! Я, значит, русская свинья! - Сашка дал очередь перед ногами ополченцев. - Что-то я вас не видел в первой роте, когда мы одни рубились! Все назад! Мы сняли автоматы и направили на мародеров. Те повиновались и пошли в дом, перетаскивая с машины награбленное. Когда все закончилось, Сашка подошел к бабушке и сказал: - Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет! Она стояла и не говорила ни слова, просто смотрела и плакала. Слезы текли по ее морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами вен руки, стекали и падали на землю. Володя подобрал кусок кирпича и написал на воротах: "Не трогать! Опасно! Под охраной инструкторов! " - Думаешь, поможет? - я скептически смотрел, как Володя выводит буквы. - Посмотрим, - он отбросил кирпич. - Пошли. - Куда? Спасать село от разграбления? Не получится. И не мечтай! - я отбросил окурок. - Пойдем в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к внезапным атакам противника. - Ты думаешь, там кто-нибудь думает о чем-нибудь, кроме празднования победы и мародерства? Дико сомневаюсь. - Вот и посмотрим. Мы пошли дальше по селу. Везде была та же картина. Выносили и грузили на различный транспорт все, что могло сгодиться в хозяйстве. Сашка пару раз порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только матерился, плевался, грозил мародерам оружием. Подошли к школе. Возле нее было много пьяных ополченцев. Они расположились в живописных позах рядом с крыльцом. Кто-то спал. Воины Аллаха! Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были без формы, лишь в трусах. Они шли, опустив голову, их пинали сзади, толкали прикладами, пристегнутыми рожками к автомату. Они падали в пыль, грязь, пинками их заставляли подниматься и идти в здание школы. Тех, кто был не в состоянии передвигаться, или был без сознания, брали за ноги и тащили туда же, их головы болтались и бились о камни. Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон, прижали их. Он дергался и отчаянно матерился. - Саша, успокойся. Помочь мы им все равно не сможем. Только хуже сделаем. Эти негодяи могут нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы кровью повязать, - увещевал его Вова. - Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, - вторил я ему. - Но так же нельзя! - бился Сашка у нас в руках. - Это же не война, а безумие какое-то! Воевать ради мародерства! Пленных вот так, как скотину, вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу! - Ты можешь что-нибудь изменить? - Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо - Модаева вместе с муллой! - А дальше? Что дальше, Саша? К стенке? И все? Придет новый комбат с новым Модаевым. Может, даже еще хуже. И что? Все наши смерти - коту под хвост! - я пытался вразумить его. - Плевать! Пустите! - Тихо, на нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих зверей? Тебе нравится эта публика? - голос Володи звенел от напряжения. Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку. - У меня есть идея другого рода, - начал я. - Аида беременна. Мы ее отправляем отсюда. Она едет к Витькиным родителям. Там передает весточки, что мы здесь. Живы, относительно здоровы, но выбраться не можем. Пусть Родина помогает! - Аида залетела? Ничего себе! - Володя присвистнул от удивления. - Ай, да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец! - Ага. Поможет тебе Родина! - Сашка злорадствовал. - Положила она на тебя с прибором! Нахрен ты ей нужен! Пошлют по линии МИДа запрос в МИД Азербайджана, а те ответят, что знать не знают, или, что воюешь ты в их армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с исламом. "Альфу" тебе на выручку не пошлют! - Попробовать можно, может и получится. А Аида с Витькой согласны? - Володя призадумался. - Витек согласится, а вот как Аида - не знаю. - Попробовать можно. По крайней мере, хоть ее из этого ада спасем, она-то вообще на царицу подземного царства не тянет! - 64 - Вошли в здание штаба - бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги, тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без дела слонялись по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то полез к нам целоваться, еле отпихнули, в спину нам понеслась брань на азербайджанском. Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный как мел Мишка Домбровский. Левой рукой он рвал на себе ворот, а правой держался за стенку. - Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? - мы подскочили к нему. Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на подвал, а потом замахал ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия или ранения не было заметно. Вытащили на улицу. Мишка оперся на стену. Его стало рвать. - Знакомый диагноз - слабый желудок! - усмехнулся Володя. - Что стряслось, Миша? - я потряс его за плечи. - Там, Мудаев, э-э-э-э, - снова Мишку стало полоскать, - пытает пленных! Э-э-э-э, просто так пытает, ничего ему не надо! Ради само - э-э-э-э-э- утверждения! - с трудом закончил фразу Михаил, вытирая тыльной стороной ладони рот. - Пошли, посмотрим! - решительно сказал Сашка. Из подвала раздался снова отчаянный вопль пленного. - Захватили начальника штаба того батальона, что стоял против нас. Вот он как с коллегой беседует, - донеслось нам вслед. - Ничего, сейчас мы с ним тоже как с коллегой поговорим, - бормотал Володя. Ступени в подвал мы пролетели на одном дыхании. Подвал был большой, проходил под всей школой. В центре подвала к трубе был прикован голый человек, вернее то, что оставалось от человека. Большой, бесформенный кусок орущего мяса. Рядом стоял Модаев, куртка расстегнута до пояса, весь мокрый от пота, глаза ничего не видят. В руках кусок резинового шланга. Он орал: - Ну что, сука, получил! Какой ты нахрен начальник штаба! Я - начальник штаба! Я тебя победил, и сейчас буду делать все что хочу! На! Получи! - он ударил. Тело изогнулось, человек снова закричал. Сильный человек. У него еще есть силы кричать. Он уже ничего не видит и не соображает от боли, но силы кричать еще есть. Судя по ранам, я бы уже давно вырубился. Такие мысли проскочили у меня в голове. Володя подскочил к Модаеву, вырвав шланг, и ударил его кулаком в лицо. Тот упал. Володя начал лупцевать его этим шлангом. Модаев крутился на полу, катался, уходя от ударов, и громко при этом верещал, звал на помощь. Володя старался на совесть. Сашка и я подскочили, и тоже начали охаживать изувера ногами. На крики своего командира прибежали из разных концов подвала ополченцы, стали хватать нас за руки, оттаскивать. Ударить нас никто не посмел. А мы были готовы к драке. Модаев вскочил на ноги. Хорошо же мы его приложили! Морда вся распухла, через всю щеку тянулся кровавый рубец от шланга. Форма порвана, руки и бок в ссадинах. - Ну, все! Доигрались! Вам звиздец! Теперь-то точно вас расстреляют! Сам расстреляю! Вот этой собственной рукой! - он вытащил пистолет. - Вот так же, как его расстреляю! Он вытянул руку в сторону пленного и сделал три выстрела. Обмякшее тело просто повисло. Звук выстрелов больно ударил по ушам. С потолка полетела известка. Все заволокло едким дымом. - Видели, свиньи?! - из-за дыма и пыли его не было видно, только слышен был визгливый голос. - Уходим! - крикнул Сашка и ударил одного из державших его ополченцев локтем поддых. Я тоже резко ударил своего ополченца, резко повернулся и выкрутил руку. Ударил по шее, оттолкнул. Володя возился со своим, но тоже быстро закончил. Мы рванули на выход. Сзади были слышны вопли и выстрелы из пистолета. - 65 - Со всего маху мы врубились во входящих людей в здание школы. Оттолкнули их и вырвались наружу. - Эй, господа офицеры! Вы куда! - донеслось нам вслед. Я обернулся. Гусейнов со свитой. - Ну, слава богу! - вырвалось у меня. - Что делать будем? - хрипел сзади Володя. - Говорить с ним. - Попробуем. Пока переговаривались, из подвала вырвался избитый Модаев. За ним бежало еще пять человек. У одного из них было разбито лицо. - Держите их! - закричал Модаев, поднимая пистолет. - Прекратить! В чем дело?! - заорал Гусейнов. Он находился на линии огня пистолета Сереги. Охрана Гусейнова отреагировала мгновенно, ощетинившись автоматами во все стороны. - Модаев! В чем дело! - Гусейнов выглядел испуганным. - Они хотели меня убить! - заорал Серега. - Уйдите, вы мне мешаете, я их расстреляю, гадов. Они давно этого хотят! - Перестань, опусти пистолет. - В чем дело? - это уже обращаясь к нам. - Пойдемте, покажем. Сашка пошел вперед, мы за ним, потом охрана Гусейнова, замыкающим шел начальник штаба батальона. Мы показали труп пленного. - Ну, и что? - Гусейнов недоумевал. - Он просто его истязал. Ради самолюбования, ради самоутверждения, сведений никаких он не хотел получить. Бил ради удовольствия. - Ну и что? Гусейнов явно не понимал что к чему. Понятно, истязание пленных для него было обычной практикой, но только не для нас. - Это происходило в тот момент, когда нужно организовывать оборону села, думать, принимать решение. Личный состав бродит где попало, много пьяных. Вот пришлось этим же шлангом и всыпать ему. - Они хотели мня убить! - верещал сзади Модаев. - Хотели бы - убили! - Сашка зло смотрел на предателя. - Во врем я боя где ты был? - крикнул Гусейнов Модаеву. - Пропустите его сюда. Охрана расступилась, пропуская Серегу. - Как где? - не понял Серега. - На командном пункте батальона. - Вместе с комбатом? - уточнил Гусейнов. - Да, с ним, - подтвердил Серега. - Понятно. А вы где были? - обращаясь уже к нам, спросил Гусь. - Где и положено. В ротах, - я усмехнулся. - Рискуя своими жизнями добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу! - Теперь многое понятно. Вы, господа инструктора, свободны, а вас, начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение. Позже придете, уберете труп. Мы выходили последними, когда услышали звук двух хороших пощечин. Говорить ничего не стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись от души. - 66 - Закурили. О том, что произошло в подвале, мигом узнал весь батальон. Возле штаба количество ополченцев увеличилось. Они о чем-то переговаривались, кивали на нас. Два человека подошли, молча, на виду у всех, пожали руки, и ушли, не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять. Вышел Гусейнов. - То, что взяли село - молодцы. Ваша заслуга. Мне уже доложили про обходной маневр. Толково. Кто был с первой ротой? - Я, - Сашка вышел вперед. - Я награжу тебя и всех вас по заслугам, - Гусейнов был серьезен. - Не надумали, может, останетесь у меня? - Не стоит еще раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя. - Просьба только есть одна. - Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу. - Мы это уже поняли, но поговорить надо с глазу на глаз, без лишних ушей. - Говори! - Так народу много. - Ты про этих? - Гусейнов небрежно ткнул пальцем в охрану. - Это моя тень, а тени не говорят, все видят, слышат, но хоть режь, ни слова не вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин, наркотиков немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю, проблем нет, так что надо? - Не то все это, - начал я. - Может, мальчиков? - Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу. - Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь? - Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами. - Все в порядке. Тут другая проблема. С доктором, что прислали, с Аидой... Любовь у них. - Хорошее дело. Она женщина порядочная, никто слова против не скажет, да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что? - Только никому говорить не надо. Аида беременна. - Ай, да Виктор! Молодец! - Гусейнов хлопнул себя по ляжке от возбуждения. - Не ожидал я этого от него! Вот и присылай вам после этого врачей. Вы мне так всю медицинскую службу из строя выведете! - откровенно потешался он. - Тихо! Услышат. - Так чего надо? - Отправить ее отсюда. Негоже бабам беременным воевать. Всякое может случиться, лучше не рисковать. - Годится! Через неделю пришлю другого врача. Неделю потерпите. Но, - он поднял палец, - теперь это будет мужик! О, молодец Виктор! А вы еще оставаться не хотите! Еще год пройдет, так вы здесь сами женитесь, и палкой вас не выгонишь! Хорошие новости вы мне сегодня рассказали! И воевали хорошо. Рассказали мне это! Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам его не понять. - Это точно - не поймем! - Ага, бывает! - Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их всех расстреляют! Что вы такие большие глаза делаете? Всех расстреляют. Они также же делают с нашими. Поэтому не советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля в затылок - и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере. Вот вас и будут пытать, как первых христиан римляне мучили. Так что подумайте, прежде чем в плен сдаваться. - Никто сдаваться не собирается. - Ладно, с доктором решим. Через полчаса совещание. Приходите. - Зачем? Вроде все порешили, сейчас пусть командование батальона руководит процессом. Мы мешать им не будем. - Вы меня за идиота держите? - Нам надо отвечать на этот вопрос? - Понятно, - Гусь рассмеялся. - Смерти Модаеву желаете? - он внимательно посмотрел на нас. - Чем быстрее - тем лучше. - Ладно. Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется, если не получится - вы поможете. Договорились? - Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно. - Хорошая мысль. - 67 - Мы пошли в свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным. Много хотелось написать, но как-то не шли слова в голову. Большое не напишешь. "Здравствуйте мои дорогие и любимые и любимые Ирина, ребеночек, родители, брат! " начал я. Потом вкратце попытался изложить все, что было. Опустил расстрел и пытки. Просто написал, что захватили в плен, служу инструктором, просил выйти на соответствующие структуры, чтобы помогли вырваться. С другой стороны я прекрасно отдавал себе отчет, что вряд ли кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить нас. Россия, тут уж ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека. Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с ними. Конверта не было, поэтому просто сложил бумагу и завернул в целлофановый пакетик. Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим. Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила, что не поедет к Витькиным родителям, но куда она денется! Потом пришел Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о совещании. Гусейнов выдрал как последнего кота Модаева, мулла пытался его защищать, но ему тоже досталось. Потом оказалось, что оборону никто толком не оборудовал, просто ополченцы заняли все старые позиции армян, и на этом все закончилось. Всех пленных расстреляли. Каждому сделали по контрольному выстрелу в голову. Отдали тела местным, чтобы похоронили. Мы сели за ужин, который растянулся до трех часов ночи. Все были в сборе. Охраны мы вообще не видели. И самое главное замаячила призрачная надежда свободы. И все благодаря Витьке. Мы даже подтрунивали над ним, не специально ли он все это сделал, чтобы передать письмо в Россию. Он лишь отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак. Легли спать. Но выспаться не удалось, потому что через минут двадцать началась стрельба. Это была не обычная пальба часовых, а настоящая перестрелка. Мы выскочили, запрыгнули на БМП и рванули вперед. Мной опять охватил азарт охотника. Вперед! Вперед! Личность опять раздвоилась. Кто-то осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал меня: "Зачем? Тебе это надо? Зачем? Это не твоя война! " Но инстинкт древнего охотника проснулся, и он гнал меня вперед, туда, где разгорался бой. Из всего экипажа БМП у нас был лишь механик-водитель, остальные куда-то разбрелись. Поэтому Володя с Сашкой запрыгнули внутрь и готовили вооружение к бою. Мы же втроем, уцепившись в броню, вглядывались в темноту. Бой уже перенесся с окраины вглубь села. Мы врезались в кучу того, что осталось от дома, резко затормозили, меня сбросило с брони. И тут же мы попали под огонь. - Быстро с брони! - заорал я Виктору и Мишке. - Откуда стреляют? - Хрен его знает! Стреляй вперед, оттуда нападают. Потом разберемся. Мне все равно здесь никто не дорог! Мы палили в темноту, нам тоже отвечали. Силы нападавших были неизвестны. Перестрелка была очаговая, но одно утешало, что сопротивление наше сломить не удалось, значит нападавших гораздо меньше, чем нас, может рота, может чуть больше - около двух рот. Но на их стороне были два преимущества. Первое - это внезапность, а второе - они прекрасно знали село, чего нельзя было сказать про нас. И они знали, что наши ополченцы сядут в их окопы, свои рыть им было лень. Вот и получили, что заслуживали. А ведь предупреждали мы Гуся, ой предупреждали! - 68 - Все это в голове пронеслось, пока я стрелял в темноту. Сначала - лихорадочно, направо, налево, отгоняя страх, который комком стоял внизу живота, вызывая тошноту и перехватывая горло, сбивая дыхание, руки дрожали от волнения, по спине бежал пот, пот заливал глаза, мешая присмотреться, увидеть, охватить всю картину боя. Постепенно мне удалось овладеть собой и осмотреться. Слева от меня Витька с Мишкой стреляли в темноту, матерясь, заглушая собственный страх. Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся! БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями. Именно то, что рядом была бронетехника, придала мне уверенность. Я перестал судорожно стрелять наобум в темноту. С трудом сглотнул слюну, горло все пересохло, в глазах прыгали, плавали какие-то геометрические фигуры. Начал высматривать цель. Вот из подвала соседнего дома полыхнуло коротким огнем автоматной очереди, тут же загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и плавно нажал спуск. "Двадцать два". Короткая, в четыре патрона очередь ушла в сторону подвала. Не знаю почему, но знал, что попал, точно так же, как знал это, когда стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что и как она сделала. Я мог пойти в подвал, и знал где она находится, пройдя сквозь череп стрелка: отрикошетив от стены, она упала в угол. Я физически ощущал, как она вошла в нос, потом, отразившись от кости, пошла вверх, в мозг, там, пробив маслянисто-вязкую массу, вышла рядом с макушкой человека. Смерть его была мгновенной, он ничего не почувствовал и не понял. Справа от себя я даже не увидел, а почувствовал шевеление, тень, перекат влево и со спины, от бугра. Не целясь - очередь, стволом слева направо. Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю. Цель немного выше меня, неудобно, но и лезть туда не имею ни малейшего желания. Жду еще секунд пятнадцать. Тишина. Патроны надо беречь. Что без толку палить. Просто пригибаясь к самой земле, короткими перебежками домчался до Виктора и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как бы не обделаться! Когда бежал, рядом со мной автоматная очередь взбила несколько фонтанчиков пыли. Мне стало страшно. Весь героизм, рассудок, куда-то пропали. Только выжить. Только сейчас я осознал до конца, понял кончиками волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи, помоги! Помогай же! От короткой перебежки сердце колотилось, готово было выпрыгнуть из груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров! Нахрен мне все это подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на хрен все со своей войной! Домой! Только домой! Пот заливает глаза горящей нефтью, кислотой выедает их. Зубы стучат друг о друга, произвольно стискиваясь, и раздавливая друг друга. Организм сам по себе живет, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно! Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними. - Где они? - кричу я. Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри трясется, вибрирует, голос срывается на крик, он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что я перестал дышать, просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило меня. - Смотри правее! - орет Витька, посылая короткую очередь в сторону противника. - Где?! - я не вижу. - Возле развалин дома, что справа! - тоже орет Мишка. Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до этого. Ноги ватные, кажется, что я их не чувствую. Смотрю, куда они указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов. Мишка меняет магазин. Отстегнул старый. Отбросил в сторону. Немного подернулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и упал лицом вниз, в щебенку. Лежит и не шевелится. Мы с Виктором как-то сразу и не заметили, что с ним что-то не так. - 69 - Я тронул его плечо. - Миша! Ты чего? Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено. - Мишка, ты что? Эй, брось! - я тряс его. - Витя! Помоги! Мы вдвоем перевернули обмякшее тело Миши на спину, сдернули вниз с насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи, прошив ворот куртки. Лицо Мишки выражало удивление. Глаза были открыты, голова запрокинута назад. Витька бросился к нему на грудь. Стал слушать сердце. Не услышал, рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьется ли сердце. - Олег! Помогай! Его можно спасти! Делай искусственное дыхание! Нет, сначала бинтуй! Рви белье! Я начал рвать майку на Мишке и, стараясь не перетянуть горло сильно, стал накладывать повязку. Зараженный энергией Виктора, бросился дуть Михаилу в рот, а Виктор начал делать массаж сердца. Я тут же почувствовал, как вдыхаемый мной воздух выходит через пробитое горло. Попытался зажать ему горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в легкие. - Сердце бьется или нет? - спросил я у Виктора, прервавшись. - Нет. Но надо постараться. Давай его на БМП, и отвезем Аиде. Она спасет. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в десантный отсек и повезем. Мы его спасем! Мишка, сучий потрох! Слышишь, только не умирай, мы тебя спасем! Сейчас поедем к моей невесте, а потом погуляешь на моей свадьбе! Только живи! - Витька орал, пока мы тащили Мишу, из глаз у нас катились слезы. - Сашка, Вовка! Помогите! - орал я сквозь слезы. - Помогите десантный отсек открыть! Мишку ранило! Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека. - Еш твою мать! Как так?! - За магазином новым полез в подсумок, вверх дернулся. Вот и зацепило. - Давай заноси, вот так, аккуратнее, вот сюда укладываем! - Сашка помогал внутри, сдернул внутреннее переговорное устройство и заорал: - Гони в медпункт, Мишку ранило! Машина дернулась, развернулась и потряслась на ухабах, нас мотало, но мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца. Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел, что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал Виктор, кровь выходила из места ранения. - Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое было, вытаскивали, ты главное нас слушай и не уходи. Чувствуешь, я твою голову держу, вот так я буду ее держать всегда. И ты будешь жить всегда, пока я тебе команду не дам, - Сашка плакал, и его слезы расплавленным свинцом капали мне на затылок, смешивались с горячим потом, и катились за шиворот. - Только держись, умоляю тебя - держись. Сейчас приедем, немного осталось. Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперед, но люк уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку. Мгновенно мы вытащили его из люка и понесли, побежали к Аидиному медпункту. Витька орал на всю ночь: - Аида! Бросай все! Домбровского ранило! Через секунду дверь распахнулась, выбежала испуганная врач. Мы занесли тело в зал - это была импровизированная операционная. Там на табурете сидел раненый в руку ополченец. Повязка его набухла от крови. Мы осторожно положили Мишу на стол. Стали рядом. Срывающимся голосом Виктор перечислил, что мы сделали, какую первую помощь оказали. Аида склонилась над Михаилом. Размотала повязку на шее, посмотрела в глаза, еще что-то сделала. Потом подняла голову, покачала головой, потом села на табурет, закрыла руками лицо руками и заплакала. Витька подскочил к ней, оторвал ладони от лица. - Аидушка, милая, ну ты же можешь, я знаю, что можешь! Ну, постарайся! Укол в сердце сделай! Прошу тебя, любимая. Помоги! Умоляю тебя! Помоги! Ты все можешь! Вытащи его! Аида! Помоги! Он целовал ее заплаканное лицо, ее руки, и сам плакал, встал на колени перед ней. - Аидочка, девочка моя, помоги! - Нет, Виктор! Поздно, он сразу умер! Я ничего не могу. Я не могу ему помочь! - она уже не говорила, она кричала. Виктор отшатнулся от нее. Мы все стояли и смотрели на бездыханное тело Михаила. Никому не верилось, что он погиб. У него это был первый бой, и в первом же бою он погиб. Нелепо. Глупо. Страшно. Каждый из нас мог оказаться на его месте. Просто оказаться на линии полета пули. И все. И не более того. Глава семнадцатая - 70 - Страшно хотелось курить. Выходить как-то тоже неловко. Я посмотрел на мужиков. Ни слова не говоря, мы взяли тело Михаила, и вышли, БМП, урча двигателем, стояла рядом. Мы положили его на нос. И потихоньку машина тронулась к нашему дому. Мы шли рядом, Володя шел, придерживая тело Михаила, чтобы оно не сползло с брони при тряске. За спиной продолжался бой. Но никого это уже не волновало. Кто кого победит, ради чего и кого, нам все равно, мы и так уже заплатили огромную цену на этой войне. Я вспомнил тот азарт, который меня охватывал в бою, и стало страшно и стыдно. Я был жив, а Мишка нет. Кто следующий? Подъехали к дому, подняли Михаила на второй этаж. Молча сели, закурили. - Что делать будем? - первым нарушил общее тягостное молчание Виктор. - Хоронить надо. Кто знает, как все это делается? - Вроде на третий день положено. - Нас может не быть на третий день. Завтра, - я глубоко затянулся, загоняя клубок слез внутрь. - Гроб нужен. - Я столярничать умею, - Владимир тоже отчаянно дымил и тер глаза. - А я помогу, - Александр смотрел в окно, в ту сторону, где продолжался бой. - А мы с тобой, Виктор, могилу отроем. Владимир подошел к телу, внимательно осмотрел его, потом достал фотографии, бумаги, письмо, которое Михаил написал родителям. Все сложил в сторону, потом начал осматривать входное пулевое отверстие. - Саша, подойди сюда, - позвал он. Вдвоем они перевернули тело на бок и, подсвечивая себе фонариком, стали осматривать рану. - А ведь это был снайпер, мужики, - после недолгого совещания они вынесли вердикт. Так как мы с Виктором не разбирались в этих делах, то приняли его на веру. Какая разница, снайпер тебя убьет или просто автоматная очередь. Итог всегда малоутешительный. Постепенно бой стал затихать, видимо, противника отбили, но преследовать не стали. - Володя, сколько у тебя соляры в баках? - спросил я. - Мало. Нам не уйти, - Володя был мрачен. Он понял, что я имел ввиду. - А накопить можно? А другие БМП вывести из строя. На БМП можно и штаб развалить, сейф вывезти, по дороге вскроем, на крайний случай - разнести гранатой к чертовой матери. - Надо подумать, только позже, сейчас мозги не в том направлении работают. Если снайпера начали против нас работать - плохо. Жди "кукушек". - Каких таких кукушек? - не понял Виктор. - Примета есть такая. Снайпера садятся в засаде. Вот их называют такими птичками. Выщелкивают потихоньку, и не видно их и не слышно. В годы Великой Отечественной два снайпера уничтожили роту. А в финскую и того больше было. - Снайпера докторов не любят, - мрачно произнес Виктор. - Вот видишь. Надо беречь ее. По лестнице раздались шаги нескольких человек. Мы напряглись, подтянули оружие поближе. В комнату вошли Вели и Ахмед. Они были разгорячены. Увидели тело Михаила, сняли головные уборы. - Соболезнуем. - Спасибо. Нам нужны инструменты и доски для гроба и пирамидки. Найдете? - Да. Может, еще чем помочь? - Нет. - Гусейнов думал, что вы убежали. Хотел погоню послать. Нас грозился расстрелять. - Туточки мы. Со своими покойными. Как бой? - Отбили мы их. Но потери у нас большие. Как будто снайпера работали. - Похоже на это. Вот и Михаила тоже, вероятно, снайпер убил. - Гусейнов хочет вас видеть. - Некогда нам, ему надо, пусть сам приходит. Пока не похороним сегодня его, не двинемся. - Так и передать? - Так и передай. Слово в слово. Поторопитесь с инструментом - пару лопат с киркой надо. Могилу отрыть. - Скоро будет, - пообещали они и ушли. - 71 - Мы принесли воды. Никто никогда не занимался похоронами. Присутствовать присутствовали, а вот так непосредственно... Молитв тоже никто не знал, которые положено читать. Вымыли Михаилу лицо и руки с мылом. Намылили щеки, побрили. Сложили руки на груди, тело уже начало костенеть. Накрыли лицо платком. Через пару часов пришла наша охрана, ни слова не говоря сложили доски, большие куски фанеры, инструменты: две лопаты штыковые, две "подборки", лом, кирку. Где они все это взяли мы не стали спрашивать. Мы с Виктором пошли копать могилу. На конце села было православное кладбище. Война, вандалы не пощадили его. Кресты, пирамидки со звездочками были повалены. Во многих местах было видно, что опорожнялись прямо на могилы. Много было свежих могил с православными крестами. Дерево на них даже не успело толком просохнуть. Мы стали копать в стороне от остальных могил. Поначалу грунт был каменистый, махали ломом и киркой. Потом дело пошло легче. Работали молча, с каким-то ожесточением, вонзая в грунт шанцевый инструмент. Казалось, что силы у нас не кончаются. Злость, обида, страх, стыд за смерть Михаила - все это смешалось. Когда углубились больше чем на полтора метра, и работали в могиле уже по очереди, пришел Гусейнов со свитой. Мы не переставая работали, не обращая на него внимания. Он постоял молча и так же молча ушел. Могила получилась глубокая, сами того не ожидая, мы отрыли на два с половиной метра. Перекурили и пошли к дому. Когда пришли, тело уже лежало в гробу, крышка от гроба стояла у входа в дом. Александр и Владимир заканчивали пирамидку. Аида с заплаканными глазами, постоянно смахивая набегавшую слезу, выводила красной краской на табличке надпись. Виктор молча постоял у нее за спиной, наблюдая за работой, потом добавил: После даты смерти, напиши "Русский офицер". Она кивнула. Через полчаса пирамидка была готова. Неровную звездочку покрасили красной краской. Посмотрели на часы. Два часа пополудни. Двое суток не спали. Вся жизнь, что была прежде, казалась нереальной, призрачной. Все теперь разделилось до смерти Домбровского, и после. БМП по-прежнему стояла у входа. Володя сам сел за управление. Гроб погрузили на нос, сами сели рядом. Медленно тронулись. Аида осталась. Вот и кладбище. Из солдатских плащ-палаток, что валялись в десантном отсеке, выдернули веревки, связали их, не хватало. Разрезали несколько этих же плащ-палаток, связали. Сняли гроб. Подошли, молча стояли и смотрели на восковое, желтое лицо Михаила. Все плакали. Молча, беззвучно. Слезы капали с носа, с подбородка. Так же молча вытирали их. Никто не смотрел друг на друга. Все мы, каждый из нас виноват в его смерти. Не сговариваясь закурили. Потом закрыли гроб крышкой, заколотили гвоздями и спустили в могилу. Закопали, зарыли могилу. В ногах установили, прикопали памятник-пирамидку. Взяли оружие, Володя сел в БМП. - Залп! - скомандовал я. Грянул салют из трех автоматов и из пушки БМП. - Залп! Залп! Небо разорвалось выстрелами. Мы молча стояли. Потом Владимир достал флягу коньяка. Пустили по кругу. По глотку. Немного на свежую могилу. Спи, друг. Виктор достал рабочую карту Михаила, там мы сделали отметку, где похоронен прежний ее владелец. - 72 - Когда приехали назад, там был накрыт стол, и никого не было. Охрана. Молодцы. Не присаживаясь, молча налили себе, отдельно в стаканчик, кусок хлеба сверху, не чокаясь выпили. Пришел Гусейнов. Один, вся свита и охрана осталась внизу. Было слышно, как они о чем-то громко говорят на своем языке. Налей! - сказал он. Виктор налил ему полстакана коньяку. Он молча выпил. Завтра идем в наступление на селение Сапер. Выезд в семь утра. Будьте в форме. Приготовимся без вас, - сказал он и вышел. Мы еще немного посидели, выпили. И разошлись по своим комнатам. Виктор ушел к Аиде. Каждому хотелось побыть одному. Плюс усталость навалилась. Я только лег, мгновенно уснул. Проснулся уже на закате. Разбудил Сашку и Владимира. Поужинали, почистили оружие, снарядили магазины. Володя ушел к своей бронетехнике, Сашка - в первую роту, я - во вторую. Потери в "моей" роте в ночном бою составляли пятнадцать человек убитыми и двадцать восемь раненых. Многие из них были легко ранены, и поэтому оставались в строю. Из разговоров я понял, что и трофеи хорошие достались. Смерть их не пугала. Все рвались в бой. Вот только я до конца так и не понял, что ими двигало. На патриотов и фанатиков они не были похожи. Разве корысть может быть таким двигателем? Не знаю, не знаю. Все роты по очереди обходил мулла, читал что-то, опять призывал к священной войне. Но публика вяло реагировала на это. Народ был уже обстрелян, новому их научить я уже не мог, и не было желания. Была лишь мысль - уцелеть и вырваться домой. Про комбата и его штаб рассказывали, что когда был ночной бой, то Гусейнов погнал их всех на оборону. Но если Модаев хоть стрелял, то комбат просто сидел в окопе и периодически прикладывался к бутылке. Мулла так и не вышел из здания школы. Меня встречали уже как своего. Не было издевок, многие подходили, выражали соболезнования по поводу гибели Михаила. Не было возможности совершения обходного маневра. Деревни располагались на расстоянии десяти километров друг от друга. Сначала шла узкая дорога между трех холмов, а затем было широкое поле. Первая рота ушла в пять часов. Их задача была оседлать эти холмы, если есть там противник - выбить его, и по возможности сделать все это по-тихому. Мы выдвинулись в восемь. Вторая рота, бронетехника с Володей во главе, третья рота, обоз. Теперь комбату с его штабом не удалось отсидеться в тылу. И приехать уже к готовому пирогу тоже не удастся. Второй переход начался. Все были сосредоточены и спокойны. С первого холма сбежал боец. Рассказал, что удалось тихо вырезать взвод противника. На втором холме тоже была рукопашная, но также все было тихо. Третий холм взяли без боя, никого не было, сняли лишь две растяжки. При подходе к деревне растянулись. Вторая рота по центру, первая рота пошла по левому флангу, третья - по правому. Бронетехника - за спинами второй роты. Деревня как деревня, таких много. Дома каменные. За нашими спинами раздался разрыв снаряда. Градобойные оружия. Видел трофейные на полигоне. Стреляли мы из них, но они были в полуразрушенном состоянии и реанимировать их не удалось. Поэтому разрыв снаряда узнал. Все это подстегнуло систему организма к выживанию, все побежали вперед. Потом по нам ударили из автоматического оружия. Вперед. Вперед. Но нет азарта. Только напряженность. Собранность, обострены рефлексы. До первых строений осталось метров сто. Огонь усилился. Но не было перед этими строениями никаких окопов. Градобойные орудия перенесли огонь на нас. Еще метров пятнадцать, и мы выскочим в "мертвую" зону. Там орудия нас не достанут. С автоматическим оружием не попрешь на "зенитку". Но как-то атака захлебнулась, падали люди, падали и не шевелились. Раненых тоже было немало. Я приметил впереди симпатичный валун и нырнул под него. Хороший камушек. Надо мной на полметра торчит и ширина приличная. Толстый такой камушек, сантиметров семьдесят в ширину. Спасибо тому ленивому, кто не убрал его. За таким камнем, как на груди любимой женщины, можно всю войну и провести. Если выживу, то можно с собой таскать, так, на всякий случай. Добрый камень всегда в хозяйстве сгодится. Можно кому-нибудь и на голову положить, а можно и головой об него кого-нибудь шваркнуть. Лежу за ним, отдыхаю, перевожу дыхание. Перевернулся на