Ян Гибсон. Гранада 1936 г.: Убийство Федерико Гарсиа Лорки ---------------------------------------------------------------------------- Jan Gibson. Granada en 1936 y el asesinato de Federico Garcia Lorca Перевод с испанского Н. В. Малыхиной и Л. С. Осповат Редакция и предисловие к русскому изданию Хуана Кобо М.: Прогресс, 1986. OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- КАК ПОЭТА НЕ ДАЛИ УБИТЬ ДВАЖДЫ  Удивительное свойство человеческой памяти: проходит некоторое время с момента какого-то события, и оно - особенно если сразу же не было объяснено полно и досконально - начинает видеться в ином свете, легко поддается искажению, обрастает мифами и легендами. Так и со смертью Федерико Гарсиа Лорки. Теперь кажется, будто с самого начала было совершенно очевидно, где, как, кем и почему он был убит. На самом же деле все было много сложней и запутанней - настолько, что "делом Лорки" вот уже без малого полстолетия занимались и занимаются многие исследователи. Среди них ирландский ученый и журналист Ян Гибсон, с книгой которого сейчас знакомится советский читатель... * * * Но обратимся к началу этой трагической истории... Когда весть о смерти Лорки дошла из Гранады до остальной Испании и всего мира, она произвела ошеломляющее впечатление. Напомним, что дело происходило летом 1936 г. Тогда мало кто осознавал, что на испанской земле фашизм устроил генеральную репетицию кровавой бойни, которую он скоро развяжет во многих странах Европы. В тот момент мало кто мог представить себе мысленно грядущие ужасы Освенцима и Дахау, Ковентри и Лидице, Хатыни и Бабьего Яра. Когда убили Лорку, даже слово "Герника" - название баскского города, зверски разбомбленного германской авиацией, - почти никому за пределами Испании ничего не говорило. Лишь несколько месяцев спустя правда об этом событии разнесется по свету, породит гениальную картину Пабло Пикассо, превратится в синоним тотальной войны с нарушением всех элементарных норм человеческой совести и международного права, в которой не делается различия между воющими и невоюющими. А тогда, в августе 1936 г., просто невозможно было вместить в сознание тот чудовищный факт, что одного из лучших поэтов XX века просто хладнокровно и расчетливо пристрелили в придорожной канаве! Но было еще одно обстоятельство, удесятерявшее чувство гнева, которое переплеталось с ощущением ошеломления. Лорка не только был поэтом, на долю которого, а это редко случается, выпало всеобщее признание в самом дебюте его творчества: в Испании и в других странах с первых же стихотворных сборников поэта с восхищением следили, как стремительно, словно диковинный цветок, распускался его талант. Он вобрал своими корнями лучшее, что сотворено чистейшим родником народного творчества, и в то же время взял все лучшее от классической традиции. Однако, кроме того, в Лорке был поразительный, чисто человеческий талант, огромнейшее человеческое обаяние. К нему удивительно точно подходят слова Александра Блока: "Он весь дитя добра и света, он весь - свободы торжество". Именно таким его знали уже тогда не только в Гранаде и Мадриде, знали его таким в Буэнос-Айресе, Гаване, Монтевидео, Нью-Йорке... Чувства, охватившие в момент его гибели многих, с удивительной силой передал Пабло Неруда, живший в Мадриде (он был консулом Чили). Позже Неруда писал: "Война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что сгинул поэт. И какой поэт! Я не встречал больше ни в ком такого сочетания блистательного остроумия и таланта, крылатого сердца и блеска под стать хрустальному водопаду. Федерико Гарсиа Лорка был подобен щедрому, доброму волшебнику, он впитывал и дарил людям радость мира, он был планетою счастья, радости жизни. Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим, робкий и суеверный, лучащийся и веселый, он словно вобрал в себя все возрасты Испании, весь цвет народного таланта, все то, что дала арабско-андалусская культура: он освещал и обдавал благоуханием, словно цветущий жасминовый куст, всю панораму той Испании, какой - боже мой! - теперь уже нет... Все на свете дарования все таланты были у него, а он, как золотых дел мастер, как трудовая пчела на пасеке великой поэзии, отдавал людям свой гений... Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа Лорку убили. Само собою, никому в голову не могло прийти, что его когда-нибудь убьют... Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили больше всех, а его чудесное умение радоваться делало его - как никого другого - похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на его земле сыщутся чудовища, способные на такое невероятное преступление?" {Пабло Неруда. Признаюсь, я жил. Воспоминания. М., 1978. Перевод Э. Брагинской и Л. Синянской, с. 177, 179-180. Следует отметить, что франкистские пропагандисты пытались исказить правду о Лорке и тем, что заявляли, будто П. Неруда оказывал на него "тлетворное" воздействие, "втягивая" его в политику, пытаясь сделать "инструментом" в руках коммунистов. Эта ложь, как и попытки очернить отношения между Лоркой и Нерудой, также встречает отповедь в книге Я. Гибсона. К сказанному им следует добавить, что до июля 1936 г Пабло Неруда, по его собственному признанию, мало занимался социальными вопросами. Коммунистом он стал много позже. Именно смерть его друга ("Война в Испании, изменившая мою поэзию. началась для меня тем, что сгинул поэт...") привела к резкому сдвигу в политической позиции П. Неруды, придав ей мощный заряд гражданственности, который был свойствен ему до конца его дней.} Необычайно мощная эмоциональная реакция на первые сообщения об убийстве поэта, надо думать, вынудила франкистов быстро осознать, что эта акция срабатывает против них с большей силой, чем они ожидали. А мятежники не были заинтересованы в том, чтобы мировое общественное мнение окончательно отвернулось от них. Поэтому они принялись беззастенчиво лгать, пытаясь ослабить потрясение, вызванное расправой над человеком, которого знали и любили во всем мире. Надо учитывать, что в тот момент через всю Испанию пролегала чересполосица неустоявшихся линий фронтов, а в Андалусии Гранада, как и Севилья, выглядела крохотным "островом", окруженным районами, где контроль находился в руках республиканцев. В тот момент сообщения были смутными, туманными, порою противоречивыми. Первое сообщение о гибели поэта было опубликовано лишь 30 августа 1936 г. в провинциальной газете "Диарио де Альбасете", причем в форме вопроса: "Гарсиа Лорка убит?" Многое было неясно, и газета считала, что Лорка перед смертью был арестован в Кордове и расстреляли его по приказу полковника Каскахо. Через два дня страшная новость дошла до Мадрида: вечерняя газета "Вос" 1 сентября воспроизвела сообщение, опубликованное в Альбасете. За этим последовала лавина сообщений, уточнений, комментариев. Вызванные этим чувства и тон самих публикаций передает следующая заметка в мадридской газете "Либераль" от 2 сентября: "Неужели возможно, что свершилось немыслимое: убит величайший испанский поэт наших дней?.. Мы знаем, насколько коварны и хладнокровно жестоки предатели. Но что-то в глубине души заставляет нас до сих пор сомневаться в достоверности столь чудовищной новости. Федерико Гарсиа Лорка расстрелян фашиствующими дегенератами? Неужто это может быть! И хотя мы боимся, что да, что эти люди способны на все, мы цепляемся за последнюю надежду, повторяем, хотим верить, что всему, даже тому, на что способны фашисты, есть предел". Но скоро в Мадрид стали прибывать беженцы из Гранады. 8 сентября "Эральдо де Мадрид" опубликовал свидетельства одного гранадца, не оставлявшие уже сомнений в убийстве Лорки фашистами. Они были перепечатаны во многих газетах республиканской зоны рядом с заявлениями протеста, подписанными общественными и творческими организациями, виднейшими представителями испанской культуры. Только после того, как стало ясно, что факт убийства поэта не удастся скрыть, заговорила и пресса во франкистской зоне. Но как! 10 сентября местная газета в Уэльве следующим образом подавала эту новость: "Мадрид, 9 сентября. Имеются основания считать, что среди множества трупов, которые ежедневно и ежечасно подбирают на мадридских улицах, найдено и тело Федерико Гарсиа Лорки. Разложение в марксистском стане так велико, что они начали уничтожать даже своих". Несколькими днями позже та же газета "уточнила" свое сообщение: согласно ее данным, Лорка якобы был расстрелян не в Мадриде, а в Барселоне, которая находилась в руках республиканцев. Другая провинциальная газета, выходившая в Бургосе, где находилась ставка мятежников, информировала своих читателей, что поэт расстрелян в Мадриде "марксистскими элементами". Для вящей убедительности "Диарио де Бургос" ссылался на мифические источники в Париже и добавлял: "Эта новость произвела большое впечатление на французские литературные круги, так как поэт был известен своими левыми взглядами". Итак, по первому кругу франкисты решили пустить в ход заведомую ложь. В одном, правда, бургосская газета была права. Сообщение о смерти Лорки вызвало бурю негодования за пределами Испании. В середине октября английский писатель Герберт Уэллс, бывший тогда президентом "Пэн-клуба", направил в Гранаду телеграмму, в которой в корректной и дипломатической форме писал, что с "нетерпением ждет новостей о судьбе выдающегося коллеги Федерико Гарсиа Лорки и заранее благодарен за любезный ответ". Ответ от военного губернатора Гранады генерала Эспиносы, датированный 13 октября, был до грубости краток и совсем не любезен: "Мне неизвестно, где находится дон Федерико Гарсиа Лорка". Очередная ложь: военный губернатор никак не мог не знать, где покоится тело убитого Лорки. Мировая общественность продолжала требовать объяснений. И тогда франкистская пропаганда решила пустить в ход самую "тяжелую артиллерию". По поводу происшедшего в Гранаде выступил сам Франко. Каудильо дал интервью корреспонденту мексиканской газеты "Пренса", опубликованное 26 ноября 1937 г. Франко заявил: "За границей очень много говорят об одном писателе из Гранады, подлинный талант которого мне не дано оценить, как невозможно судить, насколько широко распространилась бы за пределами Испании слава о нем, останься он в живых, - о нем говорят так много потому, что красные использовали его имя для своей пропаганды. Однако факт остается фактом: в первые моменты восстания в Гранаде этот писатель погиб, так как связался с бунтовщиками. Это естественные случайности, неизбежные в ходе военных действий. Гранада в течение долгого времени была в осаде, безумные действия республиканских властей, раздавших людям оружие, привели к ряду стычек в этом городе, в одной из которых и погиб этот гранадский поэт... Так что запомните раз и навсегда: мы не расстреливали никакого поэта". Тут что ни слово - то ложь. Франко не мог не знать, что слава Лорки была огромной еще до его смерти, а вовсе не раздута "красной" пропагандой; что поэт не имел никаких контактов в Гранаде с теми, кто оказал сопротивление мятежникам; что смерть Лорки не была случайностью в "ходе военных действий" и что он не участвовал в вооруженных стычках; что республиканские власти Гранады не раздали оружия населению - быть может, в таком случае мятежники (а именно они и были бунтовщиками!) были бы разгромлены, а Лорка остался в живых. Такое интервью, как и следовало ожидать, не произвело за границей нужного франкистам эффекта, и его постарались поскорее предать забвению. Примечательно, что, когда в 1943 г. в Мадриде был издан полный сборник речей и заявлений Франко, интервью это было напечатано, но в нем были сделаны весьма многозначительные купюры (в частности, последняя фраза: "Так что запомните раз и навсегда; мы не расстреливали никакого поэта" - в нем была изъята). И все же внутри Испании некоторое время этими высказываниями каудильо вдохновлялись не только его пропагандисты, но и юристы. Так, 21 апреля 1940 г. в Гранаде в присутствии двух никому не известных "свидетелей" была состряпана запись о кончине Лорки под Э 441094, серия АВ. В этом "документе" указывалось, что Лорка "скончался в августе 1936 г. вследствие ранений, полученных