Владыке полунощи
Владыка запада, грозящий, предстоял.
Таков он был, когда в равнинах Австерлица
Дружины севера гнала его десница,
И русский в первый раз пред гибелью бежал,
Таков он был, когда с победным договором
И с миром и с позором
Пред юным он царем в Тильзите предстоял.
1823
10. КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ
О чем шумите вы, народные витии?[
]Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага,[
]Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага -
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?[
]За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Вы грозны на словах - попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?[
]Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
1831
11. БОРОДИНСКАЯ ГОДОВЩИНА
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: "Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне
Знакомый пир их манит вновь -
Хмельна для них славянов кровь,
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:[
]Через ее шагнете кости..."
Сбылось - и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена[
]В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый -
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;[
]Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии;
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?[
]За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?[
]Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев, дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали -
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали -
И Польши участь решена.
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,[
]Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Восстав из гроба своего,[
]Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
от блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.
1831
Ф. И. Тютчев
12
Как дочь родную на закланье
Агамемнон богам принес,
Прося попутных бурь дыханья
У негодующих небес, -
Так мы над горестной Варшавой
Удар свершили роковой,
Да купим сей ценой кровавой
России целость и покой!
Но прочь от нас венец бесславья,
Сплетенный рабскою рукой!
Не за коран самодержавья
Кровь русская лилась рекой!
Нет! нас одушевляло в бое
Не чревобесие меча,
Не зверство янычар ручное[
]И не покорность палача!
Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди!
Грозой спасительной примера
Державы целость соблюсти,
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных, как рать.
Сие-то высшее сознанье
Вело наш доблестный народ -
Путей небесных оправданье
Он смело на себя берет.
Он чует над своей главою
Звезду в незримой высоте
И неуклонно за звездою
Спешит к таинственной мете!
Ты ж, братскою стрелой пронзенный,
Судеб свершая приговор,
Ты пал, орел одноплеменный,[
]На очистительный костер!
Верь слову русского народа:
Твой пепл мы свято сбережем,
И наша общая свобода,
Как феникс, зародится в нем.
1831
М. Ю. Лермонтов
13
Опять, народные витии,[
]За дело падшее Литвы[
]На славу гордую России,
Опять, шумя, восстали вы.
Уж вас казнил могучим словом
Поэт, восставший в блеске новом[
]От продолжительного сна,
И порицания покровом
Одел он ваши имена.
Что это: вызов ли надменный,
На битву ль бешеный призыв?
Иль голос зависти смущенной,
Бессилья злобного порыв?..
Да, хитрой зависти ехидна
Вас пожирает; вам обидна
Величья нашего заря,
Вам солнца Божьего не видно
За солнцем русского царя.
Давно привыкшие венцами
И уважением играть,
Вы мнили грязными руками
Венец блестящий запятнать.
Вам непонятно, вам несродно
Все, что высоко, благородно;
Не знали вы, что грозный щит
Любви и гордости народной
От вас венец тот сохранит.
Безумцы мелкие, вы правы.
Мы чужды ложного стыда!
<Так нераздельны в деле славы
Народ и царь его всегда.
Веленьям власти благотворной
Мы повинуемся покорно
И верим нашему царю!
И будем все стоять упорно
За честь его, как за свою>.
Но честь России невредима.
И вам, смеясь, внимает свет...
Так в дни воинственного Рима,
Во дни торжественных побед,
Когда триумфом шел Фабриций
И раздавался по столице
Восторга благодарный клик,
Бежал за светлой колесницей
Один наемный клеветник.
1835
14. УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР
I see before me the gladiator lie...
Byron
Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он - пронзенный в грудь, - безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена...
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор...
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт... освистанный актер.
И кровь его течет - последние мгновенья
Мелькают, - близок час... Вот луч воображенья
Сверкнул в его душе... Пред ним шумит Дунай...
И родина цветет... свободный жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани,
Отца, простершего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней...
Детей играющих - возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой...
Напрасно - жалкий раб, - он пал, как зверь лесной,
Бесчувственной толпы минутною забавой...
Прости, развратный Рим, - прости, о край родной...
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд - игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины,
И рыцарских времен волшебные преданья -
Насмешливых льстецов несбыточные сны.
1836
15. ПОСЛЕДНЕЕ НОВОСЕЛЬЕ
Меж тем как Франция, среди рукоплесканий
И кликов радостных, встречает хладный прах
Погибшего давно среди немых страданий
В изгнанье мрачном и цепях;
Меж тем как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою,
Гордится, прошлое забыв, -
Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:
Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Все, все великое, священное земли
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
Тобой растоптано в пыли.
Из славы сделал ты игрушку лицемерья,
Из вольности - орудье палача,
И все заветные отцовские поверья
Ты им рубил, рубил сплеча, -
Ты погибал... и он явился, с строгим взором,
Отмеченный Божественным перстом,
И признан за вождя всеобщим приговором,
И ваша жизнь слилася в нем, -
И вы окрепли вновь в тени его державы,
И мир трепещущий в безмолвии взирал
На ризу чудную могущества и славы,
Которой вас он одевал.
Один, - он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
В снегах пылающей Москвы!
А вы что делали, скажите, в это время,
Когда в полях чужих он гордо погибал?
Вы потрясали власть, избранную, как бремя,
Точили в темноте кинжал!
Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
Как женщина, ему вы изменили,
И, как рабы, вы предали его!
Лишенный прав и места гражданина,
Разбитый свой венец он снял и бросил сам,
И вам оставил он в залог родного сына -
Вы сына выдали врагам!
Тогда, отяготив позорными цепями,
Героя увезли от плачущих дружин,
И на чужой скале, за синими морями,
Забытый, он угас один -
Один, замучен мщением бесплодным,
Безмолвною и гордою тоской -
И, как простой солдат, в плаще своем походном,
Зарыт наемною рукой.
*
Но годы протекли, и ветреное племя
Кричит: "Подайте нам священный этот прах!
Он наш; его теперь, великой жатвы семя,
Зароем мы в спасенных им стенах!"
И возвратился он на родину; безумно,
Как прежде, вкруг него теснятся и бегут
И в пышный гроб, среди столицы шумной,
Остатки тленные кладут.
Желанье позднее увенчано успехом!
И краткий свой восторг сменив уже другим,
Гуляя, топчет их с самодовольным смехом
Толпа, дрожавшая пред ним.
*
И грустно мне, когда подумаю, что ныне
Нарушена святая тишина
Вокруг того, кто ждал в своей пустыне
Так жадно, столько лет - спокойствия и сна!
И если дух вождя примчится на свиданье
С гробницей новою, где прах его лежит,
Какое в нем негодованье
При этом виде закипит!
Как будет он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове, под небом дальних стран,
Где сторожил его, как он, непобедимый,
Как он, великий, океан!
1841
Ф. И. Тютчев
16. К ГАНКЕ
Вековать ли нам в разлуке?
Не пора ль очнуться нам
И подать друг другу руки,
Нашим кровным и друзьям?
Веки мы слепцами были,
И, как жалкие слепцы,
Мы блуждали, мы бродили,
Разбрелись во все концы.
А случалось ли порою
Нам столкнуться как-нибудь, -
Кровь не раз лилась рекою,
Меч терзал родную грудь.
И вражды безумной семя
Плод сторичный принесло:
Не одно погибло племя
Иль в чужбину отошло.
Иноверец, иноземец
Нас раздвинул, разломил:
Тех - обезъязычил немец,
Этих - турок осрамил.
Вот среди сей ночи темной,
Здесь, на пражских высотах,
Доблий муж рукою скромной
Засветил маяк впотьмах.
О, какими вдруг лучами
Озарились все края!
Обличилась перед нами
Вся Славянская земля!
Горы, степи и поморья
День чудесный осиял,
От Невы до Черногорья,
От Карпатов за Урал.
Рассветает над Варшавой,
Киев очи отворил,
И с Москвой золотоглавой
Вышеград заговорил!
И наречий братских звуки
Вновь понятны стали нам, -
Наяву увидят внуки
То, что снилося отцам!
26 августа 1841
17. ЗНАМЯ И СЛОВО
В кровавую бурю, сквозь бранное пламя,
Предтеча спасенья - русское Знамя
К бессмертной победе тебя привело.
Так диво ль, что в память союза святого
За Знаменем русским и русское Слово
К тебе, как родное к родному, пришло?
25 июня 1842
18. ОТ РУССКОГО, ПО ПРОЧТЕНИИ ОТРЫВКОВ ИЗ ЛЕКЦИЙ Г-НА МИЦКЕВИЧА
Небесный Царь благослови
Твои благие начинанья -
Муж несомненного призванья,
Муж примиряющей любви...
Недаром ветхие одежды
Ты бодро с плеч своих совлек.[
]Бог победил - прозрели вежды.
Ты был Поэт - ты стал Пророк.
Мы чуем приближенье света -
И вдохновенный твой глагол,
Как вестник Нового завета,
Весь Мир Славянский обошел.
Мы чуем свет - уж близко время -
Последний сокрушен оплот -
Воспрянь, разрозненное племя,
Совокупись в один Народ -
Воспрянь - не Польша, не Россия -
Воспрянь, Славянская Семья! -
И, отряхнувши сон, впервые -
Промолви слово: "Это я!"
Ты ж, сверхъестественно умевший
В себе вражду уврачевать, -
Да над душою просветлевшей
Почиет Божья благодать!..
16 сентября 1842
19. МОРЕ И УТЕС
И бунтует, и клокочет,
Хлещет, свищет и ревет,
И до звезд допрянуть хочет,
До незыблемых высот...
Ад ли, адская ли сила
Под клокочущим котлом
Огнь геенский разложила -
И пучину взворотила
И поставила вверх дном?
Волн неистовым прибоем
Беспрерывно вал морской
С ревом, свистом, визгом, воем
Бьет в утес береговой, -
Но, спокойный и надменный,
Дурью волн не обуян,
Неподвижный, неизменный,
Мирозданью современный,
Ты стоишь, наш великан!
И, озлобленные боем,
Как на приступ роковой,
Снова волны лезут с воем
На гранит громадный твой.
Но, о камень неизменный
Бурный натиск преломив,
Вал отбрызнул сокрушенный,
И струится мутной пеной
Обессиленный порыв...
Стой же ты, утес могучий!
Обожди лишь час, другой -
Надоест волне гремучей
Воевать с твоей пятой...
Утомясь потехой злою,
Присмиреет вновь она -
И без вою, и без бою
Под гигантскою пятою
Вновь уляжется волна...
1848
20
Не знаешь, что лестней для мудрости людской:
Иль вавилонский столп немецкого единства,
Или французского бесчинства
Республиканский хитрый строй.
1848
21. РУССКАЯ ГЕОГРАФИЯ
Москва, и град Петров, и Константинов град -
Вот царства русского заветные столицы...
Но где предел ему? и где его границы -
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат...
Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство русское... и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.[
]
<1848 или 1849>
22. РАССВЕТ
Не в первый раз кричит петух;
Кричит он живо, бодро, смело;
Уж месяц на небе потух,
Струя в Босфоре заалела.
Еще молчат колокола,
А уж восток заря румянит;
Ночь бесконечная прошла,
И скоро светлый день настанет.
