---------------------------------------------------------------
     © Copyright Григорий Семенович Злотин
     Email: gzlotin@yahoo.com
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/
     Date: 22 Jan 2003
---------------------------------------------------------------



     "Я зачитался, я читал давно
     Я вглядывался в строки, как в морщины
     Задумчивости, и часы подряд
     Стояло время..."

     "За книгой" ("Der Lesende" Рильке,

     перевод Пастернака)
     К своему  путешествию я готовился заранее, и это неспроста. Если Вы  не
бывали у  нас, то,  скорее  всего, даже  не подозреваете о том, что весной в
наших краях  поезда  ходят, как  им заблагорассудится. Железнодорожная колея
уже в апреле, а  в  теплый год -- и в марте, начинает непредсказуемо вилять.
То и  дело она выходит  из предписанных ей берегов. Почему? Быть может,  она
норовит  сбежать  из-под  неусыпного надзора Министерства  путей  сообщения,
чтобы вволю порезвиться на  наших еще не просохших  ингерманландских  полях?
словно далекая желтая река, которая в дни вешнего паводка каждый раз  заново
созидает  свое  русло, врезаясь  в  мягкий,  податливый  лесс. Особенно  для
молодых  горожан  поездка  за  город  по   весне  представляет  собой  целое
искусство.
     Итак, знать наперед, какие именно виды  мелькнут в  окне моего  вагона,
было бы мудрено. Поэтому маршрут пришлось составлять более или менее наугад.
Тем  сильней было  мое желанье сделать все на  совесть.  К счастью,  мне  не
чинили  в  этом  никаких  препятствий.  Месяцами  я пропадал в  библиотеках,
штудируя толстейшие путеводители,  читал  рассказы бывалых путешественников,
восстанавливал   по  древним  летописям  полузабытые  тропы  первопроходцев,
открывших  наш суровый край. Карту железных дорог, показывавшую  местность с
точностью до сажени, я держал  при себе день и ночь: в конце концов, я истер
ее  до дыр  и  выучил наизусть. Всех,  кто  когда-либо  уезжал из города  по
железной дороге, я, не стесняясь приличиями, допрашивал с пристрастием и  их
подробные ответы  заносил в особую  тетрадь. Если бы меня разбудили глубокой
ночью,  я  бы, не  задумываясь,  выпалил  вытверженные  назубок  названия  и
координаты самых маленьких полустанков всех окрестных губерний.
     Нет, эти годы  были, право же, потрачены  не  впустую.  Сколько работы,
сколько  полезных  сведений! без  них молодому путнику нипочем не обойтись в
дороге.  Весь прошлый год, например, я изучал таблицы, составленные опытными
чиновниками-путейцами:  в этих  таблицах были тщательно собраны  данные  обо
всех известных станциях,  через которые,  вильнув, проходила  в тот год наша
капризная железная дорога. Просмотрев отчеты за все сто пятьдесят лет, можно
было  с  некоторой надеждой предсказать, какая даль откроется в этот  раз за
свистком паровоза. А сколько еще можно было бы сделать! Понаслышке мне стало
недавно  известно,  что  кое-кто  из  моих  сверстников, томимый, как  и  я,
неутолимой  жаждой странствий,  нанимал  аэроплан и летал над самой насыпью,
чтобы хотя бы приблизительно узнать,  где она будет в те дни, когда настанет
черед купить себе билет.
     Но годы  берут  свое, и все приготовления когда-нибудь кончаются. Вот и
мне  тоже  пора отправляться в  путь-дорогу. Самое легкое  --  добраться  до
вокзала. Это и  вправду проще  простого. Покуда молодые недоучки  борются  с
коварным трамваем, который в отместку завозит их куда-нибудь в  Пески или на
Острова,  я  не спеша, со знанием дела беру извозчика,  и через какие-нибудь
четверть часа уже еду по набережной Обводного канала в виду хорошо знакомого
желтого здания с башенкой. Да, усердным книгочеям плоды их усилий нипочем не
дадут попасть впросак.
     
