А.Г.Федоров. Кишка
     (<i>роман о сумасшедших</i>)


     Откровение Святого Иоанна Богослова (13: 13):
     <b>И  творит  великие знамения, так-что и  огонь  низводит с неба на землю
перед людьми.</b>

     Санкт-Петербург
     2002

     ББК 84 (2 Рос = Рус) 6
     Ф (33)


        Федоров А.Г.
     Кишка (<i>роман о сумасшедших</i>). СПб., 2002. - 230 с.
     ISBN 5-87401-087-4
     В  книге "Кишка"  (<i>роман  о  сумасшедших</i>)  продолжается повествование о
трудностях  и  радостях  жизни в  современной России.  Роман выдержан в духе
литературных традиций экзистенциализма. В нем реализм порой переплетается  с
фантастическим вымыслом, сатирическим восприятием обыденного, замешанными на
эпатаже,  бурлеске.  Но  повествовательные  акценты определяются  не  схемой
сюжета,    а    психологической    динамикой   -    переживаниями    героев,
трансформированными    через    индивидуальные    особенности    восприятия,
впечатления,  настроения.  Иначе говоря, внутренний мир человека выводится в
романе  на  первое  место,  а  психологический  анализ  становится  основным
средством "писательской техники". Участники  событий - образы собирательные,
но им присвоены имена и фамилии, наделенные особой фонетической гармонией, в
силу чего читателю может показаться, что он встречается со знакомыми людьми.
Известно, что  понятия нормы  и патологии весьма  относительны. Врачи больше
ориентируются  на  "впечатления"  в  диагностическом  процессе.  Автор,   а,
возможно,   и  "продвинутый"  читатель,  имеют   возможность  прочувствовать
необычные  впечатления  в  процессе   чтения  книги.   Интрига   приключения
присутствует во всем, награждая  героев  романа массой приятных и неприятных
ощущений. Отзывчивому читателю оставлено  огромное поле для  сопереживания и
дедуктивных изысков. Известно,  что  только при совместной работе  автора  и
читателя над книгой достигается максимальный эффект творчества.




     ISBN 5-87401-087-4 © Издательство "Акционер и К<sup>0</sup>", 2002
     © А.Г.Федоров, 2002



        Оглавление:

        .
     <i>Глава первая:</i> <b>Чертежник</b> 4
     1.1. Палата номер восемь 7
     1.2. Наши жены страстью заряжены 11
     1.3. Начало версии математика 14
     Клара, которая украла кораллы 18
     О прозаическом 21
     Будни, наполненные тягостным ожиданием 26
     Инсайт и математика 28
     Долгожданная встреча братьев 30
     Сближение интересов и муки творчества 32
     Смягчение психотравмы 36
     Опять о параллелях 38
     Супруги Балинт заглянули в наше окно 40
     1.13. Несчастье никогда не зовешь - оно является само 42
     1.14. Чашу испытаний пьем до дна 44
     1.15. Терапия несчастий и побед 48
     1.16. Прозрение математика и горе остальных 51
     <i>Глава вторая:</i> <b>Микробник</b> 84
     2.1. Философия - это не сложно 85
     2.2. Контакт с неведомым 92
     2.3. Парадоксы 100
     2.4. Математика и скотство 101
     2.5. Как делаются открытия 109
     2.6. Кишечные встречи 113
     2.7. Исповедь Виктора
     2.8. Грустный романс про жизни дилижанс 126
     2.9. Немного о патологической анатомии 140
     2.10. Траур 143
     2.11. Кошечка 148
     2.12. Кощунство 153
     <i>Глава третья:</i> <b>Знахарь</b> 161
     3.1. Главный из среды неглавных, но значительных 163
     3.2. Снова о микробах и людях 173
     3.3. Толмачество 179
     3.4. Встреча с другом 183
     3.5. Об Александрах и других... 194
     3.6. Снова вижу всех и вся 212
     3.7. Коварство и любовь 218
     3.8. Горе 221
     <b>Последнее прости...</b> 229
     <b>Post scriptum</b> 230






     <i>Глава первая</i>: <b>Чертежник</b>

     <b>Первая книга Моисеева - "Бытие"  обозначила  начало большого пути нашей
планеты. В главе  1  сказано  о  "материальном"  истоке  жизни следующее: "В
начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над
бездною; и Дух Божий носился над водою. В день первый творение продолжалось:
"И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет,  что он хорош;
и отделил  Бог  свет от тьмы. И  назвал Бог свет  днем,  а тьму ночью. И был
вечер, и было утро: день один".</b>
     Каждый раз,  как я задумывался над этими святыми словами, в моей голове
начиналась неудержимая  пляска  мыслей, и  день мешался с ночью. Рождающиеся
образы  не  были  плодом  сомнений  о  справедливости  зарока,  незыблемости
представлений о всемогуществе  Творца Вселенной и нашей скромной  планеты, в
частности. Мои  мысли  суетились как  раз от восторга  того, что  я  являюсь
верным сторонником святой точки зрения. Сознание просветлялось замечанием из
"Откровения"  Святого  Иоанна  Богослова: "Я  есмь Альфа и  Омега,  начало и
конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель". Можно ли
сомневаться после таких слов в первоисточнике всех деяний во Вселенной и  на
Земле. Я  моментально  превращался  в безразмерное  ухо  и  всевидящий глаз,
ощущал способность  воспринимать Веление Божие, как неотъемлемую  волю всего
бытия.
     Да, я  убеждал себя  многими  аргументами, почерпнутыми  из  Священного
Писания.  Меня  вразумляли начальные  замечания Святого  Благовествования от
Иоанна: "В начале  было Слово,  и Слово было у Бога, и  Слово  было Бог. Оно
было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало
быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет
во тьме светит,  и  тьма не объяла его". Но это уже  мудрость духовная, а не
плотская, вот почему  понять ее до конца удается только немногим. К великому
счастью Бог сподобил меня быть среди тех немногих!
     Правду сказать,  я  недавно  постиг эту  нерушимую истину. Произошло то
великое преобразование  через добрых людей, решивших вдруг  выйти  на дорогу
моей жизни. Мне, горемычному, бредущему спотыкаясь о рытвины и ухабы вот уже
тридцать  восемь лет кряду,  добрые  люди подарили Библию -  единственный  и
нерушимый, первозданный  источник  всех  знаний. Полагаю, что то было  Божье
предначертание!  Доселе я вел  совершенно пошлую, почти  растительную жизнь,
разукрашенную для  меня и  миллионов других  идиотов-легковеров путаницей из
комсомольских   игр,   партийного   патриотизма,   пустого   идеологического
краснобайства.   Но   тогда   для   большинства   из   нас   "идеологическая
зачумленность"  была  откровенной  - это  был иной  вариант "единобожия", но
только языческого, самого  развратного, порабощающего  душу  мифами-схемами,
абстрактными  и,  может быть, четкими внешне,  но  не выдерживающими никакой
глубокой научной и духовной критики.
     Правда, в той "красной коммуне", кроме отпетых подлецов и дураков, было
много и умных, достойных  людей.  Они  приняли  предложенный судьбой вариант
мимикрии, не только спасающий от  смерти и социального забвения, но  и  ради
возможности  поддерживать  Отчизну  на плаву.  Страшный, завиральный лозунг,
тогда висевший  на всех  заборах, - "Партия  - ум и  совесть  народа" - был,
конечно,  отвратительной  ложью  и самомнением.  Но,  кроме  лидеров  такого
вранья, были скромные трудяги, не рвавшиеся к власти  ради власти.  Жизнь  в
нашей  стране  как  раз  держалась  усилиями  работяг  да  кучки  гениальных
альтруистов,  способных  изобретать "невероятное".  Именно  в  их  головах и
сердцах  были  сосредоточены  "ум и  совесть эпохи".  Они  и  спасали  своим
подвигом всех  остальных.  Ведь патриотизм  в  конце  концов  и начинается с
сильного желания не дать погубить дело,  которому служишь, будущее страны, а
значит и жизненные перспективы собственных детей и внуков.
     Слава  Богу,  что  постепенно в  коммунистической  партии  и  комсомоле
подбиралась эксклюзивная компания -  может быть, действительно все лучшее из
национального достояния, еще как-то сохранившееся в живых. Во всяком случае,
то  "былое" ни  в коем случае  нельзя  сравнивать  с нынешним "лицом" партии
коммунистов.  Теперь, когда  из  КПСС  отхлынула  широким свободным  потоком
здоровая кровь, в том фантоме осталось  нечто, похожее на малокровную жабью,
бородавчатую  харю.  Весь  интеллектуальный багаж нынешних "борцов  за  дело
народа" заключен в одной извилине, да и та спрятана не в мозгу, а в крестце,
и  называется она - жажда  мягкого  кресла, неограниченной власти! Помоги им
случай  захватить власть, и они  вновь вздыбят страну, поставят все с ног на
голову!
     Вспоминаю телеоткровения одного из прошлых деятелей городского масштаба
-  к  слову сказать, неплохого, весьма  разумного и энергичного функционера.
Его,  видимо, мучает  ностальгия  по  прошлым "решительным  поступкам".  Ему
хотелось  снова  запрыгнуть  в  "молодые годы", в  ту пору, когда из каждого
энергия бьет ключом. Но, критикуя  дела нынешние, он ни словом не обмолвился
о  главном:  в  те  времена, крепко намотав  на  руку узду власти, он  лично
забывал временами о святости, порядочности и благоразумии. Будучи секретарем
райкома партии именно этот паренек грохнул храм Святых Князей Бориса и Глеба
на  Синопской набережной (по старому - у Калашниковой пристани).  И сотворил
этот  акт  откровенного вандализма он,  скорее  всего,  не  из-за  неуемного
атеизма, терзавшего душу  марксисту, а  только  в  угоду другому  партийному
болвану,  занимавшему более высокий пост. Секретарю райкома  очень  хотелось
понравиться  секретарю  обкома коммунистической партии.  И это понятно, если
все свои способности подчинить лишь одной страсти - страсти делать карьеру!
     Церковь  та  пользовалась  большим  почетом  у   жителей  этого  района
левобережья Невы еще исстари. Кстати, храм был построен не на  средства того
партийного выкормыша,  а  на купеческие пожертвования в память об избавлении
императора  Александра   от покушения поганца  Дмитрия  Каракозова. Дьявол
толкнул  революционера-психопата  на мерзкий поступок 4  апреля  1866  года.
Примерно по той же  схеме действовал  в  "новейшей  истории"  новоиспеченный
"революционер",  организовавший  разрушение  святыни. По  моим  данным,  тот
малорослый татарин из череды секретарей райкома не был в близких родственных
отношениях  с Каракозовым,  хотя,  судя  по  их  фамилиям,  нельзя  отрицать
полностью  присутствие  генетической  близости. Однако мозг и  душу прежнему
юнцу-бомбисту, снайперу,  скорее всего, основательно терзал фанатизм, идущий
от  неуемной   гордыни   и  эпилептоидности.   Современного  же   партийного
функционера  мучил исключительно осмысленный карьерный расчет.  Первый  явно
рисковал,  а второй персонаж в безопасных условиях, а потому беззастенчиво и
усердно, ковал себе "орден партийной славы".
     Само название церкви - свидетельство более  широкого толкования святого
символа. По преданию,  Святые Борис и Глеб явились Александру Невскому перед
битвой со шведами 5 июля 1240 года и помогли русскому войску одержать победу
в важном бою. Но даже такой факт не остановил руку первого секретаря райкома
партии, готового бить копытом и  аммоналом в землю и храм  лишь  бы  угодить
своему партийному боссу. Тот храм  был  не  единственным достоянием истории,
созданным не на личные  сбережения партийных  недорослей. Без слез сожаления
лидеры-недоумки  крушили русские святыни  в  Санкт-Петербурге.  Храм  Святых
Бориса  и Глеба  воздвигнут на Синопской набережной в больше мере не в угоду
царю, а в честь великих побед русского оружия. Однако и истинный патриотизм,
и здравый смысл  были отринуты новой  элитой моментально. Словно в насмешку,
улицу Калашникова, организовавшего здесь в далекие времена  хлебную пристань
и кормившего все население города, переименовали в проспект Бакунина, ничего
путного за свою жизни не сделавшего петербуржцам.
     Улица с  новым роковым  названием  врывалась  на  бывшую Калашниковскую
набережную, почти врезаясь в Святой Храм. Ясно дело, вероотступник Бакунин и
псих Каракозов,  вкупе  с  современными  "нравоучителями", не  могли терпеть
подобных  оскорблений.  Многих прошлых убийц и современных носителей тех  же
убийственных традиций усаживали на белых коней виртуальной и реальной славы:
они неслись  разрушительным  галопом  по  России-матушке,  по  Петербургским
улицам. Умные люди и в  те времена умудрялись дистанцироваться  от  порочных
поступков, однако, как  не крутись,  но,  попав в  волчью стаю, станешь выть
по-волчьи.
     Требовалось огромное  мужество  для того, чтобы  решительно  уходить от
солидарности с хищниками и глупцами. Но тогда тебя быстро признавали "чужим"
и  начинали  последовательно "опускать":  из партийной  - в  исполкомовскую,
профсоюзную,  административную  номенклатуру, а далее в  рядовые  труженики.
