ивился  он,  не  зная   что  и  думать:  решил,  что  она
напрашивается к нему  на  дачу, и не знал, соглашаться или отказываться: ему
без нее было и скучно, и спокойно.- Там печку топить надо.
     -Какая печка в июне? Кости греть на старости?.. Я не об этом. Вы все об
одном... Там дети с непонятной инфекцией.
     Он, попав впросак, озадачился:
     -Опять?.. Я говорил,  ты меня до гроба доведешь этими инфекциями... Что
там?..- Хотел он, или нет, ехать с ней на дачу, все равно было досадно.
     -Так вообще - грипп. Но с какими-то афтами.
     -Во рту?
     -А где еще афты бывают?
     -Не знаю: может, ты другое что ими  называешь... Инфекциониста вызывай.
Я здесь при чем?
     -Его чтоб звать, надо самой диагноз знать. А я не знаю...
     Сотрудница кафедры, приезжавшая  к  ним  из области  для  консультаций,
начинала обсуждение каждого случая с вопроса:
     -А вы  что об этом думаете?..- и услыхав мнение докладчика, соглашалась
с ним,  говоря, что местные врачи лучше других знают свою патологию, или же,
когда у того мнений не  было,  глубокомысленно и торжественно  заявляла, что
тоже не знает, что у больного, и произносилось это всякий раз так, будто они
набрели на новую для человечества заразу и стоят перед мировым открытием.
     -Отчего вы  постоянного инфекциониста  себе не возьмете?- спросила  она
Ивана Александровича.- Или эпидемиолога - какая вакансия пустует?..- и снова
подразнила:- Может, хороший доктор попадется?
     Он  привычно  приревновал ее:  это чувство уходит из любви последним  -
если вообще когда-либо проходит.
     -Тех, что есть, тебе мало?
     -Конечно. Женщине никогда много не бывает: выбор иметь хочется.
     -А кого просить? Чтоб знать примерно.
     -Неженатого, лет тридцати и лысого.
     -Издеваешься  все?  -  потом прибавил  серьезнее:-  Эпидемиолог,  Ирина
Сергевна, - это не шутка: не  терапевт и даже  не рентгенолог. Самая  важная
после  главного  врача фигура.  Тут  нельзя  рисковать:  не дай  бог,  дурак
окажется. Уже был один.
     -Михал Ефимыч?- Она была наслышана о колоритном и компанейском докторе,
который не ужился с главным.- А вы умного возьмите.
     -Я их с первого взгляда не различаю... С новой хозяйкой все в порядке?
     -Все. Молюсь на нее.
     -Оно и  видно. Веселей  стала...  Ладно,  Ирина Сергевна,-  преодолевая
внутреннее сопротивление, уступил он ей.- Без эпидемиолога обойтись можно, а
инфекционист  не  помешает...  Чего для тебя  не  сделаешь? Ты ж  знаешь:  я
отказать тебе не в состоянии...
     Это  была правда,  но  не вся,  а лишь ее  половина:  потому  и не  мог
отказать,  что с ней расстался - оба они  именно так друг к другу  теперь  и
относились. Иван Александрович мог  бы  поэтому забыть о  разговоре,  но он,
надо отдать ему  должное, старался держать данное слово. Будучи в области  и
зайдя  в отдел кадров  облздрава,  он  не то  чтобы  открыто  попросил  себе
инфекциониста, но сказал, что неплохо было бы иметь  специалиста такого рода
и что ему трудно,  в дополнение  к прочим своим обузам,  брать на себя и эту
обязанность,  связанную  с   особой   ответственностью,   -  так  что,  если
подвернется  кандидат на эту  должность, пусть  его препроводят к  нему  для
предварительного  ознакомления. Все  это было  сказано в самых  несерьезных,
почти  шутливых тонах и, казалось,  ни  к чему его  не обязывало:  выйдя  из
облздрава, он был уверен, что его демарш останется без последствий, что  его
примут  за  очередную жалобу районного главного.  Те,  действительно,  имели
привычку  плакаться, как  наемные  причитальщицы,  представлять  положение в
мрачных  красках  и рисовать едва ли  не конец  света,  вызывая  у  чиновниц
естественное чувство протеста: едва  они  выходили  из кабинетов, как те,  с
ядом в лице и в голосе, без всякого уважения к их  персонам, сопоставляли их
сетования с цветущим видом  и  хорошо выглаженными  костюмами и подсчитывали
вслух их негласные, но почему-то им хорошо известные доходы и поступления.
     Просьба между  тем не осталась не замеченной. То ли она с самого начала
была необычна и  Иван Александрович, при всем своем административном лоске и
обходительности, не  смог  отделаться от чувства принуждения и словно не сам
говорил,  а  передавал  чужое пожелание,  то ли  вся страна  наша,  во  всех
отношениях непредсказуемая, такова, что в ней даже в самом малом деле нельзя
совершать  оплошностей, допускать  невнятицы  в речах  и оставлять  зацепки,
способные остановить на себе внимание  начальства, где не надо бодрствующего
и бдительного. Так или иначе, но когда через неделю в тот же областной отдел
кадров явился некий московский студент, оканчивавший институт  и  приехавший
сюда для  прохождения последней в его  жизни практики, немедля вспомнили про
Ивана  Александровича. Студента в область никто не звал, как он попал  сюда,
было неясно, толку от него  быть не  могло,  а надо было еще  руководить его
учебой -  с тем большим удовольствием  переправили его Пирогову: чтоб впредь
не жаловался. Звали  студента  Алексеем -  или, как он  настаивал,  Алексеем
Григорьевичем,  и числился  он конечно  эпидемиологом, а не  инфекционистом.
Привезли  его  в  Петровское  как  по  этапу:  с  вещами,  с   сомнительными
документами - и без предупреждения.
     -А  зачем?- проворковал  в  ответ  на недоуменный  (читай, недовольный)
звонок Пирогова  ангельский  голосок из  облздрава.-  Он на месяц всего,-  и
положила трубку: с главными врачами здесь не церемонились.
     Одного этого хватило бы, чтобы восстановить против новичка кого угодно,
но и  он сам  никак не способствовал успеху своего дела, а, напротив, только
усиливал досаду,  родившуюся без его вины и участия: рослый, с  румянцем  во
всю щеку и самонадеянный. Пирогов не  любил пышущих  здоровьем молодых людей
из  зависти,  а нахальных  юнцов - как  всякое  начальство,  лишь  за  собой
оставляющее право  задирать  нос,  повышать голос  и вообще - куражиться. Он
помянул недобрым словом Ирину Сергеевну и почти отказал  москвичу  в приеме,
сославшись,  в  качестве  уважительной  причины,  на чрезмерную занятость  и
головные  боли  - но  не  удержался,  спросил все-таки,  чего  ради  москвич
отправился учиться в такую даль: не было места поближе?
     -Хотел дальние края  поглядеть,- отвечал тот самым естественным  тоном,
бесцеремонно  оглядывая  кабинет  и  как бы  прицениваясь к  обстановке: так
покупатель торгует дом, не спросясь у хозяина.- Так-то не выберешься. Дорого
слишком.
     -А здесь государство  платит?- завершил его мысль Иван Александрович, и
в голосе его прозвучали невольные осудительные нотки.
     -Конечно!-   и  москвич   взглянул   выразительно:   будто  слов   было
недостаточно.-  Потом,  я  тут  одну  аферу  провернуть хочу,-  доверительно
прибавил он,  не желая тратить времени попусту и беря,  что называется, быка
за рога.- Со справкой...
     "Началось!"- подумал Иван Александрович, а вслух сказал:
     -В Москве нельзя было ее "провернуть"?
     -Сказали: чем дальше от Москвы, тем лучше.
     -И напрасно сказали! На самом деле все наоборот: чем от вас дальше, тем
все сложнее. Бюрократизма  больше... Знаешь  что?  -  походя  придумал  он.-
Иди-ка ты  в  санотдел  и  займись  там  ответами  на запросы.  Тоже  вот  -
справки!..- и разразился затем  многоэтажной тирадой, плохо согласующейся  с
недостатком  времени и головной болью, на которые только что жаловался:  его
уже томили предчувствия  грядущих  неприятностей:- Шлет каждый кому не лень!
Домой стали звонить: сколько здесь, понимаешь  ли, выгребных ям и не садятся
ли  на  них  мухи.  А мне  откуда знать, спрашиваю:  у  меня  дом  со  всеми
удобствами...  Таська  там!..- продолжал  он  с  возрастающей досадой, будто
москвич на время  стал его доверенным  лицом  и наперсником и он изливал ему
душу.-  Пройдоха та еще.  Все  знает - не хочет  только на запросы отвечать.
Пусть, говорит,  пишут те, у кого высшее образование - для этого их и учили.
А здесь поработаешь - сам так думать начнешь. Давай! Санотдел рядом совсем -
как выйдешь из  корпуса, направо...- и сбежал  от  него  на больничный двор:
чтоб глаза не видели...
     Молодой человек остался сидеть, выдерживая: не то паузу, не то характер
- затем пошел, с высоко поднятой головой, к Таисии. На нем  были диковинные,
невиданные  в этих краях джинсы, в  которых  он  не то терся  о забор, не то
лежал  на солнце - но  не  на  открытом месте, а  под деревьями, отчего  они
выгорели не сплошь, а пятнами, частыми проплешинами.
     Таисия  ждала его:  Иван  Александрович  успел известить  ее  звонком о
предстоящем визите. Она приготовила на столе веер из  почтовых  конвертов  и
расплылась в улыбке при  его появлении, но он и ее поставил в тупик, объявив
с порога, что он,  хоть  и эпидемиолог  по  диплому,  но по призванию не кто
иной, как хирург - в санитарию  попал  случайно  и  ищет  теперь возможности
расстаться с нею: сунулся с этим к главному, а тот ушел в кусты и сделал ему
ручкой. Таисии было все равно, кем он станет в будущем, но за настоящее было
обидно, и она разочарованно протянула:
     -А  я в больнице  расхвасталась: с  новым доктором работать  буду.  Все
сестры при врачах - одна я сирота казанская!..- Ни с  кем она в больнице  не
говорила: и времени на это не было и не  в ее это было правилах, но какая-то
истина в ее словах все-таки присутствовала.
     -Месяц-то я с вами покукую,- успокоил он ее.- Мне только справка нужна,
что я хирургом был, а сидеть где угодно можно.  Особенно в таком обществе...
Только вряд ли ваш  главный  даст мне ее. У  него, я понял,  зимой снега  не
выпросишь...
     Какой бы  ни была справка, которой он добивался, но последнее замечание
выдавало в  нем  здравый  смысл  и  наблюдательность,  которые  трудно  было
заподозрить при первом взгляде на его румяные щеки и пятнистые джинсы.
     -Посмотрим,-  утешил он себя.-  Всего  вперед  не угадаешь. Это  и есть
запросы ваши?- и оглядел россыпь из писем.- Как на экзамене. Что в них?
     -А вы посмотрите...-  Таисия забыла о первом разочаровании и сморщилась
в веселой улыбке.- Самой интересно стало!
     -На экзаменах мы знали, что где лежит, а тут - как головой в омут...- и
бесстрашно раскрыл  первый  попавшийся  под руку конверт:  это был  запрос о
колодцах,  местах  их  расположения и качестве воды в  них,  которое просили
оценить в пяти баллах.
     -Отложите,- посоветовала Таисия.
     -Не будем?
     -Не будем. Скажем, не получали... А еще что? Почитайте. У вас интонации
приятные.
     -Мне  многие это  говорили...- и,  польщенный,  взял второе  послание и
прочел с  середины  вкрадчивым,  мягко вибрирующим голосом:-  "На  основании
формы номер 1  составляется  форма  номер 2.  Графа номер  1 составляется на
основании формы номер 4, имеющейся во всех первичных организациях Кр. Кр..."
Что такое кр-кр?
     -Красный Крест, наверно. О чем там - я прослушала?..
     Доктор прочел  письмо с начала  - тогда только  оба уразумели, что речь
идет о донорах, но не рядовых, а  резервных, которых надо держать про  запас
для особых случаев.
     -Таких-то нет, а им - резервные!- возмутилась Таисия.- Спрашивают - что
сами не знают!
     -Опять не будем отвечать?
     -Нет. Если вправду нужно будет, по телефону позвонят.
     -А я собрался уже. Никак в работу не включусь...- и Алексей Григорьевич
передразнил воображаемого профессора:-  Плохо,  молодой человек! И  на  этот
вопрос вы не ответили. За  что вам только стипендию платят?.. Может, ответим
все-таки?   Каков   вопрос,   таков   ответ,   как  говорится...-  и  глянул
змеем-искусителем.
     -Так  что отвечать?  Когда  отвечать нечего?..- Таисия  засмеялась. Она
ценила  мужское  лукавство,  но  не любила  мешать  дело  с  игрою и поэтому
вынуждена  была  возражать ему:-  Что  доноров нет?  Это  их  все  равно  не
устроит...- и продолжала с досадой, потому что говорила  не то, что думала:-
Для  военных,  наверно, стараются.  Этим все к завтрашнему дню нужно:  будто
утром воевать собрались.
     -А, может, есть  они?- не унимался  тот.-  Может, их поискать по району
надо?
     -Кого? Доноров? Или колодцы?
     -И  то и другое. Всех  вместе. Выпишем себе  командировку  и поедем: вы
колодцы считать, я доноров.
     -И на чем вы ехать собрались?
     -Да  хоть  на  катере. Тут берега  хорошие  - я  вчера  рекогносцировку
провел. Искупаться не мешало. Показали б, где вода лучше.
     -Везде одинаковая,- улыбнулась она.
     -Купаетесь?
     -Девчонки с дежурства бегают.
     -А вы?
     Таисия помедлила.
     -Я  уже  не  дежурю.   Вышла  из  этого  возраста...  Хотя  и  со  мной
случается...- и глянула ненароком, но выразительно.
     Он одобрительно кивнул:
     -Это  никогда не поздно.  Вам  в  особенности...  Справку бы только  ту
выправить. Нужна очень.
     Таисия знала  цену  деловым бумагам, которые так  часто бывают  чреваты
крупными неприятностями, и потому вошла в его положение, присоветовала:
     -Вы  его не подгоняйте, не просите -  и правда не даст, только наоборот
сделает. При случае надо...- и поглядела со значением.- А еще лучше -  через
кого-нибудь. Вам откажет, а другому, может, неудобно покажется.
     -Вас буду просить.- Алексей приготовился ко второму туру ухаживаний, но
она его упредила:
     -Меня без толку. Сама в  должниках  хожу: тоже хоть ищи заступника... К
Ирине Сергевне обратитесь,  детской докторше  нашей... Он  у  нее в  долгу,-
прибавила  она: не то из  желания помочь  москвичу, не то  - насолить  Ирине
Сергеевне.
