Александр Мирер. У меня девять жизней  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  1 Колька Карпов проснулся, как всегда, мгновенно. Он перемахнул через границу сна и яви, словно прыгнул через планку. Вспомнил вчерашнее и открыл глаза. В зрачки радостно ударило зеленое сияние. Так оно и есть. Вчерашнее не приснилось. Он лежал голый, в коричневых плавках мягкой кожи. Под ним была восхитительно упругая лежанка из живых мелких листьев. Николай хмыкнул. Осторожно опустил босые ступни в траву, и она спружинила под пятками. Трава лежала на полу, как зеленый ковер, очень плотный. Колька осторожно вышел на середину хижины, наклонился - никаких следов от ног. Вот это ковер... Он стоял как бы внутри большой пещеры, метра в три высотой и метров шесть в поперечнике, не совсем круглой, а чуть овальной, с куполообразным сводом. Все это - свод, стены, пол и длинная лежанка, огибающая стены, - было живое и зеленое. Колька попробовал запустить руку в стену, между листьями. Не вышло. Листва оказалась спрессованной, скрученной, как табак в сигаре. Черт знает что... После вчерашнего он мог бы и не удивляться этому дому, вырубленному в зелени, как пещера в скале. Не такое видели... Но Колька вдруг заподозрил, что дом не вырублен, а выращен. Как настурция на клумбе. Он вздохнул, оглянулся на спящего Володю и по пружинящей траве пошел к выходу. Раздвинул занавес из тонких зеленых нитей, заменяющий дверь. Выглянул наружу. Наверное; он еще не проснулся как следует и был наполовину отрешен от реальности. Он смутно помнил, что Рафаил ранен и где-то оставлена без присмотра баросфера. Что положение экспедиции в высшей степени странное, непонятное и даже опасное. Но сейчас его интересовало только одно: построен "зеленый дом" или выращен? И Николай, перебирая пальцами по листьям, обследовал стену в проходе толстая стена, около метра. По внешней ее стороне были живые листья другого сорта. Глянцевито-кожистые, крупные, заходящие один за другой, как черепичная кладка. Между ними рука прошла довольно легко и нащупала свободное пространство... Ага, ветви... так... - он задвинул руку по плечо - и опять внутренние листья, спрессованные... По руке пробежал кто-то маленький, с когтистыми лапками - Колька выдернул руку и и услышал тихое грозное рычание за спиной. Похолодев, он оглянулся. Рядом стоял большой, тощий леопард и смотрел на него, сморщив нос. Колька попятился, рукой нащупал вход - леопард перестал рычать. Одним прыжком Колька подлетел к лежанке; схватил пистолет, навел его на дверь. Зеленые нити еще качались, и сквозь их зыбкую завесу было видно, как леопард неторопливо, на прямых ногах, удаляется от входа и как играет солнце на его оранжевой шерсти. Выждав некоторое время, Николай подошел к двери и выглянул в щелку - пистолет для твердости держал обеими руками... Вот он, зверюга... Разлегся под пальмой, вытянул шею и смотрит. Колька тоже вытянул шею и шагнул за порог - зверь тут же поднялся. Коля вернулся - зверь опять лег. Он был метрах в двадцати. - Сторожишь, - пробормотал Колька. - А если мне по нужде, тогда как? Он машинально похлопал себя по голому бедру, отыскивая карман с сигаретами. Усмехнулся - брюки и прочая одежда остались у "коричневых", а курить он бросил два месяца назад, когда начались тренировки. Он вдруг развеселился. Эти "коричневые" все делают по-своему, понимаете? Дома строят из живых кустов, вместо пробирок и колб для анализов употребляют каких-то тварей - тут его передернуло. Щетинистые клубки, розовые, как слепые безногие поросята, - гадость... Ну, это их, дело. Только бы лечили как следует. И, наконец, взамен сторожей или тюремных решеток у них леопарды. Неплохо, ничего не скажешь. Придется ждать, пока "коричневые" сами не вспомнят о пришельцах, а Володька - пускай отсыпается. Он поднес к глазам часы - девять... Что - девять? Эти золоченые стрелки на белом кружочке не имели смысла. Колька проснулся окончательно, подумав, что вчерашнее утро отделено от них необъятными массивами пространства-времени. Отныне для них не существует "вчера". Есть только завтра, послезавтра и так далее... - Тик-так, тик-и-так, не стучите громко так, - прошептал он и устроился в ногах у Володи, чтобы держать вход под наблюдением. Рано или поздно за ними придут, а в крайнем случае он бабахнет в воздух, чтобы напомнить о себе, а пока он сидел, упираясь лопатками в упругую стену, посматривал на сторожа-леопарда и думал. Сначала он думал, что это неправильно - сидеть и ждать. Долг обязывал его, не теряя ни секунды, отыскать вчерашний дом или другое место, где "коричневые" лечат Рафаила, и проследить, чтобы все было как надо. Потом он подумал: "А почему я не должен доверять "коричневым"? Потому что они темнокожие и ходят без рубашек? Мало я видел сволочей в модных рубашках? Название-то какое придумал: "коричневые", словно они фашисты... Правда, зверюгу они к нам приставили. Ну, посмотрим. И в этом может найтись какой-то смысл. Нарвались же мы вчера на гориллу..." Не подоспей вовремя охотники, эта самая горилла оставила бы от экспедиции Института Совмещенных Пространств три кровавые лепешки, м-да... Если бы не охотники... Она весила полтонны, как минимум. А что, красивые ребята - охотники. И лица у них умные и добрые... Так он думал, а Володя спал, комфортно раскинувшись на лежанке. Володя был некрасив - толстый, слишком белый, курносый. Зато лицо у него было очень доброе и во сне. Доброе и озабоченное. ...Таким оно было в "момент ноль", когда Колька прикрыл иллюминатор заслонкой, - отсвечивающий стеклянный конус смотрел на его любимый плакат с улыбающимся синим чертиком и английской надписью, неразличимой на таком расстоянии, и от волнения невозможно было вспомнить эту надпись, и Володя понял, что он волнуется и похлопал его по коленке. Они трое сидели, пристегнутые к креслам, и в динамике внешней связи хрипело дыхание шефа, который набирал воздух, чтобы произнести "ноль!", а за броней баросферы оставались решетки энергоприемников, и бледные лица инженеров стартовой команды, и бетонные стены, и асфальтовые дороги, и вся Земля, застроенная бетонными коробками, - перепаханная, дымная, бензиновая. Оставался шеф в своей прокуренной вельветовой куртке, и его прокуренный голос рявкнул: "Н-ноль!", и прежде чем потерять сознание, из-под каски, беспощадно давившей на темя, Колька увидел лицо Володи, и ему было легко терять сознание... ...Солнце заметно поднялось, круглые пятна легли на зеленый навес и обозначили стрельчатую арку входа. Колька подергал друга за руку - вставай, вставай... Володя открыл глаза и спросил: - Где Рафа? 2 Рафаил Новик, Владимир Бурмистров и Николай Карпов стали друзьями, мягко говоря, неожиданно. Первую встречу Колька не любил вспоминать, хотя с тех пор прошло четырнадцать лет. Нехорошая была встреча. Скорее вопреки, чем благодаря ей, они подружились и вместе пошли на физтех и вместе начали работать у профессора Большакова, известного под международной кличкой Рыжий Тигр. ...Предание говорит, что теория Совмещенных Пространств была заложена поздней ночью, в операционном зале большого ускорителя под Серпуховом. Шестнадцатью часами раньше профессор Большаков - тогда его еще не звали Рыжим Тигром - в очередном приступе ярости выгнал лаборантов и сам спаял и собрал диковинную приставку к ускорителю. Затем положил на столик остаток припоя и умиротворенным голосом попросил "включить машинку". Позже он клялся и божился, что совершенно ничего не предвидел и саму приставку спаял, чтобы посрамить косоруких лаборантов. Так или не так, однако два грамма оловянно-свинцового сплава со следами канифоли исчезли со столика. И в ту же ночь, в операционном зале, поглощая в невиданных количествах черный кофе, Большаков дал основные формулы теории СП. Теоретики взвыли - надо было спасать святая святых физики, принцип сохранения энергии и массы. Вещество не могло исчезнуть _н_и_к_у_д_а_. Следовательно, огрызок припоя переместился _к_у_д_а_-_т_о_, Большаков объяснял, куда - в пространство, втиснутое между ячейками нашего - пространства-времени. Ему отвечали: все может быть, и ваше "совмещенное пространство" тоже имеет право на существование. Но теория ваша базируется на искусственных приемах, на математической эквилибристике... Рыжий Тигр - он уже был Тигром и академиком, и почетным, доктором десяти университетов - Рыжий Тигр рявкал: "Эквилибристика?! Займитесь лучше квантовой теорией! Вот уж где полно р-рецептурных приемов..." Скандал... Новый генератор Совмещенных Пространств, построенный уже по всем правилам инженерной физики, выбросил в никуда последовательно: брусок победита, морскую свинку в стальном боксе, батарейный радиопередатчик, ампулу с меркаптаном. Скептики пытались поймать сигналы передатчика и унюхать меркаптановую вонь. Безрезультатно... И Большакову разрешили построить баросферу - защитную скорлупу для сверхмощного генератора СП, приборов и подопытных животных. И тогда разгорелся новый скандал. Совмещенные Пространства фатально не желали быть исследованными и не желали вступать в какой-либо контакт с нашим пространством-временем. Институт тратил чудовищные количества энергии, забрасывая баросферу в СП - раз за разом, день за днем. Результаты были разнообразно-бессмысленными. Кинопленка возвращалась либо засвеченной, либо нетронутой, а приборы фиксировали то абсолютный вакуум, то огромное давление за бортом - настолько огромное, что баросферу должно было сплющить, а она возвращалась целой. И прочее в том же духе. Через день стальной шар исчезал неизвестно куда и полтора часа спустя возникал из этого "нечто" или "ничто", доставляя очередную порцию бессмыслицы. Утешало одно явление: мыши, кролики, собаки и, наконец, шимпанзе отлично переносили путешествия в СП и дали науке первый экспериментальный факт. За полтора часа отсутствия животные успевали прожить несколько суток. То есть в Совмещенных Пространствах время текло быстрее, чем на Земле. Но даже этого факта многие ученые не желали принимать, и на "тигрятниках", семинарах Большакова, обстановка накалялась невыносимо. Рыжий Тигр молчал, ждал. После пятого опыта с шимпанзе, на очередном семинаре поднялся Рафаил Новик. Смущенно улыбнулся, покашлял и сказал: "Наша группа - Бурмистров, Карпов и я - готова пойти в СП. Медицина не возражает. Товарищи, надо посмотреть своими глазами". Рафаил умел добиться своего. Спокойный, холодно-настойчивый, он колотил в одну точку: автоматика ненадежна, поэтому следует посылать троих. "Не разместимся? Извините, мы изготовили макет кабины... Пожалуйста... Один работает с энергоаппаратурой, второй - с научными приборами, третий ведет визуальные наблюдения". И через полгода они заняли свои места в кабине баросферы: Рафаил у генератора СП, Володя - у приборов контроля и Колька - в верхнем кресле, у иллюминатора. Это было вчера утром. В двенадцать ноль пять Колька очнулся после перехода и увидел через слегка запотевшее стекло зеленые земные растения, и коршуна, парящего в темно-синем стеклянном небе... Они ощутили страшное разочарование. Синее небо, пальма, коршун! Значит, нет никаких Совмещенных Пространств. Баросфера перемещалась в иные точки земной поверхности - только и всего. Рыжий Тигр открыл взамен новой Вселенной новый вид транспорта... Они кинулись к приборам. Давление, состав атмосферы, магнитное поле, температура, сила тяжести, радиоактивность, микроорганизмы и бог знает что еще. Приборы подтвердили: Земля, Земля, Земля, тропическое солнце бушевало в зените. Через иллюминатор было видно, что, баросфера покоится на круглой поляне, с которой уходит в пальмовый лес прямая, как стрела, дорога, вполне ухоженная, с дренажной канавой. Следовательно, места цивилизованные. И экипаж баросферы, подавленно ругаясь, собрался на волю, чтобы снять координаты и документально подтвердить гибель теории СП. Правда, была одна странность - квантовые бортовые часы стояли практически на нуле, и запас энергии в аккумуляторе не уменьшился ни на йоту, но этому имелось готовое объяснение - приборы барахлят при переходе. Они сбросили тяжелые