Между  тем, дела личные "избранные" решали с поразительной  настойчивостью и
наглостью. Помнится, тот же секретарь  райкома  в  одночасье сменил военкома
только  потому,  что  ему очень хотелось получить  звание  капитана  первого
ранга,  а затем и  контр-адмирала по военно-учетному табелю.  Он притащил из
другого  военкомата единственного военкома в городе, имевшего морское звание
-  ему, видимо, казалось,  что  так легче  достигать  намеченной цели. "Свой
свояка видит из далека"! Можно себе представить результаты подобного слияния
интересов:  что  станет,  если все власть  имущие  примутся  по собственному
интересу  устанавливать  себе  воинские  звания, мыслить  себя  флотоводцами
только потому, что закончили когда-то  институт инженеров водного транспорта
или мореходное училище имени адмирала  Макарова Степана Осиповича. Объясняет
в  некотором роде  такие  поступки  пример,  подаваемый  еще  более  высоким
партийным боссом: тот, будучи  тоже  инженером института водного транспорта,
лихо обеспечил  себе  защиту докторской диссертации по экономическим наукам,
скорее  всего, не имея к  ее созданию  никакого отношения. А  результаты его
деятельности  -   это   обнищание  города,  строительство  бесцветных  жилых
массивов,  перекачка "молодых  рабочих кадров" из провинции, которые  был не
способен  ассимилировать  город. Вся  эта новоиспеченная  "банда"  новоселов
опускала  культурный  уровень   северной  столицы,  добавляла  преступности,
проституции, алкоголизма, наркомании - в одних случаях, напрямую, в других -
опосредованно, то есть во  втором и  третьем поколениях неадаптивных персон.
Как водится в среде  людей-крыс, шло разрушение  памятников старины, плелись
партийные интриги, возникали громкие и тихие скандалы, вроде свадьбы  дочери
с использованием царского  столового  сервиза.  Часть раритета  пьяные гости
расколошматили  -  кто  от  затаенной ненависти к  партийному  боссу, кто по
случайной неосторожности. Ну, что страшного: вензеля-то на раритетных чашках
и тарелках были одинаковые - Романовы!
     Зрячие  могли наблюдать  то,  как  лихо защищали  партийные функционеры
собственные шкурные интересы и "месили ногами" тех, кто "отвалился от стаи".
Например, упомянутый  секретарь  райкома  добивал председателя райисполкома,
руководствуясь только ему одному известным партийным инстинктом: он приказал
выписать того  из  больницы перед самой операцией,  необходимой по жизненным
показаниям.  Ну,  и  Слава Господу! -  хуже  было  бы, решись христопродавцы
зарезать  изгоя прямо  на операционном  столе.  Другому,  не приглянувшемуся
"соратнику",  он  перекрыл  пути к защите  кандидатской  диссертации.  Таких
примеров соберется вагон и маленькая тележка, в придачу. Общая беда для всей
страны,  да  и  лично для  зарвавшихся  от безнаказанности "лидеров  партии"
различных уровней, состояла  в том, что они постепенно  утрачивали  инстинкт
самосохранения  и  тогда начинали  вязать по рукам и  ногам, душить  светлую
мысль. Наступала стагнация общественной жизни, но "партийная элита" этого не
чувствовала  -  она-то кормилась из особых закромов. Ну, а,  так называемое,
благосостояние  народа ее  не интересовало,  ибо  ее  самоцель - это  только
власть!
     Традиции подобной ролевой культуры искоренить  было невозможно, ибо они
являлись сущностью кондовости "пролетарской диктатуры", ущербных  личностей,
выросших на ее  плодородном дерьме в изобилии, как ядовитые сорняки. И слава
Богу, что они смертельно жалили себе подобных. Жаль только, что не оставляли
в покое они и безвинный народ. Так Сталин воевал с Троцким, Ежов - с Ягодой,
а  Берия  - с  Ежовым.  Такая хищная партийная самость была  подобна удавке,
действующей жестче,  даже  национальной корпоративности. От ее  издержек  не
уберегся даже Богом избранный народ.
     Не  секрет, что  в  первые  годы  советской  власти,  например,  органы
разведки были почти сплошь оккупированы представителями еврейской нации: так
именно среди них и шли личные  разборки - в ущерб государственным интересам,
конечно. Припомним имена лишь некоторых начальников внешней разведки молодой
советской республики.
     Могилевский Соломон  Григорьевич  из семьи  зажиточного купца,  окончил
гимназию в Павлограде, где уже с семнадцати лет занимался активной подрывной
деятельностьтю с мандатом организации РСДРП. Продолжил учебу на  юридическом
факультете Петербургского университета, но это  его не остепенило: студент с
выдающимся  шнобелем  совмещал   изучение  законов  с  активной   бунтарской
деятельностью  в столице  Империи, за что неоднократно арестовывался.  После
переворота  17  года Соломон  Григорьевич  - активный  функционер-палач,  не
"боявшийся крови врагов новой власти". Погиб в авиационной катастрофе в 1924
году.
     Трилиссер Меер Абрамович родился в Астрахани в семье сапожника, окончил
реальное  училище, неоднократно  арестовывался,  приговаривался к  каторжным
работам за  антиправительственную  деятельность.  После 17-го года занимался
активной борьбой  за упрочение власти большевиков  в  Сибири.  Арестован уже
своими подельниками в 1938 году и расстрелян в 1940.
     Мессинг Станислав Адамович  родился в Варшаве  в  добропорядочной семье
музыканта и акушерки, но рано бросил гимназию и работал  в типографии, там и
приобщился  к  подпольной деятельности. В годы  советской  власти возглавлял
различные структурные подразделения ОГПУ, успешно совмещая основную работу и
с другими палаческими функциями. Арестован и расстрелян в 1937 году.
     Слуцкий Абрам Аронович родился в местечке Парафиевка Борзиянского уезда
Черниговской губернии  в семье железнодорожного кондуктора, немного поучился
в гимназии города Андижана,  но не  закончил  полного  курса.  За его спиной
бурная  подрывная деятельность "царского режима", а после "победы октября" -
выполнение  обширной  палаческой  деятельности.  17  февраля 1938  году  был
умерщвлен с помощью инъекции цианистого  калия своими сотоварищами по работе
в ОГПУ.
     Шпигельглаз Сергей  Михайлович  - выходец из местечка Мосты Гродненской
губернии, отец - бухгалтер. Юноша окончил  реальное училище и далее обучался
на юридическом  факультете Московского университета, во время Первой мировой
войны служил прапорщиком  в  42-ом запасном  полку. Вступил в  РКП(б) в 1919
году и сразу же подвязался в ОГПУ, расстрелян по обвинению в "измене Родине"
29 января 1940 года.
     Такой  "кровавый  список"  можно  продолжать  еще  очень   долго,   но,
справедливости  ради,  его  необходимо дополнить  и  представителями  других
национальностей  со  "сломанной  судьбой".  Весьма   поучительны   "повороты
карьеры",  например,  таких  активных  работников,   как  Судоплатов   П.А.,
Деканозов  В.Г., Кубаткин  П.Н. и  других.  Судьбы  всех участников  "тайных
операций" складывалась не однозначно, но, финал, к сожалению, был до дикости
глуп и тривиален - тюрьма, забвение или расстрел.
     Павел  Анатольевич Судоплатов -  украинец, родился  7 июля  1907 года в
Мелитополе  в  семье  мельника  и в  период с 1914 по  1919  годы  учился  в
городской школе. Затем покинул  город  вместе  с частями отступающей Красной
армией.  Участвовал  в  боях, попадал в плен  и бежал из  него,  прятался на
оккупированной  белыми войсками территории, беспризорничал, снова вступал  в
РККА, занимал различные посты в ГПУ, работал за  кордоном, удачно втираясь в
доверии к руководителям белой эмиграции. Все это свидетельствовало о высокой
адаптивности, о незаурядности личности будущего генерал-лейтенанта Советской
армии,  ее  тайного  звена  -  разведки.  По личному  поручению  И.В.Сталина
разведчик осуществил ликвидацию лидера ОУН полковника Евгения  Коновальцева,
координировал  подготовку  операции  "Утка"  (ликвидация  Троцкого). Под его
руководством   осуществлялось   разведывательное  обеспечение  проблемы  No1
(атомный  проект), позднее  возглавлял  разведывательно-диверсионную  работу
против военно-стратегических баз США и НАТО, выполнял и другие ответственные
руководящие  функции. Но  21 августа  1953 года Судоплатова  арестовывают  в
собственном   кабинете  по  обвинению  в  участии  в  берьевском   заговоре,
направленном на "уничтожение членов  советского правительства и  реставрацию
капитализма". Следствие  тянулось до сентября 1958  года,  когда на закрытом
заседании ВК ВС СССР было рассмотрено дело Судоплатова  и вынесен приговор -
тюремное заключение на 15 лет. Он был  лишен всех наград и воинского звания:
отбывая срок  во  Владимирской тюрьме,  перенес три инфаркта,  ослеп на один
глаз,  получил  инвалидность  второй группы.  Только  в  августе  1968  года
П.А.Судоплатов вышел на свободу, реабилитирован в 1992 году.
     Деканозов  Владимир  Георгиевич  -  грузин   родился  в  Баку  в  семье
контролера  Нефтяного управления,  окончил гимназию  в Тифлисе  и чуть более
двух  лет  учился  на  медицинских  факультетах  Саратовского  и  Бакинского
университетов.  Чередовал  подпольную  партийную  работу,  службу   в  РККА,
коммерческую и государственную службы. С июня 1921 года Деканозов становится
сотрудником  Азербайджанской  ЧК.  Далее  его  "путь" тесно  переплетается с
карьерой  Л.П.Берия. Его ждет такой  же трагический исход: 30 июня 1953 года
арест, 23  декабря  1953  года осуждение  Специальным  судебным присутствием
Верховного суда  СССР к высшей мере  наказания, расстрел произведен в тот же
день.
     Кубаткин Петр  Николаевич  русский,  родился  в  1907  году  в  поселке
Кольберовский рудник  в семье шахтера, окончил  4-х классную сельскую школу.
Сочетал  различные  рабочие  профессии и  комсомольскую работу. В  1929 году
призван  в армию - в пограничные  войска ОГПУ - где очень скоро  из рядового
красноармейца "вырос" до  политрука  взвода и в 1930 году вступил в  ВКП(б).
После демобилизации  П.Н.Кубаткин  остался  работать в  системе ОГПУ,  НКВД.
Выборная  партийная работа помогала  ему  делать  административную  карьеру.
Скоро  П.Н.Кубаткин  становится  начальником УНКВД по Московской области. Во
время Отечественной войны произошло  новое ответственное назначение молодого
функционера. Его  переводят  на  должность начальника УНКВД по Ленинградской
областей  и  члена Военного Совета Ленинградского  фронта.  Теперь  Кубаткин
отвечает за порядок в  блокадном городе, за  борьбу с "вражеской агентурой".
После войны на короткий срок Петру Николаевичу поручают руководство  внешней
разведкой  страны,  но  очень  скоро  переводят  на  пост   начальника  УМГБ
Горьковской   области.  С  30  мая  1949  года  его  увольняют   из  органов
госбезопасности "за невозможностью дальнейшего использования" и переводят на
работу заместителем  председателя  Саратовского  облисполкома.  23 июля 1949
года П.Н.Кубаткин арестован по  "ленинградскому делу",  27 октября 1950 года
приговорен к  высшей мере наказания и  в тот же день расстрелян. Посмертно в
1954  году  приговор  отменен  и  дело  прекращено  за  отсутствием  состава
преступления.
     Относительно  "гвардии  чекистов"  совершенно  не  работает  поговорка:
"Ворон ворону глаз не выклюет". Не стоит сомневаться в том, что  Господь Бог
исключительно в назидание  потомкам выводил на арену жизни вероотступников -
по  одному и  скопом  - только  для  того,  чтобы  возложить  затем  на  них
показательную  кару.  А  Дьявол все  делал  для  того, чтобы  кару возмездия
приводили  в исполнение "братья  по  оружию".  Совсем  не  обязательно  было
нечистой  силе "курировать" весь  процесс от начала  и до конца - достаточно
было  заложить в "большевистский характер"  заразу "классовой солидарности",
идущей  от  врожденной  тупости, бездарности,  отсутствия совести, неприятие
христианской морали.
     Страшно   сказать,  но   "большевизм"  самим  фактом  принадлежности  к
государственному  управлению  вытолкнул  Россию  из  семью   цивилизованного
братства   передовых  государств.   Для   любой  нации  -  "вражеское  лицо"
большевизма  было очевидным.  Одни  боялись союза  с  отвратительной  харей,
другие  -  брезговали,  третьи   -  откровенно  смеялись  над  ней.  Но  чем
примитивнее  личность, тем  больше  "растительных  страстей" ее  гложет, тем
агрессивнее и проще ее устремления. И цивилизованному  сообществу оставалось
ждать того момента, когда наконец-то прозреют "славяне",  поймут, что нельзя
лезть "со свиным рылом в калачный ряд". Новая партийная аристократия, как не
старалась, не смогла смыть с себя струпья проказы, вытравить из души и плоти
имманентную  сущность  - крысиную  примитивность и  гордость дикарей.  Когда
Никита Хрущев на сессии  Организации Объединенных Наций  колотил башмаком по
столу  и устраивал "большевистский  гвалт",  то  руководители цивилизованных
государств отдавали  себе  отчет  в  том, что с  нашей  страной рано строить
паритетные отношения. Но если в богатую  и деловую Германию теперь приезжает
Президент России  и свободно  говорит с немцами на  их родном языке, то это,
безусловно,  располагает к доверию,  к  сотрудничеству,  к  симпатии.  Такие
повороты политики уже здорово напоминают те славные времена, когда Екатерина
  разговаривала  с  государями  иных  народов,  как с  равными, а  они  ее
вынуждены были воспринимать, как  Великую! Какими бы загадочными или  слегка
бестолковыми  не  были  наши  прошлые  монархи,  с  ними  мировое сообщество
общалось, как  с  персонами "своего круга", равными во власти, по  духу,  по
совести.  Но  после   17-го  года  с   новыми   отечественными   "владыками"
правительства   достойных  государств  разговаривали  всегда,  как  истинные
аристократы с бойкими, но неумными палачами.