в ходе военных действий, причем его труп был обнаружен двадцатого дня... того же месяца на дороге между Виснаром и Альфакаром...". Но время шло, попытки франкистов замолчать свое преступление, стереть память о поэте и вообще закрыть "дело Лорки" ни к чему не приводили. Слава поэта за пределами страны росла, его стихи издавались растущими тиражами, пьесы ставились во многих странах. И тогда фашисты решили сменить тактику. Они перестали отрицать убийство поэта мятежниками, объясняя это действиями "безответственных" групп в Гранаде. Эта версия стала особенно упорно распространяться после того, как один из виднейших фалангистов, Серрано Суньер, стал зятем каудильо и его правой рукой. Фаланга - впрочем, как и никакая другая группа среди правящих кругов франкистской Испании - не была монопольной обладательницей власти: власть принадлежала только самому каудильо. Но в борьбе за большее влияние на него фалангисты не упускали случая потеснить соперников. Ими, в частности, были правые клерикалы из бывшей партии СЭДА Хиля Роблеса. Именно с этой партией были связаны некоторые из непосредственных участников убийства Лорки в Гранаде (прежде всего бывший депутат СЭДА Руис Алонсо), в то время как фалангистская семья Росалес (руководствуясь, впрочем, чисто личными, а не политическими мотивами) пыталась спасти поэта от расправы. На этом долгое время спекулировала Фаланга, когда в 50-х годах имела наибольшее влияние на Франко и заправляла пропагандой. В своем рвении она доходила даже до тдго, что, оскорбляя память Лорки, пыталась объявить поэта "своим"; сочинила миф о том, что он якобы в душе симпатизировал "голуборубашечникам"; что перед смертью собирался написать гимн в честь фалангистов. Примерно в то же время стала усиленно распространяться и другая версия: Лорку якобы убили жандармы, которые не могли простить ему оскорблявшую честь их мундира "Балладу об испанской жандармерии", ставшую известной во всем мире: Их кони черным-черны, И черен их шаг печатный. На крыльях плащей чернильных блестят восковые пятна. Надежен череп свинцовый - заплакать жандарм не может; въезжают, стянув ремнями сердца из лаковой кожи. Полуночны и горбаты, несут они за плечами песчаные смерчи страха, клейкую мглу молчанья. От них никуда не деться - скачут, тая в глубинах тусклые зодиаки призрачных карабинов {*}. {* Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения, т. I. M., 1975, с. 215 (перевод А. Гелескула).} Нашлись даже жандармы, которые рассказали журналистам, что "своими глазами" видели, как расстреливали Гарсиа Лорку. Их интервью были опубликованы не только в Испании, но и в странах Латинской Америки и в США и запомнились многим в те времена. Эта версия быстро была развеяна документальными свидетельствами, но легенды умирают медленно, особенно когда их искусственно раздувают те, кто заинтересован в их живучести. А франкисты, какие бы внутренние распри их ни раздирали, были заинтересованы в том, чтобы любые домыслы как можно дольше затемняли истинную правду об убийстве Лорки. Тем не менее дезинформация, лихорадочно распространявшаяся из Мадрида, не давала ожидаемых плодов. Желание прояснить обстоятельства гибели Лорки с годами не пропадало - напротив, оно усиливалось. В конце 50-х годов франкистский режим в поисках валюты широко открыл двери перед иностранными туристами, и в страну стали прибывать заграничные журналисты и литературоведы, которых мучила "загадка Лорки". Книги, статьи, исследования на эту тему стали появляться одни за другими. Первым был англичанин Джеральд Бренан, в книге которого "Лицо Испании" (1950) несколько страниц были посвящены Гранаде и трагическому концу Лорки. Затем последовала работа француза Клода Куффона "Так погиб Федерико Гарсиа Лорка" (1951), итальянца Энцо Кобелли "Гарсиа Лорка" (1959), француженки Марсель Склер "Жизнь и смерть Гарсиа Лорки" (1968). Это - названия лишь наиболее серьезных и известных работ, перепечатки из которых к тому же публиковались во множестве газет и журналов. Полная же библиография написанного по этому поводу заняла бы много страниц. Постепенно режим Франко вынужден был пойти на многие уступки - вплоть до того, что в Испании стали издаваться некоторые произведения поэта, а на сценах отдельных театров ставиться его пьесы (хотя каждое представление превращалось в своего рода манифестацию со стороны антифранкистской оппозиции). В одном только режим не мог пойти на уступки - сказать правду о том, что же произошло с Лоркой в августе 1936 г. в Гранаде. Желание скрыть это было настолько большим, что франкизм, как бы ни рядился в тогу "либерализации", был готов на любую подлость и гнусность. Ярким примером тому служит эпизод, происшедший в 1956 г. и без описания которого "дело Лорки" было бы неполным. В том году на страницах литературного приложения парижской "Фигаро" появилась статья некоего барона Шонберга под длинным названием: "Наконец-то вся правда о смерти Лорки! Да - убийство: но побудительный мотив - вовсе не политика". Барон описал придуманную им картину соперничества в Гранаде в 1936 г. нескольких групп, в которые входили люди (в том числе и Лорка) с отклонениями в эмоционально-сексуальной сфере. Шонберг делал вывод, что смерть поэта была вызвана якобы своего рода "вендеттой", развязанной среди этих групп в начале гражданской войны, когда воцарилась анархия. Не прошло и двух недель после выхода этого пасквиля, как в официозном журнале "Эстафета литерариа" в Мадриде появилась большая публикация, пересказывающая работу барона. "Наконец-то настал и наш черед сказать свое слово, так как разразился настоящий скандал! - ликовала "Эстафета литерариа". - Ведь двадцать лет смерть Гарсиа Лорки использовалась в политических целях... Вспомните все эти шумные митинги, публичное чтение стихов перед огромными аудиториями, образ поэта-мученика, превращенный в знамя, все эти крокодиловы слезы... Кто об этом не помнит? Между тем здесь, в Испании, в Испании, верной правде, давно имелись все доказательства, которые показали бы настоящую истину об этом деле, - истину, способную развеять все сомнения и покончить с антииспанским заговором; но она мешала многим... За границей в этой истине никто не был заинтересован. Как же им теперь поступить с разбитой посудой? Как быть с политическим делячеством?" Написанная в таком развязно-скабрезном стиле публикация принадлежала перу шефа франкистской пропаганды Хуана Апарисио. Он подчеркивал, что Шонберг побывал в Испании несколько раз между 1953 и 1956 гг., посещал Гранаду, встречался с очевидцами и получил доступ к архивам (!). То, что барон был допущен к архивам (хотя для его вымысла они не требовались), с головой выдает организаторов грязной акции: ведь в те годы, да и много позже, иностранных исследователей франкистские власти к архивам не допускали. Короче говоря, имеются все основания счесть Шонберга своего рода литературным ландскнехтом, нанятым франкистскими пропагандистами. Хуан Апарисио следующим образом формулировал выводы, сделанные бароном: "Ясно, что ему (Ф. Г. Лорке. - Прим. авт.) с политической точки зрения нечего было опасаться. Он знал, что город ему зла не сделает. Мятежные власти и Фаланга также относились к нему дружественно. А также социалисты и республиканцы. Однако было бы ошибкой считать, что Лорка, у которого кругом были друзья, не имел врагов". Автор публикации утверждал, что враги поэта таились на "дне" Гранады, в притонах близ Альгамбры, где собиралась богема и цыгане, пышным цветом расцветали всякие "темные" страсти и извращения, что Лорка был тесно связан с этим миром, черпал в нем сюжеты и темы своих произведений, жил одной жизнью с ними и... за это поплатился жизнью. "Такова правда, установленная спустя двадцать лет. Вуаля!" - торжествующе заключил Хуан Апарисио. Публикация в "Эстафета литерариа" была встречена испанской интеллигенцией с нескрываемым отвращением и презрением. Так, тесно связанный в прошлом с режимом поэт Дионисио Ридруэхо, в свое время написавший слова к фалангисгскому гимну "Лицом к солнцу" (это был один из редких в Фаланге честных людей, который, побывав с "Голубой дивизией" на Восточном фронте, разочаровался в фалангисгских идеалах, резко порвал с прошлым, отказался от всех почестей и привилегий и перешел в открытую и активную оппозицию франкизму), направил в этой связи гневное письмо протеста министру информации Ариасу Сальгадо. "По моему глубокому убеждению, - писал он, - эта акция выходит за всякие пределы допустимого, это просто гнусность, оскорбляющая элементарные нормы чести, совести и сострадания к мертвым. Я задаю себе вопрос - и тебе тоже: могут ли люди, способные на такую мерзость, направлять общественное мнение в нашей стране, навязывать испанцам свои взгляды? Если это так, то мы все очень низко пали. И я не согласен с этим мириться". Письмо Ридруэхо было напечатано во многих газетах за границей, но в Испании не было опубликовано, а его автора в очередной раз послали в ссылку. Позже испанский исследователь Хосе Луис Вила-Сан-Хуан (к его книге о Лорке мы еще не раз вернемся) очень зло расценил публикацию шефа франкистской пропаганды как "стряпню, которая в зависимости от личных наклонностей читающего может вызвать либо иронически-презрительную усмешку, либо позыв к рвоте" {Jose Luis Vila-San-Juan. Garcia Lorca; asesinado: toda verdad. Barcelona, "Planeta", 1975, p. 30.}. И тем не менее чисто геббельсовские "аргументы" Хуана Апарисио имели свой адресат: это испанский обыватель, в течение многих лет лишенных всякой информации об обстоятельствах убийства Лорки, знавший лишь, что тот был "красный", обыватель, склонный по своему складу ума поддаться на грязную "клубничку". Нельзя забывать также, что еще при жизни поэта его утонченность и рафинированность, так пленявшие близких ему по духу людей, его одухотворенность и сострадание ко всем угнетенным, в частности к женщинам, про которых поэт много писал, проявляя глубокое понимание их сложной внутренней жизни, вызывали подозрительность и своего рода "брезгливость" у так называемых испанских "крепких мужиков" из числа бескультурных и агрессивных мещан с провинциальным мышлением. Клеветнические измышления Шонберга, раздутые Хуаном Апарисио, были сразу же отвергнуты за пределами Испании, но в самой стране - в определенных кругах ее общества - пали на благодатную почву и дали свои плоды. Итак, одна ложь за другой, одна вводящая в заблуждение версия за другой. Все, кроме правды. И так - год за годом. Можно представить себе, с какими "авгиевыми конюшнями" столкнулись те честные и объективные исследователи, которые пытались обнаружить истину. Они не могли по примеру Геракла одним махом смыть все эти нечистоты: им выпала неблагодарная работа перебирать один комок грязи за другим в поисках крупиц правды. Это была труднейшая работа, в какой-то мере коллективная, хотя каждый действовал в одиночку. Однако каждый исследователь брал у своего предшественника то, что тому удалось обнаружить истинного. И среди этих людей, вставших на защиту памяти Лорки, особое место занимает Ян Гибсон. * * * У каждой книги - своя история. У книги Гибсона история такая сложная, насыщенная драматическими моментами, многочисленными продолжениями, что она заслуживает особого рассказа... Все началось с того, что в 1965 г. в Испанию приехал молодой ирландский литературовед, решивший специализироваться на Лорке и выбравший темой своей докторской диссертации ранний период творчества поэта. Период этот неотделим от родного города поэта, в необычной атмосфере которого он вырос (впрочем, и позже Лорке лучше всего работалось именно в Гранаде - когда он находился в Мадриде и других местах, писал он мало). Поэтому Гибсон, побыв некоторое время в Мадриде, направился в андалусский город. Он попал туда в тот переломный момент, когда репрессии в Испании по многим причинам пошли на убыль и люди, помнившие о событиях августа 1936 г. и до того молчавшие, стали осмеливаться что-то говорить: память о прошлом, и особенно о расправе над великим гранадским поэтом, кровоточила, как незарубцевавшаяся рана. Видимо, было что-то такое в молодом иностранце - сдержанная, но