Надежда Севницкая. Я мыл руки в мутной воде. Роман-биография Элвиса Пресли Начало и конец Судьбы артистов в "свободном мире" - взлет, слава, сияние, толпы поклонников-фэнов, потом появляются другие звезды, а для прежних наступают забвение, тишина. Новые, как и прежние, подбадривают себя алкоголем и наркотиками, чтобы подольше пробыть на вершине славы. Они пытаются бороться за свою "звездность; но борются против себя. И никому нет дела до трагедии духа артиста, его человеческой судьбы. Чем больше талант, тем страшнее его судьба в мире шоу-бизнеса, в жернова которого он втянут. В этой борьбе побеждает сильнейший. В данном случае - шоу-бизнес. Джеймс Чарльз Роджерс, "отец" кантри-мьюзик, умер в 35 лет от туберкулеза на службе шоу-бизнесу Хэнк Уильяме, "Шекспир хиллбилли," умер в 29 лет от инфаркта на службе шоу-бизнесу Бадди Холли, рокер, погиб в 23 года в авиационной катастрофе во время турне Эдди Кохран, рокер, погиб в 21 год в автомобильной катастрофе во время турне Джимми Хендрикс и Джанис Джоплин, выдающиеся бит-роковые музыканты, погибли в 27 лет от наркотиков, которые они принимали, чтобы быть на вершине славы Сэм Кук, черный певец, застрелен в 29 лет накануне концерта Элвис Пресли умер в 42 года от инфаркта на службе шоу-бизнесу Джон Леннон погиб в 40 лет от руки убийцы Джо Дассен Марк Бодан Джон Бонэм Джим Моррисон Билл Хейли... Список можно было бы продолжить, но мне хочется рассказать читателям об одной судьбе. 2 УДК 882 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 С-28 Российский фэн-клуб Элвиса Пресли выражает благодарность учреждениям и частным лицам, принимавшим участие в издании книги Надежды Севницкой "Я мыл руки в мутной воде...": Государственному центральному музею музыкальной культуры имени М. И. Глинки Салону музыкальных инструментов "Аккорд" С.Л.Сперанскому С.В.Цыпкину И.А.Медведевой Т.Л.Ждановой В.А.Плотнову В.И.Дубровицкому А. П.Самохину В.А.Кальмансону К.В.файбишенко В.Т.Горшкову Севницкая Н. С. С-28 Я мыл руки в мутной воде... Роман-биография. - М: Альфа-Принт, 2000. - 80 с. I8ВN -5 -85422-010-5 В романе рассказывается о печальной судьбе талантливого певца и артиста -- Джона, в котором внимательный читатель без труда узнает всемирно известного американского певца Элвиса Пресли. Несмотря на то, что роман был написан двадцать лет назад, вечные проблемы, которые в нем затрагиваются, не дают ему устареть. О величии искусства, о недостижимости счастья, о тщете земной славы и о той цене, какую приходится платить за нее таланту, -- вот о чем написана эта книга. Н. С. Севнидкая, 2000. В. А. Плотов, художник, 2000. © ЗАО "Альфа-Принт", 2000. Об авторе этой книги Надежда Семеновна Севницкая (28.05.1945 - 14.03.1999) двадцать с лишним лет своей жизни посвятила изучению истоков американской поп-музыки, а также распространению знаний о ней в нашей стране. Она не была профессионалом в этой области, но всей душой любила музыку и прекрасно в ней разбиралась: отлично ориентировалась в безбрежном океане различных современных музыкальных направлений, знала и помнила имена новых и старых, порой забытых певцов и исполнителей, названия и репертуар различных групп и ансамблей. У нее были глубокие знания в этой сфере и твердые убеждения относительно любого явления в области музыки, и она всегда стремилась поделиться тем и другим с каждым, кому это было интересно. Это увлечение пришло к ней не сразу, хотя Надежда Семеновна с детства переняла любовь к хорошей музыке от родителей и старшего брата. Однако ее главным пристрастием в те времена была литература, и после окончания школы она поступила на вечернее отделение факультета журналистики МГУ. Через некоторое время поиски работы по специальности привели ее в редакцию многотиражной газеты Московского института химического машиностроения (МИХМ), где она познакомилась со своим будущим мужем Вадимом Адольфовичем Севницким. Их сблизил общий интерес к литературе, живописи и, конечно же, к музыке. Оба были заядлыми участниками игры в КВН. Вадим Севницкий, коллекционер по складу характера, за свою жизнь увлекался собирательством разных вещей, преимущественно книг, пластинок и магнитофонных записей. Постепенно у него образовалась большая фонотека с записями исполнителей негритянского блюза, музыки кантри, рок-н-ролла. Надежда постепенно втянулась в это занятие и со свойственной ей основательностью научилась разбираться в этой музыке, любить ее и ценить. Тогда и пришел интерес к Элвису Пресли. Как-то раз Севницкой довелось услышать его голос, и он пленил ее навсегда. Однако никто не мог назвать ей имени певца. Теперь же появилась возможность доставать его пластинки и вволю слушать голос любимого артиста. Разумеется, Надежде захотелось узнать как можно больше о жизни и творчестве Элвиса. Но в те времена (70-80-е гг.) в нашей стране о нем самом и вообще об этом направлении в музыке не существовало никакой литературы на русском языке, кроме разве ругательных статей, время от времени появлявшихся в прессе. И Надежда Севницкая поступает на обычные городские курсы английского языка ( в школе и университете она изучала немецкий ), чтобы иметь возможность читать в оригинале книги о своем любимом певце и его музыке. В это время она работает в редакции крупной опытно-швейной лаборатории, которая издавала массу методической и рекламной литературы, а кроме того, в течение двенадцати лет подрабатывает экскурсоводом после окончания специальных курсов. Она возит экскурсии в Псков и Новгород, но ее любимое место - Пушкинские горы, как и все места, связанные с именем А.С. Пушкина, ее первого и неизменного кумира. Вторым был великий скрипач Паганини. Теперь к ним присоединился Пресли, и любопытно, что все эти фамилии начинаются на одну и ту же букву Едва закончив курсы английского языка, Надежда Севницкая приступает к труднейшей для нее задаче - переводу биографии Элвиса Пресли, написанной Дж.Хопкинсом. Обладая на тот момент весьма скромными познаниями в английском языке, она тем не менее буквально вгрызается в это занятие: переводит дома вечерами и в выходные дни, пользуется каждой свободной минутой и на работе. При переводе сталкивается с незнакомыми терминами и оборотами речи, но врожденное 4 чувство языка, знание предмета, упорство и любовь к делу преодолели все преграды. Надо сказать, что большую помощь в этом ей оказал ее муж. Вадим Севницкий перепечатывал на машинке ее рукописи и по пути сглаживал шероховатости перевода, который часто делался, по выражению самой Надежды Се- меновны, "в свободное от работы рабочее время". Он же потом и переплетал ее труды. Интерес к американской поп-музыке у Надежды Севницкой не ограничивался только Элвисом Пресли. В общей сложности ею было переведено около двадцати книг, посвященных этой музыке. Список ее переводов помещен в конце этой книги, а рукописи переводов хранятся в Государственном центральном музее музыкальной культуры имени М.И.Глинки. Они были переданы туда ее братом Владимиром Семеновичем Николаевым вместе с коллекцией книг и пластинок. Следует заметить, что сама Надежда Семеновна никогда не предпринимала шагов к изданию своих переводов, понимая безнадежность этой попытки. Таким образом, к началу 80-х гг. Надежда и Вадим Севницкие становятся обладателями, с одной стороны, большой и очень своеобразной фонотеки, а с другой - ценной и малоизвестной в те времена информации. Надо учесть, что Надежда Семеновна не просто поглощала эту информацию: постепенно у нее выработалась своя, очень четкая концепция понимания и восприятия поп-музыки. Естественно, ей хотелось поделиться с людьми и своими знаниями, и своими взглядами. Но как и где найти свою аудиторию? Как говорится, на ловца и зверь бежит. В 1981 году произошло знакомство Надежды и Вадима Севницких с Георгием Захарьевичем Бахчиевым. Это произошло у меня дома. Георгий Захарьевич тоже не был профессионалом в музыке. Но всю свою жизнь увлекался джазом и долгое время читал лекции по джазу в уже упо минавшемся Музее музыкальной культуры им. М.И.Глинки. В свою очередь он познакомил Надежду и Вадима Севницких с Аллой Самсоновной Прониной, заведующей отделом просветительской работы в музее. Эта замечательная женщина очень подружилась с Надеждой Семеновной и приложила все усилия к тому, чтобы добиться разрешения на чтение в музее первой и пока единственной лекции об Элвисе Пресли. Каким-то образом чудо произошло. Пройдя все официальные инстанции и получив разрешение на каждую точку и запятую в тексте лекции, они добились позволения для Надежды Севницкой прочитать в музее лекцию об одиозном певце, которого знал весь мир. Надо заметить, что эта лекция входила в цикл под названием "Судьба артиста в "свободном" мире", что, по-видимому, тоже сыграло свою роль. Как бы то ни было, но первая брешь была пробита. Лекция "Элвис Пресли" состоялась 23 марта 1981 года и имела колоссальный успех. Чтение лекции сопровождалось музыкальными записями из фонотеки самих Севницких. Послушать Элвиса и об Элвисе пришло такое количество людей, что им не хватило места в зале музея. Возраст слушателей был самый разный, начиная с быших "стиляг" 50-х годов до тинэйджеров и совсем пожилых людей. Вадим Севницкий, обладавший прекрасными художественными способностями, специально к этой лекции нарисовал огромный плакат с портретом Элвиса и сделал значки с таким же портретом для всех друзей, пришедших на лекцию. Впоследствии Вадим Севницкий сделал еще множество плакатов к каждой лекции, которую читала Надежда Семеновна. Постепенно круг их добровольных помощников расширялся. Слушатели помогли им сделать слайды и иногда заменяли Вадима Севницкого, если он не мог присутствовать на лекции, и сами демонстрировали слайды. Видеофильмов у Севницких тогда еще не было. После лекций страстные поклонники Элвиса и других американских поп-певцов забрасывали Надежду и Вадима бесчисленными вопросами, поэтому лекции, которые и без того длились иногда 3-4 часа, плавно переходили в вечера вопросов и ответов. Севницкие уходили из музея затемно, все еще окруженные толпой теперь уже своих поклонников. В лекциях Надежда Севницкая стремилась дать не только достоверную и объективную информацию, но всегда старалась раскрыть свое отношение к исполнителю и его музыке, передать слушателям свое понимание природы и корней этого явления - американской поп-музыки. Она сама интересовалась глубинными проблемами этого музыкального направления и хотела увлечь ими слушателей. Первый курс лекций длился с 1981 по 1982 год. Сначала это были лекции только об Элвисе Пресли, но потом появились и другие. Чтобы оценить весь спектр интересов Надежды и Вадима Севницких, надо перечислить все их лекции, поэтому их список помещен отдельно в конце книги. К сожалению, все прекрасное в этом мире когда-нибудь кончается. В 1983 году между тогдашним директором музея и Севницкими произошел конфликт. Директор музея по идеологическим соображениям пожелал изменить характер их лекций. Оценив обстановку, Надежда и Вадим сочли за благо покинуть музей. Оставшись без музея, к которому Надежда Семеновна успела прикипеть всей душой, Севницкие старались найти другое подходящее место для своих выступлений. Несколько раз читали 5 лекции в некоторых других помещениях, но, несмотря на готовность преданных поклонников ехать за ними на любой край Москвы, ни одно место не казалось им вполне подходящим. Так продолжалось некоторое время, а затем Надежде Семеновне предложили выступить в прекрасном подмосковном городе Дубне. Местные молодые люди, оказавшись среди ее слушателей, познакомили Севницкую с сотрудником Объединенного института ядерных исследований Борисом Александровичем Муравьевым, который и взял на себя все заботы по устройству лекций. Он сам был заядлым меломаном и всегда оставался преданным другом Севницких. Они же нашли в Дубне хороший зал, неплохую аппаратуру, а главное, благодарных слушателей - в основном сотрудников ОИЯИ. В течение почти трех лет Надежда и Вадим с удовольствием читали свои лекции в этом замечательном городе. Если по каким-то причинам Вадим не мог туда поехать, то Надежду Семеновну обязательно сопровождал кто-нибудь из ее молодых