Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате --------------------------------------------------------------------------- OCR Кудрявцев Г.Г. Перевод И. Бунина Библиотека всемирной литературы. Серия вторая. Том 119 М., Художественная литература, 1976 --------------------------------------------------------------------------- ВСТУПЛЕНИЕ Если спросите - откуда Эти сказки и легенды С их лесным благоуханьем, Влажной свежестью долины, Голубым дымком вигвамов, Шумом рек и водопадов, Шумом, диким и стозвучным, Как в горах раскаты грома? - Я скажу вам, я отвечу: "От лесов, равнин пустынных, От озер Страны Полночной, Из страны Оджибуэев, Из страны Дакотов диких, С гор и тундр, с болотных топей, Где среди осоки бродит Цапля сизая, Шух-шух-га. Повторяю эти сказки, Эти старые преданья По напевам сладкозвучным Музыканта Навадаги". Если спросите, где слышал, Где нашел их Навадага, - Я скажу вам, я отвечу: "В гнездах певчих птиц, по рощам, На прудах, в норах бобровых, На лугах, в следах бизонов, На скалах, в орлиных гнездах. Эти песни раздавались На болотах и на топях, В тундрах севера печальных: Читовэйк, зуек, там пел их, Манг, нырок, гусь дикий, Вава, Цапля сизая, Шух-шух-га, И глухарка, Мушкодаза". Если б дальше вы спросили: "Кто же этот Навадага? Расскажи про Навадагу", - Я тотчас бы вам ответил На вопрос такою речью: "Средь долины Тавазэнта, В тишине лугов зеленых, У излучистых потоков, Жил когда-то Навадага. Вкруг индейского селенья Расстилались нивы, долы, А вдали стояли сосны, Бор стоял, зеленый - летом, Белый - в зимние морозы, Полный вздохов, полный песен. Те веселые потоки Были видны на долине По разливам их - весною, По ольхам сребристым - летом, По туману - в день осенний, По руслу - зимой холодной. Возле них жил Навадага Средь долины Тавазэнта, В тишине лугов зеленых. Там он пел о Гайавате, Пел мне Песнь о Гайавате, - О его рожденье дивном О его великой жизни: Как постился и молился, Как трудился Гайавата, Чтоб народ его был счастлив, Чтоб он шел к добру и правде". Вы, кто любите природу - Сумрак леса, шепот листьев, В блеске солнечном долины, Бурный ливень и метели, И стремительные реки В неприступных дебрях бора, И в горах раскаты грома, Что как хлопанье орлиных Тяжких крыльев раздаются, - Вам принес я эти саги, Эту Песнь о Гайавате! Вы, кто любите легенды И народные баллады, Этот голос дней минувших, Голос прошлого, манящий К молчаливому раздумью, Говорящий так по-детски, Что едва уловит ухо, Песня это или сказка, - Вам из диких стран принес я Эту Песнь о Гайавате! Вы, в чьем юном, чистом сердце Сохранилась вера в бога, В искру божью в человеке; Вы, кто помните, что вечно Человеческое сердце Знало горести, сомненья И порывы к светлой правде, Что в глубоком мраке жизни Нас ведет и укрепляет Провидение незримо, - Вам бесхитростно пою я Эту Песнь о Гайавате! Вы, которые, блуждая По околицам зеленым, Где, склонившись на ограду, Поседевшую от моха, Барбарис висит, краснея, Забываетесь порою На запущенном погосте И читаете в раздумье На могильном камне надпись, Неумелую, простую, Но исполненную скорби, И любви, и чистой веры, - Прочитайте эти руны, Эту Песнь о Гайавате! ТРУБКА МИРА На горах Большой Равнины, На вершине Красных Камней, Там стоял Владыка Жизни, Гитчи Манито могучий, И с вершины Красных Камней Созывал к себе народы, Созывал людей отвсюду. От следов его струилась, Трепетала в блеске утра Речка, в пропасти срываясь, Ишкудой, огнем, сверкая. И перстом Владыка Жизни Начертал ей по долине Путь излучистый, сказавши: "Вот твой путь отныне будет!" От утеса взявши камень, Он слепил из камня трубку И на ней фигуры сделал. Над рекою, у прибрежья, На чубук тростинку вырвал, Всю в зеленых, длинных листьях; Трубку он набил корою, Красной ивовой корою, И дохнул на лес соседний, От дыханья ветви шумно Закачались и, столкнувшись, Ярким пламенем зажглися; И, на горных высях стоя, Закурил Владыка Жизни Трубку Мира, созывая Все народы к совещанью. Дым струился тихо, тихо В блеске солнечного утра: Прежде - темною полоской, После - гуще, синим паром, Забелел в лугах клубами, Как зимой вершины леса, Плыл все выше, выше, выше, - Наконец коснулся неба И волнами в сводах неба Раскатился над землею. Из долины Тавазэнта, Из долины Вайоминга, Из лесистой Тоскалузы, От Скалистых Гор далеких, От озер Страны Полночной Все народы увидали Отдаленный дым Покваны, Дым призывный Трубки Мира. И пророки всех народов Говорили: "То Поквана! Этим дымом отдаленным, Что сгибается, как ива, Как рука, кивает, манит, Гитчи Манито могучий Племена людей сзывает, На совет зовет народы". Вдоль потоков, по равнинам, Шли вожди от всех народов, Шли Чоктосы и Команчи, Шли Шошоны и Омоги, Шли Гуроны и Мэндэны, Делавэры и Могоки, Черноногие и Поны, Оджибвеи и Дакоты - Шли к горам Большой Равнины, Пред лицо Владыки Жизни. И в доспехах, в ярких красках, - Словно осенью деревья, Словно небо на рассвете, - Собрались они в долине, Дико глядя друг на друга. В их очах - смертельный вызов, В их сердцах - вражда глухая, Вековая жажда мщенья - Роковой завет от предков. Гитчи Манито всесильный, Сотворивший все народы, Поглядел на них с участьем, С отчей жалостью, с любовью, - Поглядел на гнев их лютый, Как на злобу малолетних, Как на ссору в детских играх. Он простер к ним сень десницы, Чтоб смягчить их нрав упорный, Чтоб смирить их пыл безумный Мановением десницы. И величественный голос, Голос, шуму вод подобный, Шуму дальних водопадов, Прозвучал ко всем народам, Говоря: "О дети, дети! Слову мудрости внемлите, Слову кроткого совета От того, кто всех вас создал! Дал я земли для охоты, Дал для рыбной ловли воды, Дал медведя и бизона, Дал оленя и косулю, Дал бобра вам и казарку; Я наполнил реки рыбой, А болота - дикой птицей: Что ж ходить вас заставляет На охоту друг за другом? Я устал от ваших распрей, Я устал от ваших споров, От борьбы кровопролитной, От молитв о кровной мести. Ваша сила - лишь в согласье, А бессилие - в разладе. Примиритеся, о дети! Будьте братьями друг другу! И придет Пророк на землю И укажет путь к спасенью; Он наставником вам будет, Будет жить, трудиться с вами. Всем его советам мудрым Вы должны внимать покорно - И умножатся все роды, И настанут годы счастья. Если ж будете вы глухи, - Вы погибнете в раздорах! Погрузитесь в эту реку, Смойте краски боевые, Смойте с пальцев пятна крови; Закопайте в землю луки, Трубки сделайте из камня, Тростников для них нарвите, Ярко перьями украсьте, Закурите Трубку Мира И живите впредь как братья!" Так сказал Владыка Жизни. И все воины на землю Тотчас кинули доспехи, Сияли все свои одежды, Смело бросилися в реку, Смыли краски боевые. Светлой, чистою волною Выше их вода лилася - От следов Владыки Жизни. Мутной, красною волною Ниже их вода лилася, Словно смешанная с кровью. Смывши краски боевые, Вышли воины на берег, В землю палицы зарыли, Погребли в земле доспехи. Гитчи Манито могучий, Дух Великий и Создатель, Встретил воинов улыбкой. И в молчанье все народы Трубки сделали из камня, Тростников для них нарвали, Чубуки убрали в перья И пустились в