205 Вот уже шествует он, как тур, за собою влачащий В тело вонзившийся дрот, - а метавший спасается бегством. Ты увидал бы его то стенающим, то разъяренным, Или стремящимся вновь изорвать всю в клочья одежду, Или валящим стволы, иль исполненным гнева на горы, 210 Или же руки свои простирающим к отчему небу. Лихаса он увидал трепетавшего, рядом в пещере Скрытого. Мука в тот миг все неистовство в нем пробудила. "Лихас, не ты ли, - вскричал, - мне передал дар погребальный? Смерти не ты ли виновник моей?" - а тот испугался, 215 Бледный, дрожит и слова извинения молвит смиренно. Вот уж хотел он колена обнять, но схватил его тут же Гневный Алкид и сильней, чем баллистой, и три и четыре Раза крутил над собой и забросил в Эвбейские воды. Между небес и земли отвердел он в воздушном пространстве, - 220 Так дожди - говорят - под холодным сгущаются ветром, И образуется снег, сжимается он от вращенья Плавного, и, округлись, превращаются в градины хлопья. Так вот и он: в пустоту исполинскими брошен руками, Белым от ужаса стал, вся влажность из тела исчезла, 225 И - по преданью веков - превратился в утес он бездушный. Ныне еще из Эвбейских пучин выступает высоко Стройной скалой и как будто хранит человеческий облик. Как за живого - задеть за него опасается кормщик, - Лихасом так и зовут. Ты же, сын Юпитера славный, 230 Древ наломав, что на Эте крутой взрасли, воздвигаешь Сам погребальный костер, а лук и в уемистом туле Стрелы, которым опять увидать Илион предстояло, Сыну Пеанта даешь. Как только подбросил помощник Пищи огню и костер уже весь запылал, на вершину 235 Груды древесной ты сам немедля немейскую шкуру Стелешь; на палицу лег головой и на шкуре простерся. Был же ты ликом таков, как будто возлег и пируешь Между наполненных чаш, венками цветов разукрашен! Стало сильней между тем и по всем сторонам зашумело 240 Пламя, уже подошло к его телу спокойному, он же Силу огня презирал. Устрашились тут боги, что гибнет Освободитель земли; и Юпитер с сияющим ликом Так обратился к богам: "Ваш страх - для меня утешенье, О небожители! Днесь восхвалять себя не устану, 245 Что благородного я и отец и правитель народа, Что обеспечен мой сын благосклонностью также и вашей. Хоть воздаете ему по его непомерным деяньям, Сам я, однако, в долгу. Но пусть перестанут бояться Верные ваши сердца: презрите этейское пламя! 250 Все победив, победит он огонь, созерцаемый вами. Частью одной, что от матери в нем, он почувствует силу Пламени. Что ж от меня - вековечно, то власти не знает Смерти, и ей непричастно, огнем никаким не смиримо. Ныне его, лишь умрет, восприму я в пределах небесных 255 И уповаю: богам всем будет подобный поступок По сердцу. Если же кто огорчится, пожалуй, что богом Станет Геракл, то и те, хоть его награждать не желали б, Зная заслуги его, поневоле со мной согласятся". Боги одобрили речь, и супруга державная даже 260 Не омрачилась лицом, - омрачилась она, лишь услышав Самый конец его слов, и на мужнин намек осердилась. А между тем что могло обратиться под пламенем в пепел, Мулькибер все отрешил, и обличье Гераклово стало Неузнаваемо. В нем ничего материнского боле 265 Не оставалось. Черты Юпитера в нем сохранились. Так змея, обновясь, вместе с кожей сбросив и старость, В полной явясь красоте, чешуей молодою сверкает. Только тиринфский герой отрешился от смертного тела, Лучшею частью своей расцвел, стал ростом казаться 270 Выше и страх возбуждать величьем и важностью новой. И всемогущий отец в колеснице четверкой восхитил Сына среди облаков и вместил меж лучистых созвездий. Тяжесть почуял Атлант. И тогда Эврисфея, однако, Все еще гнев не утих. Он, отца ненавидя, потомство, 275 Лютый, преследовать стал. С арголидской Алкменой, печальной Вечно, Иола была, и лишь ей поверяла старуха Жалобы или рассказ о всесветно известных деяньях Сына и беды свои. А с Иолой, веленьем Геракла, Юноша Гилл разделял и любовное ложе и душу; 280 Ей благородным плодом он наполнил утробу. Алкмена Так обратилася к ней: "Да хранят тебя боги всечасно! Пусть они срок сократят неизбежный, когда ты, созревши, Будешь Ил_и_фию звать, - попечение робких родильниц, - Что не хотела помочь мне по милости гневной Юноны. 285 День приближался, на свет нарождался Геракл, совершитель Подвигов, солнце меж тем до десятого знака достигло. Тяжесть чрево мое напрягла, и плод мой созревший Столь оказался велик, что в виновнике скрытого груза Всякий Юпитера мог угадать. Выносить свои муки 290 Долее я не могла. И ныне от ужаса тело Все холодеет, когда говорю; лишь вспомню, - страдаю. Семь я терзалась ночей, дней столько же, и утомилась От нескончаемых мук, и к небу простерла я руки, С громким криком звала я Луцину и Никсов двойничных. 295 И появилась она, но настроена гневом Юноны Злобной, готовая ей принести мою голову в жертву. Только лишь стоны пои услыхала, на жертвенник села Возле дверей и, колено одно положив на другое, Между собою персты сплетя наподобие гребня, 300 Мне не давала родить. Заклинания тихо шептала, Ими мешала она завершиться начавшимся родам. Силюсь, в безумье хулой Олимпийца напрасно порочу Неблагодарного. Смерть призываю. Могла бы и камни Жалобой сдвинуть! Со мной пребывают кадмейские жены, 305 К небу возносят мольбы, утешают болящую словом. Тут Галантида была, из простого народа, служанка, Златоволосая, все исполнять приказанья проворна, Первая в службе своей. Почудилось ей, что Юнона Гневная что-то творит. Выходя и входя постоянно 310 В двери, она и алтарь, и воссевшую видит богиню, - Как на коленях персты меж собою сплетенные держит. "Кто б ни была ты, поздравь госпожу! - говорит, - разрешилась И родила наконец, - совершилось желанье Алкмены". Та привскочила, и вдруг развела в изумленье руками 315 Родов богиня, - и я облегчилась, лишь узел расторгся. Тут, обманув божество, хохотать начала Галантида. Но хохотавшую вмиг схватила в гневе богиня За волоса, не дала ей с земли приподняться и руки В первую очередь ей превратила в звериные лапы. 320 Так же проворна она, как и прежде, и не изменила Цвета спина. В остальном же от прежнего облик отличен. Так как, устами солгав, помогла роженице, - устами Ныне родит; и у нас, как прежде, в домах обитает". Молвила так и, былую слугу вспомянув, застонала, 325 Тронута; на ухо ей, застонавшей, невестка шепнула: "Тем ли растрогана ты, что утратила облик служанка, Чуждая крови твоей. Что, если тебе расскажу я Дивную участь сестры? - хоть и слезы и горе мешают И не дают говорить. Единой у матери дочкой - 330 Я от другой рождена - и красою в Эхалии первой Наша Дриопа была. Она ранее девства лишилась, Бога насилье познав, в чьей власти и Дельфы и Делос. Взял же ее Андремон - и счастливым считался супругом. Озеро есть. Берега у него опускаются словно 335 Берег пологий морской и увенчаны по верху миртой. Как-то к нему подошла, его судеб не зная, Дриопа. И возмутительней то, что венки принесла она нимфам! Мальчика, - сладостный груз - еще не достигшего года, Нежно несла на руках, молоком его теплым питая. 340 Недалеко от воды, подражая тирийской окраске, Лотос там рос водяной, в уповании ягод расцветший. Стала Дриопа цветы обрывать и совать их младенцу, Чтоб позабавить его; собиралась сделать я то же, - Ибо с сестрою была, - но увидела вдруг: упадают 345 Капельки крови с цветов и колеблются трепетно ветки. Тут наконец, - опоздав, - нам сказали селяне, что нимфа Именем Лотос, стыда избегая с Приапом, когда-то С деревом лик измененный слила, - сохранилось лишь имя, Было неведомо то для сестры. Устрашенная, хочет 350 Выйти обратно и, нимф приношеньем почтив, удалиться, - Ноги корнями вросли; их силой пытается вырвать, Может лишь верхнюю часть шевельнуть; растущая снизу, Мягкие члены ее постепенно кора облекает. Это увидев, она попыталась волосы дернуть, - 355 Листья наполнили горсть: голова покрывалась листвою. А малолетний Амфис - ибо имя от Эврита деда Он унаследовал - вдруг ощущает, что грудь затвердела Матери, что молоко не струится в сосущие губы. Я же, как зритель, была при жестоком событье, не в силах 360 Быть тебе в помощь, сестра! Лишь сколько могла, превращенье Тщилась я задержать, и ствол обнимая и ветви. Я бы желала, клянусь, под тою же скрыться корою! Вот подошли и супруг Андремон, и родитель несчастный, - Оба Дриопу зовут. Зовущим Дриопу на Лотос 365 Я указала. Они неостывшие члены целуют. Оба, к родным приникая корням, оторваться не могут. Стало уж деревом все, ты одно лишь лицо сохраняла, О дорогая сестра! И на свежие листья, на место Бедного тела ее, - льет слезы; пока еще можно 370 И пропускают уста, как жалобно молит в пространство: "Ежели верите вы несчастливцам, клянуся богами, Не заслужила я мук. Терплю, неповинная, кару. Чистой я жизнью жила. Пусть, если лгу, я засохну, Всю потеряю листву и, срублена, пусть запылаю. 375 Но уж пора, отнимите дитя от ветвей материнских, Дайте кормилице. Пусть - вы о том позаботьтесь! - почаще Здесь он сосет молоко и играет под тенью моею. А как начнет говорить, - чтоб матери он поклонился, С грустью промолвил бы: "Мать укрывается в дереве этом". 380 Пусть лишь боится озер и цветов не срывает с деревьев, Да и кустарники все пусть плотью богов почитает. Милый супруг мой, прости! Ты, родная сестра, ты, отец мой! Если живет в вас любовь, молю: от укусов скотины И от ранений серпа вы листву защитите родную! 385 Так как мне не дано до вас наклониться, то сами Вы протянитесь ко мне и к моим поцелуям приблизьтесь. Можно еще прикоснуться ко мне, поднесите сыночка! Больше сказать не могу; уже мягкой древесной корою Белая кроется грудь, - теряюсь в зеленой вершине. 390 Руки от глаз отведите моих: и без вашей заботы Этой растущей корой, умирая, затянутся очи". Одновременно уста говорить и быть перестали. Ветви же долго еще превращенной тепло сохраняли". Так о печальных делах повествует Иола. Свекровь же, 395 Пальцем большим вытирая с лица Эвритиды потоки Слез, льет слезы сама. Но утешило все их печали Новое диво: стоит в глубине на пороге пред ними Чуть ли не мальчик, с лицом, на котором лишь пух незаметный, Прежние годы свои обретя, Иолай превращенный. 