помощников, найти которых ей никогда не сос тавляло труда. Везде ее окружала толпа молодежи, благоговейно внимавшей каждому ее слову. Это происходило и благодаря ее обширным знаниям, которыми она охотно делилась, и огромному личному обаянию. В Москве и в Дубне за ней всегда тянулся шлейф совсем юных почитателей. "Вечная старшая пионервожатая" - так она себя называла. Постепенно у Надежды сложилось несколько циклов лекций. Иногда она составляла лекции- пары: одну посвящала какому-либо направлению в американской поп-музыке, а другую - самому яркому певцу этого направления. Порой меняла музыкальный материал, и к отдельным лекциям у нее было два варианта музыкального сопровождения. Музыкальная коллекция Севницких и их библиотека продолжали пополняться. У них было много друзей и знакомых среди пластиночников и книжников. Что-то они выменивали, что-то поступало к ним с черного рынка, что-то они приобретали в книжных магазинах на улице Веснина и на улице Качалова, где тоже были их верные друзья. Несмотря на свои скромные доходы, Вадим и Надежда никогда не скупились на покупку нужных им книг и пластинок. У Севницких был очень открытый и гостеприимный дом. Там постоянно бывали их друзья и знакомые, по делу и без дела, но в основном для того, чтобы послушать музыку или поговорить о ней. В мае 1986 года в возрасте 47 лет от болезни сердца умер Вадим Севницкий. Ушел из жизни прекрасный, умный, интеллигентный человек, способный художник, верный помощник, приветливый и добрый друг. Надежде Семеновне пришлось одной продолжать их общее дело. В музее тем временем сменилось руководство, и она смогла снова вернуться в свой любимый зал - читала там лекции по приглашению общества "Знание", и помогла ей в этом ее большая поклонница и сотрудница этого общества Тамара Сергеевна Егорова. Вместе с Надеждой Семеновной туда вернулись и прежние ее слушатели: друзья-ровесники, пожилые люди и уже подросшая за эти годы молодежь. Появились и новые слушатели. В 1990 году состоялась презентация первого в СССР фэн-клуба Элвиса Пресли, созданного по инициативе и под руководством Надежды Севницкой под эгидой Музея музыкальной культуры; На презентации присутствовал известный певец Муслим Магомаев, который является почетным членом клуба номер один. Он подарил редкие пластинки, альбомы с нотами и видеофильмы. И опять первой помощницей в открытии клуба стала Алла Самсоновна Пронина. Однако вскоре преждевременная смерть оборвала жизнь этой замечательной женщины. В 1992 году под натиском перестройки распалась опытно-швейная лаборатория, где Надежда Семеновна проработала редактором много лет. Через небольшой промежуток времени она перешла работать в музей, где стала заведующей рекламно-издательским отделом. Превратившись в сотрудника музея, Надежда Семеновна не оставила свои лекции. Она продолжала их регулярное чтение - в среднем по одной-две лекции каждый месяц в течение всего сезона. Однако времена изменились. С одной стороны, стало больше свободы, проще стало добывать информацию, появились видеофильмы с записями концертов Элвиса Пресли и других поп-музыкантов, с другой - изменилась аудитория. И Надежда Семеновна начала думать о том, как необходимо изменить ее лекции, какую надо придать им форму, чтобы они по-прежнему интересовали ее слушателей, а не были просто ностальгическими. Помимо своих прямых редакторских обязанностей Севницкая принимала участие во всех знаменательных событиях в жизни музея. Во время 120-летнего юбилея со дня рождения Ф.И.Шаляпина Надежда Семеновна встречала и сопровождала его родственников, приехавших из-за границы по приглашению музея. На ее же плечи легла забота о похоронах последней из дочерей Шаляпина - Татьяны Федоровны, которая скончалась в Москве сразу после торжеств и была похоронена рядом с отцом. В музее Надежда Семеновна увидела два фильма, посвященных талантливому французскому скрипачу Жилю Апапу. Очарованная его игрой, приложила поистине титанические усилия к тому, чтобы организовать гастроли музыканта в Москве, которые состоялись в музее в марте 1996 года и имели большой успех. 6 По инициативе Севницкой и при ее непосредственном участии был создан "Музейный листок", ставший постоянным приложением к "Российской музыкальной газете". Она находила темы, подбирала авторов, редактировала материалы, проявляя при этом, как всегда, удивительную энергию и целеустремленность. Почитая скрипку выше всех остальных инструментов, Надежда Семеновна охотно принимала участие в проведении международных конкурсов скрипичных мастеров. Музейный мастер Амиран Павлович Оганезов даже назвал один из своих альтов ее именем - "Надежда". Севницкая занималась подготовкой музейных выставок, трудилась над выпуском компакт- дисков, посвященных ее любимому музею. Надежда Семеновна умела привлечь к просветительской и творческой работе в музее талантливых людей. Настоящим праздником для слушателей стали концерты Алексея Александровича Паршина, которого французская пресса назвала одним из лучших органистов мира. Надежда Семеновна приложила немало усилий к тому, чтобы его выступления в музее стали постоянными. Сотрудничество Музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки с крупнейшей музыкальной фирмой России "Аккорд" - еще одна история, связанная с Н.С.Севницкой. Два года назад президент фирмы "Аккорд", заслуженный работник культуры РФ С.Л.Сперанский и Н.С.Севницкая при поддержке генерального директора музея А.Д.Панюшкина задумали концертно-просветительскую программу "Инструменты оживают в руках музыкантов", включающую циклы: "Классика", "Фольклор", "Гитара в джазе", "Музыкальный мастер и музыкант", а также цикл "Мастера джаза", который ведет руководитель ансамбля "Джаз-аккорд", гитарист, заслуженный артист РФ ААКузнецов. И вот спустя два года можно с радостью констатировать: программа живет, у нее много почитателей. В апреле 1999 года должны были состояться новые гастроли Жиля Апапа в Москве, и Надежда Семеновна начала активную подготовку к его приезду Внезапная смерть от инсульта оборвала все ее планы. Она ушла из жизни так внезапно, так неожиданно, так трагично, что невольно рождается мысль о том, не сам ли Элвис властно призвал к себе ту, которая столько сил и времени отдала ради того, чтобы остальные поняли и полюбили его так, как понимала и любила его она. Несколько слов о самом романе. Он представляет собой беллетризированную форму одной из лекций Надежды Семеновны, которая носит то же название (по названию кантри-хита Джо Бэбкока) Разумеется, роман сильно отличается от лекции, так как в своих лекциях Надежда Семеновна никаких фантазий и домыслов никогда не допускала. Она написала эту вещь в 1979-1980 гг., когда еще многого не знала о жизни своего кумира. Но, как сама говорила, ей многое удалось угадать. Во всяком случае она никогда впоследствии не отрекалась от своей концепции понимания творчества и жизненной судьбы Элвиса, которая явно прослеживается в ее романе, от горячего сочувствия и просто к человеку, и к великому певцу. Это свое сочувствие и понимание она всегда старалась передать своим слушателям. И для нас, ее друзей, имена Элвиса Пресли и Надежды Севницкой останутся неразрывными навеки. Татьяна Жданова (сотрудник Российской государственной библиотеки). Надежда Севницкая. Я мыл руки в мутной воде Роман-биография Альфа - Принт Москва - 2000 СПИСОК ЛЕКЦИЙ 1. Посол блюза. Мемфис Слим. 2. Корни блюза. 3. "Раскрепости мое сердце". Ритм-энд-блюз. Соул. 4. Братец Рэй. (Рэй Чарльз о себе). -, 5. Добрые песни Билли. Музыка кантри. 6. Здесь живет кантри-мьюзик. На шоу Гранд Ол Опри. 7. "Настоящий, как дождь". "Шекспир хиллбилли" Хэнк Уильямс. 8. Рок-н-ролл 50-х: взлет и падение. 9. Парадокс Билла Хейли. 10. Дети "Солнца". История легендарной фирмы. 11. Миллиондолларовый квартет. 12. "Я мыл руки в мутной воде". Элвис Пресли: жизнь-концерт. 13. Джерри Ли Льюис и его пульсирующий рояль. 14. Профессионал. Джонни Кэш. 15. "Голубая замша снова в цене". Карл Перкинс. 16. Корни рок-н-ролла. 17. Рокеры "второго эшелона". 18. Элвис-55. Сплошь золото! 19. "Как велико Твое искусство". Элвис поет духовную музыку. 20. Элвис и музыка кино. 21. Перебирая пластинки Элвиса. 22. Великие блюзмены прошлого. 23. Мэхелия Джексон и Луи Армстронг поют духовную музыку. 24. Черная звезда Детройта. Джон Ли Хукер. • СПИСОК ПЕРЕВОДОВ. 1. Голдман А. Элвис. 2. Кейн Р. Джерри Ли Льюис. Годы кантри, годы рока, триумфы и трагедии. 3. Кон Н. Поп с самого начала. 4. Ксида Дж., Кенда Дж. Б. Американский энтертеймент. Уникальная история популярного шоу-бизнеса. 5. Кук Б. Слушая блюз. 6. Лэкер М. и др. Элвис. Портрет друга. 7. Музыка для всех: Сборник. Музыка всегда. 8. Оливер П. История блюза. 9. Палмер Т. Вам всем нужна любовь. История популярной музыки, 10. Пауэлл П. Книга попа. 11. Рау Майк. Чикагский блюз. Город и музыка. 12. Рен Кр. С. Победители тоже покрыты шрамами. Жизнь и легенда Джонни Кэша. 13. Хемфилл П. Нэшвиллский звук: сияющие огни и кантри-мьюзик. 14. Херст Дж. Гранд Ол Опри. Нэшвилл. 15. Хопкинс Дж. Элвис Пресли. Биография. ' 16. Хопкинс Дж. Элвис. Последние годы. 17. Шоу А. Рок-революция. 18. Шоу А. Мир соула. Вклад черных американцев".в поп-музыкальную сцену. 19. Элвис: Что случилось? 20. Эскотт К., Хоукинс М. "Сан Рекордс". Краткая история леген дарной пластиночной фирмы. 80 СОДЕРЖАНИЕ Об авторе ......................................... .3 Глава 1 ...........................................8 Глава 2 ......................................... .29 Глава 3 ......................................... .49 Список лекций. Список переводов. ..................... .79 Н. С. Севницкая Я мыл руки в мутной воде... Художник В. Плотнов Редактор Т. Жданова Изд. лиц. ЛР No 070582 от 01.04.98. Подписано в печать 9.05.2000. Бум. офсетная 90 г/м2. формат 60х90 1 /8. Печать офсетная. Тираж 200. ЗАО "Альфа-Принт". 103006 Москва, Успенский пер, д. 8. Отпечатано в типографии Самохина. 1 глава Щелкнув колесами на последнем стыке рельсов, поезд медленно покатился вдоль перрона, до отказа забитого людьми, и, наконец, конвульсивно дернувшись, остановился. В салоне одного из вагонов все моментально пришло в движение. Только Джон оставался отрешенно спокоен. "Пора", -- раздался голос Полковника, прямо обращенный к нему. Их взгляды встретились, и Джон почувствовал, что Полковник обеспокоен. "Все о'кей", -- мягко сказал он и попробовал улыбнуться, что потребовало усилия. Джон встряхнул отросшими за последний месяц волосами, словно отгоняя это усилие. Левый уголок его рта вздернулся в привычную полуулыбку-полуусмешку. Проведя руками по волосам, он уложил их в знаменитый кок и, ни разу не взглянув на себя в зеркало, двинулся к выходу. При его появлении в дверях вагона над вокзалом пронесся единодушный вопль. Он шел через этот орущий коридор, еше не сознавая, что он -- дома... Снова, как два года назад, было раннее мартовское утро. А март в его городе -- либо живое горячее солнце, либо дождь с рвущим душу своим надсадным воем ветром. Вот и сейчас тучи снижались, как эскадрильи самолетов. В просветах кровило солнце, нагнетая тягостное впечатление. Но пыл людей не утихал, несмотря на начинавшийся дождь. Прибавив шаг, Джон отыскивал глазами ожидавшую его машину. Полицейские теснили фэнов. Лам уже предусмотрительно распахнул дверцу кадиллака. Едва пожав другу руку, Джон нырнул в мягкое сумрачное чрево, бросив на прощание Полковнику и остальным: "Увидимся в конце недели". Машина медленно тронулась по дороге, вдоль которой толпились фэны. Из глубины машины Джон жадно смотрел на расстилавшийся родной город. Машина уже выехала на Мейн-стрит с ее старыми кирпичными домами, допотопными, но уютными с виду. Слева и справа город был окружен новыми многоэтажными кварталами. Вот сейчас... сейчас они выскочат к повороту на Уайтхевен. И тут небо пролилось дождем. Страшная желто-сиреневая туча, переваливаясь, двинулась в сторону его дома, а потом накрыла Форест-хилл. 9 Мысль о том, что на мамину могилу падает тяжелый дождь и даже редкий для этих мест легкий снег, была непереносима. За своей грустью Джон не заметил, что машина сбавила ход перед воротами. Они распахнулись и поглотили