Николай Прокудин. Гусарские страсти эпохи застоя --------------------------------------------------------------- © Copyright Николай Николаевич Прокудин Email: nas(а)sertolovo.ru WWW: http://www.afganwar.narod.ru ? http://www.afganwar.narod.ru Origin: http://artofwar.ru/p/prokudin_n_n/gusari-1.shtml ? http://artofwar.ru/p/prokudin_n_n/gusari-1.shtml Date: 02 Jan 2005 Отзывы о книге ? http://artofwar.ru/comment/p/prokudin_n_n/gusari-1 --------------------------------------------------------------- Предисловие к повествованию. Все события этой книги происходили для кого-то давно, а для меня -- будто вчера. Те годы кто-то называет "застойными", кто-то -- "старыми добрыми временами", а для некоторых это "период расцвета развитого социализма". Мой рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти, а моральный облик советских людей всегда был образцовым. Увы, мои друзья. Хотите верьте, хотите нет, но все изложенное на этих страницах -- чистейшая правда. И я отношусь с симпатией к большинству из персонажей. В те времена официальная пропаганда вещала: "пшеница колосится на полях, тучные стада коров дают рекордные надои молока, в шахтах совершаются трудовые подвиги, сталевары выплавляют стране миллионы тонн стали". Но реальная, настоящая жизнь людей была иной и шла своим чередом. Партией предписывалось жить в соответствии с Кодексом строителя коммунизма. Люди жили в соответствии с собственными принципами (или обходились без них). И жизнь их была наполнена почти шекспировскими страстями. Жизнь с кем бы то ни было и где бы то ни было. Пусть и в далеком военном гарнизоне на задворках Советской Империи -- пыльном, грязном, унылом, нищенском. События, происходящие там, -- это и комедия, вплоть до фарса, и драма, вплоть до настоящей трагедии. Всего понемножку. Но все это было.... Пролог Велика столица, а отступать некуда. То есть как раз есть куда -- кругом дома и дома, проспекты и проспекты, площади и площади, переулки-закоулки. Но Никите-то нужен конкретно сад "Эрмитаж", а где его..? Самостоятельно не нашел бы ни за что. Либо нашел бы -- кто ищет, тот всегда найдет! -- но объявился бы там аккурат к окончанию встречи ветеранов: "Здрасьте! -- А мы как раз уже расходимся!" Проводник нужен, нужен проводник. Кто, как не Вовка Кирпич! Благо жил в военной общаге при академии. А уж где эта общага, Никите хоть это, слава богу, известно... Вовка Кирпич, бывший подчиненный Никиты по Афгану, командир взвода, редкостный раздолбай и сорвиголова, признаться! Впрочем, десять лет спустя, может, изменился в корне? Как-никак, ныне он -- большой чин, полковник, слушатель элитного военного вуза. Но язык с трудом повернулся, когда Никита на вахте осведомился у дежурного по общежитию: -- Где я могу найти... полковника Кирпичина? Переговорить с ним... -- Полковника? Кирпичина? -- дежурный ухмыльнулся. -- Кирпича, что ли? -- Ну, или так. Кирпича, если такой есть... -- Судя по ухмылке дежурного старинный приятель Никиты мало изменился за десять лет, разве что в худшую сторону. -- Такой есть. Найти-то вы его сможете. А вот переговорить... -- Мы с ним созванивались, он меня ждет. Я... издалека. -- Да пожалуйста! Жалко, что ли! Только... Его сегодня поутру четверо принесли, положили... -- Как?! -- Мелькнула картинка бездыханного Кирпича, который, надо же, весь Афган прошел вдоль и поперек и живым вернулся, а тут... Что? Дорожно-транспортное? Сердце? Орава шпаны? -- Каком кверху! Собутыльники приволокли. Отметил, блин, День Победы. С группой ветеранов. Три часа назад "му" сказать не мог, а вы -- поговорить! Это не раньше, чем к вечеру, когда очухается. -- Черт! Как же так! Мы ж как раз сегодня собирались отметить... Встреча однополчан... Черт! -- А Кирпич у нас всегда -- с опережением графика и перевыполнением плана... Вы поднимитесь на двенадцатый этаж. Комната 1291. Лифт, как водится, не работал. Пешком, пешком. Медленно и печально. Медленно -- потому, что спешить теперь Никите, собственно, некуда, если Кирпич мертвецки пьян и лыка не вяжет. А печально тоже как раз потому, что спешить некуда. На встречу однополчан он без проводника Кирпича так и так не успевает. Кто не скитался по Москве, донимая встречных-поперечных вопросами "как пройти? а где это? а случайно не подскажите?", тот пусть и не пробует, поверив на слово. Дверь открыла женщина: -- Вам кого? -- М-м. Вашего... мужа, наверное. Это квартира Кирпичиных? -- Не квартира. Это номер общежития. -- Но... Кирпичин Владимир... Он здесь живет? -- Этот гад здесь не живет! -- Простите... -- Этот гад здесь только ночует! Когда ночует! Гад! -- Я, простите, не вовремя? -- Смотря зачем вы... -- Видите ли, я издалека. Приехал на торжественное мероприятие -- "Десять лет без войны". Мое имя Никита. Ромашкин. -- А-а-а, слышала о вас, проходите. Но он спит, гад. Будите, если у вас получится. Спальня там. Никита прошел через "предбанник", служивший кухней, столовой, коридором и прихожей одновременно. В спальню. Ее сотрясал богатырский храп, заглушающий все остальные звуки утренней Москвы из открытого окна. Крупномасштабный Вовка валялся поперек двухъярусной кровати в позе морской звезды. Правая нога в туфле -- на полу, левая в носке -- на простыне. Целиком никак не помещался Кирпич на обычной кровати для обычного человека. Во всяком случае, не в позе морской звезды. Опухшее багровое лицо. Полуоткрытый булькающий рот. "Пленочные" глаза. И перегарная вонь. Водочку с пивом потреблял, Кирпич ты наш "ершистый"? И еще в каких дозах! -- И часто он так пьет? -- Никита спросил с сочувствием к хозяйке и с осуждением хозяина. Чтобы ненароком не подумали, что вот и он тоже... и вообще все мужики сволочи... -- Регулярно. То однокурсники, то академики, то ветераны, то какие-то бандиты. Он ведь еще и руководит этим... как его? Охранным агентством, вот! Рестораны, казино, банки. Не знаю даже, на занятия в Академию он, гад, вообще ходит? Или просто деньги там сует кому надо, чтоб его отмечали в журнале. У-у-у, гад! Храпит, как... как Горилла! - А гориллы храпят? - Храпят. И гориллы, и слоны, и бегемоты, и ... кирпичи! Детям хотя бы дал заснуть! Только тут Никита заприметил две мордашки, пацана и пацанки, на втором кроватном ярусе. Они с интересом смотрели на гостя, высовываясь из-под одеяла. -- Брысь! - прикрикнула мамаша, и детишки юркнули в "укрытия", натянув одеяла на головы. Никита взялся за нос спящего приятеля тремя пальцами и слегка потрепал. Кирпич чихнул и, не открывая глаз, отмахнулся огромными лапищами, словно отгонял назойливую муху. -- Кирпич! Подъем! Рота подъем! Тревога! -- протрубил Никита в полный голос. Без толку. -- Без толку! -- сказала жена Вовки. -- Пока не проспится, не проснется. -- О как? По-другому попробуем... -- Никита набрал в легкие воздух, но не проорал, а шипящим громким шепотом издал: -- Духи! Кирпич, духи! Окружают! Пулемет, Кирпич! Тащи пулемет! Полковник Кирпичин дернул глазом, приоткрыл щелочку, очумело окинул взглядом комнату и пробормотал: -- Сейчас! Сейчас-сейчас!... Держитесь! Ленту мне! Пулеметчик! Где лента? Лента где?!! -- Ну, вот, -- Никита жестом "умыл руки", будто хирург после тяжелой, но успешной операции, -- прогресс налицо. Сейчас мы еще... -- Он форсировал голос: -- По машинам!!! Быстро грузиться!!! Где Кирпичин?! Опять пьян?! Под суд отдам! -- Здесь! Я здесь! -- вскинулся полковник Кирп... да никакой не полковник, а взводный Кирпичин. -- Встать! Смирно! -- гаркнул Никита. Крупномасштабный Вовка с усилием сложился пополам и, держась за перила верхней кровати, приподнялся и распрямился во весь двухметровый рост. Разомкнул глаза, хлопнул ресницами, потер ладонью "морду лица". Узнал: -- Никита?! Ты откуда здесь? Какими судьбами? Как ты меня нашел? -- Да, Вова, это уже диагноз! Совсем белый и горячий. Мы же с тобой неделю перезванивались-договаривались. Нам сегодня на банкет идти. Я тащусь через пол-России! И что я вижу?! Живой труп! И пьяный к тому ж! -- Ладно, прекрати! -- Кирпич рухнул тяжелым задом на матрас и вытянул перед собой ноги. С удивлением посмотрел на свои конечности, обутые по-разному. Почему-то снял не туфлю, а носок. Пацан и пацанка, подглядывающие в какую-то известную только им щелку сверху вниз, хихикнули. Мать двоих детей тоже -- непроизвольно. Кирпич натужно посоображал. Исправился. Снял туфель. Подумал и содрал второй носок. Похлопал себя по щекам ладонями. -- Опохмелиться бы, Валюх? - жалобно попросил супругу. Ага, Валюха. Валентина то есть. Вот и познакомились. -- Перебьешься! -- отрезала Валентина. -- Видишь, командир. Совсем меня здесь не жалеют и не любят. А я босой... несчастный... как... Лев Толстой! -- В зеркало глянь, Лев Толстой! -- хмуро сказала супруга. -- Образина! Нет, ты глянь, глянь! И сам подумай, за что тебя любить! Тем более жалеть! Кирпич по инерции покорно пошел к трельяжу, повертел перед ним образиной: -- Морда, как морда! Могло быть и хуже!.. Ну, не Лев Толстой, не Лев. - Верно, не лев. Лев половой гигант и царь зверей! А ты пьешь и спишь... - Ладно, Алексей. Между прочим, член Президиума Верховного Совета! -- Ты? -- Никита еле сдержался, чтобы, в свою очередь, не хихикнуть. -- При чем тут?! Алексей. Толстой. "Буратину" читал? Никита таки не сдержался. Хи-хи! -- И ты туда же... -- со вселенской грустью произнес Кирпич. -- Все вы заодно. И она, и они, и теперь ты! -- он обвиняюще затыкал пальцем в жену, в пацана с пацанкой, в Никиту. -- Если пришел для того, чтобы издеваться над больным человеком, мог бы вообще не приходить. -- Кирпич, я не за тем пришел. Я не издеваться пришел, -- Никита взял тон психиатра, успокаивающего тяжелого пациента. -- Да? И чем докажешь? -- Т-то есть? -- Какие у тебя планы на сегодня? -- уличил Кирпич. Типа: ага, попался! и сказать тебе нечего! -- Планы?! -- тут Никита возмутился. И раздельно, как для тугодумов, произнес по слогам: -- Тор-жест-вен-ное собрание и банкет ветеранов дивизии! -- Какой дивизии? -- Нашей! Баграмской! -- А-а-а, точно! Я-то вс? думаю, где мы с тобой вместе служили! В мозгах, заклинило. -- Заклинило. И перекорежило. Опух от водки! Иди, умой рыло, а то опять выключишься из реальности! Кирпич направился в ванную, снимая на ходу штаны и рубашку. Запутался в одной штанине, покачнулся и сильно ударился плечом о дверной косяк, вызвав новое общее "хи-хи". В те пятнадцать минут, что он фыркал и плескался под душем, жена продолжила сетования на непутевость мужа. -- Хватит стенать! - рявкнул Вовка, появившись из ванной. -- Впервые человека видишь, и сразу на жалость берешь! Хоть знаешь, кто он? Мой бывший замполит. Зверь, а не человек! А ты -- на жалость... Никита, не слушай ты ее! Я хороший! -- Ладно, хороший! Одевайся и в путь! -- В путь? Однако Кирпич начинает