400 Так одарила его от Юноны рожденная Геба, К просьбам супруга склонясь, и готовилась было поклясться, Что никому уж не даст перемены подобной, Фемида Не потерпела того и сказала: "Усобицы в Фивах Уж возбуждают войну. Капаней же Юпитером только 405 Будет в борьбе побежден. Убьют два брата друг друга. Лоно разверзнет земля, и живым прорицатель увидит Душу в Аиде свою. За отца отомстит материнской Кровью сын и, убив, благочестным преступником станет; Но, устрашенный грехом, рассудка лишившись и дома, 410 Будет гоним Эвменидами он и матери тенью, Злата доколь у него рокового не спросит супруга И не пронзит ему бок меч родственный в длани фегейской. И наконец, Ахелоева дочь Каллироя попросит У Громовержца, чтоб он ее детям года приумножил 415 И не оставил притом неотмщенной мстителя смерти. Просьбами тронутый бог дар падчерице и невестке Ранее срока пошлет и в мужей превратит - малолетних", Лишь провещали уста провидицы судеб грядущих Девы Фемиды, тотчас зашумели Всевышние разом, 420 Ропот пошел, почему у других нет прав на такую Милость - и вот на года престарелого сетует мужа Паллантиада; что сед Ясион - благая Церера Сетует также; Вулкан - тот требует, чтоб обновился И Эрихтония век. О грядущем заботясь, Венера 425 Хочет вступить в договор, чтоб лета обновились Анхиза. Нежной заботы предмет есть у каждого бога. Мятежный Шум от усердья растет. Но разверз уста Громовержец И произнес: "О, ежели к нам в вас есть уваженье, - Что поднялись? Иль себя вы настолько могучими мните, 430 Чтобы и Рок превзойти? Иолай в свои прежние годы Был возвращен. Каллирои сынам по велению судеб В юношей должно созреть: тут ни сила, ни спесь не решают. Все это надо сносить спокойней: правят и вами С_у_дьбы, и мной. О, когда б я силу имел изменять их, 435 Поздние годы тогда моего не согнули б Эака, Переживал бы всегда Радамант свой возраст цветущий, Также мой милый Минос. А к нему возбуждает презренье Старости горестный груз, и не так уж он правит, как прежде". Тронул Юпитер богов. Ни один не посетовал боле, 440 Раз увидав, что как с Радамантом своим долголетьем Удручены, и Минос, кто, бывало, в цветущие лета, Именем страх наводя, грозой был великих народов, Ныне же немощен стал. Дионина сына Милета, Гордого силой своей молодой и родителем Фебом, 445 Старый страшился. Боясь, что его завоюет он царство, Юношу все ж удалить от родных не решался пенатов. Но добровольно, Милет, бежишь ты и судном взрезаешь Быстрым Эгейскую ширь, и в Азийской земле отдаленной Стены кладешь: тот град получил основателя имя. 450 Там-то Меандрова дочь, по извилине брега блуждая Возле потока-отца, что течет и туда и обратно, Стала женою тебе, - Кианея, прекрасная телом. Двойню потом для тебя родила она: Б_и_блиду с Кавном. Б_и_блиды участь - урок: пусть любят законное девы! 455 Б_и_блида стала пылать вожделением к брату - потомку Феба. Его не как брата сестра, не как должно, любила. Не понимает сама, где страстного чувства источник; В помыслах нет, что грешит, поцелуи с ним часто сливая Или объятьем своим обвиваючи братнину шею. 460 Долго вводило ее в заблуждение ложное чувство. Мало-помалу оно переходит в любовь: чтобы видеть Брата, себя убирает она, казаться красивой Хочет и всем, кто краше ее, завидует тайно. Все же сама не постижна себе; никакого желанья 465 Не вызывает огонь; меж тем нутро в ней пылает. Брата зовет "господин", - обращенье родства ей постыло, - Предпочитает, чтоб он ее Б_и_блидой звал, не сестрою. Бодрствуя, все же питать упований бесстыдных не смеет В пылкой душе. Но когда забывается сном безмятежным, 470 Часто ей снится любовь; сливаются будто бы с братом Плотски, - краснеет тогда, хоть и в сон погруженная крепкий. Сон отлетает; молчит она долго, в уме повторяя Зрелище сна, наконец со смущенной душой произносит: "Горе! Что значит оно, сновидение ночи безмолвной? 475 Лишь бы оно не сбылось! И зачем мне подобное снится? Он ведь собою красив и для взора враждебного даже, Как я любила б его, не родись мы сестрою и братом. Он ведь достоин меня; быть истинно плохо сестрою! Только бы я наяву совершить не пыталась такого! 480 Все ж почаще бы сон возвращался с видением тем же! Нет свидетеля сну, но есть в нем подобье блаженства! Ты, о Венера, и ты, сын резвый матери нежной! Как наслаждалась я! Как упоеньем несдержанным сердце Переполнялось! О, как на постели я вся изомлела! 485 Как вспоминать хорошо! Но было недолгим блаженство, - Ночь поспешила уйти, ей мечты мои были завидны. Если бы, имя сменив, я могла съединиться с тобою, Я бы отцу твоему, о Кавн, называлась невесткой, Ты же отцу моему, о Кавн, назывался бы зятем! 490 Если бы было у нас от богов все общее, кроме Предков! Хотелось бы мне, чтоб был ты меня родовитей! Матерью кто от тебя, ненаглядный, станет, не знаю. Мне же, на горе себе от родителей тех же рожденной, Братом останешься ты - одна для обоих преграда. 495 Что же виденья мои для меня означают? Какая Сила, однако, во снах? Иль силою сны обладают? Лучше богам! Не раз любили сестер своих боги: Опию выбрал Сатурн, с ней связанный кровно, с Тетидой В брак вступил Океан, с Юноной - властитель Олимпа. 500 Свой у Всевышних закон: для чего же приравнивать нравы Неба к нравам людей, на чужие ссылаться союзы? Иль у меня из груди запретное пламя исчезнет, Или, - когда не смогу, - пусть раньше умру, и на ложе Мертвую сложат меня, и целует пусть мертвую брат мой! 505 Все же, чтоб это свершить, согласье потребно обоих. Пусть это по сердцу мне, - преступленьем покажется брату! А ведь Эола сыны не боялись сестрина ложа! Знаю откуда про них? Зачем их в пример привела я? Что я, куда меня мчит? Прочь, прочь, бесстыдное пламя! 510 Буду я брата любить подобающей сестрам любовью. Если б, однако же, он был первый любовью охвачен, Может быть, к страсти его снисходительна я оказалась. Или сама, в чем просьбе его отказать не могла бы, Стану просить? И могла б ты сказать? И могла бы признаться? 515 Нудит любовь. Смогу. А если уста мои свяжет Стыд, пусть скрытый огонь потаенные строки объявят". Так решено; эта мысль победила души колебанья. Приподнялась на боку и, на левую руку опершись, Молвила: "Сам он увидит, я пыл безумный открою. 520 Горе! Что я творю? О, какою пылаю любовью?" Вот уж обдуманных слов ряд чертит рукою дрожащей, Правою держит стилет, а левой - пустую дощечку; Только начнет - прервет; вновь пишет - и воск проклинает; Что начертала - сотрет; отвергает, меняет, приемлет, 525 Только дощечки взяла - бросает, а бросив - берет их. Хочет чего - не поймет; что сделать решила, то снова Кажется худо; в лице со стыдливостью смешана смелость. Вот написала "сестра" - и решила "сестра" уничтожить, И переглаженный воск покрывает такими словами: 530 "Это письмо, лишь с тобой иль ни с кем не надеясь на счастье, Пишет влюбленная. Стыд, ах, стыд назвать ее имя! Если стремленья мои ты желаешь узнать, - я хотела б, Имя свое не открыв, достичь, чтоб не раньше узналась Б_и_блида, нежель сама в пожеланьях уверена станет. 535 Может свидетельством быть для тебя моей раны сердечной - Бледность лица, худоба, выражение, влажные вечно Веки, из груди моей беспричинно встающие вздохи, Или объятья мои слишком частые, иль поцелуи, Что далеко, как ты сам замечал, не сестрины были. 540 Я и сама, хоть душа страдала от раны тяжелой, Хоть и пылало огнем нутро мое, всячески тщилась, - Боги свидетели мне! - избавить себя от безумья. Долго вела я борьбу, избежать порываясь оружья Мощного страсти. Сносить мне пришлось страданья сильнее, 545 Нежели деве терпеть подобает. Должна я признаться: Побеждена я, тебя умоляю о помощи робко. Ныне один ты спасти и сгубить полюбившую можешь. Выбери, что совершить. Об этом не враг умоляет, Но человек, что к тебе уже крепко привязан, но крепче 550 Жаждет связаться с тобой и плотнее узлом затянуться. Долг соблюдать - старикам; что дозволено, что незаконно Или законно, пускай вопрошают, права разбирая, - Дерзкая нашим годам подобает Венера. Нам рано Знать, что можно, что нет, готовы мы верить, что можно 555 Все, - и великих богов мы следуем в этом примеру. Нет, ни суровость отца, ни почтение к толку людскому Нас не удержит, ни страх. Так нечего нам и страшиться! Сладостный сердцу обман прикроем с тобой именами "Брат" и "сестра". Я могу говорить потихоньку с тобою. 560 Мы обниматься вольны, мы целуем друг друга открыто. Недостает нам чего? Над признанием сжалься любовным! Не излилось бы оно, но понудил огонь нестерпимый. Пусть на могиле моей не означат, что ты ей виновник". Все исчертила рука, не оставил ей больше простору 565 Воск: на самом краю примостилась последняя строчка. Вот преступленья свои скрепляет печатью, слезами Камень резной намочив: не влажен язык пересохший. Вот из рабов одного позвала, застыдившись, и в страхе Ласково молвила: "На! Отнеси это - верный из верных - 570 Ты моему... - потом, после долгого времени, - брату..." Передавая, из рук уронила дощечки. Приметой Дева была смущена... Удобную выбрав минуту, К Кавну слуга подошел и слова потаенные отдал. Сразу же гнев охватил молодого Меандрова внука. 675 Часть лишь посланья прочтя, от себя он отбросил дощечки И, удержавши едва над слугою трепещущим руки, Молвит: "Скорей, о любви недозволенной вестник негодный, Прочь убегай! Если б гибель твоя не влекла за собою Также стыда моего, ты сейчас поплатился бы смертью!" 580 В страхе слуга убежал. Слова те жестокие Кавна Передает госпоже. И, отвергнута, ты побледнела, Б_и_блида! В ужасе грудь сковал ей холод ледяный. Чувства вернулися к ней, и с ними вернулось безумство, - И через силу уста так в воздух пустой восклицают: 585 "И поделом! О, зачем показала я в дерзости праздной Рану мою? Для чего то признанье, которое должно Было таить, я, увы, поручила дощечкам поспешным? Надо мне было вперед души его выведать тайны Речью окольной! Затем, чтобы мне не носиться по ветру, 590 Часть парусов развернув, испытать дуновенье сначала Надобно было - и плыть проверенным морем; теперь же Я парусов напрягла полотно неизведанным ветром, И на утесы несет мой корабль; потону - и нахлынет Весь на меня Океан, моему не вернуться ветрилу! 595 Что же? Иль ясные мне не вещали приметы - преступной Не предаваться любви, - недаром письмо при посылке Я уронила и с ним мои уронила надежды? Что бы число изменить или даже письма содержанье? Все-таки лучше число... Сам бог советовал, ясно 600 Сам указанья давал, - да только была я безумна! Должно мне было самой говорить, а не воску вверяться, Надо мне было пред ним обнаружить безумие страсти. Слезы увидел бы он; лицо бы увидел влюбленной. Больше могла б я сказать, чем эти вместили таблички! 605 Против желанья его я могла бы обвить ему шею, Милые ноги обнять и о жизни молить, припадая. Если б отверг он меня, увидал бы, что я умираю. Предприняла бы я все; и когда бы одно не смягчило Жесткую душу его, - могло бы все вместе. Отчасти, 610 Может быть, в том виноват и посыльный-слуга. Подошел он, Верно, некстати, избрал неудачное время. Не выждал Мига, когда у того и досуг был, и мысли свободны. Это сгубило меня. Он, однако, рожден не тигрицей! Ведь не каменья же он, не железо он твердое носит 615 И не алмазы в груди: молоком он вскормлен не львицы! Будет он все ж побежден; повторю нападенье; досада Не остановит меня нипочем до последнего вздоха. Если бы можно назад воротить совершенное, - лучше Было бы не начинать, - но начатое должно докончить! 