накомец Мэтта удобно устроился прямо под открытым краном пивного бочонка, да так и заснул, и теперь плавал в огромной луже, благоухающей пивом. Первым делом Мэтт ринулся закрывать кран бочки, но было уже поздно -- все пиво давно вытекло. Потом он выловил клуракана из пивной лужи, ужасаясь при мысли, что тот утонул, -- но нет, он посапывал, живехонький. Когда Мэтт встряхнул его, он пробормотал: "Славное пивко!", пару раз причмокнул и снова заснул сном младенца. Мэтт встряхнул его еще разок, посильнее, и клуракан, выпучив заплывшие глаза, уставился на него: -- А? Что? -- завопил он во всю глотку, а потом, узнав Мэтта, добавил плаксиво: -- Ой, хозяин, голова раскалывается, не тряси меня! Другие клураканы проснулись от его воплей и, ошарашено оглядываясь по сторонам, пытались подняться. Со всех сторон доносились жалобные стоны, охи и ахи -- наконец-то Мэтту представилась возможность узреть клураканье похмелье! Честно говоря, зрелище было душераздирающее, и Мэтт, горя желанием хоть чем-то помочь страдальцам, принес ведерко воды и бестолково засуетился вокруг клураканов, умоляя их выпить хоть глоточек. Но воду клураканы с отвращением отвергли. -- Пивка бы! Пивка, хозяин! -- постанывали они, умоляюще глядя на Мэтта. Тот, схватив кувшин, кинулся выполнять их просьбу. Открыв кран одной бочки, Мэтт чертыхнулся -- пустая! -- и поспешил к другой. Та тоже оказалась пустой. Похолодев, Мэтт бросился к третьей, потом -- к четвертой, пятой... Нигде ни капли. -- Неужто все пиво вышло? -- пробормотал, не веря своим глазам, Мэтт. -- Ладно, хозяин, не пивка -- так винца! Ну его, это пиво! -- застонали клураканы еще жалобней. Мэтт начал обшаривать полки в поисках вина. Страшное подозрение закралось в его сердце. Он осматривал и ощупывал полку за полкой -- но тщетно. Нигде ничего. Убедившись, что страшное подозрение полностью оправдалось, Мэтт рухнул на пол прямо там, где стоял, и закрыл лицо руками. Клураканы, не сообразив, что означает этот полный отчаянья жест, снова загомонили: -- Эй, хозяин, если нет вина, то дай виски, или наливки, или бренди, или джина -- ну хоть чего-нибудь! Мэтт медленно отнял руки от лица, и клураканы смущенно умолкли -- таким они его еще не видели. В глазах Мэтта была жуткая тоска, по щекам катились крупные как горох слезы. -- Боюсь, мои маленькие друзья, -- тихо проговорил Мэтт, -- мне нечего вам дать. Ничего не осталось, погреб пуст. И, помолчав, добавил: -- Придется вам искать новое пристанище. Веселые времена кончились, -- денег у меня почти нет, придется продать этот постоялый двор, чтобы на старости лет не остаться без куска хлеба. Поищите себе нового хозяина, я на это больше не гожусь. И удрученный Мэтт снова закрыл лицо руками. Перед ним проносились призраки нищей старости, когда ему негде будет взять даже маленькую кружечку пива. Одинокий, всеми покинутый, страдающий от жажды -- вот каким он будет отныне. Притихшие клураканы грустно и виновато смотрели на Мэтта, не решаясь произнести ни слова. Им хотелось утешить его, но они не знали, как это сделать. Они и представить себе не могли, что их веселый праздник для кого-то кончится так печально. Наконец, один из клураканов -- наш старый знакомец, победивший Мэтта в состязании -- с решительным видом встал, прокашлялся и заговорил, как никогда серьезно: -- Хозяин, никуда мы отсюда не уйдем! Ты, видать, невысокого о нас мнения -- мол, попировали, а как угощение кончилось, так и убрались восвояси. А тебя бросили, в одиночестве и нищете. Ну уж дудки! Ты славный человек: щедрый, добрый, умеешь держать слово. Мы от тебя не видели ничего, кроме хорошего, мало того -- мы твои друзья, и это для нас большая честь. Ты ничего не жалел для нас, и мы долго пили за твой счет. Ну что же, теперь настала твоя очередь пить за наш! Остальные клураканы, выслушав эту речь, одобрительно загомонили. "Верно говорит! Молодец, парень!" -- неслось со всех сторон. Клуракан важно раскланялся и сел, ожидая, что ответит Мэтт. Тот, растроганный и благодарный, грустно улыбнулся и сказал: -- Мои дорогие друзья, спасибо вам на добром слове! Ваши намерения прекрасны и благородны, но по силам ли они вам? Разве у вас есть деньги? Тут клураканы расхохотались. Мэтт непонимающе смотрел на них, не в силах уразуметь причину такого веселья. Нахохотавшись вволю, клураканы вытолкнули вперед того же самого оратора, и тот, все еще посмеиваясь, начал такую речь: -- Эх, хозяин, ты все еще не понял, с кем имеешь дело! Есть ли у нас деньги? Да каждый из нас знает не меньше десятка кладов, таких богатых, что одного хватит, чтобы напоить всю Ирландию! Ты забыл, что я говорил тебе в самый первый день? Ведь я обещал тебе показать один из них, если ты выиграешь! Теперь вспоминаешь? Да, Мэтт действительно вспомнил. А клуракан продолжал: -- Сейчас мы быстренько наведаемся к ближайшему кладу и притащим его сюда. А ты во весь дух беги к купцам и заказывай у них вино и джин, виски и бренди и, конечно, добрый эль! Да побольше -- нужно достойно отпраздновать такой прекрасный день! И не бойся -- если деньги выйдут, мы принесем еще! С нами не пропадешь! Мэтт снова заплакал, но теперь уже от радости, и кинулся обнимать своих славных и верных друзей. От всей души поблагодарив клураканов, он последовал их совету и поспешил к купцам. Вернулся Мэтт уже под вечер. Купцы, обрадованные таким большим заказом, обещали прислать все завтра поутру. Когда Мэтт вошел в погреб, у него захватило дух -- вдоль стены рядком стояла дюжина потемневших от времени глиняных горшков, и каждый из них был доверху набит золотыми монетами! А рядом, гордые и довольные собой, сидели маленькие старички в красных колпачках. С тех пор Мэтт и клураканы зажили еще лучше и веселее, чем раньше. Ни в чем они себе не отказывали, ни в чем не знали недостатка. Каждый вечер в погребе вокруг кадушки собиралась милейшая компания, звучали песни и пронзительный клураканий хохот. И если вы найдете неподалеку от Голвея маленький постоялый двор -- зайдите и убедитесь, что все, здесь рассказанное, -- чистая правда! * * * -- Ну, а это уж совсем никуда не годится! -- возмутился Отец Небесный, едва дослушав историю о клураканах. -- Ты разве не знаешь, что пьянство -- смертный грех?! А ты его чуть ли не прославляешь! Как ты только додумался сочинить такую безобразную историю! Я попытался защититься: -- Но она ведь не только о пьянстве! Разве в ней не говорится ни о чем другом? -- По Мне -- так нет! -- отрезал Он. -- Но здесь идет речь и о благородстве, и о преданности... -- Тоже Мне, благородство и преданность! -- презрительно фыркнул Всевышний. -- Пьяное благородство! Преданность одного собутыльника другому! В Моих глазах все это имеет мало цены! Право, ты Меня разочаровываешь. Или ты не знаешь другого благородства? -- Почему же, знаю, -- ответил я, немного уязвленный. -- Я могу рассказать тебе историю о двух благородных друзьях, которые, даже став врагами, не утратили своего благородства. Решай сам, кто из них Тебе больше по душе! -- Рассказывай, там будет видно! История о короле Финварре и похищенной душе I Мое предание древнее, чем людская память, и я расскажу его, не изменив ни слова. Благородный Брандан владел обширными землями в Мунстере. Был он прославлен честностью, отвагой и милосердием. Слово Брандана ценилось дороже золота. Он никому не чинил обид, защищал слабых, пригревал убогих. Любой, кто просил у него помощи, не уходил с пустыми руками. Замок Брандана стоял на крутом зеленом холме, а неподалеку от него возвышался еще один холм, немногим меньший. Под холмом были владения Финварры, короля эльфов, он получил их в дар от самого Брандана. Вот как это случилось. Однажды Брандан, желая развлечься, приказал устроить большую охоту. Ранним утром пестрая кавалькада рыцарей, прекрасных дам и челяди выехала из замка и направилась к лесу. Воздух звенел от смеха и шуток, горячие кони ржали, псы на сворках возбужденно лаяли, предчувствуя забаву. Благородный Брандан, облаченный в ярко-красный наряд, ехал во главе процессии, беседуя с ловчими. Вдруг он бросил взгляд на дорогу и увидел бредущего навстречу человека, который появился словно ниоткуда. Человек этот был одет в ветхие лохмотья, но лохмотья те были из зеленого бархата, а лицо его не было ни молодым, ни старым. Вид незнакомец имел гордый и благородный, хотя изможденный. Увидев его, Брандан понял, что перед ним, без сомнения, человек знатный. Он приказал остановиться, поприветствовал незнакомца и начал участливо его расспрашивать о том, кто он такой и какие несчастия его постигли. Тот вежливо ответил на приветствие, внимательно посмотрел на рыцаря и воскликнул: -- Сдается мне, что ты -- Брандан, прозванный Благородным. Хвала Судьбе, что свела меня с тобой! Прошу тебя, сойди с коня и побеседуй со мной наедине! Рыцарь, удивившись этим словам, спросил: -- Но как твое имя? -- Я могу поведать его тебе только наедине! -- повторил незнакомец. Брандан поколебался, но решил уступить его просьбе. Он спрыгнул с коня и отошел вместе с диковинным человеком в сторону. -- Прошу тебя никому не открывать то, что я сейчас поведаю, -- заговорил незнакомец, и горькая гордость мелькнула в его глазах. -- Ты видишь перед собой несчастного Финварру, короля эльфов. Был я некогда велик, внушал трепет своим врагам, а ныне скитаюсь и нет у меня пристанища! Народ мой рассеян, замки пали, войско погибло!.. -- Но как же случилось так? -- воскликнул рыцарь, не ждавший подобного рассказа. -- И почему ты решился открыть это именно мне? -- Королевство мое захватили карлики, пришедшие с севера. Их было так много, что никто не смог бы выдержать их натиск! Что же до того, почему я открылся тебе... Позволь сказать напрямик. Благородный Брандан -- моя последняя надежда. Слава о твоем благородстве дошла и до эльфов. Клянусь, я искал тебя не затем, чтобы причинить вред! Напротив, я смиренно прошу о помощи! И Финварра склонил голову в поклоне. Брандан задумчиво посмотрел на него, и сострадание родилось в его душе, ибо во всю свою жизнь не видел он никого благороднее Финварры обликом и уверился в правдивости его речей. -- Какую помощь могу я оказать тебе? -- спросил рыцарь участливо. -- Скажи, и, если только это не будет грозить гибелью моей бессмертной душе, клянусь, я исполню твою просьбу! -- Благодарю тебя! -- с достоинством промолвил Финварра, приложив руку к сердцу. -- А прошу я лишь одного: позволь мне и остаткам моего народа поселиться на твоей земле! О, не думай, мы не будем мешать твоим людям, не причиним им никакого вреда! Мы строим наши дворцы внутри больших холмов -- так отдай нам тот холм, что возвышается рядом с твоим замком. Весь народ эльфов навеки будет твоим союзником, а Финварра -- другом! И ответил тогда Брандан: -- Да будет так! Дарю тебе тот холм, что ты пожелал, но смотри, помни свою клятву и не причиняй мне и моим людям зла! II Так Финварра и его народ нашли приют на земле Брандана. Финварра сдержал клятву: эльфы пришли и поселились под холмом так тихо и незаметно, что люди и не подозревали о новых соседях. Втайне были отстроены палаты для короля Финварры, и он вновь воцарился над своим народом. Брандан тоже сдержал клятву: ни один человек не услышал от него ни слова о высоком вельможе в зеленом бархатном плаще, что являлся порой в замок и подолгу беседовал с хозяином. Ибо Брандан и Финварра полюбили общество друг друга и прониклись взаимным уважением. Король эльфов не раз повторял Брандану, что тот может рассчитывать на любую помощь, какая только понадобится. Брандан же не скрывал от него ни дел своих, ни помыслов. Когда была у него в том нужда, он приходил к холму эльфов, звал своего друга, и тот выходил к нему. Не раз Финварра давал рыцарю советы в трудный час, и велика была их мудрость. Многих бед избежал Брандан благодаря дружбе короля эльфов. Долгие годы длилась эта достойная восхищения дружба меж благородным рыцарем и благородным эльфом. Но случилось так, что в один день приязнь обратилась в ненависть, а Брандан и Финварра стали врагами. Что же было тому причиной? Конечно женщина! О, дочери Евы, как часто вы приносите горе! Сколько раз становились вы причиной ссоры, яблоком раздора! Ради вашей благосклонности брат идет против брата, а друг -- против друга, позабыв о клятвах и долге. Но можно ли винить вас в том? Ведь и сами вы немало страдаете от мужских распрей. Видно, так уж устроен мир, и всем нам остается только смириться с тем, что мы не властны изменить. А из истории о короле Финварре разумный извлечет такой урок: когда между друзьями встает любовь к женщине, всякой дружбе приходит конец. III Прекрасная Эдайна была единственной дочерью старого Уриена. Некогда был Уриен могучим рыцарем, но многочисленные раны и тяжкие лишения, что он претерпел в походах, подточили его здоровье. Не стало у него сил надеть доспехи и сесть на боевого коня. Прознав о том, враги Уриена (а враги найдутся у каждого честного человека) возрадовались, пришли на его земли и осадили замок. Из последних сил выдерживал старый рыцарь осаду, надеясь лишь на Бога. Когда Брандан узнал об этом злом деле, то, не медля, во главе большого отряда отправился на помощь Уриену. Через три дня трубы Брандана запели под стенами замка, и злодеи, не ждавшие его, дрогнули и побежали. Но ни один не ушел далеко -- все полегли под беспощадными мечами. Брандан и его дружина с великим почетом были приняты в замке. Благодарность Уриена не знала границ. Был устроен пышный пир в честь Благородного Брандана, приготовлены самые тонкие и редкостные кушанья, созваны лучшие барды и музыканты. На том пиру Брандан впервые увидел Эдайну. Была она тонка, как древко копья, и гибка, как зеленый побег. Глаза Эдайны были подобны прозрачным горным озерам, а волосы отливали червонным золотом. На всем свете не было девы более кроткой, нежной и прекрасной, чем дочь Уриена. Брандан воспылал к ней любовью столь сильной, что весь вечер был молчалив и задумчив и не отрывал от Эдайны взора. Он не притронулся к драгоценным яствам, не слышал музыки и песен, не смеялся шуткам. Когда к рыцарю обращались с речами, он отвечал невпопад -- одним словом, вел себя как без памяти влюбленный. Под конец пира он наконец заметил, что все вокруг смотрят на него -- кто с улыбкой, кто с тревогой, кто с недоумением. Тогда Брандан устыдился и, не желая больше быть посмешищем для людей (так ему мнилось), пожаловался на усталость и в одиночестве удалился в отведенные ему покои. Но стоило рыцарю покинуть пиршественный зал, как тоска по прекрасной Эдайне принялась грызть его сердце. Такова уж любовь -- что бы мы ни делали, она не дает нам передохнуть и даже самого разумного человека превращает порой в безумца. Все это было внове Брандану, ибо, хоть был он зрелым мужем, доселе ни одна женщина не пробуждала в нем любви. А потому всю ночь он провел в раздумьях о том, как следует ему поступить. Сердце его говорило, что нужно как можно скорее идти к Уриену и просить руки прекрасной Эдайны. Можно не бояться отказа -- отец ее будет счастлив породниться с Благородным Бранданом. Но тут рыцаря охватило сомнение -- а так ли хороша Эдайна душой, как обликом? Кто знает, вдруг она черства, лжива, злобна? Не раз слыхал он, что после свадьбы в женщине порой открываются такие черные глубины, о которых муж ее не мог и помыслить! И чем дольше Брандан думал, тем хуже понимал, что ему делать. Он боялся открыться в любви к Эдайне и просить ее руки, боялся и уехать, не сказав никому ни слова. Наконец, уже под утро, совсем измучившись, Брандан решил пока скрывать свои чувства и как можно скорее посоветоваться с верным другом, Финваррой. Мнилось ему, что так он избежит многих бед, но на деле вышло иначе. IV Наутро Брандан приказал дружине собираться в обратный путь. Как ни уговаривал его Уриен погостить подольше, рыцарь был непреклонен, ссылаясь на неотложные дела. Он заверил Уриена в вечной дружбе и распрощался с ним самым сердечным образом, а прекрасной Эдайне на прощанье почтительно поклонился. По дороге домой Брандан был печален и задумчив, то останавливался и с тоской смотрел назад, то принимался горячить коня, торопясь вперед. Едва отряд достиг замка, как Брандан, даже не передохнув с дороги, поспешил к эльфийскому холму. -- Финварра! -- воскликнул рыцарь, подойдя к холму. -- Тебя зовет Брандан! Прошу тебя, друг мой, выйди скорее ко мне, ибо никогда я не нуждался так сильно в твоем совете! Через несколько мгновений в воздухе замелькали белые искры, и король эльфов явился на зов. Он поприветствовал Брандана и спросил, какую помощь может оказать своему другу. Брандан поведал Финварре о любви, помутившей его разум, не дающей ему ни минуты покоя, и стал просить совета -- как следует ему поступить? Стоит ли добиваться прекрасной Эдайны, или лучше не поддаваться коварному чувству и забыть о ней? Выслушав его до конца, Финварра погрузился в раздумья. Наконец, он проговорил: -- Мне сложно постигнуть чувства смертного, но все же попробую помочь тебе. Вот что я думаю: если дева хороша и обликом, и нравом, будет глупостью не посвататься к ней. Но я не раз слышал, что любовь застилает людям глаза, и они видят не то, что есть, а то, что хотят увидеть. Ты же сейчас в смятении и не можешь понять, где черное, а где белое. Самым разумным будет подождать, пока чувства твои улягутся, и тогда только принять окончательное решение. -- Но как могу я ждать?! -- возразил ему Брандан. -- Мысли об Эдайне не дают мне ни есть, ни спать, и каждый день, проведенный вдали от нее, подобен веку. Мне думается, Финварра, что придется ждать немало, прежде чем чувства мои успокоятся. А тем временем, кто знает, Эдайна может выйти за другого! И он горестно умолк. Молчал и Финварра, размышляя о том, чем же помочь другу. Вдруг Брандана осенило: -- Финварра! -- радостно воскликнул он. -- Я знаю, что делать! Я приглашу Уриена вместе с дочерью погостить в моем замке. Он не откажется, ибо высоко ценит мою дружбу. Я устрою пир в их честь, ты же будешь на том пиру и сам посмотришь на Эдайну. Тебе я всегда доверял как самому себе, сейчас же -- даже больше, чем себе. Взор твой не помутнен любовью, а мудрость и знание людей помогут тебе понять, какова на самом деле дочь Уриена! Согласен ли ты оказать мне такую услугу? Клянусь, я не знаю другого средства решить это дело! -- Но, друг мой, -- возразил Финварра, -- как могу я решать за тебя в таком деле? Что будет, если я ошибусь? Быть может, есть какой-нибудь другой способ? Но Брандан так умолял и упрашивал, что в конце концов король эльфов согласился. -- Хорошо, -- сказал он. -- Я поступлю так, как ты просишь, хотя сердце говорит мне, что оба мы горько пожалеем об этом. V Вскоре Брандан послал к Уриену гонца, приглашая приехать навестить его вместе со всеми близкими. Уриен с радостью принял приглашение. Не прошло и недели, как он приехал и привез с собой почти весь свой двор и всю родню, и среди прочих -- прекрасную Эдайну. У Брандана было уже все готово к празднествам в честь гостей. В огромном зале расставили столы и накрыли их тончайшими скатертями. Брандан сидел во главе, как и подобает хозяину, справа от него усадили Уриена, слева -- Эдайну. Все гости на том пиру -- а было их более трех сотен -- ели с серебряных блюд и пили из позолоченных кубков. Не было там недостатка в самых лучших кушаньях, а пиво и вино лились рекой. Наконец, когда гости насытились и пожелали послушать музыку, в зал вошел бард, с головы до ног одетый в зеленое, почтительно поклонился хозяину и попросил позволения сыграть и спеть перед благородным обществом. И был тем бардом Финварра, по уговору с Бранданом принявший такой облик, чтобы взглянуть на прекрасную Эдайну. Когда ему было дано позволение, бард взял в руки резную арфу с золотыми струнами и, глядя прямо в глаза Эдайны, запел песню, подобно которой не слышал никто в землях Эрин. Говорилось в той песне о прекрасной и беспечальной жизни под холмом, во дворце короля эльфов; о чудесах, неведомых смертным; о несметных богатствах; о веселье и празднествах; о реках, струящих молоко и мед; о дивных деревьях и цветах, что растут в королевском саду; о невиданных зверях и птицах, что бродят там. Недаром говорят, что нет никого искуснее эльфов в музыке и пении. Золотые струны арфы нежно звенели и щебетали под рукой Финварры, а голос его был столь сладостен, что, пока песня звучала, все молча слушали и дивились, не в силах оторваться. Один лишь Брандан не был очарован песней -- быть может, потому, что уже слышал от короля про все эти чудеса, но скорее оттого, что непрестанно следил за Финваррой и Эдайной. И было ему в том мало радости. Едва Финварра вошел в зал и взглянул на Эдайну, как Брандан заметил в его глазах полускрытый огонь, которого не видал доселе. И мнилось Брандану, что неспроста король запел эту песню, слишком похожую на обольщение. Эдайна же не отрывала взора от дивного барда, она была захвачена прекрасным пением, и лицо ее выражало восторг. О, сколько боли доставил Брандану этот взгляд, обращенный на другого! Он все больше мрачнел и не раз порывался приказать Финварре замолчать, но, взглянув на очарованные лица гостей, не посмел. К тому же он помнил, что сам просил Финварру взглянуть на Эдайну -- что же, тот это и делал. Но подозрение, горчайшее подозрение родилось в душе Брандана и жгло его словно каленое железо. VI Наконец Финварра окончил свою чудесную песню и согнулся в почтительном поклоне. Любой бард на его месте поступил бы так же, но Финварра был не бардом, а королем, и кланяться ему не пристало. Брандану показалось, что поклонился Финварра не всем гостям, а одной лишь Эдайне, и от этого гнев его стал неудержим. Потому, когда гости стали восторгаться искусством барда и просить его спеть еще, Брандан резко поднялся с места и надменно проговорил: -- Охота вам слушать всякие россказни и сказки об эльфах! Нет слов, пел он недурно, но хватит с него и одной песни. Есть здесь и другие барды, желающие порадовать нас своим пением, послушаем же их! Все вокруг недоуменно замолчали, ибо не в обычае Брандана было отказывать гостям в их просьбах. Финварра же молча взглянул на Брандана, и в глазах его рыцарь увидел насмешливое презрение. Потом он повернулся и пошел прочь. Но тут прекрасная Эдайна поднялась со своего места и окликнула барда. Финварра тут же обернулся на ее зов, и вот что она сказала: -- Горько мне видеть, что так мало почета оказано певцу столь дивному! Быть может, наш хозяин, Благородный Брандан, пресыщен искусством бардов и оно ему кажется пустячным. Мне же не доводилось встречать никого, кто пел бы лучше тебя. Прошу тебя, в благодарность за ту радость, что ты нам доставил, возьми этот перстень! Финварра принял от нее перстень, поцеловал его и с достоинством удалился. Брандан же онемел от гнева, а когда наконец смог заговорить, горькими были его слова. -- Прекрасная дочь Уриена, -- сказал он. -- Велики, верно, богатства твоего отца, если ты раздаешь драгоценные перстни нищим певцам! Странными показались Эдайне его речи, особенно горечь, что слышна была в них. -- Не в богатствах дело, -- возразила она. -- Когда б этот перстень был последним, что я имела, я и тогда отдала бы его барду. Благодаря его искусству я словно наяву побывала при дворе короля эльфов и увидела все тамошние чудеса. Разве не стоит это щедрой награды? Брандан промолчал, ибо понял, что гнев его непонятен ни ей, ни всем вокруг. А еще понял он, что Эдайна так же прекрасна душой, как и обликом, что она прямодушна, честна и благородна. И он стал казнить себя за то, что не увидел этого раньше. Теперь Брандан хотел одного -- поскорее попросить руки девы. Но не поздно ли? Не откажут ли ему? Ревность и страх родились в его душе. Ревность, ибо знал он, что Финварра, как никто другой, достоин любви и уважения. Страх, ибо казалось ему, что Эдайна уже полюбила Финварру, а ему самому теперь не на что надеяться. Потому весь остаток пира Брандан был молчалив и мрачен, гости же, видя это, тоже поскучнели. VII Невесело кончился этот пир, -- все только и ждали, когда можно будет подняться и уйти. Брандан -- потому что страстно желал объясниться с Финваррой, гости -- потому что хозяину они были в тягость. Но все на свете имеет конец, кончилось и это застолье. Брандан сразу же поспешил в свои покои, где, согласно уговору, его ожидал Финварра. Король эльфов выглядел столь невозмутимым и полным достоинства, что Брандан сдержал рвущиеся с уст гневные слова и вежливо спросил: -- Что скажет