толкнул ладонью дверь и очутился лицом к лицу с Лебедем. Шагнул было назад, но поздно. Лебедь ухватил за плечо, втянул в комнату: -- Ку-уда?! Стоять! Сейчас будешь водку со мной пить! Все принимают участие, а он сачкует! Действительно, все обычные собутыльники в сборе -- принимают участие. На подоконнике восседал Власьев и с тоской вглядывался в ночную темноту. Хлюдов дремал, сидя на кровати. Зампотех Пелько сопел, прикорнув на его плече. Миронюк лежал лицом в стол между тарелками и храпел. Колчаков еще... Еще кто-то... Только как раз сам Шмер, как раз хозяин комнаты, в отсутствии. -- По какому случаю гуляем? -- спросил, высвобождая руки, Ромашкин. -- Гуляцкий снова папой стал! -- кивнул Колчаков в сторону валяющегося в сапогах на койке лейтенанта. -- Ноша сия оказалась тяжела. Сломался полчаса назад. Сейчас водку привезут, опять поднимем. Попытаемся. За окном послышался треск мотоциклетного двигателя. -- Едут! Едут родимые! -- Подъем, подъем! Хронь! Просыпайтесь! Алкоголики! -- Лебедь и принялся расталкивать и тормошить спящих. -- Хватит спать! Водяру к парадному подъезду везут! Миронюк открыл красные воспаленные глаза и уставился на Лебедя: -- Ты кто такой? -- Майор, ты что очумел? Не узнал? Я Игорь! Лебедь! Ну, Белый! -- А я думал ты Черный! Ворон черный! Уйди прочь! -- махнул рукой Миронюк, отгоняя видение, и вновь захрапел. За окном послышался звук падения мотоцикла. -- Упали! Га-га-га! -- Власьев, высунувшись по пояс в окно, комментировал. - Шмякнулись! -- А водка? Водка не разбилась? Цела? -- Цела, цела! Водка у Шмера! Он уже по ступенькам... А Шкребус -- бряк! Вместе с мотоциклом! -- Мишка! Твою мать! -- донеслось в окно со двора. -- Помоги подняться! -- Не могу, Ребус! Видишь, руки заняты! -- донеслось в окно со двора. -- Сейчас авоськи отнесу в комнату, вернусь... -- Шкреби ногами, Шкребус! Фью-ю-ю! -- разбойно свистнул Лебедь-Белый, свешиваясь через подоконник. -- Хрен ли уставились! -- отвел душу поверженный Шкребус. -- Водку жрать горазды, а как помочь, так никто! Вс?! Больше не поеду! Пешком будете бегать! Серьезная угроза! Лебедь моментально сорвался с места, увлекая за собой и Ромашкина: -- Пойдем! Поможешь! А то заявился водку лакать на дармовщинку! Польза какая-то от тебя должна быть? -- Я не навязывался, ты сам меня затащил в комнату. -- Но помочь-то надо? -- Помочь, да, надо... Помогли. Разъединили Шкребуса и мотоцикл. Проволокли Шкребуса по лестнице вверх, в комнату. Взводный был мертвецки пьян. И как только вообще они с Мишкой умудрились доехать?! И водку не раскокать?! Кстати, про водку... Очнулся Никита оттого что кто-то тормошил за плечо и громко орал -- прямо в лицо. Кто-то! Женщина. О! Же-енщина! -- Где я, женщина? -- В Аддис-Абебе, эфиоптвоюмать! -- В Ебис-Абебе... -- с пьяной сосредоточенностью повторил он. -- Эфиопия. Менгисту Хайле Мариам. Я зна-аю! Я замполит! -- Соображает! -- оценила женщина. -- Очнулся!.. Ну, раз очнулся, бегом отсюда! -- Откуда -- отсюда? Из Эфио-опии? Не-ет! Лучше там, чем в Педжене! "Незаменяемый район", блин! Незаменимых у нас нет!.. Ты кто, женщина? -- Я тебе не женщина! -- А кто? Девушка?-- искренне озадачился Никита. -- Дежурная по общежитию, эфиоптвоюмать! Быстро встал и пошел!!! И все -- тоже! Встали и пошли!!! Через полчаса генерал проверяет общежитие! Генерал, однако! Проверяет, однако! Общежитие, однако! А где моя квартирка? Никита огляделся. Нет, не Адис-Абеба, увы. Все тот же Педжен, увы. Сам он лежал в брюках и рубашке без погон. Галстук и погоны валялись на тумбочке. Рядом на кровати притулился, скорчившись в позе эмбриона, Шмер в трусах и майке. За открытым окном брезжил утренний рассвет, часы показывали четверть девятого. У стола по-прежнему сидя спал Миронюк, выводя виртуозные трели храпа. Власьев дрых, обняв подоконник. Лебедь распластался на своей койке, не сняв сапоги. Остальная часть компании разбрелась. Виновник торжества Гуляцкий сопел на составленных в ряд стульях и табуретках. Зачем пил, спрашивается, Никита?! Ведь не собирался, а все-таки ввязался. Генерал еще какой-то... Никак командир дивизии решил проверить гарнизон? Асланян? О как! Пить хотелось, хотелось пить. В горле -- словно песка вперемешку с пометом накушался... О! Стакан! Полный! На столе! Вода, вода!.. Он отхлебнул и тотчас выплюнул. Хрен тебе, Ромашкин, а не вода. Верней, не хрен, а водка! "Чарджоуская"! Мерзость неописуемая. Хотя водка из города Денау еще более омерзительна. Впрочем, как сказал классик, нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма. Воды бы, простой воды! Ну да откуда ей здесь взяться, если вчерась как раз воду никто не пил и, соответственно, не наливал! С превеликим трудом он нашел свои сапоги, обулся и, обливаясь липким потом, ушел, хлопнув дверью. Нет, сначала все-таки растормошил Мишку Шмера, все-таки приятель... -- Шмер! Шмер-р-р!!! Генерал на подходе! Асланян! Вс?, бывай! -- Теперь с чистой совестью на свободу! В мансарду! По общежитию уже вовсю гулял вихрь -- читай командир полка и его заместители. Досталось всем попавшимся на пути обитателям: за немытую посуду, за валявшиеся пустые бутылки и окурки, за грязь в помещениях. Очухавшийся Шмер пинками выгнал вчерашних собутыльников из комнаты, расставил стулья и табуретки, заправил постель, сложил в пустой мешок весь мусор. Открыл окно -- высоковато. Прыгать али как? А, из двух зол -- меньшее! В крайнем случае, сломает ногу, проваляется месяца три в госпитале, отдохнет от службы! Прыгнул -- на жесткий газон из сухой травы и колючек. Относительно удачно -- ноги целы, только пятку ушиб. Шмер забросил мешок с мусором на помойку, занес ключ от комнаты на "вахту", повесил на гвоздик против бирки с фамилией Шмер. Порядок! Теперь можно жить и работать дальше. Проверяй его, не проверяй -- по боку! Обстановка в пределах бытовой нормы... Генерал Асланян со свитой из Ашхабада и несколько полковых начальников последовательно и неуклонно перемещались из помещения в помещение. Убогость быта -- дело десятое. Главное -- порядок и дисциплина! Наспех вымытые в коридоре полы только создавали ощущение свежести и чистоты. Но их бы давно следовало не просто вымыть, а элементарно покрасить. -- Хомутецкий! Ты сюда когда в последний раз приходил?! -- уличил комдив Асланян комполка. Надо ли отвечать на риторический вопрос? Тем более вышестоящего? Не надо. Оно, вышестоящее, и так во гневе. -- Твои тыловики все разворовали! -- продолжил разнос генерал Асланян. -- Даже краску! А шторы?! Это -- шторы?! Тряпки двадцатилетние! Им уже лет двадцать! Молчишь?! Молчит Хомутецкий, молчит. А что тут скажешь? Что ни скажи... -- Молчать! -- упреждающе рявкнул генерал Асланян. - Так точно, товарищ комдив! Вот так всегда в диалоге начальника и подчиненного. Ох и оторвусь на лейтенантах! Позже... Тишина. Слышно, как муха пролетает! Ну и в качестве довеска, будто в издевательскую насмешку, разудалое пение где-то на этаже: -- Под-дайте патро-оны, поручик Колчаков! Поручик Лунев, наливайте в-вина! -- под нестроящую гитару, ?! -- Та-ак! Хомутецкий! Что это у тебя тут?! -- Не могу знать! -- А я могу! -- предвкушающе пригрозил генерал Асланян. -- Ну-ка! Пойдем посмотрим, кто у вас тут дает концерты в служебное время?! Развлекаетесь?! Занять людей нечем?! Дел нет?! Облезлая дверь, за которой, если верить истошному пению, уже "девочек наших ведут в кабинет" была закрыта. -- Эй! Кто там! Немедленно отоприте! Это подполковник Хомутецкий! Гитарный перебор оборвался, певцы заткнулись. В комнате звон стаканов и шушуканье. -- Откройте дверь! Это приказ! Это подполковник Хомутецкий! Рядом со мной стоит командир дивизии! Немедленно открыть! Или я ее выломаю сейчас! Снова шушуканье, потом нервный смех и отчаянное "Да и хрен с ним!" Замок щелкнул. В дверном проеме -- в жопу пьяный офицер. Форменная рубашка без погон, спортивные штаны, тапочки. -- Па-ачему не на занятиях!!! с порога рявкнул генерал. Не совсем логично. Ну да до логики ли! -- Рз-зршите представ-вться! Поручик Колчаков! А это -- подпоручик Лунев! Между прочим, правнук декабриста!.. А чо, генерал? Тоже нехреново! Стакан желаем? Налить? -- Что-о?!! -- одновременно опешил и озверел генерал Асланян. -- Что-что! Водки! Со слухом проблемы или как? -- На гауптвахту!!! На гауптвахту мерзавца!!! -- задохнулся Асланян. -- Семь суток! От моего имени! Понял, Хомутецкий! От своего -- добавишь сколько не жалко!.. Алкоголики! Бездельники! Под суд! Под суд "чести офицеров"! Уволить! Из армии, на хрен, уволить! Колчаков пал на колени (или просто не устоял на ногах?): -- Товарищ генерал! Умоляю, уволь меня из этой армии! Не мучь ни себя, ни меня! Генерал Асланян бровью вопросил Хомутецкого. -- Так точно, товарищ генерал! -- вынужденно подтвердил командир полка. -- Не желает служить в Советской Армии. Написал три рапорта об увольнении. -- Так-так! Не хотим служить Родине? -- Не, не хотим! -- подтвердил выглянувший из-за плеча Колчакова правнук декабриста. Бунтарь, бунтарь! Наследственное... -- Ни в Советской, ни в Красной, ни в Белой, ни в какой другой. Увольте нас, пожалуйста. -- Та-ак! Снять обоих с учебных должностей и перевести командирами взводов с понижением. Колчаков привстал, но только для того, чтобы снова рухнуть на колени с деревянным грохотом: -- Отец родной! Генералушка! Благодетель ты наш! Не губи! Уволь, ради Христа! Честное слово, пить брошу! Человеком стану! Только уволь! -- Нет, сынок, мы вас заставим Родину любить и честно ей служить!.. Хомутецкий! Рапорт порвать, в увольнении отказать! На гауптвахту их! Будем дальше воспитывать!... Замполит! Может, их еще из партии и комсомола исключить? Как считаешь? -- Исключим, обязательно исключим! -- вякнул через плечо командира Бердымурадов. -- Вот и славно! Может, и звездочек лишить? Пусть послужат лейтенантами? Правнук декабриста, поручик Лунев, в поддержку дружка тоже бухнулся на колени, протягивая призывно руки к генералу: -- Отец родной! Будь так милостив! Лиши звания! Уволь из армии! Век на тебя будем богу молить! Ей-ей! Человеком стану! Хоть трактористом в деревне! Выгони хоть с "волчьим билетом" на гражданку! -- Ага! Только вас в деревне и не хватает! Мало там алкашей! Не-ет уж!.. Сгниете в песках Туркво! Я вам это клятвенно обещаю! -- рявкнул генерал. -- Ах, так?! -- Колчаков вскочил на ноги. -- Ну, хрен с вами! Мы хотели по-хорошему! Лунь! Наливай! Ну их к лешему! Оба офицера демонстративно располовинили стакан, хряпнули, улеглись по кроватям. -- Хомутецкий! Выписать арест, и завтра же -- в Ашхабад! На гауптвахту обоих! -- уже сипло и безнадежно скомандовал генерал Асланян, формально оставил за собой последнее слово и круто развернулся, на выход. Но то формально, а то натурально. Колчаков в генеральскую спину натурально спросил: -- Товарищ генерал! Разрешите обратиться! Весь гарнизон мучается одним вопросом, который без вас ну никак не разрешить. Асланян -- это производное от какого зверя? От слона или от осла? Безжалостный ты, поручик Колчаков! Тебе генеральский инсульт нужен, да? Здесь и сейчас, да? Да ему, поручику Колчакову, как-то по... - Понятно - от осла! - брякнул Лунь. Вослед начальству полилась песня. Фальшиво, но нахально. "Бременские музыканты" отдыхают! -- Ничего на свете лучше не-е-ету! Чем служить в Генштабе на парке-е-ете! Тем, кто честен, гнить в песка Педжена, Отравляться водкой и чеме-е-енить, Спиртоваться водкой и чименом! Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е! Нам Туркво милей Афганиста-а-на! Все мы любим батьку Асланя-а-ана! Гауптвахта нам родней колхоза -- С голоду не пухнем, нет морозов. Здесь мы не загнемся от морозов! Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е! *** -- Ну, это ты загну-ул! -- не поверил Кирпич. -- Чтоб так да с генералом! -- Вот те крест! -- размашисто перекрестился атеист Никита. - Если и вру, то чуток, привираю. А тебя, Вовка, терзают смутные сомнения потому, что ты уже полковник. Еще немного, еще чуть-чуть -- и генерал. И типа вдруг с тобой тоже таким манером офицеры будут обходиться. М? -- Да я их тогда!.. -- взревел полковник Кирпичин и показал могучим кулаком, что он их тогда. -- А нельзя. Тоже офицеры. Ну, в Афган услать. Дык нет уже никакого Афгана, то есть нас там нет. Нынче десять лет без войны и празднуем, вернее мы без нее... В крайнем случае, дуэль. А так -- на гауптвахту отправить право имеешь, более же ни на что не имеешь. -- Да я б на месте этого Асланяна так их обоих поимел, что... -- Он бы их тоже, наверное, поимел, но есть нюанс. -- Нюанс? -- Ты ж не в курсе, кто папашка того же Лунева. -- Почему не в курсе? В курсе! И мне начхать! -- Вот так вот и начхать, полковник Кирпичин? -- И еще не так начхать! -- Ну-ну? И кто папашка Лунева? -- Элементарно! Внук декабриста! Ну, если Лунев -- правнук декабриста, то его папашка, натурально, внук декабриста. А чего? Неправда? -- Правда, Кирпич, правда. Но не вся. Кроме того, папашка Лунева -- о-о! -- Никита похлопал себя по плечу, где погоны и многозначительно показал пальцем вверх, в небо. -- Погодь! Этот Лунев -- это тот самый Лунев? В смысле внук, а не правнук. -- Именно. -- А чего ж тогда сыночка, кровинушку родную, в педженскую дыру отправил? Не мог где-нибудь при штабе, кремлевский полк, все такое?.. -- А достал он его! В смысле правнук внука. Отцы и дети. Конфликт поколений. Я не вникал, но судя по всему... Но, однако, сын, ты ж понимаешь, всегда сын. И если что -- горой за него! -- То есть этих двух раздолбаев Асланян твой даже в Афган не уп?к после "губы"? -- Не-а! Колчакова мог, Лунева поостерегся. Но это ж тогда либо обоих, либо никого. Справедливость восторжествовала! -- И ты это называешь справедливостью, Ромашка?! -- Что мы знаем о справедливости, Кирпич! -- И то верно... -- Мужики! -- прервал схоластику Дибаша. -- Слазьте с гинекологического дерева, делать вам больше нечего! -- С генеалогического, дубина! -- Или так... Давайте лучше поднимем -- за погибших! За Вовку Киселя, за Баху Акрамчика, за Юрку Колеватова, за Витьку Бурякова... За всех из нашего батальона, что полегли за два года! -- Шестьдесят три... -- помрачнел полковник Кирпичин. -- Шестьдесят три парня... Выпили, помолчали. -- Кстати, о гинекологическом дереве, -- кашлянул Никита дабы вывести друзей-сослуживцев из мрачности. -- Генеалогическом! -- Не-е-ет, на сей раз именно о гинекологическом! И самое паршивое в этой истории, что именно дерева и не оказалось! А жаль! -- Какой-какой истории? -- А вот этой самой... Глава 6. Ночное приключение Никита стоял в конце длинной очереди в офицерском кафе, нервно постукивая носком ботинка об пол. Настроение паршивое. В кармане последний рубль, на завтрак и обед хватит. Но на ужин уже нет. Острый сексуально-финансовый кризис. То есть? А то и есть! Заглядываешь в кошелек, а там -- хрен! Вернее - шиш. Во всем виноват гад Мурыгин -- уговорил купить большущий раскладной диван. Ему, видите ли, мягкого уголка не хватает в квартире для уюта. Диван подарили на свадьбу родственники жены, а кресел к нему нет. Он и надумал прикупить подходящие кресла, благо в магазин привезли гарнитур с точно такой же расцветкой ткани. Но кресла отдельно от дивана не продавались, а второй "сексодром" на кой? Вовка долго искал, кому же этот диванище навязать. Ахмедка подвергся долгой обработке, но устоял. Зачем он ему? Спать на кровати туркмена в училище научили, до того обходился стопкой матрасов и одеял. Диван в будущей семейной жизни -- лишняя роскошью. Родственникам привезешь -- не поймут, не так поймут. Шмер -- холостяк, в общаге эту громадину не поставишь. Шкребус в долгах после приобретения мотоцикла. "Самоделкин" Неслышащих и шкаф, и диван, и вообще всю обиходную мебель сам себе мастерил. А вот у Никиты... как назло, в этот момент имелось шестьдесят рублей. -- Целых шестьдесят! -- Всего шестьдесят, -- поправлял Никита. -- Всего целых шестьдесят! -- настаивал Мурыгин. -- Что ты ко мне пристал, Мурыгин! Я приволок две армейские панцирные койки, меня они вполне устраивают. -- А ты провел их по службе КЭС? Это имущество роты! Завтра вдруг ревизия -- и бегом принесешь их обратно. А сам ляжешь на голый пол, да?. А если завтра жена приедет, где ей?.. На пыльных некрашеных досках? -- У меня пол хороший, свежевыкрашенный. Ахмедка четыре банки подарил. Всю мансарду перекрасил. -- На полу все равно жестко! Даже на свежевыкрашенном! Нет, ну пошли в магазин, Ромашкин! Увидишь -- не устоишь. Обивка -- гобелен зеленого, даже изумрудного оттенка! Если я сегодня кресла не куплю, то завтра кто-нибудь точно уведет! -- Покупай. Я-то при чем? Сходи в другую роту! Гуляцкий твой друг, пусть войдет в долю. -- Гуляцкий?! У него в руках больше трешки не бывает, тем более после недавнего рождения наследника: жена все до копейки отбирает, чтоб не пропил. Сам не пойму, на что парень пьянствует? Окончательный выбор пал на тебя, ты моя жертва. Пойдем в военторг! З-зануда! Проще согласиться, чем объяснить, почему не согласен! -- Девчата! Привел клиента! Будем брать вещь! -- войдя в торговый зал, с порога объявил Мурыгин. Никита спасовал, достал полтинник и оформил кредит. Кабала на шесть месяцев! Сотню послать жене на учебу, пятьдесят рублей в военторг, квартплата, партвзносы. Выпить не на что! Не то что в кафе питаться! Глаза Мурыгина светились счастьем. Задача выполнена. Жена Лиля будет довольна! "Мягкий гроб" оказался совершенно неподъемным. Двух солдат для переноса оказалось мало. Четверо бойцов с трудом доволокли диванище до дверей ромашкинской квартиры. Эх, не было печали! А сам виноват... И теперь он перебивался с хлеба на воду. Трехразовое питание -- три раза в неделю. Обычно завтракал свежим воздухом по пути на службу, обедал не всегда, а ужинал, если повезет, закуской к коньяку или водке. В общем, чем бог пошлет. Бог был переменчив -- то благосклонен, то суров. Сегодня с утра желудок протестовал против голода особо бурно, и Никита решил его слегка задобрить. В кафе ворвался жизнерадостный гигант-борец Лебедь, гулко хлопнул по спине: -- Чего грустный, Никита! Гляди веселей! Жизнь прекрасна и удивительна! Я, по крайней мере, каждый день ей удивляюсь. Иди займи столик, я сейчас сделаю заказ. Угощаю! Не могу с кем-нибудь не поделиться! Ну, если "угощаю"... Лебедь-Белый принес один за другим три подноса с тарелками и стаканами. Салат с капустой и салат из помидор, запеканка, блинчики, яичница из двух яиц, котлета и картофельное пюре, жареная колбаса, кефир, молоко, какао. Крупный организм требует усиленного питания... -- Игорь! Я пас! У меня нет ничего, кроме рубля. -- Ай! Отстань! Сказал, угощаю! Ешь и слушай, что расскажу. Только не перебивай! -- Молчу и жую! -- Собственно, что и подразумевалось. Когда я ем, я глух и нем. А жрать хоте-елось! Потому -- нем. Ну, ладно, не глух. Все-таки благодетель Лебедь угощает -- в благодарность надлежит хотя бы послушать. -- Ты, Никит, знаешь, как я люблю женщин! Никита преувеличенно кивнул -- с набитым. Кто ж не знает, как записной ловелас Лебедь любит женщин! А уж как они его!.. Лебедь-Белый был холост, но больше суток для него без женщин жить на свете невозможно, нет. Однако! Ни разведенок, ни холостячек в гарнизоне днем с огнем не сыщешь, только жены военных. И пока они, алкаши (то бишь военные, а не их жены), водку трескают и в карты режутся, Лебедь-Белый повадился их обслуживать и обхаживать (то бишь не военных, а их жен). Старался "наших" не трогать, только пехотиночек -- контингент, периодически обновляемый по мере убытия в другие гарнизоны и прибытия новых заслуживающих внимание экземпляров. Причем сам он никого не соблазнял -- барышни первыми начинали зондировать, в гости приглашают, заигрывают. Не виноват Лебедь, что уродился таким крупным, габаритным, энергичным и любвеобильным. -- Короче, тут пригласила меня в гости дамочка... Ну, скажем, Оля для простоты... Но не Оля. Но не буду ее компрометировать, то есть не Олю. Поймала у КПП и говорит, мол, сегодня одна, муж на плановых занятиях в Келите, мол, приходи... Ты, Никита, в Келите был? -- Еще не доводилось. -- Это в горах за Ашхабадом. Обычно батальоны отправляются туда на две недели, не меньше. Тетки, как телки, начинают скучать. А я тут как тут!.. Вот и с Олей. Квартира отдельная, никто не помешает, торопиться никуда не нужно, без суеты, с чувством, с толком. Неделю я так с ней ночами поразвлекался -- вчера иду протоптанным маршрутом. Меня ждут, любят -- один раз, другой, третий, четвертый. И я проваливаюсь в глубокий здоровый сон... Сквозь дрему слышу звонок в дверь, громкий стук, переходящий в сильные удары. Оля накинула прозрачный халатик, побрела в прихожую. Я сквозь сон прислушался: чмоки, радостные вскрики! Та-ак! Муж с полигона внезапно вернулся на побывку, черт бы его побрал!!! Соскучился, черт бы его побрал!!! Заявился среди ночи. Там поезд... ну из Келита приходит к нам глубокой ночью. И он, черт бы его побрал, цельный час от станции п?хом топал. Охота пуще неволи!.. Ну, не хочешь скандала в семье -- предупреждай о прибытии заранее! А мне что делать?.. Я всегда, когда прихожу на свидание, одеваюсь в спортивную форму (легкая пробежка вечером, бег трусцой ранним утром -- полезно). Костюм спортивный вешаю на стул, кроссовки ставлю у кровати. Ритуал выработал издавна, с курсантской поры, интуитивно. А теперь курсантская привычка пригодилась. Короче, хватаю вещи в руки и -- на балкон. Ситуация! Пятый этаж! Водосточной трубы или пожарной лестницы нет. Даже дерева нет! -- А к соседям перелезть? -- прожевал, проглотил и сделал передышку Никита, поддержал сочувственной репликой. -- Никак! Балкон угловой!... Присел на пол, чтобы из комнаты не засветиться силуэтом. Думаю, пусть заснет, а я и выскользну. Можно, конечно, нагло обратно в комнату войти и дать мужу в "репу", если он очень удивится и начнет выступать. Но не хочется хорошую женщину подводить. Слышу с балкона -- в комнате вздохи, кровать скрипит. Оля изображает страстную любовь. А муж, действительно, застоялся -- энергия через край, не угомонится. Раз, другой, третий... Нет, вот на третьем не сдюжил, обмяк, уснул. Я за это время замерз! Хоть и осень, но на ветру-то холодно! Начал греться -- руками машу, наклоны, приседания. Уже плевать, что из комнаты могут заметить. Да им не до меня! Десять минут зарядку делаю, двадцать минут, полчаса, час... Гляжу, народ на службу подался, в доме напротив мужики на балконах курят, на меня с недоумением смотрят, что за кретин полтора часа руками размахивает. -- Ты же сказал -- час! -- Да к тому времени уже все полтора. И даже два, прикинь! В начале третьего часа моей физзарядки, я осторожно заглянул в комнату. Ну, сил нет, ну! Она мне знаки подает -- мол, уснул, половой гигант! Я -- кроссовки в руки и на цыпочках к выходу. Она меня на прощанье чмокнула в щеку и так, жестом, показала: уедет -- снова приходи. Это сколько в женщине жизненных сил! Я ее -- четыре раза, потом муженек -- дважды, почти трижды! А она: уедет -- снова приходи!.. И ведь приду, Никита, приду. Вот только сил поднакоплю, восстановлюсь. Ух, целого кабана бы съел! Давай, Никита, наваливайся еще! Кушай! Угощаю! Ой, нет. На халяву, конечно, и уксус сладкий, но... Портупея давила на разбухший живот и угрожающе поскрипывала. Жаль, впрок нельзя! -- Спасибо, брат! Но -- нет. Никита, переваливаясь с ноги на ногу, отправился на построение батальона. Лыбидь же, что характерно, пошел к кассе у стойки и, что характерно, с места в карьер принялся рискованно шутить с буфетчицами. Неугомонный! *** -- Ну-у-у, -- протянул начитанный Димка-художник, - Еще Шекспир говорил. -- И чего? -- "О, женщины!", говорил. И был, конечно, прав! Тут такое ведь дело, парни, -- подмена понятий. -- Чего-чего? -- А как же! Вот считается, что женщина -- дает, а мужчина -- берет. Но ведь все с точностью до наоборот. Если вдуматься! В суть обоюдного физиологического процесса Вы вдумайтесь! Компания вдумалась. В суть обоюдного физиологического процесса. -- Вообще-то да-а... -- И в частности, и в частности! Отдавать всегда трудней, чем получать. Сколько ни получи -- все мало. А отдать можно только