ими соображениями и руководствовалась наша комиссия... И я... А если виновными окажутся строители, или, что маловероятно, какой-то криминал обнаружится, - он перевел взгляд на Хандадаша, - взыщем эти деньги законным путем со СМУ... или с преступника... Хандадаш заерзал на своем стуле: - Вот и ищите преступника... А при чем строители? У кого-то что-то случается - тут же строители. Мы площадку под бурение сдали - вы приняли, и никаких там проемов в настиле не было... - его высокий голос срывался на фальцет, - и под устье скважины стандартная плита была уложена, вы сами ее демонтировали под устьевое оборудование... Я не понимаю, Наталья Ивановна, зачем меня сюда вытащили... Как что - сразу строителей за одно место хватаете... Хандадаш, как и большинство практиков-выдвиженцев, сочетал в себе противоречивые качества - напористость, без которой, наряду с профессиональной квалификацией, не состоялась бы его карьера, и страх несоответствия уровню, уже достигнутому, а еще больше - тому, на который пока рассчитывает. Еще недавно - высококлассный электросварщик, бригадир эстакадостроителей, заслуженно удостоенный звания Героя соцтруда, он быстро научился заседать в президиумах и рассчитывал в ближайшем будущем на кресло начальника Стройуправления, а затем и Стройтреста, поэтому опасался любых осложнений на этом пути. - Я думаю, вас пригласили, - она выделила последнее слово, - не для того, чтобы здесь ваши истерики выслушивать, товарищ Новрузов, успокойтесь... Лучше скажите, почему за культбудкой, на пешеходной дорожке не хватало одной бетонной плиты - площадка новая, после сдачи и недели не прошло..., - Большакова вынула из папки и развернула перед Хандадашем схему приэстакадной площадки, - вот в этом месте... И я беседовала со всеми членами и строительной, и буровой бригад - эту плиту не установили при строительстве... - Да, я видел это в натуре, - он сменил свой тон на деловой и немного заискивающий, - но поверьте, Наталья Ивановна, чтобы человек туда провалился, надо его туда специально вставить и еще несколько раз кувалдой по голове приласкать... - Товарищ Новрузов, свои предположения оставьте при себе, позвольте нам самим выбирать версии, - в ее тоне прозвучала неприязнь к его развязности, - а я спросила вас, почему не установили плиту при строительстве? Хандадаш насупился, засопел, зрачки виновато забегали и остановились на Кареве: - Мы установили. Это буровики, наверное, сняли... Эрнест укоряюще взглянул на коллегу, но возразить не успел - Большакова выстрелила новым вопросом: - Зачем сняли и куда дели? Кому нужно пятьдесят килограмм армированного бетона? - Ну... я не знаю, зачем сняли, может быть - рыбу ловить, а куда дели - так море большое... выбросили... - Вот что, Новрузов, я хочу, чтобы Вы поняли, что разговор у нас с вами серьезный - речь идет о пропаже, вероятней даже, о гибели человека... Вот подписанные показания бригадира строителей Виктора Курилова о том, что с вашего ведома оставлен проем над сваей со скобами-ступеньками для последующего контроля состояния эстакады службой антикоррозионной защиты; и вот справка и схема обследования дна водолазами в радиусе пятидесяти метров - нет там ни плиты, ни ее обломков. Плита не спортивный снаряд - далеко не забросишь. Но я решила поговорить с вами обоими вовсе не для того, чтобы обвинить. вас обвинишь, как же - один Герой соцтруда, другой лауреат Госпремии, меня раньше посадят, чем вас... И в списке Лизки Вы не значитесь, кругом чистенькие, - она хитро взглянула попеременно на обоих, - Вы должны помочь мне найти причину - почему и каким образом человек упал в море... Если упал... Приунывший было Хандадаш приободрился: - Наталья Ивановна, ну подумайте сами, даже если там остался маленький проем, на "пешеходе" за культбудкой, зачем туда человеку ночью ходить? - Зачем? А пописать захотел, к примеру, а до туалета далеко, тридцать два метра, ветер штормовой, площадка освещена, а за будкой - в самый раз. И фигура у него не моя - запросто мог оступиться и пролететь вниз... Хотя я теперь так не думаю... Оба главных инженера удивленно воззрились на следователя. Эрнест знал, что так называемые "списки Лизки" были последним завершенным делом Натальи Ивановны в Нефтегазодобывающем Управлении (НГДУ) "Каспвостокнефть". Наверное, она и вспомнила о нем ассоциативно, из-за единого начала - "человек в море". История была громкая - в расследовании и обсуждении этого дела и его последствий участвовали, как и теперь - и милиция, и спасатели, и врачи, а также руководители почти всех предприятий НГДУ, а уж не злословили и не фантазировали по поводу происшествия только самые ленивые. Собственно, начало этой истории было положено в кабинете Эрнеста Аркадьевича, куда в один прекрасный день, года полтора тому назад, спросив разрешения, вошла молодая женщина приятной наружности с бросающейся первым делом в глаза ярко рыжей пышной прической: - Здравствуйте, меня зовут Елизавета Федоровна Чернова, мне порекомендовала обратиться к вам моя соседка по дому, Катя Воронцова, она здесь работает, и им нужны люди... - Садитесь, пожалуйста... , - он, кажется, понял, почему она величала себя по отчеству, - скажите, Федор Чернов - ваш родственник? - Это мой отец, а Вы его помните? Он же ушел на пенсию лет пятнадцать назад, а уже лет десять, как умер. - Да, я его еще застал, толковый был буровой мастер, мы у таких учились... Несколько лет вместе работали... И на похоронах я был..., - Карев вспомнил, как кто-то кивнул ему тогда на рыжую девочку, суетившуюся на поминках: "Поздний ребенок Феди, еще и школу не кончила", - так чем можем, Елизавета Федоровна? А на фамилию свою Вы совсем непохожи, между прочим... - Да уж... В школе меня по-доброму звали Рыжиком, а со злости - Мухомором, - она улыбнулась красивой белозубой улыбкой, и продолжила, - я бы хотела у вас работать. Он мельком взглянул на ее ухоженные руки с ноготками вишневого цвета и спросил так, на всякий случай: - А Вы знаете, где работает Воронцова? - Не очень. В каком-то цехе, я забыла название... - В тампонажном. Они цементируют стальные колонны в скважинах. Мешок с цементом - 50 кг, а в скважины надо успеть закачать за 40-50 минут до пятидесяти тонн цемента, это до тысячи мешков на пятерых рабочих... Цементная пыль столбом, марлевые респираторы... Мужчины не выдерживают - уходят... Катя вот держится, уже лет восемь. Хотите попробовать? - Ммм... Не знаю... - Где Вы работали до сих пор? И почему решили, что здесь лучше? - В издательстве газеты "Бакинский рабочий", корректором, вот трудовая книжка, - она порылась в сумочке и положила документ на стол Карева, - а ушла, потому что их ста десяти рублей даже на чулки и помаду не хватает... , - она опустила голову, - меня, правда, предлагал "озолотить" начальник отдела, но очень уж омерзительный тип... Эти подробности Эрнеста уже не интересовали, но он посчитал своим долгом помочь дочери дяди Феди Чернова. Он поднял трубку телефона и попросил соединить с отделом кадров НГДУ. - Валентина Игнатьевна, добрый день. Карев. Тут у меня сидит опытная работница газетного издательства... Да нет, не интервью... Техничка - корректор, машинистка, секретарь. Работа нужна. Кстати, дочка нашего бывшего бурового мастера. У меня в этом плане полно, а у вас в приемной я вчера обратил внимание на Шурочку в профиль - по-моему, ей давно пора в декрет. Если надо, я звякну вашему управляющему. И Вы ищете? Ну, прекрасно, посылаю к вам, спасибо, ее Лизой зовут, то есть Елизаветой Федоровной Черновой. Появятся у вас крепкие мужики, посылайте ко мне. Долг платежом... Ну, пока. Так "Лизка" появилась на морском промысле, а уже через год Эрнест благодарил Бога за то, что она не оказалась в штате его Управления буровых работ, а волею случая поступила "секретарщицей" в НГДУ. Не хватало еще буровикам при их и так неспокойной, богатой на ежедневные сюрпризы жизни, погрязнуть в разборке сложной бытовухи. А дело в том, что в конце прошлого лета, ранним утром молодой парнишка, один из "тружеников метлы" в поселке на сваях, состоящем из десятка двухэтажных общежитий, контор, магазинов, оранжерей, пассажирского причала с любовно высаженной в огромных кадках аллеей "Приморского бульвара" и даже Домом Культуры, вдруг взволнованным криком призвал к себе товарищей. Подбежавшим мужчине и женщине, "соратникам по оружию" он, потерявший от неожиданности дар речи, лишь показал рукой за ограждение эстакады, а сам закорчился в рвотных конвульсиях. На почти штилевой воде лицом вниз, раскинув руки и ноги, плавно покачивалась рыжеволосая женщина. Платье ее, подолом зацепившееся за обрез чуть выступающей из воды старой ржавой сваи, было надорвано от пояса и ниже, обнажая из-за отсутствия нижнего белья белоснежные ягодицы, а длинные распущенные волосы, сбившись в отдельные пряди, извивались на поверхности воды живыми багровыми змейками. Женщина - "дворничиха" всплеснула руками: - Господи, да это ж рыжая шалава Лизка из Управления... Догулялась, значит... Кто ж ее так-то, насмерть, поди... А ты, Мамед, что стоишь, как дубина стоеросовая, уставился на голожопую бабу, - набросилась она на "коллегу", - беги за спасателями в восьмое общежитие, Тофика разбуди - милицию в десятом, нет, сначала к дежурному по Управлению, давай быстро... Мамед уже с нетерпением ожидал окончания ее командной тирады, как горячая скаковая лошадка перед стартом, разве что не ржал и копытом не бил. - Одын минут, Фрося, всо сделим, - и понесся выполнять. - А ты давай подальше отсель, раз тебя от мертвых выворачивает, войны вы не видели, малолетки... И не дай вам Бог, - добавила после паузы. Себя Фрося назначила наблюдателем и охранником жертвы преступления. ... Экспертиза обнаружила синяки и кровоподтеки на теле, свидетельствующие о неоднократных избиениях, удар по затылку тяжелым предметом, признаки сексуального насилия. Прибывшая назавтра для формального опознания мать Лизы была потрясена происшедшим, но не устраивала истерик и показных причитаний, а подписав акт, в беседе с Натальей Ивановной лишь сокрушенно покачивала головой: - Сколько ей говорено было, что ее поведение до добра не доведет, только мужики на уме - что на старой работе, что на новой. И там из-за нее в драке чуть не убили одного, ладно, уволилась, а тут, вишь, до нее добрались. Смеялась все: "Один раз живем, мама, и молодость один раз, а замуж успеется..." Отец-то ее покойный в строгости держал, может и перегнул палку-то... Катер с телом Лизы в сопровождении матери дал по традиции длинный прощальный гудок и взял курс на берег. Об этой истории поговорили еще несколько дней, и, как обычно, мысли людей обратились на другие дела и события. У всех, кроме Натальи Ивановны... Она искала. Искала преступников и причины, обстоятельства и свидетелей, опрашивала десятки сотрудников и знакомых. Прямых свидетелей преступления не нашлось, остальные, в основном, придерживались жизненного принципа "о покойнике - либо хорошее, либо ничего", поэтому большинство и ориентировалось на "ничего". По собственному опыту Наталья Ивановна знала, что совершенно бесследных преступлений не бывает, тем более бытовых, спонтанных и непрофессиональных. Помимо прочих обязательных следственных действий, она тщательно еще раз просмотрела все личные вещи Черновой, скрупулезно изучила содержание ее тумбочки, кровати и шкафа в общежитии, письменного стола на работе. Во время последнего обследования, проводимого повторно, к отчаявшейся было Наталье Ивановне, сидевшей за столом Лизы, подошла девушка-курьер из категории сослуживцев, знающих о покойнице "ничего": - Извините, Наталья Ивановна, сейчас Вы убрали в стол какую-то папку, и я вспомнила, как пару раз при моем появлении Лиза так же убирала в ящик одну и ту же толстую тетрадку. Я даже подумала, что за секретные дела в рабочее время... - А как выглядела эта тетрадь, - живо заинтересовалась Большакова, - новая или старая, потрепанная; какая обложка - светлая, темная, мягкая, твердая, вспомни, девочка, вспомни, это важно. Ты подойди ко мне, э-э... Наиля, если не ошибаюсь, да? Давай поглядим, нет ли ее здесь..., - она стала вновь поочередно уже не выдвигать, а извлекать и ставить