Э.Дюкас, Б.Хофман. Альберт Эйнштейн как человек




      Перевод с английского А.Н. Лука
      OCR: Айбек Бегалин



      Albert Einstein: the Human Side, Selected and edited by H, Dukas & B, Hoffmann, Princeton University Press, 1979) журнал "Вопросы философии" 1, 1991г., Москва, изд. "Наука"
      ФИЛОСОФСКИЕ БИОГРАФИИ

      Альберт Эйнштейн был не только крупнейшим ученым своего времени, но и самым знаменитым. Кроме того, он имел обыкновение отвечать на письма. Все это вместе взятое сделало возможным настоящую книжку. В отличие от ее предшественницы "Альберт Эйнштейн: творец и бунтарь'1, (См.: X о ф м a h Б, При участия Э, Дюкас. Альберт Эйнштейн: творец и бунтарь. Пер. с англ. М„ 1983, (прим, ред.)) эта книга -- не биография; не дает она и объяснения идей Эйнштейна. Она не разбита на главы, не имеет именного и предметного указателей, оглавления и, на первый взгляд, никакого плана. Ее основу составили отрывки из ранее не публиковавшихся писем и других записей, которые Эйнштейн делал не для печати. Нет нужды подробнее говорить о них -- они сами достаточно красноречивы.

      Порядок их представления читателю не совсем случаен. Он подобен воспоминаниям о богатой событиями жизни. Каждое из них вызывает неожиданный поворот памяти, перескакивающей через годы от одного воспоминания к другому, согласно своей собственной логике. В книге несколько таких последовательных цепочек, и они разделены в тексте более заметно, чем отдельные "сюжеты". Каждый сюжет представляет собою нечто законченное. Но книгу нужно читать целиком: это с виду бессистемное ознакомительное путешествие, но общее впечатление от него поможет лучше понять Эйнштейна как человека.

      Для тех, кому нужна схема маршрута, прилагаем в конце книги краткую хронологию основных событий жизни Эйнштейна.
      Книгу об Эйнштейне уместно начать с нарушения сразу трех правил. Мы расскажем о письме, которое, во-первых, осталось без ответа; во-вторых, для его пояснения понадобятся подстраничные сноски; в-третьих, это письмо уже публиковалось ранее.

      Летом 1952 г. Карл Зеелиг, биограф Эйнштейна, попросил его сообщить подробности о первой почетной докторской степени. В своем ответе Эйнштейн рассказал о событиях 1909 г.; в ту пору он по-прежнему зарабатывал на жизнь в Швейцарском патентном бюро в Берне, хотя еще за четыре года до этого выступил со специальной теорией относительности. Летом 1909 г. Женевский университет, основанный Кальвином, в ознаменование своего 350-летия присудил свыше ста почетных докторских степеней, Вот что написал об этом Эйнштейн:

      "Однажды в бернском патентном бюро мне вручили большой конверт, в который был вложен лист великолепной бумаги. На нем весьма-весьма колоритно (я подумал,
      что по латыни) (На самом деле -- по-французски, прописными буквами) был напечатан какой-то текст, показавшийся мне неинтересным и не имеющим ко мне отношения. Поэтому он тут же отправился в корзину для мусора. Позже я узнал, что это приглашение на кальвиновские торжества и извещение о присуждении степени почетного доктора Женевского университета (В этом выразительном документе была опечатка, которая, возможно, запечатлелась в подсознании Эйнштейна и повлияла на его реакцию: получатель ученой степени был обозначен не как "Эйнштейн", а как "Тинштейн"). Видимо, в университете правильно истолковал мое молчание и обратились к моему другу Люсьену Шавану, который был родом из Женевы, но жил в Берне. Он убедил меня поехать в Женеву, потому что это было практически неизбежно, но не посвятил в подробности.

      Я отправился туда в назначенный День и вечером в ресторане маленькой гостиницы, где мы остановились, встретил нескольких цюрихских профессоров... Все рассказывали, для чего прибыли сюда. Спросили и меня, и я должен был сознаться, что не имею ни малейшего представления. Однако другие знали и сообщили мне по секрету. На следующий день предстояло продефилировать в академической профессии. Но я приехал в соломенной шляпе и повседневном пиджаке. Моя просьба освободить меня от участия в процессии была решительно отвергнута, и торжества получились очень забавные -- в той мере, в какой они касались меня.

      Празднование закончилось самым обильным пиршеством из всех, на которых мне доводилось бывать. Я спросил одного из женевских "отцов города", с которым сидел рядом: "Знаете ли вы, что сделал бы Кальвин, будь он здесь?". Сосед полюбопытствовал -- что же именно? Тогда я ответил: "Он устроил бы пожар и сжег нас всех за грех обжорства". Мой собеседник не издал ни звука, и на этом обрываются мои воспоминания о достославном праздновании".

      В конце 1936 г. Бернское научное общество прислало Эйнштейну почетный диплом. 4 января 1937 г. он ответил из Принстона:
      "Вы не можете себе представить, как я обрадован тем, что Бернское научное общество хранит обо мне добрую память. Это было послание из моей давно минувшей молодости. Вспомнились содержательные и уютные вечерние заседания и особенно профессор-терапевт Сали с его восхитительными комментариями к лекциям. Я сразу же вставил диплом в рамку, и это единственный из подобных символов признания, который висит в моем кабинете, напоминая о Берне и старых друзьях.
      Прошу передать свою сердечную благодарность членам Общества и рассказать им, как высоко я ценю их доброту".

      Необходимое добавление. Когда прибыл этот документ, Эйнштейн воскликнул: "Его я непременно вставлю в рамку и повешу на стене -- ведь они долго насмехались надо мной и над моими идеями". Разумеется, он получал множество других отличий. Но не вставлял в рамки и не вешал на стенку. Он складывал их в дальний угол, который называл "уголком тщеславия" ("Protzenecke").

      В 1915 г. в Берлине, в разгар первой мировой войны, Эйнштейн завершил свой шедевр -- общую теорию относительности. В ней было не только обобщение специальной теории относительности, но излагалась и новая теория тяготения. Среди прочих явлений, она предсказывала отклонение световых лучей в гравитационном поле, что и подтвердили английские ученые, особенно Артур Эддингтон, во время солнечного затмения 1919 г. Когда было официально объявлено о подтверждении, Эйнштейн за одну ночь стал знаменит на весь мир. Он никогда не мог этого понять. Посылая рождественскую открытку своему другу Генриху Зангеру в Цюрих, он писал:

      "Слава делает меня все глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие думают о нем или, по крайней мере, говорят вслух. Но все это нужно принимать беззлобно".

      Слава Эйнштейна не меркла и вызвала колоссальный поток разнообразных писем. Например, школьница из Вашингтона 3 января 1943 г. жаловалась, что ей с трудом дается математика и приходится заниматься больше других, чтобы не отстать от товарищей. Ответив по-английски из Принстона 7 января 1943 г., Эйнштейн, в частности, писал:
      "Не огорчайтесь своими трудностями с математикой, поверьте, мои затруднения еще больше, чем ваши".

      Вернемся в 1895 год. После Годичного перерыва Эйнштейн стал учеником швейцарской Кантональной Школы Аргау в г. Аарау. 7 ноября 1896 г. он направил дирекции школы свою автобиографию:

      "Родился 14 марта 1879чг. в Ульме; в возрасте одного года переехал в Мюнхен, где оставался до зимы 1894--95 гг. Там поступил в начальную школу, а затем в луитпольдовскую гимназию. Закончил шесть классов, после чего до осени прошлого года жил в Милане и учился самостоятельно. Прошлой осенью поступил в Кантональную школу в Аарау, и теперь осмеливаюсь просить о разрешении сдавать выпускной экзамен. Предполагаю после этого изучать математику и физику на шестом отделении Федерального Политехнического института".

      Спустя много лет Эйнштейну, теперь уже прославленному, вновь представился случай написать автобиографию. В ней есть несколько любопытных штрихов..
      В 1652 г. в г. Галле была основана Германская Академия Ученых кайзера Леопольда; в свое время ее членом был Гете. 17 марта 1932 г. на заседании по случаю столетия со дня смерти Гете общим голосованием было принято решение -- пригласить Эйнштейна в члены Академии. Эйнштейн дал согласие, и президент Академии по давней традиции направил ему анкету из девяти пунктов. Места было мало, и Эйнштейн отвечал на вопросы телеграфным стилем.

      Нацисты еще не пришли к власти, но антисемитская пропаганда стала уже весьма крикливой. Поэтому особый интерес представляет ответ Эйнштейна на первый вопрос:
      I. Родился от еврейских родителей 14 марта 1879 г. в Ульме. Мой отец, коммерсант, вскоре после моего рождения переехал в Мюнхен, а в 1893 г. в Италию, где оставался до своей смерти (1902 г.). У меня нет братьев, но есть сестра в Италии.

      Второй и третий пункты касались подробностей юности к образования, и Эйнштейн добросовестно представил все сведения. Четвертый вопрос был о научяой карьере. Эйнштейн ответил так:

      IV. С 1900 по 1902 гг. был в Швейцарии частным репетитором, время от времени меня приглашали в домашние учителя; тогда же стал швейцарским подданным. В 1902-1909 гг. работал экспертом Федерального патентного бюро, в 1909-11 гг. --ассистентом Цюрихского университета; в 1911-12 гг. был профессором теоретической физики в Пражском университете, а в 1912-14 гг. -- в Федеральном Политехническом институте в Цюрихе. В 1914 г. стал оплачиваемым членом Прусской Академии наук в Берлине и получил возможность полностью посвятить себя научно-исследовательской работе.

      Пятый пункт спрашивал о достижениях и публикациях. Некоторые даты, приведенные в ответе, вызывают недоумение. Например, специальная теория относительности была опубликована в 1905 г., а не в 1906 г.; общая теория относительности -- в 1915 г., а не в 1916 г. Вполне возможно, что Эйнштейн отвечал по памяти, а память его подводила. Вот что он написал:

      V. Почти все мои публикации представляют собою небольшие статьи по физике; большею частью они печатались в "Анналах физики" и "Трудах Прусской Академии наук". Важнейшие из них посвящены следующей тематике:
      броуновское движение (1905),
      теоретическое обоснование формулы Планка и световые кванты (1905, 1917),
      специальная относительность и масса энергии (1006).
      общая относительность (1916 и позже).
      Следует упомянуть еще о статьях по тепловым флуктуациям, а также о статье (1931), написанной совместно с проф. В. Майером, о единой природе тяготения и электричества.
      Шестой пункт спрашивал о научных путешествиях. Он ответил так:

      VI. Время от времени совершал лекционные турне по Франции, Японии, Аргентине, Англии и США. Поездки -- за исключением визитов в Пасадену -- не были связаны с проведением научных исследований.
      Седьмой пункт спрашивал о целях его работы. Он ответил:

      VII. Подлинная цель моих исследований всегда состояла в том, чтобы добиться упрощения теоретической физики и ее объединения в целостную систему. Я сумел удовлетворительно осуществить эту цель для макромира, но не для квантов и структуры атомов. Думаю, что, несмотря на значительные успехи, современная квантовая теория все еще далека от удовлетворительного решения последней группы проблем.
      Восьмой пункт касался наград и отличий. Ответ гласил:

      VIII. Я стал членом многих и многих научных обществ, мне присудили несколько медалей, а также нечто вроде звания "гостящего профессора" в Лейденском университете. Такие же отношения у меня с Оксфордским университетом (Колледж Крайст Черч).
      Необычно в этом перечислении отсутствие упоминания о Нобелевской премии 1921 г. по физике. Конечно же, это нельзя приписать только плохой памяти.
      Последний пункт был весьма приземленным: нужно было указать свой точный почтовый адрес.
      В школе г. Аарау Эйнштейн изучал французский язык. Вот более или менее точный перевод (с учетом исправлений, сделанных преподавателем) сочинения, которое Эйнштейн написал по-французски. Ему было тогда шестнадцать лет. Судя по заглавию, тема сочинения была предложена всему классу:

      "Мои планы на будущее
      Счастливый человек слишком поглощен настоящим, чтобы много размышлять о будущем. Но с другой стороны, именно молодые люди любят строить смелые планы. Кроме того, для молодого человека естественно составить по возможности точное представление о своих целях и желаниях.
      Если мне посчастливится успешно выдержать экзамены, я поступлю в Федеральный институт технологии в г. Цюрихе. Четыре года буду изучать там математику и физику. В мечтах вижу себя профессором этой области естественных наук, предпочитая их теоретическую часть.
      Вот причины, побудившие меня избрать этот план. Прежде всего, способность к абстрактному и математическому мышлению, отсутствие фантазии и практической хватки. Мои желания и склонности ведут меня к такому же решению. Это вполне естественно. Человеку всегда нравится делать то, к чему у него есть талант. К тому же профессия ученого дает человеку известную долю независимости, что очень привлекает меня."

      Сестра Эйнштейна Майя в коротком и неопубликованном биографическом очерке упомянула об отсутствии у Эйнштейна интереса к материальным предметам, которые высоко ценят другие люди, считая их необходимыми. Она сообщает, к примеру: "В юности он часто любил повторять: в моей столовой мне не нужно ничего, кроме соснового стола, скамьи и нескольких стульев".

      Вот выдержка из письма сестре в 1898 г., когда Эйнштейн был студентом в Цюрихе (он обращался к ней в письмах "Дорогая сестра", точно так же, как впоследствии к бельгийской королеве Елизавете -- "Дорогая королева"):
      "Больше всего меня угнетают денежные невзгоды моих родителей. Меня глубоко удручает, что я, взрослый человек, вынужден стоять в стороне сложа руки, неспособный оказать хоть какую-нибудь помощь. Я стал обузой для семьи... Лучше бы мне вовсе не родиться на свет. Порою одна лишь мысль поддерживает меня и не дает впасть в отчаяние -- я всегда делал все, что в моих маленьких силах, и ни в нынешнем, ни в минувшем году не позволял себе никаких забав и развлечений, за исключением тех, которые связаны с моими занятиями".

      Вскоре после этого в том же 1898 г., когда финансовое положение родителей несколько улучшилось, Эйнштейн писал сестре:
      "Мне приходится много работать, но все же не чересчур много. Время от времени удается выкроить .часок и побездельничать в живописных окрестностях Цюриха. Я счастлив при мысли, что худшее для моих родителей уже позади. Если бы все жили, как я, не было бы приключенческих романов...

      От ранних студенческих дней перейдем к первым дням в Прусской Академии наук в Берлине. В 1918 г., после того как общая теория относительности была завершена, Федеральный институт технологии в Цюрихе стал прощупывать почву -- не согласится ли Эйнштейн оставить Берлин и вернуться в Цюрих на должность профессора. Он писал сестре по этому поводу (многоточие стоит и в подлиннике письма):
      "Не могу заставить себя бросить все в Берлине, где люди были так добры и так помогли мне. Как счастлив был бы я 18 лет тому назад, если бы мог тогда стать скромным ассистентом в Федеральном институте! Но мне это не удалось. Мир -- сумасшедший дом. Известность означает все. В конце концов и другие люди могут читать хорошие лекции -- но..."

      Приведенное ниже письмо сестре Майе помечено 31 августа 1935 г. Много воды утекло после тех первых дней в Берлине. Эйнштейн теперь в Принстоне, он добивается такого обобщения теории относительности, чтобы она стала единой теорией поля. В то же время все в нем противилось событиям, развертывавшимся в квантовой теории, с которыми физики в большинстве своем соглашались. Однако погруженность в физику не заслоняла от него событий внешнего мира. Он пишет сестре:
      "Моя работа после многообещающего начала движется медленно и урывками. В фундаментальных исследованиях по физике мы продвигаемся наощупь, никто не доверяет попыткам других людей, вкладывающих в них свои надежды. Всю жизнь испытываешь напряженность -- до самого 'момента, когда нужно уйти навсегда. Мне остается утешение, что существенная часть моей работы вошла в признанный фундамент нашей науки.
      Крупные политические свершения нашего времени вызывают чувство беспросветности; в нашем поколении ощущаешь себя совершенно одиноким. Кажется, люди утратили стремление к справедливости и достоинству, перестали уважать то, что ценою огромных жертв сумели завоевать прежние, лучшие поколения... В конечном счете основой всех человеческих ценностей служит нравственность. Ясное осознание этого в примитивную эпоху свидетельствует о беспримерном величии Моисея. Какой контраст с нынешними людьми!"

      В 1936 г. Эйнштейн писал сестре:
      "Накапливается корреспонденция, на которую я не ответил, и растет количество справедливо недовольных мною людей. Но может ли быть иначе с одержимым человеком? Как и в юности, я сижу здесь бесконечно, думаю, делаю расчеты, надеясь добраться до глубоких тайн. Так называемый Большой Мир, то есть людская суета, притягивает меня меньше чем когда-либо; с каждым днем все больше превращаюсь в отшельника".

      Вот выдержки из письма, которое Эйнштейн отправил из Берлина своему другу Генриху Зангеру в Цюрих весной 1918 г. Общая теория относительности уже опубликована, но солнечное затмение, подтвердившее ее, и мировая слава еще впереди. Старший сын Эйнштейна в 14 лет проявил живой интерес к технике и машиностроению:

      "Вначале предполагалось, что и я стану инженером. Но мне была невыносима мысль использовать изобретательность ума для вещей, лишь усложняющих повседневную жизнь, -- и все ради тоскливой погони за деньгами. Мышление ради мышления, как в музыке!.. Когда мой ум не занят какой-нибудь проблемой, я люблю воспроизводить доказательства математических и физических теорем, которые знал когда-то давно. В этом нет никакой цели, а просто возможность погрузиться в приятнейшее занятие -- думать..."