мой друг Финварра о прекрасной Эдайне теперь, когда он ее увидел? Финварра ответил не сразу, а когда заговорил, голос его прозвучал фальшиво: -- Ничего хорошего. Дева, конечно, красива, но внутри пуста, как бывают пустыми крепкие с виду орехи. Душа ее мелка и суетна. Ты поступишь мудро, если забудешь ее. -- Ты лжешь, эльфийский скоморох! -- вскричал Брандан с негодованием. -- Уж не потому ли ты стремился очаровать ее своим сладким голосом, что она так ничтожна?! Позор тебе, предатель! Финварра одним прыжком вскочил с кресла, лицо его исказила ярость. -- Уж не меня ли ты называешь "скоморохом" и "предателем"? -- угрожающе процедил он. -- Презренный смертный, ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь! Мой род неизмеримо древнее твоего, а мое могущество огромно! Но, памятуя о тех благодеяниях, что ты оказал мне, и о нашей былой дружбе, я на этот раз пощажу тебя. Остерегайся, однако, впредь произносить подобные слова! Я прошу прощения за свою ложь: мне казалось, что так будет лучше для всех. Признаю, прекрасная Эдайна пленила мое сердце, и я всерьез намерен добиться ее любви. Но я не хочу, чтобы ты причинял себе боль, становясь моим соперником. -- Я становлюсь тебе соперником? -- не поверил своим ушам Брандан. -- Но я полюбил Эдайну задолго до тебя! Как смеешь ты заступать мне дорогу? Как смеешь с вожделением смотреть на женщину, которую я люблю? -- Неужто? -- презрительно бросил Финварра. -- Еще недавно ты не знал, нужна тебе Эдайна или нет! Как быстро ты все понял, едва она приглянулась кому-то другому! В любом случае, пока что она не твоя. Я имею на нее столько же прав, как и ты. Пусть прекрасная Эдайна сама выберет, кто ей больше по нраву. -- А ты, о Финварра, по-моему, слишком уверен в ее выборе, -- не без яда проговорил Брандан. -- Думаешь, песенка о чудесных чертогах под холмом так сильно пленила ее сердце? Да она уже завтра и помнить не будет о ней! -- Увидим, Благородный Брандан, увидим, -- в том же тоне ответил Финварра. -- Перстень, что она подарила мне, говорит о другом. Упоминание о перстне совсем лишило Брандана разума. Он закричал: -- Ты получил его обманом! Ты не имеешь права им владеть! Отдай его мне! -- Ну уж нет! Я не отдам его и за все сокровища мира! Эдайна сама носила его, и это первый подарок, что она мне сделала! Кто ты такой, чтобы требовать его у меня?! -- Кто я такой? -- задохнулся Брандан. -- Я тот, благодаря кому ты, нищий и бесприютный, получил убежище для себя и своего народа! Или ты забыл тот день? Тогда ты немало твердил о благодарности, но теперь, я вижу, все клятвы вылетели у тебя из головы! Недаром говорят, что только безумец может верить эльфу, пусть даже он и король! Эти слова поразили Финварру в самое сердце. Лицо его омрачилось, он долго молчал, а потом невыразимо печально проговорил: -- Не думал я, что когда-нибудь услышу от тебя такой упрек... Сейчас, о Брандан, никто не назвал бы тебя Благородным! Вспомни, сколько добра я тебе сделал! Если бы не эта злосчастная любовь, что встала между нами, нашей дружбе только смерть положила бы конец! Ты сам виноват в том, что случилось. Будь Эдайна твоей женой, я превозмог бы свое чувство к ней. Но не теперь, когда она свободна. Мне больно терять такого друга, как ты, но терять Эдайну -- еще больней! И я не отступлю ни перед чем, чтобы заполучить ее! -- Никогда! Клянусь, никогда ты не получишь ее! Я не из тех, кто отнимает подаренное, но на дружбу мою больше не надейся! Убирайся в свой прекрасный дворец под холмом и не попадайся мне на глаза! -- Хорошо, Брандан, я уйду, -- устало ответил Финварра. -- Было бы умнее тебе уступить, но если хочешь вражды -- ты ее получишь! Я мог бы убить тебя прямо сейчас, но я помню свою клятву и никогда не причиню тебе или твоим людям вреда. К тому же Эдайна и так будет моей! И сказав так, Финварра взмахнул рукой и исчез. VIII С тех пор в замке никогда не видели вельможи в зеленом плаще. Страже был отдан приказ без промедления убить его, если только он подойдет к воротам. А Брандан, обезопасившись от соперника, не стал терять время даром. Он окружил Эдайну неустанным вниманием и заботой, исполнял ее малейшие прихоти -- словом, ухаживал за девой по всем правилам. Кто смог бы устоять перед такой осадой? Эдайне кружило голову, что столь прославленный муж обратил на нее свой взор, к тому же Брандан был еще не стар, хорош собой, обходителен и богат. И Эдайна, хоть и не испытывала к Брандану любви, весьма благосклонно принимала его ухаживания. Сердце ее было свободно -- или ей так казалось --а соблазн стать женой Благородного Брандана был велик. Уриен же несказанно радовался такому обороту дела и, когда Брандан явился к нему просить руки Эдайны, ответил немедленным согласием. Брандан торопился со свадьбой. Финварра бесследно исчез и не делал ответных ходов в игре, и это немало тревожило рыцаря. Не таков был король эльфов, чтоб уступить без боя. И Брандан жаждал как можно скорее назвать Эдайну женой перед алтарем -- он надеялся, что это положит конец притязаниям Финварры. Уриен во всем шел ему навстречу, и свадьбу договорились сыграть через две недели. Брандан приготовил богатый выкуп за невесту -- золото и каменья, серебряные кубки и драгоценные ткани, коней и соколов. А Эдайна целыми днями трудилась со своими женщинами над приданым, дабы никто не сказал, что она пришла в дом мужа в одной сорочке. Шили они из тончайшего полотна скатерти, и простыни, и рубахи, и все прочее, что нужно молодоженам. А тем временем в замок со всех сторон везли горы провизии для свадебного пира. Не было там недостатка ни в мясе, ни в дичи, ни в бесценных плодах из заморских земель, ни в сладком вине -- ибо Брандан желал, чтобы свадьба его по пышности не уступала королевской. Но вот все приготовления были сделаны. Настал долгожданный день свадьбы. IX Всю ночь Брандан провел без сна и задремал только на рассвете. Но едва сон смежил его веки, как раздался громкий стук в дверь. Брандан вскочил с постели и поспешил отворить. На пороге стояли перепуганные женщины, служанки Эдайны. Лица их были заплаканны, и они в ужасе глядели на рыцаря, не в силах вымолвить ни слова. Страх сжал сердце Брандана ледяными пальцами. -- Что случилось? -- спросил он, стараясь говорить ровно, чтобы не напугать женщин еще больше. -- Почему вы будите меня в такой ранний час? Почему оставили свою госпожу одну? Говорите, женщины! -- Господин! -- пролепетала одна из них. -- Поклянись, что не обрушишь на нас свой гнев! В том, что случилось, нет нашей вины! -- Да что такое случилось?! Говори! -- Госпожа Эдайна пропала! Она просила разбудить ее пораньше, чтобы не торопясь одеться и причесаться как должно невесте. Но когда мы на рассвете стали стучаться в ее покои, никто не ответил на наш стук. Мы решили, что госпожа крепко спит, и попробовали открыть дверь -- она была не заперта. Мы вошли и тут же увидели, что постель госпожи пуста!.. Брандан, услышав то, что боялся услышать больше всего на свете, со всех ног помчался к покоям Эдайны. Едва он ворвался в опустевшую комнату, как странный запах, терпкий и нежный, запах эльфийской магии, защекотал его ноздри и наполнил душу отчаяньем. Не помня себя от горя, Брандан бросился к постели Эдайны. Простыни еще хранили тепло ее тела, а возле подушки лежало не замеченное служанками письмо. Письмо, скрепленное зеленой печатью Финварры. "Привет Благородному Брандану! -- гласило письмо. -- Да будет тебе известно, что я, Финварра, не забыл наш спор. В эту минуту прекрасная Эдайна уже пирует со мной в чертогах под холмом, и ты никогда больше не увидишь ее. Не могу сказать, что дева последовала за мной по своей воле -- когда я увидел ее, она спала, а мне стало жаль будить ее. Но не сомневаюсь, когда Эдайна проснется, она поблагодарит меня. Я знаю, что в ее сердце нет любви к тебе. А потому оставь все как есть, о Брандан. Это последний совет твоего бывшего друга, а ныне врага, короля Финварры". Рука Брандана судорожно смяла письмо, он опустил голову и застыл. Долго стоял он так, сокрушенный, а тем временем по всему замку разнесся слух об исчезновении невесты. Старый Уриен, едва услышав злую новость, поспешил на поиски Брандана и нашел его стоящим в забытьи посреди комнаты Эдайны. Уриен окликнул рыцаря раз и другой, но тот не отвечал, погруженный в пучину отчаянья. Тогда Уриен гневно вскричал: -- Что ж ты стоишь здесь, словно обратился в столб?! Не горю нужно предаваться, а искать негодяя, похитившего мою бедную девочку! -- Нет нужды его искать, -- медленно проговорил Брандан. -- Я знаю, кто похитил Эдайну и где она сейчас. -- Тем лучше! Прикажи седлать коней, мы помчимся туда, отмстим и вернем мое дитя! -- А не хочешь ли узнать сначала, куда мчаться и кому мстить? Твоя дочь приглянулась самому Финварре, королю эльфов. Он при помощи магии проник сюда и перенес ее в свои чертоги под холмом. Там и нужно ее искать. -- Ты шутишь? -- недоверчиво спросил Уриен. -- Ведь не может это быть правдой! Брандан одарил его взглядом, полным ярости: -- А ты думаешь, я могу шутить в такой час? Похож я на шутника?! И он рассказал Уриену обо всем, что раньше скрывал: о том, как встретился с Финваррой, о своей дружбе с ним, о том, как они стали врагами, а в конце показал ехидное письмо. -- Эльфы... -- произнес пораженный Уриен, когда Брандан закончил свой рассказ. -- Кто бы мог подумать... Вот что я скажу тебе, о Брандан: ты вел себя как последний глупец! А скрывать все это от меня, отца Эдайны, было преступно! Боль и гнев закипели в душе Брандана, и слова его звенели как сталь, когда он ответил: -- Клянусь, я сделаю для ее спасения все, что можно! И даже то, что нельзя! Я сейчас же соберу всех, кто способен держать в руках лопату, и мы выкопаем ход к подземному дворцу эльфов. Быть может, это устрашит Финварру. -- Думаешь, он испугается, сынок? -- покачал седой головой Уриен. -- Да и хватит ли у тебя сил на такое? -- Я доберусь до Финварры, даже если мне придется срыть до основания проклятый холм, который сам же ему подарил! X И Брандан немедленно приступил к делу. Он собрал всех людей, какие только нашлись в замке, вооружил их заступами и лопатами и повелел вырыть глубокую яму на вершине холма Финварры. Целый день они копали не покладая рук. К вечеру в холме зияла яма, уходившая вглубь на десяток ярдов. Но когда утром они вернулись туда, где накануне трудились целый день, то застыли в недоумении: от ямы не осталось и следа. Люди стали испуганно перешептываться об эльфах и колдовстве, потом попытались взбунтоваться. Угрозами и посулами Брандан вновь заставил их работать. Еще один день они трудились и выкопали гораздо больше, чем накануне. Но когда начало смеркаться, копать по-прежнему оставалось немало. Брандан понимал, что бесполезно и пытаться заставить людей работать ночью, когда так сильна власть волшебства. А потому он отпустил их восвояси, а сам с полудюжиной храбрецов остался охранять яму. Они не осмелились развести костер и ждали в темноте, сами не зная чего. Тишина угнетала, но никто не решался произнести хоть слово. До полуночи все было спокойно. Но после полуночи земля вокруг них задрожала. Брандан поспешно засветил факел и увидел, что яма стала немного меньше. Лишенные травы края ямы медленно сходились, словно края заживающей раны. Брандан пришел в ярость оттого, что труд еще одного дня будет уничтожен, и в остервенении начал наносить по земле удары мечом. Воины последовали его примеру. Но все было напрасно -- края ямы продолжали сходиться, медленно и неумолимо. -- Постойте! -- крикнул тогда один воин. -- Быть может, их остановит имя Спасителя?! Брандан, а следом его дружина пали на колени и стали читать "Отче наш", осеняя крестным знамением непокорную землю. Сначала им показалось, что молитва подействовала -- земля перестала дрожать, края ямы на полпути остановились. Но потом под землей вдруг что-то загудело, послышались глухие удары, и щель захлопнулась с гулким, раскатистым звуком. Люди в отчаянье смолкли, глядя на то место, где прежде была яма, не зная, что сказать и что сделать. Пока они смотрели, на месте ямы начала пробиваться молодая травка. Она быстро росла, и через пять минут от плеши не осталось и следа. Холм вновь был целехонек, и в