уиса Алонсо с поста руководителя и его выход из партии, а также надеется, что он не забудет заодно отказаться и от депутатского кресла в кортесах по округу Гранада от нашей партии. Наша организация убеждена в том, что она еще послужит добром трудящимся классам и на ее решительную деятельность не повлияют махинации, замышляемые против нее исподтишка, ярким примером которых, является открытое письмо дона Рамона Руиса Алонсо. Этому сеньору незачем хранить наше знамя и вручать ключи своим потомкам. Когда он стал под ним, стяг уже высоко несли другие люди, которые не гонятся, как он, за личной выгодой, а смело продолжают борьбу за чистоту нашего знамени. Теперь мы понимаем, почему дон Рамон Руис Алонсо решил заклеймить политическую деятельность, даже если это - рабочая политика в интересах трудящихся классов. Его бездействие в парламенте на протяжении целого года - исчерпывающее тому объяснение. Поклявшись в былые дни по собственной воле и своим мечом в незыблемой верности Национальному Комитету "Аксьон Обрериста", дон Рамон Руис Алонсо теперь заявляет о начале новой пропагандистской кампании по всей Испании. "Ла Пренса" не раз писала о подобных намерениях сеньора Руиса, почему-то ни разу не доведенных до конца. Такое под силу лишь тем, кто не трубит о своих планах и не занимается раскольнической и предательской деятельностью. "Аксьон Обрериста" будет существовать, как будут существовать и профсоюзы. Это известно сеньору Руису, ведь когда он вошел в партию, профсоюзы уже действовали. Он предпринял попытку, не более чем попытку, создать их вновь. Если это так, то поступок, о котором говорится в его письме, люди оценят по заслугам. Национальный Комитет" {"ABC", 20 noviembre 1934, p. 17.}. Убийственный ответ "Аксьон Обрериста" показывает, что даже рабочие-католики, которых Руис Алонсо представлял в кортесах, уже не доверяли ему. Уйдя из ХОНС и следуя своей неизменной привычке, он снова покинул ряды партии, теперь уже второй. Остается только добавить, что Руис Алонсо, несмотря на призыв "Аксьон Обрериста", так и не отказался от депутатского мандата. В 1935 г. Руис Алонсо участвовал в организации ХАП*, сторонники которой все больше склонялись к прямым насильственным действиям. Безусловно, опыт двухлетнего пребывания в полувоенной организации ХОНС помог ему справиться с новой ролью. Говоря о возраставшей волне насилий в политической жизни Испании конца 1935 г., Габриэль Джексон писал: "Каждая из массовых партий, как СЭДА, так и социалисты, имела свою молодежную организацию; бросавшейся в глаза общей тенденцией обеих организаций было презрение к умеренным руководителям старшего поколения. Молодежь из ХАП пользовалась антисемитским словарем нацистов и мечтала о Варфоломеевской ночи против масонов и марксистов" {G. Jackson. Op. cit., p. 168.}. Так вот, язык Района Руиса Алонсо в книге "Корпоративизм" близок к тому, на котором объяснялись члены ХАП. Всем республиканским политикам, упоминаемым в ней, несмотря на существовавшие между ними различия в идеологических установках, автор без особых раздумий прилепил ярлык марксистов. Порою он забывает о своем пресловутом христианстве и опускается до самых беспардонных и оскорбительных личных выпадов. Про Асанью, например, он пишет, что это "бесформенный кусок мяса, голова в бородавках, с беззубым ртом" {Ruiz Alonso. Op. cit., p. 41.}. Марксист, выставленный в подобном неприглядном виде, не способен, по мнению автора, вызвать любовь у матери или невесты: "Что могут понять в этом кретины, кричащие: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"?" {Ibid., p. 51.} Что же касается евреев, то католик Руис Алонсо весьма недвусмысленно заявляет, что семит не может быть хорошим испанцем. Два случая, происшедших в конце 1935 г., помогут нам лучше разобраться в характере этого члена ХАП и депутата Гранады. Первый случай относится к его деятельности в Гранаде, где Руис Алонсо еще тогда был прозван "помощником палача". Несколько человек сообщили нам о том, что Руис у Алонсо дали именно такое прозвище. Трудно было поверить в достоверность этого факта, но случайно мы встретили следующую заметку в мадридской газете "Ла Вос" от 22 октября 1935 г., где речь идет о казни в Гранаде приговоренного к смерти Мануэля Васко Варгаса: "Депутат сеньор Руис Алонсо обнял его, и вместе с начальником тюрьмы они отвели осужденного к эшафоту. Расстояние в сорок шагов от часовни до эшафота несчастный прошел твердым шагом. На нем был черный костюм, белые альпаргаты на босу ногу, расстегнутая рубаха; подбородок его зарос щетиной. На эшафоте осужденного привязали к столбу; гарроту, соединявшуюся с рукояткой, укрепили на уровне шеи. Депутат Руис Алонсо взял его за руку и вместе с падре Пайяном помогал ему в последние мгновения". Руис Алонсо привлек к себе внимание прессы не только своей "помощью" осужденному на смертную казнь посредством гарроты, но и другим, более шумным эпизодом. Эпизод этот произошел в кулуарах кортесов 13 ноября 1935 г., и все мадридские, а также провинциальные газеты, в том числе и гранадские, уделили ему место. Заголовки в мадридской газете "Ла Либертад" гласили: "Наемный, "дрессированный рабочий", используемый СЭДА, старается выполнить свой долг", "Руис Алонсо пытается ударить сеньора Гордона Ордаса, и тот ответным ударом валит на пол члена СЭДА". По сообщению "Ла Либертад", стычка возникла в момент, когда Руис Алонсо услышал, как Гордон Ордас в кружке депутатов обвинял СЭДА в том, что она всегда была против Республики. "Из-за вызывающего поведения Руиса Алонсо, дородного, более массивного и сложенного покрепче, чем Гордон Ордас, диалог обострился и приобрел характер перепалки... Возмущенный Гордон хотел было кинуться на Руиса Алонсо. Спровоцировав инцидент, Руис Алонсо ожидал нападения и сильно ударил противника в лоб кулаком". Во время предвыборной кампании в январе - феврале 1936 г. Руис Алонсо выступил на нескольких митингах, организованных СЭДА, все время возвращаясь к своей излюбленной теме о том, что профсоюзные лидеры отравляют души испанских рабочих. Утром 9 февраля, в последнее воскресенье перед выборами, он произнес речь в мадридском театре "Гойя". Это было в тот самый день, когда вечером на банкете в честь Рафаэля Альберта и Марии Тересы Леон Федерико Гарсиа Лорка зачитал манифест Народного Фронта. Мадридская газета "Эль Соль" писала, комментируя митинг в театре "Гойя": "Оратор обрушился на социалистических и анархистских руководителей, заявив, что они обманывают массы. Как католик он критиковал также некоторых предпринимателей, которые, по его мнению, не выполняют свой долг и несут за это ответственность. "С народом надо разговаривать от души, - сказал он, - а левые лидеры не умеют обращаться с пролетариатом. Вам, не знающим языка "Аксьон Популар", вам, считающим, что это партия богачей, мы заявляем, что состоятельные люди из "Аксьон Популар" сумеют выполнить свой долг как хозяев, так и христиан". Он закончил свою речь восхвалениями руководителя СЭДА сеньора Хиля Роблеса" {"El Sol", 11 febrero 1936, p. 7.}. Руиса Алонсо и его единомышленников переизбрали депутатами от Гранады. Но, как мы уже отмечали, результаты выборов в Гранаде были аннулированы в конце марта 1936 г. На майских выборах Руис Алонсо утратил свое депутатское кресло. Едва скрываемая им ненависть к парламентским традициям и Народному Фронту получила новую пищу. По собственному признанию, с этого момента бывший депутат принялся за активную заговорщическую деятельность против Республики: "В парламенте все было ложью и обманом. Его надо было разрушить до основания, не оставив камня на камне, а потом строить, воздвигать, укреплять новое здание. Убоявшись грядущего позора, полумертвый парламент изгнал меня, чтобы я не стал свидетелем его поражения и не произнес бы ему в лицо смертный приговор. Но до этого он аннулировал мой депутатский мандат и результаты выборов в Гранаде... Какая гнусность... какая гнусность... какая гнусность! И какая гордость для меня! Уже в ту пору люди говорили о революции. Я вернулся в народ, смешался с народом и стал тем, чем был раньше: Народом! Я стал дышать полной грудью; я узнал, что такое подпольная деятельность, так как сам в ней участвовал; я узнал, что такое война, ибо Бог удостоил меня чести оказаться с оружием в руках в траншеях, где крышей мне служило небо, а звезды были немыми свидетелями" {Ruiz Alonso. Op. cit., p. 249-250.}. В апреле 1936 г. многочисленные сторонники ХАП, решив, что Хиль Роблес недостаточно эффективно действует, пополнили ряды Фаланги. Известно, что в это время Район Руис Алонсо обратился с просьбой принять его в Испанскую фалангу. Свидетелем тому был Хосе Росалес, рассказавший, что экс-депутат обусловил свое вступление в эту партию получением месячного вознаграждения в 1000 песет (видимо, он нуждался в деньгах после потери депутатского оклада). Когда Хосе Росалес, Хосе Диас Пла, Энрике де Итурриага и еще кое-кто из фалангистов посетили Хосе Антонио Примо де Риверу в мадридской тюрьме "Модело" в конце апреля 1936 г., Руис Алонсо сопровождал их в столицу. Росалес сообщил вождю Фаланги о сделке, которую предложил бывший депутат и которая была решительно отвергнута. Примо де Ривера склонен был принять Руиса Алонсо в Фалангу, но без оклада и особых льгот {Vila-San-Juan. Op. cit., p. 115 и свидетельство Хосе Росалеса, записанное на магнитофон в Гранаде 26 августа 1978 г.}. Возможно, этот отказ стал причиной тайной ненависти, которую с тех пор Руис Алонсо испытывал к партии Хосе Антонио. К этому вопросу мы еще вернемся. Книга Руиса Алонсо банальна, это попросту набор фраз из иностранных книг и документов о фашизме, в основном португальских и итальянских. Высокопарная и напыщенная, книга, полная плагиата, пестрит на протяжении 288 страниц двойными и тройными знаками восклицания, пронизана гипертрофированным самомнением. В ней бывший член СЭДА (он пишет: "Я горд тем, что являюсь ремесленником, я никогда не хотел быть пролетарием") покровительственно обращается к другим "ремесленникам, гордящимся тем, что они испанцы" {Ruiz Alonso. Op. cit., p. 40.}, но еще не вполне понимающим сущность корпоративизма. Руис Алонсо пытается разъяснить смысл этого понятия: "Все дело в том, чтобы суметь выкорчевать малейшее проявление старого классового сознания, которое укоренилось в Испании у всех: у тех, кто платил жалованье, и у тех, кто его зарабатывал. Это надо говорить и делать с глубокой верой, осеняя себя крестом, который гонит прочь дурные мысли. Все должны быть равны между собой, обращаться друг к другу на "ты" при решении своих проблем" {Ibid., р. 45.}. "Для меня не существует ни пролетариев, с одной стороны, ни буржуев - с другой, в том понимании и смысле, в котором эти два слова употребляются на благословенной испанской земле. Нет! Мы все - работники, все трудимся, все производим... укрепляя нашим трудом семью, очаг, нацию" {Ibid., p. 98.}. Книга Руиса Алонсо пропитана ненавистью к демократии: "При демократическом режиме - проклятая демократия! - одинаково ценится голос какого-нибудь забулдыги-неуча, который зачастую работник-то никудышный, и, скажем, голос самого Менендеса-и-Пелайо*. При корпоративном режиме - нет!" {Ibid., p. 66.} Конечно, нет. Теперь становится ясным, что с самого начала своей парламентской деятельности Руис Алонсо надеялся, что Испанскую республику постигнет такая же участь, как и Веймарскую: "Мне рассказывали очевидцы: пожар был ужасным, пламя взметнулось над рейхстагом чуть не до неба! И чудилось мне, что этот сполох, разорвав тьму, осветил перед молодежью правильный путь. А позади барахтался парламент, опозоренный и побежденный!" {Ibid., р. 227.} Руис Алонсо, католик и завзятый традиционалист, не преминул с удовольствием упомянуть католических королей: "Слава богу, что Фердинанд и Изабелла высоко подняли знамя объединения, и нет ничего важнее этой идеи!" {Ibid., p. 156.} Зная об экспансионистских планах Германии и Италии, он в свою очередь не может забыть о былом величии Испании и мечтает о восстановлении ее имперского "авторитета": "Подлинные синдикалисты пронесут через всю Испанию знался ее чаяний и надежд, знамя нового государства, символ великой Родины, сохранившей имперский блеск Испании" {Ibid., р. 251. Разбор империалистических притязаний испанского фашизма дан в работе: Heroert Rutledge Southworth. The Falange: An Analysis of Spain's Fascist Heritage en "Spain in Crisis", 1976, p. 1-22.