о ждал в тени кленового дерева напротив санчасти до тех пор, пока наконец не выходила медсестра. Она проходила мимо, не замечая его. Он же потерянно смотрел ей вслед, и уходил удрученный, чтобы дальше терзаться фантазиями своего разыгравшегося и неуправляемого воображения. И с каждой такой мимолетной встречей она казалась ему все более недосягаемой... Но тут произошла неожиданная развязка. Один из медиков, заметив вскоре Корюна и его постоянные "засады" у санчасти, стал тайком следить за ним. Догадавшись в чем дело, он поманил солдата и, заговорщически подмигнув, прошептал ему: - Хочешь свидание устрою? - ...Вы о чем?.. Какое свидание?.. - пролепетал едва живой Корюн. - Не притворяйся, сынок. Сам молодым был, - прапорщик лукаво улыбнулся. - Запомни, воздержание - вещь опасная. Корюн горел от стыда - его заветная тайна была раскрыта! - Ну, что ты ломаешься - хочешь Аленку поцеловать? - задорно выпалил старшина. Корюн стал пунцовый. - Это невозможно... - едва выдавил он из себя. Здоровенный усатый прапорщик, похожий на сказочного Бармолея, разразился здоровым, раскатистым смехом. - Ты бы видел, что эти девицы вытворяют с офицерами во вечерам! - прапорщик имел ввиду молоденьких медработниц, которые, бывало, оставались ночевать в полку. - Она не такая, - задыхаясь, произнес Корюн, посмотрев с нелепой надеждой на прапорщика. Последовал новый взрыв хохота - гусарские усы старшины затряслись. - Услуга, как говорится, за услугу, - придя в себя, прапорщик надвинулся на Корюна и, снова подмигнув с хитрецой, прошептал. - После я попрошу тебя об одном небольшом дельце... Подожди здесь, сейчас приведу ее. Корюн хотел бежать, но неодолимое любопытство приковало его к месту. Через пару минут прапорщик действительно вывел медсестру под руку, говоря ей что-то на ушко. Одним глазом он глядел на Корюна. - Этот что-ли? - задорно хихинула медсестра, остановившись метрах в трех и оглядывая солдатика с ног до головы иронично-оценивающим взглядом. Корюн попятился. Ему казалось, что ноги вот-вот перестанут держать. Он не разбирал черт лица блондинки - перед глазами стояло какое-то слепящее пятно, от которого ему хотелось прикрыться рукой, защититься, словно от яркого солнца. Между тем прапорщик снова наклонился к ушку девицы, щекоча ее своими длинными усами. Та вдруг зарделась и хихикнула. Потом сводник, приплясывая, подошел к Корюну и с серьезной миной тихо спросил: "Куда целовать будешь?" Корюн стоял, потупив взор. - Ну что ты красную девицу из себя строишь? В щечку, в губы?.. - с явным нетерпением переспросил прапорщик. Корюн помялся и вдруг неожиданно для самого себя выпалил: - В грудь! - О-о! Куда хватил! - загоготал старшина и весело побежал к медсестре. - Что-о!.. Да пропадите вы пропадом, кобеля несчастные! - она округлила в изумлении глаза и хотела повернуться и уйти в деланном гневе, но прапорщик мягко удержал ее за руку и снова задышал ей на ушко. - Ну, ладно, черти, делайте, что хотите. Только давайте быстрей, а то у меня процедуры с больными, - как-то обыденно, словно речь шла о целесообразности того или иного лекарства, произнесла медсестра. Итогом челночной дипломатии старшины стало то, что Корюн, помешкав немного, подбежал, не помня себя, к женщине и поцеловал ее... в щечку. Затем под истеричный гогот своего сводника унес ноги, не оглядываясь... А услуга, о которой попросил Корюна прапорщик, заключалась в том, чтобы подложить в конспект замполита дивизиона, который чем-то насолил старшине, несколько картинок непристойного характера - в надежде дискредитировать его в глазах подчиненных. Но бывалый капитан сразу же почувствовал подвох и, не дожидаясь признания, чьих рук это дело, вывел весь взвод на плац и взамен политзанятий целый час гонял солдат строевым шагом на морозе... Корюн долго не мог простить себя за слабость и унижение, за свою первую, армейскую любовь и нелепый поцелуй. 2003 год Марш-бросок Произошло это в советской армии. Рядовой Игнатюк был кандидатом в мастера спорта по легкой атлетике и на 2 года старше своих сослуживцев (ему дали отсрочку для завершения учебы в физкультурном техникуме), однако несмотря на это терпел ежедневные унижения, оскорбления и побои. Да, именно терпел - в силу своего, наверное, неправильного воспитания на гражданке. Он почти добровольно выполнял "черную" работу: чистил туалеты, мыл полы, убирался на кухне. Кроме того, стирал старослужащим одежду, подшивал воротнички, начищал сапоги, короче говоря, служил за "того парня", который всячески отлынивал от службы и пытался переложить свои обязанности на плечи таких "правильно", по-домашнему воспитанных, как Игнатюк. "Игнатюк, принеси воды!", "Игнатюк, отнеси бушлаты в каптерку!", "Игнатюк, достань сигарету!" - без конца слышалось в казарме в отсутствии офицеров. Игнатюк бессловесно выполнял команды, стараясь угодить всем и каждому. Но не тут-то было: вечно кто-то был недоволен им, кто-то ругал его, а бывало, и бил. Игнатюк пасовал перед теми, кто позволял себе прикрикнуть на него или всего лишь грозно посмотреть в его сторону. - Ты что, блатной или быстро бегаешь?! А ну, давай, веник в зубы и вперед лестницу подметать! - после таких наездов кого-либо из "стариков" (Игнатюк, как минимум, на год был старше их) он как-то скукоживался, гнулся, словно молодое деревце под сильным ветром. Его так и подмывало сказать: "Быстро бегаю", - но он молча, почти с готовностью выполнял приказы своих "продвинутых" сослуживцев, которые пока не знали о его скрытом таланте. Впрочем, мало кто знал даже имя Игнатюка, а фамилию его произносили так, будто матерились. У него не было друзей, а интересовал он сослуживцев постольку, поскольку был полезен и нужен им в том или ином деле. Общая безликость Игнатюка подчеркивалась следующей деталью: черт его лица невозможно было запомнить с первого раза - казалось, что на нем и вовсе нет лица. Вторую неделю батальон, где нес службу Игнатюк, находился на полевых занятиях. Наутро солдату предстоял первый за время его службы марш-бросок. Завтра же ему исполнялось 20 лет, но он почему-то стеснялся говорить об этом кому-либо. Сразу же после подъема и утреннего туалета батальон выстроился поротно, с оружием и полным комплектом боеприпасов, вещмешками, набитыми солдатской амуницией. Иными словами, помимо своего 50-60 килограммового живого груза "молодому" солдату, изнуренному каждодневными многочасовыми строевыми и тактическими занятиями, физо, недоеданием и недосыпанием, предстояло целых 10 километров таскать на себе дополнительных 15-20 килограммов. После короткой команды начштаба батальон двинулся. Тяжелому топоту солдатских сапог с едким запахом ваксы аккомпанировали лязг котелков с чашками-ложками внутри, тихий, незлобивый пока мат, без которого в армии практически не обходится ни одно мероприятие. Воздух был морозный, пар валил из ноздрей солдат и офицеров, как из котла, пот зернами катился с их лиц. Уже через километр некоторые из солдат стали выдыхаться. Ротные, взводные и командиры отделений то грубым окриком или тычком, то подбадривая армейскими остротами, подгоняли своих подчиненных. Игнатюк взял у одного из сдающих товарищей вещмешок и пошел дальше, не сбавляя темпа. Вскоре он оказался впереди батальона, рядом с высоким, спортивного сложения замполитом. Когда переходили вброд небольшую речку, кто-то из старослужащих сзади толкнул Игнатюка. "Эй, урод, вырвись вперед, натопи к нашему приходу печку, поставь чай и ведро с водой, чтобы помыться..." - тихо приказал "дед", просверлив его своим злым взглядом. Выбравшись на берег, Игнатюк прибавил ходу. Вскоре он далеко оторвался от остальных, став маленькой точкой, а затем и вовсе исчез за горизонтом. Батальон прибыл в расположение полевого палаточного городка лишь через полчаса. К тому времени Игнатюк не только успел сделать все, что ему поручили, но и прикорнуть на пару минут у дышащей жаром печки. Командир батальона объявил перед строем рядовому Игнатюку благодарность за отличный результат на марш-броске. Когда же взводный сообщил, что у солдата сегодня день рождения (об этом он узнал из штатного расписания взвода), комбат поручил замполиту подготовить благодарственное письмо Игнатюку на родину. После команды "Разойдись!" "дед" поманил Игнатюка: - Молодец - с заданием справился! Но это еще не все - под вечер мы с Саней рванем в деревню на дискотеку... Короче, постираешь мне форму, высушишь у печки. Усек?.. Натрешь до блеска сапоги, а подшиву на воротник сделаешь широкую, в два слоя, как и положено "старику"... Все понял? Игнатюк "понимающе" кивнул. - А пока можешь поспать часок - никто тебя не тронет... Да, возьмешь в столовой мой паек масла - ведь ты сегодня именинник, - "дед" ухмыльнулся, почти по-дружески хлопнув Игнатюка по спине. Игнатюк был на седьмом небе от счастья. Двойную порцию масла он бережно намазал толстым слоем на кусок белой буханки, круто посыпав солью. Прежде чем съесть, полюбовался бутербродом - такого богатства он не держал в своих руках с тех пор, как надел военную форму: старослужащие часто отбирали у него и положенный 20 - граммовый кружочек масла, который в армии ценился на вес золота. Откусил небольшой кусок, подержал его некоторое время во рту, словно не решаясь проглотить, затем, разминая губами, медленно всосал его в себя. Смакуя, доел остальное. Заморив червячка, Игнатюк подумал, что теперь можно отправиться на боковую. Однако, свернувшись в своем углу нар, он вдруг почувствовал, что внутри зарождается нечто вроде бунта: "Почему все время именно я? Почему я должен пахать как проклятый, когда все отдыхают?.." Игнатюк вырубился и не знал, пять минут или несколько часов спал он, но проснулся от сильного толчка в бок. Он увидел над собой злое, упитанное лицо "деда": - Эй, виновник торжества, вставай - кончилась твоя лафа! - Отстань, с меня довольно! - неожиданно огрызнулся полусонный Игнатюк. - Не понял! - "дед" застыл с открытым от изумления ртом. Затем случилось то, что собственно и должно было произойти. С нар спрыгнули "старики" и, скинув Игнатюка на пол, стали лупить его из чисто корпоративных соображений. Сквозь густой мат до Игнатюка донеслось: - Ты что, и вправду решил день рождения справлять, салага? До рассвета Игнатюк зализывал свои раны, тихо плача - то ли от боли и обиды, то ли от гордости за себя и свой поступок. 2004 год "Орел" Война была в самом разгаре. Каждый день с фронта приходили вести о погибших и раненых. Особую категорию жертв составляли пленные - тоже непременный атрибут всякой войны. Многие солдаты предпочитали плену смерть, потому что плен ассоциировался с той же смертью, но позорной и мучительной, растянутой во времени. И все же попавшие в плен верили в чудо, продолжая надеяться, что на родине сделают все, чтобы выцарапать их у Смерти. С карабахской стороны пленными занимался майор Костанян. Тяжелая и крайне сложная работа, которую он выполнял уже третий военный год, укладывалась во внешне нехитрую схему: нужно было на основе официальных и неофициальных данных установить местонахождение пленного, выйти на контакт с лицами, занимающимися аналогичной работой с противоположной стороны, договориться с ними об обмене, обговорить условия последнего... Кто мог догадаться, что после каждого обмена живого человека или трупа у Костаняна на голове прибавлялось седых волос, появлялось какое-то непонятное чувство опустошенности, от которого не сразу приходил в себя? Костанян родился и вырос в Баку, имел по ту сторону баррикады множество знакомых, а потому искал пленных как по официальным, так и личным каналам. Он выходил на контакты с людьми самого различного склада ума и характера, социального и общественного положения. Звонил, просил, убеждал. Многие обещали помочь и помогали. Любопытно, что несмотря на продолжающуюся войну, поддерживали связь и бывшие пленные, добровольно предлагая свои услуги по поиску без вести пропавших. Костанян даже не задавался вопросом, почему все эти люди должны помогать ему - ведь встреться на узкой тропе войны их сын или брат с карабахским солдатом, оба, не колеблясь, поспешили бы первым спустить курки... Костанян вел свой старенький "Москвич" по улицам