----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Н.П. Баранова
     Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах.
     Для высших учебных заведений.
     Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. Греческая литература.
     М., "Просвещение", 1965
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------


                         (Около 125-192 гг. н. э.)

Лукиан  родился в городе Самосате, в Сирии. Отец его был мелкий ремесленник.
Лукиан  получил  общее  и  риторическое  образование.  Он выступал со своими
речами  не  только  в  городах  Сирии, но и в Риме, в Афинах. В первых своих
сочинениях  Лукиан  отдает  дань  риторике  ("Похвала  мухе",  "Сон" и др.);
впоследствии  он  осмеивает  риторическую  "мудрость", обращается к изучению
философии, но сначала не становится сторонником какой-либо философской школы
и   одинаково   высмеивает   в   своих   произведениях  философов  различных
направлений.  Одно  время  он увлекался кинческой философией, позднее отдает
предпочтение  философии  Эпикура. Лукиан осмеивает в своей острой сатире как
отживающее  язычество,  так  и устанавливающееся христианство. Энгельс тонко
характеризует  роль  Лукиана  в  борьбе  с  религией. "Одним из наших лучших
источников   о  первых  христианах  является  Лукиан  из  Самосаты,  Вольтер
классической  древности,  который одинаково скептически относился ко всякого
рода  религиозным  суевериям  и  поэтому не имел ни языческо-религиозных, ни
политических  оснований  трактовать  христианство  иначе, чем какой бы то ни
было  другой  религиозный союз. Напротив, над всеми ними он смеется из-за их
суеверий: над поклонниками Юпитера не меньше, чем над поклонниками Христа; с
его  плоско-рационалистической  точки  зрения,  один  вид  суеверия столь же
нелеп,  как  и  другой.  Этот  во  всяком  случае  беспристрастный свидетель
рассказывает,  между  прочим,  историю  жизни  одного  искателя приключений,
Перегрина"  {К.  Маркс  и Ф. Энгельс, О религии и борьбе с нею, т. II, ГАИЗ,
                           М., 1933, стр. 548.}.

                          О КОНЧИНЕ ПЕРЕГРИНА {1}



     1. Злосчастный Перегрин, или, как он любил себя называть,  Протей  {2},
испытал как раз то самое, что и  гомеровский  Протей.  Ради  славы  Перегрин
старался быть всем, принимал самый разнообразный  облик  и  в  конце  концов
превратился даже в огонь: вот до какой степени он был одержим жаждой  славы.
А теперь этот почтенный муж превращен в уголь по примеру  Эмпедокла,  с  той
лишь разницей, что Эмпедокл, бросаясь в кратер Этны,  старался  это  сделать
незаметно, Перегрин же,  улучив  время,  когда  было  самое  многолюдное  из
эллинских собраний, навалил громаднейший костер и бросился  туда  на  глазах
всех собравшихся. Мало того, Перегрин за несколько дней до своего  безумного
поступка держал перед эллинами соответствующую речь.

[2-6.  Лукиан передает содержание речи киника Феагена, выступившего в защиту
Перегрина,   а   потом   речь   какого-то   оратора,   разоблачившего  этого
                                шарлатана.]

     7. После него немедленно выступил другой  оратор,  не  дожидаясь,  пока
толпа разойдется, чтобы принести  свое  возлияние  на  пылающую  еще  жертву
предшественника...
     8. ...А чтобы вы могли знать, что за  произведение  искусства  намерено
себя сжечь, послушайте меня, человека, наблюдавшего с  самого  начала  образ
мыслей Протея и исследовавшего его жизнь. Некоторые же поступки я  узнал  от
его сограждан, а также от лиц, которые хорошо должны были его знать.
     9. Это удивительное творение природы, воплощение Поликлетова  {Поликлет
- знаменитый греческий скульптор V в. до н. э. Принципы, предъявляемые им  к
искусству,  выражающие   сущность   греческой   пластики,   носят   название
"Поликлетова канона".} канона, не успело еще возмужать, как было  поймано  в
Армении на прелюбодеянии. За это Протей получил весьма  изрядное  количество
ударов, но в конце концов избег опасности, спрыгнув с крыши и получив редьку
под хвост. Затем он развратил какого-то цветущего  юношу,  но  откупился  от
родителей мальчика, которые были люди бедные, и поэтому не был  доставлен  к
правителю Азии.