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Раздайся, благовестный звон,
И весь Восток им огласися!
Тебя зовет и будит он, -
Вставай, мужайся, ополчися!
В доспехи веры грудь одень,
И с Богом, исполин державный!..
О Русь, велик грядущий день,
Вселенский день и православный!
Ноябрь 1849
23-25. НАПОЛЕОН
1
Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил - и изнемог в борьбе...
Не одолел ее твой гений самовластный!..
Бой невозможный, труд напрасный!..
Ты всю ее носил в самом себе...
2
Два демона ему служили,
Две силы чудно в нем слились:
В его главе - орлы парили,
В его груди - змии вились...
Ширококрылых вдохновений
Орлиный, дерзостный полет,
И в самом буйстве дерзновений
Змеиной мудрости расчет.
Но освящающая сила,
Непостижимая уму,
Души его не озарила
И не приблизилась к нему...
Он был земной, не Божий пламень,
Он гордо плыл - презритель волн, -
Но о подводный веры камень
В щепы разбился утлый челн.
3
И ты стоял - перед тобой Россия!
И, вещий волхв, в предчувствии борьбы,
Ты сам слова промолвил роковые:
"Да сбудутся ее судьбы!.."[
]И не напрасно было заклинанье:
Судьбы откликнулись на голос твой!..
Но новою загадкою в изгнанье[
]Ты возразил на отзыв роковой...
Года прошли - и вот из ссылки тесной
На родину вернувшийся мертвец,[
]На берегах реки, тебе любезной,
Тревожный дух, почил ты наконец...
Но чуток сон - и по ночам, тоскуя,
Порою встав, он смотрит на восток
И вдруг, смутясь, бежит, как бы почуя
Передрассветный ветерок.
<1850>
26. ПРОРОЧЕСТВО
Не гул молвы прошел в народе,
Весть родилась не в нашем роде -
То древний глас, то свыше глас:
"Четвертый век уж на исходе, -
Свершится он - и грянет час!
И своды древние Софии,[
]В возобновленной Византии
Вновь осенят Христов алтарь".
Пади пред ним, о царь России, -
И встань как всеславянский царь!
1 марта 1850
27
Тогда лишь в полном торжестве
В славянской мировой громаде
Строй вожделенный водворится,
Как с Русью Польша помирится, -
А помирятся ж эти две
Не в Петербурге, не в Москве,
А в Киеве и в Цареграде...
1850
28
Уж третий год беснуются языки,
Вот и весна - и с каждою весной,
Как в стае диких птиц перед грозой,
Тревожней шум, разноголосней крики.
В раздумье тяжком князи и владыки
И держат вожжи трепетной рукой,
Подавлен ум зловещею тоской -
Мечты людей, как сны больного, дики.
Но с нами Бог! Сорвавшися со дна,
Вдруг, одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина, -
Но твоего не помутила зрака!..
Ветр свирепел. Но... "Да не будет тако!" -
Ты рек, - и вспять отхлынула волна.
Между 1 и 6 марта 1850
29
Нет, карлик мой! трус беспримерный!..
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь...
Иль, все святые упованья,
Все убежденья потребя,
Она от своего призванья
Вдруг отречется для тебя?..
Иль ты так дорог провиденью,
Так дружен с ним, так заодно,
Что, дорожа твоею ленью,
Вдруг остановится оно?..
Не верь в Святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой, -
И Бог победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
То, что обещано судьбами
Уж в колыбели было ей,
Что ей завещано веками
И верой всех ее царей, -
То, что Олеговы дружины
Ходили добывать мечом,
То, что орел Екатерины
Уж прикрывал своим крылом, -
Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
Всемирную судьбу России -
Нет, вам ее не запрудить!..
Май 1850
30. СПИРИТИСТИЧЕСКОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Дни настают борьбы и торжества,
Достигнет Русь завещанных границ,
И будет старая Москва
Новейшею из трех ее столиц.
Между осенью 1853 и весной 1854
Ф. М. Достоевский
31. НА ЕВРОПЕЙСКИЕ СОБЫТИЯ В 1854 ГОДУ
С чего взялась всесветная беда?
Кто виноват, кто первый начинает?
Народ вы умный, всякой это знает,
Да славушка пошла об вас худа!
Уж лучше бы в покое дома жить
Да справиться с домашними делами!
Ведь, кажется, нам нечего делить
И места много всем под небесами.
К тому ж и то, коль все уж поминать:
Смешно французом русского пугать!
Знакома Русь со всякою бедой!
Случалось ей, что не бывало с вами.
Давил ее татарин под пятой,
А очутился он же под ногами.
Но далеко она с тех пор ушла!
Не в мерку ей стать вровень даже с вами;
Заморский рост она переросла,
Тянуться ль вам в одно с богатырями!
Попробуйте на нас теперь взглянуть,
Коль не боитесь голову свихнуть!
Страдала Русь в боях междоусобных,
По капле кровью чуть не изошла,
Томясь в борьбе своих единокровных;
Но живуча святая Русь была!
Умнее вы, - за то вам книги в руки!
Правее вы, - то знает ваша честь!
Но знайте же, что и последней муке
Нам будет чем страданье перенесть!
Прошедшее стоит ответом вам, -
И ваш союз давно не страшен нам!
Спасемся мы в годину наваждений,
Спасут нас крест, святыня, вера, трон!
У нас в душе сложился сей закон,
Как знаменье побед и избавлений!
Мы веры нашей, спроста, не теряли
(Как был какой-то западный народ):
Мы верою из мертвых воскресали,
И верою живет славянский род.
Мы веруем, что Бог над нами может,
Что Русь жива и умереть не может!
Писали вы, что начал ссору русской,
Что как-то мы ведем себя не так,
Что честью мы не дорожим французской,
Что стыдно вам за ваш союзный флаг,
Что жаль вам очень Порты златорогой,
Что хочется завоеваний нам,
Что то да се... Ответ вам дали строгой,
Как школьникам, крикливым шалунам.
Не нравится - на то пеняйте сами!
Не шапку же ломать нам перед вами!
Не вам судьбы России разбирать!
Неясны вам ее предназначенья!
Восток - ее! К ней руки простирать
Не устают мильоны поколений.
И, властвуя над Азией глубокой,
Она всему младую жизнь дает,
И возрожденье древнего Востока
(Так Бог велел!) Россией настает.
То внове Русь, то подданство царя,
Грядущего роскошная заря!
Не опиум, растливший поколенье,
Что варварством зовем бы без прикрас,
Народы ваши двинет к возрожденью
И вознесет униженных до вас!
То Альбион, с насилием безумным
(Миссионер Христовых кротких братств!),
Разлил недуг в народе полуумном,
В мерзительном алкании богатств!
Иль не для вас всходил на крест Господь
И дал на смерть свою святую плоть?
Смотрите все - он распят и поныне,
И вновь течет его святая кровь!
Но где же жид, Христа распявший ныне,
Продавший вновь Предвечную Любовь?
Вновь язвен он, вновь принял скорбь и муки,
Вновь плачут очи тяжкою слезой,
Вновь распростерты Божеские руки
И тмится небо страшною грозой!
То муки братьев нам единоверных
И стон церквей в гоненьях беспримерных!
Он телом Божьим их велел назвать,
Он Сам, глава всей веры православной!
С неверными на церковь воевать,
То подвиг темный, грешный и бесславный!
Христианин за турка на Христа!
Христианин - защитник Магомета!
Позор на вас, отступники креста,
Гасители Божественного света!
Но с нами Бог! Ура! Наш подвиг свят;
И за Христа кто жизнь отдать не рад!
Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То царь, Тобой, Всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы Твоея!
Где два иль три для Господа готовы,
Господь меж них, как Сам нам обещал.
Нас миллионы ждут царева слова,
И наконец твой час, Господь, настал!
Звучит труба, шумит орел двуглавый
И на Царьград несется величаво!
Апрель 1854
Н. А. Некрасов
32. 14 июня 1854 года
Вы грозны на словах - попробуйте на деле!
Пушкин
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России;
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых...
Обращены в позорище вражды[
]Моря и суша... Медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились - стоят
Пред укрепленной русскою твердыней...
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия... и наступает время,
Когда Решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.
14 июня 1854
(в день появления соединенного флота вблизи Кронштадта)
Ф. И. Тютчев
33
Теперь тебе не до стихов,
О слово русское, родное!
Созрела жатва, жнец готов,
Настало время неземное...
Ложь воплотилася в булат;
Каким-то Божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем...
Все богохульные умы,
Все богомерзкие народы
Со дна воздвиглись царства тьмы
Во имя света и свободы!
Тебе они готовят плен,
Тебе пророчат посрамленье, -
Ты - лучших, будущих времен
Глагол, и жизнь, и просвещенье![
]
О, в этом испытанье строгом,
В последней, в роковой борьбе,
Не измени же ты себе
И оправдайся перед Богом...
24 октября 1854
34
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа -
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный,
Исходил, благословляя.
13 августа 1855
35. Ф. М. Достоевский
НА КОРОНАЦИЮ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА
Умолкла грозная война!
Конец борьбе ожесточенной!
На вызов дерзкой и надменной,
В святыне чувств оскорблена,
Восстала Русь, дрожа от гнева,
На бой с отчаянным врагом
И плод кровавого посева
Пожала доблестным мечом.
Утучнив кровию святою
В честном бою свои поля,
С Европой мир, добытый с боя,
Встречает русская земля.
Эпоха новая пред нами.
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами...
Благослови, Господь, царя!
Идет наш царь на подвиг трудный
Стезей тернистой и крутой;
На труд упорный, отдых скудный,
На подвиг доблести святой,
Как тот гигант самодержавный,
Что жил в работе и трудах,
И, сын царей, великий, славный,
Носил мозоли на руках!
Грозой очистилась держава,
Бедой скрепилися сердца,
И дорога родная слава
Тому, кто верен до конца.
Царю вослед вся Русь с любовью
И с теплой верою пойдет
И с почвы, утучненной кровью,
Златую жатву соберет.
Не русской тот, кто, путь неправый
В сей час торжественный избрав,
Как раб ленивый и лукавый,
Пойдет, святыни не поняв.
Идет наш царь принять корону...
Молитву чистую творя,
Взывают русских миллионы:
Благослови, Господь, царя!
О ты, кто мановеньем воли
Даруешь смерть или живишь,
Хранишь царей и в бедном поле
Былинку нежную хранишь;
Созижди в нем дух бодр и ясен,
Духовной силой в нем живи,
Созижди труд его прекрасен
И в путь святой благослови!
К тебе, источник всепрощенья,
Источник кротости святой,
Восходят русские моленья:
Храни любовь в земле родной!
К тебе, любивший без ответа
Самих мучителей своих,
Кто обливал лучами света
Богохулителей слепых,
К тебе, наш царь в венце терновом,
Кто за убийц своих молил
И на кресте, последним словом,
Благословил, любил, простил!
Своею жизнию и кровью
Царю заслужим своему;
Исполни ж светом и любовью
Россию, верную ему!
Не накажи нас слепотою,
Дай ум, чтоб видеть и понять
И с верой чистой и живою
Небес избранника принять!
Храни от грустного сомненья,
Слепому разум просвети
И в день великий обновленья
На путь грядущий освети!
