http://esper.narod.ru/bosna/index.htm

     Памяти Константина  Богословского, Владимира Сафонова,  Дмитрия Попова,
всех  русских добровольцев, погибших на югославских фронтах за русское дело,
посвящается.

     От автора
     Осенью 1992 года  в  составе группы  русских  журналистов я  побывал  в
Югославии. Встречался с политиками, писателями, военными, предпринимателями.
Слушал  рассказы  сербов,  чудом  избежавших  участи  десятков  тысяч  жертв
геноцида. Видел руины, свежие  могилы, кровь, слезы братского  православного
народа.  Незадолго  до  возвращения,  в  Белграде, я  встретил двух  русских
парней.  Саша  С. и  Евгений Т.  были добровольцами,  уже  не  первый  месяц
сражавшимися на стороне сербов.  От интервью  в  традиционном  смысле  этого
слова ребята отказались,  но в беседе участие приняли.  Выяснилось, что  они
далеко не единственные соотечественники, воевавшие за свободу сербов.
     Через   несколько  месяцев,   когда  мои  югославские   материалы  были
опубликованы в еженедельнике "Русский Вестник", мы встретились снова,  уже в
Москве. Мои новые друзья были немногословны:
     -  Читали ваши репортажи. Если тема  интересует  всерьез, можем помочь.
Хотите сами выехать в Югославию в качестве добровольца? Устроим.
     Предложение было  принято. В марте-апреле 1993  года в составе русского
добровольческого формирования я находился на территории некогда входившей  в
СФРЮ республики Босния  и Герцеговина.  Принимал участие в боевых действиях.
Виденное и пережитое легло в основу книги.


     Часть первая Часть четвертая  Часть седьмая Часть десятая Часть  вторая
Часть пятая Часть восьмая Вместо послесловия Часть третья Часть шестая Часть
девятаяI



     Итак, завтра.
     "Страшно? "  -  спрашивают  друзья,  посвященные  в  мои  планы.  Я  не
лицемерю,  отвечаю: да. Мне не семнадцать,  не  двадцать  три. Мне  тридцать
семь. Есть что терять, есть кому сиротеть. Но... Решение  принято. Случилось
то, что должно было случиться. Пришло время, когда стало ясно: жить, как жил
раньше - все равно, что  дышать вполгруди. Жить - значит совершать поступки,
переламывать судьбу, а не вымаливать  у судьбы подачки и поблажки. Поехать в
Сербию добровольцем - это поступок. Дай Бог не струсить,  не поскользнуться.
Очень  хочется  вернуться  живым.  Какая  же это  хрупкая  и ценная штука  -
человеческая жизнь. От подобных мыслей жмет сердце и першит в горле. Хочется
запомнить, как  пахнет голова  трехлетнего сына, как  щебечет милые глупости
дочь-первоклассница, запомнить, как цветут  яблони,  посаженные  отцом,  как
краснеют ягоды шиповника над могилой родителей. Хорошо  бы иметь возможность
спустя  какое-то  время перечитать  эти строки  и  от  души  посмеяться  над
собственной сентиментальной слабостью.

     Возможность перечитать то, что написал утром и посмеяться представилась
уже вечером. Стыдно: рассопливился. Действительно, ехать  сегодня в Сербию -
значит  ехать  на  войну.  Верно, быть  добровольцем -  значит  подвергаться
смертельной опасности. Среди русских, дерущихся на стороне сербов,  уже есть
потери.  Безусловно, сложить  свою голову за тридевять земель, лишив близких
даже  возможности  поклонитьдся  твоей   могиле  (не  наездишься   с  учетом
дороговизны  дороги  и чехарды  с  визами,  загранпаспортами  и  т.д.).  Да,
перспектива  невеселая. Но кто сказал, что в числе погибших должен оказаться
именно ты? Существует же  теория вероятности. Да и без  всяких  теорий ясно,
что вовсе не обязательно все пули,  осколки и  мины считать предназначенными
именно для себя. Не стоит забывать и об особом характере войны в Югославии -
чаще   всего   военные  действия  здесь  носят  разведывательно-ливерсионный
характер:  походили,  постреляли,  посидели   в  засаде  и...  вернулись  по
казармам. Потерь при таком раскладе куда меньше, чем в войнах в классическом
понимании  этого термина. Так что  лучшая формула  для  ума и сердца в  этой
ситуации: Бог не выдаст - свинья не съест.
     И все-таки  слаб  человек. В который  раз подумалось,  насколько нелепо
почти сознательно оставить сиротами своих детей.  Конечно, высокий  и чистый
внутренний  голос  чеканно  заявляет:  погибнуть  за  правое дело  братского
славянского народа -  высокая  честь,  фактически  это  то,  что  называется
красивым  словом "подвиг".  Но  другой, не  менее сильный,  голос осаживает:
разве стоят те далекие и туманые идеалы твоей близкой и конкретной жизни?
     Главными судьями  этого  поступка  будут  дети.  Непредсказуемо,  какой
приговор вынесут они. Хорошо, если будут гордиться  отцом-героем  и пронесут
его имя через всю жизнь как знамя. А вдруг наоборот - проклянут,  рассуждая,
зачем ты влез во все  эти  приключения, подумал ли ты при этом о нас - детях
своих?

     Вещи собраны. Их совсем немного - одна легкая дорожная сумка. Как-то не
верится, что через несколько часов начнется отсчет, возможно, самого важного
периода  моей жизни. Перелистал записные книжки, привезенные осенью прошлого
года из Югославии. Так где же я окажусь через три-четыре дня?
     Босния  и  Герцеговина... Еще недавно так называлась  одна из составных
частей  Социалистической  Федеративной  Республики Югославии. Соответственно
звучало  и  полное  ее  название  -  социалистическая  республика  Босния  и
Герцеговина. В силу исторических причин население республики делилось на три
группы:  православные  славяне-сербы, хорваты-католики,  славяне-мусульмане.
Было время,  Босния и  Герцеговина воспевалась официальной  пропагандой  как
образец  торжества   новой  национальной  политики,  когда  коммунистическая
идеология  якобы делала  людей  братьями, стирая национальные  и религиозные
различия. Чиновники на местах, состязаясь в  рвении даже перестали указывать
национальность в документах новорожденных.  Принадлежность человека к корням
своим стала заменяться  абстрактной  формулировкой "югослав". Совсем  как  у
нас,  когда выдуманны коммунистическими  идеологами термин "советский народ"
начал теснить и разрушать понятие "нация".
     За   восторгами  по   поводу   "дружбы  народов"  и  "торжества  мудрой
национальной политики"  без внимания остались  особенности  набирающих  силу
демографических  и политических процессов: небывалый прирост  мусульманского
населения,  внедрение  мусульман в  места  традиционного  проживания сербов,
распространение    юдей    мусульманского    фундаметализма    и    создания
самостоятельного исламского государства на югославской земле.
     К  концу   прошлогодней  югославской   командировки  у  меня  сложилось
впечатление, будто геноцид сербов в  провозглашенной после распада Югославии
независимой  республике Босния  и Герцеговина  возведен едва  ли  не  в ранг
государственной   политики.   Изучение   документов,  показаний   очевидцев,
материалов   допросов  пленных  позволяло  сделать   вывод:   весь   аппарат
новоявленного  государства  сосредоточен  исключительно  на  решении  задачи
уничтожения  сербов.  Фактически каждому сербу здесь был предъявлен  жесткий
ультиматум: или  ты принимаешь  мусульманскую  веру, отрекаясь от славянских
корней  и  православной веры предков, и становишься полноправным гражданином
новоиспеченного  государства,  или... ты  попадаешь в  безжалостные  жернова
геноцида.
     Геноцид сербов в Боснии и Герцеговине еще ждет своих летописцев. Трудно
представить,  сколько  страниц  будет в этой книге,  но  в одном  можно быть
уверенным: каждая страница в ней будет вызывать содрогание  всех последующих
поколений.
     Помню, как офицеры  Вооруженных Сил Сербской республики  показывали мне
жуткий трофей -  диковинной формы гигантский  нож,  на  лезвии которого были
приварены два приспособления - что-то вроде молотка и шила.
     - Полевое снаряжение саперов? - предположил я по наивности.
     -  Нет, -  помрачнели мои собеседники. - Это оружие уничтожения сербов.
Главное лезвие  - для отрубания  голов и вспарывания животов,  тупая часть -
для  пробивания черепов, острая  - для выкалывания глаз. Мусульмане называют
это "серборез".
     Тогда я взял  в руки жуткое орудие. Металл на его  "рабочих" местах был
порядком изношен...
     К  месту, нет  ли,  вспомнились связанные с  мусульманским возрождением
события в Средней Азии,  Казахстане, на Кавказе. В планах устроителей нового
мирового  порядка  на  этих  территориях  русскому  православному  населению
уготована  незавидная  роль.  Русские рабы  в  Чечено-Ингушетии, гонения  на
казаков  в  Казахстане,  захват  заложниками  школьников  русской   школы  в
Таджикистане  - только немногие, просочившиеся в насквозь лживую официальную
прессу факты.  Что будет  дальше? Какая судьба уготована  соотечественникам,
оказавшимся на  территориях, избранных поборниками "зеленой веры" плацдармом
для испытания  своих очень далеко  идущих  планов?  Повальная насильственноя
мусульманизация?  Концентрационные лагеря?  Смерть от фанатиков, вооруженных
такими вот жуткими орудиями?
     Тысячу раз прав человек, сказавший:  линия обороны России походит через
Сербию.  Югославский   сценарий  повторяется  на  российской  земле.  Те  же
процессы,  тот  же расклад  политических сил,  аналогичная  реакция мирового
сообщества. Получается,  отправляясь в  Югославию, мы выходим  на  передовую
русского фронта.

     Пишу  в  поезде.  Наконец-то  мы  в  движении.  Поезд,  похоже,  уже по
существующей ныне  традиции, опоздал аж  на четыре часа.  За  время ожидания
была  возможность немного рассмотреть  тех,  кто через несколько дней станет
боевыми  товарищами. Нас сопровождают Юра С. и Евгений Н.  Они, как я понял,
успели  повоевать  в  Югославии  и  теперь  от  личного  участия  перешли  к
конкретному содействию - вербуют и отправляют туда группы добровольцев. Наша
группа, по их признанию, самая большая за последнее время.
     Я был  далек от иллюзии, что сегодня в Югославию драться за правое дело
едут  лишь  убежденные  приверженцы  русской  национальной идеи,  постоянные
читатели   "Нашего   современника"   и   "Русского    Вестника",   участники
патриотических  митингов и  пикетов. Война есть война,  и притягивает она  в
первую  очередь, разумеется, людей жестких,  мало склонных  к  говорильне  и
пустому  теоретизированию.  Тем  не  менее,  действительность превзошла  все
ожидания.  Изрядная  часть  группы,  похоже,  емко  может  характеризоваться
малоласкающим  слух термином "шпана".  Характерный  жаргон,  зонные дерганые
манеры, наколки. У  двоих свежие  фингалы. Постоять среди этих парней  минут
десять, поймать обрывки разговора - ясно, что в Югославию едут  они с какими
угодно, только не с политическими целями, и вряд ли  свербят их  души боль и
беда братского православного  народа.  Можно биться об заклад  - об истинных
причинах нынешнего  кровопролития на Балканах у этих людей никакого понятия.
Впрочем,  не исключено, что я  ошибаюсь. Первое впечатление далеко не всегда
бывает истинным. Перед посадкой в  изрядно  опоздавший  поезд  подумалось  о
другом. Вот эти подпившие, матерящиеся, лихо сплевывающие мужчины едут на...
войну. По сути, они добровольно  приближают возможность собственной  смерти.
Значит, эти люди - незаурядные  люди. Кстати, война,  выбранная ими, особого
рода.  Совершишь  ли ты на  ней  трижды геройский  подвиг, сложишь ли  в бою
голову, для сегодняшнего государства, для картавоязычных газет ты - наемник,
человек почти что вне закона. У нынешнего правительства курс четкий: сербы -
агрессоры, югославский сепаратизм - едва ли не свидетельство демократических
процессов, русские, сражающиеся на стороне сербов - едва ли  не преступники.
Безусловно,  это временно.  Пройдет  время,  и общество  воздаст  всем,  кто
протянул сегодня  руку помощи сербам.  Это обязательно  случится, потому что
справедливость на их стороне. Впрочем, почему я говорю "они",  "эти люди"? Я
среди  них.  Я - равноправный участник истории. У меня  столько же шансов на
славу, смерть, увечья и т.д. и т.п.

     Мы едем  в поезде Москва-София.  Едем до какой-то румынской  станции  с
неприличным  названием. Как  будем добираться  дальше - непонятно, но  люди,
везущие  нас, веселы и спокойны,  все идет  так, как надо.  Пассажиры вагона
процентов  на  70 -  "челноки",  едут  в Турцию  через Болгарию.  В Болгарии
продают прихваченный в нашем многострадальном Отечестве товар - электропилы,
кофеварки-кофемолки   и   другие  традиционные  предметы  личного  экспорта.
Вырученную  валюту тратят  в Турции -  закупают  кожу,  трикотаж  и  прочее.
Купленное  продают в России, снова закупают электропилы, кофеварки-кофемолки
и...  все  по  новой.  Эли  люди  обратили  внимание  на практически  полное
отсутствие багажа  у нас  (особенно в  сравнении  с их громадными тюками)  и
искренне  недоумевают: как же так, ехать ныне за границу  с пустыми  руками.
Прости, Господи, их наивность и простоту - тщетно  тратить  время  и  нервы,
чтобы  объяснить им цели  и  смысл нашей  "командировки" Поэтому  на вопросы
"куда", "зачем" мы отмалчиваемся и отшучиваемся.
     Продолжаю присматриваться  к своим попутчикам. Почти половина - казаки.
В основном с Дона, есть и уроженцы Ставрополья, сибиряки.  Они страшно горды
принадлежностью к казачеству, держатся свысока.  Обратился к ним по незнанию
"мужики!",  в  тот  же  миг  был  жестко  одернут: "Мы не мужики, а казаки".
Оказывается, в их сознании уже  четко отложилось: русские мужики  - это,  по
сути, второй сорт, казаки -  элита.  Вспомнилась  в связи  с  этим  годичной
давности встреча с представителями казачества одного  из южных регионов  (до
этого казаки  мне представлялись  едва ли не самыми лучшими, самыми  чистыми
носителями  национальной  идеи). Тогда  меня  сильно  удивило  недоверчивое,
граничащее  с  враждебным,  отношение  их  к  Москве,  к   русским,  твердая
уверенность, что казачество - самостоятельный этнос, чьи корни уходят вглубь
на  тысячелетия  (!),  упрямая ориентация  на  близкую  перспективу  полного
отделения от России  и образование самостоятельного  казачьего  государства.
"Это отдельные настроения некоторой  части казаков"  - по наивности сделал я
тогда вывод. Выходит, ошибался.
     Впрочем, "не судите,  да  не судимы будете", - подумаешь, высокомерие и
сепаратизм.  Главное, что  сейчас  на  призывы  поддержать сербов  -  казаки
отозвались первыми! Пока записные патриоты говорят  умные речи, наслаждаются
Невзоровым  и  размахивают плакатами  на митингах -  казаки, не  щадя живота
своего, вносят  конкретный вклад в  защиту славянства и православия.  Низкий
поклон им за это.
     Что же касается неказачьей  части  нашей группы,  то  она  представлена
москвичами   (в   основном),  питерцами  и  туляками.   Поехавших  по  чисто
политическим  мотивам  немного.  Едут,  чтобы  проверить  себя,   посмотреть
заграницу, заработать валюты.  Лично мне последний мотив кажется  странным -
ведь общеизвестно, что в горячих точках Югославии нуждаются не в наемника, а
в  (большая  разница) добровольцах.  Однако меркантильный  расчет скорее  не
вина, а беда этих людей. Похоже, кто-то накануне долго и  старательно внушал
им, что сербы всем воюющим на их стороне отваливают сполна.

     В Сучаве мы сходим с поезда. Город запомнился грязным вокзалом (в  зале
ожидания среди  белого дня внаглую разгуливали мыши), мужиками в островерхих
бараньих  шапках. Из  Сучавы  мы  должны  выехать  до  Тимишоары,  оттуда до
югославской  границы  рукой  подать.  Столь   сложный  вариант  попадания  в
Югославию  кажется  нам странным, если не подозрительным. Везущие  нас Юра и
Женя   объясняют   все  сложности   дополнительными   принятыми  ими  мерами
предосторожности. Объяснения неубедительны. Общеизвестно, что не  первый год
существует  прямой  железнодорожный маршрут  Москва-Белград  (авиатранспорт,
разумеется,  не  в  счет  -  он  баснословно  дорог).  Неужели  нельзя  было
воспользоваться  поездом?  Похоже,  наши "отправители"  попросту экономят на
нас.  Ехать  на  перекладных  (через Сучаву и Тимишоару) куда  дешевле,  чем
прямым поездом.  Впрочем, по этому  поводу никто не сетует. Трудности дороги
ничтожны  в  сопоставлении с  масштабом задач, которые  нам предстоит решать
через  денек-другой. Шутка ли - иы  окажемся в самой горячей точке  планеты.
Окажемся не туристами, не посторонними наблюдателями, а участниками событий.
Православным братьям-сербам сегодня  приходится туго. Мировое правительство,
вскормленное  сионистским  капиталом,  делает  все  возможное,  чтобы  сербы
перестали быть нацией, чтобы  форпост славянства и православия на юге Европы
был уничтожен. Именно с этой целью была разрушена мощная  славянская держава
- Югославия.  Именно  для этого  вооружаются и науськиваются  католические и
мусульманские   сепаратисты.  Программа   уничтожения  очага   национального
сопротивдения  новому мировому порядку, опробованная в Ираке, "доводится" на
югославской земле.  Компоненты  этой программы известны: расчленение страны,
уничтожение  армии,  разрушение  культуры,  информационная  и  экономическая
блокада. Есть  все основания полагать, что сценарий, по которому развиваются
события в Югославии, вскоре повторится и у нас, в России.

     Опять  в поезде. Пункт прибытия - Тимишоара. Название этого  румынского
города в  свое время порядком издергали средства массовой  информации. То ли
"ненавистный"  коммунистический режим потрепал  здесь пытавшихся возмутиться
пролетариев.   То  ли  что-то   наоборот.  Конечно,   ко   всем   штампам  и
формулировкам,  связанным  с  недавней  якобы  демократической революцией  в
Румынии,  надо  относиться   сдержанно.  Уже  просочилась  в   прессу  куцая
информация, что румынские события -  вовсе не веяния демократических ветров,
а традиционные масонские козни.  Разумеется, никто из нас,  сидящих сейчас в
поезде Сучава-Тимишоара, размышлениями на подобную тему голову не утруждает.
Какое нам  дело до Румынии, когда мы едем в Югославию. В самую горячую точку
планеты.
     Обстановка, в которой мы  сейчас  пребываем, меньше всего соответствует
пафосу высоких идей. Вагон, как и весь поезд, грязен и тесен. Места - только
сидячие. Липкая духота напополам с  жестокими  сквозняками.  Кое-кто из моих
попутчиков  излишне  весел.  Это благодаря изрядной  дозе  румынской  водки.
Откуда у них валюта, ведь рубли в этой стране никакой ценности не имеют? Мой
сосед Володя Ц. (юркий словоохотливый люберецкий парень, способный ввязаться
в разговор на любую  тему и по любому поводу, он  уже успел  получить кличку
Бес)  доверительно  сообщил,  что  казаки  "толкнули"  в  Сучаве  что-то  из
гуманитарной  помощи.  Позже  выяснилась  долгая  предыстория  этой   фразы.
Окаывается, наши (т.е. входящие в состав нашей группы)  казаки до того,  как
погрузиться в поезд, месяц жили  в подвалах одного из московских монастырей.
Жили -  не тужили. Ждали выездных документов. Подрабатывали на хлеб  и водку
разгрузкой  гуманитарной помощи,  присланной  на адрес этого монастыря аж из
самих Соединенных Штатов. Ворочать тяжеленные коробки,  заброшенные в Россию
сердобольными  американцами...  и не пошарить в самих  коробках  -  для них,
видимо, невозможно. Что-то было истреблено под монастырскими сводами, что-то
отправилось в недрах посылочных ящиков  в родные станицы, а что-то, проделав
длинный путь  через  полусерьезные (эсэнговские) и серьезные (международные)
границы,  перекочевало  в  распоряжение  румынских  барыг. Представляю,  как
цыганоподобные вороватоглазые румыны (именно  такой  тип людей преобладал  в
окрестностях вокзала города Сучава) радовались полученным едва ли не задаром
консервам  и  концентратам,  помеченным  заветным знаком  "Made  in USA". Не
меньший  восторг испытывали и казаки, кому случай представил возможность без
всяких  там  протокольных  формальностей  отведать  наверняка  дрянного,  но
все-таки  заграничного пойла. Пусть лучше казаки честно пропьют эти  подачки
из-за океана,  чем мурлорожие кооператоры сколотят на них очередной "лимон".
Я бы и сам сейчас, забыв  о наложенных возрастом и обществом обязанностях, с
удовольствием "накатил" стакан.

     В  Тимишоаре  на вокзале теснота,  грязь  и тоска,  уже знакомые нам по
Сучаве. Одно существенное отличие - меньше мужиков в бараньих шапках, да и в
целом общий уровень тимишоарской публики ближе к  европейскому, по сравнению
с  публикой  сучавской.  Наши  командиры  кому-то  звонят,  куда-то  ужодят,
беседуют  о чем-то  с красавцем-брюнетом  в  светлой  дубленке.  Наконец нам
адресуется  решительное  "вперед".  Оказывается,  то ли  пересекать,  то  ли
вплотную подтягиваться  к границе мы  будем на такси. Что же,  согласны. Тем
более, выбирать  не из  чего. Границ за свои тридцать  с большим хвостиком я
повидал  немало.  Приближался  к ним самолетом,  пароходом,  разными  видами
транспорта. На такси ни в одну из стран не въезжал.
     Впрочем, въезжать так никуда и не  пришлось. Минут через сорок вереница
занятых  нами  такси  остановилась  у какого-то  серого, по  всем  признакам
казенного,  здания.  Вышедший  навстречу немадых объемов офицер-пограничник,
едва  скользнув  по нам цепким  взглядом,  отрезал "нет"  и энергично махнул
рукой  в  ту  сторону,   откуда  мы  приехали.  Первая  попытка  пересечения
румыно-югославской  границы  окончилась  неудачей. Пришлось  возвращаться на
вокзал.
     Какие действия предприняли Юра  и Женя  в  дальнейшем - нам неизвестно.
Возможно,  все  свелось к  самой  банальной  взятке. Возможно,  был  включен
потенциал связей  красавца-бринета. Нас в эти детали никто не  посвящал. Нас
по большому счету это и не интересовало. Главное, что через несколько часов,
подтянувшись  уже  известным  способом  у  румыно-югославской   границе,  мы
двадцать семь  российских  граждан,  без  намека на какие-то  трудности  эту
границу миновали.




     Автобус,  встречавший нас на "той" стороне,  оказался обитаемым. Помимо
шофера  там находился громадного роста чернобородый  детина. Бородач, сносно
владевший  русским, сверил список нашей группы с какими-то своими бумагами и
с   места   в   карьер,   едва  поздоровавшись,  стал  предупреждать  нас  о
недопустимости  присвоения и утери  оружия и снаряжения. Бесцветным  голосом
чиновника-неудачника  он  зачитал перечень военного имущества,  пропавшего с
помощью наших соотечественников,  ранее  побывавших на  югославской земле  с
миссией,   аналогичной   нашей.   Воровать,   тем   более   у   православных
братьев-славян,   нехорошо,   но  особого  стыда  за   соотечественников  я,
признаюсь,  не  испытал.  Ситуация в  нашем  многострадальном  Отечестве  не
намного  мягче, чем в Югославии  - не сегодня-завтра полыхнут те же события,
что и здесь.
     Грядет время русского  национального трибунала. У  нас есть с кого и за
что спрашивать. За разворованные ресурсы, за униженных соотечественников, за
утраченный престиж, за урезанные границы. За  хасидское свинство в Ленинской
библиотеке.  За  русскую  кровь  в  Приднестровье.  За  преданный  Ирак.  За
обворованных стариков. За тотальную ложь в эфире. За все.
     Разумеется,  встречать эти события надо не с пустыми  руками. Югославия
же, уместно вспомнить, на сегодняшний день  с лихвой  наводнена оружием. Так
что, видит Бог, нет греха в том, что,  минуя  таможенные формальности,  ушел
десяток-другой  "стволов" из  братской  Сербии в не менее  братскую  Россию.
Наверняка  те,  кто  "приделал  ноги" этому  оружию,  сполна  отработали его
стоимость на ратной ниве.

     Около полуночи  въехали в  Белград. Внешние  приметы  страшной  войны в
городе отсутствуют. Патрулей, военной техники,  людей в  форме на  улицах не
видно.  Распахнуты  двери ресторанов и кафе. Маячат у  входа в отели  "жрицы
любви".  Масса  целующихся парочек и праздношатающихся стильно одетых парней
явно призывного возраста.
     Автобус чуть поплутал по переулкам в  старой части города и остановился
у   дома,  не  имевшего   в  своем   облике  ничего  примечательного.  Здесь
чернобородый гигант вышел. К  великому  нашему удивлению за  ним последовали
наши "отцы-командиры". Как будто сутки тому назад кто-то специально тащил их
за язык обещать, что они не просто доставят нас до места, но и воевать будут
вместе  с нами.  Похоже, роль  Юры  и Жени  во  всей  этой эпопее  как раз и
заканчивалась  передачей  в  Белграде  нас с рук  на  руки. На прощание  они
заверили,  что дни, потраченные  на дорогу,  непременно войдут  в контракт и
будут соответственно оплачены. В сказанное верилось мало.

