решил подождать Лолиту, просто еще раз ее увидеть. После танцев,как обычно, Лолита и Симон пошли в парк. Они были так увлечены друг другом, что даже не подозревали, что за ними идет Рамон. Поодаль шла и Клара. Впервые Симон осмелился расстегнуть платье Лолиты. Он добрался до ее грудей и начал страстно целовать их. "Твои груди, какие они красивыые, я прямо схожу с ума. Я никогда не думал, что целовать их - такое наслаждение. Я их отрежу и съем." "Ну нет уж, не делай этого. Я вовсе не хочу прийти на свадьбу безгрудой," засмеялась она. "И кроме того не думаю, что тебе понравится женщина без грудей. Кроме того, чем я буду кормить наших детей? Пожалуйста, не делай этого." Лолита сияла от счастья. Ласкающая рука Симона скользила по телу Лолиты все ниже и ниже и вдруг натолкнулась на что-то твердое. "Что это?" закричал он. "Так ты вовсе не девушка! Ты - парень!" Лолита растерялась, она не знала, что сказать, что сделать. "Успокойся, дорогой, я тебе все объясню," сказала она смущенно и засунула руку в штаны Симона, как делала она, желая возбудить не достаточно разгоряченного гостя. И не нашла ничего. "А ты никакой не мужчина! Ты меня обманул. Ты хотел на мне жениться и заиметь трех детей. Очевидно, не я тебе, а ты мне их собираешся родить. Дерьмо собачье, вот ты кто!" Она была не только обижена, она была еще более возмущена. Она вкатила ему пощечину и уже собиралась уйти, когда Симон схватил ее за руку. Они стояли друг пред другом, как два борца. В руке Симона блеснул нож, и он всадил его в левую грудь Лолиты, которую несколько минут назад страстно целовал. Одновременно Лолита вынула из сумочки пистолет и выстрелила в Симона. "Зачем я это сделала, я ведь люблю его," подумала Лолита и попыталась удержать падающее тело Симона, но не смогла и упала на него. Они лежали, как Ромео и Джульетта в известном фильме. Рамон сидел в кустах и видел все. Сначала он ничего не понял, но когда услыхал выстрел, заподозрил нечто ужасное. Он подбежал к ним, перевернул тело Лолиты, вытащил нож и зарыдал. Невдалеке, тоже в кустах, сидела и Клара. Она все поняла сразу, побежала и вызвала полицию. Прибывшие полицейские нашли два трупа и плачущего Рамона, которого тут же арестовали. На следующий день все газетные статьи, не сговариваясь, вышли под одинаковым заголовком "Кто есть кто?", в которых сообщалось, что в городском парке были найдены два трупа - мужчины с искусственными женскими грудьми в женском платьи и женщины в мужской одежде, а также молодой человек, отпечатки пальцев которого были обнаружены на ноже, которым был убит выше упомянутый мужчина. Эту статью показал Рамону его сокамерник, отбывавший срок за то, что убил своего друга за измену. "Эта статья мне напомнила один фильм под странным названием "М. Баттерфляй", который я смотрел со своим покойным другом", рассказал он Рамону. "Один француз жил в счастьи с китайской певицей. Неожиданно его арестовали, так как китайская певица оказалась не только мужчиной, но к тому же и китайским шпионом. На суде этот француз сказал, что не считает себя виновным, потому что не знал ни того, что китаянка была мужчиной, ни того, что он или она был шпионом, потому что все это не важно, для него важна только любовь." Рассказ призвел на Рамона сильное впечатление, весь день он думал только о нем, не мог уснуть. "Почему Лолита мне не сказала, что она - мужчина? Я бы все равно ее любил. Ведь тот француз тоже любил свою китаянку, хотя она и была мужчиной. Для любви это все не важно, любовь принимает все." Во время расследования Рамон отрицал,что убил Лолиту несмотря не казалось бы неопровержимые доказательства - наличие его отпечатков пальцев на ноже. "Я не убивал ее, я ее любил, и ради нее с радостью отдал бы свою жизнь. Поверьте мне, я совершенно не виновен." Леон чуть было не умер с горя, узнав о смерти Лолиты. Он чувствовал себя разбитым и одиноким, и не мог работать. Как все увлеченные работой люди, для которых работа - почти все в жизни, как журналисты, которые проводят длительное время вдалеке от дома, он думал, что его счастье продлится вечно. Он хотел стать Пигмалионом для Лолиты. Но судьба распорядилась по другому, и он не мог ничего изменить. Постепенно проснулось в нем журналистское чутье. Хватит плакать, пора сбросить траурные одежды и надо работать. Он решил, что настало время придиать гласности магнитофонные записи, сделанные в лолитиной спальне. Он написал фельетон о гостях Лолиты, подписав его псевдонимом - в конце концов он сам был ее гостем -, приложил в качестве доказательства магнитофонную пленку, и послал в одну из наиболее читаемых газет. Результаты не заставили себя долго ждать. Вскоре после опубликования статьи в кабинет директора одного из банков вошел вице-директор и сказал, что тот должен уйти в отставку, так как сотрудники не хотят работать под руководством недостойного директора. Не успел вице-директор уйти, как в кабинет ворвалась жена директора с криком: "Мы живем вместе уже почти тридцать лет и имеем двоих детей, но я не знала, что ты любишь мужчин!" Директор молча достал из ящика письменного стола револьвер, вставил его себе в рот и выстрелил. Министр иностранных дел убежал в Нью-Йорк, где он знал мужчин, которые его обслужтвали не хуже чем Лолита. Он посещал их каждый раз, когда присутствовал на Генеральных Ассамблеях Организации Объединенных Наций. Заодно он прихватил деньги из правительственной казны и некоторые важные государственные тайны. Для страны наступили тяжелые времена. Оппозиция потребовала от Кабинета Министров уйти в отставку в полном составе. Дебаты в парламенте длились без перерыва две недели, и только благодаря президенту, человеку недюжего ума, правительственный кризис удалось предотвратить. После самоубийства директора банка наступил финансовый кризис и обесценивание государственной валюты. Но мир не без добрых и богатых людей - и этого несчастья удалось избежать. "Завтра начнется суд," думал тем временем Рамон. "Что со мной будет? Конечно, меня приговорят к пожизненному заключению, это ясно. Но было бы лучше, если бы меня убили. Без Лолиты я не могу жить." В зале суда собралось много нерода. Одни говорили, что Рамон поступил правильно, убив девицу, которая принесла стране столько несчастья, и было бы неплохо превозгласить его национальным героем. Другие были противоположного мнения: Лолита и Симон любили друг друга, а Рамон разрушил их любовь и должен быть приговорен к смерти. Любовь - самое важное на свете. "Я хочу умереть," сказал Рамон в заключительном слове. "Без нее моя жизнь уже ничего не стоит. Я ее любил и перед смертью буду повторять ее имя. И всетаки я хочу уточнить, Бог на небесах все видит и все знает, я не убивал ее. Теперь вы знаете всю правду, и я могу спокойно умереть." В это время какая-то женщина пыталась проникнуть в зал суда, хотя стража ее не пускала. Это была Клара. Судья, ничего не понимая, распорядился все-таки ее пропустить. "Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды," сказала она и рассказала все, что видела. "Сначала я не ходела приходить в суд, но потом поняла, что должна это сделать. Рамон не виновен, он не убивал Лолиту. Но я уверена, что было бы лучше, если бы он ее убил. Она ведь разбила его жизнь, мою, жизнь ее гостей." Суд после длительного совещания признал Рамона