нетронутой зелени его склонов Брандан почувствовал насмешку. Дружинники растерянно посмотрели на рыцаря. -- Господин! -- сказал, наконец, старший из них. -- Мы ничего не можем поделать с эльфийским колдовством. Мечи оказались бесполезны, молитва -- тоже. Если ты думаешь, что мы могли еще что-то сделать и не сделали -- покарай нас! XI Брандан печально покачал головой в ответ, не отрывая взгляда от холма. Он долго молчал, а потом хрипло крикнул: -- Финварра! Ты победил, но победил бесчестно! Тебе помогла колдовская уловка, недостойная мужчины и воина. Я призываю тебя выйти и сразиться со мной один на один, иначе я во всеуслышанье назову тебя трусом! И Брандан стал напряженно прислушиваться к ночной тишине, ожидая ответа. Вдруг темнота взорвалась яркими белыми искрами, и перед ним появился Финварра. Король был одет в свой обычный наряд из зеленого бархата, в руках он держал два меча. -- Никто еще не осмеливался обвинять меня в трусости, -- спокойно промолвил Финварра, глядя Брандану прямо в глаза. -- Я готов сразиться с тобой. Вот, возьми любой из этих мечей -- они равно хороши, твоему до них далеко. Я не надел доспехов, ибо их нет на тебе. Как видишь, я поступаю честно. А теперь попытайся убить меня, если так хочешь. Брандан рывком скинул плащ, не глядя схватил протянутый меч и приказал воинам расступиться. Те неохотно подчинились, исподлобья поглядывая на Финварру. Едва противники заняли свои места, как Брандан сделал молниеносный выпад, целясь Финварре прямо в горло. Тот ловко отскочил и чуть заметным движением кисти отвел удар. Вновь Брандан бросился на короля, и вновь клинок его рассек лишь воздух. Финварра не нападал сам, но ловко, играючи отбивал все удары Брандана. Заметив это, рыцарь впал в еще большую ярость. Он ринулся напролом, надеясь смять безукоризненную защиту, и клинок его был уже в дюйме от сердца Финварры, как вдруг запястье Брандана пронзила боль и меч выпал из его руки. Финварра не мешкая приставил свой меч к горлу рыцаря. -- Вот и снова, друг мой Брандан, я могу убить тебя и не убью, -- печально, без тени злобы произнес король. -- Я все еще чту свою клятву. Прости мне ту царапину на руке, что я нанес тебе, защищая свою жизнь. Тем временем дружинники Брандана, видевшие опасность, угрожающую своему господину, но не слышавшие слов Финварры, обнажили мечи и плотным кольцом обступили эльфа. Тот спокойно и бесстрастно приготовился защищаться. Но не успели воины наброситься на него, как Брандан закричал: -- Прочь! Не трогайте его! Мы бились один на один, он победил честно, и подлостью будет, если вы сейчас нападете на него всем скопом! Кто сделает еще шаг, будет иметь дело со мной! Воины поспешно отпрянули. На лице Финварры появилась слабая улыбка. -- Я счастлив, о Брандан, что ты все так же благороден, -- сказал он. -- Приятно иметь такого врага. Прощай. И король эльфов растаял в воздухе подобно дымку. В тягостном молчании возвратился отряд в замок. Когда Уриен услышал от Брандана о происшедшем, он сперва впал в ярость и принялся осыпать эльфов бранью, а потом вдруг смолк, склонил голову и зарыдал. Успокоившись, Уриен посоветовал Брандану смириться с неизбежным и не пытаться больше взять приступом эльфийский холм. На следующий день старый рыцарь, сокрушенный и отчаявшийся, вернулся в свои владения. Так бесславно закончилась попытка Брандана освободить Эдайну. Но, несмотря на горькое поражение, в сердце своем он не сдался, ибо любовь неустанно жгла его. Думал он, что непременно должен быть какой-то способ развеять чары Финварры, да только какой? XII Скорбь и печаль воцарились в замке; скорбь и печаль, как два кровожадных чудовища, день и ночь терзали рыцаря. Не одну неделю Брандан в тоске бродил вокруг эльфийского холма, тщетно раздумывая о его неприступности. И однажды, присев отдохнуть, услышал он тихие голоса, ведущие меж собой такую беседу. -- Финварра счастлив! -- промолвил нежный девичий голос. -- Он залучил в чертоги под холмом прекрасную Эдайну. Брандан никогда уже не увидит ее! -- Ошибаешься! -- возразил низкий голос. -- Брандан еще может ее вернуть. Если б только он догадался, когда копал яму, посыпать землю солью, волшебство Финварры стало бы бессильным. -- На этом голоса смолкли, а Брандан рухнул на колени и вознес горячую молитву Господу, благодаря Его за нежданную удачу. Не мешкая, рыцарь вновь собрал всех, кого мог, и принялся копать яму, беспрестанно посыпая землю солью. На этот раз ничто не мешало работе, и к исходу второго дня землекопы подобрались уже совсем близко ко дворцу Финварры. До них стали доноситься щемящие сердце звуки эльфийской музыки, а потом люди услышали голоса. -- Финварра печален, -- грустно произнес первый. -- Он знает, что когда лопаты смертных коснутся дворца, стены его рассыплются в прах, и все мы погибнем. Другой голос ответил: -- Но если король вернет Эдайну, люди оставят нас в покое, и мы будем спасены! И множество голосов на разные лады взмолилось: -- Король, спаси нас, отдай людям Эдайну! Тогда Финварра с тоской и болью воскликнул: -- Прикажи своим людям отложить лопаты, о Брандан, и на закате завтрашнего дня я верну тебе Эдайну! -- Откуда мне знать, Финварра, -- крикнул в ответ Брандан, -- что ты не обманешь меня? -- Клянусь словом короля, ты получишь то, что желаешь больше всего! Приходи завтра на закате к Эльфийскому Фонтану, что в лесу на востоке от твоего замка. Там будет ждать тебя Эдайна. Тогда Брандан приказал землекопам остановиться. Торжествуя победу, он вернулся в замок и послал к Уриену гонца с радостной вестью. XIII На закате следующего дня Брандан с небольшим отрядом верных людей подъехал к Эльфийскому Фонтану. Так звался родник, бьющий из зеленой, покрытой мхом скалы, и был он говорлив и прозрачен. Рядом со скалой, под корявыми древними ивами, Брандан увидел двух всадников. То были Финварра и Эдайна. Финварра, верхом на тонконогом вороном коне, одетый во все черное, печально смотрел на воду. На груди его сиял ярким белым светом большой камень. В руке король держал поводья белоснежного коня Эдайны. Дева с головы до ног была в белом, а лицо ее было скрыто под длинным покрывалом. Услышав шум приближающегося отряда, Финварра поднял голову и сказал: -- Привет тебе, о Брандан! Как видишь, я не обманул тебя. Я здесь, и со мной Эдайна. -- Привет и тебе, король, -- ответил Брандан. -- Я рад, что ты здесь и мне не придется больше раскапывать твой холм. -- Ты дерзок, Брандан, -- покачал головой Финварра. -- Ты все время забываешь, что только старая клятва мешает мне решить дело в свою пользу. Но что толку препираться с тобой? Вот Эдайна, забирай ее и уезжай! -- Не так быстро, -- возразил Брандан. -- Сначала я хочу взглянуть на ее лицо и убедиться, что здесь нет обмана и это на самом деле Эдайна! Финварра молча дал деве знак, и она откинула покрывало. Рыцарь судорожно вздохнул: перед ним действительно была Эдайна. Лицо ее было печально, глаза опущены, и она ни словом, ни взглядом не поприветствовала Брандана. Он подумал, что это следы страданий, вынесенных ею в заточении, и мысленно поклялся когда-нибудь припомнить это Финварре. Эдайна же поспешила вновь опустить покрывало. -- Ты доволен, Брандан? -- спросил Финварра. -- Это и есть то, что ты желаешь? -- Да, это она. Давай мне ее поводья, мы уезжаем. -- Погоди, -- сказал Финварра, и голос его дрогнул. -- Скажи мне сначала, все ли ты получил, что хотел? Брандан недоуменно посмотрел на него: -- Я не понимаю тебя, король. О чем ты толкуешь? -- О, так, пустяки, -- неопределенно ответил Финварра, сжав в руке белый камень на своей груди. -- Просто хотел быть уверенным, что ты доволен. -- Конечно, я доволен, -- заверил его Брандан, все еще не понимая. -- Ты, может быть, хочешь, чтобы я обещал не раскапывать больше твой холм? Клянусь, я оставлю эльфов в покое, ведь Эдайна теперь со мной. -- Это больше, чем я рассчитывал, Благородный Брандан. Благодарю тебя. Прощай! -- Прощай, Финварра! XIV Брандан, ведя в поводу коня Эдайны, поспешил к замку. По дороге он стал осторожно расспрашивать деву о том, что было с ней в плену у Финварры. Но Эдайна ничего не отвечала на его вопросы, как будто вовсе не слышала их. Решив, что она слишком устала, Брандан не стал настаивать и умолк. Вот они въехали во двор замка. Со всех сторон сбежался народ, чтобы поглазеть на деву, вернувшуюся от эльфов. Но Брандан бросил на них свирепый взгляд, и зеваки поспешили убраться восвояси. Тогда рыцарь спрыгнул с коня и протянул Эдайне руку, чтобы помочь ей спешиться. Но Эдайна продолжала молча сидеть на коне, словно не замечала его руки. Брандан окликнул ее -- она не ответила. Брандан, раздраженный ее странным поведением, вскричал: -- Что случилось с тобой, Эдайна? Чем обидел я тебя? Почему ты молчишь, когда я к тебе обращаюсь, почему ведешь себя так, словно меня нет здесь вовсе?! И почему на лице твоем до сих пор это проклятое покрывало? Эдайна молчала. Тогда Брандан, заподозрив неладное, сорвал покрывало с ее лица -- и ужаснулся. Лицо девы было лишено всякого выражения, малейшего следа мысли или чувства. Она безучастно смотрела прямо перед собой неживыми глазами и, казалось, могла просидеть так целую вечность. Позвав на подмогу людей, Брандан осторожно снял Эдайну с коня и на руках отнес в ее покои. Там он вверил ее заботе женщин, а сам стал размышлять, что теперь делать. Но сколько он ни думал, ничего не приходило в голову. И Брандан решил подождать Уриена и посоветоваться с ним. Не прошло и недели, как Уриен, загнав по дороге немало коней, прибыл в замок. Он бросился к Брандану, крепко обнял его и стал благодарить за спасение дочери. Но недолгой была радость старого рыцаря -- Брандан рассказал ему, какой странной вернулась Эдайна из эльфийского плена. Уриена это новость едва не убила. Он долго молчал, погруженный в невеселые думы, а потом сказал: -- Я уже слыхал о таком. Говорят, этот недуг поражает всех, кто побывал у эльфов. И я молился, чтобы этого не случилось с Эдайной. Теперь же нам остается только призвать самых лучших лекарей и надеяться на Бога. Но, по правде сказать, я ни разу не слышал, что кто-то излечился от этой напасти. Вскоре лекари заполонили весь замок. Были среди них и простые люди из окрестных деревень, были и приезжие знаменитости. Каждый советовал свое средство лечения, спорил со всеми прочими, и не раз едва не доходило до драки. Но Эдайна по-прежнему молчала. Что на ней, бедной, только ни испробовали -- и все напрасно. Кончилось тем, что Брандану надоели слоняющиеся по замку и не приносящие пользы бездельники, и всех лекарей в одночасье выгнали за ворота. А Уриену рыцарь сказал: -- Что толку в этих горлопанах? Эльфы наслали болезнь, и лишь эльфы знают, как с ней справиться. Как жалею я теперь, что обещал Финварре больше не раскапывать его холм! -- Да, сынок, -- пробормотал Уриен, -- ты поступил опрометчиво... -- Сделанного не воротишь, -- отвечал Брандан. -- Но не все потеряно. Однажды нам уже повезло: эльфы сами подсказали мне, как до них добраться. Кто знает -- вдруг нам повезет еще раз? XV И вновь Брандан в тоске и печали бродил вокруг эльфийского холма. И однажды, когда рыцарь стал уже отчаиваться, услышал он такие голоса. -- Финварра счастлив! -- сказал юный голос. -- Он ловко обманул Брандана -- отдал ему только тело Эдайны, а душу оставил себе. -- Молчи о том, в чем не смыслишь! -- сурово оборвал другой голос. -- Финварра поклялся королевской клятвой и сдержал ее! Он сказал: "Ты получишь то, что желаешь больше всего". Финварра мудр, он читает в сердцах, и он увидел, что Брандан много думает о теле Эдайны и очень мало о ее душе. А для Финварры душа Эдайны была дороже всех сокровищ. Потому он взял душу девы и заключил в белоснежный сияющий камень. Теперь она всегда с ним, на его груди. Финварра оказался прав -- Брандан так до сих пор и не понял, почему молчит прекрасная Эдайна. -- А может ли Брандан сделать так, чтобы душа Эдайны вернулась в ее тело? -- спросил первый голос, и Брандан замер, боясь упустить хоть слово. -- Есть способ, но едва ли он додумается до него. Он должен позвать душу Эдайны -- так, чтобы она услышала его, где бы ни была, -- а после рассказать ей о том, что она сильно любит и чего сейчас лишена. Тогда