спину, закурил. Хорошо. Война вокруг, но меня это вроде как-то и не касается. Ну, ладно. Пора и осмотреться. Сначала, что сзади, что по бокам. Сзади встала наша техника. Боится Володя впереди пехоты пускать ее. Правильно, спалить могут. Вот они и пытаются огнем своих пушек подавить огневые точки противника. Насколько знаю, у градобоек снаряды осколочные, по крайней мере, другие не попадались, и не слышал я о них. Так что они ему не страшны, только вот не выйдешь из техники, в туалет не сбегаешь. Слева и справа бойцы лежат. Только нет у них таких камушков. Кто в канавку нырнул, кто так лежит. У многих позы какие-то неестественные. Огонь противника тоже поутих. Паритет. - 73 - Мы их достать не можем, только наши пушки и молотят за спиной, а мы их тоже не достанем. Лежим, смотрим друг на друга, примечаем кто где. Но как-то странно, что наши так быстро гибнут. И потом до меня дошло. Снайпера! Точно! Один выстрел - одна смерть. И уже никто не спешит на помощь раненым. Лишь кричат, подбадривают, но не более того. Надо что-то делать. Володя сообразил и пустил дымы. Ветер дул нам в спину, противнику в лицо. Быстро все перед нами и нас тоже окутало, затянуло черным дымом. Молодец! Сообразил. Слабая надежда, но не жить же здесь! Как мне нравился этот кумушек, но надо вырываться. По цепи лежащих прокатилась волна - вперед! Вперед так вперед. Главное прорваться до первых домов, а там поглядим кто кого. Собранность, сосредоточенность. Вперед, вперед. Никакого энтузиазма, просто вперед. Противник не видит нас и шпарит из всего, что у него стреляет, в темные клубы дыма. Я бы тоже так, наверное, и делал бы. А еще бы я поводил бы стволом слева направо и наоборот. Чтобы побольше достать. И стрелял бы длинными очередями. Рожок махом кончается, а поэтому его перезаряжать надо. Как бы только угадать тот момент. Когда он его перезарядит! Дым стоит не сплошной стеной, разрывы в нем видны. В этих разрывах и видны позиции противника. Он тоже видит нас. Рву бронхи, но ухожу в этот вонючий, осязаемый дым. В темноту и вперед. Мои соседи тоже не молчат, стреляют, только вот в этой неразберихе можно и своего цепануть. Хотя какие нахрен они свои. Но не стреляю, берегу патроны. Хватило уже, как в прошлый раз, мертвецов обшаривать, ища патроны. Второй раз на одни и те же грабли наступать не будем. Патроны пригодятся в ближнем бою. Вперед. Дым редеет. Генераторы закончили свою работу. Теперь надежа лишь на автомат и удачу. Вот и первые строения. Из подвальных окон ведут огонь армянские защитники своей независимости. Я чуть левее от них. Пока не заметили, падаю на брюхо и вперед, вперед. Автомат в правой руке. Лишь бы мин не было! Представил, как живот разрывает мина. Бр-р-р! Ну его на хрен! Такими мыслями можно и беду накаркать. Пот заливает глаза, во рту привкус железа. Героем я не хочу быть, и как Матросов на амбразуру ложится не буду. Не тот случай. А вот по бокам видно, что много убитых и раненых. Кто лежит, вывернув руки назад, а кто стонет, пытаясь себя перевязать. Меня не заметили, как ящерица скольжу между камней. В училище, на полигоне ползали между лужами и кучами коровьего дерьма. Пригодилось. Три, два, один метр! Меня не заметили. Кажется, что я не ползу, а, вдавливая себя в землю, вспахиваю ее. Руки под себя, автомат приятно холодит грудь. Смахиваю очередной ручей пота со лба. Фас! Как пружина выпрыгиваю вперед. Не бегу, лечу по воздуху. От напряжения перестал дышать, просто не дышу. Вот она стена, сложенная из местного камня. Снизу, из подвала, в трех метрах лупит пулемет, из второго подвального окна торчит ствол автомата. И тот и другой несут смерть. Мне везет, мне невероятно везет! Не заметили, увлеклись боем и не заметили. Внимательнее надо, мужики! Бочком, бочком по стене, поближе к пулеметному гнезду. Автомат висит на ремне на левой руке. Достаю гранату, ввинчиваю запал, разгибаю металлические усики, рву кольцо. Время замедления после отлета рычага секунд шесть, а может и меньше, все вылетает из головы. Но чтобы не рисковать, - она же может и назад вылететь! - разжимаю руку, рычаг отлетает в сторону, негромкий хлопок, но для меня он звучит оглушительно. Время замедляется, я смотрю на гранату, от запала медленно отходит небольшой беленький дымок. Слышу, как стучит сердце. Я без размаха просто закатываю гранату в подвальное окно, мгновенно отпрянув к стене. Больше у меня такой возможности не будет. Если что-то сорвется - я труп. Напряжение нарастает, сердце колотится так, что кажется, что оно заглушает звуки боя, спина мокрая, пот стекает в штаны; кажется, что и штаны уже пропитались потом. Почему же она не взрывается! И вот долгожданный хлопок-взрыв. Он прозвучал неожиданно громко, из окна повалил дым, вылетел какой-то мусор. Пулемет замолчал. Замолчал автомат. Может, и его задело, а может, притих. Я прыжком перескакиваю через окно пулеметного гнезда, швыряю вторую гранату к автоматчику. Слышны крики, потом взрыв и все стихает. Те азербайджанские ополченцы кто был напротив меня, поднимаются и бегут в мою сторону. Я стою и жду их. Глаза их полны радостью. Они врываются в боковую дверь дома, из подвала слышны вопли и крики, стрельба. Из окон подвала тянет свежим запахом сгоревшего пороха. - 74 - После этого я держался за спинами других. Не избегал боя, но шел в плотной толпе ополченцев. Не геройствовал. Хватит с меня. Обороняло село не больше роты. Многие предпочитали смерть плену, стрелялись, им никто не мешал. При выкуривании одного снайпера из дома, - он сидел на чердаке - погибло два ополченца: вышибли входную дверь, а она была на растяжке. "Эфка" рванула так, что от этих двух бедолаг мало что осталось. Сбегали за БМП. Пока она ехала, какой-то армянский засранец расстрелял ее из РПГ-7. Слава богу, что не было в этой машине Володи. Боекомплект рванул так, что машину разворотило как консервную банку, башню сорвало, а корпус потом еще долго чадил жирным дымом. Дым почему-то поднимался не прямо, а по спирали. Гада, что сидел на чердаке, закидали гранатами, хотя он долго отстреливался и уложил еще трех человек. Когда ворвались в дом, труп снайпера скинули на землю, и еще долго ополченцы не могли отвести душу. Они и плевали на него, и пинали ногами, один подпрыгнул и размозжил ему голову каблуками, приземлившись на нее. Напоследок выпустили несколько очередей, и пошли дальше. Пока мы завязли со снайпером, бой уже закончился. Я встретил Виктора. Пуля прошила его правую руку навылет. Неумело наложенная повязка была вся в крови. У меня вся форма спереди была изодрана из-за ползания по-пластунски. Голодранец и только. Пленных вывели на окраину села и расстреляли. Потом началась добыча трофеев. Я посадил Виктора на БМП к Володе и мы поехали к Аиде. Из всех БМП уцелела лишь одна, и то у нее была повреждена пушка и вышел из строя механизм подачи боеприпасов. Все остальные сожгли. Сам Владимир был контужен. Он толком не слышал, лишь виновато показывал на уши, улыбался и разводил руками. По дороге мы несколько раз останавливались, Володю тошнило. Что было с Сашей, мы не знали. Вот и медпункт. Я спрыгнул, помог спуститься Виктору и Владимиру. Вокруг было много раненых. Кто уже был забинтован, кто ждал перевязку врача. Завидев нас, народ расступился, давая пройти без очереди. Аида, увидела Виктора, всплеснула руками. Заохала. Стала разматывать повязку. Я вышел покурить. Минут через двадцать вышел Витя. Сказал, что кость вроде цела, но нужен рентген. Пока уезжать не будет, потом, вместе с Аидой поедет в больницу. Потом вышел Владимир. Громко - обычное дело у контуженных, чтобы услышать самого себя вынужден громко говорить, - сказал, что также нужно ехать в больницу, но поедет вместе с Аидой и Виктором. Витя остался с Аидой, мы с Владимиром поехали назад. Навстречу на полном ходу несся УАЗ. Встретились. В машине замахали руками, засвистели. Остановились. Оказывается, Гусейнов подумал, что мы на БМП пытаемся удрать от него. Прямо мои вчерашние мысли читает. Я кое-как объяснил Владимиру, что за спешка. Он сначала долго смеялся, но потом ему вновь стало плохо, и долго, мучительно его выворачивало наизнанку. Пересели в посланную на наши поиски машину, все-таки не так трясет, и поехали в штаб. - Интересно, мужики, а как бы вы стали нас останавливать? - спросил я. Они лишь показали на РПГ-7 и три выстрела к нему. Понятно. Значит, БМП отпадает. Расстреляют, сожгут. Да и машина катается быстрее "БМПэхи". По старой доброй традиции штаб располагался в здании школы. Мы вошли в кабинет директора школы. Там восседал Гусейнов, его свита, комбат, Модаев, мулла. Все в сборе. Возле окна на стульчике сидел Сашка. Он был красный как рак и курил. - Всем привет! - поздоровался я. - Тебя еще пытать не начали? - спросил я, обращаясь к Сашке. - Думаю, что минут через двадцать начали бы. - Что, Маков, не удалось сбежать? - злорадно спросил Модаев. Я повернулся к Гусейнову и вкратце объяснил ему, как все было на самом деле. Он вызвал механика-водителя, ополченцев, которых послал за нами вдогонку, и те и другие подтвердили мой рассказ. Потом спокойно кивнул головой, показывая, что тема закрыта. Я повернулся к Модаеву и мулле, показал большой кукиш: - Накося выкуси. Сука! - Что стоишь? Есть предложения? - спросил Гусейнов. - Ага. Я не хочу скакать по ночам. Потому что кто-то прозевал все и разместил часовых в тех же окопах, на тех же местах, что и стоял противник. Вместо того чтобы мародерничать, пусть новые позиции оборудуют. Потери большие? - Вместе с первыми боями - около двухсот человек вышло из строя. Как убитыми, так и ранеными. - Батальон небоеспособен. Более двух третей личного состава отсутствует. Выводи на переформирование. - Сейчас выведу! Размечтался! Здесь будете стоять, я постепенно буду вливать новые силы, здесь же на месте будете учить! - Раненых вылечи и сюда же в строй! По крайней мере, будут обстрелянные бойцы. Пленных-то зачем порешили? - Они так же и с нашими. Око за око. - Понятно. Мы свободны? - Идите, но я буду за вами присматривать. Охрана будут жить рядом. Буду знать о каждом вашем шаге. - Да ради бога. - 75 - Мы втроем вышли из школы. У входа стояли Ахмед и Вели. У последнего была косо забинтована голова. Сквозь бинт проступила кровь. Видя наш недоуменный взгляд, Ахмед пояснил: - Осколком пол-уха срезало. Вас тоже потрепало. Слышали уже, что на вас охоту объявили. Сурет обещал, что если вы сбежали, то расстреляет нас. - Мы слово держим. Как родственники? - Живы, целые. - Где жить будем? - Нашли мы пару домов. Здесь и на окраине. Посмотрим? - Давай на окраину. Надоели эти рожи. Всю душу вымотали, - Сашка до этого все молчал и лишь курил. - Если бы не приехали, то точно сначала попытали бы, а потом и расстреляли. У вас же не было мысли свалить без меня? - он пытливо посмотрел в упор. - Нет, Шура, нет. Своих не бросаем. - Правильно. Все дойдем вместе. Это и есть главный принцип ВДВ. - Помолчи, я много могу рассуждать о твоих войсках. Вот выберемся, напьемся и набьем друг другу морду, чьи войска лучше связь или ВДВ. Годится? - Согласен. Через пару улиц наша охрана нашла два милых домика. Оба двухэтажные, оба утопали в садах. Война их пощадила, лишь только стекол не было, а на дверях были видны следы пуль - выбивали замки. Внутри было как во многих домах. Только вот мебели почти не было, зато в подвале мы обнаружили нетронутые запасы вина. Когда попробовали, то долго не могли отплеваться. Какой-то гад бросил туда карбид, и пить нельзя было. То ли хозяин дома, то ли кто-то из "оккупантов". Мы с Александром устроили постель Владимиру, уложили его. Лекарства не было, поэтому смогли лишь предложить ему стакан коньяка для обезболивания. Ночью была перестрелка. Мы даже не выходили из дома. Наутро Ахмед рассказал, что в деревню просочилась группа армян. Но прошли они или остались в деревне - неизвестно. Но вроде как уже стрелял