сь женам молчаливым, задумчивым... женской загадке кланяюсь... Любовь. Алеша, что этому господину от меня нужно? Трощейкин (тихо). Не бойся, все хорошо. Это лучший агент, которого мне могло дать здешнее бюро частного сыска. Барбошин. Предупреждаю влюбленных, что я научен слышать апарте яснее, чем прямую речь. Меня этот башмак давно беспокоит. (Стаскивает его.) Трощейкин. Я еще хотел, чтобы вы исследовали окно. Барбошин (исследуя башмак). Так и знал: гвоздь торчит. Да, вы правильно охарактеризовали меня вашей супруге. Последний весенний сезон был особенно для меня удачен. Молоточек, что-нибудь... Хорошо, дайте это... Между прочим, у ме ня было одно интереснейшее дело, как раз на вашей улице. Ультраадюльтер типа Б, серии восемнадцатой. К сожалению, по понятным причинам профессиональной этики я не могу вам назвать никаких имен. Но вы, вероятно, ее знаете: Тамара Георгиевна Грекова, двадцати трех лет, блондинка с болонкой. Трощейкин. Окно, пожалуйста... Барбошин. Извините, что ограничиваюсь полунамеками. Тайна исповеди. Но к делу, к делу. Что вам не нравится в этом отличном окошке? Трощейкин. Смотрите: совсем рядом водосточная труба, и по ней легко можно взобраться. Барбошин. Контрклиент может себе сломать шею. Трощейкин. Он ловок, как обезьяна! Барбошин. В таком случае могу вам посоветовать один секретный прием, применяемый редко, но с успехом. Вы будете довольны. Следует приделать так называемый фальш-карниз, то есть карниз или подоконник, который срывается от малейшего нажима. Продается с гарантией на три года. Вывод ясен? Трощейкин. Да, но как это сделать... Нужно звать рабочих... Сейчас поздно! Барбошин. Это вообще не так важно: все равно я буду до рассвета, как мы условились, ходить у вас под окнами. Между прочим, вам будет довольно любопытно смотреть, как я это делаю. Поучительно и увлекательно. В двух словах: только пошляки ходят маятником, а я делаю так (ходит). Озабоченно иду по одной стороне, потом перехожу на другую по обратной диагонали... Вот... И так же озабоченно по другой стороне. Получается сначала латинское "н". Затем перехожу по обратной диагонали накрест... Так... Опять -- к исходной точке, и все повторяю сначала. Теперь вы видите, что я по обеим панелям передвигаюсь только в одном направлении, чем достигается незаметность и естественность. Это способ доктора Рубини. Есть и другие. Любовь. Алеша, отошли его. Мне неприятно. Я сейчас буду кричать. Барбошин. Вы можете абсолютно не волноваться, мадам. Можете спокойно лечь спатки, а в случае бессонницы наблюдать за мной из окна. Сегодня луна, и получится эффектно. Еще одно замечание: обычно беру задаток, а то бывает, что охраняемый ни с того ни с сего исчезает... Но вы так хороши, и ночь такая лунная, что я как-то стесняюсь поднимать этот вопрос. Трощейкин. Ну, спасибо. Это все очень успокоительно... Барбошин. Что еще? Слушайте, что это за картины? Уверены ли вы, что это не подделка? Трощейкин. Нет, это мое. Я сам написал. Барбошин. Значит, подделка! Вы бы, знаете, все-таки обратились к эксперту. А скажите, что вы желаете, чтобы я завтра предпринял? Трощейкин. Утром, около восьми, поднимитесь ко мне. Вот вам, кстати, ключ. Мы тогда решим, что дальше. Барбошин. Планы у меня грандиознейшие! Знаете ли вы, что я умею подслушивать мысли контрклиента? Да, я буду завтра ходить по пятам его намерений. Как его фамилия? Вы мне, кажется, говорили... Начинается на "ш". Не помните? Трощейкин. Леонид Викторович Барбашин. Барбошин. Нет-нет, не путайте -- Барбошин Альфред Афанасьевич. Любовь. Алеша, ты же видишь... Он больной. Трощейкин. Человека, который нам угрожает, зовут Барбашин. Барбошин. А я вам говорю, что моя фамилия Барбошин. Альфред Барбошин. Причем это одно из моих многих настоящих имен. Да-да... Дивные планы! О, вы увидите! Жизнь будет прекрасна. Жизнь будет вкусна. Птицы будут петь среди клейких листочков, слепцы услышат, прозреют глухонемые. Молодые женщины будут поднимать к солнцу своих малиновых младенцев. Вчерашние враги будут обнимать друг друга. И врагов своих врагов. И врагов их детей. И детей врагов. Надо только верить... Теперь ответьте мне прямо и просто: у вас есть оружье? Трощейкин. Увы, нет! Я бы достал, но я не умею обращаться. Боюсь даже тронуть. Поймите: я художник, я ничего не умею. Барбошин. Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поет.) "Начнем, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур, Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдется папироски? Трощейкин. Я сам некурящий, но... где-то я видел... Люба, Ревшин утром забыл тут коробку. Где она? А, вот. Барбошин. Это скрасит часы моего дозора. Только проводите меня черным ходом, через двор. Это корректнее. Трощейкин. А, в таком случае пожалуйте сюда. Барбошин (с глубоким поклоном к Любови). Кланяюсь еще всем непонятым... Любовь. Хорошо, я передам. Барбошин. Благодарю вас. (Уходит с Трощейкиным налево.) Любовь несколько секунд одна. Трощейкин поспешно возвращается. Трощейкин. Спички! Где спички? Ему нужны спички. Любовь. Ради бога, убери его скорей! Где он? Трощейкин. Я его оставил на черной лестнице. Провожу его и сейчас вернусь. Не волнуйся. Спички! Любовь. Да вот -- перед твоим носом. Трощейкин. Люба, не знаю, как ты, но я себя чувствую гораздо бодрее после этого разговора. Он, повидимому, большой знаток своего дела и какой-то ужасно оригинальный и уютный. Правда? Любовь. По-моему, он сумасшедший. Ну, иди, иди. Трощейкин. Я сейчас. (Убегает налево.) Секунды три Любовь одна. Раздается звонок. Она сперва застывает и затем быстро уходит направо. Сцена пуста. В открытую дверь слышно, как говорит Мешаев Второй, и вот он входит с корзиной яблок, сопровождаемый Любовью. Его внешность явствует из последующих реплик. Мешаев Второй. Так я, наверное, не ошибся? Здесь обитает г-жа Опояшина? Любовь. Да, это моя мать. Мешаев Второй. А, очень приятно! Любовь. Можете поставить сюда... Мешаев Второй. Нет, зачем, -- я просто на пол. Понимаете, какая штука: брат мне наказал явиться сюда, как только приеду. Он уже тут? Неужели я первый гость? Любовь. Собственно, вас ждали днем, к чаю. Но это ничего. Я сейчас посмотрю, мама, вероятно, еще не спит. Мешаев Второй. Боже мой, значит, случилась путаница? Экая история! Простите... Я страшно смущен. Не будите ее, пожалуйста. Вот я принес яблочков, и передайте ей, кроме того, мои извинения. А я уж пойду... Любовь. Да нет, что вы, садитесь. Если она только не спит, она будет очень рада. Входит Трощейкин и замирает. Алеша, это брат Осипа Михеевича. Трощейкин. Брат? А, да, конечно. Пожалуйста. Мешаев Второй. Мне так совестно... Я не имею чести лично знать госпожу Опояшину. Но несколько дней тому назад я известил Осипа, что приеду сюда по делу, а он мне вчера в ответ: вали прямо с вокзала на именины, там, дескать, встретимся. Любовь. Я сейчас ей скажу. (Уходит.) Мешаев Второй. Так как я писал ему, что приеду с вечерним скорым, то из его ответа я естественно заключил, что прием у госпожи Опояшиной именно вечером. Либо я переврал час прихода поезда, либо он прочел невнимательно -- второе вероятнее. Весьма, весьма неудачно. А вы, значит, сын? Трощейкин. Зять. Мешаев Второй. А, супруг этой милой дамы. Так-так. Я вижу, вы удивлены моим с братом сходством. Трощейкин. Ну, знаете, меня сегодня ничто не может удивить. У меня крупные неприятности... Мешаев Второй. Да, все жалуются. Жили бы в деревне! Трощейкин. Но, действительно, сходство любопытное. Мешаев Второй. Сегодня совершенно случайно я встретил одного остряка, которого не видел с юности: он когда-то выразился в том смысле, что меня и брата играет один и тот же актер, но брата хорошо, а меня худо. Трощейкин. Вы как будто лысее. Мешаев Второй. Увы! Восковой кумпол, как говорится. Трощейкин. Простите, что зеваю. Это чисто нервное. Мешаев Второй. Городская жизнь, ничего не поделаешь. Вот я -- безвыездно торчу в своей благословенной глуши -- что ж, уже лет десять. Газет не читаю, развожу кур с мохрами, пропасть ребятишек, фруктовые деревья, жена -- во! Приехал торговать трактор. Вы что, с моим братом хороши? Или только видели его у бель-мер? Трощейкин. Да. У бель -- парастите... па-пажалста... Мешаев Второй. Ради бога. Да... мы с ним не ахти как ладим. Я его давненько не видел, несколько лет, и признаться, мы разлукой не очень тяготимся. Но раз решил приехать -- неудобно, знаете, -- известил. Начинаю думать, что он просто хотел мне свинью подложить: этим ограничивается его понятие о скотоводстве. Трощейкин. Да, это бывает... Я тоже мало смыслю... Мешаев Второй. Насколько я понял из его письма, госпожа Опояшина литераторша? Я, увы, не очень слежу за литературой! Трощейкин. Ну, это литература такая, знаете... неуследимо бесследная. Ох-ха-а-а. Мешаев Второй. И она, видимо, тоже рисует. Трощейкин. Нет-нет. Это моя мастерская. Мешаев Второй. А, значит, вы живописец! Интересно. Я сам немножко на зимнем досуге этим занимался. Да вот еще -- оккультными науками развлекался одно время. Так это ваши картины... Позвольте взглянуть. (Надевает пенсне.) Трощейкин. Сделайте одолжение. Пауза. Эта не окончена. Мешаев Второй. Хорошо! Смелая кисть. Трощейкин. Извините меня, я хочу в окно посмотреть. Мешаев Второй (кладя пенсне обратно в футляр). Досадно. Неприятно. Вашу бель-мер из-за меня разбудят. В конце концов, она меня даже не знает. Проскакиваю под флагом брата. Трощейкин. Смотрите, как забавно. Мешаев Второй. Не понимаю. Луна, улица. Это, скорее, грустно. Трощейкин. Видите -- ходит. От! Перешел. Опять. Очень успокоительное явление. Мешаев Второй. Запоздалый гуляка. Тут, говорят, здорово пьют. Входят Антонина Павловна и Любовь с подносом. Антонина Павловна. Господи, как похож! Мешаев Второй. Честь имею... Поздравляю вас... Вот тут я позволил себе... Деревенские. Антонина Павловна. Ну, это бессовестное баловство. Садитесь, прошу вас. Дочь мне все объяснила. Мешаев Второй. Мне весьма неловко. Вы, верно, почивали? Антонина Павловна. О, я полуночница. Ну, рассказывайте. Итак, вы всегда живете в деревне? Трощейкин. Люба, по-моему, телефон? Любовь. Да, кажется. Я пойду... Трощейкин. Нет, я. (Уходит.) Мешаев Второй. Безвыездно. Кур развожу, детей пложу, газет не читаю. Антонина Павловна. Чайку? Или хотите закусить? Мешаев Второй. Да, собственно... Антонина Павловна. Люба, там ветчина осталась. Ах, ты уже принесла. Отлично. Пожалуйста. Вас ведь Михеем Михеевичем? Мешаев Второй. Мерси, мерси. Да, Михеем. Антонина Павловна. Кушайте на здоровье. Был торт, да гости съели. А мы вас как ждали! Брат думал, что вы опоздали на поезд. Люба, тут сахару мало. (Мешаеву.) Сегодня, ввиду события, у нас в хозяйстве некоторое расстройство. Мешаев Второй. События? Антонина Павловна. Ну да: сегодняшняя сенсация. Мы так волнуемся... Любовь. Мамочка, господину Мешаеву совершенно неинтересно о наших делах. Антонина Павловна. А я думала, что он в курсе. Во всяком случае, очень приятно, что вы приехали. В эту нервную ночь приятно присутствие спокойного человека. Мешаев Второй. Да... Я как-то отвык от ваших городских тревог. Антонина Павловна. Вы где же остановились? Мешаев Второй. Да пока что нигде. В гостиницу заеду. Антонина Павловна. А вы у нас переночуйте. Есть свободная комната. Вот эта. Мешаев Второй. Я, право, не знаю... Боюсь помешать. Трощейкин возвращается. Трощейкин. Ревшин звонил. Оказывается, он и Куприков засели в кабачке недалеко от нас и спрашивают, все ли благополучно. Кажется, напились. Я ответил, что они могут идти спать, раз у нас этот симпатяга марширует перед домом. (Мешаеву.) Видите, до чего дошло: пришлось нанять ангела-хранителя. Мешаев Второй. Вот как. Любовь. Алеша, найди какую-нибудь другую тему... Трощейкин. Что ты сердишься? По-моему, очень мило, что они позвонили. Твоя сестричка небось не потрудилась узнать, живы ли мы. Мешаев Второй. Я