Петр Межирицкий. Читая маршала Жукова --------------------------------------------------------------- © Copyright Петр Яковлевич Межирицкий Email: pmezhiritsky@msn.com WWW: http://www.geocities.com/mezhiritskiy/ ? http://www.geocities.com/mezhiritskiy/ WWW: http://militera.lib.ru/research/mezhiritsky/ ? http://militera.lib.ru/research/mezhiritsky/ Date: 12 Dec 2002 Издание 2-е, исправленное и дополненное. Первое издание вышло в 1996 г., Philadelphia, Libas Consulting. --------------------------------------------------------------- {1} Так ссылки на примечания. Примечания после текста. Петр Межирицкий ЧИТАЯ МАРШАЛА ЖУКОВА Предисловие к 1-му изданию 9 мая 1965 года, в двадцатилетие Победы, я, молодой тогда литератор, находился в Москве, в писательской среде. Двадцатилетие отмечалось трогательно. Ввели обычай "Минуты молчания", и патетический текст обращения зачитан был в эфир Юрием Левитаном, чей голос потрясал нас в военные годы сперва мрачными, а потом и радостными сводками Совинформбюро. Следующим утром я встретился с ответственным секретарем журнала "Октябрь" Юрием Идашкиным, и он темпераментно описывал, как отмечали День Победы в ЦДЛ и как далеко заполночь там появились, наконец, маршалы, в том числе Г.К. Жуков. Восторг подогрет был предшествующим возлиянием. Литераторы кричали "ура" и качали маршалов с энтузиазмом превеликим. Жукову устроили овацию, кое-кто рыдал. Экстаз достиг апогея. Повторяя слова маститого партийного поэта, Идашкин сказал, что, "если бы пришел Сталин, его встретили бы на коленях". После этой войны, после этих потерь встретить Сталина на коленях? Сталина? Быть может, тогда возник замысел этой книги? Предисловие ко второму изданию Не помню, когда возник замысел. Может, до того, как возникла самая мысль о писательстве. Детство мое оказалось приварено к стальному сюжету войны и с вечера 21 июня 1941 года разворачивалось день за днем на фоне незабываемых сводок Совинформбюро, многие из них я и поныне помню дословно. С войны не вернулись мои кузены. А поражение моей любимой Красной Армии? О ней сложено было так много песен, звучных и звонких, и мы так самозабвенно распевали их в нашем детском саду No 31 города Киева: "Смотрите, родные, смотрите, друзья, смотри молодая подруга моя, -- в бою не отступят, врагу не уступят такие ребята, как я... " "Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим!". Какими словами описать наше недоумение? Враг не гулял, он овладел, не оставив нам ни вершка, Украиной, Белоруссией, братскими и недавно воссоединенными Молдавией, Литвой, Латвией, Эстонией, он был на Дону и Северном Кавказе и вышел к Волге в таком месте, что на карту больно было глянуть. Боль поражений... Сталин был любимым отцом и учителем нашим, за него мы, не медля, отдали бы свои мальчишеские жизни. Невозможна ненависть сильнее той, что приходит на смену столь большой любви. Мои военные реминисценции стали забираться в тексты, где войной и не пахло и где они были неуместны. Потребность написать книгу стала насущной. Но писал я по памяти, под рукой не было многих необходимых материалов, и ссылался я порой на авторов, на которых не стоило ссылаться. Во 2-м издании приходится не только исправлять ошибки, но и оговаривать ссылки. Тем паче, что под рукой теперь есть книги, на которые не стыдно сослаться. Комментарий к жуковским мемуарам хотелось написать давно, и я соединил оба замысла -- комментарий к мемуарам и соображения о причинах и следствиях разгрома Сталиным РККА. Обе темы скованы историей, над сюжетом ее не совершается насилия. Мемуары маршала, охватывая этот период, называют многих участников драмы и описывают обстоятельства, которые именно Жукова привели на его место в войне. Переписывая книгу, я не стал менять этого, ибо, со всеми оговорками, речь касается величайшего полководца ХХ века, того, кто, скажем прямо, определил ход событий на Восточном фронте. Переписывание далось не легче написания. Перечисление и разбор множества странных совпадений, связанных со Сталиным, привели к тому, что, завершая работу, могу лишь смиренно повторить слова Флобера: "Работа не может быть окончена, она может быть лишь прекращена". Те, кто будет писать об этом после меня, возможно, используют книгу, важнейшим итогом которой я считаю именно сопоставление этих недоказуемых и на чей-то взгляд ничего не значащих случайностей. Некоторые читатели 1-го издания книги выражали кто недоумение, а кто и ярость промелькнувшим на страницах ее, особенно во 2-й части, призванием к незабвению памяти честных солдат германской армии, павших на просторах СССР. Но я не холодный историк, я писатель и в качестве такового, признаюсь, что при написании книги ставил целью не только воспроизведение событий, но и моральную их оценку, учитывая, что следующие за нами историки и писатели начнут свою деятельность там, где мы завершаем свою. Это поколение и сформирует этику своей эпохи. Сталин спрятался за нападением Гитлера. После войны на немцев пало клеймо сотрудничества с нацизмом. А клеймо сотрудничества со Сталиным пало на советский народ, ибо КПСС, вопреки очевидности, отрицала секретные протоколы к германо-советскому пакту и с ними агрессивность Сталина. Война и связанные с нею боль и горечь двух обманутых народов вместо фактора объединения стали барьером, а ложь надолго отделила народы СССР не только от немцев, но даже от вчерашних союзников. Странные вещи происходят ныне в исторической науке. Лучшие книги о нашей войне написаны не нами, а историками английскими или американскими{1}, притом в выражениях, которых российские авторы сторонятся ввиду наличия в обиходе (нередко со времен войны) арсенала наработанных словесных штампов весьма ограниченной выразительности. Иностранцы, пораженные нашей войной, эмоциональности не стыдятся и в результате ошеломляют нас описанием наших же страданий. Даже ход событий на советско-германском фронте впервые последовательно изложен не русским историком, что было уже не просто правом, но обязанностью российской науки. Я не сдерживал эмоций. В оправдание свое приведу фразу из книги английского историка, тоже не сдержавшего эмоций, когда описывал страшный 1941-й год: "Все, что Сталин и Ставка швырнули в заслон, целые эшелоны армий, брошенные одна за одной, было сметено валом поражений. Три миллиона военнопленных в германских руках и численность Красной Армии, павшая до наинизшей точки войны, являются плачевным доказательством упорной и бессмысленной расточительности в обращении с огромными армиями и холодного равнодушия к их судьбе". (Джон Эриксон). Пересмотр истории неизбежен при завершении любого ее этапа. Даже Гитлер находит открытых апологетов, о Сталине и говорить нечего. Многие ли знают правду о преддверии и начале войны? Ведь ныне немало авторов из кожи лезет вон, представляя поражения первых лет спланированным стратегическим замыслом, а Сталина великим полководцем. В зарубежных исторических исследованиях эти книжонки не упоминаются, что, честно говоря, успокаивает. Цель этой книги -- отделить вождей от партий и партии от народов. 1. Интерлюдия. дети... ... в семьях умирали нередко. И в его семье тоже. А вот он, к несчастью, выжил -- четвертый из рожденных, чтобы безжалостно отправить на тот свет десятки миллионов. Конечно, это не о Жукове. Это о его патроне, Верховном Главнокомандующем и Генералиссимусе. Жуков-то выжил -- к счастью, хотя многие возразят против такой оценки. В воспоминаниях он не сделал упора на то, что жалел солдатские жизни. Как профессионал, не мог не жалеть: выучить солдата не просто. Но оправдываться и сваливать вину на других Жуков не стал. Жертвы, не по его вине, но не без его участия, неисчислимы. Даже и напрасные. Но, по крайней мере, не жертвы репрессий. Крепкий мальчуган прожил славную жизнь, стал великим полководцем и кумиром. Имя его в пантеоне русского оружия уравнено с именами Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Румянцева, Михаила Кутузова. Слава Жукова не запятнана позором усмирителя, как слава Суворова, коего звание фельдмаршала пожаловано было ему императрицей Екатериной Великой за лихое подавление Варшавского восстания. Тогда берег Вислы покрыт был крошевом из тел барышень, детей, евреев, шляхты и любого случайного люда. "Глазомер, быстрота, натиск"... История глумлива и повторяется в трудно узнаваемом виде. Сто семьдесят лет спустя наш герой тоже окажется у восставшей Варшавы, где крошево готовилось руками наци. Сталин из Кремля наблюдал, как его враги истребляют друг друга. Жукову пришлось оправдываться -- спасибо. Спасибо за испытанное чувство неловкости. Помимо объективной невозможности наступать тогда на Варшаву, вряд ли кто-то всерьез обвинял в задержке Жукова, он был орудием в чужих руках. Орудием и остался. Самостоятельной роли в политике блестящий тактик никогда не сыграл. Думаю -- к счастью. Судьба поставила его в положение исключительное. Сталинская чистка, направленная на ликвидацию личностей, сломила немало волевых людей даже из тех, кого не вовлекла в свою круговерть. Жуков был человеком сильной воли -- и остался им. Счастье для Жукова. Счастье для страны. Он поднялся по иерархической лестнице до высшей ступени не слишком рано, и голова его не скатилась с плеч. С его характером -- большая удача. Он оказался на нужном месте в нужное время -- начальник Генерального штаба в роковой день 22 июня 1941 года. Он смел говорить правду и рекомендовал решения, единственные в той обстановке. Никто при Сталине не сумел бы сделать больше. Счастливая жизнь. Счастливый итог. Обойден был любовью вышестоящих -- но никогда славою. Имя не сходило и не сойдет с уст и печатных страниц. Оставлены мемуары. Скупо, достойно. Умолчания по большей части вынужденные. Эта книга не желает свержения Жукова с принадлежащего ему по праву пьедестала. Она пишется с уважением к полководцу, к его роли в войне, к проявленному личному мужеству. В начале войны, на посту начальника Генштаба, мужество его граничило с безрассудством высочайшего класса -- с тем, каким охвачены были герои, бросавшиеся с гранатами под танки. 2. Происхождение. Автоверсия Бездетная вдова Аннушка Жукова взяла из приюта на воспитание двухлетнего мальчика, отца Егорки. Известно только, что мальчика в возрасте трех месяцев оставила на пороге сиротского дома какая-то женщина, приложив записку: "Сына моего зовите Константином"{2}. Я не знаток быта прошлого века. Но невероятно, чтобы в деревнях были приюты. Там, если от плода не удавалось избавиться до рождения, от него избавлялись без того, чтобы нанимать возницу и транспортировать чадо преступной любви в сиротский дом. Логичнее предположить, что мать Константина была женщина городская. Таким что о генах полководца со стороны отца можно лишь гадать. Биография отца изложена так, чтобы представить его этаким Гаврошем первой русской революции. Такую легенду предлагала держава, полагавшая оставаться пролетарской навеки. Этой державе Жуков посвятил жизнь и меч, так что угодная ей интерпретация биографии отца была малой жертвой. Замечательны поздние портреты маршала. Конечно, годы власти возводят на лицо властное выражение. Конечно, с годами и заурядные лица приобретают значительность. Но лицо Жукова знакомо нам по творчеству художников-классиков. Это лицо вельможи. Может, и не простой крестьянин был маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Идеологический налет с мемуаров снимается легко -- все эти ритуальные поклоны в сторону марксизма и лично Ленина, о котором якобы селяне слышали еще в 1905 году. Мы-то знаем: Ленин к селянам примкнул, а не селяне к Ленину. 3. Интерлюдия. Пристальный интерес... ... к столь малозначащим деталям может вызвать недоумение. Но далее появятся несоответствия более значительные, они-то имеют прямое отношение к теме. Из детства, ученичества в Москве, Первой Мировой и Гражданской войн не выбираю ни фактов, ни черт характера, за исключением того, что Егорка Жуков и лицом и силой пошел в мать, а мать его, Устинья Артемьевна, была очень сильна и легко поднимала мешки с зерном. Жуков роста был весьма среднего. Но осанка у него была подстать характеру. А характером он вышел! Да и силой его не обделило. У Жукова готовность к драке написана на лице. Вряд ли много было желающих задеть этого мальчика, парня, солдата, унтера. 