снайпер. Кого-то ранило. Модаев не смог организовать охрану и оборону села, пусть сам и напрягается. Гусейнов сильно ругал Модаева, грозился расстрелять. Нас все это мало волновало. До приезда новых ополченцев мы могли спокойно жить, если не будет массированной атаки. На следующий день перевезли медпункт. Витька хоть и выглядел устало, но был доволен. Было видно, что он любит свою нерусскую жену. Мы подтрунивали над ним, и представляли, каким будет ребенок. Витька мечтал о будущем, фантазировал, как они будут все гулять, а когда закончится война, война должна же закончиться когда-нибудь, они приедут в гости к родителям Аиды. Гусейнов подтвердил, что завтра приедет новый врач, и Аида, Виктор и Владимир уедут в больницу. Володе стало легче, слух стал восстанавливаться, ему уже не приходилось кричать в ухо, чтобы он что-то понял. На улице раздался визг тормозов машины. Раздался грохот по лестнице. Вбежал Ахмед. Он был бледен и взволнован. Он поднялся по лестнице и смотрел то на меня, то на Виктора, и молчал, лишь показывал пальцем за свою спину. Там ничего не было. - Ахмед! В чем дело? - Снайпер! Аида! - только смог он выдавить из себя. - Где?! - заорал Витька. - Медпункт. Мы втроем рванули вперед, оттолкнули Ахмеда, он упал. Во дворе стоял заведенный УАЗ, за рулем сидел водитель. Увидев нас, он вышел из-за руля, освободил место Александру. Мы рванули вперед. Вот и медпункт. Возле него собралось человек двадцать. Резко нажав на тормоза, Сашка чуть не врезался в толпу. Народ расступился, пропуская нас. В комнате на хирургическом столе в белом халате лежала Аида. На груди расползлось уродливое красное пятно. Лицо ее было спокойно, только немного бледновато. Казалось, что она спала. Вот только это красное пятно на белом халате! Витька подскочил к столу. Схватил Аиду за плечи, попытался приподнять ее, приложил ухо к груди, потом бережно положил тело назад. Упал на колени, уткнул лицо в волосы Аиды и зарыдал. Он плакал, он выл, бил кулаком по столу. Потом вскочил и снова приложился к груди жены. Наклонился, поцеловал в губы. Стоял и плакал. Глава восемнадцатая - 76 - У меня комок стоял в горле, слезы скупо прокатывались по щеке. Я вышел на улицу, несколько раз глубоко вздохнул. Сел на пороге, закурил, глубоко затягиваясь. Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулся. Сашка, смахивая слезы с глаз, курил. Я подвинулся, он сел рядом. Я стал вспоминать, когда мы увидели ее первый раз. Мы были раздавлены после имитации расстрела, пыток. Не люди - окурки. Она нас спасла. Потом тоже приезжала, привозила книги, спирт. Мелочь для нас, но она сильно рисковала. И вот любовь, большая любовь с Виктором, ожидание ребенка. Страшно все это. Смерть Михаила и Аиды. Ужасно. Смерть уродлива. Какой идиот говорит, что смерть прекрасна - ни черта он не видел в этой жизни, не хоронил близких и друзей. Вышел Виктор. Он был бледен. Держался, но было видно, что это дается ему с большим трудом. - Я поеду на похороны, потом вернусь, - голос его был сух, безо всяких эмоций. - Возьми Володю, покажи в больнице, сам подлечись. Ахмеда и Вели возьми с собой - пригодятся. - Ладно, но давайте быстрее. Мы приехали, погрузили Владимира в машину, Ахмеда за руль, по дороге они забрали раненного Вели и уехали с Виктором. Весть о смерти Аиды мигом облетела наш маленький гарнизон. Все к ней относились с теплотой. То, что она живет с Виктором, ни для кого не было секретом. Поэтому многие приходили выразить Виктору свои соболезнования, узнав, что его нет, просили передать ему их, когда вернется. Пришел и Модаев в сопровождении охраны. Мы с Сашкой обложили его матами и выгнали. Если бы не его лень и бездарность, то группа не просочилась бы деревню, и Аида была бы жива. Через два дня вернулся Ахмед. Рассказал, что похороны Аиды прошли в Евлахе. Похоронили ее на том же кладбище, что и мужа. Виктор все время держался стойко, только когда начали закапывать могилу, он не выдержал. Потом замолчал, отвезли его в больницу. Он не реагирует ни на что. Просто как кукла какая-то. Поставишь - стоит, может так весь день простоять, уставившись в одну точку. Владимира сразу по прибытию доставили в больницу. Череп целый, но сильная контузия и сильное сотрясение мозга. Через недели три можно будет забирать. У Вели тоже все хорошо. Через три недели Ахмед их всех заберет из больницы. Вот только за психическое здоровье Виктора все сильно опасаются. Мы ничего не делали, просто жили, ели, спали, бродили по деревне. Жизнь текла размеренно. Пару раз ночью часовым казалось, что было нападение, немножко стреляли. Снайпер больше не досаждал. Видимо, ушел. Смерть Аиды была последней от рук противника. Иногда кто-то из ополченцев стрелял друг в друга из-за неприязненных отношений или по неосторожности. Но не насмерть, так, легкие ранения. Дисциплина катастрофически падала. Комбат пил беспробудно, Модаев часто составлял ему компанию. Мулла поначалу побегал, собирая всех на намаз, но быстро угомонился. На утренние и вечерние намазы ходили лишь фанаты с зелеными повязками. Участились случаи дезертирства, самовольных отлучек. Кого-то ловили, кто-то сам возвращался с откупными для командиров. - 77 - Обещанное пополнение прибыло лишь через две недели. Не было Гусейнова, лишь представители от вербовочной команды. Комбат даже не вышел. Видать серьезно ушел в запой. Пошатывающейся походкой перед строем вышел Модаев, позади мулла, весь чистенький, сверкающий, прямо как ангелочек, на губах струилась змеиная слащавая, как нарисованная, улыбочка. В руках четки. Ну, прямо картинка "Добро пожаловать на войну, воины Аллаха! " На фоне небритой, помятой рожи Модаева он выгодно отличался. Модаев начал что-то говорить про честь и Родину, пытаясь описать славный боевой путь батальона, при этом он постоянно путался в своих фразах, вдобавок его еще сильно покачивало. Слово взял мулла. Он объяснил, что начальник штаба был ранен, сильно контужен, поэтому он так выступает. Потом началось обычное словоблудие относительно Аллаха, веры, войны с неверными и прочей галиматьи. Мы тем временем, отчаянно борясь с сильнейшим похмельным синдромом, раскалывающей головной болью, рассматривали новобранцев. Контингент прежний, от семнадцати до пятидесяти лет. Все так же в глазах у многих, особенно молодежи, горел фанатичный огонек. Публика постарше переминалась с ноги на ногу, что-то вполголоса обсуждала, оглядываясь, некоторые курили, зажав сигарету в кулаке. Какого хрена они приперлись на эту войну? Ну, понятно, многие помародерничать, многие из-за великих идей, кто-то из мести, но остальные что тут делают? А ну их всех в баню, башка болела, многодневное пьянство давало знать о себе. Но мы, в отличие от Модаева, нашли в себе силы привести себя в порядок. Очередное представление муллы окончилось многократным криком новобранцев "Аллах акбар! " Это было раз десять и так громко, что и без того раскалывающаяся от похмелья голова просто разрывалась, в глазах плыли разноцветные круги. Потом мулла, видя, что Модаев не в состоянии ничего путного сообщить собравшимся, представил нас. Но опять его речуга затянулась, он начал призывать новобранцев не обращать внимания на то, что мы неверные, мы все равно служим великому делу. При этом он говорил, что если мы будем чему-то их неправильно учить, то пусть они сразу обращаются к командирам. Удод в чалме! Сашка подошел и что-то шепнул мулле на ухо, тот, не поворачивая головы, кивнул, и начал заканчивать. - Ты чего спросил? - спросил я, затягиваясь сигаретой. - Спросил, как у него здоровье, - Сашка, потирая виски, сплюнул. - Не боишься? - Плевать. - Башка раскалывается, сейчас бы пивка, да в баньку, похмелье как рукой сняло бы. Ну, вроде заканчивает. Мулла действительно закончил, но строй потом раз десять рявкнул во славу Аллаха и еще что-то в этом роде. Я был уже готов разорвать муллу с его проповедями. Одно радовало, что при каждом крике новобранцев не одни мы мучались, Модаев тоже корчил рожи при каждом патриотическом или религиозном вопле. Ему, по всей видимости, было тяжелее нас. Мелочь. Но она радовала нас с Сашкой. После этого толпу новоявленных воинов Аллаха, т. н. шахидов, готовых погибнуть за зеленое знамя пророка, отвели и разместили по домам. Мы же с Александром пошли продолжать бой с зеленым змием. Последний нам был более приятен и близок, чем вся эта толпа полуумков, не наигравшихся в детстве в войну. Потом два дня мы с пеной у рта спорили с "особым совещанием" нашего батальона, распределяя людей. Мулла гнул свою линию, что молокан надо равномерно распределить по ротам, чтобы они прониклись верой в светлое будущее Аллаха. Модаев-козел поддерживал своего замполита-муллу. Но, тем не менее, нам удалось добиться нашего варианта распределения: чтобы после обучения молокане из новобранцев попали в первую роту, в которой было достаточно славян-христиан. Опять же нашими стараниями "зеленоповязочников" - воинов Пророка мы тоже запихнули в первую штурмовую. - 78 - И начались будни учебы. Только осень вносила свои коррективы. Начались дожди, наступил ноябрь. Грязь, жирная, размокшая земля расползалась под ногами, облепляя обувь, каждый шаг давался с трудом. Но приходилось и ползать, и окапываться на местности, маскироваться на местности. Все это было очень тяжело. Дожди были затяжными, обувь, одежда не успевали просохнуть, оружие заставляли чистить каждый день. Сопливым пацанам и мужикам за сорок лет приходилось особенно тяжело. Порой возникали роптания, но мы их быстро пресекали. Проводя, например, занятия по физ. подготовке в виде марш-бросков на десять километров. После этого тем, кто шумел, и по чьей милости пришлось побегать, просто набили морду. Нас это мало касалось. Изнурительный темп занятий помогал вытеснять все лишние мысли из головы. Приходили, умывались, стирали форму. Брали второй комплект, который нам раздобыл Ахмед, вешали сушиться первый, потом легкий ужин, по стакану коньяка и спать. Зачастую засыпал без снов, просто отрубался, но когда что-то снилось, то это была моя жена - Ирина. Ахмед жил с нами, снабжая нас новостями, которые приносил ежедневно. Новостей особых не было. Нуриев запивался "по-черному", к нему присоединился Модаев, мулла периодически показывался на наших занятиях, смотрел, что-то шептал, возводил к небу руки. Но мы не обращали на него никакого внимания, не мешает и ладно, морду набить все равно не удастся. И снова занятия, занятия, занятия. Оборона, маскировка, инженерная подготовка. Мучая людей, мы наконец-то перестроили линию обороны нашей деревни. У Модаева с комбатом руки не доходили до этого, и люди по-прежнему сидели в армянских окопах. Выявили пару слабых мест в собственной обороне. И снова занятия. В поле, в деревне, оборона в поле, оборона в деревне, штурм здания, поиск снайпера. Уничтожение. Подавление. Перемещения. Маскировка. Новички знакомились со старослужащими, те им популярно объяснили, кто мы такие, и что наша наука еще пригодится всем и каждому. Авторитет вырос. А свобода как была далека, так и осталась. - 79 - Вместо ожидаемых трех недель Виктор и Владимир пролежали в больнице полтора месяца. Ахмед съездил и привез их и Вели. Все, кроме Виктора, выглядели хорошо. Поправились, цвет лица изменился. Виктор же наоборот, исхудал, сгорбился, черты лица заострились, на висках появилась седина. Читал в книгах, но не думал, что можно поседеть за столь короткий срок. Он никак не отреагировал на приезд, был вял, хмур и все время молчал. Почти не ел, только пил чай, от спиртного отказывался, зато курил беспрерывно. Мы пытались его растормошить, но бесполезно. Он лежал на спине, уставившись в одну точку на потолке. Спал тоже мало, ночью нам мешал, бродя по дому, вздыхая, сигарету не выпускал изо рта. Как рассказал Ахмед, Виктор ходил в дом родителей Аиды, посидел в ее комнате, взял несколько фотографий. Он часто, подолгу