глубокая любовь к Лорке и в то же время основательность и немногословность ("такой не станет зря болтать"), - что побуждало многих сказать ему больше, чем несерьезным, суетливым и ненадежным журналистам из других стран. Так Гибсон, сам того не ожидая, из академического исследователя ранней поэзии Лорки превратился в своего рода следователя, начавшего расследование обстоятельств последних дней поэта. Диссертация о первом периоде творчества Лорки Гибсоном так и не была написана. Труд своей жизни - книгу "Гранада 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки" - он посвятил Джеральду Бренану, отметив, что без его примера книга, возможно, не была бы написана. Тем самым Гибсон скромно подчеркивал, что он был лишь продолжателем дела других своих предшественников (хотя на самом деле он сделал неизмеримо больше, чем они). На наш взгляд, статьям и книгам, которые он написал, можно было бы предпослать и другой эпиграф: слова самого Лорки, сказанные им за два месяца до гибели, летом 1936 г.: "Надо отбросить в сторону букет водяных лилий и погрузиться по пояс в грязь, чтобы помочь другим собирать цветы и любоваться ими". И Гибсон действительно не гнушался и "грязью", стремясь добиться главного - найти истину и восстановить светлый образ поэта. Он действовал порою как частный детектив, идя по следу, опрашивая одного за другим всех, кто мог сказать хоть что-либо для истории ценное. Иногда он становился чем-то вроде разведчика. Так, Вила-Сан-Хуан пишет, что Гибсон пытался устроиться преподавателем игры на фортепьяно к одной из дочерей капитана Нестареса (одного из главных фалангистов Гранады, принимавшего наиболее активное участие в репрессиях и прямо причастного к гибели Лорки), чтобы выведать что-нибудь у этого палача. Беря показания у Руиса Алонсо (об этом Гибсон сам говорит), он записывал его слова на спрятанном от собеседника магнитофоне. Не раз Гибсон посещал то место между Виснаром и Алькафа-ром, где был убит и похоронен Лорка, разыскал людей, погребавших поэта (они доверились Гибсону, но разрешили назвать только свои инициалы), которые рассказали ему обо всем, что знали. Все это было не просто рискованно, это было опасно в самом буквальном смысле слова. Гибсон об этом не говорит, но отметить это - наша обязанность... Автору этих строк много лет спустя, в июле 1977 г. (когда, особо подчеркиваем, уже не было ни того риска, ни той опасности), привелось пройти по всем тем местам в Гранаде и ее окрестностях, где за 12 лет до этого ходил ирландский исследователь, собирая материал для своей книги. В книге Гибсона дважды упоминается имя коммуниста-депутата в кортесы от Гранады в 1936 г. Антонио Претеля (про него автор пишет, что он был одним из немногих, оставшихся в городе после бурных июньских событий, когда большинство депутатов-республиканцев под предлогом летних отпусков покинули Гранаду). Старший из сыновей коммуниста-депутата, Дамиан, был на выборах весной 1977 г. депутатом компартии в кортесы от Гранады и не добрал лишь небольшого количества голосов, чтобы стать членом парламента. Сейчас он, в прошлом выпускник философского факультета Московского университета, - член руководства КПИ, директор Высшей партийной школы в Мадриде. Младший его брат, Антонио, - человек исключительного и мягкого, под стать Лорке, обаяния - закончил в свое время биофак Московского университета, в 1957 г. репатриировался в Испанию, поселился в родной Гранаде. Здесь сначала ему пришлось туго: он перебивался случайными заработками, работал гидом в Альгамбре, историю которой, как и всего города, он прекрасно знает и любит. Со временем Антонио стал работать по специальности, получил лабораторию на биологическом факультете Гранадского университета. Антонио Претель, с которым автора этих строк связывает знакомство с университетских времен, вхож к потомкам Лорки. Поэтому передо мной открылись двери в усадьбе "Сан-Висенте", где первое время после мятежа скрывался поэт: здесь все осталось нетронутым, как в августе 1936г., но не потому, что так все специально сохранили для музея - всей семье Лорки пришлось покинуть Гранаду после убийства Федерико. Побывали мы с Антонио и в Фуэнте-Вакерос, где на улице Тринидад в доме Э 4 родился Лорка. В этом селении по традиции сильны левые партии - социалисты побеждают на всех выборах; на стене дома Э 4 уже висела мемориальная доска, посвященная Лорке, люди были открыты и приветливы. Долго стояли мы на улице Ангуло в Гранаде возле бывшего дома Росалесов, где скрывался и был арестован поэт. Целый вечер и часть ночи толкались в забитых до отказа тавернах и барах Сакро-Монте, где по-прежнему цыгане поют и танцуют "фламенко" и царит настоящий культ Лорки: портреты его, словно иконы, висят повсюду в обрамлении горящих свечей. Но самым сильным впечатлением тех дней была поездка в Виснар. Это селение было полной противоположностью Фуэнте-Вакерос: пустынные улочки, пугливо и быстро проходящие мимо прохожие (это в Андалусии, где, особенно в провинции, приезжего доброжелательно приветствуют, охотно вступают с ним в разговор!), мемориальная доска в честь Фаланги на дворце архиепископа Москосо. Поистине зловещее место - таким оно было и таким осталось. Но особенно гнетущее ощущение испытываешь на дороге из Виснара в Альфакар, на том ее изгибе, где овражек и два оливковых дерева, где безымянная могила Лорки. Солнце стояло почти в зените, стрекотали цикады, трава кругом была выжженная, и было какое-то непонятное, необъяснимое чувство страха, пробегающего ознобом по спине, будто кто-то целится в тебя. Наверное, это была мнительность, повышенное воображение. А возможно, сказывалось то, что я знал по рассказам моих собеседников: в Гранаде еще живы некоторые из тех, кто в свое время убивал Лорку, они уже немолоды, но богаты и влиятельны и не признают новых властей; это своего рода местная мафия, которой не по душе визиты иностранцев на место былого преступления. Эти люди и тогда еще не потеряли надежды вернуться к власти, они оплачивали наемных убийц, то и дело стрелявших из-за угла, и, конечно же, позже воспряли духом - во время путча жандармского подполковника Техеро 23 марта 1981 г. Страх ощущался особенно сильно здесь, у двух оливковых деревьев между Виснаром и Альфакаром, но он пронизывал тогда и всю Гранаду - люди никак не могли забыть зверских расправ, так ярко описанных Гибсоном в его книге. Они знали: гарантий от повторения тех ужасов нет. Если еще в 1977 г., хотя прошло два года, как умер Франко, была ликвидирована Фаланга, состоялись первые демократические выборы, в Гранаде ощущалась такая атмосфера, какой же она была тогда, когда в 1965 г. Гибсон собирал улики против убийц Лорки и тех, кто развязал массовые беспощадные репрессии в Гранаде? Что испытывал тогда молодой исследователь на дороге между Виснаром и Альфакаром? Ведь это место до смерти каудильо было своего рода "запретной зоной", здесь днем и ночью патрулировали по двое жандармы, задерживавшие всех чужаков. В начале 60-х годов они схватили здесь английского ученого-арабиста Джеймса Дикки, который занимался историей расположенного рядом памятника мавританской культуры Айнадамара ("Источника слез"). Ученый провел под арестом всю ночь в жандармской казарме, и только наутро, после вмешательства английского консула, его отпустили, предупредив, чтобы он больше тут не появлялся. И это притом, что уже тогда тысячи и тысячи иностранных туристов хлынули в Испанию, и к чужеземцам относились с повышенным пиететом - это стало правительственной политикой... Первую свою книгу - "Националистические репрессии в Гранаде в 1936 г. и смерть Гарсиа Лорки" - Гибсон опубликовал в 1971 г. в парижском издательстве "Руэдо Иберико". Ценность ее заключалась не только в том, что в ней были приведены исчерпывающие на тот момент документальные свидетельства по "делу Лорки", что само по себе было важнейшим шагом вперед. Были у книги и другие принципиальные особенности, сразу же выделявшие ее среди огромной литературы на эту тему. Гибсон убедительно показал, что убийство Лорки - не единичный акт вандализма, а один из эпизодов - хотя и ставший известным во всем мире - на фоне массовых и зверских репрессий в Гранаде. Кроме того, автор с неумолимой последовательностью приводил читателя к логическому выводу о том, что решение об убийстве поэта было принято не в Гранаде, а на более высоком уровне - в Севилье, где располагалась штаб-квартира генерала Кейпо де Льяно (и, как считает Гибсон, по прямому указанию последнего). Наконец, в книге содержался подробный аналитический разбор всех предшествующих версий, которые либо были созданы и вдохновлены франкистской пропагандой, либо порождены стремлением к дешевой сенсации, либо по меньшей мере возникли по наивности и незнанию истинных обстоятельств дела. Одним словом, вывод Гибсона был четким: убийство Лорки было делом рук мятежников-фашистов независимо от того, какие именно группы и в какой точно мере были причастны к этому преступлению. Книга Гибсона, естественно, была запрещена к продаже и распространению в Испании (как и другие издания "Руэдо Иберико", отличавшиеся антифранкистским духом). Но на следующий год книга Гибсона получила Международную премию прессы, присуждаемую авторитетным жюри с участием представителей таких журналов, как "Ньюсуик", "Шпигель", "Нувель обсерватер", "Эспрессо", "Обсервер". Эти и многие другие западные журналы опубликовали подробные пересказы или наиболее важные фрагменты книги. А все эти журналы имели широкое хождение в Испании - запретить распространение их соответствующих номеров франкистская цензура не решилась. К тому же многие экземпляры книги Гибсона попали за Пиренеи и стали ходить по рукам {Книга Гибсона получила высокую оценку и в нашей стране. Так, в частности, в печати отмечалось, что в "деле Лорки" "весомую лепту в битве за правду внес Ян Гибсон, опубликовавший в 1971 г. книгу об обстоятельствах гибели поэта" (см. статью X. Кобо "Как был убит Федерико Гарсиа Лорка". - "Литературная газета", 18 августа 1976 г.). Этой теме были посвящены и многие другие работы в советской прессе, касаются ее в своих книгах или предисловиях к изданиям Ф. Г. Лорки Л. Осповат ("Гарсиа Лорка" - "Молодая гвардия". М., 1965), И. Тертерян ("Испытание историей. Очерки испанской литературы XX века". - "Наука". М., 1973), А. Гелескул, Н. Малиновская и др.}. Впрочем, к этому моменту франкистские власти все больше теряли контроль над положением, были вынуждены идти на частичные уступки демократическим силам. Они уже смотрели сквозь пальцы на распространение в стране книги Гибсона. В самой Испании именно в это время стали появляться, сначала в газетах и журналах, затем в виде глав в книгах и, наконец, в виде отдельных изданий, работы, все более смело показывавшие правду о "деле Лорки". Наиболее известной, безусловно, является уже упоминавшаяся книга журналиста Хосе Луиса Вила-Сан-Хуана "Убийство Гарсиа Лорки: вся правда". Она была опубликована еще при жизни Франко и даже получила премию издательства "Планета" - "Эспехо де Эспанья" - за 1975 г. Это последнее обстоятельство обеспечило ей широкую популярность. Книга не изобиловала крупными открытиями (после Гибсона трудно было что-либо добавить), однако сыграла в стране большую положительную роль. В ней автор подтверждал версию о преднамеренной расправе над поэтом, санкционированной в Севилье генералом Кейпо де Льяно. Книга эта впервые знакомила миллионы испанцев со многими истинными фактами об обстоятельстве гибели Лорки. В то же время в книге Вила-Сан-Хуана был ряд концептуальных установок - то ли сделанных в уступку цензуре, то ли вытекающих из довольно путаных и эклектических взглядов автора, - которые не выдерживали критики. Так, в ней повторялась мысль о "симпатиях" Лорки к Фаланге, а главное - поэт объявлялся абсолютно "аполитичным" человеком, ставшим жертвой слепого фанатизма его убийц. После смерти Франко открылись новые возможности для продолжения расследования Гибсона. Но ученый не спешил, верный своей манере скрупулезно и тщательно собирать и анализировать факты {Следует отметить, что Гибсон много времени уделяет вообще изучению творчества Лорки, особенно поискам и подготовке к публикации произведений поэта, которые находились в его архиве, когда он был арестован.