Большие изъяны были допущены в организации управления Вооруженными Силами на военное время. Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Руководство ВМФ пыталось решать свои вопросы в отрыве от Генштаба. Неправильным было отношение к Генеральному штабу, как основному органу оперативного управления Вооруженными Силами.
Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектование Вооруженных Сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное зам. Наркома Е.А. Щаденко. Это привело к недостаточной согласованности мероприятий по этим видам деятельности и решения их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач. Хотя и Жуков не проявил настойчивости, чтобы приостановить формирование такого количества механизированных и воздушно-десантных соединений, что привело к большому распылению танков и других средств.
Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения Вооруженных Сил без своего разведоргана.
В Наркомате обороны не было единого органа управления тылом, службы снабжения подчинялись Наркому и различным его заместителям.
Всю систему управления Вооруженными Силами лихорадила чехарда с непрерывными перестановками руководящего состава в Центральном аппарате и военных округах. Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора года перед войной (1940-1941 гг.) пять раз (в среднем через каждые 3--4 месяца) сменялись начальники управления ПВО, с 1936 по 1940 г. сменилось пять начальников разведывательного управления и др. Поэтому большинство должностных лиц, не успевало освоить свои обязанности, связанные с выполнением большого круга сложных задач перед войной. Кстати, такая практика продолжалась и во время войны. Жуков не раз прямо говорил об этом Сталину, но на деле ничего не менялось.
Накануне войны не был продуман даже такой вопрос: кто будет Главнокомандующим Вооруженными Силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему еще до войны не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Генштаба и фронтов. Всю работу Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба пришлось на ходу и экспромтом перестраивать применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией и обеспечивающими ее органами.
Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками и от них вскоре пришлось отказаться.
Во всех звеньях слабо была организована связь, особенно радиосвязь. В последующем это привело к тому, что проводная связь во фронтах, армиях, дивизиях была нарушена противником в первые же часы войны, что в ряде случаев привело к потере управления войсками.
Серьезным упущением Генштаба и прежде всего Б.М. Шапошникова, было то, что им не была разработана четкая система приведения войск в высшие степени боевой готовности. Оперативные и мобилизационные планы были недостаточно гибкими. Они не предусматривали промежуточных степеней наращивания боевой и мобилизационной готовности войск, а также поочередного приведения их в боевую готовность. Войска должны были оставаться в пунктах постоянной дислокации или сразу полностью развертываться. В Генштабе не были установлены даже такие короткие сигналы (команды) как в ВМФ, для быстрого доведения распоряжений о приведении войск в боевую готовность.
В условиях, когда на Жукова сразу обрушилось огромное количество нерешенных вопросов и острого недостатка времени и он не смог своевременно разглядеть и устранить эти упущения.
Г.К. Жуков с самого начала своей деятельности в должности начальника Генштаба пытался поставить и решить некоторые из этих вопросов. Но при существовавшей тогда системе руководства оборонными делами их очень трудно было "пробивать".
Не отвечали интересам ведения оборонительных операций в начале войны базирование авиации и расположение складов с материальными запасами. Аэродромы строились в непосредственной близости от границы, базирование на имевшихся аэродромах было крайне скученным.
По свидетельству Маршала Советского Союза А.М. Василевского, Жуков и органы снабжения Наркомата обороны считали наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от госграницы, примерно на линии Волги. Но такие деятели, как Г.И. Кулик, Л.3. Мехлис, Е.А. Щаденко категорически возражали против этого. Они считали, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. Эта линия, к сожалению, возобладала. В результате советская авиация и материальные запасы в первые же дни войны оказались под ударами противника.
В целом у Советского государства были обширные планы по коренному преобразованию и повышению боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского флота, рассчитанные на несколько лет. "Когда же все это будет нами сделано, -- говорил И.В. Сталин, -- Гитлер не посмеет напасть на Советский Союз". Но все это, к сожалению, не суждено было осуществить. Война застала нашу страну и ее вооруженные силы в стадии многих незавершенных дел по перевооружению, реорганизации и переподготовке армии и флота, создания обороны, перестройки промышленности, создания государственных резервов и мобзапасов.
Накануне войны особенно большое значение приобрела разведка. После войны много писали и говорили о том, что разведка своевременно докладывала об основных мероприятиях по сосредоточению германских войск у советских границ и их подготовке к наступлению. Но при этом излишне упрощается обстановка того времени и не учитывается, что поступали не только донесения, подтверждающие подготовку к нападению на СССР, но и данные, которые опровергали подобные сообщения.
В 1941 г. тяжелый пресс предвзятых политических установок оказывал огромное давление не только на разведку, но и на всю практическую деятельность по организации обороны страны.
Сталин, стремясь оттянуть войну, продолжал пытаться обеспечить безопасность страны политическими, дипломатическими средствами, в то время как другая сторона уже перевела курс своей политики на военный путь. В такой обстановке, особенно накануне войны, требовалось более активное и непосредственное участие в выработке военно-политических решений Наркомата обороны и Генштаба, но "боги" от политики считали все это излишним.
Некоторые командующие (в частности, М.П. Кирпонос) просили у Москвы разрешения хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов, которые безнаказанно летали над нашей территорией. Но им отвечали: "Вы что -- хотите спровоцировать войну?". Сталин не хотел дать Гитлеру повода для развязывания войны. Но ему это и не было нужно, как, например, при нападении на Польшу.
Подводя итог сказанному, можно еще раз подчеркнуть, что без учета всей обстановки и того, какие действия диктовались сверху, трудно объективно оценить деятельность Жукова как начальника Генштаба и все, что произошло в начале войны.
В целом, несмотря на крупные упущения и ненормальную обстановку, затруднявшую подготовку войск к отражению агрессии, советским командованием накануне войны был осуществлен и ряд важных мер по усилению боеспособности Вооруженных Сил и, в первую очередь, западных военных округов. По настоянию С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова проведен призыв на учебные сборы около 800 тыс. военнообязанных запаса, что было равносильно частичной мобилизации. В состав этих округов было переброшено 28 дивизий из восточных районов страны. Удалось существенно увеличить производство новых образцов вооружения. Усиленными темпами продолжалось оборонительное строительство. Уточнялись оперативные и мобилизационные планы в соответствии с изменившимися условиями обстановки. Советско-финская война имела не только отрицательные военно-политические последствия. Опыт этой войны имел и положительное значение. Более объективно и остро стала оцениваться боеспособность Красной Армии и на этой основе были приняты срочные меры по устранению выявившихся недостатков и слабых мест в ее строительстве и подготовке. Под руководством нового Наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко особенно много было сделано по укреплению единоначалия, порядка и воинской дисциплины, активизации и максимальному приближению обучения войск к условиям боевой действительности. В этом отношении за 1--1,5 года было сделано больше, чем за 30-е гг. Накануне войны проводились и другие мероприятия по повышению боеспособности армии и флота.
Можно, конечно, во многом упрекнуть Тимошенко и Жукова за то, что они не сумели доказать Сталину необходимость проведения более решительных мер по наращиванию боевой готовности войск. Но при сталинской системе руководства далеко не все было возможно. Сравнивая с тем, что было на германской стороне, немецкий историк, издатель журнала "Шпигель" Рудольф Аугштайн напоминает эпизод, когда разработчик плана "Барбаросса" генерал Маркс, а также начальник Генштаба Гальдер и Главком сухопутными войсками Браухич имели сомнения в реальности плана, понимая, что потенциал германских вооруженных сил истощится к концу 1941 г. или в 1942 году, но не решались доложить об этом Гитлеру. В то время, как Тимошенко и Жуков докладывали свои предложения Сталину довольно настойчиво. Р. Аугштайн вынужден признать, что оба наших военачальника "...в условиях, сопряженных с гораздо большей психологической нагрузкой, вели себя гораздо мужественнее, чем Браухич и Гальдер".
Причины военных поражений СССР, как и причины того, почему ему в конечном счете удалось в 1941 г. устоять, заключены в изложенных выше обстоятельствах по подготовке Вооруженных Сил к отражению агрессии. Но трудности усугублялись и серьезными недостатками в практическом управлении Вооруженными Силами с началом фашистской агрессии. Даже когда достаточно точно стало известно о предстоящем нападении на СССР и когда война уже началась, у Сталина еще не было однозначной оценки того, что произошло. Отсюда половинчатость и нерешительность действий, запоздалая постановка задач войскам. Директива на приведение приграничных военных округов в боевую готовность была передана им в 0.30 22 июня 1941 г. В армиях ее получили в 3--4 часа утра, когда военные действия уже начались.
К тому же директива эта была крайне противоречивой, осторожной и туманной. Первоначально начальником Генштаба, т.е. Жуковым, была подготовлена более определенная директива о приведении войск в боевую готовность к отражению агрессии противника. Но Сталин как уже отмечалось, посчитал (и это за несколько часов до войны!), что такую директиву давать преждевременно, полагая, что, может быть, вопрос еще уладится мирным путем.
Согласно отданной директивы, по существу, не разрешалось даже введение в полном объеме плана прикрытия госграницы.
Требовалось приведение войск в боевую готовность в местах дислокации и занятие огневых точек на границе, а о занятии оборонительных позиций стрелковыми соединениями ничего не говорилось. Таким образом, войскам ставилась задача не на оборону и решительные действия по отражению нападения противника, а на то, чтобы не поддаваться ни на какие провокационные действия, "могущие вызвать крупные осложнения". Один этот эпизод ярко свидетельствует о непонимании Сталиным элементарных основ военного управления, его коварстве и, можно сказать, непорядочности по отношению к подчиненным войскам. Как известно, постановка задач войскам требует четкости и ясности, чтобы полученная задача не вызывала у исполнителей кривотолков и сомнений. Но в уточненной Сталиным формулировке сквозила именно полная неопределенность поставленной задачи. Из нее нельзя было даже понять, назревает война или ожидаются лишь провокационные действия. Если этот вопрос не могло решить высшее руководство, полностью владеющее стратегической обстановкой, как его можно было решить на поле боя? Как выполнять боевую задачу, как определить, что действия по отражению нападения противника не вызовут крупных осложнений? Вместо того, чтобы самому оценить обстановку и определить характер предстоящих действий войск, взять прежде всего на себя ответственность за это, распоряжения были отданы в такой форме, чтобы в случае каких-либо неблагоприятных последствий можно было снять с себя ответственность и обвинить тех, кто их выполнял. Даже командующие и штабы военных округов и армий не могли толком понять, что им нужно делать и как действовать. Как вспоминает Р.Я. Малиновский, "на уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгается на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать".
В сборнике воспоминаний немецких участников войны рассказывается о том, что утром 22 июня штаб группы армий "Центр" перехватил запрос советской военной радиостанции: "Нас обстреливают, что мы должны делать?". Из вышестоящего штаба последовал ответ: "Вы, должно быть, нездоровы. И почему ваше сообщение не закодировано?".