4. Военное образование -- 1 Год 1916-й. Унтер-офицерская учебная команда в городе Изюме Харьковской губернии. С начальством не повезло. Унтер-офицер оказался дракон, ударом кулака сбивал солдата с ног. Жукова он особенно не любил, но бить почему-то избегал. Почему-то... "Оценивая теперь учебную команду старой армии, я должен сказать, что, в общем, учили в ней хорошо. Особенно это касалось строевой подготовки. Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки бойца. Не случайно многие унтер-офицеры старой армии... стали квалифицированными военачальниками Красной Армии." Многие... Не Буденный, к сожалению. Сей рубака, полный кавалер георгиевского банта, карту читать не научился. Поминается здесь, ибо ему пришлось играть роль непосильную... Где приобрел квалификацию Георгий Константинович? Ведь не в учебной команде унтер-офицеров. Ни стратегии, ни глубинам тактики там не учили. Насчет топографии и карт не знаю. Но резервы, снабжение, переброска войск, организация тыла? Что ж, пойдем дальше. Год 1924-й. Комдив Гай спрашивает молодого комполка, как он работает над собой. Жуков ответил, что много читает и занимается разбором операций Первой мировой войны. Гай заметил, что этого мало, и направил Жукова в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград. Не прошел комдив Г.Д. Гай (Гайк Бжишкян, родился в 1887, арестован в июле 1935-го, и это, похоже, был первый арест среди командармов пролетарского происхождения, отметим этот факт, он имеет прямое касательство к вождю и его деяниям) мимо молодого комполка. Не дал засидеться, толкнул наверх. Жуков зачислен был в первую же группу, так как экзамены оказались легкими, скорее даже формальными. Да и какими они быть могли для таких абитуриентов... Будь экзамены строже, А.И.Еременко уж точно не прошел бы. А он ведь был не из худших, и его оптимизм отлично послужил Сталинградской обороне. Впрочем, если бы не чистки, вознесшие так высоко Еременко, разве дошло бы до Сталинграда... Руководил Высшей кавшколой В.М.Примаков, и Жуков отмечает, что он "выходец из интеллигентной семьи". Сирота Виталий Примаков был усыновлен украинским писателем М.М.Коцюбинским и впоследствии женат на дочери его Оксане, рано, к сожалению, умершей. Кажется, в 30-е годы это сыграло роковую роль в судьбе Виталия Марковича. По одним данным, Примаков был арестован (тогда еще царским правительством) в выпускном классе гимназии за революционную пропаганду. По другим, все же окончил гимназию перед Первой мировой войной и вольноопределяющимся ушел на фронт. Литератор, владевший словом профессионально, он, конечно, производил впечатление на своих молодых, коряво говоривших и писавших курсантов. Высшая кавшкола переформирована была в то время в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава (ККУКС). Время обучения сократили с двух лет до года. Спешка! Не хватает командиров. Армия растет, и надо пропустить через курсы как можно больше командиров. В Политехническом институте нам долбили военное дело четыре года. Это было несколько часов в неделю, но мы ведь не нуждались в общих понятиях. Даже крайнему из нас не надо было втолковывать разницу между градусами угловыми и температурными или учить понятию масштаба, началам начертательной геометрии, физики и отличию кислот от щелочей. Научите-ка читать карту того, кто не имеет пространственного воображения. Да не план, а карту. Неподготовленному человеку поднять карту, то есть прочесть рельеф и мысленно увидеть его, не просто. А если боем надо руководить на расстоянии и другого способа увидеть местность нет? Не говоря уж о планировании глубоких наступательных операций на местности, занятой войсками противника. Это -- карта. А остальное? Химия боевая, разберись там в дегазации-дезактивации... Аэропланы, танки? Это ж горючего одного жрут -- не напасешься. А само горючее? Смазочные материалы? Транспорт? Связь? Ох, мало года! Даже для выучки хорошего комполка, не говоря уж о полководце Жукове. При том, что главным предметом оставалась конная выездка: ведь курсы были все-таки кавалерийские. "Учеба на ККУКС заканчивалась форсированным маршем на реку Волхов. Здесь мы обучались плаванию с конем и форсированию водного рубежа". Не густо для тех задач, которые пришлось решать начальнику Генштаба, заместителю Верховного. Ясно, что основное впереди. Что ж, пойдем дальше. В 1927 году в полк прибыл А.И.Егоров, начальник Штаба РККА, бывший полковник царской армии. Встреча стала событием в жизни Жукова. Был разговор о вторых эшелонах войск. Жуков жаловался на некомплект личного состава, а тут еще вторые эшелоны формировать... Ответ А.И.Егорова: "Но у нас нет иного выхода. Врага нельзя недооценивать. Надо готовиться к войне по-серьезному, готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом." Заметьте это, читатель. Не из вежливости беседует начальник Штаба РККА с пытливым комполка... Читая ответ Егорова, проникаешься вполне понятными чувствами к тому, кто погубил цвет армейского мышления перед лицом умного, искусного и сильного врага. Не зря и Жуков поминает здесь вторые эшелоны. В отсутствии их секрет ужасов 41-го года. Не весь секрет... В 1929 году Жуков был направлен на КУВНАС -- курсы по усовершенствованию высшего комсостава в Москве. Изучалась тактика и оперативное искусство. Тут разговор о науке вождения войск, о книгах приобретает конкретный характер. Появляются названия и авторы. Прошло время деяний, настало время писаний. Фрунзе, Шапошников, Егоров, Тухачевский, Каменев, Уборевич, Корк, Якир... Любопытный пассаж содержат "Воспоминания" по поводу книги Б.М.Шапошникова о генштабах "Мозг армии": "Дело прошлое, но тогда, как и сейчас, считаю, что название книги "Мозг армии" применительно к Красной Армии неверно. "Мозгом" Красной Армии с первых дней ее... являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного военного вопроса не предпринималось без участия Центрального Комитета. Название это скорее подходит к старой царской армии, где "мозгом" действительно был генеральный штаб." Дело, конечно, прошлое, но это замечание в "Воспоминаниях и размышлениях" тогда, как и сейчас, пользуясь выражением самого Жукова, восхищает, как никакое другое место книги. Это, если угодно, смысловой ее центр. Объяснение всех провалов и потерь. Кто-то может видеть в этом высокую оценку руководящей роли партии, которая всех всему учила: писателей писать (начинаю с наиболее болезненного), дикторов читать, докторов лечить, учителей учить, а военных, конечно, воевать. Как по мне, это место воспоминаний точно писано тяжелым пером самого Георгия Константиновича с горечью, злобой и ехидцей. Внешне безупречно. Но чего стоит одно это ВКП(б) в эпоху КПСС... Плюс упоминание царской армии, где генеральный штаб был действительно мозгом (о чем Жуков сам судить не мог, но знал из доверительных признаний старшего коллеги Шапошникова, полковника генерального штаба царской армии). При всей неуклюжести стиля Жукова не надо забывать, что он прошел Крым, Рим и медные трубы, и в составлении документов толк знал, во главу угла ставил смысл. И -- достиг. Смысл ясен. И в дальнейшем подчеркнут уважительным перечислением репрессированных маршалов и командармов. Восхвалением Тухачевского. Высокой оценкой В.К.Триандафиллова. Одаренный военный мыслитель комкор Владимир Кириакович Триандафиллов был заместителем начальника Штаба РККА, начальником оперативного отдела{3}. Он написал две книги: "Размах операций современных армий" (М., 1926) и "Характер операций современных армий" (М.-Л., 1929). Весной 1931 года Триандафиллов представил Штабу РККА доклад "Основные вопросы тактики и оперативного искусства". В виде тезисов изложена была теория глубокого боя и сделана попытка, как писал сам В.К.Триандафиллов, "нащупать общую, генеральную линию в развитии тактики и оперативного искусства" при использовании новых видов вооружения и боевой техники. Труд остался не завершен. Вскоре после доклада, 12 июля{4} того же года, в авиакатастрофе вместе с экипажем самолета погибла группа работников Штаба РККА. В их числе был заместитель начальника Управления механизации и моторизации РККА К.Б.Калиновский. В.К.Триандафиллов был старшим в этом полете, осуществлявшемся авиаотрядом особого назначения. (В контексте события название отряда звучит трагическим фарсом.) В романе Даниила Гранина "Искатели" есть сцена, где один персонаж излагает тенденции путей прогресса. Доказав свою знаменитую теорему, говорит он, Пифагор принес в жертву богам сто быков. С тех пор, когда делается великое открытие, все скоты волнуются. Взволновались конники, партизанская вольница. И взволновали вождя. Он, впрочем, и до этого спокоен не был и все надежды возлагал на них. С ними он совершил свои "легендарные" подвиги в Гражданской войне, ему они были близки, как никакая родня. (Это не привычный оборот. Надо лишь представить себе, как алкал вождь власти над РККА, как ничтожен был -- вполне по заслугам -- в армии его авторитет и жалко представительство: лишь кадры Первой Конной. Как же не родня?) Они-то и сумели его убедить в своей поддержке. И что он, вождь и корифей наук, сам на досуге доведет до конца теорию глубокого боя. Нечего нащупывать генеральную линию, она у нас одна. Теорию вождь может проверить практикой. Никакой Триандафиллов ему не нужен. И право на стратегические мысли отныне делается прерогативой лишь товарища Сталина. Быть может, все не так. Быть может, конники боялись летать, им это было просто, обязанности их не обременяли, время им было нипочем, а Триандафиллов, экономя время, летал и, по теории вероятности, подвергал себя большему риску. Кто знает... Словом, лучший наступательный теоретик Красной Армии погиб. В Первую мировую он был штабс-капитаном. Стало быть, военспец. Не миновать ему было чаши, которая одного Шапошникова миновала. Повезло Триандафиллову. Легкая смерть. Но -- "Его разработки, связанные с будущей войной, важнейшими положениями советской военной стратегии и оперативного искусства, к сожалению, так и не были доведены до конца." Это признание в устах полководца, сыгравшего такую роль в войне, означает трагически много в терминах наших баснословных военных потерь. Впрочем, сожаление, выраженное по этому поводу, влечет нас дальше в наших разысканиях: ведь мастерство Жукова где-то было отточено. Весной 1931 года слушатели вернулись в свои части. Всего полгода. Мало. Мало даже для одного Халхин-Гола. 5. Интерлюдия. Февраль... ... 