Весна 1856
Н. А. Некрасов
36. ТИШИНА
1
Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев мою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
Но ты дохнула - и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!
Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны -
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою
И в умиленьи посылаю
Всему привет... Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры...
Храм Божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали -
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил -
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной...
Я внял... я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!
2
Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
И сосен аромат смолистый
До нас доходит... "Берегись!"
Уступчив, добродушно смирен,
Мужик торопится свернуть...
Опять пустынно-тих и мирен
Ты, русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Опять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны, -
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скликали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы -
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе... Народ
Смотрел довольными глазами
На фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами[
]И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица...
И все минуло... все молчит...
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит
И, с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
И осторожнее плывет...
3
Свершилось! Мертвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавленные ланцеты
Очистил утомленный врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам.
И севастопольские кони
Пасутся мирно... Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в сечах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.
Война молчит - и жертв не просит,
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!
Молчит и он... как труп безглавый,
Еще в крови, еще дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его снесли огнем и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной... таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом
И, вместо камня, намостили
Ее свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течет,
Носили там людей к погосту,
Как мертвых пчел, теряя счет...
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли... кругом пустыня,
Могилы... Люди в той стране
Еще не верят тишине,
Но тихо... В каменные раны
Заходят сизые туманы,
И черноморская волна
Уныло в берег славы плещет...
Над всею Русью тишина,
Но - не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она.
4
А тройка все летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русский,
В овраг спускает лошадей
И едет по тропинке узкой
Под самый мост... оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там... Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов... родной, любимый вид!
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера... Ночью темной
Мы миновали луг поемный,
И вот уж едем целый день
Между зелеными стенами
Густых берез. Люблю их тень
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно-тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда - в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни Божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразный.
Его ли горе не скребет? -
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живет,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И Богу уступай - не споря...
1856-1857
Ф. И. Тютчев
37-38. НА ВОЗВРАТНОМ ПУТИ
1
Грустный вид и грустный час -
Дальний путь торопит нас...
Вот, как призрак гробовой,
Месяц встал - и из тумана
Осветил безлюдный край...
Путь далек - не унывай...
Ах, и в этот самый час,
Там, где нет теперь уж нас,
Тот же месяц, но живой,
Дышит в зеркале Лемана...[
]Чудный вид и чудный край -
Путь далек - не вспоминай...
2
Родной ландшафт... Под дымчатым навесом
Огромной тучи снеговой
Синеет даль - с ее угрюмым лесом,
Окутанным осенней мглой...
Все голо так - и пусто-необъятно
В однообразии немом...
Местами лишь просвечивают пятна
Стоячих вод, покрытых первым льдом.
Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья -
Жизнь отошла - и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья
Здесь человек лишь снится сам себе.
Как свет дневной, его тускнеют взоры,
Не верит он, хоть видел их вчера,
Что есть края, где радужные горы
В лазурные глядятся озера...
Конец октября 1859
39
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон:
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
Осьмой уж месяц длятся эти битвы,
Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому молитвы,
В одной руке распятие и нож.
И целый мир, как опьяненный ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет, никогда так дерзко правду Божью
Людская кривда к бою не звала!..
И этот клич сочувствия слепого,
Всемирный клич к неистовой борьбе,
Разврат умов и искаженье слова -
Все поднялось и все грозит тебе,
О край родной! - такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней...
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!
Начало августа 1863
40. Encyclica
Был день, когда Господней правды молот
Громил, дробил ветхозаветный храм,
И, собственным мечом своим заколот,
В нем издыхал первосвященник сам.[
]
Еще страшней, еще неумолимей
И в наши дни - дни Божьего суда -
Свершится казнь в отступническом Риме
Над лженаместником Христа.
Столетья шли, ему прощалось много,
Кривые толки, темные дела,
Но не простится правдой Бога
Его последняя хула...
Не от меча погибнет он земного,
Мечом земным владевший столько лет, -
Его погубит роковое слово:
"Свобода совести есть бред!"
21 декабря 1864
41
Молчит сомнительно Восток,
Повсюду чуткое молчанье...
Что это? Сон иль ожиданье,
И близок день или далек?
Чуть-чуть белеет темя гор,
Еще в тумане лес и долы,
Спят города и дремлют селы,
Но к небу подымите взор...
Смотрите: полоса видна,
И, словно скрытной страстью рдея,
Она все ярче, все живее -
Вся разгорается она -
Еще минута, и во всей
Неизмеримости эфирной
Раздастся благовест всемирный
Победных солнечных лучей...
29 июля 1865
42
Ты долго будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда -
Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
Проснись - теперь иль никогда...
20 декабря 1866
43. СЛАВЯНАМ
Привет вам задушевный, братья,
Со всех Славянщины концов,
Привет наш всем вам, без изъятья!
Для всех семейный пир готов!
Недаром вас звала Россия
На праздник мира и любви;
Но знайте, гости дорогие,
Вы здесь не гости, вы - свои!
Вы дома здесь, и больше дома,
Чем там, на родине своей -
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!
Хотя враждебною судьбиной
И были мы разлучены,
Но все же мы народ единый,
Единой матери сыны;
Но все же братья мы родные!
Вот, вот что ненавидят в нас!
Вам не прощается Россия,
России - не прощают вас!
Смущает их, и до испугу,
Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: "Это я!"
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как Божья кара, их страшит!
Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них - закон и равноправность,
Для нас - насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их как наследие славян.
И то, что длилося веками,
Не истощилось и поднесь
И тяготеет и над нами -
Над нами, собранными здесь...
Еще болит от старых болей
Вся современная пора...
Не тронуто Косово поле,[
]Не срыта Белая гора![
]
А между нас - позор немалый
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушел от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим.[
]
Опально-мировое племя,
Когда же будешь ты народ?
Когда же упразднится время
Твоей и розни и невзгод,
И грянет клич к объединенью,
И рухнет то, что делит нас?..
Мы ждем и верим Провиденью -
Ему известны день и час...
И эта вера в правду Бога
Уж в нашей не умрет груди,
Хоть много жертв и горя много
Еще мы видим впереди...
Он жив - Верховный Промыслитель,
И суд его не оскудел,
И слово Царь-освободитель
За русский выступит предел.
Начало мая 1867
44. СЛАВЯНАМ
Man mu? die Slaven an die Mauer drucken
Они кричат, они грозятся:
"Вот к стенке мы славян прижмем!"
Ну, как бы им не оборваться
В задорном натиске своем!..
Да, стенка есть - стена большая, -
И вас не трудно к ней прижать.
Да польза-то для них какая?
Вот, вот что трудно угадать.
Ужасно та стена упруга,
Хоть и гранитная скала, -
Шестую часть земного круга
Она давно уж обошла...
Ее не раз и штурмовали -
Кой-где сорвали камня три...[
]Но напоследок отступали
С разбитым лбом богатыри...
Стоит она, как и стояла,
Твердыней смотрит боевой:
Она не то чтоб угрожала,
Но... каждый камень в ней живой...
Так пусть же бешеным напором
Теснят вас немцы и прижмут
К ее бойницам и затворам, -
Посмотрим, что они возьмут!
Как ни бесись вражда слепая,
Как ни грози вам буйство их -
Не выдаст вас стена родная,
Не оттолкнет она своих.
Она расступится пред вами
И, как живой для вас оплот
Меж вами станет и врагами
И к ним поближе подойдет.
16 мая 1867
45
Напрасный труд - нет, их не вразумишь, -
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация - для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Май 1867
46
Великий день Кирилловой кончины -
Каким приветствием сердечным и простым
Тысячелетней годовщины
Святую память мы почтим?
Какими этот день запечатлеть словами,
Как не словами, сказанными им,
Когда, прощаяся и с братом и с друзьями,
Он нехотя свой прах тебе оставил, Рим...
Причастные его труду,
Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,
И мы, и мы его тянули борозду
Среди соблазнов и сомнений.
И в свой черед, как он, не довершив труда,
И мы с нее сойдем, и, словеса святые
Его воспомянув, воскликнем мы тогда:
"Не изменяй себе, великая Россия!
Не верь, не верь чужим, родимый край,
Их ложной мудрости иль наглым их обманам,
И, как святой Кирилл, и ты не покидай
Великого служения славянам..."
13 февраля 1869
47. ЧЕХАМ ОТ МОСКОВСКИХ СЛАВЯН
На ваши, братья, празднества,
Навстречу вашим ликованьям,
Навстречу вам идет Москва
С благоговейным упованьем.
В среду восторженных тревог,
В разгар великого волненья,
Приносит вам она залог,
Залог любви и единенья.
Примите же из рук ея
То, что и вашим прежде было,
Что старочешская семья
Такой ценой себе купила, -
Такою страшною ценой,[
]Что память эта и поныне -
И вашей лучшею святыней,
И вашей жизненной струей.
Примите Чашу! Вам звездой
В ночи судеб она светила
И вашу немощь возносила
Над человеческой средой.
О, вспомните, каким она
Была вам знаменьем любимым
И что в костре неугасимом
Она для вас обретена.
И этой-то великой мзды,
Отцов великих достоянья,
За все их тяжкие труды,
За все их жертвы и страданья,
Себя лишать даете вы
Иноплеменной дерзкой ложью,
Даете ей срамить, увы,
И честь отцов, и правду Божью!
И долго ль, долго ль этот плен,
Из всех тягчайший, плен духовный,
Еще сносить ты осужден,
О чешский люд единокровный?
Нет, нет, недаром благодать
На вас призвали предки ваши,
И будет вам дано понять,
Что нет спасенья вам без Чаши.
Она лишь разрешит вконец
Загадку вашего народа:
В ней и духовная свобода,
И единения венец.
Придите ж к дивной Чаше сей,
Добытой лучшей вашей кровью,
Придите, приступите к ней
С надеждой, верой и любовью.
Около 24 августа 1869
48. СОВРЕМЕННОЕ
Флаги веют на Босфоре,
Пушки празднично гремят,
Небо ясно, блещет море,
И ликует Цареград.
И недаром он ликует:
На волшебных берегах
Ныне весело пирует
Благодушный падишах.
Угощает он на славу
Милых западных друзей -
И свою бы всю державу
Заложил для них, ей-ей.
Из премудрого далека
Франкистанской их земли
Погулять на счет пророка
Все они сюда пришли.
Пушек гром и мусикия![
]Здесь Европы всей привал,
Здесь все силы мировые
Свой справляют карнавал.
И при криках исступленных
Бойкий западный разгул
И в гаремах потаенных
Двери настежь распахнул.
Как в роскошной это раме
Дивных гор и двух морей
Веселится об исламе
Христианский съезд князей!
И конца нет их приветам,
Обнимает брата брат...
О, каким отрадным светом
Звезды Запада горят!
И всех ярче и милее
Светит тут звезда одна,
Коронованная фея,
Рима дочь, его жена.
С пресловутого театра
Всех изяществ и затей,
Как вторая Клеопатра[
]В сонме царственных гостей,
На Восток она явилась,
Всем на радость, не на зло,
И пред нею все склонилось;
Солнце с Запада взошло!
Только там, где тени бродят
По долинам и горам
И куда уж не доходят
Эти клики, этот гам, -
Только там, где тени бродят,
Там, в ночи, из свежих ран
Кровью медленно исходят
Миллионы христиан...