      20 августа 1949 г., отвечая на вопрос о научной мотивации, Эйнштейн написал по-английски:
      "Движущей силой моей научной работы служит непреодолимое желание понять тайны природы -- и никакие иные чувства. Моя любовь к справедливости и стремление содействовать улучшению условий человеческой жизни совершенно независимы от моих научных интересов".

      Вот фраза из письма, которое Эйнштейн отослал 13 февраля 1934 г. одному весьма заинтересованному неспециалисту, с которым переписывался:
      "Что до поисков истины, я знаю по собственному опыту мучительных исканий, с многими тупиками, как трудно сделать хотя бы один надежный шаг, каким бы маленьким он ни был, на пути понимания подлинно значимых вещей".

      В берлинские дни Эйнштейн часто посещал Голландию, где у него было много научных друзей. В Лейдене Эйнштейн сделал запись в памятной книге профессора Каммерлинга-Оннеса, пионера физики низких температур, получившего Нобелевскую премию по физике в 1913 г. Запись Эйнштейна датирована 11 ноября 1922 г.:
      "Ученому-теоретику не позавидуешь. Ведь природа, точнее эксперимент, -- неумолимый и не очень дружелюбный судья его работы. Он никогда не говорит теории "Да". В лучшем случае он говорит "Возможно", а в подавляющем большинстве случаев -- просто "Нет". Если опыт согласуется с теорией, это означает для теории "Возможно"; если не согласуется, это означает "Нет". Вероятно, каждая теория рано или поздно услышит свое "Нет", а большинство теорий слышит это сразу после рождения".
      26 мая 1936 г. Эйнштейн так ответил на вопросы корреспондента из Колорадо:
      "Внешние события, могущие определить направление мыслей и поступков человека, вероятно, бывают в жизни каждого. Но на большинство людей такие события не влияют. Когда я был маленьким мальчиком, отец показал мне компас, и то сильнейшее впечатление, которое он произвел на меня, несомненно, сыграло роль в моей жизни.
      Я впервые узнал о работе Римана, когда основные принципы общей теории относительности давно уже отчетливо сложились у меня".

      Эйнштейн часто говорил об изумлении, которое испытал, увидев компас. Это было громадное событие в его жизни. Что до замечания о работе Римана, оно весьма характерно. Эйнштейн использовал работу Римана как математический базис общей теории относительности, и некоторые люди думали, что он опирался на нее с первых шагов, до того как физические идеи были сформулированы в их первоначальном виде. Это не единственное высказывание Эйнштейна, затрагивающее подобные вопросы.
      17 февраля 1908 г. огорченный Эйнштейн в бернском патентном бюро написал открытку немецкому физику Иоганнесу Штарку, который вскоре получил Нобелевскую премию. Вот выдержка:

      "Я был несколько ошеломлен тем, что вы не признаете моего приоритета в установлении связи между инерционной массой и энергией".
      Речь шла о знаменитом теперь уравнении Эйнштейна Е = тс2. 19 февраля Штарк ответил подробным письмом; он выражал теплые дружеские чувства и восхищение и уверял Эйнштейна, эксперта патентного бюро, что где только может благоприятно отзывается о нем и что Эйнштейн глубоко заблуждается, если думает по-иному. 22 февраля 1908 г. Эйнштейн ответил:
      "Если бы я уже не сожалел, еще до получения вашего письма, о том, что поддался мелочным побуждениям и заговорил о приоритете, то ваше подробное письмо ясно показало бы мне, что моя обида была напрасной. Люди, которым посчастливилось сделать вклад в развитие науки, не должны позволять таким вещам омрачать радость при созерцании плодов общих усилий".

      К сожалению, этот дружеский обмен письмами имел недружественное продолжение.
      С приходом нацистов к власти Штарк, как и многие другие, превратился в злобного и догматичного критика Эйнштейна и его работ.
      В марте 1927 г. Эйнштейн прочитал лекцию, которую один из слушателей дословно записал и предложил Арнольду Берлинеру, редактору научного журнала "Die Naturwissenschaften"; Берлинер запросил Эйнштейна, который ответил так:
      "Я против публикации, потому что лекция моя недостаточно оригинальна. Нужно относиться к себе особенно придирчиво. Если хочешь, чтобы тебя продолжали читать, нельзя печатать ничего малозначительного".

      В феврале 1949 г. в рецензии на превосходную биографию Эйнштейна, принадлежащую перу Филиппа Франка, был мимоходом брошен упрек другому писателю -- Максу Броду; тот был взбешен, и Эйнштейн в письме от 22 февраля 1949 г. утешал его:
      "Ваш справедливый гнев по поводу рецензии в Литературном приложении к лондонской "Тайме" (The Times Literary Supplement) вызвал у меня добродушное удивление. Некто за ничтожную плату и после поверхностного знакомства пишет нечто, звучащее полуправдоподобно, и чего никто внимательно не читает. Как же вы можете принимать все это всерьез? Обо мне печатали целые чемоданы такой наглой лжи и такие небылицы, что я давно лежал бы в могиле, если бы обращал на них внимание. Нужно утешать себя мыслью, что Время -- это сито, через которое большинство этих важных вещей уплывает в океан забвения. А то, что остается после просеивания, тоже зачастую банально и скверно".

      Вот еще фраза на эту тему из письма Эйнштейна его другу Эренфесту от 21 марта 1930 г.:
      "Что касается меня, то малейший писк тотчас превращается в соло на трубе". Выдержка из письма Эйнштейна биографу Карлу Зеелигу от 25 октября 1953 г.:
      "Раньше мне никогда не приходило в голову, что любое случайно оброненное мною замечание будет подхвачено и увековечено. Если бы знал, еще глубже спрятался бы в своей раковине".

      Эйнштейна озадачивали некоторые черты английского характера. Элен Дюкас, секретарь Эйнштейна, живо вспоминает, как в 1930 г., во время короткой остановки в Саутхемптоне по пути в США, британский репортер спросил у нее, можно ли встретиться с Эйнштейном. Зная Эйнштейна, она ответила: "нет" -- и приготовилась к сражению. К ее удивлению, репортер принял это "нет" без возражений и ушел. Это был не единственный случай. Другие английские журналисты вели себя точно так же. Она рассказала о них Эйнштейну, и это нашло отражение в его путевом дневнике:
      "3 декабря 1930 г. (Саутхемптон): ...В Англии даже репортеры сдержанны! Честь тому, для кого честь -- не пустой звук. Достаточно простого "нет!". Мир может еще многому здесь поучиться -- вот только я не хочу учиться и всегда одет небрежно, Даже за священным таинством обеда".

      Позднее профессор Ф.А. Линдеман, будущий научный советник Уинстона Черчилля, устроил для Эйнштейна поездку в Оксфорд. Эйнштейн остановился в Крайст Черч Колледже, обычаи и обряды в котором почти ничем не отличались от обычаев и обрядов других оксфордских колледжей. Как и большинство из них, Крайст Черч Колледж предназначался только для лиц мужского пола. В комнатах было холодно.

      Каждый вечер преподаватели и студенты -- пятьсот человек -- в академических мантиях торжественно собирались в большом зале на обед; при этом читалась латинская молитва. Вот дневниковая запись Эйнштейна:

      "Оксфорд, 2/3 мая 1931 г.: тихо живу в своей келье; сильно мерзну. Вечер: торжественный обед со святой длиннополой братией".

      А вот запись другого рода, рассказывающая о буре на море:
      "10 декабря 1931 г.: никогда прежде не видал я такого шторма, как нынешней ночью... Море непередаваемо величественно, особенно когда в него погружается солнце. Чувствуешь себя так, будто растворился в природе и слился с ней. Сильнее обычного ощущаешь незначительность отдельного человека, и это делает тебя счастливым".
      Посылая в 1920 г. свое гравированное изображение д-ру Гансу Мюзаму, другу-медику в Берлине, Эйнштейн сделал надпись на портрете (гравюру исполнил Герман Штрук):
      "Если судить объективно, человек в результате своих страстных усилий может ухватить лишь бесконечно малую частицу истины. Но сами по себе эти усилия освобождают от уз, сковывающих личность, и делают нас сподвижниками лучших и величайших".

      В письме Эйнштейна от 15 марта 1922 г. другу Паулю Эренфесту, тоже физику-теоретику, есть такая фраза:
      "Как жалок и несведущ физик-теоретик перед лицом Природы -- и перед лицом своих студентов!"

      В начале декабря 1950 г. в Принстоне Эйнштейн получил длинное написанное от руки письмо 19-летнего студента Рутгерского университета; юноша заявил: "Моя проблема состоит вот в чем: какова цель жизни человека на Земле?" Отвергая такие ответы, как зарабатывать деньги, домогаться славы, помогать ближним, студент воскликнул: "Серьезно, сэр, я даже не знаю, зачем хожу в колледж изучать инженерное дело". Он чувствовал, что человек живет без всякой цели, и привел цитату из "Мыслей" Блеза Паскаля, удачно выражающую его собственные чувства:
      "Я не знаю, кто ввел меня в этот мир, ни что это за мир, ни кто я такой. Я невежествен во всем. Не знаю, что такое мое тело, мои чувства, моя душа, ни даже та часть меня, которая придумывает то, что я говорю, размышляет обо всем и о самой себе, но знает себя не лучше всего остального. Вижу пугающие просторы Вселенной вокруг себя, а я привязан к одному уголку этого широчайшего пространства и не знаю, почему нахожусь в этом месте, а не в другом. Не знаю и того, почему отпущенный мне краткий срок должен прожить именно в этот, а не в другой отрезок вечности, которая была до меня и останется после меня. Вижу бесконечности со всех сторон; они окружают меня как песчинку, как тень, которая появляется на миг и больше не возвращается. Я знаю лишь то, что должен умереть, но меньше всего знаю о смерти, которой не могу избежать".
      Студент писал, что Паскаль ответы на все эти вопросы находил в религии, но сам он не находит. Поговорив еще о космической незначительности человека, он тем не менее попросил Эйнштейна указать правильный путь. И добавил: "Не нужно недомолвок. Если вам кажется, что я свихнулся, скажите прямо".

      Отвечая на этот волнующий крик о помощи, Эйнштейн не предложил легкого утешения, и одно это должно было ободрить юношу и облегчить неразделенный груз его сомнений. Вот ответ Эйнштейна. Он был написан по-английски и отправлен из Принстона 3 декабря 1950 г., через несколько дней по получении письма.

      "На меня произвела впечатление искренность вашего стремления найти цель жизни человека и человечества. Но по-моему, на вопрос, поставленный таким образом, невозможно дать разумный ответ. Когда мы говорим о цели какого-нибудь поступка, мы имеем в виду простой вопрос: какое желание будет удовлетворено данным поступком или его последствиями, или какие нежелательные последствия будут предотвращены? Разумеется, мы можем осмысленно говорить о цели поступка с точки зрения общества, к которому принадлежит индивидуум. Цель поступка в таких случаях имеет отношение -- по крайней мере, косвенное -- к исполнению желаний тех лиц, которые составляют общество.

      Но когда вы спрашиваете о цели существования общества как целого, или индивидуума, взятого как отдельная личность, то вопрос теряет смысл. Это относится и к цели природы вообще. Ибо надуманным и неразумным выглядит предположение, будто есть кто-то, чьи желания связаны с происходящими событиями.

      И все же мы чувствуем разумность и важность вопроса -- как прожить свою жизнь? На мой взгляд, ответ таков: удовлетворение чаяний и нужд всех людей, насколько это достижимо, и стремление к гармонии человеческих отношений. Для этого необходимо сознательное мышление и самовоспитание. Бесспорно, просвещенные греки и древние мудрецы Востока достигли в этой важнейшей области значительно больше того, что излагается в школьных и университетских программах".

      28 октября 1951 г. выпускник психологического факультета прислал Эйнштейну изящно сформулированное письмо, в котором просил совета. Студент был единственным сыном в неортодоксальной еврейской семье. Полтора года тому назад он полюбил девушку христианского вероисповедания. Зная о скрытых трудностях смешанных браков, о тех неумышленных ранах, которые наносятся необдуманными замечаниями посторонних людей, влюбленные много времени проводили в обществе друзей и знакомых и убедились, что их любовь в состоянии выдержать такого рода стрессы. Девушка по собственному почину выразила желание перейти в иудаизм, чтобы будущие дети воспитывались в более однородной семье. Она нравилась родителям студента, но они боялись смешанного брака и высказали вслух свои опасения. Молодой человек разрывался между любовью к девушке и желанием не отчуждаться от родителей и не причинять им боли. Он спрашивал, верно ли, что для человека, вступающего в самостоятельную жизнь, супруга важнее родителей.

      Эйнштейн на обороте письма сделал по-немецки набросок ответа. Ответ скорее всего был написан по-английски, но в архиве Эйнштейна сохранился лишь немецкий черновик.

      Вот его перевод:
      "Должен прямо сказать -- я не одобряю родителей, оказывающих давление в принятии решений, которые повлияют на будущую жизнь детей. Такие проблемы каждый должен решать сам.
      Но если вы хотите принять решение, с которым ваши родители не согласны, вы должны задать себе такой вопрос: достаточно ли я независим и внутренне устойчив, чтобы не потерять душевное равновесие, после того как пойду против воли родителей? Если вы в этом не уверены, то в интересах девушки вам не следует совершать планируемый вами шаг. Только от этого должно зависеть ваше решение".

      8 декабря 1952 г. двадцатилетний студент, специализирующийся по философии в университете Брауна, прислал Эйнштейну длинное восторженное письмо, в котором красноречиво объяснял, как глубоко он восхищается и почитает Эйнштейна с тех пор как помнит себя и что все, связанное с Эйнштейном -- его теории, взгляды и личность -- обладает для него неотразимым обаянием. Он спрашивал -- не найдет ли Эйнштейн время, чтобы написать ему короткую записку. Студент понимал, что поскольку Эйнштейн не знает его, то записка не может быть личным посланием, но все же надеялся получить какое-нибудь высказывание.

      9 декабря 1952 г. Эйнштейн ответил по-английски:
      "Лучшая награда для того, кто всю жизнь стремился добыть частицу истины, -- убедиться, что люди понимают его и наслаждаются его трудами. Поэтому я очень благодарен вам за теплые слова. У меня мало свободного времени, и я ограничусь лишь коротким замечанием.
      Постижение истины невозможно без эмпирического фундамента. Но чем глубже мы в нее проникаем и чем более широкими и всеобъемлющими становятся наши теории, тем меньше эмпирических знаний требуется для создания этих теорий".

      4 октября 1931 г. Эйнштейн прочел лекцию в Берлинском планетарии. Корреспондент, который не смог присутствовать, прочитал газетный отчет о лекции и прислал Эйнштейну вырезку. Вот его рассказ об ответе Эйнштейна:
      "Для создания теории недостаточно просто набора фактов -- всегда требуются еще свободные конструкции мысли, проникающей в самую суть вещей. Кроме того: физик не должен удовлетворяться чисто феноменологическими соображениями об известных фактах. Он должен прибегать к умозрительному методу, чтобы выявить глубинные закономерности".

      У Эйнштейна был летний дом в Капуте, под Берлином, доставлявший ему много радости. Позднее он был конфискован нацистами, но уже в 1932 г. будущее выглядело безрадостно. Дочь соседа по даче в Капуте попросила сделать запись в ее альбоме. Эйнштейн исполнил просьбу:
      "О, юность! Знаешь ли ты, что не ты первая тянешься к прекрасной и свободной жизни? Знаешь ли ты, что все твои предки чувствовали точно так же, как и ты -- и пали жертвами тревог и ненависти?

      Знаешь ли ты, что твои самые страстные желания исполнятся лишь в том случае, если ты сможешь полюбить и понять людей, животных, растения, звезды, чтобы любая радость стала твоей радостью, а любая боль -- твоей болью? Раскрой свои глаза, свое сердце, свои руки и избегай отравы, которую твои предшественники так жадно впитывали в себя, изучая историю. Тогда вся земля станет твоей родиной, а твой труд и усилия принесут благо".

      Учитель пятых классов в Огайо обнаружил, что его ученики потрясены, узнав о биологической классификации, в которой человек отнесен к животному царству. Он уговорил их написать письма и узнать мнения великих умов и 26 ноября отослал подборку писем Эйнштейну в Принстон в надежде, что Эйнштейн найдет время для ответа. 17 января 1953 г. Эйнштейн откликнулся:
      "Дорогие дети!
      Не следует спрашивать: "Что такое животное?", а нужно спросить: "Какого рода объект мы обозначаем как животное?" Мы называем животным все, имеющее следующие свойства: питается, происходит от подобных себе родителей, растет, самостоятельно передвигается и умирает, когда приходит срок. Поэтому мы относим к животным червяка, цыпленка, собаку и обезьяну. Что же сказать о людях? Подумайте об этом с точки зрения перечисленных выше признаков и затем решите сами, правильно ли считать нас животными".

      25 февраля 1952-г. члены "Общества старших классов" одной из английских школ с восторгом сообщили Эйнштейну о его единогласном избрании ректором. Это не возлагало на Эйнштейна никаких обязанностей, да и вообще по уставу общества должность ректора не была предусмотрена. Но школьники надеялись, что Эйнштейн оценит их жест как признание величия его трудов.