на стол каждый ящик, демонстрируя его содержимое девушке, стоящей возле ее стула перед левой тумбой стола. В верхнем ящике оказались канцелярские принадлежности - две новые канцелярские книги, начатые пачка бумаги для пишущей машинки и пачка копировальной бумаги, коробочки с кнопками и скрепками, карандаши, резинки, бутылочка с клеем, несколько почтовых конвертов с наклеенными марками, в общем, ничего интересного; второй ящик представлял собой, в основном, склад косметики - кремы в баночках и тюбиках, помада нескольких цветов, набор лаков для ногтей и волос, несколько коробок "теней" всех цветов и оттенков, пара сумочек-косметичек с наборами этих средств, дополненными несколькими пакетиками импортных презервативов, три нераспечатанных пакета с колготками, и никаких следов записок, тем более, записных или телефонных книжек, блокнотов. - Все это уже записано-переписано... Так какая, говоришь, была та тетрадка, Наиля? -Н-не знаю, нет, не новая, но целая и толстая, а обложка, знаете, темная - кажется, коричневая, из... из... , еще так загибается она всегда... и двери обивают... - Коленкоровая, что ли? - Ага, ага, коленкоровая..., - она присела на корточки, помогая следователю вытащить нижний ящик из тумбы, - да вот же она, на полу, под ящиком, - и извлекла на свет толстую, действительно, коричневую тетрадь. Наталья Ивановна, мысленно обругав свою голову "у-у, дурья башка" и фигуру "корова неповоротливая, где ж ты раньше была...", взяла у девушки тетрадь, наугад раскрыла ее и, оценив содержание, через несколько мгновений захлопнула. - Наиля, девочка, ты здорово помогла мне. Теперь, пожалуйста, сунь все ящики на место, а сама садись вон за тот стол и опиши подробно все с момента, как ты вошла сюда и обратилась ко мне, и до этой минуты. Подробно, понимаешь? Закончишь - позови меня. Сама Наталья Ивановна заперла входную дверь в приемную "чтоб нам не мешали", прошла в пустующий кабинет управляющего, вылетевшего с утра на совещание в Объединение, расположилась там в его удобном поворотном кресле и открыла тетрадь на первой странице. Обычная тетрадь в клеточку, заполненная красивым почерком Лизы, содержала пятьдесят семь пронумерованных и еще некоторое количество пустых листов. Каждая пронумерованная страница начиналась с имени, отчества и фамилии одного из работников "Каспвостокнефти" и была полностью посвящена только ему. Как правило, это были работники высшего и среднего звеньев управления, проживающие не в общежитиях, а в "дежурках" в виде отдельных строений или кают притопленных кораблей- волноломов. В каждом "досье" было скрупулезно учтено количество ее посещений по датам и времени суток, способ расчета с ней - угощением, подарками или деньгами, ее оценка мужских достоинств данного партнера, его физические особенности и предпочтения, и, наконец, ее собственные ощущения, позиции и другие данные практической "камасутры". И так по этой схеме о пятидесяти семи "доблестных нефтяниках Каспия", опробованных Елизаветой Федоровной Черновой за неполный год собственной "трудовой" деятельности. Наталья Ивановна обратила внимание на то, что часто даты свиданий с двумя, а то и с тремя партнерами совпадали, различаясь лишь по времени суток, а также на то, что с течением времени должностной ранг в перчне лизиных "рыцарей" неуклонно полз вниз, и в последние пару месяцев не поднимался выше операторов, слесарей и подобных рабочих категорий, а встречи с ними подчас становились групповыми. - Ну, машина какая-то, а не баба, тьфу! - вслух возмутилась Большакова, хотя находилась в кабинете одна. Наилю она давно отпустила, оформив надлежащим образом свидетельские показания, и теперь вся картина преступления четко встала перед ее глазами. В числе последних "ухажеров" Лиза описывала двух братьев Самедовых, рабочих продуктового склада (он же и место свиданий) с явно садистскими наклонностями, грозящими ей убийством, если станет отказывать или жаловаться. Последняя запись в день гибели гласила: "Вечером надо идти к братьям. Если опять будут бить, завтра пожалуюсь милиционеру Тофику, не убьют - испугаются, сволочи". Братьев взяли в тот же день "тепленькими" прямо на квартире в поселке им. Артема. Для остальных же участников этой трагикомедии началась как раз ее комедийная часть. После первых же бесед следователя с каждым из них в качестве свидетелей, стараниями холостой части клиентов из "списка Лизки" интерес публики к скандальному происшествию разгорелся с новой силой. Поскольку количество и состав "шалунов" в интересах следствия широкой общественности не разглашался, "семейная" часть списка больше остальных делала на людях удивленные глаза и высказывала осуждение в адрес "некоторых безответственных руководителей предприятий и их подразделений". При встречах же tet-a-tet со следователем слезно молили ее "не разрушать семейный очаг", "только бы жена не узнала" и извечное "мы больше не будем"... В этом-то пресловутом списке сегодняшние собеседники Натальи Ивановны не значились, чем и можно было объяснить несколько доверительный тон следователя. Наталья Ивановна распрямилась в кресле, потянулась, заложив руки за голову, и сладко зевнула, напомнив беззаботную девочку без комплексов. - Вот так посидишь тут годами, поневоле превратишься в скульптуру... на ВДНХ... Эрнест тут же представил себе вовсе не мухинских рабочего и колхозницу, а более поздних бронзовых "рекордистов" в Павильоне "Животноводство" с красивыми лицами Большаковой вместо упитанных рыл, и невольно улыбнулся. - А Вы напрасно улыбаетесь, товарищ Карев, у меня к вам тоже пара серьезных вопросов имеется, - сменила тон на деловой Наталья Ивановна, - вот взгляните, что у меня есть, - она отодвинулась от стола, выдвинула средний ящик, извлекла из него и положила перед Каревым обычный накидной гаечный ключ в пластиковом пакете. Эрнест на глаз определил его размер - М36, используемый для крепления болтов и шпилек при оборудовании устьев скважин. К пакету большой канцелярской скрепкой была прикреплена тоненькая папочка-скоросшиватель с грифом "Экспертиза". Наталья Ивановна вновь придвинула свой стул, задвинув животом ящик и уютно накрыв собственные запястья, а заодно и четверть стола своей необъятной грудью. - Не понимаю, зачем это вам, Наталья Ивановна, и откуда он у вас? - Объясняю. Пока Вы, Эрнест Аркадьевич, отдыхали на берегу..., тон ее показался Кареву наигранно-насмешливым, чего он обычно не терпел: - Извините, я на берегу не отдыхал, а работал - в Объединении, с поставщиками и с проектным институтом. Я вижу, что это наш инструмент и уже почему-то побывал на экспертизе. Вам не кажется, что до того вам следовало связаться со мной и, по меньшей мере, поставить меня в известность. - Эрнест за многие годы привык при обсуждении своих дел держать нити управления совещаниями в своих руках, независимо от инстанций, где они проводились, - так в чем дело? Наталья Ивановна, будучи и по природе и профессионально неплохим психологом, не стала накалять обстановку: - Я хотела сказать - вас не было эти дни в море, а с директором я говорила. Так вот, эту штуку - накидной гаечный ключ размером М36, водолазы нашли на дне моря вблизи буровой, где в последний раз видели вашего инженера. - Значит, плохо искали... На дне моря в нашем районе после двадцати пяти лет работы можно найти и более ценные вещи. Ну, мало ли, кто что обронил... - Эрнест Аркадьевич, передайте мне , пожалуйста, папочку с актом экспертизы, спасибо. Вот смотрите, - она раскрыла папку, в которой в качестве "Приложения No1" фигурировала крупномасштабная карта района водолазного обследования, - видите крестик в семнадцати метрах от линии эстакады? Там же , Вы знаете, из воды выступает несколько скальных гребешков, так что с этой стороны никакие плавсредства подхода ни к эстакаде, ни к буровой площадке не имеют. Вот справка начальника Управления Морнефтефлота, а у морского диспетчера, я проверяла, этот участок моря покрыт штриховкой красного цвета. Так что, не обронили, Эрнест Аркадьевич, а забросили. Ключ тяжеленький, больше двух килограммов, мы пробовали в порядке следственного эксперимента - похожую стальную болванку только наш крепенький сержант смог забросить примерно на ту же отметку. "Да, этой коровушке палец в рот не клади - сжует на законном основании" - подумал уважительно Карев о следователе. - Логично, согласен, Наталья Ивановна. А что говорит экспертиза о сроке? Сейчас, - она пошелестела страничками акта, - вот - мм... мм... мм, это названия обнаруженных морских организмов и микроорганизмов... ага, здесь - " Таким образом, означенный объект находился в морской воде не более 3-х (трех) суток". Как вам совпадение, Эрнест Аркадьевич? - Да-а-а... А какие-нибудь следы на нем? - Эта часть документа у криминалистов, с этим посложнее. Так вот, у меня записано, что в тот день с утра, с 10.30 по 11.37 на буровой No 1105 было произведено цементирование 10-дюймовой технической колонны. Теперь расскажите мне поподробнее, какие работы предстояло провести в ближайшие сутки, и, главное, кто из ваших или привлеченных работников был обязан или мог бы в них участвовать. Вы, товарищ Новрузов, можете ехать по своим делам, а мы еще поработаем... До свиданья. Хандадаш с такой скоростью ретировался из кабинета, забыв попрощаться, как будто опасался, что Наталья Ивановна передумает и вернет его к этим малоприятным разговорам. Она же перелистала несколько страниц блокнота до чистой, надписала ее сверху и приготовилась слушать...  * ЧАСТЬ II *  I. Москва златоглавая Сергей проснулся в хорошем настроении. Часом раньше сквозь утреннюю дрему он слышал, как Марина собиралась в школу, сначала поскрипывая дверьми между ванной и кухней - подумалось "надо бы петли смазать", затем позвякивая на кухне ложечкой в чашке и клацнув в гостиной защелками своего рабочего портфеля. Он знал, что в школе идет активная подготовка к новому учебному году, согласование учебных программ, расписаний уроков, комплектование списков классов По сигналу поворота ключа во входной двери в доме вновь воцарилась мертвая тишина, не послушать которую хотя бы в полусне еще полчасика-часик было бы непростительной ошибкой. Конечно, после десяти суток физического и нервного напряжения, когда порой считается удачей поспать где-нибудь на буровой три-четыре часа в сутки, домашнее безделье без тревожных телефонных трелей, без постоянной ответственности за безопасность и качество работ десятков механиков, слесарей, плотников, сварщиков кажется земным раем. Да и как не насладиться этим состоянием после многодневного морального пресса, давящего на "вспомогательные" службы: оборудуешь устье некачественно - поставишь под угрозу успех работы, а может даже жизни и здоровье буровиков, затянешь время - урежешь их премию за окончание скважины в срок и досрочно. Нет, что ни говори, а отгульные дни за переработку - великое благо. На суше-то нефтяники каждый божий день вкалывают, а такие, как он - и без выходных, а тут... Сергей приоткрыл глаза и покосился на стенные часы. Часы были старые, в темно-вишневом деревянном корпусе с маятником, украшенным накладкой из слоновой кости, от деда остались, фирмы, чье название "Mozer" шрифтом с завитушками было выведено в верхней половине циферблата. Ребенком он слушал их солидный баритональный бой, короткий - каждые четверть часа, и почасовые куранты. Потом пару лет они отбивали время с хрипом и скрежетом каких-то пружин, а потом и вовсе замолчали, но время показывали исправно, и Сергей решил их до поры не беспокоить. "Ого, половина девятого, а девчонки все спят... Разбаловались у бабки с дедом, а у Юленьки школа на носу, надо будет поговорить с родителями, да и Маринке внушить... Подумать только, уже без пяти минут, ну, пусть без двух недель, первоклассница," - его мысли плавно потекли в новом направлении, ведь как будто совсем недавно он дежурил в приемных покоях родильного отделения Сабунчинской больницы, с надеждой и опаской вглядываясь в каждую выходящую нянечку и сестричку, пока, наконец, одна из них, оглядев нескольких таких же настороженных мужчин явно кавказской внешности, обратилась прямо к нему: "Черкасов, Вы Черкасов?, - он