го отношения. Впрочем, большинство докладов яхтсменов-профессионалов и мне непонятны. Как два года назад на конференции по шагающим машинам в Волгограде. Как и там, мой доклад воспринимается, как вызов обществу. Там я докладывал шагайку-станок, а все прочие - шагайки на базе движения человека и животных. А тут я говорю о рекуперации ветровой энергии, накоплении ее впрок сжижением воздуха с разделением его на кислород и азот. А потом, при штиле, кислородный поддув дизелей и жидкий азот для оптимизации цикла Карно. Все это настолько далеко от формы и конструкции парусов, которым посвящены все прочие доклады, что у меня такое ощущение, что никто из докладчиков и слушателей ровным счетом ничего не понял. Они даже не воспринимают мою концепцию о запредельном ветре. В чем проблема? Усилился ветер - уберем паруса. О гребном винте регулируемого шага, способном работать в режиме гидротурбины они и не слышали. И что он никому, кроме парусных судов, не нужен, не знали. И не надо ничего знать. Вместо интереса - ревнивое возражение. Почуяли чужака в своей среде, как и шагаечники, да и все прочие мои коллеги в любой области моей научной деятельности... Так что в первом же перерыве я смываюсь кормить моего сына. Общий язык я неожиданно нахожу у моего когдатошного противника Логвиновича. Он страстный садовод, я тоже. Обещает черенки черной смородины. Мы с Л?ней едем на Исааковскую площадь, поднимаемся на колоннаду для обозрения довольно серого и убогого сверху города с его брандмауэрами и железными крышами. Внутри роскошного собора с его золотом и малахитом Л?ня не проявляет никакого трепета, а мне уже все это давно знакомо и приелось. Кого только я сюда не водил за 10 лет проживания в городе на Неве. Наверное, Новосельцев представил меня участникам конференции, как человека, вхожего к министру и руководству Дальневосточного пароходства. Меня подводят к замечательно модели парусника-катамарана "Пассат" и говорят, как здорово было бы его заказать, как круизное судно. Я соглашаюсь, записываю координаты авторов, обещаю статью в местной печати. Совсем другое настроение. Как не ученый я им значительно ближе. Я показываю Л?не улицу Росси, Екатерининский сквер. Потом мы очень долго ходим по Петропавловской крепости, наслаждаясь простором и чистотой исторического комплекса. Усталые до полного отупения, мы оказываемся у Финляндского вокзала, когда до поезда 40 минут. Чтобы убить время, зашли в фотомагазин за пленкой, а купили советский плеер "Квазар" с пробной кассетой Моцарта внутри и кассету с песнями Вахтанга Кикабидзе. Для меня собственный стереофонический плеер целое событие в жизни. А шепчущий прямо в ухо голос "Останься, молодость, кружи, как прежде, голову, нэ уходы, не уходы, не уходы..." кажется волшебным. Дома звонит Инна, чтобы я срочно позвонил Яше. Ему какой-то приятель посоветовал сказать мне, чтобы я заполнил анкету, пошел в американское консульство на улице Петра Лаврова и там попытался побеседовать. А я боюсь, особенно с Л?ней... Всю ночь идет дождь с ледяным ветром. Дорога к ЦНИИМФу от метро как раз проходит мимо консульства, о чем все мои мысли. В институте я встречаю моего коллегу Слуцкого, который побывал в Израиле. Впечатление от его рассказа - лучше, чем ничего, но не то. Впрочем, на крайний случай сгодится. В консульство идти он не советует. Опасно. Там все просматривается и записывается скрытыми камерами. После доклада о "Пассате" (коль скоро я авторам что-то обещал, надо послушать) едем с Леней покупать кассеты к новому плееру. В Гостином Дворе убожество выбора и толпы народа. Садимся в кооперативный туристический автобус. Впервые в жизни вхожу в действующий православный собор. Никакого впечатления. Потом все знакомое - "Аврора", Смольный и прочее. Решаюсь назавтра зайти в консульство. Уже в очереди узнаем, что эмигрантами здесь не занимаются, только в посольстве в Москве, а тут оформление гостевых виз. Но, раз мы уж пришли, заходим. Обычный особняк, вежливые даже ласковые иностранцы, говорят по-русски, зря я готовил речь. И - вы не туда попали. Уходим. Едем в Эрмитаж. Яшина давняя знакомая Л?ля Богданова проводит нас в Золотую кладовую. Ничего особенного. Желтый металл, бриллианты, скифские украшения, табакерки, часы, оружие. Музей, как музей. И чего сюда без блата не попасть? Но экспозиция циклопическая. На сам Эрмитаж уже сил нет. По дороге на вокзал сильнейший дождь. Во Всеволожске грязь, толпы на автобус, лужи. Но втиснулись в автобус и приехали домой. Жарю картошку, послав Л?ню за хлебом. Звоню Брониславе в Москву. Она дает мне австралийский телефон мистера Цикина, но на 95% он не станет разговаривать. Советует зайти в посольство ЮАР, берется опустить наши анкеты в ящик у посольства США. Опять суббота, выходной. И снова кооперативный автобус, на сей раз в Царское Село. Лицей, Екатерининский дворец, парки, сырость и дождь, но хорошо. Сплошная история - вот тут Шишков написал "Угрюм-реку", а тут родился Буратино, на станции Шушары Алексей Толстой всегда так долго ждал на одноколейке встречного поезда на разъезде, что возненавидел это название. И дал его в имя крысе. Леня от всех этих красот хочет есть до истерики. К счастью, прямо в парке продаются горячие пирожки с мясом. Съедаем штук по пять. Автобус возвращает нас к Эрмитажу, куда действует наша путевка. Но из пяти касс работает одна, очереди километровые. Плюнули и снова едем в электричке, заливаемой снаружи ливнем. Под одним зонтом идем во Всеволожске в булочную, в гастроном. Ни масла, ни молока нет. Зато есть мясной рулет из неопределенного животного, который я и так ем который день. И дома есть картошка. В воскресенье намечен день общения с семьей Яши. Начинается он с войны с Леней, которого не оторвать от телевизора. И чего торопил? Поезд все равно остановился на час, не доходя Пескаревки. Полная тишина в вагоне и снаружи, где унылые болота и жухлая мокрая трава под низким серым небом. Ни тропиночки убогой, ни информации по радио, ни возмущения масс. Так принято, что в столицах, что на окраинах. Потом тянется такой же унылый и однообразный новый Ленинград из окна 178 автобуса, тоже около часа. Улица за улицей бездушных длиннющих домов, просевшие черные сугробы, лужи и все то же небо без просвета. У Яши нас, как всегда встречают с искренней теплотой, как ни у кого другого. Л?ня уединяется с Сашей, а Яша звонит приятелю - 30-летнему американскому бизнесмену Славе. Я излагаю ему свои плюсы и минусы. Он обещает попытаться кого-нибудь мною заинтересовать через знакомых студентов. Но замечает, что Америка - жесткая страна. Жить там с непривычки очень трудно. Так что лучше попытаться приехать поработать по контракту, но не рвать с родиной совсем. Что же касается моих проектов, то он считает, что в Америке никто ими по переписке не заинтересуется, надо самому излагать и на хорошем английском. Плохого они не понимают и понимать не хотят. Короче говоря, он почти уверен, что меня не ждет в этой стране ничего хорошего, кроме существования на велфер - социальное пособие для безработных иммигрантов. Саша увлек Л?ню гулять - на свалку, где он спасается от людей, общения с которыми не терпит. Уходят с Рутой - чау-чау и членом этой семьи. Мы же с Яшей идем в ближайший гастроном за брынзой. Потом Яша переписывает на мою кассету "Утехи императрицы" - радио спектакль со Смоктуновким. А потом предлагает купить у него солидную стерео магнитолу. Я пересчитываю на кухне оставшиеся деньги и сразу отдаю 900 рублей. Пакуем и маскируем это сокровище и едем домой, я по-детски счастливый, а Леня по-маминому строгий - на черта ты купил этот дурацкий магнитофон? Но он успел за полгода дать нам столько удовольствия... В последний день я привожу в порядок свои научные дела в ЦНИИМФе. Потом идем с сыном в Русский музей. После долгого ожидания в очереди за искусством быстро прошли все залы. Л?ня как отбыл повинность. По-моему его там ничего не заинтересовало. Впрочем, большинство залов закрыто. Выходим на Невский проспект, где плотная, не пройдешь толпа, хотя это будний день и не вечер. Спасаемся в кинотеатре "Аврора". Что-то про уже разоблаченную вчера и непритягательную Америку. Дома все пакуем наши вещи. Звонит Инна. Настоятельно не советует никуда уезжать. Все ее друзья в Израиле и в Америке в равной мере жалеют о своей эмиграции. Последнее утро во Всеволожске. За ночь выпал снег. Втиснуться в битком набитый автобус с вещами, да еще сохранив дорогую покупку, невозможно. А потому я пру 16-килограмовую сумку километра полтора пешком по снегу до станции. На Финляндском вокзале встречаем Сашу, которому поручено нас проводить. Он дарит Диме своих солдатиков. Посадки ждем четыре часа, но аэропорт такой уютный, что не замечаем задержки рейса. В аэробусе тоже небывалый для привычного тесного аэрофлотского быта комфорт. Да еще с собственным плеером для Лени и хорошей книжкой (русская сатира начала века) для меня. В Красноярске под яркими звездами и с нулевой температурой мы въехали в 28 марта по местному времени. Короткая ночь полета навстречу солнцу. В Хабаровске нас встречают проблемы. Билеты до Владивостока нам заказали на самолет, который только что улетел. На сегодня же билетов ни по какой броне нет. Более того, до обеда нет и мест в гостинице. Не то, что люкса на двоих, как мы так быстро и легко привыкли, а и в общежитие летчиков. Но потом все улеглось, нам дали по койке в 5-местном номере. Мы поспали три часа, дружно проснулись в пять вечера и поехали в Хабаровск. Там открылся видео салон, где мы смотрим первый в моей жизни триллер "Посещения". В последнее время все фильмы о бесконечно чуждой нам американской жизни. И все бездарные. Я так переутомился, что не мог уснуть, сидел всю ночь в холле и думал. Итак, я ничего не успел из моих самых главных начинаний в эту поездку. Всеволожск отпадает - там еще хуже, чем во Владивостоке, а добиться прописки при покупке дома невозможно. Ленинград, даже если бы и удалось зацепиться, ужасно неуютный стал. И все говорят, что там, куда я так стремлюсь, еще хуже! Мало того, никто не воспринимает ситуацию с стране, как невыносимую. Привычный дефицит товаров и услуг, но на смену госторговле уже приходит частная. И услуги уже нам оказали кооперативщики в экскурсиях. Почти за те же деньги, но без очереди. Начинается смена общественного строя. Надо просто перетерпеть пару лет, а не кидаться в бега. Никто в ЦНИИМФе в Израиль или в Америку не собирается. Что они все - глупее меня? Утром летим на непривычно большом для часового перелета ТУ-154. Через 45 минут садимся в Озерных Ключах, в привычно родном Владивостоке с его сушью и солнцем после слякоти и мрака Ленинграда. Нас встречает Вета с фингалом под глазом, смущенный Дима, счастливая Аня, которая по нас соскучилась. Леня тут же уматывает с друзьями в Зоопарк на Школьной улице. Мы с Аней и Димой идем к морю. Дима - удивительно заторможенный ребенок. На все реагирует странно, с опозданием. Я сплю до пяти часов, потом стираю на починенной мною на живую нитку старой машине "Чайка". Коль скоро моя вылазка в большой мир показала, что мы остаемся, ибо нигде нас не ждут, решаем купить новую. Провожаем на трассе Колю, Вету, Диму, которые, как обычно, обречено соглашаются покинуть Академгородок. Коля долго ловит такси, но это не удается, не та у него фактура. Уезжают на троллейбусе. Их снова обокрали, и у воров есть Колин паспорт и ключ. Надо срочно менять замок. Я не могу нарадоваться моим убежищем - морем, лесом, солнцем. И, как всегда, такое чувство, что я и не уезжал никуда. Просто вот так, сами собой появились в доме два магнитофона. И неожиданное умиротворение, наслаждение своим краем, без слякоти, снега, сырости и толчеи. И на работе меня встречают хорошо. Договариваюсь о дальнейшей работе так, как будто никаких планов и не существовало. У моих коллег по шагайке все готово. Надо проверить и оформлять проект. Австралийское общество функционирует - собираемся каждую вторую среду месяца. Луговец и Дронов всерьез обсуждают со мной предстоящий эксперимент с атомным лихтеровозом "Севморпуть" и вертолетом МИ-6 с тем же диаметром винта, что и у проектного МИ-26, который в Одессе показал, что может летать с контейнером на внешней подвеске. Уже решено, что летать будут в Уссурийском заливе, подальше от города и вообще