     Утром мы в пункте назначания. Город  называется Вышеград. Расположен  в
гористой  местности. На  берегу  быстроводной  реки.  Река  Дрина.  Название
знакомо. Когда-то курил (в начале семидесятых) сигареты с таким названием, а
совсем недавно случайно услышал сербскую песню, в  припеве которой несколько
раз повторялось название этой реки.
     Временно  мы  устроены  на  окраине  города  в   двухэтажном  коттедже.
Оказывается, до войны здесь располагался интернат для слабоумных  детей.  "В
дурдом определили", - пошутил кто-то из наших. В дурдом так в дурдом.
     Днем на солнце жарко. В пору  загорать. Ночью в каменном неотапливаемом
корпусе  чертовски  холодно. Плюс  масса сквозняков - в  комнатах  ни одного
целого  стекла:  или  выбиты,  или  продырявлены пулями. Впрочем,  стоит  ли
обращать на  подобные пустяки внимание.  Никто нас сюда  насильно не  гнал и
курортных условий не гарантировал.
     Пришел  сербский  офицер.  На ломаном  русском  объяснил,  что  о нашем
приезде  начальство  уже  знает,  и  завтра  кто-то  из  его  представителей
непременно нас  посетит. Оказывается,  "завтра"  по-сербски  "сутра". Что ж,
"сутра" так "сутра".
     В  свободное  время  мы  бродили  по  городу.  Он  невелик,  но  сильно
разбросан. Многие дома, особенно на окраине, разорены. Из путаных объяснений
местных жителей  поняли, что здесь жили мусульмане. Похоже, хозяев этих ныне
пустующих жилищ в свое время отсюда не очень вежливо "попросили". Война есть
война. После того, как  мусульмане  и  хорваты  явили миру столько  примеров
зверофашизма по отношению к сербам, иным  отношение к ним последних быть  не
могло. Странно  другое. Те, кто отправлял  нас сюда, заверяли, что ничего не
стоит получить здесь в личную собственность дом с участком.  Шикарный  жест?
Но  не  эти  ли брошенные  дома  имелись  в виду? Тогда предложение  отчасти
сомнительно.
     Главная   достопримечательность   города   -   мост  через  Дрину.   На
мемориальной доске дата: тысяча пятьсот какой-то год. В середине моста стела
с плитой, испещренной арабской вязью. Плита основательно заляпана краской из
аэрозольного  баллончика. Видимо,  здорово насолили здесь мусульмане сербам,
если все, что с ними связано, вызывает жестко негативное отношение.
     Неподалеку от моста - православный храм. Скромный, белый. Совсем как  в
российской глубинке. Где-нибудь на Тульщине или Тамбовщине. В храм, конечно,
зашли.  Шла  утренняя  служба. Удивил голос  священника  -  чистый,  густой,
сильный. Непривычно было видеть  в храме  женщин в  джинсах,  с  непокрытыми
головами.  Оказывается, здесь  так принято. Запомнилась  и трехцветная - под
сербский флаг - закладка в священной книге у батюшки. Выходит, здесь церковь
куда ближе к насущным национальным проблемам, чем у нас.
     При храме - небольшое кладбище.  Бросается в глаза обилие свежих могил.
Еще  одна  примета  близкой  войны. Не крестах, еще  пахнущих смолой -  даты
рождения и смерти. Возраст погибших колеблется от  двадцати  до пятидесяти с
хвостиком.  Сербам  есть что  защищать,  и эта война  для  них  -  народная,
отечественная.
     На  трех  крестах  русские фамилии. Я переписал их в  блокнот:  Неменко
Андрей, Ганиевский Василий, Котов Геннадий.
     Свежие могилы соотечественников настроения,  разумеется, не  прибавили.
Судьба.  Молодые парни снялись от семей, от близких, от  любимых.  За тысячу
километров,  чтобы помочь  людям и стране,  об истории и  проблемах которых,
наверняка, имели весьма смутное представление.
     Вышло, что поехали  сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Родственники и
друзья сюда не придут, не покрошат крашеных яиц в Пасху, не положат яблок на
яблочный Спас, не  сметут снег в  канун Нового года. Кто  даст гарантию, что
нас не ждет такая же судьба? Мрачно.
     Вечером  выяснилось,  что  в  соседних  корпусах  "дурдома"  живут  еще
несколько  русских. Питерский  парень Игорь Т.  С месяц назад  его  ранило в
ногу. Ранение сложное. Что-то с коленной чашечкой. Нога не сгибается. Парень
едва передвигается. Игорь не сетует, не жалуется, но  из  его рассказа ясно,
что  в  госпитале  ему  было  оказано  только  что-то  вроде  первой,  самой
примитивной, помощи.  Лечить ногу придется на Родине. Но как туда попасть? В
одиночку  дорога ему не по силам. Игорь ждет попутчика, с чьей помощью можно
добраться  до Белграда, а оттуда - до Москвы.  Другой  русский,  Евгений С.,
тоже  из  Питера.  Тоже после  ранения.  Возможно,  история мировой  полевой
хирургии уже  знает подобные случаи, но нам, в большинстве своем гражданским
людям, обстоятельства  этого ранения показались почти фантастическими.  Пуля
мусульманского снайпера, войдя в щеку, выбила несколько зубов и вышла наружу
через другую щеку. Сейчас следы от пули на щеках уже едва заметны.

     Довелось  познакомиться  с  третьим   соотечественником,   обитающим  в
"дурдоме". Это -  Саша Щ. И сербам,  и нашему брату-добровольцу  он известен
под   колоритной  кличкой  Граф.  Родом  откуда-то  из  Сибири.  Гражданская
специальность - повар. К военному делу отродясь никакого отношения не  имел.
Даже  не  служил в армии. Зато здесь, в  Югославии,  быстро  выделился среди
русских  добровольцев  организационными  способностями,  сколотил  мобильный
отряд  зи нескольких десятков  сорви-голов, на счету которого немало смелых,
грамотно  спланированных  операций.  Видно,  природа  щедро  наделила  Сашку
полководческим талантом, и дремал тот талант в человеке, пока обстоятельства
его  не разбудили. Для сербов Граф  -  едва  ли не национальный  герой.  "О,
Граф", -  восклицают  они  и,  восхищенно  округляя  глаза,  цокают языками.
Воевать  Сашке определенно нравится.  Но воюет  он  не ради  войны,  а  ради
правого  дела.   Граф  прекрасно  ориентируется  в  нынешнем  хитросплетении
политических  интриг  на  Балканах,  знает  истинную  цену  "нового мирового
порядка", осведомлен о роли международного масоно-сионского капитала. Однако
от  ура-патриотических, шапкозакидательских настроений Граф  далек.  В самом
конце  разговора,  гася  сигарету  о край  приспособленного  под  пепельницу
осколка мины, он чертыхнулся и неожиданно заключил:
     -А вообще-то эта война никому не нужна.
     Встретив наши недоуменные взгляды, повторил:
     - Никому! Ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам. Да и нам...
     Что  же,  Графу   виднее,  он  здесь  давно,  право  на   личное,  даже
нетрадиционное, мнение имеет. Нам  же, невоевавшим,  рассуждать на эту  тему
пока  бессмысленно.  Во все времена, во всех войнах всегда существовали  две
правды -  правда верхняя, правда политиков  и больших полководцев,  и правда
низовая - окопная, правда солдатская. Сталкивать "лоб в лоб" две таких точки
зрения попросту неразумно. По сути, это даже не два мнения, а два измерения,
которым никогда не дано пересечься.

     Пока  количество   дней,   проведенных  на  югославской  земле,   можно
подсчитать  по  пальцам.   Еще  не  получено  оружие,  не  определено  место
дислокации. У нас  весьма туманные  представления о том,  чем  нам предстоит
здесь заниматься. Зато нарастает беспокойство вокруг больных вопросов: зачем
мы здесь,  в каком качестве, в чьих интересах. "Сербы подставляют  под пули,
сербы на  русском  горбу выезжают, сербы нас  за  людей  не считают"  -  вот
главные   темы  многих  боевых  эпизодов,  которые  пересказывают  нам  наши
соотечественники, оказавшиеся  здесь  на  месяц-другой  раньше.  Эпизоды  не
выдуманы.  Не  раз  группы,  выходившие  на  задание  в  сцепке  с  сербами,
оказывались в самый ответственный момент перед лицом смертельной опасности в
одиночку. Бывало,  что  не  выполнялись  обещания о  выделении  проводников,
прикрытии  огнем,  своевременном предоставлении боеприпасов. Честно сказать,
роль  русских в  этой "каше"  до конца не  ясна. "Ветераны" вспоминают,  что
первых  русских  здесь  встречали  чуть  ли  не  с  цветами.  Нашу,  замечу,
немалочисленную  группу встретили на румыно-югославской границе  только  для
того, чтобы предупредить о хорошем поведении (не пить, не  воровать и т.д.).
Странно,  но до сего  дня никто из  военного  руководства  с нами  так  и не
встретился. Отсюда и получившие хождение внутри нашей группы недобрые слухи:
мы здесь, по большому счету, никому не нужны, наша участь - участь пушечного
мяса,  хотя...  В  недавней  перестрелке,  на участке  фронта неподалеку  от
здешних мест, сербы, когда  им  пришлось особенно туго,  стали выкрикивать в
сторону позиций  мусульман впридачу к ядреным  проклятиям что-то вроде: "Эй,
мусульмане, с нами русские".  Если это все действительно так  - выходит, что
наш брат русский здесь - фактор вдохновляющий и мобилизующий. Здорово! Есть,
чем гордиться.

     Наше  пребывание   в   "дурдоме"   затягивается.   По-прежнему   мы  не
экипированы, не вооружены.  Заняты бездельем. Благо, кормят.  Сегодня прибыл
кто-то в полувоенной форме, составил список нашей группы, на плохом  русском
пообещал,  что   "завтра  все  будет".  Позднее   выяснилось  -  это  Ивица,
представитель сербской общины города Г. Оказывается, принцип документального
оформления  добровольцев,  подобных  нам, прост.  Договор  заключается  не с
армейским подразделением, а с сербской общиной того или иного города. Община
платит нам какие-то,  похоже,  более чем скромные, деньги, а также переводит
деньги  в  армейское  подразделение  за наше  содержание  и  обмундирование.
Впрочем, для нас все эти  нюмнсы принципиального значения не имеют. Главное,
скорее бы на позиции, скорее бы в дело.
     Похоже, "дурдом", приютивший нас, уже  давно приспособлен  под казарму.
Во всех его  помещениях масса предметов  напоминает о близости линии фронта.
Особенно много патронов:  на подоконниках, в шкафах,  в ящиках,  в цинках, в
коробках, просто собранные в кучки по углам комнат.  Немало и гранат. Многие
из наших  уже  понацепляли их на свои  пояса. Особую тягу ко  всему военному
проявляют  казаки.  Оружие, боеприпасы, ремни и прочие  фронтовые причиндалы
для  них предмет своего рода поклонения. Равно  как и  лампасы, гимнастерки,
погоны, фуражки, сапоги и т.д. и т.п. Их походный атаман Леха Б. -  смуглый,
шепелявый, как-то по-особенномы  изящный парень - раздобыл неведомыми путями
старенькую  винтовку.  Моментально забросил  ее за плечо и, не расставаясь с
нею,   посматривает   на  всех  остальных  безоружных  уже   свысока.  Почти
религиозное   преклонение  Лехи   и   его  товарищей  перед  военно-казачьей
атрибутикой меня, признаться, поначалу здорово смешило. Забавно было видеть,
как  здоровенные  детины с  чувством  величайшего  благоговения  нашивают на
штанины лампасы,  мастерят нагайки, подгоняют портупеи и т.д. Но это  только
поначалу.  Пусть  на  здоровье   гордятся  казаки   лампасами  и  околышами,
пуговицами и ремнями.  Лучше лампасы  и  погоны, чем партбилет с сатанинским
профилем.

     Предварительное  обсуждение  черновика  договора  о   найме  на  службу
вылилось  в  довольно  унизительную процедуру. Похоже, все, что  бьло  в нас
нездорового,  полезло  в  этот  момент  наружу.  Одни предлагали  просить  у
принимающей стороны "по машине каждому", другие вспомнили о древнем принципе
"если берем  город  -  то на  пару  дней он  наш".  Самые  неожиданные суммы
назывались при обсуждении размеров месячного оклада, компенсаций за ранение,
пособия в случае гибели.
     Говорили, спорили,  мечтали.  На говорильню ушло  более четырех  часов.
Результат весьма  относителен, ибо, если задуматься, цена подобного договора
- ломаный  грош. С юридической  точки  зрения  он абсурден. По одну  сторонц
этого  документа стоит  "доброволец", т.е. любой из нас. Однако мы находимся
на этой земле, в этой стране почти на нелегальном положении. Наши права, наш
статус гражданина  государства с нелепой  аббревиатурой  СНГ  здесь никем не
подтвержден и  не защищен. Если  в придачу ко всему  у  нас после подписания
договора еще и отберут паспорта (как  это  было с нашими предшественниками),
мы  попросту  превратимся в некие  бесправные и  безымянные подобия  граждан
некогда великого государства.
     По другую сторону рождающегося в муках документа стоит община города Г.
Самое  время вспомнить, что  сегодня  этот  город  находится  на  территории
независимого государства Босния и Герцеговина. Законно ли его правительство,
насколько  обоснованны претензии  этого государства на город  Г.  -  это уже
другие  вопросы.   Вспомним,  что  факт  существованя  государства  Сербская
республика тоже оспаривается самым серьезным образом. Выходит, всякий из нас
закличает договор  с  администрацией города, за который  спорят два почти не
существующих государства.
     Но стоит ли сейчас задумываться над подобными пустяками? Выбирать не из
чего. Назвался груздем и т.д.

     Все,  что  я  здесь  вижу   и  узнаю,  накладывается   на   югославские
впечатления,   полученные  за  время   прошлогодней  командировки.   Картина
сегодняшней ситуации в землях южных славян мрачна и трагична.
     По  всем  признакам,  программа  геноцида  сербов  на  земле  Боснии  и
Герцеговины четко продумана  и тщательно  организована.  Выселение сербов  с
насиженных мест и заключение в концентрационные лагеря  - самые "человечные"
ее  пункты.  Мужчин, захваченных  в  плен  в  ходе  боевых  действий  или  в
результате  налетов  на населенные пункты,  нередко подвергают  унизительной
процедуре   осмотра  "на   предмет   обнаружения   признаков  приверженности
мусульманской  вере". Если  таковых нет  - у них вырезаются  половые органы.
Когда сербские соединения стремительным  ударом выбили мусульманских вояк из
Биелины,  ее улицы были усеяны трупами сербов. У  всех, включая мальчиков  и
стариков, были спущены штаны...
     Не  менее мучительна и  смерть посаженных  на  кол,  зажаренных заживо,
сброшенных  в  стволы  шахт.  Традиции   кровожадных  усташей,  истреблявших
сербское население в годы второй мировой войны, оказались в надежных руках.
     Показательно,  что  зачастую  убийства   носят   дьвольский  ритуальный
характер. Сербов  распинают на крестах. Палачи пьют кровь  и едят мозг своих
жертв. Нередко эти оргии сопровождаются музыкальным оформлением, для чего  к
месту казней пригоняются цыганские ансамбли. Многие в Сербии утверждают, что
нынешние   убийства  близки  к  обрядовым  жертвоприношениям  ортодоксальных
иудеев.  Не знаю, какая связь  может быть  между  фанатиками-мусульманами  и
фанатиками-иудеями,  но   характерные  порезы   для  выпускания   крови   на
фотографиях мертвых сербов в Белградском музее геноцида видны отчетливо.
     Под  стать  казням и пытки. Сербов по несколько  дней держат по горло в
воде   в   соляных  шахтах,  после  чего  у   них  разрушается  кожа.  Пытки
электрическим   током  и  раскаленным   железом,  перебивание   конечностей,
выкалывание глаз - вот далеко не полный ассортимент мучений, уготованных для
наших братьев.
     Черная доля выпала и сербским женщинам. Сотни из них под страхом смерти
определены в публичные дома для ублажения мусульманской  солдатни. Известно,
что  один  из  них  содержит  Мирза  Делибашич,  былая  звезда  югославского
баскетбола, быстро  смекнувший, что война - дело куда более  прибыльное, чем
спорт.
     Тысячи сербок в возрасте от 17 до 40 лет уже стали  жертвами исполнения
"спущенной  сверху"  директивы  по  тотальному изнасилованию.  Расчет прост:
сербки  должны  рожать   мусульман.   Это,  якобы,  ускорит  темпы  всеобщей
мусульманизации населения.
     Свой параграф в программе геноцида сербов посвящен детям. Оторванные от
родителей,  они   передаются  в  специальные   интернаты.   Жесткий   режим,
религиозное  мусульманское воспитание  и опытные  учителя в  считанные  годы
призваны превратить их  в своего  рода манкуртов,  родства и корней своих не
помнящих, слепо  преданных новым  хозяевам, рьяно следующих  всем  заповедям
Корана.  "Оянычаренным"  сербам  уготована  роль пушечного мяса  в  грядущих
войнах.

     Сегодня нас привезли на место постоянной дислокации. На первый взгляд -
райское  место.  Горы,  сосны, ели, искристые  сугробы, хрустальный  воздух.
Разместились в  помещении небольшой  турбазы.  Комната  на  пятьдесят  коек.
Половина  мест заняты сербами, половина нами. Единственный источник тепла  -
"буржуйка"  в  углу.  Однорамные  огромные  окна.  Хлипкая  дверь.  К утру в
помещении температура  почти такая же, как на улице. Благо,  одеял у каждого
по три-четыре. Разумеется, спим не раздеваясь. Первое впечатление от ночевки
в  подобных условиях: не заболеть бы, ибо,  по  всем признакам, лечить здесь
нас некому, некогда и нечем. Да и попросту обидно - вот так, в самом начале,
схватить какое-нибудь совершенно "гражданское"  воспаление легких  и надолго
выпасть из течения событий, стать обузой для товарищей.
     Оказывается, в этом  же  здании,  в одной  из комнат  на  втором этаже,
квартирует  еще  одна  группа  русских  - человек  десять:  казаки, питерцы,
москвичи,  один  белорус,  двое  невесть  какими  ветрами  сюда   занесенных
уроженцев Северного Казахстана. Кое-кто из  них здесь  уже третий  месяц. На
наши   лобовые   бестактные   вопросы:   "Ну    как   тут?"   они   отвечают
стандартно-уклончиво:   "Нормально".  После   более  обстоятельных  вопросов
выясняется, что  служба  здесь  вроде  и не  очень  пыльная. Ребята  ходят в
разведку,  сидят  в  засадах  в ожидании  караванов,  изредка отправляются в
рейды.  Разумеется,   опасность  нарваться  на  мину  или  схватить  пулю  в
перестрелке присутствует, но она не столь  велика. Характер военных действий
на сегодня на  этом участке фронта  - рейдово-диверсионный. Понятие  "фронт"
здесь очень специфично. По сути, его и не существует. Есть достаточно рыхлая
линия сербских позиций. Есть не менее рыхлая  линия обороны мусульман. Между
ними  нейтральная, ничейная полоса, на которой  периодически  появляются как
те,  так  и  другие.  Всякое  столкновение мусульман  и сербов, естественно,
сопровождается перестрелкой.  Группа,  чей  огонь оказывается менее плотным,
как правило, отходит. Такая вот здесь война. Но и на ней гибнут наши русские
люди.  Не уходят из  памяти свежие кресты с русскими фамилиями на кладбище в
Вышеграде.





     С  сегодняшнего  дня  для  нас  начался иной  отсчет времени.  Подписан
контракт.  Каждому  по новенькому,  в  масле, автомату  Калашникова.  Оружие
знакомое,   но   не  совсем  родное.  Автоматы  югославского   лицензионного
производства.  Это может  заметить  и не  специалист.  Фрезеровка  деталей -
грубая,  шероховатая. Те, кто был  с  этим  оружием в  деле,  сетуют на  его
ненадежность: автоматы, бывает, "клинит", после дождя и снега железные части
густо ржавеют в течение нескольких часов. К каждому автомату пять магазинов.
С  патронами, похоже, проблем здесь  нет. В казарме  целый  штабель цинковых
коробок  -  бери  сколько   влезет.  Любопытно:   у   многих   на  магазиных
выгравировано "число зверя" -  666. Сатанинский знак? Совпадение? Шутка? Над
этими вопросами головы ломать некогда.
     Весь день  ушел на  подготовку оружия к  эксплуатации  (очистка  его от
масла,  набивка  магазинов  патронами подгонка  ремней и  т.д.).  Надо  было
видеть, как  преобразились  ребята,  получившие "стволы". Вот она, наглядная
иллюстрация  старой истины:  война -  тысячелетняя суть  настоящего мужчины.
Выходит, сегодня здесь мы занимаемся тем, чем мужчина занимался  сотни тысяч
лет - отстаиваем с оружием в руках правое дело. Образ жизни, который мужчина
ведет  несколько   последних   столетий   -  не  соответствует   его   свыше
определенному назначению. Бой, поход, засада,  трофеи - это естественно, это
зов  генов,  это возвращение  к  началу, это  умножение  энергии. Копание  в
бумажках,  маета в городском транспорте, хождение с авоськой  по  магазинам,
говорильня о футболе и политике - это  неестественно, это потеря энергии. Да
здравствует здоровое мужское начало!

     Со  вчерашнего  дня, со  дня  подписания  контракта,  начался  наш срок
пребывания на югославской земле. Обещания отправлявших нас шустрых пареньков
о  том,  что  в  контракт  войдут  дни,  затраченные  на  дорогу,  оказались
болтовней.  Много чего обещалось, да мало что выполнено. Впрочем,  сетования
здесь неуместны. Жизнь всегда и во все вносит свои жесткие коррективы.
     Сегодня  получено обмундирование - в  основном это амуниция югославской
народной  армии. Китель,  брюки, плащ  на подстежке из  искусственного меха,
белье и  масса всяких пустяков,  призванных  облегчить  нелегкую  солдатскую
жизнь.  Переодевались,  мерили,  подгоняли,  часто  цокали языками - хвалили
югославские вещи,  отдавали должное  заботе  о солдате в  государстве  южных
славян. Чего стоят, например, удобные резиновые сапоги на шнурках, на теплой
подкладке, вязаный  облегающий шлем-маска, теплый пуловер. Вспоминали родные
"кирзачи",  вечно  сырые портянки,  зябкое  "хэбэ", костерили  отечественный
генералитет,  интендантов   и  т.п.  Вывод  грустен:  государство  настолько
достойно уважения - насколько оно заботится о своем солдате.
     Однако   восторги  по   поводу  экипировки   оказались  преждевременны.
Местность,  куда  мы  прибыли и  где  проведем,  по-видимому,  большую часть
определенного контрактом времени, имеет специфические климатические условия.
"Это наша  Сибирь", -  объясняют  местные сербы. В последнем  сомневаться не
приходится. Сейчас середина марта. Внизу, на равнине, не исключено, люди уже
загорают. Здесь же до восьми ниже нуля, и снег по пояс. В резиновых сапогах,
которые поначалу показались столь симпатичными, по снегу  много не находишь.
Тем  более что  шерстяных  (впрочем, вообще  никаких) носков  (да и портянок
тоже)  нам  не  выдали. Слишком легкомысленным оказалось  для этих условий и
выделенное каждому  из нас пальтишко  на подстежке. Что ж, будем  утепляться
домашним гардеробом, нанизывать на себя все, что возможно.
     И все-таки странно - почему нам не досталось ни теплых комбинезонов, ни
утепленных курток, ни кожаных высоких  ботинок? Русские, которые  прибыли за
месяц до нас, все это получали. Но... Не в тряпках счастье.

     Наш отряд - превосходное поле деятельности для психологов, социологов и
т.п. Сколько  характеров!  Какие  нравы! Что  за  личности! Еще  в поезде  я
обратил  внимание,   что  "просвещенных   патриотов"  (регулярных  читателей
"Русского  Вестника", "Дня", "Нашего Современника"  и  т.п.)  среди нас нет.
Добрая половина  моих "однополчан"  попросту  не  знает, что  такие  издания
существуют.  Наверное, в этом нет ничего удивительного, ибо в нашем обществе
давно определилась тенденция - основная масса "записных", "крутых" патриотов
- представители "доблестной" интеллигенции. Этих людей хлебом не корми - дай
вволю  порассуждать о  судьбах  России,  о  паутине  масонского  заговора, о
гнусной  сущности  "временного  оккупационного   режима".  Что  же  касается
конкретизации  любви  к  Отечеству,  предел  их  возможностей -  статейка  в
патриотической  прессе.  Они  -  вечные,  бесплодные теоретики. Здесь же,  в
Сербии,   люди   другого  плана.  Их  патриотизм  -  национальный  инстинкт,
заставивший,  рискуя  жизнью,  отправиться  за  тридевять земель  на  помощь
православным братьям. Они не сильны в теории, но надежны в бою. Глядя сейчас
на  них, вспоминаешь  патриотические  тусовки  Москвы и Петербурга. Грустные
воспоминания.  Похоже,  на сегодняшний  день в национальном русском движении
две тенденции: теоретическая (за ней стоят "записные" патриоты из "интелей")
и инстинктивная  (люди, ее  олицетворяющие,  держали фронт  в Приднестровье,
сражаются в Абхазии, воюют в Сербии). Первая тенденция - тупиковая, больная,
бесплодная.   Вторая   -  здоровая,  перспективная,  но   пока,  увы,   мало
просветленная знаниями.  По сути  эти тенденции - две  параллельных, которым
очень не скоро суждено пересечься.

     Продолжается  взаимное  узнавание   друг  друга.  Каждая   личность   -
неповторима  и  уникальна.  Мой  сосед  по  койке  -  Серега  Л.  -  полный,
флегматичный  мужчина  без малого  сорока  лет.  Бывший  техник-пожарник. Он
случайно  узнал от знакомого  о канале  оформления  документов  на  выезд  в
Сербию.  Не задумываясь,  согласился.  Какие  бы  то  ни  было  политические
ориентации у Сереги  отсутствуют. В поезде, по дороге сюда, он  неоднократно
уточнял, нисколько не рисуясь: "За кого мы будем  воевать? За сербов  или за
хорватов?"  Серега  дважды  женат,  дважды  разведен.  Живет  в  коммуналке,
недалеко от  Курского вокзала. Пару месяцев назад  его дочиста  обокрали.  В
ситуации до смеха  банальной. В легком подпитии  Серега познакомился с двумя
веселыми   кавказцами.   Выпили.   Добавили.   Новые   знакомые   предложили
"продолжить". Серега - добрая душа  - пригласил их к себе. Очнувшись лишь  к
полудню следующего дня от жуткой головной боли (видно, в водку, выставленную
кавказцами,  была намешана какая-то дрянь), он обнаружил  в своем доме голые
стены  в прямом  смысле этого слова.  "Гости"  унесли все, включая макароны,
сахар,  стиральный  порошок,  домашние  тапочки и т.д.  и т.п.  не  говоря о
носильных вещах,  обуви, бытовой  технике. Потрясение от  результатов набега
"кавказских человеков" было настолько велико, что Серега всерьез подумывал о
самоубийстве. Благо, здоровое начало в его натуре взяло верх.
     Серега  Л.   -   предельно  искренний   человек.  Вспоминая   о   былой
пожарно-технической  службе,  на  наши хамские  вопросы  типа  "А  взятки-то
брал?",  "А  на лапу-то  давали?"он добродушно  щурится  и  кивает:  "Брал",
"Давали".   Своей  прямотой  Серега  мне  симпатичен.  В  отношении  причин,
заставивших  его отправиться в Сербию, он  также  откровенен:  "Поехал денег
подзаработать, да заграницу посмотреть". Совсем недавно Сергей посвятил меня
еще в один  фактор,  что привел его в наши ряды: "Понимаешь, обстановку надо
было поменять. Я же недавно  лечился  от этого дела  (здесь он лихо  щелкнул
себя  по кадыку).  Врачиха,  что  уколы колола, и порекомендовала от дружков
куда-нибудь подальше умотать. Я и умотал".