боюсь, что у вас какие-то семейные неприятности... Кто-нибудь болен... Мне тем более досадно. Трощейкин. Нет-нет, оставайтесь. Напротив, очень хорошо, что толчется народ. Все равно не до сна. Мешаев Второй. Вот как. Антонина Павловна. Дело в том, что... справедливо или нет, но Алексей Максимович опасается покушения. У него есть враги... Любочка, нужно же человеку что-нибудь объяснить... А то вы мечетесь, как безумные... Он бог знает что может подумать. Мешаев Второй. Нет, не беспокойтесь. Я понимаю. Я из деликатности. Вот, говорят, во Франции, в Париже, тоже богема, все такое, драки в ресторанах... Бесшумно и незаметно вошел Барбошин. Все вздрагивают. Трощейкин. Что вы так пугаете? Что случилось? Барбошин. Передохнуть пришел. Антонина Павловна (Мешаеву). Сидите. Сидите. Это так. Агент. Трощейкин. Вы что-нибудь заметили? Может быть, вы хотите со мной поговорить наедине? Барбошин. Нет, господин. Попросту хочется немного света, тепла... Ибо мне стало не по себе. Одиноко, жутко. Нервы сдали... Мучит воображение, совесть неспокойна, картины прошлого... Любовь. Алеша, или он, или я. Дайте ему стакан чаю, а я пойду спать. Барбошин (Мешаеву). Ба! Это кто? Вы как сюда попали? Мешаев Второй. Я? Да что ж... Обыкновенно, дверным манером. Барбошин (Трощейкину). Господин, я это рассматриваю как личное оскорбление. Либо я вас охраняю и контролирую посетителей, либо я ухожу и вы принимаете гостей... Или это, может быть, конкурент? Трощейкин. Успокойтесь. Это просто приезжий. Он не знал. Вот, возьмите яблоко и идите, пожалуйста. Нельзя покидать пост. Вы так отлично все это делали до сих пор!.. Барбошин. Мне обещали стакан чаю. Я устал. Я озяб. У меня гвоздь в башмаке. (Повествовательно.) Я родился в бедной семье, и первое мое сознательное воспоминание... Любовь. Вы получите чая, но под условием, что будете молчать, молчать абсолютно! Барбошин. Если просят... Что же, согласен. Я только хотел в двух словах рассказать мою жизнь. В виде иллюстрации. Нельзя? Антонина Павловна. Люба, как же можно так обрывать человека... Любовь. Никаких рассказов, -- или я уйду. Барбошин. Ну а телеграмму можно передать? Трощейкин. Телеграмму? Откуда? Давайте скорее. Барбошин. Я только что интерцептировал ее носителя, у самого вашего подъезда. Боже мой, боже мой, куда я ее засунул? А! Есть. Трощейкин (хватает и разворачивает). "Мысленно присутствую обнимаю поздрав...". Вздор какой. Могли не стараться. (Антонине Павловне.) Это вам. Антонина Павловна. Видишь, Любочка, ты была права. Вспомнил Миша! Мешаев Второй. Становится поздно! Пора на боковую. Еще раз прошу прощения. Антонина Павловна. А то переночевали бы... Трощейкин. Во-во. Здесь и ляжете. Мешаев Второй. Я, собственно... Барбошин (Мешаеву). По некоторым внешним приметам, доступным лишь опытному глазу, я могу сказать, что вы служили во флоте, бездетны, были недавно у врача и любите музыку. Мешаев Второй. Все это совершенно не соответствует действительности. Барбошин. Кроме того, вы левша. Мешаев Второй. Неправда. Барбошин. Ну, это вы скажете судебному следователю. Он живо разберет! Любовь (Мешаеву). Вы не думайте, что это у нас приют для умалишенных. Просто нынче был такой день, и теперь такая ночь... Мешаев Второй. Да я ничего... Антонина Павловна (Барбошину). А в вашей профессии есть много привлекательного для беллетриста. Меня очень интересует, как вы относитесь к детективному роману как таковому. Барбошин. Есть вопросы, на которые я отвечать не обязан. Мешаев Второй (Любови). Знаете, странно: вот -- попытка этого господина, да еще одна замечательная встреча, которая у меня только что была, напомнили мне, что я в свое время от нечего делать занимался хиромантией, так, по-любительски, но иногда весьма удачно. Любовь. Умеете по руке?.. Трощейкин. О, если бы вы могли предсказать, что с нами будет! Вот мы здесь сидим, балагурим, пир во время чумы, а у меня такое чувство, что можем в любую минуту взлететь на воздух. (Барбошину.) Ради Христа, кончайте ваш дурацкий чай! Барбошин. Он не дурацкий. Антонина Павловна. Я читала недавно книгу одного индуса. Он приводит поразительные примеры... Трощейкин. К сожалению, я неспособен долго жить в атмосфере поразительного. Я, вероятно, поседею за эту ночь. Мешаев Второй. Вот как? Любовь. Можете мне погадать? Мешаев Второй. Извольте. Только я давно этим не занимался. А ручка у вас холодная. Трощейкин. Предскажите ей дорогу, умоляю вас. Мешаев Второй. Любопытные линии. Линия жизни, например... Собственно, вы должны были умереть давным-давно. Вам сколько? Двадцать два, двадцать три? Барбошин принимается медленно и несколько недоверчиво рассматривать свою ладонь. Любовь. Двадцать пять. Случайно выжила. Мешаев Второй. Рассудок у вас послушен сердцу, но сердце у вас рассудочное. Ну, что вам еще сказать? Вы чувствуете природу, но к искусству довольно равнодушны. Трощейкин. Дельно! Мешаев Второй. Умрете... вы не боитесь узнать, как умрете? Любовь. Нисколько. Скажите. Мешаев Второй. Тут, впрочем, есть некоторое раздвоение, которое меня смущает... Нет, не берусь дать точный ответ. Барбошин (протягивает ладонь). Прошу. Любовь. Ну, вы не много мне сказали. Я думала, что вы предскажете мне что-нибудь необыкновенное, потрясающее... например, что в жизни у меня сейчас обрыв, что меня ждет удивительное, страшное, волшебное счастье... Трощейкин. Тише! Мне кажется, кто-то позвонил... А? Барбошин (сует Мешаеву руку). Прошу. Антонина Павловна. Нет, тебе почудилось. Бедный Алеша, бедный мой... Успокойся, милый. Мешаев Второй (машинально беря ладонь Барбошина). Вы от меня требуете слишком многого, сударыня. Рука иногда недоговаривает. Но есть, конечно, ладони болтливые, откровенные. Лет десять тому назад я предсказал одному человеку всякие катастрофы, а сегодня, вот только что, выходя из поезда, вдруг вижу его на перроне вокзала. Вот и обнаружилось, что он несколько лет просидел в тюрьме из-за какой-то романтической драки и теперь уезжает за границу навсегда. Некто Барбашин Леонид Викторович. Странно было его встретить и тотчас опять проводить. (Наклоняется над рукой Барбошина, который тоже сидит с опущенной головой.) Просил кланяться общим знакомым, но вы его, вероятно, не знаете... Занавес 1938 -------- Изобретение Вальса Предисловие (к американскому изданию "Изобретение Вальса") Первоначально написанная по-русски в местечке Кап д'Антиб (французская Ривьера) в сентябре 1938 г., эта пьеса под двусмысленным названием "Изобретение Вальса" -- которое означает не только "изобретение, сделанное Вальсом", но также "изобретение вальса" -- появилась в ноябре того же года в "Русских записках", эмигрантском журнале, выходившем в Париже. Русская труппа предполагала поставить ее там в следующем сезоне, и под руководством талантливого Анненкова начались было репетиции, прервавшиеся с началом второй мировой войны. Читатели этого несколько запоздалого перевода должны иметь в виду две вещи: во-первых, телетаназия1 в 30-х годах была значительно менее модной темой, чем ныне, так что некоторые места (в которых мы с сыном особо тщательно старались не сбить старомодные складки былого воображения) звучат пророчески, даже дважды пророчески, предугадывая не только позднейшую атомистику, но и еще более поздние пародии на эту тему -- что можно считать прямо-таки мрачным рекордом. Во-вторых, для того чтобы избавить современных читателей от неоправданных домыслов, я хотел бы самым решительным образом указать, что в моей пьесе не только нет никакого политического "послания" (если заимствовать это пошлое слово из жаргона шарлатанской реформы), но что нынешняя публикация английского варианта не содержит конкретного посыла. Я не стал бы пытаться сегодня изобрести моего беднягу Вальса в опасении, что часть меня, даже мою тень, даже часть моей тени могли бы счесть присоединившимися к тем "мирным" демонстрациям, руководимым старыми прохвостами или молодыми дурнями, единственная цель которых -- дать душевное спокойствие безжалостным махинаторам из Томска или Атомска. Трудно, думаю, относиться с большей гадливостью, чем я, к кровопролитию, но еще труднее превзойти мое отвращение к самой природе тоталитарных государств, где резня есть лишь деталь администрирования. Главные изменения основаны на моих намерениях четвертьвековой давности, возникших летом 1939 г, (в Сейтенексе, Верхняя Вавойя, и Фрежюсе, Вар), когда в промежутках между ловлей бабочек и приманкой мотыльков я готовил свою вещь к постановке. Сюда же относятся купюры в написанных белым стихом речах Вальса, новые подробности, касающиеся смерти Перро, усиление женственности в характере Сна и разговор с Анабеллой во втором акте. Были изменены и имена. Я выбрал Waltz потому, что это выглядит космополитичней, нежели Valse (впрочем, и так и иначе каламбур почти весь увядает). Вместо Trance (транс) было поначалу Сон, но из-за этого в английском варианте возникла бы путаница между son и sun в английской транскрипции. Имена двенадцати генералов (включая трех кукол) были Берг, Брег, Бриг, Бруг, Бург, Герб, Граб, Гриб, Горб, Гроб и Груб, содержавшие непереводимые ассоциации. Теперь они все оканчиваются на фонетически более весомое ump и порождают аналогичный английский ряд смысловых намеков. В других отношениях переводчики были верны мне в той степени, в которой я мог бы пожелать им быть верными любому другому драматургу. Некоторая формальность выражений, легко соскальзывающих в ритм нейтральной прозы, столь типичная для литературного русского языка (и так близко воспроизводимая нами чопорным английским языком), служит здесь отчасти структурным приемом, цель которого -- создать как можно более острый контраст между фразами, лишенными человечности, и щемящим хаосом, среди которого они бродят. Если с самого начала действие пьесы абсурдно, то потому, что этим безумный Вальс -- до того, как пьеса началась -- воображает себе ее ход, пока он ждет в приемной, в кресле викинговского стиля -- воображает себе беседу, устроенную по протекции Гампа и баснословные ее последствия; беседу, которой он в действительности удостаивается лишь в последней сцене последнего акта. Пока в приемной расстилаются его мечты, прерываемые паузами забвения между приступами его фантазии, время от времени возникает внезапное истончение текстуры, стертые пятна на яркой ткани, позволяющие рассмотреть сквозь них иной мир. Что делает его столь трагической фигурой? Что так ужасно расстраивает его, когда видит он на столе игрушку? Нахлынуло ли на него его детство? Какая-то горестная полоса его детства? Быть может, не собственного детства, но детства потерянного им ребенка? Какие горести помимо банальной бедности претерпел он? Что это за мрачные и таинственные воспоминания, связанные с Сибирью, так странно вызываемые в нем панихидой по каторжнику, спетой шлюхой? Кто я такой, чтобы задавать эти вопросы? После ужасных ущемлений, которые претерпели фрейдисты от других моих книг, я уверен, что они воздержатся от того, чтобы навязать Вальсу сублимацию, чувство власти, вызываемое нажатием кнопок, таким, как управление лифтом, вверх (эрекция!) и вниз (самоубийство как возмездие). Также не могу я сделать ничего, чтобы потрафить критикам, принадлежащим к доброй старой школе "проецированной биографии", изучающей произведение автора, которое они не понимают, сквозь призму его жизни, которой они не знают. Я никогда не жаждал политического всемогущества, и дочка Гампа на пять лет старше Лолиты. Соберись кто-либо поставить "Изобретение Вальса" и сыграть в нем, я надеюсь, что при виде огней рампы и оркестровой ямы не позабудутся его поэзия и пафос на подкладке яркого безумия мечты. В противопоставление черной яме реальности сцена должна быть столь же яркой и правдоподобной, как голландская картина. Попрошу без проклятых пожарных лестниц, мусорных баков, конструктивистских