населенных пунктов. Эксперимент с катучим адаптером почему-то отклонен, но я так перегружен темами, что не расстраиваюсь, как и не радуюсь, что договор об исследовании лихтера с подъемно-разделительной платформой на пути к подписанию. Я чищу, смазываю и накачиваю оставшийся без меня на работе "Спутник" и еду домой по сухим улицам, залитым солнцем, наслаждаясь запахом весны отовсюду. Дома приклеиваю к колесам "Старта" новые трубки. Вставляю в дверь новый замок. В последний день марта собираюсь на дачу, но сначала берусь научить сына ездить на "Спутнике". Ничего не получается, надувается как маленький и злится на меня. Тут выходит во двор со своим драндулетом соседский мальчик Костя Залищак, что на два-три года младше Лени. Сел и поехал себе вниз к институтам на Ленькином "Спутнике". Моему балбесу стыдно. Он пытается раз, другой, уже с полезной спортивной злобой и каким-то чудом осваивает нехитрую науку верховой езды 20-го века. Без конца кружим на единственном плоском, без спусков пятачке все трое. Я на "Старте", намеренно провоцируя резкое торможение, при котором раньше лопалась трубка. Ничего не лопается. Наскоро перекусив, бежим на электричку на дачу. Велосипедного вдохновителя Костю взяли с собой. Идем по скользким тропкам в резиновых сапогах. Я вцепляюсь в прополку, младшие все поджигают. С весенним дымом нам весело. Все еще чувствуется двойственное отношение к даче: не то продаем, не то нет. От этого на душе нет прежней радости общения с ней. А вокруг такая прелесть, почки, листочки, вкуснейший воздух, Я здесь дома, как нигде больше. Продам - буду бездомным... Костина мама дала ему с собой столько еды, что мы ею сыты все трое. Дома наслаждаюсь новым магнитофоном с наушниками. Музыка как будто звучит внутри меня. Потрясающее впечатление. Концертный зал на дому! На следующий день велосипедный неофит Л?на рвется кататься на "Спутнике", а мы с Аней увозим его на воскресную дачу. Даже уже на станции он робко просит нас передумать. Но Аня тверда, а Л?ня, поняв, что все рухнуло, задался целью испортить нам жизнь. Впрочем, ненадолго. В Сиреневке так хорошо, что не до ссор. Я вцепляюсь в очистку территории и подсыпку навоза, Аня наводит порядок в доме. От труда получаю такое удовольствие, что не чувствую ни голода, ни усталости. Но тут пошел сильный чистый летний ливень, так не похожий на унылые зимние сочащиеся дожди во Всеволожске. Я ложусь на чердачке, читаю "Тревожный месяц вересень" с описанием полета-галопа на Справном. Дружно едем чуть ли не последним поездом, получив кислородный заряд на всю неделю. И утром у меня такой же полет на обновленном и укрощенном "Старте", никакого сравнения со старым верным и тоже вроде бы гоночным "Спутником". Приезжаю на работу первым. Черняев принес на проверку рулон чертежей по шагайке. Но заняться не дали договорные дела по судоходно-вертолетной системе. Тут звонят из ЦКБ "Алмаз". Им сказали о моей идее конверсии боевых кораблей в пассажирские. И они предлагают договор. Тепло, лето, покупаю мороженное. Я лечу домой так же неестественно быстро, уже не боясь трубок. Принимаю душ и иду с Аней к морю, на убиваемый прямо на глазах пляж. На следующий день мой самый толковый коллега Бережной отклоняет с порога договор о конверсии. Надстройки пассажирского флота прогнили, их глупо ставить на полусгнившие корпуса боевых кораблей. Да, обводы красивее. И скорость у эсминцев больше, чем у пассажирских судов, но ценой дикого расхода топлива, которое военные не считают. Билеты будут золотыми. Я звоню в "Алмаз". Они все это учитывают. Турбины модернизируют на экономичный расход мазута, который дешевле дизельного топлива для двигателей пассажирских судов. А надстройки можно сделать новыми и более современными. Что же касается состояния корпусов, то они дадут нам на растерзание новые корабли, все равно все пойдет на списание в металлолом. Бережной тут же говорит, что и надстройки не так уж трудно поправить - сгнили только у основания. Так что на договор он уже согласен. Продлим жизнь существующим судам-ветеранам вдвое! Пока же Бережной знакомит меня со столяром на заводе. Тот берется доделать наш бот. Один. Условие - разрешат ли поставить на причал на заводе. Ездить на наш причал не согласен. Пока я готов платить, но когда сообщаю об этом Шеметову, тот заявляет, что уже поздно: наш бот разбит и разграблен, и все наши планы повисают. Поскольку я не очень знаю, остаюсь ли я вообще в живых в этой жизни или умираю для всех привычных забот, то вовсе не расстроился. Значит, таков ответ судьбы на мои сомнения. И с дачей, не дай Бог, может быть то же. Сожгли уже две по соседству, одни трубы торчат, как после немецкой оккупации. Общество в очередной раз дает мне понять, чего можно ждать от будущего здесь. Между тем, я покупаю новые металлические ракетки для бадминтона и новые воланы. А потому мы очень мило играем с моей молодой обаятельной женой на асфальтовом пятачке около институтской столовой. Мы готовим продажу наших стиральной, швейной и пишущей машин и покупаем стиральную машину-автомат "Вятка". За ней мы едем с коллегой по словно разбомбленной дороге на Эгершельд. А у меня как раз вступило в спину - таскать не могу. Грузят ее в багажник "тойеты"-пикапа и привозят в Академгородок. Л?ня и Алеша Таранков помогают нести по лестнице. За услуги отдаю даром свою "Чайку" и книги. Но ее подключение - дело специалиста. Я же ношусь с новой идеей - автоматический захват 5-тонных контейнеров ("чума") за гак вертолета на действующих грузовых вертолетоносцах. Мне тут же дают сотрудника из молодых Бугакова. Параллельно занимаюсь шагайкой. И сваями - Абрамов из НИИ строительства звонит, что вот-вот изготовит их. И тут приходит Глясман от Попова и говорит, что его производственно-экономическое объединение намерено заказать мне проект доставки пемзы из месторождения на Камчатке. Сам Попов звонит, что 19 апреля приезжают южнокорейцы с именами Пак, Ким и Чон. Вроде бы поговорить о шагайке. Совсем с другим настроением возвращаюсь к этому проекту. 9 апреля мой теоретик Купирянов демонстрирует свою мощь - масса компьютерных разработок по плавучести, остойчивости и непотопляемости шагайки на воде. Зверков (механик) и Черняев (корпусник) тоже почти закончили их части проекта. Начальник пароходства подписал гарантийную радиограмму о моих испытаниях с МИ-6. Только начал готовить программу испытаний (на этот раз без Малопуры и его приятеля из министерства!), как звонок от Ани - Леня что-то натворил, мне надо срочно придти в школу. Еду на трамвае, двумя троллейбусами и являюсь с повинной, а там все в порядке. Л?ней все довольны. Заниматься начал всерьез, мы дома это тоже заметили. Особенно налегает на алгебру и английский. Раз я уже на Второй Речке, иду к Абрамову в ДальНИИС. Рисуем с ним эскизы свай с учетом нашего зимнего эксперимента. Он настаивает на парашютиках, направляющих их движение в воздухе вместо стабилизаторов при прошлых испытаниях, когда 6-метровая свая влетела на 4 метра в мерзлый грунт - без копра и не за две недели забивки, а за пять секунд полета. Дома меня встречает больная, как всегда, неизвестно чем Аня. Температура высокая, но признаков простуды никаких. Лечу ее как могу. Засыпаем поздно, а утром решаю на работу не идти, коль скоро меня давно в этом отношении никто не контролирует, а заняться единственной супругой. Как ни странно, с такой вот тяжело больной мы идем два километра в поликлинику пешком. Ей дают направления на анализы, которые она делать не собирается, так как стало легче и потому само пройдет. Расставшись с ней, захожу в комиссионный, чтобы куда-то потратить деньги. Они есть даже на компьютер за 3400 рублей, полутора годовая зарплата Ани. Полно телевизоров, магнитофонов, но у нас есть довольно приличная "Радуга" и магнитола от Яши. На работе обсуждаем со Зверковым его чертежи по ходовой части на земле. Тут врывается Головин - он уже не жириновец, а из Демократического Союза, вожди которого жаждут со мной познакомиться. Я ему прямым текстом говорю, что согласен в любую партию при условии, что тебя там и близко нет. Не смущаясь, он тотчас кричит, что он тут же войдет в любую партию, если узнает, что я там. Вот где, как говорится, нашло приют постоянство. Еду на "Старте" через Корейскую слободку и железную дорогу к гаражному кооперативу, где хочу дать объявление о покупке готового и на ходу бота. Теперь я могу это себе позволить. Стоит не дороже компьютера в комиссионке. Там мне обещают отдать мой телефон в правление. Если кто-то продает, мне позвонят. Дома меня встречает Аня, у которой слабость и нет аппетита. Занимаюсь с Л?ней физикой по его инициативе. "Вятка" так и стоит уже неделю не подключенная. Мастера не дозваться, хотя он даже не знает, сколько мы ему готовы заплатить и чем. Просто не пришел, хотя который раз обещал, и все. На работе начинаю описание шагайки - общее проектирование. Это моя часть проекта. Тут звонит Абрамов, что начали варить сваи, будет ли оплата со стороны нашего института или ему подключать свой? Я говорю, что мы авторы идеи, а потому сами и оплатим. Тут же звоню зам. директора Елисееву. Тот немедленно говорит, что оплатит. Вот так, десятки тысяч... Им тоже некуда тратить деньги. Между тем Аня все болеет, а потому готова стерпеть все издевательства, связанные со сдачей анализов. Леня же хватает одни пятерки и копит заработанные на этом деньги. Я с полной отдачей работаю над шагайкой. От качества этого проекта зависит, возьмет ли меня на работу Попов к себе в Находке или в его же ДальСО во Владивостоке, где муж и жена Глясманы меня пока очень уважают за пемзу. Все так прекрасно, но Бугаков говорит, что договор по вертолетам при любых результатах испытаний не продлят, и потому я осенью останусь без финансирования. Поддержка начальника пароходства? Да, вдруг появилась. Но это ничто против политики техотдела (Шеремет) и главного инженера. Именно через них идет или отменяется финансирование научных исследований. Снова мысли об отъезде, особенно после статьи в "Огоньке" о безнаказанной "Памяти" и ее черносотенных лозунгах. В институте делят сверхдорогие тряпки. Но делят, но не всем беднякам (!) достаются. 13 апреля приходит, наконец, электрик Володя, респектабельный и снисходительный. Подключает нашу "Вятку" за пять минут, не считая, берет деньги и уходит. Я закладываю накопившееся белье и - включаю это чудо. Смотрим весь вечер, как она действует. Вместо телевизора. Но настроения это событие не поднимает. Погода вдруг испортилась. Дожди второй день, велосипеды стоят, да еще снег пошел. Ни на дачу не поедешь, ни к морю в такую погоду не подойдешь - на пути к нему свое море - грязь, расколошмаченная машинами. Приходит красавица Веточка, вся в голубом. Позади, как отброшенная ею тень, застенчивый и милый Коля. Не смотря на морось, она хочет играть в бадминтон на плоском пятачке над овощным магазином. Сразу поднимается настроение от этого семейного праздника движения на фоне уже зеленеющего леса и почек в капельках дождя. К нам приезжают Ходорковские, которые все в том же решительном настроении. Вета и Коля уезжают с ними и не звонят, как обещали. Дико волнуясь, звоню Ходорковскому. Все в порядке - они давно дома. Мы снова у телевизора - шоу Гдлян, Иванов и государственные преступники против правдоискателей. 