}. В течение нескольких лет Гибсон уточнял свои данные, снова и снова записывал - в Гранаде, Мадриде, Барселоне, других городах - всех, кто был причастен к этим событиям или что-либо знал о гибели Лорки. На этот раз большинство его записанных на магнитофон бесед датированы уже 1978 г. В 1979 г. писатель опубликовал обновленный и дополненный вариант своей книги. Он вышел в свет в издательстве "Грихальбо" под несколько измененным названием - "Гранада в 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки". Не зная всех версий по поводу гибели Лорки, книгу Гибсона читать трудно. И начинается она полемически - с вопроса о том, был ли поэт "аполитичным" или нет (здесь Гибсон спорит с Вила-Сан-Хуаном). Такие уточнения дискуссионного порядка рассыпаны по всему тексту: Гибсон подтверждает или оспаривает утверждения и выводы не только этого испанского исследователя, но и других авторов. А поэтому подробное описание борьбы вокруг вопроса о смерти Лорки - это в то же время своего рода библиография написанного на эту тему, без которой трудно понять последнюю книгу Гибсона, безусловно представляющую собой наиболее полное и глубокое на данный момент исследование о последних днях жизни поэта. На данный момент... Почему? * * * Закрывая последнюю страницу книги Гибсона, невольно спрашиваешь себя, до конца ли выяснены все обстоятельства, при которых был убит Федерико Гарсиа Лорка? По нашему глубокому убеждению, окончательно ставить точку еще рано. После опубликования этой книги в Испании не было сделано каких-либо серьезных открытий в этом плане. В январе 1983 г., когда это издание уже находилось в типографии, в Барселоне был напечатан труд Эдуарде Молины Фахардо "Последние дни Гарсиа Лорки", появления которого давно ждали специалисты. Фахардо был коренным гранадцем, журналистом и фалангистом, а потому перед ним раскрылись многие непосредственные участники и свидетели расправы над Лоркой (в том числе капитан Нестарес), которые не пожелали говорить с Гибсоном. Однако написанное журналистом разочаровывает: он слишком тенденциозен, стремится обелить своих единомышленников. А вот собранные материалы к книге (они составляют подавляющую часть издания) представляют интерес при внимательном и критическом чтении. В частности, среди них - документы, которые тщетно искал Гибсон, а также следы документов по "делу Лорки", которые, видимо, навсегда утеряны {Подробнее см.: "Литературная газета", 23 и 30 марта 1983 г. (X. Кобо "Кто же отдал приказ об убийстве Лорки?").}. Итак, обстоятельное, скрупулезное и объективное исследование Гибсона представляется наиболее исчерпывающим. Нам видится у Гибсона лишь одно малоисследованное направление. Это связано с тем, что поиски, относящиеся к последним дням и неделям жизни Гарсиа Лорки, ограничены Гранадой: здесь, в ее пределах, все исследовано досконально. Но напомним, что сам Гибсон (как и другие объективные исследователи) с полным основанием утверждает, что в конечном счете судьба поэта решалась не в этом городе, а в столице Андалусии, которой Гранада административно-политически тогда подчинялась. Так, ирландский ученый подтверждает - и это очень важный вывод, - что гражданский губернатор и шеф вооруженных отрядов Гранады майор Вальдес не мог решить столь важный вопрос, не проконсультировавшись со своим прямым начальством, конкретнее - с генералом Кейпо де Льяно, командовавшим, войсками в Севилье. Такого же мнения придерживается Вила-Сан-Хуан. Это предположение подтверждается обоими авторами главным образом чисто логическими доводами. И еще важное обстоятельство: Гибсон считает, что, "по всей вероятности", разговор Вальдеса с Кейпо состоялся вечером 18 августа. Он ссылается при этом на заметку в газете "Эль Идеаль" от 17 августа, где говорится о восстановлении телефонной связи между всеми городами Андалусии, находившимися под контролем мятежников. Однако сам же Гибсон со слов свидетелей сообщает: еще ранее, в конце июля, Вальдес ежедневно поддерживал контакт с Севильей по радиопередатчику, установленному у него в управлении гражданского губернатора. Вила-Сан-Хуан также считает, что разговор у Вальдеса с Кейпо был и он имел решающее значение, но происходил 17 августа. Как мы уже отмечали, подтверждение того факта, что Вальдес решил вопрос о Лорке после прямого указания сверху - а это нам также представляется абсолютно несомненным, - в свое время было принципиальным шагом вперед в деле расследования "дела Лорки": он решительно выводил вопрос из сферы сведения личных счетов, борьбы соперничающих групп или простой случайности в сферу чисто политическую. Но, как нам кажется, напрашивается и следующий шаг в этом направлении. Что мы конкретно имеем в виду, почему так основательно остановились на датах гипотетического разговора Вальдеса с Севильей? Дело в том - Гибсон об этом не упоминает, а Вила-Сан-Хуан говорит вскользь, - что с 6 по 16 августа в Севилье находился генерал Франко, прибывший из испанских территорий в Африке и разместивший здесь свою штаб-квартиру {М. Tunon de Lara. La Espana del siglo XX, t. 3. Barcelona, "Laia", 1978, p. 575, 578.}. И трудно допустить, что Кейпо мог самолично решить вопрос о судьбе Лорки, чреватый тяжелым моральным уроном в международном масштабе для мятежников, не поставив в известность об этом Франко. Более того: на наш взгляд, можно утверждать, что Кейпо, пока Франко был в Севилье, не стал бы брать на себя подобную ответственность. Почему Гибсон и другие исследователи отказались от поисков в этом направлении? Может быть, дойдя до Кейпо, они остановились, решив, что этого достаточно, и вернулись к поискам в пределах Гранады? Или гипотеза о Франко, если она возникла, казалась им чрезмерно пропагандистски смелой, а потому неубедительной? Наверняка в этом сыграло роль твердо устоявшееся мнение о том, что судьба поэта решалась после отбытия Франко в Бургое. И наконец, исследователи могли попасть под гипноз того факта, что Кейпо был знаменит своим своенравием и "автономностью", а к тому времени, как утверждает западная историография, старшинство среди генералов, бывших инициаторами мятежа, якобы формально не определилось окончательно. Начнем с рассмотрения второго обстоятельства. Действительно, к моменту начала мятежа 44-летний Франко был самым молодым из генералов-заговорщиков в испанской армии. Официально он был провозглашен руководителем всех войск мятежников лишь 1 октября 1936 г., после целого ряда совещаний генеральской хунты в Бургосе. Это так. Однако к концу первой декады августа реальное соотношение сил между соперничавшими за власть генералами вполне прояснилось. Стало ясно, что главными среди них являются Мола, командовавший войсками на севере страны, и - в еще большей степени - Франко, которому были подчинены войска на юге. К этому моменту не было секретом, что поддержка Гитлера и Муссолини направляется именно Франко - а она имела решающее значение для судьбы мятежников, успех дела которых в те дни висел на волоске. И пресса в мятежной зоне уже отражала эту реальность на своих страницах. Так, 16 августа та же гранадская "Эль Идеаль", сообщая о прибытии в Севилью итальянских военных кораблей, отмечала, что офицеры дуче "нанесли визит генералам Франко и Кейпо" (хотя по испанскому алфавиту тут все верно, протокол обязывал называть старшего по стажу - Кейпо - первым). На следующий день та же газета, передавая, что гарнизон Ифни примкнул к мятежу, формулировала эту новость так: "войска поставили себя в распоряжение Франко". Теперь не секрет и то, что уже тогда Франко, добиваясь единоначалия, достаточно резко одергивал Кейпо в Севилье. 9 ноября 1961 г. он говорил своему адъютанту (надо учесть, что каудильо не знал о том, что его записывают, и дневник адъютанта вышел в свет лишь после его смерти): "Кейпо вмешивался... во все дела в этой провинции. Мне пришлось сказать ему, чтобы он в таком случае оставил свой пост в армии и занялся административным управлением, а то он, влезая во все, выглядит, как севильский вице-король. Кейпо ответил, что он предпочитает оставаться только военным" {Francisco Franco Salgado-Araujo. Mis conversaciones privadas con Franco. Barcelona, "Planeta", 1976, p. 327. Запись принадлежит адъютанту каудильо, его двоюродному брату, который много лет был наиболее приближенным к нему человеком. Адъютант преклонялся перед шефом и записывал тайком "для истории" его высказывания. Но в конечном итоге из записей адъютанта, не блиставшего умом, впоследствии стало известно о всевозможных интригах и аферах при дворе каудильо, а сам диктатор предстает в весьма неблаговидном свете и как личность, и как государственный деятель.}. Трудно найти более яркий пример отношений, сложившихся между генералами. Итак, если исходить из того, что Вальдес звонил в Севилью начальству по поводу Лорки, то, безусловно, главным лицом там до 16 августа был Франко. Что касается даты этого разговора (или разговоров), то приведем следующие доводы. Из исследования Гибсона (и Вила-Сан-Хуана) мы знаем, что примерно до 8-10 августа фашиствующие молодчики, не раз врывавшиеся в дом родителей Федерико - усадьбу "Сан-Висенте", - не трогали поэта, хотя узнали его в лицо и не скрывали свою неприязнь к нему. Именно поэтому Лорка и скрылся в доме Росалесов - никто не опасался чего-то серьезного, просто пытались уберечь поэта от оскорблении. Но уже после 10 августа люди Вальдеса пришли и лом его родителей с четкой целью - арестовать Федерико. Не застав его, они приходили снова и снова, обыскивали дом, избивали его жителей, допытывались о месте, где прячется поэт. И когда они узнали это место, Лорка тут же был арестован. Из этих фактов можно сделать и такой вполне логичный вывод: приказ об аресте Федерико - причем из Севильи, более того, данный на самом высоком уровне - был отдан не 17 или 18 августа, когда Франко отбыл в Бургос, а где-то в десятых числах, когда Франко освоился с обстановкой в Севилье, получил полную информацию о происходящем по всей провинции. Если это было так, то многое, что Гибсон считает противоречивым, загадочным и необъяснимым в поведении Руиса Алонсо, непосредственно задержавшего Федерико, и особенно Вальдеса, обретает железную логику. Первый всегда стоял на том, что он "только выполнял приказ". Но столь важный приказ был дан ему не Вальдесом, а подполковником жандармерии Веласко, временно исполнявшим в этот день обязанности губернатора. Сам же Вальдес почему-то как раз в этот день исчезает до позднего вечера из Гранады по маловажным делам, хотя в городе организуется самая крупная за эти дни операция по поимке Лорки. Вечером того же дня Вальдес отказывается принимать братьев Росалесов, оскорбленных тем, что посягнули на их дом и их гостя. На другой день майор, с одной стороны, лжет, будто Федерико отправлен в Виснар и уже расстрелян; после этого цинично предлагает Хосе Росалесу "отдать" ему Руиса Алонсо, чтобы Росалес "пристрелил его у любой канавы", и тут же запугивает Хосе, заявляя: "А теперь займемся твоим братцем". Все эти как будто непоследовательные поступки легко объясняются, если исходить из того, что еще до 16 августа- дня задержания Гарсиа Лорки и отъезда Франко в Бургос - Вальдес получил твердое указание: изловить и ликвидировать "красного" поэта во что бы то ни стало, кто бы за него ни вступался, но при этом не ссылаться на приказы свыше, "брать все на себя". И вот Вальдес, представляя, какие сложности встанут перед ним при выполнении этой грязной миссии (а может быть, и понимая, как он будет выглядеть в глазах потомков в будущем), всячески ловчит, лжет, изворачивается, шантажирует. Майор Вальдес - главный свидетель в истории с убийством Лорки. Только он мог бы сообщить, действовал ли по своей воле (что исключается), получил ли приказ от Кейпо или же последний передал ему чье-то указание свыше. Но Вальдеса в апреле 1937 г. сняли с поста губернатора и послали на фронт, а всего два года спустя это главное действующее лицо в расправе над Лоркой отошло в мир иной. Случилось это еще до окончания гражданской войны - в начале марта 1939 г. Случайность? "Его фактически убили", - утверждал в 1976 г. сын Вальдеса {Manuel Molina Fajardo. Los ultimos di'as de Garcia Lorca. Barcelona, 1983, p. 131.