620 Так, но не может же он, если б я отложила признанья, Не вспоминать постоянно о том, что я сделать решилась. Если я буду молчать, он подумает: то увлеченье Легкое; боле того - что его искушаю коварством. Будет он думать, что я покорилась не богу, который 625 Сильно так жег и сжигает мне грудь, - но влечению плоти, Все, наконец, мне равно: несказанное я совершила. Я написала ему, молила, греха я желала. Это одно совершив, не могу я назваться невинной. Действуя дальше, любовь я спасу, а вины не прибавлю", - 630 Молвила. И до того в ней расстроен смущенный рассудок! - Жаждет опять испытать, что ее же сразило. Не знает Меры, несчастная; вновь подвергает себя униженью... Делу не видя конца, он бежал от греха, он покинул Родину и основал град новый в земле чужедальней. 635 Скорбью томима, тогда Милетида лишилась и вовсе Разума, как говорят. Тогда сорвала она платье С груди и стала в нее ударять в исступленном безумье. И откровенно, в бреду, признается при всех, что надежды Не совершились любви. Родимый свой край и пенатов 640 Бросив постылых, идет по следам убежавшего брата. Как, потрясая свой тирс, о потомок Семелы, по чину Раз в три года тебя исмарийские славят вакханки, - Так на просторных полях завывавшую Б_и_блиду жены Зрели бубасские. Их же оставив, она у карийцев 645 И у лелегов была ратоборных, и в Линии тоже. Вот уж оставила Краг, и Лимиру, и Ксанфовы воды, Также хребет, где Химера жила, извергавшая пламя Из глубины, - с змеиным хвостом и с львиною пастью. Вот уже нет и лесов, - блужданьем своим утомившись, 650 Библида, падаешь ты головой на твердую землю И неподвижно лежишь, лицом в облетевшие листья. Нимфы лелегов не раз приподнять ее в нежных объятьях Тщетно пытались, не раз с уговорами к ней подступали, Чтобы умерила страсть; утешали ей душу глухую. 655 Молча лежит, запустив свои ногти в зеленые травы, Библида и мураву потоками слез орошает. Создали нимфы из слез - по преданью - струю водяную Неиссякаемую. Что дать могли они больше? Вскоре, подобно смоле, что из свежего каплет надреза, 660 Или как липкий битум, что из тучной земли истекает, Иль как вода, что весной, под дыханием первым Фавона Ставшая твердой от стуж, размягчается снова на солнце, - Так же, слезой изойдя, и несчастная Фебова внучка, Библида, стада ручьем, сохраняющим в этих долинах 665 Имя своей госпожи и текущим под иликом черным. Критских сто городов, быть может, наполнила б слава О превращении том, когда бы недавнее чудо - Ифис, сменившая вид, - как раз не случилось на Крите. Феста земля, что лежит недалеко от Кносского царства, 670 Некогда произвела никому не известного Лигда, Был из простых он людей, отличался богатством не боле, Чем благородством. Зато незапятнаны были у Лигда И благочестье и жизнь. К супруге он, бремя носившей, Так обратился, когда уж родить подходили ей сроки: 675 "Два пожеланья тебе: страдать поменьше и сына Мне подарить: тяжела была бы мне участь иная. Сил нам Фортуна не даст. Тогда, - пусть того не случится! - Если ребенка родишь мне женского пола, хоть против Воли, но все ж прикажу: - прости, благочестье! - пусть гибнет!" 680 Вымолвил, и по лицу покатились обильные слезы И у того, кто приказ отдавал, и у той, кто внимала. Тщетно тут стала молить Телетуза любезного мужа, Чтоб надеждам ее он подобной не ставил препоны. Но на решенье своем тот твердо стоял. И созревший 685 Плод через силу уже Телетуза носила во чреве. Вдруг, среди ночи явясь ей видением сонным, однажды Инаха дочь у постели ее в окружении пышном Будто стоит, - иль привиделось. Лоб украшали богини Рожки луны и колосья, живым отливавшие златом, 690 И диадема; при ней - Анубис, что лает по-песьи, Апис, с окраской двойной, Бубастида святая и оный, Кто заглушает слова и перстом призывает к молчанью. Систры звучали; тут был и вечно искомый Озирис Вместе с ползучей змеей, смертоносного полною яда. 695 И, отряхнувшей свой сон, как будто все видящей ясно, Шепчет богиня: "О ты, что присно при мне, Телетуза! Тяжкие думы откинь, - обмани приказанья супруга. Не сомневайся: когда облегчит твое тело Луцина, - То и прими, что дано: я богиня-пособница, помощь 700 Всем я просящим несу; не будешь пенять, что почтила Неблагодарное ты божество". Так молвив - исчезла. Радостно с ложа встает и к созвездьям подъемлет критянка Чистые руки, моля, чтобы сон ее сделался явью. Муки тогда возросли, и само ее бремя наружу 705 Выпало: дочь родилась, а отец и не ведал об этом. Девочку вскармливать мать отдает, объявив, что родился Мальчик. Поверили все. Лишь кормилица знает про тайну. Клятвы снимает отец и дает ему дедово имя, Ифис - так звали того. Мать рада: то имя подходит 710 И для мужчин и для женщин; никто заподозрить не может. Так незаметно обман покрывается ложью невинной. Мальчика был на ребенке наряд, а лицо - безразлично, Девочки было б оно или мальчика - было прекрасно. А между тем уж тринадцатый год наступает подростку. 715 Тут тебе, Ифис, отец белокурую прочит Ианту. Между фестийских девиц несравненно она выделялась Даром красы, рождена же была от диктейца Телеста. Годами были равны и красой. От наставников тех же Знанья они обрели, возмужалости первой начатки. 720 Вскоре любовь их сердца охватила. И с силою равной Ранила сразу двоих: по различны их были надежды! Срока желанного ждет и обещанных светочей свадьбы, Мужем считает ее, в союз с ней верит Ианта. Ифис же любит, сама обладать не надеясь любимым, 725 И лишь сильнее огонь! Пылает к девице девица. Слезы смиряя едва, - "О, какой мне исход, - восклицает, - Если чудовищной я и никем не испытанной новой Страстью горю? О, когда б пощадить меня боги хотели, То погубили б меня, а когда б и губить не хотели, 730 Пусть бы естественный мне и обычный недуг даровали! Ибо коровы коров и кобылы кобыл не желают, Любят бараны овец, и олень за подругою ходит; Тот же союз и у птиц; не бывало вовек у животных Так, чтобы самка у них запылала желанием к самке. 735 Лучше б мне вовсе не жить! Иль вправду одних лишь чудовищ Крит порождает?.. Быка дочь Солнца на Крите любила, - Все-таки был он самец. Но моя - если только признаться В правде - безумнее страсть: на любовь упованье питала Та. Ухищреньем она и обличьем коровьим достигла, 740 Что испытала быка. Для обмана нашелся любовник. Тут же, когда бы весь мир предложил мне услуги, когда бы Вновь на вощеных крылах полетел бы по воздуху Дедал, Что бы поделать он мог? Иль хитрым искусством из девы Юношей сделать меня? Иль тебя изменить, о Ианта? 745 Что ж не скрепишь ты души, в себе не замкнешься, о Ифис, Что не отбросишь своих безнадежных и глупых желаний? Кем родилась ты, взгляни, и себя не обманывай доле. К должному только стремись, люби, что для женщины любо. Все от надежды: она и приводит любовь, и питает, 750 А у тебя ее нет. Отстраняет от милых объятий Вовсе не стража тебя, не безмолвный дозор господина И не суровость отца; и сама она просьб не отвергла б, Все ж недоступна она; когда б и всего ты достигла, - Счастья тебе не познать, хоть боги б и люди трудились, 755 Из пожеланий моих лишь одно остается напрасным; Боги способствуют мне, - что могут - все даровали. Хочет того же она, и родитель, и будущий свекор, Только природа одна, что всех их могучее, - против. Против меня лишь она. Подходит желанное время, 760 Свадебный видится свет, и станет моею Ианта, - Но не достигнет меня: я, водой окруженная, жажду! Сваха Юнона и ты, Гименей, для чего снизошли вы К таинствам этим, где нет жениха, где мы обе - невесты!" И замолчала, сказав. Но не в меньшем волненье другая 765 Девушка; молит тебя, Гименей, чтоб шел ты скорее. Просит она, - но, боясь, Телетуза со сроками медлит. То на притворный недуг ссылается; то ей приметы Доводом служат, то сны; но средства лжи истощила Все наконец. И уже подступает отложенной свадьбы 770 Срок; уже сутки одни остаются. Тогда Телетуза С дочки своей и с себя головные срывает повязки И, распустив волоса, обнимает алтарь, - "О Изида, - Чьи Паретоний, Фарос и поля Мареотики, - молит, - Вместе с великим, на семь рукавов разделяемым Нилом! 775 Помощь подай мне, молю, о, избавь меня ныне от страха! В день тот, богиня, тебя по твоим угадала я знакам, Все я признала: твоих провожатых, светочи, звуки Систров, и все у меня отпечаталось в памяти крепко. Если она родилась, если я не стыдилась обмана, - 780 Твой то совет, поощренье твое! Над обеими сжалься, Помощью нас поддержи!" - слова тут сменились слезами. Чудится ей, что алтарь колеблет богиня, - и вправду Поколебала! Врата задрожали у храма; зарделись Лунным сияньем рога; зазвучали гремящие систры. 785 Верить не смея еще, но счастливому знаменью рада, Мать из храма ушла. А за матерью вышла и Ифис, - Шагом крупней, чем обычно; в лице белизны его прежней Не было; силы ее возросли; в чертах появилось Мужество, пряди волос свободные стали короче. 790 Более крепости в ней, чем бывает у женщин, - и стала Юношей, девушка, ты! Приношенья несите же в храмы! Радуйтесь, страх отрешив, - и несут приношения в храмы. Сделали надпись, - на ней был коротенький стих обозначен: "Юноша дар посвятил, обещанный девушкой, - Ифис". 795 Вскоре лучами заря мировые разверзла просторы, Вместе Венера тогда и Юнона сошлись с Гименеем К общим огням. И своей господином стал Ифис Ианты. КНИГА ДЕСЯТАЯ После, шафранным плащом облаченный, по бездне воздушной Вновь отлетел Гименей, к брегам отдаленным киконов Мчится - его не к добру призывает там голос Орфея. Все-таки бог прилетел; но с собой ни торжественных гимнов 5 Он не принес, ни ликующих лиц, ни счастливых предвестий. Даже и светоч в руке Гименея трещит лишь и дымом Едким чадит и, колеблясь, никак разгореться не может. Но тяжелей был исход, чем начало. Жена молодая, В сопровожденье наяд по зеленому лугу блуждая, - 10 Мертвою пала, в пяту уязвленная зубом змеиным. Вещий родопский певец, обращаясь к Всевышнему, супругу Долго оплакивал. Он обратиться пытался и к теням, К Стиксу дерзнул он сойти, Тенарийскую щель миновал он, Сонмы бесплотных теней, замогильные призраки мертвых, 15 И к Персефоне проник и к тому, кто в безрадостном царстве Самодержавен, и так, для запева ударив по струнам, Молвил: "О вы, божества, чья вовек под землею обитель, Здесь, где окажемся все, сотворенные смертными! Если Можно, отбросив речей извороты лукавых, сказать вам 20 Правду, дозвольте. Сюда я сошел не с тем, чтобы мрачный Тартар увидеть, не с тем, чтоб чудовищу, внуку Медузы, Шею тройную связать, с головами, где вьются гадюки, Ради супруги пришел. Стопою придавлена, в жилы Яд ей змея излила и похитила юные годы. 25 Горе хотел я стерпеть. Старался, но побежден был Богом Любви: хорошо он в пределах известен наземных, - Столь же ль и здесь - не скажу; уповаю, однако, что столь же. Если не лжива молва о былом похищенье, - вас тоже Соединила Любовь! Сей ужаса полной юдолью, 30 Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства: Вновь Эвридики моей заплетите короткую участь! Все мы у вас должники; помедлив недолгое время, Раньше ли, позже ли - все в приют поспешаем единый. Все мы стремимся сюда, здесь дом наш последний; вы двое 35 Рода людского отсель управляете царством обширным. Так и она: лишь ее положенные годы созреют, Будет под властью у вас: возвращенья прошу лишь на время. Если же милость судеб в жене мне откажет, отсюда Пусть я и сам не уйду: порадуйтесь смерти обоих". 