невиновным. Половина присутствующих зааплодировала. Другая половина была разочарована - от такого суда, как этот, ничего другого, кроме тривиального решения, и ожидать не приходится. Жизнь как всегда неинтересна и банальна. БОЛЕРО РАВЕЛЯ Дождь начался внезапно. Меня неоднократно предупреждали, что в Копенгагене нельзя выходитъ без зонта. Зонта у меня не было, и я забежал под ближайший навес. Дожди здесь в это время длятся обычно недолго, я стоял и терпеливо ждал. Улица опустела, по мостовой текли ручьи. На противоположной стороне я увидел плакаты, там проходила выставка какого-то художника. Имя его мне ничего не говорило, но плакаты показались интересными, тем более шел дождь, и было куда приятнее посмотреть картины, чем стоять и ждать хорошей погоды. Когда я вошел в выставочный зал, мне показалось, что я попал в совершенно другой мир, у меня закружилась голова от красоты и оригинальности картин. Вокруг все жило, изображения на картинах, казалось, двигались, краски были сочными, их сочетания - совершенно неожиданными. Первый раз я буквально пробежал выставку, затем начал осмотр сначала. Чем больше я смотрел, тем больше мне нравились картины. Художник был без сомнения талантлив. Я не переставал удивляться его мастерству и воображеню, он был совершенно самобытен, такого я никогда не видел и старался понять, к к какому направлению относятся его картины. Ах, эта моя страсть все классифицировать, она когда-нибудь меня погубит. В углу я нашел его карандашные рисунки. По датам было видно, что они были нарисованы значительно раньше. В каждом рисунке чувствовался будущий мастер, они были как-бы предтечей его будущих картин. Пейзажи с обломленными, оваленнымии после бури деревьями, безлюдный берег моря, бездомные собаки. В рисунках, как и в картинах, сквозило одиночество. Я еще раз обошел выставку, останавливаясь перед картинами и рисунками, которые мне больше всего понравились. Однако, нужно было уходить, тем более, что дождь уже кончился. И тут я увидел художника. Его окружало несколько человек, они говорили по-английски, наверное, туристы. Художник был еще молод, худощав и стоял с видом мученика. Я прислушался. Вопросы были, мягко говоря, мало интересными. Было видно, что каждый ответ стоит ему много душевных сил. Мне тоже хотелось подойти к нему, но раздумал. Копенгаген - прекрасный город. Недаром его называют маленьким Парижем. Я всегда гулял по городу с большим наслаждением. Но в этот раз мне не хотелось гулять, я был опустошен. Передо мной стояли картины, которые только-что видел на выставке. Внезапно я почувствовал, что проголодался. Голод был настолько силен, что мне показалось, если я сейчас, сию минуту не поем, то умру. Я вошел в кафе перед Ратушей. Я там бывал, мне там нравилось, нашел пустой столик и заказал еду. Внезапно возникло ощущение, что сейчас должно произойти что-то необычное. Я уже заканчивал еду, но ничего не происходило. Какой-то человек подошел к моему столику и сел напротив. Мне показалось, что я его уже видел. Вообще-то Копенгаген странный город, город dеjа-vue. Поэтому я не удивился, только время от времени поднимал на него глаза. Человек, казалось, тоже вспоминал, где мы могли встречаться. - По-моему, вы были на моей выставке, - начал он первым. - У меня, как у всякого художника хорошая зрительная память. - Да, теперь и я вспомнил, где вас видел. Вдруг, совершенно неожиданно он спросил: - Скажите, вам понравились мои картины? - Очень. Такого я никогда не встречал, хотя видел много современной живописи. Я не большой специалист, но мне кажется, вы очень талантливы. Он поблагодарил смущенно. - Другие так не считают. На выставке почти никого не бывает. - Я думаю. это из-за плохой погоды. - Нет. И в хорошую погоду посетителей тоже не больше. И никто ничего не покупает. Мы помолчали немного. - А какая картина вам больше всего понравилась. - спросил он с опаской. - "Болеро Равеля", - сказал я не раздумывая. - Хотя и другие тоже мне очень понравились. Даже трудно сказать, какая из них лучше. И ваши рисунки. Мне только показалось странным, что за столько лет, я сужу по датам, ваше мироощущение почти не изменилось. Я бы сказал, совсем не изменилось. И все-таки "Болеро" мне понравилось больше всего. - Да, "Болеро" тоже моя любимая картина. С нее все началось. Рисовать я начал с детства. Мои учителя из художественной школы считали меня одаренным рисовальщиком. Рисунки нравились многим, и я вскоре начал зарабатывать, продавая их. Многие покупали, некоторые по несколько штук. Поэтому лучшие рисунки вы не видели, они проданы. Но я был неудовлетворен, мне хотелось рисовать красками, однако, все, что я не делал, мне не нравилось. Я пробовал писать в различных стилях, от классического до абстрактного, но вскоре от этого отказался - подражать другим мне не хотелось, да и получалось значительно хуже, чем у мастеров. Я бросил рисовать, пошел работать продавцом, потом официантом, нужно ведь было зарабатывать на жизнь. Но бросить живопись я не мог, в ней вся моя жизнь. Как-то я вышел немного пройтись, не хотелось оставаться дома среди моих бездарных картин. Был теплый вечер, многие гуляли, а я шел, ни на кого не обращая внимания, настроение было ужасным. Вскоре я заметил, что толпа поредела. Начал усиливаться ветер. Я посмотрел на небо. Надвигалась черная туча, она была такой черной, что церковь на углу, которая в любую погоду выглядит темной, на фоне тучи показалась мне светлой. Я ускорил шаг, чтобы где-то переждать непогоду. Но ускорять шаг было не нужно, ветер нес меня и буквально втолкнул в то самое кафе, где мы сейчас находимся. Атмосфера в кафе была гнетущей, все сидели притихшие, за окном гудел ветер. Не успел я выпить пиво, как погас свет. Раздались крики. Появился хозяин с официантами, они несли свечи. - Давайте достойно встретим конец света, - сказал хозяин, безуспешно пытаясь придать своему голосу иронию. - Мы добавили в свечи краску для подходящего случая. В каждом подсвечнике было по три свечи - одна светилась красным пламенем, две другие испускали желтовато-зеленый свет. Лица людей изменились, они стали похожи на мертвецов, по лицам которых пробегали отблески адского пламени. Опять раздались крики и требования убрать свечи. Но хозяин только засмеялся. Вдруг в кафе что-то изменилось, наступила тишина. Это ветер внезапно стих. Зажегся свет. Все повеселели, а я решил уйти. Когда я подошел к выходу, опять погас свет, но я уже был на площади. Площадь была пуста, ни одного человека, не горел ни один фонарь. Откуда-то сверху доносилась едва слышная барабанная дробь. Я посмотрел по направлению звука. Над площадью висела полная луна, на ней сидел Лунный Заяц, на коленях у него был барабан, и передними лапами он отбивал какой-то странный ритм, который мне показался очень знакомым. Но вспомнить, где я его слышал, не мог, да и не хотелось напрягать память, слишком напряжены были нервы. Заяц отбрасывал мерцающий, беспрерывно меняющий окраску слабый свет. На площади я был не один и вдалеке заметил какие-то тени. Они двигались в моем направлении. Я почти побежал к ним, я чувствовал себя неуютно в одиночестве на едва освещенной площади. Этими тенями оказалась группа девушек в длинных полупрозрачных платьях, цвет которых менялся вместе с цветом Лунного Зайца. Они двигались совершенно