о отдых! Так он не только меня не послушал, он еще построил шалаш, да так высоко, что я не могу достать даже когда приставляю лестницу... Я запретил ему продавать птиц, а он - что делает! Дрянной негодник! Пусть только вернется мне. Я ему задам. Я на весь день засажу его рисовать Аполлона в профиль на билетах и на глиняных черепках! И никаких гуляний... СТАРУХА (смеется) А он уже все нарисовал! Пока слетались птицы, он не только нарисовал Аполлона в профиль, но и в анфас, и стреляющего из лука и вместе с Марсием, играющим на свирели. СТАРИК Где? СТАРУХА Посмотри сам! (Стены, которые только что были стенами больницы, сплошь увешены изображениями Аполлона). СТАРИК Ну что тут сказать! СТАРУХА Пусть уж бегает мальчишка, пока не вырос. (Достает из-под шезлонга бутылку холодного пива, кидает ее старику). Лучше на выпей, пока он не вернулся! (кричит в сад) Николаес, где ты? СТАРИК Вот только вернись, Николаес, вот только приди домой! (Оба засыпают в шезлонге. В это время Ники, а это его ноги были видны через окно на ветке апельсинового дерева; спрыгивает вниз). НИКИ Мое объяснение сейчас - это простая формальность. Вы итак все прекрасно поняли. Речь идет о моем прошлом. Мне лет одиннадцать, а, может быть, десять с половиной, я точно не помню, каким летом это произошло... Понимаете, трудно найти актера на роль одиннадцатилетнего паренька. Вот мне и приходится за всех отдуваться. Дети, как правило, ужасны на сцене. Они воют, скулят, они не способны произносить длинный текст, и нужно просмотреть сотню детей, отбиться от их амбициозных мамаш, чтобы найти что-то более-менее подходящее. Во всяком случае, все это мне говорил режиссер, убеждая меня сыграть эту сцену. А меня не нужно было убеждать. Я бы итак согласился. И последнее, что он сказал: "Представь Ники, как это будет, если все это сыграет ребенок. Уж лучше ты..." - "Ничего страшного, - засмеялся я. - На мой взгляд - несчастное стечение обстоятельств. К тому же в этом эпизоде меня практически нет. Я появляюсь только в конце... Но это ничего! Я все равно сыграю!" Мы засмеялись. Мы всегда с полуслова понимаем друг друга... Правда вначале он нашел какого-то, как он сам говорил, потрясающего ребенка, но его мать была совершенно безнадежна. Она так настаивала, чтобы ее мальчик был в спектакле. "Я готова на все, чтобы он играл", - сказала она режиссеру . "Вы хотя бы знаете, что ему придется играть? - спросил ее режиссер.- На что вы готовы?" - "А что?" - она смотрела на него, - тупая овца, - прозрачными, кукольными глазами. "Лучше отдайте его в карате, - сказал он. - Он будет отрабатывать на вас приемы и, может быть, однажды он сломает вам челюсть, чтобы вы так прытко не убеждали режиссеров..." (В это время в шезлонге просыпается старуха). СТАРУХА Николаес, ты вернулся? Смотри, осторожно, не попадись на глаза дедушке. Он так ругался с утра... НИКИ Я мигом! Я только посмотрю, сколько птиц попалось в силки. Может быть, я поймал того соловья, который не давал ему спать позапрошлой ночью? СТАРУХА Мой тебе совет, мальчик, лучше спрячься в шалаше, пока он не успокоится... НИКИ А что он делает сейчас? СТАРУХА Как обычно, Николаес, как обычно, мой мальчик (оба смеются. Старуха погружается в сон). НИКИ "Как обычно" - означало то, что дед, а дед был немцем, воевавшем на русской войне, брал винтовку и стрелял по глиняным амфорам и кувшинам, на которых я простыми маслеными красками рисовал поединок Аполлона и Марсия, например, или похищение Европы. И когда вся эта мазня разлеталась на осколки, бабка ругалась, а я успокаивал: "Ничего, я нарисую еще...", а дед собирал их и продавал немецким туристам. "Это античные черепки, на них сохранилась роспись, их почему-то не забрали археологи..." Дед сердился, что мы с бабкой говорим по-гречески. Он по-гречески не знал ни слова... Он был немец, а бабка была гречанка... Немцы женятся на ком угодно, лишь бы забыть, что они немцы... Дед гордился ружьем. Ночью он заряжал его холостыми и стрелял по туристам, пытавшимся влезть без билетов в храм Аполлона. Вверх стрелял. В воздух... Эти выстрелы он называл "воздушные штрафы". (Старик просыпается. Оглядывается по сторонам). СТАРИК Магдалина! Где мое ружье? СТАРУХА (сквозь сон) Что? СТАРИК Я спрашиваю. Где мое ружье? Что, опять мальчишка украл? СТАРУХА Оставь в покое бедного мальчика! Твое ружье у тебя под кроватью... СТАРИК Его там нет! СТАРУХА Посмотри еще... (Старик достает из-под шезлонга ружье). СТАРИК Вот оно, мой единственный друг, мой верный товарищ! Мы вместе столько прошли - и ад, и чистилище, и вот - подступили к райским кущам. Как тебе райские кущи? Жарковато, но ничего. Мы с тобой продержимся и здесь. И никаких мошенников, воров и прочий сброд мы сюда близко не подпустим... Ты хотя бы помнишь, через что мы прошли? Вот и я тоже помню? Помнишь, как мы попали в плен, а потом я выкупил тебя на все заработные деньги. Они были жестоки и добры. А мы? Мы были молоды, мы были солдаты... Ты лучше вспомни их Пасху, как они передавали нам в барак крашеные яйца и куличи. А вот теперь мы на отдыхе... Наш отдых - он же работа... А те? Те, наверное, умерли... Где мое пиво, Магдалина? СТАРУХА (кидает ему следующую бутылку) Лови! СТАРИК Вернулся мальчишка из этой, как ее там? Палеохоры? СТАРУХА Еще нет... Да и зачем он тебе? СТАРИК Мне просто не терпится задать кому-нибудь взбучку, а кроме мальчишки - некому... СТАРУХА А ты иди постреляй... СТАРИК Уже пострелял... Все Аполлоны расстреляны. Скажи мне - вас из дас Палеохора на этом вашем греческом языке? СТАРУХА Палеохора - это древняя столица. Но ведь согласись, тебе здесь не так уж плохо? СТАРИК Да, Магдалина, мне здесь неплохо, иначе я бы ни на секунду здесь не остался. Еще бы турок отсюда бы всех прогнать. Турок и туристов. СТАРУХА Так ведь туристы почти все - немцы. СТАРИК Немцы пусть остаются... А вот мальчишка - типичный грек. Ты только на него посмотри. В нем ни капли немецкого. У него нос начинается сразу же ото лба. Его переносица приклеена ко лбу, как штык к ружейному дулу. А ноги - ты попроси его разуться - большие пальцы на ногах короче следующих, вторых, - это типичная греческая черта... И еще - он все время врет. Немец никогда... (Из лифта, в этой сцене превратившегося в калитку музея, выходят юноша и девушка. Девушка - это молодая мать Веры, юноша - ее немецкий приятель. Оба они только что из моря. На девушке - купальник, на молодом человеке - шорты, на плечи наброшено полотенце). МАТЬ ВЕРЫ Я все время забываю, как тебя зовут? ЮНОША А разве это имеет какое-нибудь значение? (Пауза. Оба смеются). Мы вместе уже целый год, а ты никак не можешь запомнить. МАТЬ Есть вещи поважнее... ЮНОША Какие? МАТЬ Вот это место, например. Раньше здесь стоял храм Аполлона, а сейчас стоит только одна колонна, а весь храм лежит... Ты знаешь, ранние христьяне строили церкви в развалинах античных храмов. Вот так греческие боги легли у ног христиан и стали духами мест. ЮНОША Это знает даже школьник. МАТЬ (поднимает осколок амфоры, разрисованный Ники) Зато сейчас здесь хранятся письма, которые никогда не будут отправлены, разговоры, происходящие в мыслях и ненаписанные романы...Это не проходят ни в одной школе. (Старик с ружьем наперевес подходит к ним). СТАРИК Музей закрыт... МАТЬ А что, вы будете стрелять? СТАРИК Я же сказал: музей закрыт... ЮНОША А нам не нужен музей. Нам нужен только храм бога Аполлона. СТАРИК Его здесь нет уже очень давно. ЮНОША Но ведь колонна осталась. МАТЬ ВЕРЫ Нам нужна эта уцелевшая колонна на холме. СТАРИК А я еще раз говорю вам: музей закрыт. Музей ис клозед... МАТЬ ВЕРЫ (смеется) Простите, я не понимаю по-гречески. Можно мы пройдем... ЮНОША Туда, наверх, к колонне. СТАРИК Еще один шаг и я позову полицию. МАТЬ ВЕРЫ (смеется) Что, что он сказал? ЮНОША (смеется) Он сказал, что будет стрелять. МАТЬ ВЕРЫ Может быть, лучше купим билеты? (старику) У вас есть билеты? СТАРИК Нет... Все закончились. А были бы (оглядывает их) так не продал... Пошли отсюда! Магдалина! Магда! Иди сюда... ЮНОША Может быть, лучше придем завтра с утра? МАТЬ ВЕРЫ Но, я хочу сейчас... ЮНОША Но, он нас застрелит... (Оба смеются. Подходит Старуха). СТАРУХА (очень вежливо) Извините, но сейчас музей закрыт. Он работает каждое утро с 9 до 15, кроме понедельника... ЮНОША А что, после 15 ноль-ноль посетителей расстреливают? СТАРУХА (холодно) Нет, что вы. Просто у сотрудников музея начинается своя жизнь, и они не хотят ее тратить на посетителей. ЮНОША (матери Веры) Послушай, пойдем купаться, становится слишком жарко. МАТЬ ВЕРЫ Нет, подожди... А что у вас есть еще, кроме колонны Аполлона, к которой нас так и не подпустили? СТАРУХА (холодно) Сувениры на память. СТАРИК Прекраснейшие сувениры. ЮНОША Патроны? СТАРИК Нет, черепки с росписью. Их почему-то не забрали археологи. МАТЬ ВЕРЫ Можно взглянуть? (разглядывает черепки). А я уже один такой нашла, пока мы поднимались. СТАРИК (неожиданно любезно) Можете оставить его себе! Это те, самые древние черепки, еще со времен храма. МАТЬ ВЕРЫ Не может быть... Да что вы говорите? СТАРИК Я говорю дело... У меня таких много, и я совсем недорого все их вам уступлю. Вот прошлым летом тоже немцы из Германии приезжали, забрали с собой два чемодана... МАТЬ Не может быть... Надо же - какие любители археологии! СТАРИК Да, юнге фрау, древности нынче в цене. Древность - это единственное, чего не может быть в двух экземплярах, поэтому она так ценится, и мы, немцы, очень культурная нация. Мы не жалеем ни средств, ни сил, ни денег... МАТЬ Да, конечно, только я не немка... СТАРИК Это ничего, юнге фрау, вы так хорошо говорите по-немецки, что и не отличить! Я бы принял вас за берлинку, сам-то я из Мюнхена... МАТЬ А это такие же древности, как мой безупречный немецкий язык... Вы намалевали их сами - вчера или позавчера. Может быть, немцы у вас их и купят... ЮНОША И охота тебе в такую жару... СТАРИК (холодно) Давайте назад! (забирает черепки) И убирайтесь! МАТЬ ВЕРЫ Мы придем ночью! Нам очень хочется посмотреть на колонну Аполлона в лунном свете! СТАРИК Только суньтесь! Вот только суньтесь у меня. Узнаете, что такое "воздушные штрафы..." СТАРУХА (встревожено) Не надо! СТАРИК Я вам покажу местные достопримечательности. МАТЬ ВЕРЫ "Воздушные" - что? СТАРИК Штрафы... МАТЬ ВЕРЫ А я уж испугалась, что мытарства... СТАРУХА Как ты сказала, дочка? МАТЬ ВЕРЫ Я сказала: мытарства (пауза). (Юноша смеется. Смех молодой, красивый, наглый). Это когда вы попытаетесь попасть в одно какое-нибудь очень хорошее место, а вам не дают. Вот так вот становятся с ружьем на вашем пути и пытаются не пускать... СТАРИК Уж ты у меня попадешь! Уж ты попадешь! Я-то уже приготовил для тебя славное местечко... ЮНОША Пойдем отсюда... Есть другие не менее замечательные места. МАТЬ ВЕРЫ Но мне хотелось именно в это... (Уходят в лифт. Слышны обрывки их разговоров, смех, плеск воды. Кажется, что лифт падает прямо в море. Старик и Старуха засыпают в шезлонге. Старик храпит во сне. Пока старики спят, медленно темнеет, и в небе точно так же как и море, видном через окно, показывается желтая, круглая Луна. Через сцену бредут два охранника из "Толпы одиноких".) ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Нет, ты скажи мне, Гербхард, всю правду. Что он все-таки тебе сказал? ВТОРОЙ ОХРАННИК Не кипятись, Вольфганг, что тут рассказывать? Он сказал мне все то же самое, что и тебе. Наш разговор с ним был очень коротким. Ты лучше посмотри на луну. Какая она сегодня... ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Нет, ты скажи мне - он тебе заплатил? За тот месяц, что мы отработали? ВТОРОЙ Точно так же, как и тебе... ПЕРВЫЙ Нет? ВТОРОЙ Нет... ПЕРВЫЙ Он сказал, что клуб разгромили по нашей вине... ВТОРОЙ А тебе-то что за дело? Никто его клуб не громил. Просто разбили витрину киоска и взяли несколько дисков и какую-то там папку. Так что можно сказать, что он не в убытке. Наша с тобой зарплата, которую он оставил себе, больше, чем его ущерб... ПЕРВЫЙ Так что ты там говорил про луну? ВТОРОЙ Ничего особенного - кроме того, что сегодня полнолуние... ПЕРВЫЙ Древние храмы в Греции строились на холмах или в горах, чтобы быть поближе к небу, потом на месте этих храмов ранние христиане служили свои службы, изображая исход души в виде полета Психеи... ВТОРОЙ Ты знаешь, Вольфганг, их можно понять... может быть, выкурим косяк... ПЕРВЫЙ Можно и косяк... Ты же знаешь. Гербхард, у меня всегда наготове... (курят косяк). ВТОРОЙ ... Луна и дорога... ПЕРВЫЙ А мне, ты знаешь, что кажется в этом нашем Берлине, особенно когда оттепель и темно? ВТОРОЙ Что? ПЕРВЫЙ Что вот будто бы сейчас за поворотом улицы начнется море... Вот и сейчас мне кажется... ВТОРОЙ Брось... Это у тебя от травы... ПЕРВЫЙ Может быть, может быть... Нам бы еще с тобой работу найти. Хоть какую-нибудь работенку... ВТОРОЙ Вот я и говорю тебе: Луна и дорога... ПЕРВЫЙ А я говорю тебе: море... ВТОРОЙ Проще говоря - пойдем в дальнобойщики... ПЕРВЫЙ А пойдем... (уходят. За сценой плеск воды. Как будто бы два тела с обрыва рухнули в море... На сцену через окно впрыгивает Ники...) НИКИ Как же они там навернулись, вы бы видели. Два туриста - торчка! Но ничего, там мелко, они выплывут. Хорошо, что дед спит, а то бы попались под его "воздушные штрафы"... СТАРИК (сквозь сон) Что? Туристы? НИКИ Спи, деда. Спи... К утру будет готова амфора с Аполлоном и Артемидой, которую ты разнесешь из своего драгоценного ружья... (Начинает расписывать амфору). А здесь, для разнообразия, я нарисую стайку воробьев, которых поймали Аполлон и Артемида... Не все ли равно тебе, дед, в кого стрелять? Хватит стрелять в богов. Постреляй по птицам... Кстати, тогда, для своих десяти лет, я очень неплохо рисовал... Потом я не стал рисовать лучше. Ничего не изменилось, просто я набил руку... (Пока он рисует, из лифта неслышно выходят юноша и мать Вера). ЮНОША Я хочу прямо здесь (обнимает ее) МАТЬ ВЕРЫ (смеется) Да нет же,чуть выше - у колонны... ЮНОША Тише, мы здесь не одни! (Вместо того, чтобы незаметно пройти, мать Веры становится за спиной рисующего Ники). МАТЬ ВЕРЫ (юноше) Это ты его испугался? Да ему же лет десять... Ты лучше посмотри сам, подойди, увидишь, откуда берутся древности. НИКИ (оборачивается) Вы очень рискуете... МАТЬ ВЕРЫ Это ты о "воздушных штрафах", да? А что это такое?.. Нас напугали днем. Но не объяснили... НИКИ Если проснется дед - узнаете сами. ЮНОША (разглядывает амфору)Я понимаю - Артемида и Аполлон, но откуда здесь воробьи? НИКИ Просто так, для разнообразия. Потом, воробей маленький, иногда он может полностью уместиться на осколке. Лучше купить целую птичку, чем ухо или пятку, а потом мысленно дорисовывать все остальное... МАТЬ ВЕРЫ Какой ты умный мальчик! И все-таки, почему воробьи? НИКИ Как вы все подробно пытаетесь разузнать. МАТЬ ВЕРЫ Ну да. Мне интересно про людей. НИКИ Это не совсем про людей... Моя бабушка на ночь рассказывает мне иногда одну греческую сказку, про то, как маленький Христос лет в семь играл с детьми у ручья. Они смешали глину с водой и лепили воробьев, а потом Христом крикнул им: "Летите!" МАТЬ ВЕРЫ И что воробьи? НИКИ Полетели... Вы верите в это? МАТЬ ВЕРЫ А ты? (пауза) НИКИ А вот и "воздушные штрафы"... (Отступает в тень, прячется за амфору... Мать Веры и юноша оборачиваются. За ними с ружьем наперевес стоит Старик, смотритель музея, хранитель храма Аполлона) СТАРИК Ну вот, юнге фрау, я вас предупредил, как честный человек, не суйтесь сюда ночью... А я очень честный человек, юнге фрау, я держу свое слово, я ни разу в жизни его не нарушил, и сейчас вам придется очень плохо... МАТЬ ВЕРЫ Что вы сказали? СТАРИК Все то, юнге фрау, что я только что сказал, сейчас один в один повторит мое ружье. Оно самый лучший переводчик. Его понимают все с полуслова... ЮНОША Ты что, не видишь, он сумасшедший. МАТЬВ ВЕРЫ Да нет, он просто нас пугает... ЮНОША Бежим отсюда, он выстрелит. МАТЬ ВЕРЫ Нет, он не будет стрелять, он побоится. СТАРИК (заражает ружье) А парнишка-то ваш, юнге фрау, посмышленее вас будет. Бегите. Может быть, я промахнусь. МАТЬ ВЕРЫ Но ведь вы же не будете стрелять по живым людям... СТАРИК Нет, в первый раз не буду. Первый раз я обычно стреляю в воздух... ЮНОША Бежим отсюда... МАТЬ ВЕРЫ Да, подожди! Ты только посмотри на него. Он ничего не сделает. Он же ружье с трудом держит. (Пытается засмеяться). ЮНОША Ты что, не видишь, он не шутит. Зачем ты его дразнишь? МАТЬ ВЕРЫ Но я уже не могу остановиться. (Старику) А куда обычно вы стреляете второй раз? Или второй раз вы обычно не стреляете? СТАРИК Второй раз я стреляю по ногам. МАТЬ (в этот раз ей удалось засмеяться) И много ли у вас жертв? СТАРИК Сколько есть - все мои... Потому что в третий раз я стреляю куда попаду... Вы уж извините, юнге фрау, я предупреждал вас днем, а вы не могли, или не хотели услышать. (Стреляет в воздух). МАТЬ Это и есть ваши "воздушные штрафы"? СТАРИК Это и есть... Что, не нравится, юнге фрау? Это вам не в Берлине сидеть в кофейне на Музейном острове, правда? А теперь - бегите, пока хватит сил, и дай вам Бог счастья! ЮНОША Я сейчас все объясню... Я сейчас все улажу... (Отвлекает Старика на себя. Старик переводит ружье на него. Юноша отходит от матери Веры все дальше, Старик так же отводит от нее ружье). Конечно, мы были неправы с самого начала... СТАРИК Вы были неправы. ЮНОША Дайте нам возможность исправиться. Мы поняли, что сюда нельзя приходить ночью, вы нам все прекрасно объяснили, и сейчас мы тихо и спокойно уйдем, и вы нас больше никогда не увидите... СТАРИК Возможности уйти нет! Она была у вас днем, но вы ей не воспользовались... ЮНОША Мы просим у вас прощения... СТАРИК Мне это безразлично... Здесь никто никого не прощает... Вы не простили один раз, вот и вам не прощается. ЮНОША Когда не простили? СТАРИК Когда-то...Кто сейчас с этим будет разбираться? ЮНОША Мы не хотели ничего плохого. Мы только хотели посмотреть эти античные развалины. Колонну, оставшуюся от храма... Здесь же сейчас музей... СТАРИК Вы даже не представляете, куда вы зашли... ЮНОША (все дальше отходит от матери Веры, отвлекает Старика). Пожалуйста, отпустите нас! Мне только девятнадцать лет... СТАРИК Нет, что ты... В твоем возрасте я уже был в плену... И меня никто не отпускал, как бы я не просил... (Входит Старуха) СТАРУХА (в ужасе) Что ты делаешь? СТАРИК (наводит на нее ружье) Иди спать, Магдалина. Это обычные "воздушные штрафы". ЮНОША (матери Веры) Беги, ну, что же ты встала? Беги туда. К обрыву. К морю... (Бежит. Старик стреляет. Юноша падает). Он ранил меня! Он попал мне в ногу... СТАРУХА Что ты делаешь? Остановись! Это уже не "воздушные штрафы", это убийство...(матери Веры) Беги! Беги! Что же ты встала? СТАРИК Если ты не уйдешь, Магдалина, то первой я пристрелю тебя... МАТЬ ВЕРЫ Или меня... СТАРИК Что, юнге фрау, страшно? МАТЬ ВЕРЫ Нет, а вам? СТАРИК Мне? Я знаешь, скольких перестрелял? И таких как ты, и других... А знаешь, сколько раз стреляли в меня, но только не попали. А то бы мы с тобой здесь сейчас не стояли. И кто знает, может быть, ты и добралась бы тогда до колонны Аполлона... Таких как ты туда не пускают... МАТЬ ВЕРЫ Нет недостойных, есть те, которым не дают пройти... Но это поправимо. Стреляйте... СТАРИК Я знал не только жестокость, но и милосердие на их Пасху и Рождество... Успеешь добежать до обрыва, можешь броситься в море. Там мелко, ты выплывешь. Это мой тебе подарок. МАТЬ ВЕРЫ Да ладно, чего уж там! (Стреляйте) СТАРИК И выстрелю! СТАРУХА Ты же убьешь ее! СТАРИК Молчи, Магда, следующая пуля твоя.. Мы никого не пропустим, мы не попятимся ни на шаг. (Стреляет. В последний момент Старуха отталкивает ствол ружья в сторону Амфора, за которой прятался Ники, разлетается на цветные черепки-сувениры. Все молчат. Ники лежит на земле, закрыв голову руками). МАТЬ ВЕРЫ Как же это вы так промахнулись? А еще охраняете кущи? Аполлон признавал только метких стрелков. А вы? Что же вы сделали? Вы осквернили его владения. И кто знает, что здесь происходило после того, как Аполлон перестал владеть этим местом. (разгребает ногой черепки). Все осколками глиняными торгуете, да? Ай! Ногу поранила... Кровь... (смеется) За то, что вы осквернили это место, Аполлон жестоко отомстит вам... (Ники поднимается. В руках у него осколок амфоры). НИКИ Кому отомстит? (пауза) Мне? Картина XII. Зал ожиданий... Снова прошлое. Зал ожиданий на автовокзале в Феодосии, о котором говорила Вера. Сейчас он ей снится, В раскрытое окно по-прежнему видно море. но в этот раз не Эгейское, а Черное. В зале на откидных стульях трое спящих, - мальчик-бродяжка, Писатель и Юноша, нацепивший зачем-то женское платье, это выросший Ники. Освещенный лифт поднимается то вверх, то вниз. Через окно влезает Вера. Она только что из моря. На ней мокрая одежда. С волос течет. ВЕРА Ну и попала я... ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА Автобусный рейс "Феодосия-Керчь" переносится на десять утра... ВЕРА А, понятно, в Феодосию... (оглядывает спящих). А вы что, хотите в Керчь уехать, и вы действительно спите, и действительно, не видите, что я пришла? (Мальчику-беспризорнику) Но тебя-то я прекрасно знаю, только не помню, откуда... Какие у тебя прокуренные пальцы. Ты такой маленький, а пальцы просто черные от сигаретных бычков. Мы что, с тобой вместе курили? Я знаю, что ты не спишь, а просто сидишь, зажмурив глаза. Ты такой маленький, что даже притворяться не умеешь. (Писателю) И вас и тоже где-то видела, только где? Может быть, вы мне сами скажите? Как вас зовут? Ах, ну, да вы тоже якобы спите. (Подходит к Ники) А ты-то где так принарядился? На какой барахолке?.. Ты же мальчик, а не девочка, тебе не идет... Ты тоже спишь - не спишь? Помнишь игру из детства - "верю - не верю?" Ведь ты же не намного старше меня. Такой хорошенький, и в этом платье. Как урод! Тебя я тоже знаю, да? Но ты-то точно не ответишь, боишься, что придется оправдываться за платье? Да мне-то что? Мне все равно! Так, жалко слегка... ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА Автобус "Керчь-Феодосия" опаздывает на два часа сорок минут. Ориентировочное время прибытия - пять утра... ВЕРА (кричит) И чего же вы здесь все ждете, уроды? Уж явно не автобуса в Керчь? Я знаю, что вас всех объединяет - какое-то общее уродство, невидимый так сразу изъян... Ну да мне все равно! Мне-то в Керчь не надо... У меня, к счастью, свои маршруты... Пойду на лифте покатаюсь, пока вы тут газетками прикрываете свои уродства. Этот хоть, в платье, - честный... Он хотя бы не прячется... (Подходит к лифту. Пытается открыть дверь, но дверь не поддается. Мальчик-бродяжка неожиданно заплакал). МАЛЬЧИК Остановись, Вера-Изабель... ВЕРА А, это ты, маленький побирушка, зовешь меня? МАЛЬЧИК Я, Вера-Изабель... ВЕРА Не называй меня Вера-Изабель. Мне неприятно. МАЛЬЧИК Но ты же сама мне сказала свое полное имя. Или ты не помнишь? ВЕРА Не помню... Я знаю тебя, но не помню почему. (Мальчик смеется). Чего вы здесь все ждете? МАЛЬЧИК Тебе лучше этого не знать. ВЕРА Что там за дверью? МАЛЬЧИК И этого тебе лучше не знать тоже. (Просыпается Писатель). ПИСАТЕЛЬ (оглядывает Веру и мальчика-бродяжку) Я понимаю всю неуместность вопроса, но нет ли у вас случайно сигарет? ВЕРА А что, у нас очень курящий вид? (Просыпается Ники) НИКИ Но вы же знаете, у нас все отобрали при входе. В том числе и сигареты. Как будто бы в газовую камеру шли. ПИСАТЕЛЬ Здесь может оказаться и похуже. (Все замолкают. Снизу поднимается лифт. Все замирают, ожидая, что он сейчас остановится, но лифт проезжает дальше, наверх. Вздох облегчения). ВЕРА Ну что делать-то будем? ПИСАТЕЛЬ Говорить... Вот вы, милая девушка, как сюда попали? ВЕРА Не знаю... Наверное, случайно. ПИСАТЕЛЬ (смеется) Я бы с радостью поверил вам, но только сюда никто не попадает случайно. ВЕРА Я правда не знаю. Я выпила все таблетки, которые мне оставила сиделка, заснула и попала сюда... МАЛЬЧИК А я расскажу почему я здесь... НИКИ Ну да, конечно, чтобы тебя пожалели. Ведь ты же такой маленький... МАЛЬЧИК Я был ловцом. НИКИ Кем? МАЛЬЧИК Ловцом... НИКИ Я, наверное. Тоже был ловцом... МАЛЬЧИК (смотрит на него с сожалением) Нет, что ты! Ты, скорее, был из тех, кто попадается... ВЕРА Я что-то помню! (Снова дергает дверь лифта). МАЛЬЧИК Не ходи туда, там страшно, говорю тебя, как ловец. Лучше загадай желание... ВЕРА Я загадывала... МАЛЬЧИК И не одно, а целых три, чем поставила меня в затруднительное положение. Я не знал, какое из них для тебя самое важное. Вы знаете, что такое быть ловцом? Нет... Вот и я не знал поначалу... Мы просто жили с такими же как я, с парнями лет семи-шести, на станции в Тучково. Правда, один все время звал меня ночевать в Москву, - там вокзалы теплее и больше еды. Я съездил один раз, - вроде ничего, жить можно, но я как-то уж привык в Тучково... Вроде бы устроился, что место бросать? А этот мой друг, он, короче замерз той зимой на Белорусском вокзале. Так мы хоть с ним вместе были. Побирались на станциях, в электричках. В электричках хорошо подавали. Били цыганят. Собирали окурки... А так я остался один совсем... ВЕРА Я помню тебя! МАЛЬЧИК Я тебя тоже... ВЕРА Ты пытался украсть у моего отца кошелек, когда мы приехали на велосипедах на станцию купить ведро яблок у старух. Отец так кричал, я думала, он тебя убьет... МАЛЬЧИК Но я-то знал тебя еще раньше, я даже знал где ты живешь и прекрасно знал, что происходит с вашим домом. Только тогда я еще не был ловцом, и мне было все равно... Я знал, что ты хочешь убежать из дома в Москву, только не решаешься. Несколько раз ты дожидалась московской электрички, входила в нее и тут же выходила. Несколько раз у тебя пропадали деньги из заднего кармана штанов. Это были мы с другом... А потом он умер, а я стал ловцом. Он приснился мне и сказал, что лучше бы я тоже умер. Но мне нравилась моя новая жизнь. Она давала власть... ПИСАТЕЛЬ (пристально вглядываясь) Власть? У тебя? МАЛЬЧИК Да, власть, у меня... А вам-то что? Ведь вы тоже не просто так здесь сидите... Однажды я заметил, что запоминаю лица людей. И тех, кто подает, и тех, кто отказывает. Я удивился, потому что мне до них, вообще, никакого дела не было, но почему-то их лица так и стояли у меня перед глазами, и все они меня о чем-то просили. Но сколько не пытался, я не мог расслышать их просьбы. У меня открылось новое зрение, новый слух. Я стал видеть людей, ожидающих несчастье. Особенно детей. И я понял, что они зависят от меня... Я выслеживал детей и предлагал им игру "загадай желание". Для меня это была простая игра, для них тоже, но они почему-то соглашались. С такими как я эти дети с дач никогда не связывались, а со мной согласны были даже поехать в Москву... Никто не удивлялся, что я знаю, чего они ожидают... Нужно было пойти в подъезд, нарисовать рисунок на стене или выбрать любой, уже нарисованный. Этот рисунок и был исполнением желаний... В знак скрепления договора от стены откалывался кусок штукатурки... ПИСАТЕЛЬ Но ведь это же простая игра! МАЛЬЧИК Конечно. Кому как не вам это знать... Только дело в том, что их желания почему-то сбывались. Я становился все сильнее и сильнее, они, наоборот, ослабевали. Я получал над ними странную власть. Я мог входить в их сны и доставал оттуда разные маленькие предметы. Иногда даже монетки. Эта игра затянула меня... И вот я здесь, в зале ожиданий... (Писателю) А теперь - ваша очередь... А вы-то почему сюда попали? ПИСАТЕЛЬ А я обязан отчитываться? МАЛЬЧИК Обязаны... НИКИ Может быть, мы вам дадим ценный совет... (Все смеются) ПИСАТЕЛЬ Где моя газета? НИКИ Если вы о "Die Zeit", то ее отобрали на входе, точно так же, как сигареты, бумажник с деньгами и прочую мелочь, необходимую для той жизни... ПИСАТЕЛЬ А перед кем я, собственно, должен оправдываться? Перед вами? МАЛЬЧИК Да нет, что вы! Кто мы такие? Перед собой... ПИСАТЕЛЬ (в отчаянье) Да, от себя никуда не деться... Однажды мне приснился сон, только сон, не более. НИКИ (смеется) Мы все с этого начинали. ПИСАТЕЛЬ Как будто бы я ехал в поезде, в купейном вагоне, наверное, в Прагу... И вот я открыл купе... (В это время освещенный лифт, то поднимающийся вверх, то опускающийся куда-то на глубину, останавливается в зале ожиданий). МАЛЬЧИК Вера, забери меня отсюда, мне страшно! ВЕРА (пораженно) Что? Что ты сказал? (Вместо того, чтобы открыться, кабина лифта падает вниз. Смеются все, кроме мальчика-бродяжки. Он закрылся руками, поэтому мы не видим его лица). ПИСАТЕЛЬ... Я отодвинул дверь в купе, и увидел... (пауза) маленькую девочку... А поезд так покачивало, и такой - ритмичный стук колес... На девочке было белое платье и белые банты в волосах, но не такие огромные, школьные, а тонкие шелковые ленты, изящно вплетенные в косы. Я никогда ее не видел. Я знал, что нужно закрыть дверь и идти дальше по вагону... И я действительно закрыл дверь... за собой. Сразу же, как только вошел в купе... Она была такая маленькая, что я так сразу и не знал, как к ней подступиться. Она сказала мне: "Я так долго ждала вас", и обвила мою шею детскими, теплыми ручонками, совершенно безучастно глядя за мое плечо, как будто бы до этого ее научили: "Нужно немножко подождать, перетерпеть... Как правило, все заканчивается очень быстро..." Я аккуратно приподнял подол ее нарядного платьица и погладил ее колени. Ее ноги на ощупь оказались удивительно гладкими, как масло, таких не бывает у взрослых женщин, даже у самых молодых... И чем выше поднималась моя рука, тем глаже становилась ее кожа... Я слышал, как по вагону ходят пограничники, но их шаги и голоса только распаляли меня... Единственное неудобство, - она была такая маленькая, что я совершенно не знал, как с ней поступить. И вот я раздумывал, как бы самому получить удовольствие, и не навредить ей... НИКИ Да, бывает... Но нужно перетерпеть. Ведь девочка перетерпела... ПИСАТЕЛЬ На утро я стал убеждать себя, что это маленькая Мирьям и моя вина перед ней... Но это была не Мирьям, это была обратная сторона моих мыслей, под которые Мирьям никак не подходила... И тогда я решил застрелиться. Выйти в маленький садик с искусственным фонтанчиком и застрелиться где-нибудь на дорожке, так, чтобы кровь и мозги не перепачкали цветочные клумбы. Я уже приготовил револьвер, но тут часы показали два часа дня, и пришел Король... НИКИ Вы бредете, да? От огорчения? ПИСАТЕЛЬ Я? Нет, нисколько... Просто иногда испанские короли от безделья и чувства собственной важности приходят к писателям и не дают нам застрелиться, а мы вынуждены их развлекать. И вот я здесь, в зале ожиданий. Посмотрим, что теперь со мной будет, за то, что мне приснился этот сон... (Ники) А вы, милый юноша, тоже во сне. Да? НИКИ Нет, я еще и наяву... ПИСАТЕЛЬ Лучше бы я, как вы, ходил в женском платье, по таким вот злачным, закрытым притонам где-нибудь в центре Восточного Берлина. НИКИ Да вы подождите, не завидуйте... Вы же не знаете, почему я здесь. ПИСАТЕЛЬ Судя по вашему наряду... НИКИ Знаете, сколько таких нарядных? А я вот здесь один, а они где-то совершенно в других местах... Вы не в курсе, нас по очереди будут вызывать или сразу сгребут всех в кучу и... ПИСАТЕЛЬ Весь ужас в том, что никто из нас здесь не знает своего будущего, а оно вот-вот свершится, через секунду или через час... НИКИ Хорошо бы всех сразу. А то по одиночке как-то совсем уж страшно. У меня тоже все началось во сне. То есть, нет, все произошло гораздо раньше, - копилось, как гной под кожей, а сон был как итог. Раз, - и гнойник прорвался... Сначала мне снились подземные чудовища, какие-то низкие твари в катакомбах или подвалах. Они переплетались в клубы телами, щупальцами, чмокали присосками. Потом распадались, потом сплетались. Все это были твари, когда-то жившие на земле, но потом от ужаса и злобы провалившиеся вниз... Потом мне снилось, что я иду по Берлину вот в этом женском платье, которое так вам приглянулось... Я иду не по своей воле, а потому, что меня кто-то позвал, а я не в силах сопротивляться этому голосу. Какая-то тварь, низкая сущность вот-вот должна войти в меня, такое чудовище - подселенец, а я ничего не могу поделать. Оно уже обдало меня со всех сторон своим липким, грязноватым теплом. Как будто бы накрыло колбой. И вот я спускаюсь вниз, потому что все равно никто мне не поможет, или я просто забыл, кого позвать на помощь. Я спускаюсь и вижу внизу гадкую тварь. Всю в щупальцах и слизи. Она грязная, она чавкает слизью, она вызывает отвращение и жалость. "Так вот ты какой, - говорю я. - Я думал, ты прекрасен, а ты даже не зверь, и я не знаю, что ты за тварь..." Чудовище рыдает в ответ, обхватывает меня щупальцами, прикасается слизью к моему рту. И мы с ним сплетаемся в клубок, как те твари из-под земли. Потом я поднимаюсь наверх, уже не один, а с поселенцем внутри. Я иду по улице. Женское платье на мне порвано. Подошла старуха, прямо на мне зашила его на спине. Я дал ей медную монетку. Потом улица неожиданно оборвалась, и я полетел вниз с обрыва... Почти каждую ночь мне снится, как я падаю из окна, но не успеваю разбиться, потому что просыпаюсь... Но сейчас у меня бессонница, и вот я вместе с вами в зале ожиданий... Кстати, вы не знаете, когда они начнут? ПИСАТЕЛЬ Начнут что? НИКИ А то вы не знаете, да? МАЛЬЧИК А, может быть, они нас отпустят? НИКИ Но это вряд ли, приятель... И тут давить на жалость - бесполезно... (Писателю) Ну что, вам по-прежнему хочется ходить в женском платье? ПИСАТЕЛЬ У нас слишком мало времени, а мне нужно все узнать... НИКИ Узнать что? ПИСАТЕЛЬ Что вы