}. И последнее соображение. Вписывается ли приказ об убийстве Лорки, если он исходил от Франко, в общий психологический портрет генерала? Безусловно и полностью. Своей стремительной карьерой будущий каудильо, в свое время самый молодой генерал в Европе, обязан не стратегическим талантам - его многократно бивали на полях сражений. Его "сила" и главная причина быстрого продвижения состояла в том, что, воспитанный на грязной колониальной войне в Африке, он, как никто другой из его коллег, был лишен эмоций, сознательно культивировал крайнюю, холодную и бесстрастную жестокость как инструмент устрашения противника, против которого вел "тотальную" войну, не делая различий между войсками противника и мирным населением. Эти качества он Проявил во время подавления восстания горняков в Астурии в 1934 г. За эти же качества более старые генералы, на которых оказали давление эмиссары Гитлера и Муссолини, сделали его 1 октября 1936 г. в Бургосе руководителем мятежников. Гражданская война, где брат убивает брата, а отец сына, требовала именно таких холодных убийц, а не генералов типа Варелы и некоторых других, которые все еще пытались играть в "рыцарство". Казалось бы, какое значение имеет теперь, почти через полстолетия после убийства Лорки, тот факт, кто именно распорядился убить поэта: Кейпо де Льяно или Франко? Что с того, что на совесть каудильо, отягощенную гибелью сотен тысяч испанцев, сейчас, когда его уже нет самого в живых, ляжет еще одна смерть - Лорки? По нашему твердому убеждению, очень важно истину раскрыть до конца, ибо любая неясность приводит к двумысленностям в этом вопросе. Этим страдает также труд Гибсона, при огромном и искреннем нашем уважении к нему. Так, он заключает: "Как бы то ни было, лежит или нет на Кейпо де Льяно ответственность за решение об убийстве Гарсиа Лорки (мы уверены, что лежит, хотя до сих пор не располагаем неопровержимыми уликами), главным прямым виновником смерти поэта следует считать Хосе Вальдеса Гусмана. Очевидно, что, несмотря на донос или доносы на Лорку, Вальдес мог бы сохранить ему жизнь, если бы захотел. Но Вальдес был не из тех людей, которые способны помиловать кого-либо, а "красного" поэта - и подавно". По нашему же твердому мнению, Вальдес был "передаточной инстанцией". Он выполнял приказ более высокого начальства, повелев арестовать и расстрелять Лорку. Это важно. В подкрепление нашей версии напомним, что много позже Франко вновь вернулся в доверительной беседе со своим адъютантом к вопросу о Лорке. Сказанное им, на наш взгляд, согласуется с начертанным выше психологическим портретом. На этот раз - а было это 5 февраля 1955 г. - каудильо так откровенничал со своим двоюродным братом: "Действительно, это был великий поэт, и он был расстрелян в первые дни нашего движения, когда Гранада находилась фактически в осаде и в очень тяжелом положении. В тот момент нужно было... предвидеть любые ответные действия со стороны левых. Поэтому приходилось расстреливать самых видных среди них, а именно таким был Гарсиа Лорка... Судить об этом расстреле можно, лишь вжившись снова в те времена, когда это произошло, вспомнив, какой опасности подвергался гарнизон Гранады, на который совершались нападения, отрезанный от остальной националистической Испании" {Francisco Franco Salgado-Araujo..., p. 78.}. Слова эти говорят сами за себя - достаточно их сравнить с интервью Франко, данным в 1937 г. Но чтобы оценить их в полной мере, следует и нам "вжиться" в те дни, когда эти слова сказаны генералом Франко. Его пропаганда в тот момент трубила на весь мир, что поэт был второразрядным литератором, слава которого раздута "красными", якобы спекулировавшими на его смерти; одна за другой пускались дезинформирующие версии о "случайном" убийстве, о гибели в результате "сведения личных счетов", об "издержках" соперничества между разными группами и т. д. Наконец, Франко мог бы свалить ответственность на Кейпо, которого он не любил и вскоре после победы отправил в почетную ссылку, или на Вальдеса, столь своевременно почившего в бозе. Но нет, Франко констатирует: смерть Лорки - результат политической и военной "необходимости", как понимал ее каудильо, следствие необходимой системы репрессий. А репрессии эти вдохновлял в первую очередь сам Франко. * * * - Чтобы убить поэта, его надо убить дважды: сначала - физически, затем - уничтожив память о нем. Убийцам Федерико последнее не удалось, память о поэте жива. Иначе мы не собрались бы на это первое открытое чествование Лорки здесь, на земле Испании... Слова эти прозвучали в Фуэнте-Вакерос июньским днем 1976 г., когда под палящим андалусским небом тысячи испанцев, среди которых находились самые видные поэты, прозаики, драматурги, деятели театра и кино, впервые публично отметили память великого поэта. Справедливость по отношению к Федерико Гарсиа Лорке ныне в Испании восстановлена. Память о нем заняла подобающее место. Фашистам не удалось ни уничтожить память о поэте, ни запятнать эту память. Второй раз убить Лорку им не удалось, хотя франкисты всячески пытались добиться этого, нагромождая клеветнические домыслы. Не состоялось второе убийство не только потому, что после 1975 г. по воле народа в стране начался процесс демократизации и были разоблачены многие лживые мифы эпохи франкизма. Борьба за Лорку, борьба против его очернителей велась в Испании и за ее пределами задолго до этого, даже когда франкизм еще был в расцвете сил. И книги Яна Гибсона об убийстве Гарсиа Лорки стали важнейшим вкладом в эту благородную борьбу. Хуан Кобо Джеральду Бренану, чей пример вдохновил меня на создание этой книги ГЛАВА ПЕРВАЯ  О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ "АПОЛИТИЧНОСТИ" ГАРСИА ЛОРКИ В течение сорока лет франкистские пропагандисты утверждали, будто Федерико Гарсиа Лорка был человеком аполитичным и гибель его вызвана несчастным стечением обстоятельств или стала результатом сведения личных счетов. В последней книге о смерти великого поэта, опубликованной еще при жизни Франко, Хосе Луис Вила-Сан-Хуан* также продолжает утверждать, что Лорка стоял в стороне от политики {Jose Luis Vila-San-Juan. Garcia Lorca, asesinado: toda la verdad, Planeta, Barcelona, 1975, p. 234 (далее: Vila-San-Juan. Op. cit.....).}. Но сам Вила-Сан-Хуан не занимался исследованиями политических взглядов Лорки и не изучал республиканскую прессу в поисках новых фактов. Он ограничился цитированием весьма путаных высказываний Эдгара Невиля*, Игнасио АугустИ, Гильермо де Торре, Рафаэля Мартинеса Надаля и Дамасо Алонсо*, которые поверхностно изучали взгляды Гарсиа Лорки. В заключение Вила-Сан-Хуан пишет, что можно было бы привести и еще много свидетельств в доказательство полной аполитичности Лорки. Если судить о взглядах Гарсиа Лорки только по книге Вила-Сан-Хуана, можно прийти к выводу, что поэт не только не определил своего отношения к фашизму и Народному Фронту, но и не был даже республиканцем. А такое мнение было бы глубоко ошибочным, потому что в действительности Лорка был республиканцем, явным и открытым антифашистом. Он отвергал католическую традиционную Испанию, имперскую Испанию Фердинанда и Изабеллы*, а также их наследников, по которой тогда многие правые испытывали ностальгию; он публично выступал против политических репрессий "черного двухлетия" 1933-1936 гг.*, открыто поддержал Народный Фронт во время избирательной кампании 1936 г. и назвал его победу "республиканской Реконкистой", и, хотя Лорка не был членом ни одной левой партии и политическим деятелем, он придерживался либерально-социалистических взглядов и, с точки зрения правых тех лет, определенно был "красным". В наше время представление о "полной аполитичности Лорки" может быть основано только на совершенном незнании (или намеренном замалчивании) деятельности поэта в годы Республики, и в особенности во время Народного Фронта. Необходимо иметь в виду также, что Республика существовала в то время, когда фашизм угрожал основам европейской демократии, и трудно, если вообще возможно, представить себе либерально настроенного испанца, взгляды которого не стали бы более радикальными в такой обстановке. Именно так было и с Лоркой. В доказательство нашей точки зрения можно привести ряд документов, опубликованных в республиканской прессе, о которых никто не вспоминал уже четыре десятилетия. Без них нельзя понять политическую позицию поэта из Гранады, обусловленную его социальным окружением. Прежде всего отметим, что еще за два года до установления Республики Федерико и несколько других молодых писателей его поколения явно опровергли мнение об их "аполитичности", опубликовав документ, свидетельствовавший об их недовольстве политикой Примо де Риверы*, об их желании искать новые политические пути, об их надеждах на рождение новой Испании, внушающей надежду на будущее. Этот документ, забытый вплоть до его переиздания в 1969 г. в Полном собрании сочинений Ортеги-и-Гассета*, в 1978 г. может нам показаться наивным. Но в то время (документ подписан в апреле 1929 г.) он означал важный скачок в политическом сознании части молодежи, которая считала, что без серьезных политических изменений Испания зайдет в тупик. Спустя два месяца после подписания этого документа Гарсиа Лорка отправился в Нью-Йорк и впервые в жизни увидел огромный город (Мадрид тогда был деревней по сравнению с "этим необъятным миром") {Federico Garcia Lorca. Lectura titulada "Un poeta en Nueva York", pronunciada en Madrid el 16 de marzo 1932, en "Obras completes", 2 vols., Aguilar, Madrid, 1977, I, p. 1124-1134; la cita eu p. 1126.}, что значительно углубило его представления о современном обществе и человеке. Лорка всегда сочувствовал бедным и отверженным, но в Нью-Йорке - городе угнетения - он увидел страдания людей в таких масштабах, о которых ранее и не подозревал. Все, писавшие о поэте, согласны, что пребывание в Нью-Йорке было основополагающим для его мировоззрения: там утвердилась вера Лорки в гуманистическую миссию искусства и углубилось неприятие им социальной несправедливости. Доказательством этому служит его книга "Поэт в Нью-Йорке", производящая огромное впечатление. Когда после пребывания в Нью-Йорке Лорка приехал на Кубу, один журналист так отзывался о его интересе к общественным и политическим вопросам: "Гарсиа Лорка не только большой поэт, но и, по словам Хосе Марии {Кубинский поэт и критик Хосе Мария Чакон-и-Кальво *.}, "обаятельный молодой человек", совершенно непохожий на тех, кто помешался на искусстве для искусства. Он интересуется всем, что происходит вокруг, и увлечен, я бы сказал, страстно политическими и социальными проблемами Кубы, Испании, всего мира... Его интерес к социально-политическим проблемам проявился в том, что он посетил доктора Косме де ла Торриенте, хотя был с ним незнаком, и поздравил его с выигранным делом, в котором тот защищал личные и политические права" {El Curioso Pareanchin (псевдоним Эмилио Роига де Леучсен-ринга*. Habladurias. Federico Garcia Lorca, poeta ipotrocasmo. Carteles. La Habana, XV, Э 17 (27 abril 1930), p. 30 у 46-47; la cita en p. 30. Выражаю благодарность моему другу Эутимио Мартину, предоставившему мне копию этой труднодоступной статьи.}. У Лорки, часто выражавшего свою солидарность с революционерами, никогда не пропадал интерес к проблемам Латинской Америки. Поэт вернулся в Испанию в 1930 г., а спустя некоторое время была установлена Республика. Для Федерико, как и для остальных подписавших апрельский документ 1929 г., это означало рождение столь страстно ими ожидаемой новой Испании. В 1932 г. Фернандо де лос Риос*, министр просвещения в правительстве Асаньи, назначил Федерико (с которым он познакомился в 1915 г. в Гранаде) директором университетского театра "Ла Баррака". Как известно, одной из целей театра было познакомить деревню и провинцию с классической драмой. Созданный и руководимый Лоркой театр имел огромный успех, он стал выразителем, как говорил сам поэт, "духа молодежи новой Испании" {Интервью Гарсиа Лорки, данное им Хосе Марии Салаверрии: "El carro de la farandula". La Vanguardia Barcelona. (1 diciembre 1932), en "Obras Completes", II, p. 945-948; la cita en la p. 947.