И толстая фанера Скрывали медный монумент Виконта Китченера. Изображен он был верхом В седле кавалерийском На тонконогом и сухом Коне своем английском. Над кем победы одержал, Чему обязан славой Суровый этот генерал, Подтянутый и бравый? Железом он смирил Судан. За это англичане Ему из меди истукан Поставили в Судане. И долго-долго эту медь На площади столицы Покорно должен был терпеть Суданец темнолицый. Когда же рабская страна Республикою стала, По месту жительства она Послала генерала. И вот почтенный этот лорд, Гроза племен Судана, К себе домой, в английский порт, Пожаловал нежданно... Но ежели такую кладь Без всяких церемоний В Европу станут посылать Народы всех колоний, - Над Темзой выстроившись в ряд, Литые генералы Дорогу людям преградят В прибрежные кварталы! ^TФЮРЕР НА СТЕНКЕ^U Мы должны взять на прицел... тру- сов, у которых в сердце изгладился об- раз фюрера, а на стене нет его портрета. Из выступления германского радио- комментатора Декпера-Шмидта Некий немец Деккер-Шмидт, Говоря по радио, Соплеменников громит В их последней стадии. Заявляет он: "В стране (Мыслимо ли это?) Нет у многих на стене Фюрера портрета!" Говорят ему в ответ Немцы - Ганс и Гретта: "В нашем доме больше нет Стенки для портрета! Дом огнем объят у нас - На него упал фугас!" Положение едва ль Может быть ужасней... Но какую же мораль Выведем из басни? "Если дом у вас в огне, То в открытом месте На столбе иль на сосне Фюрера повесьте!" ^TАФРИКАНСКИЙ ВИЗИТ МИСТЕРА ТВИСТЕРА^U Привиделся мистеру Твистеру сон. Приснилось, что требует дело, Чтоб в знойную Африку вылетел он, На родину негра Отелло. Готовясь, велит он слуге своему Отправить скорей телеграмму О том, чтобы визу прислали ему Из Африки в штат Алабаму. И думает Твистер, смятеньем объят: "Как ночь провести мне в отеле, Где рядом со мной чернокожие спят Иль книгу читают в постели?.. Как лезть в белоснежную ванну с утра И мыться в ней сидя и лежа, Когда эта самая ванна вчера Касалась спины чернокожей? И ежели дома студент Мередит Весь год отбивал у меня аппетит, То здесь мне придется с визитом К таким же ходить Мередитам!.." Но что это?.. Твистер не верит глазам. Какие бывают сюрпризы! Из Африки пишут: "Простите, но вам Отказано в выдаче визы". И Твистер задумался... Вот тебе раз! Как много обидной иронии Таит этот вежливо-твердый отказ Правительства бывшей колонии! "С годами все туже приходится нам, Сынам Алабамы, расистам, Гордящимся родом, подобно коням, Что славятся бегом рысистым!.." 1908 - 1923 ^TЖАЛОБА^U О, как терплю я от жестокой моды На переводы!.. Жена Переводит "Нана", Вера - Бодлера, Лена - Верлена, Маленькая Зинка - Метерлинка, А старая мамаша Шолома Аша. 1908 ^TРАЗГОВОР ДВУХ ДАМ^U В годы реакции Ах, конституция, mon ange *, теперь не в моде! Зато реакция - вот пышный туалет! А провокация!.. Представьте в этом роде: Вот здесь азефчики, а складок больше нет. * {мой ангел (франц.).} ^TДАЧА^U Окна дачные раскрыты, И грохочет день-деньской Граммофонный бас сердитый: "На земле весь род людской!.." Чуть испортилась машинка, Я воскрес! (А погибал!..) Но опять пошла пластинка: "Сатана там правит бал!" Поневоле затоскуешь: Горемычная судьба!.. "Что ты, Ленский, не танцуешь?" Спросит подлая труба. Тяжким полднем знойно пышет Раскаленный небосклон... "Ветерочек чуть-чуть дышит", - Напевает граммофон. У соседок - кто их знает! - С каждым часом взгляд нежней. Граммофон у них рыдает И гудит: "Бог Гименей!.." Бросишь дачу. Выйдешь в поле. Там - семейство... Тут - пикник.. Но и здесь - на вольной воле Граммофон у них возник. Между волн златого хлеба, Под покровом синевы, Просишь дождика у неба На почтенные главы!.. ^TВ ГОРОДСКОМ СКВЕРЕ^U Из весенних мотивов Трамваи непрерывные... Пыль... Грохот экипажей... А утро нынче дивное! Уйти бы. Но куда же? Как челн, грозой встревоженный, Летит, завидев берег, - Спешу я в огороженный Знакомый детский скверик. Здесь травка грязноватая, А листьев нет в помине, Тоскующая статуя Торчит посередине. Игрушка без хозяина! Глупейшая из кукол! Не раз уж мяч нечаянно Ее в затылок стукал... Кругом - скамейки длинные, На них - живые мощи: И гувернантки чинные, И нянюшки попроще. Сидят они, сердечные, Глядят как бы спросонок На волны бесконечные Мальчишек и девчонок. Девчонки (вот несчастные!) Бездарный обруч катят... Мальчишки утро ясное На глупости не тратят! У них - игра в разбойники: Толпой злодея гонят. Затем игра в покойники: Покойника хоронят. Есть игры непонятные: Крик, шум: а, что такое?.. О, детство невозвратное! О, детство золотое!.. ^TЭДИП, РАЗРЕШИ^U Кто знает, о чем думает знаменитый писатель, уплывая иногда, совершенно один, в открытое море. Из одной книги о Л. Андрееве Кто знает, сколько вдохновений Кипит в великой голове, Когда идет купаться гений В легчайших туфлях по траве? Что так горит в тревожном взоре И в лихорадочном мозгу, Когда вдали он видит море И будок ряд на берегу? Какие творческие мысли Его объяли в тишине - В тот самый миг, когда повисли Его одежды на стене? Какой вопрос его волнует, Когда он, скинув сапоги, Морскую влагу испытует Пытливым кончиком ноги? В каких мечтах закрыл он уши И собирается нырнуть?.. Иль от поклонника-кликуши, Быть может, вздумал улизнуть?.. ^TОСВОБОДИТЕЛИ ИСКУССТВА^U Формы, линии... освобождаются от науки, анатомии, перспективы и природы. Новейший художественный "манифест" Их девиз: натура - дура! И культура - тоже дура. Им природа не нужна. Лишь свобода быть должна! Анатомия - в отставку! Перспектива - на покой. Освещенье - марш под лавку. Формы, линии - долой! Кисти, краски... Ну их к шуту... Позабудем карандаш. И в счастливую минуту Уничтожим Эрмитаж! Древний грек не ведал чувства И не мыслил глубоко. Оттого его искусство Так прекрасно и легко!.. Как ликующее стадо, Заживем мы без забот - И тогда у нас Эллада В полном блеске расцветет! ^TВОЙНА И ТЕАТР^U Когда над водами Невы Был город Петербург, NN, по мнению молвы, Был видный драматург. Он трактовал и долг, и честь, И ряд других проблем. Любовь и смерть... Не перечесть Его тогдашних тем. Пришла война. И у Невы Воздвигся Петроград. И мирных пьес - увы, увы! - Театры не хотят... Лишь Дальский Мамонт в сей момент Нашел себе простор И первым взял себе патент - На славу и "позор"! NN был нем. Война, мечи - Опасная стезя. И старый Кукольник в ночи Пугал его, грозя. Но вот оправился NN, Подумал - и строчит. Он не боится первых сцен (Знакомый мирный быт!). Актер с одною из актрис Завел уже роман. И вдруг летит из-за кулис Немецкий "чемодан". Рычит германский офицер... "Она" - в его плену... Но спас, конечно, жен-премьер Актрису - и страну! Или погиб (другой исход!). И счастлив драматург, Как в дни, когда у невских вод Был город Петербург... ^TАНАНАСЫ ВСМЯТКУ^U Перевод из Игоря Северянина Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском - Удивительно вкусно, искристо, остро! Новая книга "поэз" Я люблю ананасы, анчоусы, антракты, Антураж, антресоли, анонс, антрекот... О, скажи, Геродот, собирающий факты, Чем известен и славен пятнадцатый год? Треско-грохотом пушек? Свисто-визгом шрапнелей? Чемодано-паденьем? Напором штыков? Иль постройкой траншейно-блиндажных туннелей? Иль наступ-отступленьем германских полков? Или тем, что с французом идет англичанин На германо-австрийца и борется серб? Или тем, что поэзо-поэт Северянин Озарил и прославил отечества герб? Громче всех барабанов в