путь обратный - В ту минуту, как завеса Облаков заколебалась И в дверях отверстых неба Гитчи Манито сокрылся, Окружен клубами дыма От Йокваны, Трубки Мира. ЧЕТЫРЕ ВЕТРА "Слава, слава, Мэджекивис!" - Старцы, воины кричали В день, когда он возвратился И принес Священный Вампум Из далеких стран Вабассо - Царства кролика седого, Царства Северного Ветра. У Великого Медведя Он украл Священный Вампум, С толстой шеи Мише-Моквы, Пред которым трепетали Все народы, снял он Вампум В час, когда на горных высях Спал медведь, тяжелый, грузный, Как утес, обросший мохом, Серым мохом в бурых пятнах. Тихо он к нему подкрался, Так подкрался осторожно, Что его почти касались Когти красные медведя, А горячее дыханье Обдавало жаром руки. Осторожно снял он Вампум По ушам, по длинной морде Исполина Мише-Моквы; Ничего не услыхали Уши круглые медведя, Ничего не разглядели Глазки сонные - и только Из ноздрей его дыханье Обдавало жаром руки. Кончив, палицей взмахнул он, Крикнул громко и протяжно И ударил Мише-Мокву В середину лба с размаху, Между глаз ударил прямо! Словно громом оглушенный, Приподнялся Мише-Моква, Но едва вперед подался, Затряслись его колени, И со стоном, как старуха, Сел на землю Мише-Моква. А могучий Мэджекнвис Перед ним стоял без страха, Над врагом смеялся громко, Говорил с пренебреженьем: "О медведь! Ты - Шогодайя! Всюду хвастался ты силой, А как баба, как старуха, Застонал, завыл от боли. Трус! Давно уже друг с другом Племена враждуют наши, Но теперь ты убедился, Кто бесстрашней и сильнее. Уходите прочь с дороги, Прячьтесь в горы, в лес скрывайтесь! Если б ты меня осилил, Я б не крикнул, умирая, Ты же хнычешь предо мною И свое позоришь племя, Как трусливая старуха, Как презренный Шогодайя". Кончив, палицей взмахнул он, Вновь ударил Мише-Мокву В середину лба с размаху, И, как лед под рыболовом, Треснул череп под ударом. Так убит был Мише-Моква, Так погиб Медведь Великий, Страх и ужас всех народов. "Слава, слава, Мэджекивис! - Восклицал народ в восторге. - Слава, слава, Мэджекивис! Пусть отныне и вовеки Ветром Запада он будет, Властелином над ветрами!" И могучий Мэджекивис Стал владыкой над ветрами. Ветер Западный оставил Он себе, другие отдал Детям: Вебону - Восточный, Шавондази - теплый Южный, А Полночный Ветер дикий Злому дал Кабибонокке. Молод и прекрасен Вебон! Это он приносит утро И серебряные стрелы Сыплет, сумрак прогоняя, По холмам и по долинам; Это Вебона ланиты На заре горят багрянцем, А призывный голос будит И охотника и зверя. Одинок на небе Вебон! Для него все птицы пели, Для него цветы в долинах Разливали сладкий запах, Для него шумели реки, Рощи темные вздыхали, Но всегда был грустен Вебон; Одинок он был на небе. Утром раз, на землю глядя, В час, когда спала деревня И туман, как привиденье, Над рекой блуждал, белея, Он увидел, что в долине Ходит дева - собирает Камыши и длинный шпажник Над рекою по долине. С той поры, на землю глядя, Только очи голубые Видел Вебон на рассвете: Как два озера лазурных, На него они смотрели, И задумчивую деву, Что к нему стремилась сердцем, Полюбил прекрасный Вебон: Оба были одиноки, На земле - она, он - в небе. Он возлюбленную нежил И ласкал улыбкой солнца, Нежил вкрадчивою речью, Тихим вздохом, тихой песней, Тихим шепотом деревьев, Ароматом белых лилий. К сердцу милую привлек он, Ярким пурпуром окутал - И она затрепетала На груди его звездою. Так доныне неразлучно В небесах они проходят: Вебон, рядом Вебон-Аннонг - Вебон и Звезда Рассвета. В ледяных горах, в пустыне, В царстве кролика, Вабассо, В царстве вечной снежной вьюги, Обитая Кабибонокка. Это он осенней ночью Разрисовывает листья Краской желтой и багряной, Это он приносит вьюги, По лесам шипит и свищет, Покрывает льдом озера, Гонит чаек острокрылых, Гонит цаплю и баклана В камыши, в морские бухты, В гнезда их на теплом юге. Вышел раз Кабибонокка Из своих чертогов снежных Меж горами ледяными, Устремился с воем к югу По замерзшим, белым тундрам. И, осыпанные снегом, Волоса его - рекою, Черной, зимнею рекою По земле за ним струились. В тростниках, среди осоки, На замерзших, белых тундрах Жил там Шингебис, морянка. Одиноко в белых тундрах Проводил он зиму эту: Братья Шингебиса были В теплых странах Шавондази. И вскричал Кабибонокка В лютом гневе: "Кто дерзает Презирать Кабибонокку? Кто осмелился остаться В царстве Северного Ветра, Если Вава и Шух-шух-га, Если дикий гусь и цапля Уж давно на юг умчались? Я пойду к его вигваму, Я очаг его разрушу!" И пришел во мраке ночи Ко врагу Кабибонокка. Он намел сугробы снега, Завывал в трубе вигвама, Потрясал его свирепо, Рвал дверные занавески. Шингебис не испугался, Шингебис его не слушал! В очаге его играло Пламя яркое, и рыбу Ел он с песнями и смехом. Ворвался тогда в жилище Дикий, злой Кабибонокка; Шингебис, от стужи вздрогнул В ледяном его дыханье, Но по-прежнему смеялся, Но по-прежнему пел громко; Он костер поправил только, Чтоб костер горел светлее, Чтоб кидало пламя искры. И с чела Кабибонокки, С кос его в снегу холодном Стали падать капли пота, Как весною каплет с крыши Иль с ветвей болиголова. Побежденный этим жаром, Раздраженный этим пеньем, Он вскочил и из вигвама В поле бросился, шагая По рекам и по озерам: На борьбу над белой тундрой Вызывал врага коварно. Но без страха, без боязни Вышел Шингебис на битву; До рассвета он боролся С Ветром Северным над тундрой, До утра когтями бился Шингебис с Кабибоноккой. И без сил Кабибонокка Отступил в свои, владенья, Со стыдом бежал по тундрам В царство кролика, Вабассо, А за ним все раздавались Хохот, песни и насмешки. Шавондази, тучный, сонный, Обитал на дальнем юге, Где в дремотном блеске солнца Круглый год царило лето. Это он шлет птиц весною, Шлет к нам ласточку, шлет Шошо, Шлет Овейсу, трясогузку, Опечи шлет, реполова, Гуся, Ваву, шлет на север, Шлет табак душистый, дыни, Виноград в багряных гроздьях. Дым из трубки Шавондази Небеса туманит паром, Наполняет негой воздух. Тусклый блеск дает озерам, Очертанья гор смягчает, Веет нежной лаской лета В теплый Месяц Светлой Ночи, В Месяц Лыж зимой холодной. Беззаботный Шавопдази! Лишь одно узнал он горе, Лишь одну печаль изведал. Раз, смотря на север с юга, Далеко в степных равнинах Он увидел утром деву, Деву с гибким, стройным станом, Одинокую в равнинах. Был на ней наряд зеленый, И как солнце были косы. День за днем потом смотрел он, День за днем вздыхал он страстно, День за днем все больше сердце Разгоралось в нем любовью К деве нежной, златокудрой. Но ленив и неподвижен Был беспечный Шавондази, Да, ленив и слишком тучен: К милой он пойти все медлил, Он сидел, вздыхая страстно, И все только любовался Златокудрой девой прерий. Наконец однажды утром Увидал он, что поблекли Кудри русые у милой, - Словно первый снег, белеют. "О мой брат из Стран Полночных, Из далеких стран Вабассо, Царства Северного Ветра! Ты украл мою невесту, Завладел моею милой, Обольстил ее своею Сказкой Северного Ветра!" Так несчастный Шавондази, "Изливал свои страданья, И бродил в равнинах знойный Южный Ветер, полный вздохов, Страстных вздохов