платформ с актерами в комбинезонах, стоящих на разных уровнях. Хочу того же, чего хотел и Вальс, -- подлинных ковров, хрустальных дверных ручек и тех резных кресел, обитых позолоченной кожей, которые он так любил (он не упоминает их, но я знаю). А мундиры одиннадцати генералов должны быть красивы, должны гореть, как рождественские елки. Монтре 8 декабря 1965 1 Телетаназия -- умерщвление на расстоянии. Действие первое Кабинет военного министра. В окне вид на конусообразную гору. На сцене, в странных позах, военный министр и его личный секретарь. Полковник. Закиньте голову еще немножко. Да погодите -- не моргайте... Сейчас... Нет, так ничего не вижу. Еще закиньте... Министр. Я объясняю вам, что -- под верхним веком, под верхним, а вы почему-то лезете под нижнее. Полковник. Все осмотрим. Погодите... Министр. Гораздо левее... Совсем в углу... Невыносимая боль! Неужели вы не умеете вывернуть веко? Полковник. Дайте-ка ваш платок. Мы это сейчас... Министр. Простые бабы в поле умеют так лизнуть кончиком языка, что снимают сразу. Полковник. Увы, я горожанин. Нет, по-моему -- все чисто. Должно быть, давно выскочило, только пунктик еще чувствителен. Министр. А я вам говорю, что колет невыносимо. Полковник. Посмотрю еще раз, но мне кажется, что вам кажется. Министр. Удивительно, какие у вас неприятные руки... Полковник. Ну, хотите -- попробую языком? Министр. Нет, -- гадко. Не мучьте меня. Полковник. Знаете что? Садитесь иначе, так света будет больше. Да не трите, не трите, никогда не нужно тереть. Министр. Э, стойте... Как будто действительно... Да! Полегчало. Полковник. Ну и слава богу. Министр. Вышло. Такое облегчение... Блаженство. Так о чем мы с вами говорили? Полковник. Вас беспокоили действия... Министр. Да. Меня беспокоили и беспокоят действия наших недобросовестных соседей. Государство, вы скажете, небольшое, но ух какое сплоченное, сплошь стальное, стальной еж... Эти прохвосты неизменно подчеркивают, что находятся в самых амикальных с нами отношениях, а на самом деле только и делают, что шлют к нам шпионов и провокаторов. Отвратительно! Полковник. Не трогайте больше, если вышло. А дома сделайте примочку. Возьмите борной или, еще лучше, чаю... Министр. Нет, ничего, прошло. Все это, разумеется, кончится громовым скандалом, об этом другие министры не думают, а я буду вынужден подать в отставку, Полковник. Не мне вам говорить, что вы незаменимы. Министр. Вместо медовых пряников лести вы бы лучше кормили меня простым хлебом добрых советов. О, скоро одиннадцать. Кажется, никаких дел больше нет... Полковник. Позвольте напомнить вам, что в одиннадцать у вас назначено свидание. Министр. Не помню. Ерунда. Оставьте, пожалуйста, эти бумаги... Полковник. Еще раз позвольте напомнить вам, что в одиннадцать явится к вам по рекомендации генерала Берга... Министр. Генерал Берг старая шляпа. Полковник. Вот его записка к вам, на которую вы изволили ответить согласием. Генерал Берг... Министр. Генерал Берг старый кретин. Полковник. Генерал Берг посылает к вам изобретателя... желающего сделать важное сообщение... Его зовут: Сальватор Вальс. Министр. Как? Полковник. Некто Сальватор Вальс. Министр. Однако! Под такую фамилию хоть танцуй. Ладно. Предлагаю вам его принять вместо меня. Полковник. Ни к чему. Я знаю этих господ, изобретающих винтик, которого не хватает у них в голове... Он не успокоится, пока не доберется до вас -- через все канцелярские трупы. Министр. Ну, вы всегда найдете отговорку. Что ж, придется и сию чашу выпить... Весьма вероятно, что он уже дожидается в приемной. Полковник. Да, это народ нетерпеливый... Вестник, бегущий без передышки множество верст, чтобы поведать пустяк, сон, горячечную мечту... Министр. Главное, генерал мне уже посылал таких. Помните дамочку, выдумавшую подводную спасательную лодку? Полковник (берется за телефон.) При подводной же. Да. Я помню и то, что свою выдумку она впоследствии продала другой державе. Министр. Ну и помните на здоровье. Дайте мне трубку. Что, пришел... как его... Сильвио... Сильвио... Полковник. Сальватор Вальс. Министр (в телефон). Да, да... Превосходно... Пускай явится. (К полковнику.) Мало ли что дураки покупают. Их она объегорила, а меня нет-с, -- вот и все. Продала... Скажите, пожалуйста! Ради бога, не двигайте так скулами, это невыносимо.. Полковник. Тут еще нужна будет ваша подпись на этих бумагах. Министр. Я расстроен, я сердит... Завтра уже газеты поднимут шум вокруг этой шпионской истории, и придется выслушивать всякий вздор.,. И я недоволен официальной версией... Надобно было составить совсем по-другому... Входит Сальватор Вальс. Вальс (к полковнику). Вы -- министр? Полковник. Господин министр готов вас принять. Вальс. Значит -- не вы, а -- вы? Министр. Присаживайтесь... Нет, -- если вам все равно, не рядом со мной, а насупротив. Пауза. Вальс. А! Как раз видна гора отсюда. Министр. Итак... я имею удовольствие говорить с господином... с господином... Э, где письмо? Полковник. Сальватор Вальс. Вальс. Ну, знаете, это не совсем так. Случайный псевдоним, ублюдок фантазии. Мое настоящее имя знать вам незачем. Министр. Странно. Вальс. Все странно в этом мире, господин министр. Министр. Вот как? Словом, мне генерал пишет, что у вас есть нечто мне сообщить... Открытие, насколько я понял? Вальс. В ранней молодости я засорил глаз, -- с весьма неожиданным результатом. В продолжение целого месяца я все видел в ярко-розовом свете, будто гляжу сквозь цветное окно. Окулист, который, к сожалению, меня вылечил, назвал это оптическим заревом. Мне сорок лет, я холост. Вот, кажется, все, что могу без риска сообщить вам из своей биографии. Министр. Любопытно, -- но, насколько я понял, вы пришли ко мне по делу. Вальс. Формула "насколько я понял", -- вы уже дважды ее повторили, -- равняется прямому утверждению своей правоты. Я люблю точность выражений и не терплю обиняков, этих заусениц речи. Полковник. Позвольте вам заметить, что вы занимаете время господина министра именно обиняками. Господин министр очень занятой человек. Вальс. А неужели вам до сих пор не ясно, отчего подступ мой столь медлителен? Полковник. Нет, -- отчего? Вальс. Причина проста, но болтлива. Полковник. Какая причина? Вальс. Ваше присутствие. Министр. Но-но-но... вы можете говорить совершенно свободно в присутствии моего секретаря. Вальс. И все-таки я предпочитаю говорить с вами с глазу на глаз. Полковник. Нагло-с! Вальс. Ну, каламбурами вы меня не удивите. У меня в Каламбурге две фабрики и доходный дом. Полковник (к министру). Прикажете удалиться? Министр. Что ж, если господин... если этот господин ставит такое условие... (К Вальсу.) Но я вам даю ровно десять минут. Полковник выходит. Вальс. Отлично. Я вам их возвращу с лихвой -- и, вероятно, сегодня же. Министр. Ох, вы выражаетесь весьма замысловато. Насколько я понимаю, то есть я хочу сказать, что мне так сообщили, -- вы -- изобретатель? Вальс. Определение столь же приблизительное, как и мое имя. Министр. Хорошо, пускай приблизительное. Итак -- я вас слушаю. Вальс. Да, но, кажется, не вы одни... (Быстро идет к двери, отворяет ее.) Полковник (в дверях). Как неприятно, я забыл свой портсигар, подарок любимой женщины. Впрочем, может быть, и не здесь... (Уходит.) Министр. Да-да, он всегда забывает... Изложите ваше дело, прошу вас, у меня действительно нет времени. Вальс. Изложу с удовольствием. Я -- или, вернее, преданный мне человек -- изобрел аппарат. Было бы уместно его окрестить так: телемор. Министр. Телемор? Вот как. Вальс. При помощи этого аппарата, который с виду столь же невинен, как, скажем, радио-шкап, возможно на любом расстоянии произвести взрыв невероятной силы. Ясно? Министр. Взрыв? Так, так. Вальс. Подчеркиваю: на любом расстоянии, -- за океаном, всюду. Таких взрывов можно, разумеется, произвести сколько угодно, и для подготовки каждого необходимо лишь несколько минут. Министр. А! Так, так. Вальс. Мой аппарат находится далеко отсюда. Его местонахождение скрыто с верностью совершенной, магической. Но если и допустить пошлый случай, что наткнутся на него, то, во-первых, никто не угадает, как нужно им пользоваться, а во-вторых, будет немедленно построен новый, с роковыми последствиями для искателей моего клада. Министр. Ну, кто же этим станет заниматься... Вальс. Должен, однако, вас предупредить, что сам я ровно ничего не смыслю в технических материях, так что даже если бы я этого и желал, то не мог бы объяснить устройство данной машины. Она -- работа моего старичка, моего родственника, изобретателя, никому не известного, но гениального, сверхгениального! Вычислить место, наставить, а затем нажать кнопку, этому я, правда, научился, но объяснить... нет, нет, не просите. Все, что я знаю, сводится к следующему смутному факту: найдены два луча или две волны, которые при скрещении вызывают взрыв радиусом в полтора километра, кажется -- полтора, во всяком случае не меньше... Необходимо только заставить их скреститься в выбранной на земном шаре точке. Вот и все. Министр. Ну, что ж, вполне достаточно... Чертежей или объяснительной записки у вас с собой, повидимому, не имеется? Вальс. Конечно, нет! Что за нелепое предположение. Министр. Я и не предполагал. Напротив. Да... А вы сами по образованию кто? не инженер, значит? Вальс. Я вообще крайне нетерпеливый человек, как правильно заметил ваш секретарь. Но сейчас я запасся терпением, и кое-какие запасы у меня еще остались. Повторяю еще раз: моя машина способна путем повторных взрывов изничтожить, обратить в блестящую ровную пыль целый город, целую страну, целый материк. Министр. Верю, верю... Мы с вами об этом еще как-нибудь... Вальс. Такое орудие дает его обладателю власть над всем миром. Это так просто! как это вы не хотите понять? Министр. Да нет, почему же... я понимаю. Очень любопытно. Вальс. Все, что вы можете мне ответить? Министр. Вы не волнуйтесь... Видите ли... Простите... очень надоедливый кашель... схватил на последнем смотру... Входит полковник. Вальс. Вы отвечаете мне кашлем? Так? Министр (к полковнику). Вот, голубчик, наш изобретатель рассказал тут чудеса... Я думаю, мы его попросим представить доклад. (К Вальсу.) Но это, конечно, не к спеху, мы, знаете, завалены докладами. Полковник. Да-да, представьте доклад. Вальс (к министру). Это ваше последнее слово? Полковник. Десять минут уже истекли, и у господина министра еще много занятий. Вальс. Не смейте мне говорить о времени! Временем распоряжаюсь я, и, если хотите знать, времени у вас действительно очень мало. Министр. Ну вот, потолковали, очень был рад познакомиться, а теперь вы спокойно идите, как-нибудь еще поговорим. Вальс. А все-таки это удивительно! Представьте себе, что к жене моряка является некто и говорит: вижу корабль вашего мужа на горизонте. Неужели она не побежит посмотреть, а попросит его зайти в среду с докладной запиской, которую даже не собирается прочесть? Или вообразите фермера, которому среди ночи пришли сказать, что у него загорелся амбар, -- неужели не выскочит он в нижнем белье? И, наконец, когда полководец въезжает во взятый им город, неужели бургомистр волен гаркнуть ему, чтоб он представил на гербовой бумаге прошение, коли хочет получить ключи города? Министр (к полковнику). Я не понимаю, что он говорит. Полковник. Уходите, пожалуйста. Все, что вы сообщили, принято к сведению, но теперь аудиенция окончена. Вальс. Я черпаю из последних запасов. Я говорю с вами идеально точным человеческим языком, данным нам природой для мгновенной передачи мысли. Воспользуйтесь этой возможностью понять. О, знаю, что, когда представлю вам доказательство моей силы, вы мне выкажете куда больше внимания... Но сначала я хочу позволить себе роскошь чистого слова, без наглядных пособий и предметных угроз. Прошу вас, переключите ваш разум, дайте мне доступ к нему, -- право же, мое