     Сегодня  была  первая вылазка.  Пришел  в казарму  серб  из комсостава,
попросил десять человек. Пошли только добровольцы. Никто никого не назначал,
никто  ни на  кого  пальцем  не указывал.  Собственно,  и указывать  некому.
Жесткой командно-подчиненной  структуры в нашем  отряде нет.  У казаков, что
стараются  держаться  особняком,  верховодит  походный  атаман  Леха.  Общее
командование чисто условно осуществляет приехавший сюда месяца за два до нас
Мишка Ц.  Здоровущий парень, родом откуда-то из-под Саратова, тоже считающий
себя казаком.
     А вся наша вылазка легко вписалась в рамки четырех часов. На машине нас
подвезли до линии  сербских  постов.  Потом шли  пешком по тропинке,  след в
след. То  подъем  едва ли  не  под  45 градусов, то аналогично крутой спуск.
Через час выбрались на  какую-то высоту. Серб, что нас вел, объяснил,  путая
русские и  сербские слова, махнув рукой в сторону двух близлежащих, поросших
лесом холмов.
     -  Там две высоты,  там мусульмане с пулеметами, скоро будем эти высоты
брать. Без них дороги вперед нет. Впереди Джанкичи, за ними Г. ...
     Посмотрели  по  очереди  в  бинокль.  Ничего  особенного  не   увидели.
Заснеженные  склоны. Ели,  сосны,  еще какие-то могучие деревья.  У подножия
одного  из  холмов аккуратный,  с  лета  заготовленный умелыми крестьянскими
руками стожок сена.  Вокруг пунктирные  линии  человеческих следов. Кажется,
никакого намека на войну, но нам настоятельно не рекомендовано подниматься в
рост - местность отлично простреливается мусульманскими снайперами.
     Первая  вылазка  прошла  без  единого  выстрела.  Слава  Богу!  Большое
счастье, что на нашем пути не попалось ни одной мины (и та, и другая сторона
имеют их  в избытке и расставляют всюду, где только можно). Мины здесь за из
внешнее  сходство с баночками мясных консервов ласково называют "паштетами".
Соприкосновение с "паштетом" ничего хорошего не сулит - ступню или отрывает,
или дробит взрывом. И в том и в другом случае инвалидность гарантирована.
     Первая вылазка напомнила о нашей поспешной и некачественной экипировке.
Нет,  резиновая  обувь  не  для  гор.  Ноги  в  резиновых  сапогах,  как  бы
привлекательно они  ни выглядели, разъезжаются, скользят, а, главное, стынут
жутким  могильным  холодом.  "Замерзнуть до  костей" -  не столь натянутая в
подобных условиях аллегория.  Ноги уже через полчаса перестаешь чувствовать.
Еще  через  полчаса начинает казаться,  что твои  ноги -  это  нечто  голое,
лишенное  даже  кожи,  живьем чувствующее каждый  шаг, каждый  уступ  тропы,
каждый порыв ветра.
     Снова  обращались к завскладу,  к интенданту, к другим  большим и малым
сербским  командирам  с  просьбой  выдать   нормальные  солдатские  ботинки.
Бесполезно. В ответ слышали  уже  до тошноты знакомое "нема" (в переводе  не
нуждающееся) и "сутра" (что на  братском сербском означает "завтра"). Совсем
как в кабинетах "совковых" учреждений.

     Вспоминая  во  всех  подробностях  вчерашний  день,  с  удовлетворением
отметил, что первый выход в  горы перенес отлично (тьфу, чтоб не сглазить!).
Не отстал, не упал, даже не сбил дыхания.  Отрадно, ибо я в  группе оказался
одним из самых "пожилых". Средний возраст "охотников" колебался  от 22 до 26
лет.   А   мне  37!  В  придачу  порок  сердца  (гнусно  звучит  диагноз   -
"недостаточность митрального клапана"). Значит, еще что-то могу.
     Впрочем,  восторги преждевременны.  Разные  люди  по-разному  переносят
нагрузки. И "второе дыхание" - явление специфическое. У одних оно появляется
в середине пути,  у других - в конце, у третьих -  непредсказуемо когда. Так
что  неизвестно,  что  было бы и  со  мной,  получи мы  приказ  отмахать еще
километр-другой по горным тропам.
     Двоим из нас этот марш оказался  явно не по силам. Удивительно,  но оба
"сдохших" бойца из казаков. Первый, Миша Т. - омский богатырь, имеющий более
центнера веса. С такой массой в горах тяжело. Да и возраст "Капельки", как в
шутку окрестили его товарищи, близок к моему  "тиражному". Уже через полчаса
движения у Мишки сдала "дыхалка", лицо покрылось красно-фиолетовыми пятнами,
ноги  стали  заплетаться  и  не  попадать "след в  след". Последнее особенно
досадно, ибо  подобный способ передвижения в горах - лучшее профилактическое
средство от мусульманских "паштетов".
     Кстати,  "Капелька" из  всей казачьей  воловины  нашего отряда наиболее
симпатичен. Образован, начитан, с чувством собственного  достоинства, чуждый
хамскому выпендрежу. Выпускник  университета. Гуманитарий. Что толкнуло его,
человека  более  чем  здравого  и  зрелого,  на  югославские  "приключения",
однозначно не ответить. Похоже, как и многие из нас, захотел проверить себя.
Если выходы в горы станут регулярными, и к той поклаже, что тащили  мы вчера
на себе (гранаты,  запасные магазины) будет прибавляться  еще  немалый  груз
(продовольствие, палатки,  патроны  и т.д.), парню  придется ой как нелегко.
Дай Бог ему втянуться, скинуть лишний жирок.
     Другой "сдохший" на марше - ставропольский казачок Володька Ш., невесть
кем и  неведомо  при  каких обстоятельствах  награжденный малоласкающей слух
кличкой "Кишечник". Совсем недавно  отслужил действительную.  Охранял зэков.
Носил  краповые  погоны  внутренних войск.  Здоровье у "Кишечника",  похоже,
совсем неважное. Еще в "дурдоме" он обращал  на себя внимание жутким  гулким
"лагерным" кашлем. Вчера же на тропе уже через  полчаса ходьбы  он схватился
за бок, отстал. Видели, как его рвало желчью. Этому парню придется туговато.
     Однако,  в  первой  горной вылазке  Володька-Кишечник  проявил  себя не
только как  обладатель хлипкого  здоровья.  У  парня - характер!  Задыхался,
спотыкался, блевал на  тропе, но никому  не позволил тащить  свой  подсумок,
автомат, сумку с  гранатами. В ответ  на  все  предложения о  помощи посылал
добродетелей на известные буквы. Личность!
     Впрочем...  По большому  счету, по таким эпизодам о характере  человека
можно  судить в турпоходе. Война выдвигает другие критерии.  Что за  человек
ставропольский казак  Володька  Ш., заслуживший столь нелицеприятную кличку,
покажет время, покажет бой.
     Перебирая   в  памяти  детали  вчерашнего  дня,  подумал  и  о  другом:
конспирация конспирацией, патриотизм патриотизмом, доверие доверием, но было
бы  очень  правильно  каждого,  кто изъявил  желвние помочь  братьям-сербам,
пропустить через медиков-специалистов. Чуть побольше хлопот сначала, гораздо
меньше проблем потом.

     Принято решение выставлять ночные караулы. Решение, безусловно, верное,
ибо по прямой  до мусульманских  позиций от  нашей  казармы-турбазы  - всего
ничего.  Сербам  же заниматься такими  пустяками, как  ночная  охрана  базы,
похоже,  просто   несвойственно.  Подход  совершенно  российский:  авось  не
подберутся,  небось не вырежут.  Стоим  по  два часа. Совсем  как  некогда в
советской армии,  на срочной службе.  Выпал жребий стоять с двух до четырех.
Вспоминал Житомир, Львов и  Ужгород, где выполнял "почетную  конституционную
обязанность  по  защите социалистического  Отечества".  Да,  было  время.  И
Отечество было, и законы действовали, и обязанности выполнялись.
     Еще раз убедился, что резиновые сапоги - обувь вовсе не по сезону.  Вот
бы  раздобыть шерстяные  носки!  Знали бы,  где придется находиться  и какой
будет  уровень   экипировки,  запасли  бы  все  из  дома,  но...  Люди,  нас
отправлявшие,  клятвенно  заверяли: с экипировкой  никаких  проблем,  шмотки
американские и  эфэргевские, "все  по люксу",  все  чуть ли  не  с натовских
складов.
     Вышагивая положенные два часа  под ясными боснийскими звездами, подумал
и о другом. Слаб и несовершенен духом человек, если такая мелочь, как обувь,
может  его  волновать  столь  всерьез.   Задуматься:  ведь  мы  здесь  -  не
"перекати-поле",  не  ханыги  на  шабашке.  По  большому  счету, мы  солдаты
Державы,  отстаювающие  интересы   великой  нации.  Точнее,  даже   братства
(славянского) наций. Верно, Держава разрушена,  на  ее обломках  правят  бал
картавые упыри, но это временно. Все возродится. Во всей красе, могуществе и
величии.
     Мы же -  русские, оказавшиеся на югославской земле - предвестники этого
возрождения.  Мы - прелюдия и  начало великого возрождения Отечества. А  тут
какие-то ботинки, носки и прочая дребедень. Мелко! Стыдно!

     Присматриваюсь к казакам, что составляют добрую половину нашего отряда.
Сколько противоречивого, неожиданного, взаимоисключающего в  их характерах и
нравах.  Дикости  и  бесстрашие, врожденные военные  таланты  и  невежество,
наивная  доверчивость  и  высокомерное пренебрежение ко всем  и вся,  что  к
казачеству  отношения  не имеет.  Все до единого,  они  твердо  уверены, что
казаки - это самостоятельная нация, чьи корни  уходят на десятки, если не на
сотни  веков в историю. Прислушаться к обрывкам разговоров, что доносятся из
угла, где  ими затевается своя станица - много интересного можно почерпнуть.
Оказывается, существовали казаки еще до того,  как русские вообще появились,
что Рим и многие другие европейские города основали именно  казаки, что Трою
осаждали  опять-таки  те  же  казаки.  Разумеется, и  перспектива  казачьего
возрождения  этим  горячим парням  видится не  иначе, как  в создании своего
казачьего независимого государства.
     Подобные  тезисы сидят  в казачьих умах сверхпрочно. Никаких аргументов
против они  и слушать не хотят. Им и невдомек, что  подобные теории очень на
руку  их закоренелым врагам -  тем, кто мечом  и  огнем  выполнял  партийные
директивы  о  "расказачивании", кто душил их  дедов удавкой коллективизации,
кто  десятилетиями изощренно разрушал их  культуру и  жизненный уклад. Когда
прояснятся головы этих ловких и смелых парней?


     Группа "охотников"  ходила в засаду. Ждали, по словам сербов, караван с
оружием  и снаряжением для мусульман. Просидели часа три в снегу, вернулись,
так никого  и не  дождавшись. Если бы  не мины, не вероятность напороться на
снайпера, встречную засаду и т.д. - это не боевая операция,  а "мероприятие"
в рамках  военно-патриотической пионерско-показушной игры  "Зарница". Кто-то
из  нас уже предположил, что подобным  образом  и  пройдет весь  срок нашего
контракта ("походили, посидели, вернулись").  С предположением можно бы было
и согласиться,  если бы  не  стояли перед глазами свежие сосновые  кресты  с
русскими фамилиями на кладбище в Вышеграде.

     В последнее  время  очень  сблизился  с Владимиром Р. Владимир - рослый
сорокалетний   здоровяк.  Выпускник   общевойскового   училища.   Служил   в
горно-егерских  частях. Специализация в наше  время очень редкая. Дослужился
всего лишь до старшего лейтенанта. Из армии был уволен.
     - За что? - не удержался я от лобового вопроса.
     - Был у меня в роте фрукт один. Азербайджанец. Большая сволочь. Лень  и
подлость в нем пополам замешаны. Движок  у  новой  бээмпешки  посадил. Нервы
сдали, я ему в морду заехал. Не рассчитал, нос сломал. Тот заложил. Комиссия
приехала. Меня и выперли...
     Последние  годы Владимир  прожил в одной  из донских станиц. Со  второй
женой  (первая семья не сложилась). Занимался хозяйством. Выращивал скотину,
птицу, разводил огород. Что привело его в добровольцы? Владимир искренен:
     -  Заработать хочу.  По-человечески  жить  хочу.  Хочу  машину,  шмотки
хорошие хочу, обстановку. Я по гарнизонам десять лет на ящиках жил. Потому и
с семьей ничего не вышло...
     За  внешней  колючей  жесткостью  скрыта  добрая  душа.  Видел,  как  с
трогательной нежностью  Владимир помогает неслужившим  в  армии добровольцам
управляться с амуницией и оружием. Запомнил, как тепло рассказывал он о том,
как возился с новорожденной скотиной в своем хозяйстве.
     Навыки  и знания Владимира могли бы  обеспечить ему в здешних  условиях
карьеру  полевого  командира.  Но  он   вовсе  не  стремится  в  начальники,
предпочитает  оставаться   в  тени.  Похоже,  командирством  еще  со  времен
армейской службы он сыт по горло.
     У  Владимира  поразительная способность,  скорее даже  талант - в любых
условиях обеспечивать порядок и  спокойствие. С  ним как ни с  кем  уверенно
чувствуешь себя в разведке и в рейдах.





     Не писал больше недели. Не было возможности.
     В среду к вечеру  в казарму пришли сербские командиры. Объяснили: ночью
-  операция,  штурм  двух  высот, без которых  развитие  наступления  на  Г.
невозможно.  Подчеркнули:  операция  займет  максимум  день,  поэтому  выход
налегке -  без палаток, без  котелков,  без продовольствия, без одеял, брать
только оружие, патроны, гранаты.
     Подобное  предложение  отряд принял без энтузиазма. Сербам напомнили  о
данных ими обещаниях обеспечить всех теплой одеждой и нормальной обувью.  На
стихийно  возникшем, вечеобразном  митинге было  решено единогласно:  ни  на
какую операцию никому не идти до тех пор, пока должным образом не экипируют.
На этом и порешили. Сербы ушли недовольными.  Через час в казарму вошел  наш
командир  Мишка Ц. Где он был, сказать трудно, но стоявшие с ним рядом чуяли
запах ракии.  В  путаной  и  сбивчивой  речи он призвал  всех  пойти  сербам
навстречу и принять участие в операции.
     Поворот "на сто восемьдесят" в поведении Мишки был расценен однозначно:
налили ему сербы пару  стаканов - вот он  и запел по-другому. Впрочем, вслух
подобных упреков  Мишке никто не высказал. Каждый задумался. Каждый рассудил
про  себя  приблизительно одинаково:  первая  серьезная  операция,  ответить
сербам отказом - значит зарекомендовать себя в их глазах хлюпиками, попробуй
потом отмойся,  черт с ними, с  этими резиновыми сапогами, с легкими летними
куртками. Разумеется,  когда  сербские командиры  зашли  к нам в  казарму во
второй раз, убеждать и уговаривать им никого не пришлось.
     Вышли, как и было обещано, налегке. Только оружие, патроны, гранаты. Ни
котелков,  ни  палаток, ни  одеял.  Накануне нас поделили на  две группы.  В
первую вошли в основном  казаки  ("станица"). Вторую, менее  многочисленную,
составили "мужики", т.е. мы - не казаки. Маршруты групп были различны. То ли
вышеупомянутые  высоты  мы  брали  в клещи, то  ли  здесь  присутствовал еще
какой-то  хитроумный  план  сербского  командования  -  нам  было  неведомо.
Собрались,  вышли. Километров пятнадцать мы  проехали на машинах, потом  шли
пешком.  Цепочкой.  С оговоренным  заранее  интервалом в  два-четыре  метра.
Впереди - сербы-проводники.  По сути, это смертники. Первая  мина - их. И от
пуль в "лоб" им укрыться практически невозможно.  За ними мы, "след в след".
Когда снег выше чем по колено - такая ходьба не в радость. Уже через полчаса
на спинах  впереди  идущих  расплывались  темные  пятна.  Вскоре наполнилась
влагой и собственная одежда. А  мы-то так усердно ратовали за "утепление" за
насыщение нашего "гардеробчика" теплыми вещами! Были бы они на нас надеты  -
взмокли бы еще быстрее. Нам нелегко, проводникам  во много  раз  тяжелее. На
некоторых склонах снег почти по пояс.
     Разговаривать  запрещено.  Обмен  информацией  -  знаками.  Все команды
подаются также знаками. Команд немного: "внимание", "стоп", "прислушаться" и
т.д. Привал через каждые час-полтора. Любопытно, по-сербски отдых - "одмор".
Очень  символично. Как  только такая  команда подается,  мы попросту валимся
направо-налево в  снег.  Лежим, хватаем  настоенный на  еловом  духу воздух.
Некоторые моментально засыпают. Последнему я поначалу немало удивлялся, но к
полудню на очередном привале сам провалился в блаженное глубокое забытье.
     Во  второй  половине  дня  наша,  меньшая  по численности, "не казачья"
группа  вышла  к  заданной  высоте. К  великому  удивлению,  ни  дзотов,  ни
бункеров, даже следов мусульман на ней не обнаружили. Что в это время делала
большая казачья группа, мы не  знали. Позднее  выяснилось, что она попала  в
аналогичное  положение  -  выйдя в положенное время  на  заданный рубеж,  ни
противника,  ни следов его пребывания не увидела. То  ли  разведка у  сербов
оказалась  слабой,  то ли командиры,  намечавшие  операцию,  просчитались  -
непонятно.  Итог  одинаков -  высотки оказались  необитаемыми.  Далее судьба
наших групп складывалась по-разному. Казаки получили приказ  укрепляться. Из
камней, недостатка  в  которых  не  было, они  сложили нечто  среднее  между
блиндажами  и  хижинами,  перекрыли   это  сооружение  ветками   и   кусками
кровельного  железа,  что   насобирали  на  руинах  некогда  существовавшего
поблизости хутора. Позднее им завезли палатки, сооруженные  из  старых бочек
печки-"буржуйки".  Вскорости  была налажена  и регулярная доставка  горячего
питания. Словом,  "казачья" группа встала  на  позицию  всерьез  и  надолго.
Дважды  за неделю  их беспокоили  мусульмане. Один раз обстреляли из гаубиц,
выпустили  около десятка  снарядов  (обошлось  без  жертв).  Во  второй  раз
подобравшаяся  поближе  группа мусульман  затеяла перестрелку.  Наши в грязь
лицом   не  ударили:   обложили   квадрат  нахождения   неприятеля   плотным
пулеметно-автоматным огнем, а затем организовали  вылазку - попытались зайти
мусульманам  в  тыл. Во  время  вылазки  ранен  один  казак  -  Олег  Ш.  из
Красноярска. Это первая потеря в нашем отряде. Мнения о причинах его ранения
расходятся. Одни уверены, что Олег виноват сам - сунулся туда, куда соваться
было  категорически  запрещено. Другие  считают, что обстоятельства  ранения
самые  обычные. Парню  от подобного разброса мнений ничуть не  легче. Первая
пуля имела все шансы быть для него последней - смертельной. Но она угодила в
один из  спрятанных  на груди автоматных рожков. Вреда эта пуля не наделала,
но развернула  Олега на 180  градусов.  Вторая пуля прошла  навылет,  прошив
ягодицу и бедро.  Кость, кажется, не задета. В ближайшем госпитале, куда его
направили  на  излечение,  заверили: через пару недель вернется в строй. Дай
Бог, чтобы все так и было!
     Кстати, прежде, чем попасть в  госпиталь, Олег почти полдня пролежал  в
своем  шалаше,  наспех  перевязанный  разорванным  маскхалатом.  Медицинских
средств нам до сего дня не выдано. Медиков на позиции никто не видел.
     Таковы приключения второй, большой "казачьей" группы.
     В нашей, малой, группе потери менее существенны. Поморозил ноги Юрка З.
из Питера. В  середине недели его  отправили  с сербом-попутчиком в казарму.
Юркины помороженные ступни  и отсутствие  на складе  теплой  обуви  -  вещи,
понятно, тесно связанные.
     Впрочем,  что  там  чьи-то мороженые  ноги! Всю неделю мы  таскались по
горным  склонам.  Сменили  пять  ночевок.  Смысл   всех  этих  хождений  нам
непонятен.  Рейд  -  не  рейд, разведка  -  не  разведка. Зато  возможностей
нарваться  на мину,  засаду,  пулю  снайпера  было  сколько  угодно. Однако,
приказы, как известно, ни в одной армии обсуждать не принято.

     Сегодня  сербы  в   Боснии  и   Герцеговине  противостоят   не   просто
агрессивному режиму А.Изетбеговича. Против них ополчилась умело направленная
мировым правительством несметная сила мусульманского фундаментализма. Помощь
извне  мусульманам  Боснии и  Герцеговины уже не  ограничивается  долларовым
дождем,  оружием,  снаряжением. Сюда  стекаются отряды отменно натасканных в
пекле  Афганистана моджахедов  из Турции,  Ирана, Катара верхних дыхательных
путей,  Бахрейна,  прочих  мусульманских  государств. В  числе наемников  на
антисербском  фронте  появились  и  граждане Болгарии - выходцы  из  районов
традиционного распространения ислама.  Сербы считают, что ничего славянского
в этих людях не осталось, ибо главное - не кровь, а вера.
     Впрочем,  в  истреблении сербов  на  территории  Боснии  и  Герцеговины
участвует  не  только  мусульманский  мир.  Щупальца  мирового правительства
тянутся к сербскому горлу и  через территории христианских государств,  иные
из которых еще вчера считались дружественными Югославии. Сотни диверсантов и
головорезов  тренируются в лагерях,  расположенных  на территории Австрии  и
Венгрии. В составе  мусульманских военных  формирований есть  граждане  США,
Австралии,  многих  стран  Европы.  Почти  половина  оружия  и  боеприпасов,
которыми  убивают  сербов,  произведена  в  Германии, Италии,  Канаде,  даже
Аргентине. Другая половина - оружие советское. Что-то  попало на югославский
фронт со складов на  территории бывшей ГДР, широким жестом подаренных нашими
властями правительству новой  объединенной  Германии.  Что-то произведено  в
некогда братских  странах Восточной Европы  по нашей  технологии.  Знали  бы
тульские и уральские работяги и конструкторы, в чьи руки попадут со временем
результаты их трудов! Вот она, изнанка "братства по оружию"!

     Дважды за  время  горных хождений  попадали под  обстрел.  На всю жизнь
запомню эти гнусные  звуки.  Заунывный  визг  летящих  пуль. Шуршащий  свист
приближающихся мин.  Дико, но  никто  из нас до сего дня  не знает, под  чей
огонь  мы попадали.  То  ли  мусульмане наугад  обстреливали  маршрут нашего
движения.  То  ли  сербы  вслепую  сыпали   огнем  в  сторону  воображаемого
противника.
     Лишь на третий день сербы поставили нас на довольствие: со специальными
гонцами стали передавать хлеб, консервы, сало. Чем питались до этого? Ничем.
Правда,  нашей  микрогруппе  из  пяти  человек повезло.  Неподалеку от места
первой  (холодной,  т.е.  без  костра) ночевки  шальной осколок убил  серну.
Сербы,  оказавшиеся  свидетелями этого  "ЧП",  освежевали тушку  грациозного
парнокопытного, разделили между собой парное  мясо. Перепало кое-что  и нам.
Засветло  (первые  две  ночи  в  темноте  разводить костры  было  запрещено)
пожарили на автоматных шомполах мясо. Поели. Без хлеба и соли.

     Все восемь  дней хождения по горам нами командовал Владимир К. Родом он
откуда-то  с  Псковщины.  В  Югославию прибыл  двумя  неделями  раньше  нас.
Выездные документы оформлял, кажется, в  Питере. Владимир в недавнем прошлом
офицер-подводник. Последняя  деталь  биографии  в  сочетании  с  незаурядным
ростом и чрезвычайной худобой определили  его кличку: Перископ. С командиром
нам, похоже, повезло не очень. Владимир  то ли в детстве недоиграл, то ли на
флоте недокомандовал -  его  хлебом  не корми,  дай  только  нас  построить,
проинструктировать и  куда-то послать:  то наблюдать за соседним  холмом, то
прочесать  ближайший  склон, и т.д.  и т.п. Своей боевой  задачи Владимир не
знает, да и знать не может. Толковых карт на руках ни у кого нет, вводные от
высокого сербского  командования редки и противоречивы, да  и  связь  с этим
командованием  попросту  отсутствует.  Неопределенность положения  Перископа
начисто  лишает  его  душевного  равновесия. Владимир  часто  нервничает.  в
общении с нами срывается на крик и грубость. Разумеется, мы отвечаем ему тем
же.
     Наблюдая за  Перископом, я начинаю подозревать, что с флота  он ушел не
по своей воле. Похоже,  его списали после  обследования у психиатра. Об этом
напоминают его глаза: мутные, бегающие,  с громадными белками, а  главное  -
странное  поведение:  что-то  среднее между манией  преследования  и  манией
величия.  Впрочем, рассказывать  о  Перископе бесполезно.  Его надо  видеть.
Длинный, какой-то негнущийся, состоящий, похоже, из сплошных шарниров,  весь
перепоясанный ремнями,  в неизменном  бронежилете -  он заметно отличался от
всех нас.  Кстати, о бронежилетах. Перископ - единственный из нас обладатель
подобной  роскоши.  Где,  у  кого и  каким  образом он  его раздобыл  -  нам
неведомо. Еше один пункт обещаний людей, которые  нас сюда  отправляли ("вас
оденут как надо, во все американское и эфэргэшное, бронежилеты получите...")
завис в воздухе.  Впрочем,  что  там  бронежилет -  касок, и тех у нас  нет.
"Нема", -  разводит по  этому поводу руками каптер - серб  Славко - и делает
страшные круглые глаза. Нам к этому слову не привыкать.