     -Гуляет с ней?
     -Как  раз нет.- Она пожалела,  что  проговорилась: с ней это при первом
знакомстве случалось - потом зато нельзя было слова вытянуть.
     -Добивается только?
     -Тоже нет...- и усмехнулась от игры в вопросы и ответы.
     -А  что тогда?- Он  перечислил уже все известные ему случаи зависимости
мужчин от женщин.
     -Потому  как раз,  что не  гуляет...-  Таисия не выдержала и попеняла:-
Все-то вы, доктор, знать хотите.
     -Не все, а только главное. Вдруг пригодится.
     -Припасливый?.. А поглядеть на вас - не скажешь.
     -Разве так узнаешь? Тут в себе самом не разберешься... Дальше почитаем?
А  то  у меня  ощущение,  что я  зря зарплату получаю.  -  Он  вскрыл  новый
конверт.- О росте школьников. Стоя, лежа и сидя. Тоже в ведро?
     -До сентября оставим. Никак ростомеры по школам не развезем.
     На этот раз он согласился - успел облениться.
     -С этим  вообще - чем позже, тем лучше. Они ж  растут с каждым днем,  и
данные их стареют.
     -Правда?..- Она по  достоинству  оценила  его  пыл  и рвение:- Вас  бы,
доктор, в наше статистическое управление...
     Ирина  Сергеевна тоже зашла  в санотдел: познакомиться с новым  врачом,
которого сама же сюда напрочила. Предлог для этого у  нее был самый дельный:
так ей казалось, во всяком случае. У неясных больных в Тарасовке  объявились
новые двойники  - всего числом семь или восемь: все  друг на друга как капли
воды похожие.  Причина болезни была по-прежнему неясна, и  Ирине  Сергеевне,
начавшей всерьез  из-за этого тревожиться, пригрезилось  вдруг,  что Алексей
Григорьевич, только что сдавший государственный экзамен по инфекциям, мог бы
помочь  ей с  диагнозом. Она даже  подготовила краткую сводку о  больных, но
когда увидела его,  занятого  пасьянсом  из распечатанных  и еще не вскрытых
конвертов и глядевшего сущим бездельником, доклад этот сам собой  улетучился
из ее головы, и она только спросила:
     -Вы наш инфекционист новый?
     -Эпидемиолог.
     -Все равно. Хотите посмотреть  больных  с неясной инфекцией?  Мы с ними
путаемся, а вызвать некого: консультант неделю не являлся, а теперь и  вовсе
в отпуск уехал...
     Это была сущая правда,  но  Таисия  отчего-то  насмешливо потупилась  -
новичок же отнесся к предложению с редкой в его возрасте откровенностью:
     -Вряд  ли я  смогу помочь чем-нибудь. Я в инфекциях не смыслю ни черта.
Экзамен  на четыре балла сдал, но это потому, что лаборантка знакомая  билет
подложила.  Не мне одному - всей группе...-  и Ирина Сергеевна,  несмотря на
это существенное дополнение, невольно сробела и задумалась: сама она никогда
таким  образом  не  экзаменов  не  сдавала  и  почувствовала  себя  если  не
старомодной, то порядком отставшей от новейшего времени.
     -Справка  ему  нужна,  Ирина  Сергевна,  а не ваши  случаи,-  грубовато
вмешалась  в разговор,  походатайствовала  за  нового сотрудника, Таисия, не
любившая откладывать дела в долгий ящик и не оставлявшая устных запросов,  в
отличие от письменных,  неотвеченными.- К  Пирогову с этим сунулся, а  он  и
слушать его не захотел.
     -Что  за  справка?-  спросила  Ирина  Сергеевна  Алексея  Григорьевича,
пользуясь случаем рассмотреть его получше: она была любопытна и,  проработав
год  в  Петровском,  отнеслась  к  приезду  москвича  с  интересом  истинной
старожилки.
     -Что я здесь хирургом два месяца отработал.- Он деловито прищурился.- А
вы и есть та самая Ирина Сергевна?
     -Почему та самая?
     Москвич не стал выдавать осведомителей, соврал:
     -Тут о вас слава идет - как о лучшей детской докторше.
     -До  Москвы   дошла?-  не   поверила  она:   стала  в  последнее  время
осмотрительна.
     -Не до Москвы, но после Свердловска начали поговаривать.
     Она решила не искушать судьбу и не искать беглого ветра в поле.
     -Зачем вам такая справка?
     -Меня тогда после института хирургом возьмут  работать. Я хирургом хочу
быть, а  кончаю  санитарный. В министерстве  сказали, что  пойдут навстречу,
если привезу такую ксиву.
     -И вам ее не дают?- не поверила Ирина  Сергеевна -  на этот раз потому,
что до  сих пор была простодушной: будто вчера на  свет родилась  или где-то
долго  отсутствовала.- Какой  смысл неволить человека?  Все равно  толку  не
будет.
     -Да и я  так считаю,-  согласился с ней Алексей Григорьевич.-  Осталось
главного  уговорить.  Вообще,  пока с людьми  просто  так,  за  милую  душу,
говоришь, все за тебя, как справку дать, куда-то все деваются.
     -Все можно сделать,-  сказала Таисия,- надо  только настроение угадать.
Или случай: вдруг понадобитесь. Так просто ничего делать не станет.
     -Иван Александрович такой корыстный?- усомнилась Ирина Сергеевна. -А вы
не знали?.. Куда целый год глядели?..- и  Алексей Григорьевич, хоть и был не
так глуп, каким казался поначалу, не понял, что руководило при этом Таисией:
женская  солидарность  или  соперничество  -  оба чувства по  природе  своей
таковы,  что их трудно порой  отличить одно от другого... Иван Александрович
не задержался на  больничном дворе (ему решительно нечего было там делать) -
не устоял  перед соблазном еще раз взглянуть на последнее приобретение. -Как
дела?-  осведомился  он  с учтивостью,  которая должна была, по его расчету,
сгладить недавнее негостеприимство.- Много работы  сделали?..-  Досады в нем
между  тем не убавилось, а только прибыло: москвич явно пустил  корни и едва
ли  не  цвел  в  новом   для  себя  окружении.  -Десять  конвертов  вскрыл,-
отрапортовал  тот.-   На  один  почти   что  ответили.  -Это  много.-   Иван
Александрович оценил его  усердие по достоинству. Он оседлал свободный стул,
сел на него в позе циркового наездника, заметил:- Так ты, пожалуй, за неделю
всю работу  переделаешь - что с  тобой дальше делать прикажешь?..- Он  думал
уже о том,  куда сбыть нового  доктора.- И Ирина Сергевна тут?- удивился он,
будто  только  ее  увидел.- Какими  судьбами? Ирина  Сергеевна почувствовала
неловкость  и скрыла  ее  за шутливостью  тона: -Зашла:  думала  обсудить  с
Алексеем  Григорьичем новые  случаи в Тарасовке, а он инфекций  не  знает...
Скромничает, наверно. Иван Александрович отнесся скептически к предположению
о скромности новичка, но  спорить  не  стал: -Новые случаи?  Много?  -Шесть,
кажется...  Я  вам  разве  не  говорила?  -Нет. К  Алексею Григорьичу  пошли
сначала.  -Он   же  эпидемиолог  у  нас?  Пирогов  усмехнулся  и   лицемерно
согласился: -Эпидемиолог.  Потому и взяли.  Дети снова? -Я других не смотрю.
Но есть, кажется, и взрослые.  -Совсем хорошо... Что  ж вы не поможете  нам,
Алексей  Григорьич? -Заочно не могу,- заартачился  тот.- Надо  на  местность
выезжать.
     -С кем?
     -С Ириной Сергевной, наверно?
     Ему  явно  не  сиделось на месте. Иван Александрович поглядел на него с
особого рода  любопытством.  Таисия подняла  голову,  приревновала: -Вы ж со
мной  ехать собрались? Передумали?  -А ему все равно,-  ответил  за москвича
Пирогов: будто сам  был из другого теста:-  Лишь бы на  месте не торчать, по
свету шляться. Для этого и из Москвы уехал. Что ж делать будем?- спросил он,
всерьез уже, Ирину Сергеевну.- Я ведь тоже не знаю, что у них. Не было у нас
ничего подобного... Он видел двух ребят,  которых она привезла в Петровское:
оба лихорадили, были слабенькие, бледные  - и у обоих во рту были  небольшие
круглые язвы. Остальные, со слов  Ирины Сергеевны, были такими же. -Не знаю.
Надо  кого-то с кафедры звать,- сказала  Ирина Сергеевна.  -Все ж в отпуску?
-Кабанцев на месте - я звонила... Всех сразу отпустить не могут. -Этот - что
есть,  что нет:  все едино.  Без профессора  смотреть не станет.  Вообще  не
поедет,  если почувствует, что жареным  запахло. -Почему?-  спросил москвич:
ему хотелось поскорей освоиться на новом месте и войти в курс здешних дел, а
они все сплошь оказывались  непростыми и  запутанными. -Потому что профессор
все его диагнозы отменяет, когда возвращается. Чтоб  показать, что без  него
тут жизнь  останавливается  - этот и не хочет с ним связываться. Те еще типы
оба...  А что за аферу ты провернуть  хотел? О  которой не успел  в кабинете
рассказать?.. Это  было испытание  москвича на зрелость. Будь он поопытнее в
этих  делах, то уклонился  бы от прямого ответа, отложил  разговор на  более
удобное время, разжег  любопытство  Ивана Александровича, набрал  очки в  их
негласном поединке, но он встрепенулся, решил, что пробил его час, и изложил
известные нам  факты или,  вернее - их  интерпретации.  Пирогов  наотрез ему
отказал:  -Еще чего? Не  буду!..- Он  словно  ждал  чего-то  подобного: чтоб
поставить, раз и навсегда,  приезжего на место.- Из ума не выжил - голову  в
петлю совать! Ради чьих глаз прекрасных?..- и поглядел на сотрудниц, пытаясь
угадать, кто стоит за его просьбой... Таисия, не любившая терпеть поражений,
досадовала,  но помалкивала, а Ирина Сергеевна глядела  нарочито рассеянно и
безразлично, что могло обмануть кого угодно, но не Ивана Александровича. Это
прибавило ему желчи, и он начал лицемерить, что было у него следующей, после
выговоров   и  распеканий,  степенью  изъявляемого  им  недовольства:  -Тебя
облздрав  к нам прислал? Вот к нему  и обращайся.  Я тут ни  при чем.  Я для
министерства человек  маленький... -Дайте вы  ему эту справку!- прервала его
Ирина Сергеевна, глянув на него с долей пренебрежительности, в которой,  при
желании, можно было разглядеть след их прежних отношений.- Что вам стоит?..-
но Пирогов, что называется, завелся: -И Ирина Сергевна, гляжу, твои интересы
близко к сердцу принимает?.. Зачем она тебе?.. Справка, я имею в виду?.. Кто
может, и без  справки возьмет, а кто не хочет, тому и она не поможет: что ни
принесешь,  все  не  так будет.  Ему  ж  голову  морочат,-  сказал он  Ирине
Сергеевне, хотя  Алексею это было не менее интересно.- Куда ты идти  хочешь?
-В хирургическую клинику при  Первом мединституте. Только не  сразу, а через
два года:  надо сначала в городской  больнице поработать, ума набраться. Вот
туда-то меня без  справки и не принимают. -Клиника без больницы не берет,  а
больница - без справки? Как в сказке прямо...- и поглядел с досадой на Ирину
Сергеевну, внимательно их  слушавшую.- Пустяки это все. Справкой еще ни одна
карьера не  делалась. Расскажи о Москве лучше. "Националь" построили? -Стоит
коробка.  Там ресторан хороший.  -Был  в нем? -Нет  еще.  Собираюсь только.-
Алексей  Григорьевич, получив отпор от начальства,  не стал, надо отдать ему
должное,  настаивать  на  своем и  канючить, но  принял  отказ  к  сведению,
помешкал,  достал чистую тетрадку  и  начал  ее разлиновывать. -А сейчас что
делаешь?-  Пирогов  словно  заворожен  был  его  поступками.  -Тетрадку  для
входящих  и  исходящих. С  этого  все  начинают.  Ирина Сергеевна  встала  и
вознамерилась выйти. -Ты  куда?-  спросил Пирогов. -На  прием.  Приходите  в
амбулаторию,  Алексей   Григорьич,-   прибавила  она.-  У   нас   там  прием
хирургический.  Спросите  Ивана Герасимыча.  Я  его  предупрежу...  Придете?
-Приду  конечно,-  обещал  он ей.- Я ни одной  хирургической  возможности не
упускаю. Пирогов  с любопытством выслушал их сговор или обмен  мнениями. -Да
ты знаешь ли хирургию, чтоб прием вести?- усомнился он. -С третьего курса на
кружок хожу,- заверил его москвич.-  Аппендэктомию  сам делал. Главный  врач
успокоился. -Тогда давай. Может, и здесь кому-нибудь ее сделаешь. А то у нас
некому...- Это был выпад  уже  против Ивана  Герасимыча, и  Ирина  Сергеевна
поневоле замешкалась и  прислушалась.- Меня  только  сначала позови - прежде
чем на стол класть. А то у нас один полкишечника больной убрал, а оказалось,
у нее месячные...- Ирина Сергеевна ушла, не дослушав конца грустной истории,
и  Пирогов  смолк: с ее  уходом стараться  было не для кого. -Завтра пойду,-
пообещал  москвич.-  Сегодня искупаться надо...- и поглядел  на Таисию. -Так
хоть сейчас иди!- немедля откликнулся Пирогов, задетый за живое:  теперь ему
в особенности  не терпелось  с ним  расстаться.  Москвич почувствовал это  и
остался  - из  упрямства и проснувшегося  любопытства. -С  тетрадью  немного
поработаю,-  и  принялся  за это нехитрое  занятие, позволявшее ему  попутно
слушать новых  сотрудников и  даже наблюдать за ними... Пирогову нужно  было
уединиться с  Таисией  для  разговора  самого  деликатного и  доверительного
свойства.  Ему  не  хотелось  просить москвича,  чтоб ушел,  и еще  меньше -
возвращаться  сюда снова. Поэтому  он приступил  к Таисии с расспросами  при
совершенно  лишнем  свидетеле: -Ты  что  с мясом неклейменым  мудришь?.. Она
искренне удивилась:  -Уже  рассказали? -А ты думала? Разве здесь скроешься?-
Он чувствовал себя все-таки  неудобно:  мешал  Алексей  Григорьевич. Таисия,
напротив, черпала силы в его присутствии: -Это, Иван Александрыч,- обращаясь
к ним обоим, успокоительным тоном  сказала она,- сестра  моя двоюродная: та,
что  в  ветнадзоре  работает  - мясо  арестовала в кафе  нашем...  -У Матвея
Исаича?.. Слушай,  Алексей -  как  тебя,  Григорьич?..-  Пирогов  все  же не
утерпел  и решительно  оборотился к  своему заместителю  по  санэпидработе.-
Знаешь,  что моя первая главная врачиха говорила?..-  Это была в  своем роде
легендарная  женщина: никто не знал, говорила  ли она приписываемые ей байки
или за ними скрывался сам Иван Александрович.- Сколько будешь в первый  день
на работе сидеть, столько и будешь потом всю жизнь маяться. Мне этого в свое
время не сказали, так я вот до сих пор  мучаюсь, покоя не знаю... Этот намек
москвич  понял: встал, накинул защитного цвета куртку, дополнявшую пятнистые
джинсы. -Куда  идешь?-  Пирогов не  упускал его из виду: словно бес попутал.