     10. Но это и прочее в том же роде я  думаю  оставить  в  стороне;  ведь
тогда Протей был еще бесформенной глиной,  а  не  совершенным  произведением
искусства. А вот что он сделал со своим отцом -  об  этом  стоит  послушать;
хотя, впрочем, все вы слышали и знаете, что он задушил старика, не будучи  в
силах перенести, что тот, старея, достиг уже более шестидесяти лет. Когда же
об этом все стали  громко  говорить,  Протей  осудил  себя  на  добровольное
изгнание и бродил по разным местам.
     11.  Тогда-то  он  познакомился  с   удивительным   учением   христиан,
встречаясь в Палестине с их жрецами и книжниками. И что же вышло?  В  скором
времени они оказались младенцами по сравнению с ним, так как он  сделался  и
пророком, и главой общины, и руководителем собраний - словом, один был всем.
Что касается книг, то он толковал, объяснял их,  а  многие  и  сам  сочинил.
Христиане почитали его, как бога, прибегали к помощи его как законодателя  и
избрали своим покровителем:  христиане  ведь  еще  и  теперь  почитают  того
великого человека, который был распят в Палестине за то, что  ввел  в  жизнь
эти новые таинства.
     12. Тогда Протей был схвачен за свою принадлежность к ним и  посажен  в
тюрьму; но даже и это обстоятельство придало ему немало  весу  в  дальнейшей
жизни для шарлатанства и погони за славой, которую он  жаждал.  Лишь  только
Протей был посажен в тюрьму, как христиане, считая  случившееся  несчастием,
пустили все в  ход,  чтобы  его  оттуда  вырвать.  Когда  же  это  оказалось
невозможным,  то  они  старались  с  величайшей   внимательностью   всячески
ухаживать за Протеем. Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы  каких-то
старух, вдов, детей-сирот. Главари же христиан даже ночи проводили с Протеем
в тюрьме, подкупив стражу. Потом туда стали приносить обеды из разнообразных
блюд и вести священные беседы. Милейший Перегрин - тогда он  еще  носил  это
имя - назывался у них новым Сократом.
     13. И, как ни странно, пришли посланники даже от малоазиатских  городов
по поручению христианских общин, чтобы помочь Перегрину, замолвить  за  него
словечко на суде и утешить его.  Христиане  проявляют  невероятную  быстроту
действий, когда случится происшествие, касающееся всей общины, и  прямо-таки
ничего не жалеют. Поэтому к Перегрину от них поступали значительные денежные
средства ввиду его заключения в тюрьме,  которое  превратилось  для  него  в
хороший источник доходов. Ведь эти несчастные уверили себя, что  они  станут
бессмертными и будут  всегда  жить;  вследствие  этого  христиане  презирают
смерть, а многие даже ищут ее  сами.  Кроме  того,  первый  их  законодатель
вселил в них убеждение, что они братья друг другу, после того как  отрекутся
от эллинских богов и станут поклоняться своему распятому мудрецу и  жить  по
его законам. Поэтому они одинаково ко всему относятся  с  презрением  и  все
доходы считают общими, так как все подобное они  принимают  без  какого-либо
достаточного доказательства.
     Так вот, когда к ним приходит обманщик,  мастер  своего  дела,  умеющий
использовать обстоятельства, - он скоро делается весьма  богатым,  издеваясь
над простецами.
     14. Возвратимся, однако,  к  Перегрину.  Он  был  освобожден  тогдашним
правителем  Сирии,  человеком,  склонным  к  занятиям  философией.   Понимая
глупость Перегрина и что он готов  умереть,  лишь  бы  оставить  после  себя
славу,  он  отпустил  Перегрина  с  миром,  не  считая  его  даже  достойным
какого-либо наказания. Тогда  Перегрин  пришел  на  родину,  но  нашел,  что
негодование за убийство  отца  еще  не  остыло  и  что  многие  готовы  были
выступить против  него  с  обвинением.  Большая  часть  его  имущества  была
расхищена  в  его  отсутствие;  оставалась  только  земля  стоимостью  около
пятнадцати талантов. Да и все имущество, оставшееся  после  старика,  стоило
приблизительно тридцать талантов, а не пять тысяч, как уверял этот  скоморох
Феаген. Таких денег нельзя было бы выручить, даже если бы продать весь город
париан {Парий - город в Мизии, в Малой  Азии,  родина  Перегрина.}  с  пятью
соседними, вместе с жителями, скотом и остальным добром.
