проплыла" у нее между ног, как корабли между ногами Колосса. Мы выпили, вернее, добавили, потому что все были уже "хороши". Вдруг Оля вызывает меня на кухню, якобы, помочь ей. - Хочешь, Тамара останется, а я уйду на ночь к тете? - с горящими от авантюризма глазами, спрашивает Оля. - Ты ей понравился, она останется, если я уйду, мы договорились! - быстро прошептала мне на ухо женушка. - Оля, для чего ты делаешь это? Мне непонятны твои поступки! - недоумевал я. - Я тебя люблю и хочу, чтобы тебе было хорошо! - обосновала свой поступок Оля, и, поцеловав меня, выскочила за дверь. Я зашел в комнату и сообщил Тамаре, что Оля ушла к тете. Тамара засмеялась и лицо у нее зарделось. Мы выпили с ней за любовь и поцеловались. Пришлось опять вспоминать старика Ги де Мопассана. Тамара Ивановна, что из Мамонтовки, любила говорить, что постель всех уравнивает. Я очень боялся, что не слажу с Тамарой-каланчей, как какой-нибудь мопс с московской сторожевой. Но гениальная Тамара Ивановна опять оказалась права - в постели мы с великаншей оказались действительно равны. В самые ответственные "рабочие" моменты губы наши были математически точно друг пред другом. Оказывается, весь рост человека - в ногах. Длинные ноги - большой рост. Поэтому, если ноги убрать - в стороны, а лучше - вообще задрать вверх, то дама-великанша - прекрасная пара даже для коротышки. Великий коротышка, завсегдатай Мулен Руж - Тулуз Лотрек, говорят, тоже так считал. Но утром, встретившись с Олей, я велел ей побожиться, что баб больше она мне приводить не будет. - Мне с лихвой хватает и тебя, пока, по крайней мере! - честно признался я жене. - Договорились, заметано! - быстро согласилась Оля, - баб больше не будет! Недели две мы прожили спокойно: гостей было не так уж много, и Оля никак не "чудила". И вот, однажды вечером приходит она под ручку с незнакомым мужиком. Оба чего-то улыбаются. Я здороваюсь, вежливо приглашаю гостя за стол, ставлю бутылку. - Вова, - представился мне смазливый блондин лет тридцати пяти, - доцент института иностранных языков имени...Да не все ли равно, чьего имени? Очень, очень рад с тобой познакомиться! - и улыбается белоснежной улыбкой. Оля тихо хихикает. Вова присел рядом со мной, взял стакан и попросил: - Называй меня, пожалуйста, тоже на "ты"! И давай выпьем на брудершафт за это! Мы, скрестив руки, выпили, и Вова взасос поцеловал меня в губы. Я, вытаращив глаза, смотрю то на Олю, то на Вову, ничего не понимая. Оля почти давится от скрытого смеха. Вова нежно погладил меня по бороде и сладко прошептал: - Какой красивый мальчик, я просто влюбился! - Ребята, тут что-то не так, - недоуменно пробормотал я, вы что - пьяны, или дурите меня? - Все путем, - вдруг вступила Оля, - ты же сам просил больше тебе баб не приводить, вот я и привела красивого мужика! Чем он тебе не нравится? - На предмет чего? - поинтересовался я, - и кто кого должен трахать, тоже поясните, пожалуйста! - Ну, зачем же так грубо! - застеснялся Вова, - и что за слово "трахать", разве в этом смысл отношений! А почему нельзя любить друг друга, как друзья, как родные души? Нурбеша, - ласково назвал меня Вова, - давай станем друзьями! Разве это плохо? - Вова, говоря эти слова, нежно поглаживал мне руку, преданно заглядывая в глаза. - Нурбеша - это ново! - заметил я, - ну, давай дружить, если хочешь, только не лапай меня, жена ведь смотрит, ревновать будет! Ну, что ж, тяпнем за вечную дружбу! И мы "тяпнули". Потом еще. Водка кончилась и Вова побежал в магазин. Оля была возбуждена и страшно довольна. Пока Вова бегал в магазин, Оля горячо убеждала меня: - Это нечто новое, сейчас вся творческая элита не отвергает это! Не обижай человека, он очень одинок, а трахаться совсем не обязательно! Прибежал Вова, принес литровку виски. Мы выпили за творческую элиту, за любовь до брака... и так далее, потом просто бормотали: "Бум!". Меня повело, хватаясь за все, я поковылял к кровати и рухнул. Вова продолжил тосты с Олей... Я проснулся часов в шесть утра - захотелось пить. Я заметил, что лежу поверх одеяла, а рядом лежит что-то непонятное, тоже одетое. Батюшки-светы, да это же мужик белобрысый! Откуда он здесь, да и где я сам? Осмотревшись, я понял, что нахожусь в своей койке в комнате на Таганке. Где же Оля? Обернувшись, я увидел Олю, тоже одетую, на тахте, которая служила нам тайным ложем до женитьбы. Я перелез через мужика и, выпив воды, сдвинул Олю к стенке и лег с ней. Постепенно стала приходить память, и я припомнил вчерашний вечер. Растолкав Олю, я приказал ей рассказать все, как было. - Ничего не было, выпили вы с Вовой, ну и завалились на койку вместе. Не бойся, вы оба заснули мгновенно, оба одетые, так что ничего и быть не могло! Вова - хохмач и хороший парень, не обижай его, как проснется! А теперь поспим немного, голова болит! - попросила Оля. У меня самого раскалывалась голова, и я заснул. Утром Вова заспешил на свои занятия, и Оля его проводила. Я притворился спящим. Вова поцеловал меня в щечку, Олю тоже, и ушел. Занятий у меня сегодня не было, и я решил выспаться. Мы разделись и перешли на широкую постель. Оля стала приставать. - Или ты больше не будешь спаривать меня с бабами, мужиками, животными, растениями, или я не буду подаваться на твои приставания, то бишь - на любовь! - предупредил я Олю. Оля клятвенно обещала не спаривать меня больше ни с кем, и я подался на ее приставания, то бишь - на любовь. Тамара-"маленькая" Вот, рассказываю я про нашу с Олей веселую жизнь, а как же Моня? Ведь он все это дело с моей и Олиной женитьбой затевал, как ширму для своих хитрых целей. Но Оля стала избегать встреч с Моней, и если и встречались с ним, то только в моем присутствии. Причем держала она его в "черном теле". А Моня смотрел на нее, моргал, и чуть ни плакал. Однажды он осмелился перечить ей в чем-то. Оля вспылила и отчитала его: - Как смеешь ты, несчастный кандидат наук, спорить с профессоршей? - И это было сказано без тени юмора. Или как-то Моня разлил в комнате какую-то жидкость - чай там, или кофе. Оля тут же принялась отчитывать его за неряшливость. Она, дескать, день и ночь блюдет чистоту жилья, а Моня только и "гадит" вокруг себя. Да, да, именно так и сказала - "гадит"! Бедный Моня разорвал на себе белую рубашку (хорошо, что полетели только пуговицы!) и с истеричными причитаниями стал подтирать ею пол. Я отчитал Олю, заставил ее пришить пуговицы "взад" и выстирать рубашку. Был теплый апрель. Я вечером, в первый раз после зимы, открыл окно и стряхнул вниз пыль с карниза. И из-под окна метнулась чья-то фигура. - Моня! - разглядел я, - Моня, что ты здесь делаешь? Но Моня стоял неподвижно у дерева посреди двора. Я выбежал во двор и подошел к Моне. Он стоял у дерева с отсутствующим выражением лица, а из глаз его капали слезы. - Моня, ты что, пьян? - спросил я. Но тот только молча покачал головой. Я затащил его в комнату. Мы с Олей тормошили его, замучили его вопросами, но Моня не отвечал. Пытался улыбнуться сквозь слезы, но глаза все равно оставались печальными. - Развожусь с Капой! - наконец выдавил он из себя, - не могу больше жить с ней. Я ночами стою у вас под окном, слушаю все ваши разговоры. Я знаю, что вы живете друг с другом как муж с женой и обманываете меня. Когда вечером вы задергиваете штору, я становлюсь на ящик и подсматриваю за вами в щелку. А зайти не могу - стыдно! Я слушал моего друга, не зная, что и отвечать ему. Оля гладила его по голове и целовала в лицо, плача при этом. Индийский фильм, да и только! Оставалось разве только запеть всем вместе: "Дуниа, а-а-а!" и заплясать босиком. Но мы не стали этого делать, а "врезали" водки. Русские же мы, в конце концов - и я, и Моня - карайлар, и француженка Оля! На ночь мы Моню не отпустили. Я хотел, было, лечь на узенькую тахту, наше первое ложе, по-дружбе уступив свое место Моне, но Оля запротестовала, и предложила улечься втроем на наше брачное ложе. Тогда мы с Моней оба замотали головами. - Нечего разврат устраивать! - авторитетно, по-профессорски заявил я, и предложил бросить монету. Но Моня уже стелил себе на узенькой тахте. Ночью Оля была активнее обычного, и мне едва удавалось затыкать ей рот. Я заметил, что Моня не спит и внимательно наблюдает за нами. - Вуайерист херов! - подумал я, но решил, что это безобиднейшее из половых извращений. Моня поселился у нас. После работы он приходил к нам, и мы ужинали втроем. Иногда он просился немного полежать на широкой койке: бока, видите ли, он отлежал на узенькой. Ну и лежал он на нашем брачном ложе, пока мы сами не заваливались туда спать. Я заметил, что Моня обычно лежит, уткнувшись носом в подушку, вынюхивая что-то. - Фетишист чертов! - заключил я и решил, что годится все, кроме садизма. У Мони после смерти его отца осталась отличная двухкомнатная квартира у Филевского парка. Туда он перешел, уйдя от семьи. Но фактически с апреля он жил у нас с Олей. А после майских праздников у нас на Таганке начался капитальный ремонт. Нас хотели отселить на край города, но мы не согласились. Формально мы продолжали жить в нашей квартире, а фактически перешли к Моне в Фили. Бабку-"коммунистку" отселили в наш же дом, этажом выше, в пустующую комнату. Стало быть, в нашей квартире освободилась комната, и мы могли претендовать на нее. Моня первый "додул" до этого и вместе с Олей отправился в Райисполком требовать освободившуюся площадь. Мне было неудобно что-либо требовать от властей и я, отдав им паспорт, отказался идти вместе. Олю и Моню подняли в Исполкоме на смех. Они сумели попасть к самому председателю, и тот заявил, что почти тридцать метров на двоих - это достаточно, ну а то, что муж - доктор наук и профессор - значения не имеет. - А если бы он был токарем, то вы попросили бы отдельную комнату для станка? - осмеял их председатель. Но Моня хорошо знал законы - ученым тогда полагалось дополнительно двадцать метров площади, причем неоплачиваемой. А главное то, что у него родственница - прокурор, и не простой, а бывший зам. Генерального. Последовал прокурорский запрос в наш Райисполком, и нас через неделю срочно вызвали повесткой для получения ордера. Повестка начиналась так: "Поздравляем вас...". Тогда уж я согласился пойти, забрать ордер - это можно! Но Моня на всякий случай сопровождал нас, чтобы мы чего-нибудь не "выкинули". Мы забрали ордер, расписались, сказали "спасибо" и ушли обмывать его к Моне. Там у Мони не было, как у нас, двух коек в одной комнате. В большой комнате стояла широкая койка - на ней лежали мы, а в маленькой - узкая, там лежал Моня. А если честно, то первую половину ночи он не лежал, а стоял в дверном проеме, наблюдая за нами. - Вуайерист чертов! - шипел я ему, зажимая рот Оле, чтобы она не визжала или стонала слишком громко, - драчмейстер херов! - пытался прогнать я его, замечая какие-то действия, несвойственные простому вуайеристу. - Невозможно работать! - протестовал я, видя, что призрак Мони не пропадает из проема. - Оставь его в покое! - шептала мне на ухо Оля, - тебе было бы лучше, если бы он приперся к нам третьим? Я замотал головой, продолжая работать. Хитрец Моня, задумав отвлечь меня от моей жены, стал, как это раньше делала Оля, приводить по вечерам к себе на квартиру дамочек. Боюсь, что это делалось с молчаливого согласия Оли. Что он говорил этим дамочкам, не знаю, но весь вечер он "сводил" меня с очередной гостьей. Иногда его затея удавалась, и я с гостьей оставался на ночь в одной комнате, а Моня с Олей, естественно, в другой. Мои попытки объединить всех "жильцов" квартиры в одном порыве в одной комнате и даже койке, отклика не получили. Вернее получили, но отклик был негативный. Тогда я применил хитрость. Так как Моне я не мог запретить приглашать в его квартиру гостей, то я решил сильно снизить свою собственную котировку. Как только я слышал, что Моня пришел с очередной подругой, я спешно напяливал на себя пижаму его покойного отца, бывшего весьма полным человеком. На живот и на зад я подкладывал по малой подушке, на голову надевал ночной колпак, тоже принадлежавший отцу Мони. В таком карикатурном виде я и появлялся перед Мониной гостьей. Та, конечно, хваталась