Шавондази. И наполнился весь воздух, Словно снегом, белым пухом: Погубили вздохи ветра Деву с русыми кудрями, И от взоров Шавондази Навсегда сокрылась дева. О мечтатель Шавондази! Не по девушке вздыхал ты, Не на женщину смотрел ты, - На цветок, на одуванчик; О цветке вздыхал ты страстно, На цветок глядел все лето День за днем с любовью томной И сгубил его навеки, В поле вздохами развеял. Бедный, бедный Шавондази! ДЕТСТВО ГАЙАВАТЫ В летний вечер, в полнолунье, В незапамятное время, В незапамятные годы, Прямо с месяца упала К нам прекрасная Нокомис, Дочь ночных светил, Нокомис. Как дитя, она играла, На ветвях на виноградных Меж подруг своих качалась, И одна из них, сгорая Злобой ревности и мести, Эти ветви подрубила, И на Мускодэ упала, На цветущую долину, Замирая от испуга, Летним вечером Нокомис. "Вон звезда упала с неба!" - Говорил народ в селеньях. Там, на мягких мхах и травах, Там, среди стыдливых лилий, В тихой Мускодэ, в долине, В звездном блеске, в лунном свете, Стала матерью Нокомис, Назвала дочь первородной - Назвала ее Веноной. И, как лилия в долине, Расцвела ее Венона: Стала гибкой, стала стройной, Точно лунный свет, прекрасной, Точно звездный отблеск, нежной. И Нокомис часто стала Говорить, твердить Веноне: "О, страшись, остерегайся Мэджекивиса, Венона! Никогда его не слушай, Не гуляй одна в долине, Не ложись в траве меж лилий!" Но не слушалась Венона, Не внимала мудрой речи, И пришел к ней Мэджекивис, Темным вечером подкрался, С тихим шепотом склоняя На лугу цветы и травы. Там прекрасная Венона Меж цветов одра лежала, Там нашел ее коварный Ветер Западный - и начал Очаровывать Венону Сладкой речью, нежной лаской - И родился сын печали, Нежной страсти и печали, Дивной тайны - Гайавата. Так родился, Гайавата; А коварный Мэджекивис, Бессердечный Мэджекивис Уж покинул дочь Нокомис, И недолго после билось Сердце нежное Веноны: Умерла она в печали. Долго с криками рыдала, Долго плакала Нокомис: "О, зачем жестокий Погок Не меня унес с собою? Лучше б мне лежать в могиле! Вагономин, вагономин!" На прибрежье Гитчи-Гюми, Светлых вод Большого Моря, С юных дней жила Нокомис, Дочь ночных светил, Нокомис. Позади ее вигвама Темный лес стоял стеною - Чащи темных, мрачных сосен, Чащи елей в красных шишках, А пред ним прозрачной влагой На песок плескались волны, Блеском солнца зыбь сверкала Светлых вод Большого Моря. Там, в тиши лесов и моря, Внука нянчила Нокомис, В люльке липовой качала, Устланной кугой и мохом, Крепко связанной ремнями, И, качая, говорила: "Спи! А то отдам медведю!" Там, баюкая, певала: "Эва-ия, мой совенок! Что там светится в вигваме? Чьи глаза блестят в вигваме? Эва-ия, мой совенок!" Много-много рассказала О звездах ему Нокомис; Показала хвост кометы - Ишкуду в огнистых косах, Показала Танец Духов, Их блистающие рати В небесах Страны Полночной, В Месяц Лыж морозной ночью; Показала серебристый Путь всех призраков и духов - Белый путь на темном небе, Полном призраков и духов. Вечерами, теплым летом, У дверей сидел малютка, Слушал тихий ропот сосен, Слушал тихий плеск прибоя, Звуки дивных слов и песен: "Минни-вава!" - пели сосны, "Мэдвэй-ошка!" -пели волны. Видел мушку, Ва-ва-тэйзи, Что, сверкая белой искрой, Светит в сумраке вечернем Над травою и кустами, И тихонько пел ей песню, Что Нокомис научила: "Ва-ва-тэйзи, Ва-ва-тэйзи! Крошка, огненная мушка, Крошка, белый огонечек! Потанцуй еще немножко, Посвети мне, попрыгунья, Белой искоркой своею: Скоро я в постельку лягу, Скоро я закрою глазки!" Видел, как над Гитчи-Гюми, Отражаясь в Гитчи-Гюми, Подымался полный месяц, Видел тень на нем и пятна И шептал: "Что там, Нокомис?" А Нокомис отвечала: "Раз один сердитый войн Подхватил старуху-бабку И швырнул ее на небо, Зашвырнул на месяц прямо. Так она там и осталась". Видел радугу на небе, На востоке, и тихонько Говорил: "Что там, Нокомис?" А Нокомис отвечала: "Это Мускодэ на небе; Все цветы лесов зеленых, Все болотные кувшинки, На земле когда увянут, Расцветают снова в небе". Если сов он слышал в полночь - Вой и хохот в чаще леса, - Он, дрожа, кричал: "Кто это?" Он шептал: "Что там, Нокомис?" А Нокомис отвечала: "Это совы собралися И по-своему болтают, Это ссорятся совята!" Так малютка, внук Нокомис, Изучил весь птичий говор, Имена их, все их тайны: Как они вьют гнезда летом, Где живут они зимою; Часто с ними вел беседы, Звал их всех: "мои цыплята". Всех зверей язык узнал он, Имена их, все их тайны: Как бобер жилище строит, Где орехи белка прячет, Отчего резва косуля, Отчего труслив Вабассо; Часто с ними вел беседы, Звал их: "братья Гайаваты". И рассказчик сказок Ягу, Говорун, хвастун великий, Много по свету бродивший, Верный друг Нокомис старой, Сделал лук для Гайаваты: Лук из ясеня он сделал, Стрелы сделал он из дуба, Наконечники - из яшмы, Тетиву - из кожи лани. И сказал он Гайавате: "Ну, мой сын, иди скорее В лес, где держатся олени. Застрели-ка там косулю С разветвленными рогами". Гордо взял свой лук и стрелы Гайавата и отважно В лес пустился; птицы звонко Пели, по лесу порхая. "Не стреляй в нас, Гайавата!" - Опечи пел красногрудый; "Не стреляй в нас, Гайавата!" - Пел Овейса синеперый. На дубу над Гайаватой Вниз и вверх скакала белка, Меж зеленых листьев дуба С кашлем прыгала, смеялась И, смеясь, пробормотала: "Пощади, о Гайавата!" И вприпрыжку белый кролик Робко бросился с тропинки, Стал вдали на задних лапках И охотнику промолвил Хоть и в шутку, но трусливо: "Пощади, о Гайавата!" Но не слушал Гайавата, - Точно сонный, брел он лесом, Думал только об олене, След его искал глазами, След, что вел к речному броду, По тропе к речному броду. За ольховыми кустами Сел и выждал он оленя, Увидал два глаза в чаще, Увидал над ней два рога, Ноздри, поднятые к ветру, Увидал и морду зверя Под листвою, в пятнах света, И, как легкий лист березы, Сердце в нем затрепетало, Как ольха, весь задрожал он, Увидав над бродом зверя. На одно колено ставши, Он прицелился в оленя. Только ветка шевельнулась, Только листик закачался, Но олень уж встрепенулся, Отшатнувшись, топнул в землю, Чутко встал, подняв копыто, Прыгнул, точно ждал удара. Ах, он шел навстречу смерти! Как оса, стрела запела, Как оса, в него впилася! Мертвый, он лежал у брода, Меж деревьев, над рекою; Сердце в нем уже не билось, Но зато у Гайаваты Сердце так и трепетало, Как домой он нес оленя И ему рукоплескали Старый Ягу и Нокомис. Из оленьей пестрой шкуры Внуку плащ Нокомис сшила, Созвала соседей в гости, Пир дала в честь Гайаваты. Вся деревня собралася, Все соседи называли Гайавату храбрым, сильным - Сон-джи-тэгэ, Ман-го-тэйзи! ГАЙАВАТА И МЭДЖЕКИВИС Миновали годы детства, Возмужал мой Гайавата; Игры юности беспечной, Стариков житейский опыт, Труд, охотничьи сноровки - Все постиг он, все изведал. Резвы ноги Гайаваты! Запустив стрелу из лука, Он бежал за ней так быстро, Что стрелу опережал он. Мощны руки Гайаваты! Десять раз, не отдыхая, Мог согнуть он лук упругий Так легко, что догоняли На лету друг друга стрелы. Рукавицы Гайаваты, Рукавицы, Минджикэвон, Из оленьей мягкой шкуры Обладали дивной силой: Сокрушать