Октябрь 1869
49. ГУС НА КОСТРЕ
Костер сооружен, и роковое
Готово вспыхнуть пламя; все молчит, -
Лишь слышен легкий треск, и в нижнем слое
Костра огонь предательски сквозит.
Дым побежал - народ столпился гуще;
Вот все они - весь этот темный мир:
Тут и гнетомый люд, и люд гнетущий,
Ложь и насилье, рыцарство и клир.
Тут вероломный кесарь, и князей
Имперских и духовных сонм верховный,
И сам он, римский иерарх, в своей
Непогрешимости греховной.
Тут и она - та старица простая,
Не позабытая с тех пор,
Что принесла, крестясь и воздыхая,
Вязанку дров, как лепту, на костер.[
]
И на костре, как жертва пред закланьем,
Вам праведник великий предстоит:
Уже обвеян огненным сияньем,
Он молится - и голос не дрожит...
Народа чешского святой учитель,
Бестрепетный свидетель о Христе
И римской лжи суровый обличитель
В своей высокой простоте, -
Не изменив ни Богу, ни народу,
Боролся он - и был необорим -
За правду Божью, за ее свободу,
За все, за все, что бредом назвал Рим.
Он духом в небе - братскою ж любовью
Еще он здесь, еще в среде своих,
И светел он, что собственною кровью
Христову кровь он отстоял для них.
О чешский край! О род единокровный![
]Не отвергай наследья своего!
О, доверши же подвиг свой духовный
И братского единства торжество!
И, цепь порвав с юродствующим Римом,
Гнетущую тебя уж так давно,
На Гусовом костре неугасимом
Расплавь ее последнее звено.
15-17 марта 1870
50
Над русской Вильной стародавной
Родные теплятся кресты -
И звоном меди православной
Все огласились высоты.
Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела -
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.
Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.[
]
Оттуда смутным сновиденьем
Еще дано ему порой
Перед всеобщим пробужденьем
Живых тревожить здесь покой.
В тот час, как неба месяц сходит,
В холодной, ранней полумгле,
Еще какой-то призрак бродит
По оживающей земле.
Июль 1870
51. ДВА ЕДИНСТВА
Из переполненной Господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.[
]Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! -
Славянский мир, сомкнись тесней...
"Единство, - возвестил оракул наших дней, -
Быть может спаяно железом лишь и кровью..."
Но мы попробуем спаять его любовью -
А там увидим, что прочней...
Сентябрь 1870
52. ЧЕРНОЕ МОРЕ
Пятнадцать лет с тех пор минуло,
Прошел событий целый ряд,
Но вера нас не обманула -
И севастопольского гула
Последний слышим мы раскат.
Удар последний и громовый,
Он грянул вдруг, животворя;
Последнее в борьбе суровой
Теперь лишь высказано слово;
То слово - русского царя.
И все, что было так недавно
Враждой воздвигнуто слепой,
Так нагло, так самоуправно,
Пред честностью его державной
Все рушилось само собой.
И вот: свободная стихия, -
Сказал бы наш поэт родной, -
Шумишь ты, как во дни былые,
И катишь волны голубые,
И блещешь гордою красой!..[
]
Пятнадцать лет тебя держало
Насилье в западном плену;
Ты не сдавалась и роптала,
Но час пробил - насилье пало:
Оно пошло как ключ ко дну.
Опять зовет и к делу нудит
Родную Русь твоя волна,
И к распре той, что Бог рассудит,
Великий Севастополь будит
От заколдованного сна.
И то, что ты во время оно
От бранных скрыла непогод
В свое сочувственное лоно,
Отдашь ты нам - и без урона -
Бессмертный черноморский флот.
Да, в сердце русского народа
Святиться будет этот день, -
Он - наша внешняя свобода,
Он Петропавловского свода
Осветит гробовую сень...
Начало марта 1871
53. ВАТИКАНСКАЯ ГОДОВЩИНА
Был день суда и осужденья -
Тот роковой, бесповоротный день,
Когда для вящего паденья
На высшую вознесся он ступень, -
И, Божьим промыслом теснимый
И загнанный на эту высоту,
Своей ногой непогрешимой
В бездонную шагнул он пустоту, -
Когда, чужим страстям послушный,
Игралище и жертва темных сил,
Так богохульно-добродушно
Он божеством себя провозгласил...
О новом богочеловеке
Вдруг притча создалась - и в мир вошла,
И святотатственной опеке
Христова церковь предана была.
О, сколько смуты и волнений
Воздвиг с тех пор непогрешимый тот,
И как под бурей этих прений
Кощунство зреет и соблазн растет.
В испуге ищут правду Божью,
Очнувшись вдруг, все эти племена,
И как тысячелетней ложью
Она для них вконец отравлена.
И одолеть она не в силах
Отравы той, что в жилах их течет,
В их самых сокровенных жилах,
И долго будет течь, - и где исход?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но нет, как ни борись упрямо,
Уступит ложь, рассеется мечта,
И ватиканский далай-лама
Не призван быть наместником Христа.
6 июля 1871
54
День православного Востока,
Святись, святись, великий день,
Разлей свой благовест широко
И всю Россию им одень!
Но и святой Руси пределом
Его призыва не стесняй:
Пусть слышен будет в мире целом,
Пускай он льется через край,
Своею дальнею волною
И ту долину захватя,
Где бьется с немощию злою
Мое родимое дитя, -
Тот светлый край, куда в изгнанье
Она судьбой увлечена,
Где неба южного дыханье
Как врачебство лишь пьет она...
О, дай болящей исцеленье,
Отрадой в душу ей повей,
Чтобы в Христово воскресенье
Всецело жизнь воскресла в ней...
16 апреля 1872
55
Британский леопард
За что на нас сердит?
И машет все хвостом,
И гневно так рычит?
Откуда поднялась внезапная тревога?
Чем провинились мы?
Тем, что в глуши зашед
Степи среднеазийской,
Наш северный медведь -
Земляк наш всероссийский -
От права своего не хочет отказаться
Себя оборонять, подчас и огрызаться.
В угоду же друзьям своим
Не хочет перед миром
Каким-то быть отшельником-факиром;
И миру показать и всем воочию,
Всем гадинам степным
На снедь предать всю плоть свою,
Нет, этому не быть! - и поднял лапу...
Вот этим леопард и был так рассержен.
"Ах, грубиян! Ах, он нахал! -
Наш лев сердито зарычал, -
Как! Он, простой медведь, и хочет защищаться,
В присутствии моем, и лапу поднимать,
И даже огрызаться!
Пожалуй, это дойдет до того,
Что он вообразит, что есть <и> у него
Такие же права,
Как у меня, сиятельного льва...
Нельзя же допустить такого баловства!"
Январь 1873
Н. А. Некрасов
56. ПРИГОВОР
"...Вы в своей земле благословенной
Парии - не знает вас народ,
Светский круг, бездушный и надменный,
Вас презреньем хладным обдает.
И звучит бесцельно ваша лира,
Вы певцами темной стороны -
На любовь, на уваженье мира
Не стяжавшей права - рождены!.."
Камень в сердце русское бросая,
Так о нас весь Запад говорит.
Заступись, страна моя родная!
Дай отпор!.. Но родина молчит...
Ночь с 7 на 8 января 1877
В. С. Соловьев
57. EX ORIENTE LUX[
]
"С Востока свет, с Востока силы!"
И, к вседержительству готов,
Ирана царь под Фермопилы[
]Нагнал стада своих рабов.
Но не напрасно Прометея
Небесный дар Элладе дан.
Толпы рабов бегут, бледнея
Пред горстью доблестных граждан.
И кто ж до Инда и до Ганга
Стезею славною прошел?
То македонская фаланга,
То Рима царственный орел.
И силой разума и права -
Всечеловеческих начал -
Воздвиглась Запада держава,
И миру Рим единство дал.
Чего ж еще недоставало?
Зачем весь мир опять в крови?
Душа вселенной тосковала
О духе веры и любви!
И слово вещее - не ложно,
И свет с Востока засиял,[
]И то, что было невозможно,
Он возвестил и обещал.
И, разливаяся широко,
Исполнен знамений и сил,
Тот свет, исшедший из Востока,
С Востоком Запад примирил.[
]
О Русь! в предвиденье высоком
Ты мыслью гордой занята;
Каким же хочешь быть Востоком:
Востоком Ксеркса иль Христа?[
]
1890
58. В ОКРЕСТНОСТЯХ АБО
Не позабуду я тебя,
Краса полуночного края,
Где, небо бледное любя,
Волна бледнеет голубая;
Где ночь безмерная зимы
Таит магические чары,
Чтоб вдруг поднять средь белой тьмы
Сияний вещих пламень ярый.
Там я скитался, молчалив,
Там Богу правды я молился,
Чтобы насилия прилив
О камни финские разбился.[
]
Начало января 1894
59. ПАНМОНГОЛИЗМ
Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины Божией полно.
Когда в растленной Византии
Остыл Божественный алтарь
И отреклися от Мессии[
]Иерей и князь, народ и царь, -
Тогда он поднял от Востока
Народ безвестный и чужой,[
]И под орудьем тяжким рока
Во прах склонился Рим второй.
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,[
]И все твердят льстецы России:
Ты - третий Рим, ты - третий Рим.
Пусть так! Орудий Божьей кары
Запас еще не истощен.
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племен.
От вод малайских до Алтая[
]Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.
Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена.
О Русь! забудь былую славу:
Орел двуглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть...
И третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.[
]
1 октября 1894
60. ДРАКОН
Из-за кругов небес незримых
Дракон явил свое чело, -
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Ужель не смолкнут ликованья
И миру вечному хвала,
Беспечный смех и восклицанья:
"Жизнь хороша, и нет в ней зла!"
Наследник меченосной рати!
Ты верен знамени креста,
Христов огонь в твоем булате,
И речь грозящая свята.
Полно Любовью Божье лоно,
Оно зовет нас всех равно...
Но перед пастию дракона
Ты понял: крест и меч - одно.
24 июня 1900
О. Э. Мандельштам
61. POLACY!
Поляки! Я не вижу смысла
В безумном подвиге стрелков!
Иль ворон заклюет орлов?
Иль потечет обратно Висла?
Или снега не будут больше
Зимою покрывать ковыль?
Или о Габсбургов костыль
Пристало опираться Польше?
И ты, славянская комета,
В своем блужданьи вековом,
Рассыпалась чужим огнем,
Сообщница чужого света!
Сентябрь 1914
А. А. Блок
62
Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца - взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.
В это поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда... В закатной дали
Были дымные тучи в крови.
И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие - не в лад - Ермака,
И кричали ура, и шутили они,
И тихонько крестилась рука.
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
Раскачнувшись, фонарь замигал,
И под черною тучей веселый горнист
Заиграл к отправленью сигнал.
И военною славой заплакал рожок,
Наполняя тревогой сердца.
Громыханье колес и охрипший свисток
Заглушило ура без конца.
Уж последние скрылись во мгле буфера,
И сошла тишина до утра,
А с дождливых полей все неслось к нам ура,
В грозном клике звучало: пора!
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Несмотря на дождливую даль.