за сердце - видимо, Моня все-таки сообщал гостье, что ее приводят для знакомства с другом-спортсменом, молодым и красивым. Перед ней же представал толстый стареющий джентльмен с оттопыренным задом и толстым брюшком, причем уже в ночном колпаке. Но если гостья даже после такого знакомства сразу же не убегала, я демонстративно выдергивал подушки и снимал колпак. Гостья была счастлива от такого преображения и уже точно оставалась на ночь. Однако, желая сохранить семью и оградить молодую жену от явного разврата, я все-таки уговорил Моню больше не приводить для меня дамочек. А для себя он и не хотел никого, потому, что любил Олю. Вот так мы и жили. Между тем, в мае месяце у меня произошла встреча, сыгравшая решающую роль в моей жизни. Я всегда хотел иметь дома кошку, особенно сиамскую, просто мечтал об этом. Но куда бы я ее раньше привел? В общежитие - нельзя. К Тамаре Федоровне - тоже. А в моей квартире в Курске было не до этого - или скандалы, или пьянки, или криминальный интим. Наконец-то я заимел большую квартиру и настала пора заводить кошку. В ИМАШе в соседней лаборатории работала женщина по имени Инна. Она общалась с Лорой и часто заходила в комнату, где бывал я. И когда речь зашла о кошке, Инна сообщила что, у ее подруги Тамары (меня насторожило это имя и, как оказалось, не зря!), как раз имеется породистая сиамская кошка. Кошку эту оставила Тамаре ее подруга, надолго уехавшая за рубеж работать. А создание это (имеется в виду кошка) беспокойное, за ней требуется тщательный уход. И Тамара хотела бы передать ее еще кому-нибудь "в хорошие руки". Инна созвонилась с Тамарой, которая работала в Президиуме Академии Наук СССР, и после работы мы пошли на встречу с ней. По дороге Инна рассказывала: - Ты не думай, что если Тамара работает в таком месте, то она - академик или другой большой начальник. Она - сотрудница библиотеки, получает очень мало, живет с дочкой, и на кошку у нее денег не хватает. Правда, дочка живет у бабушки, а с мужем Тамара в разводе, так что тут у тебя может быть личный интерес и помимо кошки! Инна рассказала, что Тамара по национальности болгарка, так как отец ее болгарин, хотя и москвич. Он тоже в разводе с матерью Тамары, в общем, коллектив в ее семье - женский. Тут мы подошли к станции метро "Ленинский проспект", и у входа я увидел худенькую, небольшого роста девушку - смуглую, с темными волосами и глазами. "Точно - болгарка!" - подумал я и оказался прав - это действительно была Тамара. Губы у нее были полные, яркие, а форма глаз - "а ля Людовик 14". То есть такая, когда у носа углы глаз приподняты, а у висков - опущены, иными словами "раскосые наоборот". Эта "мышка" подошла к нам и тоненьким детским голоском поздоровалась. - Оля выглядит школьницей, но хоть голос имеет низкий, - подумал я, - а у этой, что внешность, что голос - начальная школа. И как такая может еще и дочку иметь, непонятно! Мы пошли по улице Вавилова и скоро подошли к дому Тамары. Жила она на четвертом этаже, лифта не было, потолки высоченные - аж запыхались, пока поднялись. По дороге мы с Инной зашли в магазин и я, по ее совету, купил бутылку марочного коньяка. "Тамара пьет только хорошие коньяки!" - предупредила Инна. Квартира оказалась коммунальной. Тамара жила ближе всех к входной двери, ее комната стеной выходила на лестничную клетку. Обстановка в комнате напомнила мне былую комнату Оли на Таганке. Присутствовал, правда, шкаф с дверцей, выпадающей каждый раз, когда его открывали. Нас встретила красивая сиамская кошка; она промяукала пару раз басом и лениво пошла к кормушке, где лежало несколько небольших нетронутых рыбин. Кошка тосковала по хозяйке, почти не ела и вела себя беспокойно. Звали кошку Мелиской. Животное мне понравилось, и мы решили "отметить" его передачу мне. Открыли коньяк, разлили по стаканам, а закусывать... оказалось нечем. Не было даже кусочка хлеба или рафинада. Тамара стала отбирать рыбу у Мелиски, но кошка возражала. "Ни сам - гам, ни людям не дам!" - кошка шипела, царапалась, но свою рыбу не отдавала. Насилу отобрали, и Тамара быстро отварила ее. А я держал кошку на руках и уговаривал ее успокоиться. Рыба-то все равно останется здесь, когда сама Мелиска уедет со мной. Так что зря она борется за свою еду. Но кошка царапалась и покусывала меня за руку. Наконец, Тамара принесла рыбу, и мы выпили за передачу Мелиски. Коньяк с кошачьей рыбой - это что-то новое, но пошло ничего. Я запихнул Мелиску в авоську и понес ее на улицу. Там остановил такси, и мы с кошкой поехали к Моне в Фили. Ибо я предполагал до окончания ремонта подержать Мелиску у Мони. Моня в восторге не был, тем более Мелиска буянила - она прыгала на шкафы, орала басом, царапала все и всех вокруг. В довершение всего она "сходила" прямо на Монино одеяло, и взбешенный Моня потребовал экстрадиции Мелиски. Что было делать - опять переговоры с Инной, Тамарой, и я еще раз зашел в знакомую мне уже квартиру, неся Мелиску в авоське обратно. Кроме нее я нес с собой бутылку мадеры, но уже с закуской. Оказалось, что Тамаре вино нравилось больше крепких напитков, а коньяк любит сама Инна. Так раскрылась хитрость Тамариной подруги. А еще Тамара курила, что ей совсем не шло. Я хотел приударить за ней, но из-за этого куренья чуть ни отложил своего намерения. Выпили, посидели, Мелиска злобно сверлила нас глазами со шкафа. Тамара была молчалива и проронила всего несколько фраз за весь вечер. Говорил, в основном, я. Договорились в выходные пойти купаться на пруд где-то на Юго-Западе. Туда часто ходили Тамара с Инной. Пруд оказался в бетонных берегах, достаточно чистым и благоустроенным. И тут я увидел Тамару в купальном костюме, причем достаточно "бикинистом". Я был просто потрясен античной красотой ее тела - это была настоящая древнегреческая богиня, не знаю только, какая конкретно. Чуть похудевшая Венера Милосская, только с руками и ногами. А если быть точным, то Тамара была буквально фотографической копией со скульптуры "Девушка-рабыня, выставленная на продажу". Это что-то из Древней Греции; может, ваял не сам Фидий, но кто-то из его компании - точно! Одним словом, я забыл про курение и решил всерьез приударить за Тамарой. Инна сперва сама толкавшая меня на это, почему-то была моим поведением недовольна и вскоре ушла домой. Мы гуляли до вечера, зашли в какое-то кафе неподалеку и даже целовались. Я проводил Тамару до дома, но наверх она меня не позвала. Но своих "атак" я не оставил и они вскоре увенчались успехом. Как-то, возвращаясь после концерта из Кремлевского Дворца Съездов, я снова проводил Тамару домой. Мы хорошо выпили в буфете Дворца, да и с собой захватили бутылку. Тамара снова, было, решила не звать меня наверх, но я попросил ее пустить меня хотя бы в туалет. Сходив в туалет под пристальным взглядом пьяной старухи-соседки, я зашел в ванную. Но вышел "обзираемый" уже всем старухиным семейством - дочкой, тоже Тамарой, слегка выпившей, затем Леней - цыганом по национальности, но почти трезвым, и совершенно трезвым маленьким ребенком-цыганенком, а также собаками - хином и пекинессом. В комнате, где жила вся эта веселая семейка, были еще и рыбки в аквариуме, но они решили не покидать своей естественной среды обитания из-за праздного любопытства. Я вежливо сказал соседям: "Бон суар!" и зашел к Тамаре. Уже заходя в комнату, я увидел, что дверь напротив приоткрылась и в ней показалась молодая, весьма красивая женщина. Мы, осмотрев друг друга, кивнули и зашли каждый к себе. То, чего так не хотела Тамара, сбылось - мы с соседями повидались. - Теперь пойдут разговоры, - переживала Тамара, - они такие сплетники! Красавицу, кстати, зовут Людмилой, но она замужем! - язвительно добавила Тамара, заметив мой интерес. Мы выпили бутылочку вина, прихваченную "из Кремля", и я стал приставать к Тамаре. Она как-то формально и по провинциальному посопротивлялась, но силы были явно неравны. Все что должно было произойти, произошло. А сразу же после "этого" Тамара заявила мне, что она была против, и я ее изнасиловал. - Давай, - говорю, - сейчас позвоним в милицию и сделаем заявление. Все обстоятельства против меня! Пришли вместе, поздно и выпивши. Я зашел в туалет под надзором соседей. Вместе распили бутылку, после чего я изнасиловал хозяйку. Бьюсь об заклад, что под дверью стояла и слушала все перманентно пьяная соседка. Все факты работают против меня! - заключил я. - Тогда давай спать! - спокойно предложила Тамара, что мы и сделали. Это было роковой ошибкой. Оказывается, Тамара совершенно не предохранялась. Как и Оля, она была "дитем природы", еще более наивным и безынициативным. Чтобы отличать мою новую Тамару от всех предыдущих, я прозвал ее про себя "Тамарой-маленькой". Действительно, она была существенно меньше по габаритно-массовым показателям (простите за техницизм!) всех моих предыдущих Тамар, особенно последней - "каланчи". Дома на меня сразу накинулись Моня и Оля: "Где пропадал всю ночь, почему не позвонил? - Да если бы я мог позвонить, я бы приехал! - соврал я. И потом, я создал вам условия для измены вашему мужу и другу. И надеюсь, что вы воспользовались этим! Оля - в слезы, Моня обвинил меня в цинизме и жестокости. - Все перевернулось вверх ногами в нашей дружной семейке, - подумал я, и предложил кончать пререкания. - Ну, нажрался у приятеля, вы довольны? Как-нибудь сведу вас с ним, он вам понравится! Прием, который оказала мне Тамара, и наша первая ночь мне не понравились. Не вызывали восторга и соседи по квартире. Чтобы не встречаться с ними, я в дальнейшем выходил в туалет по ночам, ощупью добираясь в темноте туда и обратно. Походив к Тамаре еще несколько раз до летних отпусков, я распрощался с ней до осени. Она без эмоций отпустила меня на лето, и мы расстались. А осенью просто не встретились, и, казалось бы, позабыли друг про друга. Мои безобидные шуточки Лето я провел с Тамарой Федоровной - искупал вину за долгое отсутствие. Поехали в Ильичевск к Феде Кирову. На сей раз обошлось без драк и приводов в милицию. Зато была интересная встреча с известным ученым, создателем авиационной гидравлики, соратником Королева, Трифоном Максимовичем Баштой. Я учился по его учебнику "Гидравлика и гидромашины", да и не только я - все мое поколение инженеров тоже. Ему было далеко за семьдесят, но он сам вел машину аж с Киева. Федя был знаком с Баштой, пригласил его отдохнуть в Ильичевск, а заодно и получить научные консультации. Трифон Максимович приехал с супругой Галиной Прокофьевной Вовк, которая была крупной и высокой женщиной. Теперь, когда мемориальная доска с портретом Башты давно уже установлена в Киеве на стене института, где он работал, это уже не имеет значения, но большой ученый был и большим любителем выпить. Супруга бережно охраняла его, но Трифон Максимович постоянно просил нас отвлечь ее - позвать к телефону, на кухню, и тому подобное. И тут он мгновенно изловчался и выпивал все, что стояло на столе рядом. С криком "Тришка! Успел таки!" - супруга забегала в комнату, но отбирать было уже нечего - великий Трифон, обычно, действительно, "успевал". И сидел довольный, прищурив глаза, как сытый кот. Федя как-то решил досадить мне за мою любовь к Сталину. Зная, что Башта сидел на "шарашке", Федя при мне спросил Трифона Максимовича, очень ли плохо ему было там. - Было замечательно! - убежденно ответил ученый. - Во-первых, надо мной не было надсмотрщиков, которые мешали бы мне выпить. Все приносили из ресторана и если нам что-либо из еды не нравилось, снимали шеф-повара. Затем, работать можно было круглые сутки, никто не мешал и не выгонял домой, как сейчас. Ни один из подчиненных не мог вякнуть, даже пискнуть против меня! Поэтому и сделали мы так много. Я считаю, - распалился Башта, - что так и надо делать важные вещи! За границей деньгами заинтересовывают, а для нас это не годится - деньги возьмут, а работать опять не будут! Нашего брата - сачка, надо силой заставлять, и во всем прав был товарищ Сталин! Со всем небольшим опытом моей жизни, я бы трижды подписался под словами великого Башты. У нас честно вкалывать будет только творец нового, ему и денег не нужно. А пассивного