гласно заявлению, сделанному Хосе Росалесом Антонио Хименесу Бланко, он в то время находился в Гуэхар-Сьерре.}. Не удалось Мигелю отыскать также Луиса или Антонио, потому что оба они находились на фронте {Свидетельство Мигеля Росалеса. Гранада, 1966 г.}. Когда братья Росалес, вернувшиеся в Гранаду той же ночью, узнали о случившемся, они были потрясены. Решив немедленно встретиться с Вальдесом, они вместе с несколькими фалангистами, среди которых был Сесилио Сирре, сразу же направились в управление гражданского губернатора. Вот что рассказал нам об этом Луис Росалес в 1966 г.: "Ночью, когда я пошел добиваться освобождения Федерико, в управлении гражданского губернатора, в огромном зале, который там был, находилось не меньше сотни людей. Целая сотня! Было уже очень поздно, и мне сказали, что Вальдеса видеть нельзя. Мне сказали, что надо подать заявление, и я подал его подполковнику жандармерии, имени которого я не помню. Там, прямо в этом огромном зале, я и подал свое заявление. Со мной были мой брат Пепе, Сесилио Сирре и, кажется, кто-то еще {Согласно К. Куффону (op. cit., p. 110), Луис пришел в сопровождении Сирре и двух других фалангистов - Леопольдо Мартинеса и Адольфо Клавараны. Клаварана, с которым мы разговаривали в Гранаде в 1966 г. в присутствии доктора Хосе Родригеса Контрераса, отрицал, что был вместе с Луисом в тот вечер в управлении гражданского губернатора.}. Мы пришли с оружием. Я там никого не знал {Луис Росалес в течение нескольких лет не жил в своем родном городе и возвратился туда лишь за несколько дней до начала мятежа. В политической жизни Гранады он не участвовал.}. В моем заявлении говорилось, что некто Руис Алонсо, которого я не знаю, пришел сегодня в наш дом, в дом, принадлежащий фалангистам, и забрал нашего гостя, не имея на то никакого приказа, письменного либо устного {В 1966 г. Луис Росалес сказал нам: "Мой брат Мигель ошибается. Кроме того, приказы такого рода никогда не отдавались в письменной форме ни в одной части Испании". Луис продолжает и сегодня считать, что Руис Алонсо не имел при себе письменного приказа с печатью управления гражданского губернатора, и убежден, что, располагай Руис Алонсо подобным приказом, он забрал бы Федерико немедленно, не слушая доводов сеньоры Росалес и, уж конечно, не дожидаясь прихода Мигеля.}. После этого я громко и презрительно сказал: - На каком основании какой-то Руис Алонсо вошел в наш дом, в дом членов Фаланги, почему заявился к нам, не имея приказа, ни письменного, ни устного, и увел с собой нашего гостя? Я произнес раза два "какой-то Руис Алонсо". Тогда - ну, конечно, я говорил громко, с негодованием и презрением - так вот тогда какой-то тип, который там присутствовал, вышел вперед из сказал: - "Какой-то Руис Алонсо" - это я. Тогда я ему говорю: - Ну что же, ты слышал? Ты слышал? Почему ты явился в дом старшего по званию, не имея на то приказа, и забрал моего друга? Тогда он говорит: - Исключительно под мою личную ответственность. Я ему трижды сказал: - Ты не понимаешь, что говоришь. Повтори-ка! Потому что он, конечно, был одержимый, думал, что покрывает себя славой перед лицом истории. Он трижды повторил свой ответ, три раза повторил, а потом я сказал ему: - Встань по стойке "смирно"! А теперь убирайся. Очень хорошо себя вел тогда Сесилио Сирре. Он даже вцепился в него, и, чтобы избежать чего-то похуже, чтобы я сам в него не вцепился, Сесилио Сирре сказал ему: - Ты разговариваешь со старшим по званию. Смирно! Кру-гом! И тогда, поскольку другие люди, которые там были, не стали вмешиваться, тогда уж он убрался" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон в Серседилье 2 сентября 1966 г.}. Руис Алонсо отрицает, что он был участником сцены, описанной Луисом Росалесом. Когда мы воспроизвели ему версию, изложенную последним, он пришел в ярость и воскликнул: "Ложь, ложь, ложь! Я ушел домой, на том все и кончилось" {Свидетельство Рамона Руиса Алонсо. Мадрид, 2 апреля 1967 г.}. Однако рассказ Луиса Росалеса представляется нам достоверным, а кроме того, он подтверждается независимым от него свидетельством Сирре {Свидетельство Сесилие Сирре. Гранада, сентябрь 1966 г.}. Когда мы спросили Луиса Росалеса о содержании его заявления, поданного подполковнику жандармерии (то есть Веласко), он нам сказал: "В заявлении я написал, что Федерико подвергался угрозам в своем доме в окрестностях Гранады, что он искал моей помощи, что в политическом отношении он безобиден и что я, как поэт и как человек, не мог отказать в помощи тому, кого несправедливо преследуют. Я написал, что и в другой раз поступил бы точно так же" {См. примечание 1.}. Вальдес возвратился в управление гражданского губернатора в 9.45 вечера. Он провел этот день не во фронтовых окопах возле Хаэна, как сказал нам Руис Алонсо в своих показаниях, записанных нами, а в Ланхароне, откуда, как сообщала газета "Эль Идеаль", он долго не мог вернуться, так как население, охваченное энтузиазмом, не отпускало его {"Сеньор Вальдес возвратился без четверти десять вечера; он в высшей степени удовлетворен проявлениями испанского духа и мужества, которые он встретил в других населенных пунктах".}. 26 августа 1978 г., за два дня до своей кончины, Хосе Росалес сделал нам в Гранаде заявление исключительной важности {Беседа, которая продолжалась три четверти часа, была записана на магнитофон. Свидетелями беседы были сын Хосе Росалеса Хосе Карлос и Мария Тереса Леаль Каррильо.}. Хосе Росалес рассказал, что в тот вечер он не только видел в управлении гражданского губернатора майора Вальдеса, но собственными глазами видел также написанный Рамоном Руисом Алонсо донос, который повлек за собою арест, а затем и гибель Гарсиа Лорки. Такое заявление он сделал нам впервые. "Без доноса, без доноса нельзя было забрать человека. Ему (Руису Алонсо. - Авт.) нужно было обязательно разоблачить кого-то и представить меня злодеем, предателем, меня и всех моих ближних. Мы все находились на войне, на фронте. Он повернул дело так, будто тот (Федерико. - Авт.) был диктором Московского радио, будто в моем доме скрывались несколько русских, будто он был секретарем Фернандо де лос Риоса. Мой брат расскажет тебе гораздо больше подробностей, чем я, он лучше меня помнит об этом доносе" {В беседе, которую мы имели с ним 6 октября 1978 г., Луис сказал нам, что сам он не видел доноса Руиса Алонсо, но что помнит, как о нем рассказывал Хосе.}. "Мы: Таким образом, ты видел донос, написанный и подписанный? Хосе: Написанный и подписанный, и мой брат Луис его тоже видел. Мы: Написанный и подписанный Рамоном Руисом Алонсо? Хосе: Да, да, конечно. Мы: Это невероятно! Хосе: А что тут невероятного? Если бы он не донес на нас, как бы того забрали? Он хотел во что бы то ни стало, я так полагаю, навредить нам, не так ли? И вот он заявляет, что тот - еврейская собака, и направляет этот донос. Этот донос я потом долго разыскивал, но так никогда и не смог его заполучить, все эти бумаги потом затерялись, найти их было невозможно... Мы: Но этот донос был перепечатан на машинке? Хосе: Конечно, конечно. Донос был вручен полковнику Веласко. Потом, через некоторое время, является губернатор. Он сказал мне: "Если бы не этот донос, Пепе, я бы позволил тебе увести его". Мы: Это сказал Вальдес? Хосе: Ясно ...но это невозможно, потому что, гляди, что тут сказано. Там уже говорилось все о... все, что тебе уже сказали, и можешь записать и другое, что тебе скажут, но вот что я хочу сказать - там были исписаны две или три страницы {После того как Луис Росалес прослушал эту запись, он доверительно сказал нам (25 января 1979 г.), что, по его мнению, Хосе упоминает здесь в завуалированной форме обвинение в гомосексуализме, которое также содержалось в доносе на поэта. Луис хорошо помнит, что, по словам Хосе, в доносе содержалось такое обвинение вместе с обвинениями политического характера.}. Мы: Две или три страницы? Хосе: Там были еще и обвинения против всех нас, всех братьев. И я считаю, что единственный виновник смерти Федерико - он, сеньор Руис Алонсо. Мы: И в тот вечер, в управлении гражданского губернатора, когда ты пришел с Луисом и, помнится, с Сирре, - как все это было, что произошло? Там был большой зал, а в нем много народу - так? Хосе: Большой зал, который мне не хотелось разглядывать, хотелось пройти побыстрее... и вот я вхожу, толкаю дверь, вижу перед собой Вальдеса и говорю: "Мой дом оцеплять никому не позволено, и уж во всяком случае людям из СЭДА, и что мы влепим пулю всякому, кто бы он ни был". Вальдес тогда сказал мне, чтобы я забрал с собой Руиса Алонсо и пристрелил бы его где-нибудь на обочине. А я не хотел убивать его. "Ты сам отдаешь приказы и убиваешь, а я не буду". Речь шла о Руисе Алонсо и тех, кто приходили с ним, потому что Вальдес ни во грош не ставил жизнь христианина". За семь лет до этого, в 1971 г., Хосе Росалес заявил гранадскому адвокату Антонио Хименесу Бланке, что в тот вечер 1936 г. вместе с Вальдесом в его кабинете находились братья Хосе и Мануэль Хименес де Парга, полицейский Хулио Ромеро Фунес и адвокат Хосе Диас Пла. Вальдес заверил Росалеса, что с Лоркой ничего не случится, и разрешил ему навестить Федерико {См. примечание 3, с. 193.}. Выйдя из кабинета, Хосе наскоро повидался с поэтом и пообещал ему, что завтра же утром вызволит его из управления гражданского губернатора {Vila-San-Juan. Op. cit., p. 150-152.}. В тот вечер Лорку видел также другой фалангист, Хулиан Фернандес Амиго {Ibid., р. 143.}. А еще до них - молодой фалангист по прозвищу Эль Бене, которому сеньора Росалес поручила отнести для Федерико одеяла и еду {Сообщение Луиса Росалеса, впервые опубликованное К. Куффоном (op. cit., p. 108). Луис Росалес сообщил нам, что прозвище фалангиста, о котором с тех пор никто не имел сведений, было Бене, а не Бенет, как говорилось раньше.}. Что касается Луиса Росалеса, то он так и не увидел Федерико в тот вечер, и больше не видел его уже никогда. Не встретился он и с Вальдесом. После описанной сцены в управлении гражданского губернатора Хосе Диас Пла (профессиональный адвокат и руководитель городской организации Фаланги в Гранаде) помог ему составить по форме заявление, в котором он объяснил, почему предоставил убежище Гарсиа Лорке и оказал ему покровительство. Ведь очевидно было, что Вальдес собирается преследовать и Луиса Росалеса, с которым, как мы уже говорили, у него за несколько дней до военного мятежа были трения. Копии этого документа Росалес вручил представителям власти в Гранаде: гражданскому губернатору (Вальдес), военному губернатору (Гонсалес Эспиноса), алькальду (Мигель дель Кампо), руководителю провинциальной организации Фаланги (Антонио Роблес Хименес), руководителю городской организации Фаланги (Хосе Диас Пла). К сожалению, ни одна из этих копий до сих пор не обнаружена {См. примечание 1, с. 197.}. Когда Руис Алонсо арестовал Федерико, сеньора Росалес сразу же позвонила родным поэта, чтобы сообщить о случившемся. Она также поговорила по телефону с мужем, который, не заходя домой, отправился повидать отца Федерико. Затем они вместе направились к адвокату Мануэлю Пересу Серрабоне и попросили его взять на себя защиту поэта. "Мы думали, что речь пойдет о судебном процессе, - сказал нам Эсперанеа Росалес, - и будет возможность защиты в законном порядке". Можно предполагать, что Перес Серрабона сделал все, что было в его силах, чтобы спасти Федерико, так как и после смерти поэта он оставался адвокатом его семьи {Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон в Мадриде 7 ноября 1978 г.; Эсперанса не вспомнила имени адвоката, которое было нам названо родными поэта и Луисом Росалесом.}. На следующее утро, в понедельник 17 августа, Хосе Росалес явился в военную комендатуру и добился там приказа об освобождении Гарсиа Лорки. С этим приказом он немедленно отправился в управление гражданского губернатора. Однако в здании на улице Дукеса майор Вальдес заявил ему, что поэта там уже нет и что его увезли на рассвете. "А теперь мы займемся твоим братцем Луисом", - добавил Вальдес {Подробности о приказе об освобождении, полученном в военной комендатуре, были впервые опубликованы в книге: Vila-San-Juan, op. cit. p. 152. Нам это подтвердил сам Росалес во время беседы, которую мы имели с ним 26 августа 1978 г.