     Но не  о грехах сейчас веду  речь, а  о Просветлении. Только  прочитав,
осознав и, наконец-то, постигнув несложную истину Единобожия и Всемогущества
Творца, я прозрел  и взглянул на окружающий  меня мир другими  глазами.  Все
иные книги, попадавшие мне в руки ранее, все, что я еще буду читать, - всего
лишь слабые  интерпретации основополагающих  идей,  высказанных  в Священном
Писании. Ясно было, что Его писали люди, ближе всего стоявшие к  откровениям
Святого Духа, отсюда и чистота, полнота,  правдоподобие и  сакраментальность
мысли. "Милость и суд буду петь; Тебе, Господи, буду петь" (Псалом 100: 1).

        1.1

     Скукожившись  от наплыва откровений и  от  странного  ощущения  чистоты
мысли,  но неприкаянности неопрятного тела, я обозревал палату номер восемь,
осторожно выглядывая из-под одеяла. Родное одеяло  всегда  спасает жаждущего
отчуждения  и отдыха -  будь  то  ребенок в детском  саду, солдат  в  ночной
казарме, заключенный в следственном изоляторе,  настрадавшиеся от отсутствия
взаимопонимания молодожены. Укрывшись с головой, я отгораживался от страшных
реальностей психиатрической клиники. Меня  привезли  сюда обманно - запудрив
мозги лекцией о  милосердии и  жертвенности, так якобы свойственным медикам,
уговорили дать согласие на госпитализацию. Мне не сообщили, в какую больницу
точно меня везут  и для  чего. Я-то полагал, что переводят меня в престижное
учреждение,    специализирующееся    по    лечению    гастроэнтерологических
заболеваний.
     Накануне случилось со мной нечто заурядное, что может произойти с любым
смертным. Будучи в командировке, я  откушал в  коммерческом  буфете копченой
рыбки  - видимо, "второй свежести",  как  писал классик в незабвенном романе
"Мастер  и Маргарита",  - и был  сражен отчаянным отравлением. Известно, что
токсины,  разлагающейся   рыбы,   -  самые  жестокие,  часто  подталкивающие
страдальца к  пропасти,  к обрыву  - под лезвие острой косы,  трясущейся  от
нетерпения в руках старухи Смерти. Но я не умер, не пал  в объятия старухи -
отсрочил  акт своеобразной геронтофилии. Пусть меня еще подождут! Что  греха
таить,  мне  пришлось  намаяться  животом  столь  отчаянно,  что  худоба  от
профузных поносов сделала меня похожим на скелет. Все системы организма были
истерзаны  отчаянной  интоксикацией.  Другой  бы  на  моем  месте  утонул  в
отчаянье, но я крепился из последних, практически уже меркнущих сил.
     Успокоение и поддержку мы находим в Святом  Слове: "Кого Я  люблю,  тех
обличаю  и  наказываю. Итак,  будь ревностен  и покайся".  Тогда  я и  решил
покаяться  миловидной,  еще  не  старой  женщине  с  обаятельной  улыбкой  и
загадочной  специальностью  врача-инфекциониста,   исполнявшей   роль  моего
лечащего врача. Как на духу, я выложил перед ней все мои радости  и  горести
относительно   неважного   динамического  состояния,   необыкновенно   точно
сочетающегося  с  сакраментальными установками на скорое завершение  земного
пути.  Женщина  слушала  меня внимательно и даже  спешно что-то записывала в
больничный талмуд. Споткнулись мы  с ней на простом вопросе. Зоя Леонидовна,
как бы походя, уточнила  у меня, витающего в заоблачных далях - между жизнью
и смертью:
     - Николай Сергеевич, а сколько воды вы выпиваете за сутки?
     И я завял, как вянет  цветок, давно забытый в  дальней, темной комнате,
выходящей единственным,  давно  немытым окном  в  глухую стену,  заслоняющую
перспективу обзора и солнце всего лишь  в метре. Я словно бы остался один на
подоконнике такого  окна - отверстия в обворованный Мир, не  понимая, почему
меня  не поливают  добрые, нежные женские руки вот уже целый месяц. Когда бы
мой  милый  "палач"  спросила  о  количестве  водки,  выпиваемой  ежедневно,
еженедельно, ежемесячно, то я ответил бы без подготовки, прямо  сходу. Любой
уважающий себя мужчина всегда  знает, сколько полных бутылок купил и сколько
еще  стоит у него в холодильнике.  Моя водка была чистой, как слеза ребенка,
холодной, как ледовый материк Антарктида, и вкуснейшей, как  тайные места на
теле "Загадочной Незнакомки". Я  не  мог сбиться  со счета общения с  ней, я
знал о моих запасах все до мелочей, до последней капельки.
     Но  на  воде я никогда  не  фиксировался. Еще бы  она  спросила  о том,
сколько я вдыхаю и выдыхаю воздуха в течение суток. На таких деталях обычные
люди не останавливаются - просто они дышат  и пьют, а  потом писают. Уж если
пить  воду,  то  сколько хочется. Но  эта  треклятая  копченая рыба  "второй
свежести"  вывела меня  на  путь банальных  размышлений.  И я  пообещал  Зое
Леонидовне к  следующей нашей встрече обязательно доложить все,  досконально
изучив  вопрос  объема  выпиваемой  влаги.  Назавтра  была суббота, а  далее
следовало  воскресенье.   Времени  для  математических  расчетов  было  хоть
отбавляй. Точность исполнения, "когда женщина просит", у меня всегда была на
высоте. На этом, кстати, в обычной мирской жизни я горел не однажды!
     У  дежурной медицинской сестры  я  попросил линейку, измерил внутренний
диаметр своего тонкостенного  стакана  (верхний и нижний диаметры  оказались
одинаковыми), высоту водяного столба  и по несложной формуле рассчитал объем
цилиндра.  Понятно, что если  площадь круга S =  * R<sup>2</sup>  (где  R -
радиус,  равный,  как  известно,  половине  диаметра,   =  3,14159...),  то
умножение на высоту стакана - , заполняемого жидкостью, даст искомый  ответ.
В  данном случае,  пришлось  принять  за  отправную  версию  то,  что воду я
потребляю цилиндрами  - их число  и есть  полный  объем выпиваемой жидкости.
Осталось подсчитать  то, сколько раз я опрокидывал этот цилиндр себе в пасть
в  течении  суток. Таким  образом,  мною  была определена водная  нагрузка с
точностью до миллиметра кубического. Для чистоты эксперимента,  естественно,
пришлось  отказался  от  супов  -  как  будешь  вычислять   объем  жидкости,
помещающейся в  тарелке. Ну,  а честно  говоря, я  больничные говенные  супы
игнорировал категорически с самого начала и до конца лечения -  достаточно с
меня  и  копченый  рыбки  из  коммерческого  буфета.  Полагаю, что  в период
становления  рыночных отношений  качество  казенного  супа  недалеко ушло от
коммерческих реликтов.
     Утром  в  понедельник,  на  обходе  больных  лечащим  врачом,  горя  от
нетерпения  и тайного  сладострастия, как  правило,  намечающегося к женщине
тебя  холящей, я  сообщил своей  духовнице  -  Зое  Леонидовне, практически,
абсолютно  точные  данные  о  масштабах   потребляемой  за  сутки  жидкости.
Нарождающееся  большое чувство заставило меня произвести расчеты с точностью
до шестого знака - то есть  почти  до миллимикронов, до разумной минимальной
объемной   единицы.   Точность,   как  я   полагал,   вполне   допустимая  в
медико-биологических экспериментах, тем более, в  любви. На всякий случай, я
присовокупил  к ним  еще и сведенья  о  влаге,  выделенной  обычным для всех
смертных путем -  через нижний краник.  Для пущей  важности  я даже отбросил
одеяло, распахнул ширинку больничных шикарных кальсон и показал докторше сам
этот краник  -  мне всегда  казалось, что у меня он вполне представительного
размера.  И  тот  "вещий  дух", шибанувший  в  курносенький  носик докторши,
почувствовал даже я и, скорее всего, все остальные присутствующие в палате -
мы не мылись  уже  вторую  неделю  принципиально  - пусть сперва  сменят нам
постельное и нательное белье!
     Зоя  Леонидовна  очень  заинтересовалась   моими  расчетами:  измерения
стакана были приняты без оговорок, правда, с большой задумчивостью и слишком
тяжелым,  пристальным  взглядом,  направленным мне  прямо  в  переносицу. Но
относительно объема мочи  потребовались уточнения. Зоя Леонидовна  выдвинула
гипотезу, согласно  которой я  рассчитал по  специальным  формулам  объемные
показатели "утки". Пришлось горячо объяснять, что это было не так! Просто, я
использовал для мочи даже  не тот стакан, из которого  пил воду, а отдельную
баночку из-под  зарубежного  компота с  совершенно  ровными, цилиндрическими
стенками. Стройность и этого геометрически выверенного сосуда  позволила мне
не применять формулы,  предназначенные для анализа объема усеченного конуса,
а воспользоваться уже примененным  алгоритмом. Все именно  так - в доступных
терминах,  в нужном  математическом формате - я и описал Зое Леонидовне, как
на духу, на исповеди. Но  мне показалось, что не расчеты  озаботили лечащего
врача, а размеры моего краника. Как не странно, Зоя Леонидовна так и не дала
команды сестре-хозяйке поменять нам белье.
     Мы  не обиделись  и  не  прибегли к "русскому бунту" только потому, что
среди  нас  оказался  татарин, сильно поднаторевший,  вследствие  неустанных
самостоятельных  занятий  в  области  исламского  мистицизма,  в философии и
практике "аскетизма". Он вставал утром, принимался за обед и ложился вечером
спать со словами: "Иногда истина  стучится в  мое сердце сорок дней, но я не
позволю ей войти в мое сердце, пока она не приведет двух  свидетелей - Коран
и хадисы Пророка". Он и  нас задолбал мистическими изречениями, которым сам,
по моему, следовал не  так свято, как должно  для правоверного мусульманина.
Мы предпочитали пропускать мимо ушей его вечную трескотню.  Особо раздражало
меня его  нелепое поглаживание  реденькой  бороды от основания к  хвосту, да
безумное  закатывание глаз -  я ожидал  в такие  моменты  от  него  приступа
эпилептических судорог. Религиозный фанатизм, как убеждал меня один знакомый
врач-психиатр, - это, конечно, вариант эпилепсии.
     Но во  время  моего  разговора с Зоей Леонидовной татарин-аскет как раз
держал в руках Коран и бубнил хадисы, приписываемые, насколько помню, одному
из  хорасанских  аскетов   века: "Тот,  кто  стремится достигнуть  высшего
уровня, должен предпочитать  семь семи: нищету - богатству, голод - сытости,
низкого  - возвысившемуся, унижение - почету, смирение -  гордости, печаль -
радости, смерть  - жизни". Эти слова меня тронули,  и я моментально  изменил
отношение к татарину. Оказывается, даже татары,  будучи  в истории отечества
чаще всего незваными гостями, порой приносят мудрые мысли  в наш дом. Но для
того, чтобы  так  живо воспринимать мусульманские толкования, необходима  по
крайней мере  первичная адаптация  интеллекта  к  малознакомым понятиям. Она
должна исходить из утробы, из клеток,  из хромосом. Арабов  в моем роду явно
не  было  -  тут я могу дать голову  на  отсечение.  Значит,  скорее  всего,
остаются  вездесущие  татары.  Кто  знает,  возможно,  какой-нибудь  дикарь,
напрочь  провонявший бараниной и  конским потом,  в азарте  и по  злорадству
обсеменил  мою далекую прабабку. В годы, предшествующие "великому стоянию на
реке  Угре",   то  бишь  до  1480  года,  такое  было  возможно.  Мужиков-то
практически всех они вешали и высекали острыми саблями. Помнится, одна ветвь
моих прародителей по материнской линии тянулась из Тверских земель. А по тем
просторам татарская конница летала в одну и другую сторону  по несколько раз
на день, не говоря уже о  месяцах  и  годах. Это уж потом, во  времена Ивана
,  пыл  у татар поубавили, отбили  охоту к сбору дани и  насилию. Великий
князь был строг и скор на расправу. Сам он особо не рвался в военные походы,
но  умел так  все  организовывать,  что  у врага земля горела  под ногами, а
якшался он все больше с иностранцами - особо почитал образованных греков, да
и супругу себе последнюю выбрал тех же кровей.
     На всякий случай я взглянул на отражение своего лика в зеркале и понял,
что был не далек от генетической истины. Да, скорее,  именно татары приучили
нас к "печали", а не к "радости". Но  в советские времена нам расширили курс
житейских наук: прибавилась терпимость к  "унижению", а не к "почету". Далее
уже тенденция развивалась, пришло согласие и на  самоедский выбор - "голод",
"печаль",  "смерть".   Вот   так  генетика  объединилась  с   социологией  и
педагогикой. Но спасло нас  всех, видимо, православие, к которому  было  еще
более  адаптивно  наше  славянской  естество,  открывающее  широкий  путь  к
всепрощению, умению не помнить зла слишком долго.
     Мне, христианину, например, очень импонировало  уважительное  отношение
культурных мусульман к Иисусу Христу. Он, согласно Корану, являлся последним
Пророком перед Мухаммадом. Здесь, слов нет, мусульмане перехватили, позволив
себе  переставить местами религиозные приоритеты. Но суть не в том - в конце
концов мы сами разберемся с тем, что  первично, а что вторично. Суфиям Иисус
представлялся идеальным  аскетом, воплощением чистой  любви  к  Богу.  Он  -
вечный и бездомный странник,  не знающий где завтра приклонит голову. Однако
Он учит верующих смирению, милосердию, душевному покою. Суфии говорят, что у
Иисуса из вещей была только кружка, да гребень, но как только Он увидел, как
нищий  пьет  воду из ладоней, а расчесывает  волосы пятерней,  то  бросил на
дорогу и эти "предметы роскоши".  Наш татарин повторял часто и самозабвенно:
"Так  же как зерно не  может  произрасти ниоткуда, кроме как из праха, зерно
истины не может  произрасти  ниоткуда,  кроме  как из сердца, уподобившегося
праху"!
