тровское происхождение.
Дело дошло до того, что НДП (партия власти, наспех сколоченная перед
выборами) стала именоваться в массах не "Народно-Демократической", а
"Народно-Днепропетровской".
Сходным образом дела обстоят и в России, где к власти пришел,
соответственно, "петербургский клан". Интересно, с каким чувством главный
представитель этого клана, Владимир Путин пожимал недавно руку Леониду
Кучме, главному представителю клана днепропетровского. Русские поэты
петербургского периода много изощрялись в сравнениях Петра и Екатерины
("державный дух Петра и ум Екатерины", "Петр россам дал тела, Екатерина -
души"), но кто мог предвидеть два с половиной столетия назад, что оба детища
этих великих монархов так странно проявят себя в конце ХХ века, на обломках
окончательно развалившейся Российской Империи?
Как будто специально для того, чтобы полнее оттенить пронзительную
символичность происходящего, в Днепропетровск отправился и Юрий Лужков,
главный представитель клана московского, едва не пришедшего к власти на
последних выборах. Ни один москвич не управлял Россией вот уже триста лет,
со времен Петра I (который был весьма неординарным москвичом; так, у него
нередко появлялось искушение сровнять древнюю русскую столицу с землей для
вящего содействия реформам) - но почему так происходит, объяснить москвичам
очень трудно. Я думаю, сейчас неудавшегося президента Лужкова уязвленная
гордость терзает уже не так сильно, как раньше, но на действия г-на Путина
московский мэр по-прежнему взирает со смешанными, и во многом очень горькими
чувствами. Что ж, еще Пушкин сокрушался, что старинные московские боярские
роды (к которым принадлежал и сам Александр Сергеевич) хиреют и сходят с
исторической сцены, сплошь занятой какими-то петербургскими выскочками.
Между тем старая тяжба между двумя российскими столицами продолжается.
Очередным ее эпизодом стала увлекательная словесная пикировка, случившаяся
на открытии в Москве экспозиции "300 лет Санкт-Петербурга". Юрий Лужков,
обратившийся к ее участникам с приветственным словом, выдержал его в тонах
снисходительных и пренебрежительных.
- Тут к нам выставочка приехала, - сказал он собравшимся.
- Юрий Михайлович, а что Москва подарит Петербургу?, - спросили у него.
- К 300-летию Петербурга я отремонтирую все московские дворы и улицы,
чтобы их губернатору было на что равняться.
- А я намерен изваять для Петербурга памятник графу Шувалову, который
станет подарком лично от меня, - заявил случившийся тут же Зураб Церетели.
Но не успел он закончить фразу, как петербургский губернатор Яковлев,
видимо, содрогнувшийся от этой перспективы, сказал:
- Предлагаю установить этот памятник у московской Академии художеств.
Дело кончилось тем, что Церетели вызвался ваять сразу два монумента,
для Москвы и Петербурга. Учитывая фантастический дар типизации московского
скульптора (как известно, его памятник Петру Великому, установленный в
Москве, изначально был памятником Христофору Колумбу), можно предположить,
что на сей раз обе русские столицы пострадают в равной степени, и самолюбие
ни одной из них не будет чересчур задето.
Вообще же надо признать, что уровень дискуссии между Москвой и
Петербургом, идущей уже три столетия, изрядно снизился, хотя накал ее и
остался прежним. Обмен любезностями между соответствующими градоначальниками
- дело, конечно, хорошее, но раньше разногласия между двумя русскими
столицами порождали не только перебранки, но и огромный поток художественной
продукции: это были книги, картины, симфонии, оперные и балетные постановки.
В 1859 году Некрасов написал стихотворение под выразительным названием
"Дружеская переписка Москвы с Петербургом", в котором попытался суммировать
вековечные претензии двух городов друг к другу. Начинается оно "московским
стихотворением":
На дальнем севере, в гиперборейском крае,
Где солнце тусклое, показываясь в мае,
Скрывается опять до лета в сентябре,
Столица новая возникла при Петре.
Возникнув с помощью чухонского народа
Из топей и болот в каких-нибудь два года,
Она до наших дней с Россией не срослась.
Здесь каждый пассаж издевательски пародирует то или иное место из
пушкинского "Медного Всадника", этого каталога петербургской мифологии. У
Пушкина Петербург - это "юный град", "полнощных стран краса и диво",
вознесшийся "из тьмы лесов, из топи блат" на месте былого "приюта убогого
чухонца":
По оживленным берегам,
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся.
Некрасов (от имени Москвы) говорит о том же и почти в тех же
выражениях, но совсем по-другому:
Театры и дворцы, Нева и корабли,
Несущие туда со всех концов земли
Затеи роскоши: музеи просвещенья,
Музеи древностей - "все признаки ученья"
В том городе найдешь; нет одного - души!
Там высох человек, погрязнув в барыши,
Улыбка на устах, а на уме коварность:
Святого ничего - одна утилитарность!
Ответное некрасовское "петербургское послание" уже пародирует известное
стихотворение Гете "Kennst du das Land":
Ты знаешь град, заслуженный и древний,
Который совместил в свои концы
Хоромы, хижины, посады и деревни
И храмы Божии, и царские дворцы?
Это явная реминисценция из Ф. Н. Глинки, который писал о Москве:
Город пышный, город древний!
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И хоромы, и дворцы!
Глинка, в свою очередь, опирался на известное стихотворение Пушкина о
Петербурге:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.
Его структуру использовал позже и Владимир Соловьев, когда ему
понадобилось раздавить Москву гневной инвективой:
Город глупый, город грязный!
Смесь Каткова и кутьи,
Царство сплетни неотвязной,
Скуки, сна, галиматьи.
Но вернемся к некрасовскому стихотворению о "заслуженном граде":
Недаром, нет! невольно брызжут слезы
При имени заслуг, какие он свершил:
В 12-м году такие там морозы
Стояли, что француз досель их не забыл.
Волшебный град! Там люди в деле тихи,
Но говорят - волнуются за двух,
Там от Кремля, с Арбата и Плющихи
Отвсюду веет чисто русский дух.
Последнее четверостишие я своими глазами видел на плакате в московском
метрополитене - оно попало туда, наверное, в общем русле лужковской кампании
по поэтическому возвеличиванию Москвы к ее 850-летию. Каким нужно обладать
историческим и поэтическим чутьем, чтобы глумливые стихи Некрасова принять
за искренний панегирик Москве, а заодно и "чисто русскому духу"! Но не будем
отвлекаться:
Все взоры веселит, все сердце умиляет,
На выспренний настраивает лад -
Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет,
И сорок сороков без умолку гудят.
Эту шутку я встречал еще у Чаадаева, который говорил, по свидетельству
Герцена ("Былое и думы"): "В Москве каждого иностранца водят смотреть
большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и
колокол, который свалился прежде, чем звонил. Удивительный город, в котором
достопримечательности отличаются нелепостью; или, может, этот большой
колокол без языка - гиероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которое
заселяет племя, назвавшее себя славянами, как будто удивляясь, что имеет
слово человеческое". Но продолжим цитату из Некрасова:
Правдивый град! Там процветает гласность,
Там принялись науки семена,
Там в головах у всех такая ясность,
Что комара не примут за слона.
Там что ни муж - то жаркий друг прогресса,
И лишь не вдруг могли уразуметь:
Что на пути к нему вернее - пресса
Или умно направленная плеть?
Все повторяется в русской истории. Сейчас, полтора столетия спустя,
Москва опять стоит перед той же дилеммой (склоняясь, впрочем, в последнее
время скорее к "направленной плети", чем к свободной прессе). Несмотря на
то, что каждый муж у нас действительно "друг прогресса", это не слишком
помогает делу: прогресса так ни в чем и не наблюдается, и наша история, как
кот ученый, все ходит по кругу. Продолжается и противостояние Москвы и
Петербурга, о котором и сейчас можно рассказывать почти в тех же самых
выражениях, что сто и двести лет назад. Разрешить этот спор, похоже,
невозможно, хотя неприятная раздвоенность общерусской жизни и становится
иногда чрезвычайно утомительной. Можно, конечно, механически объединить две
столицы в одну: перевезти в Москву коллекцию живописи из Эрмитажа, рукописи
Пушкина и Гоголя из Пушкинского дома, прах Петра Великого из усыпальницы
Петропавловского собора, но как быть с несравненной петербургской
архитектурой? Предлагаю компромиссный вариант: стены Кремля надо
оштукатурить, выкрасить в приятный желтый цвет a la Rossi, и приделать к ним
белые колонны. Я думаю, результат получится потрясающий.
23 февраля 2001 года
Политический деструктив
Последний месяц молодую и неокрепшую украинскую государственность
сотрясают политические бури, невиданные со времен обретения республикой
независимости. Оппозиция обвиняет президента Кучму в причастности к убийству
журналиста Георгия Гонгадзе, труп которого нашли в лесу под Киевом осенью
прошлого года. В деле фигурируют кассеты, тайком записанные в кабинете Кучмы
и содержащие ценнейшую информацию о современных украинских методах
управления государством. Народные массы между тем хлынули на улицы,
восприняв происходящее как веселый внеплановый карнавал. В Киев устремились
тысячи энтузиастов со всех концов республики, которые теперь занимаются там
делом: устанавливают палаточные городки в центре города, водят по улицам
ослов и баранов с табличками "я голосовал за Кучму" и время от времени бьют
витрины.
Когда накал страстей разгорелся не на шутку, руководство страны
выступило с "Обращением к украинскому народу", под которым подписались не
только президент, но и премьер-министр и спикер парламента. Это "Обращение"
- что-то феноменальное по своей яркой образности, выразительному стилю и
эмоциональной приподнятости. Те, кто хотя бы понаслышке знаком со
своеобразным слогом пана Кучмы, ни на мгновение не усомнятся, что эту речь
президент Украины писал собственноручно. Стилистическая основа этого
документа - советский бюрократический слог, осложненный современными
порывами украинской элиты к "соборности" и "духовности", а также к так
называемой "розбудове державы". "Уважаемые соотечественники", заявляет
президент, "обратиться к вам вынуждают попытки поставить Украину перед
великими испытаниями, втянуть ее в водоворот нездоровых страстей". В первой
части этой формулы явно использована знаменитая фраза Столыпина о том, что
"нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия"; что же касается
второй, то она, честно говоря, ставит меня в тупик. Помнится, Г. Гумберт,
герой набоковского романа "Лолита", протестовал против того, чтобы его юная
возлюбленная предавалась со своими сверстниками "здоровым забавам"; это еще
как-то можно понять; но что такое "нездоровые страсти", да еще применительно
к целому государству? "Причем делается это тогда", продолжает президент,
"когда мы начали выходить из долгого экономического кризиса, когда у народа
появились реальные надежды на лучшее". Действительно, как не вовремя! Хотя,
с другой стороны, когда же и погружаться в "водоворот нездоровых страстей",
как не тогда, когда в карманах завелось немного денег? Народу ведь нужен не
только хлеб, но и зрелища.
"Будем называть вещи своими именами: против нашего государства
развернута беспрецедентная политическая кампания со всеми признаками
психологической войны". Блестящая формулировка! Непонятно только, кто воюет
"против нашего государства". Ничего не сказано и о том, что представляют
собой "движущие силы этого провокационного действа"; президент ограничился
одной только грозной сентенцией, что "Украина и мир еще узнают о них".
Немного подробнее говорится в документе о "политических силах, для которых
не существует ничего, кроме собственных интересов и амбиций, эгоистических
устремлений и сиюминутных ожиданий". Они "нагнетают атмосферу истерии и
психоза, надеясь на этой волне расшатать законные государственные институции
и как-нибудь прорваться к власти".