исполнителя и деньгами не заставишь, если только не платить сдельно. Страх - вот лучший стимул для нас, еще недавно бывших бесправными рабами. И при "царизме", и при социализме! Ни один народ, кроме рабов, не гадит в своих же подъездах, не ломает лифтов, дверей, лампочек, да всего, что сможет - только не в своей квартире. А если квартира коммунальная - только не в своей комнате! Нет, "шарашки" нужны, и я бы сам с удовольствием в них работал бы! Правда, не исполнителем, конечно! Да и какой из меня исполнитель, разве только сексуальных экзекуций! Тамара продолжала ревновать меня ко всем, исключая, пожалуй, только Галину Прокофьевну. А потом мы приехали в Москву и закончили отдых в поселке Расторгуево, что почти у Кольцевой автодороги. Электричка оттуда шла до самой моей работы минут тридцать, поэтому аренду дачи, которая была снята на август, я продлил и дальше. Зимой оплата была значительно ниже, и мне очень нравилось ездить туда кататься на лыжах и приглашать знакомых для работы. Как, например, Осю, который часто бывал там. Да и дам для досуга, что тоже было очень удобно. И Тамара Федоровна иногда наезжала туда на выходные. В сентябре ремонт таганской квартиры был закончен, и мы с Олей снова переселились туда. Будучи развращен Олиными экспериментами по "спариванию" меня с подругами, да что греха таить, и всей предыдущей жизнью, я стал самостоятельно приводить домой подруг на ночь. Олю это почему-то бесило, она тут же уходила из дома, а меня просила "отпустить" даму до такого-то часа. А потом мы с ней договорились так: если я привел даму, то ставлю мелом на входной двери кружочек - занято, дескать! А когда дама уйдет, то я должен был этот кружочек стереть, и тогда Оля могла заходить домой. Телефона-то в квартире не было, а как еще прикажете поступать? Оля все это время просиживала в скверах или гуляла по улице неподалеку. Но беда была в том, что кружочки эти я стирать забывал, либо к уходу дамы бывая уже усталым и пьяным, либо потому, что просто спал. И бедная Оля иногда ходила по улицам всю ночь. Утром она все-таки заходила домой в истерике, рассчитывая встретить соперницу, а той-то уже с вечера не было! Оля очень обижалась на меня за эти забытые кружочки, просто простить не могла мне их. Даже намного позже, когда вспоминала про них, то начинала плакать. Недавно из Америки приезжала, уже солидная такая, без былых причуд (Америка-то уму быстро научит, там не у Пронькиных...), ну и встретились мы за бутылкой шампанского. - Все, - говорит, - что было между нами плохого, я забыла; только эти меловые кружочки, как вспоминаю - плачу! Не могу, - говорит, - простить тебе этого! Но, думаю, я все-таки выпрошу у нее прощения когда-нибудь, не умирать же так, непрощенным! По факсу или e-mail'у, но выпрошу. Оля добрая, надеюсь, простит! Подконец, Оля предупредила меня, что на кружочки она больше реагировать не будет, но я, конечно, позабыл это и привел-таки подружку. Завел в маленькую - бывшую "бабкину" комнату, где была узкая - резервная тахта, а тут Оля врывается. Шум, мат-перемат, так и расстался с подружкой "не солоно хлебавши". Поэтому-то я и снял дачу в Расторгуево и на зиму, чтобы избежать этих сцен. Тамара Федоровна же, видя, что Оля и на лето отпускает меня, и на зиму в Расторгуево, поверила-таки, что брак у нас фиктивный. И, кроме того, я выторговывал у Оли право приводить, если надо будет, Тамару Федоровну на Таганку. Но только ее одну! А за ее нетерпимость к приводу подруг я иногда "проучивал" Олю. Просил, например, Моню лечь на наше брачное ложе к Олиному приходу и накрывал его одеялом, а кругом разбрасывал женское белье. Оля бесилась и чуть однажды не задрала Моню прямо на койке. Или, я как-то нашел на улице ногу от женского манекена. Я утаил эту ногу от Оли, а потом однажды положил на наше брачное ложе свернутое одеяло, а к нему приставил эту ногу в чулке, спустив ее носком на пол, прикрыв простыней "туловище" мнимой дамы. На столе оставил вино в бокалах, а сам остался в трусиках. На входных дверях же нарисовал заветный кружочек. Жду жену, попиваю вино, читаю газету. И вдруг - слышу рычание и рев дикого зверя - это Оля, увидев ненавистный кружочек, в ярости открывает дверь. Я выбежал в прихожую в трусах и стал умолять ее не кричать - дама, дескать, уважаемая, жена "большого человека", притомилась и уснула. Не будить же ее так грубо! Оля ворвалась в большую комнату, стрижка на ее голове так и поднялась дыбом, как иглы у ежика. - А ну, сука, шалава, вставай сейчас же! - диким голосом закричала бедная Оля и схватила "суку" за ногу. А нога-то и отвалилась! Оля завизжала от ужаса, не понимая, в чем дело. - Вот, ты ногу у человека оторвала, что теперь делать! - тараща глаза, завопил я. Насилу Оля "врубилась" в суть дела, и тогда, схватив в руки первую попавшуюся тяжелую вещь, а именно - книгу философа Гегеля "Феноменология духа", запустила ею в меня. А потом впала в длительную истерику. Долго после этого она видеть не могла эту ненавистную ей ногу, а я частенько, особенно при гостях, наливал в нее вино (нога-то была полая!), и, как из рога, пил из нее. - Другие пьют рогом, а я - ногом! У нас демократия! - пояснял я недоумевающим. К Оле в гости иногда приходил американец по имени Билл - хороший, но наивный парень. Оля учила его русскому, а сама при этом постигала английский. Дело было уже при Горбачеве и Рейгане. Познакомившись с Биллом, я налил вино в ногу (у того аж глаза вылезли из орбит!), и выпил за президента Рейгана. А затем налил вина туда же и предложил Биллу выпить за нашего президента Горбачева. Конечно же, Оля рассказала Биллу, что муж у нее известный ученый, доктор наук, профессор. Да Билл сам часто смотрел и любил нашу передачу "Это вы можете!", знал меня по этой передаче. И этот серьезный человек, ученый, предлагает Биллу выпить за президента Горбачева из женской ноги! У Билла выступили на лбу крупные капли пота, но он, поблагодарив, отказался. - Вы что, не пьете вина вообще? - поинтересовался я. - Нет, вообще пью, но конкретно в данный случай - нет! - отвечал Билл. - Вы, что не уважаете президента Горбачева? - продолжал я допрос. - Нет, мы в нашей стране уважаем мистер Горбачев, и я тоже! - горячо возразил Билл. - Тогда почему же вы отказываетесь выпить из ноги, я же выпил за вашего Рейгана? - недоумевал я. Капли пота уже стекали по лицу Билла. - Это не есть традиция нашего народа - пить из нога! - оправдывался Билл. - А из рога пить можно? - допытывался я. - Да, из рога пить этикет допускает! - согласился Билл. - Из женской туфельки тоже можно пить? - поинтересовался я. - Да, в исключительный случай раньше так допускалось! - подтвердил Билл. - Так почему же из туфельки можно, а из самой ноги - нельзя? - демагогически вопрошал я. Бедный Билл чуть ни плакал. - Я не в состоянии отвечать на ваш запрос! - признал свое поражение Билл. - Молодец, я испытывал тебя, ты оказался принципиальным, правильным американцем! - по-американски широко улыбаясь, констатировал я. - А теперь выпьем за США - самую демократическую страну мира! После нас, разумеется! - быстро добавил я. Налив вино в бокал я вручил его Биллу, себе налил снова в ногу, и, чокнувшись, мы выпили. - Да, у нас достаточно демократическая страна! - простодушно подтвердил Билл, выпивая. Я намеревался вечером идти в русскую баню, благо она была в двух минутах ходьбы - это "Тетеринские бани". Предложил и Биллу сходить туда вместе. Обещал потереть спину. Бедный Билл вспотел опять. - Отстань от Билла, а то получишь! - рассвирепела Ольга. - А что получу, доллары? - поинтересовался я. - Доллары у вас не являются платежной валютой, их надо преобразовывать в рубли, так нас инструктировали! - толково пояснил нам Билл, и мы расстались - я ушел в баню. Если американцы все, такие как Билл, то как же там скучно! Как там живет Оля, привыкшая к моему искрометному юмору? А мои ученики, уехавшие жить туда, дурят там своих сотрудников, признаваясь, что они, якобы, засланные агенты КГБ, и те им верят. Бледнеют от страха! Добрые, порядочные, правдивые ребята - эти американцы! Только очень уж наивные. Как они еще выдерживают наплыв наших ушлых "русаков" к себе - ума не приложу! Итак, для интимных встреч я стал использовать дачу в Расторгуево, но покоя мне не было и там. Однажды уже в декабре, я выделил день специально для консультаций Осе Юдовскому. День мы с ним поработали, прерывая занятия прогулками по природе. Поблизости от дачи было кладбище (из-за чего я по вечерам боялся даже в туалет выходить), и небольшие озера. Лед на них был еще гладкий, на нем - небольшой слой снега, который легко стирался ботинками, а под снегом лед казался почти черным, и на нем можно было легко писать слова. И я, недолго думая, вывел ботинками трехметровые буквы: "Долой КПСС!". Перепуганный Ося тут же принялся их лихорадочно стирать. - Нурбей Владимирович, как вы можете такое писать, увидят с вертолета - арестуют! - беспокоился Ося. - А как узнают, что это мы писали? - поинтересовался я. - Не мы, а вы, - поправил Ося, - а узнают по почерку; дайте мне защитить диссертацию, а потом пишите, что хотите! Теперь, живя в Америке, мой ученик - миллионер Ося, наверное, уже не боится писать на американских озерах: "Долой КПСС!". Если у них озера вообще замерзают! Вечером выпили и спокойно улеглись спать. А ночью, что-то часа в два, вдруг раздается стук в окно. Моя кровать была как раз близ него. Я испуганно вскочил, включил свет и посмотрел в стекло. А там маячило что-то зеленое и бледное лицо посередине, и окно-то, как раз выходит на кладбище. - Кранты! - решил я, и с истерическим криком заметался по комнате, - не иначе - привидение! Вскочивший на мои крики Ося всмотрелся в окно попристальнее, и успокоил меня: - Так то же Тамара Федоровна! Ося знал Тамару Федоровну еще по институту, да и по многочисленным встречам в Курске. - А как она могла оказаться тут ночью? - не поверил я. - Вот у нее и спросите! - посоветовал Ося. Мы открыли дверь дачи и не без страха пустили замерзшую Тамару внутрь. Она была в зеленом пальто и в мохнатой зеленой же шапке. Вина у нас уже не оставалось, но она привезла бутылочку мадеры с собой. Оказывается, она летела в Курск с Урала, где была в командировке. А самолет сделал посадку в Домодедово, которое рядом с Расторгуево. Вот Тамара и решила навестить меня на даче, без какой-нибудь гарантии, что я в эту ночь именно там. Взяла такси и приехала. Что она делала бы, не застань меня здесь, даже не представляю! Поэтому я дал ей один ключ на всякий случай, если надумает вдруг меня ночью проверять, а на даче пусто. Хоть переночевать будет можно. Застав меня с Осей, Тамара успокоилась, хотя продолжала подозрительно посматривать на нас. Тогда я и пояснил ей, что один здесь ночью я бы не остался и за кило золота. Не будь Оси, не попала бы она ночью на теплую дачу, а делала бы нивесть что. И ее грязные подозрения я отметаю напрочь! Мы переместили Осю в соседнюю маленькую комнатку и плодотворно переночевали. Вечером Тамара уехала в Курск поездом. А ключом от дачи Тамара Федоровна не преминула воспользоваться. А получилось это так. Встречая в ИМАШе Инну, я иногда спрашивал у нее про Тамару - маленькую. - У нее все о'кей! - говорила обычно Инна, - о тебе и не вспоминает, у нее много поклонников! А тут как-то Инна призналась, что Тамара была беременна от меня и сделала аборт, причем очень поздний, и долго болела после этого. На мой вопрос, почему мне об этом ничего не сказали, Инна поинтересовалась: - А чем бы ты смог нам помочь? - Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое... неуверенно сказал я. - Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! - как-то вызывающе ответила Инна. Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево. Она долго колебалась, но завтра была суббота - выходной день, и все-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил ее. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, еще выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою - широкую, а Инна на Осину - узкую. Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят... поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе - "не приставай". Пришлось нарушить слово джентльмена, причем два раза - еще под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было "непротивление приставанию со стороны партнера". А об этом я слова не давал. В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причем на вокзал шли "по сокращенке" - Инна куда-то спешила. На Павелецком вокзале мы расстались, и я заспешил домой - на Таганку. Оля еще лежала, и пришлось к ней поприставать; к тому же я ей слова, запрещающего это делать, не давал. Мы еще лежали в кровати, когда прозвучал звонок в дверь. Оля, чертыхаясь, встала и отворила; через минуту она вошла в комнату и хмуро бросила мне: - Это к тебе - Тамара Федоровна! Я не поверил - ведь Тамара никогда не бывала на Таганке. Накинув халат, я вышел за дверь - Тамара почему-то никак не хотела заходить в квартиру. Наконец, она согласилась зайти и присесть на кухне. Я присел рядом, а Оля зашла в комнату. На лице Тамары было выражение высшей степени презрения, как у Станиславского в его мимических портретах. - Я только что из Расторгуева, - медленно цедила она, - там горячий чайник, мокрые зубные щетки, женские следы на снегу до туалета - какая-то "киска" шла в туалет и обратно! Кого приглашал на дачу? Я внимательно слушал Тамару, уверен был, что и Оля слышала ее слова. - Оля! - крикнул я, и послушная жена явилась передо мной, "как лист перед травой", - где я был ночью? - Как где, - ответила Оля, - дома, разумеется! - А вот Тамара утверждает, что я был в Расторгуево, да еще с какой-то "киской"! А я тем временем спал у себя на квартире, в маленькой комнате, - подчеркнул я, чтобы Оля не перепутала, что следует говорить. - А кто же тогда был в Расторгуево? - допытывалась Тамара - Хорошо, - сказал я, - давай поедем в Расторгуево, и там на месте разберемся! Мы собрались, и к неудовольствию Оли, уехали. Пока мы ехали, шел сильный снег. А Тамара все переживала, что следов "киски" не будет видно. Но она ошиблась. На участке действительно отчетливо были видны следы киски, но без кавычек, натуральной киски, от дверей в сторону туалета. - Вот следы киски - милого животного, вот чайник - он холоден, а вот - зубные щетки, - они сухи! - констатировал я. - Где "вещдоки"? Под натиском этих доводов Тамара сдалась. К тому же, она устала. Мы разделись (сняли верхнюю одежду), выпили вина, которое взяли по дороге. Потом снова разделись (на сей раз основательнее) и помирились действием. Так мы мирились и отдыхали весь субботний день и в воскресенье до вечера, а вечером доехали до Курского вокзала, где я и посадил Тамару на Курский поезд "Соловей". Домой я пришел совершенно обессиленный. Но я был виноват перед Олей, и эту вину пришлось тоже заглаживать... Наука Может создаться впечатление, что я все время только пьянствовал и тесно общался с дамами. Уверяю вас, это совсем не так! За время после защиты докторской вышли десятки моих статей, в основном в соавторстве с Моней. Я уже защитил докторскую, теперь наступал черед Мони, а у него трудов было недостаточно. Вот мы и наверстывали упущенное. Было также получено около сотни авторских свидетельств на изобретения. Всего их у меня около трех сотен, а данный период был самый плодотворный. До защиты докторской я выпустил всего одну монографию, правда, первую в мире по инерционным аккумуляторам. А уже после защиты вышли книги: "Инерционные двигатели для автомобилей" "Маховичные двигатели", "Накопители энергии", "Инерция", "Инерционные устройства в технике". И все в хороших издательствах: "Машиностроение", "Наука", "Транспорт", "Знание". В один год вышли даже две книги в разных издательствах, но с одинаковым названием - "Накопители энергии". Одну из них я издал под псевдонимом - "Н. Маховичный". Весь юмор в том, что в ней я сурово полемизировал с вышедшей чуть раньше моей же книгой без псевдонима. И мне часто потом приходилось слышать: "А Маховичный считает, что это не так!". Тогда я уверял оппонентов, что Н. Маховичный уже переменил свое мнение. "Откуда вы знаете?" - удивлялись "Фомы-неверующие". "А потому, что Н. Маховичный - это я и есть!" - и показывал квитанцию, где гонорар за книжку Н. Маховичного был выписан на мое имя. Большинство из этих книг было, затем переведено на иностранные языки и издано в Европе. Но особенно дорога мне моя научно-художественная автобиографическая книга "В поисках энергетической капсулы", где я описываю свой поиск и разработку супермаховиков. Сто тысяч экземпляров книги были раскуплены мгновенно, и ее переиздали таким же тиражом в "подарочном" варианте - с шикарной обложкой, в цвете, с художественными фотографиями и т.д. Немцы перевели ее на свой язык и издали в Германии. Благодаря этой книге я завязал с немецкими специалистами и бизнесменами тесные отношения. Более того, по этой же причине у меня появились в Германии друзья - супруги Саша и Лена. Несмотря на разницу в возрасте, они теперь одни из самых близких моих друзей. Так что, если человек - выпивоха и повеса, то это еще не означает, что он - бестолковый. Но я, пожалуй, даже зря начал об этом разговор, так как конца он не имеет. Можно проводить тысячи примеров, когда выпивохи и повесы оказывались великими музыкантами, художниками, поэтами, учеными и даже политическими деятелями. Куда же уж дальше - великими спортсменами, чемпионами мира и Олимпийский игр. И не только шахматисты (Алехин, например), но даже и штангисты, что кажется совершенно немыслимым. Я был знаком с одним из таких, величайшим спортсменом-самородком, выступавшим в среднем весе в 60-е годы прошлого века. Не называю его фамилии, чтобы не оскорблять его памяти - его уже нет с нами. Все, кто имел когда-то какое-нибудь отношение к тяжелый атлетике, знают и помнят, кто был в эти годы чемпионом мира и Олимпийских игр в среднем весе. Он "бил" знаменитого американца японского происхождения Томми Коно, бывшего, кстати, моим кумиром. Я видел этого нашего великого спортсмена в Сухуми, где он был на сборах. Он днем тренировался, а вечерами крушил ларьки и другие мелкие постройки на берегу моря, как будто они были картонными. Да и людям лучше было не попадаться на его пути. Меня-то он не трогал, как "своего" (не подумайте дурного, я имею ввиду - штангиста), а кое-кому перепадало как следует. Это был человек-скала! Сибиряк, бывший золотодобытчик, он добыл максимум золота на соревнованиях. Но вино все-таки погубило его. В то же время, сколько людей совершенно непьющих, верных мужей и точных исполнителей - поразительно бестолковых! Я уже не говорю об их творческих возможностях. Но сам я, будучи заведующим кафедрой, предпочитаю иметь в коллективе непьющих, морально устойчивых сотрудников и преподавателей, чем талантливого пьянчужку и аморальщика! Знаем мы таких не понаслышке! В конце 70-х начале 80-х годов меня "захватила" одна очень эффектная тема, подсказанная работниками Всесоюзного НИИ противопожарной безопасности. Речь шла об эвакуации людей и ценностей с высотных домов во время пожара. Пока с этим делом обстоит плохо. Лифты во время пожара отключаются, да и в них опаснее всего находиться. Электроэнергия "вырубается", никакая механизация не работает. Пожарные лестницы еще надо успеть доставить, как и вертолеты, да и не всегда они эффективны. По веревке с высотного дома спустится только чемпион-акробат. Есть правда еще эластичные рукава, в которых как в трубах люди могут соскальзывать вниз, тормозя свое падение руками и ногами. Но это тоже не панацея. Я предложил небольшое, с кастрюлю величиной, устройство с маховиком и тросом, которое постоянно закреплено над окном, балконом и другими выходами из дома наружу. Во время пожара к концу троса цепляется (за специальные лямки, пояса и пр.) человек, или к этому концу крепят ценный груз на особом карабине. Человек прыгает вниз и опускается на тросе, который, сматываясь с катушки, разгоняет маховик. Когда человек достигает земли, натяжение троса падает, и карабин отстегивается. Энергии раскрученного маховика с запасом хватает, чтобы поднять трос с карабином обратно. Таким образом можно опускать неограниченное количество людей и грузов. Мы изготовили опытные образцы, причем особую инициативу здесь проявил Ося Юдовский. "Маховичный спускатель" - так мы назвали это изобретение, стал темой его кандидатской диссертации. Конечно, живых людей мы так не спускали, но мешки с песком такого же веса - пожалуйста! Я многократно показывал модель устройства по телевидению, где я опускал с высоты морских свинок, бутылки с водкой и даже бокалы с шампанским. Все время спуска, скорость падения довольно высока, но приземление - мягчайшее, даже хрустальный бокал с шампанским не разбился и не пролился. Ося разработал такую теорию "спускателя", чтобы обеспечить все эти полезные свойства. Вот этой теорией мы занимались обычно в Расторгуево, когда бывали там вместе. Удивительно, но пожарные так и не взяли на вооружение этот "спускатель". Хотя никто ничего плохого про него не сказал. Вот так - все хорошо, но нам не надо! Конечно, надо было потратиться на разработку и доведения до ума этой новинки, а денег-то как всегда нет! В конце 70-х годов я заметил среди своих студентов талантливого юношу и стал давать ему задания. Особенно хорошо получалось у него написание заявок на изобретения. Звали студента Сашей, фамилия была Серх. Так мы с ним получили авторские свидетельства на несколько десятков изобретений в области маховиков и приводов к ним. А начали с оригинальной маховичной катапульты (для разгона самолетов с авианосцев и тому подобного), и назвали изобретение "Средство для разгона масс". Потому, что действительно разгонялась какая-то масса - самолет, ракета, просто груз и так далее. И на это изобретение пришел запрос из... КГБ. Оказывается, там решили, что это средство для разгона масс... народных. То есть вышедшей на демонстрацию толпы, вроде водомета. Но пришлось разочаровывать "товарищей" с Лубянки. С Сашей мы скоро сошлись характерами. Он часто приходил ко мне домой, мы занимались наукой и нашими изобретениями. Ну, и "обмывали" свои успехи. Несмотря на разницу в возрасте - ему было около двадцати, а мне - под сорок. Вскоре и мой младший сын Леван, закончив службу в армии, приехал в Москву, где я устроил его на ЗИЛ, как тогда говорили "по лимиту". Леван часто бывал на кафедре и сумел покорить сердце нашей молоденькой красивой сотрудницы - Наташи. Они вскоре поженились, а Леван поступил учиться в наш институт на вечернее отделение. Работал он на ЗИЛе шофером. Леван был рослым, сильным и красивым юношей. Левану была не очень понятна моя дружба с его ровесником Сашей, и я "признался" ему, что Саша - мой внебрачный сын. Дескать, с маменькой его гулял, еще будучи на студенческой практике в Москве, что совпадало по времени. Позже, когда Леван, да и я сам, познакомились с Сашиной мамой, она оказалась лет на десять старше меня. Леван высказал сомнение в моем отцовстве Саши, но я пояснил, что мне было 19, а ей 29, а это почти одно и то же. Мы с Сашей вместе ходили в спортзал, даже выезжали в отпуск на отдых. Он с отличием окончил институт; я его взял к себе в аспирантуру и сделал его как бы моим заместителем по всем кафедральным и научным делам. Саша был интересным высоким блондином с высокомерным видом и поведением. Все студенты от него бежали ко мне, пытаясь получить поблажки. Но Саша перехватывал их по дороге и "карал" двойками, приговаривая: - Нурбей Владимирович добрый, а я вот - злой, злой! - и расправлялся с молодыми бездельниками. С Сашей мы впервые начали заниматься вариаторами и бесступенчатыми передачами, очень перспективными для автомобилей. Но и супермаховики мы не "забрасывали". На людях Саша со мной был на "вы", ну а "тет на тет" (как любили говорить в Тбилиси), тем более в застолье, он переходил на "ты". И иногда критиковал сурово, в основном, за мягкотелость. Это меня-то - и за мягкотелость! Можно только представить каким жестким человеком был он сам. Но основная научная работа и тесные взаимоотношения с Сашей еще впереди. А пока не будем забывать, что идет еще поздняя весна 1979 года. Второй развод. Жизнь