}. Хосе Росалес поверил, что в управлении гражданского губернатора Федерико уже нет (мы не знаем, как реагировал он на предательское поведение Вальдеса), и до самой смерти, последовавшей в августе 1978 г., так и не дал убедить себя в обратном {Хосе Росалес сказал нам 26 августа 1978 г.: "Ты думаешь, что Федерико в то время был еще там, но я в это не верю".}. И все же нет никаких сомнений в том, что Гарсиа Лорка в то утро еще находился в управлении. Когда Гарсиа Лорку увели из дома на улице Ангуло, сеньора Росалес, как мы уже отметили, немедленно позвонила родным поэта, которые к тому времени перебрались на улицу Сан-Антон, в дом уже расстрелянного Мануэля Фернандеса Монтесиноса. На следующее утро после ареста, то есть 17 августа, мать Федерико послала в управление гражданского губернатора Анхелину, няню семьи Фернандес Монтесинос, отнести Федерико еду, табак и одежду. Беседа с Анхелиной Кордобилья убедила нас в том, что Вальдес солгал Хосе Росалесу, сказав ему утром 17 августа, будто Гарсиа Лорки уже нет в управлении гражданского губернатора. "Мы: Итак, вы ходили в управление гражданского губернатора, носили ему поесть? Анхелина: Да, два дня я ему носила. Мы: В какие примерно часы вы ходили в управление гражданского губернатора? Анхелина: Я ходила утром. Мы: И что вы ему носили поесть? Анхелина: Я носила кофе в термосе, в корзинке лепешки, омлет с картошкой и курево. Мы: На корзинке было написано его имя? Анхелина: Нет. Дочь Анхелины: Нет, имя писали, когда носили в тюрьму, а так как в управлении гражданского губернатора не было арестованных, кроме него, значит, в этом не было надобности. Когда моя мать носила передачу дону Мануэлю в тюрьму, на корзинке было написано его имя {В течение почти месяца Анхелина носила передачу Мануэлю Фернандесу Мантесиносу находившемуся в гражданской тюрьме. Придя туда утром 19 августа, она узнала, что его уже расстреляли. "Как я это забуду? - сказала она нам в 1966 г. - Утром дон Мануэль, а вечером - сеньорито Федерико".}. Мы: Так, понятно. Значит, вы носили ему кофе в термосе и еду в корзинке? Анхелина: Так и есть. Мы: И сколько раз в день вы ходили? Анхелина: Один раз в день, не больше. Я ходила по утрам. Добиралась туда чуть живая от страха. Первый раз, как я пришла, меня спросили: - Что вам надо? - Есть тут сеньор Гарсиа Лорка? - Кого вы тут ищете? - Так сеньора же Гарсиа Лорку. Он говорит: - Этот сеньор - на что он вам? - Я принесла ему поесть. Тут он говорит мне: - Не может быть. Мы: Это уже там, в самом подъезде? Анхелина: Ну, да, там, где входят. И он говорит мне: - Не может быть. Тогда другой говорит: - Почему не может быть? Это же ихняя служанка. - Ну так подымайтесь. А я говорю: - Одна я не пойду, я ведь не знаю куда; вам придется подняться со мной. И они поднялись со мной и провели к сеньору Федерико. Я шла чуть живая от страха. Мы: Можно себе представить. Анхелина: Чуть живая от страха. Вы же знаете, нельзя было и слова сказать, служанок тоже судили. Тут один сеньор, который был там, разломил омлет вот так (делает жест, будто разламывает лепешку, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри. - Авт.). Сеньор Федерико был в камере, в такой комнате. Мы: Он был один? Анхелина: Там никого больше не было. Был там стол, на нем чернильница, перо и бумага... Мы: Значит, он писал? Анхелина: Нет, просто эти вещи там были. Не было ни кровати, ничего. Ничего, кроме этого. И сеньор, который там был, говорил: - Как жалко сына, как жалко отца! А когда я вошла, сеньор Федерико сказал мне: - Анхелина, Анхелина, зачем ты пришла? - Меня послала ваша мать, это ваша мать меня послала. Пока я была внутри... Только я не хочу, чтобы вы меня впутывали в эти дела!.. Мы: Да нет же, нет! Анхелина: Я очень боюсь. Дочь: Да ведь об этом уже все на свете знают, мама! Вот он знает больше, чем ты можешь ему рассказать! Анхелина: Ну ладно. Пока я была там, внутри, передавая ему еду, ну, эти стояли в дверях комнаты вот так, с винтовками, вот так... Мы: Как? Они целились в вас? Дочь: Да, но это в порядке вещей, мама. Так уж заведено, ведь шла война. Мы: Вы были с ним минуты две, не больше? Анхелина: Да, и он не хотел ничего поесть, ничего не ел. Мы: Не удивительно. И на следующий день вы пошли? Анхелина: Да, и он опять ничего не съел. А когда я пошла туда в третий раз, какой-то господин говорит мне прямо у двери дома, нашего дома на улице Сан-Антон: - Человека, к которому вы идете, там уже нет. Но я, я никого не знала в Гранаде, я, значит, пошла. Когда добралась до управления, мне сказали: - Этого сеньора здесь уже нет. - А вы не можете мне сказать, где он? - Не знаем. - Может, его перевели в тюрьму? - Этого мы не знаем. Дочь: Хороши! Анхелина: Я говорю: - Можете вы мне сказать, не оставил ли он чего? - Тоже не знаем. Подымитесь и посмотрите. - Вам придется подняться со мной. И я поднялась в комнату. Там был только термос и салфетка. И больше ничего. Вышла я оттуда и пошла прямехонько в тюрьму, на другой конец Гранады, пошла туда, а сама ни гу-гу. Мы: А корзинку еще несли с собой? Анхелина: Пошла я с корзинкой, да, пошла я в тюрьму. И спрашиваю там, в тюрьме: - Вы не знаете, прибыл сюда из управления гражданского губернатора такой сеньор Гарсиа Лорка? - Не знаем. Зайдите попозже, может быть, он в камере. Мы: Зайдите попозже? Анхелина: Чтобы я зашла на тот случай, если он заперт в камере. И я, значит, оставила там корзинку вместе с куревом. Я оставила ее там. А вернулась только на следующий день, в тот день я уже не вернулась, пришла назавтра. И там мне сказали: - Этого сеньора, о котором вы говорите, здесь никогда не было. Тут мне и корзинку вернули. Ясное дело, они уже убили сеньора Федерико там, в Виснаре" {Антонио Перес Фунес и Сесар Торрес Мартинес сказали нам независимо друг от друга, что видели корзинку Федерико в тюрьме.}. Через десять лет после того, как была записана на магнитофон эта беседа с Анхелиной, когда старой няне Фернандесов Монтесиносов исполнилось уже 90 лет, она повторила другому исследователю то же самое, что рассказала нам, подчеркнув, что видела Федерико два раза: "Я ходила два дня: 17-го и 18-го. А на третий день, когда я снова собралась отнести корзинку сеньорита Федерико, какой-то человек меня остановил и сказал: "Того, кому вы это несете, там уже нет"" {Антонио Рамос Эспехо. Последние дни Федерико Гарсиа Лорки. Свидетельство Анхелины. - "Triunfo", 17 mayo 1975, p. 27-28.}. Итак, представляется почти несомненным, что Гарсиа Лорка пробыл в управлении гражданского губернатора два с половиной дня, с вечера 16 августа до ночи с 18-го на 19-е. Почему Вальдес солгал Хосе Росалесу? И другой вопрос: почему он не приказал немедленно расстрелять поэта, как только тот оказался в его руках? По-видимому, Вальдес колебался, не зная, как поступить, потому что он понимал, кто такой Гарсиа Лорка. Знал о его известности как в национальном, так и в международном масштабе. Нельзя принять версию, будто майор Вальдес не имел понятия о том, кем является арестованный. Примем во внимание, что тогдашний гражданский губернатор жил в Гранаде с 1931 г. и поневоле, каким бы невежественным и некультурным он ни был, должен был знать о самом знаменитом в то время гранадском писателе. Тем более что речь шла о писателе, чьи книги, деятельность, выступления часто фигурировали на страницах гранадской прессы. Поэтому было бы в высшей степени удивительно, если б Вальдес не знал, кто такой Гарсиа Лорка. И, в частности, вполне вероятно, что гражданский губернатор, заклятый враг "красных", был знаком с антифашистскими заявлениями поэта, как и с другими его выступлениями политического характера в период Народного Фронта. К тому времени, когда Федерико был доставлен в управление гражданского губернатора, Вальдес успел уже лично санкционировать многие убийства и "прогулки". Благодаря свидетельству Хосе Росалеса и другим нам известно, что "Вальдес ни во грош не ставил жизнь христианина". В 1966 г. гранадский священник Хосе Линарес Пальма говорил нам, что "Вальдес расстрелял бы Иисуса и божью матерь, если бы они встали на его пути". В свете таких суждений, основательность которых не вызывает сомнения, ясно, что если гражданский губернатор колебался, не зная, как поступить с Федерико, то отнюдь не из-за христианского милосердия, а потому, что не мог не предвидеть: смерть знаменитого поэта может повредить делу мятежников. Можно с уверенностью утверждать, что Вальдес, прежде чем отдать приказ об убийстве Гарсиа Лорки, связался - по радио или по телефону - с Кейпо де Льяно, главнокомандующим силами мятежников в Андалусии {См. заметку, опубликованную на первой странице газеты "Эль Идеаль" 17 августа 1936 г.: "Восстановлена телефонная связь между андалусскими провинциями, примкнувшими к движению. Радио Севильи сообщило, что установлено телефонное сообщение между Кадисом, Кордовой, Гранадой, Уэльвой и Севильей".}. На чем основываемся мы, делая такое утверждение? Херман Фернандес Рамос был приятелем Вальдеса по сборищам в баре Хандилья (на улице Пуэнте-де-Карбон) и в кафе "Ройяль". Незадолго до смерти он рассказал своему другу Висенте Лопесу Хименесу о том, как был отдан приказ покончить с Гарсиа Лоркой. У Вальдеса в управлении гражданского губернатора был радиопередатчик, с помощью которого он сносился с Кейпо де Льяно каждый вечер после очередного выступления генерала по радио из Севильи. Не зная, что делать с Гарсиа Лоркой, он в один из вечером (почти можно быть уверенным, что это был вечер 18 августа), доложил Кейпо де Льяно, что поэт находится под арестом в управлении гражданского губернатора. "Что мне с ним делать?" - спросил Вальдес генерала. Кейпо ответил: "Дай ему кофе, побольше кофе". Это была излюбленная фраза генерала, которая имела только одно значение: "расстреляй его". На следующий день Федерико был убит {Свидетельство адвоката и писателя Антонио Переса Фунеса. Гранада, 20 сентября 1966 г. Умерший в 1971 г. Перес Фуеес считал, что этот рассказ строго достоверен.}. Есть и другое обстоятельство, которое заставляет нас с доверием относиться к рассказанному о прямой причастности Кейпо к убийству поэта. Мы имеем в виду "дело" Бенавенте. Когда Бренан находился в Гранаде в 1949 г., ему несколько раз говорили, что мятежники убили Лорку в отместку за смерть Бенавенте, о которой было объявлено в радиопередачах националистов {G. Brenan. The Face of Spain, p. 137-138.}. Первую печатную ссылку на такое объяснение причины гибели поэта мы встретили в мадридском журнале "Эстампа", в номере от 26 сентября 1936 г., в уже упоминавшейся статье, подписанной Антонио де ла Вилья. Приведем слова Мануэля Субира, бежавшего из Гранады, которые цитирует журналист: "Однажды кто-то сказал во время общего разговора, что в Барселоне расстрелян писатель Хасинто Бенавенте, обвинив заодно алькальда Эскориала в том, что он подобным же образом расправился с братьями Кинтеро. И тогда один из барчуков недвусмысленно намекнул: - В то время как красные творят такое, мы тут уважительно относимся к Гарсиа Лорке, хотя все прекрасно знаем, что он за нехристь. Пора и нам принять какие-то меры" {Антонио де ла Вилья. Беглец из Гранады рассказывает о расстреле Гарсиа Лорки. - "Estampa", 26 septiembre 1936.}. Однако факт заключается в том, что первое сообщение о гибели Хасинто Бенавенте, которое нам удалось обнаружить на страницах прессы, появилось в севильской газете "Эль Коррео де Андалусия" 19 августа 1936 г., то есть спустя всего лишь несколько часов после смерти Гарсиа Лорки и через три дня после его ареста: "Убивают и замечательных писателей. Среди жертв марксистского варварства насчитываются замечательные деятели литературы, такие, как Бенавенте, братья Кинтеро и Муньос Сека". Эту же самую заметку газета "Эль Коррео де Андалусия" напечатала еще раз на следующий день, 20 августа, и в тот же вечер Кейпо распространил это лживое известие в своей обычной радиобеседе. Оно было опубликовано газетой "Эль Идеаль" 21 августа: "Среди скорбных известий, которые до нас дошли, - известия о расстреле Бенавенте, братьев Кинтеро, Муньоса, Сека, Сулоаги и даже бедняги Самары. Иначе говоря, эти сволочи не хотят оставить в живых никого из тех, кто выделяется среди черни своим творчеством. Что может думать цивилизованный мир о людях, которые убили Бенавенте? Когда сумеет наша страна оправиться от потери таких фигур, как Бенавенте, братья Кинтеро, Сулоага?!" {"Ideal", 21 agosto 1936," p. 2.