разия.  Ему
палитра цветов, а мне палитра -- поллитра! О, каламбурчик!
     -- Неплохо! И девчата  неплохие, шустрые.  Главное,  чтоб после  них не
страдать, посещая туалет. Контингент проверенный? Лечиться не придется?
     --  Вами и  проверены.  Только что.  Результаты узнаем через  несколько
дней. "Любовь  сладка  - болезнь  горька".  Если  что  --  заходи  ко  мне в
медсанбат. Посодействую в конфиденциальном лечении.
     У   Никиты  засосало  под   ложечкой,   но  он  не  подал  виду,  браво
отмахнувшись:
     -- Чепуха! Это ж как насморк для настоящего офицера!
     --  Ну-ну!  Досморкаешься.  Не пожалеть бы  в  старости. Это я тебе как
медик авторитетно  говорю.  Пусть я и финансист, но у медиков  служу. Беречь
орудие производства надо смолоду! И лелеять!
     --  А чего ж  сам  этих  телок приволок  целый  табун?  Гладить? Поить?
Смотреть?
     --  Не  знаю. Наверное, для того,  чтоб полнее ощущать  свободу.  Пиво,
водка, девчатки, воля! Всего этого я был лишен целых три месяца!
     -- Болел?
     -- Сидел! В тюрьме сидел. Давил спиною нары.
     --  На гауптвахте, что ли?  Так  долго? Три месяца?  Столько  обычно не
сидят. Что, начальник гауптвахты издевался и срок прибавлял?
     -- Я же  тебе русским языком говорю: сидел в тюрьме! Не на "губе",  а в
вонючей   городской  тюрьме.   В  Ашхабаде!   С  уголовниками!  --  капитана
передернуло от  воспоминаний, и  он залпом выпил полстакана  водки. Протяжно
занюхал кулаком.
     -- На, заешь! -- Никита протянул шампур с мясом.
     -- Не надо. Я организм уже отучил от лишней пищи. Закушу пивком.
     -- Такими коктейлями быстро убьешь желудок! -- Никита настойчиво всучил
капитану  шампур. --  Ешь,  Сергеич. Не то  тебя  на  руках придется  отсюда
выносить, а ступеньки больно крутые! Разобьемся.
     --  Ладно...  --  начфин апатично  куснул мяса,  прожевал, еще  куснул.
Понравилось жевать. Вот-вот. Аппетит приходит во время еды. Главное, начать.
     --  Так  как  ты в  тюрьму-то  загремел?  -- Никита  кожей ощутил,  что
капитану,  кроме  пищи  как  таковой,  может  быть,  больше  требуется  пища
духовная.  То  есть   живого  внимания  и,  по  возможности,  сопереживания.
Требовался слушатель. Свободные уши...
     -- Что, правда, интересно?
     -- Интересно!
     И ведь  не слукавил  Никита. Всяко интересней,  чем  по  второму заходу
плескаться с  <i>общими</i>  девицами в  озере --  <i>со  всеми  вытекающими.</i> Учитывая
мимолетное предупреждение  пусть  и  начфина, но все-таки  медика по  поводу
возможных последствий... Да ну их! Один раз обошлось -- с блондой Натой, нет
гарантии, что второй раз обойдется -- да хоть бы и с брюнеткой Оксаной. Да и
с Натой еще не факт, что обошлось. Через несколько дней станет ясно...

     ***
     --  Больно  часто  в твоем  рассказе податливые девицы  встречаются!  -
усомнился москвич и примерный семьянин Котиков. -- Привираешь?
     - А  тебе, старому черту,  завидно, что  с девчатами  у  Никиты  полный
порядок? -- вступился Кирпич за Ромашкина. -- И где ж "больно часто"?! Я вот
если  начну  всех  своих перечислять,  до  утра  считать будешь!  Продолжай,
Никитушка....


        Глава 16. Байки капитана Александра Сергеевича П...

     Мало того,  что начфин был  Александр Сергеевич,  еще и фамилия  у него
начиналась на "П". Не  Пушкин,  точно. Или Плющев, или Паньшин,  или  вообще
Пущин.  С  именем  в ходе знакомства разобрались,  а  фамилию  уточнить было
как-то недосуг. И ладно! Ведь не у следователя  на допросе. Давай, Александр
Сергеевич П., трави байку. Или байки.
     Да,  действительно,  их у  Александра  Сергеевича  П. несколько.  Какую
сначала? Грустную? Или ироничную?
     Валяй грустную!

     <i>Байка первая. Грустная.</i>
     Знаешь, лейтенант, с той поры, как мы посидели в привокзальном пивбаре,
много чего  случилось.  Я  в  тот  день  ждал  поезд  на  Ашхабад,  ехал  на
гарнизонную гауптвахту  --  отбывать десять суток. Нет, не за растрату! А то
все  думают,  что  если  начфин,  значит  обязательно  растрата,  финансовые
злоупотребления, хищения.  Нет, не  за  растрату.  За банальный  мордобой...
Вернее за укрепление воинской дисциплины подручными средствами.
     Весной прошлого  года отправился я в командировку на Украину получить и
доставить новобранцев  в  батальон. Причем сам, балбес, вызвался! Призывники
набирались из Закарпатья, а лететь через Москву и Киев. В Москве у меня было
одно неотложное дело, личного характера, и  Киев я давно мечтал  посмотреть.
Да и  в городе Львове было на  что посмотреть. Турист хренов выискался! Знал
бы!..
     В Москве и Киеве время я провел с пользой и превеликим удовольствием. В
городе Львове обстановка  похуже, национализм, в кабаках  лучше по-русски не
трепаться, ешь  и  пей молча.  А по  улицам шататься,  желательно  в дневное
время.  Только   Львовом   маршрут  не  ограничился,   призывной  контингент
предстояло  забрать  в  Самборе.  Вот   где  настоящие  истинные  западенцы!
Бандеровец   на  бандеровце   сидит   и   бандеровцем   погоняет.   Сплошная
"самостийность"  и русофобство. Два  раза  за "драного кацапа"  и  "вонючего
москаля" от меня местные хлопцы по мордам получили, разок -- я от них. Нервы
мне тогда попортили  крепко.  Я  ж парень простой,  с  Поволжья.  Прадед был
бурлаком, да и меня бог силой в руках не обидел.
     В  общем,  получил с  рук  на  руки  в военкомате  двадцать  хлопцев  и
отправился в обратный путь. Из Львова до Киева добрались без происшествий. В
самолет до Ташкента  сели  без задержек и эксцессов. Долетели, и слава богу.
До дому рукой подать, Педжен вот он рядом, всего-то одну ночь ехать.
     Тут я расслабился  и недоглядел.  Кто-то  из  ухарей сбегал в магазин и
приволок авоську водки. Ребята  хоть и селяне, а ушлые.  Это они до  поры до
времени  затихарились,  а  как перезнакомились, так решили  отметить  начало
службы в  армии. Я же их вещи в военкомате проверил, в Львове, в Киеве торбы
и кошелки осмотрел несколько раз, чтоб спиртного не утаили или не получили в
дальнюю дорожку от кого-то из знакомых.
     Бандеры меня очень разозлили своей негостеприимностью, поэтому  я, хотя
и не  строевой  офицер, но им "равняйсь", "смирно", "шагом  марш" по  полной
программе устроил! Проверки, пересчеты, построения через каждые полчаса. Мои
хохлы  стонали  и  проклинали зверюгу-капитана,  меня то  есть. А  я  внушал
новобранцам, что  предстоящие  полгода  главней  меня начальника  в части не
будет.
     Куда едем, для чего  готовить  их  будут, хлопцы  не  знали до отлета в
Ташкент. А  как  услышали  номер рейса и место прибытия,  так  всполошились:
Афганистан рядом, а там война! Запаниковали...
     Видимо,  со страха и решили нажраться.  Я  лишь  на  полчаса  в  вагоне
задремал, а ко мне в купе уже проводник прибежал, тормошит:
     -- Там твои напились, куролесят!
     Ну,  я туда. В плацкартном вагоне хорошо протоплено, от  жары хлопчиков
совсем развезло: слюни  распустили, сопли по пояс. Мат- перемат!  Кто  песни
спевает, кто друг дружку за грудки хватает, кто к женщинам пристает.
     Взялся  я  успокаивать,  а они только сильнее взбесились. Неуправляемый
процесс начался. Они -- в драку. Ну, я и приложился к их пьяным физиономиям.
В проходе встал и молочу кулаками одного за другим.  Подходи, следующий, кто
смелый!
     Им ко мне толпой не подобраться, мешают друг дружке.
     Хрясть первому в челюсть -- готов! Хрясть второму -- он под полку упал.
Хрясть в рыло  третьему -- он в ноги наседающим приятелям рухнул, те по нему
прошлись и не  заметили.  Еще  двоих  вырубил: одного  ногой в  пах, второго
правым боковым  в голову. Следующую парочку за шеи  схватил и  -- головой об
голову, даже звон услышал.
     В общем, подавил,  можно сказать,  бунт.  Те,  кому  еще  не досталось,
попятились,  рванули  от  меня  к дальнему туалету. Догнал и  накостылял без
жалости и без исключения. Каждому перепало!
     Короче,  они у меня все в одну  шеренгу построились по стойке  смирно и
государственный  гимн спели. Кто на ногах не стоял, тот на колени опустился.
Но пели, пели!
     Вот  так, салажня!  Я  вас  научу Родину  любить!  И  офицерский состав
уважать, как неотъемлемую часть Родины! Все, отбой!
     Утром -- Педжен. Прибыли. Я хохлов на вокзале построил -- гляжу, рожи у
некоторых никуда не годятся: распухли, в кровоподтеках. Да и у меня у самого
в груди щемит  --  тоже кто-то  из них  вчера неслабо кулаком зацепил (позже
выяснилось --  трещина  в ребре).  Строем  отвел  в туалет --  там  умылись,
почистились,  привели себя  в порядок.  На всякий случай, заставил  написать
объяснительные,  где сами хлопчики  каялись  в  пьянстве  и  дебоше, просили
прощения.
     Прибыл  в батальон,  доложил командиру о происшедшем. Тот  обругал меня
насчет спиртного, что не доглядел, не уследил. На том история и закончилась.
Так мне показалось. Ан, нет! История только началась.
     Полгода курсанты отучились.  Я уж и  забыл, ребро зажило,  по служебным
делам замотался совсем. Как вдруг  перед выпуском из учебки  курсанты дружно
написали на меня жалобы в  прокуратуру: избивал, измывался, всячески  унижал
(гимн на  коленях), причинил тяжелые телесные повреждения,  повлекшие тяжкие
последствия.
     Ну, я действительно, может, немножко погорячился в поезде: двоим сломал
челюсть, одному вывихнул руку, троим выбил зубы, у двоих  трещина ребра. Ну,
а как  --  если толпа пьяных  переростков на тебя одного?! Так что виноватым
себя абсолютно не считал! Я ведь тоже пострадал!
     А прокурор  возбудил  уголовное дело,  представляешь! Постановление  ЦК
партии "О борьбе  с пьянством"  мне сильно навредило. Солдаты  твердят,  что
сопровождающий был крепко пьян!
     Командир  и замполит, чтоб себя обезопасить  и прикрыть, разбираться не
стали -- свалили все на меня. Отстранили от должности,  быстренько исключили
из партии. Комбат объявил пять суток ареста  и отправил в  Ашхабад на "кичу"
посидеть, подумать о дальнейшей жизни и перспективах службы.
     Тем временем в Афган вместо  этих кляузников отправили других ребят!  А
моих хохлов на время следствия разместили по  дивизии как потерпевших -- для
присутствия в суде.
     И вот вскоре меня плавно переместили  из гауптвахты в вонючую городскую
тюрьму.   Хорошо  хоть  камера  отдельная,  сиделец-сосед  только  один   --
мент-взяточник. <i>У</i>рок  уголовных  я почти не видал, с туркменами и чеченцами,
заправляющими  в  тюряге,  почти не общался... Кстати, в соседней камере был
наш бывший  начальник  политотдела Хавов.  Но это отдельная история. Другая.
После расскажу.
     Срок мне, чувствую, светит немалый, лет пять. Сидеть ужасно не хочется.
Но  повезло.  Адвокат  хороший  попался,  отработал  полученный  гонорар  на
совесть. Я вспомнил  про  объяснительные, о трещине в  ребре -- он съездил в
Педжен, нашел бумаги в моем столе, рентгеновский снимок. На суде это сыграло
решающую  роль.  Судья,  выяснив, что  я  вынужден  был  отбиваться  от двух
десятков пьяных призывников, дал мне два года. Но условно!
     Почему срок все ж нарезали? Да потому, что я не сумел доказать, что был
трезв. Адвокату удалось вдобавок вытянуть из потерпевших,  что претензий они
ко мне больше  не имеют. А действительно, какие у них претензии?  Цели своей
добились -- на войну не поехали. А пока следствие шло,  один из медиков, что
вместо них в Афган отправился, погиб! Эти  козлы даже рады-радешеньки, что я
их побил.
     Короче, из-под стражи меня освободили, в должности восстановили. Взял я
отпуск по семейным обстоятельствам,  потому что пока  я сидел, жена  собрала
вещички и умотала домой, бросила меня. Хотел  вернуть  ее, а потом передумал
что-то.
     Вот  и  развлекаюсь теперь вместе с Байрамом,  по кабакам  таскаемся  с
девицами.  Мы с  ним  вместе  в  один день вышли,  теперь  вместе  празднуем
освобождение. Очень серьезный мужчина. Авторитет!
     -- А что за история с начпо, Саш? -- напомнил Никита. -- Ты сказал, что
видал начальника политотдела в тюрьме.  Но я Хавова не знаю. У нас в дивизии
другой -- Луценко!
     -- Э-э-э,  то  новый.  А  полковник  Хавов год  назад  в  Афган  уехал.
Интернационалист хренов! -- Александр Сергеевич П. хлебнул пива из очередной
бутылки. -- И пес с ним! Слушай еще историю!..