"Сегодня делается неприкрытый расчет на обманутых статистов",
продолжает Кучма. "Поскольку абсолютное большинство украинского народа не
откликается на провокационные призывы профессиональных революционеров, им не
остается ничего иного, как апеллировать к крайним, экстремистским силам, к
возбужденной толпе, используя ее как таран и способ запугивания обывателей
зловещими аналогиями. Стоит присмотреться ближе к их символике, к атрибутам,
которыми обставляются театральные политические шоу, чтобы убедиться: перед
нами - украинская разновидность национал-социализма". Ничего не скажешь,
возбужденная толпа, используемая как таран - это сильный образ. Что же
касается борьбы с нацизмом, то я могу смело порекомендовать пану Кучме
передовой западный опыт противодействия подобным настроениям масс. Недавно
германские власти разработали программу по борьбе с нацистскими
группировками. Суть ее предельно проста: каждому боевику, отказавшемуся от
своих радикальных взглядов, выплачивается денежное пособие на сумму до 50
тыс. долларов. Пока неясно, правда, как именно правительство собирается
выяснять искренность такой смены убеждений; но этот вопрос, похоже, волнует
его намного меньше, чем быстрый рост нацистских настроений в стране. Как
заявил на днях немецкий министр внутренних дел: "если хотя бы один человек
готов покончить с экстремизмом, то государство не должно скупиться на
расходы". Странно, как это правительства раньше не додумались до столь
простого и изящного способа превращать свирепых боевиков в мирных
обывателей. Впрочем, он давно уже применяется российскими властями в Чечне:
просто диву даешься, когда видишь, какие замечательные главы районных
администраций получаются из бывших полевых командиров.
Но вернемся к обращению Леонида Кучмы. "Каждый из вас, уважаемые
сограждане", говорит он, "должен понять: единственная надежда этих
политиканов, которые сожгли за собой все мосты, на то, чтобы искры вражды,
непримиримости и озлобления перекинулись на все общество, ваши дома и ваши
судьбы. Силясь возродить угрозу полномасштабного гражданского конфликта,
которого Украина избежала на самых сложных этапах своего становления, они
надеются, что в обстановке хаоса, неуверенности, безвластия и беспорядка
("безвладдя ? безладдя" в оригинале) им удастся удержаться на плаву". В этой
сентенции, на первый взгляд такой неуклюжей, на самом деле
продемонстрирована фантастическая литературная виртуозность. Для стиля Кучмы
характерна повышенная метафоричность, а это - самая сложная и опасная вещь в
литературе. Набоков в своем романе "Дар" любил издеваться над писателями
типа Михайловского, у которого "легко отыскивалась брюхом вверх плавающая
метафора вроде следующих слов о Достоевском: бился, как рыба об лед, попадая
временами в унизительнейшие положения". Лотман схожим образом характеризовал
"Последние элегии" Некрасова:
Душа мрачна, мечты мои унылы,
Грядущее рисуется темно.
Привычки, прежде милые, постылы,
И горек дым сигары. Решено!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я рано встал, не долги были сборы,
Я вышел в путь, чуть занялась заря;
Переходил я пропасти и горы,
Переплывал я реки и моря.
"Литературные штампы подобраны здесь таким образом", пишет маститый
исследователь, "чтобы непосредственные зрительные их переживания читателем
исключались. Всякая попытка представить автора с сигарой в руках,
переходящим "пропасти и горы" или переплывающим "реки и моря" может создать
лишь комический эффект". Не то у Кучмы: в его тексте зрительные и
метафорические ряды строго соотносятся. "Политиканы", которые "сожгли за
собой все мосты", теперь надеются на то, что искры от этих пожарищ
перекинутся на все украинское общество, его "дома и судьбы". В этой
"обстановке неуверенности" им теперь не удержаться на плаву, говорит Кучма.
"Безусловно, не стоит драматизировать ситуацию", продолжает он. "В
масштабах всего общества, его жизни эта суета - не более чем
микроскопические, скоротечные аномалии, и не им обозначать будущее Украины".
Выражение "скоротечные аномалии" вызывает в моей памяти лишь одну
литературную ассоциацию, и ту не вполне пристойную. Это эпиграмма Пушкина:
Словесность русская больна
Лежит в истерике она
И бредит языком мечтаний,
И хладный между тем зоил
Ей Каченовский застудил
Теченье месячных изданий.
Украинская словесность сейчас, пожалуй, находится в еще более тяжелом
положении: в этой стране время от времени останавливается "теченье" даже
ежедневных изданий. Впрочем, рассматривать медицинские аспекты современной
украинской политики в мои планы не входило.
Концовка обращения Кучмы выдержана в еще более торжественном стиле.
"Анархия, произвол и беззаконие не пройдут!", заявляет президент. "Мы будем
и дальше направлять усилия власти, всех ее ветвей и органов на обеспечение
мирного, спокойного настоящего и ясного, предсказуемого будущего Украины.
Единство наших позиций и подходов, однозначную настроенность на решительный
отпор политическому деструктиву свидетельствует это обращение".
Пожелаем же украинской власти, со всеми ее ветвями и органами, успехов
на этом поприще! Пусть еще не одно обращение к нации засвидетельствует ее
"однозначную настроенность" на решительный отпор "политическому
деструктиву"!
3 Апреля 2001 года
Удавить по-тихому
На прошлой неделе в Москве прошел митинг под неуклюжим названием "в
поддержку свободы слова в России и телекомпании НТВ". Ему предшествовало
письмо "видных деятелей науки, культуры и политики", созданное с теми же
благими намерениями и опубликованное в газетах на правах рекламы. В качестве
подписи под этим письмом красовалось больше сотни имен, и каких имен! Без
преувеличения можно сказать, что там отметился весь цвет московской и
петербургской интеллигенции. В числе прочих в этом списке были Юз
Алешковский "товарищ Сталин, вы большой ученый", Белла Ахмадулина "сокровище
русской поэзии", Андрей Битов "пушкинский дом", Михаил Боярский "кто на
новенького", Михаил Горбачев "процесс пошел", Армен Джигарханян "в мире нет
стольких армян", Виктор Ерофеев "русские цветы зла", Филипп Киркоров "зайка
моя", Алла Пугачева "женщина, которая поет" (не путать с "человеком, который
смеется"), Владимир Соловьев (надеюсь, не тот, который "Оправдание добра") и
Григорий Чхартишвили (по кличке Борис Акунин).
Озаглавлено это послание интеллигенции русскому народу "Самое время
начать беспокоиться"; этот строгий, дидактический тон выдерживается и в
дальнейшем. Пробежав глазами этот документ эпохи, чувствуешь, как тебя
охватывает невольная робость. Это не что иное, как выговор - гневный,
раздраженный и придирчивый. Хозяева НТВ раздосадованы тем, что
общественность так вяло реагирует на притеснения их детища со стороны
властей, и считает нужным указать этой общественности на ее священный долг.
"Вот уже почти год крупнейшая в стране общенациональная телекомпания НТВ
находится под беспрецедентным давлением", пишут авторы письма. "Почти год
оно неуклонно усиливается, постепенно приобретая характер репрессий. Обыски,
допросы, аресты, запугивания и публичная клевета стали уже рутинными
обстоятельствами, в которых работают руководители и сотрудники компании,
редакции и журналисты. Политический подтекст этих преследований совершенно
очевиден: подавление инакомыслия в стране".
Не очень понятно, каким образом то, что вещает "крупнейшая в стране
общенациональная телекомпания" может называться "инакомыслием". Впрочем, это
словцо и не должно согласовываться по смыслу с текстом: оно несет в себе
куда более глубокое, я бы даже сказал, сакральное значение. В ком из старых
советских диссидентов, разбросанных ныне на всем мировом пространстве от
Калифорнии до Израиля, не екнуло сладко сердце при чтении этих строк,
донесенных до них услужливой печатью или Интернетом? Подавление инакомыслия
в стране! Репрессии, обыски, допросы, аресты! Какой неизбывной ностальгией
по горячей, романтической молодости веет от этих слов!
"Между тем российское общество", продолжают авторы послания, "все это
время наблюдает за происходящим с поразительным хладнокровием. Создается
впечатление, будто защита свободы слова - частная проблема телеканала НТВ и
его партнеров, а угроза этой свободе - персональная неприятность сотрудников
одной корпорации. Это опасное заблуждение". Виноваты, исправимся,
батюшка-барин! Грудью встанем на защиту последнего бастиона свободы слова в
России!
"Мы уверены, что защита прав граждан на получение объективной и полной
информации, на свободное выражение своего мнения - обязанность самих
граждан, общества в целом. В этом и только в этом заключается наш интерес к
судьбе НТВ". Очень характерно здесь само это слово "обязанность". Уже так
называемые "права человека" - изобретение более чем сомнительное; дело
принимает, однако, еще худший оборот, когда эти права начинают вменяться
гражданам в обязанность. Когда население страны насильно закармливают
"правдой о чеченской войне", которую оно по большому счету знать не желает,
то при этом исходят именно из этого порочного тезиса. Среднестатистическому
россиянину, может, и приятно осознавать, что наша героическая армия пусть и
не без усилий, но все-таки взяла мятежный Грозный, однако обыватель вовсе не
стремится каждый день смотреть по телевизору, как наматываются на гусеницы
танков развороченные кишки. Телеканал НТВ, тем не менее, показывал эти кадры
с упорством, достойным лучшего применения. В одной батальной сцене Владимира
Соловьева описывается армянское село, разграбленное турками: сожженные дома,
потоптанные поля, трупы со вспоротыми животами, и в качестве кульминации -
"женщина, привязанная к тележной оси, чтобы не могла головы повернуть, лежит
с искривленным лицом, явно от ужаса померла, а перед нею высокий шест в
землю вбит, и на нем младенец голый привязан - ее сын, наверное, весь
почерневший и с выкатившимися глазами, а подле и решетка с потухшими углями
валяется". Чувства несчастных российских телезрителей, вынужденных изо дня в
день смотреть, как НТВ смакует гибель их сыновей, по-моему, не сильно
отличались от предсмертных мучений этой армянки.
Но не будем отвлекаться. "Мы считаем, что самое время начать
беспокоиться", заявляют владельцы НТВ. "Более того, очевидно, что пора
продемонстрировать это беспокойство публично. Мы полагаем, что вполне
уместной формой такой демонстрации станет митинг, инициаторами которого
выступят подписавшие это письмо". Так и хочется сердечно поблагодарить их за
заботу. Кто бы еще так порадел о том, как именно выражать нам свое
недовольство! Что бы мы делали без таких опекунов, а главное - что бы стало
без них со свободой слова в России!
На митинге, при большом стечении народа, наши поводыри продолжали те же
речи, что ранее в печати. Генеральный директор НТВ Евгений Киселев сказал,
что ему "хотелось бы верить, что власть в этой стране будет считаться с
общественным мнением". При всей кажущейся простоте лексика этой фразы
необыкновенно выразительна; особенно характерны обороты "хотелось бы верить"
и "в этой стране". Последнее выражение вообще является одной из типичнейших
примет речи русских диссидентов; оно и впрямь великолепно передает их
чемоданное мироощущение.
Ирина Хакамада заявила, что "мы не имеем права получать свободу
порциями, как баланду в тюрьме". Обратите внимание на это "не имеем права";
только в России, наверное, свободу понимают как трудную и почетную
обязанность, как долг, который надо неукоснительно исполнять. "Мы будем за
свободу бороться", отметила Хакамада. К этой борьбе, по ее мнению, должно
подключиться и молодое поколение, которое "совсем расслаблено". "Они ходят
по ночным клубам, слушают рок-музыку, ищут рабочие места, пользуются этой
свободой и думают, что с этим родились", пояснила Ирина Хакамада.
"Удавить НТВ по-тихому не удастся", резюмировал Евгений Киселев,
удовлетворенный тем вниманием, которое проявили москвичи к его затее. На
Пушкинской площади в самом деле собралось несколько тысяч человек, от трех
(по данным РИА "Новости") до десяти (по данным НТВ). Лучше бы гендиректор
НТВ порадовался, что власти теперь уже не прибегают к таким шумным
аргументам, как раньше, во время легендарного митинга на Сенатской площади.
"Первые два выстрела рассеяли безумцев с Полярною Звездою, Бестужевым,
Рылеевым и достойными их клевретами", писал тогда Карамзин. Не знаю, удалось
ли телеканалу НТВ заменить собой "Полярную Звезду", но век таких проектов в
России всегда был не слишком долог.
Сто сорок лет назад П. А. Вяземский, гениальный поэт и мрачный
реакционер по убеждениям, написал замечательное стихотворение, которое
теперь выглядит как эпиграф ко всему, уже истекшему, ХХ веку. Привожу его
здесь полностью:
Послушать: век наш - век свободы,
А в сущность глубже загляни -
Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на все есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.