он мог в них скалы, Раздроблять в песчинки камни. Мокасины Гайаваты Из оленьей мягкой шкуры Волшебство в себе таили: Привязавши их к лодыжкам, Прикрепив к ногам ремнями, С каждым шагом Гайавата Мог по целой миле делать. Об отце своем нередко Он расспрашивал Нокомис, И поведала Нокомис Внуку тайну роковую: Рассказала, как прекрасна, Как нежна была Венона, Как сгубил ее изменой Вероломный Мэджекивис, И, как уголь, разгорелось Гневом сердце Гайаваты. Он сказал Нокомис старой: "Я иду к отцу, Нокомис, Я хочу его проведать В царстве Западного Ветра, У преддверия Заката". Из вигвама выходил он, Снарядившись в путь далекий, В рукавицах, Минджикэвон, И волшебных мокасинах. Весь наряд его богатый Из оленьей мягкой шкуры Зернью вампума украшен И щетиной дикобраза. Голова его - в орлиных Развевающихся перьях, За плечом его, в колчане, - Из дубовых веток стрелы,, Оперенные искусно И оправленные в яшму. А в руках его - упругий Лук из ясеня, согнутый Тетивой из жил оленя. Осторожная Нокомис Говорила "Гайавате: "Не ходя, о Гайавата, В царство Западного Ветра: Он убьет тебя коварством, Волшебством своим погубит". Но отважный Гайавата Не внимал ее советам, Уходил он от вигвама, С каждым шагом делал милю. Мрачным лес ему казался, Мрачным - свод небес над лесом, Воздух - душным и горячим, Полным дыма, полным гари, Как в пожар лесов и прерий: Словно уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. Так держал он путь далекий Все на запад и на запад Легче быстрого оленя, Легче лани и бизона. Переплыл он Эсконабо, Переплыл он Миссисипи, Миновал Степные Горы, Миновал степные страны И Лисиц и Черноногих И пришел к Горам Скалистым, В царство Западного Ветра, В царство бурь, где на вершинах Восседал Владыка Ветров, Престарелый Мэджекивис. С тайным страхом Гайавата Пред отцом остановился: Дико в воздухе клубились, Облаками развевались Волоса его седые, Словно снег, они блестели, Словно пламенные косы Ишкуды, они сверкали. С тайной радостью увидел Мэджекивис Гайавату: Это молодости годы Перед ним воскресли к жизни, Это встала из могилы Красота Веноны нежной. "Будь здоров, о Гайавата! - Так промолвил Мэджекивис. - Долго ждал тебя я в гости В царство Западного Ветра! Годы старости - печальны, Годы юности - отрадны. Ты напомнил мне былое, Юность пылкую напомнил И прекрасную Венону!" Много дней прошло в беседе, Долго мощный Мэджекивис Похвалялся Гайавате Прежней доблестью своею, Приключеньями былыми, Непреклонною отвагой; Говорил, что дивной силой Он от смерти заколдован. Молча слушал Гайавата, Как хвалился Мэджекивис, Терпеливо и с улыбкой Он сидел и молча слушал. Ни угрозой, ни укором, Ни одним суровым взглядом Он не выказал досады, Но, как уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. И сказал он: "Мэджекивис! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?" И могучий Мэджекивис Величаво, благосклонно Отвечал: "Ничто на свете, Кроме вон того утеса, Кроме Вавбика, утеса!" И, взглянув на Гайавату Взором мудрости спокойной, По-отечески любуясь Красотой его и мощью, Он сказал: "О Гайавата! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?" Помолчал одну минуту Осторожный Гайавата, Помолчал, как бы в сомненье, Помолчал, как бы в раздумье, И сказал: "Ничто на свете. Лишь один тростник, Эпоква, Лишь вон тот камыш высокий!" И как только Мэджекивис, Встав, простер к Эпокве руку, Гайавата в страхе крикнул, В лицемерном страхе крикнул: "Каго, каго! Не касайся!" "Полно! - молвил Мэджекивис. Успокойся, - я не трону". И опять они беседу Продолжали; говорили И о Вебоне прекрасном, И о тучном Шавондази, И о злом Кабибонокке; Говорили о Веноне, О ее рожденье дивном, О ее кончине грустной - Обо всем, что рассказала Внуку старая Нокомис. И воскликнул Гайавата: "О коварный Мэджекивис! Это ты убил Венону, Ты сорвал цветок весенний, Растоптал его ногами! Признавайся! Признавайся!" И могучий Мэджекивис Тихо голову седую Опустил в тоске глубокой, В знак безмолвного согласья. Быстро встал тогда, сверкая Грозным взором, Гайавата, На утес занес он руку В рукавице, Минджикэвон, Разломил его вершину, Раздробил его в осколки, Стал в отца швырять свирепо: Словно уголь, разгорелось Гневом сердце Гайаваты. Но могучий Мэджекивис Камни гнал назад дыханьем, Бурей гневного дыханья Гнал назад, на Гайавату. Он схватил руной Эпокву, Вырвал с мочками, с корнями, - Над рекой из вязкой тины Вырвал бешено Эпокву Он под хохот Гайаваты. И начался бой смертельный Меж Скалистыми Горами! Сам Орел Войны могучий На гнезде поднялся с криком, С резким криком сел на скалы, Хлопал крыльями над ними. Словно дерево под бурей, Рассекал Эпоква воздух, Словно град, летели камни С треском с Вавбика, утеса, И земля окрест дрожала, И на тяжкий грохот боя По горам гремело эхо, Отзывалося: "Бэм-Вава!" Отступать стал Мэджекивис, Устремился он на запад, По горам на дальний запад Отступал три дня, сражаясь, Убегал, гонимый сыном, До преддверия Заката, До границ своих владений, До конца земли, где солнце В красном блеске утопает, На ночлег в воздушной бездне Опускаясь, как фламинго Опускается зарею На печальное болото. "Удержись, о Гайавата! - Наконец вскричал он громко, - Ты убить меня не в силах, Для бессмертного нет смерти. Испытать тебя хотел я, Испытать твою отвагу, И награду заслужил ты! Возвратись в родную землю, К своему вернись народу, С ним живи и с ним работай. Ты расчистить должен реки, Сделать землю плодоносной, Умертвить чудовищ злобных, Змей, Кинэбик, и гигантов, Как убил я Мише-Мокву, Исполина Мише-Мокву. А когда твой час настанет И заблещут над тобою Очи Погока из мрака, - Разделю с тобой я царство, И владыкою ты будешь Над Кивайдином вовеки!" Вот какая разыгралась Битва в грозные дни Ша-ша, В дни далекого былого, В царстве Западного Ветра. Но следы той славной битвы И теперь охотник видит По холмам и по долинам: Видит шпажник исполинский На прудах и вдоль потоков, Видит Вавбика осколки По холмам и по долинам. На восток, в родную землю, Гайавата путь направил. Позабыл он горечь гнева, Позабыл о мщенье думы, И вокруг него отрадой И весельем все дышало. Только раз он путь замедлил, Только раз остановился, Чтоб купить в стране Дакотов Наконечников на стрелы. Там, в долине, где смеялись, Где блистали, низвергаясь Меж зелеными дубами, Водопады Миинегаги, Жил старик, дакот суровый. Делал он головки к стрелам, Острия из халцедона, Из кремня и крепкой яшмы, Отшлифованные гладко, Заостренные, как иглы. Там жила с ним дочь-невеста, Быстроногая, как речка, Своенравная, как брызги Водопадов Миннегаги. В блеске черных глаз играли У нее и свет и тени - Свет улыбки, тени гнева; Смех ее звучал как песня, Как поток струились косы, И Смеющейся Водою В честь реки ее назвал он, В честь веселых водопадов Дал ей имя - Миннегага. Так ужели Гайавата Заходил в страну Дакотов, Чтоб купить головок к стрелам, Наконечников из яшмы, Из кремня и халцедона? Не затем ли, чтоб украдкой Посмотреть на Миннегагу, Встретить взор ее пугливый, Услыхать одежды шорох За дверною занавеской, Как глядят на Миннегагу, Что горит сквозь ветви леса, Как