     <i>Байка вторая. Ироничная.</i>
     Ты, Никита, Адрусевича знаешь? Заместителя командира дивизии? Так  вот,
этот Адрусевич раньше был командиром вашего танкового полка и тоже год назад
чуть в  тюрьму  не  угодил. Сколько  взяток он раздал,  какие подарки  дарил
прокурорам и  следователям, чтоб остаться на свободе -- один  бог ведает.  В
тюрягу чудом  не загремел. А Хавов в Афгане  служил, и  что дело против него
завели, сразу  не узнал. Вовремя подмазать не  успел,  а  когда следственный
маховик  раскрутился,  было поздно. М-да... Блатные тут сказали, что  Хавова
позавчера расстреляли. А за какие художества, сейчас расскажу!
     Группа  штабных  придумала  целую  систему  по  извлечению  "нетрудовых
доходов"  из  родителей  военнослужащих.   Сам  понимаешь,  война   --  дело
нешуточное, и родители заплатят любые деньги, чтоб свое чадо уберечь. Пуля -
дура, вдруг убьют?
     Не знаю точно, как и  с чего все началось, но взятки были поставлены на
поток. Настоящий конвейер!
     Приезжал папаша к  Хавову  на беседу, тот звонил особисту дивизии --  и
солдата вычеркивали из списка как политически неблагонадежного.
     А  к начпо отцов на  беседу  направлял  Андрусевич или  начальник связи
Бордодым. И вроде бы еще командир пехотного полка.
     Цепочку  хитро выстроили.  Родитель  шел к  командиру части просить  за
сыночка.  Тот отвечает, что сделать ничего не может, но знает,  кто поможет.
Все, дескать, во власти начальника политотдела, а Хавов тоже  бы рад помочь,
но сам не имеет права, зато знает, кто такой властью обладает. Однако помощь
стоит дорого.
     Если  <i>договаривались</i>  с  родителями,  то  после  получения денег  Хавов
сообщал  особисту дивизии, подполковнику Путятину, фамилию  солдата, который
не должен ни в коем случае убывать в Афган. Особист звонил в полк, и курсант
по окончанию учебки ехал в тихий гарнизон Туркмении или Узбекистана.
     Отлаженную  стройную  систему  нарушила  кадровая перестановка.  Самого
нашего Хавова отправили на войну! Вводить в  курс  дела  нового начпо  Хавов
вводить  побоялся,  а  без него  комбинация  распалась.  Хавов  был  главным
организатором: он деньги получал, делил,  прикрытие  обеспечивал.  Полковник
как психолог был незаменим.  Сразу точно оценивал человека: даст  тот деньги
или  нет, и какова сумма. А  сумма до трех тысяч рублей доходила. Такса была
не твердая, а гибкая  (от  и  до).  Грузин  и армян трясли по  максимуму,  с
узбеков брали меньше, с киргизов -- еще меньше.
     В  общем,  расставаясь,  подельники решили  эту лавочку  тихо  закрыть.
Адрусевича  по  протекции  Хавова  назначили  на  повышение  в   дивизию  --
заместителем комдива.  Новый командир танкового полка ничего о махинациях не
знал, не посвятили. Он ограничился только "работорговлей" -- сдачей бойцов в
наем на строительство и на колхозные поля.
     И  тут случилось то, чего  никто  не мог  ожидать. Эффект "законченного
кретина"! Нет, бывают дураки, но не до такой же степени! Приехал один папаша
просить за своего  сыночка. Назовем его  Мамбековым (кто знает, какая у него
фамилия  --  Ишакбаев  или  Ослоханов).  Приехал, значит,  и  по проторенной
дорожке -- к начальнику связи: мол, помоги. Тот отказал.  Все ведь  работали
через  Хавова  и напрямую, без  указаний ничего  не  предпринимали.  Туркмен
обиделся и сдуру написал письмо  в Политбюро ЦК КПСС:  "Как так? Ахмед денег
дал, сын в Афган не поехал, Касым денег дал,  сын возле дома служил,  Махмуд
денег  дал,  и тоже все  в порядке. А я,  заслуженный  чабан, ветеран труда,
деньги   честно   заработанные   предлагаю   --   и   не   берут!   Чем   я,
Мамбеков-Ишакбаев, хуже  односельчан? Почему мой сын должен  ехать  воевать,
рисковать жизнью? Где  справедливость?" И в  том письме указал, кто  получал
деньги, как в дивизии решали эту проблему его земляки, и как страшна  для их
семьи война. Приложил список друзей и знакомых, кому помогли...
     Московские начальники пришли в ярость и тотчас распорядились арестовать
всех, кто виноват.
     А кто виноват? В первую очередь, начальник особого отдела Путятин -- он
ведь давал  прямые указания на  замену солдат по  неблагонадежности.  Пришла
шифрограмма в дивизию: провести расследование. И надо же такому случиться, в
"кодоточку" первым зашел сам Путятин, просмотрел шифровки и обомлел. В одной
из них предписано: отстранить его от должности, разобраться и принять меры к
разоблачению  и  задержанию остальных махинаторов. Адресована  шифровка была
второму особисту, его  заместителю.  Солдатик-шифровальщик допустил промашку
-- отдал всю папку с документами вместе с этой шифровкой!
     Путятин загрустил. Отправился домой, выпил две бутылки водки, а могет и
более,  написал  покаянное  письмо  и  пустил  пулю  в висок  из  табельного
пистолета. В  письме  он клял себя, что бес попутал, не выдержал, захотелось
красивой жизни: девочки, рестораны, машина, дача. Короче говоря, покаялся. А
чтоб  не  подумали, что  он  такой  подлец-негодяй  один  на  свете,  взял и
перечислил  всех, кто участвовал в событиях.  Тех, кого знал. В общих чертах
обрисовал  ситуацию,   перечислил  подельников,   выдал   схему   преступной
деятельности. Исповедался. В  конце письма:  "Прощайте  товарищи,  я  прожил
жизнь коммунистом и остаюсь таковым и в смертную минуту". Ему, в принципе, и
так  "вышка"  светила:  взятки  в особо крупных размерах. Остался  настоящим
коммунистом. Павликом Морозовым.
     Ну,  тут как  полагается  начались аресты.  Начальнику связи  наручники
надели в кабинете. Хавова командировали из Афгана на Родину, в аэропорту без
лишних разговоров забрали в тюрьму.  Он был в таком шоке, что в первый  день
написал  чистосердечное  признание.  Это  его  и  сгубило.  Думал,  активным
сотрудничеством спастись, а получилось наоборот -- "вышка". Связист Бордодым
крутил,  вилял, путал, сам запутался -- в результате срок  десять лет. Ну, а
Андрусевича даже арестовать  не сумели  --  от всего  отпирался: я не  я,  и
лошадь не моя! Мол, действовал по указанию особиста и начпо, откуда б знать,
что начальники преступники?
     -- Сурово, однако...
     Сурово, лейтенант, сурово. А вс? из-за смены власти, гэбэшники к власти
пришли. Устроили  показательный  процесс, приговор,  чтоб другим взяточникам
неповадно было, командирам по частям разослали в виде шифровки.
     И ведь под горячую руку и  я мог попасть. Хоть и другая статья, никакие
не махинации, а мордобой, но... Лес рубят щепки летят. Так что, по сути, три
месяца в тюряги и условный срок -- это еще очень даже ничего! Могли запросто
припаять полную "десятку" и не условно. Но  внезапно  в  стране опять власть
переменилась, ГэБистам хвост чуток прижали.
     А самое  главное,  что, думаю,  спасло --  так это недавние  события  в
городе Мары. Не слышал? Про бесчинства кавказцев на  железной дороге? Ты что
ж, Никита, совсем газет не читаешь?.. Ах, да! В советских газетах о таком не
пишут, только "вражий голос" вещает...

     <i>Байка третья. Страшная.</i>
     Ну, так вот. Скомплектовали  в  Красноводске целый  эшелон из  абреков.
Самые мирные  в  нем  были  азербайджанцы.  Остальные  --  чеченцы,  ингуши,
карачаевцы,  черкесы,  кабардинцы и  прочий полный  интернациональный  набор
народов  Кавказа.  В  дороге  призывники  раздобыли  спиртное  --  очевидно,
спекулянты  и проводники подсуетились.  "Дикая дивизия" нажралась и вышла из
повиновения.   Можешь   себе  представить   полторы  тысячи  диких   горцев,
неуправляемых, пьяных  и  обкуренных? Избили и  выбросили на  ходу из поезда
нескольких офицеров, изнасиловали до смерти  и  вышвырнули трех проводниц --
те что не погибли в поезде, убились при падении.
     Эшелон остановился  у станции Мары, и  тут вызванный на подмогу  караул
попытался навести  порядок.  Абреки  бросились вырывать  автоматы  у солдат.
Начальник караула,  капитан, несколько раз стрельнул из пистолета  в воздух,
но только раззадорил  толпу. Они бросились к офицеру, и тот выстрелом в упор
ранил одного из них. Схватил у ближайшего бойца  автомат и принялся стрелять
перед ногами нападавших да поверх  голов. С трудом караул сумел отступить  к
вокзалу.  Машинист  отогнал состав  на  запасный  путь, а солдаты  принялись
загонять орду  водометами в вагоны.  Абреки бросились в  драку с  пожарными.
Прибывший батальон  внутренних  войск плотно оцепил эшелон,  и  заблокировал
малейшие  попытки выбраться и  разбежаться. Несколько суток  без воды и пищи
заставили шайку угомониться. Затем прогнали абреков сквозь строй вэвэшников,
с  зуботычинами,  пинками  и подзатыльниками.  Обыскали,  допросили, выявили
зачинщиков и организаторов, скомплектовали  группу подозреваемых в насилии и
убийствах,  а остальных распределили  по воинским частям --  любимой  Родине
служить. Ну а я как  справившийся в одиночку с подобным бунтом  оказался "на
коне"! Вменили только превышение самообороны, да  и  это адвокат  оспаривал.
Короче,  я так счастлив,  что  не могу остановиться  и  отправиться  домой к
родителям в Самару. С Байрамом в  тюряге познакомился, теперь вместе гуляем.
Оч-ч-чень,  авторитетный  товарищ! Вор и бандит!  Поаккуратнее с  ним, он не
совсем нормальный

     -- Одно не могу понять, Сергеич, как ты эти свои рассказы подразделяешь
-- на грустый, ироничный, страшный. По-моему, все они...
     -- Ну да, смешные, -- опередил начфин Никиту. -- Смешные, да...
     Однако!  Своеобразное мироощущение  у  товарища капитана,  у Александра
Сергеевича П.!
     -- Пойдем, искупаемся? -- предложил Никита.
     -- Не  хочется. Начну плавать --  протрезвею. А я желаю  быть мертвецки
пьяным. Лучше пошли отсюда? Что-то мне воздуха не хватает. Тут как в тюрьме!
Подземелье! Или ты хочешь еще разок с девчонками нашими перепихнуться?
     -- Н-нет... На сегодня хватит.
     Еще  б  не хватит! Пока  начфин рассказывал  ему  свои "смешные" байки,
Никита краем  глаза  посматривал  за  резвящимися в лагуне. Так вот, половой
гигант Чекушкин успел по очереди с  каждой из дамочек  за камень сплавать. А
после него триппер поймать -- стопроцентная гарантия.
     -- Тогда, может, поднимемся наверх? В кабаке посидим, пока твои  дружки
тут барахтаются.
     -- Что ж, мысль интересная.  Только, Сергеич, у меня в карманах... даже
мелочь не гремит.
     -- Э-э! Не суетись! Банкет за счет приглашающего. Продолжаем радоваться
воле и жизни!


        Глава 17. Исламист

     В кафе стоял приятный полумрак. Тихая джазовая музыка из проигрывателя,
спрятанного под стойкой бара.
     Капитан  заказал  салаты,  люля-кебаб,  шурпу  и бутылку коньяка.  Само
собой, разнообразная зелень, овощи-фрукты.
     -- И  долго ты  так планируешь  гудеть,  как трансформатор? --  спросил
Никита, после того как бутылка опустела наполовину,  а капитан все  молчал и
курил. Казалось, он не замечал ни вкуса пищи, ни аромата  коньяка, ни соседа
по столу. Поэтому на еду налегал в основном Ромашкин.
     -- Как ты сказал? Гудеть? Разве  это гудеж?  Это  тихий, скромный отдых
усталого  человека.  Я  сейчас  слегка  расслабился.  Вот первые  три дня мы
гужевали, гулеванили! Водка ящиками лилась, девки менялись пачками!
     Капитан вынул бумажник, вытряхнул из него купюры, отложил в сторону две
сотни, осталось только несколько червонцев и четвертных:
     -- Да вот, пожалуй, на этом и остановимся! Заначка на обратную дорогу и
на  опохмелку  в  кабаке  Ашхабадского  аэропорта.  Ты   на  меня  внимания,
лейтенант, не  обращай.  Ешь,  пей, отдыхай,  а я буду курить  и  продолжать
молчать и размышлять. Договорились?
     Никита кивнул и продолжил трапезу.
     Вскоре  во дворе у грузовика  появилась шумная и  взъерошенная компания
мокрых приятелей. Водитель "Урала" начал громко сигналить.
     -- О! Накупались!  Никак меня зовут! Ладно, я помчусь к ним,  а  то еще
уедут  без  меня на  полигон. Не хочется  топать  через горы горы пешком. --
Никита  опрокинул в  рот последнюю  рюмку  коньяка. --  Ну,  бывай, капитан.
Спасибо... за вс?.
     --  Да  не  за  что. Бывай, летенант. Если что,  не дай  бог,  заходи в
санбат, поможем..
     - Тфу-тьфу!
     Товарищи по оружию нервно, с матерком, топтались возле открытой кабины.
     -- И куда ты пропал? -- напустился на Никиту Чекушкин.  -- Мы его ищем,
а он в ресторане сидит! Сколько тебя ждать?!
     -- Заскучали без меня? С подружками-то! Куда вдруг заторопились?
     -- Заскучаешь тут! Байрам этот,  толстый, вдруг приревновал Чекушкина к
брюнетке! -- хохотнул Колчаков.
     -- А что, был повод? -- ухмыльнулся Никита.
     --  Повод! Обижаешь!  Причина! -- приосанился  Чекушкин. -- В общем, он
драться полез. Пришлось кулаками помахать  слегка. Девицы  завизжали, в воду
попрыгали,  подальше  отплыли  и с валуна  наблюдали. А мы с  Вадиком  этого
Байрама с двух сторон дубасим, а он  нас в ответ мутузит.  Короче,  он вдруг
как заорет: "Хватит! Прекращаем!  Не  то врагами станем!  А я врагов  привык
уничтожать!" Хватит, так хватит!.. Выпили  в знак примирения по рюмке и ушли
от греха подальше!
     -- А девиц, значит, одних бросили -- вместе с этим "авторитетом"? Он же
сейчас на них отыграется, измордует!
     -- И что? Это их работа, им  за риск деньги платят. Рыцарь выискался!..
Едем!  Сами  разберутся  без  посредников,  обслужат  по  полной  программе.
Водитель! Жми на газ!
     Машина запетляла по дорожному серпантину.

