ете делать
с этим пространством, на которое по своей несмышлености набрели и на котором
насажали своих фантомов? Ведь это не шутки. Вам правильно сказал Омар
Ограмович, хоть он теперь и ослеп, что вы найдете здесь свой конец, что вам
надо принимать решение: уходить или не уходить с этого острова?
- А что вы посоветуете?
- Оставьте все Терентию. Он - мужик. Это он создал "Отделение No 6" и
всех туда загоняет, как зверей. И правильно делает. Нельзя, чтобы на таком
пространстве предавались анархизму, галлюцинациям и вечному празднеству
мысли.
Пожалуй, я уйду с острова. Мне не жаль. Он всех моих фантомов
переловит, и вас в том числе, и засунет в клетку, и с Аграфеной будет огурцы
солить и мясо жрать. Не для того я выполз из матери, чтобы свое кровное
отдавать, мы с ним еще встретимся и решим эти вопросы.
- Вы что, не понимаете, что станет с этим пространством? Сейчас - хаос,
но он продуцирован мной, одним, а потом будет знаете что - колья и клетки
Терентия. Едрена вошь, как он выражается. Русский народ нельзя допускать до
власти никогда. Он все перепохабит, все переломает, увлечется идеей и всех
за собой поведет, да так далеко, что обратной дороги не сыщешь. Просто ему
периодически надо рассказывать сказки: о мире, о войне, об экологии, об НЛО,
о мафии... И ему будет очень хорошо. Он будет голодать, страдать, получать
мизерные деньги, но будет горд тем, что живет. Нельзя ущемлять никаких его
интересов, иначе он просто набьет тебе морду и не заметит, как это сделает.
А вы, Лосев, идеалист. Ваши тома мудрости заглатывают сокровенное в
человеческом бытие, но не дают опереточного знания жизни. А тех, кто именно
так понимает жизнь - их 90%. Не надо плевать против ветра. Вы уже видели,
как наши орлы устроили дуэль. То-то.
Алексей Федорович отошел от меня. Сел на пенек. И загорюнился.
- Я, может быть, и не все так реалистично понимаю, но чувствую
надвигающуюся катастрофу. Уничтожится интеллектуальный оазис, я имею в виду
наш остров. В нем, только в нем, скрыты потенции мысли всей планеты.
- А что мне до планеты? Мои галлюцинации водили меня по Франции,
Германии, Австралии и прочим странам. И что там? То же самое барахло. Много
людей топчет свет, Все хотят уюта, богатства, любви, уважения. Но многие из
них не люди, а фантомы, не мои, предыдущих, подобных мне. Они остались без
руководителя. Он бросил их. Так бросил всех Христос. Ему надо было
уничтожить созданные им фантомные образования и остались бы только те, кто
мог бы ответить за его божественные притязания. Он попытался это сделать. Да
что толку. А Россия - вредная страна. Никто ее не любит, никто за нее не
страдает, никто за нее не примет смерти. Вот объяви сейчас всенародно: кто
хочет отдать свою жизнь за Россию, и она будет дальше процветать. Я думаю
найдется один, да и тот с головой набитой горохом.
Лосеву надоело слушать мои измышления, и он заснул на пеньке, подвернув
коленки. Эх, старичок. Прощай, старичок.
Вот так всегда: посочувствуют, нечто почувствуют, а потом - дрых в
летаргический сон, как Гоголь. Поди теперь догадайся, что хотел сказать этот
долгоносик, когда все твердил - "Лестница, лестница". Другой радетель за
Отечество - совсем из дому убег, не говоря уж об остальных. Были два парня,
которые жили весело, играючи, как и следует жить на Руси - это Пушкин да
Лермонтов. А все остальные - статисты. Не люблю Синявского, а, в основном,
прав старик. Все - пустота. И в Пушкине - пустота, и в Лермонтове -пустота,
и в России - пустота.
Затосковал я. Затосковал по своим родителям. По отцу, по матери. То
были, и казалось, как сказала Лиза, рядом, а теперь опять обман. Где же вы?
