не могу съездить в отпуск домой в Воронеж проведать родителей. Срок действия моей въездной визы истек, и теперь мне для возвращения назад надо будет получать новую визу в консульстве. А в консульстве народ с прибамбахом. Могут визу и не дать, несмотря на наличие всех документов. Ленчику отказали в визе только потому, что консульский офицер посчитал его похожим на бандита. Ленчик носит длинные волосы, заплетенные в косичку, и реденькую бороденку. На тыльной стороне кисти у него мрачная татуировка с обезьяньим черепом и обглоданными куриными костями, а в ухе - небольшая серьга в виде почтовой марки. Говорили этому идиоту все, кому не лень: пожертвуй прикидом и руку за спиной держи во время интервью. Вот и пострадал из-за глупого упрямства. Приехал он из-за этого в Штаты позже всех из команды. А Лешу Симонова, тепершнего директора нашего московского офиса, вообще не выпустили. Служба в КГБ даром тоже не проходит. Приятно сознавать, что друзья народа хоть иногда попадают впросак из-за выбранной ими профессии. Так или иначе, но я даже в Мексику, до которой рукой подать, не могу съездить. То есть, в Мексику я попасть могу, а вот обратно в США меня уже не впустят. А я еще хотел в Мексике Ленку утопить. Какой-то бред! Да на фига мне вообще тратить деньги и приглашать Ленку к себе в Техас, чтобы потом утопить в Мексике? Проще ее не приглашать вовсе. А вот и не проще! Потому что прилип я к ней намертво, и отлипнуть смогу только когда ее на свете не будет. Или меня не будет. Как это странно... Я Ленку иногда по-настоящему ненавижу, она меня уже давно стала раздражать. И койка уже не помогает как раньше. Даже после того, как Ленку неожиданно прорвало, и она внезапно и совершенно неожиданно для меня обрела за год до того утерянную страстность, что-то неприятное стало довольно часто проскальзывать в наших с ней отношениях. С одной стороны, в плане постели все наладилось как нельзя лучше, и мы вновь стали почти ежедневно набрасываться друг на друга с дрожью и урчанием и заходиться в любовном экстазе. И мне уже больше не хотелось выбросить Ленку с балкона вниз головой. С другой стороны, при всей физической тяге, мы как-то отдалились друг от друга духовно, и мысль о том, что вся наша связь и совместная жизнь определяются только физической тягой, которая сегодня есть, а завтра может и не быть, доставляла мне серьезное беспокойство. Да и Ленке тоже. Мы пробовали об этом говорить, но все разговоры кончались только взаимными обвинениями, упреками и жуткой руганью, после которой Ленка рыдала, кошка Офелия забивалась под стол, а я вздрагивал во сне и скрипел зубами. Ленка мне об этом скрипе говорила, но я не верил, пока однажды пломбу не сломал. И чего мы друг друга мучим? Почему мы так друг к другу прилипли? Нет! Все, надо завязывать к чертям с этой семейной жизнью, отлепляться, ехать в Америку и не мучиться, и людей рядом не мучить! И вообще - хватит у тещи в гостиной жить. Вообще, я вдруг подумал и понял, что до Америки, где я впервые снял себе one bedroom apartment за свои деньги, я всю жизнь не "жил", а "жил У". Сперва - "У" мамы с папой. Потом, в аспирантуре, - "У" дяди Альберта. Потом - "У" жены с тещей. Все время "жить У" - с ума можно сойти! Американцы, я думаю, вообще не поймут, зачем взрослый человек всю сознательную жизнь "жил У". У них таких проблем как квартирный вопрос просто нет. Я только сейчас начинаю понимать, насколько это неудобно и унизительно - взрослому человеку "жить У". В Москве, где пропасть народу всю жизнь живет "У", мне приходилось об этом только догадываться. Может быть, мой разлад с Леной - это последствия долгой жизни "У" и какой то специальной закомплексованности по этому поводу? Может быть, мы с ней и вправду рождены друг для друга, и нам предначертано было слипнуться как пластилиновым гномикам, но из-за неправильной жизни, в том числе моей жизни "У", мы слиплись не так как надо, а отлипнуться уже не можем? А отлипнуться мне