}. Однако все эти "бедные жертвы марксистского варварства" в тот момент были живы, так что обвинения, выдвинутые Кейпо и его пропагандистской командой, представляли собою не что иное, как чистый вымысел {Хасинто Бенавенте умер в 1954 г., Хоакин Альварес Кинтеро - в 1944 г., Серафин Альварес Кинтеро - в 1938 г. Педро Муньос Сека был убит в Мадриде через три месяца после смерти Гарсиа Лорки, 28 ноября 1936 г., Рикардо Самора, известный футболист, умер в 1978 г. Согласно сообщению "Эль Идеаль" (23 августа 1936 г.), некто Хосе Сулоага - "мастер керамики, вызвавший восхищение во всем мире". Однако такого человека не существовало. По-видимому, "Хосе Сулоага" представляет собой "комбинацию" из двух лиц - из знаменитого художника Игнасио Сулоаги, умершего в 1945 г., и его двоюродного брата Хуана Сулоаги, сына известного мастера керамики Даниэля Сулоаги. 18 августа "Эль Идеаль" упомянула мимоходом об убийстве Саморы в Мадриде. Затем, 22 августа, эта газета поместила на первой странице серию фотографий Саморы и Бенавенте, а на восьмой - фотографию братьев Альварес Кинтеро. 23 августа на первой странице этой же газеты были помещены фотографии Игнасио Сулоаги и Педро Муньоса Сека, который назван "самым народным и плодовитым из национальных комедиографов".}. Следует особенно подчеркнуть, что первое ложное известие о якобы совершившихся убийствах Бенавенте, братьев Кинтеро и Муньоса Сека, которое мы смогли обнаружить в прессе, появилось в "Эль Коррео де Андалусия" - газете, контролировавшейся генералом Кейпо де Льяно. Тот факт, что все эти выдуманные "жертвы красных орд" являлись драматургами, - совпадение, которое, на наш взгляд, не могло быть случайным. Вполне естественно предположить, что именно в ночь с 18 на 19 августа, как только был отдан приказ об убийстве Гарсиа Лорки, в Севилье сфабриковали ложное сообщение о гибели этих драматургов, дабы противопоставить его любой попытке протеста, который должна была вызвать гибель гранадского поэта и драматурга. И это ложное сообщение поспешили опубликовать утром 19 августа, через несколько часов после убийства великого поэта, а на следующий день оно вновь было напечатано в той же газете. Как бы то ни было, лежит или нет на Кейпо де Льяно ответственность за решение об убийстве Гарсиа Лорки (мы уверены, что лежит, хотя до сих пор не располагаем неопровержимыми уликами), главным виновником смерти поэта следует считать Хосе Вальдеса Гусмана. Очевидно, что, несмотря на донос или доносы на Лорку, кто бы ни был их автором - Рамон Руис Алонсо или другие лица (а этот вопрос мы рассмотрим в последней главе), Вальдес мог бы сохранить ему жизнь, если бы захотел. Но Вальдес был не из тех людей, которые способны помиловать кого-либо, а "красного" поэта - и подавно. Состоялась ли встреча или беседа между Лоркой и Вальдесом в ночь перед тем, как поэта увезли из управления в Виснар? Этого мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем, потому что Вальдес унес свои тайны в могилу 5 марта 1939 г., став жертвой рака, который уже несколько лет разъедал его, а также ранения, которое он получил на войне через два года после того, как был смещен с поста гражданского губернатора Гранады {Нам несколько раз рассказывали в Гранаде, что депутация во главе с Мариано Пелайо из жандармерии отправилась к Франко, чтобы пожаловаться на исключительную жестокость репрессий, которые даже в 1937 г. продолжали осуществляться Вальдесом. 20 апреля 1937 г. газета "Эль Идеаль" объявила, что Вальдес ушел в отставку со своего поста, и опубликовала его прощальное послание. В нем Вальдес просил у гранадцев прощения за суровость, которую вынужден был проявлять, находясь во главе управления гражданского губернатора, и добавлял, что совесть его чиста перед богом.}. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ  СМЕРТЬ В ФУЕНТЕ-ГРАНДЕ У подножия Сьерры-Альфакар, горной цепи километрах в девяти на северо-восток от Гранады, мы встречаем два маленьких, почти граничащих друг с другом селения: Альфакар и Виснар. Первое из них, название которого происходит от арабского слова, означающего "гончар", пользуется славой в Гранаде благодаря необычайно вкусному хлебу, выпекаемому там. Виснар (это название восходит к еще доарабскому топониму) обязан своей известностью небольшому благородных линий памятнику архитектруры - дворцу архиепископа Москосо-и-Перальты, воздвигнутому в конце XVIII в., после возвращения этого священнослужителя из Америки. После начала мятежа в июле 1936 г. гранадские националисты быстро закрепились в Виснаре, сделав своей штаб-квартирой дворец. Селение Виснар имело стратегическое значение, поскольку оно представляло собой удобный наблюдательный пункт и позицию для обороны от возможного наступления республиканских войск из гористого района, расположенного к северу от Гранады. Этот район фактически оставался под властью республиканцев на протяжении почти всей войны. Гарнизон Виснара состоял из отряда фалангистов, которым командовал капитан Хосе Мария Нестарес Куэльяр, о роли которого в заговоре против Республики уже говорилось выше. По окончании войны на портале дворца была установлена мемориальная доска. На ней мы можем прочесть следующее: "29 июля 1936 г. в этом дворце Виснара обосновался штаб первой Испанской фаланги в Гранаде. В этих стенах она окрепла и стала первым батальоном, а затем первым полком Испанской традиционалистской гранадской фаланги, которая в жестоких боях против марксистского натиска отстояла безопасность нашего города. Владельцы дворца дон Хосе Ф. Фигерес-и-Мендес и донья Эсперанса де Дамас-и-Р. Акоста гордятся тем, что им выпала честь поставить это здание на службу столь возвышенным целям". Если бы Виснар был только местом расположения воинского гарнизона, его сейчас едва ли вспоминали бы в связи с гражданской войной. Однако селение это довольно скоро приобрело мрачную известность, став местом расстрелов, жертвами которых пали сотни "красных". По этой причине на протяжении десятилетий жители Виснара, запуганные жандармерией, отказывались говорить о том времени с посторонними, в особенности если это были иностранцы. Находясь в Виснаре, Нестарес постоянно поддерживал телефонную связь с Вальдесом. Беспрестанно, почти каждый день и каждую ночь сюда из управления гражданского губернатора или близлежащих селений прибывали машины с очередными партиями обреченных. Арестованных, содержавшихся в гранадской тюрьме, не привозили на расстрел в Виснар; здесь убивали тех, которые потом именовались просто "пропавшими без вести", это были "неофициальные" жертвы, про которых власти затем утверждали, будто их судьба им неизвестна. Машины, прибывавшие из города, должны были обязательно останавливаться хоть на несколько минут у дворца Москосо-и-Перальты; здесь Нестаресу либо его помощникам вручались сопроводительные документы, а те в ответ давали пропуск на проезд. Затем машины следовали в гору по узенькой улочке, которая ведет к Фуэнте-Гранде. Сразу же за дворцом открывается чудесная панорама. К Альфакару идет крутой спуск, вдали простирается гранадская долина, справа возвышается лишенная растительности горная гряда - Сьерра-де-Эльвира. Выше Виснара, по левую сторону дороги, неторопливо течет старый обмелевший оросительный канал, окаймленный тростниковыми зарослями. Канал исчезает за зданием, еле видным' среди гущи деревьев. Это просторное здание, которое именуется "Вилья Конча", в годы Республики было местом летнего отдыха гранадских школьников. Поэтому в народе его обычно называют "Ла Колонна". Еще в июле 1936 г. там отдыхали дети, которых, как только началась война, эвакуировали. С этого времени здание было отдано под тюрьму, и "Ла Колонна", название которой прежде ассоциировалось с детским весельем, играми, летними каникулами, превратилась в обитель смерти. Националисты привезли из Гранады в "Ла Колонна" группу масонов, к которым присоединили несколько других "нежелательных лиц", заставив их выполнять обязанности могильщиков. Среди масонов были Мануэль Пласа, Энарес, Лопера, Бонанегра, некий Фернандо (фамилии его никто не помнит) и А. М., который жив до сих пор, - он-то и сообщил нам полную информацию о том, что и как происходило в "Ла Колонна" {А. М. предпочитает и поныне не раскрывать свсего имени, и мы исполняем его желание.}. Вместе с масонами работал семнадцатилетний юноша М. С., которого привезли в Виснар, чтобы расстрелять. К его счастью и благодаря заступничеству неких высокопоставленных дам, придерживавшихся правых убеждений, которые хлопотали за него перед Нестаресом, юноше удалось спастись от смерти. Он тоже был определен в могильщики. М. С. не желает, чтобы мы назвали его полное имя, и его вполне можно понять. Именно он предал земле тело Гарсиа Лорки, и он понимает, что, если об этом станет известно, журналисты со всего света никогда не дадут ему покоя. В сопровождении этого человека мы побывали в Виснаре дважды (в 1966 и в 1978 гг.), и здесь на месте он подтвердил и дополнил сведения, полученные нами от А. М. Кроме группы масонов, Нестарес привез из Гранады в качестве могильщиков двух преподавателей гранадского университета, Хоакина Гарсиа Лабелья и Хесуса Йольди Беро, а также двух советников из левых, Мануэля Салинаса и Франсиско Рубио Кальехона, намереваясь сохранить этим людям жизнь. Но и сам Нестарес не смог спасти от смерти ни одного из четверых, несмотря даже на то, что он одел их в форму фалангистов: как-то, когда он на день уехал из Виснара, Вальдес прислал из Гранады машину, которая забрала их; вскоре после этого они были расстреляны у стен гранадского кладбища. "Ла Колонна" подчинялась в конечном счете капитану Нестаресу, хотя он главным образом занимался военными операциями в прилегающем районе. Приходится сожалеть, что он скончался в мае 1977 г., так и не изложив своей версии о том, как действовал этот лагерь смерти. Нижний этаж здания был превращен в тюрьму. На верхнем этаже помещались несколько солдат и штурмовых гвардейцев, а также могильщики и две женщины из левых, которым Нестарес оказал покровительство: некая Алисия (полного ее имени мы не знаем) и Мария Луиса Алькальде Гонсалес, девушка редкой красоты, в прошлом активистка МОПР. Женщины занимались уборкой и стряпней. Рядом с ними часто можно было видеть молодую англичанку Фрэнсис Тарнер-Фанни, девушку из семейства, принадлежавшего к правым кругам, жившего неподалеку от Альгамбры. Фрэнсис Тарнер была очень дружна с Нестаресом, и многие гранадцы до сих пор помнят ее, одетую в голубую рубашку фалангистов, на которой она вдобавок носила свастику. В Виснаре Фанни, по-видимому, выполняла обязанности медицинской сестры. Наши свидетели, А. М. и М. С., настаивают на том, что все палачи из "Ла Колонна" были добровольцами, убивавшими ради удовольствия убивать; исключение составляли лишь несколько штурмовых гвардейцев, которых Нестарес заставлял принимать участие в расстрелах, возможно, в качестве наказания. Некоторые из добровольцев принадлежали к так называемому "черному эскадрону" и творили бесчинства и преступления не только в Виснаре, но также в Гранаде и в окрестных селениях. Среди этих палачей наши свидетели припоминают таких, как Маньо, Севилья (он погиб, когда винтовка, которую он чистил, случайно выстрелила), некий Гонсало, капрал Айльон, сержант Мариано, Молес, Эрнандес, Мотриленьо, Хамуга, палач Бенавидес и Эль Кучильеро. Трудно сегодня восстановить полные имена и фамилии этих убийц, потому что большинство их было известно только по кличкам. Приговоренные к смерти прибывали, как правило, поздно вечером, и их запирали в помещениях нижнего этажа "Ла Колонна". Если они желали, то могли исповедоваться у приходского священника Виснара Хосе Кроветто Бустаманте (его имя в те дни часто упоминалось на страницах газеты "Эль Идеаль"). Когда рассветало, убийцы вытаскивали заключенных "на прогулку" и оставляли их бездыханные тела там, где они падали под пулями (в поле, в придорожной канаве, в оливковой роще или в овраге), до появления могильщиков, которые приходили вскоре после расстрела. Провел ли Гарсиа Лорка в "Ла Колонна" последние часы своей жизни? Свидетельства, собранные в 50-е годы Энцо Кобелли, а позднее Вила Сан-Хуаном, подтверждают это. В частности, Кобелли говорил с человеком, который уверял, что стоял на часах у двери помещения, в котором был заперт поэт вместе с другими жертвами, расстрелянными в то же утро. "В течение всей ночи на 19 августа (sic!) Федерико Гарсиа Лорка ободрял своих товарищей по заключению. Он много говорил и отчаянно курил (поэт был завзятым курильщиком рыжего табака, который закупал в большом количестве за границей, так как не любил черного испанского табака. - Авт.). Утром, когда за ним пришли, он сразу же понял, что его собираются отправить "на прогулку". Тогда он попросил священника, но священник из Виснара (когда я его видел, ему было уже восемьдесят пять лет. - Авт.), прождавший всю ночь, только что ушел, потому что ему сказали, что казней сегодня уже не будет" {Enzo Cobelli. Garcia Lorca, Editrice la Gonzaghiana. Mantua, 1959, p. 78.