машинально отрицательно мотнул головой, но тут же спохватился, - я..., нет, не я... но, в общем, это мне... ну как?" "Как, как... ох, уж мне эти папаши - смотри, и фамилию позабыл... Все в порядке у тебя. Девочка, три восемьсот, рост сорок девять, и мама в порядке, иди, милок, завтра фамилию вспомнишь, придешь..." Сергей резким движением скинул себя с кровати, на цыпочках подошел к двери в детскую комнату и приоткрыл дверь; Юлька спала, свернувшись калачиком под простынкой, натянутой до подбородка, Яночка же, наоборот, раскинулась по диагонали кроватки, задрав ручонки, с торчащими из-под сорочки по колени голенькими ножками. Простыня валялась на полу, и Сергей быстро укрыл малышку, подоткнув для надежности простынку под ноги. "Ладно, пусть уж досыпают, лапочки... Вот начнется школа, садик - тогда и займемся дисциплинкой" - подумал Сергей, вернулся в спальню и, обувшись в свои старые "боксерки" на шерстяные носки, вышел через кухню в сад. Для середины августа погода с утра стояла вполне сносная - не больше двадцати градусов с легким ветерком с моря, но это нежаркое пока солнце вставало на безоблачном небосводе, что предвещало дневную жару, достойную понятия "бакинское лето". Легким спортивным шагом он прошелся по своему "вишневому саду", в котором вишни, однако, занимали подчиненное положение, хотя летний урожай десятка деревцов до сих пор помнился вкусом и запахом, а его вещественные доказательства в виде варенья и джемов постепенно расходовались из батарей "закатанных" банок материнского и маринкиного запасов. Главными же, безоговорочными родоначальниками сада являлись высокое раскидистое инжировое дерево, обещающее вскоре разродиться многими сотнями янтарных плодов с медовой середкой, и метрах в восьми не уступающий ему в породистости тутовник с набухающими по весне крупными чернильно-фиолетовыми ягодами хартута (черного тута). Между ними, как и обычно в весеннее-летне-осенний период, был натянут гамак - любимая "лежалка" и "каталка" обеих девочек, а заодно и объект раздоров, когда Яночке необходимо было взобраться на него именно тогда, когда в нем покачивалась Юленька. Со слов покойного деда он и дом-то начал строить здесь из-за этих бесхозных тогда деревьев, а уже позже занялся другими "фруктиками" - вишенками да яблоньками, чтобы главным "не скучно было". Сергей перешел на бег трусцой, на ходу притормаживая для "обработки" тени, когда она появлялась на заборе, и пританцовывая, как на ринге в юности, демонстрировал ей прямые, хуки и оперкоты, нырки и уходы из арсенала давних лет, пощелкал "грушей", приспособленной для него отцом на боковой стене дома, лет этак двадцать пять назад... - Папа, папка, ты где, на "груше"?, - услышал призывный глас младшенькой, - мы уже вштали, Юлька жубки чиштит, а я голодная, - доложила без видимой причинно-следственной связи беззубая Яна подхватившему ее на руки отцу. - Так ты тоже почисть те, что остались, умойся и будем завтракать. А то заспались мы все сегодня, а дела стоят... - А какие дела, пап? - Ну как же, посмотри сколько листочков попадало в саду на дорожки, замести надо? А в парк на аттракционы сходить надо? А в кафе-мороженое заглянуть надо? - Ой, вше надо, папка, - она соскочила на пол, - Юля, Юля, быштрей, у наш делов много... Когда Марина около трех вернулась из школы, девочки занимались сервировкой стола к обеду, а Сергей руководил этим процессом, сидя с газетой в кресле напротив телевизора. Юля уже расставила тарелки, хлебницу, и раскладывала столовые приборы, поручив Яне разложить бумажные салфетки. Та вытащила из пачки несколько штук и, сопя и водя высунутым языком из стороны в сторону, начала старательно разрывать каждую на четыре части. - Яночка, ты что делаешь?, - заметив ее занятие, спросил Сергей из своего угла. - А я потом их тругольничком шложу и в штаканчике на штол поштавлю, - последовал обстоятельный шепелявый ответ. - Нет, я спрашиваю, почему ты их делишь на четвертушки? - А я, как в кафе... Пришлось объяснить, не подрывая престижа общественного питания: - Видишь ли, в кафе приходит много народу, на всех, наверное, салфеток не хватает, приходится делить, а нас всего четверо, салфеток много, клади уж целые... Как может уловить ребенок связь между ценой салфетки или повторно используемых одноразовых ложечек и благосостоянием руководства кафе? Даже не всякий взрослый задумается над тем, например, что стоящий в углу гастронома огромный, весом за тонну рулон оберточной бумаги будет в итоге продан ему по цене продукта, в нее завернутого - сыра, колбасы, сахара. А чье-то робкое замечание о бумажном противовесе встретит презрительное: "Падумиш, грамм менше... На тебе болше..." - и соответствующий щедрый жест, вызывающий осуждающие взгляды очереди на "крохобора". Марина уже принесла из кухни кастрюлю с согретым борщом, разлила его по тарелкам, предупредила под одобрительное мычанье полных ртов: "еще котлеты с жареной картошкой", и сообщила новость: - А я на днях в командировку уезжаю... В Москву. Сергей не донес до рта полную ложку и вернул ее обратно: - А что там тебе делать? - его тон покоробил Марину, но ответить она не успела. - Мам, купи мне там московскую школьную форму, а то наши некрасивые, - тут же среагировала на новость Юля, и ей эхом вторила Яночка: - Мам, и мне купи... купи... что-нибудь купи, ладно? - Ладно, ладно, девочки, ешьте, остывает..., - она повернулась к Сергею, который не спускал с нее вопросительно-настороженного взгляда, и нарочито спокойно, как на уроке, стала объяснять: - Сережа, в Москве ежегодно проводится августовская конференция учителей. Школе выделено два места. В прошлом году наш Ашот Аванесович, чтобы попасть туда, взял с собой географичку Гасанову Эльмиру Алиевну, жену завотделом торговли райисполкома. Потом шутили, что для нее хотели специальные выездные совещания проводить в ГУМе, ЦУМе и ювелирторге... - А ты кого с собой берешь? - Марина ожидала подобный вопрос и, пропустив мимо ушей его форму и тональность, продолжила в том же шутливом тоне: - В этом году из "коренных" включили завуча Лейлу Халиловну Назирову, и меня в качестве "гарнира". В общем, повезло - там же выдающиеся педагоги собираются, будет кого послушать, у кого поучиться... - Да, конечно, конечно... и когда, говоришь, летите? - Не летим, поездом едем, наша Лелечка самолет не переносит - гипертония, так что в субботу - ту-ту-у... На самом деле все это было правдой, но... правдой неполной. О своей предполагаемой поездке на конференцию Марина узнала намного раньше, на стадиях обсуждения и согласования своей кандидатуры в соответствующих инстанциях. Тогда же она поделилась этим известием с Ширинбеком, который ни на секунду не задумавшись, радостно заявил: -Полетим вместе, да! Хоть недельку погуляем спокойно. Я же вижу, как ты все опасаешься кого-нибудь встретить из знакомых. Да мы здесь и не выходим почти... Я в Москве всего один раз был - на ВДНХ, зимой. Путевка на четыре дня, холод собачий, ноги в ботиночках мерзнут, быстрей бы в гостинице горячего чая хлебнуть, так что, мало чего увидел. А у москвичей, помню, и уши открыты, и мороженное на улицах рубают... Тогда же был продуман и детальный план встречи в Москве, поскольку выезжать вместе из Баку было неразумно по целому ряду причин - она не одна, ее будет провожать муж, в поезде могут оказаться ее или его знакомые и, наконец, он в поезде теряет два дня, которые обременят его сменщика на работе. Вместе решили, что Ширинбек, заранее договорившись о смене графика работы на август, вылетит в Москву утренним рейсом в понедельник, и будет ждать ее с двух часов дня у справочного бюро аэровокзала на Ленинградском проспекте. Время и место встречи было установлено после бурного обсуждения разных вариантов, например: - Ширинчик, а почему бы тебе не потрудиться подъехать на Курский вокзал, чтобы с оркестром и цветами встретить свою Санта Марию? - Могу, конечно, я даже представляю, как под гром литавров, я на ковровой дорожке, с букетом в руках принимаю в свои объятья сначала твою Лейлу (она ведь попрет из вагона первой), а уж потом и тебя, и ты представишь ей меня как родного брата, с которым не встречалась с самого рождения, поскольку он, то есть я, от других родителей, и вообще, Лелечкин соплеменник ... И еще. На Курском столько ходов и выходов, что там запросто потеряться можно. - Возражение принимается. Давай по-другому - я вечером приеду к тебе в гостиницу, или ты ко мне. Как? - Не пойдет. Потому что к тебе - никак, вам определенно дадут номер на двоих, где третий - лишний, а я пока не знаю, где буду. Постараюсь добыть путевку на ВДНХ, тогда остановлюсь в какой-нибудь их гостинице, если нет - сниму квартиру. Ты пойми, золотко, если мы с тобой в первый день точно не встретимся, то потом будет сложно найти друг друга, во всяком случае, время радости поменяем на нервозное время. Давай, как я предлагал - в аэровокзале на Ленинградском. Поезд прибывает около десяти, устраиваетесь с твоей Лейлой в гостинице, отдохнешь с дороги и к двум часам "в город". Предупредишь Лелечку, что должна заехать к своим родственникам, пусть не беспокоится, если заночуешь у них. Можно будет и позвонить ей вечерком. Встретитесь во вторник на открытии конференции. - Ладно, сдаюсь... Жди меня - и я приду, только очень жди..., - перефразировала Марина строку известного стихотворения и потянулась за поцелуем. Весь месяц, предшествовавший поездке, Ширинбек провел в радостном ожидании. Он заранее позаботился о билете на утренний рейс самолета, договорился со своим начальником участка скорректировать свой рабочий график и даже отважился попросить Эрнеста Аркадьевича направить его в командировку на ВДНХ на эти дни, чтобы "познакомиться с новейшими достижениями техники и технологии бурения и ... побывать на свадьбе друга юности". Карев был коренным бакинцем, и понимал, что если первое обстоятельство еще можно при желании отсрочить, то второе - это вопрос чести и мужской дружбы, и поэтому сам подписал письмо в Объединение о выделении "передовику производства т. Расулову Ш. Р." путевки на эти дни. Не случайно, видимо, бытовала в Баку снабженческая шутка "Ваши лимиты исчерпаны - ни труб, ни леса нет, вот если бы это тебе лично нужно было..." Встречаясь в этот период, Ширинбек с Мариной чуть ли не поминутно расписывали свои "московские каникулы", предвкушая удовольствие от совместных походов на интересные выставки - в Дом Художника, в галерею на Кузнецком, концерты; сожалели, что театры - Ленком, Сатиры, МХАТ в это время на гастролях по Союзу. - Ширинбек, ты любишь бывать на художественных выставках? Я, когда бываю в Москве, Ленинграде, стараюсь везде полазить... Ширинбек не знал, любит или нет, и ответ его на этот непростой вопрос был предельно откровенным: - Не знаю, Золотко, но думаю, что полюблю. Мне кажется, что с тобой я смогу полюбить даже оперу и симфонические концерты. Марина улыбнулась: - Ну что ты, Ширинчик, я же не изверг какой-нибудь... Да и билеты туда "достают" за месяц вперед, наверное... Они выделили время для закупки подарков для своих домашних, и везде, получалось, успевали... кроме, разве, учительской конференции и ВДНХ. И от души хохотали: "Ничего успеем, везде успеем..." - И станет в златоглавой столице временно на одну золотую головку больше, - шутил Ширинбек, гладя ее золотистые волосы. Самолет из Баку приземлился в Домодедово точно по расписанию, в полдень. Ширинбек в иллюминатор наблюдал, как неторопливо и небрежно начали извлекать из чрева багажного отделения и "грузить" - забрасывать на открытые платформочки чемоданы, баулы, сумки и просто тюки пассажиров, томящихся сейчас в проходах салонов в ожидании подачи трапа. Трап почему-то задерживался, и московский август в отсутствие кондиционирования давал о себе знать щекотливыми струйками пота на спине. "Хорошо, что сумку в багаж не сдавал" - подумал Ширинбек, увидев подползающий, наконец, к их борту трап. Хотя времени было достаточно, но ему уже в полете казалось, что он может опоздать, что самолет мог бы двигаться и поживей, особенно когда он наблюдал, как далеко внизу медленно плывут назад облака и видимые земные объекты. Теперь же, когда он