Когда кого они прославят,
Пред тем - колена преклони.
Кого они опалой давят,
Того и ты за них лягни.
Свобода, правда, сахар сладкий,
Но от плантатора беда;
Куда как тяжки их порядки
Рабам свободного труда!
Свобода - превращеньем роли -
На их условном языке
Есть отреченье личной воли,
Чтоб быть винтом в паровике;
Быть попугаем однозвучным,
Который, весь оторопев,
Твердит с усердием докучным
Ему насвистанный напев.
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
12 Апреля 2001 года
Хвост дракона
Неделю назад в мире произошло событие, которое, несмотря на кажущуюся
свою незначительность, может ознаменовать собой ни много ни мало, как начало
новой эпохи. В изложении газеты "Коммерсантъ" оно выглядело так:
"Председатель КНР Цзян Цзэминь (Jiang Zemin) перед вылетом в турне по
странам Латинской Америки сказал, что США должны извиниться перед китайским
народом, и кроме того, сделать что-то полезное для развития
американо-китайских отношений". Прочитав это, хочется встряхнуть головой или
ущипнуть себя как-нибудь побольнее, чтобы поскорее прийти в себя и вернуть
себе чувство реальности. "Председатель КНР перед вылетом в турне по странам
Латинской Америки"... это звучит так же, как если бы китайский лидер явился
в Конгресс США с проверкой - на предмет строгого соблюдения демократических
процедур в американском парламенте, или нагрянул с инспекцией на
какой-нибудь натовский авианосец. А требование "извиниться перед китайским
народом"? Со времен распада советской империи с Америкой, по-моему, еще
никто не разговаривал таким тоном. Но обо всем по порядку.
Первого апреля мировые информационные агентства распространили новость,
которая поначалу могла показаться традиционным первоапрельским
надувательством. Сообщалось, что американский разведывательный самолет ЕР-3,
совершавший "обычный патрульный облет китайской акватории", был перехвачен
китайскими истребителями, столкнулся с одним из них, и, получив сильные
повреждения, совершил экстренную посадку на острове Хайнань. Экипаж
американского самолета не пострадал, китайский пилот пропал без вести.
Инцидент, что и говорить, неприятный, но дальнейшее развитие событий
можно было предсказать заранее. Китайское правительство ударилось бы в
амбицию, но напускную, дежурную и наперед уступчивую, а под шумок
постаралось бы выторговать у США какую-нибудь неустойку, вроде вступления в
очередную международную торговую организацию. Американцы сквозь зубы
выразили бы свое сожаление, больше похожее на "нечего было под ногами
путаться", и постарались бы не раздувать дело. Поначалу казалось, что все
так и будет. Вашингтон потребовал от Китая взять на себя ремонт
американского самолета и обеспечить его немедленное возвращение. Китайцы,
однако, вместо того, чтобы взять под козырек, повели себя совершенно
неожиданным образом. Они возложили всю ответственность за инцидент на
американскую сторону, заявили ей решительный протест, и предложили начать
переговоры о компенсации ущерба, нанесенного Китаю. К членам экипажа
американского самолета представители США допущены не были, и все, что стало
известно о судьбе этого экипажа, это то, что он "устроен должным образом".
Америка отреагировала на эту эскападу так, как и должна была это
сделать ведущая мировая держава. Три эсминца Седьмого оперативного флота
США, направлявшиеся к берегам Америки, изменив свой маршрут, немедленно
двинулись к китайскому острову Хайнань. Американским властям было чего
опасаться: совершивший вынужденную посадку ЕР-3 оснащен сверхсекретным
оборудованием электронной разведки, и Пентагон вовсе не радовала перспектива
ознакомления с этой начинкой китайских военных специалистов. Однако уже на
следующий день американские эсминцы были отозваны из Южно-Китайского моря; с
заупрямившимся Китаем, видимо, решено было обращаться более аккуратными
методами.
Между тем, как показали съемки из космоса, китайские военные, не теряя
времени даром, установили вокруг американского самолета стеллажи, и начали,
спокойно и не торопясь, раскладывать на них снятые с борта части
разведывательного оборудования. Оторопев от такой дерзости, Вашингтон
объявил свой самолет суверенной территорией США, и вновь потребовал от Китая
освободить ЕР-3 и его экипаж. На Китай, однако, это не произвело большого
впечатления: МИД КНР заявил, что именно США являются виновником инцидента,
поэтому Вашингтон должен "признать свою ответственность за случившееся, дать
надлежащие разъяснения и принести Китаю извинения".
После этого американцы еще раз попытались надавить на Китай. Президент
Буш отказался приносить какие-либо извинения, и распорядился разработать ряд
мер воздействия на Пекин; в их списке были предложения отозвать американских
дипломатов, отменить запланированный визит в Китай президента США, и даже
"возражать против проведения в Китае Олимпиады-2008". "Мы способны на
многое, если нас к этому вынудят", сказал по этому поводу конгрессмен Генри
Хайд. "Не понимаю, почему они хотят, чтобы мы приносили им извинения. Это мы
должны требовать, чтобы они извинились за то, что следят за нашими
самолетами и подлетают к ним так близко". Пентагон тоже вознамерился
устроить китайцам показательную порку, и отменил свое решение о закупке в
Китае черных армейских беретов, которые в этом году должны были стать частью
формы почти всех видов вооруженных сил США. Председатель Цзян Цземинь в
ответ на этот нажим, однако, сделал заявление, от которого американское ухо
уже давно отвыкло. Китайский лидер потребовал от США прекратить
разведывательные полеты над территорией Китая, отметив при этом с самым
хладнокровным видом, что "они не способствуют развитию нормальных отношений
между двумя сверхдержавами".
Помимо крупной артиллерии, в этой дипломатической войне с обеих сторон
были пущены в ход и орудия поменьше. Сенатор Джон Маккейн призвал приложить
все усилия, чтобы не допустить китайцев на борт самолета, хотя тут же
обреченно добавил, что "китайцы наверняка воспользуются сложившейся
ситуацией". Маккейну можно верить - он сам когда-то был сбит в небе над
Северным Вьетнамом и просидел в Ханойской тюрьме несколько лет. Другой
известный сенатор, Хиллари Клинтон, также не упустила случай выступить с
заявлением, в котором сообщила, что она полностью поддерживает позицию,
занятую администрацией Буша. "Нет никакого оправдания факту задержания
властями КНР американского самолета", отметила г-жа Клинтон, несколько
злоупотребив здесь родительными падежами. Это заявление прозвучало особенно
пикантно на фоне постоянных обвинений экс-президента Клинтона в том, что он
своими постоянными "потаканиями и заигрываниями" распустил Китай, позволив
ему стать чуть ли не главным игроком во внутренней политике США.
Китайские власти тоже не остались без поддержки, в том числе и
международной. Кубинский президент Фидель Кастро выступил в парламенте своей
страны, выразив уверенность, что "Бушу не удастся запугать китайский народ".
Незапуганный китайский народ тем временем начал устраивать шумные
антиамериканские демонстрации, громить посольства и писать на заборах
"верните нам нашего летчика!". Энтузиазм простых китайцев в этом отношении
сильно подогревается еще и усилиями властей, которые из исчезновения своего
героя-авиатора сделали полномасштабное политическое шоу. Пропавшего Ван Вэя
ищут десятки военных кораблей и самолетов, сотни местных рыболовецких судов.
Министр обороны КНР лично навещает жену пилота, которая лежит в больнице под
капельницей, и обещает сделать все возможное для спасения ее мужа.
Центральные китайские телеканалы непрерывно показывают рыдания несчастной
женщины, а газеты навзрыд пишут, что шестилетний сын летчика Ван Чжи "все
еще не знает, что его отец пропал без вести". Пекинская полиция усиливает
охрану в районе посольства США, опасаясь, что на него обрушится неудержимая
волна народного гнева.
Оценив обстановку, президент Буш решил несколько смягчить свою позицию.
Извиняться Соединенные Штаты очень не любят, хотя иногда им и приходится это
делать. Некогда Северная Корея захватила в международных водах американский
разведывательный корабль с занятным для русского слуха именем "Пуэбло"; его
экипаж провел в заточении несколько месяцев, и был отпущен лишь после
унизительных извинений со стороны США. Сейчас американская администрация
полагает, что до такого унижения на этот раз дело не дойдет, но
продемонстрировать свою добрую волю уже не помешает. Тщательно взвесив
слова, Джордж Буш выразил свое "сожаление по поводу судьбы китайского
пилота", по-прежнему отказавшись, однако, извиняться за действия
американской стороны. В Пекине это назвали "шагом в правильном направлении",
но, тем не менее, сочли этот шаг "недостаточным". Видимо, для того, чтобы
подбодрить президента Буша и поощрить его к дальнейшим высказываниям в том
же духе, китайские власти распорядились начать допросы плененных
американцев.
В это время Председатель Поднебесной Цзян Цземинь прибыл наконец в
Латинскую Америку, "мягкое подбрюшье США", если пользоваться выражением
Черчилля, и там вновь потребовал официальных извинений от Вашингтона. В
ответ на это Буш опять публично выразил свое "сожаление" по поводу
исчезновения китайского летчика, после чего неожиданно добавил, что "мы
молимся за пилота и его семью". Правда, упрямый техасец тут же заявил, что
"мы молимся также и за наших мужчин и женщин - военнослужащих" (странное
разграничение; наверное, это еще одно проявление пресловутой американской
политкорректности). "Они должны вернуться домой", сказал президент; на
вопрос, намерены ли США извиниться перед Китаем за инцидент, он, однако, так
и не дал прямого ответа. Америка, похоже, решила держаться до последнего и
не просить прощения ни при каких обстоятельствах. В какой-то момент стало
казаться, что эта твердая политика уже начала приносить свои плоды: по
дипломатическим каналам распространилась информация, что китайская сторона
готова отказаться от своего категорического требования об извинениях и
удовольствоваться выражением соболезнования, "если оно будет получено в
письменном виде за подписью президента США". Но вскоре это сообщение было
дезавуировано; Пекин заявил, что он по-прежнему настаивает на "извинениях
перед китайским народом", а всякие "сожаления" и "соболезнования" для него
неприемлемы.
Я потому так подробно остановился на всех этих лингвистических
тонкостях, что они-то, как ни странно, и играют первостепенную роль в этом
конфликте цивилизаций. Когда официальный Вашингтон утверждает, что он
"предпочел бы разрешить спор как можно скорее и без потери лица с обеих
сторон", он пытается здесь заговорить на языке китайцев, но делает это не
слишком удачно. Американцы вообще, как правило, слабо представляют себе
китайскую специфику, коренящуюся на очень древней, идущей еще от Конфуция
традиции. Стержень этой культурной традиции составляет труднопереводимое
понятие "ли", которое известный русский китаист В. М. Алексеев передает как
"образцовое приличие", "нравственность", "благочестие", "благочиние", "чин",
"регламент", "ритуал", "порядок", "право", "законность", "обрядность",
"устав" и иногда как "китайские церемонии". Это то самое "ли", которое, как
говорит Алексеев, "бросилось в глаза европейцам при первом же их
столкновении с китайской культурой и для перевода они в своих языках не
могли и доселе не могут найти адекватного слова, которое могло бы охватить
собою эту колоссальную этико-культурную систему или даже, может быть, целый
ряд таких систем, выходящих из единой идеи, но покрывающих собою те именно
культурные разрезы Китая как древнего, так и современного, которые ни с
какою другою культурой не совпадают". Иероглифически оно означает "строгое
служение при совершении ритуальных обрядов древности", а фонетически
совпадает, с одной стороны, со словом "ли", означающим "тайные, но основные
линии всего сущего", а с другой - следование неким идеальным образцовым
нормам поведения. Китайцы придают непомерное значение этому своему веками
отполированному ритуалу, который строится на жесткой иерархичности их
общества. К любым проявлениям мятежа и бунта Конфуций относится резко
отрицательно, возводя "подчинение старшим" в краеугольный камень своего
учения. Весь вопрос, однако, заключается в том, как именно выстраивается эта
иерархичность, когда речь заходит не о глухой китайской деревне, а о мировом
сообществе.