}. Вила Сан-Хуан разговаривал в Гранаде в ноябре 1973 г. с X. Г., штурмовым гвардейцем, служившим в "Ла Колонна". Этот человек уверял, что был свидетелем того, как привезли Гарсиа Лорку, которого он сразу узнал, потому что несколько раз видел его в Гранаде с Фернандо де лос Риосом {Vila-San-Juan. Op. cit., p. 157.}. А. М. и М. С. утверждают, что, если бы поэта привезли в "Ла Колонна" до того, как стемнело (после этого могильщиков запирали на верхнем этаже), его бы, конечно, узнали, поскольку некоторые из арестантов-могильщиков (например, Гарсиа Лабелья, Йольди, Салинас и Рубио Кальехон) были знакомы с Федерико. Поэтому представляется несомненным, что Гарсиа Лорка провел в "Ла Колонна" лишь несколько часов. Поэт был убит не один. В этот трагический час его сопровождали еще трое из жертв репрессии, учиненных в Гранаде. Когда в 1966 г. мы познакомились с М. С., он помнил два имени: Хоакин Аркольяс Кабесас и Франсиско Галади Мергаль - оба они были бандерильеро*. Они были известны в городе не только своими выступлениями на арене боя быков, но и активным участием в политических делах. Как указывают Гольонет и Моралес, Кабесасу и Галади за несколько дней до мятежа было поручено наблюдение за домом на улице Сан-Антон, где жил Вальдес: "Во главе группы, осуществлявшей наблюдение, находились анархисты Галади и Кабесас, которые так панически боялись "фашистов", что вообще не появлялись поблизости от дома; на посту оставались лишь их подручные" {Gollonet у Morales. Op. cit., p. 101-103.}. Издевательский тон, характерный для Гольонета и Моралеса, представляется нам необоснованным - о храбрости двух бандерильеро до сих пор еще помнят в Гранаде. Кроме того, ясно, что Вальдес, дорвавшись до власти, не мог не свести тут же счеты с Кабесасом и Галади, тем более что оба они значились среди командиров колонны, которую республиканцы хотели послать освобождать Кордову {"Cruzada", p. 280.}. М. С. не смог вспомнить имени еще одного человека, расстрелянного вместе с Гарсиа Лоркой в то утро, хотя припомнил, что это был хромой человек, учитель государственной школы из ближнего селения Когольос Вега. Посетив названное селение, мы пришли к заключению, что человек этот действительно был школьным учителем, только не из Когольос, а из селения Пулианас - эта небольшая ошибка М. С. лишь укрепила наше доверие к его свидетельству. Жители Пулианас рассказали, что прекрасно помнят своего учителя - всеобщего любимца. Его имя - Диоскоро Галиндо Гонсалес. В местном суде хранится свидетельство о его смерти, с которого в 1968 г. нам удалось, преодолев множество препятствий, снять копию. Сведения, содержащиеся в этом документе, почти совпадают с теми, которые сообщил нам М. С. в 1966 г., хотя не сходятся в частностях. Согласно свидетельству о смерти Галиндо Гонсалеса, он умер 18 августа, между тем как в свидетельстве о смерти Гарсиа Лорки указана дата 20 августа. Однако мы знаем, что оба документа были составлены через четыре года после случившегося и, кроме того, судебные власти нового режима не утруждали себя излишней скрупулезностью при установлении дат смертей, которые они свидетельствовали в таких документах. Поэтому мы не можем полностью доверять точности дат, содержащихся в документах подобного рода. Дети хромого учителя из селения Пулианас (Антонио, Ньевес и Мария Галиндо Монхе) живы и поныне. Они многое рассказали нам как о смерти отца, так и о его жизни и взглядах. Галиндо Гонсалес был не гранадцем, а уроженцем Сигуньуэлы (Вальядолид). С 1929 по 1934 г. он работал учителем государственной школы в Сантипонсе (Севилья), а в сентябре 1934 г., получив новое назначение, приехал в Пулианас. Вскоре после приезда в гранадское селение у него произошел конфликт с секретарем муниципалитета Эдуарде Баррерасом из-за дома, который был предоставлен учителю под жилье и "мало чем отличался от хлева". Галиндо Гонсалес отправился в Гранаду и обратился с протестом к гражданскому губернатору. Об этом писала газета "Эль Идеаль" в конце 1934 или в начале 1935 г. Однако Галиндо так и не добился, чтобы ему предоставили другой дом, и оказался вынужденным сам снять квартиру в более сносном доме, находившемся в поселке Касерио де лос Анхелес, неподалеку от Пулианас. Эдуарде Баррерас не забыл этот эпизод, и, как считает семья учителя, именно он написал донос на дона Диоскоро, естественно, объявив его "красным". Галиндо Гонсалес был убежденным республиканцем. Когда в феврале 1936 г. Народный Фронт победил на выборах, местные жители устроили демонстрацию около его дома, крича: "Да здравствует школьный учитель селения Пулианас!" Таким образом Диоскоро Галиндо стал человеком меченым, подобно многим школьным учителям, оказавшимся в зоне мятежников. Антонио Галиндо Монхе любезно предоставил нам несколько страничек, на которых он описал гонения, обрушившиеся на его отца, и его гибель. Мы воспроизводим их здесь как из-за ценности, которую они представляют сами по себе, так и потому, что описанные в них события связаны со смертью Гарсиа Лорки и с убийствами в Виснаре: "15 августа 1936 г. часов в десять вечера в наш дом явились два вооруженных фалангиста, которые вылезли из машины, остановившейся у дверей; два других фалангиста остались в машине. Те двое, что поднялись на верхний этаж дома, где мы жили в поселке Касерио де лос Анхелес, стоявшего у шоссе, на расстоянии примерно километра от селения Пулианас, заявили, что пришли сделать обыск. Отец, который был дома, сказал, что они могут начинать когда угодно. Они начали обыск, который затянулся на два часа. Потом они обратились к моему отцу и сказали, что привезли с собою приказ о его аресте, но поскольку обыск не дал доказательства его вины, то они оставляют его под домашним арестом на сорок восемь часов, и, если по прошествии этого срока они не вернутся, отец может продолжать жить своей обычной жизнью и с ним ничего не произойдет. Перед тем как уйти, один из них обратился к отцу и спросил, может ли он задать ему несколько вопросов, на что отец ответил, что да. Тогда тот спросил его, каков его образ мыслей. Отец сказал ему, что не может ответить на этот вопрос, потому что это его личное дело, ведь каждый волен думать что хочет - как он или совсем наоборот, - и они ушли. Сорок восемь часов истекли к 10 часам вечера 17 августа. Прошло еще четыре часа сверх назначенного срока, и в 2 часа утра 18 августа они пришли и сказали отцу, что он должен отправиться с ними, чтобы дать показания, после чего он сразу же вернется. И больше мы его не видели. Я просил их, чтобы они позволили мне поехать с ними, но они сослались на то, что в машине нет места. Я ответил, что мог бы ехать в своей машине, но они сказали, что если увидят, что я следую за ними, то будут стрелять в меня из винтовок. Я дождался, пока рассвело, и часов в 9 утра отправился в комендатуру, где у нас был знакомый, капитан Перамо. Я рассказал ему, что случилось, и он сразу оке стал звонить по телефону, а после нескольких звонков сказал мне, что весьма сожалеет, потому что хорошо относился к моему отцу, но уже ничего не может сделать, так как его расстреляли. Попав в такое опасное положение, я по знакомству вступил в штурмовую гвардию, но через четыре дня мне предъявили обвинение, будто бы я хотел получить оружие, чтобы отомстить за смерть отца. Я позвонил нашему приятелю из комендатуры, он поговорил с моим командиром в штурмовой гвардии, и меня отпустили на свободу. Так как дальше жить в таких условиях было невозможно, я перешел ^красную зону, где и находился в республиканской армии до окончания войны, когда меня арестовали. Я прошел через военный трибунал, был судим по обвинению в подстрекательстве к бунту и провел три года в тюрьме. И когда я уже примирился с двенадцатью годами заключения, которых требовал для меня прокурор, меня выпустили на волю". Дети Галиндо Гонсалеса считают, что их отец был расстрелян на рассвете 18 августа, именно в тот день, что указан в свидетельстве о его смерти. Однако возможно и то, что он находился в "Ла Колонна" до следующего дня и что его знакомого, капитана Перамо из военной комендатуры, ввели в заблуждение, заявив о том, что учитель расстрелян, хотя на самом деле он еще был жив. Нетрудно предположить, что этим способом пользовались - и это даже стало правилом - всякий раз, когда нужно было отделаться от влиятельных просителей, ходатайствовавших за арестованных. С точки зрения мятежников, поддаваться чувству милосердия было непозволительно. Как мы помним из свидетельства Хосе Росалеса, вспоминавшего, как он пришел к Вальдесу, последний прибегнул точно к такой же уловке. В чем, как нам кажется, нельзя сомневаться, так это в том, что М. С. предал земле Галиндо Гонсалеса вместе с Гарсиа Лоркой. А Гарсиа Лорка, по нашим данным, был убит 19 августа. Некоторое время спустя после гибели учителя из селения Пулианас его семья получила известие о том, что он погребен вместе с Гарсиа Лоркой, и это подтверждает рассказ М. С. От "Ла Колонна" дорога на Альфакар вьется по склону долины; вдоль нее тянется оросительный канал, который местами пересекают живописные каменные мостики. Затем дорога делает крутой поворот. Слева от нее, внизу, оросительный канал входит в узенький акведук. По правую сторону от нас поднимается глинистый склон, поросший соснами, которые выше теряются в скалах Сьерры-де-Алькафар. Это и есть печально известный овраг Виснара: здесь под землей покоятся останки сотен расстрелянных. В первые дни репрессий в Гранаде овраг не использовался как место расстрелов. Палачи не сразу обнаружили, что глина здесь мягче, чем в других местах долины, а потому и могилы копать здесь гораздо легче. А. М. и М. С. поделились своими горькими воспоминаниями, связанными с этим оврагом. Тела людей оставляли там, где их убили, сваленные в кучу в ожидании могильщиков, которые появлялись довольно скоро. Не раз могильщикам доводилось узнавать среди жертв своих друзей и знакомых. Как они вспоминают, перед этим осужденных (что не раз утверждали) не подвергали пыткам; неверно и то, будто осужденных заставляли самих копать себе могилы. Скорбен и тяжек был труд могильщиков под августовским солнцем Андалусии. Несмотря на то что чистые воды оросительного канала Фуэнте-Гранде текли совсем рядом, могильщикам, видимо, чтобы усугубить наказание, не разрешали спуститься к ним и напиться. По всему оврагу покоятся трупы, их тут сотни. В 1936 г. эта местность выглядела более голой, чем теперь, деревьев тут не было. Когда в 1949 г. сюда приезжал Джералд Бренан, "все пространство было усеяно неглубокими рвами и холмиками, на каждом из которых виднелся небольшой камень. Я начал было считать их, но потом бросил, поняв, что здесь их несколько сотен" {G. Brenan. Op. cit., p. 145.