     Восьмидневное  хождение по горам  конкретного  завершения  не  имело. В
последнюю ночь  повали  густой мокрый  снег. Меньше чем за час наши  хлипкие
наспех  накануне  сооруженные  шалаши  стали непригодны  для  ночлега.  Ночь
провели на  ногах - топтались по  очереди  у  хитро  запрятанного  в  камнях
костра.  Как  и в  предыдущие ночевки, был выставлен караул, однако его роль
представлялась  более  чем относительной. Видимость и  слышимость были,  без
преувеличения,  нулевыми. Очертания вытянутой руки  растворялись в густейшей
пелене  мокрых   снежных  хлопьев.  Задумай  мусульмане,  прекрасно  знающие
местность, вылазку в эту ночь - нам не сдюжить.
     Ранним  утром  пришел  приказ  возвращаться в казарму.  Увы,  пока  это
единственный понятный, продиктованный здравым смыслом приказ свыше. Без цели
бродить  по  горным тропам до нитки  вымокшими, не видя  ни зги - занятие по
меньшей мере никчемное. Тем более,  что снег утром не прекратился, а повалил
с новой силой.
     Возвращались,  проходя  через  лагерь  первой, более многочисленной,  в
большинстве своем казачьей, группы. Их блиндажи-шалаши с печами  из железных
бочек, с дверями из  плащ-палаток, с  лежаками из сухих веток, сена  и одеял
показались нам сказочными дворцами. О таких условиях  все восемь дней горных
странствий мы могли только мечтать.

     Надежды  на,   по   крайней  мере,   двухдевный   отдых  в  казарме  не
подтвердились.  Уже  утром  следующего дня  посыльный  передал  распоряжение
передвигаться  на  позицию,   занятую  ранее   "казачьей"  группой.  Позиция
по-сербски - "положай".
     Позднее выяснилось, что решение о  досрочном  снятии нас с заслуженного
отдыха родилось  не само по себе.  Оказывается, едва мы после той  кошмарной
ночи  погрузились  в грузовик, "забузили" казаки.  Полученная нами передышка
показалась  им  незаслуженной.  Сербское  командование,  не желая  обострять
отношений  с   русскими  добровольцами,   быстренько   отменило   решение  о
предоставлении нам двухдневного отдыха и снова заслало нас на положай.
     С этого дня, кажется,  определились, по крайней мере  на ближайшую пару
недель, возложенные на нас обязанности. Нам поручено удерживать высоту З. Ту
самую,  на которой  закрепилась ранее "казачья" часть  нашего отряда. Помимо
автоматов в  нашем  распоряжении  еще  пара  пулеметов,  изрядное количество
ручных гранат, специальные гранаты для стрельбы с помощью  особых насадок из
автомата.  С  последним  видом  оружия я,  признаться,  встретился  впервые.
Конструкция  этого оружия  до  смешного проста. На дуло привычного и родного
автомата   Калашникова   (туда,    где    обычно   крепится   пламегаситель)
наворачивается специальная насадка. На ней  крепится граната (сербы называют
ее  "трамблон").   Автомат   заряжается   холостым   одиночным  патрономи...
пожалуйста, в вашем распоряжении... гранатомет. Единственное "но" - зверская
отдача.  Поэтому   "трамблонщикам"  настоятельно  рекомендуется  не  упирать
приклад в плечо, а пропускать его без упора под мышкой.
     Определен и график нашего нахождения на "положае"  - четыре дня здесь -
сутки в казарме.
     В близком соседстве с нами позиция сербов. У них иной ритм службы. Двое
суток на  позициях - двое суток в  казарме - двое суток дома... "Не война, а
санаторий", - шутим по этому поводу.

     Продолжается обоюдное  узнавание. Не устаешь  удивляться хитросплетению
судеб,  особенностям  характеров,  биографий  и  т.д.  Я уже успел  обратить
внимание  на  совсем  юного  паренька  -  Андрея  П., в  составе  питерской,
прибывшей сюда на пару недель  раньше, группы  добровольцев. Из  всех нас он
выделяется прежде всего возрастом.  Андрею, как  только  что выяснилось, нет
еще восемнадцати  лет. Неполные  восемнадцать!  Славное начало  биографии  у
парня.  Но  это еще  не все.  Оказывается,  малыш,  как  с  учетом  возраста
окрестили его однополчане, воюет уже почти год! Начинал в мае  прошлого года
в  Приднестровье.  Вместе  с другими лучшими  представителями  нации помогал
тамошним русским отстаивать право  оставаться русскими. Приднестровский опыт
умножил в  Абхазии. Там  Андрей получил ратную специальность снайпера. Когда
уезжал,  на прикладе  его  винтовки  было  восемнадцать зарубок.  В  Абхазии
платили неплохие деньги,  но тот ужас,  которого хлебнул там Андрей, вряд ли
имел  рублевый коэффициент. В десанте, куда  он  входил,  погибло  семьдесят
процентов состава.
     Всякий  раз,  срываясь  из  дома  в  очередную  горячую  точку,  Андрей
придумывал для  родителей убедительную  легенду. То он  едет  на  длительные
сборы в спортивный лагерь, то вместе  с молодежным интернациональным отрядом
отправляется строить коровники в  Венгрию, то что-то еще.  Святая  наивность
его родителей!
     Здесь, в Югославии,  Андрей также снайпер. Правда, зарубок на  прикладе
нет.  Пока  нет.  Оглядываешь  угловатую  мальчишескую  фигуру  в  пятнистом
комбинезоне,  лицо,  едва  успевшее   познакомиться   с  бритвой,  пытаешься
представить этого очкарика  в гражданской жизни. Такому больше всего подошли
бы нотная папка или скрипичный футляр в руки.
     Самое  нелогичное, смешное, а  может  быть и  дикое, что по возвращении
домой  Андрея  могут   призвать  "для  прохождения  действительной  воинской
службы".  Каково  ему  будет выслушивать  сержантов-придурков?  Сможет ли он
стерпеть "наезды"  старослужащих? Я многое отдам,  чтобы  встретиться с этим
парнем года через три-четыре и за бутылкой водки вдосталь наговориться.

     Всякий  день  на положае -  приготовление к ночи. Сплошное хождение. За
дровами.  За сеном.  За  продуктами.  Плюс  караулы,  которые  выставляем  с
наступлением сумерек. Стоять приходится обычно дважды за ночь по полтора-два
часа.  День  - ночь  -  сутки  прочь.  Казаки  почему-то  караульную  службу
игнорируют. Она  им представляется  чисто  "мужицким"  малосерьезным  делом.
Схема  их  рассуждений  такова:  рейд,  разведка,  бой - это  наше, казачье,
стоящее. Что же касается караула, нарядов  - это ерунда, пусть в эти игрушки
"мужики" (т.е. все  не казаки) играют. Причиной конфликта подобный подход не
стал, ибо мы, "мужики", рассудили так: караул - форма обеспечения  не только
общественной,  но  и  личной,  собственной  безопасности.  Если  ты  в  этом
заинтересован - отдежурь положенные часы, если нет - Бог тебе судья.

     Кто-то  очень  верно подметил, что самая увлекательная охота - охота на
человека. Описать ее невозможно. Все это надо чувствовать. И силуэт врага  в
прорези прицела, и сладкий холод смертельной  опасности,  и  неведомая сила,
что  вплющивает   тебя  в   камни,  когда  над  головой   взвизгивают  пули,
предназначенные именно для тебя.

     Пришло время  изучать  близлежащую территорию.  С  нашей горы  в  ясную
погоду  прекрасно  видно  несколько мусульманских  поселков. С  квадратиками
кварталов, карандашиком  минарета  и прочими признаками населенного пункта в
здешних  краях.  По  прямой до поселков километров пять-семь.  От сербов нам
известно, что поселки основательно укреплены и битком набиты мусульманами. В
распоряжении последних не  только  стрелковое  автоматическое  оружие, но  и
минометы, артиллерия. Говорят, правда, у мусульман туговато с  боеприпасами,
но нам в это верится с трудом - оттуда постреливают с завидным постоянством.
     Чтобы  лучше  знать   местность,  полдюжины  "охотников"   под  началом
командира Мишки решили сегодня предпринять что-то вроде разведки. Спустились
по  склону  горы,  на   вершине  которой  расположен  наш  лагерь,  миновали
разрушенный хутор,  куда раньше мы регулярно  наведывались за  дровами и  за
материалом для наших  хижин-блиндажей, и...  нарвались  на мусульман.  После
десятиминутной  перестрелки  наши  отошли.  Организованно.  С  достоинством.
Затевать  лой  смысла  не  было. Безрассудно  "в лоб"  атаковать неизвестное
количество основательно прикрытых "мусликов". В перестрелке ранен  сибирский
казак Мишка Д. Ранение, кажется, неопасно. В мякоть бедра.  Кость не задета.
С операции Мишка дошел сам, опираясь на выломанный сук.
     У  Мишки уникальная внешность. Приплюснутый,  странно вытянутый череп и
обилие клочковатой растительности на лице роднит  его с нашими очень давними
предками.  Отсюда и  кличка, полученная в  самые  первые  дни  пребывания ни
югославской  земле  -  "Человекообразный".  Мишка - мастер.  Из подобранного
невесть где куска овечьей шкуры за пеполный час он скроил молодецкую казачью
папаху.  Старая рубаха за  один  вечер  превратилась в его руках  в  удобную
безрукавку с отделениями для автоматных рожков. Мишка может починить  обувь,
продлить  срок  работы зажигалки,  из веточек можжевельника  и  еще каких-то
одному ему  ведомых  травинок приготовить ароматный  чай. Кажется, вот  он -
человек,  о  котором  можно   сказать  -  "золотые  руки".  Но  у  этих  рук
специфическая особенность. Вещи  и предметы, попадающие в эти руки, если  не
становятся шедеврами, моментально ломаются, пачкаются, портятся и приходят в
негодность всеми известными в природе способами. Попросил Мишка у кого-то из
наших перочинный нож - через сорок секунд у ножа сломано лезвие. Взял  Мишка
посмотреть  у  знакомого  серба  винтовку  малоизвестной  в  России  системы
"маузер" - миг - и оружие стало бездыханной железякой.
     Человекообразный   -   почти   легендарная   личность.   На   пути   от
югославо-румынской  границы  до Белграда он умудрился  потерять  портфель  с
хромовым сапогами,  фуражкой,  гимнастеркой и  прочими  предметами  казачьей
амуниции. Для истинного казака, каким, безусловно,  Мишка себя  считает, эта
потеря  невосполнима. Обстоятельства "ЧП"  до  смешного  просты. На одном из
ухабов  автобус,  в  котором мы ехали, изрядно  тряхнуло.  Дверь  открылась.
Мишкины пожитки, лежавшие с краю, вывалились. Сидевший рядом и не спящий (!)
в  отличие от большинства  их  нас Человекообразный все это  видел.  Увидев,
сказал: "Тут чей-то чемодан,  кажется, упал".  Разбуженные  этой  фразой, мы
осмотрелись,  проверили  наличие собственного багажа и, разумеется, никакого
беспокойства не  проявили.  Человекообразный  же, несколько удивленный нашим
безразличием  к собственным  вещам, с чувством исполненного  долга задремал.
Часа  через  два, уже перед  самым Белградом,  мы были разбужены его хриплой
матерщиной. Оказывается, потерянный багаж принадлежал именно ему.

     Смертельная опасность - тот же наркотик. Оказываешься в ситуации, когда
имеешь шанс быть  убитым, проклинаешь  судьбу и молишь Бога, чтобы пронесло,
обошлось. Ругаешь себя последними словами за то, что добровольно попал в эту
переделку. Но вот опасность  миновала, и... начинаешь чувствовать,  что того
самого ощущения смертельной опасности не хватает. Странно...




     Не писал  несколько дней. Не хотелось. Точнее: душа  не лежала.  Хандра
накатила не сама по себе. Накануне кто-то пустил слушок о том, что бородатый
журналист,  т.е.  я  - чуть  ли не  "засланный". Это  я-то, у  которого  все
командировки за  последние  два года делились  между  Ираком, Южной Осетией,
Приднестровьем  и прочими далеко не райскими местами. Казаки, уже снискавшие
здесь  славу самых  невежественных,  эту  байку  подхватили. Их делегация во
главе с походным атаманом Лешкой интересовалась без особой вежливости, что я
записываю, почему  у  меня с собой диктофон и  фотоаппарат.  Я  взялся  было
объяснять, но, встретив тяжелые  мутные взгляды собеседников, понял, что это
бесполезно. Благо, в рюкзаке еще оставалась пара газет с моими материалами о
той же Югославии, где я был всего полгода назад по приглашению патриотически
настроенной части  сербской  интеллигенции. Сунул газеты казакам:  "Читайте.
Вопросы потом". Вопросов не было.  Правда, извиниться за унизительный допрос
никто так и не соизволил.
     Что  же  касается  дикости  и воинствующего невежества  казачьей  части
нашего  отряда,  то  всякий  день дает  их великое множество. Один  недавний
"культпоход" в баню чего стоит.
     На  днях  сербское  начальство,  вняв  нашим  просьбам  о необходимости
помыться,  организовало  "баню".  Под  баней  подразумевался  теплый  душ  в
помещении расположенной  аж в самом  Вышеграде турбазы.  На  момент  банного
предложения на положае несла службу "мужицкая" часть нашего отряда,  так что
на помывку выехали  почти одни  казаки.  После душа они вовсе не заспешили к
ожидавшему  их грузовику, а  разошлись по  этажам корпуса турбазы. Вмиг  был
найден общий  язык с замками  дверей  кабинетов, началась тотальная проверка
всех помещений. Велика была радость искателей, когда  в одной из комнат были
обнаружены почти ящик то  ли забытого, то  ли  припрятанного пива  и  дюжина
бутылок ликера. Если  бы казаки на этих трофеях остановились!  Из  кабинетов
тащили все:  пепельницы, занавески,  стаканы, красочные  проспекты.  Что  не
запихивалось в карманы  и  сумки - рассыпалось по коридорам, выкидывалось  в
окна.  Любопытно,  как  распорядятся "завоеватели"  подобными "трофеями"? Не
думаю,  что эти вещи можно будет  продать  в местных  прифронтовых условиях.
Людям здесь не до красивых безделушек.  Какой конфуз,  если в казачьих вещах
будут копаться  югославские  таможенники! Багаж  мародера  всегда  с головой
выдает его владельца.
     Разумеется, уехавшие в баню  в казарму в тот  вечер уже  не  вернулись.
Ночевали в "дурдоме", в том самом интернате для слабоумных детей, что служил
нам приютом в первые дни пребывания на  югославской земле. Ночь была бурной.
После ликеров и  пива  казачки изрядно пошумели. Заодно и  постреляли.  И не
только одиночными. Благо, не друг в друга, а по окнам, стенам, потолкам.
     Нет оснований  упрекать участников куража в  плохом  "поведении". Война
всегда  требует от человека максимального  напряжения,  максимальной отдачи.
Чем жестче  эти  требования, тем  диковиннее (особенно  со стороны) и грубее
формы разрядки.  Так  было  всегда.  В любые периоды  любых  цивилизаций.  И
все-таки перед сербами неудобно. Они решили сделать нам полезное и приятное.
Повезли за добрые  тридцать километров русских добровольцев в баню,  а те...
попросту насвинячили. Впрочем, почему "те"?  Не "те",  а мы. Кому интересно,
что  меня  не  было в той компании. Все такие, значит, и  ты такой.  Один за
всех. Все за одного.
     А наутро с нашей  банной делегацией  стряслась  еще  более неприглядная
история.   Измученные  похмельем   соотечественники   забрели  на   кладбище
Вышеграда.  Ракия в граненых стаканчиках, что по обычаю оставляется  сербами
на  могилах  родных  и близких,  была  вмиг истреблена.  Была  выпита водка,
предназначенная для мертвых!

     На каждую  ночь приходится  один-два  караула.  Обязанности караульного
традиционны: вглядываться, вслушиваться и т.д. Заодно и поддерживать огонь в
кострах-очагах, служащих обогревом наших шалашей-блиндажей.
     Все успели обратить внимание на особую  ясность ночей в здешних местах.
Свет  луны настолько силен, что без труда различается и положение стрелок на
циферблате ручных  часов,  и  детали одежды  на  коллеге-караульном, который
топчется у соседнего блиндажа метрах в тридцати.
     Ночью  немногим  ниже  ноля градусов.  Днем немногим выше той же  самой
отметки. Солнце яркое. На солнцепеке даже жарко.  Снег в  горах день ото дня
убавляется, но ручьев, луж, сырости  нет и в помине. Проталины появляются на
свет совершенно сухими. В этом, похоже,  особенность здешнего климата. Влага
то ли незаметно уходит вглубь, то ли  моментально испаряется. На склонах гор
уже проявилось  множество черных проталин. Это и  радует (весна все-таки!) и
настораживает.  Бесснежная  поверхность  -   бесшумный  и   бесследный  путь
мусульман к нашим позициям.

     Днем  нас снова обстреляли.  Уже  в который раз. Едва  мы  принялись за
обед,  примостив  на  коленях  котелки  с  традиционным   фасолево-свининным
варевом, как сантиметрах в двадцати над палаткой зацвикали пули. Снайпер! Не
устаешь удивляться гнусности их звуков. Раньше я думал, что самый неприятный
звук рождает соприкосновение металла со стеклом. Ошибался.
     На огонь ответили, приблизительно определив место, откуда стреляли. Тем
все и кончилось.

     Этой  ночью  караульное   время  делил  с  Мишкой-Капелькой,  сибирским
казаком. С тем самым, который, благодаря  избыточному весу, "сдох" в  первом
же рейде. Одиночество, ночная  тишь и  яркий лунный свет располагали Мишку к
откровенности.  Он с неподдельной грустью  сетовал на окружение,  на нравы в
среде  особняком  держащихся   казаков.  Оценивая  последних,   несмотря  на
собственную  принадлежность  к ним,  Капелька крут. По его  мнению, в отряде
слишком много  "шариковых"  и откровенных ублюдков. Обвинения не голословны.
Мишка  поражен  фактами банного грабежа и  последующей  бездарной  пьянки  в
"дурдоме",  осуждает   постыдную  кладбищенскую  похмелку.  Вежливо  слушаю,
вежливо  киваю,  но  откровенностью за  откровенность  платить  не спешу.  В
недавнем рейде при  посещении разоренных мусульманских  домов  Капелька  сам
"отличился":  с  агрессивной активностью пихал в  свой вещмешок  все подряд.
Включая сильно  потрепанное барахло,  стоптанную  обувь, грошовые  никчемные
безделушки.   И   этот  человек   претендует  на  принадлежность   к   касте
интеллигентов!
     Впрочем, в  характеристике тех, кто  в нашем отряде  причисляет себя  к
казакам,  он во многом  прав. Похоже, более чем  на  половину  - это  быдло,
тупое,  хамовитое,  слабое  до  водки, заносчивое и самоуверенное. И привело
этих  людей  сюда  не  стремлений  утверждать  справедливость  (об  истинных
причинах здешних конфликтов  у них нулевое представление), не желание помочь
православным братьям  в  беде (кресты  висят  на каждом,  но никто  ни одной
молитвы  не  знает,  икон  в  казарме  дюжина, но рядом  с  ними и курят,  и
матерятся), а желание пожить войной. Даже на деньги и трофеи им, по большому
счету, плевать,  главное  -  быть подальше  от  дома,  семьи,  обязанностей,
законов,   быть   там,  где  главный  закон  -  ствол,   где  можно  чудить,
пьянствовать, не думать ни о чем и ни о ком.
     А еще  недавно на патриотических  тусовках я с благоговением  любовался
красавцами в  казачьей форме с  нагайками  за голенищем. Вот они - спасители
России, вот  он -  хребет национального  возрождения  - думал я. Старался не
замечать,  не  воспринимать  всерьез  ни  казачьи  подразделения  в  составе
"защитников"  Белого  Дома  в  августе   1991,  ни  ползучие  идеи  казачьей
самостийности, их надменное высокомерие ко всему русскому.
     Если так  пойдет  дальше  -  созреет  вывод:  возрождение  казачества в
нынешнем  виде  - процесс для  Отечества  малополезный,  если не  сказать  -
разрушительный.

     Иногда все кажется сном. Густым, темным, тяжелым. Ущипнуть себя сильнее
-  окружающее  пропадет,  растворится,  исчезнет. И снежные  ковры в  желтых
солдатских  автографах,  и  цыганистого  вида  шалаши-блиндажи,  и  неуклюже
бесформенные  от  массы надетого  часовые. А может  быть, наоборот, все, что
окружает  меня сейчас - истинная  подлинная реальность. И  другой реальности
нет.  Не  существует.  Не  существует  постелей  с  белыми  пододеяльниками,
наволочками, простынями.  Не  существует кранов,  готовых  по  твоему выбору
одарить  тебя  горячей или холодной  водой.  Не  существует  метро,  лифтов,
театров, женщин, газет. Кажется, что не  носил никогда сорочек с галстуками,
не  пользовался телефоном, не  начинал  дня с  газеты и  кофе. Не существует
большой,  праздничной  и  бестолковой  Москвы,   не  существует  квартиры  в
Медведково, редакции на Чистых Прудах. Есть только шалаш с каменными стенами
и крышей из плащ-палатки, есть  подсумок с  автоматными рожками под головой,
есть "Калашников" под боком.
     Подобное  настроение охватывает всего через месяц  пребывания здесь.  А
что чувствуют те, кто здесь три-четыре месяца?

     По ночам наши утлые жилища сотрясаются от  надрывного кашля. Простужено
девяносто процентов состава отряда. Сказываются холодные ночевки  и коренное
отличие летнего обмундирования, выданного нам,  от  обмундирования  зимнего,
нами  так и не  полученного. Иные кашляют так тяжело и  гулко, что кажется -
еще чуть,  и не останется у них внутри ничего, ни легких, ни бронхов, только
ухающая и бахающая пустота.

     Отдельная тема - наше питание. Претензий здесь, в целом, нет. Вспомнить
нынешний  рацион средней семьи в нашем многострадальном Отечестве  - выходит
очень даже терпимо. Завтрак представляет  собой баночку мясного паштета  или
шматок копченого  сала.  К обеду  на  позицию в термосах  доставляют горячее
варево. В его основе чаще  всего макароны,  фасоль, мясные консервы. В  ужин
поедается,  как  правило,  то,  что  остается от обеда.  Вкусно,  сытно,  но
однообразно.  Последнее  особенно  ощутимо  для  тех,  кто  здесь  находится
три-четыре месяца.
     Есть  и  еще два слабых места  в нашем рационе. Это отсутствие  черного
хлеба (говорят, что в Югославии вообще такого никогда не пекли) и отсутствие
настоящего  чая. Вместо последнего на позицию  привозят  какой-то коричневый
суррогат. Говорят, что этот напиток готовится из жженого сахара с добавленим
настоя каки-то трав. Сербы пьют его с превеликим удовольствием. Мы, русские,
видим в нем жалкую пародию на чай настоящий.

     Ездили в баню.  В  Вышеград.  Припозднились.  Заночевали в ставшем  уже
родным интернате. С удивление встретили в здании уже знакомого  нам Игоря Т.
-  питерского  парня,  раненого  в ногу. До сего дня он не уехал. Причина  -
заминка  в  получении  причитающихся  денег  (жалование  плюс  положенная по
контракту компенсация  за ранение)  и отсутствие попутчика-сопровождающего в
дальнюю дорогу. В одиночку путь на Родину он не  осилит - болит недолеченная
нога. Самостоятельно  передвигаться  на  расстояние  более  чем в  несколько
десятков метров ему не по силам.
     Встретили  в  интернате и другого старого знакомого -  Сашку-Графа. Тот
также дожидается каких-то последних  формальностей перед возвращением домой.
Разговор с ним затянулся заполночь. Скорее это был не разговор, а инструктаж
асом-ветераном нас, относительно недавно прибывших.
     - Если в ходе боя или сразу после него  будете заходить в мусульманские
дома  -  не спешите.  Сначала гранаты в окна, в дверь, потом  пару  очередей
налево-направо, только тогда входите. Не хватайтесь за барахло - везде могут
быть мины. Знайте: здесь мусульмане-фанатики.  Почти у  всех: детей, женщин,
старух  - в руках, под одеждой, где угодно -  мины, гранаты. Если  что - они
подрываются. Так  что  хотите  сами  жить  -  валите  всех  подряд.  Это  не
жестокость.  Это  война!  Или вы -  или они! Я все это  не  с  потолка взял.
Сколько  наших уже легло здесь из-за доброты своей. Понимаю, кто-то не может
в старика или в бабу стрелять. Не осуждаю, все мы люди разные. Тогда  просто
в дом к мусульманам - не  входите.  Здесь еще один момент есть - сербы,  кто
рядом  с  вами  воюет,  очень внимание обращают  на  то, как  мы, русские, к
мусульманам  относимся. Для них они - враги навечно. И они правы. Что  здесь
мусульмане с сербами  творили - кровь стынет. Так вот, мы с ними заодно.  Не
забывайте, если что - в  бою они у вас за спиной. Поняли?  Пулю-то не только
спереди получить можно...
     Вопросов  по поводу  этой импровизированной инструкции не  было. Каждый
переваривал молча,  сам  по  себе.  Только москвич рыжий  Саша  М., округлив
глаза, замотал головой:
     - Нет, я в детей стрелять не буду. Как же так - в детей...
     Ему никто не возражал. Но  никто и не поддержал. О том, что такое добро
и  зло,  что  нравственно  или  безнравственно,  хорошо  размышлять  в  уюте
московской квартиры или в свете софитов за чашкой кофе в телестудии. А когда
ты за  тридевять земель  от  родного  дома,  когда твой  тыл не  прикрыт  ни
страной, ни  вождем, ни законом - надеяться не на кого.  Есть черта. По одну
сторонц ты и правое дело.  По другую - зло и нечисть. Оттенков нет. Или ты -
или тебя. Приехал сюда - принимай эти жесткие условия.
     ...Жизнь подтвердила жестокую правду  наставлений Графа. Уже  в Москве,
месяца через два после  возвращения,  я  узнал подробности гибели и тяжелого
ранения двоих из наших. Оба приехали после моего отъезда. Воевали сначала на
нашем участке, недалеко от Вышеграда,  потом их перебросили под  Сараево.  В
бою ребята  зашли  в дом. Перед  этим, заглянув  в  окно,  увидели там  одну
старуху-мусульманку. Когда  переступили  порог  -  грянул взрыв.  Оба  парня
выскочили.  Один  с развороченным  животом,  другой изрешеченный  осколками.
Первый успел сказать: "Все".  За Афганистан он имел  орден "Красной Звезды".
Второй - остался калекой.