Это - ясная, твердая, верная сталь,
И нужна ли ей наша печаль?
Эта жалость - ее заглушает пожар,
Гром орудий и топот коней.
Грусть - ее застилает отравленный пар
С Галицийских кровавых полей...
<И теперь нашей силе не видно конца,
Как предела нет нашим краям.
И твердят о победе стальные сердца,
Приученные к долгим скорбям.
Но за нами - равнины, леса и моря,
И Москва, и Урал, и Сибирь,
Не оттуда грозу нам пророчит заря,
Заглядевшись на русскую ширь...
Разве тяжким германская тяжесть страшна?
Тем, чья жизнь тяжела и страшна,
Восходящего солнца страшней тишина -
Легкий хмель золотого вина.>
1 сентября 1914
О. Э. Мандельштам
63
В белом раю лежит богатырь:
Пахарь войны, пожилой мужик.
В серых глазах мировая ширь:
Великорусский державный лик.
Только святые умеют так
В благоуханном гробу лежать;
Выпростав руки, блаженства в знак,
Славу свою и покой вкушать.
Разве Россия не белый рай
И не веселые наши сны?
Радуйся, ратник, не умирай:
Внуки и правнуки спасены!
Декабрь 1914
64
Какая вещая Кассандра
Тебе пророчила беду?
О будь, Россия Александра,[
]Благословенна и в аду!
Рукопожатье роковое
На шатком неманском плоту.[
]
1915
65
О свободе небывалой
Сладко думать у свечи.
- Ты побудь со мной сначала, -
Верность плакала в ночи,
- Только я мою корону
Возлагаю на тебя,
Чтоб свободе, как закону,
Подчинился ты, любя...
- Я свободе, как закону,
Обручен, и потому
Эту легкую корону
Никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным умереть,
О прекрасном постоянстве
И о верности жалеть!
1915
66
Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы,
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик низколобый -
Керенского распять потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала, -
Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
Чтоб сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта тень,
Где зданий красная подкова;
Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:
Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданских бурь и яростных личин
Тончайшим гневом пламенея,
Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,
Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный народ
Венки свивает золотые -
Благословить тебя в глубокий ад сойдет
Стопою легкою Россия!
Ноябрь 1917
А. А. Ахматова
67
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал
И дух высокий византийства
От русской Церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее, -
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Осень 1917
О. Э. Мандельштам
68
На страшной высоте блуждающий огонь,
Но разве так звезда мерцает?
Прозрачная звезда, блуждающий огонь,
Твой брат, Петрополь, умирает.
На страшной высоте земные сны горят,
Зеленая звезда мерцает.
О, если ты звезда - воде и небу брат,
Твой брат, Петрополь, умирает.
Чудовищный корабль на страшной высоте
Несется, крылья расправляет -
Зеленая звезда, в прекрасной нищете
Твой брат, Петрополь, умирает.
Прозрачная весна над черною Невой
Сломалась. Воск бессмертья тает.
О, если ты звезда - Петрополь, город твой
Твой брат, Петрополь, умирает.
1918
А. А. Блок
69. СКИФЫ
Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
Владимир Соловьев
Мильоны вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь, с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью!..
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар Божественных видений,
Нам внятно все - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мы помним все - парижских улиц ад,
И веницьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!
А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века - вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
30 января 1918
А. А. Ахматова
70
Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печалей и тревог
Он к самой черной прикоснулся язве,
Но исцелить ее не мог.
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
11 января 1920
ДОПОЛНЕНИЯ
ADAM MICKIEWICZ
DZIADOW CZESCI III USTEP
DROGA DO ROSJI
Po sniegu, coraz ku dzikszej krainie
Leci kibitka jako wiatr w pustynie;
I oczy moje jako dwa sokoly
Nad oceanem nieprzejrzanym kraza,
Porwane burza, do ladu nie zdaza
A widza obce pod soba zywioly,
Nie maja kedy spoczac, skrzydla zwinac,
W dol patrza, czujac, ze tam musza zginac.
Oko nie spotka ni miasta, ni gory,
Zadnych pomnikow ludzi ni natury;
Ziemia tak pusta, tak nie zaludniona,
Jak gdyby wczora wieczorem stworzona.
A przeciez nieraz mamut z tych ziem wstaje,
Zeglarz przybyly z falami potopu,
I mowa obca moskiewskiemu chlopu
Glosi, ze dawno stworzone te kraje
I w czasach wielkiej Noego zeglugi
Lad ten handlowal z azyjskimi smugi;
A przeciez nieraz ksiazka ukradziona
Lub gwaltem wzieta, przybywszy z zachodu,
Mowi, ze ziemia ta nie zaludniona
Juz niejednego jest matka narodu.
Lecz nurt potopu szedl przez te plaszczyzny,
Nie zostawiwszy drog swojego rycia,
I hordy ludow wyszly z tej ojczyzny,
Nie zostawiwszy siadow swego zycia;
I gdzies daleko na alpejskiej skale
Slad zostawily stad przybyle fale,
I jeszcze dalej, na Rzymu pomnikach,
O stad przybylych mowia rozbojnikach.
Kraina pusta, biala i otwarta
Jak zgotowana do pisania karta.
Czyz na niej pisac bedzie palec Boski,
I ludzi dobrych uzywszy za gloski,
Czyliz tu skrysli prawde swietej wiary,
Ze milosc rzadzi plemieniem czlowieczem,
Ze trofeami swiata sa: ofiary?
Czyli tez Boga nieprzyjaciel stary
Przyjdzie i w ksiedze tej wyryje mieczem,
Ze rod czlowieczy ma byc w wiezy kuty,
Ze trofeami ludzkosci sa: knuty?
Po polach bialych, pustych wiatr szaleje,
Bryly zamieci odrywa i ciska,
Lecz morze sniegow wzdete nie czernieje,
Wyzwane wichrem powstaje z lozyska
I znowu, jakby nagle skamieniale,
Pada ogromne, jednostajne, biale.
Czasem ogromny huragan wylata
Prosto z biegunow; niewstrzymany w biegu
Az do Euxinu rownine zamiata,
Po calej drodze miecac chmury sniegu;
Czesto podrozne kibitki zakopie,
Jak symuni blednych Libow przy Kanopie.
Powierzchnie bialych, jednostajnych sniegow
Gdzieniegdzie sciany czarniawe przebodly
I stercza na ksztalt wysp i ladu brzegow:
To sa polnocne swierki, sosny, jodly.
Gdzieniegdzie drzewa siekiera zrabane,
Odarte i w stos zlozone poziomy,
Tworza ksztalt dziwny, jakby dach i sciane,
I ludzi kryja, i zowia sie: domy.
Dalej tych stosow rzucone tysiace
Na wielkim polu, wszystkie jednej miary:
Jak kitki czapek dma z kominow pary,
Jak ladownice okienka blyszczace;
Tam domy rzedem szykowane w pary,
Tam czworobokiem, tam ksztaltnym obwodem;
I taki domow pulk zowie sie: grodem.
Spotykam ludzi - z rozroslymi barki,
Z piersia szeroka, z otylymi karki;
Jako zwierzeta i drzewa polnocy
Pelni czerstwosci i zdrowia, i mocy.
Lecz twarz kazdego jest jak ich kraina,
Pusta, otwarta i dzika rownina;
I z ich serc, jako z wulkanow podziemnych,
Jeszcze nie przeszedl ogien az do twarzy,
Ani sie w ustach rozognionych zarzy,
Ani zastyga w czola zmarszczkach ciemnych -
Jak w twarzach ludzi wschodu i zachodu,
Przez ktore przeszlo tyle po kolei
Podan i zdarzen, zalow i nadziei,
Ze kazda twarz jest pomnikiem narodu.
Tu oczy ludzi, jak miasta tej ziemi,
Wielkie i czyste - iynigdy zgielk duszy
Niezwyklym rzutem zrenic nie poruszy,
Nigdy ich dluga zalosc nie zaciemi;
Z daleka patrzac - wspaniale, przecudne,
Wszedlszy do srodka - puste i bezludne.
Cialo tych ludzi jak gruba tkanica,
W ktorej zimuje dusza gasiennica,
Nim sobie piersi do lotu wyrobi,
Skrzydla wyprzedzic, wytcze i ozdobi;
Ale gdy slonce wolnosci zaswieci,
Jakiz z powloki tej owad wyleci?
Czy motyl jasny wzniesie sie nad ziemie,
Czy cma wypadnie, brudne nocy plemie?
Na wskros pustyni krzyzuja sie drogi:
Nie przemysl kupcow ich ciagi wymyslil,
Nie wydeptaly ich karawan nogi;
Car ze stolicy palcem je nakryslil.
Gdy z polska wioska spotkal sie uboga,
Jezeli trafil w polskich zamkow sciany,
Wioska i zamek wnet z ziemia zrownany
I car ruiny ich zasypal - droga.
Drog tych nie dojrzec w polu miedzy sniegi,
Ale srod puszczy dosledzi je oko:
Proste i dlugie na polnoc sie wloka,
Swieca sie w lesie, jak w skalach rzek biegi.
I po tych drogach ktoz jezdzi? - Tu cwalem
Konnica wali przyproszona sniegiem,
A stamtad czarnym piechota szeregiem
Miedzy dzial, wozow i kibitek walem.
Te pulki podlug carskiego ukazu
Ciagna ze wschodu, by walczyc z polnoca;
Tamte z polnocy ida do Kaukazu;
Zaden z nich nie wie, gdzie idzie i po co;
Zaden nie pyta. Tu widzisz Mogola
Z nabrzmialym licem, malym, krzywym okiem;
A tam chlop biedny z litewskiego siola,
Wybladly, teskny, idzie chorym krokiem.
Tu blyszcza strzelby angielskie, tam luki
I zmarzla niosa cieciwe Kalmuki.
Ich oficery? - Tu Niemiec w karecie,
Nucac Szyllera piesn sentymentalna,
Wali spotkanych zolnierzy po grzbiecie.
Tam Francuz gwizdzac w nos piesn liberalna,
Bledny filozof, karyjery szuka
I gada teraz z dowodzca Kalmuka,
Jak by najtaniej wojsku zywnosc kupic.
Coz, ze polowe wymorza tej zgrai,
Kasy polowe beda mogli zlupic,
I jesli zrecznie dzielo sie utai,
Minister wzniesie ich do wyzszej klasy,
A car da order za oszczednosc kasy.
A wtem kibitka leci - przednie straze
I dzial lawety, i chorych obozy
Pryskaja z drogi, kedy sie ukaze,
Nawet dowodzcow ustepuja wozy.
Leci kibitka; zandarm powoznika
Wali kulakiem, powoznik zolnierzy
Wali biczyskiem, wszystko z drogi zmyka,
Kto sie nie umknal, kibitka nan wbiezy.
Gdzie? - Kto w niej jedzie? - Nikt nie smie zapytac.
Zandarm tam jechal, pedzi do stolicy,
Zapewne cesarz kazat kogos schwytac.
"Moze ten zandarm jedzie z zagranicy? -
Mowi jeneral. - Kto wie, kogo zlowil:
Moze krol pruski, francuski lub saski,
Lub inny Niemiec wypadl z cara laski,
I car go w turmie zamknac postanowil;
Moze wazniejsza pochwycona glowa,
Moze samego wioza Jermolowa.