     Наша больничная палата отменила страшный, бессмысленный "русский бунт",
но   попросила  районного  прокурора  присмотреться  к   здешним   порядкам.
Двуликость  -  это  отвратительное  качество,  особенно,  если  оно  присуще
человеку, претендующему на роль духовника, да еще  с эмблемой  эскулапа,  то
есть с  чашей  и со змеей. Мне же  с детства повторяли трогательные  слова о
медицине, и я  рано поверил  в еще один ее  символ - в горящую свечу. "Светя
другим, сгораю!"  -  вот эпитафия  на  надгробной  плите  любого  настоящего
медика.  Доселе я  смотрел на  Зою Леонидовну, опасаясь  за то, чтобы  такая
восхитительная  женщина не сгорела у  меня  на глазах. Особый страх вызывала
перспектива  "пожара" в области пикантных волосистых островков на  ее  теле.
Мне   представлялся  запах  опаленных  кудряшек,  смешанный  еще  с   чем-то
специфически  пахнущим.  Мои  ночные  страхи  дошли до  того, что  я, честно
говоря,  даже  боялся  импровизировать  -  например,  представить  себе  Зою
Леонидовну  в  простели:  "Свеча  ведь,  скорее,  у  меня!..  Как же ласкать
женщину-врача, стеариновую свечку - скользкую,  холодную, покатую?.. Куда  и
что вставлять, чем и что зажигать? А  оплавившийся стеарин  вдруг да  капнет
мне на нежный мешочек с "самым главным" или на доверчивую "головку"!" Ночные
страхи постепенно перешли у меня в  ночное недержание мочи -  и это ведь все
от рыбки "второй свежести"!  Кто  знает, может  быть, от таких переживаний я
стал сходить с ума! Продукция мозга - я это сам чувствовал - была необычная,
замороченная!  Все  как-то  выворачивалось, как говорится в народе,  "сраным
наверх"!
     Уйма вопросов  возникала  у  меня  в голове уже  в  преддверье основных
фантазий.  Скоро я вынужден был взглянуть на Зою Леонидовну другими глазами,
с них словно бы спала пелена: "На ней были  брони, как-бы брони  железные, а
шум  от крыльев ее  - как стук  от колесниц, когда множество коней бежит  на
войну; у нее были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть
же ее была - вредить людям пять месяцев".
     Ясно  дело,  что надоумило  меня  на  такие  выводы  Откровение  Иоанна
Богослова  (9: 9-10).  Но  мог ли  Адам судить Еву за  отсутствие ума,  если
известно, что "женщину украшает заурядность"! И этот верный тезис необходимо
повторять  многократно, лучше записать  его жирными, контрастными буквами на
стене. Костная ткань плавающего ребра, из которого была  сотворена Всевышним
женщина, и не может  по своей однозначной природе преобразоваться в думающую
мозговую ткань. Метаморфозы были возможны только на уровне костного мозга, а
для  совершенного  творения  необходимы  и  другие  "трудовые   затраты".  В
пророческих хадисах заложено предупреждение: "Аллах месил Адама сорок дней".
Но первую женщину  никто не  месил -  ее рождение  скоротечный экспромт. Это
было простоя  чудо, но выполненное  Господом Богом!  Почему-то в  этой части
припомнилось  указание  из  хадисов:  "Чудеса  - месячные мужчин".  Месячные
женщин - отрыжка плоти, грязь, бактерии. А у мужчин - только чудеса. В таком
случае, в результате  нашего общения  с Зоей  Леонидовной  и не должна  была
высекаться  светлая  идея, проникновенная  мысль. Но излишний оптимизм - это
уже ошибка слишком смелого, фантазирующего мужчины. К тому же  - "Кто из вас
без греха,  первый брось на  нее камень" (От Иоанна 8: 7). Я быстро успокоил
себя другим общением с мудростью,  идущей,  кажется, из высказываний Ибрахим
ибн Адхама (тоже  великого аскета): "Когда  человек женится,  он  садится на
корабль, а когда  у  него рождается  ребенок, он  терпит кораблекрушение". В
отчаянье я  плюнул  на  все  свои виртуальные альянсы  с  Зоей  Леонидовной.
"Сатана  пребывает  в крови  детей Адама"! -  вот вам еще одно откровение из
хадис мусульман.
     Нет  слов,  я  вспомнил  о неканонической  литературе  древнееврейского
происхождения - в  них заложена потрясающая смелость  мысли и духа. Из них я
выудил осторожный намек на то, что Ева  была второй женщиной Адама, а первой
была Лилит. Ее-то,  недостойную, Бог на пару с  Адамом вылепил из глины.  Но
такова уж природа  женщины  -  если  ее  даже  вытащишь из дерьма,  то через
недолгий  срок  она  все  равно  потребует  равенства  с  мужчиной.  А  если
изначально творение вылеплено из равноценной глины  руками одного и того  же
мастера, то это для женщины будет поводом для любых форм самовозвеличивания!
Лилит, самонадеянная сучка, еще не успев толком освоить весь богатый арсенал
сексуальной техники,  не до конца  переняв его от  резвящихся в Райском Саду
животных,  состроила Адаму "козу". Виноват,  конечно, в определенной  мере и
Адам - он слишком долго запрягал!  Лакомые излишества  плоти  проплыли  мимо
Адама,  но от  Лилит  он  получил почти  коммунистическое требование прав на
"равенство и свободу". Женщина захотела Принца Тьмы.
     Меня шарахнуло  в шизофренический угол: я вспомнил примеры из  реальной
жизни.  Инесса Арманд -  последняя  и самая сильная любовь Ленина - начинала
свою  "карьеру" в  России француженкой-эмигранткой, переехавшей с сестрой  и
овдовевшей  мамой,  чтобы  искать  заработок,  устраиваться  в  жизни.  Мама
нанялась гувернанткой в дом к богатым выходцам из Франции - Армандам. Резвые
девочки сумели очень  скоро поженить  на себе двух братьев  -  Александра  и
Владимира  Армандов. Укрепившись в законном  браке  рождением потомства, они
пустились во  все тяжкие  -  для  начала поменялись мужьями. Затем  у бурной
Инессы начался калейдоскоп из сексуально-партийных встреч и, так называемой,
"революционной  работы",  арестов, ссылок. В эмиграции  Инесса встретилась с
"великим вождем пролетариата" Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным. У них, в
купе с Надеждой Крупской, возникнет заурядный "треугольник". На этот  период
жизни вождя  приходится обилие писем  -  в  них  ярко  пылает костер  любви,
упоминаются  многие пикантные  откровенности,  ничего общего  не  имеющие  с
партийной дисциплиной и революционными задачами. Потом Ленин попросит Арманд
вернуть  ему  очевидный  "компромат",  но в те славные  годы преподавания  в
партийной школе в Лонжюмо головы у  влюбленных революционеров шли кругом. Их
депеши друг к другу искрились "тысячами поцелуев".
     Суфии говорят: "Опьянение -  площадка для детских  игр,  но трезвость -
поле, на котором умирают мужчины". Потом в  Москве у Ленина уже не будет так
много времени  для  "детских  игр", он будет занят  огромной государственной
работой. Однако посылать цветы своей "самой  главной"  возлюбленной в дом на
Арбате он будет продолжать более-менее регулярно.  Но "время - разящий меч".
Так заявляет суфий уже достигший совершенства и перешедший  в качество сафи,
то есть в "чистого". Ленин не оставил Надежду - "Миногу", не бросил  к ногам
бурной  любви дела  партийные и  государственные. Он стоически "тянет лямку"
порожденных  им  самим  революционных  иллюзий.  Ему  по-своему,  варварски,
помогут  "партийные  товарищи"  с  Кавказа,  уже  тогда  метившие  в  лидеры
"социалистических преобразований" своего ставленника  Иосифа Сталина, а  для
того загодя убирая или ослабляя конкурентов. По записке Ленина Арманд в 1920
году уедет поправлять  здоровье на Кавказ, и там она попадет под опеку Серго
Орджоникидзе.   Результат  -  страшная  инфекция  и  скоропостижная   смерть
"драгоценной женщины".
     Говорят,   что  на   похоронах   Арманд   Ленин   выглядел   совершенно
деморализованным  - Крупская  поддерживала  его под  руку,  как ребенка, как
законченного  инвалида. Если  то была "партийная  интрига",  то организаторы
добились своего - здоровье Ленина заметно пошатнулось. Арманд кремировали  и
замуровали в Кремлевскую стену.  Красный кирпич, ограждающий Кремль,  станет
для Ленина "стеной плача", прежде всего, по собственной молодости, здоровью,
благополучию, а  потом уже и по похороненным чувствам. Но на память  о былой
любви останется и страшная патология, разъедающая мозг  вождя. Из цепких рук
микробной  агрессии ему  уже  не вырваться!  Как  бы  много в  оправдание не
болтали  "мудрые  партийные медики"  об  "истинных причинах"  болезни,  надо
помнить,  что  менинго-энцефалит не  бывает асептическим. А  именно  он убил
Ленина.  Сейчас,  наверняка,  большинство  специалистов   назвало  бы  такой
болезненный процесс СПИДом или еще чем-нибудь попроще - сифилисом, например.
Я не был медиком,  но имел знакомых в  этом  мире,  а потому был  достаточно
подкован для принятия смелых выводов.
     Моя фантазия и память, взявшись за  руки, снова обозначили великолепное
фуэте: Лиля Брик  -  в  девичестве Каган - в некотором роде гражданская жена
Владимира  Маяковского. Она  официально не  расторгала брака со своим первым
мужем  Осипом Брик, но умело сочетала и "брак втроем", и  массу "внебрачных"
связей.   Поэту  Вознесенскому,  уже  будучи  старухой,  она  исповедовалась
примерно так:  "Когда  мы с Осей занимались любовью, то запирали Маяковского
на кухне, и он царапался в  дверь, плакал, выл, сильно  переживая  измену  и
стремясь войти в треугольник". Эта рыжая бестия  при анатомической хрупкости
была неутомима в  "сексуальных подвигах". Уже после смерти Маяковского, а он
в известной мере  из-за нее решился грохнуть себя из револьвера,  Лиля Брик,
похоронив законного  супруга -  Осю  Брик,  будет еще  и  еще  раз "выходить
замуж", умудряясь все более  снижать возрастную планку своих  "суженых".  От
последнего из них  - Василия  Катаняна,  страстно желавшего делать карьеру и
деньги на  литературоведческих  изысках в богатейшем "склепе" Маяковского, -
она  потребует решительного разрыва  с  прежней  семьей.  Новый муж  был  на
одиннадцать лет моложе Лили Брик. Но, пожалуй, и  ему  архив Маяковского она
"выдавала" лишь порциями. Может быть, расплачиваясь "поштучно" за молодецкую
любовь.  Вспоминаю  книжицу  В.Катаняна  "Рассказы о  Маяковском" в  обложке
бежевого  цвета,  выпущенную  Государственным издательством  "Художественная
литература" в  Москве в 1940 году. Книжечку ту 325 страниц выпустили тиражом
10 тысяч  экземпляров, дабы успокоить страстное желание  молодежи, строившей
социализм  в  отдельно взятой стране. В ней есть  такие  две  "значительные"
главы: "Первое стихотворение о Ленине" и "Сталинские лозунги". Так с помощью
книги и брака  по расчету делается карьера!  Плохо то  или  хорошо - не  мне
судить, у меня своих грехов достаточно. Ту книжицу мне подарил друг юности -
Аркаша Белогородский еще в  1957 году, и мы были благодарны тогда ее  автору
за некоторые откровение, за  все то,  что  можно  было  читать  между строк.
Катанян  все   же  приподнять   завесу  над  тайнами  о  личности  Владимира
Маяковского.
     Хитрая  и   прагматичная  куртизанка  -  Лиля  Брик  сумела  не  только
сотрудничать  с  ЧЕКА,  втянув  в  эти  игры и  Владимира  Маяковского, но и
"подлизаться" к Сталину. Она догадалась послать вождю письмо, на котором тот
наложил  резолюцию,  обеспечившую   Лиле  безбедную  жизнь,   владение  всем
литературным наследием Маяковского, спасение от  репрессий. Не удалось рыжей
еврейке перехитрить только Бога: в глубокой старости она сломает шейку бедра
и, понимая,  что кости  после восьмидесяти лет,  как правило, не срастаются,
решает по собственному почину  уйти из жизни. Седенькая старушка Брик примет
смертельную дозу психотропных медикаментов и тихо  уснет на веки. А на столе
рядом  с постелью родственники  найдут записку с напоминанием о том, что  ее
тело необходимо кремировать, а пепел развеять над поляной.
     Я  помнил,  что  у Маяковского  все произошло  иначе: он  понимал  свою
внутреннюю слабость, играл в  "глыбу", в "горлана", в "главаря". Но бороться
со своей бедой был не способен - ему не хватало рационализма. Он был слишком
поэт! Маяковский  принял  смерть  через  попытку  "выбить" из мозга мысль  о
пороке. В его судьбе, так же как и  у Ленина, присутствовала "болезнь мозга"
только  иного  плана.  Лиля Брик выбором способа  ухода  из жизни хитрила  -
пыталась "усыпить грех", подкинутый ей Дьяволом. Правда, мишенью собственной
агрессии и она тоже сделает мозг. Маяковский одним выстрелом прекращал счеты
с жизнью,  со  своей слабостью, со своим грехом  - он  был  по-мужски  более
активным, решительным  и прямолинейным. Поэт  ставил точку:  "любовная лодка
разбилась о быт".