}. "Нашу скромную работу, - объяснял он в другом случае, - мы делаем с полным бескорыстием, радуясь, что в меру своих сил помогаем новой Испании в эту прекрасную пору" {Luis Saenz de la Calzada. La Barraca. Teatro universitario. Revista de Occidente. Madrid, 1976, p. 125.}. Но с самого момента создания театра, программа которого была республиканской, у него появилось немало врагов среди тех, кто представлял новую Испанию иной, чем представляли ее Асанья, Фернандо де лос Риос и Гарсиа Лорка. Они стали утверждать, что на театр расходуется слишком много общественных средств (это обвинение Фернандо де лос Риос отверг в своей страстной речи, произнесенной в кортесах 23 марта 1932 г. {Ibid., p. 43.}), и, когда в 1933 г. правые пришли к власти, смета театра была значительно урезана {Ibid.}. Позже в адрес "Ла Барраки", как мы увидим, прозвучат и более злобные обвинения. 30 апреля 1933 г. Гитлер стал канцлером Германии, а в июле немецкая католическая партия согласилась передать всю полноту полномочий лидеру нацистской партии, сразу же подписавшему конкордат с Ватиканом. В этой связи Габриэль Джексон пишет: "Приход Гитлера к власти в Германии при явной поддержке традиционных правых кругов продемонстрировал [испанским] консерваторам, как можно свергнуть Республику, текст конституции которой был навеян главным образом положениями конституции Германской республики" {Gabriel Jackson. La Republica espanola у la guerra civil, 1976, p. 125.}. Республиканская пресса пристально следила за развитием событий в Германии и передавала подробности о все возраставших преследованиях, направленных против евреев. Скоро в Испанию стали прибывать евреи-беженцы, и испанцы от очевидцев узнали о зверствах нацистов. В Испании, как и в других странах, либерально настроенные люди, прежде не имевшие четких политических убеждений, были встревожены событиями в Германии, стали склоняться влево. Показательной иллюстрацией нового этапа в осознании опасности тоталитаризма явилось опубликование в Мадриде 1 мая 1933 г. информационного выпуска, анонсировавшего издание коммунистами нового журнала "Октубре" ("Октябрь"), первый номер которого вышел вскоре. Выраженное (Хавьером Абрилем*, Андре Жидом*, Уолдо Фрэнком*, Марией Тересой Леон* и другими) на его четырех страницах восхищение Советской Россией было безграничным; в стихотворении Рафаэля Альберти* "SOS" звучал тот же протест против жестокости капитализма, что и у Лорки в "Поэте в Нью-Йорке": Половина полей на планете лежат невозделанными, и крестьяне изголодались по труду сообща на земле, и столько есть рек, на которых можно поставить плотины, чтобы вода напоила посевы. И столько незанятых рук. Но нет работы. Капиталисты предпочитают уничтожать излишки. Кофе в Бразилии топят, сжигают, кубинским сахаром сластят соленую воду Карибского моря, в Штатах тюки хлопка и вагоны муки сбрасывают в мутные реки {*}. {* Перевод Л. Цывьяна.} На второй полосе выпуска был опубликован подписанный группой левых испанских интеллигентов манифест против нацистских преследований, которым подвергались немецкие писатели. Список подписавших возглавлял Лорка. Как мы увидим далее, между 1933 и 1936 гг. он поставит свое имя под многими подобными антифашистскими манифестами. При этом необходимо отметить, что ненависть поэта к фашизму вовсе не означала приятия им марксизма. Он никогда не вступал в Коммунистическую партию, не публиковался ни в одном из семи номеров "Октубре", вышедших между июнем 1933 г. и апрелем 1934 г., в отличие от Эмилио Прадоса* и Луиса Сернуды*, которые именно на страницах этого журнала заявили о своем вступлении в партию. Тем не менее подпись Федерико под антифашистским воззванием в информационном выпуске, анонсировавшем выход журнала, не оставляет места для сомнений: Гарсиа Лорка, с точки зрения правых, был "левым писателем", "революционером". С октября 1933 по апрель 1934 г. Федерико находился в Буэнос-Айресе. Его пьесы шли там с огромным успехом, за которым с гордостью следили друзья и поклонники Лорки в Испании (и, разумеется, с завистью - его враги, а их тоже было немало). В середине апреля 1934 г., когда он вернулся в Испанию, Лорка, без сомнения, был самым знаменитым в Америке испанским поэтом и драматургом. За шесть месяцев его отсутствия в Испании политическая напряженность в стране усугубилась. Ноябрьские выборы 1933 г. в Гранаде принесли победу правым, положение рабочих и крестьян заметно ухудшилось (в одной из последующих глав будет детально проанализирована политическая ситуация в Гранаде в канун франкистского мятежа). Федерико имел возможность оценить перемены в Гранаде за те дни, которые он провел там после возвращения из Буэнос-Айреса {"Еl Defensor de Granada" (далее: "Defensor"), 23 abril 1934, p. 3. Эта газета опубликовала заметку "Гарсиа Лорка в Гранаде": "Из Америки в Гранаду вернулся гражданин нашего города, великий поэт Гарсиа Лорка. Автор "Кровавой свадьбы" совершил триумфальное путешествие. В Буэнос-Айресе, где с громким успехом шли все его пьесы, он изнемогал от многочисленных чествований, которые устраивали в его честь публика и критика. Гарсиа Лорка теперь признан в Америке самым выдающимся современным испанским лириком. Вернулся он полный впечатлений и признательности. Добро пожаловать в родной город!"}. Партия Хиля Роблеса* пыталась насадить в Испании фашизм. Так, почти одновременно с прибытием поэта в Гранаду там состоялся митинг молодежных организаций СЭДА* и "Аксьон Популар"*, на котором ораторы открыто восхищались Гитлером и Муссолини {"Un mitin de la Juventud de Acciun Popular". - "Defensor", 17 abril 1934, p. 1.}. Мы уже говорили раньше, что у театра "Ла Баррака" с первых дней его существования было много врагов. Вернувшись в Испанию, Федерико столкнулся с тем, что критика, поощряемая пришедшими к власти правыми, усилилась, особенно со стороны Фаланги, образованной в октябре 1933 г. и слившейся с ХОНС* в феврале 1934 г. 5 июля мадридская "Ф. Е.", основной орган Фаланги, обвинила сотрудников театра "Ла Баррака" не только в растрате, но и в том, что они якобы ведут аморальный образ жизни, растлевают крестьян и внедряют "еврейский коммунизм". В этом документе явно отразились ненависть и зависть, нетерпимость и невежество, которые царили в то время в фалангисгской среде. Хотя в этой статье имя Гарсиа Лорки не было упомянуто, его она касалась больше, чем кого-либо другого, поскольку он был руководителем "Ла Барраки" и ему оказывал всяческое содействие лидер социалистов Фернандо де лос Риос, еврей по происхождению. 1 октября 1934 г. пал кабинет радикалов, лишенный поддержки СЭДА, которую она ему оказывала в течение десяти месяцев. Хиль Раблес, хотя он всегда настаивал на "сомнительности" парламентской формы правления, потребовал участия СЭДА в новом правительстве. Президент республики Алькала Самора вынужден был уступить и поручил Алехандро Леррусу формирование нового коалиционного правительства. СЭДА получила министерства сельского хозяйства, труда и юстиции. Легко было предвидеть враждебное отношение рабочего класса к этим переменам, тем более что, согласно замечанию Джексона, присутствие этой партии в правительстве "воспринималось и либералами из среднего класса, и революционной левой как насаждение фашизма в Испании" {G. Jackson. Op. cit., p. 142-144; la cita en p. 144.}. Восстание астурийских горняков, разразившееся всего четыре дня спустя, 4 октября 1934 г., было прямым ответом на участие СЭДА в правительстве. Как известно, астурийское восстание было жестоко подавлено, многих его участников казнили, пытали, бросили в тюрьмы. Однако, так как правительство навязало прессе строгую цензуру, широкая публика подробностей о репрессиях не знала; они стали известны только в 1936 г., когда на выборах победил Народный Фронт. Но Гарсиа Лорка не мог не быть в курсе астурийских событий, так как его друг и "дорогой учитель" (согласно выражению самого поэта) Фернандо де лос Риос входил в состав парламентской комиссии, расследовавшей это дело. Астурийское восстание совпало по времени с провозглашением "Эстат Катала"*, просуществовавшего всего десять часов. Мануэль Асанья*, прибывший в каталонскую столицу в конце сентября и собиравшийся вернуться в Мадрид 4 октября, стал невинной жертвой этого события. 7 октября он был арестован, так как власти исходили из того, что бывший премьер-министр замешан в провозглашении "Эстат Катала". Невиновность Асаньи была установлена Верховным судом лишь в апреле 1935 г.; со дня ареста и вплоть до этой даты правые не переставали клеветать на него. 14 ноября 1934 г. большая группа либерально настроенной и левой интеллигенции направила правительству протест против нетерпимого обращения, которому подвергался Асанья. Письмо это, которое не появилось тогда в прессе из-за цензуры и впервые было опубликовано в книге Асаньи "Мое восстание в Барселоне" (1935 г.), подписал и Гарсиа Лорка. 15 декабря 1934 г. газета "Эль Соль" напечатала очень важное интервью с Гарсиа Лоркой, в котором он прямо и открыто выражал свою солидарность с бедняками всего мира. Если принять во внимание царившую тогда в Испании напряженность, развитие фашизма внутри страны и за рубежом, репрессии, которым за несколько месяцев до того подверглись астурийские горняки, события в Барселоне, то слова поэта наполняются явным политическим значением, обретают характер определенной социальной ангажированности. Это громко прозвучавшее интервью было перепечатано в газете "Эль Дефенсор де Гранада" 21 числа того же месяца, а потому мы можем быть уверены, что мысли Гарсиа Лорки о социальной несправедливости стали известны и в его родном городе: "Я так мало знаю, я почти ничего не знаю", - вспоминаются мне сейчас эти строки Пабло Неруды. И осе же в этом мире я всегда буду на стороне тех, кто не имеет ничего и кому отказано даже в спокойствии, хотя они ничем не владеют. Мы, я говорю об интеллигентах, воспитанных в среде обеспеченных средних классов, призваны принести жертву. Давайте же решимся на нее. В мире схватились уже не человеческие, а космические силы. Передо мной кладут на весы исход этой борьбы: вот здесь - твое страдание и твоя жертва, а вот здесь - справедливость для всех, хотя она связана с тревогой перехода к будущему, которое мы предчувствуем, но не можем четко определить, - и я со всей силой опускаю свой кулак на вторую чашу весов" {Entrevista de Garcia Lorca con Alardo Prats, titulada "Los ariistas en el ambiente de nuestro tiempo. El poeta Federico Garcia Lorca espera para el teatro la llegada de luz de arriba, del paraiso...". "El Sol", Madrid (15 diciembre 1934) en "Obras Completes", II, p. 1032-1037; la cita en p. 1036.}. 29 декабря 1934 г. в мадридском театре "Эспаньол" состоялась премьера пьесы "Иерма", которую задолго до этого с нетерпением ожидала публика и критика. Зрительный зал был битком набит, в нем находились многие республиканские деятели. Перед поднятием занавеса в зале произошли беспорядки (правонастроенные молодчики выкрикивали оскорбления в адрес Асаньи и его подруги, замечательной актрисы Маргариты Ксиргу*, исполнявшей роль Йермы), но сами зрители установили спокойствие. Премьера прошла с огромным успехом {В Гранаде друзья и почитатели поэта встретили весть о его триумфе с радостью. См. "Defensor", 30 diciembre 1934: "Премьера нового произведения Гарсиа Лорки прошла с небывалым успехом".}, однако правые критики почти единодушно заклеймили пьесу как аморальную, богохульную, антикатолическую и мало реалистичную. В этом отношении показательна рецензия Хорхе де ла Куэвы, напечатанная в "Эль Дебате", самой влиятельной католической газете в стране, органе СЭДА, которая в тот период восхваляла режимы Гитлера н Муссолини. Некоторые фразы из статьи Хорхе де ла Куэвы были опущены из-за недостатка места, и потому его нападки оказались менее ожесточенными, чем того хотел критик. 