40 Внемля, как он говорит, как струны в согласии зыблет, Души бескровные слез проливали потоки. Сам Тантал Тщетно воды не ловил. Колесо Иксионово стало. Птицы печень клевать перестали; Белиды на урны Облокотились; и сам, о Сизиф, ты уселся на камень! 45 Стали тогда Эвменид, побежденных пеньем, ланиты Влажны впервые от слез, - и уже ни царица-супруга, Ни властелин преисподних мольбы не исполнить не могут. Вот Эвридику зовут; меж недавних теней пребывала, А выступала едва замедленным раною шагом. 50 Принял родопский герой нераздельно жену и условье: Не обращать своих взоров назад, доколе не выйдет Он из Авернских долин, - иль отымется дар обретенный. Вот уж в молчанье немом по наклонной взбираются оба Темной тропинке; крутой, густою укутанной мглою. 55 И уже были они от границы земной недалеко, - Но, убоясь, чтоб она не отстала, и в жажде увидеть, Полный любви, он взор обратил, и супруга - исчезла! Руки простер он вперед, объятья взаимного ищет, Но понапрасну - одно дуновенье хватает несчастный, 60 Смерть вторично познав, не пеняла она на супруга. Да и на что ей пенять? Иль разве на то, что любима? Голос последним "прости" прозвучал, но почти не достиг он Слуха его; и она воротилась в обитель умерших. Смертью двойною жены Орфей поражен был, - как древле 65 Тот, устрашившийся пса с головами тремя, из которых Средняя с цепью была, и не раньше со страхом расстался, Нежель с природой своей, - обратилася плоть его в камень! Или как оный Олен, на себя преступленье навлекший, Сам пожелавший вины; о Летея несчастная, слишком 70 Ты доверяла красе: приникавшие прежде друг к другу Груди - утесы теперь, опорой им влажная Ида. Он умолял и вотще переплыть порывался обратно, - Лодочник не разрешил; однако семь дней неотступно, Грязью покрыт, он на бреге сидел без Церерина дара. 75 Горем, страданьем души и слезами несчастный питался. И, бессердечьем богов попрекая подземных, ушел он В горы Родопы, на Гем, поражаемый северным ветром. Вот созвездием Рыб морских заключившийся третий Год уж Титан завершил, а Орфей избегал неуклонно 80 Женской любви. Оттого ль, что к ней он желанье утратил Или же верность хранил - но во многих пылала охота Соединиться с певцом, и отвергнутых много страдало. Стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже, Перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство, 85 Краткую жизни весну, первины цветов обрывают. Некий был холм, на холме было ровное плоское место; Все зеленело оно, муравою покрытое. Тени Не было вовсе на нем. Но только лишь сел на пригорок Богорожденный певец и ударил в звонкие струны, 90 Тень в то место пришла: там Хаонии дерево было, Роща сестер Гелиад, и дуб, вознесшийся в небо; Мягкие липы пришли, безбрачные лавры и буки, Ломкий пришел и орех, и ясень, пригодный для копий, Несуковатая ель, под плодами пригнувшийся илик, 95 И благородный платан, и клен с переменной окраской; Лотос пришел водяной и по рекам растущие ивы, Букс, зеленый всегда, тамариск с тончайшей листвою; Мирта двухцветная там, в плодах голубых лавровишня; С цепкой стопою плющи, появились вы тоже, а с вами 100 И винограда лоза, и лозой оплетенные вязы; Падубы, пихта, а там и кусты земляничника с грузом Алых плодов, и награда побед - гибколистная пальма; С кроной торчащей пришли подобравшие волосы сосны, - Любит их Матерь богов, ибо некогда Аттис Кибелин, 105 Мужем здесь быть перестав, в стволе заключился сосновом. В этом же сонмище был кипарис, похожий на мету, Деревом стал он, но мальчиком был в то время, любимцем Бога, что лука струной и струной управляет кифары. Жил на картийских брегах, посвященный тамошним нимфам, 110 Ростом огромный олень; широко разветвляясь рогами, Голову сам он себе глубокой окутывал тенью. Златом сияли рога. К плечам опускалось, свисая С шеи точеной его, ожерелье камней самоцветных. А надо лбом его шар колебался серебряный, тонким 115 Был он привязан ремнем. Сверкали в ушах у оленя Около впадин висков медяные парные серьги. Страха не зная, олень, от обычной свободен боязни, Часто, ничуть не дичась, и в дома заходил, и для ласки Шею свою подставлял без отказа руке незнакомой. 120 Боле, однако, всего, о прекраснейший в племени Кеи, Был он любезен тебе, Кипарис. Водил ты оленя На молодые луга и к прозрачной источника влаге. То оплетал ты цветами рога у животного или, Всадником на спину сев, туда и сюда направляя 125 Нежные зверя уста пурпурной уздой, забавлялся. Знойный был день и полуденный час; от горячего солнца Гнутые грозно клешни раскалились прибрежного Гака, Раз, притомившись, лег на лужайку со свежей травою Чудный олень и в древесной тени наслаждался прохладой. 130 Неосторожно в тот миг Кипарис проколол его острым Дротом; и видя, что тот умирает от раны жестокой, Сам умереть порешил. О, каких приводить утешений Феб не старался! Чтоб он не слишком скорбел об утрате, Увещевал, - Кипарис все стонет! И в дар он последний 135 Молит у Вышних - чтоб мог проплакать он целую вечность. Вот уже кровь у него от безмерного плача иссякла, Начали члены его становиться зелеными; вскоре Волосы, вкруг белоснежного лба ниспадавшие прежде, Начали прямо торчать и, сделавшись жесткими, стали 140 В звездное небо смотреть своею вершиною тонкой. И застонал опечаленный бог. "Ты, оплаканный нами, Будешь оплакивать всех и пребудешь с печальными!" - молвил. Рощу такую Орфей привлек. Посредине собранья Всяческих диких зверей и множества птиц восседал он. 145 Вот уже пальцем большим испытал он достаточно струны И, убедившись, что все, хоть разно звучат они, стройно Звуки сливают свои, - молчанье прервал песнопеньем: "Муза, с Юпитера ты - всем миром Юпитер владеет! - Песню мою зачинай! О мощи Юпитера раньше 160 Много я песен сложил; величавым я плектром Гигантов Пел, на флегрейских полях победительных молний сверженье. Лирою легкой теперь зазвучу. Буду отроков петь я - Нежных любимцев богов, и дев, что, пылая напрасно, Кару в безумье своем навлекли на себя любострастьем. 155 В оные дни небожителей царь к Ганимеду фригийцу Страстью зажегся; и вот изобрел он, во что превратиться, Чтобы собою не быть; никакой становиться иною Птицею сан не велел, - лишь его же носящей перуны. И не помедлил: рассек заемными крыльями воздух 160 И Илиада унес, - он доныне его виночерпий И, хоть Юнона мрачна, подает Вседержителю нектар. Так же тебя, Амиклид, Аполлон поселил бы в эфире, Если б туда поселить разрешили печальные судьбы. Выход дозволен иной - бессмертен ты стал. Лишь прогонит 165 Зиму весна и Овен водянистую Рыбу заступит, Ты появляешься вновь, распускаясь на стебле зеленом. Более всех ты отцом был возлюблен моим. Понапрасну Ждали владыку тогда - земли средоточие - Дельфы. Бог на Эвроте гостил в то время, в неукрепленной 170 Спарте. Ни стрелы уже у него не в почете, ни лира; Сам он себя позабыл; носить готов он тенета Или придерживать псов, бродить по хребтам неприступным Ловчим простым. Свой пыл питает привычкою долгой. Был в то время Титан в середине меж ночью грядущей 175 И отошедшей, - от них находясь в расстоянии равном. Скинули платье друзья и, масляным соком оливы Лоснясь, готовы уже состязаться в метании диска. Первый метнул, раскачав, по пространству воздушному круг свой Феб, и пред ним облака разделились от тяжести круга; 180 Времени много спустя, упадает на твердую землю Тяжесть, паденьем явив сочетанье искусства и силы. Неосторожный тогда, любимой игрой возбуждаем, Круг подобрать поспешил тенариец. Но вдруг содрогнулся Воздух, и с крепкой земли диск прянул в лицо тебе прямо, 185 О, Гиацинт! Побледнели они одинаково оба - Отрок и бог. Он в объятия взял ослабевшее тело, Он согревает его, отирает плачевные раны, Тщится бегство души удержать, траву прилагая. Все понапрасну: ничем уж его исцелить невозможно. 190 Так в орошенном саду фиалки, и мак, и лилея, Ежели их надломить, на стебле пожелтевшем оставшись, Вянут и долу свои отягченные головы клонят; Прямо держаться нет сил, и глядят они маковкой в землю. Так неподвижен и дик умирающий; силы лишившись, 195 Шея, сама для себя тяжела, к плечу приклонилась. "Гибнешь, увы, Эбалид, обманутый юностью ранней! - Феб говорит. - Эта рана твоя - мое преступленье. Ты - моя скорбь, погублен ты мной; с моею десницей Смерть да свяжут твою. Твоих похорон я виновник! 200 В чем же, однако, вина? Так, значит, виной называться Может игра? Так может виной и любовь называться? О, если б жизнь за тебя мне отдать или жизни лишиться Вместе с тобой! Но меня роковые связуют законы. Вечно ты будешь со мной, на устах незабывших пребудешь; 205 Лиры ль коснется рука - о тебе запоют мои песни. Будешь ты - новый цветок - мои стоны являть начертаньем. После же время придет, и славный герой заключится В тот же цветок, и прочтут лепестком сохраненное имя". Так говорят Аполлона уста, предрекая правдиво, - 210 Кровь между тем, что, разлившись вокруг, мураву запятнала, Кровью уже не была: блистательней червени тирской Вырос цветок. У него - вид лилии, если бы только Не был багрян у него лепесток, а у лилий - серебрян. Мало того Аполлону; он сам, в изъявленье почета, 215 Стоны свои на цветке начертал: начертано "Аи, аи!" На лепестках у него, и явственны скорбные буквы. Спарте позора в том нет, что она родила Гиацинта; Чтут и доныне его; что ни год, по обычаю предков, Славят торжественно там Гиацинтии - праздник весенний. 