полупустынного военного города, мимо поврежденных от авианалетов и артобстрелов зданий, зияющих то здесь, то там пустыми глазницами окон. Его мысли были заняты Назилей. Она была взята в плен во время боев в Физулинском направлении. Девушка растерялась в общей суматохе, отстала от убегающих в панике родных. Солдаты нашли ее в хлеву в полуобморочном состоянии. Впрочем, называть Назилю "пленницей" было бы несправедливо. Ее, как и многих других азербайджанских женщин, стариков и детей, оставленных своими на произвол судьбы, карабахские солдаты практически вывели из зоны боев, спасли им жизнь. С ведома властей девушка-азербайджанка содержалась дома у одного из командиров - тот рассчитывал обменять ее на своего солдата, пропавшего без вести. Она была как член семьи, кушала с домочадцами за одним столом, вместе со всеми спасалась в подвале от артобстрелов и бомбежек, которыми почти каждый день потчевали город ее земляки. Костанян помог Назиле наладить переписку с родственниками в Баку. Недели две назад он сам позвонил им, попросил поискать человека для обмена. Несмотря на войну, почти ежечасные обстрелы и бомбежки, несущие смерть и разрушение, жизнь в городе продолжалась. Оплакивая потери, люди не забывали и о праздниках - они были отдушиной, позволяли хотя бы на миг забыть о нависшей над городом опасности. Майор Костанян делал вид, что слушает тост, но на самом деле мысли его были далеко, по ту сторону линии фронта. Сосед по столу - военный фельдшер Борис - то и дело толкал его локтем, когда поспевало время чокаться. "Дорогая Нана, сегодня тебе исполнилось 16! Теперь ты уже взрослая девушка..." - в который уже раз в качестве своеобразной увертюры повторял эту или похожую фразу кто-то из опьяневших гостей, чтобы затем не без театральности попытаться сказать что-то свое. Костанян вдруг подумал, что и Назиле совсем недавно исполнилось 16. Он представил, как в день рождения ее родня, вместо того, чтобы радоваться, поздравлять и дарить подарки, обливалась горькими слезами... Когда вставали из-за стола, Костанян, заметив, что Бориса качнуло, решил подвезти его домой. Тот в свою очередь настоял на том, чтобы подняться к нему на чай. - Только мне надо будет срочно позвонить. Телефон работает? - Конечно. Звони, сколько душе угодно. Поднимаясь на четвертый этаж, Костанян шутливо упрекал повисшего у него на плече Бориса в том, что тот поселился столь высоко. - Орлы любят высоту! - парировал Борис. Пока хозяйка готовила чай, Костанян снял трубку и набрал номер. - Карен, здорово! Как там наша гостья?.. Можно с ней переговорить. После небольшой паузы Костанян заговорил на азербайджанском: - Салам! Бакидан не хабар?.. Он справлялся у Назили о здоровье, спрашивал, не получала ли она нового письма от родных, нет ли вестей относительно кандидатуры для обмена. Костанян не сразу заметил, что хозяин дома стал мрачнее тучи. Когда он положил трубку, Борис снял очки, аж запотевшие от злости, протер их нервным движением и негодующе произнес: - Слушай, какое ты имел право говорить из моего дома на азербайджанском? Костанян, которому в его 36 лет не раз приходилось попадать в самые деликатные ситуации и выпутываться из них, на этот раз казался растерянным: - Ты же знаешь, чем я занимаюсь... Я же не просто так позвонил. Мы поддерживаем связь с азербайджанцами, чтобы обменивать людей. -Это меня не волнует. Ты осквернил мой дом! -Мы же пытаемся обменять эту девушку на нашего солдата! - В любом случае ты не имел права говорить в моем доме на языке врага. Я патриот и не потерплю этого! - Вот не ожидал от тебя... Ты же медик, где твой гуманизм? - Ладно, хватит философствовать! Я знаю одно - эти люди, на языке которых ты только что говорил, убивают наших парней. - Но ведь завтра и ты ко мне придешь, если, не дай Бог, с родными что-нибудь случится... Вот тогда посмотрим, кто из нас философ. - К тебе уж точно не приду... Не дождешься! Костанян вышел, не заметил, как спустился с четвертого этажа, завел мотор и погнал машину по улицам военного города. Потрепанный "Москвич" сильно раскачивало на многочисленных колдобинах, образовавшихся в результате артобстрелов. Машина ревела, скрежетала и лязгала старым железом, будто жаловалась на хозяина. Однако, не обращая на это внимания, Костанян жал на газ, словно хотел как можно скорее удалиться от дома, где минуту назад столкнулся с откровенным невежеством. Прошел месяц. Однажды январским морозным утром к Костаняну в кабинет пришла заплаканная женщина. Не сразу он узнал в ней родную сестру Бориса - она как-то осунулась, будто разом постарела. На фронте пропал их племянник... Майор снял трубку и стал набирать номер... Война продолжалась и в наступившем 1994 году. С фронта шли вести о новых раненых и убитых. Были, конечно, и пленные. Костанян по-прежнему занимался их судьбой. А однажды во время очередного обмена с азербайджанской стороны к нему подошел смуглый усатый мужчина. Он обнял Костаняна и поцеловал три раза. - Это за Самаю! Это - за Роксану! А это - за Назилю! - после каждого поцелуя он называл новое имя. - Ты помог моим сестрам заново родиться!.. 2004 год Прощание Обнявшись, они стояли на лестничной площадке между вторым и третьим этажами детской больницы - мужчина в летах, одетый в робу синего цвета, и молодой человек лет 25-ти в афганке и с автоматом на плече. Мужчина плакал, не стесняясь своих слез. Проходящие же мимо медработники реагировали на происходящее по-разному: кто-то сам смахивал слезу или сочувственно улыбался, кто-то, наоборот, бросал немой осуждающий взгляд на военного или проклинал его, не стесняясь в выражениях... Это были пленный и его охранник - азербайджанец и армянин. Мужчину звали Аваз. Ему было за 50. В плен попал как-то глупо. Ездил на свадьбу в далекое прифронтовое село. Погуляли на славу. Тосты и вино лились рекой до поздней ночи. Хозяин настойчиво просил Аваза остаться переночевать. Он решительно отказался: "Дел невпроворот. Надо успеть". На обратном пути машину остановили военные, спросили что-то: на армянском. Поначалу Аваз подумал, что разыгрывают. - А где наши? - наивно спросил он, поняв, что это не шутка. - Ты что, с луны свалился, - рассмеялся крупный бородач в камуфляже. - Ваши там, за горой, а здесь наши... И как это ты минное поле перескочил? Теперь все было ясно - перебравший на свадьбе Аваз вел машину не в том направлении... Пленных содержали в городской детской больнице в Степанакерте. Как человека опытного и выдержанного, Аваза поставили старшим над другими пленниками - в основном желторотыми юнцами, взятыми на поле боя. С Авазом все считались, он улаживал споры, давал советы, следил за порядком и чистотой в комнатах. Сам Аваз брился каждый день, всегда был свеж и опрятен. Единственный из группы он хорошо изъяснялся на русском и являлся своеобразным переводчиком между пленными и охраной. Однажды у Аваза приболела нога. Он долго колебался, прежде чем решился попросить нового охранника, Левона, освободить его от дневного построения. Тот молча кивнул и повернулся идти, но пленник заковылял за ним, словно не надеясь, что его просьбу удовлетворят. - Иди отдыхай, сегодня тебя никто не тронет, - сказал Левон. - Спасибо, гардаш! Век не забуду твоего великодушия. После построения Левон, который был беженцем из Сумгаита, разговорился с пленным на его родном языке. Тот охотно рассказывал о своей жизни. Аваз был водителем-дальнобойщиком, много ездил и общался с людьми. - Война не спрашивает фамилий и национальности, разводя людей по разные стороны баррикады. Зачем нам Карабах? Зачем лить кровь и убивать друг друга из-за клочка земли? - говорил он. Левон чувствовал искренность в словах пленника и все больше проникался к нему симпатий и уважением. "Такие как он прятали армян во время погромов в Сумгаите", - невольно подумал охранник. В очередное дежурство Левон принес Авазу огромный гранат со своего приусадебного участка. С минуту пленник задумчиво держал в руках потрескавшийся от зрелости плод, видимо, вспоминая что-то свое. - Извини, я унесся мыслями домой. У меня там роскошный сад, выращивал хурму и гранаты. Они такие же породистые, как этот... - умиротворенно говорил он. По окончании смены Левон позвал Аваза и протянул ему сверток. - Переодевайся. Дело есть. Вышли в город. - Иди рядом, по сторонам не оглядывайся. Если патрульные остановят, молчи, я буду говорить за тебя. Долго шли по полупустынным улицам вечернего военного города, пока не дошли до непритязательного домика на окраине. - Вот здесь и живу, - Левон открыл калитку. - Проходи, не стесняйся. Аваз неловко, боком вошел во двор. - Жена, принимай дорогого гостя! - весело крикнул Левон в прихожую. Зарезали курицу, принесли с огорода свежие помидоры, огурцы. Хозяйка быстро накрыла на стол. Поначалу Аваз не решался подойти к яствам - думал, что ему накроют отдельно, где-то в уголочке. - Гардаш, не стесняйся, устраивайся поудобнее и, вообще, чувствуй себя как дома, - произнесла жена Левона на азербайджанском. За ужином разговорились. Аваз быстро освоился, смеялся, шутил. Так он веселился впервые за время после злополучной свадьбы. В один прекрасный день, а вернее, прекрасное утро во двор больницы въехала машина Красного Креста. - Собирайся, - сухо сказал высокий подтянутый мужчина в штатском, сопровождавший сотрудника Красного Креста. - Домой едешь. Лицо Аваза не выражало каких-либо эмоций. - Вызовите Левона, я хочу попрощаться с ним, - попросил он дежурившего охранника. - Где мы его тебе найдем? Он только завтра заступает на смену, - равнодушно ответил тот. Аваз настаивал: - Не пойду, пока с Левоном не попрощаюсь. Ждали уже полчаса. Высокий мужчина начинал сердиться. - Смотри, другого возьмем, нам все равно, - пригрозил он. - Без Левона никуда не пойду... - пленник был непоколебим. Левона он узнал по шагам и побежал вниз навстречу... Обнявшись, они стояли на лестничной площадке между вторым и третьим этажами детской больницы - мужчина в летах, одетый в робу синего цвета, и молодой человек лет 25-ти в афганке и с автоматом на плече. Мужчина плакал, не стесняясь своих слез. Проходящие же мимо медработники реагировали на происходящее по-разному: кто-то плакал сам или сочувственно улыбался, кто-то, наоборот, бросал немой осуждающий взгляд на военного или проклинал его, не стесняясь в выражениях... 2004 год За дружбу! Самвел всегда входил без стука, как, наверное, и подобает старому боевому товарищу. Я радовался его внезапным визитам - словно порыв свежего ветра он разом отгонял уныние и скуку, которые целыми днями владели мною. Энергия у Самвела переливала через край: он шутил, пел, смеялся здоровым, задорным смехом, и я заражался его бодростью, жизнерадостностью и беспечностью, забывая хотя бы на время о своем почти безвыходном, как в прямом, так и переносном смысле этого слова положении... Вот и сегодня он шумно вошел в незапертую, как обычно, дверь, да не один, а с ребятами - Давидом и Камо. Словом, собрались боевые друзья-разведчики, весь экипаж нашего БТРа... Признаюсь, поначалу это меня очень удивило - все вместе не встречались давно, вот уже год. "Сегодня же праздник - день защитника отечества!" - вдруг осенило меня, и я удивился не столько своему "открытию", сколько тому, что мог не помнить об этом. Самвел торжественно нес шампанское и большой, замысловатой формы пузырь водки. У ребят же в руках были всевозможные кульки с яством. Быстро, по-армейски накрыли на стол. - Ну что, ветераны, начнем хвалить друг друга, ведь сегодня - наш день! - Самвел поднял стакан. - За нас!.. Выпили, и стол оживился. Ребята стали вспоминать войну - нет, не свои подвиги, а курьезные, почти анекдотические ситуации, без которых не обходится ни одна война. - А помните, как Тигран, выйдя ночью по нужде, спросонья забрел на вражеский пост и, матерясь по-армянски, стал будить спящих часовых, а те и не поня... Взрыв хохота прервал Камо на полуслове. - А этот... как его?.. Ну что вечно попадал в истории... Рома... Помните, как приняв однажды на грудь, вдруг расхрабрился и решил за "языком" сходить, но сам попал в плен к нашим же из нижних постов? И снова безудержный смех. У Давида даже слезы полились, и