ее... Понуро стояли фэны -- ни улыбок, ни автографов, ни поцелуев. Взгляд его как-то сразу охватил широкую подъездную аллею, обсаженную старыми деревьями. Стволы их глянцево чернели под дождем. Ветви были так могучи, что маленькие, едва распустившиеся листочки почти не были заметны. Дом из светлого камня, словно перламутровый, светился в дождливой мути. Как он был счастлив здесь всего два года назад!.. Улыбка еще бродила на его губах, когда машина остановилась. В дверях стояли бабушка, отец, тетка, кузены. Его близорукие глаза, прищурившись, обежали всю группу. Он вздрогнул, вздохнул едва приметно и поскорее улыбнулся своим. В холле Джон задержался. Огляделся. Синий, как небо, и с нарисованными звездами потолок-свод теперь, когда мамы больше не было, стал не нужен -- только давил своей одинокой отдаленностью. Солнце закатилось... Он сидел у окна своей спальни, а сон все не шел, несмотря на мерный шелест дождя. Напряженная боль сковала тело, не давая двигаться. Над входом в гараж рас качивался большой фонарь. Там стояла первая машина, купленная им для мамы, а она... она... Почему она? Такая молодая? За что, Господи, ты покарал ее? Или это меня? Меня... Мысль билась в тисках ночи. Сон не шел. А дождь за окном все бубнил и бубнил. Пришло и прошло утро. Дождь все продолжал бубнить. Надо было что-то делать. Как-то заставить себя вырваться из ужасного напряженного бездействия... По-стариковски поднявшись с кресла, Джон пошел в ванную. Горячая вода острого душа прогрела скрюченное застывшее тело. Побрившись и причесавшись, он спустился в кухню и заставил себя проглотить свой любимый сэндвич, приготов ленный теперь уже бабушкой, и чашку кофе. Потом крадучись, избегая встречи со своими, поднялся в свой ден (берлогу), как все называли его кабинет, и, позвонив Ламу , попросил подготовить машину. По-прежнему осторожно спускаясь вниз, вспомнил про плащ, но идти назад не решился и равнодушно шагнул в дождь. -- Насколько я понимаю, босс, тебя следует отвезти вначале подсушить... -- на чал шутливо Лам, но лицо "босса" было таким измученным, что шутка тут же смени лась деловым: -- Куда прикажешь? -- По городу, если не возражаешь, -- без улыбки, но дружелюбно ответил Джон. Они выбрались на вершину холма, и Лам почти остановился у поворота на Форест-хилл, ожидая, что босс прикажет свернуть. Но Джон молчал. Он не хотел ту да ехать с Ламом.. Ни с кем. Делая вид, что не замечает взгляда приятеля, Джон от вернулся к окну и вздрогнул -- там на вершине холма сквозь голые ветви деревьев и серый занавес дождя виднелась огромная беломраморная фигура Распятого, стоя щая в голове маминой могилы. Не дождавшись приказа, Лам взглянул в зеркало и сдвинул его -- не было сил смотреть на это отсутствующее белое лицо с черными провалами глаз. Машина скользнула вниз -- к городу. Улицы были пусты. Дождь прогнал людей. Они проскочили мимо маленькой церквушки, куда в давние счастливые годы мама и они с отцом ходили по воскресеньям. Церковь была чистенькой, недавно покрашенной. Но сердце Джона не дрогнуло ни от печали, ни от радости. Не было сил. 10 Резкий, почти рискованный поворот, и слева растопырилось довольно уродЛи вое здание из коричневого кирпича, похожее на тюрьму, -- его школа. Сюда две надцать лет назад его привела мама. Воспоминания, связанные со школой, не доставляли удовольствия... Семья переехала в этот город в поисках работы и сносного жилья из глухой провинции. Джон всегда знал, что они бедны. Бедны, как и все их тамошние соседи. Ни у кого не было денег, чтобы заплатить, например, за лечение. Именно поэтому его маму не взяли в больницу, когда ему пришло время появиться на свет. Он родился в жалкой лачуге, единственным достоинством которой была невероятная чистота, мамина страсть. Однако его появление не прекратило ее муки, и вскоре появился второй младенец, тоже мальчик, но, увы, он был мертв. Даже спустя много лет, рассказывая Джону о смерти братишки, мама не мог ла удержаться от слез. Оставалось только догадываться, что пережила она тогда. Больше детей не было, и все материнство обрушилось на Джона. Мама не спускала с него глаз. Он не мог никуда удрать с мальчишками, но мама всегда внушала, что бу дет рада видеть его маленьких приятелей в своем доме. Она почти до пятнадцати лет водила Джона в школу, не желая понимать, что ребята смеются над ним. Джон стал болезненно стеснительным. Стеснялся всего -- своего акцента, своей, хоть и чистень кой, но уж очень бедной одежды: черных когда-то брюк, правда всегда отглаженных, и дешевенькой черной сатиновой рубашки. Он видел, что ребята сторонятся его и стараются не общаться. Иногда они издевались над ним в открытую, потому что учи теля любили Джона за вежливость -- главное достояние бедных южан, -- которой то же учила его мама. Между Джоном и ребятами выросла стена. Тогда он решил выде литься хоть как-то, показать, что он не тот, за кого его принимают: отрастил длинные волосы и бакенбарды. Для мальчишек подобный эпатаж оказался непереносим, и они решили поколотить его. Отстаивать же свои принципы кулаками Джону было за прещено строго-настрого. Спасибо, выручил Рэд, друг, почти брат, которого мама всегда по-особому привечала и всегда просила: "Рэд, присмотри за моим мальчиком, пожалуйста". Нет, неприятно вспоминать школу, но Рэд вспоминался с теплой грустью. Рэд уделял много времени его воспитанию, правда, совершенно противоположному тому, чего хотела мама. Рэд, уже умудренный кое в каких вещах, решил просветить и Джона, подсунув ему девицу. "Но моя мама", -- попробовал отнекиваться Джон. "Брось ты, мама... мама... Надо же когда-нибудь начать? Да и маме говорить не обязательно". Это было ново --не говорить маме. Он решил, что скажет. Однако говорить оказалось не о чем. За стенчивость подвела. Рэд теперь занят своими делами. А хорошо бы повидаться. Не сейчас и не за втра. Но в ближайшие дни -- непременно. И тут, на излете взгляда, за окном Джон заметил вывеску той парикмахерской, где их с Рэдом стригли перед армией. Машина шла уже по Мейн-стрит, самой оживленной обычно улице города, в рекламных плакатах и вывесках магазинов. Он любил эту улицу с детства. Правда, тогда она казалась недосягаемо шикарной, а теперь была уютно провинциальной. Машин было немного, людей -- еще меньше. А дождь все шел и шел, словно нити пря лись из небесных коконов-туч. Внезапно Джон ощутил тягостное молчание и увидел деревянно-прямую спи ну Лама. Вот уж кто ни в чем не провинился, кто всегда был предан и чувствовал своего босса, так это Лам. И за всю поездку ни одного слова. Жестоко. И еще не зная, о чем пойдет речь, Джон виновато произнес: "Лам, дружище!". Тот вздрогнул и почти непринужденно ответил: "Да, мой босс?". Машина слегка притормозила у ма 10 11 газина пластинок с огромной вывеской-диском, и Лам обернулся к нему. Увидев, что босс очнулся, Лам будто невзначай поправил зеркало. "Хочешь зайти?". "Не-а... Зна ешь, давай поедем к "Лайту". Лам улыбнулся: "Я все ждал, когда ты вспомнишь о нем". И они поехали к старому дому, где находилась студия. Но на дверях не оказа лось прежней вывески, там висела дощечка с яркой надписью "Сдается внаем". -- Ну и осел же я. Болван просто. Из головы вон, -- смущенно заторопился Лам. -- Они ведь только-только переехали. Ну, в тот новый центр, который ты субсидировал. -- Не ругайся, сын мой, -- назидательно-шутливо оборвал Джон. -- Кати в новый центр. Машина развернулась, и он оглянулся на прежнее здание "Лайта". Семь лет прошло с того апрельского дня, который изменил всю его жизнь... Приближался мамин день рождения. Конечно, денег маловато, но на его по дарок хватит. Джон решил напеть пластинку с двумя песенками. Мама считала, что он хорошо поет. Из скудных семейных средств она выкроила несколько долларов на дешевенькую гитару. Нет-нет, никаких мечтаний о карьере певца не было и в помине. Просто он часами мог слушать пластинки с записями кантристов -- Билла Монро, Хэнка Уильямса, обожал "икающий" йодлирующий голос Джимми Роджерса. Но, пожалуй, еще лучше знал черных музыкантов Юга -- блюзы Крудапа, гортанное пение "Чернильных пятен", резкий напористый тембр Бо Дидли. Белая и черная музыка переплеталась в его сознании и не давала покоя. Он пел дома, пытаясь соединить две музыкальные культуры. Мама слушала его пение с каким-то восторженным страхом. Джон сам выучился играть на гитаре. По слуху. Родители не могли позволить себе отдать сына учиться музыке. И он понимал причины и никогда, даже наедине с собой, не роптал. Единственным его настоящим желанием была постоянная работа с постоянным заработком, чтобы мама могла уйти с ткацкой фабрики, забиравшей все ее силы. Именно поэтому на следующий после получения свидетельства об оконча нии школы день Джон нанялся в одну из местных компаний, где нужен был водитель грузовика. Профессия казалась ему такой романтичной: огромная машина, абсолют но послушная славному молодому драйверу в рубашке с расстегнутым воротником и шейным, трепещущим на ветру платком, несется по шоссе из одного конца страны в другой. Но Джон стеснялся посторонних, тем более веселых разбитных водителей. И свободное время в поездках предпочитал проводить один. Часто брал с собой гитару и веселил самого себя. Ему легко пелось в такие часы. Сегодня гитара тоже была при нем, и, смущаясь и робея, Джон заставил себя переступить порог "Лайта". Болезненная застенчивость пригвоздила его перед кон торкой оператора -- вдруг он не сможет выдавить ни звука? Проклятая робость -- ре зультат старомодного воспитания, данного мамой. Могла ли она представить себе, что жизнь ее обожаемого мальчика будет изломана из-за ее воспитания? Предательская мысль -- убраться из студии -- быстро прошла, потому что в холле было много народа. Всем не до него. Да и дело к концу дня -- авось не дойдет оче редь. Джон присел на краешек стула и облизнул ставшие пергаментными губы. Из звукозаписывающей кабины вышла молодая женщина. Устало глянула на очередь. Их взгляды встретились. -- Юноша, скажите, пожалуйста, следующему, кто придет сюда, что сегодня я уже не успею обслужить. А вы-то сами что хотите? -- Я хотел бы записать пластинку в подарок маме, мэм. -- Ах, маме... А что вы поете, юноша? -- С вашего позволения, мэм, я все пою. В ее взгляде он увидел насмешку и легкое презрение. Было очевидно, что она принимает его за хвастуна. Но обязанности хозяйки заставили ее задать еще один во прос: 12 -- А кому вы подражаете? -- С вашего позволения -- никому, мэм. Джон не хвастался. Он пел, как чувствовал сам. И, когда он запел, глаза ее потеплели, улыбка тронула полные губы типичной южанки, и она, словно невзначай, нажала кнопку магнитофона, который сейчас был не нужен. -- С вас четыре доллара, юноша. -- Она помолчала. -- У вас есть телефон? Я бы хотела, чтобы шеф послушал вас. Он записал свой номер, недоумевая, зачем шефу этой студии прослушивать неизвестного парня. Он знал, кого записывали здесь. Студия записывала и белых, и черных. В те годы на Юге для этого требовалось большое гражданское мужество. Но для шефа "Лайта" существовал один критерий -- звук. Он мечтал заполучить белого певца, который бы обладал негритянским гортанно-носовым звуком. Однако до сих пор его поиски не увенчались успехом. Звонок раздался только через год. Сэм, шеф "Лайта", по настоянию своего се кретаря-оператора Марион решился на прослушивание. Да и дела студии были не блестящи. На Севере, словно грибы, росли гигантские звукозаписывающие фирмы, с которыми невозможно было конкурировать. Когда мама сказала, что звонили из "Лайта" и его ждутсегодня, Джон стрелой помчался туда, прихватив гитару. Легкая дверь звонко хлопнула, и этот сухой хлопок мгновенно отрезвил Джо на. Зачем он здесь? Он что же, решил, что хочет стать певцом? В нем жили десятки самых разных песен -- кантри с веселым треньканьем банджо, порхающим пением скрипок и рассказами о грустной жизни, монументальные духовные гимны негров -- госпелы, душераздирающие блюзы и ходкие мелодии бродвейских мюзиклов. И вот -- прослушивание, о котором он и не мечтал никогда. Марион представила его шефу и двум ребятам -- Скотти, ведущему гитаристу, и