увидел на площади длинный хвост очереди на автобус, следующий в город до аэровокзала, он почти уверился, что опоздает. В первый автобус он, конечно, не попадал - водитель прекратил посадку человек за десять до него, но Ширинбек сквозь окна заметил, что все пассажиры сидят. В Баку такой автобус из аэропорта не двинулся бы с места, пока "стоячие" места в проходе не заполнились бы еще парой десятков пассажиров, не требующих, как и остальные, отрывных билетов при расчете с водителем за проезд. В тех же редких случаях, когда кто-то из командировочного люда, не оценив атмосферу "всеобщего доверия", претендовал на оправдательный документ для бухгалтерии, водитель великодушно отматывал от рулона полтора-два метра билетов (в счет подлежащих погашению "на план") - "бери, дарагой, сколко надо...". Ширинбек наклонился к водителю, закрывающему створки багажных отсеков: - Слушай, браток, я очень тороплюсь, разреши я постою в дороге или вот на свою сумку присяду..., - шофер распрямился и удивленно взглянул на Ширинбека: - Ну, ты прям, как с луны свалился, парень, не положено же... Грузин, что ли? - он повернулся отойти, но Ширинбек придержал его за рукав спецовки: - Подожди, друг, какая разница - грузин, не грузин... Меня девушка ждет, тоже приезжая, может потеряться, да, понимаешь? - Так бы и сказал, а то тороплюсь, тороплюсь, все торопятся... Вон, видишь, будка контролеров? Я сейчас подъеду туда, обилетим пассажиров, а ты стой подальше нее, я тебя подберу... Служил я с вашими, кавказскими - хорошие ребята... Автобус, поскрипев тормозами, замер у одного из входов в аэровокзал, и Ширинбек облегченно вздохнул - его часы показывали без десяти минут два. Он спокойно пропустил вперед всех пассажиров и, подойдя к водителю последним, протянул ему пятерку вместо положенных двух рублей: - Сдачи не надо, спасибо тебе большое... - Ты что, дарагой, - ответил с деланным акцентом, явно подражая кому-то из своих давних приятелей, шофер, и отвел руку Ширинбека, - я же сказал - служил с вашими. Девушке своей цветочки купишь. И давай поспеши - без пяти минут уже. Свидание-то в час, наверное... - Почему в час - в два часа. Действительно, без пяти минут. Главное - не опоздал, спасибо тебе. - Эй, мужик, ты откуда прилетел-то? - Из Баку, а что? - А часы назад не перевел, что ли? Ширинбек поднес руку с часами к глазам, задумчиво посмотрел на циферблат, и вдруг так заразительно расхохотался, что шофер невольно стал ему вторить солидным баском. Подошедший к автобусу контролер сквозь открытую переднюю дверь долго наблюдал за веселящимися мужчинами. ...Оставшийся до встречи час "по московскому времени" тянулся нескончаемо долго. Ширинбек успел посидеть в буфете на втором этаже за стаканом теплого кофе, ознакомиться с содержанием сувенирного и книжного киосков, купить свежие "Комсомолку" и "Известия" в газетном. Пожилая киоскерша, не чурающаяся косметики, и с легким шарфиком на шее, повязанном "а ля Майя Кристалинская", мило улыбнулась красивому молодому человеку и извлекла откуда-то снизу экземпляр "Литературки": - Я вижу, вы тут давно ходите - ждете, наверное, кого-то. Возьмите, сегодня получили, почти все уже раскупили, почитаете - и время пройдет быстрее. - Спасибо, - он хотел сказать "мамаша", но потом передумал, - спасибо, мадам, вот рубль... - Ну уж, и мадам, - чувствовалось, однако, что обращение пришлось "по шерсти", - вот мама моя была настоящей "мадамой", и по-французски объяснялась..., - она доверительно наклонилась из-за прилавка к Ширинбеку, - до тридцать восьмого... и вслед за отцом... Он сочувственно кивнул ей, и отошел, не дожидаясь сорока копеек сдачи. За оставшиеся полчаса Ширинбек успел просмотреть все газеты и даже прочесть шестнадцатую страницу "Литературной газеты". Малолюдный почему-то в это время зал просматривался почти на всю свою длину, но как он ни всматривался, нигде не было видно спешащей к нему золотистой головки. Теперь время как будто обрело ускорение и вес, стало давить на сердце в режиме "уже" - уже двадцать минут третьего, уже половина, уже без четверти... Он вдруг вспомнил, что за годы общения они с Мариной никогда не назначали встреч "под часами", и он не знал меры ее пунктуальности. Когда он приезжал к ней, она всегда ждала его дома, а от квартиры Зои Павловны у обоих были ключи, поэтому томления ожидания, как теперь, ни он, ни она никогда не испытывали. Эта мысль тут же потянула за собой следующую - как повезло, что Зоиному мужу продлили контракт еще на два года. Зоя приезжала в прошлом году на неделю, хотела внести плату за квартиру, но они с Мариной категорически воспротивились этому, взяв на себя заботу о ежемесячной оплате кредита за кооператив. Зоя Павловна, однако, настояла на компромиссном решении: - Хорошо, - сказала она и продолжила, сообразуясь с собственной логикой рассмотрения вариантов в любых жизненных ситуациях, - но я все же оставляю вам двухгодичную плату, потому что ваша связь, будем откровенны, незаконна, и может быть в любой момент разрушена или из-за каких-то внешних обстоятельств, или по желанию каждого из вас, и если это случится, внесете плату из этих денег. И кончили с этим! ... Три часа. Его раздражение, да чего там - злость на женское легкомыслие и безответственность (по магазинам, наверное, шныряет), готовую немедленно обрушиться на голову возлюбленной (пусть и золотую), самыми обидными словами (потом разберемся), появись она сейчас здесь, вдруг сменилась острым беспокойством, даже страхом, быстро перешедшим в уверенность - ну, конечно, что-то случилось, что-то с ней случилось, а он, болван, тут со своими обидами носится. Стоп, только без паники, давай, как на буровой, голову в руки... Где опасность? Первая - поезд... Поезд... поезд... Курский вокзал... Он стрелой метнулся к окошечку справочного бюро. - Девушка! - по его интонации следующими словами могли быть "горим!" или "ограбление, всем на пол!", поэтому "справочница" резко подняла голову от раскрытой книги и взглянула на Ширинбека испуганными глазами, и он умерил тон, - девушка, сестричка, я хочу узнать, когда на Курский вокзал прибыл поезд номер пять из Баку... Теперь широко распахнутые глаза девушки выразили крайнее изумление, а курносенький носик, казалось, задрался еще выше: - Товарищ, это аэровокзал, а не Курский, наше дело - самолеты, - она опять наклонилась к книге. - Я понимаю, я просто, как человека, прошу вас - узнайте, пожалуйста. Поймите, я жду..., - он на секунду замялся, - я жду жену, нервничаю, а поезд может быть задерживается... - Ну и ждали бы на Курском - меньше нервов, - по инерции съязвила девица, уже подняв телефонную трубку и листая телефонный справочник, - ага, вот... Набрала номер, коротко спросила, выслушала короткий ответ и положила трубку. - Пятый поезд прибыл с опозданием на тридцать минут в десять тридцать, так что появится ваша жена, куда она денется. Вообще в Москве многие теряются - и жены, и, особенно, мужья, но потом все находятся, - "успокоила" девица Ширинбека, но он ее уже не слышал. В голове возник какой-то сумбур из мыслей о московских автолихачах, скорой помощи, милиции, грабителях и насильниках... В Баку он бы точно знал, как разрубить этот узел неизвестности - позвонил бы своему приятелю, начальнику оперативной службы горотдела милиции, и тот в два счета отыскал бы Маринку, а здесь...Он понял, что не решится связываться с милицией, больницами из страха обнаружить ее там, но тут же осадил себя - а вдруг она, действительно в больнице, одна, нужна его помощь... Три сорок... Нет, надо действовать, и побыстрее... Он опять подошел к справочному бюро, за ним встала высокая девушка, жгучая брюнетка в спортивном костюме. "Баскетболистка или волейболистка...", - машинально подумал он. Дежурная ответила на вопрос мужчины, стоявшего у окошка, и узнала Ширинбека: - Ну что, видите, нашлась жена, я же говорила, - заулыбалась она, имея в виду, видимо,"баскетболистку". Он проследил за ее взглядом и еще раз оглянулся на девушку, явную грузинку, на полголовы выше него. - Нет не нашлась, а эта, - он кивнул головой назад, - не моя. Скажите мне, где здесь комната милиции? - девушка в окошке мгновенно посерьезнела, - пожалуйста, пройдете направо до конца зала, и там в левом углу табличка, он глянул в указанную ею сторону и вдруг увидел родную фигурку, медленно идущую метрах в двадцати в их сторону, с золотистой головкой, поворачивающейся в напряженном поиске направо и налево. - Маринка-а-а!!! - заорал он, как в лесу обычно кричат "а-у-у!!!", и кинулся ей навстречу. Она же, раньше услышав, чем увидев его, тоже побежала. Они на мгновение замерли друг перед другом, как бы убеждаясь, что это не сон, а затем высунувшаяся из своего окошка дежурная по справкам, обернувшаяся "баскетболистка" и люди в зале, слышавшие истошный крик Ширинбека, могли наблюдать, каждый в меру своей воспитанности, как его смоляного цвета волосы зарывались в ее золотистые локоны и вообще, как выглядят влюбленные, когда мир вокруг них куда-то исчезает. - Как я боялась, что ты меня не дождешься, - она подняла на него широко открытые глаза, из уголков которых выкатились две крупных слезы. В сочетании со счастливой улыбкой они тоже выражали переполнившее ее радостное чувство. - Ну, успокойся, золотко, куда же я денусь, э? Так бы и ждал тебя здесь до конца недели, вон ходил в справочное бюро - хотел узнать, где поблизости раскладушки продают... Но теперь все в порядке. Но почему ты так задержалась? Пойдем посидим там в уголке, расскажи, что случилось? - он положил руку ей на плечо и увлек за собой к дальней скамейке. Выражение лица Марины сменилось на усталое и грустное, она села на скамью, покачала головой: - Нет, Ширинчик, не все в порядке, - голос ее задрожал, она уткнулась лицом в ладони и горько заплакала. Ширинбек в растерянности погладил ее по голове. За годы их знакомства, даже в школе, и теперь, за несколько последних лет он ни разу не видел ее плачущей, хныкающей или капризной - ее настроение могло меняться от ровного, спокойного до радостного и даже счастливого и обратно, но никогда не выплескивалось за эти пределы. - Ну, успокойся, Мариночка, что было, то прошло, да? Мы же вместе, и все будет хорошо, все наладится, - повторял он стандартные скучные слова, теряясь в догадках о причине ее слез. Наконец она подняла голову, порылась в сумочке, вытащила платочек, вытерла глаза и щеки, высморкалась, глубоко вздохнула и слабо улыбнулась: - Невезучая тебе попалась любовница, Ширинчик... Такие мы с тобой были умные, такие хитрые - все так хорошо обмозговали, срежиссировали целый спектакль под названием "Неделя счастья", а вот один фактор не учли..., - она сделала паузу, повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза. "Педагог и в Африке педагог, -мелькнуло в голове, - говорит, как по-писанному" -О чем ты, золотко? И она нараспев продекламировала: - "Старый муж, грозный муж...", слышал такой романс? Ширинбек почувствовал себя так, как будто с разбега трахнулся о невидимое стекло, но подумал не о себе: "Как же она теперь, если он узнал?", и спросил, будучи уверенным, что дело обстоит именно так: - Мариночка, а откуда он мог узнать о нас? - Ничего он не узнал, не бери в голову... Но очень хочет все знать, поэтому приехал в Москву тем же поездом и встречал меня на Курском вокзале. Ну как? - она помолчала, давая ему возможность переварить новость, - ты знаешь, я подумала, что если раньше мое отношение к нему находилось в границах уважение - безразличие, то теперь перешло в створ безразличие - презрение. И я поняла это сразу, когда из окна увидела его, с чемоданчиком в руках подбежавшего откуда-то сзади к нашему вагону. Ширинбек молчал, обдумывая ситуацию, а Марина после небольшой паузы задумчиво продолжила: - Ты знаешь, в тот момент я поняла сразу три вещи - что он тайком вытаскивал из моей сумочки билет на поезд, второе - почему он не пошел меня провожать, отговорившись сильной головной болью, и, наконец, что это подло и мерзко - настолько не доверять мне... - Ну, положим, некоторые основания у него есть, - грустно улыбнулся Ширинбек. - Нет у него никаких оснований, - резко возразила она, - потому что, если