каски, открыли люк и выбрались наружу, в мокрую, банную жару. Колька машинально подхватил с собой пистолет, навязанный им комиссией по технике безопасности. Он стоял, злобно оскалясь, и вертел пистолет на скобе, вокруг пальца. Рафаил работал с угломером, Володя быстро строчил в бортовом журнале, свободной рукой прижимая к глазам очки. Солнце жарило сквозь куртки, словно утюгом. И, как бывает всегда, события повернулись мгновенно и необратимо: затрещали деревья, мокро шлепнул упавший ствол - долю секунды пустовало его место в зеленой стене - опять затрещало, и на солнце выдвинулась чудовищная обезьянья морда. Володя тонко вскрикнул. Черно-бурое тело вздернулось на дыбы, как паровоз, подброшенный взрывом, и тогда загрохотал пистолет, и Колька видел удары пуль о живое тело, и вдруг все кончилось. Что-то подняло его в небо и ударило о землю. Вот как это случилось... Он очнулся, когда Рафаила уже уносили охотники - бегом, оскальзываясь по мокрой дороге. Володя был цел и даже не потерял очки. "Догоняй!" - крикнул Колька, захлопнул люк баросферы, подобрал с земли пистолет и ринулся следом за охотниками. Потерял их из вида - мчался вслепую, волоча Володю за руку... Откуда-то выскочил еще охотник, привел их к поляне, на которой валялась окровавленная Рафаилова одежда. Их тоже заставили раздеться, вымыться в ледяной, пахнущей анисом воде. Втолкнули в зал, освещенный странным зеленым светом... Там прохладно. Посреди зала - два низких стола желтого блестящего дерева. На дальний положили Рафаила. Охотники ушли с носилками, и четверо голых людей с двух сторон придвинулись к столу. Раненый лежал обнаженным... Но почему эти - голые, в одних лишь плавках? Колька схватился за пистолет и вдруг опустил руку. Четверо так подошли и наклонились, таким движением, что привиделись халаты, марлевые маски. Будто вспыхнула бестеневая зеркальная люстра над столом, и матовые блики пробежали по резиновым перчаткам. И Колька, уже дрожащий от возбуждения и страшной усталости, узнал эту уверенную повадку. Над Рафаилом, в желтом свете лиственных стен, стояли врачи. На пришельцев никто не оглянулся - вынимали из зеленых корзиночек щетинистых, розовых, пищащих тварей, кормили их кровью из локтевой вены. Безглазые твари чавкали. Трубочку в вене придерживала молодая кудрявая женщина - Кольке показалось, что он видел ее среди охотников на поляне... Колька стоял, держал Володю за руку и смотрел, как безглазых поросят раскладывают по корзинкам. И как они растут в корзинках - словно тесто в опаре. У некоторых прорезывались глаза. У одного выросли четыре лапки. Штук двадцать их было, и все изменялись по-разному. ...Кажется, его тошнило. Какие-то процедуры он совсем не запомнил, все это тянулось очень долго. Он помнил, как один из врачей - могучего сложения, бритый - отвернулся от корзинок, подошел к Рафаилу и, играя бицепсами, поставил на место сломанную ногу - Володя заскрипел зубами и застонал. Бритый усмехнулся. Другой врач повозился под столом, и, как во сне, тот выпустил зеленые побеги, и они поползли, извиваясь зелеными гусеницами, оплетая вправленную ногу. Потом врачи стояли, опустив руки, а бритый кормил Рафаила - тот жевал, не открывая глаз. Потом и бритый встал рядом с остальными. Они все смотрели в одну точку - на огромный синий отпечаток обезьяньей лапы у Рафаила на животе. Полчаса или больше прошло в молчании, в ожидании чуда. Где-то за зелеными стенами взлаивали собаки, глухо трубил неизвестный зверь. Вдруг женщина торжествующе вскрикнула, протянула руку, и Колька увидел, что синяк бледнеет и уходит, как тень облака на земле. Сейчас же бритый врач вывел их с Володей наружу, что-то сказал веселому бородатому охотнику - тот смеялся и кивал, поправляя зеленую униформу. Лук и колчан висели у него за спиной, и из тени на все это смотрели еще несколько охотников, и Колька увидел очень близко лицо врача. Он стоял перед Колькой, трогая себя за подбородок. Бицепс надулся на его руке - страшно было смотреть - и глаза как бы надулись, огромные, бычьи, с зеленоватыми белками, - глядели и не видели. Потом пальцы отпустили подбородок, взгляд вышел изнутри на свет, и глаза дрогнули и ожили. Пробежали сверху вниз и снизу вверх по бледному потному лицу, исцарапанным рукам, по пистолету, задвинутому за пояс. Остановились - глаза в глаза. И Колька понял, что сию секунду заснет. И заснул. И проснулся уже в этом доме, по-прежнему без одежды, но почему-то с пистолетом. А теперь проснулся и Володя Бурмистров и спросил: "Где Рафа?" 3 - То-то и вопрос, где Рафа, - сказал Николай. - Видишь, зверь на поляне? Не выпускает наружу. И людей - никого, будто вымерли. Володя всмотрелся и рассеянно отметил: - Это гепард. Они легко приручаются. - А ты выйди, попробуй... - Давай заорем, - сказал Володя. - Свистни, вот что! Свистеть Колька был мастер. Детдомовское его прозвище было Колька-Свисток. Он грянул в два пальца, так что гепард подпрыгнул и приложил уши, а сверху кто-то заухал и захохотал. - Концерт... - сказал Володя. - А знаешь, Свисток, это не Земля. - Глупости, брось, - быстро сказал Колька. У него похолодели руки. Насколько вчера утром ему хотелось, чтобы здесь было Совмещенное Пространство, настолько сегодня была необходима Земля. Ведь Рафаил не выдержит обратного перехода в баросфере, его и здоровые еле выдерживают: А энергия из "Криоля" утекает... Если здесь СП, то экспедиция останется в нем навсегда. "Криоль" сохраняет стартовый запас энергии не больше суток. "Криолем" они называли гелиевый аккумулятор. - Ты понимаешь, что говоришь, Володька? - Понимаю, естественно... - Да почему? Откуда в СП возьмутся люди, пальмы, гепарды? - Ума не приложу, - признался Володя. - Я вот о чем: если на Земле есть такая... - он пошевелил пальцами, - страна, что ли, то мы знали бы о ней. - Экий прыткий! - с облегчением сказал Колька. - Да мы по специальности всего прочесть не успеваем, а география там, этнография... Брось! Володя посмотрел на него внимательно. - Я-то брошу. Но ты проверь сейчас же... на всякий случай. - Каким образом? - Ты у нас полиглот. Проверь, знают ли здесь хоть один из четырех языков. - А если не знают, тогда - не Земля? Чепуха, - сказал Колька. - Смотрите-ка... Гепард вскочил и пробежал мимо входа. Зашуршали шаги, зеленый занавес раздвинулся, и в дом вошел вчерашний веселый охотник. Парни смотрели на него, не мигая. - Су-убх'а нараоа? - проговорил охотник. Колька спросил: - Ду-ю спик инглиш? Парле ву франсе? Парлата иль испаньола? - и больше для порядка: - Шпрехен зи дойч? Охотник засмеялся, прикоснулся к Колькиному плечу и выговорил: - Ко-лия... - потом к Володе: - Во-олодзия... О, хум-м! - Су-убх'а нараоа, хум-м, - повторил Колька. - Коля, Володя... - он тоже тронул охотника за плечо, над перевязью. - Джаванар! - крикнул охотник в восторге от Колькиной понятливости. - Джаванар, Джаванар! Колия - адвеста, - сказал он убедительно и засмеялся, теребя бороду. - Откуда бы ему знать наши имена... проворчал Колька. - Его-то зовут Джаванаром... Ра-фа-ил, - произнес он по слогам. Охотник прямо-таки засиял, повторил: "Рафаи, Раф-фаи, хум-м!" - и показал на дверь. Жара была крепкая. Они, как из предбанника, шагнули прямо в парную - волосы зашевелились на голове. Гепард, привязанный к дереву, облизывался и басисто мяукал. Поляна была точь-в-точь похожа на вчерашнюю: такие же мощные деревья с перистыми кронами, и густой жестколистый подлесок, в котором сейчас же спрятался дом, стоило лишь отойти от него на десяток шагов. Джаванар не повел их к Рафаилу. На краю поляны, у ручья, он стянул через голову перевязь и нагрудник, развязал пояс и остался в неизменных коричневых плавках. На его выпуклой груди висел сухой красный жук с толстыми лапками... - Теперь он будет купаться, - нетерпеливо проговорил Володя и ошибся. Джаванар не собирался купаться. Он показывал гостям, что с утра надо бы умыться. С низкорослого кустика над ручьем он сорвал комок зеленых путаных нитей, окунул в воду и потер руками - пошла пена. Мыться было отлично. Вода текла в меру прохладная, чистая, без песчинки. Полотенец этикет не предусматривал. Кожу, скрипящую от чистоты, сушили на солнце, а тем временем причесывались веточками хвоща, похожими на пластмассовые ершики, Но мало того! Подсохнув, Джаванар полез в кусты за ручьем, словно в комод. Поиграв могучими лопатками, выудил сочный корешок толщиной в мизинец, ополоснул его в воде, отломил кончик и стал водить под бородой, ощупывая пальцами кожу. Корешок он осторожно держал, растопыривая свободные пальцы. Волосы сыпались на траву. Колька принял корешок, побрил Володю, а тот в свою очередь, почистил ему щеки и шею под бородой, причем едва не испортил всю красоту, засматриваясь на Джаванара. Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: "Э-хе-хе-ее-е". Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхаясь на траву, потом зеленые - покрупнее, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна. Под мышкой она держала мохнатую рыжую дыню. Черная морда нахмурена, губы трубкой... Прямо на траве принялись за еду. Ели оранжевые медовики, маслянистую дыню, запивали кисленьким молоком из зеленых грушевидных плодов. Даже Володя признал, что пища отменная. Колька, набив рот дыней, поддразнил: - Как нашчет белковой нешовмештимошти в эшпэ? Скончаемша в штрашных штраданиях? - За такое готов скончаться, - ответил гурман Бурмистров. Их аппетит доставлял видимую радость Джаванару. Он торопливо разделывал дыню охотничьим ножом, единственным стальным предметом, который они здесь видели. Корки и объедки прямо из-под рук хватали черные жирные крысы. Кольке они изрядно портили удовольствие... А обезьяна-официант сидела невысоко на стволе и дразнила привязанного гепарда. Потом пробежала по поляне, смешно подпрыгивая, уморительная в своих серых пушистых шароварах, и ушла вверх по дереву. Володя вздохнул: - Земной рай... Только жара убийственная. Наконец, сытые и чистые, они прошли за Джаванаром короткую аллею и попали на поляну перед лечебницей. ...К добрым чудесам люди привыкают быстро. Увидев Рафаила, парни не удивились, хотя раненый командор встретил их улыбкой и даже помахал свободной рукой. Все остальное, кроме головы, было упаковано в чехол из живой зелени. Впрочем, выглядел Рафаил плоховато - лицо землистое, у рта глубокие складки, глаза ввалились. Володя сразу подошел к нему, присел и - деловым тоном: - Ну, вот и отлично... Выкарабкиваешься, издали видно! Бледные губы шевельнулись, прошептали: - А, парни... Здорово... Видите - запеленали меня... - Больно? - спросил Николай. - Не-е... Негры тут... да вы знаете... - он замолчал. - Ну-ну? - Они рисуют... Нарисовали, что через двое суток встану... - Перелом срастется? - брякнул Володя, и испуганно закрыл рот. Рафаил ответил равнодушно: - Перелом... Я думал, вывихнул... Они долго... - опять замолчал. - Рафа, что - долго? - мягко спросил Колька. - Смотрели, гнули, - он прикрыл глаза и внезапно спросил полным голосом: - Перелом? Показалось вам с перепугу. Колька пихнул Володю локтем - молчи. Незачем больному знать подробности. Скверные это были подробности, они оба видели, как правая нога Рафаила болталась, сломанная посредине голени. И видели кость, проткнувшую кожу изнутри. - А почему ты знаешь, что показалось? - все-таки спросил Николай. - Сегодня на рассвете смотрели... гнули... - Рафаил снова шептал. - Нарисовали... через двое суток... Где мы, парни? - Не знаем, Рафа. Пока не идентифицировали, - сказал Володя. Рафаил вдруг уронил голову. - П-стите... Пр-остите, р-ребята... Я п-сплю... - он тихо захрапел, уткнувшись в листья, как в одеяло. Тогда Колька воровато оглянулся и запустил руку под живую повязку. Горнолыжники поневоле разбираются в переломах, что твои хирурги. И Колька нащупал больное место на ноге и сказал себе без удивления: "Действительно, срослась. Чудеса продолжаются". Он выпрямился и сказал Володе: - Муфта - во, с кулак, - и показал кулак. - Срастили. Володя открыл рот. - Вре-ешь... Он тоже знал, что такое "муфта" - костная мозоль на месте заросшего перелома. Когда Колька валялся