внимают водопаду За зеленой чащей леса? Кто расскажет, что таится В молодом и пылком сердце? Как узнать, о чем в дороге Сладко грезил Гайавата? Все Нокомис рассказал он, Возвратясь домой под вечер: О борьбе и о беседе С Мэджекивисом могучим, Но о девушке, о стрелах Не обмолвился ни словом! ПОСТ ГАЙАВАТЫ Вы услышите сказанье, Как в лесной глуши постился И молился Гайавата: Не о ловкости в охоте, Не о славе и победах, Но о счастии, о благе Всех племен и всех народов. Пред постом он приготовил Для себя в лесу жилище, - Над блестящим Гитчи-Гюми, В дни весеннего расцвета, В светлый, теплый Месяц Листьев Он вигвам себе построил И, в виденьях, в дивных грезах, Семь ночей и дней постился. В первый день поста бродил он По зеленым тихим рощам; Видел кролика он в норке, В чаще выпугнул оленя, Слышал, как фазан кудахтал, Как в дупле возилась белка, Видел, как под тенью сосен Вьет гнездо Омими, голубь, Как стада гусей летели С заунывным криком, с шумом К диким северным болотам. "Гитчи Манито! - вскричал он, Полный скорби безнадежной, - Неужели наше счастье, Наша жизнь от них зависит?" На другой день над рекою, Вдоль по Мускодэ бродил он, Видел там он Маномони И Минагу, голубику, И Одамин, землянику, Куст крыжовника, Шабомин, И Бимагут, виноградник, Что зеленою гирляндой, Разливая сладкий запах, По ольховым сучьям вьется. "Гитчи Манито! - вскричал он, Полный скорби безнадежной, - Неужели наше счастье, Наша жизнь от них зависит?" В третий день сидел он долго, Погруженный в размышленья, Возле озера, над тихой, Над прозрачною водою. Видел он, как прыгал Нама, Сыпля брызги, словно жемчуг; Как резвился окунь, Сава, Словно солнца луч сияя, Видел щуку, Маскенозу, Сельдь речную, Окагавис, Шогаши, морского рака. "Гитчи Манито! - вскричал он, Полный скорби безнадежной. - Неужели наше счастье, Наша жизнь от них зависит?" На четвертый день до ночи Он лежал в изнеможенье На листве в своем вигваме. В полусне над ним роились Грезы, смутные виденья; Вдалеке вода сверкала Зыбким золотом, и плавно Все кружилось и горело В пышном зареве заката. И увидел он: подходит В полусумраке пурпурном, В пышном зареве заката, Стройный юноша к вигваму. Голова его - в блестящих, Развевающихся перьях, Кудри - мягки, золотисты, А наряд - зелено-желтый. У дверей остановившись, Долго с жалостью, с участьем Он смотрел на Гайавату, На лицо его худое, И, как вздохи Шавондази В чаще леса, - прозвучала Речь его: "О Гайавата! Голос твой услышан в небе, Потому что ты молился Не о ловкости в охоте, Не о славе и победах, Но о счастии, о благе Всех племен и всех народов. Для тебя Владыкой Жизни Послан друг людей - Мондамин; Послан он тебе поведать, Что в борьбе, в труде, в терпенье Ты получишь все, что просишь. Встань с ветвей, с зеленых листьев, Встань с Мондамином бороться!" Изнурен был Гайавата, Слаб от голода, но быстро Встал с ветвей, с зеленых листьев. Из стемневшего вигвама Вышел он на свет заката, Вышел с юношей бороться, - И едва его коснулся, Вновь почувствовал отвагу, Ощутил в груди усталой Бодрость, силу и надежду. На лугу они кружились В пышном зареве заката, И все крепче, все сильнее Гайавата становился. Но спустились тени ночи, И Шух-шух-га на болоте Издала свой крик тоскливый, Вопль и голода и скорби. "Кончим! - вымолвил Мондамин, Улыбаясь Гайавате, - Завтра снова приготовься На закате к испытанью". И, сказав, исчез Мондамин. Опустился ли он тучкой Иль поднялся, как туманы, - Гайавата не заметил; Видел только, что исчез он, Истомив его борьбою, Что внизу, в ночном тумане, Смутно озеро белеет, А вверху мерцают звезды. Так два вечера, - лишь только Опускалось тихо солнце С неба в западные воды, Погружалось в них, краснея, Словно уголь, раскаленный В очаге Владыки Жизни, - Приходил к нему Мондамин. Молчаливо появлялся, Как роса на землю сходит, Принимающая форму Лишь тогда, когда коснется До травы или деревьев, Но невидимая смертным В час прихода и ухода. На лугу они кружились В пышном зареве заката; Но спустились тени ночи, Прокричала на болоте Громко, жалобно Шух-шух-га, И задумался Мондамин; Стройным станом и прекрасный, Он стоял в своем наряде; В головном его уборе Перья веяли, качались, На челе его сверкали Капли пота, как росинки. И вскричал он: "Гайавата! Храбро ты со мной боролся, Трижды стойко ты боролся, И пошлет Владыка Жизни Надо мной тебе победу!" А потом сказал с улыбкой: "Завтра кончится твой искус - И борьба и пост тяжелый; Завтра ты меня поборешь; Приготовь тогда мне ложе Так, чтоб мог весенний дождик Освежать меня, а солнце - Согревать до самой ночи. Мой наряд зелено-желтый, Головной убор из перьев Оборви с меня ты смело, Схорони меня и землю Разровняй и сделай мягкой. Стереги мой сон глубокий, Чтоб никто меня не трогал, Чтобы плевелы и травы Надо мной не зарастали, Чтобы Кагаги, Царь-Ворон, Не летал к моей могиле. Стереги мой сон глубокий До поры, когда проснусь я, К солнцу светлому воспряну!" И, сказав, исчез Мондамин. Мирным сном спал Гайавата; Слышал он, как пел уныло Полуночник, Вавонэйса, Над вигвамом одиноким; Слышал он, как, убегая, Сибовиша говорливый Вел беседы с темным лесом; Слышал шорох - вздохи веток, Что склонялись, подымались, С ветерком ночным качаясь. Слышал все, но все сливалось В дальний ропот, сонный шепот: Мирным сном спал Гайавата. На заре пришла Нокомис, На седьмое утро пищи Принесла для Гайаваты. Со слезами говорила, Что его погубит голод, Если пищи он не примет. Ничего он не отведал, Ни к чему не прикоснулся, Лишь промолвил ей: "Нокомис! Подожди со мной заката, Подожди, пока стемнеет И Шух-шух-га громким криком Возвестит, что день окончен!" Плача, шла домой Нокомис, Все тоскуя, опасаясь, Что его погубит голод. Он же стал, томясь тоскою, Ждать Мондамина. И тени Потянулись от заката По лесам и по долинам; Опустилось тихо солнце С неба в Западные Воды, Как спускается зарею В воду красный лист осенний И в воде, краснея, тонет. Глядь - уж тут Мондамин юный, У дверей стоит с приветом! Голова его - в блестящих, Развевающихся перьях, Кудри - мягки, золотисты, А наряд - зелено-желтый. Как во сне, к нему навстречу Встал, измученный и бледный, Гайавата, но бесстрашно Вышел - и бороться начал. И слились земля и небо, Замелькали пред глазами! Как осетр в сетях трепещет, Бьется бешено, чтоб сети Разорвать и прыгнуть в воду, Так в груди у Гайаваты Сердце сильное стучало; Словно огненные кольца, Горизонт сверкал кровавый И кружился с Гайаватой; Сотни солнцев, разгораясь, На борьбу его глядели. Вдруг один среди поляны Очутился Гайавата, Он стоял, ошеломленный Этой дикою борьбою, И дрожал от напряженья; А пред ним, в измятых перьях И в изорванных одеждах, Бездыханный, неподвижный, На траве лежал Мондамин, Мертвый, в зареве заката. Победитель Гайавата Сделал так, как приказал он: Снял с Мондамина одежды, Снял изломанные перья, Схоронил его и землю Разровнял и сделал мягкой. И среди болот печальных Цапля сизая, Шух-шух-га, Издала свой крик тоскливый, Вопль и жалобы и скорби. В отчий дом, в вигвам Нокомис Возвратился Гайавата, И семь суток испытанья В этот вечер завершились. Но