душа девы затоскует и вернется в тело, а белый камень Финварры опустеет и не будет больше сиять. -- Что же дева любит и по чему тоскует? -- Не знаешь ты, не знаю и я. Кто может знать людские помыслы? Только король Финварра, но и от него многое сокрыто. На этом голоса смолкли. Брандан же принялся размышлять, что сильнее всего любит и о чем тоскует Эдайна. И много разного приходило ему в голову, да только слишком плохо знал Брандан ее душу и не был уверен, что сможет разгадать эту загадку. А потому он пришел к Уриену, рассказал ему о том, что узнал, и стал спрашивать совета. Уриену мало понравилось то, что он услышал. -- Сын мой, -- строго промолвил он, сдвинув брови. -- Нужно ли нам связываться со всяким колдовством? Не лучше ли будет позвать священника? -- Но эльфы ничего не говорили о священнике, -- возразил Брандан. -- А в том, что мы собираемся сделать, нет ничего неугодного Богу. Уриен покачал головой, пробормотал что-то нелестное об эльфах, но все же сдался. -- Что моя дочь любит больше всего? -- задумчиво протянул он. -- Эдайна всегда была примерной дочерью, любящей и ласковой. Когда мы с ней расставались, она сильно скучала по мне, а как радовалась встрече! Быть может, и сейчас, сидя в этом проклятом камне, она вспомнит старого отца и захочет увидеть его? Брандан кивнул: -- В том, что ты сказал, есть смысл. Пойдем же, попытаемся вернуть ее! XVI Они пришли в покои Эдайны, где та сидела, бледная и молчаливая, под неусыпным присмотром служанок. Брандан дал женщинам знак уйти, и те с поклоном удалились. Тогда Брандан попросил Уриена сесть в стороне и ни в коем случае не вмешиваться, что бы ни случилось. Потом он взял холодную руку Эдайны, на мгновение прикоснулся к ней губами и стал звать, вкладывая в слова всю душу: -- Эдайна! Эдайна! Где бы ты ни была, молю, услышь меня! Долго звал он и чувствовал, что уходит все дальше в пустоту. Но вдруг тихий женский голос медленно произнес: "Я сплю, но слышу тебя, о Брандан! Что ты хочешь сказать мне?" Брандан взглянул на Эдайну -- она не шевелилась, не говорила ни слова. Он посмотрел на Уриена и встретил его вопросительный взгляд: старый рыцарь ничего не слышал. Тогда Брандан уверился, что ему ответила душа Эдайны. И он стал рассказывать о ее отце, о том горе, что постигло его, когда они расстались, о том, как Уриен тоскует по ней и хочет ее видеть. Он подыскивал самые сильные слова, надеясь тронуть душу девы, он взывал к ней снова и снова, но она не отвечала. Брандан замолчал и взглянул на Эдайну -- та все так же безучастно глядела в пустоту. И понял Брандан, что потерпел неудачу. Уриен тоже увидел это и спросил: -- Что теперь будем делать, сынок? Я вижу, моя дочь не слишком сильно любит меня. -- Дело не в том, что она не любит тебя, -- возразил Брандан, -- а в том, что еще сильнее любит что-то другое. Вспомни, Уриен, постарайся! Старый рыцарь задумался, а потом сказал: -- Ничего не могу припомнить, разве вот это... С детства Эдайна больше всех других развлечений любила охоту и коней. Бывало, целыми днями скакала она по лесам и полям. Вернется -- конь весь в мыле, волосы растрепаны, а лицо так и светится счастьем. Как ни корили ее женщины, что негоже девице вести себя подобно сорванцу, -- все напрасно! Видно, то говорила моя кровь. Я в юности был такой же... Не знаю, сынок, поможет ли это тебе, но больше мне ничего не приходит в голову, слишком я устал и расстроился. -- Что ж, -- ответил Брандан, -- попытаемся еще раз. Вновь стал он звать Эдайну, и вскоре ее душа ответила: "Зачем ты тревожишь мой сон, Брандан? Что еще нужно тебе?" Тогда стал он рассказывать ей о том, как радостно скакать на коне по зеленым лужайкам в такой денек, о том, что конь ее на конюшне нетерпеливо бьет копытом, призывая свою хозяйку. Долго описывал рыцарь все это самыми яркими красками, а когда воображение его иссякло, умолк и взглянул на Эдайну. Та сидела неподвижно и все так же глядела в пустоту. Брандан посмотрел на Уриена -- и увидел, что старика сморил от усталости сон. И он понял, что Уриен ничем больше не сможет помочь ему. Боль и горечь охватили тогда Брандана. "Верно, прав Финварра: не знаю я душу Эдайны! -- подумалось ему. -- Но как хочу я вернуть ее! Не для себя, а просто потому, что нет сил видеть ее такой. Она так прекрасна, она была так полна жизни -- и вот, она ли это сидит здесь, мертвая для мира и людей? Неужели я не смогу пробудить ее от этого кошмарного сна?" В этот миг луч солнца проскользнул в окно и упал на лицо Брандана. Он зажмурился от этой игривой ласки -- и вдруг все понял. Не теряя ни минуты, стал он снова взывать к душе Эдайны. На этот раз он звал очень долго, но наконец она ответила: "Почему ты не оставишь меня в покое, Брандан? Я выслушаю тебя, но в последний раз!" И Брандан стал рассказывать ей о солнце. О том, какая это благодать -- солнечный свет на твоем лице. Он знал, что в чудесных чертогах Финварры всего довольно -- нет только солнца. И он чувствовал, что душа Эдайны тоскует именно об этом. На этот раз Брандан не был многословен, но говорил с таким пылом, что старый Уриен проснулся и с удивлением начал прислушиваться к его речам. Когда же Брандан смолк, старик вскричал: -- Взгляни, сын мой! Взгляни скорей на нее! Впервые за много дней лицо Эдайны порозовело. Ее страшные пустые глаза закрылись, а дыхание стало ровным и глубоким, как во сне. Брандан и Уриен с замиранием сердца смотрели, как душа девы возвращается в тело. XVII Наконец, Эдайна медленно открыла глаза и осмотрелась вокруг. -- Кто нарушил мой дивный сон? -- с тоской проговорила она. -- Сон, в котором я была возлюбленной Финварры, короля эльфов, и покоилась на его груди? Брандан и Уриен недоуменно переглянулись. Не таких речей они ждали. Потом Брандан решился заговорить. -- Это я нарушил твой сон, -- сказал он. -- Я вернул тебя людям, с которыми ты должна быть, твоему отцу, что любит тебя больше жизни, и себе самому, тосковавшему по тебе день и ночь, о Эдайна! Взор ее остановился на нем, и не было в прекрасных глазах ни нежности, ни тепла. -- Ты! Я помню другой сон, не столь сладостный, в котором ты должен был стать моим мужем. -- То был не сон, Эдайна. Так было на самом деле. -- Ах! -- воскликнула она. -- Теперь я все вспомнила! Король эльфов тоже не приснился мне! Я была его возлюбленной, а потом пришли враги, требовавшие отдать меня им. Тогда Финварра взял мою душу и поместил в белый камень, чтобы я всегда покоилась на его груди, а тело, пустое, лишенное души, отдал врагам. -- Не врагам, Эдайна! Финварра обманул тебя! Не враги, а твой отец и я, твой жених, хотели отнять тебя у Финварры, хитростью умыкнувшего тебя из замка в самый день нашей свадьбы! -- Не враги? Отец и жених? Но кто же они, как не враги, если хотели разлучить меня с возлюбленным? Брандан лишился дара речи, услышав такое. Тогда Уриен, сохранивший самообладание, вступил в разговор. -- Дочь моя! -- сказал он ласково. -- Разве ты не помнишь меня? Эдайна посмотрела на него, и взгляд ее смягчился. -- Да, отец мой, -- проговорила она, -- конечно, я помню тебя. Ты был добр ко мне. -- Почему тогда ты зовешь меня врагом? Ведь я всегда любил тебя и заботился о твоем благе. Когда ты исчезла, мир померк для меня, ничто не согревало мою одинокую старость. Что же странного в том, что мне хотелось вернуть тебя? Эдайна помолчала несколько мгновений, а потом сказала: -- Но до этого ты согласен был расстаться со мной. Вот стоит человек, которому ты хотел отдать меня в жены. -- Это совсем другое дело! Каждому отцу приходится смириться, что дочь выйдет замуж, а Брандан -- достойнейший из мужей! С ним ты жила бы в счастье и достатке. -- Значит, Брандан хорош, и потому ты согласен был расстаться со мной, отдав ему, -- задумчиво проговорила Эдайна. -- А чем плох Финварра? Он король, он благороден, он богат! -- Но он эльф! -- воскликнул Уриен. -- И он украл тебя! -- Ну и что?! А если потом я полюбила его? -- Но мы не знали! Как мы могли догадаться об этом? -- Почему же вы не спросили меня! -- воскликнула она гневно. -- Ты, отец, готов был отдать меня человеку, которого я не любила, только потому, что он родовит и богат. И ты, Брандан, прозванный Благородным, был согласен на это! Хвала Всевышнему, не допустившему такое! Только рядом с Финваррой, в эльфийских чертогах, узнала я, что такое любить! Потому я и согласилась оставить ему свою душу. Потому я и возвращаюсь к нему прямо сейчас. И она устремилась к дверям. Уриен попытался заступить ей дорогу, но Брандан остановил его. -- Я не стану удерживать тебя, Эдайна, -- заговорил Брандан. -- Прошу только выслушать меня на прощанье. Она застыла в дверях, изумленно глядя на него, а он продолжал: -- Только сейчас понял я, как злы были мои дела. Ослепленный, я хотел любви только для себя, забыв, что у тебя тоже есть сердце. Теперь завеса пала с моих глаз, и я желаю тебе счастья, пусть даже и не со мной. Прощай! Эдайна медленно подошла к нему и приложила руку к его груди. -- Воистину, здесь бьется благороднейшее из сердец! -- прошептала она. -- Как горько мне, что я не могу ответить на твою любовь, о Брандан! Прости и прощай! -- Я тоже отпускаю тебя, доченька, -- сквозь слезы проговорил Уриен. -- Быть может, про эльфов напрасно говорят столько дурного... Будь счастлива! Эдайна крепко обняла его. Потом они вместе вышли во двор замка, прошли через ворота и медленно направились к эльфийскому холму. По дороге все трое молчали. Приблизившись к холму, Эдайна простерла руки к небесам и воскликнула: -- Финварра, где бы ты ни был, во имя нашей любви, приди ко мне! Через мгновение в воздухе замелькали ослепительно-белые искры, и Финварра явился на ее зов. XVIII Король почтительно поклонился деве и грустно промолвил: -- Белый камень перестал сверкать, и я понял, что твоя душа вернулась к телу. Я подумал, что теперь уже навек потерял тебя. Может ли быть, что прекрасная Эдайна сама зовет меня, презренного колдуна-эльфа? -- Да, Финварра. Я пришла сказать, что хочу вернуться к тебе и остаться с тобой навсегда. Внимательный взгляд Финварры остановился на Брандане: -- А ты, друг мой и враг мой, что скажешь на это? -- Ничего, -- сдержанно ответил Брандан. -- Я отказался от всех прав на Эдайну, и она вольна сама распоряжаться собой. Финварра недоуменно покачал головой и обратился к Уриену: -- А ты, достопочтенный Уриен? Неужели ты смирился с тем, что твоя дочь достанется эльфу? Старый рыцарь поджал губы: -- Я уже все сказал и повторять не стану. Не то что мне нравится ее выбор, но если уж так вышло... Смотри же, будь с ней ласков, или я найду тебя и на краю света! -- Не беспокойся, искать не придется, -- примирительно ответил Финварра. Потом он помолчал немного и задумчиво произнес: -- Да, Брандан, благородство -- это тяжкая ноша! Боюсь, я не смогу вынести его, если останусь здесь. А потому я благодарю за приют, что ты подарил моему народу в тяжкий час, и покидаю твои земли. -- Как? -- не поверил своим ушам Брандан. -- Ты вновь уходишь скитаться? А как же Эдайна? -- Нет, не скитаться. Недавно я получил вести от родичей из-за моря. Они, удрученные моей судьбой, собрали большое войско, чтобы помочь мне отвоевать свои земли. Я не хочу больше быть королем только по имени. Завтра же мы отправляемся в поход. Попрощаемся же навеки. -- Прощай! Удачи тебе, о Финварра! -- искренне проговорил Брандан. -- Прощай! Удачи тебе! -- эхом повторил Уриен. Финварра долго всматривался в их глаза, потом лицо его дрогнуло, словно от боли. Он приложил руку к сердцу и поклонился до самой земли -- не как король, а как последний нищий. Обняв Эдайну за плечи, он взмахнул рукой, и оба исчезли. XIX Спустя несколько месяцев к Брандану верхом на чудесном коне явился вестник, одетый в зеленое. Он привез бесценные дары и привет от короля Финварры и поведал, что тот изгнал карликов из своих пределов и воцарился во славе. Эдайна правила вместе с ним. Уриен беспечально дожил до глубокой старости и терпеть не мог, когда при нем ругали эльфов. Брандан же до конца своих дней так и не взял жены, ибо слишком сильно любил Эдайну. Он не оставил наследников, и после его смерти все земли отошли церкви. На этом кончается древнее предание о короле Финварре и похищенной душе. * * * -- Да... -- задумчиво