хотелось все больше. Ведь не зря я в то время мечтал о "солнечной женщине". Да, точно, даже после того как постельные отношения с Леной вошли в привычное русло, я вдруг обнаружил, что мой идеал солнечной женщины по-прежнему не дает мне покоя. Ленкина суровая сумрачная страстность, ее неистовые порывы и громкие стоны перестали объединять меня с ней, а стали скорее отдалять. Лена не умела любить с открытыми глазами. Она не умела весело щебетать в процессе любви, заглядывать в глаза, трогать мое тело. Она закрывала глаза и погружалась в свой мир любовной страсти, оставляя меня наедине с самим собой. Страстные звуки, которые издавала Лена, интимно общаясь со мной, казались мне не порожденными лично мной в процессе любовного действа, а скорее подслушанными под дверью. Они доносились из внутреннего царства страстей, бушевавших в Ленке, но для меня дверь в это царство всегда была плотно закрыта. Я мог только слушать стоны из-за двери, засунув свой интимный ключ в Ленкину замочную скважину. А вот Лариска все это умела. Она умела весело смотреть в глаза и беззаботно щебетать в процессе занятия любовью, могла даже рассказывать анекдот или листать книжку. За этими очаровательными занятями она не забывала закатывать глаза и блаженно ахать, когда я особенно сладко доставал ее изнутри. Лариска могла ахать, щебетать, играться моими волосатыми сосками, щекотать меня под мышками и кусать за шею и при этом еще сосать карамель, аппетитно причмокивая. Однажды в середине серьезного сосредоточенного процесса любви Лариска неожиданно потянулась с дивана, подняла с пола валявшуюся там шоколадку, ободрала с нее обертку и откусила сразу половину одним мощным укусом - ротик у Лариски немаленький (недаром есть такое выражение: "блядский рот")... Пожевала-пожевала, а потом присосалась ко мне липким сладким коричневым поцелуем и неожиданно втолкнула мне в рот немалую порцию разжеванного шоколада со слюнями. Я сделал глоток, поперхнулся, сделал еще глоток, продолжая слизывать шоколад с Ларискиного языка, и тут пряный до непристойности аромат, ощущение скользкой слюнявой липкости ударило мне по мозгам, и электрическая струя противоудара пошла вниз, между моих бедер. Я восторженно завыл через нос - рот был занят Ларискиным языком и остатками шоколада - и кончил с такой силой, что думал, что моя сперма брызнет из Ларискиных ушей. Я кое-как отлепился от Ларискиного рта и глубоко вздохнул. Нижняя половина Ларискиного тела мелко вибрировала, от живота, до самых кончиков пальцев ног, а сама она с унылым и меланхоличным видом размазывала по моей морде и слизывала с нее остатки шоколада. Все хорошо, одна только печаль в том, что Лариска - не моя жена, и вообще ничья жена. Лариска - всехная женщина. Она - жрица любви, и помогает своей любовью всем, кто пробудит в ней чувство жалости или симпатии. Жениться на Лариске - это все равно что приватизировать храм. Храм должны посещать все, и никто не имеет преимущественного права на общение со Всевышним. А жениться, чтобы быть в роли настоятеля и регулировать поток прихожан - такая перспектива меня не увлекает. Одним словом, на блядях не женятся, их просто любят всей душой, и по возможности, телом, если здоровье позволяет. А вот Тина оказалась совсем не похожа ни на Ленку, ни на Лариску, вообще ни на кого из тех женщин, которых я знал. Итак, я угостил добродушного сержанта шоколадкой и смотрел издали, как он ее жевал. Несмотря на наличие на сержанте военной формы и палки-демократизатора, лицо парня слегка размякло и из официального сразу стало простым, домашним и неофициальным. Я терпеть не могу официальных лиц, даже когда они улыбаются. Может быть, когда-нибудь сержанту тоже попадется такая Лариска. А пока пусть маленькая шоколадка скрасит сержанту службу и напомнит ему, что на свете существуют и более приятные удовольствия. На смотровой площадке не было того знакомого мне оживления, что бывает обычно. Не было свадеб, лошадей с