Kto wie! ten wiezien, chociaz w slomie siedzi,
Jak dziko patrzy! jaki to wzrok dumy:
Wielka osoba; za nim wozow tlumy:
To pewnie orszak nadwornej gawiedzi;
A wszyscy, patrz no, jakie oczy smiale;
Myslilem, ze to pierwsze carstwa pany,
Ze jeneraly albo szambelany,
Patrz, oni wszyscy - to sa chlopcy male.
Co to ma znaczyc, gdzie ta zgraja leci?
Jakiegos krola podejrzane dzieci".
Tak z soba cicho dowodzcy gadali;
Kibitka prosto do stolicy wali.
PRZEDMIESCIA STOLICY
Z dala, juz z dala widno, ze stolica.
Po obu stronach wielkiej, pysznej drogi
Rzedy palacow. - Tu niby kaplica
Z kopula, z krzyzem; tam jak siana stogi
Posagi stoja pod sloma i sniegiem;
Owdzie, za kolumn korynckich szeregiem,
Gmach z plaskim dachem, palac letni, wloski,
Obok japonskie, mandarynskie kioski
Albo z klasycznych czasow Katarzyny
Swiezo malpione klasyczne ruiny.
Roznych porzadkow, roznych ksztaltow domy,
Jako zwierzeta z roznych koncow ziemi,
Za parkanami stoja zelaznenu,
W osobnych klatkach. - Jeden niewidomy:
Palac krajowej ich architektury,
Wymysl ich glowy, dziecko ich natury.
Jakze tych gmachow cudowna robota!
Tyle kamieni na kepach srod blota!
W Rzymie, by dzwignac teatr dla cezarow,
Musiano niegdys wylac rzeke zlota;
Na tym przedmiesciu podle slugi carow,
By swe rozkoszne zamtuzy dzwigneli,
Ocean naszej krwi i lez wyleli.
Zeby zwiezc glazy do tych obeliskow,
Ilez wymyslic trzeba bylo spiskow,
Ilu niewinnych wygnac albo zabic,
Ile ziem naszych okrasc i zagrabic;
Poki krwia Litwy, lzami Ukrainy
I zlotem Polski hojnie zakupiono
Wszystko, co maja Paryze, Londyny,
I po modnemu gmachy wystrojono,
Szampanem zmyto podlogi bufetow
I wydeptano krokiem menuetow.
Teraz tu pusto. - Dwor w miescie zimuje,
I dworskie muchy, ciagnace za wonia
Carskiego scierwa, za nim w miasto gonia.
Teraz w tych gmachach wiatr tylko tancuje;
Panowie w miescie, car w miescie. - Do miasta
Leci kibitka; zimno, sniezno bylo;
Z zegarow miejskich zagrzmiala dwunasta,
A slonce juz sie na zachod chylilo.
Niebios sklepienie otwarte szeroko,
Bez zadnej chmurki, czcze, ciche i czyste,
Bez zadnej barwy, blado przezroczyste,
Jako zmarzlego podroznika oko.
Przed nami miasto. - Nad miastem do gory
Wznosza sie dziwnie, jak podniebne grody,
Slupy i sciany, kruzganki i mury,
Jak babilonskie wiszace ogrody:
To dymy z dwiestu tysiecy kominow
Prosto i gesto kolumnami leca,
Te jak marmury kararyjskie swieca,
Tamte sie zarza iskrami rubinow;
W gorze wierzcholki zginaja i lacza,
Kreca w kruzganki i lukami placza,
I scian, i dachow maluja widziadla;
Jak owe miasto, co nagle powstanie
Ze srodziemnego czystych wod zwierciadla
Lub na libijskim wybuchnie tumanie,
I wabi oko podroznych z daleka,
I wiecznie stoi, i wiecznie ucieka.
Juz zdjeto lancuch, bramy otwieraja,
Trzesa, badaja, pytaja - wpuszczaja.
PETERSBURG
Za dawnych greckich i italskich czasow
Lud sie budowal pod przybytkiem Boga,
Nad zrodlem nimfy, posrod swietych lasow,
Albo na gorach chronil sie od wroga.
Tak zbudowano Ateny, Rzym, Sparte.
W wieku gotyckim pod wieza barona,
Gdzie byla cala okolic obrona,
Stawaly chaty do walow przyparte;
Albo pilnujac splawnej rzeki ciekow
Rosly powoli z postepami wiekow.
Wszystkie te miasta jakies bostwo wznioslo,
Jakis obronca lub jakies rzemioslo.
Ruskiej stolicy jakiez sa poczatki?
Skad sie zachcialo slawianskim tysiacom
Lezc w te ostatnie swoich dzierzaw katki
Wydarte swiezo morzu i Czuchoncom?
Tu grunt nie daje owocow ni chleba,
Wiatry przynosza tylko snieg i sloty;
Tu zbyt gorace lub zbyt zimne nieba,
Srogie i zmienne jak humor despoty.
Nie chcieli ludzie - blotne okolice
Car upodobal, i stawic rozkazal
Nie miasto ludziom, lecz sobie stolice:
Car tu wszechmocnosc woli swej pokazal. -
W glab cieklych piaskow i blotnych zatopow
Rozkazal wpedzic sto tysiecy palow
I wdeptac ciala stu tysiecy chlopow.
Potem na palach i cialach Moskalow
Grunt zalozywszy, inne pokolenia
Zaprzagl do taczek, do wozow, okretow,
Sprowadzac drzewa i sztuki kamienia
Z dalekich ladow i z morskich odmetow.
Przypomnial Paryz - wnet paryskie place
Kazal budowac. Widzial Amsterdamy -
Wnet wode wpuscil i porobil tamy.
Slyszal, ze w Rzymie sa wielkie palace -
Palace staja. Wenecka stolica,
Co wpol na ziemi, a do pasa w wodzie
Plywa jak piekna syrena-dziewica,
Uderza cara - i zaraz w swym grodzie
Porznal blotniste kanalami pole,
Zawiesil mosty i puscil gondole.
Ma Wenecyja, Paryz, Londyn drugi,
Procz ich pieknosci, poloru, zeglugi.
U architektow slawne jest przyslowie,
Ze ludzi reka byl Rzym budowany,
A Wenecyja stawili bogowie;
Ale kto widzial Petersburg, ten powie,
Ze budowaly go chyba szatany.
Ulice wszystkie ku rzece pobiegly:
Szerokie, dlugie, jak wawozy w gorach.
Domy ogromne: tu glazy, tam cegly,
Marmur na glinie, glina na marmurach;
A wszystkie rowne i dachy, i sciany,
Jak korpus wojska na nowo ubrany.
Na domach pelno tablic i napisow;
Srod pism tak roznych, jezykow tak wielu,
Wzrok, ucho bladzi jak w wiezy Babelu.
Napis: "Tu mieszka Achmet, Chan Kirgisow,
Rzadzacy polskich spraw departamentem,
Senator". - Napis: "Tu monsieur Zoko
Lekcyje daje paryskim akcentem,
Jest kuchta dworskim, wodczanym poborca,
Basem w orkiestrze, przy tym szkol dozorca"
Napis: "Tu mieszka Wloch Piacere Gioco.
Robil dla frejlin carskich salcesony,
Teraz panienski pensyjon otwiera".
Napis: "Mieszkanie pastora Dienera,
Wielu orderow carskich kawalera.
Dzis ma kazanie, wyklada z ambony,
Ze car jest papiez z Bozego ramienia,
Pan samowladny wiary i sumnienia.
I wzywa przy tym braci kalwinistow,
Socynijanow i anabaptystow,
Aby jak kaze imperator ruski
I jego wierny alijant krol pruski,
Przyjawszy nowa wiare i sumnienie,
Wszyscy sie zeszli w jedno zgromadzenie"
Napis: "Tu stroje damskie" - dalej: "Nuty";
Tam robia: "Dzieciom zabawki" - tam: "Knuty".
W ulicach kocze, karety, landary;
Mimo ogromu i bystrego lotu
Na lyzwach blysna, znikna bez loskotu,
Jak w panorama czarodziejskie mary.
Na kozlach koczow angielskich brodaty
Siedzi woznica; szron mu okryl szaty,
Brode i wasy, i brwi; biczem wali;
Przodem na koniach leca chlopcy mali
W kozuchach, istne dzieci Boreasza;
Swiszcza piskliwie i gmin sie rozprasza,
Pierzcha przed koczem saneczek gromada,
Jak przed okretem bialych kaczek stada.
Tu ludzie biega, kazdego mroz goni,
Zaden nie stanie, nie patrzy, nie gada;
Kazdego oczy zmruzone, twarz blada,
Kazdy trze rece i zebami dzwoni,
I z ust kazdego wyzioniona para
Wychodzi slupem, prosta, dluga, szara.
Widzac te dymem buchajace gminy,
Myslisz, ze chodza po miescie kominy.
Po bokach gminnej cisnacej sie trzody
Ciagna powaznie dwa ogromne rzedy,
Jak procesy j e w koscielne obrzedy
Lub jak nadbrzezne bystrej rzeki lody.
I gdziez ta zgraja wlecze sie powoli,
Na mroz nieczula jak trzoda soboli? -
Przechadzka modna jest o tej godzinie;
Zimno i wietrzno, ale ktoz dba o to,
Wszak cesarz tedy zwykl chodzic piechoto,
I cesarzowa, i dworu mistrzynie.
Ida marszalki, damy, urzedniki,
W rownych abcugach: pierwszy, drugi, czwarty,
Jako rzucane z rak szulera karty,
Krole, wyzniki, damy i nizniki,
Starki i miodki, czarne i czerwone,
Padaja na te i na owa strone,
Po obu stronach wspanialej ulicy,
Po mostkach lsnacym wyslanych granitem.
A naprzod ida dworscy urzednicy:
Ten w futrze cieplem, lecz na wpol odkrylem,
Aby widziano jego krzyzow cztery;
Zmarznie, lecz wszystkim pokaze ordery;
Wynioslym okiem rownych sobie szuka
I, gruby, pelznie wolnym chodem zuka.
Dalej gwardyjskie modniejsze mlokosy,
Proste i cienkie jak ruchome piki,
W pol ciala tego zwiazane jak osy.
Dalej z pochylym karkiem czynowniki,
Spode lba patrza, komu sie poklonic,
Kogo nadeptac, a od kogo stronic;
A kazdy gietki, we dwoje skurczony,
Tulac sie pelzna jako skorpijony.
Posrodku damy jako pstre motyle,
Tak rozne plaszcze, kapeluszow tyle;
Kazda w paryskim swieci sie stroiku
I nozka miga w futrzanym trzewiku;
Biale jak sniegi, rumiane jak raki. -
Wtem dwor odjezdza; stanely orszaki.
Podbiegly wozy, ciagnace jak statki
Obok plywaczow w glebokiej kapieli.
Juz pierwsi w wozy wsiedli i znikneli;
Za nimi pierzchly piechotne ostatki.
Niejeden kaszlem suchotniczym steknie,
A przeciez mowi: "Jak tam chodzic pieknie!
Cara widzialem, i przed jeneralem
Nisko klanialem, i z paziem gadalem!"