-Говорю ж:  купаться,- и  снова  выразительно взглянул  на  Таисию.  Пирогов
проследил и  за этим взглядом тоже,  и он не  убавил засевшей в нем  досады.
-Это ты правильно надумал,- вслух одобрил он,  однако.-  Здешние дамы любят,
когда  мужики к  ним на свидание  чистыми  приходят, да  они нечасто их этим
балуют... Прислал бог помощника,- пожаловался он, когда москвич вышел.-  Что
он говорил тут  без меня? Таисия засмеялась: -Не помню уже... Купаться звал.
-Это  он и при мне делал... А ты что? -Я - что?.. С ума еще не сошла, как вы
говорите. Перед всей Петровкой разголяться и в воду с парнем лезть. -Можно и
не перед всем Петровским.  Таисия  неодобрительно  поглядела на него: -Так и
будете теперь всех подряд к нему ревновать?  Или  через одну?.. Вы как петух
прямо.  -Может, я и петух, да вы не  куры. -Яйца не несем?- но он не дал  ей
увести разговор в сторону, настоял на  своем: -Что с  этим мясом делать надо
было? -По инструкции если?- выжидательно спросила она. -А как же еще? Только
по ней.  -По  инструкции  если, надо карболкой  залить,  сжечь  и закопать в
землю. -И сжечь и закопать?- Пирогов подивился строгости  закона,  писанного
санитарными  врачами.- Не много  сразу? Таисия и сама так думала и  попытала
счастья: -Вот  и  я решила...- но Пирогов  ее  не слушал: -Сколько его было?
-Килограмм сорок... Я двадцать в больницу взяла. Не пропадать же. -Оформила?
-Как  я не оформить  его  могла?..  Если купила...- и видя,  что он медлит и
колеблется, попыталась склонить чаши весов в свою пользу:- Нет же ничего  на
базе. А детей кормить надо... Пирогов заскучал и потерял интерес к делу. Так
случалось с ним, когда его убеждали в чем-то наполовину, с фасада, а другая,
оборотная,  сторона  дела оставалась для  него  в тени, в безвестности.  -Не
отравишь  детей мясом этим?- спросил он только. -Да вы что?!- искренне  и во
всеуслышание  изумилась она:  гроза пронеслась  мимо,  и  она  вновь  обрела
полноценный дар речи.- Что ж я, не знаю, откуда оно?! -Все-то ты знаешь... И
Лукьянову сказала? -Когда?  Съели это мясо давно. Через  котел пропустили...
Это  был  перебор с  ее стороны: она,  что  называется,  вольничала. Пирогов
глянул на нее ястребом,  поиграл с мыслью выставить ее  вон  из  этой  избы:
слишком  уж  она срослась  и свыклась с нею.  Таисия  почувствовала угрозу и
замолчала:  знала, что  в  такие  минуты  его  не нужно  трогать, а  следует
переждать  опасное настроение.  -Делай как  знаешь,- отступился  он  от  нее
окончательно.-  Меня только ни во что не  впутывай. И вообще - если случится
что, на себя пеняй... Хотя мне  все равно попадет  в первую голову... Таисия
потупилась: всего этого можно было  не  говорить  - но  и не  сказать нельзя
было...  Лукьянов тоже зашел в этот день в санэпидотдел.  Он сохранил старую
привычку  коротать время  у Таисии,  но делал  это  теперь  украдкой,  будто
товарищеский суд запретил ему и  это тоже. Он сильно переменился после суда:
стал сумрачен, неразговорчив и неприветлив, хотя не  изменил обычному своему
высокомерию -  сделался из развязного балагура неприступным на вид трагиком.
В больнице с ним поступили  не по-людски: отлучили от машины и  приставили к
больничному гаражу,  а  на его  место  взяли  нового  водителя. Тот, однако,
оказался  годен  лишь на  то,  чтоб возить  Пирогова в область и обратно,  в
районе же неизменно застревал и терялся: слишком много надо было знать здесь
тайных дорог и  проселков и помнить к тому же, когда  они  проходимы и когда
непригодны  для  навигации.  Лукьянова  снова  посадили  за  руль,  и  они с
напарником разделили то, что Иван делал раньше один: новичок ездил в область
мимо  тамошних  гаишных постов, а Лукьянов по району - мимо своих, знакомых.
Это устраивало обоих и дело пошло на лад, хотя  Иван и не жаловал сменщика и
разговаривал с ним лишь в силу крайней необходимости. Соответственно с этими
перестановками менялось  и отношение  к нему больничных сотрудников: то есть
претерпело метаморфозу от почти открытого и публичного осуждения к признанию
- пусть вынужденному и  молчаливому; Иван все  это принимал с достоинством и
бесстрастием, но в душе у него все кипело. Таисию он выделял среди прочих. С
ней  его связывали давние и основанные на  взаимной выгоде отношения: многие
поначалу  дружеские  связи  кончаются,  известно, тем  же...  -Что  нового?-
спросил он, садясь  на  стул, который незадолго до  того седлал  его кровный
враг. В его походке и осанке (которые больше выдают людей, чем слова и лица)
появилось  после  суда  нечто   нескладное,   застывшее  и   топорное,   что
физиогномисту  говорит о  целеустремленности  и  мстительности побуждений, -
Таисия хоть и не читала с лица, но стала его остерегаться. Тем добродушней и
дружелюбней   отвечала   она  сейчас:   чтоб   возместить   этим  недостаток
искренности:  -Да  ничего  особенного,  Иван.  Доктора дали нового.  Она и в
лучшие времена не  всем с ним делилась  - теперь же,  по  понятным причинам,
сузилась  еще более. Лукьянов был охоч  до устных новостей (это было у него,
как у другого потребность включить утром радио или прочесть газету) и злился
из-за ее скрытности - хотя и старался не подавать виду: не хотел ссориться с
давней приятельницей и единственной, не  считая жены, союзницей  в больнице.
-И что  с того?- недоверчиво спросил он. -Буду теперь  не  одна сидеть,  а в
компании. И не с бирюком каким, а  с  приятным молодым человеком. Видел его?
Лукьянов из всего этого понял одно: что она не хочет с ним откровенничать, и
иронически поглядел на нее. -Что мне новые доктора? Мне старых достаточно...
Что  там с Матвеем Исаичем произошло? -И ты знаешь?- во второй раз в течение
часа  удивилась  Таисия.  -Как  не  знать,  когда  все  говорят?..  Кто  еще
интересовался?  -Да звонят все кому не лень,-  солгала она  и прибавила  для
убедительности:-  Хотя  сам  он  не  жалуется.  Редкий  человек  - таких  бы
побольше... Матвей Исаич был заметная фигура в Петровском: директор местного
и единственного кафе  и личность во всех  отношениях незаурядная.  -И откуда
мясо  это?.. Это Таисия  могла сказать: шила в мешке не утаишь - это  должно
было стать  предметом  обсуждения на базаре, а  она не хотела, чтоб у  Ивана
были  доказательства ее неверности. -Фельдшер из Тарасовки  корову зарезал и
на базаре стоять не захотел - продал, видишь ли, Матвею Исаичу. -С каких это
пор у Семена  корова  появилась?.. Иван знал в  районе  всех:  у  него  была
прекрасная память на лица,  дела и связи.  -А нет  разве? -Не было  никогда.
Когда  ему с ней возиться?.. Когда  он  пьет горькую?.. И  кто в июле  телку
режет?  -Корову,- проворчала она, теряя почву под ногами.  -Тем более. Какая
разница?.. Таисия поняла, что он кругом прав, и разозлилась, всполошилась не
на  шутку: -А я  знаю, зачем?! Что вы  все ко  мне с этим мясом лезете?!  Не
рада,  что  связалась!  Иван  ухмыльнулся  -  скорее  по  привычке,  чем  по
настроению. -Самой,  небось,  перепало?..  Могла  б и  меня  в  долю  взять.
Жрать-то нечего. -Анна Романовна  пусть об этом думает. -А что  с нее толку?
Десяток яиц принесет? Она ж  так - задарма всю жизнь пашет... Он приуменьшал
возможности и способности своей супруги, но Таисия не стала спорить - только
напомнила: -Тебя тоже не дозовешься. Когда свекра в область повезешь? У него
ноги скоро совсем  отсохнут. -Когда срок мой кончится, тогда и поеду. А пока
пусть  вас  Веник  возит.-  Его  сменщика  звали Вениамином.- Не к  чему мне
попадаться... Лукьянов стоял скалой в таких случаях, а новый водитель, то ли
под впечатлением  печальной  судьбы  предшественника, то ли  просто - не  от
большого ума, тоже  отказывался брать лишнего пассажира  и  попутчика.  -Вот
когда  возить начнешь,  тогда и о тебе вспомню,- отрезала Таисия и  смягчила
затем  силу  удара:-  Нечего  там  делить было. Если б было  что, я  б  тебе
оставила. -Пирогов все себе взял?- вырвалось у него: он страстно хотел этого
- не  для  доноса, а  из жажды посрамления противника. Таисия уставилась  на
него: -Да ты что,  Иван? Когда это он такими делами занимался?  У него  что:
мяса дома нет, как у  тебя?.. Что  ты спрашиваешь?..  Лукьянов сам знал, что
сказал лишнее,  но  уступать  не  думал.  -А  что он сюда  приходил? О  мясе
спрашивал? -Кто тебе сказал?  -Сама  говорила. Мол, пристали к тебе с мясом.
Кому   еще  дело   до   него?   Таисия  в   очередной   раз  подивилась  его
проницательности. Ей  пришлось врать наново: -Мясо это  из Тарасовки,  а там
какие-то  больные новые.  Чем - никто  не  знает...  Она сказала это наугад,
наобум,  но попала  в точку.  Так в  жизни случается: когда  нас припирают к
стене, мы начинаем мыслить, а не просто соображать - хотя и делаем это почти
машинально. Так или иначе, но она  сумела ввести Лукьянова в заблуждение: -Я
тоже про эту болезнь слышал. Язвы во рту... Это может быть. Корова сдохла, а
они  ею  в кафе угостились!..- и усмехнулся  - не к месту  и  не ко времени.
Таисия,  у  которой все внутри похолодело от того, что так  оно, возможно, и
было: как они с Лукьяновым вдвоем только что напридумали,- поразилась: -А ты
что  радуешься?!  -Не  радуюсь,- сказал  Лукьянов.- Мне-то  что?..  Если так
только - малость самую...
     30 -Не  знаю, угожу вам или  нет. Вы не  говорите  ничего, а я не знаю,
нравится вам или не очень. Дело-то денежное... Хозяйка угощала обедом нового
жильца,  взятого  ею на  постой и  на  пансион, и развлекала его разговором,
приличествующим случаю. -Борщ?- спросил Алексей: словно не  доверял  глазам.
-Украинский,- подтвердила она.- Я его прежде хорошо делала: сладкого перчику
положу,  синеньких,  а здесь этого нет ничего -  одной  свеклой обходимся...
-Свекольник,  значит,-  и, преодолевая  сомнения, опустил ложку  в  миску...
Насколько трудно давались другим  в  Петровском (Ирине Сергеевне,  например)
поиски и наем жилья, настолько же легко и даже изящно провернул  это Алексей
Григорьевич.  Он  разговорился  с   будущей  хозяйкой  Марьей  Егоровной  на
автобусной остановке,  поделился с  ней нуждами и заботами, намекнул на свою
непритязательность и компанейскую душу,  затронул в ней материнские струны -
не  прошло и  десяти  минут, как контракт был заключен: устный,  но от этого
лишь еще более интимный и нерасторжимый. Пришлось ее даже, как домовладелицу
Ирины Сергеевны, уговаривать взять месячную плату -  она, в отличие  от той,
деньги приняла, но прежде взяла с него  обещание взыскать с райздрава вдвое.
Позже  выяснилось, что она  из  приморских,  полукурортных мест,  где  жилье
сдается без больших раздумий  и колебаний: вспомнила старую жизнь и впустила
в дом квартиранта.  -Мы с  Азова оба: сюда по набору приехали, детей с собой
привезли - сейчас все разъехались. У нас  их много: у меня три сына и у него
две девки. Овдовели оба раньше времени - вот и сошлись друг  другу помогать:
как в колхоз  вступили...  Разговор этот,  равно как и обеденная  церемония,
происходил в запущенном, неухоженном саду, доставшемся  нынешним хозяевам от
предыдущих  и с  тех пор вконец одичавшем:  возле сарая из  разнокалиберного
теса. Крыша его продолжалась в виде навеса, и под ним стояла на четвереньках
железная печка, на которой хозяйка готовила в теплое время года. Москвич  ел
за дощатым столом, почерневшим  от дождей и снега,  хозяйка сидела рядом  на
перевернутом ведре и как бы  ассистировала ему  в  этом. -Не испугались сюда
ехать?  -А  чего бояться?- Хозяйка  была  настроена  задорно.- Нам,  правда,
наобещали всего: и  избу  и  корову - а  на практике вышло: дом  без крыши и
телка  годовалая, так  ведь никогда не  бывает так, чтоб все, как наобещали,
вышло - поправку надо сделать, верно?.. -Похоже на то,-  согласился  жилец.-
Привыкли, словом? -А  что делать?  Принимаем все как есть. Мы  рыбаки оба  -
привыкли наугад ходить: на улов не  жаловаться. -Рыбу ловили? -А кого ж еще?
Мы  за ней,  а  она от нас. У нас, на Азове, вся повывелась, так и  в других
местах - за ней  аж до Японии идти надо. Махнули на нее рукой, решили посуху
ходить: я на молокозаводе устроилась, пока на  пенсию не пошла, а хозяин мой
в совхозе  плотничает. Мы сюда  по  набору приехали. Переселенцы  - да  тут,
считай, половина их: не здесь родились -  снялись с места и поехали.  А дети
еще дальше устремляются. Страна большая - катаемся взад-вперед, как волна по
морю.  Вы вот  из  Москвы?  -Из нее. -А что такую даль  выбрали? -Посмотреть
захотелось. -Увидели что? -А как же? Только  и делаю, что  головой верчу...-
Москвичу не нравился борщ, но он не делал из этого истории - старался только
зачерпнуть  пожиже.-  Это даже приветствуется. Дальняя  практика,  я имею  в
виду. Посылают: может, понравится - захотим остаться. Никто не хочет ехать в
вашу даль.
     -А вы поехали?
     -Так по своей  же  воле.  И ненадолго. Пока  возможность  есть. -Ловят,
значит, на крючок? А вы что? -Кто как. У каждого своя  голова на плечах. Она
кивнула.  -Это понятно.  Молодежь  нынче  умная  пошла  -  ее на  мякине  не
проведешь. Вы  мясо выбирайте и бульон пейте, а гущу оставляйте... Вижу, она
вам  не  нравится...-  и выплеснула  в  огород некогда произраставшие в  нем
коренья.- Рыба  у меня на второе. Хек с Балтики. Вы только обед мой хвалите,
а  то  думать  начну, не угодила, спать перестану... Огурчик вам сорвать?..-
Она подошла к затерявшейся в траве грядке, наклонилась над ней.- Нет ничего,
наверно... Нет, нашла все-таки.  Плохие  они тут  - наши лучше  были... Если
руки приложить,  они и здесь такие будут,  да  не помогает  никто  хозяйство
вести. -Тоньку заставляйте.- Он имел в виду младшую дочь хозяев, гостившую у
них  на  каникулах  и в последние  два дня  привлекавшую  его внимание. -Эту
заставишь!  Как на трактористку учиться пошла, так земли касаться не  хочет.
Спит,  холера,  а  коза  недоена.  Блеет  вон!..-   Из-за  сарая  доносилось
нетерпеливое  блеяние.- Будь моя  дочка,  взяла б хворостину и высекла. -Так
ведь  своя  уже? -Нет,  различаем  мы их,  с  хозяином нашим.  Каждый  своим
хвастает... Тонька!  Выйдешь ты,  окаянная?!. Приехала отдыхать,  говорит! И
вправду  умная  молодежь  пошла  -  своего  не  упустит...  Вышла  наконец -
осчастливила!..   Тоня   показалась   на  крыльце:  худая,  смуглая,  босая,
заспанная. Алексей успел  перекинуться  с ней парою слов,  но  на большее не
хватило времени: они жили как бы  в разных часовых  поясах - утром, когда он
уходил в  больницу, она еще  спала, а после обеда, когда возвращался, ее уже
дома не было. -Что, мам?- Она покосилась  на привлекательного, по-городскому
одетого гостя. -Козу  подои.  Так  и  не подоила...- Тоня помедлила,  повела
строптивой  головой: ей не  хотелось  выполнять  унизительную  работу в  его
присутствии- но спорить не стала, пошла легкой, уверенной походкой за сарай,
где  и  скрылась:  как  в  воду   канула.-  Не  будете  вы,  гляжу,  у  меня
столоваться.- Марья Егоровна окинула  опытным взглядом гостя и его тарелку.-
Вам мясо нужно, а  оно у нас не каждый день. -Я  тушенку с собой взял. -Тоже
надоест. Что вам тушенка эта?.. Хозяин мой идет - раньше времени  отпустили.
Не знакомы еще?  Он у меня дичок: новых людей стесняется, сторонится -  пока
не  привыкнет... Алексей и в самом  деле  за  три дня, что  жил здесь, видел
хозяина дважды и то издалека: тот словно от него прятался. И теперь - пройдя
несколько шагов от  калитки, он стал и задумался:  идти  дальше или  нет - в
телогрейке,  в  сапогах, добродушный,  стеснительный  и  безразличный.  -Что
рано?- спросила его жена. -Аа!..-  картинно отмахнулся он.- Беспорядок - как
он был, так и есть. Надумали коровник ставить, а  лесу подвезти забыли. -Зря
ездили, значит?  -Выходит,  так...  Канавы копать  заставляли, да мы  - шиш,
отказались: не барщина...- Он решил выйти на время из безвестности и подошел
к жильцу ближе.- Ну что, накормила она вас? Голодом не уморила? -Сыт, вроде.
-У нас  тут особо не разгуляешься: не Москва,-  и присел на пенек, торчавший
по соседству:  не далеко, но и не слишком  близко - чтоб не навязывать гостю
знакомства.- Не был я у  вас. Много где за жизнь свою перебывал, а у вас  не
был.  -Везде  одинаково?-  спросил гость,  настроенный после  борща  и  хека
философически. -Почему?-  не согласился хозяин.- Смотря как ездить... Если в
гости,  то  одинаково, а жить -  везде  по-разному...- Он поглядел на жену и
насмешливо улыбнулся.-  Мне  вот  не  нравится здесь,  а ей  ничего. -А  чем
плохо?- подхватила она спор, не вчера начатый.- Климат здоровый,  дом стоит,
землю  дали. -Землю!..- только и повторил он, но не стал спорить при  чужом:
это было не в его духе.- Да раз  приехали, жить  надо.  Не обратно же ехать.
-Вот.  А  раз остаешься,  не  хай! -Ээ  нет!-  возразил  он,  не  намеренный
поступаться в главном.- Жить-то я живу, а рта мне не затыкай. Свобода слова,
верно?- и  подмигнул москвичу, естественному союзнику в этом споре.  -И этот
туда же! Нас бы кто про свободу нашу спросил! -А вы ее без спросу возьмете,-
и  встал  с   пенька,  посчитав  спор  решенным,  а  разговор  законченным.-
Поговорили.  Тонька  где?  -Козу  пошла  доить,  да  вон с соседским  парнем
треплется... Тоня  болтала  через  забор с коренастым  скуластым подростком,
лицо  которого  выглядело  разом  оживленным  и просительным.  Она упиралась
грудью в слеги: делала это нарочно, а он то и дело взглядывал на перекладину
и с трудом отрывал взгляд  от запретного зрелища. Увлекшись  разговором, они
забыли  про осторожность  и, перемещаясь вдоль изгороди,  не  заметили,  как
попали в поле зрения взрослых. -Что за парень?- хозяин близоруко прищурился.
-Мишка Волков... Не узнаешь разве? В институт в этом году готовится.
     -Что-то он не там готовится, где нужно... Зови  ее. -Тонька!- закричала
мать.-  Что  там  делаешь?!.  Козу  подоила? -Нет еще.- Тоня отвернулась  от
забора.-  Не  успела. -За  это  время?!- поразилась мать, хотя  и не  вполне
искренне.-  Чему вас  в  училище  учат?  -Мотор  заводить,  мам.  -Гони ее,-
распорядился отец.- А я прилягу пойду,- и пошел в  сарай, куда перебрался  с
того  дня,  как  в доме  поселился  доктор. -И есть не будешь? -Не заработал
сегодня... Потом поем...- и развернул на ходу газету. -Газету пошел читать,-
прокомментировала Марья Егоровна таким  тоном, будто наблюдение ее  касалось
бог  весть какого редкого факта.- С первого листа читает до последнего. Что,
спрашиваю, читаешь? Одно и то же ведь каждый день? А он мне - это если вдоль
строк читать, одно, а между  ними - разное. Как это - между строк читать, не
умеете?..- и поглядела с любопытством: ей  давно хотелось узнать это. -Нет,-
сказал жилец.- Не в моем это стиле. -Вот и я тоже,- согласилась она.-  Я  ее
вообще  никак  не читаю  - ни  вдоль, ни  поперек.-  Она  поднялась.- Пойду.
Нехорошо сидеть, лясы точить, когда хозяин дома.  Смородины  себе на  третье
нарвите - все  равно стоит осыпается...- Она ушла в сарай к мужу,  а Алексей
посидел  еще некоторое  время,  прислушался к ощущениям, идущим из  желудка,
встал и пошел  к  кустам смородины. Ягода была мелкая,  жесткая  и душистая:
почти лесная, но  он не  был разборчив в еде - вопреки тому, что подумала  о
нем Марья Егоровна...
     Вскоре он  оказался  у забора, где стояли подростки. Оборвав  разговор,
они в упор и без стеснения его разглядывали. -Что козу не подоила?-  спросил
Алексей у Тони: на правах старшего. -Лень,- без утайки отвечала  она. -У нее
ж молоко перегорит?  -Не перегорит!-  вмешался в  разговор  сосед,  успевший
приревновать ее к москвичу: ему показалось, что  с его появлением она  стала
относиться  к нему прохладнее.- Они  бесятся, когда их не  доят - это  да, а
молоко не портится.  Оно там как на сохранении.  -Мать подоит,-  сказала, со
своей стороны, Тоня.- У нее это лучше получается. Коза  словно услыхала, что
речь  идет  о  ней, -  заблеяла вдвое  сильней  прежнего.  -Личное хозяйство
невыгодное,-  сказал Миша.- Сколько она, к примеру, дает? В день три  литра?
Девяносто копеек? А  ест на  сколько?  -Ничего  она  не ест,- возразила  его
подруга.- Мороки много. -Все равно. Плюсы с минусом не сходятся. -В институт
готовишься?- спросил его Алексей. -Готовлюсь. -В какой? -Технический.  У нас
два  института  всего:  инженеров народного хозяйства  и библиотечный. Выбор
ограниченный.  А  мне  математика  хорошо  дается  очень.  -В  город  будешь
перебираться? -Надо бы...- Он оборотился к Тоне в поисках поддержки:- А что?
Здесь  никаких  удобств нет.  Телевизор -  и тот плохо работает. -Ничего!  И
здесь  проживешь!-  ревниво  оборвала  она  его.- Инженеры  везде нужны.  На
молокозаводе вон требуются. -Попасть еще надо. Сочинения боюсь,- пожаловался
он москвичу.- Базаровы, Кирсановы всякие - на кой  это нужно все? -Шпаргалку
сделай,-  посоветовала  Тоня.-  У  меня есть одна...- и  припомнила  не  без
труда:-  "Фамусов  как  типичный представитель передового дворянства",- но у
Миши был свой  вариант: -Я на вольную писать  буду.  "За  что  я люблю  свою
деревню". Со  мной учитель занимается, Кузьма  Андреич,-  похвастал он перед
москвичом, и Тоня, которая каждый его успех воспринимала как личную неудачу,
пустила  шпильку:  -Что  ж  не занимаешься тогда?..  Он  вон пришел  к тебе,
ждет... Глазастая, она раньше других  высмотрела учителя и умолчала о нем из
одной лишь  девической лени и вредности. Кузьма  Андреич уже некоторое время
стоял  на Мишкиной территории и хмуро  смотрел на компанию по другую сторону
от  забора.  Миша мельком  оглянулся,  упрекнул подругу:  -Раньше  не  могла
сказать? Может, он мимо шел, а я не поздоровался?..-  но учитель уже шагал к
ним  между грядками: его  влекло любопытство к новому  приезжему...  Чувство
приличия  не  позволяло ему обнаружить  это  чересчур явно  -  поэтому он  и
обрушился на незадачливого  Мишку: -Стоишь?.. А  упражнения сделал? -Сделал,
конечно!- соврал тот и уставился на него во все глаза. Кузьма Андреич ему не
поверил,  но  не  в его  интересах  было настаивать на немедленной проверке.
-Принесешь завтра.  Посмотрю - задам следующие. -Только не такие  сложные! А
то сижу до вечера!..- Миша был  актер в  душе: жаль, что в  области  не было
театрального  вуза - но на  этот раз переиграл  и  чуть не  провалил партию:
Кузьма  Андреич,  чувствовавший  его,  так сказать, изнутри, решил  проучить
наглеца:  -Неси что  сделано.  Посмотрим,  что  там такого трудного.  -Прямо
сейчас?-  удивился Миша. -А что  откладывать? -Матери нет. Она ключи с собой
взяла. -А  ты  в  окошко  вылез?..- Учителя бывают удивительно прозорливы  в
отношении  своих подопечных: потому,  что всякий раз  вспоминают собственные
проделки многолетней давности. (Они потому  и выбрали свою профессию, что не
могут забыть их и раз и навсегда оторваться душой от детства.)- Лезь назад.
     -Высоко, Кузьма Андреич. -Как из окна  прыгать, низко, а туда  лезть  -
высоко? -Конечно!  Там на  подоконник со  стула встаешь, а здесь уровень два
метра. Ногу сломать можно...- но  учитель уже не  слушал его  жалкий  лепет:
оборотился  к  москвичу,  ради которого  и  пришел  сюда - пригласил  его  в
свидетели: -Лентяй  каких  свет  не  видывал. Хотя и способный.  У  нас  все
способные - лентяи, не находите?..- Алексей в ответ только пожал плечами. Он
не  любил  лишних обобщений  - равно как и чтения между  строк: находил  оба
занятия бесплодными.- Вы доктор новый?  Тот,  о  котором говорят столько?..-
Всех  разговоров  и  было  что  с  Валентиной  Егоровной,  завучем  школы  и
одновременно - соседкой и  почти  супругой Кузьмы Андреича:  она отнеслась к
новичку, как  и ко многим другим, неодобрительно -  но Кузьма Андреич сказал
эту фразу не в прямом, а в переносном смысле, как наживку для разговора.- Вы
на  место  Михал  Ефимыча  приехали?  Вас  посетить надо из  одной  памяти к
уехавшему. Он  с вашим главным не  сработался. Уехал  на  повышение: сейчас,
насколько  я знаю, в  Ульяновске - пишет  там диссертацию о  колодцах.  Он и
здесь  ими  увлекался...  "Не  он ли  сюда  запросы гонит?"- праздно подумал
москвич, но вопроса этого не задал: был  осторожен  с людьми, не слишком ему
знакомыми. Учитель же погрузился в  дорогие его сердцу воспоминания: -О  нем
тут  я  один и вспоминаю.  Мы в свое  время много хаживали по  Петровскому и
многое было говорено на разные темы. Потом год переписывались. У него всегда
были научные  наклонности. Вы наукой не занимаетесь? -Нет,- сказал Алексей.-
Не  по этой  части. -Я  тоже, хотя  это неверно. Меня  шестидесятники  тогда
интересовали: я  развивался  в направлении от  Добролюбова к Писареву. Обоих
читали, конечно? -Конечно.- Алексей сократил ответ до минимума и поглядел на
подростков,   ставших   невольными  свидетелями  памятного   разговора.  Они
разглядывали  взрослых с любопытством посетителей зоопарка и потеряли всякую
бдительность: будто доктор  и учитель и  в самом деле сидели в клетке и были
отгорожены  от них решеткой.- Учите их?-  и Алексей остановил  жестом Кузьму
Андреича, который собирался в  эту минуту рассказать обстоятельства перехода
от одного критика к  другому.- Давай лучше урок им устроим. Тоню спросим про
Фамусова.   Она  его  хорошо   знает  очень...  Это   был,  с  его  стороны,
предательский  удар  в  спину:  так  на  показательном  уроке  высокий гость
приглашает  к  ответу   не  кого-нибудь,  а  миловидную  школьницу,  имевшую
несчастье  ему  понравиться.  Оба подростка  встрепенулись и  в  одно  время
огляделись:  в поисках пути к спасению. -Ну,  Антонина,- подбодрил учитель.-
Что запомнила из восьмого класса?.. У тебя три балла было? Не густо, но и на
них хоть что-то знать надо... Тоню трудно было застать врасплох, но среди ее
сильных карт литература не значилась. Она испытала минутное  замешательство.