авангарде германском - Слышен в Риме... в Стокгольме... до полярных широт. Славит он ананасы, ананасы в шампанском, Ананасы, бананы, бананасы поет! Ананасы вкрутую, в мешочке и всмятку. Ананасы в мундире, ананасы - в пюре. Ананасы под хреном, ананасы внакладку, Ананасы в бутылке, ананасы в ведре... Он не ел ананасов, но видал на картинах... Неизвестен в России этот редкостный плод. Футурист в ананасах, как иной в апельсинах, Разбирается туго, - уверяет народ... ^TИСТОРИЯ РУССКОГО ФУТУРИЗМА^U От Игоря до наших дней Послушайте, я вам скажу про старину, Про Игоря и про его жену. Пушкин Она сошла с крутого тарантаса И, наглая, взошла на пароход. Вас как зовут? Меня зовут Инстасса. Игорь Северянин Жил на свете Игорь Футурянин... Гимназистом быв шестого класса, Он стрелой был в сердце как-то ранен. Кто стрелок? Нахальная Инстасса. Очарован, просто обинстассен... Гимназист был страстью отуманен, Наглый лик Инстассы был прекрасен. И женился Игорь Футурянин! Ну, пришлось уйти ему из класса... (Гимназист не должен быть женатым), Родила наследников Инстасса, И они завыли благим матом. Виноградов, Толмачев Андрюшка - Первые Инстассы были дети. Бонной к ним приставлена старушка, Что служила встарь у Маринетти. Их стоять на голове учила, Подавать при встрече людям ногу, Целоваться носом, пить чернила И писать поэзы понемногу... ^TАРМИЯ СПАСЕНИЯ^U Из путевой тетради "По Англии" В субботний день среди движенья И предвоскресной суеты На взводы Армии спасенья Досужий люд разинул рты. В фуражке красной, в макинтоше, Довольно странном - до колен, Обходит круг и бьет в ладоши Уже спасенный джентльмен. А вот спасительницы-феи. Их шляпки сплюснуты у щек И крепко связаны на шее, Как повелел им их пророк. Зато их ленты цвета клюквы Так хороши, так манят взгляд; Зато на лентах этих буквы Так много сердцу говорят. Завыли трубы в отдаленье. Ударил грозный барабан. Запела Армия спасенья Псалом священный... иль канкан. Когда ж умолкли эти звуки, Раздался зов: "Иди - спасай". Оратор вышел, поднял руки И начал: "Был я негодяй. Я был подлец, я был мерзавец, Картежный шулер, донжуан... Кутил, обманывал красавиц, В воскресный день бывал я пьян, Я крал платки. Тянул и ложки, Когда случалось - кошельки, Браслеты, дамские сережки, Ларцы, шкатулки, сундуки... Отца зарезал, мать повесил. Я говорю: я был подлец, И был беспечен, волен, весел, Но наконец... Но наконец... Когда, казалось, мне спасенья Уже не будет в жизни сей, - Я вдруг услышал звуки пенья И порешил, что я злодей. Да, я - подлец и грешник тяжкий... Я наземь пал и весь дрожал, Но некто в форменной фуражке Меня, мерзавца, поддержал, Сказав: "Я также был мерзавцем, Но я покинул царство тьмы. Восстань - и будешь ты красавцем В такой фуражке, как и мы!" ^TПЕТЛЮРА И ВЕРСАЛЬСКИЙ КОНГРЕСС^U Петлюра обратился к французскому премьеру Клемансо с требованием пре- доставить место его делегату в конгрес- се, который собрался в Версале после первой мировой войны. Пан Петлюра сдвинул брови, Оселедец почесал И, подумав, Клемансови Ультиматум написал. Написал, чтобы в Версале, Не решая ничего, Делегата ожидали От Петлюры самого. День за днем Петлюра хмурый Из Версаля ждет письма... Но беда, что у Петлюры Нынче адреса нема! 1919 ^TПИСАТЕЛИ КОНКВИСТАДОРЫ^U Габриэль д'Аннунцио, сообщая кор- респондентам подробности взятия Фиу- ме, сказал, что это были наиболее вели- чественные минуты в его жизни. Не было ни одной женщины, ни одного ре- бенка, которые бы не жали ему руки... Воздух был напоен ароматом лавров. Из газет Я не тщеславен, но тщеславна Моя законная жена. Я у стола сидел недавно, А в кресле нежилась она. Я равнодушно и устало Писал газетную статью. Она же в праздности читала Газету старую мою. Нарушив нить моих раздумий, Жена мне вслух прочла о том, Как взял д'Аннунцио Фиуме И въехал в город с торжеством. Как без труда, под гул литавров Фиумский замок занял он, И ароматом свежих лавров Был воздух сладко напоен. В Фиуме не было синьоры Иль синьорины юных лет, Сердечко пылкое которой He покорил бы наш поэт... На конференции в Версале, Об этих подвигах узнав, Плечами только пожимали Послы влиятельных держав. Распределив моря и страны, Они почили наконец, И вдруг рассчитанные планы Смешал воинственный певец.. --- Окончив чтенье телеграммы, Жена сказала: "Брось перо! Писать статьи, романы, драмы - Как это скучно и старо! Прервав бесплодные занятья, Почти без риска и труда Твои великие собратья Берут отважно города. Смотри: писатель Винниченко Так популярен в наши дни. Меж тем писатель Короленко Сейчас находится в тени. Мир удивить литературой Пан Винниченко не сумел. Зато теперь вдвоем с Петлюрой На целый свет он прогремел... Оставь чернила, брось бумагу. О милый, с завтрашнего дня Перемени перо на шпагу И стул с подушкой - на коня!.." Глаза жены огнем горели, И грудь вздымала кружева... И я подумал: в самом деле, Она, мне кажется, права. В газетах нынче платят туго, А жизнь труднее с каждым днем. Я в бой готов, моя подруга! С какого города начнем? ^TСИМВОЛИЧЕСКОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ^U По распоряжению краевого прави- тельства закрыты газеты "Кубанская земля" и "Кубанская воля". Вновь не стало двух газет... Это символ, что ли? На Кубани нынче нет Ни "Земли", ни "Воли"!. ^TПОЛИТИЧЕСКИЙ ДОН-ЖУАН^U Да помилует кротость господня Академика Струве Петра. Он обычно не помнит сегодня, Что писал и твердил он вчера, С каждой партией, с каждой программой Он имел мимолетный роман... Так любою мадридскою дамой Увлекался на миг Дон-Жуан. Дон-Жуан беззаветно и щедро Расточал свои ласки, любя. Точно так же и Струве дон Педро, Увлекаясь, не помнил себя. Он марксистским служил идеалам, Но потом им служить перестал. Он неистовым был радикалом, Издавая подпольный журнал. Он недавно бурлил, как Везувий. Охладел он с течением лет. И тогда уважаемый Струве Стал известен, как правый кадет. Беспокойной и вольной стихии Кто укажет предел и закон? Он дошел до "Великой России" И сейчас в диктатуру влюблен. Я уверен в одном: диктатура - Не последний у Струве роман... Инезилья, Инесса, Лаура, Всех вас пылко любил Дон-Жуан. ^TСТРАСТЬ К ПУТЕШЕСТВИЮ^U (К бегству белых с Кубани) "Отдам дом в обмен на пароход" Из газетных объявлений Дом огромный, приносящий Соблазнительный доход, Уступлю за отходящий За границу пароход. Век я прожил на Кубани, Но с сегодняшнего дня Жажда страстная скитаний Появилась у меня. Я легко расстанусь с домом, Все имущество продам, Чтоб умчаться к незнакомым Чужестранным берегам. Не хочу сидеть в конторе, Вычисляя барыши, "3а границу, в море, в море!" - Страстный крик моей души. Я отдам сию минуту Все, чем жил я столько лет, За английскую валюту, Паспорт, визу и билет. Дом огромный, приносящий Соблазнительный доход, Отдаю за отходящий За границу пароход! ^TРЕФОРМА ТЕАТРА^U Диспут "Нам не надо режиссера!" - С жаром вымолвил актер. "Обойдемся без актера!" - Крикнул пылкий режиссер. "Для меня марионетка Интересней, чем актер!" - Пояснил умно и едко Гениальный режиссер. "Лучше воля коллектива, Чем единый режиссер!" - Заявил красноречиво Образованный актер. "Нам не нужен литератор!" - Произнес свой приговор Режиссер-импровизатор, Радикальный режиссер. "Не нужны нам декоратор, Костюмер и бутафор. Будет голым наш театр, Голым будет и актер!.." Зритель молвил: "Слышу слышу! Все вы - лишний элемент!" И отправился "на крышу" Посмотреть