}. Руис Алонсо, который, как известно читателю, не без гордости признавал, что участвовал в заговоре против Республики, выехал из Мадрида в Гранаду на частной машине 10 июля 1936 г. Он, несомненно, знал о готовящемся военном мятеже и хотел быть в Гранаде, чтобы непосредственно участвовать в близящихся событиях. Ему, однако, не повезло, и его автомобиль попал в аварию у Мадридехоса, небольшого селения в провинции Толедо. Заметка, опубликованная в "Нотисиеро Грандино" 12 июля, свидетельствует, что вопреки распространенному мнению Руис Алонсо не мог вернуться в Гранаду тем же поездом, которым ехал Гарсиа Лорка: "Бывший депутат сеньор Руис Алонсо попал в автомобильную аварию и серьезно пострадал. Сеньор Руис Алонсо, бывший депутат от Гранады, член СЭДА, возвращался из Мадрида на машине. Он ехал на большой скорости. Около Мадридехоса наперерез ему выскочил грузовик. Чтобы избежать столкновения, он резко свернул, и машина, перевернувшись четыре или пять раз, оказалась в кювете. Машина была разбита, сеньор Руис Алонсо получил тяжелые ушибы. Сеньора Руиса Алонсо увезли в Мадридехос на том же грузовике, из-за которого произошла катастрофа. В Мадридехосе за пострадавшим ухаживали его друзья и сподвижники по партии. Когда в "Аксьон Популар" Гранады узнали о случившемся, ему был послан автомобиль, который доставил пострадавшего в Гранаду. Доктор Гирао прекрасно справляется с лечением на дому. Он посоветовал своему пациенту сократить количество принимаемых гостей. Вчера больному стало немного лучше, хотя общее состояние еще тяжелое и он жалуется на сильные боли. Семья сеньора Руиса Алонсо попросила нас передать благодарность всем, кто интересуется состоянием его здоровья и кто оказал ему соответствующие знаки внимания" {"Noticiero Granadino", 12 julio 1936, p. 1.}. Раны, полученные бывшим депутатом в автомобильной катастрофе под Мадридехосом, оказались, однако, не слишком тяжелыми и не помешали ему участвовать в событиях, которые развернулись в Гранаде после 20 июля. У нас будет еще печальная возможность показать зловещую роль, которую сыграл в мятеже этот жестокий, чванливый, склонный к насилию, тщеславный и грубый человек с непомерными претензиями. Да, роль эта была | поистине зловещей, особенно в судьбе Федерико Гарсиа Лорки, жизнь которого, говоря словами стихов Хорхе Манрике, была "поставлена на карту". ГЛАВА ВОСЬМАЯ  ГАРСИА ЛОРКА В УСАДЬБЕ САН-ВИСЕНТЕ Федерико Гарсиа Родригес, отец поэта, купил в 1925 г. красивый дом с земельным участком в пригороде Гранады. Такой дом с небольшим участком (около гектара земли) в Гранаде обычно называют "уэрта" (усадьба) в отличие от "касериа" (ферма) и "кортихо" (хутор), если он расположен вне города. Усадьба действительно стоит в самом начале широко раскинувшейся и плодородной гра-надской долины и недалеко от города, куда можно быстро добраться через Кальехонес и Пласета-де-Грасиа. В честь своей жены Висенты Лорки Ромеро дон Федерико назвал усадьбу "Уэрта Сан-Висенте", а старое название "Уэрта де-лос-Мудос" вскоре забылось {Эти подробности нам любезно сообщили Исабель Гарсиа Лорка и Лаура де лос Риос.}. Усадьба, принадлежащая и поныне семье поэта, в 1936 г. была окружена кукурузными и табачными полями. Сегодня, к сожалению, подступы к дому застроены огромными жилыми корпусами вдоль Камино-де-Ронда (официально именуемой Авенида Карреро Бланке), а до войны это была широкая, густо обсаженная деревьями улица. Спекуляция выгодными земельными участками привела к застройке этой части долины новыми домами, которые загородили прежде открытый превосходный вид на город и дворцы Альгамбру и Хенералифе*. Продвижение этой кирпичной громады по плодородной влажной земле долины в сторону усадьбы Сан-Висенте в 1975 г. грозило ей сносом, предусмотренным в "Частичном плане градоустройства". Муниципальные власти Гранады, заручившиеся официальным разрешением министерства жилищного строительства, уже готовы были совершить это преступление. Лишь благодаря вмешательству и протестам семьи поэта, а также многочисленных выдающихся деятелей испанской литературы и зарубежных испанистов усадьба была "помилована" и сохранена {См.: Хуан Педро Киньонеро. Дому Гарсиа Лорки грозит быть замененным многоэтажной постройкой. - "Informaciones", Madrid, 17 febrcro 1975; Он же. Призыв к защите дома Гарсиа Лорки. - "Informaciones" 25 febrero 1975, p. 23; Антонио Рамос Эспехо. Усадьба "Сан-Висекте" под угрозой. - "Triunfo", Madrid, 1 marzo 1975, p. 29; "Гранада. Убийство истории". - "Cambio", Madrid, 3 marzo 1975, p. 27; "Испанисты и усадьба "Сан-Висенте" (протест британских испанистов)". - "Triunfo", 12 abril 1975.}. Ныне существует проект превратить ее в музей Гарсиа Лорки. В 1933 г. родители Федерико переехали в Мадрид. Летом, однако, они приезжали в усадьбу, чтобы повидаться с дочерью Кончен и своими внуками, с многочисленными родственниками и старыми друзьями. Приезд дона Федерико и его супруги трагическим летом 1936 г. не прошел незамеченным. 10 июля "Эль Дефенсор де Гранада", редактором которой был Константино Руис Карнеро, большой друг Федерико, сообщала: "В Гранаду приехал на летний сезон вместе со своей семьей наш дорогой друг, владелец усадьбы дон Федерико Гарсиа Родригес" {"Defensor", 10 Julio, 1936, p. 1.}. Дон Федерико и его супруга приехали из Мадрида одни. Ни Франсиско, ни Исабель не было с ними. Франсиско получил пост секретаря посольства Испании в Каире, а младшая дочь после успешной сдачи экзаменов ожидала результатов конкурса на место преподавателя в среднем учебном заведении {Эти подробности любезно сообщила нам Исабель Гарсиа Лорка.}. Федерико, как мы уже писали, должен был приехать несколько дней спустя, 14 июля. В усадьбе ждали родителей их дочь Конча, жена Мануэля Фернандеса Монтесиноса, члена социалистической партии, ставшего алькальдом Гранады 10 июля, и трое внуков: Тика (Висента), Кончита и Маноло. Мануэль Фернандес Монтесинос был крайне занят в те дни и часто оставался в городе, ночуя в своей квартире на улице Сан-Антон, Э 29, что на углу Пуэнте-де-Кастаньеда. Приехав в Гранаду, Федерико остановился в родительской усадьбе как всегда в своей комнате на втором этаже. Мы располагаем лишь скупыми сведениями о его жизни в те шесть дней, что предшествовали мятежу гранадского гарнизона, но можно с уверенностью сказать, что он часто появлялся в городе и его видели многие люди. Как мы уже отметили, три гранадские газеты напечатали заметки о его приезде ("Эль Дефенсор де Гранада", "Эль Идеаль", "Нотисьеро Гранадино"), но, кроме того, Федерико часто встречали на улицах и в кафе. Мигель Серон вспоминал в 1966 г. свою встречу с поэтом в те дни: "Да, я видел один раз Федерико после его возвращения из Мадрида, как раз накануне мятежа. Мы случайно встретились на улице. К нам подошли какие-то девушки и попросили пожертвовать на МОПР. Федерико что-то дал им и сказал мне полушутя: "А что, Мигель, не съездить ли нам в Россию?" Больше я его не видел" {Свидетельство Мигеля Серона. Гранада, 1966.}. 18 июля - День святого Федерико*, и его всегда особо шумно и радостно отмечали в усадьбе Сан-Висенте: именины отца и старшего сына совпадали. Однако в тот год особых празднеств не устраивали. Как раз за день до этого начался мятеж, а утром 18 июля Франко через радиостанции Канарских островов и Испанского Марокко объявил о начале Национального Движения и призвал всех "испанцев-патриотов" сотрудничать с ним. Вновь Испанию собирались "спасать" военные. Во вторник 20 июля, в первый день мятежа в Гранаде, Мануэль Фернандес Монтесинос был арестован в своем кабинете; алькальда сразу отправили в тюрьму. Началось шествие семьи на Голгофу. Мы располагаем очень скудной достоверной информацией о том, что происходило в усадьбе Сан-Висенте после 20 июля. По всей видимости, тогда, да и после, никто из членов семьи не записывал дат, имен и разговоров. Сам Федерико не оставил никаких заметок о тех днях. Волнение и страшная тревога в связи с происходившими событиями не располагали к тому, чтобы писать. Со временем воспоминания Кончи и ее родителей, переданные другим членам семьи, тускнели, а детали стирались. Несмотря на это, благодаря сообщениям ряда свидетелей представляется возможным восстановить некоторые решающие моменты драмы, пережитой обитателями Сан-Висенте после мятежа. Во-первых, у нас есть свидетельство Анхелины Кордобилья Гонсалес - няни в семье Фернандес Монтесинос. Во время репрессий, последовавших за военным мятежом, она вместе со всеми находилась в усадьбе. Когда мы познакомились с Анхелиной в августе 1966 г., ей было уже восемьдесят лет. Она довольно хорошо сохранилась физически, с возрастом ей не изменили ни ум, ни память; и это хорошо видно, если сравнить ее рассказы с воспоминаниями других свидетелей. Поначалу она боялась говорить с нами о гибели Лорки, но потом, переборов страх, Анхелина разговорилась и долго делилась воспоминаниями о случившемся сначала в усадьбе, а затем в Гранаде. Во время интервью с ней рядом сидела ее дочь, подбадривавшая ее и принимавшая активное участие в разговоре. Разговор был записан на магнитофон. Анхелина начала с того, какой страх охватывал Федерико, когда по утрам республиканцы бомбили Гранаду: "Анхелина: Вообще сеньорито Федерико был пуглив, как заяц. Дочь: Он был не храброго десятка. Анхелина: И верно, не храброго десятка. Страх его брал. Зато знал он всего много. Когда начались избиения и расстрелы, он все нас спрашивал: "А если меня убьют, вы сильно будете плакать?" Я ему говорила: "Да ладно, будет вам, что вы заладили одно и то же". Мы: "Если меня убьют, вы сильно будете плакать" - так он говорил? Анхелина: Да, будем ли мы убиваться по нему. Дочь: Он был очень добрый человек. Анхелина: Да, он был очень добрый человек. С ним было как у Христа за пазухой. Когда начинались бомбежки, еще было темно, сеньорита Конча и я спускались вниз и прятались под роялем. Дочь: Они прятались под роялем. Анхелина: Когда мы слышали, что приближались аэропланы, мы залезали под рояль. А он, бедняга, надев домашний халат, спускался и говорил: "Анхелина, я боюсь; я спрячусь с вами, а то мне очень страшно" - и прятался вместе с нами". 9 августа 1936 г. в усадьбе Сан-Висенте состоялась короткая встреча Федерико с Альфредо Родригесом Оргасом. Родригес Оргас, мадридец по рождению, был муниципальным архитектором в Гранаде незадолго до начала мятежа. 20 июля, узнав о том, как развиваются события, он направился в алькальдию, чтобы повидать своего друга Мануэля Фернандеса Монтесиноса и предложить ему свою помощь. Фернандес Монтесинос, веривший еще в лояльность гранадского гарнизона, ответил, что пока его помощь не нужна. Случайно Родригес Оргас вышел через задний ход здания и только потом узнал, что как раз в эту же минуту вооруженный отряд во главе с офицером входил через главный подъезд. Опасаясь за свою жизнь, Родригес Оргас несколько дней скрывался у себя дома, а потом у Сальвадора Вилы, ректора Гранадского университета (франкисты позже схватили его в Саламанке, перевезли в Гранаду и расстреляли). Родригес Оргас по наивности решил, что безопасней будет отправиться к гражданскому губернатору. Он вышел из своего убежища и взял такси, собираясь ехать на улицу Дукеса. К счастью для него, таксист рассказал, что мятежники начали расстреливать многих левых - врачей, адвокатов, членов муниципального совета и т. д., - и отговорил его от встречи с Вальдесом. Тогда Оргас решил отправиться в усадьбу Сан-Висенте. Он прибыл туда, когда все садились обедать. Дон Федерико был любезен, как всегда, и сказал: "У нас тебе оставаться нельзя: здесь опасно". Он пообещал Оргасу, что той же ночью двое крестьян, его друзья, проводят его в Сьерра-Неваду, а оттуда переправят в республиканскую зону. Оргас с радостью согласился на это предложение дона Федерико. Гарсиа Лорка был настроен оптимистически. Он только что прослушал по радио речь Прието* и заверил Оргаса: "События развиваются быстро. Гранада окружена республиканцами, и мятеж будет скоро подавлен". Через несколько минут после появления Оргаса в усадьбе они увидели на дороге группу фалангистов. "Беги, Альфредо, они наверняка идут за тобой", - сказал Федерико. Оргаса не нужно было упрашивать, он мгновенно ретировался через задний двор усадьбы и спрятался метрах в ста от дома в кустарнике, где просидел до самой ночи. В усадьбу он не вернулся, а пошел через поле до Сантафе, потом - в Алама-де-Гранада и уже оттуда позже перебрался в Малагу и затем в Аликанте. Родригес Оргас убежден, что в тот момент Федерико не опасался за свою жизнь и даже не подозревал, что ему грозит опасность {Сеньор Родригес Оргас любезно сообщил нам эти подробности 9 октября 1978 г. в своем мадридском доме. Он заверил нас, что не разговаривал с Вила-Сан-Хуаном, который допускает неточности, рассказывая о его бегстве из Гранады (Vila-San-Juan. Op. cit., p. 101, Nota 19).