в больнице, дружки ходили к нему каждый день и поднаторели в хирургии. - Слишком много чудес, Карпов. - Слишком много, - Николай поднялся с колен. - Пожалуй, ты был прав. Для Земли чудес многовато. Сутки еще не прошли. Попытаемся уйти в баросфере? - Большой риск, Николай. - Ладно... Рафаила беру на себя. Они его здорово подлечили. Он крепко потер виски. Интересы науки и все такое прочее, и больного везти рискованно, и все-таки ему совсем не хотелось коротать свой век в Совмещенном Пространстве, в раю или не в раю, или где угодно. Он пойдет и подготовит баросферу к старту - здесь недалеко, за сорок минут обернется. - Так я пошел к баросфере. Володя пожал плечами. И увидев, как он придвинул лицо к неподвижному лицу Рафаила, Колька внезапно вспомнил то утро, четырнадцать лет назад, когда он впервые разглядел и понял их обоих. Он дождался их в проходном дворе - культурных деток, - под облупленной кирпичной аркой. Прижал к стене. Они смотрели с нервной дрожью, но без страха. Толстый мальчик в очках защищал живот руками. "..." - сказал Кила, детдомовский кореш, а Колька приказал: "Заткнись" и спросил: "Очкарь, что у тебя в пазухе?" - "Белые мыши, для живого уголка". - "Покажи!" Очкарь достал красноглазую мышку, показал с ладони. Второй культурный мальчик - кудрявый, маленький - смотрел на обидчиков пристально и высокомерно, как бы отталкивая взглядом. "Беленькая, сволочуга!" - сказал Кила и вдруг ударил снизу по руке Володьки. Мышка шлепнулась в свежий потек мочи на асфальте. Пробежала к стене, под кирпич. Колька наклонился и увидел, что вместо глаза у нее выпуклая капелька крови. Тогда он сплюнул и приказал своим: "За мной...", и они поскакали через заборы к детдому... Эх, напрасно Колька Карпов вспомнил давние дела! Напрасно остановился на полдороге, засомневался. Не пришло бы в голову воспоминание, он сумел бы выдраться из этого рая земного и увести друзей. А теперь не мог. Он остановился и подумал отчетливо: "Убьет Рафаила при переходе, я же руки на себя наложу". И, будто услыхав его мысль, в лечебницу вошел седой человек. Поднес руки к груди, приподняв красного жука на ней, - поздоровался. Картинно улыбнулся и отдельно поздоровался с Володей. Глубоким музыкальным басом произнес: - Брахак... Он улыбался, но прищуренные веки, морщинка около рта, беспокойный поворот головы... Нет, Брахаку не хотелось улыбаться... Врач? Как будто вчера его не было среди врачей. Инстинкт подсказывал Николаю, что Брахак - важное лицо. Он и по внешности был весьма представителен: могучее тренированное тело, холодные, очень живые глаза и тонкая улыбка. Под мышкой он держал, как портфель, стопку овальных листьев. Академик, да и только... Он заботливо заглянул в лицо Рафаилу, присел на лежанку, а листья пристроил рядом. В руке у него, как у фокусника, оказался голубой мелок, и он зачиркал им по листу - рисовал. Пригласил жестом подойти поближе. Рисовал он с необычайной быстротой - через минуту на листе была изображена баросфера с открытым люком... так... а вот кто-то лезет по скобам к люку. В этот момент произошло сразу два события. Пришла кудрявая женщина-врач, и Колька на несколько секунд потерял всякий интерес к Брахакову рисованию - такой красавицей оказалась она. А пока он хлопал глазами, снаружи затопотали быстрые шаги и высокий голос прокричал, приближаясь: - Ра-аджтам, го-ониа-а-а! Брахак с сердцем бросил мелок. Развел руками - мол, некогда, извините - и быстро заговорил с девушкой... Колька краем уха слушал незнакомые звучные слова и пытался сообразить, к чему была нарисована баросфера. Когда Брахак зашагал к выходу, Колька сказал Володе: "Я сейчас..." и побежал следом. Он боялся, что старик вернет его, а вышло как раз хорошо - Брахак вежливо подождал, и они пошли вместе. Он запоминал дорогу. От выхода направо, по узкой аллее, до поляны, на которой суетились охотники - отвязывали больших огненно-рыжих собак. Посреди следующей поляны лежал слон в зеленой попоне, охотник сидел на бивне и промывал зверю глаз. "Да как же не Земля, если слоны?" - подумал Колька на ходу и вдруг увидел совсем странное зрелище. Все предыдущие поляны были закрыты поверху сплошным лиственным куполом. На этой же центр купола был открыт в небо - широким круглым отверстием, и по оси отверстия стояло дерево. Вокруг него сгрудились люди. Они стояли на коленях, прильнув к синему граненому стволу, похожему на старинную пушку, направленную почему-то в зенит. Брахак тоже опустился на колени и стал смотреть вверх. Что они там увидели? Солнце сияло над самой верхушкой дерева, и Колька долго пристраивался, пока разглядел на многометровой высоте узкие раструбы, венчающие ствол. Они казались маленькими, как цветки душистого табака, а на деле... - Колька прищурился - на деле метра по три в длину. И вот что еще. В круглом просвете виднелись и другие высокие деревья - за краем поляны. Их верхушки пригибались и трепетали, там дул сильный верховой ветер, но граненое дерево стояло неподвижно. И люди вокруг него были неподвижны. Кто-то из них пел тихим, неприятно визгливым голосом. "Дикари! - понял Колька. - Настоящие дикари, удивительно! Они же молятся. Полуденный молебен для руководящего состава". Он потихоньку стал пятиться, чтобы не оскорблять чувства верующих своим присутствием, но тут, сотрясая землю, прибежал бритый врач и бесцеремонно сунул голову между двумя молящимися. Простучала пятками целая толпа мужчин и женщин, окружили дерево вторым кольцом. Стояли, наклонившись, и слушали. У нас бы так слушался экстренный выпуск о полете на Венеру... Странно. Охотников между ними не было. Один Джаванар. Вот все поднялись с колен, мягким басом Брахак произнес несколько слов, пауза, еще несколько слов. В толпе загомонили-зашумели. Смолкли. Торопливо начали расходиться, на Кольку поглядывали без улыбки. Худой, очень темнокожий человек стоял на коленях, громко пел одни гласные: "А-а-а-у-у..." Колька подошел к дереву, он прямо горел от любопытства. Ствол, в полтора обхвата, был четко восьмигранный, как чудовищная головка болта, а в метре над землей были овальные отверстия - аккуратно на оси граней. По дереву густым слоем сновали черные муравьи - вот почему оно казалось синим... Поляна опустела. К дереву подходил охотник с гепардом на поводке, в полной амуниции, с луком, а Брахак звал, показывал на аллею - скорей, пошли. "О-эм-м, о-а-ии", - пели у дерева... Брахак торопился. Колька пошел спортивным шагом, чтобы не отстать. По дороге отметил, что слон поднялся, переминается с ноги на ногу, на спине - ременная сетка. Собаки исчезли со своей поляны, в траве прыгали черные молнии - крысы подбирали остатки корма. Проскакала обезьяна в зеленой перевязи, с большой дубиной за спиной. Лица у охотников были хмурые... Что-то случилось. В медицинском доме сидели охотники с луками. Вокруг стола орудовали пушистые серые звери, размером с таксу. Хрустели зубами, подрезая стол вместе со спящим Рафаилом. Володя стоял рядом в полной растерянности и вскрикивал: "Да что случилось?", и его рука, протянутая к столу, выглядела ужасно беспомощно. Брахак, не останавливаясь, взял его за руку и подвел к лежанке, где еще валялись листья и палочка мела. Пушистые звери, стрекоча, как жатки, продвигались вдоль стола, пришлепывали по траве плоскими хвостами. Кудрявая девушка успела надеть охотничью одежду, и теперь кормила Рафаила каким-то снадобьем - он жевал, не просыпаясь... - Что происходит, наконец? - Спокойно, - сказал Колька. - Сейчас разберемся. Володя смотрел на него с надеждой. Брахак рисовал, двигая лопатками. Две параллельные линии, по бокам - кудряшки... Ага, карта. Это просека, а вокруг нее - лес. Так-так, вот поляна с баросферой, вот боковая аллея, - смотри, четко работает... - а вот и прямоугольничек и внутри него - изображение человека. Рафаил лежит, понятно. - Разбираешься, Вовка? Тот утвердительно посопел. Просека уходила далеко, на край листа. Кружочки - дома, много домов. Человечки, еще, еще... Понятно. Поселок или город, далеко отсюда. Брахак поднял голову, проверил их реакцию, и рядом с изображением Рафаила нарисовал слона. Стер человека пальцем и мгновенно повторил его на спине у слона, и тремя движениями разместил трех слоников по дороге в город. Над дорогой нарисовал круг с лучами - солнце. Вот оно что - предлагается эвакуация. Не так далеко, полдня пути - четверть круга солнца... Да что - предлагается. Рафаила уже опустили на землю вместе с ложем. Ждут лишь их согласия и одежду притащили, накрест перевязанную ремешком. - Какая еще эвакуация? Надо уходить. И вдруг Колька понял, что здесь, наряду с деловой суетой, происходит нечто скрытое от посторонних и очень важное. Он понял это, когда Брахак нарисовал солнце и посмотрел на девушку вопросительно. Девушка опустила глаза, а охотники, наоборот, смотрели с любопытством и ожиданием то на Брахака, то на пришельцев. "Ах ты черт... Похоже, медицинская красотка чего-то требует, а Брахак поступает по-своему, - думал Колька. - Впрочем, сейчас не до психологии". - Уходим к баросфере, Володя? Дело ясное... Володя кивнул. Колька взял мел и провел черту напрямик от медицинского дома к баросфере. Брахак удовлетворенно улыбнулся, повернул голову к охотникам, но девушка опередила его. С лицом, темным от гнева, она прыгнула вперед и схватила Кольку за руку. Заговорила быстро, яростно - спохватилась, что ее не понимают, - бросилась к Рафаилу и вцепилась в носилки. И смотрела. Господи, как она смотрела! "Не сохранишь, не убережешь - говорили ее глаза. - Нет... Убьешь его. Он будет спать, а ты - будить его, но он будет спать - вот так, и жизнь будет вытекать из него - вот так, смотри! - и он умрет. Не отдам!" - Оказывается, дело неясно, - сказал Володя, смущенно покашливая. - Она ведь врач, правда? - Смотри, застрянем мы здесь... Вот дикая кошка! Кому верить, непонятно. - Врачу. - А, дьявол с вами, - сдался Колька. - Может, это Земля все-таки. Пошли. ...Охотники подняли спящего и вынесли в жару и духоту, в резкий запах слонового тела. Быстро прикрутили носилки к ременной попоне. Серый холм поднялся, пошел, а за ним - охотник и девушка с луками на изготовку и Колька с пистолетом. Пошли под деревьями, в тревожной тишине, навстречу солнцу. По пути с дерева съехала обезьяна и запрыгала рядом со слоном, держась рукой за бивень. Лес молчал. Только слон вздыхал, растопыривая уши. Люди едва поспевали за ним - миновав поляны, он плавно, как автомобиль, набрал скорость. Шли длинной, бесконечно прямой просекой. Далеко впереди сливались в темное пятно лента неба, пронзительная зелень солнечной стороны и черно-коричневая полоса тени. Было так жарко, что даже обезьяна не выбегала на солнечную сторону - трусила слева по сухой канаве или прыгала с ветви на ветвь, строя слону дружелюбные гримасы. Пеший охотник улыбнулся Кольке, без стеснения оглядывая его бойкими глазами. Борода у него была совсем короткая, молодая. Любопытные глаза остановились на пистолете - с просительным выражением. Первый человек заинтересовался техникой. Остальные ее не замечали. Колька перевел предохранитель, проверил спуск и протянул парню пистолет. Тот принял, стал рассматривать подробности насечки, пластмассовые накладки на рукоятке. Его коричневые длинные ноги сами находили дорогу. Потрогал защелку, нажал, вытянул магазин. Осмотрел, вложил обратно - ловок! Вернул пистолет. Посмотрел на Кольку оценивающим взглядом. "С оружием не знаком, ствол держал на себя, - думал Колька. - Жаль, нельзя бабахнуть для пробы. Где это я читал, что слоны пугливы?" Лицо охотника было нервное, городское... - Колия? - спросил охотник и представился: - Ахука. Зачем-то достал из-за нагрудника свой амулет. Небесно-голубой жук. - Хороший, - сказал Колька. В этих навозниках или жужелицах был свой смысл. У Брахака и Джаванара они красные, у этого... Ахуки - голубой. У девушки какой жук? Колька плохо запоминал цвета. Темно-синий, кажется... Жарко. Душно. Три полосы сходятся впереди. Мотается слоновый хвост. С носилок торчит Рафкина босая нога. Идет Ахука механически-бодрым шагом, весь мокрый, ноги блестят. Далеко позади угадывается собачий лай, еще какие-то звуки, но все вязнет в раскаленном воздухе, как в топленом жире. ...