дивертисмент. ^TСОР ИЗ ИЗБЫ^U ^TРАЗГОВОРЧИВАЯ СЕМЬЯ, или БАСНЯ ПРО ИВАНОВЫХ^U Жили Ивановы на свете: Иванов, Иванова И дети. Родители ходили на службу, а дети - в школу. Гражданин Иванов Вставал в семь часов. А потом до восьми Разговаривал с женой и детьми, А потом заходил К соседу, Заводил На пороге Беседу, Пил чай И бежал догонять трамвай - И всегда опаздывал на службу. Гражданка Иванова Вставала в половине седьмого, А потом до восьми Разговаривала с мужем и детьми, А потом забегала к соседке, Обсуждала узор на салфетке, Допивала остывший чай И бегом догоняла трамвай - И, конечно, опаздывала на работу. Дети Ивановы Ровно в восемь готовы, А потом затевали спор И спорили до тех пор, Пока не опаздывали в школу. Составили они расписание: Десять минут на умывание, Десять - на расставание, Десять - на завтрак и чай, Десять минут на трамвай - Но все-таки продолжали опаздывать. Составили другое расписание: Девять минут на умывание, Девять - на расставание, Девять - на завтрак и чай, Девять минут на трамвай - Но все-гаки опаздывали по-прежнему. Решили они полечиться (Но соседству была больница). Говорят они докторам: "Опаздываем мы по утрам. Не можете ли вы нас, товарищи, вылечить?" Доктора надели очки: "Покажите, - говорят, - языки!" Высунули языки Ивановы. Доктора говорят: "Вы здоровы, Но у вас языки длинноваты. Языки Во всем виноваты. Старайтесь поменьше разговаривать". Помогли Ивановым доктора. Встают они в семь часов утра, Не спеша отправляются в ванную, А потом едят кашу манную, Кофе пьют или чай с молоком, На работу ходят пешком - и, однако, никогда не опаздывают, потому что все это они делают без лишних разговоров. Вот одна из моих Басен. А мораль ее такова: Бросьте попусту тратить слова. А для тех, кто со мной не согласен, Прилагается адрес: Москва, Угол Сретенки и Садовой, Иванову или Ивановой. ^TКОГДА ОТХОДЯТ ПОЕЗДА НА ПЕТУШКИ?^U Работники вокзальных справочных бюро Курска, Тулы и других станций Московско-Курской дороги небрежно от- носятся к своим обязанностям, часто путают, дают неточные справки о вре- мени прибытия и отправления поездов. Пассажир с вещами бродит, Изнывая от тоски... Как узнать, когда отходят Поезда на Петушки? Но в угрюмом, мрачном зданье Подучить ответ хитро: Устарело расписанье, Пусто в справочном бюро. Не спросить ли у кассира? Но захлопнул он давно Перед носом пассажира Полукруглое окно. Безответственный дежурный Что-то глухо проворчал, А носильщик нецензурной Крупной бранью отвечал. Все орут. Орет кондуктор, И уборщица ворчит. Не ворчит лишь репродуктор, Потому что он молчит... ^TБАСЕНКА О ВАСЕНЬКЕ^U В одной из школ Есть у меня знакомый мальчик Вася. Два года он учился в первом классе И во второй с натяжкой перешел. Вот осенью явился в первый раз К дверям второго класса наш Василий. А двое новичков его спросили: - Не можешь ли сказать, где первый класс? - Не помню! - отвечал с презреньем Вася. Давно я не бываю в первом классе! --- Читатель, если новый чин у вас, Не надо забывать свой прежний класс! ^TНАЧИНАЮЩЕМУ ПОЭТУ^U Мой друг, зачем о молодости лет Ты объявляешь публике читающей? Тот, кто еще не начал, - не поэт, А кто уж начал, тот не начинающий! ^TПОПРАВКА^U В одной из местных газет и по ра- дио промелькнуло сообщение о выходе "Сонат Шопена" в моем переводе. Помни, пишущий в газеты Или вольный сын эфира: Не сонаты, а сонеты, Не Шопена, а Шекспира! ^TКУКУШКА^U "В Дом ребенка N 15 от гр-ки А. И. В. Заявление Разрешаю отдать моего сына Юрия на усыновление в хорошую советскую семью. Юрий - результат случайной встречи, и я не хочу из-за него портить себе жизнь. Я еще молодая женщина, я хочу жить, а, имея детей, это невоз- можно. Я видел объявленье на полянке: "В хорошую, приличную семью Стрижа, конька, крапивника, зорянки Я своего ребенка отдаю. Ответы адресуйте: Лес, опушка, Пятнадцатое дерево. Кукушка". Пошел я в лес, На дерево залез, На толстый сук, на самую верхушку И увидал нарядную кукушку. Я ей сказал: - Вы - молодая мать. Что заставляет вас дитя свое отдать? Иль гусениц в лесу осталось мало? - Я жить хочу! - кукушка отвечала. Я весела, смазлива, молода, Люблю свободу и не вью гнезда, А результат случайной встречи - дети Нам, молодым, мешают жить на свете. Без них живу я на любом суку!.. - Ку-ку! - послышался из рощи голос томный, Кукушку звал ее дружок бездомный. Она слегка Кивнула мне: "Пока!" И полетела на призыв дружка. --- Кукушек слушать я люблю весной В глуши лесной, - Их голоса звучат так нежно, звонко... А все-таки мне жалко кукушонка! ^TВЕЛИКИЙ НЕМОЙ^U Давненько критика молчит О нашей детской книжке. - О детях, - критик говорит, Я знаю понаслышке. Я, - говорит, - не педагог, Детей я изучить не мог, А мне нужна конкретность... С такого критика налог Берите за бездетность! ^TО ГВОЗДЯХ^U Стремясь порядку научить людей, Директор парка не щадил гвоздей, Он прибивал к деревьям объявленья: "Оберегайте лесонасажденья!", "Не рвать цветов!", "Запрещено курить!", "Не мять газонов!", "В парке не сорить!" На всех стволах, куда ни кинешь взгляд, Таблички аккуратные висят. Взгляните на каштан или на бук вы, - С каким искусством выведены буквы: "Налево - душ!", "Направо - тир и клуб"... Когда бы говорить умел ветвистый дуб, Столетний дуб с табличкой "Детский сектор", Он заявил бы: "Милый мой директор, Порой друзья опасней, чем враги. Ты от себя меня обереги!" --- Мы с вами книги детские видали, Пробитые насквозь гвоздем морали. От этих дидактических гвоздей Нередко сохнут книжки для детей... Мораль нужна, но прибивать не надо Ее гвоздем к живым деревьям сада, К живым страницам детских повестей. Мораль нужна. Но - никаких гвоздей! ^TБАНЯ^U Крымская областная проектная кон- тора "Крымоблпроет" размещена в пер- вом этаже городской бани под моечным помещением. Во поле Березонька стояла. В Симферополе Кудрявая стояла. По спине себя березкой хлопали, По бокам себя кудрявой шлепали Люди в жаркой бане в Симферополе, Ай-люли, в Симферополе! Но была контора в том же здании, В нижнем этаже - под самой банею. Ежедневно сотня душ - не менее - Приходила в это учреждение И, усевшись за столы чертежные, Проектировала зданья всевозможные, С окнами огромными, с балконами, С мраморными белыми колоннами... Во поле Березонька стояла, В Симферополе Кудрявая стояла. Любо людям летом и в морозы По бокам хлестать себя березой. Но работать в бане жарким детом Нелегко обутым и одетым! Вот пред вами комната, в которой Парятся сотрудники конторы. На ногах сотрудников калоши, На плечах плащи и макинтоши. По спине у них струятся капли. Ходят по воде они, как цапли, Круглый год вдыхают воздух банный, Слышат грохот шайки деревянной. А когда выходит архитектор Из дверей конторы "Облпроекта", Все его сограждане в Крыму "С легким паром!" говорят ему. И, дыша, как пойманная рыба, Архитектор говорит: "Спасибо!.." Ой, не во поле Березонька стояла, В Симферополе Кудрявая стояла! Но оставим белую березу, Со стихов мы перейдем на прозу И давайте спросим: почему Для конторы областной в Крыму Не нашлось других достойных зданий, Кроме бывшей прачечной под баней? Кое-кто пытается вину Возложить на прошлую войну: На войне, как объясняет некто, Погорело зданье "Облпроекта". Хоть война Виновна безусловно, Не одна Она Во всем виновна. И задать, конечно, баню следует Тем, кто плохо площадью заведует! ^TСТОЛОЧЕЛОВЕК^U Как будто слился воедино Он со столом своим