      17 марта 1952 г. Эйнштейн ответил:
      "Как старый учитель, я с большой радостью и гордостью принял весть об избрании на пост ректора вашего общества. Несмотря на мою цыганскую натуру, мне, как и всем старикам, присуща тяга к респектабельности. Но признаюсь, я был ошеломлен (впрочем, не слишком сильно) тем, что меня избрали без моего согласия".
      Письмо Эйнштейна вставили в рамку и повесили в школьной библиотеке, где проходили собрания "Общества старших классов". Вероятно, оно все еще там.
      Шестиклассница из воскресной школы в Нью-Йорке с одобрения своего учителя написала Эйнштейну в Принстон 1 января 1936 г. Она спрашивала, молятся Ли ученые, и если молятся, то о чем.

      24 января 1936 г. Эйнштейн ответил:
      "Постараюсь ответить на твой вопрос как можно проще. Научные исследования исходят из того, что все на свете подчиняется законам природы; это относится и к действиям людей. Поэтому ученый-исследователь не склонен верить, что на события может повлиять молитва, то есть пожелание, обращенное к сверхъестественному Существу.
      Однако нужно признать, что наши действительные знания об этих законах несовершенны и отрывочны, поэтому убежденность в существовании основных всеобъемлющих законов природы также зиждется на вере. Дело не меняется от того, что эта вера до сих пор оправдывалась успехами научных исследований.
      С другой стороны, каждый, кто серьезно занимался наукой, приходит к убеждению, что в законах природы проявляется дух, значительно превосходящий наш человеческий. Перед лицом этого высшего духа мы, с нашими скромными силами, должны ощущать смирение. Так занятия наукой приводят к благоговейному чувству особого рода, которое в корне отличается от наивной религиозности".

      Стоит упомянуть, что это письмо было написано спустя десять лет после появления принципа неопределенности Гейзенберга и вероятностной интерпретации квантовой механики с ее отрицанием строгого детерминизма.

      Письмо, отправленное Эйнштейном из Принстона 20 декабря 1935 г., само себя объясняет. Это весьма кстати, ибо нет никаких сведений об обстоятельствах, при которых оно было написано. Скорее всего, это ответ на устную просьбу:
      "Дорогие дети!
      Мне очень приятно представить, как вы дружно веселитесь в лучах рождественских огней. Вспомните, чему учил тот, чье рождение вы отмечаете этим праздником. Его учение так просто -- и все же за две тысячи лет оно так и не возобладало в жизни людей. Ищите свое счастье в радости и счастье ваших ближних, а не в достойных сожаления ссорах между людьми! Если в ваших сердцах найдется место для этого естественного чувства, любая жизненная ноша будет для вас легкой, во всяком случае посильной, и вы отыщете свой путь спокойно и без страха и везде будете приносить радость".

      В ответ на устный вопрос ребенка, переданный его матерью, Эйнштейн 19 июня 1951 г. написал такое письмо:
      "Земля существует уже больше миллиарда лет. Что до ее конца, то мой совет: подожди и увидишь!"
      В постскриптуме он приписал:
      "Посылаю несколько марок для твоей коллекции".

      Правительственный чиновник из Дрездена, воображавший себя большим политиком и психотерапевтом школы Адлера, задумал книгу, основанную на психоанализе видных людей. 17 января 1927 г. он написал Эйнштейну в Берлин и спросил, согласится ли Эйнштейн подвергнуться психоанализу.

      На письме рукою Эйнштейна по-немецки написан проект ответа (неизвестно, был ли ответ отправлен):
      "Сожалею, что не могу удовлетворить вашу просьбу. Лредпочитаю оставаться непроанализированным и темным".
      Сначала Эйнштейн был неблагоприятно настроен в отношении Зигмунда Фрейда, но позже переменил свое мнение. В день пятидесятилетия Фрейд, подобно многим другим, направил Эйнштейну приветствие. В своем послании он назвал Эйнштейна "счастливчиком" ("Sie Glucklicher"), и это возбудило любопытство Эйнштейна. 22 марта 1929 г. Эйнштейн ответил ему из Берлина:
      "Глубокочтимый маэстро,
      я горячо благодарен вам за то, что вы вспомнили обо мне. Но почему вы подчеркиваете мое "счастье"? Вы проникли в подноготную многих людей -- по сути, всего человечества, -- но все же не имели случая проникнуть в мою.
      С величайшим уважением и сердечными пожеланиями".

      Фрейд объяснил, что считает Эйнштейна счастливчиком, потому что не сведущие в физике люди не осмеливаются судить о его работе, в то время как о работах Фрейда судит каждый, независимо от того, знаком ли он с психологией.

      20 января 1921 г. редактор одного немецкого журнала, рупора нового искусства, в письме к Эйнштейну в Берлин выразил уверенность в том, что существует тесная связь между развитием искусства и научными свершениями эпохи. Он просил Эйнштейна написать для журнала несколько абзацев на эту тему. 27 января 1921 г. Эйнштейн ответил:
      "Не могу сказать ничего оригинального по поднятому вами вопросу, а тем более заслуживающего публикации; все же прилагаю несколько изречений, подтверждающих мои добрые намерения. Если бы мои чернила были не столь вязкими, в ответ на ваше дружелюбное письмо я прислал бы более роскошный опус".

      "Изречения" были опубликованы в журнале:
      "Что общего в художественной и научной деятельности?
      Когда мир перестает быть ареной наших личных надежд и упований, когда мы свободно воспринимаем его, восхищаясь, спрашивая и наблюдая, тогда мы вступаем в царство искусства и науки. Если воспринятое выражается на языке логики, то это научная деятельность. Если оно передается в формах, связи которых не доступны сознательному уму, но интуитивно постигаются как имеющие смысл, тогда это художественная деятельность. Их роднят любовь и преданность, преодолевающие личные интересы и желания".
      Примечание: после прихода нацистов к власти редактор пытался бежать из Германии. Задержанный на границе, он покончил с собой.

      Нижеследующие афористические высказывания Эйнштейн набросал в письме Хантингтону в Нью-Йорк в 1937 г. Хотя они не были вдохновлены прежними высказываниями, но все же связаны с ними:
      "Тело и душа не являются двумя различными вещами, а скорее двумя разными способами восприятия одной и той же вещи. Подобно этому, физика и психология представляют собой лишь различные попытки связать воедино элементы нашего опыта С помощью систематического мышления".
      "Политика -- это маятник, который совершает колебания между анархией и тиранией и черпает энергию в вечно обновляемых иллюзиях".
      Нижеприведенный афоризм был приписан Эйнштейну жителем Южной Америки (он взял его в качестве эпиграфа к письму). Поскольку изречение вполне созвучно замечаниям, которые часто делал Эйнштейн в беседах, можно считать его подлинным:
      "Национализм -- детская болезнь. Это корь человечества".

      17 июля 1953 г. дипломированная баптистская проповедница прислала Эйнштейну в Дринстон теплое "евангелическое" письмо. Процитировав несколько отрывков из Священного Писания, она спросила, размышлял ли Эйнштейн об отношении своей бессмертной души к Создателю и верит ли в вечную жизнь в Боге после смерти. Неизвестно, отправил ли Эйнштейн ответ; письмо это находится в его архиве и на нем почерком Эйнштейна написано по-английски:
      "Я не верю в бессмертие отдельного человека и полагаю, что этика касается только людей; она не должна опираться на сверхчеловеческий авторитет".
      В 1954 или 1955 г. Эйнштейн получил письмо, в котором цитировались его слова и противоречащее им утверждение известного эволюциониста о месте разума во Вселенной. Вот перевод немецкого черновика ответа (неизвестно, был ли он отправлен):
      "Недоразумение связано с неточным переводом немецкого текста, в частности, слова "мистический". Я никогда не приписывал Природе никакой цели, преднамеренного стремления или чего-нибудь еще, чему можно дать антропоморфическое истолкование.
      Природа -- величественное здание, которое мы в состоянии постигнуть очень неполно и которое возбуждает в душе мыслящего человека чувство скромного смирения. Это поистине благоговейное чувство ничего общего не имеет с мистицизмом".

      В феврале 1921 г. в Берлине Эйнштейн получил письмо от жительницы Вены, которая умоляла его сообщить, что он думает о существовании души и возможно ли ее развитие после смерти. Были там и другие вопросы такого же рода. 5 февраля Эйнштейн отправил довольно пространный ответ. Вот отрывок из него:
      "Мистические тенденции нашего времени, которые проявляются в бурном росте теософии и спиритуализма, для меня служат показателем слабости и смятения мысли.
      Поскольку наш внутренний опыт складывается из воспроизведения и комбинации сенсорных впечатлений, концепция души без тела кажется мне пустой и лишенной смысла".
      Служащий филиала американского издательства Мак Гроу-Хилл должен был выступить на ежегодной конференции Объединения американских библиотек. 1 апреля 1948 г. он обратился к Эйнштейну за помощью, указав, что библиотекари и издатели обеспокоены снижением интереса публики к научно-популярной литературе. Он просил Эйнштейна высказать свое мнение о причинах этого снижения и упомянул, что подобные письма отправлены и другим выдающимся ученым, а также авторам, пишущим на научные темы.

      У Эйнштейна давно уже выработались твердые взгляды на популяризацию науки, и он ответил без задержки, отправив 3 апреля следующее письмо, написанное по-английски: "Книги о науке, предназначенные для неспециалистов, большею частью стремятся ошеломить читателя ("трепещите и благоговейте!", "как далеко мы продвинулись!" и т.д.) вместо того, чтобы просто и ясно рассказать о целях и методах. Здравомыслящий человек, прочитав несколько таких книг, совершенно падает духом. Он приходит к выводу, что ум его слишком слаб и лучше оставить чтение. Вдобавок, все описания даются в сенсационной манере, которая претит разумному читателю.
      Короче говоря, не читатели виноваты, а издатели и авторы. Мое предложение сводится к следующему: ни одну научно-популярную книгу не следует издавать, пока не будет установлено, что ее в состоянии понять толковый и беспристрастный человек".

      Это письмо ранее не публиковалось. Здесь уместно привести начало письма Эйнштейна в редакцию журнала "Ежемесячник популярной науки" (Popular science monthly) от 28 января 1952 г. (оно было напечатано). Редактор получил полный трепета запрос читателя, интересовавшегося работой Эйнштейна, о которой тот якобы сказал, что она "раскроет тайну Вселенной". Редактор попросил Эйнштейна ответить, и Эйнштейн сделал это в самых простых и спокойных выражениях. Но не удержался от таких замечаний в начале письма:
      "Не моя вина, что рядовой читатель получает преувеличенное представление о значении моих усилий. В этом виноваты авторы научно-популярных книг и особенно газетные репортеры, которые все преподносят в сенсационном виде".

      Вот два отрывка, которые мы представляем вместе. Эйнштейн получал огромное число писем от людей, уверенных, что их идеи имеют важнейшее научное значение.
      Иногда его терпение иссякало. Вот один такой случай. 7 июля 1952 г. художник из Нью-Йорка написал ему письмо. 10 июля Эйнштейн отправил ответ из Принстона:
      "Благодарю вас за письмо от 7 июля. Вы представляете собою живое вместилище всех пустых фраз, которые вошли в моду у образованных людей этой страны. Будь я диктатором, я запретил бы повторять все эти жалкие благоглупости".

      22 марта 1954 г. человек, сам пробивший себе дорогу прислал Эйнштейну четыре страницы, исписанные мелким почерком по-английски. Автор письма огорчался, что на свете слишком мало людей, имеющих мужество, как Эйнштейн, высказать вслух свои взгляды, и вопрошал, не лучше ли вернуться в животное состояние. После слов "полагаю, вам интересно будет узнать, кто я такой", он подробно рассказал, как в девятилетнем возрасте приехал из Италии в США, в зимнюю стужу, из-за которой его сестры погибли, а он едва выжил; как, проучившись всего шесть месяцев, десяти лет от роду начал трудовую жизнь; как в семнадцать лет поступил в вечернюю школу и так далее; в конце концов, стал машинистом экспериментальных установок, в свободное время занимался изобретательством и получил несколько патентов. Он отрекомендовался атеистом, объявил, что подлинное образование приобретается чтением книг, процитировал статью о религиозных взглядах Эйнштейна и выразил сомнение -- верно ли они изложены. Без всякого почтения отозвался о разных аспектах формальных религий. Говоря о миллионах людей, которые молятся Богу на разных языках, он заметил, что Богу нужен огромный штат для регистрации всех людских прегрешений. Закончил он длинным рассуждением о политических системах Италии и Соединенных Штатов -- пересказывать его слишком долго. В письмо был вложен денежный чек на благотворительные цели.

      24 марта Эйнштейн ответил по-английски:
      "Я получаю сотни и сотни писем, но редко среди них бывают столь интересные, как Ваше. Считаю вполне разумными Ваши взгляды на современное общество.
      То, что Вы прочитали о моих религиозных убеждениях, было, разумеется, ложью. Эту ложь систематически повторяют. Я не верю в Бога как в личность и никогда не скрывал этого, а выражал очень ясно. Если во мне есть нечто религиозное, это, несомненно, беспредельное восхищение строением вселенной в той мере, в какой наука раскрывает его.
      У меня нет возможности передать присланные Вами деньги по назначению. Поэтому я возвращаю их, отдавая должное Вашему доброму сердцу и добрым намерениям.
      Ваше письмо показывает, что мудрость не есть результат обучения, а скорее результат неугасающего стремления обрести ее".

      В сентябре 1920 г. Эйнштейн приехал в Штутгарт прочесть лекцию. Его жена Эльза пригласила родственников в гости и на автомобильную прогулку; к сожалению, они не привели с собой детей, в том числе восьмилетнюю Элизабет Лей. Зная, что девочка обладает чувством юмора, Эйнштейн 30 сентября 1920 г. отправил ей добродушно-шутливую открытку. Она заботливо берегла ее, поэтому открытка доныне сохранилась:
      "Дорогая фрейлейн Лей,
      мне говорила Эльза о твоем огорчении из-за того, что ты не повидала своего дядю Эйнштейна. Позволь рассказать тебе, как он выглядит: бледное лицо, длинные волосы, небольшое начинающееся брюшко. Вдобавок неуклюжая походка, сигара во рту -- если случается достать сигару -- и перо в кармане или в руке. Но у него нет ни кривых ног, ни бородавок, и потому он вполне красив -- тем более, что руки у него не волосатые, как это часто бывает у уродливых людей. Выходит, в самом деле жаль, что ты не видела меня.
      Теплый привет от твоего дяди Эйнштейна".

      12 апреля 1950 г. дальний родственник Эйнштейна сообщил из Парижа о своем сыне: он поступает в университет, чтобы изучать физику и химию, и очень хочет получить напутственное слово от прославленного члена семьи.

      18 мая 1950 г. Эйнштейн ответил, начав письмо двустишием:
      "Меня смущает это положение:
      Ведь я не поп, чтоб слать благословение.
      Однако я рад был весточке от тебя и рад был узнать, что твой сын решил посвятить себя изучению физики. Не могу удержаться от предостережения: это очень трудное дело, если человек не собирается удовлетвориться поверхностными результатами. По-моему, лучше, насколько это возможно, отделять внутренние предпочтения от своей профессии. Нехорошо, если хлеб насущный связан с тем, что дается лишь милостью божией".
      Прошли годы, и 1 марта 1954 г. родственник вновь написал Эйнштейну, сообщая о событиях минувших лет. Сын вставил письмо Эйнштейна в рамку и повесил в своей комнате. Слова Эйнштейна, уверял родственник, явно обладали магической силой: сын был первым при сдаче дипломного экзамена. Когда отец предложил ему выбрать награду -- поездку на лыжный курорт или деньги, сын робко спросил, нельзя ли получить фотографию с дарственной надписью своего покровителя и кумира.
      Фотография с надписью была послана.
      11 июля 1947 г. фермер из штата Айдахо сообщил в письме, что дал новорожденному сыну имя Альберт, и просил Эйнштейна написать несколько слов, которые мог бы хранить как талисман и которые вдохновили бы сына, когда он вырастет. 30 июля 1947 г. Эйнштейн написал по-английски:
      "Ничто истинно ценное не рождается из честолюбия и одного лишь чувства долга; оно возникает скорее из любви и преданности по отношению к людям и объективным вещам".
      Вложив в конверт фотоснимок маленького Альберта, обрадованный фермер ответил, что в знак благодарности посылает Эйнштейну мешок картофеля из Айдахо. Мешок оказался внушительных размеров.
      Удивительной дружбе Эйнштейна с королевской четой Бельгии -- королем Альбертом и королевой Елизаветой -- отчасти способствовали эпохальные научные съезды в Брюсселе, отчасти любовь к музыке, но больше всего -- взаимное расположение. Характер их дружеских отношений ярко "виден из письма Эйнштейна жене Эльзе, отправленного из Брюсселя в 1931 г. В этом письме Эйнштейн рассказывает о визите в королевский дворец:
      "Меня приняли с трогательной теплотой. Это люди на редкость чистосердечные и добрые. Около часа мы провели в беседе. Затем королева и я играли квартеты и трио (с английской дамой-любительницей и с преподавательницей музыки). Так промелькнули несколько приятных часов. Потом все ушли, а я остался один обедать с королями -- вегетарианский стол, без прислуги. Шпинат и после небольшой паузы -- жареный картофель с яйцом (они не знали заранее, что я останусь). Мне очень понравилось у них, и я уверен, что это чувство взаимное".
      Дружба с бельгийской королевской семьей продолжалась и крепла. 30 июля 1932 г. королева Елизавета вложила в свое письмо фотографии Эйнштейна, сделанные ею прежде, и с удовольствием вспоминала о беседах во время прогулок по парку; она сообщила, что помнит его четкие объяснения каузальной и вероятностной физических теорий. 19 сентября 1932 г. Эйнштейн ответил:
      "Мне доставило большое удовольствие поведать вам о тайнах, с которыми сталкивает нас современная физика. Человек одарен умом, достаточным для того, чтобы понять собственную ограниченность при столкновении с реальностью. Если бы все смиренно осознали это, мир человеческой деятельности стал бы привлекательнее".
      9 февраля 1931 г. Эйнштейн написал королеве Елизавете из городка Сайта-Барбара в Калифорнии:
      "Два дня я в этом райском уголке, где неведомы ветер, жара и холод. Вчера мне показали сказочную виллу ("Блаженство"), в которой вы, как мне сообщили, не так давно провели несколько безоблачно-счастливых дней.
      Вот уже два месяца, как я приехал в эту страну противоречий и неожиданностей, где то восхищаешься, то с грустью качаешь головой. Начинаешь понимать, как привязан к старушке Европе, к ее проблемам и заботам, и с радостью возвращаешься".