     В лагерь добрались затемно.
     Неслышащих   попытался    затеять   скандал,   угрожая    привлечь    к
ответственности за срыв занятий. Но  Чекушкин, допивший в кабине  машины  из
горлышка поллитру, вошел в раж, схватил  за горло капитана  и  сказал, что б
тот не пищал: не желаю, мол, слушать визг зассанцев-засранцев.
     Ротный вмиг растворился во мраке лагеря. Офицеры в "конуре" разобрались
по  койкам,  моментально  заснули.  Среди  ночи  явился  продрогший  ротный.
Прокрался  к своему лежбищу и тихонечко лег. Был крепко пьян,  но, вероятно,
долго и тщательно мочился перед сном на природе, ибо среди ночи не вскакивал
и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги.
     К  утру  все  продрогли.  Холодно! Чекушкин окликнул истопника,  но тот
ответил басовитым храпом.  В печке  что-то светило,  но почему-то  не грело.
Превозмогая лень, Чекушкин поднялся и,  шаркая тапочками,  подошел к  печке.
Вот, блин!  Еще б не холодно! Дневальный Кулешов  вообще  не разводил  огня,
просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном.
     Чекушкин дал  затрещину сонному бойцу,  заставил его разжечь топку,  но
из-за  опустившегося  на  лагерь сырого тумана влажные  дрова  лишь  дымили.
Проклиная и Кулешова, и Чекушкина, офицеры  выскочили наружу  и остаток утра
провели на свежем воздухе...

     А  утром...  Потребовалось срочно сопроводить в  гарнизонный  медсанбат
заболевшего солдата Мерабова. Естественно, выбор пал  на Никиту, который был
не  так  уж  и  нужен  для  качественного  проведения  занятий  на  технике.
Замполит...
     Боец-туркмен   мучался  острыми   болями  в  животе.  Похоже,   приступ
аппендицита. Никита собрал вещички  в чемоданчик  и запрыгнул в кузов. Боец,
кривясь и охая, забрался следом. Зампотех Антонюк заполнил собой кабину.
     В пути курсант держался за спину,  куда отдавала при толчках  на ухабах
острая боль. Видимо, все же не аппендикс воспалился,  а он простудил  почки.
Или камни в них зашевелились.
     Едва-едва успели к проходящему поезду.
     -- Не боись, Мерабов! До медсанбата я тебя обязательно довезу живым! --
по-армейски пошутил Никита. -- А дальше -- как судьбой назначено...
     --  Спасибо, -- солдат заметно повеселел. -- А можно мне домой заехать,
товарищ лейтенант?
     -- Желаешь проститься перед смертью  с родными? -- еще  раз по-армейски
пошутил Никита. --  Да не боись ты,  не  умрешь. Военная медицина на хорошем
уровне, спасут. Военные врачи лучше, чем знахари в твоем пустынном кишлаке.
     -- Да я не о кишлаке говорю, -- гнул свою линию  туркмен. -- В Ашхабаде
живет младший  брат моей апа (мамы). Он редактор научного журнала. Давайте в
гости сходим к нему? Поедим, отдохнем.
     -- Гм! -- Заманичиво, заманчиво. -- Если будет много свободного времени
между поездами погостим. Адрес знаешь?
     -- Да,  конышно,  знаю. Бывал до армии  у него.  Три раза. Хорошо живет
дядя Ахмед, богато.
     После  посещения  подземного  озера  в  кармане  у Ромашкина вообще  не
осталось ни шиша, только фантики от  конфет.  Едва хватило на билеты в общем
вагоне.  Чем  перебиваться  вонючими  столовскими  беляшами,  лучше  в гости
сходить.  Заодно  сравнить,  как  живет цивилизованная  элита  аборигенов  и
провинциальные  "урюки"?  У  нецивилизованных  в гостях уже  бывал -- вкусно
готовят, сытно, но обстановка не стерильная. Теперь надо  посмотреть на тех,
кто поднялся в эволюционном развитии на несколько ступенек выше бабуина. Гм!
Дарвинист...
     До  поезда  в Педжен действительно образовалось  "окошко"  в двенадцать
часов. Можно и на экскурсию.
     В течение часа ехали на троллейбусе. Оказались в бескрайних одноэтажных
кварталах.  Унылый район,  состоящий из несколько сотен глинобитных домишек.
Узкие улочки, по  которым ветер  гонял пыль, песок,  мусор.  Обрывки  газет,
словно  бумажные змеи, летали между  заборами. Впрочем, заборы  -- не совсем
заборы, скорее слепленные глиняные стены, стоящие одна к другой.  Чем богаче
и значительнее достаток  обитателя жилища, тем толще  и выше эти стены. Сами
домики прятались за дувалами. Жизнь  за ними била ключом и вырывалась наружу
шумными ватагами  ребятишек. Они  кидались  друг в друга камнями,  ругались,
стреляли из рогаток. Не дай бог, врежется в пешехода  эта толпа, затопчет  и
не заметит.
     Никита и Мерабов пришли. Чуть ли  не самый убогий домик... Единственное
отличие  от  остальных  сооружений  --  невысокий  дувал  и  палисадником  с
кустиками.
     Солдат  отодвинул  потайную  задвижку,  приоткрыл  скрипучую  калитку и
вместе с  Никитой  подошел к дверям. Принялся  колотить руками и  ногами  по
крепким деревянным доскам:
     -- Дядя! Дядя! Это я Рустам! Дядя!
     Занавеска  в  маленьком   подслеповатом  окошке   слегка  шевельнулась,
мелькнуло женское лицо.
     -- Тетя Фатима!  Это я, племянник Рустам! --  обрадовался  Мерабов.  --
Товарищ лейтенант, сейчас нам откроют!
     И открыли.
     -- Салам, Рустам! Салам, командир! -- заверещала женщина. -- О, Рустам!
Как  ты подрос!  Возмужал! Но до чего  ж ты похудел!  Пойдем  скорее  в дом.
Заходите, товарищ офисер! Пожалуйста.
     Потом о чем-то затрещала на родном, непонятном русскому человеку языке.
Из всего потока слов Никита уловил только -- аллах, шурпа и бешбармак.
     Ага, надо понимать, аллах послал сегодня шурпу и бешбармак. Это хорошо,
голодными  не уйдем.  Еще  бы посмотреть телевизор.  Сегодня большой хоккей!
ЦСКА -- Спартак. Ух! Поболем!
     Дяди в доме не оказалось, но остальная семья была вся в сборе. Огромная
старуха-мать, тощая, некрасивая (как показалось Никите) жена, пятеро детишек
--  мал-мала меньше, от трех до двенадцати  лет. Они выглядывали из проема в
маленькую  комнату,  прикрываясь  занавеской.   Черные   глазенки   сверкали
любопытством. Они перешептывались, не решаясь выбраться на свет.
     Никита  озирался по сторонам.  На  свежевыбеленных  саманных стенах  --
узорчатые,  большие ковры и  маленькие  коврики с орнаментами. Утрамбованные
глиняные  полы  тоже  устланы  коврами. В  центре комнаты  лежали  несколько
толстых одеял, а на них стоял низкий деревянный помост, игравший роль стола.
В  углу --  стопа одеял  и подушек, которые упирались в потолок. Телевизор в
доме отсутствовал, как и дядя.
     Хозяйка  пригласила  к  столу, принесла  пиалы с  чаем, сахар, конфеты,
лепешки.
     Перекусив с  дороги,  лейтенант задремал  на  мягких подушках  в  углу.
Солдат болтал с родственницами, тормошил ребятишек. Все его мучительные боли
куда-то делись в одночасье.
     Сколько  Никита  продремал?  Час?  Полтора?...  Разбудили  его  громкое
щебетание детей и тягучий мурлыкающий голос мужчины.
     Ага, дядя пришел! Кот  как  есть кот. Мурлыка. Широкое восточное  лицо,
раскосые глаза, реденькая,  короткая  бороденка  (Телевизор  принес?).  Дядя
протянул маленькие, узенькие, мягкие ладошки -- пожал руку. К столу, дорогой
товарищ, к столу!
     На "постаменте"  --  тарелки с едой,  зеленью,  восточными  сладостями:
халвой,  сладкими  орешками,   пастилой.  В  центре  --  чайник  с  заварным
чайничком. Аромат!
     -- Извини, дорогой товарищ, в моем доме не пьют водку. Я сам непьющий.
     -- Ничего, я  все  понимаю. И так  хорошо,  спасибо за теплый прием, --
поблагодарил Ромашкин и представился: -- Никита. Лейтенант Ромашкин.
     -- Очень приятно. А я Ахмед.  Журналист. Заместитель главного редактора
журнала "Проблемы религии и атеизма". Не читали?
     -- М-м-м.... Как-то  не везло пока. А вот скажите, Ахмед, у чего больше
проблем -- у религии или у атеизма?
     -- Хорошая шутка! --  оценил журналист  Ахмед.  -- Конечно,  у атеизма!
Религия   вечна!   А   то,  что   не  читали   наш   журнал,  понимаю.   Это
специализированный журнал, философский.
     Церемония  приветствия и знакомства окончилась. Направились к... столу?
Уселись на  подушки. Блюда -- почти на полу. Чудно  есть с пола. Нет, Никита
бывал  в  домах  простых  туркменов: торгашей,  водителей,  кладовщиков.  Но
этот-то  --  журналист,  представитель  местной интеллигенции!  А обстановка
столь же убогая -- ни  кроватей,  ни  кресел,  ни  шкафов, ни  столов.  Даже
телевизор и радио, атрибуты почти каждого местного дома, отсутствуют.
     Съели шурпу, лагман, попили чай.
     -- А почему нет в доме мебели? -- для завязки разговора поинтересовался
Никита.
     --  Зачем? Нам и так удобно. Телевизор пока не купили, потому что денег
нет. И подумать надо, нужен ли он? А радио -- зачем оно вообще?
     -- Ну... новости слушать.
     -- Мы  новости не  слушаем,  мы  их  сами производим.  И  пусть  другие
слушают.  --  Журналист  Ахмед  на глазах  раздулся  от важности. Или просто
перекушал  лагмана?  Нет,  все-таки  от  важности.  --  У  меня  два  высших
образованиями, уважаемый. Я партийный. У нас в журнале все партийные! Потому
что журнал такой!  И заместитель главного редактора в  таком  журнале -- это
фигура,  величина!  Политическая!  Журнал  ведь  не  "Мурзилка",  не   "Юный
натуралист".  Общественно-политическое издание!  Его  содержание  утверждает
целый  отдел   в   ЦК  партии  республики!   Постоянный  контроль,  цензура.
Ответственные  товарищи  печатаются -- ученые,  философы, политики,  деятели
культуры.  Мое   общественное   положение   позволяет   посещать  культурные
всевозможные мероприятия. Я  в  качестве  члена  делегации республики  был в
Египте, Сирии, Йемене, Ираке, Алжире.
     -- А всего в скольких странах?
     --  В  двенадцати.  В Саудовской  Аравии,  Марокко,  Тунисе и в  других
арабских странах.
     -- А Европе? Довелось?.
     -- Нет, в  Европе не бывал, -- скривился Ахмед. -- Что там интересного?
Я  не люблю Запад.  Суета, безбожие  и  разврат! Вся  мудрость  человечества
заключена на Востоке.  Ибн-Сина, Фирдоуси, Низами... Вот столпы  мудрости! А
какие  прекрасные  творения человечества в  Ираке! А Мекка, а  Медина! Жаль,
пока не имею возможность посетить Иерусалим! Но на все воля Аллаха, вернутся
святыни   к   палестинскому   народу!  --  глазки  партийца   Ахмеда   вдруг
непроизвольно сверкнули.
     -- Что-то я никак в толк не возьму, --  хмыкнул Никита, -- вы партийный
или религиозный деятель? Вы специалист по атеизму или религии?
     -- Атеизм? О нет! Конечно, я веду разделы, посвященные религии. История
ислама,  его  благотворное  влияние  на  развитие тюркских народов.  Ислам и
туркмены. О, это такой пласт нашей истории...
     -- А как же марксистская идеология, партийное руководство?
     -- Да так же, как и у  вас христиан.  Многие православные священники --
члены КПСС.  Вынуждены приспосабливаться.  Я вот  тоже  вступил.  Как  иначе
выехать  за рубеж? Иначе не только в  Алжире или Сирии, я  даже  в  Монголии
никогда бы не побывал. А так -- я даже в Афганистане был, уважаемый!
     -- Эх, да кто в Афгане сейчас не бывал! Почти полмиллиона военных через
него прошли!
     --  Уважаемый, я в  Афганистане был задолго до всех  этих переворотов и
войн!  Даже имел аудиенцию у  самого короля Афганистана!  Я  осмотрел Герат,
Кандагар, Кабул, древнейшие города Востока! Тогда никакой войны не было, мир
и  благость   были.   Дороги   строили   наши   рабочие,   возводили  мосты,
электростанции...  А  какие вкрапления  чуждых цивилизаций!  Статуи Будды  в
Бамиане,  пусть  и  не  наша  религия, но  любопытно. Крепости  в  Кабуле  и
Алихейле,   построенные  чуть  ли   не   во  времена   Александра   Великого
Македонского! Тогда народ жил тихой и  размеренной жизнью. В полной гармонии
с душой, в истинной вере! О, Аллах, что сейчас творится в Афганистане!
     --  Минуточку! Но вы же просвещенный человек! Какой Аллах?! Я еще  могу
понять  малообразованного  хлопкороба с  его слепой  верой  --  человек мало
читал, постоянно  занят  тяжелым  трудом,  незначителен  в  своей  сущности,
бедствует. Но  вы то! Вы интеллигент! Как можно  в наш век полетов в космос,
достижений в области физики, астрономии быть настолько религиозным?
     --  Уважаемый!  Повторяю,  в  вашу  партию  я  вступил  вынужденно,  по
обстоятельствам,  чтоб стать членом редколлегии и иметь возможность посещать
святые  места за рубежом.  А ваш атеизм --  это  преступная  ересь. Вы Коран
читали? Нет?  А Библию?  Нет?  А  языки вы  знаете?  Тоже нет? А  я вот знаю
арабский, могу изучать древние книги. Могу читать на персидском! Это история
человечества, его  знания. Как христианская, так и мусульманская. Не  говоря
уж о буддизме.  Но  истинная вера и истинные знания -- это  ислам!  Закончим
наши  прения. Для  споров нужны равные  познания и  равные  понятия строения
Вселенной!
     --  Это  точно! В споре  всегда один дурак, а другой подлец. потому что
подлец знает истину, а второй спорщик -- дурак, потому что ее не знает.
     -- Уважаемый! Вы намекаете на то, что мы, мусульмане, глупцы?
     -- Нет, наоборот...
     -- Подлецы?
     --  Да  нет  же! Я  только хотел  сказать,  что...  -- Никита запнулся.
Собственно,  что он  хотел сказать?  --  ...что  нам, к  сожалению, пора  на
вокзал. А то  мы с вашим племянником  на поезд  опоздаем. Очень было приятно
познакомиться  со  столь умным и  столь разносторонне  и широко образованным
человеком. Надеюсь, еще встретимся и подискутируем.
     -- Я тоже  надеюсь, уважаемый. Подискутируем,  уважаемый.  Хоть сейчас,
уважаемый!  --  С  каждым разом "уважаемый" звучало у журналиста  Ахмеда все
более и более  неуважаемо.  --  Вы, русские, на нас,  представителей народов
Азии,  смотрите  свысока,  считаете  себя   старшими  братьями.   Хотя  наша
государственность  и  культура  насчитывает три тысячелетия,  а ваша гораздо
моложе, чуть  более  тысячи лет! У  нас уже была письменность,  а вы тогда в
шкурах по лесам бродили, гонялись за медведями.
     -- До свиданья, -- счел за лучшее прервать спонтанную дискуссию Никита.
     -- Нет уж, прощайте, уважаемый!
     И тебе того же...