со стороны могло показаться, что не хохочет он, а рыдает. - Да, чуть не забыл - я же тебе деньги сразу за два месяца принес! - Самвел вдруг обратился ко мне, картинно ударив себя по лбу. - В собесе сказали, что к празднику наскребли. Признаюсь, я давно ждал этих денег. Мне, колясочнику, пособие нужно было как воздух: лекарства, мази, бинты и прочее. К тому же врач рекомендовал срочный курс против пролежней. Конечно, инвалидов войны, а тем более таких, как я - пригвожденных к месту - в основном обслуживают бесплатно. Но не могут же государство и общество быть постоянно в курсе всех твоих проблем, а потому, как ни крути, определенные расходы приходится делать самому. - А за март не дали? - спросил я. - Я же приносил в прошлый раз, - удивился Самвел. - Это же за февраль было... Воцарилась неловкая пауза. Все с недоумением посмотрели друг на друга. - Как? - Самвел отрезвел и стал серьезным. - Подожди, в прошлый раз... Я понимаю, что случилось недоразумение. Разговор принимал весьма неприятный оборот, а потому стараюсь поставить на нем точку. - Я, наверное, что-то спутал... Но Самвел - не мальчик: он, конечно же, догадывается, что я говорю не совсем то, что думаю. - Сколько тебе тогда принес? - допытывается он. - Не помню... В последнее время у меня путаница в голове, провалы памяти. Как это по-научному называется?.. Прогрессирующий склероз что ли? - улыбаюсь я, пытаясь вернуть разговор в прежнее веселое русло. - Ребята, а помните как у села Айкаван?.. - Нет, подожди, по-моему... Я делаю последнюю, решительную попытку сменить тему: - Послушай, разговор этот мне не нравится. Зачем разматывать клубок колючей проволоки, которая никому не нужна? Зачем зря колоться и царапаться? Давай о чем -нибудь другом... - Логично! - поддерживает меня Давид. - А теперь слушайте тост. - Только давай покороче, а то все стынет, - вставляю я, облегченно вздохнув. - За дружбу!.. 2004 год  * Повесть. Циник *  Глава 1 Кольцо сорванцов сомкнулось вокруг тщедушного мальчишки, который в ожидании нападения весь сжался подобно загнанному зверьку. - Получай, Философ! - зло выкрикнул крупный веснусчатый пацан, по всей видимости, вожак стаи, въехав кулаком пареньку в лицо. - Будешь дальше нос задирать!.. Стая засвистела и заулюлюкала в знак одобрения. Вожак, подстегиваемый первобытными воплями и криками, толкнул жертву двумя руками в грудь - та упала, и еще двое сорванцов бросилось добивать ее. - Что на это скажешь, Философ? - один из них пнул поверженного в бок. - А на это?.. Ты ведь любишь давать советы!.. - Ты что, язык проглотил? - подхватил другой, тоже лягнув лежачего, который не сопротивлялся и лишь безмолвно корчился после каждого удара. - Подскажи же, как нам быть: бить тебя дальше или, может, хватит? Стая загоготала. Появившаяся на лице у Философа кровь лишь подзадорила сорванцов. - Бить, бить! - крикнул кто-то, и это стало кличем для подключения к избиению других членов мальчишеской стаи. Тот, кого называли Философ, неожиданно вцепился зубами в щиколотку одного из своих обидчиков. Последний завопил и стал отчаянно вырываться. Философ еще сильнее сомкнул челюсть, и от последовавшего истошного крика толпа расступилась. Кто-то попытался помочь пацану высвободить ногу, но тут прозвенел звонок на урок, и ватага третьеклашек помчалась в класс, оставив обе жертвы наедине друг с другом. Еле вырвавшись, заковылял на урок и укушенный за ногу мальчик. Философ же остался лежать на школьном задворке. "За что?.. Что я им сделал?" - Артем беззвучно плакал, царапая асфальт под собой. Глава 2 Весна была в разгаре. Впереди уже маячили долгие летние каникулы, и в их радостном предвкушении ученики третьего "Б" очень быстро забыли об инциденте. Только сам Артем не простил никому и помнил все обидные слова одноклассников в свой адрес, удары каждого в отдельности... Артем рос в неблагополучной семье. Отца он не знал: мать была на четвертом месяце беременности, когда муж ее уехал в Россию, якобы в командировку, но с тех пор не давал о себе каких-либо вестей, исчез куда-то. Вскоре стало ясно, что он убежал от войны, которая тогда нависала черной тучей над краем и немного спустя разразилась продолжительной бойней. Соседи судачили, что он перебрался куда-то в Прибалтику (откуда они это взяли - оставалось загадкой), женился на старой деве, рассчитывая заполучить ее квартиру. Было ли это действительно так, никто не знал. Однако переволновавшаяся женщина родила раньше срока. Артем был крошечным и рахитичным, врачи опасались, что недоносок не выживет. Выжил, но рос замкнутым, странным и необщительным. Годовалым ребенком он имел привычку кусаться. Кусал мать - вся шея, грудь и даже спина ее постоянно были в ссадинах от его едва выбившихся, но острых зубиков. Возьмет кто-либо из родственников на руки приласкать, а Артемка уже присматривается, ища куда куснуть. Он никогда не улыбался, смотрел на всех волком. Соседи боялись за своих малышей и держали их подальше от него. В школе Артем болезненно ощущал свою физическую ущербность и старался компенсировать ее тем, что держался с одноклассниками с высокомерной отчужденностью, говорил не свойственные его возрасту вещи, явно позаимствованные у взрослых. Одноклассники особенно невзлюбили его за то, что обо всем он судил с видом знатока и нередко пробовал читать им нравоучения подобно учителю. За это они прозвали Артема обидным, по их мнению, словом "философ". Как анекдот школьники с детским ехидством пересказывали случай, произошедший во время похода за город. Когда переходили небольшую речку, Артем вдруг крикнул: - Осторожно, мальков задавите! Ребятишки, не обращая внимания на его слова, да и не сразу поняв, в чем собственно дело, весело перепрыгивали с камня на камень, перебираясь один за другим на противоположный берег. - Кому сказал?! - Артем преградил собой дорогу. - У рыб сейчас период выхода мальков из икры, а вы давите их! Артема подняли на смех. Кто-то выкрикнул: "Ну что ты присосался, как пиявка?!" И все загоготали. Не на шутку обиженный, Артем повернул обратно домой. "Пиявка" тут же прилипла к нему, и теперь вперемежку с Философом его стали дразнить новым прозвищем. Но когда хотели сделать ему особенно больно, называли просто - "сын дезертира". В учебе Артем преуспевал, но никогда не помогал отстающим. Скатать у него контрольную было невозможно - хотя он и не прикрывал рукой работу, но мог громогласно, так, чтобы услышала учительница, отчитать осмелившегося заглянуть к нему в тетрадку соседа по парте. Одноклассники сторонились Артема, а Марат и Славик, самые крепкие и задиристые, проявляли по отношению к нему открытую враждебность и агрессивность. Они всячески унижали его, натравливали на него других. В последний раз на Артема восстала почти вся мальчишеская половина класса... Поняв, что рискует превратиться из "белой вороны" в изгоя, Артем инстинктивно стал вырабатывать собственную тактику выживания. Будучи наблюдательным от природы, он давно уже заметил, что пацаны с особым уважением, примешанным, конечно же, со страхом, относятся к тем, кто систематически притесняет других физически и морально. Именно таким способом Артем решил завоевать себе авторитет, выбрав для начала в качестве жертвы тщедушного безответного паренька - "последнего атамана" в своеобразной мальчишеской иерархии. Глава 3 Раннее майское солнце нежно улыбалось сквозь легкую дымку облаков. На улицах шумно проснувшегося города деловито щебетали воробьи, суетливо перепрыгивая в поисках случайной пищи с места на место. Они путались под ногами спешащих в школу и похожих на них своей непоседливостью ребятишек, кажется, вовсе не замечая их. Но как только кто-то из мальчишек нагибался, чтобы попытаться поймать птичку или бросал в нее камушек, та проворно перелетала на новое, более безопасное место... Артем был хмур. Царящее вокруг оживление вовсе не занимало его. Он шел быстрой и несвойственной ему решительной походкой, сжимая на правом боку сумку со школьными принадлежностями. Напряженная складка у переносицы и сомкнутые челюсти выдавали серьезность его намерений. Артем минул широкий холл с белокаменными колоннами и вошел в пустой пока класс. Он спрятал сумку в парту, вышел и огляделся. Надо было выбрать самое видное, лобное, так сказать, место, чтобы ничто не скрылось от взоров одноклассников и учеников из параллельных классов. Артем лелеял надежду, что Игорек, будущая его жертва, придет позже других. Он живо представлял, какой эффект произведет его выходка, и как изумятся все, в особенности его обидчики: Артем встал в тени массивной колонны и стал наблюдать за входящими. До начала первого урока оставалось еще с четверть часа. Холл постепенно оживлялся: ученики младших классов входили, а вернее, влетали в двери шумно и суетливо. На ходу бросая сумки на парты, а то и прямо на пол, они тут же выбегали во двор школы порезвиться до звонка на урок. Артем терпеливо выжидал свою жертву, напрягая зрение, чтобы не пропустить ее в ватаге однообразно одетых школьников. Вот вошли вожаки - Марат и Славик. Оба крупные, большеголовые, правда, один - белобрысый, другой - черный. Два этих двоечника всегда держались вместе и наводили страх не только на одноклассников, но и на учеников параллельных классов. Это Марат натравил толпу на Артема на задворке у школьной мастерской. "Ничего, когда-нибудь расквитаюсь и с вами, - Артем сжал кулаки. - Сегодня каждый из вас сильнее меня, но завтра я раздавлю вас скопом, как вшей". Наконец за пару минут до звонка на урок в холл вошел хиленький Игорек в огромных очках, с трудом неся на спине тяжелый ранец. У Артема внутри все затрепетало от волнения и страха. Но эти предательские чувства пересиливало какое-то восторженное ожидание победы - теперь он не жертва, а охотник!.. Артем отделился от колонны, подкрался сзади к ничего не подозревавшему мальчишке, схватил его за шиворот и повалил на пол. Сев жертве на грудь, он сжал обеими руками ей горло. Раздался чей-то удивленно-испуганный крик. Все вокруг застыли, словно стараясь осмыслить происходящее. Никто, кажется, не слышал даже требовательного звонка на урок. Игорек не сопротивлялся, безвольно распластавшись на полу. Из его горла вырывался сдавленный хрип вперемежку с каким-то жалким свистом. - Назови меня папой - отпущу! - зло прорычал Артем, немного разжав руки на горле у одноклассника, чтобы дать ему говорить. - Скажи: батюшка, сжалься надо мной! Но Игорек уже был в обмороке. Выйдя из оцепенения, школьники стали вырывать у Артема жертву. Но тот, вконец озверев, стал беспорядочно колотить мальчишку в лицо, шею, грудь. Он бессознательно вымещал все накопившиеся обиды на совершенно безвинном по отношению к нему человеке, никогда не принимавшем участия в групповых издевательствах над ним. Единственная вина Игорька была в том, что он был слабее всех... Отрезвление пришло лишь с пронзительным криком одной из девчонок: "Нина Сергеевна идет!" Глава 4 Артема едва не выгнали из школы. Когда белая от страха учительница повела его к директору, тот - грузный, лысый и эмоциональный мужчина - рвал и метал, едва удерживая себя от соблазна ударить зарвавшегося школьника. - Зачем ты душил его, негодник?! Что он тебе сделал?! Объясни мне свой гнусный поступок! - орал директор, схватив Артема за воротничок. Мальчик стоял, потупив голову и стиснув зубы. Что было ему сказать? Поймут ли его? Ни директор, ни учителя не знали о постоянных издевательствах одноклассников над ним, а Артем считал постыдным рассказывать об этом кому бы то ни было, даже матери. Да и сам он вряд ли смог толком объяснить мотивы своих действий. - За ним глаз да глаз нужен - этот человечек крайне опасен! - директор никак не успокаивался, тряся Артема. - На вид - словно Богом обиженный, а на самом деле пальца ему в рот не клади... Не будь сиротой, вышвырнул бы из школы... После инцидента Артема взяли на учет в отделе по делам несовершеннолетних городской милиции. Раз в неделю к нему домой приходил участковый с толстой папкой под мышкой - проводить профилактические беседы. Это был высокий лейтенант с изъеденным оспой лицом. С полчаса он нудно читал статьи из уголовного кодекса, разъясняя, чем