     Снова положай. Все  в прежнем  русле. Днем - хождения за дровами, едой.
Ночью -  караул. Иногда с той стороны постреливают. Отвечаем взаимностью. Не
без удовольствия.  Сегодня  ночью вспыхнула  соседняя  палатка.  Причина - в
карауле в  это время  оказался  парень,  который накануне  откушал  "крутых"
таблеток. Он-то  и опрокинул сооруженную из старой железной  бочки печку.  У
таблеток своя история. Они оказались в багаже у Сереги Пожарника.
     - Мне  их Машка  [жена - Б.З.]  положила. Сказала:  если  выпить сильно
захочется - прими. Я согласился, я же  после лечения, - объяснял, добродушно
щурясь, сам Серега.
     Каким-то  образом  о таблетках узнали.  Таблетки  пропали.  После этого
среди  нас  несколько  дней  были  те,  кто  смотрел  на  все  вокруг  очень
удивленными с сильно расширенными зрачками глазами.
     Тяга наших ребят к дурману  - вовсе не свидетельство их порочности. Это
порождение  той  обстановки,  где  мы  находимся. Обстановка  давит, плющим,
переламывает. Водка (ее нет, и взять неоткуда и не на что) и таблетки могут,
хотя бы отчасти, помочь перенести все это.
     Жутковато  другое: если спустя уже месяц  многим здесь не по себе - что
будет с нами дальше? Во что это может вылиться? Не надо забывать: каждый все
двадцать четыре часа  в  сутки при  оружии,  да и в  боеприпасах нехватки не
чувствуется.

     Сегодня продолжали  оборудовать свой лагерь.  В  здешних местах сделать
это ох как  непросто. Мы стоим  на горе. Окопаться невозможно. Лопата входит
едва на  треть  штыка. Дальше -  скала,  гранит. Единственно возможный здесь
способ подготовиться к бою - выложить из камней брустверы. Этим и занимались
весь  день. В ход пошли камни, собранные до этого заботливыми  крестьянскими
руками в аккуратные пирамиды. Каждая - почти в человеческий рост. Похоже, не
одно поколение собирало эти камни, готовя землю под поля и пастбища. Сколько
сил  затрачено  во  имя  самого  святого на земле  дела! А тут пришли совсем
другие  люди  с оружием, несколько  дней - и  собираемые не одно десятилетие
камни превратились в брустверы.  В приспособления для убийства одними людьми
других. Впрочем, не  столько  для  убийства, сколько для защиты.  Когда  эти
камни  вернутся  на свое  место? Когда  на  эти  склоны вернутся люди,  чтоб
заниматься своими мирными делами, чтобы пасти скот и выращивать хлеб?

     Вызвался сходить в разведку. Маршрут пройдет по тем самым  местам,  что
несколько  недель тому назад мы исходили под командованием Володи-Перископа.
Накануне искренне и неумело помолился. К стыду  своему, за исключением "Отче
наш",  до  конца  ни одной  православной молитвы  не  знаю.  Молился  своими
словами.  Жаль,  что  не  записал  эти слова,  поднимавшиеся  сами  по  себе
откуда-то из глубины души. Все было в той молитве: и обращение к всемогушему
Господу, и напутствия своим малолетним детям, и добрые грустные воспоминания
о  несправедливо  ушедших  из  жизни   тружениках-родителях,  и  заклинания,
отводящие пули снайперов.
     Разведка прошла тихо. Без  выстрелов. На всю операцию ушло почти четыре
часа.  Маршрут прошел через  места  наших прошлых ночевок. Кострища и ветхие
лежаки из веток  занесены снегом. Серб,  старший  нашей  группы, внимательно
осмотрев  места былых стоянок,  заключил:  "Здесь были мусульмане". Выходит,
вовремя  мы  отсюда  снялись.  Окружить  наш  лагерь  и  вырезать  всех  его
обитателей в ту последнюю метельную ночь труда не представляло. Выходит, Бог
нас хранил.

     Обратил внимание на наш лексикон. Он очень специфичен. Для  нас автомат
-  "ствол",  убить - "завалить"  и  т.д. и т.п.  Формируют  язык окружение и
обстановка.  Что  же  они   представляют  из  себя,  если  язык  так  близок
лагерно-тюремной "фене"?

     Птицы...  Как  много  их  здесь!   Они  невероятно   красивы   в  своем
разноцветном  оперении.  Удивительно -  птахи  не  смолкают  даже  во  время
перестрелок.  То ли привыкли, то ли считают, что дела человеческие их  вовсе
не касаются.

     Сегодня  в лагере событие  - приехали  телевизионщики. Не  югославские.
Наши российские, эсэнгевские  (язык все-таки  не поворачивается  назвать  их
русскими).  Белградские  собкоры. Откуда  и как  узнали  они  о месте  нашей
дислокации - нам неведомо. Это странно, даже подозрительно. Сначала два этих
шустрых паренька добрались до лесной казармы. Так как раз стояла на суточном
отдыхе  смена  наших.  На  положай  журналистов привез  сам  Мишка-командир.
Телевизионщики   обошли   весь   лагерь.   Снимали,    записывали.   Просили
демонстрировать имеющееся  в  нашем  распоряжении  оружие.  Только  считаные
единицы добровольцев,  прикинув, что  к  чему, предпочли укрыться в палатках
или  под предлогом поиска  дров  скрылись из  лагеря.  Остальные из кожи вон
лезли, дабы попасть в  объектив. Сущие дети!  Особенно усердствовали казаки.
Они  позировали от души и  всерьез. Поодиночке и погруппно. С оружием и без.
Даже Володька-Кишечник,  три  четверти  срока  своей  службы  проболевший  и
находившийся в  основном  то  в  казарме,  то  в  медсанчасти,  облачился  в
пятнистую  форму, затянулся ремнями, схватил в руки оружия  столько, сколько
смог удержать. Ради такого торжественного момента была водружена на голову и
гигантская белая лохматая папаха с красным верхом.
     Ничего  порочного  в  желании молодых людей от души  попозировать перед
камерой  нет, но буквально пару  дней назад эте  же люди  с перекошенными от
злобы лицами утверждали, что все журналисты - суки, что всех  их  непременно
надо "к  стенке".  Вот  так. Вчера  мешали  представителей этой  профессии с
грязью, а сегодня перед ними же заискивают, давя  и толкая друг друга, лезут
в  объектив.  Велика власть  тщеславия.  Позднее  стало известно, что приемы
работы этих теле-ребят более чем странны. Перед теми, кого застали на базе в
казарме,  они выставили несколько  литров водки. Сами  почти  не пили. Когда
собеседники  дошли  "до  кондиции",   были  включены  камеры   и  микрофоны,
посыпались "очень конкретные" вопросы.
     Какие бы  цели телевизионщики ни преследовали, от соблазна попросити их
помочь я не ушел. Эти ребята - единственный  для меня шанс передать в Москву
весточку  о том, что  жив-здоров. Уезжая сюда, родным  я наврал, что еду  по
приглашению Белградского культурного центра  в Югославию для сбора материала
о народных промыслах, культурных  традициях  и т.д. Надеялся, что буду иметь
возможность  хотя бы раз в десять дней звонить в Москву.  Наивный! Ближайший
населенный  пункт, откуда можно дозвониться в Россию, находится километрах в
шестидесяти   от   базы-казармы.  Выбраться  туда  пока   не  представляется
возможным. Потому и пришлось едва  ли не  слезно просить  наших  белградских
собкоров позвонить домой в Москву. Очень хочется,  чтобы ребята  мою просьбу
выполнили. Пусть успокоятся сердца тех, кто меня ждет.
     Удивительно,  но  телевизионщики  знали  мою фамилию  и  место  прежней
работы. Черт с ними! Пусть они  знают мою биографию до последних мелочей. Со
всеми грехами и ошибками. Только дозвонятся в Москву!

     Опыт, который мы получим здесь - уникален. Дай Бог не растерять его, не
растранжирить на уголовщину. Не за горами время, когда этот опыт понадобится
стране и нации. И тогда все мы, такие непохожие, с трудом находящие  сегодня
общий  язык,  снова соберемся  вместе.  Соберемся,  чтобы выполнить  большую
работу  по возрождению Отечества. Да, эта  работа будет грязной. Здесь будет
действовать принцип: "Кто, если не мы? Кроме нас - никто!" Мы готовы.

     Почему-то  вспоминается  все  ранее  прочитанное о  войне:  В.Некрасов,
Н.Кольцов, И.Эренбург, В.Быков, В.Астафьев,  А.Барбюс,  Э.Ремарк.  Последний
вспоминается чаще и чаще. В очень странной связи. Когда он пишет о войне, то
частенько упоминает слово "дерьмо". Гражданский человек  на подобную  деталь
вряд ли обращает серьезное внимание. Подумаешь, причуда литературного мэтра.
А здесь...  Очень  актуальное  пристрастие. Почти  три  десятка  наших  плюс
полсотни неподалеку стоящих  сербов.  В  итоге  - у  каждого  дерева немалое
количество  солдатских  автографов. Выручает  запаздывающая весна  и  обилие
снега.  Что будет, когда пригреет  солнце - представить несложно. И смешного
здесь мало. Воды  сюда не навозишься. Сейчас кое-как  топим снег в котелках,
хотя  бы  изредка  стараемся  умываться.  Летом  будет  сложнее. Беда,  если
заведется  в лагере  какая-нибудь кишечно-желудочная зараза. Без  врача, без
медикаментов придется туго. Дизентерия  или что-то  в этом роде может косить
наши ряды похлеще мусульманских пулеметов.

     Тихо дичаем. Главная  причина  -  отсутствие информации.  И о том,  что
творится в  России. И о том, что  происходит здесь, в  Югославии. В казарме,
куда мы изредка  ненадолго приезжаем, есть телевизор. Но что толку? Языка мы
не  знаем. Качество приема телепрограмм  отвратительное  (то  ли с  антенной
что-то,  то   ли  такова  специфика  горной  местности).  Так  что  ощущение
оторванности от мира - стопроцентное.

     Растрогали  пожилые  сербки,  навестившие нас  вечером в  казарме.  Они
притащили целый ворох теплых  вещей  домашней  вязки: жилеты, носки,  пояса.
Настоятельно  попросили  сразу  примерить.  Искренне  радовались,   что  все
принесенное  оказалось  впору. Какой  добротой  лучились их  глаза!  А у нас
глаза, признаться, начало пощипывать. Не  ожидали  мы  такого. Низкий поклон
вам, сербские женщины.

     Последние несколько дней  ловил себя на  крамольной мысли: а не пора ли
домой? Пытаюсь убедить себя,  что имею на это полное моральное право.  Зачем
ехал сюда?  Проверить себя. Кажется,  проверил. Еще что-то  могу. От пуль не
прятался, каждодневную узду солдатских будней  тянул вместе со всеми. Вторая
причина  отъезда  -  сбор  материала   для  книги  или  серии  материалов  о
житье-бытье российских добровольцев на  югославской  земле. С этим, кажется,
тоже  все в порядке.  Исписаны  два блокнота. Дневник велся почти ежедневно.
Вряд ли из всего этого получится что-то художественное. Другое важно. Тема -
нетронута. Что бы я ни написал о русских в сегодняшней Югославии - все равно
буду  первым, кто видел все  это изнутри,  кто об  этом напишет. Без громких
фраз - это важно. Для истории, для нации, для Отечества. Месяца с хвостиком,
проведенного в  шкуре добровольца, пожалуй, достаточно для того, чтобы иметь
моральное право писать обо всем, что здесь происходит.

     В  отряде пополнение.  Два парня с Украины. Пробрались  сюда неведомыми
путями. Мотивы неясны. Парни не очень  разговорчивы. Плюс два москвича. Один
Николай Р. Относит себя  к казакам и как доказательство  этой принадлежности
носит в  ухе  серьгу  белого металла. Словоохотлив. Пожалуй,  даже  слишком.
Другой  - Константин Б. - совсем еще мальчик. Я внимательно наблюдал за  ним
несколько  дней, и  сам  факт  появления  его  здесь мне  начинает  казаться
нелогичным.  Уж  слишком  он  молод  и  чист.   Едва-едва  после  армии.  На
бесцеремонный вопрос: "ты-то зачем сюда?" по-детски шмыгает носом:
     - Да так, интересно. Чего в Москве-то делать...
     Аргумент слабый. Судя по  всему, парень просто  ищет себя. Ищет места в
жизни,  где  он  нужен  и  ценен.  В  Югославию  Костя  приехал  с  гитарой.
Инструментом  он  владеет почти профессионально. В  Москве  у него  остались
мать, отец, давно живущие порознь каждый  со своей семьей,  и  девчонка, чье
существование, похоже, сыграло не последнюю роль в его югославском выборе.
     Забавно наблюдать, как Костя долго и обстоятельно, выпятив нижнюю губу,
выбирает  и меряет обмундирование, подгоняет ремни, то и дело посматривая на
себя в осколок,  служащий нам зеркалом. Сущий ребенок! А как сопит, возясь с
полученным в личное пользование  автоматом!  Нет, что  бы  там  ни  говорили
противники обязательной воинской повинности и  прочие  деятели пацифистского
толка, истинный  смысл,  заложенный  в понятия  "мужчина"  и  "оружие" тесно
связан. Граничащее  с  культом отношение  к  оружию  -  лучшее свидетельство
мужского начала, конкретный признак пола.

     Оказывается,  сербы  уже начинают чувствовать  разницу между русскими и
казаками. Пожилая женщина,  успевшая потерять на  этой  войне двух сыновей и
ныне работающая на кухне нашей базы, в незатейливой беседе заключила: русы -
это  хорошо, это братья,  казаки  -  не хорошо.  Встретив  наши  недоуменные
взгляды, пояснила: казаки - ракия - много-много  (здесь она многозначительно
хлопнула себя по кадыку тыльной стороной ладони), стреляют много-много.
     Выводы пожилой сербки мы оставили на ее совести.
     Кстати,  пропажу оружия и новых комплектов  камуфлированной формы сербы
связывают именно с казаками, воевавшими здесь за месяц до нас.

     Пусть сытенькие профессора  и картавые мальчуганы до посинения талдычат
в  телеэкранов про общечеловеческие ценности. Мы знаем, что человек запросто
может оказаться в условиях,  когда главными ценностями  для него будут сухие
шерстяные носки  и кружка  горячего чая. И не потому, что  человек - скот, а
потому, что таковы условия.

     Караул,  заготовка  дров,  завтрак,  обед, ужин - бедноват  ассортимент
наших занятий. Но выбирать не из чего. В разговорах у костра  с  напарниками
по караулу  вспоминаем родных, гражданские профессии. Для некоторых эти темы
достаточно  болезненны. Кого-то  бросила  и  прокляла  жена, кто-то попал  в
переплет,  из которого надо  было как можно  скорее уносить ноги. Московский
казачок Ленька К. наехал за рулем своего  "жигуленка" на какого-то именитого
иностранца. Белорус Валерка Г.  запутался в долгах.  Кое  за  кем  тянется и
самая обыкновенная уголовщина. Что ж, в наших палатках места хватит всем.

     Ура!  Сегодня звонил  в Москву. Дозвонился Все живы-здоровы. Отлегло от
сердца. Слава цивилизации! Слыщимость  такая, будто от дома нахожусь в сотне
метров.
     Этого дня мы  ждали больше  месяца. Раньше  ребята звонили в Россию, на
Украину,   в  Белоруссию  и  прочие  регионы  из  Вышеграда.  Сейчас   такой
возможности  нет.  То ли  сербы отказали. То ли связь не в  порядке. Поэтому
пришлось  ехать  километров  за  шестьдесят  от  базы-казармы   в  небольшой
городишко Р. На это ушел полностью день, отведенный для отдыха (пока поймали
попутку, пока нашли в городке здание узла связи, пока  выяснили коды  нужных
городов и т.д. и т.п.). До глубины души растрогали  женщины - работницы узла
связи. Узнав, что мы русские добровольцы, они немедленно побросали все дела,
кинулись искать коды российских и украинских городов,  приготовили кофе.  Из
путаного разговора на диковинном русско-сербско-английско-немецко-украинском
диалекте выяснилось,  что городок в  статусе  прифронтового находится уже не
один год, и  не осталось  здесь ни одной  сербской  семьи, где бы женщины не
носили траурных  платков,  где бы не оплакивали  павших в  бою, замученных в
концлагере, просто сгинувших в никуда в кровавой смуте.

     Человек, прошедший через кровь  -  человек совершенно иной формации. Он
не лучше, не хуже других, крови не видевших, крови  не проливавших.  Но он -
совсем другой. Из другого измерения.
     В последнее время  среди русских становится все больше прошедших  через
кровь. Приднестровье, Абхазия, Сербия - главные адреся "фабрик  взросления",
"фабрик прозрения". Людей, побывавших там - уже многие тысячи. Для нации это
отрадный факт. Людям, прошедшим "горячие точки", уготована великая миссия. В
их руках судьба нации и Отечества. Эти руки должны быть очень крепкими.





     Это повесть  о  наших современниках,  людях,  для  которых  слова Долг,
Честь,  Национальное Достоинство - не  пустой звук. О людях, для которых эти
понятия - выше собственной  жизни.  Именно они отстояли достоинство России и
русских на  одном из фронтов идущей Третьей  Мировой  -  в  Боснии.  Повесть
написана участником событий и в некоторой степени автобиографична.