протянул Господь. -- Задал ты Мне задачу! Как решить, кто благородней, король или рыцарь, если один ничем не хуже другого? Давно Я не слышал историй о столь достойных людях... -- И все же, -- настаивал я, не в силах обуздать любопытство. -- Кто нравится Тебе больше -- Брандан или Финварра? -- Пожалуй, все-таки Брандан. Он ни разу не опустился до обмана, а король Финварра порой лукавил. -- Но это же истинно эльфийская черта! Лукавить, но никогда не лгать. Загадывать загадки, которые может разрешить только мудрый, внимательный и терпеливый. Нельзя ждать от эльфа, что он станет вести себя как человек! -- Тут ты прав, -- кивнул Всевышний. -- Но люди редко умеют разгадывать загадки эльфов -- им больше нравится считать их лжецами. Да, если вдуматься, то Финварра благородней Брандана, -- ведь только он смог по достоинству оценить душу прекрасной Эдайны! -- Мне думается, Брандан тоже смог. Просто ему понадобилось на это больше времени. -- Тогда Я не могу решить, кто из них благородней! И, знаешь ли, эти разговоры о благородстве Мне порядком поднадоели. Когда хорошего чересчур много, оно становится в тягость. Вот если б ты рассказал Мне историю о простых людях, не королях и не волшебниках, а о самых обычных человеках, которых множество повсюду... -- Охотно! -- ответил я. -- Я расскажу Тебе историю о болтуне. История о том, как мистер Хатчинсон учил пикси трудиться Ах, если кого и полно на свете -- так это болтунов! В старые времена жил где-то в Дербишире некий мистер Хатчинсон -- по правде сказать, зануда ужасный. Был он уверен, что ему известен верный способ избавить мир от всякого зла и напастей, и он проповедовал его направо и налево. Соседи не знали, плакать им или смеяться, когда мистер Хатчинсон заходил к ним в гости и заводил свою волынку. Он принимал вид такой елейный и благочестивый, что куда там пастору, и говорил ласково, увещевательно: -- Трудитесь, дорогие мои, трудитесь! Помните, что Господь заповедовал Адаму добывать хлеб в поте лица его, а потому праведная жизнь немыслима без труда! Ибо труд есть опора и спасение от всяческих бед, и даже нечистый отступает перед праведным тружеником, а все козни его становятся бессильны. Потому снова говорю я вам -- трудитесь, трудитесь! Проговорив так с полчаса и нагнав на всех сон и тоску, мистер Хатчинсон отправлялся проповедовать дальше. Немудрено, что соседей все чаще и чаще не оказывалось дома, когда он заходил к ним с визитом. Тогда мистер Хатчинсон перенес свою деятельность в места общественные, главным образом в питейные заведения. Трудно поверить, но он ни разу не был бит -- верно, потому, что люди смотрели на него как на чудака и все прощали. Надо сказать, что сам мистер Хатчинсон не очень-то следовал заповеди, данной Адаму. Отец его занимался скобяной торговлей и оставил единственному сыну кое-какие деньги. Мистер Хатчинсон поначалу пытался продолжать дело отца, но потом заботы о благе человечества стали отнимать у него столько времени, что торговлю пришлось прикрыть. Однако денег у него было достаточно, чтобы держать слугу и кухарку. Без них мистер Хатчинсон совсем бы пропал, ибо принадлежал к той трогательной породе неумех, которые сами и яйцо не могут сварить. Как-то раз летним вечером мистер Хатчинсон отправился в кабачок "Зеленый Лев", знаменитый своим чудесным портером, где произнес очередную проповедь о пользе труда. Посетители "Зеленого Льва", разморенные жарой и пресловутым портером (который и вправду был хорош), слушали мистера Хатчинсона вяло, отмахиваясь от его пламенных речей, как от жужжания назойливой мухи. Лишь один из них проявил к мистеру Хатчинсону некий интерес и завел с ним оживленный разговор. Был то человек пришлый, никому не известный, то ли фермер, то ли торговец скотом, и мистер Хатчинсон был для него в новинку. -- Вижу я, -- начал незнакомец, -- что вы человек достойный, праведный. Потому хочу задать вам вопрос, который давно меня беспокоит. Как вы думаете, пикси -- божьи твари или нет? -- Пикси? -- озадаченно переспросил мистер Хатчинсон. Пикси не входили в его компетенцию. -- Никаких пикси на свете нет! -- А все же, -- не унимался незнакомец, -- все же, если б они были -- кто они? Божьи ли твари? -- Бесовское отродье! -- недолго думая, ответил мистер Хатчинсон. -- Да, бесовское отродье и больше ничего! -- Почему же? -- спросил незнакомец недоуменно. -- Ведь пикси хороши собой, нрав у них веселый, и во всех сказках говорится об их справедливости и доброте. А что порой они капризны -- невелика беда! -- А вы хоть раз слыхали о пикси, что они трудятся? Хоть в одной сказке? Все, кто не трудится -- бесовское отродье, это ясно как день! И мистер Хатчинсон произнес еще одну пылкую проповедь против пикси, обвиняя их в тунеядстве. По ходу дела он так разгорячился, что закончил ее такими словами: -- Тьфу, пропади они пропадом! Чума на них и на все прочее бесовское племя! Сказано было весьма неосторожно. Все знают, как обидчивы пикси. Даже те, кто в них не верит (ну, разве самую малость), остерегаются так отзываться об этих маленьких, но очень могущественных созданиях. Мистера Хатчинсона может извинить только то, что жара и портер даже святого сделают невоздержанным на язык. На следующее утро после этого знаменательного разговора мистер Хатчинсон проснулся в прекрасном настроении. Позавтракав, он отпустил прислугу -- в тот день была ярмарка -- и устроился в кресле подремать над нравоучительной книгой. Но едва мистер Хатчинсон начал уютно клевать носом, как до него донесся странный мелодичный звон, похожий на звук разбитого стекла. Решив, что где-то бедокурит кошка, мистер Хатчинсон вскочил было с кресла, но тут же упал обратно, издав душераздирающий крик, ибо глазам его предстала невероятная картина. Прямо перед ним стояли четверо крохотных человечков, разряженные в шелк роз и бархат фиалок. На головах у них были зеленые колпачки, на ногах -- остроносые башмаки, украшенные колокольцами. Кудри у всех были длинные, золотисто-рыжие, личики -- хорошенькие и вообще-то очень симпатичные, но в тот миг искаженные гневом. Мистер Хатчинсон снова начал вопить, но тут один из человечков заговорил нежным голоском, похожим на щебет птицы: -- Замолчи, глупый человек! Замолчи сам, или мы тебя заставим! Скажи лучше, как ты посмел вчера призывать чуму на наш народ? Мистер Хатчинсон булькнул и замолчал, глядя на пришельцев выпученными от ужаса глазами. Не было никакого сомнения: перед ним стояли пикси, те самые пикси, существование которых он вчера отрицал. Мало того, он действительно позволил себе несколько чересчур сильных выражений в их адрес. Зная рассказы о пикси, было от чего прийти в ужас! Но мистер Хатчинсон, при всех его слабостях, не был трусом, а потому постарался взять себя в руки и хоть немного привести мысли в порядок. -- Вы кто? Вы -- пикси? -- спросил он, стараясь выиграть время. -- Да, -- ответили человечки гневно, -- мы те самые пикси, которых ты проклинал! И мы хотим знать -- почему?! Говори немедленно, пока мы не превратили тебя в слизняка! -- Я прошу у вас прощения, -- торопливо залепетал мистер Хатчинсон, стараясь не думать о слизняках. -- Да! Прощения! Я был пьян! Я ничего такого не хотел! Поверьте! -- А почему ты называл нас "бесовским отродьем"? -- не унимались пикси. Тут мистер Хатчинсон призвал на помощь свой дар проповедника и стал объяснять им, почему те, кто не трудятся, не могут быть никем, кроме как бесовским отродьем. Чем дальше он говорил давно знакомые слова, тем больше воодушевлялся, и речь его зазвучала весьма убедительно. По крайней мере, пикси слушали его очень внимательно, и выражение гнева на их лицах стало сменяться улыбками. -- Поэтому вы видите, дорогие мои, -- закончил свою речь мистер Хатчинсон, -- что в моих словах не было ничего личного, а только справедливое признание фактов! Факты -- неумолимая вещь, друзья! Труд -- основа и опора всякого божеского порядка, и те, кто не исполняет этот завет Господа нашего, не могут считаться божьими тварями. А те, кто не есть божьи твари -- есть твари бесовские! И он торжественно замолчал, пытаясь понять, какое впечатление произвел своей проповедью на пикси. Теперь, когда они улыбались, мистер Хатчинсон увидел, что они, в сущности, очень милы, и искренне раскаялся в сорвавшихся вчера недобрых словах. Тем временем пикси о чем-то вполголоса посовещались, потом один из них выступил вперед и заявил: -- Глупый человек! В ваших дурацких россказнях о нас нет ни слова правды! Если ты не слышал, что мы умеем трудиться, то это не наша вина. Мы можем прямо сейчас, у тебя на глазах, сделать любую работу по дому. Тогда ты возьмешь свои слова назад, и мы поладим! -- Хорошо, я согласен, -- торопливо сказал мистер Хатчинсон. Пикси радостно захлопали в ладоши и закричали: -- Говори, что нам делать! Говори, что нам делать! Мистер Хатчинсон огляделся, пытаясь придумать для пикси задание, но ничего такого не увидел. Тогда он отправился на кухню, а пикси пошли следом, смеясь и громко болтая. На кухне взор мистера Хатчинсона упал на большую бочку, в которой держали воду для хозяйства. Сейчас она была почти пуста, и мистер Хатчинсон воскликнул: -- Придумал! Видите эту бочку? Натаскайте-ка воды из колодца, чтоб она стала полной! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- закричали в ответ пикси и принялись за дело. Рядом с бочкой стояло ведерко, но пикси, как ни старались, не смогли поднять его -- таким оно было для них огромным. Тогда они нашли маленький ковшик, который как раз могли нести вчетвером, и с этим ковшиком побежали во двор к колодцу. Мистер Хатчинсон остался дожидаться их на кухне. Прошла минута, и пять, и десять -- пикси все не возвращались. Наконец, они вернулись. Мокрые с головы до ног, пикси, пыхтя и отдуваясь, тащили ковшик, в котором воды было на донышке. Плюхнув ковшик у бочки, пикси взглянули друг на друга и жалобно заголосили: -- Ах, наши кафтанчики, наши чудесные нарядные кафтанчики! Они насквозь, насквозь мокрые! Потом они посмотрели, сколько воды принесли, посмотрели на громадную бочку, и мордашки у них стали совсем несчастные. -- Плохая работа! Плохая работа! -- загомонили они, обиженно глядя на мистера Хатчинсона. А один из них сказал так: -- Глупые люди! Как у вас все сложно и тяжело! Мы делаем по-другому: смотри! И он щелкнул пальцами -- раз! -- и огромная бочка оказалась полным-полна чистой, прозрачной водой. Потом пикси добавил: -- Нет, можно сделать и лучше! Он снова щелкнул пальцами -- и вместо воды в бочке оказалось белоснежное парное молоко. Мистер Хатчинсон стоял, открыв рот и хлопая глазами. Довольные пикси засмеялись, лукаво посмотрели на мистера Хатчинсона и закричали: -- Ну что, видел, как мы работаем?! Доволен ты нашей работой? -- Конечно, конечно, -- поспешил ответить тот. Хотя то, что он видел, трудно было назвать работой, мистер Хатчинсон твердо решил быть всем довольным и больше не ссориться с пикси. -- Тогда давай другую работу! Давай нам другую работу! Мистер Хатчинсон взглянул на кухонный стол и увидел, что кухарка собиралась печь хлеб, но не успела просеять муку. Тогда он сказал пикси: -- Видите этот мешок с мукой? Просейте муку вон в ту кадку и замесите тесто! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- закричали пикси в ответ. Они отыскали сито, и двое стали держать его над кадкой, а двое -- сыпать муку из мешка. Но мешок был слишком большим и тяжелым, а потому они его не удержали, и он полетел прямо в кадку, а вместе с ним и сито, и пикси. Поднялось огромное облако муки и окутало всю кухню. Пикси, чихая, с трудом вылезли из кадки -- хорошо еще, что целые и невредимые. Но их мокрые одежки, извалявшись в муке, стали белым-белы. Пикси посмотрели друг на друга и запищали: -- Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они были мокрые, а теперь стали белые, совсем-совсем белые! Потом они взглянули на тот разгром, который учинили, и завопили: -- Плохая работа! Плохая работа! И один из них сказал: -- Нет, так работать, как вы, люди, нельзя! Лучше мы сделаем все по-другому. И он хлопнул в ладоши -- раз! -- и вся мука оказалась в кадушке, мало того -- тесто было уже замешено. Пикси подумал, подумал и добавил: -- Раз уж тесто готово, почему бы не испечь хлеб? Он опять хлопнул в ладоши, и вместо теста кадушка оказалась полной свежего хлеба, ароматного и румяного. Пикси перестали кукситься, заулыбались и закричали: -- Ну что, умеем мы работать? Доволен ты нашей работой? -- О да! -- заверил их мистер Хатчинсон. -- Тогда давай другую работу! Давай нам скорее другую работу! Мистер Хатчинсон снова осмотрелся вокруг и заметил, что кухонный очаг совсем зарос сажей и копотью. Недолго думая, он приказал пикси: -- Вычистите этот очаг так, чтобы сверкал! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- радостно закричали пикси. Они подбежали к очагу и принялись старательно тереть его ветошью. Но очаг был очень велик, а ручонки пикси -- очень малы, и толку от их стараний было немного. Зато перемазались они так, что стали чернущие и грязнущие. Промучившись минут пять, пикси стали переводить дух, взглянули друг на друга и чуть не заплакали: -- Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они были мокрые, потом были белые, а теперь стали черные, совсем-совсем черные! Потом они посмотрели, много ли сделано, и совсем расстроились. -- Плохая работа! Плохая работа! -- закричали они. И снова один из них сказал: -- Неужели вы, люди, делаете всю эту ужасную, грязную, тяжелую работу?! Ведь это можно сделать так легко! И он свистнул, и в мгновение ока очаг стал таким чистым, что ни пятнышка сажи на нем нельзя было отыскать. Пикси с минутку подумал и заявил: -- Нет, так плохо, ведь ты хотел, чтобы он сверкал! Он снова свистнул, и -- мистер Хатчинсон едва смог поверить своим глазам -- очаг оказался сплошь выложен драгоценными камнями. Они сияли так ярко, что глазам было больно. Пикси развеселились: -- Ну что, здорово мы работаем? Доволен ты нашей работой? -- Да... -- с трудом смог вымолвить мистер Хатчинсон, пораженный всем, что увидел, до глубины души. -- И ты не станешь больше называть нас "бесовскими тварями"? -- Нет, никогда в жизни! -- Вот и хорошо! Вот и славненько! -- зачирикали довольные пикси. И они хотели было пуститься в пляс, но при взгляде на свои погибшие кафтанчики опять немножко расстроились и передумали. Пикси о чем-то посовещались между собой, а потом заявили мистеру Хатчинсону: -- Мы трудились для тебя полдня, устали и испортили свои красивые новые кафтанчики. Будет справедливо, если мы возьмем тебя с собой в нашу страну, чтоб ты тоже немножко потрудился для нас! -- Подождите! Подождите! -- закричал мистер Хатчинсон, но было уже поздно. Он услышал нежный звон, перед глазами у него замелькало, а потом он обнаружил, что стоит на лужайке, покрытой мягкой ярко-зеленой травой. Вокруг, куда ни глянь, росли чудесные цветы, и со всех сторон к нему бежали любопытные пикси. Он понял, что пикси перенесли его в Волшебную Страну, и сердце его упало. Смертным не место в Волшебной Стране. Выбраться из нее в обычный мир очень непросто, а те, кому это удавалось, потом всю жизнь не могли забыть ее и тосковали. Но мистер Хатчинсон решил не падать духом и постараться сделать все, чтобы уже сегодня вернуться домой. Тем временем доставившая его четверка пикси куда-то исчезла и вернулась через пару минут расфуфыренная, одетая во все новое. Они весело подбежали к мистеру Хатчинсону и спросили: -- Ну как, нравится тебе наша страна? -- Она прекрасна, -- ответил мистер Хатчинсон, и не покривил душой. Никогда он не видел такого веселого неба, таких ярких красок и небывалых цветов. Даже воздух здесь был какой-то особенный, ароматный и нежный. Казалось, все вокруг полно смешливого, искрящегося веселья. Мистер Хатчинсон вдруг почувствовал, что помолодел на пару десятков лет, и ему перестало так уж сильно хотеться домой. Но он знал, что таковы чары Волшебной Страны и смертным нельзя им поддаваться. Пикси, собравшиеся поглазеть на человека, хотели было устроить вокруг него веселый хоровод, но четверка одернула их: -- Нет, погодите, сейчас не время для веселья! Сначала этот человек должен потрудиться для нас, как мы трудились для него, а вот потом... -- А потом, -- осмелился вставить слово мистер Хатчинсон, -- я прошу вас отправить меня домой. -- Как? -- удивились пикси. -- Ты не хочешь повеселиться с нами? Глупый человек! Ну хорошо, пусть будет по-твоему. А теперь вот тебе первое задание! Видишь эти синие цветы, что растут неподалеку? Мистер Хатчинсон оглянулся и увидел множество красивых и нежных цветов, похожих на колокольчики. На их чашечках тут и там сверкали бусинки росы. -- Эти цветы, -- объяснили ему пикси, -- мы называем "росинки". Мы собираем с них росу и пьем вместо вина. А сейчас ты должен собрать столько росы, чтобы наполнить эту бочку! Бочка была немногим больше обычного стакана, и мистер Хатчинсон приободрился. Задание казалось ему не таким уж сложным, к тому же его утешало, что пикси обещали не удерживать его и отпустить домой. Он взял "бочку" и крохотную золотую ложечку, которой надо было собирать росу, и отправился трудиться. Пикси гурьбой побежали за ним, чтобы посмотреть, как он справится с их работой. Однако собирать росу оказалось куда как непросто. Здесь требовались ловкость и усердие, а мистер Хатчинсон не отличался ни тем, ни другим. Лепестки "росинок" были такие гладкие, что стоило легонько тряхнуть цветок -- и вся роса летела на землю. К тому же ложечка была такой малюсенькой, что мистер Хатчинсон мог держать ее только двумя пальцами, а о том, чтобы ловко орудовать ею, не было и речи. Вскоре мистер Хатчинсон понял, что набрать стакан росы для него не легче, чем вычерпать море. Пикси, глядя, как он неловко топчется в зарослях "росинок", тоже это поняли. -- Глупый человек! -- закричали они презрительно. -- Ты упрекал нас, что мы не трудимся, а сам не можешь справиться с такой легкой работой! Хватит проливать драгоценную росу, иди сюда! Мистер Хатчинсон, пунцовый от досады и смущения, подошел к ним и сказал: -- Я так неловок оттого, что эта ложечка чересчур маленькая для меня. -- Зато твоя бочка была чересчур большая для нас, но мы не жаловались! -- совершенно справедливо возмутились пикси. Мистер Хатчинсон выглядел таким пристыженным и несчастным, что пикси вскоре пожалели его и перестали ругаться. -- Ну ладно, -- сказали они, -- не расстраивайся. Сейчас мы дадим тебе такую легкую работу, что ты точно с ней справишься! Знаешь ли ты, из чего мы печем хлеб? Мистер Хатчинсон, конечно, не знал. -- Видишь пылинки, что кружатся в солнечном луче? Мы ловим их, просеиваем и печем из них хлеб. Вот тебе сито, вот мешок. Набери для нас полный мешок пылинок! "Сито" было размером с наперсток, а "мешок" сшит из двух лепестков розы. Мистер Хатчинсон совсем пал духом, но покорно взял и то, и другое и принялся ловить пылинки. Они весело плясали в солнечном луче, ловко ускользая от всех неуклюжих попыток мистера Хатчинсона поймать их. Он кидался за ними то туда, то сюда, размахивая крошечным мешком, но не смог поймать и дюжины. Пикси недоуменно смотрели, как мистер Хатчинсон мечется по лужайке, словно слон, решивший поступить в кордебалет, а потом не выдержали и расхохотались: -- Глупый человек, прекрати, а то мы надорвем животы от смеха! Так ты и за год не наловишь мешок пылинок! Как же ты мог упрекать нас, что мы не трудимся? Сам-то ты совсем не умеешь работать! Понурый вид мистера Хатчинсона вновь заставил пикси смягчиться. -- Прости нас, -- попросили они. -- Мы больше не будем насмехаться над тобой. Вот тебе последнее задание -- может, хоть его ты выполнишь! Мы собираемся завтра на бал к Золотой Королеве и уже сшили чудесные наряды, но наши башмаки нечищены. Почисть их для нас! Перед мистером Хатчинсоном тут же выросла горка крохотных башмачков, ему дали пару щеток, размером с ноготь мизинца, и он скрепя сердце приступил к работе. Башмаки пикси были сделаны, как и вся их одежда, из лепестков цветов, а подметки были из жучиных крылышек. Они были такие хрупкие, что их было боязно даже взять в руки, не то что чистить. К тому же они были сплошь увешаны крохотными колокольцами, за которые то и дело цеплялась щетка. Когда мистер Хатчинсон порвал первый башмачок, пикси хором стали его утешать: мол, ничего страшного, это бывает. Когда он порвал второй, они принялись кричать, чтобы он был осторожнее. Когда же он порвал и третий, и четвертый, и пятый, пикси отобрали у него щетки и заявили: -- Такому работничку, как ты, ничего нельзя давать в руки! Посмотри, что ты наделал! Ты что, хочешь чтобы мы отправились на бал к Королеве босиком? Мистер Хатчинсон принялся оправдываться и просить прощенья, но на этот раз пикси были неумолимы. -- Ты говорил о нас, бесстыжий болтун, что мы "бесовские твари", потому что, якобы, не умеем работать! Но мы сделали всю тяжелую и грязную работу в твоем доме, не жалуясь и не прекословя. А вот ты -- ты и есть настоящая бесовская тварь, потому что умеешь работать только языком и портишь все, к чему ни прикоснешься! Тебя нужно как следует наказать! Мистер Хатчинсон упал на колени и стал умолять пощадить его. -- Я вижу теперь, -- причитал он, -- как не прав я был! Все беды -- от моего длинного языка, которому я давал волю! Но теперь, обещаю, я буду следить за своими речами и не позволю себе ни одного лишнего слова! -- Разве можно верить людским обещаниям? -- презрительно сказали пикси. -- Нет уж, мы сами позаботимся, чтобы ты впредь не распускал язык! Отныне, как только ты захочешь поучать кого-нибудь, из твоего рта будет нестись лишь хрюканье и лай. А теперь проваливай, и радуйся, что так легко отделался! Перед глазами мистера Хатчинсона вновь засверкало, в ушах зазвенело, а через несколько секунд он уже сидел в своем кресле, растерянный и оглушенный. С полчаса он приходил в себя, а потом отправился на кухню, чтобы проверить, не привиделись ли ему эти необычайные приключения. Едва он вошел туда, как зажмурился от нестерпимого сияния драгоценных камней в кухонном очаге. Пикси не стали отнимать у него этот дар, а может, самоцветы так мало стоили в их глазах, что они и вовсе не придали этому значения. Еще теплый хлеб лежал на столе, а бочка была полным-полна молока. Убедившись, что ему ничего не померещилось, мистер Хатчинсон запер на замок дверь кухни, чтобы избежать расспросов слуг, и отправился в "Зеленый Лев" успокоить свои расстроенные нервы кружечкой портера. Усевшись в уголке и прихлебывая душистый портер, мистер Хатчинсон почувствовал нестерпимое желание произнести свою всегдашнюю проповедь. Да и все посетители искоса посматривали на него, словно удивляясь, что это мистер Хатчинсон помалкивает. Мистер Хатчинсон встал, принял подобающий благообразный вид и заговорил... если, конечно, это можно так назвать. С уст его слетало лишь "хрю-хрю" и "гав-гав", а больше -- ни слова! -- О! -- сказал кабатчик. -- Такая рань, а наш праведник уже надрался! Мистер Хатчинсон, не помня себя от стыда, поспешно выскочил за дверь, и больше в "Зеленом Льве" его не видели. С тех пор с мистером Хатчинсоном произошла разительная перемена, которой не могли нарадоваться его соседи. Он стал молчалив и тих, поучений от него больше никто не слышал, а когда ему задавали вопрос, относящийся к его прежним проповедям, отказывался даже заводить об этом разговор. Кроме того, он вновь занялся торговлей, поставив ее на самую широкую ногу, -- ибо самоцветы пикси, вопреки обыкновению, так и не превратились в мусор и черепки. * * * -- Славно! -- со смехом воскликнул Господь. -- Ай да пикси! Ловко усмирили болтуна! И поделом ему: больно много развелось разных умников да проповедников, готовых поучать ближнего до седьмого пота. Нет бы посмотрели прежде на себя! -- Они не умеют, -- вставил я. -- Они от всей души считают, что, сотрясая воздух, делают важное и нужное дело. -- Да уж! Жалко, не всегда находится на них управа... Этот глупый мистер Хатчинсон еще легко отделался! Наказание посуровей подошло бы ему куда лучше!.. Что это ты так помрачнел? -- Я вспомнил одну историю, -- ответил я неохотно, -- которую, по правде сказать, не слишком хочу Тебе рассказывать. Она очень страшна. В ней говорится о черствой женщине, предавшей ни в чем не повинное существо, и о том, какое воздаяние она получила. -- А воздаяние было справедливым? -- нахмурился Всевышний. -- О да. Тем эта история и