чувствовали, например... НИКИ С этой чавкающей тварью? Да уж явно не ваш восторг, когда вы лезли под юбку к малолетней девчонке. ПИСАТЕЛЬ Нет, не во сне, а наяву. Что вы чувствовали, когда это случилось наяву, в первый раз... НИКИ Ах, вот что не дает вам покоя! Вы как подросток, честное слово, которому все интересно попробовать... Ну да я вам отвечу. Утолю любопытство... Сначала были довольно неприятные ощущения, но тот, самый первый человек был настолько нежен со мной, что я уж ради него потерпел... А потом, это зависимость, хочешь остановиться, а не можешь. МАЛЬЧИК А вы не знаете, что они с нами сделают? НИКИ Потерпи немного, малыш, мы скоро все это узнаем... МАЛЬЧИК Мне страшно... Я ведь только играл... ПИСАТЕЛЬ Ты неудачно играл, малыш... А теперь терпи, потому что страх не имеет ни границ, ни пределов... (пауза) ВЕРА Единственное, кого мне было жалко, так этого мальчика - ловца, может быть, потому что я сама играла в его игру "загадай желание". И потом он был такой маленький. Он сам не понимал, куда он попал... (Мальчику) Эй, ты, ловец! МАЛЬЧИК Да? ВЕРА Я выведу тебя отсюда. (Писатель и Ники усмехнулись, - отсюда выхода нет). МАЛЬЧИК Правда? ВЕРА Да... Я всегда держу свое слово... (Все исчезает. Вера и Ловец остаются вдвоем. Из-за двери лифта льется приглушенный, мерцающий свет. Вера тщетно ищет выход, подходит к двери лифта). МАЛЬЧИК Не открывай эту дверь... ВЕРА Почему? МАЛЬЧИК Потому что ты даже не представляешь, что за ней может оказаться! ВЕРА Да пошел ты со своими страхами! (Резко распахивает дверь. Там за дверью Ники, прежде чем проснуться, балансирует на краю подоконника и падает из окна. В последний момент Ники хватается рукой за карниз. Вера вытягивает его назад). МАЛЬЧИК-ЛОВЕЦ (рыдает) Так ты не меня выбрала, да? Ты предала меня! Гадина, Гадина, ты! Ты выбрала другого... Картина XIII. Письмецо Комната отца, та самая, где он разбирал свою китайскую шкатулку и куда в воспоминаниях приходила юная мать Веры... Отец, склонив голову на бок, неподвижно сидит в кресле. Ворот рубашки расстегнут, голова опущена к плечу, галстук продернут под воротник, но не завязан, его концы смяты и бессильно висят... В первое мгновение отца можно принять за повешенного... Окно закрыто плотным картоном и крест-накрест заклеено узкими полосами бумаги, так заклеивали окна в войну во время бомбежки. Из лифта выходит Рози. Она на удивление высокомерна, на ней строгий деловой костюм, дорогие туфли, волосы стянуты в пучок на затылке. Она входит в комнату, внимательно оглядывает отца, может быть, даже обходит вокруг его кресла. Отец неподвижен. РОЗИ Да, выглядите вы неважно... ОТЕЦ Что? РОЗИ Я, наверное, отвлекла вас от ваших горестных размышлений... Что случилось на этот раз? ОТЕЦ Она меня выгнала. РОЗИ И правильно сделала... Вы приходите к ней в больницу с таким видом, как будто бы навешаете ее перед смертной казнью... ОТЕЦ А есть какие-то сдвиги в ее лечении? РОЗИ Какие-то есть... А, кстати, почему она выгнала на этот раз? ОТЕЦ Потому что я ей глубоко противен, я ее раздражаю... РОЗИ Но это понятно, меня вы раздражаете тоже... Она должна была найти повод... ОТЕЦ Она с легкостью нашла повод... Она увидела у меня на шее черную полосу от веревки... (Пауза) (Рози внимательно осматривает его шею, даже слегка дотронулась пальцами). РОЗИ Ну, это она переборщила. Лично я ничего такого не вижу! (смеется). ОТЕЦ (пытается засмеяться следом) Вы не представляете, какой она была раньше... РОЗИ Веселая? ОТЕЦ Да, она любила пошутить, могла разыграть... Она могла показаться, может быть, немного меланхоличной, но это оттого, что она много читала, а потом целыми днями обдумывала прочитанное... Ее комната находилась как раз напротив библиотеки. Я думал, что знаю о ней все, а, оказывается, ничего не знал... РОЗИ И чего же вы не знали? ОТЕЦ О том, что у нее своя жизнь, полная бурных и очень странных событий... Три года назад ее нашли на Белорусском вокзале под руинами рухнувшего дома. Она чудом осталась жива... И я до сих пор не знаю, как она туда попала... РОЗИ Может быть, она расскажет мне? ОТЕЦ Нет, она вам не расскажет. Даже не пытайтесь! РОЗИ И все-таки я попытаюсь, если вы не возражаете. Я ведущий врач-психиатр в больнице святой Катарины, а не обезумевший от горя отец. ОТЕЦ Вы очень жестоки, Рози! РОЗИ Да, я знаю... Зато у меня самые высокие результаты лечения. Кстати, ваша дочь, может быть, вам будет приятно, гораздо меньше жалуется на боли в затылке... ОТЕЦ Зато в остальном она ничуть не переменилась. Она по-прежнему настаивает на своих безумных идеях... РОЗИ Это на каких? ОТЕЦ На том, что мы все мертвы. И что наша жизнь - это жизнь после смерти. Она говорит, что видит что-то такое... РОЗИ Я бы назвала все это паронаидальными галлюцинациями, но она слишком умна, она играет с вами, а вы идете у нее на поводу. Только вот не знаю, зачем вам обоим это надо. ОТЕЦ Вера мне сказала, - у вас погиб брат... Она так переживала... РОЗИ Ну что вы, что вы! У меня никогда не было брата! Просто мне нужно было хоть как-то ее "пробить", переключить на другие эмоции... ОТЕЦ Зачем вы все это делаете? Она и так уже "пробита" со всех сторон. Вы очень жестоки. РОЗИ (холодно) Вы, вообще, хотите, чтобы ваша дочь выздоровела? Или вы хотите сидеть здесь и ныть о том, как хорошо было раньше? Сколько раз вам говорить: я не очень жестока. У меня своя метода. Я вступаю с пациентами в игру - поединок, которую тщательно контролирую. И я прошу вас не вмешиваться, а просто довериться мне, если хотите добиться хоть какого-то результата! Зачем вы сказали ей, что ей будут насильно делать уколы? ОТЕЦ Я не знал, что сказать... РОЗИ Когда вы не знаете, что сказать, то лучше промолчите, иначе могут быть необратимые последствия. (Подходит к окну). Как вы можете сидеть в этой темной комнате? Она же как склеп! (Пытается открыть окно. Отдирает бумагу). ОТЕЦ Не надо! РОЗИ Еще как надо! Или ваша дочка права, и вам по душе эта просторная могила? Здесь прохладно, темно, вот только червей не хватает... Или нет, черви тоже при вас, - это ваши мысли. Они изъели вас в труху. (Наконец ей удалось отодрать бумагу. Лучи света проникают в комнату. Отец щурится, закрывает лицо руками, как человек, отвыкший от дневного света ) ОТЕЦ Отойдите от окна. Рози... ОТЕЦ Это почему? ОТЕЦ Последнее время вы стали слишком много себе позволять. РОЗИ Вот как? А вы смените лечащего врача... ОТЕЦ Да, я серьезно раздумываю над этим... Вы очень раздражаете Веру... РОЗИ И вас тоже, да? ОТЕЦ И меня... Этим вашим "особенным методом" ведущего лечащего врача... РОЗИ По-вашему было бы лучше, если бы ее закармливали таблетками и обкалывали уколами по три раза на день, тогда бы она соглашалась со всем, была бы покорной, как домашние кролики, которых, когда они достаточно ожиреют, забивают на жаркое любящие хозяева... ОТЕЦ Знаете, когда я смотрю на вас, слушаю, то что вы говорите, я иногда думаю, что так было бы лучше... РОЗИ А вы, вообще, хотите, чтобы ваша дочь выздоровела? Или вам важнее выяснить отношения со мной? (пауза) Я все понимаю: вы ненавидите меня, потому что отождествляете меня с болезнью вашей дочери, вы считаете, что я плохо ее лечу, поэтому она уже два года с лишним торчит в больнице... А я вас люблю, потому что вы - моя удача. Я вылечу вашу дочь, если вы, конечно, не будете слишком мешать. ОТЕЦ А я вам мешаю? РОЗИ Да, и очень сильно... Вы слишком хотите, чтобы все вокруг было таким, как вам удобно, как вам хочется, включая вашу дочь. Но ведь этот мир придумали не вы, правда? Поэтому он далеко, невсегда соответствует вашим желаниям. И довольно глупо стараться переделать его под себя, лучше быть гибким, лучше подстроиться самому... ОТЕЦ Вы думаете, что поняли меня? РОЗИ Какая разница, что я думаю. Важен результат, а не ваша вражда со мной. Дело в том, что вы все время воюете со мной, а я с вами - нет. Когда же до вас дойдет, наконец, что мне нужен сообщник, а не противник? ОТЕЦ Хорошо, я готов сообщничать с вами.. РОЗИ Вы каждый раз так говорите, и всегда все портите в последний момент. Зачем, вы сказали ей про уколы? Только мне удалось продвинуться на шаг, как вы сейчас же отбросили меня на два... ОТЕЦ Ну хорошо, я готов подчиниться вам (Рози делает шаг к окну). Не смейте! РОЗИ (смеется) Так вы готовы или нет? (пауза. Рози внимательно вглядывается в него). А вы что, действительно, пытались повеситься и девочка все видела? ОТЕЦ Вот это-то меня и пугает. Я не пробовал повеситься никогда. Если бы я хотел, я бы это сделал, и мне бы никто не помешал. Но я ничего не делал, клянусь! Я только думал об этом, когда мне угрожали в Москве. Но она, моя маленькая дочь, читала мои мысли, как книгу из старенького шкафа из библиотеки напротив ее комнаты. Стоило мне только подумать об этом, как она начинала волноваться. Она вбегала ко мне в кабинет, усаживалась ко мне на колени, обнимала меня и говорила: "Папочка, я тебя никому не отдам. Я лучше сама умру вместо тебя!" И сегодня, когда она меня выгнала, я подумал, что она вспомнила прошлое... РОЗИ (холодно) И что вы почувствовали? ОТЕЦ Мне стало страшно и одновременно - сладко... Я был почти счастлив, когда от нее уходил. Тогда было страшное время, опасное, почти смертельное для меня, но никогда мы не были так близки... РОЗИ А вы такой... весьма и весьма - самонаслажденец. Готовились к смерти, сводили с ума собственную дочь, и чем больше она страдала из-за вас, тем большее удовольствие вы получали... ОТЕЦ Да. Я виноват... РОЗИ Вы непросто виноваты. Вы чудовищно виноваты. И ведь признайтесь, вам нравится, что она сей час в больнице и вы почти каждый день навещаете ее с ее любимыми бисквитами? Молчите, да? Значит, я права...