}. Однако события того вечера в усадьбе (а их Оргас уже не видел) убедили Федерико, что ему грозит серьезная опасность. Мятежники, явившиеся тогда в усадьбу, искали не Родригеса Оргаса, а братьев управляющего Габриэля Перса. Исабель Рольдан, двоюродная сестра Федерико, жила недалеко от усадьбы Сан-Висенте и приходила туда каждый день. Хотя сама она не была в усадьбе в тот вечер, несколько часов спустя родственники рассказали ей о том, что произошло: "Это были люди из Пиноса {Т. е. из Пинос-Пуэнте.}. Среди них - один тип по кличке Боров, я не помню точно, как его звали. Он стал алькальдом в Пиносе: гнусная личность, убийца, первый алькальд, которого после мятежа там назначили. Ему покровительствовала семья Рольдан, удельные князьки из Вальдеррубио, мне они приходились двоюродными братьями. Старший Рольдан был адвокатом, его звали Орасио, он уже умер. Я не знаю, жив ли еще младший, Мигель. Боров пришел в усадьбу, был там и мой двоюродный брат Мигель, хотя я его не видела (я туда днем не заходила), но сестра Вале, которая его хорошо знала - они из одного селения, - видела его там. В усадьбу Мигель не вошел, не решился, остался поодаль, но сестра Вале его видела, а Вале - сестра Габриэля, управляющего домом. Имя Вале уменьшительное от Валерианы, кажется. А искали они брата Габриэля, потому что он - кстати, после он убежал в красную зону, а когда вернулся, с ним уже ничего не случилось, живой до сих пор, - потому что брат Габриэля, как говорят, был среди тех, кто убил шуринов Борова. А дело в том, что в Вальдеррубио (тогда селение называлось Аскероса) убили двух человек - шуринов Борова. Хотели прикончить самого Борова, но он забаррикадировался в своем доме, а его шурины возвращались с поля, и, когда появились на улице, их перестреляли. Бессмыслица совершенная, ведь погибли его шурины, а они, как говорят, были прекрасными людьми. Искали-то Борова, потому что он был убийцей, настоящим убийцей. Вообще-то он был жандармом, а покровительствовало ему семейство Рольдан. После убийства шуринов Борова - а среди стрелявших был брат Габриэля, который потом убежал, убежал в красную зону, и его не схватили, - они и пришли искать его в усадьбу, где находился Габриэль..." {Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября 1978 г.} Рассказ Анхелины Кордобилья подтверждается и дополняется тем, что сообщила Исабель Рольдан. По свидетельству няни в семье Фернандеса Монтесиноса, люди, искавшие брата Габриэля, были не из самой Гранады, а из гранадской долины. Отметим также, что мать Габриэля, Исабель, в свое время была кормилицей главаря этой группы. "Они пришли за братом управляющего, за братом Габриэля. Они пришли за ним и перерыли весь дом. Один вроде был из Пиноса; нет, все они были из Пиноса. Потом они избили прикладами Исабель, мать Габриэля, и его самого. Их поставили на колени. Тогда они пошли в дом сеньориты Кончи, что стоял рядом. Вы не видели там большую террасу? Там стояла длинная скамья, а на ней горшки с цветами и всякое такое. Там все ели, ужинали. Они пришли и избили Габриэля. Потом избили мать, Исабель, и столкнули ее с лестницы, да и меня тоже избили. А потом нас поставили всех в ряд перед домом, чтобы убить. И тогда Исабель, их мать, говорит: "Послушай, ты хоть узнаешь меня, ведь я тебя выкормила". А он говорит: "Если ты меня выкормила и я вырос на твоем молоке, так тебе за это деньгами заплачено. Помучаешься у меня, я всех вас убью". Сеньорито Федерико они обозвали педерастом и наговорили ему всяких гадостей. Его тоже сбросили с лестницы и избили. Я слышала, как они обзывали его педиком. Старику отцу они ничего не сделали, только сыну". Мануэлю Фернандесу Монтесиносу Гарсиа, сыну Кончи Гарсиа Лорки и Мануэля Фернандеса Монтесиноса, было тогда четыре года. Мануэль, ставший в 1977 г. депутатом Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП) от Гранады*, вспоминает, как издевались над Габриэлем в тот вечер: "Я прекрасно помню, что как-то после обеда, когда я спал наверху, меня разбудил шум подъехавшей к дому машины. В те времена это был редкий случай; я встал и стал смотреть через балконные жалюзи. Из машины, помню, вышли люди в форме. Они схватили управляющего Габриэля, привязали его к вишневому дереву (оно стояло там, где теперь растет пальма) и начали его пороть; до меня тогда не вполне доходило, что происходит. Помню также, хотя не знаю точно, было это в тот день или нет, что нас заставили спуститься вниз {Т. е. на нижний этаж, где состоялось и наше интервью и где сорок два года назад произошли эти страшные события.} и там начали толкать дедушку и еще одного человека, которого повалили на пол. Это мог быть только мой дядя, больше ведь никого не было. Потом, когда они собрались уходить, один из них, который был в форме, спросил деда: "А что, дон Федерико, не нальешь ли нам стаканчик вина?", а дед захлопнул дверь прямо перед его носом" {Мануэль Фернандес-Монтесинос, депутат от Гранады и племянник Лорки. "Еще остались люди, которые должны знать, что произошло с моим дядей". (Интервью Фернандеса-Монтесиноса с Эдуарде Кастро. - "El Pais Semanal", 30 julio 1978, p. 6-8).}. Анхелине, увидевшей, что "ее детям" (Тике, Маноло и Кончите Фернандес Монтесинос) грозит опасность, удалось скрыться вместе с ними во время суматохи через заднюю дверь и спрятаться в соседней усадьбе. Свидетельствует Исабель Рольдан: "Она схватила детей и увела их в дом Энкарниты. Энкарнита была тогда не замужем и жила одна. Ее усадьба стояла как раз за нашей. Фамилии ее я уже не помню. Вот Анхелина и скрылась в усадьбе Энкарниты, поскольку это было рядом, и забрала из дома детей. Зрелище ведь было ужасное". Рассказы Анхелины Кордобилья, Исабель Рольдан и Мануэля Фернандеса Монтесиноса Гарсиа документально подтверждаются заметкой, опубликованной в газете "Эль Идеаль". Среди сообщений об арестах в Гранаде есть и такое: "Задержан за предполагаемое укрывательство Вчера сержант жандармерии в отставке задержал Габриэля Переса Руиса в его квартире на улице Грасиа, в усадьбе дона Федерико Гросиа по подозрению в том, что он скрывает местонахождение своих братьев Хосе, Андреса и Антонио, обвиняемых в убийстве Хосе и Даниэля Линаресов, совершенном в одном из селений провинции 20 числа прошлого месяца. После допроса подозреваемый был освобожден" {"Ideal". 10 agosto 1936, p. 4.}. Анхелине приходит на память, будто кто-то звонил по телефону из соседнего дома (усадьбы Энкарниты) в штаб Фаланги в Гранаде, чтобы оттуда приехали в усадьбу Сан-Висенте и покончили с самоуправством бандитов, действовавших на свой страх и риск, и не дали им убить обитателей усадьбы. Однако звонить тогда никто не мог, так как, по словам Мануэля Фернандеса Монтесиноса-сына, в усадьбе Энкарниты никогда не было телефона, как, впрочем, не было телефонов и ни в одной из соседних. Во всяком случае, видимо, это событие зафиксировано в газете "Эль Идеаль", сообщавшей, что в усадьбе Гарсиа Лорки появился "сержант жандармерии в отставке", который допрашивал Габриэля Переса, а затем отпустил его на свободу. Нет, однако, уверенности именно в таком развитии событий и в том, просил ли кто-то о помощи или нет. К сожалению, частые набеги фашиствующих молодчиков в те дни в усадьбу и многочисленные обыски смешались в памяти свидетелей. Впрочем, заметка в газете "Эль Идеаль" дает нам очень ценный хронологический ориентир. Из нее мы с достоверностью узнаем, что 9 августа Лорка еще был в усадьбе, ибо в трех свидетельствах есть одно важное совпадение: в тот день, когда Габриэля избили и угрожали его жизни, Лорка тоже подвергся оскорблениям и угрозам. Газета также подтверждает, что люди, пришедшие в усадьбу, искали в первую очередь брата или братьев управляющего, а не Федерико. Но если в Гранаде и раньше было известно, что Лорка находится в усадьбе, то в ходе таких набегов со всей очевидностью подтвердилось его присутствие там. Конечно, люди, явившиеся из Вальдеррубио, не могли не знать Гарсиа Лорку. Семья владела землей в этом селении, расположенном всего в трех километрах от Фуэнте-Вакерос, и поэт когда-то там жил. Отставной жандарм и те, кто были с ним, тоже видели Лорку, хотя раньше они могли уже знать, что он в усадьбе. В 1967 г. Анхель Салданья, друг поэта и член городского совета Гранады в 1936 г. (он был независимый, не принадлежал ни к какой партии), сообщил нам, что как раз в те дни, о которых мы ведем рассказ, незадолго до исчезновения Федерико из усадьбы кто-то предупредил его, чтобы он и не думал заходить в Сан-Висенте, так как за домом ведется наблюдение. Салданья вспомнил также, что в то время настойчиво распространялись слухи, будто Лорка - "русский шпион" и у него в усадьбе спрятан ни больше ни меньше как радиопередатчик, с помощью которого он поддерживал связь с республиканцами. Здесь необходимо одно уточнение. Куффон уверяет, что в тот день, когда в Сан-Висенте искали братьев Габриэля, поэт получил письмо с угрозами {С. Couffon. Le crime a eu Lieu a Grenade. Op. cit., p. 90-91.}. Этот факт был повторен потом Шонбергом {J.-L. Schonberg. Federico Garcia Lorca. L'hommo-L'cevre, p. 1.}, а затем и другими исследователями и, таким образом, как бы приобрел в их глазах историческую достоверность. Каждый из них выдвигал собственные догадки по поводу содержания письма и личности отправителя. На самом же деле Исабель Рольдан, от которой получил все свои сведения Куффон, разъяснила нам, что такого письма никогда не существовало и французский исследователь либо плохо ее понял, либо сам придумал эту деталь. Так возник еще один миф - наряду со многими другими - вокруг обстоятельств гибели поэта. Столкнувшись с угрозами и оскорблениями, Федерико понял, что ему надо принимать какое-то решение. К кому обратиться? У кого из правых достаточно влияния, чтобы можно было попросить о защите и помощи? Где укрыться в конце концов? Тогда-то он, должно быть, вспомнил о молодом поэте Луисе Росалес, с которым они дружили с 1930 г. {См. важное интервью, записанное на магнитофон, Тико Медины с Луисом Росалесом: "Преддверие смерти Федерико Гарсиа Лорки". "Los domingos de ABC", Madrid, 20 agosto 1972, p. 17-20. В этом интервью Росалес говорит о своей первой встрече с Лоркой в усадьбе Сан-Висенте в 1930 г.