     ***
     --  От  этих  просвященных   азиатов   весь  вред!  Ваххабиты  какие-то
объявились!  --  воскликнул Кирпич. --  Замутили  разум  простым  работягам,
теперь они по горам с автоматами бегают, не унять!
     -- Это  точно! Помню,  у меня был замкомвзвода Гасан Муталибов, золотой
парень! И где он теперь? По какую  сторону на воюющем Кавказе?  -- задумчиво
произнес Большеногин. - Надеюсь на нашей.
     --  Точно, отличный хлопчик был Гасан. Мы с ним в одном СПСе два месяца
жили, и  в  "зеленке"  от духов вместе  отбивались!  - согласился  Никита. -
Уверен, он выбрал правильный  путь,  не задурили ему мозги! Ладно, слушайте,
что дальше было...


        Глава 18. Пьяный наряд

     Командование  полка  встретило неласково.  Ромашкин не  успел  войти  в
казарму, как его отправили в наряд. В гарнизоне ночью произошло ЧП. Дежурный
по полку Миронюк нажрался до поросячьего визга вместе с остальными офицерами
из состава наряда по части.  Не поймали только Вовку Хлюдова и  дежурного по
столовой.  Да  и  то  лишь  потому,  что  они  по  вызову   командования  на
освидетельствование состояния трезвости не явились.
     Никите,  не успел он войти в роту,  комбат отдал распоряжение заступить
начальником  караула.  Это  особенно  бесило. Обычно Никита  ходил  в  наряд
помощником  дежурного по полку,  изредка дежурным по  столовой. Начкаром  же
нести  службу  и тяжело,  и  ответственно.  А тут предстояло  идти с  чужими
солдатами, да еще и не в свою очередь.
     -- Что произошло, объясни мне! Как мог оперативный  дежурный в дивизии,
из  Ашхабада,  определить,  что пьян  наш начальник  караула?  Влас-то,  как
попался? -- допытывался Никита у остававшегося в  полку  и уклонившегося  от
полевого выхода Ахмедки Бекшимова. -- Объясни! Он ведь начкар!
     Ахмедка  оставался со  своим взводом  самоходчиков в  полку, ночью  был
ответственным за батальон. И потому в курсе событий:
     --  Да  офицеры  этой  роты  все,  как один,  чудаки!  Пить  начали еще
позавчера,  по возвращению с  полигона. На  плац  к  разводу караула  вышли,
качаясь. Прохождение строем  дежурный Миронюк отменил  -- дежурный по  парку
идти не мог, а помдеж еле переставлял ноги...
     Гм, да. Как все знакомо, как все привычно,  увы. Седьмая  рота в  своем
репертуаре.  Сразу разбрелись по объектам. Власьев  как  принял  караул, так
пришел доложить  дежурному об этом. И целый час из дежурки выползти  не мог,
покуда еще один пузырь водяры на троих не оприходовали. Показалось, мало.
     Дежурный Миронюк заслал помощника Хлюдова  снова за пузырем на дежурной
машине. Тот вернулся с бутылкой, собралась опять компания в полном составе.
     Гуляцкий и Власьев прибежали  по первому свистку. Пять  минут -- а пить
уже нечего. Хлюдов пошел в казарму, достал из сейфа заначку, флакон коньяка.
Вот  тут  уже  всех  окончательно   проняло.  Гуляцкий  завел   песняка  про
"Черноглазую казачку" и побрел на свой объект, в автопарк. Хлюдов  следом за
ним отправился спать домой. Ночью  ведь по  распорядку, его  время отдыхать.
Ну, а Влас с Миронюком принялись за игру в нарды. Думая над очередным ходом,
Миронюк задремал. Влас не стал будить -- продолжил курить и пить за двоих.
     А тут наступило время  доклада оперативному  дежурному в штаб  дивизии.
Власьев   растолкал    дежурного.    Миронюк    собрал    последние    силы,
сконцентрировался. Снял трубку, и велел телефонисту соединить с оперативным.
После этого нечеловеческого усилия его вновь сморил сон, и Миронюк захрапел.
Теперь окончательно. Блин, отключился в ходе доклада!
     А оперативный уже орет в трубку:
     --  Подполковник  Федорчук!  Слушаю!  Ну,  дежурный?  Что  вы  молчите?
Докладывайте!
     Влас решил выручить друга и взял из руки спящего трубку:
     --  Докладывает  начальник   караула,  старший  лейтенант   Власьев!  В
Педженском гарнизоне без происшествий! Все в порядке. Никаких проблем!
     -- Не понял! Кто говорит со мной?! Доложить по форме!
     -- Докладывает дежурный! -- поправился Влас.
     -- Как фамилия? Должность?
     -- Командир роты! Дежурный по полку, майор Миронюк! -- врет Власьев.
     -- Повторите свою фамилию,  товарищ <i>старший лейтенант</i>! Я не  расслышал!
-- уличает во вранье оперативный дежурный.
     Власьев бросил трубку и помчался в караулку. Подполковник перезвонил из
Ашхабада в полк, но теперь дежурка не ответила. Миронюк не услышал звонков и
не проснулся. Оперативный  позвонил командиру полка и  вызвал  в часть, чтоб
навел порядок.
     Переполошилось все начальство. Командир и его  заместители примчались в
полк  и  увидели...  Картинка  маслом!  Ключи  от  сейфов  с  пистолетами  и
документацией валяются на столе. Дежурный храпит, источая водочный перегар.
     Зампотех полка -- в автопарк. А там пьяный Гуляцкий в не менее  крепком
забытьи. Парк  без охраны. Угоняй хоть танк, хоть автомобиль. Один начальник
караула не спал, пытался из последних сил держаться. Но сказать не мог  даже
"му",  только тупо смотрел на начальство стеклянными  глазами  без проблеска
мысли.
     ...Вот его-то Ромашкину и предстояло  теперь сменить. К своей досаде  в
казарме  Никита попался на глаза комбату.  Не  хватало как  раз начкара!  Не
сменили лишь  дежурного по столовой и помдежа Хлюдова, так как тот  отдыхал,
запершись  в квартире. С  чего вдруг мужики нажрались, не мог  объяснить  ни
один из них.  Просто так получилось, без причины и повода. Спонтанно начали,
а остановиться не смогли. Заклинило...

     Пьянка дорого обошлась.  Позднее Миронюка наказали, сняли с  должности.
Олегу  Власьеву объявили пять  суток ареста.  Гуляцкого  поставили  "на лист
ожидания", для отправки в  Афган в первую  очередь. Продолжим по порядку, не
забегая вперед...
     Партийным  был  только  Миронюк,  им  занялся партком.  Срочно  созвали
партсобрание  батальона,  где рассмотрели  его персональное  дело.  К  этому
времени  батальон  уже  вернулся  с  полевого  выхода. Офицеры  собрались  в
Ленинской  комнате.  Кроме секретаря парткома полка, явились  еще  командир,
начштаба и замполит. Все они угрюмо посматривали на офицеров батальона, а на
Миронюка --  с  особой ненавистью. Еще бы! Начальник  штаба получил  строгий
выговор  за упущения по  службе, а замполит полка  строгий выговор за низкий
уровень воспитательной работы.
     --  Коммунист Миронюк! Объясните свое поведение товарищам! -- партийный
босс обратился к  стоящему перед трибуной пока еще не разжалованному майору.
-- О чем вы думали, когда пили?
     Миронюк избрал оригинальную линию поведения и защиты:
     -- О победе коммунизма во всем мире!
     -- Вы что, издеваетесь?
     -- Нет. А вы о чем думаете, когда пьете, товарищ подполковник? О победе
империализма?  Я  как настоящий  коммунист, пил  за нашу победу над  темными
силами империализма! И за нашу славную Советскую Армию!
     --  Вы дурак, коммунист Миронюк?! Вы что тут цирк устраиваете?! Клоуном
решил поработать, майор? -- рявкнул комполка Хомутецкий.
     -- Никак нет, товарищ полковник!.. А  чего  вы меня оскорбляете?  Тут у
нас партсобрание. Мы все товарищи и в равных правах.
     --  Товарищ майор! Прекратите  паясничать!  Не  стройте  из  себя  шута
горохового! -- возмутился секретарь парткома Козленко.
     -- Почему я паясничаю? Пить за коммунизм -- это шутовство?
     --  Прекратить  балаган!  Не  надо  прикрываться  высокими  идеалами  и
красивыми фразами! -- визгнул фальцетом замполит Бердымурадов.
     -- Для вас, может, и балаган, а для меня -- святое. Мой дедушка Перекоп
штурмовал, а отец -- Кенигсберг.
     В  зале  наступила   напряженная  тишина.   Что   дальше   предпринять,
руководители  не  знали  и  несколько  растерялись. Взгляды  идеологического
начальства устремились за  поддержкой  к  командиру  полка. Но  тот молчал и
багровел лицом. Пауза затянулась.
     --  Товарищ майор! Вы бы  тогда  вместо  пьянства  изучали  руководящие
документы  партии и  занялись укреплениями воинской дисциплины,  --  наконец
"разродился" командир полка.
     -- Ею я и занимался! Мы и за укрепление дисциплины пили!
     -- Товарищ майор! Не пить, а укреплять нужно! И...
     -- А  я на партсобрании не майор,  а коммунист! Напоминаю,  мы все  тут
товарищи по партии! -- сказал, как отрезал Миронюк, перебив командира.
     -- Хорошо, коммунист Миронюк. Пока коммунист...
     -- Угрожаете? -- с надрывом пригрозил Миронюк. - Оказываете давление на
рядовых коммунистов?
     -- Честное слово, он  над нами издевается, прикрывается идеалами нашего
общества! Алкаш! -- не выдержал Козленко.
     -- А  за  алкаша в  суде ответите!  -- Миронюк  немигающе уставился  на
Козленко. --  И  не переизберем в  партком на  следующий  срок!  Можете быть
уверены!
     --  Товарищ!  Это чистая правда.  Коммунист Миронюк всегда  первый тост
произносит за победу коммунизма! -- поддержал собутыльника, привставая из-за
стола, Хлюдов. -- И за победу мира во всем мире. И за полную и окончательную
победу социализма в Советском Союзе. И за торжество Советской власти!
     -- Хлюдов! Не выгораживайте  сослуживца. Это вам может дорого обойтись!
-- рыкнул Хомутецкий.
     --  Дорого?!  Аполитично  рассуждаете! Меня  за попытку  восстановления
справедливости  и принципиальности сошлют?  Куда?  На  этот  раз  обратно  в
Москву? В Арбатский округ? -- Хлюдов явно издевался над начальством.
     Тут вдруг со своего места вздыбился и Чекушкин:
     --   Если    коммуниста   Миронюка    накажут,   это   будет   вопиющая
несправедливость! Ну, выпил человек, так ведь за идеалы! Он постоянно только
за них пьет. А перебрал от обиды!
     -- От какой обиды! -- ошалел парткомовец.
     -- От такой! Мы в прифронтовой полосе, а фронтовые  сто грамм зажимают!
Я вам как  обманутый  ветеран  войны говорю.  В Афгане  с  этим  делом  тоже
проблема, нет никакой нормы, кругом обман! Выдавали бы  по  сто грамм, как в
Отечественную  войну.  Выпил  положенную  норму и -- вс?! А  так  приходится
покупать. А никто по сто грамм не продает, в магазинах только пол-литра!.. И
я тоже вынужден мучаться. Так бы один тост  -- и порядок. А за бутылкой чего
только  не наговоришь: за коммунизм, за победу,  за дисциплину.  Подтверждаю
слова  Хлюдова:  коммунист   Миронюк  произносит  тосты  с  коммунистической
идейностью. Пошлости типа "за баб", "чтоб стоял", "за здоровье" никогда!
     --  Какая-то  ерунда!  Они  нас  уводят в  сторону  от  сути  дела!  --
возмутился Бердымурадов.
     -- Совсем не ерунда! -- подал голос с галерки  Мишка Шмер. -- Совсем не
все равно за что человек пьет! Он показывает нам пример настоящего партийца!
Марксист!
     Раздались легкие смешки лейтенантов. Собрание постепенно направлялось в
нужное для спасения утопающего русло.
     --  Ну,  что я  говорю! Партийная организация берет  его на  поруки! --
воскликнул Хлюдов.
     --  Капитан, с вами будет отдельный разговор!  -- попытался приструнить
взводного  командир  полка.  --  Сядьте  и  не  высовывайтесь,  пока вас  не
спросили, чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь!
     -- Проверял караул и  несение  службы внутренним нарядом! -- огрызнулся
Хлюдов. --  А вы что  думали? И вообще, товарищи коммунисты, мы на  собрании
или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны!
     Командование  явно  не  ожидало  сопротивления.  А  сопротивление  было
заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга,
да и следом на дно могли пойти остальные.
     -- Всем сесть и не болтать!  Не допущу  анархию! Слушать меня! Говорить
буду я и парторг Козленко!-- взорвался истошным воплем Хомутецкий.
     --  Нет,  ну...  Ну,  нет!  Я  не согласен! Произвол! -- поднял опухшую
физиономию Гуляцкий. -- Мы не пешки! А кто он такой, козленко?
     Командир полка начал судорожно глотать  воздух. Одно из  двух -- сейчас
либо его хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров.
     Встал замполит батальона Рахимов и отчасти спас положение:
     -- Разрешите мне сказать!.. Можно, конечно,  каждый день пить за Родину
и за коммунизм. В итоге, навредить и тому и другому. Да, необходимо наказать
коммуниста  Миронюка,  да!  -- Тактический ход.  Миронюк и для Рахимова  был
другом-приятелем.  -- Наказать непреиенно!..  Объявить строгий  выговор! Без
занесения в карточку...
     --  А  я  не согла-а-асен! --  уже  куражась,  протяжно  не  согласился
обвиняемый.  -- И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы -- за империализм и
не любите Советскую власть.
     --  Верно! Надо  жаловаться! --  поддержал  Шкребус.  --  Я бы  так  не
оставил!
     --  Глобус!  Твой  номер  восемь!  --   перебил  Рахимов.  --   Я  внес
предложение!
     -- И я внесу свое предложение! -- не унялся Шкребус. -- Просто выговор,
не строгий. И попрошу не обзываться на собрании!
     -- А я считаю и настаиваю, надо его исключить из партии! -- парткомовец
Козленко не на шутку озлился.
     -- Что ж, товарищи коммунисты, поступило три предложения...
     Поставили на голосование. Победило предложение Рахимова -- не лучшее из
трех зол, но и не худшее ведь. Считай, легко отделался, Миронюк!
     Командир вскочил, уронив стул, выбежал из аудитории, хлопнув дверью:
     -- Я вам всем еще покажу!
     В зале наступила тишина.
     Через пару минут тишину нарушил скрипучий голос Бердымурадова:
     --  Что  ж,  товарищи  коммунисты!  Вы  свое  решение  вынесли,  мнения
высказали. Теперь очередь за нами. С  батальоном нужно  что-то делать! Будем
спасать коллектив...  Пойдем-ка,  Козленко. Тут  нам сегодня  делать  больше
нечего.
     Едва замполит и секретарь парткома вышли за дверь, комбат вскочил из-за
своего стола и грозно спросил у начальника штаба:
     -- Собрание закончилось?
     Тот кивнул.
     --  Прекрасно! Демократия  на этом закончилась!  Я  с вами чикаться  не
буду! П-панят-тна?
     -- П-панят-тна! -- словно эхо ответил юморист Хлюдов.
     --  Молчать!  Ладно,  я  тоже  займусь  воспитанием!  Порядка  сама  не
приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?
     --  Так  точно!  П-панят-тна!  -- в унисон гаркнули  Власьев, Миронюк и
Колчаков.
     -- Замордую! На  гауптвахте сгною! В  Афган!  Всех к чертовой матери! -
взвизгнул Алсын.
     --  Не понял?! В Афган? или  к чертовой матери? Уточните, пожалуйста! А
тех, кто там был, отправите по второму заходу? -- поинтересовался Чекушкин.
     -- Чекушкин! Строгий выговор за пререкания! Тебе, Власьев, тоже строгий
выговор! И тебе Хлюдов! Миронюку строгий выговор за... за... за... -- комбат
вслух искал формулировку.
     --  Заело? Закончил?  Запьем? Зальем это  дело? -- подсказал  хмыкающий
Миронюк.
     -- За... За хамство! -- нашел, наконец, нужное слово Алсын. --  Строгий
выговор! За хамство!
     -- Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить!
     -- Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все!