Например, 9-й мехкорпус К. Рокоссовского не получил ни одной машины из присланных по плану мобилизации, которая была объявлена в момент выступления соединений к местам предназначения.
Ввиду запоздалой отдачи директивы Главнокомандованием распоряжения из штабов округов и армий до большинства соединений и частей вообще не дошли и такие части приводились в боевую готовность уже под обстрелом противника.
К началу войны войска оказались на положении мирного времени -- в пунктах постоянной дислокации, в военных городках, лагерях. Вооружение и техника находились в парках, на консервации. Большинство соединений уже в ходе боевых действий и под массированными ударами авиации и артиллерии противника начали выдвигаться к госгранице навстречу его наступающим танковым группировкам, не успев занять назначенные оборонительные рубежи в пограничной зоне. Из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия границы, только 14 расчетных дивизий (отдельные полки, батальоны) или 25% выделенных сил и средств успели наспех занять назначенные районы обороны и то в основном на флангах советско-германского фронта. Артиллерийские полки и зенитные части дивизий и корпусов были выведены в лагеря, на учебные сборы (на значительном удалении от своих соединений) и поэтому войска вступали в бой без артиллерийской поддержки и противовоздушного прикрытия.
В результате в первые же часы и дни войска понесли большие потери и не смогли оказать достаточно организованного сопротивления наступающим войскам противника.
В тяжелом положении оказались советские ВВС. Авиация, не успев рассредоточиться, потеряла большинство самолетов на аэродромах. Например, авиация Западного фронта за первый день войны потеряла 738 самолетов из имевшихся 1780 самолетов. Всего советская авиация в первый день потеряла 1200 самолетов. Это позволило германской авиации в самом начале войны завоевать господство в воздухе, она непрерывными массированными ударами затрудняла организованный отход и закрепление советских войск на новых оборонительных рубежах, подход к полю сражения резервов и вторых эшелонов, подвоз материальных средств.
Германская армия с самого начала войны сумела захватить стратегическую инициативу. В результате внезапного перехода в наступление, массированного использования сил и средств на главных направлениях противнику удалось в первые же двое суток продвинуться до 110--150 км, создать угрозу окружения крупных группировок советских войск, нарушить фронт обороны.
Главное командование советских Вооруженных Сил, не получая своевременно достоверных данных обстановки и не зная подлинного положения дел на фронте, отдавало войскам нереальные распоряжения, не соответствующие сложившимся условиям обстановки.
В результате всего этого оборонительные действия фронтов в первые 15--18 суток закончились серьезной неудачей. Немецко-фашистские войска на северо-западном направлении прорвались на глубину до 450 км; на западном -- 450--600 км, на юго-западном -- до 350 км. Советские войска продолжали отступать с тяжелыми боями.
Однако и в этой тяжелейшей обстановке Главнокомандование советских войск продолжало еще неверно оценивать обстановку.
В условиях, когда устойчивость стратегической обороны была нарушена и образовались опасные прорывы крупных группировок противника на большую глубину, наиболее целесообразным было: заблаговременно готовить оборону на рубеже рек Западная Двина и Днепр, отводя войска и подтягивая на этот рубеж резервы. Но такие решения своевременно не были приняты. Стремясь любой ценой удержать каждый рубеж и не допустить отхода, войска ставились в еще более тяжелое положение, что и вынуждало их к дальнейшим отступлениям.
При анализе наших поражений в 1941 г. приводится много различных причин и многие из них действительно имели место. Но все они являются производными от двух главных, оказавших определяющее и наиболее пагубное влияние на ход трагических событий в начале войны.
Первая из них связана с уже не раз встречавшимся в истории забвением того элементарного положения, что война -- явление двустороннее. Непонимание и нежелание Сталина считаться с этой простой истиной было доведено до абсурда. Он часто упускал из виду, что при остром политическом и военном противоборстве сторон недопустимо исходить только из собственных желаний и побуждений, не учитывая того, какие цели преследует и что может предпринять другая сторона. Его особенно подводила доходившая до наивности предвзятая однозначность оценки военно-политической обстановки, не допускавшая какой-либо альтернативности ее развития. Если, скажем, он задумал отсрочить начало войны на несколько лет, то уверен, что и Гитлер до этого не может предпринять нападение. Поскольку по его расчетам военная мощь Франции в 1940 г. позволяла ей противостоять Германии сравнительно длительное время, то это уже гарантирует отсрочку агрессии против СССР.
В намеченную им схему мышления реальная жизнь уже не укладывалась. 13 июня нарком обороны С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков предлагают Сталину привести войска в боевую готовность, а он рекомендует им читать на следующий день сообщение ТАСС о том, что Гитлер не собирается нападать. Уверовав в свою непогрешимость и привыкнув к тому, что все ему внутри страны повинуется, Сталин, видимо, внушил себе, что так должно происходить и во всех других сферах.
Вторая причина наших военных неудач и поражений в 1941 г. объясняется совершенно неоправданной, неимоверной централизацией руководства всеми сторонами жизни и деятельности государства, обороны страны, строительства и подготовки Вооруженных Сил. В принципе такая централизация накануне и в ходе войны была нужна.
Но установленная Сталиным чрезмерная централизация руководства и управления, переходящая все разумные пределы, всеобщая подозрительность и недоверие к людям, их придавленность и запуганность чрезвычайно сузили общий фронт работы, лишали систему управления тех живых соков творчества и инициативы, без которых она может функционировать только строго по вертикали сверху вниз, в пределах установленных рамок, будучи неспособной охватывать все сложности реальной действительности и реагировать на ее изменения. Такая система управления не могла быть эффективной и тормозила работу по подготовке страны и Вооруженных Сил к отражению агрессии.
Сталин не только не мог объять всех вопросов, но к тому же монополизировал право на их личное решение и жестоко подавлял всякую самостоятельность мышления и действий. Другие руководители и органы управления во всех звеньях должны были по всем вопросам ждать указаний и заниматься только их механическим исполнением.
Такая практика политического руководства и управления войсками превратилась в настоящее бедствие. Многие предложения Госплана, Наркомата обороны подолгу не рассматривались и решение назревших вопросов многократно откладывалось. В результате до начала войны не были приняты решения по переводу промышленности на военное положение и форсированию производства новых видов оружия. Не были утверждены и введены в действие новые оперативные и мобилизационные планы взамен устаревших и не соответствовавших новым условия. До начала войны не было проведено отмобилизование Вооруженных Сил, а самое главное -- советские войска к началу военных действий не были приведены в боевую готовность для отражения агрессии и оставались на положении мирного времени. На простом языке это означало, что всесторонне изготовившийся противник наносил удар по армии, которая к началу его нападения какое-то время была по существу безоружной и еще не изготовилась для боевых действий.
В более ужасное и невыгодное положение армию уже поставить нельзя. В подобных условиях армия не может реализовать ни свои возможности, ни другие боевые качества. Если бы даже не было никаких других ошибок (несвоевременность отмобилизования армии, распыление боевой техники по многим формированиям, неправильное определение направления главного удара противника и многое другое), то одно только упущение с приведением войск в боевую готовность все равно свело бы на нет все другие осуществленные мероприятия. Это обстоятельство имело катастрофические последствия, предопределив все наши неудачи и поражения в начале войны.
Есть ли во всем этом вина начальника Генштаба генерала Жукова? Да, есть и немалая. О своей ответственности за это он сам не раз говорил. Но противостоять сталинской системе руководства в то время ни Жуков, ни кто-то другой не мог. Но заслуга его в том, что даже в тех невыносимых условиях ему удалось некоторые еще большие бедствия предотвратить и немало сделать.
В связи с этим хотелось бы выразить пожелание, чтобы и в современных условиях не забывалось, что оборонительный характер военной доктрины не уменьшает, а наоборот, неизмеримо повышает значение высокой боевой готовности Вооруженных Сил, ибо агрессор, выбирая момент для нападения, заранее изготавливается к нему, а обороняющаяся сторона вынуждена ориентироваться на ответные действия. Жизнь показывает также, что полнокровная творческая деятельность Генштаба возможна только в том случае, если она не скована слишком жестко политическим руководством.
Маршал Конев в 1957 г., когда было приказано вовсю клевать Жукова, писал:
"Являясь начальником Генерального штаба, т. Жуков обязан был разобраться в обстановке и разработать конкретные предложения в Центральный Комитет партии и правительство, направленные на повышение боевой готовности Вооруженных Сил. Однако всем известно, что своевременных мероприятий, связанных с заблаговременным приведением войск в боевую готовность и занятием ими соответствующих оборонительных рубежей для организованного и подготовленного отпора врагу, осуществлено не было".
Да, не было. Но Иван Степанович не стал объяснять, почему не было.
В отличие от многих военачальников и историков Жуков не валил все на Сталина, а самокритично анализировал причины допущенных ошибок. "Я не снимаю с себя ответственности -- писал он -- за то, что может быть, недостаточно убедительно обосновал перед Сталиным необходимость заблаговременного приведения нашей армии в полную боевую готовность для отражения надвигающейся агрессии. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов".
Дело усугублялось тем, что запуганные репрессиями (только в предвоенные годы было расстреляно три начальника разведуправления) руководители разведорганов и другие должностные лица стремились докладывать только то, что соответствовало оценкам Сталина. В самом начале своей деятельности в должности начальника Генерального штаба Жуков предложил Сталину некоторые срочные меры по усилению обороны западных границ, присутствовавший при этом В.М. Молотов бросил возмущенную реплику: "Вы что же, воевать думаете с немцами?". И это в период, когда подготовка к нападению Германии на СССР была уже в полном разгаре и до войны оставалось всего несколько месяцев.
Вопреки всем сообщениям разведки о сосредоточении у советских границ 170 дивизий в мае 1941 г. Берия заверял Сталина: "Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет".
Начальник разведуправления Ф.И. Голиков, сообщив Сталину данные разведки о завершении Германией подготовки к агрессии, в конце доклада сделал вывод:
"Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки". Такой же вывод в записке Сталину сделал нарком Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов.
"Конечно, на нас -- писал Жуков после войны, -- военных -- лежит ответственность за то, что мы недостаточно требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более решительно, чем делали. Тем более что, несмотря на всю непререкаемость авторитета Сталина, где-то в глубине души у тебя гнездился червь сомнения, шевелилось чувство опасности немецкого нападения. Конечно, надо реально себе представить, что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке общеполитической обстановки. У всех на памяти еще были недавно минувшие годы; и заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать, что, еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии.
И все же это лишь одна сторона правды. А я должен сказать всю. Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше него оцениваю обстановку и больше него знаю. У меня не было такой собственной оценки событий, которую я мог бы с уверенностью противопоставить как более правильную оценкам Сталина. Такого убеждения у меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых трудных положений. В данном случае -- в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина и в то, что в конце концов все выйдет именно так, как он предполагает, была сильнее. И, как бы ни смотреть на это сейчас, это правда".