}. Луис, конечно, мог дать ему полезный совет и даже взять под защиту. Разве не были его братья Хосе и Антонио Росалесы, которых Федерико тоже знал, активистами гранадской Фаланги? В тот же вечер Федерико пригласил к себе Луиса, который обещал немедленно прийти в усадьбу. Вскоре он приехал на казенной машине. Луис Росалес так рассказал нам о развитии событий: "Мне позвонили числа 5-го, кажется так, точно не помню, но позвонили, по-моему, 5 августа по телефону; звонил Федерико. Он сказал, что очень обеспокоен и чтобы я приехал к ним домой. Я отправился вместе с моим братом Херардо. Кажется, со мной поехал Херардо, не помню, вроде бы он; в общем, мы приехали, и Федерико мне все рассказал: к ним уже приходили дважды, то есть к ним в усадьбу уже два раза являлись люди, которые ему угрожали, даже били, перерыли все бумаги, всячески его оскорбляли. Тут надо было что-то придумывать; но никогда, никто и никогда из нас не мог подумать, что его убьют; не то мы бы предприняли что-нибудь, как-то иначе решили бы, как поступить, в общем, мы не думали, не верили, ни я, ни моя семья, а я меньше всех, да и вы бы, наверное, тоже никто не поверили бы, что его могут убить. Тогда мы хотели только оградить его от издевательств и оскорблений - таково было наше желание, единственное, что нам пришло в голову. Тогда семья собралась (об этом уже не раз писали), чтобы решить, что делать... Кажется, я теперь единственный, да, единственный свидетель этого семейного совета. Кончита умерла, умерли родители, а Федерико погиб. Остались только семейные предания, основанные на том, что рассказала в свое время Кончита. В тот день многое говорилось, обсуждались разные возможности, как поступить Федерико; я сказал, что в полном его распоряжении и готов согласиться с любым решением, которое они сочтут подходящим. Обсуждали разные предложения, в том числе и о том, чтобы переправить Федерико в красную зону. Мне было относительно легко сделать это, я уже делал это и раньше; да, знаете ли, в пределах моих: возможностей - хотя, в общем-то, ничего особенного я сделать не мог, так как в Гранаде меня уже забыли, - вот, в пределах моих возможностей, кое-что все же удавалось сделать, и некоторым людям я сумел помочь... Было предложено три решения, каждое из которых отклонялось по разным причинам. Первое - переправить его в красную зону; я мог бы легко, действительно легко, сделать это. Других ведь удавалось переправить, да и оттуда я, наоборот, в Гранаду приводил; это было не так уж сложно. Второе - отвести его к дону Мануэлю де Фалья*, но эта идея отпала сразу: у Федерико были с ним какие-то неприятности на литературной почве и ему казалось неудобным беспокоить дона Мануэля, поэтому он решил отправиться ко мне домой {Согласно Росалесу, речь идет, по-видимому, об "Оде Святому Таинству", не очень ортодоксальной по своему содержанию поэме, которую Федерико посвятил истому католику Фалья.}. Так и сделали. В тот же день, в тот самый день он пришел ко мне домой, а пробыл Федерико у меня дней восемь" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}. Нагрянув в очередной раз в усадьбу, враги поэта поняли, что Лорка исчез. Они обыскали весь дом, переворошили бумаги в поисках компрометирующих документов и даже залезли внутрь рояля, надеясь обнаружить там подпольный радиопередатчик, о котором столько говорилось {Свидетельство Анхелины Кордобилья. Посмотрим, что говорит по этому поводу Франсиско Гарсиа Лорка: "Не хватает последних страниц рукописи "Злые чары бабочки". Это не удивительно (кстати, по той же причине нет других рукописей или они неполны), потому что после убийства Федерико Гарсиа Лорки за его бумагами началась настоящая охота со стороны мятежных властей Гранады. Их тщательно прятали, меняя все время место, и однажды их засунули в стог сена" (введение к книге: Federico Garcia Lorca. Five Plays. Comedies and Tragicomedies. Seeker and Warburg. Londres, 1965, p. 10-11, перевод с английского).}. Через месяц с небольшим после этих событий в Мадриде была опубликована статья о гибели поэта за подписью Антонио де ла Вилья. Она проливает дополнительный свет на события, связанные с обыском. Автору удалось получить информацию от Мануэля Субира, служащего в финансовом управлении Гранады, который сумел скрыться из города и добраться до Барселоны. Согласно Субира, об аресте Гарсиа Лорки было что-то сказано по радио Гранады (нам не удалось этого проверить), причем в передаче говорилось о компрометирующих документах, которые якобы были найдены в усадьбе. Сообщение это могло показаться правдоподобным, да и то лишь отчасти. То же радио Гранады на следующий день передало, что в доме Гарсиа Лорки был произведен обыск и обнаружены убедительные доказательства того, что он был агентом, обеспечивавшим связь между повстанцами Гранады (речь идет о рабочих, не пожелавших терпеть милитаристское ярмо) и правительством Мадрида. "Письма Маргариты Ксиргу, Фернандо де лос Риоса и Марселино Доминго, - говорилось в радиопередаче, - ясно показывают, что Гарсиа Лорка отказался от литературной поездки в Мехико, чтобы поставить себя на службу революции в Испании". Вскоре после этой передачи в Гранаде распространились слухи, что Гарсиа Лорка был задержан в собственном доме двадцатью фалангистами - в городе назывались имена тех, кто был при его аресте, - но, как говорилось, вместо того, чтобы передать поэта властям для последующего суда, его отвезли за город и расстреляли вместе с другими несчастными, приговоренными накануне. Утверждалось, что фалангисты увели Гарсиа Лорку, но забыли на его рабочем столе "компрометирующие" письма. Однако письмо Фернандо де лос Риоса содержало наряду с благодарностью за посылку какой-то книги лишь соображения по поводу новой ориентации театра Университетской федерации студентов "Ла Баррака", которым руководил Гарсиа Лорка. В письме Марселино Доминго Лорка приглашался в Министерство народного просвещения, где ему хотели поручить руководство Национальным театром; автор "Цыганского романсеро" отказался от этой должности. В письме из Мексики Маргарита Ксиргу убедительно просила поэта приехать на премьеру его пьесы "Йерма" и самому услышать бурные овации мексиканской публики. Ксиргу выслала Гарсиа Лорке денежный перевод на поездку, который он вернул ей через тот же банк {Антонио де ла Вилья: "Беженец из Гранады рассказывает о расстреле Гарсиа Лорки". - "Estampa", Madrid, 26 septiembre 1936.}. Судя по всему, упомянутые письма действительно существовали. Так, кроме того, что у поэта были дружеские отношения с Фернандо де лос Риосом (не только личные, но и семейные), известно, например, что Лорка еще в 1931 г. послал ему экземпляр "Стихов о канте хондо" с теплым посвящением {"Моему дорогому учителю дону Фернандо. Горячо обнимаю, всегда Ваш. Федерико. 1921-1931". Марио Фернандес дает факсимиле посвящения в специальном номере журнала "Trece de Nieve", 2а epoca, Э1-2 (diciembre 1976), р. 15.}. То, что говорится о письме Маргариты Ксиргу, тоже вполне достоверно. Оно, как мы видим, касалось поездки поэта в Мехико, про которую говорил сам Лорка в "Ла Воc" {"La Voz", O. C. 11, р. 1017.}. Нет причин ставить под сомнение и существование письма Марселино Доминго, как и тот факт, что поэт отказался от его предложения, ибо в конце жизни был занят почти исключительно собственным творчеством. Несколько раз были произведены обыски также в соседней усадьбе Тамарит, принадлежавшей дяде поэта - Франсиско Гарсиа Родригесу. Федерико очень любил эту усадьбу и не раз говорил своей двоюродной сестре Клотильде Гарсиа Пикосси, дочери дяди Франсиско, с которой был дружен, что их дом ему нравится не меньше, чем Сан-Висенте. Эта усадьба упоминается в его книге стихов "Диван Тамарита": В Тамарите - сады и своры, и собаки свинцовой масти ждут, когда опустеют ветви, ждут, когда их сорвет ненастье {*}. {* Перевод А. Гелескула. Цит. по: Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения. М., т. 2, с. 73.} Клотильде Гарсиа, нынешняя хозяйка усадьбы Тамарит, так рассказывала нам об обысках: "Нас обложили со всех сторон. Передышка наступала только ночью. Напротив было гумно, и ночью мы там прятались. Кукуруза и табак были высокие, вот они и боялись приходить: вдруг кто-нибудь спрячется там и будет стрелять в них. Ночью они не приходили, только днем. Они приходили днем много раз, все обыскивали, они хотели найти здесь Федерико. Но Федерико сюда так и не пришел, хотя мой дядя хотел, чтобы он пришел к нам, я ему сказала: "Дядя Федерико, ему и в моем доме будет так же опасно, как и в твоем, и твой дом обыскивают, и мой тоже, не посылай его к нам". Искали ведь его повсюду, и у нас тоже искали его не раз. Все время расспрашивали о нем, прямо замучили вопросами. Один из обысков был совершенно кошмарным. Ну прямо удивительно. У нас в доме стояли большие глиняные кувшины, потому что с питьевой водой в те времена было туговато; это сейчас водопровод есть, давно провели. Так вот, в доме стояли кувшины, полные воды, которую мы носили ведрами и наполняли эти кувшины до краев. Так они даже в кувшины влезли! Да неужто Федерико мог там прятаться?! Это же надо, даже в кувшины лазили. Как мог там прятаться Федерико? Они вели себя в доме словно хозяева. У нас была терраса (это сейчас ее нет, столько страху мы на ней пережили, что закрыли ее стенкой). Они поднимались туда или просто на крышу и все ждали, выйдет ли кто-нибудь, чтобы подстрелить его, так, на, на всякий случай. Здесь у меня был брат, но они его не заметили. Я уже говорила, что табак рос высокий, и, когда с плоской крыши мы видели, как приближаются несколько машин с фалангистами, мужчины прятались в табаке, а мы оставались дома; женщинам приходилось иметь с ними дело. Они приезжали на машинах, поднимая тучи пыли; конечно, пыли тогда было куда больше, чем теперь, сейчас ведь и машин здесь меньше ездит. Когда мы видели столб этой пыли, душа у нас начинала уходить в пятки. У нас они никого не тронули. Моей сестре сказали, что приезжал капитан Рохас. Он нацелился на нее, а моя сестра клялась: "Его здесь нет! Нет здесь Федерико!" Капитан Рохас из Касас-Вьехас. Нам сказали, что это был капитан Рохас. Мы-то его не знали, нам только сказали: "В ваш дом приходил капитан Рохас" {Мы уже говорили в главе о репрессиях в Гранаде о том, что капитана Рохаса назначили начальником военных формирований Фаланги в провинции Гранада вскоре после войны.}. Моя сестра все твердила: "Нет его здесь! Нет его здесь! Проходите, проходите, нет его здесь!" Она все хотела рукой открыть дверь и приговаривала: "Нет его тут! Проходите, пожалуйста! Если хотите, проходите, пожалуйста!" Они проходили и начинали обыск. Мой брат собирался вскоре жениться и привез с Канарских островов все к свадьбе. Они никак не могли открыть чемоданы, замки были надежные, и тогда они распороли кожу штыками. Да что ж они думали: в чемоданах они найдут Федерико, что ли?! Вспороли штыками чемоданы, все попортили. Все новое, с иголочки, все, что он привез, чтобы жениться, побросали на пол" {Свидетельство Клотильде Гарсиа Пикосси, записанное на магнитофон. Усадьба Тамарит, Гранада, 17 августа 1978 г.}. Как же враги напали на след Лорки? Конкретных данных на этот счет мало, но, вне всякого сомнения, сыграло роль то, что семье угрожали, стараясь выведать правду. По мнению Анхелины, "виновата была" Конча, сестра Федерико (хотя ее виновность, по правде сказать, нельзя даже всерьез рассматривать). "Анхелина: Видите ли, виновата была сестра. Сеньор, который увел сеньорита Федерико, сказал сестре, чтобы она ничего не говорила; если будут спрашивать, где он, то сказать, что просто сбежал. В те времена много людей убегало, и оказывались они кто где, верно? Вот он и говорит: "Даже если отцу станут грозить смертью - ничего не говори; не знаешь, и все тут". Мы: Росалес. Это был поэт Росалес? Дочь: Точно. Он и сказал Конче: "Смотри, даже если они пригрозят убить отца, ты не обращай внимания и ни за что не говори, где находится брат"". Несколько дней спустя после бегства Федерико к Росалесам в усадьбу заявилась целая группа. На сей раз они пришли за Федерико. Не найдя его, они решили забрать отца, дона Федерико, который отказывался им сказать, где сын. Бедная Конча находилась в ужасном состоянии, и Луис Росалес это предвидел: видимо, он имел в виду, что не только она, а любой другой член семьи будет в таком же состоянии. Вот что рассказывает Исабель Рольдан: "И тогда, когда они после обыска решили увезти моего дядю на машине, а он все молчал про Федерико, тогда Конча, видя это, сказала: "Ладно, он там-то и там-то". Это сказала Конча, потому что ее отца уже увозили. Меня при этом не было, но Никита была, она-то мне и рассказала, моя двоюродная сестра Паки-та, сестра Клотильде" {То есть Пакита Гарсиа Гонсалес. Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября 1978 г.}. Луис Росалес подтвердил нам, что у семьи не было иного выхода, кроме как сказать правду: "Они пришли в дом арестовать его и, не найдя, потребовали объяснений. Семья заявила им, что он у меня, дом мой, мол, всем известный; что он не убежал, что он гостит в нашем доме. Сказали еще, что я очень известный человек". Мы: У них не было другого выхода. Луис Росалес: Вот именно. Другого выхода не было. Но никто не думал о том, чем все могло кончиться {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное нами на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}. Куффон {С. Couffon. Op. cit., p. 101-103.