навек. Теперь он стол наполовину, Наполовину человек. Сидит он, вытесанный грубо, Как идол о шести ногах. Две пары ног его - из дуба, А третья пара в сапогах. Ленивой косности образчик, Едва глядит он из-под век. И ваше дело в долгий ящик Бросает столочеловек. Устроен этот "долгий ящик" В столе, как некий саркофаг, Для всех входящих, исходящих И неподписанных бумаг. Истлеет в ящике бумага, Покуда столочеловек, Достав дела из саркофага, Поставит подпись: "Имярек". Но говорят: настанет дата, Когда искусная пила Отпилит стол от бюрократа И бюрократа от стола! ^TКАНДИДАТЫ В КАНДИДАТЫ^U Гораций с Овидием - Двое приятелей - Явились в президиум Союза писателей... Попали к швейцарше, Потом к секретарше. В тот день заседали Все те, кто постарше. И молвил в смущенье Почтенный Гораций, Его заявленье Приводим мы вкратце: - Страницы латыни Давно уж не в моде, Но можно их ныне Читать в переводе. Сказали в Гослите: - Стара наша муза. Однако примите Нас в члены союза. А если нас в члены Принять рановато, Мы просим смиренно Принять в кандидаты. Хоть мы староваты, Но думаем все же, Что есть кандидаты Немногим моложе! ^TНОВАЯ СКАЗОЧКА ПРО ДЕДКУ И РЕПКУ^U Посадил дедка репку, Стал дожидаться урожая, Выросла репка большая-пребольшая! Дедка - за репку, Тянет-потянет, Вытянуть не может. Поклонился дед райисполкому. Поклонился агроному Областному. Помощи ждет от них старый, А они ему - циркуляры: Вся ль у вас отчетность в порядке? Учтены ли за последний год осадки? Из какого расчета с гектара Есть на месте у вас "репкотара"?.. Начинает дед писать ответы На запросы, циркуляры и анкеты. Пишет-пишет, дописать не может, Вычитает, складывает, множит. Помогают дедке бабка, внучка, Помогают кошка, мышка, Жучка: Бабка с дедкой роются в отчетах, Жучка с внучкой щелкают на счетах, Кошка с мышкой извлекают корни, Ну а репка с каждым днем упорней, Не сдается, держится крепко... Уж такая уродилась репка! Цифры-то у деда в порядке, Только репка до сих пор на грядке! ^TБЫВАЕТ И ТАК^U Недавно мне один журнал Сатиру злую заказал: В стихах рифмованных иль белых О сочиненьях скороспелых. Но так как скоро будет съезд, То "в виде исключенья" Журнал просил в один присест Испечь стихотворенье. ^TЛИРИК^U Стихи он пишет во хмелю, Но, обуздав страстей стихию, Он начинает: "Я люблю..." И добавляет: "Индустрию". ^TСТРАШНЫЙ СОН^U Сочинил писатель детскую книжку, Учинил ей редактор стрижку.. Засучив рукава, Вычеркнув грубые слова: Заменил Федьку Феденькой, Дедку - деденькой, Бабку - бабенькой. Стала книжка сладенькой и слабенькой. Нарисовал в ней художник картинки и виньетки: Бабку вместо дедки, Жучку вместо внучки, Тучку вместо Жучки. Взяли в печать эту сказку. Наложили краску на краску, Получились на обложке Четыре глаза у кошки, У старика три уха, Без головы старуха. Пришел черед, Взяли книжку в переплет. Переплели сказку со стихами Есенина, С главой из романа "Анна Каренина", С листами из алгебры Киселева. Вот книжка и готова! Остается списать ее в брак. ^TЗУБНАЯ БЫЛЬ^U В дверь поликлиники зубной Вбежал взъерошенный больной, Большим обвязанный платком С торчащим кверху узелком. Был у него жестокий флюс, Перекосивший правый ус. А слева был такой же флюс, Перекосивший левый ус. Больной был сумрачен и зол: Два зуба вырвать он пришел, Два крайних зуба с двух сторон, - Как говорится, - с корнем вон! - В какой пройти мне кабинет? Спросил он даму средних лет. Но услыхал в ответ слова: - Зарегистрируйтесь сперва. - Вы что, смеетесь надо мной? - Взревел в отчаянье больной. - Простите, я, быть может, груб, Но сто чертей сверлят мой зуб! В ответ - бесстрастные слова; - Зарегистрируйтесь сперва. Идет он, проклиная свет, К другой особе средних лет И ждет, пока, припудрив нос, Она начнет чинить допрос. - Где родились? Вам сколько лет? Лечились раньше или нет? Национальность. Должность. Стаж. Образованье. Адрес ваш... В опросов, двадцать задала Особа, сидя у стола. Когда ж спросила наконец: - Болел ли корью ваш отец? - Больной сорвал с распухших щек Узлом завязанный платок И, привязав шпагат к зубам, Себе два зуба вырвал сам... Два крайних зуба с двух сторон, - Как говорится, - с корнем вон! ^TЧЕМОДАН^U Прекрасный новый чемодан С двумя блестящими замками Перевидал немало стран И весь обклеен ярлыками. А надписи на ярлыках - На всевозможных языках. Ну что ж, поверим чемодану, Что он объехал целый мир, Видал Бомбей, Багдад, Лозанну, Париж, Венецию, Каир, Видал Помпею, Геркуланум... И все ж остался чемоданом! ^TКАК МАЛЕНЬКАЯ СВИНКА СТАЛА БОЛЬШОЙ СВИНЬЕЙ^U <> Обыкновенная история <> Была она пегой, Была она пестрой, Была она толстой, Как все ее сестры. Была она Низкого роста. Была совершенно Бесхвоста. Росла эта свинка В семье городской, Но звали ее Почему-то морской. Она соглашалась, Не споря, Хоть в жизни не видела Моря. Хозяева знали: От этакой спинки Не будет щетинки, Не будет ветчинки. И вот ее отдали В руки Служителя Строгой науки. в научный Попала она институт, Который Немыслимым словом зовут. Капусту и кашу Давал ей ученый, Давал простоквашу И сахар толченый. Она измеряла Температуру И даже попала В литературу. Писали о роли Ее в медицине, Причем называли Ее по-латыни! Найдя ее снимок В научном журнале, Ее среди свинок Мы сразу узнали. Узнали морскую Бесхвостую свинку, Крутой ее профиль И жирную спинку. Но после статьи И портрета в журнале Мы свинки знакомой Уже не узнали. Такой она стала Надменной и гордой. Не свинка, а дочка Английского лорда! Она пожелала, Чтоб все секретарши Ее называли Сотрудницей старшей, Чтоб дали ей флотскую Форму И корму Недельную норму, Чтоб ей присудили Научную премию И даже избрали Ее в академию. Несносную свинку Полгода назад Директор отправить Решил в зоосад. И там затерялась, Как в море песчинка, Морская, Но моря не знавшая Свинка. ^TСКАЗОЧКА ПРО МАМУ, ДОЧКУ И ПРОХОЖИХ^U Свою девчонку за ручонку Из парка женщина вела, А все твердили им вдогонку: - Как эта девочка мила! Тряхнула девочка кудрями, Хоть и была еще мала, И нараспев сказала маме: - Ты слышишь, мама? Я мила. - Ну что ты! - мать сказала крошке, На взрослых бросив гневный взгляд. - Не про тебя, а про сапожки Твои, должно быть, говорят. Идут вперед. А слева, справа Толкуют люди меж собой: - Как эта девочка кудрява! Как цвет идет ей голубой! Смущенно мама шепчет дочке, Пройти стараясь поскорей: - Им очень нравятся цветочки - На новой кофточке твоей. А на автобусной стоянке, Куда спешили дочь и мать, Две толстощекие гражданки К ребенку стали приставать. - Ах, что за пупс! - пропела дама. Ну прямо куколка - точь-в-точь! - Довольно! - вымолвила мама. - Калечьте собственную дочь! ^TГОВОРЯЩИЙ ПОПУГАЙ^U Жили-были на свете Папа, мама и дети. Детей звали: Галя и Валя, Гришка и Степка, И был у них попугай Попка. Про семью говорили друзья: - Ну и дружная это семья! Родители добродушные, Дети послушные. Папа непьющий и некурящий, А попугай говорящий. Вот пришел к ним однажды знакомый И не застал никого дома: Папа на работе. Мама у тети. Дети в десятилетке. Один только попугай в клетке. Сидит он на жердочке часами, Разговаривает всеми голосами. Говорит он басом, как папа: - Кто стащил мои книжки из шкапа? Запрещаю я трогать тома Сочинений Гюго и Дюма! Просит Попочка голосом мамы: - Валерьян, не устраивай драмы! Каждый раз, чуть откроешь ты дверь, На детей ты рычишь, точно зверь! Вдруг доносится голос Гришки: - Валька с Галькой