ствами превосходства учения Будды: "Если нет того, кто сам постигает природу Пустоты, обладает глубоким пониманием в сердце, видит и слышит внутри себя, постигает проповеди всех школ, то как доказать, что яшма блестит?" Судя по содержанию, под "яшмой" поэт подразумевает в данном случае буддийское вероучение. Надлежащее место отводит Ван Вэй и благословиям в адрес правящего императора, показывая вновь глубокую искушенность как в буддийском, так и в традиционных китайских учениях: "Ваше Величество император, Светлое Небо, Вы высоко взошли к десяти ступеням {В тексте "ши ди" - "десять земель" радости, лишенная грязи, озарения, сверкающей мудрости, прекрасная, нынешняя, дальняя, неподвижная, мудрости бодхисаттвы, облаков дхарм. Эти десять земель и есть десять ступеней развития бодхисаттвы в будду.}, подчинили и покорили девять небес. Вы - великое спасение для всех живых существ, в следе, оставляемом Вашей ногой, вырастает лотос". Император покровительствовал буддизму, и Ван Вэй уподобляет его едва ли не самому Будде: "Вы указываете на буддийские законы мира, тело свое золотое наклонили над нами, подобно Будде, сердцем очистились и постигли учение чань, познали самую высшую дхарму, расширили шесть парамит {Шесть добродетелей, с помощью которых можно преодолеть морс страданий - сансару: самоотречение (отказ), чистота, стойкость, продвижение, сосредоточенное созерцание и мудрость.} в учении Будды, как добродетельный муж следуете пяти основам" {Традиционное китайское понятие, куда входят: добродетель, принцип, этикет, знание, вера.}. Хотя это произведение и насыщено толкованиями различных буддийских положений, содержащихся в сутре "Жэнь ван", в дальнейшем из текста мы узнаем, что собственно толкование и обильные комментарии Ван Вэй прилагает к самой сутре: "Нижайше преподношу сутру "Жэнь ван" с комментариями и десяти цзюанях вместе с докладом {Рассматриваемое произведение и есть этот самый доклад.}. Я испытываю безмерное чувство стыда и неловкости, однако начал работу по толкованию сутры". Но Ван Вэй - не единственный толкователь данной сутры, это, скорее, труд целой буддийской общины: "Вместе с сорока девятью монахами исходим из ста восьми темметфор, все шесть времен {Согласно буддийским воззрениям, сутки делятся на шесть времен: три дневных отрезка времени и три ночных.} прославляем учение чань, три года усердно молились, чтобы очиститься от всякой скверны, чтобы достичь возможности увидеть солнце мудрости {Когда днем и ночью светит солнце.}, чтобы все три тысячи миров почитали добродетельного вана {Ван Вэй удачно использует название сутры для восхваления самого императора.}, чтобы пять тысяч духов добра всегда охраняли Землю Радости, чтобы упрочились прекрасные плоды {В данном случае буддийское учение.}, чтобы было бесконечное спокойствие, чтобы простые монахи и простой народ радовались в большом восторге". Судя по признанию самого Ван Вэя, не один и не два года было отдано им вместе с буддийскими монахами тщательному изучению буддийского учения, коль скоро на толкование лишь одной сутры "Жэнь ван" ушло целых три года. Ван Вэй - активный участник торжественных церемоний буддистов ("Преподношу монахам по случаю торжественной церемонии, посвященной завершению строительства буддийского храма" |257, с. 315J). Поэт считает необходимым строительство новых буддийских храмов, в которых бы прославлялось буддийское вероучение: "Но разве только нынешние люди заслуживают пожалования этим храмом? Даже и волшебник может остановиться здесь, словно в башне Чжунтянь. Вот если еще нарисовать облака на стенах храма, останется лишь ожидать прихода святых". Для Ван Вэя нет ничего противоестественного в употреблении, казалось бы, непонятных, туманных образов - он великолепный знаток древнекитайской мифологии, и упоминаемый им волшебник жил, согласно преданиям, во времена Му-вана, для которого этот правитель специально выстроил очень высокую башню, ибо волшебник мог жить лишь на уровне облаков. Но последний так и не явился в предназначенное для него жилище - башню Чжунтянь, с которой Ван Вэй и сравнивает новый храм, настолько он был высок. Первое столетие танского государства ознаменовалось политической стабильностью и относительным миром, в чем Ван Вэй усматривает не только заслуги правителей, но и распространяющегося буддизма: "Вы [император)... управляете делами в соответствии с правилами [буддийского вероучения), никогда ничего не пропускаете, восстановили государство и взяли на себя бразды правления, цените чистую дхарму с тем, чтобы учить людей, благополучно собрали сотни мер зерна, и природные условия при вашем правлении хорошие. Вы не применяли оружие, а враги разбиты, не доставили беспокойства всем живущим, а добились симпатии народа. Это прекрасные деяния, когда народ в высшей степени счастлив, а монахи преодолевают дхарму" ("Доклад по поводу установления вывески, написанной императорской рукой на пагоде. Благодарность монахов императору - "великому проникшему" и "великому просветителю"" 1257, с. 313]). Не раз приходила Ван Вэю мысль навсегда посвятить свою жизнь буддизму, для чего он собирался стать монахом: "А у меня, когда мать умерла, появилось желание стать монахом, я постоянно стремился добиться счастья для души моей умершей матери" ("Докладная записка императору с просьбой о пожертвовании личного поместья буддийскому храму" [257, с. 320]). Несмотря на то что Ван Вэй так и не принял монашество, в память о своей умершей матери он решил пожертвовать свое личное поместье храму: "Отдаю пыль суеты мирской (т. е. поместье. - Г. Д.) Небу и Земле" и более того: "Я сейчас в уезде Лантянь в горах построил жилище с соломенной крышей и буддийскую кумирню, посадил фруктовый сад и бамбуковую рощу. Все это места, где моя покойная мать когда-то жила, сидела, где она ходила". В буддийском храме, которому Ван Вэй пожертвовал свое поместье, вероятно, обитали знакомые монахи поэта, да, кроме того, в этом же прошении он надеется "...на разрешение перейти нескольким монахам из других монастырей - это семеро известных монахов, которые возглавили бы храм и проводили служение чань". Большое число друзей из среды буддийских монахов позволяло Ван Вэю постоянно совершенствоваться в теории и практике буддизма, в своих произведениях он выступает как теоретик буддийского вероучения, но рассуждения свои поэт строит не только на основании буддийских сутр и специальных трудов, а обращается к традиционным китайским учениям, китайской мифологии. Так, в прозаическом произведении "Докладная записка по случаю получения императорского указа подробно растолковать иллюстрации книги "Императоры, черепахи и зеркала" {Панцирь черепахи и зеркала использовались при гадании.}. Из этих двух книг приказано выбрать, что необходимо, и подать докладную записку императору" Ван Вэй оперирует целым арсеналом традиционных китайских и буддийских понятий. Поэт рассуждает как ученый-филолог о происхождении названия книги "Императоры, черепахи и зеркала" и об этимологии слова "шгуй" - "черепаха", с помощью [панциря] которой можно гадать, а при помощи зеркала можно получить отражение [событий]: "По тому, как древние императоры управляли - хорошо ли дурно, - можно предугадать, что будет в следующих поколениях, можно узнать, будет ли процветание или упадок, подъем или гибель. По этой причине те императоры, которые управляли подобно императору Яо и императору Шуню, непременно процветали, а те, которые управляли подобно императорам Чэнтану и Увану, непременно были на подъеме. Те же, кто управлял подобно циньскому Хуану и ханьскому Уди, обязательно оказывались в упадке, а те, кто управлял подобно сясскому Цзе и иньскому Чжоу, обязательно подвергались уничтожению. Сказанное здесь от подобного гадания непременно узнаешь, а как осветишь [зеркалом), непременно увидишь. По этой причине назвали "Иллюстрации, черепахи и зеркала". Я полагаю, что показанные иллюстрации можно как раз назвать "Иллюстрации древних императоров", "Иллюстрации, черепахи и зеркала"". Ван Вэй высказывает и опасение: "Название и действительное [содержание] немного расходятся, к тому же многое не взято из тринадцати книг конфуцианского канона или же взято то, что сказано в философских трактатах [древности]. А кроме того, взято из сочинения Цао Чжи "Летающий дракон"... и других сочинений. Все эти слова из сочинений разных эпох, и они не относятся к делам, отмеченным в конфуцианских канонах и исторических хрониках". Ван Вэй стремится дать исторические сведения о временах древности, начиная с мифических императоров Яо и Шуня, упоминает конфуцианские каноны, желая тем самым показать читателю органическую связь всей истории Китая, традиционных китайских учений с буддийским вероучением. Он едва ли не самый первый обратил внимание на близость китайского буддизма с классической "Книгой перемен" - "Ицзином", основополагающим текстом древней китайской философии: "В "Ицзине" сказано: триграмма "цянь"... Это было в те времена, когда не было ничего сущего. Это и есть начало "цянь", а "цянь" основал субстанцию "юань". Юань в применении на практике есть цянь. А еще прежде была школа "дао". Дао порождает одно, одно порождает два, два порождает три, а три порождает десять тысяч вещей". После упоминания школы даосов, основанной Лаоцзы, и приведения цитаты из "Даодэцзин" Ван Вэй подводит читателя к китайскому буддизму, к вновь появившимся переводам на китайский язык буддийских сутр: "В недавно появившихся буддийских сутрах есть восемь понятий, по которым считается, что все спокойствие не признает то, что есть (т. е. бытие. - Г. Д.). А восьмое понятие содержит в себе все семена Трипитаки. Шестое понятие уже разделяет основные пять инь и восемнадцать идей". Восемь понятий, упоминаемых Ван Вэем, включают "лю гэнь" - "шесть основ" (зрение, слух, обоняние, язык, тело, мысли) и два понятия, связанные с последней из шести основ "ши" - "мысли". А понятие "восемнадцать идей" - "шиба цзе" - взято Ван Вэем из сутры "Фанганьцзин" и включает "шесть основ" - "лю гэнь", "шесть границ" - "лю цзин", "шесть знаний" - "лю ши". Ван Вэй пытается не только соединить воедино различные течения буддийского вероучения, но и органически слить традиционные китайские воззрения с буддизмом. В прозаических произведениях Ван Вэя находят свое место и социальные мотивы: "Правые чиновники в последнее время увидели на дорогах мерзнущих и голодных людей. Утром они еще стонут, а вечером уже заполняются канавы [их трупами]". Об этом поэт говорит в произведении "Доклад с просьбой о передаче зерна и должностного участка (находящихся в ведении у управления]; жертвую бедным людям суповую похлебку из зерна". Но Ван Вэй тут же как бы сглаживает свое высказывание о бедствиях народа, обращаясь к императору: "Ваше Величество мудры и милосердны, всей душой болеете |за народ): пожертвовали ему сваренный казенный суп, так что в течение года многие |благодаря этому) уцелели. Это добродетель крайней гуманности". За подобные благодеяния Ван Вэй обещает императору буддийские вознаграждения и защиту Верховного Неба (китайского): "Ответом на пожертвование будет воздаяние, счастье и защита со стороны Неба". Ван Вэю хотелось бы облегчить участь простых людей: "Я надеюсь, что можно передать тому управлению, что ведает раздачей суповой похлебки, один должностной участок, так что у государства нисколько не уменьшится зерна, а те, кто в крайней бедности, возможно, обретут новую жизнь, с тем чтобы было высшее счастье самому мудрецу" (т. е. императору. - Г. Д.