}. Среди расстрелянных в овраге было немало женщин. Одну из них звали Кармела Родригес Парра, и в Гранаде все ее знали как Кармелу - мастерицу жарить пташек. Прозвищем эта женщина была обязана тому, что бар, который она держала на улице Эльвира, славился своим фирменным блюдом - жареными куропатками. Еще до начала мятежа в этом баре собирались люди, придерживавшиеся левых взглядов. Это и послужило единственным поводом для преследования и убийства владелицы бара. Эта добрейшая женщина, здоровенная толстуха, не сумела уйти от смерти. Ее отправили в Виснар вместе с другой женщиной, знаменитой Башмачницей, известной своими левыми убеждениями, и обе погибли вместе. Самая большая братская могила в овраге, вырытая на одном из его склонов, все еще хорошо заметна. Вся она окружена камышовыми зарослями - тут влажная почва, - зимой здесь скапливается вода, образуя лужу. В последние годы после смерти Франко братскую могилу украсили надгробными камнями и деревянными крестами, которые уже никто не трогает. Покоятся в ней останки по меньшей мере ста расстрелянных. В податливой этой земле было несложно вырыть глубокий ров, в который могильщики сваливали мертвые тела, засыпая их без особых усилий. Осужденных подводили к самому краю зияющей ямы и убивали выстрелом в затылок. В течение первого месяца репрессий палачи из "Ла Колонна" расстреливали свои жертвы не в овраге, а прямо у дороги, что ведет от Виснара к Альфакару. Здесь расстреляли и Гарсиа Лорку; можно не сомневаться, что среди погребенных в овраге тела поэта нет. Если пройти дальше по дороге в Фуэнте-Гранде, оставив за собой овраг Виснара, через несколько минут доходишь до поворота, справа от которого поднимаются несколько современных коттеджей, построенных лет пятнадцать назад. По другую сторону дороги только что закончено строительство многоквартирного дома. А чуть дальше открывается взору прославленный источник, известный как Фуэнте-Гранде, давший свое имя и этому месту. Местность, которую в последнее время начали лихорадочно застраивать (здесь появились отели, бассейн, коттеджи), имеет свою историю, богатую и занимательную. Некогда арабы, обратив внимание на то, как бурлят пузырьки, которые непрестанно подымаются к поверхности воды в источнике, окрестили его метафорическим именем Айнадамар, или "Источник слез" (арабское слово "айн" означает одновременно "око" и "родник") {Этими сведениями мы обязаны доктору Джеймсу Дикки, выдающемуся арабисту и глубокому знатоку мусульманской Гранады. Вместе с ним мы несколько раз посетили Фуэнте-Гранде и Виснар в 1966 и 1967 гг. и обследовали эту местность пядь за пядью.}. А в иные, не столь отдаленные времена Фуэнте-Гранде бурлил сильнее, чем ныне, - так по крайней мере явствует из описания, сделанного английским путешественником Ричардом Фордом*, который посетил его между 1831 и 1833 гг., обнаружив здесь "обильный источник воды, насыщенный газом, которая образует струю высотой в несколько футов" {Richard Ford. A Handbook for Travellers in Spain, John Murray. Londres, 1869, p. 372.}. Вода в источнике чрезвычайно свежа и приятна на вкус. Арабы соорудили канал - канал Айнадамар, тот самый, что бежит вдоль дороги от Виснара, - чтобы довести воды Фуэнте-Гранде до Гранады {Как указано в превосходном "Путеводителе по Гранаде" Антоний Гальего Бурина (Гранада, 1946, с. 71), сооружение канала Айнадамара было начато при халифе Абдалле бен Болокив (1073-1090).}. Он и теперь достигает Альбайсина, проходя до того через Виснар и отнюдь не живописную территорию порохового завода Эль Фарге. Еще недавно канал снабжал питьевой водой весь квартал Альбайсин, хотя сегодня им пользуются лишь для того, чтобы поливать герань и кусты жасмина в садиках, окружающих дома. Вокруг Фуэнте-Гранде арабы, поселившиеся в Испании, воздвигли целую россыпь летних дворцов, от которых сегодня не осталось даже руин - возможно, виною тому были землетрясения, происходившие в последующие века. Отдельными обломками этих зданий можно полюбоваться в Археологическом музее Гранады. Сохранилось несколько стихотворений, написанных арабо-андалусскими поэтами, которые славили и восхваляли красу прелестного источника. Вот одно из них, сочинил его поэт, судья и историк Абу-ль-Баракат аль-Балафики, уроженец Альмерии, скончавшийся в 1372 г.: "Не разлука ли с Айнадамаром замедляет биение моей крови, исторгает потоки слез из глубины моих глаз? Его воды жалобно стонут о том, кто, порабощенный любовью, потерял свое сердце навек. На его берегу птицы выводят мелодии, сравнимые с теми, которые создал сам Мосули {Имеется в виду Исхак-аль-Мавсили (или Мосульский), самый знаменитый из арабских музыкантов.}, и они приводят мне на память былое, когда я вступал в мою юность. И луны этих мест {То есть женщины, ходящие к Айнадамару.}, прекрасные, как Иосиф, заставят каждого мусульманина променять свою веру на религию любви" {Мы снова благодарим доктора Джеймса Дикки, который по нашей просьбе навел справки об упоминаниях Айнадамара в литературе во времена арабского владычества в Испания. Арабский текст этого стихотворения он обнаружил в книге: Al Maqqari. Nafh al-Tib. El Cairo, 1949, VII, p. 401 - и перевел для вас на испанский язык.}. Трудно сдержать волнение, когда убеждаешься, что и через шестьсот лет после того, как были написаны эти стихи, родниковое око все еще изливает свои накипающие слезы неподалеку от того самого места, где в 1936 г. убили прекраснейшего гранадского поэта всех времен. Потому что можно считать твердо установленным, что поэт пал здесь, возле источника Фуэнте-Гранде, вместе с Галиндо Гонсалесом, Аркодьясом Кабесасом и Галади Мергалем (как мы полагаем, на рассвете 19 августа). В юношеском стихотворении "Сон", вошедшем в первый его лирический сборник "Книгу стихов", Федерико писал: "Над прохладным ручьем сердце мое отдыхало" {Цит. по: Ф. Гарсиа Лорка. Избранные произведения, т. 1, М., 1978, с. 62 (перевод О. Савича).}. Именно эта строка послужила эпиграфом к элегии, которую испанский поэт Дамасо Алонсо посвятил в 1940 г. своему убитому другу. Ее название: "Фуэнте-Гранде, или "Источник Слез" (меж Альфакаром и Виснаром)": А-а-й, родник, изливающий слезы, а-а-й, поля близ Альфакара, древнего Виснара земли. Ветер ночной, почему он кропит вас песком, а не кровью? почему умолкает струя, - или я захлебнулся плачем? Не поверяйте вашу тоску заре, не отнимайте у юного дня надежду, благоуханную и лесную, но в эту скорбную ночь, подкошенную ветрами, которые помнят все, - плачьте, рыдайте со мною. Рыдай же, Фуэнте-Гранде, родник, изливающий слезы, и обратитесь навек в соленое, горькое море, о, поля близ Альфакара, древнего Виснара земли {*}. {* Воспроизводим свидетельство Дамасо Алонсо: "Скорбь и негодование, которое вызвала у меня смерть Федерико, я запечатлел в стихотворении "Фуэнте-Гранде, или "Источник слез" (меж Альфакаром и Виснаром)", написанном во время поездки в Гранаду в 1940 г., предпринятой для того, чтобы лично узнать обо всем. Стихотворение было опубликовано в 1944 г. в книге "Черная весть" (с посвящением: "Погибшему поэту"). Цитируем стихи по: "Oscura Noticia у Hombre у Dios". Austral, Madrid, 1959, p. 64. Благодаря этим сведениям можно считать, что стихи Дамасо Алонсо явились, по-видимому, первой испанской элегией на смерть Лорки, основанной на достоверно установленных фактах.} В 1966 г. мы отправились в Фуэнте-Гранде вместе с М. С., похоронившим труп Гарсиа Лорки, и он показал нам место, где в то утро, когда он пришел туда, его ожидали тела расстрелянных, - справа от коттеджей, построенных позднее рядом с дорогой, которая идет от Виснара к Альфакару. Здесь в 1936 г. была старая оливковая роща, которая ныне исчезла, вытесненная коттеджами. От нее остались только два дерева. Узников привозили в Фуэнте-Гранде из "Ла Колонна" в машине. М. С. пришел сюда пешком. Он сразу же заметил, что один из убитых был хромым. Когда он вернулся в "Ла Колонна", кто-то сказал ему, что хромой - это школьный учитель Галиндо Гонсалес {Впоследствии, по прошествии лет, М. С. забудет имя учителя, а Пулианас в его воспоминаниях превратится в Когльос Бегу.}. М. С. успел заметить также, что на другом из убитых был платок вместо галстука ("из тех, что носят художники"), и по возвращении ему сообщили, что это поэт Гарсиа Лорка. Двух других - бандерильеро Кабесаса и Галади - он знал в лицо. 24 августа 1978 г. нам довелось еще раз побывать в Фуэнте-Гранде вместе с М. С. и племянником Кармелы - мастерицы жарить пташек. М. С. подтвердил и дополнил новыми подробностями то, что мы уже узнали от него в 1966 г. Но на этот раз он уже не боялся жандармов, которые раньше патрулировали дорогу между Виснаром и Фуэнте-Гранде, задерживая нежелательных "исследователей" {Среди других жандармы задержали доктора Джеймса Дикки, которому пришлось провести ночь в их казарме.}. М. С. теперь чувствовал себя уверенно и не испытывал никакого страха. Словно притягиваемый магнитом, он повел нас без колебаний к тому же месту, что и в прошлый раз: справа от новых коттеджей, где высажены сосны, и близ дороги виднеется как бы канава ("овражек", как назвал ее М. С.), идущая вверх по склону. По правую руку от сосен, чуть в стороне, еще стоят два оливковых дерева - единственные оставшиеся от старой рощи, находившейся там в 1936 г. М. С., погруженный в свои воспоминания, говорил словно про себя (это было чем-то вроде монолога, который и был записан на магнитофон): "Здесь это было, конечно... Тогда было больше оливковых деревьев... теперь прибавились сосны... Этих сосен не было. Все это новое... Здесь нет никого, кроме них. Здесь никого нет, кроме учителя из Пулианас, кроме Галади, Кабесаса и его, Лорки. Больше никого не было. Здесь нет никого, кроме них... На этом самом участке, да, на этом участке они, значит, и лежат; чуть повыше или чуть пониже, но на этом участке... Зимой по овражку бежит ручей... Да, это тот самый участок. Тогда было больше оливковых деревьев прямо возле овражка, а их выкорчевали, посадили сосны-так, что ли? Вон там остались две оливушки, но здесь их было больше... Они были уже наполовину закопаны, и нам только пришлось закончить это дело. Они были засыпаны наполовину... Здесь они и погребены... Это вот здесь... Две оливушки из той самой рощи, старые... Да, примерно вот здесь... Все это принадлежало одному хозяину, сеньору Ла Алегриа. Теперь все досталось его зятю... Здесь тогда не было ничего - ничего, кроме домишки рядом с источником; ни бара, где мы побывали, ни бассейна, ничего этого... Эти сосны появились потом... Здесь ничего не было..." От Анхелины Кордобильи, которая носила Лорке передачу в управление гражданского губернатора, семья поэта утром 19 августа узнала, что его перевели в другое место. Об этом, однако, не знал Мануэль де Фалья. Знаменитый композитор, получив известие, что Федерико находится под арестом в управлении гражданского губернатора, и опасаясь за его жизнь, поспешил в то же утро на улицу Дукеса, чтобы просить за своего друга перед Вальдесом. Мануэлю де Фалье, человеку, наделенному глубоким чувством справедливости, это, безусловно, стоило огромного усилия над собой - ему пришлось подавить свой страх перед физической расправой, преодолеть собственную робость. В управлении дону Мануэлю, которого сопровождали несколько молодых фалангистов {Один из них был Энрико Гомес Арболейа, в прошлом друг Федерико, сотрудничавший с ним в журнале "Эль Гальо" в 1928 г. ("Le Socialiste", 19 agosto 1966).}, сообщили, что Федерико уже расстрелян, да и ему самому пригрозили тем же. Подавленный тяжестью этой вести, он направился на улицу Сан-Антон, в дом, где находилась семья поэта. Дверь ему открыла Исабель Рольдан, двоюродная сестра Федерико, которая рассказала нам: "Бедный дон Мануэль, ему самому чудом удалось спастись. Он пошел просить за Федерико, и его засадили туда, во внутренний дворик, чтобы расстрелять его. Его отправили во дворик, но пришел офицер и вывел его на улицу. Он знал его и вывел на улицу. Отправил его во дворик Вальдес Перес Агилера, он придерживался самых правых убеждений, его отец был отставным жандармом... Дон Мануэль вышел на улицу, в управлении с ним обошлись грубо, но он пошел на Сан-Антон. Я ему открыла дверь и сказала: "Дон Мануэль, они еще ничего не знают". Он пришел к нам рассказать, что хотел вмешаться и что ему даже не дали ничего сказать, а я, открыв дверь и увидев его лицо, успела сказать ему: "Дон Мануэль, они ничего не знают. Входите". Он побыл недолго, но ничего не сказал" {Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон в Чинчоне 22 сентября 1978 г.