     В  итоге, никого ниоткуда  не исключили. Провинившемуся майору объявили
выговор -- правла, все-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за
пьянку всем участникам "банкета" вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас
и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась.
Хотели снять со всех  по звездочке, понизить в должностях, но...  дважды  за
один и тот же проступок не наказывают!
     А  Хомутецкий все  же  изыскал  возможность протолкнуть  хитрый вариант
избавления   от   Миронюка.  Его  вскоре   сплавили  в   городишко  Мары,  в
горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров
не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище...

     ***
     -- Маразм  он  и  есть маразм!  --  констатировал  Дибаша.  --  Никита,
помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?
     -- Помню,  ага. А Вадик Пасмурцев -- и  не член партии был, комсомолец!
Так и доложили начальству, как бы по  исполнению: товарищ Пасмурцев более не
член партии, комсомолец!
     -- Комсомольцы, добровольцы! -- немузыкально затянул Димка-художник.  -
Наливай!


        Глава 19. Родительский день

     --  Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков -- это что-то! <i>Шмердит</i>! Хоть беги
из  мансарды! У-У-У,  смерд! -- это Никита проснулся в дурном  расположении,
гм, духа.
     Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в
единственный   выходной,   он   вынужден   участвовать   в   ПХД,   то  бишь
парко-хозяйственный день. Комбату дома со  сварливой женой не сидится -- вот
и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте!
     -- Да  нормальные  носки! Еще  пока  нормальные!  Еще  не  пятой стадии
загрязнения! -- пожал  плечами Шмер. -- Вот на пятой стадии подумаю, стирать
или выбрасывать.
     -- О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии?
     -- Щас  подумаю,  определю.  Значит, день-другой ношу -- пока пальцы не
начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая -- когда выворачиваю их
наизнанку и вновь  ношу. Третья -- правый надеваю на левую ногу, левый -- на
правую. Четвертая -- опять  выворачиваю. Пятая -- носки встали колом, ударяю
их  об  дверной косяк  несколько  раз,  чтобы  размягчить. Тогда  они  вновь
наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи!
     -- Не буду! Сегодня же смету все тво? шмоть?-тряпье в кучу и подожгу во
дворе!
     -- Такие, значит, твои воспитательные методы?
     -- Только такие! Если не понимаешь человеческого языка!
     --  Ну, и передай  ротному,  что меня  не будет на построении. Не в чем
явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка?
     -- О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.
     -- Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул!
     -- А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
     -- Вот  и славно!  Иди строиться, а  я  еще  покемарю. Да! Пришли  сюда
Кулешова -- сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок...

     На  плацу,  в  строю  батальона, офицеров  было маловато.  В  основном,
лейтенанты. Капитаны  и старлеи  проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и
не явились.
     Капитан Неслышащих  получил выговор от комбата за отсутствие управления
войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.
     --  Где ваш сосед, товарищ лейтенант? -- набросился он  на  Никиту.  --
Почему его нет в строю?
     -- Голый сидит. Стирка обмундирования.
     -- Пусть явится в чем есть!
     -- В чем мать родила?
     -- Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу!
     -- Обязательно передам. При встрече...
     -- Так и передайте!
     -- Есть! Так и передам!
     М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.


     По возвращении Никита увидел спящего возле бревна,  служившего скамьей,
Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье,  судя по  всему, уже с
полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести  эластичную форму, а не
стоять как реликтовые окаменелости.
     Никита прошел  было в  дом,  но  споткнулся  о  валяющегося  в  проходе
мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это  же
надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?!
Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?
     Никита вернулся во двор и разбудил солдата:
     -- Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!
     Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:
     -- А?! Я!
     -- Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя  Шмер приставил к
стирке?!
     -- Так точно!
     -- Кто у нас был в гостях? -- наугад, но в точку угодил Никита.
     -- Дык... Какие-то пожилые "чурки". Два азербайджанца.  Принесли водку,
коньяк, закуску.
     -- Ты что, тоже пригубил?!
     -- Никак нет! Только колбасой  угостили,  фруктами.  Я  в дом больше ни
разу не заходил.
     -- Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие
еще меня  сюрпризы ожидают?  Может, квартиру  обчистили? Может, родственники
солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск
везут?
     --  Не  видел,  чтоб  они  выходили,  -- растерялся  солдат.  --  Я дом
внимательно охранял.
     -- Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!
     Никита  с  тяжелым предчувствием  открыл  перекосившуюся  дверь, шагнул
через  порог.  Стащив  с  ног прилипшие к потным икрам сапоги,  переобулся в
тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе  галифе с  торчащими
тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень
не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
     Напрасное  беспокойство.  Перешагнув  порог,   отделяющий  веранду   от
квартиры, Никита  тотчас пожалел о  вчерашних усилиях  по наведению порядка.
Эта сволочь  Шмер,  естественно,  не разулся. И вместе с ним в грязной обуви
топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались...
     Мишка лежал,  уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и
посвистывая.    Два    пожилых   азербайджанца    чуть    слышно    гортанно
переговаривались,  ожидая  пробуждения  офицера.  Оба,  судя  по  мозолистым
ладоням, из сельской местности.
     Стол ломился -- фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.
     Завидев  вошедшего  Никиту, мужчины  обрадованно  вскочили  и принялись
здороваться,  назвались: Расул,  Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине
чужого дома.
     Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.
     -- Давно  спит? --  спросил  Никита у  Мамеда, который постарше,  ткнув
пальцем в Мишку Шмера.
     -- Не очень. Заскучать не успели.
     -- Много он выпил?
     -- Торопится очень. Не закусывает, -- покачал осуждающей головой Мамед.
-- Мы даже о деле поговорить не успели.
     -- О деле? О каком деле?
     -- Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство!
     -- Я не тороплюсь очень, поддел Никита.
     -- Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!
     Расул, который помладше, разлил -- старику треть стопки, себе половину,
Никите полную.
     -- Оп! Стоп! Не  малить!  Наливать одинаково! И пить поровну! -- усек и
пресек хитрость Никита.
     -- Мы уже много выпили, -- виновато улыбнулся Расул.
     Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули.
     -- Ладно, давайте теперь по делу! -- Никита, очистив  пару  мандаринов,
пережевывал дольку за долькой.
     --  Дело  такое, дарагой! Видишь  Расула,  дарагой?  Это  папа рядового
Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он -- мой любимый племянник.
Папа скучает, мама скучает, дядя  скучает, сестры  плачут! Командир, отпусти
Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.
     -- Очумели? Он всего три  месяца служит, а вы отпуск просите.  Курсанты
учебок   только  по  семейным   обстоятельствам  ездят  на  побывку.  Смерть
родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.
     -- Вах! А по-другому решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут
мать и сестры. В гостиницу отпустите на двое суток?
     -- На субботу и воскресенье -- может быть. В будни нельзя никак.
     Дядя Мамед вновь схватился за бутылку коньяка "Бакы" и предложил выпить
за интернациональную дружбу братских народов.
     Что ж... Но! Но:
     -- Ребята,  учтите!  Если, вы  сейчас быстро накачаете  меня  коньяком,
вновь останетесь  без  результата.  Вернее,  с  тем  же результатом, как  со
Шмером. Не спешите.
     -- Командир! Почему так говоришь? Ильхам Алиев разве плохой солдат?
     -- Обыкновенный. Как все.
     -- Порядок не нарушает? Не хулиганит?
     -- Всякое бывает. Но, в принципе, к нему особых претензий нет.
     -- Вот и хорошо! И  выпьем за Советскую Армию! -- предложил дядя Мамед.
-- Я тоже был солдатом, дарагай! Даже сержантом стал! В стройбате.
     Выпили за армию.
     Дядя Мамед вновь начал гнуть свою линию:
     -- Командир, а я слышал, у вас есть замполит Рахимов. Азербайджанец?
     -- Есть такой. Майор.
     -- Твой начальник?
     --  Мой. Но он не совсем  азербайджанец. Мама полячка, или белоруска, а
папа... тоже вроде не азербайджанец.
     -- Ничего. Гавное -- Рахимов. Значит,  в его жилах течет кровь джигита.
Познакомь, а?
     -- Познакомить, конечно, могу. Но вряд ли поможет.
     --  Дарагой! Даже не думай! Это наши  проблемы.  Мы такой стол накроем!
Пригласи его сюда! Миша обещал! Сказал, на втором этаже можно собраться.
     -- Миша?
     -- Вот он, -- показал дядя Мамед на бездыханное тело Шмера.
     Папа Расул подттверждающе кивнул: обещал, обещал!
     Никита  со  злостью  посмотрел  на дрыхнущего взводного.  Вот  гад! Уже
наобещал и договорился. А потом убирать грязь  кому? Солдат  снова вызывать?
Не хотелось бы.
     -- Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.
     -- Обижаешь, командир! -- покачал головой дядя Мамед.
     Тут Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и  обрадованно
воскликнул:
     -- А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай!
     -- Пошел к черту! -- рявкнул Никита, но... налил. И себе тоже.
     Жидкость с солидным  называнием коньяк максимум тянула на  разбавленный
коньячный  спирт,  но  в  голову ударяла. Будучи  трезвым Никита наотрез  бы
отказал в гостеприимстве незваным гостям, но так то будучи трезвым!
     Дядя  Мамед   быстро   принялся  говорить   Мишке  о   нестыковочке,  о
негостеприимности хозяина.
     --  Никитушка! Комиссар хренов!  Ошалел? -- закричал Шмер. -- Все давно
на  мази!  Даже  комбат приглашен от твоего имени.  Неслышащих  лично  ходил
уведомлять  о  банкете. Твой  адрес назвал!  И  через  два  часа... --  Шмер
взглянул на часы, -- о, как время летит... нет, через  сорок минут,  господа
офицеры пожалуют!
     -- Сколько?
     --  Если прибудут  все, то  двенадцать.  Но, вероятнее всего, двадцать.
Обязательно нахлебники прибьются на огонек.
     -- Значит, спланированный тобой бедлам? Шабаш?
     -- Ну,  зачем? Все будет  аккуратно, чинно, тихо и без ведьм. Ступай за
мебелью в роту, а я начну накрывать.
     Спорить  бесполезно.  Убийственный  аргумент  --  про  комбата.  Никита
представил:  вот Алсынбабаев подходит к мансарде,  а на  дверях висит замок,
вместо  сабантуя -- облом, а супруге уже  наплетено про экстренную проверку,
значит,  придется  вернуться  в батальон  и выплеснуть гнев  на подчиненных,
собрать офицеров  на совещание,  устроить батальонный ночной строевой смотр,
заняться шагистикой  на плацу. Нет  уж! Лучше  пару  дней наводить порядок в
квартире с помощью солдатиков.
     А  вот и  они! В смысле, солдатики. Легки на помине. Первым вломился на
веранду  сержант  Наседкин.  За ним,  задевая  стены и  косяки,  -- бойцы со
стульями и лавками.
     -- А где столы? -- гаркнул Шмер. -- Наседкин! Где  столы из Ленкомнаты?
Мы что узбеки? На полу скатерть стелить?
     -- Дык, Ленинская комната заперта.  Ключи у замполита, то есть... вот у
товарища лейтенанта.
     -- Замполит  Ромашкин! Ты чо?  -- фальшиво удивился Шмер. -- Иди, выдай
мебель которая по-получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол...