доставать! -- В сад "Эрмитаж"! Ты же сам мне приглашение выслал! Почтой! -- О! И дошло? Надо же!.. Точно! Нас ждут! В "Эрмитаже"! Ну? И чего тогда расселся? Пошли! -- Куда пошли?! -- воспротивилась Валентина. -- Тебя качает, как...! На ногах не стоишь! Сядь, поешь, а потом можете идти на все четыре стороны! Иначе после первой рюмки сразу развезет! Никита, вы присоединитесь? Гм, к рюмке или к завтраку? Никита с Кирпичом сели за стол, быстро перекусили яичницей с сосисками. -- Ну, вс?! -- Чмокнув жену в щеку, Кирпич потянул за собой гостя -- на выход, на выход. -- Пошли, пошли! А то меня в этом доме совсем зади... дискредитируют! В твоих глазах! В глазах Никиты Кирпич дискредитировал сам себя, похлеще кого-то стороннего. -- Понимаешь, Никит, она меня пилит, а я не виноват! -- уже в коридоре застегивая рубашку, на ходу Кирпич стал сам себя реабилитировать. -- Как не пить, если каждый день вынужден спаивать всех подряд: милицию, чекистов, чиновников, бандитов, военное начальство из академии. Я же еще и охранным предприятием руковожу. Ну, по умолчанию, конечно, как бы нелегально... Мороки уйма, что ты! -- Погоди, Вовк! Мы правильно идем? -- Правильно, правильно! Верной дорогой идете, товарищи! Нет, вот ты скажи, как жить-то?! На жалованье полковника, да с двумя детьми, да с женой-домохозяйкой, да в Москве! -- Мы верно движемся? В "Эрмитаж"? -- В "Эрмитаж", в "Эрмитаж"! Думаешь, я совсем ку-ку?! Я тебе больше скажу -- нам не в питерский Эрмитаж, где "Даная", а в московский, где садик и товарищи по оружию... Потому что мы -- в Москве! Молодец я? Соображаю? -- Молодец. Соображаешь. Нас в метро пустят? -- В метро-о? Да ты что?! Посмотри на меня! Какое метро?! И... под землю всегда успеем. И чем позже, тем лучше! Не-ет, мы сейчас на автобусе пару остановок, потом пешочком чуток... О! Автобус! Наш! Сели!.. Нет, ты слушай, Никит! У меня же риск -- каждый день! Курируем игорные заведения, рестораны, гостиницы... много чего еще. На той неделе одного моего охранника подранили из обреза. Позавчера другого моего хлопчика рубанули -- топориком в спину, насовсем, бля!.. Вот мы хлопца поминали-хоронили и напились... Да в меня самого! И стреляли! И гранату под машину подбрасывали! Не, если б хотели убить -- убили бы. Так, предупредили... Пассажиры автобуса каменели в тщательно демонстрируемом равнодушии -- Кирпич громкость не убавил, говорил в прежний полный голос. И облегченно выдохнули только когда жутковатый шумный верзила зас?к: "О! Наша остановка! Выходим!" -- и вышел. Теперь, значит, еще пешочком чуток? -- Вовк, нам куда теперь? -- Туда! -- уверенно махнул Кирпич неуверенной рукой. -- Да ты не дергайся, Никит! "Автопилот" не подведет! М-да? Да. Как ни странно, "автопилот" не подвел. Вот ты какой, сад "Эрмитаж"! На входе патруль проверял документы, расспрашивал о цели прибытия. Документы в порядке, цель прибытия очевидна -- судя по уже достигнутому состоянию души и тела. Проходите. Добро пожаловать! -- Видал? Как только генералы на мероприятии собираются "нарисоваться", так патрули просто косяками, косяками! -- Кирпич усмехнулся почти трезво. -- А что, и генералы -- сюда? -- Никита недовольно поморщился. -- Три бывших комдива, Никит! Они теперь большие люди в Министерстве Обороны. Ну что, пойдем поздороваемся? Никита еще больше поугрюмел: -- Да, в принципе, Вовк, о чем с ними говорить? Я на прошлой встрече просил двоих о помощи, когда за штатом стоял без должности, а до пенсии -- два года! Думаешь, кто-то пошевелился? Хрен с маслом! Поглядели свысока, пообещали и забыли. Только Султаныч, бывший начштаба, прислал полковника, тот с проверкой в округе был. И знаешь, что мне тот полкан предложил? -- Начальником санатория? Замполитом курорта? -- подначил Кирпич. -- Ага! Как же! В Таджикистан, блин! Оказывать интернациональную помощь в погранотряде! -- Послал? -- Послал, в натуре. -- Молодец! -- Да нет... Потом подумал... Как раз там заставу разбили. Ладно, думаю, нужно ехать. Но вакантная должность там -- только в Душанбе, психологом у зенитчиков. Ну, вообще-то... почему нет? Не по горам ведь опять бегать, там год за три, тройной оклад. Я и чемодан собрал, и из части меня рассчитали, и с семьей простился. Но кто-то из "старичков" уцепился за должность перед увольнением. В итоге, ушел я в отставку по сокращению штатов, еле до пенсии дотянул... И черт с ними! Зато теперь мне что генералы, что маршалы -- не указ. Пенсионер, он и в Африке пенсионер! Давай свалим в сторонку, подальше от митинга и построения? Займем столик и накатим... -- Давай! Наш ты человек! -- Кирпичу и так-то давно не терпелось опохмелиться. - Во-он тот столик давай! Тен?чек!.. -- Он потрусил под развесистые ветки, стряхнул ребром ладони со стола прошлогоднюю опавшую листву, расстелил газету, достал бутылку водки "Черная смерть". -- Символично! - хмыкнул Никита. - Упьемся вусмерть? -- Ну не обязательно в нашу смерть. Сейчас кто-нибудь подрулит, послабее организмом. Подрулит непременно. Отдельные несознательные ветераны банкет под сенью кустов уже начали, и парадный строй потерял еще несколько бойцов. Когда Никита нарезал сало, колбасу и хлеб, к ним подковылял огромный парень со шрамом на щеке, в голубом берете, с палочкой: -- Пехота, десантуру примете? -- А то! Садись, брат, не перетруждай ногу! -- Кирпич подвинулся на лавочке. - Держи стакан! Десантник извлек из кармана поллитру, а из авоськи -- помидоры и огурцы. -- Дмитрий. Панджшер, Восемьдесят шестой год. Бывший сержант. Ныне художник. Свободный художник... -- уточнил. -- И как? Хорошо идут дела? -- По-разному. Работаю в поте лица и по мере сил и здоровья. Когда уходит одна, когда две картины в месяц, когда ни одной. Но жить надо, ребенок кушать хочет каждый день, а не раз в месяц. Пенсия от благодарного государства -- по инвалидности... -- десантник Дмитрий оголил ногу и похлопал по протезу, чуть выше колена, -- ...в триста "деревянных". О как! Пятидесяти "баксов" и то не заслужил! Эх! Я вот в Штатах работал -- по контракту с галереей, встречался с ветеранами Вьетнама, вот кому уважуха! -- И на что существуешь? -- Работаю охранником на автостоянке. Там и рисую, по ночам. Ты не подумай, брат, что ерунду какую-нибудь! Мои картины в Государственной Думе выставлялись! Я в Америке хорошо продавался. В Голландии! У меня замечательный голландский и чешский цикл. А какая серия фэнтэзи! Эх! Что мы о чепухе! Выпьем, братцы, за возвращение не в "цинках"! Выпили. Сзади к скамейке нарочито подкрался еще один... Сидя спиной, не сразу засекли. Он и схватил Никиту с Кирпичом за горло. Стал душить, причем всерьез душить, причем не громко гогоча. -- Отстань, паразит! - прохрипел Кирпич. - Кто это?! -- Серега?! Ты, что ли? -- Никита безуспешно пытался вывернуться. Десантник-художник Дмитрий скорчил свирепую гримасу и замахнулся тростью на подкравшегося "душегуба". -- Не тронь! Я свой! - упредил "душегуб". - Сейчас добью этих, и будем вместе пить. Нам больше достанется! Хрен тебе, душегуб, а не больше! Кирпич все же выкрутился из цепкого удушающего захвата, принял стойку, коротко замахнулся -- целя в челюсть! Челюсти даже у суперпуперменов -- "стеклянные". И... расхохотался Кирпич: -- Серега! Точно! Здорово, Большеногин! Привет, сволочь! -- Я ему сейчас эти его большие ноги обломаю! -- грозно пошутил Никита. -- Безногиным сделаю или Одноногиным!.. Извини, брат, -- он поймал себя на неловкости перед художником Дмитрием с протезом. -- Безуховым сделаю! Будешь как подстреленный моджахед! -- Но-но! Не тронь! Зашибу! -- рыкнул "душегуб" отстраняясь и... бросился обнимать друзей. В его железных руках заскрипели кости даже у крупномасштабного Кирпича: -- Ну, ты! "Железная лапа"! Полегче! Я ж тебе не Маугли. Шею сомнешь, а мне завтра работать! -- Откуда ты объявился, скотина? - по-мужски ласково спросил Никита. - Десять лет ни гу-гу и, на тебе, нарисовался! Представляешь, Вовка, я ему пишу письма, в гости зову, а он мне телеграмму присылает: "Спасибо, друг, что помнишь, скоро напишу!" Проходит год, я вновь ему письмо, а он мне опять телеграмму: "Никита! Рад твоему письму, спасибо, скоро напишу!" Я через полгода опять царапаю весточку, зову на встречу ветеранов-однополчан, а в мой адрес очередная благодарственная телеграмма. Ну тут у меня бумага кончилась, да и ручка писать перестала. -- Никита! Прости засранца! Каюсь, виновен, больше не буду, исправлюсь! -- Врешь! Будешь и не исправишься! Знаю я тебя! Обнялись, расцеловались. Тут же -- по стопарю. -- Знакомьтесь, что ли! -- Никита представил: -- Дима-десантник, теперь художник. А это Серж, мой бывший вечный подчиненный. Взводный, потом ротный. Краса и гордость нашего мотострелкового полка! Граф, орденоносец, командир лучшего взвода, но разгильдя-а-ай! -- Сам такой! -- И я сам такой, -- охотно согласился Никита с Большеногиным. -- Ты откуда? Каким ветром, Серж? -- Да на денек всего. Завтра улетаю к арабам, за кордон. Да что мы про меня! Лучше вы про себя! -- А про меня?! А про меня?! -- к столику подтянулись... да все свои. Вася Котиков, москвич. Питерцы, сослуживцы по полку, Витя Дибаша и Виталик из разведки третьего батальона. Питерцам, выходит, кроме как в Москве и встретиться не где... Все флаги в гости к нам! Знакомьтесь, мужики, если кто с кем не знаком! Приняли на грудь по соточке, закусили огурцами. -- О, черт! Чем закусываем?! -- спохватился Серж. -- У меня же балык! -- принялся доставать из "дипломата" рыбу в пакетах, икру в банках. -- Ого! Граф Серж получил наследство? -- Нет, графа сослали на Восток. На самый Дальний Восток. Дальше некуда. Оттуда и рыбка! Десять лет без права переписки. -- Сильно! За что тебя так? -- За то, что был холост. После Афгана холостяков по "дырам" распихивали. Так холостяком и оставался десять лет, только недавно расписался. -- Поздравляю! -- поздравил Кирпич и ехидно уточнил: -- С графиней? Расписался-то? -- Нет, -- Серж выдержал обескураженную паузу и побил козыря джокером: -- С княгиней. Так-то вот... -- Везет же некоторым! -- поощряюще вздохнул Никита. -- И ничего-то с ним не поделаешь! И в Афгане уцелел, и теперь вот княгиня... Ни фугас его не взял, ни духовская пуля, ни жара, ни мороз! Помню, как-то нас на Новый год в горы загнали, так у Сержа сосулька в полметра висела на носу. Он мороза ужас как боится, больше чем пуль и осколков. Теплолюбивое растение. -- Э, Никита, знаешь, как я выжил тогда в горах? Не знаешь. А тебя, Кирпич, тогда еще в батальоне в помине не было. Ромашка, а ты разве с нами тогда в горах тоже ночевал? -- Гм! Это ты с нами тогда ночевал! Еще вопрос, кто кого с собой в горы брал! Кто начальником был? -- Да пошел ты к бабушке в штаны! Опять будем выяснять, кто начальник, кто дурак? Ну, ладно-ладно! Ты! -- Начальник? Или