После часа пути устроили привал. Девушка тут же полезла на слона, как мальчишка на крышу. Колька с жадностью напился из ручья, лег и дремал в изнеможении, пока не услышал голос Володи: - Колюня, вставай, вставай. Дальше поедем на лошадях. ...Он влез на лошадь, покрытую толстой мягкой зеленой попоной. Покорно пожал плечами, увидев, что попона эта - лист с прожилками, сухой и мягкий, как поролон. Девушка ехала на слоне, как погонщик, - покачивался тонкий, прямой силуэт на фиолетовом небе. Последующий путь был виден смутно и не отложился в памяти. Они проезжали поперечные просеки, поляны, перешли вброд быструю мелкую реку. С последними лучами солнца стал слышен шум многих голосов, музыка. Закачались в сумерках зеленые стены. Колька помог снять Рафаила, внести его в дом и уложить, и сам рухнул и уснул. 4 Кольке снилось, что академик Богатырев стоит на коленях и, подняв веснушчатое лицо, орет громыхающим басом: "Раджта-ам, гоониа-а!" Он проснулся от боли в ногах. Зеленый дом был в точности похож на вчерашний - тот же зеленый ковер на полу, зеленые, слабо светящиеся стены. Показалось даже, что давешняя скачка через лес, поющее дерево и Брахак с его сединами и мудрым взглядом были во сне. - Да-да, стандартное жилье, - сказал Володя, перехватив его взгляд. - Доброе утро. Он уже сидел с записной книжкой и карандашом. - Доброе... Пишешь, значит... - Дневник вчера не заполнял. Не знаешь, сколько мы вчера проехали? - Километров шестьдесят, - предположил Колька и попытался протиснуть руку между листьями стены. Его тянуло повторять все, что он делал вчера утром. Но сегодня снаружи не было гепарда, и поляна выглядела по-иному. Деревья низкорослые, с кудрявыми кронами. Одно дерево цвело сумасшедшим алым цветом. Когда Колька - высунулся наружу, донеслась далекая грустная музыка. - М-да... Знаешь, что я вчера видел? Дерево-радиостанцию. - Обожаю домыслы, - отозвался Володя. - Ты лучше посмотри, каков зоопарк! Под лежанкой листья были относительно рыхлыми - Володя раздвинул их и показал Кольке внутренний войлокообразный слой - синие нити, вроде водорослей. Этот войлок был сплошь покрыт крупными бледными муравьями. В их гуще сидели, как начальники, лупоглазые крапчатые лягушки. Одна не успела спрятаться и вытаращилась на свет, растопырив пальцы с круглыми присосками. Почему-то муравьи не трогали лягушек. А пониже, у самого пола, проходил туннельчик - на всю длину стены. Стоило заглянуть в него, как с двух сторон выпрыгивали крысы, дерзко взглядывали на людей и скрывались. На полу, под травяным ковром, тоже кипел муравьиный город - действительно, зоопарк! - Ладно, - сказал наконец Колька. - Нас-то не трогают, переживем... Но дерево-радиостанцию я видел. Тоже кругом в муравьях. - Видел - описывай. - Процентов на девяносто. Послушай, Вовка... Где мы все-таки? Бурмистров нашел в дневнике страничку, изрисованную формулами, показал: - Я сегодня рано проснулся, понимаешь... Посчитал на досуге... - Ну-у, если ты прав, - поразился Колька. - Если ты прав, тогда мы живем! Володя оперировал с известными формулами соотношения времени в земном пространстве и в СП, но ввел новое исходное предположение: при переходе от одного пространства к другому время стоит на месте, а поэтому энергия не расходуется. Теперь выходило, что запас энергии сохранится в "Криоле" не сутки, как считалось прежде, а четверо суток без малого. - ...Тогда мы живем! Ага... Ты утверждаешь, что квантовые часы останавливались закономерно? И у нас еще трое суток в запасе? Ну, ты - гигант... - Сначала проверь как следует. Бери карандаш. - Очкарь, бумажная душа, - нежно сказал Колька. - Тетрадочки-карандашики. Володя внимательно смотрел на него, прижимая очки к глазницам: - Я бы не стал принимать это за истину. Умозрительные выводы... - он пожал плечами. - Послушай, - сказал Колька. - Вчера у нас была альтернатива: или Земля, или мы пропали. Так? Сегодня тройной выбор. Либо Земля, и нам некуда спешить, либо СП, и мы имеем трое суток на обследование... - Или пропали, - закончил Володя. - Да. И опять-таки нам некуда торопиться. Главное, что некуда торопиться, и наши шансы теперь составляют два к одному. Они посидели рядом, плечо к плечу. "Ах ты, дружище, - думал Колька. - Настоящий исследователь... Мы везучие все-таки, могли же влипнуть черт-те во что, а не-в этот райский зоопарк. И здорово, что мы не супермены, потому что те сначала стреляют, а потом думают. Хороши бы мы оказались; если бы вчера открыли пальбу по врачам, когда они кормили слепых поросят Рафкиной кровью..." - Ну их всех, - сказал Колька. - Не вешай носа, выберемся. - Я не вешаю коса. Свисти, пора к Рафаилу. Явился лохматый охотник, Ахука. Раз-раз, - не слушая возражений, промассировал гостям ноги, еще сведенные после верховой прогулки. Раз-раз - умыл, накормил завтраком. Он был взбудораженный, очень решительный... За едой прокричал: "Тан, Та-ан-и!" С дерева съехал орангутанг, заковылял в соседнюю хижину. Вынес и подал хозяину подзорную трубу. Колька чуть не подавился. Охотник передал ему трубу и взволнованно замигал лохматыми ресницами. - Серьезное сооружение, - одобрил Колька. Объектив был примерно трехдюймовый. Стекла отличной шлифовки, оправы - полированные, серебряные. Тубус твердого дерева, в широкой части обтянут той же кожей, из какой были сделаны плавки. Увеличение... ого! Тридцатка или сороковка, очень приличный инструмент... - Ваше мнение, товарищ инженер? - спросил Володя. - По-моему, работа не европейская. - Работа ручная, корешок, оправы чеканные, тубусы не вполне круглые... Колька навел трубу на вершины дальних деревьев. Краем глаза он видел, что Ахука засиял и заулыбался. - Вовк... Прямо над просекой - еще поющее дерево. Посмотреть не успели. Из-за кустов, образующих как бы палисадник перед хижиной, вышел Брахак. Свежий, подбритый, поглаживал круглую седую бородку. - Теперь начнутся дела, помяни мое слово, - сказал Колька. Дела начались немедля. Ахука возбужденно что-то рассказал Брахаку - старик выслушал неодобрительно. Охотник взял у Володи инструмент, поработал тубусом. Брахак поднял плечи... - Показывает, что мы знакомы с оптикой, - определил Володя. - Угу. А старик темнит. Ох, дорого бы он дал, чтобы от нас избавиться. Брахак проговорил длинную фразу, развел руками, сел. Ахука посмотрел на него с мрачным торжеством и вызвал обезьянку. И пока она подтаскивала - в три захода - овальные листья для рисования, мелки и мокрую губку, парни посовещались, и Николай попросил: - Рафаи, Рафаи! Ахука схватил мелок, нарисовал спящего Рафаила и над ним - солнце, чуть приподнявшееся над горизонтом. Рядом второй рисунок, на котором Рафаил сидит, и тут же Володя разговаривает с Ахукой. У всех троих заинтересованный и глубокомысленный вид, а время, судя по солнцу, - несколько после полудня. Рисунки были артистические. Володя сказал: - Прекрасно рисует! Показывает, что Рафа до полудня не проснется. - Нет, он чего-то еще добивается... Ахука досадливо сморщился, подумал, тронул Володины очки, потом прикоснулся к пистолету, потом, совершенно неожиданно, к красному жуку на груди Брахака. Показал своего, голубого, и изобразил удивление - почему, мол, красный? У меня - голубой... Спросил что-то у Брахака. Тот с неохотой показал: не понимаю. А-а! Показывают, что для них многое непонятно! - догадался Колька. Но это ведь само собой разумеется... Чего он хочет, охотник? Ахука сказал: "Каопу!" и прикоснулся к голове. "Каопу, каопу", - подтвердил Брахак. "Нк-и!" - Ахука похлопал себя по руке, а Бракак успел запомнить кое-что, но первым понял хозяев Володя: - Это по твоей части, Колюня. Предлагают изучить язык. - За два-то дня? - горько откликнулся Николай. - Если мы сумеем уйти через два дня. - Типун тебе на язык! Сейчас я им нарисую... Он торопливо изобразил два круга солнца и баросферу - его поняли. Брахак сразу оживился. Честное слово, он хотел поскорее спровадить пришельцев, что за притча такая! Ахука, напротив, помрачнел и нарисовал совсем уже невероятную сценку. Нарисовал себя, Володю и Николая за р_а_з_г_о_в_о_р_о_м_ - ошибки не могло быть. У каждого изо рта выходило облачко, как рисуют в комиксах. ...Брахак был любезен дипломатически. Ахука сверкал раскаленными очами и еще раз, и еще, и еще показывал, что сегодня гости сумеют разговаривать! И Колька поверил и сказал почти благоговейно: - Вовк, а они могут. Пойдем? - Собственно, мы ничем не рискуем... - Пошли! - провозгласил Колька. - Почтеннейшая публика, чудеса продолжаются. 5 Их повели не по просеке, а вроде бы задами, по извилистой аллейке между зелеными куполами хижин. Очень тих был этот город. Шуршали шаги редких прохожих, неизвестно откуда доносилась струнная музыка, да покашливали вверху обезьяны. То и дело попадались узкие, чистые ручейки с травянистым руслом. В них проплывали животные, похожие на бобров. В одном ручье паслась маленькая антилопа. Встреченные люди были все на одно лицо - крупные, красивые, в стандартных плавках. Прохожие не выказывали особого любопытства и деликатно отводили глаза после беглого взгляда. Колька крякнул. Он думал - толпой побегут, будут пальцами тыкать: гляди, рыжий! Тут же и Володя зашептал: - Как вышколены, а? Я себя чувствую неотесанным провинциалом. - Наше дело исследовательское, - сказал Николай. - Смотри себе, не стесняйся. ...Ахука показал вперед - пришли. Дома кончились. Открылась огромная поляна - холм, покрытый плюшевой травой. С вершины холма вздымался граненый ствол "поющего дерева", массивный, как обелиск. Ниже по склону, редким ожерельем его окружали деревья с чешуйчатыми, мохнатыми, красно-бурыми стволами. Их перистые листья перекрывали всю поляну, как колоссальный тент, а могучие доски корней были разукрашены яркими цветными картинами, другие картины лежали прямо в траве, и было это так здорово, что Колька задохнулся. Дымчатый золотистый воздух висел между деревьями. Поднимаясь к вершине холма, он старался быть внимательным и спокойным. Старался смотреть и запоминать. Здесь было много людей. Некоторые рисовали, обратив к ним лица с характерным замкнутым выражением, - вскидывали темные, с голубыми белками глаза и опять опускали к рисунку. Группы в пять - семь человек сосредоточенно разговаривали. К одной компании обезьяна подтащила гроздь бананов. Чуть подальше грохотали струны - человек сидел и играл на басовом инструменте, сверкая бритым блестящим черепом. Слушатели кивали, раскачивались в такт. Одна женщина лежала в траве, подперев щеки ладонями. На вершине холма чернел вход а пещеру - узкая, высокая арка. Здесь трава была выбита до земли. Рядом с входом сидел охотник в форме - нагрудник, шорты, шапочка, - и при нем угрюмая обезьяна с дубиной... Колька поежился. Вдруг стало неуютно. Несколько минут они простояли у входа, под бухающие, глубинные удары огромного инструмента - бритоголовый все играл, раскачиваясь: "Баба-бам-м... ба-ба, ба-ба-бам-м... ба-ба..." Из пещеры вышел белый человек. - Все-таки Земля, - быстро сказал Николай. - Заговори с ним. Белокожий человек прикрывал глаза старческой узловатой ладонью. За его спиной стояли двое "коричневых" с решительными лицами. - Ду ю спик инглиш? - отчетливо прозвучало на поляне. - Парлата иль испаньола? Вместо ответа старик поклонился, сделал приглашающий жест и бочком, как краб в глубину, скрылся в пещеру. Ахука выскочил вперед и - повторил жест белого. Парни переглянулись и пошли за ним в темноту. Пещера оказалась освещенной. Едва привыкли глаза, как стали различаться стены узкого туннеля. Фигуры людей и полоса дороги были, как водой, облиты слабым зеленым светом. По отлогому спуску люди плыли вниз, погруженные в этот странный свет, и впереди открылась ярко-оранжевая арка, и в нее по-рыбьи бесшумно нырнул старик с сопровождающими. - Отличный кондиционер, воздух сухой и чистый, - донесся до Кольки голос Бурмистрова. Передние исчезали за оранжевой аркой, поворачивая направо. Акустический фокус. За поворотом тишина сменилась гулом хора на спевке. Длинный прямой туннель, по всей длине сидят люди. Поют. Слева - то же самое. Насколько хватает глаз, бесконечным рядом, сидят голые люди на пятках, поют. ...