220 Если же ты, Амафунт, изобильный металлами, спросишь, Горд ли он тем, что родил Пропетид, - он откажется, так же Как и от тех, у которых рога - в стародавнее время - Были на лбу, - от чего получили прозванье керастов. Возле ворот их стоял Юпитера Гостеприимца 225 С прошлым печальным алтарь. Как завидит пришелец, что пятна Крови на камне его, он думает: тут зарезают Богу телят-сосунов да двухлетних овец амафунтских. Путник сам жертвой бывал. Оскорбясь несказанным служеньем, Милые грады свои и змеиные долы Венера 230 Бросить готова была, - "Но места мне любезные, грады Чем согрешили мои? Чем они-то, - сказала, - преступны? Лучше уже покарать изгнаньем безбожное племя, Смертью иль ссылкою, - нет, чем-нибудь меж изгнаньем и смертью. Среднее что же найду, как не казнь превращением вида?" 235 И между тем как она колебалась, во что изменить их, Взор на рога навела и решила: рога им оставим. И в косовзорых коров их большие тела обратила. Все же срамных Пропетид смел молвить язык, что Венера Не божество. И тогда, говорят, из-за гнева богини 240 Первыми стали они торговать красотою телесной. Стыд потеряли они, и уже их чело не краснело: Камнями стали потом, но не много притом изменились. Видел их Пигмалион, как они в непотребстве влачили Годы свои. Оскорбясь на пороки, которых природа 245 Женской душе в изобилье дала, холостой, одинокий Жил он, и ложе его лишено было долго подруги. А меж тем белоснежную он с неизменным искусством Резал слоновую кость. И создал он образ, - подобной Женщины свет не видал, - и свое полюбил он созданье. 250 Было девичье лицо у нее; совсем как живая, Будто с места сойти она хочет, только страшится. Вот до чего скрывает себя искусством искусство! Диву дивится творец и пылает к подобию тела. Часто протягивал он к изваянию руки, пытая, 255 Тело пред ним или кость. Что это не кость, побожился б! Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает, Тронет - и мнится ему, что пальцы вминаются в тело, Страшно ему, что синяк на тронутом выступит месте. То он ласкает ее, то милые девушкам вещи 260 Дарит: иль раковин ей принесет, иль камешков мелких, Птенчиков, или цветов с лепестками о тысяче красок, Лилий, иль пестрых шаров, иль с дерева павших слезинок Дев Гелиад. Он ее украшает одеждой. В каменья Ей убирает персты, в ожерелья - длинную шею. 265 Легкие серьги в ушах, на грудь упадают подвески. Все ей к лицу. Но не меньше она и нагая красива. На покрывала кладет, что от раковин алы сидонских, Ложа подругой ее называет, склоненную шею Нежит на мягком пуху, как будто та чувствовать может! 270 Праздник Венеры настал, справляемый всюду на Кипре. Возле святых алтарей с золотыми крутыми рогами Падали туши телиц, в белоснежную закланных шею. Ладан курился. И вот, на алтарь совершив приношенье, Робко ваятель сказал: "Коль все вам доступно, о боги, 275 Дайте, молю, мне жену (не решился ту деву из кости Упомянуть), чтоб была на мою, что из кости, похожа!" На торжествах золотая сама пребывала Венера И поняла, что таится в мольбе; и, являя богини Дружество, трижды огонь запылал и взвился языками. 280 В дом возвратившись, бежит он к желанному образу девы И, над постелью склонясь, целует, - ужель потеплела? Снова целует ее и руками касается груди, - И под рукой умягчается кость; ее твердость пропала. Вот поддается перстам, уступает - гиметтский на солнце 285 Так размягчается воск, под пальцем большим принимает Разные формы, тогда он становится годным для дела. Стал он и робости полн и веселья, ошибки боится, В новом порыве к своим прикасается снова желаньям. Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились. 290 Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит, Чтобы Венере излить благодарность. Уста прижимает Он наконец, к неподдельным устам, - и чует лобзанья Дева, краснеет она и, подняв свои робкие очи, Светлые к свету, зараз небеса и любовника видит. 295 Гостьей богиня сидит на устроенной ею же свадьбе. Девять уж раз сочетавши рога, круг полнился лунный, - Паф тогда родился, - по нему же и остров был назван. Был от нее же рожден и Кинир, и когда бы потомства Он не имел, почитаться бы мог человеком счастливым. 300 Страшное буду я петь. Прочь, дочери, прочь удалитесь Вы все, отцы! А коль песни мои вам сладостны будут, Песням не верьте моим, о, не верьте ужасному делу! Если ж поверите вы, то поверьте и каре за дело. Ежель свершенье его допустила, однако, природа, - 305 За исмарийский народ и за нашу я счастлив округу, Счастлив, что эта земля далеко от краев, породивших Столь отвратительный грех. О, пусть амомом богаты, Пусть и корицу, и нард, и из дерева каплющий ладан, Пусть на Панхайской земле и другие родятся растенья, 310 Пусть же и мирру растят! Им дорого стала новинка! Даже Эрот объявил, что стрелой не его пронзена ты, Мирра; свои он огни от греха твоего отвращает. Адской лучиной была ты овеяна, ядом ехидны, Ты из трех фурий одна: преступленье - отца ненавидеть, 315 Все же такая любовь - преступленье крупней. Отовсюду Знатные ищут тебя домогатели. Юность Востока Вся о постели твоей соревнуется. Так избери же, Мирра, себе одного, но, увы, все в одном сочетались. Все понимает сама, от любви отвращается гнусной 320 Мирра, - "Где мысли мои? Что надо мне? - молвит, - о боги! Ты, Благочестье, и ты, о право священное крови, Грех запретите, - молю, - преступлению станьте препоной, Коль преступленье в том есть. Но, по правде сказать, Благочестье Этой любви не хулит. Без всякого выбора звери 325 Сходятся между собой; не зазорно бывает ослице Тылом отца приподнять; жеребцу его дочь отдается, Коз покрывает козел, от него же рожденных, и итицы Плод зачинают от тех, чьим семенем зачаты сами. Счастливы те, кто запретов не знал! Дурные законы 330 Сам себе дал человек, и то, что природа прощает, Зависть людская клеймит. Говорят, что такие, однако, Есть племена, где с отцом сопрягается дочь или с сыном Мать, и почтенье у них лишь растет от любви их взаимной. Горе мое, что не там привелось мне родиться! Вредят мне 335 Здешних обычаи мест! Но зачем возвращаюсь к тому же? Прочь, запрещенные, прочь, надежды! Любви он достоин, - Только дочерней любви! Так, значит, когда бы великий Не был отцом мне Кинир, то лечь я могла бы с Киниром! Ныне ж он мой, оттого и не мой. Мне сама его близость 340 Стала проклятием. Будь я чужой, счастливей была бы! Лучше далеко уйду и родные покину пределы, Лишь бы греха избежать. Но соблазн полюбившую держит: Вижу Кинира я здесь, прикасаюсь к нему, говорю с ним, Для поцелуя тянусь, - о, пусть не дано остального! 345 Смеешь на что-то еще уповать, нечестивая дева? Или не чувствуешь ты, что права и названья смешала? Или любовью отца и соперницей матери станешь? Сыну ли старшей сестрой? Назовешься ли матерью брата? Ты не боишься Сестер, чьи головы в змеях ужасных, 350 Что, беспощадный огонь к очам и устам приближая, Грешные видят сердца? Ты, еще непорочная телом, В душу греха не прими, законы могучей природы Не помышляй загрязнить недозволенным ею союзом. Думаешь, хочет и он? Воспротивится! Он благочестен, 355 Помнит закон. О, когда б им то же безумье владело!" Молвила так. А Кинир, посреди женихов именитых, В недоумении, как поступить, обращается к Мирре, По именам их назвав, - чтоб себе жениха указала. Мирра сначала молчит, от отцова лица не отводит 360 Взора, горит, и глаза обливаются влагою теплой. Но полагает Кинир, - то девичий стыд; запрещает Плакать, и щеки ее осушает, и в губы целует. Рада она поцелуям его. На вопрос же, - который Был бы любезен ей муж, - "На тебя, - отвечала, - похожий!" 365 Он же не понял ее и за речь похваляет: "И впредь ты Столь же почтительной будь!" И при слове "почтительной" дева, С мерзостным пылом в душе, головою смущенно поникла. Ночи средина была. Разрешил и тела и заботы Сон. Но Кинирова дочь огнем неуемным пылает 370 И не смыкает очей в безысходном безумье желанья. Вновь то отчается вдруг, то готова пытаться; ей стыдно, Но и желанья кипят; не поймет, что ей делать, - так мощный Низко подрубленный ствол, последнего ждущий удара, Пасть уж готов, неизвестно куда, но грозит отовсюду. 375 Так же и Мирры душа от ударов колеблется разных Зыбко туда и сюда, устойчива лишь на мгновенье. Страсти исход и покой в одном ей мерещится - в смерти. Смерть ей любезна. Встает и решает стянуть себе петлей Горло и, пояс уже привязав к перекладине, молвив, - 380 "Милый, прощай, о Кинир! И знай: ты смерти виновник!" - Приспособляет тесьму к своему побелевшему горлу. Ропот ее, - говорят, - долетел до кормилицы верной, Что по ночам охраняла порог ее спальни. Вскочила Старая, дверь отперла и, увидев орудие смерти 385 Подготовляемой, вдруг завопила; себя ударяет В грудь, раздирает ее и, питомицы вызволив шею, Рвет тесьму на куски. Тут только слезам отдается; Мирру она обняла и потом лишь о петле спросила. Девушка молча стоит, недвижно потупилась в землю. 390 Горько жалеет она, что попытка нарушена смерти. Молит старуха, своей сединой заклинает; раскрыла Ныне пустые сосцы, колыбелью и первою пищей Молит довериться ей и поведать ей горе; девица Стонет молящей в ответ. Но кормилица вызнать решила, - 395 Тайну сулит сохранить и не только - взывает: "Откройся, Помощь дозволь оказать, - моя не беспомощна старость. Если безумье в тебе, - исцелят заклинанье и травы; Если испорчена ты, обрядом очистим волшебным; Если же гнев от богов, - умиряется жертвами гнев их. 400 Что же полезней еще предложу? И участь и дом твой Счастливы, все хорошо; мать здравствует, жив и родитель!" Лишь услыхав об отце, испустила глубокие вздохи Мирра. Кормилица все ж и теперь греха никакого Не заподозрила, но о какой-то любви догадалась. 405 Крепко решив разузнать, что б ни было, - молит поведать Все, на старую грудь привлекает льющую слезы Деву, сжимает в руках своих немощных, так говоря ей: "Вижу я: ты влюблена; но - откинь спасенья! - полезной Буду пособницей я в том деле. Отец не узнает 410 Тайны!" Но злобно она отскочила от старой, припала К ложу лицом, - "Уйди, я прошу, над стыдом моим горьким Сжалься, - сказала, - уйди, - настойчивей молвила, - или Спрашивать брось, отчего я больна: лишь грех ты узнаешь". В ужасе та, от годов и от страха дрожащие руки 415 К ней простирает с мольбой, питомице падает в ноги. То ей пытается льстить, то пугает на случай, коль тайны Та не откроет, грозит ей уликой тесьмы и попытки Кончить с собой; коль откроет любовь, обещает ей помощь. Голову та подняла, и внезапные залили слезы 420 Старой кормилицы грудь; и, не раз порываясь признаться, Речь пресекает она; застыдившись, лицо закрывает Платьем и молвит, - "О, как моя мать осчастливлена мужем!" Смолкла и стон издала. Кормилица похолодела, Чувствует - ужас проник до костей в ее члены. Поднявшись, 425 Волосы встали торчком на ее голове поседелой. Много добавила слов, чтобы та - если сможет - извергла Злую любовь. Хоть совет и хорош, повторяет девица, Что не отступит, умрет, коль ей не достанется милый! Та же в ответ ей, - "Живи, овладеешь своим..." - не решилась 430 Молвить "отцом" и молчит; обещанья же клятвой скрепляет. Праздник Цереры как раз благочестные славили жены, Тот, ежегодный, когда, все окутаны белым, к богине Связки колосьев несут, своего урожая початки. Девять в то время ночей почитают запретной Венеру, 435 Не допускают мужчин. Кенхреида, покинув супруга, Вместе с толпою ушла посетить тайнодейства святые. Благо законной жены на супружеском не было ложе, Пьяным Кинира застав, на беду, расторопная нянька, Имя другое назвав, неподдельную страсть описала 440 Девы, красу расхвалила ее; спросил он про возраст. "С Миррой, - сказала, - одних она лет". И когда приказал он Деву ввести, возвратилась домой. "Ликуй, - восклицает, - Доченька! Мы победили!" Но та ощущает неполной Эту победу свою. Сокрушается грудь от предчувствий. 