б они были... я даже боюсь подумать, что бы он мог натворить при малейшем намеке от кого-то или реальном подозрении... Я ко всему готова, но пока этого нет он не имеет морального права так унижать меня и в моем собственном сознании, и перед моими коллегами - Лейла же доложит в школе... - она подняла глаза на Ширинбека и тихо, но твердо закончила мысль, - и не должен мешать настоящей любви. - Успокойся, золотко, так что было дальше? А дальше было так. Увидев Сергея на платформе в качестве встречающего, Марина, переборов за несколько мгновений нахлынувшее чувство негодования, кокетливым тоном сообщила своей спутнице: - Лейла Халиловна, а нас с вами встречают... Взгляните сюда, вон тот мужчина в светлой куртке с чемоданчиком - мой муж. Он собирался вылететь сюда по делам вчера, но не был уверен, что успеет подготовить необходимые чертежи, и обещал встретить, если позволит время. Я тоже сомневалась, потому и вам не говорила... - Ну что ж, приятный сюрприз, значит все успел... Видный мужчина, Марина Леонидовна... У вас, кажется, две девочки, да? -Да-да, - они уже двигались с вещами по тесному проходу, и Марина, еще минуту назад думавшая, как пропустить Лейлу вперед, отбросила эту мысль. Сергей, увидев жену в проеме двери, быстро подскочил к вагону, подал ей руку, но она без его помощи ловко спрыгнула с последней ступеньки и протянула ему свою сумку. Стоя с занятыми руками, он потянулся губами к ее лицу, но она отвернулась, как бы посмотреть на выходящую Лейлу, и поцелуй пришелся на ухо. - Ты прилетел вчера, - сказала она, акцентируя нужный глагол, и кивнула назад, - помоги ей сойти, и помолчи при ней... Сергей поставил свою ношу на землю и, подняв глаза на Маринину спутницу, понял, что задание не из легких. Дело в том, что Лейла Халиловна обладала, мягко говоря, нестандартной фигурой. Ее нормальное, достаточной упитанности телосложение заканчивалось, считая сверху, где-то у пояса, а дальше начинались объемы, вполне достойные украшать фигуры, по меньшей мере, двух прелестниц средней плотности. Такой комплекции, естественно, соответствовала утиная походка по ровной горизонтальной поверхности, и сложный способ перемещения по лестницам. В школе эта специфика была давно учтена путем устройства кабинета завуча на первом этаже, примыкающим к кабинету химии, которую Лейла Халиловна преподавала в свободное от руководящих забот время. Сергей вскочил на нижнюю ступеньку лестницы, когда Лелечка боком протиснув свои необъятные бедра в дверь вагона, уже пыталась нащупать носочком ступеньку, судорожно ухватившись за оба поручня. Через минуту сначала правая, а за нею вскоре и левая ступни разместились на первой ступеньке. Предложенная Сергеем рука была отвергнута "нет-нет, спасибо, я сама...", и вся операция была повторена еще два раза, после чего уже с помощью Сергея (пригодилась спортивная закалка) Лейла была снята с последней, высокой ступеньки, благополучно приземлена, и остававшиеся в вагоне пассажиры, передав Сергею багаж Лейлы, наконец-то получили возможность выбраться наружу. Марина, соблюдая этикет, представила Сергея Лейле, на что та заметила: - После наших с вами объятий на последней ступеньке этого вагона не мешает и познакомиться, хотя, как порядочный человек, Вы были бы уже обязаны на мне жениться, если бы не ваша милая жена и не мой верный супруг. Сергей вернул Марине ее спортивную сумку, а свой чемоданчик обменял у Лейлы Халиловны на два ее увесистых чемодана, и они отправились доставать такси. В гостинице "Академическая" на Ленинском проспекте женщины разместились на пятом этаже, в двухместном номере из числа предназначенных для участников конференции. Лейла Халиловна изъявила желание отдохнуть, а Марина с Сергеем спустились в холл гостиницы. Марина решительно направилась к дальнему журнальному столику и села в кресло, поворотом головы указав мужу на второе. - Ну, расскажи, чего ты добивался, что рассчитывал увидеть в своем шпионском вояже, и за какие грехи ты меня позоришь? - весь накопившийся за последние пару часов гнев наконец нашел выход в ее словах и сверкающем взгляде потемневших глаз. Она говорила негромко, но столько презрения было в ее тоне, что он на несколько мгновений как будто вернулся в юность и почувствовал себя, как в нокдауне, после сильного прямого удара. Ну как было объяснить этому любимому существу, что с той минуты, когда она объявила о своей поездке, ему, как в каком-то наваждении стали являться сцены ее прелюбодеяний то в двухместном купе спального вагона, то в гостиничном люксе, а то и в самых неподходящих для этого местах. Он отыскал в ее сумочке, пока она купалась, железнодорожный билет, и убедился, что он приобретен в обычный купированный вагон номер семь, на место номер двенадцать. За восемь лет замужества Марине не доводилось путешествовать в одиночку, они всегда ездили вместе, и в ту же Москву дважды, и он знал, сколько там соблазнов... Будучи сильным и волевым человеком, Сергей, однако, терялся при подобных "выяснениях отношений", в душе понимая беспочвенность своих претензий и подозрений. Он даже стыдился приступов своей ревности, истоком и единственной причиной которой было лишь неотразимое обаяние его жены. - Красивая ты, Марина, - вслух подытожил он поток своих мыслей, что оказалось созвучным повисшему в воздухе вопросу. - Что?! Ах, красивая... Нашел грех... Так за это нужно на меня намордник и ошейник с поводком? Чего же ты не женился на уродке? И сейчас не поздно... Вернемся, разведемся и давай... -Подожди, Марина, я не это имел в виду, просто я беспокоюсь за тебя, ведь могут обидеть... - Правильно, купи наручники, один защелкни на себе, другой - на мне, будем с тобой, как сиамские близнецы, сросшиеся идиотской ревностью, везде вместе - на концерт, на обед, в туалет... - она бросила взгляд на часы, висевшие в холле - без двадцати два, она уже опаздывала на аэровокзал... - Ладно, Мариночка, прости, я сглупил, конечно... Выплеснув на мужа свои сердечные обиды, рассудительным умом она уже поняла свою выигрышную позицию. Теперь нужно было разрешить ситуацию с наименьшими потерями для истинной цели поездки: - Еще бы... Нашел дело - шпиком по стране мотаться, детей кинув на старуху-мать... И, кстати, я приехала сюда за государственный счет, а ты за счет семейного бюджета, так? Что, по лотерее выиграл или богатое наследство получил, дай Бог здоровья твоим старикам... А? Вот что, Сережа, я смогу простить тебе эту дурацкую выходку при одном условии - чтобы... нет, сегодня уже поздно, но завтра чтобы ты улетел и был возле детей, я завтра вечером позвоню твоим... А сейчас иди, тебе же надо где-то устраиваться на ночь, здесь, видишь, все забронировано... - Хорошо, но знаешь, я же с утра ничего не ел, в вагон-ресторан надо было ходить через ваш вагон, боялся встретиться... Давай здесь в буфете перекусим что-нибудь... ...- Конечно, мне стало жаль его, ты же меня понимаешь, Ширинбек, ну, пунктик у человека такой. Ты ведь тоже говоришь, что я красивая, и тоже ревнуешь, да? - Нет, золотко, к мужьям не ревнуют, вот если вдруг... да ладно, хватит об этом. И на чем вы договорились? - Я сказала, чтобы он в "Академической" больше не появлялся, дескать, сообщу Лейле, что он уже сегодня срочно вылетел в Баку; в буфете гостиницы съели по паре холодных пирожков с картошкой, нет, он, кажется четыре, запили кефиром и разбежались. Я поднялась в номер, подождала минут десять и прогулочным шагом направилась к метро. Ты знаешь, мне все время кажется, что он следит за мной - прямо мания преследования какая-то... И даже спустившись в метро, я соблюдала конспирацию - сначала поехала по радиусу в сторону Шаболовской, потом, будто ошиблась, быстро вскочила с места и бегом перебежала на встречный к центру, при пересадке в центре в сторону Динамо тоже пропустила один поезд, оглядела опустевшую платформу, и села в следующий... Я так боялась, что не застану тебя... Ширинбек молча обнял ее за плечи и прижал к себе. - Ширинчик, ты не обидишься - мы сейчас поедем с тобой в твою гостиницу, я посмотрю, где ты будешь жить, а приеду к тебе завтра вечером, когда созвонюсь с его родителями и буду убеждена, что он там, хорошо? - Как скажешь, золотко, главное, не переживай, у нас еще будут, хоть три денечка, да наши... Поехали. От метро ВДНХ они шли в сплошном потоке людей по прямой аллее между рядами торговых палаток и киосков, стараясь не пересекаться с таким же встречным потоком. У памятника Циолковскому Ширинбек остановился: - Я подумал сейчас, что если бы не взмывающая вверх стела, Константин Эдуардович выглядел бы сторожем при этом базарном тоговом раздолье. Неужели районные власти не замечают нестыковки такого соседства? Марина, ты не слушаешь меня, перестань оглядываться... Если бы твой благоверный следил за нами, он бы уже давно выступил в роли Отелло в заключительной части драмы. - Да, действительно, извини... Перед дугой центрального входа на выставку Ширинбек придержал Марину, направившуюся к входному турникету: - Туда в следующий раз. Нам налево, на регистрацию. Девушка в бюро регистрации к концу рабочего дня выглядела утомленной от многократного повторения стандартных фраз, не оставляющих посетителям простора для дополнительного общения с миловидной хозяйкой бюро. - Путевку, командировочное и паспорт, пожалуйста, - и, одновременно делая какие-то отметки в журнале регистрации, бесстрастным голосом продолжала, - гостиница "Байкал", три остановки на любом троллейбусе или автобусе, посадка пятьдесят метров левее через дорогу, отметка командировочного удостоверения здесь же за день до отъезда со штампами посещения не менее пяти павильонов. Проспекты на столиках, бесплатно, и в выставочных павильонах. Следующий, пожалуйста, - не поднимая головы пригласила она, не глядя возвращая Ширинбеку документы. Он отошел в сторону и, пряча их в дорожную сумку и услышав точное повторение ее монотонной тирады, вернулся к барьеру, прервав ее на полуслове: - Послушайте, девушка, хочу дать вам бесплатный совет. Наше народное хозяйство уже давно располагает таким техническим средством, как магнитофон. Запишите один раз свой монолог и тратьте свои силы только на нажимание кнопок туда-сюда-обратно, а голосок сохраняйте - пригодится... в семейной жизни. Девушка, наконец, подняла голову от бумаг и улыбнулась: - Спасибо, я передам начальству... - Ну вот, Мариша, одно доброе дело сделали... Во искупление... Поехали дальше. В холле гостиницы один мужчина с чемоданом у ног заполнял анкету гостя, другой - в зеленых полосатых пижамных штанах, судя по акценту явный земляк, жаловался солидной портье, похожей на артистку Нонну Мордюкову, на барахлящий телевизор: - Панимаш, палоска прыгит, звук нэт, забражени савсэм кривой... - Хорошо, я поняла, пришлю мастера. Я вас слушаю, - обратилась она к Ширинбеку. Зеленополосатый земляк посторонился, но задержался у стойки то ли в ожидании ее конкретных действий по его жалобе, то ли тоже определив в Ширинбеке "своего". - Здравствуйте, у меня путевка и направление. Я хотел бы у вас отдохнуть в одиночной камере. - Одноместных свободных номеров нет, - решительно ответила "Мордюкова", глядя в упор на Ширинбека. - Ийирми беш манат вер (дай двадцать пять рублей, азерб.), - вполголоса произнес сосед. Ширинбек мгновенно внял "голосу опыта" и протянул "Мордюковой" свой паспорт с выглядывающей из него фиолетовой полоской ассигнации. -Вот мой паспорт, поверьте, у меня, действительно, напряженная круглосуточная работа, устаю очень... - Я вижу, работу даже с собой возите, вон же она сидит в кресле - вас ждет, - она неуловимым жестом смахнула "подарок" в ящик стола и подняла телефонную трубку: - Катерина, ты? Из триста восьмого выехали? Ага... А Вы убрались уже? Хорошо, так я посылаю, угу, ну все. Повезло вам, вот анкетку заполняйте, сейчас ключи спустят... А гости у нас до двадцати трех часов, товарищ Расулов, - добавила категорично вслед Ширинбеку. - Мадам, ты хотел мастыр вызыват, - подал голос "зеленополосатый", и "Мордюкова", подмигнув ему, как соучастнику "акта благодарности", снова потянулась к телефону... Перед входом в кабину лифта Марина еще раз, скорее по инерции, оглянулась и тут