рассматривал их, ведя мысленный диалог с ней. Мы пытались отвлечь его, привлекая к занятиям, он лишь махал рукой и отворачивался к стене. Мы же продолжали как савраски бегать, стрелять с новобранцами, потом стали проводить слаживание подразделений уже вместе со старослужащими. Работы хватало, Виктора оставили в покое, лишь Ахмеду и Вели поручили приглядывать за Виктором. Чтобы он ничего не сделал с собой или не натворил глупостей. Пройдет время - боль утихнет. Однажды ночью нас разбудил Вели. Сказал, что Виктор взял автомат и пошел в сторону школы. - Модаева пошел кончать! - быстро сообразил я. - Надо перехватить. Его самого могут прибить, - Володя стал быстро одеваться. Мы рванули бегом по прямой к штабу. Витьки там еще не было. Предупредили охрану, что у Богданова после смерти Аиды лунатизм, чтобы не стреляли, если увидят. Сами разбрелись по окрестностям. Я правильно рассудил, что Витька не дурак и ночью в штаб не полезет, а заляжет где-нибудь рядом, и когда утром выйдет Модаев, убьет его одиночным выстрелом. Как снайпер Аиду, так и он этого гада. То, что Виктору уже давно наплевать на собственную жизнь, я понял. Но не хочется терять друга. По Модаеву давно веревка плачет, но не стоит ради этого самому лезть в петлю. Глава девятнадцатая - 80 - Сбоку от школы стоял полуразрушенный дом. На мокрой земле отчетливо были видны следы ботинок. Лишь бы он растяжек не наставил! Я аккуратно наступал, подсвечивая себе фонариком. - Витя, ты здесь? - окликнул я темноту. - Уходи, Олег, я должен это сделать, - глухо отозвался Виктор. - Убить Модаева - дело хорошее. А вот дальше что? Гуд бай, Америка? - Мне все равно. Если бы не он, то Аида была бы жива, и мой ребенок тоже был бы жив. Я его убью. Уходи. Я решил так. Останешься - я могу и тебя с собой прихватить. - Убьешь меня? - Может и так получиться - уходи, - в темноте сухо щелкнул предохранитель автомата. - Хорошо, но давай напоследок выпьем по глотку конька, покурим, до рассвета еще далеко, спешить некуда. Я поднимаюсь. Не стреляй! - Хорошо, - голос из темноты. Я поднимаюсь по лестнице, свечу под ноги. Здесь, - слышу сверху. Наверху стоит Виктор, без оружия. Последней пары ступенек нет, он протянул мне руку, чтобы забраться. Фонарик перекладываю в левую руку, в ней же за цевье держу автомат. Протягиваю правую руку, резко дергаю Витьку на себя, при этом основанием рожка бью в солнечное сплетение. Чтобы было поэффективнее - добавляю бедром. Под весом Виктора летим вниз. Кубарем, то он вверху, то я. Но я-то был готов падению, а он - нет. "Главное, чтобы Витька шею не сломал!" - мелькает в голове мысль. Упали, автомат в сторону, живой, не живой, потом разберемся, срываю я себя ремень, вяжу ему руки за спиной "цыганским узлом". А вот теперь и посмотрим, чем сможем ему помочь. Рывком переворачиваю его на спину. И тут же получаю удар в грудь ботинком. - Ты сука, Олег! - слышу я голос Виктора. Встали на ноги, кружим вокруг друг друга. Он дергает руками. Ничего. Узел проверенный, он только крепче от этого будет. Резко делаю обманное движение правой ногой, топаю, как будто хочу зайти к нему за спину, он делает шаг влево и открывает живот. Я бью со всей мочи ботинком. Он захлебывается в кашле, падает на колени. Подскакиваю и бью рукой в основание черепа. Виктор кулем падает на пол, лицом вниз. Подхожу. Дышит. Ну и хорошо. Взваливаю его на плечо, свой автомат в левую руку, фонарь в карман, Витькин ствол потом заберем. Выхожу на улицу. Через квартал встречаю Сашку, Володю, Ахмеда. Вели. - Что с ним? - Пришлось вырубить, а то бы глупостей натворил, - поясняю я. Отдаю ношу мужикам, сам растираю ушибленную грудь. Больно же он меня приложил! У, гад! Дорогой Витя очухался, и лишь повторял всю время: - Ну ты и сука, Олег! Я молчал. Что-либо доказывать ему было бесполезно. Время лечит. Потом еще "спасибо" скажет. Притащили Виктора домой, чтобы не наделал глупостей, связали ему ноги, положили на постель. Утром слышим: - Развяжите. - Обойдешься. Остынь маленько. - Снова чудить будешь? - Не буду, развяжите. Мне в туалет надо, - голос был хмур. - Пообещай. - Обещаю, что без глупостей... Развязали. - Вот только Олегу морду набью, - продолжил он. - Что? - Я пошутил. - 81 - Сходили за оружием, принесли ему. Больше он не лежал кулем на постели, но был по-прежнему неразговорчив. Начал втягиваться в ритм занятий, был зол, своих новобранцев гонял "по-черному", при этом себя не щадил. Ему даже кличку дали "Злой", или "Злыдень", не силен в азербайджанском, но смысл уловил. Виктор полностью оправдывал ее. Руководство батальона никто не видел, лишь изредка выходили они из штаба. Комбат тяжелой, пьяной походкой вышагивал впереди, Модаев почтительно сбоку поддерживал его, когда у комбата разъезжались ноги по грязи. Наступил декабрь. Мы начали готовиться к встрече Нового Года. На нас по-прежнему никто не нападал. Потери были лишь из-за неосторожного обращения с оружием. Приходили вести с других концов этого "фронта". Никто никого не беспокоил. Мелкие вылазки разведчиков заканчивались тем, что там или здесь вырезали по-тихому часовых - и все. Связи не было никакой. Началась охота за цветным металлом, телефонные кабели безжалостно выкапывались, обжигались, медь продавалась в Турцию. На хилых местных АТС выламывались контакты, счищались миллиграммы серебра, и также отправлялись за границу. А радиосвязи как не было, так и нет. Все сношения с внешним миром осуществлялись посредством посыльных и передачей с оказией. Кое-где появлялись листовки. Текст с двух сторон был примерно одинаковый: "Сдавайтесь, грязные собаки. Наше дело правое - мы победим!" Листовки с обеих противоборствующих сторон были написаны по-русски. Ну вот, если бы не русские, то как бы они общались между собой? Комбат 25 декабря отпустил почти весь личный состав батальона на новогодние каникулы. Хоть это и не мусульманский праздник, но советские традиции живучи. Всего в батальоне осталось вместе с нами пятьдесят четыре человека во главе с не просыхающим от пьянства командиром. Мы, как могли, протестовали, шумели, взывали к голосу разума. Но разве можно было пробиться через заплывшие водкой и жиром мозги. Модаев лишь злорадно хихикал. Мулла, хоть и призывал не отмечать этот праздник, и вообще соблюдать пост, но кто его слушал! Люди рвались домой, к семьям. Из командования остались в батальоне лишь комбат и мулла. Модаев уехал к своей жене. Вели, Ахмед с родственниками уехали тоже. Нам они принесли подарки. Продукты, сигареты, всякую мелочь, полезную в хозяйстве. Из командиров рот никого не осталось. Мы по-прежнему ни во что не вмешивались, пусть рулят, как хотят. Это их война, их армия. Наше дело - сторона. Как могли, обучили, сами устали, вымотались, всему остальному пусть сами учатся. - 82 - Ночь с 27 на 28 декабря 1992 года я не забуду никогда. Часов в пять раздался грохот от разрывов снарядов. Нас подбросило. Грохот был силен. На окраине деревни была слышна автоматная трескотня. Рев моторов. - Похоже на танки! - Володя был уже на ногах, лихорадочно одеваясь. - Точно, танки! - подтвердил его догадку Сашка. - Пойдемте-ка к молоканам! - заорал я. - Витька, помнишь, что комбат про танки говорил?! - Помню. Там офицеры - белорусы! Шанс на свободу! - Вперед! Я рванул к молоканам, нашим, родным, русским, а остальные к штабу. Бой разгорался в тылу, как раз на том поле, через которое мы прошли, захватывая эту деревушку. Как-то вышли нам в тыл. Шел короткой дорогой, через дворы, через сады. Слышно было, как в трескотню наших автоматов вплетается неторопливое соло КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый), вперемешку с танковыми выстрелами. Грохот боя заставлял выплескиваться адреналин в кровь. Внутри все дрожало и вибрировало от возбуждения и напряжения. Во рту пересохло, руки стали влажными, в голове все гудело от разрывов и прилива крови. Вот и дом, где квартировали наши славяне-молокане. Там шел бой. Слышны были стоны раненых, я наступил на чьи-то разорванные останки, нога поехала на человеческой слизи в сторону. Еле устоял. Подбежал к дому. - Мужики, все уходим, не выстоим! Собирай раненых и к штабу! - Попробуем отбиться! - проорал кто-то сверху, охваченный азартом боя. - Уходим, уходим! - послышалось сверху. Топот ботинок, люди пронеслись мимо. - Забирай раненых, я постараюсь прикрыть! - я снова вышел на задний двор дома. Правда, как я смогу устоять с автоматом против танка, я слабо себе представлял. Но очень хотелось помочь своим, русским, а может, и познакомиться с братьями-белорусами. Кто знает, глядишь и повезет. Молокане собирали раненых, оставляли убитых. Целых их всего было человек десять, и раненых столько же. Значит, убитыми уже потеряли около пятнадцати. Я выглянул в пролом в заборе. Луна светила в небе ярким прожектором, заливая все белым светом, предметы отбрасывали изломанные тени. Армянская пехота пряталась за деревьями и руинами ближайших домов. Для острастки выпустил длинную очередь, чтобы дать время уйти мужикам. Посмотрим, сильно воевать не собираюсь, минут через пятнадцать надо самому сваливать, а то потом не успею. Раздался грохот подъезжающего танка, я лишь успел отскочить от забора, как в нем образовался огромный пролом и показалась тупая морда танка. Так получилось, что я оказался как раз напротив него. Я положил автомат, поднял руки вверх. Спокойно, Олег. Спокойно, это твой шанс на свободу. Если только не шлепнут. - Эй, азер - воин Аллаха, топай сюда, только медленно и без фокусов! - раздался голос с башни. Голос был русский, без надоевшего кавказского акцента. Свои! Сейчас только спокойно! - Я такой же азер, как ты ара, - и тут я ему загнул отборную матерную речь, которая известна каждому русскому офицеру, при этом двигаясь вперед, не опуская рук. - Русский что ли? - Русский. - Наемник? Инструктор? - Пленный инструктор. - Опускай руки, иди сюда. По броне простучали ботинки, спрыгнул молодой мужик, моих лет, в танковом комбинезоне. - Здорово, инструктор! Как звать-то? - Олег. А тебя? - Сергей. Какое училище заканчивал? Откуда сам? - Из Кемерово, Кемеровское связи окончил. Я вкратце ему рассказал про наши злоключения. Тем временем из люка механика-водителя выпрыгнул еще один молодой офицер. Шлемофон у него был сбит на затылок, в зубах сигарета, руки в масле, познакомились - Василий. Оба они окончили Харьковское танковое училище, с разницей в три года. Экипаж был белорусский. Но другие экипажи, по их словам, были интернациональные, но все славянские. Командовал ими бывший комбат - Михайлович. Почти все прошли Афганистан, Михайлович отпахал там два срока - четыре года, трижды горел в танке. У него во время кровавой бойни в Баку азербайджанцы убили всю семью, жену и двух сыновей. Над женой надругались перед смертью. Ни одной фамилии они не называли. Тем временем подтянулась армянская пехота. Но танкисты их отправили дальше прочесывать деревню. Я закончил свой рассказ. - Ну, мужики, про вас рассказы писать надо, - присвистнул Василий. - У вас у самих все то же самое. - Нет. Мы наемники, работа - сдельно-премиальная, ну, естественно, оклад тоже присутствует. Идем к нам. - Нет, мужики, навоевался я здесь до рвоты, мне домой надо, да и насмотрелся я на то, что армяне творят, ничуть не лучше азеров. Своих же христиан-молокан убивают. И те и другие - козлы вонючие. - Согласен. - Помоги нам смотаться отсюда. Олег, вам к нам нельзя. Армяне распустят вас на полосы, а из мошонок сделают кошельки для мелочи. Уходи, и своих людей уводи. Это единственное, что мы можем сделать. - В Азербайджане остались наши войска? - В Баку не знаю, но на Насосной аэродром еще наш. Из Ставки сделали Министерство обороны. Да и в окрестностях Баку также еще есть наши части, но уходите быстро. - Нам бы только документы забрать и вперед. Подбросите до штаба? - Садись на броню, зацепят - не обижайся. - Поехали! - с