1961 года выдался во Львове холодный и влажный. Солнца не было, его в феврале во Львове не бывало и "за Польщи", сиречь, до благодатного прихода советской власти -- "солнца с Востока". А холод лютый, хоть на градуснике всего около нуля по Цельсию. В такой день, после ночного дежурства по заводу, сидел я в кинотеатре документального фильма им. Леси Украинки. Этот кривоватый длинный зал прежде, наверное, был лавчонкой и для кинотеатра никак не годился. Видно было из задних рядов плохо, отопление не работало, а влажный холод пронзителен, воистину до костей пробирает. Но я заметил, что замерз до окоченения, лишь когда фильм кончился - документальный фильм Киевской студии "Герои не умирают". То, что позднее прочел, прежде увидел на экране -- молодые, умные лица высших командиров РККА, учителей Жукова. Потом камера прошлась по их книгам с дикими штампами на обложках -- "ПОГАШЕНО". Погашено -- что? Военная мысль? Именно. Из грамотного высшего комсостава уцелел лишь Шапошников{5}, жалованный маршалом, но раздавленный морально, смевший предлагать, но никогда настаивать. Сидя с окоченевшими ногами в нетопленном зале, я впервые увидел кадры ставших легендарными учений Киевского военного округа с 12 по 17 сентября 1935 года. Разрабатывалась операция по окружению Киева и его обороне -- ровно за шесть лет, почти день в день, до сдачи города. "Противник" наносил удары в обход в сходящихся направлениях. Пехота поднималась в атаку после мощной артподготовки и наступала за огневым валом. За прорывом обороны следовал ввод на оперативный простор подвижных соединений -- танков и кавалерии. В месте предполагаемого замыкания кольца окружения выброшен был массовый десант, военная история тогда еще не знала такого. В нем участвовало 2953 человека, имевших на вооружении, кроме карабинов, 29 станковых пулеметов, 10 орудий, танк и 6 автомашин. "Парашютный десант большой воинской части, виденный мною под Киевом, я считаю фактом, не имеющим прецедента в мире", -- написал заместитель начальника штаба французской армии генерал Луазо. Английский генерал Уэйвелл доносил правительству: "Если бы я сам не был свидетелем этого, я никогда не поверил бы, что подобная операция вообще возможна." На меня, дитя войны, слушавшего, затаив дыхание, зловещие сводки, знавшего о высотах, взятых любой ценой, о штрафбатах и кровавых навальных атаках, измученного зрелищем калек-инвалидов чуть постарше меня самого, брошенных матерью-Родиной на улицы просить милостыню, а позднее узнавшего правду-матку о нелепой рассогласованности действий не только между родами войск, но даже между смежными соединениями, эта умная война произвела такое впечатление, словно в руках моих взорвалась и изранила меня елочная игрушка: так всем этим Красная Армия владела! и все это было у нее отнято! умение бить врага малой кровью! Маневрами руководил командующий КВО И.Э.Якир, один из лучших военных умов ХХ века, теневой лидер РККА{6}. Эти маневры отмечены не только тем, что на них впервые в мировой практике отрабатывалась новая теория глубокого боя, но и тем, что маневры были не двух-, а трехсторонними. В качестве третьей стороны задействованы были дивизии Польши, отношение которой к СССР в те годы не было ясно, и Якир оперировал и "польскими" соединениями, совмещая это с обязанностями командующего маневрами. Несмотря на грандиозный десант, попытка окружения города была предотвращена. Киев тогда удалось отстоять. Надо полагать, эти маневры шестью годами позднее помогли задержать вермахт у стен города на срок, стерший в пыль план блицкрига... * * * В двадцатые годы разгромленная и исключенная из европейской семьи Германия искала связей. То же было и с Россией. Побежденные сговорились. Раппальский договор пробил брешь в их изоляции. В соответствии с договором и секретными протоколами к нему (вот когда вошли в практику секретные протоколы), между РККА и рейхсвером наладились связи. В СССР немцами построены были заводы, на них производилось оружие для рейхсвера, запрещенное к производству в Германии Версальскими соглашениями, в том числе химическое ("Томка" в Подосинках). За это СССР получил технологию, инженеры учились. В рамках сотрудничества командиры РККА стажировались в Германии и прошли там насыщенную программу по стратегии и тактике. А офицеры рейхсвера, включая прославленного впоследствии Гудериана, присматривались к русским новшествам, гоняли самолеты в Липецке и танки на танкодроме Казанской танковой школы (переформированной затем в разведшколу. Полковник Иван Афанасьевич Киргизов, мой сослуживец, был слушателем этой школы, предназначенной для подготовки агентуры длительного оседания в Китае. Осенью 1941 года школа была распущена по личному приказу Сталина. По свидетельству Киргизова, офицеры до конца войны проболтались в штабах не ниже дивизионного и ничего не сделали для победы за исключением одного слушателя - комбрига П.С.Рыбалко). Версальскую дамбу рейхсвер преодолел раппальским проломом. Якир прослушал курс в Высшей военной академии германского Генштаба в 1927-28 и приглашен был прочесть там лекцию о своем военном опыте. Поход его группы войск 12-й армии, обескровленной в предыдущих боях, из района Бирзула--Голта по тылам противника к Житомиру и Киеву, стал классикой выхода из окружения. Когда великого Мольтке{7} в пылу поклонения сравнили как-то с Фридрихом Великим, он, подумав, отверг сравнение. Он сказал, что никогда не осуществлял самого сложного в войне -- отступления. Якир отступал с ранеными, артиллерией, обозами. Он не просто выходил к своим, он шел, громя тылы врагов. Прокладывая путь, учитывал не только тактическую, но и политическую ситуацию. Он играл на враждебности сторон и проскальзывал буквально между их боевыми порядками. После лекции Якира восхищенный Гинденбург подарил ему книгу Шлиффена "Канны" с надписью, смысл которой был -- "От самого старого стратега германской армии самому молодому стратегу Красной Армии." Самый молодой стратег и тактик РККА, командующий Киевского Особого военного округа расстрелян был первым из восьмерки командармов. За ним Примаков. Он-то еще в 1920-м в телефонных переговорах непочтительно посылал будущего генсека, когда тот вопреки приказу Реввоенсовета увел свою Первую Конную с Варшавского направления на Львов и слал приказы не подчиненному ему командиру корпуса Червонного казачества. Тогда же заложена была и ненависть Сталина к Тухачевскому. Сухорукий вождь с завистью глядел на красавца-командарма. Уведя Первую Конную с направления главного удара, Сталин впоследствии обвинил в неудаче похода на Варшаву комфронта Тухачевского, но тот не принял обвинения и контраргументировал насмешливо и мощно. О том, как оценивал Тухачевского Жуков, довольно сказано даже в 1-м, сильно процеженном идеологическим аппаратом варианте "Воспоминаний и размышлений". Но лучше все же обратиться к 12-му изданию: "Мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он" (Тухачевский. Это при наркоме Ворошилове... - П.М.) "Меня тогда поразило то, что он почти ничего не сказал о Сталине (Уже тогда ковалась святость вождя. О нем полагалось петь в любом выступлении. А если кто не пел, то это поражало. Речь идет о выступлении Тухачевского на партактиве в 1931 году. -- П.М.) Сидевший рядом со мной начальник войск связи, старый большевик-подпольщик Р.В.Лонгва сказал мне, что Тухачевский не подхалим, он не будет восхвалять Сталина, который несправедливо обвинил Тухачевского в неудачах наших войск в операциях под Варшавой." "Вспоминая в первые дни Великой Отечественной войны М.Н.Тухачевского, мы всегда отдавали должное его умственной прозорливости и ограниченности тех (Выделено мной. Так у Жукова. Тем более убедительно. Маршал не виртуоз пера, и это подлинно его фраза. - П.М.), кто не видел дальше своего носа, вследствие чего наше руководство не сумело своевременно создать мощные бронетанковые войска, и создавали их уже в процессе войны." Сидя в стылом кинотеатре, я глотал злые слезы. Не все новинки 1935-го применены были даже под Сталинградом. Туда, в район Калача, где замыкалось кольцо вокруг армии Паулюса, наверняка чесались руки выбросить десант. Осуществлять не стали. Погода нелетная, то да се... Конечно, создание воздушно-десантных сил не было идеей Якира или Тухачевского, это было общим желанием и замыслом всего современно мыслящего руководства РККА. И решение показать то, на что уже способна РККА, не было решением одного Якира. Предложившие эту демонстрацию командармы знали, как переимчив вермахт. И, хоть они понимали, что идеи носятся в воздухе, надо было обладать немалой уверенностью в лидировании, чтобы демонстрировать потенциальному врагу такой десант. Эта уверенность у командармов была, они знали, что идут с отрывом впереди лучших армий Европы. В 1937-м отрыв был ликвидирован. За годы войны советская армия не осуществила ни одной успешной воздушно-десантной операции даже того масштаба, какой был показан на маневрах 1935 года. (Зато немцы не пренебрегли уроком, и в 1941 году захват Крита осуществили с воздуха.) Нет лучшего отзыва о киевских маневрах, чем лица военных атташе. Господа были ошеломлены феерией военного спектакля. Все предусмотрено, все расписано, врагу не дается ни мига передышки, неожиданность за неожиданностью, удар за ударом. Довольный выучкой войск красавец Якир скромно дает пояснения. Удовлетворены профессионалы -- Тухачевский, Гамарник, Егоров. Ничего не выражают глаза наркома Ворошилова, недоумевают усы Буденного. По окончании маневров, в сентябре 1935 года, Якир стал командармом 1-го ранга. А Буденный и Ворошилов маршалами. Жукова на этих маневрах нет. Он лишь комдив в Белорусском округе. Но это еще время, когда опыт изучается в РККА повсеместно. Потому что о Ганнибалах и Сципионах говорить в ХХ веке уже невместно. Сципиону всех дел было велеть союзникам доставить такое-то количество фуража, а Ганнибалу поставить слонов с погонщиками в нужном месте. С размахом современных операций и разнообразием техники не справится без специальной подготовки ни один великий полководец прошлого. Хорошие способности в сочетании с минимальным хотя бы образованием объясняют тактическую зрелость полководца и успех в первой в его жизни операции. Но дело в том, что и минимального пока нет. КУВНАС -- последнее учебное заведение в перечне образования Жукова и маневры 1935-1936 г.г. -- последнее крупное событие в военной жизни страны. А затем годы погашенных жизней и книг. И вслед за тем -- Халхин-Гол. Зрелость Жукова при Халхин-Голе необъяснима. Возможно, ее объяснят иные источники. 6. Военное образование -- 2 В первом издании этой книги я привел свидетельство генерала фон Меллентина о том, что Жуков получил солидную военную подготовку на курсах рейхсвера в рамках вышеупомянутого военного сотрудничества между двумя армиями. Не зная, когда именно это было, я отнес факт к концу 20-х годов. Кажется, в русскоязычных источниках это стало первым упоминанием о германской компоненте в жуковском военном образовании, и встречено оно было в штыки{8}. Затем, когда факт был признан, оказалось, что он имел место сразу после Раппало, то есть где-то в 1923-1924 г.г. Фон Меллентин, отпрыск старинного прусского рода, а по материнской линии прямой потомок Фридриха Великого, войну начал майором и завершил генерал-майором в должности начальника штаба группы войск "G" на западном фронте. Книга фон Меллентина "Танковые сражения" стала теперь настольной книгой генералов. Говоря в ней о массированном наступлении советских войск на среднем Дону против 8-й итальянской армии, время которого выбрано было так удачно, что разом положило конец всем надеждам фон Манштейна деблокировать 6-ю армию Паулюса, фон Меллентин поминает Жукова. Именно в отношении выбора времени есть забавное расхождение в этом эпизоде, к нему вернемся в Сталинградской наступательной операции. Но здесь речь о другом. Назвав имя маршала Жукова, фон Меллентин делает сочное примечание: "Немногим известно, что Жуков ранее получил значительную подготовку в Германии. Вместе с другими русскими офицерами он учился на организованных рейхсвером военных курсах в 20-е. Некоторое время он был приписан к кавалерийскому полку, в котором полковник Динглер служил в качестве субалтерн-офицера. У Динглера сохранились живые воспоминания о буйном поведении Жукова и его собутыльников и о значительном количестве спиртного, которое они привыкли принимать за обедом. Ясно, однако, что с военной точки зрения Жуков не потерял времени зря." Ирония судьбы: орудием повержения вермахта стал Жуков, учившийся грозному мастерству войны у рейхсвера. Враг так же приложил руку к военному образованию своего победителя, как СССР к вооружению врага. К чему было скрывать? Этого не стыдились те, чьи имена маршал с сугубым уважением называл. Российская и германская военные школы шли в то время голова в голову. Причем, сокрытие этого Жуковым имеет, я бы сказал, злостный характер. "В апреле 1941 года, не помню какого числа, мне позвонил И.В.