нарядными попонами и ленточками в гривах, не было торговцев русскими сувенирами, из коих главными являются матрешки из генсеков, помещающиеся в матрешку-Ельцина, а также армейские шапки-ушанки. Вследствие автогонок оживление было совсем другое, чем обычно. А именно, вся толпа, в основном, стояла вдоль охранительной полосы, при нелегальном переходе которой я только что слегка пострадал, и все ждали начала шоу. Народ пил коку и пепси, чистил и рвал на дольки сочные оранжевые апельсины, кусал и лизал мороженое, грыз семечки и орешки, кидая на асфальт шкурки, шелуху, кожуру и пустые бумажные стаканчики. Периодически издалека раздавался рев мощных моторов, который на несколько минут заглушал разговоры, но толстому парнишке в сильных очках и платочке вокруг шеи было на это наплевать. Он взобрался со своей гитарой на парапет и громко пел песни Андрея Макаревича, старательно подражая пластинке. Человек двадцать обступили певца полукругом, подпевали и хлопали в ладоши. В основном, это была молодежь, но приглядевшись, я заметил девушку постарше, лет тридцати. Симпатичная стриженая брюнетка, на ней джинсовая юбочка, туфли на широких каблуках, в руках условленный журнал "Огонек", коричневая кожаная сумочка на длином ремешке через плечо. Тина. Я вошел в поле зрения брюнетки и сделал отмашку руками, многозначительно потрясая бумажным свертком. - Здравствуйте! Я... - Валера? - Да. У меня для вас... - Скажите, он вас больно ударил? Я видела, как вы улицу переходили, - лицо Тины выражало сострадание. Попутно я отметил, что у нее миндалевидные глаза, темный пушок на верхней губе и на висках рядом с ухом, и матово-смуглый цвет лица, свойственный южным женщинам. - Нет, совсем не больно, просто ногу осушило,- быстро ответил я и взглянул в лицо Тины еще раз, более пристально. Мохнатые темные брови, аккуратный носик с подчеркнутыми крыльями и резким, волнующим вырезом ноздрей. Из одной ноздри чуть заметно торчал крохотный жесткий волосок, который каким-то образом избежал положенной ему казни методом выстригания под корень или - брррр! - выдирания пинцетом. Ленка истребляет волосы у себя на теле именно этим варварским способом, приводящим меня в дрожь. Иногда эта дрожь принимала эротический оттенок, но мои попытки приставать к Ленке в такой ответственный момент ничем хорошим кроме Ленкиных гневных воплей ни разу не кончались. Мне неожиданно захотелось прижаться лицом к лицу Тины, ощутить своей кожей кожу ее лица, и запустить кончик языка прямо в ту самую ноздрю, так чтобы этот волосок слегка уколол чувствительные пупырышки на моем языке, так как колет их лимон или горчица. Вероятно, мой взгляд выдал мои тайные и довольно нескромные намерения, потому что взгляд Тины неожиданно слегка увлажнился, стал одновременно растерянным, немного стыдливым и в то же время как бы слегка обрадованным и удивленным, и несмело зовущим. Целая сложная гамма переживаний в одном взгляде, рассказывать о котором во много раз дольше, чем он длится в реальном времени. Боже мой, как же из меня прет программист! Даже описывая женский взгляд я употребляю свой любимый жаргон. "Реальное время", "многозадачность", что еще? Но кстати, ведь это отчасти верно. Например, Ленка - по жизни однозадачная. Она не может делать сразу несколько дел, даже два. Когда она что-то делает на кухне, приставать к ней с ласками бесполезно - ее это бесит. А когда она занимается любовью, она не в силах взять телефонную трубку и внятно ответить, не прерывая интимного процесса. Лариска - та тренированная дама, многозадачная и многофункциональная. К сожалению, еще и многопользовательская... Видимо, так и должно быть. Многопользовательские системы не могут быть однозадачными. Но я отвлекся. На изменившийся взгляд Тины я мгновенно и бессознательно отреагировал еще более откровенным и интимным взглядом и даже слегка высунул кончик языка, как бы предвкушая воображаемый укол. Еще я увидел у Тины на щеке крошечную темную