продолжается Моня, наконец, развелся с женой, но свободным так и не стал. Капа звонила ему на работу, требовала немедленно явиться домой по той или иной причине. И тот "поджав хвост" бежал, куда ему велели. Оля с Моней начали подрабатывать на аудиторской работе; сейчас эта работа так называется, а в те времена они просто проводили ревизию бухгалтерских документов и их списание. Бухгалтерскую макулатуру вывозили грузовиками. Какое право они имели на эту деятельность - не знаю, вероятнее всего его не было, но зарабатывали прилично. Даже Сашу брали себе в "подмастерья", но потом я запретил уродовать студента. Работа, а вернее "халтура", снова сблизила Олю с Моней, и в мае месяце Оля объявила мне, что едет отдыхать с Моней на все лето. Сам Моня при этом трусливо прятался от меня, заявив по телефону, что если я разрешу, то они едут, ну, а если нет - так нет! Кстати, телефон нам к тому времени поставили, чему мы с Олей были страшно рады. Мне не жалко было отпускать Олю - ничего нового или вредоносного Моня с ней сделать не мог бы. Но страх, что бестолковые в сексуальном отношении мои друзья могут "заделать" ребенка, покоя мне не давал. Еще бы - ребенок будет считаться моим, если даже будет рыж, светлоглаз и странноват, как Моня. И я высказал свои опасения Оле. - Тогда давай разведемся! - просто предложила она. Меня покоробило ее легкомыслие: то уверяет, что любит больше всех на свете, а то - давай разведемся! Но предложение Оли мне понравилось своей полезностью; тем более, она заявила, что про развод мы никому не скажем. У меня создалось впечатление, что моим друзьям так хотелось поскорее умотать на море, что они на все были готовы. Моня сопровождал нас в ЗАГС, куда мне просто неудобно было показываться. Там была молодая и красивая начальница ЗАГСа - Марина. Она с такой симпатией отнеслась во время бракосочетания ко мне, что не хотелось огорчать ее разводом. В результате Оля с Моней буквально втащили меня, сопротивляющегося, в приемную к Марине, как раз тогда, когда она выходила из кабинета. Оля была, естественно, не в свадебном платье, а в разодранном джинсовом костюме и кепчонке. Моня тоже был в своем обычном виде - мятых брюках и ковбойке с брезентовым рюкзаком за спиной. В рюкзаке было все - книги, рукописи, плащ на случай дождя, продукты, которые попадались ему по дороге, и которые без особой очереди можно было купить. Всклокоченные рыжие волосы и безумные глаза гения довершали портрет Мони. Моню часто "брали" на улице и тащили в вытрезвитель, хотя он был "трезв, как стеклышко", или "сухой как лист". Марина тут же узнала меня и спросила, что нам надо. - Вот, на развод меня ведут! - пожаловался я. - Хорошо, заходите ко мне, - огорченно пригласила нас Марина, - а этому что здесь надо? - и она сердито указала на Моню. Тот тут же выскочил за дверь, чуть ни прищемив свой рюкзак. - Рассказывайте, в чем дело? - предложила Марина, усадив нас перед собой. Оля стала возмущенно рассказывать, что я целые дни пьянствую и даже...На это "даже" я поднял кверху палец и спросил Олю: - И мне тоже можно рассказать про твои "даже"? Оля мотнула головой и продолжала. - Хорошо, обойдемся без "даже". Он не дает мне свободы действий, не пускает меня...- и она осеклась. - Куда не пускает? - ехидно переспросила Марина. - На море с этим рыжим другом! - выпалил я. Оля укоризненно взглянула на меня. - Оля, ты же знаешь, что я всегда рублю правду-матку! - испуганно оправдывался я. - Про матку бы помолчал! - презрительно бросила мне Оля, - а что, я не имею права ехать на море с другом без каких-нибудь грязных намеков? - обратилась она к Марине. - Эх, а я полагала, что вы - серьезные люди! Особенно вы, Нурбей Владимирович, вы произвели на меня такое солидное впечатление! Все сейчас разводятся, вот и я - начальник ЗАГСа, и представляете - тоже развожусь! Я посмотрел на красивую, умную, добрую Марину и осторожно, "по-еврейски", спросил: - И как скоро вы будете свободным человеком? Мой вопрос взорвал Олю. - Что, теперь Марине хочешь жизнь испортить? Вы, Марина, не верьте ему - такой алкаш, такой кобель, а подходит культурно, как Дон Жуан какой-нибудь! Марина тихо хохотала, закрыв лицо руками. На крики Оли Моня открыл дверь в кабинет и оглядел всех безумным взглядом. Марина захохотала в голос, уже не прикрываясь. - Все ясно! - констатировала она, - с вами бесполезно говорить о супружеском долге, о браке, о семье; вы живете на каком-то своем облаке, и у вас свои законы! Заходите, - она написала дату на бумаге, - и я вас разведу. Все! Мы развелись и Оля взяла назад свою девичью фамилию, - ей не нравилось, когда все спрашивали у нее: "А какая у вас нация?". Развод отмечать на Останкинской башне не стали, ну, а дома выпили втроем прилично. Моню на радостях развезло больше всех и он стал требовать, чтобы сегодня Оля легла с ним. Я не возражал. Но Оля огрела его, как и меня раньше, гегелевской "Феноменологией духа" по голове, отчего Моня мгновенно поумнел и улегся на узкую тахту. Ну, а мы с Олей, по привычке - на наше брачное ложе. Моня взял отпуск за несколько лет (он все последние годы не брал отпусков, гулял неделю-другую, просто не являясь на работу), и они уезжали на целый квартал - июнь, июль, август! Мне сказали, что будут звонить и рассказывать, где и как они отдыхают. Я проводил "мою семью" на поезд, отправляющийся с Курского вокзала, мы еще выпили в их двухместном купе (видать, подхалтурили прилично!), и грустный пошел домой. Время было дневное, но я выпил, и делами заниматься не мог. Сижу так дома у телефона, брошенный молодой женой, которая, не стыдясь меня, уехала на море с любовником, и от мыслей этих чуть не плачу. - Лора? - задумываюсь я, сняв трубку, - нет, там уже все кончено! Галка с Нинкой? - хорошо бы, да воспоминания страшные - охота еще один инсульт заработать? Тамара "маленькая"? - нет после всего, что произошло, мне туда хода нет. А почему именно "маленькая"? Почему не обычная, то есть мамонтовская Тамара Ивановна. Тут даже в Курск ехать не надо! Звоню во ВНИИторгмаш, с замиранием сердца жду ответа. И вдруг родной, низкий, необычайно красивый и сексуальный голос спрашивает: "Вам кого?". - Томуля, ты простишь меня? - как можно жалобнее пролепетал я. - Нолик, Ноличка! (она так иногда меня называла) - радостно прокричал голос на том конце провода, - да нечего нам прощать друг другу! Все хороши - кого не вороши! Где встретимся? - Давай на Таганке, у входа в театр. Но ты не бойся, я тебя туда не поведу, там поблизости другой театр есть - двух актеров! - ответил я ей загадкой. Договорились на пять вечера. Я сбегал в магазин, принес чего надо. Прибрал брачное ложе, да и вообще в квартире. Потом уже вспомнил, что этого нельзя делать, пока уехавшие не доберутся до места. А если бы они во Владивосток поехали бы, то что, неделю сидеть в грязи? - разозлился я и решил, что все эти приметы - туфта. Но оказалось, что не совсем. Стою я у театра на Таганке и размышляю - что за лапшу повесить на уши Тамаре. А потом решил - говорить только правду, ведь я же не профессиональный лгун. Тем более Тамара - свой человек, она все поймет и простит! И вот из дверей метро выскакивает улыбающаяся Тамара и близорукими глазами в очках ищет меня. Я машу ей рукой, она перебегает дорогу, и мы встречаемся. Целую ее, и ощущаю далекий знакомый запах волос, кожи, вкус губ. Это же все мое, родное! Это ее голос - один из миллионов! Почему же моей женой была не она, а другая? Странная штука - жизнь: человек предполагает, а Господь располагает! Вот я был законным мужем совершенно другой женщины, а теперь она катит в поезде с моим лучшим другом! Но тут я вспомнил признание "моего лучшего друга" Мони о совращении его Тамарой Ивановной и вернулся на Землю. А на земле, на моей родной Таганской земле, рядом со мной - моя самая большая любовь! И мы бодрой походкой зашагали к Дровяным переулкам, где находился мой, заметьте, мой дом! Тамара с интересом наблюдала, куда это я ее веду, но вопросов не задавала. Но когда я открыл ключом входную дверь и впустил ее в просторную квартиру, она не удержалась и спросила: "Чья это квартира?" - Моя! - гордо ответил я. Тамара молча включила свет и стала осматривать помещение. Внимательно посмотрела на широченную кровать в алькове, на рисунки, висящие на стенах. Фотографии не было ни одной, а рисунков - много. Здесь же не фотограф живет, а художник! Рисунки были карандашом и пастелью; а изображен на них был один и тот же человек - я. В задумчивой позе, в плавках и со штангой, с рюмкой вина, а также замечательный динамичный рисунок, где я пляшу лезгинку с кинжалом в зубах под музыку Мони. Сам Моня с невероятно хитрой улыбкой и копной рыжих волос, как рыжий Мефистофель, играет на пианино дикую мелодию. А я уж под нее выплясываю! Все, как и имело место быть в жизни! Тамара, конечно же, узнала Моню, и удивленно спросила, кто все это рисовал. - Художника приглашали, - уклончиво ответил я, - Водкина-Опохмелидзе по фамилии. - А не Сутрапьяна или Стограммовича? - продолжила Тамара, хорошо зная притчу про хмельные фамилии, - а может, японца Токанава-Тояма? Тамара осмотрела большую кухню, ванну в которой поместился бы сам "дядя Степа", а заодно и умылась. - Соловья баснями не кормят! - провозгласила Тамара, садясь за стол на кухне, - наливай, если есть что! - Ты забыла украинского художника Наливайко, - напомнил я, разливая вино по стаканам. - За любовь после брака! - провозгласил я, и выпил свой стакан. Тамара отпила свой стакан и недоуменно спросила: "Ты что, еще второй раз не женился?" - Обижаешь, я уже и со второй женой успел развестись! И вот, живу здесь, работаю в ВУЗе в Москве. - А я еще не развелась! - вздохнула Тамара, - и я, в свою очередь, прикусил язык. - За кем же ты замужем, за Бусей? - высказал я единственно возможный вариант. - Держи карман пошире! - евреи со своими женами не разводятся, - за Лешей-алкашом я замужем. Помнишь такого? Я аж рот раскрыл от удивления. - Чего удивляешься? Ты, что ли, сам по большой любви женился? Тогда почему так быстро развелся? Да и вообще, может ли у тебя быть настоящая любовь к кому-нибудь, кроме меня? - Нэт, нэ можэт, нэ за что! - переходя на кавказский говорок, решительно выпалил я. - Вот и ладушки, - примирительно сказала Тамара, - мне тоже надоело в Мамонтовке жить и в туалет зимой за сто метров бегать! А так я вот разведусь, как ты, и квартиру в Москве получу. Потому, что наш с Лешей дом на снос назначен! - Тогда пьем за любовь до брака, имея в виду нашу с тобой большую любовь и, возможно, брак в будущем! - поправился я. - Тогда компромиссный тост - за любовь вместо брака! - предложила Тамара, и мы дружно выпили. Посидели мы неплохо, а потом отлично полежали на широком, нашем с Олей брачном ложе. Вечером позвонил Ося, как обычно по научным вопросам. В разговоре с Осей мне в голову пришла практичная мысль. Я спросил Осю о его планах на лето. Он, конечно же, ответил вопросом на вопрос: "А что?". - А ничего, хочу поехать с подругой летом в Киев, жилья не найдется? - Для вас - всегда пожалуйста! - обрадовался Ося, - летом я в Москве - осенью защита диссертации! Вы зайдите к родителям, они выдадут вам ключ от моей квартиры, я им позвоню. Вы - мой лучший благодетель и друг, родители молятся на вас! Тамара была рада моему предложению съездить в Киев, она оказывается, там никогда не была. Мы с ней жили на Таганке до начала июля, а когда я вышел в отпуск, то мы поездом выехали в Киев. Нас приветливо встретили родители Оси (он, конечно же, сказал, что Тамара - моя жена), и выдали ключи от квартиры Оси. Время мы в Киеве провели отлично. Побывали в Лавре, со страхом ходили по ее подземным ходам с размещенными там мощами святых. Были в знаменитой Владимирской церкви, расписанной Васнецовым, где на главных вратах изображен князь Владимир в плаще с орнаментом в виде множества свастик. Купались и загорали на Днепре в любимом мной Гидропарке и жарили шашлыки в Колыбе. А еще - тренировались на стендах, воздвигнутых самодельщиками на берегу Венецианской протоки за мостом. Про эти стенды потом, уже без Володи Соловьева, мы снимали очередную передачу "Это вы можете". И, конечно же, посетили знаменитые "Курени" - ресторан на берегу Днепра, где мы сидели в курене с высокой конической соломенной крышей и смотрели на Днепр. Так вот, посидев в этом курене за одним столом с парой, возможно тоже выдающей себя за супругов, мы познакомились настолько близко, что покинули ресторан, обменявшись партнерами. В эйфории я бродил со своей новой дамой по тропинкам днепровского склона и целовался с ней. Только почти через час мы вспомнили о наших любимых и принялись искать их. Нашли-таки их возле шоссе, сидящими и целующимися на пне. Куда бы делась Тамара без ключа от квартиры в незнакомом городе - ума не приложу! Но это ее не волновало, она сидела себе на пне и целовалась! Ну, взял бы ее, допустим, этот парубок к себе на ночь (в чем я сильно сомневаюсь!), но ведь потом Тамара домой не попала бы, ибо адреса не знала! А я что бы с моей новой партнершей делал, тоже не знаю! Да знаю, конечно, но разве это дело, когда твоя баба пропадает с кем-то? В Москву мы вернулись в отличном настроении и хорошей форме. Тамара выглядела лучше, чем когда-либо раньше или позже. Мы пригласили Бусю на Таганку, он сперва ворчал опять что-то типа: "Одной семьей живем...". Но потом он восхищенно оглядел Тамару - загорелую, стройную, отдохнувшую, в белом шелковом платье, очень шедшем ей, и ревниво бросил: - У хорошего хозяина, видать была, если расцвела так! - Да уж, обслуживали по первому классу, не то, что некоторые! - начала было лезть на рожон Тамара, но я замял разговор по-кавказски: - Обижаешь, дорогой, не для себя - для друга старался! - и я протянул обе руки к Бусе. Посмеялись, выпили; Буся похвалил меня за "обратный" переезд в Москву и пожелал успехов. Он был очень огорчен провалом своей докторской в ВАКе и никак забыть про это не мог. На работе он стал раздражительным и агрессивным. И вскоре с ним поступили так же, как со мной в Тбилиси - не избрали по конкурсу. Буся был шокирован таким предательством коллег, но вскоре оправился и перешел на работу в ВУЗ. Там и успокоился. ВУЗ - это золотое дно для умных людей. В НИИ можно до пенсии прослужить полным нулем и никто этого не заметит, а в ВУЗе-то твоя дурость тут же, после первой лекции будет оценена студентами. Умному в ВУЗе - раздолье, свобода творчества, общение с молодежью! О чем думают головастые люди, идущие работать в НИИ, а не в университеты - ума не приложу! Тамара - Оля - Тамара В начале сентября Оля с Моней приехали с отдыха в Москву. Прибыли они утром, и мы с Тамарой были дома. Оля, еще не видя Тамары, уже была "на взводе", она покрикивала на Моню, а тот виновато суетился. Первым увидел Тамару Моня, он обрадовался ей, и они расцеловались. А тут вступила Оля: - А это еще кто такая? - Давайте познакомимся, - предложил я, - Оля - любовница Мони, Тамара - моя любовница; остальные знакомы друг с другом достаточно близко! Оля заворчала, но крыть было нечем. Я отозвал Олю в сторону и шепотом сообщил ей, что Тамара временно поживет со мной в маленькой комнате. А Оля, как я понимаю, будет жить с Моней в большой, или переедет к нему... - Неправильно ты все понимаешь, - перебила меня Оля, - я с Моней поссорилась, в лучшем случае мы будем просто знакомыми. Я полагала, что мы с тобой будем жить, как и раньше, только без регистрации. Но теперь мне надо заниматься другими делами... Оля всхлипнула и сквозь слезы сообщила, что она беременна. - Успокойся, от Мони! - сказала она, видя, что у меня глаза вылезли на лоб. Мы устроились в Сочи в гостинице, - рассказывала Оля, - и этот чудак на букву "м" выдавал меня за своего сына-школьника. В гостинице поверили и поселили нас в одном номере. Тогда в Сочи у нас все еще было в порядке. А потом мы морем переплыли в Одессу, вернее, в Ильичевск к Феде, и там уже я поняла, что залетела. Подождали еще месяц, думали, может быть обойдется, но нет - все ясно, залетела! Советуюсь с Моней, оставим, говорю, первый раз, все-таки. А он наотрез - ни в коем случае, иначе утоплюсь в море! Делай аборт - и все! Так и порешили, поэтому я скоро лягу в больницу! - Каким же я оказался предусмотрительным! - мысленно похвалил я себя, - что развелся. Иначе Оля обязательно родила бы, и я, "средний по величине рогатый скот", всю жизнь...Как татары - мудрый народ, говорят: "Пять минут сигарга - на всю жизнь - каторга!". Моня как-то засуетился и быстро ушел, а мы отметили приезд Оли. Женщины быстро подружились, и к вечеру мы вместе пошли гулять по набережной Яузы, что была в пяти минутах хода. Оля, ложась спать, постелила себе в маленькой комнате на узкой тахте, а нам разрешила спать на широком брачном ложе (на котором собственно, я сплю и по сей день, но только совсем с другой Тамарой). Скоро Оля легла в больницу, ей сделали аборт, но как-то неудачно, или что-то там обнаружили, поэтому задержали в больнице еще на месяц. Мы с Тамарой регулярно посещали Олю в ее палате, куда тайком приносили вино. А женщины из излишков своих обедов готовили закуску. Моня не посетил Олю ни разу - чего он боялся, не поймешь! Когда Оля вышла из больницы, то Тамара взяла над ней шефство. Она водила ее по художественным ВУЗам, чтобы Оля могла поступить туда. Были в Суриковском (что в двух шагах от нашего таганского дома), в Строгановском, Текстильном, где есть специальность художника по тканям. Но почему-то каждый раз Оля, приходя с собеседования, где она показывала свои работы, ложилась лицом вниз на постель и громко ревела. В ее работах специалисты "не нашли школы", понимаешь ли! А то, что рисунки всем нравятся, им наплевать! Новый Год мы встретили втроем, и как ни странно, очень весело. Были сильнейшие холода, около сорока градусов мороза, все боялись и нос показать наружу. Тогда я разделся до плавок и босиком, сильно выпивший вышел во двор. Я там ходил, размахивал руками, пугал случайных прохожих. Дамы смотрели на мои подвиги в окно. Тогда я и узнал о своей нечувствительности к холоду, что позволило мне позже стать "моржом". А уже поздней весной Тамара развелась со своим Лешей и загуляла. То есть стала пропадать из дома. Мы с Олей переживали, но стали тайком от Тамары "встречаться". Если Тамара до часа ночи не приходила, то Оля перебиралась ко мне в брачное ложе. Однажды Тамара пришла часов в семь утра, сильно выпивши. Высокомерно заявила, что выходит замуж за пожилого, но очень богатого человека по фамилии Вагин. Все хвасталась: "Вагин приказал, Вагин послал", и тому подобное. Я разозлился. - Слушай, - говорю, - а когда ты выйдешь замуж за него, то переменишь свою фамилию? - Конечно, - гордо ответила ничего не подозревающая "невеста", - я буду госпожой Вагиной! - Нет, дорогая, перемени ударение, ты будешь просто Вагиной! - убил я ее своим каламбуром, - а если ты вагина, или по-русски просто еще проще, то катись отсюда колбаской по Малой Спасской. А лучше - скажи "деду" - своему престарелому Вагину - "в Москву еду!" То есть из Мамонтовки - к нему, деду, в Москву! И я, на радость Оле, выпроводил пьяную Тамару за дверь. Ну, не примет ее "жених", поедет домой в Мамонтовку, это недалеко. Мы снова зажили с Олей как прежде. Но она была уже ученой - попросила в больнице, чтобы ей поставили "спираль" против беременности. Так что мы были раскованы в своих действиях, не то, что раньше. Кроме того, очень раскрепощало меня то, что я уже не был связан с Олей брачными узами. Я, кажется, стал понимать грузина Коридзе, который "в нэволе нэ размножается"! Летом мы поехали в Сухуми к маме в гости. Мой старший сын Владимир, который жил там же вместе с бабушкой, женился на своей институтской подруге Лене. Я, конечно же, не говорил, что развелся, и мама ожидала мою новую жену Олю. Когда же увидела нас вместе, только спросила: "А кто этот мальчик?" Оля быстро сошлась характерами с сыном и невесткой, ну а мама никак не хотела признавать Олю женщиной. - Я слышала, что в Москве существуют однополые браки, неужели у вас такой, а? Как стыдно! - тихо говорила она мне. Соседи по дому видели, как Оля в джинсах, закинув ноги на ветку олеандра, с сигаретой в зубах, "резалась" с сыном во дворе в карты. И они тоже отказались признавать в ней женщину, тем более жену "большого абхазского ученого". Гомосексуализм на Кавказе исторически широко распространен, и соседи решили, что я привез на Юг своего "мальчика". Но они простили мне эту слабость, как "большому абхазскому ученому". Вернулись мы в Москву - и не можем выйти из метро к своему дому, не выпускают. Мы вышли с Таганской-радиальной и увидели на площади огромную толпу народа. Мы решили, что это связано с Олимпийскими играми, но заметили, что все взоры направлены на Театр на Таганке. - Что случилось? - невольно спросили мы у людей. - Высоцкий умер! - ответили сразу несколько человек. Это было настолько неожиданно, что мы аж онемели. - Власти убили, не иначе! - подумал я, - но формально оказался неправ. Оля заплакала, мы постояли еще немного, и пошли домой. Помянули любимого барда и занялись своими делами. Меня ждал трудовой год, а что ждало Олю - не знаю. Скорее всего, опять "халтура" с Моней, игра на гитаре и пение. Рисование Оля забросила, как только узнала у "спецов", что у нее нет "школы". Так все оно и оказалось - "халтура" у Оли с Моней была, а былой близости с ним уже не возникало. Близость, зато, была у нас. Я регулярно ходил в ИМАШ, нужно было работать с Моней по его докторской тематике. Ося успешно защитил диссертацию и уехал работать в Киев, на прежнее место. В Москву он приезжал часто. Как-то я увидел Инну, она весело меня приветствовала и таинственно пригласила в свою комнату после работы. "Не иначе, понравилось в Расторгуево и хочет повторить!" - решил я, но ошибся. В шесть вечера я зашел в комнату к Инне и увидел на столе колбу с какой-то жидкостью, бутылку газировки и два гамбургера. По какому-то случаю пьянка, и это неплохо! Инна заперла дверь, чтобы не беспокоили уборщицы, и мы врезали за встречу. В колбе оказался спирт, его иногда выдавали, как мы шутили, для "протирки электронной оптики". Уже захмелели, а причины "застолья" я не обнаруживаю. - Инна, - не выдерживаю я, - скажи, в чем дело, ты снова хочешь переспать со мной или к чему мне готовиться? - Нет, - фыркнула Инна, - про это забудь, а вот красивую бабу я тебе "подобрала". Она, оказывается, как-то видела тебя и "не возражает"! Едем? Кто же будет возражать против красивой бабы, тем более, что она сама "за"? Я позвонил Оле, предупредил, что еду по делам, и мы с Инной выпили за успех "безнадежного дела". Если бы Инна знала, за какое "безнадежное дело" она пьет! Мы остановили горбатый "Запорожец", который вела дама. Она согласилась подбросить нас, хотя предупредила, что только учится водить. - Я езжу очень медленно, но зато не возьму с вас денег! - весело предупредила она. Инна села с ней рядом и показывала дорогу. Почти через час я увидел, что мы подъехали к дому...Тамары маленькой! - Инна, ты что мне голову морочишь! - вскричал я, - или я не вижу, куда мы приехали? Инна поблагодарила даму-водителя, извинившись за мою горячность, и мы вышли. - Я тебя веду к Людмиле, помнишь такую красивую женщину? - пояснила мне Инна. - Она с мужем развелась и сейчас свободна. А Тамару не бойся - у нее полно поклонников. Она ушла из Академии Наук и сейчас работает официанткой в ресторане "Охотничий". Ты представляешь, какой у нее там контингент? Приходит домой к часу ночи, а встает поздно, ты ее и не увидишь. Людмила действительно была очень красива, и я, будучи подшофе, зайти согласился. Пошли мы "через магазин", где я прикупил вина. Пока Инна звонила в дверь, я стоял поодаль с бьющимся сердцем. Наконец, Людмила открыла, и я прошмыгнул к ней в комнату. Было около девяти вечера. Мы прилично набрались, сидели, шутили, смеялись. Было жарко в комнате, и я разделся до плавок. К тому же я так выглядел выгоднее, чем одетый. Когда пьешь много вина, извините, часто бегаешь "куда король пешком ходит". Я выразительно посмотрел на Людмилу: - Иди так, там все спят, - успокоила она меня. И я пошел, карабкаясь за стены темнющих коридоров, с трудом вспоминая дорогу в туалет, когда я по ночам ходил туда из комнаты Тамары. После яркого света в туалете, дорога назад показалась еще темней и запутанней. Я, напрягая всю свою память, шел на "автопилоте"; наконец, я нащупал дверь и, открыв ее, вошел. В комнате горел ночник, и у кровати почти раздетая Тамара снимала с себя чулки. Ничего, не понимая, я замотал головой. Тамара взглянула на меня и спокойно спросила: - Нурик, это ты? Я закивал, дескать, да, она не ошиблась. - Откуда ты? - продолжала Тамара, не меняя тона. - Из дому, вестимо, - с сомнением, ответил я. - Прямо так в плавках и шел? - не удивляясь, спросила Тамара. - А то, как же! Нам, грузинам все равно...