Биллу, басисту. Джон вдруг ясно увидел, что все трое исподтишка разглядывают его бедный костюм. Конечно, они тоже отнюдь не были ребятами из модного журна ла, однако им было трудно даже представить всю глубину его бедности. Он чувство вал, что произвел удручающее впечатление. И все его празднично-испуганное наст роение развалилось на куски. Надо было скорее закончить -- спеть пару-тройку пе сен, услышать вежливое "спасибо" и уйти. Забыть дурацкие мечтания и снова гонять на своем грузовике, исправно при нося маме в конце каждой недели зарплату, получать от нее поцелуй, пахнущий ара хисовым или банановым маслом (она всегда делала к возвращению своего мальчика из рейса его любимые сэндвичи). Сэм попросил начинать. Джон очнулся, сглотнул комок и запел какой-то шля гер. Шеф вежливо прослушал, но на его лице явственно было написано -- не то! Тог да Джон запел одну из песен Южных гор. Сэм насторожился и стал называть одну песню за другой. "Знаете?". "Знаю". "Начали"... Так они занимались до изнеможения. Наконец, после короткого перерыва шеф решился и отобрал две песни. Ребята уп равились с ними быстро. И, пока Сэм слушал запись в студии, они в холле валяли ду рака. Джон, в своих немыслимо широких темных штанах похожий на плюшевого мед вежонка, схватил гитару и запел в чуть убыстренном темпе известный блюз, неожи данно легко, хотя и несколько косолапо двигаясь в такт. Голос стал звонким, гибким, живым. Тембр и звук были такими, что Скотти и Билл первое мгновение сидели с приоткрытыми ртами, а потом начали подпевать в полном забвении чувств. Они ду рачились, не подозревая, что исполнение, рождавшееся сейчас в крошечной студии Юга, станет точкой отсчета современной поп-музыки. Дверь распахнулась. На пороге стоял Сэм, и глаза его были страшны. -- Что вы делаете, чертовы ослы? -- истошно заорал этот воспитанный человек. 12 13 -- Нич-чего, сэр. -- Джон принял гнев на себя. -- Мы просто отдыхали и немно го пели, сэр. -- Просто... -- внезапно успокаиваясь от его мягкого голоса, сказал Сэм. -- Про сто. А вот не просто. Это надо сделать еще раз, ребятки. Держите ритм. Полная сво бода. Начали... Через неделю тираж пластинки лежал на большом студийном столе. -- Боже, благодарю тебя, -- сказал Сэм. -- Но кто из диск-жокеев рискнет про крутить это? -- Никто, -- донесся до него голос Марион. -- Это не кантри и не блюз, и не по пуляр. Певцы ополчатся на нас. Вначале. -- Вначале? -- Они скоро поймут -- их песенка спета. И петь ее будет этот мальчик, Сэм. Впрочем, он и не поет вовсе. Он сама душа музыки -- звук. Мелодия -- всего лишь те ло. Я поняла это, когда впервые записывала его. Для него мелодия не главное. Он по-другому слышит и воспринимает музыку. И у него всегда будет свое... -- Марион, почувствовав, что говорит слишком горячо, усмехнулась и добавила: -- А тела? Тела ему будут предлагаться в изобилии. Сэм никогда не слышал от своего оператора ничего подобного, но шокирован не был. Он полностью разделял в душе это мнение, боясь поверить себе. Сбылась мечта всей жизни -- Сэм владел сейчас душой музыки. Но радость быстро сменилась грустью: нельзя владеть душой. "Лайт" просто не в состоянии даже надолго стать для нее пристанищем. Душа уйдет. Больше того: ей надо помочь. А пока пусть на ее огонь слетятся другие. Марион пересказала Джону этот разговор с шефом несколько лет спустя. Тог да Джон знал только одно -- началась новая жизнь. Теперь его родителям нечего больше бояться нищеты. Он построит для них дом, купит машину. А что нужно ему? Слава? Нет. Не то. Он хотел бы утвердиться. Поверить в себя. Доказать всем, что им нельзя командовать, что он -- личность. Однако, все было не таким быстрым и легким. Если бы не смелость Дика, диск-жокея из его родного города, который решился прокрутить пластинку по радио, Бог весть, как бы все сложилось. Никогда не было бы и концертов, если бы не Дик, быстро смекнувший, что публика с опаской спрашивает пластинку потому, что при нимает нового певца за цветного из-за тембра его голоса. Для тогдашнего Юга при чина была очень веской. И Дик решил сделать интервью. Джон вспомнил, как вошел к Дику в кабинет, не зная, куда девать руки. И пря мо с порога он сказал: -- Сэр, я не знаю ни о каких интервью. -- И не надо, малыш. Просто ты должен быть честен. Дик заговорил о его семье, школе, увлечениях, давая слушателям понять, что парень -- белый. Наконец диск-жокей объявил: -- Порядок, малыш. Спасибо большое. -- Но, сэр, вы собирались делать интервью... -- А я уже, -- ответил Дик. Джон вспомнил, что несколько секунд находился в состоянии столбняка, а по том его прошиб холодный пот. Спрос на первую пластинку рос. "Лайт" выпустил вторую, третью, четвертую. Они расходились мгновенно. Теперь имя нового певца гремело по всему Югу. Нача лись концерты. Каждый день в новом городе. Концерты шли при полном зале. Джона объявляли как короля кантри-энд-ве стерн. 13 14 А Король появлялся одетым по-прежнему в широкие черные брюки и темную расстегнутую у ворота рубашку. Он наклонялся вперед -- к публике: ноги расставле ны, на шее гитара, руки судорожно сжимают стойку микрофона. Он смотрит на лю дей, сидящих в первых рядах, прищуренными глазами, но не видит их. Он с трудом помнит себя. Музыка взрывается в нем гитарой Скотти. Сам он отбивает такт на деке сво ей старенькой гитары, а потом с остервенением терзает струны. Джон не мог видеть себя. И только по реакции публики судил о своей попу лярности. Каждое его выступление сопровождал шквал воплей. Да, молодежь люби ла его, но он был для нее вне досягаемости. Свой и... чужак. Что ж, ничего нового. Всегда чужак. Всем. С детства. Уже потом репортеры будут говорить, что даже на ранних фотографиях он улыбается, а грусть в глазах ос тается. Когда Джон улыбался -- не усмехался, его улыбка действовала на людей, как вино, искрящееся в старом бокале. Неужели было время, когда он улыбался? Сейчас Джон не мог вспомнить, как это делается, разучился. Наконец Джона пригласили выступить в Городе кантри-мыозик. Он едва сдер живал дрожь, пока конферансье объявлял: -- Несколько недель назад этот парень записал на "Лайте" песню, которая, подобно сигнальной ракете, пролетела через всю страну. Ему только девятнадцать! У него новый, отличный от других стиль! Попробуйте сами определить -- какой! После этих слов Джон вышел на сцену, смущенный почти до спазма в горле, улыбнулся трогательно. Привычный вопль пронесся по залу. Он метнулся к микро фону, запел, как никогда прежде. Рождалось новое .в его мастерстве: отчаянная тре петная нота, свойственная только ему. Но солист этого театра, матерый певец, пластинки которого Джон слушал с за миранием сердца, подошел после концерта и сказал, что лучше бы ему снова вер нуться к прежней профессии -- водить грузовик. Джон еще не понял тогда, что это начало зависти, которая отныне будет сопровождать его, и плакал в номере гостини цы. Ему казалось, что все рухнуло. А по приезде домой он узнал, что его последняя пластинка заняла третье ме сто по штату, обойдя пластинку его обидчика. Он совершенно не интересовался своей внешностью. Некогда было думать о таких глупостях. Но девушки всем своим поведением на каждом концерте внушали ему: ты красив. Высокий, темноволосый, с серо-голубыми огромными печальными глазами, с отличной посадкой головы, с тонкими аристократическими, но мужскими руками, он был очень сексапилен. Тогда почему же девочки в школе пренебрегали им? Они обращались с ним по-товарищески, однако встречались с другими мальчи ками. Бедность? Бедность. За его спиной так и говорили -- белый босяк. И Джон возненавидел "честную" бедность, но скрывал это, чтобы не огорчать родителей. Сейчас все изменилось. И возникло опасение, что причина в его славе. Джон совсем не задумывался, что его труд не легче, чем труд где-нибудь на заводе, а может, и тяжелее. Он просто любил петь и любил своих. Перед каждым концертом он был на грани нервного срыва, ничего не мог с собой поделать, хотя и понимал, что держит в постоянном напряжении и своих дру зей -- Скотти, Билла и Джоя. Джон мог бодрствовать всю ночь накануне концерта, не давая покоя и ребя там. Они швыряли в него, чем попало, пробовали не обращать внимания, однако ни что не менялось. И однажды Скотти, сделав вид, что собирается присоединиться к его штукам, подошел и вдруг скрутил его. Билл и Джой силой раздели его и уложи 14 15 ли в постель. Джон скрежетал зубами от ярости и унижения, но Скотти присел на кровать и мягко, насколько позволял его довольно пронзительный голос, попросил: "Поспи, малыш". И вдруг заклинание подействовало -- Джон уснул. Перед концертом он грыз ногти, барабанил руками по всем вещам, топал но гами, ежеминутно причесывался перед зеркалом и производил бы впечатление неук люжей деревенщины, если бы друзья не знали, что это от страха. Джон постоянно боялся провала. Как-то ему случилось заболеть в турне, и лечащий врач, который накануне был с дочерью на его концерте, сказал: -- Милый юноша, вы тратите за час своего выступления столько нервной и фи зической энергии, сколько люди, работающие на плантациях нашего Юга, тратят за восемь-девять часов. Остерегитесь. Научитесь отдыхать. Тогда Джон только сконфуженно улыбнулся. Было совестно отнимать время у такого ученого человека. И еще -- невозможно было поверить в серьезность преду преждения. Доктор угадал его мысли, покачал головой и продолжил: -- Все гораздо серьезней, чем кажется вам сейчас. Если не умеете отдыхать, научитесь хотя бы расслабляться. Быстро ходите, считайте вслух. Что угодно -- только не думайте о предстоящем выступлении. Поймите, я видел вас. У вас колоссальное сценическое присутствие, фантастическая легкость. Скажу больше: когда-нибудь это назовут гениальностью, но лучше вам об этом не думать. Думайте о себе. После каж дой песни вы делаете глубокий выдох, давая отдохнуть связкам, не так ли? Так вот: у вас должен быть и моральный выдох. Несмотря на явную доброжелательность врача, Джон не мог поверить, что о нем кто-то печется, кроме мамы. Врач снова увидел бесполезность своих уговоров и решил упрятать его на недельку в госпиталь отдохнуть. Однако на следующее утро доктор почти не удивился, не обнаружив своего пациента на месте. -- Удрал? -- спросил он у медсестры. -- Да, доктор, -- сокрушенно подтвердила та. -- Иначе и быть не могло. Как говорится, спаси его, Боже. Он не способен на жалость к себе. Потом, может, и поймет, но и тогда ничего не сделает для себя. -- Простите, доктор. Я слышала, что вы с дочкой были на его концерте. Гово рят, девицы безумствовали? Ужасно! Неужели вы не возмущены? Куда приятнее, помоему, слушать прежних певцов. -- Знаете, я тоже так думал еще два дня назад. Я не хотел пускать дочь на кон церт. Я был "наслышан". А потом, видя ее расстроенное лицо, решил пойти с ней. Так вот. Это -- нечто. Мальчик невероятно, нечеловечески талантлив. Ему отпущено на двоих. -- 0-у! Я могу сказать вам. Он -- половинка. -- Бог с вами, сестра?! -- Да, он близнец. Правда, его братишка умер при рождении. -- Бедный малыш. Его удел -- пение и одиночество. И немного найдется людей, которые смогут понять его до конца и не отравлять ему жизнь. -- Аминь, доктор. Никогда не знала за вами проповеднического таланта. Вряд ли объект того стоит. Врач посмотрел на свою собеседницу растерянно и грустно и вышел из палаты, не подозревая, что беглец еще находится рядом в укромном уголке и слышал весь разговор. Было над чем подумать. Но откуда-то из глубины вдруг всплыло -- не поддавайся, раз дашь себе поблажку, и пойдет. Решено, все обойдется. И Джон стал учиться уходить от себя, но совсем про тивным, нежели тот, что советовал ему добрый эскулап, способом. Дорожное проис 15 16 шествие и шок как последствие. Долой! Едем дальше. Вечером концерт. Тяжелейшая ангина. Снова побег из госпиталя. Вечером концерт. Жестокое отравление: трясу щиеся руки, подкашивающиеся ноги и сердце, делающее опасные маневры... Обой дется! Вечером концерт. Беснующаяся публика. Горящие фосфорическим блеском глаза фэнов. Од нажды среди этих глаз Джон внезапно увидел одни -- холодные и оценивающие. Не глаза -- доллары. Это не фэн. Когда он вернулся домой, Сэм