изобретение стоит этого! Министр (звонит). Мы вполне его оценили, все это весьма интересно, но у меня есть неотложное дело... Потом, попозже, я опять буду к вашим услугам. Вальс. Отлично. В таком случае я подожду в приемной. Полагаю, что вы меня скоро пригласите опять. Дело в том... Вошел слуга Горб. Полковник (к Горбу). Проводите, пожалуйста, господина Вальса. Вальс. Невежа! Дайте по крайней мере докончить фразу. Полковник. А вы не грубите, милостивый государь! Министр. Довольно, довольно. Вальс. Какой у вас прекрасный вид из окна! Обратите внимание, пока не поздно. (Уходит.) Министр. Каков, а? Полковник. Что ж, -- самый дешевый сорт душевнобольного. Министр. Экая гадость! Отныне буду требовать предварительного медицинского освидетельствования от посетителей. А Бергу я сейчас намылю голову. Полковник. Я как-то сразу заметил, что -- сумасшедший. По одежде даже видно. И этот быстрый волчий взгляд... Знаете, я пойду посмотреть -- боюсь, он наскандалит в приемной. (Уходит.) Министр (по телефону). Соедините меня с генералом Бергом. Пауза. Здравствуйте, генерал. Да, это я. Как поживаете нынче? Нет, я спрашиваю, как вы нынче поживаете. Да, я знаю, что люмбаго, -- но как, -- лучше? Ну, весной всегда так бывает... Кто? А, мне еще не докладывали. Этой ночью? Жаль! Слава богу, что умер во сне, бедняга. Да, я пошлю моего полковника. Ну, конечно, достойна пенсии. Только этим не занимается мое министерство. Думаю, что ей дадут. Да я же говорю вам, что это не я решаю, я тут совершенно ни при чем. Ах, боже мой! Хорошо! Хорошо, постараюсь. Послушайте, генерал, я между прочим хотел вам сказать относительно вашего протеже, словом, про этого изобретателя, которого вы ко мне послали... В том-то и дело, что он был у меня, и оказывается, что это просто-напросто умалишенный. Входит полковник и передает министру в машинальную руку письмо. Понес такую дичь, что пришлось его выпроводить чуть ли не силой. Какое там открытие! Старая история о фантастической машине, которая будто бы производит взрывы на расстоянии. Скажите, пожалуйста, как он, собственно, к вам попал? Ну да, а к майору он попал еще через кого-нибудь. Так, по ступенькам, долез. Нет, я нисколько не сержусь на вас, но он со своим бредом отнял у меня массу ценного времени, а кроме того, такой может и убить. Да-да, я это все понимаю, но все-таки, знаете, надо быть сугубо осторожным. Убедительно прошу вас не посылать мне больше таких фруктов. А вы скорей поправляйтесь. Да-да, это очень мучительно, я знаю. Ну, вот... Передайте привет вашей Анабеллочке. А, ездит верхом? Что ж, скоро будет брать призы, как ее папаша в молодости... Да-да, вдовы не забуду. Будьте здоровеньки, до свидания. (К полковнику.) Что это за письмо? Полковник. А вы посмотрите. Не лишено интереса. Министр. Ну, знаете, тут ничего нельзя разобрать. Что это такое? Не почерк, а какая-то волнистая линия. От кого это? Полковник. Мне его дал для вас давешний сумасшедший. Министр. Послушайте, это уже переходит всякие границы. Увольте. Полковник. Я, признаться, разобрал и сейчас вам прочту. Уверяю вас, что очень забавно. "Господин военный министр, если бы наш разговор вас больше заинтересовал, то намеченное мною событие явилось бы просто иллюстрацией; теперь же оно явится устрашением, как, впрочем, я и предполагал. Короче говоря, я ели... ело...". Не понимаю. Ага! "Сговорился со своим помощником, что ровно в полдень он, из того... отдаленнейшего пункта, где находится мой аппарат, вызовет взрыв в тридцати трех верстах от сего места, то есть, другими словами, взорвет красивую полу... получу...". Вот пишет человек! "....красивую...". Министр. Охота вам разбирать патологический вздор. Полковник. "Голубую", должно быть. Да, "...красивую голубую гору, которая так ясно видна из вашего окна. Не пропустите минуты, эффект будет замечательный. Ожидающий у вас в приемной Сальватор Вальс". Министр. Действительно... Комик! Полковник. Вы бы посмотрели, с каким видом он мне это всучил. Министр. Бог с ним. Посидит и уйдет. И, уж конечно, если вернется когда-нибудь опять, сказать, что нет приема. Полковник. Ну, это -- разумеется. Министр. А нашего генерала я так огрел по телефону, что, кажется, у него прошла подагра. Между прочим, знаете, кто нынче ночью помер? Старик Перро, -- да, да. Вам придется поехать на похороны. И напомните мне завтра поговорить с Брутом насчет пенсии для вдовы. Они, оказывается, последнее время сильно нуждались, грустно, я этого даже не знал. Полковник. Что ж, такова жизнь. Один умирает, а другой выезжает в свет. У меня лично всегда бодрое настроение, каждый день новый роман! Министр. Ишь какой. Полковник. Сегодня весна, теплынь. Продают на улицах мимозу. Министр. Где вы сегодня завтракаете? Хотите у меня? Будет бифштекс с поджаренным лучком, мороженое... Полковник. Что ж, -- не могу отказаться. Но извините, если не задержусь: роман в разгаре! Министр. Извиню. О-го -- без десяти двенадцать. Полковник. Ваши отстают. У меня без двух, и я поставил их правильно, по башне. Министр. Нет, вы ошибаетесь. Мои верны, как карманное солнышко. Полковник. Не будем спорить, сейчас услышим, как пробьет. Министр. Пойдемте, пойдемте, я голоден. В животе настраиваются инструменты. Бьют часы. Полковник. Вот. Слышите? Кто был прав? Министр. Допускаю, что в данном случае... Отдаленный взрыв страшной силы. Матушки! Полковник. Точно пороховой склад взорвался. Ай! Министр. Что такой... Что такой... Полковник. Гора! Взгляните на гору! Боже мой! Министр. Ничего не вижу, какой-то туман, пыль... Полковник. Нет, теперь видно. Отлетела верхушка! Министр. Не может быть! Вбегают Горб и Первый чиновник Герб. Первый чиновник. Вы целы, ваше высокопревосходительство? Какой-то страшный взрыв! На улице паника. Ах, смотрите... Министр. Вон! Убирайтесь вон! Не смейте смотреть в окно! Это военная тайна... Я... Мне... (Лишается чувств.) Вбегают Второй чиновник и швейцар министерства с булавой. Полковник. Министру дурно. Помогите его уложить удобнее! Принесите воды, мокрое полотенце... Второй чиновник Бриг. Покушение! Министр ранен! Полковник. Какое там ранен... Вы лучше взгляните на гору, на гору, на гору! Вбегают трое людей. Первый чиновник. Это не может быть, это обман зрения. Безнадежно звонит телефон. Швейцар министерства Гриб. Горе, горе... Пришли времена бед великих и потрясений многих... Горе! Первый чиновник. И как раз сегодня мои именины. Второй чиновник. Какая гора? Где гора? Полцарства за очки! Полковник. Еще... Что вы только мундир мочите... Лоб! его большой, добрый, бедный лоб... Ах, господа, какая катастрофа! Вбегает Третий чиновник. Третий чиновник Брег. Все пожарные части уже помчались. Полиция принимает меры. Отдан приказ саперам... Что случилось, отчего он лежит? Второй чиновник. Взрывом выбило стекла, его убило осколком. Третий чиновник. А я вам говорю, что это землетрясение. Спасайся кто может! Полковник. Господа, прекратите эту безобразную суету. Кажется, приходит в себя. Министр. Холодно... Зачем эти мокрые тряпки? Оставьте меня, я хочу встать. И убирайтесь все отсюда, как вы смеете толкаться у меня в кабинете, вон, вон... Комната пустеет. Полковник!.. Полковник. Пересядьте сюда. Успокойтесь. Министр. Да понимаете ли вы, идиот, что случилось? Или это какое-то кошмарное стихийное совпадение, или это он сделал! Полковник. Успокойтесь. Сейчас все выяснится. Министр. Во-первых, оставьте мое плечо. И скажите, чтобы прекратили этот галдеж под окнами... Я должен спокойно, спокойно подумать. Ведь если это он... Какие возможности, -- с ума сойти... Да где он, зовите его сюда, неужели он ушел?.. Полковник. Умоляю вас прийти в себя. В городе паника, и прекратить шум невозможно. Вероятнее всего, что произошло вулканическое извержение. Министр. Я хочу, чтобы тотчас, тотчас был доставлен сюда этот Сильвио! Полковник. Какой Сильвио? Министр. Не переспрашивать! Не играть скулами! Изобра... изобру... изобри... Полковник. А, вы хотите опять видеть этого горе-изобретателя? Слушаюсь. (Уходит.) Министр. Собраться с мыслями... собраться с мыслями... Мой бедный рассудок, труби сбор! Произошло фантастическое событие, и я должен сделать из него фантастический вывод. Дай мне, боже, силу и мудрость, укрепи меня и наставь, не откажи в своей спасительной... Черт, чья это нога? Репортер Граб (выползает из-под письменного стола). Ничего, ничего, -- я случайно сюда попал, воспользовавшись суматохой. Итак -- позвольте вас спросить: по некоторым вашим словам я заключаю, что министерство каким-то образом причастно к этой национальной катастрофе... Министр. Я вас сейчас застрелю! Репортер, ...или, во всяком случае, догадывается о ее причине. Если б вы согласились разъяснить... На звонок вбегают Бриг, Брег, Герб. Министр. Уберите его, заприте где-нибудь! Постойте, -- поищите, нет ли еще под мебелью. Находят еще одного. Второй репортер Гроб (к первому). Стыдно! Если сам попался, нечего было доносить. Первый репортер. Клянусь, что не я! Второй репортер. Ничего, ничего... Наломаю тебе ребра. Их волокут вон. Первый репортер (на волочке). Господин министр, распорядитесь, чтоб меня посадили отдельно, у меня семья, дети, жена в интересном... Министр. Молчать! Я уверен, что тут еще спрятаны... Негодяи!.. Свяжите их, бросьте их в погреб, отрежьте им языки... Ах, не могу! Где этот человек, почему он не идет? Входят полковник и Вальс, не торопясь, на ходу читает газету. Полковник. Вообразите, насилу отыскал! Чудак спокойно сидел в нише и читал газету. Министр. Ну-ка, подойдите ко мне. Хороши... Вальс. Одну минуточку, дайте дочитать фельетон. Я люблю старые газеты... В них есть что-то трогательное, как, знаете, в болтливом бедняке, которого кабак давно перестал слушать. Министр. Нет, я отказываюсь верить! Невозможно. Полковник, поддержите меня... Скажите мне, что он сумасшедший! Полковник. Я это всегда говорил. Министр (к полковнику). Мне нравится ваша пошлая самоуверенность. (К Вальсу.) Ну! Взгляните в окно и объясните. Полковник. Мне кажется, что господин Вальс даже не заметил взрыва, В городе циркулирует несколько версий... Министр. Полковник, я вас не спрашиваю. Мне хочется знать его мнение. Вальс (складывает газету). Ну что же, вам понравился мой маленький опыт? Министр. Неужели вы хотите, чтобы я поверил, что это сделали вы? Неужели вы хотите мне внушить... Полковник, удалитесь. Я при вас теряю нить, вы меня раздражаете. Полковник. Люди уходят, дела остаются. (Уходит.) Вальс. Какая перемена вида! Был конус, Фудзияма, а теперь нечто вроде Столовой Горы. Я выбрал ее не только по признаку изящной красоты, а также потому, что она была необитаема: камни, молочай, ящерицы... Ящерицы, впрочем, погибли. Министр. Послушайте, понимаете ли вы, что вы под арестом, что вас будут за это судить? Вальс. За это? Эге, шаг вперед. Значит, вы уже допускаете мысль, что я могу взорвать гору? Министр. Я ничего не допускаю. Но рассудок мой отказывается рассматривать этот... это... словом, эту катастрофу как простое совпадение. Можно предсказать затмение, но не... Нет-нет, стихийные катастрофы не происходят ровно в полдень, это противно математике, логике, теории вероятности. Вальс. И потому вы заключаете, что это сделал я. Министр. Если вы не подложили динамита и ваши сообщники произвели взрыв, вас сошлют на каторгу, -- вот и все, что я могу заключить. Полковник! (Звонит.) Полковник! Входит полковник. Донесение какое-нибудь получено? Полковник. Извольте. Министр. Давайте сюда... Ну, вот... "Начисто снесена верхняя половина горы, именуемой в просторечии..." -- дурацкое многословие... -- "...