-Фамилии  больше,  Кузьма  Андреич.  Кирсановы  да  Базаровы.  -Хорошо  хоть
фамилии. Хотя Базаров был один - если не  считать, конечно, его родителей. В
этом и заключалась его  трагедия...- Последнее было поведано уже москвичу, к
которому  он  обратил  внушительное,  осанистое лицо, окаймленное бачками  и
тронутое  по-летнему перистой  бородою. Он задержал на москвиче  взгляд чуть
дольше, чем  следовало, оставил без присмотра тех двоих, и они  не замедлили
этим воспользоваться: Тоня затрусила к родителям  за сарай, сохраняя на лице
то степенное и  вынужденно-благопристойное выражение,  с  каким иные  девицы
спешат кой-куда, когда  ждать  больше нету мочи, а  Миша вовсе пропал, исчез
незамеченным:  это  был  юноша   одаренный  во  многих  отношениях,  включая
способности иллюзиониста  и  мистификатора. Алексей  кивнул в  сторону Тони,
удаляющейся с  высоко  поднятой  головою: -Так и не подоила козу. С  ней  не
хочешь  позаниматься?  Кузьма  Андреич  помедлил,  прежде  чем ответить.  Он
настроился уже на тот цветистый  и выспренний лад, который любил  и  который
был необходим ему как упражнение в риторике; кроме того, как всякий учитель,
он не терпел,  когда его перебивали и, не спросив, меняли тему разговора. -С
этой   не   пройдет,-  проворчал  он   естественнее  прежнего.-  Сплетен  не
оберешься...- Он  нахмурился, наново собрался с мыслями, но москвич  не  дал
ему  передышки: -Вы здесь вообще купаетесь? Что-то я никого,  кроме малышни,
не видел. Пошли. Я хорошее место высмотрел. У пристани... Валентина Егоровна
главным доводом против москвича  выставляла именно  его  купание в полунагом
состоянии на виду у всего Петровского: она считала, что сельский интеллигент
не  имеет права  оголяться  перед  остальным  населением, сравниваться с ним
таким образом  и становиться на одну доску.  Кузьма Андреич хотел завязать с
москвичом тесные  отношения, чтоб гулять с ним по городку и обсуждать походя
различные  темы,  но прилюдно плескаться с ним в реке и объясняться потом  с
соседкой ему было  незачем.  -Что за пристань?- спросил он, выигрывая время.
-Пристани не знаешь?!-  изумился  Алексей.- Что ж ты  тут знаешь тогда?!.  В
километре от города по течению!  Красивое место, между прочим. Если глазами,
конечно,  смотреть,  а  не  лобными   пазухами.   -Меня  люди,  а  не  места
интересуют,- отчитал его Кузьма Андреич, но в  следующую минуту огляделся по
сторонам:  совсем  как  до  него  Тоня  с  Мишкой  -  в  поисках  выхода  из
сложившегося положения. -Идешь  или нет?-  пристал  к  нему москвич. -У меня
плавок нет. Вообще три года как не купался. С тех пор как в Ялте отдыхал,- и
глянул многозначительно. -Ты этим, как каким-то подвигом,  хвастаешь.  Что ж
ваш  Михал Ефимыч  пропаганды  здорового образа  жизни не вел? Идем,  я тебе
плавки дам. Я  с собой три пары привез. Для  такого случая.  Кузьма  Андреич
украдкой  глянул  на  него, смерил с  головы до ног. -Не пойдут.  У  меня на
размер больше. -Что у тебя  на  размер больше?  Кто тебя увидит вообще?  -Не
скажи,- чопорно  и желчно возразил  тот.- Это  тебе не Москва. Завтра  же по
Петровскому разнесется. Какие  у  меня плавки...-  и  поглядел  на  калитку,
раздумывая  над тем, сразу ли ему уйти или выдержать короткую паузу. Алексей
отступился от него: -Плавать, небось, не умеешь... Вы как моряки совсем - те
тоже у воды живут и в воду не лезут... Кто это?!.. Какая женщина богатая!..-
Он увидел на улице женщину,  идущую по их стороне и привлекшую его  внимание
рослым, крупным  сложением и  степенной  поступью и  осанкой: в  России  все
величественное  и  размеренное  в  женщинах  привлекает  мужское  внимание.-
Занимаемся  черт  знает  чем, а тут такие самоходки  по  улицам  движутся!..
Кузьма  Андреич  словно наперед  знал,  что  после  купания  речь  пойдет  о
женщинах. -Это Ирина  Сергевна  ваша,-  неодобрительно  сказал  он:  москвич
слишком  отвлекался и не давал  ему сосредоточиться  на главном.- Не знакомы
еще? -Она?!- поразился тот.- Как же это я обознался?! Вот что с нашим братом
белый халат делает! Живых в гроб кладет!.. Ирина Сергевна!- закричал он, как
в лесу, и поспешил к ней,  остановившейся на его призыв.- Какая встреча! Вам
штатское к  лицу очень! Класс! Я ведь вас без  белого халата еще не видел!..
Он и в халате видел ее однажды, но Ирина Сергеевна, устав от приема больных,
ничего не имела против похвалы и лести.  На ней было легкое платье - слишком
тонкое,  сказали  бы  пожилые  жительницы Петровского,  предпочитавшие сукно
хлопку  даже  в  жаркое время года: оно обтекало  ее и, пряча  тело,  как бы
выставляло его на общее обозрение.  Алексей Григорьевич  уставился  на нее в
немом  восхищении.  -Знаете,  на  кого вы  похожи?-  спросил  он ее со  всей
искренностью,  на которую  был способен.  -На  кого? -На античную  статую! Я
такую в третьем классе в музее Пушкина видел! Вся в мраморных складках! Один
к  одному!  Складки  так вниз и  катятся!  -Правда?.. А другие  говорят,  на
каменную  бабу...- Она имела в виду Кузьму  Андреича, который, собравшись  с
духом,  направился к ним через Мишкину калитку: молодые люди  ведь стояли до
сих  пор по разные стороны  от забора.- Хотя и здесь и там  камень... Кузьма
Андреич у вас? Он у нас обычно приезжих встречает. Визит вежливости наносит.
Так ведь, Кузьма Андреич?  Учитель собрался сказать в ответ нечто  в  высшей
степени  литературное,  но Алексей опередил  его: -Я  его с собой тащу. Зову
купаться,  а у  него  плавок  нет. А  мои  надевать не  хочет.- Учитель  тут
нахмурился: он не любил  сальностей, а  москвич еще  и  пригласил в компанию
Ирину  Сергеевну:-  Может,  вы к нам присоединитесь? Это было бы событие,- и
обвел мечтательным взором  плавные, текучие  очертания докторши, заставив ее
естественным  образом  покраснеть,  а  Кузьму Андреича  - нахмуриться  вдвое
против прежнего,  так что он,  с лохматыми бачками своими, сделался похож на
атамана разбойников. -И  у меня  купальника нет.- Ирина  Сергеевна  смягчила
свой отказ этим независящим от нее обстоятельством.- Был  один, но я из него
выросла. Учитель насмешливо глянул на нее, а москвич сказал не подумавши: -Я
гляжу,  это   у  вас  как  стихийное   бедствие.  Областная  торговля  плохо
работает?..  Но я три штуки  взял: одни - Кузьме Андреичу, другие, может, вы
возьмете?.. Это было чересчур даже для врачебного племени, безнравственность
которого    Валентина    Егоровна   часто    обсуждала    дома    со   своим
соседом-квартиросъемщиком.  Кузьма  Андреич  вытаращил  глаза  и   чуть   не
задохнулся от  неожиданности, а Ирина Сергеевна  сделала  вид, что ничего не
расслышала. Алексей Григорьевич понял, что переборщил, и предпринял неловкую
попытку  оправдаться: -Вы не подумайте, что  я что-нибудь неприличное... Это
даже не плавки,  а шорты...- но Ирине Сергеевне не к  лицу было слушать  эти
подробности, и  она  обратилась через  его голову  к  учителю: -Как  живете,
Кузьма Андреич? Давно вас не видела.  У  вас каникулы? Кузьма Андреич только
сейчас пришел  в  себя  после нокаута,  решил отыграться на Ирине Сергеевне,
произнес  с надменностью:  -Отпуск.  Каникулы  бывают  у школьников. Она  не
поняла.  -Какая разница? -Это  распространенное заблуждение,-  строго сказал
он.- В  каникулы мы  работаем.  Я,  например, дежурю в  школе по  вторникам.
-Когда там детей нет?- не унималась она.- Уходили б наши больные куда-нибудь
на  два  месяца. Верно, Алексей Григорьич?-  Она уже простила  ему  недавнюю
дерзость.- А  то - лето не лето, суббота не суббота. Алексей проникся к  ней
живейшим участием: -Работали сегодня? -У меня прием  по субботам. Еще вызовы
после обеда будут. -Тогда  точно  искупаться надо! Перед вызовами!-  Алексей
Григорьевич был схож, в  каком-то отношении, с  магнитной  стрелкой,  всегда
указывающей  одно направление.  Взгляд  его при  этом был так  выразителен и
глубок, что Ирина Сергеевна не смогла отказать ему вчистую, но пообещала: -В
другой раз как-нибудь... Когда купальник сошью...- и пошла не оглядываясь, а
походка ее приобрела и выиграла в легкости,  будто один разговор о купании -
и  тот прибавил  ей  бодрости  и  свежести.  Москвич  посмотрел ей  вслед  с
искренним сожалением. -Вот  с  кем купаться надо... Слушай,- оборотился он к
приятелю.-  Не хочешь на речку идти, пошли в кафе  тогда. Я - что ел, что не
ел, непонятно. Выпьем  за встречу:  я угощаю. Выпивку с  собой возьмем. Я из
Москвы классную  мадеру прихватил - крымскую. Есть еще "Наполеон", но он для
торжественного случая...  Учитель  заколебался.  Как  многие  провинциальные
интеллигенты, он был слаб на халяву и даже падок на нее. -У меня  с деньгами
туго,-  честно предупредил он, однако. -А они не нужны будут. Считай, идем с
тобой на  ревизию. Проверим  санитарное состояние Матвей Исаича. Тебя  Михал
Ефимыч  не водил разве? Тут учитель обиделся: ему показалось вдруг, что  его
приглашают в  качестве свидетеля - смотреть, как доктор снимает пробу. -А  я
тут  при чем? Я что делать буду? -То же самое, что я. Возьму тебя в качестве
представителя  общественности...  Всему  вас  учить  надо...  -Вы,  пожалуй,
научите,- защитился  учитель.-  Что  есть, и то потеряем...  Он не объяснял,
кого имеет  в виду,  говоря "мы"  и "вы", но  Алексей Григорьевич не замечал
этого:  не одобрял ни подобных противопоставлений, ни вообще - политики. -Ты
и  вправду  считаешь, что Ирина Сергевна - привлекательная женщина?- спросил
между тем Кузьма Андреич - без видимой связи с предыдущим. Москвич удивился:
-А ты не видишь?! Простору сколько, тело бесконечное, кожа гладкая! Есть где
разгуляться! Она на  пчелиную матку похожа, к  которой все  тянутся. Не имел
таких? -Не встречались. -Теперь,  считай,  встретил... Оболтус  ты  и бирюк,
хотя и учитель!..- выбранил  он Кузьму Андреича, но  он  простил ему ругань:
слова  Алексея  Григорьевича  произвели на  него известное  впечатление - он
верил  ушам больше, чем  глазам,  и, хотя и  преподавал сам, отличался порой
повышенной   внушаемостью...  Хозяин  вышел  из  сарайчика.  Марья  Егоровна
хлопотала под навесом, подогревая остывшие кастрюли. -Ушел  ухажер?- спросил
отец.  -Мишка?.. Не  видать.  Понравилась  ему, видно. Как ни выйдешь, стоит
посреди огорода,  глядит в нашу сторону.  -И доктор ушел?..  Напрасно его на
пансион взяла. -Вот ты чем недоволен? Не помешает. Ему банка тушенки на раз,
а  нам  на три дня  остатков. -Не нужна мне тушенка его!.- заворчал он.-  Не
понравится кухня  твоя,  ославит на всю Петровку. Да еще скажет, объедали мы
его. -За  месяц?- усомнилась  она.-  За  месяц  моя готовка  никому  еще  не
противела...  Напрасно  ты.  Неплохой  парень  вроде. -Все  они хороши. Пока
деньги не начнут считать... Все ему рассказала? А он тебе - много ли? -Нужны
мне новости его.- Она  налила  ему борща.- Меня б кто послушал - вот мне что
надо. И за шесть  десятков годов научилась я, чай, что можно  говорить, чего
нет...  Гляди, так козу и не подоила!- Снова раздалось  неутомимое блеяние.-
Вот холера!.. Самой доить придется! -А ты секи ее.  -Нет уж, сам своих детей
секи! Вот непутевая девка!.. Гляди,  новый идет!..- С улицы, от калитки, шел
еще  один подросток: преисполненный важности и значительности.- Совсем с ней
рехнулись. Как приехала,  так  отбою нет. Вот уж правда:  хочешь, чтоб  тебя
любили, ходи чаще в плаванье! -Хотел  бы  я знать,  чем  они там, в училище,
занимаются,-  проворчал  отец, а  мать,  как  водится,  перебежала  в другой
лагерь,  переметнулась на  сторону приемной дочери. -Да  тем же, чем  здесь.
Днем на  боку, вечером  на балу... Что тебе, Сеня?- спросила она  подростка,
который стал в отдалении и ждал, когда на него обратят внимание. -Тони нет?-
деловито спросил  он и сделал шаг вперед: как солдат,  рапортующий  офицеру.
-Здесь была, крутилась где-то...- Марья Егоровна даже огляделась по сторонам
в поисках отсутствующей Тони.- Ушла,  наверно. А что  тебе?  -Она  вечером в
клуб пойдет? -Может, и пойдет. Она нам, Сеня, не докладывается. Он помедлил.