чревато нарушение закона. В паузах между чтением он назидательным тоном вставлял свое, типа: "Ну и поколение нынче пошло! А ведь все беды от непослушания взрослых..." Или же: "Закон - страшная сила, братец. Дружи с ним и никогда не иди против: сломает, как соломинку". Потом он пил чай с вареньем, который неизменно подавала мать, и, раздобрев, дружески хлопал перед уходом Артема по плечу. - Ничего, не все еще потеряно. Мы сделаем из тебя настоящего мужчину, - говорил он что-то наподобие этого, заговорщически подмигивая своему подопечному. Мальчик инстинктивно боялся и недолюбливал участкового - от него исходили грубая сила и непонятная угроза. Артем чувствовал фальшь в его словах и позах. Особенно его раздражало то, как милиционер держал чашку с чаем - подчеркнуто отставляя мизинец (по всей видимости, он считал это хорошей манерой). После ухода участкового мать беззвучно плакала. "Людям в глаза смотреть стыдно. Был бы у тебя отец толковый - не рос бы таким непутевым. Лучше бы он погиб на фронте, тогда хоть уважали бы", - тихо причитала она. Тем временем в классе Артема уже не трогали. То, что им занялась милиция, окружило мальчика неким таинственным ореолом. Если раньше Артем был всего лишь "белой вороной", то теперь он стоял как-то особняком. Лишь Марат и Славик по-прежнему смотрели на него свысока, но теперь редко когда задевали его. Сам Артем начал некий тайный эксперимент над собой. Во время летних каникул он упросил мать купить гантели и эспандер, старательно упражнялся с ними по несколько часов в день. Результаты не заставили долго ждать себя - Артем менялся на глазах: подтянулся, нарастил мускулы, которые выставлял напоказ при всяком удобном случае. Появился и форс. Теперь на уроках физкультуры он мог позволить себе позлорадствовать над теми, кого опережал в беге или перепрыгивал. Полусознательно, полуинстинктивно мальчик выработал для себя следующее жизненное кредо - покорно снеси пощечину от тех, кто явно сильнее, но не прощай, а лишь отступи и выжидай своего часа - случай отплатить той же монетой непременно представится; к тем же, кто слабее, не проявляй снисхождения и подчеркивай каждый раз, каждую минуту и каждый миг свое превосходство. В классе он вскоре выбился в середняки и уже стучался в дверь к "атаманам"... Только одно Артем никак не мог преодолеть в себе - болезненной робости перед противоположным полом. Даже потом, в старших классах, сядет бывало на школьных вечеринках где-нибудь в углу, не танцует, не веселится, наблюдая с тайной завистью за раскованными и развязными одноклассниками. "Куда деть свои руки, как двигать туловищем и ногами, чтобы это не выглядело комично, чтобы не стать посмешищем", - эта проблема донимала Артема. Если же кто-либо из девчонок ненароком пытался разговорить его, то он помимо воли еще больше замыкался в себе, чувствуя, как весь наливается какой-то свинцовой тяжестью, сковывающей все движения, делающей его крайне неловким и неуклюжим. Тогда Артем боялся шевельнуться, чтобы вдруг не опрокинуть стакан с соком или кофе. Пару раз его безуспешно приглашали на "белый танец". "Ты слишком положительный, Артем, а это - неинтересно", - не без иронии говорили девчонки. По возвращении домой Артем запирался в своей комнате и, включив музыку, танцевал. Он чувствовал, что получается не хуже, чем у многих из одноклассников. Но на следующий день все повторялось: он краснел, когда вынужден был спросить что-то у одноклассниц, презирал себя за это, но был бессилен сделать с собой что-нибудь... Порой Артем тихо влюблялся, однако держал свое чувство в себе, боясь, как бы кто не узнал об этом. И если кто-то из ребят ненароком отзывался о предмете его любви плохо или, наоборот, с симпатией и интересом, то он также тихо, но всерьез обижался на него... Глава 5 Мальчишеское ехидство - вещь жестокая и коварная... Однажды на большой перемене Славик, скривив губы в злой ухмылке, издевательски бросил при всех Артему в лицо: - Что, этот мент все еще ходит к твоей матери? - Он ко мне ходит, а не... - взрыв убийственного мальчишеского хохота прервал Артема на полуслове. Тут до него дошел подлинный смысл слов одноклассника. Артем стоял как громом пораженный. Во всем его облике, в позе с растерянно раскрытыми ладонями безвольно повисших рук стоял немой вопрос... Когда ему было годика четыре, он придумал для себя такую игру - прикроет ладонями глаза и внушит себе, что спрятался от всех и никто не видит его, так как сам не видит других. Теперь Артему хотелось сделать то же самое, чтобы не видеть бессмысленно-веселые и одновременно жестокие лица одноклашек, чтобы никто не был свидетелем его замешательства. Во время урока в памяти невольно всплывали подробности последних визитов участкового. Не раз после обычных назиданий и нравоучений его отправляли погулять во двор. Артем тогда был уверен, что оставшись наедине, взрослые все еще говорят о нем и его проступке, ломая головы над тем, как наставить его на правильный путь. Его даже не насторожило то, что, придя однажды со школы раньше обычного, нашел дверь запертой. Он постучал кулаком, затем потянулся к кнопке звонка. Никто не откликался, и Артем уже спускался во двор, когда дверь отворилась. - Ой... а мы тут заговорились, сынок, - механически, нервным движением мать поправляла прическу. - Что ж ты так рано?.. Учительница заболела?.. Случилось что?.. - она задавала один вопрос за другим, стараясь скрыть свое волнение, на которое, впрочем, Артем тогда и не обратил внимания. В комнате сидел участковый с красным рябым лицом. - Вот... дядя Карен хочет устроить тебя в секцию по баскетболу... Зашел узнать наше мнение... - как-то сбивчиво объясняла мать. Теперь Артем догадался, почему тогда на столе в гостиной отсутствовала толстая кожаная папка, которую милиционер в обычные свои, "официальные" визиты неизменно приносил с собой. И почему в самом участковом что-то было не таким, как раньше, и выглядел он скорее провинившимся мальчишкой, а не блюстителем порядка... Придя со школы, Артем бросил сумку на диван и крикнул матери на кухню: - Вырасту - стану милиционером и буду делать все, что захочу. Мать отложила посуду и подошла к нему. На Артеме не было лица. - Что с тобой, сынок? Ты нездоров?.. - мать хотела приложить тыльную сторону ладони ко лбу Артема, но тот резко отвел ее руку. - Почему именно мой папа должен был бежать?.. Он был слабее и трусливее других?.. - спросил Артем, не глядя в сторону матери. Она старалась не выдать своего волнения. - Не все рождаются героями, сынок: - А милиционер твой - герой? - наконец Артем взглянул, а точнее, вцепился взглядом в мать. Та вдруг вся съежилась и в бессилии опустилась на диван... Она несомненно знала о кривотолках, связанных с посещениями участкового. Но к такой реакции со стороны маленького Артема была неготова. - Что-то не узнаю тебя, сынок... А ну-ка, присядь, поговорим. Артем бросил матери еще что-то гневное и ушел к себе, хлопнув дверью. Он чувствовал щемящее одиночество. Там, где немного раньше было родное, единственно родное существо, образовалась некая гнетущая пустота. "Теперь у меня нет и матери", - он упал ничком на свою кровать, стиснув подушку. У женщины все плыло перед глазами. Да, у нее была связь с участковым, но она до сих пор удивлялась, как все это получилось. Что было это? Сдерживаемый долгие годы женский инстинкт, разорвавший вмиг свои узы, или же подсознательное стремление найти хоть какую-то опору для себя и ребенка?.. Участковому было давно уже за тридцать, однако он все еще ходил в холостяках. Однажды, отправив Артема в соседнюю комнату за дневником, он взял дрожащую ладонь женщины в свою холодную руку и заглянул ей в глаза. Арине, матери Артема, не понравился этот взгляд - в нечистых, отливающихся желтизной глазах было одновременно что-то требовательное и жалкое, нищенски-просительное. Карен вполголоса жаловался на свое одиночество, холод в душе, и ей казалось, что если откажет, то этот большой мужчина заплачет, как ребенок. Она испугалась, но еще больше пожалела его. Однако это противоречивое, примешанное с гадливостью чувство стало началом той непродолжительной связи, о которой сейчас Арина вспоминала с глубоким стыдом. Участкового вскоре перевели на другую работу, и он навсегда исчез из жизни этой несчастной женщины. Глава 6 Уже в шестом классе у Артема появилось навязчивое желание стать юристом. Своим пытливым умом Артем пришел к выводу, что имея статус юриста, можно распоряжаться Правом так, как заблагорассудится, что можно совершать всякие правонарушения и даже самые гнусные преступления, формально не переступая черты закона. Что Право всегда оставляет в себе нишу для безнаказанности - просто нужно уметь искусно пользоваться им. Живым тому примером был рябой милиционер, образ которого преследовал Артема все его детство и отрочество. Кто мог предъявить формальное обвинение в аморальности этому скользкому типу, который по роду своей деятельности и профессиональному долгу обязан был удерживать людей от неверного шага и наставлять их на правильный путь? И не удивительно, что где-то на задворках сознания Артем держал в качестве запасного варианта и карьеру человека в погонах, пусть и милиционера. Причем, в погонах с большими звездочками, потому что, чем больше размер звездочек (Артем знал по циничным разговорам взрослых), тем больше они защищены Законом и тем безнаказанней они могут нарушать его. В восьмом классе Артем стал исподволь готовить себя к поступлению на юридический факультет. Школьный курс по правоведению явно не удовлетворял его, и Артем тайком от одноклассников ходил в городскую библиотеку читать энциклопедии и специальную литературу по юриспруденции. Порой он позировал перед большим зеркалом у себя в комнате, изображая судью. Артем читал воображаемому подсудимому обвинительную речь, вырабатывая внушительный голос и дикцию. "Я поставлю себе на службу карающий меч закона. Вот тогда буду решать вопросы!.. Вот когда кое-кому придется несладко!" - убеждал он себя. Наконец подоспели выпускные школьные экзамены. Артем сдал их на "хорошо". Вручая ему аттестат зрелости, директор, успевший изрядно постареть, но не позабывший эксцентричной мальчишеской выходки Артема, спросил, не скрывая недоброжелательности: - Кем собираетесь стать, молодой человек? - Юристом! - без тени сомнения ответил Артем. - Ба!.. - удивление директора было неподдельным. - Не слишком ли вы высокого мнения о себе?.. Что ж, удачи... Глава 7 И удача не отвернулась - Артем поступил! К тому же не в своем городишке, а в большой столице - в госуниверситет! Правда, не все шло гладко и ему пришлось изрядно переволноваться. С самого начала многие вообще отговаривали ехать - "куда, мол, со свиным рылом да в калашный ряд: тамошние "тузы" давно уже все места для своих детей забили". Артем поехал несмотря на уговоры, впрочем, мало веря в свои шансы. Сдав первые два экзамена по специальности на "удовлетворительно", он чуть не провалился на сочинении. Выбрав свободную тему "Моя милиция меня бережет", Артем слишком утрированно расписал миссию представителя правоохранительных органов в обществе. Вначале он стал рисовать патетичный образ героя-красавца, готового в одиночку ринуться в бой с организованной преступностью. Но в тот момент, когда нужно было перейти к действию и показать своего героя в деле, Артем неожиданно стал разоблачать его - "мента", "взяточника", "труса", "прелюбодея"... Старый профессор с огромными очками, лезущими на низкий лоб, нудно выражал недовольство, приправляя свою речь едкими нравоучениями: - Логика, конечно, интересная и изложение пикантное, но в целом ваш опус ни в какие ворота не лезет... К тому же все это - страшно неграмотно. Я имею ввиду неграмотность, а если точнее, невежество с профессиональной точки зрения, неверность жизненной позиции, с которой вы смотрите на вещи. Короче говоря, вы - циник, молодой человек. Циник чистейшей воды - хотите и рыбку съесть и на кол не сесть! Вы не понимаете правды жизни, и с такими взглядами вам нет места среди юристов, - под конец профессор почти насмехался над незадачливым абитуриентом. - И все же мне жаль вас с