19 апреля Черняев без замечаний возвращает мне пояснительную записку. Шагайка закончена. Отдаю в печать. Машинистке, корректору, переплетчикам обещаю хорошо заплатить. Все делается, естественно, на институтском оборудовании и материалах, в рабочее время, но никому до этого нет никакого дела. Тем более мне. Проект должен быть не только убедительным, но и красивым. Я даже заказываю картину шагайки в действии. Эти эпохальные действия (первый и единственный, насколько мне известно, эскизный проект 1000-тонной шагающей амфибии) не мешают мне заниматься в тот же день мелкими деталями быта - я посещаю лодочный гаражный кооператив в Моргородке и занимаюсь его спасением, чтобы дали там место боту. Собираюсь на дачу, но поезд почему-то остановился на Первой речке. Просидел в нем час, вышел, пошел в "Электронику" покупать аккумулятор для плеера, так как по всей стране нет для него батареек. Возвращаюсь на рабочее место, закрываю глаза, а в них толпы, толпы... Окончание проекта и зависимость продолжения основной темы от предстоящих испытаний дают мне законный неформальный отпуск. На даче туман, морось, холодный юго-восточный ветер, но, как всегда, хорошо. Сгребаю в вырытые ямы сорняки, делаю все новые грядки, но и трава не сдается - с каждым приездом вижу все новый буйный набег моего врага. В костре из старых сапог и прочего накопившегося хлама сжигаю некогда самую дорогую мою покупку в комиссионном магазине на Московском проспекте в Ленинграде - монгольскую дубленку для Веты, 700 рублей! А она начала лезть уже в магазине. Товаровед успокоила: вещь новая. Вся не вылезет. А она так и лезла, пока бедная девочка не отказалась совсем от подарка. В результате, шуба перекочевала на дачу в качестве медвежьего полога на перевезенном сюда комсомольском еще кресле. Но и тут не было спасения от волос. Забросили дубленку в подвал и вот ее бесславный конец - горит в полном смысле слова синим пламенем... Сыпет дождь, но уезжать не хочется. Тут наступает ночь с зимним холодом. Оказалось, что я нажал на своих часах не ту кнопку и ошибся на час. Иду с поезда по тропке, а навстречу свет фонаря - меня встречает моя маленькая беззащитная семья - Аня и Леня с фонариком. Тут же мысли о том, как я смогу их защитить, если грязные прогнозы оправдаются... Дача так зарядила меня, что весь следующий день я проработал дома - уборка, мойка окон и даже лестничной клетки. И вот уже четыре часа вечера. Я надеваю узкие костюмные брюки и Л?нину курточку, что мне как раз. И иду на остановку - ехать к Ане, чтобы идти в кино. Троллейбус чуть притормаживает, но двери открыть не может - распирает его изнутри. Уже собираюсь идти пешком, но подходит 102 автобус. Он тоже полный и потому мчится мимо всех остановок, не притормаживая, до самого конца. В результате я приезжаю рано, Аня на инкассации. В кинотеатре "Уссури" выставка картин художника-мариниста. Некоторые очень нравятся, но цены даже для нас неподъемные. И - как картину вывезти в случае успеха? Садимся как белые люди на первый ряд балкона - прямо напротив экрана. Фильм "Модернисты". Аня тает, а мне ни сами модернисты, ни их картины, ни фильм о них не нравится. Какой-то пошлый секс некрасивых маслатых женщин и уродливых похотливых французов с острыми козлиными бороденками. Из затянутого знаменитой сиреневой дымкой Парижа выходим в грязь и мерзость отечества. Автобуса нет, такси мы по инерции всей нашей нищей жизни себе не позволяем, хотя деньги в общем девать не на что. В результате едем битком набитыми троллейбусами до Зари, там пешком в ночи, бурно ссоримся, у меня нервный срыв от контраста отдыха и бытия. Дома бросаюсь пить какие-то таблетки. На следующий день от такого "отдыха" убегаю без запаса еды на дачу. После привычной работы, злой и голодный, уезжаю домой, но выхожу на Седанке. Вчера позвонил Шеметов - какой-то "прапор" продает нам бот за 300 рублей. Почему так дешево? Я ведь уже как-то покупал за 400. Говорит, что "прапору" выпить не на что, а бот ему достался даром по наследству. Теперь проблема стоянки, чтобы не утонул, как первый бот. Вот я на Седанке и выясняю, где купить стоянку. Долго окликаю сквозь лай двух собак сторожа из рыбного цеха не берегу тихого залива. Я им обещаю помощь Володи Шеметова в ремонте любого оборудования. Обещали разрешить поставить наш бот на рейде напротив охраняемого цеха, гарантируя, что никто не разворует его. Дома ем вкуснейшую камбалу. Дружно испортились и не работают ни телевизор, ни радиола, ни плеер. Л?ня впервые сходил в этом году на тренировку в яхт-клуб и переполнен впечатлениями. На следующий день получаю в институте командировочные - 600 рублей, на бот и гараж? Впервые говорю с моим начальником и главным врагом Бугаковым о ну совершенно бредовой идее - поставить циклопические, чуть ли не 100-метровые мачты на атомный лихтеровоз и плавать под парусами через океан за зерном, разоружив реактор, так как уже никуда его не пускают в межнавигационный период - даже во Вьетнам. Четыре месяца в году атомоход, а восемь - парусник... Как ни странно, он весь загорается и обещает тут же проинформировать о возможном новом договоре главного инженера пароходства, суперврага моих проектов Максимова. Сначала я решил, что он издевается, но через пару дней позвонили из техотдела пароходства, что Максимову идея понравилась. Единственное условие - чтобы мачты не мешали крану. И я тут же предложил расположить их на бортовых консолях. Надо же! Чем более пустая идея, тем серьезнее ее принимают. А, может быть, идея и не такая уж бредовая? На другой день ее поддерживает записной скептик Волошенко. Он даже восклицает - вот нам и выход из тупика. И собирается сегодня же рассказать прямо начальнику нашего пароходства и дать радиограмму в Мурманское, хозяевам "Севморпути". Я же по-прежнему посмеиваюсь. Моя идея кажется даже мне слишком смелой, хотя я уже подсказал, кому заказать современные рангоут и такелаж - японской фирме, которая спроектировала и построила плавающие ультрасовременные парусные танкеры на Китай, с пластиковыми парусами, сверхпрочными канатами и мачтами из стали и титана. Привезти все из Японии и установить здесь, чтобы не разоружать реактор досрочно, а на атомной тяге судно в Японию не пустят. Несколько последующих дней пытаюсь дилетантски считать тягу парусов для этого варианта. Параллельно возникает идея фидерного использования двух лихтеровозов - дизельный "Алексей Косыгин" везет лихтеры до Провидения, а там их принимает атомный "Севморпуть". Пораженный, что до такой простой идеи никто не додумался, тут же описываю и просчитываю. Получаются такие сенсационные цифры, что боюсь их кому-то показать. Но прошу мою сотрудницу-экономистку Крылову проверить посерьезнее меня. 26 апреля развиваю бурную деятельность - атомоход собираются ставить к причалу во Владивостоке под погрузку контейнеров на Магадан. А вдруг рванет один из 20-тонных контейнеров со взрывчаткой, как недавно в поезде напротив Свердловска. Там по документам тоже была манная каша, а не динамит, а снесло до фундамента домостроительный комбинат. Это спасло город. А тут что спасет, если реактор разнесет в дым - аж до самой Японии будет Чернобыль... Иду на прием к депутату. Тот удивлен, звонит в пароходство. Там, конечно, его успокаивают - посторонних контейнеров не будет, все сформированы в порту, сено. Потому и контейнеры легкие. Мне это все вдруг надоедает. Иду к Ане. Она рада сбежать с какого-то дурацкого мероприятия. Гуляем по Корабельной набережной, но вода бухты грязная и вонючая, а ветер холодный. К тому же я съел рыбу и мучительно хочу пить, а ни в одном киоске нет ни соков, ни воды. Снова поднимаемся на Ленинскую, по которой не пройти из-за народа, идущего толпами во все стороны. В гастрономе покупаю сразу два стакана облепихового сока и стакан воды. Сидим с молодой женой в сквере на улице Лазо, пока и тут не замерзли. Пока же я снова на даче. Обмазываю стволы деревьев глиной с нитрофенолом и заменяю в парниках разбитые за зиму стекла, пересаживаю массу клубники. И все с новым навозом. Для кого? Об этом уже не думаю. Сдаю переплетенные и классно оформленные отчеты по шагайке в квартире Глясман на Океанском проспекте. Завтра отдаст Попову. Журналист Гонивовк отредактировал мою рукопись, которую я называю "Иллюзии". У него идея творчески переработать это в роман. Он же ищет издателя. 30 апреля едем с Аней на дачу, дружно слушая в два наушника музыку из плеера. Там моя жена вдруг заболела, отлеживалась на чердачке, еле слезла поехать домой. А 1 мая "мы обе болеем" - мне вступило в спину. Срочно натираюсь, вскарабкиваюсь на велосипед и еду на Седанку, где, как мне казалось, я назначил встречу Шеметову о стоянке нашего будущего бота. А он услышал от меня, что я его жду на Второй речке, и "у аптеки, а не в кино встречала вас..." Я же ехал буквально в месиве зловонных грузовиков, де еще на гору, да еще спина стреляет на каждой кочке. На Седанке долго жду, попутно беседую со сторожем-философом, потом с владельцами гаражей в устье реки. А Аня тем временем волнуется: ей позвонил Шеметов, что уже полчаса ждет меня. А в каких условиях я тут катаюсь, всем известно. Зато, какие пирожки к моему возвращению! Мы едем в Кипарисово, где дружно трудится все ядровое семейство, включая мою хрупкую девочку. Внук столбиком неподвижно сидит на грядке, как памятник самому себе. Нам здесь рады, особенно "гусю". Обратно едем в битком набитом поезде, но мы сели на конечной остановке, хоть в какой-то мере защитились от толпы наушниками. Л?ня все эти дни ходит в свой яхт-клуб и счастлив, получив в полной мере море, о котором мы только мечтаем. К тому же у него футбол, а, поскольку мы на даче и на него не претендуем, то можно ходить грязным. Вета решила ехать в Севастополь, надеясь в части билетов только на мои особые отношения с летчиками. Я много работаю, в десятый раз чуть ли не заново переписывая пояснительную записку по судоходно-вертолетной системе. В ожидании огромного, по моим понятиям, гонорара за проект шагайки впервые в жизни завожу сберкнижку - кладу на счет пока 10 рублей. А на даче драма. Я так гордился купленной прошлой осенью машиной компоста, щедро подсыпал его неделями на глазах соседки Ларисы, унылой и вездесущей, особенно около моего домика-туалета. И она мне вдруг говорит: "А вы напрасно торф сыпете. Его известью раскислять надо, а то корни сгорят." "Так это же компост, - падает у меня все внутри. - Навоз с землей." "Да какой там навоз? Вы что? За такую-то цену? Торф это. Пропадет у вас теперь все на даче." Так расстроился, что не пошел Аню встречать на станцию, а, когда она сама пришла, лег спать наверху. В конце концов, решаю завтра же купить известь и спасать мои посадки. Работаем с Аней до полного изнеможения, едем поездом только до Санаторной, а там идем на троллейбус, чтобы не карабкаться по тропке с Чайки. На лестнице нас ждет нарядно одетый Л?ня с дня рождения у приятеля Игоря - захлопнул дверь, забыл ключ, а ломать не решается. На следующий день возвращается из командировки в Китай Дронов, дарит мне резинку - мечту конструктора, вместо советской, книгу "Каменный пояс", чем очень тронул. Звоню в Находку, что с шагайкой пока все в порядке и тут мне сообщают, что заместитель начальника техотдела Унжин мою тему закрывает, уже отправил письмо. А как же испытания? Приказ начальника пароходства? Ничего не знаем. Одно другого не касается. Эти бесконечные толчки терпеть уже нет никаких сил. Дома моя жена тут же заражается моим мрачным настроением. У нас сидит моя модная и нарядная дочь, а у сына своя проблема - к завтрашнему походу на его яхте должен быть румпель, а он не по-лу-ча-ется!!! Помогаю ему, радуясь, что есть, чем отвлечься. В том же настроении еду "Стартом" на работу. Без конца спадает цепь, но доехал, чтобы скорее доделать этап - побольше закрыть по состоянию. Дронов советует не обращать на Унжина внимания, не та фигура. Блефует. Тут приезжает Попов. Ведет себя странно. Ничего больше мне не обещает, как всегда, когда он мне нужен, как альтернатива. Спасибо хоть платить не отказывается, я бы не удивился. Пока что институт оплачивает изготовление свай в ДальНИИСе. Начальство советует мне работать - закрыть договор не дадим, ты не частное лицо. Так что я еду на трущобное Военное шоссе - единственное место в городе, где продают известь. Специально покупаю сумку. На даче поливаю все отравленные торфом грядки известью, а дождь должен сделать все остальное. Поскольку как раз День победы, ночую на даче, слушая хорошие песни времен войны. Под утро замерз даже в мешке, спать, к тому же, мешают мыши, которых развелось весной, как никогда. На участке все цветет, чисто, стволы деревьев солидно белеют среди свежей зелени, воздух напоен ароматами сада и леса, рай, не правда ли? И чего так яростно отсюда уезжать черт знает куда? Рано еду домой, соскучился по Ане. И она очень рада, что я не до ночи на даче. Приезжает ядровое семейство с постоянно неузнаваемо меняющимся внуком. Сегодня он подает мне руку и вообще всячески важничает. Мы все собираемся на какую-то пьесу лже-МХАТа в сарай культуры имени Ленина. Уже на пути туда начинаются привычные праздничные издевательства транспортом. Автобус прошел битком набитый без остановки, троллейбуса нет, полу трезвая толпа с ветеранами в орденах стоит. Идем