родинку, на которой был заметен тщательно состриженный волосок, а кожа на носу, прежде чем пропасть в темной глубине изящных ноздрей, меняла цвет и образовывала в самом их вырезе тонкую коричнево-розовую полоску. Я исследовал взглядом эту очаровательную полоску с крохотным, едва заметно торчащим волоском, и мне снова ужасно захотелось ее лизнуть. Я судорожно сглотнул. Тина метнула взгляд мне в глаза и что-то там, без сомнения, увидела, потому что она быстро и несколько испуганно по-лисьи отвела взгляд от моего лица, опустила глаза и стала делать вид, что рассматривает мои кроссовки. В километре от нас в очередной раз взревели мощные моторы. - Тина, как насчет того, чтобы посмотреть автогонки? - Хорошо, принято. Валера, вас не затруднит, если я попрошу вас пока подержать у себя мой пакет - он в мою сумочку не влезет. - Нет-нет, нисколько,- ответил я. Тина открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут раздался еще более громкий рев, который быстро нарастал разрывая уши, и ярко раскрашенная гоночная машина промелькнула, обдав нас волной упругого воздуха и оставив за собой запах горячей въедливой гари. За ней прошла вторая, третья, всего около десяти. Гонки начались. Машины ездили по Воробьевскому шоссе, по замкнутому кругу. Где-то вдалеке они разворачивась, а затем в победном атакующем марше пролетали мимо нас по прямому участку пути, набирая предельную скорость. Передняя машина с гордой надписью "Порше" ревела так, что рев уже почти не был слышен ушами, но зато ощущался всем телом. Казалось будто внутри меня, прямо в груди кто-то могучими руками рвет новую льняную скатерть или простыню. Тина провожала зачарованным взглядом каждую машину. Неожиданно одна из машин пронеслась совсем близко к ограждению. Ее мощный рык и воздушная волна пронзили уши и ударили людей, стоявших рядом, а мы стояли ближе всех. Тина испуганно вздрогнула и прижалась ко мне всем телом, повинуясь древнему инстинкту, который велит женщине искать защиты у мужчины в минуту опасности. Но я совсем не думал об опасности. Я крепко прижал Тину к себе и неожиданно для себя впился в ее губы необычайно страстным поцелуем, от которого у нее подкосились ноги, и она побледнела и начала медленно садиться на тротуар. Я поднял Тину с тротуара, и повел ее к парапету набережной, протискиваясь сквозь густую толпу. Привел, усадил на парапет, и не говоря ни слова, с наслаждением лизнул Тину языком в вырез ноздрей, почувствовав укол того самого волоска, который мне не давал покоя. А затем я слегка опрокинул Тину на теплую каменную плиту и поцеловал ее так глубоко и сильно как только мог. В воздухе стоял рев и пахло бензиновой гарью. Гонки продолжались. Мы с Тиной прильнули друг к дружке, задыхаясь от бешеных поцелуев, и никому не было до нас никакого дела. Потом, уже у Тины дома, когда мы лежали раздетые под простыней, утомившись друг другом до полусмерти, Тина мне бессвязно рассказывала, что всегда мечтала встретить такого любовника как я, и что ее бывший бойфренд был придурок и козел, который не умел и не любил целоваться, а после мрачного соития непременно надувал использованный презерватив у нее на спине, чтобы убедиться, что он не порвался, и Тина от него не подзалетит. Я сочувствовал ей больше кивками и вздохами чем словами, а сам думал, что же я теперь буду делать. Ведь Тина была довольно близкой Ленкиной подругой. Тина тоже об этом подумала и сказала: Валера, ты насчет Лены не беспокойся, ничего не случится. Я хитрая, настоящая лиса. Я посмотрел на Тину - и вправду, выражение лица у нее было такое же лисье как и ее голосок. Ну вот, я хотел переспать с солнечной женщиной, а вместо этого переспал с лисой. А потом Тина меня стала вежливо и вкрадчиво, по-лисьи, выпроваживать из дому, говоря что ей надо дописывать статью, убираться дома и готовить еду. Это только тут в Америке можно ничего не готовить, а просто позвонить, и тебе принесут пиццу или еще какую-нибудь гадость за