неслышно, почти летели по воздуху, что делало их похожими на теней из "Баядерки" или на Вилис из "Жизели". Девушки, взявшись за руки, хороводом кружились вокруг меня, отбегали и возврашались снова. Видя, что я не причиню им никакого вреда, они осмелели. В руках у одной из них появился платок, такой же полупрозрачный, как и их платья. Они завязали мне глаза и предложили поиграть в прятки. Я бегал за ними, однако поймать хотя бы одну из них мне долгое время не удавалось. Наконец, я поймал одну, но не успел я прикоснуться к ней, как она испарилась. Да, именно испарилась, осталось только ее платье. Я настолько растерялся, что долгое время стоял без движения. Побежал за другой и схватил ее. Но и эта испарилась, как первая. Так продолжалось до тех пор, пока не осталась только одна. Она шла ко мне навстречу, широко раскинув руки, почти бежала. Я сорвал платок с глаз. Сердце мое забилось. Она подошла ко мне, мы обнялись. Я собрался уже ее поцеловать, но понял, что обнимаю пустое платье. Девушка исчезла. Барабанная дробь Лунного Зайца зазвучала громче и сам он начал светиться веселым розоватым светом. Появились лошади, украшенные султанами. Они везли домики на колесах с надписью "Цирк приехал", клетки с животными. Рядом шли клоуны и оркестр. - Вот и зритель! - воскликнул директор цирка. - Вы сейчас увидите необыкновенное представление! Такого вы никогда не видели. Жонглеры и канатоходцы, клоуны и дрессированные животные. Из домиков выскочили актеры. Они быстро установили шатер, и представление началось. Жонглеры орудовали горящими булавами, канатоходцы ходили по проволке, акробаты выделывали необыкновенные трюки. Появились высокие тумбы, на них сидели черные пантеры и морские львы. Вдруг одна из пантер, выгнув спину дугой, ощетинилась и в грациозном прыжке, как это умеют делать только пантеры, полетела в мою сторону. Я похолодел от страха. Пантера мягко опустилась у моих ног и начала о них тереться и мурлыкать. Она смотрела на меня с любовью, была такой нежной, что я не удержался и погладил ее. Пантера отскочила, шерсть встала дыбом, и она показала мне огромные желтые клыки. Я съежился. Однако пантера быстро успокоилась, мне улыбнулась и удалилась, кокетливо покачивая бедрами. - Представление окончено! - объявил директор цирка. - Приходите снова, мы всегда вам рады! И цирк уехал. Барабанная дробь Зайца зазвучала еще громче, а сам он засветился неестественным тусклым белым светом. По площади метался какой-то человек. Увидев меня, он побежал в мою сторону. Когда он приблизился и я смог рассмотреть его получше в темноте, то увидел, что это японец, одетый в черное с белым кимоно. Он плакал, крупные слезы текли по его щекам. С мольбой он протягивал мне руки и заговорил по-японски. К удивлению, я его прекрасно понимал. - Прошу вас, помогите мне. Я не знаю, где нахожусь, - повторял он. - Вы заблудились? Не беспокойтесь, я живу в Копенгагене всю жизнь и, если вы объясните, куда вам надо, то провожу вас. - сказал я тоже по-японски. Уверяю вас, до этого я никогда не знал японского. - Помогите,- продолжал он, не обращая внимания на мои слова. - Я не знаю, что делать. Все изменилось в один миг. Я остался один, без работы, без семьи, без денег. Я порылся в карманах, вытащил все деньги, которые у меня были и протянул их ему. - Я был счастливым человеком. - Казалось, он не видит меня. - У меня был дом, семья, хорошая работа. Как-то на мой день рождения друг подарил мне запонки с аметистами. И тут начались все мои несчастья. От меня ушла жена, затем бесследно пропали дети, сгорел дом, и я лишился работы. И вот теперь я здесь, в незнакомом городе, даже не знаю, как сюда попал. Я уверен, во всем виноваты запонки с аметистами. Я оглянулся на какой-то шум. Невдалеке в диком танце носился другой японец в сером оборванном кимоно, с мечом в руке. Перед ним на коленях стояла женщина и было видно, что она умоляет его не убивать ее. А тот носился вокруг нее и наслаждался ее смертельным страхом. Он за волосы поднял женщину с колен и всадил меч ей в живот. И тут меня осенило. - Посмотрите туда, - сказал я "своему" японцу. - Вы ведь расплачиваетесь за грехи этого человека. Вы - его последующая жизнь и все ваши несчастья - это расплата за его прегрешения. Я уверен, что в этом причина, а аметисты вовсе не виноваты. "Мой" японец посмотрел в ту сторону. Его из без того узкие глаза еще более сузились. Да ведь это же Кисимо Ямото, наш национальный герой. Да, он был разбойником и убил много людей. Потом его поймали и самого убили. Он был мужественным человеком, его боялись даже самураи и убивал он только богатых. Народ помнит и любит его. О нем сложено много народных сказаний. Потом посмотрел на меня с сожалением. - Вам, европейцам, не дано понять нашу душу. Он сел на колени по-японски и низко поклонился до земли. - Боги, благодарю вас за то, что в последующей жизни великий Кисимо Ямото вселился в меня. Я буду таким же мужественным, каким был он. Все будут бояться меня. Теперь-то я уж расправлюсь со своими врагами. И он ушел, даже не оглянулся. А я пошел домой. Но и двух шагов сделать не смог. Вся площадь была завалена мертвецами. Они лежали вперемежку, мужчины, женщины, дети, лежали так плотно друг к другу, что пройти было невозможно. Я в ужасе отступил назад. Под безжизненным светом сумерек Лунного Зайца все выглядело совершенно естественно, и я бы даже сказал прозаично. Появились девушки на коньках в цветных костюмах и коротких юбочках, этакое выступление по танцам на льду. Они ловко объезжали мертвых, поднимали их головы, целовали в губы и с каждым поцелуем мертвые оживали. Вскоре вся площадь заполнилась живыми людьми. Появился пьедистал для победителей. Три девушки вскочили на него и начали размахивать букетами цветов. Толпа захлопала. Вдруг откуда ни возьмись на площади оказались три молодца в черных с красным обтягивающих костюмах и черных шапочках, оканчивающихся двумя рожками с колокольчиками на концах - ну прямо шуты со средневековых картин. Они везли кресло на колесиках, на котором восседал старец в расшитой золотом мантии и белой шапочке. Молодые люди согнали девушек с пьедистала и на его место установили кресло со стариком. Старик беззубым ртом едва слышно произносил молитвы. Толпа опустилась на колени, а старик протянул руку с огромным кроваво-красным рубином для благославления. Человек из толпы, который находился ближе всех, схватил руку и поцеловал. И тут же упал мертвым. Не успел он упасть, как на его месте оказался второй, затем третий, четвертый... Да, каждый, кто целовал перстень, тут же умирал. Молодцы оттаскивали умерших за ноги, освобождая место для желаюцих получить благословение. Образовалась длинная очередь. Девушки на коньках пожимали плечами и весело смеялись при виде очередного мертвеца. И опять вся площадь покрылась мертвыми. Старец встал из кресла и громко расхохотался. Он внезапно помолодел. На лице выросла остроконечная бородка. Его мускулистое голое тело покрывала лишь красная материя. - Мефистофель! - ахнул я. - Уходи, пока не поздно. Эта ночь не принесет тебе ничего хорошего, - сказал я себе и твердо решил уйти, чего бы мне это не стоило. Но путь мне преградила процессия, которая выходила из боковой улицы. Под желто-зеленым светом Зайца и его громовым аккомпониментом процессия выглядела