} и затем Шонберг {J.-L. Schonberg. Op. cit., p. 110.} писали, что во главе группы, прибывшей в усадьбу за Федерико, был Рамон Руис Алонсо. К тому же мнению склоняется Луис Росалес: "В последний раз за ним явился Руис Алонсо. Это я доподлинно знаю. Он в третий раз пришел в усадьбу, чтобы арестовать его. Все было продумано. Руис Алонсо сказал: "Разве вам не говорили, что ваш родственник как бы под домашним арестом и не должен покидать своего дома?" Именно Руис Алонсо тогда начал угрожать, и Кончита сказала: "Ладно, но он не убежал, он гостит в доме своего близкого друга, Луиса Росалеса..." Она так сказала, чтобы тот не подумал, будто Федерико скрылся, поселившись у нас. Так что можно точно сказать, что в последний раз в усадьбу его приходил арестовывать Руис Алонсо {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2 сентября 1966 г.}. Для нас, однако, этот факт не столь очевиден, как для Луиса Росалеса, поскольку нам не удалось найти ни одного доказательства, что именно Руис Алонсо приходил в усадьбу Сан-Висенте. Более того, никто из родственников поэта никогда не называл имени бывшего депутата СЭДА в связи с набегами, о которых выше говорилось, а забыть такой факт было бы трудно, если бы он лично появился в усадьбе. Надо учесть, что Руис Алонсо был хорошо известен в Гранаде. Мы полагаем также, что Конча Гарсиа Лорка, которая через своего мужа наверняка была в курсе политической жизни Гранады, должна была знать, кто такой Руис Алонсо (депутат от Гранады с 1933 по 1936 г.), и, возможно, знала его и в лицо. Кроме того, сам Руис Алонсо был не из тех, кто любит оставаться в тени, и, без всякого сомнения, он бы заявил о себе {В тот единственный, как мы думаем, раз, когда Конча говорила о гибели брата с представителями печати, она не упомянула Руиса Алонсо (Франко Пиерини. Встреча в Сполетто с сестрой Федерико. Кончита Гарсиа Лорка впервые рассказала, что произошло, когда семье сообщили: "Его увели", "L'Europeo", 17 Julio 1960).}. Поэтому присутствие бывшего депутата СЭДА в усадьбе Сан-Висенте нам не кажется столь уж очевидным. Единственное, о чем можно говорить с уверенностью, так это о том, что Федерико упорно разыскивали еще до того, как его взяли в доме семьи Росалес. Этот факт очень важно не забывать. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ  ГАРСИА ЛОРКА В СЕМЬЕ РОСАЛЕС Семья Росалес занимала просторный дом на улице Ангуло Э 1, всего метрах в трехстах от управления гражданского губернатора. Вот как близко находился Федерико от неумолимого майора Вальдеса! Мигель Росалес Вальесильос, отец Луиса, владел магазином "Ла Эсперанса", фасад которого выходил на оживленную площадь Биб-Рамбла. Человек он был состоятельный, щедрый и либеральный, весьма уважаемый в торговых кругах города. По свидетельству Луиса Росалеса, в политике его отец был "либеральным консерватором" и решительным противником Фаланги в отличие от матери, Эсперансы Камачо, которая сочувствовала взглядам своих сыновей Антонио и Хосе; перед мятежом она помогала им, в частности тем, что шила форму и знаки различия {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 6 октября 1978 г.}. Из пяти сыновей Мигеля и Эсперансы Росалес каждый отличался ярко выраженной индивидуальностью. Как в политике, так и во всех иных вопросах они были очень разные. Младший сын Херардо (1918-1968) имел артистические склонности и стал весьма своеобразным художником и поэтом. Он никогда не был фалангистом и, когда началась война, пошел в армию. Когда в 1965 г. мы познакомились с Херардо, за несколько лет до его кончины, он был судьей. Луис (родился в 1910 г.), друг Федерико, опубликовал интересное эссе о "Цыганском романсеро" в "Крус и Райя", журнале Хосе Бергамина, в мае 1934 г. {Luis Resales. La Andalucia del llanto (al margen del Romancero gitano). "Cruz у Raya", Madrid (mayo 1934), p. 39-70.} Талантливый поэт, он издал первую книгу стихов "Апрель" в 1935 г. {Опубликовано Хосе Бергамином. - Ediciones del Arbol "Cruz у Raya", Madrid.}, и его сразу же признали зачинателем нового течения в поэзии. Третье стихотворение в этой книге "Живая память" было снабжено эпиграфом - строчками Федерико ("Любовь, любовь... как болят мои раны") из пьесы "Любовь дона Перлимплина" (1931 г.). Луис очень дружил со своим младшим братом Херардо, тоже поэтом, который был ему ближе, чем другие братья. Их обоих мало интересовала политика. Под давлением обстоятельств Луис вступил в Фалангу вечером 20 июля 1936 г. и вместе с Нарсисо Пералесом участвовал в захвате радиостанции Гранады. В первые дни войны ему было поручено организовать казарму для фалангистов рядом с древним монастырем Сан-Херонимо, потом его отправили на фронт. Незадолго до гибели Федерико он был назначен начальником военного района Мотриль {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}. Хосе (1911-1978), Антонио (1908-1957) и Мигель (1904-1976) Росалесы не разделяли артистических увлечений Херардо и Луиса, что, впрочем, не мешало им быть приличными импровизаторами и время от времени сочинять задорные андалусские куплеты. Все трое любили ночную жизнь, вино, песни, женщин и были яростными противниками Республики. Хосе и Антонио, как мы уже отмечали, вступили в Фалангу до мятежа (т. е. они были ветеранами-"старорубашечниками") и играли видную роль в заговоре против Республики. У обоих были трения с властями при республиканском строе, а Хосе даже провел некоторое время в тюрьме {Свидетельство Хосе Росалеса. Гранада, 1966 г.}. Хосе Росалес, широко известный в Гранаде под кличкой Пепиники*, был наделен неотразимым обаянием, прославился бесконечными похождениями и розыгрышами. До конца жизни он сохранил верность идеалам старой довоенной Фаланги*, и, когда мы его видели в Гранаде всего за два дня до кончины, он с прежним пылом читал и обсуждал книгу Педро Фариаса Гарсиа "Основные идеи Хосе Антонио" {Опубликовано в Барселоне в 1977 г.}. Об Антонио Росалесе, по кличке Альбинос, в Гранаде вспоминают как о фанатичном фалангисте. Ходили даже слухи, что он принадлежал к "черному эскадрону". Мы убеждены, что это ложные обвинения. Свидетельствует Луис Росалес: "Мой брат Антонио действительно был фанатичным фалангистом, но фалангистом идейным, на манер Нарсисо Пералеса, близким другом которого он был. Идейным, а потому - не убийцей. Мой брат никогда не принимал участия в подобных делах, он даже не заходил в управление гражданского губернатора, где все это произошло" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}. Мигель Росалес, старший брат, не был фалангистом до мятежа, тогда он скорее придерживался, как сказал нам Луис, монархических настроений. Во время наших бесед с Мигелем в 1965 и 1966 гг. тот заверял нас, что принимал участие в событиях 20 июля 1936 г. и в связи с этим сообщил: "Многие "старорубашечники" из Фаланги дрейфили тогда нос высунуть на улицу, а я, хотя в нее только что вступил, не боялся". Однако Луис Росалес настаивает на том, что его брат Мигель придумывает все это; по его мнению, Мигель вступил в Фалангу некоторое время спустя после начала мятежа. Ироничному и грубоватому выдумщику Мигелю наверняка нравилось дурачить иностранных почитателей Лорки смесью былей и небылиц. Сегодня из пяти братьев Росалес, о которых столько, и часто весьма неудачно, написано в книгах и статьях, посвященных гибели Лорки, жив только Луис. Нам повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка больше всего общался в последние дни своей жизни. Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице Ангуло Э 1, последнее убежище затравленного поэта. Дом теперь не принадлежит семье, а после войны подвергался многим перестройкам {См. упоминание о родном доме, сделанное Луисом Росалесом в его книге "Еl contenido del corazon", Ediciones Cultura Hispanica, Madrid, 1969.}. В 1936 г. это был большой трехэтажный дом типично гранадского стиля. Нижний этаж был очень просторный; "патио" (дворик) был окружен изящными колоннами; в центре его - фонтан; широкая мраморная лестница вела на второй этаж, где было много комнат, в них размещалась семья в жаркие летние дни; были также комнаты для прислуги и библиотека Луиса. Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра сеньоры Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно отделен от остальной части дома. Вот что говорит Луис Росалес: "Второй и третий этажи совсем не сообщались; каждый был выстроен с отдельным входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной части дома. Правда, внутри дома существовал ход на третий этаж, но дверь на лестницу, ведущую наверх, отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом. Туда можно было попасть прямо с улицы, так что Федерико жил совершенно особняком" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}. В 1936 г. над третьим этажом, на котором жила тетя Луиса, была плоская крыша; несколько лет назад над ней построили новый этаж. Исчезли боковая дверь, которая вела в комнату тети Луисы, а также окно библиотеки Луиса. На их месте теперь металлическая дверь гаража. Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган и очень нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса Росалес, пришел в себя и успокоился. Три женщины в доме (донья Эсперанса Камачо, ее дочь, которую звали так же, и Луиса Камачо) обожали Федерико, понимали его страх и всячески старались его развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две служанки семьи Росалес: старушка кухарка и кривая на один глаз, угрюмая девочка по имени Василиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в зале, где в больших кувшинах хранилась вода. Федерико окрестил этот зал "бомбарий" и шутил, заверяя женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой гостеприимный дом {Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г. Все, что приводится нами в дальнейшем, мы получили от Эсперансы Росалес во время этого интервью.}. Важно подчеркнуть, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти постоянно отсутствовали. Мигель и Хосе, будучи женатыми, имели свои собственные квартиры и даже до мятежа редко появлялись на улице Ангуло. Херардо, Луис и Антонио "теоретически" жили в отчем доме, но в первые недели войны лишь изредка забегали к родителям, только чтобы отоспаться. Луис рассказал нам, что за первые две недели после мятежа он ни разу не побывал дома. Что касается отца, дона Мигеля Росалеса, то дважды в день, утром и днем, он уходил в магазин. Естественно поэтому, что Федерико мало виделся с мужской частью семьи. Время было неспокойное, шла война, повсюду царили неуверенность и неразбериха, и братья не могли часто видеться с поэтом. Наивно думать (и следует признать, что в предыдущей книге мы сделали эту ошибку), будто Федерико "обедал в кругу семьи", словно в те дни в Гранаде не происходило ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес: "На третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала моя сестра Эсперанса. Ел он там же и никогда не спускался к нам на первый этаж, в нашу часть дома. Третий этаж ведь был полностью изолирован. Федерико никогда не видел вооруженных людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами. Нас просто никогда не было дома. Не такие были времена, чтобы сидеть дома и играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну может быть, как-то раз и пообедал, так как отец очень был расположен к нему, или по какой-то другой причине, но в те дни отца днем никогда не было дома. Федерико все это время жил наверху" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}. Если Луис приходил домой, как правило, поздно вечером, он тотчас поднимался наверх к своему другу: "Дома я появлялся поздно вечером. Первым делом я шел наверх поговорить с Федерико. Но никогда при этом не было ни одного из моих братьев: ни Пепе, ни Херардо не приходили. Мы много говорили с ним наедине. Если бы он захотел увидеть кого-либо из моих братьев, они наверняка бы пришли. Позови он Пепе, тот, конечно бы, пришел с ним побеседовать, это точно. Но я хочу сказать, что обычно Федерико ни с кем не виделся - ни с кем, кроме моей сестры Эсперансы и меня; он никого не видел. Я снова повторяю, что второй и третий этажи были отделены друг от друга, и, когда в дом к нам приходили такие люди, как Сесилио Сирре и Хосе Диас Ила, Федерико даже не знал об этом" {Свидетельство Луиса Росалеса. Мадрид, 29 октября 1978 г.