В пору расцвета советско-китайской дружбы китайцы совершенно искренне и
без какого-либо внутреннего сопротивления (не говоря уже об иронии) называли
СССР "старшим братом". Русская культура несопоставимо моложе китайской, но
новое, построенное на самой передовой идеологии общество Россия создала на
несколько десятилетий раньше, чем Китай, и именно ей принадлежала честь
этого открытия. В конфуцианстве огромную роль играет понятие "сверхчеловека"
(цзюньцзы), о котором Мэн-цзы говорит: "сверхчеловек - это учитель всех
поколений". Другой блестящий идеолог конфуцианства, Су Сюнь, вообще ставит
своего "сверхчеловека" над временем и пространством, приписывая ему
единолично построение общества, изобретение ритуала (ли) и сотворение
живописи, литературы и музыки. При таком подходе перенести эти воззрения на
мироустройство в целом уже не представляло особого труда. Вместо людей и
сверхлюдей в нем появились державы и сверхдержавы, причем первые не играли
никакой своей роли, целиком идя в чужом фарватере, а вторые, то есть
сверхдержавы, определяли мировой порядок, устанавливали всеобщий ритуал, и
создавали для всего остального мира кино, литературу и музыку.
В начале 90-х Россия добровольно отказалась от своей роли сверхдержавы,
и Китай, подождав из вежливости (опять-таки строго регламентированной
конфуцианским ритуалом) целых десять лет (не передумают ли?), теперь решил,
похоже, наконец занять это вакантное место. Именно этим объясняются его
очень странные, на взгляд американцев, теперешние притязания. В претензиях
Китая нет ничего необоснованного, по крайней мере, для самих китайцев. Китай
как государство намного старше США (с конфуцианской точки зрения это очень
существенно), культура у него несравнимо более глубокая и древняя, экономика
по размеру ВНП сейчас уже почти не уступает американской, а скоро и
превзойдет ее. Территория Китая больше территории США, а население превышает
американское в четыре раза. Неудивительно, что постоянные попытки
американцев "прищемить хвост китайского дракона" вызывали сильнейшее
раздражение в Поднебесной. Пока Америка и Китай не сталкивались лбами
непосредственно, все это не играло слишком большой роли. Но мировое
пространство стремительно сужается, и рано или поздно должно было настать
время, когда этим двум циклопам станет тесно в одной пещере. Последние
события показывают, что этот момент уже наступил.
29 Апреля 2001 года
Sein Kampf
В последние недели то, что называется у нас "укреплением властной
вертикали" на глазах приобретает зримые и выпуклые очертания. Несмотря на
большую занятость в связи с разгромом телеканала НТВ, власти не упустили из
виду и бунтарей-одиночек, арестовав знаменитого писателя и политика Эдуарда
Лимонова. Произошло это на далеком Алтае, поэтому пикантные подробности
этого события стали известны широкой публике лишь через несколько дней. В
Алтайском крае Лимонов находился в творческой командировке. Жил он там на
пасеке известного барнаульского травника Семена Пирогова (в 10 км от села
Банное, в красивейшем ущелье Усть-Коксинского района). Как рассказал один из
алтайских соратников Лимонова, писатель "мирно пьянствовал на пасеке в
окружении пятнадцати друзей. В это время пасеку оцепили пятьдесят
вооруженных до зубов головорезов, которые прилетели в Банное на вертолете.
Они ворвались в помещение и арестовали всех присутствующих". Это были
сотрудники московского (!) отделения ФСБ; по другим данным они, однако,
прибыли в Банное не на вертолете, а пешком, для чего им пришлось целую ночь
карабкаться по горной местности, утопая в глубоких сугробах. Как утверждает
адвокат Эдуарда Лимонова, этот маневр был специально предусмотрен
руководством ФСБ, чтобы группа захвата заранее пришла в соответствующее
настроение и арестовала лимоновцев уж как следует. В результате, как отметил
адвокат, "само задержание происходило с такими особенностями, что можно
роман писать; я думаю, Лимонов и напишет". Я не в первый раз уже слышу
мнение, что жизненные неурядицы идут только на пользу хорошим писателям; у
самих писателей, правда, эти идеи почему-то обычно вызывали сильное
отторжение. "Левочке можно нанимать дурного управляющего", говорил как-то
один родственник Льва Толстого, "управляющий нанесет ему убытку на две
тысячи рублей, а Левочка опишет его в романе и получит за него пять тысяч
рублей". Подобные речи доводилось слышать и Пушкину:
Постигнет ли певца незапное волненье,
Утрата скорбная, изгнанье, заточенье, -
"Тем лучше, - говорят любители искусств, -
Тем лучше! наберет он новых дум и чувств
И нам их передаст".
Заточенье, постигнувшее Лимонова, наделало много шуму в печати и
особенно в Интернете. Как заметил анонимный посетитель одного из сетевых
политических форумов, это событие обсуждалось на нем еще оживленнее, чем
даже "бомбежки Югославии и проблемы метафизики конца света". Особенно
торжествовали в связи с этим арестом почему-то члены политического
объединения "Евразия", провозгласившего на недавнем учредительном съезде
своим девизом, казалось бы, далекий от злободневной политики принцип
"евразийской общности" и "цветущей сложности". "Лимонов - налип на теле
новой России-Евразии", заявил в Интернете один из "евразийцев". "С великим
ВВП (видимо, Владимир Владимирович Путин - ТБ) идут новые люди. Их логика не
укладывается в категории нашего рассудка, потому что ее источник
принципиально иной - это загнанное в угол, упрятанное в плен времени само
БЫТИЕ". Другие отклики были не менее красноречивы, хотя и не более
вразумительны. Жаль, что сам "ВВП" не имеет обыкновения с ними знакомиться;
я думаю, его изрядно подивило бы такое, например, толкование мотивов его
последних действий: "страну, где стали производить слишком много хорошего
пива, страну, где сознанию большинства людей привиты идеалы мелких
лавочников, готовят к новому крестовому походу, дальше, на Восток".
Другие участники сетевых дискуссий понимали происшедшие события более
приземленно. "Накануне страстной недели страсти обуяли наши доблестные
органы", писал один из них. "Арестован Эдуард Лимонов. Этот человек достоин
уважения. Факт остается фактом: молодежь, даже из очень обеспеченных семей,
тянется к Лимонову, чувствуя его внутреннюю честность и искренность".
Потянувшаяся к Лимонову молодежь, как известно, осенью прошлого года
устроила впечатляющий дебош в Латвии: угрожая деревянной гранатой, лимоновцы
захватили в центре Риги башню собора Св. Петра и удерживали ее в течение
довольно долгого времени, вывесив флаг с символикой своей партии. Сейчас они
находятся под арестом в Латвии. Многие посетители интернетовских форумов
сочли, что и вождю движения было бы весьма полезно на какое-то время
разделить участь своих соратников. "Насколько мне известно", заметил один из
участников дискуссии, "пожилой писатель и публицист еще нигде не сидел,
кроме как на собственной жопе". "Арест Лимонова не трагедия", пишет другой
любитель русской словесности. "В последние годы этот старый идиот
окончательно протранжирил остатки таланта. Вместо посадки его следовало бы
выслать в Париж, в его квартирку".
Сам Эдуард Лимонов спокойно воспринял свое задержание, несмотря на
самые зловещие слухи, циркулирующие вокруг его дела (по одному из них,
писателю будет предъявлено обвинение в приобретении крупной партии оружия, в
том числе китайских ракет класса "земля-земля"). Как утверждает адвокат
Лимонова, писатель чувствует себя "в принципе хорошо", и условия его
содержания вполне нормальные. "Он сидит в камере с каким-то наркобароном,
занимается спортом, пишет новую книгу. Кормят его вполне сносно. Лимонов
говорит, что будет сидеть столько, сколько потребуется", - сказал адвокат.
Уже известно даже то, какого рода будет новая книга Лимонова: "в тюрьме я
напишу "Mein Kampf"", сообщил литератор.
Спору нет, тюрьма - это одно из самых благоприятных для литературной
деятельности мест на земле. Как заметил Александр Бестужев, "Вольтер лучшую
свою поэму написал углем на стенах Бастилии". Что там Вольтер с его жалкой
поэмой! В заключении писались такие основополагающие для мировой культуры
произведения, как "Дон-Кихот" Сервантеса, "Хорошо темперированный клавир"
Баха, "Жюстина" де Сада. Лютер в замке Вартбург переводил Библию на немецкий
язык. Что уж говорить о России! Петропавловскую крепость можно смело считать
первым прообразом советских домов литератора - там жили и работали
декабристы, Радищев, Достоевский, Чернышевский, Бакунин. Так что Лимонов
попал в хорошую компанию.
И вообще ему, похоже, повезло. В такие бурные эпохи, как наша, интерес
к литературе закономерно падает; для того, чтобы привлечь к себе внимание,
литератору нужно все время совершать какие-нибудь экстраординарные действия.
В последние годы Лимонову удавалось это делать все хуже, несмотря на все его
усилия. Теперь власть взяла эти проблемы на себя, и он может спокойно
заниматься литературой, не отвлекаясь более на self promotion. С другой
стороны, само по себе ограничение ельцинской вольницы, усиленно проводимое
сейчас властями, может поспособствовать расцвету русской культуры больше,
чем все демократические завоевания предшествующего периода. "Нимфетки не
водятся в арктических областях", заметил однажды Набоков. Точно так же и
высокая культура, эта хрупкая и пугливая бабочка, избегает "открытых
обществ" ("open society") и "свободных стран" ("free country"). Но она
удовольствием залетает в государства деспотические и даже тиранические.
Многие поэты и писатели понимали это; даже такой приверженец американского
образа жизни, как Иосиф Бродский, мечтательно отметил это в своем
стихотворении:
Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река
высовывалась бы из-под моста, как из рукава - рука,
и чтоб она впадала в залив, растопырив пальцы,
как Шопен, никому не показывавший кулака.
Чтобы там была Опера, и чтоб в ней ветеран-
тенор исправно пел арию Марио по вечерам;
чтоб Тиран ему аплодировал в ложе, а я в партере
бормотал бы, сжав зубы от ненависти: "баран".
4 Мая 2001 года
Северная столица
Два месяца назад я окончательно женился, и поселился в Стрельне,
ближнем петербургском пригороде. Недавно жена говорит мне:
Твои джинсы пора уже стирать, но сначала их надо замочить.
В сортире? - спрашиваю.
Что-что?
В сортире замочить?
Ну если ты так хочешь, можно и в сортире...
Я же не виноват, что наш августейший сосед так выражается...
Большой Стрельнинский дворец, который сейчас отделывают под морскую
резиденцию Путина, находится в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Сразу за
ним открывается великолепный парк, с тремя продольными каналами, идущими от
дворца к морю, и четко, по-французски расчерченными аллеями. У самого
Финского залива каналы, обрамляющие сад, изящно изгибаются, образуя остров
идеально круглой формы, явно искусственного происхождения. С песчаного
морского берега, усеянного соснами, видна вся западная оконечность
Петербурга - дома, храмы, дворцы, по вечерам ярко подсвеченные заходящим
солнцем. Слева, прямо из водной глади, вздымается внушительная громада
Морского собора, подавляя своим мощным куполом приземистую кронштадтскую
архитектуру. Где-то здесь, на берегу Финского залива ("au bord de la mer",
по его собственному признанию), юный Лермонтов, впервые прибывший в столицу,
написал свой "Парус". И сейчас в погожие летние дни все пространство от
Стрельны до Кронштадта покрыто парусными судами; в Стрельне расположен
знаменитый яхт-клуб, удобно разместившийся в небольшой бухте, отгороженной
от моря песчаной дамбой. По старой русской традиции, все это (т. е. все
вышеперечисленное, от Петербурга до русской литературы) было основано Петром
I, который по совместительству был первым стрельнинским яхтсменом,
архитектором, садовником, строителем и мелиоратором. Петр спроектировал
местоположение дамбы, портового канала и входного фарватера в порт Стрельны,
сориентировав его на свой дворец, построенный невдалеке на возвышенности, и
проложил несколько центральных улиц. По его распоряжению реку Стрелку
перегородили плотиной, от чего образовалось большое озеро, давшее воду для
любимой забавы царя - фонтанов. Впоследствии, правда, Петр увлекся новой
игрушкой, Петергофом, и Стрельна на долгое время погрузилась в прочное
забвение. Этот недостаток внимания к ней чувствуется и по сей день. Конечно,
отсутствие праздных зевак, свободно разросшиеся деревья, полуразрушенные
мостики, общий вид заброшенности и запустения придают этой местности свое
особое грустное очарование. Но все это уже в прошлом. Сейчас, прогуливаясь
по некогда пустынному парку вокруг дворца, то и дело наталкиваешься на
схоронившиеся в кустах служебные машины, за рулем которых сидят странного
вида субъекты, почему-то, как правило, в темных очках. Совершив гигантский
круговорот, власть снова возвращается сюда, в новом обличье и под новым
именем.