     15. Но судебное обвинение и обличающая молва не успели  еще  остыть,  и
казалось,  что  кто-нибудь,  не  долго  мешкая,  выступит   обвинителем;   в
особенности же негодовал народ, сожалея о такой ужасной  гибели  почтенного,
как говорили знавшие его, старика. Теперь  прошу  обратить  внимание,  какое
средство нашел наш мудрец Протей против всего и как  он  избежал  опасности.
Протей пришел в народное собрание, -  в  это  время  он  носил  уже  длинные
волосы, закутан был в плащ через плечо висела сумка, в руках была  суковатая
палка, - одним словом вид был самый трагический; и  вот,  явившись  в  таком
виде к народу, он сказал, что дарит общине париан все свое имущество которое
оставил блаженной памяти его отец. Лишь только об  этом  услышало  собрание,
состоявшее из людей бедных и жадных до всякой дележки, немедленно  раздались
крики  что  он  единственный  человек,  любящий  свою  родину,  единственный
последователь  Диогена  {Видный  представитель  кинической  школы  греческой
философии.} и Кратета {Тоже философ-киник.}. Таким образом  врагам  рот  был
зажат, и если бы кто-нибудь дерзнул напомнить об убийстве, то он  немедленно
был бы побит камнями
     16. Итак, Протей вторична отправился скитаться.  Хороший  источник  для
покрытия путевых издержек он имел в лице хоистиан, под охраной которых он ни
в чем не ощущал недостатка. Такое существование он вел в течение  некоторого
времени. После совершения какого-то проступка по отношению к  христианам,  -
кажется, он был замечен в еде чего-то у них запрещенного,  -  они  перестали
его допускать в свое общество. Будучи в  стеснительном  положении,  Перегрин
решил затянуть другую песню  и  потребовать  от  города  возврата  имущества
Поэтому он подал  прошение  и  просил  о  возврате  имущества  распоряжением
императора. Но город  отправил  посольство  для  противодействия,  и  Протей
ничего не добился: ему было приказано соблюдать то, что он однажды решил  по
своей доброй воле.
     17. При таких обстоятельствах Перегрин удалился в третий раз в Египет к
Агафобулу. Там он стал заниматься удивительными упражнениями в  добродетели:
обрил половину головы, мазал лицо грязью... кроме того, проделывал множество
других, еще более нелепых вещей.
     18. Воспитав себя таким образом, Перегрин отплыл оттуда в Италию.  Лишь
только он сошел с корабля, как сразу же начал поносить всех,  в  особенности
императора {3}, зная, что тот очень кроток и не обидчив, так что  можно  это
делать безопасно. Император, как и подобает, мало заботился  о  его  бранных
словах и не считал возможным наказывать за речи  кого-либо,  прикрывающегося
философией,  в  особенности  если  хуление  избиралось  ремеслом.  Но  слава
Перегрина увеличивалась даже от таких вещей: за свое безумие он  пользовался
уважением  со  стороны  необразованных  людей.  Наконец  городской  префект,
человек умный, выслал Протея, когда тот перешел меру, и сказал, что город не
нуждается в подобном философе. А впрочем, и это послужило для славы  Протея,
и  у  всех  на  устах  было  имя  философа,  изгнанного  за  свободоречие  и
беззаветную правдивость. В этом отношении Перегрина сопоставляли с  Мусонием
{Мусоний - философ-стоик I в. н. э.; был сослан Нероном на  остров  Гиар  за
инкриминируемое ему участие в  заговоре  Писона.},  Дионом  {Дион  Хрисостом
(Златоуст), I в. н. э., был выслан  императором  Домицианом  из  Италии.}  и
Эпиктетом {Эпиктет - философ-стоик, живший в конце I и в начале II в. н. э.,
тоже был изгнан Домицианом из Италии.}, а также с другими, которые  испытали
подобную же участь.