лесом до Зари. Весна пытается как может компенсировать своей красотой свинство социального бытия. На Заре толпа еще гуще, а транспорта не видно ни с одной стороны. А уже 19.30, а начало в 20.00. Хоть обратно иди. Но приходит какой-то куда-то 105 автобус. Все лезут в него, хотя всем в разные стороны. Автобус оказался экспрессом, куда-то довез, откуда в принципе к дому культуры ходят трамваи. А они тоже ниоткуда не появляются. Идем всей командой пешком, нас догоняет трамвай, приехали почти вовремя. А торопиться вообще не следовало. Где это спектакли начинаются в 20 да еще ноль-ноль. Вместо нулей в сарае все провонялось дымом - авария, света нет. Аня бунтует и требует уйти домой. Сидим в 15 ряду, откуда смутно угадывается единственный знакомый артист, что играл капитана счастливой "щуки", потом Светлана Коркошко. Остальные орут, как в самодеятельности. Весь спектакль - один акт непонятно о чем. Толпа не сразу понимает, что действо кончилось, а когда поняла, ринулась вся сразу на выход, а там из шести дверей, как всегда, открыта одна, а на лестнице нет света. Упасть, однако, невозможно - со всех сторон тяжело дышат театральные зрители, алкавшие культуры и получившие то, что есть. На другом этаже того же циклопического сарая одновременно окончились танцы. И всем надо на трамвай. По России во мгле, усталые, как после ночной смены, добираемся домой, злые и уверенные, что больше мы в театры не идем. И вообще жить на родине надо только на даче... Последующие несколько дней прошли в подготовке к вертолетным испытаниям 25.05.90 с "Севморпутем" и через месяц - со сваями. Одновременно готовил к передаче заказчику второй этап отчет по проекту судоходно-вертолетной системы, который пароходство вроде бы передумало закрывать и ждет испытаний. Мало того, уже идут переговоры о третьем этапе. В газете "Дальневосточный моряк" опубликована статья ведущего журналиста об истории вертолетоносцев и моей роли в осуществлении самого амбициозного и результативного проекта последних десятилетий в советском морском флоте. Прочел "В круге первом" А. Солженицына, вылупив и без того изумленные последние годы глаза. В субботу 12 мая впервые в этом году поехал на Шамору на старом верном велосипеде "Спутник" Погода была летняя, жаркая, со всех сторон буйство свежей зелени. Как ни странно, почти не было машин, а потому получил огромное удовольствие от свободного полета от перевала на перешейке к Уссурийскому заливу. Но о купании здесь речи не было - вода еще ледяная. Запомнилось ополаскиваение в чистой горной речке. Вечером приезжают Ядровы, ночуют, подкидывают нам Диму и едут на барахолку. Мы с Аней и с ним идем, естественно, к Амурскому заливу. Там много гуляем. Дима впервые настолько растормозился, что кидает в воду камни. Обычно просто сидит. Потом мы вдвоем с женой едем на дачу, где все цветет, аварийной работы уже нет, но трудимся просто по инерции и для удовольствия. Пьем на веранде чай с заваренными цветами деревьев и кустов. С огромным букетом цветущей сакуры бежим на поезд, но его нет и, похоже, не будет. Мертво стоит на входе в туннель коричневый состав и никакой информации, а толпа растет. Решаемся идти пять километров пешком до следующей станции - Надеждинской. Но нас подбирает "уазик". Стоим уже на другом перроне, а со стороны Сиреневки пошли поезда "один за одним", как объявили по радио. Мы попали на поезд, который пронесся мимо нашей Чайки. А со Второй речки еще надо попасть на троллейбус... Вернулись домой заполночь, когда Леня уже перестал выбегать нас встречать на тропинку. В последующие дни одновременно шла подготовка к испытаниям, где я выступал представителем богатого и перспективного заказчика, и выклянчивание мною же билетов Ядровым в Севастополь. Если в первой ипостаси меня принимали в авиаотряде в нашем аэропорту почтительно, то во второй (те же люди!) довольно пренебрежительно. Это сочетание почтения и унижения было неестественным и невыносимым. Я все стерпел ради семьи, понимая, что другого выхода нет К испытаниям Дронов готовит технологическую карту, взяв за образец одесскую - самые гнусные воспоминания. Захожу к Ане, которая мне очень рада. Она сидит за длинным столом рядом со щерящейся вместо улыбки сотрудницей-врагиней Валентиной Алексеевной. Забираю полную сумку плюс мой портфель чего-то, прохожу мимо безнадежной для меня толпы на автобусной остановке и иду на электричку. Дома Леня встречает меня в теплой куртке, хотя жарко, около закрытой почему-то булочной. Я отправляю его на урок английского к соседке Елене Николаевне, а сам иду все-таки встречать Аню в лес. Она появляется из троллейбуса действительно нагруженная, словно это не у нее я забрал сегодня гору продуктов. И когда только успела? И куда мы все это деваем. Впрочем, для нормальных покупок времена прошли. В гастрономе под окнами давно ничего нет. Гуляем с Аней у институтов, пользуясь сказочной погодой. На завтра намечена наша с Дроновым поездка в Славянку, где проходит профилактику атомоход. Еле успеваю, так как троллейбус не пришел, а автобус 41Э с Зари шел черепашьем ходом. Последними поднимаемся на "Комету", летим на крыльях над синими длинными волнами, залитыми утренним солнцем, а потому с розовыми гребнями. Этот полет я вспоминал много лет спустя на пароме из Неаполя на остров Капри, с видом на Везувий. Я уже был вольным израильским туристом, без тени научных забот и амбиций... И нисколько об этом не жалел. Но и залив Петра Великого навеки со мной! А пока нас уже ждет у причала катер "Орлан" с "Севморпути". Мчимся по бухте и поднимаемся по трапу на борт огромного уникальнейшего судна - первого в истории морского судоходства, самого дорогого в мире, но... никому не нужного. Именно поэтому мне и платят за попытку научить его работать без опасности для городов. Мы - гости капитана в его роскошных апартаментах, как все на этом судне. Обсуждаем программу испытаний, выбираем площадку, отказываемся почему-то от предложенного летчиками забортного бруса для ориентировки. Капитан, моложавый симпатяга, похожий на актера Караченцева, принимает нас очень почтительно, говорит, что связывает моим проектом большие надежды и угощает нас обедом в кают-компании, уверяя, что ничего радиоактивного в меню нет. "Орлан" с ветерком мчится прямо к отходящей во Владивосток "Комете", специально ожидающей пассажиров с атомохода. Я прямо с причала иду на вокзал и еду на дачу. Возвращаюсь с букетами сирени, буйно расцветшей за открытым окном комнаты нашего домика. Леня относит один из букетов своей учительнице английского этажом выше. Со следующего утра, по свежим впечатлениям беседы с капитаном, начинаю разработку вариантов переоборудования атомохода в неатомный лихтеровоз. В пароходстве тут же принимают предложения и программу испытаний для передачи на подпись начальству. Зреет очередной договор. Погода дрянская, ветер, морось, холод, словно не было яркого вчерашнего дня с изобилием моря, зелени и цветов на даче. Назавтра, в субботу составляю на английском свое жизнеописание, чувствуя полную беспомощность, но что-то написал, можно на работе перепечатать. В школе мне дают оценки сына на финише учебного года. Уже его не ругают, хотя могло быть и лучше. После школы, пользуясь прояснением с утра дождливой погоды, еду на "Спутнике" без двух подряд спиц переднего колеса (купить негде даже за книги!) на Седанку по делам стоянки бота. Там грязь и мразь на улице с грохотом и плеском по лужам машин, ныряющих в колдобины. Дома моюсь под последней горячей водой, после двухчасовой вело прогулки. Леня ошарашен своими оценками - был совершенно уверен, что все гораздо лучше, но горит завтрашними соревнованиями в яхт-клубе. Я же волнуюсь, так как обещают жестокий циклон. В воскресенье с утра сильный дождь, но еду на дачу, сажу последние овощи, удобряю, раскисляю. Дождь поливает, бочки полные. В два часа дня иду на поезд, а сесть не удалось, при всем моем опыте! Дождь спугнул народ - все спешат домой, так как радио обещает нечто страшное после обеда. Пришлось вернуться на дачу, где всегда полно дел. Скажем, обшил чердачок старыми гардинами, пожарил себе картошку, послушал рассказ соседки Елены Афанасьевны о мафии и ее члене - ее муже - подлеце Щебенкове... Дождь все поливает, но все равно хорошо. Цветут груши, высаженная этой весной клубника - прямо ковер из ее цветов. В пять часов я снова на перроне, но народу полно, пришлось стоять в тамбуре, прижавшись к двери туалета все 40 минут пути. Возвращаюсь домой, где решительно нечего делать. Леня уже дома - соревнования отменили, шторм. Напрашиваюсь делать с ним алгебру, а он не дается. Назавтра узнаю, что в это ненастное воскресенье во Владивостоке состоялся первый в этом вроде бы нормальнейшем городе антисемитский митинг. Впрочем, а что было в выступлениях моей соседки снизу Риты - не митинги? С утра пытаюсь переправить программу испытаний в Хабаровск через их агентство Аэрофлота, а там только нахамили и послали на почту. Мне звонит об испытаниях собкор ЦТ на Дальнем Востоке Поденко - не отменили ли испытания. В порту по проекту Дронова делается та самая подвеска, которую он предлагал в Одессе и которая была там грубо отвергнута Давыдовым и его верным Малопурой. Кстати, последнего, мы полностью игнорируем на этот раз. Молодые коллеги обсуждают вчерашний митинг без гнева, но и без заметного сочувствия. Но меня это событие снова завело, и я надоедаю Ане при вечерних прогулках уже было отодвинутой темой отъезда. Впрочем, эта тема ее не раздражает, в отличие чуть ли не от всех прочих. От этих совершенно бесполезных волнений у обоих болят глаза. На следующий день я снова еду в Артем в аэропорт выклянчивать билеты для ядрышек. Мои покровители очень недовольны, но послать к чертям пока не решаются. В институте директор Семенихин да?т мне "Вечерний Владивосток" с информацией о моих испытаниях. У Дронова не хватает какой-то скобы, что может сорвать вс?. Еду в школу на родительское собрание, где уже Аня поговорила с учителями. Нам рассказывают об экзаменах. Домой добираемся с переходом лесом под одним зонтом - после ливней шагаем по лужам, но празднично зеленым, не грязным. Во Владивостоке в командировке наш бывший друг, а ныне спаситель и покровитель доктор Лантух. Заходил днем к Ане в магазин, обещал придти в гости. Он на пути в Америку с Ларисой. Живут же советские люди. Им и уезжать никуда не надо... 23 мая отключили батареи и сразу в квартире холод и сырость. На работе предиспытательный перезвон - то я, то мне. Скобу нашли, подвеска готова, съезжаются интересанты, включая мурманчан - хозяев "Севморпути". Завтра прилетает МИ-6, который будет летать над судном, имитируя возможности МИ-26. Домой еду на велосипеде, гордясь тем, что в таком преклонном возрасте я в седле. Как-никак завтра мне 54 года. Леня догоняет меня на лестнице - потерял очередной ключ, долго ждал. Надо снова менять замок - вдруг украли. Аню встречаю на тропке почти на Заре - вижу ее на фоне огромного черного облака. Где-то пожар. Свой день рождения провожу в последних согласованиях и переговорах - завтра испытания. То все в порядке, то отбой. Приезжают последние участники. Одного из них мы с Аней обхаживаем и одариваем с особенной заботой, а билеты семье Вете зависят, оказывается, не от него. Занимаюсь с Л?ней алгеброй, потом пьем с Аней вермут за мое здоровье. Леня возвращается с гуляния с поврежденной ногой и в трансе - лучший и давнишний друг Вадик, с которым вместе ползали когда-то по нашему ковру, упрекнул Леню, что тот еврей. Пора бежать, пора бежать... 