Но неужели вы никогда не хотели изменить собственную жизнь? ОТЕЦ (тихо) Хотел бы... если это возможно... (Рози рывком распахивает окно. В комнату врывается яркий свет, от которого закрывается отец, а Рози замирает пораженная). РОЗИ Какой поразительный сад у вас за окном, а я даже не знала, что вы выращиваете такие красивые цветы! Только они увядают... ОТЕЦ Это не я. Это дочь выращивала, а я вот совершенно перестал за ними следить... РОЗИ Из-за того, что они увядают, кажется, что у вас в саду - осень, а ведь сейчас середина июля... Жара... (Порыв ветра вносит в окно сухие листья и несколько сложенных пополам листьев бумаги). А это что? ОТЕЦ А это я пытался изменить собственную жизнь и немного покопался в прошлом. Наверное, это письма. Их должно быть три. Ровно трех писем я не досчитался, когда складывал бумаги назад, в китайскую шкатулку. Я думал, они лежат где-нибудь на полу. Упали под шкаф. Их должно быть три, Рози... Пожалуйста, принесите их... РОЗИ Здесь их только два... (Незаметно кладет одно из писем в карман) А что это за письма? ОТЕЦ Это совершенно вас не касается. РОЗИ По-человечески, меня это совершенно не касается, но мне нужна полная история болезни. Проще говоря, я хочу знать все. ОТЕЦ А вы довольно циничны, Рози, в свои 22 года. РОЗИ Мне тридцать два, просто я хорошо выгляжу, вот и ввела вас в заблуждение. А что касается моего цинизма, еще раз повторяю: пусть лучше вас интересует результат... Вы действительно хотите, чтобы ваша дочь выздоровела? ОТЕЦ Какой яркий свет! (удивленно) Вы знаете, я совершенно отвык от дневного света... Картина XIV. Мои детские стихи, твои недетские рисунки... Все та же комната Веры. Через дверь лифта входит Ники с папкой рисунков из "Толпы одиноких". Вера спит. Ники окликает ее. Вера не просыпается. Ники оглядывает комнату, проверяет не прочность решетку на окне. Какое-то время смотрит вниз, в сад, потом ложится рядом с Верой и пытается заснуть... Жаркий летний день. ВЕРА А что ты меня разбудил? НИКИ А что ты спишь? Сейчас разгар дня. ВЕРА Ты только что мне приснился, только не помню, как. НИКИ Если ты меня клеишь, то я другой. (смеются) ВЕРА Если ты другой, то почему ты в моей постели? НИКИ Хороший вопрос! Постель нужна для того, чтобы спать. Она у тебя достаточно широкая, а я тебя никак не стеснил... ВЕРА Все это очень странно... НИКИ Что? То, что я в твоей постели? ВЕРА Да, и это тоже... Ведь ты же не хотел со мной общаться. НИКИ Я передумал... Все-таки с кем-то нужно общаться хоть иногда, вот я и вспомнил о тебе... ВЕРА Как твой затылок? НИКИ Болит... Но, как видишь, пока живой... А как твой затылок? (Оба засмеялись) ВЕРА Ты так смеешься, как будто бы спрашиваешь больше, чем ты спрашиваешь... НИКИ Ты точно так же отвечаешь. Мы понимаем друг друга. ВЕРА Или думаем, что понимаем. (тревожно) Слушай, а как ты вошел? Здесь же охранник на охраннике... НИКИ Совершенно свободно... ВЕРА Ты что, сказал, что ты ко мне? НИКИ А меня никто не спросил... Здесь никого не было кроме двух монахинь. Они подвязывали розовые кусты. Они даже не посмотрели на меня. ВЕРА Этого не может быть. Они не пускают никого! НИКИ Но я-то прошел... ВЕРА Ты, действительно мне снился. Какая-то комната на вокзале. И то ли поезда, то ли электрички... НИКИ А я и сейчас тебе снюсь... ВЕРА Все понятно. Пошел вон! Тебя прислал мой папаша. НИКИ (встает) Меня никто не присылал. Просто мне было некуда пойти, а ты сказала мне адрес, вот я и решил... ВЕРА Я не верю тебе... НИКИ Не верь... По большому счету мне безразлично... Я просто хотел немного отлежаться и с кем-нибудь поговорить. Но с тобой не поговоришь, ты в своих кошмарах... Ты, наверное, действительно сумасшедшая... Не зря же тебя здесь держат. ВЕРА Лично я считаю, что зря... НИКИ Все психи так считают... (Порывается уйти, но роняет папку с рисунками, и они рассыпаются). ВЕРА (смеется) И даже этот трюк я прекрасно знаю! Прикинуться смертельно обиженным, так, чтобы обидчикам стало неудобно, и вместо того, чтобы уйти, раскидать свои бумажки по комнате, чтобы тебя пожалели и оставили. НИКИ Ты слишком умная для сумасшедшей. ВЕРА Я умная сумасшедшая... НИКИ (Собирает рисунки) Только мне действительно ничего от тебя не надо. Мне некуда было пойти, вот я и решил тебя навестить. ВЕРА Ну, хорошо, пока ты собираешь свое барахло, мы еще немного поговорим. Я сейчас заплачу от жалости. Почему тебе некуда пойти? Мне есть куда пойти, - в мою психушку. НИКИ Я живу не один, а вместе с тем типом, с которым ты застала меня в туалете... А теперь представь, что мы встретились снова. ВЕРА А почему ты с ним живешь? НИКИ Жил... Он убедил меня к нему переехать, а у меня тогда кончились деньги, ну, ты понимаешь! Мне нужно забрать оттуда свои рисунки... ВЕРА Может быть, тебе лучше их ему подарить? НИКИ Это невозможно... Я итак подарил ему слишком много... Ну, я пошел. Пока... ВЕРА Да ладно уж, останься! Я все равно тут одна. Пока одна... НИКИ Слушай, у тебя пожрать что-нибудь есть? ВЕРА Поднос на подоконнике под салфеткой. Медсестра оставила с утра... НИКИ (принимается есть) Ого, неплохо тебя здесь кормят. ВЕРА Да, мне тоже нравится... Только это все отравлено. НИКИ Смешно, но я не ел со вчерашнего утра, поэтому меня не остановишь. ВЕРА Мне что-то добавляют в еду. Я чувствую. Папаша с медсестрой. Поэтому не удивляйся, если забудешь свое имя или заснешь в неподходящий момент, когда пойдешь за своими рисунками. НИКИ Послушай, можно я лягу? Мне необходимо поспать хотя бы час. ВЕРА Ложись. (Ники раздевается. Вера смеется). Может быть, у нас что-нибудь получится? НИКИ У нас ничего не получится. ВЕРА А то, может быть, попробуем? Мне, например, всегда хотелось. А тебе? НИКИ Мне никогда не хотелось женщин. Нет ничего ужаснее бабы в постели. ВЕРА Ты знаешь, теперь я тебе верю. Вряд ли мой папаша стал бы тебя подсылать. Ты еще более сумасшедший, чем я. НИКИ Извини, но мне правда все равно. Мне нужно выспаться. Можно я лягу? ВЕРА ... Да... (Ники ложится рядом с ней) Ты знаешь, однажды в Москве я загадала три желания, хотя можно было загадать только одно, но я так много отдала за них, что думала, - они все исполнятся... Но ты спишь, Ники? Ты не слышишь? Ты лежишь рядом со мной, а мне как-то не по себе, я бы дотронулась до тебя, но ты сказал, что нельзя, и мне страшно... Ни одно из этих желаний не сбылось... НИКИ Прости, я не могу сейчас. Мне нужно заснуть. Но ты все равно говори... ВЕРА Первое желание было самым простым: я хотела переспать с одним мальчиком из школы, но когда он прикоснулся ко мне, мне стало не по себе. У нас ничего не получилось. Я представила, как он разденется, как подойдет ко мне... в общем, это было ужасно. Второе желание было несбыточным: мне хотелось, чтобы у меня был брат, а у меня, его не было никогда, и третье желание, Ники, касалось моего отца. Ники, ты спишь, да? Молчишь, значит, - спишь. Ты знаешь, я ведь никогда ни с кем вот так не лежала, как сейчас с тобой. Ники, почему ты спишь? Видишь, я даже имя твое не забыла... Ты сейчас похож на куклу-мальчика, с которой я спала по ночам. Ники, проснись, а? Ты лежишь со мной рядом и не слышишь меня. Наверное, то же сама чувствуют любовники, которых бросили... Я так боялась за своего отца, если бы ты знал! Однажды я проснулась и поняла: его должны убить, и во дворе перед домом скулили собаки, подтверждая мою догадку. НИКИ (садится в кровати) Прошу тебя, дай мне заснуть! Ты пробиваешь меня своими словами. Ты не даешь мне спать, ты просто убиваешь меня! ВЕРА Спи. Хочешь, я буду молчать? Но ты сам молчишь, значит заснул. Так вот, - собаки выли, я бы выла вместе с ними, но мне было страшно. Среди ночи я подбежала к окну. Потому что несколько раз свет фар прорезал воздух комнаты насквозь и упирался в стену. Я знала, что приехали "Они", потому что я их ждала, об этом мне сказали собаки во дворе. Но это были не "они", это сосед из дома напротив приехал с гостями с ночной гулянки. "Они" приехали только наутро. Я все видела, а отец думал, что я не вижу: в его кабинете была еще одна маленькая комнатка - ниша, - там не было ничего, кроме небольшого столика для чаепитий; вот мы и спрятались там с Билли и Неженкой, - догом и доберманом. "Они" раскрыли дверь ногой, а он сидел. Он не поднялся им навстречу. Он сидел и курил, хотя он почти никогда не курил. Ты слышишь, Ники? Нет? Да тебе и не нужно это слышать. Я знала, что он боится, но он пытался их обмануть. Он предложил им кофе и сигарет, они засмеялись и сказали, что это первое предупреждение, и что во второй раз они возьмут сами ровно столько, сколько им нужно. Они повторили - "это только первое предупреждение. Оно не страшное. Оно как дружеская беседа", и что у отца еще есть время. Он должен им денег, и они добрые, они дают ему время их достать... Ники, зачем ты положил голову мне на колени? Ведь ты же сам сказал, что ты другой. (Смеется) А я ведь даже не твоя сестра, и это - не сказка на ночь, перед сном! Ники, ты спишь, как маленький. Ты совсем по-детски спишь, Ники. Так доверяться другому просто нельзя. Ники, нельзя быть таким доверчивым. Ты же ничего обо мне не знаешь! НИКИ (сквозь сон) Что? ВЕРА Да ладно тебе, спи дальше. Если хочешь, я замолчу. НИКИ (засыпая) Да нет, ты говори, говори... ВЕРА Отец сказал, что ничего им не должен. Они засмеялись. У них было другое мнение. Они вышли во двор; мы с собаками видели через окно. Отец поставил для меня во дворе кукольный домик рядом с качелями, и я посадила несколько кукол, среди них было две фарфоровых. Они выстрелили по куклам, куклы разлетелись. Они снова сказали, что это первое предупреждение. Собаки хотели завыть, но я им запретила. "Мы повоем ночью", - сказала я. Они согласились... Все последующие дни отец ничего не говорил мне, только курил... А мы с собаками видели почти явно, как среди ночи он входит в кабинет, поднимается на стул, а потом прыгает с него и повисает над полом, и его ноги какое-то время смешно подпрыгивают, как у кукол-марионеток, которых продают на станции; поэтому по вечерам я садилась к нему на колени, и Билли с Неженкой ложились у наших ног, - так мы стерегли отца. Потом я засыпала, и он переносил меня в постель. Ники, ты что, плачешь во сне? Тебе что-то снится? Мы встречались с тобой во сне. Ты слышишь, Ники? Во сне мы ходим с тобой одними тропами... Если бы мы могли договориться, мы был встречались с тобой хоть каждый день, каждую ночь, извини! НИКИ (сквозь сон) Вера, помоги мне. Мне страшно, Вера-Изабель. Дай мне выспаться! ВЕРА Откуда ты знаешь мое второе имя? Где ты его подслушал? Не смей называть меня так, я его ненавижу... НИКИ (просыпается) Что ты ноешь все время? Что ты там бормочешь? Мне нужно выспаться! ВЕРА Да так, ерунда! Рассказываю о себе. НИКИ Да ладно, бормочи, бормочи! Мне даже приятно... ВЕРА А зачем ты обнял меня? НИКИ А тебе не нравится, да? ВЕРА Да нет, но как-то странно... НИКИ А ты заметила, что в жизни интересно только то, что странно? А все остальное не представляет ценности... ВЕРА Это так на тебя мои таблетки подействовали? Их добавляют в еду... НИКИ А что - не плохо. Бошка не болит... Все ж лучше, чем умереть. ВЕРА Кому как! Но почему все-таки ты меня обнял? НИКИ Мне так удобно. ВЕРА А мне нет... НИКИ Ну, ничего, - потерпи... (засыпает) ВЕРА Однажды рабочие привезли шифер, чтобы покрыть крышу нашего особняка. Мы с собаками смотрели из окна маленькой чайной комнаты, мы любила там прятаться! Как они ходят по нашему саду. Он вдруг стал таким маленьким, а их было так много. Он был слишком тесным для них, он не хотел их вмещать... Уже наступила осень. "они" со своими угрозами несколько раз приезжали на машинах с раннего утра, как будто бы хотели обмануть нас с собаками. Отец им отдал какие-то деньги, но я-то знала, что они приедут еще. Правда, по куклам они больше не стреляли. Я бы спала в комнате отца, прямо в его постели, чтобы его караулить, но он никогда не разрешал мне. "Ничего, - сказала я собакам, - спите у его дверей. И если он шевельнется как-нибудь не так, сразу же зовите меня". Билли лаял, а Неженка лизал мне руки... Один из рабочих, он был старше моего оцта раза в два, он засмеялся прямо ему в лицо и спросил: "Зачем вы купили этот шифер?" Отец тогда был очень уязвим, и все, даже этот человек, мгновенно чувствовали его слабость. "Я заплатил вам, - сказал отец, - поэтому делайте свое дело и как можно быстрее..." - "Вы все так говорите. - продолжал смеяться рабочий, - вы, наверное, бывший инженер или разбогатевший библиотекарь, но это не мое дело... И дело совсем не в деньгах..." - "Тогда в чем?" - тихо спросил отец, и