столько, сколько есть. А? -- Только-столько-сколько... -- задумчиво повторил питерский Витя Дибаша. -- почти стихи. -- Стоп! -- озадачился граф, он же князь Серж. -- А почему все-таки дерево гинекологическое? -- Потому что, блин, его там не оказалось -- рядом с балконом! А то бы -- прыг на ветку и вниз! -- Гинекология-то при чем? -- Гинекология, Серж, совсем не то, что ты подумал, -- просветил начитанный питерский Дибаша. -- В переводе с греческого это просто -- наука о женщине. И его пример, то есть Лебедя, -- другим наука. -- Все-то вы, питерские, знаете! На все у вас ответ готов! - крякнул Кирпич. -- Так ведь, культурная столица, мать-перемать! - вставил веское слово разведчик -Виталик. -- Да что мы вс? о женщинах и о женщинах! - поморщился Ромашкин. -- Мы?! О Женщинах?! Да ты, Никита, сам -- все о них и о них! Будто других тем нет! - поморщился Котиков. -- Почему нет? Есть! -- Например? - поправил Котиков на переносице большие очки и приблизил подслеповатые глаза к глазам рассказчика. -- Например... Глава 7. Циничный командарм. Командующий округом вызвал командиров рот и заместителей в Ашхабад на совещание. Неслышащих приболел, и Ромашкин отправился один. А приятно после пыли, грязи, трущоб оказаться в большом современном городе! Никита ехал в столицу республики с радостью -- у тетки день рождения, снова можно погостить у родственников деда. Дед Семен в сорок первом был мобилизован в действующую армию, на фронт, а в августе сорок второго, отступая из-под Харькова к Сталинграду, оказался в окружении. Боеприпасы закончились, и весь пехотный полк сдался в плен. Далее -- два с лишним года лагерей и каторжного труда. Дахау, Освенцим, Заксенхаузен... Потом -- Победа... которая не принесла свободы. Был лагерь немецкий -- стал ГУЛаг. Расконвоировали деда в сорок седьмом, но из ссылки домой не отпустили. Женился на сибирячке. А первая жена была сослана неизвестно за что в Туркестан и вышла замуж на поселении. Вот эти дальние родственники, седьмая вода на киселе, жили где-то в районе аэропорта. В принципе, Никите они были почти никто, и звать почти никак. Но дедуля с ними регулярно переписывался. И наказал обязательно повидаться, передать привет. Первый раз Ромашкин побывал у них по дороге в новую часть, после училища. Второй раз -- когда возил документы в политотдел. Встречали сродственники тепло и радушно. Никита наметил заехать к ним сразу после совещания, скоротать время до поезда. После общей беседы с командирами рот и заместителями совещание разделилось на две части. Одну половину, молодых офицеров, собрал начальник политуправления. С другой половиной "перестарков", долго служащих в должностях замполитов и командиров (в основном, вс? капитаны), решил встретиться командующий армии Череватов. Генерал-политработник, построил совещание на чествовании героев, вернувшихся из Афганистана. Молодой комбат, капитан, Герой Советского Союза, получил из рук командующего запоздалый орден за ранение, еще несколько офицеров -- тоже ордена и медали. Затем два часа беседы. Точнее, монолог. О дисциплине. В разделе разное можно задать вопросы. Никита поднял руку: -- Товарищ член Военного Совета! Я писал рапорт в Афганистан, но меня не отправляют. Почему? Не посодействуете отъезду за "речку"? -- Лейтенант! Служи там, где Родина приказала! Не суетись. Придет твое время -- отправим. Набирайся опыта и военного мастерства. Таких молодых и горячих, как ты, в первую очередь убивают. Считай, что спасаю тебе жизнь! -- ответил ЧВС. -- Спасибо за спасение, -- буркнул под нос Никита. Вырваться из этого "болота" опять не получалось. Хлюдов направился в актовый зал штаба вместе с другими "неудачниками-карьеристами". Занял место в задних рядах, сразу задремал. И был отнюдь не исключением из правил... Первые полчаса бубнил полковник, начальник отдела кадров, -- нудно, монотонно. Дремал почти весь зал, отведавший в перерыве стирально- порошкового пива, уснул. Ну что интересного в информации о том, что половина сидящих в зале, пребывают в званиях по пять-десять лет, а в должностях и того дольше. А то они сами не знают! Но тут в актовый зал ворвался командующий армией -- молод, статен, груб, косноязычен. И беседа приняла более энергичный оборот. -- Сколько лет служишь, капитан? -- ткнул он пальцем в одного из ротных. -- Что расселся?! Не встать?! И член, небось, уже не встает?! -- Капитан Шаров! -- представился ротный. -- Никак нет, встает! -- Ишь ты! Вставальщик! Ну и чего ты тогда недоволен? -- Желаю замениться в Россию! Служу одиннадцать лет в Туркво. Устал.... -- Ха! Устал он. Что, мешки носишь или бочки катаешь? Ведь груши околачиваешь... тем, что у тебя встает! Да водку хлещешь! Какой гарнизон? -- Кызыларбат. Виноват! Я не пью, у меня язва, товарищ командующий. -- Во! Допился! Уже язва! Ай-яй-яй! Тебе бы еще жить да жить! -- Умирать не собираюсь, хочу замениться. -- Хрен с тобой, живи. Садись. -- А по поводу замены? Срок вышел. Десять лет! -- В других гарнизонах служил? -- Так точно! Пять лет в Ашхабаде и шесть в Небитдаге. -- Молодец! Как только десять лет прослужишь в своем Кызыларбате, так и напишешь рапорт. А пока отдыхай и гордись -- в Кызыларбате служишь! Кызыларбат -- "красный Арбат"! Можно сказать, почти древняя столица! Ветераны возмущенно зароптали. Десять лет без замены в одном гарнизоне, без надежды выбраться! Ничего себе заявочка! -- А-атставить шум! Службой недовольны? Тепло круглый год, фрукты-овощи! Если б Заполярье, с белыми медведями, я б вас всех еще понял. Кто-то не выдержал, встал без разрешения: -- Товарищ генерал! Я русский человек! Родился в России! -- Нашел чем хвастать! А я хохол! Ну и что? -- Не могу я больше в этих песках париться! -- Фамилия? Должность? -- Иванов. Зампотех роты. -- Зампотех. Зам потех. Зам по потехе, да? -- Никак нет! Зам по вооружению! -- поправился капитан. -- Вот так и докладывайся! -- генерал окликнул кадровика: -- Полковник! Что у нас с заменами зампотехов? Полковник-кадровик пошелестел бумажками: -- Одного можем отправить в Забайкалье, в Борзю. Еще один нужен в Афгане, внеплановая замена. -- О! Внеплановая! Взамен убитого! Трупом хочешь стать, капитан? Хотя обычно двоих на одной должности подряд не убивают. Как говорится, в одну воронку второй снаряд не ложится. Ну, что молчишь? Согласен? -- Нет уж, спасибо! У меня двое детей. В Афган не желаю! -- Ага! Повтори-ка фамилию свою? -- Иванов. Кизыларбатский гарнизон. -- Отлично! Еще один из столичного гарнизона! И на периферию ехать он не пожелал! Ох, уж эти столичные ферты! Отметь кадровик. Капитан Иванов от замены отказался! Не желает выполнять интернациональный долг! Аудитории хранила гробовое молчание. -- Вопросов больше нет? Что ж, все по домам и не ныть! Служите! Все свободны! -- Товарищ командующий! И это все, что вы нам хотите сказать?! -- возмутился еще один из капитанов, вскакивая с места. Генерал Череватов туго посоображал, понял, что перегнул палку и решил напоследок скрасить впечатление. Мол, я ж отец-командир, строг, но справедлив, а к месту и пошутить могу. -- Ты на ком женат, капитан? -- он ткнул пальцем в осмелевшего офицера. -- На медсестре. -- Понятно. А ты? -- поманил он сидящего в первом ряду старшего лейтенанта. -- Моя жена библиотекарь. -- Ага! А у тебя? -- спросил третьего. -- Выпускница сельхоз академии. -- Вот то-то и оно! Женитесь, балбесы, по-молодости на ком попало, на доярках, а потом жалуетесь на неудачную карьеру. Я вот женился на дочке Василь Васильича Кузева, члена Политбюро ЦК партии. И вот -- генерал, командарм! И главкомом еще стану! А ты, чудило, если майором станешь -- радуйся! Надо понимать, товарищ генерал изволили таким образом пошутить. -- Ха-ха-ха! -- преувеличенно громко и преувеличенно раздельно издал Хлюдов в задних рядах. -- Шутка юмора! -- Капитан, -- нахмурился Череватов, -- ко мне! Ты чего ржешь как жеребец?! Кто таков?! -- Капитан Хлюдов! Замполит роты! Педженский гарнизон, танковый полк! -- В Педжене и сгниешь! -- Это вряд. У меня, как и у вас, хорошая родословная. -- Ну-ка, ну-ка? Докладай! -- Батя -- пусть и шестой по счету, но заместитель министра газовой промышленности. Сам я коренной москвич. Был женат на дочке крупного дипломата, но развелся. Теперь женат на дочери члена Верховного Суда России. -- А-а! -- протянул задумчиво генерал. -- Что ж ты тут забыл? Как оказался в Туркестане? "Декабрист"? -- Так точно, в ссылке! Папаня не доволен моим разводом, на исправление отправил. А я не сдаюсь, терплю. -- Ну-ну! И ты тоже балбес, как и эти бедолаги. Проси прощения и дуй в академию! Потом поздно будет. Время уйдет, годы не воротишь. Одумайся. Подойдешь ко мне после совещания! На крыльце Дома офицеров генерал еще слегка пожурил Хлюдова, спросил рабочий телефон отца и отпустил, с миром. - Вовка, про министра ты не врал генералу? - не поверил подслушивавший Никита. - Ага. Шестой замминистра нефтяной и газовой промышленности. Был первый, но я помог опуститься с иерархической пирамиды. Ты наверняка, размышляешь, как мог оказаться в такой глуши, сын заммминистра? - спросил Хлюдов. - А чего мне думать, оказался и оказался... - Э, брат, это целая история! Французский шпион! А всему виной моя любовь к женскому полу! Дело было так. Я с приятелем Васькой Гладковым поехали в валютный кабак. Признаюсь, был слегка пьян, но не без соображения. Захотим, первым делом видим жгучую стройную брюнетку и возле нее вьется мужичонка - замухрышка, смотреть тошно. Я иду на " абордаж", приглашаю на танец, отодвигая хмыря в сторону. Мужик что-то лопочет "Франсе- франсе", а мне плевать, с иностранкой даже интересно поэкспериментировать. Настроение замечательное, шепчу "мерси, бонжур, лямур, тужур, абажур, русский офицер" и прочую ахинею, она слегка лопочет по- русски. Вскоре соглашается и говорит: "колосаль, офицер, любовь, хотель". Про "хотел" я понял сразу и захотел в этот "хотель". Танцуем раз, другой, третий и, в конце концов, договариваемся. Мужиченка- француз, попытался воспрепятствовать нашему исчезновению, но Вася его сопротивление, загасил в зародыше. Поднес к носу кулак с величиной с голову ребенка, ткнул в нос и утихомирил. А мы, тем временем исчезли через черный ход, не прощаясь. В гостинице француженка счастлива, я тоже счастлив, и даже Васька счастлив, не смотря на то, что ночует на гауптвахте. Он радуется тому, что дал по шее лягушатнику, отомстил за сожженную Наполеоном древнюю Москву. Утром меня на выходе из номера поджидают крепкие ребятишки в штатском, с характерными одинаковыми физиономиями и бесцветными глазами. Мне шьют сотрудничество с французской военной разведкой (откуда мне было знать, что страстная Жаклин, советник при атташе по культуре, и по совместительству шпионка)! Я б может чего и рассказал, если б что-то знал! Ваське светит статья за хулиганство, повлекшее дипломатический скандал. Спасла Жаклин, добилась от своего мужика, чтоб заявление обратно забрал и снял претензии, ну а мне прощенья нет, спал со шпионкой. И что с того, что она не имела ничего против, а компетентные органы - возражают. Моя жена, спасая дипломатическую карьеру своего папули, подала на развод и забрала с собой дочь. Меня долго таскали к следователю, на какие -то непонятные и нудные беседы, затем почти присвоенное звание капитан мне задержали, отменили и в итоге, сослали в эту глухомань. Зато моя старая любовь вышла за меня замуж и приехала сюда. Она, правда, уже сто раз об этом пожалела, но я надеюсь скоро вырваться отсюда. В общем, все закончилось вполне благополучно. - А где твой друг Вася? До сей поры сидит на губе? - осторожно поинтересовался Ромашкин. - Нет, Ваське повезло больше всех. Его, правда, сослали на Север, но слухи о подвигах достигли командиров, он в авторитете и уже начальник штаба батальона. Счастливчик. Вовка потянулся до хруста в костях и спросил: -- Никита! Поезд в полночь! Куда пойдем? В какой кабак? Ты город хотя бы чуть-чуть знаешь? -- Не знаю. Бывал только в районе аэропорта. -- Зато я везде тут гулевал! Предлагаю в "Фирюзу". Вино и девчата, лучшие