пять долларов. Я тоже понял, что мне надо уходить, и даже не стал целовать Тину на прощание - ноги подкашивались, все настоящие поцелуи уже иссякли, а ритуальный поцелуй в таких случаях выглядит глупым и неуместным. Я зачем-то спросил, о чем статья, и Тина сказала, что это про какого-то средневекового монаха-схоласта, имя его я с тех пор забыл, кажется его звали Раймунд Луллий. Вот так мы расстались, и я поехал в Лужники смотреть соревнования по ашихара-карате. Соревнования были великолепны. Кровь на татами лилась ручьем, и один раз сам великий и заслуженный президент ассоциации Ашихара, англичанин по фамилии Кук, вышел на помост и вытер ее специальной шваброй, вызвав бурю аплодисментов. Потом был перерыв с неибежным пивом. А после перерыва пошли боксерские бои. Таиландские тай-боксеры против наших кикбоксеров. Один наш не кик-, а просто боксер, непонятно зачем заявивший себя на эти соревнования, был могучий боец с великолепным ударом. В первом раунде он бил своего противника перчатками так, что тот мотался по всему рингу как тряпочный паяц (или заЯц). Но тренер нашептал ему в перерыве, и во втором раунде таиландец стал вовсю действовать ногами. Несколькими мощными лоу-киками он разбил бедра и колени нашему боксеру, и тот зашатался, когда победа, казалась, была у него в руках. С галерки послышались негодующие крики: Да он на ногах не стоит! Ага, посмотрел бы я на тебя, если бы тебе разок влупили такой лоу-кик по колену! От очередного удара ногой по ноге несчастный свалился и встать уже не мог. Его уволокли с ринга под руки. Что поделать! Побеждает не тот, кто вообще сильнее, а тот кто сильнее в данных условиях. Наш боксер техникой ударов ногами просто не владел. Все-таки, боксер и кикбоксер - это две большие разницы. Не понятно, зачем он выступил в таком жестком и беспощадном виде спорта как как таиландский бокс, не владея ногами? Бедный, как он плакал навзрыд по упущенной победе! Хорошо если ему не повредили коленные суставы - ходить он совсем не мог, и в раздевалку его унесли на носилках. А потом было награждение победителей. Прозвучали фанфары, и по арене внушительным строем прошли десять роскошных полуголых девиц, под торжественный марш, неся наградные кубки и коробочки с медалями. Блеск! Народ, распаленный боями и кровью, ревел, пялился на девиц и поздравлял победителей дикими воплями и свистом. Я потом рассказывал это Ленке, а она только страдальчески морщилась, стонала и шипела: боже, ну почему тебя так занимает вся эта пошлятина. Мерзость какая... мордобой, кровь... какие-то голые бабы на сцене... Я так и не смог объяснить ей, почему это было так красиво. Наверное потому что красивая женщина - это награда воину-победителю, и марш полуголых красоток как бы символизировал эту награду, будил какие-то древние инстинкты? Не знаю, но почему-то я тогда пребывал в небычайном восторге. Наверное, Тина тоже сыграла в этом восторге немалую роль, хотя об этой части своих приключений я, разумеется, умолчал. Хотя нет, не умолчал. Черт меня дернул за язык спросить у Ленки: Как ты думаешь, какой формы груди у твоей подружки Тины? Ленка смерила меня сумрачным взглядом и ответила: Если честно то больше всего они напоминают уши у спаниеля. А если тебе уж очень интересно, позвони ей предложи встретиться и полапай, скажи, я разрешила. Я думаю, она тебе в этом не откажет, она недавно со своим бойфрендом разругалась и спрашивала меня, нет ли у меня кого-нибудь на примете. Таааак! Спать мне сегодня уже не придется, разве что вздремнуть оставшийся часик - и пора на работу. Вот ведь дописался! Теперь буду весь день носом клевать. Выгонят! К чертовой бабушке прогонят с работы, и что я тогда делать буду? Опять жить "У"? Здесь мне приходится вновь вмешаться в повествование. Дело в том, что я обнаружил письмо от Валериной жены Лены, датированное 3.06.98. Это письмо многое объясняет в жизни Валеры в промежутке между двумя дневниковыми записями позади и впереди этого комментария. Почему-то Валера откомментировал это письмо в своем дневнике очень вяло, и из его кратких замечаний не понятно, что произошло. Поэтому мне приходится частично воспроизвести письмо Лены, чтобы внести ясность в происходящее. 