я понимала, что он сейчас закричит. "Дело в том, что это дорогой итальянский шифер, как вы говорите "крутой", но он не предназначен для русской зимы..." Отец оглядел его с ног до головы, - так смотрят на вещь, прежде, чем ее купить. "Я что, заплатил вам мало денег? - спросил он. - Вы хотите еще?" - "Дело не в деньгах", - устало повторил рабочий. Отец не дослушал его и пошел в дом... Через неделю снова приехали "они", и отец снова отдал им деньги. Они коротко сказали: "Это второе предупреждение", и что к следующему разу он должен отдать всю сумму. Один из них сделал шаг к чайной комнате и уже хотел открыть дверь, мы там сидели с собаками под столом; но другие позвали его. Тогда я решила сыграть в игру "загадай желание". У нас говорили о ней в школе, но так, неявно, между прочим... Я нашла этого побирушку на станции. Он украл пакет молока из коммерческого ларька. Он пил молоко, и оно стекало по подбородку. Увидев меня, он отбросил пакет в сторону: "Ты ко мне, да?" - "Да", - сказала я. "Ну что ж, пойдем, поиграем". Когда мы бежали, у него из кармана выпала сломанная машинка с одним колесом и выбитой дверцей... (Входит мальчик-бродяжка). МАЛЬЧИК Что же ты меня бросила, а? ВЕРА Когда? Я не помню. МАЛЬЧИК Зато я помню... Обещала и бросила, что же ты так? ВЕРА Но, когда, скажи? (вдруг заплакала) Ты только скажи мне, маленький... МАЛЬЧИК (подходит к кровати) А вы совсем неплохо здесь лежите. За брата и сестру вас не примешь, это точно... ВЕРА Но ведь ты же сам знаешь, какой он... Ведь ты же сам все про него знаешь! МАЛЬЧИК Он так тебя обнял, посмотри... ВЕРА Я просто рассказываю ему... МАЛЬЧИК Это бесполезно... Он все равно ничего не помнит. ВЕРА Это почему? МАЛЬЧИК (смеется) Потому что ты не помнишь своих снов... Так и будешь ходить по кругу, цепляясь за смутные обрывки. Но мне-то что? Мое дело сторона. Мне бы только покурить. Все бы отдал за пачку сигарет, пусть даже початую... (Вытряхивает из кармана штанов Ники несколько сигарет. Уходит). ВЕРА (плачет) Куда ты, маленький? Не оставляй меня, а то я тут совсем одна... К Новому году и Рождеству отец неожиданно подарил мне все, что я хотела, - это были часы, французские джинсы с косыми молниями, - и еще какая-то чушь... Но оба мы ждали одного и того же, только не обсуждали между собой... Однажды среди ночи завыли собаки. Я тут же все поняла... Я вбежала в спальню отца, а он спокойно спал, он даже не услышал меня. Я приказала собакам молчать, и они замолчали, но только на время... Ники, ты хоть сейчас проснись, слышишь? НИКИ (во сне) Нет... не могу... ВЕРА Ники, мне было так страшно одной. Ну, конечно, спи. Зачем тебе слышать такое? Потому что собаки под утро стали лаять во все свои железные глотки, мне казалось, что бьют молотом по железным воротам; ну, а потом, Ники, спи, не слушай меня, - потом раздались выстрелы. Один, второй, третий... Я насчитала пять, потом еще пять... А потом я вошла в комнату отца, а там все продолжали стрелять, только я не понимала, где. " А мужик-то был прав, - сказал отец. Он стоял у окна и смотрел в сад, и даже не обернулся, когда я вошла. - Мороз-то тридцать градусов... Шифер лопается. А за него я отдал почти столько же сколько этим подонкам, чтобы его привезли из Италии. Запомни, Вера, итальяшки - страшное ворье, впарят тебе все, что угодно". Вот и все, Ники, а ты так ничего и не услышал. Лежал, обнимал меня. Отпусти руки. Я устала. Я выдохлась, Ники! Можно я лягу рядом? Я хочу спать... Картина XV. Несуществующий сад старух. Сад. Возможно тот, на который смотрела Вера из окна больницы. Несколько старух играют в мяч, гибко подпрыгивают, отбивают его, иногда мят укатывается. Тогда они смеются, и какая-нибудь из старух бежит за ним. Среди играющих - Мирьям. За ее спиной, прямо в саду, стоит ванна с высоким душем. Дверь лифта стала теперь дверью дома. Она полуоткрыта. За ней - прохладные сумерки и стук печатной машинки. ПЕРВАЯ СТАРУХА Лови мяч, Мирьям. МАРИЯ Нет, Ракель меня опередила. ПЕРВАЯ СТАРУХА Ну, что же ты, Мирьям. Как же так? ВТОРАЯ СТАРУХА Ракель, кидай мне! Скорее! ТРЕТЬЯ СТАРУХА (Ракель) Сейчас очередь Гертруды. Надо по-честному... МАРИЯ Ладно, хватит играть. Сейчас принесут арбуз. ПЕРВАЯ СТАРУХА (Гертруда) Мария, лови мячик! (Мяч вылетает за калитку, в которую сейчас, в несуществующем саду старух, превратилось окно). Что же ты, Мирьям, Мирья ! Опять не поймала. (Старухи смеются. Мирьям бежит к калитке за мячом, но не успевает, навстречу ей идут два охранника из "Толпы одиноких", Вольфганг и Гербхард. У Гербхарда в руках мяч. С их одежды течет вода. Вольфганг слегка приволакивает ногу и опирается на плечо товарища). ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Мария! Вот уж не ожидал тебя... (Второй охранник толкает его в бок) Простите, мадам, это ваш мяч? МАРИЯ (надменно) Да... (Берет мяч из рук Второго охранника, Гербхарда.) ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Я все понимаю, мадам, мы зашли на чужую территорию, мы вторглись в частные владения, что говорить! МАРИЯ Да, это так... ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Мы не хотели ничего дурного, мадам, мы просто шли по дороге с моим другом и увидели, что катится мяч. Я сказал моему другу: "Ты видишь этот мяч?", на что мой друг ответил: "Да, вижу, он катится..." Тогда я снова сказал моему другу... (Второй охранник снова толкает его). ВТОРОЙ ОХРАННИК Послушайте, Мирьям, мы в затруднительном положении... ПЕРВЫЙ Да мы просто вляпались по уши! ВТОРОЙ ОХРАННИК Мы почти ничего не хотим... ПЕРВЫЙ Да нет же! Мы хотим, хотим... ВТОРОЙ Да помолчи ты, Вольфганг! ПЕРВЫЙ Нет, это ты помолчи, Гербхард! МАРИЯ (холодно) Так я не понимаю, что вы хотите? ПЕРВЫЙ Нам бы по чашке кофе и посидеть где-нибудь в тени... ВТОРОЙ Да хоть воды налейте нам холодной, из-под крана... МАРИЯ Да, пожалуйста, заходите! ПЕРВЫЙ С нами такое случилось, такое!... МАРИЯ Мне совершенно безразлично... ПЕРВЫЙ Как, безразлично? МАРИЯ А вот так... ВТОРОЙ Тогда почему вы нас приняли? МАРИЯ Но ведь кто-то должен был вас принять. ПЕРВЫЙ Послушай, Мирьям, неужели ты нас не помнишь? МАРИЯ (удивленно) Нет... Идите в дом, там прохладно. ПЕРВЫЙ Почему ты не хочешь узнать, что с нами случилось? Я никогда не поверю, что ты нас не помнишь. ВТОРОЙ Да и я, честно говоря, тоже... "Толпа одиноких", Мирьям, подумай! "Толпа одиноких"... МАРИЯ Я не знаю вас... Вас, неверное где-то избили, но я совершенно не хочу знать, где и кто. (смеется) Вдруг я окажусь на стороне ваших обидчиков? Гретруда, Ракель, сварите кофе и принесите сливовый пирог, а если осталось жаркое от обеда, то сначала принесите его... А это - Элена. Она постели для вас кровати на второй этаже... Пожалуйста. идите в дом. ВТОРАЯ СТАРУХА (Элена) (кокетливо) А я думала - это пришли мальчики-продавцы из магазина и принесли фрукты и арбуз, который мы заказывали с утра. (Старухи смеются) ПЕРВЫЙ ОХРАННИК (пораженно) Но почему, Мирьям? МАРИЯ Но ведь кто-то должен все это делать. (В течение всей сцены смеркается. Сумерки переходят в ночь). Картина XVI. Отчаянье, близкое к развязке. Сцена пуста. Сейчас она похожа на безжизненное пространство, в котором не существует ничего, даже света. МУЖЧИНА, ВЛАДЕЛЕЦ "ТОЛПЫ ОДИНОКИХ" Лучше ничего не иметь, чем иметь все. Лучше не иметь чувств, вообще, чем иметь смятенные чувства. Я знаю, разговоры затянулись и на все объяснения у меня только пять строк. Но я уложусь, наверное... Я не знаю, что меня так проняло, он сам, или его спесивые рисунки с претензией на гениальность. Короткостриженный, он сидел в парке, прямо на асфальте, подогнув колени, как египетские статуэтки. Он все прекрасно знал про себя. Я понял это по напряжению его лопаток под тонкой рубашечкой. Он рисовал мелками на асфальте, так откровенно, как будто бы дразнил собой весь этот окружающий его мир... Меня? И меня, наверное, тоже, хотя он тогда не знал обо мне. Он рисовал низверженных греческих богов, которым ничего не оставалось после прихода Христа, как погрузиться в тартар. Они были чудовищны и прекрасны как запрет... Все стены наших комнат завешены его рисунками. Я знаю, он придет за ними, за своими снами и моей явью. Мне безразлично, что будет со мной, что происходит со мной сейчас, но я не могу без него, он стал моей жизнью, моим пороком. Он придет за своими рисунками, а застанет меня. Я жду тебя, Ники, иди ко мне, мальчик мой, я не могу без тебя... Картина XVII. Счастье Все тот же сад старух. Раннее утро. На бельевых веревках сушится одежда охранников из "Толпы одиноких" и халаты старух. В саду никого нет, кроме Мирьям. Она лежит в ванной в тонкой исподней сорочке, иногда включает душ, иногда отпивает из бокала, стоящего здесь же, на приступке в ванной. МИРЬЯМ Хорошо купаться до наступления зноя. С утра мы всегда так купались в Монтевидео. Или ночью. Мне нравились ночные пляжи, за то, что там не было никого, или почти никого. Два-три человека и мы. Можно было купаться голыми, лежать на песке, потом снова входить в воду. Можно было плакать в открытую. Все равно никто не видел... (Через калитку входят Ники и Вера). ВЕРА Осторожно, не поскользнись, здесь трава мокрая после дождя. НИКИ (сквозь сон) Что?... А что, был дождь? СТАРУХА (закурила в ванной) Да нет, какой там дождь... Вот уже месяц ни дождинки не капнуло. Это с утра поливали из шланга... Я поливала... Я рано встаю. Ну-ка, поближе подойдите! Вы зачем пришли? Еще ближе, чтобы мне вас рассмотреть! А где же тритий? ВЕРА Нет, нас только двое. НИКИ Лично я - один... ВЕРА Тогда я тоже одна. СТАРУХА Какие вы оба спесивые. Но один и один - все равно будет два. А где же тритий? Я не понимаю, куда он делся? НИКИ Нет, нас только двое. СТАРУХА Ну вот и ты сознался, что вас двое, а поначалу... (смеется) Как только ты сознался, я поняла, что ошиблась. Я хотела спросить, куда ты дел брата-близнеца? НИКИ У меня никогда не было брата-близнеца, и даже сестры у меня тоже не было никогда... СТАРУХА (Вере) Так значит ты - не его сестра? ВЕРА Не знаю. Наверное, нет. СТАРУХА Вы так говорите, как будто бы спите на ходу. Это раздражает... Нет, те из Монтевидео говорили совсем иначе и по-испански. А вы - каркаете по-немецки, как меня утомил этот язык! Их было трое, Девушка и два брата-близнеца. Они приходили ночью на пляж точно так же, как и мы. Издалека я приняла вас за них и удивилась, - где же тритий? Иногда они приносили маленький, темно-голубой мяч, выходили из воды, обсыхали и кидали его друг другу. Иногда они приносили с собой будильник и сдвигали вместе три лежака, за которые нужно было платить с десяти часов утра, а после шести они становились бесплатными. Они набрасывали на них полотенце и засыпали на берегу, а с утра их поднимал будильник. Девушка всегда ложилась между близнецами. И они тут же засыпали, и все, и никакой грязи. Это походило на танец, потому что среди ночи девушка просыпалась, подходила к воде и кого-то звала. Иногда она плакала. Тогда просыпался кто-нибудь из близнецов. Утешал ее и отводил обратно. Им не было до нас никакого дела, а нам - до них. У счастья много разновидностей, и это было счастьем разочарованных, и мы, и они в то