Таким было первое впечатление: длиннейший оранжевый туннель с низким круглым сводом и такой же длинный ряд людей, сидящих с очень прямыми спинами перед невысоким парапетом. Потом они _у_в_и_д_е_л_и_. За парапетом, в каменном желобе покоился гигантский членистый червь. Тысяча или больше метровых оранжевых бугроватых шаров, соединенных в бесконечную, монотонную цепь. Слипшихся боками. Нависающих над парапетом. Уходящих далеко, в оранжевую мглу. Старец выбросил руку, показывая на ближний шар. Провозгласил: "Нарана! Нарана!" Сквозь хор человеческих голосов прорывались невыносимо визгливые, не людские, почти ультразвуковые вскрики. От режущего запаха подступал кашель. Это было совершенно ни на что не похоже. ...Николай вырвался из оцепенения, шагнул вперед, вплотную к парапету. На уровне его глаз была бесконечная волнистая череда визжащих шаров. Они лежали, на треть погруженные в оранжевую густую жидкость, кисель, трепыхавшийся мелкими волнами. Володя придерживал очки двумя руками. - Увеличенная модификация существ-анализаторов, я полагаю? - Они, голубчики, - пробурчал Колька. - Существа... Режущий формалиновый дух, розоватые, мясистые тела в редких черных волосках, мерзкие ротики-щелки. Чавкают, слившись боками. Белые муравьи, просвечивая оранжевым, суетятся на бугристых телах - облизывают... - Логическое завершение, - бормотал Володя. Живая магнитофонная станция. - Ну, ты держись, в общем, - ответил Колька. - Вперед, разведчики, во имя Науки... Ахука смотрел на них, сочувственно выставив бороду. Старец вернулся и делал неловкие приглашающие движения. Колька сказал: - Веди, веди, старый краб! Шар, около которого они стояли, ответил внезапным визгом: "О-и-и!" Это было ужасно, в сущности. Неподвижная безглазая глыба говорила, пошевеливая впадиной-воронкой... Старец тут же подскочил и глухим басом, с оттенком подобострастия пропел что-то. Воронка умолкла. - Нарана, нарана! - экзальтированно повторил старец. Пошли, пробираясь по узкому проходу за спинами людей, которые перекликались с _э_т_и_м_, тихо, протяжно распевая гласные, а _э_т_о визжало, отвечая. У людей были сосредоточенные, усталые лица. Володя вслух считал шары, потом сбился и бросил. Некоторые были побольше, другие - поменьше. В нескольких местах за _э_т_и_м_, сгибаясь под сводом, ходили люди. По одному, наклонившись, осторожно переставляя ноги. Что-то делали там, сзади, невидимое. Пришли в тупик, к глухой стене. От двух крайних мест поднялись грустные парни, поклонились, поднеся руки к груди. У них были, жуки нового цвета, фиолетовые. Бледный старец сказал несколько слов, один парень подошел к Кольке, второй - к Бурмистрову. Пригласили сесть в метре друг от друга. Володька, торжественно-бледный, перед своим шаром, Колька - перед своим. Край желоба закрыл чавкающие ротики, перед самым лицом оказалась оранжевая тьма воронки. - йе... - пропел парень с фиолетовым жуком. Колька догадался повторить звук. - У-у... Повторил и это. - А-а... Пожалуйста... Как в музклассе, пой себе "ре" третьей октавы. Сольфеджио. Учитель быстро запел, обращаясь к _э_т_о_м_у_. Воронка шевельнулась, ответила тонким визгом: "Й-иуи-аье-е", в разных тонах. Колька почувствовал - от него ждут, чтобы он поговорил на своем языке. Он посмотрел на учителя. Тот кивнул, заламывая густые брови. - Ну, что я вам скажу... Жила-была курочка... то есть баба. Была, понимаете, у нее эта - курочка Ряба. Ну что, хватит? Воронка опять запела - длинно, грустно, замедленно, как пастушья жалейка. Учитель выслушал ее и произнес: "Каопу", Николай повторил сразу правильно, подмигнув Ахуке. Тот медленно улыбнулся. Старец закивал, восторженно сжимая руки. - Каопу, - повторил учитель и пропел два звука: "у-о", первое в "до", второе в "ми". Колька тоже повторил и пропел. Вот как - предмет можно обозначить и словом, и пением без слов. "Э, нет - эта штука посложней магнитофона, Бурмистров!" - легко подумал он, и в этот самый момент с ним случилось нечто, чего он никогда потом не мог объяснить и понять. Слова полились рекой в его мозг. Воронка их выпевала, учитель произносил, а он впитывал - все легче и легче, с наслаждением легкости и удачи. Слово влетает, как ласточка в гнездо, ложится на место, как кирпич в стену, голова приятно согревается, и так весело, хорошо на сердце! Он чувствовал, что дважды повторять не надо, запомнит и с одного раза, и учитель перестал повторять слова, и началась группа абстракций - знать, запоминать, верить, изучать, действовать, соотноситься - в бешеном, нарастающем темпе... Но он был и сам не промах, о учителя, Николай Карпов брал английский по кембриджской программе! Он даже успевал оценивать их методику, успевал гордиться собою и отвечал Воспитателю все более сложными фразами. Потом он перестал ощущать себя, а слова, летящие из оранжевой воронки, четырехзвучные-четырехнотные слова, стали видимыми. Они выплывали из воронки, как оранжевые много-рельефные фигуры. Другие были серебристыми, переливались радужной пленкой. Форма их и мера были геометрически-совершенными, причем буквам соответствовала горизонтальная плоскость, а тону и продолжительности звука - две вертикальные, и эта чудесная геометрия озвучивалась голосом Воспитателя, повторявшим слова на раджана. Но голос отставал от мягкого лета фигурок. Они говорили свое, и оказывалось, что мир также устроен геометрически-совершенно, стоит лишь понять сущность и выразить ее символами. Жизнь, обладание, смерть, рождение, счастье? Не более чем звуки! Четырехмерные звуки, вечно изменчивая вибрация времени... - Потешно! - расхохотался он. - Ты разве не сущностна, разве ты - чрезмерный звук? Как мне называть тебя? - Нарана, - был ответ, что означало "Великая Память". Он больше не смеялся. Было счастье: слушать молча и запоминать. Ибо высшее счастье - не в действии, но в памяти, и в ней же истина. В памяти - истина. - Погоди, - взмолился он. - Я не могу без действия! - Слушать и мыслить... - сказала Нарана, и вдруг его схватили за плечи. Голос извне приказал: - Поблагодари Нарану и Воспитателя! И встань! Он улыбался. Пропел, улыбаясь: "Пришелец без касты благодарит и уходит". Кровь, горячая, как неразведенный спирт, отливала от мозга. - Встань, встань! - твердил голос Ахуки. Он со счастливой улыбкой посмотрел на них. Ахука и Брахак. Их лица были неподвижны - серые каменные маски. Он воскликнул: - Хорошо ли я владею речью, друг Брахак и друг Ахука? Они воткнулись в него глазами, - да что с ними? - Что тревожит тебя, друг Ахука? Краска стала возвращаться на лицо охотника, Брахак сделал успокоительный жест. Старец, Хранитель Великой Памяти, покачал головой и засеменил к выходу. Он вовсе не был светлокожим - выцвел в подземелье. Медленно, с тем же сверлящим взглядом, Брахак выговорил: - Как твое имя? - Коля, ты ведь знаешь, друг Брахак! - и по-русски: - Володь, да посмотри на меня! Они же меня не узнают! - Повернись... Почему не узнают? Все в порядке... Ахука засмеялся коротким, невеселым смехом. - Не-ет, внешностью ты не переменился, пришелец... Вставай же, я тебе помогу. - Взял за плечи, поддержал. - Обошлось, во имя Равновесия... Колька не спросил, что обошлось. Он охнул, нестерпимые мурашки бежали по ногам, кололи иглами. Разминаясь, постанывая, взглянул на часы. Шестнадцать ноль пять?! А тогда было десять без минут - просидели шесть часов! Как миг единый... - Идите за мной, поспешайте, - приказал Ахука. Подгонять не приходилось - двадцать часов они не видели Рафаила, и стал заметен гнет подземелья, пригибал головы. Душно, тяжко... Мимо поющих, шевелящихся оранжевых глыб, мимо неподвижных людей, скорее на волю... Но что за чудище, - думал Колька, - это же гигант немыслимый, не зря они его боятся... показалось им, что со мной беда. Рисковали, значит. Игра того стоила, ай да Великая Память! Вдруг остановка. От Уха Памяти поднялся человек и загородил им дорогу. Длинный, ясноглазый; костлявые плечи подняты. - Ахука, - проговорил костлявый, - надо ждать беды. - Пропусти, мы торопимся. - Наблюдающий небо, остерегись! - Остерегись ты, Потерявший имя! - Ахука, как зверь, оглянулся, увидел нагоняющего Брахака и рывком обошел незнакомца. Тот грустно улыбался, и Колька постарался запомнить его тощую фигуру. "Чудак печальный и опасный", как сказал Пушкин, - возьмем его на заметку. Наверху было жарко. На холме играли другие музыканты, и слушатели были другие. Брахак, сжав губы в линейку, отозвал Ахуку. Их разговор был тих и краток, но кое-что удалось подслушать. Брахак советовал охотнику оставить пришельцев в покое. Особенно этой ночью... Высказался и вернулся в подземелье, - мрачно, не попрощавшись. Ахука же ринулся с холма, в беспощадном темпе привел гостей к лечилищу и выговорил одним дыханием: "Я произношу важное. Без меня лечилище не покидайте - я вернусь до заката". С дерева съехал орангутанг, держа под лапой колчан, лук и другое снаряжение, и Ахука исчез. Володя посмотрел ему вслед и нырнул в лечилище. Колька еще немного постоял на поляне, хмурясь от головной боли и соображая. Вот они узнали язык, и по логике должно стать легче, а стало непонятно и тягостно. Главное - непонятно, и поговорить не с кем. Плохо, плохо... Он чувствовал - дело оборачивается очень плохо. 6 Рафаил лежал розовый, бритый. Спал, посвистывая вздернутым носом. Хоть здесь все спокойно... Колька рухнул на лежанку, взялся за виски. - Бурмистров, болит голова? - От голода, по-моему, а здесь пусто. ..."Ие-и-о", - провизжали голоса, завертелись оранжевые пятна. Кудрявая девушка протянула ему сверток, вроде блинчика с мясом. Колька пробормотал: "Прохладного полудня..." - Прими это и съешь. Это бахуш. В свертке были сушеные белые черви, какие попадаются в яблоках, но крупные, парафиновые - гадость. - Оч-чень вкусно, похоже на снетки, - сказал Володя. - Ешь, ешь! Это не черви, - он хрустел бахушем вовсю. - Ну, другая гадость, - Николай нерешительно попробовал и вдруг набросился на хрустящие соленые штучки, как собака весной на траву - с бессознательной жадностью. Голова начала проясняться, спадала боль. Кудрявая прибежала, принесла кульком свернутый лист с кучей плодов; Колька, морщась от уходящей боли, смотрел на нее. Потрясающая эстетика движений... Ох, что за аппетит, чертовщина! Они ели так, что треск стоял кругом, - охмелели и развеселились. Володя проговорил: - Сиги. Необыкновенно вкусны с белым столовым вином, смотри нумер 1250... Колька захохотал, брызнув оранжевой плодовой мякотью. - Это сиги, а снетки?.. - "Привозятся в Петербург только морожеными. Это - самая мелкая рыба...". И дальше: "их совсем не потрошат, промыв только как можно лучше, осушить на салфетке". - Ох-ха-ха! - заходился Колька. - Отлично! "К каждой книге приложен следующий мой штемпель!" Хорошо! Будто они сидели в уютной кухне Клавдии Ивановны, Володькиной матери, и он, забавляясь, цитировал на память целые страницы из книги "Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов" - толстый золоченый корешок красовался на полке, рядом с эмалевыми вместилищами для круп... Девушка наблюдала за ними внимательно. - Ну, посмеялись, и к делу. Задаем вопросы, Вовк? Х-м... - Он заговорил на раджана, слушая свой голос: - Прохладного полудня тебе... - Ничего, получалось на раджана. - Мы не знаем твоего имени. - Нанои мое имя. И вам прохладного полудня. "Нанои - рыжая белка", - перевел Николай. - Подходящее имя. - Скажи, Нанои, кто, из какой касты поможет нам, сопроводив нас к Железной дыне? Мы хотим отправиться туда с возможной поспешностью. Она досмотрела еще внимательней. - О, да ты воистину Адвеста... Тебе ведомы касты? Он покраснел. "Адвеста" - шустрый, ловкий. Прилепили кличку! Но, действительно, названия каст сами поднялись из памяти: Управляющие Равновесием, Воспитатели, Врачи, Наблюдающие небо, Художники, Певцы, Кузнецы... Он повторил их по-русски, Володя поспешно чиркал карандашом, записывая. Почему-то Володя ничего не знал о кастах - странно. Нанои с интересом поглядывала на бумагу. Потрогала тонким пальцем обложку и сказала: - О вас печется Брахак, Управляющий, и Ахука, Наблюдающий небо. Жара спадет через одну дюжинную, и, взяв птиц, они вас сопроводят. Колька решил, что "взять птиц" - технический термин, вроде нашего "поехать на Красной стреле". - Ты - Врач, Нанои. Позволишь ли ты теперь везти Раф-фаи к Железной дыне? Далекий и трудный путь. - Он здоров, - послышался тихий ответ. - У Железной дыни я дам ему бахуш последний раз. - Мое лицо обращено к тебе, как к звезде восхода, - он неуверенно выговорил формулу наибольшей благодарности. - Рафаил совсем, совсем здоров? - Совсем, совсем, совсем! - Она сердито отвернулась. Колька пожал плечами. Володя сказал: - Посмотри, у Рафы и лицо стало розовое... Невероятно! - Счастливо улыбаясь, он перелистывал дневник. - Я подготовил вопросник. Володя читал свои заметки, Колька переводил. Нанои отвечала. Народ именуется Раджана, как и язык (пение у Памяти называется "нарана-на"). Городов, точнее поселений, имеется дюжина дюжин приблизительно. Доподлинно это известно Наранам... На вопрос, едят ли здесь мясо, ответ был кратким, с оттенком брезгливости, - не едят. Это походило на Индию, и Колька приободрился, но дальше следовало спросить: кто ваши боги? Слова "бог" и любого другого аналогичного понятия в словаре не оказалось. Религия, вера, культ, поклонение - тщетно... Колька с досадой покряхтел. В языке не было даже глагола "верить". - Кто создал людей - нашелся Бурмистров. Ответ был странный: "Людей создало Равновесие". - Кто создал Равновесие, Врач Нанои? - Раджаны, - ответила девушка с явным удивлением. - М-да, - сказал Володя, - кольцовка... Спроси-ка, кто создал касты? По-видимому, девушка теряла терпение. Ответом был вопрос: - Разве в вашем Равновесии все Головастые делают одно? Очень кстати разговор прервался. Опрокинулась корзинка, и на траву вывалился нардик - розовый клубок, - с писком пополз, таращась мокрым глазом посреди спины... - Вовка, слушай... Они поклоняются этим вот и Наранам! В них все дело, я точно говорю, давай о них выспрашивать, а? Но у Бурмистрова были свои соображения. - Кто создал землю, животных, растения? - спросил он. Ответ был туманный: "Предлежащие Равновесия". Отвечая, Нанои смотрела на Кольку - длинными, мохнатыми, мрачными глазами - так, что становилось жутко. Взгляд из-под высокого выпуклого лба, коричнево-красный рот, - она была чуждо, дико, непонятно красива, и Колька сказал по-русски: - Эй, ты бы не смотрела так, а? - Говори со мной по-нашему, Адвеста... Володя быстро спросил: - Какое расстояние от северной до южной границы Равновесия? - Дюжина, шестикратно помноженная, шагов. Колька понял, что "шестикратно помноженная" означает шестую степень. - ...Степени, три миллиона шагов, примерно две тысячи километров, - записывал Володя. - М-да, обширный район, не спрячешь.... Ты понял, что Равновесием они называют страну? - Которая создала людей, землю и животных... Путаемся мы в синонимах, Володя. Нанои вдруг исчезла, как тень. Без шороха. Нардик пищал в своей корзинке. Прежде им было невдомек - посмотреть и разобраться, что она была вовсе не плетеная. Это был лист - цельный, выросший заодно с крышкой. И стол, на котором лежал Рафаил, успел с вечера врасти в новый цоколь - следы обреза почти заровнялись... - Ну что - Земля? - спросил Володя. Колька махнул рукой. Нанои вернулась, опять раздала бахуш. Колька спросил, что за твари? Она ответила: "Белые муравьи". Володя сказал, что белыми муравьями обычно называют термитов, которые с муравьями не состоят в родстве. - Спрашиваем дальше, Николай... а, вот что. Прежде они видели белокожих людей, огнестрельное оружие, тканую одежду? Ответ был категорический: не видели. Ни людей, ни таких железных предметов, ни громыхающих предметов, ни одежды из тончайших лиан. Нет. Никто никогда не упоминал, и в песнях не пел, нет. Следующий вопрос был о Наране. - Нанои, мы хотим понять... - начал Колька. - Она перебила: - Ты называй меня "Мин", Адвеста. - Другое имя твое? - Другое, Адвеста. Для _п_р_а_н_г_а_м_а_. Это переводилось: "тот, кого я жажду". Володя кашлянул деликатно. Колька сидел багровый, теребил бороду, как идиот. Он был вовсе не так робок, но эта высокомерная простота накладывалась на непонятность всего происходящего. Слишком много непонятного, и все выпадало из привычных схем, подчинялось чужим алгоритмам, и даже в любви здесь объяснялись не по-нашему, и Колька понимал, что Нанои совсем не дикарка и не распущенная баба - просто здесь все по-другому. Так он и сидел, тупо глядя в траву. В специальную траву, заменяющую паркет, кафель, линолеум - что бывает еще? Пластик. Он вдруг понял, что никакой он не ученый, и никогда не станет настоящим ученым. Он дикарь и трус. Вот почему у него навязчивая идея - скорее к баросфере, скорее домой. Ибо главная заповедь дикаря - "бойся непонятного". Вот он и боится. Так или не так, получалась совершенная нелепость. Нанои смогла его полюбить, следовательно, она - земная женщина, и, следовательно, здесь Земля. Он усмехнулся, все еще глядя в траву. Ничего себе - аргументация! Володя напомнил: - Следующий вопрос о Наране. - Да, расскажи нам о Наране, - сказал Колька. - Что рассказывать тебе? - Все, что можешь. Мы... - Он все еще говорил с трудом, - мы ничего не знаем... о Наране. У нас подобного нет. Нанои вскинула руки и стремительно, крылатыми пальцами ощупала его голову. От нее пахло анисом и еще чем-то чудесным. Потом она всплеснула руками и пролепетала с безмерным удивлением: - Почему же вы Головастые, а не Пожиратели крыс? Почему вы - люди?! - Нанои, Нанои!.. - позвали снаружи, от входа. 7 Азбука был Наблюдающий небо. Минуло три лунных месяца с той ночи, когда Великая Память приказала ему стать Охотником. Он повиновался с готовностью - Врач Дэви предупреждала его, и он сам чувствовал, как сжигает его мозг бессильная ярость. Иногда в пещере Наблюдающих небо он поднимал голову и грозил Звезде оскаленными зубами, как волк. Да, он пошел в Охотники от бессилия, но уже с некоей мыслью, которая развилась в нем за эти три лунных месяца. Прежде он думал, что Нараны подыскивают каждому подходящую дорогу. Теперь он знал, что люди безразличны Наранам, как муравьи, бегающие у подножья дерева. Кому-то из них должно направиться за добычей, и выбор падает на самых суетливых. Три луны назад Великие начали посылать людей на Границы. Одним из тысяч был Ахука, Наблюдающий небо. Он расстался с Дэви, расстался с местом в пещере Наблюдающих и с привычкой проводить рассветные часы перед Ухом Памяти. Но приобрел нечто другое. Возможно, более ценное. Он понял, что может соперничать с Великими, - события последних месяцев он предсказал загодя, за две луны до их начала. Семь месяцев назад в полночной части небосклона вспыхнула Звезда. Она вставала каждый вечер, прежде чем заходило солнце, и, мерцая, поднималась высоко, чтобы вспыхнуть с наступлением темноты невиданным, прозрачным, голубым светом, залить им дороги, вершины спящих деревьев, гнезда рабочих обезьян под широкими листьями. Звезда прокатывалась над плоскогорьем и садилась за Рагангой. Пять месяцев назад ее увидели все. Но прежде ее заметили Наблюдающие небо, те, что работали в обсерватории Высочайших гор. Они передали весть по гониям, и Ахука в следующую же ночь улетел туда, за полуночную Границу, в царство холода и света. Далеко за Границей обитания простирались горы, уступами вверх, и еще вверх, и небо здесь было бледно-голубым, как свет ночной звезды. Наблюдающие небо жили в пещерах, отвоеванных у малоголовых, поддерживали, огонь, как дикари, и закрывали тело звериными шкурами. И здесь Ахука впервые кое-что понял. Здесь, где ближайшая Великая Память отстояла на четыре часа полета и связь с ней по гониям была сложным и затруднительным занятием; где не было услужающих животных, и не было животных-строителей, и сотни разновидностей плодоносящих деревьев, и полусотни растений, создающих удобства. Где Наблюдающие небо сами шлифовали для себя стекла, а Охотники несли охрану без гепардов, обезьян и птиц... да, здесь Ахука кое-что понял. Прежде всего он понял, что далеко за Границей обитания тоже можно жить - мерзнуть, страдать от однообразной пищи, но жить более плодотворно, чем там, в полуденной стране. По ночам к пещере обсерватории подкрадывались снежные барсы, и дежурные Охотники поражали их тяжелыми стрелами, а Наблюдающие небо не отрывались от своих труб, направленных на новую звезду, беседовали и спорили. И ничего не сообщали Наране об этих спорах. Предмет их был удивителен - Наблюдающие небо спорили о природе звезд! Было установлено: звезды на Равновесие не влияют. Их лучи слишком слабы, чтобы искажать течение Равновесия. Тонкие опыты с нардиками подтверждали это - ни один нардик не отклонился в своем развитии под светом звезд. А под лучами Солнца нардики изменялись буйно и разнообразно, каждая разновидность на свой лад. По изменению десятка разновидностей можно было составить полную картину того, как Солнце в настоящую секунду влияет на Равновесие. Еще в воспиталище Ахука узнал, что первые опыты с нардиками делал тысячу лет назад Киргахан, великий ученый. В период больших солнечных пятен Киргахан вынес на свет нардика из разновидности "круглая ящерица". Нардик прозрел, пролежав полчаса под лучами великого светила. Киргахан считался первым Наблюдающим небо - первым "голубым жуком". И поныне все Наблюдающие небо работали с нардиками. Тысячи безглазых в разные часы дня и ночи извлекались из пещер Нараны, их матери, и, урча и попискивая, вбирали в себя лучи. Некоторые разновидности начинали расти, другие оставались неизменными или погибали. И в том, как они росли и за какое время умирали, был глубокий смысл. Тысячи слов непрерывно сообщались Великой Памяти учеными: об открывшемся глазке, об отросшем когте, о каждом орехе, съеденном каждым нардиком. В двухстах поселениях пятьюдесятью тысячами ушей, выделенных для Ученых Равновесия, Великая Память выслушивала эти речи и связывала их с другим потоком сведений. О цветении деревьев и о слонятах в питомниках. И о том, сколько белок, носорогов и нетопырей пересекло Границу. В каком округе появились жгучие мухи. Хорошо ли слышно по гониям. Сколько стариков пришло к Врачам и по-просило смерти. В каком возрасте были умершие случайно, и сколько их было. Началась ли любовная игра у гепардов. В избытке ли пища у домашних обезьян. Охотно ли работают Художники, и на чем они рисуют сегодня - на листьях ниу или на скалах. Сколько крокодилов осмелилось подняться к левому берегу Раганги у излучины, что рядом с большим слоновьим питомником. В этом потоке сведений нардики составляли самую важную часть, ибо Солнце влияло на все Равновесие. Каждая вспышка вызывала бесчисленные последствия, которые сами становились причинами. Первопричиной великого нашествия крии было Солнце. Тогда Граница была прорвана, и добрая треть Равновесия осталась изгаженной и опустошенной... Солнце давало благо, и Солнце приносило беды, но за тысячу лет Наблюдающие небо не заметили, чтобы лучи от неподвижных звезд влияли на Равновесие. Звезды безопасны. Поэтому звезды не следует наблюдать - это бесполезно для Равновесия. Поэтому звезды нельзя изучать - бесполезное вредно для Равновесия! Наблюдающие небо _д_о_л_ж_н_ы_ изучать Солнце. Только Солнце, во имя великого Равновесия! Так считали Нараны. И в этом Ахука усомнился уже шесть месяцев назад, под бледным небом и под буранами полуночных гор. ...