- но дальше не стал продолжать. - Садись, коли пришел, - пригласила Тамара и накинула халатик. Я присел на детскую кровать с проваленной сеткой, и колени мои тут же оказались выше головы. В таком положении застала меня разъяренная Инна, отворившая дверь без стука. С Тамарой она и не поздоровалась. - Вставай, пьянь, мы тебя по всей квартире ищем! - кричала она, пытаясь натянуть на меня свитер, - уже думали, что ты в унитаз провалился! - Инна, добрый вечер, - спокойно поздоровалась Тамара, - присядь, поговорим спокойно! - Я в твоих советах не нуждаюсь! - сверкнула на нее глазами Инна и выскочила за дверь. Через минуту она забросила в дверь Тамары мои шмотки и исчезла. Так я и остался на ночь у моей "рабыни, выставленной на продажу". Я повинился, что ничего не знал о состоянии Тамары после наших встреч; к тому же Инна сказала мне, что я вам не нужен. Тамара грустно улыбнулась: - Как она здорово за нас двоих решила! Потом Тамара без обиняков призналась, что она и сейчас беременна после лета. Она была на Азовском море в пионерлагере с дочкой. Сама устроилась на работу, а дочка отдыхала там же. Познакомилась с "вожатым" - и вот результат. - Зато сегодня можно не опасаться, - рассудительно добавила она. Мы последовали этому совету и не ошиблись. Утром я спросил Тамару, что заставило ее перейти из Академии Наук в официантки. - Хотела больше зарабатывать, - призналась она, - а оказалось еще хуже. Обсчитывать клиентов я не могу, а обворовывают свои же. То скатерти украдут, то посуду. За все платить надо, да еще и откупаться - ведь предполагается, что официант обязательно обсчитывает клиента! Надо уходить - а то так и до тюрьмы недалеко. Уже вся в долгах! Я оставил Тамаре сто рублей, что были у меня с собой, и решил зайти днем к ней в ресторан пообедать и разведать обстановку. Круглый, как цирк ресторан "Охотничий" был неподалеку от станции метро "Ботанический сад". Днем внутри было почти пусто. За дальним столиком "резались" в карты два клиента, за другими, составленными вместе, расположилась цыганская компания. Узнав, какие столики обслуживает Тамара, я присел. Ждал долго, хотя народу не было. Наконец подошла невозмутимая Тамара, поздоровалась, спросила, что буду заказывать. - Ты хоть узнала меня? - удивился я. - Конечно, я же не пьяная! - спокойно ответила она. Я заказал что-то и ожидал, что Тамара не возьмет с меня денег. Но она долго считала, путаясь в расчетах, и, наконец, насчитала восемь двадцать. Я обиженно заплатил и обещал прийти к закрытию ресторана проводить ее домой. В полночь я подошел к "Охотничьему". Люди заканчивали выходить из ресторана. Шел бойкий разбор проституток, они перебегали от одного автомобиля к другому. Какие-то мужики пересчитывали пачки денег, передавая их друг другу. - Бежать надо отсюда Тамаре, пока цела! - решил я. Наконец, одной из последних вышла Тамара, и я взял такси. Таксист, точно решив, что я "снял" девушку, начал сальные разговоры. Потом понял, что мы давно знакомы и замолчал. В комнату мы прошмыгнули незаметно. А утром Тамаре надо было опять рано вставать, и я решил остаться один. В туалет я, по привычке, вышел под утро, пока все спали, и сейчас отдыхал спокойно. Часов в десять я предполагал встать, одеться, выждать пока в квартире все затихнет, и потом тихо выйти, захлопнув за собой дверь. Но вышло иначе. В комнату, резко отворив дверь, вбежали две маленькие собачки - хин и пекинесс. Уставившись своими "нерусскими" мордами, они начали облаивать меня. Я отмахивался от них тапочкой, пока вечно пьяная старуха-соседка, ворча и рассматривая меня как экспонат, не выгнала собак из комнаты. После этого мне спать уже не захотелось, и я, быстро собравшись, ушел. Вскоре Тамара легла в больницу на аборт, и я навещал ее там. - Вот судьба-то какая у меня - навещать не от меня беременных! - подумал я и решил, что лучше все-таки, когда не от меня. Греха меньше! Я настоял, чтобы Тамара, как и Оля, вставила "что-то", предохраняющее от беременности, и теперь спокойно общался с моими "малогабаритными" дюймовочками. Чтобы не совершать "челночных" рейдов между Таганкой и Ленинским проспектом, я стал приводить Тамару домой. Оля была недовольна и не уступила нам широкое "брачное" ложе. С молчаливой и замкнутой Тамарой-маленькой Оля общего языка так и не нашла. Она просто терпела ее, раздражаясь по каждому случаю, а как то всерьез заявила Тамаре, что она тут не "прописана". Та же ей возражала, что с московской пропиской она имеет право находиться, с согласия жильца, в любой квартире города Москвы. Так мои дамы соревновались в знании бюрократического жилищного кодекса. Однажды у нас в квартире произошла интересная встреча, после которой я решил все-таки приходить к Тамаре домой самостоятельно. К Оле в гости приходили разнообразные типы и типчики. Однажды заявилась "сладкая парочка" голубых, пассивная компонента которой, некто Сергей, давно уже был нашим общим знакомым. Весьма представительный, интеллигентный и красивый парень, вызывал большой интерес девушек. Он же сам их терпеть не мог, относился к ним даже с брезгливостью. Как-то я с Сергеем ехал в автобусе, и некая, очень интересная девушка толкнула его при повороте машины. Девушка с очаровательной улыбкой извинилась, но Серега, весь взбешенный, стал кричать на нее, и, главное, спешно тереть и чистить то место на своем костюме, которого коснулась девушка. Та - чуть ни в слезы, но я подмигнул ей и предложил толкнуть меня: "Мне это будет только приятно!" - сообщил ей я. Девушка хитро заулыбалась. Так вот, "сладкая парочка", уже выпившая, расположилась за столом на кухне. Там же располагалась Оля, когда мы с Тамарой пришли и тоже присели за стол. Активная компонента парочки - Мишка, совсем еще юнец прыщавый, безумно любил и ревновал своего Серегу, ну а тот был непрочь пофлиртовать. - Я - черная моль, я - летучая мышь..., - завлекающим голосом пел Серега, строя мне глазки. Тамара с интересом наблюдала эту сцену, видно было, что она видит такое впервые. Сергей был очень красив, и я невольно залюбовался им. Тут вышедший из себя юнец Мишка, не спускавший глаз со своей любви, взревновал, вскочил и стал кричать на меня: - Что ты так смотришь на него? Бери, бери - я дарю его тебе! Я же вижу, что ты кадришь его! Мы еле усадили нашего Отелло. - Мишенька, почему ты так легко даришь меня ему? - томно произнес Серега, указывая на меня изнеженным, усталым жестом. - Ты что, уже не любишь меня больше? - и Серега в очередной раз подмигнул мне. Мишка упал на грудь Сереге и, обняв его, зарыдал. Серега гладил его по голове и приговаривал: - Не пойду я ни к кому от тебя, потому что я - твой навек! Забегая вперед, скажу, что родители Мишки настояли-таки, чтобы их сына забрали в армию, оторвав его от любимого. Ну, а пока они были в апогее любви. Хочу только признаться, что слово "апогей" использовано мной здесь лишь случайно, и оно не имеет ничего общего со словом "гей". "Друзья" попросили оставить их на ночь, и мы положили их на нашу с Тамарой узкую тахту. Сами же мы - я, Оля и Тамара улеглись втроем на "брачное ложе". Но это был не сон, а мученье. Я лежал между моими дюймовочками и не знал, как себя вести. Тамара спала, а Оля вся напряженная, как струна, следила за каждым моим движением. Лежать на спине мне надоело, но как только я начинал поворачиваться набок к Тамаре, то меня хватали "за грудки" и возвращали на прежнее место. Не мог я свободно распоряжаться ни своими руками, ни ногами. - Я не потерплю в нашей квартире разврата! - грозно прошипела мне на ухо Оля, чем вызвала мой гомерический хохот, разбудивший не только Тамару, но и спавшую в соседней комнате "сладкую парочку". Так вот, чтобы не приучать Тамару к "разврату" в нашей с Олей квартире, я отпустил ее жить к себе, и наведывался туда, предварительно позвонив по телефону. Я настоял, чтобы Тамара ушла из этого ресторана, откуда она уже начала приходить подшофе, и устроилась в НИИ, хотя там платили немного. И еще - Тамара одержала над собой важную победу - бросила курить. Одномоментно и навсегда, сделавшись яростной противницей этого вредного и неэстетического занятия. Это был первый на моей памяти случай успешного отказа от курения. Одни ЧП Оля знала телефон Тамары; знала она и то, когда я бывал там. Поэтому часто звонила туда, в основном, когда не могла разгадать кроссворд. Оля решала эти кроссворды сотнями, причем аккуратно складывала и прятала уже заполненные. Она думала, что это когда-нибудь пригодится - продать, например, их в другую газету. Поэтому я не удивлялся ее звонкам даже в очень позднее время - обычно "заклинивал" кроссворд. - Ты должен знать, - звонит в полночь Оля, - "физик, изобретатель барометра", наверное "Гей-Люссак"? Если считать тире за букву - подходит! - Оля, во-первых, это - Торричелли; во-вторых, ты должна знать сама, что врачи не советуют прерывать половой акт, а ты меня вынуждаешь делать это, когда звонишь ночью; в третьих, почему тебе в голову лезут одни "геи"? Что, сексуально нормальных физиков, как, например, твой бывший муж, тебе мало?- поучал я любительницу кроссвордов. Но сегодняшний звонок последовал сразу же после моего прихода к Тамаре, и у Оли был очень взволнованный голос. - Звонила из Курска Лиля, твоя первая жена. Она сказала, что Леван пропал из части, где служил. Георгий Дмитриевич (мой дядя) уже в курсе дела, а Лиля будет в Москве утром, чтобы полететь в Ташкент. Я немедленно оделся и выехал на Таганку. Леван недавно пошел в армию, и его, как физически весьма сильного, забрали в узбекский город Карши, откуда обычно солдат посылали в Афганистан, где тогда была война. Звонок дяде ничего не прояснил - Лиля получила телеграмму из части, что рядовой такой-то ушел в "самоволку" тогда-то и в случае его появления дома следует немедленно сообщить в часть. Утром Лиля прибыла прямо к дяде, и мы встретились. Я дал ей денег на самолет, а сам решил встречать все поезда, прибывающие из Ташкента. Дядя организовал у себя дома целый штаб из знакомых в Узбекистане. Даже "знаменитый" первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Рашидов занимался поисками Левана. Дядя был лично знаком с Рашидовым и звонил ему. Прошла почти неделя, а о Леване ни слуху, ни духу. Военные из дядиного "штаба" сообщили ему статистику - если после исчезновения солдата проходит неделя и он нигде не объявился, то шансов, что он жив, очень мало. Я уже с утра запил на кухне, как вдруг в дверь позвонили. Оля пошла открывать, и я слышу ее радостный крик: "Ты посмотри, кто пришел!" В дверях стоял Леван в военной форме; он смущенно улыбался и бормотал: "Я, кажется, что-то не так сделал!". Я, как завороженный, стоял перед Леваном и только повторял исконно русскую фразу, образно определяющую нашу с ним степень родства. Наконец, Оля прервала меня, и мы затащили Левана в квартиру. Он рассказал нам, как нашел наш дом и квартиру. Оказывается, проезжая на автобусе с Курского вокзала, когда я провожал его на самолет в Узбекистан, я указал ему на дом с большой трубой у подъезда и сказал, что сейчас живу там, на первом этаже. Обладая очень цепкой зрительной памятью, Леван сумел найти этот дом и пришел к нам, обходя вездесущие патрули. Оказывается, этот богатырь не выдержал издевательства "дедов", сбежал из части и тайно сел на медленный почтово-багажный поезд, идущий в Москву. Проводник, которому было скучно ехать одному, приютил его, и они всю дорогу пили водку в служебном купе. Я тут же позвонил дяде и Лиле в Ташкент. Решили, что Леван даст