или, иными словами, пирамида в шестьсот десять метров высоты и в тысяча четыреста пятнадцать метров ширины базы. В уцелевшем основании горы образовался кратер глубиной в двести с лишком метров. Взорванная часть обратилась в мельчайшую пыль, осевшую на нижних склонах горы и до сих пор, как туман, стоящую над полями у ее подножья. В близлежащих селах и даже на окраине города в домах выбиты стекла, но человеческих жертв покамест не обнаружено. В городе царит сильное возбуждение, и многие покинули свои жилища, опасаясь подземных толчков...". Прекрасно. Вальс. Как я вам уже говорил, я в технике профан, но, мне кажется, вы злоупотребляете моим невежеством, когда заявляете, что я или мои сообщники произвели втайне сложнейший подкоп. Кроме того, не верю, что вы, дока, действительно думаете, что такого рода взрыв может быть вызван посредством динамита. Министр. Послушайте, полковник, допросите этого человека, я с ним не могу говорить. Он меня нарочно сбивает. Полковник. К вашим услугам. Итак, вы утверждаете, господин Вальс, что вы непричастны к этому делу? Министр. Наоборот, наоборот! Вы не с того бока... Наоборот же: он говорит, что... Полковник. Ага. Итак, вы сознаетесь, господин Вальс, что данное дело не обошлось без вашего участия? Министр. Нет, это невозможно... Что это вы, право, ставите вопрос криво! Человек утверждает, что он вызвал этот взрыв посредством своей машины. Вальс. Эх, дети, дети... Когда вы наконец поумнеете? Полковник. Итак, господин Вальс... Ну, о чем мне его еще спросить? Министр. Господин Вальс, слушайте... Я старый человек... я видел в свое время смерть на поле битвы, я много испытал и много перевидел... Не скрываю от вас: то, что сейчас случилось, наполнило меня ужасом, и самые фантастические мысли одолевают меня... Вальс. А вы свой портсигар нашли, полковник? Полковник. Не ваше дело. И вообще -- позволю себе сделать маленькое предложение: вы, ваше высокопревосходительство, утомились, вы сейчас отдохнете, позавтракаете, а я этого господина отправлю в сумасшедший дом. Затем соберем ученую комиссию, и в два счета она дознается до истинной геологической причины катастрофы. Министр (к Вальсу). Извините его... Он в самом деле дитя, -- и притом дитя не очень умное. Я к вам обращаюсь сейчас как старый человек, обремененный печалью и предчувствиями... Я хочу знать правду, -- какова бы ни была эта правда... Не скрывайте ее от меня, не обманывайте старика! Вальс. Я вам сказал правду за час до опыта. Теперь вы убедились, что я не лгал. Ваш секретарь прав: успокойтесь и хорошенько все обдумайте. Уверяю вас, что, несмотря на кажущуюся жестокость моего орудия, я человек гуманный, -- гораздо более гуманный, чем вы даже можете вообразить. Вы говорите, что вы в жизни многое претерпели; позвольте вам сказать, что моя жизнь состояла из таких материальных лишений, из таких нравственных мук, что теперь, когда все готово измениться, я еще чувствую за спиной стужу прошлого, как после ненастной ночи все чувствуешь зловещий холодок в утренних тенях блестящего сада. Мне жаль вас, сочувствую рвущей боли, которую всяк испытывает, когда привычный мир, привычный уклад жизни рушится вокруг. Но план свой я обязан выполнить. Министр. Что он говорит... Боже мой, что он говорит... Полковник. Мое мнение вам известно. Безумец пользуется понятным волнением, которое в вас возбудило бедственное озорство природы. Представляю себе, что делается в городе, улицы запружены, я вряд ли попаду на свидание... Министр. Послушайте меня... я -- старый человек... У меня... Из шкафа выходит Сон, журналист. Его может играть женщина. Сон. Не могу больше слушать эту канитель. Да-да, господин министр, сознаю, что мое появление не совсем прилично, но не буду вам напоминать, сколько я исполнил ваших секретных поручений в газетной области и как крепко умею держать красный язык за белыми зубами. Коллега Вальс, моя фамилия Сон, -- не путайте меня с фельетонистом Зоном, это совсем другой коленкор. Руку! Полковник. Бесстыдник! Вывести его? Министр. Мне все равно. Оставьте... Душа в смятении... Я сейчас рад всякому советнику. Вальс. Вот вам моя рука. Только -- почему вы меня назвали коллегой? Я в газетах никогда не писал, а свои юношеские стихи я сжег. Сон. О, я употребил этот термин в более глубоком смысле. Я чую в вас родственную душу, -- энергию, находчивость, жар приключений... Не сомневаюсь, что когда-нибудь потом, на досуге, вы мне объясните, как вы угадали точное время этого интересного явления, столь изменившего наш прославленный пейзаж... а сейчас я, конечно, готов поверить, что вы изобрели соответствующую машину. Господин министр, мое чутье подсказывает мне, что этот человек не безумец. Министр (к полковнику). Видите, не я один так думаю. Полковник. Пока его не осмотрит врач, я придерживаюсь своего первоначального мнения. Сон. Вот и чудно. Каждый пускай придерживается своего мнения, и будем играть. Вальс. Да, будем играть. Полковник меня считает параноиком, министр -- едва ли не бесом, а вы -- шарлатаном. Я, разумеется, остаюсь при мнении особом. Министр. Видите ли, Сон... в каком мы странном положении... Сон. Дорогой министр, в жизни ничего странного не бывает. Вы стоите перед известным фактом, и этот факт нужно признать или же расписаться в своей умственной некомпетенции. Предлагаю следующее: пускай будут произведены еще испытания. Ведь это вы сможете организовать, господин Вальс? Вальс. Да, придется. По-видимому, почва еще недостаточно подготовлена. Сон. Ну, с почвой-то вы обращаетесь довольно своеобразно. (К министру.) Что же, как вы относитесь к моему предложению? Министр. Я думаю. Я думаю. Сон. Лучше не думайте, будет только хуже. Полковник (к Вальсу). Нет, пожалуйста, отодвиньтесь. Я хочу быть рядом с моим начальником. Вальс. Мне здесь удобнее. Полковник. А я вам говорю... Сон. Господа, не ссорьтесь. (К министру.) Ну что, додумали? Министр. Ответственность колоссальна... решимости никакой... возможность оказаться в смешном положении -- невыносима... Президент выпустит на меня общественное мнение... меня разорвут... Вальс. Это теперь совершенно не важно. Я спрашиваю вас, желаете ли вы еще демонстраций или вам достаточно сегодняшней? Вот в чем вопрос. Полковник. Я не позволяю так разговаривать с моим министром... Сон. Господа, все мы немножко взволнованы, и потому некоторая резкость речи простительна. (К министру.) Кончайте думать, пожалуйста. Министр. ...А посоветоваться не с кем... Боязно эту тайну разгласить... Боязно... Сон. Это так просто: составьте комиссию из верных людей, и будем играть. Полковник, оставьте этот стул, право же, не до мелочей... Полковник. Я не хочу, чтобы он там сидел. Сон. Оставьте, оставьте. Итак, господин министр? Министр. Не знаю... Не умею... Вальс. Он слишком долго думает. Противно. Пойдемте, Сон. Вы мне пригодитесь. Министр. А! Вас удивляет мое состояние? Так разрешите мне вам сказать, что я понимаю кое-что, чего не понимаете вы. Я человек воображения, и мне до того ясно представилось все, что наша страна может извлечь... А с другой стороны... Хорошо, я рискну! Да будут произведены еще испытания. Сон. Слова исторические, я рад и горд, что их слышу. Да, мне кажется, что испытания должны быть сделаны и что наш изобретатель блестяще выйдет из положения. Не правда ли, Вальс?.. Конечно, вам дадут время для подготовки, будут с вами советоваться... Вальс. Все, что мне нужно, это -- возможность отдать распоряжение по радио за полчаса до опыта. Сон. Да, конечно, конечно... Ну вот, я очень доволен, что это дело я уладил. Министр. Но если из этих опытов ничего не выйдет, то две вещи погибнут невозвратно: моя репутация и жизнь этого господина. Вальс. Замечу только, что логика не терпит того смешения опасения и угрозы, которое вы делаете. Полковник. Посмотрим, посмотрим! Интересно, какое у вас будет личико, когда эксперты выяснят причину распада горы. А как она была прелестна! По вечерам ее лиловатый конус на фоне золотого неба возбуждал не раз во мне и в минутной подруге чудные мысли о ничтожестве человека, о величии и покое матери-природы. Я плакал. Сон. Матери-природе господин Вальс подставил подножку. (К министру.) Итак -- конкретно: что дальше? Министр. Дальше... Да вот, -- сперва три-четыре испытания. Надо будет собрать положительных людей и выбрать пункты. Вальс. И сделать это как можно скорее. Министр. И сделать это как можно скорее... То есть, позвольте, почему такая спешка? Или вы думаете этим заинтересовать... кого-нибудь другого? Вальс. Мое нетерпение вам должно быть понятно: чек выписан и предъявлен к уплате. Нет смысла задерживать ее. Министр. Голубчик мой, только не говорите притчами, -- говорите так, чтобы вас понимали люди, -- люди притом усталые и нервные. Сон. Спокойно, спокойно. Теперь мы все решили и можем разойтись по домам. Полковник. Мы даже не знаем адреса лечебницы, откуда он сбежал. Вальс. Я стою в гостинице... Вот -- здесь указано. Сон. Да-да, мы вам верим. Значит, так. Не откладывайте же, господин министр. Соберите комиссию, и хоть завтра начнем. А вы, Вальс, не кипятитесь. Я уж послежу, чтобы не было волокиты. Вальс. Я подожду три дня, не больше. Сон. Сойдемся на четырех. Знаете, все это почтенные старцы, поднять их нелегко... Министр. Но одно условие я должен поставить, господа. Все, что здесь говорилось, -- строжайшая военная тайна, так что ни звука не должно дойти до публики. Сон. Так и быть. Моя газета будет молчать, -- во всяком случае, до кануна разоблачений в органах конкурентов. Министр. Как вы это нехорошо сказали... Какой вы дрянной человек... Слушайте, полковник, а эти газетчики, которых здесь выловили... Полковник. Сидят взаперти. Но смею заметить, что долго держать их невозможно. Это вообще против закона. Будет запрос в парламенте, а вы сами знаете, как это скучно. Министр. Ничего, я поговорю с президентом. Заставим молчать негодяев. Вальс. Странно, этот географический атлас, именно этот, был у меня когда-то в школе. И та же клякса на Корсике. Полковник. Только это не Корсика, а Сардиния. Вальс. Значит, надпись неправильна. Полковник. Ваше высокопревосходительство, скажите, чтобы он меня не дразнил. Сон. Тише, тише. Я думаю, Вальс, что теперь все улажено и мы можем ретироваться. Министр. Только помните о тайне, умоляю вас! Пустите у себя версию о землетрясении, о вулкане, о чем хотите, -- но только чтобы ни звука, господа, ни звука... Входят генерал Берг и его дочка Анабелла. Генерал Берг. Мы без доклада, пустяки, мы тут свои человеки, грах, грах, грах (такой смех). Министр. Генерал, я сейчас не могу, я занят... Генерал Берг. А, вот он, виновник торжества, грах, грах, грах. Ну что, дорогой министр, мой протеже не так уж безумен, ась? Министр. Ради бога, генерал, не громыхайте на все министерство, мы с вами потом потолкуем... Генерал Берг. Каков взрыв! Великолепно по простоте и силе! Как ножом срезало этот пломбир. А вы мне говорите: лунатик. Вот вам и лунатик. Министр. Почему вы думаете, что это он? Мы еще ничего не знаем... Генерал Берг. А кто же, -- конечно, он. Экий молодчина! (К Вальсу.) Вы мне должны показать свой аппарат. Вальс. Да, вот этого недоставало. Генерал Берг. И притом петух!.. Нет, это замечательно... Это даже художественно. Я сразу понял, что в нем что-то есть. (К министру.) А скажите, вы не забыли распорядиться насчет вдовицы? Я, между прочим, забыл добавить, что... Министр. Потом, потом... Господа, вы меня извините, я ухожу, я истомился, пожалейте меня! Анабелла (подойдя к Вальсу). Значит, это действительно вы разрушили гору? Вальс. Да, я так приказал. Анабелла. А известно ли вам, что там некогда жил колдун и белая, белая серна? Занавес Действие второе За длинным столом сидят: военный министр, полковник и одиннадцать старых генералов -- Берг, Бриг, Брег, Герб, Гроб, Граб, Гриб, Горб, Груб, Бург, Бруг (последние трое представлены куклами, мало чем отличающимися от остальных). Министр. Ну, кажется, все в сборе. Гроб. А где Бриг? Брига еще нет. Герб. Как -- нет? Да вот он. Берг. Грах, грах, грах. Граб (к Бригу). Что это вас, генерал, не замечают? Вы