     http://esper.narod.ru/michael/mgb00.htm




     Григорий  сидел в мягком кожаном кресле и смотрел  телевизор.  Картавая
дикторша пересказывала последние новости в мире: "Лидеры самопровозглашенных
республик Сербская и Сербская Краина отвергли американские мирные инициативы
по  прекращению  войны  на Балканах  и  предприняли  мощное  наступление  на
Сараево, применяя тяжелую  артиллерию.  В городе  гибнем  мирное  население,
женщины  и дети. В  сербских  концлагерях томятся  сотни  тысяч мусульман  и
хорватов. В основном это мирные жители..."
     Григорий  выключил   телевизор,  встал  и  окинул   комнату  прощальным
взглядом.  "Пора!" - сказал он сам себе, взял  спортивную сумку, собранную в
дорогу  и  вышел из  дома.  Месяц назад Григорий  принял решение  поехать  в
Боснию, чтобы помочь сербам в их справедливой войне, и вот этот день настал.
Он шел  по московским улицам, родным и близким, но  теперь  на  каждом  углу
висели  рекламные  щиты  с  иностранными  надписями,  самодовольными  рожами
американских  ковбоев  и  голыми  похотливыми  бабенками.  Мимо  проносились
"мерседесы"  и "тойоты",  где  сидели  лощеные евреи, почему-то называющиеся
теперь "новыми русскими". По телевизору картавые дикторы без устали поливали
грязью  русскую  историю  и   русскую  культуру.  Всевозможные  академики  и
социологи  с  умным видом  доказывали, что русского народа нет  и никогда не
существовало, и всем  надо  отказаться от порочного "имперского  мышления" и
учиться демократии у американцев.
     Все  это  раздражало  и  вызывало  чувство  отвращения. Григорий  почти
перестал смотреть  телевизор,  не покупал "демократических" газет, не слушал
радио.  За  свои  двадцать  восемь  лет он  успел отслужить  в армии,  потом
закончить институт.  Еще совсем  недавно  у него  была интересная работа, но
пришел Горбачев со  своей перестройкой, и  все пошло прахом. Последнее время
Григорий занимался мелкой спекуляцией.
     В  редкие  моменты, когда Григорий включал  телевизор  и  слышал  там о
Сербии, он испытывал странное чувство. Становилось  безмерно обидно,  обидно
за  державу. Маленький сербский народ  вел  справедливую  и  неравную  войну
против целой банды цивилизованных государств во главе с Соединенными Штатами
Америки. Григорий  знал  историю  и  помнил, что  сербы  всегда были верными
друзьями России,  во все века, как бы  ни развивались хитросплетения мировой
политики  -  в  отличие от французов,  поляков,  англичан  и прочих западных
общечеловеков. Теперь  Ельцин  со  своим окружением предательски захвативший
власть в  августе-декабре  1991-го  года, откровенно поддерживал США,  а  не
Сербию, при этом нагло  заявляя, что действует от имени русского народа. Это
буквально выворачивало Григорию душу, и однажды он принял решение...
     Скорый  поезд  Москва-Белград  отошел  с  Киевского  вокзала,  за окном
медленно поплыли перрон и строения...
     На границе Советского  Союза  в вагон вошли  украинские  таможенники  и
пограничники.  Таможенник  взял  сумку Григория  и, как шулер  одним  жестом
раскладывает  всю  карточную колоду  на столе,  так и жовто-блакитный  страж
незалежной границы вытряхнул из  сумки все  содержимое и веером разложил  на
полке, причем каждая  вещь легла  отдельно.  В  следующую секунду глаза  его
широко раскрылись. Перед ним лежала новенькая камуфляжная  форма, офицерский
ремень с портупеей,  "лифчик" с удобными карманами  для автоматных  рожков и
гранат.
     -  Это  зачем  же  вы  едете  в  Югославию?  -  торжествующе  взвизгнул
таможенник.
     - Людей посмотреть, себя показать, - спокойно ответил Григорий.
     - А это что? - Таможенник потряс в воздухе камуфляжем.
     - Это мой талисман. Я без него не путешествую.
     - А это? - Таможенник схватил "лифчик".
     - А это чтобы на охоту ходить.
     - На двуногих?
     - Уж как получится.
     Таможенник бросил вещи и выскочил в коридор. Через минуту он вернулся в
сопровождении какого-то  начальника:  "Вот  он! Смотрите,  чего  он везет! И
говорит, что все это его талисманы".
     - Совершенно  верно,  - подтвердил Григорий.  - От головной боли хорошо
помогает.
     Таможенный начальник окинул придирчивым  взглядом вещи  и разочарованно
спросил: "Больше ничего нет?"
     - Нет, - подтвердил таможенник.
     - Тогда пускай едет дальше, - Начальник удалился из купе.
     В Белград поезд прибыл утром. Возле  здания вокзала на постаменте стоял
огромный паровоз, разукрашенный во все цвета радуги. На паровозе красовалась
бронзовая доска с надписью,  из которой Григорий понял, что на этом паровозе
когда-то и  куда-то  прокатился Сам маршал Иосип  Броз  Тито.  Куда и зачем,
разобрать не  удалось.  Тем временем из кабины машиниста  высунулась голова.
Быстро оглядевшись по сторонам, ее обладатель вылез из кабины и поковылял по
платформе.  Это  был  обыкновенный  бомж.  У  привокзальной  площади  стояли
легковый машины, возле  них суетились таксисты,  предлагая свои услуги. Один
из них неожиданно обратился к Григорию по-русски.
     - Господин, куда желаете? Гостиницы, девочек, на рынок?
     - Мне нужна Влада Республике Сербске.
     - А-а. Это через площадь перейдешь. Вон улица, видишь,  прямо по ней до
конца. Выйдешь на улица Моше Пядо, а там питай, уразумел?
     -  Уразумел!  -  Григорий  направился в указанную  сторону.  По  улицам
проносились  дорогие автомобили, шли  хорошо  одетые люди, витрины магазинов
были  завалены разнообразными  товарами. В  городе совсем  не  чувствовалось
войны.  В  толпе  Григорий вдруг  увидел  человека. Сам не зная  почему,  он
почувствовал  в  нем своего  соотечественника. Тот тоже  заметил Григория  и
двинулся навстречу.
     - Владимир, - представился он.
     - А я Григорий.
     - Слушай, ты не знаешь, где улица Моше Пядо?
     - Я туда сам иду. Пошли вместе!
     - Воевать собрался?
     - Угу.
     - И я тоже.
     Григорий сразу повеселел. Владимир внушал  к себе  расположение. Он был
высокого роста,  крепко сложен, лет тридцати на вид. По дороге им попадались
наперсточники.  Они бойко  двигали по асфальту наперстки  и  что-то кричали.
Вокруг волновалась толпа людей.
     - Ты погляди, прямо как у нас! - Воскликнул Григорий.
     - М-м-да. Кажется, мы  дошли, - Владимир указал  на табличку с надписью
"Улица Моше  Пядо".  Под табличкой на стене была доска с надписью.  Владимир
хотел пойти дальше, но Григорий остановился и стал  читать: "Улица названа в
честь лучшего друга маршала Иосипа Броз Тито, коммуниста Моше Пиадо..."
     - Так вот он кто, лучший друг у него Мойша, и сам он Иосиф, а всю жизнь
вкручивал, что он хорват!
     -  Так же,  как и у нас, -  спокойно сказал Владимир. -  Владимир Ильич
Бланк,  по  кличке Ленин, он  же  Ульянов, он же Сеньер Дринь-Дринь,  он  же
Бафомет.
     - Да-а!
     - Когда Бланк жил в Италии  и писал свои гнусные статейки в "Искру", он
подписывался "Сеньер Дринь-Дринь",  а  в  Швейцарии носил кликуху "Бафомет".
Кстати, это один из подручных сатаны.
     - Откуда ты все это знаешь?
     - Я вообще-то историк по образованию.
     - Женат?
     - Да.
     - Может, и дети есть?
     - Есть. Мальчик и девочка.
     - А если тебя убьют?
     - А меня не убьют!
     - Ты уверен?
     - Уверен. Я просто знаю, что со мной ничего не случится.  А если  что и
произойдет, так дело  такое... Но  я знаю, что сейчас дома никому отсидеться
не удастся. Против русского народа идет  война и не просто война, а война на
ПОЛНОЕ  уничтожение. Если  ты будешь  прятать  голову в песок, как страус, и
твердить "моя хата с  краю", то все равно война придет к тебе в дом, в  твою
семью.
     Тем временем они подошли к большому массивному зданию. Это и была Влада
(посольство) Республики Сербской. У входа стоял охранник.
     - Мы из России, - обратился к нему Григорий. - Хотим воевать за вас.
     -  Русы,  добровольцы!  -  радостно  воскликнуш  охранник.  -  Код  нас
ратовать! Путуйте  в гору, четвертый  спрат. Вам треба тридесет собог.  Тамо
майор Джего.
     - Благодарю.
     - Не треба за хвалива!
     Григорий с  Владимиром  поднялись на четвертый этаж и зашли в тридцатую
комнату. В комнате стоял дым коромыслом, и в клубах табачного дыма за столом
сидел человек средних лет. В углу что-то печатала машинистка.
     - Добрый день, - сказал Григорий. - Нам треба майора Джегу.
     - Добр дан. Я майор  Джего, - ответил человек, затянувшись сигаретой  и
выпуская очередную порцию дыма, способную свалить с ног лошадь.
     - Мы из России, хотим вам помочь. Готовы воевать за вас.
     - Добрвольцы!  Русы! Чекайте! - воскликнул майор и, встав из-за  стола,
выскочил в коридор.
     - Ну и надымил, - сказал Владимир. -  Череп сорвет, можно топор вешать.
-  Владимир  подошел  к  окну.  -  Я открою,  проветрю?  -  обратился  он  к
машинистке.
     - А, прозор. Добре, добре.
     -  Вообще, забавный у них язык, - заметил Григорий, усаживаясь в мягкое
кресло. - Кстати, как по-ихнему будет "спасибо"?
     - Сейчас посмотрим, -  Владимир стал рыться в  словаре. - А вот, нашел.
Спасибо по-сербски будет "хвала".
     Майор Джего вернулся в сопровождении молодой девушки.
     - Здравствуйте! - сказала она по-русски. -  Я переводчица. Будьте добры
ваши документы.
     Григорий с  Владимиром положили  на стол свои паспорта. Майор  стал  их
внимательно разглядывать,  после чего  произнес:  "Нам треба добровольцы, но
нема пара, нема ништа".
     - Он говорит, что у нас денег не платят. Мы не  имеем такой возможности
в отличие от хорватов и мусульман.
     - Мы знаем, - сказал Григорий.
     - На каком участке фронта вы хотели бы воевать?
     - На любом. Там, где вам нужны люди.
     - Вы служили в армии?
     - Да.
     - Ваши военные специальности?
     - Я служил в железнодорожных войсках, - сказал Владимир.
     - А я в стройбате, - ответил Григорий.
     Через полчаса, получив необходимые документы, они покинули здание Влады
и направились на автовокзал. Путь их лежал через рынок. Рынок,  как и всякий
другой,  в  любой  стране,   был  переполнен  народом.  Люди  сновали  между
прилавками,  на которых  возвышались груды всякой всячины. Продавцы зазывали
покупателей  и  на все  лады  расхваливали свои товары. Неожиданно  внимание
Григория с  Владимиром привлек  молодой  парень  лет двадцати пяти, среднего
роста, плечистый  и крепкий.  Он стоял за прилавком  но  возле него народ не
толпился. Никто  даже не останавливался. Люди шли, мельком  бросая взгляд на
его товар, и спешили дальше. Парень  торговал елочными игрушками. С  первого
взгляда Григорий и Владимир поняли, что перед ними соотечественник.
     - Здорово, мужик.
     - Привет.
     - У тебя  товар-то  вроде  не по сезону.  Ты  бы еще валенками торганул
заодно! - усмехнулся Григорий.
     - А вы кто? Туристы? Или, как и я, по спекулятивным делам?
     - Да нет, мы приехали воевать.
     - А, наемники.
     - Сербы денег не платят. Мы за идею.
     - Чаво? Это за какую такую идею?
     - Григорий с Владимиром понимающе переглянулись.
     - Тебя как зовут?
     - Ну, Санек.
     -  Так  вот,  Санек. Ты обыкновенный совок, Иван  родства  не помнящий.
Много веков назад наши предки разделились, часть пришла сюда. Тогда  не было
ни хорватов,  ни мусульман. Все были сербами. В четырнадцатом веке на Сербию
напали турки. Турецкое войско тогда  было самым  мощным в Европе, а у сербов
была раздробленность,  каждый князь  сам  себе голова,  и  не все пришли  на
призыв царя  Лазаря  на  Косово  поле.  И  битва была  лютая. Сербы  дрались
отчаянно, но  силы  были  слишком  неравны.  Сам  царь Лазарь погиб. Погибло
вместе с  ним и все  его войско.  Восточная  часть страны была порабощена, а
западную, воспользовавшись удобным случаем, захватили австрийцы.  Ну, турки,
естественно, предложили  сербам принять ислам. Сербы отказались. Тогда турки
объявили, что каждому, кто перейдет в  мусульманство, они дадут корову дом и
большой надел земли. Нашлись  желающие, и им давали дом и корову, но за счет
тех,  кто ислам не  принимал. Вот  так и  образовались  мусульмане-выкресты.
Когда сербы поднимали восстания, карательные отряды из этих мусульман резали
сербское  население с такой жестокостью, что  целые области  превращались  в
пустыню. То же было в западных областях, которые захватили австрийцы, только
там  насаждался  католицизм. Так и  возникли  два  народа-мутанта,  вроде бы
славяне, а мировоззрение у них  совсем другое. Если, например,  казаки - это
отбор  лучшего  из  русских  людей,  самых  лихих  и  смелых,  то  хорваты и
мусульмане - тоже отбор, но наоборот, отбор холуев и предателей. Пятьсот лет
длилось  турецкое  рабство,  пятьсот лет  сербы  отчаянно боролись  за  свою
свободу  и  связывали  свои  надежды с  Россией.  "На  небе Бог, а на  земле
Россия!" - сербская старинная поговорка. "Нас с русскими  двести миллионов!"
- боевой клич сербских партизан.
     Когда сербы все-таки получили независимость, они  стали строить державу
не по западным "общечеловеческим" ценностям,  а оглядываясь  на  Россию. Вот
этого им не  могут простить западные  "общечеловеки". За  это  они ненавидят
сербов,  как  и  русских.  Идеолог  этих  "общечеловеков" Бжезинский  сказал
недавно,  что  теперь, после  крушения коммунизма,  главный враг  Америки  -
ПРАВОСЛАВИЕ! Вот такие они, "общечеловеческие ценности".
     Когда в сорок первом году немцы захватили Югославию, сербы и черногорцы
взялись за оружие и начали партизанскую  войну, ну а хорваты и мусульмане по
обыкновению  стали  служить  новым  господам,  как  и  положено  холуям. Они
устроили настоящую  резню сербского населения.  Сербов сейчас должно бы быть
пятьдесят миллионов,  а фактически  их  только  двенадцать. Шесть хорватских
дивизий воевали в России за  немцев, их зверства изумляли  даже эсэсовцев. В
сорок пятом в Югославию  пришла Советская Армия, ну и, естественно, к власти
пришли коммунисты во главе с евреем Тито.
     Тито  первым  делом  расчленил  страну  на шесть  республик.  При  этом
исконные  сербские  земли  с сербским  населением  оказались в  Хорватии,  в
Боснии. Кстати, то же самое большевики сделали  и у нас, когда кроили Россию
на республики. Ну а  дальше пришел  девяносто первый год,  и  все республики
вдруг захотели жить по-новому, по-демократичному,  что означало - отделиться
от  Югославии. Ну и  отделились.  Но  как только они стали независимыми,  на
следующий же день началась резня сербов. Вырезались  целые города и деревни.
"Цивилизованные"  государства  смотрели на это  и  не вякали,  но как только
сербы взялись за оружие и стали защищаться, тут же раздался поросячий визг о
сербском фашизме,  о сербской  агрессии,  о сербских зверствах. На  сербские
города  и  села  посыпались  бомбы,  сербов  стали душить, перекрыв  им  все
торгово-хозяйственные  связи. А мусульман  и  хорватов стали  вовсю снабжать
оружием,  деньгами  и  всем  необходимым, потому что  западные  общечеловеки
отлично  знают историю и понимают, что Россия - это больше, чем государство,
больше, чем страна. Здесь в Сербии проходит ее дальняя  граница, и  защищать
Сербию - значит защищать Россию...
     В  продолжение  всего  этого  рассказа  Санек стоял и молчал,  а  когда
Владимир  закончил, он неожиданно  сделал  несколько  шагов,  остановился  и
произнес: "Так вот оно в чем дело... А я-то никак понять не мог, откуда ноги
растут, - Он опять замолчал... -  Я тут месяц назад через Хорватию ехал, так
шмонали  со  страшной силой, так и  искали, к  чему бы придраться. В Венгрии
паренька  встретил,  у  него  виза была всего на один  день просрочена,  так
посадили в тюрьму на три месяца, били, отбили почки мужику. А я  все никак в
толк не мог взять, чего  это они лютуют. А оказывается, они просто пидоры, и
пидоры конкретные... А когда в Сербию въезжал, так наоборот, смотреть ничего
не  стали,  рус  братушки, сплошное  доброжелательство".  Санек  на  секунду
замолчал,  затем  почесал  свой затылок  и  произнес: "Нет,  пидарасов  надо
мочить. Раз они такие козлы, то я, мужики, поеду с вами!"
     - А как же твоя торговля?
     - Да какая торговля, одни убытки.
     После непродолжительного совещания Санек и Владимир направились обратно
в  Сербску  Владу, а Григорий остался  караулить товар.  Через два часа  они
вернулись. Владимир был сильно возбужден.
     - Ну и гусь, ну и Санек, это ж надо!
     Что случилось?
     Представляешь,  у него,  оказывается,  нет  загранпаспорта.  Этот  шрих
путешествует  по  советскому. Мало  того, он  уже успел побывать  в Румынии,
Болгарии, Венгрии, Австрии, Германии, Франции и Италии! Не слабо?
     Это  как  это?  Ты  что, незаконно  через  границы что  ли ходишь,  как
партизан?
     - Зачем же? - добродушно произнес Санек. - Меня и так пущают.
     - Это как?
     -  Все  очень просто.  Сначала  доехал  до  Румынии. С  Молдавией у них
границы  открыты. Там  можно  и  по  советскому паспорту проехать.  Когда из
Румынии  в Болгарию  переезжал,  румыны  мне  поставили  штамп, что  выехал.
Болгары, естественно, мне дают транзитную визу и ставят штамп, что выехал. А
дальше все пошло как по маслу. Они же на западе не знают  толком,  какие они
эти загранпаспорта и как они должны выглядеть.
     - Ну да, не знают! - Не поверил Григорий.
     - Главное держаться уверенно и не подавать виду, - ответил Санек. - Оно
порой какой иной погранец и засумлевается, а ты его носом в штампы  с визами
тыкани. Печати подлинные  и паспорт - какой-никакой документ, и он мне новый
штемпель лепит. Как говорится, дурак не скажет, а умный не догадается.
     - Ну-ка покажи, -  сказал Григорий.  Санек гордо протянул свой паспорт,
где  рядом   со  штампом  прописки  красовались   цветные  печати  различных
государств Европы.
     - М-да. Слушай, а  на какие шиши ты путешествовал? Это же сколько денег
надо?
     - На дорогу я ничего  не тратил -  ездил автостопом. Ну и во  всех этих
странах приторговывал. Вот только с игрушками я маненько обшибся.
     - А майор Джего что сказал?
     - А что Джего, - произнес  Санек, укладывая игрушки в огромный чемодан.
- Я ведь не на курорт еду, а на  войну. Нет, челюсть сначала  у него отвисла
конечно, но потом ничего, взял себя в руки,  молодец мужик, справился, умеет
владеть собой. И выдал мне все необходимые документы.
     С этими словами  Санек  закрыл чемодан с  игрушками  и  потащил  его  к
палатке, что  была напротив.  Из палатки вышел  пожилой  серб, и они стали о
чем-то оживленно  спорить.  Серб громко кричал и размахивал руками,  а Санек
отрицательно мотал головой. Наконец они зашли в палатку, и чуть позже оттуда
вышел Санек, неся два больших ящика, поставленных друг на друга.
     - А где  игрушки? -  спросил Григорий,  едва  Санек  поставил ящики  на
землю.
     - Порядок! Я их на пиво поменял.



     На автовокзале трое новых друзей нашли автобус, идущий в Боснию, и сели
на него. Двери закрылись, и автобус тронулся. Вскоре  он выбрался из города,
и за окном замелькали ухоженные поля и сады, опрятные, ласкающие глаз, двух-
и трехэтажные частные домики. Санек с  Григорием  сидели на заднем сидении и
пили пиво. Владимир от пива отказался, заявив, что он  будет  вести здоровый
образ жизни. Через несколько  часов они  подъехали к  боснийской границе.  В
автобус вошли югославские полицейские и проверили у  всех документы. Автобус
переехал через реку Дрину, и в  него опять вошли полицейские, в точно  такой
же форме. Это была  полиция Республики  Сербской. В Боснии уже чувствовалось
дыхание войны. Вдоль  дорог так же  стояли двух- и трехэтажные дома,  только
многие из них были разрушены, а на дороге было пустынно.
     -  Почему нет  машин?  -  обратился  Григорий к пожилому сербу рядом  с
собой.
     - Нема бензина, санкции! - серб показал на взорванный мост через  реку.
- Авьен амерички бомбордовали.
     К вечеру  добрались  до  города Хан-Песек, где размещался главный  штаб
Войска  Сербского.  В  штабе  их  встретили  радушно,  отвели  в столовую  и
разместили  на  ночь  в касарие  (по-русски  -  казарма). Наутро  они  снова
двинулись в путь и к  полудню доехали до  города  Пале  - столицы Республики
Сербской.  Они должны  были явиться в  штаб Сараевско-Романийского  корпуса,
который   находился  в  местечке  Луковицы.  До  него  было  всего  тридцать
километров,  но  дорога  хорошо  просматривалась  мусульманами  и  постоянно
обстреливалась из всех видов оружия.
     На  следующий  день в Луковицы шла машина  военной полиции, она и взяла
трех друзей. Чем ближе они приближались  к  опасному участку, тем отчетливей
слышалась канонада. Ухали тяжелые минометы, трещали автоматные  и пулеметные
очереди. Когда они  достигли  отрезка пути, который простреливался, водитель
нажал на газ, и машина  понеслась со скоростью 100 км/час. С правой  стороны
вдоль  дороги  тянулся  сплошной  забор  из  досок и бревен.  Он  скрывал от
противника то, что творилось  на дороге. Время от времени попадались опорные
пункты,  где  сидели  и  стояли  сербские  ратники,  некоторые  из них  вяло
постреливали в сторону мусульман.
     - Тамо мусульмане, Сараево! - сказал водитель, кивнув в сторону забора.
     - Это значит, мы на передовой? - спросил Григорий.
     - Исто, сидэ положай, - подтвердил водитель.
     Неожиданно  метрах  в 100  впереди  разорвался  снаряд, подняв огромный
столб земли, но водитель и ухом не повел. Не сбавляя скорости, он подъехал к
дымящейся  воронке  и  лихо  объехал  ее. Со  стороны  мусульман  заговорило
несколько пулеметов.
     - Пуцают! - сказал водитель спокойно.
     Они миновали  опасную зону, и водитель  сбросил скорость. Вскоре машина
подъехала к штабу. У входа за столом сидел дневальный, по  коридорам сновали
люди, все они были сильно возбуждены.
     - Мы русские добровольцы, нам треба пуковника Крисмановича, - обратился
Григорий к дневальному. Ответа он не услышал -  в следующую секунду во дваре
с  оглушительным  грохотом  разорвался  снаряд, со  звоном полетели  выбитые
стекла,  сверху посыпалась штукатурка.  Не  успел  Григорий сообразить,  что
произошло,  как рядом рванул еще один, и наступила  тишина. Он  огляделся по
сторонам  -  на полу вперемешку лежали люди. Полковники и капитаны, майоры и
рядовые войники, они лежали и не спешили подниматься.  Немного выждав,  люди
стали  вставать  с веселым шумом, отряхиваясь и подшучивая друг над  другом.
Из-под стола вылез бледный как мел дневальный.
     - Нам треба пуковника Крисмановича, мы русские добровольцы,  - повторил
Григорий.
     - Путуйте право, четвертая соба слева.
     Трое  друзей  направились  в  указанную  сторону. За  спиной  слышались
одобрительные возгласы  сербов: quot;То  е  русы!quot;, quot;Сви русы  добры
борцы, не имают страх!quot;, quot;Люты, пуно люты!quot;
     - Кажется,  это они  про нас, - сказал Владимир.  - Они  думают, что мы
герои, а мы просто не успели понять, что происходит, три раздолбая!
     - Не, мужики,  нам  надо  научиться ловить мышей,  иначе  хлопнут,  как
куропаток! - воскликнул Санек.
     Полковник Крисманович,  не  задавая лишних  вопросов, тут  же  отправил
троих добровольцев на склад  за обмундированием и оружием. Склад находился в
подвале соседнего здания.  Пожилой серб-каптерщик долго возился  с  ключами,
наконец открыл массивные двери, скрылся за ними и через минуту вынес друзьям
три автомата.
     -  Садо путуйте на проходную к  шлагбауму, тамо чекайте двадесят минут,
за вами припутают и отведут на положай.
     -  То  есть как это, прямо вот так  сразу  - на  передовую?  - удивился
Санек.
     - Исто! - подтвердил каптерщик.
     - Только  вот с этим, и  больше ничего? - Санек  потряс в воздухе своим
автоматом.  -  А где запасные  рожки,  а подсумки,  гранаты,  каски, лифчик,
бронежилеты, где обмундирование, наконец?
     - Нема! - развел руками каптерщик.
     - Как это нема, когда должно быть?
     Старый  серб  тяжело  вздохнул  и  распахнул  двери  своего  склада:  -
Поглядай!
     Перед ними предстало  огромное  помещение, вдоль стен которого тянулись
деревянные  стеллажи. Стеллажи были  пустыми,  только  у стены в  углу стоял
десяток  карабинов СКС,  да на полу  лежал  старый немецкий  пулемет  МГ-34,
времен Второй мировой войны.
     - М-да! - произнес Григорий. - Стратегические запасы Войска Сербского!
     Тем временем серб внимательно посмотрел на  обувь Александра. Санек был
обут в кроссовки, сильно стоптанные и побитые.  Серб покачал головой: "Треба
тражичь", - и он указал на кучу обуви, сваленную в углу. Обувь была бывшая в
употреблении, тем не менее Санек сумел найти себе пару еще крепких ботинок с
высоким  голенищем. Владимир с Григорием от  поисков  отказались.  Еще Санек
нашел широкий ремень с двойной портупеей, тоже бывший в употреблении.
     Чуть позже они уже были  на проходной и поджидали провожатого. Григорий
вынул из сумки свой камуфляж и стал облачаться в него. Владимир сделал то же
самое. Санек смотрел на них с завистью.
     - Александр! - обратился к нему Владимир. - Я с собой  взял двое  брюк,
толстые и тонкие, одни из них твои.
     - А я дарю тебе камуфляжную рубашку, примерь. - сказал Григорий.
     - Ну спасибо, вы просто благодетели, - воскликнул Санек.  - А как же ты
без рубашки?
     - А у меня тельняшка есть, как  раз под камуфляжной курткой  будет даже
ничего.
     - Ты случайно не в десанте служил?
     - Нет,  но я прошел  на байдарках по рекам и озерам нашей страны тысячи
километров.  Один раз  даже пересек Белое море, так  что  имею право  носить
тельняшку.
     Когда  все  трое  переоделись,  Григорий  одобрительно  оглядел себя  и
товарищей: - Ну вот, теперь мы хоть на воинов стали похожи.
     Тем временем с КПП подошел серб, которого они ждали, он поздоровался, и
они  двинулись  на положай.  До передовой  линии  было недалеко, всего  лишь
триста  метров. Они двигались через какую-то разбитую фобрику быстрым шагом,
гуськом друг за другом.  Неожиданно их проводник остановился. Впереди лежало
открытое пространство.
     - Бырзо бежи и чувайся, - сказал провожатый. Он немного подождал, затем
сорвался с места пересек  открытое  пространство и прыгнул в окоп. Григорий,
Владимир и Санек по очереди проделали то же самое.
     Перед тем, как двинуться дальше, серб предупредил: "Ни смиеш выглядать,
ни смиеш  причать,  муслиман  су близу".  И они двинулись по ходу сообщения.
Окоп был  неглубокий,  идти приходилось согнувшись в три погибели. Время  от
времени над головами  с  жужжанием проносились пули, в одном месте проводник
остановился  и, наклонившись  к  уху Григория,  прошептал:  "Муслимане десет
метров! - серб ткнул рукой в правую сторону. - Тамо!" Григорий кивнул, и они
двинулись  дальше. Окоп  привел их к  скверу  между  двумя домами.  Едва они
вылезли из окопа,  как из  подъезда навстречу устремились двое сербов. Сербы
внимательно оглядели вновь прибывших, но едва они увидели нашивки на рукавах
- суровые лица дрогнули, на них засияли улыбки.
     - Русы, добровольцы! С нами русы!
     Из домов стали вываливать другие сербы.
     - Русы, братушки, код нас дошли!
     Владимира. Григория и Александра обнимали, хлопали  по плечам и спинам.
Им  что-то  с  жаром  объясняли.  Особенно  нравились  сербам   их  нашивки.
Изобретенные  демократами  с  целью  поглумиться  над  Русской  Армией,  они
оказались очень кстати в Боснии. Дело в том, что сербы, чтобы отличать своих
в бою, нашивали себе  на рукав  три полоски в виде  своего знамени: красную,
синюю и  белую. Поэтому русская нашивка с изображением  русского стяга сразу
же говорила, на чьей стороне ее владелец. Надпись "Россия"  объясняла почему
флаг перевернут. Слова "Вооруженные Силы" были окончательным и исчерпывающим
дополнением.
     Как  только прошел первый восторг, сербы повели троих друзей в подъезд.
Они  прошли через  две комнаты. усыпанные  каким-то мусором, и  оказались  у
стены. В ней были пробиты две  бойницы. Григорий глянул в одну из них. Перед
ним в  двадцати  метрах возвышался пятиэтажный дом, там уже были мусульмане.
Дом был сильно изуродован осколками и снарядами. Между домами лежали скверы,
заросшие  травой. Трава  была по  пояс, кусты  усыпаны алыми  цветами. Ровно
посредине стояло три  легковых автомобиля, поставленные здесь с начала войны
и  превращенные  теперь  в  решето.  Заросшая  детская  площадка  с  ржавыми
качелями.  Слева  простирался  знаменитый  Сараевский  аэродром, а  над  ним
высилась гора Игман.
     В 1992 году события в  Югославии  развивались стремительно. Сначала  от
Югославии отделилась Словения и почти сразу же за ней Хорватия. Чуть позже -
Босния. Не решив еще  связанных  с  этим  юридически-правовых  вопросов,  не
создав  ни   армии,  ни  полиции,  ни   административно-правовой   структуры
государства,  главари этих  новых образований в  спешном  порядке  принялись
изменять  состав  населения   в  своих  вотчинах,  естественно,   в  сторону
уменьшения  числа сербов.  Решали  они  эти вопросы без затей. Сербов просто
резали. Особенно  старались в землях,  которые исторически были сербскими, и
где сербов было большинство. ЦРУ  и другие  шпионские банды  западных  стран
готовились к этому давно.  Много лет они вели подрывную деятельность  против
Югославии. Они создавали тайные склады  оружия, отряды боевиков,  не скупясь
снабжали деньгами  разные "партии"  и "движения".  Вся эта  огромная скрытно
проделанная  работа дала свои страшные всходы в  1992  году. Варфоломеевская
ночь во Франции меркнет по сравнению  с тем,  что испытали сербы  в конце XX
века. В городах Сребреница,  Жепа, Горожда и многих  других сербов не просто
убивали, а убивали с сатанинской жестокостью. Перед  тем, как умертвить,  их
изуверски  пытали. Вырывали  раскаленными клещами у женщин груди, выкалывали
глаза,  ломали  позвоночник,  вырезали  детей  из  чрева  еше живых  женщин,
заливали  лицо  расплавленным свинцом. Мусульмане воскресили давний обычай -
сажание на кол. Человек, проткнутый снизу тонким колом определенным образом,
продолжает   висеть  на  колу  живым  иногда   до  двух  суток.   В   общем,
общечеловеческие ценности внедрялись в самом полном объеме.
     Впрочем, видимо, события стали развиваться слишком быстро, не так,  как
просчитывали западные общечеловеки, творцы нового  мирового порядка, поэтому
произошла некоторая несогласованность  в действиях.  В  некоторых  городах и
местностях уже шла  резня, а где-то было тихо и спокойно. Там, где еще  было
спокойно, сербы не стали ждать, когда очередь дойдет  и до них, и взялись за
оружие.  Дело в  том,  что  помимо регулярной  армии  в  Югославии  были еще
батальоны  территориальной обороны. Оружие этих  частей было почти в  каждом
городке, в каждой крупной  деревне. Его-то  и захватили сербы, создавая свои
отряды самообороны. В  городе Ярогатица и в ряде других мест сербы буквально
на  считанные  часы  опередили мусульман. Подразделения  Югославской армии в
некоторых  местах были деморализованы  и  разоружены боевиками  мусульман  и
хорватов. В других местах, где во главе частей стояли решительные и толковые
офицеры, они сумели  пресечь  все поползновения националистов и имеющимся  у
них оружием вооружить  сербов.  Началась гражданская  война.  Вначале  сербы
действовали  разрозненными отрядами, позднее руководители общин  и  скупщин,
управлявших сербскими  областями, объединились  в  государство  - Республику
Сербскую, а  отряды  самообороны  - в  Войско  Сербское. На землях,  которые
формально входили в Хорватию, было образовано  государство  Сербская Краина.
Хорваты и мусульмане  также свели все  свои  бандитствующие  отряды в одиное
целое, образовав две армии - хорватскую и мусульманскую. Соединенные Штаты и
европейские страны  НАТО,  не  жалея  средств, принялись в  спешном  порядке
вооружать  эти  новые  армии  самым современным  оружием.  Тысячи  натовских
офицеров были направлены в Югославию в качестве советников и  для подготовки
и  обучения  мусульманско-хорватских бандитов.  Во  многих  крупных  городах
Европы  открылись конторы  по вербовке  наемников.  Уголовное  отребье  всех
мастей устремилось широким потоком в хорватскую и мусульманскую армии.
     Каждый наемник получал  по 3500 долларов в  месяц.  Сербы  изнемогали в
неравной борьбе.  Противник имел  подавляющее  превосходство  в вооружении и
численности, но отличался низкими моральными качествами. Сербы поставили под
ружье все мужское  население,  от  мала  до велика, но даже после  этого  на
одного сербского воина приходилось по четыре вражеских солдата.
     Население города Сараево до войны составляло шестьсот тысяч человек, из
них  сербов  было двести  тысяч.  Сербы  в  основном жили  на  окраинах  и в
прилегающих местностях. То же самое было и в других городах. Это объясняется
тем,  что во  время Второй мировой  войны немцы руками мусульман  и хорватов
истребили несколько миллионов сербов, в  основном в городах. Погибла большая
часть сербской  интеллигенции, врачи,  инженеры,  учителя,  а их места после
войны заняли мусульмане  и  хорваты.  Все  происходило точно  так же, как  в
России после  революции,  когда еврейское  ЧК уничтожало  в  первую  очередь
интеллигенцию, выкорчевывало интеллект нации,  а их места занимали евреи.  В
Югославии  коммунист Иосип Броз  Тито  все это тоже одобрял  и  поддерживал.
Разглагольствуя  об   интернационализме  и  равенстве,   коммунисты  втихаря
продолжали политику фашистов: сербов постепенно вытесняли из крупных городов
в  деревни.  Сложная система льгот и  привилегий давала муслиму, хорвату или
албанцу преимущество при поступлении в  ВУЗы. Точно как и в СССР, где любому
неучу  из  какой-нибудь  Чечни  или  Дагестана,  Молдавии  или  Адыгеи  было
гарантировано  самим   правом   рождения  преимущество   перед  русским  при
поступлении в ВУЗ или даже аспирантуру.
     В  Сараево заранее  были  созданы  тайные  склады  оружия,  численность
мусульманских боевиков составляла двадцать пять тысяч так называемых зеленых
беретов.  Сигналом  для  выступления  послужил  расстрел  сербской  свадьбы.
Жениха,   невесту,  их  родителей   и  гостей  убили  прямо  на   ступеньках
православного храма. После этого начались  массовые убийства в самом городе.
Зеленые  береты  действовали  решительно  и  безжалостно.  В  центре  города
находились казармы  имени маршала Тито.  Воинская  часть, размещенная в этих
казармах, была окружена и скована  боевиками. Командованию этой  части  было
предложено  покинуть город, при  этом  мусульмане обещали  беспрепятственный
выход, но как только колонна вышла из  военного  городка, она была вероломно
расстреляна. После  этого  мусульмане  распоясались окончательно, и началась
настоящая  вакханалия.  Спасаясь  от озверевших фанатиков,  сербы бежали  на
окраины, туда,  где подавляющее большинство составляли сербы.  Вокруг города
население также было сербским, там же  находилось несколько крупных воинских
частей,  где  офицеры  были  сербами.  Более  того,  Сараево  лежит  на  дне
котловины,   а   вокруг   него   возвышаются  горы,   с   которых  прекрасно
просматривается  и   простреливается  весь   город.  Котловина  оказалась  у
мусульман,  а  горы  -  у  сербов.  Сказался  "военный  гений"  американских
советников,  заранее  тщательно подготовленная и просчитанная операция  была
скомкана  из-за их вопиющего непрофессионализма.  Давно известно,  что  воин
всегда  занимает господствующую  высоту, а бандита - всегда тянет  в  темные
лощины. Как  только сербы  вооружились, разобрались  по  отрядам и  наладили
взаимодействие,  вопрос  о  взятии  Сараева  уже  не  стоял.  Кольцо  вокруг
мусульман  стало сжиматься. Медленно но верно  сербы освобождали квартал  за
кварталом,  улицу  за  улицей,  и  не  уйти  бы   мусульманским  убийцам  от
справедливого возмездия, если  бы к ним на помощь  не  пришли американские и
европейские общечеловеки. На весь мир раздались попли и завывания о сербских
зверствах,  о  сербском фашизме,  о  том,  что  сербская  агрессия  угрожает
безопасности  всего  человечества.  Профессиональные  манипуляторы   людским
сознанием с экранов телеящиков без устали обвиняли сербов в самых немыслимых
преступлениях.  ООН  и  НАТО  предъявили  сербам   ультиматум  -  прекратить
наступление,  отвести от  города  тяжелую  технику  и передать  войскам  ООН
Сараевский аэродром для доставки продовольствия  "мирному" населению города.
За аэродромом высилась  гора Игман,  за  которой лежали  земли,  захваченные
мусульманами. Сербы овладели Игманом  после жестоких  и кровопролитных боев.
Гору также потребовали  отдать  "миротворцам" ООН, как знак доброй воли. Так
собственную  военную  бездарность  компенсировали мировым  давлением.  Сербы
вынуждены были выполнить все эти требования, и тут же на сараевский аэродром
целыми  косяками полетели натовские самолеты. Они везли  "мирному  населению
города"  танки  и  ракетные  установки  залпового  огня,  тяжелые  орудия  и
управляемые ракеты, ну и всякую мелочь вроде винтовок, автоматов, патронов и
гранат. Гору  Игман "миротворцы" на  следующий  же день  после  ухода сербов
передали  мусульманам,  тоже  видимо  "в знак  доброй  воли". "Добрая  воля"
общечеловеков позволила  мусульманским бандитам  в Сараево  иметь  отдушину,
через  которую  они  могли  общаться  со своими подельниками ,  захватившими
другие  земли  в  Боснии. Труднее  пришлось  мусульманам в городах  Горажда,
Сребреница  и  Жепа.  Эти города были  полностью окружены  сербами.  И здесь
сказались  низкие  боевые  и  моральные  качества мусульманского  воинства и
полная военная  бездарность  их  американских  советников  и  командиров. Но
муслики и там унывали недолго, "миротворцы" ООН быстро наладили их снабжение
оружием и всем необходимым через сербские земли.
     Главарем у мусульман, вернее, председником, был некий Алия Изетбегович,
в  прошлом офицер войск СС  и военный преступник.  Во  время  второй мировой
войны он служил в мусульманской  дивизии  "Ханджар"  ("Кинжал" в  переводе),
возглавлял детский  концлагерь в местечке  Осиновац,  работал  в  молодежной
фашистской   организации.   К   власти   он,   естественно,   пришел   путем
демократических выборов. Алия обещал, что как только он станет председником,
то  сразу решит сербский вопрос, и слово свое сдержал. Уцелевшие после резни
сербы были отправлены в концлагеря, дети. отнятые у  родителей  - в  детские
дома, где  им  делали  обрезание и  воспитывали в  мусульманском духе, чтобы
вырастить из  них  новых  янычар. Молодых и красивых  девушек -  в публичные
дома.