Сталин: -- Из поездки в Германию возвращается на родину министр иностранных дел Японии Мацуока, - сказал он. -- Вам надо любезно принять его. (Слово "любезно" он произнес с особым нажимом). -- Какие будут указания? -- Мацуока просто хочет познакомиться с вами. Особенно теряться в догадках я не стал: видимо, у Мацуоки были свежи в памяти события Халхин-Гола. Спустя несколько дней начальник Отдела внешних сношений Наркомата обороны доложил мне, что через два часа у меня будет Мацуока с переводчиком. Точно в назначенное время открылась дверь и вошел, низко кланяясь, Иосуке Мацуока. Я любезно приветствовал его, справился о здоровье и поинтересовался, не утомила ли его поездка. Министр отвечал уклончиво: -- Я люблю дальние путешествия. В Европе я впервые. А вы бывали в европейских странах? -- в свою очередь спросил он меня. -- К сожалению, нет, -- ответил я, -- но при удобном случае обязательно постараюсь побывать. Я много читал о Германии, Италии и Англии, но даже самая хорошая книга не может дать полного представления о стране. Гораздо лучше можно понять страну, ее народ, нравы и обычаи при личном посещении и контактах". Жуков читал фон Меллентина и по каким-то вопросам возражал немецкому генералу. Но замечание о стажировке в вермахте обошел молчанием. Если фон Меллентин ошибся, почему бы маршалу не возразить? Не желая касаться или будучи вынужден избегать этой темы на страницах воспоминаний, он понимает, что читателю надо объяснить свою военную эрудицию: "Будучи командиром 6-го корпуса, я усиленно работал над оперативно-стратегическими вопросами, так как считал, что не достиг еще многого в этой области. Особенно много мне дала личная разработка оперативно-тактических заданий на проведение дивизионных и корпусных командных игр, командно-штабных учений, учений с войсками и т.п." Вот именно -- и т.п., поскольку на сей раз речь идет уже о масштабах -- корпус, 6-й корпус, почти армия! Есть, впрочем, свидетельства, что Жуков корпел над картами даже тогда, когда другие сослуживцы, не дозвавшись его, шли развлекаться. Не исключено, что речь идет именно об учебе в Германии, ведь комбриг Жуков стажировался там не один, как то, впрочем, отмечает и фон Меллентин. Ну, учился у будущего врага. Да ведь враг в ратном деле спец издавна был на весь свет. И не стыдно у врага учиться, петровская это традиция. Так отчего не признаться? Надежного объяснения нет. Может, не позволили сверху. В первом издании не написал, а до разрешения не дожил. Впрочем, и в бумагах ничего не осталось. Может, недоучился. Фон Меллентин считает, что Жуков в военном отношении не потерял времени зря. Но требовательный маршал знал, что потерял по молодости лет время за возлияниями, и германский народ, нравы и обычаи узнал не когда это можно было сделать бескровно, а когда за это знание приходилось дорого платить. А, может, не только народ, нравы и обычаи. Может, были упущения и более существенные. Кроме него, никто не знал и не узнает. Если честно, на месте маршала Жукова и я бы в книге о прожитой жизни факта обучения в Германии тоже не касался. 7. Продвижение по службе Оно состоялось после заграничной стажировки и работы в инспекции кавалерии РККА. Описывая этот период, Жуков уделяет много внимания Штабу РККА и выражает восхищение его глобальными разработками. Но инспекция кавалерии Штабу подчинена не была, она подчинялась непосредственно Буденному. То, что Жуков был далек от Штаба РККА, способствовало сплетению судеб Буденного и Жукова, последующему повышению Жукова по службе и, возможно, спасению во время чисток. Описание событий в 1931-33 г.г. отсутствует ввиду отсутствия событий. В это время Жуков, надо полагать, имел достаточно возможностей для застолья и сближения с героем Гражданской войны, что ни в коей мере не было результатом подхалимства. Сближение происходило по инициативе Буденного и было естественно ввиду социальной близости и примерно одного культурного уровня. Жуков, как и Буденный, оставался лихим кавалеристом, знатоком и любителем лошадей. Он был служака до мозга костей и ничем, кроме военного дела, не интересовался. Хобби его совпадало со службой -- большая удача. Впрочем, конник был адепт механизации и повышения мобильности войск. Продвижение последовало естественно и заслуженно. Жукова спросили о согласии. Он согласился. Продвижение от командира бригады до командира дивизии. Да какой! 4-й Донской кавалерийской имени Ворошилова, некогда ядра Первой Конной армии. Шефами ее состояли сами Ворошилов с Буденным -- люди, особо приближенные к властвующей особе. Дивизия размещалась прежде в Гатчине, Петергофе, Царском селе -- местах специально оборудованных и традиционных для дислокации конногвардейских частей, с конюшнями, манежами, плацами для выездки, учебными полями. В результате недосмотра ли, головотяпства или интриг (а было все; среди павших в репрессиях немало жертв сведения личных счетов во всех областях жизни, а в армии и подавно) дивизию в спешке перебросили в Слуцк, в необорудованное захолустье. В прежние времена это способствовало бы улучшению породы аборигенов. В новые - "...блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. ... Со свойственной ему горячностью И.П.Уборевич доложил народному комиссару обороны К.Е.Ворошилову о состоянии 4-й дивизии и потребовал немедленного снятия комдива Г.П.Клеткина.... Сообщение И.П.Уборевича для К.Е.Ворошилова было крайне неприятным: он был кровно связан с дивизией долгие годы, не раз ходил в ее рядах в атаку..." Итак, Жуков назначен командиром 4-й дивизии им. К.Е.Ворошилова, и волею судьбы его еще теснее втянуло в группировку, которой выпало пострадать меньше других. Интересно дальнейшее развитие отношений Жукова с Буденным. В чистку, в эпизоде разбора персонального дела, описанном в поздних изданиях жуковских мемуаров, когда комкора обвиняли в грубости и высокомерии (кто без греха), крещении дочери Эллы, а пуще всего в близости к врагу народа Уборевичу, Буденного, наверное, спросили о Жукове. Полагаю, усатый любитель балерин поручился за рубаку-собутыльника. Жуков этого не забыл и отблагодарил бывшего начальника, выручив уже не в канцелярской, а в боевой обстановке и упомянув об этом куда скромнее, чем стоит. Но и об этом позднее. Дивизию новый ее командир нашел далеко не в таком разложившемся виде, как расписывал наркому -- конечно, не без намерения его уесть -- командующий округом: они-то были в противоположных группировках. Жуков, мало расположенный к комплиментам, дважды в разных местах "Воспоминаний" обращается к имени того, кому дивизия и весь корпус обязаны были своей боевой подготовкой. Еще по поводу первых наметок назначения, будучи спрошен о дивизии, он ответил, что "...хорошо знаком с командиром 3-го кавалерийского корпуса Л.Я.Вайнером (4-я дивизия входила в состав 3-го конного корпуса), считаю его способным военачальником". Затем снова: "... выделялась 3-я Чонгарская Кубано-Терская дивизия, которая была отлично подготовлена, особенно в области тактики, конного и огневого дела. (То есть по всем статьям. -- П.М.) Надо отдать должное бывшему ее командиру Л.Я.Вайнеру, положившему много сил и энергии для того, чтобы..." Не ищи, читатель, генерала Л.Я.Вайнера{9} среди имен героев войны. Комкор Вайнер не поверил виновности командармов и сгинул одним из первых. Лев Доватор у него же в корпусе, а прежде в дивизии, был комэск, уцелел. Но это между делом. Конечно, на новом месте Г.К.Жуков приложил всю свою незаурядную энергию, чтобы поднять дивизию на еще более высокий уровень. Сам не спал и другим не давал. Через год, в 34-м, вновь нагрянул Уборевич, снова, наверно, хотел досадить ничтожному наркому, -- а врасплох не застал. Поднятая по тревоге, дивизия показала класс и учебный марш на рубеж выполнила достойно. Очень желал Уборевич распечь дивизию имени Ворошилова -- не смог. Наверно, нарком Ворошилов остался доволен. "1935-й год ознаменовался для нас большими событиями. ... Дивизия была награждена за свои успехи в учебе высшей правительственной наградой -- орденом Ленина. Орденом Ленина был награжден и я. Тот год памятен для нас, военных, и еще одной мерой, предпринятой партией для повышения авторитета командных кадров, -- введением персональных воинских званий. Первыми Маршалами Советского Союза стали В.К.Блюхер, С.М.Буденный, К.Е.Ворошилов, А.И.Егоров и М.Н.Тухачевский." Видимо, тогда и завязались отношения с Уборевичем. Командарм ценил профессионализм и, как бы ни презирал Ворошилова, своего отношения к наркому не мог перенести на его протеже, усердного и честного комбрига. Потому и представил Жукова к присвоению следующего воинского звания. Жуков получил второй ромб в петлицы и стал комдивом, в каковом звании оставался до 1937-го. (Замечу, что Рокоссовский был комдивом и прямым начальником Жукова еще в 1931-м.) Нельзя не отметить закономерного продвижения Жукова по служебной лестнице -- без особых (до 1937 года) взлетов, но без падений. Этим он обязан себе: ревнитель дисциплины, служака почти карикатурный. Это ведь и есть примерный строевой командир. Что в сочетании с рядовым неакадемическим -- подчеркиваю, ибо важно для понимания того, как его прибило к сталинскому стану, -- образованием обеспечило ему условия для выдвижения. В нем никто не видел соперника, а рубаки типа Буденного узнавали себя. Не из этих штабных, понимаешь, умников. Служака, и звезд с неба не хватает. Свой! Он и впрямь был из своих, но с талантом, о котором и сам еще не знал. Тоже к счастью для себя. Четыре года командовал Жуков 4-й Донской дивизией и при других обстоятельствах там и остался бы. РККА богата была талантливыми командирами, к тому же окончившими Академию Генштаба им. Фрунзе -- превосходное военно-учебное заведение. При нормальном институте власти, при армии, руководимой такими реформистами, как Тухачевский, Якир, Уборевич со товарищи, жуковы во главе дивизий были нормой. Такая армия в справедливой войне была неодолима. "Нас не тронешь -- и мы не тронем, а затронешь -- спуску не дадим!" Попробуй-ка напасть на армию, где во главе каждой дивизии и корпуса -- Жуков, Рокоссовский, Толбухин, Говоров! В 1937-м этому пришел быстрый и ужасный конец. "Были арестованы видные военные, что, естественно, не могло не сказаться на развитии наших вооруженных сил и на их боеспособности. В 1937 году приказом наркома обороны я был назначен командиром 3-го кавалерийского корпуса Белорусского военного округа". Это -- вместо Вайнера. Вакансии пугающе множились. То четыре года пробыл Жуков в одной должности, то дважды за год был передвинут. "В связи с назначением командира 6-го казачьего корпуса Е.И.Горячева заместителем командующего Киевского особого военного округа... (Ну да, Якира убили, с ним еще двух командующих округами, началась передвижка...) ...мне была предложена должность командира этого корпуса. Я охотно принял предложение. 6-й корпус Белорусского военного округа по своей подготовке и общему состоянию стоял выше 3-го корпуса..." Горячев был замечательный командир, бойцы его звали "Чапай". Его, как и Блюхера, Сталин использовал в качестве члена трибунала, судившего обреченных первой очереди. Вождь готовил свои блюда впрок, и члены трибунала были его дьявольскими заготовками к следующему процессу. А судьи нужны были авторитетные. Но в страшной спешке происшедшего пылкий Горячев не врубился в то, что слышал, хотя и вынужден был -- дисциплина! -- подписать протокол, полагая, что лишь он такой тугодум, другим-то членам трибунала все ясно, но завтра он наново переговорит с ними и, если надо, напишет протест, особое мнение... Разве он думал, что приговор будет - расстрел? И что завтра не настанет, приговор приведен будет в исполнение немедленно? Не революционные времена, спешить некуда. Да и люди какие! Это и была революция. Контрреволюция. Именно тогда осуществилась она, когда Сталин достаточную набрал силу, чтобы сокрушить армию. Но Горячев этого не знал. Не знал Сталина. Поговаривали, что Блюхер назначен был командовать расстрелом своих друзей. Верный присяге, потрясенный Блюхер... Это, конечно, клевета и ничего подобного не было. Командармов кончали не как солдат, грудью перед ружьями, а по-сталински, по-гитлеровски, по-уголовному, чтобы не глядеть жертве в глаза -- выстрелом в затылок... О Горячеве знаю со слов Е.М.Темкиной, вдовы Н.А.