запомнил Гайавата Те места, где он боролся, Не покинул без призора Ту могилу, где Мондамин Почивал, в земле зарытый, Под дождем и ярким солнцем. День за днем над той могилой Сторожил мой Гайавата, Чтобы холм ее был мягким, Не зарос травою сорной, Прогоняя свистом, криком Кагаги с его народом. Наконец зеленый стебель Показался над могилой, А за ним - другой и третий, И не кончилося лето, Как в своем уборе пышном, В золотистых, мягких косах, Встал высокий, стройный маис. И воскликнул Гайавата В восхищении: "Мондамин! Это друг людей, Мондамин!" Тотчас кликнул он Нокомис, Кликнул Ягу, рассказал им О своем виденье дивном, О своей борьбе, победе, Показал зеленый маис - Дар небесный всем народам, Что для них быть должен пищей. А поздней, когда, под осень, Пожелтел созревший маис, Пожелтели, стали тверды Зерна маиса, как жемчуг, Он собрал его початки, Сняв с него листву сухую, Как с Мондамина когда-то Снял одежды, - и впервые "Пир Мондамина" устроил, Показал всему народу Новый дар Владыки Жизни. ДРУЗЬЯ ГАЙАВАТЫ Было два у Гайаваты Неизменных, верных друга. Сердце, душу Гайаваты Знали в радостях и в горе Только двое: Чайбайабос, Музыкант, и мощный Квазинд. Меж вигвамов их тропинка Не могла в траве заглохнуть; Сплетни, лживые наветы Не могли посеять злобы И раздора между ними: Обо всем они держали Лишь втроем совет согласный, Обо всем с открытым сердцем Говорили меж собою И стремились только к благу Всех племен и всех народов. Лучшим другом Гайаваты Был прекрасный Чайбайабос, Музыкант, певец великий, Несравненный, небывалый. Был, как воин, он отважен, Но, как девушка, был нежен, Словно ветка ивы, гибок, Как олень рогатый, статен. Если пел он, вся деревня Собиралась песни слушать, Жены, воины сходились, И то нежностью, то страстью Волновал их Чайбайабос. Из тростинки сделав флейту, Он играл так нежно, сладко, Что в лесу смолкали птицы, Затихал ручей игривый, Замолкала Аджидомо, А Вабассо осторожный Приседал, смотрел и слушал. Да! Примолкнул Сибовиша И сказал: "О Чайбайабос! Научи мои ты волны Мелодичным, нежным звукам!" Да! Завистливо Овэйса Говорил: "О Чайбайабос! Научи меня безумным, Страстным звукам диких песен!" Да! И Опечи веселый Говорил: "О Чайбайабос! Научи меня веселым, Сладким звукам нежных песен!" И, рыдая, Вавонэйса Говорил: "О Чайбайабос! Научи меня тоскливым, Скорбным звукам скорбных песен!" Вся природа сладость звуков У него перенимала, Все сердца смягчал и трогал Страстной песней Чайбайабос, Ибо пел он о свободе, Красоте, любви и мире, Пел о смерти, о загробной Бесконечной, вечной жизни, Воспевал Страну Понима И Селения Блаженных. Дорог сердцу Гайаваты Кроткий, милый Чайбайабос, Музыкант, певец великий, Несравненный, небывалый! Он любил его за нежность И за чары звучных песен. Дорог сердцу Гайаваты Был и Квазинд, - самый мощный И незлобивый из смертных; Он любил его за силу, Доброту и простодушье. Квазинд в юности ленив был, Вял, мечтателен, беспечен; Не играл ни с кем он в детстве, Не удил в заливе рыбы, Не охотился за зверем, - Не похож он был на прочих. Но постился Квазинд часто, Своему молился Духу, Покровителю молился. "Квазинд, - мать ему сказала, - Ты ни в чем мне не поможешь! Лето ты, как сонный, бродишь Праздно по полям и рощам, Зиму греешься, согнувшись Над костром среди вигвама; В самый лютый зимний холод Я хожу на ловлю рыбы, - Ты и тут мне не поможешь! У дверей висит мой невод, Он намок и замерзает, - Встань, возьми его, ленивец, Выжми, высуши на солнце!" Неохотно, но спокойно Квазинд встал с золы остывшей, Молча вышел из вигвама, Скинул смерзшиеся сети, Что висели у порога, Стиснул их, как пук соломы, И сломал, как пук соломы! Он не мог не изломать их: Вот настолько был он силен! "Квазинд! - раз отец промолвил, - Собирайся на охоту. Лук и стрелы постоянно Ты ломаешь, как тростинки, Так хоть будешь мне добычу Приносить домой из леса". Вдоль ущелья, по теченью Ручейка они спустились, По следам бизонов, ланей, Отпечатанным на иле, И наткнулись на преграду: Повалившиеся сосны Поперек и вдоль дороги Весь проход загромождали. "Мы должны, - промолвил старец, - Ворочаться: тут не влезешь! Тут и белка не взберется, Тут сурок пролезть не сможет". И сейчас же вынул трубку, Закурил и сел в раздумье. Но не выкурил он трубки, Как уж путь был весь расчищен: Все деревья Квазинд поднял, Быстро вправо и налево Раскидал, как стрелы, сосны, Разметал, как копья, кедры. "Квазинд! - юноши сказали, Забавляясь на долине. - Что же ты стоишь, глазеешь, На утес облокотившись? Выходи, давай бороться, В цель бросать из пращи камни". Вялый Квазинд не ответил, Ничего им не ответил, Только встал и, повернувшись, Обхватил утес руками, Из земли его он вырвал, Раскачал над головою И забросил прямо в реку, Прямо в быструю Повэтин. Так утес там и остался. Раз по пенистой пучине, По стремительной Повэтин, Плыл с товарищами Квазинд И вождя бобров, Амика, Увидал среди потока: С быстриной бобер боролся, То всплывая, то ныряя. Не задумавшись нимало, Квазинд молча прыгнул в реку, Скрылся в пенистой пучине, Стал преследовать Амика По ее водоворотам И в воде пробыл так долго, Что товарищи вскричали: "Горе нам! Погиб наш Квазинд! Не вернется больше Квазинд!" Но торжественно он выплыл: На плече его блестящем Вождь бобров висел убитый, И с него вода струилась. Таковы у Гайаваты Были верные два друга. Долго с ними жил он в мире, Много вел бесед сердечных, Много думал дум о благе Всех племен и всех народов. ПИРОГА ГАЙАВАТЫ "Дай коры мне, о Береза! Желтой дай коры, Береза, Ты, что высишься в долине Стройным станом над потоком! Я свяжу себе пирогу, Легкий челн себе построю, И в воде он будет плавать, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка! Скинь свой белый плащ, Береза! Скинь свой плащ из белой кожи: Скоро лето к нам вернется, Жарко светит солнце в небе, Белый плащ тебе не нужен!" Так над быстрой Таквамино, В глубине лесов дремучих Восклицал мой Гайавата В час, когда все птицы пели, Воспевали Месяц Листьев, И, от сна восставши, солнце Говорило: "Вот я - Гизис, Я, великий Гизис, солнце!" До корней затрепетала Каждым листиком береза, Говоря с покорным вздохом: "Скинь мой плащ, о Гайавата!" И ножом кору березы Опоясал Гайавата Ниже веток, выше корня, Так, что брызнул сок наружу; По стволу, с вершины к корню, Он потом кору разрезал, Деревянным клином поднял, Осторожно снял с березы. "Дай, о Кедр, ветвей зеленых, Дай мне гибких, крепких сучьев, Помоги пирогу сделать И надежней и прочнее!" По вершине кедра шумно Ропот ужаса пронесся, Стон и крик сопротивленья; Но, склоняясь, прошептал он: "На, руби, о Гайавата!" И, срубивши сучья кедра, Он связал из сучьев раму, Как два лука, он согнул их, Как два лука, он связал их. "Дай корней своих, о Тэмрак, Дай корней мне волокнистых: Я свяжу свою пирогу, Так свяжу ее корнями, Чтоб вода не проникала, Не сочилася в пирогу!" В свежем воздухе до корня Задрожал, затрясся Тэмрак, Но, склоняясь к Гайавате, Он одним печальным вздохом, Долгим вздохом отозвался: "Все возьми, о Гайавата!" Из земли он вырвал корни, Вырвал, вытянул волокна, Плотно