таскают книжки! Отзываются Галя и Валя: - Степка с Гришкой ружье твое брали И убили вчера из ружья На соседнем дворе воробья! - Мы не брали, а Валя и Галя Из буфета пирожные крали!.. Тут поднялся в квартире галдеж - Ни словечка не разберешь. Голосят все квартирные жители: Домработница, дети, родители. Так шумят, что хоть прочь убегай! А в квартире - один попугай... И не думали папа и мама, Галя, Валя, и Гришка, и Степка, Что ведется у них стенограмма, А ведет ее маленький Попка... Если вам репутации жаль, На носу зарубите мораль: На все корки друг друга ругая, Не держите в семье попугая! А чтоб вам стенограмм не пугаться, Лучше, братцы, совсем не ругаться! ^TПЕРЕВОДЧИКУ^U Хорошо, что с чужим языком ты знаком, Но не будь во вражде со своим языком! ^TДАЧНИК-ОБЛИЧИТЕЛЬ^U Он жил на даче, Но, одначе, Разил он дачников стихом. Он дулся в карты вечерами, Хотя в сатире или в драме Такую страсть считал грехом! Жестокий враг низкопоклонства, Кадил он власть имущим всем. И, обличая многоженство, Завел свой маленький гарем. Ну что ж, вести таким манером Борьбу с пороками легко: По крайней мере, за примером Ему ходить недалеко! ^TО КОСТРАХ, РЕБЯТАХ И КОЗЛАХ РОГАТЫХ^U Мы оберегаем Лесонасажденья, А в кострах сжигаем Лес без сожаленья. Брошенное в пламя Дерево живое Шевелит ветвями, Шелестит листвою. Летом мы из кадки Поливаем грядки, А кусты в аллее Топчем, не жалея. Нет, друзья-ребята, Не бывало сроду, Чтоб козел рогатый Охранял природу! Любит он рассаду, Козлик бородатый, Но его не надо Принимать в юннаты! ^TВ ЗАЩИТУ ДЕТЕЙ^U Если только ты умен, Ты не дашь ребятам Столь затейливых имен, Как Протон и Атом. Удружить хотела мать Дочке белокурой, Вот и вздумала назвать Дочку Диктатурой. Хоть семья ее звала Сокращенно Дита, На родителей была Девушка сердита. Для другой искал отец Имя похитрее, И назвал он наконец Дочь свою Идея. Звали мама и сестра Девочку Идейкой, А ребята со двора Стали звать Индейкой. А один оригинал, Начинен газетой, Сына Спутником назвал, Дочь назвал Ракетой. Пусть поймут отец и мать, Что с прозваньем этим Век придется вековать Злополучным детям... ^TО ПОДХАЛИМАХ-ХАМЕЛЕОНАХ^U <> I <> Хамелеон неуловим: Порхая по верхам, Перед одним Он - подхалим, Перед другими - Хам. <> II <> В подхалимаже подхалим Себе не признается, И если крикнешь: "Подхалим!" Никто не отзовется. <> III <> У любого подхалима Ты найдешь под-подхалима, У того под-подхалима Встретишь под-под-подхалима, Так они неисчислимы - Разных рангов подхалимы! <> IV <> Если слышишь славословье, Наперед уверен будь, Что оно лишь предисловье, Предваряющее суть. Бойся лести, словно яда, И льстецу задай вопрос: Вам чего, мерзавец, надо: Денег? Водки? Папирос?.. ^TО ЛИТПАРАДАХ^U К чему парады пышные? В них нет у нас нужды. Нужнее нам неслышные, Но громкие труды. ^TНЕУТОЛИМАЯ ЖАЖДА^U Сказать по совести, на свете Ему не нужно ничего, А только нужно, чтоб в газете Упоминали и его. ^TКАК ЖИВУТ НЕОКЛАССИКИ^U Порядок у "классиков" чинный. Примерно живут они так: Супруги их водят машины, А классики водят собак. ^TО ЮБИЛЕЕ^U Достоин чести юбиляр, Но, к сожаленью, слишком стар. Едва сидит он в кресле жестком. Он мог гораздо веселей Авансом справить юбилей, Покуда был еще подростком. ^TЧЕГО БЫ ВАМ ХОТЕЛОСЬ ЕЩЕ?^U В одном из детских лагерей ребят спросили: "Чего бы вам хотелось еще?" Одна из девочек ответила: "Поскучать". Есть волшебный край на свете, Где бывают только дети. Там по десять дней подряд День рожденья у ребят. И едят они в столовой В эти дни не суп перловый, Не лапшу, не вермишель, Не овсянку, не кисель, А клубничное Мороженое, Но тарелочкам Разложенное. Спят ребята не в постели, А в колясках карусели Под раскинутым шатром, Сплошь расшитым серебром. Входят в дом они не в двери, А в открытое окно, И семь раз, по крайней мере, Смотрят вечером кино. Так живут они на воле, Бросив книжку и тетрадь. А учительница в школе Учит по полу скакать. Для чего над скучной книгой Проводить за часом час? Выходи на двор и прыгай По земле из класса в класс! Там не ставятся отметки. Вместо них ученику Выдается по конфетке, А подчас по пирожку. Не житье, а просто чудо! Одного я не пойму: Кое-кто бежит оттуда - Неизвестно почему. - Объясните, в чем тут дело? Я спросил у двух ребят. - Веселиться надоело! - Мне ребята говорят. - Надоело нам варенье, Надоели дни рожденья. То и дело распевай: "Испекли мы каравай!.." Надоели Нам качели, Надоели Карусели. Хорошо бы поскучать, Поскучать И помолчать! x x x Говорила мышка мышке: - До чего люблю я книжки! Не могу я их прочесть, Но зато могу их съесть. ^TДЕДУ-МОРОЗУ^U Ответ на традиционную новогоднюю анкету "Над чем вы работаете?", Вчера звонил мне Дед-Мороз: - Что пишешь, дед Маршак? - Я, Дед-Мороз, на твой вопрос Могу ответить так: Хоть бородою ты оброс Почти до самых пят, А любопытен ты, Мороз, Не менее ребят. Ты и писать умеешь сам, И рисовать цветы, Но не рассказываешь нам, Что нарисуешь ты. И мне позволь не отвечать Пока на твой вопрос. Вот я отдам стихи в печать - Прочтешь их, Дед-Мороз! x x x На свете жил вагон моторный, Могучий, подвижной, проворный, Но был тянуть он принужден Вслед за собою непокорный И грузный прицепной вагон. Легко вагону прицепному. Катился он, не тратя сил, В горах противился подъему, На спусках тяжестью давил. А так как был вагон моторный Вынослив, прочен и силен, Решили люди, что, бесспорно, Три прицепных потянет он. Три прицепных бежали слепо Вперед по ровному пути, Но неуклюжие прицепы Боялись под гору идти. И вот, съезжая с кручи горной, Вагоны в озеро - бултых... Так и погиб вагон моторный Из-за вагонов прицепных. Подчас подобное явленье Мы наблюдаем в учрежденье: Моторный гибнет оттого, Что семь прицепов у него. x x x Он говорит красно, как пишет, Про жизнь, искусство, мастерство. Но что он видит? Что он слышит? И что он любит? Ни-че-го. За книгой он не видит жизни, За словом - настоящих дел. И ничего в своей отчизне Благословить он не хотел. Любя возвышенные бредни, Он не своим живет умом, И комфортабельной передней Он предпочесть готов свой дом. ^TБАСНЯ^U Случается нередко, что слепой Заметит больше, чем увидит зрячий. Слепой и зрячий горною тропой Спускались вниз и спор вели горячий. Нащупав палкой камень на пути, Слепой успел преграду обойти. А зрячий не заметил дынной корки И покатился кубарем с горы... У горцев на Кавказе с той поры Есть поговорка: "Зрячий, но не зоркий!" ^TСКАЗОЧКА НАШИХ ДНЕЙ^U Всех отвергла девушка: этого за рост, А другой - не маленький, но рассудком прост. Третий и не маленький, и умом не прост, Да беда, что с неба он не хватает звезд. Ни одной он звездочки с неба не хватил, Но свою он звездочку в небо запустил. Сделал он с компанией новую луну И отправил странствовать к звездам в вышину. Не могла же девушка видеть наперед, Как у парня каждого дальше путь пойдет. В наши дни заранее знать не так легко, Низко метит кто-нибудь или высоко. x x x Куда девать нам переводчиков? Пермяк и Лаптев норовят Включить их в кадры переплетчиков Иль в брошюровщиков разряд. Михайлов, Курочкин, Жуковский, Толстой (конечно, Алексей), Мы вас включим по-пермяковски В число присяжных толмачей. Долой Бузони, Франца Листа! А всех Лозинских, Маршаков Пошлем к швейцарам "Интуриста", Что знают много языков! ^TСТАРУХА И ВНУК^U Старуха ворчала на внука: - Уймись, иль возьмет тебя бука! А чуть он подрос, Он задал вопрос: - А что эта бука