Вообще в тяге Путина ко всему петровскому есть что-то мистическое; в
Петербурге на свидетельства этого наталкиваешься на каждом шагу. Свадебный
ужин у нас с женой был в ресторане "Кронверк", старинной шхуне,
пришвартованной у Адмиралтейской набережной. В тот день весь огромный
корабль был совершенно пуст, и на один вечер оказался полностью в нашем
распоряжении. А несколько недель спустя в том же роскошно обставленном трюме
ужинали Путин со Шредером, удобно расположившись за столиком и непринужденно
болтая по-немецки. Так и вспомнишь известную сцену из пушкинского "Арапа
Петра Великого", в которой царь, навестив один боярский дом в Петербурге,
расположился там пообедать. "Хозяин, из почтения и радости, ничего не ел,
гости также чинились и с благоговением слушали, как государь по-немецки
разговаривал с пленным шведом о походе 1701 года". Путину со Шредером, я
думаю, тоже было о чем поговорить. А в двух шагах от них, на набережной,
замер, как бы прислушиваясь, бронзовый плотник с топором в руке, сработанный
в Голландии и не так давно подаренный нашему городу.
В Стрельне от колоссального путинского дворца до скромных "попутных
хором" Петра Великого всего несколько минут ходу; но и другая президентская
резиденция, в особняке на Петровской набережной, тоже вплотную, стена к
стене, примыкает к домику Петра. Этот домик, или, как раньше, его называли,
"первоначальный дворец", несмотря на свой невзрачный вид, играет огромную
роль в петербургской метафизике: это первое строение в городе. Как
повествует рукопись "О зачатии и здании царствующего града Санктпетербурга",
14 мая 1703 года Петр I осмотрел Заячий остров и принял решение заложить тут
крепость. Взяв багонет, он вырезал два куска дерна, сложил крестообразно и
водрузил сверху деревянный крест. Сразу после этого Петр перешел через
протоку по плотам на правый берег Невы, и срубил там ракитовый куст, а
немного дальше еще один. На месте первого куста была поставлена Троицкая
церковь, а на месте второго - "первой дворец", то есть домик Петра. Собран
он был всего за три дня из сосновых тесаных бревен, и в таком виде, почти не
изменившись, сохранился до наших дней.
Эти подробности очень важны для понимания структуры "петербургского
мифа", сложившегося в своей основе уже тогда, в первые дни после основания
города, и существующего и поныне. Как пишет Д. Л. Спивак, автор
великолепного недавнего труда по метафизике Петербурга ("Северная столица",
СПб 1998): "Все, что произошло в момент рождения города, тем более то, что
было отмечено современниками - принципиально важно". "Последовательность
действий Петра - своеобразный гражданский ритуал, разметивший главные точки
будущего Города, и своего рода via sacra - священная дорога - установившая
направление позднейших процессий".
На этой священной дороге, путь по которой занимает сейчас пять или
десять минут, и расположены президентские апартаменты. Отделка их еще не
завершена, но уже известно, что именно здесь президент будет
останавливаться, посещая Петербург. Говорят, что в кремлевском кабинете
Путина висит небольшая пейзажная картинка, изображающая типично
петербургский уголок: канал, набережная, кусочек решетки Летнего сада.
Теперь она раздвинется до вида из окна, из которого хорошо просматривается
не только Летний сад, но и Дворцовая набережная вплоть до Зимнего дворца.
Жаль только, что сам genius loci Петербурга, "державный основатель" на
вздыбленном коне, остался не виден с Петровской набережной, заслоненный
монументальным зданием Адмиралтейства.
21 Мая 2001 года
Друзья по переписке
На днях "Известия" напечатали гневное письмо Эндрю Миллера, жителя г.
Нью-Йорка, оскорбленного донельзя недавней публикацией в "Комсомольской
правде". "Вам придется извинить меня", пишет американец, источая самый
язвительный сарказм, "что я пишу не по-русски: к сожалению, мой бедный
американский компьютер не годится для этого" ("you must excuse me for not
writing in Russian, but unfortunately my poor American computer is not
equipped to do it"). "Спросите любого американца", продолжает он, "кто был
величайшим американским актером и актрисой ХХ века, и он, скорее всего,
ответит: Кэтрин Хепберн и Хамфри Богарт. Но если вы поинтересуетесь об этом
у читателей "Комсомольской правды", одной из самых популярных российских
газет, вам ответят: Арнольд Шварценеггер и Мэрилин Монро (не получившие ни
одного "Оскара"). Большинство русских, насколько я знаю, никогда даже не
слышали о Кэйт и Боги, им никогда не рассказывали Филадельфийскую историю, и
они никогда не бывали в Касабланке".
"Любой американец", пишет далее г-н Миллер, "скажет, что двумя
величайшими президентами ХХ века были Франклин Рузвельт и Рональд Рейган. А
"Комсомолка"? Она утверждает: Билл Клинтон (которому Конгресс чуть было не
вынес импичмент) и Джон Кеннеди (которого убили). Что же касается
американских писателей, то американцы назвали бы одного из семи наших
Нобелевских лауреатов в области литературы (следует полный список всех семи
небожителей - Т. Б.). Вердикт русских был, однако, таков: есть некто более
примечательный, чем все эти неудачники. И имя его - Стивен Кинг (крови в
избытке и нехватка Нобелевских премий). Согласно данным того же опроса,
величайшим певцом Америки оказался не Боб Дилан, не Вуди Гатри и даже не
Барбара Стрейзанд. Это Майкл Джексон (предполагаемый педофил). И так далее в
том же духе".
"Естественно, как американец, я был потрясен и оскорблен (surprised and
offended), прочитав список "Комсомольской правды"", говорит Эндрю Миллер.
"Для американца вообще поразительно, что русские захотели иметь газету с
таким названием, напоминающим обо всех ужасах, которым подвергалась нация со
стороны коммунистических правителей. Но это, конечно, личное дело России.
Рядом там приводились аналогичные рейтинги достижений России, где
фигурировали прима-балерина Плисецкая и режиссер-тяжеловес (heavyweight film
director) Тарковский, известные писатели, как Толстой и Солженицын, такие
политические деятели, как Горбачев и Ельцин, исполнители Гребенщиков,
Высоцкий и Пугачева (русские версии Боба Дилана, Вуди Гатри и Джуди Гарланд)
- и в то же время приводились откровенно меньшие достижения Америки.
По-видимому, редакция газеты нашла в этом соревновании нечто приятное для
себя (the editors found a kind of pleasurable sport in this). Интересно, как
бы отреагировали русские, окажи им американская газета такую же ответную
любезность?"
После того, как я перепечатал этот документ, у меня, признаться,
возникло сильное искушение отправить его подписчикам "Хроники" без
каких-либо комментариев - настолько анекдотично он выглядит сам по себе. Мне
много говорили о крайней наивности простых американцев (впрочем, и непростых
тоже), но каждый раз, сталкиваясь с таким жизнерадостным подходом к
действительности, я все равно испытываю легкое изумление. Ну какое
отношение, скажем, "Оскары" имеют к художественной ценности фильма или
дарованию актера? Сколько их было у того же "режиссера-тяжеловеса"
Тарковского? Насколько я помню, ничуть не больше, чем у Арнольда
Шварценеггера. То же касается и Нобелевских премий, особенно "в области
литературы". Уж не знаю, какими соображениями руководствуются при их
распределении, но во всяком случае, не литературными заслугами. Но для
американца официальное признание - самая священная вещь на свете. По такому
же принципу оценивает г-н Миллер и политиков. Как может быть великим
президент, которого убили? Раз убили, значит, было за что! То же касается и
сомнительной репутации Билла Клинтона и Майкла Джексона. Американцы, как
дети, неспособны понять, что люди не делятся на плохих и хороших, а если и
делятся, то не так безоговорочно, как герои компьютерных игр и диснеевских
мультсериалов.
Но дышащее откровенной обидой письмо Эндрю Миллера интересно и в другом
отношении. Его задело, что в России Америку знают не по тем ее достижениям,
которые самому Миллеру кажутся значительными и эпохальными, а по самым
ходовым проявлениям массовой культуры. Бог его знает, какого качества его
высокая американская культура; мне и в самом деле никогда "не рассказывали
Филадельфийскую историю", я ничего "не слышал о Кэйт и Боги" и ни разу в
жизни "не бывал в Касабланке" ("visited Casablanca" - мне даже интересно,
что это такое? в буквальном переводе с итальянского это слово значит "Белый
дом"). Но кичиться своим невежеством в любом случае глупо, так что лучше
сосредоточиться на сути наших с Миллером разногласий.
Итак, американцам недостаточно, что их страна лидирует в экономическом,
военном и политическом отношениях - они претендуют еще и на лавры
законодателя мировой культуры. Самое интересное, что Америка добилась и
этого - весь мир говорит по-английски, смотрит голливудские фильмы, слушает
Майкла Джексона и читает Стивена Кинга. Это, конечно, культура не самого
высокого разбора, но я думал, что американцам достаточно самого сознания
того, что их культурная экспансия охватила весь мир. Оказывается, нет; более
того, их еще и оскорбляет невнимание к их более ценным достижениям. Трудно
представить себе что-нибудь более комичное. Это все равно, как если бы
Наполеон не удовлетворился бы тем, что все образованные люди в России
прекрасно владеют французским, а потребовал от них еще знания наизусть всего
Корнеля и Ронсара.
В принципе, каждой нации свойственно гордиться своими успехами, и если
речь идет о культурных достижениях, то это еще самый благородный вид
патриотизма. Непонятно для меня здесь другое - что это у американцев за
страсть к соревновательности, почему она доходит до такого абсурда? В США
семь писателей было удостоено Нобелевской премии, а в России - только пять
(и то четверо из них - за антисоветскую направленность). Это разумеется,
неоспоримо свидетельствует о полном превосходстве американской литературы
над русской, но зачем же постоянно всем колоть глаза этим превосходством?
Торжествовали бы себе потихоньку, упиваясь своим величием, и не требовали бы
от нас, чтобы мы раз за разом расписывались в собственном ничтожестве. А уж
упоминать лишний раз имена своих Нобелевских лауреатов вообще бы не стоило -
не приведи господь, заглянет какой-нибудь любитель литературы в Перла Бака
или Тони Моррисон (которая "откровенно выступала за негритянскую эстетику в
искусстве и отвергала ценности, установленные белыми"; вершина ее творчества
- роман "Beloved", в котором сочувственно описывается, как "мать убивает
собственную дочь, чтобы избавить ее от рабской участи").
Заключительный же пассаж письма Эндрю Миллера производит еще более
удивительное впечатление. "Мне кажется", резюмирует он, "что поскольку
Америка имеет вдвое больше населения, чем Россия, и в 50 раз богаче, то
русским стоило бы постараться быть более осторожными в оскорблении
американцев, особенно, если они собираются избрать коммунистов в парламент,
осознавая, как на это отреагируют американцы. Не услышав ничего иного от
русских, американцы могут решить, что они не хотят быть нашими друзьями и
действовать заодно". Вот что мы, оказывается, собираемся сделать - избрать
коммунистов в парламент. И ведь явно делаем это назло Америке, прекрасно
осознавая, как она отреагирует. Но еще не поздно повиниться, говорит г-н
Миллер, отречься от своих заблуждений и "действовать заодно" ("act
accordingly") с американцами. Зачем же ссориться с державой, которая в два
раза населеннее и в 50 раз богаче?