К началу войны недостаточно подготовленным оказался и сам Генштаб. К тому же в первые дни войны Сталин разослал весь руководящий состав Наркомата обороны, Генштаба по фронтам и тем самым еще более усложнил управление. В частности, Г.К. Жуков был направлен в войска Юго-Западного фронта. Крупные ошибки допустили командующие войсками, особенно командующий войсками Западного фронта генерал Павлов. Не раз писали, что если бы на месте Павлова был Жуков, все равно бы ничего не изменилось. Действительно, общая стратегическая обстановка складывалась таким образом, что даже такому способному военачальнику, как Жуков, не удалось организовать достаточно эффективный контрудар нескольких мехкорпусов Юго-Западного фронта по танковой группировке противника в районе Соколя, хотя по сравнению с другими именно этот контрудар был наиболее удачным и противнику были нанесены серьезные потери и задержано его продвижение. Это был вынужден признать и Гальдер в своем дневнике.
Но даже в этой крайне тяжелой обстановке Жуков показывает не только умение проникать в глубинную суть складывающейся обстановки, но и далеко предвидеть ее развитие.
Так, благодаря своей исключительной прозорливости, умению мыслить не только за свою сторону, но и противника, разгадать скрытые процессы не только происходящих, но и назревающих событий, он распознал план германского командования, связанный с поворотом 2-й полевой и 2-й танковой групп немецко-фашистских войск на юго-восток для нанесения ударов по правому флангу и тылу Юго-Западного фронта. Против такого решения Гитлера выступали даже его наиболее опытные генералы. В сложившейся тогда обстановке казалось просто невероятным, что можно решиться снять силы с главного московского направления, где наметился наибольший успех, и повернуть на юго-восток. А Жуков, посоветовавшись с начальником оперуправления Генштаба В.Н. Злобиным, его заместителем А.М. Василевским, уловил возможность такого решения и предложил конкретные меры, упреждающие действия противника.
Причем такое предвидение возможного развития событий было плодом не одной лишь хорошей интуиции, но основывалось на тщательном анализе обстановки, оперативных расчетах и глубоком понимании внутренней логики развития военных действий.
Прежде всего было учтено, что немецко-фашистские войска, несмотря на достигнутые ими крупные успехи, понесли большие потери. Общий фронт противника значительно расширился. Оперативная плотность войск стала резко снижаться, и теперь их уже не хватало для одновременного наступления на всех стратегических направлениях. Враг был еще силен и очень опасен, но все же он был уже надломлен. Поэтому Жуков пришел к выводу, что германское командование не рискнет в ближайшее время наступать на Москву. Оно не было готово к этой операции, так как не располагало ни необходимым количеством ударных войск, ни их должным качеством.
Внимательное рассмотрение различных вариантов возможных действий противника показывало, что противник, видимо, не решится оставить без внимания опасный для группы армий "Центр" участок -- правое крыло группы -- и будет стремиться в ближайшее время разгромить Центральный фронт, который к тому времени имел в своем составе всего две армии.
Было ясно, что если это произойдет, то германские войска получат возможность выйти во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после того, как была бы ликвидирована угроза для них на фланге центральной группировки со стороны Юго-Западного направления, гитлеровцы могли начать наступление на Москву.
Готовность германского командования к решающему наступлению на Москву лимитировалась и действиями на Ленинградском направлении. Только после овладения Ленинградом и соединения с финской армией оно могло повернуть свои силы тоже на Москву, обходя ее с северо-востока и надежно обеспечивая левый фланг группы армий "Центр".
Но Сталин не согласился с доводами Жукова и такой оценкой обстановки.
Исходя из изложенной оценки обстановки, Жуков предложил Сталину укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Для этого одну армию взять из западного направления, другую -- за счет Юго-Западного фронта, третью -- из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагал назначить Н.Ф. Ватутина. (Последнее тоже было важным, поскольку А.И. Еременко своими безответственными заверениями вводил Сталина в заблуждение относительно действительно складывающейся обстановки).
Сталин все это отвергал из опасений ослабить Московское направление. Но Жуков был уверен, что противник на этом направлении пока вперед не двинется, а через 12--15 дней можно было перебросить с Дальнего Востока не менее восьми боеспособных дивизий и использовать их для усиления обороны Москвы. Последующие события подтвердили правильность таких выводов.
Весьма обоснованным было и предложение Жукова своевременно отвести войска Юго-Западного фронта на восточный берег р. Днепр. При этом одновременно предлагалось в районе Конотопа, Прилуки сосредоточить необходимые резервы для парирования удара противника по флангу Юго-Западного фронта. Настойчивость Жукова в отстаивании этого предложения вызвала у Сталина негодование, и он был отстранен от должности начальника Генштаба. Игнорирование же мнения Жукова привело к окружению и катастрофическому поражению войск Юго-Западного фронта, поставив Москву в сентябре-октябре 1941 г. перед смертельной опасностью.
Если бы Сталин более внимательно прислушивался к мнению Генштаба, если бы Жуков как нач. Генштаба обладал правом более самостоятельно решать оперативно-стратегические вопросы, в том же 1941 г. наши войска могли действовать более организованно и успешно.
Но, как справедливо писал Г.К. Жуков, "нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов... сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент". Надо сказать, что сам Георгий Константинович не только задним числом правильно оценивал и судил о многих из прошедших событий, но еще до того, как они случались, умел предвидеть их, находить оптимальные решения, в наибольшей степени соответствующие обстановке того времени. Не все его прозорливые выводы и предложения по изложенным выше причинам удалось реализовать. Но печальный, трагический опыт 1941 г. многому научил и послужил еще одним крупным пластом в фундаменте формирования полководческого искусства Жукова.
Глава втораяХарактерные черты полководческого
искусства в важнейших операциях и сражениях
1. Командование Резервным фронтом
После освобождения от должности начальника Генерального штаба Г.К. Жуков 30 июля 1941 г. вступил в командование Резервным фронтом. Разобравшись с обстановкой и убедившись в относительной устойчивости положения войск фронта, он приступил к подготовке Ельнинской операции.
Для характеристики полководческого искусства Жукова эта операция, проведенная с 30.08 по 8.09. 1941 г., примечательна прежде всего тем, что это была первая успешно проведенная наступательная операция в ходе начавшейся Великой Отечественной войны. До этого многие попытки наших войск предпринять наступательные действия кончались неудачей. Было исключительно важно добиться перелома в этом отношении и удалось это сделать именно Г.К. Жукову.
Прежде всего, еще будучи в Генштабе он своевременно оценил опасность Ельнинского выступа, образовавшегося в результате прорыва в середине июля войск 2-й немецкой танковой группы южнее Смоленска и захвата (19 июля) г. Ельня. С этого плацдарма германское командование имело возможность нанести удар по флангу Западного фронта и развить по кратчайшему направлению наступление на Москву.
Позднее стало известно, что ссылаясь на потери, командование группы армий "Центр" просило Гитлера разрешить оставить Ельнинский выступ. Он эту просьбу отклонил, рассматривая район Ельни как выгодный плацдарм для нанесения удара на Москву.
Жуков правильно уловил также момент для разгрома вражеской группировки в этом районе, когда основные силы немецко-фашистских войск были связаны на других участках Смоленского сражения, главные силы 2-й танковой группы Гудериана уже двинулись на юг, а в глубине немецкой обороны не было крупных подвижных резервов. Исходя из этого Жуков предложил Сталину до начала решающих сражений за Москву ликвидировать Ельнинский плацдарм противника. В течение августа наши войска несколько раз предпринимали наступление, но продвижения не имели.
"Ельнинская операция, -- вспоминал он, -- была моей первой самостоятельной операцией, первой пробой личных оперативно-стратегических способностей в большой войне с гитлеровской Германией. Думаю, каждому понятно, с каким волнением, особой осмотрительностью и вниманием я приступил к ее организации и проведению".
Побывав в первые же дни командования фронтом на КП 24-й армии, которой отводилась главная роль в предстоящей операции, в боевых порядках соединений и частей, он убедился, что противник успел основательно укрепиться на Ельнинском выступе и поэтому вместо требования любой ценой продолжать наступление, как это было до его прибытия на фронт, он, во избежание излишних потерь и во имя обеспечения успеха операции, решил временно прекратить наступательные действия, перегруппировать силы и более тщательно подготовить новую наступательную операцию.
Замысел операции предусматривал решительный оперативный маневр -- двусторонний охват выступа с тем, чтобы ударами с севера и юга под основание Ельнинского выступа окружить и уничтожить группировку противника в этом районе. Одновременно предусматривались активные наступательные действия с востока, чтобы сковать его, расчленить и уничтожить по частям. Несмотря на примерно равное соотношение сил командующему войсками фронта удалось на направлениях ударов создать существенное превосходство над противником в силах и средствах.
30 августа 1941 г. после короткой артиллерийской подготовки войска 24-й армии под командованием генерала К.И. Ракутина перешли в наступление, преодолевая ожесточенное сопротивление, прорвали укрепленную оборону противника и уже к 6 июля создали угрозу окружения всей Ельнинской группировки. Германское командование дополнительно ввело в сражение четыре пехотные дивизии, но все контратаки противника были отражены, хотя временами возникали весьма острые ситуации. Опасаясь полного окружения, оно начало спешный отвод своих войск. Преследуя противника, наши войска продвинулись на 25 км, освободили город Ельня, разгромили опасную группировку противника. Только крайне ограниченное количество танков и авиации не позволило нашим войскам завершить окружение и полный разгром Ельнинской группировки немецко-фашистских войск.
Первоначально на предложение Жукова организовать контрудар в районе Ельни, Сталин сказал, что это чепуха, опыт показал, что наши войска не умеют наступать; и такое настроение было распространенным. Поэтому сравнительно ограниченная по масштабам ельнинская наступательная операция имела не только оперативно-стратегическое, но и большое морально-психологическое значение, наглядно продемонстрировав, что войска Красной Армии при надлежащей организации и управлении могут не только обороняться, но и успешно наступать против немецко-фашистских войск, что очень трудно и важно было осуществить еще задолго до перелома в ходе войны.
С точки зрения проявления полководческого искусства Жукова, наиболее характерными являются:
-- Большое внимание уделено разведке противника, в том числе личное наблюдение за его действиями на основных направлениях предстоящего наступления. Это обстоятельство имело особенно большое значение для успеха операции, ибо одна из основных причин неудач предыдущих наступательных операций состояла в том, что артиллерия, не имея точных целей, стреляла в основном по площадям.
-- В отличие от ранее предпринимавшихся в 1941 г. частных наступательных операций на различных фронтах, где пассивность на остальных участках позволяла противнику перебросить силы с других направлений и локализовать наше наступление, в Ельнинской операции для содействия 24-й армии и обеспечения успеха были предприняты наступательные действия войск 16-й и 20-й армий Западного фронта на Смоленском и 43-й армии Резервного фронта на Рославльском направлениях.
-- Смелый замысел операции и решительные действия с целью окружения и уничтожения противника.