дурак? -- А сам выбери! -- Вообще-то начальник. Но демократичный. И я там был, но мед-пиво не пил, и мерзли мы все вместе. Я вообще -- шапка и волосы поутру вмерзли в подтаявший наст. -- Во-во. Демократичный начальник -- по определению, дурак. Мерз он! А вот я спал комфортно -- в... гробу! -- Где?!! -- Чего ты мелешь, Серж?! В каком гробу?! Память отшибло?! Какие гробы в Афганских горах? -- Да правда! Бойцы где-то разыскали и приволокли три гроба с крышками. Я сам удивился! Афганцы ведь своих в саванах хоронят... Так думаю, бойцы из обслуги морга "домовины" просто сперли. Хотели продать как дрова, а мои орлы тайник нашли, растащили этот... дровяной склад. -- И ты со своей мнительностью спал в гробу? -- Ее-ей! Вот те крест! Мерзко, но тепло. -- Трепло, ты ж атеист! -- подловил Никита. -- Нет, не верю! Что же раньше про ту ночевку не рассказывал? -- А кому интересно болтать про гробы? Приметы всякие нехорошие. Одним словом, мистика. А как мне было иначе выжить при большом минусе? Я ж теплолюбивый, домашний, и ехал не на Северный полюс воевать, а почти в тропики! Ты ведь, Никита, тоже ехал не на зимовку, правда? Не ожидал сугробов? И вообще! Почему тебя, диссидента, занесло на войну? Постоянно вольнодумствовал и нас разлагал! Что тебя-то в Афган привело, Ромашка? -- Интересно? -- А интересно! - кивнул голвой Серж. -- Что ж, это... занимательная история. Долго рассказывать... -- Ничо! Водки и закуски у нас вагон! И до вечера времени навалом. -- Ладно. Надоест -- остановите. Никита расположился на лавочке поудобнее, на солнце блеснули два ордена и три медали. -- Порою мне кажется, что все это было не со мной, а с кем-то другим. Поэтому повествовать буду от третьего лица, как бы не от себя. Ну, слушайте... Глава 1. Педженский гарнизон Ранним утром поезд прибыл на Педженский вокзал. Окна в коридоре и тамбурах выбиты -- частично самими пассажирами, чтоб не задохнуться в духоте, а частично сняты заранее в депо, в преддверии жарких летних рейсов. Никите казалось, что он путешествует в эшелоне периода Гражданской войны. Во время движения было свежо и прохладно, но в купе то и дело залетали мусор, пыль и сажа. Хотелось принять ванную или, на худой конец, постоять под освежающим душем. Настроение в высшей степени паршивое, и новенькое офицерское звание "лейтенант" более не радовало. А чему радоваться? Прибыл в богом забытую дыру, на краю света. И куда тебя, лейтенант, занесла судьба? Сиди на двух чемоданах, думай. На третьем чемодане примостилась злая, как собака, молодая супруга. Не разговаривали уже второй день. О том ли она мечтала, выходя замуж за курсанта?! Не о том. Эх, сколько прекрасных мест для прохождения службы! Германия, Польша, Венгрия, Белоруссия и Украина. Так нет! Занесло после выпуска в Туркестан... Приехали, вылазь! Вокзал. Заплеванный пыльный перрон с выкрашенным в розовый цвет одноэтажным вокзалом. Несколько хилых, высохших деревцев без листвы. Тени от них -- как с козла молока. Разве что сам вокзал хоть какую-то тень отбрасывал. В той тени, опершись спиной на стену, исходил обильным потом милиционер-туркмен. Выпирающий живот перетягивала портупея, словно стянутый обручем пивной бочонок, засаленный, мятый китель висел мешком. А более никого. Пусто и безлюдно. Эх, тоска! Захолустье, да и только! Куда попал?! -- Товарищ старшина! Не подскажите, где военный гарнизон? -- О-о! Дорогой, пешком не пырайдэшь! Маршрутка нада ехать! Иди к базару, там остановка. Отойди, нэ мешай работать! Товарищ старшина достал из кармана огромный носовой платок и принялся вытирать пот, струящийся по лбу несколькими ручейками. Перетрудился, боров! Устал работать!... У ног -- ополовиненная трехлитровая банка разливного пива. На расстеленной газетке -- вобла. Кр-расота! Ромашкин бы тоже хотел так трудиться. Нам так не жить и не служить... Окликнув жену и подхватив чемоданы, Никита побрел в ту сторону, куда указал озабоченный "нелегкой" службой постовой. Незнакомый мир -- из довоенных фильмов. Площадь перед вокзалом обрамлялась двухэтажными эпохи позднего сталинизма домишками, а с другой стороны, за узкой колеей рельсов, -- одноэтажный кишлак, глиняные халупы. Трущобы сродни тем, что Никита уже видел в "старом городе" Термеза. Опять тебя обманули, Ромашкин! Обещали службу в городе, выпроваживая из Термеза на повышение. А оказалась очередная большая деревня. Вернее, аул. Место значительно хуже, чем прежнее... В Термезе Никита провел месяц службы за штатом. Там его гоняли по нарядам, перебрасывали с места на место -- и никаких дальнейших перспектив. Кадровик в дивизии предложил повышение: капитанскую должность в танковой учебке, замполитом роты курсантов! Молодой лейтенант Ромашкин соблазнился и быстро согласился. А зря! Термез все же был город как город! С аэропортом, гостиницами, ресторанами, кинотеатрами, скверами, универмагами. Пусть изредка, но можно погулять по аллеям, по проспекту, по культурным и злачным местам. А что тут? Прошлый, вернее даже позапрошлый век. Ромашкины пошли по единственной асфальтированной городской дороге в сторону рынка. Не без труда разыскали нужную остановку. Скорее, догадались о ее наличии по присутствию возле столба с навесом нескольких славянских физиономий мужского и женского пола. До этого по пути встречались исключительно азиаты, не желающие вступать в разговоры. Теперь вокруг свои, "бледнолицые братья", хотя и очень загорелые. Некоторые в военной форме. Один из таких подтвердил, что в вэчэ номер такой-то действительно попасть можно исключительно отсюда. Вэчэ номер такой-то -- танковый полк. Педженский гарнизон это не только танкисты. Там стоят еще и пехотный полк, медсанбат, рембат, стройбат и еще множество мелких подразделений. Значит таких страдальцев, как ты, Ромашкин, тут не перечесть... Он исключил почему-то из числа страдальцев супругу... Служат же люди как-то, и мы послужим, не помрем!" *** -- Товарищ лейтенант! Вы прибыли в учебный танковый полк! На капитанскую должность! И должны оправдывать оказанное высокое доверие, а не валять дурака! -- прорычал командир танкового полка. И чего он такой неадекватно агрессивный? Никита всего лишь доложился о своем прибытии в часть... Малорослый подполковник Хомутецкий со злыми колючими глазами смешно топорщил жиденькие усы и во время разговора постоянно слегка подпрыгивал, приподнимаясь с пяток на носки, что раздражало -- ишь, попрыгунчик! Вернее, разговора никакого и не получилось. Разговор -- это когда беседуют двое, а ни одного умного или не умного слова Никите вставить Ромашкину не удалось. -- В предписании указан срок прибытия позавчера! Где болтался все это время? -- Да, я... -- Выгоню к чертовой матери! У меня своих бездельников достаточно! И я от них избавляюсь только так! Я тебя, лейтенант, мигом сошлю в Кызыларбат или Иолотань. В Туркво достаточно дыр, куда можно запихнуть ленивый зад! Намек понятен, лейтенант?! Вс?! Идите в назначенную вам восьмую роту, а я еще подумаю оставлять вас или отправить куда-нибудь подальше! Ни фига себе! Куда же еще подальше? Это что, еще не самая окраина земного шарика? Есть более глухие и гадкие места? Не ожидал, лейтенант Ромашкин, не ожидал. Он совершил ритуал представления остальным начальникам, переходя из кабинета в кабинет. Никто особенно энтузиазма не выказал -- прибыл и прибыл, какая нам от тебя польза! Замполит полка Бердымурадов был менее груб, чем отец-командир Хомутецкий, но дослушать до конца рассказ об отсутствии билетов не пожелал, махнул рукой. По долгу службы расспросил о семейном положении и распорядился по поводу ночлега: -- Переночуете в общежитии. Затем поставим вопрос на жилкомиссии о выделении квартиры. Ого! Есть даже свободное жилье! -- Когда приедет супруга? -- спросил замполит, делая пометки в блокноте. -- Уже. Она со мной! С чемоданами на КПП. Как в кино "Офицеры", -- Никита закатил к потолку глаза. Эх, как бы от нее избавиться побыстрее! Сплавить к теще, что ли? Может, и не вернется обратно. Надоело бесконечное нытье! Или пора разводиться? -- Вот и хорошо! -- невпопад ромашкинским мыслям одобрил замполдит. -- Председатель жилищной комиссии -- майор Зверев, наш зам по тылу полка. Сейчас ступайте к нему, напишите заявление. Крыша над головой -- самое главное для семьи! -- Крыша -- да, это замечательно. Жена в следующем месяце на пару недель поедет сдавать сессию в институте. Пока туда-сюда, я обживусь... Бердымурадова столь тонкие нюансы семейной жизни лейтенанта уже не интересовали, он уже углубился в чтение газеты "Правда". Представление полковому начальству растянулось до вечера. Молодому лейтенанту все было в новинку. Казалось, не первый год в армии (шестойй), но тогда был солдатом, курсантом. Все в прошлом, а теперь офицерская жизнь -- с чистого листа. Как-то она сложится, жизнь эта? Капитанским званием? Или удастся стать полковником? А то и посчастливится -- до генерала? Из штаба полка, где сдал документы в строевую часть, он был скоренько препровожден в батальон, а там попал прямо в лапы начальника штаба. -- Лейтенант. Как фамилия? -- грозно спросил рябой майор с "шилом бритым" лицом. Начальник курил на высоком крыльце, небрежно стряхивая пепел на парапет. -- Ромашкин. Лейтенант Ромашкин. Назначен на должность заместителя командира восьмой роты. -- Отлично! Как раз вовремя прибыл. Попался, голубчик! -- майор радостно потер ладони. -- Ты-то мне и нужен! Завтра заступаешь начальником патруля по гарнизону. Солдат тебе в подчинение определит ротный. Форма следующая: брюки в сапоги, без оружия. Чего молчим? Приказ не ясен? -- Ясен. Так точно! -- отчеканил Никита в некотором смятении. Он-то сразу представился: "Лейтенант Ромашкин!" А вот что за майорское рябое "мурло" им так командует? -- Разрешите полюбопытствовать, чтоб впредь знать? Вы-то, майор, кто будете? -- Что?!! Кто?!! Я -- майор Давыденко! Начальник штаба батальона! Твой прямой начальник. Второй по значимости для тебя после комбата! -- Виноват. Не совсем понял последнее выражение. А замполит батальона у нас есть? Или он отсутствует? А ротный? -- Молчать, бояться! В порошок сотру, по нарядам загоняю! Ух, ты, говорливый какой объявился. Что ни замполит, то умник и демагог! Мало мне было Колчакова, так нате вам -- еще один говорун! Что ни лейтенант, то Бенедикт Спиноза! -- А чем плох Борух? -- буркнул Никита. Что в батальоне есть и другие демагоги, подобные ему, где-то вдохновило и порадовало. -- Борух? Какой Борух?! -- Спиноза. Фамилия Спиноза. Имя у него настоящее - Борух. -- А, так он еще и Борух?! Тем более! Все вы для меня спинозы-занозы! Занозы в жопе! Политические занозы! В этот момент из открывшихся дверей появился широкоплечий майор, а за ним два весело хохочущих капитана. Майор