     Почему-то,  покончив  с таким раскладом, я  вспомнил судьбу  Александра
Блока. Его  женитьба  на Любовь Дмитриевне  Менделеевой -  дочери от второго
брака известного ученого поражала меня явной  нелепостью. Молодые совершенно
не  подходили  друг  другу.  Александр  -  поэт-эстет,  Любочка -  заурядная
толстушка с  темпераментом здоровой,  почти монгольской  кобылицы.  Она  всю
жизнь будет изображать  из себя непризнанную  талантливую актрису, таскаться
по провинциальным  театрам, крутя,  как  водится  в той  среде,  скоротечные
романы.   Закончит   свою   карьеру   "непризнанная   актриса"   корректором
издательства, превратившись в  толстую, рыхлую, некрасивую женщину, отчаянно
курящую  "Беломор".  Сейчас же разнокалиберная инфекция  "рикошетила"  плоть
законного  супруга.  Я  опять  ловил  себя  на  мысли  о  том,  что  в  моих
рассуждениях слишком много "от медицины",  и я догадывался,  кто индуцировал
этот подход, мог даже назвать фамилию психологического вивисектора.
     Мне  вспомнились  изыскания   одного  эскулапа  (по  фамилии,  кажется,
Федоров),  нахально  вторгавшегося  в  тайны  "литературной  кухни".  Порой,
психические доминанты,  логические предпочтения у него самого были настолько
выражены,   что    этот   исследователь   путал    научные   медицинские   и
историко-художественные изыски. Он залезал в тайны жизни и  великого Ленина,
и других вождей, а про заурядных поэтов, философов я уже и не  говорю. В тех
"кущах"  он  вел  себя, как  "слон  в посудной лавке"! По-моему, ковыряние в
чужом дерьме доставляло ему  патологическое наслаждение! В одной его книге я
уловил  даже явные исторические  ошибки, граничащие  с  подтасовкой  фактов,
совершаемой,  пожалуй,  ради  красного  словца или,  того хуже, из-за явного
пристрастия  к  демонстрации "психологического  доминирования"  сексуального
комплекса  в поведении людей. К слову сказать, неплохо бы было встретиться с
этим  эскулапом-литератором  и основательно  прояснить  его  "идеологические
позиции". Я до  сих пор удивляюсь  тому,  куда смотрело  КГБ в свое время, -
исследователь явно тянул на то, чтобы его взяли сильные руки "за ушко, да на
солнышко"! Однако это в нынешние времена - мелочи жизни. Все дело в том, что
против истины никуда не  попрешь,  а субъективизм присутствует  во всем, что
исходит от людей. В  каждого человека  заранее посажен и Каин и  Авель,  а к
любому  мужику в  придачу  еще  и  подцепили  такой активный  "балласт", как
женщину.  Если  перестанешь сильно  грести  руками  и ногами, то обязательно
окажешься на дне!
     Теперь я вспомнил,  что и Александр  Блок  не был "паинькой",  и за ним
числились  частые поиски  "прекрасной незнакомки".  Но  кто  же не оправдает
мужчину  в  грехе обыденном?  Тот  эскулап,  помянутый  мною добрым  словом,
выдвигал  хлипкую  версию  (естественно,  по  моему  разумению)  о том,  что
Александр  Блок еще в раннем юношестве  (14-15 лет) из-за страдания неврозом
был  отправлен  под контролем тетушки  и няни в Триест и Флоренцию.  Там, на
курорте, он был  "лишен невинности" богатенькой похотливой  иностранкой. Эта
сытая акула, скуки ради, развлекалась  с мальчиками. Вот откуда мог начаться
поход  инфекции,  приведшей Александра сравнительно  рано,  в 1921  году,  к
смерти  от  менинго-энцефалита  (диагноз  предположительный  -  вскрытия  не
делали).  Блок,  как  и многие  поэты, был  натурой хлипкой,  легко ранимой,
невротизируемой.  От рождения Бог  не дал ему крепкого здоровья. Кое-что  из
такого багажа  он  унаследовал  от  истерички мамы, а другое - шизотимность,
например,  -  от  папы.  Ну,  а  стойкий  иммунодефицит,  как  убеждал  меня
эскулап-литературовед, он приобрел  благодаря контактам с  женской половиной
человечества.
     Вспомним еще раз "гиганта" Маяковского - анатомия величественная, маска
на лице решительная, а душа ребенка ("Большая фигура, да дура"). "Царапался,
плакал и выл запертый на кухне", когда супруги Брик занимались любовью! Брик
и Блок  -  неплохо рифмуется и  это неспроста! Александр Блок был "оглоушен"
своей первой любовью настолько сильно, что остаток жизни искал "материнства"
в  контактах с женщиной. Кстати, его собственная мать была в разводе с отцом
Александра, очень любила сына, но как-то бестолково  и слишком  нервно и  не
могла ему дать настоящей материнской заботы. Проще говоря, Сашуля Блок являл
собой "мужчину-сына",  несколько  обделенного  "теплотой  женского  сердца".
Любочка Менделеева не  была, к сожалению, "женщиной-матерью"  И  она, и Лиля
Брик, и Инесса Арманд, были обычными "блядищами", Мессалинами и рассчитывать
на исполнение ими "высокой женской миссии" было бесполезно.
     Тут я поймал  себя на желании извиниться за острое словцо. Как-то  само
собой подкатилось смягчающее  утверждение Святого Апостола  Павла из Первого
Послания  Коринфянам.  Его, пожалуй,  при  большой охоте  можно  приладить к
проблемам отношений мужчины и  женщины,  поделив не только меру наслаждения,
но и ответственности поровну: "Посему, страдает ли один член, страдают с ним
все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены" (12: 26).
     Между  тем, по Божьему проведению, жена должна "отлепиться" от  всего и
стать "одним целым" с мужем. Детей она должна рожать своему избраннику, а не
грешить  на  стороне -  не  собирать и не тащить "грязь"  в  дом, "заразу" в
святое супружеское ложе.  За отступление  от  таких канонов  наказание Божье
должно  было последовать обязательно. Оно и последовало, но более изощренное
- через  "отнятие  разума"  у  мужчин-супругов,  раннюю  смерть от  мозговых
катастроф.  Блок  умер  от  мозговой  инфекции,  мучающей  его  страшнейшими
головными болями.  Подобно Ленину и Маяковскому, мозг Блока "ранили", скорее
терзали, микробы,  подаренные неверной женщиной! И то была Божья  кара  всем
без  исключения.   Поэт-мистик  Аттар   очень   верно  сказал:   "Что   есть
благодарность? - Представить себе розу по шипу. И представить себе невидимую
часть   целым".  Суфии   больше  всего   боялись,   что  Бог   воспользуется
экзальтированным  состоянием  человека   (например,  поэта,   самоуверенного
вождя!)  как  раз   для  того,  чтобы  подстроить  "ловушку  его  гордыне  и
лицемерию", его грешным помыслам!
     Теперь меня шарахнуло в сторону Библейских откровений! У Бога не бывает
ошибок, и Лилит  появилась на свет именно такой, какой была задумана  -  это
была  "ловушка".  Вот что  значит "глину" тратить на  женщину! А обязанность
взрослого мужчины  - не в "детские  игры" погружаться, а "определить розу по
шипу",  да  представить  себе  "невидимую  часть  целым".   Адам  же,  когда
столкнулся с неверностью, от наглости любимой  потерял  дар речи,  и  в  бой
пришлось вступать  иным  силам. Но  когда  Вещие Силы попробовали  объяснить
Лилит  неправомочность  требований  равенства  с  мужчиной, в  том числе и в
выборе  сексуального  партнера,  то  она  ударилась  в  бега.  Ее  пробовали
воспитывать жесткостью - но такие номера  с женщинами не проходят. Так Лилит
превратилась в властительницу злых духов  и погрязла в колдовстве и магии. В
качестве мести  она  подстроила  адюльтер Евы  со  Змеем.  Сопливый Адам все
стерпел  и простил, понеся наказание  за грехи своей единореберной жены. Он,
как Володя Маяковский, "выл и царапался" - только  не в  "дверь коммунальной
кухни",  а в ворота Райского  Сада. "Твой злейший  враг между твоих ребер" -
еще одно справедливое замечание правоверных. Процесс в психологическом плане
отчаянный,  но нет худа без  добра, а "греха без ребра". Так  родилась наука
генетика, а заодно  и криминалистика! Однако опять  я сбился  с прямого пути
воспоминаний.
     По  болезни,  более двух  месяцев, я  провалялся в  отделении  кишечных
инфекций больницы имени С.П.Боткина в Санкт-Петербурге - в старом деревянном
одноэтажном  павильончике, притулившимся  под  огромными  тополями  в  самом
дальнем  углу  больничного  двора, перекопанного  ремонтниками  донельзя. Из
моего окошечка  виднелось зданьице патологоанатомического отделения. Здесь я
имел  возможность наблюдать  последний  путь многих  страдальцев-дристунов и
прочих болящих, наказанных житейскими муками за грехи.
     Кстати  сказать,  там  я понял,  почему  Лиля  Брик  во время  кремации
Маяковского  отважилась   спуститься  к   топке,   чтобы  полюбоваться,  как
корежится, пляшет  в огне  тело  любимого  человека.  Она звала на бесовское
представление  и своего мужа  Осю Брик,  но  тот  отказался, посчитав  такой
вариант любопытства кощунством. Лиля, скорее  всего,  проверяла  себя и свое
чувство  к Маяковскому  на прочность, а, правильнее сказать, на  порочность.
Интересно,  что  свое  завещание по поводу  кремации Брик  составит заранее,
видимо, вспоминая  и  личные впечатления от  увиденного тогда  в крематории.
Умный человек предпочитает учиться на чужом опыте! Вот и я наблюдал вереницу
трупов,  свозимых на  шатких  медицинских  каталках  в  больничный  морг.  Я
прогнозировал  возможные  повороты в своей судьбе,  идя от  "противного", от
самого неприятного, но, бесспорно, реального.
     Шутка  сказать,  два месяца  быть  оторванным  от  привычной жизни,  от
завоеваний  цивилизации, от родных и  близких.  Любые ассоциации  и фантазии
могут  спуститься с Небес или подняться из подземелий Ада в голову! Я свыкся
с  одиночеством  настолько, что  поверил еще одному арабскому аскету: "Когда
наступает ночь, я бываю счастлив, что  остался  один на один с Богом и ничто
не отделяет меня от Него,  а когда приходит утро, я впадаю в печаль, ибо мне
неприятен вид  людей, которые входят в комнату и  нарушают мое одиночество".
Мне казалось, что ночь накрыла тьмой многострадальную  землю моей отчизны. К
"многострадальной  земле"  претензии   у  меня,   вестимо,   имеются,  но  к
администрации больницы имени Боткина претензий нет и быть не может:  в конце
концов, мне был выделен  отдельный мельцеровский бокс  с ванной и  туалетом,
где я мог спокойно дристать сколько душе и кишке угодно. А надо сказать, что
микробный дисбаланс, вызванный поганой  рыбкой, был таков, что испражнялся я
со всех концов отчаянно и мучительно. Может быть, тогда впервые я и проникся
уважением к чистоте, стерильности - основным атрибутам  медицины. Но то были
отстраненные от моего  бытия реальности,  я же,  под действием мусульманских
хадис,  исповедывал иную логику: "Мир - гниющий труп"! Мимоходом  я научился
самому главному - уважительному  отношению к микробам, составляющим  особый,
можно сказать, параллельный мир, нашему человеческому существованию.
     Надо сказать,  что  намучился я  с поносами сверх меры. Но нет худа без
добра: за  два месяца истязаний я разобрался досконально во многих свойствах
течения  болезней.  Я  понял   методу  врачей  -  технологию  "разборок"   с
пациентами, постановку диагноза. Все начинается с оценок болей, как таковых.
Характер  их может  дать  и думающему  пациенту очень  многое для постановки
диагноза  самому  себе,  а  значит  и  для   определения  причины   болезни.
Оказывается, меня мучили, так называемые, висцеральные боли, сосредоточенные
в  эпигастральной  области  -  в  районе  солнечного  сплетения.  Здесь  под
мечевидным отростком - окончанием грудины - боли спускаются в район пупка, а
потом и ниже - в  правую и левую подвздошные  области. Короче говоря, у меня
болел  весь  живот,  но  были  это  тупые,  постоянные  по своему  характеру
неприятности.  Они  диффузно распространяются, как колеблющееся тело жалящей
медузы. Не было  локальных болей -  острых и ясных - свойственных воспалению
брюшины. Такие  каверзы случаются, скажем,  при  аппендиците, вскрывшемся  в
брюшную полость и вызвавшем, так называемый, перитонит.
     Естественно, когда тебя мучает чувство распирания изнутри, то возникает
и  анарексия  -  иначе говоря, утрата желания есть. Но ведь  "голод  -  пища
Аллаха".  Однако  в  моем  случае  к "пище  Аллаха" примешивалась постоянная
тошниловка, часто заканчивающаяся  рвотой.  Но  рвота  - мой  помощник.  Она
вытряхивала  из меня яды, привнесенные рыбкой "второй свежести". А сами яды,
скорее всего,  накапливались благодаря  жизнедеятельности вредных  микробов.
Экзогенные  токсины,  как я  разобрался, микробы  выделяли по злобе, воюя  с
подобными себе, а за одно и со мной - их кормильцем и надежным домом. Логика
в том  была  какая-то  странная!  Мне  виделась  "логическая  антилогика"  -
феномен, нуждающийся в особом, неспешном разборе. На ходу скажу только одно:
жечь  ни  чужой,  ни  собственный дом  нельзя.  Простую истину  не  понимают
микробы,  не   понимали  ее  и  большевики,  к  сожалению,  у  них  остались
последователи в нашей стране и по сей  день.  И  это понятно:  "Люди спят, а
когда умирают - просыпаются".