за штука? x x x - Зачем не на страницах "Крокодила" Ты норовишь печатать юмор свой? - Мой друг, на кладбище не так видна могила, Как где-нибудь на людной мостовой. ^TИЗ СТИХОТВОРНЫХ ПОСЛАНИЙ, ДАРСТВЕННЫХ НАДПИСЕЙ, ЭПИГРАММ И ЭКСПРОМТОВ^U ^TКАЧАЛОВУ^U Ты был счастливцем из народной сказки - Красив, умен, любим и знаменит. Прищурившись, влюбленный Станиславский Из кресел МХАТа за тобой следит. Отмечены не раз великой датой Страницы твоего календаря: Ты молодым вступил в девятьсот пятый И встретил зрелость в годы Октября. Мы помним шум весенний наступленья, Предвестье бури в горьковском "На дне". И сколько раз сменились поколенья Пред этой сценой с чайкой на сукне. Ты много жизней прожил в этом мире И отдал их счастливому труду. Вершининым шагал ты по Сибири, Был Цезарем и Гамлетом в Шекспире, Студентом русским - в чеховском саду. Светловолосый, как поля родные. Большой и статный, точно русский бор, Ты был хорош, как хороша Россия. В твоих глазах синел ее простор. Пройдут года, мелькая в быстрой смене, Но тем же молодым богатырем Ты будешь жить на этой строгой сцене, Возникшей в годы бурного движенья, Взлелеянной Великим Октябрем! ^TТЕАТРУ КУКОЛ О. В.ОБРАЗЦОВА^U Театров много есть в Москве Для взрослых и юнцов, Но лучший - тот, где во главе Товарищ Образцов. Неприхотлив актерский штат. Сундук - его приют. Актеры эти не едят, А главное - не пьют! ^TК МОЕМУ ПОРТРЕТУ^U Я не молод, - по портрету Я сошел бы за юнца. Вот пример, как может ретушь Изменять черты лица. ^T"ДОРОГОМУ" ПОРТНОМУ^U Ах вы, разбойник, ах злодей, Ну как вы поживаете? Вы раздеваете людей, Когда их одеваете. ^TРИНЕ ЗЕЛЕНОЙ^U <> По случаю юбилея <> Пожелаем ей и впредь Так же пышно зеленеть! ^TАЛЕКСАНДРЕ ЯКОВЛЕВНЕ БРУШТЕЙН^U Пусть юбилярша А. Я. Бруштейн Намного старше, Чем Шток и Штейн. Пускай Погодин В сынки ей годен, А Корнейчук - Почти ей внук. Однако все же Как у Жорж Занд, Что год - моложе Ее талант. Ее искусства Не вянет цвет, А свежесть чувства Не знает лет. ^TПОСЛАНИЕ СЕМИДЕСЯТИПЯТИЛЕТНЕМУ К. И. Чуковскому ОТ СЕМИДЕСЯТИЛЕТНЕГО С. МАРШАКА^U Чуковскому Корнею - Посланье к юбилею. Я очень сожалею, Что все еще болею И нынче не сумею Прибыть на ассамблею, На улицу Воровского, Где чествуют Чуковского. Корней Иванович Чуковский, Прими привет мой Маршаковский. Пять лет, шесть месяцев, три дня Ты прожил в мире без меня, А целых семь десятилетий Мы вместе прожили на свете. Я в первый раз тебя узнал, Какой-то прочитав журнал, На берегу столицы невской Писал в то время Скабичевский, Почтенный, скучный, с бородой. И вдруг явился молодой, Веселый, буйный, дерзкий критик, Не прогрессивный паралитик, Что душит грудою цитат, Загромождающих трактат, Не плоских истин проповедник, А умный, острый собеседник, Который, книгу разобрав, Подчас бывает и неправ, Зато высказывает мысли, Что не засохли, не прокисли. Лукавый, ласковый и злой, Одних колол ты похвалой, Другим готовил хлесткой бранью Дорогу к новому изданью. Ты строго Чарскую судил. Но вот родился "Крокодил", Задорный, шумный, энергичный, - Не фрукт изнеженный, тепличный. И этот лютый крокодил Всех ангелочков проглотил В библиотеке детской нашей. Где часто пахло манной кашей. Привет мой дружеский прими! Со всеми нашими детьми Я кланяюсь тому, чья лира Воспела звучно Мойдодыра. С тобой справляют юбилей И Айболит, и Бармалей, И очень бойкая старуха Под кличкой "Муха-Цокотуха". Пусть пригласительный билет Тебе начислил много лет. Но, поздравляя с годовщиной, Не семь десятков с половиной Тебе я дал бы, друг старинный, Могу я дать тебе - прости! - От двух, примерно, до пяти... Итак, будь счастлив и расти! ^TХУДОЖНИКУ ЮРИЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ ВАСНЕЦОВУ^U <> к 60-летию <> От всех юнцов со всех концов Родной земли Советской Тебе привет наш, Васнецов, Художник сказки детской. Ты отыскал заветный путь К волшебной русской сказке, Чтоб снова душу ей вернуть, Ее живые краски. Ты побывал, оставшись цел, На всех лесных дорожках И повернуть к себе сумел Избу на курьих ножках. ^TРАСУЛУ ГАМЗАТОВУ^U В краю войны священной - газавата, Где сталь о сталь звенела в старину, Чеканного строкой Расул Гамзатов Ведет с войной священную войну. ^TСЕРГЕЮ ВЛАДИМИРОВИЧУ МИХАЛКОВУ^U <> (K пятидесятилетию) <> Сам не знаю я, чего же Пожелать тебе, Сережа? Пожелать тебе расти? Ты ответишь: не шути! Пожелать успехов, славы? Говорят, что слава - дым. Нет, Сережа, лучше, право, - Оставайся молодым! ^TСЕРГЕЮ ГОРОДЕЦКОМУ^U Высоки крутые склоны, Крутосклоны зелены. С. Городецкий В этот праздник юбилея Городецкого Сергея Я хочу ему сказать, Что до нынешнего часа Не могли его Пегаса Крутосклоны укатать. Хоть немного я моложе, Мы - ровесники, Сережа. Поседели я и ты. Вверх взбираться нам труднее, Но зато весь мир виднее С нашей снежной высоты. ^TРЕЦЕНЗЕНТУ, ПИСАВШЕМУ ПОД ПСЕВДОНИМОМ "КТО-ТО БЛИЗКИЙ"^U Вы не заметили описки, Читая приторные строки? Их написал не "Кто-то близкий", А кто-то очень недалекий... ^T(МАКСУ ПОЛЯНОНСКОМУ)^U Я и не думал, что заране В своих стихах предугадал Вот эту сцену, что в Иране Макс Поляновский наблюдал. Одно я думаю в тревоге: Иранский всадник так тяжел, Что навсегда протянет ноги К земле придавленный осел. Внучок скорей с ослом поладит, Пускай он будет седоком... Но лучше, если ослик сядет На шею дедушке верхом! ^T(ЭКСПРОМТ)^U Проезжая На трамвае, Прочитал я как-то: "Бытовая Часовая Мастерская Жакта". ^TПИСАТЕЛЮ БЫВАЛОВУ^U <> Надпись на книге <> От великого до малого Только шаг. Я приветствую Бывалова. С. Маршак. ^TНИКОЛАЮ МАКАРОВИЧУ ОЛЕЙНИКОВУ^U Берегись Николая Олейникова, Чей девиз Никогда Не жалей никого. ^TТЕАТРУ ИМЕНИ ЕВГ. ВАХТАНГОВА^U Так молода страна была, Грозой война по ней прошла, Дымились на фронтах орудия, В те дни Вахтанговская студия Весенним садом расцвела. (Отцом и другом молодежи Был старый и могучий МХАТ, А двадцать лет тому назад На двадцать лет он был моложе.) Как на заре клубится рой Над старым ульем в день роения, Народ собрался молодой Вокруг Вахтангова Евгения. И новый улей зашумел В Москве весеннею порою. И вылет молодого роя Так неожидан был и смел. Мы помним молодость театра, Когда он изумлял народ "Антонием" (без Клеопатры) И чудесами "Турандот". Потом, как человек с ружьем, Он на посту стоял своем. Он и тогда остался новым, Когда на свет из-за кулис Купцом Егором Булычевым К нам Щукин выходил Борис. Он знал и радости и беды, И вот в пороховом дыму Идет дорогою победы К двадцатилетью своему. Причуды буйные весны Давно сменились зрелым летом, Но в молодом театре этом Мы любим молодость страны! ^TНАРОДНОМУ ПЕВЦУ ПУРПЕНСУ БАЙГАНИНУ В ОТВЕТ НА ЕГО ПЕСНЮ^U Спасибо седому певцу-соловью, За слово привета - спасибо, Догнать говорливую песню твою Не могут колеса Турксиба. Белее снегов - голова старика, А голос - веселый и юный, И весело бьет молодая рука Давно побежденные струны. Певцов Казахстана достойный отец И старший наследник Джамбула, Скитался ты смолоду, пеший певец, Любимец любого аула. Ты в степь выходил, приминая ковыль, Едва только солнце вставало, И за день сухая дорожная пыль Тебя сединой покрывала. Ты жадному баю бросал в огород Свой камешек правды суровой, И верил правдивый казахский народ В твое неподкупное слово. Когда же свободы настала пора В степях и горах Казахстана, Звала твоя песня, а с нею домбра На подвиг труда неустанно. И нынче, когда с беспощадным врагом Мы встретились в