-- Подготовка операции в короткие сроки, постоянное личное влияние на войска и оказание помощи в организации боевых действий не только в армейском, но и в дивизионном и полковых звеньях.
Как и на Халхин-Голе, Жуков, наряду с тщательной маскировкой подготовки наступления, принимает ряд мер по дезинформации противника, обозначая переход своих войск к обороне и добивается внезапности удара в условиях, когда, казалось бы, наступательные действия на этом направлении уже шли и практически невозможно было добиться какой-либо неожиданности.
-- В ходе операции, несмотря на ограниченность сил и средств, Жуков постоянно маневрирует войсками и настойчиво наращивает усилия на направлениях, где наметился успех. Весьма умело и массированно используется авиация и прежде всего для того, чтобы затруднить отход войск противника и подход его резервов из глубины.
На протяжении всей этой операции он находился на КП 24-й армии и чаще в наступающих соединениях и частях, что давало возможность своевременно реагировать на изменения обстановки и лично влиять на ход боевых действий. Сосредоточив основные усилия на руководстве Ельнинской операцией, Жуков внимательно следил за обстановкой в полосах других армий и твердо управлял войсками фронта, хотя обстановка резко осложнялась то на одном, то на другом участке. Так, 9 сентября одна из дивизий 43-й армии, получив задачу захватить плацдарм на западном берегу р. Стряны, не обеспечила надежно свой левый фланг после форсирования реки и без должной разведки начала продвигаться вперед. Пользуясь беспечностью недостаточно опытного командира дивизии, противник танковой контратакой смял боевые порядки дивизии. Жуков немедленно отправился на наблюдательный пункт этой дивизии и до самого вечера этого дня вместе с командиром дивизии принимал меры для отражения контратаки и исправления сложившегося положения.
Жуков представил в Ставку обобщенный доклад по итогам операции. На основе его Ставка ВГК, Генштаб издали приказ и директивы, обобщающие опыт Ельнинской операции с целью доведения его до всей Красной Армии. Для воспитания наступательного духа была учреждена Советская гвардия. В частности, 100-я, 127-я, 153-я и 161-я стрелковые дивизии первыми были удостоены звания гвардейских.
В приказе наркома обороны No 308 от 18.09. 1941 г. было сказано:
"Почему этим нашим стрелковым дивизиям удалось бить врага и гнать перед собой хваленые немецкие войска?
Потому, во-первых, что при наступлении они шли вперед не вслепую, не очертя голову, а лишь после тщательной разведки, после серьезной подготовки, после того, как они прощупали слабые места противника и обеспечили охранение своих флангов.
Потому, во-вторых, что при прорыве фронта противника они не ограничивались движением вперед, а старались расширять прорыв своими действиями по ближайшим тылам противника, направо и налево от места прорыва.
Потому, в-третьих, что, захватив у противника территорию, они закрепляли за собой захваченное, окапывались на новом месте, организуя крепкое охранение на ночь и высылая вперед серьезную разведку для нового прощупывания отступающего противника.
Потому, в-четвертых, что, занимая оборонительную позицию, они осуществляли ее не как пассивную оборону, а как оборону активную... Они не дожидались того момента, когда противник ударит их и оттеснит назад, а сами переходили в контратаки, чтобы прощупать слабые места противника, улучшить свои позиции и вместе с тем закалить свои полки в процессе контратак для подготовки их к наступлению.
Потому, в-пятых, что при нажиме со стороны противника эти дивизии организованно отвечали ударом на удар противника.
Потому, наконец, что командиры и комиссары в этих дивизиях вели себя как мужественные и требовательные начальники, умеющие заставить своих подчиненных выполнять приказы и не боящиеся наказывать нарушителей приказов и дисциплины".
А вот какие выводы он сделал для себя, пометив их в своей записной книжке перед отправкой на Ленинградский фронт.
"Организация и успешное проведение наступательной операции по ликвидации Ельнинского выступа, всесторонне сложная работа в должности начальника Генерального штаба в первые пять недель войны дали мне много полезного для командной деятельности оперативно-стратегического масштаба и понимания различных способов проведения операций.
Теперь я гораздо лучше осмыслил все то, чем должен владеть командующий для успешного выполнения возлагаемых на него задач. Глубоко убедился в том, что в борьбе побеждает тот, кто лучше подготовил вверенные ему войска в политико-моральном отношении, кто сумел более четко довести до сознания войск цель войны и предстоящей операции и поднять боевой дух войск, кто стремится к боевой доблести, кто не боится драться в неблагоприятных условиях, кто верит в своих подчиненных.
Пожалуй, одно из самых важных условий успеха проведения боя или операции -- своевременное выявление слабых сторон войск и командования противника. Из опроса пленных стало очевидным, что немецкое командование и войска действуют сугубо по шаблону, без творческой инициативы, лишь слепо выполняя приказ. Поэтому, как только менялась обстановка, немцы терялись, проявляли себя крайне пассивно, ожидая приказа высшего начальника, который в создавшейся боевой обстановке не всегда мог быть своевременно получен.
Лично наблюдая за ходом боя и действиями войск, убедился, что там, где наши войска не просто оборонялись, а при первой возможности днем и ночью контратаковали противника, они почти всегда имели успех, особенно ночью. В ночных условиях немцы действовали крайне неуверенно и, я бы сказал, плохо.
Из практики проведения первых операций сделал вывод, что чаще всего неудачи постигали тех командующих, которые лично не бывали на местности, где предстояло действовать войскам, а ограничивались изучением ее по карте и отдачей письменных приказов. Командиры, которым предстоит выполнение боевых задач, должны непременно хорошо знать местность и боевые порядки противника, с тем чтобы использовать слабые стороны в его дислокации и направлять туда главный удар.
Особенно отрицательно сказывается на ходе операции или боя поспешность принятия военачальниками решений без детальной перепроверки полученных сведений и учета личных качеств тех, кто докладывает обстановку, -- военных знаний, опыта, выдержки и хладнокровия.
Большое значение для одержания победы в любом масштабе имеют хорошо отработанные на местности (или в крайнем случае на ящике с песком) взаимодействия всех видов и родов войск как в оперативных объединениях, так и в тактических соединениях..."
Почти через 55 лет после проведения Жуковым Ельнинской операции доктор филологических наук Борис Соколов решил учинить маршалу разбор этой операции и его действий. Согласившись с критическими замечаниями А. Мерцалова в адрес Жукова, он пишет:
"Но А. Мерцалов, похоже, вообще склонен отрицать наличие у Жукова хоть каких-то военных способностей, особенно в первые годы войны. Между тем, пусть в небольшой мере, но у Жукова они проявились еще и в 1941-м, своеобразно наложившись на его презрение к солдатским жизням и умение угождать Верховному -- Сталину. Речь идет о Ельнинской операции августа-сентября 1941 года, когда Жуков, командуя Резервным фронтом и еще с конца июля, по его утверждению, предвидя, что главный удар немцы нанесут на юге, против Киева, тем не менее добился от Сталина согласия на проведение силами своего фронта наступления против Ельнинского плацдарма немцев, вместо того, чтобы выделить несколько дивизий соседям с юга, попавшим под мощный немецкий удар. В создавшихся условиях германское командование за Ельню держаться не стало, предпочтя окружить советские армии в районе Киева...
А две недели спустя и без Ельни немцы смогли разгромить наши армии на Западе... (Жуков в это время благополучно отсиживался на второстепенном Ленинградском фронте и вины за поражение не понес)".
Всякое у нас печатается, но подобные легковесность, невежество, бессовестность могут возмутить кого угодно. Это же какое-то детское баловство на историческом поле. Трудно представить себе военачальника или доктора военных наук, который взялся бы разбирать специальный труд по филологии. А вот в области военной стратегии любой человек считает себя знатоком. Но поскольку положено уважать оппонента, попытаемся ответить сдержанно, имея в виду прежде всего не автора (его суть вопроса, видимо, не интересует), а недостаточно осведомленных читателей авторитетной газеты, которых такая статья может ввести в заблуждение.
Во-первых, о каком угождении Сталину речь идет? Жуков дважды обратился к Сталину с предложением отвести войска Юго-Западного фронта на восточный берег р. Днепр. И никак не поддакивал Верховному, а предельно резко разговаривал с ним.
И надо полагать, что он был отрешен от должности начальника Генштаба не за "угождение", а за то, что пошел наперекор Сталину и настаивал на отводе войск. Почему проведение Ельнинской операции является угождением Сталину, если Верховный первоначально высказался против проведения этой операции. И согласился в последующем лишь по настоянию Жукова.
Во-вторых, Жуков внес конкретные предложения о перегруппировке на Юго-Западное направление не нескольких дивизий, а более крупных сил -- не менее двух армий. Но и это его предложение было отвергнуто. Зачем же автор статьи -- наш новоявленный стратег -- пытается задним числом поучать полководца и предлагает то, чего Жуков добивался еще 55 лет назад и в более крупном масштабе?
В-третьих, задача в июле-августе 1941 г. состояла в том, чтобы не только перебросить на юг наши дополнительные силы, но и сковать силы противника на Западном направлении и не дать ему возможности перебрасывать новые соединения на Киевское направление. Проведением Ельнинской операции эта цель была частично выполнена. Германское командование еще в июле намеревалось отвести свои войска с Ельнинского выступа, но Гитлер не разрешил этого. Поэтому является безосновательным и утверждение автора статьи о том, что гитлеровские войска не стали держаться за этот выступ. Нет, они упорно сопротивлялись, но под ударами наших войск были вынуждены отойти. О положительном оперативном и морально-воспитательном значении первой успешной наступательной операции с началом войны уже говорилось.
В свете изложенного нетрудно понять насколько голословными являются утверждения Б. Соколова относительно Ельнинской операции.
В действительности под Ельней была одержана важная оперативно-стратегическая и психологическая победа. Маршал Жуков и предводительствуемые им войска буквально вырвали Ельнинскую победу в условиях весьма тяжелой общей стратегической обстановки, когда войска повсюду отступали и сама возможность бить врага и тем более окружать и вынуждать его к отступлению казалась несбыточной. Это был еще небольшой, мелькнувший лишь на короткое время луч света, излученный жуковским талантом, доблестью гвардейских частей, но он уже вселял надежды, ярче осветил ориентиры, показывающие, каким путем надо идти, чтобы научиться по-настоящему воевать.
Еще в ходе завершения Ельнинской операции Сталин вызвал Жукова и предложил ему срочно вылететь в Ленинград и принять командование Ленинградским фронтом. (Приказ о назначении состоялся 10.09. 1941 г.) По версии Б. Соколова, Жуков поехал "отсиживаться на благополучном Ленинградском фронте". С изнывающих от безделья младших научных сотрудников и лаборантов спрос не велик. Но в редакциях газет должны отдавать себе отчет в том, что значит не только Жукову, но и миллионам людей, самоотверженно защищавших город, для которых это было и трагедией и символом славы -- вдруг бросить в лицо оскорбительные слова, что они "отсиживались на благополучном Ленинградском фронте".