     Вполне закономерно присовокупилась к моим страданиям потеря массы  тела
- я подарил борьбе  с болезнью почти восемь килограммов живого веса.  Во мне
остались кости, обернутые в бледную шкуру, и она уже не годилась на барабан,
тем более, на шаманский бубен. Это все было слабым обрамлением ветхой мысли,
больше  похожей на печаль - на "вселенское горе". Мое естество вяло истекало
через  впалые, почти потухшие глаза. Тлетворные процессы в организме вызвали
еще и чувство изжоги, аэрофагию, метеоризм,  благодаря чему живот был надут,
как воздушный шар. Чего греха таить, я и сам заглатывал воздух, да и микробы
старались  внутри  меня  - выделяли  известные  газы,  бурлящие в кишечнике,
подобно скважинам Нового Уренгоя.
     Однако то было теперь уже далекое прошлое. А настоящим оказался перевод
в психиатрическую клинику -  в Удельную. То, что  я  попал к неблагополучным
людям, умственно пострадавшим, мне  пришлось понять очень скоро - как только
объявили отбой. Один из моих соседей -  молодой человек приятной наружности,
но исключительно замороченного  вида - уселся около прикроватной тумбочки и,
ухватив  "чашечкой"  кисти  руки  правое  ухо, заговорил  в  мнимый  телефон
назидательно, монотонно, с периодическими резкими выкидышами аффектации:
     - Одесса, мать вашу так! Одесса, я вызываю тебя! Примите телефонограмму
- грузите апельсины бочками!.. Шлите цитрусы в Санкт-Петербург!..
     Да,  то  был  известный  текст,  почти  дословно  украденный  у  одного
приметного   писателя,  скитающегося  ныне   по   загранице,  но   творящего
исключительно   для  родного  отечества.  Молодой   человек  воображал  себя
ответственным коммивояжером:  ради  великого  дела  терзал  он междугородную
телефонную линию. Видимо, до  болезни парень живо интересовался литературой,
был начитан и осведомлен в нюансах русского языка, посему он  выдавал  порой
занятную лексику. Спать в  таком гвалте могли только воистину сумасшедшие, я
же к ним себя все еще не  относил. Стало ясно: "Этот мир - посев для Другого
мира".
     Для меня ночь длилась долго, практически, мое бодрствование совпадало с
"рабочим  днем"  одесского  коммивояжера. Одесса,  вообще, - город загадок и
неожиданностей, если верить евреям, вовсю его  прославляющим. Я-то  полагаю,
что  это  обычный провинциальный городишко,  к тому же сильно перенаселенный
хохлами. Ко сну на берегу теплого моря  сознательно подсевается периферийной
еврейской элитой  некоторая вычурность  и  легкая  игра в незаурядность. При
всей любви к Одессе ее "гениальное еврейство" мечтает вырваться в Москву, на
худой  конец  - в  Санкт-Петербург.  Настоящая  ценность  "великого  города"
заключается в том, что он при Черном море - там много света,  солнца, тепла!
Там легче  лечить  простатит,  но, вместе  с  тем, и легче  его  заработать,
знакомясь на пляжах с падшими женщинами.
     Обстоятельства жизни прямо из Одессы, без пересадки, перенесли мое тело
и мозг на жесткую больничную койку: на обходе мне представился лечащий  врач
-  Николаева  Клара  Николаевна.  Казалась  она  с первого  взгляда  крупной
женщиной с лицом безобидной дряни - "без страха и упрека". Но чувствовалось,
что за  ранними морщинами прячется  двуликое  существо  -  явление  довольно
распространенное  в  среде  психиатров.  Но винить их  за  это, насколько  я
разбираюсь в смысле  жизни, нельзя потому, что в таких  свойствах характера,
натуры   зафиксирована   особенность    профессии.   Двуличие   -   это   их
профессиональная вредность. Попробуйте  все  время подыгрывать сумасшедшему,
чтобы заслужить  его  доверие,  чтобы войти  в продуктивный  контакт с  ним.
Постепенно  привыкаешь  к  профессиональной роли  и уже  не  замечаешь,  как
окончательно преобразуешь  свою личность, последовательно мигрируя, сперва к
образу чудака, а потом и откровенного психа.
     Клара Николаевна почему-то все обо мне знала, и с места в карьер  - она
принялась потрошить мою биографию:
     - Гольцов, вы что еврей? - спросила она решительным тоном.
     Я взглянул на психиатра глазами обычного  человека и только  тогда  все
понял: почему-то  полуевреи  стремятся  ковыряться  в  чужой  анатомии.  Как
минимум  половинчатость  крови  они  прогнозируют в каждом,  у  кого  близко
поставлены глаза  или примечательный шнобель, узкая морда,  особое  звучание
фамилии. Они, по-моему, делают  это из  чувства  самооправдания  -  пытаются
отмазаться от пресловутого  "пятого  пункта". Их  сильно  напугали  в России
пролетарской революцией. Базовый  генофонд  мамы или папы - в зависимости от
того,  кто виноват  в  большей мере, -  таких естествоиспытателей интересует
больше, чем твое образование, профессия, порядочность,  интеллект. При  всем
при  том,  они  легко  превращаются  в  хромых  русофилов,  а  при изменении
оперативной обстановки - в русофобов.  Чувствовалось,  что, даже спрятавшись
за чисто русскую  фамилию, Клара Николаевна все же не могла жить  спокойно -
мамины гены тревожили  ее. Сказывалась следовая реакция на  те долгие  годы,
отданные  внедрению  в   жизнь   нашего  общества   особой  бдительности   к
инакомыслию.  Сейчас, когда запреты по  национальному признаку  были  сняты,
проснулась   и   заволновалась   природная   еврейская  тяга   к  революции,
преобразованиям, бытовой беспокойности. Исподволь выполнялась  и компенсация
за   поруганную    честь,    растоптанную    совесть,    слишком    активное
приспособленчество.
     Тяга к  конфликту  глубоко сидела в  Кларе Николаевне,  и выступала она
чаще  открыто,  не мудрствуя лукаво.  Однако наступал  "черный час", и Клара
преображалась  в  "кровопийцу":  ее  деятельность  приобретала   очевидность
скрытой, замысловатой интриги, делавшей  жизнь  всех больных и коллег тошнее
тошного.
     - Ну,..  почему же сразу еврей, что других достойных национальностей не
существует в дружной семье народов нашего отечества? -- попробовал я скромно
защищаться.  - А, потом, где вы видели в России чистокровных евреев,  татар,
про  славян и говорить  не  приходится.  Их  всех  извели  еще  до  великого
татарского  нашествия -  норманы, немцы,  поляки, хазары и прочие. Стоит  ли
утомляться историей, покажите лучше мне чистокровную  славянскую  рожу среди
пациентов вашего отделения.
     -  О,.. да вы,  Николай  Сергеевич,  оказывается,  думающий  человек, с
высокими качествами  наблюдательности и со склонностью к обобщению. По этому
поводу, видимо, вы и попали к нам. - приголубила меня Клара  Николаевны, как
могла и умела.
     - Полагаю, что мы  с вами чудесно сработаемся.  Так, все же, что там  у
вас с национальными признаками? Поясните, если не секрет.
     Мне  пришлось  объяснить:  скорее, мои  предки  имели  что-то  общее  с
поляками, с  литовцами, чем с  евреями,  однако  я  не откажусь и  от любого
другого родства. Мы углубились  в рассуждения о генезисе формирования имен и
фамилий - договорились  до того, что "голец" - это бедный, неимущий человек.
Правда,  возможно производное понятие  - от  "огольца". Тогда это  "озорник,
оборванец" -  тут  тоже  радоваться  нечему.  Клара Николаевна  понимающе  и
согласно кивала головой, как бы сопереживая моему горю и горю моих предков.
     Покончив с  "метким словом" доктор занялась моим  обследованием:  долго
беседовала за жизнь, колотила неврологическим молоточком по коленям, пяткам,
локтям,  заставляла  вращать глазами, дотрагиваться  указательным пальцем до
носа,  демонстрировать полный  оскал  зубов, считать  до ста восьмидесяти  и
вытворять прочие диагностические  глупости.  Закончили  мы  наши развлечения
мирно, но  напоследок Николаева спросила,  пристально вглядываясь  в  точку,
расположенную точно в центре моей переносицы:
     - Николай  Сергеевич, ответьте -  я вам очень не нравлюсь, или вы всего
лишь плохо выспались?
     К манере  говорить  любого человека  необходимо привыкнуть. Ну,  а если
беседуешь с  психиатром,  то это необходимо сделать в  первую очередь, иначе
свихнешься. Вопросы Клары Николаевны были как "таран" на хоккейной площадке,
как удар шайбой в лоб зазевавшемуся болельщику. У меня уже начинали чесаться
кулаки, но я упокоил себя тем,  что беседую с  женщиной, а потому без лишних
эмоций заявил:
     - Ночь была трудная - "грузили апельсины бочками" до самой побудки.
     Клара Николаевна была, бесспорно, сообразительной особой, она покрутила
головой,   проглаживая  взглядом  спящие  тела   на  больничных   койках,  и
затормозила   свое   внимание   на   "коммивояжере".   Тот   сладко    спал,
удовлетворенный  проделанной  за  ночь работой.  Клара хмыкнула  и "вышла на
минуточку",  как она выразилась, в коридор. Возвратилась доктор через десять
минут  с двумя мощными,  но основательно пропитыми санитарами  и миловидной,
молоденькой  медицинской сестрой. Санитары разбудили коммивояжера, взяли его
еще сонного под  белы  рученьки и увели на допрос - с этого момента  он стал
"грузить апельсины" в другой палате, а к нам перевели "новенького".
     Так я  стал впервые отвратительным "доносителем". Но зато, вляпавшись в
грех  сталинских  времен,  я приобрел,  как  оказалось  вскоре,  интересного
соседа.  Звали этого мужчину Дмитрий Александрович  Сергеев, был он  врачом,
кандидатом  медицинских  наук.  Эти  сведенья  успела  шепнуть   мне   Клара
Николаевна,  словно  ожидая  благодарности  от  меня за оперативное  решение
вопроса с отселением  беспокойного больного. Был Сергеев  значительно моложе
меня,  но выглядел  каким-то  замученным,  исхудавшим, озабоченным.  Буркнув
общее  "здрасте",  он  улегся  на койку,  укрылся одеялом  с  головой  и так
пролежал до самого обеда.
     Однако   за   завтраком,  который   новый   постоялец   проигнорировал,
продолжились  мои  злоключения:  один  из   поверженных  умом  -  маленький,
толстенький человечек, числившийся по больничному списку Науманом Вячеславом
Германовичем, принялся размазывать кашу  по столу,  норовя  еще и отшвырнуть
ложкой отдельные комочки мне в физиономию.  Мой  протест  завял моментально,
как только на  глаза попался  профиль куражистого  парня. Нос  у него был до
того  курнос,  что не оставалось никакого сомнения - по хрящам  и костям его
предков прошелся парадным маршем сифилис. Мои друзья медики давно объяснили,
что вдавленная  седловина  носа - это  абсолютные  диагностический  признак,
более  надежный даже,  чем генетические изыскания  и архивные  документы.  Я
перешел к  пассивной обороне. Но  деликатность, видимо,  была расценена, как
слабость. Она только подзадоривала пациента со сложной наследственностью. Я,
как  мог,  уворачивался от комков каши, а мой  визави все  больше и активнее
распалял в себе  агрессию. Наверняка, к тому были  идеологические основания:
Вячеслав - это имя одного из большевистских вождей прошлой эпохи. У него оно
сочеталось  с партийно-тюремной кликухой - "Молот". Отсюда выплывала  полная
редакция  -  Вячеслав Молотов.  Сама претензия на  "вечную  славу" да еще  в
образе  "молота"  была смешной и  пошлой,  но  такими уж  они уродились  эти
бездарные большевики. Правда, другой "кликушник"  -  Сталин,  вытянувший  на
роль "пахана", называл того Молотова "чугунной жопой"!
     У  нашего  же коллеги-пациента,  умом тронутого, набатом звучала первая
ляпа -  Вячеслав  (вечной славы требую)! Но и  не менее пошлой, второй бякой
было сочетание гордого имени с многообещающим  отчеством. Он  унаследовал от
родителя  единение  с   Германом.   По   "Житиям  Святых"  Герман   означает
"единоутробный". О какой "утробе" в нашем случае шла  речь, трудно  сказать.
Но в церковной  памяти остались  достойные личности, носившие это  имя.  Для
примера,  вспомним Святого Германа, скончавшегося в  740 году  в возрасте 96
лет  и много пострадавшего в  борьбе за  чистоту веры. Император  Константин
Пагонат  убил  его  отца  -   одного  из  первых   сенаторов  в  государстве
Константинопольском. Затем  этот и последующие сатрапы принялись "наматывать
кишки на локоть", извлекая их  из чрева наследника, -  без сомнения,  весьма
достойного человека.
     Однако Германом звался и один из совершенно пошлых литературных героев,
помешанный  на  картах  и  жажде  легкой  наживы.  Говорят, на  свободе  наш
Германович тоже много  играл с  компьютером  в  преферанс, от того однажды и
тронулся  разумом.  Он,  по  его словам, никак  не  мог выйти из  картежного
соревнования   по   Интернету.   Теперь   Германович   специализируется   на
размазывании каши по столу и  соплей по нахальной роже.  Нет слов, биографии
бывают разные -  завидные и незавидные. В сочетании слов  "наумов-науманов",
"вечная   слава",  "единоутробный"   слышалось   мне  что-то  несерьезное  и
легкомысленное, но, вместе  с тем, и исключительно рычащее. Но  то  был  уже
отголосок карьеры отца - сотрудника "смерша" - грозной организации, каравшей
во время Великой  отечественной  войны  всех, кто  попадал под руку. Отсюда,
видимо, и исходили  немыслимые поступки пострадавшего от  Дьявола. Он  в них
слышал  "призыв  внутреннего  голоса"  и  действовал  сообразно  получаемому
заданию.