      Спустя два года Эйнштейн вновь в Сайта-Барбаре. Он посылает, оттуда королеве прутик и четверостишие; вот его перевод:

      В монастырском саду стоит деревце
      Посаженное Вашей рукой.
      Оно посылает Вам с приветом свою веточку,
      Потому что не может сойти с места.

      Ein Baum in Klostergarten stand
      Der war gepflanzt von ihner Hand
      Ein Zweiglein sendet er zum Gruss,
      Weil er dort stehen bleiben muss.

      15 марта 1933 г. королева ответила ему в том же тоне из дворца в Лейкене. К власти уже пришли нацисты, конфисковали имущество Эйнштейна и дико ругали и оскорбляли его. В конце своих стихов королева намекает на это, а также обыгрывает фамилию Эйнштейн: если написать ее раздельно -- "Эйн Штейн" -- она означает "один камень". Вот перевод этих стихов:

      Веточка принесла мне привет
      От деревца, которое должно остаться на месте,
      И от друга, который ее сорвал
      И доставил мне этим такое счастье!
      Тысячу раз кричу спасибо,
      Меня слышат горы, море и небо...
      И молюсь сейчас, когда все камни пошатнулись,
      Чтобы ОДИН КАМЕНЬ остался невредим.

      Das Zweiglein brachter mir den Gruss
      Von Baum der stehen bleiben muss,
      Auch von dem Freund der ihn gepfluckt,
      Und mien damit so sehr begluckt.
      Ich rufe Dank viel tausend Mai
      Ubers Meer und Berg, und Tal
      Und wunsch, da alle Steine wanken jetzt
      Ein Stein doch bleibe unverletzt.

      В январе 1934 г. Эйнштейны, благополучно обосновавшиеся в Принстоне, были приглашены к президенту Рузвельту и его жене в Белый Дом. Во время беседы сердечно вспоминали королеву. Эйнштейну хотелось, чтобы она узнала об этом; он написал стихотворное приветствие и послал его королеве через канцелярию Белого Дома. Вот перевод этих стихов:

      В гордом величии столицы,
      Где вершатся судьбы,
      Радостно борется гордый человек,
      Которому под силу решать проблемы.
      В беседе вчера вечером
      О Вас сердечно вспоминали,
      Что и довожу до Вашего сведения,
      И для этого посылаю привет.

      In der Haupstadt stolzer Pfacht .
      Wo das Schicksal wird gemacht
      Kampfet froh ein stolzer Mann
      Der die Losung schaffen kann.
      Beim Gesprache gestern Nacht
      Herzlich Ihrer ward gedacht
      Was berichtet werden muss
      Darum send' ich diesen Gruss.

      Вернувшись в Европу из Пасадены в 1933 г., вскоре после захвата власти нацистами в Германии, Эйнштейны не случайно нашли приют в маленьком Атлантическом курорте Ле Коксюрмер. Ведь Ле Кок находится в Бельгии. Король Альберт и королева Елизавета тревожились за безопасность Эйнштейна. Когда просочились слухи о том, что нацисты назначили денежное вознаграждение за голову Эйнштейна, король Альберт приказал двум телохранителям оберегать его день и ночь.

      Нижеследующее письмо послал Эйнштейн из Принстона Елизавете; оно приоткрывает еще одну грань их дружбы. В письме кратко упоминаются Баржанские. Друзья Эйнштейна супруги Баржанские были также приятелями бельгийской королевской четы. Баржански играл на виолончели в квартете королевы, а его жена, скульптор, давала королеве уроки. Письмо Эйнштейна было написано не без их вмешательства. Обстоятельства таковы: весной 1934 г. во время горного восхождения король Альберт разбился насмерть, а летом следующего года новая королева Астрид, невестка королевы Елизаветы, погибла в автомобильной катастрофе в возрасте тридцати лет. Двойной удар подкосил Елизавету. Она впала в оцепенение, перестала играть в своем квартете, не могла заниматься ваянием, и это сильно тревожило ее близких.

      Госпожа Баржански обратилась к Эйнштейну, обрисовала положение и выразила надежду, что письмо от Эйнштейна поможет Елизавете. Вот письмо Эйнштейна; оно датировано 20-м марта, и хотя год не обозначен, можно почти уверенно сказать, что это был 1936-й:
      "Дорогая королева,
      сегодня, впервые в этом году, появилось весеннее солнце, и оно пробудило меня от дремотного полузабытья, в которое впадают люди моего склада, погружаясь в научно-исследовательскую работу. Приходят мысли о прежней, более красочной жизни, и с ними -- воспоминания о чудесных часах, проведенных в Брюсселе.
      Г-жа Баржански написала мне, как тяжела для вас жизнь и в какую глубокую тоску ввергли вас непередаваемо жестокие удары, выпавшие на вашу долю.
      И все-таки мы не должны горевать о тех, кто ушел от нас в расцвете жизни после; счастливых, деятельных и плодотворных лет и кому было дано в полной мере выполнить свое жизненное предназначение.
      Есть одна вещь, укрепляющая и возрождающая пожилых: радость при виде энергии младшего поколения, -- радость, которая, конечно, омрачается темными предчувствиями нашего неустановившегося времени. И все же весеннее солнце, как и прежде, приносит с собой новую жизнь; и мы можем радоваться этой новой жизни и помогать ей; и Моцарт так же прекрасен и нежен, каким был всегда и пребудет вовеки. В конечном счете, существует что-то непреходящее, недосягаемое для судьбы и всех человеческих заблуждений. Старые люди ближе к этому вечному, чем молодые, колеблющиеся между страхом и надеждой. У нас есть преимущество: воспринимать красоту и истину в их самых чистых формах.
      Приходилось ли вам читать максимы Ларошфуко? Они кажутся горькими и терпкими, но своей объективной передачей всечеловеческой природы приносят странное чувство освобождения. Ларошфуко -- человек, сумевший освободиться, хотя ему нелегко было в течение всей жизни преодолевать тяжелый груз страстей, присущий его врожденному темпераменту. Читать его лучше в обществе людей, чей жизненный челн претерпел много бурь; например, с добрыми Баржанскими. Я охотно присоединился бы к вам, если бы мне были дозволены "дальние странствия".
      Счастливая судьба -- жить в Принстоне как на острове, который во многом напоминает очаровательный дворцовый сад в Лейкене. Сюда едва доносятся сумбурные голоса людских раздоров. Мне почти стыдно жить так безмятежно, когда все остальные борются и страдают. И все же лучше предаваться размышлениям о вечном, ибо только они сообщают человеку тот просветленный дух, который может вернуть мир и спокойствие всем людям.
      Всей душой надеясь, что весна принесет вам тихую радость и даст силы жить, шлю свои лучшие пожелания".

      О приведенной ниже заметке известно очень мало. Из ее содержания можно заключить, что она относится к весне 1933 г., когда Эйнштейн жил в городке Ле Кок. В ней речь идет о нелепо-смехотворных вещах, потому что Эйнштейн был не из тех людей, которые прибегают к физическому насилию:
      "Вас интересует мое мнение о потсдамской полиции, которая вломилась в мой летний дом в поисках спрятанного оружия. О чем еще может думать нацистский полицейский?"

      (Содержание записки передано более или менее верно, но последняя фраза далека от оригинала. Ее дословный перевод звучал бы так: "Это напомнило мне немецкую пословицу: каждый измеряет своими сапогами". Смысл пословицы в том, что каждый судит о других по себе, "мерит их на свой аршин".)

      Эйнштейн однажды заметил в беседе, что место смотрителя маяка, с его тишиной и одиночеством, было бы идеальным для философа, склонного к умозрениям, и для физика-теоретика. Для самого Эйнштейна это вполне могло быть так. Но как отнестись к его уверенности, что и другие будут преуспевать в таких аскетически-суровых условиях? Не следует ли по этому поводу вспомнить ту же немецкую пословицу?

      Вот две записки Эйнштейна, которые -- каждая по-своему -- отражают его настроение в мрачные дни нацистского переворота. Узнав о конфискации всего имущества Эйнштейна в Германии, голландский астроном В. де Ситтер от имени своих коллег предложил Эйнштейну финансовую помощь. 5 апреля 1933 г. Эйнштейн ответил:
      "В такое время человеку дано узнать своих истинных друзей. Горячо благодарен вам за вашу готовность придти на помощь. Но мои обстоятельства вполне благополучны, так что я не только обеспечиваю себя и свою семью, но даже помогаю другим "держаться на поверхности воды". Конечно, из Германии я ничего не могу спасти, потому что против меня выдвинуто обвинение в государственной измене. Физиолог Жак Леб как-то сказал мне в разговоре, что политические вожди должны непременно быть патологическими типами: нормальный человек не выдержал бы такой колоссальной ответственности при столь, слабой способности предвидеть последствия своих решений и поступков. Тогда это звучало преувеличением, но в полной мере справедливо по отношению к сегодняшней Германии. Весьма примечательная вещь -- полный крах так называемой "интеллектуальной аристократии" (в Германии)".

      Во время визита в Англию в 1933 г., вскоре после того, как он навсегда покинул Германию и незадолго до отъезда в США на работу в Принстонском Институте перспективных исследований, Эйнштейн получил письмо; автор письма высказал такие представления о физике, которые едва ли можно назвать здравыми. Он заявил, к примеру, что мир движется так быстро, что его можно считать неподвижным; всерьез утверждал, что благодаря тяготению человек на круглой земле порою стоит головой вверх, порою -- головой вниз, порою под прямым углом, а зачастую, как он выразился, "под косыми углами"; высказал предположение, что в положении "вниз головой" люди влюбляются и делают другие дурацкие вещи.

      Письмо осталось без ответа; но на обороте его Эйнштейн набросал по-немецки:
      "Влюбляться -- отнюдь не самое глупое занятие; а тяготение ни в чем не виновато".

      Вскоре после прибытия в Принстон Эйнштейна попросили написать что-нибудь для студенческой газеты "The Dink". Его обращение к студентам было напечатано в декабре 1933 г.:
      "Я наслаждаюсь тем, что живу среди молодых и счастливых людей. Если бывшему студенту дозволено сказать вам несколько слов, вот эти слова: не считайте свои занятия исполнением долга, ибо это -- завидная возможность познать освобождающее влияние духовной красоты, для собственной радости и для пользы общества, которому будет принадлежать ваш дальнейший труд".

      24 марта 1951 студентка колледжа написала Эйнштейну в Принстон, спрашивая, помнит ли он маленькую обсерваторию в Калифорнии, которую когда-то торжественно открывал. Далее она просила совета. У нее давно уже возник глубокий интерес к астрономии, и она хотела стать профессиональным астрономом. Но двое преподавателей сказали ей, что астрономов слишком много, а она недостаточно талантлива, чтобы преуспеть в этой науке. Признавая, что ее математические способности не выдающиеся, она спрашивала Эйнштейна -- продолжать ли заниматься астрономией или искать для себя что-нибудь другое.

      Эйнштейн ответил по-английски:
      "Наука -- удивительная вещь, если только с ее помощью человек не должен зарабатывать себе на жизнь. Добывать пропитание нужно с помощью занятий, к которым
      человек чувствует себя вполне способным. Лишь не будучи никому подотчетны, мы получаем радость от научных трудов".

      Может показаться, что совет предназначен только этой студентке, о которой Эйнштейн знал очень мало; на самом же деле он считал его широко применимым и даже всеобщим. Он знал, как это тяжело, когда от тебя ждут новых идей. Приглашенный в Берлин, он сравнил себя с курицей, от которой ждут, чтобы она продолжала нести яйца. Он часто настаивал на том, что будущему ученому лучше зарабатывать на хлеб с помощью простого ремесла, вроде сапожного, и тем самым избежать давления "публиковаться или погибнуть", которое лишает творческую работу всякой радости и приводит к публикации поверхностных результатов.

      Ведь почитаемый им великий философ Спиноза добывал хлеб насущный шлифовкой линз, и Эйнштейн сам нередко вздыхал о тех временах, когда зарабатывал на жизнь в бернском патентном бюро и когда у него возникли многие из его величайших идей.

      Следующая заметка служит еще одной иллюстрацией к этой теме.
      14 июля 1953 г. житель Дели (Индия) написал Эйнштейну длиннейшее письмо с повторами, взывая о помощи. Суть дела состояла в следующем. Автор письма, 32-летний холостяк, хотел провести оставшиеся годы, занимаясь исследованиями в области математики и физики, хотя, по его собственному признанию, был "ужасно слаб" в этих предметах. У него не было ни гроша, о чем свидетельствовал и тот факт, что письмо было без марки. Денежные затруднения в юные годы не дали ему получить хорошую подготовку по естественным наукам и математике, несмотря на горячий интерес к науке. Семейные обстоятельства заставили поступить на службу ради куска хлеба -- хотя это шло вразрез с его натурой. К счастью, после мелкой ссоры его уволили год тому назад и он смог отдаться своему подлинному призванию, но -- увы! -- без всяких средств для удержания души в теле. С помощью или без помощи, он твердо решил продолжать свое дело до самой смерти, но, конечно, легче было бы жить, получая денежную поддержку, н он надеется, что Эйнштейн окажет ее.

      28 июля Эйнштейн ответил довольно пространным письмом, которое интересно не только своей вежливостью:
      "Я получил Ваше письмо, и на меня произвело впечатление Ваше страстное желание продолжать изучение физики. Однако, должен признаться, я ни в коем случае не могу согласиться с Вашей жизненной установкой. Пищу и жилье доставляет нам труд наших ближних, и мы обязаны честно возместить его не только работой, которую избрали ради внутреннего удовлетворения, но и такой, которая, по всеобщему признанию, полезна людям. В противном случае человек превращается в паразита, какими бы скромными ни были его притязания. Особенно это относится к Вашей стране, где крайне нужны образованные люди в нынешний период борьбы за экономический подъем.
      Это одна сторона дела. Но есть и другая, и ее тоже должны учитывать даже те, у кого достаточно средств, чтобы свободно выбрать круг занятий. В ходе научного исследования шанс достигнуть чего-то по-настоящему ценного слишком мал даже для очень одаренного человека. Так что всегда очень велика вероятность, что Вы испытаете глубокое разочарование после того, как минует возраст наивысшей продуктивности.

      Есть только один выход: посвятить большую часть времени практической работе учителя или другому занятию, которое отвечает Вашей природе, а остальные часы отдать научным исследованиям. Тогда Вы сможете вести нормальную и гармоничную жизнь даже без специального благословения муз".

      Нелюбовь Эйнштейна к академическому давлению, заставляющему непременно что-то создавать, распространялась и на "борьбу за служебное продвижение". 5 мая 1927 г., когда весь ученый мир живо интересовался тем, кто станет преемником Планка на университетской кафедре в Берлине, Эйнштейн писал своему другу Паулю Эренфесту в Голландию:
      "Я не вовлечен в гонку "больших умов" и, слава Богу, не нуждаюсь в этом. Участие в ней всегда казалось мне ужасным типом рабства, не менее порочным, чем страсть к наживе и власти".
      В центральном архиве Иерусалима было найдено послание Эйнштейна, написанное от руки. Оно датировано 3 октября 1933т. -- в этот день Эйнштейн и многие другие выдающиеся люди выступили на митинге в лондонском Альберт-холле с призывам оказать помощь ученым -- беженцам из нацистской Германии. Вскоре Эйнштейн уехал из Англии в Соединенные Штаты и больше уже никогда не возвращался в Европу. Неизвестно, кому адресовано послание. В нем высказаны соображения по поводу массового увольнения еврейских ученых:
      ''Ценность иудаизма -- исключительно в его духовном и этическом содержании и в соответствующих качествах евреев. Поэтому с древнейших времен и поныне наука была самым священным поприщем для тех из нас, у кого есть способности. Но это не значит, что мы всегда должны зарабатывать на жизнь умственным трудом, как это, к сожалению, часто бывает среди нас. В это страшное время мы обязаны сделать все в сфере практически необходимого, не теряя любви к духовности и интеллектуальности и продолжая культивировать науку".