в городе. -- Да у меня с деньгами швах. Я хотел к родственникам съездить. -- Гм-гм! Жалко, что у тебя нет денег. Одному мне идти в кабак тоже не с чем. На один "червонец" не покутить. Что ж, девочки отменяются. Так где, ты говоришь, живут родичи? Они нам нальют? -- Вовка! Я туда иду в третий раз. Брать тебя с собой не планировал. Я только недавно узнал, что они вообще существуют. А тут еще и тебя в придачу приволоку... Сам подумай! -- Подумал. И что? Нормально! И волочь меня не надо, сам дойду! Главное правильно прийти. Ты умеешь в гости ходить? -- Ну-у-у... Умею. Ну-у. -- Лапти гну! Вот что ты купишь для торжественного стола? -- Тетке цветы и торт к чаю, наверное... -- Эх, ты! Зелен! Какие, к черту, цветы! Главное, прийти со спиртным! Тогда накрытый по полной программе стол обеспечен! А к твоему торту, верно чай подадут -- и на этом вся программа. Возможно еще кофе сварят. Голодными придем, голодными уйдем! Ты есть хочешь? -- Хочу! -- честно признался Никита. - Еще как хочу! -- Вот и я! Твои родственники единственный шанс попировать. Вс?! Идем вместе! Сначала в лабаз! Магазин радовал изобилием спиртного: коньяки, иностранные и местные вина, водка. Приятели вывернули карманы и подсчитали деньги. Пятнадцать рублей с мелочью. -- Никита! Если купить коньяк -- хватит на одну бутылку. Маловато чтоб разогреться. Водку взять -- банально. Берем три бутылки кубинского рому! Вкусно, крепко, оригинально! Пираты, пиастры! Идем на абордаж твоих родичей! Кар-р-рамба! Жаль, последние пятнадцать рублей до копеечки истратим. Даже шоколадки детям не купить. Детки в том доме водятся? -- Вроде да. Точно не знаю. У моей почти сестры есть муж. Ей лет тридцать, и наверное, дети есть.... Ирина... -- Тридцать лет! Мой любимый возраст! Ирина! Мое любимое имя!.. А, да! Муж, говоришь? И он тоже будет? -- Не знаю. Он летчик, она стюардесса. Летают в разных экипажах. Так что... Не знаю. -- Значит шанс отсутствия мужа имеется. А почему почти сестра? -- Да я ее так называю. Они мне и не родные, по большому счету. Это семья деда от первого брака, а дед отчим моей мамани. -- К черту подробности! "Не родные" оправившись от неожиданности (вдруг вваливаются два офицера! добро бы хоть один!), засуетились-захлопотали, раздвинули стол. К гостевому кубинскому рому добавились две хозяйские поллитровки водки. Закуски, вс? такое. В общем, развиднелось... Хлюдов сосредоточился на охмурении Ирины, плел ей о своем московском детстве, о бурной юности, сыпал столичными сплетнями. Выяснилось, что он на дружеской ноге со всем звездным составом Ленкома, а К... ( фамилия звезды театра и кино упомянута походем), вообще ему за сигаретами бегает. И, разумеется, Ирина "клюнула". Не каждый день в наше-то захолустье заносит такого мажорного! Да и сам собой недурен -- строен, голубоглаз... Дальше -- больше. Вот и музычку включили, сейчас танцевать начнут. Ага, медленный танец. В обнимочку. Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе. Буквально... Ирина томно хихикала, прижимаясь к Хлюдову, а тот нашептывал ей на ушко и нашепывал. -- Володя! На минуточку можно? -- поймал паузу между танцами Никита. -- Чего тебе? -- Ну, к столу-то подойди! Что мне, одному пить?! -- А, пить?! Это завсегда! Н-наливай! -- Не лезь, гад, к моей сестре! -- прошипел Никита, наливая. -- Ты ей уже вс? ухо изжевал поцелуями. Мне потом стыдно будет появиться в этом доме. И муж у нее -- здоровенный "шкаф". И тебе достанется на орехи, и мне перепадет ни за что. -- Отстань! Не лезь в нашу с ней личную жизнь! -- Ага, уже в вашу личную! -- Не видишь, девушка нуждается во мне, как цветок в пчелке! Я ее непременно опылю! -- Да? А ее ты спросил? -- А то! Ввожу в курс дела: Ирина пригласила меня к себе в гости. Муж сегодня ночью в отлете, вернее, в полном пролете. -- Он утром вернется и отправит тебя в последний полет -- в штопор, с четвертого этажа. Учти, до аэропорта здесь -- два шага. -- Ерунда! Гусары любят риск! Сейчас допиваем ром, и мы с ней идем к ней. Там ребенок, но заночует у свекрови. Мы обо всем договорились! -- Договорились они! А со мной -- договорились? -- А ты тут при чем? Ты что, сваха? Сводник? -- Дурак! Ты нагадишь, наследишь, а со мной разговаривать перестанут и на порог больше не пустят. И потом! Где ты предлагаешь мне болтаться всю ночь? На вокзале куковать до утра? -- А чего болтаться? Езжай в Педжен! -- Как же я до него доеду? Денег-то у нас больше нет. Проездные документы выписаны на твое имя. -- Вот черт! Навязался на мою шею. Хомут! Расслабиться мешаешь! -- Я?! Я тебя сюда привел, накормил, обогрел! С Иркой, дурой длинноногой, познакомил! И я же ему мешаю! -- Никит, признайся, ты мне просто завидуешь. Хотел бы оказаться на моем месте? Никита угрюмо промолчал, давая понять всю неуместность... Хлюдов истолковал с точностью до наоборот: -- Слушай, а может она и тебя в гости пригласит?! Втроем будет еще веселее. Не пробовал ни разу? Спроси у сестрицы -- она согласится, зуб даю! -- Ты пошлая и наглая морда! -- резюмировал Никита и неожиданно для себя буркнул: Сам спрашивай... -- И спрошу! -- И ведь пошел, поганец, спрашивать! Благо новая пластинка поставлена... Ромашкинская "родственница", то бишь Иркина свекровь из своего угла за столом наблюдала с явным неудовольствием за Хлюдовым и поведением снохи. С неудовольствием -- мягко сказано, очень мягко. Нет уж! Никита встал и объявил: -- Спасибо за гостеприимство, но нам с Володей пора. Поезд скоро. Наверное, автобусы уже не ходят. До вокзала добираться долго. Ромашкинская "родственница", то бишь Иркина свекровь воспрянула, радостно предложила выпить на счастливую дорожку, на прощание: -- Ребятки, заезжайте, заходите в гости! Никитушка, не забывай нас! -- Но в прихожей прошептала на ухо: -- Чтоб ноги этого капитана больше не было в моем доме. Я этой вертихвостке, шею намылю, а ты приятелей к нам боле не води! Ирина тоже сняла плащ с вешалки и громко сказала, адресуя свекрови: -- Думаю, мы на последний троллейбус успеем. Поеду домой. Славик возможно вернется утром из полета. Женщины скрестили взгляды, сверкнули ими словно клинками, укололи друг друга и разошлись. Ирина выскользнула на улицу мимо Никиты, слегка коснувшись его бедром и больно ущипнув за ягодицу. Хлюдов громко произнес: -- Премного благодарю! Честь имею! Приятно было познакомиться с уважаемым семейством! До встречи! -- картинно приложил три пальца к козырьку фуражки и щелкнул каблуками. Эхо последней фразы еще стояло в комнате, а Хлюдов уже спускался по лестнице с Ириной. -- Никитушка! Увези его в свой гарнизон, от греха подальше! Прошу тебя! -- запричитала Иркина свекровь. -- А то хуже будет! Всем! И тебе, Никитушка, и тебе! -- Бу- сделано! Обещаю! Извините!-- он ритуально чмокнул "родственницу" в щеку и побежал догонять новоявленную парочку. Моросил мелкий теплый дождь. Декабрь называется! Обдуваемая ветерком, голова мгновенно посветлела, мысли построились. -- Вовка! Хлюдов! Через пять минут -- последний троллейбус! Побежим -- успеем! -- Последний троллейбус по улице мчит, верша по бульварам круженье... -- блажно запел кобеляка Хлюдов. Ирина сморщила нос: -- Ребятишки! А может, пойдемте ко мне в гости? Посидим, кофе попьем, шампанского, музыку послушаем. У меня АББА есть. Люблю шведов! Потанцуем... И так далее... -- Нет! Надо ехать! -- твердо отказался Никита. -- Ну, ты дурила! Ирочка, постой минутку, я сейчас с ним чуток потолкую. -- Чудак человек! -- яростно зашептал кобеляка Хлюдов. -- Ему о шведах толкуют, на троих, а он упирается! Никитушка! Со мной -- она давно согласна, но верхним чутьем чую, даст и тебе! Обоих в гости приглашает! Застоялась! Муж -- летчик, летает в одну сторону, она летает в другую сторону, а вместе не совпадают. Вс?! Поехали к Ирке домой! -- Нет! -- Дурила! Лови момент! Лично я уже созрел. -- Дозреешь и перезреешь в поезде. Я сказал, нет! Никуда не пойдешь. Вали домой, к жене! Вовка, сейчас дело дойдет до драки, учти! Ну, что за любовь втроем? -- Эх ты, дикарь! Сибирская глухомань! Втроем самое то! Еще лучше вчетвером, пара на пару, со сменой. Но ничего, будешь на подхвате, на разогреве. Я тебе даже пальму первенства уступлю. -- Домой! В Педжен!.. Ирочка! Извини, Ирочка, но мы все ж таки уезжаем. Дела! Служба! -- Дурила! -- повторила она хлюдовское. -- Упускаешь шанс... Ну и ладно, не больно вы мне нужны. Без вас обойдусь. По-о-одумаешь! Отправляйтесь в свою глухую дыру! И пошла, пошла -- к своему дому. Монументальные бедра. Стройные ноги. Коротенькая, никакая, юбчонка. Никита вытер испарину со лба. Вот черт! Или он действительно дурила? Зря отказался? Глава 8. Дикие пляски горцев. Успели-таки на троллейбус. Доехали на нем до привокзальной площади. Всю дорогу Хлюдов говоряще молчал. Скрипел челюстями. Платформа и прилегающие к ней окрестности н-не располагали... На парапете -- стайка цыганок с кучей цыганят, чумазых, оборванных, галдящих. Чуть дальше несколько "бичей" выясняли отношения, хватая друг друга за грудки. Пьяные, с опухшими лицами неопределенного возраста женщины целовались и обнимались с такими же пьяными и потрепанными мужчичками. Хлюдов свысока оглядел обитателей вокзала и глубокомысленно изрек вроде ни к кому не обращаясь (но по сути, к Никите, в знак примирения): -- В нашей великой и могучей стране есть несколько отстойников, куда жестокое, житейское море прибивает потерпевших кораблекрушение. Первый отстойник на Востоке -- это Чита. Второй на Севере -- Воркута. Третий на Западе -- Брест. Четвертый на Юге -- Ашхабад. Если попадешь в пену этого "прибоя", обратно уже не выкарабкаешься, как ни старайся. Опустишься на самое дно, утонешь. Так что Никитушка, те, кого мы сейчас наблюдаем -- они и есть, мутные брызги и хлопья пены. -- Н-да. Пьеса "На дне". Надеюсь, роль Челкаша нам не достанется. Хорошо бы обойтись без потасовки. -- Так точно! Сейчас мы будем мимикрировать. Сливаться с окружающим миром. Хлюдов уселся на высокий, выложенный из красного кирпича поребрик, достал бутылку рома, и уверенным движением руки свернул с нее пробку. Это действие моментально привлекло внимание всех стоящих и сидящих рядышком "бичей". -- Вовка! Ты что очумел? -- А чего? Мне никто из гопников не мешает, и я никому и ничем не обязан. -- А милиция? -- Ей, думаешь, заняться, кроме нас, некем? Пей спокойно. Никита оглянулся по сторонам. Двое постовых милиционеров-туркменов топтались под ярко горящим фонарем у входа в вокзал. Сделать шаг в сторону, в темноту и неизвестность, они явно не желали. Хлюдов снял фуражку, запрокинул голову и сделал три глубоких глотка. -- Ну, ты даешь! Я так не могу. Из горла, тем более! -- Держи бутылку, зелень пузатая! Сейчас найду тебе посуду! -- Хлюдов подошел к автомату с газированной водой, снял с подставки единственный граненый стакан. -- Вот, я его тебе даже помыл! Никита наполнил стакан на четверть: -- Твое здоровье! Желудок приятно обожгло. Запах и вкус навел на мысль о существовании таких экзотических и далеких стран, как Ямайка, Куба, Никарагуа, Бразилия. Черт! Океан, плантации тростника, пальмовые рощи, мулатки и креолки. Испанский язык! Где-то там, где-то там... А ты тут... в жопе. В отстойнике. Хлюдов вновь отхлебнул из горла: -- Давай, наливай себе. По второму кругу! По второму так по второму. Никита закусил вторую порцию завалявшейся в кармане шинели ириской, слипшейся вместе с бумажной оберткой. -- Что ты делаешь?! Это все равно, что коньяк заедать огурцом! К рому нужна кубинская сигара! -- наставительно произнес Хлюдов и затянулся паршивой сигареткой "Стюардесса". -- А, так вот откуда у тебя слабость к стюардессам! -- заметил Никита. Хлюдов взглянул на марку сигаретной пачки и гоготнул. -- И все же ты дурила, лейтенант Ромашкин! Могли б не на вокзале сидеть, а в койке барахтаться! Ладно, замнем и забудем. Что, по третьей? -- Хватит. Иначе мы в вагон не попадем. -- Не боись! Со мной мимо вагона не промахнемся. Я никогда не теряю контроля! -- Да я не в том смысле, а в том, что ноги не дойдут... Обволакивала лень и тягучая дрема. Закрыть