     Я  знал  одного  из  таких  же деятелей, но  не признанного  официально
сумасшедшим.  Его  дед  был скромным портным,  специализировавшимся  еще  до
революции на пошиве рабочих рукавиц  для разных фабрик Петербурга. Но  когда
"гордый  буревестник"  грянул  пьяные  песни  и  отборный мат  на  Дворцовой
площади,  а  затем  Россию  захлестнула  волна  кровавого  террора,  портной
отодвинул старинный "Зингер". Он быстро  сообразил  - настало  время другого
оружия! Он  спорол кожу со  старого  дивана, выброшенного  домовладельцем на
помойку,  и  сшил  себе куртку  точно такую,  какие носили тогда комиссары и
агенты  чека.   В  такой  "теплой  компании"  славных  ночных   головорезов,
уверовавших во  вседозволенность, блюститель новой  власти и  "гласа народа"
принялся  по  ночам  "бомбить"  буржуев.  Им  казалось,  что  от  соблюдения
правоверных  норм жизни, от  ответной пули законного сопротивления тех, кого
они грабили и убивали,  у них  есть избавление и  защита  - видимые доспехи,
сшитые из черной кожи, перетянутой ремнями, пулеметными  лентами, обвешанной
оружием.  Они, как древние рыцари, несли  на себе одновременно и  Щит и Меч.
Это  несложное сочетание в  скором времени станет символом вседозволенности,
откровенного бандитизма, успешно утверждаемых ЧЕКА. Невидимые латы  защищали
изнутри  тоже  -  то  была  тупая уверенность  в  справедливости  "диктатуры
пролетариата",  в  избирательности  коварства,  злобы,   мстительности.  Они
экспроприировали   эти    качества   из    исторической   схемы    поведения
человекоподобных  и  теперь  наслаждались  своим  новым  "правом"  -  правом
идиотов, не умеющих смотреть на  десяток лет  вперед. Им  страстно  хотелось
потреблять - "все и теперь".
     Так появилась  у  самозваного  чекиста  жилая площадь в центре  города,
некоторое  барахлишко,  да деньжата на  карманные  расходы, кое-что  удалось
отложить  и   "про  черный  день".  Его  более  длительному  восхождению  по
должностной  лестнице в  системе карающих  органов  помешали  семейные  дела
Сталина.  Когда  тот  покончил  с  иллюзиями "интернационального  брака", то
разуверился  и в  прочности политических устоев еврейства,  С этого момента,
кстати,  начиналось  внедрение  "пятого пункта". Эра великой мимикрии спасла
некоторых  благонадежных  граждан,  но  сильно  исказила  душевные  качества
преследуемых. Лютой  болезнью  предательства  и  приспособленчества заболело
практически  все  население  России, убереглись лишь  самые  стойкие.  Часто
пример  подавали  многочисленные  Нахтманы,  Наумовы,  Наумановы, Нахимсоны,
вылезшие  из  гомельской  глубинки, и  вовсю оккупировавшие  после революции
столичные  города.  В затылок  им дышали  разворотливые, прижимистые  хохлы,
агрессивные  татары, перебравшиеся из петербургских  дворницких -  квартирок
"под  лестницей" - на  вторые и  третьи этажи барских хоромов. Только теперь
вся эта новоиспеченная элита потащила за собой грязь и ругань коммунальщины,
доносительство  и уверенность  в  том,  что  все люди абсолютно равны  перед
палачом, то есть перед "диктатурой пролетариата".  Надо было  ковать железо,
пока оно  еще  не  остыло. И все сметливые  пролетарии  спешили  преуспеть в
"новой светлой жизни".
     Рейды чекистов, скорее всего, можно было несколько остепенить, возьмись
каждый  из  тех,  кого  принялись  трясти  по  ночам,  за оружие.  Надо было
приветствовать  ЧК выстрелами  из-за  дверей,  как  только  в  них  начинали
колотиться  "блюстители закона"  с бандитскими рожами.  Но у  "бывших"  была
сильна  тяга к законопослушанию и Божескому покаянию.  Им  все казалось, что
любая власть должна инстинктивно тянуться к Закону, а  не к бандитизму. Так,
видимо, мыслил и Николай Степанович  Гумилев,  когда его  вели  на расстрел.
Поэт-аристократ,  может быть, до конца и не верил в то,  что  расстреляют, -
думал попугают только.  А  покаяние  исходило из обычных  угрызений  совести
культурного   человека,   которому   всегда   была   не   по    плечу   ноша
исключительности, взваливаемая на него сразу после рождения.  Вот такие люди
и ждали, когда же дикари натешатся и угомонятся, поймут, что не хватит у них
ума  на   самостоятельное   управление  государством.  Бог   посылал  разные
предостережения бушующему  быдлу - и мор, и разруху, и войны. Но  только эта
кара  не  просветляла дебильный разум, а распаляла убогую  фантазию. В таких
рассуждениях  трудно не переступить  грань  объективности, почти  спаянной с
субъективностью. Я боюсь ненароком прогневить Бога.
     Припомнилась  почему-то   одна  передача  по  телевизору  о   семействе
известного писателя  Смирнова  -  того  самого,  который  дотошно раскапывал
"завалы" Брестской  крепости и вытащил из  небытия  имена многих героических
личностей. Два  его сына  дуэтом  обнажали  биографию через  воспоминания об
отце.  Он  якобы,  будучи  заместителем  секретаря  московской  писательской
организации,  участвовал  в развенчании великого русского  поэта Пастернака.
Один из сыновей каялся  за отца, другой отмалчивался с потаенным несогласием
с призывом к самобичеванию. И то сказать,  а какого черта надо было каяться.
Что, разве на совести Пастернака  не было грехов аналогичного плана? Кого он
защитил, против ареста кого из своих собратьев по  перу протестовал? Он даже
за Анну Ахматову толком не  заступился,  не повоевал. Были, конечно, грехи и
немалые на совести великого русского поэта.  Тогда в  телевизионной передаче
два сына Смирнова перебрасывали друг другу хлесткую фразу - "судили великого
поэта"! Кстати, величие поэта  - тоже вопрос спорный. Кто награждает званием
"Великий  поэт"?  Скорее всего,  только  читатели многих эпох,  а  значит  -
Безграничное  время  оценок и  испытаний. Я  -  сегодняшний читатель, как не
пытаюсь заставить  себя,  не считаю Пастернака  ни великим  гражданином,  ни
великим поэтом. По моему вкусу, и роман "Доктор Живаго" не свидетельствует о
величии писательского дара его автора. Но это не главное в данном споре. Мне
хорошо известно, что Пастернак жил,  соглашаясь с  теми правилами поведения,
которые ему предложили большевики. И судила его  писательская братия как раз
за то,  что  он  слукавил:  ел,  пил,  тосты  произносил  на  большевистских
банкетах, а потом  вдруг взял да исподтишка плюнул в тарелки присутствующим.
Он решил, видите  ли,  отказаться  от  выполнения принятых правил, взятых на
себя обязательств.
     Будь  диссидентом от начала  до  конца!  Но не  пытайся показывать фигу
молча, пряча ее в кармане. А, если уж ты страшно запоздал с "просветлением",
то  не  мечись,  не скули, прося  прощения, не отказывайся в угоду быдлу  от
Нобелевских почестей. Как раз именно их принятие  было бы достойным  ответом
своим оппонентам. Мне  страшно не нравится, когда простые смертные по доброй
воле прутся  на  пьедестал. Не приемлю  я  и тех, кто "служит великой  идее"
оправдания других  смертных, подставляя  под  их хроменькие ножки высокие  и
почетные постаменты, пусть даже  после смерти. Но я, все  же, оставляя право
за поэтом совершать свой выбор, не судья я ему, им руководили обстоятельства
и  высшие  силы, скорее  всего,  не  понятные мне сейчас.  История  во  всем
разберется сама! Не стоит спешить.
     Опять вспомнился мне мой Науманов - очевидным стал генезис его фамилии:
Наум в  переводе  с древнееврейского -  успокаивающий.  И так: врачующий,  -
вылечи прежде себя  самого!  Это сам Дьявол будоражил в  душе нашего деятеля
"пролетарские страсти" -  увлечение примитивным хамством, самовлюбленностью,
доходящей до парадоксов, не умением жить так, чтобы не мешать жить другим. В
маленьком полу-еврейчике, не сумевшем взять все лучшее от "Богом  избранного
народа",  но  прихватившем слишком много  из "капитала"  дурного  советского
воспитания и  пролетарской культуры.  Даже  совершая  мелкие дела и делишки,
достигая  подошвы  не  горы,  а   только   пригорка,  энтузиасты  с  высоким
самомнением требуют того, чтобы  их воспринимали, как гегемонов. Согласимся:
когда  долго  и  настойчиво  человек,  уподобясь  обезьяне,  карабкается  на
"вершину  дерева",   разжигаемый  уверенностью  в  том,  что   именно  такой
"памятник"   украсит  площадь  любимого  города,  то  происходят  немыслимые
нелепицы,  от которых окончательно  повреждается ум.  Мне  казалось,  что  я
быстро расшифровал причины психической болезни моего соседа по палате.
     Кстати,  и  от  фамилии  Нахимов тоже  тянется  понятийное  созвучие  к
Наумову,  Науманову.  Отсюда  растут когти смелой  догадки,  с  которой меня
познакомил один  из коллег  по работе. Речь  шла о том, что Павел Степанович
был  родственникам  ашкенази,  хотя  и  числился  одним из  четырех  сыновей
небогатого дворянина,  отставного секунд-майора из села Городок,  Вяземского
уезда, Смоленской губернии, владевшего 135 душами крепостных крестьян.  Я-то
больше, чем уверен, что Павел  Степанович  - соль земли русской, а значит на
большую половину есть татарин.  Но  не в "кровавых разборках" дело, а в том,
что адмирал был смелым флотоводцем. Он мужественно дрался на море и на суше,
оставив о себе вечную, незапятнанную память. По воспоминаниям современников,
это  был довольно высокий,  но  сутулый,  мужчина,  всегда  опрятно  одетый,
худощавый,  до фанатизма  преданный флотскому делу. Читал он много, ел мало,
страшно  тушевался перед  начальством,  но искренне  заботился о  матросах и
очень  любил  своих  молодых  адъютантов.  Но  упаси  меня  Бог,   допускать
какие-либо  скабрезности.  А вот каверзный ум медика может залететь не весть
куда!
     Опять мысленные раскопки завели  меня в  тенистые аллеи порока:  прошла
шеренга   Нахтманов  (ночной  человек),  Найманов,  Нахимсонов,  Наумановых,
Наумовых, много куролесивших  в своей жизни,  забывая про  все святое. Но не
потому, что  это  было свойством  их  генофонда, а скорее, от  смертности их
плоти. Грех доступен им, как и всем остальным. Однако у моего знакомца врача
возникла, практически, сумасшедшая  догадка: у П.С.Нахимова  не было семьи -
жены, детей. Он всего себя отдавал Флоту, погиб неожиданно, скоропалительно,
так что Бог мог и  не успеть подобрать ему достойную персону для переселения
души.  Тут  мог  и  Дьявол  покуражиться  -  подставить  подножку,  меняющую
траекторию  полета  души.  А вдруг,  да  и швырнул Господь Бог его  душу  по
какой-то такой параболе, что она шаровой молнией отлетела прочь от генофонда
Нахимовых и вторглась в родословную моего подзащитного - Науманова Вячеслава
Германовича. Ой, недаром, так  настойчиво борются врачи  всех специальностей
с,  так называемыми,  стремительными родами,  внезапной  смертью. Откровенно
говоря, никто толком не знает, что здесь первично, а что вторично. Толи плод
или новорожденный  "запрашивает" душу, толи неожиданно умерший посылает ее в
неведомый полет и  она выбирает себе для "вселения" новую плоть. Может быть,
врачи и  сами не догадываются,  что профилактика  таких  событий  Богу нужна
только  для того, чтобы  обстоятельнее осуществить переселение души. В таком
процессе "самотек" не допустим!  Однако оставим Богу суд праведный, а судить
Он  будет,  я почему-то в том уверен, по делам нашим. Как тут не  вспомнить,
перекрестясь:  "Блажен, кто  возьмет и  разобьет младенцев твоих о  камень!"
(Псалом 136: 9).
     А младенцы  наши  -  это, прежде всего, наши  окаянные  мысли и  мелкие
дела-делишки!  Пока я  погружался  в пучину  ветхой  философии,  мой  визави
распалялся все более  и  более -  мазал по  столу  и  отшвыривал  кашу в мою
сторону.  Прыть  была  боевая,  почти  адмиральская, словно  он  расшвыривал
картечь и книпеля,  то бишь специальные артиллерийские снаряды, уничтожающие
мачты, паруса,  снасти.  Нашему адмиралу  казалось,  что  он  ведет жестокий
морской  бой  -  у каждого  ведь  своим  игрушки! Вот  они примеры  бытия  -
унаследовал  что-то  Науманов  от  Нахимова.  Только  адмирал  был  высокий,
худощавый и сутулый, а  Науманов - сутулый, маленький и  пузатый. У адмирала
были мягкие  голубые глаза,  скуластое и живое лицо, наш же канцелярист имел
лунообразную харю, бегающий взгляд неопределенного цвета глаза, "павловский"
курносый нос, нагло  вскинутый в  поднебесье, делающий похожим его владельца
на  поросенка. Но  больше всего поражало выражение  лица -  мина надуманного
величия, так свойственного большинству шизофреников.
     Нахимов  был  чистюля,  умевший  даже в  жарком  бою  содержать  лиселя
(воротнички -  на  черноморском военно-морском  жаргоне) идеально опрятными.