поймал последние фразы Давыденко и нахмурился. Высокие начищенные сапоги сверкали черным глянцем на солнце. Шитая фуражка с высокой тульей, словно у латиноамериканского генерала-диктатора. Широкие плечи бывшего борца. Волевой квадратный подбородок. Ох, нелегка доля его подчиненных!.. Правда, позднее выяснилось, что этот борец -- милейший человек. -- Мирон! Ты уже теперь не ротный, уймись! Чего ты накинулся на молодого лейтенанта? Солиднее нужно быть, интеллигентнее. Начальник штаба слегка растерялся, лицо его и без того не бледное, побагровело еще пуще: -- Да вот... Прибыл новый замполит роты. По всему видать, наглец и бездельник. Мало нам своих! -- По чему -- по всему? Какой у тебя критерий для определения личности? Веснушки на носу? Голубые глаза? -- Товарищу майору, наверное, не понравилось, что я за честное имя Спинозы вступился, -- рискнул хмыкнуть Ромашкин. -- Чье имя, за какое имя? -- Спинозы. За Боруха. -- Наш человек! -- кучерявый капитан-брюнет толкнул в бок высокого голубоглазого блондина, тоже капитана. -- Короче! -- майор Давыденко швырнул окурок в урну, будто тот окурок во всем и виноват. -- Вот, вам новый кадр! Забирайте на здоровье и мучайтесь. Но главное, чтоб не забыл о завтрашнем заступлении в патруль. Иначе я его живым сожру! В первый день службы! Он быстро сбежал по ступенькам вниз и зашагал широкими чеканными шагами через плац к выходу из городка. -- Ну, лейтенант! И чем ты так Мирона разозлил? -- опосредованно похвалил капитан-блондин. -- Чуть не довел до инсульта! -- А я знаю?! Он и до меня был уже на взводе, словно бешенный бросился... Да! Кстати! -- Отрапортовал скороговоркой: -- Лейтенант Ромашкин. Прибыл для прохождения службы в восьмую роту. -- Вовремя прибыл! -- возрадовался капитан-брюнет. -- Наконец-то я сдам должность! Ведь ты моя смена, р-родненький! Моя фамилия Штранмассер, откликаюсь на Михаила. -- А также на Моисея, -- подъелдыкнул капитан-блондин. -- И на Моисея тоже. Но никто пока на святую землю не зовет! -- Капитаны! Угомонитесь! Молчать! -- Майор одним движением отодвинул в сторону обоих весельчаков-балагуров. -- Молодой человек, повтори медленнее и внятно! Ромашкин вновь представился, объяснился. Попутно мельком выразил недоумение -- по поводу немотивированной ярости начштаба. -- Знаешь, как про таких говорят, Ромашкин? -- сновап встрял неугомонный капитан-блондин. Жена плохо дает, или дает, но другим! Гы-гы! -- Р-разговорчики! Прекратить! -- майор-замполит в корне пресек циничные намеки подчиненных на семейные проблемы товарища Давыденко. -- Значит, так, лейтенант. Я -- Рахимов, замполит нашего третьего батальона. Вот этот... веселый -- капитан Хлюдов. Пока что замполит седьмой роты. -- Володя! -- назвался блондин, протягивая руку для знакомства. -- А этот -- капитан Штранмассер. Всем говорит, что Миша, но никто не верит. С ним, в принципе, можно не знакомиться, а лишь поздороваться. Один хрен, сегодня тебе дела передаст и уедет в свою Иолатань! -- Эх, жалко, не в свой Израиль. Дела передаст, но сам он не "передаст"! -- Хлюдов со значением вскинул вверх указательный палец. -- Штранмассер! -- повторил Штранмассер. Не путать со "шмайсером" и "трассером". А то тут есть охотники до... У меня обычная русская фамилия -- Штранмассер. Нужно просто заучить, она легко запоминается. Почти как Иванов. -- С такой фамилией, и назначили заместителем командира батальона! Майором станет! -- наигранно восхитился Хлюдов. -- А я, вот, Хлюдов, потомок старинного офицерского рода -- по-прежнему в капитанах! -- Вовочка, -- отбил Штранмассер, -- Мне моя фамилия двенадцать лет мешала должностному росту! А тебе вредит имя! -- Что в имени тебе моем?! -- голосом трагика взвыл Хлюдов. Чувствовалось, что пикировка между капитанами, блондином и брюнетом, -- этакое перманентное развлечение для них обоих, да и для окружающих. -- Во-воч-ка! -- нежно подчеркнул Штранмассер. -- Да на тебя только начальство глянет и сразу вспомнит: "Вовочка"! Не человек, не офицер, а так, анекдот... про Вовочку. Вот подтвердите, товарищ майор! Товарищ майор, замполит Рахимов, не сказал, но с удовольствием промолчал. -- Видишь, и товарищ майор согласен! -- Почему согласен? Он не подтвердил! -- Но и не опроверг! Замполит продолжал с удовольствием молчать. Со снисходительной привычкой к этим капитанским играм разума. -- И фамилия у тебя, Вовочка, еще подозрительней, чем у меня! Хлюдов, блин! Белая гвардия! И вдруг в красной армии! Булгакова хоть читал? Да куда тебе! В твоем-то возрасте! -- В ка-а-аком-таком моем возрасте?! Да мне уже тридцатник почти! -- Я и говорю, молод ишшо. Вот стукнет тридцать три, тогда и станешь замкомбата. Не спеши, дай срок настояться "бражке" в твоей кровушке. Так они побалагурили. Затем с разрешения Рахимова увлекли Никиту в казарму. Там много и быстро говорили, размахивали руками, показывая тетради, конспекты, журналы, накладные на телевизор и радиоприемники, провели экскурсию по Ленкомнате... Ну, Ленкомната, как Ленкомната -- как везде. Наполовину, правда, недооформленная. Никита слушал, кивал, "угукал". А в голове крутилась одна мысль: "Ни хрена себе! Тридцать три года! Дорасти до капитана и стать, наконец, замкомбатом! Переспективы воодушевляют! Гнить в этой глуши лет десять и все на одной должности!" -- Коротко о наших офицерах!.. Потом подробней познакомишься. Ротный у нас новый, фамилия -- Неслышащих. Чтоб кто запомнил! Витька Недумающий, Витька Непомнящий -- как только ни называют... Невидящий, Неслышащий... Взводные с придурью, у каждого свой бзик. Карьеристов в роте нет, ни в прямом смысле (сволочей), ни в переносном (старых пердунов). Служат тут кто год, кто три, кто и пять лет. Первым взводом командует Вовка Мурыгин. Вторым -- Мишка Шмер. Третьим - Сергей Шкребус, он же Глобус, он же Ребус. Четвертым -- Ахмедка-туркмен, Бекшимов. Зампотех -- лейтенант Шурка Пелько. Есть снятый ротный майор Леня Никешов. Этот "висит" за штатом, на него можно внимания не обращать. Он, как старый шкаф: места много не занимает, никому не нужен, а выбросить жалко. Ходит на службу и ходит, ждет, когда переведут в военкомат. В общем, Ромашкин, сам в процессе со всеми перезнакомишься. Со временем. Процесс пошел. И пошел, и пошел. Со временем. Штранмассер посодействовал Никите в перемещении вещей из общаги в квартиру. Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже -- в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно лишь... по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачок с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе -- по причине отсутствия оной. И все же лучше чем в общаге с уличным сортиром и умывальником с пятью кранами на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее комфортно. Глава 2. Первый день службы. Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал. Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием "кафе" -- ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши -- более ничего. Быстро проглотив это самое "более ничего", Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства. Начальство -- хронически злобствующий Хомутецкий: -- Лейтенант! Почему сапоги не чищены?! Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги: -- Почему не чищены? -- повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением. -- Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили? -- Так точно! -- Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться -- скрутите. Разрешаю. -- А кто это? -- осторожно поинтересовался Ромашкин. -- Ты не знаешь Иванникова?! -- Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк... -- Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ! В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов. -- Как ваши фамилии, бойцы? -- Наседкин, -- ответил боец с рваной губой. -- Магометов, -- высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом. -- Кто такой Иванников, знаете? -- А! -- сообразил Наседкин. -- Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего? -- Надо найти, боец. -- Да-а... В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких... закутков. -- Будем искать! -- в манере Никулина из "Бриллиантовой руки" резюмировал Никита. "Такого же, но с крыльями", блин! Ангел, блин, Иванников. Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни... Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова. Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем -- где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев. М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо... Никита с силой дернул за ручку двери -- гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке. -- Не так надо! -- Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. -- Нежней, нежней. В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь. -- О-о-о! -- задушено протянул Никита, стараясь не дышать. -- Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего... Иванникова. -- Да почему ж он мой! -- открестился сержант. -- Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником! Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь -- вынырнул через полминуты: -- Пусто! Ни души! -- гундосо доложился, прижав нос щепотью. -- Ну, там и помойка! Тошниловка! -- Все осмотрел? -- А чего там смотреть? Пустые стены! Через дорогу стоял следующий такой же "гадючник", без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто. В третьем "гадючнике" у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки -- огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку. -- Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, -- просветил Наседкин. -- Тут жил прапор один... фамилию вот забыл... Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живет. -- Проверим, -- брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул. Из сеней с воплем "Ма-ао!!!" метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот. -- Брысь, сволочь блохастая! -- топнул Никита каблуком. Патрульные гоготнули. В кухне до края кирпичной печки -- нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне -- аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу -- железная армейская кровать. И на ней... труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога. Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. "Давно сидим, отцы?" -- Ты кто? -- Никита чуть отвернулся, чтобы "аромат задов" от этого... существа прошел от него по касательной. -- Иванников? Ты Иванников? Майор? -- Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук. -- Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! -- распорядился Никита. -- Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак! -- слово "вольный" существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получлось увернуться, чтоб хотя бы по касательной. -- Скот ты смердючий, а не вольный казак! -- озлился Никита. -- Да нет, скоты и те живут в лучших условиях. Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем-тарабарском что-то типа "говно". -- Молчать, боец! -- окоротил Никита. -- Я говорю! Команды "голос" не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где? -- Никем и нигде? Я свободный человек, скиталец. Странник. -- Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?! -- А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметет. Мне туточки хорошо. Все-таки до чего ж широкое понятие -- "хорошо"! -- Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена? -- Какая семья, ты чо?! Один я... Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею... А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету! Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет -- даже из пьяной жалости. Мочой от него -- как из привокзального сортира! -- Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! -- чтобы что-то сказать, проворчал Никита. На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель. -- Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду, кто -- нюх начищу! Во-во. Нюх. Начистит он! -- Кому твой матрас нужен! Вонючка! -- Ты, это, лейтенант... слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живем мало-помалу, хлеб жуем. -- Живем? Это ты называешь жизнью? -- Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься,-- существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье. Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот -- доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на "губу". Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его! Пошли отсюда! Прошли... Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили еще с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, теплыми изблевавшей чад своих из уст своих! Майор Иванников среди "чад" так и не нашелся. Вс?, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает! -- Товарищ подполковник! -- доложился Никита. -- Иванникова... не нашли! Вот блин, жди очередного разноса! -- Плохо! -- констатировал Хомутецкий. И конкретизировал: -- Плохо начинаешь службу, лейтенант! Элементарное поручение и... Плохо, очень плохо! Шагом марш! -- Куда? -- Отсюда! Вот блин, элементарное поручение! Сам бы попробовал, командир! -- Да, лейтенант! -- в спину дослал Хомутецкий. -- Иванникова больше не ищи. Он сам явился. Через пять минут как ты ушел. Вот блин!!! Ну, куда это годится?! Никуда это не годится! И что, вот тут и так -- годы и годы?! Прощай молодость, и карьера. Судьба-злодейка, за что ты лейтенанта Ромашкина?! Ну, не люблю я тебя, лейтенант, не люблю! - злорадно и ехидно ответила судьба. Жена уехала от него через несколько дней. Поначалу (то бишь эти самые несколько дней) пыталась перетерпеть тяготы неустроенного быта, часами сидела, глядя в окошко, думу думала. Наконец, собрала вещи, объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами. Разлука укрепляет любовь! Сам выбрал этот округ. А она домой хочет, к маме! Большой привет! Не скучай... Никита поначалу даже где-то обрадовался. Сам же начинал тяготиться -- развестись, что ли? Теперь вс? разрешилось как бы само собой. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами. Однако обстоятельства -- не сахар. Он уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. Иногда и не возвращался, ночевал в роте. А что делать в пустой квартире? Да и не пустой вообще-то! Зампотыл Зверев подложил свинью. В квартире, где Ромашкину выделена комната, оказывается, проживало еще и семейство уволенного капитана. Уволенный капитан Карпенко все сдавал и сдавал должность, но его не рассчитывали и не рассчитывали. Потому что капитан Карпенко все ротное имущество частично разбазарил, частично пропил. Теперь покрывал недостачу по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками. Никита вскоре после отъезда жены получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машину, старенький телевизор, кресло и несколько заколоченных ящиков, в которых обнаружились картошка, лук, грибы, соленые огурчики в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Хоть изредка можно будет самому покухарничать, а не в столовке язву желудка наживать. Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем -- пекло, а ночью -- холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления, как такового, по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода, выше второго этажа почти не поднималась -- не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе. Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной -- Ромашкин и тараканы. В другой -- семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге "гадючника"? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие "топы-топы" в темноте, чем насекомное шуршание. Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь -- пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные... -- Сосед! Сосе-ед! -- позвали с кухни. -- Ромашкин! Никита! Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так еще и зовут! Весело им! -- Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался! Зовут -- надо идти. А надо? Так ведь... зовут. На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Еще тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушенкой. -- Сан Саныч! Откуда такое богатство? -- не без деликатной фальши удивился Никита. -- Чудак ты! -- не моргнул глазом бывший капитан. -- Это ж все твое! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьем и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик? -- За что выпьем? -- поднял рюмку Ромашкин. -- А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый! -- Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение... -- Глыть! -- А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование. -- Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! -- пожелал самому себе Карпенко. -- Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живем, а существуем! Сосуще... ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак! -- Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! - с горечью сказала соседка. -- Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам! -- Скоро, радость моя, скоро! -- капитан махом опустошил стакан. -- Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейт?ха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала... -- ... и рушник вышиванный на счастье дала! -- подтянул Никита. Грустно вс?... -- Чэ-э-эрвону руту, -- пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? -- нэ шукай вэчэрамы... -- Это не оттуда, жинка! -- Тай, какая разныця! -- А и верно! -- И водка тут -- дерьмо! -- ляпнул Никита. Спохватился: -- Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная! -- Дерьмо, дерьмо... -- закивал Карпенко. -- Ну что? Еще по одной? У меня там еще две... *** Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да. Никита побрел к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешевке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но... никаких остатков на кухне. Вс? подмели, голодушники... Впрок наелись, Карпенки? Ну да не суди, и не судим будешь. Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю: -- Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? -- задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. -- Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется -- куда глаза глядят! -- А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я -- попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За нее калым нужен. Выкупить невесту -- зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашел, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры все-таки. То есть дуры, конечно, но насчет сюда -- не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала... -- Она... на время. -- Ага. "Время -- вещь необычайно длинная..." -- продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках. -- Ну, ты сказа-ал! -- А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок... Знаешь такое понятие -- "незаменяемый район"? Есть в Туркво "заменяемые районы" -- в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Все зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен -- "незаменяемый район". У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары "пиндинка", от которых по телу -- трофические язвы, это мелочи... как комарик укусит... Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь, в гости? -- К кому? -- Да ко мне ж! К кому еще! Они доели завтрак, они допили чаю. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения -- целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься. По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало: -- Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, "афганец", -- неделю, а то и две пылью метет в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает -- и без воды и света. -- Что ж, будем мало пить и мало писать, -- усмехнулся Никита. -- Какие еще предстоят трудности? -- Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, "военторг" с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат еще есть оптимизм, а кто постарше -- уже в безнад?ге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю... Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче -- из местных аборигенов. Называется "друг семьи". Этот "друг" подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьется, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот черный, развлекается. -- Не любишь местных? -- А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли -- не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит веселенькая служба. Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны... Не гавайская, да и сам не виртуоз. И черт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом: -- Если не попал в Московский округ, Собирай походный чемодан, Обними папашу, поцелуй мамашу И бери билет на Туркестан! Лет через пятнадцать Едешь ты обратно, А в руках все тот же "мочедан", И с погон мамаше грустно улыбнется Новенькое званье -- "капитан"! -- И верно ангельский, должно быть, голосок... -- пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым. Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое. -- Голосок?! Ну, и пожалуйста! Вс?! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся! -- А ты? -- Ну, и я... *** -- Стоп! -- стопанул "душегуб" Большеногин. -- Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк! -- А при чем тут? -- Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?! -- Нет, почему бы не... -- То-то! Кто еще не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?! Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят. Встали, "вздрогнули" -- за наш славный мотострелковый полк -- Ври дальше, Ромашкин! -- Я вру?! Я вру?! -- Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Глава 3. Знакомство с "гусарами". Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно "Шмайсер"-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, -- мол, оставляет "бесценное богатство". Вникнув в содержание конспектов, "счастливый наследник" обнаружил, что лекции по материалам съездов -- просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущев отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения "кукурузника" в одной из лекций, выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов -- титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего "сидельца" в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации. Тягостно вздыхая, Никита очистил шкаф, сгрузил "несметные сокровища" в расстеленную на полу плащ-палатку. Мусор! Что мы имеем в итоге? Имеет пару кусков ватмана. Десяток чистых листов бумаги. Банки туши и гуаши. Стопку не до конца заполненных тетрадей. В них -- протоколы прошлых собраний. В будущем их, эти собрания, вести ему -- общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские... Ой-?! Зато в шкафу -- разнообразная посуда: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника. Да и самому негоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг решат, что это он вс? это заглотил-поглотил! М-да. А перед ним разбитое корыто... Телевизор для солдат под самым потолком не работал. Приемник, который тоже числился за ротой, только нечленораздельно хрипел-шипел. Никита по стремянке подлез к телевизору. Дык! Задняя крышка отсутствовала, а в корпусе -- кроме кинескопа, ни одного блока, ни одной лампы! -- Как не работает?! Как не работает?! Новый же телевизор!!! -- командир роты с многозначной и ранее упомянутой фамилией Неслышащих таращил бесцветные рыбьи глаза. -- Так и... -- Никита жестом пригласил к стремянке. Капитан Неслышащих шустро взобрался, заглянул за кинескоп и взвыл: -- Вот гады! Снова объе... горили! Судя по стилю работы, которую Никита имел счастье наблюдать в течение месяца, капитан Неслышащих просто-таки аккумулировал вокруг себя полчища гадов, норовивших его объе... горить. Недостача была и по вещевому имуществу и по технике. Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих... Как угодно, только собственной фамилией Неслышащих тебя, Витя, не называют -- в глаза и за глаза. Возникает вопрос: как ты, Витя, вообще стал ротным? Растолкует кто-нибудь?! Растолковал Мишка Шмер: на назначении настоял комбат, подполковник Алсынбабаев. Алсыну был нужен исполнительный, работящий, тупой, не перечащий начальству офицер, не мешающий продавать солдат на хозяйственные работы в город. В бытность взводным Витька постоянно суетился то с рубанком, то с молотком, то с лопатой. Лично вскапывал клумбу перед штабом батальона, ремонтировал сгоревшую аппаратуру, сломанные утюги, приколачивал доски в каптерке. После того как он своими руками отреставрировал бытовую комнату, Алсынбабаев аттестовал Витьку на вакантную роту взамен уходящего в военкомат старого майора Никешова. Назначение состоялось, тем более что против безвредного и малопьющего капитана, участника начала афганской военной кампании никто не возражал. Характеристики положительные -- ветеран войны, коммунист, семьянин. И вот с этим Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) предстоит, блин, служить долгие годы! Ладно -- телевизор! Утюг-то хоть в состоянии починить? Никита исподлобья "уничтожил" взглядом глупо улыбающегося командира роты. Витька корпел за соседним персональным столом над разобранным старым утюгом. Ремонтировал он его третий час и явно испытывал удовольствие "садо-мазо". Мастер-ломастер! Никита делил стол в канцелярии с зампотехом роты Пелько и поэтому теснился на одной его половине. На чистой. Другая половина была завалена промасленными путевками, формулярами и коробками технаря. Узкая и длинная канцелярия роты не позволяла разместить более трех столов и трех шкафов. Третий стол -- для четырех взводных -- по масштабам захламленности не поддавался описанию. Так же, как и их шкаф. Старшие лейтенанты, Мурыгин и Шкребус, постоянно материли молодого лейтенанта Ахмедку Бекшимова: привнес азиатский бардак в их угол! Молодой лейтенант Ахмедка улыбался, молча сносил насмешки: бардак так бардак, иначе не умею. Зампотех Пелько в жизни роты участия почти не принимал. Внезапно исчезал из казармы, порой на неделю, и столь же внезапно объявлялся. Но, надо отдать должное, с точностью до секунды -- когда вдруг и кем-либо из вышестоящих буде востребован. Точность -- вежливость королей. -- Королей? - удивился Ромашкин. -- А то! -- растолковывал Никите Мишка Шмер. -- Это ж король вторчермета Туркестана! Всея черныя и цветная металла! Император свалок металлолома! Комбат денежки гребет, наживается на сдаче металлолома, а Пелько этот металл собирает. Из спортивного интереса. Никита довольно тесно сблизился с Мишкой Шмером. А с кем еще?! Не с дураком Непомнящих же, право слово! Они вместе ходили в столовую, вместе ездили в город. Мишка свел Никиту с местным бомондом. Бомонд был ограничен компанией из шести офицеров: четырех из постоянного состава (холостяков) и двух приходящих (женатых). Председательствовал в клубе "поручик" Вадик Колчаков. Заместитель председателя -- бывший "поручик", а ныне разжалованный в "подпоручики" Костя Лунев. Тостующий, шалмейстер (звучало красиво!) -- весельчак Шмер. А почетный геральдмейстер (назвали больше для красоты, не зная толком, что это такое) -- боксер и силач Игорь Лебедь (за белобрысие получил прозвище "Белый", хоть и Лебедь само по себе уже... Хотя встречаются и черные лебеди). Женатиков, Серегу Шкребуса и Олега Власьева, приняли в "узкий круг ограниченных людей" в качестве водителей крайне необходимых мотоэкипажей -- трескучего мотоцикла "Восход" и старого "Москвича". Без них пьянки были бы скоротечными, и оканчивались бы после распития последней рюмки. А с присутствием в компании Власьева (Власа) и Шкребуса (Ребуса и Глобуса) мотокони мчались в город к "черному окну", из которого за двойную цену в любое время ночи выдавалось спиртное. Никиту ввели в бомонд кандидатом -- по протекции Шмера. Желающих состоять в "клубе" много, а мы, такие, одни! После того как Никита принял на грудь три стопки местной "отравы" и не поморщился, Ребус-Глобус тотчас оценил: -- Какой ты, к черту, Ромашкин? Рюмашкин ты! Вс?! Будешь Рюмашкиным! -- Лейтенант! А зачем тебе наш гусарский коллектив? -- Лунев, налил очередную дозу в стакан... -- Ты что, в армии служить не желаешь? -- Пока не отказываюсь. А почему ты так решил? -- Да потому, что те, кто обычно сидит за нашим скромным столом, служить в этой гребаной армии не желают! Понял? -- Не понял. -- Взгляни на нас, непонятливый... Думаешь, почему мы пьем? И не просто так пьем, а систематически, "по-черному", без всякого смысла и без повода! Пьем, пьем и пьем. Это местное говно. Блюем... не без того. Но пьем! Почему, думаешь, ну? -- Чего пристал?! -- вступился за рекомендуемого Шмер. -- Ему самому хреново! Жена от него сбежала. Пусть потрется в нашей компании. Тем более деньжата имеются, подъемные получил в предыдущем гарнизоне. Так, Никит? -- Ну, где-то как-то... -- Во-от! И наш друг Никита готов их потратить вместе с нами! Верно, Никит? -- Э-э... В принципе, верно, -- согласился опьяневший Никита. -- И потрачу! А отчего я торчу тут с вами, сам не знаю. -- Пей и не болтай! -- Ребус хлопнул по спине пухлой потной пятерней. -- За дружбу и свободу! -- поднял граненый стакан Лунев. -- За волю! -- истово гаркнул Колчаков. В течение следующих трех часов собутыльники громко говорили, спорили о чем-то и много пили все подряд. В комнату заходили другие офицеры, большинство совершенно не знакомых Ромашкину. Были даже два брата - близнеца. Как пошутил Лебедь, однояйцовых (но с разными яйцами). Знакомились, пили, уходили. Шкребус откланялся в разгар пьянки. Холостяки кричали вослед: "Женатик! Подкаблучник! Беги, скорей!" -- Эх, чего нам тут катастрофически не хватает, в этой глуши -- баб! Пустыня, бля! -- пригорюнился Шмер. Осоловевший Ромашкин... осоловел. Предметы приняли расплывчатые, размытые очертания. Все замельтешило и завертелось перед глазами. К горлу -- удушающий комок. Неудержимая икота. Вскочил, уронив тяжелый казенный табурет. Где тут у вас?! -- Дорогу! К окну птенца желторотого! Дорогу! Освободите проход созревшему! -- Шмер распахнул окно. -- Сюда мой друг, на воздух! Только не выпади, птенец! Никита не выпал. Перегнулся, чуть не выпал, но не выпал... Облегчился. Полегчало. -- Ну, блин, дошли. До кондиции, до нужной! -- интеллигентствующий Хлюдов предпринял попытку натянуть на ноги сапоги и тихо уползти из общества. Не прощаясь, чтоб ему не свистели вслед, как Ребусу. Всевидящий Шмер все увидел: -- Вовка, сапоги не надеть -- ерунда. Главное, чтоб трусы с ноги не были сняты. -- Чего это я их буду снимать? -- насупился интеллигентствующий Хлюдов. - В мужской-то компании! -- А это ты жене докладывай, где был! Всякое бывает, но лучше прийти пьяным, чем в чужих трусах. Я на стажировку курсантом попал в Забайкалье. Веселый гарнизон, на реке Даурия. Рассказать? -- Рассказывай!!! -- дружно потребовал гусарский бомонд. Хлюдов сел на тумбочку и, монотонно раскачиваясь на ней, из последних сил напрягал внимание, чтобы не пропустить поучительную историю. Мало ли! Пригодится... -- Один такой же, как ты, блин, любитель женщин и водки, совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну, совершенно ни гу-гу! Разделся -- жена глядит, на нем чужие женские трусы. Она на него с когтями, а он ей -- бац! -- в глаз. Баба в крик-плач, в политотдел. Понятно, обработали там морального разложенца по полной программе -- сняли с должности, одну большую майорскую звездочку разбили на четыре маленькие. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А тот стоит себе задумчиво так и бровью не ведет. Ему -- строгий выговор с занесением в учетную карточку. Напоследок спрашивают: "Ну? Понял что-нибудь из нашего разговора?" "Понял... -- говорит. -- Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!" -- Га-га-га! Ге-ге-ге! Го-го-го! Гы-гы-гы! Но лейтенант Ромашкин в общем разноголосом гоготе бомонда уже не поучаствовал. На исходе мемуара поплелся прочь -- ой, чего-то мне не того... Рухнул на застланную кровать, отключился. Практики пока не хватает, лейтенант Ромашкин. Дело наживное. Практика -- критерий истины. А истины -- в вине. Бай! Баюшки-бай... *** Пробуждение... Ай, да что говорить! Тем более, что язык деревянный -- не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать. Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил -- еще часик! Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена. -- Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе все пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот, гадство! Воду пить невозможно, водка -- отрава, пиво -- дрянь! А "Чишма" местная -- у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать Рабкрин? -- Кы... акой Рабкрин? -- соображалось из рук вон плохо. -- А еще замполит! -- укорил Шмер. -- Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть -- мы... Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским "Токаем"! Он как бальзам на раны действует! Считается -- напиток королей! -- Королей -- это вежливость... -- мутно припомнил Никита. -- Это точность, -- поправил Шмер. -- А я тебе про "токай". Или не хочешь? Или тебе "Чишмы"? -- Бр-р! *** -- Бр-р! -- эхом отозвался Кирпич. -- Эта "Чишма" такая дрянь, что... бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская "Кристалл"! -- "Черноголовка"! -- возразил местечковый московский. -- Что вы понимаете! Ливизовская -- самое то! -- встряли великопитерские с областной судьбой. -- Так! -- прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. -- Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется! Вообще-то о водке -- пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал "душегуб" Большеногин: -- Я ведь тоже про Забайкалье или про житье на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черед! Черед, значит... Ну, черед так черед. (А все-таки "Кристалл!" Да ну вас! "Черноголовка"! Ливиз, плебеи, только Ливиз!) Глава 4. Проверяющие. В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате -- итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях -- и началась проверка. Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда не кинь взгляд, всюду "провал". Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай что должно, и будь что будет! На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей. Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза "Тупик коммунизма имени Алсынбабаева"! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами -- это балаган. На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесенных ему на тарелке солдатом из обслуги "объекта". Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря: -- Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца? Коза? Есть еще и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козленочком. Ну и кот рыжий в придачу -- разлегся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете. А вот и бригада проверяющих -- прибыли! Во главе с подполковником -- красная рожа в паутине багровых сосудов, желтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая "праведный" гнев. За ним из "уазика" выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяет гарнизон... Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая. Ромашкин подремывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов. "Наездники", черт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста. Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты. -- Лейтенант, поди сюда! -- Алсын пощелкал пальцами Ромашкину. Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Но что за барское пощелкивание! Нашел, понимаешь, трактирного полового! -- Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принести еще водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро! Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки: -- Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить. Да в гробу Никита видал -- поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол. Подполковник задремавший было, осоловело уставился на Никиту: -- Лейтенант! Ты кто? -- Лейтенант Ромашкин. -- И что? -- И ничего. Водку вам принес. А то все мало наверное... -- Ага! Умничаем!.. Никита смолчал, но взглядом сказал. -- Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?! -- Вообще никогда не обсирался! -- Ага! Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я?! Знаешь?! -- Нет, -- Никита еле удержался от "и знать не хочу". -- Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить! -- А за что? За то, что водку вам подношу? -- Э-э-эй! Ромашкин! -- Алсын заволновался. -- Принес -- спасибо. Можешь идти. Уйди, да! -- Нет, погоди, комбат! -- завелся проверяющий. -- Водку, говоришь, лейтенант? Мне, говоришь? Значит, я алкаш, да? Никита смолчал, но взглядом сказал. Типа: "Ты сам сказал!" -- Да я тебя в порошок сотру, лейтенант! И размажу! Сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу -- и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят! -- Спасибо, товарищ подполковник! Сам об этом начальство прошу! Вот товарищ комбат не даст соврать! -- Но-но! -- пуще прежнего заволновался Алсын. -- Замполит! Чушь несешь! Двойки он захотел! Кроме тебя, в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай давай! -- Э, нет, комбат! -- Проверяющий не унялся. -- Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Нет, погляди, кого теперь из училищ выпускают! Пороху не нюхали, а пыжатся, пыжатся! -- Да-да, -- поддакнул Алсын, лишь бы еще больше не разгневать. -- Без году неделя как стал лейтенантом, а ведет себя... Ты знаешь, Ромашкин, что такое учения под руководством Министра обороны? Нет? А я дважды участвовал, и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол-Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают... На плакате! А у меня так и было, и не на плакате! И реки форсировал, и вообще... А ты тут губы кривишь!.. Шагай давай, я сказал! -- Э, нет, комбат! -- зациклился проверяющий. -- Я ему еще и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Хоть сейчас проэкзаменую! Они ведь ни хрена не знают, комбат! Ну-ка... Лейтенант! В каком году Дмитрий Донской разбил Чингисхана? -- Чингисхан умер еще до рождения Дмитрия Донского, -- ухмыльнулся лейтенант. -- Бестолочь! - обрадовался проверяющий. -- Так и знал, что бестолочь! В 1380 году, бестолочь! Читать надо! Это, м-м, "Слово о полку..."! Этого... как его? Игоря! -- Ну да, -- Никита внутренне гоготнул, но внешне псевдопокорился. -- Я читал, читал. Стараюсь много читать, товарищ подполковник! -- Читает он! Смотришь в книгу, видишь фигу! Вот что ты читал последнее? -- Книгу! Историческую! -- дал себе волю Никита. -- Как Екатерина Вторая Аляску продала Америке! -- (А что? Ничуть не хуже Чингисхана из "Слова о полку"!) -- Вот-вот! Такие, как Катька, и просрали Россию! Немчура! А вы про них книжки читаете! А потом доверь вам армию -- до Урала отступать будете. Неруси! Правильно я говорю, комбат?! Сын башкирского народа Алсынбабаев сморщил нос упоминании нерусей. -- Правильно, товарищ подполковник, правильно! -- Алсыну главное было отвести грозу. -- Космополиты! Все спустят! Ни пить не умеют, ни баб... -- Иди, лейтенант! И думай! -- торжествуя победу, проверяющий вновь приложился к стакану. - Думай, и быстрее уму- разуму набирайся! О чем тут думать? Как и сколько пить? Как преданно есть глазами начальство? Да ну вас всех... Никита, уже бредя от фуршетного стола, в сердцах поддал сапогом пустую жестянку из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая остатки масла, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю и, подхваченная внезапным порывом ветра, понеслась в противоположную сторону -- плюхнулась к столу пирующих. Алсын вскочил, затопал ногами, завизжал: -- Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, об-блисполком!!! -- (Любимый эвфемизм комбата: "О-о, об-блисполком!"). Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну, со шпротной жестянкой -- надо же! Захочешь -- не попадешь так. А тут... Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю. Ушел, ушел, ушел. Присел на пенек у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зеленые в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дергается, и сидят в раскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке... *** Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету! Да? И куда? Где оскорбленному есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко? -- Не, куда тебе в общагу! А вещи? -- Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. -- Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берег, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за "пузырь" уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню. -- Хоть два литра! -- Раз так, то два. -- Ты же сказал: литр! -- А ты же сам сказал: два! Да, Шмер он и в Африке Шмер... -- А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь... Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди -- во! Задница -- во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я ее брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил -- он там и дрых все три дня. А сам -- к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом... поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем ее протирай после Шкребуса! Не люблю!.. -- Погоди, Миш! Какую крановщицу? -- Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. "Мне сверху видно все, ты так и знай!" А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило -- за глаза и за уши. -- За глаза? За уши? Камасутра какая-то. -- Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась... -- Вот так вот трое суток без перерыва? -- Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской "широты души", но насчет физиологической мощи сослуживцев. -- Нет, ну там... за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да с?. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нем втроем... О! Мотоцикл! На нем и "спалились". -- То есть? -- Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости -- арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревет, колеса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржем, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них -- и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали... -- Понятно. Девицу -- домой, вас -- на гауптвахту. -- Если бы! Нам -- по выговору, а ее мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что "ладно"?! Лучше б ее сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала. -- И ты, значит, хочешь снова ее призвать в гости? Теперь в мою квартиру? -- Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган еще не собрался!.. Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом -- к проулку. Сам дворик страшно запущен -- мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глубину ямы определить невозможно -- наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали... тыловики, видно, продали. Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера! Внутри домика за входной дверью -- веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, "тещина комната". Красота! Живи и радуйся свободе! Соседей -- двое. У одного -- такая же квартирка, у другого - половина дома. ...Шмер таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу. Так и зажили втроем в разных комнатах, на разных этажах. Кулеш в тещиной поселился. После окончания проверки офицеры роты настояли на "вливании" в коллектив. Ритуал нехитрый: купить много спиртного и закуски, собрать всех вместе и напоить. Одновременно с Никитой пришлось и Шмеру обмывать новое звание -- "старший лейтенант". Съездили в город, набрали зелени, овощей, водки, банок с рыбными консервами. Накрыли стол в подвале, в каптерке. Ну-с, приступим? Приступи-или... В общем, все как всегда. Вплоть до полного безобразия. Самое безобразное безобразие -- ротный Неслышащих, дозрев и перезрев, принял шкаф с шинелями за сортир и того этого... окропил желтеньким. Нет, ему кричали, но он-то -- Неслышащих. И Несоображающих, блин! Матерясь, вытолкали ссыкуна за дверь. Обратно к столу он не возвратился. А шинелки... Ладно, завтра. Будет лучше, чем вчера. Там посмотрим. Не прерывать же застолья! Никита все-таки прервал -- сам для себя. Пора-пора. Тихо-тихо, по-английски, не прощаясь. Нет, серьезно, мужики. Иначе в недалекой перспективе будет циррозно... Спать пора, уснул бычок, лег в коробку на бочок. Ага, как же! Только он выдохнул -- примчался посыльный: срочный вызов в штаб полка! Снова здорово! Что еще?! В кабинете замполита солдатик-киргиз, из второго взвода, с перевязанной свежими бинтами головой, тщился написать по-русски объяснительную. Бердымурадов нависал над ним со спины, пытаясь направить на путь истинный, то бишь более-менее грамотный. -- А-а! Лейтенант! Полюбуйся, что у тебя в роте творится! -- воскликнул Бердымурадов. -- А что творится? -- осторожно спросил Ромашкин, стараясь дышать в сторону. -- Не знаешь, да? А должен знать!.. -- и Бердымурадов раздельно проговорил: -- Командир! Роты! Палкой! Ударил! Бойца! По! Голове!.. Солдат, выйди... Солдат вышел. -- Он что, идиот? -- в сердцах воскликнул Бердымурадов -- Кто? Солдат? -- Вы мне тут не прикидывайтесь, лейтенант! Какой солдат?! Недумающих ваш! -- Неслышащих, -- автоматически поправил Никита. И автоматически открестился: -- Он не мой, он мне по-наследству достался. -- Какая разница! Непомнящий, Невидящий.... Вбежал, понимаешь, в казарму и помочился в тумбочку дневального! Дневальный пытался что-то возразить... А ваш ротный -- бац его шваброй по затылку! Он нормален, ваш ротный? Никита неопределенно пожал плечами. -- Значит, так, лейтенант! Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Бегом, лейтенант! Ага, найдешь его, как же! Спрятался, поганец! А окликай не окликай -- он Неслышащих... Сволочь Витька Неслышащих объявился только на утреннем построении. Проспавшимся и бодрым. Все отрицал. А солдат? А солдат врет. А по башке его кто шваброй? А никакой швабры, сам поскользнулся, упал, очнулся, гипс, вот пусть сам скажет. Ну-ка, солдат, скажи? Я киргиз, по-русски плохо, поскользнулся, упал... Командование махнуло рукой. И сказало "Поехали!" В смысле, проехали. *** -- Врешь! Вот сейчас врешь! -- возмутился москвич Котиков. - Не бывает такого, чтоб ротный и ссыкун! -- Бывает! - заступился за приятеля Кирпич. - У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу у оружейной комнаты пристроиться. -- Ладно, поверим, - махнул рукой Большеногин. - Мели, друг мой, дальше. Глава 5. Запой. Общага гуляла больше недели. В запое пребывали обитатели двух этажей кирпичного барака, за исключением жильцов из четырех комнат для семейных. Они бы тоже с удовольствием присоединились, но жены отлавливали своих супругов на подходе к крылечку. Почему народ пил? А иных развлечений и нет. Сеансы кинофильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около двадцати двух часов. Старинный телевизор в холле общежития -- исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах самодельные антенны ловили программы плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. В целях экономии электричества?.. Сукно единственного бильярдного стола было разодрано, шары отсутствовали. Шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри. И лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжных полках -- в девственной целости и сохранности. Двухэтажное общежитие, выложенное серым силикатным кирпичом, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. Сыростью и затхлость (и это в Туркестане!). На каждом этаже -- комнаты для умывания с четырьмя раковинами у стен. Вода подавалась только холодная, кухни не было вовсе -- пожароопасно. Ветхая мебель. Общий туалет позади магазина на улице через дорогу. Словом, максимум отсутствия удобств, минимум свободного времени. И большая толпа страдающих и мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Чем занять себя после одиннадцати вечера? Ничем. Или крепко выпить или смертельно напиться... Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка шныряла до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, к закрытию, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Обычно до утра не хватало. В первую очередь, иссякали запасы спиртного: сколько ни возьми, потребности всегда превышали возможности. В поход за напитками отправлялись самые страждущие. Если гуляли обитатели комнаты Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, то на стареньком "Москвиче" в нелегальный магазин мчался Власьев. Правда, затем в знак благодарности приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи, а водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком - полчаса туда и полчаса обратно - на окраину города. Здесь стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене, так называемое "Черное окно". Стучи в любое время дня и ночи - откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене. Когда те, что бегали за водкой, легкой трусцой возвращались, собутыльники обычно уже спали. Гонцы будили спящих, и мероприятие продолжалось. Дыра, она и есть дыра. Будь он неладен, этот незаменяемый район! Вот если бы попасть в Небитдаг или Кызыларбат! Да хоть в Афган -- "блестящая" перспективка! Дернула нелегкая Ромашкина в такой запойный день забрести в общагу к Ахмедке, чтоб послушать магнитофон. Он вошел в фойе и сразу же увидел осторожно выглядывающих из-за дверей семейных комнат женщин. Караулят суженых... Кирпичная коробка гудела от пьяного гама, звона стаканов, бренчанья гитар, русского мата. Бекшимов и Хакимов как малопьющие аборигены жили в угловой узенькой коморке на две койки. Окошка в ней не было, но едва ли это был недостаток. Летом через окно проникал густой удушливый воздух, которым трудно дышать, а зимой - сырой и холодный, от которого била дрожь. Осторожно открыв дверь, Ахмедка пропустил Ромашкина в комнатку. Затем вновь лег на кровать, заложив руки за голову, и что-то замурлыкал, подпевая магнитофону. В комнате стоял полумрак, а из "Веги" тихо лились завывания восточных певуний. Индийские сменяли турецкие, персидские, а может, и арабские. Короче говоря, бабайские мелодии. -- Ахмед! Ты чего тут затихарился? . -- Тш-ш! Не мешай слушать, -- замахал на Никиту Бешимов. -- Сиди молча или уходи. -- Тогда поставь человеческую музыку и включи шарманку громче, что ли. -- Если громче сделаю, кто-нибудь начнет ломиться, предлагать выпить или просить денег. -- Так выпей. Все уже пьяные. -- Пить сегодня не хочу, нет настроения. Я после вчерашнего не отошел. Деньги давать не могу, а отказывать неудобно. У меня всего десятка до следующей получки осталась! -- Как десятка? Получка была неделю назад! Пропил? Потерял? -- Нет. Домой переслал для накопления, в общаге долго собирать не получится. -- А на что копишь? Машину или мотоцикл хочешь купить? -- Жену! Калым коплю. -- И что, получается? Накопить деньг? Много надо еще? -- Много! Очень много. Года два еще буду откладывать. -- Что такая дорогая невеста? А без калыма нельзя? -- Нельзя, ты что! -- Ведь пережиток, Ахмед. Феодализм. И зачем тебе покупать туркменку? Возьми бесплатно русскую девушку. -- Не пережиток. Традиция. Если я жену куплю за хорошие деньги, то это будет из хорошей знатной семьи, красивая и работящая. Найти можно подешевле, но страшную. А зачем такая? Если будет образованная, то работать и любить не станет. Требуется простая, из хорошей семьи и послушная. Будет жена -- будет всегда еда и теплая постель ночью. Самое главное отличие наших "ханум" от ваших русских -- полное послушание. Она ведь знает -- за нее деньги плачены большие! Муж -- хозяин, его слово - закон! Трудиться будет, пререкаться не станет! А от ваших теток только головная боль: наряды, косметика, подруги, телефон, споры с мужем... Нет, я лучше поголодаю пару лет. Ахмедка при мыслях о покорной, послушной, трудолюбивой восточной красавице даже облизнулся. -- Ты супругу как собаку выбираешь -- с породой, родословной. -- хмыкнул Никита. -- А если вот я захочу жениться на вашей "ханум"? Мне невесту бесплатно отдадут? -- Нет. И за деньги не получишь. -- Это почему так? А за большие деньги? -- Нет. Вряд ли. Хорошую девушку -- только в надежные руки. -- А я чем плох? Чем плохи мои руки? -- Ты офицер, "перекати-поле". Сегодня здесь, завтра там! И вера у тебя не наша. Только если городская, какая-нибудь... -- Хм! За деньги не отдадут в жены! Хм... Я-то имел в виду -- мне большие деньги, чтоб я согласился на туркменке жениться! -- Почему смеешься? Почему ты должен соглашаться за деньги? Не любишь нас, туркменов? -- Бесплатно бы полюбил! Еще полгода в этих песках посижу и соглашусь на негритоску. А с туркменкой жить... Обрезание делать? Да? -- Вс?! Ты мне своими разговорами надоел! -- оборвал Ахмедка. -- Тебе чего надо? Зачем явился? Мешаешь мечтать! -- Ах, ты, мечтатель! Ну, извини. Пойду-ка к ребятам, развеюсь, не буду отвлекать. Думал, музыку послушать, а у тебя одно "хала-бала" заунывное. Кстати, народ по какому поводу пьет? -- Точно не знаю. Кажется, у кого-то из них второй сын родился. Жена телеграмму из России прислала. Вот гуляют... -- А до этого какая причина пьянки была? -- Развод с женой у капитана из пехоты. -- Переживал или радовался? -- И то, и другое... А еще раньше Миронюк звание обмывал. А перед Миронюком новую должность отмечал Лебедь. А на завтра намечены проводы в Афган медика-зубника. -- Все расписано на неделю вперед!.. Ладно, лежи- расслабляйся, балдей от мыслей о будущей "ханум". Только -- р-руки где?! Р-руки на одеяло! -- Пошел к черту! Ну, пошел и пошел. Ромашкин идет по коридору! В комнате Шмера вроде тишина. И слава богу! Хоть отоспаться...Он