     Собралось  действительно почти  двадцать  человек. Кроме  начальства  к
столу  приблудились  все  старые  капитаны-взводяги, у которых нюх на  такие
мероприятия  как  у  охотничьих псов.  Оповещать  таких  не  требуется,  они
ориентируется по запаху и на звон посуды.
     А запахи были еще те! И звон стоял еще тот!
     Стол  ломился от яств. В центре  --  две  пирамиды коньячных и водочных
бутылок.  Вокруг  них -- тарелки с  нарезанной копченой  колбасой,  балыком,
бужениной, овощные  салаты в мисках,  мелкопорезаная зелень. Несколько банок
шпрот прятались  среди  горок разрезанных  на  четвертинки  гранат,  яблок и
апельсинов.  Довершал картину  десерт  --  огромный  арбуз,  дыни,  шоколад,
коробка конфет. Стоящий  в темном углу возле "тещиной комнаты" запасной стол
был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.
     Ну, что же, после пьянки, можно будет еще  неделю доедать  закуски. Как
раз до получки хватит.
     Алсынбабаев, улыбаясь, слушал  похвалу дяди Мамеда в адрес командования
батальона, офицеров роты и  прочих начальников. Вскоре Рахимов с земляками о
чем-то  толковал  в  сторонке,  а  Алсынбабаев,  набрав в  коробку фруктов и
бутылок,  исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и
старлеи.
     За полночь  Никита  сделал  две  попытки  выставить  народ за дверь, но
тщетно. Гости угомонились только после того, как были допиты последние капли
и съедена вся  закуска.  Никита грустно  посмотрел  затуманенным  взором  на
чердачную комнату второго  этажа. Да!  Грустное зрелище. Даже свою недопитую
рюмку  коньяка  нечем  заесть.  Одни  огрызки,  объедки и окурки.  Кружки  и
опрокинутые  бутылки.  Пепел на  солдатской  простыне, заменявшей  скатерть.
Жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и  поперек
-- капельки масла от банок с шпротами до мест, где сидели закусывающие.
     За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на  одном кулаке, ладонью левой
руки  он прикрывал  глаза  от  света. Зампотех Гуляцкий вырубился  в  ужасно
неудобной позе -- откинувшись на спинку  стула, который балансировал на двух
ножках  в  такт  дыханию  спящего.  Хорошо,  что  дымоход печки  оказался  в
полуметре от стола, и Гуляцкий уперся в нее шеей и плечами.
     Никита  допил  одним  глотком  коньяк, чтобы врагам  не досталось, и на
непослушных ногах двинулся  к  лестнице. Ступени загораживала туша Миронюка.
Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Никита поставил
ступню на бедро майора и перепрыгнул  через две  ступеньки, едва удержавшись
на  ногах. Майорская ляжка спружинила,  подкинув Никиту  вверх, а  на галифе
Миронюка четко  отпечатался каблук  лейтенантского  сапога.  Никита  замахал
руками и ухватился за перила, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку.
Ступенька жалобно треснула.
     -- Черт!  Кругом  одни  дубы  и дубовая мебель! --  Он  поднял  с досок
майорскую широкую фуражку "аэродром"  и с  силой запустил ее в пьяную усатую
физиономию.
     -- Убью! -- промямлила живая "мишень", облизнулась, не открывая глаз, и
вновь захрапела.
     Дверь оказалась  распахнута настежь. Никита накинул  на петлю  крючок и
отправился  к  своему  дивану.  С трудом  стянул съежившиеся  сапоги, рванул
галстук, расстегнул пуговицы на брюках и  рубашке и тяжело  вздохнул, словно
после утомительной  борьбы. Затем бросил ворох  одежды  в  сторону стула. На
нужное место приземлилось не  все. Брюки плюхнулись на пол. Он  усилием воли
стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.
     Ему  снилось, что волосатые лапы  Миронюка душат его  за  горло. Усатая
морда майора шипела: "Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки!
Она пошита  в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой  и
генеральскими пуговичками!"
     Этот кошмар  сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то  били Никиту,
причем  все  кому  не лень.  Особенно усердствовали  Шмер  и  боец  Кулешев.
Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и
доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера  не  положено. "  А
носки стирать  положено?" --  рычал  боец. "Так они не мои, а Шмера,  его  и
бей!". "Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он велел вас  бить по
морде!"
     Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.
     --  Твою  замполита  мать!  --  взвизгнул  Шмер  реальным  человеческим
голосом. -- Скотина, нос мне разбил!
     Никита с  усилием прищурил глаза, открыть  их широко не  представлялось
возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка запустил
валявшимся на  полу сапогом в Никиту. Сапожище,  шмякнувшись о  стену,  упал
подковками на висок. Никита взвыл:
     -- Миха! Ты чо? С ума стрендил?! Дерешься, сапоги швыряешь!
     --  Это ты  сбрендил.  В  нос  кулачищем  со всей  дури  заехал!  Алкаш
проклятый!  Ну  и  замполита  прислали!  Алкоголик!  Форменный,  законченный
алкоголик. Я его бужу на построение, а  он  клешнями машет. С тебя пузырь за
увечье. Сегодня же вечером!
     И куда-то таинственно исчез...

     На построение, кроме Никиты и Ахмедки,  не явился ни один офицер. Алсын
рассвирепел. Он  отправил  их на  поиски  сослуживцев. Ромашкин  заглянул  в
каждую комнату общаги  -- никого. Затем отправились в обход по квартирам. На
ближайших подступах к "берлоге" Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка лежали
две бутылки, и тротуар усеян окурками.
     Дверь отворилась  от легкого  толчка. Веранда уставлена пустой посудой.
Оставалась  только  узкая  тропа в  комнату, между пустыми  бутылками из-под
выпитой водки. Офицеры спали. Шмер,  как обычно, на кулаках между тарелками,
Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать  человек на кровати
и на полу.
     Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щелки глаз, надул щеки и широким
жестом великодушно пригласил присоединяться.
     -- Откуда? -- спросил Ромашкин, показывая рукой на "царский" стол.
     -- Оттуда! -  так же  односложно ответил Шкребус.  -- Немного  подумав,
вспомнил: -- Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму заходу.
Бойца-сыночка  мы  ему отдали, уломал,  чертяка! Привезет  через десять дней
обратно. Не переживай, лучше выпей!
     Никита  потоптался  нерешительно  и махнул  рукой. А,  ну их  к  черту,
начальников!
     Ахмедка уже успел вылакать три  рюмки, пока Ромашкин набирал  закуску в
тарелку. А пить что? А, коньяк!
     Народ, заслышав, знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось
по новой!
     Так никто до светлых очей Алсына в этот день, и не дошел...


        Глава 20. Посещение "вертепа"

     Ожидался  дождь. Стояли пасмурные дни,  и  на душе  тоже было пасмурно.
После вчерашнего "перебора", как всегда, мутило.
     В канцелярию заглянул Шмер:
     -- Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.
     -- Мишка! Какое  развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает,
не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на черный день?
     -- А что он уже наступил?
     -- Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.
     -- Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.
     -- Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.
     --  А  зачем  на него смотреть?  Закрой  глаза и  пей.  Можешь даже  не
разговаривать, мешать беседе не будешь.
     -- С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?
     -- Нас,  точнее меня, пригласил Ашот,  очень большой человек в  городе.
Может быть, самый главный.
     -- Он что, начальник милиции или партийный вождь?
     -- Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, -- отчего-то
понизил голос  Шмер. --  Поэтому во время застолий ешь,  пей и молчи.  Не то
начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя  беру
для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
     --  Да  не  темни,  зачем  мне  нужна  встреча  с такой  подозрительной
личностью?
     --  Чудак!  Знакомство с Ашотом -- это для тебя  как быстрый  карьерный
рост.  Был  никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома  сильных мира сего! В
пределах этого  города... Понимаешь,  Ашот просит отпустить в увольнение, на
неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать  ты. Он
решил с тобой познакомиться.
     -- На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира,
ни  войны?  Ты с ума  сошел! И никуда я не пойду! Умру с  голода, но не буду
сидеть за одним столом с твоим мафиози!
     --  Ха!  Отказаться  уже нельзя.  Ты получил  приглашение! Эй, Абдулла,
заходи! -- Михаил приоткрыл дверь.
     В  комнату  вошел  маленький,  сухонький,  сморщенный  как  сухой инжир
туркмен:
     --  Изздрасствуй, командыр! --  протянул для приветствия  по восточному
обычаю обе руки.
     Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца  и  грязи смуглые
руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
     -- Командир! Я  тебя уважаю.  Приглашаю  быть почетным гостем  на нашем
тое!  Будыт  балшой  пир! --  туркмен со значением поднял вверх указательный
палец. -- Нэ пажалэешь!
     -- Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед! --  распорядился Шмер.
-- Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах.
Вернее нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.
     -- Вертеп?
     -- Подпольный публичный дом.
     -- А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!
     -- У нас в стране нет, а в Педжене есть.
     -- Что, и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
     -- Держи карман  шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие
расходы?  Или  хоть  полтинник? За  бесплатно  только комсомолки  в  райкоме
отрываются.  Тут  бизнес,  коммерческая  любовь!..  Нам  можно  пить,  есть,
смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
     Мозги   Никиты   лихорадочно  заработали  в  определенном  направлении,
воображение нарисовало соблазнительные картины. Теперь он лишь опасался, что
Мишка пошутил,  и вместо  таинственного  "вертепа"  с  обнаженными  манящими
женщинами, он окажется в обычной прокуренной пивной.
     -- А ничего, что мы в военной форме? Может, переоденемся?
     -- Главное, самим быть в  форме и боеготовыми! В морге тебя переоденут!
-- хохотнул Шмер. -- Я же  тебе сказал,  идем отдыхать, но  не развлекаться.
Считай,  что ты сидишь на  партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги
ищи двести рублей.
     -- Почему двести? Ты сказал одна девка сто рублей стоит.
     --  А  для меня? Я что, буду  наблюдателем? Нет, я  заслужил, чтоб ты и
меня побаловал.
     -- С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
     -- На то  самое!  -- усмехнулся Шмер. -- Получишь  вс?,  как в  сказках
Шехерезады. Будет вс?: и шахини, и хери, и зады...
     В канцелярию вошел Ахмедка.
     -- Ахмедка! Займи сто рублей! -- попросил Ромашкин.
     --  Двести.  Займи лейтенанту двести! --  перебил скороговоркой Шмер. -
Лучше тристо!
     -- Сто. Сто мне и сто ему.
     --  Не дам  ни  рубля никому.  Алкоголики.  Прогуляете, пропьете, а мне
потом ходи за вами к кассе контролировать, получили получку или нет. Я рубль
к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец следит за накоплением калыма.
     --  У-у, б-байский  сынок!  Попроси  меня  когда-нибудь  помочь,  пошлю
подальше!   --  Шмер   повлек  Никиту  из  канцелярии  на  выход,  по   пути
инструктируя:  -- Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся! Ты в городе
человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся!