вашей порочной философией - по крайней мере вы были искренни. Берите вашу вымученную "тройку" и благодарите Бога, что я сегодня добрый... Но знайте, по конкурсу вы наверняка не пройдете. Не дожидаясь объявления окончательных результатов, Артем вернулся домой, как казалось ему, на щите и без меча. Он уже перестал мечтать о поступлении, будучи уверенным, что сорвется по конкурсу... Третий день юноша не выходил из своей комнаты. На душе было муторно. Перед мысленным взором вереницей проходили все обиды школьной поры, доставляя новую боль и досаду. "Я не такой, как все, - он словно делал для себя открытие каждый раз, когда на него нападала хандра. - Почему у других все получается легко и естественно? Что знают они такого, чего не знаю я?.. Когда кончатся все эти назидания и наставления на путь истины, которые лишь вводят в заблуждение и еще больше запутывают?!" Сейчас, как и когда-то в школе, Артем не мог понять, почему говоря правду, во всяком случае ту, в которой сам лично был убежден, неизменно становился предметом насмешек и издевательств. "Выходит обществу, и не только детям, но и взрослым правда не нужна?" - он вновь ощущал себя "белой вороной", и безысходность, словно яд, медленно парализовывала его мысли и чувства. Ко всему прочему Артем был подавлен перспективой военной службы - нескончаемой, в его понимании, череды унижений и притеснений. Он предощущал гнетущую атмосферу унылой в своем однообразии казармы с назойливо-дотошным старшиной, озверевшими под конец службы "дедами"... Но Судьба распорядилась по иному, подкинув Артему счастливый билет. Глава 8 Не веря в Бога (как малыш не подозревает о существовании, пусть и в прошлом, своего прадеда, так зачастую и взрослый человек не догадывается о существовании Бога), Артем искренне верил в Случай, который иной раз неожиданно улыбался ему. Вот и теперь фортуна вдруг оказалась на его стороне - Артема приняли в университет: среди почти десятка набравших равное количество баллов предпочтение отдали ему как единственному абитуриенту "из провинции". Какое-то восторженное и вместе с тем боязливое чувство - чувство ожидания чего-то незнакомого, доселе им неизведанного, охватило Артема, когда его, едва сошедшего с автобуса с огромным старомодным чемоданом и стопкой не поместившихся в нем книг, окатила мощная волна жизни большого города. Узковатые панели улиц кишели людьми. Словно муравьи в большом муравейнике горожане сходились лицом к лицу, иногда сталкивались друг с другом, но молча, словно не замечая визави, обходили друг друга. Каждый был занят собой, своими заботами и проблемами, обращая внимание на других постольку, поскольку это ему было необходимо. Безразличие людей и полное отсутствие знакомых не пугало Артема. Наоборот, это освобождало от пут множества условностей, характерных для маленького города - никто не лез в душу, не приставал с советами и просьбами, настырно не приглашал сходить с ним куда-нибудь. Артем предпочитал оставаться незамеченным, растворившись в толпе, не ждал и не желал помощи от кого-либо, лишь бы не мешали. Он направился к невзрачному частному домику неподалеку от университета, где останавливался во время вступительных экзаменов. Комната, которую Артем снял, поражала своей убогостью. Она была карикатурна: три на два метра прогнившего пола с щелями, куда спокойно можно просунуть палец, голая железная кровать, стул, развалившаяся тумбочка с хламом внутри, оставшимся от прежних съемщиков, потрескавшаяся от сырости грубая штукатурка стен, местами покрытых плесенью. Фанерный потолок почти касался макушки головы Артема, а дверь не запиралась - на ней и вовсе не было замка. Тем не менее другого выбора у новоиспеченного студента практически не было: через два дня начинались занятия и нужно было срочно обзавестись хотя бы временной крышей над головой. Хозяйку, сгорбившуюся под тяжестью лет маленькую старушку с живописно крупным носом, Артем подкупил своей солидностью и "взрослостью суждений". В обед она принесла ему жареный куриный окорок и маленькую банку варенья. - А ты, я вижу, уже устроился: вещи разложил и даже прибрался, - кряхтя и жалуясь на свою немощь, говорила она, заглядывая совсем не вяжущимися с ее дряхлостью живыми глазами в каждый уголок, словно искала там кого-то. Она похвалила Артема за аккуратность и вдруг неожиданно произнесла: - Надеюсь, молодой человек, женщин домой приводить не будешь. Артем даже покраснел от смущения и не нашелся, что ответить. - Я никогда не сдаю комнату девицам - пусть лучше она пустует. Все беды в этом мире исходят от женщин, - старушка тяжело повернула голову, плутовато посмотрев на Артема снизу вверх. Артему показалось, что она даже подмигнула ему. - Если хочешь добиться чего-либо в жизни, обходи этих тварей стороной. Завлекут тебя всяческими хитростями в свои сети, век не выпутаешься. Слова старушки-женоненавистки долго не давали Артему заснуть - он был в том возрасте, когда простое слово могло окрылить или, наоборот, сразить наповал. Не ведая того, это, давно уже изжившее свой пол и потому, наверное, ополчившееся на женщин существо, задело юношу за самое больное место. Артем никогда не пользовался успехом у противоположного пола. Назвать его красивым и даже просто симпатичным было нельзя - он принадлежал к тому типу людей, черты лица которых с первого раза не запоминаются. Он был не красив и не уродлив, однако казалось, что на лице у него чего-то не хватает. Главное - у него не было выразительного взгляда, более того, глаза немного блуждали, как у подвыпившего. Между тем венцом желаний Артема (он стеснялся признаться в этом самому себе) было познание женщины, которая незримо присутствовала во всех его юношеских грезах. В свои восемнадцать он никогда не целовал девушку, никогда не дружил с ней и стыдился этого, а еще больше боялся, что кто-то узнает об этом. Артему казалось, что познание женщины произведет революцию в его жизни, возведя в новое качество, без которого невозможны полноценное мировосприятие и верная ориентация в различных ситуациях, перипетиях жизни. Он был уверен, что тогда все будет выдавать его - уверенный взгляд, особый тембр голоса, новые, более солидные манеры... Вместе с тем Артем был серьезно озабочен отсутствием близкой перспективы сближения с противоположным полом. Делу, как мы уже знаем, мешала его природная, почти патологическая стеснительность. Артем опасался, что этот недостаток серьезно навредит ему в жизни, помешает занять достойное место в обществе, продвигаться по служебной лестнице. И он поклялся себе во что бы то ни стало перебороть болезненный синдром... Глава 9 По вечерам, лелея надежду на романтическое знакомство, Артем выходил гулять по городу. Особенно манила его площадь с поющими, переливающимися огнями фонтанами, где с наступлением сумерек собиралось много молодежи. В основном это были влюбленные парочки или ловеласы-одиночки, жаждущие приключений. Артем не без волнения наблюдал, как тот или иной Дон-Жуан непринужденно подходил к совершенно незнакомой девушке и, отпуская фривольные шуточки, делал ей загадочные предложения. Нередко девушка принимала предложение своего случайного ухажера, и новоиспеченная парочка садилась на скамейку у фонтана или углублялась в аллею... В своем родном городке Артем был наслышан о вольных столичных нравах, однако многое в легких и откровенно фальшивых взаимоотношениях молодых людей удивляло и поражало его, одновременно вызывая какое-то тоскливо-завистливое чувство. Наблюдая происходящее, Артем негодовал на себя и свое неумение держаться легко и непринужденно - сидящий в нем комплекс, словно лезвие гильотины, разом отсекал волю, когда он, мучимый неодолимым желанием познакомиться, сблизиться с кем-то, уже готовился сделать шаг. Пока Артем копался в себе, проклиная себя за слабость и нерешительность, мимо прошла парочка. Впрочем, назвать их парой можно было лишь с натяжкой, так как по всему было видно, что Он и Она только знакомятся. Высокий, худой парень в цветастом летнем пиджачке шептал что-то на ушко стройной, по моде коротко подстриженной девушке. На ее раскрасневшемся лице было изображено легкое негодование. Смущенная смелостью своего ухажера, она периодически одергивала свою маленькую красивую головку, но обозначающиеся то и дело ямки на щеках говорили о том, что комплименты парня ей нравятся. Перед тем, как свернуть в аллею, парень приобнял девушку за талию... От этого Артема словно ударило током: "Вот так - легко и красиво: А почему не я, чем я хуже?.." Анализируя после увиденное, Артем пришел к злому, но успокаивающему его заключению: "Женщины - кокетливые, слабые и распутные по своей природе существа. Просто нужно подобрать к ним соответствующий ключик, сыграть на нужных струнках души. Тогда перед тобой откроется ларчик со всеми спрятанными там сокровищами..." Глава 10 Вскоре Артему вручили студенческий билет. Началась бесконечная канитель лекций и семинаров. Десяток доцентов и профессоров и даже один известный чуть ли не на весь мир академик разом навалились на новоиспеченных студентов, давя их: кто - своими необъятными познаниями, кто - требовательностью и придирками, а кто - просто своим авторитетом. На курсе обучалось около 40 человек. В основном это были молодые люди из респектабельных семей госчиновников и преуспевающих предпринимателей. Таких "случайных", как Артем, было раз-два и обчелся. Однако строгие преподаватели не делали поблажек никому. Артему приходилось часами просиживать в читальном зале, чтобы не садиться в лужу на семинарах. "В чем же прелесть студенческой жизни, о которой твердят студенты со стажем?" - недоумевал Артем. Первым из сокурсников, с кем Артем сошелся близко, был высокий, атлетического сложения юноша с крайне уродливым лицом. Едва завидев его в аудитории и еще не зная настоящего имени парня, студенты прозвали его Квазимодо. Особым умом он не блистал, но был начитан и имел хорошо подвешенный язык. Не утруждая себя записыванием лекций, Квазимодо, которого на самом деле звали Геворком, пользуясь не совсем аккуратными конспектами Артема, очень активно проявлял себя на семинарах. Геворк весь дышал какой-то грубой, животной энергией, переливающейся через край. Он успевал всюду, принимал активное участие во всех студенческих затеях и мероприятиях. - Страшно даже подумать, как мало времени отпущено человеку. С того самого момента, когда мы появляемся на свет, жизнь наша, словно песок в песочных часах, неумолимо идет на убыль - рассчитана каждая минута, каждый миг. И никто не в силах перевернуть эти часы обратно. Поэтому нужно спешить жить... Все это Геворк говорил с каким-то страстным, отчаянным негодованием. В такие минуты на него страшно было смотреть: некрасивое, непропорциональное лицо его вытягивалось, нижняя челюсть неестественно выдавалась вперед, вследствие чего одна губа его кривого рта, в уголках которого все время пенилось, наезжала на вторую, глаза же, окутанные паутиной красных прожилок, казалось, вот-вот вылезут из орбит... Словно не замечая собственного уродства, Геворк все время рассказывал о своих победах над прекрасным полом. Однако эта его навязчивая привычка на первых порах не тяготила Артема. Наоборот, он слушал своего приятеля-ловеласа с затаенным интересом. Про себя же думал: "Чего же не достает мне - те же руки и ноги, та же голова на плечах, а черты лица гораздо эстетичнее?.. Он что, из другого теста?" - У тебя нет "движения", а девчонки любят активных и дерзких, - словно отвечая ему, воодушевленно говорил Геворк, косясь одним выпученным глазом. - С ними не стоит цацкаться - к черту всякие церемонии! Для начала выбирай самых некрасивых - те податливей... Сделал небольшой подарок, вроде букета цветов или флакона духов, и вперед - смело требуй взамен любви!.. Если хочешь взнуздать женщину и отучить ее брыкаться, скорей ложись с ней в постель и попытайся найти ее самую эрогенную зону: у кого-то это - грудь, у кого-то - живот или подмышки, а у кого-то: подошва ноги. Бери ее языком - в прямом и переносном смысле. Женщины любят ушами, но еще больше любят, когда их лижут. Главное - не брезговать... Геворк вдруг отогнул ворот сорочки и