же сама рассмеялась над своей "манией". Номер был добросовестно прибран, на стене красовалась копия морского пейзажа Айвазовского. Ширинбек обошел все "хозяйство" - проверил зуммер телефона, включил и тут же выключил телевизор, пощелкал всеми выключателями, заглянул в шкафы, тумбочки, ящики письменного стола, открыл дверь в ванную, повернул ключ входной двери и подошел к Марине, молча наблюдавшей за ним, стоя посреди номера. Они обнялись и долго стояли так, нежно поглаживая головы и плечи друг друга. - Подожди, - шепнула она и, отведя его руки, закрыла за собой дверь ванной. Марина появилась минут через десять. Поверх костюма Евы на голове высилась чалма, сооруженная из личнуго полотенца, и набедренная повязка - из банного. Она царственной походкой проследовала мимо зачарованного ее видом Ширинбека к кровати, элегантным жестом откинула покрывало и улеглась, прикрыв веки, со словами: - Прошу глупостями не беспокоить... Молчание длилось не более пяти секунд, затем оба звонко расхохотались... и отдали достойную дань "глупостям". Нельзя же, в самом деле, подумал Ширинбек, как гласит восточная мудрость, быть у ручья и не напиться... Около девяти они вспомнили, что целый день почти не ели, и спустились в ресторан. - Ширинчик, а ведь мы впервые за четыре года вместе в ресторане, на людях. - О да, это надо отметить... Ужин получился отменный ("смотри - москвичи, а готовят тоже вкусно"), вино заказали азербайджанское - Чинар, музыка звучала негромко, певица оказалась с приятным голосом и незатасканным репертуаром, а может быть, все это так воспринималось потому, что они были молоды и счастливы... Ширинбек проводил Марину "домой", впрочем она не пустила его дальше выхода из метро Октябрьская, - в ней зазвучали отголоски "мании преследования", но он незаметно для нее все же проследил ее путь до самых дверей гостиницы и уже спокойно вернулся к себе. Назавтра с утра Марина прошла регистрацию в Доме Политпросвещения на Цветном бульваре, где проходила конференция, и полный день участвовала в ее работе, познакомилась и обменялась адресами с несколькими коллегами из числа докладчиков, запаслась новой методической литературой и брошюрами с тезисами докладов, которые не рассчитывала услышать "вживую" . Она спешила впитать все полезное для работы, чтобы последующие дни посвятить только развлечениям и любви. Ширинбек примерно так же трудился в своей области. Он с интересом обследовал павильоны нефти и газа, набрал там целую кучу брошюр и проспектов по основным проблемам нефтегазодобычи, особенно, морской, заодно уговорил дежурную проставить в путевке лишний штампик о посещении, без даты; на выставке детской книги приобрел несколько прекрасно изданных красочных книжек для своих и Марининых детей. Здесь же на ВДНХ он и пообедал (3 блюда за 1руб. 15коп.), погулял и к шести часам вернулся в гостиницу ожидать Марину. Просмотрел свежие газеты, включил телевизор - по одному каналу шла передача, посвященная Дню Независимости Индии, по другому - кукольный мультик. Терпения на обе передачи хватило минут на пять. Поднял телефонную трубку, но тут же вернул обратно - надо же узнать порядок выхода на междугороднюю станцию. Ага, здесь... ну, конечно, восьмерка... теперь код Баку ... и номер дяди Мирали... Когда же, наконец, прогресс докатится до их микрорайона... телефонную станцию уже который год строят, тоже мне, Великая Китайская Стена... Перед отъездом они с Гюлей договорились, что при необходимости срочных сообщений передавать их дяде, как единственному в семье обладателю телефона. Трубка отозвалась приятным дядиным баритоном: - Алло, я вас слушаю... - дядя Мирали мог бы стать певцом, а не инженером, если бы, правда, обладал музыкальным слухом, которого аллах лишил его начисто. - Салам, дядя, это я. Как там дела? - А-а, Ширинчик, салам, салам. Я вчера ждал твоего звонка. У нас все в порядке. Работу ты задал жене и матери - бегать по телефонным будкам, выяснять у меня, как ты в столице гастролируешь. Скоро будут звонить, что им прикажешь доложить? - Ширинбек услышал довольный дядин смешок, - в работе ты там погряз или в загулах? Разница в возрасте между ними составляла около двадцати лет, и с годами, естественно, стиралась, поэтому они относились друг к другу скорей, как братья, чем как дядя и племянник. Мирали - убежденный холостяк, знал толк в московских гулянках, так как именно его, не связанного семейными узами и высококлассного специалиста, чаще других руководство института направляло в командировки на всех этапах согласований и утверждений проектно-сметной документации. - Во-первых, извини за вчера, не успел - пока добрался, регистрировался, устраивался, потом нечаянно заснул, проснулся в одиннадцать, по-бакински - двенадцать, не хотел беспокоить... А сегодня с утра в работе, конечно, вот только пришел, прикинул, что ты уже дома, и звоню. В общем, успокой женщин, все нормально. - Ты знаешь, Гюля вчера три раза звонила, последний раз около двенадцати. Повезло тебе с женой, хорошая она... Так что поаккуратней там, понял? - Да-а, понял... Ладно, дядя, у нас тут автоматы междугородние в холле, люди ждут, - соврал Ширинбек, - ну пока, я буду звонить еще... Он вспомнил еще об одной нерешенной проблеме и вышел в коридор. За столом дежурной с вязаньем в руках сидела вчерашняя "Катерина", женщина лет под пятьдесят. Рабочее место коридорной надзирательницы, между дверьми лифта и лестницей на этаж, было устроено с явным стратегическим прицелом - ни один живой объект от мухи до человека не должен был проникнуть на территорию этажа без ведома гостиничных служб, особенно после одиннадцати вечера. Ширинбек присел на стул по противоположную сторону столика, женщина вопросительно глянула на него поверх очков, держащихся на кончике вздернутого носа. При этом спицы, поблескивающие в ее руках, продолжали свой торопливый клев с продвижением по кромке голубого узорчатого полотнища. - Добрый вечер, Екатерина... извините, не знаю, как вас по батюшке.. смотрю - что-то красивое вяжете... - По батюшке - Петровна, - отозвалась она, польщенная обращением и похвалой красивого молодого человека. Да и разговор у него, хоть и с Кавказа, видать, но не то, что у некоторых ихних "моя твоя не понимает", - а красивое вяжу - так невестушка внучка подарила нам с дедом, вот к осени одеяльце будет, голубенькое. - О, поздравляю, такая молодая бабушка... Екатерина Петровна сняла очки и поправила выбившуюся прядку волос: - Дык это второй, а у дочки девочке уже четвертый годик пошел, - победно доложила она, - вот как оно... - Ну, это вообще здурово. Знаете, у меня мама тоже вяжет. Только она больше любит крючком. Вот в следующий раз приеду зимой, покажу вам мамины свитера да джемпера. - Приезжай, милок, приезжай, - спицы, чуть притормозившие было, снова замелькали, быстро набирая очередной ряд петель. - А что это Вы, Екатерина Петровна, всегда ночами дежурите? Утомительно, наверно... Да и зарплате вашей не позавидуешь... - Нет, мы со сменщицей по неделям меняемся - вот до этой пятницы я в ночь выхожу, а с понедельника она, а в выходные дни горничные по очереди. А насчет зарплаты чего уж говорить, но обходимся. А ночью даже спокойнее. Выезжают и поселяются больше днем, вечером реже, а под утро и голову приклонить удается на пару часиков. Нам , главное, чтобы в номерах на ночь эти не оставались... ну, как тебе сказать, - она понизила голос, - ну, девки гулящие, прости Господи, липнут тут к вашему брату. Да вот с тобой вчера приходила блондиночка, что-то я ее раньше здесь не видела. Хорошо - ушла вовремя... - Обижаете, Екатерина Петровна, это жена моя, правда незаконная - старики наши религиозные согласия не дают, вот и приходится в поездке мыкаться. Она сюда на учительскую конференцию приехала, а я ее одну не хотел отпускать - любим мы друг друга очень. Вот она скоро придет сюда, так я вам ее паспорт покажу с бакинской пропиской, чтоб не сомневались... Так Вы уж нас "после одиннадцати" не тормошите, пожалуйста. А это вот на подарочки внукам, - он с улыбкой подсунул под вязанье двадцатипятирублевку. Екатерина Петровна укоризненно покачала головой, но оценила "откровенность": - Ну, разве что жена... И паспорт покажешь с пропиской... Я же понимаю - ваше дело молодое... - Спасибо, Екатерина Петровна, - он наклонился к ней, - а может, здесь внучка соорудим нашим старикам, смирятся... - Да ну тебя, иди уж... Да, а как звать-то тебя? - Ширинбек, в переводе - Сладкий правитель, ее - Святая Мария, или Марина... "Святая Мария" появилась в десятом часу. Ширинбеку уже давно не сиделось в номере, и он встречал ее на улице перед гостиницей, когда она выскочила из подошедшего такси и бросилась к нему: - Ты беспокоился, Ширинчик? Теперь все в порядке, просто пришлось три раза звонить свекрови, пока она, наконец, сообщила, что ее сыночек звонил из аэропорта, едет за детьми, и поблагодарила меня за такую заботу. А я вчера забыла взять номер твоего телефона... - Да ничего, Золотко, ты здесь - и ладно. Больше не будешь по сторонам оглядываться? Ты знаешь, я, кажется, договорился с дежурной по этажу, чтобы нас на ночь не разлучали, только обещал твоим паспортом доказать, что ты не местная потаскушка... - А какая? - А никакая, а моя гражданская жена. А нашу легенду я тебе потом расскажу. Пошли ужинать, а то у тебя глаза голодные, - он прикоснулся губами к ее векам, - и холодные... - Так что, сначала согреваться будем или кормиться? - Марина хитро прищурилась. - Кормиться, кормиться, бегом в ресторан... - Ну смотри, как бы на сытый желудок спать не потянуло. Учти - я тебя будить не буду... Они посмеялись и, обнявшись, прошли через холл в ресторанный зал. Последующие три дня им потом вспоминались, как дни, переполненные счастьем. Взявшись за руки, они бродили по нескончаемым залам Дома художника, любуясь работами представителей классической школы живописи, поражаясь многообразию представленных жанров, осмысливая и пытаясь понять новые направления, предлагаемые современными авторами. Побывали и в Музее изобразительных искусств им. Пушкина, и в Художественной галерее на Кузнецком мосту. Ширинбек удивил Марину своим знакомством со многими классическими произведениями живописи, а он мысленно благодарил за это бабушку Валиду, и с радостью впитывал впечатления от их подлинных образцов. Хотя им и раньше при встречах доводилось беседовать на темы искусства и, особенно, литературы по разным поводам, и чаще в связи со школьными программами, они и не представляли, какой степени духовное родство и гармония между собой обретаются при непосредственном общении с шедеврами мировой классики и выдающимися образцами современного искусства. На одной из наружных витрин галереи они увидели плакат с фотографией странного, но очень выразительного скульптурного изображения женской фигуры "Страдание", и не менее странной фамилией автора - Вадим Сидур. Ниже был дан адрес выставки в районе метро Юго-западная, по которому они немедленно и отправились. Выставка размещалась в цокольном этаже жилого здания, а точнее - в полуподвале, не очень и приспособленном под такое мероприятие. Поражало, однако, присутствие большого числа посетителей, преимущественно среднего и старшего возрастов, подолгу всматривающихся в выставленные экспонаты и шепотом делящихся впечатлениями. На небольшой площади двух жилых комнат в металле, бронзе, дереве, керамике были воплощены все нюансы человеческих чувств в таких формах и образах, которые не являясь реалистичными, в то же время могли означать лишь определенные автором состояния человеческой души. Ни Марина, ни Ширинбек не могли ответить себе, каким образом в их возбужденное увиденным сознание проникают, проистекая, казалось бы, от абстрактных форм, флюиды высоких чувств любви и страданий, проклятий войне и житейских радостей. Но они ясно почувствовали, как единое понимание высокого искусства сплетает их собственные души в недосягаемых для тел сферах. В небольшом проспектике, вручаемом посетителям, содержались краткие сведения об авторе - инвалиде войны с немецкой пулей, пронзившей лицевую кость и застрявшей навечно в черепной коробке. Там же Сидур, говоря о своем творчестве, приводил