Szlo kilku ludzi miedzy tym natlokiem,
Rozni od innych twarza i odzieniem,
Na przechodzacych ledwo rzuca okiem,
Ale na miasto patrza z zadumieniem.
Po fundamentach, po scianach, po szczytach,
Po tych zelazach i po tych granitach
Czepiaja oczy, jakby probowali,
Czy mocno kazda cegla osadzona;
I opuscili z rozpacza ramiona,
Jak gdyby myslac: czlowiek ich nie zwali!
Dumali - poszli - zostal z jedynastu
Pielgrzym sam jeden; zasmial sie zlosliwie,
Wzniosl reke, scisnal i uderzyl msciwie
W glaz, jakby grozil temu glazow miastu.
Potem na piersiach zalozyl ramiona
I stal dumajac, i w cesarskim dworze
Utkwil zrenice dwie jako dwa noze;
I byl podobny wtenczas do Samsona,
Gdy zdrada wziety i skuty wiezami
Pod Filistynow dumal kolumnami.
Na czolo jego nieruchome, dumne
Nagly cien opadl, jak calun na trumne,
Twarz blada strasznie zaczela sie mroczyc;
Rzeklbys, ze wieczor, co juz z niebios spadal,
Naprzod na jego oblicze osiadal
I stamtad dalej mial swoj cien roztoczyc.
Po prawej stronie juz pustej ulicy
Stal drugi czlowiek - nie byl to podrozny,
Zdal sie byc dawnym mieszkancem stolicy,
Bo rozdawaj ac miedzy lud jalmuzny,
Kazdego z biednych po imieniu wital,
Tamtych o zony, tych o dzieci pytal.
Odprawil wszystkich, wsparl sie na granicie
Brzeznych kanalow i wodzil oczyma
Po scianach gmachow i po dworca szczycie,
Lecz nie mial oczu owego pielgrzyma,
I wzrok wnet spuszczal, kiedy szedl z daleka
Biedny, zebrzacy zolnierz lub kaleka.
Wzniosl w niebo rece, stal i dumal dlugo -
W twarzy mial wyraz niebieskiej rozpaczy.
Patrzyl jak aniol, gdy z niebios posluga
Miedzy czyscowe dusze zstapic raczy
I widzi cale w meczarniach narody,
Czuje, co cierpia, maja cierpiec wieki -
I przewiduje, jak jest kres daleki
Tylu pokolen zbawienia - swobody.
Oparl sie placzac na kanalow brzegu,
Lzy gorzkie biegly i zginely w sniegu;
Lecz Bog je wszystkie zbierze i policzy,
Za kazda odda ocean slodyczy.
Pozno juz bylo, oni dwaj zostali,
Oba samotni, i chociaz odlegli,
Na koniec jeden drugiego postrzegli
I dlugo siebie nawzajem zwazali.
Pierwszy postapil czlowiek z prawej strony:
"Bracie, rzekl, widze, zes tu zostawiony
Sam jeden, smutny, cudzoziemiec moze;
Co ci potrzeba, rozkaz w imie Boze;
Chrzescijaninem jestem i Polakiem,
Witam cie Krzyza i Pogoni znakiem".
Pielgrzym, zbyt swymi myslami zajety,
Otrzasnal glowa i uciekl z wybrzeza;
Ale nazajutrz, gdy mysli swych mety
Z wolna rozjasnia i pamiec odswieza,
Nieraz zaluje owego natreta;
Jesli go spotka, pozna go, zatrzyma;
Choc rysow jego twarzy nie pamieta,
Lecz w glosie jego i w slowach cos bylo
Znanego uszom i duszy pielgrzyma -
Moze sie o nim pielgrzymowi snilo.
POMNIK PIOTRA WIELKIEGO
Z wieczora na dzdzu stali dwaj mlodzience
Pod jednym plaszczem, wziawszy sie za rece:
Jeden - ow pielgrzym, przybylec z zachodu,
Nieznana carskiej ofiara przemocy;
Drugi byl wieszczem ruskiego narodu,
Slawny piesniami na calej polnocy.
Znali sie z soba niedlugo, lecz wiele -
I od dni kilku juz sa przyjaciele.
Ich dusze wyzsze nad ziemne przeszkody,
Jako dwie Alpow spokrewnione skaly:
Choc je na wieki rozerwal nurt wody,
Ledwo szum slysza swej nieprzyjaciolki,
Chylac ku sobie podniebne wierzcholki.
Pielgrzym cos dumal nad Piotra kolosem,
A wieszcz rosyjski tak rzekl cichym glosem:
"Pierwszemu z carow, co te zrobil cuda,
Druga carowa pamietnik stawiala.
Juz car odlany w ksztalcie wielkoluda
Siadl na brazowym grzbiecie bucefala
I miejsca czekal, gdzie by wjechal konno.
Lecz Piotr na wlasnej ziemi stac nie moze,
W ojczyznie jemu nie dosyc przestronne,
Po grunt dla niego poslano za morze.
Poslano wyrwac z finlandzkich nadbrzezy
Wzgorek granitu; ten na Pani slowo
Plynie po morzu i po ladzie biezy,
I w miescie pada na wznak przed carowa.
Juz wzgorek gotow; leci car miedziany,
Car knutowladny w todze Rzymianina,
Wskakuje rumak na granitu sciany,
Staje na brzegu i w gore sie wspina.
Nie w tej postawie swieci w starym Rzymie
Kochanek ludow, ow Marek Aureli,
Ktory tym naprzod rozslawil swe imie,
Ze wygnal szpiegow i donosicieli;
A kiedy zdziercow domowych poskromil,
Gdy nad brzegami Renu i Paktolu
Hordy najezdzcow barbarzynskich zgromil,
Do spokojnego wraca Kapitolu.
Piekne, szlachetne, lagodne ma czolo,
Na czole blyszczy mysl o szczesciu panstwa;
Reke powaznie wzniosl, jak gdyby wkolo
Mial blogoslawic tlum swego poddanstwa,
A druga reke opuscil na wodze,
Rumaka swego zapedy ukraca.
Zgadniesz, ze mnogi lud tam stal na drodze
I krzyczal: "Cesarz, ojciec nasz powraca!"
Cesarz chcial z wolna jechac miedzy tlokiem,
Wszystkich ojcowskiem udarowac okiem.
Kon wzdyma grzywe, zarem z oczu swieci,
Lecz zna, ze wiezie najmilszego z gosci,
Ze wiezie ojca milijonom dzieci,
I sam hamuje ogien swej zywosci;
Dzieci przyjsc blisko, ojca widziec moga,
Kori rownym krokiem, rowna stapa droga.
Zgadniesz, ze dojdzie do niesmiertelnosci!
Car Piotr wypuscil rumakowi wodze,
Widac, ze lecial tratujac po drodze,
Od razu wskoczyl az na sam brzeg skaly.
Juz kon szalony wzniosl w gore kopyta,
Car go nie trzyma, kon wedzidlem zgrzyta,
Zgadniesz, ze spadnie i prysnie w kawaly.
Od wieku stoi, skacze, lecz nie spada,
Jako lecaca z granitow kaskada,
Gdy scieta mrozem nad przepascia zwisnie -
Lecz skoro slonce swobody zablysnie
I wiatr zachodni ogrzeje te panstwa,
I coz sie stanie z kaskada tyranstwa?"
PRZEGLAD WOJSKA
Jest plac ogromny: jedni zowia szczwalnia,
Tam car psy wtrawia, nim pusci na zwierza;
Drudzy plac zowia grzeczniej gotowalnia,
Tam car swe stroje probuje, przymierza,
Nim w rury, w piki, w dziala ustrojony,
Wyjdzie odbierac monarchow poklony. -
Kokietka idac na bal do palacu
Nie tyle trawi przed zwierciadlem czasow,
Nie robi tyle umizgow, grymasow,
Ile car co dzien na tym swoim placu.
Inni w tym placu widza saranczarnie,
Mowia, ze car tam hoduje nasiona
Chmury saranczy, ktora wypasiona
Wyleci kiedys i ziemie ogarnie.
Sa, co plac zowia toczydlem chirurga,
Bo tu car naprzod lancety szlifuje,
Nim wyciagnawszy reke z Petersburga,
Tnie tak, ze cala Europa poczuje;
Lecz nim wysledzi, jak gleboka rana,
Nim plastr obmysli od naglej krwi straty,
Juz car puls przetnie szacha i sultana
I krew wypusci spod serca Sarmaty.
Plac roznych imion, lecz w jezyku rzadow
Zowie sie placem wojskowych przegladow.
Dziesiata - ranek - juz przegladow pora,
Juz plac okraza ludu zgraja cicha,
Jako brzeg czarny bialego jeziora;
Kazdy sie tloczy, na srodek popycha.
Po placu, jako rybitwy nad woda,
Zwija sie kilku doricow i dragunow;
Ciekawsze glowy tylcem piki boda,
Na blizsze karki sypia grad bizunow.
Kto wylazl naprzod jak zaba z bagniska,
Ze lbem sie cofa i kark w tlumy wciska.
Slychac grzmot z dala, gluchy, jednostajny,
Jak kucie mlotow lub mlocenie cepow:
To beben, pulkow przewodnik zwyczajny,
Za nim szeregi ciagna sie wzdluz stepow,
Mnogie i rozne, lecz w jednym ubiorze,
Zielone, w sniegu czernia sie z daleka;
I plynie kazda kolumna jak rzeka,
I wszystkie w placu tona jak w jeziorze.
Tu mi daj, muzo, usta stu Homerow,
W kazde wsadz ze sto paryskich jezykow,
I daj mi piora wszystkich buchalterow,
Bym mogl wymienic owych pulkownikow,
I oficerow, i podoficerow,
I szeregowych zliczyc bohaterow.
Lecz bohatery tak podobne sobie,
Tak jednostajne! stoi chlop przy chlopie,
Jako rzad koni zujacych przy zlobie,
Jak klosy w jednym uwiazane snopie,
Jako zielone na polu konopie,
Jak wiersze ksiazki, jak skiby zagonow,
Jak petersburskich rozmowy salonow.
Tyle dostrzeglem, ze jedni z Moskalow,
Wyzsi od drugich na piec lub szesc calow,
Mieli na czapkach mosiezne litery
Jakby lysinki - to grenadyjery;
I bylo takich trzy zgraje wasalow.
Za nimi nizsi stali w mnogich rzedach,
Jak pod lisciami ogorki na grzedach.
Zeby rozroznic pulki w tej piechocie,
Trzeba miec bystry wzrok naturalisty,
Ktory przeglada wykopane w blocie
I gatunkuje, i nazywa glisty.
Zagrzmialy traby - to konne orszaki,
I rozmaitsze, ulanow, huzarow,
Dragonow: czapki, kirysy, kolpaki -
Myslalbys, ze tu kapelusznik jaki
Rozlozyl sklady swych roznych towarow;
W koncu pulk wjechal: chlopy gdyby hlaki,
Okute miedzia jak rzed samowarow,
A spodem pyski konskie jako haki.
Pulki w tak roznych ubiorach i broniach
Najlepiej bedzie rozroznic po koniach;
Bo tak i nowa taktyka doradza,
I z obyczajem ruskim to sie zgadza.