Видите ли вы меня? Понимаете ли вы, что ваш сын сошел с ума? И говорит
неведомо с кем и неведомо о чем. Дайте хоть знак какой, может, я смогу хоть
немного отвлечься от тяжелых и больных мыслей, которые изъели мой мозг и мою
ладонь. Как больно, когда тебя никто не слышит!
- Не жалуйся, сынок, - ответила мне мама.
- Милая, родная моя! - я кинулся к ней в объятия. И не смог ее обнять.
- Не надо этого делать, ладно.
Я согласно закивал головой.
- Мы смотрим за тобой. Ты носишься по свету с какими-то странными
личностями. И брата убил. А что он сделал тебе? И соседку. И глаза учителю
выколол. И сейчас скрылся от врачей в какую-то глушь. И кошку изнасиловал.
Ты больше не сможешь так долго быть здесь. Ты много натворил
безнравственного, ложного, гадкого. Я понимаю, что это от безумия, которым
ты заразился после нашей смерти. Ты возомнил, не без воздействия своего
трактата о слове и Омара Ограмовича, что ты великий человек. И твой мозг
лишился определенных границ, которые позволяют ему жить в этом мире. Но это
не так. Я не могла забеременеть, и мне он помог, чисто хирургически. Ты от
семени отца.
- А где отец?
- Сейчас он появится. Он зашел в магазин купить тебе что-нибудь поесть.
Ты же не ешь уже более года.
- Я не понял!
- Ты лежишь в палате шестой, где лежат все пациенты, подобные тебе.
- Вы не умерли?
- С чего ты взял? Мы живы и здоровы. Мы работаем. Отец вот продает
газеты по вечерам. И неплохо зарабатывает. А я получаю хорошую пенсию. Нам
хватает, чтобы и жить, и платить за тебя.
- Я что - в клинике?
- Я бы не стала так говорить. Ты на острове. Там, где все такие, как
ты.
- Я прокаженный?..
- Да...
Я разрыдался. Значит, все, что я думал, все, чем жил, о чем размышлял,
по чему тосковал, - это лишь плоды прокаженного сознания.
- А как же Россия?
- С ней все в порядке.
Пришел отец, запыхавшийся, старый, усталый. В руке у него была авоська,
набитая фруктами и из нее торчал батон хлеба с отрубями.
- Ты ведь так любишь, сынок?
- Отец, ты не обманываешь меня, ты жив?
- Мама тебе говорила? Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
- Ответь мне, отец! Ответь.
- Сейчас, сейчас, дай передохнуть...
Он сел на стул, предварительно скинув плащ, достал коробок спичек,
сигареты и закурил. Он жалостливо смотрел на меня. И в то же время я помню,
как он тогда еще, когда хоронили, пытался что-то сказать. Такое же выражение
было у него и сейчас.
Я протянул руку в лайковой перчатке к его сигарете. Он помог снять мне
перчатку и я увидел окровавленный, залитый гноем кусок мяса.
- Это все, сынок! Ты меня понимаешь?
Он подошел ко мне, поцеловал. И быстро вылил на меня целую бутылку
бензина. Коробок вспыхнул, как факел. Одеяло, простыня, моя одежда и он
слились в одном неудержимом огне.
- Уходим. Уходим, милый мой, отсюда. Навсегда. От всех.
Охваченные кольцом бушующего пламени, мы блаженствовали. Я чувствовал,
как в нем прыгали Грета, Анела, Лиза, Флора, Ликанац, Куринога и
многие-многие сотворенные мной персонажи больного мозга.
Один Омар Ограмович стоял посреди дымного пространства без глаз и
протягивал слепо руки туда, где должна была, по его мнению, располагаться
прекрасная, но ушедшая страна. А может, остров? Ведь французы были не
дураки, коль писали именно так?
- Мамочка, милая моя, живи и не возвращайся к нам. Мы -безумные.
КОНЕЦ
Литературно-художественное издание
Никонычев Юрий Васильевич
Грезы Скалигера
Роман
тех. редактор А.Латур
компьютерная верстка Ю. Эссен
корректоры Р. Келлер, М. Бовуазен