страшна. -- Ну-ка, рассказывай! -- велел мне Господь. -- Теперь Я должен это услышать. Мне хочется узнать, что вселяет в смертных настоящий страх. История о Дикой Охоте Вот история из Уэльса. В полумиле от маленькой деревушки Кьюри стоял старый хутор. Там в полном одиночестве жила немолодая англичанка, миссис Пампкинс. Никто точно вам не скажет, почему она там поселилась -- говорили, что в молодости она была прислугой, а хутор получила в наследство от покойного мужа. Миссис Пампкинс была небогата и держала трех коров, чтобы прокормиться. Она сама ухаживала за ними, сама кормила и доила. Масло и сметана у нее были отменные, и в деревне их охотно покупали. Если б не строптивый и нелюдимый нрав миссис Пампкинс, соседи с радостью завели бы с ней дружбу. Но гордячка англичанка как будто считала жителей Кьюри людьми второго сорта, а потому, после нескольких робких попыток с ней поладить, они оставили миссис Пампкинс в покое. Миссис Пампкинс не отличалась приятной внешностью. Худая и костлявая, она держалась так прямо, словно проглотила палку. Лицо у англичанки было из тех, что принято называть "лошадиными", а холодные бесцветные глаза ничего не выражали, кроме презрения ко всему миру. Она одевалась в глухое темно-коричневое платье, висевшее на ней как на вешалке, а из-под чепчика у нее не выбивался ни один волосок. Миссис Пампкинс исправно посещала церковь и была бы во всех отношениях безупречной особой, если б не одна тайная слабость. Дело в том, что миссис Пампкинс была ужасно скупа. Торговаться с ней было сущим наказанием. Каждый полупенс она отстаивала с таким холодным упорством, что хозяйки вскоре сдавались и рады были еще приплатить, только бы она оставила их в покое. А миссис Пампкинс невозмутимо удалялась, даже не сказав ни одного доброго слова на прощание. Нищим она ни разу не подала даже куска хлеба. Чему дивиться -- миссис Пампкинс не любили. "Ах! -- вздыхали женщины. -- Если б ее масло не было таким душистым, а сметана -- такой белоснежной!" Но масло и сметана были так хороши, что им оставалось только терпеть. Мужчины же каждый вечер обсуждали в пивной, сколько миссис Пампкинс скопила денег и где она их прячет. Нельзя сказать, чтобы кто-то так уж сильно желал англичанке зла, но многие сходились на том, что ее неплохо бы проучить. Однако страшное несчастье, которое приключилось с миссис Пампкинс, заставило всех жителей Кьюри содрогнуться. Началось все в чудесный сентябрьский вечер, когда поля в свете заходящего солнца становятся синими, а теплый воздух пахнет вином. Миссис Пампкинс доила пеструю корову, сосредоточенно наблюдая, как молоко пенится в подойнике. Корова спокойно жевала жвачку, лишь изредка встряхивая головой, чтобы избавиться от докучливых мух. Миссис Пампкинс рассеяно бросила взгляд в дальний угол коровника и вдруг замерла: она увидела, что там шевелится что-то темное и мохнатое. "Собака, что ли?" -- подивилась миссис Пампкинс, но тут непонятная тварь встала на задние лапы, и стало ясно, что это никакая не собака. Существо было похоже на пятилетнего ребенка, но только сплошь обросшего шерстью и коренастого. У него было морщинистое темное личико, маленькие веселые глазки, похожие на поросячие, и огромные остроконечные уши. Одето оно было в мешковатые коричневые штаны. -- Не бойся, хозяйка, -- сказала тварь грубоватым голосом, явно обращаясь к миссис Пампкинс. -- Что? -- пораженно переспросила англичанка, не ждавшая, что подобное существо вдруг заговорит с ней. -- Я говорю: не бойся меня! -- повторило оно, подходя поближе. -- Я не причиню тебе вреда! Я -- только бедный странник, ищущий приюта. -- Бедный странник, ищущий приюта... Но кто же ты такой? -- Здешние кличут меня Бубах. Зови и ты меня так. Миссис Пампкинс как завороженная смотрела на него, не зная, что ей делать. Не сказать, чтобы она так уж испугалась -- скорее растерялась. Тут она заметила, что корова все так же безмятежно жует жвачку, не обращая на странного гостя никакого внимания. Это почему-то успокоило миссис Пампкинс, и она нашла в себе силы спросить: -- А что ты такое? -- Ты ведь из Англии, да, хозяюшка? Там живут мои родичи, вы зовете их брауни. Ты о них слыхала? Миссис Пампкинс понимающе кивнула. Конечно, она слыхала о брауни. -- Ты домашний дух, -- заключила она. -- Не совсем домашний, -- поправил ее Бубах. -- И не совсем дух. Но в общем ты права. Я живу рядом с людьми и помогаю им, чем могу. В награду я прошу лишь немного сливок. -- А что ты делаешь здесь, в моем коровнике? -- Об этом я и хотел потолковать с тобой. Я рад, что ты не боишься меня. Иногда люди непонятно почему боятся меня. Сказав так, Бубах робко улыбнулся миссис Пампкинс и продолжил: -- Мои хозяева -- славные люди! -- переехали в большой город. Я не смог последовать туда за ними. В городах не место таким, как я. Теперь у меня нет хозяев, и вот я брожу в поисках пристанища. Быть может, ты разрешишь мне поселиться здесь? И Бубах снова робко улыбнулся и умоляюще посмотрел на миссис Пампкинс. Та оценивающе поглядывала на него, размышляя, будет ли ей от Бубаха польза и не будет ли смертным грехом пустить его в дом. Наконец, она спросила: -- Говоришь, умеешь работать? -- Да, хозяйка, -- поспешно заверил ее Бубах. -- Ты будешь довольна. Я все умею делать и к тому же знаю рецепт самого вкусного масла на свете! -- Подожди меня здесь! -- приказала миссис Пампкинс и пошла в дом за Библией. Вернувшись, она ткнула ее под нос Бубаху и строго спросила: -- А это ты чтишь? Бубах спокойно взглянул на Библию и ответил: -- Нам запрещено касаться этой Книги. Она написана не для нас. Но я не боюсь ее -- я не из бесов. Я помню времена, когда Книга еще не была написана, а Закон не был дан. Если не знаешь, можно ли оставить меня здесь -- спроси у священника. -- Так я и сделаю, -- кивнула миссис Пампкинс. Тут ей в голову пришло еще одно соображение, и она поинтересовалась: -- А сколько сливок ты хочешь за работу? -- О, немного! -- улыбнулся Бубах. -- Одну такую миску утром и одну вечером. Миссис Пампкинс, сдвинув брови, взглянула на миску, вмещавшую полпинты. -- Но это слишком много! -- возмутилась она. -- Хватит с тебя и одной миски утром, а на ночь есть вредно! -- Но, хозяйка... -- начал было возражать Бубах, однако англичанка не дала ему договорить. -- Больше одной миски в день я тебе все равно не дам! -- заявила она тоном, не терпящим возражений. Бубах осекся, внимательно посмотрел на нее и угрюмо сказал: -- Ну, тогда я пошел. Мне всегда давали две миски сливок в день за мою работу, и я не согласен на меньшее. Прощай, хозяйка! Он собрался было уходить, но миссис Пампкинс остановила его. -- Погоди... -- крикнула она, кусая губы. --Ладно, я согласна на две миски сливок в день... пока. Я посмотрю, как ты будешь работать, и если замечу, что ты ленишься... -- Что ты, что ты, хозяйка! -- перебил ее радостный Бубах. -- Я не буду лениться, клянусь тебе! Ты не пожалеешь, что согласилась оставить меня! Так миссис Пампкинс стала хозяйкой Бубаха. К ее несказанной радости, он отказался поселиться в доме, а выбрал себе под жилье уютную, заросшую орешником лощину рядом с хутором. С первого же дня англичанка убедилась, что не зря разрешила ему остаться. Бубах работал за троих, ловко и споро. В мгновение ока он подоил коров, задал им корм, до блеска вычистил коровник и бережно процедил молоко. Управившись со всем этим, Бубах принялся сбивать масло по своему чудесному рецепту. Когда миссис Пампкинс попробовала масло, последние сомнения покинули ее. Она и не знала, что масло может быть таким вкусным. Единственное, что немного удручало ее -- это две миски сливок. В ближайшее воскресенье миссис Пампкинс, как и обещала, посоветовалась насчет Бубаха со священником. Священник из Кьюри был кроткий человек, веривший в глубине души, что зла просто не существует. Он заверил миссис Пампкинс, что такие твари, как Бубах, добры и безобидны и нет никакого греха в том, чтобы пользоваться их услугами. Когда же англичанка поинтересовалась, нельзя ли обратить Бубаха в христианскую веру, священник рассмеялся: -- О, миссис Пампкинс!.. Бубах стар, как эти холмы. Он прекрасно помнит времена, когда о Спасителе никто и не слыхивал. Потребуется не одна тысяча лет, чтобы он обратился! Миссис Пампкинс сокрушенно покачала головой, сухо поблагодарила доброго священника и удалилась. С появлением Бубаха миссис Пампкинс начала очень быстро богатеть. Вскоре в ее стаде было уже не три коровы, а целая дюжина. Вместо того чтобы продавать масло в Кьюри, миссис Пампкинс стала возить его в город, и городские хозяйки были готовы платить за ее масло любую цену,-- так оно пришлось им по вкусу. Англичанка накупила себе шелковых платьев и по воскресеньям ездила в церковь на двуколке, а высокомерия в ней стало столько, что она перестала замечать тех, кто с ней здоровался. В Кьюри не знали, что и подумать о ее богатстве, но многие говорили, что дело тут нечисто. Нежданная удача не излечила миссис Пампкинс от скупости. Она по-прежнему считала каждый пенни, и когда прикидывала, сколько сливок выпил за все время Бубах, ее черствое сердце обливалось кровью. Бубах же души не чаял в своей хозяйке и работал изо всех сил. Ему и в голову не приходило, что миссис Пампкинс может быть чем-то недовольна. Так прошло несколько лет. Однажды вечером, в канун Дня Всех Святых, миссис Пампкинс собиралась уже отправиться на покой, как вдруг услышала громкий стук в дверь. -- Кто там? -- спросила она раздраженно. Из-за двери раздался взволнованный голос Бубаха: -- Отвори, хозяйка! Отвори скорей! Поморщившись, миссис Пампкинс открыла дверь и встала на пороге. -- Чего ты хочешь? -- ледяным голосом спросила она. -- Уже поздно, и мне некогда с тобой разговаривать! Но Бубах не заметил ее тона -- он трясся от страха. -- Хозяйка! Пришла беда! -- испуганно запричитал он. -- В наших краях объявилась Дикая Охота! Они гонятся за мной! Умоляю, пусти меня в дом -- сюда Охотники не посмеют войти! -- Но мы же договорились, -- сухо сказала миссис Пампкинс, -- что ты не будешь ночевать в доме. Что это еще за Дикая Охота, которой ты так боишься? -- О, это ужас! Ужас! Черные всадники на черных, дышащих огнем конях, и с ними огромные черные псы с горящими глазами! Я уже слышу стук копыт! Прошу тебя, хозяйка, спаси меня, пусти в дом! Но миссис Пампкинс была не расположена прислушаться к мольбам Бубаха. -- Что за бред ты несешь?! -- заявила она. -- Черные всадники, черные псы! С чего ты взял, что им нужен ты? Иди-ка, любезный, проспись, а утром поговорим. И миссис Пампкинс собралась было захлопнуть дверь, но Бубах удержал ее. -- Хозяйка, подожди! Поверь мне! Они уже совсем близко! Разве ты не чувствуешь их ледяного дыхания? Не слышишь лай жутких псов и звуки рога? Тут миссис Пампкинс заметила, что небо заволокло черными, как сажа, тучами. Порывы ледяного ветра стали гнуть деревья, срывая с них последнюю листву. Издалека до нее донеслись низкие, заунывные звуки рога и возбужденный лай собак. Миссис Пампкинс поежилась. Не слушая Бубаха, она стояла на пороге и смотрела вдаль. Внезапно на вершине ближнего холма появилось несколько черных точек, они начали стремительно приближаться, и вскоре уже можно было различить двух всадников и свору огромных собак вокруг них. -- Видишь теперь? Видишь? -- закричал Бубах. -- Скорее, пусти меня в дом и закрой дверь! Мы еще успеем спрятаться от них! -- Ерунда! -- отрезала миссис Пампкинс. -- Это, верно, лорд Дарсей и его ловчий. Возвращаются с охоты и заплутали в лесу. Я подожду их здесь -- быть может, им нужно указать дорогу. И она вышла во двор и захлопнула за собой дверь. Увидев это, Бубах рухнул на землю и залился слезами, но миссис Пампкинс не обратила на него никакого внимания. Тем временем земля задрожала от топота коней, и во двор хутора, подобно вихрю, ворвались всадники и их свора. Миссис Пампкинс, вскрикнув, отступила -- одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не лорд Дарсей. Бубах скорчился на земле, дрожа и причитая. Всадники, одетые сплошь в черное, в одинаковых рогатых шлемах, круто осадили коней. К ужасу миссис Пампкинс, из ноздрей коней при этом вырвались языки пламени. Охотники пристально посмотрели на англичанку, и та похолодела -- таким могильным ужасо