время были одинаково счастливы, потому что счастье разочарованных - это покой... (Голос из дома: "Ты зовешь меня, Мирьям?" На террасу выходит Писатель). ПИСАТЕЛЬ Что, кто-то пришел? СТАРУХА Посмотри сам! ПИСАТЕЛЬ Я думал - это король, а это непонятно кто... ВЕРА Извините, что вас беспокоим, но дело в том, что окна моей психушки, как раз выходили в ваш сад... ПИСАТЕЛЬ Это еще не повод для того, чтобы спуститься. ВЕРА Но нам так хотелось в сад! НИКИ Мы бы все отдали за сад! ПИСАТЕЛЬ Ну и что, нашли, что искали? И все ли вы отдали за сад? НИКИ Да, пока что нет... (пауза) СТАРУХА Я была равнодушна к книгам, а он читал их целыми днями напролет. Особенно он любил одну русскую книгу про преступление. Он говорил... ПИСАТЕЛЬ Какая разница, что я говорил? Зачем ты их пустила? СТАРУХА Ты говорил, что преступление не вынашиваешь в себе, а совершаешь внезапно. Неумышленно. Раз и переступаешь какую-то границу. И все. И назад пути нет... А их я не пускала. Нет. Они сами вошли... Мне не нужны были книги. В то время мне достаточно было самой себя, счастья разочарованных и своих собственных чувств... А сейчас - отойдите в сторону. Я хочу включить душ. (Включает душ). ПИСАТЕЛЬ Мария, я весь мокрый! СТАРУХА Ну и что? Я же сказала: "Отойди". ВЕРА Как же так, придет король, а вы в таком виде? ПИСАТЕЛЬ Мне безразлично, что вы смеетесь. Я не люблю, когда ко мне приходят. НИКИ Мы заметили. (пауза. Вера всматривается в Писателя. Писатель, привыкший к славе, позволяет ей себя разглядывать). ВЕРА (Писателю)Я помню вас. ПИСАТЕЛЬ (холодно) На свете очень много людей, которые меня помнят... Иногда мне кажется - слишком много. НИКИ Хорошо... Тогда она вас не помнит, а уж я - тем более. Последнее время я не помню ничего, даже как меня зовут... Ну, что так лучше? ПИСАТЕЛЬ Мне безразлично, просто я не люблю, когда из моего дома делают проходной двор. ВЕРА Извините его... То есть, нас обоих. Дело в том, что у Ники пробита голова, вот я и таскаю его за собой повсюду. Как-то страшно оставлять его одного. (Из дома выходят охранники "Толпы одиноких", Вольфганг и Гербхард. Оба в ослепительно белых одеждах. Видимо за ночь, Первому, Вольфгангу, стало хуже, поэтому Второй, Гербхард, поддерживает его, как ребенка, которого учат ходить). ПЕРВЫЙ Ты знаешь, Гербхард, я больше не могу. Я сейчас упаду... ВТОРОЙ Ступай, вот сюда, Вольфганг, осторожнее... А теперь - вот сюда,- потому что, если ты упадешь, мы не сможем идти дальше. ПЕРВЫЙ Я все понимаю, Гербхард, но я действительно больше не могу... ВТОРОЙ Хорошо, Вольфганг, падай! Но знай - наш путь окончен... (Гербхард отпускает Вольфганга, тот стоит один, качается, хватается руками за воздух, но не падает. Его качания продолжаются довольно долго. Все присутствующие молча наблюдают за ним). СТАРУХА (Писателю, лежа в ванной) Извини, Хуан-Карлос, совсем забыла тебе сказать - у нас еще одни гости... ПИСАТЕЛЬ (холодно) Ничего, дорогая, я уже давно привык узнавать все самым последним в своем собственном доме... И давно они у нас... гостят? СТАРУХА Нет, не очень. Они пришли вчера вечером, когда ты перепечатывал роман на машинке... Мы с девушками пустили их. Ну ты же знаешь их, особенно Гертруду с Эленой, они всегда любили молодых людей. ПИСАТЕЛЬ И надолго они к нам? СТАРУХА (затягивается сигаретой) Как сказать? (Неожиданно Первый, Вольфганг, раскачиваясь, заметил Ники). ПЕРВЫЙ Эй, послушай! НИКИ Я? ПЕРВЫЙ Ну да, ты... Ты спишь прямо на ходу. Ты хоть обопрись обо что-нибудь и подремли... НИКИ Да, это правда. Мне нужно выспаться. ПЕРВЫЙ Вот-вот, здесь превосходное место для того, чтобы отоспаться. Так и тянет остаться здесь навсегда... Но если ты знаешь, куда тебе нужно прийти... мой тебе совет - не оставайся... ВТОРОЙ Послушай меня, Вольфганг, ты падаешь, или мы идем дальше? ПЕРВЫЙ Конечно, идем, Гербхард, какие могут быть разговоры? Только позволь, я о тебя обопрусь, а то я ведь сам не дойду. Ты же знаешь... ВТОРОЙ Хорошо... Я буду тебя вести, а ты будешь рассказывать мне, что ты видишь. Что ты видишь, Вольфганг? ПЕРВЫЙ Я? Что я вижу? Как рассказать тебе, что видел Орфей, когда... ВТОРОЙ Когда умер? ПЕРВЫЙ Нигде не сказано, что Орфей умер. Орфей оказался по ту сторону жизни... ВТОРОЙ (напряженно) Так что ты видишь? ПЕРВЫЙ А что видел он? Он видел грани миров... Все стало прозрачным, Гербхард, и я вижу, как под одной оболочкой находится другая, менее явная, может быть, но более значительная. Множество миров существуют в одну секунду времени и почти сразу же гаснут, им на смену приходят другие. И кто мы такие, Гербхард, чтобы ходить по мирам, а ведь мы ходим... ВТОРОЙ (неожиданно ясно - Старухе) Извините его, он перекурил. СТАРУХА Да нет, ничего, я еще и не такое видела! ПЕРВЫЙ Мирьям, почему ты не помнишь нас? Я же был всегда, можно сказать, тайно влюблен в этой страшной "Толпе одиноких". Я всегда восхищался, Мирьям, особенно, когда ты... СТАРУХА (холодно) Не понимаю, о чем вы? ВТОРОЙ (толкает Первого) Заткнись, а? ПЕРВЫЙ Молчу, молчу... (неожиданно ясно - Ники) Только ты не говори, что не помнишь нас. Не так давно мы не пустили тебя забрать то, что принадлежало только тебе... Но тогда мы сами себе не принадлежали. Прости, а? НИКИ (удивленно) Прощаю... СТАРУХА Прошу вас, выбросите окурки из пепельницы, когда будете уходить. ПЕРВЫЙ Да, конечно, Мирьям. (Охранники берут пепельницу с подставки перед ванной и уходят. Старухи, одна за другой, появляются из недр дома и машут им вслед: "Прощайте, прощайте...") ПИСАТЕЛЬ (презрительно) Прощаются так, как будто бы провожают короля! СТАРУХА (смеется) Согласись, Хуан-Карлос, что хотя ты и был раздражен, тебе все-таки было приятно, что он пришел. ПИСАТЕЛЬ Что ты можешь знать, Мария? Возможно, для человека, который решил застрелиться, мне было приятно... (пауза) НИКИ Знаешь, Вера, лучше бы я спал или стал полным идиотом, и мне было бы все равно, я бы стоял как греческая колонна из храма Аполлона, на меня можно было бы облокотиться... Я не могу выслушивать этот старческий бред про королей. Я, наверное, очень сильно ударился головой, мне тяжело... ВЕРА Да, Ники, лучше бы ты действительно спал. Тогда тебя было бы не слышно хотя бы. Дело в том, что все это правда... СТАРУХА (смеется) Неужели в это так трудно поверить? Мы сами до сих пор верим с трудом. Он все ждет, что король придет снова. Но и в сказках и наяву короли приходят только один раз. Когда я вошла, они уже разговаривали, и он раздраженно сказал мне: "Мария, пришел король, хоть бы ты чаю поставила что ли..." Я подумала, что он смеется и пошла ставить чай, но на этот раз он не смеялся. ПИСАТЕЛЬ Да, мне было не до смеха... Я думал о преступлении всю ночь и к утру решил застрелиться. И тут пришел он, очень молодой, с румянцем как у призывника, - во всю щеку. Я подумал, что это разносчик пиццы как всегда ошибся калиткой, или почтальон вымогает чаевые. Я сказал, что чаевых не будет, а он сказал, что поставил мотоцикл у ворот. Не помешает ли он соседям? Я повторил ему про чаевые и уже собрался подняться в дом, но он остановил меня: "Я - король..." Я обернулся, чтобы получше рассмотреть. Такой дерзкий, смеющийся мальчишка стоит и щурится от солнца. Я мог бы в два счета его прогнать, но я почему-то ему поверил... (Пока Писатель говорит, через калитку входит Король и становится за его спиной. Писатель оборачивается). (Пауза) КОРОЛЬ Я - король. ПИСАТЕЛЬ Это что - новое прозвище для разносчика пиццы? КОРОЛЬ Скорее это приставка перед именем и одновременно - работа. ПИСАТЕЛЬ Пожалуй, чересчур рассудительно для разносчика пиццы. Наверное, вы и вправду - король... Я стоял на несколько ступеней выше и получалось, что он едва доходил мне до груди. Он смеялся там, внизу, упоенный своей юностью и собственным великодушием, у него не было при себе никаких доказательств того, что он король, но достаточно было хоть раз взглянуть на него, и они становились ненужны... КОРОЛЬ Мы ждали вас вчера весь вечер, - я и еще несколько человек. Для нас было бы большой честью, если бы вы пришли и получили то, что принадлежит вам по праву... ПИСАТЕЛЬ По праву мне принадлежат только пистолет и пуля, так и не дошедшая до моего виска... Но он снова засмеялся. Ему нравилась игра Король и Писатель. Он просто не расслышал. Он мог слышать только себя... КОРОЛЬ На утро я решил, что если один Хуан-Карлос не может прийти и получить премию Сервантеса за лучший роман, то второму Хуану-Карлосу ничего не стоит ее принести. ПИСАТЕЛЬ Что ж, вы как раз вовремя. Если бы вы хоть немного задержались, вы бы меня уже не застали... Знаете, писатели никогда не застают королей, но случается, что и короли иногда не застают писателей. КОРОЛЬ Знаю... ПИСАТЕЛЬ Вот как? В этой раз - чересчур рассудительно для короля. Я думал, вы начнете возражать... А что вы думаете про преступление? КОРОЛЬ На преступление способные все. Оно медленно вынашивается, как злачное семя, а потом - прорастает или гибнет на корню, лучше, когда оно гибнет на корню. ПИСАТЕЛЬ Нет, преступление мгновенно. Оно бьет как молния, так что ничего не успеваешь понять. Заносишь ногу, чтобы сделать шаг, и ты твердо уверен в себе, ты пока еще все про себя знаешь, а потом - раз! И шаг сделан, и ты уже совсем другой... новый человек. Перед преступлением все равны - и короли, и народ... КОРОЛЬ Как бы там ни было, а вы, писатели, выше нас, королей. Вам кажется, что мы владеем всем, а у вас нет ничего, и у вас действительно ничего нет кроме вечности. Вы, писатели, владеете вечностью, а мы, короли, остаемся в вечности только потому, что вы о нас написали. Мы зависим от вас, а вы не зависите не от кого. Потому я и пришел сюда... ПИСАТЕЛЬ Чтобы я написал о вас? КОРОЛЬ Чтобы сказать то, что я сказал... ПИСАТЕЛЬ И он улыбнулся так, как улыбается разумный школьник, когда учитель удивляется его ответу. КОРОЛЬ Я поставил мотоцикл у соседнего дома, сразу же, напротив их калитки. Просто это было единственное возможное для него места. У них такая маленькая калитка, им теперь не войти и не выйти. Не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности. (Король, слегка кивнув на прощенье, уходит). ВЕРА С тех пор вы его ждете? ПИСАТЕЛЬ Кого? ВЕРА Короля. ПИСАТЕЛЬ И да, и нет... Но я постоянно напряжен. Я жду, что он снова приедет на своем мотоцикле и отвлечет меня от чего-то жизненно важного. ВЕРА Мой отец точно также ждал писем от вас, и сам писал вам долгое время уже после того, как вы перестали отвечать... Ну что, вспомнили? ПИСАТЕЛЬ Да, сейчас я попытаюсь вспомнить... А что он мне писал? ВЕРА (смеется) Он никогда мне не говорил. Я думала, может быть, вы знаете. НИКИ Послушай, Вера-Изабель, давай уйдем, а? Мне нужно лечь. У меня невыносимо болит затылок. ВЕРА Не называй меня Вера-Изабель. Никогда... Ты слышишь? ПИСАТЕЛЬ Я вспомнил... Я все вспомнил. Очень давно один русский из Москвы, кажется, он был инженер, присылал мне письма по-испански. Это был очень странный язык. Я прекрасно понимал смысл, но перечитывая слова, в которые закрадывались ошибки иностранца - неправильно употребленный артикль или спряжение, я видел второй смысл, более глубокий, который он, может быть, и не вкладывал. Он