помощью Сереги я забрался на танк. - Только башней сильно не крути, а то сбросишь. - 83 - Минут через десять мы подкатили к школе, где размещался штаб. Там только начиналась перестрелка. - Ну, все, Олег, приехали, сгружайся. - Связь у тебя со своей пехотой есть? - А то. - Скажи им, чтобы дали минут двадцать, и мы уберемся, а все остальное ваше. Вам же тоже трупы не нужны. - Годится, - Серега нырнул в башню, я слышал, как он с кем-то поговорил там, потом забубнил в гарнитуру. Вынырнул из башни. - Якши. Иди. - Что с пленными сделаете? - Что обычно, - Серега пожал плечами, - армяне расстреляют. Нас это не касается. Ну, все, прощай! Удачи! - Счастливо! - я спрыгнул с брони и помчался к школе. - Пока бежал, кричал: - Мужики! Не стреляйте! Свои! - огонь стих с двух сторон. - У нас двадцать минут чтобы удрать, потом хана. - Он лжет! - послышался голос из темноты. На свет вышел мулла, он был с автоматом. - Мы не уйдем! Если угодно Всевышнему, то мы погибнем, но не уйдем, - начал орать он, при этом поднимая автомат. - Это все из-за вас, русские собаки! Но он не успел закончить, автоматная очередь швырнула его вперед. Мулла раскинул руки, автомат отлетел в сторону, в темноту, сам же он упал лицом вниз. Стрелял Виктор. Он подошел к мулле и выпустил остатки патронов в спину лежащего муллы, потом отстегнул магазин, выбросил его и вставил новый. Я ждал, что сейчас мусульмане нас расстреляют. Приготовился к атаке. Веселенькое дельце. За спиной армяне наблюдают за нами, время капитуляции истекает, тут воины Аллаха готовы нас убить из-за своего придурочного муллы. Но никто не дернулся. - Вовка подогнал БМП, только БК почти нет, давай заберем сейф, Нуриева и деру. Эй, чего стоите! За штабом БМП - грузитесь, мы сейчас с Маковым комбата притащим. Мы забежали в школу. Комбат был пьян, лишь таращил глаза, ничего не понимая. Витька с Сашкой взвалили тушу комбата и потащили к выходу, тот вяло переступал ногами. Я кряхтя взвалил на спину сейф и пошел следом, время ультиматума таяло. - Витя, на хрен тебе комбат, кончай его, - орал я сзади, обливаясь потом и воротя нос от запаха, который исходил от жирного, давно немытого пьяного тела Нуриева. - Подожди, Олег, он у нас живым щитом будет, когда прорываться будем. Но запомни - он мой. За Аиду. Понял? - Понял. - Жаль, Мудака нет рядом. А то бы комплект был полный! Вышли мы через заднюю дверь школы, там уже подгазовывая стояла БМП, из люка механика-водителя торчала Володина голова. - Мужики, быстрее! Нафиг эта свинья вам сдалась? Сейф хоть взяли? - Взяли. Олег корячится с ним. Дверь десанта распахнута, оттуда люди подают руки, принимают жирное, мягкое, склизкое от пота тело комбата. Потом мы залезли на броню, там тоже были люди, они помогли нам подняться наверх. - Поехали, Вовка, поехали! - заорал Сашка. Взревел мотор, машина дернулась так, что чуть не скинула нас наземь. И тут же началась стрельба. Не хотели армяне, чтобы мы уехали на БМП. Пешком - пожалуйста, а вот на бронемашине - нет. Володя гнал как сумасшедший, но никто его не одергивал, нас мотало по броне, на каждом повороте казалось, что слетим с брони. Приходилось цепляться за все выступающие части на металле. Пару раз нас обстреляли, но никого не зацепило, пока Бог или Аллах, как его там, был на нашей стороне. Вырвались из деревни, бешеная гонка продолжалась еще минут пятнадцать. Погони не было. Володя сбросил скорость. Можно было перевести дух. Пальцы болели, зад был отбит. По спине струился пот, во рту пересохло. - Как ты, Витек? - Штаны полные страха и пота, руки уже ничего не чувствуют. - Что, салабоны, прокатились? - раздался веселый голос Сашки. - На, держи! Он протянул флягу. Я сделал пару небольших глотков и передал Виктору, от возбуждения даже не почувствовал вкус спиртного, прокатилась как вода. Прикрываясь от ветра, прикурил. - 84 - Через час добрались до Шаумяновска. Там в предрассветной поре нас остановил часовой, не хотел пускать, мы не знали пароля. Ополченцы пару раз двинули ему по морде, и мы поехали дальше. Сзади раздалась автоматная очередь в воздух. Гарнизон переполошился. Стали выбегать полуодетые, сонные воины ислама, они размахивали оружием, что-то громко, гортанно кричали. Появился их командир. Пришлось долго и нудно объясняться. Он был возмущен тем, что мы проехали мимо его часового. Грозился доложить Гусейнову. Видимо, все командиры батальонов в гусейновкой армии непроходимо тупы, глупы и заносчивы. Он также сообщил, что мы придаемся его подразделению, вместе с БМП. Мы его послали во все дальние края нашей необъятной Родины. Про наш разгром он ничего не слышал, и не торопился спешить на помощь людям, попавшим в беду. Плевать ему было на соседний батальон. С такой взаимовыручкой они много навоюют! Он даже не поинтересовался судьбой комбата. А мы скромно умолчали, что Нуриев с нами. Вокруг нас стояли наши ополченцы, они слушали весь разговор, и когда поняли, что никто не спешит на помощь их товарищам, обступили комбата и стали его уговаривать. Но тот лишь высокомерно кривил губы, не говоря ни слова, видимо, это было ниже его достоинства. Тут подошел мужик славянской внешности, в добротном камуфляже с полковничьими погонами. Представился: представитель министерства обороны Азербайджана полковник Рыбников. Оказывается, с Володей они уже встречались, но пришлось ему еще раз пересказывать, как мы драпали от армян, не преминули акцентировать внимание на том, что если бы батальон был в полном составе, то ничего подобного не произошло. Тот покивал головой, приказал, чтобы нас определили на постой. Докладывать в Минобороны он не стал, не было связи. Мы подогнали БМП к выделенному нам дому. Полуразвалившееся строение, без крыши, без окон и дверей. Все выбито, внутри все разграблено. Обычная картина. Притащили Нуриева и сейф. Комбат начал приходить в себя и попытался командовать. Чтобы не было суеты, мы его быстренько связали, в рот засунули какую-то тряпку. Вошел Володя, он нес кувалду. Примерился, крякнул и ударил по сейфу. Краска облетела с дверцы, на поверхности металла образовалась небольшая вмятина. Грохот был такой, что могла сбежаться вся деревня. - Идиот! - зашипел я на него. - Сейчас все сюда сбегутся, заодно эту свинью увидят. Тише. - Как тише сейф ломать? Сам бери и колоти! - Володя обиделся. - Как-как! В карманах у этого шахида пошарь, может там ключ лежит. Витька склонился над комбатом, тот засучил ногами. Витек мгновенно схватил автомат, приставил ствол к комбатовской голове. Тот сразу затих. - Не искушай! Я все равно тебя убью, за Аиду, за Мишку, за все наши унижения, и за то, что свой батальон потерял. Вопрос времени, но если будешь дергаться, сучий потрох, то я это сделаю сейчас. Ну, дернись, прошу, дай мне только повод размазать по комнате жир из твоей тупой башки! - Витя. Тихо, успеем. Смотри в карманах, ищи ключ. - Есть! - Витя протянул ключ Сашке. Тот открыл сейф. Дверца скрипнула. Саня начал доставать бумаги. - Так, Володя, держи свой пакет. Смотри, все на месте? - Вроде все, - Володя бегло просмотрел бумаги. - Олег, Витя, это ваше. Это мои. Тоже все на месте. А это Мишки. Тоже заберем. А это что? Мужики! Доллары! Круто! Берем! Разделим! При этих словах комбат снова начал сучить ногами и что-то мычать. Виктор обернулся и посмотрел на него очень выразительно, после этого Нуриев снова затих. - Во народ! На краю могилы, а еще думает о деньгах. Ты что, дядя, с собой их, что ли, возьмешь? О Боге думай лучше, да о загубленных тобой жизнях, на том свете все тебе припомнится, - Володя даже нагнулся, чтобы сказать все это Нуриеву тихим голосом. У последнего глаза расширились, в них была мольба. - Что там еще? - Витя прикурил. - Чистые командировочные, печать, какие-то инструкции на азербайджанском, рабочая карта. - Командировочные и печать забирай, а все остальное сожжем, сделаем из командирского сейфа печку, надо же нам греться и жрать готовить на чем-то. Все на месте. Правда, военно-перевозочные требования устарели, срок командировочного предписания тоже истек, но все это поправимо. Тут же опрокинули сейф и подожгли все бумаги, которые там были, огонь весело разгорался, мы же пустили Сашкину флягу по кругу, делая мелкие глотки, вместо закуски затягивались сигаретами. В дверном проеме показался ополченец из наших. Азербайджанец. - Господа командиры, выйдите, пожалуйста, мы говорить с вами будем. Глава двадцатая - 85 - Мы вышли. Вот и все наше войско. Двенадцать человек, не густо, да нас четверо, плюс свинообразный комбат. - Равняйсь, смирно! - тот самый ополченец начал командовать. - Тихо, киши, тихо. Нет больше батальона, и мы у вас никогда не были командирами. Так что не напрягайтесь. - Чего хотели, мужики? - Господа офицеры, мы тут все решили, что комбат - предатель... - Долго же вы соображали! - не выдержав, перебил говорившего Виктор. - Мы решили, мы его расстреляем! - закончил свою мысль ополченец. - Отдайте нам его, мы его расстреляем, если не отдадите, то силой заберем, и все равно убьем! - голос его был жестким. - Ага, мужики, а потом всей толпой в тюрьму. Так, что ли? - Нэт! Мы написали бумагу, что он предатель, все ее подписали, показали местному комбату. - А тот что? - Ничего. Сказал, что это наше дело, и вмешиваться он не будет. - Приятная компания, нечего сказать! - я присвистнул от удивления. - Вы же сами хотите его убить! Так давайте это сделаем вместе! - выкрикнул из строя кто из молокан. - Комбат - мой! - голос Виктора звенел от напряжения. - Он Аиду убил, сейчас тут только Мудаева не хватает! - С тебя муллы хватит, мы тебя не предали, а комбата убьем вместе. А вот если бы начальник штаба был бы здесь, то мы его бы тоже убили!- ополченец был непреклонен. Мы были не против, и пока ополченцы ходили за комбатом, нам показали бумагу, на которой было изложен приговор. Все как положено. Сначала шла обвинительная часть, затем вывод и приговор. И 12 подписей. Вывели Нуриева. Он не знал, куда его ведут, и поэтому был спокоен, а, завидев нас, даже начал что-то орать на азербайджанском. Видимо приказывал нас схватить. Повели его к стене. Он все еще ничего не понял. Все молчали, и лица у всех были суровые. Начали зачитывать приговор. Нуриев растеряно смотрел в глаза своих солдат, заглядывал в глаза, ища сочувствия, но не находил его там. Потом упал на колени и протягивал руки, что-то говорил, умолял не убивать его. Молча подошли двое ополченцев, подняли его с колен, вновь прислонили к стене. Он заплакал. Жирные губы тряслись, сопли и слюни тянулись и капали на грудь. Он снова медленно опустился на колени, протянул вперед руки, продолжал плакать. Закончили зачитывать приговор. Нас было много, мы мешали друг другу, но никто не хотел уступать, встали полукругом. Командовать расстрелом взялся Сашка. - Товьсь! Заряжай! Целься! Огонь! - рычал Сашка, сам он тоже принимал самое непосредственное участие в казни. Он также стрелял. Грянул нестройный залп. Комбата отбросило на стену. Витька подбежал, на ходу рванул кобуру, таща пистолет, но тот цеплялся, не хотел выниматься. Наконец Витька справился с проблемой, снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, и сделал три выстрела в голову комбата. Потом плюнул на мертвое тело, развернулся. - Ты! - показал он на ближайшего молоканина. - Иди сюда. Народ стал расходиться. Кто-то подошел к мертвому комбату. Мы отошли в сторону с молоканином. - Тебя же Степаном зовут? Так? - Виктор был сосредоточен. - Да, я - Степан! - Ты мужик неплохой, вроде. Азербайджанский знаешь? Письменный язык? - Знаю. В школе преподавал. Потом война началась. - Пойдем в дом. Заполнишь нам несколько бумажек. - 86 - Степан заполнил нам командировочные удостоверения. Мы - офицеры, направлялись в министерство обороны Азербайджана. Теперь надо было утрясти одну немаловажную проблему. Транспорт. Ехать в Баку на БМП - глупость. Тем паче, что на нее