Юнга, комиссара жуковского корпуса, также павшего жертвой своего неверия, но годом позднее. Со свойственной ему горячностью, которая так вредна для здоровья, а в то время и для жизни совсем молодых еще людей, Горячев скрыл свои сомнения недостаточно надежно. Брать таких чапаев в их корпусах -- ох, неблагодарная работа. Особистов, прибывших для ареста, бойцы попросту разберут на неаппетитные части. Но выдающийся уголовник справился. Технологии у него отработаны были на все случаи жизни. Горячева повысили и перевели заместителем командующего в Киевский военный округ, где он был просто еще одним героем Гражданской войны, и только. Никакие бойцы и преданные соединения его здесь не окружали, мятеж не угрожал, здесь его можно было брать{10}. Но он уже знал цену повышениям и натянул чекистам нос -- застрелился. Какую нужную цель мог поразить он в свое время... Примаков отстреливался в своем вагоне, пока его не связали с Ворошиловым, гарантировавшим ему безопасность. Доверчивые, наивные люди... Чтобы взять Юнга, его перевели в Новосибирский ВО, а взяли по дороге, в Москве. Новый начальник ГлавПУРа Л.Мехлис{11} велел Юнгу заехать к нему в управление и там отобрал у него пистолет. Годом позже тем же способом Мехлис передаст в руки НКВД Мих. Кольцова... Словом, Жукову предложен был горячевский корпус, как до этого вайнеровский. Результаты чистки армии сказались немедленно. "Осенью 1937 года в Белорусском военном округе были проведены окружные маневры, на которых в качестве гостей присутствовали генералы и офицеры немецкого генерального штаба. За маневрами наблюдали нарком обороны К.Е.Ворошилов и начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников. В войска округа приходили новые люди, имевшие еще недостаточный объем знаний и командный опыт. Им предстояло проделать большую работу над собой, чтобы стать достойными военачальниками..." И -- все. Без комментариев. Без слова похвалы. Если два приведенных абзаца переставить местами, предстанет ужасающая картина соблазна германских гостей слабостью Красной Армии. Падение уровня командования по сравнению с маневрами Киевского военного округа в 35-м или Белорусского в 36-м было явным. В богатой фактами книге акад. Сувенирова "Трагедия РККА" приводятся драматические данные о росте количества аварий и катастроф, о падении дисциплины и доверия к командирам и комиссарам, о пьянстве, которым армия грешила всегда, но которое стало повальным средством забвения в чистку. И германский военный атташе Кестринг сообщил в Берлин: "Армия не представляет существенный фактор обороны". Чистка между тем далеко не кончилась. Еще в конце 37-го года Жукову предложена должность заместителя командующего войсками Белорусского военного округа. Это -- вместо Е.И.Ковтюха, вместо легендарного Кожуха из "Железного потока" Ал. Серафимовича, штабс-капитана царской армии, окончившего академию РККА еще в 1922 году, когда там преподавали подлинные светочи военной науки. На место Жукова командиром 6-го казачьего корпуса назначен был А.И.Еременко. Еременко вместо Горячева. Жуков вместо Ковтюха. А кто вместо Вайнера? Но это же еще не худшие из происходящих замен. Еще не лейтенанты вместо полковников. Еще не полковники вместо командармов 1-го ранга. Худшее еще впереди... 8. Интерлюдия. О чистке... ... в Красной Армии в мемуарах маршала сказано с достойной горечью: "Из старых военных специалистов (в армии.-- П.М.) остались лишь люди, проверенные жизнью, преданные Советской власти. К 1937 году рабочие и крестьяне составляли более 70 процентов комсостава, более половины командиров были коммунисты и комсомольцы... Тем более противоестественными, совершенно не отвечавшими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушение социалистической законности, массовые аресты, имевшие место в армии в тот год." Надо отметить, что фразеология подобных мест жуковских мемуаров несомненно продиктована автору и просто-напросто уводит в сторону от того, что предстоит разобрать и высказать историкам. В какой-то мере эти слова суммируют личное отношение Жукова к массовым репрессиям. В свое время они звучали здраво и всех удовлетворяли. Никто, кроме зарубежных историков и советских диссидентов, не знал, что старые специалисты были так же честны, как и новые, и не искал объяснения беспрецедентному даже по масштабам восточных сатрапий уничтожению комсостава. Между тем, фразы Жукова неверны буквально в каждом слове, от начала до конца. Частично ввиду низкого уровня цензурной планки на время публикации мемуаров. Шестидесятые... Частично ввиду того, что ожесточенный спор о причине истребления комсостава РККА почему-то длится до сих пор, и последнее слово сказано будет лишь тогда, когда общепризнанно станет, что это был первый и неизбежный шаг Сталина в истреблении потенциальной оппозиции, то есть лучших людей страны. На это нельзя решиться, не раздавив сперва армию, ибо она как раз и осталась главным оппозиционером и на уничтожение цвета нации могла ответить военным переворотом. Вот если начать с армии, то дальше можно двигаться безопасно. Но признать это потомкам, видимо. куда труднее, чем Сталину решиться на это. "... противоестественными, не отвечавшими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушения социалистической законности, массовые аресты..." (Совершенно не отвечают ни характеру маршала, ни его лексике заглаженные фразы писавшего за него всю эту беллетристику журналиста...) Да нет, отнюдь не противоестественными, вполне отвечавшими и существу строя -- диктатуре пролетариата (что за нелепый термин! как мы, современники, могли сносить это столько лет? и называть правление сытых партийных бонз диктатурой пролетариата?) -- и конкретной обстановке в стране, режиму личной диктатуры Сталина. Диктатура на диктатуре. Необоснованные? Ну, здесь отсчет идет от нравственной базы, от того, на какую точку зрения стать. Если на вдолбленное нам "раньше думай о Родине, а потом о себе", то, конечно же, необоснованные, ибо тогда вождь и отец должен был думать о цене так называемых достижений, о миллионах затравленных и уморенных голодом, об убитых в чистках, а затем в проигранной и великой кровью наново выигрываемой войне. Если же руководствоваться нравственностью тирана, то более чем обоснованные: ведь мерзавцы-командармы ради спасения никому не нужных трудящихся масс могут при благоприятных для них обстоятельствах посягнуть на его священную жизнь. Было ли это исключено? В войну с таким-то началом перемена власти была естественна. (Впоследствии это едва не произошло... Думаю, не произошло к счастью. Слишком поздно.) В трудный для страны час на смену просчитавшимся политикам приходят их оппоненты, предвидевшие такой поворот событий. Но оппонентов же уничтожили! Истребили поголовно. Акад. О.Сувениров закончил свою книгу патетическим призывом: "Берегите армию!" Это верно, но это частность. О чистках следовало бы сказать: "Берегите оппозицию! Она ваш последний шанс при чрезвычайных обстоятельствах!" При живых командармах не могло быть сцены в Кремле 22 июня 1941 года, едва выяснились размеры катастрофы. Вождь не закатил бы истерику, пожалеть его было бы некому. Не залег бы на дно на критическую неделю начала. Командармы предвидели немецкую угрозу и готовились к ней. И так ли невероятно, что, отчаявшись переизбрать несменяемого вождя, ставшего уже и мудрым, и великим, и росшего как поганый гриб изо дня в день в ливнепаде славословий, лучшие военные, именно те, которых он уничтожил первыми, готовы были пойти на переворот? Не следует так уж плохо думать о всем руководстве СССР, были и в нем разумные и смелые люди. Поскольку разумных из партаппарата к 37-му году уже вычистили, пересажали и перестреляли, оставались они лишь в неполитических институтах армии и хозяйственной администрации. Другое дело -- были ли у них шансы на успех. При обычных обстоятельствах -- нет, не было. Всепроникающий аппарат НКВД-ОГПУ держал всех под колпаком. Это было ясно, и это являлось одним из сдерживающих соображений. Оппозиция вождю вела к смещению с должности, а командармы слишком хорошо знали тех, кто дышит им в затылок. Такая же проблема встала тогда и перед немецкими генералами из прусской аристократии. Уйдешь в отставку, а на смену придут молодчики из штурмовиков -- без знаний, без моральных уз, без кодекса чести, и будет еще хуже. И немецкие генералы, и командармы РККА слишком поздно поняли, что хуже быть уже не может, и история при всем сочувствии не найдет им оправдания. Немецким генералам следовало уйти в отставку. Командармам вмешаться во внутренние дела страны. Немцы все же стали объединяться, нерешительно и вяло, хотя по составу были куда как однородны. Они, связанные узами родства и дружбы родителей, дедов и прадедов, были вполне уверены в партнерах, почему так долго и оставалось тайной их намерение. Но и им для осуществления покушения понадобилось более трех лет, безнадежность ситуации и твердая нравственная позиция. Вдохновитель заговора генерал Хениг фон Тресков будучи спрошен фон Штауффенбергом о том, имеет ли покушение смысл теперь, когда союзники уже во Франции и скорее всего откажутся вступать в переговоры с любым германским правительством, ответил: "Покушение необходимо, притом возможно скорее. Берлинская акция (попытка захвата власти. -- П.М.) должна состояться, даже если будет безуспешна. Смысл сейчас не в том, достигнет ли заговор практической цели, а в том, чтобы перед лицом мира и истории доказать, что германское сопротивление готово поставить все на кон. Остальное по сравнению с этим пустяки". Увы, до столь высокой ноты руководство РККА не дотянуло. Лучшие из командармов оказались способны лишь на пассивное самопожертвование. Тезис о том, что СССР в 1937-ом еще не был доведен до такого отчаяния, как Германия в 1944-м, не убедителен: удушение крестьянства уже состоялось, а уничтожение лучших людей в политике шло полным ходом. Лидеры РККА не решились вмешаться в политическую жизнь страны по многим причинам. Перечислить их можно уже здесь. Первая -- толчея на служебной лестнице. Подробнее об этом позднее, а пока ограничусь цитатой из книги Дж. Эриксона "Путь к Сталинграду". Говоря о тех, кто стал руководить армией после ликвидации командармов, он отмечает, что "... им не хватало той способности проникновения в вероятные формы современной мобильной войны, которыми так были озабочены уничтоженные командармы; им не хватало даже простого интеллектуального любопытства, потому что они чужды были интеллекту, все вместе и каждый в отдельности. Они громоздили лозунги, ничего не понимая в принципах; прикрывались статистикой огневой мощи без какого-либо постижения возможностей оружия, созданного их же собственными конструкторами; были воинственными щеголями без понимания профессионализма, необходимого военной службе." Вторая причина сформулирована в книге В.Рапопорта и Ю.Геллера "Измена Родине": лучшие из командармов РККА были большевики. Большевизм таких людей, как Гамарник и Якир, "... не был ни напускным, ни вынужденным, как у многих кадровых военных. Якир свято верил в партийные идеалы. Для него интересы партии, дело построения социализма всегда стояли... впереди личных и профессиональных соображений. В этой идейной заряженности, соединенной с альтруизмом, отсутствием карьерного честолюбия и глубокой порядочностью, следует искать источник силы и величия Якира." Вот кто противостоял Сталину. К сожалению, в армии эти идеалисты занимали слишком высокое положение и были ее кумирами. Без их зова ни подчиненные, ни даже равные им по званию и должности товарищи по службе ничего серьезного предпринять не могли. Третья причина была в том, что, когда стали хватать военных и время действовать все же пришло, Сталин уже так вбил свое имя в бедные мыслью мозги вычищенного и до предела вымуштрованного населения, что попытка его смещения могла обернуться борьбой, и перед идеалистами становился вопрос, которым генсек и его подручные не задавались никогда: "Опять кровь на улицах?" Самая банальная, заставившая командармов признать несуществующую вину и позволившая генсеку расправиться с ними: тревога за семьи и нежелание подвергаться пыткам. Якир просто обменял свою жизнь на жизнь жены и сына и, видимо, нашел способ заставить Сталина - против обыкновения - выполнить на сей раз обещание. Подробному разбору причин должно все же предшествовать изложение фактов и сравнительный анализ методов Гитлера и Сталина. Но закончить главу надо ссылкой на Жукова. Как-никак, он был выучеником убиенных. Даже если бы их вклад в оборону страны ограничился воспитанием одного только Жукова, то и тогда они заслуживают пьедестала. Но в стране, где памятники ставят литературным героям, не помнят героев подлинных. Итак, то, что действительно написал Жуков, вернее, то, что он надиктовал, опубликовано лишь в 10-м издании его мемуаров, уже после падения империи. Эта многостраничная вставка содержит и тот эпизод, в котором коса мелькнула над головой самого Жукова. Если он уцелел, то не потому что не был виновен. Вайнер и Горячев тоже были не виновны. "В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей... В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегать встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было -- старались говорить в присутствии третьих лиц-свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. (Подчеркнуто мной. -- П.