     19. После этого, прибыв в Элладу, Протей то поносил элейцев, то убеждал
эллинов  поднять  оружие  против  римлян,  то  злословил  о  выдающемся   по
образованию и по значению  человеке  {4}  за  то,  что  тот,  помимо  других
оказанных Греции благодеяний, провел воду в Олимпии и  устранил  мучительный
недостаток воды среди собирающихся на празднества: Перегрин говорил, что  он
изнежил эллинов и что зрители Олимпийских игр должны уметь переносить жажду,
хотя бы многие из них и умирали  от  лютых  болезней,  которые  до  тех  пор
свирепствовали вследствие недостатка воды и скученности  народа.  И  это  он
говорил, сам пользуясь той же водой. Все жители сбежались  и  чуть  было  не
побили Протея камнями, но этот благородный муж искал убежища у алтаря  Зевса
и там нашел спасение от смерти,
     20. На следующий  же  Олимпиаде  Протей  прочел  перед  эллинами  речь,
которую сочинил в течение четырех  промежуточных  лет.  Речь  эта  содержала
похвалу лицу, проведшему воду, а также  оправдание  самого  себя  по  поводу
тогдашнего бегства. Будучи у всех в пренебрежении  и  не  пользуясь  прежней
славой (все его выходки  уже  устарели),  Протей  ничего  не  мог  придумать
такого, чем бы поразить воображение окружающих и заставить  их  обратить  на
себя внимание, о чем он страстно  заботился.  Наконец  Протей  придумал  эту
затею с костром и немедленно после предыдущих игр  распустил  среди  эллинов
слух, что он сожжет себя во время теперешних празднеств.
     21. И вот сейчас, как говорят, он  осуществляет  свою  забавную  затею:
роет яму, носит  дрова  и  обещает  при  этом  проявить  какое-то  небывалое
мужество. А по моему мнению,  первой  его  обязанностью  было  бы  подождать
прихода смерти, а не удирать от жизни; если же  он  уже  бесповоротно  решил
избавиться от нее, во всяком случае не следовало прибегать к помощи  огня  и
трагической обстановке, а нужно  было  избрать  другой  какой-нибудь  способ
смерти, благо этих способов бесчисленное множество. Но  пусть  ему  нравится
огонь, как нечто напоминающее Геракла, - почему бы ему втихомолку не избрать
покрытую лесом гору и не сжечь себя там, взять в  качестве  Филоктета  {Друг
Геракла,  первый  зажегший  факелом  костер,  на  котором  сгорел  Геракл  в
Фессалии, на горе Эте.} хотя бы вот этого Феагена. Но нет, он хочет зажарить
себя в Олимпии среди  многолюдного  празднества  и  чуть  ли  не  на  сцене.
Впрочем, клянусь Гераклом, это вполне заслуженно, если только  отцеубийцы  и
безбожники должны нести наказание за свои  преступления.  Поэтому,  пожалуй,
Протей  слишком  поздно  все  это  проделывает.  Чтобы  получить   достойное
возмездие, ему следовало уже давно броситься в чрево быка Фаларида  {Фаларид
- жестокий тиран VI в. до н. э., бросавший своих врагов в чрево раскаленного
медного быка.}, а не подвергать  себя  мгновенной  смерти,  раскрыв  рот  на
огонь. Ведь многие уверяют, что нет более быстрого способа  смерти,  как  от
огня: стоит открыть только рот - и человек мертв.

    [23-25. Лукиан порицает Перегрина за его тщеславие, из-за которого,
              собственно, он и затеял всю комедию с костром.]

     26. Некоторые утверждают, что Протей передумал и  собирается  изъяснять
какие-то сновидения, будто бы Зевс не позволяет осквернить священное  место.
Что касается этого,  то  пусть  Протей  не  беспокоится.  Я  готов  принести
торжественную клятву, что  никто  из  богов  не  разгневается,  если  жалкий
Перегрин погибнет жалким  образом.  А  впрочем,  и  не  легко  ему  идти  на
попятную;  окружающие  киники  возбуждают  его  и  подталкивают   в   огонь,
подогревая его намерения и не допуская приступов слабости. Если  бы  Протей,
бросаясь в огонь, увлек за собой парочку из них, это  было  бы  единственным
его хорошим делом.