Он поежился, вспомнив о буранах. Как трудно было на морозе затягивать чехлами инструменты, - любой Кузнец сказал бы, что в этих инструментах слишком много меди и серебра, что инструменты еретические... Ахука, Наблюдающий небо, лежал в развилке древесного ствола над перекрестием трех дорог, ведущих к лечилищу. Он ждал своих друзей, Наблюдающих небо, чтобы отвезти пришельцев к Старым Кузнецам - если пришельцы согласятся. Великие дела замыслил Ахука... Но Земля уже отвернулась от Солнца, а друзья не шли. Привычным взглядом он отыскал яркую звезду. Сейчас она снова стала обычной яркой звездой, но дело было сделано. Равновесие погибало, сраженное ее светом. Погибало! Равновесие - это дети в воспиталищах, и не больше трех детей на одного Воспитателя. Это Врачи - один на восемь человек. Услужающие животные, животные-строители, птицы, гонии, боевые обезьяны, быстроходные слоны и лошади. И Нараны... Утешься и успокойся, Ахука. Твои дети еще не увидят гибели Равновесия. - Не все ли мне равно? - спросил Ахука самого себя. - Мои дети? Я их не видел. Они растут в воспиталищах. Теперь он сомневался во всем. Так ли необходимо, чтобы все дети росли вдалеке от родительских глаз? Пятью месяцами раньше он считал такой порядок разумным и неизбежным. Воспитатели должны воспитывать, а Наблюдающие небо - смотреть в трубы, изготовленные Кузнецами, и облучать нардиков, выращенных Хранителями Памяти, и общаться по гониям, и есть плоды, и пользоваться дюжинами дюжин благ, даваемых Управляющими Равновесия. Каждому человеку - свое дело. Тогда почему твой голубой жук, Ахука, постукивает по поясу Охотника? Равновесие рушилось. По совету Нараны Ахука стал Охотником. Он усмехнулся, лежа на гладком толстом суку. В недобрый час Нарана послала его к Охотнику Джаванару. Теперь он умеет подстерегать и хитрить, обучать собак и боевых обезьян. Он повел глазами к большому ручью, журчащему перед крайним домом лечилища. Над водой притаился Тан, его гордость - боевая обезьяна, приученная к услужению. Три собаки лежат веером в траве перед домом Раф-фаи. Ждут. А пришельцы ничего не знают, и он забыл дать им бахуша, но там - Врач Нанои, она позаботится о пришельцах. Кудрявая Нанои, она стала Врачом при Охотниках сразу после воспиталища. Она выбрала рыжебородого пришельца Колия, и это хорошо. Да, пришельцы... Другой мир! В одном их летучем доме больше железа, чем все Кузнецы перерабатывают за год.... воплощенная ересь, бессмыслица, имеющая для пришельцев глубокий смысл. Он чувствовал радость при мысли, что первым оценил пришельцев по достоинству. Они - Большеголовые, хотя каждый знает, что Живые науки развили человеческий мозг, а железо и прочие рукоделья уничтожительно влияют на Живые науки. Но, может быть, палочки из меди и железа, хранящиеся в железной игрушке Адвесты, - семена? И пришельцы в своих мертвых рукодельных Науках добились такого совершенства, что сеют железо семенами? Это меняет дело. Это изменило бы дело, если бы было возможно, поправился Ахука, зная, что это невозможно. Солнце не даст прохлады, железо не даст побега. Железо не дает побегов, не выращивает пищи... И, может быть, он совершает губительную ошибку, пытаясь повернуть Равновесие. Научившись сомнению, он стал сомневаться и в себе. Врачи говорят: "Носящий в себе Раздвоение должен оставаться цельным, как плод". Сейчас Ахука мучительно ощутил Раздвоение и поспешил достать припасенный бахуш-ора. Мозг Ахуки яростно спорил сам с собою: "Он действует для блага Равновесия!" - кричал Ахука-Охотник. "Хитроумный, так же полагает и Нарана, якобы действуя для блага Равновесия!" - насмешливо отвечал Ахука-мыслитель. Он сжал зубы, терпел. Наконец подействовал бахуш-ора. Он снова Охотник. Он лежит на дынном дереве, следит за тремя дорогами и слушает дыхание гепарда. Зеленоватый свет проникает сквозь листья домов, светится желтым трава на дорогах, прохожие скользят по полосам света, беспечно улыбаются друг другу. Так он прождал еще часть дюжинной и понял, что далее ждать бессмысленно - его друзья не придут, и пришельцы не останутся в Равновесии. "Этого тебе не удалось предвидеть, о хитроумный. Слуги Великой сумели задержать твоих друзей", - подумал Ахука и спустился на дорогу. Луна, желтая как дыня, висела над деревьями. Ствол большой гонии - на холме Памяти - рассекал пополам лунный диск... - Ахука, сын мой, - сказали за его спиной. Он обернулся и увидел мудрые, воспаленные глаза старого Хранителя Памяти и улыбку, застывшую на его лице. - Оставь пришельцев. Уходи, сын мой. - Учитель, а ты с трудом говоришь на раджана, - сказал Ахука. - Ты отвык говорить с людьми... Значит, такова воля Нараны? - Таков совет Нараны - оставь пришельцев. - Нет, - сказал Ахука. Тогда его схватили сзади, связали, поставили у дерева - он онемел от удивления и не пытался сопротивляться. Потом прохрипел: - Поднявшему руку на Большеголового - изгнание! Он видел, как несколько стрел вонзились в грудь Тана, бросившегося на слуг Памяти. Голос Хранителя проговорил: - Сын мой, не ставь науки превыше Равновесия. Забудь о пришельцах. Их посадят на птиц, и они уйдут. Потом тебя отпустят. Дрогнула земля. За деревьями, по дороге к лечилищу, шли гигантские нардики - ростом с крии, гигантскую обезьяну. Ахука перестал вырываться из лиан, опутавших его тело. Таких гигантов он никогда не видел. И никто в Равновесии не видел. Быстро распорядилась Великая Память... Бесстрашная, мудрая, великая... Крепко же она испугалась трех жалких пришельцев в Железной дыне... - Приходи ко мне завтра, Ахука, - сказал старец. - Нарана ценит, что первое предупреждение о Звезде передал ты. Сын мой, не говори с людьми об этом деле, остерегись. Нарана не остановится ни перед чем для спасения Равновесия... 8 - Нанои! - звали от входа. Девушка оттолкнула Кольку и длинным прыжком, как кошка, метнулась на голос. - Прыжочки, - выдохнул Бурмистров. - Почему мы "Головастые", она спрашивала. - И еще: "Почему мы не крии или не Пожиратели крыс". Одурела совсем! - А если для них Нарана - нечто само собой разумеющееся, как письменность для нас? Эти Нараны... - Да, в них что-то есть, - усмехнулся Колька. - Море обаяния! Постой-ка... - За дверью говорили. Он узнал басистый голос Брахака. - ...Опасно. Я не хочу брать сторону тех или других. Разбуди Раф-фаи, заставь подняться... Повтори утреннее лечение... - Управляющий, ты боишься? - Смири свой нрав. Приготовь раненого в дорогу. Теплой полуночи... Именно в эту секунду Кольку и прихватило ощущение: влип. Бессмысленное такое, но безошибочное. Во что-то он ввязался или ввяжется, и будет ему очень нехорошо... Где же этот Ахука, интеллигент чертов? "Приготовь раненого в дорогу..." Хорошо, если к баросфере, а может, и еще кой-куда. Он бы меньше беспокоился, разгуливай вокруг вооруженная охрана или толпы любопытных, пускай враждебные. Было не то что страшно, а чудно, как во сне. Плохого с тобой не делают, сам куда-то лезешь, и есть одна надежда - проснуться... Нанои вернулась, смотрит. Он кивнул ей, Володе сказал: - Ты, значит, посиди, а мы потолкуем. Подошел, присел на лежанку с нардиками. - Мин, я слышал голос Брахака. Он говорил об опасности? Она смотрела на него, зажав руки между коленями. - Опасно... сопротивляться тем... кто придет за вами... - мысленно переводил он ее слова, - чтобы отвести вас... к Железной дыне. - Разве мы мешаем кому-либо? Она покачала головой, не сводя с него глаз, и Колька злобно подумал, что такие глаза надо под паранджой прятать, наглухо, насовсем... Он разозлился - давно было пора. Он должен вернуться, и он вернется, понятно? Спросил четким официальным тоном: - Кто желает нам зла? Она ответила сдержанно: - Раджаны никому не желают зла, Адвеста. Ученые Равновесия недовольны вашим пришествием. - Это ваше Равновесие, это... охрана? Слова "полиция" в языке не было. - Охраняют Охотники... - Она прищурилась на Кольку, подняла ладонь выразительным движением: сейчас она объяснит именно то, что его интересует. - Они охраняют Равновесие от всего, живущего по ту сторону Границы, с чем не могут справиться наматраны. - Наматраны? - Животные и растения, охраняющие Равновесие на Границе. "Граница - это мы понимаем", - подумал Колька и спросил: - Но кто такие "Ученые Равновесия", Нанои? - Что значит "Граница"? - перебил Володя. Девушка ответила ему, а не Кольке: - Граница отделяет Равновесие от диких пространств. - Вокруг Равновесия дикие пространства? Да? А зачем вы их оставляете? - спрашивал Бурмистров. - Николай, я путаюсь, переведи, пожалуйста... Да, выходило малопонятное... Раджаны нарочно сохраняли вокруг Равновесия дикий лес, чтобы он вносил беспорядок в это самое Равновесие. Но Володя выслушал перевод, сказал: "Я понял, объясню потом", и спросил: - Врач Нанои, почему Ученые Равновесия недовольны нашим приходом? Помедлив, она ответила: - Первая Заповедь Границы: "Случайное полезно, намеренное вредно". - Не понимаю, - сказал Колька. - Объясню, не перебивай, - снова предупредил Володя. - "Намеренное вредно"... Мы, Охотники, намеренно ввели вас в Равновесие, ибо Раф-фаи был ранен, и нарушили первую Заповедь, - девушка всплеснула руками. - О-а, мы должны были прогнать вас, а я не позволила! - Прогнать? - удивился Колька. - Но мы такие же люди, как и вы! В ваших заповедях нет мудрости, вредно случайное, а не намеренное! Нанои нерешительно улыбнулась, словно он пошутил не слишком удачно, и потихоньку отошла к Рафаилу. Потом к нардикам. Из стены достала бесхвостого зверька с огромными глазами, перламутровыми, как у стрекозы. Поставила на лежанку. Зверек стоял на четырех тонких лапках, будто неживой. - Еще один зверь, - буркнул Колька. - Так объяснись, ради бога, а то я сейчас рехнусь. - Гомеостазис, - сказал Бурмистров. - Под Равновесием подразумевается гомеостазис. Динамическое равновесие, понимаешь? У них люди, животные и растения живут - ну, как это сказать, - в сообществе, да? В гомеостатическом равновесии, в общем. Правильно? - Я остолоп, - сказал Колька. - А ты - гений. - Ну, сразу уж и гений... Нас учили языку порознь, правильно? Словари у нас получились разные. Перевод понятия "динамическое равновесие" я случайно усвоил как "гомеостазис", а ты - как "равновесие". После я механически записывал, пока ты переводил в своей терминологии. А когда заговорил сам - понял. - Орел, орел, - с удовольствием сказал Колька. Некоторое время они молчали. Нанои возилась с нардиками, Володя конспектировал, а Колька думал, переваривая новую информацию. Значит, гомеостазис - общество, которое находится в динамическом равновесии; человеческое общество вместе с природой. Даже не верится. И говорим, что текучка заела, о природе подумать некогда. Им легче, конечно - у них вся жизнь заодно с природой, даже мяса не едят. Может, и правда - Равновесие? "Случайное полезно, намеренное вредно". Это же здорово придумано! Крепкая, хорошо уравновешенная система должна справляться со случайными воздействиями. На то она и уравновешенная система. Случайными, хаотическими толчками ее не повалишь. Нужен таран - намеренный, обдуманный удар. Намерения же бывают только у человека, потому что он сам - сложная система. Одна система действует на другую. Иными словами, нельзя допустить столкновения двух систем. Если Охотники станут пропускать через Границу кого-то по своему выбору - зверей там или "железных людей", то гомеостазис окажется под угрозой. Они могут пропускать вредных тварей, воображая, что делают полезное дело. Как у нас кроликов ввозили в Австралию, а потом они стали "проблемой номер один", "бичом божьим". "Погоди, - подумал он. - При такой логике раджаны вообще не должны воздействовать на природу? Чепуха получается! Этот дом вырос не случайно. Следовательно, кому-то разрешено "намеренное". Кажется, он понял, кто здесь распоряжается. Открыл рот, чтобы спросить у Нанои, и увидел, что она не станет разговаривать. Из-под стен выпрыгивали плоскохвостые крысы. Нанои, сжав губы, подталкивала переднюю к столу - ногой, кончиками пальцев. Сказала, не оборачиваясь: - Земля отвернулась от Солнца. Пора. Смеркалось быстро. Померк, погас внешний свет, пробивавший листья. Почернел прямоугольник входа. Зелень стен, медленно разгораясь, просияла холодным огнем. На секунду Нанои и Колька встретились глазами. Теперь он отвернулся. Володя помогал снимать с больного "одеяло" - крысы срезали ветки, ковыляя на задних лапах. Лупоглазый зверек неподвижно сидел в своем углу. - Это что за зверь? - спросил Колька. - Немигающий, - угрюмо сказала девушка. Да, так и приходится уходить, ни в чем не разобравшись... С этой мыслью он выглянул в черноту поляны. Увидел поверху, по кронам верхнего яруса, неясные блики, высветления - поднималась луна. Огромные переливчатые звезды мелькали между ветвями. Из темноты волнами наплывала музыка. Так мог играть только огромный мощный оркестр - казалось, что звуки катятся в глубине земли, как грохот отдаленного взрыва. Крысы утаскивали последние клочки "одеяла". Володя, едва не уткнувшись носом в Рафкину грудь, пытался найти следы страшных синяков и царапин, притоптывал в восторге - кожа была как новенькая. Николай тоже приготовился в дорогу: осмотрел пистолет и так пристроил его за поясом, чтобы сидел неподвижно и легко вынимался. Потом спохватился, что пистолет не чищен, - почистил веточкой, вложил запасную обойму, добавил девятый патрон. "Девять выстрелов лучше, чем восемь", - подумал он и вдруг вспомнил надпись на плакате, которую перед стартом он забыл со страха: I HAVE NINE LIVES YOU HAVE ONE ONLY THINK! "У меня девять жизней, у тебя - только одна: ДУМАЙ!" Он подмигнул Немигающему. Зверек был похож на синего чертика с того же плаката - глаза, ушки. Ладно, зверь... Попробуем думать побольше, стрелять поменьше. Человек с пистолетом думает иначе, чем безоружный. Колька внезапно вспомнил о разговоре Ахуки с Брахаком и решил выйти наружу, покараулить, посмотреть... А может, он просто нервничал. ...