}. Знал ли при этом поэт, что дон Мигель Росалес прятал в своем доме не только его, но и других "красных", которых преследовали обезумевшие от ярости Вальдес и его сообщники? Наверняка знал, как бы изолированно он ни жил наверху у тети Луисы. Об этом едва ли могла промолчать и Эсперанса. Поскольку дело доходило до того, что о доне Мигеле были распущены слухи, будто он выдал своего гостя Федерико {Как, например, в книге: Max Aub. La gallina ciega. Mexico, 1971, p. 243-246. Автор вкладывает в уста Франсиско Гарсиа Лорки слова о доносе дона Мигеля. Франсиско Гарсия Лорка тут же отказался от приписываемого ему обвинения.}, мы хотим со всей категоричностью подчеркнуть, что Росалес-старший рисковал своей жизнью и состоянием, укрывая не только Федерико, но и многих других людей. Не надо забывать, что в первые же дни мятежа было опубликовано предупреждение, в котором говорилось: всякий, кто попытается спрятать в своем доме "красного", будет расстрелян. Известны несколько случаев, когда позволившие себе смелость не посчитаться с этим предупреждением поплатились за это жизнью. Поэтому мужество и подлинное великодушие дона Мигеля Росалеса неоспоримы и достойны глубокого уважения. Луис никогда не стремился подчеркивать особые заслуги своей семьи в спасении стольких людей. Он сказал нам: "В доме моего отца и с его ведома (не мог же я делать что-то в отчем доме без его ведома, это естественно, не так ли?) скрывался не один Федерико. Там прятались многие, и не три, не четыре, не пять, не шесть человек; бывали вечера в моем доме, особенно в первое время, когда сразу собиралось больше пяти человек. Таких вечеров было много, особенно поначалу, когда приходилось кого-то прятать, именно вначале. Первые пятнадцать вечеров в доме всегда кто-то скрывался" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}. Как-то вечером к Росалесам пришел их родственник, фалангист Антонио Лопес Фонт. Эсперанса Росалес рассказала, что во время ужина Лопес Фонт между прочим заявил им: "Сегодня ночью идем на облаву". Когда присутствующие спросили его, кого собираются брать, Лопес Фонт объяснил, что ищут трех "красных", на которых поступил донос, будто у них "подпольное радио" и они слушают республиканцев. Искали Мануэля Лопеса Бануса (друга Федерико, сотрудничавшего в 1928 г. в гранадском журнале "Гальо"), Мануэля Контрераса Чена и Эдуарде Руиса Чена. Лопес Фонт не знал, что все трое были друзьями Луиса Росалеса. Совершенно спокойно извинившись ("Очень жаль, отец, но мне надо идти, меня ждут в казарме"), он встал из-за стола, не кончив ужина, и бросился сразу предупредить людей об опасности: все трое провели ту ночь в доме на улице Ангуло. Может возникнуть вопрос: а не придумали ли это Луис и Эсперанса Росалес? Отнюдь нет. Мы беседовали с Мануэлем Контрерас Чена, человеком левых убеждений, и он уверил нас, что обязан жизнью именно благородству и мужеству семьи Росалес, потому что другие его знакомые из правых кругов отказались скрыть его у себя. Рассказы Эсперансы Росалес и Мануэля Контрераса Чены, хотя мы слушали их в разное время независимо один от другого, очень схожи и совпадают даже в деталях {Свидетельство Мануэля Контрераса Чена. Мадрид, 26 октября 1978 г.}. Росалесы укрывали также молодого преподавателя, у которого учился Херардо Росалес; он провел у них дома две или три недели. Но его (как и Эдуарде Руиса Чена) враги арестовали в другом месте и убили {Свидетельство Луиса и Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г.}. Федерико проводил день, распевая народные песни и подыгрывая себе на стареньком "Плейеле", стоявшем у тети Луисы; он рассказывал ей и Эсперансе истории, связанные с его пребыванием в Нью-Йорке, на Кубе и в Буэнос-Айресе, просматривал газеты, читал Гонсало де Берсео и писал. Херардо Росалес рассказывал нам в 1966 г. о том удивительном впечатлении, которое произвели на него тягучие александрийские стихи Берсео в исполнении Федерико; тетя Луиса сообщила Клоду Куффону, что поэт читал наизусть "Чудеса Богоматери" {С. Couffon. Op. cit., p. 99. На этой же странице автор говорит, что Федерико занимался переработкой рукописи пьесы "Дом Бернарды Альба". Ни Луис, ни Эсперанса не помнят, что сообщали Куффону эту деталь. Более того, Луису это утверждение кажется ошибочным.}. Эсперанса Росалес, не знакомая прежде с Федерико, и по сей день хранит в своей душе память о нем, как о человеке удивительно симпатичном и добром. Мятеж застал жениха Эсперансы, Энрике, в Мадриде, и она очень беспокоилась о нем. Федерико всячески подбадривал ее и как-то раз сказал ей: "Не волнуйся, Эсперансита. Ничего с ним не случится, а когда все это закончится, мы втроем пойдем на премьеру моей следующей пьесы". Эсперанса вспоминает, что Федерико, кажется, иногда спускался вниз, на второй этаж, чтобы позвонить родителям, хотя после стольких лет она не может говорить об этом с уверенностью. Телефон в то время работал исправно (Эсперанса не думает, что он прослушивался), и Федерико вполне мог поддерживать связь со своей семьей. Федерико жадно читал газеты, которые ему каждое утро доставляла Эсперанса. Поэт ласково называл ее "моя прекрасная тюремщица". Так как "Эль Дефенсор де Гранада" и "Нотисиеро Гранадино" перестали выходить с первого дня мятежа, а "АБС" стала поступать из Севильи в Гранаду только после 18 августа 1936 г. (когда было восстановлено нормальное сообщение с Севильей), можно с уверенностью констатировать, что Федерико читал "Эль Идеаль". Следовательно, поэт (даже если он не имел связи со своей семьей) знал об опасности, которой подвергались в тюрьме его шурин Мануэль Фернандес Монтесинос и другие его друзья. Федерико внимательно слушал по радиоприемнику тети Луисы передачи и националистов, и республиканцев и часто говорил Эсперансе Росалес: "Какие сплетни ты услышала? Сколько уток? А я вот что услышал". Как вспоминает Эсперанса Росалес, слушая радио, тогда невозможно было понять, где начинается правда л где кончается ложь. Федерико, несмотря на тоску, точившую его, смеялся над тем, что слышал. Впрочем, едва ли ему было до смеха, когда он узнал о письме Фернандеса Монтесиноса и других заключенных, зачитанном по радио Гранады 7 августа и опубликованном на следующий день в "Эль Идеаль" {См. главу пятую.}. Вероятно, он просил Росалесов вступиться за своего шурина. Мы уже говорили, что и сам Монтесинос предпринял шаги в том же направлении, надеясь на помощь Пепе Росалеса. Эсперанса Росалес вспоминает также, что Федерико что-то писал, но она не знает, над чем он работал. Известно только, что после ареста Федерико дон Мигель Росалес отнес все бумаги отцу поэта. Федерико делился с Луисом литературными планами, не высказывая ни малейшего опасения за свою судьбу и не сомневаясь, что жизнь скоро вернется в нормальное русло: "Он тогда думал написать и, возможно, что-то писал, хотя мне это представляется маловероятным, "Сад сонетов" - так он называл книгу, которую тогда вынашивал. Если он и писал что-то, хотя мне не верится, то осуществлял именно этот замысел. У него была еще и другая мечта: сочинить что-то вроде "Потерянного рая", большую эпическую поэму под заглавием "Адам". В последние годы он постоянно говорил мне, что хочет написать эту поэму. Во всяком случае, последние два года он часто повторял: "Нет, нет, моим главным произведением станет "Адам"" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон, Мадрид, 22 октября 1978 г.}. Здесь следует упомянуть историю с пресловутым фалангистским гимном, который якобы Лорка сочинил в доме семьи Росалес, - гимном, о котором столько трубили пропагандисты Франко. Луис Росалес опроверг это еще в 1966 г. и по сей день отрицает, что подобное сочинение когда-либо существовало; мы полностью доверяем его словам: "Федерико хотел вместе со мной написать песнь в память всех павших в Испании, а не только фалангистов или жителей Гранады. О фалангистском гимне речь никогда не заходила. Я никогда, никогда не говорил этого. И если кто-то ссылается на мои слова, то потому, что либо плохо меня понял, либо намеренно исказил смысл мною сказанного" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2 сентября 1966 г.}. Все свидетельствует о том, что до воскресенья 16 августа 1936 г. Федерико чувствовал себя спокойно в доме на улице Ангуло. Но в воскресенье утром на кладбище вместе с двадцатью девятью другими жертвами был расстрелян Мануэль Фернандес Монтесинос, и Федерико наверняка узнал об этом тотчас же. Эсперанса Росалес прекрасно помнит, что по получении известия им овладели тоска и чувство огромной тревоги за судьбу Кончи и ее детей. Не исключено, что в то утро ему позвонили родители и сообщили о случившемся. Можно предположить также, что с той минуты поэт утратил спокойствие, которое он обрел, найдя прибежище в доме Росалесов. Исабель Рольдан, племянница Федерико, вспоминает, как семья узнала о расстреле Мануэля Фернандеса Монтесиноса: "Первым эту весть сообщил священник. Священник, который его исповедовал, побывал у доньи Пилар, матери Маноло Монтесиноса. Он-то и сообщил о смерти. Мат" всегда жила с Маноло на улице Сан-Антон. Там находились мои дядя и тетя, родители Федерико, а Конча была в усадьбе Клотильде. Пришел священник и рассказал, что произошло. Помню, как тетушка сказала, обращаясь к священнику: "Проходите, пожалуйста, но я не хочу, чтобы вас видел мой муж, прошу вас, чтобы мой муж вас не видел". Священник прошел в комнату доньи Пилар, которая была уже совсем старенькой. Он сказал, что ее сын попросил его попрощаться с ней, и передал его последние слова. Маноло и вправду поручил ему повидать его мать" {Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября 1978 г.}. Конча и трое ее детей действительно находились в усадьбе Тамарит (принадлежавшей Франсиско Гарсиа и столь любимой Федерико). Висента Лорка отправилась туда и сообщила страшную весть своей дочери. Клотильде Гарсиа Пикосси вспоминает: "Пришла тетя Висента и сказала Конче о том, что произошло. Вот там, в углу, сидела моя кузина Конча. Бедняжка бесконечно тревожилась, потому что ничего не знала о Маноло. Она сидела ни жива ни мертва от страха. Едва увидев свою мать, особенно ее лицо, она тотчас все поняла. Они были как две Марии, как две девы Марии с лицами, искаженными мукой" {Свидетельство Клотильде Гарсиа Пикосси, записанное на магнитофон. Усадьба Тамарит, Гранада, 17 августа 1978 г.}. В тот вечер Конча, ее дети и няня Анхелина переехали в дом на улицу Сан-Антон {См. предыдущее примечание. В 1966 г. старая служанка семьи Фернандес Монтесинос Анхелина Кордобилья сообщила нам те же сведения.}. И в тот же самый вечер Федерико был арестован в доме семьи Росалес. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ  ГАРСИА ЛОРКА В УПРАВЛЕНИИ ГРАЖДАНСКОГО ГУБЕРНАТОРА ГРАНАДЫ Утром 16 августа 1936 г. один из арестованных, которому посчастливилось больше, чем Мануэлю Фернандесу Монтесиносу, вышел на свободу из гранадской тюрьмы. Речь идет о судебном враче Хосе Родригесе Контрерасе. Родригес Контрерас, который был товарищем Федерико в школьные годы, жил на улице Орно-де-Аса в доме Э 12, совсем рядом с управлением гражданского губернатора. Врач видел Фернандеса Монтесиноса за несколько дней до того, как его расстреляли, и в разговоре с ним напомнил бывшему алькадьду, уже осознавшему трагизм своего положения, его же собственные слова, сказанные 18 июля в помещении Республиканской левой, что Нестарес, Мариано Пелайо и прочие, всем известные как заговорщики, должны быть немедленно арестованы. Родригес Контрерас рассказывает подробности своего освобождения: "Военный следователь, которого мне назначили, сказал мне: "Видите ли, с вашим делом все в порядке и в ближайшие дни мы отпустим вас на свободу". Я говорю: "Ладно, но отпустите меня днем, потому что вечером я отсюда не пойду". Я ведь знал: тех, кого судебные трибуналы признавали невиновными, выпускали на свободу, когда наступал вечер, а у тюремных ворот их поджидали убийцы из "черного эскадрона", и там, у реки Бейро, набрасывались на них и убивали уже после того, как те были оправданы {Речка Бейро, пересыхающая летом, течет к Гранаде с гор Сьерры-де-Альфакар.