ведь не такой уж маленький. Гроб. Виноват, я вас как-то проглядел. Да, значит -- все. Берг (к Бригу). Быть богатым! Брег (к Гробу). Вы, вероятно, его не заметили оттого, что он близорук. Все смеются. Бриг. Да, это мое несчастье. Гроб. Нет, я просто не видел, как генерал вошел. Между прочим, знаете что, господа: нас ведь тринадцать! Министр. Изобретателя мы можем пригласить только по окончании прений, а Президент раньше пяти не будет. Это неприятно, что тринадцать... Полковник. Я могу удалиться, если кто-нибудь согласится быть секретарем вместо меня. Министр. Нет, зачем же... Только это неприятно... Полковник. Пожалуйста, я уйду. Министр. Да что вы обижаетесь на всякое слово! Скучно, ей-богу. Граб. Можно пригласить этого моего милого инженера, знаете, -- этого блондина с бакенбардами, -- он ведь все равно в курсе? Герб. Предложение незаконное. Я протестую. Министр. Скажите, пожалуйста, что это за сундук в углу? Полковник. Ах, это из архива. В нем карты. Брег. Игральные или генеральные? Берг. Грах, грах, грах. Полковник. Географические, конечно. Я велел принести, думая, что пригодятся. Если желаете, можно убрать. Министр. Откройте-ка этот сундук, дорогой полковник. Из сундука выходит Сон. Я так и думал. Сон. Куда прикажете сесть? Гроб. Нас все-таки тринадцать! Раз, два, три... (Считает.) Вот оказия! Бриг. Вы опять меня забыли. Гроб. Да, правильно. Министр. Ну вот, теперь приступим. Только помните, Сон, вы голоса не имеете, сидите и молчите. Герб. Я протестую. Лишних людей не должно быть. Берг. Полноте, генерал. Это так -- фикция. Ведь это -- Сон. Нас столько же, сколько и было. Герб. В таком случае я снимаю свой протест. Министр. Господа! Сейчас мы заслушаем доклад относительно тех трех испытаний, которые произвел... произвел... Сальватор Вальс. Это как будто формальность, ибо вы все так или иначе уже знаете их результаты; но вместе с тем это есть формальность необходимая, как база нашего дебата. Попрошу вас сосредоточить все свое внимание. Мы сегодня же должны принять ответственное и важное решение, все значение которого трудно умалить. Господа, попрошу вас насторожиться, -- и по возможности, генерал Гриб, не рисовать во время доклада. Гриб. Это помогает мне слушать, уверяю вас. Министр. Нет, вы всегда рисуете какие-то сложные вещи. И, смотрите, даже тень штрихуете... Это противно. Граб (к Грибу). Покажите-ка. Ну, если это автомобиль, то не очень похоже. Министр. Словом, прошу вас прекратить. Заседание открыто, и мы сейчас заслушаем доклад. У кого доклад? Кажется, у вас, Граб? Граб. Нет, он у генерала Гроба. Гроб. Нет, извините, не у меня. Нечего фискалить. Министр. У кого же, господа? Ведь вы его. Граб, писали. Граб. Составляли сообща, а затем генерал Герб передал дальше. Министр. Кому вы его передали, Герб? Герб. Интересно знать, почему генерал Граб сваливает на других? Доклада я не видал. Но случайно знаю, что он у генерала Брега. Брег. Какой доклад? Бриг. Позвольте мне сказать. Доклад переписывал Груб, а сверял Бург. Министр (к Грубу и Бургу). Значит, он у вас? Те, понятно, молчат. Берг. Плыл да сбыл. Грах, грах, грах. Министр. Хорошо, мы сделаем иначе. Попрошу того, у кого доклад, поднять руку. Никто руки не поднимает? Прекрасно. Значит, доклад потерян, -- если был составлен вообще. Герб. Я вношу по этому поводу предложение: составить доклад снова и отложить заседание на другой день. Министр. Вы не знаете, что вы говорите. Стыдно! Гадко! Послушайте, полковник, как это такая вещь могла произойти? Что это такое? Полковник. Я абсолютно ни при чем. Министр. А я вам говорю: при чем. И знаете почему? С самого начала вы заняли такую позицию, что, мол, это все не ваше дело, что... что... мы занимаемся пустяками, что... этот изобретатель просто сумасшедший... Ходите надутый, -- ну вот и получилось, можете радоваться. Полковник. Ваше высокопревосходительство, служебный долг свой я обязан исполнять, и я его исполняю по мере своих слабых сил. Но личное свое мнение я изменить не могу. Гроб. Присоединяюсь к предложению Герба. Дорогой министр, отложим все это дело, -- ну зачем, право, терять время даром?.. Соберемся на следующей неделе, свеженькие, -- право же. Министр. Прекрасно. Тогда я немедленно подаю в отставку. Кто за высказанное предложение? Кто "за" -- встать. Никто не встает? Предложение отклонено. Теперь предложение сделаю я. Попрошу вас, генерал Герб, доклад сделать устно. Герб. Почему, собственно, я? Мы все писали. Министр. Прекрасно. Заседание закрыто, и я немедленно прошу Президента найти мне заместителя. Герб. Погодите, погодите... Что это вы так... Вот вы генерала Горба не спросили, -- почему вы его не спрашиваете? Горб встает; он немой, но пытается что-то сказать знаками. Министр. К сожалению, я не понимаю языка немых. Лечились бы, если вы немой. Гадко! Есть профессор, который научает... хотя бы мычанию. Голоса. Расскажите! Ах, расскажите! Очень просим! Это интересно! Министр. Молчать! Единственный выход, который я вижу из этого безобразного положения... Сон. Могу я вставить словечко? Герб. Это незаконно. Сон. Я вставлю словечко, как денежку в автомат: все сразу двинется, вот увидите! Министр. Говорите. Мне все равно. Безобразие! Сон. Доклад сделаю я. Ведь я так же хорошо осведомлен, как и все вы, если не лучше. Принято? Герб. Я снимаю свой протест. Министр. Ну что ж... Господа, я думаю, что мы Сона попросим... В конце концов, это формальность, мы все знаем содержание доклада, но зато он придаст ему сжатую и точную форму. Я думаю, что голосовать не стоит. Все согласны? Сон, мы вас слушаем. Сон. Я буду краток. Третьего дня Сальватору Вальсу было предложено выполнить три задания; во-первых: взорвать скалистый остров, находящийся в двухстах километрах от пустынного берега, -- вы меня извините, господа, я сознательно никаких названий мест не упоминаю, дабы не отягчать своего доклада, -- а вы все равно знаете, о каких местах здесь идет речь. Голоса. Да-да, не нужно... Это подробности... Мелкий шрифт!.. Сон. Следующие намеченные нами пункты были: один -- посреди обширного, непроходимого болота, другой -- в песчаной пустыне. Точное местоположение этих пунктов было сообщено Вальсу ровно в шесть часов утра, и он тотчас удалился, сказав, что снесется со своим компаньоном. Наблюдение показало, что он действительно отдал распоряжения по радио, зашифрованные им, дабы не испугать случайного слуха. Заблаговременно были высланы самолеты, которые на приличном расстоянии наблюдали за результатами. В половине седьмого, то есть ровно через полчаса, был начисто взорван намеченный остров. Ровно в семь произошел взрыв в болоте, а еще через полчаса ахнуло в пустыне. Сенсация. Голоса. Замечательно! Это замечательно! Вы подумайте! Совершенно неслыханная история! Сон. Не обошлось, однако, без курьезов, -- и при этом довольно досадных. Среди самолетов, наблюдавших за уничтожением острова, затесался какой-то кретин на частной машине, совершавший рекордный рейс. Взрыв в болоте каким-то образом вызвал немедленное обмеление реки, обслуживающей главный город области. Наконец, третье, и самое досадное: через несколько часов после взрыва известный путешественник -- фамилию вы узнаете из газет -- набрел на колоссальную воронку посреди пустыни и, как видно, весьма ею заинтересовался. Голоса. Ну, это, знаете, действительно интересно. Еще бы не заинтересоваться! Вот так штука! Министр. Должен ли я понять из ваших слов, что сегодня же пронесется по городу весть об этих трех... явлениях? Сон. Увы, это неизбежно, -- и надо будет придумать что-нибудь погуще версии о землетрясении, пущенной насчет нашей обезглавленной горы. Тем более что публика этой версии не поверила. Министр. Да-да, мы придумаем. Я не знаю... Голова идет кругом... Это мы потом, потом обсудим. Бриг. У меня есть вопрос: не следует ли искать причины интересных явлений, которые так живо описал докладчик, не следует ли, говорю, искать их причины в перенагревании почвы, в результате нынешней необычно жаркой весны? Министр. Я не понимаю, что вы говорите. Сон. Ничего, ничего, -- генерал просто так, -- знаете, научные гипотезы... Позвольте, однако, досказать. Все вы, господа, участвовали в выборе пунктов, и все вы слышали донесения с мест. Таким образом, вы убедились, что: примо, Сальватор Вальс выполнил задание, и, секундо, выполнил его в такой срок и в таких условиях, что всякую идею массового сообщничества следует с негодованием отмести. Голоса. Да! Разумеется! Это само собой понятно! ясно! Сон. При этом я позволю себе обратить ваше внимание на следующее. Не зная, где находится аппарат Вальса, мы, конечно, не можем судить о том, прав ли Вальс в своем утверждении, что этот телемор, как он его ласково обзывает, бьет на любое расстояние. Однако тот факт, что второй предложенный пункт находился от первого в семистах километрах, доказывает, что диапазон боевой мощи аппарата превосходит самые смелые мечты! Министр. Вы кончили, Сон? Сон. В общих чертах это, кажется, все. Министр. Кто-нибудь желает высказаться по существу дела? Никто? Я вижу, полковник, на вашем лице улыбку. Полковник. Вы знаете мое мнение, господин министр. Покуда душевное здоровье этого Вальса не будет засвидетельствовано врачами, я не могу к нему относиться серьезно. Герб. Присоединяюсь. Предлагаю все отложить до врачебного осмотра. Гроб. Присоединяюсь и я. Прежде всего мы должны знать, с кем мы имеем дело. Министр. Прекрасно. Заседание закрыто. Не сомневаюсь, что Президент сегодня же примет мою отставку. Герб. Беру свое предложение назад. Гроб. Присоединяюсь. Герб. Откройте опять заседание. Голоса. Просим, просим! Министр. Предупреждаю, что, если снова будет высказан хотя бы намек на ненормальность изобретателя, я надеваю фуражку и ухожу. Заседание открыто. Беру слово. Итак, господа, испытания были произведены, и они дали результат более чем положительный. (К Грибу.) Вы хотите что-то сказать, генерал? Гриб. Нет, нет, -- я ищу свой карандашик. Министр. Более чем положительный. Изобретатель доказал, что его машина обладает фантастической силой. Другими словами, государство, которое пользовалось бы таким орудием уничтожения, заняло бы на земле положение совершенно особое. В нынешний момент, ввиду козней наших драчливых соседей, такое положение исключительно заманчиво. Не мобилизуя ни одного солдата, мы были бы способны продиктовать свою волю всему миру. Вот тот единственный вывод, который мы обязаны сделать, а потому теперь же, не откладывая, я хочу вам поставить, господа, вопрос, на который требую вдумчивого и определенного ответа: каков, фактически, должен быть наш следующий шаг? Бриг, попрошу вас. Бриг. Наш следующий шаг, наш вдумчивый и ответственный шаг, должен быть... должен быть... он должен быть определенным. Министр. Все? Бриг. Я, собственно... Да, это все. Министр. Садитесь. Пожалуйста, -- Гроб. Гроб. Я? Министр. Да-да, вы. Ну, пожалуйста. Гроб. Я сегодня не подготовился... Хотелось бы, знаете, поближе изучить... Я был болен... легкий склероз... Министр. В таком случае нужно было представить свидетельство от ваших детей. Плохо! Садитесь. Гриб! Гриб. Извините, я не слышал вопроса. Министр. Неудивительно, что не слышали. Я повторю. Каков, по вашему мнению... Вы, Бруг, кажется, поднимаете руку. Нет? Очень жаль. Садитесь, Гриб. Плохо! Герб, пожалуйста. Герб. К душе Как ты, душа, нетерпелива, Как бурно просишься домой -- Вон из построенной на диво, Но тесной клетки костяной! Пойми же, мне твой дом неведом, Мне и пути не разглядеть, -- И можно ль за тобою следом С такой добычею лететь! Министр. Вы что -- в своем уме? Герб. Стихотворение Турвальского. Было задано. Министр. Молчать! Брег. Можно мне? Я знаю. Министр. Стыдно, господа. Вот -- смотрите, самый старый и дряхлый из вас знает, а вы -- ни бельмеса. Стыдно! Пожалуйста, Брег. Брег. Наш следующий шаг должен заключаться в следующем: мы должны просить его (указывает на Сона) изложить все это письменно и представить нам полное описание своего мухомора. Министр. Очень хорошо! Только, к сожалению, генерал, речь идет не об этом господине. Можете сесть. Вот, полковник, полюбуйтесь, вот -- результат вашего настроения. Никто ничего не знает и не хочет знать, а между тем мы стоим перед проблемой государственной важности, от разрешения коей зависит все наше будущее. Если вы не хотите работать, господа, то незачем приходить, сидите себе на солнышке да чмокайте губами, это будет самое лучшее. Мертвое молчание. Может быть, вы ответите, Сон? Сон. Ответ кристально ясен. Министр. Пожалуйста. Сон. Следует немедленно купить у Сальватора Вальса его замечательную штуку. Министр. Ну вот. Это правильно. Новичок, а сразу сказал, между тем как другие, старые, сидят балдами. Да, господа, надо купить! Все согласны? Голоса. Купить, купить!.. Отчего же, можно... Конечно, купить... Берг. Все куплю, сказал мулат. Грах, грах, грах. Министр. Итак, принято. Теперь мы должны поговорить о цене. Какую цифру мы можем назначить? Герб. Девятьсот. Гроб. Девятьсот двадцать. Граб. Тысяча. Герб. Две тысячи. Пауза. Министр. Итак -- была названа сумма... Гроб. Две тысячи двести. Герб. Три тысячи. Министр. Названа сумма... Гроб. Три тысячи двести. Пауза. Министр. ...