}. Версия, которую несколько лет спустя в Буэнос-Айресе Мора Гуарнидо слышал от самого Мануэля де Фальи, в общих чертах совпадает с рассказом Исабель Рольдан, но ее свидетельство более подробно. Видимо, Мануэль де Фалья, скромность которого стала нарицательной, счел за лучшее опустить все то, что произошло с ним в этой неудавшейся попытке ходатайствовать за поэта {Jose Mora Guarnido. Federico Garcia Lorca у su mundo. Losada, Buenos Aires, 1958, p. 199-201. Де Фалья говорил Море Гуарнидо: "Это было сведением личных счетов, и я знаю, кто это сделал, но моя совесть не позволяет мне разоблачить его..." (р. 200). Знал ли на самом деле композитор, кто был виновником гибели Лорки? Быть может, он имел в виду Района Руиса Алонсо? Ответить на эти вопросы невозможно. Что, касается де Фальи, то националистические власти еще долго и настойчиво пытались добиться, чтобы он заявил о своей приверженности мятежникам. См., например, "ABC de Sevilla", 7 octubre 1937, где под фотографией композитора, сфотографированного вместе с Хосе Мария Пеманом*, мы читаем: "Гранада, поэт и музыкант крестового похода. Здесь, в мирном уголке мавританского садика в его особняке "Антекеруэла", вы можете видеть прославленного маэстро Мануэля де Фалью, сотрудничающего с большим поэтом Хосе Мария Пеманом в работе над грандиозным патриотическим произведением "Поэма войны", авторами которого оба они являются".}. Через несколько дней после этих событий в дом Э 4 по улице Сан-Антон явился один из штурмовых гвардейцев. Продолжает рассказывать Исабель Рольдан: "Это было три или четыре дня спустя после смерти Федерико, прошло уже несколько дней. К нам на улицу Сан-Антон явился какой-то штурмовой гвардеец. Он принес письмо, написанное Федерико. Видимо, письмо это было написано в последний момент, когда ему сказали "пожертвуйте тысячу песет", то есть пожертвуйте на вооруженные силы. Я открыла дверь и не могла сказать нашим, чтобы денег ему не давали - ведь они еще ничего не знали. Ведь долго, пока они сами об этом не узнали и не поверили в это, мы им ничего не говорили о том, что Федерико убит. В записке было написано только: "Прошу тебя, папа, выдать этому сеньору 1000 песет в качестве пожертвования на вооруженные силы. Обнимаю. Федерико" - и больше ничего там не говорилось. Но рука и подпись были точно его". Анхелина Кордобилья тоже вспоминала с глубоким возмущением об этом ужасном письме: "Пришел какой-то сеньор, принес бумагу, которую написал сеньорита Федерико, потому что его заставили подписать это, и, помнится, там говорилось: "Я прошу тебя, папа, чтобы ты дал этому сеньору 1000 песет". А он уже был в это время мертвый, его уже расстреляли там, у источника в Виснаре!" Письмо, по-видимому, не сохранилось. Оно, по всей вероятности, представляло собою последний автограф великого поэта и чудовищное доказательство того, что в Гранаде, захваченной националистами, даже обреченные на смерть вынуждены были делать пожертвования на вооруженные силы. В свидетельстве о смерти Федерико Гарсиа Лорки, оформленном в 1940 г. чиновниками франкистского режима, можно прочесть: "...скончался в августе 1936 г. вследствие ранений, полученных в ходе военных действий, причем его труп был обнаружен двадцатого дня (sic!) того же месяца на дороге между Виснаром и Альфакаром" {Документ, хранящийся в гранадском суде, находится в книге регистрации смертей Гражданского реестра, номер 208, лист 163, номер 542.}. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ  ПОЧЕМУ УБИЛИ ГАРСИА ЛОРКУ: РАССМОТРЕНИЕ И АНАЛИЗ ФАКТОВ Гарсиа Лорка стал жертвой системы, созданной, чтобы терроризировать гражданское население и подавить любое возможное сопротивление мятежу, любую попытку восстановить прежнюю власть на территории, так быстро потерянной республиканцами. Если рассматривать гибель поэта в общем контексте репрессий, осуществленных в Гранаде, то расстрел его так же закономерен, как казнь пяти профессоров университета (Вила Эрнандеса, Гарсиа Лабельи, Йольди Беро, Гарсиа Дуарте, Поланко Ромеро) или уничтожение муниципальных советников, адвокатов, врачей и учителей. Мятежники твердо решили уничтожить всех сторонников Народного Фронта, всех "красных", как подлинных, так и заслуживающих такой оценки с их точки зрения. Из всего сказанного выше ясно, что Гарсиа Лорка выделялся среди будущих жертв как своими политическими взглядами, которые он открыто высказывал в печати и на митингах, так и своей дружбой с республиканцами и известными деятелями левого направления. Федерико было бы трудно, мы бы даже сказали, невозможно избежать гибели в этой кровавой бойне. Почти все, кто исследовал обстоятельства гибели поэта, приходили к выводу, что Рамон Руис Алонсо не только арестовал Гарсиа Лорку, но и донес на него. Однако исследователи расходятся во мнении о том, какими мотивами руководствовался при этом бывший депутат СЭДА. Дж. Бренан (в 1950 г.) {G. Brenan. Op. cit., p. 137-138.} и К. Куффон (в 1951 г.) {Клод Куффон. Вот из-за чего убили Федерико Гарсиа Лорку. - "Le Figaro Litteraire", Paris, Э 278, 18 agosto 1951, p. 5.} считали, что Руис Алонсо погубил Гарсиа Лорку, чтобы отомстить за смерть Хасинто Бенавенте, о которой объявили мятежники. Но, как мы убедились, в настоящее время эта версия является полностью несостоятельной. Несколько позже, в 1956 г., некто Шонберг (псевдоним барона Л. Штинглхамбера) выдвинул гипотезу, согласно которой Гарсиа Лорка стал жертвой соперничества людей с отклонениями в сексуально-эмоциональной сфере. Среди них автор называет самого поэта, Руиса Алонсо, гранадского художника Габриэля Морсильо и Луиса Росалеса {Жан-Луис Шонберг. Наконец известна правда о смерти Лорки. Это действительно убийство, но не по политическим мотивам. - "Le Figaro Litteraire", Э 545, 29 septiembre 1956.}. Согласно Шонбергу, гибель Лорки была следствием сугубо личных, а не политических причин. Этим и объясняется тот факт, что такой вывод с удовольствием подхватила и раздула пресса франкистской Испании. "Теорию" Шонберга, которую мы опровергали еще в книге "Националистические репрессии франкистов в Гранаде в 1936 г. и смерть Гарсиа Лорки" (1971 г.), сегодня никто всерьез даже не рассматривает. Согласно Энцо Кобелли (1959 г.) {E. Cobelli. Op. cit., p. 65-81.}, Лорка оказался всего лишь пешкой в ожесточенной борьбе за власть между Вальдесом (гражданская администрация), Нестаресом (армия) и Фалангой в лице Росалесов. По-видимому, Кобелли не знал, что Вальдес и Нестарес были одновременно и фалангистами, и армейскими офицерами. Кобелли считал, что Руис Алонсо, именуемый им не иначе как "отъявленный доносчик", получил задание от Вальдеса арестовать поэта и передать его Нестаресу, чтобы тот его расстрелял. В соответствии с этой гипотезой Вальдес, располагавший только гражданской властью, намеревался путем различных интриг дискредитировать армию. Эти и другие ошибки в исходных посылках приводят к тому, что гипотеза Кобелли также рушится. Более убедительной представляется нам гипотеза Марсель Оклер (1968 г.) {M. Auclaire. Enfances et mort de Garcia Lorca, Seuil, Paris, 1968, p. 379-402, 413-444.}. По мнению французской исследовательницы, Руис Алонсо, узнав, что братья Росалес, известные фалангисты и его политические противники, укрывали "красного", донес об атом Вальдесу, обвинив их в предательстве. Вальдес, симпатизировавший больше СЭДА, чем Фаланге (несмотря на то, что сам был фалангистом), с вниманием выслушал Руиса Алонсо и решил арестовать поэта, чтобы отомстить братьям Росалес, с которыми у него были свои счеты. Марсель Оклер придерживается, следовательно, того мнения, что гибель Гарсиа Лорки была прежде всего трагическим следствием политической борьбы между Руисом Алонсо ("Аксьон Популар") и братьями Росалес (Фаланга). В главе о Гранаде в период Народного Фронта мы упоминали о трениях между Луисом Росалесом и Вальдесом незадолго до мятежа. Возможно, что недостаточно гибкое поведение Луиса Росалеса в той стычке и повлияло затем на решение Вальдеса арестовать Лорку. Во всяком случае, Луис Росалес и сам рисковал жизнью в связи с делом Лорки. Капитан Рохас, ставший к тому времени руководителем местной фаланги, исключил Луиса Росалеса из партии и начал следствие по его делу. Луис Росалес рассказывал нам: "Результатом этого процесса, если только его можно так назвать (конечно, никакого процесса надо мной не устроили, мне угрожали, верно, и потребовали, чтобы я снял рубашку фалангиста), было то, что в течение недели от меня отвернулись все. кроме Диаса Пла, который показал себя настоящим другом. От меня отвернулись все. Федерико был уже мертв, других скандалов им не хотелось, и по прошествии семи дней я получил письмо, в котором мне предлагали вернуться в партию со всеми почестями. Короче, вместо того, чтобы убить меня или посадить в тюрьму, меня приговорили к штрафу, весьма солидному штрафу, пятнадцать или двадцать тысяч дуро - точно не помню, - но это были огромные деньги. К штрафу приговорили меня, а расплачивался, конечно, мой отец" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2 сентября 1966 г.}. В то время все гранадцы обязаны были помогать мятежникам деньгами, драгоценностями и другими ценными вещами. Список дарителей печатался каждый день в газете "Эль Идеаль" (очень важно было публично объявить о своей приверженности мятежу). Небезынтересно отметить, что отец братьев Росалес значится в этой католической газете в списках дарителей 19 августа 1936 г., то есть в тот день, когда, по нашему мнению, был расстрелян Гарсиа Лорка: "Дон Мигель Росалес Вальесильос и его супруга пожертвовали цепь с двумя брелоками, дамскую цепочку с брелоком, три пары серег, двое дамских часов, мужские часы с цепочкой, три булавки для галстука, очки, крест, два браслета, кольцо, два кольца с камнями и десять золотых монет разного достоинства" {"Ideal", 19 agosto. 1936. p. 6.}. Сам Луис Росалес появился 20 августа в газете "Эль Идеаль" в новом списке "Фалангист Луис Росалес Камачо жертвует перстень с печаткой" {"Ideal". 20 agosto 1936. p. 4.}. Читатель обратит внимание на эмоциональную нагрузку слова "фалангист", употребленного в этих обстоятельствах. Луису Росалесу удалось избавиться от дальнейших преследований, а может быть, и от смерти благодаря вмешательству известного фалангиста Нарсисо Пералеса. Действительно, Пералес по возвращении из штаба Фаланги в Севилье узнал, что Лорка убит, а над Луисом Росалесом нависла опасность. Пералес встретился с Вальдесом, о котором был весьма невысокого мнения, и заявил, что Росалес - один из немногих настоящих фалангистов в Гранаде, и потребовал, чтобы Луиса больше не преследовали. Пералес имел очень большой вес, с его требованием согласились, и обвиняемый Росалес смог вновь присоединиться к Фаланге {M. Auclaire. Op. cit., p. 442-443.}. Известие о том, что Луису Росалесу грозит опасность за то, что он приютил Гарсиа Лорку, вскоре дошло до Мадрида. По рассказу председателя ФУЭ (Университетская федерация студентов) Гранады, которому удалось, к его счастью, скрыться из Гранады, Луиса Росалеса арестовали фашисты, и его едва не расстреляли, но вмешался один из его братьев, известный фалангист, и дело кончилось тем, что Луиса приговорили к штрафу в 25 тысяч песет {"Председатель ФУЭ Гранады подтверждает, что Гарсиа Лорка был расстрелян". - "Claridad". Madrid. 2 octubre 1936. p. 2.}. Судя по всему, Луису Росалесу действительно грозила опасность за то, что он укрывал Гарсиа Лорку. И это должно быть признано и теми, кто до сих пор делает туманные намеки относительно его причастности к смерти великого поэта. Согласно свидетельству фалангиста Сесилио Сирре, которое записала Марсель Оклер, Хосе Росалесу также грозила опасность за укрывательство Гарсиа Лорки {М. Auclaire. Op. cit., p. 399-400.