положил глаз местный командир. Да и бегает она не очень быстро. Предлагать меняться было бессмысленно. Он считал, что БМП - это уже его собственность, и какой ему смысл отдавать УАЗик. Командирскую машину мы видели возле штаба. Угнать ее от штаба, тоже еще надо было суметь. Пригласили того самого ополченца, который читал приговор комбату. Его звали Натик. Мы обрисовали ему наш план. По большому счету, это был даже не план, а идиотская авантюра. Но мы понимали, что если задержимся здесь еще на день, то приедет сам Гусейнов или его эмиссары, и все полетит к чертовой матери, нас вновь заставят воевать и заниматься обучением новобранцев. Максимум полдня было в нашем распоряжении. Натик собрал всех ополченцев и повел к штабу, там они устроили митинг, УАЗик стоял на другой стороне, мы спрятались в кустах. Охрана, услышав шум, пошла смотреть на митинг. Развлечение в унылой череде серых армейских будней. Мы подошли к машине, сняли с ручного тормоза, передачи и оттолкали машину на соседнюю улицу. Военные везде военные, ключи были давно утеряны, и стоял обычный тумблер, завели, поехали. Сначала подъехали к БМП, перегрузили с нее часть вооружения в машину. Деньги разделили таким образом: по тысяче каждому, а остальные - родителям Михаила. На комбатовской машине государственных номеров не было, зато на капоте трепетал флажок Азербайджана, это был отличительный знак командиров частей армии Гусейнова. Как правило, такие машины не задерживали. Четыре автомата, магазины полные, цинк патронов, РПГ, пять выстрелов к нему, тридцать гранат РГД-5. Машина забита под завязку. Вперед! На Баку! Через посты на окраине деревни проехали без стрельбы, нам просто открыли шлагбаум, не проверяя документов, отдали честь. Ехали спокойно, на постах нам махали, но когда видели заляпанную грязью машину и грязный, но азербайджанский флажок на капоте, пропускали, не останавливая. Пока везло. Вот и Аляты, здесь находился штаб нашей дивизии. Надо было еще проехать тихо-мирно мимо милицейских постов. Но так же, завидев флажок-пропуск, нас не останавливали. Один даже отдал честь. Как самый длинный, Володя сидел на месте старшего машины, и важно кивал головой. А вот и штаб нашей армии. Ехали медленно. Над входом висит флаг России. Сердце сжалось, когда увидели его. Свои! Еще на месте! Вбегаем по лестнице. Дежурный прапорщик взглянул на нас, но мы показали ему свои документы и рванули в отдел кадров. Были мы ободранные, грязные, небритые. Пахло от нас тоже будьте нате. Там сидел знакомый нам майор, он был капитаном, когда я получал у него назначение и предписание в свою часть. Он долго смотрел на нас. Потом узнал. - Откуда вы?! Мы, слышали, что вас убили. - Домой сообщили? - Командующий сказал, что пока не надо, вот когда уходить будем, тогда и сообщим. - Правильно! - Штаб армии еще в Баку? Мы вкратце рассказали, как были в плену, и попросили переделать документы. Он молча, сноровисто переписал, перепечатал и командировочные и ВПД. - Сегодня вечером борт с Насосной идет на Москву. Полетите? - Конечно. Включайте в полетный лист, только еще двоих надо добавить, наши друзья по несчастью. - Хорошо. Мужики, у вас оружия нет? - он жалостливо посмотрел на нас. - У нас все отобрали, хоть дома жене оставить. - Сейчас! - Витька сбегал в машину. Принес автомат, четыре магазина и три гранаты. - Хватит? - Хватит! Сейчас всех запишем в полетный лист! - оживился майор, позвонил куда-то и быстро договорился. Самолет улетал через восемь часов. Домой!!! Потом мы проехали через Баку. Ехали крайне осторожно, не нарушая правил дорожного движения, готовые в любую секунду пустить в ход оружие. Однажды нас все-таки остановили на посту ГАИ. Проверили документы. Тщательно изучили командировочные, удостоверения личности. Машину досматривать не стали, молча отдали честь и отпустили. По дороге вновь рассмотрели наши документы. Александр получил назначение в тульскую дивизию ВДВ на должность командира взвода, а Владимир поступал в распоряжение Северо-Кавказского военного округа. Время было еще достаточно, но чтобы не рисковать поехали на аэродром. Добрались без приключений. Нашли командира корабля. Тот был в курсе, что мы должны с ним лететь. Но он начал кочевряжиться, мол, у него и так перегруз. Мы отдали ему УАЗ, автомат и все боеприпасы, что оставались у нас. Оружие в России ни к чему, за это можно надолго и всерьез сесть на тюремные нары. Да и надоело оно нам до чертиков. Коньяк мы оставили себе. Сели в комнате пилотов, туда нас привел командир корабля, и стали попивать коньячок. Потом пришел командир. Отметились, что мы на борту, согласно полетному листу. Самолет был грузовой АН-26. - 87 - Только взлетели, мы начали ликовать! Мы выбрались! Мы живы! Мы летим ДОМОЙ!!! Начали пить, к нам присоединился весь экипаж и трое пассажиров. Они сопровождали домашний скарб какого-то генерала. Несмотря на то, что экипаж был изрядно навеселе, мы не боялись лететь. Выбрались из такой передряги и летим в РОССИЮ! Вышел второй пилот и сообщил, что уже мы над нашей Родиной. Мы обнялись и начали что-то весело орать, приплясывать! Экипаж и пассажиры смотрели на нас как на умалишенных. Без проблем долетели до аэропорта Чкаловский. Поехали к родителям Домбровского. Было уже около полуночи, когда мы позвонили в дверь родителей Михаила. - Кто там? - раздался мужской голос из-за двери. - Мы служили с Михаилом, - отозвался Виктор глухим голосом. - Заходите! - открыл отец Михаила, одетый в спортивный костюм. Мы мялись у дверей. Не хочется быть вестниками дурных новостей. За спиной отца Михаила стояла его мать. Мы потупили глаза. Мать все поняла, всплеснула руками и зарыдала. - Проходите. Расскажите, как было, - отец еле сдерживался. - Водку будете? - Будем, - мы вошли в квартиру. До пяти утра мы рассказывали родителям нашу историю и обстоятельства гибели Мишки. Мать не проронила ни слова, лишь пила какие-то капли и таблетки, закрыв рот рукой, слушала нас. Мы отдали документы Михаила, все бумаги, которые нашли в его карманах, бумаги, что забрали у комбата, письмо родителям, которое он намеревался передать с Аидой, его рабочую карту, где была отмечена могила, шесть тысяч долларов. Родители не соглашались брать деньги, но мы пояснили, что они пригодятся, когда поедут на могилу к сыну, оставили все наши адреса. Утром разошлись. И вот сидим мы, четыре русских офицера, в аэропорту "Домодедово". Спасибо отцу Михаила, несмотря на свалившееся на него горе, он помог нам с билетами. Канун Нового Года, билетов было не достать. Наши самолеты уходили с разницей в час. Только Сашка добирался поездом. Но он приехал, чтобы проводить всех нас. Первым был мой вылет. Мне - в Кемерово, Витьке - в Красноярск, Володе - в Ростов-на-Дону. Мы сидели в ресторане аэропорта. До самолета еще было часа три, а мы уже солидно приняли спиртного. Рядом за столиком расположились азербайджанцы. Виктора, как только он услышал их речь, стало подбрасывать от злости, мы кое-как успокоили его. Но как-то получилось, что кто-то из них пустил в нашу сторону струю сигаретного дыма. - Эй, поаккуратнее! - предупредил их Володя. - Тебе мешает - выйди на улицу, там воздух чистый! - раздалось в ответ, дружное ржание дружков было поддержкой наглецу. Больше они ничего сказать не успели. Мы вскочили со своих мест и начали их бить. Повалили на пол и начали месить ногами. Витька схватил одного за шею, Сашка бросился и оттащил его. Нам еще трупа здесь, в России, не хватало. Глаза у Виктора были пустые, он хотел убить азербайджанца. Мы его понимали, слишком много горя он хлебнул. Пора уходить. Мы приготовили деньги, чтобы рассчитаться, в том числе и за разбитую посуду, но тут к нам подошли армяне. - Молодцы, мужики! Так им и надо! Мы сами за вас расплатимся, - только и успели сказать они нам. Лучше бы молчали или мимо прошли! Им тут же досталось по той же схеме. Официантки визжат, весь ресторан с интересом наблюдает, как четыре офицера избили сначала одних нерусских, а потом начали товарить других. Азербайджанцы уже оклемались, но стоят не вмешиваются. Можно было бы и с восемью подраться, злости, силы у нас хватило бы. Но тут прибежала милиция аэропорта. Мы тут же перестали драться, и отошли в сторонку. - В чем дело? - спросил сержант, обращаясь к официантке. Она молча посмотрела на нас, потом на армян и азербайджанцев. - Армяне с азербайджанцами подрались, а военные их разняли. Надавали и тем и другим. - Понятно. Так оно было? - спросил сержант, обращаясь к посетителям ресторана. - Так, так! - толпа одобрительно закивала. - Нэ-э-э, все врут, камандир! - крикнул кто-то из азербайджанцев. Но милиция, не разбираясь, погнала и тех и других в отделение, подгоняя дубинками. Может так и надо решать все этнические конфликты? Мы подошли к официанткам, расцеловали их. Посетители при этом веселились и аплодировали нам. Хотели рассчитаться, но нам сказали, что все удержат с задержанных милицией, они еще много чего возместят ресторану. - 88 - Мы покурили и пошли осматривать аэропорт. - Ты домой звонил? - спросил Саша. - А вы? - спросил я. - Мы позвонили. - А я не звонил, - честно признался я. - Будет сюрприз под Новый Год, а самое главное - боюсь. - Чего боишься? - Не знаю. Просто боюсь. - Подарки-то купил? - Не сообразил, сейчас присмотрю чего-нибудь. Мы пошли к ларькам, которых было много в аэропорту. Я набрал косметики жене и матери, купил пару красивых плоских фляжек отцу и брату. Остановились возле витрины, там было много детских игрушек. Посередине красовался огромный, около метра высотой медведь. Красавец! Я только приготовил деньги, чтобы купить, но Виктор меня остановил. - Дай, я куплю твоему ребенку игрушку. Подарок. На память! - И от нас тоже! - Саша с Володей достали деньги. - Медведя и большую шоколадку! - они протянули продавцу деньги. Потом все передали мне. Выглядел я очень нелепо с этим медведем. Но вот объявили регистрацию и посадку на мой рейс до Кемерово. Пришло время расставаться. Наступила неловкая пауза. Говорить что-либо бессмысленно. Я поставил сумку и медведя на пол. Обнялся с каждым. Комок стоял в горле. Еще не хватало разрыдаться в аэропорту. Последним стоял Виктор. - До свиданья, Брат! - шепнул он мне, голос его срывался. - Телефон знаешь, Кемерово от Красноярска недалеко. Можем приехать друг другу. До свиданья. Глотая слезы, я пошел к стойке регистрации. Обернулся, помахал моим друзьям. - 89 - Лететь четыре часа. Я попытался уснуть, но не мог. Все представлял встречу со своей семьей. Вокруг сидели сытые, хорошо одетые люди. Им не было никакого дела до какой-то войны на Кавказе. Стали разносить еду. Я отказался, взял стакан кислого красного вина и стал медленно его цедить. Предстоящая встреча не выходила у меня из головы. Посадка. Я с жадностью вглядывался в огни родного города. Выскочил из аэропорта. - Такси! Кому такси! - раздалось сбоку. - Поехали! - я бросился к машине, опережая водителя. Вот они улицы, где ходят люди, озабоченные новогодней суетой. И здесь никому нет дела до какой-то Кавказской войны. Показался Ленинградский проспект. Дом. Мой дом, в котором я вырос! Кидаю деньги таксисту, взлетаю на пятый этаж, жму звонок. За дверью слышу детский плач. Разбудил! За дверью послышались шаги. - Кто? - голос отца. - Дыхание перебило. - Кто там? - голос раздражен. - Я, - выдавливаю из себя. Дверь открылась. Эпилог Старший лейтенант Виктор Богданов уволен из Вооруженных Сил РФ в 1993 году в связи с организационно-штатными изменениями (сокращение штатов). Уехал добровольцем в Сербию. Погиб в 1994 году. Командир роты капитан Владимир Белов погиб 31 декабря 1994 года при штурме Грозного. Награжден орденом Мужества (посмертно). Командир роты капитан Александр Калинин погиб в августе 1996 года при обороне Грозного. Награжден орденом Мужества (посмертно). Майор Олег Маков проходит службу в ВС РФ. Воспитывает двух сыновей.