     Григорий,  Владимир  и  Александр  двигались  по  полутемным  комнатам.
Впереди шел серб по имени Ниделько. Он знакомил русских с сербской обороной.
В одной из комнат они увидели массивный  пулемет ДШК, бойница перед ним была
закрыта досками. Ниделько кивнул на пулемет и сказал: "Ни смиеш пуцать, пока
нет муслиманского напада".
     -  Уразумел. Значит,  огонь  из  него можно  открывать только в  случае
наступления противника?
     - Да, да,  сигурно! -  кивнул Ниделько. Они двинулись  дальше. В других
местах в стенах также были устроены бойницы,  возле них стояли готовые к бою
пулеметы.
     - Здесь тоже нельзя пуцать? - спросил Григорий
     - Исто, треба чекать напад.
     Григорий  заглянул  в  бойницу,  перед ним  была  обширная  комната,  в
противоположном конце которой  было окно. Ствол пулемета  смотрел как раз  в
это  окно. Окно резко ограничивало пулемету сектор обстрела, но зато попасть
в огневую  точку было непросто. Стена, в которой была пробита бойница,  была
дополнительно укреплена мешками с песком.
     - А ведь ее, пожалуй, и гранатомет не возьмет, - сказал Владимир.
     - Да, сербы умелые ребята, - подытожил Санек.
     Они  прошли еще немного, в  соседних комнатах были устроены точно такие
же  пулеметные  точки. Сектора обстрела всех  этих  пулеметов  пересекались,
дополняя и усиливая  друг друга, в  случае атаки  противник был  бы встречен
просто шквалом огня.
     - Да,  хитро  придумано!  - произнес Санек,  как  бы  размышляя вслух.-
Небось, у них тут еще и минные поля есть, слышь, Ниделько?
     - Мина има, има пуно! - и Ниделько принялся подробно рассказывать,  где
и  как  расположены  минные поля. Григорий  тем  временем глянул в очередную
бойницу,  перед  ним в  двадцати метрах  по-прежнему возвышался дом, занятый
мусульманами. За  ним  всего лишь  через семьсот метров были опять  сербские
укрепления, сербам достаточно было бы сделать навстречу друг другу по четыре
сотни  шагов,  и  мусульмане  были  бы отсечены  от  аэродрома  и  полностью
окружены.  Мусульманские  укрепления были спереди, были и справа. Сзади  был
дом,  занятый сербами, а  за ним стояла  школа, занятая  мусульманами. Таким
образом, укрепление, куда попали три наших героя, было  окружено противником
с  трех сторон.  Раньше вся эта местность  была в руках  у  мусульман, потом
Войско Сербское после упорных боев освободило эти дома, в том числе и школу,
но  школу  не  заняли.  Сербские  командиры  стали  спорить,  кто должен  ее
оборонять. Дело в том, что в каждом подразделении была  нехватка людей. Пока
сербские начальники  выясняли и обсуждали, школу заняли  мусульмане.  Теперь
она глубоко  вклинивалась  в  сербскую  оборону  и доставляла  сербам  массу
неприятностей.  В  школе располагалось  подразделение  специальной  бригады,
специальцы  Викича.   Это  было  одно   из  лучших   ударных   подразделений
мусульманской армии.
     Ниделько  провел русских  добровольцев по всей  линии обороны, подробно
рассказывая, где и как расположены минные поля.
     - Да-а! - произнес Санек,  когда  Ниделько закончил. - Их тут не просто
много, а их тут, как у суки блох. - Он неприятно поежился.  Тем временем они
вышли  из дома  и встали на  улице.  Между домами с  той стороны,  где  были
мусульмане, тянулась стена, сложенная из бетонных плит. Над стеной на уровне
верхних этажей от  дома  к дому тянулись  веревки, на  которых висели старые
одеяла  и  покрывала. Они  защищали от  снайперов,  не  позволяя  противнику
стрелять прицельно. Двое сербов подкрались к пролому в стене, и один из них,
обращаясь к  специальцам, засевшим  в школе, крикнул:  "Эй,  мусли,  с  нами
русы!" В ответ застрочил мусульманский пулемет. Сербы со смехом отскочили от
пролома. Едва пулемет  замолк, как с  другого  конца здания  раздался  опять
крик: "Эй,  мусли,  с  нами  русы!"  На  этот  раз ударило  сразу  несколько
пулеметов и автоматов, специальцы явно нервничали.
     -  Ты  погляди, как  они  их  дразнят,  -  сказал Санек. - Похоже,  они
мусликов пугают нами.
     Обстрел продолжался несколько минут, но  едва наступила тишина, как все
сербы, что были на позиции, дружно крикнули: "Мусли, с нами русы!"
     Мусульманская  линия  буквально взорвалась  от  пулеметных и автоматных
очередей, сербы тут же ударили  в ответ. Со страшным  грохотом в дом угодило
сразу несколько  вражеских снарядов. Друзья едва успели укрыться в подъезде,
как во дворе стали рваться мусульманские  мины.  В ответ заговорила сербская
артиллерия, перестрелка  становилась  все ожесточенней и яростней.  С визгом
проносились  над  головой ракеты и  густо  рвались в  тылу, ухали  мины,  со
страшным  грохотом взрывались снаряды. Это продолжалось  около часа, наконец
перестрелка стала стихать и вскоре  прекратилась.  Но едва наступила тишина,
как сербы  снова  дружно  крикнули: "Мусли, с  нами русы!"  Тишина  была  им
ответом. "Мусли, с нами русы!" -  снова раздался  победный  клич  сербов. "С
нами  русы!  С нами русы!" - эти слова  летели от окопа к окопу  вдоль  всей
линии противостояния. Сербы подхватывали их и передавали  дальше, как боевой
клич. Мусульмане молчали.
     - Сломали уродов! - сказал  Григорий, отходя от  бойницы и  перезаряжая
свой автомат.  - А я  н не  знал, что мы такие крутые, кто бы  мог подумать!
Уважают гады!
     - Выходит, быть русским - великая честь, - произнес Владимир.
     В нескольких комнатах сербы устроили что-то вроде казармы. Из брошенных
квартир понатаскали различную мебель, диваны, кушетки, двухспальные кровати,
мебельную стенку из редкой породы дерева,  где теперь  вместо  посуды лежали
патроны,  гранаты и  автоматные  рожки.  В  углу  стоял телевизор.  Григорий
повернул выключатель,  и на экране появилось женское лицо, это была  ведущая
мусульманского телевидения.
     -  Сегодня  на  помощь сербским  агрессорам в  Сараево припутывала рота
русских  наемников.  Все  эти  плаченики  в  прошлом являются  злочинцами  и
криминальцами,  за многими из  них  тянется кровавый  след по всему миру.  В
районе Добрыни русска  чета пошла  в напад,  - Девица  исчезла,  и на экране
появились улицы Сараево. Трое друзей увидели дом, где они сейчас находились,
но  только с мусульманской стороны.  Съемка  была  сделана в  разгар дневной
перестрелки, строчили пулеметы, ухали мины, один за другим в дом угодило два
мусульманских  снаряда,  разворотив  часть  стены.   Смотрелось   это  очень
впечатляюще. Потом стали  мелькать кадры с мусликами в разных позах. Муслик,
стреляющий с колен, муслик, стреляющий из положения лежа,  муслик, бросающий
гранату  и,  наконец,  целая  куча  мусликов,  куда-то бегущая.  -  ...После
упорного боя, который длился около часа, наши  храбрые бойцы отбили жестокий
напад. Вся чета  русских плачеников уничтожена. - На экране появились снятые
крупным планом  тела убитых в  камуфляжной форме. - Так бесславно закончился
бой для русских ратных злочинцев.
     - Поздравляю вас, господа! - сказал Григорий. - Вы все уже уничтожены.
     - Какая досада, - отозвался Санек. - Так быстро, что даже повоевать  не
дали. Ну ничего, мы воскреснем, как птица Феникс из пепла.
     - Забавное у них телевидение, ну прямо как у нас, один в один.