     Я  на  вокзале.  В  прошлом веке  у  главного входа  стояла очень милая
часовенка.  Теперь,  в  полном  соответствии  с  духом времени, на ее  месте
возвышается  любимая  публикой скульптура:  исполинский  золотой  телец  без
головы. А в остальном за сто лет Варшавский вокзал мало переменился: строгий
чиновник с  петлицами, как встарь, выдает  мне билет, и отойдя в сторонку, я
сажусь на  лавочку в ожидании поезда. На дворе весна, поэтому нельзя сказать
в  точности,  когда подадут  состав.  Пока  же  стрелки  на  башенных  часах
показывают  полдень,  и  я  раскрываю  книгу,  чтобы еще один, последний раз
повторить уже  выученный вдоль и поперек,  но  странным образом полюбившийся
мне перечень прошлогодних станций.
     Мой  дорогой  друг,  я  знаю,  что  и  Вы  тоже любите читать.  В  часы
вокзального   переполоха,  среди  грубой  толчеи,  пудовых  мешков,  колючих
шинелей, птичьих клеток и бездомных  псов, среди грязных метлахских  плиток,
изломанных  зонтиков, мелкого бумажного  сора, шарканья стертых подошв, вида
забрызганных  подолов и кожаных саквояжей  на кривых  коротких лапках, среди
пьяных  воплей из  буфета,  хлопанья голубиных крыльев, лязганья  чемоданных
язычков, влажных газетных листов, сутолоки, спешки -- среди сего среди иного
такого скучного пустого люблю  когда чиста  страница и ею ею  заслониться от
предотъездной  суеты  нырнуть  в наивные мечты  о дальних станциях о воле  о
паровозе в чистом поле когда развеет белый дым в тумане утром молодым...  --
и далее без  остановок. Не  все ли равно, о чем  сказанье? Какое дело мне до
того, что за письмена глядят из  перебираемых нетерпеливыми  пальцами строк?
Хорошо уж и то, что время за книгой пролетает, как единый миг, и скоро, чаю,
уже  скоро надутый  от важности путеец  в  нелепой красной  шапке  сорванным
тенорком возвестит посадку в предназначенное судьбою купе.
     Но  вот и кончилась моя книга.  Удивительно, как быстро, как  неумолимо
истончается и сходит  на нет то, что завлекало и держало в медовом  плену! а
каким   упоительно  долгим,  каким  сливочно-вязким  казалось  поначалу  это
обещанное: словно сон  свободы, словно сладкий  и  темный  колодезь... Но на
поверку  одно лишь постылое  ожидание тянется  и безотрадно  тянется, слегка
заворачивая влево,  до самого горизонта,  точно как бесконечный  и бесстыдно
грохочущий  товарный состав, для поездки на котором -- и без того нежеланной
-- твой билет первого класса наверняка не подойдет.
     Я закрыл  книгу, встал  со скамейки и глянул  на башенные часы. Стрелки
показывали  полдень. Неужели я присел только  на мгновение? Любители спешки,
где вы? куда вы все разбежались?  Вокруг царила странная тишина, которая  на
вокзале  случается разве в  те  крайне редкие дни,  когда его  закрывают  по
случаю отбытия высочайшего поезда. Однако, поблизости  не было ни жандармов,
ни  оцепления  из   гвардейских  офицеров.  В   недоумении  я  прошел  через
полуоткрытые задние двери туда, где начинались платформы, семафоры,  пути...
Перрон был  совершенно пуст, и только  смятый  нумер "Ведомостей",  шелестя,
приплясывал в  порывах неласкового ветра. Подойдя, я  наступил на  газету  и
наклонился, чтобы разглядеть  первый лист.  Под незнакомым заглавием  стояла
дата. "Первое марта," -- пролепетал я внезапно похолодевшими, серыми губами,
"Первое марта..." Сердце мое упало, а по спине пополз  предательский  озноб.
"Пер... Не может быть..."
     Я вышел на улицу. Там, как ни в чем ни бывало, продолжалось обычное для
этого  времени коловращение делового  дня: гремели  какие-то фуры, со звоном
проносились  трамваи,  прохожие с пустыми  запыленными  лицами катили ручные
тележки,  волокли  тряпичные  узлы...  Невзрачного  вида  мужичок в  мышином
мундирчике,  по всему --  полицейский, странно скособочившись, шагал ко  мне
навстречу. "Что Вам  здесь нужно?" -- спросил он  меня  без малейшей попытки
показаться учтивым. Моя растерянность  была так велика, что  я и не  подумал
возмутиться.  "Я ждал поезда, но  зачитался и, верно, опоздал,"  -- только и
смог вымолвить  я, "не знаете ли Вы, когда придет следующий?" -- "Да Вы что,
пьяны или с луны свалились?" -- раздраженно ответил полицейский, "вокзал уже
больше года,  как закрыт.  Музей делать будут вместо вокзала. Газеты  читать
надо!"  -- продолжал он  с нараставшим  недовольством.  В полном смятении  я
взмолился: "Простите  меня, господин  полицейский, я вовсе не пьян, со  мной
что-то  случилось.  Я, кажется отстал от своего поезда... Не скажете  ли  Вы
мне, какое  сегодня  число?"  -- вдруг  спохватился я, видя, что он,  махнув
рукой, пошел было прочь. Но вместо ответа  полицейский в  негодовании только
указал на стену  вокзала,  где  на фанерной  доске был наклеен  свежий номер
газеты, и, качая головой, отправился восвояси.
     Я подошел  к доске  и проверил  дату.  Со  дня, выставленного  на  моем
билете, прошло тридцать лет.

     LA, AD II-MMII

Популярность: 4, Last-modified: Wed, 22 Jan 2003 14:35:11 GMT