вызвал его к себе и сказал: -- Мой мальчик, тобой заинтересовались люди одной из ведущих фирм. У нас для тебя нет перспектив. Человек, который хочет поговорить с тобой, обещает, что, если вы договоритесь, ты будешь петь все: кантри, блюзы, популяр. -- А госпелы? -- Ну-у, этого я не знаю. -- Босс, вы очень добры ко мне, но, может, я вам больше не нужен? -- Не будь дураком. Тебе нужна дорога, а не колея. Да и то ты эту дорогу бу дешь раздвигать для себя. Любую. Все. Иди. Подумай. Поговори со своими. Завтра днем Полковник -- так его зовут на фирме -- будет здесь. Ему нужен ответ. Джон вышел в смятении. Вот оно! Сэм давно готовил его к большому будуще му. Домой, посоветоваться со своими! И тут же понял -- родители сейчас не советчи ки. Решение должно исходить только от него. Его машина была припаркована на стоянке возле "Дайта". Стоянка напомина ла этакое кадиллаковое гнездышко: серебристо-синий -- Джерри, палевый -- Карла, алый -- Мэка. Ребята! Как можно было забыть о них?! "Милдиондолларовая четверка". Они никогда не пели вместе, но прозвище привилось. Они пришли позднее. Сэм оказал ся прав -- души прилетели. Только одного не учел шеф "Лайта": души эти не были ба бочками. А возможно, расчет был на его продолжение? Сэм любил пестовать таланты. Джон вихрем влетел в студию. Ребята сидели с пастозными физиономиями, потягивая пепси через соломинку. -- Я написал для тебя песню, -- сказал Карл. -- Шуточную. Про ботинки. -- И я, -- откликнулся Мэк. -- Про ритм. Твой ритм. -- Я ничего нового не написал, -- виновато вставил Джерри, -- но все мои пес ни в твоем распоряжении. -- Но я еще... -- Ну и осел, -- перебил Карл. -- "Дайт" уже не тянет на тебя. Нельзя же всю жизнь гонять по городам в поисках ангажемента. Думать думай, но не вздумай отка заться. Давай-ка, спой что-нибудь из госпелов. Джон сел за рояль. И этому он выучился сам. По слуху. Он знал, что госпелы и спиричуэлс лучше петь под рояль. Через час Сэм вместе с Марион зашли в студию. Четверка пела. Вошедшие уселись на краешках стульев. То была грустная минута -- предстояла потеря. Навер ное, так ребята поют последний раз. Джон вел тему, остальные пели гармонию. И простой текст гимна уплывал по адресу -- к Богу. Дица у четверки были отрешенными. У Джона глаза закрыты, брови образу ют прекрасную скорбную линию. У Мэка взгляд словно проходит сквозь стены. Ли цо Карла искажено гримасой боли, от которой кожа туго натянулась. Лицо Джерри в крупных, почти обронзовевших складках. Разные они, но, когда изредка поют вот так, сердце Сэма заходится от счас тья: вот он, вот классический пример "южного звука": смеси гнусавости кантри и про тяжной дынной мягкости госпелов. 16 17 Последняя нота взлетела вверх, закрутившись каким-то немыслимым пируэ том. Тронув клавиши легким прощальным прикосновением, Джон поднялся, обвел всех взглядом, бросил короткое "до завтра" и вышел. Утром он сказал Сэму: -- Ну что ж, заключайте контракт. -- Они предлагают следующие условия... -- Прошу прощения, босс, я не буду вникать в это. Я верю вам во всем. Это хорошо? -- Малыш, ты осел. Я просто обязан тебе сказать. Моя студия получает трид цать пять тысяч, ты -- пять тысяч в качестве аванса. Но дело не во мне и даже не в студии. Для тебя хорошо, что ты получишь возможность петь все и как ты захочешь. Ну, слава там. Деньги. Но будет и другое: назойливая реклама, постоянное вмеша тельство в твою жизнь. Контракт был подписан на три года. С этой минуты Джон получал личного ме неджера, массу студий для записи, возможность выступлений на телевидении и в главных концертных залах страны, а купившая его фирма -- право на переиздание всех пластинок, вышедших на "Дайте". К концу первого года работы на новой фирме Джон записал диск, который сразу же возглавил национальный хит-парад. В записи участвовал знаменитый квар тет -- "Айрсы", но аккомпаниаторы были прежние: Скотти, Билл, Джой. Вещь полу чилась необычной. Звук, слегка запинающийся и икающий, будто шел со дна гигант ского колодца, причудливо размываясь. Он был доволен и решил как-то отблагодарить ребят из квартета: -- Я хотел бы, если не возражаете, записать с вами еще несколько пластинок, конечно -- если вас устраивает работать со мной. Лишь спустя несколько лет Гордон, глава квартета, признался: -- Знаешь, мы тогда не обратили никакого внимания на твои слова. Даже не запомнили твое имя. Для нас это была Работа. И только. Джон снова, теперь уже в качестве собственности другой фирмы, со своими старыми друзьями, среди которых был теперь и Рэд, выступал в разных городах Юга. И откуда ему было знать, что скоро предстоит покорять Север. Единственное, что они тогда знали, была езда, езда, езда. Но Полковник не зря сидел в своем офисе. Он добился для питомца возмож ности выступления на телевидении. Когда все организационные вопросы были ула жены, Полковник послал телеграмму с приказом прибыть как можно быстрее. И Рэд, исполнявший обязанности драйвера, погнал машину на Север. Дождливым и холодным был день его первого выступления на телевидении. Они приехали задолго до начала. Никогда еще Джон так не боялся провала и поминутно заглядывал в зал. А зал был почти пуст. Хотя его имя было афиширова но, оно привлекло мало внимания. Город Городов не знал его. Эту северную грома ду предстояло завоевывать. Джон потерял контроль над собой. Снова ногти были обгрызены под корень, на глаза то и дело навертывались слезы. Друзья не могли к нему подступиться. Ждать было нечего. Забившись в угол, он причитал: -- Все, все, все... Провал. Ухожу водить грузовик. Внезапно перед ним возникло буратинье лицо Скотти, искаженное какой-то идиотски-счастливой гримасой: --Смотри!!! Одним скачком Джон очутился у двери и заглянул в щелку. В зал валили ти нэйджеры. Пройдоха-чудотворец Полковник, поняв, что питомец действительно находит ся на грани провала, решил раздавать билеты прямо на улицах. Недаром в далеком 17 18 своем детстве Полковник был ярмарочным зазывалой. Билеты попали по назначению -- к молодежи. Конферансье представил Джона с таким же профессиональным энту зиазмом, с каким представлял бы гостей-звезд. В гостиных по всей стране маленькие экраны на секунду померкли, а когда изображение вернулось, Джон стоял посреди сцены, пристально глядя в камеру прищуренными глазами. Движением плеч он сбросил спортивный пиджак, расслабил широко расставленные ноги, сделав упор на правую. "Как только Скотти взял первый аккорд, он начал в такт подрагивать ногами: Ита-а-а-а-к, с тех пор, как любимая покинула меня, Я нашел единственное место, где можно жить: Это внизу, в конце Лонели-стрит, Это пристанище разбитых сердец". Джон использовал свою гитару в качестве ударного, он двигал бедрами, а но гами выделывал нечто среднее между шарканьем и па чарльстона. Он усмехался, приспустив веки. Телезрители не видели такого никогда. В этот день энергия нового поколения прорвалась на телеэкраны. Но, Боже, что последовало за этим выступлением! На Джона ополчилась пресса. Его называли потенциальным преступником. Наркоманом. Его требовали за претить. Его музыку -- тоже. Вмешалось духовенство. Естественно, и родители подро сточков, которые уже успели забыть, что точно так же их родители были против тан го, чарльстона и тустепа. Тем не менее почта в адрес программы была доселе невиданной. Подросточки старались. Весь этот вой не трогал Джона. Он твердо знал; что не делает ничего предо судительного, просто сопереживает музыке, что протестующие тоже были молодыми и их родители были против Вождя, которого теперь ставят ему в пример. Но фирма, стоявшая за его спиной, сумела повернуть общественное мнение на благо себе и своему питомцу. Он был им слишком нужен, потому что был нужен миллионам тинэйджеров -- главным покупателям пластинок. Джон не знал, какие прибыли получает фирма, а поскольку фирмачи ретиво старались, догадывался -- ог ромные. Полковник тоже был готов в любой момент прийти на помощь. Сообразитель ный он, этот Полковник. Какой, к дьяволу, Полковник!.. Самозванец, получивший лицензию на это звание явно незаконно. Но даже на фирме его не звали по имени. Только -- Полковник. Когда тот впервые пришел к ним в дом, то сразу смекнул -- честная белая бед нота. Обожаемый сын. Опыта в делах никакого. Уж как Полковник обхаживал отца, а, главное, маму. -- Ах, у вашего мальчика такой талант. Ах, перед ним такое будущее! Ох, он так любит вас и так много работает для вашего благополучия. Боже, ведь так можно сорвать голос. Подпишите, будьте так любезны, вот здесь и здесь, и ваш малыш будет скоро самым-самым. Один момент. Не сочтите за наглость. Здесь двести долларов. Так, пустяк. Знак благодарности. Я бы не посмел, да не знаю, что подарить вам, ма дам, и вам, сэр. Не имею пока счастья знать ваши вкусы. Мои наилучшие пожелания. Всех благ. Ваш всей душой. А теперь позвольте откланяться. Можно, я уведу на не сколько минут вашего чудного мальчугана? Благодарю, благодарю, благодарю. "Чудный мальчуган" стоял тут же и напрягал все мышцы лица, чтобы рот не от крылся. У них на Юге редко кто тарахтел так бойко и развязно. И когда Полковник пухлыми, но железными пальцами взял Джона за локоть, оставалось только повино ваться. Они вышли. -- Вот что, милок. У тебя голос и мордашка. Настоящий талант у меня. Но я буду с тобой работать... из сорока процентов от всех доходов, и мы будем богаты, как раджи. Идет? 18 19 Ошарашенный таким поворотом, Джон молча кивнул. -- Молодец! Подписывай пока только здесь, ты ведь еще несовершеннолетний. Всего! Полковник похлопал его по руке и, словно мяч, запрыгал к своей машине. Вот потому-то менеджер не мог теперь не драться за питомца, а фирма про должала гнать пластинки. Люди любили работать с Джоном. Почему нет? Он покладист. Работоспосо бен, хотя почти не репетирует. Никаких претензий к оркестру и группе. Если что-то не удавалось сразу, он говорил: --Давайте попробуем еще разок. Я думаю -- должно получиться лучше. Когда не выходило у него: -- Моя вина. Прошу прощения. Я постараюсь не оплошать. Дюди охотно шли навстречу. Окружающие стали все чаше говорить о его оба янии. А Полковник это обаяние продавать. Из чудного мальчугана делался сувенир: косметика, майки, фотографии -- все с его улыбкой. Полковник изменил стиль звезды, сделав его более коммерческим, -- продавалось все. И только нельзя было звезде ни общаться с журналистами, ни выступать без ведома Полковника. Он должен был ос таваться недосягаемым и одиноким. Кантри-звезды ненавидели его и завидовали ему. В одном городке, где ему как-то довелось выступать с ведущим кантристом страны, директор шоу, вызвав Джона к себе, заявил, что кантрист требует, чтобы его ставили закрывать шоу. -- Мне все равно. Пусть попробует. И тот попробовал... Бедняга был прекрасным артистом и старался вовсю, но публике нужен был другой певец -- Джон. Наутро кантрист пришел к директору и по просил оставить все, как было. Поклонники торжествовали. Они хотели отметить победу. Они имели право. Вечером они свое право осуществили. После выступления они дорвались до сцены и пустили ботинки Джона на кожаные полоски сувениров. Он улыбался, хотя пони мал, что происходящее смахивает на жертвоприношение. После концерта Полковник твердо сказал: -- Вот что, ты у меня золотой мальчик. И я не хочу потерять тебя. Отныне твои друзья будут твоими телохранителями. Ты берешь их на зарплату. -- Я подумаю, -- мягко сказал он. Когда они вышли из театра, кто-то окликнул его. Дружески. Джон решил, что парню нужен автограф, наклонился к открытому окну машины и вдруг получил силь ный ошеломляющий удар в лицо. Машина мгновенно уехала. Из носа капала кровь, но он бросился к своему кадиллаку в надежде поймать обидчика. За что? Он так и не понял. Зависть была ему не ведома. Утром Полковник молча взглянул на его разбитое лицо и протянул пачку ка ких-то листков. -- Что это? -- Контракты на Рэда, Дама, Битей и Джорджа. Пока тебе хватит. Больше, чем у Вождя. Кстати, он тоже бесится. Тиснул материальчик в газете. Как будто не его когда-то называли разрушителем всех и всяческих устоев. Слушай, малыш. Я надумал еще подкусить Вождя. Ты будешь сниматься в кино. Я, собственно, уже