     Ромашкин проснулся. Голова гудела, как колокол после перезвона. Сегодня
воскресный  день, выходной. Но это  у всех, а Никите предстояло идти в роту.
Воскресенье для него -- рабочий день недели.
     В дверной проем просунулась голова солдатика:
     --  Товарищ  лейтенант,  начальник  штаба строит батальон.  Вас  срочно
вызывает.
     -- О, черт! Ступай, сейчас я приду.
     Мелькали  какие-то  обрывки смутных кошмарных  видений.  Непонятно, что
такое приснилось ночью, какой-то бред. Вчера что было? Пили?
     Едва он пошевелился, как острая боль пронзила тело.
     -- О-о-о!
     --  Солдат, стой!  Никуда не уходи, жди за дверью, -- подал  голос Шмер
откуда-то из угла. Мишка лежал в  одежде и  сапогах на матрасе, брошенном на
полу и жадно курил.
     Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой все более. Почему это он
оказался  в  общаге?  Чья  это  комната?  Что было вчера? Часть  вопросов он
непроизвольно задал вслух.  На соседних  койках зашевелились  Лебедь-Белый и
Колчаков.
     -- Ну  ты, лейтеха,  даешь!  --  воскликнул Белый.  Вскочил и  принялся
разминаться, выполняя всевозможные физические упражнения. В воздухе мелькали
кулаки, пятки, локти.
     Бр-р-р! Никита  затряс головой. От  этой  пляски рук и  ног  его слегка
замутило.
     Вадик Колчаков взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:
     -- Что? Ни черта не помнишь?
     -- Нет.
     -- А какой ты был  вчера  герой! Грозился истребить под  корень местные
племена, устроить Варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать "чурок" на дрова.
Требовал танк  или  хотя  бы  саблю  и  коня. Поминал добрым  словом конницу
Буденного и почему-то Александра Македонского.
     Бессвязные воспоминания о событиях вчерашнего дня по-прежнему кружились
хороводом  в  голове  Никиты,  но  никак   не  выстраивались  в  стройную  и
последовательную цепь. Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?
     -- Кажите, шо вчора було! -- заговорил он почему-то на украинской мове.
     -- Ты ж не хохол, не балакай. Или забыл свою национальность?  Что было?
Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с! -- ответил Лебедь-Белый  и, закончив
разминку, побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.
     -- Солдат, ступай в казарму, -- простонал Никита. -- Передай сержантам,
чтобы строили роту. Сейчас приду.
     -- Какое ступай, -- усмехнулся Шмер. -- Бери, братец, шинель лейтенанта
и неси чистить. Как раз подсохла, и грязь хорошо облетит. Вон она, в углу за
дверью стоит, к стенке привалившись.
     Никита посмотрел и  увидел. Действительно, шинелка торчком, облепленная
от погон до полы сухой серой коркой.
     -- Это где я так упал? Хорошая грязь! Качественная!
     -- Н-да!  Не  упал,  друг мой, тебя  уронили  и валяли по земле.  Скажи
спасибо,  что не убили. Ашот  спас  от верной гибели. Ребра  болят?  Челюсть
цела?
     -- Челюсть?  Кажется,  цела...  - Никита  ощупал  лицо  и тотчас заныла
бровь. -- Лоб болит!
     -- Это тебе кулаком звезданули. Хорошо,  кастета в  руке у  туркмена не
оказалось  в этот момент.  А когда  он его достал,  то мы  уже прибежали  на
выручку.
     Солдатик, прислушивающийся к  разговору, был выставлен за дверь крепкой
рукой Колчакова вместе с ромашкинской шинелью.
     И сей момент в  комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к
Ромашкину, а к Шмеру:
     -- Товарищ старший лейтенант. Вас комбат вызывает. Срочно!
     -- Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может, замполита?
     -- Не-е-е,  вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал
и топал ногами.
     --  По-башкирски.  Он  же  башкир.  Но  непринципиально.  Право  слово,
монголо-татарское иго! Вернее, башкиро-монгольское. Передай,  что  меня нет.
Передай, придет Ромашкин,  только почистится и приведет себя в порядок. Нет,
стоп! Вот тебе задача: иди, отмывай сапоги, но вначале постучи друг об друга
хорошенько,  да  шапку отбей от  грязи,  расчеши ее, а  то  она словно  блин
смялась и скомкалась.
     Третий  солдат, вломившийся вызывать  Колчакова, был  озадачен  чисткой
брюк.
     -- Да что ж вчера было-то?! -- взмолился Никита.
     --  Ну, замполит! Ну, забулдыга! -- возвел очи горе Шмер. Пришлют же на
нашу  голову  кадры!  И  где  их  только выкармливают?  Где обучают?  Скажи,
Колчаков, вы с одного церковно-приходского училища?
     -- Почему это с церковного?
     --  Вадик,  вас  ведь  обучают  о  душе заботиться,  опиум  для  народа
распространять. Так вы из одной бурсы?
     -- Из одной. Только разных приходов и епархий.
     --  Чувствуется. Он, в  отличие от тебя, пить совсем  не умеет. Этот...
хмырь, знаешь,  что вчера начудил?! Не  расхлебать  теперь. В городе  белому
человеку опасно появляться месяц-другой.
     --  И  что  начудил?  Говори уж,  не  томи! Ночью вас  было  обоих  без
переводчика не понять. Вломились, словно слоны...
     -- Никита пытался устроить этническую чистку Педжена. Трубил, как слон,
и  бился, как тигр. И откуда мощь голоса  в столь худом организме -- кожа да
кости, ну еще жилы и кал!
     -- Короче, Миш!
     --  Короче,  вчера  произошла битва при  Ватерлоо,  Бородино и Педжене,
одновременно!
     ...Постепенно,   по   мере   сбивчивого   рассказа  Шмера  к  Ромашкину
возвращалась память. Ночные  кошмары  -- драки, погоня, цыгане, пляски -- не
бред  и не сон.  Самая настоящая  явь,  опасная  и жутко неприятная. Судя по
всему события, еще не завершились, развязка ожидалась впереди, но неизвестно
какая....