призрачно и мистически. Они шли по двое стройными рядами, люди в серых длинных рясах с капюшонами, которые закрывали их лица. Они несли на плечах нечто длинное, завернутое с серые тряпки. Я подумал, что это похоже на похоронную процессию. Дойдя до середины площади они осторожно освободились от груза и, разделившись на две группы, начали танцевать. Да, именно танцевать, хотя от них можно было ожидать всего чего угодно, только не этого. Я плохо разбираюсь в танцах, но мне показалось, что они танцевали что-то старинное, не то сарабанду, не то менует, а может быть и полонез. Во всяком случае они выделывали сложные па, приседали, кружились, перебирали ногами. Все делалось очень красиво и грациозно. Все они были одинакового роста, одинаково одеты и из за того, что их лица были скрыты капюшонами, невозможно было определить, были ли это только женщины, только мужчины или и мужчины и женщины. Но, во всяком случае, налицо было четкое распределение танцевальных движений - одни исполняли чисто мужские, другие чисто женские роли. Во время одного из движений они одновременно, одним махом скинули капюшоны. На меня смотрели пустые глазницы черепов. И тут мне стало не по себе. Я решил, что сплю, даже ущипнул себя за нос. Нет, я не спал, все было наяву. Танец прекратился. Лунный Заяц изменил свой цвет и освещал площадь кроваво-красным светом. Звук барабана был настолько силен, что проникал в душу и заполнял ее страхом. Вдруг тряпки, в которые был завернут принесенный предмет, начали разварачиваться, открывая неподвижно лежавшего человека. Фигуры в рясах окружили его и стали делать какие-то движения. Человек зашевелился и встал. Одеждой и поведением он отличался от остальных. Он переходил от одного к другому, как буд-то искал кого-то, затем оглянулся в мою сторону. Это был мой двойник! Он увидел меня, лицо его изменилось, стало жестоким, глаза налились кровью. Он побежал ко мне. Я инстинктивно отошел в сторону, но он, как бы найдя врага, которого уже давно искал, набросился на меня. Я хотел было объяснить ему, что мы не знаем друг друга, никогда раньше не встречались, и он принимает меня за кого-то другого, но понял, что это бесполезно. Его безумные глаза говорили, что он все равно ничего не поймет, что он болен, болен психически. Он набросился на меня и попытался повалить, но я увернулся. Мы начали драться, драться. Этого мне не хотелось и я побежал в сторону людей в рясах, желая скрыться между ними. А те безучастно наблюдали за нами. В их позах не было и намека на интерес. Они просто наблюдали и все. Мой двойник побежал за мной. Я начал нападать на него. Он, видимо, испугался и побежал в сторону людей в рясах. Так некоторое время мы гонялись друг за другом. И тут, в какой-то момент, я потерял ориентир. Я перестал понимать, кто он, а кто я. Мы ведь были двойниками. Я растерялся. Мне показалось, что он тоже не понимает, кто из нас двоих он, а кто я, и тоже был растерян. Но мы продолжали нашу борьбу. Теперь уже никто не уклонялся от борьбы, наоборот, каждый пытался ударить сильнее, нанести больше вреда противнику. Наконец, совершенно обессиленные, мы одновременно упали на землю. И хотя мы лежали друг около друга, ни у одного не было больше сил. Мы только с ненавистью смотрели друг на друга. Через некоторое время, набрав достаточно сил, мы одновременно поднялись и начали опять драться. Один из нас, не знаю кто, я или он, повалил другого на спину и начал душить. Думаю, что это я начал его душить. Откуда только взялись у меня силы! Пальцы стали железными и все сильнее сжимались вокруг горла противника. Он пробовал скинуть меня, но делал это все слабее и слабее и, наконец, затих. Он был мертв. И тут я понял, какой ритм выбивал барабан Лунного Зайца. - Да ведь это "Болеро" Равеля. Как же я раньше его не узнал! Я поднялся на ноги и побрел домой. Окна в квартире были открыты настежь и все освещалось каким-то мертвенном светом. Я выглянул в окно. По рекламам напротив пробегали бесцветные линии. Позднее в газетах я прочел, что в них произошли электрические поломки. Я закрыл окна, пошел к мольберту и начал набрасывать ощущения прошлой ночи. Я рисовал целый день, ни ел, ни пил, затем еще день без перерва. Картину я назвал "Болеро Равеля". За ней без особого труда за короткий срок нарисовал все те картины, которые вы видели. Я думаю, что на холст выплеснулось все то, что было скрыто глубоко в душе и требовало только воплощения. Но картины никому не нравяться, их никто не покупает. А мне они дороги, они часть меня самого. Я не могу не рисовать, это все равно, что умереть. - Я вам расскажу то, что никому не говорил. Я чувствую к вам доверие. - Он перегнулся ко мне через стол и заговорил шепотом. - Иногда мне кажется, что не я его, а он убил меня и теперь рисует мои картины. Через несколько лет я узнал, что он покончил жизнь самоубийством. В посмертной записке он написал: "Я не хочу жить среди людей, которые меня не понимают". Странная история Чекалинский. Si non e vero, e ben trovato. П. И. Чайковский. "Пиковая Дама". 1 акт, сцена 6. Я люблю классическую музыку, но обычно слушаю ее по радио или по телевизору. Однажды я купил билет на концерт и заранее радовался, что смогу послушать музыку, так сказать, "живьем", тем более, что исполнялись мой любимые произведения. Но в этот раз концерт не принес мне никакого удовольствия. То ли оркестр действительно играл плохо, то ли у меня было дурное настроение, но то, что происходило на сцене, меня раздражало. Я не профессиональный музыкант и уж совсем не музыкальный критик, а как большинство дилетантов, полагаюсь только на собственное восприятие. Как бы то ни было, но в антракте я собрался уйти. Но потом передумал и решил все-таки остаться - а вдруг второе отделение будет лучше первого. Я стоял в фойе и курил, когда ко мне подошли двое средних лет. Они сказали, что сидели непосредственно за мной и видели, что я беспрерывно ерзал на кресле, всем своим видом показывая, что мне концерт не нравится. Я смутился, потом извинился за то, что мешал им слушать музыку, но все-таки сказал, мне кажется, что оркестр играл плохо. Те покачали головой, они были другого мнения. Второе отделение было не лучше первого. Я не столько слушал музыку, сколько думал о том, как бы поскорее попасть домой. В гардеробе я случайно встретился с этими двумя. Они мне улыбнулись как старому знакомому и сказали, что это очевидно моя вина, но второе отделение им тоже не понравилось. Мы посмеялись. Один из них, Томас, был очень разговорчивым, второй, Дитер, больше молчал, однако неожиданно для меня дал свою визитную карточку и сказал, что был бы рад, если бы я как нибудь позвонил. Оба показались мне симпатичными, и я пожалел, что наше знакомство уже кончилось, так и не начавшись - без особой надобности немцы редко звонят первыми, а мне не хотелось навязываться. К моему удивлению, Дитер позвонил и пригласил в гости. С бутылкой красного вина и букетом роз для жены Дитера (я был уверен, что он женат, в этом возрасте все, как правило, уже женаты) я поехал в гости. Но в дверях меня встретили Дитер и Томас. "Большое спосибо, Откуда вы узнали, что это мое любимое испанское вино," - сказал Дитер и, обращаясь к Томасу, добавил: "Дорогой, возьми цветы, они ведь тебе." Он сказал это с любовью, совсем без иронии или