}. Хотя чаще всего исследователи говорят о Ван Вэе как приверженце школы чань, прозаические буддийские произведения поэта указывают, скорее, на влияние буддизма махаяны вообще. Безусловно, Ван Вэй не мог не знать о существенных различиях в этих направлениях и, возможно, как и многие его предшественники и последующие приверженцы буддизма, пытался свести воедино разрозненные школы и выработать единую цельную систему. Хотя не исключено, что Ван Вэй не желал проводить большого различия между учением школы чань и буддизмом махаяны, умышленно смешивая различные аспекты этих направлений. Надпись на стеле Отношение Ван Вэя к природе и взаимоотношения с ней во многом были определены его длительными и серьезными занятиями буддийским учением, в особенности китайской разновидностью - учением школы чань. Бесспорно влияние эстетических воззрений поэта на литературу и живопись Китая последующих столетий. В этой связи представляется важным обращение к духовной предтече Ван Вэя - шестому чаньскому патриарху Хуэйнэну, которому поэт посвятил прозаическое произведение "Надпись на стеле чаньскому наставнику Хуэйнэну" {В сборнике "Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока" (М., 1974) были опубликованы краткие тезисы Е. В. Завадской "Философское кредо Ван Вэя" на основе этой эпитафии.}. Это прозаическое произведение было написано на склоне лет по заказу одной из буддийских общин, возможно, по заказу самого известного ученика Хуэйнэна, о котором уже упоминалось, - Шэньхуэя. Вполне очевидно, что Ван Вэй признавал приоритет Хуэйнэна, достойным преемником которого он считал Шэньхуэя (в произведениях Ван Вэя не удалось обнаружить прямых указаний, свидетельствующих о знакомстве поэта с Шэньхуэем): "Его (Хуэйнэна. - Г. Д.) ученик по имени Шэньхуэй встретил наставника, когда тот был на закате жизни, и стал постигать высшую буддийскую истину в срединных годах. Широкая натура заложена во всех простых людях, [Шэньхуэй] острым умом превосходил образованных людей, и это было с его стороны последним подношением Хуэйнэну". Эпитафия Хуэйнэну - достаточно крупное произведение в прозе (более тысячи трехсот иероглифов), каких в наследии Ван Вэя мало. Условно это произведение можно разделить на несколько частей. Первая часть - своеобразное вступление, где поэт приводит некоторые положения учения Хуэйнэна философского характера: "Когда нет бытия, от которого можно отказаться, это значит достичь источника бытия. Когда нет Пустоты, где можно что-то разместить, это значит познать основу Пустоты". Весьма аллегорично, намеком поэт высказывает свое отношение к сути учения Хуэйнэна, выступая противником внешних, поверхностных суждений: "Рассыпает цветы небесная фея, которая может обратить монаха в иной облик. Тогда-то и можно познать, что дхарма не рождается, а появляется посредством мысли, она такова, что невозможно взять, дхарма всегда истинна". Ван Вэй неслучайно обращается к буддийской притче о небесной фее из "Вималакиртисутры". В этой притче повествуется о некоей небесной фее, с которой беседовал один из учеников Будды Шакьямуни - Шарипутра. Последний пытался добиться от феи ответа относительно ее женского облика, который, по сути своей, уже (согласно буддийскому учению) нечист и греховен. Небесная фея увещевает Шарипутру, говоря, что внешняя оболочка, внешняя сторона не имеют значения, важно внутреннее содержание, истинная, внутренняя суть. Но Шарипутра не унимался, тогда фея превратила его в женщину, и Шарипутра, скрывшийся под женским обликом, не изменил сути своей. Затем небесная фея обратилась с тем же вопросим к Шарипутре, который наконец-то осознал всю бессмысленность этого вопроса. Но и учение Хуэйнэна, говорит Ван Вэй, не может дать исчерпывающего ответа о высшей буддийской мудрости: "Уйти от мирских желаний и не суетиться... выгребет в море житейский кормчий (т. е. Хуэйнэн), но и он не знает действия высшей буддийской мудрости". Вступительная часть произведения заканчивается мыслью: "[Можно] достичь освобождения от суетных мыслей, но не полностью. Спасать следует тех, кто находится в деянии и не думает, что означает не-деяние. Все это разве [не присуще] чаньскому наставнику из монастыря Цаоси?" Следующая часть содержит краткое жизнеописание Хуэйнэна: "Чаньский наставник с мирской фамилией из рода Лу, из некоего места, некоего уезда. Имя - это нереальность и фальшь, и он не родился в какой-то определенной семье {То есть происхождение Хуэйнэна неизвестно.}. У дхармы нет середины и нет края, и он не жил на землях Китая. Его добродетельные наклонности проявились еще в детских забавах, семена мудрости обнаружились в сердце, когда он был еще подростком, он не был эгоистичен по отношению к себе. Дух среды, в которой он рос, близок духу пахарей и шелководов. Когда это соответствовало его дао, он бродил по селениям мань и мо {Мань и мо - народности, обитавшие и южных районах Китая.}, близких ему по духу. В соответствующем возрасте он стал учиться у великого наставника Хунжэня в Хуанмае, на что был готов положить все силы". В "Люцзу таньцзин" - "Алтарной сутре шестого патриарха" - можно прочесть, что Хуэйнэн был дровосеком, родом с юга, и это было неодолимым препятствием для Хуэйнэыа в постижении буддийской истины и просветления, как полагал вначале пятый патриарх Хунжэнь. Но, выслушав возражения неграмотного дровосека о том, что у Будды ничего не сказано по поводу различия в природе человека, Хунжэнь вынужден был позволить Хуэйнэну жить в монастыре, наставником которого он был. Хуэйнэна определили на черную работу - ступой размалывать зерно в муку. Так, не прерывая изнурительного труда, Хуэйнэн "...постоянно очищал свое сердце от мирских дум и обрел просветление по отношению к мякине" {Намек на известную притчу трактата "Чжуанцзы".}. Далее Ван Вэй обстоятельно описывает процесс обучения последователей Хунжэня: "Всякий раз, когда Великий Наставник возвышался на алтаре, он наставлял учеников, заполнявших храмовый двор. Среди них были лишь те, кто обладал корнями трех колесниц {Корнями трех колесниц обладали лишь те, кто способен был воспринимать учение Будды.}. Они все вместе внимают единому голосу дхармы {В данном случае имеется в виду пятый патриарх Хунжэнь, читавший проповедь своим ученикам. Намек на буддийскую легенду, которая гласит, что в тот момент, когда Будда прочел свою знаменитую бенаресскую проповедь, она была понятна не только ученикам, но и всем разноязыким, всем тем, у кого "две ноги, много ног или вовсе их нет". Настолько универсальным и исключительным свойством отличался голос Будды - "единый голос" - "у ин".}, а чаньский наставник [Хуэйнэн) безмолвствовал, но учение воспринимал. Никогда не спрашивал, а когда возвращался [в келью], все самостоятельно обдумывал. Мысли его были заняты понятием "не-я"" {Одна из центральных категорий буддизма, занимавшая Ван Вэя (см., напр., [55, с. 25]).}. В "Алтарной сутре" в стихотворной форме {Цитируемые переводы из "Алтарной сутры шестого патриарха" даются по книге Е. В. Завадской "Эстетические проблемы живописи старого Китая" (М, 1975).} высказывается кредо пятого чаньского патриарха Хунжэня, наверняка знакомая Ван Вэю гатха: Живые существа приходят и бросают семена, И неодушевленные цветы вырастают. И если есть неодушевленность и нет семян, То земля-дух ничего не вырастит. На это Хуэйнэн откликнулся следующим стихом: Земля-дух воспринимает семена живых существ, Когда дождь дхармы поливает цветы, он дает им силу. Когда вы сами достигнете состояния живых семян цветов, Плоды просветленности созреют сами по себе. А вот еще два стиха, и, если вы отступите в каком-либо деянии от согласия с этими стихами, вы не узрите своей изначальной природы: Грешные цветы поднялись в моем духе-земле: Пять лепестков цветка поднялись из стебля, Вместе они образуют карму невежества, И ныне мой дух-земля погряз в различных кармах. Подлинные цветы в моем духе-земле: Пять лепестков цветка на стебле. Вместе они претворяют мудрость праджня. И в будущем я достигну просветленности Будды. Стихотворение Шэньсю, написанное им на средней части стены южной галереи: Тело и есть древо просветления Бодхи. Сердце же подобно подставке светлого зеркала, Все время мы усердно обметаем и вытираем его, Не позволяя собираться пыли мирской. На что пятый патриарх Хунжэнь сказал: "Из написанной тобой гатхи вижу - еще не достиг ты прозрения, только вступил в преддверие, но не проник внутрь великой истины. Если все будут действовать сообразно с твоим стихотворением - они не погрязнут во грехе... Но необходимо проникнуть внутрь учения и узреть собственную изначальную природу". Весь последующий абзац направлен на толкование с помощью буддийских и традиционных китайских притч молчания Хунжэня в отношениях со своими последователями (истоки знаменитого "гробового молчания"), Ван Вэй проявляет себя большим знатоком различных легенд, преданий, притч: "Иногда у него (Хуэйнэна. - Г. Д.) появлялись думы об оленях, захотевших испить воды, а еще стремился обнаружить след улетевшей птицы. Ароматная каша нескончаема, бедным людям по-прежнему нечем прикрыть свое тело. Все ученики говорят, что близки к наставнику, а на деле же это все равно, что [ракушкой] измерить море и [тростниковой трубкой] исследовать небо. Они толкуют, что нашли жемчужину Хуанди, что могут получить печать царя закона" (т. е. Будды. - Г. Д.). Ван Вэй обращается к буддийской притче о стаде оленей, страдавшем от жажды и принявшем весенние испарения от земли за вожделенную воду. Под жемчужиной Ван Вэй, по всей видимости, имеет в виду буддийское вероучение с одновременным намеком на притчу "Чжуанцзы" о Хуанди, обронившем однажды во время прогулки по берегу моря жемчужину, которая была найдена неким Вансяном, имя которого означает "пустой облик, пустоту". Хуанди недоумевал, когда ему доложили, что жемчужина найдена: как это возможно, что "вансян" - "пустота" - может что-то найти?! Оправдание молчания Хунжэня завершается ссылкой на один из основных принципов чань-буддизма {Речь идет о принципе передачи учения "от сердца к сердцу" - одного из требований чаньских наставников.} и авторитетные китайские источники: "Великий наставник сердцем сам все понимал, Триграмма "нянь" сама по себе ничего не произносит. "Небо как может говорить?" {Вопрос, заданный Конфуцием ученику.} Мудрец или гуманный человек разве посмеют [об этом рассуждать]? Конфуций говорил: "Мы с тобой ничего не знаем"" {Конфуций говорил об этом своему ученику Цзыгуну.}. Из "Алтарной сутры" известно, что Хуэйнэн своей гатхой {Стихи, метрическая часть буддийских сутр. Надо сказать, китайские буддисты порой вольно обращались с буддийскими терминами. Так, понятие "цзи", принятое для обозначения санскритского "сутра", стало применяться в сочетании "чаньские сутры". Сутра же (букв, "нить"), согласно буддизму, это - поучения, вкладываемые в уста самого Будды, - один из девяти (или двенадцати) видов, на которые разделяют каноническую литературу.