3.06.98. Здравствуй, Валерик! Как бы мне не хотелось тебе говорить того, что придется сказать, не писать этого проклятого письма! Валерочка, я так скучаю по тебе и боюсь тебя! И себя тоже боюсь. Милый, мне страшно, но я очень хочу к тебе приехать! Нет, все не то... Я уже собиралась к тебе ехать, лихорадочно упаковывала вещи, думала о том, как ты меня встретишь, будет ли тебе хорошо со мной. Я знаю, что мне теперь будет с тобой хорошо, потому что я поняла, как мне без тебя плохо. Дорогой мой, я ведь знаю, как трудно меня любить, но ты - мой герой, ты меня до сих пор не бросил. И надеюсь, что не бросишь, потому что как мне тогда жить без тебя? А теперь я должна страшно тебя огорчить. Мы с матушкой пошли в ювелирку сдавать кое-какие ее украшения: золотишко, пару камушков недорогих. Мамка изо всех сил хотела наскрести тысчонку долларов, чтобы я могла слетать в Нью-Йорк к тете Соне и дяде Яше и купить им какие-то подарки. Ты ведь знаешь, какая она щепетильная, и она не хочет, чтобы я просила у тебя деньги на полеты в Нью-Йорк и на подарки нашим родственникам. И вот, нежданно-негаданно произошла катастрофа. Когда мы возвращались домой сквозь последние капли только что прошедшего дождя, крепко сжимая в руках сумку с вожделенными долларами, мамка замечталась о моем счастье, поскользнулась в грязной луже, упала и сломала сразу обе руки. Произошло это четыре дня назад, и у меня даже не было времени подойти к компу и написать тебе о случившемся несчастье. Все на нервах, все на боли, на скорой помощи и на обезболивающих. Левая рука сломана внутри сустава, она чудовищно распухла, кожа черная и висит мешком. Я вожу мамку в туалет, кормлю с ложечки как ребенка и сплю рядом с ней на кресле, потому что боюсь проспать что-нибудь страшное. Я теперь не знаю, что мне делать. У матери на лице сплошная боль - не за себя, а за меня. Я ее успокаиваю, а сама реву всякий раз как только мать меня не видит. Наверное ты прав, и я должна наконец развязать тебе руки. Ты молодой интересный мужчина, и конечно быстро себе найдешь кого-нибудь, с кем тебе будет хорошо. А я - я теперь должна жить там, где жила до сих пор, и ухаживать за вонючей старухой, которая кричит от боли, потеет, портит воздух, плачет, рыдает и капризничает как ребенок. Я должна, потому что эта вонючая старуха - моя мать. У меня есть слабая надежда, что может быть, если дела пойдут на поправку, и мать сможет обходиться без моей помощи, я смогу через несколько месяцев просить сестру побыть с ней какое-то время и приехать навестить тебя ненадолго, но все это пока в неопределенном будущем, и зависит от того, как пойдет процесс выздоровления. Но я не призываю тебя ждать. Я просто хочу верить, что ты, может быть, дождешься меня, во имя нашей трудной любви, а там - поступай как знаешь. Упрекать я тебя не буду ни в чем. Я сейчас думаю о том, что вот, однажды прочитала, как разбился тот швейцарский самолет, и неожиданно пожалела, почему я не летела тем самолетом... Тогда бы и проблемы все разрешились, и все получили бы желанное освобождение - и ты, и я. Ты, конечно, не последовал бы за мной, я знаю. Ты слишком любишь жизнь. Возможно, ты сперва бы погоревал какое-то время, а потом, конечно, нашел свое счастье с кем-нибудь другим. Не знаю, зачем я тебе об этом пишу. Просто - мне очень плохо без тебя, а быть с тобой я - увы - не могу. Вот такая жизнь мне теперь предстоит. Каждый день, каждую минуту жить на разрыв. Дальнейшая часть письма содержит в основном бытовые детали и поручения о покупке и пересылке американских лекарств, необходимых для лечения матери Лены, поэтому я эту часть письма не привожу. А.