      Автор письма от 30 марта 1935 г., направленного Эйнштейну в Принстон, привел слова, которые газета "Нью-Йорк геральд трибюн" приписала Эйнштейну: "Нет ни немецких евреев, ни русских евреев, ни американских евреев; есть просто евреи". Ему показалось, что слова Эйнштейна искажены, и он отметил, в частности, что "люди еврейской веры" сражались в рядах германской, русской и американской армий и лояльно поддерживали военные усилия своих государств.

      3 апреля 1935 г. Эйнштейн ответил следующим образом:
      "В конечном счете каждый из людей есть человеческое существо, независимо от того, американец он или немец, еврей или христианин. Если бы можно было руководствоваться этой точкой зрения, единственно достойной, я был бы счастлив. Весьма печально, что разделение людей по национальностям и культурным традициям играет столь большую роль в современной практической жизни. Но поскольку этого положения нельзя изменить, не следует закрывать глаза на действительность.

      Что касается евреев и их древних традиционных общин, то история их страданий -- если взглянуть на нее глазами историка -- учит, что принадлежность к еврейству оказывалась более значимым фактом в жизни, чем принадлежность к политическому сообществу. Если, например, немецких евреев изгоняют из Германии, они перестают быть германскими подданными, меняют язык и политический статус, но они остаются евреями. Почему это так -- трудный вопрос. Думаю, что причина не столько в расовых чертах, сколько в глубоко укоренившихся культурных традициях, которые не ограничиваются одной лишь религией. Ситуация не меняется от того, что евреи, будучи гражданами тех или иных государств, отдают свои жизни в войнах между ними".

      В приведенных письмах нет упоминания о сионизме. Но о сионизме Эйнштейн к тому времени уже много размышлял. В начале 1919 г. -- до солнечного затмения, которое подтвердило общую теорию относительности и принесло Эйнштейну всемирную славу, -- сионистский деятель Курт Блюменфельд поднял в разговоре с Эйнштейном эту тему. Два года спустя Блюменфельду удалось убедить Эйнштейна принять приглашение Хаима Вейцмана и поехать с ним в Соединенные Штаты для сбора средств на создание Еврейского университета в Иерусалиме. Вейцман, лидер мирового сионистского движения, впоследствии первый президент государства Израиль, тоже был ученым. Он рассказывал о путешествии на корабле через Атлантический океан: "Эйнштейн каждый день объяснял мне свою теорию, и по приезде в США я твердо знал, что оц ее понимает".

      Вот отрывок из письма Эйнштейна его другу Генриху Зангеру, от 14 марта 1921 г.:
      "В субботу я уезжаю в Америку -- не для того, чтобы выступать в университетах (хотя, вероятно, придется заниматься и этим), а для того, чтобы помочь основать Еврейский университет в Иерусалиме. Чувствую настоятельную потребность сделать что-нибудь ради этой цели".

      А вот отрывок из письма другу-физику Паулю Эренфесту от 18 июня 1921 г.:
      "Сионизм являет собою поистине новый еврейский идеал и может вернуть еврейскому народу радость существования... Я счастлив, что принял предложение Вейцмана".
      Эйнштейн стал для евреев фигурой огромного символического значения. В 1923 г. он посетил гору Скопус, на которой предстояло воздвигнуть Еврейский университет, и его пригласили выступить "с кафедры, которая ожидала вас в течение двух тысяч лет".

      В письме Паулю Эренфесту от 12 апреля 1926 г. Эйнштейн писал о Еврейском университете:
      "Верю, что со временем это начинание выльется во что-то поистине великолепное, и, поскольку я теперь еврейский святой, сердце мое ликует".
      Отвечая еврею -- противнику сионизма, по всей вероятности, в январе 1946 года, Эйнштейн писал:
      "По-моему, осуждать сионистское движение как националистическое -- несправедливо. Подумайте о том, каким путем пришел Теодор Герцль к задаче своей жизни. Вначале он был подлинным космополитом. Но во время суда над Дрейфусом в Париже он внезапно осознал с величайшей отчетливостью, как ненадежно положение евреев в западном мире. И он имел мужество сделать вывод, что нас преследуют и убивают не потому, что мы немцы, французы или американцы "еврейского вероисповедания", а потому, что мы евреи. Таким образом, непрочность нашего положения заставляет нас держаться вместе, независимо от нашего подданства. Сионизм не защитил германское еврейство от уничтожения. Но тем, кто выжил, сионизм дал внутренние силы перенести бедствие с достоинством, не утратив здорового самоуважения. Не забывайте, что подобная участь, возможно, уготована и вашим детям".

      В марте 1955 г., менее чем за месяц до смерти, Эйнштейн написал Блюменфельду, который когда-то познакомил его с идеями сионизма, следующие слова:
      "Благодарю Вас в мой поздний час за то, что Вы помогли мне осознать мою еврейскую душу".

      Сэм Гронеман был разносторонним человеком: берлинский адвокат, писатель, драматург и выдающийся сионистский деятель, он уехал из Германии и поселился в Израиле. 13 марта 1949 г. к семидесятилетию Эйнштейна он отправил из Тель-Авива письмо. В письме были стихи; вот их перевод:

      Даже тому, кто не вполне постиг учение об относительности,
      И кто не утруждал себя изучением систем координат,
      Даже и ему ясно,
      Что если человеку 70 лет,
      А он все еще молод,
      То тем самым он доказывает свое учение на практике.
      И когда сегодня Вас осаждают толпы поздравителей,
      Я тоже без ложного смущения хочу поздравить нас и Вас,
      Потому, что для страны Израиля
      Вы без сомнения свой.

      Auch wer dej Relativitat
      Lehre doch nicht ganz versteht
      Und wem die Koordinaten
      Niemals was zuleide taten.
      Auch fur diesen doch ergibt sich
      Wenn man jung noch ist mit siebzig
      Dann beweist man damit faktisch

      Jene Lehre doch auch praktisch.
      Und vvenn heute wohl in Mengen
      Gratulanten Sie bedrangen,
      Will auch ich mich nicht genieren
      Uns und Ihnen gratulieren.
      Als Unser es gilt er ohne Fehl
      Dem Volk vom Lande Israel.

      Эйнштейн ответил; вот перевод его ответа:
      То, из-за чего другие часто горюют,
      Ты умеешь воспринимать с юмором,
      Потому что ты понял:
      Мы таковы, какими нас сотворил Бог.
      И напрасно нас карает тот,
      Кто сам создал наши слабости,
      С которыми мы, бедные, не в силах совладать,
      Будь то на вершине успеха или в нужде и несчастье.
      А ты, вместо того, чтобы с тупой серьезностью творить суд и расправу,
      Приносишь утешение своими стихами,
      Так что и безбожники, и праведники --
      Никто не обижен.

      Worum andre sich oft gramen
      Weisst du mit Humor zu nehmen
      Denn du hast dir halt gedacht
      Dass uns Gott so hat gemacht.
      Der mit Unrecht sich tat rachen
      Er, der selber schuf die Schwachen
      Denen wehrlos wir erliegen
      Ob in Elend, ob in Siegen.
      Statt mit sturen Ernst zu richten
      Bringst Erlosung durch dein Dichten
      Dass die Frevler und die Frommen
      All auf ihre Rechnung kommen.

      В архиве Эйнштейна хранится письмо от банкира из Колорадо, адресованное Эйнштейну в Берлин 5 августа 1927 г. Оно начинается словами "Несколько месяцев тому назад я писал вам..."; можно предположить, что Эйнштейн еще не ответил ему. Банкир жаловался, что ученые в большинстве своем отказались от представления о Боге как о бородатом доброжелательном отце, окруженном ангелами, хотя многие честные люди верят и почитают именно такого Бога. Вопрос этот возник в ходе обсуждения в литературном кружке, и члены кружка решили попросить выдающихся людей прислать свои мнения в форме, пригодной для печати. Он добавил, что 24 нобелевских лауреата уже откликнулись, и он надеется также на отклик Эйнштейна. На обороте письма Эйнштейн написал по-немецки (неизвестно, послал ли он ответ):
      "Я не могу представить себе персонифицированного Бога, прямо влияющего на поступки людей и осуждающего тех, кого сам сотворил. Не могу сделать этого, несмотря на то, что современная наука ставит под сомнение -- в известных пределах -- механическую причинность.

      Моя религиозность состоит в смиренном восхищении безмерно величественным духом, который приоткрывается нам в том немногом, что мы, с нашей слабой и скоропреходящей способностью понимания, постигаем в окружающей действительности. Нравственность имеет громадное значение -- для нас, а не для Бога".
      Вот извлечение из письма, которое Эйнштейн написал Корнелиусу Ланцошу 24 января 1938 г. Оно затрагивает ту же тему:
      "Я начал со скептического эмпиризма, более или менее подобного эмпиризму Маха. Но проблема тяготения обратила меня в верующего рационалиста, то есть в человека, который ищет единственный надежный источник истины в математической простоте".

      Говоря о тяготении, Эйнштейн имеет в виду общую теорию относительности, плод десяти лет вдохновенного труда -- с 1905 по 1915. Все началось с чувства эстетической неудовлетворенности. Согласно специальной теории относительности 1905 г., равномерное движение относительно. Эйнштейна коробило то "безобразное" обстоятельство, что лишь один частный случай движения является относительным. Если равномерное движение относительно, значит, все виды движения должны быть относительны. Но повседневный опыт показывал, что неравномерное движение абсолютно. Перед лицом таких очевидных фактов человек меньшего калибра пожал бы плечами и решил, что остается лишь терпеть эстетический дискомфорт.
      Не таков был Эйнштейн. Движимый неотступными эстетическими побуждениями, он по-новому взглянул на повседневный опыт и убедился, к своему удивлению и радости: его можно истолковать так, что все виды движения будут относительны. Здесь не место рассказывать, как это прозрение привело его к уравнениям тяготения дивной красоты. Но это помогает понять, что имел в виду Эйнштейн в письме Ланцошу, когда сообщил о своем обращении в верующего рационалиста, искателя математической простоты, которая была для него равнозначна красоте.
      Слово "обращен" не должно сбивать нас с толку. Эйнштейн искал красоту во Вселенной задолго до создания общей теории относительности: это ясно уже из того, что сама теория возникла из чувства эстетической неудовлетворенности. Его благоговейная вера в простоту, красоту и величие Вселенной была источником вдохновения в его научных усилиях. Он оценивал научные теории, задавая себе вопрос: если бы я был Богом, создал бы я Вселенную, устроенную таким вот образом?

      Вот выдержки из двух других писем Ланцошу. 14 февраля 1938 г. Эйнштейн писал из Принстона:
      "Я сражаюсь с этой основной проблемой электричества уже больше двадцати лет, и совсем пал духом, хотя и не могу оставить ее. Уверен, что нужен вдохновенный подход, который совершенно по-новому высветил бы проблему; я также верю, с другой стороны, что уход в статистику нужно считать временной уловкой, позволяющей лишь обойти фундаментальные вопросы".
      21 марта 1942 г. он писал:
      "Из известных мне людей только Ваше отношение к физике совпадает с моим: вера в постижение действительности с помощью чего-то фундаментально простого и единого... Нелегко заглянуть в карты, которые Бог держит в руках. Но я не могу ни на минуту поверить в то, что Бог играет в кости и использует "телепатические" методы (именно этого требует от него современная квантовая теория)".
      Как видим, Эйнштейн четко выразил свою неудовлетворенность квантовой теорией с ее отказом от детерминизма и необходимостью довольствоваться вероятностно-статистическими предсказаниями. Он сам был пионером развития квантовой теории, но оставался убежден в том, что требуется и другой способ понимания. В письме Паулю Эренфесту от 12 июля 1924 г. он живо описал глубокое разочарование, никогда не покидавшее его:
      "Чем больше гоняешься за квантами, тем лучше они прячутся".

      Чикагский священнослужитель, готовясь к лекции "Религиозные следствия теории относительности", в письме к Эйнштейну 20 декабря 1939 г. поставил ряд вопросов по этой теме. Эйнштейн ответил:
      "Я не верю, что основные идеи теории относительности могут претендовать на какую-то общность с религией, столь отличной от научного познания. Связующую нить я вижу в том факте, что глубинные взаимоотношения объективного мира можно постигнуть с помощью простых логических понятий. И конечно же, в теории относительности это проявилось в полной мере.
      Благоговейное чувство, порожденное ощущением логической постижимости глубочайших взаимосвязей, совсем другого рода, чем чувство, обычно именуемое религиозным. Это почтительное преклонение перед замыслом, который выявляет себя в строении материальной Вселенной. Оно не заставляет нас создавать божество по сврему образу и подобию --- персонаж, предъявляющий нам требования и интересующийся нами как индивидуальностями. Во всем этом нет ничьей воли и никакой цели, никакого долженствования, а лишь бытие. Поэтому люди моего склада считают мораль чисто земным делом, хотя и наиболее важным в области человеческих отношений".
      Приведенное ниже заявление Эйнштейна помечено сентябрем 1937 г. Кроме того факта, что оно имеет отношение к "Проповеднической миссии", ничего больше не известно об обстоятельствах его появления. Возможно, оно было написано по просьбе кого-либо из членов Принстонской богословской семинарии, но это лишь догадка.
      "Наше время отмечено поразительными успехами научного познания и его технических приложений. Как не радоваться этому? Но нельзя забывать: знания и мастерство сами по себе не могут привести людей к счастливой и достойной жизни. У человечества есть все основания ставить провозвестников моральных ценностей выше, чем открывателей объективных истин. То, что сделали для человечества Будда, Моисей и Иисус, значит для меня неизмеримо больше всех достижений исследовательского и творческого ума.
      Наследие этих благословенных людей мы должны всеми силами сохранять и поддерживать, если человечество не хочет потерять свое достоинство, безопасность существования и радость жизни".

      Немецкий черновик нижеследующего обращения находится среди многих бумаг, привезенных в Ле Кок из Пасадены, где Эйнштейн зимой 1932--33 гг. побывал в последний раз. На клочке бумаги не проставлена дата и нет указаний по какому поводу написано обращение. Возможно, это ответ на письмо, а может быть, просто афористическая отповедь кичливым нацистам. Эти слова вполне можно считать обращением ко всем нам:
      "Не гордитесь тем, что несколько великих людей родилось на вашей земле в течение столетий -- в этом нет вашей заслуги. Подумайте лучше о том, как относились к ним их современники и как вы следуете их заветам".

      Автор глубоко пессимистического письма от 25 февраля 1931 г., отправленного Эйнштейну в Берлин, сообщил об утрате иллюзий по поводу технических чудес эпохи. Он утверждал, что для большинства людей жизнь -- горькое разочарование, и высказал сомнение в том, что род человеческий стоит продолжать, 7 апреля 1931 г. Эйнштейн ответил:
      "Я не разделяю Вашего мнения. У меня всегда было ощущение, что моя жизнь интересна, и я не зря ее прожил. Твердо убежден, что вполне возможно и желательно сделать так, чтобы вообще всем людям стоило прожить свою жизнь. Для этого есть все объективные и психологические предпосылки".

      Конечно, Эйнштейн понимал, что горе -- неотъемлемая часть человеческой жизни. 26 апреля 1945 г. он написал соболезнующее письмо врачу и его супруге, потерявшим внука или, возможно, собственного ребенка. Этот врач активно помогал беженцам из нацистской Германии:
      "Я глубоко потрясен вестью о страшном ударе, который так внезапно обрушился на вас. Это самое горестное, что может случиться с пожилыми людьми. То обстоятельство, что тясячи других испытали то же самое, не может служить утешением. Я не смею успокаивать вас, но хочу сказать, как глубоко и с какой скорбью сочувствую вам, как и все те, кто знает ваше доброе сердце.
      Мы живем обычно с ложным чувством безопасности и с ощущением, что мы у себя дома, если находимся в знакомом и заслуживающем доверия материальном и человеческом окружении. Но когда мерный ход повседневной жизни вдруг прерывается, мы осознаем, что подобны потерпевшим кораблекрушение людям, пытающимся удержаться на утлом обломке в открытом море; они забыли, откуда пришли, и не знают, куда плывут. Но если мы вполне постигаем это, жизнь становится легче и нет больше разочарований.
      Надеюсь, что обломки, на которых мы плывем, вскоре вновь встретятся. Сердечно ваш".

      А вот фраза из письма Эйнштейна Корнелиусу Ланцошу от 9 июля 1952 г.:
      "Человек родился в стаде буйволов и должен быть рад, если его не растоптали прежде времени".
      Ботаник А.В. Фрик нашел небольшой, ранее не известный цветок кактуса в разреженной атмосфере одной из высочайших вершин Кордильер. В изящно написанном докладе он дал цветку название "эйнштейния", и копию доклада послал Эйнштейну. 9 сентября 1938 г. Эйнштейн ответил из Ле Кока:
      "Дорогой герр Фрик,
      Вы доставили мне большую радость своим вниманием. Название вполне удачно в том смысле, что цветок, как и меня, не оставляют в покое на заоблачной вершине.
      С благодарностью за Ваш любезный жест, остаюсь"...
      Вот перевод стихотворных строк, которые сочинил Эйнштейн и написал под своей фотографией, подаренной старому другу Корнелии Вульф:

      Куда бы я ни пошел,
      Где бы ни очутился,
      Постоянно вижу перед собой свой портрет,
      На письменном столе, на стене, в виде медальона на шее.
      И господинчики и дамочки непонятно почему
      Добиваются автографа:
      Каждому нужно иметь закорючку
      От столь высокоученого мужа.
      Иногда посреди всего этого счастья
      В моменты просветления я спрашиваю себя:
      Ты сам спятил?
      Или другие поглупели?