Поляна была замкнута по кругу, с единственным проходом влево - в сторону холма Нараны. Кроме двери, из которой вышел Колька, светились зеленоватым светом еще три. "Еще лечилища, наверное. Ничего не успели увидеть", - подумал он и бесшумно, по плотной влажной траве, продвинулся направо. Луна поднялась довольно высоко и висела над просекой, как желтый фонарь. Из травы, в нескольких метрах впереди, послышалось ворчание, - оказывается, их уже караулили. Три собаки неподвижно лежали в траве. Одна повернула голову и чуть слышно прорычала, будто приказывая Кольке не шуметь. Он стоял, поглядывая то в глубину леса, то на собак. Казалось, что трава на дороге светится. Музыка постепенно стихала, словно удаляясь, смолкла. Собака опять зарычала. Нанои! Она проскользнула к нему и положила на плечо горячую руку. - Колия, - очень странно звучал шепот на раджана! - Колия, Раф-фаи немножко может ходить, а сидит совсем хорошо. Он сказал: - Ты сестра наша и мать, Нанои... - Пойдем в лечилище? Здесь собаки Наблюдающего небо. Нет. Он помнил испуганное лицо Ахуки и подрагивающий бас Брахака. Нет, он останется. Рука скользнула по его плечу. Он опять был один на поляне. Глубоко вздохнул, вбирая в себя густые, как мед, запахи ночи, и внезапно три тени мелькнули перед ним - собаки ринулись и длинными прыжками унеслись по теневой стороне просеки. Колька подумал: "А, начинается. Чутье какое-то у меня есть..." Потом задрожала земля под тяжелыми шагами, он подумал, что ведут слона. Потом, мелькая и раскачиваясь в лунном свете, у дальнего конца просеки появились бесформенные гиганты. Колька приподнялся, чтобы рассмотреть их. Охнул. С просеки волной прокатился формалиновый запах, и от него Колька потерял голову. Схватил тяжелый пистолет, выругался и выстрелил в правого - желтая глыба, качнулась на ребристом краю глушителя. Он вел мушку влево, нажимая спуск, когда светлый круг ложился на черный шпенек - есть! есть! Они шли. Быстро. Во всю ширину просеки. Вверху завыла обезьяна. Колька вздрогнул, дал еще серию выстрелов и каждый раз видел, как отшатывается чудовищная безглазая голова, а они шли. Как во сне. Оставалось три патрона, но уже не было сил наводить пистолет. Колька застонал, это было вне реальности, и он пытался проснуться. Между чудовищами проскочила тонкая человеческая фигура, вскинула руки. - Безумец, - проговорил человек. Чудовища стояли за его спиной. - Зачем ты привел их? - сухими губами прошелестел Колька. - Чтобы вы ушли к Железной дыне. Перехватило горло. Он просипел "ле-е..." - первый слог слова "зачем", но за него спросила Нанои: - Зачем привел ты нардиков? Пришельцы сами спешат уйти. - Возможно и так, о Врач... Однако Равновесие прекрасно, а железо несъедобно, - ты слышала, как пугал он посланцев Великой? - Как и вы тщились испугать его, глупцы! Колька молчал. - Я спрашиваю пришельца: согласны ли вы уйти? - Согласны, - выдавил Колька. - Слово сказано. До рассвета вы опуститесь у Железной дыни. Врач полетит вместе с вами, если захочет. Колька был еще заморожен ужасом - что за чудовища! Он знал, что только из-за Нанои не бросает пистолет и не кидается на землю, закрыв руками голову. - Поспеши, - сказал человек. - Птицы ждут. - Пусть уйдут эти. Человек пропел на языке Памяти: "Возвращайтесь к Наране". Чудовища качнулись, исчезли в лунной тени; мерно, глухо вздрагивала земля. Человек улыбается как ни в чем не бывало. Когда он повернулся к свету, Колька узнал его - один из тех, кто сопровождал старого Хранителя Памяти. Жук на его груди казался черным. Они вместе вошли в лечилище. Розовый, очень живой Рафаил сидел на боковой скамье и громко смеялся. Увидев людей, он дрыгнул ногой и заржал с тупой жеребячьей радостью, рассыпая бахуш из кулечка: "у-а-ах-ха-ха-ха!" - Что это?! - воскликнул Колька. - Что здесь было? Колька вдруг понял, что сидит на скамье, а девушка обнимает его и гладит по щеке. И быстрым, острым шепотом утешает: - Он здоров... Я закрыла его лоб, Адвеста. Володя понял: закрыла память во лбу. К утру она откроется. Человек, стоявший у входа, сделал нетерпеливый жест. - Память во лбу? Володь, объясни, - изнеможенно попросил Колька. С мучительной гримасой Володя стал объяснять, что Нанои каким-то образом отключила лобные доли мозга у больного. Без этой процедуры Рафаил не смог бы ходить от боли. - О господи, какой бред, - сказал Колька. - Он здоров, - твердила девушка. Рафаил ухмылялся и жевал сушеных термитов, икал. - Поспешите, - сказал человек с черным жуком. Девушка поднялась с колен и сурово спросила: - Кузнец, почему ты распоряжаешься в лечилище? - Я - хранитель Памяти, - ровным голосом возразил человек. - По Воспитанию я действительно Кузнец, но здесь представляю Нарану. Ты полетишь с больным пришельцем? - Я - Врач, - сказала девушка. - Ты передашь по гонии, когда все кончится. - Хорошо. Колия, больного надо вести под плечи. Я понесу лекарства. Иди, Кузнец. Колька подсунул плечо под Рафкину вялую руку, пробормотал: "Взяли...", и они поплелись к выходу. Волоча ноги, Рафаил хныкал: "Не хочу, не хочу, не хочу!" Человек с черным жуком повел их в черную молчаливую ночь, закрытую сверху кулоном лунного света. 9 Наблюдающего небо освободили собаки. Они примчались из лечилища взъерошенными - рычали от страха, - но сейчас же кинулись грызть и дергать лианы, обмотанные вокруг торса хозяина. Ахука терпеливо ждал, старался не шевелиться. В трех шагах от него животные Равновесия зарывали тело Тана, копошились и похрюкивали в темноте. Комочки земли осыпали ноги Ахуки. Бедный зверь... Перед закатом он подходил к Ахуке и пытался что-то сказать, просил ласки и сочувствия, глаза у него слипались, как у человека. И его убили. Слуги Великой не пожалели лиан - нардики успели вернуться, пока собаки работали. Гиганты прошли навстречу лунному свету гуськом. Они действительно были крупнее, чем крии: в два человеческих роста, с толстыми беспалыми руками, с глазами посредине груди. Вместо голов у них были плоские горбы. Как раз, чтобы уложить и нести человека. Но они шли пустыми... Ахука рванулся, лианы лопнули, обдирая тело. Он схватил лук, взял собак и гепарда на поводки и огромными прыжками понесся в лечилище - звери тянули, как бешеные. ...Он выбежал на поляну - пусто. Крысы-уборщики с писком катились в стороны. В лечилище также пусто - стол срезан, людей нет... Собаки дергали поводки, визжали, торопили. "Вперед, рыжие!" - одна за другой, бесшумно, носом к земле, они бросились в погоню. На поворотах следа одна из собак останавливалась и дожидалась Ахуки, чтобы показать направление. След вел на полдень. Ахука пробежал по следу четырежды дюжину дюжин шагов и увидел младшего Хранителя Памяти. Верхом на лошади он ехал навстречу. - Где пришельцы? - прямо спросил Ахука. - Здоровы ли они? - Взлетели на птицах, держат путь к Железной дыне, - дневным, оживленным голосом ответил Хранитель. - Ты ведешь лошадь в Питомник. Я направляюсь туда и заодно отведу ее. И облегчу себе дорогу. Ничего удивительного не было в том, что Охотник спешит в Питомник, но Хранитель все же осведомился. - Почему ты спросил меня о пришельцах? - Кару-кузнец, ты меня не узнал... Я стоял у трех дорог со Старшим Хранителем, когда ты провел нардиков к пришельцам. Я испугался их, - добавил Ахука наивно. Усаживаясь на лошадь и провожая Кару глазами, он с горечью думал, что утаил свои мысли. О-а, к чему это приведет... Он думал об этом, когда приказывал собакам отправиться в Стан Охотников и пока скакал через поселение к домам Питомника. Птиц нельзя было, как слонов и лошадей, переводить с выгона на выгон - они должны жить на одном месте постоянно, от рождения до смерти. В период дождей им надлежало находиться под крышей. Поэтому каждая Птица имела собственный дом, как человек. Низшие твари убирали из домов помет, обезьяны приносили пищу ко входу, но все прочие работы делали люди - кормили Птиц, подрезали им перья, обучали птенцов и выводили Птиц на прогулки, когда им не приходилось летать с гонцами. Каждый оседлавший Птицу именовался гонцом. В древности позволялось летать лишь искусным наездникам, малого роста и веса. Теперь Птицы поднимали рослого мужчину и еще полторы дюжины горстей груза. В птичьем питомнике бодрствовали всю ночь. Хранители сидели у домов, перебирая орехи. Многие дома пустовали - на Границе было неспокойно, и Птицы работали, перевозя Охотников. "Слишком многих нет на месте, - подумал Ахука. - За последние месяцы Равновесие действительно изменилось. И это лишь первые признаки..." Он пробежал на край питомника, к Наседке. В узкой пещере, в черном жидком перегное лежали яйца - три локтя в длину, два в ширину. Они высовывались из перегноя, белые, как облака, и над ними стоял Старший Хранитель. Выслушав Ахуку, он взмолился: - Пощади, во имя Равновесия! Ты будешь в третьей дюжине попросивших Птицу за эту ночь, а до утра еще далеко! "Да, это необычайная ночь", - подумал Ахука, но ничего не сказал. - Груз есть у тебя, Охотник? Э-э, да ты - Голубой жук! - с уважением сказал Хранитель. - Но ты умеешь управлять Птицами? - Я - Охотник, - скромно проговорил Ахука. - Груза со мной нет. - Во имя Равновесия! - обрадовался Хранитель. - Возьмешь орехи и накормишь Птицу, где пожелаешь! Хорошо? - Я очень спешу, Хранитель, и накормлю Птицу в слоновьем питомнике, у излучины. Зачем перегружать такое прекрасное животное? Ахука знал, что бессмысленно торопить Хранителя. Птица с лихвой вернет время, затраченное на подготовку, - сейчас соразмеряется длина пути и срочность, и состояние Птицы, и время ночи. - На шестой пост от Раганги... - размышлял Хранитель. - О-а, поехал бы ты на лошади, Голубой жук... Ахука вежливо улыбнулся. Хранитель встал - он обдумал все. Повел Наблюдающего небо на другой конец питомника. - Накорми свою Птицу, гонец. Ахука недавно стал Охотником, и не успел привыкнуть к Птицам, к их тяжелому запаху, большим круглым глазам с отрешенно-мудрым старческим взглядом. Изогнутый клюв длиной в локоть вызывал в нем трепет - рассвирепев, Птица может перекусить руку взрослого мужчины, а первые несколько орехов должно скормить с руки. Он взял орех двумя пальцами и вложил в клюв. Птица глотнула. Она лежала на брюхе, плотно свернув крылья. Он скормил одну горсть и опустил корзину перед Птицей - быстро, жадно она сожрала все. Стоять возле нее было жарко, огромное легкое тело было горячее человеческого. Проглотив последний орех, Птица гортанно вздохнула: "Кр-р-р", поднялась на ноги - голова сравнялась с головами людей - и двумя шагами выбралась на дорогу. Наблюдающий небо стоял в позе гонца, вытянув сомкнутые руки в направлении ветра. Луна светила ему в лицо. Хранитель поставил на шею. Птицы Немигающего - зверек прихватился, выпуклые глаза блеснули, как изнанка раковины. Ахука развел ладони, "Кр-рокх! Кр-рокх!" - крикнула Птиц