} о просветлении вызвал у Хунжэня уверенность в истинном просветлении Хуэйнэна, который и должен был стать его преемником. Ответная гатха Хуэйнэна, после которой он наследует платье и великое учение пятого патриарха: "Просветленность изначально лишена древа, Она, как светлое зеркало, не является опорой. Природа Будды неизменно чиста и светла. И где же в ней место для пыли мирской? Сердце наше и есть древо Бодхи, А тело - подставка светлого зеркала. Светлое зеркало изначально чисто. И где же может оно загрязниться пылью мирской? Учитель сказал: "Ученики мои, прощайте, я оставляю вам гимн под названием "Наш истинный Будда дарует освобождение". Если заблудшие люди последующих поколений прочтут этот стих, они узрят Будду в собственном духе своем и в собственной природе своей. И в этом стихотворении я прощаюсь с вами. Стих гласит: Истинная реальность, чистота природы и есть истинный Будда. Ложные взгляды и три зла и есть истинный демон. Для людей ложных взглядов - демон и есть их дом. Для людей правильных взглядов - Будду можно назвать домом. Если ложные взгляды внутри нашей природы, то они рождают три зла, Это значит, что демон-правитель царит в доме. Если же правильные взгляды, то три зла сами разрушаются. Демон изменяется и становится Буддой. И есть только истина и нет лжи. Нирманакайя, Самбхогакайя и Дхармакайя - это три тела, пребывающие в одном. Если внутри вашей природы вы узрите самих себя, То вы и станете Буддой и достигнете просветления. Отправляясь от Нирманакайя, претворяйте чистоту природы, И эта чистая природа уже связана с Нирманакайя. И если ваша природа пребывает в Нирманакайе в деяниях на правильном пути, В будущем появится совершенная истина без границ. Греховная природа сама по себе есть причина чистоты. Отстраненность от греховности не есть чистота. Если же внутри вашей природы вы отрешитесь от ваших страстей, То вы сразу же узрите собственную природу, а это и есть истинный Будда. Если же вы достигнете учения о внезапном просветлении, Достигнув, вы увидите перед глазами возвышенный мир. Если же вы стремитесь уловить истину вовне и говорите, что ищете Будду, Кто знает, где вы найдете эту единственную истину? Если же внутри вас самих есть великая Истина, То обладать истиной [внутри себя] - это и значит стать Буддой. Если же вы не ищете Будду в самих себе, а ищете вовне, Значит, вы уподобились заблудшим людям. Учение о внезапном просветлении пришло с Запада. Служа людям, вы должны воспитывать себя. Ныне я говорю всем изучающим чань в мире: Если вы не находитесь на этом пути, Вы ведете никчемную жизнь"". В следующей части Ван Вэй описывает сцену передачи сана патриарха Хунжэнем Хуэйнэну: "На смертном одре, когда Хунжэнь тайно передавал рясу первоучителя {Речь идет о Бодхидхарме, платье которого вместе с посохом, чашей для подаяний и другими атрибутами сана буддийского патриарха передавались от учителя к ученику, становившемуся преемником. Таким образом вещи Бодхидхармы дошли и до Хуэйнэна.}, он сказал ему (Хуэйнэну. - Г. Д.): "Все живые существа ненавидят того, кто отличается [от них] талантом, а люди ненавидят того, кто их превосходит. Я вот-вот умру, не лучше ли тебе уйти отсюда?" Чаньский наставник тогда спрятал у себя за пазухой рясу, скрылся из того места и безвестно жил в других краях". Ван Вэй достаточно подробно описывает этот период жизни Хуэйнэна, когда он вынужден был скрываться в чужих краях: "Хуэйнэн жил то здесь, то там у людей, приписанных [властями] к своим местам. Там, где мирская жизнь, там есть и Ворота спасения {Имеется в виду буддийское учение.}, поэтому он передвигался среди крестьян, купцов, работников. И вот таким образом в общей сложности минуло шестнадцать лет". Хуэйнэн за эти шестнадцать лет сумел привлечь много сторонников из различных слоев населения, и даже буддийские проповедники, осваивавшие те края в эти годы, вынуждены были склониться перед силой учения нового чаньского патриарха: "В южных морях жил наставник Ин Цзунфа, который проповедовал "Нирвана-сутру". Чаньский наставник слушал [проповедь], оставаясь сидеть перед алтарем, и спросил затем о великом принципе буддизма, спросил об истинном буддизме. Ин Цзунфа не смог ответить, спустился [с алтаря] и попросил поучать, затем вздохнул и сказал: "Хуэйнэн живой бодхисаттва, Нирманакайя существует в этом облике. Глаза простых людей желают, чтоб раскрылся широко глаз мудрости [Хуэйнэна]"... Ин Цзунфа поднес платье и собственноручно срезал волосы"" {Признав главенство направления Хуэйнэна, совершил официальный, постриг.}. Далее Ван Вэй описывает события, происходившие после признания чаньского наставника Ин Цзунфой. "И с тех пор широко распространяющийся дождь дхарм {Имеется в виду учение Хуэйнэна.} повсюду капает в этом бренном мире". Началом буддийского учения Хуэйнэн считает постижение понятия о терпении, постижение принципа "у-во", когда появляется начальное осознание высочайшей истины Будды. Далее Ван Вэй излагает следующий этап совершенствования буддистов: "Достигнешь самадхи, и никакая мысль не сможет войти [в сознание]". Действительно, достижение самадхи, т. е. состояния самоуглубления, сосредоточения, рассматривалось в буддизме не как конечная цель, а как необходимое условие на тернистом пути к уничтожению любых желаний, являющихся помехой в достижении высшей буддийской истины, которая, продолжает Ван Вэй, "ни на что не опирается, великое тело [Будды] пребывает во всех десяти направлениях, чувства Будды существуют вне трех миров" {В данном случае "существуют вне времени".}. Ван Вэй, по всей вероятности, не считал себя правоверным буддистом, ибо слишком много уз связывало его с суетным миром. Возможно, для оправдания собственной привязанности к миру он говорил: "Семена пыли мирской неуничтожимы, [в людях] нет облика, нет и пустоты {Ван Вэй употребляет "фэй сэ", что означает "не иметь облика, цвета", являющийся синонимом "Пустоты" - "шуньяты".}. В осуществлении желаний нет завершения. Как раз находясь в мире, и превратишься в мудреца". Последним высказыванием Ван Вэй оставляет за собой право все-таки добиться достижения буддийской истины, полагая, что человек для этого должен быть соответствующим образом подготовлен: "Если кто не взрастил основы добродетели, ему нелегко войти в Ворота внезапного просветления". Из утверждения Ван Вэя совершенно ясно, что поэт разделял идею Хуэйнэна о внезапном просветлении. Это положение коренным образом отличало учение шестого патриарха от учений предшественников, например Хунжэня, придерживавшегося идеи постепенного просветления. Эту часть эпитафии Ван Вэй завершает мыслью о том, что лишь обращение к буддийскому учению есть единственно верный путь, ибо "...милосердие (Будды] не встречает препятствий, оказывает великое спасение всем рожденным четырьмя способами, широко покровительствует трем мирам" {В буддизме мир делится на мир чувственных ощущений (камалока) и мир, свободный от чувственных ощущений (брахмалока), китайские "ю цзин" и "у цзин". Первый включает людей, асуров, претов, животных и адских существ, кроме того, шесть низших божественных миров; второй делится на шестнадцать миров. Представителей трех сансаричсских миров (людей, божеств, асуров) называют существами "покойного рождения", способных повлиять на свою индивидуальную карму. Представители остальных миров - "непокойного рождения" - не в силах изменить карму и вынуждены рассчитываться за результат всех своих прошлых рождений. Рождение в мире брахмалока достигается путем накопления добродетелей и достижением совершенства в созерцании.}. Следующая часть эпитафии - прославление силы учения Хуэйнэна, слава о котором со временем разнеслась по всему краю, где население прежде не ведало о буддизме и находилось на стадии первобытных представлений. Все они, говорит Ван Вэй, потянулись к чаньскому наставнику, жадно внимали его проповедям и "...вернулись домой с подлинной буддийской истиной и отошли многие от напрасных мирских дум". Ван Вэй не забывает подчеркнуть и уважительное отношение к Хуэйнэну императора и императрицы: "Император задумался [о Хуэйнэне] и издалека выражает [ему] свою искренность. Он готов был встречать [его] с почестями, желал сложить ладони в буддийском приветствии и совершить обряд. Цзэтянь {Императрица У Цзэтянь (648-765) оказывала покровительство буддизму и его адептам.} - вдовствующая мать-императрица - и император Сяоха издали указ с просьбой-повелением прибыть в столицу" {В те времена столицей Китая был Чанъань.}. Хуэйнэн отверг это предложение императора: "Живет он далеко и не выходит дальше Тигрового ручья, твердо отказался от повеления и не принял императорского указа". Однако императорская семья не оставляла намерения заполучить к своему двору Хуэйнэна, чья популярность в Китае росла год от года, и император с императрицей "...отправили ему белую монашескую рясу, а также деньги, шелк и прочее в качестве подношения. Щедры дары императоров - поднесли яшмовое платье святому, даровали деньги нирманическому Будде". Но Хуэйнэн вновь отверг приглашение, даже после поднесения столь щедрых даров и до самой смерти своей, продолжает Ван Вэй, так и не согласился служить императорскому двору, отвергнув не просто чье-то приглашение, а приглашение самих императоров, вольных казнить или помиловать любого из своих подданных. Следующая часть произведения повествует о моменте кончины Хуэйнэна: "В некий день некоего месяца некоего года [Хуэйнэн] неожиданно сказал ученикам: "Я вот-вот уйду", - и вскоре удивительные ароматы заполнили зал и над землей появилась белая радуга". Ван Вэй для большей образности и придания величия Хуэйнэну прибег к буддийскому преданию о смерти Будды - в момент "исчезновения" Будды происходили описываемые Ван Вэем удивительные вещи. После этих прощальных слов Хуэйнэн "...завершил трапезу, выкупался, сменил платье и более ни на мгновение не собирался задерживаться [в этом мире]". Затем Ван Вэй вновь прибегает к буддийскому преданию, повествующему о смерти Будды, когда все и вся вокруг сокрушаются от горя: "Горы рушатся, реки высыхают, птицы плачут, обезьяны вопят, все люди громко причитают и ничего не видят [от слез]. В какой-то день и месяц душа [наставника] переселилась к горному ручью Цаоси, сидение его оставили в некоем месте, выбрали благоприятное место для могилы, не обращаясь [при этом] к книге "Цин у" - "Черный ворон"". (Упоминаемая Ван Вэем книга описывается в "Истории поздней Хань". Согласно этой книге, обычно в Китае выбирали благоприятный день и благоприятное место для похорон умершего.) По всей вероятности, Ван Вэй хотел подчеркнуть этой строкой, что Хуэйнэна - шестого чаньского патриарха - хоронили отнюдь не по китайским традиционным обрядам, а исключительно по буддийским, и в момент, когда происходил обряд похорон Хуэйнэна, "...даже лес изменился - все деревья превратились в белых журавлей" - так во время захоронения тела Будды все деревья в лесу, где происходил обряд, стали белыми и напоминали белых журавлей. Следующая часть эпитафии - безмерное восхваление Ван Вэем добродетелей чаньского наставника Хуэйнэна: "О, великий наставник, совершенная природа чистоты и монолитности, природные данные [твои] добродетельны и чисты, сто чистых помыслов создали (твой) облик". Понятие "сто чистых помыслов" заимствовано Ван Вэем из "Нирвана-сутры", в которой, в частности, говорится о том, как один из учеников Будды дал обет не убивать ничего живого, и было у него при этом пять мыслей - низшая, средняя, выше средней, высшая и самая высшая. Затем, когда ученик-бодхисаттва достиг истинного просветления, чистых помыслов у него стало пятьдесят. Когда же он достиг осознания высочайшей истины Будды, число его помыслов удвоилось. Этот абзац лишний раз подчеркивает глубочайшее знание Ван Вэем буддийских источников, тексты которых он умело использует в своих произведениях, не пытаясь даже давать какие-то комментарии: по его мнению, все читатели так же искушенны в буддийском учении, как и он сам. Ван Вэй говорит о добродетелях Хуэйнэна: "Все высшие мысли сосредоточены в уме Хуэйнэна - ходит ли он, отдыхает ли - всегда все правильно воспринимает {Как и должно праведному буддисту.}, и в его беседах, улыбке, словах никогда не бывает шутки". В результате активной проповеднической деятельности Хуэйнэна "...