     27.  Я  слышал,  что  он  не  хочет  больше  называться   Протеем,   но
переименовал себя в Феникса, так как и  феникс,  индийская  птица,  говорят,
восходит на костер, когда достигает глубокой старости. Кроме того,  Перегрин
сочиняет небылицы и толкует какие-то оракулы, конечно, старинные, будто  ему
суждено сделаться ночным  духом-хранителем.  Ясно,  что  он  уже  домогается
постановки себе алтарей и надеется, что ему будут воздвигнуты изображения из
золота.
     28. И, право, нет ничего неправдоподобного в том, что  среди  множества
глупцов найдутся такие, которые будут уверять, будто они при  помощи  Протея
исцелились от лихорадки и ночью  встретились  с  "ночным  духом-хранителем".
Проклятые его ученики устроят, надо полагать,  и  храм  у  места  костра,  и
прорицалище, так как известный Протей, сын Зевса, родоначальник этого имени,
был прорицателем. Я торжественно уверяю, что Протею будут назначены жрецы  с
бичами, орудиями прижигания и подобными  выдумками,  и,  клянусь  Зевсом,  в
честь его будут учреждены мистерии и торжество со светочами у костра.

     [30-31. Лукиан смеется над киником Феагеном, выступившим в защиту
                                Перегрина.]

     32. Когда же мы пришли в Олимпию, крытая колоннада была  полна  людьми,
порицающими Протея или же хвалящими его намерение. У многих  дело  дошло  до
рукопашной. Наконец, пришел и сам Протей в  сопровождении  несметной  толпы.
Остановившись за глашатаями, он держал длинную о себе речь,  как  он  провел
свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он  перенес  ради  философии.
Сказано Протеем было много, но я мало  слышал  из-за  множества  окружающих.
Затем, испугавшись,  что  меня  могут  придавить  в  такой  толпе,  как  это
случилось со многими, я удалился, бросив  ищущего  смерти  софиста,  который
перед кончиной держал себе надгробную речь.
     33. Все же я мог расслышать приблизительно следующее.  Протей  говорил,
что хочет золотую жизнь закончить золотым венцом;  тот,  кто  жил  наподобие
Геракла, должен умереть, как Геракл, и соединиться  с  эфиром.  "Я  хочу,  -
продолжал он, - принести пользу людям, показав  им  пример  того,  как  надо
презирать  смерть;  поэтому  все  люди  по  отношению  ко  мне  должны  быть
Филоктетами". При этом более простоватые из толпы стали плакать  и  кричать:
"Побереги  себя  для  эллинов",  и  более  решительные  кричали:   "Исполняй
постановление". Последнее обстоятельство очень смутило старика, так  как  он
надеялся, что все за него ухватятся и не  допустят  до  костра,  а  насильно
заставят  жить.  Вопреки  ожиданию  приходилось  исполнять  решение,  и  это
заставило его еще более побледнеть, хотя он и без  того  уже  был  мертвенно
бледен, и привело в дрожь, так что он вынужден был закончить свою речь.
     34.  Можешь  себе  вообразить,  как  я  хохотал:  ведь  не   заслуживал
сострадания человек, одержимый несчастной страстью  к  славе  и  более,  чем
кто-либо из тех, которые одержимы тем же  безумием.  Как  бы  там  ни  было,
Протея сопровождали многие, и он наслаждался своей славой, бросая взгляд  на
своих поклонников, не зная, несчастный, что  гораздо  более  людей  толпится
вокруг тех, кого везут распять или кто передан в руки палача.
     35. Но вот Олимпийские игры  закончились,  самые  прекрасные  из  всех,
которые я видел;  а  видел  я  их  в  четвертый  уже  раз.  Так  как  многие
разъезжались по домам и сразу  нелегко  было  достать  повозку,  я  поневоле
должен был  остаться  на  некоторое  время.  Перегрин  постоянно  откладывал
решение, наконец назначил ночь, чтобы показать свое сожжение. Один  из  моих
друзей взял меня с собой, и я, встав в полночь, направился прямо  в  Арпину,
где был сложен костер. Расстояние было всего-навсего в двадцать стадий, если
идти от Олимпии в направлении гипподрома на восток. Когда мы пришли, мы  уже
застали костер, который был сделан в глубокой яме.  Было  много  факелов,  и
промежутки костра были завалены хворостом, чтобы он быстро мог разгореться.