Как я упоминал недавно в этой "Хронике", в мире есть держава, которая
обладает еще большим населением, чем Америка (сейчас -пятикратно), а по
размеру экономики уже почти сравнялась с ней. Это Китай, о культуре которого
американцы знают ненамного больше, чем русские о американской культуре.
Чтобы не быть голословным, я приведу здесь выдержки из статьи в солидной и
респектабельной "New York Times", посвященной недавнему американо-китайскому
столкновению. Подробно комментировать я ее не буду - не хватит желчи. Я
думаю, читатели сами смогут оценить степень отрыва от реальности, в которой
пребывает сейчас Америка.
"Самым странным из всего случившегося за период самолетного конфликта",
пишет автор статьи Томас Фридман, "было сообщение о том, что пилот
китайского истребителя Ван Вэй во время недавнего противостояния с
американским разведывательным самолетом прижал к иллюминатору свой
электронный адрес. Известен случай в истории холодной войны, когда
американские пилоты преследовали советский бомбардировщик: подлетев ближе,
они увидели, что советский пилот приложил к стеклу фотографию на развороте
журнала Playboy. Фотографию я понимаю. Но что хотел сказать пилот китайского
истребителя, когда на высоте 25 тыс. футов демонстрировал американцам свой
электронный адрес?
Возможно, он хотел завести себе друга по переписке. Или доказать, что и
он не хуже, что-то вроде "Эй, я тоже пользуюсь Интернетом, поэтому не
думайте, что мы просто толпа отсталых крестьян" (это сидя-то в кабине
современного истребителя! - Т. Б.).
Я склоняюсь к тому, что, показывая свой адрес, пилот давал понять, что
у него тоже есть голос, и это может быть главным уроком всей ситуации. Да,
Китай - авторитарное государство, но благодаря росту свободы в стране
развиваются и Интернет, и кабельное телевидение, и квазинезависимое
общественное мнение. И мы должны относиться к этому серьезно.
Однако наши допущения, что демократический Китай будет проамериканским,
могут оказаться иллюзией. Бытующее у нас мнение, что все китайцы воздвигают
у себя в подвалах копии статуи Свободы, не соответствует действительности.
Оно не раскрывает глубокие корни патриотизма китайцев, многие из которых
верят в то, что должны занимать важное место в мире и что Америка пытается
этому помешать.
Мы должны разработать информационную стратегию, с помощью которой можно
было бы убедить китайскую общественность в том, что Америка не намерена ее
притеснять, Америка лишь хочет убедиться, что Китай входит в мировую
систему, не нарушая правил.
Самая большая ошибка, которую могут допустить китайские лидеры - это
поверить в свои мифы, что Китай представляет собой настолько соблазнительный
рынок для США, что те всегда будут ему потакать. Серьезная ошибка,
допускаемая диктатурами, состоит в том, что они недооценивают демократии.
Демократии нелегки на подъем, но, поднявшись, они становятся внушительной
силой".
Как известно, через несколько минут после того, как Ван Вэй
"продемонстрировал" американцам свой электронный адрес, он направил свой
истребитель на американский самолет и протаранил его, после чего рухнул в
Южно-Китайское море. Странное поведение для человека, решившего завести себе
друзей по переписке! Наверное, он не учел, что после таких его действий
американцы могут решить, что он не хочет "быть их другом" и "действовать
заодно".
30 Мая 2001 года
Перечитывая Гаспарова
Давние подписчики "Хроники" помнят, как год назад я написал рецензию на
"Записи и выписки" М. Л. Гаспарова. Сейчас эта книга снова попалась мне в
руки, и снова я не удержался от того, чтобы начать набрасывать свои
комментарии на разрозненные заметки Гаспарова.
Как сказал Лотман о "Евгении Онегине", это произведение "до предела
обостряет культурную память читателя". Ничуть не в меньшей степени, а
пожалуй, и в большей, чем пушкинский роман в стихах, на меня так действовали
"Записи и выписки". Среди прочего Гаспаров приводит в них свое старое письмо
с впечатлениями от поездки в Вену. "Это было тяжело", пишет он, "я не мог
ничего видеть, не стараясь в уме пересказать это словами, и голова работала
до перегрева, как будто из зрительной пряжи сучила словесную нитку". Точно
так же я реагировал на коллекцию цитат Гаспарова; чуть ли не после каждой
фразы я останавливался, глубоко задумавшись, где я видел или слышал нечто
подобное. Образы и ассоциации липли к каждой сентенции, нарастая, как
снежный ком. Изнемогая от этого обилия сопоставлений, я понял, что от этого
недуга есть только одно целительное средство.
Сам Гаспаров сообщает в своих "Записях" следующую увеселительную
историю:
"К юристу пришла пенсионерка с жалобой: "в меня вселилась
кибернетическая машина, как вышла на пенсию - стала писать стихи; понимаю,
что плохие, а не могу бросить". Читайте хороших поэтов итд. Читает, приносит
новые стихи, безукоризненно стилизованные под каждого классика. "Ну, читайте
хороших критиков: Белинского и пр." Читает, приносит прекрасно написанные
разносные рецензии на собственные стихи. "Тогда напишите рецензии на
собственных рецензентов". Написала, и помогло - перестала писать".
Мне полегчало быстрее - оказалось достаточно выписать наиболее
поразившие меня отрывки и набросать к ним примечания. Их я и предлагаю
Вашему благосклонному вниманию.
МЛГ> На чукотском языке нет слова "свободный", есть "сорвавшийся с
цепи"; так писали в местной газете про Кубу.
ТБ> Ладно Куба, а вот как они пели "Славься, отечество наше
свободное"?
МЛГ> Хейфец, печатавшийся в Одессе у Дорошевича, сказал: "Знаете,
какая разница между Дорошевичем и проституткой? он получает за день, она за
ночь". Дорошевич, узнав, спросил: "А знаете, какая разница между Хейфецем и
проституткой?" - Не знаем. - "И я не знаю". Больше Хейфец не острил.
ТБ> Эта юмористическая новеллетта носит название "Агностицизм"; и
действительно, разве построения агностиков имеют большую доказательную силу?
"На нет и Страшного суда нет".
МЛГ> "Если эпиграф покажется Вам уже слишком глуп, то вместо Гете
подпишите Тик, под фирмою которого всякая бессмыслица сойдет". (И.
Киреевский - матери, Собр. соч. 2, 228).
ТБ> "Как только Гегель произносит слово "ирония", он тут же
вспоминает Шлегеля и Тика, и в его интонации появляются нотки досады" (С.
Киркегор, "О понятии иронии"). А сам Гете, посылая Шиллеру книгу Тика,
заметил: "просто невероятно, до чего же пуст этот искусно выполненный
сосуд".
МЛГ> Самая оптимистическая строчка в русской поэзии, какую я знаю и
вспоминаю в трудных случаях жизни, это в "Коринфянах" Аксенова. Медея
зарезала детей, сожгла соперницу, пожар по всему Коринфу, вестники
рапортуют, что все концы выгорели дотла - и Ясон, выслушав, начинает
финальный монолог словами:
Но не в последний раз горит Коринф!
ТБ> Тогда самый оптимистический документ в русской истории - это
рапорт Петра о сражении с турками на берегу Прута, когда царь завел свою
армию в окружение, едва не потерял ее всю под обстрелом и сам чуть не
оказался в плену. После заключения мира, утратив все свои территории (чтобы
выбраться из окружения, Петр готов был отдать и Прибалтику, и Псков, и
Таганрог), царь писал своим послам в Европе: "видя, что из сей войны жадного
пожитку не будет, того ради поступили по желанию турецкому и на вечный мир,
уступя им все завоеванное, дабы от той стороны быть вечно беспечным, что
турки с превеликою охотою паче чаяния учинили".
МЛГ> Филологический анекдот из сб. Азимова. Отплывает пароход, в
последнюю минуту по трапу вносят старшего помощника, мертвецки пьяного.
Проспавшись, он читает в судовом журнале: "К сожалению, старший помощник был
пьян весь день". Бежит к капитану, просит не портить ему карьеру. "Поправки
в журнале не допускаются, но сделаю, что могу. Назавтра читает: "К счастью,
старший помощник был трезв весь день".
ТБ> В точности такую же конструкцию я встречал в "Дон-Жуане"
Байрона. Высмеивая своих конкурентов, английский поэт замечает:
"Гомер порою спит", - сказал Гораций,
Порою Вордсворт бдит, сказал бы я.
We learn from Horace, "Homer sometimes sleeps;"
We feel without him, Wordsworth sometimes wakes.
МЛГ> "Московский листок" велено было представлять в духовную
цензуру. Пастухов пошел плакаться: "Зачем? у нас ведь только отчеты о
скачках..." - "А вы на них-то и посмотрите". Смотрит и видит: "жеребец
такой-то, сын Патриарха и Кокотки..."
ТБ> На эту тему я знаю еще один исторический анекдот. Когда барон
фон Клодт установил на Аничковом мосту в Петербурге свою скульптурную группу
"Укрощение коня", Николай I (у которого было все же чувство юмора, пусть и
несколько солдафонское), хлопнув ваятеля по плечу, сказал одобрительно: "Ну,
Клодт, ты коней делаешь лучше, чем жеребец!". На первый взгляд, это
сопоставление притянуто за уши, но в нем есть, однако, свой глубокий смысл.
Sub specie semioticae эти ситуации строго симметричны, только в газете
Пастухова конь (диким смысловым смещением) преображается в человека, а в
фразе Николая - человек (Клодт) становится конем.
МЛГ> Мандельштамовское "Страшен чиновник: лицо как тюфяк" английский
переводчик перевел "the face like a gun" и сделал примечание про "тюфяк"
по-турецки и по-гречески.
ТБ> Лучше бы он уже прямо написал "the face like "to fuck"". Набоков
так "переводил" французскую фразу "pauvres vaches, il y en a beaucoup"
("бедные коровы, как их много"): "повар ваш - Илья на боку".
МЛГ> Уваров послал Гете свою немецкую статью, тот написал:
"Пользуйтесь незнанием грамматики: я сам 30 лет работаю над тем, как ее
забыть".
ТБ> Когда Уваров послал Пушкину свои французские стихи,
вдохновленные "Клеветниками России", тот ответил ему еще более любезно:
"Князь Дундуков доставил мне прекрасные, истинно вдохновенные стихи, которые
угодно было вашей скромности назвать подражанием. Стихи мои послужили вам
простою темою для развития гениальной фантазии. Мне остается от сердца вас
благодарить за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей,
великодушно мне присвоенных вами".
МЛГ> "Пушкин относился к Катенину со снисхождением младшего к
старшему (1812 год как рубеж поколений), а к Баратынскому - нет, только с
радостью" (В. См.)
ТБ> В 1818 году молодой Пушкин явился к Катенину, приехавшему в
Петербург, и, встретив его в дверях, подал ему свою трость и сказал: "Я
пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи". "Ученого учить -
портить", учтиво ответил Катенин, но был так польщен, что с удовольствием
вспоминал этот случай и много лет спустя.
МЛГ> "Настрой" вместо "настроение": это слово ("настрой души") было
уже у Анненского в статье о Бальмонте. А загадочное "никчменный" вместо
никчемный - у Пяста.
ТБ> Что там "никчменный"! В самом массовом издании Пушкина, вышедшем
в годы перестройки, я встречал еще более загадочное слово "отсракизм"
("Когда средь оргий жизни шумной / Меня постигнул отсракизм" etc.). Пушкин,
наверное, в гробу перевернулся.
МЛГ> "Великая всемирная Отечественная война" было написано на
обложке песенника 1914 г.
ТБ> Если может быть "целый мир чужбиной", то почему не может быть
весь мир Отечеством? И еще одна цитата на эту тему, приводимая Гаспаровым:
"Когда государство начинает убивать, оно всегда зовет себя Отечеством"
(Дюренматт).
МЛГ> "А у вас там, под Москвой, говорят, война идет?.." - говорили
архангельские мужики Н. Я. Брюсовой в 1904 г. Чукчи послали поздравителей к
спасению государя от Каракозова, а те поспели уже после выстрела
Березовского. Когда к Тиберию с таким же опозданием пришли соболезновать о
смерти Августа послы от заштатного городка Трои (той самой), он сказал: и я
вам сочувствую, троянцы, о кончине вашего великого Гектора.