Ш. 14.06.98 Давно я не писал. Ни рассказа, ни дневника. То на работе завал, то занятия дурацким американским дейтингом. Я от тоски дал объявление на personals.yahoo.com, и на него откликнулась странная подруга по имени Венди Деннис. Или Уэнди. Короче, Wendy. Пригласил ее в гости. Выпили, закусили, поставили Dark side of the Moon, и под него неслабо трахнулись. Потом я приехал к ней в гости и мы устроили секс-марафон на всю ночь. Моего английского вполне хватало для общения, и болтали мы до одурения. Она - крашеная блондинка, с университетским образованием, у нее бывают приступы височной эпилепсии, потому что она в юности перепила кислоты и перекололась герычем. А еще у нее удалены два полипа матки и еще что-то там, типа как рак. А еще у нее родная сестра покончила самоубийством в психбольнице. А еще она - убежденная феминистка, и у нее много волонтерских обязанностей - она поет в церкви, ведет в ней бухгалтерские книги, организует детские спектакли со сбором денег в благотворительные фонды и многое другое. Поэтому часто со мной она встречаться не может, а тем более жить вместе. Венди меня свела в свою церковь, перезнакомила со всеми друзьями, которые восторженно ахали, и тут же про меня напрочь забывали. Недели через две Венди мне заявила, что ей со мной трудно, что сказывается разница культур и менталитетов, что она решила вернуться к прежнему бойфренду, с которым до того поссорилась, и будет счастлива со мной остаться друзьями. Ну и слава богу! Уж лучше Ленка, какая она ни есть. С Венди я чувствовал себя как-то скованно и неуютно. Она конечно права. Разница менталитетов. Одиночество мое с появлением Венди не прошло. Вот если бы Ленка приехала, тогда... А Ленка в очередной раз меня подкосила, да так что ни хрена ни в голове, ни в руках не держится. Черт бы ее драл с ее швейцарскими самолетами, несчастной невезучей мамкой и вечной ипохондрией! Я все же надеялся, что скоро ее увижу, расцелую в обе щеки и утоплю в Мексике в первом водопаде - бултых!.. Good bye, my love!.. Боже, какая чушь! Как можно одновременно любить человека и в то же время ненавидеть? Это так нелогично и глупо... Ведь я все-таки люблю Ленку, это же очевидно. Просто, что-то в ней мне явно лишнее, и оно меня раздражает, а чего-то мне в ней не хватает. Но все остальное в ней мне все-таки нужно. И я - я тоже нужен ей. Поэтому я остался жить "У" Ленки и не ушел от нее к Тине. Я сам порвал с Тиной отношения. А из-за чего? Ах, да! Из-за Офелии. Когда Ленка с тещей уехали в Питер в гости к сестре на выходные, я, естественно, пригласил Тину "на чай". Встретились в метро, и Тина начала меня грузить, что я не должен тащить ее в нашу с Ленкой супружескую постель так быстро и откровенно, а должен сперва "поухаживать". Например, сейчас она желает провести пару часов в торговом центре, а я должен ее сопровождать и угождать по ходу дела. Я ответил, что угождать не умею от природы, и что дома у меня голодная кошка, которая член моей семьи, и она боится оставаться дома одна, как боятся маленькие дети. Она в панике раскидывает вещи в коридоре, бросается на дверной замок и пытается его открыть. А потом с громким плачем царапает когтями дверь, думает, что мы ее услышим. Бедная, она думает, что мы рядом, она не знает, как огромен мир и как бывают страшны расстояния до близких, от которых ждешь немедленной помощи... В Америке маленьких детей, до двенадцати лет, не положено по закону оставлять дома одних. А кошке Офелии всего пять лет, она совсем маленькая, в ней не больше трех килограммов. Ей никак нельзя оставаться дома совсем одной. Но Тину этот ответ только обозлил: "Все обязанности у тебя поделены между женой, тещей и кошкой. А что ты оставил для меня? Ничего! Вот и иди, корми свою гадкую кошку, а про меня вообще забудь!". Я холодно повернулся и пошел домой кормить Офелию вонючей скользкой кашей, наваренной тещей впрок из овсяной крупы с непотрошенной мойвой и прочей мелкой рыбьей сволочью без собственного имени, на ценнике которой в рыбном магазине