25 мая встаю очень рано, еду электричкой, потом сорок минут пешком от станции до аэропорта. Мимо проносятся черные "волги". В некоторых, возможно, участники моих испытаний. Статус у них такой, что вряд ли хоть кто-то кроме меня идет пешком. Только инициатор и руководитель... А я не возражаю, иду с наушниками от плеера, с "Ламбадой", погода прекрасная, настроение тоже. Потом забарахлил плеер. Стал чинить, уронил очки. Надо же, не сходил с места, а исчезли в траве бесследно. Встречают меня в авиаотряде хорошо. Все мои знакомые летчики, что поддерживали в Одессе в прошлом году. Садимся в стрекозу МИ-2 и летим искать место для испытаний на берегу. Не мудрствуя лукаво, я предлагаю Шамору, единственное место, которое я тут знаю. Садимся, осматриваемся, соглашаемся и снова в воздухе - над изумительно красивым побережьем с густой кудрявой зеленью на сопках и прозрачной синей водой Уссурийского залива. После последних переговоров я с береговой командой улетаю на Шамору на МИ-2, а гигант МИ-6 уже прогревает двигатели. "Севморпуть" уже стоит в трех милях от берега, контрастируя своим красным арктическим корпусом. Нам приготовлена площадка, огорожена, милиция закрыла все дороги вокруг. Мы летим на стрекозе на судно, садимся на крышу лихтера, я спускаюсь с него по 5-метровой стремянке, ухожу с рацией на корму, откуда буду руководить полетами. Ми-6, оглушительно урча, зависает над судном грозной массой, берет пустой контейнер, улетает к берегу, но почему-то останавливается и долго висит между нами и береговой площадкой. Контейнер с дроновской подвеской ведет себя прекрасно, в отличие от одесских испытаний, хотя МИ-6, в отличие от МИ-26, не умеет гасить колебания. Но вот взять груженный до 8 тонн брутто контейнер он не может. Много попыток, рева двигателей, волнений от низкого висения многотонной громады прямо над головой. Но тут уже не наша вина. Возвращает порожний контейнер, ловко ставит его на корме. Летчики предлагают повторить попытку полетать с груженым, но я прекращаю полеты. Вертолету чуть ли не двадцать пять лет. А ну, как рухнет на атомоход... Будет мне тогда отъезд. В противоположном направлении. Поденко берет у меня интервью на палубе атомохода. Мы с Дроновым на МИ-2 летим на берег, обмениваемся впечатлениями с береговой командой и улетаем домой - высадили нас на поляне прямо около бывшей Л?ниной школы. Все закончилось благополучно. А на следующий день совсем другие заботы. Вчера выступал глава правительства, опытный плакса Рыжков и сказал нечто вроде "Рыдаю вместе с вами. Пиздец нам всем..." Я не видел и не слышал ничего по радио и телевидению, занимаясь чепухой, а люди услышали. Расхватывают в магазинах все, что еще лежит. Лихорадочные очереди за мукой, рисом, солью, спичками. Я делаю уборку, приходит Аня и готовит, не смотря на кризис, гору еды, чтобы сегодня, в субботу 26 мая, отметить с детьми мой день рождения. Леня делает мне подарок хорошо сданным экзаменом по алгебре. Не зря я его натаскивал с графиками. Хотя один пример он не довел до конца. Таранков тащит его в школу узнавать оценку. Мой сын уходит серьезный, взрослый, какой-то слишком шикарный. Жара 30 градусов. Но мы с Аней идем не на испохабленный пляж с водой у берега, покрытой подозрительной зеленой ряской, а на ближайший рынок. Там продается редиска и укроп, что нам - дачникам - покупать просто какой-то позор. Потом все-таки все вместе идем на пляж. В странную воду заходить не решаемся, да она и холодная, никто не купается. Дима голый ходит у кромки воды. По пляжу, буксуя и газуя, носятся на легковых машинах те, кого потом прозвали новыми русскими. Мне надоело, я ушел домой к Лене, а Аня в это время кинула камнем в проезжавшую прямо по загорающим машине. Ее чуть не побили, а толпа на стороне богатого. Л?ня получил четверку, все довольны. Мы с Аней едем в Кипарисово, пьем наливку, беседуем со сватами, смотрим телевизор и спим на сеновале под грохот поездов. Зато не страшно, как в Сиреневке, где мы вечно ждем, что кто-то к нам ночью залезет. Утром уезжаем трудиться уже к себе на дачу. Бесконечная прополка, обильный обед, сон - я на топчане, а Аня наверху. Не жарко и не холодно. По дороге домой разминулись с Колей и Леней. С малышом и Лизой идем их искать. Они все еще честно встречают поезда. Оба красивые, дружные, просто счастье иметь в семье столько мужчин. Еще вот Дима подрастет - целое воинское отделение мне в помощь в случае чего на улице, а то я до и после Веги всегда был один. Но... ведь мы уезжаем. Как сохранится семья? И не уезжать нельзя. Новости все тревожнее. Мы накупили только муки и риса. Дочь упрекает, что на пике карьеры у меня такая маленькая квартира. Сын упрекает, что я съел его конфеты. Аня так устала, что никого и ни в чем не упрекает. Стоит себе над раковиной и моет посуду. А то все упрекающие едят очень содержательно. Утром в понедельник я обнаруживаю, что эти живоглоты съели вчера все, даже ломтя хлеба не оставили на завтрак. В поисках бужу удивительно чуткого Диму. Сонная Веточка на него грозно рычит. На работе оформляем результаты испытаний, да так, что забыл пообедать. С собой после опустошительного вчерашнего набега тоже ничего не взял, а в магазинах ажиотаж. Что-то еще продается, но не попасть. У всех на устах Ельцин против какого-то Полозкова. Мне звонят, что завтра в местной телепрограмме "Диапазон" покажут наши испытания. У нас с Дроновым журналистка этой программы берет интервью. Мои противники в пароходстве, однако, настроены не столь благодушно. Жаравин сообщил в Главфлот, что испытания провалены, а те и рады - они в конфронтации с техническим управлением министерства и ругали нас еще в Одессе. И Бугаков, естественно, заявляет, что я безобразно подготовил испытания. От всего этого невыносимо болят глаза. Еду на велосипеде домой почти вслепую. Помыться нельзя - нет горячей воды. Зато позвонил одаренный некогда Аней Фаддеев из Хабаровска, что билеты ядрышкам заказаны на 11 июня. Правда, только туда, правда, из Хабаровска, но все равно рад. Гора с плеч. Обратно пусть их отправляет Борис Семенович по своему блату. А то критиковать меня все горазды. У Л?ни экзамен по физике, занимаюсь с ним, глядя в книгу то одним, то другим глазом. Приходит нежданное и уже не интересное письмо от Яши, хотя он просит список моих трудов на английском. Значит, что-то еще пытается делать. Но я уже не верю в то, что Америка меня впустит. Как и Австралия. Поэтому холодно встретил Ходорковского, который предложил мне членский билет общества. Тот же Фаддеев звонит, что командир Хабаровского авиаотряда обещал и обратный билет в свое время. Мои непутевые дети не знают, когда собираются возвращаться. Аня говорит, что Фаддееву или его жене понравились уникальные книжки, которые она ему дала. В "Диапазоне", после мучительной мути программы, в самом конце показали наши испытания. Очень впечатляющее зрелище и так красиво! Синее море, красный атомоход, оранжевый вертолет, яркий контейнер на фоне голубого неба. Потом показали меня, резкого, не чесанного, с возбужденно вылупленными глазами, кривой улыбкой и хищным носом. И говорю я противным тонким голосом. И вообще единственная на фоне людей в форму несолидная фигура в мятых одеждах. По ЦТ пока ничего нет, кроме драки на съезде РСФСР - коммунисты против Ельцина. Но на другой день его избрали, а потому у всех приподнятое настроение - хоть какая-то надежда. Горбачева уже видеть никто не хочет. Жалкое скулящее существо. А как дышал... Я добиваю отчет по испытаниям и по этапу всего проекта, куда вошли испытания. Читаю в "Литературке" репортаж "Инструктаж в Риме" об эмигрантах в Израиль. Страшно и там. Дронов просит написать сценарий к пароходскому фильму об испытаниях для министерства. Потратили прорву денег, надо показать товар лицом. Оператор отдела информации снимал вместе с телевизионщиками. Бегаю по улицам в поисках еды - купленная где-то рыба совершенно вонючая. Смотрим фильм уже с моим текстом у Дронова. Все замечательно смонтировано, если убрать этого драного переростка Сему со старой шеей и всклокоченной редкой бороденкой - фирму позорит. Человек вообще привыкает к своему образу и любит его в единственном варианте - анфас, как в зеркале. А сбоку и сзади, всю фигуру, движения человека, которого он до экрана никогда не видел... Это не всегда может вызвать восхищение. С тех пор я терпеть не могу сниматься и себя со стороны. Кстати, это касается и обаятельнейших актеров. Скажем, я с юности в восторге от внешнего облика Юрия Яковлева. Но в одном из фильмов, причем отнюдь не комедийных, он просто бежит вместе с бойцами его партизанского отряда. Лучше бы я этого фильма и этого Яковлева в нем не видел. Между тем, Попову давно пора с нами расплатиться, а он куда-то исчез. Не могу дозвониться ни по одному телефону. Моя команда пока терпит, но смотрит напряженно. Вспоминаем, что никакого документа от него у нас нет. Договор, что мы подписывали, он взял с собой. Леня сдает физику на четыре, а английский (что значит заниматься не со мной, а с профессиональной учительницей) - на пять. Но за год по алгебре у него три - как во всех четырех четвертях. Он возмущен - зачем тогда экзамен на четыре? Дозваниваюсь до Гляссман. Говорит, что Попов заказчику (корейцам) работу еще не сдал, у них много вопросов - отбивается. К нам у него претензий нет. Как только корейцы примут, заплатит. Погода уже июньская - туман, морось, холодный ветер и мрак на душе от тумана. От Яши снова письмо, что Слава действует в Америке, и что мне не надо оставлять надежду. Все, что я составлял, правит Елена Николаевна. После Лениной пятерки я ей верю. Но не верю, что я кому-то там приглянусь. С моим-то экстерьером... Что-то горело, горело и перегорело. Или предчувствие сработало? В субботу 2 июня с утра дождь, потом солнце. Идем с Леней через железную дорогу, спускаясь с насыпи по крутому откосу на узкий пляж. Балуемся и брызгаем друг на друга, купаясь в сплошной морской траве. Он трогательно ищет предлог ни за что не ехать со мной на дачу - тут и яхта, и Кипарисово, и мольбы и слезы. Вопрос решается в его пользу с появлением Ядровых. Сразу в квартире теснота и шум, но есть на кого оставить Леню. Мне же он, как и любой другой, на даче только обуза. Там появляюсь уже в жару, мою полы, убираю, в саду почти не работаю. Выпиваю перед отъездом почти литр молока, а потому бегаю под бдительным оком соседки Ларисы. Вот стоит себе, опершись на лопату в одной точке около туалета, и слушает себе. Встречаю на станции очень нагруженную жену, нарядную и без зонта, а уже брызгает дождик. Что-то еще готовим на даче к завтрашнему визиту сватов. Очень много воздуха, зелени, отличный день. Лето, ах, лето... Утром зарядка в комнате при ярко открытых в зелень окнах. Почему-то кружится голова, еле хожу, а надо встречать гостей. Долго жду поезда на перроне. Выходят из поезда - мощная женщина с хрупким смущенным мужчиной. Ей очень нравится тропинка от станции к нашему дому, наш сад, дом, парники. И Аня словно смотрит на опостылевшую ей нашу бедную Сиреневку другими глазами. Дружно сажаем все четверо 50 кустов мощных деревенских саженцев помидор. Едим на веранде мясо, пьем перцовку, все очень дружно, хотя мы очень мало знаем наших новых русских родственников дедушку и бабушку нашего общего внука. Провожаем их на станцию, возвращаемся и ложимся спать в пекло верхней комнаты с бодрящим ветерком из открытого окна. После сна садим тыкву, баклажаны, кабачки и новые цветы после экскурсии в сад чудес Елены Афанасьевны на соседнем участке. Чуть не опоздали на последний поезд в 21.03. Как ни странно, он оказался пустой. Завидев нас, ядрышки поспешно собираются домой, как всегда, с сожалением. Долго голосуем на трассе. Никто их не берет. Возвращаемся. На следующий день почему-то в полночь мне позвонили, что начислены деньги за шагайку. Позвонят на неделе, когда приехать в Находку. Поскольку у нас никогда не было сразу таких денег, не сплю, представляя рекитеров и прочие ночные ужасы. Едва встал утром. Ехал на работу на велосипеде как во сне, не замечая дороги. Переделав массу текущих дел по заключительной части отчета по основному проекту, иду к Ане. Она выходит со мной, сидим в сквере у памятника Лазо, обсуждаем опасности поездки в Находку за суммой. По городу ходят удивительно одинаково энергичные, здоровые и мордастые канадские моряки, не то, что наши замученные тихоокеанцы. Погода тяжелая, преддверье очередного циклона. Глаза болят даже в темных очках. Еле живой приезжаю домой, проваливаюсь в сон и просыпаюсь от звонка Алеши Таранкова - где Л?ня? И действительно - где? На дворе дождь, гроза, ветер ураганный, темно. Я глажу, покупаю в магазинах маргарин, подсолнечное масло, хлеб, конфеты, а думаю только о Л?