Сумма в три тысячи двести... Герб. Десять тысяч. Гроб. Десять тысяч двести. Герб. Двадцать тысяч. Брег. А я говорю -- миллион. Сенсация. Министр. Я думаю, мы остановимся на этой цифре. Голоса. Нет, зачем же!.. Было интересно!.. Давайте еще!.. Министр. Прекратить шум! Миллион -- та цифра, до которой мы можем дойти, если он станет торговаться, а предложим мы ему, скажем, две тысячи. Гроб. Две тысячи двести. Министр. Прения по этому вопросу закончены, генерал. Сон. И пора пригласить продавца. Министр. Полковник, прошу вас, позовите его. Полковник. Умолчу о том, чего мне это стоит: я исполняю свой долг. Министр. Ну, знаете, в таком состоянии вам лучше не ходить. Сидите, сидите, ничего, мы еще об этом с вами поговорим, будьте покойны... Сон, голубчик, сбегайте за ним. Он ожидает, если не ошибаюсь, в Зале Зеркал. Вы знаете, как пройти? Полковник, будируя, отошел к окну. Сон. Еще бы не знать. (Уходит.) Министр. Прерываю заседание на пять минут. Граб. Ох, ох, ох, -- отсидел ногу... Герб. Да позвольте, позвольте, -- это у вас протез. Граб. А, вот в чем дело. Бриг (к Бергу). Что же э-ю, генерал, вы свою дочку держите в такой строгости? Мои говорят, что вы ее не пускаете вдвоем с товаркой в театр? Берг. Не пущаю, верно. Министр. Ах, если бы вы знали, господа, как у меня башка трещит... Третью ночь не сплю... Гроб. Как вы думаете, угощения не предвидится? Герб. Прошлый раз напились, вот и не дают. Гроб. Это поклеп... Я никогда в жизни... Полковник (у окна). Боже мой, что делается на улице! Шествия, плакаты, крики... Я сейчас открою дверь на балкон. Все высыпают на балкон, кроме Бурга, Груба, Бруга и Гриба, который все рисует. Входят Сон и Вальс. Сон. Где же остальные? А, видно, заинтересовались демонстрацией. Садитесь, будьте как дома. Вальс. Чем больше я наблюдаю вас, тем яснее вижу, что вы можете мне весьма пригодиться. Сон. Всегда готов к услугам. Вальс. Но только я вас заранее прошу оставить залихватский, подмигивающий тон, в котором вы позволяете себе со мной разговаривать. Моим сообщником вы не были и не будете никогда, а если желаете быть у меня на побегушках, то и держитесь как подчиненный, а не как подвыпивший заговорщик. Сон. Все будет зависеть от количества знаков благодарности, которое вы согласитесь мне уделять ежемесячно. Видите, -- я уже выражаюсь вашим слогом. Вальс. Благодарность? Первый раз слышу это слово. Сон. Вы сейчас удостоверитесь сами, что я хорошо поработал на вас. Старцы вам сделают небезынтересное предложение, только не торопитесь. А без меня они бы не решили ничего. Вальс. Я и говорю, что ваше проворство мне пригодится. Но, разумеется, слуг у меня будет завтра сколько угодно. Вы подвернулись до срока, -- ваше счастье, -- беру вас в скороходы. Сон. Заметьте, что я еще не знаю в точности правил вашей игры, я только следую им ощупью, по природной интуиции. Вальс. В моей игре только одно правило: любовь к человечеству. Сон. Ишь куда хватили! Но это непоследовательно: меня вы лишаете мелких прав Лепорелло, а сами метите в мировые Дон-Жуаны. Вальс. Я ни минуты не думаю, что вы способны понять мои замыслы. Мне надоело ждать, кликните их, пора покончить со старым миром. Сон. Послушайте, Вальс, мне ужасно все-таки любопытно... Мы оба отлично друг друга понимаем, так что незачем держать фасон. Скажите мне, как вы это делаете? Вальс. Что делаю? Сон. Что, что... Эти взрывы, конечно. Вальс. Не понимаю: вы хотите знать устройство моего аппарата? Сон. Да бросьте. Вальс. Оставим аппарат в покое, -- это вы им объясняйте, а не мне. Впрочем, мне даже не самый взрыв интересен, -- подложить мину всякий может, -- а мне интересно, как это вы угадываете наперед место? Вальс. Зачем мне угадывать? Сон. Да, я неправильно выразился. Конечно, наперед вы не можете знать, какое вам место укажут, но вы можете, -- вот как фокусник подсовывает скользком карту... Словом, если у вас есть тут помощники, то не так трудно внушить нашим экспертам, какой пункт назначить для взрыва, -- а там уже все подготовлено... Так, что ли? Вальс. Дурацкая процедура. Сон. О, я знаю, я знаю: все это на самом деле сложнее и тоньше. Вы игрок замечательный. Но я так, для примера... Ведь я сам, знаете, ловил ваши темные слова на лету, старался угадать ваши намерения... и ведь, например, остров подсказал я, -- мне казалось, что вы его мельком упомянули. А? Вальс. Вздор. Сон. Вальс, миленький, ну, будьте откровеннее, ну, расстегните хоть одну пуговку и скажите мне. Я обещаю, что буду ваш до гроба. Вальс. Куш. Сон. Хорошо, но когда вы мне скажете, -- скоро? завтра? Вальс. Позовите-ка этих господ, пожалуйста. Сон. Крепкий орешек! (Он исполняет приказ.) Все возвращаются с балкона, делясь впечатлениями. Граб. Весьма живописная манифестация. Особенно в такую великолепную погоду. Брег. А последний плакат вы прочли? Гроб. Какой? "Мы желаем знать правду"? -- это? Брег. Нет-нет, последний: "Сегодня взрывают пустыни, завтра взорвут нас". Что за притча? По какому поводу? Выборы? Министр. Все это до крайности прискорбно. Как это не уметь соблюсти военную тайну! Берг. А мне больше всего понравилось: "Долой наймитов динамита", -- просто и сильно. Герб (толкуя знаки Горба). Горб говорит, что такого волнения не было со времен убийства короля. Бриг. Мое несчастье, что я близорук... Министр. Скучно, обидно. Придется завербовать ученых... пускай как-нибудь объяснят... (Заметив Вальса.) А, вот он. Здравствуйте. Присаживайтесь. Господа, занимайте места. Заседание продолжается. Итак... Полковник! Полковник. Чего изволите? Министр. У вас там под рукой... Нет, не то, -- записка с фамилией... Спасибо. Итак... господин Сальватор Вальс, комиссия под моим председательством, после усиленных занятий, досконально рассмотрела и обсудила результаты ваших опытов. После зрелого и всестороннего изучения мы пришли к заключению, что ваше открытие представляет для нас некоторый интерес. Другими словами, мы были бы склонны вступить с вами в переговоры относительно возможности приобретения вашего изобретения. Берг. Или изобретения вашего приобретения, -- грах, грах,грах. Министр. Неуместная шутка. Прекратить смех! Граб, перестаньте шушукаться с соседом. Что это за фырканье? Как вы себя ведете? Я продолжаю... Мы склонны приобрести... или, вернее, купить ваше изобретение. Правда, в данное время казна у нас не богата, но все-таки льщу себя надеждой, что сумма, которую мы можем вам предложить, покажется вам вознаграждением более чем щедрым. Мы предлагаем вам две тысячи. Вальс. Я не совсем уловил, -- за что вы хотите мне платить? За эти опыты? Министр. Неудивительно, что не уловили, -- обстановка невозможная. Господа, я отказываюсь говорить, если вы будете продолжать шептаться и хихикать. В чем дело? Что у вас там под столом? Гриб! Гроб! Гриб. Мы ничего не делаем, честное слово. Министр. Тогда сидите смирно. Я говорю не об опытах, я вам предлагаю продать нам ваш аппарат за две тысячи. Разумеется, трансакция осуществится только в тот момент, когда вы нам его покажете. Вальс. Какое очаровательное недоразумение! Вы хотите купить мой аппарат? За две тысячи? Министр. Да. Полагаю, впрочем, что мы можем -- в виде большого исключения -- повысить плату до трех. Вальс. Сон, они хотят купить мой телемор! Сон, слышите? Сон. Торгуйтесь, торгуйтесь! Козырь у вас. Министр. Мне кажется, что три, -- ну, скажем, четыре, -- тысячи составят сумму, значительно превосходящую себестоимость вашей машины. Как видите, мы идем вам навстречу. Вальс. Вы не идете, вы мчитесь. Но, увы, мне приходится пресечь ваш бег. Вы увлеклись ерундой. Я не продаю своего аппарата. Легкая пауза. Министр. То есть как это так, -- не продаете? Вальс. Конечно, не продаю! Что за дикая идея. Сон. Маленький совет большого дельца: Вальс, не нажимайте слишком педаль. Министр. Мой дорогой, вы меня, вероятно, не поняли. Я готов, я вполне готов предложить вам другую цену, если эта кажется вам недостаточной, -- хотя мне лично... хотя я... Словом, хотите десять тысяч? Вальс. Бросьте. Пора перейти к делу. Министр. Да я и перехожу к делу! Ну, скажем, двадцать, скажем, пятьдесят... Господа, поддержите меня, что вы сидите дубинами? Брег. Миллион. Министр. Хорошо: миллион. Это... это -- фантастическая цена, придется ввести новые налоги, -- но все равно, иду на это: миллион. Сон. Вальс, это большие деньги, Вальс. А я вам говорю, что я ничего никому продавать не намерен. Сон. Ну и выдержка у этого человека! Министр. Правильно ли я понял, что вы и за миллион не согласитесь продать нам машину? Вальс. Правильно. Министр. И что вы сами не назначите своей цены? Заметьте, что мы готовы рассмотреть всякую вашу цену. Сон. Стоп, Вальс. Теперь пора. Вальс. Довольно! Я сюда пришел не для этого. Господа, у меня для вас нет товара. Министр. Это ваше последнее слово? Вальс. По этому вопросу, -- да. Сейчас мы будем говорить совсем о другом предмете. Министр. Вы правы. Вы совершенно правы, господин изобретатель. Мы действительно будем сейчас говорить о другом. Вы изволили крикнуть "довольно". Вот я тоже хочу сказать "довольно". Раз вы не желаете уступить нам свое изобретение, то я немедленно арестую вас и вы будете сидеть за семью замками, покуда не согласитесь на сделку. Довольно, господин изобретатель! Вы увидите... вы... я вас заставлю, -- или вы сгниете в каменном мешке... и меня все в этом поддержат, ибо то, чем вы владеете, предмет слишком опасный, чтобы находиться в частных руках. Довольно хитрить! Вы что думаете, мы дураки? Думаете, что завтра пойдете торговаться с нашими соседями? Как бы не так! Или вы немедленно согласитесь, -- или я зову стражу. Вальс. Это, кажется, уже второй раз, что вы грозите лишить меня свободы, -- как будто меня можно лишить свободы. Министр. Вы арестованы! Вас больше нет! Полковник, распорядитесь... Полковник. О, с удовольствием: давно пора! Голоса. Да, пора... Рубите его... В окно его... Четвертовать... Правильно! Сон. Одну минуточку, генерал: не будем терять голову, -- какова бы она ни была, это все-таки голова, терять не нужно, дорога как память. Господа, -- и вы, любезный Вальс, -- я уверен, что эти меры воздействия излишни. Дайте Вальсу спокойно обдумать ваше предложение, то есть один миллион до доставки машины и один миллион -- после, -- и я убежден, что все кончится абсолютно мирно. Не правда ли. Вальс? Вальс. Я устал повторять, что аппарата я не продаю. Министр. Полковник, живо! Убрать его, связать, уволочь! В тюрьму! в крепость! в подземелье! Вальс. И через семь часов, то есть ровно в полночь, произойдет любопытное и весьма поучительное явление. Министр. Постойте, полковник. (К Вальсу.) Какое... явление? Вальс. Предвидя, что вы сегодня можете попытаться применить ко мне силу, я условился с моим старичком так: если до полуночи я ему не дам о себе знать, то он должен немедленно взорвать один из ваших самых цветущих городов, -- не скажу, какой, -- будет сюрприз. Министр. Это не может быть... Судьба ко мне не может быть так жестока... Вальс. Но это не все. Если спустя пять минут после взрыва не последует от меня знака, то и другой городок взлетит на воздух. Так будет повторяться каждые пять минут, пока не откликнусь. И сами понимаете, господа, что если меня уже не будет в живых, то вряд ли я стану с того света производить спиритические стуки. Следовательно, вс? не получая от меня известия, мой аппарат довольно скоро обратит всю вашу страну в горсточку пыли. Министр. Он прав... Он прав... Он предусмотрел все!.. Несчастные, да придумайте вы что-нибудь! Герб! Берг! Герб. В тюрьму, в тюрьму. Берг. А я вот думаю иначе. Вы его ругаете, а мне он по душе. Смелый парень! Назначьте его обер-инженером палаты, -- вот это будет дело. Полковник. Перед тем как произвести харакири, я еще раз поднимаю голос и твердо повторяю: отправьте этого человека в сумасшедший дом. Вальс. Я думаю, не стоит ждать Президента. Приступим. Потеснитесь, пожалуйста, а то мне тут неудобно. Теперь извольте меня выслушать. Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, -- и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте нам ваш аппаратик! Голоса. Что вы, что вы... Вставайте, ваше высокопревосходительство... Перед кем... Где это видано... Полковник. Не могу смотреть на это унижение. Министр. Умоляю вас... Нет, оставьте меня, -- я его умолю... Сжальтесь... Любую цену... Умоляю... Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны. Министр (встал). Дайте мне что-нибудь острое! Полковник, мы с вами вместе умрем. Дорогой мой полковник... Какие страшные переживания... Скорей кинжал! (К Грабу.) Что это? Граб. Разрезательный нож. Я не знаю -- это Бург мне передал. Голоса. Ах, покажите, как это делается... Попробуйте этим... Чудно выйдет... Просим... Полковник. Предатели! Сон. Тише, господа, тише. Сейчас, по-видимому, будет произнесена речь. Дорогой министр, вам придется сесть на мой стул, я вам могу дать краешек, ваше место теперь занято. Мне очень интересно, что он скажет. Вальс. Вниманье, господа! Я объявляю начало новой жизни. Здравствуй, жизнь! Герб. Встать? Гроб. Нужно встать? Вальс. Вы можете и сидя и лежа слушать, Общий смех. Ах, как вы смешливы. Министр. Это они так, -- от волнения. Нервы сдали... Я сам... Говорите, говорите. Вальс. Покончено со старым, затхлым миром! В окно времен врывается весна. И я, стоящий ныне перед вами, -- вчера мечтатель нищий, а сегодня всех стран земных хозяин полновластный, -- я призван дать порядок новизне и к выходам сор прошлого направить. Отрадный труд! Можно вас спросить, -- я вашего имени не знаю... Граб. Это Гриб. Вальс, ...можно спросить вас, Гриб, почему вы держите на столе этот игрушечный автомобиль? Странно... Гриб. Я ничем не играю, вот могут подтвердить... Вальс. Так вы его сейчас спрятали под стол. Я отлично его видел. Мне даже показалось, что это именно тот, красный, с обитым кузовком, который у меня был в детстве. Где он? Вы только что катали его по столу. Гриб. Да нет, клянусь... Голоса. Никакой игрушки нет... Гриб не врет. Честное слово... Вальс. Значит, мне почудилось. Министр. Продолжайте, продолжайте. Ожидание вашего решения невыносимо. Вальс. Отрадный труд! Давно над миром вашим, -- как над задачей, столько содержащей неясных данных, чисел-привидений, препятствий и соблазнов для ума, что ни решить, ни бросить невозможно, -- давно я так над вашим миром бился, покуда вдруг живая искра икса не вспыхнула, задачу разрешив. Теперь мне ясно все. Снаряд мой тайный вернее и наследственных венцов, и выбора народного, и злобы временщика, который наяву за сны свои, за ужас ночи мстит. Мое правленье будет мирно. Знаю, -- какой-нибудь лукавый умник скажет, что, как основа царствия, угроза -- не то, что мрамор мудрости... Но детям полезнее угроза, чем язык увещеваний, и уроки страха -- уроки незабвенные... Не проще ль раз навсегда запомнить, что за тень непослушанья, за оттенок тени немедленное будет наказанье, чем всякий раз в тяжелых книгах рыться, чтобы найти двусмысленную справку добра и мудрости? Привыкнув к мысли, простой, как азбука, что я могу строптивый мир в шесть суток изничтожить, всяк волен жить как хочет, -- ибо круг описан, вы -- внутри, и там просторно, там можете свободно предаваться труду, игре, поэзии, науке... Дверь распахивается. Голос. Господин Президент Республики! Генералы встают, как бы идут навстречу и возвращаются, словно сопровождая кого-то, но сопровождаемый -- невидим. Невидимого Президента подводят к пустому креслу, и по движениям Герба и министра видно, что невидимого усаживают. Министр (к пустому креслу). Господин Президент, позволяю себе сказать, что вы пожаловали к нам весьма своевременно! За сегодняшний день, -- полковник, придвиньте к Президенту пепельницу, -- за сегодняшний день случилось нечто столь важное, что ваше присутствие необходимо. Господин Президент, по некоторым признакам приходится заключить, что мы находимся накануне государственного переворота, -- или, вернее, этот переворот происходит вот сейчас, в этой зале. Невероятно, но так. Я по крайней мере, и вот -- комиссия, и... и, словом, все тут считаем, что нужно покориться, нужно принять неизбежное... И вот мы сейчас слушаем речь, -- я затрудняюсь охарактеризовать ее, но она... но она, господин Президент, она -- почти тронная!.. Сон. Ну, Вальс, валяйте дальше. Я любуюсь вами, вы гениальны. Министр. Вот вы послушайте, господин Президент, вы только послушайте... Вальс. О, вижу я -- вы жаждете вкусить сей жизни новой, жизни настоящей: вполне свободен только призрак, муть, а жизнь должна всегда ограду чуять, вещественный предел, -- чтоб бытием себя сознать. Я вам даю ограду. Вьюном забот и розами забав вы скрасите и скроете ее, -- но у меня хранится ключ от сада... Господин Президент, вы тоже не замечаете заводного автомобильчика, который эти господа пускают между собой по столу? Нет, не видите? А я думал, что, благодаря некоторой вашей особенности, вы как раз в состоянии заметить невидимое. Сон. Вальс, не отвлекайтесь. Все сидят абсолютно смирно, игрушки никакой нет. Мы слушаем вас. Кстати: как прикажете вас именовать? Вальс. Я не решил. Быть может, я останусь правителем без имени. Посмотрим. Я не решил и общего вопроса: какую дать хребту и ребрам мира гражданскую гармонию, как лучше распределить способности, богатства и силы государства моего. Посмотрим... Но одно я знаю твердо: приняв мою ограду и о ней -- не позабыв, -- но память передав в распоряженье тайное привычки, -- внутри пределов, незаметных детям, мир будет счастлив. Розовое небо распустится в улыбку. Все народы навек сольются в дружную семью. Заботливо я буду надзирать, сверять мечту с действительностью плавкой, и расцветет добро, и зло растает в лучах законов, выбранных из лучших, когда-либо предложенных... Поверьте, -- мне благо человечества дороже всего на свете! Если б было верно, что ради блага этого мне нужно вам уступить открытие мое, или разбить машину, или город родной взорвать, -- я б это совершил. Но так пылать такой любовью к людям и не спасти слепого мира, -- нет, как можно мне от власти отказаться? Я начал с вас, а завтра я пошлю всем прочим странам то же приказанье, -- и станет тихо на земле. Поймите, не выношу я шума, -- у меня вот тут в виске, как черный треугольник, боль прыгает от шума... не могу... Когда ребенок в комнате соседней терзает нас игрою на трубе, как надо поступить? Отнять игрушку. Я отниму. Приказ мой для начала: весь порох, все оружье на земле навеки уничтожить, -- до последней пылинки, до последней гайки, -- все! Чтоб память о войне преданьем стала, пустою басней деревенских баб, опровергаемой наукой. Шума не будет впредь, а кто горяч не в меру и без суда желает проучить обидчика, пускай берет дубинку. Таким образом -- вот декрет, которым я начинаю свое правление. Он послужит естественным основанием для всеобщего благоденствия, о формах коего я сообщу вам своевременно. Мне не хотелось бы снова упоминать о способностях телемора, а потому, почтенный Президент, было бы желательно, чтобы вы мне без лишних слов теперь же ответили, согласны ли вы немедленно приступить к исполнению моей воли? Пауза. Все смотрят на пустое кресло. Мне кажется, что ныне, в провозглашенную мной эру тишины, я должен рассматривать ваше молчание как посильное выражение согласия. Министр. Да, он согласен. Он согласен... Господа, он согласен, -- и я первый приношу присягу верности... я буду стараться... новая жизнь... слово старого солдата... (Рыдает.) Голоса. Ах, мы вам верим... Тут все свои... Что за счеты... Вальс. Старик слезлив. Снег старый грязно тает... Довольно, встать. Прием окончен. Будьте любезны приступить к работе. Я останусь здесь, -- где, кажется, немало великолепных комнат... Больше всех мне нравится ваш кабинет. Полковник, распорядитесь. Сон. Он победил, -- и счастье малых сих Уже теперь зависит не от них. Занавес Действие третье Обстановка первого действия. Вальс за письменным столом. Голова забинтована. Тут же полковник. Вальс. Нет, больше не могу... На сегодня будет. Полковник. Увы, это все дела неотложные. Вальс. Здесь холодно и мрачно. Я никогда не думал, что громадная, светлая комната может быть так мрачна. Полковник. ...А кроме того -- неотложность дел возрастает с их накоплением. Вальс. Да-да, это все так... Что же мой Сон не идет? Пора. Полковник. Получается невозможный затор и нагромождение. Вместо оживленного перекрестка -- жизнь нашей страны находит у вас в кабинете опасный тупик. Вальс. Вы бы все-таки перестали мне делать замечания, -- скучно. Полковник. Виноват, Ваше Безумие, но я только исполняю свои прямые обязанности. Вальс. Титул звучный... Вы довольно угрюмый шутник. Если я вас держу в секретарях, то это лишь потому, что я люблю парадоксы. Ну -- и вам в пику, тоже. Полковник. Мне кажется, что я службу свою исполняю. Большего от меня требовать сам господь бог не может. А что у меня тут, в груди, -- это никого не касается. Вальс. Тем более что это у вас не грудь, а живот... Нет, не могу сегодня больше работать, -- вот не могу... Тяжелая голова... Полковник. Голова у вас не должна больше болеть: рана была пустяковая. Вальс. Она и не болит... Нет, просто скучно, надоело... Все так сложно и запутано, -- нарочно запутано. Рану я забыл, но покушение -- помню. Кстати, маленькое воздушное распоряжение, которое я только что сделал, минут через двадцать будет проведено в жизнь. Надо надеяться, что кто-нибудь сразу нас известит о результате. Полковник. Об этих ваших делах позвольте мне не знать. Я в них не компетентен. Но у вас сейчас на рабочем столе вздрагивает и хрипит в невыносимых мучениях моя несчастная отчизна. Вальс. Кабы не косность олухов да проделки плутов, она давно была бы счастливой. Но вообще, знаете, полковник, я решил, что делами буду заниматься только раз в неделю, скажем -- по средам. Полковник. Моя обязанность -- вам заметить, что тем временем страна гибнет. Вальс. Ну уж и гибнет. Не преувеличивайте, пожалуйста. Полковник. Нет, Ваше Безумие, я не преувеличиваю. Вальс. Пустяки. Полковник. Пустяки? То, что миллионы рабочих, выброшенных с заводов, остались без хлеба, -- это пустяк? А дикая неразбериха, царящая в промышленности? А потеря всего экономического равновесия страны благодаря вашему первому человеколюбивому декрету? Это пустяк? И я не говорю о том, что во всех областях жизни -- смут