Между тем, в действительности под Ленинградом складывалось опаснейшее положение. Иначе и не требовалось бы срочно отправлять туда Жукова.
Историк А. Мерцалов вдруг сделал "открытие" будто бы гитлеровское командование и не собиралось овладевать Ленинградом. Поэтому Жуков, Говоров и другие защитники города зря старались. Но одной из целей плана "Барбаросса" являлось овладение Ленинградом. Для этого надо не полениться взять и посмотреть этот документ. Он многократно опубликован.
В ходе войны 21 июля Гитлер посетил штаб группы армий "Север", поторопил фельдмаршала Лееба "быстрее овладеть Ленинградом". По этому поводу в военном дневнике верховного главнокомандования вермахта записано: "Фюрер указал на следующие моменты: 1. Необходимо возможно скорее овладеть Ленинградом... Дух славянского народа в результате тяжелого воздействия боев будет серьезно подорван, а с падением Ленинграда может наступить полная катастрофа".
Как же в свете всего этого можно говорить, что гитлеровское командование не собиралось овладевать Ленинградом? Константин Симонов писал после войны: "Разумеется, и то, что Ленинград не пал, а выстоял в блокаде, и то, что немцев повернули вспять под Москвой, -- историческая заслуга не двух и не двадцати человек, а многих миллионов военных и невоенных людей... Однако если говорить о роли личности в истории и в применении к Жукову, то имя его связано в народной памяти и со спасением Ленинграда, и со спасением Москвы".
Сталин, конечно, понимал значение и необходимость удержания Ленинграда, но в августе 1941 г. под давлением сложившихся обстоятельств начал склоняться к возможности сдачи города, хотя продолжал принимать все возможные меры, чтобы этого не допустить. Его особенно встревожило то, что командующий войсками фронта маршал К.Е. Ворошилов и член Военного Совета А.А. Жданов начали слишком поспешно проводить мероприятия на случай сдачи города. Минировались заводы, фабрики, мосты, готовились к взрыву корабли. В беседе с Жуковым Сталин сказал, что пройдет еще несколько дней и Ленинград придется считать потерянным. Город, -- говорил он, -- почти в безнадежном состоянии.
Жуков, постоянно следивший за обстановкой на всем советско-германском фронте, с самого начала твердо сказал Сталину: Ленинград ни в коем случае сдавать нельзя. Если мы оставим его, то не сможем удержать и Москвы. Ибо после взятия Ленинграда у противника высвободится крупная группировка войск, целая группа армий "Север", которую он незамедлительно бросит в наступление на Москву. И чтобы отразить такой удар врага по Москве с севера, нам потребуется развернуть на этом направлении по крайней мере два новых фронта, а резервов у нас едва ли найдется для создания одного фронта. Сталин и Молотов после этого продолжали скептически относиться к возможности удержания Ленинграда. Но твердое и уверенное заявление Жукова, что он готов командовать Ленинградским фронтом и удержать город, произвело на них должное впечатление. Сталин сказал: "Вам придется лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом".
До сих пор пишут и говорят о том, что мы слишком дорогую цену заплатили за оборону Ленинграда. Да, жертвы и потери были неимоверно тяжелыми. Но в своем большинстве они произошли не в результате обороны города, а из-за несвоевременно принятых ГКО мер по эвакуации населения в период, когда угроза только назревала, и ряда серьезных упущений по организации обороны города еще на дальних подступах к нему. Писатель В.П. Астафьев и некоторые другие публицисты и историки полагают, что наиболее целесообразным была бы сдача Ленинграда. По "логике" таких людей вообще все надо было побыстрее посдавать и вовсе не сопротивляться фашистскому нашествию. При этом забывают, что Гитлер планировал истребить десятки миллионов людей нашей страны и обратить ее народы в рабство. Он придавал особое значение овладению Ленинградом и Москвой, считая это своими важнейшими стратегическими целями. Следовательно отказ от обороны этих городов мог лишь способствовать достижению этих целей. Как записал в своем служебном дневнике 8.07.41 г. начальник Генштаба СВ Германии генерал Ф. Гальдер: "Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которые в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы... Это будет "народное бедствие", которое лишит центров не только большевизм, но московитов (русских) вообще".
Разве такая участь лучше, чем тяжелая жизнь ленинградцев в блокаде и защита города. Если бы гитлеровцам удалось овладеть Ленинградом, то человеческие жертвы и страдания были бы несравнимо большими и не только для Ленинграда, но и Москвы, других городов, а военно-политические и стратегические последствия для судьбы всей страны еще более тяжелыми.
С учетом всего этого стойкая оборона и удержание Ленинграда приобретало исключительно большое значение и на генерала Жукова ложилась огромная ответственность за выполнение задачи. Всего около месяца командовал он войсками Ленинградского фронта, но это был самый жаркий накал сражений в оборонительный период защиты Ленинграда. Это были самые тяжелые, кризисные дни и ночи обороны легендарного города.
В результате наступления превосходящих сил и отчаянных атак противника линия фронта все ближе подходила к городу. 8 сентября (к моменту прибытия Жукова в Ленинград) войска противника прорвались к Ладожскому озеру, захватили Шлиссельбург и перерезали сухопутные коммуникации, связывавшие город с остальными районами страны. Теперь приходилось сражаться в условиях полной блокады, когда на город обрушивались не только бомбовые удары с воздуха, но и артиллерийские обстрелы из дальнобойных орудий.
В этих условиях для успешной обороны Ленинграда требовались не только стойкость и отвага, огромное физическое и моральное напряжение защитников города, решимость сражаться с врагом до конца, но и высочайшая дисциплина, организованность, требовательность, твердое и эффективное управление войсками, максимально полное использование всех имеющихся сил и средств.
По воспоминаниям участников обороны Ленинграда до прибытия туда Жукова Военный совет фронта, партийные и местные советские органы проводили непрерывные совещания с бесконечными вызовами командиров с оборонительных позиций и руководителей предприятий. Все это порождало только бестолковщину и нервозность, усугубляло и без того напряженную обстановку. Как действовал в этих чрезвычайных условиях наш полководец?
Прежде всего новый командующий войсками фронта централизовал управление и прекратил эту заседательскую суету. Раз поставив задачу, он сам занялся и заставил других руководителей заняться организацией выполнения поставленных задач. Как и под Халхин-Голом он решительно пресек все проявления многовластия и жестко сосредоточил все управление обороной города в своих руках, командующих и командиров, ответственных за важнейшие участки обороны. Еще при назначении на эту должность он заявил Сталину, что согласен командовать войсками Ленинградского фронта при условии, что будет полностью исключено всякое вмешательство в решение оперативных вопросов со стороны члена Военного Совета А. Жданова. Сталин принял это условие и сделал соответствующее предупреждение последнему.
Жуков добился от Ставки ВГК подчинения в оперативном отношении Ленинградскому фронту Балтийского флота, 2-го и 7-го истребительно-авиационных корпусов ПВО страны, максимально централизовав управление всеми имеющимися силами и средствами. Кстати, если бы все это было сделано раньше, еще в ходе боев на дальних подступах к городу, Ленинград не оказался бы в таком тяжелом положении. Жуков проявил инициативу в организации взаимодействия с соседними объединениями. В частности, он пытался повлиять на командующего 54-й отдельной армией маршала Г.И. Кулика с тем, чтобы активизировать действия этой армии с целью отвлечения части сил противника от Ленинградского фронта. Но Кулик, ссылаясь на различные трудности, не проявил нужного понимания общей оперативно-стратегической обстановки на Ленинградском направлении и отказался что-либо оперативно предпринять, показав еще раз узость мышления, формальный подход к решению совместно выполняемых задач. На все отговорки маршала Кулика Георгий Константинович мог сказать лишь несколько слов: "По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе...". К этому можно добавить: так не поступил бы и Жуков.
Обо всем этом невольно приходится вспоминать в наши дни, когда Министерство обороны, погранвойска, МВД и другие ведомства пытаются создавать свои округа с различной нарезкой границ, когда на территории военного округа располагаются средства ПВО, ВВС, различные части других видов ВС, не подчиненные командующему войсками округа. Как показывает опыт, жизнь все равно заставит все это пересмотреть, но только снова, как и в прошлую войну, придется приходить к нужным решениям под давлением чрезвычайных обстоятельств.
Второе, в чем проявилась здесь, как и в последующем под Москвой, полководческая черта Жукова -- это огромная воля и непреклонная решимость выполнить поставленную задачу и при всех обстоятельствах отстоять город. Преисполнившись этой непоколебимостью, он постарался жесткими приказами и энергичными действиями передать и внушить свою уверенность и решимость подчиненным войскам и всем защитникам города.
Следует иметь в виду, что в таких сражениях как битва за Ленинград или Москву искусство полководца проявляется не в броских формах оперативного маневра или в других необычных способах действий войск, а прежде всего в проявлении огромной силы воли, строгой организации и твердости управления, умении стойко противостоять противнику и мобилизовать все моральные и материальные возможности для выполнения задачи.
С учетом всего этого Жуков на первом же заседании Военного Совета фронта потребовал прекратить все разговоры о возможной сдаче города и все направленные к этому подготовительные мероприятия. Он своими твердыми заявлениями и практическими действиями сразу же дал всем понять, что город можно и нужно отстоять. Командующий фронтом вносит во все дела управления войсками предельную требовательность и организованность, принимает жесткие меры для наведения порядка и дисциплины в обороняющихся войсках и в городе.
Подавляющее большинство личного состава войск и других участников обороны города проявляло отвагу, стойкость, самоотверженность и массовый героизм. Но имели место и случаи паники, дезертирства и бегства с поля боя. Особенно опасным было то, что при каждом серьезном нажиме противника войска отходили на несколько километров. Выработалась уже "болезнь" выходить из положения путем таких, казалось бы, "небольших" отступлений. Но отходить уже было некуда, бои шли на окраинах города. Нужен был психологический перелом в этом отношении.
Так, 13 сентября противник ударом трех дивизий прорвал оборону советских войск в районе Красного Села и стал продвигаться к городу. Жуков был вынужден пойти на крайне рискованный шаг и ввести в сражение свой последний резерв -- 1-ю стрелковую дивизию. Атаки были отбиты. Немецко-фашистские войска отброшены в исходное положение. Однако парировать новые прорывы было нечем. Положение еще больше осложнилось, когда утром 15 сентября противник силами трех пехотных и одной моторизованной дивизии при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии возобновил наступление и оттеснил наши части к юго-западной окраине города. Дальнейшее продвижение врага могло сделать невозможным базирование авиации, флота, даже ограниченное снабжение по воздуху и Ладожскому озеру и вообще организованную оборону города. Поэтому Жуков идет на самые крутые и суровые меры. 17 сентября он издает приказ, где указывалось:
"Учитывая особо важное значение в обороне южной части Ленинграда... Военный Совет Ленинградского фронта приказывает объявить всему командному, политическому и рядовому составу, оборонявшему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа Военного Совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу". Первоначально даже А. Жданов отказался подписывать этот приказ и поставил свою подпись только после беседы со Сталиным.