ТБ> Наше государство, как известно, весьма обширно, еще более, чем
Римская империя, так что исторический процесс в нем протекает иногда
чрезвычайно замысловато. Говорят, еще долго после наполеоновского пожара
1812 года из разных областей России в Москву стекались мужички с дубьем,
отбивать древнюю столицу от супостата. У Ключевского я видел и другой
анекдот такого рода. Петровские реформы проводились очень круто, так что
простому народу жизни не было, и вот в 1703 году один нижегородец, простой
посадский человек Андрей Иванов, "пришел в Москву с изветом, т. е. с доносом
- на кого бы вы думали - на самого государя, что-де он, государь, веру
православную разрушает, велит бороды брить, платье носить немецкое, табак
тянуть: во всем этом обличить государя и пришел он, Андрей Иванов".
МЛГ> Воспоминания Н. Ге (младшего): Гуляя вечером по Хамовникам,
Толстой остановился у неплотно прикрытого ставня, постоял, подсматривая,
сказал: "Как интересна жизнь" - и пошел дальше.
ТБ> Не знаю, если можно вообще такую сложную индивидуальность, как у
Толстого, исчерпывающе определить тремя словами, то это будет именно
вышеприведенная сентенция. Только к ней хочется добавить еще "все-таки"
("Как все-таки интересна жизнь") - это усиление вернее передаст внутреннюю
борьбу Толстого, никогда не прекращавшуюся в нем.
МЛГ> Курочкин сказал о Плещееве, что с 1848 года он так и ходит
недорасстрелянный.
ТБ> А Достоевский?
МЛГ> У Достоевского люди не едят, чтобы говорить о Боге, а у Чехова
обедают, чтобы не говорить о Боге.
ТБ> Видимо, это скрытая цитата из известного высказывания
Белинского, который (в пылу горячего интеллигентского спора) на приглашение
поужинать трагически воскликнул: "Мы еще не решили вопрос о существовании
Бога, а вы зовете ужинать!"
МЛГ> И. Тронский говорил В. Ярхо: нельзя ради стиля переводить коров
Гелиоса быками Гелиоса - какой дурак станет держать быков стадами?
ТБ> А ведь Гомер еще специально уточняет, что эти "быки" не
размножаются: "В каждом их стаде числом пятьдесят; и число их вечно одно; не
плодятся они" ("Одиссея", XII, 130-131).
МЛГ> Дао: "что есть дорога, то не есть путь". "До Египта недалеко:
далеко до Южного вокзала" - Карл Краус.
ТБ> В Китае меня постоянно смущало, что в железнодорожных
расписаниях путь отправления (платформа) обозначается там тем же
значком-иероглифом, что и "дао" (путь) в самых возвышенных стихах Лао-Цзы.
МЛГ> "Конечно, по сравнению с Гадячем или Конотопом Миргород может
почесться столицею; но ежели кто видел Пирятин!.." ("Дневник провинциала").
ТБ> Мне всегда вспоминается эта фраза, когда я слышу о том, как Киев
называют столицей, а Шевченко - великим поэтом.
МЛГ> Фет на анкетный вопрос, "к какому народу хотел бы
принадлежать", ответил: "Ни к которому".
ТБ> А Владимир Соловьев на тот же вопрос ответил: "Пока к русскому".
МЛГ> Оглавление сб. "Стихи о музыке", 1982: Байрон Джордж Гордон,
Бальмонт Константин, Баратынский Евгений... Крупный шрифт, как перекличка в
юнкерском училище.
ТБ> Меня здесь больше позабавило столкновение далеких эпох и разных
поэтических индивидуальностей; так на каталожном ящике в РНБ написано
"Михалков - Нерон". Гаспаров любит вспоминать о мысленном эксперименте,
предлагаемом Борхесом: надо представить, что "Илиаду" и "Тысячу одну ночь"
написал один и тот же человек, и попытаться реконструировать душевный склад
этого человека. Пожалуй, составить какой бы то ни было связный текст, в
котором стояли бы рядом имена Михалкова и Нерона, было бы еще сложнее.
МЛГ> Русская культура, начиная с петровских времен, развивалась
сверхускоренно, шагая через ступеньку, чтобы догнать Европу.
ТБ> Интересно, это умышленная "цитата навыворот" или случайное
совпадение? У Блока в записных книжках есть в точности обратная конструкция,
в свою очередь, навеянная жуткой образностью эпилептика Достоевского:
"Русская интеллигенция покатилась вниз по лестнице своих российских
западнических надрывов, больно колотясь головой о каждую ступеньку: а всего
больше - о последнюю ступеньку, о русскую революцию 1917-1918 годов". Блок,
Собр. соч. в 8 т., М. 1962, т. 6, 166-167.
МЛГ> На телеграфе: "А международную в Болгарию тоже латинскими
буквами писать?" - "Обязательно".
ТБ> В "Коммерсанте" в последнее время принято все иностранные имена
дублировать латиницей. Особенно комично это выглядит, когда уточняются такие
фамилии, как Кучма (Kuchma) или Ющенко (Yushchenko).
МЛГ> Чествовали <А. Ф. Лосева> со всем размахом очень
изменившейся эпохи. Зал был главный, амфитеатром. На стенах стабильные
плакаты: с одной стороны - "...воспитание в духе коммунистической морали", с
другой - "сегодня абитуриент, завтра студент", посредине - "и медведя учат".
О Лосеве говорили, что он филолог (делегация от филологов),
философ (делегация от философов),
что он мыслитель (делегация - я не понял, от кого),
что он крупнейший философ конца века (от Совета по мировой культуре;
какого века - не сказали),
что он русский мужик, подобный Питеру Брейгелю.
ТБ> Что ж, Брейгель недаром все изображал на своих картинах
недостроенную Вавилонскую башню. Предвидел, наверное, что наступит время,
когда перемешается все - наука, мифология, религия, философия, история,
литература. Раньше все эти культурные пласты не то что не смешивались, но
говорили каждый на своем языке, что позволяло очень четко отграничить одно
от другого. Теперь все слилось в одну пеструю массу. В вышеприведенном
описании "воспитание в духе" - это язык советской эпохи, "Совет по мировой
культуре" - современный жаргон западных демократий, "и медведя учат" -
образчик слога дореволюционной педагогики. Это столкновение различных
стилистических срезов скоро станет настолько привычным, что перестанет
выглядеть комическим.
МЛГ> Падение нравов не повинно в гибелях империй, оно не умножает, а
только рокирует пороки. При Фрейде люди наживали неврозы, попрекая себя
избытком темперамента, а после Фрейда - недостатком его; общее же число
невротиков не изменилось. Вероятно, соотношение предрасположенностей к
аскетизму, к разврату, к гомофилии и пр. всегда постоянно, и только пресс
общественной морали давит то на одни участки общества, то на другие. Это
общество как бы ворочается с боку на бок. Кажется, Вл. Соловьев писал, что
успехи психоанализа сводятся к тому, чтобы уменьшить клиентуру
невропатологов и умножить клиентуру венерологов.
ТБ> Действительно, писал: "Лечение признается удавшимся и
выздоровление полным, если под влиянием искусственного возбуждения пациент
начнет охотно, часто и успешно посещать lupanaria...Удивительно, как эти
почтенные ученые не были остановлены хотя бы тем простым соображением, что
чем удачнее будет терапия такого рода, тем легче пациент может быть
поставлен в необходимость от одной медицинской специальности обратиться к
помощи другой и что торжество психиатра может наделать больших хлопот
дерматологу". Но при чем же здесь Фрейд с его завиральными идеями? Статья
Соловьева ("Смысл любви") написана в 1892 году, за четыре года до появления
самого понятия "психоанализ", и полемически направлена против французских и
немецких психиатров, исследования которых выходили во второй половине XIX
века.
МЛГ> "Иван Сергеевич, да вы ведь и Волги не видали!" - говорил
Тургеневу Пыпин. Блок в России видел кроме Петербурга, Москвы и Шахматова
только Киев в 1907 г. и Пинск в войну.
ТБ> Точно так же Пушкину, когда он однажды сильно "русофильствовал"
и громил Запад, заметили: "Да съездил бы ты, голубчик, хоть в Любек!"
(первый иностранный порт за Петербургом).
МЛГ> Когда мы читаем у Пастернака про Кавказ "он правильно, как
автомат, вздымал, как залпы перестрелки, злорадство ледяных громад", то нам
нужно усилие, чтобы не представлять себе автомат Калашникова, потому что
стреляющих автоматов в 1930 г. не было (у Жуковского "Пришла судьба,
свирепый истребитель", воспринимается легче - почему?).
ТБ> Что делать, научно-технический прогресс уничтожил великое
множество прекрасных художественных ценностей. Так мне физико-математическое
образование навсегда испортило восприятие чудной строки Мандельштама:
"Одиссей возвратился, пространством и временем полный".
МЛГ> "Недозволенной мысли он не скажет, но дозволенную скажет
непременно соблазнительным образом" (Лесков).
ТБ> Что ж соблазнительного в дозволенной мысли?!
МЛГ> "Любезный почитатель!.. Пишите, я оботвечу все вопросы", -
писал Северянин Шершеневичу.
ТБ> Странный семантический сдвиг; я думаю, он, многое проясняет в
отношении Игоря Северянина к своему литературному значению. Если он каждого
своего читателя воспринимал как "почитателя", то как же он тогда воспринимал
почитателей?
МЛГ> Опечатка машинистки в Диогене Лаэртском: вместо "стихи Гесиода"
- "стихи Господа".
ТБ> В 1962 году Евтушенко посетил во Франции Шагала, и тот передал
ему для Хрущева свою монографию с надписью: "Дорогому Никите Сергеевичу с
любовью к нему и к нашей Родине", причем, описавшись, написал не "к нему", а
"к небу". Что ж тут удивляться: зря, что ли у Шагала едва ли не на каждой
картине изображены парящие в воздухе фигуры?
МЛГ> Александр I в 1814 году в Лондоне просил у вига Грея доклад о
средствах создания в России оппозиции.
ТБ> В свежем номере "Эксперта" есть пример реализовавшейся
возможности такого рода. Когда Египет переметнулся от СССР к США (за три
миллиарда долларов в год, кажется), местный лидер Анвар Садат решил
продемонстрировать новым союзникам свой порыв к демократии многопартийного
типа. В стране тогда была только одна партия - Арабский социалистический
союз. Садат, не мудрствуя лукаво, разделил ее на три части - центристскую,
правую и левую. Первую он назначил правящей, вторую отдал ей в союзники, а
третью отправил в оппозицию. Непонятно только, как именно происходило
распределение ролей - по принципу "на первый-второй-третий рассчитайсь!" или
как-нибудь по-другому?
МЛГ> Ковалевский, из попечителей став министром народного
просвещения, на трех своих же ходатайствах написал "отказать".
ТБ> Я давно замечал, что в России повышение по карьерной лестнице
необыкновенно расширяет умственный кругозор чиновника с каждой преодоленной
ступенькой. Николай I перед приходом к власти обладал "кругозором фрунтового
командира", по характеристике Лотмана, но потом как-никак правил огромной
империей в течение почти тридцати лет, и достаточно успешно правил.
МЛГ> В новом академическом Пушкине непристойности все равно будут
заменяться черточками - почему? - потому что очень уж много их наплыло в
современную литературу. Вот постмодернизм неведомо для себя: он воспринимает
Пушкина на фоне Юза Алешковского.
ТБ> Точно так же Набоков писал о затруднениях, с которыми
сталкиваются современные переводчики Шекспира - не знают, как передавать
такие его выражения, как "спорт" или "футбол", чтобы избежать неуместных
ассоциаций с современностью. В другом месте Гаспаров пишет о том, как
переводчик В. М. Смирин извелся, подыскивая эквивалент греческого слова
"authepsa", в буквальном значении "самовар". После долгих мучений написали
"самовзварка".
МЛГ> "Синтаксис у него какой-то развратный", - писал Набоков о
Пастернаке; "чем-то напоминает он Бенедиктова" (действительно напоминает, по
крайней мере для текстолога: та же проблема поздней переработки ранних
стихов). И затем переходил к стихам Дм. Кобякова.