М.) Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха быть заподозренным в нелояльности. И эта жуткая обстановка продолжала накаляться". Комментарии излишни, и кусок из 10-го издания мемуаров приведен вот для чего: Во-первых, чтобы обратить внимание читателя на не свойственный маршалу, но несомненно принадлежащий ему эпитет "жуткая", примененный дважды в коротком абзаце и нигде не встречающийся в мемуарах, даже если речь идет о войне. Во-вторых, чтобы дать понять одну из причин, по которым Жуков уцелел в чистке. Он вовремя понял, что надо запереть язык за зубами. (Вторая заключалась все-таки в личном мужестве и неистовом желании жить: он яростно и умело защищался, когда коса занеслась над его головой). В-третьих, чтобы лишний раз показать, как отличается подлинное мнение Жукова от того, что было дозволено к публикации. А ведь подобным образом редактировалось не только то, что писалось, но и то, что мыслилось. 9. Чудесная своевременность. Факты Когда открылся доступ к архивам, новые историки сделали три вещи. Первая -- документы стали фальсифицировать, сокращая и даже дополняя их, но не переставая ссылаться при этом на номера папок хранения. Вторая -- вождя в 41-м наделили гением предусмотрительности и поставили в позу подготовки удара. Не успел, дескать. Третья -- гипотезу заговора определили в факт. Поддавшись якобы документированным публикациям новых в желтой прессе, я и сам в первом издании этой книги обронил слово "заговор". Новым историкам хотелось верить в заговор, чтобы оправдать расправу Сталина с РККА. Мне хотелось верить в заговор, чтобы наделить командармов высоким порывом и хотя бы тем утешаться, что, злоумышляя против оседлавшего страну тирана, погибли они не зря. Увы, факты не дают этого сделать. Каковы же факты? К сожалению, краеугольная в теме убийства РККА книга В.Рапопорта и Ю.Геллера "Измена Родине" попала мне в руки уже после публикации первого издания моей книги. Привлечение этих российских историков начну банально, с цитирования: "РККА середины 30-х годов была великолепная, первоклассная армия. Лучшая в отечественной истории. На ту пору самая передовая армия Европы и, безусловно, самая думающая... Пусть ею, нередко беззастенчиво, пользовались политики, но все равно РККА больше любого другого института (тогдашнего СССР. - П.М.) несла в себе революционный дух: освобождение от вековых оков рабства, косности и невежества, стремление к безграничному совершенствованию, неудержимый оптимизм... В армии выросло новое поколение военных интеллигентов, которые брались за задачи высшей трудности и многие из них решали блестяще. Невозможно представить, чтобы РККА отдала Гитлеру половину страны". До чистки не было в мире охотников противостоять РККА. Это факт, подтвержденный как историей, так и военными атташе великих держав, наблюдавшими маневры 1935-1936 г.г. Напряжение висело в воздухе, и мирный статус Европы не обманывал командармов. Сподвижник Якира, писатель, командир одного из первых тяжелых дивизионов, чудом уцелевший лагерник, комбриг Илья Дубинский, которому вернули полковничье звание вместо генеральского, оставил пересказ выступления командарма перед бойцами округа: цель маневров -- устрашение агрессора, выигрыш мира еще на два-три года. Время, нужное для перевооружения армии. Потому-то и выкладывал Якир перед ошеломленными наблюдателями новые и новые козыри, у него еще много имелось про запас того, что он держал в секрете, как то подводные переправы, осуществлявшиеся не только пехотой, но и танками (чего новые не могут не знать, но предпочитают помалкивать, дабы не пробуждать воспоминаний о кровью орошенных речных плацдармах Великой Отечественной). Так что, демонстрируя новшества, Якир не блефовал, когда с хорошо разыгранным простодушием сокрушался, что не все успел показать. Запугать, выиграть время и войти в такую форму, когда пугать уже не нужно будет, сами испугаются. Времени было в обрез, но еще хватало. А вот будущего и вовсе не было. *** Говорят, доброе начало полдела откачало. Но дело так страшно, тема так болезненна, и нет чувства, будто что-то откачано. Фактов много, и все просятся на первое место. Вот был такой человек -- Яков Охотников... Начнем все же не с него. 5 июля 1936 года был арестован комдив Дмитрий Шмидт (Давид Аронович Гутман), личность легендарная, начдив-2 корпуса Червонного казачества, затем, последовательно, начдив-7 (и в этом качестве командир Жукова, командовавшего у него полком. "Умница", -- отзывается маршал о своем командире), Дикой дивизии горцев, а при аресте командир единственной тогда в Красной армии тяжелой танковой бригады. (На его-то место и назначен был И.В.Дубинский.) Гутман-Шмидт был человек той храбрости, какая изумляла даже видавших виды рубак Гражданской. Исключение Троцкого из партии в 1927 году привело его в бешенство. Он тогда командовал дивизией горцев и приехал на съезд, одетый в форму своей дивизии, в черкесске с газырями. В перерыве между заседаниями он отыскал Сталина и с жестом, словно доставал из воображаемых ножен саблю, сказал: "Смотри, Коба, уши отрежу!" Сталин побелел и -- смолчал. Наивные люди, они думали его образумить... Но все началось задолго до этого... История -- это поиск причинно-следственных связей. А излагать придется чудеса. Да не просто чудеса, а сплошным потоком. Или, если ссылка на чудеса не пройдет, то работа будет задана целому поколению историков. И даже не одному поколению. Основной источник радости любого тирана -- уход из жизни неугодных. В 20-х годах подобравшегося к власти гнилозубого человечка судьба стала одаривать такими именно подарками. Первое чудо произошло в Тифлисе июльским днем 1922 г. Сорокалетний велосипедист Симон Тер-Петросян{12}, известный также по кличке Камо, попал под автомобиль, их в тогдашнем Тифлисе с десяток было, да так удачно, сразу насмерть. Очень он много знал о новом генсеке, много, как никто. Вместе Тифлисский банк брали, первое мокрое дело вождя. Знал о связях с охранкой. И, зная так много, оплошал. А ведь подлинный был супермен, террорист, тренирован, как спецназовец, в туза стрелял, всегда готов к засадам, к отпору. Уму непостижимо. Такой подарок, уж такой подарок... Утверждают, что генсек в это время был в Тифлисе. Впрочем, так ли уж это необходимо? Разве что на встречу вызвать и точно знать, когда будет идти-ехать и где. Второй подарок был Эфраим Склянский, по должности зам. председателя РВС республики, начальник Штаба РККА. По профессии военный врач. По одаренности военный гений. Вся его канцелярия находилась в его голове. Он в Революционно-Военном Совете один выполнял всю работу по координации действий фронтов Гражданской войны. В 1924-м убрали из РВС его председателя Троцкого, а с ним и Склянского. Прожил 33 года и утонул летом 1925-го в Пеннсильвании во время служебной командировки. Чудо. Ушел серьезный претендент. Так что, если вдруг, не приведи, конечно, бог, случись что с Фрунзе, хоть и неловко, но все же можно толкать на пост Главвоенмора своего карманного Клима Ворошилова. Вот бы выяснить, чьей волей понесло Склянского в такую даль... Зачем? Умел он плавать? Кто был назначен в спутники? Кто потащил его купаться? Кто утопил? А ведь на эти вопросы еще можно ответить... Склянский простился с жизнью 27 августа 1925 года. Спустя два месяца без двух дней за ним последовал Фрунзе, Главвоенмор. Как он не хотел идти на эту операцию{13}... Путь креатуре Сталина расчищался грубо, заметно. 6 ноября 1925 года Ворошилов стал Главвоенмором после ожесточенного торга. Умение торговаться всегда было сильной стороной Сталина. Прошел кандидат, ничтожность которого устраивала обе стороны. (Генсек тогда еще не был всесилен.) Подарок. И факт. И какой! Как армии было видеть это и терпеть? (Втискиваю несовместимое по масштабу, но своевременное: 6 августа 1925 года убит своим адъютантом командир дислоцированного на Украине 2-го кавкопуса Григорий Котовский, человек-легенда, Робин Гуд юга России, соратник Якира по героическому походу Южной группы войск. Рука этого храбреца была легка на подъем, а череда странных смертей в РККА начинается именно его убийством. Из ревности. Не чудо, но крайне своевременное нечудо. Неприручаемый был тип, со страстью к справедливости, не исключавшей и персонального террора.) Третьим чудом стал Феликс Дзержинский. Ну, не он сам, а смерть его, очень своевременная. Этот человек был принципиален, потому опасен. И вдруг умер, надо же случиться. 20 июля 1926 года. Под сей столп партии Сталину было не подкопаться, разве убить. Конечно, он сделал бы и это, но Дзержинский вдруг возьми да и умри сам. Чудо! В книге Геллера и Раппопорта об обстоятельствах его смерти сказано следующее: "Согласно объявленному диагнозу, он умер от разрыва сердца прямо на заседании ЦК, в ходе которого дважды вступал в яростный спор с Каменевым и Пятаковым. При знакомстве с текстами речей вызывает удивление незначительность предмета дискуссии. Казалось бы, тяжело больному человеку не было необходимости повторно брать слово по столь ординарному поводу. Рассказывают, что Сталин намеренно подливал масла в огонь, чтобы затянуть заседание. Наконец, Дзержинский рухнул на глазах боевых соратников..." Вот подарок так подарок... Мы никогда не узнаем подоплеки случайностей в списке, который радовал генсека еще до начала массового террора. Список продлился гибелью в авиакатастрофе еще одного друга справедливости -- комкора Яна Фабрициуса (четыре ордена Красного Знамени за Гражданскую войну, но несколько сдержаннее Котовского). Эта катастрофа летом 1929-го не была ли репетицией катастрофы самолета с работниками Штаба РККА? А убийство из ревности потенциального террориста Котовского не репетицией ли убийства Кирова было? И сколько незамеченных устранений потенциальных мстителей на уровне ниже Котовского предшествовало устранению Фрунзе? Иной подумает: автор нагнетает события сенсационности ради. Это не так. Ненависть к Сталину не заслоняет автору глаз, он вполне понимает, что некоторые из происшедших событий были случайны. Но такое обилие случайностей не случайно. Эта книга не что иное, как завещание старшего молодым коллегам, которые к тому же, может статься, будут удачливее и получат доступ к письмам или документам, подтверждающим или опровергающим подозрения. Обилие сталинских удач побуждает сомневаться даже в естественности смерти Свердлова. Противник необоримый, Свердлов знал Сталина, как никто, еще по Туруханской ссылке. Ссыльные в унынии и бездеятельности делаются разговорчивы и прозрачны, и Сталин так раскрылся, что Свердлов до конца жизни его не замечал. Как терпела армия Ворошилова? А как стерпела почти открытое убийство популярного Фрунзе? После революционного кровопускания руки не тянулись к оружию, дела хотелось решать парламентскими путями. И все же 7 ноября 1927 года, в день 10-летия Октября, что-то произошло. Прямо на трибуне мавзолея. В этот день ожидалась параллельная демонстрация троцкистов, и жизни вождей, помимо чекистов, должны были охранять слушатели военных академий. Так объясняют Раппопорт и Геллер. Кем было принято такое решение? Сталиным? ЧК? Академиями? Путаница при параллельном исполнении обязанностей чревата неожиданностями. Вот как описано все это в книге Рапопорта и Геллера, трактующих происшедшее как недоразумение. Утром 7 ноября 1927 года начальник академии им. Фрунзе Р.