бы глаза хоть на полчасика. Скоро полночь. Но спать нельзя. Поезд до Педжена будет ползти около трех часов, и выходить нужно среди ночи. Заснешь в поезде -- проедешь станцию. Придется терпеть и бодрствовать, еще несколько часов. Хлюдов сходил, приобрел на проездное требование посадочные билеты без указания мест. Наконец-то подошел долгожданный поезд из Красноводска. В хвостовых, общих, вагонах кипела жизнь, копошились люди. В купированной части состава свет в окнах не горел -- там люди отдыхали. Ехать предстояло в общем вагоне. Будет шумно, скандально, душно, крикливо. Они заняли нижнюю боковую полку с откидным столиком. -- Дремать будем одновременно или по очереди? -- спросил Никита. -- Нет, только бодрствовать, иначе проспим до пограничного Серахса. Будем взбадривать организмы ромом! Соседи-попутчики, компания кавказцев, сидящих напротив, постоянно горланила, ежеминутно ругалась. Угрюмые физиономии не внушали доверия. На краю полки сидел громила с бычьим торсом и могучими волосатыми руками. Каждый кулак -- с голову годовалого ребенка. Рядом -- высокий красавец-джигит, с щегольскими усиками и спортивной фигурой. Двое, сидящие напротив, более хилые на вид, но если бы завязалась драка, в качестве бойцов и они бы сгодились. Один хмурый мужчина средних лет, другой совсем юнец лет восемнадцати. Этот оказался самым горластым и суетливым. Из-за стенки соседнего купе выглядывали два дедка, пенсионного возраста. И то хорошо. Может, в случае конфликта, будут утихомиривать своих горячих молодых соплеменников. Громила оглядел офицеров тяжелым неприятным взглядом. У Никиты похолодела спина. Хлюдов усмехнулся и налил рому в стаканы. Второй стакан он выпросил у проводника. -- Будем здоровы! -- Хлюдов вызывающе глянул на кавказцев, а затем медленно выпил до дна. Челюсти гиганта сжались, желваки зашевелились. Подбородок стал твердокаменным, квадратным. Бугристый рельеф мышц угрожающе пришел в движение. Демонстративное и вызывающее распитие на глазах публики, которую не приглашают присоединиться?! Капитан Хлюдов не моргнул: -- Ну, чего уставился? Выпить хочешь? -- Хочу, -- взгляд гиганта стал враждебным и колючим. -- Вы кто? Осетины? -- спросил Никита. Наугад, но в точку! Громила никак не ожидал, что русский офицер отличит его нацию от остальной разноплеменной толпы инородцев. Обычно как говорят: кавказец, абрек, чурка, урюк... -- Осетин! А ты как узнал? -- По запаху! -- заржал Хлюдов, чуть вс? не испортил.. -- Не обращай на него внимания, дружище, капитан шутит! -- Никита пихнул Хлюдова в бок. -- По разговору узнал, по лицам... -- Знаешь наш язык? -- обрадовался гигант, на глазах превращаясь из опасной гориллы в почти дружелюбного человека. -- Н-не совсем... У меня многие друзья осетины. -- Выпить, наверное, хочешь? -- не унялся Хлюдов. -- Хочу, -- еще раз подтвердил громила. -- А, нэту! -- с акцентом и с усмешкой ответил Жлюдов. -- Лишнего нэту ничего! -- разлил по стаканам остатки рома из первой бутылки и достал из "дипломата" другую. -- Ого! -- осетин зацокал языком и что-то быстро пробурчал соплеменникам. Те бурно начали обсуждать. Пришли к общему согласию. -- Можем одну купить! -- предложил гигант. -- Не продается! -- Ну, давай тогда сыграем на вашу бутылку? -- В карты с незнакомыми шулерами не играем, -- ответил Никита за двоих. - Только с шулерами знакомыми. -- Нет. Не в карты! - осетин пропустил шулеров мимо ушей. - Будем бороться на руках. Если выиграете, мы бежим за бутылкой водки в вагон-ресторан. Если нет -- ваш ром, станет наш! Старики выглянули из-за переборки, что-то быстро "чирикнули", но гигант успокаивающе извинился перед ними. И вновь обратился к Ромашкину с Хлюдовым: -- Что, офицеры, испугались? -- Мы?! -- оскорбился Хлюдов. -- С кем бороться?! -- Со мной, -- расплылся в широкой улыбке огромный осетин. -- Да хоть и с тобой! Мне один хрен. Давай! Никита схватил за рукав начавшего снимать шинель капитана: -- Володя! Одумайся! Ты ведь пьян! Поборят. -- Меня?! Да ни за что! Я в этом деле мастер. Бороться -- мое любимое занятие! Не боись!.. Расступись, молодежь! Он уверенно уселся за столик к осетинам. Угрюмый гигант устроился напротив. Они крепко взялись за руки, обхватили ладонью ладонь друг друга. -- Командуй, Ромашкин! -- скомандовал Хлюдов. -- На счет три! Раз, два, три! Хлюдов напрягся, надулся, покраснел и задрожал всем телом. Гигант тоже напрягся, глаза выкатились из орбит, налились кровью. И минуту не продержался Хлюдов -- его рука рухнула на стол. -- Черт! Бляха! Не размял я руку! -- Да ладно тебе! После драки кулаками... -- Никита разочарованно покачал головой (чудес не бывает...) и с сожалением отдал кубинский ром осетинам. Те радостно заворковали. А молодой в восторге даже пустился в пляс. -- Ромашкин, доставай последний "пузырь", -- скомандовал Хлюдов. -- Будем бороться еще! -- Вовка! Ты что, совсем офонарел? -- Успокойся! Сейчас правую руку разомнешь, и я с ними обязательно справлюсь. Далее бороться вызвался средний брат, худой, но жилистый. Он сел за стол, бурно и резко атаковал, но в следующую секунду молниеносным рывком был повержен. -- Вах! -- О-о-о! У-у! -- Абанамат !!! -- гигант протянул Никите только-только завоеванную бутылку обратно и грозно произнес: -- Еще хочу бороться! -- Давай, я не против! -- согласился Хлюдов. -- Никита, массируй руку опять. Никита принялся яростно растирать и теребить мышцы капитана. -- Володя, может, не стоит? Проиграешь. -- Просто так выйти из игры без драки все одно не получится, не дадут. Вход -- рубль, выход - три! Начать легко, тяжело закончить, но будем соревноваться. Я только вошел во вкус. Смотри и учись! Противники уселись друг напротив друга, напряглись и через минуту (о чудо!) рука гиганта медленно стала наклоняться к столику и бессильно рухнула. -- У-а-а! -- завизжали горцы.- Ай-яй! -- О-о-о! -- воскликнул восхищенный громила. -- Меня давно никто нэ мог завалить! Как ты сумэл? Асланчик, бэги за бутылькой! Живо! Он сунул десятку в руку гонца. В борьбу вступил средний брат. И он проиграл состязание. Едва молодой прибежал с бутылкой, как вновь умчался за водкой. Наконец, гигант переборол Хлюдова, и одна из бутылок возвратилась к осетинам. Младшему надоело сновать между купе и рестораном, кровь тоже забурлила в жилах, охватил азарт. И он тоже бросил вызов русскому. Братья-соплеменники рыкнули на младшего. -- Э, минутку! -- упредил их Хлюдов. -- Он меня вызвал, я вызов принимаю. Боремся! Юный джигит получил затрещины от братьев. Затем, проиграв, получил новую порцию подзатыльников. И вновь -- гигант. И опять проиграл! А еще раз? Реванш! Реванш взял, да. И обрадовался победе, как ребенок. Да и вся их горская компания возликовала: "Эдик! Эдик!" Ага, его зовут Эдик... Хлюдов подмигнул Ромашкину, шепнул: -- Решил одну схватку сдать, чтоб не рассвирепели, -- откупорил бутылку водки. Осетины нарезали сыр, хлеб и колбасу. Хлеб вместе преломили -- уже как бы друзья. Ну, не враги -- и то хлеб... -- Мужики, а чего вы приперлись в эту глушь? Будете асфальтировать дороги? -- спросил Никита у Эдика. -- Слюшай, откуда все знаешь? Умный, да?! Ты что милиционер? -- рассмеялся громила. -- А вашего брата, по просторам Сибири не счесть. От Урала и до Владивостока: армяне и осетины дороги строят. Все шабашники с Кавказа. -- Почему так нехорошо называешь?! Посмотри на мои руки -- мозоль к мозолю. Я дэсят тонн гравия за дэнь лопатой перебрасываю. -- Ну, ладно, не обижайся! -- примирительно обнял Эдика за шею Хлюдов. -- Давайте лучше в карты сыграем. -- Денег больше нет, -- грустно признался гигант. -- Сапсэм кончились. Но есть шоколадные конфеты! В коробках! Очень вкусные. Давай коробка конфет на бутылка водки играть! Свэжие конфеты, слюшай! -- Давай, -- махнул рукой Хлюдов. -- Только сначала нужно попробовать. Может, они старые и невкусные. Испорченные... -- Слюшай, ты специально обижаешь или как? -- возмутился средний брат (Давид), вынимая из сумки две коробки и открывая одну из них. -- На, пробуй, дарагой! Зачем обижяешь!? Попробовали. Хорошие, однако, конфетки. Грильяж! -- Ладно, играем! Но ставка иная. Две коробки на бутылку. -- Черт с тобой, -- согласился с Хлюдовым брат-Давид. Началась игра не менее азартная, чем борьба на руках. Никита совсем опьянел и перебрался за перегородку в другое купе, к старикам: -- Гамарджоба, отцы! -- Вах! Ты почему нас приветствуешь как грузин? -- обиделись. -- А как нужно? -- Нужно: "Дэбон хорз!" -- Вот и славно! Дэбон хорз! -- Дэбон хорз!.. А по-грузински не надо. У них свой язык, у нас свой. -- Но они ведь тоже православная нация. Почему не любите друг друга? -- Земля, дорогой, всему причиной земля! Ее мало, а споров за нее много. И церковь у них немного отличается от нашей! А у армян еще больше отличий, хотя тоже не мусульмане. -- В бога верите? -- спросил Никита. -- Само собой! А ты молодец, офицер! Сразу признал в нас осетин, не спутал с какими-нибудь ингушами или карачаевцами. Бузныт! -- Это чего такое? - не понял Никита. -- Спасыбо, говорю! Балшой спасыбо! Да пожалуйста! Было бы за что... По правде говоря, Никита изначально-то вообще колебался: грузины? абхазы? чечены те же, не к ночи помянутые? Гигант Эдик был отдаленно похож на футболиста Газзаева (в масштабе два к одному) -- потому, собственно Никита и рискнул -- насчет осетин. -- Отцы! Мы все россияне, православные! Расея - общая мать! Осетины и грузины на Кавказе должны жить дружно, как братья. Ведь остальные -- иноверцы! -- проникновенно сказал захмелевший Никита. -- Дорогой мой! -- обнял его за плечи усатый дедок. -- Мы с русскими друзья, но с грузинами братьями быть не можем. У нас Сталин половину Осетии украл. Карандашом по карте провел и оттяпал весь Юг в пользу Грузии. Обыдно, да? -- Ай, земли много в стране! -- махнул рукой Никита. -- Советский Союз большой, и мы живем в единой могучей державе. Вся земля общая, государственная! -- Вах! Какая общая?! Это у тебя в России земли много, а у Осетии мало. Каждый клочок полит кровью предков. -- У нас ее тоже нет лишней! Но разве тебе сейчас есть разница, где проходит граница Грузии и Осетии? Это ведь только на карте пунктиры и черточки. На земле ее нет! -- Всякое в жизни случается... Сегодня нет, а через десять-двадцать лет -- по горам столбы пограничные встанут. -- Но-но! Только без глупостей! Ты что думаешь, отец, у нас турки или персы пол-Кавказа отнимут? Да мы их в бараний рог согнем! Повернем армию из Афгана и до Средиземного моря дойдем! -- Никита все более плыл и его потянуло на обсуждение политических тем. В конце концов, замполит он или где?! Или как? Лекция о международном положении, как в песне о дурдоме. Один не понимает, что плетет спьяну, другой не понимает, о чем идет речь. Но кончилась вс?, слава богу, обниманиями, лобызаниями, полным взаимопониманием. У картежников дела шли хуже, обстановка накалялась. Хлюдов выиграл вторую коробку конфет, а первую, распакованную, брать отказывался: -- Э нет! Так дело не пойдет! Вы мне давайте целую, эта распечатана! -- Так ведь это ты же ее открыл! Ты пробовал, -- сердился гигант Эдик. -- Ну и что? Я их пробовал, но мог ведь не выиграть! -- Но ты выиграл! Теперь получай ее! -- Э-э-э! Нет, сами их ешьте! А мне давай запечатанную. -- Выиграй вторую коробку -- отдам! -- горячился средний, Давид. -- Вовка! Не затевай межнациональный конфликт из-за двух конфет! Ты все равно сладкого не ешь! -- попытался утихомирить вернувшийся Никита. -- Нет! Они проиграли мне целую коробку, а подсовывают начатую! -- Вовка! Сейчас в морду из-за двух конфет получишь! Зачем идти на скандал? Уступи. -- Н-ни за что! Никита схватил бутылку, разлил водку по стаканам: -- Тост! За русско-осетинскую дружбу! Старики в знак согласия закивали головами, а злобные рожи молодых, немного смягчились. Все выпили. Закусили конфетами из открытой коробки. -- Так где мой выигрыш? -- в который раз не унялся Хлюдов. Громила Эдик растерянно почесал затылок -- открытая коробка опустела. Брат-Давид в сердцах достал еще коробку, нераспечатанную: -- На бери! Пусть твоя русская жопа слипнется! Жадный! -- Я не жадный, я принципиальный! Играем дальше? Осетинская жопа? -- Играем!!! Никите совсем захорошело. -- Тост! -- на сей раз алаверды от горцев. -- -- За нашу Советскую Армию! -- До дна! -- Хлюдов хлобыстнул залпом. Тост того стоит! Никита выцедил свои полстакана уже с отвращением. -- На тебя тошно смотреть! -- усмехнулся Хлюдов. -- Ты словно мою кровь пьешь! Так морщишься! -- Не нравится -- не смотри! -- Никита с шумом выдохнул. -- Эх... сейчас бы чего спеть! Брат-Давид с готовностью начал выводить что-то зычное, гортанное, с придыханием. Деды песню подхватили. Громила сорвал с себя рубашку и, свирепо вращая глазами, пустился в пляс. Молодой подсвистывал. Хлюдов принялся стучать по столику, как по барабану. Звуки этого пластикового "тамтама" гулко загромыхали в вагоне. Никита вначале что-то пытался подпеть, а потом скинул китель, изобразил "лезгинку". Или "барыню"? Или "семь-сорок"? Или... Песни и танцы народов СССР продолжались еще около часа. Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Счастливые и пьяные. Что иногда, а то и зачастую одно и то же. Табачный дым, вагонная духота, запах пота, алкоголь окончательно замутили сознание. Каждый глоток воздуха -- взахлеб, словно кисель. Все заверте... лось. При чем тут лось? Лось! Отдай рог! Или панты? Нет панты у оленей -маралов. Или понты? Короче - отдай рог! Глава 9. Поход в Иран Глаза сомкнули минут на пятнадцать, а вроде прошла вечность. Как больно головушке! -- Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль! - нудил над ухом противный голос. Никита никак не мог разомкнуть опухшие многопудовые веки. Он потер их кулаками, но глаза не открылись. А голова... о-ой, голова-а!... Где мои мозги? И тошно. В самом что ни на есть прямом смысле слова. Бр-р-р! Никита наудачу похлопал по столику ладонью, цапнул стакан, хлебнул. Вода... И слава богу! Язык в результате сумел пошевелиться: -- Воха! Хлюдов! На выход! Вовка! Капитан Хлюдов оторвал голову от смятой фуражки-аэродрома, послужившей подушкой, тупо уставился на Никиту: -- Ты хто? -- Ромашкин, блин! Что, совсем сбрендил? А ты тогда кто? Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам: -- А действительно, кто я? Где я? -- Ты Хлюдов, блин! Капитан Советской Армии. А я Ромашкин, блин! И мы с тобой в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда! Который движется с тихой скоростью в какую- то задницу! Через задний прход. -- Интересная мысль! -- Хлюдов тоже отхлебнул воды. -- Уф-ф! А где это -- относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди? -- Люди! Человеки! Вставай, алкаш! Наша станция на горизонте. Не философствуй! -- А где видишь горизонт? За окном черно, как у негра... -- Вот там и горизонт. В заднице! Я ж тебе сказал: мы в нее движемся -- медленно, но уверенно. Проводник что-то бурчал на туркменском, поторапливал. На соседних полках спали утомленные горцы. Значит, бурная ночь была реальностью. -- Чего надо, иноверец?! -- рявкнул капитан. -- Чего бормочешь? Что-то мне твоя наглая рожа не нравится! -- Слюшай! Зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? Пачаму? -- Что значит -- опять?! Да я твою физиономию в первый раз вижу! Сгинь... -- Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай, офисер, не скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет! Никита потянул Хлюдова на выход, взяв под мышку обе шинели и фуражки. Хлюдов нес в руках лишь коробку конфет и портфель. За дверью чернела непроглядная зимняя ночь. В тамбуре Хлюдов снова завелся: -- Где станция, басурманин?! Где Педжен? Куда ты нас завез?! -- Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя не проснулься. Оба теперь вылезаль! -- И что ты нам, красным офицерам, предлагаешь, урюк?! Топать по ночной пустыне обратно? Куда я должен вылезаль, чурка нерусская?! Сейчас тебе будем делать кердык! -- Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!.. -- понизив голос, проводник буркнул: -- Сам ты чурка, офисер! -- Нет, пешком не пойдем, -- не уловил "чурку" Хлюдов. -- Доедем до Серахса, а оттуда вернемся поездом. -- Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на стансия милиция позову! Всю ночь буяниль, опять начинаешь! На станции в комендатуру сдам! -- Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы недалече. Дотопаем, -- снова потянул Никита Хлюдова. - в Серахсе на губе погранцы командуют. Лютуют! Неохота попасть в лапы ГБ. -- Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие, словно студень! Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у! Совместными усилиями и уговорами Никиты и проводника-туркмена все-таки удалось... Вот она, победа разума! Никита, держась за поручни, осторожно спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнул в его распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил в непроглядную тьму. Оп! А вы господа офицеры, кажется, прие-е-ехали. Ни перрона, ни станции -- ничего и никого. Черная пустыня, беззвездное небо, тянущиеся вдаль рельсы. -- Ну? И зачем ты меня вытащил из вагона? Ехали бы себе. В Серахсе или Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников и подались бы обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может, тут раз в месяц поезд останавливается? Ты помнишь, до какой конечной станции состав шел? В какую сторону мы заехали? -- Нет! Это ведь ты, Вовка, билеты покупал, хотел до Маров! А туркмен болаболил про Серахс! - Слово -то какое! Серахс! Это ж надо так погано городишко обозвать! - горестно вымолвил Хлюдов. Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте. Через железную дорогу переброшен деревянный настил-переезд. В обе стороны -- грунтовка. Необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле различимая дорога куда-нибудь да вела, и наверняка к жилью. Не может не быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал какой-нибудь! Никита, осторожно ступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса. Драндулеты стояли возле избушки, зарывшейся по окна в песок от пола до крыши, высотой всего метра полтора. Дверь заперта на висячий замок, окошко узкое, даже если выбить стекло, не пролезешь вовнутрь. -- Лю-уди-и!!! -- куражливо заорал Хлюдов. -- Чего ты орешь? Моцик стоит у сарая. Давай заведем. -- А куда ехать? В какую сторону? Ладно, давай заводить! Где могут быть спрятаны ключи? Искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и обнаружил полное отсутствие в баке бензина: -- Вот черт! Как бы мы ловко домчались до гарнизона на этой тарахтелке! А теперь что нам делать? И за что проводник-туркмен так на нас взъелся? Высадил, блин, в пустыне! Ты все пела -- это дело. Так пойди же попляши. -- Кто -- пела? -- тупо вопросил Никита. -- Ты и "пела". До того, как мы все вырубились. -- Ромашкин. -- Какое догоним... -- махнул рукой Хлюдов и обреченно уселся на валяющийся брус. -- Ну догоним, а двери-то заперты. Висеть на подножке пару часов и сорваться с поручней на полном ходу? Я лучше в какой-нибудь хибаре переночую. -- А чего эта сволочь, проводник, нас не разбудил? -- продолжал недоумевать Никита. -- Ведь просили же его, как человека! -- Ха! А ты помнишь, что было вчера? -- рассмеялся Хлюдов. -- Кое-что. Отрывками и урывками. Как в кино с порванной кинопленкой. Что-то крутится в мозгу. Осетины, ром, песни, пляски. -- Во-во! Пляски, гортанные песнопения. А ты что, осетин? -- Почему? -- удивился Никита. -- На чистейшем осетинском языке "пела"! Орал, что мы все потомки древних аланов. Скифы! Деды так растрогались, что даже слезу пустили. С тем горилой-абреком ты почти побратался. А когда проводник зашел к нам и потребовал, чтоб прекратили шуметь, ты его обозвал печепегом, а этот Эдик ему сказал: "Уйди, не мешай! Зарэжу!". Туркмена как пыльной бурей сдуло. -- Значит, я пел? А то думаю, чего я так охрип. -- А у меня руки болят. И пальцы. Об стол отшиб, все барабанную дробь выстукивал ладонями. -- Вот это да! Я?! Пел?! По-осетински?! -- И агитировал их вступить в ряды Четвертого Интернационала. Ты что, троцкист? -- Такой же, как и ты, французский шпион! Нет, я простой "оппортунист", из левой оппозиции. Ха-ха! А что, меня чуть с госэкзамена не турнули -- за отличные знания троцкистского движения. Но таки поставили пять по истории, и признали мой ответ лучшим на выпуске. А я был просто с перепоя, страшно мутило. С похмелья нес все, что знал. Вот и сболтнул лишнего -- из того, что читал, в том числе и "самиздат". -- Давно замечаю, Никита, не наш ты человек! -- Наш, не наш! Ваш, не ваш! Давай по прибытии уточним. -- По прибытии куда? -- То-то и оно. Вовка, ты тут дольше меня служишь, предлагай! -- Пойдем пешком. Я думаю, километров тридцать. К полудню дойдем. -- А в какую хоть сторону идти? -- Н-да! А действительно, в какой стороне Педжен? -- спросил сам себя капитан Хлюдов. -- Давай определяться. -- Может, сориентируемся по звездам, где север? Тучи уплыли. Небо прояснило. -- Нет, старичок! Мы не доверимся этим глупым песчинкам в небе. Я в астрономии ни бум-бум! Начнем логически рассуждать. В какую сторону поезд ушел? -- Вроде влево. Но не уверен... -- А не вправо? Точно? Давай вернемся в исходный пункт нашей высадки. Где мы с тобой десантировались, Никит? Сейчас пойдем обратно по нашим следам и тогда определим, где мы вначале стояли! Низко нагнувшись к пыльной земле и вглядываясь в темноту, они медленно побрели в поисках стартовой позиции. Обоих качало и мутило, в голове шумело, кровь пульсировала в висках, липкий пот лил ручьями. Беспрестанно спотыкаясь и запинаясь, все же начало следов нашли. -- Уф-ф-ф! Уже легче! Вот мы тут спрыгнули, -- произнес глубокомысленно Хлюдов. -- Так... В какую сторону ушел паровоз? Никита безнадежно пожал плечами. -- А с какой стороны вагона по отношению движения мы в Ашхабаде загружались? Справа или слева? Никита безнадежно пожал плечами. Хлюдов вытянул руки вперед и спросил: -- А какая из них правая? -- Это с какой стороны посмотреть. И относительно чего. Относительно вокзала или относительно платформы? -- Ты меня не путай!.. Мы подошли к вагону, сели, поезд поехал. Потом туркмен нас высадил. На какую сторону тамбура, он нас выпроводил, Никит? -- Ты меня сам не путай! Погоди... определяюсь! Я вот сюда лицом спрыгнул и после этого туда... И поезд уехал. Туда? Туда уехал? -- А мне кажется, мы выскочили вот так, -- Хлюдов изобразил как, -- и поезд отправился в противоположную сторону. Ту-ту-у! -- Э-э-э! Нет-нет! Вагон пересек переезд! Мы к этим доскам возвращались! -- Точно уверен? А не то будем хвост уехавшего вагона догонять. А нам надо в противоположную сторону! -- Уверен. Туда! -- А я нет, не уверен! Когда мое тело покинуло тамбур, я даже имя свое не вспомнил. Это ты меня Вовой назвал! А может, я Арнольд, Альберт или Альфонс?! - Альфонс, как есть альфонс! - Кто есть я такой, что за существо? - продолжил Хлюдов. - Разумное ли? -- Конечно, неразумное! Выжрали на круг почти канистру рома и водки! Я ж тебе говорил: хватит Вовка, хватит! А ты... -- Я?! Что -- я?! Вот Вове и высказывай претензии! А я -- просто Ваня! Иван! -- Еще скажи -- Иван Поддубный! -- И скажу! А скажешь, нет?! Это ты все за дружбу русско-осетинскую пил. За мир во всем мире! За братский Кавказ! Интернационалист хренов! А я боролся! Выигрывал умственно и физически! О-о, сколько я выиграл!... -- Ну и где оно? -- Дык... выпили. И конфеты, главное, пожрали... А я жену хотел порадовать. Ну, нич?! Фак ю, фак их! -- с кошмарным акцентом произнес Хлюдов культовую иностранную матерную фразу. -- Лучше бы нам все-таки сейчас не фак, -- урезонил Никита. -- лучше бы нам... вперед, топать что ли... Вперед! Шли некоторое время по шпалам, спотыкаясь и чертыхаясь. В конце концов, ломать ноги надоело, сошли на насыпь. Но там -- старые рельсы, металлические скобы и костыли, прочий хлам. Как-то само собой получилось -- свернули на проселочную дорожку, вдоль "железки". Шли-шли-шли... -- Стоп! Володя! Мы идем куда-то не туда! -- Куда -- не туда? -- В никуда! Где рельсы, вдоль которых мы шли? Где шпалы о