-Я  ей  книжку  принес. Хорошая  книжка  очень  -  про разведчиков. -Там, на
танцах,  ей и  отдашь...  Или погоди -  дай погляжу...-  Она с  любопытством
полистала книгу, решила:- Сама отдам, когда придет,- и спрятала под  фартук.
-Я  пойду тогда,- сказал Сеня.-  Вы ей скажите, чтоб  на танцы  шла. -Скажу,
скажу, родной, непременно скажу. Ступай. О корень у калитки не споткнись...-
Она  проследила за  тем, как он  шествует по тропинке.- Споткнулся все-таки?
Все этот  корень  задевают  - никак  мой хозяин его  не  спилит...  -Тоже  в
институт собирается?- съязвил тот.- Не дом, а проходной двор. Постояльца еще
взяла.  -Ты все  об одном. Это деньги нужны. -А ты  все  о  них... Зачем они
тебе?  -Да  хоть в руках подержать.  Ты газеты любишь читать,  а я деньги. И
вдоль и поперек...


     31  Алексей Григорьевич и Кузьма  Андреич  направились в кафе: отметить
знакомство, огласить его звоном  бокалов и задушевными разговорами. Но  ясно
представлял себе эту цель и шел  к ней не сворачивая один доктор -  учитель,
человек мнительный  и  осторожный, все  оглядывался  по сторонам  и невпопад
задумывался: старался предугадать  последствия этого из ряда вон  выходящего
поступка  и  страшился  уронить  себя  и   корпоративное   достоинство  всей
петровской интеллигенции. -Будем  там как белые вороны сидеть,- предрек  он,
додумав все  до  конца  и  придя к неутешительным  для  себя выводам,  - но,
странное дело,  после  этого  не остановился, а,  напротив,  как бы сдался и
пошел без  оглядки.- Все это  - афера, и ничего больше... -Что -  афера?- не
понял  москвич.- В кафе вина распить? Я тогда  круглый аферист, потому что в
Москве только этим  и занимаюсь. -Ты был в нашем  кафе? -Нет: я здесь третий
день всего.  Но в кафешках вообще,  во всех  их подсобках и кладовках  как в
своих пяти пальцах ориентируюсь: я ж  по  гигиене питания специализировался.
Хирургия  -  это  у  меня  так,  хобби  и призвание,  а  здесь  -  проклятая
действительность. Кузьма Андреич выслушал все это с  недоверием. -Ты здешней
публики  не знаешь. Там дым идет коромыслом. -Вот  в такой обстановке и надо
пить. Чем проще народ, тем с ним пить приятнее. Это  тысячу раз проверено...
Кузьма  Андреич  поглядел на  него испытующе.  Он  начал  если  не  понимать
москвича,  то  воспринимать  как  данное  свыше  испытание и  как  стихийное
бедствие.  -Это  в  Москве,  может,  так:  выпили  и  разошлись,- сказал  он
все-таки.-  Больше  никогда  не  встретитесь,  а  здесь  любой   роман  -  с
продолжениями.  Да еще  какими...-  Он представил  себе на  миг разгневанную
Валентину  Егоровну.-  Тебе  этого  все  равно  не  понять - как  мне  бином
Ньютона...  Потом,  у  меня  с  Матвеем  отношения  неважные,-  прибавил  он
озабоченно  и  почти  виновато: какой-то  неотвратимый  рок  толкал  его  на
необдуманный шаг, и  он не противился ему, а  лишь предсказывал да взвешивал
его последствия.  -Что так?-  не одобрил москвич.- С директорами кафе ладить
надо. -Да у  него сын в слове "колбаса" три ошибки сделал - я ему за это три
балла  за год вкатил... И  слово-то  для  него  знакомое... Ладно,  идти так
идти...-  Он  только теперь, когда  дошел  до  своего переулка,  принял  это
решение.- Зайду домой, переоденусь. -А это зачем? Сам же говоришь  - простая
публика. -Вот именно... Чтоб хоть в  чем-то от них отличаться.  Общественное
место все-таки. -Надень джинсы. В них хоть  в кафе к Матвею, хоть на прием в
посольство. Кузьма Андреич остановился,  и оглядел его: он был иного мнения.
-По-моему, наоборот, в глаза бросаются. Как шкура  леопарда.  Одежда  должна
неброской быть. -Это ты своим школьницам скажи.  На уроке обществоведения...
Что ты хочешь  менять?..-  и Алексей  тоже оглядел его  с придиркой: но не в
поисках недостатков, как он только что, а напротив - с пафосом их отрицания.
-Тужурку надену,- сказал тот.- И туфли сменю.  Не в сандалиях же туда  идти.
-А  это почему? -Потому  что не в столице,- отвечал учитель - вопреки всякой
логике.-  У калитки постой,- прибавил он, поглядев на  полураскрытые ставни,
за которыми мелькнул знакомый образ.- Чтоб шума не было. -Какого? -Соседка -
дома,  кажется. -И что  с того? - спросил Алексей, но, не дождавшись ответа,
остался у калитки...
     Коротая  время, он извлек на  свет бутылку и начал изучать ее этикетку:
получив  как-то  в  подарок  ящик  этого  вина,  он   считал  себя  знатоком
массандровской мадеры. Последнего делать не следовало. Разглядывание бутылки
на  улице  плохо  характеризует  человека   и  служит   ему  самой  скверной
рекомендацией.  Валентина  Егоровна,  рассуждавшая  именно   таким  образом,
вначале   не  хотела  покидать  наблюдательного  пункта,  из  окон  которого
выглядывала  Кузьму Андреича,  но этот  поступок москвича, обличающий  в нем
законченного пьяницу, вывел ее из равновесия. Ее повело, и она, вместо того,
чтобы  остаться  дома и ограничиться благоразумными  советами и  наветами  с
глазу на  глаз, увязалась за Кузьмой  Андреичем - провожать  его до калитки.
Проводы  до калитки  -  это, однако,  уже целый обряд и ритуал, означающий в
жизни многое и  предусматривающий  отношения иные, нежели одного совместного
квартирного  найма.  С  другой стороны, если  ты уж вышла  проводить соседа,
поздоровайся  с  его  другом  и  представься  ему  (так  думал  уже  Алексей
Григорьевич,  любивший  ясность  в  человеческих  отношениях),  а  Валентина
Егоровна  и  носом  не повела  в  его  сторону, но продолжала твердить  свои
нравоучения: изредка лишь косилась на чужака, чтоб исподтишка разглядеть его
и  запомнить,   но  большую  часть   времени   оставалась  обращена  к  нему
подслеповатым сорочьим профилем. -Не распахивайте тужурку,  Кузьма  Андреич:
там местами подкладка порвалась, и купите  себе  десяток  яиц:  у вас яйца в
холодильнике кончились...
     Она   преподавала  математику.   Школьники   звали   ее   Биссектрисой,
руководствуясь при этом четверостишием, которому она сама, на  свою  же шею,
их  научила:  чтоб   лучше  запомнили   правило.   (Согласно  этому   стиху,
"биссектриса  -  это такая  крыса, которая  бегает  по  углам  и  делит угол
пополам" - сходство было разительное: она  тоже бегала по углам и, хотя и не
делила их, но выискивала в  них нарушителей.) Кузьма Андреич нахмурился: как
большинство мужчин, он давал уговорить себя не сразу, а ступенями, через ряд
последовательных уступок. -Это я на  обратном пути сделаю. -На обратном пути
их  уже  не будет. Яйца надо брать, пока их дают. Это - как железо,  которое
надо  ковать, пока оно куется!..- (Надо бы заметить, что все описанное здесь
происходило в эпоху развитого  социализма с присущим ему дефицитом продуктов
питания, но читатель и сам, наверно, об этом догадался.) -Что ж мне - в кафе
с  ними  идти?- неосторожно проговорился Кузьма  Андреич.- В шалман к Матвею
Исаичу? -Вы  в  этот вертеп направляетесь?!- изумилась  она.- В это во  всех
отношениях  сомнительное заведение?!. Хорошо, что я вас провожать вышла: как
чувствовала неладное... Это  ваша идея?-  спросила она, не выдержав, Алексея
Григорьевича  и  уставилась  на него  во все глаза. -Если  это можно назвать
идеей, то моя,- шутливо отвечал тот. -Нет, это идеей назвать нельзя!- горячо
опровергла  она себя же.-  Во всяком случае, добром она не  кончится!.. Мне,
что ли,  с вами пойти?..  Вы не  подумайте:  я  мешать  вам не буду! Сяду за
отдельным  столиком!.. Алексей в  ответ  только выразительно  хмыкнул,  но и
Кузьма Андреич  понял ее превратно. -Зачем? Валентина Егоровна рассердилась:
-Затем, что мне не хочется, чтоб ваше дело разбиралось потом на педсовете! Я
вас  всегда поддерживаю,  Кузьма  Андреич,  но  не все  в моих силах.  Вы же
знаете,  какая сейчас  ситуация  в  школе  и вообще  -  в  районе! -Какая?!-
испугался он.- Вы мне ничего про это не говорили! -Вы  про смену  начальства
ничего   не  слышали?!.   Сейчас  самое  время  -  на  каком-нибудь  пустяке
поскользнуться и полететь вверх тормашками!..  Впрочем,  это ваше дело.  Мое
дело - предупредить, а вы - как знаете!..- и криво усмехнулась.- Товарищ ваш
думает,  наверно: что  это она  из себя  выходит, старается?  А  я  за  всех
тревожусь и  за всех в ответе  - такой уж у меня характер!..-  и, угловатая,
жесткая, стремглав пошла к дому, наклонив вперед прямую, как доска, спину...
-Ну и мымра!-  удивился Алексей  Григорьевич.- У нас таких уже нету.  -Завуч
наш,-  хмуро  отвечал  учитель.- Живем  с  ней под одной  крышей.  -Поселили
рядом?- не угадал москвич: он и предположить не мог, что у  Кузьмы  Андреича
были с ней  отношения иного рода, а учитель не  стал разубеждать его: лишать
последних  иллюзий в  жизни. -Значит,  Ирина  Сергевна,  по  твоему  мнению,
неплохо выглядит?- спросил  он  вместо этого: чтобы  укрепиться в новом  для
себя  взгляде  на вещи. -Прима. Высший класс. Мисс Петровское - или  миссис,
неважно. -А ноги не слишком  полные?- усомнился  учитель.  -Так хорошо  же!-
воскликнул его приятель: чересчур громко, по мнению Кузьмы Андреича.- Будешь
вокруг них,  как мотылек вокруг цветка,  порхать и  увиваться!  -Тише ты!..-
осадил его тот, но глаза его неярко загорелись.- Я с ней один вечер провел,-
припомнил  он  раздумчиво,  Алексей  приготовился  к  рассказу  об  интимных
подробностях, но учитель  охладил его пыл:- К каменной бабе  ходили. На этом
все  и  кончилось. -Мне  потом  ее покажешь.  Я  с  каменными  бабами еще не
встречался... Не  стали опыта повторять? Бывает. -Какого?..  Прошлись просто
по Петровскому. -Ноги, пока  гулял, разглядывал? -Не я. Другие... Все видно,
когда по селу идешь... Как люди смотрят... Не одобрили, словом, нашу пару...
Хотя он и изъяснялся в высшей мере загадочно, москвич его понял. -Это класс!
Я б не  догадался!  Смотреть, как другие смотрят!  Этого  у  нас нет:  давно
утеряно! -А у вас негде. Не по улице же  Горького ходить - в вашей сутолоке.
Там  ни  до  кого дела  нет, никто  ни  на кого не  смотрит. -Это уж точно.-
Москвич  представил себе Кузьму Андреича, вышагивающего по Тверской с Ириной
Сергеевной и читающего  судьбу в  серых  лицах прохожих.-  Полное  ко  всему
безразличие. Но Ирина Сергевна ваша  -  клад. Такая и в Москве себя покажет.
Порода везде чувствуется. Кузьма Андреич вдруг сделался подозрителен.  -А ты
не специально это говоришь? -Зачем? -Может, сватаешь?- загнул Кузьма Андреич
нечто  вовсе  уж  невероятное,  и  Алексей  только глянул  на  него с острым
интересом.-  Ты  еще Наталью  Ефремовну не  видел,- сказал учитель  свысока,
отступая с боем и уходя от разговора, ставшего чересчур интимным. -Ноги были
худые  и  длинные? От  подмышек  росли? -Все  у нее  было,- сказал литератор
нравоучительно. -И кто всем этим пользовался?.. Любовник у нее был?- пояснил
москвич, потому что  тот не  понял  вопроса  в его первой  редакции.  -Жених
ездил,- уклончиво отвечал он,  самим тоном давая понять, что тут не все было
гладко. -Эти везде поспевают.  Очень удобная позиция: все права мужей без их
обязанностей. Самое удобное прикрытие...- Кузьма Андреич помалкивал, намекая
на  то, что все было еще  сложнее.- Еще  кто-то  был? Что  говорят  по этому
поводу летописи? -Летописи говорят разное,- Кузьма Андреич решил  прекратить
разговор, не  приносящий  ему ни  лавров, ни дивидендов, но это получалось у
него  не сразу:-  Говорят, главный врач руку  к этому приложил,- прибавил он
почти против воли, веско и значительно.  -Он у вас, гляжу, любовник главный!
-  и Алексей Григорьевич приревновал Пирогова  ко всем  женщинам Петровского
сразу.- То-то  он  молодых  от себя гонит.  И  с Ириной Сергевной у  него, я
слышал, роман  был?  Пока ты  ноги  измерял и разглядывал. -Был,-  признался
Кузьма  Андреич.- И кончился после того, как он с Натальей  связался. -В две
воронки  один снаряд не падает,- объяснил Алексей  логику  Ирины Сергеевны.-
Так, небось, рассудила... Это ты мне интересные вещи рассказываешь. А откуда
знаешь?
     -Земля  слухами  полнится. Особенно в школе... Значит,  Ирина  Сергевна
тебе  нравится?   -Нравится.  И  что  с   того?  -Значит,   и  другим  может
понравиться,-  самым  неожиданным образом  отвечал  тот  и умолк,  не  желая
распространяться  на  эту тему дальше... Кафе было как кафе:  клеенки вместо
скатертей,  металлические ножки под  столами и  стульями  вместо деревянных,
пьющие вместо едящих. Матвей Исаич, когда хотел похвастать своим заведением,
говорил, туманно  и многозначительно,  что в  нем  иной  раз устраиваются по
вечерам местные юбилеи и даже свадьбы - может, так оно и было, но сейчас оно
работало  явно по  дневному, а не  вечернему  графику.  Молодые люди сели за
столик. Кроме них еще двое сидели в дальнем углу и пили водку да официантка,
одна на  весь зал,  подсчитывала за  соседним столом выручку и доставала  из
карманов  кучи мятых рублей  и  трешек. Алексей  выбрал  место  рядом,  чтоб
привлечь  ее внимание, но она  ничего вокруг не  замечала. Основные  события
развертывались  у стойки,  где Матвей  Исаич  торговал привозным  кавказским
вином и где толпились посетители и  завсегдатаи вполне определенного  вида и
тремора  -  один краше другого: против них и предостерегала Кузьму  Андреича
его многоопытная попечительница. -Не зря наша литература торгашей не любит,-
не  вытерпел  тот,  поскольку никто  не подходил к  ним:  Кузьма Андреич  не
пользовался кредитом у Матвея Исаича  -  ни  денежным, ни моральным.-  Пойти
биточки взять?..-  За  прилавком  можно было не  только  вина  выпить, но  и
приобрести  по  умеренным ценам заранее разложенные  по  тарелкам блюда.- Я,
признаться, проголодался... А с ними это?..- и показал глазами под стол, где
их  ждала  жгучая крымская  мадера. -Я б  не  советовал.Уж очень они  синие.