сочиненную им притчу. Будто однажды к нему в мастерскую явился сам Господь Бог. Внимательно осмотрев его творения, Бог спросил: "Ты сам-то понимаешь, что наваял?" "Кажется, понимаю," - ответил Сидур. Господь задумался и сказал: "Когда я ваял, мне тоже казалось, что я понимаю..." На следующий день, в четверг, Марина к началу рабочего дня конференции была уже в зале и выражала Лейле Халиловне свою досаду на "родственников": - Понимаете, мы несколько лет не виделись, и они ни о каких моих делах и слышать не хотят. Дядя взял отгулы на работе, и вчера целый день возил меня по городу, - и она добросовестно перечислила Лелечке все музеи и выставки, где побывала с Ширинбеком, - и на ночь никуда не отпускают, уйду - смертельная обида будет. Сегодня мне надо успеть что-то детям купить, потому что завтра с утра поедем на дачу, другого времени не найду. Вы уж извините меня, Лейла Халиловна... У Марины был такой расстроенный вид, что Лелечка, конечно, вошла в ее положение: - Да что Вы, Марина Леонидовна, не огорчайтесь, ради Бога, Вы ведь теперь с родными не скоро опять увидитесь, уважьте их, а работа - она каждый день работа. У нас обратный путь долгий - я вам все успею пересказать, видите, конспектирую доклады... - Ой, спасибо, Лейла Халиловна, может быть вам что-то нужно в магазинах, скажите - я куплю... Лейла смущено улыбнулась: - Вообще-то я кое-что уже купила неподалеку от гостиницы, на Ленинском, еще нужно... Не знаю, удобно ли... -Удобно, удобно, говорите... - Я мужу хотела посмотреть домашние тапочки 45-го размера и..., -она замялась, - и нижнее белье на зиму - 58-го, две пары, если вас не затруднит... Вот деньги... - Деньги потом, нас... меня не затруднит, а муж у вас богатырь, однако... - Ай, саг ол (спасибо, азерб.), название магазина вспомнила - "Богатырь"! Ровно в двенадцать Марина с Ширинбеком вступили на территорию ВДНХ, но уже не по служебной обязанности, а как тысячи гуляющих любознательных "москвичей и гостей столицы", ради приятного и интересного времяпровождения. Ширинбек, конечно познакомил Марину со "своими" павильонами, в качестве гида поясняя на экспонатах основы нефтегазодобычи и особенности работы в море. Марина внимательно слушала, задавала толковые вопросы, одновременно любуясь его увлеченностью избранной профессией. Побывали в "Космосе" ("ну, здурово, молодцы ребята!"), "Легкой промышленности" ("умеют же шить, когда для выставки"), еще раз заглянули на книжную выставку - купили несколько детских книжек "навырост", в подарок внучке Екатерины Ивановны ("приятная тетенька, правда?"), пообедали в кавказском ресторанчике, на одной из площадок посмотрели концерт латвийского вокально-инструментального ансамбля, а к вечеру успели в Театр Эрмитаж на Кавказский меловой круг Бертольда Брехта. Содержание пьесы явно не соответствовало их настроению, поэтому после первого акта Марина шепнула: "А не лучше ли провести это время на озере?" Ширинбек хотел уточнить, но по ее хитрющему косому взгляду сразу понял, что она имеет в виду "Байкал", и через пять минут они уже катили в такси по вечерней Москве к своему озерному озорному берегу... Последний московский денек выдался очень хлопотным - сувениры обоим супругам, родителям, подарки детям, задание Лелечки. Ширинбек купил Гюле в "Русских сувенирах" украшения, не зависящие от размеров - золотые серьги с дымчатым камнем и такой же кулон на золотой цепочке ("подойдет моей черноглазой толстушке"); Марина выбрала для Сергея комплект, включающий заколку для галстука и запонки, украшенные бирюзой. Еще Ширинбек запасся импортной зажигалкой для дяди Мирали, теплым югославским пледом для матери, венгерскими спортивными костюмчиками для пацанов. Марина приобрела большого смешного клоуна для Яночки, модный галстук для отца, красивый газовый шарф вишневого цвета для "его мадамы". С формой для Юлечки вышла заминка. На втором этаже универмага Детский Мир в отделе школьной одежды висело объявление, извещающее о том, что школьная форма "отпускается исключительно жителям Москвы и Московской области с соответствующей пропиской". Марина расстроилась, но Ширинбек ее успокоил: - Не горюй, золотко, это просто означает, что надо к проблеме подходить с другого бока. Какой размер у Юли? Ага... Ты постой пока здесь, я сейчас... - и направился к прилавку. За ним хозяйничали две продавщицы, одна занималась покупателями - отбирала одежду нужных размеров и упаковывала форму в большие листы бумаги, ловко перехватывая свертки шпагатом с катушки, вращающейся на специальном штыре; другая пополняла запасы на полках из коробок на тележках, подвозимых рабочими со склада. - Леночка, - позвал Ширинбек вторую продавщицу, как старую знакомую, разглядев предварительно ее имя, вышитое на форменном голубом халатике. Несколько покупателей обернулись на зов, но потом деликатность взяла верх - "ну мало ли, знакомый парень...". Он отгородил ее спиной от любопытных глаз и вполголоса пошел в атаку: - Здравствуйте, Лена, Вы меня не узнаете?, - тон его был таким искренним, что она помедлила с ответом, хотя была уверена, что впервые видит этого кареглазого красавчика. - Н-н-ет, извините. - Не извиняйтесь, если честно, я вас тоже плохо помню. Вы случайно не отдыхали прошлым летом в Риге? - Нет, но я была там три года назад, - ей почему-то не хотелось прерывать разговор. - А знаете, меня тоже там не было в прошлом году. И вообще я никогда не бывал в Прибалтике, - он придал своему лицу печальное выражение, она рассмеялась, а он продолжал, - я боялся, что Вы меня не за того примете... Многие москвичи ведь как - раз чернож... черноглазый, значит спекулянт - или фрукты, или цветы... А я, Леночка, морской нефтяник. Вот посмотрите удостоверение, видите - Морское управление буровых работ, - он тараторил, не давая ее очухаться от своего напора, - а моя любимая первоклассница перед отъездом мне заявила, что без московской школьной формы в школу ходить не станет. Поэтому вот здесь, - он достал красненькую десятирублевку, - я пишу с краешку ее размер - это вам для памяти и на память, а вот еще двадцать пять в кассу, без сдачи. Мне еще надо ботиночки для пацана поискать, а через полчаса я подойду, и мы обсудим, как нам вместе попасть в Прибалтику, - он сунул деньги в карман ее халатика и скрылся, пока она, ошарашенная его изобретательностью и нахальством, осмысливала это бестелесное насилие. Тем не менее, ровно через тридцать минут Леночка стала богаче на четырнадцать рублей двадцать копеек, а Ширинбек получил через головы покупателей аккуратно перевязанный пакет, на видном месте которого был записан номер телефона с буквой "Л" перед ним. Он понимающе кивнул, произнес многозначительно: "Прибалтика!" и исчез, теперь уже навсегда. Счастливые "московские каникулы" заканчивались в Кремлевском Дворце съездов на концерте Муслима Магомаева, которого в его редкие приезды в Баку ни Ширинбеку, ни Марине послушать не удалось, да и здесь просто повезло. Они прогуливались по Александровскому саду в районе Боровицких ворот, когда перед ними остановилась статная седовласая дама в пенсне. - Ой, какая прелесть, какой контраст, - она говорила как бы сама с собой, переводя взгляд с него на нее и обратно. Они в растерянности тоже остановились. - Извините, молодые люди, но в природе нечасто встретишь такое черное и такое золотое, а тем более, их рядом... Я обязательно попробую золотом по черному фону... или наоборот. Да Вы не пугайтесь, я в порядке, просто художники мир воспринимают через краски, цвета, а тут навстречу такое сочетание. А кстати, не хотите ли на концерт? Сын с невесткой не смогли пойти, у меня лишние билеты. Марина в сомнении оглядела свои и Ширинбека свертки с покупками: - Н-не знаю, как это... - Да ну, что Вы, милая, это Москва - полтора миллиона приезжих ежедневно, сдадите свой багаж в гардероб, и дело с концом... - А что за концерт, - поинтересовался Ширинбек, - и где? - Здесь, за углом, - засмеялась дама и тоном конферансье выразительно объявила: "Поет Муслим Магомаев!", чем разрешила все сомнения... После концерта он проводил Марину в ее гостиницу - ему нужно было с утра в аэропорт, ей - собираться на поезд. Они долго прощались у станции метро, договаривались о встрече в Баку, снова обменивались впечатлениями от концерта, перескакивая на другие события последних дней, и вдруг одновременно замолкали, подолгу вглядываясь друг в друга с любовью "как хорошо было, правда?", и с надеждой "и все будет хорошо, да?..." Ей вспомнились печальные строки А. С. Кочеткова: "И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг..." Подумалa: "Нет, это не о нас...", еще раз прикоснулась губами к его лицу, и ее каблучки прощально застучали в тишине полуночной Москвы. II. Единожды солгав... Поезд из Москвы прибывал по расписанию, около восьми вечера на первый путь бакинского вокзала. Марина перед отъездом после некоторых колебаний все же позвонила домой. Разговаривала с мужем сухо, по-деловому - сообщила дату приезда, номер вагона; сказала, что если он не будет страдать от головной боли и надумает ее встречать, то только с девочками - соскучилась. Хотя и помнила, но уточнила, что ему по графику на работу в понедельник, зная, что Ширинбек сдвинул свой отъезд до пятницы. Дала отбой, не попрощавшись. Теперь Марина, глядя из открытого окна вагона на замедляющий свое движение перрон, старалась отыскать на нем среди беспорядочного мелькания встречающих своих милых девчушек. Поезд перешел на "пеший шаг" - колеса уже не бежали по рельсам, постукивая на стыках, а степенно шагали по ним в предчувствии скорого отдыха и блаженного созерцания сотен ног и ножек, принявших от колес эстафету движения, и в сопровождении чемоданов, сумок и тележек спешащих по своим делам. Бакинских встречающих можно было условно подразделить на три категории. Первая, и самая многочисленная включала в себя людей, традиционно приходивших встретить своих родных, близких, друзей, сослуживцев, делегации и т. п. Вторая, все более в то время разраставшаяся - "посылочники", пользовавшиеся за умеренную плату услугами проводников для отправления и получения посылок вместо долгой и ненадежной почты. В зависимости от "посылкоемкости" проводников к некоторым из них выстраивались очереди из отправителей или получателей. В период, который много позже назовут "расцветом застоя", провинциальные продовольственные и промтоварные магазины все более пустели или, в лучшем случае, предлагали крайне ограниченный ассортимент продуктов и "сшитой для врага" кособокой одежды. Остряки говорили, что когда зарубежные поставщики предлагали генсеку Брежневу доставлять свою продукцию в любые точки огромного Союза, он неизменно отвечал: "Везите все в Москву, а люди сами развезут отсюда по стране". Таким образом, в Баку из Москвы шло все, что надо, а в обратном направлении - преимущественно, красная рыба, черная икра, разноцветные фрукты и цветы. Надо сказать, что перевозки основывались на безукоризненной честности, поскольку посылки вверялись конкретным проводникам - Светочкам, Зиночкам или Газанфарам, с которых можно и спросить в случае чего, а не невидимым безответным почтовым служащим и рабочим. И третья, малочисленная группа, относящая себя к деловым людям, но при определенном стечении обстоятельств отвечавшая перед законом по статьям Уголовного Кодекса, связанным со спекуляцией, обычно встречала (и провожала) вагон-ресторан, из которого выгружались большие коробы болгарских и московских сигарет, колбасных изделий, парфюмерии, женских колготок и других товаров повышенного спроса, а загружалась упомянутая выше продукция, но уже, конечно, не в посылочных объемах. Наряд милиции, которому, можно сказать, повезло в такой день заступить на дежурство, в упор не видел происходящего, думая о том, как лучше распорядиться грядущей "благодарностью". Среди этого люда Марина, наконец, разглядела два родных личика: обрамленное светленькими локонами - Яночки, и чуть повыше, с торчащими по бокам косичками - Юленьки. Позади, положив ладони на головки дочерей, стоял Сергей, провожая поворотом головы предыдущий вагон. "Нет, ничего нельзя менять... Чтобы не причинить боль ни девочкам... ни