Как видим, еще тогда зародился во фронтовом масштабе прообраз приказа "Ни шагу назад". В послевоенные, особенно в "перестроечные" годы он вызывал много гневной критики и осуждений. А Жуков и после войны утверждал: "Прошло много лет с того времени, на склоне своей жизни и со всей убежденностью и ответственностью перед судом истории могу заявить: если бы мне еще раз пришлось командовать фронтом в таких условиях, какие тогда сложились под Ленинградом, я бы не раздумывая подписал точно такой же приказ". И, действительно, приказ был жестокий, но вынужденный и необходимый. Он означал, что просто больше отступать некуда и нельзя, иначе город будет захвачен врагом и будут расстреляны не отдельные военнослужащие, самовольно покидающие свои оборонительные позиции, а истреблены все его защитники и осуществится план Гитлера по полному разрушению города и уничтожению его населения. Перед угрозой такой смертельной опасности приходилось идти и на такие крайние меры, которые диктовались жестокостью самой войны, навязанной нам. Дело уже прошлое, и надо учитывать, что приказ был больше рассчитан в основном на психологическое воздействие, ибо в действительности к расстрелам прибегали лишь в исключительных случаях.
Третьим направлением полководческой деятельности Жукова было проведение в жизнь поставленной им главной стратегической цели по удержанию Ленинграда осуществление ряда направленных к этому оперативно-тактических и организационных мер. Он укрепляет кадры на важнейших должностях. Начальником штаба фронта стал генерал М.С. Хозин, командующим 42-й армией генерал И.И. Федюнинский, были заменены некоторые командиры дивизий и полков.
Жуков пересматривает равномерное распределение войск по фронту и решительно сосредоточивает усилия на южных и западных подступах к городу. Несмотря на ограниченное количество сил и средств, путем перегруппировки войск, он создает вторые эшелоны, резервы и сильные артиллерийские группы. Это позволило быстро парировать новые прорывы противника и активизировать оборону. За счет сокращения личного состава в штабах, тылах, охранных и других частях удалось улучшить укомплектованность полков и дивизий первого эшелона. Соединения и части стали чаще вести разведку боем, наносить мощные огневые удары, предпринимать атаки по улучшению своего оперативно-тактического положения и срыва готовящихся наступательных действий противника. Важную роль сыграли активные действия 8-й армии на Ораниенбаумском плацдарме, создававшие постоянную угрозу флангу и тылу группировки противника, наступавшей на Ленинград. В тыл противника засылались разведывательные и диверсионные группы, активизировались действия партизан. Было принято смелое решение по переброске в Ленинград части сил и средств с Карельского перешейка. Часть зенитной и крупнокалиберной полевой артиллерии, расположенной в городе, была выдвинута на прямую наводку для усиления противотанковой обороны.
Более полно использованы возможности Балтийского флота для обороны города. Корабельная артиллерия стала больше применяться для нанесения массированных ударов по сухопутным группировкам противника. За счет моряков -- экипажей кораблей и береговых частей -- сформировано 6 отдельных стрелковых бригад для усиления обороны города на наиболее опасных участках. За счет моряков осуществлялось также восполнение потерь в стрелковых дивизиях, оборонявших город. Много помогал в этом командующему войсками фронта адмирал Исаков и командующий БФ адмирал В.Ф. Трибуц. И тогда, и после были люди, которые считали недопустимым такое использование сил флота, исходя из формально правильного принципа -- моряки должны сражаться на море, а войска -- на суше. Но тогда морских сражений не предвиделось, а без надежной сухопутной обороны весь флот и сами "правильно" использованные моряки могли быть захвачены и истреблены.
На этом примере перед нами два полководца, два совершенно разных решения в одной и той же обстановке. Ворошилов думает о том, как бы корабли флота не достались противнику и готовит их к взрыву. Формально он в какой-то степени прав. Так делали в Крымскую войну 1853--856 гг. Вспоминая историю, Жуков в душе был на стороне тех морских офицеров, которые стояли за сражение с англо-французской эскадрой. Да, надо было преградить ей путь в Севастопольскую гавань. Но пусть бы русские корабли пошли на дно в бою. Подобное повторилось в первую мировую, в гражданскую войну. Жуков тоже не хочет, чтобы корабли достались неприятелю, но он полагает, что пользы для дела будет больше, если эти же корабли на худой конец погибнут, но сражаясь с врагом, нанося ему потери, внося вклад в дело обороны города. Жуковский подход позволил и корабли в большинстве своем сохранить и Ленинград отстоять. Каждая такая находка давала возможность вводить в действие все новые и новые силы и неиспользованные возможности войск и сил Балтийского флота.
Кроме всего этого по распоряжению Жукова были сформированы две дивизии, несколько отдельных частей народного ополчения за счет рабочих ленинградских предприятий. Предприятия города в условиях голода и непрерывных обстрелов производили большое количество оружия и боеприпасов.
Были поставлены конкретные задачи по совершенствованию инженерного оборудования местности, особенно в глубине обороны. Ускоренными темпами создавались новые минные поля, устанавливалось дополнительное количество противотанковых и противопехотных заграждений на возможных путях наступления противника.
Был предпринят ряд мер с целью более массированного и эффективного применения авиации и средств ПВО.
Опыт войны показывает, что в боевом потенциале войск, сил флотов всегда заложено значительно больше возможностей, чем можно увидеть при рассмотрении их численности, оперативно-тактических характеристик. Умелое управление и тесное взаимодействие намного приумножают боеспособность войск. Жуков сумел наиболее полно выявить, приумножить и с максимальной эффективностью применить их.
Осуществляя жесткое утверждение единоначалия, безоговорочное выполнение приказов, не идя на компромиссы по принципиальным вопросам, Жуков не работал изолированно. По важнейшим вопросам он советовался с А.А. Ждановым, А.А. Кузнецовым, другими членами Военного Совета фронта, председателем горисполкома Л.С. Попковым, опирался на поддержку партийной организации, органов Советской власти и руководителей предприятий, постоянно непосредственно общался с командирами и солдатами на передовых позициях. В меру имевшихся тогда возможностей большую помощь в материальном обеспечении защитников города оказывал Государственный комитет обороны.
В результате этих и ряда других мер оборона Ленинграда стала не только более стойкой, но и активной. Противник, натолкнувшись на упорную оборону, стал нести большие потери и был вынужден приостановить наступательные действия, хотя находился уже всего в 4--5 км от города. Именно под Ленинградом начал рушиться гитлеровский план "молниеносной войны". Германское командование начало снимать танковые части из-под Ленинграда и переводить на Московское направление, хотя будучи долгое время связанными под Ленинградом, они не успели подойти в Подмосковье к началу операции "Тайфун". После этого боевые действия под Ленинградом приобрели затяжной позиционный характер вплоть до прорыва блокады в январе 1943 г.
В Ленинградском сражении Жуков, как полководец, выиграл военное противоборство с опытнейшим германским генерал-фельдмаршалом фон Леебом, который командовал группой армий "Север". За невыполнение задачи по овладению Ленинградом Гитлер отстранил его от должности. А полководческий авторитет Жукова еще больше возрос, и Сталин срочно вызвал его для обороны Москвы.
Советскими войсками под командованием генерала Жукова была выполнена задача большой исторической важности.
Оценивая все это после войны, Г.К. Жуков писал: "Я бесконечно счастлив тем, что в тот период, когда враг подошел вплотную к городу и над ним нависла смертельная опасность, мне было поручено командовать войсками Ленинградского фронта, защищавшими Ленинград".
Он высоко оценивал действия войск Ленинградского фронта и моряков Балтийского флота, которые своими умелыми и героическими действиями остановили врага у стен города. Особенно восхищали его массовый героизм и стойкость гражданского населения города. Каждый ленинградец, несмотря на огромные лишения, самоотверженно защищал свой город.
Это и явилось решающим условием успешной обороны Ленинграда. Но для эффективной реализации этих всенародных усилий был востребован историей и полководческий талант Жукова.
3. Московская битваБитва за Москву была важнейшим этапом в полководческой деятельности Г.К. Жукова.
Московская битва включает в себя оборонительные (с 30.09.41 г. по 5.12.41 г.) и наступательные (с 5.12.41 г. по 20.04.42 г.) операции, проведенные советскими войсками с целью обороны Москвы и разгрома наступавших на нее группировок немецко-фашистских войск. В их проведении участвовали войска Калининского, Западного, Резервного, Брянского фронтов, Московской зоны ПВО, общевойсковые, артиллерийские и авиационные соединения резерва ВГК при огромной помощи и поддержке всего населения Москвы и Московской области. Эта была грандиозная битва огромной исторической важности как по военно-политическим, стратегическим целям, так и по своему размаху. Достаточно сказать, что к началу декабря 1941 г. группа армий "Центр" имела в своем составе 1708 тыс. чел., около 13500 орудий и минометов, 1170 танков, 615 самолетов.
Советские войска насчитывали около 1100 тыс. чел., 7652 орудия и миномета, 774 танка, 1000 самолетов.
Общее руководство обороной Москвы осуществляли ГКО, Ставка ВГК, Генеральный штаб при активном участии других государственных органов и управлений Наркомата обороны. Активную и весьма важную роль в Московской битве сыграл и Г.К. Жуков как член Ставки ВГК, командующий войсками Западного фронта, а в период контрнаступления и как главнокомандующий войсками Западного направления. Он получил практику в управлении войсками фронта в двух оборонительных и крупной наступательной операции.
К концу сентября 1941 г. общая стратегическая обстановка на советско-германском фронте складывалась следующим образом. На Московском направлении после Смоленского сражения немецко-фашистские войска, временно приостановив наступление, готовились к его возобновлению. На северо-западе они, не достигнув своей цели по овладению Ленинградом, блокировали город и начали перебрасывать свои подвижные соединения на Московское направление. На это же направление возвращались после взятия Киева и разгрома войск нашего Юго-Западного фронта 2-я танковая группа Гудериана и другие соединения. Германское командование решило сосредоточить основные усилия для сокрушительного удара по советским войскам на Московском направлении и овладеть столицей нашей страны. С этой целью была предпринята новая наступательная операция под кодовым названием "Тайфун". Операция началась 30 сентября ударом 2-й танковой группы по левому флангу Брянского фронта на Орел и в обход Брянска с юго-востока. 2 октября перешли в наступление главные силы группы армий "Центр", нанося удары по сходящимся направлениям на Вязьму, и окружили соединения четырех армий Западного и Резервного фронта. Возникла угроза прорыва противника к Москве.
Складывающаяся катастрофическая обстановка на Московском направлении объяснялась в основном тремя причинами.