договорил ся, -- добавил Полковник, и от удивления перед собственной несдержанностью его рыбьи глаза съехались к переносице. Страна Грез -- она замаячила вдали, но очень реально при способностях Пол ковника. Кто в молодости не мечтал сняться в кино? Теперь Джон вдруг панически испугался, но окружающие наперебой твердили: "у тебя талант", "ты справишься". Он-то далеко не был в этом уверен. Однако Полковник пообещал, что там будет род ная стихия -- музыка, и тем не менее не удержался, обмолвился: 19 20 -- Фильмы с твоим участием все равно принесут нам бо-о-ольшие деньжата. Недоуменный взгляд питомца заставил менеджера опомниться. Надо отдать должное этому человеку: понимал -- психология мальчишки не соответствует его ус пеху, и старался не шокировать. И это работало на Полковника. -- Когда собираться? --с придыханием прошептал Джон. -- 0'кей, малыш! Неделя на сборы. Мама помертвела от такой новости. Так далеко и так надолго ее мальчик еще не уезжал. Она лишилась покоя и, чтобы не показывать свою печаль мужу и сыну, за нялась обновлением гардероба Джона. Он никогда не увлекался тряпками. И теперь, когда возможности были, по-прежнему оставался равнодушен к вещам. Ему было все равно, в чем появляться, лишь бы складка на брюках напоминала лезвие бритвы да воротник рубашки был туго накрахмален и хорошо отглажен. Пока мать не могла по жаловаться, что слава испортила сына. Прежним -- милым и простым, как в недавние бедные годы, остался ее мальчик. Она горячо молилась, чтобы так было и дальше. Беспокоило ее только, что, кроме работы, у сына ничего и никого нет. Вокруг столь ко хорошеньких девушек, а Джон обращается с ними, словно со школьными при ятельницами. Откуда было матери знать, как мучительно ее мальчик переживал отно шение девушек к себе до прихода славы и после. Его настоящей чувственной любо вью стала музыка. Мать видела, как бывает опустошен сын после концерта, как уста ет от подобной самоотдачи. Несколько раз она приступала к Джону с просьбой: "Сы нок, прошу тебя, подумай о себе. Если ты будешь так щедро раздавать себя, то не доживешь до тридцати. Я боюсь за тебя". Он, улыбаясь, отвечал: "Что ты, мамочка, до тридцати... Я никому не буду нужен уже лет через пять. Вот тогда и отдохну". Но мать чувствовала, что сын не создан для отдыха. Ночами из-под двери его комнаты подолгу виднелась полоска света и слышалась тихая музыка. Запись своих пластинок он просил назначать на поздний вечер. Возвращался счастливо-усталый, спал четы ре-пять часов, потом готовился к концерту. Мать боялась за его здоровье и боялась постоянно докучать своей опекой. По этому сейчас перед разлукой она успокаивала себя тем, что Джон хоть немного от дохнет от шквала воплей фэнов и от самого себя. Все-таки в аэропорту она слегка всплакнула. Отец только крепко сжал руку сына. К самолету Джон шел со смятенным сердцем, понимая, что мама потеряла го лову из-за его отъезда. Но внушить ей, что он вырос, что имеет право на собствен ный опыт, не мог. Пусть она будет спокойна. Она заслужила. С такими мыслями он пролетел над страной. И вот уже самолет, описав дугу, нырнул вниз. Он выходил последним. На огромном летном поле маршировал оркестр, ужасно перевирая его очередной хит. Впереди шел Полковник и, обращаясь к пуб лике, ярмарочным зазывным голосом выкрикивал: -- Уважаемые! Сегодня вы имеете счастье приветствовать Короля всей поп-музыки! Так Полковник унизил Вождя, создав Короля. Премьер-министром он без раз думий назначил себя. Королевский эскорт шествовал поодаль. Подданные бесновались, не смея приблизиться. На следующий день состоялось подписание контракта. Полковник торжество вал -- деньжата выходили приличные. Вождь смотрел из угла, окруженный своими прилипалами. И его шипение ласкало слух Полковника больше, чем пение питомца. Питомец был раздавлен кинопери, закружившимися вокруг легким пестрым хороводом. Все они были обворожительны, он по отношению к ним -- в высшей степени предупредителен и расточителен. Пресса, без всякого на то согласия, сделала его героем одновременно двух романов, чем рассмешила и раздосадовала его. 20 21 Для мамы происходящее было непонятно. Они там, на Юге себе и предста вить не могли нравы киномира. Теперь ей прибавится страхов на тему о том, что сын попал в вертеп. И каждый вечер Джон звонил домой, чтобы шуткой и звуком своего голоса успокоить ее. Теперь его вечера были непривычно свободны. Общественные места были не для него. Где бы он ни появился, люди переставали заниматься своим делом, и все глаза устремлялись на него. Джон заскучал по сумасшедшим вечерам концертов и как-то, вместо репети ции, сел за рояль и излил свою тоску в госпелах. Там же были и "Айрсы", которые сразу подключились к привычному делу. Один госпел сменялся другим, и так до ленча. Вернувшись из кафетерия, Джон снова сел за рояль. Ребята виновато посмотрели на него, но петь не стали. Под его упорным взглядом Гордон сознался: -- Один фирмач сказал, что надо записывать музыку к фильму. Он подсчитал убытки от нашего развлечения и запретил нам петь с тобой "всякую чушь", как он вы разился. Джон был некапризной звездой. Он не стал устраивать истерик и скандалов. Просто вздохнул и ушел. Работать в тот день он уже не мог. К вечеру набежали гонцы с извинениями. "Этот тип, -- говорили они про фир мача, -- не знает, что такое душа певца. Они просят за него прощения. Но наказание, конечно, не замедлит последовать. Мы тебе обещаем". Пустое фамильярно-дружеское обращение. И Джон, сделав вид, что прини мает извинения, вздохнул про себя. Он становился родом национального достояния. На нем старались нажиться -- фирма, Полковник, пресса, даже женщины. Они преследовали его, предлагая себя, и некоторые пытались мстить за то, что отказывался, через ту же падкую на сенсации прессу. Он устал от своей роли идола. И в одинокие часы отдыха пришла четкая мысль: "Вы -- с меня, я -- с вас. Я буду Королем, как того хочет Полковник, и ваши деньги потекут ко мне. Вы будете говорить о моих доходах, забыв, что это -- ваши расходы. Я дал вам музыку. Вы искали ее долларовый эквивалент. Мое состояние бу дет им". Мысли обо всем этом не давали Джону покоя. Он рвался домой. Наконец, съемки были закончены. Джон решил, что приедет домой отдохнув шим, и попросил Рэда заказать для них целиком весь вагон. На очередной станции он накупил целый ворох газет. Пресса снова терзала его имя. Терзала тем беспощаднее, чем меньше у нее было поводов. Скандалом счи талась его музыка и манера исполнения. От него хотели обсосанности леденца и ду шевной оструганности Вождя. Отбросив газеты, Джон вошел в купе и сказал: -- Парни, душно мне. Я, пожалуй, пойду в армию. -- Ты?!! -- завопил Лам. -- Ты?!! Да разве ты выдержишь? Ты должен будешь стать, как все. -- Я и хочу этого. Как все. Я устал от себя. -- Но ты не имеешь права. Ты давно не принадлежишь себе, -- подал голос Билл. Огромные глаза Короля превратились в щелки, сквозь которые блестел лед. Срывающимся голосом он прошипел: -- Я вам не Микки-Маус, которым управляют художники. Я хочу быть собой и буду. Вы кричите: "Король! Король!". Королем я стану, когда старики признают ме ня. Как только я пойду в армию, именно в армию, а не в вонючую развлекательную команду, Вождь первым запоет мне аллилуйю. Когда с эстрады снова потекут в мирофон его слюни, все вспомнят о моей музыке. Я вернусь. Обещаю. 21 22 -- Слушай, старый осел, -- попытался разрядить обстановку Рэд, -- ты-то зна ешь, что такое два года для музыки и для тебя. Выбрось свою затею из головы. Мало ли что произойдет за два года. Да и Полковник тебя не отпустит. Джон посмотрел на Рэда тяжелым взглядом и ухмыльнулся. Рэд вздрогнул: вы ражение брезгливого презрения никогда раньше не появлялось на этом мягком лице. "Что со мной? -- испуганно подумал Джон. -- Даже Рэд, верный друг и защит ник, и тот отступился. Я перестал быть пай-мальчиком? Нет. Не то... Мама недавно сказала: "Сынок, ты меняешься. В тебе появляется что-то от героя твоего фильма: же стокое. Его характер ты носишь, словно костюм. И вся твоя музыка, твои поклонни ки. Их вопли отбивают у тебя уважение к людям. Ты появляешься, словно король, -- с телохранителями. Если тебе страшно -- брось. У тебя достаточно денег. Заведи се бе дело и женись". -- Но, мамочка, ты вовсе не хочешь этого, -- рассмеялся он. -- Не хочу, как любая мать, -- и незнакомым отчаянным жестом она заломила руки, с таким родным, въевшимся в кожу запахом его любимых сэндвичей, -- и хочу, потому что боюсь за тебя. Боюсь, что судьба накажет тебя. Мальчик мой, ты простой южанин. А теперь о тебе говорят повсюду. Газетная болтовня пугает меня. Но боль ше всех -- Полковник. Только теперь я поняла -- он страшный человек. Хотя кажется, что он действительно печется о тебе, словно о сыне. Он любит тебя как свое творе ние. Но за эту любовь он спустит с тебя кожу. Кстати, тебе скоро придет вызов на армейскую службу. Конечно, Полковник сделает все возможное и невозможное, чтобы тебя не призвали. Но мой тебе совет -- иди. Побудь вместе с другими ребятами. Сбрось груз славы. А я, если захочешь, поеду с тобой. -- Ма... Папа тоже так думает? -- Нет. Он хочет для тебя славы, славы, славы. Ты -- все, что у него не сбылось. Можешь сказать ему о нашем разговоре. Мы даже поссорились. -- О-о! Не надо, ма! Я подумаю, обещаю. Так вот к чему пришло. Даже мама видит в нем пренебрежение и чванство. А он просто устал от навязанной роли Короля. Только петь. Однако большинство смо трит на него, как на музыкальный автомат и станок для печатания денег одновремен но. Зло порождает зло. Вот оно и родилось. Маленькое пока. Джон все острее и чаще осознавал свое одиночество. Никто-никто не поверит ему. Никто даже не попытается понять. Только мама. Но именно ей и нельзя гово рить. Ей забот хватает. Джон глянул на ребят. Все прятали глаза. -- Дадно, парни. Все о'кей! Я получил предписание. Скоро в путь. Да и вам надо отдохнуть от меня. Тяжеленек я стал для вас последнее время. -- Брось! Нет! Оставь! -- загудели молодые голоса. -- Помните Евангелие? Петух не прокричит три раза... -- Взгляд на их лица: за минка, неловкость. Только у Лама -- печаль. В купе повисло молчание. Ребята почувствовали -- другой Король. Ключа к не му у них не было. Комиссии, сборы, пресс-конференции, уговоры Полковника, отца и ребят слились в невнятный рокот. Мама молчала. Она лишь изредка посматривала на сына и опускала глаза. Временами мама выглядела совсем больной. Джон хотел отправить ее с отцом на какой-нибудь шикарный курорт, она категорически отказалась. Она перестала ез дить к друзьям и все больше сидела одна. Как-то к ним заглянул Джордж. В гостиной была мама. Спускаясь вниз, Джон замер на лестнице. 