}. В общем, отпускали очень немногих, но и этих немногих убивали потом преступники из "эскадрона". Вот так я ему и сказал: "Нет, нет. Уж если меня выпускают на свободу, то только днем". Действительно, 16 августа в 10 часов утра я получил приказ об освобождении (вернее, его привезли в тюрьму мой брат с моим адвокатом, а это был дон Хосе Альварес де Сьенфуэгос); они явились вдвоем и привезли приказ из военной комендатуры. Словом, часов в двенадцать я вышел из тюрьмы. Матрас, на котором я спал в тюрьме, положили на крышу машины, и мы поехали по улице Дукеса, от церкви Сан-Хуан-де-Диос по направлению к улице, где я жил, то есть к улице Орно-де-Аса. И вот, когда мы проезжали мимо здания гражданского губернатора, оттуда вышел штурмовой гвардеец - мой приятель, его звали Хосе Мария Виалард Маркес, из старых фалангистов, друг Вальдеса, участник собраний в Хандилье {Бар на улице Пуэнте-де-Карбон, в котором еще до начала мятежа собиралась компания Вальдеса.} но сам по себе человек хороший, добрый человек. Он остановил машину (Маркес не знал, кто сидит в ней), но когда подошел ближе и увидел меня, сказал: "Слушай, Пене, тебе придется повернуть обратно". - "Почему?" Он говорит: "Потому что есть приказ не пропускать машины ни к площади Тринидад, ни к улице Таблас, ни в этот район - сюда послан наряд, чтобы арестовать этого поэта Гарсиа Лорку, который находится на улице Ангуло в доме Росалесов, и вот сейчас его и берут. Этот квартал приказано оцепить, чтобы через него не проезжала ни одна машина". Тогда мы повернули назад, поехали по улице Мисерикордиа и добрались до моего дома. Было что-то около часу дня". Родригес Контрерас уверен, что разговаривал с Виалардом Маркесом примерно в час пополудни: "Это точно. Ведь такого не забудешь, когда тебя выпускают на свободу, такое не забывается. Было уже около часу дня, потому что я вышел из тюрьмы в двенадцать. Из тюрем выпускали два раза в сутки: либо перед обедом, который давали в полдень, либо перед ужином. По утрам выпускали до часу, а по вечерам до семи, иногда до восьми, но, как правило, не позднее" {Свидетельство доктора Хосе Родригеса Контрераса, записанное на магнитофон в Гранаде 23 августа 1978 г.}. Рассказ доктора Родригеса Контрераса подтверждается свидетельством гранадского скульптора Эдуарде Карретеро: "Я не могу сказать, что видел, как арестовали Федерико. Лишь позже я узнал, что это именно его арестовывали. Я проходил через площадь Тринидад и вниз по улице Таблас; и тогда я увидел толпу людей, гвардейцев с винтовками, некоторые гвардейцы были даже на крышах. Я испугался, потому что подумал: сейчас начнут стрелять, что-то случится. Я не побежал со страху, нет, не побежал, потому что, ясное дело, страх заставляет тебя идти не спеша, словно бы ничего и не происходит. Мне было шестнадцать лет, и тогда для меня это было просто еще одним эпизодом из тех, какие я видел в то время на улице. Я не придал ему никакого значения, и лишь потом обо всем узнал. Там было много народу, много гвардейцев. И еще мне запомнилось освещение - оно было вечерним" {Свидетельство Эдуардо Карретеро, записанное на магнитофон в Чинчоне 22 сентября 1978 г.}. Для нас, таким образом, не подлежит ни малейшему сомнению, что арест Гарсиа Лорки, произведенный 16 августа 1936 г., представлял собою официальную операцию значительного масштаба. Не только улица Ангуло была оцеплена - на крышах соседних домов были выставлены гвардейцы, готовые помешать бегству поэта, если бы он решился бежать таким путем {Другим свидетелем происходившего на улице Ангуло был сеньор Мигель Марискаль Гомес, с которым мы познакомились в Гранаде в 1966 г.}. Хотя это было совсем невероятно, гражданский губернатор, таким образом, принял самые решительные меры, чтобы Федерико Гарсиа Лорка не имел никакой возможности скрыться. Человек, который явился в дом Росалесов с приказом об аресте поэта, был, как известно и как сам он признался, экс-депутат СЭДА Рамон Руис Алонсо. Обратимся прежде всего к версии, которую изложил нам сам Руис Алонсо, рассказавший о том, что он делал в тот вечер 1936 г. {Встреча состоялась 20, марта 1967 г. в служебном кабинете Руиса Алонсо в Институте Бальмес в Мадриде, где экс-депутат СЭДА работал тогда секретарем Семинара по индустриальной социологии и производственной психологии. Мы записали беседу скрытно, использовав маленький магнитофон. Запись не всегда качественная, в ней имеются пропуски, обозначенные в тексте квадратными скобками. В некоторых случаях восстановлено (в скобках) содержание плохо записанных мест.}: "Я намерен говорить с вами совершенно искренно, как на духу. Правда, после какого-то момента мне нечего уже будет сказать - не потому, что я захочу скрыть что-либо, а потому, что, право, не знаю, что было дальше. Но я буду говорить с вами откровенно, как я уже сказал, словно готовясь отойти на тот свет, как если бы должен был предстать перед господом богом. Я католик, сын апостолической римской церкви. И вот, как если бы мне предстояло отвечать на суде пред ликом господним, так я и буду говорить с вами с полной откровенностью. Случилось все это так. Не требуйте от меня ни дату, ни точное время, потому что, говорю честно, я этого не помню - было это 16-го или 17-го, я этого точно не знаю. И вот, понимаете ли, в один прекрасный день... среди прочих обязанностей, которые выполнял я в Гранаде, я был прикомандирован к гражданскому губернатору. В ту пору я ходил в управление каждый день и мне говорили, что нужно сделать. Я когда-то был депутатом кортесов, а потом прошел через войну... имею свой послужной список и как положено, так как я был военным, то подчинялся приказам. Так вот, в один прекрасный день пошел я в управление гражданского губернатора, но самого губернатора там не было. Он как раз поехал на фронт, в район Хаэна {Это ошибка. Согласно сообщению газеты "Эль Идеаль" от 17 августа 1936 г., Вальдес провел весь день 16 августа в Ланхароне и поздно вечером возвратился в Гранаду.}. Ладно. Когда губернатор отсутствовал, за него иногда оставался один подполковник жандармерии по фамилии Веласко. Ладно. Тогда этот сеньор и говорит мне: - Послушайте, Руис Алонсо, нужно выполнить одно деликатное поручение. Дело в том, что на такой-то улице в доме номер такой-то находится сеньор Гарсиа Лорка. В Гранаде, в то время, в тех обстоятельствах, этого поэта - царствие ему небесное! Да почиет он в базе! - ну, скажем, недолюбливали, что ли, потому, что конечно, ну, вы понимаете, его произведения использовались в Народном доме, чтобы, [...] {Здесь запись неразборчива, но Руис Алонсо рассказывал, что рабочие якобы поставили в Народном доме Гранады "политический вариант" пьесы Лорки "Кровавая свадьба", назвав его "Динамитная свадьба". Мы не верим в это сенсационное заявление, хотя отметим, что в Народном доме действительно был "просторный театральный зал". См. "Noticiero granadino", 16 abril 1936, p. 1.}. Ладно. Вот он и говорит мне: - Видите ли, этот сеньор должен явиться сюда, в управление. Губернатор сказал, что он хочет, чтобы, когда он вернется, этот человек находился здесь. Но очень, очень важно, когда этого сеньора будут препровождать сюда, чтобы никто его не тронул, никто даже не задел бы, и вот поэтому губернатор сказал мне, что он должен прийти в сопровождении человека, которого уважают - такого, как вы. В самом деле (только не подумайте, что я горжусь, тщеславен или нескромен, нет, я человек простой, все надо называть своими именами, все как есть), но я в самом деле пользовался в Гранаде довольно большим уважением за мои нравственные принципы, за мою работу, за то, что я вообще сделал и в провинции, я ведь был депутатом кортесов... был я и рабочим-линотипистом в газете "Эль Идеаль". Так вот, ну, конечно, я пользовался определенным авторитетом. Когда я отправился в дом... {Здесь Руис Алонсо намеренно пропускает фамилию "Росалес", чтобы затем произнести ее с особой значительностью.} подполковник сказал мне: - Вы можете, конечно, взять с собой любое количество сопровождающих - столько, сколько вам необходимо. [Я ответил]: - Я не нуждаюсь ни в каком конвое. Одной моей фамилии будет достаточно. Идя по улице Дукеса (потому что тогда управление гражданского губернатора находилось не там, где теперь, оно находилось на улице Дукеса), я так и так должен был пройти мимо полицейского участка. Как раз в это время один сеньор, полицейский, стоял на балконе верхнего этажа и, увидев меня, спросил: - Куда идешь, Рамон? Я ему говорю: - На улицу такую-то, в дом номер такой-то. Он сказал: - Ах, так это в дом... Ну, тут я несколько удивился, потому что, ясное дело, дом этот оказался ни больше ни меньше как домом руководителя Фаланги во всей провинции... то есть Росалеса, руководителя провинциальной организации Фаланги. Я удивился, в голове у меня не укладывалось, как может в доме руководителя провинциальной организации Фаланги находиться этот сеньор [...], и я сказал [себе], что не пойду в этот дом... и я направился в штаб Фаланги. - Где руководитель провинциальной организации? Я. вызываю его и говорю: - Я должен выполнить это поручение насчет [...], который находится в твоем доме. Ты мне должен сейчас сказать, находится он там или нет. Если скажешь, что его там нет, я вернусь и доложу: - Оказалось, что дом, который вы мне назвали, ну, это дом... Я обратился к этому сеньору - вполне логично, что я должен был поступить именно так, - и он сказал, что этого человека там нет. И на этом дело кончено. А теперь вы решайте, как быть. Тогда он говорит мне: - Видишь ли, Рамон, я не стану тебя обметывать. Ну... он там! Что будем делать? - Я не знаю. - Ты полагаешь, - говорит он мне, - ему что-нибудь угрожает? - Ну, дружище, я думаю, что нет. - Потому что, сам понимаешь, если его будет сопровождать человек, пользующийся уважением, и это гарантирует его безопасность... то, в таком случае, я ничего не имею против. Я ему говорю: - Как бы то ни было, вот что я надумал. Ты иди к себе домой. Там на семейном совете вы обдумаете все, решите, что делать, а я подожду здесь, ты мне позвонишь и скажешь, как быть. - Прекрасно. Через какое-то время он возвращается: - Слушай, Рамон, так вот, мы решили, в общем, семья говорит, что, словом, в конце концов, пусть будет так [...]. Но как же они проведали, что он у нас? - Этого я не знаю. Не знаю. Ладно, тогда идем. Там как раз кончали полдник, пили шоколад. Я лично не был знаком с сеньором Гарсиа Лоркой - да покоится он с миром, - и он тоже не был знаком со мною, хотя и слышал он обо мне немало, как и я о нем [...]. Нас представили друг другу. - Как поживаете? Как дела? [Я ему говорю]: - Ладно, послушайте, что вы сами обо всем этом думаете? - Ну вот, семья считает, что лучше будет, если я пойду. [Но чего от меня хотят?} - Этого я не знаю. Мне было сказано, что они гарантируют вашу личную неприкосновенность, что вы прибудете туда, ну, целым и невредимым и что не... словом, другого поручения у меня нет. [...] Так вы согласны? - Ну что же, ну, да, ну, да. - Очень хорошо, очень хорошо, значит, идем. Оттуда мы пошли в управление гражданского губернатора. Правда, мне не удалось избежать того, что, когда мы поднимались по лестнице, кто-то попытался ударить его прикладом винтовки, но я закричал: [Как вы смеете! Этот человек со мной!]