Napisal wielki jeneral Zomini,
Ze kon, nie czlowiek, dobra jazde czyni;
Dawno juz o tym wiedzieli Rusini:
Bo za dobrego konia gwardyjaka
Zakupisz u nich dobrych trzech zolnierzy.
Oficerskiego cena jest czworaka,
I za takiego konia dac nalezy
Lutniste, skoczka albo tez pisarza,
A w czasach drogich nawet i kucharza.
Skarbowe chude, poderwane klacze,
Nawet te, ktore woza lazarety,
Jesli je stawia w faraona gracze,
Licza sie zawsze: klacz za dwie kobiety.
Wrocmy do pulkow. - Pierwszy wjechal kary,
Drugi tez kary, lecz anglizowany,
Dwa bylo gniade, a piaty bulany,
Siodmy znow gniady, osmy jak mysz szary,
Dziewiaty rosly, dziesiaty mierzyna,
A potem znowu kary bez ogona,
U dwunastego na czole lysina,
A zas ostatni wygladal jak wrona.
Harmat wjechalo czterdziesci i osim,
Jaszczykow wiecej nizli drugie tyle;
Wszystkiego dwiescie, jak po wierzchu wnosim:
Bo zeby dobrze zliczyc w jedne chwile
Srod mnostwa koni i ludzi motlochu,
Trzeba miec oko twe, Napoleonie,
Lub twoje, ruski intendencie prochu -
Ty, nie zwazajac na ludzi i konie,
Jaszczykow patrzysz, wnet liczbe ich zgadles,
Wiesz, ile w kazdym ladunkow ukradles.
Juz plac okryly zielone mundury,
Jak trawy, w ktore ubiera sie laka,
Gdzieniegdzie tylko wznosi sie do gory
Jaszczyk podobny do blotnego baka
Lub polnej pluskwy z zielonawym grzbietem,
A przy nim dzialo ze swoim lawetem
Usiadlo na ksztalt czarnego pajaka.
Kazdy ten pajak ma nog przednich cztery
I cztery tylnych: zowia sie te nogi
Kanonijery i bombardyjery.
Jezeli siedzi spokojnie srod drogi,
Noga sie kazda gdzies daleko rucha;
Myslisz, ze calkiem oddzielne od brzucha,
I brzuch jak balon w powietrzu ulata.
Lecz skoro cicha, drzemiaca harmata
Nagle sie zbudzi rozkazem wyzwana,
Jak tarantula, gdy jej kto w nos dmuchnie
Wnet sciagnie nogi/ podchyla kolana
I nim sie nadmie, nim jady wybuchnie,
Zrazu przednimi kanonij erami
Okolo pyska dlugo, szybko wije
Jak mucha, co sie w arszeniku splami,
Siadlszy swoj czarny pyszczek dlugo myje;
Potem dwie przednie nogi w tyl wywroci,
Tylnymi kreci/ potem kiwa zadem,
Nareszcie wszystkie nogi w bok rozrzuci,
Chwile spoczywa, w koncu buchnie jadem.
Pulki stanely - patrza - car, car jedzie,
Tuz kilku starych, konnych admiralow,
Tlum adiutantow i cma jeneralow
Z tylu i z przodu, a car sam na przedzie.
Orszak dziwacznie pstry i cetkowany,
Jak arlekiny: pelno na nich wstazek,
Kluczykow, cyfer, portrecikow, sprzazek,
Ten sino, tamten zolto przepasany,
Na kazdym gwiazdek, kolek i krzyzykow
Z przodu i z tylu wiecej niz guzikow.
Swieca sie wszyscy, lecz nie swiatlem wlasnem,
Promienie na nich ida z oczu panskich;
Kazdy jeneral jest robaczkiem jasnym,
Co blyszczy pieknie w nocach swietojanskich;
Lecz skoro przejdzie wiosna carskiej laski,
Nedzne robaczki traca swoje blaski:
Zyja, do cudzych krajow nie ucieka,
Ale nikt nie wie, gdzie sie w blocie wleka.
Jeneral w ogien smialym idzie krokiem,
Kula go trafi, car sie don usmiechnie;
Lecz gdy car strzeli nielaskawym okiem,
Jeneral bladnie, slabnie, czesto - zdechnie.
Srod dworzan predzej znalazlbys stoikow,
Wspaniale dusze - choc gniew cara czuja,
Ani sie zarzna, ani zachoruja;
Wyjada na wies do swych palacykow
I pisza stamtad: ten do szambelana,
Ow do metresy, ow do damy dworu,
Liberalniejsi pisza do furmana.
I znowu z wolna wroca do faworu. -
Tak z domu oknem zrucony pies zdycha,
Kot miauknie tylko, lecz stanie na nogi
I znowu szuka do powrotu drogi,
I jakas dziura znowu wnidzie z cicha;
Nim stoik w sluzbe wroci tryumfalnie,
Na wsi rozprawia cicho - liberalnie.
Car byl w mundurze zielonym, z kolnierzem
Zlotym. Car nigdy nie zruca mundura;
Mundur wojskowy jest to carska skora,
Car rosnie, zyje i - gnije zolnierzem.
Ledwie z kolebki dziecko wyjdzie carskie,
Zaraz do tronu zrodzony paniczyk
Ma za stroj kurtki kozackie, huzarskie,
A za zabawke szabelke i - biczyk.
Sylabizujac szabelka wywija
I nia wskazuje na ksiazce litery;
Kiedy go tanczyc ucza guwernery,
Biezy kiem takty muzyki wybija.
Doroslszy, cala jest jego zabawa
Zbierac zolnierzy do swojej komnaty,
Komenderowac na lewo, na prawo,
I wprawiac pulki w musztre - i pod baty.
Tak sie car kazdy do tronu sposobil,
Stad ich Europa boi sie i chwali;
Slusznie z Krasickim starzy powiadali:
"Madry przegadal, ale glupi pobil".
Piotra Wielkiego niechaj pamiec zyje,
Pierwszy on odkryl te Caropedyje.
Piotr wskazal carom do wielkosci droge;
Widzial on madre Europy narody
I rzekl: "Rosyje zeuropejczyc moge,
Obetne suknie i ogole brody".
Rzekl - i wnet poly bojarow, kniazikow
Scieto jak szpaler francuskiego sadu;
Rzekl - i wnet brody kupcow i muzykow
Sypia sie chmura jak liscie od gradu.
Piotr zaprowadzil bebny i bagnety,
Postawil turmy, urzadzil kadety,
Kazal na dworze tanczyc menuety
I do towarzystw gwaltem wwiodl kobiety;
I na granicach poosadzal straze,
I lancuchami pozamykal porty,
Utworzyl senat, szpiegi, dygnitarze,
Odkupy wodek, czyny i paszporty;
Ogolil, umyl i ustroil chlopa,
Dal mu bron w rece, kieszen narublowal
I zadziwiona krzyknela Europa:
"Car Piotr Rosyja ucywilizowal".
Zostalo tylko dla nastepnych carow
Przylewac klamstwa w brudne gabinety,
Przysylac w pomoc despotom bagnety,
Wyprawic kilka rzezi i pozarow;
Zagrabiac cudze dokola dzierzawy,
Skradac poddanych, placic cudzoziemcow,
By zyskac oklask Francuzow i Niemcow,
Ujsc za rzad silny, madry i laskawy.
Niemcy, Francuzi, zaczekajcie nieco!
Bo gdy wam w uszy zabrzmi huk ukazow,
Gdy knutow grady na karki wam zleca,
Gdy was pozary waszych miast oswieca,
A wam natenczas zabraknie wyrazow;
Gdy car rozkaze ubostwiac i slawic
Sybir, kibitki, ukazy i knuty -
Chyba bedziecie cara piesnia bawic,
Waryjowana na dzisiejsze nuty.
Car jak kregielna kula miedzy szyki
Wlecial i spytal o zdrowie gawiedzi;
"Zdrowia ci zyczym", szepca wojownik!,
Ich szepty byly jak mruk stu niedzwiedzi.
Dal rozkaz - rozkaz wymknal sie przez zeby
I wpadl jak pilka w usta komendanta,
I potem gnany od geby do geby
Na ostatniego upada szerzanta.
Jeknely bronie, szczeknely palasze
I wszystko bylo zmieszane w odmecie:
Na linijowym kto widzial okrecie
Ogromny kociol, w ktorym robia kasze,
Kiedy wen woda z pompy jako z rzeczki
Bucha, a w wode sypie majtkow rzesza
Za jednym razem krup ze cztery beczki,
Potem dziesiatkiem wiosel w kotle miesza;
Kto zna francuska izbe deputatow,
Wieksza i stokroc burzliwsza od kotla,
Kiedy w nie projekt komisyja wmiotla
I juz nadchodzi godzina debatow:
Cala Europa, czujac z dawna glody,
Mysli, ze dla niej tam warza swobody;
Juz liberalizm z ust jako z pomp bucha;
Ktos tam o wierze wspomnial na poczatku,
Izba sie burzy, szumi i nie slucha;
Ktos wspomnial wolnosc, lecz nie zrobil wrzatku,
Ktos wreszcie wspomnial o krolow zamiarach,
O biednych ludach, o despotach, carach,
Izba znudzona krzyczy: "Do porzadku!"
Az tu minister skarbu, jakby z dragiem,
Wbiega z ogromnym budzetu wyciagiem,
Zaczyna mieszac mowa o procentach,
O clach, oplatach, stemplach, remanentach;
Izba wre, huczy i kipi, i pryska,
I szumowiny az pod niebo ciska;
Ludy sie ciesza/ gabinety strasza,
Az sie dowiedza wszyscy na ostatku,
Ze byla mowa tylko - o podatku.
Kto tedy widzial owy kociol z kasza
Lub owa izbe - ten latwo zrozumie,
Jaki gwar powstal" w tylu pulkow tlumie,
Gdy rozkaz carski wlecial w srodek kupy.
Wtem trzystu bebnow ozwaly sie huki,
I jak lod Newy gdy prysnie na sztuki,
Piechota w dlugie porznela sie slupy.
Kolumny jedne za drugimi daza,
Przed kazda beben i komendant wola;
Car stal jak slonce, a pulki dokola
Jako planety tocza sie i kraza.
Wtem car wypuscil stado adiutantow,
Jak wroble z klatki albo psy ze smyczy;
Kazdy z nich leci, jak szalony krzyczy,
Wrzask jeneralow, majorow, szerzantow,
Huk tarabanow, piski muzykantow -
Nagle piechota, jak lina kotwicy
Z klebow rozwita, wyciaga sie sznurem;
Sciany idacej pulkami konnicy
Lacza sie, wiaza, jednym staja murem.
Jakie zas dalej byly tam obroty,
Jak jazda racza i niezwyciezona
Leciala obses na karki piechoty:
Jak kundlow psiarnia traba poduszczona
Na zwiazanego niedzwiedzia uderza,
Widzac, ze w kluby ujeto pysk zwierza -
Jak sie piechota kupi, sciska, kurczy,
Nadstawia bronie jako igly jeza,
Ktory poczuje, ze pies nad nim burczy;
Jak wreszcie jazda w ostatnim poskoku
Targniona smycza powsciagnela kroku;
I jak harmaty w przod i w tyl ciagano,
Jak po francusku, po rusku lajano,
Jak w areszt brano, po karkach tr