445 Все же ликует она: до того в ней разлажены чувства. Час наступил, когда все замолкает; промежду Трионов, Дышло скосив, Боот поворачивать начал телегу. И к преступленью она подступила. Златая бежала С неба луна. Облаков чернотой закрываются звезды. 450 Темная ночь - без огней. О Икар, ты лицо закрываешь! Также и ты, Эригона, к отцу пылавшая свято! Трижды споткнулась, - судьба призывала обратно. Три раза Филин могильный давал смертельное знаменье криком. Все же идет. Темнота уменьшает девичью стыдливость. 455 Левою держит рукой кормилицы руку; другая Ищет во мраке пути; порога уж спальни коснулась. Вот открывает и дверь; и внутрь вошла. Подкосились Ноги у ней, колена дрожат. От лица отливает Кровь, - румянец бежит, сейчас она чувства лишится. 460 Чем она ближе к беде, тем страх сильней; осуждает Смелость свою и назад возвратиться неузнанной жаждет. Медлит она, но старуха влечет; к высокому ложу Деву уже подвела и вручает, - "Бери ее! - молвит, - Стала твоею, Кинир!" - и позорно тела сопрягает. 465 Плоть принимает свою на постыдной постели родитель, Гонит девический стыд, уговорами страх умеряет. Милую, может быть, он называет по возрасту "дочка", Та же "отец" говорит, - с именами страшнее злодейство! Полной выходит она от отца; безбожное семя - 470 В горькой утробе ее, преступленье зародышем носит. Грех грядущая ночь умножает, его не покончив. И лишь когда наконец пожелал, после стольких соитий, Милую он распознать и при свете внесенном увидел Сразу и грех свой и дочь, разразился он возгласом муки 475 И из висящих ножен исторг блистающий меч свой. Мирра спаслась; темнота беспросветная ночи убийство Предотвратила. И вот, пробродив по широким равнинам, Пальмы арабов она и Панхаи поля покидает. Девять блуждает потом завершающих круг полнолуний. 480 И, утомясь наконец, к земле приклонилась Сабейской. Бремя насилу несла; не зная, о чем ей молиться, Страхом пред смертью полна, тоской удрученная жизни, Так обратилась к богам, умоляя: "О, если признаньям Верите вы, божества, - заслужила печальной я казни 485 И не ропщу. Но меня - чтоб живой мне живых не позорить Иль, умерев, мертвецов - из обоих вы царств изгоните! Переменивши меня, откажите мне в жизни и смерти!" Боги признаньям порой внимают: последние просьбы Мирры нашли благосклонных богов: ступни у молящей 490 Вот покрывает земля; из ногтей расщепившихся корень Стал искривленный расти, - ствола молодого опора; Сделалась деревом кость: остался лишь мозг в сердцевине. В сок превращается кровь, а руки - в ветви большие, В малые ветви - персты; в кору - затвердевшая кожа. 495 Дерево полный живот меж тем, возрастая, сдавило; Уж охватило и грудь, закрыть уж готовилось шею. Медлить не стала она, и навстречу коре подступившей Съежилась Мирра, присев, и в кору головой погрузилась. Все же, хоть телом она и утратила прежние чувства, - 500 Плачет, и все из ствола источаются теплые капли. Слезы те - слава ее. Корой источенная мирра Имя хранит госпожи, и века про нее не забудут. А под корою меж тем рос грешно зачатый ребенок, Он уж дороги искал, по которой - без матери - мог бы 505 В мир показаться; живот бременеющий в дереве вздулся. Бремя то мать тяготит, а для мук не находится слова, И роженицы уста обратиться не могут к Луцине. Все-таки - словно родит: искривленное дерево частый Стон издает; увлажняют его, упадая, слезинки. 510 Остановилась тогда у страдающих веток Луцина; Руки приблизила к ним и слова разрешенья сказала. Дерево щели дает и вот из коры выпускает Бремя живое свое. Младенец кричит, а наяды В мягкой траве умащают его слезами родимой. 515 Зависть сама похвалила б дитя! Какими обычно Голых Амуров писать на картинах художники любят, В точности был он таким. Чтоб избегнуть различья в наряде, Легкие стрелы ему ты вручи, а у тех отними их! Но неприметно бежит, ускользает летучее время, 520 Нет ничего мимолетней годов. Младенец, зачатый Дедом своим и сестрой, до этого в дереве скрытый, Только родиться успел, красивейшим слыл из младенцев. Вот он и юноша, муж; и себя превзошел красотою! Вот и Венере он мил, за огни материнские мститель! 525 Мать как-то раз целовал мальчуган, опоясанный тулом, И выступавшей стрелой ей нечаянно грудь поцарапал. Ранена, сына рукой отстранила богиня; однако Рана была глубока, обманулась сначала Венера. Смертным пленясь, покидает она побережье Киферы. 530 Ей не любезен и Паф, опоясанный морем открытым, Рыбой обильнейший Книд, Амафунт, чреватый металлом. На небо тоже нейдет; предпочтен даже небу Адонис. С ним она всюду, где он. Привыкшая вечно под тенью Только лелеять себя и красу увеличивать холей, 535 С ним по горам и лесам, по скалам блуждает заросшим, С голым коленом, подол подпоясав по чину Дианы; Псов натравляет сама и, добычи ища безопасной, Зайцев проворных она, иль дивно рогатых оленей Гонит, иль ланей лесных; но могучих не трогает вепрей, 540 Но избегает волков-похитителей, также медведя, С когтем опасным, и львов, пресыщенных скотнею кровью. Увещевает тебя, чтоб и ты их, Адонис, боялся, - Будь в увещаниях прок! "Быть храбрым с бегущими должно, - Юноше так говорит, - а со смелыми смелость опасна. 545 Юноша, дерзок не будь, над моей ты погибелью сжалься! Не нападай на зверей, от природы снабженных оружьем, Чтобы не стоила мне твоя дорого слава. Не тронут Годы, краса и ничто, чем тронуто сердце Венеры, Вепрей щетинистых, львов, - ни взора зверей, ни души их. 550 Молнии в желтых клыках у жестоких таятся кабанов, Грозно бросается в бой лев желтый с великою злостью, Весь их род мне постыл". Когда ж он спросил о причине, Молвит: "Скажу, подивись чудовищ провинности давней. От непривычных трудов я, однако, устала, и кстати 555 Ласково тенью своей приглашает нас тополь соседний; Ложе нам стелет трава. Прилечь хочу я с тобою Здесь, на земле!" И легла, к траве и к нему прижимаясь. И, прислонившись к нему, на груди головою покоясь, Молвила так, - а слова поцелуями перемежала: 560 "Может быть, слышал и ты, как одна в состязании бега Женщина быстрых мужчин побеждала. И вовсе не сказка Эта молва. Побеждала она. Сказать было трудно, Чем она выше была - красотой или ног превосходством. Бога спросила она о супружестве. "Муж, - он ответил, - 565 Не для тебя, Аталанта! Беги от супругина ложа. Но не удастся бежать - и живая себя ты лишишься!" Божья вещанья страшась, безбрачной жить она стала В частом лесу и толпу домогателей страстных суровым Гонит условием: "Мной овладеть единственно можно, 570 В беге меня победив. Состязайтесь с моими ногами. Быстрому в беге дадут и супругу и спальню в награду. Плата же медленным - смерть: таково состязанья условье". Правила жестки игры! Но краса - столь великая сила! И подчиняется ей домогателей дерзких ватага. 575 Тут же сидел Гиппомен, тот бег созерцая неравный, - "Ради жены ли терпеть, - восклицает, - опасность такую?" Он осудить уж готов чрезмерное юношей чувство. Но увидал лишь лицо и покрова лишенное тело, - Как у меня или как у тебя, если б женщиной стал ты, - 580 Остолбенел он и руки простер. "Простите! - сказал он. - Был я сейчас виноват: еще не видал я награды, Из-за которой борьба!" Восхваляя, он сам загорелся. Чтобы никто обогнать в состязанье не смог ее, жаждет; Чувствует ревность и страх. "Отчего мне в ристании этом 585 Счастья нельзя попытать? - говорит. - Всевышние сами - Смелым помога!" Пока про себя Гиппомен рассуждает Так, Аталанта уже окрыленным несется полетом. Юноша видит ее аонийский, - как мчится быстрее Пущенной скифом стрелы, - но сильнее девичьей красою 590 Он поражен; на бегу она ярче сияет красою! Бьет пятами подол, назад его ветер относит, По белоснежной спине разметались волосы вольно; Бьются подвязки ее подколенные с краем узорным. Вот заалелось уже белоснежное тело девичье. 595 Так происходит, когда, осеняющий атриум белый, Алого цвета покров искусственный сумрак наводит. Смотрит гость, а меж тем пройдена уж последняя мета. Миг - и венок торжества украшает чело Аталанты; Слышится стон побежденных, - и казнь по условью приемлют, 600 Но не испуган судьбой тех юношей, посередине Встал аонийский герой и взоры направил на деву: "Легкого ищешь зачем торжества, побеждая бессильных? - Молвил, - со мной поборись! Коль волей судьбы одолею, Не испытаешь стыда, что нашелся тебе победитель, 605 Ибо родители мне Мегарей онхестиец. Ему же Дедом - Нептун. Властелину морей, выходит, я правнук. Доблесть не меньше, чем род. Победив Гиппомена, получишь - Если меня победишь - долговечное, громкое имя!" Так говорит, а Схенеева дочь на юношу смотрит 610 Нежно, в сомненье она, пораженье милей иль победа? "Кто ж из богов, - говорит, - красоте позавидовав, ищет Смерти его? Опасности жизнь дорогую подвергнув, Брака со мною велит домогаться? Но нет, я не стою. Я не красой пленена, но, пожалуй, плениться могла бы. 615 Чем же? Что юн? Так не сам он меня привлекает, а возраст. Чем же? Что доблестен он, что страха смерти не знает? Чем же? Что в роде морском поколеньем гордится четвертым? Чем же? Что любит меня и так наш союз ему ценен, Что и погибнуть готов, если рок ему жесткий откажет? 