... Этот случай я привожу как пример того, как я тщательно исполнял данное мне поручение; я говорю вам о себе, о тех требованиях, которые я предъявлял к моей совести. Я провел его в кабинет, сопровождал меня руководитель провинциальной организации, нас ведь было трое: Росалес, этот сеньор Гарсиа Лорка - да покоится он с миром - и я. Мы втроем пришли в управление, и это ведь вполне естественно - тот же, Росалес, был его близким другом. Одним словом, когда мы уже пришли в управление, я пошел к губернатору, вернее к подполковнику Веласко, который иногда замещал гражданского губернатора. - Так вот, подполковник, этот сеньор, которого вы поручили мне найти и все прочее, короче, поручение, которое мне дали, выполнено. Этот сеньор - вон там с сеньором Росалесом, а находился он в доме сеньора Росалеса. - Да, да, я это уже знал. - Я вам еще нужен? - Нет, я только благодарю вас за то, как вы хорошо справились с заданием. - Что ж, большое спасибо. Прощайте. Тогда я пошел в кабинет, где находились те сеньоры. [Я сказал им]: - Ну вот, я доложил временно исполняющему обязанности губернатора, что вы находитесь здесь. Он сказал мне, чтобы вы подождали, что ничего больше предпринять нельзя, пока не приедет полковник [sic!] Вальдес, губернатор, он сейчас на фронте... Мое поручение считаю выполненным. Вам что-нибудь нужно от меня? Ну, тут сеньор Гарсиа Лорка предложил мне сигареты: - Пожалуйста, хотите? - Нет, я не курю. Затем я позвал ординарца и велел ему принести куриного бульона [...] - Я могу быть еще чем-нибудь вам полезен? [Сеньор Гарсиа Лорка сказал мне]: - Нет, сеньор, я хочу только сказать вам спасибо, и позвольте обнять вас за доброе ко мне отношение и за то, что доставили меня сюда из дома Росалесов. Я никогда не сумею достаточно отблагодарить вас... - Ладно, если я не могу быть больше вам полезен [...] Я вернулся к подполковнику. - Я ухожу. Еще что-нибудь? - Нет, нет, ничего. До завтра. - До завтра. Который был час? Этого я не знаю. Пять часов, шесть часов вечера, семь часов вечера... Не знаю. Только приблизительно. И я пошел домой. Вернулся я на следующее утро. Я пришел в управление гражданского губернатора, как обычно каждое утро и каждый вечер - это входило в мои обязанности, - и тут мне сообщили, что этого сеньора здесь уже нет. Я клянусь вам перед богом, что больше ничего не знаю. Я слышал... мне говорили... подозреваю... возможно, что... но, положив руку на Евангелие, утверждаю: не могу рассказать ничего больше, потому что ничего больше я не знаю. Это все, и я клянусь вам, как если бы вот сейчас передо мной было распятие, что это вся, вся, вся правда и только правда, словно бы я, как уже говорил вам раньше, готовился бы теперь предстать перед судом господним. Я оставил его вместе с начальником провинциальной организации Фаланги, сеньором Росалесом, в кабинете; вот и все мое участие в этом деле от начала и до конца, А теперь вы спросите меня - и хотя вы меня об этом не спрашиваете, я сам упрежу ваш вопрос: "Одобряете вы или осуждаете?" - и я отвечаю вам так: "Как католик и как человек я не могу не осуждать и не порицать то, как поступили с этим человеком. Как католик и как человек я не могу не порицать это всей моей душой, потому что в нравственном отношении люди для меня не делятся на "белых" и на "красных". Жизнь человека в моих глазах стоит одинаково, будь это жизнь "красного", "желтого", "зеленого" или "голубого". Все мы - люди, созданные по образу и подобию божьему, и душа сеньора Гарсиа Лорки по меньшей мере имеет ту же цену, что и моя, это в самом худшем случае. Возможно, что она даже стоила больше. Все это я говорю вам со всей искренностью, как благородный человек, и вы можете быть уверены, что теперь о моем участии в этом деле вы знаете абсолютно все". Показания Романа Руиса Алонсо, самоуверенные и высокопарные, содержат изрядное количество неточностей. Во-первых, бывший депутат СЭДА отрицает, что его сопровождал вооруженный конвой, уверяя нас в том, что он появился без всякого сопровождения в штабе Фаланги, а затем в доме Росалесов: "Одной моей фамилии будет достаточно!" Однако нам известно как от доктора Родригеса Контрераса, так и от Эдуарде Карретеро, от Эсперансы Росалес и от других свидетелей, что события развивались не так и что дом на улице Ангуло был окружен большим количеством вооруженных людей. Руис Алонсо показывает, будто, узнав, что Федерико был гостем ни больше ни меньше как братьев Росалесов, он не пошел к ним домой, а направился в штаб Фаланги. Это совершенно не согласуется с той версией, которую нам сообщили независимо друг от друга братья Росалесы (Мигель, Хосе, Луис) и их сестра Эсперанса. Они рассказали, что Руис Алонсо первым делом пришел в дом Росалесов в сопровождении двух членов "Аксьон Популар" - Луиса Гарсиа Алиса Фернандеса и Хуана Луиса Трескастро. Эсперанса Росалес вспоминает, что Руис Алонсо был одет в голубой комбинезон, на котором была нашита эмблема фалангистов {В беседе Эсперанса Росалес в Мадриде 7 ноября 1978 г. сказала нам, что двоих людей, сопровождавших Руиса Алонсо, она не знала. Луис убежден, что это были Трескастро и Гарсиа Алис.}. В тот момент в доме Росалесов не было никого из мужчин: ни отца, дона Мигеля, ни его сыновей - Антонио, Хосе, Мигеля, Херардо или Луиса. Сеньора Росалес, взволнованная и опасавшаяся, что Федерико убьют здесь же на улице, настояла на том, чтобы не отпускать Гарсиа Лорку из дома, пока не придет домой муж или кто-либо из сыновей. Руис Алонсо согласился, и в течение довольно долгого времени Эсперанса Камачо пыталась дозвониться по телефону до кого-нибудь из них. Наконец она сумела найти Мигеля, который находился в штабе Фаланги, и сообщила ему, что происходит. Она поговорила также с мужем {Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон в Мадриде 7 ноября 1978 г. Луис Росалес настаивает на том, что его мать безуспешно звонила остальным членам семьи, прежде чем соединилась с Мигелем.}. Как и Марсель Оклер, мы полагаем, что до сих пор не воздано в должной мере храбрости, которую проявила перед Руисом Алонсо сеньора Росалес, к тому же больная в тот момент. Эсперанса Камачо думала только об одном: как помешать тому, чтобы Федерико увели, не обеспечив его безопасность, раньше, чем явится и сможет присутствовать при этом кто-нибудь из мужчин ее семьи {Auclaire. Op cit., p. 345.}. Хотя Эсперансе Росалес вспоминается, что Руис Алонсо будто бы оставался в доме, дожидаясь прихода Мигеля, на самом Деле, по-видимому, бывший депутат СЭДА сразу же отправился в штаб Фаланги, чтобы повидаться там с Мигелем Росалесом. Последний уверял нас, что Руис Алонсо показал ему в штабе приказ об аресте Федерико, на котором стояла печать гражданского губернатора. Мигель настаивает на том, что затем он вместе с Руисом Алонсо отправился на улицу Ангуло, и отрицает, что экс-депутат оставался один в штабе и там ожидал, какое решение примет семья относительно ареста и выдачи Федерико. По словам Мигеля, в машине, кроме Руиса Алонсо, находились Луис Гарсиа Алис и Хуан Луис Трескастро, а также еще два человека, которых он не знал. По-видимому, это были Санчес Рубио и Антонио Годой Абельян, потому что, согласно свидетельству Хосе Росалеса, они также сопровождали Руиса Алонсо {Заявление, сделанное Хосе Росалесом гранадскому адвокату Антонио Хименесу Бланко в 1971 г. Вила Сан-Хуан полностью воспроизводит текст, в которой Хименес Бланко записал для памяти детали заявления Росалеса, подтвержденного самим Росалесом в 1973 г. (Vila-San-Juan. Op. cit., р. 190-193).}. Автомобиль (Мигель вспоминал, что это был открытый "Окленд") принадлежал Хуану Луису Трескастро, он был реквизирован, когда начался мятеж. По дороге Мигель спросил у Руиса Алонсо, какие обвинения выдвинуты против Гарсиа Лорки. Руис Алонсо ответил, что поэт "русский связной", и заявил, что "своим пером он причинил больше вреда, чем другие пистолетом" {Свидетельство Мигеля Росалеса. Гранада, 1966 г.}. Руис Алонсо, конечно, ошибается, считая, что в тот день он имел дело с руководителем провинциальной организации Фаланги. Ни один из братьев Росалес никогда не занимал этот пост - тогда на этом посту был доктор Антонио Роблес Хименес. Более того, Мигель Росалес, с которым разговаривал Руис Алонсо, не играл никакой мало-мальски важной роли в руководстве Фаланги. Луис Росалес отрицает, что его брат Мигель по прибытии на улицу Ангуло (в сопровождении Руиса Алонсо или без него) мог видеть отряд солдат, оцепивших квартал, потому что, как свидетельствует и сестра его, Эсперанса, Руис приказал солдатам, чтобы те отошли или укрылись {Свидетельство Луиса и Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон в Мадриде 7 ноября 1978 г.}. Мигель же уверял нас, что он видел много вооруженных людей на улице: "Вы так и можете написать в своей книге: мне недостало мужества, чтобы схватиться с ними. Они были с винтовками и прочим, могли убить всех нас, в том числе и моих родителей, и мою сестру. Что я мог поделать? Мне пришлось выдать им Федерико. Конечно, ни я, ни кто-либо из наших не думали, что его расстреляют. И я верил, что все удастся уладить в управлении гражданского губернатора" {Свидетельство Мигеля Росалеса. Гранада, 1966 г.}. Федерико находился на третьем этаже дома, где жила Луиса Камачо, тетка Росалесов, и он-то должен был отдавать себе отчет в том, что происходило. Хотя третий этаж, как разъясняет Луис, был полностью отделен от остальной части дома, в нем было несколько окон, которые выходили во внутренний дворик, не считая тех, что выходили на улицу. Через внутренние окна можно было ясно расслышать разговоры во дворике, тем более если они велись в повышенном тоне, как, вероятно, и было с того момента, когда появился Руис Алонсо. Эсперанса Росалес, единственная из оставшихся ныне в живых очевидцев последних минут, которые провел Федерико в доме на улице Антуло, рассказала нам, что она поднялась на третий этаж, чтобы сообщить ему о том, что происходит внизу. Она вспоминает, что Федерико очень твердо, "как настоящий мужчина", встретил известие о том, что Руис Алонсо заявился в дом с приказом об аресте. Над роялем "Плейель" висел образ Священного сердца, который тетя Луиса особенно почитала. "Давайте помолимся втроем перед образом, - предложила она Федерико, - тогда все у тебя будет хорошо". Так и сделали. Федерико, растроганный, попрощался с Луисой Камачо и вместе с Эсперансой спустился на первый этаж, где его дожидался экс-депутат СЭДА. Там он попрощался с сеньорой Росалес и с ее дочерью, которой сказал: "Я не прощаюсь с тобой за руку - не хочу, чтобы ты думала, будто мы не увидимся снова". И вместе с Мигелем и Руисом Алонсо вышел на улицу {Все эти подробности содержатся в свидетельстве Эсперансы Росалес.}. В машине, опасаясь за свою судьбу, поэт, не переставая, просил Мигеля, чтобы тот заступился за него перед Вальдесом и чтобы немедленно отыскал Пепе {Свидетельство Мигеля Росалеса. Гранада, 1966 г.}. В другой беседе, которая у нас была с Руисом Алонсо, он отрицал, что вместе с Мигелем Росалесом ехал в машине в управление гражданского губернатора, ссылаясь на то, что это не имело смысла, так как здание управления находилось рядом. Однако различные свидетельства еще раз доказывают, что Руис Алонсо либо лжет, либо ошибается. Бесспорное доказательство этого - тот факт, что Хуан Луис Трескастро, владелец "Окленда", умерший в 1947 г., никогда не скрывал, что он принимал участие в аресте Лорки и что при аресте была использована его машина {Свидетельство Мигеля Серона. Гранада, 1966 г.}. По-видимому, и шофер Трескастро, Мануэль Касарес, утверждал то же самое {Свидетельство Хосе Родригеса Контрераса. Гранада, 1966 г.}. Мигель Росалес подтвердил, что, когда Федерико и сопровождавшие его лица прибыли в управление гражданского губернатора, Вальдеса там не было. Стало ясно, что до приезда губернатора решить ничего нельзя {Свидетельство Мигеля Росалеса. Гранада, 1966 г.}. Между тем прибытие Федерико было зарегистрировано, и его заперли в одном из подсобных помещений здания. Мигель постарался успокоить его, пообещав, что скоро вернется со своим братом Хосе, и заверил Федерико, что с ним ничего не произойдет. Однако Мигель был встревожен - больше всего он боялся, что Федерико поведут на допрос к Италобальбо, который, как уже говорилось выше, был одним из самых жестоких подручных Вальдеса. Выйдя из управления гражданского губернатора, Мигель направился в штаб Фаланги и попытался связаться по телефону с Хосе, но так и не смог добиться этого. Его брат инспектировал в это время передовые посты на равнине и возвратился в Гранаду лишь ночью {Со