П.Эйдеман (одна из восьми жертв процесса командармов) вручил слушателям академии спецпропуска. Запомним имена героев: Яков Охотников (вот это имя!), Владимир Петенко, Аркадий Геллер. На территорию Кремля они прошли спокойно, но у калитки туннеля, ведущего на трибуну, стоял телохранитель-грузин, там пропуска академии силы уже не имели. Парни отшвырнули телохранителя и выскочили на трибуну. Охрана кинулась на них. Отличное начало для подлинного дела. Но... "Вырвавшийся Охотников подскочил к Сталину, которого счел виновником всей этой провокационной неразберихи (Правильно! Но какой именно?.. -- П.М.) и кулаком (Ну вот, нашел чем... -- П.М.) ударил его по затылку. В последнее мгновенье (перед чем?) телохранитель выставил нож -- стрелять было нельзя -- и ранил Охотникова в руку. Вмешательство присутствовавших военных погасило вспышку". Жаль. В эссе "Апология Якира", опубликованном в 1999 г. в нью-йоркской "Интересной газете", этот поступок молодых командиров я интерпретировал как покушение. Теперь так не думаю. Но, даже будь это покушение, как ни трагичен был для страны и народа срыв его, описание сцены нельзя читать без смеха. Стоит лишь представить ситуацию до этого удара кулаком по шее вождя, предмета столь рьяной, совместной с чекистами, охраны, от агрессивного появления на трибуне деревянного тогда мавзолея трех командиров, по дороге сломавших калитку, перелезать друг за другом было долго, могли помешать добраться до любимого вождя, а уж так хотелось, он зарезал их слишком независимого наркома и далекий Пишпек назвал его именем, это у вождя потом стало забавой -- называть города именами устраненных, дабы новости с мест тоже звучали победами: Котовск, Ленинград, Свердловск, Фрунзе, Дзержинск и Днепродзержинск, покорный, но неуместно популярный Киров (Кировоград, Кировобад, Кировакан, Кировск...), Куйбышев, Орджоникидзе... Описание Рапопорта и Геллера комично тем, что исходит из концепции рьяных служак. Если так, то -- да, чрезмерное усердие, и субъект сугубой охраны, на который пылинке не дозволено упасть, получает подзатыльник. Но уже ходит из рук в руки повесть Пильняка. Имена не названы, но так все прозрачно. Несомненно физическое устранение Фрунзе, в академии имени которого учатся молодые командиры. И они достигли цели. Так не кулаками же! И шашками на трибуне не развернешься... Без пистолетов в руках -- значит, не покушение. Парни действовали как любители. Их начальник комкор Эйдеман тоже. Не обсуждали? Избегали слов? Единомышленники понимают друг друга без слов? Вот так и поняли. Никто из этих, с позволения сказать, тираноубийц, не был близок Сталину. Охотников и вовсе был человеком Якира, помощником по героическому походу 45-й дивизии. Они и лично были близки. Ну и что, причастен Якир? Где доказательства? Впрочем, Сталину не нужны были доказательства. Ему хватало подозрений. Доказательств, когда надо, он добивался признаниями вины. Впечатление такое, словно вождя решили пугнуть. Пугнуть уголовника, какая неосторожность... Кто? Вряд ли Якир. Он был умница, реалист. Участвуй он в обсуждении, он предложил бы идти до конца. И нашел бы средства. А ведь до убийства Фрунзе военные вообще не шли дальше снисходительного презрения к Сосо в том кругу, где таланты вождя котировались по подлинной их стоимости. И, хоть после устранения Фрунзе прошло уже два года, акция молодых командиров, сторонников Троцкого в качестве альтернативы Сталину (тут надо вспомнить о не так давно зачитанном на съезде завещании Ленина), была скорее всего предприятием келейным и осуществлялась в уверенности, что за это хулиганство их, если и будут судить, то не сурово. Сталин не всесилен, а за ними -- армия. Не подумали они о том, что будет, если за ними не станет армии. Такое в двадцатые и впрямь трудно было предположить. Словом, лицо вождя не так еще было отчетливо, а Якир не был троцкистом, как Охотников и Шмидт. Он был, если можно так выразиться, гамарниковцем, то есть человеком идеи, а не личности. Он сознавал недостатки всех лидеров и не желал нового тура борьбы за власть, так как революционный опыт убеждал, что в России достижение политических целей, даже не вполне отчетливых, не считается с кровью. И потом, тогда он еще верил в коллегиальность. А вождь почуял дуновение смерти столь отчетливо, что с ним в тот же день, 7 ноября, произошел психический срыв. Второй такой срыв произошел 22 июня 1941 года. Лечить первый вызваны были два медицинских светила страны -- Юдин и Бехтерев. Диагноз Бехтерева -- паранойя -- стоил ему жизни{14}. Второй срыв вождя лечила своей кровью вся страна. 10. Великий вождь и учитель Представим ход его мыслей. Он прибирал к рукам власть, а она начинается с полиции и армии. С полицией было несложно. Для полицейских ищеек глава партии делался хозяином автоматически. К тому же ищейки не обладали ни популярностью героев Гражданской войны, ни присущим военным чувством собственного достоинства, расправляться с ними в случае нужды было легче. Но в армии назначение Ворошилова не прибавило Сталину авторитета. Гражданская война создала имена столь громкие, что носителям их приходилось улыбаться даже вопреки желанию. Бойцы, воевавшие под их началом, разнесли их славу по стране и продолжали ширить ее и творить легенды о своих командирах, а заодно и о себе. Лишь сочетание с их славой могло создать славу вождю, собственной у него не было, ее предстояло придумать. Оседлать армию не просто. Что ж, непримиримые погибнут случайно, другие уйдут по возрасту, третьих надо перевести на гражданскую работу и убрать потом, незаметно. Кого-то раскидать по заграничным миссиям, поближе к линии огня, подальше от Москвы. Если выживут, связи с единомышленниками все равно ослабнут. Кого-то купить, кого-то повязать женщиной, кого-то рассорить. В этом хорошо помогает повышение не по заслугам. И вообще, больше выдвигать молодых и в Гражданской войне не прославившихся... Военные гадали о его причастности к смертям, но ему-то гадать не надо было, он знал. И не только о прошлых, но и о грядущих. Вполне здоровые служки социализма трудились вокруг, а он уже знал, кто из них и сколько проживет. Список был -- и вот пополнился участием молодых! Уже давно вождь не знал пощады и не ждал ее, готовя то, что замыслил. Но покушение теперь, когда армия в руках своего человека!.. С усиленной охраной пришло некоторое спокойствие, и он, с присущей ему холодной яростью, сказал себе: "Военные нужны поглупее и попослушнее. Значит, сделать вид, что веришь в ведомственное недоразумение, улыбаться и ждать, ждать, пока можно будет уже не сажать -- убивать! Перебить всех, кто мешает абсолютной власти над армией. Чтоб от одного имени трепетали". Не тогда ли он задумал убить кого-то из соратников, того, кто будет всех популярней? То-то славно: приблизить соперника, представить лучшим другом, такими именно словами скорбеть о нем после убийства, приписанного тем, кого наметил перебить, имея теперь уже повод для жесточайшего террора. Наверно, тогда он и задумал это. Жутко, но логично. Ему нужна была не просто власть, но власть абсолютная. Командармы должны быть послушны, как темники Чингиз-хану, как сардары шаху Аббасу. Навытяжку стоять будут! А военные, не любя Сталина, все же обрадовались нежданным добродушием. Обрадовались, что все обошлось, что Охотников, Петенко, Геллер{15} завершили образование в академии, заняли свои командные должности и работают на благо РККА и общего дела. Ведь они были люди. И уставали от вражды. Но не он. Он знал, на что идет, и четко определил последовательность. Сперва завладеть полицейским аппаратом. Любой ценой. Удачная, вся будто сама по себе и у всех на глазах, смерть Дзержинского диктует тихое отравление интеллектуала-наркомана Менжинского и назначение на его место аптекаря Ягоды. Сделать так, чтобы устранение противников не надо было оправдывать идеологией. Чтобы устранение кого угодно вообще не надо было оправдывать. А с армией не спешить, благо, во главе свой, карманный нарком. Создавать себе военную славу, постепенно встать вровень, а там и над всеми этими легендарными по заслугам в Гражданской войне. Ворошилов первую статью напишет, а там и другие, из них верный круг формироваться будет, кадры Московского округа в первую очередь... До поры он заигрывал с армейским руководством и спешно истреблял политических противников. Времени у него было в обрез, и он, конечно, допускал ошибки. Но они сходили ему с рук. Почему? Кратко эти причины уже перечислены, кроме одной, самой главной: Сталин уже наработал культ и усилиями прессы, целиком подвластной партаппарату, успел представить себя по крайней мере в одном качестве -- наследника Ленина, верного и любимого его ученика. Культ Ленина стал главной задачей прессы и радио. Именно с этой целью проведена была невероятно дорогостоящая и так оправдавшая себя радиофикация страны, своими проводами проникшая с ежедневной промывкой мозгов в самые глухие углы, куда вели хоть какие-то дороги. "Все мы люди, управляемые по радио" -- горькая эта поговорка известна людям моего поколения. Решающее значение имело создание областных и районных радиокомитетов, работавших под бдительным оком партаппарата и вещавших многократно в течение каждого божьего дня так, что имя Сталина повторялось рядом с именем основателя государства Ленина в примитивных на первый взгляд сочетаниях типа "... под знаменем Ленина-Сталина" или "ленинско-сталинская практика", а затем, после опубликования ужимок его ума, уже и "...ленинско-сталинская теория". В этой связи понятно высказывание Бухарина, относящееся еще к 1928 году: "Это Чингиз-хан. Он всех нас передушит." Можно понять обреченность противников Сталина перед лицом миллионной партии, самозабвенно скандировавшей его имя, можно понять угнетенность не только политиков, но и военных. Эта угнетенность усиливалась сознанием того, что царская охранка была школой для трудных подростков по сравнению с новым р-р-революционным институтом ВЧК, а революция после всех принесенных на ее алтарь жертв банально завершается контрреволюцией, и они не находят точки опоры, чтобы противостоять этому. Личный террор? А потом? (Ах, как не надо было тогда думать о том, что потом...) Апатия военных, помимо осознания Сталина как жуткого противника, помимо традиционного для легитимных режимов (генсек изощрялся и преуспел в том, чтобы представить режим своей власти волеизъявлением партийного большинства) и нежелания армии вмешиваться в дела, не относящееся к обороне, дополнительно объясняется тем, что военные устали от политической возни и трескучих революционных фраз, от всего этого братства отрядов летучего пролетарского гнева против ярма эксплуататоров. Они устали от крови Гражданской войны и своего участия в ней. Можно лишь пытаться представить муки совести Якира за его участие в расказачивании Дона. Не исключено, что воспоминания об этом обессилили его, когда пришло время решений и бездействие означало смерть. Быть может, думал он не столько о том, что выполнял тогда свой революционный долг, сколько о том, чем обернулась революция, и это лишало его воли к жизни. Жизнью его была революция и построение идеального социализма, этому он посвятил жизнь и за это, сжав зубы, шел через хаос Гражданской войны. Ибо насилие и ужас ее были безмерны. Кто из военных первым повернул голову в сторону своей страны? Якир. В коллективизацию он, единственный среди военных полный член ЦК, обратился к Сталину с просьбой смягчить положение голодающих крестьян Украины. Надо помнить, что была коллективизация для Сталина. Он озлился. Отказать не посмел, но посоветовал Якиру больше заниматься военными делами. Поздно Якир