показал большое лиловое пятно. - Посмотри, никак не отойдет! - сказал он, многозначительно посмотрев на Артема. Он уверял, что это след от страстного поцелуя, несколько дней подряд показывал синяк однокурсникам и знакомым студентам из других курсов до тех пор, пока тот наконец не исчез. "Как можно любить такого, да еще с таким жаром? - искренне удивлялся Артем. - Задавался ли он вообще когда-нибудь вопросом - что думает о нем партнер, приятен ли он или вызывает отвращение? Или все ему до лампочки?" Сам Геворк, конечно же, в полной мере осознающий свое уродство, тем не менее без тени иронии и на полном серьезе говорил: - Эх, вот раскрутился бы, будь у меня товарный вид!.. Но лучше быть колоритным уродом, чем пресным и вялым красавцем. Есть у меня на филфаке знакомый - он почти единственный на курсе самец среди восьмидесяти девиц. Но до сих пор ни одну не "заклеил"... Представляешь?!. Будь я на его месте, каждый день по одной домой бы водил... Принимая по своей неопытности россказни сокурсника за чистую монету, Артем не догадывался, что Геворк очень часто шел на всевозможные хитрости и унижения, чтобы "уломать" девиц, а когда добивался своего - бахвалился этим, явно приукрашивая свои приключения и отпуская многие обидные для себя подробности. Тем самым он подавлял в себе комплекс, связанный с внешним уродством. Глава 11 Хотя в глубине души Артем и завидовал своему ушлому товарищу, надоедливые наставления последнего задевали его самолюбие. Он все ждал с ужасом, что Геворк вот-вот спросит его - а бывал ли он вообще с женщиной? Но тот не делал этого, видимо, и не подозревая по своей испорченности, что в таком возрасте можно быть девственником. После общения с Геворком Артем чувствовал себя еще более беспомощным, все явственнее ощущая магическую силу женского начала над собой, патологическую зависимость от него и даже страх. При случайном разговоре с женщиной он весь мялся, скукоживался, как это бывало в школьную пору... Было очевидно, что подобная асимметричная дружба между Артемом и Геворком долго длиться не могла. И повод для разрыва недолго заставил себя ждать: - Проснись, не спи как в ухе у верблюда! Возьми движение в свои руки, назначай свидание сразу нескольким девицам - одна из них непременно придет, - как всегда горячо и вычурно поучал Геворк Артема, но вдруг осекся и, призадумавшись, воскликнул: - Слушай, идея! Могу я иногда пользоваться твоей хатой? Артем не сразу понял, о чем речь. А когда до него дошло, пробурчал что-то невнятное, что Геворк принял за "да". - Договорились! В случае чего идем к тебе. И как я раньше не догадался?! Вечером третьего дня Геворк действительно привел на "хату" к Артему девицу. Все в ней выдавало дешевую уличную проститутку - низенькая, с короткими, толстоватыми ножками, неопрятная и развязная. Первое, что спросила девица, даже не поздоровавшись с Артемом, было - "где находится та грустная комната". Геворк с видом знатока "перевел" опешившему Артему ее иносказательную речь: - Ей в туалет приспичило. Затем отпустил сальную шутку, от чего девица разразилась глухим смехом, перемежающимся с кашлем. Артем вышел, оставив их одних. Сев поодаль на скамейке, он с волнением прислушивался к шорохам и едва внятным звукам, доносящимся с той стороны двери. Минут двадцать спустя Геворк вышел. Из одежды на нем были только штаны, держащиеся на одной тесьме подтяжек, по-пижонски перекинутой через голое плечо. Другая тесьма безвольно свисала. Лениво потянувшись, Геворк процедил сквозь желтые, испорченные табачным дымом зубы: - Хочешь сам? Артем промямлил что-то. - Ты что схиму принял? Не будь растяпой, сейчас я договорюсь за тебя... Артем попробовал остановить его, но тот стряхнул его руку со своего могучего плеча и скрылся за дверью. Вскоре Геворк появился и почему-то торжественно заявил: - Ни в какую, зараза! Устала, говорит... Потом прошептал Артему на ухо: - Да и не в обиду тебе будет сказано, всем подряд не отдается. За кого, говорит, принимаете меня? Признаюсь, сам еле уломал! На самом деле Геворк насчет Артема с девицей и не говорил. Вся эта комедия была разыграна им с целью подчеркнуть свое превосходство над товарищем и в расчете на то, что тот расскажет сокурсникам и знакомым об очередной его победе. Впоследствии Геворк несколько раз возвращался к этому фальшивому эпизоду с отказом девицы, с напускным сочувствием советуя Артему не отчаиваться... - Все они такие стервы! Общаясь с ними, нужно держать в одной руке пряник, а в другой - кнут. Причем, один пряник должен чередоваться с двумя ударами кнута... А ты у нас мягкий, потому и не получается. Узнав, что о "неудаче" товарища Геворк рассказал и сокурсникам, Артем молча отошел от него. Но обида и боль от посыпанной на открытую рану соли долго еще преследовали его. Глава 12 Тем временем подоспела первая экзаменационная сессия. Артем успешно сдал зачеты и два экзамена - по истории и теории права. Домой он не поехал, решив в короткие каникулы отойти от экзаменационной лихорадки, хорошенько отоспаться, расслабиться. Позвонил матери, попросив выслать до стипендии немного денег. По вечерам Артем направлялся в ближайший бар, заказывал большую кружку пива и пару пирожков с мясной или картофельной начинкой. Пил он медленно, смакуя каждый глоток. По мере поглощения пива какое-то удовлетворение и во многом еще не понятная радость росли в нем, словно на дрожжах, переполняя душу. Все кругом, казалось, улыбалось ему, и он искренне удивлялся, как еще минуту назад можно было огорчаться по различным пустякам и не наслаждаться вовсю жизнью. Окружающие были ему симпатичны: и усатый бармен за прилавком, и не в меру накрашенная и грубоватая официантка, которая теперь казалась ему верхом вежливости и предупредительности, и даже оба обросших и шумных, вечно вдрызг пъяных мужика-завсегдатая в углу бара. "Что мне до них, пусть шумят и матерятся, раз им так хочется. Главное - я счастлив, и они не мешают и не могут помешать моему счастью..." Каникулярная неделя пролетела незаметно. Завтра снова начиналась канитель лекций и семинарских занятий. Последним днем свободы Артем решил воспользоваться сполна. Когда он опорожнил второй бокал, официантка подошла и уставилась на него с выжидательной, хитроватой улыбкой. Она показалась уже достаточно пьяному Артему не только привлекательной, но и доступной. Он решил немного пококетничать с ней, перебирая в памяти все подхваченные во время вечерних прогулок по городу обрывки фраз влюбленных пар. Но ничего подходящего на ум не приходило, и он заказал еще одну кружку пива, надеясь, что она, наконец, развяжет ему язык. "Сегодня непременно что-то должно произойти, - внушал он себе, с томленьем глядя на пышный, туго обхваченный форменным халатом бюст официантки. - Идея завоевать мир у Гитлера и его сообщников возникла именно в пивной. У меня амбиции поскромнее... Хотя, говорят, завоевать женщину порой сложнее, чем целый мир..." - чтобы не отрезветь, Артем отогнал от себя мысль о том, что в действительности обе эти задачи для него почти в одинаковой степени труднорешимы. И именно сегодня он решил наконец близко познакомиться с женщиной. Глава 13 Артем рассчитался, выложив почти весь остаток своих скудных сбережений. Выходя, он бросил многозначительный взгляд на официантку, с которой так и не разговорился. Природа уже дышала весной, обаянию которой мягкая и бесснежная зима легко и охотно поддавалась. Воздух был не по-февральски теплым и ласковым. Артем перешел улицу и ступил на аллею, протянувшуюся по правую сторону станции метро "Молодежная". Из рассказов Геворка он знал, что по вечерам здесь промышляют девицы легкого поведения. Но Артем не собирался тратиться на проститутку, пусть и совсем недорогую. К тому же он был в плену своих амбиций, и легкая добыча не прельщала его. Юноша жаждал борьбы и сопротивления, сломив которое навсегда утвердил бы внутреннюю свою власть над Женщиной. Три кружки поглощенного пива подбадривали его. Артем сел на скамью в глубине аллеи и стал высматривать свою будущую жертву. Скучающая по настоящей весне и любви молодежь прогуливалась по скверу - парами, небольшими группами и в одиночку. Были и совершающие моцион перед ужином пожилые люди, иные - с собакой, наверняка единственным другом угасающей жизни, другие - наедине с самим собой, своими воспоминаниями - живыми осколками безвозвратной молодости... Вскоре показалась и первая девица легкого поведения. Ей, по-видимому, было лет тридцать. Старательно раскрашенное лицо начинало чахнуть, и никакая пудра не в силах была скрыть изрезавшие его вдоль и поперек морщины. Джинсовая мини-юбка некрасиво обтягивала раздавшиеся бедра. Она подошла к скамейке и, не говоря ни слова, села совсем вплотную к Артему (словно там его и не было). Артем отодвинулся и удивленно уставился на нее. Та заерзала, помяла сумочку и не без жеманства, делающего ее более неприятной и отталкивающей, спросила, который час. Артем неохотно ответил, после чего с минуту длилась неловкая пауза. Женщина явно не решалась прямо предложить себя. Она снова заерзала на месте и вдруг стала вытаскивать из сумочки какие-то шмотки: шорты, тенниску, два-три вычурных сувенира. - Не купите?.. Артем покачал головой, и та молча встала и удалилась, на ходу запихивая свой нехитрый скарб обратно в сумку. Артем мысленно лепил ту, которую ждал - одинокую вальяжную женщину бальзаковского возраста, выделяющуюся в толпе. Окруженная дымкой таинственности, она медленно и грациозно проплывет мимо, бросив на него взгляд своих волооких глаз. Артем уловит в этом мимолетном взгляде томление и тоску. Ей, безусловно порядочной женщине, вдруг стало невыносимо одиноко, и она вышла развеять свою тоску, в глубине души лелея (как и он сам) необычное, романтическое знакомство. Артем все больше вживался в свою мечту и почти уже осязал ее. Неистово-восторженное ожидание, поощряемое еще не ослабевшим действием алкоголя, овладело им. Такое чувство бывает, наверное, у хищника, почуявшего близость добычи. Вдруг у него бешено забилось сердце: та, которую он так страстно воображал, действительно появилась в начале аллеи. Глава 14 Она направлялась в сторону небольшого кафе, притаившегося в тени роскошной плакучей ивы. Первое, что Артем невольно отметил для себя - изящно очерченную линию тонкой талии и гармонично развитых бедер. Молодая женщина села за свободный столик и заказала что-то выросшему перед ней официанту. Понаблюдав немного и убедившись, что она никого не ждет, Артем приказал себе: "Вставай же! Действуй!" Он встал и заставил себя сделать несколько шагов в сторону заветного столика. Откашлявшись, Артем попросил разрешения сесть на один из двух свободных стульев. Незнакомка едва наклонила голову, лишь краешком глаза посмотрев в его сторону. Артем сел и стал изучать ее профиль: невысокий, слегка напряженный и немного выпуклый лоб, оттянутые кверху уголки больших карих глаз, нос с едва заметной горбинкой, нежные завитушки золотистых волос у миниатюрного ушка, пожалуй, чересчур тонкие, но четко очерченные губы, чуть заостренный маленький подбородок, родинка на щеке. На всем этом лежала печать какой-то роковой скуки (во всяком случае так показалось Артему), что делало незнакомку загадочной и особо привлекательной. Ей можно было дать лет 28. Официант принес на серебряном подносе стакан оранжевого сока для женщины и уставился профессиональным взглядом на Артема. Тот заказал кофе и стал придумывать первую фразу для знакомства. - Скучаем? - Артем выдавил из себя нелепую по сути фразу, приложив немало усилий, чтобы она показалась естественной и непринужденной. Визави обернулась, посмотрев на него каким-то невидящим взглядом, словно куда-то мимо, и ответила лишь после второго вопроса: - Вы, кажется, чем-то озабочены? - С чего вы взяли, молодой человек? - голос ее был сухим и надменным. - И какое вам вообще до этого дело? - У вас кислое выражение лица, - Артем почему-то был уверен, что ведя себя развязно, грубо и фамильярно, сумеет если не завоевать симпатии женщины, то хотя бы внушить ей считаться с собой. Однако та вздернула носик и отвернулась с миной негодования. - Я, кажется, обидел вас?.. - отступать