пять государств Индии следовали [учению Хуэйнэна] и множество юэсцев бьют земной поклон [наставнику], а длинные змеи и могучие удавы также приняли [учение чань], и дух ядовитого жала змей уничтожен". Ван Вэй, вполне возможно, сознательно прибег к таким преувеличениям, которые могли вызвать у читателя недоверие, - ведь даже ползучие твари и те вняли проповедям Хуэйнэна! А полудикие люди, добывавшие себе пропитание охотой, выбросили "...искривленный нож и выгнутый лук, изменили присущие им недоверие и грубость, прекратили охоту и ловлю рыбы, а ядовитые насекомые и птицы осознали свою вину и [перестали пускать в ход яд]". Более того, воспринявшие учение Хуэйнэна "...отказались от рыбы и мяса и старались питаться как буддийские монахи, все они выбросили сети для ловли рыбы, одежду носили из рисовой соломы, и стали придерживаться дхармы просветления" {То есть старались жить в соответствии с монашеским уставом, предписывавшим соблюдение строгих правил и ограничений.}. Ван Вэй намеренно для членов императорского дома говорит о том, что этими благочестивыми поступками люди южных провинций "...по сути дела, помогают императору в воспитании народа", надеясь этой строкой вызвать у правителей симпатии к буддизму. Ван Вэй указывает на заслуги Хуэйнэна в процветании учения школы чань: "Радуемся мы, что достигли наивысшей степени познания буддизма. Наставник всех просвещал, проповеди его похожи на желание поднести жемчужину". О какой жемчужине идет речь? Ван Вэй обращается к буддийской притче, отражающей буддийскую идею причинности. Притча повествует о мальчике, отец которого пришел к одному буддийскому наставнику с просьбой оказать помощь его сыну. Оказалось, что сын этого человека родился со сжатым кулачком левой руки, и вот он уже достиг юношеского возраста, а рука по-прежнему сжата в кулак. Наставник попросил привести отрока, и, когда того привели, он лишь произнес: "Дай мне это", - и юноша разжал кулак, и все присутствующие увидели в его ладони жемчужину величиной с горошину. Наставник пояснил, что в одном из прежних рождений он дал жемчужину на сохранение этому юноше, тогда послушнику, а ныне эта жемчужина возвращается к нему. Тот факт, что буддийский наставник, в отличие от простых смертных, перерождался, не утрачивая памяти о прошлых перерождениях, свидетельствует о высокой степени его совершенства. А "...простые люди, - заканчивает эту часть произведения Ван Вэй, - не понимают этой идеи причинности, и еще много у них печали о драгоценной яшме" {Имеется в виду печаль, сожаление о мирской суете.}. Затем Ван Вэй переходит к заключительной части эпитафии, которую именует гатхой: "Люди говорят, что они знают буддийскую истину, и написание этого гимна поручили мне. В гатхе говорится..." Гатху Ван Вэй начинает с философского рассуждения, основанного на "Алтарной сутре": "Пять инь - это есть Пустота, а шесть чэнь не существуют". Понятие "пять инь", о котором говорит Ван Вэй, включает облик, понимание, мысли, деяния, понятия (мировоззрение). Это понятие близко к другому понятию "пяти инь" (другой иероглиф), куда входят облик, желания, мысли, карма, природные умственные способности. А "шесть чэнь" - это облик, голос, запах, вкус, осязание и "фа" - дхарма, закон, хотя не совсем понятно, что за "фа" подразумевается среди остальных понятий, символизирующих мирскую пыль и суету, как это самое "фа" соотносится с грязью мирской? Для большинства произведений Ван Вэя, как отмечалось выше, характерно противопоставление буддийских и традиционных китайских понятий. Буддисты утверждают, продолжает Ван Вэй, что "...лотос способен закрыть собой три тысячи больших и малых миров", что он "...поддерживает ноги Будды", и этому положению Ван Вэй противопоставляет легенду из "Чжуанцзы", в которой рассказывается, как у некоего мудреца в левом боку выросла ветка ивы, причинявшая ему массу неудобств, и потому он стал рассматривать ее как рану (впоследствии "ивовая ветка" стала означать "нарыв", "чирей". - Г. Д.). Этой легендой Ван Вэй, возможно, желает показать, что в китайских положениях немало вымыслов. Далее Ван Вэй рассуждает о таких понятиях, как тело и сознание, от которых, как утверждают буддийские наставники, следует отказаться. "Если отбросить тело и сознание, кому же тогда [предназначается] счастье и несчастье?", - говорит Ван Вэй. Эту строку следует рассматривать как полемический выпад в адрес буддийских положений о "теле и сознании", о "счастье и несчастье". Ведь если отказаться от тела и сознания, что проку тогда толковать о счастье и несчастье? Следующая строка также полемична: "Когда исчезает мысль, отбрасывается и бытие, где же тогда можно опереться на Пустоту? Если не касаться трех миров, значит, тщетно трудятся восемь фэн?" {Восемь так называемых "земных условий", куда входят четыре пары противопоставлений: обретение - потеря, удача - неудача, похвала - порицание, счастье - страдание.} "И в этом заключается наша "острота ума"!" - завершает Ван Вэй. Но, несмотря на некоторое несогласие с рядом буддийских положений, Ван Вэй признает необходимость и пользу буддийского учения для Китая, признает заслуги Хуэйнэна, который проявляет "...сочувствие по отношению к людям из иных земель, пока еще не услышавших голос дхармы, снисходит к невежественным людям, готов начать доброе дело: учить их терпеливости, отказу от гнева, отказу от охоты за добычей" {Отказ от добычи - отказ от привязанностей к мирской суете.}. Совершенно очевидно, что Ван Вэй признавал главенство направления Хуэйнэна, преемником которого полагал Шэньхуэя. Хуэйнэн для Ван Вэя - истинный буддийский наставник, достойный самого высокого почитания; для него поэт находит около десяти титулов и эпитетов в этой эпитафии, китайских и буддийских по происхождению. Чаще всего Ван Вэй использует "чань ши" - "чаньский наставник" и "да ши" - "великий наставник". Употребляются Ван Вэем и чисто китайские названия "шэн" - "мудрец", "чжи жэнь" - "совершенный человек", "хуань жэнь" - "чудотворец". Термин "хайши" можно перевести как "кормчий", но под словом "хай" - "морс" - подразумевается скорее всего "сансара" - "море страданий" {Сансара - бесконечный круговорот перерождений в живых существ, колесо рождения и смерти, колесо бытия, источник страдания, от которого можно освободиться, познай истинное учение и достигнув желанной нирваны.}, в котором Хуэйнэн и есть кормчий. Есть в лексике Ван Вэя чисто буддийские термины: "цзинь шэн" - "золотое тело", употреблялось китайскими буддистами по отношению к Будде, "хуа шэн пуса" - нирманический бодхисаттва, "хуа фо" - нирманический Будда. В жизнеописании Хуэйнэна Ван Вэй употребляет сравнения индийско-буддийского и китайского происхождения: "Царство, где люди с разрисованными телами и подвешенными к ушам серьгами плавают в море годы напролет, все они желают протереть глаза и узреть облик дракона и слона". В буддийской литературе слон - символ терпения, сдержанности, самообладания. Видимо, Ван Вэй намеренно прибег к сравнению Хуэйнэна со слоном, ибо перед этим говорит, что наставник "...стал учить людей понятию о терпении. Те, кто терпят, - не рождаются и не умирают", т. е. достигают вожделенной нирваны, прерывают цепь рождений и смертей. Буддийские проповедники, считает Ван Вэй, "...раскрыли содержание собрания буддийских канонов, открыто показали в действии понятие "жемчужина в платье"". Обращение к буддийской притче - намек на то, что польза от буддийского учения может быть лишь в случае ею глубокого осознания, понимания: Будда положил жемчужину в полу платья некоего бедняка, но тот ничего не ведал о драгоценности, и потому с обретением сей жемчужины жизнь его никак не изменилась, и он по-прежнему прозябал в бедности. В эпитафии Ван Вэя своему духовному наставнику можно заметить его двойственное отношение к буддизму: поэт - адепт и популяризатор буддийского вероучения, но его не устраивают существующие в буддизме противоречия, на что Ван Вэй постоянно сетует: "Буддийское дао охватывает все четыре вида живых существ, постоянно указывает на шесть направлений {Имеются в виду шесть сансарических миров.}, но даже у мудрецов, бывает, иссякает ум, и существуют такие сочинения, смысл которых не укладывается в голове". В таких понятиях, как "...шестьдесят две мысли, сто восемь тем, - продолжает Ван Вэй, - во всем этом ничего не найдешь [имеющего смысл], пожалуй, на этом следует закончить". Напомним, что в одном из прозаических произведений ("Представляю монахам толкование сутры "Жэнь ван" - добродетельный князь") Ван Вэй также употребляет понятие "сто восемь тем": "Вместе с сорока девятью монахами исходим из ста восьми тем" {Число 108 почитаемо в буддизме: 108 томов священного канона; число 108 кратно девяти, трем; четки имеют четыре связки по 27; буддийские монастыри окружены стеной с 108 субурганами и т.д.} [257, с. 308], которое тесно связано с таким понятием как "лю гэнь" - "шесть основ" (глаз, ухо, нос, язык, тело и мысли, память) как составная часть закона причинного возникновения - двенадцатичленного колеса зависимого происхождения. Поскольку каждая из этих основ может вызывать желание (одно из важных понятий буддизма), то оно уже будет шестикратным. Три способа проявления {"Три способа проявления" - невежестно, похоть, злоба.} делают "желание" восемнадцатикратным, а при делении на внешнее и внутреннее становится тридцатишестикратным и, будучи приложено к настоящему, прошедшему и будущему, превращается в сто восемь различных видов желаний, причиняющих страдания. Вторая эпитафия Хуэйнэну - "Бэймин и шоу", имеющая подзаголовок "Эпитафия умершему чаньскому наставнику Великому Добродетельному Чистое Просветление государства Великого Спокойствия при Великих Танах",- относится к этому же времени написания |257, с. 434]. Здесь Ван Вэй продолжает прославлять Хуэйнэна: "На Великой земле, где [существует] множество всяких звуков, раздался голос проповеди [Хуэйнэна]. Множество людей, подобно песку Ганга, стали следовать Драгоценности, [создавать] величественные лики [буддийских божеств]". Однако Ван Вэй прекрасно сознает, что Хуэйнэн своей деятельностью внес в дело распространения буддизма очевидный раскол, когда буддизм оказался под угрозой: "Когда шестой патриарх [как противник Будды] сеял смуту, Четыре Драгоценности оказались под угрозой [существования]. Но [Будда] открыл сузившиеся Ворота сладчайшей росы, очистил Дом от зловония и плесени. Воссел на драгоценной лежанке, размахивая белой метелкой". Последующее содержание эпитафии говорит о том, что "...очищение учения Хуэйнэна завершилось благопристойно для чаньского патриарха", т. е., безусловно, поэт хочет сказать, что Хуэйнэн все-таки примирил свое учение с общим руслом буддийского учения: "Тогда [Хуэйнэн] взошел на лотосовый алтарь, окончательно заставил мудрецов и великих спорщиков выскоблить [еретические] слова из [книг] и сжечь свои сочинения, а ученых-конфуцианцев с плоскими веками [заставил] отбросить прочь [конфуцианскую] гуманность, осудить принципы [конфуцианской] справедливости". Ван Вэй заключает к своему удовлетворению: "Вот к чему пришли, кто теперь посмеет не прийти с изъявлением покорности?" Ван Вэй сообщает подробности биографии Хуэйнэна - о моментах принятия монашеского сана, просветления и "исчезновения". Хуэйнэн объявил, что "вот-вот уйдет", и за ним буквально по пятам стали следовать толпы людей в надежде присутствовать при моменте "исчезновения" тела. Однако Хуэйнэн разочаровал толпу, и спустя некоторое время все стали сомневаться, толпа рассеялась. Тогда-то, в ночное время, Хуэйнэн "...