которые мы копыты сбивали? Где? Только не рифмуй! Огляделись. Луна, камыши. -- Ты куда меня завел, Сусанин?! -- заблажил Хлюдов. -- Я завел?! Ты сам сказал, что надоело козлом скакать по шпалам! Ты первый уклонился от маршрута! -- М-да? Вообще-то мы верно идем! Видишь, поезд идет? Скоро к нему выберемся. Сядем и поедем. -- Нет, Вова! Никуда мы на нем не приедем. Это иранский поезд. И идет он в Тегеран или Мешхед! -- осенило Никиту. -- Тебя и меня персы шлепнут на месте. Как красных командиров. Или вернее, как комиссаров... -- С чего ты взял, что поезд иранский? -- А с того, что рельсы были справа от нас. Мы ушли влево. И поезд бежит с левой стороны! А должен быть справа! -- Уф-ф! Лейтенант Ромашкин, ты мне опять мозги запудрил! Не трещи так быстро: право, лево, вправо, влево! Повтори помедленнее и покажи рукой! Никита, чуть протрезвевший на воздухе, повторил медленно и показал рукой. -- М-да! -- процедил сквозь зубы Хлюдов. -- Вот это фокус! Покус! Мы топаем в Иран! Интересно, границу уже перешли? Если да, то почему мы ее не заметили? Где полосатые пограничные столбы? Где контрольно-следовая полоса? Где парни в зеленых фуражках? А мне басни рассказывали, что граница на замке и ключи утеряны! До утра брели обратно наугад. Окончательно выбившись из сил, прилегли под кустиком на бугорке. Их окончательно сморило. Спать... Мучили кошмары. Пустыня, жажда, чудовища. Нет, не сон, а явь. Проснулись от яркого палящего солнца. Огляделись и ужаснулись. Никакой дороги не было. То, что еще вчера было колеей, оказалось твердым солончаком. Вернее, солончаковым плато. Выжженная земля справа, слева, впереди и сзади -- до горизонта. Сиротливый кустик, под которым они ночевали, -- единственная растительность. -- Кошмар! -- охнул Хлюдов. -- Кошмар! -- согласился Ромашкин. -- Куда нас с тобой занесло? До чего же пить хочется! Горло огнем горит. -- Может, арык найдем... Но из арыков лучше не пить. В них одна зараза плавает. Будем искать колодец! -- Где ты будешь его искать? -- Там... -- махнул неопределенно рукой Хлюдов. -- А если там не отыщем? -- Тогда будем копать здесь. Выроем колодец, по местному - кяриз. -- Чем? -- Руками! И... подручными средствами. Вырыть кяриз в выжженной пустыне -- дело безнадежное. Вот кабы людей найти. Но никаких признаков присутствия человека не наблюдалось: ни в виде жилья, ни в виде машин, ни в виде мусора, ни в качестве испражнений. Птицы не летали, верблюды не бродили, овцы не паслись. Ровным счетом ничего. Только тушканчики время от времени перебегали то вправо, то влево. Ну, раз тушканчики, значит, все-таки это не Марс, а Земля. Уже хорошо! -- По-моему, мы в какой-то то ли лагуне, то ли шхере. Но только пересохшей! -- предположил Хлюдов. -- Видишь: и вправо и влево и вперед и назад у горизонта края задираются. Поэтому мы ничего и не наблюдаем! Идем-ка, друг мой, назад! Откуда пришли! -- А откуда мы пришли? Хлюдов огляделся, но их следов в обратную сторону не наблюдалось. Так что явиться сюда они могли с любой стороны. -- Сволочь ты, Ромашкин! Так вчера нажрался, что даже не соображал, как шел? И меня напоил! -- Я?! Ты сам меня поил! Кто купил ром?! Кто водку хлестал с абреками?! Кто пьянку организовал!? -- Я... -- сознался Хлюдов и сразу оживился: -- Никита, а ведь у нас еще есть ром и водка. Это ж жидкость! От жажды не умрем! Будем пить и идти пока сможем! -- А если просто пить? Без ходьбы? -- робко предложил Никита. -- Приляжем, подождем, когда нас найдут спасатели. -- Наивный! Кто найдет? Кто будет искать? Никто же не знает, что нас сволочь проводник высадил на том занюханном полустанке. Да и от того полустанка мы ушли далеко-о... И от рельсов -- далеко-о... Блин! Семенили бы себе по шпалам и семенили потихоньку. Уже в Педжене были б, пивом похмелялись... Ладно, давай рому хлебнем что ли. Или водки хочешь? У нас еще бутылка "Столичной". -- Йо-хо-хо! И бутылку рома! Диабло! Точнее, черт подери! Хлебнули. А закусить? Коробка конфет и забытый черствый беляшик. Точно! Купили в привокзальном кафе и позабыли... Разделили провиант по-братски, пополам, отхлебнули из горлышка по паре глотков теплого рома. Кровь заиграла, затем закипели мозги. Через пять минут оба хлопнулись на землю. Идти никуда не хотелось, да и сил не было. Повесили на куст капитанский китель, подостлали под себя шинели и легли в некотором подобии тени. День прошел в полубреду. Рожи опухли, губы потрескались. Возникли миражи в виде озера, караванов верблюдов, машин, деревьев. -- О! Машина едет! Видишь? -- показывал пальцем Никита. -- Нет, у меня это верблюд идет! -- отвечал Хлюдов. Спустя некоторое время Никита вновь вопрошал: -- А речку видишь? -- О-о-о. В моем мираже вижу виноградники. Ну что, выпьем еще по глотку? -- Выпьем. Воображаемые виноградники сменялись пшеничным полем, затем заливным лугом и так далее. Алкогольный коктейль, и жаркое солнце сделали свое дело. *** -- Помню, под Кандагаром в пустыне без воды оказалась наша разведгруппа, так я тоже мираж видел! -- воскликнул разведчик Виталик. -- Братцы! Раз зашел разговор о разведчиках, давайте помянем моего дружка, Петю Грекова, героически погибшего в Баграмской "зеленке"! -- поднял стакан Никита. - Трех духов завалил, а четвертого не заметил.... Выпили, закусили, чуток помолчали. Глава 10. Бунт против "Белого царя" Солнце уже клонилось к горизонту. Бесконечный день все-таки заканчивался. Начали быстро сгущаться сумерки. -- Все! Хватит лежать! Встаем! -- распорядился Хлюдов. -- Пойдем на огоньки, иначе сдохнем на этой "сковородке". Пошли влево, зайдем на возвышенность. И где увидим огни, там и будет наше спасение! Огней нигде не было, снова пошли наугад. Шли всю ночь, пока прохладно. Под ногами -- твердый солончак. Шли, шли, шли. Ступили на рыхлый песок. Очень рыхлый. -- Кажется, контрольно-следовая полоса! -- застыл Никита, вляпавшись двумя ногами -- Мне одно непонятно. Мы уже за границей или нет? - задал глупейший вопрос Хлюдов. -- Или мы только на подходе? Что-то ни колючей проволоки, ни собак не наблюдается. Эх! Не поминай всуе!.. Из пересохших камышей выскочили три огромные псины и с хриплым лаем бросились к ним. -- Вс?, прощай, молодость! Поминай, как звали!.. Никита, только не беги! Побежим, точно разорвут! -- Да куда тут побежишь! У меня и ноги-то не ходят... Псины-волкодавы окружили, сели на задницу в двух шагах. Рычали, но не бросались. И то хорошо!.. Все-таки до чего ж для человека широкое понятие "хорошо"! Стоишь по щиколотку на подгибающихся ногах в зыбучем песке, избегая лишнего движения, вокруг тебя брызжущие слюной клыкастые образины -- и... хорошо! -- Тохта (стой)! Эй, бача (эй, мужик)! Буру(иди)! -- на ближайшем к ним бугре появилась фигура человека с винтовкой. -- Та-ак... Если это пограничник, то не наш, а перс! И мы возертаемся из Ирана! Обратно на Родину!-- процедил Хлюдов. -- Абзац! Если мы в Иране, будет большой скандал! Опять сын шпион, но теперь - иранский. Батю из газового министерства выгонят! Турнут в шею из-за меня, непутевого сынка, нарушителя границы... -- Какое, к дьяволу, министерство! Нашел о чем сейчас думать! Не повесили б как шпионов! Эй, не стреляй! Мы заблудились! Мы -- советские офицеры! -- Никита поднял повыше руки. -- Мы не вооружены! Не стреляй и убери собак! -- Чего ты разорался? -- прошипел Хлюдов. -- Он ведь все одно, что марсианин. По-русски ни бельмеса. Его бы по-английски... -- Чего ему сказать? "Дую спик инглиш"? -- Нет, что-нибудь другое. Мол, не стреляй, заблудились, желаем виски, сигару, кофе. Вспоминай, что в школе учил! Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь... В школе про виски, сигару, кофе как-то не... -- Эй, офисер! Ходи сюда, на мой сторона! Не бойся! Моя стрелять не будет! -- Ура! Абориген знает русский! Абориген свистнул псинам, и те послушно сняли осаду, быстро убежали прочь. -- Слава, тебе, яйца! -- выдохнул с облегчением Хлюдов. -- Не за границей, кажись. И яйцы целы, не отрезали. Чую, мы дома! Интересно, что это за юный друг пограничников? Кто такой? Они опасливо приблизились. -- Салам! - радостно произнес Никита. -- Салам алейкум! - изобразил счастье на лице Хлюдов. Туркмен тоже, похоже, был в восторге: -- Салам, товарищи офисеры! Я такой рад, что ко мне зашла живая человек. Почти год никого не вижу, редко гости бывают. Я местный чабан, Абдулло. -- О, это просто пастух! Ковбой! Гаучо! -- обрадовался Хлюдов. -- Ура! Мы спасены! Обменялись рукопожатиями. А дальше? "Салам, товарищи офисеры!" Ну, здрасьте. Вот тебе и здрасьте! Пьяные, пропыленные, усталые и черт знает, где находятся -- товарищи офисеры. Как объяснить этому пастуху, почему сюда забрели? И действительно, далеко ли граница?! Что бы такое ему, чабану, сморозить для завязки разговора? Но он товарищей офисеров опередил: -- Я сам год назад был солдат. Стройбат. Служил в городе Горьком. Какой хороший город! Какие замечательные девушки! Я их так любил! -- О, земляк! -- заорал Хлюдов. -- Я ж оттуда родом! Никита удивился. Земляк? -- Я ж с Волги, только с верхней части! Ну, в принципе, да, Москва-река -- приток Волги. -- Меня Владимиром зовут. А этот -- Никита. -- Осинь рад! Осинь! А я Абдулло! Я хотеть остаться в России, жениться, там калым не нужен. Но отец вызвал домой. Я не поехаль, а он со старшим братом прибыль и увез. Вот загналь сюда овца пасти. Людей не вижу, газэт нэ читаю, телевизор нэт! Рюсский язык забываю. Я так вам рад! Пойдемте, шурпой накормлю! О, шурпой! А шашлык? Подошли к чахлому частоколу из тонких жердин. Туркмен махнул палкой на свирепого вида собак, отогнал прочь. Невдалеке -- кошара и загон для овец. Рядом -- низенький глинобитный домик, пастушья избушка. Ни одного даже чахлого деревца, только полынь, колючки и камыши. Убогое, но все же жилье... -- Так ты что тут один живешь? -- спросил Хлюдов Володя, оглядывая стены саманного закутка. -- Почему один? Собаки, овцы... -- Э-э, с овцой, что ли, спишь? А где ханум? - сострил Хлюдов. -- На ханум деньги зарабатываю. Пять овец мои, ягнят выращу, будет десять. Потом еще расплодятся. -- А сколько надо-то? Сколько ягнят? -- Если некрасивая жена -- двадцать пять баранов. Если красивая -- пятьдесят. А красивая и работящая -- сто. -- А если умная? -- ухмыльнулся Ромашкин. -- Вот за умная и грамотная платить меньше. Много работать не станет, спорить будет, умничать. Жена ведь, какой должен быть: послушный, ласковый и молчаливый. Слушать, что умный муж говорит, а не свой мысль ему навязывать. -- Так ты какую ищешь? Глупую, красивую и молчаливую? -- спросил Никита. -- Ай! Красота не главное. Работящий для хозяйства. Характерно все аборигены ставили на первое место у будущей супруги не красоту и ум, как мы, а работоспособность. Вот и Ахмедка в общаге, помнится... Хлюдова в тепле снова развезло. Поев шурпу и плов, он с умным видом вдруг произнес: -- Будет тебе, Абдулло, бесплатная жена! Мы вот с Никитой войско собираем! Повстанцев! Записываем, взбунтовавшиеся местные народы в отряды против "Белого царя"! Хватит жить под игом Москвы! Пора поднимать племена под ружье! Долой Белого царя! Пора жить своим умом! С королевой Великобритании мы договорились, а Рейган нам обязательно оружием поможет...Тому, кто встанет в строй, бесплатная жена. -- А две можно? -- Две можно! Можно и две, но только особо отличившимся в боях за свободу! И бесплатно! -- Зачем тебе две жены? -- полюбопытствовал Никита. -- Прокормишь? -- Вторую жена возьму умную и красивую. Русскую. Первый жена будет работать, а второй ласкать! -- Вот и договорились! -- воскликнул Хлюдов. -- Записываем тебя бойцом в первую кавалерийскую сотню, "бронекопытной, дикой дивизии"! Конь есть? -- Есть конь. И шашка острая, дедовская, и ружье хорошее есть! Патронов мало-мало! -- защебетал туркмен. -- Вовка, ты что, сдурел совсем?! -- ткнул Никита в бок Хлюдова. -- Шутки шутками... Договоришься! Он ведь и вправду поверил! -- Вот и славно! А я, может, и не шучу! Ты, главное, мне подыгрывай! -- Да не хочу я подыгрывать! -- А придется! Чабан тем временем достал из шкафчика бутылку какого-то ужасного пойла, холодное мясо, лепешки. После второго тоста за свободу уже не смущали ни шкуры, полные блох, на которых они полулежали, ни пыль в войлоке, ни осыпающаяся с потолка глина. После четвертого тоста за джихад неверным, Никита сломался. Керосиновая лампа нещадно дымила, в печурке горели вонючие кизяки, насекомые кусались, но зато было тепло и сытно. Великая вещь -- крыша над головой, горящий очаг и вода... Никита провалился в сон. Голова, правда, гудела, как трансформатор. Еще бы! Двое суток пить вместо воды ром и водку! ...