3 января "Эль Дебате" уточняла: "В рецензии на "Йерму" были опущены строки, в которых наш критик выражал свое возмущение пьесой, ее неприемлемым содержанием, аморальностью, безбожием, ложной пародией на легкое искусство и фальшивыми штампами, свойственными легкомысленным ремесленникам, и безответственностью, присущей любому бездельнику. Таковы отличительные черты этой жалкой поделки". При чтении рецензий на "Йерму" становится ясным, что, с точки зрения правых, пьеса представляла собой резкую критику традиционной католической Испании, ее социального и семейного уклада. И можно не сомневаться в том, что успех спектакля (он оставался в репертуаре театра до 2 апреля 1935 г., выдержав более ста представлений {О премьере "Йермы" и отзывах на нее критиков см.: Мarcelle Auclair. Vida у muerte de Garcia Lorca. Era, Mexico, 1968, p. 284-293; Francisco Olmos Garcia. Yerma у la lucha de la mujer espanola; Tiempo de Historia, Madrid, Э 29 (abril 1977), p. 80-89.}) лишь увеличил ненависть правых к Лорке. С первых дней октября 1935 г. и в течение последующих месяцев испанская пресса постоянно публиковала подробные материалы о вторжении фашистской Италии в Абиссинию и о бесплодных попытках Великобритании и Лиги наций вступиться за эту страну, ставшую жертвой агрессии. Это был еще один пример империалистического наступления фашизма, и он подтвердил убеждение левых в том, что и Гитлер полон решимости приступить к подобной экспансии. Само собой разумеется, что правое испанское правительство не собиралось выступать с критикой ни в адрес Италии, ни в адрес Германии. Более того, в октябре 1935 г. государственный прокурор Испании предъявил иск писателю Антонио Эспине за то, что он осмелился напечатать статью, в которой критиковал немецкого фюрера. Эспина был заключен в тюрьму на месяц и один день, и Гарсиа Лорка (в то время находившийся в Барселоне с Маргаритой Ксиргу) вместе с актрисой послал ему приглашение на банкет, устроенный коллегами и друзьями Эспины по случаю его выхода на свободу. Незадолго до этих событий Гарсиа Лорка не раз заговаривал о путешествии в Италию, которое он собирался предпринять вместе с Маргаритой Ксиргу. Но 12 октября актриса публично заявила о том, что отменяет свою поездку в знак протеста против вторжения итальянцев в Абиссинию {Marie Laffranque. Bases cronologicas para el estudio de Federico Garcia Lorca en: Federico Garcia Lorca, edition de Ildefonso-Manuel Gil, Taurus, Madrid, 1973, p. 411-459; la referencia en p. 452.}. Гарсиа Лорка разделял ее точку зрения. 6 ноября 1935 г., во время своего недолгого наезда в Мадрид, он подписал второй антифашистский документ вместе с Антонио Мачадо, Фернандо де лос Риосом и другими выдающимися деятелями культуры. Кажется, "Диарио де Мадрид" оказалась единственной газетой, которая осмелилась сразу же, 9 ноября, опубликовать этот манифест. До победы Народного Фронта в Испании оставалось немного времени. В декабре 1935 г. на родину после длительного путешествия по Америке и пребывания в Москве вернулись Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон. В течение двух месяцев, остававшихся до выборов, они оба развернули неустанную деятельность в пользу Народного Фронта. В конце избирательной кампании друзья решили устроить банкет в их честь. 9 февраля 1936 г. (последнее воскресенье перед выборами) было днем бурной политической активности. Трудно было бы выбрать более подходящий день для чествования Рафаэля Альберти и Марии Тересы Леон. Банкет превратился в очередной акт поддержки Народного Фронта. Подробное описание банкета было опубликовано в "Мундо Обреро" 11 февраля. Федерико, как явствует из репортажа в газете, не ограничился молчаливым присутствием {Лорка выступил с трибуны собрания с приветствием в адрес Р. Альберти и М. Т. Леон, а также зачитал текст манифеста испанской интеллигенции. - Прим. ред.}. 14 февраля, за два дня до выборов, Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон организовали в театре "Сарсуэла" вечер памяти выдающегося писателя Рамона дель Валье Инклана*, уроженца Галисии, который скончался в Сантьяго-де-Кампостела за сорок дней до этого. Это мероприятие, которое проходило под эгидой мадридского "Атенеума"* и имело несомненно республиканский характер, освещалось большинством мадридских газет. Программа делилась на две части. В первой Гарсиа Лорка после речи Марии Тересы Леон прочитал ("с замечательной выразительностью", как писала "Ла Вос") пролог Рубена Дарио* к книге Валье Инклана "Голоса подвига" ("Из страны мечтаний, сумерек и света...") и два сонета этого никарагуанского поэта, посвященных покойному писателю и его творчеству. Затем Луис Сернуда прочел "Пылающую Кастилию" Хуана Рамона Хименеса*, Франсиско Виги вспомнил несколько красочных случаев из жизни Валье Инклана, Элиса Риско выступила с речью (как и на банкете в честь Альберти и Марии Тересы Леон), призвав присутствовавших дарить народным библиотекам Мадрида книги, которые "насытят острый культурный голод пролетарской молодежи, после восьми - десяти часов работы ищущей в библиотеках отдыха телу и труда духу". В заключение первой части вечера Альберти прочитал несколько стихотворений Антонио Мачадо, который не смог присутствовать на этой встрече. Во второй части публике впервые был показан фарс Валье Инклана "Рога Дона Фриолеро", поставленный труппой "Нуэва Эссена" под руководством Мануэля Фон-танальса. Если учесть, что эта пьеса до сих пор приводит в ярость военных, можно представить, каково было тогда ее воздействие на собравшихся в обстановке предвыборной горячки. В отчете о банкете в честь Альберти и Марии Тересы Леон говорилось, что, как только манифест, зачитанный Гарсиа Лоркой, будет подписан, "Мундо Обреро"* опубликует его. Видимо, поэт прочитал текст, который появился в том же "Мундо Обреро" 15 февраля 1936 г., накануне выборов. Тот факт, что Федерико Гарсиа Лорка первым подписал этот манифест, служит еще одним бесспорным доказательством того, что он поддерживал Народный Фронт, выступал против правых кругов, которые на протяжении двух лет контролировали политические судьбы страны. "Интеллигенция - с Народным Фронтом Партии, разделяемые существенными принципиальными расхождениями, но объединенные делом защиты свободы и Республики, сумели сплотить свои благородные усилия в широком Народном Фронте. Мы, интеллектуалы, художники, представители свободных профессий, уклонились бы от своего долга в такой серьезной политической обстановке, если бы не выразили своего отношения к столь важному событию. Мы все чувствуем себя обязанными открыто высказать, что наши симпатии и надежды на стороне тех, кто, несомненно выражая устремления большинства испанского народа, выступает за свободный и демократический режим, отсутствие которого так плачевно отразилось на жизни Испании в последние два года. Не каждый в отдельности, а как коллективные выразители воли испанской интеллигенции мы подтверждаем нашу приверженность Народному Фронту, ибо считаем, что свободу следует уважать, что уровень жизни наших граждан должен стать более высоким, а культуре надлежит проникнуть в самые широкие слои народа. Федерико Гарсиа Лорка, поэт; Рафаэль Альберти, поэт; Луис Аламинос, инспектор школ первой ступени; Хосе Навас Гарсиа, музыкант; Хосе Домингос Лукас, врач; Серафин Ленарес, учитель начальной школы; Кайэтано Л. Трескастро, журналист; Луис Торребланка, художник; Антонио Рамос Акоста, врач; Энрике Ребольедо, врач; Антонио Мартинес Вирель, художник; Доминго Фернандес Баррейро, журналист; Рафаэль Вердьер, директор школы второй ступени; Луис Санчес Асенсио, врач; Э. Баэса Медина, адвокат; Висенте Сармиенто, врач; Франсиско Мартин Лоди, учитель; Франсиско Салас, учитель; Эмилио Прадос, писатель; Гонсало Санчес Васкес, студент; Франсиско Саваль, фармацевт; Энрике Санин, график; Мария Тереса Леон, писательница..." (И далее до трехсот подписей.) Семья поэта тоже поддерживала Народный Фронт. Незадолго до выборов аргентинский журналист Пабло Суэро, с которым Федерико познакомился в Буэнос-Айресе, посетил родителей поэта в их мадридской квартире на улице Алькала (дом Э 96, ныне-Э 102). По возвращении на родину Суэро вспоминал, что атмосфера в их доме была проникнута "христианским социализмом": "В доме Федерико все были сторонниками Асаньи, а Фернандо де лос Риос, живший по соседству {Это неточность. По словам Лауры де лос Риос, дочери Фернандо де лос Риоса, он жил тогда на улице Диего-де-Леон, дом Э 25.}, был одним из самых почитаемых друзей семьи Гарсиа Лорки. Родители Федерико - люди зажиточные, они владеют небольшой усадьбой под Гранадой. Тем не менее они были на стороне испанского народа, угнетены его бедностью, жаждут прихода "христианского социализма". В окрестностях Гранады их обожают за доброту и милосердие. На Федерико они смотрят с трогательной нежностью, а он отвечает им большой любовью. О своих братьях и сестрах, о родителях и племянниках он говорит с глубокой проникновенностью. Я был у них накануне выборов, и мать Федерико, женщина с сильным характером, говорила мне: - Если мы не победим, нам придется распрощаться с Испанией! Нас вышвырнут из страны, если только не убьют!" {Pablo Suero. Los ultimos dias con Federico Garcia Lorca. El hogar del poeta. Espana levanta el puno, Noticias Graficas, Buenos Aires, 1936. Citamos del artfculo de Eutimio Martin. Un testimomo olvidado sobre Garcfa Lorca en el libro Espana levanta el puno, de Pablo Suero. Frece de Nieve, Madrid, 2a epoca. Э3 (mayo 1977), p. 74-88; la cita en p. 88.} Вскоре после победы Народного Фронта в прессе был опубликован манифест Всемирного союза мира, который был подписан в Мадриде в начале февраля. Манифест был напечатан в "Эль Соль" 23 февраля. В длинном перечне подписавшихся мы вновь встречаем имя Гарсиа Лорки. В конце марта 1936 г. в Испанию пришло известие о том, что диктатор Жетулио Варгас * бросил в тюрьму вместе с тысячами трудящихся Луиса Карлоса Престеса*, лидера бразильских коммунистов, которому угрожал расстрел. МОПР*, испанская секция которого подвергалась жестоким преследованиям с 1934 г. до прихода к власти Народного Фронта, тут же решила организовать митинг солидарности с Престесом в мадридском Народном доме*. Федерико (напоминаем, что он был самым известным в Латинской Америке испанским поэтом и драматургом) попросили участвовать в митинге и в течение нескольких дней объявляли о его предстоящем выступлении. Митинг состоялся в субботу 28 марта, а на следующий день газета "Эль Сосиалиста" поместила подробный отчет о нем. Хотя Мария Тереса Леон {Maria Teresa Leon. Dona Vicenta у su hijo. "El Nacional", Caracas, (14 mayo 1959) у Memoria de la melancolia. Losada, Buenos Aires 1970, p. 198-200.} и Эстебан Вега много лет спустя вспоминали, что на этом волнующем политическом собрании Федерико читал стихотворения из "Поэта в Нью-Йорке", к сожалению, мы не знаем, какие именно. По словам Беги, гранадский поэт прочитал также свой знаменитый "Романс об испанской жандармерии", который в тех обстоятельствах собравшиеся на митинге должны были принять с восторгом. Вспоминая о том, как Федерико читал свои стихи в тот вечер, Вега цитирует слова Альберти о декламаторском даре поэта ("подобный электрическому разряду ток симпатии, колдовство, магия, против которой невозможно устоять, окутывающая и пленяющая слушателей" {Rafael Alberti. Imagen primera de ..., Losada, Buenos Aires, 1945, p. 15-31.}), а затем продолжает: "Митинг завершился принятием следующей телеграммы президенту Кубы Мигелю Мариано Гомесу: "От имени общества "Друзья Латинской Америки" просим предоставить, как обещали, свободу трем тысячам борцов против империализма, независимо от их партийной или классовой принадлежности". Во второй телеграмме, направленной Жетулио Варгасу в Бразилию, содержалась просьба освободить Луиса Карлоса Престеса, который был болен и чья жизнь находилась под серьезной угрозой. Под обеими телеграммами среди других подписей была и подпись Федерико". {Esteban Vega. Federico Garcia Lorca en el XX aniversario de su muerte. "Novedades", Mexico (16 septiembre 1956).