спохватился. Поздно. Слишком было поздно. Повторяю еще и еще, ибо основой России, нравственной и экономической, хоть и подорванной революцией, но все еще живой, было крестьянство. Уничтожив его, Сталин оставил Россию без моральной основы. После раскулачивания, рассорившего крестьянство, коллективизации, морально его растлившей, и убийственного голода, раздавившего его и физически, и сознанием полного бессилия перед властью, управление страной нормальными методами стало невозможно. Выход был один -- в диктатуру. Сталин это понимал, потому и осуществлял так бестрепетно. Ну какой здравомыслящий администратор возьмет власть в стране, где ликвидированы основы общества и товарных отношений? Это же путь в уголовщину! На этом этапе Сталин оторвался от соперников. Только другой тиран, готовый продолжать репрессии -- а иного пути не было, раскулаченные еще не все вымерли, и уж они, прекратись репрессии, покатили бы назад, мстя за страшные муки и потери, -- только другой тиран мог пожелать сменить этого и властвовать на крови. -- Такого не нашлось. Судьбоносный поворот крестьянства стал переломным в судьбе страны. Военные упустили момент, когда их поддержали бы десятки миллионов. Так же прохлопали свой момент и генералы рейхсвера в 1933 году, за что немцы уплатили свою цену... Или жизни миллионов не стоили жизни вождей? Жизни тружеников, их детишек-младенцев, их стариков, отработавших целую жизнь от зори до зори в зной и стужу и умерших от зноя, стужи и голода в теплушках или бараках или погребенных под развалинами своих прекрасных городов, не стоили жизни захребетников, которые никогда не трудились и ничего не зарабатывали? Настало время определиться в понятиях. "История не имеет сослагательного наклонения"? Да, прошлое неотменяемо, но история имеет сослагательное наклонение, и наклонено оно в будущее. Мы не только можем моделировать прошлое, но обязаны делать это, инкрустируя его поступками, которым желательно было свершиться -- и которые не свершились. Речь идет не только о выдающихся деятелях, они у всех на виду и поведение их вынужденно. Речь идет о любом гражданине, осознавшем деспотизм деспота, имевшем доступ к нему -- и не поднявшем на него руку. Такое осуждение жертв террора особенно болезненно потому, что участь их продолжает жечь душу. Осуждение за то, что они позволили закласть себя, тогда как любые потери в свержении тирана были бы в тысячи раз меньше потерь от его правления. Впрочем, куда мы несемся? Ведь еще остается последний, но законный случай сместить некоронованного государя и спасти страну от слишком дорогих его услуг. Впереди XVII съезд ВКП(б) и возможность избавиться от генсека путем голосования. Для этого одно лишь и нужно: трезвая оценка достижений. Коллективизацию и индустриализацию увидеть и с точки зрения их реальности, и с точки зрения их стоимости. Белое увидеть белым, черное черным. Еще не разверзлась пропасть, отделяющая Россию от остального мира. Еще возможна остановка дальнейшего кровопускания в стране и реабилитация ее в глазах других стран. Чистки и военные потери еще за горизонтом, но кормчие умеют заглянуть за горизонт, не так ли? 11. Опрокинутый мир. Cъезд победителей XVII съезд ВКП(б) -- величайший позор той партии на все времена. Плюрализм и коллективность начисто отсутствовали в ней изначально. Не в меру заботясь о дисциплине, партия с самого начала стала орудием единоличной власти. А смещение лидера бесцельно там, где нет плюрализма. XVII съезд показал это с позорной наглядностью. Делегатов, свежеиспеченных партийцев из провинции, ждала столичная сытость и незнакомый им гостиничный комфорт. Их кормили и развлекали, их приветствовали и обслуживали так, что они сразу по прибытии почувствовали себя нужными, остро причастными делу, на которое их созвали: праздновать победу социализма, одобрить путь, по которому они к этой победе пришли и по которому пойдут в будущем. Путь, устланный костьми миллионов лучших людей России, пытавшихся этому пути препятствовать. Но в том-то и дело, что на съезде доминировали те, кто всего этого вовсе не понимал и восторженным ревом глушил все голоса. Они и не прозвучали, что не удивительно. Порядок отбора делегатов изначально оставил в меньшинстве тех, кто мог использовать трибуну в деловых целях. Сталин позаботился о том, чтобы этого не случилось. Пышный прием с самого начала настроил делегатов голосовать за все, что угодно, даже недослушав, лишь бы это исходило от адептов Сталина. Мы родились и выросли в атмосфере обожания вождя и ничего иного не знали, для нас это была данность жизни, привычная, как голубизна небес, и неизбежная, как смена дня ночью. Но установилось-то все до нас, при поколении революционном, свергшем привычное и поставившем под сомнение не только голубизну небес, но даже веру в Бога. Перестать верить в Бога - и поверить в человека! Бесцельно спрашивать, как это случилось, ибо это случится на Земле еще не раз. Одна из задач книги -- дать хотя бы частичный ответ на вопрос о пассивности жертв чистки, включая тех, кто заранее предвидел роковой поворот событий. Съезд был самороспуском партии. Он показал, что главной ее функцией стало любование вождем и славословие столь унизительное, что в перспективе истории на это как-то неловко даже глядеть. Существование партии уже не бессмысленным стало, оно стало вредным. Подчинение дисциплине сковало лучших людей, тех, кто еще мог влиять на ход событий. В бурном море сложнейших политических течений ХХ века кормчий повел судно, сбросив за борт штурманов с их лоциями и обсервациями и не слушая впередсмотрящего. Тот, кто сразу после съезда не поставил целью убрать Сталина, -- до того, как он начал серию открытых убийств, их можно было предвидеть, если мыслить бесстрашно и не прятать голову в песок, -- тот, кто стерпел принятие чрезвычайного законодательства, обрек себя своей участи. Несчастье в том, что не только себя. Но они, осознав себя обреченными, далеко вперед уже не смотрели... Съезд показал, что партия покорна воле генсека и полна энтузиазма, которым, с его подачи, готова накачивать страну. И армия, потенциально сильнейшая в мире, повиновалась вождю. Но армия ему нужна была агрессивная, готовая к захватам. А верхушка РККА в лице ее командармов все еще руководствовалась идеей несокрушимой обороны. Это был последний рубеж неподчинения воле вождя, рубеж достаточно мощный, чтобы отсиживаться за ним до какого-то удобного случая. Армия, последняя надежда пассивной оппозиции, стала также последним оплотом независимого политико-стратегического мышления. И порядочности, по строгим международным меркам. И вот ведь еще что: армия в лице ее идеологического и стратегического руководства следовала мирным прокламациям коварного сталинского правительства всерьез. Впрочем, нельзя исключать, что военные на самом верху, те, кто уничтожены были первыми, понимали удобство своего простодушия и серьезного отношения к миролюбивым лозунгам и всяческим мирным инициативам. В такой позиции было то неоспоримое преимущество, что вождь никак не мог осудить ее публично. Оборонительная поза армии воспевалась в стране и с международной точки зрения была неуязвима, а перевооружение ее оправдано: если полезут, дать по зубам так, чтобы зубов не осталось. Такая армия вождю не была нужна. (Нужна ли она была стране, показала война.) Намерения Гитлера стали очевидны. Предстоял передел Европы, а он, вождь, оставался в стороне со своей миролюбивой армией, ведомой к тому же людьми, которые его самого всего лишь терпели и ждали удобного момента, чтобы сместить... От них надо было отделаться любой ценой, пусть даже ценой всей армии, если она так их чтит и так к ним привязана. Притом поскорее, пока армия не осознала, что осталась последним бастионом, и не стала действовать соответственно. Но для начала надо было освободиться от остатков так называемых порядочных людей в правительстве и от задавленных оппозиционеров. Не арестовать, арестованных освобождают и ставят во главе. Их надо убить. Убитых никуда уж не поставить, практической работы они не выполнят и массы за собой к указанной ими цели не поведут. Но для такой чистки ох какой нужен повод... 12. Повод Кажется, этой главе суждено быть кратчайшей. Суть (и жуть) ее смысла читателю, уже подготовленному к этому, представлена будет единственной фразой: нет в мировой истории страницы подлее, коварнее, кровавее по последствиям, чем задуманное и осуществленное Сталиным убийство Кирова. Именно такая популярная фигура и нужна была тирану для разжигания все еще сырых дров всенародного остервенения и подозрения. Конечно, от политического деятеля не потребуешь быть совестью эпохи или эталоном благородства. Но ведь и в подлости есть мера. Не в сталинской. Его подлость была безмерна. 13. Съезд как пролог Читатель уже понял, что кукушка из часов закуковала на XVII съезде. А обстоятельства были таковы: Когда Киров был секретарем Ленинградского обкома, Иона Якир в качестве члена ЦК, по просьбе Кирова, уделял внимание Ленинградскому военныму округу. Якир и Киров подружились -- факт малоизвестный. Итак, в январе-феврале 1934 г. состоялся XVII съезд ВКП(б) -- Съезд победителей. Все шло парадно, гладко, но при голосовании против кандидатуры Кирова в состав ЦК было подано 17 голосов, а против Сталина 111 -- известный факт{16}. У Кирова был человеческий облик, а за Сталиным, после ряда загадочных смертей, включая смерть участника врачебного консилиума В.М.Бехтерева, уже потянулась репутация страшного человека. Популярность Кирова росла. Было даже внесено предложение избрать его Первым Секретарем, что Киров решительно отверг. Сталин понял: неведомо для себя самого подрос преемник. Дав самоотвод и восхваляя Сталина, не готовый к браздам власти Киров подписал себе смертный приговор. Летом того же года у Сталина произошел конфликт с военными по поводу утечки за границу через посредство самого Сталина важной информации о реформе армии. Вероятно, он играл свою игру -- устрашал Гитлера. Но не знал и не спросил, чем можно пользоваться для устрашения, а чем нет. В конфликт втянулись и штатские -- В.Куйбышев, Предсовнаркома, и Серго Орджоникидзе, Наркоммаш, ближайший друг Сосо. На политбюро летом 1934 года Сталину задали вздрючку. Куйбышева конфликт буквально взбесил, и он резко осудил Сталина за вмешательство в дела, в которых тот ничего не смыслит. Возможно, этот рабочий эпизод не переносивший критики параноик-генсек воспринял как шаг к его смещению. Тем же летом Гитлер расправился с соперниками в партии и штурмовых отрядах (Штрассер, Рем и другие). Работа была грубая, и Сталин сделал заметку на память. Все лето он общался с Кировым, афишируя свою с ним дружбу. В Сочи поехал на отдых -- с собой взял. Всюду таскал, в шашки с ним играл, вино пил. А северянин Киров страдал от жары и мучился бессонницей. Летом 1934 года В.М.Примаков был переведен с должности зам. командующего войсками Северо-Кавказского округа на должность зам. командующего войсками Ленинградского округа. Вроде как повышение. Но Примаков не был фигурой, которую передвигали случайно. Волей Сталина его постоянно кидали с места на место, не давая засидеться и обрасти друзьями. Перевод в Ленинград во время, когда Николаева подстрекали к покушению, свидетельствует лишь об одном: Сталин желал, чтобы в момент убийства Кирова Примаков был как можно ближе к сцене и притом в значительной должности{17}. 1 декабря 1934 года в коридоре Смольного Киров был убит натравленным на него неврастеником Николаевым (см. о подобном убийстве Котовского. Любопытно, много ли сторонников Сталина погибло по мотивам ревности?) По сравнению с ликвидацией Рема это убийство было почти ювелирной работой. Но о предыстории его и таинственном исчезновении свидетелей слухи ходили даже в наши переполненные вождем детские годы. Убив Кирова, вождь накалил обстановку и дал повод для принятия чрезвычайного законодательства "О мерах борьбы с врагами народа", каковое и принято было в тот же день, 1 декабря. Спешил Сталин, спешил, это было очевидно. Стало ясно, что так называемые законы