Артем не намеревался. Не отвечая, женщина отпила сока и встала. Артем тоже встал и молча пошел рядом с ней... Глава 15 - Послушайте, молодой человек, вы ведете себя как самый настоящий хам, - женщина остановилась, строго взглянув на него в упор. - Я хочу познакомиться с вами. Меня зовут Вардан, - соврал Артем. - А вас? - Да, отстаньте же! Я не знакомлюсь на улице с кем попало! - гневно бросила она, и пошла, ускорив шаг. Однако, это еще больше подзадорило Артема. Вся его робость и скованность словно улетучились. - Не стройте из себя недотрогу - знаю я вашу породу! - Артем сам удивлялся собственной развязности. Женщина презрительно фыркнула и свернула на людный проспект. Артем не отставал. Он попытался взять ее руку, та резко отмахнулась. - Чего вы от меня хотите? - женщина снова остановилась. Голос ее теперь дрожал. - Денег?.. Вот, сколько есть... - она достала из сумочки портмоне. - Не притворяйтесь! Вы сами прекрасно понимаете, чего я хочу, - Артем заглянул ей в глаза, словно надеясь найти там что-нибудь обнадеживающее для себя . Если бы он был трезв, то прочел бы в них страх, примешанный с чувством гадливости. И это, может быть, остудило бы его. - Отстаньте, или я позову на помощь! Артем оглянулся. Прохожие не обращали на них особого внимания. Поблизости не было видно и стражей порядка. К тому же уже смеркалось. Он ухватил ее за локоть, но тактику решил сменить, подумав, что немного лести помогут делу. - Да поймите же, наконец, что вы - моя мечта... Живое воплощение идеала той женщины, о которой я постоянно грежу. Я понял это, как только увидел вас. Вы словно возникли из ничего - такая невесомая и воздушная, превратив этот убогий сквер в настоящий Эдем... - Артем поражался своему красноречию: слова, казалось, сами выплывали из его рта, слагаясь в пышные фразы. - Отпустите руку, мне больно!.. - Я разомкну свою ладонь только в том случае, если получу гарантию, что синичка моя не упорхнет... И тут произошло неожиданное - то, на что Артем почти уже не надеялся. Женщина наконец нормально ответила ему, пусть и на сей раз с упреком, но упреком уже иного рода - в нем не было враждебности, сейчас говорило уязвленное женское самолюбие. - Значит все-таки синичка? - на этот раз, показалось Артему, она взглянула на него не без любопытства. - Нет, нет, простите, я оговорился. Вы журавль!.. Вы лебедь моей мечты!.. Артем чувствовал, что внутри что-то стремительно растет, приближаясь к критической черте, и что оно вот-вот лопнет, подобно шаровой молнии, высвободив накопившуюся разрушительную энергию. - А вот и наш дом... Прощайте, молодой человек, - женщина снова попробовала высвободить руку. - Я провожу вас до подъезда, - Артем уже не слышал собственного голоса. Он, сам того почти не сознавая, силой тащил ее к темному подъезду. - Ну, теперь прощайте, - нервно потянулась она. - Я уже... Артем не дал ей договорить. Больше он уже не мог сопротивляться нарастающему давлению животной страсти. Затащив женщину в глубину подъезда, он, закрыв одной рукой ей рот, другой стал рвать одежду на ней. Та отчаянно билась. Они повалились на какой-то щит, и пока Артем судорожно добирался до ее нижнего белья, в паху у него вдруг все онемело, словно под воздействием местного наркоза, а через миг горячая струя и вместе с ней вся злая энергия выпрыснулись прочь из его взвинченного до предела организма... Опомнившись, Артем увидел, что женщина лежит без чувств... Он вытолкнул себя из подъезда и побежал стремглав, растворившись в темноте ближайшего сквера. Глава 16 Наутро Артем проснулся с туманом в голове. Вчерашнее казалось ему кошмарным сном, и он не хотел верить в реальность случившегося. В глубине души он все-таки надеялся, что все это ему примерещилось. Однако, собираясь на занятия, Артем с ужасом понял, что потерял студенческий билет, который всегда носил с собой. Он был уверен, что билет упал в подъезде во время схватки. "Его уже отнесли в милицию", - от этой внезапно появившейся мысли Артем в бессилии опустился на кровать. Он уже почти убедил себя, что стражи порядка пришли за ним в университет, и не найдя его там, вот-вот заявятся к нему домой. Артем обратно лег в еще не остывшую постель и зарылся в нее с головой, словно одеяло могло защитить от нависшей над ним угрозы. Воспаленное воображение рисовало чудовищные картины. Вот его, скрученного за руки, ведут на глазах у изумленной хозяйки и соседей к патрульной машине. Он тщетно пытается объяснить, что это получилось как-то само собой, помимо его воли, что во всем виновато ОНО, что он был пьян, наконец, но никто и не слушает его: "Негодяй! Насильник! Мразь!" - слышит он за собой клеймящие, удивленно-негодующие возгласы: Артем свернулся калачиком и еще глубже ушел в постель. Ему казалось, что все вокруг уже знают о его поступке. Он явственно ощутил опасную, засасывающую пустоту вокруг себя. "А что, если она так и не пришла в чувство?" - мороз пробежал по коже. Помучив себя и вконец обессилев, Артем заснул тяжелым сном. Сон оказался, пожалуй, мрачнее и болезненнее, чем явь. Приснилось, что он - дома, открывает альбом, где хранились все его фотографии с детства, чтобы якобы выбрать фотку для нового студенческого билета. Но альбом - пустой, вернее, на снимках - одни черные пятна... Черные пятна вместо людей, вместо одноклассников, вместо матери, вместо самого себя - словно после большого пожара... Артем проснулся в холодном поту и понял, что серьезно заболел. Он не появлялся в университете почти три недели. Когда наконец переступил порог аудитории - бледный, исхудалый, с воспаленными глазами - его немедленно вызвали в деканат. - Молодой человек, вы, как я вижу, сожалеете, что поступили и упорно добиваетесь отчисления, - зрачки у замдекана неестественно округлились под толстыми стеклами очков (у Артема же стали подгибаться колени). - У вас 78 часов пропуска. Если завтра же не принесете справку, можете собирать чемоданы... У Артема словно гора свалилась с плеч. "Значит о случившемся не знают!" - он почти уже не слышал замдекана, предъявляющего ему и другие ультиматумы. Артем вышел, неся на спине тяжелый взгляд второго человека на факультете, которого студенты побаивались больше первого. Однако на душе у него было легко. Справку он не принес, но деканат все-таки воздержался от крайних мер, дав Артему шанс исправиться. Правда, некоторые преподаватели стали относиться к нему с явной недоброжелательностью, недвусмысленно давая понять "прогульщику", что сдавать экзамены будет совсем непросто. Особенно невзлюбил Артема прыщеватый доцент по истории Римского права. Перед началом лекции он оглядел аудиторию и остановил недоуменный взгляд на Артеме: - Вы кто?! - Студент... - невозмутимо ответил Артем. - А почему мы не знакомы? Значит, вы - плохой студент... Артем начал было возражать, что незнакомство само по себе не может служить критерием для подобной оценки, но преподаватель резко прервал его... - Не лезьте в бутылку, молодой человек. Вы бы еще к самому концу семестра явились. Я не представляю, как вывернетесь на экзамене, - козлиная бородка доцента нервно затряслась. - А почему помещение не проветрено, юноша? - перед тем, как презрительно отвести взгляд, неожиданно бросил доцент. Надвигающаяся на Артема невидимая угроза постепенно стала обретать контуры. Глава 17 До сессии оставалось меньше месяца. Артем лихорадочно готовился к экзаменам, пытаясь наверстать упущенное. Он часами просиживал в библиотеке за книгами, ворошил гору литературы по римскому праву, теории государства и права, правоохранительным органам... Артем старался не вспоминать жуткий эпизод в подъезде, но образ женщины, как наваждение, то и дело вставал перед глазами, застилая собою все. Не оставляла также навязчивая мысль, что за ним вот-вот придут милиционеры с его студенческим билетом. Клеймя себя за слабость, Артем готов был пожертвовать многим, чтобы раз и навсегда вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, а главное, из памяти. "Прав все-таки Фрейд - все решают инстинкты. Разум и воля - ничто перед ними... А совесть что? Да, я сейчас раскаиваюсь перед угрозой и под воздействием другого, более сильного инстинкта - инстинкта самосохранения, но где гарантия, что все это не повторится, если снова окажусь один на один с женщиной?.." - Артем невольно представил себя наедине со своей мучительницей и почувстовал, как сжимается сердце. Нет, она не отталкивала его, несмотря на тяжелые воспоминания и пережитые страдания. Наоборот - сейчас, когда опасность отдалилась, он по-прежнему подспудно желал ее, и пожалуй, с еще большей силой... Однажды Артем засиделся в библиотеке допоздна. Текст перед глазами расплывался, а перенапрягшийся мозг отказывался воспринимать еще что-либо. "Пора уходить", - говорил он себе, но, словно загипнотизированный, никак не мог сделать над собой усилия, чтобы подняться... Вдруг екнуло сердце и предательская дрожь пробежала по всему телу - в двери читальни вошла Она! Сейчас он предпочел бы превратиться в маленькую мышку и укрыться в ближайшей щели на полу. Она подошла и не то что с упреком, а, скорее, с досадой, но добродушно и незлобиво спросила: - Что ж вы, господин студент, заставляете так долго ждать себя. Я думала сами придете, попросите прощения. Артем чувствовал себя кроликом, парализованным взглядом удава. - Вы боитесь меня?.. Вы думаете, что я испорчу вам жизнь? Откровенно говоря, найдя на следующее утро ваш студенческий билет рядом с моей разбитой косметичкой, я решила заявить на вас в милицию. Но пожалела - вы так молоды, и, признайтесь, никогда не общались с женщиной... Артем залился густой краской. Он не смел поднять голову и взглянуть на свою мучительницу. - Я не держу на вас зла, но запомните, цинизм, которым вы так опрометчиво вооружились, копье обоюдоострое и рано или поздно пронзит вас же насквозь. Не зарьтесь на чужое, не хватайте то, что не принадлежит вам, а с женщинами еще успеете наладить отношения, - она засмеялась коротким смешком... - Проснитесь же! - почему-то вдруг сказала она совершенно другим голосом и, легко коснувшись его плеча, исчезла, растворилась в воздухе. Артем очнулся. Над ним стояла библиотекарша: - Закрываемся, молодой человек. Вы спите уже четверть часа. Не стоит надрываться - гранит науки еще успеете перегрызть. Артем посмотрел на часы - стрелки показывали начало десятого. Под впечатлением сна он добрел до своей комнатушки. Ему нездоровилось, он снова заболел и слег. Два дня его лихорадило. Все мерещилась Она. Артем порой не мог понять, во сне это или наяву. Встанет обычно у изголовья и молчит... Артем знал, что она там, но боялся обернуться и посмотреть на нее. "Лучше бы прямо в сквере дала мне пощечину, тогда не было бы всего этого!" - сердился на нее Артем... А однажды Она взяла его за руку и стала нащупывать пульс. Затем вдруг позвала его знакомым ему с момента появления на свет голосом. Артем открыл глаза и увидел... мать. Впервые во взрослой своей жизни он заплакал. Плакал не от нежности к матери и долгой разлуки с ней. Артем плакал от жалости к самому себе, как ребенок, тянущийся за защитой к взрослому в минуту опасности. "Сердцем чуяла, сынок, неладное..." - утирала сыну слезы мать. Глава 18 До экзамена теперь оставались считанные часы. Понимая, что не в состоянии учить еще что-либо, Артем отложил конспекты в сторону. Голова его, словно мусорная корзина, была набита лоскутами всевозможных древних и современных теорий, из которых практически невозможно было собрать что-то цельное. Снедаемый мрачными предчувствиями, он заснул лишь к утру, а проснулся с пудовой гирей на плечах вместо головы. Артем не сразу решился войти в экзаменационную, когда подоспела его очередь. - Заставляете себя ждать, молодой человек? - изрядно потрепанный профессор по теории государства не скрывал своего раздражения. - К экзаменам, надеюсь, подготовиться успели... Тяните билет. Артем взял билет и механически, не слыша собственного голоса, назвал его номер, сел за парту и стал искать в ворохе обрывочных знаний - закономерном итоге бессистемно-лихорадочного чтения - нужные слова и фразы. Первый вопрос по теории Руссо о государстве Артем