схватке кровавой, Скликает твой голос, всегда молодой, Поборников чести и славы. ^TСОФИИ МИХАЙЛОВНЕ МАРШАК^U <> Надпись на книге переводов из Роберта Бернса в шелковом переплете <> Был Роберт очень небогат, И часто жил он в долг. Зато теперь Гослитиздат Одел поэта в шелк! 2.1.1948 ^TАЛЕКСЕЮ ДМИТРИЕВИЧУ СПЕРАНСКОМУ^U ^TНадпись на книге "Избранное"^U Мы связаны любовью и судьбою, И празднуем мы дважды юбилей. Сто двадцать лет мы прожили с тобою. Мой старый друг, Сперанский Алексей. Сто двадцать лет. Но если годы взвесить, - Таких годов еще не видел свет. Сто двадцать лет помножим мы на десять И выйдет нам двенадцать сотен лет. Сроднили нас и дружеские чувства, И маленький Алеша, общий внук. И знаем мы, что истина искусства Недалека от истины наук. 12.1.1948 г. Москва ^TАЛЕШЕ СПЕРАНСКОМУ^U Мой милый внук Алеша, Твой старый дед поэт Полезный и хороший Дает тебе совет. Проснувшись утром рано, В постели не лежи. Водою из-под крана Лицо ты освежи. Чтоб заниматься делом, Даны нам две руки: Почистим зубы мелом, А ваксой башмаки. Страшись ошибки грубой. Бывают чудаки, Что чистят ваксой зубы, А мелом - башмаки. Дай корму попугаям, Потом садись за чай. Но за едой и чаем Ты книжек не читай. Мой друг, от ералаша Себя обереги: Пусть попадает каша В живот, а не в мозги! ^TАМАРЕ ГРИГОРЬЕВНЕ ГАББЕ^U <> Надпись на книге "Кошкин дом" <> Пишу не в альбоме - На "Кошкином доме", - И этим я очень стеснен. Попробуй-ка, лирик, Писать панегирик Под гулкий пожарный трезвон! Трудней нет задачи (Экспромтом тем паче!) В стихах написать комплимент Под этот кошачий, Козлиный, свинячий, Куриный аккомпанемент. Не мог бы ни Шелли, Ни Китс, ни Шенгели, Ни Гете, ни Гейне, ни Фет, Ни даже Фирдуси Придумать для Туси На "Кошкином доме" сонет. 16.Х.1954 г. ^TС. Н. СЕРГЕЕВУ-ЦЕНСКОМУ^U <> К юбилею <> Сергей Николаевич Ценский, Живешь ты в глуши деревенской, Но сделал столицею глушь ты: Ты видишь весь мир из Алушты. Теперь ты уж больше не Ценский, А просто - Сергеев-Вселенский. x x x Спешу я в праздник юбилея От всех читателей страны Поздравить Ценского Сергея - Или Бесценского, вернее, Поскольку нет ему цены! 1955 г. Крым ^TТОВАРИЩАМ ПО ОРУЖИЮ^U Когда тревожный, уши режущий Москву пронизывал сигнал, Который всех в бомбоубежище Протяжным воем загонял, И где-то выстрелы раскатами Гремели в час ночных атак, - Трудились дружно над плакатами Три Кукрыникса и Маршак. "Бьемся мы здорово, Рубим отчаянно, Внуки Суворова, Дети Чапаева". Так мы писали ночью темною При свете тающей свечи, Когда в убежища укромные С детьми спускались москвичи, И освещался, как зарницами, Прожекторами горизонт, А по Садовой вереницами Бронемашины шли на фронт. Мы подружились с зимней стужею, С невзгодами военных лет. И нынче братьям по оружию - Я Кукрыниксам шлю привет! ^T(К СПЕКТАКЛЮ "ВИНДЗОРСКИЕ НАСМЕШНИЦЫ" В ТЕАТРЕ МОССОВЕТА)^U Четвертый век идет на сценах мира Веселая комедия Шекспира. Четвертый век живет старик Фальстаф, Сластолюбив, прожорлив и лукав. Не книгой он лежит на полке шкафа. Нет, вы живого знаете Фальстафа. И множество фальстафов с ним в родстве. Сейчас его увидите в Москве. Не в Англии, где встарь Елизавета С надменною улыбкой на лице Комедию смотрела во дворце, А в наши дни - в театре Моссовета. ^TКОРНЕЮ ИВАНОВИЧУ ЧУКОВСКОМУ^U Мой старый, добрый друг, Корней Иванович Чуковский! Хоть стал ты чуточку белей, Тебя не старит юбилей: Я ни одной черты твоей Не знаю стариковской... Тебя терзали много лет Сухой педолог-буквоед И буквоед-некрасовед, Считавший, что науки Не может быть без скуки. Кощеи эти и меня Терзали и тревожили, И все ж до нынешнего дня С тобой мы оба дожили. Могли погибнуть ты и я, Но, к счастью, есть на свете У нас могучие друзья, Которым имя - дети! Улица Грановского ^TГЕОРГИЮ НЕСТЕРОВИЧУ СПЕРАНСКОМУ^U Желаю счастья и здоровья Тому, кто столько лет подряд Лечил с заботой и любовью Три поколения ребят. Когда-то молод, полон сил, Еще он дедушек лечил, Лечил в младенчестве отцов И лечит нынешних юнцов. Перестают при нем ребята Бояться белого халата. И сотни выросших ребят Со мною вместе говорят: Бокал вина шампанского Подымем за Сперанского, Ученого советского, Большого друга детского, Героя мысли и труда, На чьей груди горит звезда! ^TБОРИСУ ЕФИМОВИЧУ ГАЛАНОВУ^U <> (Надпись на книге "Сказки, песни, загадки" в "Золотой библиотеке") <> Милый критик, дружбы ради, Вы примите новый том В пышном, праздничном наряде, В переплете золотом. Этим прочным, толстым томом Вы могли бы в поздний час Размозжить башку знакомым, Засидевшимся у Вас. Верьте, том тяжеловесный Их убьет наверняка, Но убитым будет лестно Пасть от лиры Маршака! x x x <> (Надпись на книге "Веселое путешествие от А до Я") <> Вы мой Плутарх, Борис Галанов, Но не пишите обо мне, Что я блистал среди уланов И пал от пули на войне. ^TЕЛИЗАВЕТЕ ЯКОВЛЕВНЕ ТАРАХОВСКОЙ^U К юбилею всем на свете В пригласительном билете Открываем мы секрет, Сколько прожили мы лет. Но не верю я билету - Сам я счет веду годам. Вам, веселому поэту, Лет четырнадцать я дам. Тем, кого читают дети, Видно, с ними заодно Пережить на этом свете Снова юность суждено. ^TК. И. ЧУКОВСКОМУ^U <> (Надпись на книге "Сатирические стихи"} <> Мой друг, Корней Иваныч, Примите том сатир, Но не читайте на ночь: Сатира не кефир. Вы эту книгу с полки Берите по утрам, Когда видней иголки Сатир и эпиграмм. Вы здесь на переплете (С обратной стороны) Стихи мои прочтете, Что в том не включены. Решил издатель тома, Что в книге места нет Посланьям из альбома И строчкам из газет. Но, может быть, в Музее Чуковского Корнея, - В "Чукоккале" найдут Изгнанники приют. 28.III.60 Приморское краевое издательство выпустило книгу И. Т. Спивака "Анализ художественного произведения в школе". Порой врага опасней скучный друг. Спивак на части делит "Бежин Луг" И по частям, как опытный анатом, Тургенева преподает ребятам. Он вопрошает грозно: "Почему, Зачем Тургенев сочинил Муму?!" Но одного Спивак добьется этим: Тургенев ненавистен будет детям. ^TСЕРГЕЮ ОБРАЗЦОВУ^U <> (К 60-летию} <> Мне жаль, что не был я в Москве И не сказал ни слова На юбилейном торжестве Сергея Образцова. Я обниму его, как друг, В том театральном зальце, Где он обводит нас вокруг Искуснейшего пальца, Где этот маг и чародей, Еще не седовласый, Нам создает живых людей Из глины и пластмассы. Мы верим, Образцов Сергей (И думаю, мы правы), Что этот славный юбилей - Для Вас еще не апогей И мастерства и славы. И потому даю обет Поздравить Вас в театре, - Когда Вам станет больше лет Еще десятка на три, - На юбилейном торжестве В Коммунистической Москве! ^TК. И. ЧУКОВСКОМУ^U Вижу: Чуковского мне не догнать. Пусть небеса нас рассудят! Было Чуковскому семьдесят пять, Скоро мне столько же будет. Глядь, от меня ускакал он опять, Снова готов к юбилею... Ежели стукнет мне тысяча пять, Тысяча десять - Корнею! ^TНА ДЕРЕВНЮ ДЕДУШКЕ^U В известном рассказе Чехова маль- чик Ванька, отданный в ученье к са- пожнику, посылает в деревню письмо с таким адресом: "На деревню дедуш- ке". Письмо, конечно, до дедушки не дошло. В наше время почтальоны ухитряют- ся доставлять даже те письма, где ад- рес перепутан или неразборчив. И все же я советую ребятам писать адрес на конверте точно и четко, чтобы не затруднять почтальона. Почта мне письмо доставила. На конверте в уголку Было сказано: "Писаелу" А пониже - "Маршаку". С этим адресом мудреным Добрело письмо ко мне. Слава