не. Но не успеваю себя накачать, как он сам врывается, возбужденный, мокрый, делал change с канадцами, водил их по городу. Приход Ани мы прозевали, а она нагружена до предела банками, книгами, тяжелейшая сумка, а никто не встретил... А мне надо заканчивать оформление испытаний. В Хабаровске меня встречают как звезду первой величины, подписывают отчет по испытаниям, строят планы новых совместных проектов. Им понравилась моя идея чартерных рейсов из Японии к местам захоронения их военнопленных по всей Сибири и Дальнему Востоку с организацией совместной компании. Обедаю с ними в управлении гражданской авиации, выкупаю ядровые билеты, но мне билет обратно только на ночной рейс. Так что у меня есть время просто погулять по городу Хабаровску, зеленому, чистому, красивому, вспомнить мои сюда поездки из Комсомольска, переподготовку, дружбу с Борей Черным. Ничего не покупаю, кроме вкусного мороженного, а к темноте уже снова в аэропорту. Ищу в грязи туалет на улице без дверей и без кабин, мерзость, апофеоз советского общежития. Нашел служебный или городской народный, деревянный на краю географии. Знакомлюсь с каким-то владивостокским функционером, вместе с которым пытаемся улететь на два рейса раньше. Но летит табор. Развеселые цыгане из Молдавии гуляют. Вместо хвороста в костры и попоны пыли на коне и конокраде они нынче закупают целые самолеты. Мой попутчик оказался заместителем начальника Дальэнерго, его во Владивостокском аэропорту ждала черная "волга", что и меня доставила к подъезду. Хоть раз в жизни у меня полезное знакомство. Назавтра провожаем Ядровых в Севастополь с волнениями, пропавшими поездами и спасительным опозданием самолета. Опять суббота, сильнейший ветер и дождь, но я собираюсь на дачу. Вместо поезда мимо проходит ремонтная дрезина - где-то ветром порвало провода. Приходит какой-то битком набитый поезд, который отошел от Чайки, чтобы тут же стать перед Седанкой. Сижу, читаю, жду. И он ждет. И унылая толпа тоже. Надоело, иду вперед вагон за вагоном. В самом переднем тамбуре люди сидят на заплеванном полу, курят и смотрят на меня мутными глазами снизу вверх. Я стучу в кабину машиниста и прошу меня выпустить. А выходить некуда - поезд стоит на насыпи, вокруг которой море желтой грязи. Пересекаю его вброд и оказываюсь на тихом морском берегу с водорослями и желтой водой залива разбавленного паводками. Иду вдоль длинной мертвой зеленой электрички со своей корзиной. На берегу какая-то ватная тишина. Раздеваюсь между лодочными гаражами и купаюсь голый в ледяной воде. Снова иду обратно к Чайке, минуя одну за другой несколько замерших на насыпи электричек с наглухо закрытыми дверями и белыми лицами за стеклами окон. Дома долго моюсь, стираю, встречаю Аню, идем с ней на море. Вечером смотрим по телевизору интервью Ельцина, на которого нападают "коммунисты России". Следующая неделя начинается с западного ветра, а потому солнце, человеческий воздух и синие море и небо, вместо мути всяких восточных циклонов. Мне подписывают оплату вертолетов на следующие испытания - забивку свай метанием их с высоты. Прихожу проведать сына в его яхт-клубе в Спорт гавани. Голубой простор вокруг, красивый город с моря, красный катер, яхты и мой бездельник на одной из них. Тренер Роговец загорается сооружением в процессе испытаний нового яхт-клуба на забитых сваях на Чайке. Я звоню в Находку. Попов велит приехать завтра за деньгами. Обзваниваю шагаечную команду - Зверкову, Черняеву, Куприянову. Как ни странно, никто не рвется ехать - денег потратим много на дорогу, а там вряд ли что дадут. Никто никому не верит. Еле уговорил. Домой еду на велосипеде через железнодорожные пути. Показалось, что на рельсах сидит собачка с отдавленными передними лапками. То ли в шоке, то ли мертвая - не шевелится. Не подошел. Очень болят глаза, даже в очень темных очках, которые я не снимаю даже во время ужина с пришедшими Ходорковскими. Сижу, как тонтон-макут. Назавтра лечу на работу на "Старте" за полчаса. Иду в институт, где долго склоняю к идее свай с вертолета моих постоянных оппонентов-портовиков, а теперь коллег из бывшего Дальморниипроекта. Добиваюсь от них хоть нейтралитета. На рабочем месте лежит записка от Зверкова - заказаны билеты на "Комету" до Находки на 14.00. Едва не опаздывая, бегу на причал, а рейс отменили - штормовое предупреждение. Идем вчетвером на вокзал. Черняев быстро договаривается с таксистом всего за 250 рублей туда и обратно. Звоним в Находку - ждут нас до 18.00. Шофер заезжает по дороге куда-то сменить машину - у него свои затеи. Мчимся по очень красивой дороге, почему-то через Шамору. Всех на дороге обгоняем - никогда не участвовал в таком полете. В Находку приезжаем вовремя. Долго ищем институт, пока не видим издали "Слава советской науке!" Вот тебе и капиталист... Попов ждет нас в своем кабинете, сидя в цветной рубашке под заказанной мною картиной шагайки на стене. Мы в коридоре у торцевого окна делим тысячи согласно договоренности. Все довольны. Я укладываю пачки в свой новый голубой чешский дипломат. Выходим к ожидающей "волге", мчимся обратно. В Шкотово начинается дождь, переходящий в нарастающую бурю с ливнем, громом и молниями. Встречные машины окатывают нас потоками воды. Сквозь лобовое стекло при этом ничего не видно, но наш асс скорости не снижает. Приезжаю в Академгородок раньше, чем Аня успела поволноваться. Она расширяет глаза на содержимое дипломата - у нас сроду не было сразу столько денег! Хоть всего 10000, но это чуть ли не две стоимости нашей первой кооперативной квартиры. Или как за первые шесть лет моей трудовой биографии. За какие-то полгода работы. Между прочими проектами... Но на этом мои сегодняшние заслуги не кончаются. Телеграмма от Веточки - они уже в Севастополе. Впрочем, что я сделал невозможное, никто не догадывается. Получили билеты, сели и прилетели. Хотя на следующий день среда, я еду на дачу. У меня давно свободное трудовое расписание. А там очень мокро, но уже жара, от земли идет душистый пар, а из нее прет прямо на глазах трава, от которой темнеет в глазах. Снова сажаю по два в лунку рассаду помидоры, окучиваю картошку, собираю два стакана жимолости - свой первый урожай этого года. Обливаюсь из бочки прямо живой дождевой водой, которая вчера налилась в пустой сосуд дополна. Пью дачный чай с цветами и листьями смородины. Сплю в своей чердачной комнатке под раскаленной крышей и со свежим ветром из сада сквозь открытое окно, птички поют, листва нежно шумит, солнце сияет, тишина, успокоение - все позади, все закончено, подписано, заплачено. В электричке раздетая летняя праздничная по случаю хорошей погоды публика. Леня где-то в своем раю на яхте. Грех полагать, что в аду живем. Бог покажет за это, что такое ад... Успеваю до шести на почту отправить Асе 1000 рублей - выкупить ее дом. Леня приходит с гонок, лохматый, черный от загара и светящийся от счастья. На другой день еду со своим голубым "кошельком" на электричке, кладу деньги на сберкнижку. Все еще верю государству. Была куча пачек, а стала короткая запись... Приходят письма. От одного из моих самых непримиримый врагов Унжина о возможности договора по... атомоходу с парусами, с ума они что ли сошли, я идею чуть ли не в шутку озвучил! Второе письмо из Краснодара - от Всесоюзного института применения авиации в народном хозяйстве. Узнали о наших испытаниях, просят отчет. В принципе, это вообще их, а не моя работа - проводить такие испытания. Проснулись. Третье письмо об отказе моего руководства оплатить свайный эксперимент. Сегодня мне такие обломы до фонаря. С тысячами-то и с новыми авансами Попова - по пемзе и сере. К тому же Абрамов сам предложил заплатить от своего ДальНИИСа. Еду в шортах с плеером на "Старте" домой, там переодеваюсь и спускаюсь к морю, где меня ждет Л?нин тренер Роговец: выбирать место для забивки свай. На следующий день, как ни в чем не бывало, готовлю программу испытаний. Заодно пишу предложение в крайисполком о дополнительной станции электрички прямо рядом с аэропортом, вместо той, что они после моей статьи просто переименовали из Севастопольской в Аэропорт, снабдив коротким рейсовым автобусом. А ветка-то проходит у самого аэровокзала! Пишу статью в "Свободное слово" о вреде компартии и необходимости ее запрета, как преступной организации, оборзел от свободы!.. Подумываю на полученные деньги купить свою яхту. А как же с отъездом тогда? Суббота 16 июня началась с телеграммы от Веты - обратных билетов из Севастополя нет ни по какому местному блату. Мне новая головная боль. Но пока меня ждет ненасытная дача. Там сыро и неуютно после дождей. Затопил камин привезенными газетами (а мы чего только не выписывали в эти месяцы!), стало сухо и хорошо. Выхожу под дождь и сажаю перчики, встречаю вечером Аню с поезда. У нее болит бок, очень усталая, но включается в работу - садим огурцы, подаренные Еленой Афанасьевной. Снова для духа топлю камин, забираемся наверх, включаем приемник с одной мелодией лучше другой и сладко спим с открытым окном под стук капель по крыше. А просыпаемся под пение птиц. За окном синее небо, восходное солнце блестит на мокрых листьях. Созрела первая клубника - несколько ягод в ковре цветов и завязи. Аня собирает в баночки жимолость, ползает под кустами и жалуется на комаров, которые в тени наглеют. Она варит нам на обед рисовую кашу, оставляя ее в камине томиться на углях. Я ведрами выношу траву, отлавливаю в бочке головастиков для своего домашнего аквариума, хотя можно было просто пересадить в бочку аквариумных лягушек. Жара спадает только к закату. Перед отъездом я поливаю свои растения из бочек. Земля жадно пьет, словно и не было дождей. В электричке сидим, слушаем по приемнику репортаж с какого-то съезда. По дороге домой на лесной тропинке вдруг оба одновременно вспомнили Диму и пожелали им всем как можно раньше вернуться. Впрочем, судя по их письму, им тоже уже надоело в гостях. Л?ня встречает нас на лестнице - забыл ключ, но счастлив после похода на яхтах в бухту Миноноска. На следующий день беру в свой кабинет пишущую машинку с латинским шрифтом и впервые в жизни печатаю английский текст, разыскивая каждую букву. Первую страницу из письма куда-то с началом "Dear sir" печатаю два часа, один знак в две минуты.... Представляю, что там мог прочитать dear sir, если бы открыл мое письмо! Гонивовк возвращает мне "Иллюзии", которые пытался издать за мой счет в ДВГУ. "Меня расстреляют, если я это напечатаю. Это же призыв к насильственному свержению советской власти!" На обратном пути домой захожу в "Академкнигу" выкупить многотомник Достоевского. Отношение ледяное, пока я не говорю, что я дальний родственник Анны Борисовны. Тут же мне все выносят в любовно запакованном виде... Все мои отчеты подписаны, все дела закончены, кроме свайного эксперимента. За информацией об их изготовлении еду домой к какому-то Снитко из ДальНИИСа. Из его микрорайона наш Академгородок и трасса к нему видится какой-то Швейцарией. А в самом районе словно Мамай прошел - все новое, но уже переломано и загажено. Еду на своем "Старте" вниз, чтобы потом подняться вверх, попадаю в раскуроченный лесопарк, где резвятся великовозрастные детки из соседнего интерната с такими глазами, что с ними лучше не встречаться. Это отнюдь не Швейцария. Сплошная грязь. Дома я долго моюсь, потом встречаю перегруженную усталую Аню, которая час ждала троллейбуса, но, переодевшись, сразу кидается к плите... Наутро звоню переводчику, обещавшему оформить мои труды для "там". Но у него столько дел подобного рода, что до меня очередь дойдет только через неделю. К тому времени, решаю я, сам переведу и напечатаю. Пошло быстрее с опытом - по полчаса-час на страницу. Устав от этой нагрузки, срываюсь на дачу, там собираю уже около килограмма клубники и два жимолости. Дома Л?ня с восторгом говорит о своем лете на яхтах. Все вроде хорошо, но на следующее утро у меня сорвана зарядка в лесу, так как на моем месте появляется овчарка, а за ней безликий муж национал патриотки Риты из 12 квартиры. Сразу все начинаю видеть в черном свете, начиная с битком набитой утренней вонючей электрички, потом у меня отняли "их" машинку, причем Бугаков очень подозрительно спросил, что это я без конца печатаю. Им это надо... Иду в яхт-клуб, оставляю Роговцу программу испытаний. Он предложил наличные парашюты сигнальных ракет вместо стабилизаторов на сваях. Согласился. И зря, как оказалось. Пока же от меня требуют забрать готовые сваи, куда угодно и на чем угодно. Выручает Роговец, заинтересованный в изготовлении на халяву нового яхт-клуба на Чайке. Берется перевести сваи к месту испытаний. Вижу на причале в строю яхтсменов моего малыша с рюкзаком, стриженного, дочерна загорелого, матерого. Аня просит забрать у нее майонез. Прихожу в обеденный перерыв. Коллектив великих и могучих книговладельцев лежит на тульях в конференц-зале. И Аня, у которой "как рана" болит сердце. Уж больно тяжелая погода - ветер, серость и сырость. В субботу иду с Л?