кое-как осилил. Но при ответе на вопрос о позитивном праве экзаменатор ловко поставил Артему подножку, потребовав объяснить, "в чем заключается суть соответствия между позитивным правом и правовым чувством граждан". Артем промямлил что-то, сам до конца не понимая собственных слов, на что профессор сокрушенно покачал головой и задал дополнительный вопрос - что такое "автократия"? Артем перепутал ее с "олигархией". - У вас все трещит по швам, - торжественно произнес профессор-экзекутор. - Придете на переэкзаменовку в конце лета. А пока - "неуд". Он размашисто расписался у себя в ведомости, протянув с победным видом Артему так и не раскрытую зачетку. Через несколько дней Артем получил "неуд" и по Римскому праву от доцента с козлиной бородкой, а на третий экзамен и вовсе не явился... Глава 19 "Ну вот, юрист со средним образованием, - иронизировал сам над собой Артем, упаковывая чемоданы. - Чему быть, того не миновать - будем надеяться, что все к лучшему. И великих людей по странной прихоти Случая отчисляли из университетов, но Время расставляло все по своим местам. Лишь бы Случай не вывел из игры раньше срока". Артем ехал не домой. Он не хотел снова предстать побитым мальчишкой перед одноклассниками и знакомыми, помнившими его изгоем и неудачником. Еще более он не желал возвращаться неким блудным сыном к матери, которой к тому же не простил связь с милиционером. "Родители вечно врут своим детям, а сами требуют взамен честности и открытости", - мучил он мать во многом утрированным упреком. Артем решил долго еще, во всяком случае в ближайшие восемь-десять лет, не появляться на родине. Такое решение возникло у него не в одночасье. Он часто задумывался над тем, почему отец уехал навсегда, порвав одним махом все, что связывало его с родиной, семьей, прошлым. "Наверное, ему было известно что-то такое, чего не знают другие? - гадал Артем. - Родина, патриотизм - высокие, но пустые слова. Где хорошо - там и родина!" Ход его мыслей постепенно принимал конкретное направление: "Дальше, дальше от тех людей, кого я знал и кто знал меня: они, и даже память о них тянут меня назад, к прошлому... Я сделаю блестящую карьеру вдали от родины, чего бы это мне ни стоило, вернусь когда-нибудь в высоком чине, и заставлю всех уважать меня". Артем решил податься в Россию, надеясь, что на ее необъятных просторах легче будет найти работу и продвигаться по служебной лестнице. Он обнадеживал себя и тем, что справка о годовом юридическом образовании поможет ему устроиться в правоохранительные органы. "Где-нибудь на севере страны, где оторванность от цивилизованного мира и лютые морозы компенсируются "горячим стажем", за десять лет можно достичь таких чинов, которые другим будут стоить полжизни", - Артем представил себя статным, энергичным полковником, только голову чуть припорошило, но это лишь придает солидности. Он позвонил матери, соврал, что едет на студенческую практику. "Ничего, поймет и простит", - успокаивал он себя. Глава 20 Итак, придя в себя после первого крупного провала, Артем решил стереть из своей памяти неудачу, перечеркнуть всю свою прошлую жизнь и начать все сначала. Он чувствовал в себе готовность ради достижения цели использовать все средства, терпеть всяческие лишения, невзгоды и даже унижения. Душа его была разгорячена предстоящей борьбой. "То, что не убивает нас, делает нас сильнее, - вспомнил он вычитанное у великих. - Мечтать - удел слабых, а сильные ставят себе цель и выбирают пути для ее достижения. Я одолею себя и поднимусь над другими, чего бы это ни стоило". В странствия в поисках новой жизни Артем пустился почти с пустыми карманами. Все его сбережения при очень экономном расходовании могли бы хватить на пару недель. Он рассчитывал и на золотую цепочку, подаренную матерью на его совершеннолетие. Вряд ли Артем представлял себе, какая долгая и тяжелая одиссея ждет его впереди. Из города в город он переезжал автостопом на первом подвернувшемся транспорте, зайцем в товарняке, а однажды - на попутном мотоцикле. "Голь на выдумку хитра", - иронизировал он сам над собой. В каждом городе Артем старался познакомиться с преуспевающими земляками, просил их помочь устроиться на работу. Однако без прописки даже мечтать о постоянной работе, к тому же в правоохранительных органах, было бессмысленно. Впрочем, у земляков хватало собственных забот. Нередко, желая скорее отделаться от него, они давали ему небольшую сумму денег, которых разве что хватало на билет до другого населенного пункта и хлеб на пару дней. В лучшем случае ему предлагали работу грузчика на рынке или посыльного, мальчика на побегушках. Такие предложения всерьез обижали Артема. Тем не менее ближе к зиме ему пришлось разгружать вагоны для того, чтобы обзавестись теплой одеждой. Не все соотечественники относились к Артему доброжелательно. Иные грубо прерывали его: - Слушай, какой я тебе земляк?! Не земляк ты мне, а обуза... Если на родине не сумел прожить, здесь вообще потеряешься. - Своих хватает! - как правило холодно отвечали местные, когда, набравшись смелости, Артем обращался в то или иное учреждение. Артем поворачивался и уходил, не дослушав назиданий, и с каждым отказом запас его надежд хирел. Жил он почти бомжом, часто ночевал на вокзалах, бывало голодал целую неделю. "Поразительный феномен - деньги: есть они - ты человек, нет - ты уже ничтожество, пустота, обуза всем и в первую очередь самому себе", - думал Артем, грызя кусочек припасенного на самый черный день окаменевшего хлеба. Несколько раз ему на ум приходила мысль о самоубийстве: "Лучше сразу одна большая боль, которая разом решит все проблемы, чем эти ежедневные мучения". Прежняя жизнь на родине казалась ему нереальной, неким далеким сном. Пару раз Артема приводили в отделение милиции, и приходилось пускать в ход весь арсенал хитростей, чтобы уговорить или разжалобить стражей порядка. При этом он неизменно показывал уже изрядно потрепанную справку о своем годовом юридическом образовании... Артем успел побывать даже в заложниках. Его взяли в залог большого долга, в который влезла небольшая группа его земляков-торговцев на рынке - у них он ночевал несколько дней. Взяли всех скопом, не разбираясь, и Артем просидел в темном сыром подвальчике целую неделю, пока не принесли долг. В качестве компенсации за страдания ребята купили ему билет до ближайшего города и снабдили карманными деньгами. Артем тут же дистанцировался от людей, к которым обращался за помощью, независимо от того, отказали ли они ему или поддержали, чем смогли. "Не считай себя обязанным никому, не обременяй себя чувством благодарности - оно будет тянуть назад. Попользовался и вперед! Будь эгоистичным и наглым. Говори одно, а делай совершенно противоположное, если это тебе на руку. Будь скользким, как мокрый обмылок, чтобы никто не смог взять тебя голыми руками. Главное, не настраивай против себя толпу - в толпе даже самый слабый сильнее тебя", - за время скитаний на чужбине Артем выработал себе такую тайную философию, а вернее, новую систему самозащиты. Но на практике она приносила мало результатов. Теперь уже лишь по инерции, ухватившись за краешек все слабеющей надежды, Артем пробирался все дальше и дальше к самым окраинам необъятной страны. "Может, хотя бы на крайнем севере найдется место для меня", - он уже стал отчаиваться, когда Судьба (а может быть, Случай, в который Артем единственно и верил) неожиданно улыбнулась ему. На одной из северных окраин он нашел влиятельного соотечественника - заместителя начальника известной на всю страну тюрьмы. Чувствуя, что это последняя для него, утопающего, соломинка, Артем начистоту рассказал ему о всех своих невзгодах и злоключениях. Тот слушал молча и, казалось, с недоверием, внимательно наблюдая за каждым его жестом и мимикой, потом вдруг встал и хлопнул Артема по плечу: "У нас много схожего - я тоже трудно начинал. Только учти, тюрьма - не курорт: ты должен пахать", - тюремщик заикался, и Артем, казалось, пережил целую жизнь, пока тот тяжело выговаривал роковые для него слова. Земляк помог Артему с временной пропиской и взял его к себе в тюрьму. Глава 21 Артем жил в тюрьме вместе с заключенными - в небольшом помещении, отличающемся от обычной одноместной камеры лишь отсутствием жалюзей на окне и наличием старенького, задрипанного дивана. Помощник коменданта тюрьмы, в помощники к которому в свою очередь Артем на первых порах был нештатно определен, целую неделю инструктировал новичка о тюремных порядках, говорил о непременной строгости с арестантами, недопустимости поблажек. Главной функцией Артема было отпирание и запирание дверей. Вроде бы примитивная работа "ключника", но она отнимала почти все время и страшно утомляла: практически в течение всего дня и части ночи приходилось выводить несколько сотен заключенных на прогулку, на хозработы или еще куда, заводить обратно. Первые полтора месяца Артем работал бессменно, а в короткие часы отдыха вырубался мертвым сном. Поначалу он побаивался зеков - в основном это были злые на судьбу и окружающих люди. "Ты-то зачем сюда сунулся? - однажды вполголоса бросил ему один из заключенных. - Зачем молодость губишь - ты же одним воздухом с нами дышишь? Мы -то, может, и выйдем, а ты останешься замурованным в этих стенах на всю жизнь". Артем не ответил ему: заключенный был прав. Тюремщикам не позавидуешь - специфический запах, которым насквозь пропитаны стены, ночные смены, высокое напряжение, инсульт... Они здесь умирают рано - в 45-50 лет... Артем присматривался к заключенным - этим людям, оказавшимся по стечению роковых обстоятельств запертыми в четырех стенах. Он пытался понять, чем преступник отличается от обычного человека. Лишь некоторые производили впечатление закоренелых злодеев. Особо отталкивал его старик-рецидивист с изуродованным лицом. Ему было уже за семьдесят. Полжизни он провел за решеткой за различные преступления. На этот раз он сидел по обвинению в... изнасиловании малолетки. Старик уверял, что не имеет к этому никакого отношения. "Да какой из меня насильник? Лет десять не имею дела с женщиной", - убеждал он, пожирая собеседника одним уцелевшим злым глазом... Артем не хотел наживать себе врагов в тюрьме. Он старался найти ту золотую середину, которая позволяла бы ему держаться, как эквилибристу на канате, между блюстителями порядка и его нарушителями, одновременно угождать начальству и не особо обижать содержащихся под стражей, боясь их мести в будущем (несколько таких случаев имело место). Нередко он закрывал глаза на мелкие нарушения заключенными правил внутреннего распорядка и даже порой тайком угощал их дешевыми сигаретами, которые бесплатно выдавались персоналу тюрьмы ( сам он не курил и даже никогда не сосал сигарету для проформы, как это делали многие его ровесники из ложной идеи самоутверждения, и, наоборот, считал курение привычкой слабых людей). Артем был уверен, что дозированные отклонения от режимных требований содействуют предотвращению ЧП. Во всяком случае он был на хорошем счету у начальства. Через полгода в День внутренних войск Артему объявили благодарность за добросовестную службу, а еще через три месяца произвели в прапорщики. После смены Артем заперся в своей комнате-камере, достал из развалившегося диванчика припрятанную (тогда не знал - на черный ли день или для радостного случая) бутылку. Пил прямо с горлышка и натощак, чтобы скорее раздуть иллюзию праздника. Поначалу вместе с самогоном приятное тепло и радужные надежды стали наполнять его. Но очень скоро крепкое содержимое пузатой бутылки неожиданно раскрыло ему глаза, вмиг убрав розовые очки. Артем вдруг осознал реальное свое положение: кто он теперь - вырванный с корнем росток, не прижившийся на родине; песчинка, заброшенная ветром судьбы за тридевять земель; заблудившаяся в чужой стране овечка, с трепетной надеждой ожидающая милости и благосклонности окружающих?! Кто он здесь? Надзиратель над заблудшими душами, а по сути такой же зек без семьи и отечества, без того, что может дать человеку настоящее чувство свободы... Он даже хуже этих несчастных, мечтающих о глотке свободы, так как сам пошел на добровольное заточение ради