      Wo ich geh und wo ich steh
      Stets ein Bild von mir ich seeh
      Auf dem Schreibtisch, an der Wand
      Um den Hals am schwarzen Band
      Mannlein, Weiblein wundersam
      Holen sich ein Autogramm
      Jeder muss ein kritzel haben
      Von dem hochgelehrten Knaben.
      Manchmal frag in all dem Gluck
      Jch im lichten Augenblick:
      Bist verruckt du etwa selber
      Oder sind die andern Kalber?

      С этой фотографией связан занятный случай. Во время второй мировой войны фрау Вульф пересекла океан, чтобы добраться до Гаваны и оттуда попасть в Калифорнию. Корабль остановился в Тринидаде, где английский офицер допросил ее (у фрау Вульф был германский паспорт) и начал осмотр багажа. Ей было известно, что британские власти не разрешают пассажирам провозить фотографии и письма, но не на могла же она не взять с собой фотопортрет Эйнштейна! Когда офицер обнаружил его, он
      вежливо попросил разрешения взять снимок на время, чтобы сделать копию, переписать стихи и показать своим друзьям. Она сказала, что он вправе вообще отобрать у нее фотографию, но он обещал вернуть сувенир накануне отплытия корабля. Так он и сделал, притом весьма предупредительно: не было больше ни допроса, ни осмотра багажа.
      Эйнштейн страстно любил скрипку и никогда с ней не расставался. Он предпочитал композиторов восемнадцатого века. Любил Баха и Моцарта; Бетховеном скорее восхищался, чем любил. С более поздними композиторами у него не было духовной общности.

      Слава привела к тому, что люди стали проявлять настойчивый и порою утомительный интерес ко всем сторонам его жизни. Не удивительно, что когда немецкий иллюстрированный еженедельник в 1928 г. прислал Эйнштейну в Берлин анкету об отношении к Иоганну Себастьяну Баху, Эйнштейн не обратил на нее внимания. Редактор подождал немного и повторил запрос 24 марта 1928 г. В тот же день -- почту тогда доставляли быстрее -- Эйнштейн резко ответил:
      "Вот что я могу сказать о работе, которой Бах отдал свою жизнь: слушайте, играйте, преклоняйтесь -- и держите язык за зубами".

      Случилось так, что несколько позже в том же году другой журнал запросил мнение Эйнштейна о другом композиторе, и в ноябре 1928 г. Эйнштейн ответил:
      "О Шуберте могу сказать только одно: исполняйте его музыку, любите его -- и помалкивайте!"
      Спустя примерно десять лет прибыла более детальная анкета о музыкальных вкусах Эйнштейна, и на этот раз он ответил обстоятельнее. Сама анкета утеряна, но характер вопросов более или менее ясен из ответов Эйнштейна, помеченных 1939 годом.
      1) Больше всего я люблю музыку Баха, Моцарта и некоторых старых итальянских и английских композиторов; Бетховена значительно меньше, и, конечно же, Шуберта.
      2) Затрудняюсь сказать, кто значит для меня больше -- Бах или Моцарт. В музыке я не ищу логики. Интуитивно воспринимаю ее, не зная никаких теорий. Мне не нравится музыкальное произведение, если я не могу интуитивно ухватить его внутреннюю целостность и единство (архитектуру).
      3) Всегда чувствую, что Гендель хорош, даже изыскан -- но в нем есть какая-то поверхностность. Бетховен для меня чересчур драматичен и в музыке его слишком много личного.
      4) Шуберт -- один из моих любимых композиторов, обладающий несравненной способностью выразить чувство и огромную силу в прихотливой мелодии. Но в его более крупных сочинениях мне мешает незавершенность архитектоники.
      5) Шуман привлекателен для меня своими малыми вещами -- в них есть оригинальность и богатство чувств. Но несовершенство формы не позволяет мне безоговорочно наслаждаться им. У Мендельсона чувствуется большой талант, но не всегда уловимое отсутствие глубины приводит его порою к банальности.
      6) Считаю некоторые песни и камерные вещи Брамса несомненно значительными, также по построению. Но большинство его работ не обладает для меня внутренней убедительностью. Не понимаю, зачем нужно было писать их.
      7) Восхищаюсь изобретательностью Вагнера, но отсутствие четкого архитектурного рисунка рассматриваю как декадентство. К тому же, для меня его личность как музыканта неописуемо противна, так что большей частью слушаю его с отвращением.
      8) У меня такое ощущение, что Рихард Штраус одарен, но в нем нет внутренней правдивости и он озабочен внешними эффектами. Не могу утверждать, что я вообще равнодушен к современной музыке. Дебюсси изящно-красочен, но его архитектура слишком бедна. Я не могу увлечься такого рода музыкой.

      Как видим, сочинения композиторов-современников мало затрагивали Эйнштейна. Однако он относился с высочайшим уважением к Эрнсту Блоху и 15 ноября 1950 г., вероятно, в ответ на просьбу высказаться, написал следующее:
      "Мое знакомство с современной музыкой очень ограниченно. Но в одном я уверен: истинное искусство порождается непреодолимым порывом художника-творца. Я чувствую этот порыв в работах Эрнста Блоха, как и некоторых других более поздних музыкантов".
      Когда великий дирижер Артуро Тосканини был награжден медалью в январе 1938 года, Эйнштейн написал обращение, которое было, по-видимому, прочитано на церемонии вручения:
      "Истинным мастером становится лишь тот, кто отдает своему делу все силы и всю душу. Мастерство требует полной самоотдачи. Тосканини наглядно доказывает это всей своей жизнью".

      В октябре 1928 г. автор письма, адресованного Эйнштейну в Берлин, спросил его, влияют ли музыкальные увлечения на соьершенно иную, главную область деятельности Эйнштейна. 23 октября 1928 г. Эйнштейн ответил:
      "Музыка не влияет на исследовательскую работу, но их питает один источник -- страстное желание, и они дополняют друг друга тем, что снимают душевную напряженность".

      Друг Эйнштейна доктор Отто Юлиусбергер, знаток Спинозы и Шопенгауэра, был берлинским психиатром. Понимая все возраставшую опасность, он в 1937 г. одного за другим переправил двух своих детей в США. Почти в последний момент, перед началом постыдной эпохи газовых камер, родителям удалось воссоединиться со своими детьми. Приводим извлечения из писем Эйнштейна Юлиусбергеру и один отрывок из письма Юлиусбергера Эйнштейну.

      28 сентября 1937 г. Эйнштейн радостно сообщил Юлиусбергеру из Принстона в Берлин, что его сын уже прибыл в США и что есть обнадеживающие сведения о том, что и дочь скоро получит разрешение на въезд. Поговорив о других вещах, Эйнштейн упомянул о своей научной работе -- поисках единой теории поля, которая охватывала бы гравитацию и электромагнетизм. Вот заключительные абзацы этого письма:
      "Я все еще бьюсь над той же проблемой, что и десять лет тому назад. Я продвинулся в мелочах, но подлинная цель остается недосягаемой, хотя порою кажется осязаемо близкой. Это тяжело и в то же время целительно, ибо отвлекает от неприятностей повседневной жизни. Я больше не в силах приспосабливаться к здешним людям и их образу жизни. Я был слишком стар для этого, когда приехал сюда, и сказать по правде -- в Берлине было то же самое, а до этого -- в Швейцарии. Я рожден для одиночества, как и Вы, и потому Вы меня поймете".

      Вот письмо Эйнштейна Юлиусбергеру от 2 августа 1941 г. Юлиусбергеры теперь благополучно обосновались в США:
      "Счастлив приветствовать Вас здесь после всех этих лет. Я хранил молчание, потому что любая записка от меня навлекла бы опасность на человека в Стране Варваров. Ваш любимый Шопенгауэр как-то сказал, что люди в несчастье не поднимаются до трагедии, а остаются на уровне трагикомедии. Как это верно, и как часто я это наблюдал. Того, кому вчера поклонялись, сегодня ненавидят и оплевывают, завтра -- забывают, а послезавтра -- провозглашают святым. Единственное спасение -- чувство юмора, и мы должны сохранить его, пока дышим".

      30 сентября 1942 г. Эйнштейн написал Юлиусбергеру:
      "Я был глубоко тронут Вашими словами и посылаю Вам свои запоздалые поздравления. Знаю, что не заслужил таких похвал, но меня обрадовали добрые чувства, которыми проникнуты Ваши слова.
      Верю, что теперь появилась надежда увидеть день, когда невыразимое зло будет как-то искуплено. Но несчастья, отчаяние, бессмысленное уничтожение человеческих, жизней -- этого ничем не возместить. И все же можно полагать, что теперь даже самые тупые поймут: ложь и тирания в конечном итоге не могут восторжествовать.
      Вы для меня пример несокрушимой силы духа, которую приобретает человек, занятый поисками истины. Мои высшие радости тоже связаны с этими поисками. В вечном содружестве людей такого типа находишь убежище, которое спасает от ощущения безысходного одиночества и отчаяния".
      В письме Эйнштейну в Принстон в сентябре 1942 г. Юлиусбергер вернулся к событию 15-летней давности -- похоронам тещи Эйнштейна и напомнил слова Эйнштейна на обратном пути с кладбища:
      "Заключительная фраза прекрасной молитвы "Бог дал, Бог взял, да благословенно будет имя Божие" означает богатство и избыток жизни: она всегда дает и всегда отнимает -- чтобы снова дать".

      11 апреля 1946 г. Эйнштейн писал Юлиусбергеру:
      "У Вас твердая позиция по вопросу об ответственности Гитлера. Я же никогда не верил в те тонкости, различать которые юристы поручают психиатрической экспертизе. Ведь объективно не существует свободы воли. Мне кажется, мы должны защищать себя от людей, представляющих опасность для других, независимо от того, каковы истоки их побуждений. Нужны ли критерии ответственности?
      Считаю первопричиной пугающего ухудшения этического поведения людей механизацию и дегуманизацию нашей жизни. Это гибельный побочный результат развития научного и технического мышления. Наша вина! Я не вижу выхода из этого бедственного положения. Человек остывает скорее планеты, на которой живет".

      29 сентября 1947 г. Эйнштейн вновь пишет Юлиусбергеру:
      "Слышал от друзей, что на днях Вы отпраздновали -- просто не верится! -- свое восьмидесятилетие. Люди, подобные нам с Вами, -- хотя и смертны, разумеется, как и все остальные, -- не стареют, как бы долго ни жили. Мы никогда не перестанем смотреть детским удивленным взглядом на величайшую Тайну, в которой рождены. Это защищает нас от несовершенства человеческих отношений -- немалое преимущество. Когда утром меня тошнит от новостей в "Нью-Йорк Тайме", я всегда думаю: это все же лучше гитлеризма, с которым едва удалось покончить".

      В письме Юлиусбергеру от 29 сентября 1947 г. Эйнштейн вспоминает давний случай. Профессор Федерико Энрикес организовал научный съезд в Болонье, на который приехал Эйнштейн. Там он познакомился с дочкой профессора -- Адрианной. Вероятно, она попросила его написать ей что-нибудь на память. Просила она или нет -- но в октябре 1921 г. он написал от руки следующее послание:
      "Научные исследования и вообще поиски истины и красоты -- это область деятельности, в которой дозволено всю жизнь оставаться детьми. Адрианне Энрикес на память о нашем знакомстве в октябре 1921 г."

      От письма Эйнштейна Юлиусбергеру 11 апреля 1946 г. тянется нить к одному из приведенных ниже двух писем; в нем речь идет о смертной казни:
      В письме к берлинскому издателю 3 ноября 1927 г., поясняя свои прежние высказывания, Эйнштейн уточнил:
      "Я пришел к убеждению, что отмена смертной казни желательна по двум причинам:
      1) Непоправимость в случае судебной ошибки.
      2) Вредное нравственное влияние самой процедуры казни на тех, кто прямо или косвенно исполняет ее".

      Эйнштейн вернулся к этой теме 4 ноября 1931 г. в ответе на письмо встревоженного юноши из Праги. Вот отрывок:
      "Вы спрашиваете о моем отношении к войне и смертной казни. Второй вопрос проще. Я вовсе не стою за возмездие, а только за меры, которые служат защите общества. В принципе я не возражал бы против умерщвления никчемных и опасных индивидуумов. Но я выступаю против, ибо не доверяю вершителям правосудия. В жизни я больше ценю качество, чем количество, подобно тому как в Природе реальность полнее отражается в общих принципах, чем в единичном объекте".

      Автор письма от 1 февраля 1954 г. сослался на слова Эйнштейна, призвавшего людей быть готовыми к тюремному заключению, если это необходимо для сохранения свободы слова и предотвращения войны. Далее автор письма продолжал так. Его жена, прочитав этот призыв Эйнштейна, напомнила, что сам Эйнштейн без промедления покинул Германию после прихода нацистов к власти и не высказывал своих взглядов с риском попасть в тюрьму. Она противопоставила это поведению Сократа, который отказался бежать из своей страны и вступил в борьбу. Она также добавила, что знаменитому человеку легче высказывать свои взгляды, чем малоизвестным людям.
      6 февраля 1954 г. Эйнштейн ответил по-английски (по какой-то причине он опустил в английском варианте одно замечание, которое есть в немецком черновике; приводим это замечание в квадратных скобках):
      "Благодарю за письмо от 1 февраля. Думаю, слова Вашей супруги вполне справедливы: человек, пользующийся популярностью, меньше рискует, чем тот, кто не известен широкой публике. И самое лучшее использование своего "имени" -- время от времени выступать публично, если это необходимо.
      Сравнение с Сократом бьет мимо цели. Для Сократа Афины означали весь мир. Я же никогда не отождествлял себя с отдельной страной, и менее всего с Германией, с которой меня связывало лишь мое положение члена Прусской Академии наук [и язык, усвоенный мною в детстве].
      Будучи убежденным демократом, я твердо верю, что в человеческом обществе наступят застой и даже вырождение, если меньшинство социально-сознательных и честных мужчин и женщин не проявят готовности идти на жертвы ради своих убеждений. В нынешних обстоятельствах это еще более справедливо, чем в обычные времена. Вы поймете это без объяснений".

      Эйнштейн очень высоко ценил члена Верховного Суда США Брэндейса. Вот отрывок из короткого заявления, которое он послал 19 октября 1931 г. из Капута в бостонский журнал, отмечавший семидесятипятилетие Брэндейса:
      "Подлинный прогресс человечества зиждется не столько на изобретательности ума, сколько на совести таких людей, как Брэндейс".
      10 ноября 1936 г. Эйнштейн отправил ему из Принстона следующее письмо (подлинник, написанный рукою Эйнштейна, хранится вместе с бумагами Брэндейса в юридической школе Луисвильского университета):
      "С глубоким уважением и братским чувством пожимаю Вашу руку в день восьмидесятилетия. Я не знаю другого человека, в котором сочетались бы яркая умственная одаренность с таким самоотверженным стремлением искать смысл своей жизни в служении обществу. Все мы благодарны Вам не только за то, что Вы так много совершили. Мы счастливы сознанием, что такой человек живет в наше время, когда так недостает настоящих людей.
      С почтительным приветом..."

      Уолтер Уайт был секретарем Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Он был "уайт" (белый) не только по фамилии, но и по цвету кожи: вполне мог сойти за белого, если бы захотел, и избежать всех неприятностей и преследований, которым подвергало негров наше общество (тогда значительно больше, чем
      теперь). Он предпочел бороться за права своих черных братьев, отлично понимая, что за это придется платить страданиями. В 1947 г. он написал волнующую статью "Почему я остался негром", которая была напечатана в "Субботнем литературном обзоре" от 11 октября. Эйнштейн откликнулся на статью в письме редактору. Вот его официальный перевод:
      "Читая статью Уайта, начинаешь понимать глубокий смысл слов: есть лишь одна^ дорога к величию -- дорога страданий. Когда страдания вызваны слепотой и тупостью опутанного традициями общества, это вызывает у слабых безрассудную ненависть, а сильного поднимает на такую нравственную высоту и делает способным на такое величие души, которых другим путем человек не в силах достичь.
      Думаю, что любой вдумчивый читатель статьи Уолтера Уайта испытывает, подобно мне, чувство искренней признательности. Он дал нам возможность сопровождать его на скорбном пути к человеческому величию, рассказав простую биографию неотразимой убеждающей силы".

      4 ноября 1942 г. Эйнштейн отправил письмо из Принстона в Бразилию; оно не нуждается в пояснениях:
      "Ваше предложение кажется мне в принципе разумным: поручить руководство экономикой небольшому числу людей, доказавших свои способности и глубокую заинтересованность в улучшении существующих условий. Но я не верю в ваш метод отбора таких людей с помощью "тестов". Это типично инженерная идея, противоречащая Вашему собственному утверждению, что "человек -- не машина".
      Кроме того, нужно учесть еще одно обстоятельство: найти десять наиболее подходящих людей -- этого мало. Требуется, чтобы разные народы согласились подчиниться их предписаниям и декретам. Не представляю, как добиться этого. Эта проблема куда труднее отбора подходящих людей. Даже весьма посредственные люди могут достичь многого вполне сносными путями, если исходным уровнем считать нынешние или существовавшие в прошлом условия жизни. Однако до сих пор лидеры приходят к власти не потому, что обладают способностью думать и принимать решения, а потому, что умеют производить впечатление, убеждать и использовать слабости своих ближних.
      Старая проблема -- как привести к власти способных и добросовестных людей -- до сих пор не поддается никаким усилиям. К сожалению, насколько я могу судить, Вы тоже не нашли ее решения".