     Итак,  Никита  и  Шмер  в  сопровождении  аксакала убыли  из казармы  в
неизвестном направлении, оставив скучать Ахметку.
     За забором их поджидал старенький ржавый "Москвич", желтая  поверхность
которого облупилась  во  многих местах, а грубо нанесенная  грунтовка поверх
"родной" краски совершенно не совпадала с ней. Оттого  машина была похожа на
старого леопарда, затаившегося в саване.
     Из машины выбрался  огромный,  тучный мужчина.  Носатый.  Армянин?  <i>Тот
самый</i> Ашот?  Его  четвертый  подбородок  колыхался  на  необъятной  груди, а
большой живот поддерживался  широченными подтяжками. Казалось, лопни они,  и
пузо оторвется от тела и -- упадет на землю, по закону всемирного тяготения.
     -- Вай! Миша!  Друг дорогой! -- армянин обнял Шмера,  словно старинного
приятеля.
     -- А  это мой кореш, о котором я  говорил,  --  Мишка подтолкнул вперед
Ромашкина. -- Ценнейший человек. Герой! Доброволец! Прибыл строить коммунизм
в песках Каракума.
     Ашот  расплылся  в широкой счастливой  улыбке.  Одет  он  был в хорошую
дубленку,  но без пуговиц. На каждом пальце, за  исключением больших, --  по
дорогому перстню. Джинсовые  штаны  и рубашка были  явно привезены кем-то из
Афгана и куплены  по случаю. Распахнутая рубашка оголяла грудь,  в  зарослях
склоченных черных волос -- большой золотой крест.
     После  церемонии приветствия Ашот  с  трудом  протиснулся  в  крохотную
машину. Рядом  с ним усадили тщедушного дедулю, иначе ни одному  из офицеров
на  переднем  пассажирском  сиденье  было  не  уместиться.  Машина  просела,
скрипнула рессорами. Никита вслух усомнился, выдержит ли ходовая часть.
     -- Нэ  бойся, рессоры усиленные. Смелей  садись.  Баня  и рэсторан ждут
нас!
     --  Ашот,  почему  не  купишь  себе "Волгу"?  Зачем  мучаешься  в  этой
коробчушке?
     --  Хм, я бы купил, но зачем лишний раз привлекать внимание начальства.
Меня  уже первый секретарь горкома  вызывал,  выказывал  неудовольствие, что
постовые милиционеры  мне  честь отдают.  Я  ему  говорю:  "Дорогой  товарищ
секретарь,  хозяин,  я об  этом  их не  просил, они  сами! Ну,  не  буду  же
останавливаться  возле  каждого легавого  и  совестить его,  мол,  зачем эта
нэнужная лесть".
     -- И что партийное руководство ответило? -- полюбопытствовал Никита.
     -- Велело не ездить по центру. А ты говоришь -- "Волга". Еще "Мерседес"
посоветуй  купить!  Миша,  дорогой мой друг! Наверное, ты хочешь,  чтоб меня
выслали обратно в Армению? Мне туда нельзя. Там у меня слишком много врагов.
Ашот должен жить в Педжене, ему и здесь хорошо. Я  не высовываюсь, дом всего
в одын этажа, как у других. Я сделал проще -- еще два этажа в землю закопал:
там  бильярдная и зал для гостей.  Перехитрил  начальство. То, что у меня  в
подвале все  в мраморе и  павлины во дворе бродят, для  посторонних глаз  нэ
видно. А машина, если хорошая, сразу бросается в глаза. Потерплю тесноту, да
и привык я к этому "Москвичу".
     Так  за рассказом  о своей  нелегкой судьбе  Ашот  с ветерком  доставил
компанию к  городской бане. На дверях болталось объявление: "Баня закрыта на
учет".   Но   стоило  армянину  вытянуть  живот   из-под  руля,  как   двери
распахнулись, и  какой-то  шустрый человечек увлек  всю  компанию к заднему,
служебному, входу. Рассыпаясь в словах благодарности за то, что  сегодняшний
день ему преподнес таких знатных и уважаемых гостей!
     А  приятно  ощущать  себя  не  просто обычным  молодым  лейтенантом,  а
персоной, из-за которой закрыли баню. Ну, не совсем из-за тебя, но все же...
     Туркмен буквально стелился по тротуару, сопровождая гостей,  отбрасывая
носком тапочка в сторону случайно попадающиеся окурки и бумажки.
     -- Успокойся, Мамбек, не суетись. Лучше пива принеси  холодненького, --
распорядился "мафиози". -- Чешского!
     -- Нэ изволь беспокоиться, хозяин.  Всо уже в  люччем виде. Пиво, риба,
лаваш, зелень. Всо есть! Давно ждем!
     Убогая и  вонючая  городская  баня, обшарпанная  снаружи  и внутри, при
проникновении с "черного хода" оказалась  вполне приличной. Никита в таких и
не  бывал  никогда.  Стены обшиты хорошим  деревом.  Мягкие  скамейки.  Полы
устланы ковровыми дорожками.
     Ромашкин живо разделся до трусов  и ринулся в душевую смыть пот и грязь
холостятского существования. Аксакал неспешно снял с себя  пальто, оставшись
в шерстяном  халате,  сел  и замер  на  месте. Мишка и  Ашот  голышом  чинно
направились в парную.
     После   посещения   бассейна,   парилки,  душа  новоявленные   приятели
расположились  у сервировочного  столика  на  колесиках.  Пиво уже не  пили.
Бархатным пивом баловались в период  мытья. Теперь в ход пошла водка. Никита
не стал от  нее отказываться, не  желая обидеть "мафиози", о  чем его строго
предупредил Шмер.
     Две бутылки  водки на  троих -- явный перебор для Ромашкина. Для  Мишки
это тоже сильная доза после пива. Эх, если бы не проклятое пиво...
     Туркмен  сидел истуканом, улыбался  и молчал,  практически  не выпивал,
разве что одну рюмку, за знакомство.
     Конечно, основная часть спиртного была употреблена армянином, но ему --
что слону дробинка.
     Никита, еще чуть соображая, поинтересовался, кто будет за рулем авто на
обратном пути.
     Ашот сделал круглые глаза:
     --  Обижаешь, дорогой! Конычно, я.  Ето  нэ смертэльно.  Ето  разминка.
Сэйчас в рэсторан памчим!
     Ну...  не  совсем ресторан.  Вернее, совсем  не ресторан.  Городской-то
ресторан вблизи вокзала размещался в обшарпанном здании. Вилки-ложки-тарелки
почему-то  всегда были  жирные,  а еда  -- тошнотворная. Ашот же привез их в
глубину  одноэтажных  саманных  кварталов. В  центре этих  лабиринтов стояло
вполне приличное здание, окруженное  высокой кирпичной  стеной, с маленькими
окошками,  с  закрытыми  ставнями,  откуда  раздавалась  восточная заунывная
музыка.  Что  ж, придется смириться с бабайскими  мелодиями. Других,  скорее
всего, не будет.
     Внутри помещения, куда их  проводил громила с квадратным  подбородком и
мрачной  физиономией,  стоял  уютный  полумрак.  По  периметру  -- низенькие
азиатские  столики с кушаньями и чайниками да подушки для сидения. В  центре
зала, под люстрой, возвышались  два больших полированных стола без скатертей
и приборов.
     Тело  Ашота заняло три  подушки. Шмер и Ромашкин уместились на одной. В
тесноте  да  не  в обиде.  Дедок с ними не  пошел  в зал, остался дремать  в
автомобиле.
     Зал  оказался почти заполнен посетителями, которые ели, смачно чавкая и
разговаривая.  Громкий  смех  раздавался  со  всех сторон.  Причем  смеялись
туркмены заразительно, от  души, запрокидывая голову и широко открывая  рот,
показывая  соседям  либо  золотые,  либо  желтые кривые,  щербатые  зубы.  В
основном,  за столами  мужчины средних  лет  и старше. Как  шепотом  пояснил
Мишка, торговцы и кладовщики, милиционеры и чиновники.
     При   появлении   Ашота   все   почтительно   привстали,   поклонились.
Неподдельное подобострастие и показное радушие.
     "Мафиози"  с  некоторыми  обнялся,  некоторым  помахал рукой. В сторону
одной компании глянул с нескрываемой неприязнью. Компания вмиг испарилась из
зала, будто ее и не было тут вовсе.
     Никита какое-то время нервничал, пытаясь устроиться поудобнее, подгибая
ноги под задницей -- по-восточному. Неудобно! Еще он комплексовал, по поводу
своих носков: вдруг  пахнут. Но вскоре понял, что соседи пьют далеко не чай,
и потому им совершенно наплевать на  вонючие ноги соседей. Да от всех них от
самих несло какой-то... козлятиной. Душные козлы!
     Из чайников в пиалы потекла прозрачная жидкость. Водка. На запах --  не
очень...
     -- Опять денаусскую в  графины налили!.. Эй,  человек! Подойди сюда! --
"мафиози" поманил официанта сарделечным пальцем.
     -- Что изволите, уважаемый? -- склонился в поклоне официант-туркмен.
     -- Это пойло отнеси хозяину! Московскую водку принести! Живо!
     Чайные приборы вмиг сменили на другие. Извиняться  примчался сам хозяин
заведения: московской нет, только чарджоуская...
     Всяко не  денаусская! Хотя...  Тоже  дрянь.  Какая  отвратительная вода
вокруг, такая и водка.
     Появились танцовщицы.  Старые  и молодые "дикари" взвизгивали и пускали
слюни, глядя на девушек.
     Никита, наблюдая за обнажающимися в такт  музыке стройными красавицами,
под воздействием алкоголя окончательно потерял самоконтроль.
     --  Мишка! -- громко обратился  он к  Шмеру. -- Если мы одну из  них не
зацепим, это будет величайшей глупостью с нашей стороны.
     --  Чудак-человек. Я  тебе уже  объяснял: это удовольствие стоит денег.
Бесплатных ласк тут нет.
     Никита плотнее придвинулся к Шмеру и возбужденно залепетал на ухо:
     -- Очень хочу познакомиться вон с той, светленькой.
     -- Хи-хи-хи! Ты хотя бы знаешь кто это?
     -- Нет. А что, ты знаком? Кто она?
     --  Это жена бывшего командира роты  капитана Пискунова. Я ее сразу  не
узнал.  А вот ты ткнул  в  нее пальцем, я присмотрелся -- точно!  Ольга, его
жена! Они  полгода  назад уехали в Россию,  а вот,  погляди-ка,  потянуло на
старые  заработки.  Соскучилась  по  разгульной  жизни  и  бешеным  деньгам.
Любопытно, она  надолго  объявилась?  И  когда  уедет? Да и  где  сам  Сашка
Пискунов? Знать, деньжата закончились!
     -- Погоди, погоди! Это что, жена офицера? -- обалдел Никита. --  Хочешь
сказать, что это ее постоянный заработок -- танцы на столе?!
     -- Балда  ты, Никита! Танцы  --  только  для разогрева публики. Главная
работа позже, в койке.
     -- Это нелегальная проституция или официальная?
     -- Нет, не  официальная,  но  вполне  реальная. Они  за  две  ночи твою
офицерскую получку зарабатывают!
     --  Ух, ты!  Сильны,  чертовки!  Мишка, давай  займем  деньжат у Ашота?
Может, Ольга тебе скидку сделает, по знакомству дешевле обслужит?
     --  Держи карман шире и ширинку  свободней!  Как же, скидку! Обдерет по
полной программе. Да и двое  за  раз  -- дороже будет. Я,  конечно, спрошу у
Ашота...
     -- Мишка, а остальные кто? Ты знаешь этих девиц?
     --  Ай! Знаю еще одну. Вон  та, длинноногая, -- жена начальника вещевой
службы.
     -- Иванова?! Старлея?! Такого здоровенного?!
     --  Ага! Он хоть и  здоровенный,  но  тупой! А ей,  видимо, чего-то  не
хватает в жизни. Наверное, корень не удался!
     Внезапно  Шмер  осекся и  хищно уставился  на  вспорхнувшую  на  подиум
артисточку, нервно затеребил нос и ухо. Была у него такая дурацкая привычка:
когда  нервничал,  дергал себя за  мочку  уха,  отчего оно у него  регулярно
воспалялось.
     -- Ты чего? Понравилась рыжая? -- толкнул его в бок Никита.
     -- Заткнись и  молчи, а не то нас заметят! Это супруга начальника штаба
батальона Давыденко! Вот влипли!
     -- Ромаха! Чего мы-то влипли? Это она влипла! Теперь ты точно сможешь с
ней  договориться.  Заодно  и Мирону отомстишь  за притеснения по  службе. Я
думаю, мы отомстим ему вдвоем!
     -- Он ведь чокнутый, придурок и псих. Узнает -- убьет!
     -- Откуда  он узнает?  Что, жена о побочном, "трудовом" заработке  сама
ему  расскажет?  С подробностями -- кого обслужила? Не  боись! Ты только жди
сигнал, когда можно будет к делу приступать!
     - Жду!
     --  Это...  довольно сложный процесс. Мне  Ашот объяснил, что эти  дуры
сейчас потанцуют, совсем разденутся, а после туркмены начнут цену назначать,
спорить,  кто  больше  заплатит.  Аукцион  завертится,  и  развезут  баб  по
квартирам  или  еще  куда. Тут  тоже  комнаты  есть,  но  они дорогие.  Наши
белокожие бабы  пользуются бешенным спросом  у чурок.  На местных ведь после
тридцати лет, без слез  не взглянешь! Ненавижу я их, проклятых азиатов! -- в
сердцах Шмер и внезапно громко стукнул кулаком по столику.
     -- Ты чего?!
     -- Башню заклинило от злости, -- постучал себя по голове Шмер.
     Ашот удивленно глянул на офицеров, но тут же вновь переключил  внимание
на танцовщицу.
     Началось  самое  интересное. Колготки,  лифчики  и трусики  полетели  в
публику.
     "Мафиози" прихлопывал в ладоши и цокал языком, как горный орел-беркут:
     -- Ай,  красавицы!  Ай, голубки!  Каждый  раз они меня  расстраивают  и
заводят. Редко бываю, здоровье уже не то, живот мешает. Но люблю посмотреть.
Лубуюсь! Хватит! Ребятки на  выход,  а не  то у  меня сердце  не выдержит  и
лопнет! Собираемся, я сейчас улажу со счетом.
     Никита  с тоской взглянул на девиц, но  спорить  не  стал. Направился к
выходу, снял с вешалки и надел на себя шинель, шапку, сапоги (именно в такой
неудобной последовательности)...
     Дальнейшее  почти  совсем  не помнил. Впоследствии, даже при содействии
Шмера, припоминал с трудом. И чего взбеленился? Зачем взбрыкнул?
     Впрочем, понятно, чего и зачем...
     Едва Ромашкин  спустился по лестнице и вышел за дверь, как увидел такую
картину:  трое  туркменов тащили упирающуюся  пьяную девицу в машину. Задняя
дверца "Жигулей"  была  распахнута,  мужики  ее  впихивали в  салон,  слегка
поколачивая.
     -- Ах, вы  чурки проклятые!  Опять  наших  баб портите и насилуете!  --
кинулся Никита к ним.
     В правой руке у него  был  тяжелый портфель  Ашота  --  им он с размаху
въехал  по голове ближайшему азиату.  Низенькому толстячку, стоящему спиной,
отвесил  мощный  пинок в промежность. Третьему --  с  неудобной  позиции  --
неловкий удар левой рукой в челюсть. На беду, компания оказалась  чуть более
многочисленной. Был еще водитель. Вот он-то  и выскочил из машины и  мощным,
хорошо поставленным  ударом рассек Никите  бровь,  сбив его с ног. Дальше --
отключка.
     Дальше -- только если верить Мишке Шмеру...
     -- Начал  качать права и  бороться  за чистоту славянской расы, расист!
Матерился, визжал! Ашот тебя еле утихомирил... Ты ж вышел из заведения перед
нами, а  мы буквально через  минуту спускаемся во  двор,  слышим: шум,  гам,
драка! И кто же дерется? Наш Никита! Вернее его бьют и топчут..  Ашот что-то
заорал на смеси армянского  и  туркменского,  заматерился по-русски, схватил
двоих за  шиворот и оттолкнул их подальше. Они вначале  хотели  огрызнуться,
но, узнав  "мафиози",  отпрыгнули в сторону  и  бросились наутек. Водитель и
толстяк запрыгнули в машину, а девка еще попыталась  забраться в отъезжающую
машину  и что-то еще кричала об  обещанной  оплате. Материла она нас на  чем
свет! Типа проклятые офицеры, сующие нос не в свое дело. Короче, выяснилось,
что она цыганка, подрабатывающая в "вертепе", "по-второму сорту". И ругалась
она с азиатами по поводу количества клиентов. Троих обслужить соглашалась, а
четвертого --  ни  в  какую.  Начала  рядиться, спорить,  вот  они  и решили
применить силу. А ты, джентльмен хренов, вмешался! Вступился, блин, за честь
<i>дамы</i>!.. И как теперь показаться в городе? Нет, точно  месяц из гарнизона  не
выйду,  дураков  нет!  А тебе, Ромашкин вообще  по  вечерам рекомендую  дома
сидеть и забыть про Педжен
     М-да, история...
     Тут вернулись бойцы с вычищенной формой.
     -- Ого! Молодцы! -- восхитился  Колчаков. -- Шинель  и шапка стали даже
лучше и чище, чем до того как  их изваляли в  грязи. Ребятки, вы  заработали
благодарность командования!  Теперь  свободны. Шагайте  в казарму,  замполит
оденется сам. И главное, касается всех, -- держать языки за зубами! Иначе --
зубы прорежу!
     -- Так точно!!!
     Никита еще раз отряхнул  брюки  и  китель, поискал  пятнышки на брюках,
провел ладонями по шинели, постучал  подошвами  сапог друг об друга. Сойдет!
Форма  выглядит более-менее. А  вот морда... Ссадина  над бровью,  шишка  на
затылке, ухо ноет, губа опухла.
     --  Надевай  вместо шапки фуражку, -- посоветовал  Колчаков. --  Возьми
мою, у нее широкий козырек. Прикроет твое... безобразие.
     Никита подошел к зеркалу,  нагнулся  и почти прислонился к  нему лицом.
Мешки  под  глазами,  щетина  на  щеках,  воспаленные похмельные глаза.  Да,
безобразие... Он отклонился на полметра -- стал выглядеть получше. Отошел на
три шага  -- мужчина  хоть куда,  в полном расцвете  сил.  Ну, не совсем, но
можно стоять в строю и не выделяться.

     ***
     -- Бывает! --  искренне посочувствовал Кипич.  -- С  каждым может такая
история случиться! Помню, в Кабуле начальник штаба  полка меня на гауптвахту
посадил  ни за что! Я ему правду сказал: пил с генералом. А зачем это сказал
и  как  попался,  не помню.  Очнулся в камере.  Мысль даже в  голову  пришла
дурная, а не в плену ли  я у духов?! Вокруг каменный мешок -- и тишина!.. О!
Извини, что перебил!
     -- Ничо, потом мы вас всех еще перебьем! -- хохотнул Виталик-разведчик.
- Шутка такая, м-да...


        Глава 21.Сладкая месть

     Естественно, офицерский  корпус  --  не сборище пьяниц,  развратников и
сумасбродов, но это и не оловянные солдатики, хотя  бывают и такие.  Военная
машина, возможно, сама по себе ржавый бездушный, механизм, но те кто служат,
не винтики  и  колесики, а живые  люди. У них, у  каждого, есть обыкновенные
человеческие слабости. Одни любят женщин, причем всех подряд, своих и чужих.
Другие любят выпить,  опять же все  подряд. Третьи обожают  охоту. Четвертые
жить не могут без  рыбалки.  Пятые спят, как сурки, сутками.  Шестые  читают
литературу и пишут стихи. Седьмые продают все, что можно, создавая  капитал.
И так далее и тому подобное...
     Но  так, как описываемые события происходили в  песках, рыбалки и охоты
там быть  не могло,  для этого требовался транспорт,  то  остается всего три
основных "хобби": книги, женщины и водка. Книгочеи читали запоем все подряд,
благо  в  местных  магазинах,  в  отличие от  России литература на прилавках
лежала  в  изобилии. Те,  которые любили  водку,  спешили  провести  время в
обществе собутыльников или остаться наедине с бутылкой. Однако некоторые  их
сослуживцы тоже спешили провести время и остаться наедине... только с женами
этих  любителей  "огненной  воды",  дамами чахнущими  в  одиночестве.  Порой
попадались  и такие, которые любили службу, дневали и ночевали в казарме. Но
им доставалось  ото всех!  Начальник  имел  их за всякую мелочь, ну  а  жену
такого службиста -- или молодой лейтенант, или туркменский друг семьи. Домой
почаще надо приходить, любезный, и уделять внимание супруге.
     Таким "по пояс деревянным"  олухом был Мирон Давыденко.  Вернее олухом,
он лишь казался, делал  вид, будто не знает, что его жена ходит на  сторону.
Чем  больше  супруга  ему  изменяла,  тем  изощреннее  драл  он  подчиненных
лейтенантов. Ветвистые  рога  никому  добродушия  не  добавляли. Характер  у
рогоносца портится раз и навсегда, появляется маниакальная подозрительность,
в каждом он  видит потенциального любовника жены. Долго и пристально смотрит
он в глаза мнимого (а может, и нет!) соперника,  пытаясь отгадать: он или не
он,  вдруг  это  очередной   "молочный   брат".   Вот   таким  своим  особым
проницательным  взглядом, пронзительным и  испепеляющим, начштаба осматривал
помятые физиономии Ромашкина и Шмера.
     Ромашкин дыхнул на Давыденко  легким перегаром, и начальник, наклоняясь
к лицу лейтенанта, мрачно спросил:
     -- Товарищ лейтенант!  Что  у  вас со лбом и бровью?  Опять прыгали  по
кустам? Кто это вам по рогам въехал?
     -- Никак нет! Никто не съездил. И рогов у меня  нет, я их не выращиваю,
не приобрел!.. Поскользнулся на  глине и ударился о  головой о бордюр. Очень
неудачно упал в темноте.
     -- Пьяны  были, наверное, до чертиков! -- майор шумно вдохнул ноздрями.
-- Эх, салаги-зеленые! Вас  что, неделю в бочке с бормотухой  выдерживали  и
вымачивали?
     Мишка затеребил ухо, оно сразу покраснело даже сквозь зеленку. Вдобавок
старший лейтенант начал беспрерывно чихать и притопывать ногами.
     --  Шмер! Что  вы ведете себя,  словно прокаженный? Ногами стучите, уши
свои  зеленые дергаете,  слюной  брызжете! Вы  же офицер,  а не  крестьянин!
Сельпо!
     --  Я офицер,  да!  И хамить не позволю! Будьте любезны выбирать слова,
товарищ  майор! У меня аллергия на тополиный  пух и дураков. Не знаю, на что
сейчас....
     --  Что-о-о?! В нарядах  сгною!  Объявляю  вам выговор  за  нетактичное
поведение, товарищ старший летенант! Завтра в караул заступить!
     -- Ну-ну! П-п-п-оня-т-тно!
     -- Отвечайте, как