620 Гость, пока можно, беги, откажись от кровавого брака! Брак со мною жесток. Сочетаться ж с тобою, наверно, Каждая рада. Тебя и разумная девушка взыщет. Но почему ж, столь многих сгубив, о тебе беспокоюсь? Видел он все. Пусть падет, коль стольких искателей смертью 625 Не вразумился еще, коль собственной жизнью наскучил. Значит, падет он за то, что брака желает со мною? И за свою же любовь недостойную гибель потерпит? Нечего будет, увы, завидовать нашей победе. Но не моя в том вина! О, когда б отступить пожелал ты! 630 Если ж сошел ты с ума, о, будь хоть в беге быстрее! Сколь же в юном лице у него девичьего много! Бедный, увы, Гиппомен, никогда бы тебя мне не видеть! Жизни достоин ты был, когда бы счастливей была я. Если бы рока вражда мне в супружестве не отказала, 635 Был бы единственным ты, с кем ложе могла б разделить я", - Молвила. И в простоте, сражена Купидоном впервые, Любит, не зная сама, и не чувствует даже, что любит, Вот и народ, и отец обычного требуют бега. Тут призывает меня умоляющим голосом правнук 640 Бога морей, Гиппомен: "Киферею молю, чтобы делу Смелому помощь дала и свои же огни поощрила". Нежные просьбы ко мне ветерок благосклонный доносит. Тронута я, признаюсь. И немедленно помощь приспела. Поприще есть, Тамазейским его называют туземцы, - 645 Кипрской земли наилучший кусок. Старинные люди Мне посвятили его и решили, как дар благочестья, К храму придать моему. Посреди его дерево блещет Золотоглаво, горят шелестящие золотом ветви. Яблока три золотых я с него сорвала и явилась, 650 Их же в руке принесла; не зрима никем, им одним лишь, К юноше я подошла и что с ними делать внушила. Трубы уж подали знак, и от края, склоненные, оба Мчатся, легкой ногой чуть касаются глади песчаной. Мнится, могли бы скользить и по морю, стоп не смочивши, 655 И, не примявши хлебов, пробежать по белеющей ниве. Юноши дух возбужден сочувствием, криками, - слышит Возгласы: "Надо тебе приналечь, приналечь тебе надо! Эй, Гиппомен, поспешай! Пора! Собери же все силы! Не замедляй! Победишь!" Неведомо: сын Мегарея 660 Более этим словам иль Схенеева дочь веселится. Сколько уж раз, хоть могла обогнать, но сама замедлялась, Долго взглянув на него, отвести она глаз не умела! Из утомившихся уст вылетало сухое дыханье. Мета была далеко. Тогда наконец-то Нептунов 665 Правнук один из древесных плодов на ристалище кинул. И обомлела она, от плода золотого в восторге, И отклонилась с пути, за катящимся златом нагнулась. Опередил Гиппомен, и толпа уж ему рукоплещет. Но нагоняет она остановку свою и потерю 670 Времени. Юношу вновь позади за спиной оставляет. Вот, задержавшись опять, лишь он яблоко бросил второе, Следом бежит и обходит его. Оставался им кончик Бега. "Теперь, - говорит, - помогай, о виновница дара!" И через поприще вбок - чтобы позже она добежала - 675 Ловким, ребячьим броском он блестящее золото кинул. Вижу, колеблется - взять или нет; но я повелела Взять, и лишь та подняла, увеличила яблока тяжесть; Ей помешала вдвойне: промедленьем и тяжестью груза. Но - чтоб не стал мой рассказ самого их ристанья длиннее - 680 Девушка обойдена: награду увел победитель. Я ль не достойна была, о Адонис, и благодарений, И фимиамов его? Но несчастный забыл благодарность, Не воскурил фимиам; я, конечно, разгневалась тотчас И, на презренье сердясь, чтоб впредь мне не знать унижений, 685 Меры решаю принять и на эту чету ополчаюсь. Раз проходят они мимо храма Кибелы, который Ей в посвященье возвел Эхион знаменитый в тенистой Чаще лесов. Отдохнуть захотели от долгой дороги. И охватила в тот миг Гиппомена не вовремя жажда 630 Совокупления, в нем возбужденная нашим наитьем. Было близ храма едва освещенное место глухое, Вроде пещеры. Над ним был свод из пемзы природной, - Веры старинной приют, а в нем деревянных немало Изображений богов стародавних жрецы посбирали. 695 Входят туда и деяньем срамным оскверняют святыню. И божества отвратили глаза. Башненосная Матерь Думала их погрузить - виноватых - в стигийские воды: Казнь показалась легка. И тотчас рыжею гривой Шеи у них обросли, а пальцы в когти загнулись. 700 Стали плечами зверей человечьи их плечи. Вся тяжесть В грудь перешла, и хвост повлачился, песок подметая. Злость выражает лицо; не слова издают, а рычанье. Служит им спальнею лес. Свирепостью всех устрашая, Зубом смиренным - два льва - сжимают поводья Кибелы. 705 Их ты, о мой дорогой, а с ними и прочих животных, Не обращающих тыл, но грудь выставляющих в битве, Всех избегай. Чтобы доблесть твою не прокляли - двое!" Так убеждала она. И вот на чете лебединой Правит по воздуху путь; но советам противится доблесть. 710 Тут из берлоги как раз, обнаружив добычу по следу, Вепря выгнали псы, и готового из лесу выйти Зверя ударом косым уязвил сын юный Кинира. Вепрь охотничий дрот с клыка стряхает кривого, Красный от крови его. Бегущего в страхе - спастись бы! - 715 Гонит свирепый кабан. И всадил целиком ему бивни В пах и на желтый песок простер обреченного смерти! С упряжью легкой меж тем, поднебесьем несясь, Киферея Не долетела еще на крылах лебединых до Кипра, Как услыхала вдали умиравшего стоны и белых 720 Птиц повернула назад. С высот увидала эфирных: Он бездыханен лежит, простертый и окровавленный. Спрянула и начала себе волосы рвать и одежду, Не заслужившими мук руками в грудь ударяла, Судьбам упреки глася, - "Но не все подчиняется в мире 725 Вашим правам, - говорит, - останется памятник вечный Слез, Адонис, моих; твоей повторенье кончины Изобразит, что ни год, мой плач над тобой неутешный! Кровь же твоя обратится в цветок. Тебе, Персефона, Не было ль тоже дано обратить в духовитую мяту 730 Женщины тело? А мне позавидуют, если героя, Сына Кинирова, я превращу?" Так молвив, душистым Нектаром кровь окропила его. Та, тронута влагой, Вспенилась. Так на поверхности вод при дождливой погоде Виден прозрачный пузырь. Не минуло полного часа, - 735 А уж из крови возник и цветок кровавого цвета. Схожие с ними цветы у граната, которые зерна В мягкой таят кожуре, цветет же короткое время, Слабо держась на стебле, лепестки их алеют недолго, Их отряхают легко названье им давшие ветры. КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ Но, между тем как леса и диких животных и скалы, Пенью идущие вслед, ведет песнопевец фракийский, Жены киконов, чья грудь, опьяненная вакховым соком, Шкурами скрыта зверей, Орфея с вершины пригорка 5 Видят, как с песнями он согласует звенящие струны. И между ними одна, с волосами, взвитыми ветром, - "Вон он, - сказала, - вон он, - презирающий нас!" - и метнула В полные звуков уста певца Аполлонова тирсом, Но, оплетенный листвой, ударился тирс, не поранив. 10 Камень - оружье другой. Но, по воздуху брошен, в дороге Был он уже побежден согласием песий и лиры: Словно прощенья моля за неистовство их дерзновенья, Лег у Орфеевых ног. А вражда безрассудная крепнет; Мера уже прейдена, все безумной Эринии служат. 15 Все бы удары могло отвести его пенье; но зычных Шум голосов и звук изогнутых флейт берекинтскнх, Плеск ладоней, тимпан и вакхических возгласов вопли Струн заглушили игру, - тогда наконец заалели Выступы скал, обагрясь песнопевца злосчастного кровью. 20 Завороженных еще его пения звуками, разных Птиц бесчисленных, змей и диких зверей разогнали Девы-менады, отняв у Орфея награду триумфа. Вот на него самого обратили кровавые руки. Сбились, как птицы, вокруг, что ночную случайно приметят 25 Птицу, незрячую днем; в двустороннем театре не так ли Ждет обреченный олень, приведенный для утренней травли, Вскоре добыча собак! На певца нападают и мечут Тирсы в зеленой листве, - служений иных принадлежность! - Комья кидают земли, другие - древесные сучья. 30 Те запускают кремни. Но и этого мало оружья Бешенству. Поле волы поблизости плугом пахали; Сзади же их, урожай себе потом обильным готовя, Твердую землю дробя, крепкорукие шли поселяне. Женщин завидев толпу, убегают они, побросали 35 В страхе орудья труда - кругом пораскиданы в поле, Где бороздник, где мотыга лежит, где тяжелые грабли, - Буйной достались толпе! В неистовстве те обломали Даже рога у волов, - и бегут погубить песнопевца. Руки протягивал он и силы лишенное слово 40 К ним обращал - впервые звучал его голос напрасно. И убивают его святотатно. Юпитер! Чрез эти Внятные скалам уста, звериным доступные чувствам, Дух вылетает его и уносится в ветреный воздух. Скорбные птицы, Орфей, зверей опечаленных толпы, 45 Твердые камни, леса, за тобой ходившие следом, Дерево, листья свои потеряв и поникнув главою, - Плакало все о тебе; говорят, что и реки от плача Взбухли. Наяды тогда и дриады оделись в накидки Темные и по плечам распустили волосы в горе. 50 Прах был разбросан певца. Ты голову принял и лиру, Гебр! И - о чудо! - меж тем как несутся реки серединой, Чем-то печальным звучит, словно жалуясь, лира; печально Шепчет бездушный язык; и печально брега отвечают. Вот, до моря домчав, их река оставляет родная, 55 И достаются они метимнейского Лесбоса брегу. На чужедальнем песке змея на уста нападает Дикая и на власы, что струятся соленою влагой. Но появляется Феб и, готовую ранить укусом Остановив, ей пасть превращает раскрытую в твердый 60 Камень. Как было оно, затвердело зияние зева. Тень же Орфея сошла под землю. Знакомые раньше, Вновь узнавал он места. В полях, где приют благочестных, Он Эвридику нашел и желанную принял в объятья. Там по простору они то рядом гуляют друг с другом, 65 То он за нею идет, иногда впереди выступает, - И, не страшась, за собой созерцает Орфей Эврядику, Но не позволил Лиэй, чтоб осталось без кары злодейство: Он, о кончине скорбя песнопевца его тайнодействий, В роще немедленно всех эдонийских женщин, свершивших 70 То святотатство, к земле прикрепил извилистым корнем. Пальцы у них на ногах - по мере неистовства каждой - Вытянул и острием вонзил их в твердую почву. Каждая - словно в силке, поставленном ловчим лукавым, - Стоит ногой шевельнуть, тотчас ощутит, что попалась, 75 Бьется, но, вся трепеща, лишь сужает движения путы. Если ж какая-нибудь, к земле прикрепленная твердой, Тщится побегом спастись, обезумев, то вьющийся корень Держит упорно ее и связует порывы несчастной. Ищет она, где же пальцы ее, где ж стопы и ноги? 80 Видит, что к икрам ее подступает уже древесина; Вот, попытавшись бедро в огорченье ударить рукою, Дубу наносит удар, - становятся дубом и груди, Дубом и плечи. Ее пред собой устремленные руки Ты бы за ветви признал, - и, за ветви признав, не ошибся б. 85 Не удовольствован Вакх. Он эти поля покидает: С хором достойнейших жен удаляется к Тмолу родному, На маловодный Пактол, - хоть тот золотым еще не был В те времена, златоносным песком не струился на зависть! К богу привычной толпой сатиры сошлись и вакханки. 90 Но не явился Силен: дрожащий от лет и похмелья, Схвачен селянами был из фракийцев и стащен в цветочных Путах к Мидасу-царю, кому с кекропийцем Эвмолпом Таинства оргий своих Орфей завещал песнопевец. Царь лишь увидел его, сотоварища, спутника таинств, 95 Гостю желанному рад, торжественный праздник устроил, Десять дней и ночей веселились они беспрестанно. Вот уж одиннадцать раз Светоносен высокое войско Звезд побеждал; тогда в лидийские долы, довольный, Царь пришел и вернул молодому питомцу Силена. 