Вячеслав  же  Германович   был  пижонист,  но  неряшлив  в  элементарном  до
безобразия.  У таких людей, как  правило, под белой рубашкой и  выглаженными
брюками отвратительно вонючее нижнее белье. Пижон,  например,  никак  не мог
взять в толк, что портить воздух кишечными  газами в комнате, где помещаются
еще и коллеги, неприемлемо, неприлично! Никто не имеет право отравлять жизнь
другому  проблемами  авторского дисбактериоза. Нужно  в одиночку  бороться с
бродильными  или  гнилостными процессами,  не обрушиваю кишечную и  душевную
вонь  на  обонятельные  рецепторы сотоварищей.  По этой причине  за Науманом
закрепилось прозвище  -  "скунс", "вонючка". Больничные  эрудиты  -  а таких
среди шизиков  хоть пруд пруди - учитывая еще и характерную прорезь ноздрей,
смело окликали Науманова по-латыни - "Conepatus".
     Прекратил мои  мытарства  четвертый сосед -  он  со  всей силы  трахнул
ложкой  Конепатуса  в центр оловянного  лба,  да, видимо,  так  сильно,  что
воспитательная акция  моментально  возымела действие: агрессор  скуксился  и
залился  горючими слезами.  Весь боевой  задор  предков  улетучился,  воздух
наполнился отвратительным зловонием, за  что последовал второй  удар ложкой.
Но иного обращения Конепатус и не понимал. Получилось все, как по Священному
Писанию  - "Первый человек - из земли, перстный; второй человек -  Господь с
неба. Каков  перстный,  таковы  и  перстные;  и  каков  небесный,  таковы  и
небесные; и  как мы носили образ перстного, будем  носить и образ небесного"
(1-е Коринфянам 15: 47-49).
     Тут,  как  из-под  земли,  появилась  Клара  Николаевна  и  моментально
отселила от нас плачущего агрессора. Так разошлись наши пути с Наумановым. И
слава тебе, Господи! Живут на Земле люди, наилучшей формой взаимоотношений с
которыми  является  -  полное  отсутствие  любых  взаимоотношений!  Вячеслав
Германович  был  именно  такой  персоной  -  persona   nongrata   для  мира,
наполненного деликатностью. Правда, сам он в это  не хотел верить,  за что и
страдал.  Если обычный человек придвигает свой стул  к  обеденному столу, то
Conepatus обязательно взгромоздит  его прямо на стол.  Он  и  тут  попробует
"восседать", как  "памятник  нерукотворный"!  У него такая истероидная форма
самоутверждения, почти, как  у эстрадного комика. По-видимому, запросы таких
персон идут еще и от сохранившегося в генетической памяти времени проживания
евреев  в  Египте. Затем  наслоились воспоминания  об  "исходе", о долгом  и
тяжком  путешествии  по пустыне.  Это  смешение жажды свободы  и  готовности
принять рабство, страха и гордыни, ума и глупости  пришло из далеких времен.
Обвинять  несчастных  в  преднамеренности "генетического  резонанса" нельзя:
тогда им приходилось  тяжелым  трудом добывать  кусок  хлеба или откровенным
предательством добиваться права на милость. Подобные уроки истории во многом
роднят еврейскую и славянскую нацию, а, если хорошо разобраться, то и другие
народы  тоже.  Никого  Бог -  или  Дьявол? - не  оставил  без тяжелых уроков
исторического  воспитания. Главное заключается  в том, какими  они  вышли из
этой   "школы"!  Память  старины  объясняет  Господне   предупреждение:   "С
милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым -
чисто, а с лукавым - по лукавству его" (Царствие 22: 26-27).
     Но  в нынешней  мирской жизни подобные "резонансные потоки" чаще  всего
утомляют  невольного  наблюдателя,  терпеливого  зрителя.  Самое  занозистое
испытание заключается в том, что трагикомические сцены не своевременны, не к
месту, они однообразны, сопровождаются многозначительными позами, громкими и
величественными  изречениями  - все  направлено  только  на  саморекламу.  Я
ненароком бросил взгляд на Клару Николаевну и обомлел: что-то отвратительное
почудилось мне. Мой ум,  насыщенный художественным верхоглядством, долго  не
мог  уловить  сердцевины  впечатления,  потом  все  встало  на  свои  места.
Вспомнилась  книга  того   самого  эскулапа-литератора:  в  ней  он  делился
ощущениями  по  поводу  одной известной  личности  женского пола.  Была  она
прокурором маленькой благополучной страны, в которой и потрясений-то никогда
серьезных не  было. Ну, разве только  Александр Суворов с  небольшим войском
перевалил через горы - туда и  обратно.  Причем, великий  полководец оплатил
все издержки и  нанесенный  урон  цивилизованной  державе с  лихвой. Расчеты
велись золотой монетой из государственной казны могучей  России,  начинавшей
задавать трепку зарвавшимся французишкам.
     Та   прокурорша   чем-то  напоминала   мне   и   Науманова,   и   моего
врача-психиатра,  одновременно.  Страсть   к  карьере   ради  удовлетворения
честолюбивых замыслов виделась мне. Бабе-дуре очень хотелось прославиться на
весь  мир,  приковать  к себе внимание.  Морда-то у  нее  от самого рождения
"кирпича просила".  Мужским  вниманием  дама была, естественно,  обойдена  -
отсюда желание  компенсироваться в социальном  плане. Но есть Бог!  Пыталась
она прихватить нашего красавца славянина за мифические "кремлевские грешки",
а  он  возьми  да  и соскочи с крючка.  Попробовала бы  она прихватить семью
Кеннеди,  нажившую  свои капиталы  на беззастенчивой  торговле  самогоном  в
период  сухого закона в  Соединенных штатах. Ей бы быстро указали на место у
порога.  А  тут  разошлась  почем  зря!  Потом  ведьма  принялась  "строить"
президента Югославии: похитила его  из отечественного каземата,  притащила с
помощью неких  говнюков  в Гаагу,  валяла  в грязи!  Но события  в мире  так
развернулись,  что тот человек,  по существу, оказался  реабилитирован. И то
сказать,  он же  одним  из первых  взялся  всерьез  бороться  с религиозными
фанатиками, террористами в своей стране. Вот и получается, правое дело имеет
поддержку  Божью.  Но  за  что  берешься  грязными  руками,  то  не  дается,
выскальзывает - никак не довести каверзу до  желанного конца! Никакая, пусть
самая изощренная курва, не может победить  Божью волю,  не  поможет в  том и
содружество  с самим Дьяволом. А все потому, что жизни всех живущих на земле
взаимосвязаны, зависимы. "Не может глаз сказать  руке: "ты мне не  надобна";
или также голова ногам: "вы мне не нужны" (1-е Коринфянам 12: 21).
     Санитары ввели нового постояльца. Этот  немолодой, несколько исхудавший
мужчина, с умной собачьего образца мордой, представился сам:
     -   Федоров   Владимир   Георгиевич,    доцент    кафедры    математики
Санкт-Петербургского Университета, прошу любить и жаловать.
     - Ну, пожалуй, жаловать мы тебя будем, но любить... Даже и не мечтай! -
выразил общее мнение  тот,  кто умел  ловко использовать  ложку, как  оружие
нападения и защиты.
     Кстати, звали бойца  Василий  Сергеевич Иванов, служил  он охранником и
шофером в одной из коммерческих фирм. Помутился его рассудок после того, как
он увидел, какую зарплату в долларах получает шеф фирмы. Василий, по "Житиям
всех Святых", означает царский, великий. Но величина зарплаты шефа оказалась
"величественнее" представлений о справедливости, воспитанных еще в советские
времена  у отечественного  Василия. Обстоятельства, свойственные современным
преобразованиям  жизни страны, коварно надругались над разумом  простецкой и
доверчивой личности.
     Боковым  зрением   я  усек,  что   Дмитрий  Александрович  наблюдал  за
происходящими событиями зорким глазом,  исподтишка выглядывая  через щелочку
умело сложенного одеяла, накинутого на явно больную голову. Доктор следил за
нами. Оно и понятно: надо же дать  оценку тем  людям, с  которыми готовишься
"идти в разведку", или, как в нашем случае, проводить ночь в общем замкнутом
пространстве.  Бывают случаи, что отход  ко сну превращается в беспробудный,
то есть вечный, сон. В  лечебницах для душевно больных собираются в основном
люди ненадежные, нервные, непредсказуемые.
     Я высоко оценил  "партизанские  качества" моего соседа, но заметил, что
глаза  его блестели  не только любопытством, но  и смехом, а потешаться  над
Богом обиженными - грех! Однако у каждого человека могут  быть недостатки  -
совершенных  людей   нет.   Так   будем   терпимы   к   тотальному   земному
несовершенству.
     Владимир  Георгиевич,  представившись,  естественно,  ждал   и  от  нас
аналогичных   встречных  шагов.  Лицо  его  выражало   заинтересованность  в
получении  биографических  сведений -  это было очевидно, как дважды  два  -
четыре! И я решил расшаркаться первым, но тут у меня произошла заминка - мне
никак не удавалось  вспомнить, кто я и чем занимался на воле. Ужас объял мои
мозговые  клетки -  вихрь и  мрак нависли над  бедной  моей  головушкой!  На
выручку пришел Василий Сергеевич - тонкий человек, добрейшая личность:
     -  Коллега, не дрейфь ты слишком, все мы здесь свои люди. - вымолвил он
по-отечески задушевно. - Соберись с мыслями не спеша, все образуется. Ну же,
родимый.
     От вежливых, заинтересованных слов, словно  бы груз или тяжелый камень,
свалился с плеч, и я все вспомнил.
     - Зовут меня Гольцов Николай Сергеевич, а по образованию я художник, то
есть окончил Академию художеств. - поправился я. - Но как  истинный художник
не состоялся,  а потому  работаю  по  смежной специальности - преподавателем
черчения  в Нахимовском училище.  Учу будущих  моряков  чертить  винтовочный
затвор -  в сборе и  в  разборе, то есть по отдельным деталям. Это, говорят,
должно очень им пригодиться в дальнейшей морской службе.
     В  ходе  долгого разговора  - по моим меркам,  естественно,  - я сильно
истощил  свой интеллектуальный ресурс,  а потому  затих на  время. Но, чтобы
меня поддержать, отзывчивые соседи  по палате зааплодировали! Присоединились
к  общим  хлопкам  и звуки,  исходящие  от ладошек  Дмитрия  Александровича,
специально  для  этого соизволившего  выбраться  из-под  серого  больничного
одеяла.  Слезы восторга  и  признательности потекли по  моим  щекам. Все  же
сентиментальность -  черта  истинно  русского характера, особенно откровенно
проявляющаяся у  носителей элитных добавок генофонда,  скажем скандинавского
или  немецкого  свойства. Так я думал,  вытирая  кулаком  слезы  умиления  и
размазывая по ноздрям и надгубью сопли восторга.
     День вприпрыжку бежал к обеду,  а сегодня от 14 часов был день встреч с
родственниками  -  значит  грядут  объятия,  поцелуи,   лакомые  пощипывания
привычных телес  благоверных  и  принятие незатейливых  продуктовых передач.
Больше всех, почему-то, волновался Иванов. Очень скоро его ажитация достигла
самого верхнего градуса.  Наше любопытство тоже не дремало.  Вот в  панораме
окна, к которому, как муха к меду, приклеился наш "ласковый и нежный зверь",
показалась дородная  молодуха. Габариты  ее тела были таковыми,  что  трудно
представить ее лежащей в  супружеской  постели -  любая  двуспальная кровать
будет  казаться  узкой армейской койкой. Это был  еще тот  феномен!  Василий
Сергеевич  подпрыгивал  на  месте, хлопал себя  по бедрам, диковато хохотал,
оглядывался на нас как-то особенно страдательно, подвывал и барабанил одно и
то же женское имя - Соня, Соня, Сонечка!.. На него нельзя было обижаться - в
нем бурлил и клокотал животный зов предков. Мне почему-то  вспомнились слова
из Второй Книги - "Царствие" (3:  8): "Авенир же сильно разгневался на слова
Иевосфея и сказал:  разве я  - собачья  голова? Я  против  Иуды  оказал ныне
милость дому Саула, отца твоего, братьям его и друзьям его, и не предал тебя
в руки Давида, а ты взыскиваешь ныне на мне грех из-за женщины".
     Словно  отвечая на мое недомыслие, Василий сделал попытку взобраться на
подоконник, скорее всего, для того, чтобы помахать интимным  органом. Но для
этого  прежде  пришлось  бы  выдавить стекло,  вырвать  решетку. Как все  же
меняется человек даже при приближении, только намека на похотливую радость -
а что же с ним  происходит в ходе непосредственного контакта с любимой?.. Об
этом можно было только догадываться. Но не с моим воспаленным умом впадать в
такие крайние фантазии.
     Мы общими усилиями, уговорами  старались притушить властный  внутренний
порыв,  потому  что  боялись потерять этого неплохого  парня.  Железная рука
Клары  Николаевны не знала пощады. Она вполне  могла вырвать  из наших рядов
Василия, сославшись на нарушение дисциплины. Мы постепенно  прозревали и уже
стали понимать, что у Николаевой имеется свой метод - она тасовала списочный
состав отделения,  ориентируясь  на внутренние признаки, но не пациентов, не
их болезней, а исходящие от каких-то своих представлений. В ней "пел песни",
крутился, журчал собственный, особый психологический гирокомпас!
     Опять подумалось о последователях адмирала Нахимова - славных юношах. В
их воспитании  и  я  принимал  посильное  участие.  Но о  тяге  к  мальчикам
поговорим как-нибудь на досуге, а сейчас - только о серьезном. Вот и адмирал
Нахимов  умел  же  дифференцировать  любовь к  флоту и тяготение  к  молодым
адъютантам.  Такой  мягкий  грех  легко  воспитывается  в  тесном  юношеском
коллективе, каким и является любой кадетский корпус. Но на примере тяготения
Василия к противоположному  полу  все даже теоретические отклонения от нормы
угасали  сами собой. Я пробовал  настроиться на "близкое" - на феноменологию
лечащего врача. Правда, одна неудачная попытка у меня уже была, однако,  как
ни странно, я не сумел сделать правильных  выводов. Мысли лениво заплясали в
полуоборот  к  действительности,  но  быстро  остановились.  Я  пон