Кузьма  Андреич поднял голову: -Думаешь, отравит? -Сам отравишься... Ничего,
спасем!-  прибавил он,  видя,  какое  впечатление  произвели  его  слова  на
легковерного учителя.- Не робей! С врачами - как за  каменной стеной: с того
света  вытянем... Сам придет, никуда он не денется. Я, пока мы сидим тут, на
целый  лист  нарушений  высмотрел.-  Алексей Григорьевич, действительно, все
вокруг  себя  примечал  и  как   бы  мысленно  записывал.-   Надо  посидеть,
психическую атаку  выдержать.  И мадера  подождет. Она к мясу хороша, а не к
биточкам, которые неизвестно  из  чего делаются. -Из  чего?!-  вдвое  против
прежнего испугался Кузьма Андреич. -Да из чего только  не делают. Я  в одном
кафе крысу видел разделанную... Ну  ладно. Ты уже и поверил. Нельзя ж так на
все  реагировать.  Ты лучше по  сторонам  гляди. Видишь,  твой приятель вино
разливает?  Я  тебя  сейчас  своему  ремеслу выучу - ты тогда не будешь  так
вздрагивать. Сколько ты у него нарушений санитарных норм нашел? Знаешь, есть
такие  картинки загадочные: сколько видите несоответствий?.. Кузьма  Андреич
забыл  о  синем  мясе и  переключился на кавказское вино.  Директор кафе был
тяжеловесный, неповоротливый,  но безусловно  смышленый и знающий свое  дело
виночерпий: волшебную, слегка мутноватую влагу он разливал  и отмерял всякий
раз одним и тем же наработанным, скупым и в то же время щегольским движением
руки, опрокидывающим бутылку и заполняющим стакан каждый раз до одной высоты
-  соответствовала ли она необходимым граммам, никто не знал, но то, что все
получали поровну, было несомненно. Посетители всякий раз нетерпеливым, почти
царственным  мановением руки или даже одного мизинца останавливали его, чтоб
не перелил лишнее: это входило в обряд причащения; другой,  не менее важной,
его частью  было столь же небрежное,  но  рассчитанное до мелочей оставление
сдачи  в  пользу питейного дома -  во  всем  мире ведь  бедные люди содержат
богатых  своей  благотворительностью.  -Ничего  особенного  не вижу,- сказал
Кузьма Андреич,  который, как ни присматривался к действиям своего врага, не
нашел в них ничего предосудительного. -Значит, так нас  приучили... И такому
человеку - три балла?! Ты не его  парню  - ты ему самому трояк вкатил. Лучше
бы  ты сыну секретаря райкома пару поставил  - он бы только посмеялся, а эта
публика чувствительна очень.  По больному месту бьешь. -А ты  откуда знаешь?
-Что ж я, не вижу его? Тут ты точно был не прав.  Подумаешь,  колбасу не так
написал. Что  ее вообще  писать? Ее  есть надо. -Тут не только  колбаса. Еще
кое-что почище  было.  Я  чуть  не  сел  посреди  класса. -Интересно...  Что
молчишь? Выкладывай давай. У нас время есть. Еще пять минут в запасе - потом
в наступление  перейдем.  С  мадерой наперевес.  Что он  такого отчеканил?..
Кузьма  Андреич приготовился  рассказывать. Он не в  первый раз делал  это и
выдержал паузу - чтоб создать надлежащее настроение: -Я его спрашиваю, какое
стихотворение  Пушкин посвятил своей няне, - знаешь, что  он  ответил? -Нет,
конечно. И не догадываюсь.- Алексей и правильного ответа не знал - не то что
ошибки Матвеевого отпрыска. За короткую минуту он перебрал в памяти немногие
известные  ему  стихи  великого  поэта,  но  ни  одно  из  них  не  отвечало
требованиям  учителя. -"Мороз - Красный Нос"!- излишне громко и с наигранной
патетикой  произнес Кузьма Андреич, так  что Матвей Исаич,  слышавший  это и
знавший,  что к  чему,  застыл  за стойкой и даже перелил одному  счастливцу
через  край  -  после  чего выругался  и обтер тряпкой  прилавок: решил, что
Кузьма Андреич издевается над ним в его же логове. -А его написал Некрасов?-
не  то вспомнил,  не  то спросил  Алексей. -Нет,  Лермонтов!- съязвил Кузьма
Андреич.- Ты, я  вижу, тоже  бы  из трех  баллов не  вылезал.  -Это  точно,-
согласился Алексей, нисколько этим не задетый.- Еще за счастье бы почитал...
А что ты хочешь от них  вообще? От своих,  как ты  говоришь, оглоедов?  -Для
начала хочу, чтоб прочли все "Горе от  ума", от  корки  до  корки.  Это  мое
первое  требование в восьмом классе  -  кто  не  прочтет,  больше  трешки не
получит. -А в  кино нельзя его посмотреть? -Еще  скажи -  по телевизору!.. В
театре -  полбеды,  можно, но театра нет. Есть, вернее, но  "Горе от ума" не
ставит.  Так что пусть читают. Ее вообще можно понять только читая: на  слух
только  канарейки петь учатся...  Это было  сказано веско и  убедительно,  и
Алексей поддался  внушению:  -Надо будет  почитать...  Дашь как-нибудь... Ну
все, наблюдение кончилось - засучили  рукава,  поехали... Что  это они у вас
все из  одного стакана пьют?- спросил он хорошо поставленным  голосом, через
весь  зал,  хозяина  заведения.-  А  мы  потом  удивляемся:  откуда   у  нас
инфекции?.. Действительно - эта частность ускользнула  от взыскательных очей
литератора  -  но  пили все из  одного  стакана.  Матвей Исаич  лишь  слегка
ополаскивал его  водой, текущей  струйкой  из  крана, но мог бы  и этого  не
делать:  гости  его  считали  это  излишним,  полагая,  что вино  само  себя
дезинфицирует  и  моет   свою  посуду.  Трудно   представить   себе  тишину,
воцарившуюся в кафе, до  того равномерно  гудевшем, после этого  казенного и
бездушного вмешательства. Матвей Исаич поднял  бровь в знак  удивления, чуть
помедлил,  вытер  тряпкой  очередную  бутылку, отставил  ее,  обтер  тем  же
полотенцем собственную  физиономию, покрытую крупным потом. -Все,- сказал он
очереди.- Стаканов нет. Растащили, а из этого он пить  не позволяет,- и ушел
внутрь помещения -  его сменила официантка:  последить в  его отсутствие  за
порядком и за сохранностью имущества. Очередь замерла на миг и затем ахнула.
Вначале все решили, что кафе посетила  комиссия, против которой не попрешь и
которую можно обойти только с тыла, - стали  приставать  к  официантке, чтоб
отпустила им товар с черного хода, но она дала им понять, что речь идет не о
профессионалах,   а   о   любителях   санитарии,   о  никому   не  известных
представителях общественности. Такую самодеятельность никто стерпеть не смог
- очередь распалась и  пришла  в движение, а самые решительные сделали шаг к
столику,  за  которым  сидели  молодые  люди.  -Может, ты  стаканы  дашь?!.-
подступился к Алексею один, особенно раззадорившийся, но и остальные были не
краше: стали за ним стеной и глядели исподлобья и угрожающе. Кузьма Андреич,
хоть и не был трус, но шепнул доктору:  -Мотаем отсюда?- в минуту  опасности
он забывал напыщенный слог и мог изъясниться вполне современно  и доходчиво.
Сам он  был плохой защитой москвичу: сельские  педагоги,  да еще летом, да в
выходной день,  страшны только детям - и то не всяким.  -Не  бойся.- Москвич
почувствовал себя, напротив, в родной стихии.- Шум этот  сейчас  уляжется...
Матвея  Исаича мне  позови,-  сказал  он  официантке.  Простые слова, но они
означали,  во-первых,  что он знает директора по имени-отчеству, во-вторых -
привык к их громкому произнесению. Бойцы отпрянули, внутренне надломились, а
официантка помедлила: словно отмечая в своем сознании некие знаки препинания
- строптиво повела плечом и пошла за  хозяином. Очередь отшатнулась к стойке
и с мрачным видом  стала ждать разрешения спора, отнявшего у нее уже столько
душевных сил  и физического напряжения... Матвей Исаич  вышел,  угловатый  и
нерасторопный,  из кухни и вразвалку, со строгим выражением  лица,  пошел  к
столу, где  его  ждали  привередливые  посетители. Он был не прочь  проучить
заносчивого Кузьму Андреича, а  его спутника  посчитал заезжим  гастролером:
таким  же,  как  и  учитель,  дурным  и  бестолковым... -Вы, собственно, кто
такие?- без лишних церемоний спросил  он.- Его я знаю,- он указал пальцем на
учителя,-  он  учит в школе  буквы выводить.  -  Хуже про Кузьму Андреича  и
сказать  было  нельзя,  а в следующую  минуту он собирался предложить  обоим
безоговорочную  капитуляцию и немедленное оставление  помещения во избежание
народной  суеты  и смуты, но Алексей Григорьевич предупредил  его,  спросив,
чего  ради он не хочет признавать в нем  свое  прямое санитарное начальство.
Матвей Исаич в ответ не пошевелил ни  одной мышцей  лица, но общее выражение
его  сразу  как  бы  обмякло  и  стало  сонным  и задумчивым,  будто Алексей
Григорьевич  вверг  его своим  вопросом  в бог знает  какие  грезы. Директор
лихорадочно вспоминал санитарную иерархию области, но никак не мог вписать в
нее, даже  предположительно,  этого  нахала  в заграничных джинсах.  Очередь
поняла  одно: развязка  откладывается  - и  разбрелась  в  унынии кто  куда;
некоторые  даже  за  столики  присели,  что  здесь  было  не  принято...  -Я
заместитель Ивана Александрыча по санэпидработе,- помог директору приезжий.-
На  место Михал Ефимыча  приехал  - помните  такого?  А  зовут  меня Алексей
Григорьич... Такое обилие  имен и отчеств подействовало на Матвея Исаича еще
более одуряющим образом. Он поглядел на молодого человека  как сквозь сон  и
задумчиво произнес: -Ивана  Александрыча я знаю,  конечно... И Михал Ефимыча
помню - хотя этого уже смутно...  Тоже вот  придирался  - только из-за мытья
посуды... Но тогда воды горячей не было, а теперь другая напасть... Стаканов
не напасешься: заимствуют  для своих целей... Говоря  это, Матвей Исаич  как
оборот  вокруг своей  оси сделал: изменился в  лице и  сделался совсем  иным
человеком  -  в медвежьих ухватках  его появилась прежде ему не свойственная
обходительность  и  даже  медлительная грация. Следующим и  естественным при
такой  метаморфозе  шагом  было  приглашение  обоих  друзей  в  контору,  во
внутренние покои кафе, подальше от чужих ушей и нескромных взглядов: -Ко мне
пройдемте... Здесь разговаривать неудобно... Вдруг у вас, и правда, есть что
сказать... Как Иван Александрыч поживает?  Давно его не видел  -  надо будет
зайти завтра... Вы-то  когда сюда  приехали?.. Он поневоле терпел учителя  и
обращался к одному Алексею Григорьевичу,  ощупывая и оглаживая его взглядом.
-В подсобке накрой:  там  удобнее,-  сказал  он  официантке.-  А  этим новые
стаканы вынеси. Открой коробку... Она  беспрекословно  подчинилась, извлекла
из  картонной  коробки  тонкостенные  сосуды,  еще   снабженные   фабричными
наклейками,  и, сменив на  боевом  рубеже  Матвея  Исаича,  начала разливать
старое  вино в новые склянки. Очередь пила молча: каждый из своего стакана и
едва  ли не  с  благоговением -  даже сдачу забирала:  будто новое стекло не
могло ужиться со старыми традициями. Матвей Исаич не  вполне еще расстался с
сомнениями: -Иван Александрыч, говорите, в добром здравии?..  Что это он вас
послал - вместо  того, чтоб  самому прийти?.. Там Таська  всеми этими делами
заправляет - бывает у меня время от времени... Теперь вы ходить будете?.. Он
собственноручно, короткими  мужскими движениями, хозяйничал у  плиты в  углу
подсобки, где стоял стол и два стула: успел крупно нарезать овощи и открывал
ножом консервы. Помещение было обычное:  с ободранными и грязными обоями,  с
настенным  календарем   трехлетней   давности,  оставленным  из-за   яркости
фотографии, изображающей заснеженное нагорье - наверно, в Альпах. У  каждого
директора закусочной  или  продовольственного магазина  есть  такой закуток:
торговое  сердце  заведения,  где  осуществляются самые  важные  и  интимные
расчеты,  он же -  небольшой склад, хранящий самый ходкий товар,  и угол для
готовки и  приема  пищи. -Я  тут  на месяц всего.- Алексей  решил  играть  в
открытую: все равно завтра проверит у Ивана Александровича.- Но месяц буду у
вас  хозяином...  Матвей кивнул:  в  знак  того,  что  нисколько в  этом  не
сомневался, и осклабил  широкое, складчатое, помятое жизнью лицо в радушной,
хотя и минорной  улыбке. -У меня тут  немного  всего,-  согласился он,- но с
голоду не  опухнете. Не  магазин, конечно,  но ведь  и там не густо?.. И  вы
будете  ходить?..- уже из озорства, хотя  и с простодушной миной, спросил он
Кузьму  Андреича,  сидевшего  как  на  угольях   и  обоими   баками   своими
показывающего, что не имеет отношения к происходящему.- Никак не может моему
дураку четыре поставить,- пожаловался он, кося один, проницательный, глаз на
доктора, другой,  неподвижный, оловянный, на учителя.-  Оно, конечно, в наше
время  отметка по литературе мало  что значит, но все-таки?..  Хотелось  бы,
чтоб все как у людей  было...- Он взял  в охапку нарезанные овощи, ссыпал их
на  расстеленную  на столе  газету,  поставил  вскрытые  консервы,  осмотрел
сервировку стола, остался  ею доволен.- Ни разу четыре  балла по русскому не
получил.  -Когда будет грамотно писать  и материал знать,  тогда и получит,-
отрезал неподкупный учитель. -Так это когда будет?- не согласился Матвей.- И
я  ему ничем помочь не могу. Ценники вон Машка пишет - над моими алкаши и те
смеются.  Если  б  счет да цифры...  Однако ж  работаю вот... -В  каком он?-
Алексей приготовился выступить  в  роли  посредника. -В седьмом,-  проворчал
учитель,  косясь  на  помидоры.  -Поставь.  Научится еще.  Что  тебе  стоит?