     36. Когда взошла луна, - и она должна  была  созерцать  это  прекрасное
зрелище, - выступил Перегрин, одетый в обыкновенную одежду, и вместе  с  ним
были главари киников и на первом месте этот почтеннейший  киник  из  Патр  с
факелом - вполне подходящий второй актер. Нес  факел  также  Протей.  Киники
подходили с разных сторон, и  каждый  поджигал  костер.  Сразу  же  вспыхнул
сильный огонь, так как было много факелов и хвороста.
     Перегрин же - теперь отнесись с полным вниманием к моим словам  -  снял
сумку и рубище, положил свою гераклову палицу  и  остался  в  очень  грязном
белье. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда  кто-то  подал
просимое,  Протей  бросил  ладан  в  огонь  и  сказал,  повернувшись  на  юг
(обращение на юг также было частью  его  трагедий):  "Духи  матери  и  отца,
примите меня милостиво". С этими словами он прыгнул  в  огонь.  Видеть  его,
конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя его охватило.
     37. Вновь вижу, что ты смеешься, добрейший Кроний, по  поводу  развязки
драмы. Когда Перегрин призывал  дух  матери,  я  ничего,  конечно,  не  имел
против, но, когда он обратился с призывом  к  духу  отца,  я  никак  не  мог
удержаться от смеха, вспомнив рассказ об убийстве  отца.  Окружавшие  костер
киники слез не проливали, но, смотря  на  огонь,  молча  выказывали  печаль.
Наконец, мне  это  надоело,  и  я  сказал:  "Пойдемте  прочь,  чудаки;  ведь
неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать  скверный
запах. Или вы,  быть  может,  ждете,  что  придет  какой-нибудь  художник  и
зарисует вас точно так же,  как  изображаются  ученики  Сократа  в  тюрьме?"
Киники рассердились и стали бранить меня, и  некоторые  даже  схватились  за
палки. Но я пригрозил, что, схватив кого-нибудь, брошу  в  огонь,  чтобы  он
последовал за учителем, и киники перестали ругаться и стали вести себя тихо.
     38. Когда я возвращался, разнообразные мысли толпились у меня в голове.
Я думал, в чем состоит сущность славолюбия и насколько роковым оно  является
даже для людей,  которые  кажутся  самыми  выдающимися,  так  что  нечего  и
говорить об этом человеке, который и раньше жил во всех отношениях  глупо  и
вопреки разуму и вполне заслуживает сожжения.
     39. Затем  мне  стали  встречаться  многие,  идущие  посмотреть  своими
глазами на зрелище. Они полагали, что застанут Перегрина еще  в  живых,  так
как  накануне  был  пущен  слух,  что  он  взойдет  на  костер,  помолившись
восходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают брахманы.  Многих  из
встречных я  заставил  вернуться,  сообщив,  что  дело  уже  совершено,  но,
конечно, возвращал только тех, которые не считали важным посмотреть хотя  бы
даже на одно место сожжения или найти остатки костра. Тогда-то, милый  друг,
у меня оказалось множество дела: я рассказывал,  а  они  ставили  вопросы  и
старались обо всем точно узнать. Когда мне  попадался  человек  толковый,  я
излагал рассказ о событии, как и тебе теперь; передавая же людям простоватым
и слушающим развеся уши, я присочинял кое-что от себя; я сообщил, что, когда
загорелся  костер  и  туда  бросился  Протей,   сначала   возникло   сильное
землетрясение, сопровождаемое подземным гулом,  затем  из  середины  пламени
взвился коршун и, поднявшись  в  поднебесье,  громким  человеческим  голосом
произнес слова: "Покидаю юдоль, возношусь на Олимп!"
     Слушатели мои изумлялись и в страхе  молились  Перегрину  и  спрашивали
меня, на восток или на запад полетел коршун. Я отвечал им, что мне  попадало
на ум.