Во-первых, крупной ошибкой Сталина, когда он не прислушался к настойчивым предложениям Жукова, Генштаба о принятии срочных мер по усилению Центрального фронта и отводе основных сил Юго-Западного фронта на левый берег Днепра. При устойчивой обороне Юго-Западного фронта на р. Днепр Центральный фронт создавал бы угрозу правому флангу группы армий "Центр" и противник не смог бы перебросить отсюда крупные силы на Московское направление.
Подчеркнем еще раз: предвидение Жуковым, к которому он пришел в сотрудничестве с Генштабом, того, что германское командование после Смоленского сражения вместо продолжения наступления на Москву может повернуть значительные силы на юг, уникально и достойно занять свое место в хрестоматиях по военной истории. Поразительно, что в июле и первой половине августа и само германское командование еще твердо не знало, в каком направлении придется действовать. Все шло к тому, что основные силы группы армий будут продолжать наступление на Москву. И Сталин был в этом уверен. В этой мысли его поддерживали и данные разведки. В первой половине августа в Кремль поступило сообщение от хорошо информированного разведчика А. Радо из Швейцарии о том, что командование вермахта собирается нанести удар на Москву через Брянск.
Это и в самом деле соответствовало намерениям главного командования сухопутных войск вермахта. Но через три дня Гитлер подписал директиву, в соответствии с которой часть сил группы армий "Центр" должна была повернуть на юг. 23 августа Гальдер лично доставил директиву в Борисов, в штаб-квартиру группы армий "Центр", где она встретила явное неодобрение. Особенно резко отозвался Гудериан. В тот же день он вместе с Гальдером вылетел в Растенбург, в ставку Гитлера, чтобы убедить фюрера в необходимости наступления на Москву. Тем не менее 24 августа Гудериан прибыл на свой командный пункт, чтобы руководить наступлением войск на юг. Гальдер и Гудериан еще добиваются продолжения наступления на Москву, а Жуков уже приходит к выводу, что этого не будет, что они должны будут повернуть на юг, что в последующем случилось и поставило наши войска в тяжелейшее положение.
Во-вторых Генштаб и командование фронтами недооценили размах и основные направления наступления противника. Ведь после поражения Юго-Западного фронта было ясно, что гитлеровское командование возобновит наступление на Москву. В 20-х числах сентября в Генштаб и штабы фронтов поступали разведывательные данные о перегруппировке войск и подготовке такого наступления. Ставка поставила задачу фронтам перейти к жесткой обороне, не растрачивать силы для бесплодных частных наступательных операций. Но уже через некоторое время Сталин через Генштаб отдает распоряжение о проведении в полосах армий наступательных действий с целью улучшения своего оперативного положения. В результате к началу немецкого наступления наши войска не были готовы ни к наступлению, ни к обороне.
Были допущены серьезные ошибки в выявлении направлений главных ударов противника. Так, И.С. Конев знал, что основные силы противника сосредоточены в полосе 30-й и 19-й армий. Но поскольку Ставка считала, что главный удар противника возможен на Смоленско-Вяземском направлении, Конев на этом направлении и сосредоточил свои основные усилия, а не там, где требовала обстановка.
А.И. Еременко основные усилия сосредоточил на правом фланге, в районе Брянска, а противник нанес главный удар на его левом фланге. Между тем Жукову в оборонительных сражениях в октябре и ноябре 1941 г. удавалось выходить из положения прежде всего за счет правильного определения предстоящего направления главного удара противника и сосредоточения своих основных сил на этом направлении.
А без этого, да еще при отсутствии сильных резервов в глубине, невозможно было парировать наступление и прорывы ударных группировок противника, создающего на направлениях ударов решающее превосходство в артиллерии, танках и бросающего на эти направления все силы авиации.
В-третьих, командующие Западным фронтом генерал И.С. Конев, Резервным -- маршал С.М. Буденный, Брянским -- генерал А.И. Еременко повторяли ошибку начального периода войны, когда, стремясь любой ценой остановить противника, все резервные соединения бросали навстречу наступающим группировкам для усиления войск первого эшелона или для нанесения контрударов, не заботясь о создании новых оборонительных рубежей в глубине. Весьма нерешительно осуществлялся также маневр войсками, особенно с не атакованных участков.
В Генштабе в то время работали очень толковые люди. И они видели многие эти упущения. И маршал Б.М. Шапошников был на редкость умным, проницательным военачальником, обладавшим глубоким и развитым оперативно-стратегическим мышлением. Но ему недоставало твердого характера и гражданского мужества для того, чтобы отстаивать перед Сталиным правильные оценки обстановки и предлагаемые решения.
Когда 7 октября Сталин вызвал Жукова из Ленинграда в Москву и поручил вначале разобраться с обстановкой в полосе Западного и Резервного фронтов, Георгий Константинович, побывав на пунктах управления и объездив отступающие войска, совершенно ясно увидел, что почти все пути на Москву открыты, а Можайская линия обороны слабо прикрыта и не может гарантировать от прорыва бронетанковых войск противника к Москве. Он предложил Сталину ряд мер по усилению обороны Москвы и самое срочное -- формировать резервы и быстрее стягивать войска под Москву, откуда только можно. И эти его предложения в своей основе были приняты.
С целью объединения усилий войск, оборонявших Московское направление, и более четкого управления ими 10 октября Ставка ВГК приняла решение объединить войска Западного и Резервного фронтов в один Западный под командованием Г.К. Жукова.
Вспоминая эти дни, Жуков писал: "Положение под Москвой в те дни было очень тяжелым. 10 октября, когда я был назначен командующим Западным фронтом, мы имели всего лишь 90 тысяч войск и один выстрел на пушку в день... Ни одна армия в мире, ни один другой народ не смогли бы устоять под напором превосходящих, хорошо обученных немецко-фашистских войск". Главная сложность решения поставленной задачи состояла в крайней ограниченности имеющихся сил и средств. Например, на Можайской линии обороны на участке протяженностью около 250 км располагались 45 слабо укомплектованных батальонов вместо расчетных 150. Крайне мало было противотанковых средств, бронетанковых частей, способных ликвидировать прорывы превосходящих сил противника, особенно его компактных подвижных соединений, стремившихся пробиться к Москве через последние оборонительные заслоны советских войск.
Надо отдать должное Сталину, Ставке ВГК: они в этот период приняли самые энергичные меры для создания новых резервов, переброски войск с других направлений, мобилизации всех сил и средств Красной Армии, Москвы и всей страны для защиты столицы. Только в течение первой недели Западный фронт получил 14 новых стрелковых дивизий, 16 танковых бригад и свыше 40 артиллерийских полков. Позже на Московское направление были переброшены дополнительные силы войск и авиации с Северо-Западного, Юго-Западного направления и из глубины страны, в том числе с Дальнего Востока. В отличие от германских, наши войска были в основном своевременно обеспечены зимним обмундированием. Как отмечал Жуков, Сталин своей жесткой требовательностью добивался, можно сказать, почти невозможного.
В свою очередь Жуков, как и под Ленинградом, настойчиво изыскивал дополнительные силы и средства, добивался их наиболее полного и рационального использования, максимально выжимая из них все, что только возможно. Он ищет силы и средства всюду. О чем говорит и написанное им письмо А.А. Жданову в Ленинград.
"Дорогой Андрей Александрович!
Крепко жму тебе и Кузнецову руку.
Приветствую ваших боевых соратников т.т. Федюнинского, Хозина, Лазарева и других.
Очень часто вспоминаю сложные и интересные дни и ночи нашей совместной боевой работы. Очень жалею, что не пришлось довести дело до конца, во что я крепко верил.
Как тебе известно, сейчас действуем на западе -- на подступах к Москве.
Основное это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы, принял от них я одно воспоминание. От Буденного штаб и 90 человек, от Конева штаб и 2 зап. полка.
К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление противника, а дальнейший мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить.
К тебе и т. Кузнецову у меня просьба -- прошу с очередным рейсом Дугласов отправить лично мне:
40 минометов 82 м.
60 минометов 50 м,
за что я и Булганин будем очень благодарны, а вы это имеете в избытке. У нас этого нет совершенно.
Посылаю тебе наш приказ для сведения. (Приказ в архиве отсутствует. -- Ред.).
Жму еще раз крепко руки.
Ваш Г. Жуков
2 ноября 1941 г.".
Сложность деятельности Жукова как и других должностных лиц в то время усугублялась общей нервозной обстановкой. Некоторые в принципе правильные решения по введению в Москве осадного положения, эвакуации в тыл правительственных учреждений, части самого Генштаба, подготовка к взрыву московских заводов и других зданий вызывали в ряде случаев панику, различные слухи и не способствовали укреплению решимости до конца защищать город. Определенный перелом в этом отношении наступил, когда 7 ноября был проведен парад войск в Москве, и все увидели, что несмотря на грозящую смертельную опасность, Сталин остается в осажденном городе.
С одной стороны, в отличие от Халхин-Гола или Ленинграда, близость Ставки ВГК, Центральных органов власти помогала Жукову оперативно решать вопросы усиления и снабжения войск фронта. С другой -- обилие проверяющих и доносящих по каждому поводу людей, вмешивающихся не в свои дела, усугубляло и без того напряженную обстановку, отвлекало от управления войсками.
Еще в первый день прибытия в штаб Западного фронта Жуков застал там большую комиссию во главе с Г. Маленковым, расследующую причины неудач войск фронта. Всюду крутился небезызвестный Л. Мехлис, угрожая и распекая всех, кто попадался под руку. Как всегда неутомимо искали блох, где их нет, органы НКВД.
Так, в один из напряженных дней Берия или кто-то из ему подобных доложил Сталину, что противник ворвался в город Дедовск. Оказалось же в действительности, что город был в наших руках, а захвачена состоящая из нескольких домов небольшая деревня Дедово в полосе 16-й армии. Но после раздраженного разговора по телефону со Сталиным и по его требованию командующий фронтом был вынужден бросить все свои неотложные дела по управлению войсками и организовать отбитие у противника этой деревни, в чем особой потребности и не было, поскольку она лежала в низине и нахождение там наших подразделений было тактически невыгодным. Но пока Жуков возился с этой деревней, взяв с собой (тоже по требованию Сталина, командующего 5-й армией генерала Л. Говорова), противник прорвался в полосе 5-й армии и пришлось командующему фронтом и армией срочно выезжать туда.
18 ноября командующий 16-й армией генерал К.К. Рокоссовский в связи с сильным натиском противника обратился к командующему войсками фронта с просьбой разрешить отвести свои основные силы на более выгодный рубеж за Истринским водохранилищем. Жуков не разрешил этого. Тогда командарм обратился с этим предложением непосредственно к начальнику Генштаба Б.М. Шапошникову и последний дал согласие на отвод его войск. Командующий войсками фронта, узнав об этом, дает телеграмму: "Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отходить. Генерал армии Жуков". Нетрудно понять, какую огромную ответственность брал на себя командующий фронтом. Ведь старший по должности -- начальник Генштаба -- уже принял решение, взяв на себя ответственность за это. Но Жуков при всем личном уважении к Б.М. Шапошникову и К.К. Рокоссовскому настоял на своем, проявив свойственный ему твердокаменный характер.