исчез, сидя с поджатыми крест-накрест ногами". В этот момент "...все исчезло - и луна, и солнце, и великое безмолвие". Стела, воздвигнутая в честь Хуэйнэна, "по форме", сообщает Ван Вэй, если смотреть сверху, "словно сердце", и "...внешняя форма отражает внутреннюю суть". Хуэйнэн оказался способным "...умертвить дракона и усмирить бешеного слона". Он "...установил победный стяг и надолго утвердил чаньское учение". Указанные эпитафии Хуэйнэну наряду с другими сочинениями дают все основания убедиться в глубокой теоретической подготовке Ван Вэя, с легкостью оперирующего буддийскими понятиями. Чань-буддизм оказался очень близок поэту хотя бы тем, что философские размышления чаньских патриархов в "Алтарной сутре" приводятся в стихотворной форме. Ван Вэй и сам называл некоторые свои произведения гатхами. Уместно обратиться к гатхам чаньских патриархов из "Алтарной сутры шестого патриарха", где в стихотворной форме последовательно развивается философская идея. Сам же институт патриаршества в традиции Бодхидхармы просуществовал в Китае до 713 г. - момента смерти Хуэйнэна, которого чаньская традиция южной ветви называет шестым патриархом. С именем второго патриарха Хуэйкэ (487-593) традиция связывает появление чаньского поэтического обряда "вэнь-да" - "вопроса и ответа", диалога наставника и ученика. На первый взгляд, суть подобного действа могла показаться парадоксальной. Возникшие позднее в Японии "мондо" и "коан" [280] ведут начало от этого поэтического обряда и сохранили главную суть, когда наставник добивается от ученика максимальной реализации "самого себя". Сэнцану - третьему патриарху (ум. 606) - принадлежит философская поэма "Синь синь мин" - "Ода доверия сердцу", суть которой выражена в следующих строках: Если сердцем постиг истину, Десять тысяч вещей едины по своей природе - Одно во всем и все в одном. [55, с. 19.] В данных строках без труда можно угадать основной источник - трактат "Даодэцзин". Даосинь - четвертый патриарх (589-651) - усовершенствовал систему физического тренинга Бодхидхармы {Суть тренинга Бодхидхармы сводилась к формуле "через совершенство тела к совершенству духа", что вполне соотносится со знакомым нам "в здоровом теле - здоровый дух".}, которая должна была приводить ученика к сосредоточению на собственной изначальной природе, что в дальнейшем стало одним из существенных элементов учения школы чань. С именем Хунжэня - пятого патриарха (602-675) - связывают особое почитание последователями чань сутры "Ваджрачхедика праджня парамита" - "Алмазной сутры", которая встала в один ряд с "Ланкаватара-сутрой" и "Вималакирти-нирдеша-сутрой" {Некоторые исследователи ошибочно, на наш взгляд, полагают, что буддийские канонические тексты не играли сколько-нибудь значительной роли в чань-буддизме. Тот же Хунжэнь настоятельно рекомендовал своим последователям изучать "Алмазную сутру".}. Говоря о патриаршестве в Китае, следует отметить, что само по себе патриаршество на Хуэйнэне не закончилось. Так, одна традиция гласит, что Хуэйнэн не может считаться последним, шестым, патриархом, и завершает счет на пятом патриархе Хунжэне. Как отмечалось, буддийское учение в Китае разветвлялось на многочисленные секты и школы {Насчитывается не менее десяти школ буддизма, распространенных в Китае в танскую эпоху [см. 33, 136, 291, 293].}. Представители каждого направления именовали патриархом своего наставника, как это было в случае с последователями Шэньсю, для которых именно он оставался шестым законным общечаньским патриархом. Таким образом, можно говорить о чрезвычайно разветвленном генеалогическом древе патриаршества [см. 128], поэтому, согласно учению некоторых школ, и Хуэйнэн не мог считаться шестым патриархом. Вернемся к гатхам первых чаньских патриархов, представленных в "Алтарной сутре". Стихотворная гатха, приписываемая первому патриарху чань Бодхидхарме: Я давно пришел в Китай, Чтобы передать учение и уничтожить ереси, Цветок раскрыл пять лепестков, И плоды созрели сами собой. Второй патриарх Хуэйкэ следующим образом развил мысль Бодхидхармы: Согласно изначальной причине существует земля - Из этой земли семена проросли цветами. И если считать, что нет никакой земли, Откуда же мог вырасти цветок... Третьему чаньскому патриарху принадлежат следующие строки: Хотя семена цветов действительно растут из земли И земля кажется растящей цветы, Но если цветы не обладают в природе своей ростом, На земле ничто не сможет произрасти. Четвертому патриарху, Даосиню, следовало далее развить идею предшественников: Семена цветов обладают природой роста. Из земли, кажется, растут они. Но если в форме нет причинной гармонии, Ничто не дает побегов. На основании приведенных цитат из "Алтарной сутры" можно видеть, что Ван Вэй, как и многие танские поэты, был хорошо знаком с сочинениями буддийских патриархов, причем не только школы чань. Лучшее свидетельство тому произведения поэта, в которых он использует цитаты и образы из буддийских сочинений. Можно говорить о своеобразных буддийских реминисценциях в произведениях Ван Вэя. К концу жизни Ван Вэй становится зрелым буддистом, оставаясь вместе с тем носителем традиционной китайской философской и поэтической традиции. В наследии Ван Вэя условно можно выделить несколько категорий буддийских произведений: - произведения, воспевающие тему отшельничества, окрашенного в буддийские тона; - стихотворения, посвященные теме дружбы с буддийскими монахами; - произведения, в которых ярко отражаются буддийские идеи бренности земного существования, тщеты и суетности всего мирского; - произведения, отражающие веру поэта в карму и грядущие перерождения, выражение надежды на встречу в следующей жизни с родными и друзьями; - произведения, где отражаются "колебания" поэта в выборе между буддизмом, даосизмом и другими китайскими традиционными учениями; - произведения, которые можно выделить в отдельный цикл с условным названием "монастырский"; - прозаические и стихотворные буддийские произведения, написанные поэтом скорее всего по заказу буддийских общин и частных лиц, именуемые самим поэтом буддийскими гимнами и гатхами. ^TЗАКЛЮЧЕНИЕ^U Чань-буддизм был и одним из путей искания _истины_ великими столпами танской поэзии, передовыми людьми своей эпохи: "Танская поэзия все еще принадлежит времени, когда литература выполняла и роль философской и даже исторической науки. Развиваясь на протяжении трехсот лет существования танского государства, она была, как мы видим, поэзией новых открытий в познании мира и в художественном его осознании, поэзией, возвышающей человеческое достоинство. Естественное и неизбежное оскудение ее в последние десятилетия не могло помешать тому, что огромные идейные и художественные ее завоевания стали источником расцвета уже сунской поэзии в сунском государстве" [85, с. 175]. Это емкое и точное определение роли танской поэзии в культурной жизни танского и всех последующих периодов отражает ее суть и доказывает необходимость углубленного изучения творчества танских поэтов - как наследие культуры общечеловеческой - в самых различных аспектах, в том числе и изучения проблемы влияния буддийских школ и направлений на творчество и мировоззрение китайских поэтов. Ван Вэй - личность яркая и незаурядная. Поэта отличало ясное для человека его эпохи мышление, многие положения буддизма явно не удовлетворяли его, поэт часто позволял себе критические замечания в адрес буддизма. Лишь позднее, к старости, Ван Вэй не так строг и полемичен в отношении буддизма. В чань-буддизме Ван Вэй усматривал новые возможности для творческого самовыражения, духовного совершенствования, чему способствовала практика чань. Всей своей жизнью, своим творчеством Ван Вэй стремился отыскать гармонию между чань, поэзией и живописью. ^TПЕРЕВОДЫ БУДДИЙСКИХ ТЕКСТОВ ВАН ВЭЯ^U Буддийские тексты Ван Вэя представляют определенный интерес для специалистов. Переводы приводятся практически без комментария, поскольку в работе наиболее трудные для понимания места текста комментируются или даны в примечаниях к главам. Надпись на стеле чаньскому наставнику Хуэйнэну Когда нет бытия, от которого можно отказаться, Это значит достичь источника бытия. Когда нет Пустоты, Где можно что-то разместить, Это значит познать основу Пустоты. Уйти от мирских желаний и не суетиться, Что обычно для буддизма, - Это заключается во всех дхармах, Которые нельзя получить, И все они, нас окружающие, охватывают все сущее И не устают [от этого]. Выгребет в море житейском кормчий, Но и он не знает действия высшей буддийской мудрости. Рассыпает цветы небесная фея, Которая может обратить монаха в иной облик. Тогда-то можно познать, Что дхарма не рождается, А появляется посредством мысли, Она такова, что невозможно взять, Дхарма всегда истинна. В мире монахи это подтверждали. [Можно] достичь освобождения от суетных мыслей, Но не полностью. Спасать тех, кто находится в деянии, Не думают, что означает не-деяние. Все это разве [не присуще] Чаньскому наставнику из монастыря Цаоси? Чаньский наставник [Хуэйнэн] С мирской фамилией из рода Лу, Из некоего места, некоего уезда. Имя - это нереальность и фальшь, И он не родился в какой-то семье. У дхармы нет середины и края, И он не жил на землях Китая. Его добродетельные наклонности проявлялись в детских забавах, Семена мудрости обнаружились в сердце, Когда он был подростком, Он не был эгоистичен по отношению к себе. Дух среды, в которой он рос, Близок духу пахарей и шелководов. Когда это соответствовало его дао, Он бродил по селениям мань и мо, Близких ему по духу. В соответствующем возрасте Он стал учиться у великого наставника Хунжэня в Хуанмае, На что готов был положить все силы. Тогда он был поставлен на работе со ступой И постоянно очищал свое сердце от мирских дум И обрел просветление по отношению к мякине. Всякий раз, когда великий наставник возвышался на алтаре, Он наставлял учеников, заполнявших храмовый двор. Среди них были те, Кто обладал корнями трех колесниц. Они все вместе внимают единому голосу дхармы, Чаньский наставник [Хуэйнэн] безмолвствовал, Но учение воспринимал. Никогда не спрашивал, а когда возвращался [в келью], Все самостоятельно обдумывал, Мысли его были заняты понятием "не-я". Иногда у него появлялись думы об оленях, Захотевших испить воды, А еще стремился обнаружить след улетевшей птицы. Ароматная каша нескончаема, Бедные люди по-прежнему [в бедности] - Нечем покрыть свое тело. Все ученики говорят, Что они близки к наставнику, А на деле же это все равно, что [Ракушкой] измерить море И [трубкой] исследовать небо. Они говорят, что нашли жемчужину. Великий наставник сердцем сам все понимал. Триграмма "цянь" сама по себе ничего не произносит, Небо как может говорить? Мудрец или гуманный человек Разве посмеют [об этом рассуждать]? Конфуций говорил [Цзыгуну]: "Мы с тобой не знаем [ничего]". И на смертном одре, Когда [Хунжэнь] тайно передавал рясу первоучителя, Он сказал [Хуэйнэну]: "Все живые существа ненавидят того, Кто отличается [от них] талантом, А люди ненавидят того, Кто их превосходит. Я вот-вот умру, не лучше ли тебе уйти отсюда?" Чаньский наставник [Хуэйнэн] Тогда спрятал у себя за пазухой рясу, Скрылся из того места и безвестно жил в других краях. Все существующие живут на чистой земле, Хуэйнэн жил то здесь, то там, У людей, приписанных к своим местам. Там, где мирская жизнь, там есть Ворота спасения, Поэтому он передвигался среди крестьян, купцов, работников. И вот таким образом В общей сложности минуло шестнадцать лет. В южных морях жил наставник Ин Цзунфа, Который проповедовал "Нирвана-сутру". Чаньский наставник [Хуэйнэн] слушал [проповедь], Оставаясь