Пробуждение сопровождалось паническим животным страхом -- кто-то на него пристально смотрит. Кто-то или что-то -- непонятное и потому страшное. Чуть приоткрыв глаза, Никита их вновь крепко зажмурил. Басмачи! Накликал Хлюдов, пьянь! Расхлебывай теперь! Расхлебаешь, как же! Вокруг их первобытного ложа стояли фигуры в халатах и чалмах. То, что испугало Ромашкина, оказалось молодой девушкой. Видны были только глаза. Остальное -- чадра. Выходит, красный командир Федор Сухов освободил не всех женщин Востока. Далеко не всех. Чабан Абдулло что-то оживленно рассказывал трем вооруженным берданками и двуствольными ружьями угрюмым мужчинам. Два древних старичка на корточках, о чем-то переговаривались и жестикулировали. У изголовья толпилась стайка в платочках, чадрах, паранжах. Кто их разберет, в чем... Ромашкин аккуратно, но сильно пихнул в бок Хлюдова: -- Капитан! Вовка! Проснись, пьянь! Что ты вчера плел, сволочь, об освобождении от тягот коммунизма и империализма, о свободе и независимости диких племен? Объяснись с народом! Ты собирался зеленое знамя ислама водрузить в Кремле?! Теперь водружай... Хлюдов открыл глаза и тотчас тоже зажмурился: -- Ого! Никита, что будем делать? Делаем вид, что спим? -- Нет, надо как-то изворачиваться. Вовка, а это точно не Иран? -- Если наш друг вчера не соврал, то нет. Но мы наверняка рядом с границей. Только бежать к гарнизону далеко и незнамо куда! А, была, не была! Хлюдов резко приподнялся, развел руки в знак приветствия: -- Салам алейкум, аксакалы! -- Салам... -- А не подскажете, как проехать в Педжен? Там размещается штаб формируемого исламского эскадрона! Чабану Абдулло немножко нездоровилось после вчерашнего. Или он был немножко растерян из-за открывшихся вчера же перспектив? Чабан Абдулло указал на соплеменников: -- Вот, офисер, это наши бригадиры. Они ехали волка загонять. Могут подвезти к шоссе. А ты, офисер, их в войско запишешь? Потом сюда вернешься? Когда нам за ружья браться? У меня пулемет "Максим" есть и патронов ящик... Уже ящик? Вчера было "мало-мало". Растет благосостояние братского туркменского народа! Не по дням, а по часам! Соплеменники чабана Абдулло стали выходить во двор из душного домика, недоуменно пожимая плечами, что-то бурча по- туркменски. Хлюдов обнял чабана Абдулло за плечи, уверенно пообещал: -- Не переживай, Абдулло! Жди! Мы скоро вернемся. На днях поднимем "зеленое знамя ислама" над отрогами Копетдага, и наши скакуны пересекут пустыню Каракумы до Волги и далее. Я и начальник штаба повстанцев. По весне вернемся с отрядом! Формируй добровольцев, составляй списки, назначай командиров отрядов. Только без лишнего шума. Конспирация! Во дворе стоял бортовой "уазик". Бригадир и шофер стояли у кабины, а женщины -- в кузове, держась за передний борт. Аксакалы расселись под навесом у стены, попивая зеленый чай. Верно, старые басмачи, заслуженные -- уж больно живо они обсуждали пьяный бред Хлюдова. -- Стр-р-роиться! -- вдруг рыкнул Хлюдов. - Р-р-равняйсь! Смир-р-рно! Здр-р-равствуйте, бойцы! -- Салам, здра... -- ответили мужчины вразнобой. Хлюдов прошелся вдоль строя. О чем говорить? И как? Язык с перепоя еле ворочался. А говорить нужно убедительно, эмоционально, с душой. И чтоб выглядело правдоподобно. Не то грохнут за насмешки над собою, и поминай, как звали. Пустыня большая.... Но не зря же ученые толкуют, что в экстремальных ситуациях человек способен превзойти себя на два, а то и на три порядка. Хлюдов толкнул проникновенную и пламенную речь. Каждому -- землю, волю, отару баранов и легализацию многоженства... В подробностях передавать -- лейтенант Ромашкин пас. Вредный бред! ...И "уазик" понесся по пыльной грунтовой дороге между зарослей камышей вдоль арыков. Шофер гнал как можно быстрее -- командиры-офисеры должны успеть на тайное совещание повстанческих сил перед решающим освобождением от ига "Белого царя". Командиры-офисеры в кузове тряслись в такт попадания колес в ямы и на кочки Недоосвобожденные женщины красного Востока, устроительницы социализма в Средней Азии, со смехом заваливались на них при резких поворотах. Через час бешеной гонки машина резко затормозила у развилки. Никита, пытаясь удержаться на ногах, навалился на одну из молодок, плотно прижавшись к ее груди, чем вызвал дикий визг и веселый писк аборигенок. -- Пардон! Виноват! Извиняйте! Из кабины высунулась хмурая рожа бригадира: -- Эй, офисер! Нам туда, а вам туда! Мало-мало пешком и дойдешь. Там дорога! Асфальт. Педжен совсем будет рядом! Километров десять. Возвращайся скорее, будем ждать! Едва они спрыгнули на пыльную обочину, как машина резко сорвалась с места и умчалась к хлопковым полям. -- Ну, как тебе эта девица, к которой ты прижался? -- съехидничал Хлюдов. -- Хороша? -- А черт ее знает! Все одно, будто ватное одеяло пощупал. На ней штуки три стеганых халатов надето. -- О! Даже халаты успел пересчитать! Ручонки шаловливые! -- Пошел ты к черту, Вовка! Вверг меня в авантюру с мятежом. А если они в милицию или в районное КГБ сообщат?! -- Да, брось! Чего по пьянке не бывает. Я бы мог себя наследником Хромого Тимура объявить или Чингисхана. А тебя -- очередным пророком Магометом, если б еще пару бутылок выпили! Не терзайся, не переживай. Экзотическое путешествие. Сафари! Кэмел - трофи! -- Но ты призывал их к мятежу! А вдруг они всерьез воспримут?! -- Не дрейфь. Банда басмачей у ворот КПП не появится. Наш легендарный Федор Сухов вместе с Буденнымтут такого страху навели, что еще лет сто никто не взбунтуется.. Ладно, давай отсюда выбираться. Какое направление абориген рукой показал? А? Вспоминай!.. -- Вовка! Опять заплутаем! Ты ведь только сейчас сказал туркмену, мол, дальше дорогу знаю! -- Ну... мы ж предводители повстанцев, полководцы! Заблудиться, по определению, не можем! Каким бы я перед ним олухом выглядел?! Ну, чего ты переживаешь? Пойдем вдоль арыка, найдем, в конце концов, асфальт. Где асфальт, там машины. Тормознем кого-нибудь, подвезут. Только давай вспоминай, в какую сторону туркмен рукой махнул! -- Ох, Вовка! Не помню... Кажется, сюда, вправо... -- Кажется? Или точно? -- Кажется, точно... -- Эх, ты! Одни хлопоты с тобой! -- Со мно-ой?! -- Ладно-ладно! Пойдем навстречу солнцу! -- скомандовал Хлюдов и потопал по тропинке к дальним деревьям. Или миражам... Тропинка оказалась нескончаемой. Она то шла мимо арыков, то вилась вдоль канала, то петляла между полей засеянных хлопком, то исчезала на солончаках. Пыль, нещадное солнце. Черт! А ведь это декабрь! Позавчера, когда выезжали из Ашхабада, было прохладно, не более десяти градусов, а сегодня под тридцать. Шинели и фуражки они несли в руках, кители распахнули, от галстуков освободились, пуговицы рубашек расстегнули. Пот струился по лицу, по телу и противно стекал по позвоночнику мимо копчика и далее... -- Сволочи аборигены! -- взвыл Хлюдов. -- Куда-то завезли не туда. По моим прикидкам, давно должен быть асфальт! Я устал уже! -- Предлагаешь сесть и ждать попутку? -- Какую тут, на хрен, попутку дождешься. Если только арба проедет, и то через неделю. С голода умрем! Только вперед! Еще поищем! Кто ищет, тот всегда найдет. Когда силы окончательно иссякли, на горизонте блеснула лента дороги. Шоссе! -- Ура!!! А что "ура"?! Ну, на горизонте. Если не очередной мираж. До него еще идти и идти. А он, паразит, является, как известно, воображаемой линией, отодвигающейся все дальше и дальше по мере приближения к нему! Но нет. Все-таки добрели -- асфальт. Теперь-то ура? Ну, относительное ура. От раскаленного асфальта, как такового, проку мало. Идти по нему, допустим, легче -- ноги не проваливаются в пыль и песок, не бьются о камни. Но шоссе-то -- в обе стороны. И? -- Вовка! Нам на север? -- Всенепременно! Даже если мимо Педжена промахнемся, в Россию уйдем, а не в исламский Иран! Только на север! -- А где он, север? -- Там, слева от восхода Солнца! -- Это сколько тысяч верст нужно прошагать до Волги, как ты давеча предлагал басмачам? -- горько усмехнулся Никита. -- До Родины-то? Полторы или две тысячи -- по прямой. Если петлять по барханам, то больше. А там, на Родине, замечательное "Жигулевское", без добавок стирального порошка! -- Тогда лучше в Педжен, к местному вонючему пиву! К нему то мы точно дойдем живыми! Если повезет... Повезло! Грузовичок! Притормозил, посадил, подкинул -- до искомой развилки. -- Вот эти места я, кажется, уже знаю! -- повеселел Хлюдов. -- Кажется? Или точно? -- съязвил Никита, "возвращая должок". -- Кажется, точно! -- принял "должок" как должное Хлюдов. -- Вон чайхана! Побежали?! Ну, побежали. Спотыкаясь на непослушных ногах, со скоростью бегущей черепахи, помчались к заветной чайхане. -- Где мы, Вовка? -- Эх, Никитушка! Это же ВКП! Выносной командный пункт! -- Выносной? -- "Пендинка"! Чайхана "Пендинка". Ну, название такое! Тут один из предыдущих командиров полка Вазарян... еще до Андрусевича и Хомутецкого... штаб держал и управлял отсюда, в гарнизоне месяцами не появлялся. -- Как так не появлялся? Не может быть! -- Еще как может. Это сейчас нас замучили: занятия, учения, строевые смотры. Во всем виновата проклятая война! А раньше, пока афганская заваруха не началась, служивые старожилы говорят, была тишь да гладь. Эх, какая была славная служба! Начальства не то что из штаба округа -- из дивизии не увидишь! Бывало, стоишь помощником дежурного, звонит командир дивизии, требует "кэпа". Ему скажешь, что он в движении где-то или на полигоне. А комдив сразу смекает, требует соединить с "Пендинкой". Чтобы не дергали попусту лишний раз в кабинет, к чайхане кабель протянули, телефонный аппарат поставили! Солдата живого месяцами не видели, казарму приходилось самому охранять! Все бойцы на полях работали, хлопок убирали или дома туркменам строили. Курсанты заранее были распланированы кто куда -- на весь период обучения! Асфальтовый заводик, кирпичный завод, хозработы по строящимся домам! А комбаты, какие были зубры! Наш Алсынбабаев им и в подметки не годился. Они, оба-два, Ромашкин с Хлюдовым, уже расположились в заветной чайхане. И расслабленно попивали. Понятно, не чай. -- Центральная улица Педжена, знаешь, как называется? -- задал вопрос на засыпку Хлюдов. -- Ну, имени Ленина. -- Темнота! Нет! В народе говорят: имени Бабия! В честь комбата, который ее построил. Спроси любого туркмена кто такой Бабий? Ответят: любимый комбат! А про нынешнее начальство они ничего не ведают. По крайней мере, не все. Богатый был мужик Бабий, всех под себя подмял. Когда с полком прощался, бочку пива к воротам полка подогнал и гарнизон угощал. Вот был размах! История одна смешная произошла... История смешная, да. После отъезда Бабия по замене в Германию приходит однажды на КПП парнишка узбек в драном халате, в тапочках, с посохом и требует от дежурного, чтоб пропустили к командиру. Зачем? Уволиться, говорит, из армии хочу. Устал. Четвертый год служу. Сколько можно? Бабий где? К нему тоже надо, расчет нужен, зарплата. Приводят его, значит, в штаб к замполиту, а солдат начинает права качать! Мол, я порядки знаю! Положено служить два года! Почему я отслужил три?! Мне хозяин сказал: только моряки три года служат! Я не моряк, я танкист! Где командир Бабий? Вначале начальство посмеялось, подумало: сумасшедший. А подняли приказы -- и точно, наш солдат, но бывший. Уволен еще год назад, но не демобилизован... А военного билета у бойца нет, и где он неизвестно. Документы были у комбата, и не спросишь теперь, куда он их подевал. Оказалось, солдат батальона. Бабий его