ему", - мелькнула мысль, и она помахала рукой Сергею, перенесшему как раз внимание на их вагон. Он махнул в ответ и показал дочкам на маму в окошке вагона. Обе девочки замахали ручками, и все трое двинулись по ходу поезда до полной его остановки. На сей раз после нескольких сошедших пассажиров первой в дверях вагона появилась Лейла Халиловна, начавшая процедуру спуска почему-то новым способом - спиной к зрителям на перроне, которые с интересом стали наблюдать за медленным перемещением "центра тяжести" своеобразной фигуры. Сергей, помня недавний опыт, подошел поближе, чтобы принять Лелечку "на себя", но Марина из-за спин пассажиров увидела, как он тут же был оттеснен внушительного вида усатым мужчиной "пятьдесят восьмого размера", который без особого труда снял жену аж со второй ступеньки, поставил на землю, повернул к себе лицом и нежно поцеловал. Затем он принял сверху два Лелечкиных чемодана с раздутыми до предела боками и неторопливо, не оглядываясь двинулся к выходу. Лейла виновато улыбнулась Сергею: - До свиданья... С Мариной Леонидовной мы уже попрощались, - и вперевалочку, утиной походкой поспешила вслед за своим благоверным "Сали Сулейманом", как окрестил его Сергей, вспомнив знаменитого циркового борца детских лет. Марина появилась через два пассажира со своей дорожной сумкой в руке и с метровым ярким клоуном подмышкой. Яночка сразу поняла, кому предназначен этот подарок, и запрыгала, захлопав в ладошки: -Шпашибо, мамочка, шпашибо, я как раж такого хотела... Сергей взял сумку, Яна, забыв про маму, крепко обняла своего клоуна, оказавшегося одного с ней роста, а Марина подняла на руки Юленьку и прижала к себе: - Ну, первоклассница, пойдешь в школу в московской форме, как заказывала... И папке нашему есть подарок, - она улыбнулась Сергею, и он понял, что, наконец, прощен. ... Ночью, однако, в его объятьях она долго не могла отвечать на его ласки, пока не представила рядом с собой совсем другого человека... Ширинбек позвонил утром, услышал громкое "Вы не туда попали, девушка", и тут же шепоток "вечером там", чмок, и отбой. Зима в этом году выдалась капризная. После привычных ноябрьских штормовых ветров наступили менее ветренные, но слякотные декабрь и январь. Частые дожди со снегом перемежали дневную слякоть с утренним гололедом, бичом для людей и машин после "сумасшедших " бакинских заморозков в минус один-два градуса. Тем не менее, как и в любых других городах с "порядочными" зимами, падали люди, растягивая сухожилия, вывихивая суставы и даже ломая себе кости, сталкивались автомобили, предоставляя их водителям право шумно отстаивать между собой свою правоту, но в отличие от тех городов в Баку, амфитеатром поднимающемся от моря, районы, расположенные "на галерке" сразу начинали ощущать недостаток подвоза хлеба, продуктов в магазины, перебои с отоплением, подачей воды и бытового газа. На автобусных остановках в долгих ожиданиях скапливались толпы людей, спешащих на работу и по домашним делам, но в редкие автобусы набивались лишь самые отчаянные, после чего водители, не трогаясь с места, еще долго и безуспешно пытались закрыть входные двери на застрявших в них пассажирах. Видимо, такая ситуация свойственна всем южным городам, плохо приспособленным к зимним условиям. Именно в этом направлении текли мысли Ширинбека, когда он шагал по родному микрорайону асфальтированными дорожками между домами, а затем, балансируя, как канатоходец, по первородным глинистым скользким плешинам, напоминая себе "здесь будет телефонная станция, а здесь должны построить детский сад." Ему вспомнился выдающийся турецкий сатирик Азиз Несин, который в одном из своих рассказов "Все из-за дождя" писал: "...На кой черт тратить на нас бомбы? Да разбрызгай над Стамбулом два стакана воды, и жизнь в городе остановится". Вот и начало февраля, а вместо традиционных штормовых ветров и хоть на пару недель заснеженного города, опять небо шлет на землю моросящий дождь с зарядами мокрого снега, и город лишь слезливо хлюпает под ногами пешеходов. Ширинбек и не собирался выходить сегодня из дому, расстроенный и даже обескураженный рассказом жены о ее недавней встрече с человеком, который уже много лет вызывал у него глубокую неприязнь, как своим внешним видом, так и своими давними, в юности, приставаниями к Гюльнаре и притязаниями на ее руку и сердце. Она рассказала об этом со смехом, как бы между прочим: "столько лет не появлялся, и вот - вылез откуда-то, золотые горы обещает, дурак ненормальный, и замуж зовет... Ишак карабахский..." - добавила она любимое ругательство мужа и от души расхохоталась В отличие от жены Ширинбек знал и откуда тот "вылез", и откуда "золотые горы", но не предполагал, что у того достанет наглости через столько лет опять становиться ему поперек дороги, и он, в свою очередь, поведал ей кое-что из того, что знал о пути этого человека и уже долгое время таил в себе ради ее же спокойствия. Однако, она серьезного значения его рассказу не придала: - Аллах все видит и накажет его за его дела, а ты не связывайся, еще появится - я сама его скалкой отделаю... Видя настроение мужа и желая отвлечь его, Гюля напомнила ему об открытии сегодня нового универмага: "Может что-нибудь полезное для ребят будет, да и тебе костюм новый не мешает присмотреть...". О себе она не упомянула, зная, что муж никогда не приобретет что-то для себя, не одарив при этом и ее. Вообще-то, торжественное открытие универмага состоялось, как водится, к Новому Году, в аккурат тридцать первого декабря, рапорт об этом радостном событии пошел "наверх", а первого января он был закрыт "для устранения недоделок" на целый месяц, и вот теперь снова открыт, как полагал Ширинбек, с новыми недоделками. Универмаг назвали "Москва", и неоновая надпись вверху большого здания была видна уже на дальних подступах к нему. Для Ширинбека в этом названии не было ничего странного и, тем более, непонятного, но дед Рустам в тесном семейном кругу ворчал по этому поводу, что, мол, негоже настолько заискивать и лебезить (он выражался короче - "лизать ....") перед "старшим братом", ведь с таким же основанием можно было назвать универмаг "Харьков", "Казань" или "Петропавловск- Камчатский". "Что, разве его строили москвичи, - обосновывал дед свою позицию, - или Москва будет снабжать универмаг своей продукцией, как югославы снабжают свой "Белград" в той же Москве? Не представляю где-нибудь в Марселе универмаг "Париж". Я понимаю, когда в Москве рестораны "Прага", "Пекин" или "Баку" привлекают посетителей соответствующими меню, а когда в Баку Московский проспект ведет на станцию Баладжары, - этого я понять не могу. Или, например, всем ясно, почему наши улицы хранят память о двадцати шести бакинских комиссарах или выдающихся деятелях промышленности, культуры республики, но при чем здесь Патрис Лумумба?". Мириам и Гюля на такие "крамольные" речи заслуженного деда испуганно шикали на него и всплескивали руками, а Ширинбек подходил к делу более практично: "Дед, я лично с тобой согласен, но, чтобы убедить остальных, почему бы тебе не поднять этот вопрос в райкоме партии или на очередной профсоюзной конференции?" Рустам на каверзный вопрос внука отвечал вполне серьезно: "Придет время и там скажем, Ширинчик". ... Ширинбек добросовестно обходил отдел за отделом в гуще снующих в поисках "дефицита" людей. В некоторых отделах он замечал среди продавцов и кассиров знакомые лица девушек и ребят - соседей по микрорайону, естественно, раньше других откликнувшихся на объявления о приеме на работу. Он поднялся на второй этаж, в отдел готовой одежды. Здесь было так же многолюдно, как и внизу, у примерочных - и женских, и даже мужских выстроились очереди из собственно примеряющих и их сопровождающих. Он прошел в сектор детской одежды, где ему приглянулись мальчиковые куртки с капюшонами из ГДР, и он попросил продавщицу выписать чек на две курточки - на десять и восемь лет, и подобрать куртки разного цвета. Он направлялся в кассу оплатить чек, когда в дальнем конце торгового зала, в секторе мужских костюмов вдруг заметил знакомую золотистую головку. Ширинбек, стараясь не выпустить Марину из поля зрения сквозь мельтешащие перед ним фигуры, повернул в ее сторону, на ходу придумывая приветствия типа "каким счастливым ветром в наши края?" или "сколько печальных лет и холодных зим без вас, мадам...", хотя последнее свидание было три дня назад, а следующее должно быть через пару дней, а может подойти сзади и "девушка, не поможете подобрать костюмчик на ваш вкус?" "Стоп, Ширинбек, а что она, собственно, делает в мужском отделе? - спросил себя и тут же разглядел ответ, - да она уже помогла другому мужчине выбрать костюм, мужу, наверное, со спины не видно, вон, наклонился к ней, поцеловал, даже шапка с головы свалилась, а она улыбнулась... Жаль, не подойти теперь... ". Он уже хотел незамеченным продолжить свой путь к кассе, но тут мужчина в поисках шапки оглянулся..., и мгновенно кровь бросилась в голову Ширинбека: "Не муж... Сергей... это же Сергей Юркевский, механик..., - мысли забились в голове, как частицы света в броуновом движении, - так это она так четко регулирует наши рабочие графики, чтобы мы не пересекались в ее постели, когда муж в дальней командировке... И чтобы не знали друг о друге... Она-то знает, что мы вместе работаем... А может он и знает обо мне, и они оба посмеиваются, как над дурачком, мальчишкой. Нет, Сергей не знает, он не такой, он ни при чем... Дают - бери... А Маринка-то, предательница... Святая, ха... Сейчас я покажу тебе, как водить за нос трех мужиков, и даже не за нос... У-у, сучка грязная, - и это был самый безобидный из эпитетов, которыми он мысленно наградил "предательницу", решительно зашагав в ее сторону. Теперь Марина оказалась стоящей спиной к приближающемуся Ширинбеку. Сергей первым заметил подходящего приятеля, улыбнулся и протянул ему руку. Ширинбек мягко отстранил ее "подожди, Сережа", и Марина резко повернулась на звук его голоса. Она увидела на его лице брезгливость и презрение, глаза, сверкающие яростным блеском, и попыталась предотвратить непоправимое: - Нет, Ширинбек! Нет! Сергей, переводя взгляд с Ширинбека на жену и обратно, так и замер с правой протянутой рукой и с костюмом, перекинутым через левую; Ширинбеку же эти мгновения казались кадрами замедленной съемки, но, наконец, накопившееся негодование прорвалось и выплеснулось на побледневшую Марину потоком бессвязных оскорблений: - Значит, меня тебе было мало... Сергей, и нас обоих ей будет мало... Третьего мужика найдет... А муж не в счет, да?... Я же говорил - не ревнуют только к мужу... И ты должна знать, что мы с Сергеем знакомы... Может даже друзья... Как же ты можешь?.. Сколько лжи... Столько лет... А я-то - Святая Мария... Шлюха - вот ты кто! - он как-будто выплевывал эти короткие рубленные фразы сдавленным голосом ей в лицо, прикрытое ладонями. Сергей уже все понял. Он железной хваткой тренированной кисти сжал Ширинбеку руку выше локтя: - Замолчи, Ширинбек, прекрати оскорблять мою жену... Я сам с ней разберусь... - С каких это пор - жена?.. Мне тоже - жена... Отпусти руку... Сергей разжал пальцы: - Да уж девятый год, да, Мариночка? - он говорил нарочито медленно и тихо, что под силу только человеку, с юных лет привыкшему "держать удары", и со стороны никто бы и не подумал о том, какие страсти сейчас кипят в этом классическом людском треугольнике. - Как девя..., - на Ширинбека как-будто обрушился столб ледяной воды, - Марина, а как же Юра, муж?! - он взглянул на Сергея с надвинутой на лоб шапкой-ушанкой и узнал в нем того самого мужчину, которого видел как-то в рост на фотографии у Марины. Общий облик... Ну, конечно, Юркевский... Юра... Теперь его бросило в жар, язык прилип к гортани, он с трудом глотнул слюну: - Марина, прости, я... - Дурак, все испортил..., - она повернулась к Сергею, - ну что, муж, поехали "разбираться", - и с гордо поднятой головой твердой походкой направилась к эскалатору, как Мария Стюарт на эшафот. Сергей сунул костюм в руки вконец потерянного Ширинбека "отдай им", и догнал жену. Площадь перед универмагом, несмотря на моросящий дождь и слякоть от вчерашнего снегопада