     40. Вернувшись в собрание, я подошел к одному седому человеку,  который
вполне  внушал  к  себе  доверие  своей  почтенной  бородой  и  осанкой.  Он
рассказывал все, что  с  Протеем  приключилось,  и  добавил,  что  он  после
сожжения видел его в  белом  одеянии  и  только  что  оставил  его  радостно
расхаживающим в  "Семигласном  портике"  {Колоннада  особого  устройства,  в
которой звук отдавался семь раз.} в венке из священной  маслины  на  голове.
Затем ко всему сказанному он прибавил еще и коршуна, клятвенно  уверяя,  что
он сам видел, как тот вылетел из костра, хотя я сам только несколько времени
тому назад  пустил  летать  эту  птицу  в  насмешку  над  людьми  глупыми  и
простодушными.
     41. Ты можешь себе представить, во что это  разрастется,  какие  только
пчелы  не  сядут  на  место  сожжения,  какие  только  кузнечики  не   будут
стрекотать, какие вороны не слетятся, как на могилу Гесиода, и так  далее  и
так далее. А  я  уже  знаю,  что  очень  скоро  будет  поставлено  множество
изображений Перегрина как самими элейцами, так и другими  эллинами,  которым
он, говорят, писал.  Как  уверяют,  Протей  разослал  письма  почти  во  все
именитые города с заветами,  увещаниями  и  законами.  Для  передачи  их  он
назначил несколько из своих товарищей посланниками,  назвав  их  "вестниками
мертвых" и "бегунами преисподней".
     42. Таков был конец несчастного Протея,  человека,  который,  выражаясь
вкратце, никогда не обращал внимания на истину,  но  все  говорил  и  делал,
руководясь славой и похвалами толпы, и даже ради  этого  бросился  в  огонь,
хотя и не мог наслаждаться похвалами, сделавшись к ним нечувствительным ".




     1 Это произведение является одним из важнейших  источников  по  истории
раннего  христианства.   В   своей   работе   "К   истории   первоначального
христианства" Энгельс пишет: "Лукиан, этот во всяком случае  беспристрастный
свидетель,  рассказывает,  между  прочим,  историю  жизни  одного   искателя
приключений  Перегрина,  называющего  себя  Протеем,  родом  из   Пария   на
Геллеспонте.  Этот  Перегрин  дебютировал  в  своей  молодости   в   Армении
прелюбодеянием, был пойман с поличным и, по обычаю страны, должен был  быть.
предан линчеванию. Счастливо спасшись бегством, он задушил  в  Парии  своего
отца и принужден был скрыться".
     2 Перегрин - кинический философ, умерший около  166  г.  н.  э.  Лукиан
называет его Протеем, подчеркивая этим названием, что Перегрин, применяясь к
тем или иным  обстоятельствам,  часто  менял  линию  своего  поведения,  как
морской бог Протей, который выходил на берег из глубины моря  и  всякий  раз
менял свой  внешний  облик.  О  Протее  упоминает  Гомер  в  "Одиссее"  (IV,
417-418). Одно  из  последних-превращений  Протея  -  превращение  в  "огонь
божественный, пылающий".
     3 Имеется в виду император Антонин Пий  (138-161  гг.  н.  э.)  или  же
император Марк Аврелий (161-180 гг. н. э.), этот "философ на троне".
     4 Разумеется греческий ритор-богач Герод Аттик  (100-175  гг.  н.  э.),
тративший крупные суммы на общественные нужды.
     5 Здесь Лукиан подчеркивает, как возникает среди верующих представление
о мученике и чудесах, связанных с его смертью; пущенный самим  автором  слух
об этих чудесах доверчивыми простаками принимается как непреложный факт и  в
еще более прикрашенном виде передается другим.
     Вообще весь эпизод с Перегрином дает представление о  том,  как  иногда
ловкие шарлатаны использовали религиозное чувство  христиан.  Так,  Перегрин
"толковал,  объясняя  книги,  а  многие  и  сам  сочинял",  он   пользовался
материальной помощью со стороны верующих и стяжал себе ореол мученика,  хотя
мучений, гонений и не было. О подобном "хвастовстве мученичеством" в  первые
века христианства говорит не  только  Лукиан,  но  и  один  из  христианских
писателей, Тертуллиан.

Популярность: 15, Last-modified: Wed, 26 Oct 2005 04:56:56 GMT