ТБ> Бедный Бенедиктов, слава которого на одно мгновение (в 1830-е
годы) затмила славу Пушкина, был осужден потом на вечные насмешки,
продолжающиеся вплоть до настоящего времени. Набоков до конца жизни не мог
простить Пастернаку этого едва уловимого сходства и в 1970 году написал
эпиграмму, старательно пародирующую стиль как одного, так и другого поэта:
Его обороты, эпитеты, дикция,
стереоскопичность его -
все в нем выдает со стихом Бенедиктова
свое роковое родство.
МЛГ> "История не телеологична и не детерминирована, это бесконечная
дорога в обе стороны до горизонта, русский проселок под серым небом".
ТБ> Эта фраза - одна из самых прекрасных и поэтических сентенций
автора "Записей и выписок", но с ее смыслом я решительно не согласен. Сам же
Гаспаров приводит в своей книге следующую увлекательную историю: "в конце
1917 было покушение на Ленина, его заслонил Ф. Платтен. С покушавшимся
провели воспитательную работу и отправили его в Красную Армию. Потом в 1937
году он оказался с Платтеном в одном концлагере". Так как же не
детерминирована? Мощный поток истории увлекает за собой наши судьбы, как
бешеный вихрь, гонящий журавлиный клин теней в V песне Дантова "Ада". Другое
дело, что сам этот поток, может быть, и не детерминирован. Хотя и это под
вопросом.
МЛГ> А. И. Анненкова садилась в карету не иначе, чем за полчаса
обогрев это место толстой немкою.
ТБ> Отношение к Западу как к благолепному источнику тепла и света
усиленно культивировалось у нас с XVIII, а то и с XVII века; на этот счет
сохранилось множество прелюбопытных свидетельств. "Мы Западу многим
обязаны", говорил Вяземский. "Думать, что мы и без него управились бы,
образовались, все равно, что уверять, что, может быть, и без солнца было бы
светло на земле". Эта метафора оставалась очень устойчивой, каким бы ни было
само отношение к западному влиянию. Польский поэт Мицкевич, в своих
парижских лекциях уделивший много внимания исторической преемственности
славянской культуры и западной цивилизации, изображал эту картину в
следующих выражениях: "Ученые и астрологи говорят, что ближайшим к солнцу
планетам предназначено когда-нибудь занять его место. Славяне всегда
тяготели и до сих пор тяготеют к Западу". Петровская европеизация России,
однако, казалась ему пагубной и по-азиатски деспотической, не приблизившей
страну к Западу, а отдалившей ее от него. Знаменитый памятник Петру Великому
в Петербурге он сравнил с водопадом, скованным морозом и застывшим над
пропастью. Но если "блеснет солнце свободы", говорит Мицкевич ("Pomnik
Piotra Wielkiego"), и "западный ветер согреет эту страну", что станет с
"водопадом тирании"?
Lecz skoro s?oсce swobody zab?y?nie
I wiatr zachodni ogrzeje te paсstwa,
I cу? siк stanie z kaskadNo tyraсstwa?
В России, правда, больше склонялись к тому мнению, что это Запад скорее
окончательно погрузится в мрак и холод. Известный славянофил Хомяков писал в
своем программном стихотворении:
О, грустно, грустно мне! Ложится тьма густая
На дальнем Западе, стране святых чудес.
Светила прежние бледнеют, догорая,
И звезды лучшие срываются с небес.
Дальше здесь фигурирует еще множество вариаций этого светоносного
образа:
А как прекрасен был тот Запад величавый!
Как долго целый мир, колена преклонив,
И чудно озарен его высокой славой,
Пред ним безмолвствовал, смирен и молчалив.
Там солнце мудрости встречали наши очи,
Кометы бурных сеч бродили в высоте,
И тихо, как луна, царица летней ночи,
Сияла там любовь в невинной красоте.
Там в ярких радугах сливались вдохновенья,
И веры огнь живой потоки света лил!..
О! Никогда земля от первых дней творенья
Не зрела над собой столь пламенных светил!
Заканчивается это стихотворение, разумеется, призывом к "дремлющему
Востоку" услышать "глас судьбы", проснуться и "воспрянуть в сияньи новом".
Русские славянофилы очень любили напоминать Западу, что, несмотря на все его
претензии, солнце восходит все-таки на Востоке, и вообще, как говорится, ex
oriente lux. Так, Тютчев, язвительно описав пышный прием в Стамбуле
французской делегации, саркастически восклицает, что теперь для турок
"солнце с Запада взошло" (точно так же герой Достоевского заявляет: "теперь
мы ждем зари с запада"). Для других мыслителей, склонявшихся к более
западнической ориентации (кстати, само это сочетание слов абсурдно:
"ориентация" означает "обращение к Востоку"), такая космогония была самой
естественной вещью на свете. Чаадаев, примыкавший то к одному, то к другому
лагерю, как-то ядовито заметил о них: "Русский либерал - бессмысленная
мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это - солнце Запада". Другие
ученые, как Ключевский, ни на какой однозначной трактовке проблемы не
останавливались, утверждая, что теперь не время еще разбирать, каково
историческое предназначение России, "суждено ли ей стать светом Востока или
оставаться только тенью Запада".
Главным символом западнических устремлений Петра был Петербург, и
недаром к этому городу так прочно приклеился канонизированный Пушкиным ярлык
"окна в Европу". Очевидно, что главное назначение окна - быть источником
света, так что вся эта мифологема выглядела стройно и продуманно даже в
мелочах. Между тем уже за шестнадцать лет до появления "Медного Всадника"
эта метафора мелькнула у Вяземского, прозвучав у него, пожалуй, еще более
ярко и выразительно. Он предлагал "сделать в Китайской стене, отделяющей нас
от Европы, не пролом, открытый наглости всех мятежных стихий, но по крайней
мере отверстие, через которое мог бы проникнуть луч солнца, сияющего на
горизонте просвещенного света, и озарить мрак зимней ночи, обложивший нашу
вселенную". Кстати, на том заседании "Арзамаса", на котором Вяземский
говорил эти слова, вполне мог присутствовать и Пушкин.
Заметим, что само слово "просвещение" (т. е., буквально, озарение
светом), заимствованное нами из европейских языков, ассоциировалось у нас
всегда именно с западной культурой (сам Петр говорил о своей
вестернизаторской перекройке "мы от тьмы к свету вышли"). Сторонники
европеизации, проведенной Петром Великим, отзывались о нем примерно так, как
это сделал молодой Карамзин в "Письмах русского путешественника": Петр, "как
лучезарный бог света, явился на горизонте человечества, и осветил глубокую
тьму вокруг себя". В XIX веке такие идиллические настроения - уже большая
редкость; в среде образованных русских нарастает и некоторое разочарование в
западной культуре, особенно после того, как они встретились с этой культурой
лицом к лицу в Москве 1812 года. С этого времени у патриотически настроенных
русских временами вырываются и очень странные на первый взгляд инвективы
против просвещения. Как писал Пушкин в одном своем донельзя укоризненном
стихотворении (по некоторым предположениям, обращенном к западнику
Вяземскому):
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Для Лермонтова такие выражения, как "язва просвещенья" - вещь уже самая
привычная и обыденная. Иногда у него прямо обличаются те, кто "ядом
просвещенья / в Европе душной заражен". Впрочем, когда петербургский период
русской истории миновал, и нас перестали закармливать до отвала плодами
европейской культуры, это время стало восприниматься уже с большой
симпатией. Особенно громко звучат такие ностальгические чувства у тех
поэтов, которые, как Анна Ахматова, ясно осознавали если не принадлежность,
то, по крайней мере, преемственность по отношению к уже отошедшему в прошлое
петербургскому периоду, ставшему золотым веком нашей культуры. Запад, не
поддавшийся гибельному влиянию коммунизма, при таком подходе стал чуть ли не
продолжателем, или хотя бы хранителем старой русской культуры. Тут-то старая
метафора опять зазвучала в полный голос:
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят.
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
9 Июня 2001 года
Вести из Непала
Ровно четыреста лет назад, в 1601 году, был написан и поставлен на
сцене "Гамлет" Шекспира, ставший самой знаменитой пьесой популярного
драматурга. С тех пор на сценических площадках всего мира эта кровавая драма
разыгрывалась неоднократно. Самым жизненным и одновременно эффектным,
однако, стало представление на эту тему, поставленное на прошлой неделе в
Непале.
Шекспировский "Гамлет", как мы помним, начинается с того, что главный
герой, наследный принц датский, терзается и не находит себе места после
смерти своего отца, короля Дании. Ему досаждает главным образом то, что его
овдовевшая мать вскоре после этого трагического события выходит замуж за
дядю, оказавшегося на престоле. В таком взбудораженном состоянии Гамлет
видит призрак своего отца, который сообщает ему о том, что он был убит своим
братом самым злодейским образом, и призывает отомстить за себя. На этом
первый акт заканчивается. На протяжении остальных четырех актов принц Гамлет
мучительно колеблется, не зная, что ему предпринять, и попутно ухаживает за
Офелией, произносит великолепные монологи, отпускает дурацкие шутки и
дразнит своего августейшего дядю всеми доступными способами (скажем, тот
обращается к племяннику: "my cousin Hamlet, and my son", т. е. "Гамлет, мой
родственник и сын", и получает в ответ: "a little more than kin, and less
than kind". Комментаторы Шекспира до сих пор становятся в тупик перед этой
фразой, замечая, что "смысл ее довольно темен". Слово "kin" означает
"родственник", "kind" по-английски - "ласковый", "любезный", или, в другом
значении, "сорт", "разновидность". Таким образом, Гамлет говорит о себе, что
он "более, чем родственник, но менее, чем разновидность", что, конечно,
полная бессмыслица. Не претендуя на новое слово в шескспироведении, могу
предложить гораздо более простое и ясное толкование этой фразы. "Kind" - это
не английское, а немецкое слово ("das Kind"), и означает оно "ребенок".
Гамлет, таким образом, не выходя из своей роли трудного подростка, строптиво
отвечает королю, что он "больше, чем родственник, но меньше, чем сын". Игра
слов здесь строится на созвучии "kin" и "kind" (правильнее "Kind") и весьма
характерна для Шекспира, большого любителя разноязычных каламбуров. Остается
выяснить, знал ли Гамлет немецкий язык, но это как раз проще всего - он же
учился в Виттенбергском университете).
Медлительность Гамлета в исполнении мести породила целую многотомную
литературу, посвященную этому вопросу. Еще в 1736 году Томас Хаммер писал,
что если бы юный принц разделался сразу со своими сиятельными
родственниками, то никакой пьесы в пяти актах просто не получилось бы. О
непонятной нерешительности Гамлета писали Ричардсон, Гете, Шлегель,
Кольридж. Европейские критики XVIII-XIX столетий в основном склонялись к
мнению о том, что Гамлету просто не хватило мужества для того, чтобы сразу
покончить с дядей. Вопрос, впрочем, так и не был решен окончательно. Потом
подняла голову американская школа, которая сразу внесла ясность в это
запутанное дело. По мнению Э. Э. Столла, ее представителя, Гамлет никак не
мог быть размазней, потому что "мужественные современники Шекспира не
приняли бы такого слабовольного героя, и трагедия не могла бы иметь у них
успеха". Принц наделен крепким характером, просто он страдает меланхолией,
"типичной для шекспировской эпохи". В те времена, как полагает Столл,
"меланхолия нисколько не походила на сентиментальную расслабленность;
наоборот, она проявлялась в резкой, нервной возбудимости и демонстративном
поведении". Американцев вообще почему-то сильно смущала бесхарактерность
Гамлета, которого они называли "сверхчувствительным елизаветинцем". Гораздо
проще к этому делу подошли французы. По свидетельству Джойса, когда в одном
провинциальном городке во Франции давали "Гамлета", на афишах, расклеенных
на улицах, было бесхитростно написано: "HAMLET, ou le Distrait. Piиce de
Shakespeare" ("Гамлет, или Рассеянный. Пьеса Шекспира").
Но обратимся к современности. Несколькими строками ниже в том же
"Улиссе" сказано: "Гамлеты в хаки стреляют без колебаний". Если бы Джойс
знал, каким пророческим окажется его наблюдение! В столице Непала Катманду
произошла история, очень похожая на сюжет Шекспира, только с более
динамичной развязкой. В Непале правил король Бирендра, довольно п