сидеть перед алтарем, И спросил затем о великом принципе буддизма, Спросил об истинном буддизме. Поскольку Ин Цзунфа не смог ответить, Спустился [с возвышения] и попросил поучать, Затем вздохнул и сказал: "[Хуэйнэн] живой бодхисаттва, Нирманакайя существует в этом облике. Глаза простых людей желают, Чтоб раскрылся широко глаз мудрости [Хуэйнэиа]". И тогда он возглавил учеников, И они все месте пришли в залу, Где находился наставник [Хуэйнэн]. Ин Цзунфа поднес платье И собственноручно срезал волосы. С тех пор широко распространяющийся дождь дхарм Повсюду капает в этом бренном мире. [Хуэйнэн] стал учить людей понятию о терпении и говорил: "Те, кто терпят, не рождаются и не умирают, Тогда достигается принцип "не-я"" И только тогда появляется Начальное сознание высочайшей истины Будды. Это и есть начало буддийского учения. Достигнешь самадхи, И никакая мысль не сможет войти [в сознание]. Высшая буддийская мудрость ни на что не опирается, Великое тело [Будды] пребывает во всех десяти направлениях, Чувства Будды существуют вне трех миров. Семена пыли мирской неуничтожимы, [в людях] Нет облика, нет и Пустоты. В осуществлении желаний нет завершения, Как раз находясь в мире, и превратишься в мудреца. Монахи на каждом шагу находятся на стезе служения Будде. Эти мысли, эти чувства Все вместе войдут в море природы. Торговец заявил, Что устал, и остановился отдыхать в нирманическом городе. Бедный человек не испытывает сомнений И находит тайник с сокровищами. Если кто не взрастил основы добродетели, Ему нелегко войти в Ворота внезапного просветления, Цветы Пустоты не свяжешь [в букет] И не возьмешь в руки. Никогда не бывает виновно Солнце высшей буддийской мудрости. Сколько раз, вздыхая, говорили: "Семь видов драгоценностей пожертвовали, [по количеству] Равных речному песку Ганга. Мириады кальп сопровождаются совершенствованием людей, Коих бесчисленное множество. Все это подчиняется движению недеяния, Милосердие [Будды] не встречает препятствий, Оказывает великое опасение всем рожденным четырьмя способами, Широко покровительствует трем мирам". После того как буддийская добродетель Повсюду распространилась, Слава о [Хуэйнэне] разнеслась. Разрисованные люди из Цюаньгуаня Идут к мудрецу, испытывая в пути огромные трудности. Царство, где люди с разрисованными телами И подвешенными к ушам серьгами плавают В море почти год напролет, И все они желают протереть глаза и узреть облик дракона и слона, И так [плавая в море], забылись они, Что могут попасть в пасть акулы. Они вместе стоят за дверью, [где последователи Хуэйнэна] Сидят с поджатыми крест-накрест ногами Перед кроватью [патриарха]. Лес здесь сандаловый, И нет более никаких деревьев. Слышен лишь запах цветов чжаньфу (цветы типа магнолии. - Г. Д.), Так что других запахов не ощущается. Все они, [кто был на проповеди], Вернулись домой с подлинно буддийской истиной, И отошли многие от напрасных мирских дум. Император задумался [о Хуэйнэне] И издалека выражает [ему] свою искренность. Он готов был встречать [его] с почестями, Желал сложить ладони в буддийском приветствии и совершить обряд. Цзэтянь - вдовствующая мать-императрица, Император Сяохэ Издали указ с просьбой-повелением прибыть в столицу. У чаньского наставника чувства в этот момент Были, как у Цзыму. Посмел он императрицу ослушаться. Живет он далеко и не выходит дальше Тигрового ручья, Твердо отказался от повеления И не принял императорского указа. Тогда императрица и император Отправили ему (Хуэйнэну. - Г. Д.) Белую монашескую рясу, А также деньги, шелк и прочее в качестве подношения. Щедрые дары императоров - Поднесли яшмовое платье святому. Даровала деньги нирманическому Будде [Хуэйнэну]. Оценивать добродетель, ценить людей - Это в различные эпохи одинаково совпадает. В некий день некоего месяца некоего года [Хуэйнэн] неожиданно сказал ученикам: "Я вот-вот уйду". И вскоре удивительные ароматы заполнили зал, И над землей появилась белая радуга. [Хуэйнэн] завершил трапезу, выкупался, сменил платье И более ни на мгновение не собирался задерживаться [в этом мире]. Подобно тому, как течет вода, Как гаснет пламя свечи, Золотое тело [Хуэйнэна] навсегда прощается. Подобно тому как дрова до конца уничтожаются огнем, Горы рушатся, реки высыхают, Птицы плачут, обезьяны вопят, Все люди громко причитают и ничего не видят [от слез], В какой-то день и месяц душа [наставника] Переселилась к горному ручью Цаоси, Сидение его оставили в некоем месте, Выбрали благоприятное место для могилы, Не обращаясь к книге "Цин у" - "Черный ворон". Даже лес изменился - Все деревья превратились в белых журавлей. О, великий наставник! Совершенная природа чистоты и монолитности, Природные данные [твои] добродетельны и чисты, Сто чистых помыслов создали [твой] облик. Все высшие мысли сосредоточены в уме Хуэйнэна - Ходит ли он, отдыхает ли - Всегда все правильно воспринимает, И в его беседах, улыбке, словах Никогда не бывает шутки. Потому пять государств Индии следовали [учению Хуэйнэна], И множество юэсцев бьют земной поклон [наставнику], А длинные змеи и могучие удавы Также приняли [учение чань], И дух ядовитого жала змей уничтожен. [Благодаря проповедям Хуэйнэна] искривленный нож и выгнутый лук [забросили], Изменили присущие им недоверие и грубость, Прекратили охоту и ловлю рыбы, А ядовитые насекомые и ядовитые птицы осознали свою вину [И перестали пускать в ход яд]. Многие отказались от рыбы и мяса И старались питаться, как буддийские монахи. Все они выбросили сети для ловли рыбы, Одежду носили из рисовой соломы И стали придерживаться дхармы просветления, И [этим самым], по сути дела, Помогают императору в воспитании народа. Его (Хуэйнэна. - Г. Д.) ученик по имени Шэньхуэй Встретил наставника, когда тот был на закате жизни И постигал буддийское дао в срединных годах. Широкая натура заложена во всех простых людях. [Шэньхуэй] острым умом превосходил образованных людей, Хотя это и есть последнее подношение [со стороны Шэньхуэя]. Радуемся мы, что [благодаря Хуэйнэну) Достигли наивысшей степени познания буддизма. Наставник все просвещал, Проповеди его похожи на желание поднести жемчужину. Простые люди не понимают [идеи причинности], И еще много у них печали о драгоценной яшме. Люди говорят, Что они знают буддийскую истину, И написание этого гимна поручили мне. В гатхе говорится: "Пять инь - это есть Пустота, А шести чэнь не существует". Люди же, напротив, полагают и не ведают, Как следует правильно воспринимать. Лотос поддерживает ноги [Будды], Ветка ивы вырастает в боку. Если отбросить тело и сознание, Кому же [тогда предназначается] счастье и несчастье? Мудрец обладает широким взглядом И вместе со всеми живыми существами одинаково трудится. Когда исчезает мысль, отбрасывается и бытие, Где же тогда можно опереться на Пустоту? Если не касаться трех миров, Значит, тщетно трудятся восемь фэн. "И в этом заключается ваша острота ума!" [Проявлять] сочувствие По отношению к людям из иных земель, Которые пока не услышали голос дхармы, Снисходить к невежественным людям. [Хуэйнэн] готов начать доброе дело: Учить их терпеливости, отказу от гнева, Отказу от охоты за добычей. Мир - это один цветок. [В Китае] было шесть патриархов. Они раскрыли [содержание] собрания буддийских канонов, Открыто показали в действии понятие "жемчужина в платье". Истоки основ [буддизма] постоянно существуют, Безрассудный путь стал изменяться. Не следует задумываться Над понятиями "действие или бездействие", "Полностью или не полностью" - Такова наша высшая буддийская истина, Да и зависит разве она от меня? Буддийское дао охватывает все четыре вида живых существ, Постоянно указывает на шесть направлений. Но даже у мудрецов, бывает, иссякает ум. Существуют такие сочинения, Смысл которых не укладывается в голове: Шестьдесят две мысли, сто восемь тем-метафор - Во всем этом ничего не найдешь [имеющего смысл]. На этом следует закончить. Переработанный буддийский гимн с предисловием Тело дхармы не имеет противоположности, Совсем не как запад и восток. У чистой земли не существует местонахождения, Оторвана она как от Пустоты, так и от Бытия. Если опираться на высшую мудрость Будды, Следовало бы очиститься от шести чэнь. Если не отказаться от дхарм, Тогда пресытишься иллюзорной буддийской истиной в трех видах сущих. Поэтому будда всех будд Обладает непостижимой силой - Распахивает Врата Благоприятствования. Сердце [бедняка] пребывает в сомнении, Не ведает он, где спрятана драгоценность. Торговец уже устал, Остановился временно отдохнуть в нирманическом городе. В конце концов в результате совершенствования Можно достичь состояния "ушэн", И исходное начало взято из облика всего сущего. Переработанная картина "Чистая западная земля" Была преподнесена госпожой Ли - женой левого чанши, Временно исполняющего обязанности Помощника цензора господина Цуя, По случаю поминок ее отца, бывшего чиновника. Семья госпожи Цуй - передовая среди привилегированных, Она стояла во главе всех семей-буддистов Во имя постижения буддийского учения. Великий наставник Часто с уважением почтительно навещал ее, А женщины всего императорского двора Под ее влиянием стали жить скромно. Царство мысли имеет собственную природу, Все сущее одинаково охватывается буддийской истиной. Вершина дхармы - Истинность и Пустота. Когда ни одна колесница не утверждается, Тогда можно увидеть все как есть в действительности. Бодхисаттва вместе с госпожой Шэнмань Одновременно постигают освобождение. Небесная фея восхваляла Старца Вималакирти. Как взобраться на холм? Скорбеть в траурной одежде, Следовать дхарме утечки. Горько оплакивать кровавыми слезами, Думать о беспредельной милости [умершего отца]. Если от горя лишить себя жизни, Это не будет должным воздаянием [душе покойного отца]. Если даже эти десять сил Будды защитят. То разве возможно выкупить [тело усопшего] Даже ста телами живых? Без драгоценностей и бахромы Использовался белый шелк для картины с изображением рая, С радостью, не имеющей предела. Царь закона изображен в позе умиротворения и счастья, В окружении монахов и народа. Все пребывает в спокойствии и неподвижности. Кажется, что все так и было в прошлом И будет в будущем. Царит полнейшее безмолвие, И не слышно ни звука. Словно [проповедь] без слов. Лес словно из драгоценных деревьев, Семикратно опоясывает ароматный город. В полах одежды изображены небесные цветы, Которые все шесть времен разбрасываются на золотой земле. Птицы "цзялинь" словно вот-вот запоют, Цветы "маньто" еще не осыпались. Собрались все добрые люди, И облик их всех прекрасен. Теперь со всей искренностью Кладут земные поклоны, Проливают слезы и возжигают курения, Пожелали совершать заслуги и добродетели, С тем чтобы подготовиться к далекому пути и достичь Будды. Постоянно предполагать, Что великое милосердие с присущей ему женской мягкостью Воплощено в самих свойствах дхарм. Это должно быть в семье, Которая сознает высшую буддийскую истину. В гатхе сказано: "Бьем земные поклоны великому наставнику десяти направлений". Он может постичь одну дхарму, Узреть и множество других дхарм. Всевозможные облики [его] Просвещают массы живых существ. Мысли его и в самом деле будут неподвижны. Мы кладем земные поклоны Перед беспредельным морем действия дхарм. Заслуги и добродетели бесчисленны и непостижимы. Раз уж не имеют цвета, То ничто не может служить препятствием. [Дхарму] не остановить на Бытие и Небытие, Но не следует и отказываться от них. Ныне я глубоко Проник в подлинность и действительность Пустоты И понял, что субстанции цвета и облика безупречно чисты. Желаю, чтобы признали запад (т. е. буддизм. - Г. Д.) нашим наставником, Желаю переродиться там, в радостном раю, Где достигается освобождение жизни человека. Хвалебный гимн о вышивке "Колесо исполнения желаний" с предисловием Тишина тождественна Шуньяте - Они непостижимы сердцем. Татхата пребывает в неподвижности - Она удалена от мира сознания. Реальность не ограничена ничем, Постоянно сопутствует всем живым существам. [Татхата] не отчуждена от деяния, Но не объять ее всем множеством поступков. Раз свойства дхарм таковы, Разве можно это словами объяснить? [Эта вышивка] - так называемое "колесо исполнения желаний". [Изображенная на ней] бодхисаттва мирского милосердия совершенная, достигла самадхи. Оказывает помощь людям своим волшебным взором [На вышивке] - разноцветное тело с шестью руками. Сердце Будды служит основой всех живых существ, Тело имеет истинный облик и по желанию может тут же исчезнуть [в нирване]. Но милосердие его проявляется не в силу причинности, Явился он лишь ради избавления людей. Сила бодхисаттвы способна воздействовать на всех, И все живущие будут довольны. Каким же сердцем обладает бодхисаттва?! Монахини-[сестры] из монастыря Чунтун По имени У-и - "не имеющая сомнений" и Дао-дэн - "немеркнущее дао" Ушли в монастырь из знатных семей, На циновке для молений занимают почетные места. Давно уж у них накоплена чистая карма, Все три мира есть шуньята. Постоянно живут в буддийском монастыре, Опираются на одну колесницу. Умерший старший брат служил в Хэнани на посту шаоиня - помощника начальника города, Несмотря на образование по классическим книгам, Глубоко проник в суть реальности [буддийской] И был единственным буддистом среди сотни чиновников. [Мы с ним, как] венчики цветка, вместе связаны, Милость его глубоко в сердцах сестер. Он, словно аромат сандалового дерева, как и прежде, окружает нас, [Но уже] невозможно увидеть милостивого старшего брата. Хотя и говорят, [что жизнь человека], словно сон, Лучше уж было умереть кому-то из нас. В душе у нас хоть и очищена досада, Но все-таки проявляем мы глубокую скорбь о том, С кем в свое время шли по одному мирскому пути. Путь высшей буддийской мудрости есть шуньята. Но все-таки стараемся создать [своей вышивкой] образ во славу буддизма. [Для исполнения вышивки] собрали лишь целомудренных девушек, И они усердно, с чувством благоговения Работали - иголка за иголкой, нитка за ниткой, День за днем, месяц за месяцем - И вот заблестели все радуги, кажется, Засияли тысячи лун [на вышивке]. Золотой лотос поддерживает ноги Будды, Драгоценные жемчужины висят в узле волос. Изображенное на вышивке замышлялось с чистым сердцем, А создали образ хрупкие руки [девушек]. На коралловой ладони, кажется, вот-вот Появится неподвижный Будда. Уста его, словно яблоко, [ничего не промолвят], Подобно тому как говорят: "О дхармах толковать невозможно". На вышитой картине [люди] возжигают благовония, восхваляют |Будду], Разбрасывают цветы и взирают наверх. У обладающих чувствами - горькая карма, [Страдания должны] исчезнуть и более не появляться. Непревзойденное колесо дхарм Вращается в вечной тишине. [Молениями сестры] желают достичь этого счастья, Рассматривают [вышивку] как великолепие для поминок [старшего брата]. Итак, напишем гатху: "Сила духа бодхисаттвы непостижима, Способен он единственным своим телом пребывать сразу везде. Постоянно вращается колесо дхарм, но без движения, По своему желанию [бодхисаттвы] спасают всех живущих. Облик уже не есть шуньята и бытие, Исходя из этого, цветным сделали изображение Гуаньинь. Желаем чистотою получить счастье для шести путей, Но к прошлому вернуться невозможно". Гимн о переработанной буддийской картине "Амито", нарисованной гэйшичжуном Доу Шао в пагоде Сяои в память умершего младшего брата, бывшего начальника гарнизона, зятя вана В "Ицзине" сказано: "Блуждающие души изменяются", В "Цзочжуани" сказано: "Для духа и субстанции "ци" не существует места, где бы их не было". Несомненно понятно, что духи перерождаются, К духам приобщить буддийское дао, и они превратятся в бодхисаттв, Которые будут пребывать на Земле Радости. Великое восприятие (т. е. Будду. - Г. Д.) именуют мудростью, Отход от абсурдных представлений называют свойствами природы [буддизма]. Если [ты] в состоянии улучшить свою карму, Этим исправишь и свою [нынешнюю] жизнь. Кто достиг дхармы недеяния, Для него шесть чэнь будут действовать в чистых пределах (Под этим понятием подразумевается рай Амитабы. - Г. Д.). Кто связан с существующими формами, Тот полагается на десять благородных мыслей, Чтобы пойти навстречу следующей жизни. Сама переработанная в буддийском духе Картина сделана гэйшичжуном Доу Шао, Который почтительно преподнес ее умершему младшему брату бывшего начальника гарнизона и зятя вана. Братская любовь [Доу Шао] намного выше, чем у других людей, Охваченный скорбью, он готов поступить так же, Как уступчиво поступил Шунь в отношении лукавства младшего брата. [Доу Шао] печалится об умершем [младшем брате], Но нет [возможности] откупиться даже ценой собственной жизни! Нет труда, который не приносил бы плодов. Не может он со мной поровну разделить мою жизнь, Остается лишь щедро одаривать [брата], Когда он находится в потустороннем мире. Добродетельное это дело - подношение картины, Что важно для смывания оскверненной кармы [младшего брата]. [На картине) драгоценные деревья выстроились в ряд, Искрится золотой песок, Волшебные птицы "цзялинь", [кажется], вот-вот запоют, Цветы "маньто" еще не осыпались. Умер он во цвете лет, Должен достичь высшего положения среди святых. [Изображены также] пруд, лотос, алтарь. Будет еще большая слава подношениям братьев. Водоплавающие птицы воспевают дхарму. Следует осознать силу братской дружбы. В гимне сказано: "Жизнь следует за абсурдными представлениями. После смерти остаются знания (буддизма). Все подвержено изменению и перемещению. Тело превращается непрерывно". Печалится этот добродетельный старший брат: Будут все избегать "шести исходных" - "цюй", Опираясь лишь на десять сил [Будды]. По рожденному после него [младшему брату]. Для мира незнания Всеми помыслами усердно хлопочет. Озарение можно обрести и посредством копоти. Собственная природа должна идти к созреванию. Представляю монахам толкование сутры "Жэнь ван" - "Добродетельный ван" Монах Хуэйгань говорит: "Дхарма отходит от слов, а когда нет слов, тогда и достигается освобождение. Можно говорить весь день, но дхарма не имеет ни названия, ни облика. А тот, кто познал название и облик, сразу же становится Буддой. Откуда же может быть [в сказанном] то, что портит? Реальность нереальностью может указываться, отсутствие жизни безжизненным обликом передается. Если нет того, кто сам постигает природу пустоты, обладает глубоким пониманием в сердце, видит и слышит внутри себя, постигает проповеди всех школ, то как доказать, что яшма блестит? Как пояснить значение золотого рта Будды? Я нижайше полагаю, Ваше Величество император, Светлое Небо, Вы высоко взошли к десяти ступеням, подчинили и покорили девять небес. Вы великое спасение для всех живых существ, в следе, оставляемой Вашей ногой, вырастает лотос. Вы указуете на буддийские законы мира, тело свое золотое наклонили над нами, подобно Будде, сердцем очистились и постигли учение чань, познали самую высшую дхарму, расширили шесть парамит в учении Будды, как добродетельный муж следуете пяти основам. Я, старый монах [Хуэйгань], совершенно опустошен, что можно еще сказать? Как показать видимое невидимого? Как показать слова несказанные? Я невежествен, как насекомое, что льда боится, скверно соблюдаю запреты и хуже, чем слон, увязший в грязи. Своими чувствами отхожу от мыслей, толкую благородные слова совершенномудрых. Вот, к примеру, я, червь, как могу до всего додуматься? Я вроде червя древесного, который, [питаясь деревом], случайно сотворил иероглиф. Разве может в пыли мирской быть глаз мудрости? Взираю на Ваше мудрое сердце, это повеление самого Неба. Сознаю свое невежество, которое нельзя больше скрывать, и нижайше преподношу сутру "Жэнь ван" с комментариями в десяти цзюанях вместе с докладом. Я испытываю безмерное чувство стыда и неловкости, однако начал работу по толкованию сутры. Прежде всего следует проникнуться большим желанием, разъяснить основные значения, раскрыть единственные Врата. Вместе с сорока девятью монахами исходим из ста восьми тем [этой сутры], все шесть времен прославляем учение чань, три года усердно молили, чтобы очиститься от всякой скверны, чтобы достичь возможности увидеть солнце мудрости, чтобы все три тысячи миров почитали добродетельного вана, чтобы пять тысяч духов добра всегда охраняли Землю Радости, чтобы упрочились прекрасные плоды, чтобы воцарилось бесконечное спокойствие, чтобы простые монахи и простой народ радовались в большом восторге". Преподношу монахам по случаю торжественной церемонии, посвященной завершению строительства буддийского храма Мы, монахи, говорим: Небо и Земля велики, но и они не заполнили тело дхармы. Краски храма прекрасны, но разве сравнятся с лучезарным жилищем? Ваше Величество высоко оценили буддийских святых (их скульптурное изображение. - Г. Д.), щедро пожертвовали деньги для храма, облагородили дхарму, принесли пользу людям, затратили много золота для строительства храма, не использовали силой ни одного человека для несения трудовой повинности, не затронули имущества ни одной семьи. До облаков поднимается драгоценное строение, крыша вот-вот будет завершена, и все мы надеемся на милость Вашу. Вы зонт пожаловали, чтобы три тысячи миров находились под его кровом. Все шесть хэ (небо, земля и четыре стороны света. - Г. Д.), люди и Небо придут под Вашу власть. После окончательной постройки храма с помощью высшей мудрости, для которой не существует препятствий, просветите всех живущих, и она поможет всем, родившимся четырьмя способами, пересечь сансару. Но разве только нынешние люди заслуживают пожалования этим храмом? Даже и волшебник может остановиться здесь, словно в башне Чжунтянь. Вот если еще нарисовать облака на стенах храма, то останется лишь ожидать прихода святых. Если уж сравнивать древность с сегодняшним днем, то Ваше Величество чем хуже прежнего князя? (Имеется в виду Муван. - Г. Д.). Вы почтительно прибыли к Воротам серебряной башни, нижайше преподношу для слуха Вашего сей доклад. Доклад по поводу установления вывески, написанной императорской рукой на пагоде. Благодарность монахов "великому проникшему" и "великому просветителю", посвящаю Шунь Дувэю Мы, все монахи, говорим: Мы удостоились написания вывески для башни пагоды, а также пригласили монахов, принявших постриг, и монахов, которые следуют за ними. Мы радуемся сердцу нашего императора, снисходительно удовлетворяющего [наши] желания. Благосклонность Ваша крайне велика - мы танцуем от радости и не можем остановиться. Мы, подданные Ваши, слышали, что мудрость - это истина, и тот, кто приводит людей к истинной дхарме, - мудрый человек. Буддизм - это сознание, и тот, кто достиг полностью сознания, приобретает высшую мудрость Будды. Я полагаю, Ваше Величество, император Светлое Небо, Вы полностью достигли земли Будды и в конце Неба переступили, вошли в трое Ворот Освобождения (ворота Пустоты, ворота, лишенные облика, и ворота, лишенные желаний. - Г. Д.), прошли девять ступеней сосредоточения, слышите и видите собственную природу, не останавливаетесь на недеянии, управляете делами в соответствии с правилами, никогда ничего не пропускаете, восстановили государство и взяли на себя бразды правления, цените чистую дхарму, с тем чтобы учить людей, благополучно собрали