ней играть в волан, настроение прекрасное, хотя я болен и даже не поехал на дачу за набирающим неслыханную мощь урожаем клубники и жимолости, которые Аня уже не успевает варить - продает. И тут навстречу та же овчарка, сама Рита с такими же свиноподобными братьями, накачанными национал патриотической литературой о вреде евреев. У каждого по паре бутылок водки в руках. Конечно, взаимные флюиды. И на обратном пути говорю Л?не, что собачья свадьба в подъезде мне не нравится. "А евреям все у нас не нравится!" - слышу задыхающийся от злости голос сверху. Рита в своем амплуа. Их вовсе не надо призывать к погромам. Им не надо даже разрешать. Надо просто не запрещать. Как-то она швырнула городошную палку в Вету, прикрывшуюся дверью. А могла и попасть. И вовсе мне на надо, чтобы все общество было антисемитским. Для несчастья достаточно одной безнаказанной Риты или ее брата, бросивших палку в Диму. На нас с Колей она пока смотрит со страхом злобной цепной собаки. Но не ее братцы и товарищи по партии, стакнувшейся уже с правящей партией. Никакой Ельцин меня при погроме не защитит. Только израильская армия, если я поселюсь в своей стране. Надо уезжать туда, на любые условия. Не в Австралию или Америку, где на бытовом уровне скорее всего то же самое, читай "Молодые львы". А всем моим сподвижникам здесь я оставлю телефон Риты. Пусть она вместо меня разгружает атомоходы вертолетами, забивает сваи, строит шагайки. Короче, пусть Швондер оперирует! А пока что в понедельник 2 июля иду от станции "Аэропорт" в аэропорт пешком с плеером - на свои очередные испытания. Ночь спал плохо. Не то волновался, не то выпил что-то с чаем на даче накануне. А в авиаотряде никто не волнуется, ничего не приготовлено. Дескать, они еще в пятницу позвонили кому-то в институте, что вертолета у них на сегодня нет. Я начинаю бегать, требовать и звонить их начальству в Хабаровск. Даже куда-то зачем-то еду по аэродрому на каком-то велосипеде. Наконец, все-таки летим на военном МИ-8, садимся на пирсе. Там уже и центральное телевидение в дружеском лице Поденко, и мои постоянные оппоненты-портовики из Дальморниипроекта в полном составе скептических улыбочек, и даже Аня с Л?ней! Летим с Л?ней на борту на аэродром на Седанке, высаживаем стропальщиков. Нас с Л?ней принимает катер, который идет к Чайке. И вот показывается вертолет с первой сваей. Сброс. Парашютик раскрывается, но тут же гаснет - слишком слаб для веса сваи. Этого можно было ожидать. И вообще следовало делать вместо него хотя бы примитивные стабилизаторы, как на прошлых зимних испытаниях. Свая входит косо, подняв тучу брызг, но торчит над водой. Вмешаться и остановить поздно - летит второй вертолет со сваей. Она летит хорошо, парашютик выдержал, вонзается точно и вертикально. На пирсе и на катере аплодисменты. Все окна Института биологии моря, около которого грохочут вертолеты, заполнены зрителями. Вертолет садится. Я даю интервью Поденко, обсуждаем дальнейшие полеты. Решаем попробовать КА-32. Лечу на нем с моим соавтором - Абрамовым. Сверху все поле, куда следует целиться, величиной со спичечный коробок, о какой точности вообще может идти речь?.. Свая так раскачивается, что мы возвращаемся. МИ-8 кидает последнюю сваю - косо и мимо поля. Из четырех свай одна торчит более или менее ровно, все прочие - памятник моей дури, боюсь, надолго, их ничем не выдернуть. Я чувствую себя авантюристом-преступником. Вымотался, больной, в глазах все плывет. Да тут еще у несчастного Роговца кто-то украл моторную лодку, пока мы тут летали. Он и так обескуражен результатами, да еще такая потеря. На нас с Л?ней старается не смотреть. Мне ему сказать нечего - опозорился. И не пойму, почему, ведь предыдущие испытания прошли хорошо. Но надо срочно ехать на австралийское общество. Ходорковский возмущен, что я не участвовал в встрече с приехавшими на выставку австралийцами, а мне тошно участвовать в этих собачьих свадьбах вокруг иностранцев. Беру готовый список моих трудов у "машиниста", не читая, отправляю Яше и еду домой, где по телефону заказываю разговор с... Хайфой по номеру от Ходорковского, а у него - от кого-то из Биробиджана. А тут еще в газете очередная свирепая антисемитская статья талантливого писателя Распутина. Написано так, что самому хочется немедленно бить жидов... На следующий день с утра об испытаниях ни слова. Бугакову не до того. Он возмущен, что его сотрудник в рабочее время рисует для меня, скандал до истерики. Звоню сам Абрамову. Он спокоен. Берем, мол, time out и доводим остальные сваи до хорошего состояния. Следующие испытания уже согласился оплатить его институт. Стало легче. Не все воспринимают вчерашнее, как позор. А в моем институте меня, как ни странно, встречают, как победителя и кто? Мои свирепые высокопоставленные оппоненты-портовики, элита института. Они считают, что одной нормально вошедшей сваи им достаточно, чтобы немедленно предложить укрепить катастрофически разрушаемый морем порт в Эвенске, где к берегу для забивки свай не подойдет ни одна машина. Уже отослали фотографии в Эвенск, в Певек, предлагают по всей Арктике! Зато в моем коллективе никто ни о чем не спрашивает и не говорит. Не до каких-то свай - делят тушенку. И пряников, кстати, всегда не хватает на всех... Дома счастливый Л?ня - купил скейт и страшно рад. У всех давно есть. Я же оседлал "Старт" и помчался на Шамору. Вода еще холодная, но как тут хорошо - песочек, ласковое море, кудрявые от леса сопки вокруг. Домой приезжаю в пять вечера, а в шесть меня соединили с Хайфой. Надо же! Вот так, запросто. Спокойный старческий женский голос без акцента и очень благожелательно просит продиктовать фамилию, имя, отчество и год рождения выезжающих! Вызов в переделах трех месяцев. Все. Мы почти в Израиле. И - никаких проблем с австралийцами. Чувствую себя совершенно счастливым. Об испытаниях и не вспомнил, а вот мой 13-летний сын весь горит способами направления свай в полете. И все предложения совсем не детские, толковые. На другой день по дороге на работу на велосипеде вижу на набережной австралийцев, приехавших на свою первую в СССР выставку. Фотографируют открытый канализационный люк посреди проезжей части дороги, по которой мчатся машины. Иначе им никто в цивилизованном мире не поверит. В пароходстве меня встречают снисходительно, как городского дурачка, которого грех обижать, но обещают поддержку при решении проблемы договора в техотделе. У Ани к моему приходу полный обед - суп из цветной капусты, блинчики с мясом. В магазинах ничего нет, но у всех все есть - один из признаков развитого социализма. Идем с ней на пляж, загораем, купаемся в еще очень холодной воде, но впервые в этом сезоне с ластами. Обратно идем по жаре, лес залит солнцем, зной. Л?ня с рюкзаком собирается в поход. А мы с Аней на электричку и на дачу. Там все красным красно от клубники. Такого урожая у нас сроду не было. Созрела поразительно душистая земляника, черная смородина. Собираем ведрами клубнику и ссыпаем в корзину. Дома Аня продает соседям ведро, но и нам остается слишком много, а сахара нет. И вообще нет сил ее перерабатывать. Звонит Ходорковский. Он мечется по городу с австралийцами, которых я игнорирую. Говорит, что с member-card общества вход на выставку свободный. На другой день я посещаю павильоны во дворце Олимпийский в Спорт гавани. Полно милиции, полно народу, но меня действительно пускают приобщиться к цивилизации. Пытаюсь говорить о шагайке для Австралии. В нескольких павильонах корячусь с моим английским. Австралийцы вежливы, тут же зовут переводчика, так как меня не понимают, но ну ни малейшего интереса, ни ко мне, ни к одной из моих тем! Им ничего не надо, и так все есть. Изобилие так и прет со всех фотографий. И эмигранты им не нужны - тоже есть и более, чем достаточно. Ухожу совсем с другим настроением. Ведь это проба! Точно так же встретят в Израиле, какая разница? Очень даже просто капиталисты меня окоротили. Без лысых светло. А жизнь на родине еще продолжается. И работа еще есть. И шесть килограмм сахара купил по талонам. И газеты приходят с кричащими заголовками кричащих событий в столице. Съезды разные, амбиции, угрозы. Все кипит и трясется, а нам плевать. У меня перепроизводство сельхозпродукции на даче. Соседка Елена Афанасьевна врывается с телеграммой от Горбачева - всех достала c бросившим ее, такую красотку, подлецом Щебенковым... Встречаю Аню с поезда со сметаной, сливками, рыбой. Ну, просто изобилие, как в Австралии. На правлении садового кооператива, где я член, решают вопрос, как сдать излишки урожая даром в пионерлагерь. Мы впервые всерьез участвуем в таком мероприятии. Рано ложимся спать, чтобы с утра собирать урожай. Но утром дождь, радикулит. Ползаю по грядкам боком, собирая клубнику, натираю спину скипидаром, грею ее докрасна у камина. Только легли на чердачке отдохнуть и почитать - грохот. Л?ня. Сбежал из похода, уже побывал в Кипарисово, а ночевал дома с Вовкой. Попали в шквал, укачался на большой яхте. Я ему очень рад, но он привычно свинячит, а Аня медленно, но верно накаляется. Я мечусь между ними, с нетерпением ожидая времени отъезда. Идем на поезд под дождем. Я в красном "кожаном" пиджаке и прожженной шапочке, Леня в красной драной японской куртке, Аня в двух парах толстых драных штанов и Лизиной курточке - под зонтом. Я несу два полных ведра клубники, Леня - корзину с клубникой и ведерко смородины, Аня - сумку с жимолостью. Всю ночь льет дождь. На работе делать совершенно нечего. Бугаков предлагает написать заявление об отпуску, который у меня два месяца. Звонит Абрамов. Он предлагает оставшиеся сваи оборудовать лопастями и закручивать под вертолетом потоком сжатого воздуха, тогда полетят ровно, как пуля. Я тут же предлагаю расположить лопасти чуть под углом, чтобы раскручивание происходило естественным путем в полете от встречного потока воздуха, ибо на вертолете неоткуда взять сжатый воздух. То есть все, что я считал бесславным концом, только начинается. Иду в рабочее время в "Меридиан" - дочерний кинотеатр "Океана", смотрю "Крокодил Данди". В фильме меня интересовал только Нью-Йорк, по которому проехал велосипедист. Когда-то в Комсомольске я считал неосуществимой мечтой промчаться на велосипеде по Владивостоку. И вот уже 15 лет это для меня будни. Сегодня если не Нью-Йорк, то Хайфа уже не считается пустой мечтой. Во всяком случае, моя вело прогулка по Хайфе или Тель-Авиву представляется более реальной, чем по Москве или Севастополю. Дома выходная в понедельник Аня варит гору варенья, все лицо у нее опухло от комаров, со вчерашнего сладко каторжного дня. Весь следующий день льет дождь, непрерывный, угрюмый дождь-убийца. На Первой речке наводнение. Аня шла вброд от остановившегося троллейбуса с работы. Дождь продолжается до ночи - ровный, мрачный. Но наутро на небе яркие пятна голубизны, мы с Леней решили ехать на велосипедах на Шамору Мало мне, идиоту, аварии 1979 года после такого же наводнения, еще и сыном рискую!.. Но план доехать до Океанской на электричке срывается, к счастью, уже на Чайке. Поезда если и ходят, то так наполнены, что не то, что с велосипедами, с ведром не влезешь. Едем по берегу к Седанке, но и тут тропки размыло, грязь, море желтое от глины до горизонта, мутное, пресное, ящики забили весь берег - где-то размыло склад. Я кувыркнулся, пересекая непрозрачный поток, оказавшийся глубоким, поцарапал руку, промыл из лужи. А откуда? Море еще грязнее. На Седанке ревут в лужах машины, шарахается среди магазинов толпа. Сплошные воронки, как после бомбежки. На трассе уже пыль и еще грязь. Опасно мчимся домой в потоке машин. Я все время тревожно оглядываюсь на моего малыша. Пока мы моем велосипеды из лужи - в кранах нет воды, уже вчера шла мутная и вонючая - хозяйственный Вадик захлопнул нашу приоткрытую дверь. Леня ходит по соседям позвонить Ане, но линия не работает - где-то что-то залило. Я сажусь на "Старт" и еду в ночи по лужам через весь город к Ане на работу за ключом. Велосипед оставляю в институте, спускаюсь на Ленинскую. С ключом на веревочке еду обратно. А по дороге потоп, слезаю, иду вброд по тротуарам. Леня у Вадика. Ложусь спать. Опоздал встретить Аню - она уже была с двумя сумками на лестнице. Тоже ушла в отпуск. Я достаю Ядровым билеты из Симферополя, но только до Хабаровска. Как ни странно, до Владивостока моего блата не хватило - поехали поездом. И вот мы их встречаем, рассредоточившись на две лестницы с перрона. Электричка только через полчаса, гуляем по итальянской постройки морвокзалу с русской публикой и разрезанными от пущей злости диванами и полуразворованной лестницей. Ядровы переполнены впечатлениями - Севастополь, Балаклава, Ласпи, вообще Крым. Анина родина, где ей так и не позволят никогда в жизни поселиться, пусть лучше катится на чужбину. В один из последующих дней едем все, кроме Л?