22 23 -- Вы кто, юноша? Что-то я вас раньше не видела, -- она кокетливо погрозила пальцем и прибавила слегка заплетающимся языком, -- может, вы хотите украсть фо то моего сына? Или его гитару? -- Ма-ма!!! -- только и сумел выдавить Джон. Друг же стоял, словно громом по раженный. Джон подбежал к матери, обнял ее и почувствовал запах спиртного. Ужасно! Его мама никогда не пила ничего, кроме пары рюмок вишневой наливки по праздни кам. Значит, и она одинока. Значит, ее уже так подточило, что она идет, шатаясь, че рез комнату. Ночь Джон провел без сна. Утром он пришел к маме поговорить, но она, по просив прошения и поцеловав его, говорить отказалась. Мама! Она всегда была больше, чем матерью, -- другом. Он мог в любое вре мя дня и ночи прийти к ней со своими проблемами. Мама старалась объяснить сыну все. Теперь она мягко, но категорически отказалась объясниться. У веселой пухлой его мамы появилась тайна. Тайна от сына. Отец, как выяснилось, был в курсе: -- Да, она изредка прикладывается к бутылочке. Но чтобы уж кача-а-аться... Не волнуйся, сынок. Просто ей стало скучно. Друзья обращаются с ней, как с важ ной дамой. Это пройдет. Вот если ты не передумаешь,-- настороженный и быстрый взгляд на лицо сына, -- мы поедем с тобой. Она сменит обстановку. Отдохнет от охов и ахов родных и знакомых. ь Джону внезапно вспомнилось, как лет десять назад отец сильно повредил се бе спину. Надежды на выздоровление не было. Денег на лечение тоже. Отец впал в панику. Мама была с ним бесконечно добра. Однажды ночью Джон проснулся от странного звука. Отец сидел на кровати и... плакал. Мама работала в ночную смену. -- Папа! Папочка, что с тобой? -- прерывающимся от ужаса голосом прошеп тал мальчик. -- Ох, сынок, наверное я никогда не поправлюсь. Такая боль... Бедные вы с мамой. -- Нет! Нет!!! Ты, конечно, поправишься. Я пойду работать. Заработаю много денег. Ты будешь лечиться. И вылечишься. Отец выздоровел. Теперь что-то случилось с мамой. Болезнь души? Кто вино ват? Тяжелый труд? Нет. Здесь совсем другое. Дело в Джоне. Мама постоянно обес покоена его делами. Она устала от выпадов печати, устала отвечать на одни и те же вопросы фэнов, день-деньской висящих на воротах их нового дома, недавно куплен ного для нее сыном. Он видел, что мама почти с нетерпением ждала его призыва в армию, надеясь, что через два года он начнет новую жизнь. Повестка пришла в январе. Однако студия добилась отсрочки -- надо было за кончить фильм. Джон работал с остервенением -- занавес над карьерой Короля должен быть пурпурным. Беспокоили и мысли о будущем. Но ведь голос при нем. Он найдет се бя и без Полковника. Тот мыслил иначе. Из Короля нужно было сделать Героя. И, распустив павли ний хвост своих пробивных талантов, Полковник пошел в наступление. Гонимый взрослыми, Король теперь стал примером для их чад. Джон уходил в марте. В тот день тоже стеной шел дождь. Его провожали толь ко родители. С друзьями он простился накануне. Рэд тоже уходил в армию через не делю. Оставшихся Джон не обнадеживал, ничего не обещал и больше не уверял их и себя, что армия для него -- заманчивая передышка. Мама тоже не цеплялась за эту спасительную ложь. Армия не могла стать отдушиной для ее мальчика, душевно хруп кого из-за ее опеки. 23 24 На сборно-призывном пункте мама с дрожащими губами и полными слез гла зами тихо стояла в сторонке, дожидаясь, когда сын сможет подойти к ней. Руки ее судорожно сжимали сумку. И все-таки она даже не подалась ему навстречу. По-щенячьи ткнувшись носом ей в шею, Джон прошептал: -- Мамочка, родная! Я так тебя люблю. Прости меня. Я действительно должен пожить без опеки. Среди ребят. Может быть, ты тоже будешь гордиться мной? И мы с тобой не будем так одиноки. Она смигнула слезы: -- Если бы это было возможно, мой мальчик... Но -- нет. Поздно. Для меня, и добавила с материнской проницательностью, -- для тебя тоже. Поцеловала его и провожала глазами долго-долго. Когда родители приехали проведать его, Джон поразился устало-равнодушно му взгляду матери. Он смотрел на цветущего красивого отца и думал, как постарела и обрюзгла мама, как бесконечно далека от всего, что было ей мило и дорого. При поцелуе запах спиртного снова настиг его. -- Мама, -- не удержался Джон, -- ты же обещала. -- Поздно, сынок. Да и все равно. Прости. -- Почему, мама?! Почему?!! -- в ужасе вскрикивал он. Глаза матери глянули на него вдруг с такой холодной отчужденностью, что рот у него захлопнулся сам собой. И снова тяжелые мысли не дали ему уснуть: "Что же с мамой? Где она? Что вообще происходит? С чего началось?". Откуда ему было знать, что мамина подруга Фэй, горькая вдова, становивша яся и горькой пьяницей, однажды сболтнула: -- Мальчик от твоих забот убежал в эту жуткую музыку. Нормальный человек такого просто не смог бы выдержать. А ему надо хоть так утвердиться. Бешеные деньги. И хотя все это для вас, вы оказались у него в зависимости. Для мальчика на стал черед жертвовать собой. И, уж будь спокойна, он расстарается. Мать затаилась. Так значит, всем ясно, что ее непомерная любовь причинила сыну только зло. Она попыталась глушить себя таблетками, но мысли превращались от этого в чудовищ. И однажды проницательная Фэй сказала: -- Не пей ты эту гадость химическую. Давай лучше по рюмочке. -- Вишневой? Да нет. Не хочу. Голова болит. Давление. -- У всех давление. Да и не о вишневой речь -- о виски. -- Господь с тобой, Фэй! -- Со мной, со мной. А будет и с тобой. Перестанешь кукситься. Твои на тебя будут только радоваться. Махнем, подруга? -- Э-э-э... Была не была. Махнем... Через час они, перебивая друг друга, вспоминали молодость, заливисто смеясь. Первым, кого она увидела по возвращении домой, был муж: -- Где ты была? Я уж начал волноваться. Что с тобой? Тебе плохо? Она дурашливо улыбнулась и вдруг опрометью бросилась к дверям туалета... Муж потом слегка посмеялся -- не тягайся с Фэй. И, как та и предсказывала, порадовался возрождению жены к жизни. Последние месяцы она была угнетена, но молчала, не делилась своей заботой. Может, подруга способна помочь? Откуда ему было знать, что именно подруга усугубила заботы жены. Через несколько дней он увидел, что жена наливает себе стаканчик перед обедом. -- Мать, ты что это? Берешь за правило пить? Она кивнула. В этом жесте не было и намека на попытку отшутиться. И муж умолк, надеясь, что все обойдется. Однако с тех пор жена частенько бывала в подпитии, если дома не было Джо на. Единственное, чего она хотела, -- уважения своего мальчика. И обманывала его. 24 25 Теперь знал и он. Мать видела, как согнулся он от такой новости. Но объяс нять не хотела, да и не могла. Он же при всей своей чуткости и любви к матери не мог понять истинную при чину ее страданий. Пока он решил все свое свободное время проводить с ней. Но свободного времени было мало. А мама была все такой же подавленной. Она избегала всяких разговоров с сыном наедине. Джон был на дежурстве, когда позвонил отец: -- Сынок, маме плохо. Я только что проводил врача. Он стоял помертвевший у аппарата. Боже мой, Боже! Он погубил мать. Из-за него она стала пить. Из-за него стала одинока. Врачи поставили диагноз -- гепатит -- и требовали немедленной отправки до мой. Джон расспрашивал врачей дотошно. Наконец, один сказал: -- 0'кей, я расскажу тебе, в чем дело. Все заходило в Джоне ходуном, и врач заметил это: -- Может, все-таки не надо? -- О нет, сэр. Говорите. Я готов. -- Ты, очевидно, догадываешься. Это не гепатит. Твоя мама... она... Врач замялся и посмотрел на Джона. Обливаясь холодным потом, он выдер жал этот взгляд. -- Одним словом -- цирроз. Знаешь, что это? Джон отрицательно мотнул головой. -- Но догадываешься? Она ведь пила. И много. А ей категорически нельзя. У нее хроническое обменное заболевание. -- Почему? -- От тяжкой работы, дружок. А вот почему она пила, ты знаешь? Молчание. -- Так знаешь или нет? -- Думаю -- да. Из-за меня. Из-за того, что я стал знаменит. Стал не только ее. Всеобщий какой-то. Врач мрачно посмотрел и кивнул. -- Да... Но не вини себя слишком. Так вот... Цирроз. Обычно в таких случаях начинается кровотечение. А у нее -- нет. -- Наверное, это хорошо? -- робко спросил Джон. -- Пока я не хочу тебя пугать. Отправляй ее к вашему лечащему врачу. К самолету маму несли на носилках. Она не плакала. Не смотрела на сына. У нее ни на что не было сил. Потянулись дни ожидания. И он дождался. Голос отца без всяких вступлений сказал: -- Приезжай быстрее, маме хуже. Прямо из аэропорта Джон помчался в госпиталь. Их врач встретил его страш ными словами: -- Я не жду чуда. Ее положение крайне серьезно. Джон заткнул уши, мотая головой: -- Не верю. С ней ничего не может случиться. Ей только сорок шесть! О, Гос поди, нет!!! -- Подожди. Быть может все. Только твое присутствие способно сотворить чу до. Но надежды почти никакой. В палату Джон вошел, улыбаясь из последних сил. Глубоко запавшие глаза оторвались от своего видения и медленно переместились в сторону вошедшего. Вне запно отечное лицо матери вздрогнуло. Она узнала. Заплакала. -- Мамочка! Ну что ты?! Я приехал. Ты была больна. Теперь поправляешься. Поправишься. Она часто-часто закивала. 25 26 -- И тогда ты и папа поедете со мной к месту моей службы, а потом все вмес те поедем вокруг Европы. Пока Джон говорил, лепетал, успокаивал, с лицом матери происходила види мая перемена. Отек спадал, не оставляя морщин, кожа разглаживалась. Появился ру мянец. Взгляд стал осмысленным. Она была просто красива сейчас. Сын смотрел на нее и думал: -- Чудо! Чудо! С ней ничего не может произойти. Она поправится. Непременно. Когда она уснула, тихо дыша, Джон решил съездить домой. Но, едва он встал с кресла, мама открыла глаза: -- Сынок, не уезжай. Побудь со мной. Потом отдохнешь... -- Запнулась, пере вела дыхание. Три дня и три ночи мать с сыном говорили без остановки. Вспоминали детство Джона, ее с отцом молодость. Смешные и грустные семейные истории. Не гово рили только о музыке и о его будущем. Оба боялись. К концу третьего дня мать вдруг, глядя на сына совсем прозрачными, неболь ными, глазами, сказала: -- Теперь поезжай домой. Тебе надо отдохнуть. Три ночи без сна. Она поцеловала его: -- Прощай, мой мальчик! До завтра. -- Задержала голову сына в ладонях, всма триваясь долгим взглядом, погладила, как в детстве, по голове. -- Иди. Позови папу. Он вошел в дом. И вдруг спокойствие последних часов улетучилось. Он при нял ванну. Постелил себе в кабинете. Перенес телефон поближе. Но перенапряже ние не давало уснуть. После взятой у бабушки таблетки снотворного Джон впал в странное состоя ние. Это не было сном. Ум его бодрствовал, тело же было словно опутано ватой. А внутри росла и ширилась боль. Он почти не удивился, когда зазвонил телефон. В нем что-то кричало "Нет!", и это страшное "нет" вырвало его из ваты. Тусклый голос отца произнес: -- Сын, мама только что умерла. Комната сделала вираж перед глазами. Надо было что-то сказать отцу. Усили ем воли задержав кружение, он уперся взглядом в часы. Четыре утра. -- Я еду, папа. Дороги туда Джон не помнил. Его провели в палату. Мама лежала тихая и улыбающаяся. Дицо ее было юным. Он упал рядом с кроватью. Страшный хрип рвался из его груди... А дальше -- провал. Почти на сутки. Он сидел дома в затемненной комнате. Глаза опухли от слез. Вдруг дверь ти хо открылась, и он с трудом понял -- Рэд. Откуда? Ведь он тоже в армии. Голос Рэда: "Я узнал о смерти твоей мамы, а несколько часов назад умер мой отец", -- дошел до Джона. Он встал и пошел навстречу другу. Они обнялись и, не стесняясь, заплакали. День маминых похорон. Вдоль всей дороги от дома до кладбища в молчании стояли фэны. Он видел эту живую ограду, но сам еле двигался и ничего не воспри нимал. Последние дни Джон провел на лекарствах и снотворном. Голова гудела и потрескивала от таблеток, но зато он видел сны, в которых мама жила. И в эти по следние мгновения сны проходили перед глазами, не давая осознать случившееся. Отец и дядя держали Джона под руки. -- Мальчик мой, пора прощаться с мамой. -- Нет! -- рванулся Джон. -- Нет!! Нет!! Забился в истерике около гроба. И вдруг затих. Бессмысленным взором по смотрел на гроб и, наконец, заплакал. 