} Через три дня после митинга, антифашистский и антиимпериалистический характер которого очевиден (Сохранилась интересная, хотя и плохого качества фотография, опубликованная в "Мундо Обреро", на которой запечатлен декламирующий Федерико с выразительно воздетыми руками), появился новый манифест, под которым среди других подписался и Лорка. Он был напечатан 31 марта 1936 г. в "Мундо Обреро". 1 апреля 1936 г. мадридская "Ла Вос" опубликовала этот манифест левой интеллигенции в несколько сокращенном виде {"Los escritores у artistas espanoles piden la libertad de Luis Carlos Prestes". "La Voz", 1 abril 1936, p. 2.}, а 5 апреля та же газета поместила большое и обстоятельное интервью, которое Федерико дал Фелипе Моралесу. Эволюция общественного сознания поэта и его понимания ответственности художника в тот драматический для страны момент особенно наглядно прослеживается в этом интервью, особенно в приводимом ниже отрывке, который часто цитируют в работах о Лорке: "Сейчас я работаю над новой пьесой. Она будет не похожа на предыдущие. Это произведение, в котором я ничего не придумываю, ни единой строчки, потому что сейчас на волю вырвались и носятся повсюду правда и ложь, голод и поэзия. Образы эти сами собой вырастают и на моих страницах. В центре пьесы - важная религиозная и социально-экономическая проблема. Мир как бы остановился перед голодом, от которого страда ют народы. Пока сохраняется экономическое неравенство, мир не способен мыслить. Вот что я вижу. По берегу реки идут два человека. Один - богач, другой - бедняк. У одного полное брюхо, а другой зевает от голода... Богач говорит: "О, какая красивая лодочка на воде! Смотрите, смотрите, какая лилия цветет на берегу!" А бедняк твердит: "Я голоден, я ничего не вижу. Я голоден, я очень голоден". Это естественно. В тот день, когда исчезнет голод, в мире произойдет такой взрыв духовной энергии, какого не знало Человечество. Люди далее представить не могут, какую радость принесет Великая Революция, когда она свершится. Не правда ли, я говорю, как настоящий социалист?" {Интервью, данное Гарсиа Лоркой Фелипе Моралесу - "Conversaciones literarias. Al habla con Federico Garcia Lorca", "La Voz" Madrid, 7 abril 1936, en "Obras Completas" v II, p. 1076-1081; la cita en p. 1079-1080.} Хотя общество "Друзья Латинской Америки" возникло сразу же после одного из собраний в мадридском Народном доме в конце марта, до последних чисел следующего месяца его деятельность, судя по всему, не получала отражения в прессе. 30 апреля "Ла Вос" опубликовала письмо, под которым мы снова среди подписей левонастроенных друзей поэта видим и имя Лорки, "аполитичного поэта". Многие друзья Федерико - среди них Эстебан Вега, Альберти, Мария Тереса Леон - были активистами МОПР. Мария Тереса Леон руководила журналом этой организации "Айуда!" ("Помоги!"). Вполне вероятно, именно она попросила Федерико написать что-нибудь в номер, посвященный Первому мая 1936 г., Дню трудящихся. Как бы то ни было, на одной из его страниц были опубликованы приветствия испанским рабочим от Альберти, Эдуарде Ортеги-и-Гассета, Хулио Альвареса дель Вайо*, Хосе Диаса* и Гарсиа Лорки. Поэт писал: "Тепло и с воодушевлением приветствую трудящихся Испании, которых Первое мая сплотило стремлением к более справедливому и более сплоченному обществу" {!Ayuda! Madrid, 1 mayo 1936, p. 5.}. Федерико, выступавший против репрессий, которым рабочие подвергались в странах Латинской Америки, не мог оставаться равнодушным к тому, что происходило в соседней Португалии, где правил фашистский режим. И потому нас не может удивить его подпись под документом, опубликованным в "Эль Сосиалиста" 6 мая 1936 г. Несколько дней спустя после появления в печати этого письма, в котором Лорка снова выступает в защиту жертв фашизма, в Испанию приехали мать и сестра Луиса Карлоса Престеса. В мае были организованы многочисленные митинги в поддержку Престеса и других жертв американских диктаторов. Федерико, который с самого начала, как мы видели, объявил о своей солидарности с Престесом, не колеблясь подписывал все новые манифесты и письма, требуя освобождения лидера бразильских коммунистов и его товарищей. 21 мая в "Эральдо де Мадрид" появилось другое письмо "Друзей Латинской Америки", в котором они выражали свое неприятие фашизма и безусловную поддержку Республике, "вновь завоеванной самопожертвованием народа", то есть безусловную поддержку Народному Фронту. Первым под этим текстом снова подписался "аполитичный" Лорка. В мае 1936 г., столь насыщенном политическими событиями, когда республиканские газеты ежедневно сообщали о зверствах итальянских агрессоров в Абиссинии, о преследованиях немецких евреев нацистами и о росте рядов испанских фашистов, в Мадрид в качестве представителей французского Народного Фронта приехали три известных писателя из соседней страны. Это были Андре Мальро*, драматург Анри-Рене Ленорман*, испанист (и друг Федерико) Жан Кассу*. Это была неделя бурной политической и интеллектуальной деятельности (лекции Мальро и Кассу в "Атенеуме", постановка пьесы "Азия" Ленормана в театре "Эспаньол", многочисленные кнтер-вью в прессе), которая завершилась 22 мая большим банкетом в ресторане "Лукис" в здании "Мадрид-Париж". Приглашение на банкет, подписанное представительной группой испанских интеллигентов, в том числе и Лоркой, было опубликовано 20 мая в "Эль Соль". Эта встреча, на которой присутствовало более двухсот человек, в том числе и несколько министров, носила ярко выраженный левый характер, хотя многие из участников банкета не были политическими деятелями. Более того, Америко Кастро* прочел по-французски несколько страниц специально для того, чтобы объяснить, почему многие "интеллектуалы, не принадлежащие ни к одной политической партии, присутствуют на этом чествовании". Все они, как члены партий, так и независимые, были, однако, едины во мнении, что фашизм представляет угрозу для всего мира. Жан Кассу заявил, что "Испания и Франция - две западные цивилизации, которые должны противостоять наступлению фашистского варварства". В начале и в конце банкета оркестр играл "Марсельезу", "Гимн Риего"* и "Интернационал". Во время исполнения последнего гимна, как отмечала печать, "многие поднимали руку со сжатым кулаком" {"La Libertad", 23 mayo 1936, p. 9; "Claridad", 23 mayo 1936, p. 5.}. Гарсиа Лорка, присутствовавший на банкете, не выступал - возможно, потому, что, как он полагал, Америко Кастро высказался исчерпывающе. Иначе, однако, расценил его молчание Гильермо де Торре в книге "Триптих о самопожертвовании" (отрывок из которой приведен Хосе Луисом Вила-Сан-Хуаном не полностью и содержит неточности) {Vila-San-Juan. Op. cit., p. 233.}: "Федерико никогда и ни в малейшей степени не занимался политикой. Более того, и мы утверждаем это, он не имел отношения к тому, что порою его имя и творчество использовались как политическое знамя, как это было, например, в случае с премьерой "Йермы". Он также избегал участвовать в политических мероприятиях, даже если они носили литературный характер. Так, я сам был свидетелем тому, что он наотрез отказался говорить или читать что-нибудь на банкете, устроенном в честь парижских писателей, проездом посетивших Мадрид, которых чествовали не столько как писателей, сколько как представителей французского Народного Фронта. Если его друзья были либералами, если среда, в которой он вращался, была республиканской и даже левореспубликанской, это происходило потому, что в этом лагере оказались его давние товарищи и к нему же принадлежали почитатели его таланта. И все же он никогда не помышлял о вступлении в какую бы то ни было партию или о том, чтобы подписаться под какой-нибудь политической программой" {Guillermo de Torre. Triptico de sacrificio. Losada, Buenos Aires, 1960, p. 69-71. Как утверждается на с. 77 книги, эта статья де Торре относится к 1938 г.}. С учетом приведенных выше фактов и текстов, подписанных Гарсиа Лоркой - а никто его к этому не принуждал (в том числе и приглашение на банкет в честь "нескольких парижских писателей", якобы "проездом посетивших Мадрид"!), - к утверждениям Гильермо де Торре следует относиться весьма скептически. Тесная связь поэта с Народным Фронтом выше показана с обилием доказательств (которых нет у Гильермо де Торре), хотя это и не означает, что Лорка каждый день выступал с публичными протестами против фашизма или непрестанно читал свои стихи на политических митингах. И более того, создается впечатление, что примерно к концу мая 1936 г. Лорка начал уставать от давления, которое на него оказывали или пытались оказать некоторые его друзья, с тем чтобы он вступил в какую-нибудь левую партию или заявил о своем согласии с марксизмом. Во-первых, у нас есть необычное свидетельство Хуана Рамона Хименеса. 28 мая он сообщил Хуану Герреро ("консулу поэзии@, по словам Федерико), что Исабель Гарсиа Лорка сказала ему, будто "Федерико надоела группа, возглавляемая Пабло Нерудой, он не хочет иметь с ними ничего общего и собирается уехать в Гранаду, чтобы его оставили в покое" {Juan Guerrero Ruiz. Juan Ramon de viva voz. Insula, Madrid, 1961, p. 466. Но Исабель Гарсиа Лорка в разговоре с нами утверждала, что ничего подобного не говорила. Она сказала, что "Федерико всегда был в наилучших отношениях с Нерудой" (магнитофонная запись беседы, сделанная 14 ноября 1978 г.).}. Кроме того, недавно стали известны некоторые обстоятельства, связанные с интервью, которое Лорка дал карикатуристу Багарии. В этом интервью, опубликованном в мадридской "Эль Соль" 10 июня 1936 г., поэт отвергал идею искусства для искусства, снова заявил о своей солидарности с рабочим классом, испытывающим гнет и страдания, выступил в защиту искусства, пронизанного социальным пафосом. "Ни один настоящий человек уже не верит в эту чепуху о чистом искусстве, об искусстве для искусства. В эти драматические для мира дни художник должен плакать и смеяться вместе со своим народом. Надо отбросить в сторону букет водяных лилий и погрузиться по пояс в грязь, чтобы помочь другим собирать цветы и любоваться ими. Я, например, испытываю настоящую жажду общения с другими. Именно поэтому я постучался в двери театра и театру отдаю вес свои силы и способности". Потом в ответ на вопрос Багарии, как он расценивает взятие Гранады в 1491 г. Фердинандом и Изабеллой, поэт уверенно сказал: "Это было ужасно, хотя в школах и утверждают обратное. Погибли изумительные цивилизация, поэзия, астрономия, архитектура, тонкость чувств, единственные в своем роде в то время. А Гранада превратилась в бедный и запуганный город, в котором сейчас копошится и поднимает голову самая бездарная и злобная в Испании буржуазия" {Entrevista de Garcia Lorca con Bagaria, titulada "Dialogos de un caricaturista salvaje. Federico Garcia Lorca habla sobre la riqueza poetica у vital mayor de Espana. Reivindicacion intelectual del toreo. Las diferencias del cante gitano у del flamenco. El arte por el arte у el arie por el pueblo"; "El Sol.", 10 junio 1936, jn "Obras Completes", v. II, p. 1082-1087; las citas en p. 1083, 1085.}. Произнося эти слова, поэт бросал вызов не только расхожим мифам почитателей "старины" консервативного толка, но и тому социальному классу Гранады, который вскоре его убьет. Конечно же, "Эль Соль" читали в Гранаде, и интервью Лорки должно было тотчас стать известным в этом городе, как и антифашистские манифесты, которые Лорка подписывал до этого. Гранада поэта в отличие от Гранады дворца Карла Пятого (или особняков крупных банкиров) была скрытой, потаенной, не существующей уже Гранадой, которую разрушили католические Фердинанд и Изабелла. "Я думаю, - говорил Лорка, - что поскольку я из Гранады, то не могу не сострадать преследуемым: цыганам, неграм, евреям... морискам* - ведь в жилах каждого из нас течет и их кровь" {Entrevista del poeta con Rodolfo Gil Benumeya, titulada "Estampa de Garci'a Lorca", "La Gaceta Literaria", Madrid, 15 enero 1931, en "Obras Completas", v. II, p. 933-941; la cita en p. 939.}. После вопроса о крушении арабской культуры в Гранаде Багария перевел разговор на более современные темы. Недавно опубликованное письмо Федерико к его другу Адольфо Саласару по поводу этого интервью показывает, что, хотя поэт п