ни, на Шамору, хотя погода - туман, морось, холодный ветер и пасмурно. Но раз Аня что-то задумала, то быть по тому. Из троллейбуса выходим дружной группой - красавец-зять, красавица-дочь и мы с Аней "до них примкнутые" с красавцем-Димой. Ждем автобуса у ручья в грязи. Короткая давка, и мы на месте. Надо отдыхать. Но на месте ветер, неуютно, загаженные дерьмом раздевалки, море не такое мерзкое, как в Амурском заливе, но совсем не привлекательное - мутное, волны. Мы кутаемся в пледы, разводим костер, но все-таки купаемся с Аней, хотя туман все гуще, а морось все злее. Переодеваемся в раздевалках, переступая через размытые дождем кучи, идем к остановке. Автобуса нет, Коля решительно ловит машины, но все проносятся мимо нас. Аня и Лиза моют в реке под мостиком ноги. В автобус еле влезаем, но Лиза чудом уселась, Диму взяла на колени, едем. На Океанской Коля быстро останавливает такси, и мы дома. Я принимаю горячий душ, пытаясь согреться. Назавтра суббота, морось, туман, страшная серость, природа просто давит. На дачу решили не ехать - мы же оба в отпуску. Чего давиться в выходные дни? Аня предлагает просто пройти по магазинам. Идем пешком до Зари, потом втискиваемся в троллейбус до универсама. А в него просто не войти - очередь у входа. На рынке помидоры 9 рублей за килограмм, колбаса - 20. И это при зарплате Бугаковских молодых специалистов 120-140! Покупаем морковку - пучок, три крохотных хвостика - за 50 копеек. Идем по раскуроченной Русской улице в комиссионный - пусто. В овощном цены почти как на рынке. В готовом платье дрянь, в спортивном убожество, в хлебном мякина. И морось, морось. Луч света в полном смысле слова блеснул в электротоварах - есть лампочки. Едем с Магнитогорской. На небе уже некоторые прояснения. А дома очень мила молодежь. Лиза и Коля уезжают к Олегу, оставляя нам Диму. Мы с Аней играем в волан на хоккейной коробке. Дима бегает и сосредоточенно подает нам волан. Опять нет горячей воды. Греем для купания Димы воду в чайнике. От всего этого так устал, что на следующее утро все-таки еду на дачу, в воскресенье. Погода уже передумала нас мочить и решила поджарить. Зной, на каждой даче кто-то копается, разгар сезона, 22 июля. Собираю красную смородину, малину, крыжовник. Никогда не было столько добра на даче. Обливаюсь из бочки, пытаюсь спать, но со всех сторон голоса, какие-то дети катаются как на санках с горки мимо моего окна на тележках. Власти придумали пускать летом электрички по буднему расписанию, а народ прет по воскресному. С треском влезаю и в давке приезжаю домой, где меня никто не ждет, но ягодам рады. На следующий день едем с Аней улаживать Ветины дела в горздраве. Сначала зашли не телефонную станцию. Там у нас завелась 201 - телефонистка, что за книжки соединяет нас без очереди с любым городом в любое время. Я отдаю ей книжки, а Аня ждет внизу. В горисполкоме наоборот - я жду в коридоре, а Аня выясняет отношения со сволотой, которая в любое время в любой стране занимает именно такие места. Нашей дочери нет места ни в одной поликлинике города, в которых остро не хватает врачей. Аня заходит в ювелирный - посмотреть себе бриллиантовые сережки. Обижается, что я не только не участвую в процессе выбора, а вообще выхожу на улицу. Она тут же заявляет, что я пожалел ей денег. Вот это взаимопонимание! Я, который не знает, куда их девать! Кто-то Ане сказал, что в крайкоме комсомола можно купить тур путевку. Нет, не на Кубу или в Югославию, Боже упаси! Для нас-то? В Вильнюс. По коридорам очередного дворца сволоты шастают юные бодрячки, в кабинетах маются их подруги, но к путевкам все это не имеет никакого отношения. И, конечно, во всем виноват я, хотя идея отнюдь не моя. Теперь Аня решает какие-то вопросы нашей дочери в Крайздравотделе. Тут уже не просто сволота, а супер сволочи. Аня удивляется - ничего не изменилось... Господи! Идем на пляж ТОФ. Там ремонт, грохочут отбойные молотки, орут что-то неразборчивое динамики, вода и тут пресная и коричневатая. Но уходить моя решительная жена не хочет. Уезжаю домой один, сажусь на "Старт" и еду на Шамору. По дороге масса машин, липкий от жары асфальт. На пляже полно народу, волны, но хоть вода морская. А вот на Чайке на следующее утро вода мутная, но уже теплая, а купаться всегда лучше, чем не купаться. Пляж испохаблен без конца и без видимого смысла проносящимися машинами, против чего, как выяснилось, ничего нельзя сделать - у этого берега нет статуса пляжа. Без конца слушаю дома уроки английского с присланного Ларисой Лантух комплекта кассет и текста. Читаем с Аней наперегонки Ремарка, пытаюсь читать только что изданную книгу "В круге первом" Солженицына, но впечатление такое сильное, что бросаю. Злоба лишает человека силы. А силы еще понадобятся. По дороге на дачу поезд долго стоит в чистом поле, выходим с Аней в Надеждинской, покупаем на рынке огурцы, в магазине хлеб, заходим в местную комиссионку. Полчаса ждем на перроне под грохот проходящих поездов, включая пассажирский поезд из Комсомольска. Слава Богу, хоть это давно позади... В Сиреневке солнечно, тихо и пусто, вторник, никого нет, даже вездесущей Ларисы. Только я и моя Аночка. Собираем малину, красную смородину, вишню. Ночь проводим на нашем брачном ложе на чердачке. Кричат лягушки, по крыше барабанит дождь, в окно душистый ветерок. Утром начинаю зарядку в центре своего сада и только вхожу в контакт с праной, как "Физкульт-привет!" - на тебе, торчит умильная рожа Елены Афанасьевны. Зарядку, конечно, прервал, какая уж тут прана! Но солнце, ароматы и теплая живая земля под босыми ногами быстро снимают раздражение. Усовершенствую ложе - расстилаю старое кресло-кровать. Стало мягко и еще уютнее. Домой идем в полдевятого. Лес весь черный, пронизанный прожекторным светом заходящего солнца. Хорошо отдохнувшие, спокойно сидим на перронной скамейке и никуда не спешим. Отпуск. Полупустой поезд вовремя доставляет нас на Чайку. Никто нас не ждет и не встречает. Дома Леня с Димой - Вета уехала к Ире Юнусовой, а Коля поехал за ней. Леня к нам ластится, его, как обычно все шпыняли. До поздней ночи не сплю, почему-то волнуясь за дочь, хотя она давно под защитой. У Ани крапивница, как предполагаем, от ягод, но утром идем на узкий пляж, куда наши враги проехать на своих автомобилях не могут. Вода вдруг новая - очень соленая, ледяная и прозрачная - причуды морских течений. На обратном пути покупаю три кирпича шербета - моего главного лакомства. В гастроном не войти - дают творог. Вета как-то ухитряется без очереди купить молоко, а Аня по талонам спирт и водку. И снова мы на Чайке. Сидим и ждем электричку, а мимо сорок минут вместо нее один за другим товарные поезда. Гуляем по Владивостоку, заходя в магазины. В яхт-клубе беседуем с все простившим мне Роговцом о нашем возможном отдыхе в их филиале в бухте Рикорда. Потом славно купаемся в чудесной воде плоского городского пляжа в Спортивной гавани. Аня ловит рукой змейку под водой и очаровательно смеется, совсем молодая. Переодеваемся в платной раздевалке - никаких куч, напротив, ароматы и розы на стенах. Стала оперяться моя кооперация... Мы снова в центре города, где пока нет ни платных, ни прочих туалетов, и Аня демонстративно пользуется сквером у горкома партии. На Ленинской очередь за китайской говядиной для собак, в Академгородке - за тушенкой. В очереди стою, как ни в чем не бывало за национал патриоткой и ее очень милой дочерью, похожей на Анночку-девочку с евпаторийских фотографий. На следующее утро туман и морось, но мы еще вчера взяли билеты на "Комету" до Славянки, а потому летим на ней над серыми волнами во мгле. Там сплошные заборы зоны с вышками, зелень и ватная тишина, от которой мы отвыкли даже в Сиреневке. Долго идем до пляжа, где непривычно гладкий серый песок, водоросли, чистейшая душистая вода и холодный сырой ветер. Купаемся ню, а тут, как в страшном сне, мотоциклисты... Но то ли не заметили, то ли были не в том настроении, но не тронули, умчались в грохоте. Я все кидаю и кидаю вверх подобранное для самозащиты обгорелое полено, чтобы согреться и чтобы снять стресс. В конце концов, от него остаются одни щепки. От благодушного настроения не остается и следа. На обратном пути в городе Славянка заходим в унылый универмаг, грязное кафе, рынок, магазины. Уже те же толпы, пыль, грохот. Оставляю Аню в каком-то дворе и бегу на причал. На "Комету" дерганая очередь, но билетов уже нет. По дороге обратно вижу зэка, который спокойно перелезает через забор на глазах у часового с вышки и идет себе рядом со мной. Возвращаюсь к моей милой жене, которая в легком платье идиллически сидит там же, за покосившимся столиком и ест домашнюю котлету с хлебом. Нам остается возвращаться только на пароме. Медленно, зато мест полно. В ожидании отхода покупаем кетчуп и термос. На пароме даже работает видео салон. Какая-то чушь на экране. За бортом длинные зеленые волны, чайки, острова. Дома все та же шайка в сборе. Все идут с Димой гулять, а я остаюсь ожидать "Взгляд" по телевизору. Но вместо него какая-то масляная рожа. Чтобы ей отомстить, сузил изображение и убрал звук, ожидая, что дадут "Взгляд". Не дали. Наутро погода дрянь, но я бегу один на узкий пляж, делаю зарядку, купаюсь ню назло обществу. Впрочем, тут никого и нет. Дома все друг у друга на головах. Теснота убивает. Все родные, все любимые, а все друг другу мешают на узеньком пятачке, к которому мы все стремимся, ибо только тут мы вне чужих, вонючих, рычащих, смертельно опасных машин, неулыбчивых, напряженных и несчастных людей. Леня собирается в кино, я увязываюсь за ним. В "Искре" поменяли программу, идем по магазинам. Покупаем ему в обувном магазине туфли, в "Новинке" - куртку. Домой идем пешком, на каждой остановке пытаясь сесть в троллейбус. У Ани ступор. Вета, видя такое дело, собирает свою банду. Они уходят на электричку. Аня говорит, что уже устала от такого отпуска. Даже не хочет идти на море. Говорим только о том, что нет писем, хотя неясно, чего, кроме вызова, для которого еще рано, мы ждем от почты. Хорошо только на даче, куда уезжаем поздно на ночь, в пустом поезде. Работать оба не хотим, едим малину, сладкий крыжовник, западную вишню, первые два огурца из наших парников. Только засыпаю, Аня будит в тревоге - за окном какой-то непривычный шум. Оглушительный лай двух собак прямо под окном, шипение не то кошки, не то рыси, а за окном мрак, качаются ветви, низкие тучи. Выхожу с фонариком и тесаком для рубки мяса. Свечу вокруг. Лай тут же смолкает, а под домом дикая борьба, вой, человеческие голоса наверху, на дороге. Пробегают, тяжело дыша, две собаки. И снова тревожная, разорванная тишина, к которой я прислушиваюсь до утра. Потом весь день то спим, то обливаемся, так как снова внезапно, как всегда тут, настало из зимы лето. То едим, то работаем, то сидим на крыльце. От массы комаров и оводов спасаемся пихтовым маслом. Настроение все лучше, отношения - лучше не придумаешь. Домой возвращаемся почти счастливые. А там снова все дома - выперли их из Кипарисово. Но всем хорошо с Говорухиным и его "Место встречи изменить нельзя". Мой план провести Веточкин день рождения на ТОФе лопнул - опять у нас не лето, туман, морось, холодный ветер. Званый ужин с водкой с малиной и тостами, овощами из Кипарисово. Одновременно смотрим на экране тот же сериал. Леня весь в желтой краске - делал Вете в подарок модель яхты. Дима всем хорош, но иногда на него находит желание повизжать, а это он делает так неч