Если говорить лишь об оперативно-тактической выгодности решения, то командующий 16-й армией в определенной степени был прав. Ибо в последующем противник, преодолев оборону наших войск западнее водохранилища, смог на плечах отходящих войск с ходу форсировать р. Истру и захватить плацдарм на ее восточном берегу. При заблаговременном отводе войск (при условии, конечно, скрытного его осуществления) на рубеже р. Истры можно было бы оказать противнику более организованное сопротивление.
Но нужно понять и Жукова, и не только с точки зрения неправомерной формы обращения Рокоссовского к старшему начальнику. Дело еще в том, что в ноябре 1941 г. и Генштаб, соглашаясь с предложением Рокоссовского, предварительно не посоветовался с Жуковым. Сам Рокоссовский позже даже похвалил командующего 3-й армией генерала А.В. Горбатова, когда тот написал доклад в Ставку о неправильном использовании его армии и представил его через командующего войсками фронта. Последний отправил письмо командарма Сталину. Непреклонность Жукова диктовалась не только его личными свойствами. Жуков считал, что подобные вопросы недопустимо решать исходя лишь из оперативного положения одной армии, не учитывая обстановки во всей полосе фронта. Отход войск 16-й армии оголял фланги соседних 30-й и 5-й армий. Но самое главное, из чего исходил Жуков, -- это непоколебимая решимость стойко оборонять занимаемые позиции и дальше не отходить. Разрешение отхода в одном месте на фронте нередко порождает инерцию к отходу и в других местах.
В подобных случаях, когда каждый командарм или командир дивизии, получив приказ своего непосредственного командующего, минуя его, будет обращаться к более высокому начальству, можно выпустить из своих рук вообще все нити управления, что в обстановке того времени под Москвой было чревато тяжелейшими последствиями.
В этом можно было убедиться и на примере командующего 33-й армией генерала М.Г. Ефремова уже во время наступления на Вяземском направлении. Когда 33-я армия вместе с 1-м кавкорпусом П.А. Белова оказалась в окружении и надо было выходить на соединение со своими войсками фронта, перед ним была поставлена задача -- прорываться из района Вязьмы через партизанские районы, лесами, в общем направлении на Киров, где на наиболее слабом участке обороны противника был подготовлен встречный удар войск 10-й армии. Корпус генерала Белова и часть десантников, выполнив приказ, вышли из окружения. Генерал Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомленных войск, обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорываться через реку Угру более коротким путем. Его поддержал Сталин. Навстречу группе войск 33-й армии был подготовлен удар 43-й армии. Но дело кончилось тем, что основные силы 33-й армии напоролись на сильное сопротивление противника и из окружения не смогли выйти. Надо честно сказать, и Генштабом и командованием фронта не все было сделано для оказания эффективной помощи 33-й армии. Генерал Ефремов около деревни Слободка (в 10 км от линии фронта 43-й армии) был тяжело ранен и, будучи не в состоянии передвигаться, застрелился как и генерал Самсонов в 1914 г. Оба они были достойными русскими офицерами, ставшими жертвами не только своих ошибок, но и многих других обстоятельств. Б.М. Шапошников записал в своем дневнике: "Самсонов был обаятельной личностью. Строгий к себе, приветливый к подчиненным, он был высоко честным человеком. Но жизнь бывает жестока, сплошь и рядом такие люди, как Самсонов, становятся жертвами ее ударов, а негодяи торжествуют, так как они умеют лгать, изворачиваться и вовремя продать самого себя за чечевичную похлебку". И сегодня в нашей жизни Власова, сдавшегося в плен, уже превращают в "национального героя", а доблестный генерал Ефремов забыт.
Возвращаясь снова к эпизоду с 16-й армией, невольно припоминаю: когда по ходу командно-штабного учения в Белоруссии в 50-е гг. сложилась ситуация, схожая с той, что была в полосе 16-й армии в районе Истринского водохранилища, и один из офицеров, воевавших в штабе 16-й армии в 1941 г. напомнил Рокоссовскому тот давний случай, Константин Константинович, как бы полушутя, сказал: "Как же так, Жуков был так недоволен Сталиным, не согласившимся с его предложением об отводе войск Юго-Западного фронта за р. Днепр, а сам не разрешил мне отвод небольшой группы войск на более выгодный рубеж. Все же, -- продолжал он, -- такие вопросы оперативно-тактического масштаба должен решать сам командарм". Правда, не все из нас, присутствовавших при этом офицеров, в душе разделяли сопоставимость ситуаций на Днепре и у Истринского водохранилища. Поэтому не будем спешить с однозначными выводами по такому сложному вопросу.
Через двое суток после вступления Жукова в должность командующего войсками Западного фронта ему позвонил В.М. Молотов и пригрозил расстрелом в том случае, если ему не удастся остановить продвижение немецко-фашистских войск к Москве. И прочитал нравоучение: как это можно за двое суток не разобраться с делами фронта. (Для гражданского человека, избежавшего службы в армии, обычно самое легкое дело -- это судить о военных делах). Жуков не был бы Жуковым, если бы он, боясь за свою жизнь, стал оправдываться и в чем-то заверять одного из руководителей "партии и правительства". Он с достоинством ответил, что не боится угроз, а если Молотов способен быстрее и лучше разобраться в обстановке, то пусть приезжает и командует. И так почти каждый день. Сколько надо было силы воли и выдержки, чтобы в таких условиях сохранять самообладание и продолжать уверенно командовать войсками.
Если бы в такие условия поставить генералов Эйзенхауэра или Монтгомери, они бы подали рапорт и уехали. А Жукову некуда было уезжать: с его деятельностью была связана судьба страны и народа.
Но критически оценивая наше прошлое, с учетом всего пережитого и уже не в одной войне, невольно думаешь: вот Жуков в Ленинграде издал приказ о расстреле тех, кто самовольно покидает позиции, во время тяжелых боев под Волоколамском он угрожал тем же своему боевому соратнику К.К. Рокоссовскому, а Молотов "стращает" расстрелом Жукова. Правда, есть большая разница между положением офицера и солдата, который увидев танки противника, бежит с позиции и, скажем, командующим фронтом, который только вступил в должность и расхлебывает кашу, которую заварили Сталин и Молотов, твердя без конца, что войны с Германией не будет. Во всяком случае, судить обо всем этом можно только в рамках того времени, когда страна была на краю гибели и полной ясности, чем все это может кончиться, еще не было.
Но и позже, по инерции угрозы и грубые нравоучения в разной форме практиковались уже и в менее чрезвычайных условиях и во время войны и после нее. Автор этих строк вдоволь наслушался их по телефону, будучи в Афганистане.
Что же сказать новому поколению офицеров? В самом общем плане было бы, видимо, неплохо сочетать жуковскую твердость и требовательность с внутренней выдержкой и многотерпением Рокоссовского.
Обо всем этом в данном случае приходится вести речь только потому, что без учета изложенных выше морально-психологических аспектов того времени, произвола и всякого рода интриг невозможно в полной мере оценить, в каких невыносимых условиях приходилось иногда действовать Жукову и другим нашим прославленным военачальникам, что отличало Жукова от других, как непросто было оставаться Жуковым.
Под командованием Жукова войска Западного фронта в октябре и ноябре 1941 г. провели две оборонительные операции, насыщенные напряженными и ожесточенными сражениями.
Как же и в чем проявились в битве под Москвой оперативно-стратегические черты полководческого искусства Жукова?
Во-первых, в его огромном самообладании и уверенности, которые казалось бы в безнадежной обстановке позволяли ему находить все новые силы и возможности и наиболее рациональные способы решения поставленной перед войсками фронта задачи.
К. Рокоссовский, прибывший 10 октября в распоряжение Жукова в качестве командарма, вспоминая эти дни, пишет: "Он был спокоен и суров. Под этим угадывалась работа сильной воли. Он принял на себя бремя огромной ответственности. Ведь к тому времени, когда мы вышли под Можайск, в руках командующего Западным фронтом почти не оставалось войск. Во всяком случае их было недостаточно даже для того, чтобы задержать наступление противника на Москву". Эти самообладание, уверенность и целеустремленность в достижении цели пропитывали все нити управления, скрепляли волю полководца, командиров всех степеней и настроения войск в тот чудодействующий войсковой организм, который обеспечивает не формальную, а действительную управляемость войск, единство и согласованность их действий.
Самообладание и уверенность полководца, передаваясь войскам, вселяли в них новые силы и создавали ту всеобщую непреклонную решимость выполнить поставленную задачу, которая помогала преодолевать все неимоверные трудности и в конечном счете одержать победу.
Во-вторых, от Жукова требовалось восстановление не просто прорванного на отдельных направлениях, а полностью нарушенного фронта обороны, и остановить дальнейшее продвижение противника.
Поскольку в довоенные годы оборона рассматривалась как временный вынужденный вид боевых действий и длительная оборона в оперативно-стратегическом масштабе не предусматривалась, то проблема воссоздания нового фронта в таких условиях была совершенно не разработана ни теоретически, ни практически и ее надо было решать и осваивать заново. В условиях полностью нарушенного фронта и при отсутствии каких-либо резервов к моменту вступления Жукова на должность командующего войсками фронта невозможно было чем-то усиливать войска первого эшелона и закрывать бреши, перебрасывать войска с одних сравнительно устойчивых на другие угрожающие направления или предпринимать контрудары.
Командующему войсками фронта не оставалось ничего другого, как выехать лично самому, послать офицеров штаба на наиболее опасные участки, собирать полуразбитые отступающие части и ставить им задачи по обороне важнейших районов с тем, чтобы хоть на короткое время задержать стремительное продвижение прорвавшихся в глубину подвижных группировок противника.
Формально можно было, конечно, ограничиться постановкой задач командармам, изданием строгих приказов о прекращении отступления, как это обычно делалось в подобной ситуации. Но в сложившейся тогда обстановке не все поставленные задачи могли дойти до исполнителей. И не оставалось бы времени для их выполнения. Очень рискованный выезд в войска, где командующий не раз сталкивался с прорвавшимися танками противника, давал возможность лучше и быстрее разобраться в обстановке, более оперативно создавать заслоны на пути наступающих немецко-фашистских войск, выиграть время для выдвижения выделяемых Ставкой резервов и создания нового оборонительного рубежа в глубине.
С учетом особенностей обстановки своеобразно приходилось определять и состав войск, предназначаемых для обороны основных районов. Нередко в приказах говорилось: выдвигайтесь в такой-то район и подчиняйте себе все, что там есть и отступающие части. Такой подход, конечно, не соответствовал правилам штабной службы. Но другого выхода тогда не было.
Уход командующего фронтом "на передовую", в столь тревожной ситуации, чреватой неожиданными изменениями обстановки, с точки зрения непрерывного управле