издевки. Комната, где мы пили вино и кофе с тортом, была со вкусом обставлена. Через окно был виден сад с маленьким прудом, в котором плавал белый лебедь. "Его зовут Рихард." - пояснил Томас. - "Когда тепло, он плавает в пруду. Но зимой мы отдаем ему ванную комнату. К счастью, у нас есть еще душ." Когда я к ним ехал, то боялся, что мы будем говорить о музыке и моих музыкальных пристрастиях, но к моей радости разговор пошел в совершенно другом направлении. Они рассказали мне, что встретились, когда им было уже за тридцать, полюбили друг друга и с этого времени живут вместе. Как только представилась возможность, они поженились в Швеции, в Германии тогда это было невозможно. Они говорили об этом без всякой бравады, без желания узнать, как я отношусь к однополой любви, так же просто, как я перед этим рассказал им историю своей жизни. Без сомнения, они любили друг друга, хотя при мне не целовались и не прижимались один к другому. Близких друзей кроме друзей детства у них не было, да и те жили теперь жили в других городах, и их отношения свелись к телефонным звонкам и поздравительным открыткам к праздникам и дням рождения. Но это не беспокоило ни Дитера, ни Томаса, им хватало быть вместе, хотя раз - другой в месяц они ходили в группу, где собирались гомосексуалисты, у них были там добрые приятели. Однажды они затащили меня туда, но мне было там скучно - люди сидели, пили пиво, говорили на какие-то неинтересные темы, что у кого болит или обменивались рецептами приготовления различных блюд, например, - и от следующего посещения я отказался. Да, они были счастливой парой. Но счастье редко бывает полным. "Нет в мире совершенства", как сказал Лис Маленькому Принцу. Дитер и Томас хотели иметь ребенка, причем обязательно своего, а не приемного. Они были убеждены в том, что семья без детей не может быть счастливой. Со временем желание иметь ребенка превратилось в навязчивую идею. Несмотря на все старания Дитера, Томас никак не мог забеременеть. Они решили пойти в свою группу, спросить совета у людей бывалых. "Нет ничего проще," - сказал один. - "Читайте журналы, смотрите телевизор, и вы получите хорошие советы. Меня лично это не интересует - я не хочу иметь детей." "Да, это неплохо, но что помогает одним, бесполезно для других." - сказал другой. - "Секс требует разнообразия. Каждый раз нужно менять положеня и способы. Только тогда у вас появится ребенок." "Неужели это может помочь?" - спросили друзья с сомнением. "Конечно, это единственный способ!" - ответили им. Дитер и Томас делали мыслимое и немыслимое, они смотрели различные телевизионные прогаммы, их дом был завален книгами и журналами, но все оставалось как прежде. И тогда Дитер сказал: "Все эти бабушкины рецепты совершенно бесполезны. Нам нужна квалифицированная медицинская помощь." Они пошли к врачу, у которого лечились уже много лет. Врач терпеливо выслушал их, а затем сказал мрачно: "Я совершенно не понимаю, почему вы ко мне пришли. Я женат и люблю свою жену, у нас двое почти взрослых детей, я не гомосексуалист, и ваши однополые проблемы меня абсолютно не интересуют. К тому же я хотел бы добавить. что врачебный кабинет - вовсе не место для плоских шуток. Уходите и больше никогда не приходите ко мне." Обиженные Дитер и Томас пошли к гинекологу. В комнате ожидания женщины смотрели на них удивленно и раздраженно. "Что вы здесь делаете?"- спросила гневно одна толстуха, по виду явно феминистка. - "Здесь только для женщин. Мужчинам вход сюда воспрещен." Томас, полагая, что понимает женскую душу лучше, чем Дитер, попытался объяснить цель их прихода. "Извращенцы! И как только вас земля носит!" - закричала вторая женщина. Мгновенно комната опустела. "Ничего не понимаю," - сказал Томас. - "Почему женщины не хотят понять нас и наши проблемы?" "Потому, что у них самих множество проблем с мужчинами," - ответил Дитер. - "Один зарабатывает мало, другой богат, но - импотент, третий изменяет своей жене и так далее." "Какое счастье, что мы не имеем таких проблем." "Да, проблем нет, но и детей тоже. Но мы не должны терять надежды." Когда врач выяснил причину посещения, он начал безудержно смеяться. Лицо его покраснело, из глаз текли крупные слезы. "Никогда не думал, что увижу живьем двух гениев. У ведь действительно великолепная идея, вы это сами придумали? Я ведь простой гениколог, а не импрессарио или литературовед и, к сожалению, вы обратились не по адресу. А жаль. Вам нужно пойти на телевидение. Уверен, что там вас встретят на ура, а уж у зрителей вы будете иметь грандиозный успех. Со временем можно будет основать и собственное шоу, и вы заработаете кучу денег." "Денег у нас достаточно. Мы хотим ребенка," - сказал Дитер грустно. Дитер и Томас ходили от одного врачи к другому. Одни считали их хулиганами, другие говорили, что подобная наивность граничит с полным идиотизмом. Наконец, попали они в одну университетскую клинику, которая славилась успехами в лечении бесплодия. Профессор, руководитель клиники, выслушав их, сказал: "Все это как-то странно. Разве вы не понимаете, что мужчина не может забеременнеть, даже пассивный гомосексуалист. Нельзя идти против законов природы. Так что оставьте ваши бредовые идеи." Расстроенный Томас не сдавался и предложил себя в качестве подопытного: "Попробуйте, господин профессор. Если эксперимент удастся, вы станете всемирно известны и наверняка получите Нобелевскую премию. Ведь так много гомосексуалистов хотят иметь детей." Профессор улыбнулся: "Я уже стар для этого. Может быть лет двадцать назад... Сейчас уже поздно. Послушайте моего доброго совета - усыновите ребенка, если вы действительно его хотите." Дитер и Томас направились домой. Прощай мечта иметь собственного ребенка! Они были кроме того обижены на членов своей группы, которве над ними посмеялись. Они вспомнили иронические взгляды, на которые в страстном желании иметь ребенка и получить квалифицированный ответ, тогда не обратили внимания. В сердцах Дитер позвонил руководителю группы и высказал ему все, что он думал о нем и о группе в целом . Вечером на семейном совете было решено, что остался один единственный способ - нужно взять ребенка на воспитание, другого выхода нет. Они обратились в соответствующую организацию, но там им ответили, что в настоящее время немцы не хотят или не могут иметь детей, и время ожидание может растянуться на неопределенный срок. Кроме того, совершенно неизвестно, какие черты унаследует ребенок от своих родителей. Однажды пришел Дитер домой, весело размахивая газетой. "Кажется, я знаю, что делать. Так вот, здесь напечатана статья о жизни в Анголе. Там положение ужасное, тысячи дети страдают от голода и многие из них умирают. Мы усыновим ребенка из Анголы. Вот он, выход из положения. "Но ведь они черные!" - сказал Томас. "Разве ты рассист?" - возразил Дитер. - "Африканцы - умные, сильные и красивые люди. Мы воспитаем нашего ребятенка как настоящего немца." Дитер и Томас написали письмо в Анголу, где сообщили о том, что они официально зарегистрированная, любящая детей, материально обеспеченная семейная пара из Германии, желающая получить младенца из Анголы. Письмо они написали естесственно по-немецки, потому что были совершенно уверены, что такой красивый язык должен быть известен людям во всем мире. Однако в Анголе никто или