покаянную телеграмму в часть, где сообщит о своем добровольном возвращении. Это чтобы не попасть под трибунал. А там дядя договорился со знакомым генералом, что тот возьмет его к себе шофером и будет лично курировать его. Леван незадолго до армии окончил шоферские курсы и имел водительские права. Мы дня два пили с Леваном. Потом он захотел посмотреть стереокино, о котором мечтал всю жизнь. А на мое замечание, чтобы он бросил эту блажь, Леван капризно отреагировал: - Что, я зря из армии убегал, что ли? После этого мы переодели его в "гражданские тряпки", надели мою синтетическую шубу (в Москве уже лежал снег), и Оля повела его в стереокино. А я, даже не звоня Тамаре (о приезде Левана я ей сообщил тут же), побежал к ней домой. Дома ее не оказалось, соседи сказали, что пошла в магазин. Я выбежал на улицу - и не знаю куда идти. Вдруг в переулке замечаю ее знакомое зеленое (опять зеленое!) пальто. Я бросился к ней и вижу, что она тоже бежит ко мне. Мы аж столкнулись с ней, и давай на радостях целовать друг друга! Этот момент я часто вспоминаю и сейчас. Через пару дней я посадил Левана на поезд "Москва-Ташкент" и велел не чудить больше. Проблем с армией у него уже не было. Приближался Новый Год, и я раздумывал - с кем его мне встречать. В Курск ездить уже не хотелось; Тамара-маленькая встречала Новый Год с дочкой и мамой, где я был неуместен. Оля традиционно встречала этот праздник в семье тети. Я уже подумывал возобновить отношения с Тамарой Ивановной, и если она еще не стала женой богатея, то встретить праздник с ней. Но тут вдруг мне звонит Элик и взволнованно предлагает встретиться в ИМАШе. Встречаюсь и вижу, что мужика так и распирает от желания высказаться. Мы вышли с ним в коридор, и Элик серьезно пожимает мне руку: "Поздравляю тебя, ты породнился с Лениным!" - Чего угодно ожидал, только не родства с вождем мировой революции, которого, к тому же, я принципиально не переношу. Спасибо, дорогой, может, расскажешь, как это меня угораздило! - поинтересовался я. - Слушай сюда внимательно! - начал со своей любимой фразы Элик. У меня есть знакомый молодой генерал "из органов" по фамилии Ульянов. Мастер спорта по вольной борьбе и с виду качок! Правда, в голове всего одна извилина, ну от силы, полторы! Как говорят в нашем народе: "Баим поц ликт ауф дер пунэм!" (на идиш: "Будто "хвостик" поперек лба лежит"). Кстати, у него жена здесь в ИМАШе работает - кандидат наук, Ликой зовут. И вот этот Ульянов через свою жену Лику находит меня в ИМАШе и просит свести со специалистами по вентиляции. Что он собирается там вентилировать - бомбоубежище, или скорее свой коттедж, не знаю. Но помню, что твоя Тамара... - Которая? - перебиваю я его, чтобы разговаривать предметно. - Понимаю, ты же тамаровед! Докладываю - Тамара Ивановна, которая работает во ВНИИТоргмаше. Помню, что она как раз по работе занимается ветиляцией, и у них есть бригада типа "шараш-монтаж" в этом направлении. - Свожу я, значит, вчера Ульянова и Тамару в кафе "Кудесница", что рядом, на Лермонтовской площади. Выпили по стакану коньяка, Тамару твою развезло. Но договориться успели, телефонами обменялись. Выпили еще, она что-то ему на ушко нашептывать стала. Потом Тамара отзывает меня и просит ключи от моей "конспиративной" квартиры. "Ему, - говорит, - неудобно, он женат на какой-то твоей знакомой!" - Дал я ей ключи, не мог же отказать твоей ближайшей подруге, - всерьез заметил хитрец Элик, - а сегодня утром здесь же в ИМАШе их мне отдает сам Ульянов. И хвастает: - Не успел двери запереть, она тут же кидается на меня, валит на койку, раздевает сама. "Ты, - говорит, - самый красивый мужик в моей жизни, одни чистые мышцы! Мой бывший тебе в подметки не годится!" Ну, поползала она по мне, сколько надо, потом отвалилась, и мы стали выпивать. Я и спрашиваю, а кто это твой бывший? "Да это приятель Элика, доктор наук, мастер спорта по штанге!". Вот такая история имела место. - Знаешь, Элик, - говорит Ульянов, - если бы не вентиляцию мне в коттедж устанавливать, ни в жисть с такой не стал бы! Как баба - никуда не годится, не возбудила она меня ни капли! Да и болтушка страшная, черт знает, что может наговорить! - Ну, положим, он и сам болтун порядочный, даром что из "органов"! - высказал мне свое мнение о генерале Элик, и спрашивает: - Что делать с Тамарой будем? Ведь это измена, предательство! - возмущенно провозгласил Элик, ударяя кулаком по перилам лестницы. - А ничего, - спокойно ответил я Элику, - убью ее как-нибудь при встрече! А сам вскипел весь внутри - все-таки и любил и ревновал я Тамару Ивановну бешено. - А зачем же мне убивать свою любимую Тамару? - вдруг подумал я, - убить надо обидчика - генерала Ульянова! Или его жену трахнуть в отместку - она же здесь рядом - в ИМАШе! А лучше - и то, и другое! - стал распаляться я, и вдруг отчетливо представил Тамару, ползающую по голому телу здоровяка-генерала. От ярости у меня помутилось в голове, и я, как у меня уже бывало в экстремальных случаях, увидел себя и Элика со стороны, как бы с угла потолка. В сумраке коридора застыли две фигуры - одна энергичного толстяка с кулаком, занесенным над перилами, а другая - моя, прислонившаяся к стенке, с понурой головой. Вдруг голова у моей фигуры поднимается, упираясь взглядом в толстяка и произносит чужим отрывистым металлическим голосом: - Убивать Тамару не будем! А будем трахать жену Ульянова! Обидчик же мой сам себя погубит! Постепенно я вернулся в свое тело и первое, что увидел - это вытаращенные глаза Элика. - Что с тобой, ты вроде, как бы, не в себе? - Элик трясет меня за плечи, - да и голос у тебя стал как у Буратино! Что ты сказал - будем трахать жену генерала? Я - не буду, а ты - как знаешь! Это интересно, но опасно! Что, думаешь, он застрелится с досады? Да он скорее тебя сам застрелит! Ты что, серьезно все это, или прикидываешься? Но бурный поток эмоций Элика был прерван - в коридор вдруг выбежал Моня и позвал меня: - Иди, тебе Тамара Ивановна "на проводе"! Таинственное существо - эта Тамара Ивановна! Всегда появляется вовремя, чувствует, гадюка, что о ней вспоминают. Я это много раз замечал! И тут возникла у меня идея разыграть ее, а заодно и отомстить за измену. Разговорился с ней, будто бы ничего не случилось, будто бы вчера вечером только и расстались. Приглашаю ее на встречу в то же кафе "Кудесница" - вроде удобно, близко от ИМАШа. Встречаемся, берем по стакану мадеры, выпиваем, а я и говорю: - Спасибо тебе Тамара, спасибо! - и кланяюсь, чуть ли не лбом в стол. - За что, дорогой? - вкрадчиво спрашивает Тамара. - А за то, что породнила меня с вождем мировой революции! - серьезно отвечаю я. - Ты что буровишь, охренел, что ли? - занервничала Тамара. - Тогда я расскажу тебе небольшую историю, посмотрим, как ты ее откомментируешь. Должен был я вчера срочно передать Элику один отчет, ему сегодня его на работу возвращать надо. Звоню на его "конспиративную" - никого нет. А я как раз поблизости находился, дай, думаю, зайду и положу отчет на стол. Ключи от этой квартиры у меня всегда при себе. Подхожу к дому и вижу - в подъезд входит здоровенный мужик и ты с ним рядом. Тебя сильно "ведет", выпила, значит. Заинтересовался я - с кем и зачем моя любимая идет в квартиру Элика. И тихо за вами поднялся. Вы захлопнули дверь, а я подождал немного и неслышно отворил ее. Если что, извинюсь и скажу, что я тоже вхож сюда, ключи, дескать, имею. Но вы были в комнате, там и свет зажгли, а в прихожей - темно. Вы так были собой заняты, что на прихожую и внимания не обращали. Мужик рухнул на койку, а ты его раздевать кинулась. Раскидала шмотки по комнате и ну по нему сверху ползать, по голому-то! По мне, почему-то, ты так не ползала, у нас все по-людски было! Все бы ничего, но ты стала своего "бывшего" хулить. Ну, думаю, ты Бусю имеешь в виду, а ты и говоришь - доктор наук, мастер спорта, мол! Грустно мне стало, не захотел я эту вашу порнушку дальше досматривать, тихо вышел и закрыл за собой дверь. А сегодня утром в ИМАШе вижу того мужика, он Элику ключи передавал. - Кто этот здоровый? - спрашиваю Элика. - Это генерал Ульянов, - отвечает он с гордостью, - внучатый племянник самого Владимира Ильича! - Поэтому я и говорю тебе, Тамара - большое русское спасибо, что породнила меня с вождем мирового пролетариата! Тамара, молча, с ненавистью смотрела на меня, сжимая в руке стакан. Казалось, она хочет запустить им в меня. Но я поднялся, и, продолжая говорить: "Спасибо тебе, Тамара, спасибо!", спиной отошел к выходу, а там уже дал деру. От нее всего можно ожидать, когда она в ярости! Новый Год в Марфино Я снова зашел в ИМАШ; мне стало еще грустнее. С кем же мне Новый Год-то встречать? И вдруг кто-то подходит ко мне сзади и закрывает глаза ладонями. Меня взял ужас - так могла поступить только Лора, но ее уже полгода как нет. Кто это? Я обернулся и увидел Инну. Но она же со мной разругалась у Тамары в комнате! Нет, ничего, улыбается. - Ну, как у тебя дела с твоей официанткой? - первым делом спросила Инна. - Да ничего, - ответил я, не обращая внимания на ее интонацию при произнесении слова "официантка". - Кстати, она уже ушла с этой работы в НИИ. - Старшим научным сотрудником? - с сарказмом спросила Инна. - Нет, младшим! - без тени юмора ответил я. - Где Новый Год-то встречаешь, небось, со своей... - Научной сотрудницей, - подсказал я Инне, - Нет, она - с дочкой и мамой, а я вот свободен! Инна чуть не подпрыгнула от радости. - Ой, давай поедем в Марфино, там так хорошо, так весело! - защебетала Инна, - я там как-то встречала Новый Год - это прелесть! А какая там вокруг красота! Инна рассказала, что в Марфино (это ближнее подмосковье) - пансионат, в который дают путевки на работе у друзей Инны. Там легко можно взять двухместный номер, а Новый Год встретить в столовой, которую на праздники преобразуют в ресторан. Всю организационную часть Инна берет на себя, за мной только деньги. Я согласился, и выезд был назначен на дневное время 31 декабря. Оле и Тамаре сообщил, что еду с друзьями по кафедре на подледный лов рыбы в профилакторий ЗИЛа. А сам встретился с Инной в назначенном месте (уже позабыл где), мы сели в служебный автобус и поехали. Шутки, прибаутки, бутылка по рукам - и мы уже в Марфино. Инна взяла наши паспорта, и вскоре мы уже осваивали наш уютный двухместный номер со сдвинутыми друг к другу кроватями. Я предложил, было, Инне опробовать койки в деле, но она отказалась, заявив, что у меня лишь одно на уме. Странная женщина эта Инна! Я так и не понял, что у нее самой на уме. Едет с мужиком с ночевкой на дачу и предлагает ему не приставать к ней. В результате пристает сама. Знакомит то с одной, то с другой своей подругой, живущими в одной квартире - дверь в дверь. Ссорится, а потом предлагает вместе встречать Новый Год. Устраивается со мной в одном номере и тут же заявляет, что у меня на уме одно, а у нее - что-то другое. Что же это такое "другое" у нее на уме? Мы встретили Новый 1981 год в ресторане пансионата, и там познакомились с компанией из двух женщин и одного парня. Парень был молодой, мрачный и какой-то нерусский. Он сопровождал одну из женщин и был похож на ее охранника. Женщина эта была жгучей брюнеткой, лет тридцати пяти с резкими и властными движениями. Вторая дама, тех же лет, русая с нежными чертами лица, веселая хохотушка. Брюнетку она называла Луизой, а та ее - Машей. У охранника было такое необычное имя, что я его даже не запомнил. Им, наверное, мое имя тоже показалось бы странным, поэтому я представился новой компании как Николай - Ник. - Трепач! - резко отозвалась на мое новое имя Инна, но я заметил ей, что так меня крестили. Мы изрядно выпили, причем я как-то органически влился в новую компанию, а к Инне подсел мужик, похожий на армянина, плохо говоривший по-русски. Выпивка и танцы были в самом разгаре, Луизин охранник, вроде, начал "кадрить" Машу. Луиза отозвала Машу на минутку, и как мне показалось, дала ей за это "втык". Но я ошибся с "точностью до наоборот". Я сидел и с интересом наблюдал, шуры-муры Инны с армянином, как вдруг подошла Луиза и тихо шепнула мне на ухо: "Иди за мной, но чтобы заметно не бы