}. Нам уже известно мнение Нарсисо Пералеса о политических идеях, вернее, отсутствии таковых у Вальдеса ("Видите ли, меня просто тошнит от национал-синдикализма"); и таким образом становится все более очевидным, что гражданский правитель Гранады прежде всего был человеком военным. Вальдес прекрасно понимал, что без участия армии мятеж не мог увенчаться успехом и что Фаланга сыграла в этом второстепенную роль. Учитывая такие взгляды Вальдеса, а также свойства его личности, нас не удивляет, что он охотно решил проучить и одернуть своих товарищей по Фаланге и что донос Руиса Алонсо, который Вальдес выслушал, а может, и прочитал, вызвал у него приступ ярости. Что же касается мотивов Руиса Алонсо, то теперь можно сделать такие выводы: как только враги поэта узнали о его пребывании в доме Росалесов, бывший депутат СЭДА решил использовать создавшуюся ситуацию и извлечь из нее двойную выгоду: присвоить себе заслугу расправы со знаменитым "красным", с одной стороны, а с другой - дискредитировать известную фалан-гистскую семью. Таким образом, его послужной список в глазах мятежников стал бы вдвойне ценным. Не следует забывать, однако, что враги Гарсиа Лорки разыскивали его еще до того, как стало известно убежище поэта на улице Ангуло. Поэтому напрашивается вывод, что с самого начала никто не собирался выступать против семьи Росалесов, убеждения и деятельность которых были в глазах мятежников вне всяких подозрений. В последнем нашем разговоре с Хосе Росалесом в августе 1978 г. он утверждал, что вечером - 16 августа 1936 г он своими глазами видел в управлении гражданского губернатора донос Руиса Алонсо. В уже приведенном нами свидетельстве говорится, что донос был напечатан на машинке на двух или трех страницах. Среди прочего Росалесы обвинялись в том, что они укрывали Федерико Гарсиа Лорку, который якобы был "русским шпионом", "диктором Московского радио", "секретарем Фернандо де лос Риоса", и т. д., а кроме того, укрывали также "нескольких русских". Можно ли доверять свидетельству Хосе Росалеса? Не наводит ли оно нас на ложный след, не продиктовано ли оно желанием возложить всю ответственность за трагедию на Руиса Алонсо, освободив от нее в то же время Фалангу и обелив полностью саму семью Росалес? Если когда-нибудь донос, который, по словам Хосе Росалеса, он долго бесплодно искал, будет обнаружен, многое окончательно прояснится. Между тем мы все же склоняемся к мнению, что такой донос действительно существовал и под ним стояла подпись Района Руиса Алонсо. Разговаривая с нами, бывший депутат СЭДА категорически отрицал, что он был автором этого доноса. Отрицал он и свою причастность к угрозам в адрес поэта перед тем, как тот укрылся в доме семьи Росалес. По словам Руиса Алонсо, он только неукоснительно выполнил приказ Вальдеса, переданный подполковником Веласко: отвести Гарсиа Лорку в управление гражданского губернатора и оградить его по дороге от возможных столкновений и инцидентов. Но, как мы видели, в его торжественных заверениях имеется много таких деталей, которые никак не согласуются с фактами, что заставляет нас вообще сомневаться в достоверности его показаний. Пока в нашем распоряжении нет самого доноса, безусловно, мы не можем прямо обвинять Руиса Алонсо в том, что он был инициатором ареста Гарсиа Лорки (а арест в те дни почти неизбежно приводил к расстрелу арестованного). Да и не нам выносить приговор Руису Алонсо. Однако все данные об аресте, которыми мы располагаем, а также поведение самого Руиса Алонсо в течение первых недель репрессий в Гранаде 1936т. убеждают нас в его виновности. Углубимся в некоторые детали нашего поиска. 20 марта 1967 г. Руис Алонсо со всей категоричностью заявил нам, что его католические убеждения и его совесть истинного католика чисты во всем, что касается репрессий в Гранаде вообще и гибели Лорки в частности: "Жизнь человека в моих глазах стоит одинаково, будь это жизнь "красного", "желтого", "зеленого" или "голубого". Все мы люди, созданные по образу и подобию божию". Однако тридцать лет назад, вечером 19 августа 1936 г., то есть несколько часов спустя после расстрела Гарсиа Лорки, Руис Алонсо публично высказывался далеко не в христианском духе. В тот вечер радио Гранады передало его беседу под названием "Слушай, испанский пролетариат", которая была опубликована на следующее утро в "Эль Идеаль". Бывший депутат СЭДА говорил: "Ты, с детских лет сердцем преданный идеалу и готовый умереть за него... Ты, старый боец, вдосталь вкусивший горечь и жестокость жизни, без радости проведший лучшие дни своей молодости... Ты, всегда любивший открытый и без всяких прикрас разговор... Ты, страдавший от голода и преследований по вине болтливых и криводушных вождей, предпочитавших оставаться в тени и выжидавших только удобной минуты, чтобы ограбить очередной банк, а затем сбежать, бросив тебя на произвол судьбы, пока ты рисковал жизнью под пулями... Слушай: Подлые марксистские лидеры подчинили тебя своей тирании и ввергли в рабство. Двоедушные, лживые люди, именующие себя твоими спасителями, висят у тебя на шее, жиреют и тянут из тебя все соки. Они рядятся в тогу дружбы и товарищества и предают тебя. Они заставили тебя платить взносы в Народных домах, выкрадывая их из твоей зарплаты; ты работал, а они веселились и угнетали тебя мерзким, отвратительным, преступным образом. А дети твои умирали от голода из-за постоянных забастовок политического характера... Зловещие красные комитеты, где заседали одни бандиты и профессиональные убийцы, втягивали тебя в профсоюзы, угрожая нищетой и горем твоему очагу. Испания поднялась ради того, чтобы чистое знамя Человеческой Свободы не пятнали оскорбления проходимцев с пистолетом в руке или угрозы уличных хулиганов. Индалесио Прието, Ларго Кабальеро, Фернандо де лос Риос, Мануэль Асанья, Касарес Кирога, Алехандро Отеро... Я обвиняю вас перед всем миром. Более того. Я обвиняю вас перед поколениями, что а новой Испании воздвигнут алтари, перед которыми будут поклоняться истинной справедливости. Испанский пролетариат, друзья и братья, пролетарии, которые слушают меня, находясь далеко от нашей Альпухаррас, от стен нашей Альгамбры, и, может быть, далеко за морями и лесами... Поднимите свой голос вместе со мной сколько хватит сил. Кричите во всю силу. Я обвиняю... Я обвиняю тех, кто запятнал славное знамя испанского пролетариата и отравил - о, гадюки - души рабочих. Я обвиняю вас в том, что вы осквернили высочайшие идеалы искупления, торгуя кровью и жизнями ваших закрепощенных товарищей, но больше всего обвиняю вас в непомерной гордыне. Вольные пролетарии! Исполненные духа непокорности, непокоренные, непокоримые! Поднимитесь против своих врагов, против двоедушных руководителей, обманывающих вас. Ваши вожди... лицемеры, они вас обманывают. Ваши вожди... комедианты, они всегда играли комедию, а вы, слепцы, в это время надрывались, зарабатывая кусок хлеба в поте лица своего; они же ели его вволю. Ваши вожди... настоящие выродки. Нет, не может быть, чтоб испанская мать породила эти чудовища, превратившие преступление в систему борьбы, а убийство - в систему жизни. Они нападают только со спины! Объявление войны было убийством из-за угла. Выстрелом в затылок убит славный Кальво Сотело. И дальше применяется та же подлая тактика: пал Димас Мадариага, предательски убитый из-за угла {Димас Мадариага, один из основателей "Аксьон Популар", депутат СЭДА от Толедо и друг Руиса Алонсо, был убит в первый месяц войны.}. Хосе Кальво Сотело, Димас Мадариага! Имена ваши ярко сияют в небе. Вставай, испанский пролетариат! Испанский рабочий, наивно верящий в несбыточные утопии, пора одуматься! Завтра, быть может, будет поздно. Проснись и задумайся: Родина видела твое рождение... Твоя святая мать... Твоя добрая, честная жена... Твои невинные, чистые, славные дети... Ты всегда любил открытый разговор без прикрас. Слушай! Сталь наших клинков тверда. Предатели должны захлебнуться в своей собственной крови. Дорогу новой Испании!" {"Ideal", 20 agosto 1936, p. 8.} Сквозь эту велеречивую и полную высокопарной риторики речь отчетливо проступают подлинные черты Руиса Алонсо, каким он был в те времена, что бы он ни говорил о себе тридцать лет спустя. Во всяком случае, слова о том, что "предатели должны захлебнуться в своей собственной крови", звучат странно в устах человека, утверждающего, что он ученик Христа, - даже учитывая, что в то время насилие проповедовалось с гранадских амвонов {Свидетельства ряда гранадцев, записанные нами в 1978 г.}. Церковь Гранады во главе с архиепископом монсеньером Агустином Паррадо-и-Гарсиа никогда публично не протестовала ни против расстрелов на кладбище, ни против многочисленных "прогулок", на которые ежедневно увозили людей {Чтобы оценить настроение тогдашнего архиепископа Гранады, см. заметку, опубликованную в "ABC de Seville", 9 diciembre 1936, p. 11. "Прелат обращается с посланием в связи с праздником Непорочной Девы в Гранаде. Достопочтенный архиепископ Гранады, доктор Д. Агустин Паррадо публикует в "Официальном бюллетене архиепископата" и в связи с праздником Непорочной Девы волнующее послание. В строках, полных любви, патриотизма и религиозного, пыла, он советует прихожанам молиться еще больше и истовее, дабы очистить свою совесть, молиться перед богом за судьбу Испании. Он считает, что революция - это бич, которым Божественное Провидение пользуется для пробуждения спящих. Может быть, это последний призыв к нам - подготовиться и начать подлинное преобразование всех наших традиций, очистить жизнь в Испании настоящей искупительной жертвой и моральным и религиозным возвышением вашего народа. Архиепископ верит в Пресвятую Деву, вечную защитницу Испании, которая принесет нам победу над марксистским материализмом. В день Непорочной Девы он взывает ко всем верующим чтобы они дали обет споспешествовать ему в делах социальной справедливости и благотворительности, дабы вернуть на путь истинный и привести к Пресвятой Деве стольких заблудших братьев наших. Пусть они молятся о быстрой и полной, телесной и духовной реконкисте Испании. Послание почтенного прелата будет зачитано во всех церквах, вверенных его попечению".}. В беседе с нами, которую мы выше приводили, Руис Алонсо настаивал, что не знал лично Гарсиа Лорку, знал лишь его имя. Наверняка он знал о тесных узах (личных и семейных), которые связывали Гарсиа Лорку с Фернандо де лос Риосом, одним из деятелей, которого наряду с Алехандро Отеро более всего ненавидели гранадские правые. Нет никаких сомнений, что Руис Алонсо тоже ненавидел лидера социалистов. Мы уже видели, что в своей радиобеседе он включил его в список одиозных политических деятелей. В книге "Корпоративизм" он писал следующее: "Я был типографским рабочим и депутатом кортесов от Гранады. Но и Рамон Ламонеда был депутатом кортесов от Гранады и типографским рабочим! Он - социалист, председатель Национальной ассоциации полиграфистов. В избирательном списке его фамилия стояла рядом с фамилией еврея Фернандо де лос Риоса; Ламонеда был предводителем типографских рабочих Испании. Моя фамилия в том же списке стояла рядом с фамилией гения, настоящего бойца - генерала Варелы. Я представлял тех рабочих, которые не желали быть баранами" {R. Alonso. Op. cit., p. 134. Автор говорит здесь о новых выборах в Гранаде в мае 1936 г., после того как были аннулированы результаты февральских выборов.}. Руис Алонсо отлично знал, что Фернандо де лос Риос, хотя внешне и был похож на еврея (как и многие другие испанцы), на самом деле евреем не был. Но это для него было несущественно. Для католика Руиса Алонсо, увлеченного тогдашними расистскими настроениями, как и для многих его сподвижников, еврей, в противоположность испанскому генералу, не мог быть ни гением, ни бойцом. И Руис Алонсо считал необходимым подчеркнуть это {В первой главе мы говорили о той ненависти, которую националисты испытывали к "иудею" Фернандо де лос Риосу и к евреям вообще.