      6 декабря 1917 г., когда шла мировая война, Эйнштейн написал из Берлина своему другу Генриху Зангеру в Цюрих. Слова его не потеряли злободневности:
      "Как могло случиться, что эпоха, столь любящая культуру, могла оказаться так чудовищно безнравственной? Все больше и больше убеждаюсь, что милосердие и любовь к ближнему -- ценнее и выше всего остального... Весь наш хваленый технический прогресс -- да и вся наша цивилизация -- подобны топору в руках психически больного преступника".

      В 1934 г. Эйнштейн написал статью "О терпимости" для одного американского журнала. Когда редакторы захотели внести не понравившиеся ему поправки, он забрал статью, и она не была напечатана. Вот выдержки из нее:
      "Если спросить -- что такое терпимость, на память приходит шутливое определение "умеренности", которое дал остроумный Вильгельм Буш:
      Умеренность -- это удовольствие, которое мы извлекаем
      Из тех вещей, которых не получаем.
      По аналогии могу сказать, что терпимость -- это доброжелательное и корректное отношение к тем качествам, взглядам и поступкам других лиц, которые идут вразрез с нашими привычками, верованиями и вкусами. Быть терпимым -- не значит быть равнодушным к поступкам и чувствам других людей. Можно понять их и сочувствовать им.
      И в художественном творчестве, и в области научных достижений все великое и благородное создается отдельными людьми. Европейская культура вырвалась из удушливого застоя, когда Ренессанс предоставил индивидуальности возможность свободно развиваться.
      Поэтому наиболее важное проявление терпимости -- это терпимость общества и государства к отдельной личности. Государство обеспечивает личности безопасность, необходимую для ее развития. Но если государство становится главенствующей самоцелью, а индивидуум превращается в лишенное своей воли колесико, тогда исчезают все прекрасные цели. Скала должна дать трещины, чтобы на ней росли деревья; почву нужно разрыхлить, чтобы она стала плодотворной; ценные достижения бывают лишь в таком обществе, которое не прибегает к жесткой регламентации и тем самым позволяет личности свободно развивать свои способности".

      Порою терпимость самого Эйнштейна подвергалась болезненным испытаниям, и он прибегал к едкой сатире.
      В высшей степени удивительно, что абстрактная и трудная для понимания теория относительности стала объектом политических нападок. В Германии нацисты ругали теорию за то, что она еврейская и коммунистическая и загрязняет чистые родники немецкой науки. Включать ее в учебные программы было запрещено. Лишь несколько бесстрашных душ отважились бросить вызов этому приказу, но и они прибегли к хитрости: излагали основные идеи, не упоминая имени Эйнштейна и не пользуясь термином относительность.

      Но в Советском Союзе были далеко не так уверены, как в нацистской Германии, что теория Эйнштейна -- коммунистическая. Официальное отношение русских к этой теории связывалось с тем, согласуется ли она с диалектическим материализмом -- философским основанием марксизма.
      Для советских ученых было не всегда безопасно поддерживать теорию. Теперь положение улучшилось, но еще в апреле 1952 г. действительный член Академии наук СССР обвинил Эйнштейна в том, что он "тащит физику в болото идеализма". Эйнштейн оказался повинен в "субъективизме", в то время как марксизм признает "объективность материального мира". Более того, академик публично подверг критике двух русских ученых, назвав их по имени, за поддержку теории. Об этом наскоке широко оповестило агентство Ассошиэйтед пресс, и давнишний друг Эйнштейна послал ему из Лондона отчет о нем, появившийся в Берлине.

      В бумагах Эйнштейна найдены неопубликованные сатирические замечания по этому поводу. Они относятся к началу 50-х годов и несомненно вызваны советскими взглядами на теорию относительности вообще и данным инцидентом в частности:
      "Когда Всевышний устанавливал Законы Природы, его беспокоило сомнение, которого он не разрешил и в дальнейшем: насколько будет нелепо, если когда-нибудь Высшие Авторитеты Диалектического Материализма отменят часть или даже все Законы Природы.
      Позже, когда он создавал Пророков и Мудрецов Диалектического Материализма, сомнение вновь прокралось в его душу. Однако он быстро успокоился, ибо понял: Пророки и Мудрецы не захотят утверждать, что положения Диалектического Материализма противоречат Разуму и Истине".
      Автор письма, отправленного из Англии в Берлин, задал Эйнштейну вопрос, который ранее уже задавали Эдисону. Он спросил: если на смертном одре вы захотите оглянуться на прожитую жизнь, по каким критериям вы будете судить, была ли она успешной или неудавшейся? 12 ноября 1930 г. Эйнштейн ответил:
      "Ни на смертном одре, ни ранее не стану я задавать себе такого вопроса. Природа не инженер и не подрядчик; я сам -- часть Природы".

      11 ноября 1950 г. священник бруклинской церкви сообщил Эйнштейну в Прин-стон, среди прочих сведений, что 26 лет тому назад, в бытность студентом, купил фотографию Эйнштейна с автографом и с тех пор бережно хранит ее. Затем он напомнил, что вскоре после прихода фашистов к власти Эйнштейн
      выступил с заявлением, которое священник часто цитирует с кафедры. Он просил прислать ему два абзаца из этого заявления, переписанных рукою Эйнштейна, чтобы вставить их в новую рамку вместе с фотографией.

      Добавив, что не хочет никого понапрасну утруждать, он прислал чек -- не в качестве платы (он понимал, что переписанное рукою Эйнштейна заявление -- бесценно), но как символ признательности и дар, который Эйнштейн вправе использовать по своему усмотрению. На отдельном листе бумаги было переписано заявление, о котором идет речь. Вот оно:
      "После переворота в Германии я ждал, что университеты встанут на защиту милой моему сердцу свободы. Но нет, университеты были сразу же принуждены к молчанию. Затем я обратил взор к редакторам крупных газет, чьи пламенные передовицы в былые дни ратовали за свободу, но и они, подобно университетам, были принуждены к молчанию в течение нескольких недель. Я ждал выступления писателей, литературных вождей Германии, прежде охотно рассуждавших о роли свободы в жизни общества; но и они были безмолвны.
      Только церковь честно сопротивлялась гитлеровской кампании подавления правды. Я никогда раньше не питал особых симпатий к церкви, но теперь испытываю восхищение и добрые чувства к ней, потому что одна лишь церковь имела мужество и стойкость встать за правду и нравственную свободу. Раньше я относился к церкви с презрением -- теперь воздаю ей безграничную хвалу".

      14 ноября 1950 г. Эйнштейн ответил по-английски:
      "Я глубоко тронут Вашим обращением ко мне от 11 ноября. Однако я пришел в некоторое замешательство. Словесная формулировка заявления, на которое вы ссылаетесь, принадлежит не мне. Вскоре после прихода Гитлера к власти в Германии у меня была устная беседа с одним журналистом об этих вещах. С тех пор мои замечания были развиты и преувеличены так, что я сам их почти не узнаю. Поэтому я не могу со спокойной совестью подписать присланный вами текст.
      Дело это для меня тем более щекотливое, что я, подобно Вам, в основном критически отношусь к политической роли официального духовенства в истории человечества. Поэтому мое заявление создаст ложное впечатление о моем общем отношении к церкви, даже если бы удалось восстановить мои подлинные слова (а я их не помню во всех подробностях).
      С радостью готов написать что-нибудь другое, если Вы укажете мне, что именно Вам подойдет".

      Священник ответил 16 ноября 1950 г.; он выразил радость по поводу того, что заявление искажено, ибо у него самого были серьезные оговорки в отношении исторической роли церкви в целом. Он довольно подробно развил эту мысль, а затем внезапно попросил прощения за то, что "читает проповедь". Он сказал, что предоставляет Эйнштейну самому выбрать тему заявления, воздал должное его пророческому духу и призвал на него благословение божие.
      Вот заявление, которое Эйнштейн написал по-английски и отослал 20 ноября 1950 г.:
      "Важнейшее из человеческих усилий -- стремление к нравственности. От него зависит наша внутренняя устойчивость и само наше существование. Только нравственность в наших поступках дает красоту и достоинство нашей жизни.
      Сделать ее живой силой и помочь ясно осознать ее значение -- главная задача образования.
      Основания нравственности не должны зависеть от мифа и не должны быть связаны с высшей властью, ибо сомнения в мифе или в законности власти могут поставить под угрозу мерило здравых суждений и поступков".

      27 января 1947 г. Эйнштейн получил телеграмму от Национального конгресса христиан и евреев, в которой довольно безапелляционно говорилось, что требуется заявление Эйнштейна, от 25 до 50 слов -- призыв к единству верующих; заявление будет использовано в поддержку "Американского братства".
      Тема допускает банальности и даже побуждает к ним, но Эйнштейн избежал этой опасности. Он послал такое заявление по-английски:
      "Если бы все последователи современных религий старались думать и действовать в духе основателей этих религий, не было бы никакой вражды на религиозной почве. Ибо легко было бы показать приверженцам разных вероисповеданий, что даже различия самих религий не имеют серьезного значения".

      14 октября того же года Эйнштейн получил длинную телеграмму, в которой сообщалось, что 19 октября многие дипломаты и другие видные деятели будут выступать на Риверсайд драйв при торжественной закладке памятника героям восстания в Варшавском гетто и шести миллионам их собратьев, замученных и убитых в Европе. Эйнштейна пригласили в качестве почетного гостя. Если он не сможет приехать, говорилось в приглашении, тогда не согласится ли он оказать собравшимся честь и прислать к 19 октября телеграмму.
      Эйнштейна не нужно было уговаривать. Это событие было близко его сердцу. Он отправил послание на английском языке, датированное 19 октября 1947 г.:
      "Сегодняшний торжественный митинг имеет глубокий смысл. Всего лишь несколько лет отделяют нас от самого страшного массового преступления в новейшей истории. Это преступление совершила не толпа обезумевших фанатиков; оно было хладнокровно организовано правительством великой державы. Судьба оставшихся в живых жертв немецких преследований показывает, насколько ослабело нравственное чувство человечества.
      Но сегодняшнее собрание свидетельствует, что не все люди готовы молча примириться с Ужасом. Это собрание вдохновляется стремлением обеспечить достоинство и естественные права каждого человека. Оно добивается признания того факта, что удовлетворительное существование людей -- даже просто физическое существование -- связано с нашим уважением к непреходящим требованиям нравственности.
      За эту позицию я и хочу выразить вам мое уважение и благодарность -- как человек и как еврей".

      3 августа 1946 главный механик американского грузового судна в прелестном письме, присланном Эйнштейну в США, рассказал о случае на корабле. Боцман и корабельный плотник на берегу в Германии подобрали голодного, тощего котенка, взяли его на судно, и на обильных морских хлебах котенок отъелся, расцвел и сильно привязался к своим приемным родителям. Но он оцарапал матроса, пытавшегося поиграть с ним, и тот решил, что котенок не в своем уме. Боцман спас его репутацию, сказав, что он так же не в своем уме, как профессор Эйнштейн, покинувший Германию ради Соединенных Штатов. И моряки стали называть котенка "профессор Альберт Эйнштейн", хотя они едва ли знают разницу между "относительностью" и "родственными отношениями" ("relativity" по-английски означает и "относительность" и "родственные отношения" (прим, перев.)).
      10 августа 1946 г. Эйнштейн ответил по-английски:
      "Очень благодарен за доброе и забавное сообщение. Посылаю сердечный привет своему тезке, а также поклон от нашего домашнего кота, который заинтересовался этой историей и даже немножко ревнует. Дело в том, что кличка "Тигр" не отражает -- как в вашем случае -- близкого родства с семьей Эйнштейн.
      С самыми теплыми пожеланиями вам, приемным родителям моего тезки, и ему самому..."

      Вот два письма Эйнштейна Гертруде Варвавер в Англию. Она была вдовой берлинского раввина, и Эйнштейн благодарит ее за рождественские подарки, которые она посылала ему в Принстон два года подряд. Англичанин Майкл Фарадей, упомянутый во втором письме, гений-самоучка и обаятельный человек, один из величайших физиков-экспериментаторов всех времен. Его открытия и революционизирующие идеи в области электромагнетизма имели важнейшее значение для создания теории относительности. Первое письмо от 2 января 1952 г.
      "Дорогая Гертруда!
      Хитроумная линейка, которую вы прислали, лежит передо мной. До сих пор моей интуиции предоставлялось решать, прямо или изогнуто, параллельно или пересекается то, что я создал. Однако я понимаю, что лучше не зависеть от милости богов (так я воспринял линейку)."
      Второе письмо датировано 27-м декабря 1952 г.:
      "Небольшая книжка о Фарадее доставила мне большую радость. Этот человек любил таинственную Природу, как любовник -- далекую возлюбленную. В его дни не было еще скучной специализации, которая самодовольно глядит через роговые очки и убивает поэзию..."
      Вот перевод четверостишия, найденного в бумагах Эйнштейна; оно, кажется, ранее не публиковалось. Нет никаких сведений о том, когда и по какому поводу оно написано:

      Мне всегда не по себе от словечка "Мы".
      Потому что ты сам и кто-то другой -- совсем не одно и то же.
      За всяким согласием таится бездна,
      Которая просто пока не видна.

      Unbehaglich macht mich stets das Wortchen "wir"
      Denn man ist nicht eins mit einem andern Tier
      Hinter allem Einverstandnis steckt
      Stets ein Abgrund, der noch zugedeckt.

      Чтобы понять нижеследующий эпизод, надо знать о двух фактах. Когда Тициан писал портрет императора Карла V и уронил кисть, Карл любезно поднял ее и сказал, что Тициан достоин услуги императора. Другой факт -- св. Флориан обычно на изображениях держит в руках чашу, из которой извергается пламя; этот святой, как принято верить, предохраняет от пожаров. Фраза Эйнштейна -- немецкая поговорка, которая относится не только к пожарам, но и к другим бедствиям.

      Известный немецкий художник писал портреты видных людей -- собирался выпустить альбом. Он получил телеграмму от американского журнала, который заказал ему портрет Эйнштейна, с тем чтобы после появления в журнале включить его в альбом. Художник послал Эйнштейну убедительное письмо и спрашивал, не согласится ли тот позировать. Он писал, то политические деятели в погоне на рекламой всегда соглашаются, но Эйнштейн, догадывался он, не проявит энтузиазма. Поэтому он напомнил об императоре Карле V, позировавшем Тициану. Поскольку масштабы величий с обеих сторон совсем другие, он обещал, что не потребует от Эйнштейна поднимать его кисть.
      17 ноября 1931 г. Эйнштейн ответил:
      "Уверены ли вы, что император Карл V был бы в восторге, если бы Тициан писал его портрет для открытки, которую каждый Том, Дик и Гарри сможет купить за 10 пфеннигов? Думаю, он поднял бы кисть Тициана не менее любезно, но попросил бы избавить его от такого паблисити -- по крайней мере при жизни.
      Поэтому прошу Вас не сердиться на меня, если я чувствую примерно то же самое. Кроме того, я через несколько дней уезжаю в Калифорнию, и у меня куча всяких дел...
      P.S. О св. Флориан, сохрани мой дом, пусть лучше кто-нибудь другой сгорит!"

      На 1955 год была запланирована научная конференция в Берне в ознаменование 50-й годовщины теории относительности (ее создал Эйнштейн, работавший тогда в бернском патентном бюро). Один из друзей, Макс фон Лауэ, пригласил его на конференцию в качестве почетного гостя. Но Эйнштейну было уже далеко за семьдесят, и смерть стояла за спиной. В феврале 1955 г. он ответил фон Лауэ:
      "Старость и болезни не позволяют мне участвовать в таких чествованиях, и должен признаться, что эта дарованная мне свыше вольность приносит чувство облегчения. Мне всегда было неприятно все, связанное с культом личности".

      Вот извлечение из письма одному художнику, от 27 декабря 1949 г.:
      "Поистине загадка: что заставляет человека так дьявольски серьезно относиться
      к своей работе? Для кого? Для себя -- но ведь мы живем так недолго. Для
      современников? Для потомства? Нет, это остается загадкой".

      Пятидесятилетие Эйнштейна 14 марта 1929 г. было громким событием. Подарки, послания и поздравления прибывали со всех концов мира, и репортеры всех сортов добивались интервью. Испытывая робость перед такой шумихой, Эйнштейн покинул свою берлинскую квартиру и "ушел в подполье". По окончании юбилея Эйнштейну предстояло решить проблему -- как поблагодарить многочисленных друзей, приславших приветствия ко дню рождения. Он сочинил стихи, типография размножила рукопись, и литографированные копии он посылал своим друзья, зачастую с припиской -- кратким личным приветом.

      Сегодня каждый показывает себя по отношению ко мне с лучшей стороны,
      И издалека, и из-под боку
      Милые и славные люди
      Написали мне трогательные послания
      И надарили мне всего,
      Что, по мнению этих расточителей,
      Еще может пригодиться
      Такому пожилому человеку, как я.
      Все и вся.
      Приближаются ко мне со сладкими речами,
      Чтобы украсить мне этот день.
      И даже бесчисленные попрошайки
      Посвящают мне сегодня мадригалы.
      Поэтому чувствую себя сегодня торжественно,
      Как горный орел.
      Но день клонится к концу
      Приношу всем благодарность.
      Вы все хорошо сделали,
      А солнышко смеется.
      А. Эйнштейн
      согрешил стихами 14.111.1929 г.