сотни мер зерна, и природные условия при Вашем правлении благоприятные. Вы не применяли оружие, а враг разбит, не доставили беспокойства всем живущим и добились симпатии народа. Это прекрасные деяния, когда народ в высшей степени счастлив, а монахи преодолевают карму. Вчера мы удостоились написания вывески [на пагоде] Вашим Величеством, и тут же состоялось пострижение монахов. Написанные золотом иероглифы на вывеске - словно летящие драконы, словно крутящиеся на серебряных крючках фениксы. Светят они до звезд, парят и движутся в облаках. А такие каллиграфы, как цзиньский Вэйдань и вэйский Лянгу, почувствовали бы стыд. После того как вывеска была вынесена из небесных ворот, ее установили на башне, привесили нефритовые звезды к этажам, повесили жемчужные украшения на тарелке для собирания росы. Однако и эти все вещи в сравнении с надписью Вашего Величества довольно бледны. Кроме того, те, которые давно следуют учению Будды, желают находиться среди монахов, надели на себя монашеское платье, приняли постриг и избавились от треволнений, с тем чтобы достичь драгоценных талантов. Вы, добродетельный император, для того чтобы отполировать яшму, широко и глубоко прониклись чувствами Будды. Вы, мудрый правитель, получили много благ, защиту. Монахи и многие другие полны желания принять учение чань. Они счастливы, что живут в процветающее время. Вы, Ваше Величество, пожаловали вывеску, написанную собственной рукой, и сполна отблагодарили этих наставников, в качестве награды заслуживших счастья. Желали бы вознаграждения Вашей милости великой мудростью, испытываем бесконечное чувство признательности. Докладная записка с просьбой о пожертвовании личного поместья храму Я, Ваш подданный Вэйцзи, склоняю голову, слышал, что милости матери моей беспредельны. Разве есть возможность отблагодарить за все это? Пойдешь до конца Неба и не вернешься (т. е. жизнь неминуемо завершается. - Г. Д.). Как можно постоянно задумываться? И вот пожелал что-нибудь сделать, чтобы ослабить эту боль. Учение Будды высоко ценит заслуги и добродетели, оказывает широкое спасение в царстве мертвых. Моя покойная мать - бывшая правительша уезда Болинь, по фамилии Цуй - занималась у чаньского наставника Пуцзи более тридцати лет, носила грубое платье, ела растительную пищу, соблюдала монашеский обет, безмятежно созерцала и с радостью жила в горном лесу, стремилась жить в постоянной тишине. Я сейчас в уезде Лантянь в горах построил жилище с соломенной крышей и буддийскую кумирню, посадил фруктовый сад и бамбуковую рощу. Все это места, где моя покойная мать когда-то сидела, когда-то ходила. А у меня, когда мать умерла, появилось желание стать монахом, я постоянно стремился добиться счастья для души моей умершей матери. На протяжении долгого времени не осмеливался просить императора, целыми днями накапливал искренность, подчиняясь при этом первому мудрецу (т. е. императору. - Г. Д.). Все живущие получили счастье, а я, Ваш подданный, никуда не гожусь, одряхлел, но мне посчастливилось быть в ряду Ваших подданных. И если не смогу отблагодарить, пока жив, как ответить пожертвованиями? Желал бы поднести Вам долголетия, как у Неба, долгое время быть господином на Земле. Я полагаю, что Будда - это сила, на которую можно положиться. Жертвую имение храму, и желание это все сильнее. Отдаю пыль суеты мирской Небу и Земле и, конечно же, сначала все для государства; а потом лишь для дома. Осмеливаюсь, подобно мыши и птице, выразить свои чувства, рискуя потревожить слух Неба (т. е. императора. - Г. Д.). Я умоляю позволить пожертвовать поместье этому маленькому храму и надеюсь на разрешение о переходе нескольких монахов из других монастырей - это семеро известных монахов, которые возглавили бы храм и проводили служение чань, постились. По отношению к высшим - отблагодарят за милость мудрую, по отношению к низшим - отблагодарят нежной любовью. Искренне прошу Вас. Некий правый чиновник-историограф огласил устный императорский указ: "Прочтите эти книги". Ваш невежественный подданный как может обо всем этом знать? Почтительно вместе с другими обсуждали эти книги. По моему мнению, название книги "Иллюстрации древних императоров" произошло оттого, что "гуй" означает "черепаха" и с помощью ее [панциря] можно гадать, а при помощи зеркала можно получить отражение. По тому, как древние императоры управляли, хорошо или дурно, можно предугадать, что будет в следующих поколениях, можно узнать, будет ли процветание или упадок, подъем или гибель. По этой причине те императоры, которые управляли делами подобно императору Яо и императору Шуню, непременно процветали, а те, которые управляли подобно императорам Чэнтану и Увану, непременно были на подъеме. Те же, кто управлял подобно циньскому Хуану и ханьскому Уди, обязательно оказывались в упадке, а те, кто управлял подобно сясскому Цзе и иньскому Чжоу, обязательно подвергались уничтожению. Сказанное здесь от подобного гадания непременно узнаешь, а как осветишь [зеркалом], непременно увидишь. По этой причине назвали "Иллюстрации, черепахи и зеркала". Я полагаю, что показанные иллюстрации можно как раз назвать "Иллюстрации древних императоров", "Иллюстрации, черепахи и зеркала". Но я опасаюсь, что название и действительное [содержание] немного расходятся, к тому же многое не взято из тринадцати книг конфуцианского канона или же взято то, что сказано в философских трактатах [древности]. Кроме того, взято из сочинения Цао Чжи "Летающий дракон" и из сочинения императора Чжи Юя "Восхваление Баоси" и других сочинений. Все эти слова из сочинений разных эпох, и они не относятся к делам, отмеченным в конфуцианских канонах и исторических хрониках. Что же касается императора Яо, то даже камышовая крыша его дома не была обрезана и земляное крыльцо высотой три чи, а когда приближаешься к нему, кажется, что приближаешься к солнцу и смотришь на него как на облако [в засушливую погоду]. Император же Шунь прогнал четырех злодеев, возвысил шестнадцать семей, подданные пели песню о девяти добродетелях, государь играл на пятиструнном сяне. Эти императоры совершили и другие добрые дела. Сясский Цзе с его башней из самой лучшей яшмы и домом из красной яшмы, иньский Чжоу с его грудами мяса и прудами вина - эти и другие дурные дела подобного рода. Тогда и появились "Иллюстрации, черепахи и зеркала". Что касается время рождения Фуси, его могилы, появления из кишок Нюйва десяти святых людей, лепка людей из земли и тому подобные случаи, разве можно их отнести к черепахе и зеркалу? Если записывать дела императоров - все можно записать, ничто не помешает. А если принять во внимание черепаху и зеркало, то, пожалуй, нужно будет выбирать, [что годится, а что нет]. К тому же рассуждения, начиная с заголовка и иллюстрации, окажутся повторением. Правления под девизами тайчу и тайши ничем не отличались друг от друга, их форма и содержание не отличаются. В "Ицзине" сказано: "Триграмма цянь". Это было в те времена, когда не было ничего сущего. Это и есть начало цянь, а цянь основал субстанцию "юань". Юань в применении на практике есть цянь. А еще прежде была школа дао. Дао порождает одно, одно порождает два, два порождает три, три порождает десять тысяч вещей. К тому же в недавно появившихся буддийских сутрах есть восемь понятий, по которым считается, что все спокойствие не признает то, что есть (т. е. бытие. - Г. Д.). Восьмое понятие содержит в себе все семена Трипитаки. Шестое понятие уже разделяет основные пять составных инь и восемнадцать идей. В этих иллюстрациях, начиная с раздела "Юань ци" - "Жизненный дух", много названий. У вашего подданного знания и опыт поверхностны, не знаю, чего нужно избегать при упоминании. Осмеливаюсь выразить свои убогие убеждения, очень трепещу перед Вами, нижайше кланяюсь и полагаюсь на Ваше мудрое мнение в выборе решения. Почтительнейше подаю сей доклад. Доклад по поводу просьбы о передаче зерна и должностного участка (находящихся в ведении управления). Жертвую беднякам похлебку из зерна Правые чиновники в последнее время увидели на дорогах мерзнущих и голодных людей. Утром еще они стонут, а вечером уже их трупами заполняются канавы. Ваше Величество мудры и милосердны, всей душой болеете [за народ] - пожертвовали им казенный суп. В течение года многие благодаря этому уцелели. Это добродетель крайней гуманности. Растрогали Верховное Небо, поэтому получилось так, что в этом году урожай зерновых значительно возрос. Ответом на пожертвование будет воздаяние, а счастье и защита со стороны Неба ясны-ясны. Ваш подданный в прошлом служил на должности шэжэнь, служил на должности гэйшичжун, поэтому имеет два должностных участка земли. Хотелось бы объединить их вместе и пожертвовать. А недавно я получил указ Вашей милости о том, что не следует отдавать оба участка. Я надеюсь, что можно передать тому управлению, что ведает раздачей похлебки, один должностной участок, так что у государства нисколько не уменьшится зерна, а те, кто в крайней бедности, возможно, обретут новую жизнь, с тем чтобы было высшее счастье самому мудрецу (т. е. императору. - Г. Д.). Подобными делами постоянно увеличиваются драгоценности и счастье династии. Еще я надеюсь на то, что будет приказ Лю Яню, который должен дать распоряжение управлению, ведающему раздачей похлебки, чтобы он документально оформил пожертвование, а о конкретном количестве доложил императору. Если Ваша Мудрость их милость соизволят, прошу издать письменный указ [для Лю Яня и о разрешении на пожертвование одного участка]. Хвалебное слово Будде Я полагаю, Что чудесное царство Будды охватывает десять путей, Но завершенности не существует. Нирвана достигается заслугами, Заполняется родившимися четырьмя способами и более ничем, Поэтому Беспредельное Великое светило Не может осветить всю глубину Пустоты и Бытия. Десять тысяч дхарм все вместе придут в действие И будут полностью успокоены на земле бездействия. Я думаю, Что превращение Будды как раз и обладает тремя телами, Не оставит он простых людей, А в основе своей отрицает пять элементов. На самом деле он При посредстве связи дхармы и облика Отбросил свой мирской облик. Началом служат ворота пострижения И постепенно приближается к дому Пустоты. Затем, когда достигнешь Наитвердейший Путь Высшей Истины, Станешь для трех миров Великим Наставником, И брови будут излучать свет И достигнешь возможности жизни в другом мире. Пятнадцатая наложница господина Цуя Исполняла должности чиновника при кавалерии И помощника секретаря цензората. Минуло много кальп, Она заложила основу из множества добродетелей, Благодаря силе высшей мудрости Родилась в семье, где постигли суть буддийской истины. С младенчества отказывалась от мясной и рыбной пищи. Когда подросла, отвергала жемчуг и бирюзу. В учении [Будды] уже с полуслова Могла понять суть мудрых слов. Развлекалась тем, что вырезала цветы И занималась богоугодными делами. Часто сопровождала господина И на некоторое время входила в императорский небесный дворец, Где стремилась постичь сердце императора. Хотя при своих заслугах Она могла бы рожать детей [императору], Она решительно отказалась от веления Неба, Пожелав, чтобы этого вознаграждения удостоились другие наложницы, И открыла тайну о том, что уходит из дома [в монастырь] Ради дхармы в мире людей, Ради достигнутого в прошлой жизни совершенства. После того как было получено письмо На фиолетовой бумаге с императорским указом, Тут же был отдан приказ о назначении Дня обряда пострижения перед всеми тремя мирами. Всеми буддами и мудрецами десяти путей С земными поклонами, сложив молитвенно ладони, Очистив тем са