нашим почтальонам С толстой сумкой на ремне. ^TО ПОЭЗИИ МАРШАКА^U В 1958-1960 годах было выпущено Гослитиздатом первое собрание сочинений С. Маршака в четырех томах. Помню, как, просматривая первый том с дарственной надписью Самуила Яковлевича - книгу в шестьсот с лишком страниц, снабженную по всей форме солидного подписного издания портретом автора и критико-биографическим очерком, - я, при всей моей любви к Маршаку, не был свободен от некоторого опасения. До сих пор эти стихи, широко известные маленьким и большим читателям, выходили под маркой Детиздата малостраничными, разноформатными книжками, которым и название-то - книжки - присвоено с натяжкой, - их и на полке обычно не ставят, а складывают стопкой, как тетрадки. Но эти детские издания пестрели и горели многокрасочными рисунками замечательных мастеров этого дела - В. Конашевича, В. Лебедева и других художников, чьи имена на обложках выставлялись обычно наравне с именем автора стихов. Как-то эти стихи будут выглядеть здесь, под крышкой строго оформленного приземистого тома, который не только можно поставить на полке рядом с другими, но и где угодно отдельно, - будет стоять, не повалится? Не поблекнут ли они теперь, отпечатанные на серых страницах мелким "взрослым" шрифтом, вдруг уменьшившиеся объемом и лишенные обычного многоцветного сопровождения? Не случится ли с ними в какой-то степени то, что так часто случается с "текстами" широко известных песен, когда мы знакомимся с ними отдельно от музыки? Но ничего подобного не случилось. Я вновь перечитывал эти стихи, знакомые мне по книжкам моих детей и неоднократно слышанные в чтении автора, - страницу за страницей, и они мне не только не казались что-то утратившими в своем обаянии, ясности, четкости и веселой энергии слова, - нет, они, пожалуй, даже отчасти выигрывали, воспринимаемые без каких-либо "вспомогательных средств". Стих, слово - сами по себе - наедине со мною, читателем, свободно располагали не только своей звуковой оснасткой, но и всеми красками того, о чем шла речь, и они не были застывшими отпечатками движения, действия, но являлись как бы самим движением и действием, живым и подмывающим. Это свойство подлинной поэзии без различия ее предназначенности для маленьких или больших, для книжек с красочными иллюстрациями или изданий в строгом оформлении, для чтения или пения. Недаром строки по-настоящему поэтичной песни заставляют нас иногда произносить их и просто так, когда песня уже спета, вслушаться в их собственно словесное звучание. Первое собрание сочинений С. Маршака вышло тиражом триста тысяч экземпляров. Количество подписчиков на то или иное издание - это своеобразный читательский "плебисцит", и его показатели в данном случае говорили об огромной популярности Маршака. Трудно назвать среди наших современников писателя, чьи сочинения так мало нуждались бы в предисловиях и комментариях. Дом поэзии Маршака не нуждается в громоздком, оснащенном ступеньками, перильцами и балясинками крыльце - одном для всех. Он открыт с разных сторон, его порог везде легко переступить, и в нем нельзя заблудиться. Здесь невозможны такие случаи, как, скажем, при чтении Б. Пастернака или О. Мандельштама, по-своему замечательных поэтов, где подчас небольшое лирическое стихотворение требует "ключа" для расшифровки заложенных в нем "многоступенчатых" ассоциативных связей, намеков, иносказаний и умолчаний. Тем более, что Маршак - как редко кто - сам себе путеводитель и лучший толкователь идейно-эстетических основ своей поэзии. Но дело не в этом только, я скорее всего в том, что произведения разностороннего и сильного таланта Маршака никогда не были предметом сколько-нибудь резкого столкновения противоположных мнений, споров, нападок и защиты. Говоря так, я не беру в расчет стародавние попытки "критики" особого рода обнаружить и в детской литературе явления "главной опасности - правого уклона" и с этой точки зрения обрушившейся было на популярные стихи С. Маршака и К. Чуковского, но получившей в свое время решительный отпор со стороны М. Горького. Высказывания литературной критики о Маршаке различаются по степени чуть более или чуть менее высоких оценок. И высказывания эти чаще всего приуроченные к очередным премиям, наградам или юбилейным датам поэта, - дело прошлое, - уже приобретали характер канонизации, когда стиралась граница между действительно блестящими и менее совершенными образцами его работы. Литературный путь С. Я. Маршака не представляется, как у многих поэтов и писателей его поколения, расчлененным на Этапы или периоды, которые бы различались в коренном и существенном смысле. Можно говорить лишь о преимущественной сосредоточенности его то на стихах для детей, то на переводах, то на политической сатире, как в годы войны, то на драматургии или, наконец, на лирике, как в последние годы жизни. Но и здесь нужно сказать, что он никогда не оставлял полностью одного жанра или рода поэзии ради другого и сам вел именно то "многопольное хозяйство", которое настойчиво пропагандировал в своих пожеланиях литературным друзьям и воспитанникам. Маршак, каким мы знаем его с начала 20-х годов, с первых книжек для малышей, где стихи его занимали как бы только скромную роль подписей под картинками, и до углубленных раздумий о жизни и смерти, о времени и об искусстве в лирике, завершающей его литературное наследие, - ни в чем не противостоит самому себе. В этом смысле он представляет собою явление исключительной цельности. По внешнему признаку Маршак кончает тем, с чего обычно поэты начинают, - лирикой, но эта умудренная опытом жизни и глубоким знанием заветов большого искусства лирическая беседа с читателем вовсе не похожа на запоздалые выяснения взаимоотношений поэта со временем, народом, революцией. Он начал свой путь советского писателя зрелым человеком, прошедшим долгие годы литературной выучки, не оставив, однако, за собой значительных следов в дооктябрьской литературе. Ему вообще не было нужды на глазах читателя что-то в своем прошлом пересматривать, от чего-то отказываться. Не связанный ни с одной из многочисленных литературных группировок тех лет, не причастный ни к каким манифестам, не писавший никаких деклараций в стихах или прозе, он, попросту говоря, начал не со слов, а с дела - скромнейшего по видимости дела - выпуска тоненьких иллюстрированных книжек для детей. Почти полувековая работа С. Я. Маршака в детской литературе, художественном переводе, драматургии, литературной критике и других родах и жанрах не знала резких рывков, внезапных поворотов, неожиданных открытий. Это было медленное, непрерывное - в упорном труде изо дня в день - накопление поэтических ценностей, неуклонно возраставшее с годами. Его слава художника, упроченная этой последовательностью, чужда дуновениям моды и надежно застрахована от переменчивости литературных вкусов. Маршак освобождает своих биографов и исследователей от необходимости неизбежных в других случаях пространных толкований путей и перепутий его развития или особо сложных, притемненных мест его поэзии. Если бы и нашлись места, требующие известной читательской сосредоточенности, то это относилось бы к Шекспиру, Блейку, Китсу или кому другому, с кем знакомит русского читателя Маршак-переводчик, которому заказаны приемы упрощения или "облегчения" оригинала. Но при всей видимой ясности, традиционности и как бы незамысл