почти никто не знал немецкого. Ангольцы расстроились - они хотели во чтобы то ни стало ответить на письмо. С огромным трудом им удалось разыскать одного по прозвищу Фриц, который по слухам знал немецкий. В юности Фриц увлекался нео-нацизмом и любил повторять: "Немецкий я выучу только за то, что им разговаривал Гитлер." (Нужно сказать, что Фриц никогда в жизни ничего не слышал ни о великом советском поэте Владимире Владимировиче Маяковском, ни о его поэме "Владимир Ильич Ленин", так что обвинить его в плагиате или желании поиздеваться над давно умершими у меня просто язык не поворачивается). Со временем политические пристрастия Фрица изменились, он стал коммунистом и даже сражался в Народно - Освободительной Армии. Вместе с изменением мировоззрения улетучились и без того нестойкие знания немецкого языка. Фриц долго чесал в затылке, пытаясь понять смысл письма, а затем сказал: "Одна немецкая семейная пара - немецкие имена такие непонятные и определить, кто из них мужчина, а кто женщина, очень сложно - хочет получить младенца из Анголы. К сожалению, они не уточняют, какого. Я думаю, это должен быть младенец какого-то животного. Щенка, котенка, крольченка или бельченка могут они приобрести у себя в Германии или в Англии, или во Франции. Но они прислали письмо нам. Значит, они хотят младенца какого-то экзотического животного, ведь Ангола слсвится своим животным миром. Почему они не пишут ничего определенного? Эти европейцы всегда делают проблемы из ничего, лишь бы нам создавать трудности. Но младенца какого животного? Льва или тигра? Нет, невозможно, они слишком опасны. Бегемота или носорога? Они слишком велики для европейской квартиры. Возможно, они хотят новорожденную обезьянку. Шимпанзе или оран-гутанга." Сошлись на оран-гутанге. Обрадованные ангольцы отправили маленького посылкой наложенным платежом. Когда Дитер и Томас развернули банановые листья, в которые был завернут младенец, они онемели от неожиданности. "Какой он милый!" - сказал Дитер, вытерая слезы радости. "Но ведь он черный и волосатый!" - Томас ожидал что их ребенок будет выглядеть как-то иначе. "Надеюсь, ты не будешь его отбеливать и брить. Он мне нравится таким, каков он есть. К тому же волосатые люди всегда страстные и активные. Давай назовем его Лоенгрином. Когда он вырастет, то поедет к своей невесте на нашем лебеде Рихарде." "К своей невесте?" - Томас был в ужасе. - "Ты ведь знаешь, что хорошо я себя чувствую только среди гомосексуалистов. Гетеросексуалов, говоря откровенно, я недолюбливаю, а уж бисексуалов просто презираю. Недаром Оскар Уальд совершенно справедливо написал: "Я не разделяю современной моды на бисексуалов. Каждый должен для себя решить, кто ему нравится, мужчины или женщины, и не колебаться в этом важном вопросе"". "Сказал он это ведь об инвалидах, которые не могут решить, жить им или умереть. И потом, не будь таким непримиримым. Подумай о наших родителях. Если бы не они, мы бы не появились на свет, не встретились бы, не полюбили бы друг друга и сейчас не были счастливы вместе." "Да. ты прав," - вздохнул Томас. На следующий день в машине, украшенной голубыми лентами, они поехали в ратушу и объяснили служащей, что хотят зарегистрировать ребенка, которого желают усыновить. Служащая посмотрела на Лоенгрина и воскликнула: "Да ведь это обезьяна!" "Вы в этом уверены? Впрочем, нам это безразлично. Мы - не рассисты." - ответил Томас гордо. "Закон Федеративной Республики Германии," - она встала по стойке "смирно!" - "не предусматривает подрбной регистрации. Я не могу вам больше ничем помочь. Чао." Не лучше закончилась и попытка по крайней мере крестить Лоенгрина. Когда священник увидел ребенка, он упал в обморок. Прийдя в себя, он начал так жутко смеяться, что пришлось вызвать машину скорой помощи, чтобы отправить его в сумасшедший дом. Возвратившись из церкви, Дитер сказал: "Нужно пойти в группу и посоветоваться. Там - люди опытные, есть даже один юрист, а он уж все знает." "Они ведь уже один раз над нами посмеялись." "Больше они не посмеют так поступить. Самим нам не разрешить эту проблему." В группе им сказали, что сейчас в Голландии по новому закону официально зарегистрированные гомосексуальные семейные пары плучили, наконец, возможность брать на воспитание детей. "Поедем в Голландию. Это единственная возможность, и мы должны ее использовать. Правда, я мечтал о том, что наш сын будет гражданином Германии." - сказал Дитер. "Голландское подданство ничуть не хуже. Голландцы мне очень нравятся," - сказал Томас уверенно. "Вы уверенны, что хотите усыновит этого ребенка?" - спросила с сомнением служащая ратуши голландского городка, внимательно рассматривая Лоенгрина. "Конечно!" - сказали Дитер и Томас в один голос. Служащая ничего не ответила и начала звонить по телефону. Она говорила с кем-то долго, по-голландски, ни Дитер, ни Томас не поняли ни слова. Вскоре, комната, где должна была произойти регистрация, заполнилась взволнованными служащими мерии. "По закону для регистрации требуются два свидетеля." - сказала она. "Я буду свидетелем," - сказала молодая женщина. - "Не знаю, захочу ли я выйти замуж, но если останусь одна, обязательно возьму ребенка на воспитание." "Я не гомосексуалист, но эти двое мне очень симпатичны." - сказал мужчина средних лет. - У нас с женой трое детей. Теперь я уже решил, что мы возьмем на воспитание ребенка из Африки. Ведь семья с четырьмя детьми куда счастливее семьи с тремя. Я тоже хочу быть свидетелем." "Все в порядке, свидетели есть" - сказала служащая ратуши. - "Голландцы - люди терпимые и все понимающие. Теперь Лоенгрин ваш законный сын. Примите наши поздравления и пожелания счастья." Счастливая семья возвратилась домой. Я сдружился с Дитером и Томасом. Мы часто перезваниваемся, встречаемся и ходим вместе в концерты. У нас даже сблизились музыкальные вкусы. Тем временем Лоенгрину исполнилось уже три года. Это веселый, жизнерадостный, смышленный и красивый ребенок с хорошим характером. Но он не хочет говорить по-немецки. Лоенгрин говорит только по-голландски. TO BE OR NOT TO BE Во время моего короткого путешествия по Испании, попал я в Мадрид и в одном из кафе познакомился с эммигрантами из Латинской Америки, людьми веселыми и жизнерадостными. Мы встречались почти каждый вечер, пили вино и рассказывали различные жизненные истории. Но время летит быстро, и нужно было уже возвращаться домой. Мне этого очень не хотелось, настроение испортилось. Мои новые друзья заметили это и всячески пытались меня развеселить. Один из них, Даниэль, бывший журналист из Гаванны, сказал: "Не грусти, жизнь ведь такая интересная и приносит нам каждый раз что-нибудь неожиданное. Именно об этом я хочу рассказать, может быть, твое настроение улучшится. История может показаться на первый взгляд веселой и неправдоподобной. Но, поверь, все было именно так. В Гаванне я знал Анхелу. Она была журналисткой одной из газет. Хотя газета была, естественно, коммунистической, Анхела не была отъявленной коммунисткой, и с ней можно было откровенно говорить на различные темы. Она бесконечно жаловалась, что ее муж, известный партийный работник, к ней холоден и безразличен, ссылаясь на перегруженность на работе. Однажды Анхеле позвонила подруга и сообщила, что ей совершенно точно известно, что муж Анхелы - гомосексуалист, имеет