-Нельзя. Слишком неграмотный. По сути дела,  и на тройку не знает.  -Весь  в
меня,-  с горестью, но и не без затаенной гордости признал директор.-  Так и
останемся  оба  неучами...  Так  что  ж  вы  будете?..-  Он  задумался:  как
метрдотель над меню званого обеда.- Кусок мяса я для вас найду, помидоры дал
- еще могу подрезать.  Из деликатесов  только  шпроты: с ними  теперь  туго.
Ивана зачем-то осудили, обидели - теперь ничего возить не хочет: мне они  не
нужны,  говорит.  Что  творим,  сами  не  ведаем...  Вы  с  Иваном  знакомы,
конечно?..-  Это   он  расставил  последние  сети:  чтоб,  не  дай  бог,  не
опростоволоситься и не накормить мошенника. -Лукьяновым? А как  же? Вместе у
Таисии торчим. Не знал только, что  его  осудили.  -Условный  срок получил,-
сказал Матвей.- Он об этом не распространяется, но  это не секрет...  Ну что
ж, вы и в самом  деле оттуда.  Недели не прошло, а со всеми перезнакомились.
Ко мне вот зашли, у меня порядок навели... А что? Правильно. Для начала надо
шороху нагнать: чтоб уважали. Вам бы в торговле работать,- с меланхолической
каверзой в лице прибавил он. -А в санитарии нельзя? -Можно и в ней. Это уж к
чему душа лежит больше. Маша!..- Матвей Исаич посчитал деловую часть  беседы
законченной.-  Мясо  во дворе  пожарь. Чтоб сюда  дух не  шел.  Закуску я им
подал, а ты -  это...- и  развел  большой палец с  мизинцем в стороны, после
чего  покинул  гостей,  передоверив  их  официантке.   -Ну  что,  мальчики?-
Официантка, перенявшая эстафету,  в свою  очередь,  приветливо  улыбнулась.-
Бутылочку? Неплохой  портвейн, говорят. Семнадцать градусов.  -У нас  есть,-
вставился учитель, но доктор толкнул его под столом, а Маша сделала вид, что
не  заметила этого.  -Значит,  берем. Одну  или  две? -Одну,-  сказал Кузьма
Андреич - на правах старшего.- И в счет поставьте,- строго прибавил он, хотя
в карманах у него, по  его собственному признанию, было негусто.  -Поставлю,
поставлю,- успокоила она его.- У нас только так - по счету и никак больше.
     Она  достала  вино, подала два стакана из  новой серии, открыла бутылку
тем ловким  и метким движением, которым другие режут курам головы, и ушла во
двор, где  был  треугольник  земли,  отгороженный  от остального мира  двумя
высокими заборами. -Помидоров, между прочим, в меню нет,- придирчиво заметил
Кузьма Андреич, и в  глазах его зажегся огонек народного  мстителя. -Будут,-
сказал  москвич.- Еще  не вечер...- но  и у него были замечания  к хозяину:-
Встречает нас не по первой  категории. Мог  бы  и  посидеть. Надо  будет еще
шухеру нагнать... Ладно. Давай! За Петровский уезд, за Ирину Сергевну - хоть
она с Пироговым спит. Или спала, как ты говоришь... -Да  тише ты!- испугался
Кузьма Андреич.- Ты еще на площадь с этим выйди! -И за эту - как ее? Наталью
Ефимовну? -Ефремовну. Ее нет уже, уехала. -Жаль. А за твою  соседку  пить не
будем... Будем или нет?- переспросил  он, увидев, что Кузьма Андреич замялся
и  как  бы пропустил ход в игре.-  Она  к  нам прийти сюда хотела!..  Кузьма
Андреич  нашелся:  -Вряд ли  ей  бы доставило  удовольствие,  что ты за  нее
пьешь,-  язвительно   проронил  он,  уходя  таким  образом  и  от  ненужного
столкновения и  от предательства.- Может,  пойдем  отсюда?..-  прибавил  он,
усомнившись напоследок  в разумности происходящего.- Завтра только  об  этом
говорить и будут. Что мы  портвейн пили. Ты же про мадеру говорил? -И до нее
очередь дойдет. Какая разница? -Как - какая? Первый разговор будет - кто что
пил. Мадеру - еще полбеды... -А портвейн - полная хана? Строго тут у вас. Не
преувеличивай. Чтоб  бороться  с  врагом,  надо знать  его. Знаешь, кто  это
сказал? -Гамлет? -Сам ты Гамлет. Нарколог знакомый: вместе пили на практике.
Слушай, а как это в  слове "колбаса" три ошибки сделать  можно? Я только две
вижу.  -А  четыре не хочешь?  Ты  их сочинений еще не видел.  -Покажешь? Дай
почитать -  вместе с "Горем  от ума":  чтоб  не так  скучно  было.  Давай...
Портвейн действительно  дрянной. Из отжатой  мездры,  видно,  делают.  Или -
мезги,  как правильно?..- но  Кузьма  Андреич, не знавший ни  того слова, ни
другого,  прикинулся  надменным  филологом, осуждающим  всякое  неправильное
словоупотребление...  Матвей  Исаич,  соблюдая этикет:  пусть не по  первому
разряду,  но  одному из следующих  - навестил их, сделал для этого перерыв в
бойкой винной торговле. -Ну что? Заправились слегка? Мясо было не жесткое?..
Это его интересовало потому прежде всего, что  он сам настраивался пообедать
и для этого -  выпроводить визитеров, по его мнению, засидевшихся. Для этого
он на  время удвоил старания и  одарил  их той  улыбкой  заходящего на покой
светила,  какая появляется иной раз у хозяев, когда  они хотят отделаться от
гостей, им  надоевших.  Алексей  Григорьевич  увидел и  это  отступление  от
протокола, но виду не подал: -Нормальное мясо,- отвечал он.- Оно, кстати, не
от тарасовской телки?..  Матвей Исаич  не сразу  его понял: -Это  которая?..
Что-то я не упомню...  -Которую  у  вас Таисия арестовала. Или ее  сестра из
ветнадзора... Теперь только Матвей уловил предательскую нотку в  его голосе.
Он  насторожился и лицо его приобрело давешнее, отяжелелое, но теперь еще  и
рассерженное  выражение. -Кто у меня что арестовать мог?.. Не те птицы - при
всем моем к ним уважении... Приобрела просто по выгодной цене, купила оптом,
и  больница ей оплатила, кажется...-  Он знал  такую манеру: сначала поесть,
потом наговорить гадостей -  и подумал, что недооценил доктора и зря оставил
его  с Машей  и с треклятым  учителем.- Нет, того уже и копыта съели... Эта,
кстати, тоже из Тарасовки... А что, собственно? -Да  бычок - того, протухший
был,- сказал Алексей, не  боявшийся ни бога,  ни дьявола... Он паясничал, но
еще  и  подначивал мнительного и пугливого Кузьму Андреича: ждал,  что после
его  кощунств  того  вывернет  наизнанку.  Но лекарства часто  бывают хороши
только  в малых,  отмеренных  дозах  - большие  организмом отторгаются и  не
усваиваются. Кузьма Андреич, боявшийся как огня всякой заразы и отравы и еще
недавно переменившийся в  лице от  одного  упоминания  о голубизне биточков,
здесь проявил завидную  выдержку и будто  оглох:  не  согнулся пополам,  как
ожидал от  него  Алексей Григорьевич, а  выпрямился,  удивленно уставился на
него  и сказал с насмешкой: -Что-то  ты как-то не по-медицински выражаешься?
-Вот  именно! Золотые  слова  да ко времени  сказаны!..-  с  чувством сказал
Матвей  Исаич,  наглухо  запер  двери, вернулся,  расставил  глаза  в разные
стороны: один, недовольный,  на  Алексея, другой, ласковый, на учителя  (ему
удавались и не такие  трюки), пожаловался:  -Вам бы на телевидении работать.
Последние новости объявлять... Что вам  известно про все это?.. Он замолк и,
судя по вопросу, ждал  ответа,  но  глаза  его  начали совершать  совсем уже
круговые,  заговорщические движения, призывая Алексея к  молчанию и указывая
то  на  торговый  зал,  то  на  Кузьму  Андреича.  Доходя  до  учителя,  они
останавливались и как по волшебству тускнели и теряли в конспиративных целях
прозрачность:  хоть он  похвалил его и обласкал  половиной своего  взора, но
отношения к  нему  менять не думал. Матвей  Исаич  был не из пугливых людей:
таким нет  места в торговле, особенно  - отечественной, но  всякая опасность
приводила его ум, тело и прежде всего - глаза, будто они были у него на лице
пожарниками,  -  в  состояние повышенной огневой  готовности  и  особенного,
бойцовского, лицемерия. Алексей Григорьевич притворился, что не видит  всего
этого,   и  продолжал  игру,  движимый  озорством  и   главное  -   чувством
безнаказанности: -В  Тарасовке  зараза  объявилась - никто  не знает  какая:
бьются  над  этим.  А  вы  там мясо  покупаете.  -Господи,  страсти  какие!-
озаботился  Матвей Исаич,  не выпуская из виду Кузьму Андреича  -  и не зря,
поскольку тот не преминул позлорадствовать: -А  потом у  людей животы болят!
-Да будет вам!- не на шутку  разозлился директор.- Вы у меня два года как не
были, а теленок в прошлом месяце проходил! Вы у меня в пять лет раз бываете!
Когда вам животом мучиться?.. Думаете,  я не  помню? Я вам скажу, что  вы  у
меня в  позапрошлом  году  на Пасху ели!.. Нельзя ли потише вообще?- открыто
уже  выговорил он  Алексею,  и  с  лица  его спала прежняя  нарочитая маска,
означавшая, что до сих  пор он не принимал  их всерьез  - теперь же поневоле
отнесся иначе и потому стал проще и естественнее.- Кому все это  знать надо?
Мне да вам - ему зачем?..- не удержался  он и ткнул носом в сторону учителя,
который все  слушал и запоминал на будущее.  -Это  в ваших  интересах. Вдруг
придут с ревизией. -Кто?! Кому это надо все?!. Час от часу не легче!.. Это у
вас от портвейна. Зачем  было эту дрянь пить, когда белое  есть?..- и достал
из-под полок затерявшуюся бутылку водки.- Будете,  Кузьма Андреич? Пока мы с
вами окончательно  не разругались, а это ни мне,  ни вам не нужно. Я считаю,
надо. После  таких  ужасов...-  Кузьма  Андреич  не  отвечал,  Матвей  Исаич
посчитал его  молчание за согласие и  налил  обоим  по стакану.-  Надо будет
документы  посмотреть. Не помню, оформлял я его или  нет. Может, так прошло.
-Оформляли. Поскольку больница его купила. -Это как  раз ничего не значит...
Но  будем считать, что так... Знаете что? Пусть Кузьма Андреич бифштексы ест
и  водкой их запивает,  а мы с вами пойдем куда-нибудь,  чтоб аппетит ему не
портить.  Куда  идти только?  Такие  секреты, что хоть в туалете  запирайся.
Пойдемте на двор  - больше некуда.  Загнали,  как  говорится,  в угол... Они
вышли во  внутренние пределы кафе.  Там  гудел  примус и  шипела сковородка.
Матвей   Исаич  почувствовал  себя  здесь  в  относительной  безопасности  и
звукоизоляции. -Что за эпидемия? -Трудно  сказать. Лихорадка  и во рту язвы.
На  губах и на деснах... Хорошо, что Матвей Исаич вывел его наружу: этого бы
Кузьма  Андреич не  выдержал.  -Я что-то про все это слышал. Только  концы с
концами  не  свел... Вы  бы  потише  все-таки,-  попенял  он Алексею,  снова
признавая  в  нем  ровню.-  Разве  можно так?  -Учителя  боитесь?  -Что  мне
учитель?.. Кто его слушает?..- Матвей Исаич  помешкал, не  зная,  разъяснять
ли,  нет,  столь очевидные для других вещи.- Вы мою бражку видели? Ту, что у
стойки пасется?.. Разнесут  вдребезги,  если что. Я ж каждый день на работу,
как   на  передовую,  хожу.   Народ,  сами   видели,  какой   -  горячий  да
переменчивый...  Вы-то  сами  не  боитесь? -Нет,- беспечно  отвечал  тот.- Я
приезжий. -А им  все  едино.  Повесят обоих  на одном  крюку:  вас  с  одной
стороны,  меня - с  другой... Говоришь, проверить могут? -Могут. Если зараза
опасной окажется. -Это понятно... А  сделать ничего нельзя?..- и лицо Матвея
приобрело  просительное, едва не подобострастное  выражение.- А я в долгу не
останусь...  Деньги?..- совсем  уже  вкратце спросил он. -Да нет...  Мне тут
кое-что надо... Но я пока воздержусь... Он набивал себе цену и, по молодости
лет,  переигрывал.  Матвей Исаич  помолчал, попытался  представить себе, что
может  понадобиться  молодому  москвичу  в Петровском, но, будучи  человеком
положительным,  от  этого  праздного  занятия  отказался  и  согласился -  к
обоюдной, как ему показалось, выгоде: -Ладно. А в этом деле сейчас поможешь.
Идет?  -Обязательно.  Журнал  есть  -  с обходами  санитарного врача?  -Есть
конечно. -Я туда задним числом  акт проверки впишу. Ничего, что на "ты"? -Да
хоть Мотькой зови -  что за  вопрос? Пойдем обратно, здесь писать негде. -На
заборе можно. -Это если вы только. Я,  когда пишу, все со стола убираю и еще
места  не хватает...- Он пошел в подсобку, посмотрел там на Кузьму Андреича,
который  с  недоверчивым  и  предвзятым  выражением  лица изучал лежащее  на
тарелке  мясо, взял из ящика стола  засаленную  тетрадку, молча  вернулся  к
доктору:- У сына взял. Таисия в  нее  обходы вносит. Когда нужно ей что. Что
писать будем? -Сам напишу: вы ошибок наделаете. Нарисую, что мясо то видел и