писал, что его русская жена дала дочке второе имя, - Изабель, в честь бабушки или прабабушки, жившей в Эльзасе. Если бы не это второе имя - Изабель, - я бы так никогда его не вспомнил. НИКИ Вера, мне больно. Прошу тебя! ВЕРА Подожди! ПИСАТЕЛЬ И вроде бы никаких явных причин отвечать русскому тоскующему сумасшедшему, у меня не было... Но тоска... Наша тоска была одного порядка, она связала нас как двух братьев-близнецов, вот я и написал... Я кое-что ему должен... Когда вы увидитесь снова? ВЕРА Надеюсь, что никогда! ПИСАТЕЛЬ Так говорят все повзрослевшие дочери... Так вот, когда вы все-таки увидитесь, я смогу отдать ему долг... Когда я разговаривал с королем, одну руку я спрятал за спину, потому что держал пистолет. И когда он ушел, мне уже никто не мешал, а я вот почему-то не застрелился. Я хотел понять, почему, и стал писать в разные точки мира. Я забыл передать твоему отцу одну старую технику умирания, ее прислал мне один русский, живший на Тибете. НИКИ (смеется) Если ты сейчас меня не удержишь Вера, я упаду. У меня кружится голова. ВЕРА Ты же спал на ходу, Ники, что же ты сейчас просыпаешься? НИКИ (тихо) Мне больно... ПИСАТЕЛЬ Для того, чтобы правильно умереть, нужно сосредоточиться на затылке до боли, иногда даже выступает кровь, и тогда смерть или уходит, или человек оказывается в нужном месте, там, куда он рассчитывал попасть. Не могла бы ты все это передать своему отцу, потому что я не успел... Я умер... (Мгновенно все исчезает. Вера и Ники остаются одни). НИКИ (тихо) Мы спим? ВЕРА (тихо) Я не знаю... Картина XVIII. Этот летний свет. Комната Веры в больнице. Вера одна. Входит Рози. РОЗИ (резко) На, почитай... (падает ей письмо из китайской шкатулки отца). ВЕРА А где мой завтрак? РОЗИ Потом будешь есть, сначала почитай! ВЕРА Что это? РОЗИ Это письмо от твоей матери... ВЕРА Но у меня нет матери... РОЗИ Этого я не знаю. Я не смогла ее найти, но она у тебя была. Она написала тебе сразу, как ты только родилась. ВЕРА Это что, шоковая терапия? РОЗИ Можно сказать и так. ВЕРА (читает письмо) "Купать лицо в лучах тепла. Подаваясь ему навстречу, путаясь в собственных волосах. Так тянутся только к тем, кого любят больше всего..." Я, все поняла, Рози, ты решила меня посмешить! РОЗИ (холодно) Не уверенна... Я не читаю по-русски. ВЕРА (читает) "Маленькая девочка. Кого ты любишь больше всего?" (Из лифта выходит мать Веры, садится на подоконник. За ее спиной - лето). МАТЬ Маленькая девочка, кого ты любишь больше всего? (Вера тут же по-детски садится на пол у ее ног и перекатывает мячик, которым они обе когда-то играли и, которым, возможно, играли близнецы в Монтевидео.) ВЕРА Маму и этот свет... МАТЬ Маленькая девочка, чего ты хочешь? ВЕРА Чтобы так было всегда! МАТЬ Я куплю тебе все игрушки, какие ты только захочешь, я куплю тебе самые красивые наряды, которые ты выберешь сама. Мы поедем - куда ты скажешь, - хочешь к морю, а хочешь - в лес? Или, может быть, ты хочешь гулять в саду, или кататься с горки зимой в нашем маленьком дворике? Ты никогда не будешь делать уроки, если не захочешь сама. Если хочешь, можешь рисовать прутиком на песке, и пусть вода смывает изображение; или красками в воздухе. Или лепи пластилин теплыми пальчиками. Будем вместе рассматривать, что получилось... Я так вас всех люблю. Пожалуйста. разрешите мне вернуться к вам. Пожалуйста, разрешите мне вернуться. Ведь кроме вас мне больше ничего не нужно. Совсем ничего. Бог явился ко мне в вашем образе, а если бы не вы, я бы так о Нем, ничего и не знала... Только, пожалуйста, позвольте мне... (Мать уходит. Вера по-прежнему сидит на полу, катает мячик). ВЕРА ... Наша Таня громко плачет... А ведь ты совсем не та, Рози, за кого себя выдаешь. РОЗИ Ну и что? Посмотри, сколько времени мы потратили на то, чтобы выяснить за кого себя выдаешь ты. И все впустую. Никто не знает, какие мы настоящие... Картина XIX. Бессмертные. Комната Ники, завешенная рисунками, как когда-то подъезд на Белорусской. Ники и владелец "Толпы одиноких" дерутся. Он пытается выбросить Ники из окна, Ники пытается удержаться. МУЖЧИНА Не ожидал, да, Ники? Шел за рисунками, а встретил меня? Неужели ты настолько глуп? Неужели ты думал, что меня здесь не будет? Или тебе так хотелось получить рисунки назад? НИКИ Они мои... МУЖЧИНА Они твои, Ники, а ты - мой! Ты цепляешься за рисунки, а я цепляюсь за тебя, и так мы все вместе сплелись в клубок, как Лаокоон, и никак не можем распасться... НИКИ Отпусти меня! МУЖЧИНА Это ты отпусти меня, Ники. Я больше не могу! Куда бы я не пошел, я сразу же вижу тебя. Стоит мне сделать шаг, - и это не ты, а кто-то похожий... НИКИ Что ты делаешь? МУЖЧИНА А ты напрасно сопротивляешься. Лучше тебе лежать там, внизу... Говорят это не больно. Всего мгновение - и ты внизу, и больше никаких проблем, никаких мучений. И потом, - подумай сам, как подорожают твои рисунки... НИКИ Ты сумасшедший! МУЖЧИНА Да, я сумасшедший. Ну и что? Я болен тобой, Ники! Говорю тебе еще раз - ты напрасно сопротивляешься. Через две минуты этой комнаты не будет, она взлетит на воздух вместе с этими рисунками на стенах, ну, и со мной... Подумай, что лучше - взлететь на воздух или лежать внизу, на асфальте? НИКИ Прошу тебя, отпусти! МУЖЧИНА Тебе страшно? НИКИ Да... МУЖЧИНА Ничего, мне страшнее. Гораздо страшнее убивать, чем умирать самому. Тебе приходилось убивать? Вот и мне нет... Ну, ничего! Скоро мы с тобой увидимся снова. Ты встретишь меня с папочкой детских рисунков у ворот ада? Встретишь, ладно? Чтобы я один там не потерялся... (Вбегает Вера) ВЕРА Ники! (Мужчина выталкивает Ники из окна). Я все видела! Вы убили его! МУЖЧИНА Ну и что? ВЕРА Ники! Но он мой... МУЖЧИНА Нет, девочка, он мой и больше ничей, точно также, как эти рисунки. ВЕРА Вы убили его. МУЖЧИНА Беги отсюда, пока я добрый. Через две минуты все взлетит. Мне бы не хотелось убить за одно и тебя. Ты не нужна мне. ВЕРА А мне все равно... МУЖЧИНА Нет, что ты, умирать страшно! ВЕРА Это вам страшно, потому что ничего хорошего вас не ждет... МУЖЧИНА Ты не нужна мне в дальнейшей истории. ВЕРА Тише, дяденька, не плачь. Я тебе не врач... Вы тоже мне не нужны... МУЖЧИНА Это ты? ВЕРА Нет, это группа "Ундервуд", ее иногда играют в вашем клубе. Наверное, больше не будут... Да не дрожите вы так! Что, в первый раз умираем? МУЖЧИНА Я - в первый, и надеюсь, что в последний...А как ты поняла, что нужно придти? ВЕРА Мне приснились мои собаки - доберман Билли и дог Неженка. Они выли. Они всегда воют в таких случаях... И вот, сейчас мы с вами взлетим. Интересно, как там наверху? МУЖЧИНА (в ужасе) Где выход? Я еще успею спастись... Где он? ВЕРА А может лучше не надо? Может лучше на затылке сосредоточиться так, чтобы выступила кровь. Ники, наверное, лежит сейчас на асфальте. Разбил вдребезги башку, и из затылка вытекла кровь. Пустите, я посмотрю! (Подходит к окну. Мужчина распахивает дверь лифта, впрыгивает в кабину). ВЕРА Как жалко, что у меня никогда не было брата... (Грохот падения лифта. Взрыв. Темнота. На сцене появляются двое охранников из "Толпы одиноких" с поисковыми фонариками). ПЕРВЫЙ Ну и работка у нас с тобой, Гербхард ВТОРОЙ Опять куда-то забрели. ПЕРВЫЙ Знать бы еще - куда! Ну, что, ты нашел их? ВТОРОЙ Какое там - нашел! В такой темноте их только и искать. ПЕРВЫЙ Нас предупреждали. ВТОРОЙ Ну и что, что предупреждали! Это ты говорил: "Работать, работать!", а я говорил: "Луна и дорога..." ПЕРВЫЙ Я нашел их, Гербхард, иди сюда! Вот они оба лежат, девчонка и мальчишка, помнишь, тот, которого мы не пускали на дискотеку? ВТОРОЙ Это тот что ли, который все свои рисунки пытался забрать? Дрянь были рисунки, не к чему было из-за них так убиваться! ПЕРВЫЙ Да, трупы таскать - работенка-то не из лучших, ты только глянь, - вроде худые - кожа да кости, а такие тяжелые, что с места не сдвинешь... Ну-ка помоги мне, давай, тащи, тащи их... Ну! (Перетаскивает за ноги тела Ники и Веры на середину сцены). ВТОРОЙ Ты только посмотри на них, Вольфганг, у них не затылки, а сплошная кровища. Это же надо так! (Зажигает фонарик). ПЕРВЫЙ Да что тут смотреть! Нормальные, мертвые затылки. ВТОРОЙ Слушай, Вольфганг, последний раз говорю: "Пойдем в дальнобойщики". ПЕРВЫЙ Сейчас, Гербхард, закончим работу и пойдем. (Охранники разрывают декорацию, когда-то изображавшую окно. В разрыв вливается свет и сначала неясно, а потом, все отчетливее показываются очертания сада. Охранники сдирают декорации до тех пор, пока сад не покажется полностью). ПЕРВЫЙ Ну, что, Гербхард, Луна и дорога? ВТОРОЙ Ну, наконец-то... (уходят) Картина XX. Садик, приснившийся Рози. Яркий свет. Сад. Наверное, тот самый, который видела Рози во сне. Мать Веры сидит в саду. На траве, совсем как живые, лежат Вера и Ники. Кажется, что они спят. МАТЬ ВЕРЫ Ну вот, наконец-то все закончилось, и, кажется, хорошо... Я сначала так испугалась, когда поезд тряхнуло. Лучше бы мы летели самолетом. Я думала, что поездом безопаснее, а безопаснее оказалось самолетом... Но теперь все закончено. Счастливый конец никогда не бывает без испытаний... Вера, Ники, вставайте. Боже мой. Ники, ты весь перемазался в собственной крови. Надо же так удариться головой! Здесь где-то должен быть ручей. Вы хотя бы умоетесь оба, смоете кровь. В таком виде оставаться просто нельзя. Давай, Ники, вставай, ты старший, буди сестру! (Первой просыпается Вера). ВЕРА Мама, где мы? МАТЬ А ты сама не видишь? ВЕРА (удивленно) Сад?.. Мама, что это с Ники, он весь в крови? МАТЬ Ты что, ничего не помнишь? ВЕРА Нет, ничего... Мы куда-то ехали. А Ники, почему в крови? МАТЬ Он сейчас проснется. Ты же знаешь, как он любит спать. ВЕРА Что с нами случилось? МАТЬ (терпеливо) Вспоминай! Мы ехали на поезде из Москвы в Берлин, - ты, я и Ники. Ты давно хотела посмотреть Берлин. Ты говорила: "Что же я зря, учу немецкий?" Но по дороге случилась авария, - что-то на путях, я не знаю, что... Вы оба упали с полок, и оба разбили затылки в кровь. Я испугалась сначала, но потом подошли санитары, и сказали, что раны не опасны, а потом на носилках перенесли вас сюда... ВЕРА В сад! МАТЬ Пока там будут ремонтировать поезд, мы можем отдохнуть здесь, в саду... ВЕРА А здесь нельзя остаться? (просыпается Ники) НИКИ Как же голова болит! МАТЬ Скоро пройдет. Боли больше не будет. НИКИ Мама, смотри, Вера вся в крови. Она что, разбила голову? МАТЬ Ники, боли больше не будет. ВЕРА И мы останемся здесь, в саду? МАТЬ Ну, конечно... Нас же отправили в сад... (пауза) ВЕРА Ники! У тебя есть мелочь? НИКИ Ну, есть, а что? ВЕРА Ты дашь мне хоть немного? НИКИ Конечно, нет... А зачем тебе? ВЕРА Просто я кое-что обещала. МАТЬ (удивленно) Кому? Ведь ты же ничего не помнишь! ВЕРА (смеется) Я всегда помню все... (Пауза. Гомон птиц. Входит мальчик-ловец. Он весь преобразился. От прошлого бродяжки ничего не осталось) МАЛЬЧИК Вы не купите у меня свистульки? НИКИ Они что, настоящие? МАЛЬЧИК Их только что вылепили из глины и раскрасили. (Ники вынимает несколько монет и подает их мальчику. Мальчик вручает каждому по глиняному воробью) Ну что, посвистим? (Расставляет вокруг себя птичью стаю). Ведь сад теперь открыт для всех! (Слышны свист и птичий гомон). Занавес.