100 Бог предоставил ему, веселясь возвращенью кормильца, Право избрать по желанию дар, - но, увы, не на благо! Царь, себе на беду, говорит: "Так сделай, чтоб каждый Тронутый мною предмет становился золотом чистым!" Дал изволенье свое, наделил его пагубным даром 105 Либер; но был огорчен, что о лучшем его не просил он. Весел ушел он; доволен бедой, - Берекинтии чадо, - Верность обещанных благ, ко всему прикасаясь, пытает. Сам себе верит едва: с невысокого илика ветку С зеленью он оборвал - и стала из золота ветка. 110 Поднял он камень с земли - и золотом камень блистает, Трогает ком земляной - и ком под властным касаньем Плотным становится; рвет он сухие колосья Цереры - Золотом жатва горит; сорвав ли яблоко держит - Скажешь: то дар Гесперид; дверных косяков ли коснется 115 Пальцами - видит уже: косяки излучают сиянье; Даже когда омывал он ладони струей водяною, Влага, с ладоней струясь, обмануть могла бы Данаю! Сам постигает едва совершенье мечты, претворяя В золото все. Столы ликовавшему ставили слуги 120 С нагромождением яств, с изобильем печеного теста. Только едва лишь рукой он коснется Церерина дара - Дар Церерин тотчас под рукою становится твердым; Жадным зубом едва собирается блюдо порушить, Пышные кушанья вмиг становятся желтым металлом, 125 Только он с чистой водой смешает виновника дара, Как через глотку питье расплавленным золотом льется. Этой нежданной бедой поражен, - и богатый и бедный, - Жаждет бежать от богатств и, чего пожелал, ненавидит. Голода не утолить уж ничем. Жжет жажда сухая 130 Горло: его поделом неотвязное золото мучит! Он протянул к небесам отливавшие золотом руки: "Ныне прости, о родитель Леней, я ошибся. Но все же Милостив будь и меня из прельстительной вырви напасти!" Кроток божествелный Вакх: едва в погрешенье сознался 135 Царь, он восставил его, от условья и дара избавил. "Чтоб не остаться навек в пожеланном тобою на горе Золоте, - молвил, - ступай к реке, под великие Сарды, Горным кряжем иди; навстречу струящимся водам Путь свой держи, пока не придешь к рожденью потока, 140 Там, под пенный родник, где обильней всего истеченье, Темя подставь и омой одновременно тело и грех свой!" Царь к тем водам пришел. Окрасила ток золотая Сила и в реку ушла из его человеческой плоти. Ныне еще, получив златоносное древнее семя, 145 Почва тверда, и блестят в ней влажные золота комья. Царь, убоявшись богатств, в лесах стал жить по-простому С Паном, который весь век обитает в нагорных пещерах, Ум лишь остался тугим у него. Опять обратились Глупые мысли царя обладателю их не на пользу. 150 Там, в даль моря смотря, поднимается гордо обширный Тмол с подъемом крутым; его опускаются склоны К Сардам с одной стороны, с другой - к невеликим Гипепам. Пан, для нимф молодых там песни свои распевая, Голос их сам выводя на воском скрепленной цевнице, 155 Ниже напевов своих оценил Аполлоново пенье, Вышел в неравный с ним бой, а Тмол был избран судьею. Сел на гору свою судья престарелый, а уши Освободил от листвы - одним лишь увенчаны дубом Сизые волосы; вкруг висков упадают, он видит, 160 Желуди. Вот, посмотрев на скотского бога, сказал он: "Ждать не заставит судья!" Тот начал на сельской свирели. Варварской песней своей он Мидаса, который случайно При состязании был, прельстил. И лицо обращает Старый судья к Аполлону, - с лицом и леса обернулись. 165 Феб, с золотой головой, увитою лавром парнасским, Землю хламидою мел, пропитанной пурпуром Тира. Лиру в убранстве камней драгоценных и кости индийской Шуйцей поддерживал он, десница щипком управляла. Вся же осанка была - музыканта. Вот потревожил 170 Струны искусным перстом. И, сладостью их покоренный, Тмол порешил, чтоб Пан не равнял своей дудки с кифарой. Суд священной горы и решенье одобрены были Всеми. Их только один порицал, называя сужденье Несправедливым, - Мидас. И Делиец терпеть не изволил, 175 Чтоб человеческий вид сохранили дурацкие уши: Вытянул их в длину, наполнил белеющей шерстью, Твердо стоять не велел и дал им способность движенья. Прочее - как у людей. Лишь одной опорочен он частью. Так был украшен Мидас ушами осла-тихохода. 180 Все же пытается он скрыть стыд свой: голову с тяжким Знаком позора прикрыть пурпурного цвета повязкой. Только один его раб, который обычно железом Волосы царские стриг, все видел. Не смея позора Выдать, но всем разгласить его страстно желая, не в силах 185 Более тайну хранить, убежал он и выкопал ямку И о господских ушах, которые видел случайно, Повесть тихонько ведет, и в самую ямочку шепчет. Свой потаенный донос он опять зарывает землею Той же и молча назад от закопанной ямки уходит. 190 Вскоре там начал расти тростник трепещущий, целой Рощей. А только созрел, - лишь год исполнился, - тайну Выдал он жителям сел; колеблемый ласковым ветром, Молвит зарытую речь, обличая Мидасовы уши. С Тмола ушел отомщен и, воздухом ясным понесшись, 195 Узким морем промчась Нефелиной дочери Геллы, В Лаомедонта полях появился потомок Латоны. С правой руки от Сигея лежит, от Ретея же - с левой Древний алтарь; посвящен Паномфейскому он Громовержцу. Там зрит бог, что создать для Трои новые стены 200 Силится Лаомедонт, что его велико предприятье, Но что идет не легко и требует денег немало. Вместе с отцом глубоких пучин, трезубец носящим, В смертном обличии Феб предстает, - и владыке-фригийцу Стены возводят они, обеспечив условием плату. 205 Труд завершают. Но царь отрицает свой долг, добавляя, - Верх вероломства! - что он никогда не давал обещанья. "Это тебе не пройдет!" - говорит бог моря и воды Стал свои наклонять к побережью скупящейся Трои. Земли Нептун обратил в сплошную пучину, богатства 210 Отнял у жителей сел; он волны обрушил на пашни. Кара и эта мала: сама дочь царская в жены Чуду морскому дана; к скале прикрепленную деву Освобождает Алкид и в награду обещанных коней Требует и, за отказ оплатить столь великое дело, 215 Крепость Трои берет, победив, - вероломную дважды. Не без почета ушел Теламон, ополченья участник: В жены ему Гесиона дана. Супругой-богиней Был уже славен Пелей. Не больше гордился он дедом, Нежели тестем своим - затем, что Юпитера внуком 220 Многим случалося быть, но женат на богине - единый. Старец Протей Фетиде сказал: "Водяная богиня, Сына зачни! Твой будущий сын деяньями славы Славу отцову затмит и больше отца назовется". Так, чтоб в мире ничто Юпитера не было больше, 225 Хоть и не слабое он в груди своей чувствовал пламя, Все ж с Фетидой морской избегает соитья Юпитер. Этот желанный удел он велит унаследовать внуку, Сыну Эака: вкусить объятия девы подводной. Есть Гемонийский залив, закругленный в подобие лука: 230 В море уходят концы. Будь глубже вода, там была бы Гавань. Но море едва на поверхность песка набегает. Берег же - твердый, на нем от ноги отпечатка не видно, Не замедляется шаг, не тянется поросль морская. Сверху - миртовый лес с изобилием ягод двухцветных: 235 Есть там пещера; сказать, природа она иль искусство, - Трудно. Искусство скорей. Нередко, Фетида нагая, Ты приплывала сюда, на взнузданном сидя дельфине. Там ты, окована сном, лежала; Пелей же тобою Там овладел: поскольку мольбы ты отвергла, прибег он 240 К силе и шею тебе обеими обнял руками. Тут, не воспользуйся ты для тебя обычным искусством, - Свойством обличья менять, - тобой овладел бы наверно. Птицею делалась ты, - он тотчас же схватывал птицу; Корни пускала в земле, - Пелей уж на дереве виснул. 245 В третий ты раз приняла пятнистой тигрицы обличье, И, устрашен, Эакид разомкнул вкруг тела объятье. Вот он морским божествам, вино возливая на волны, Жертвы приносит, и скот приводя, и куря фимиамы. И из морской глубины наконец вещун карпафийский 250 Молвил ему: "Эакид, ты желанного брака достигнешь! Только лишь дева уснет, успокоясь в прохладной пещере, Путы накинь на нее и покрепче свяжи незаметно. Да не обманет тебя она сотнями разных обличий, - Жми ее в виде любом, доколь не вернется в обычный". 255 Молвил Протей и лицо скрыл вновь в пучину морскую, Волнам нахлынуть велел и залил окончание речи, Мчался к закату Титан и дышлом касался наклонным Вод гесперийских. Краса Нереида покинула море И, как обычно, вошла в знакомую опочивальню. 260 Только лишь девичий стан обхватили объятья Пелея, Стала та виды менять. Но чувствует, крепко он держит Тело; туда и сюда пришлось ей протягивать руки - И застонала: "Твоя не без помощи божьей победа!" - Стала Фетидою вновь и открылась; герой ее обнял. 265 Взял, что желал, и могучий Ахилл был Фетидою зачат. Счастлив сыном Пелей и богинею счастлив супругой; Все бы досталось ему, когда б не его преступленье, Фока убийство! Его, виновного в братниной крови, Вон из-под кровли родной убежавшего, принял Трахинский 270 Край. Державствовал там, убийств и насилий не зная, Сын Светоносца-звезды, в лице сохранивший сиянье Отчее, добрый Кеик. В то время он был опечален: Сам на себя не похож, - потерю оплакивал брата. Тут-то к нему Эакид, истомленный путем и тревогой, 275 Прибыл и в город его при немногих вошел провожатых, Все же довольствие, скот, который с собою водил он, Неподалеку от стен в тенистой оставил долине. Вот, получив изволенье войти во дворец государев И протянув на руке край платья в знак умоленья, 280 Кто он, чей сын, Говорит. Лишь одно преступленье скрывает. Бегства причину назвав измышленную, просит приюта В городе или вне стен. Трахинец с лицом благодушным Так отвечает ему: "И простому народу открыты Наши угодья, Пелей. Не грешим мы негостеприимством, 285 К расположенью души и другие прибавь побужденья: Имя и то, что ты внук Громовержца, - не траться на просьбы. Все, чего просишь, бери, - и пусть во всем, что увидишь, Часть ты видишь свою! О, когда бы ты лучшее видел!" Молвив, заплакал. Ему о причине подобных страданий 290 Ставят вопрос и Пелей и сопутники. Тот отвечает: "Верно, пернатую ту, что живет грабежом и пугает Птиц всех, считаете вы обладавшей всегда опереньем? Мужем была! У нее и душевная крепость его же: Был он жесток и свиреп на войне, в бой вечно он рвался, 295 Дедалионом был зван; у нас с ним общий родитель, Что вызывает зарю и с неба последним уходит. Мир я любил. Всегда я заботу лелеял о мире И о супружестве. Брат - войною пленен был жестокой, Доблесть его покоряла ему и народы и царства, 300 Ныне же доблестно он голубей преследует в Тисбе. Дочь он Хиону родил. Женихов она тысячи дивным Видом своим привлекла, как четырнадцать лет ей минуло. Раз возвращались вдвоем, Аполлон и Майей Рожденный, Первый из Дельф, а второй - с вершины Киллены; и оба 305 Сразу узрели ее и сразу же к ней воспылали. Но упованья любви Аполлон отлагает до ночи. Тот же не в силах терпеть - и тростью, сон наводящей, Девьих касается уст: та спит под могучим касаньем. Силою взял ее бог. Ночь в небе рассыпала звезды. 310 Образ старухи приняв,