сшил кору березы, Плотно к ней приладил раму. "Дай мне, Ель, смолы тягучей, Дай смолы своей и соку: Засмолю я швы в пироге, Чтоб вода не проникала, Не сочилася в пирогу!" Как шуршит песок прибрежный, Зашуршали ветви ели, И, в своем уборе черном, Отвечала ель со стоном, Отвечала со слезами: "Собери, о Гайавата!" И собрал он слезы ели, Взял смолы ее тягучей, Засмолил все швы в пироге, Защитил от волн пирогу. "Дай мне, Еж, колючих игол, Все, о Еж, отдай мне иглы: Я украшу ожерельем, Уберу двумя звездами Грудь красавицы пироги!" Сонно глянул Еж угрюмый Из дупла на Гайавату, Словно блещущие стрелы, Из дупла метнул он иглы, Бормоча в усы лениво: "Подбери их, Гайавата!" По земле собрал он иглы, Что блестели, точно стрелы; Соком ягод их окрасил, Соком желтым, красным, синим, И пирогу в них оправил, Сделал ей блестящий пояс, Ожерелье дорогое, Грудь убрал двумя звездами. Так построил он пирогу Над рекою, средь долины, В глубине лесов дремучих, И вся жизнь лесов была в ней, Все их тайны, все их чары: Гибкость лиственницы темной, Крепость мощных сучьев кедра И березы стройной легкость; На воде она качалась, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка. Весел не было на лодке, В веслах он и не нуждался: Мысль ему веслом служила, А рулем служила воля; Обогнать он мог хоть ветер, Путь держать - куда хотелось. Кончив труд, он кликнул друга, Кликнул Квазинда на помощь, Говоря: "Очистим реку От коряг и желтых мелей!" Быстро прыгнул в реку Квазинд, Словно выдра, прыгнул в реку, Как бобер, нырять в ней начал, Погружаясь то по пояс, То до самых мышек в воду. С криком стал нырять он в воду, Поднимать со дна коряги, Вверх кидать песок руками, А ногами - ил и травы. И поплыл мой Гайавата Вниз по быстрой Таквамино, По ее водоворотам, Через омуты и мели, Вслед за Квазиндом могучим. Вверх и вниз они проплыли, Всюду были, где лежали Корни, мертвые деревья И пески широких мелей, И расчистили дорогу, Путь прямой и безопасный От истоков меж горами И до самых вод Повэтин, До залива Таквамино. ГАЙАВАТА И МИШЕ-НАМА По заливу Гитчи-Гюми, Светлых вод Большого Моря, С длинной удочкой из кедра, Из коры крученой кедра, На березовой пироге Плыл отважный Гайавата. Сквозь слюду прозрачной влаги Видел он, как ходят рыбы Глубоко под дном пироги; Как резвится окунь, Сава, Словно солнца луч сияя; Как лежит на дне песчаном Шогаши, омар ленивый, Словно дремлющий тарантул. На корме сел Гайавата С длинной удочкой из кедра; Точно веточки цикуты, Колебал прохладный ветер Перья в косах Гайаваты. На носу его пироги Села белка, Аджидомо; Точно травку луговую, Раздувал прохладный ветер Мех на шубке Аджидомо. На песчаном дне на белом Дремлет мощный Мише-Нама, Царь всех рыб, осетр тяжелый, Раскрывает жабры тихо, Тихо водит плавниками И хвостом песок взметает. В боевом вооруженье, - Под щитами костяными На плечах, на лбу широком, В боевых нарядных красках - Голубых, пурпурных, желтых, - Он лежит на дне песчаном; И над ним-то Гайавата Стал в березовой пироге С длинной удочкой из кедра. "Встань, возьми мою приманку! - Крикнул в воду Гайавата. - Встань со дна, о Мише-Нама, Подымись к моей пироге, Выходи на состязанье!" В глубину прозрачной влаги Он лесу свою забросил, Долго ждал ответа Намы, Тщетно ждал ответа Намы И кричал ему все громче: "Встань, царь рыб, возьми приманку!" Не ответил Мише-Нама. Важно, медленно махая Плавниками, он спокойно Вверх смотрел на Гайавату, Долго слушал без вниманья Крик его нетерпеливый, Наконец сказал Кенозе, Жадной щуке, Маскенозе: "Встань, воспользуйся приманкой, Оборви лесу нахала!" В сильных пальцах Гайаваты Сразу удочка согнулась; Он рванул ее так сильно, Что пирога дыбом встала, Поднялася над водою, Словно белый ствол березы С резвой белкой на вершине. Но когда пред Гайаватой На волнах затрепетала, Приближаясь, Маскеноза, - Гневом вспыхнул Гайавата И воскликнул: "Иза, иза! - Стыд тебе, о Маскеноза! Ты лишь щука, ты не Нама, Не тебе я кинул вызов!" Со стыдом на дно вернулась, Опустилась Маскеноза; А могучий Мише-Нама Обратился к Угудвошу, Неуклюжему Самглаву: "Встань, воспользуйся приманкой, Оборви лесу нахала!" Словно белый, полный месяц, Встал, качаясь и сверкая, Угудвош, Самглав тяжелый, И, схватив лесу, так сильно Закружился вместе с нею, Что вверху в водовороте Завертелася пирога, Волны, с плеском разбегаясь, По всему пошли заливу, А с песчаных белых мелей, С отдаленного прибрежья Закивали, зашумели Тростники и длинный шпажник. Но когда пред Гайаватой Из воды поднялся белый И тяжелый круг Самглава, Громко крикнул Гайавата: "Иза, иза! - Стыд Самглаву! Угудвош ты, а не Нама, Не тебе я кинул вызов!" Тихо вниз пошел, качаясь И блестя, как полный месяц, Угудвош прозрачно-белый, И опять могучий Нама Услыхал нетерпеливый, Дерзкий вызов, прозвучавший По всему Большому Морю. Сам тогда он с дна поднялся, Весь дрожа от дикой злобы, Боевой блистая краской И доспехами бряцая, Быстро прыгнул он к пироге, Быстро выскочил всем телом На сверкающую воду И своей гигантской пастью Поглотил в одно мгновенье Гайавату и пирогу. Как бревно по водопаду, По широким черным волнам, Как в глубокую пещеру, Соскользнула в пасть пирога. Но, очнувшись в полном мраке, Безнадежно оглянувшись, Вдруг наткнулся Гайавата На большое сердце Намы: Тяжело оно стучало И дрожало в этом мраке. И во гневе мощной дланью Стиснул сердце Гайавата, Стиснул так, что Мише-Нама Всеми фибрами затрясся, Зашумел водой, забился, Ослабел, ошеломленный Нестерпимой болью в сердце. Поперек тогда поставил Легкий челн свой Гайавата, Чтоб из чрева Мише-Намы, В суматохе и тревоге, Не упасть и не погибнуть. Рядом белка, Аджидомо, Резво прыгала, болтала, Помогала Гайавате И трудилась с ним все время. И сказал ей Гайавата: "О мой маленький товарищ! Храбро ты со мной трудилась, Так прими же, Аджидомо, Благодарность Гайаваты И то имя, что сказал я: Этим именем все дети Будут звать тебя отныне!" И опять забился Нама, Заметался, задыхаясь, А потом затих - и волны Понесли его к прибрежью. И когда под Гайаватой Зашуршал прибрежный щебень, Понял он, что Мише-Нама, Бездыханный, неподвижный, Принесен волной к прибрежью. Тут бессвязный крик и вопли Услыхал он над собою, Услыхал шум длинных крыльев, Переполнивший весь воздух, Увидал полоску света Меж широких ребер Намы И Кайошк, крикливых чаек, Что блестящими глазами На него смотрели зорко И друг другу говорили: "Это брат наш, Гайавата!" И в восторге Гайавата Крикнул им, как из пещеры: "О Кайошк, морские чайки, Братья, сестры Гайаваты! Умертвил я Мише-Наму, - Помогите же мне выйти Поскорее на свободу, Рвите клювами, когтями Бок широкий Мише-Намы, И отныне и вовеки Прославлять вас будут люди, Называть, как я вас назвал!" Дикой, шумной стаей чайки Принялися за работу, Быстро щели проклевали Меж широких ребер Намы, И от смерти в чреве Намы, От погибели, от плена, От могилы под водою Был избавлен Гайавата. Возле самого вигвама Стал на берег Гайавата; Тотчас крикнул он Нокомис, Вызвал старую Нокомис Посмотреть на Мише-Наму: Мертвый он лежал у моря, И его клевали чайки. "Умертвил я