значилось: "Мелочь крупная". Кошка Офелия встретила меня в коридоре суровым, сумрачным взглядом. Испереживалась, сидя в одиночестве, обиделась... Поела свою кашу молча, не глядя мне в глаза, и потрусила под стол. На руки не хотела идти. Я ее все же поймал и взял на руки: тело напряженное, загривок нахохленный, прячет глаза и не урчит. Обиделась... Ленка всегда говорила: кошка - тоже человек. Офелия, нежная крыжовенноглазая Офелия, помяукни меня в своих молитвах! Я так скучаю по тебе... Здесь в Америке, за многие тысячи километров от тебя, мне снится твоя шелковистая шерстка и умильный взгляд. Офелия, ты никогда не выходила даже за порог квартиры, лишь раз случайно выскочила на лестничную клетку. Как ты тогда испугалась... Офелия, бедная Офелия, ведь и ты тоже, как и я, всю жизнь прожила "У"... Тебя не выпускали из квартиры, хотели уберечь от улицы. Ты жила "У" и не знала свободы, не знала улицы, как я когда-то не знал Америки. Теперь я знаю Америку, а тебе, Офелия, так никогда и не попасть на улицу. Ты так и умрешь от старости в изученой до последней трещинки, до последней не убираемой годами паутинки на потолке, тещиной квартире - в квартире, где теперь нет меня... Да и буду ли я там когда-нибудь? Как это страшно - покидать на всю жизнь гнездо, пусть даже чужое и нелюбимое... Черт побери!.. Щеки мокрые. Ну и дела... До Америки я отродясь не плакал, даже в детстве. Наверное, я что-то сегодня неправильное съел. Будем считать, что это пицца виновата. А может, и не пицца, может, и не Ленка вовсе, может - это сам во всем и виноват? Точно! Это я во всем виноват. Только я сам. И нет мне теперь пути ни в Мексику, ни назад в Ленкину квартиру, ни в Воронеж к родителям - никуда. Всюду я чужой. Я от всех отлип, от всех кроме Ленки, от которой я смогу отлипнуть только когда кого-нибудь из нас не будет. Или ее, или меня. И мне вовсе не надо садиться в швейцарский самолет, мне вовсе не нужно ехать в Мексику, чтобы отлипнуть раз и навсегда. Я могу найти свою Мексику гораздо ближе. Надо только решиться. Мне кажется, что я решился. Утром проверим. А сейчас - спать, писатель Толстоевский, гений, Мейерхольд! Вот, собственно, и все. У этого дневника уже никогда не будет продолжения. А.Ш. 13.06.98. Здравствуй, дорогой племянник! Я решил воспользоваться любезным предложением твоей супруги Леночки и написать тебе по Интернету. Очень непривычен для меня этот вид общения. Старое доброе бумажное письмо при всей его несовременности несравненно душевнее. Спасибо тебе большое за присланную монографию. Ты второпях забыл ее надписать мне в подарок, а может быть сейчас даримые книги уже не надписывают, считая это несовременным, но это ерунда. Главное, что ты меня не забываешь, и это греет мне душу и не дает одичать одному среди моих дорогих стеклышек и стекляшек, над которыми ты посмеивался. Ты знаешь, Валерик, о чем я подумал? Я уже стар, давно достиг пенсионного возраста, и мне пора подумывать об уходе со службы в почетную отставку. Я мог бы разменять свою квартиру так чтобы оставить тебе однокомнатную квартиру в Москве и съехаться с сестрой, то есть с твоей мамой и папой. Они меня давно зовут к себе. А вы с Леночкой будете жить сами по себе, а ко мне и к Наталье Петровне ездить в гости, когда захотите. Что ты об этом думаешь? Я очень тревожусь за тебя, что ты там один в Америке, а Леночка связана матерью по рукам и ногам и не может к тебе приехать. Бог знает, что Америка тебе даст, а семью так ты можешь потерять. Взвесь все за и против и напиши мне, что ты решил. Я очень соскучился по тебе. Мне тебя не хватает. Так хочется тебя увидеть, поиграть и попеть вдвоем. Ведь у нас здорово получалось! Можно было быть пригласить твоих маму и папу и Наталью Петровну и дать всем большой концерт в честь твоего возвращения. Ну целую тебя, дорогой племянник. Удачи тебе во всем, силы душевной и мудрости в делах житейских. Искренне любящий тебя, Твой лиценциат Видриейра - uncle Albert.