друга, с которым встречается два раза в неделю, помогает ему не только материально, но и в продвижении по работе. Анхела, узнав об этом, расстроилась, но вовсе не от того, что ее муж - гомосексуалист. К гомосексуализму и проституции на Кубе относятся очень терпимо, хотя газеты сообщают, что ни тех, ни других там нет и в помине. Эти статьи вызывают только насмешливые улыбки читателей. Но Анхеле же было обидно, что ее муж спит не с ней, а с другим, прикрываясь напряженной работой. Будучи совершенно откровенным, могу сказать, что у Анхелы тоже был любовник, Энрико, человек женатый, главный редактор одной из ведущих правительственных газет. Несмотря на то, что Энрико был уже не молод, его сексуальные возможности были неограничены, и он с успехом заполнял пробелы, оставленные мужем Анхелы. Он был умен и помогал Ангеле, когда у той возникали различные житейские трудности. После телефонного разговора с подругой, собщившей ей неприятную новость о муже, заплаканная Ангела пришла к Энрико. "Я не могу так больше жить. Одни смотрят на меня, не скрывя злорадства, другие - с сочувствием. И то и другое мне неприятно. Я решила разойтись с мужем, хотела это уже давно сделать, но боялась, что будут неприятности, как бы меня не уволили за безнравственность. Теперь все это неважно. Я уеду куда-нибудь далеко, где обо мне никто ничего не знает и заживу спокойно." "Успокойся." - сказал Энрико. - "Как всегда ты спешишь. Ну хорошо, ты разойдешься и уедешь. А что потом? Что ты получишь взамен? Покой? Очень сомневаюсь. Лучше выслушай меня, я ведь давал тебе только хорошие советы и теперь тоже хочу кое-что предложить. Уже давно у меня в голове вертится одна идея, вернее, план, который может изменить нашу жизнь." "Ты хочешь развестись и жениться на мне?" - спросила Анхела с надеждой. "Опять спешишь. Я хочу тебе рассказать одну относительно длинную историю, будь терпелива и не прерывай меня. Без тебя все это не имеет никакого смысла, мне одному ничего не сделать. Но ты должна мне обещать, никому ничего не рассказывать, если мой план тебе не подойдет." Анхела пообещала. "Мой отец перед смертью рассказал мне под секретом одну историю и попросил никому об этом не говорить. Но тебе я ее расскажу - это стержнь моего плана. Ты ведь знаешь, что отец был бойцом в отряде Кастро, который сверг диктатуру Батиста и совершил революцию на Кубе. Однако кубинское правительство не было удовлетворено - остров не был полностью освобожден, там была по-прежднему американская военная база Гуантанамо. Кубинцы многократно старались выбить оттуда американцев, но безуспешно, американская армия ведь куда сильнее кубинской. Тогда они решили прибегнуть к хитрости. Дело в том. что между Гаванной и Гуантанамо есть потайной туннель, о существовании которого было известно только узкому кругу людей из ЦК, в том числе и моему отцу. Кубинцы хотели использовать этот туннель, чтобы внезапно напасть на американскую базу, разгромить ее, а затем, используя влияние могучественных союзников, добиться признания объединения острова. Для этого в туннель были посланы элитные группы особого назначения. Но кубинцы не знали, что там живут полчища крыс, больших, как собаки, очень прожорливых и свирепых. Они буквально растерзали кубинцев и сожрали их. Такая же судьба постигла и вторую группу, после чего кубинцы отказались от своего плана. Я совершенно забыл об этой истории, она казалась мне слишком фантастичной и, главное, ненужной. Но несколько недель назад я о ней вспомнил. Случайно, идя домой, я наткнулся на китайскую лавку, где наряду с различными китайскими деликатесами продавались средства для повышения потенции. Продавец-китаец предложил мне экстракт из гениталиев дикого китайского кота, который, как он сказал, помогает даже мертвецам. Говоря откровенно, мне надоело бесконечно глотать пилюли." "А я-то думала, что ты от природы такой сильный и страстный," - сказала Анхела с некоторым оттенком разочарования в голосе. "Не забывай. что я уже немолод. Впрочем, удовлетворить тебя и молодому пришлось бы нелегко," - ответил Энрико. "Но ведь я люблю тебя не только за твою мужскую силу," - сказала Анхела обиженно. "Знаю, но сейчас это не самое главное. Я хочу тебе рассказать нечто более важное. Старик-китаец посоветовал мне купить этот экстракт. И тут меня осенило. Пытаясь не вызвать никаких подозрений, я спросил его, может ли этот экстракт отпугивать крыс. Продавец подтвердил это. Тогда я купил две бутылки. Одна уже почти пуста, но у меня есть еще одна полная." "Я что-то ничего не понимаю. Ты что ли не хочешь больше жить на Кубе?" - спросила Ангела со страхом. "Не хочу, и уже давно. Я не могу больше жить на мою нищенскую зарплату. Мне хочется вести роскошную жизнь, а здесь это совершенно невозможно. Я хочу завтракать в Берлине, обедать в Риме, а ужинать в Париже, жить в самых богатых отелях и вообще вести роскошную и веселую жизнь. Но для этого нужны деньги, большие деньги. Как главному редактору, мне известны многие государственные секреты, которые собираюсь продать американцам и на этом заработать. Для этого нужно пробраться в Гуантанамо через туннель, а оттуда в Соединенные Штаты. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе. Согласна?" "Но ведь Куба - моя родина. Мне нравится жить здесь." "Разве ты уже не любишь меня, узнав что я принимаю пилюли?" "Твои мужские способности мне очень важны, но есть вещи и поважнее. Я люблю тебя и готова поехать за тобой хоть на край света." - сказала Анхела уверенно. "Вот и прекрасно. Другого ответа от тебя я не ожидал. Да, кстати, ты хорошо знаешь английский?" "Да, хорошо. Я много раз бывала в Европе по своим корреспондентским делам и говорила там только по-английски." Темной южной ночью, с большой осторожностью и многократно озираясь, подкрались Энрико и Анхела ко входу в туннель. Они опрыскались экстрактом и влезли в туннель. Там было очень узко и низко, приходилось ползти по мелким острым камням, которыми он был выстлан, с потолка свисала паутина. Энрико, который полз первым, срывывал паутину, чтобы освободить дорогу Анхеле. Вдруг туннель ожил. Крысы почувствовали присутствие живых существ и уже собирались броситься на беглецов, как вдруг унюхали какой-то запах. Крысы, жившие всегда только в туннеле, ничего не могли понять - ничего подобного им не встечалось. Они ничего не знали о существовании китайского дикого кота, а уж чем пахнут его гениталии, даже и представить себе не могли. Запах же был незнакомым, неприятным и казался крысам опасным. Они испугались, им начали мерещиться разные ужасы, и они побежали прочь. Люди ползли медленно, но крысы, привыкшие к невзгодам туннельной жизни и подгоняемые ненавистным запахом, бежали с огромной скорстью. Пока Анхела и Энрико были где-то еще в середине туннеля, первые отряды крыс уже выбрались на поверхность. Они набросились на американских солдат, которые находились поблизости и буквально разорвали их на части. Страшная новость о нашествии крыс мгновенно распространилась по Гуантанамо, и солдаты в панике забаррикадиравались в казармах. О случившемся было доложено начальству. Сначала адмирал Самерс, командующий базой, хотел всех эвакуировать, оставив только охрану, но понял, что силы неравны, оставшихся на базе мгновенно сожрали бы крысы, и отдал приказ "Спасайся, кто может!" Американцы расчищали себе путь огнеметами, но все равно потеряли человек десять. С поднятыми руками и выученными заранее фразами на английском с просьбой о предоставлении политического убежища, Энрико и Анхела выбрались из туннеля. К их удивлению база была пуста, ни одного американца, только полчища крыс грабили склады с продовольствием. "Ничего не понимаю, все это очень странно. Где же американцы? Куда они подевались? Ни одного человека, только крысы." - повторял Энрико в панике. - "Американцы, наверное, испугались крыс и куда-нибудь спрятались. Нет, не похоже. База пуста. А нам-то что делать? На Кубу возвратиться мы не можем, оставаться здесь среди крыс тоже бессмысленно. Мы пропали! Прощай, мечта о сладкой жизни!" Он готов был расплакаться. Настроение у обоих было ужасным, все предпринятые ранее усилия казались ненужными. Они бродили по базе, не зная, что предпринять, пока не попали в парк. Посреди лужайки возвышалась мачта с американским флагом. Вдруг Энрико повеселел, в его глазах появился былой огонь. "Теперь я, кажется, знаю, что делать. Я прихватил с собой кубинский национальный флаг, решил продать его американцам, чтобы иметь деньги на первое время. Теперь он нам пригодится с другой целью. Нужно повесить его на мачте и объявить, что мы освободили Гуантанамо от американцев. Если нам не суждено стать политическими эммигрантами, станем по крайней мере национальными героями." Сказано - сделано. И вот уже кубинский национальный флаг гордо полощется на ветру на высокой мачте посреди Гуантанамо. "Да здравствует свободная Куба!" - Энрико иронично отдал честь флагу. - "Теперь весь остров освобожден от американцев, и это сделали мы!" Но в этот момент они увидели, что крысы их окружают. Крысы сидели на задних лапах, глаза их сверкали, они плотоядно облизывались, предвкушая пищу, и только ждали, когда исчезнет ненавистный запах гениталий китайского дикого кота. Энрико вытащил пузырек, желая опрыскаться экстрактом, но тот был пуст. "Готовься к смерти," - сказал он Анхеле. - "Никогда не думал, что наше приключение закончится так печально. Я этого не хотел, прости меня. Придется умереть за объединенную Кубу." "Я умру с любовью к тебе," сказала Анхела едва слышно. Крысы набросились на них и в считанные минуты сожрали. Президент сидел на балконе своего дворца и рассматривал в подзорную трубу столицу. Он купил эту подзорную трубу на "блошином рынке" в Париже во время официального визита по приглашению президента Франзузской Республики. С этого времени он все свободное время проводил за любимым занятием. Он перестал интересоваться семьей, не обращал внимания на жену ( "Я понимаю, он уже не молод, но все таки..." - жаловалась она), дети переворачивали вверх дном весь дом. Ему было все это безразлично. После заседания Кабинета Министров он спешил к своей любимомой игрушке. Он видел толпу в ярких одеждах, смеющихся людей, их счастливые лица. "При Батисте все было не так. Эту прекрасную жизнь получили они только благодаря мне!" - думал он с гордостью. Он переводил трубу с одного объекта на другой и дошел до осмотра Гуантанамо. Наличие этой амермканской военной базы на Острове Свободы было всегда кровоточащей раной его большого любвиобильного сердца. Несмотря на это, Президент каждый день смотрел на Гуантанамо - в его душе садизм мирно уживался с мазахизмом. С замирающим сердцем он рассматривал американскую базу. И тут он своим глазам не поверил. На мачте посреди парка развивался кубинский национальный флаг. Он посмотрел еще раз - никакой ошибки! Срочно был созван Кабинет Министров. Президент предложил послать на Гуантанамо элитные части украшенные орхидеями. Но более осторожные члены правительства заговорили о возможной провокации, от американцев можно ожидать всего, чего угодно. Решили на всякий случай ограничиться разведгруппой. Когда кубинцы беспрепятственно вошли в Гуантанамо, они не обнаружили там ни одного американца. Крыс тоже не было - они сожрали все, что можно было сожрать, и возвратились в туннель. Но этого разведчики не знали. Кубинцы отсалютовали национальному флагу и сообщили в Гаванну об освобождении Гуантанамо. Они ходили по базе и вдруг обнаружили две кучки человеческих костей, обглоданных до белезны, и два кубинских паспорта, из которых узнали имена героев, совершивших этот беспримерный подвиг - они изгнали американцев из Гуантанамо, заплатив ценой собственной жизни. Стало известно также об их страстной любви. Специально учережденная Кабинетом Министров траурная комиссия постановила послать за останками героев отряд Национальной Гвардии для последующего торжественного захоронения в столице. Предлагалось также похоронить героев в специально сооруженном для них мавзолее на центральной площади, однако Президент был категорически против - мавзолей мог пригодиться ему самому, естественно, после смерти, а два мавзолея на одной площади, это уже слишком! Герои должны были быть захоронены в одной могиле на центральном кладбище, чтобы не разлучать их даже после смерти. Похороны были торжественными. Специальный гроб, в который были помещены вместе останки Энрико и Анхелы, установили на артеллерийском лафете. Площадь была полна людей, желавших попрощаться с национальными героями. На траурном митинге выступали все желающие, от Президента до простого рабочего. "Они сделали то, что не смог сделать мой друг Че Гевара!" сказал Президент. Были зачитаны телеграммы соболезнования, пришедшие со всего света. Папа Римский тоже прислал телеграмму. В ней он назвал Энрико и Анхелу мученниками за веру. За веру в светлое будущее человечества. В конце телеграммы он, как бы между прочим, упомянул, что на Кубе есть политзаключенные, и было бы совсем не грех их освободить. Военные оркестры играли траурные мелодии, детские хоры пели грустные псалмы и песни. Все чувствовали себя несчастными. Лишь один человек на Кубе был счастлив. Это был вдовец Анхелы. Теперь он мог открыто жить со своим другом. Они оба решили вскоре, когда окончится время траура, лететь в Стокгольм и обвенчаться там в Риддархольме, главной церкви шведской столицы. Все засмеялись. История была действительно рассказана мастерски. А мне нужно было уже попрощаться с новыми друзьями - самолет отлетал утром. ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА Я не собирался писать послесловие, но меня заставили обстоятельства. Некоторые люди, которые уже прочли эти рассказы (Издательство Edita Gelsen e.V, 2002), считают, что нашли в них тайный смысл, который автор якобы всячески пытался скрыть. Не ищите того, чего нет, как не ищите жемчужное зерно в куче навоза - его там нет и быть не может, вы только перепачкаетесь и будете плохо пахнуть. Если же вам все таки покажется, что рассказы содержат кое что еще, кроме полного абсурда (тема одиночества, буддийское представление жизни или желание автора повыпендриваться), прочитайте их снова, и вы избавитесь от иллюзий. А по сему, развлекайтесь и получайте удовольствие от жизни. Или занимайтесь сексом. Если же по каким-то причинам вам этого не хочется (из-за болезни, преклонного возраста или просто потому, что у вас есть дела поважнее), организуйте клуб по интересам, где кроме прочего будет обсуждаться тема "Почему мне неинтересно заниматься сексом?" Malheim a.d. Ruhr, 24.11. 2003.