}. Можно допустить, что бывший депутат СЭДА сегодня исповедует христианские и либеральные идеи, но в 1936 г. он был обыкновенным фашистом. По свидетельству Хосе Росалеса, в доносе Руиса Алонсо говорилось, что Гарсиа Лорка служил секретарем у Фернандо де лос Риоса. Если это так, то одного этого обвинения было достаточно, вне всякого сомнения, чтобы Вальдес дал команду разделаться с поэтом {По свидетельству Лауры де лос Риос, дочери дона Фернандо, ее отца преследовала кошмарная мысль, что мятежники могут расстрелять невинных людей только за то, что они были его друзьями или знакомыми. Мигель Серон, человек консервативных взглядов и близкий друг дона Фернандо (они были соседями по улице Пасео-де-ла-Бомба-де-Гранада, дом Э 1), рассказал нам в 1966 г., что тогда и он очень опасался за свою жизнь из-за этой тесной дружбы.}. В Гранаде часто вспоминают, что, помимо всего, Федерико инкриминировали принадлежность к Ассоциации друзей Советского Союза (согласно Хосе Росалесу, в доносе упоминалось и о "просоветской" деятельности поэта). Так вот, напомним еще раз, что в ноябре 1933 г. тот, кого потом назовут "дрессированным рабочим" СЭДА, был членом ХОНС и, судя по всему, одним из участников налета на Ассоциацию друзей Советского Союза в Мадриде. Ненависть Руиса Алонсо к России и к ее друзьям (в фашистской риторике тех времен агентами русских слыли все левые или просто республиканцы) сквозит на каждой странице книги, причем ненависть эта беспредельная и фанатичная. Вряд ли могут быть сомнения по поводу того, что Руис Алонсо готов был донести на любого, кого подозревал в симпатиях к СССР {О принадлежности Федерико к Ассоциации друзей Советского Союза см. заметку, опубликованную в "El Liberal de Madrid". 10 septiembre 1936.}. В Гранаде нам говорили также, что Гарсиа Лорку убили за то, что он был членом МОПР. Попало это обвинение в донос или нет - неизвестно, но факт остается фактом: поэт многократно и открыто, как уже отмечалось выше, солидаризировался с этой организацией. Он читал свои стихи в Народном доме Мадрида на митинге, участники которого требовали освобождения лидера бразильских коммунистов Луиса Карлоса Престеса; подписал послание солидарности с испанскими рабочими в журнале МОПРа "Айуда!"; за несколько дней до мятежа он прямо на улице в Гранаде давал деньги сборщикам средств МОПРа. Фамилия поэта могла значиться в списках этой организации. И Руис Алонсо вполне мог быть в курсе этих симпатий Гарсиа Лорки {Как пример ненависти, которую мятежники питали к таким организациям, как МОПР и Ассоциация друзей Советского Союза, см. статью Хосе Карлос де Луна "Лицом к стене", в "ABC de Sevilla", 28 julio 1957. "При ловле рыбы меняют наживку. Великие глашатаи семитского культеранизма меняли ее, дабы ловить рыбу в мутной воде, где сметаны страсти и доктрины, пропитанные грязным материализмом. Для мелкой рыбешки - это были Народные дома и МОПР. Для крупной рыбы - "Лига прав человека", "Друзья России", "Пэн-клуб", "Друзья Боливара" и ряд других организаций менее идеалистического направления и более практической ориентации. В новой, возрождающейся Испании всех их надо стереть с лица земли".}. До недавнего времени мы полагали, что бывший депутат СЭДА был замешан только в том, что случилось с Гарсиа Лоркой. Однако выяснилось, что он причастен и к другим кровавым историям. По свидетельству Хосе Росалеса, Руис Алонсо похвалялся тем, что убил выстрелом в голову "красного", ехавшего на машине из Малаги, и якобы изнасиловал одну девушку. Руис Алонсо сказал Росалесу: "Я причастился после того как влепил ему пулю в голову. Сокрушаться я не стал, да и раскаяния у меня не было" {Свидетельство Хосе Росалеса, записанное на магнитофон. Гранада, 26 августа 1978 г.}. В Гранаде нам не раз приходилось слышать рассказы о жестокости бывшего дупутата СЭДА. Однако мы не приводим их здесь, так как полностью установить их достоверность не удалось {См. также информацию, собранную в книге. A. Sorel. Yo, Garcfa torca. Zero, Madrid, 1977, р. 182.}. В преследовании Гарсиа Лорки - мы почти убеждены в этом - активнейшее участие принимали также и другие члены "Аксьон Популар" Гранады, в том числе: Хуан Луис Трескастро, Луис Гарсиа Алис Фернандес и Хесус Фернандес. Поговорим о них. По свидетельству ряда лиц, Хуан Луис Трескастро сопровождал Руиса Алонсо при аресте Гарсиа Лорки на улице Ангуло. Нам не удалось взять у него интервью, так как он скончался в 1947 г. Люди, знавшие его и рассказавшие о нем немало, называли Трескастро фанфароном и бабником. Судя по всему, Трескастро громко похвалялся участием в аресте и даже расстреле поэта. В 1966 г. Мигель Серон рассказал нам, что перед смертью Трескастро мучили кошмары - воспоминания о его палачестве в Гранаде. Кажется, он проявлял особый пыл, чтобы спасти свою собственную шкуру, ибо и у него до мятежа были конфликты с теми людьми, которые пришли к власти после мятежа. Он признавал, что сопровождал Руиса Алонсо в дом Росалесов и что ехали они туда на его машине, но упорно твердил, что донос на Гарсиа Лорку писал не он, а Руис Алонсо {Разумеется, мы не можем ручаться за достоверность этих деталей, которые сообщил нам Мигель Серон в 1966 г.}. В 1971 г. мы встретились в Гранаде с человеком, который позже общался по делам с Трескастро. Как-то однажды в их разговоре всплыла тема гибели поэта. Ему и в голову не приходило, что собеседник замешан в этом деле. К его удивлению, Трескастро воскликнул: "Я сам был среди тех, кто вытаскивал Гарсиа Лорку из дома Росалесов. Нам порядком надоели педики в Гранаде. Вот его за то и взяли, а Башмачницу за то, что была проституткой" {Как мы писали в главе о Фуэнте-Гранде, Башмачницу убили в Виснаре вместе с Кармелой-мастерицей жарить пташек.}. Трескастро похвалялся и тем, что участвовал в расстреле Лорки в Виснаре. Как-то утром (по нашим подсчетам, это было 19 августа 1936 г.) Анхель Салданья, один из немногих муниципальных советников Гранады, которым удалось избежать гибели у стен кладбища, был в баре "Пасахе", который в городе называли "Пахарера". Вошел Трескастро и громко - так, чтобы все присутствующие слышали, - сказал: "Мы только что убили Федерико Гарсиа Лорку. Я сам этому педику влепил две пули в задницу" {Свидетельство Анхеля Салданья, Мадрид, 27 мая 1966 г.}. В тот же день, но в кафе "Ройяль", Трескастро подошел к гранадскому художнику Габриэлю Морсильо и сказал ему: "Дон Габриэль, сегодня утром мы убили вашего друга, этого поэта, у которого голова такая большая" {Личное свидетельство врача и гренадского писателя Мануэля Ороско, биографа Мануэля де Фальи, который знал об этом от самого Моренльо, скончавшегося несколько лет назад.}. Тот факт, что Трескастро, "мужик по всем статьям" в худшем традиционно испанском понимании, бродил по барам и кафе и хвастался убийством Гарсиа Лорки, еще не является неопровержимым доказательством того, что в то утро он был в Виснаре. Однако вполне возможно, что так оно и было. Луис Гарсиа Алис Фернандес, который, по словам тех же свидетелей, явился с Руисом Алонсо в дом Росалесов, чтобы арестовать Гарсиа Лорку, был секретарем "Аксьон Популар" в Гранаде. Он погиб в автомобильной катастрофе 7 марта 1971 г.; к сожалению, нам не удалось с ним поговорить. Хесус Касас Фернандес, адвокат, известный в Гранаде своим фанатизмом католического толка, тоже принадлежал к "Аксьон Популар". Он жил на улице Таблас, Э 4, в доме, смежном с домом Росалеса на улице Ангуло. В 1971 г. мы познакомились в Гранаде с одним бывшим штурмовым гвардейцем. Он рассказал нам, что однажды во время его дежурства в кабинете Вальдеса появился Касас Фернандес. Адвокат был в ярости, так как узнал, что его соседи - семья Росалес - укрывали Гарсиа Лорку, известного "красного". И Касас Фернандес тут же донес об этом Вальдесу. Адвокат умер несколько лет назад, так что мы не смогли услышать от него его версию о тех событиях. Однако рассказ бывшего штурмового гвардейца представляется убедительным, тем более что он подтверждает известные нам сведения об участии других членов "Аксьон Популар" в аресте поэта. И как тут не припомнить яростные нападки, а иногда замалчивание, которыми правые католические газеты чтили Гарсиа Лорку при жизни, подготовив таким образом соответствующую почву для его гибели {Доктор Хосе Родригес Контрерас был свидетелем нашего интервью с штурмовым гвардейцем.}. Но поэт подвергался нападкам не только при жизни. Люди вроде Руиса Алонсо и все ультраправые из окружения Вальдеса считали Лорку врагом традиционной и католической Испании, врагом Гранады, Гранады католических королей-Фердинанда и Изабеллы. Вот два примера, дающие представление о той ненависти, которую в этих кругах питали к поэту. Первый-статья, опубликованная в мае 1937 г. маркизом де Мерри дель Валь в Лондоне, которая была ответом на заявление республиканского посольства об убийствах в зоне националистов. Весьма своеобразно интерпретируя факты, маркиз взял на себя смелость без зазрения совести оправдать убийство Гарсиа Лорки ссылками на его опасность в политическом плане. "Мы сталкиваемся с supressio veri (сокрытием истины) в тех случаях, которые конкретно приводит посольский бюллетень. Адвокаты-"социалисты" (читай - "коммунисты". - Авт.) X. А. Мансо, Руфиланчас и Лан-довре, а также поэт Гарсиа Лорка, чьи литературные заслуги куда менее значительны, чем его политическое рвение, были опасными агитаторами, использовавшими свой талант и образование для того, чтобы в целях личной выгоды вести темные массы по ложному пути. Все они, как и ряд других людей, о которых я писал, были казнены после вынесения им приговора военным трибуналом" {"The Nineteenth Century" Londres (marzo 1937), p. 368. "ABC de Sevilla", 27 mayo 1937.}. Примерно в то же время другой представитель испанской аристократии, маркиз де Кинтанар, опубликовал в севильской "ABC" передовую статью под заголовком, претендующим на иронию: "Невинные поэты". В статье обличалась "аморальность" группы поэтов, принадлежащих к так называемому "поколению 1927 года". По словам маркиза де Кинтанара, эти люди были попросту преступниками: "Они служили авангардом иудаизма и на этом пути ловили невинные души; они стремились разжечь вражду между различными социальными слоями. Их дерзкие призывы и новомодные лозунги постепенно проникали в сознание пролетариата..." С особым гневом маркиз обрушивается на Рафаэля Альберта и заключает: "Альберти, как многие другие деятели кисти и пера, оказался блестящим мастером отмычки и пистолета, подлинным рабом дьявола. Федерико Гарсиа Лорка так охарактеризовал его в своих стихах: Да и Сатана меня очень любит. Он был мне товарищем на смотре сладострастья..." {*} {* Строки взяты из стихотворения "Пролог", входящего в "Книгу стихов" (подстрочный перевод).} В Гранаде хорошо знали о либеральных идеях Гарсиа Лорки и его симпатиях к Народному Фронту {Мигель Росалес сказал нам в 1966 г., что "все" в Гранаде знали об антифашистских заявлениях Федерико, опубликованных в мадридской печати.}, поэтому у местной буржуазии ("самой бездарной и злобной буржуазии в Испании" {"Диалоги с диким карикатуристом", беседа Лорки с Багариа, "El Sol", 10 junio 1936.}) сложилось о нем вполне определенное мнение. Он не мог ожидать пощады от людей, объявивших священную войну в общенациональном масштабе врагам традиционной Испании. Подведем итог. Руис Алонсо и его сподвижники по "Аксьон Популар" несут основную тяжесть вины за гибель Гарсиа Лорки (даже если они не участвовали непосредственно в его расстреле). Но не будем внимать сладким песням гранадских фалангистов, вчерашних и нынешних, которые сделали все, чтобы избежать всякой ответственности за гибель поэта и даже за участие в репрессиях. Факты есть факты: Хосе Вальдес Гусман был фалангистом - "старорубашечником"; фалангисты активно участвовали в заговоре против Республики; многие из них принимали участие в расстрелах и "прогулках". В любом случае именно Вальдес, следуя, по-видимому, категорическому приказу Кейпо де Льяно, дал указание расстрелять Гарсиа Лорку. "По делам узнаете их". И, по нашему мнению, нет никакой или почти никакой разницы в поведении между фалангистами, кадровыми военными или членами иных организаций, сформированных уже после мятежа. В каждой из этих групп были убийцы и доносчики. Все они причастны к тому, что прекрасное имя Гранады навсегда запятнано кровью {Рамон Руис Алонсо покинул Гранаду немного спустя по