Мише-Наму, Победил его! - сказал он. - Вон над ним уж вьются чайки. То друзья мои, Нокомис! Не гони их прочь, не трогай: Я от смерти в чреве Намы Был сейчас избавлен ими. Пусть они свой пир окончат, Пусть зобы наполнят пищей; А когда, с заходом солнца, Улетят они на гнезда, Принеси котлы и чаши, Заготовь к зиме нам жиру". И Нокомис до заката Просидела на прибрежье. Вот и месяц, солнце ночи, Встал над тихою водою, Вот и чайки с шумным криком, Кончив пир свой, поднялися, Полетели к отдаленным Островам на Гитчи-Гюми, И сквозь зарево заката Долго их мелькали крылья. Мирным сном спал Гайавата; А Нокомис терпеливо Принялася за работу И трудилась в лунном свете До зари, пока не стало Небо красным на востоке. А когда сменило солнце Бледный месяц, - с отдаленных Островов на Гитчи-Гюми Воротились стаи чаек, С криком кинулись на пищу. Трое суток, чередуясь С престарелою Нокомис, Чайки жир срывали с Намы. Наконец меж голых ребер Волны начали плескаться, Чайки скрылись, улетели, И остались на прибрежье Только кости Мише-Намы. ГАЙАВАТА И ЖЕМЧУЖНОЕ ПЕРО На прибрежье Гитчи-Гюми, Светлых вод Большого Моря, Вышла старая Нокомис, Простирая в гневе руку Над водой к стране заката, К тучам огненным заката. В гневе солнце заходило, Пролагая путь багряный, Зажигая тучи в небе, Как вожди сжигают степи, Отступая пред врагами; А луна, ночное солнце, Вдруг восстала из засады И направилась в погоню По следам его кровавым, В ярком зареве пожара. И Нокомис, простирая Руку слабую к закату, Говорила Гайавате: "Там живет волшебник злобный Меджисогвон, Дух Богатства, Тот, кого Пером Жемчужным Называют все народы; Там озера смоляные Разливаются, чернея, До багряных туч заката; Там, среди трясины мрачной, Вьются огненные змеи, Змеи страшные, Кинэбик! То хранители и слуги Меджисогвона-убийцы. Это им убит коварно Мой отец, когда на землю Он с луны за мной спустился И меня искал повсюду. Это злобный Меджисогвон Посылает к нам недуги, Посылает лихорадки, Дышит белой мглою с тундры, Дышит сыростью болотных, Смертоносных испарений! Лук возьми свой, Гайавата, Острых стрел возьми с собою, Томагаук, Поггэвогон, Рукавицы, Минджикэвон, И березовую лодку. Желтым жиром Мише-Намы Смажь бока ее, чтоб легче Было плыть ей по болотам, И убей ты чародея, Отомсти врагу Нокомис, Отомсти врагу народа!" Быстро в путь вооружился Благородный Гайавата; Легкий челн он сдвинул в воду, Потрепал его рукою, Говоря: "Вперед, пирога, Друг мой верный и любимый, К змеям огненным, Кинэбик, К смоляным озерам черным!" Гордо вдаль неслась пирога, Грозно песню боевую Пел отважный Гайавата; А над ним Киню могучий, Боевой орел могучий, Вождь пернатых, с диким криком В небесах кругами плавал. Скоро он и змей увидел, Исполинских змей увидел, Что лежали средь болота, Ежась, искрясь средь болота, На пути сплетаясь в кольца, Подымаясь, наполняя Воздух огненным дыханьем, Чтоб никто не мог проникнуть К Меджисогвону в жилище. Но бесстрашный Гайавата, Громко крикнув, так сказал им: "Прочь с дороги, о Кинэбик! Прочь с дороги Гайаваты!" А они, свирепо ежась, Отвечали Гайавате Свистом, огненным дыханьем: "Отступи, о Шогодайя! Воротись к Нокомис старой!" И тогда во гневе поднял Мощный лук свой Гайавата, Сбросил с плеч колчан - и начал Поражать их беспощадно: Каждый звук тугой и крепкой Тетивы был криком смерти, Каждый свист стрелы певучей Песнью смерти и победы! Тяжело в воде кровавой Змеи мертвые качались, И победно Гайавата Плыл меж ними, восклицая: "О, вперед, моя пирога, К смоляным озерам черным!" Желтым жиром Мише-Намы Он бока и нос пироги Густо смазал, чтобы легче Было плыть ей по болотам. И до света одиноко Плыл он в этом сонном мире, Плыл в воде, густой и черной, Вековой корой покрытой От размытых и гниющих Камышей и листьев лилий; И безжизненно и мрачно Перед ним вода блестела, Озаренная луною, Озаренная мерцаньем Огоньков, что зажигают Души мертвых на стоянках В час тоскливой, долгой ночи. Белым месячным сияньем Тихий воздух был наполнен; Тени ночи по болотам Далеко кругом чернели; А москиты Гайавате Пели песню боевую; Светляки, блестя, кружились, Чтобы сбить его с дороги, И в густой воде Дагинда Тяжело зашевелилась, Тупо желтыми глазами Поглядела на пирогу, Зарыдала - и исчезла; И мгновенно огласилось Все кругом стозвучным свистом, И Шух-шух-га издалека С камышового прибрежья Возвестила громким криком О прибытии героя! Так держал путь Гайавата, Так держал он путь на запад, Плыл всю ночь, пока не скрылся С неба бледный, полный месяц. А когда пригрело солнце, Стало плечи жечь лучами, Увидал он пред собою На холме Вигвам Жемчужный - Меджисогвона жилище. Вновь тогда своей пироге Он сказал; "Вперед!" - и быстро, Величаво и победно Пронеслась она средь лилий, Чрез густой прибрежный шпажник. И на берег Гайавата Вышел, ног не замочивши. Тотчас взял он лук свой верный, Утвердил в песке, коленом Надавил посередине И могучей тетивою Запустил стрелу-певунью, Запустил в Вигвам Жемчужный, Как гонца с своим посланьем, С гордым вызовом на битву: "Выходи, о Меджисогвон: Гайавата ожидает". Быстро вышел Меджисогвон Из Жемчужного Вигвама, Быстро вышел он, могучий, Рослый и широкоплечий, Сумрачный и страшный видом, С головы до ног покрытый Украшеньями, оружьем, В алых, синих, желтых красках, Словно небо на рассвете, В развевающихся перьях Из орлиных длинных крыльев. "А, да это Гайавата! - Громко крикнул он с насмешкой, И, как гром, тот крик раздался. - Отступи, о Шогодайя! Уходи скорее к бабам, Уходи к Нокомис старой! Я убью тебя на месте, Как ее отца убил я!" Но без страха, без смущенья Отвечал мой Гайавата: "Хвастовством и грубым словом Не сразишь, как томагавком; Дело лучше слов бесплодных И острей насмешек стрелы. Лучше действовать, чем хвастать!" И начался бой великий, Бой, невиданный под солнцем! От восхода до заката - Целый летний день он длился, Ибо стрелы Гайаваты Бесполезно ударялись О жемчужную кольчугу. Бесполезны были даже Рукавицы, Минджикэвон, И тяжелый томагаук: Раздроблять он мог утесы, Но колец не мог разбить он В заколдованной кольчуге. Наконец перед закатом, Весь израненный, усталый, С расщепленным томагавком, С рукавицами, в лохмотьях И с тремя стрелами только, Гайавата безнадежно На упругий лук склонился Под старинною сосною; Мох с ветвей ее тянулся, А на пне грибы желтели - Мертвецов печальных обувь. Вдруг зеленый дятел, Мэма, Закричал над Гайаватой: "Целься в темя, Гайавата, Прямо в темя чародея, В корни кос ударь стрелою: Только там и уязвим он!" В легких перьях, в халцедоне, Понеслась стрела-певунья В тот момент, как Меджисогвон Поднимал тяжелый камень, И вонзилась прямо в темя, В корни длинных кос вонзилась. И споткнулся, зашатался Меджисогвон, словно буйвол, Да, как буйвол, пораженный На лугу, покрытом снегом. Вслед за первою стрелою Полетела и вторая, Понеслась быстрее первой, Поразила глубже первой; И колени чародея, Как тростник, затрепетали, Как тростник, под ним согнулись. А последняя взвилася Легче всех - и Меджисогвон Увидал перед собою Очи огненные смерти, Услыхал из мрака голос, Голос Погока призывный. Без дыхания, без жизн