26 27 Он едва прикоснулся губами к ее, уже ставшему мраморным, лбу и внезапно понял -- ее никогда не будет. Вечером, теряя сознание от усталости и боли, Джон закрыл глаза и тут же уви дел маму. Она сидела на лужайке за их старым домом и перебирала цветы. Закончив, попросила: "Спой, сынок". И вдруг возникла мелодия маминого любимого госпела: "Что это за холмы, белые, как снег, моя любовь? Это холмы Рая, где нам никогда не бывать. Что это за холмы, черные, как уголь, моя любовь? Это холмы Ада, где нам суждено быть. О, мой Господь, когда придет мой черед Преодолеть все холмы и предстать перед твоим судом, Дай мне силу. Ведь твоя любовь и милосердие К твоим детям так велики. И Господь явил свою великую милость И спас нас, грешных, от Ада, Потому что мы знали любовь, А любовь есть Бог". Во сне он не слышал голоса исполнявшего, но кто-то внутри сказал: "Это твоя мама. Она теперь будет песней". Отец разбудил его уже ночью. На губах сына застыла детская улыбка, да и гу бы были по-детски пухлыми. -- Сынок, ложись в постель. Я раздену тебя. Голова сына легла на отцовское плечо, и он прошептал: -- Папочка, ты не думай, мы поедем вместе, как хотела мама. Мы ведь с тобой теперь сироты. Наутро, одетый в уже ставший привычным траурный костюм, Джон появился в доме Рэда. Нельзя было после собственной потери не отдать последний долг отцу своего лучшего друга. Он снова шел по той же дороге на свою Голгофу. Сегодня на маминой моги ле устанавливали памятник. После грустной церемонии Джон зашел к маме. Надпись "Она была солнцем нашего дома" воскресила ужас последних дней. "Больше не могу, -- подумал он. -- Скорее назад, в армию, к ребятам". Ребята приняли Джона тепло, но обостренное чутье подсказало ему, что сей час его нагружают больше остальных. И, видя такое бережное отношение к себе со стороны чужих людей, он приказал себе з а б ы т ь, но знал, что не забудет никогда. Джон даже нашел в себе силы петь ребятам, хотя они, естественно, не просили из уважения к его горю. Он не мог петь только тот, приснившийся, госпел. Обязанности его были однообразны, но ответственны: Джон водил джип и всегда помнил, что жизнь другого человека тесно связана с его работой. Однажды на учениях джип шел впереди танковой колонны, и вдруг -- разрыв двух баллонов. Ко мандир, сидевший рядом, не успел бы остановить танки даже по радио. Мгновенно Джон вспомнил -- у командира двое детей. Из последних сил вывернул руль, и они полетели в кювет. Обошлось даже без травм. Этот случай исцелил Джона окончатель но. Люди связаны друг с другом. И, когда человек искусственно рвет цепь, природа должна восполнить недостающее звено. Замена бывает уродлива -- звенья то слиш ком коротки, то слишком растянуты, а то и вовсе деформированы до неузнаваемос ти. Да, его одиночество неизбывно, но ведь существует долг перед родными и даже не родными. Жизнь возвращалась на круги своя. Джон снова стал замечать, что им интере суются девушки, у него появились новые друзья -- Джо и Чарли. Как-то Джо пришел со своей подружкой и с подружкой подружки. Она пред ставилась: Прис. Маленькая шатенка с вздернутым носиком и большими голубыми 28 глазами. Совсем ребенок. Джон так и воспринял ее. Он относился к ней, как к млад шей сестренке, и даже предложил ее отцу оплатить ее дальнейшее образование. Но ее отец, человек военный, отказался от помощи какого-то артиста. И Джон даже не обиделся. Настал день, когда солдат-певец службу закончил. Пожалуй, это был первый солдат, ради которого собиралась пресс-конференция. Он шел через холл, когда знакомый -- из той, прежней светлой жизни -- голос окликнул его. Марион, которой не меньше, чем Полковнику, Джон был обязан своей судь бой певца, в офицерской форме стояла перед ним. От радостной растерянности Джон покраснел. Протянул к ней руки. Опустил. Смутился еще больше. Спросил: -- Марион, что я должен делать -- брать под козырек или целовать вас? -- По уставу, сэр, -- ответила та, бросаясь ему на шею. На них начали обращать внимание. Какой-то большой военный чин, решив, что Марион просто поклонница, выразил неудовольствие по поводу ее поведения. Джону пришлось объяснить, что они давние друзья. Давние? Почти семь лет! И почти два года нет мамы. Мысль, что мама не ждет его, мгновенно отразилась на его лице. И лицо это, так редко теперь освещенное радостным удивлением, погасло совсем. Марион сразу все поняла: -- Не надо, дружок. Ты ведь возвращаешься домой; И, конечно, к маме. И она ждет тебя. Завтра ты будешь дома... -- Босс! Эй! Ты уснул? Приехали. -- Куда, Лам? -- Домой. -- Но ведь ты хотел отвезти меня в новый центр к Сэму. -- Да, а ты вдруг сказал "домой"! Этого Джон не помнил. Вздохнул -- домой так домой... Поездка не принесла облегчения. Но Лам не виноват. -- Спасибо, дружище! Всего. -- 0'кей, босс. На завтра есть планы? -- Никаких... Джон прошел к себе. Присел к столу. От непонятной тревоги бешено колоти лось сердце. Что-то он не сделал сегодня. Дождь за окном забарабанил сильнее. И под его дробь всплыли слова мами ного госпела. Джон содрогнулся всем телом, вскочил, схватил из стенного шкафа ста рую кожаную куртку, шлем и перчатки и в три прыжка, словно герой вестерна, лег ко и бесшумно слетел по лестнице. Вывел из гаража "Хонду". Мотор взревел. Он прыгнул в седло и под шедшим стеной дождем понесся в сторону Форест-хилла. Дорога была пуста. О риске Джон просто не думал. Он словно боялся опоздать. Мотоцикл он бросил у входа. Едва сдерживаясь, чтобы не бежать, он шел вверх -- туда, где ждала его мама. Забыв о дожде, Джон опустился на колени перед ее могилой и замер. И тут же тревога отпустила. -- Мама. Мамочка. Здравствуй. Я вернулся, мама. Вот теперь он был дома. Когда он поднялся, то почувствовал -- в мире что-то изменилось. А это просто кончился дождь. 2 глава Джон смотрел в зеркало, упорно стараясь ни о чем не думать. Почти и не думал. Потом взгляд его стал осмысленным, и он увидел, наконец, свое отражение. Черный кожаный костюм причудливо переливался, волосы блестели, а влаж ные глаза казались темными-темными, словно на них надели контактные линзы дру гого цвета. Собственная внешность не понравилась Джону. Придвинув лицо ближе, он поймал в зеркале свой цвет глаз и успокоился. Стекло пошло радужными переливами от дыхания. Он пальцем написал два слова: Лиз и Прис. Имена дочери и жены. А над ними -- бодьшую, насколько хватило, букву Г -- первую букву маминого имени. И тут же в Джоне всплыл мамин любимый госпел. Совсем скоро он будет петь его со сцены. Сегодня он снова после восьми лет кинокаторги выходил к людям. После армии Джон не находил себе места, а все ждали от него песен. Как-то раз заявился Полковник и с порога выложил новость: -- Вождь тебе кланяется. -- Спасибо. Ему тоже привет, -- слегка удивившись, ответил Джон. -- Ты что, милок?! Ему что, твой привет нужен, что ли? -- возмутился Полков ник простодушию питомца. -- ?!! -- Да -- ты! Ты!!! Пожалуй, малыш, ты был прав, когда говорил, что станешь Ко ролем, когда Вождь признает тебя, -- и прикусил язык. Джон посмотрел на своего патрона недоуменно: слишком ясно помнил -- того в купе при разговоре не было. Значит, ребята сболтнули, У Полковника даже среди ре бят были свои люди. Только -- кто? Джо и Чарли отпадают сразу. Новички. Дам? Нет. Слишком привязан. Без тени зависти. Рэд? "Друг, почти брат". Невероятно. Невероятно? Джон и не думал, что после армии Рэд вернется к нему. Но вездесущий и все могущий Полковник разыскал Рэда, привел. И тот снова стал близким, родным. Правда, теперь старый друг позволял себе вспомнить, как покровительствовал Джо ну в юности. Особенно говорлив и хвастлив становился после спиртного. Это было ново и Неприятно. Джон решился поговорить с другом и получил жесткий отпор: -- Не волнуйся обо мне. Это от армии. Отвыкну. Думай о себе. У тебя самого дурная наследственность... Еще не успев дослушать, Джон врезал Рэду такую оплеуху, что тот отлетел к стене и рухнул на тахту. Внутри все зашлось от бешенства и омерзения. Джон ото шел к столу у окна. Взял тонкую датскую сигару. Закурил. Курево не принесло об легчения. Дым лишь резко обжег горло. Швырнув сигару в пепельницу, он уперся взглядом в окно и слушал, как "почти брат" барахтается на тахте. Наконец, сзади раз далось топтание, и Джон увидел в стекле, что Рэд нерешительно протягивает руку -- тронуть его за плечо. Передернувшись от гадливости, Джон стремительно обернулся. Рэд, спрятав глаза, забыв опустить руку, сказал: -- Прости, босс. Я не хотел. Не думал. Все зеленый змий чертов. -- Дадно. Катись... Наутро Полковник сказал: -- Что там произошло с Рэдом? Парень просто не знает, куда деваться от горя и раскаяния. Прости уж во имя былого. Джон не посмел отказать. Взглянул исподлобья. Кивнул. И вот сейчас вспомнил. Понял, кто информирует менеджера. Полковник терпеливо ждал, когда питомец оторвется от воспоминаний. Пусть вспоминает. Брыкаться-то не в его интересах. Он в стойле Полковника -- ведь все на чинается заново. А что он без Полковника? Голос, мордашка (Полковник твердо был в этом уверен). А у него, Полковника, талант! Вождь приглашал Короля в свое шоу. Приглашал настойчиво и подобостраст но. Дела Вождя последние два года были просто плохи. Женщины, тоже составляв шие основу его аудитории, постарели. Они уже не закатывали глаза, плавающие в слезах, и не прижимали судорожно к груди руки. А молодым девушкам, дочерям его поклонниц, совсем не нравилась неподвижная томность Вождя, его щуплое тело и однообразные стерильные любовные баллады. Требовалось "переливание". Вождь кряхтел, но не сопротивлялся. Ему во что бы то ни стало требовалось убедить свою публику, что он мастер почище Короля-самозванца. Но и у Полковника была очень серьезная причина, заставившая его пойти на сделку с Вождем: не было больше Короля. Он стал "экс-Королем". И его надо было возрождать. В таком виде продать своего мальчика публике не мог даже Полковник. Поэтому он решил продавать его людям, которые могли дать славу,-- режиссерам больших шоу, кинопродюсерам, журналистам. Вождь сделал шоу с размахом, очень импонировавшим Полковнику. Экс-Ко роль и Вождь исполняли хиты друг друга порознь и дуэтом. И проницательный Пол ковник сразу увидел, что его мальчуган обрел себя, несмотря на дурацкий фрак, ко торый его заставили надеть в угоду хозяину. Около двадцати лет прошло с дебюта Вождя и лишь четыре года -- с ошелом ляющего взлета Короля. Сейчас они пели вместе. Нельзя было объединить только публику. Большинство было поклонниками Вождя. Джон вспомнил, как Полковник переживал по этому поводу, не смея, однако, использовать свои балаганные трюки. Полковник вынес-из этого шоу твердое убеж дение -- Короля надо сделать вневременным. Он должен принадлежать всем возрас там. Сам Король посмеивался над ситуацией, но вот критика... Ведущая газета страны на следующий после выступления день уже откликну лась: "Если в армии он получил чин сержанта, то как певец не перестал быть неук люжим новобранцем". Вождь не преминул выразить Джону соболезнования: -- Плюнь. Они потом поймут, -- говорил он, глядя внимательно (добавил ли бо ли?) в его глаза. Добавил. Однако Джон уже научился скрытности. Понял давно -- мало кто лю бит его самого. Славу. Деньги. И только потом его. Даже в семью вошло зло его де нег. Мама сгорела из-за его взлета. А теперь еще отец встретил женщину, на которой собирался жениться. Звали ее Лили, и у нее было трое сыновей. Что он мог поделать? Отец ожил. Но Джон-то был твердо уверен, что бедная вдова решила устроить будущее своих крошек. И знал, что сделает для отца все. Но на свадебной церемонии отказался присутствовать наотрез. Он не мог оскорбить ма мину память. В день свадьбы отца Джон сидел дома в окружении ребят и пытался отвлечь ся от невеселых мыслей. Ребята знали, что нужно их другу-боссу. Особенно Чарли. Смешной Чарли. Преданный Чарли. Джону вспомнился сумасшедший день демобилизации: надо было отвертеться от очередной пресс-конференции, созванной по поводу выхода солдата-Короля на гражданку, проститься с новыми приятелями, наконец, собраться. Суета. А тут еще нет Чарли; На вокзале Джон начал беспокоиться уже всерьез, как вдруг увидел, что Чар ли с несчастным лицом стоит около фонарного столба. -- Ты с ума сошел?! -- заорал он, подбегая к другу. -- Где твои вещи? -- Но... но ведь ты не звал меня с собой. Я думал, может, я больше тебе не ну жен. Я просто пришел проводить. Я не хотел прощаться. Не хотел напоминать о се бе. У тебя и так слишком много хлопот... "Господи, -- подумал Джон тогда, не пытаясь даже перебить этот поток и ос толбенев от такой ненавязчивости, -- ведь есть же деликатность в людях. -- И тут же другое. -- Но ведь я сам изменился. Мне не пришло в голову позвать его. Это разуме лось само собой: Чарли едет". Джон почувствовал, что краснеет мучительно, как в юности, и длинные его ресницы становятся тяжелыми и влажными. Приобняв Чарли и похлопав его по спи не, сказал: -- Черт с ними, с вещами! Купим там, что захочешь. Едем?.. Глаза Чарли засветились, как у мальчишки, удостоившегося чести поговорить со своим кумиром. И, гордый, он зашагал рядом к поезду. И вот Чарли подозвал Рэда. Пошептался о чем-то. Рэд сел к роялю. Чарли по смотрел прозрачным взглядом на своего кумира и запел тот, заветный, мамин госпел. Как он угадал! Босс ожил. Краски вернулись на лицо, бывшее в тот день восковым. Джон встал. Подошел к поющим. Выждал такт. И мягкий сильный баритон разорвал гнетущее настроение ребят и этого тяжелого дня: "О, мой Господь, когда придет мой черед Преодолеть все холмы и предстать перед твоим судом,