      Jeder zeiget sich mir heute
      Von der allerbesten Seite
      Und von fern und nach die Lieben
      Haben ruhrend mir geschrieben
      Und mit allem mich beschenkt
      Was sich so ein Schlemmer denkt
      Was fur den bejahrten Mann
      Noch in Frage kommen kann
      Alles naht mit siissen Tonen
      Um den Tag mir zu verschonen
      Selbst die Schnorrer ohne Zahl
      Widmen mir ihr Madrigal.
      Drum gehoben fuhl' ich mich
      Wie der stolze Adlerich.
      Nun der Tag sich nach dem End
      Mach ich Euch mein Kompliment,
      Alles habt Ihr gut gemacht
      Und die Hebe Sonne lacht.

      Среди писем, которые получил Эйнштейн по случаю пятидесятилетия, было и послание от Нобелевского лауреата Фрица Габера. Вот выдержка из него:
      "Спустя много столетий простые люди будут вспоминать наше время как эпоху первой мировой войны, но образованные люди будут соединять первую четверть двадцатого века с Вашим именем, точно так же, как сегодня для одних конец семнадцатого века -- это войны Людовика XIV, а для других -- это эпоха Ньютона".

      Десять лет спустя, к 60-летию Эйнштейна его близкий друг Макс фон Лауэ написал ему в Принстон:
      "Теперь Вы в безопасности и недосягаемы для ненависти. Насколько я знаю Вас, Вы находитесь в мире с самим собой и стоите выше своей судьбы. Более чем когда-либо Ваш труд недоступен для страстей и будет жить, пока существует цивилизация на Земле".

      1 мая 1936 г. видный американский издатель просил Эйнштейна об одолжении. Издатель только что заложил фундамент пристройки в своем загородном доме -- под библиотеку и хотел поместить в угловой камень герметическую коробку с предметами, представляющими археологический интерес для потомства, например, номер газеты "Нью-Йорк Тайме" на специальной высокопрочной бумаге. Он попросил Эйнштейна написать что-нибудь и приложил лист бумаги, на которой обычно печатаются акции; такая бумага, уверял он Эйнштейна, сохранится и через тысячу лет.

      4 мая 1936 г. Эйнштейн отправил следующее послание, вероятно, отпечатанное на машинке:
      "Дорогие потомки!
      Если вы не стали справедливее, миролюбивее и вообще разумнее, чем мы, -- что ж, в таком случае, черт вас возьми. Это благочестивое пожелание с глубоким уважением изрек тот, кто был
      Альбертом Эйнштейном".

      Корреспондент задал Эйнштейну два вопроса. Первый касался того, чем обязан Эйнштейн так называемой умозрительной философии. Второй вопрос был довольно бессвязно сформулирован, полагает ли Эйнштейн, что успехи физических исследований пространства, времени, причинности, границ вселенной, Начала и Конца оставят умозрительную философию без работы; иными словами, согласен ли Эйнштейн с мнением Р.К. Толмена: "философия есть систематическая путаница терминов, специально придуманных для этой цели".

      28 сентября 1932 г. Эйнштейн ответил из Берлина:
      "Философия подобна матери, которая родила и поставила на ноги все остальные науки. Поэтому не следует презирать ее в наготе и бедности; будем надеяться, что ее дон-кихотский идеал хотя бы отчасти сохранится в потомстве, дабы оно не впало в мещанское самодовольство".

      В 1957 г., узнав, что Архив Альберта Эйнштейну собирает материалы о нем, один журналист прислал отчет о готовившейся семь лет тому назад телевизионной
      программе "Как бы я провел последние две минуты". Каждый участник программы должен был вообразить, что следующие две минуты будут последними в его жизни. Предполагалось привлечь таких известных людей, как Альберт Швейцер и Элеонора Рузвельт; журналист послал также приглашение Эйнштейну. Тема кажется увлекательной -- но лишь на первый взгляд. Эйнштейн смотрел глубже. Вот его ответ от 26 августа 1950 г., написанный по-английски:
      "Я не могу принять участие в планируемой телевизионной передаче "Последние две минуты". Мне представляется не столь уж важным, как человек проведет последние две минуты перед кончиной".
      Рассказав эту историю, журналист добавил: "Нечего и говорить, что это существенно повлияло на мою жизнь".

      Эйнштейн был известен полнейшим равнодушием к одежде, зачастую весьма небрежной. В начале марта 1955 года ученики пятого класса начальной школы в штате Нью-Йорк узнали не только о существовании Эйнштейна, но и о том, что через несколько дней ему исполнится 76 лет. С помощью учителя они 10 марта послали Эйнштейну поздравительное письмо и подарок -- булавку для галстука и запонки. Это был последний день рождения для Эйнштейна.
      26 марта он ответил по-английски:
      "Дорогие дети,
      я благодарен вам за подарок ко дню рождения и за поздравительное письмо. Ваш подарок служит напоминанием, что впредь мне следует одеваться элегантнее, чем прежде. Дело в том, что галстук и манжеты существуют для меня лишь в качестве отдаленных воспоминаний".

      Из школы-интерната в Кейптуане 10 июля 1946 г. прибыло милое в своей наивности письмо с просьбой об автографе. Вот извлечение из него:
      "Мне бы следовало давно написать Вам, если бы только знать, что Вы еще живы. Я историей не очень интересуюсь, и мне казалось, что Вы жили в восемнадцатом веке или что-то в этом роде. Для меня перепутались Вы и сэр Айзек Ньютон". Дальше автор письма упоминает о своем друге и о том, как они увлекаются астрономией и по ночам пробираются мимо комнаты старосты, чтобы наблюдать звезды и планеты, хотя уже несколько раз попадались и были наказаны. Затем следовало признание в неспособности понять изогнутое пространство. Письмо заканчивалось здоровой патриотической фразой: "Жаль, что Вы американский гражданин. Лучше бы Вы были в Англии".

      25 августа 1946 г. Эйнштейн ответил по-английски:
      "Дорогой...
      Спасибо тебе за письмо от 10 июля. Приношу извинения за то, что все еще жив. Впрочем, это поправимо.
      Изогнутое пространство пусть тебя не тревожит. Позже ты поймешь, что для пространства легче всего быть искривленным. Дело в том, что слово "изогнутый" означает здесь не совсем то, что в обыденной речи.
      Надеюсь, астрономические исследования, которые вы проводите со своим другом, будут скрыты от глаз и ушей школьного начальства. Так поступает большинство добрых граждан в отношении своих правительств, и думаю, что это правильно.
      Искренне твой"...

      Радость получательницы этого письма была безмерной, несмотря на то, что Эйнштейн ошибочно принял ее за мальчика (из-за необычного имени). В своем ответе от 19 сентября 1946 г. она писала: "Я забыла сообщить Вам, что я девочка. Всегда сожалела об этом, но теперь более или менее примирилась'". И далее добавила: "Я совсем не хотела выражать разочарование тем, что Вы еще живы."

      Эйнштейн отозвался:
      "Ничего не имею против того, что ты девочка, но главное все же заключается в том, что ты сама не против. Да и нет причин".

      Нижеследующая заметка написана в Принстоне, по-видимому, в 1935 г. На рукописи слова "не опубликовано". После смерти Эйнштейна ее напечатали Отто Натан и Гейнц Норден в книге "Эйнштейн о сохранении мира". Столь насыщенное страстью заявление необычно для Эйнштейна, и, вероятно, поэтому он не стал его печатать. Но оно, видимо, доставило ему чувство облегчения:
      "К вечному позору Германии, в центре Европы продолжается трагическое и гротескное зрелище; оно не делает чести сообществу наций, именующих себя цивилизованными!
      На протяжении столетий нескончаемый ряд школьных наставников и унтер-офицеров муштровали немецкий народ. Немцы были приучены к упорному труду и познали много полезных вещей, но в них также воспитали рабскую покорность, склонность к военной дисциплине и жестокости. Послевоенная конституция Веймарской республики подходила германскому народу, как платье великана -- карлику. Затем настали инфляция и депрессия, когда все жили в страхе и напряжении.

      Появился Гитлер, человек ограниченных умственных способностей, не пригодный для какой-либо полезной работы; он захлебывался от зависти и злобы к тем, кого обстоятельства и природа поставили выше него. Выходец из мелкой буржуазии, он обладал достаточным классовым сознанием, чтобы ненавидеть даже рабочих, боровшихся за большее равенство в условиях жизни. Но сильнее всего он ненавидел культуру и образование, навеки для него недоступные. В своей неуемной жажде власти он обнаружил, что его путаные и пропитанные ненавистью речи вызывают бурное ликование тех, чье положение и устремления похожи на его собственные. Он подбирал эти человеческие отбросы на улицах и в пивных и сумел сплотить их вокруг себя. Так началась его политическая карьера.

      Но что действительно помогло ему добиться власти -- это его безудержное озлобление против всего чужого и, в частности, ненависть к баззащитному меньшинству -- немецким евреям. Их интеллектуальная утонченность раздражала его, и он, не без некоторых оснований, считал ее не-немецкой по духу.

      Беспрерывные тирады против этих двух "врагов" привлекли к нему массы, которым он обещал неслыханные триумфы и золотой век. Он беззастенчиво использовал в своих целях воспитанный на протяжении веков вкус немцев к муштре, приказам,слепому повиновению и жестокости. Так он стал фюрером.

      Деньги в изобилии текли в его сундуки, и немалая доля -- от имущих классов, которые видели в нем средство предотвратить социальное и экономическое освобождение народа, начатое в годы Веймарской республики. Он играл на чувствах людей, склонных к романтической и псевдопатриотической фразеологии периода первой мировой войны, и использовал выдумку о превосходстве "арийской" или "нордической" расы -- миф, изобретенный антисемитами в своих зловещих целях. Его лишенная цельности, психопатическая личность не позволяет выяснить, в какой мере он сам верил распространяемым выдумкам. Но его окружение и те, кого вынесла на поверхность волна нацизма, были в основном закоренелые циники, отдававшие себе отчет в лживости и беспринципности своих методов".

      Лео Вех был главным раввином еврейской общины в Берлине и всемирно известным богословом. После прихода нацистов к власти он получил много лестных предложений и мог легко покинуть Германию, избежав опасности антисемитского террора. Он отказался от этого и предпочел делить опасность со своими братьями-единоверцами в Германии. Его несколько раз арестовывали, а затем отправили в концентрационный лагерь Терезин. Там он оставался до полного разгрома германских армий и был освобожден русскими солдатами.

      В мае 1953 г. Эйнштейн писал из Принстона, отдавая ему трогательную и восторожденную дань по случаю восьмидесятилетия:
      "Что значил этот человек для его собратьев, запертых в Германии и обреченных на верную гибель, -- этого не сможет до конца понять тот, кому обстоятельства позволили жить сравнительно безопасно. Он считал своим непреложным долгом оставаться в стране беспощадных преследований и терпеть, чтобы духовно поддерживать своих собратьев до конца. Презирая опасность, он вел переговоры с представителями власти, состоящей из убийц, и в любой ситуации сохранял достоинство -- свое и своего народа".

      На просьбу принять участие в юбилейном сборнике в честь рабби Беха Эйнштейн ответил 28 февраля 1953 г.:
      "Желая помочь вашему прекрасному начинанию, я все же не способен написать что-нибудь, относящееся к области занятий нашего глубокочтимого и любимого друга; но меня осенила причудливая мысль: собрать воедино крупицы своего собственного опыта, которые могут доставить немного радости нашему другу, хотя лишь первая крупица может претендовать на то, что как-то связана с ним".

      "Крупицы" в большинстве своем оказались едкими афоризмами такого рода: "Чтобы быть безупречной овцой в стаде, нужно прежде всего быть овцой".
      Первая из этих "крупиц" была обращена к Беху. Это не афоризм, а утверждение:
      "Хвала человеку, который шел по жизни, всегда готовый оказать помощь, не зная страха, и которому были чужды вражда и ненависть. Такие люди становятся образцом для подражания, и человечество находит в них утешение в несчастьях, на которые само себя обрекает".

      17 марта 1954 г. рабби Бех направил Эйнштейну письмо по случаю семидесятипятилетия:
      "В дни, когда на вопрос о существовании нравственного начала, казалось бы, есть один ответ -- "нет" и когда сама идея гуманности была поставлена под сомнение, я вспомнил о Вас, и ко мне приходили чувства умиротворения и уверенности. Как часто Вы стояли перед моим мысленным взором и говорили со мной".

      18 апреля 1955 г. Эйнштейн умер в Принстоне. 26 апреля 1955 г. Корнелиус Ланцош писал его падчерице Марго:
      "У меня такое чувство, что подобные люди живы вечно, в том смысле, что Бетховен никогда не может умереть. Но что-то навеки потеряно: чистое наслаждение жизнью, которое было неотъемлемой частью его существа. Трудно осознать, что нет больше среди нас этого неправдоподобно скромного и непритязательного человека. Он понимал, что Судьба возложила на него уникальную миссию, и понимал свое величие. Но именно грандиозность этого величия делала его скромным и смиренным -- это была не поза, а внутренняя необходимость .."

      В начале 1933 г. Эйнштейн получил письмо от профессионального музыканта, видимо, из Мюнхена. Музыкант был в тревожно-подавленном состоянии, лишился работы, и в то же время по духу он был близок Эйнштейну. Письмо утеряно; сохранился лишь ответ Эйнштейна. Судя по дате -- 5 апреля 1933 г., он, скорее всего, отправлен из Ле Кока. Вот извлечение из него. Его неизбывная печаль относится ко всем временам и облегчается лишь тем, что сам Эйнштейн никогда не прекращал борьбы против мрака. Обратите внимание на преднамеренную анонимность первой фразы -- для адресата так было безопаснее:
      "Я тот самый человек, кому Вы переслали письмо через Бельгийскую Академию... Не читайте газет, постарайтесь найти немногих друзей, думающих так же, как Вы, читайте чудесных писателей минувших времен, Канта, Гете, Лессинга и классиков других стран, наслаждайтесь красотами мюнхенских окрестностей. Пытайтесь все время представлять, что Вы как бы на Марсе среди чуждых вам созданий. Подружитесь с животными. И тогда вновь обретете жизнерадостность, и ничто не будет тревожить Вас.
      Помните, что самые чуткие и благородные всегда одиноки, но благодаря этому они могут наслаждаться чистотой вдыхаемого воздуха.
      Дружески и сердечно жму вашу руку.
      Э."

      Он был величайшим в мире ученым. Но мир был таков, что Эйнштейн вынужден был подписаться единственной буквой Э. вместо Albert Einstein.

      Эйнштейн: краткая хронология
      Альберт Эйнштейн родился в Ульме (Германия) 14 марта 1879 г., а его сестра Майя родилась в Мюнхене спустя два с половиной года. Пятилетним мальчиком он увидел магнитный компас и преисполнился благоговейного трепета и удивления, не угасавших всю жизнь. Эти чувства лежали в основе всех его величайших научных достижений. В возрасте 12 лет он испытал такое же изумление, впервые заглянув в учебник геометрии.

      Он ненавидел дисциплину и зубрежку немецких гимназий и в 15 лет выбыл из школы. В 1896 г. поступил в Цюрихский политехнический институт в Швейцарии. Закончил его в 1900 г.; но из-за враждебности профессоров не получил места научного работника.

      В 1901 г. стал швейцарским гражданином. В 1902 г. после многих обескураживающих неудач получил работу в Швейцарском патентном бюро в г. Берне. После этого женился на своей бывшей однокурснице Милеве Марич. Она родила ему двух сыновей, но в 1919 году супруги мирно разошлись.

      В патентном бюро в легендарном 1905 г. гений Эйнштейна бурно расцвел. Теория относительности была лишь одним из его крупных свершений за этот год.
      До 1909 г. оставался служащим патентного бюро, но затем продвижение шло очень быстро, и в 1914 г. он был уже на вершине профессиональной карьеры -- стал оплачиваемым членом Королевской Прусской Академии наук в Берлине.

      В августе 1914 г. разразилась первая мировая война, но как швейцарский гражданин Эйнштейн не принял в ней участия. В 1915 г. выступил в печати со своим шедевром -- общей теорией относительности. В 1919 г. женился на овдовевшей двоюродной сестре Эльзе, имевшей двух дочерей от первого брака. Несколько позже, в том же 1919 г., после того как подтвердилось предсказание его теории, Эйнштейн за одну ночь стал знаменит на весь мир. В 1921 г. ему была присуждена Нобелевская премия по физике.
      Все остальное не требует столь подробного рассказа, ибо привязано к одной дате -- 1933 г. В Германии слава Эйнштейна и его смелые заявления вызвали антисемитскую травлю -- его и его теорий. Когда нацисты захватили власть в 1933 г., он находился в Соединенных Штатах и никогда больше не возвратился в Германию. Вместо этого провел несколько месяцев в Ле Коке (Бельгия), недолго пробыл в Англии, а в октябре 1933 г. переехал в США -- во вновь созданный Принстонский институт перспективных исследований (штат Нью-Джерси), где и оставался до конца жизни. Умер 18 апреля 1955 г.

      Перевод с английского А.Н. Лука