     Григорий  сидел  возле  бойницы  и  напряженно  всматривался  в  ночную
темноту. Он был на  посту, или, как говорили сербы, на страже. По-прежнему в
двадцати  метрах  перед  ним возвышался дом,  занятый мусульманами, от ветра
скрипели  ржавые  качели и шелестела высокая трава. Григорий прислушивался к
этим  звукам, пытаясь  распознать  в  них что-либо подозрительное.  Враг был
рядом, всего лишь в двух десятках метров притаились его часовые. Григорий их
не видел,  но  чувствовал,  ощущая  их враждебное  присутствие.  Медленно  и
напряженно тянулось время. С тех пор, как они приехали в Сараево, прошел уже
месяц,  но  Григорию  казалось, что прошла целая вечность,  он потерял  счет
дням, они  все были однообразны  и похожи друг на друга.  Сутки делились  на
промежутки  времени, когда он  нес стражу у бойницы, и часы отдыха, когда он
смотрел  телевизор  или  играл в шахматы  с друзьями. Отправляясь на  войну,
Григорий мысленно  готовился к  лихим  атакам,  к жестоким  и кровопролитным
боям, но вместо этого каждую ночь он сидел  возле бойницы и до рези в глазах
в  полной  тишине  всматривался  в ночную  темень.  Это была  изнурительная,
изматывающая позиционная война в городских условиях - один из  самых сложных
видов боевых  действий,  когда пристрелян каждый  клочок земли, полным-полно
мин, и  с каждым  днем противники совершенствуют свою  оборону, делая ее все
более и более изощренной.
     Было  тихо, но  Григорий знал, что достаточно лишь чиынуть, и тут  же к
тебе  прилетит  граната,  пущенная  из гранатомета,  или ударит  очередь. За
спиной почувствовалось чье-то дыхание. Григорий обернулся,  перед  ним стоял
Санек. Не говоря ни слова, Григорий уступил ему место у бойницы и, осторожно
ступая,  двинулся  по коридору.  Дойдя до  своей комнаты, не  раздеваясь, он
плюхнулся на огромную двухспальную кровать и тут же уснул.
     Утром  следующего  дня  мусульманское  командование  решило  перейти  в
наступление и разорвать кольцо сербов, сжимавшее их почти со всех сторон. По
всей  линии  загрохотала канонада, мусульмане  открыли огонь  из  всех видов
оружия.  Сербы  лениво  отвечали  им  из  автоматов,  явно  пытаясь  убедить
противника в  своей  слабости,  но муслики все же  не спешили идти в атаку и
продолжали прощупывать сербскую оборону огнем. Так продолжалось два дня,  на
третий муслики все-таки решились и предприняли наступление на Илиджу. Илиджа
находилась напротив того места, где были трое друзей.
     Григорий и Владимир сидели за крупнокалиберным пулеметом ДШК, готовые в
любую минуту открыть огонь. Всего лишь в семистах метрах от них шел жестокий
бой, а здесь  было тихо. Рядом, возле  бойницы,  сидел Санек и мастерил себе
лифчик  из  старой  плащ-палатки.  На  своих  боевых местах  застыли  сербы.
Отчетливо доносились разрывы  снарядов, трещали автоматы, рвались гранаты. К
вечеру бой  прекратился.  Несмотря  на  отчаянные  усилия, муслики не смогли
продвинуться ни на метр. Наутро на фронте наступило затишье.
     Было утро, ярко светило августовское солнце. Григорий сидел у пролома в
стене и наблюдал за окном, расположенным на пятом этаже в доме напротив. Это
окно давно уже было на подозрении. По всей видимости, именно оттуда время от
времени постреливал мусульманский  снайпер. Друзья караулили его уже неделю.
Григорий глянул на часы, было девять утра, от  долгого сидения в одном и том
же  положении у  него  затекли ноги.  Он  хотел уже  изменить  позу и  сесть
поудобней, как вдруг  в  окне мелькнула  чья-то  тень.  В следующую  секунду
Григорий  вскинул  автомат,  заранее  заряженный  трамблоном,  и  выстрелил.
Трамблон угодил точно в окно, раздался оглушительный взрыв,  через мгновение
Григорий  уже  катился  вниз по  лестнице.  Запоздало затрещал мусульманский
пулемет, где-то в верхних  этажах рванула мусульманская  граната. "Идиоты, я
же не оттуда стрелял", - подумал он. На первом этаже его ожидал Владимир.
     - Ну как? - спросил он.
     - Убил гада!
     - А может...
     - Никаких может! - перебил Григорий. - Тень в окне я видел отчетливо.
     - Ну слава Богу, а то я уже засомневался, не померещилось ли мне.
     - Точно замочил!
     - А гранатометчик их откуда бил, не обратил внимания?
     - Откуда-то снизу.
     - Русы! - в дверном проеме появился серб Ниделько. - Вас тамо тражут.
     - Кто это нас ищет?
     - Тамо, - и Ниделько заговорщически улыбнулся.
     Они выскочили на улицу и увидели, как к их подъезду  шли пятеро крепких
парней. Трое  были одеты  в  новенький сербский  камуфляж, двое других  -  в
полевую офицерскую форму Советской Армии.
     -  Мужики! - радостно  крикнул Григорий, бросаясь  навстречу.  Владимир
последовал за ним. Из домов высыпали сербы.
     - Русы припутывали!
     - До нас еще русы долазили! - слышались радостные возгласы.
     После первых  бурных объятий  и приветствий  вновь прибывших привели  в
комнату, где располагалась  казарма. Двое были кадровыми офицерами: Сергей -
выпускник  Донецкого военно-политического училища, за что  сразу же  получил
прозвище "Комиссар", Юрий - из Белоруссии, старший лейтенант войск ПВО. Олег
Бондарец,  молодой парень  из  Киева.  Андрей,  студент из Москвы,  и  Петр,
двадцатипятилетний  парень, тоже из  Москвы,  со  светлыми русыми волосами и
темно-синими, как морская волна, глазами, а может быть, даже голубыми. Таких
глаз Григорий никогда в  жизни не  встречал, и он  с  удивлением  смотрел на
молодого парня. Петр сидел в углу и скромно молчал.
     "Где-то я его видел" - подумал Григорий, но вспомнить так и не смог. Он
судорожно напрягал свою память,  но все  было тщетно. -  "Нет, определенно я
его где-то видел". Он стал внимательно наблюдать за парнем.
     Тем  временем  сербы  открыли  несколько  банок консервов  и  принялись
угощать  вновь прибывших. Петр был  среднего роста, обычного телосложения  и
поначалу не произвел впечатления сверхсильного человека, но присмотревшись к
нему, Григорий  увидел, что  движения у него  четки,  необычайно отточены  и
ловки. Было ясно, что парень хорошо тренирован.
     - Ты случайно спортом не занимался? - спросил его Григорий.
     - Ну так, немного, - ответил Петр.
     - А каким?- не унимался Григорий.
     - Ну конным.
     Неожиданно Григорий вспомнил - "Точно он!"
     - Слушай,  а это не про  тебя  ли  год назад  передача была? Ты больную
лошадь спас.
     Петр окончательно засмущался, мгновенно покраснел и часто-часто замигал
своими красивыми  глазами. С детства он любил коней, лихих стройных скакунов
и мощных  тяжеловозов. Впрочем, любил он и кошек, и  собак, и птиц, это  был
добрый,  открытый,  излишне   наивный  и  доверчивый  человек.  Из-за  своих
прекрасных  душевных качеств он много раз обжигался, то и  дело наталкиваясь
на злых людей, но все равно не менялся. В юности он увлекался конным спортом
и вскоре стал мастером спорта. Ему уже было за двадцать, когда однажды зимой
в лесопарке он наткнулся на больную  лошадь. Стояли лютые, трескучие морозы,
и лошадь умирала, на тощих боках от голода у нее выпирали ребра, ноги уже не
держали, и она лежала на боку. Она принадлежала какому-то конному хозяйству.
Рассчетливые  хозяева посчитали, что невыгодно  кормить  и содержать больное
животное, и выгнали лошадь на улицу. Петр не мог пройти мимо и взял лошадь к
себе домой! В двухкомнатную квартиру!!! Когда  лошадь окрепла, он  пристроил
ее  в  какое-то конно-спортивное  хозяйство. Телевизионщики, узнав  об этом,
сняли о Петре  передачу  и  выпустили в эфир. Теперь Петр  приехал воевать в
Сербию, потому что считал сербов своими братьями.
     В  углу  затрещал полевой телефон. Ниделько  взял трубку  и,  послушав,
сказал:
     - Сюда еще один доброволец идет, встречайте.
     Всей толпой они высыпали  на  улицу и увидели приближающегося человека.
Он был высокого роста, широкоплечий, косая  сажень в плечах. Ему было жарко,
и сняв рубашку, он  нес ее  в руке. В другой  руке он нес пулемет Дегтярева,
причем с  такой же легкостью, как и рубашку. Играли на солнце его чудовищные
мышцы. Волосы были светлые, лицо суровое, как будто высеченное из камня.  Он
шел уверенной,  могучей, твердой поступью, слегка вразвалочку, и во всем его
облике,  в каждом  движении, в  каждом шаге чувствовалась такая мощь,  такая
сила воли и духа, что Григорий невольно залюбовался.
     - Да это же Медведь! -  воскликнул Юрка. - Медведь-уничтожитель,  я его
по Приднестровью  знаю.  Он на  Кицканском  плацдарме ротой  командовал. Эй,
Влад!  - и  Юрка рванулся навстречу. Влад  остановился, строго  посмотрел на
Юрку, и вдруг его суровое лицо дрогнуло и расползлось в  широкой добродушной
улыбке. Он обнял Юрку, похлопал по плечу так, что Юрка с трудом удержался на
ногах,  а потом  обратился к  остальным:  -  Здорово,  мужики,  принимайте в
товарищество.
     На вид ему  было  лет  тридцать-тридцать пять. Тут взгляд его  уперся в
Андрея, и улыбка мгновенно исчезла с его лица: - И ты здесь?
     - Мир тесен, - сказал Андрей.
     - Хвост тебе еще не отрубили?
     - Как видите, Владислав Юрьевич.
     Чуть позже они сидели в комнате, ели  консервы и пили крепко заваренный
чай. Когда Андрей  вышел,  Григорий  обратился к  Владиславу:  - Слушай,  ты
извини,  вообще-то  это ваше  личное дело, а с  другой  стороны  нам воевать
вместе, поэтому скажи - что у вас с Андреем?
     - Да в общем-то ничего, - сказал Влад. -  Я одно время преподавал у них
в  институте,  а он  был  моим студентом.  У него  голова золотая, он просто
гений. Программист от Бога. Все было хорошо, Андрюшу  оставили на кафедре  и
прочили ему  большое научное  будущее,  но  началась перестройка,  и Андрюша
сдвинулся на деньгах. Решил открыть свое дело и открыл. Набрал заказы и стал
лечить компьютеры. Знаешь, есть такая вещь, как компьютерный вирус. Так вот,
Андриша составлял профилактические программы, ну и  прогонял их. Слава о нем
росла, и заказы  посыпались  со всех сторон, ну и деньги тоже. Но вскоре ему
показалось  этого  мало, и  Андрей  стал составлять такие программы, которые
излечивали компьютер  от  одного  вируса и тут  же  заражали другим.  Причем
другой  проявлялся  не  сразу,  а  некоторое  время  спустя,  скажем,  через
полгодика. И люди опять шли к Андрею и опять платили  ему деньги, и он опять
излечивал компьтер,  и... снова  заражал. Дальше больше,  его  вирусы  могли
мутировать,  изменять свои свойства,  размножаться. Список его  клиентов,  а
точнее жертв, рос с  каждым днем,  деньги текли  к  нему уже  рекой. Правда,
грабил он  в  основном  новых  русских,  тех у  кого  папа  с мамой  господа
государственные преступники и разворовали всю страну. Простых людей  Андрюша
не обижал. Кончилось все тем, что его фокусы с программами в один прекрасный
день  всплыли, а поскольку  среди его клиентов было много влиятельных людей,
то  на него была  объявлена настоящая охота. Как он остался в живых, как его
не посадили, одному только Богу известно. Ну, институт, естественно, побоку,
учеба тоже. -  Владислав умолк, затем взгляд  его  остановился  на новеньком
сербском камуфляже, в который были одеты Олег и Петр, и он спросил: - Откуда
у вас эта прелесть?
     - А это нам капитан Гайворон, командир Касидольского  батальона, выдал.
Мы  когда в Луковицы ехали, то  на дороге  его машину тормознули,  он  нас и
подвез до штаба, а  перед этим к нему в  батальон заехали. Дал нам  форму из
своих личных запасов. Неплохой мужик.  Приехал бы ты на пару часов пораньше,
и тебе бы досталось, - сказал Олег.
     -  На  следующий день Григория и Владимира  вызвали в штаб батальона. В
штабе было много всяких начальников, но говорил с русскими  один - Александр
Петрович. Русским языком он владел в совершенстве,  потому как  сам был тоже
русским, внук белого офицера, родившийся и выросший в Югославии. Ему было за
сорок, и жена его тоже была русская, и тоже внучка белых эмигрантов.
     В  сербском войске Александр Петрович возглавлял другий батальон (слово
"другий" в переводе  означает второй, а Петрович - не отчество,  а фамилия).
На стене висела огромная карта.
     - По донесению нашей разведки,  вот  здесь, - Александр Петрович указал
точку на карте,  - противник завтра перейдет в наступление. Ваш отряд решено
перебросить  туда  на  усиление.  Через  час вы должны  быть готовы. За вами
придет машина. Вам все ясно?
     - Так точно!
     - Тогда с Богом, господа! - и Петрович пожал им на прощание руки.
     Меньше чем через час они уже шли по улице, направляясь к месту, где  их
должна  была  ждать  машина. Две пожилые женщины  смотрели на  них,  стоя на
тротуаре. - Русы, - сказала одна из них. - В горы идут. - Помогай им Боже, -
и женщина перекрестила добровольцев в спину.
     На дороге их уже ждала боевая машина пехоты или, как называли ее сербы,
"борбено  возило  пешадье". На этой  борбене возиле  наши герои  двинулись в
путь. Они ехали по  пустынной дороге, слева и справа высились горы, поросшие
лесом.  Это были красивые места, и русские добровольцы смотрели по сторонам,
как завороженные.
     Сербское  войско  насчитывало около  ста  тысяч  человек и  делилось на
девять  корпусов.  Каждый  корпус насчитывал от восьми  до  двенадцати тысяч
воинов.  Корпус в свою очередь делился на  бригады  от  400 до 1500 человек.
Помимо пехотинцев  или  пешатийцев,  как говорили  сербы,  бригада  имела  и
танковые  подразделения,  и  установки  залпового  огня,  и  артиллерию,   и
минометы,  и зенитные  комплексы. Благодаря своей огневой мощи они  обладали
большими возможностями  для  решения различных  боевых задач. Войско  сербов
представляло собой народное ополчение. Его ратники были от восемнадцати и до
восьмидесяти  лет,  с  разным уровнем  подготовки и степенью  пригодности  к
боевым действиям. Поэтому  войско делилось  на две  неравные  части: обычные
подразделения  и  ударные.  В  последние  брали только  добровольцев,  самых
отважных  и лихих, их бросали на  самые угрожаемые участки фронта, они шли в
наступление  в первых рядах,  освобождая села и  города, стояли  насмерть  в
обороне,  их  невозможно было опрокинуть и  заставить бежать, бросая оружие,
они всегда бились до конца, а если и отступали, то в полном порядке. Наличие
таких  частей  было очень  удобно  для сербского  руководства, мечта  любого
полководца - иметь  хотя бы один полк,  на который можно твердо расчитывать.
Но была и оборотная сторона медали. В боевых действиях гибли самые лучшие из
сербов, цвет народа,  его будущее.  Если  учесть, что  в  первую и во вторую
мировую  войны  сербы  понесли страшные  и  невосполнимые потери,  был выбит
основной  генофонд нации, и  теперь на поля  сражение ложились последние его
остатки.  Ставя  под  ружье  все  мужское  население,  сербские   власти  не
подкрепили свои  действия  соответствующими  жесткими  мерами,  поэтому  все
проходимцы и прохиндеи легко смогли избежать  воинской службы. Не составляло
никакого  труда  купить медицинскую  справку и  прикинуться шлангом высокого
давления, или сесть в автобус и уехать в Белград. Самые ушлые вообще  уехали
из  страны. Особенно много их было в Москве, где они, устроившись работать в
различные строительные артели, спокойно переждали всю войну. В то время, как
лучшие гибли, худшие уцелели, чтобы дать соответствующее потомство.
     Помимо стотысячного Войска Сербского было еще и Войско Сербской Краины.
Оно насчитывало тридцать пять тысяч человек и делилось на три корпуса. Таким
образом, сто  тридцать  пять тысяч  сербов  противостояли  двумстам  тысячам
хорватов и и  двумстам пятидесяти  тысячам  мусульман.  Боевые подразделения
сербов  носили  забавные  названия:  тигры,  львы,   пантеры,  белые  волки,
серебряные волки, волки с Дрины, кобры,  гепарды,  не войско,  а зверинец. У
мусульман, правда,  было  то  же самое,  но они как-то  все больше пернатыми
увлекались: черные ласточки, черные лебеди, джамильские  голуби, ну и всякие
там орлы,  ястребы, беркуты, одним словом, птичник. Видимо, их командующий в
прошлом был неудавшимся орнитологом.
     Борбено возило пешадье доставило русских добровольцев  до места, где до
войны  была  станция техобслуживания,  а теперь  размещался  опорный  пункт.
Дальше  предстояло идти  пешком  три километра.  Высоту,  куда  направлялись
добровольцы,  защищали  десять  стариков,  самому  молодому из которых  было
шестьдесят лет. "Дидова рать", шутили сербы. Но даже  таких подразделений не
хватало, и линия фронта не была сплошной.
     Русские добровольцы шли гуськом  друг за другом, держа оружие наготове.
Смеркалось.  В  этот  момент  муслики  и  перешли  в  наступление.   Вдалеке
послышались автоматные и  пулеметные очереди, взрывы гранат  и  приглушенные
вопли "аллах акба-а-ар". "Дидова рать" была вооружена  всего лишь карабинами
СКС,  поэтому,  дав по  наступающим  несколько  залпов,  поспешно отступила.
Мусульманская рота ворвалась на высоту и тут  же была накрыта артиллерийским
огнем.  Это  стреляла  их  собственная артиллерия.  Артиллеристы  перепутали
время. Пушкари старались вовсю, и снаряды ложились очень густо. Теряя убитых
и раненых, муслики с визгом бросились врассыпную.
     Едва обстрел  закончился,  на  высоту поднялся русский  отряд. Дымились
поронки, валялись  убитые и раненые. Григорий спрыгнул в  окоп и двинулся по
ходу  сообщения.  На  бруствере лежал  брошенный  мусульманский  пулемет. Он
осмотрел  пулемет и  переставил его на  другую  сторону окопа. Вдруг  до его
слуха  донесся чей-то  храп. Григорий  прислушался,  звук повторился, кто-то
храпел в ближайшей  землянке. Сквозь  прикрытую дверь пробивался свет. Держа
автомат  наготове, Григорий осторожно  приблизился и заглянул  вовнутрь.  На
столе горела свечка, а в углу на деревянной лежанке спал старик. На рукаве у
него  была нашивка четника и надпись "За краля и отжбину". Это  был воин  из
"дидовой рати", который благополучно проспал все это время в блиндаже. Звали
его  Бошко, и было ему девяносто  пять лет от роду. Он  воевал еще в  Первую
мировую.
     - Отец, вставай, а то Царствие  Небесное проспишь! - сказал Григорий. В
землянку тем временем вошли Владимир и Владислав-Медведь.
     - Проснись, отец!
     Бошко сладко потянулся, открыл глаза и, улыбаясь,  произнес: "Мне девки
снятся, да молодые".  Все, кто был в  землянке, покатились со смеху, а Бошко
тем временем полез в сумку и вытащил огромную бутыль ракии.
     - Сливовница, - сказал он. - Аймо русы сретно.
     - Не, отец, нельзя. В боевой обстановке...
     - Так мы же чуть-чуть.
     В  этот момент  снаружи раздался чей-то испуганный  крик:  "Э-эй!"  Они
выскочили из землянки и увидели  внизу, метрах в пятнадцати на  склоне горы,
стоящего человека. При  лунном свете хорошо  было видно  его лицо, оно  было
искажено от страха.
     -  Э-э-эй! - закричал человек  дрожащим, срывающимся голосом, почему-то
пригнулся и остался стоять в таком положении. - Э-э-эй! - снова крикнул он и
пригнулся еще ниже. - Э-э-эй!
     Это был мусульманский разведчик. Дело в  том, что как только мусульмане
драпанули с высоты  и добрались до своих, на них тут  же набросился генерал,
руководивший  этой операцией.  Он кричал и  ругался, обвиняя их в трусости и
предательстве. Как только они посмели оставить занятую высоту! На довод, что
их накрыла артиллерия, генерал ответил: "Ну и что, это же были наши снаряды,
идиоты!" Размахивая огромной  суковатой  клюкой,  генерал  погнал роту снова
вперед, вернее, полуроту, так как в этот момент она насчитывала уже половину
от своего первоначального  состава,  то  есть пятьдесят человек. Не дойдя до
вершины  сто  пятьдесят  метров,  муслики  остановились  и   решили  выслать
разведку. Разведчик не дошел до окопов пятнадцать шагов, и, видимо, мужество
окончательно   покинуло   его,   и   он   начал  кричать.   Чего-либо  более
бессмысленного  трудно  было  представить,  но  на  войне случается  всякое.
"Э-э-э-эй!" - закричал он в очередной раз и совсем пригнулся.
     - Што дерешь, четницы су близу! - неожиданно крикнул Бошко.
     Муслик глянул  на  него, и лицо  его  засияло,  он  спросил: -  Зар ваш
положай ни пало?
     - Ни лажут!
     - О дакле ст?
     - Из Оловске смо бригаде! - соврал Бошко, не моргнув глазом.
     - То су наши! - радостно закричал муслик, подпрыгивая на месте.
     - Наши! Тамо наши! - вторили ему другие, что залегли внизу,  и, обгоняя
друг друга, муслики гурьбой бросились вперед. Они были уже в двадцати метрах
от  окопов, когда  по ним ударили из пулеметов и автоматов. На секунду толпа
застыла  в недоумении, а потом с криками и визгами  бросилась обратно, теряя
на бегу убитых и раненых. А свинцовые  струи  все  хлестали и хлестали вслед
убегавшим. Уйти удалось немногим.
     Утром они собрали  оружие,  заодно  обыскали карманы  убитых  в поисках
документов. Найдя какие-либо бумаги, не разбирая, их  клали в карман,  а все
остальное  выкидывалось на землю.  Чего  там только  не было  -  порыться  в
карманах  мусульманина,  это все равно, что  заглянуть в  лавку старьевщика.
Перламутровый четки, пилочки для ногтей, какие-то  щипчики,  маленький томик
корана.  пакетик  с  кофе  в зернах,  пакетик  сахара,  кофемолка,  чашечка,
разноцветные тряпочки и обязательно солидный кусок ваты, кусок мыла и флакон
одеколона. Санек, недоумевая, смотрел на все это барахло.
     - Не пойму, - сказал он, - зачем им вата в таком количестве?
     -  А ты разве не знаешь? - спросил Владимир. - Если мусульманин идет до
ветра по-большому, то после этого он обязательно тщательно моет себе задницу
с мылом и одеколоном. Так повелел их пророк Магомет.
     - Тогда же не было одеколона!
     - Ну были всякие там благовония, пахучие масла.
     - А, гигиену, значит, соблюдают.
     -  Причем здесь гигиена, плевал он на гигиену!  Его  в Мекке обругали и
унизили, одним словом, опустили. С тех пор Магомет и распорядился, и теперь,
если  ты только посмеешь оскорбить мусульманина, то он тебе ответит: "У меня
жопа чище, чем твой язык!"
     - Тьфу,  погань! - выругался  Санек.  - Ох и  нечисть. Вот  черти-то не
нашего бога, право, черти!
     На высоту вернулась "дидова рать". Старики были немало удивлены, увидев
Бошку живым и слегка пьяным. Весь день они хоронили убитых и восстанавливали
разрушенные окопы. Вечером к ним прибыло подкрепление -  еще семеро русских.
Борис - майор, летчик, за Афганистан  имел орден Красного Знамени,  Павел  -
тоже офицер подполковник, был  военным юристом. Им обоим  уже было далеко за
тридцать. Василий и Женя - молодые ребята, не так давно отслужившие в армии.
Иван, еще недавно бывший курсантом военного училища и отказавшийся присягать
"незалежной"  Украине,  и  Виктор  -  морской  офицер,  в  прошлом  командир
подводной лодки, в черной форме,  с автоматом, подсумками и морским кортиком
он  смотрелся  весьма живописно, ему было уже за сорок. И  Сергей  Цхумария,
молодой парень-грузин, вернее,  грузином он был наполовину, мама у него была
русская. Сергей уже успел  повоевать в Южной Осетии и  в Абхазии,  штурмовал
дворец Гамсахурдии.  Фамилию свою он так и не назвал. Дело в том, что Сергей
Цхумария по-русски звучит как Сережа из Сухуми.
     В тот  же вечер состоялось  всеобщее  собрание, на  котором решено было
выбрать командира.  С тем, что нужен  старший, все  были согласны, но дальше
начались  сложности  - быть  начальником  не  хотел никто.  Сначала пытались
избрать Медведя, но он отказался наотрез, заявив,  что командирством он  сыт
по горло  еще в Приднестровье.  После долгих  препирательств  решили избрать
Виктора.  Он тоже отказался,  но  Санек  заявил,  что  он  самый старший  по
возрасту, а значит, самый мудрый. В конце концов его удалось уговорить.
     Высота, которую они занимали, имела  пологую вершину. По ней  проходила
линия  обороны,  протяженностью  двести  метров.  Справа  возвышалась другая
высота.  Там оборону держали четники  воеводы  Славки Алексича. Высоту слева
занимали пештайцы из Касидольского батальона. Пространства между высотами не
защищались никем и были прикрыты лишь минными полями.
     Григорий и  Санек сидели в  землянке и пили  утренний кофе,  заедая его
черствым  хлебом, что и составляло их завтрак. Дверь открылась, и на  пороге
появился Виктор.
     - Я ознакомился с вашей обороной, она ни к черту не годится.
     - Очень ценное наблюдение, - отозвался Санек.
     -  Окопы неглубокие, во  многих  местах  ходы  сообщения  разрушены, из
десяти ДОТов  действуют только два, остальные  разбиты, фланги  не прикрыты.
Нужно все восстановить, и прежде всего огневую систему.
     - Правильно! - подтвердил Санек, прихлебывая кофе прямо из блюдечка.
     - Я уже звонил  в  штаб  бригады,  обещали прислать  машину  для  рытья
окопов, но только через три дня, поэтому допивайте кофе и пошли работать!
     - Чего? - удивился Григорий, а Санек поперхнулся кофе.
     -  Ты  чего,  адмирал, сбрендил, здесь  же один  гравий, его и ломом не
возьмешь, мы уже пытались, -  и Санек  показал свои руки с мозолями. - И что
за спешка, почему нельзя подождать?
     - Противник ждать не будет!
     -  Ну  да, после  того,  как мы  им  всыпали, они небось и  дорогу сюда
позабыли.
     - Или захотят отыграться!
     - Он прав, - сказал Владимир, поднимаясь с кровати. - Пошли, мужики.
     Они  вышли  из  землянки и,  дойдя до правого фланга, принялись долбить
каменистую  землю.  Недалеко от них стоял  крупнокалиберный пулемет ДШК,  на
массивной станине лежали цинки с патронами. Пулемет  давно уже не стрелял, у
него отсутствовал  замок. В ходе боев высота несколько раз переходила из рук
в руки, и пулемет вместе с ней, как переходящее красное знамя.
     Владимир и Григорий работали ломами, Санек лопатой. Возле ДШК трудились
Виктор и Сергей-комиссар.
     - Вот и  выдвигай их  после  этого на  руководящую  должность, - ворчал
Санек. Я думал, солидный человек, в возрасте, рассудительный,  и на тебе.  И
чему их только  в военных училищах  учат. Небось матросов на своей подводной
лодке гонял до седьмого пота.
     - Тебя я гонял бы до десятого, попался бы ты мне, - огрызнулся Виктор.
     - Это еще вопрос, кто  бы кому  попался. Впрочем, ты  бы меня все равно
списал на берег в тот же день.
     - А это еще почему?
     - А потому что я сплю всегда с открытой форточкой!
     Владимир и Григорий прыснули со смеху.
     - Ладно, Виктор, - сказал Григорий. - Ты на него не обижайся.
     - Нашел!  - вместо ответа неожиданно закричал Комиссар. От наткнулся на
металлический ящик, в котором, завернутый в полиэтилен, лежал затвор от ДШК.
Его тут же вставили в пулемет  и попробовали выстрелить, но пулемет стрелять
упорно не желал.
     - Ничего, заставим, - сказал Комиссар.
     - А ствол. Там же слой ржавчины, - сказал Владимир.
     -  Это фигня,  одиночным ударим и все сдерем,  будет как новый. Главное
затвор заставить работать, - заверил Сергей.
     - Вот ты этим и займись.
     Есть, адмирал!
     Из землянки  тем временем  вылезли деды. Увидев, что  русские работают,
они тоже взялись было за лопаты, но им не дали.  Старики немного поворчали и
смирились.  Днем на высоту привезли обед. Кормили в Войске Сербском два раза
в день  - днем и вечером. Пища состояла  из  одного  блюда,  это  было очень
густое супообразное варево на  основе  вермишели или фасоли, причем там было
все - и картофель, и лук, и морковь, и свекла, и  даже кусочки мяса, но  что
самое главное, этого варева  было много, ели сколько душе угодно. Хлеба тоже
было  в избытке. И еще был чай - мутная жидкость, приготовленная из каких-то
корней.  Пить   ее  было   невозможно,  но  сербы  ее  пили   с   превеликим
удовольствием.
     После  обеда работа продолжилась. В одном из разбитых ДОТов нашли ящики
с минами. Их было много и самые различные: мощные, дающие большое количество
осколков "Мрут" "Кукуруза", и совсем маленькие, как баночка из-под гуталина,
"Паштет" Наступит человек на такую, и  она отрывает напрочь ступню. К вечеру
подступы к высоте во многих местах были заминированы. Выставив  часовых, все
завалились спать.
     Григорий  стоял в  окопе  и смотрел  вперед.  Было  шесть  часов  утра.
Григорий только что заступил на пост вместе с Александром.
     - Не повезло нам с командиром, - сказал Санек, зевая. - Одного часового
ему, видите  ли, мало. Надо, чтобы мы по двое дежурили, а то  один еще может
заснуть. Адмирала надо сместить!
     Григорий  его  не  слушал. Подступы  к  высоте  поросли  кустарником  и
деревьями,  но этот лес был  редким и  хорошо  просматривался. Перед окопами
было открытое пространство, примерно сорок метров. Лес заволокло туманом, но
туман  уже начал редеть. Григорий лениво  всматривался  вдаль, и вдруг между
деревьями мелькнула тень, потом еще и еще. Их было много, несколько сотен, и
они двигались к вершине.
     - Буди мужиков! - сказал Григорий.
     Санек  пустился  по  ходам сообщения,  чуть позже раздался  топот  ног,
добровольцы занимали свои боевые места. Мусульмане приближались. Касок у них
не  было,  вместо этого  на  голове у каждого была  зеленая чалма.  Это были
"джамильские  голуби",  подразделение,   состоящее   из  одних   религиозных
фанатиков. Турки, арабы, афганцы, персы -  они приехали со всего  исламского
мира не просто воевать, а умереть за веру, именно умереть, обратной дороги у
них не было. Перед боем их обычно кололи наркотиками.
     -  А-л-л-а-ах  акба-а-р!  -   раздался  чей-то  вопль.  -  А-л-л-а-а-ах
акба-а-р! - завизжали сотни глоток в ответ, и мусульмане рванулись вперед. И
тут же по ним ударили из автоматов и пулеметов. Один  за другим в самую гущу
нападающих угодило несколько  трамблонов, произведя страшные опустошения, но
мусульмане  неудержимо  рвались  вперед, не обращая  внимания  на  убитых  и
раненых.  Петр бил длинными  очередями,  обильно поливая огнем свой  сектор.
Справа, там, где были выставлены мины, вдруг раздались взрывы.
     -  Напоролись,  -  злорадно   подумал  Петр,  но  взрывы  не  умолкали,
мусульмане,  не останавливаясь, бежали прямо по  минному полю. Впереди  всех
несся негр, размотав свою чалму, он размахивал  ей, как знаменем. "Алла-а-ах
акбар!"  -  визжали сотни  глоток,  грохнуло еще несколько  взрывов, кого-то
посекло  осколками,  кому-то  оторвало  конечности,  но  основная  масса уже
перемахнула минированную полосу и теперь мчалась прямо на Петьку. Он вскинул
автомат и,  дав  длинную  очередь,  срезал двоих.  Снова  нажал на курок, но
автомат молчал, кончились патроны. Он тут же отстегнул пустой рожок, вставил
новый.  Чтобы перезарядить автомат, нужно  было всего  три секунды, но их  у
него  не  было.  Над окопом возникло сразу двое мусульман, и в следующий миг
автоматная  очередь  прошила  Петьку  насквозь.  "Ал-л-л-ах   акба-а-ар!"  -
завизжали муслики.  Они уже  торжествовали  победу, и тут по ним  неожиданно
ударил  пулемет   ДШК.   Сергей  сумел  починить  его  в  последний  момент.
Крупнокалиберный пулемет  бил  почти  в упор,  разрывая  мусликов  на части.
Отлетали в стороны  руки, головы,  части тела, а пулемет все  бил и  бил, не
умолкая.  Под плотным огнем  мусульмане вынуждены были  все-таки залечь,  но
отступать  они  и  не  думали. Прячась за  деревьями и камнями, они  открыли
бешеный  огонь  из автоматов  и  гранатометов,  желая подавить огневые точки
русских.  Добровольцы отвечали  им трамблонами. Перестрелка становилась  все
ожесточенней и яростнее, ни  одна из сторон не  желала уступить.  Со свистом
над головой пролетел снаряд и рванул в тылу  со страшным грохотом, потом еще
и еще. Это вступила в  бой  мусульманская  артиллерия. Снаряды сыпались  уже
чуть ли не дождем, но рвались они исключительно в тылу, не причиняя никакого
вреда. То ли артиллеристы боялись попасть  по  своим, как  в прошлый раз, то
ли,  не желая отстать  от джамильских голубей,  тоже ширнулись понемногу, но
стреляли они не меняя прицела.
     К подножию  высоты  нападавшие подтащили минометы и пустили  их в  ход.
Сергей бил из  ДШК  длинными очередями,  мины рвались вокруг него, но  он не
обращал на них внимания. Наконец, одна из них рванула совсем близко, и целый
рой осколков ударил ему прямо в лицо. Пулемет замолчал.
     Левый  фланг прикрывал пулемет Сергея Цхумарии. Мины ложились все ближе
и ближе к нему.
     -  Пристрелялись,  суки,  - подумал  он,  снимая пулемет  с  бруствера.
Прихватив ленту, он двинулся по ходу сообщения, на запасную позицию. С новой
позиции он дал длинную очередь,  потом еще и еще, и вдруг всего лишь в метре
от  него рванула  мина. Взрывом  Сергея отбросило назад, вместе с пулеметом.
Через какое-то  время он  пришел  в себя от дикой,  нестерпимой боли. Правой
руки у него  не  было, от  нее остался  лишь  небольшой обрубок, была  видна
кость,  и  обильно  хлестала  кровь.  Сергей  хотел  закричать,  кого-нибудь
позвать,  но язык  не слушался  его.  С  большим трудом  он вытащил  брючный
ремень, сделал из него жгут и остановил кровь.
     Справа от Сергея был Григорий. Он строчил из  автомата. Все свои десять
трамблонов он  давно  расстрелял,  о чем  теперь жалел.  "Надо было оставить
парочку,  неизвестно  еще, сколько продлится бой", -  подумал  он. Справа от
него  стрелял  Василий.  Вася почему-то бил  одиночными,  причем с  большими
промежутками. Еде дальше оборонялась "дидова рать". Из ДОТа дробью стучал их
пулемет,  он  доставлял  мусульманам массу  неприятностей,  и они  старались
подавить его  изо всех сил, но это  было  не так-то  просто.  ДОТ был хорошо
укреплен. Наконец,  одна из гранат, пущенная из гранатомета, ударила прямо в
бойницу и разорвалась  внутри. Пулемет замолчал.  Кто-то толкнул Григория  в
спину, он обернулся, это был  Иван-курсант. Вся голова его была  в крови, он
смотрел широко раскрытыми глазами, но взгляд его был безжизненным.
     - Я ничего не вижу, я ослеп! -  закричал Иван срывающимся голосом. Пуля
угодила ему в голову, чиркнула по затылку и ушла в сторону. - Я не вижу!
     - Успокойся, это шок, понимаешь, болевой  стресс и только. Это пройдет.
У тебя целы глаза. Зрение вернется, через час восстановится!
     - Вернется? - переспросил Иван.
     -  Ну  конечно,  глаза же целы! - Григорий разорвал свой индивидуальный
пакет и протянул его Ивану. - На, перевяжи себя!
     Иван принялся  бинтовать  голову.  Григорий выглянул из  окопа  и вдруг
увидел, что слева  от него, воспользовавшись заминкой, мусульмане  короткими
перебежками  стали приближаться. Им  осталось  чуть-чуть, и тут ожил пулемет
Сергея Цхумарии. Сергей стоял в окопе и бил из пулемета одной рукой. "Только
бы не упасть. Только бы не потерять сознание",  - думал он, прижимая к земле
вражескую пехоту.
     На правом  фланге  заработал ДШК,  там  раненый  русский  офицер  снова
вступил в бой. Осколки посекли  ему лицо, выбили  глаз, но ДШК снова  бил по
врагам.
     И внезапно  в  воздухе  что-то  изменилось,  что-то  сломалось,  и  это
отчетливо почувствовалось. Победа. По-прежнему  ухали мины, и противники так
же яросно рубились друг с другом очередями, но что-то было уже не так. Вдруг
мусульмане  все разом подались назад и стали уходить, унося с собой раненых.
Чуть позже замолчали их минометы. Только артиллеристы еще добрых полчаса, не
меняя прицела, перепахивали один и тот же квадрат. Бой закончился.
     Санек шел по  окопу, шел без цели, просто так, сам не зная зачем. После
только что пережитого боя у  него  было  очумелое состояние. Он поравнялся с
одной из ячеек и увидел, что на дне ее лежит Виктор.
     -  Адмирал?! -  позвал  Александр,  не  желая  еще  верить  в  страшную
действительность. - Адмирал?! - Виктор  был мертв, пуля угодила ему прямо  в
лоб.
     Виктора  и  Петра  вытащили  из  окопов  и  положили  на  землю, накрыв
брезентом.  У стариков было трое убитых и четверо  тяжелораненых.  На высоту
тем временем поднялась  запоздалая помощь - целая чета пешатийцев. Раненых и
убитых  отправили  в  тыл.  У русских  было  четверо  тяжелораненых:  Сергей
Цхумария Сергей-комиссар, Иван, Борис-летчик, он получил тяжелейшую контузию
и ничего не слышал.
     Через  три  дня состоялись похороны. Погибших  похоронили  на  кладбище
Доньм Мильевичи под Сараево.
     На следующий день после похорон Григорий поехал в штаб бригады. К обеду
он вернулся. Вошел в землянку и молча сел на стул. Санек тем временем чистил
автоматическую  винтовку.  Владимир и  Юрка  возились  с  поломанной  рацией
"Моторола".
     - Ну вот! - сказал Санек. - Как говорят сербы, край завршил!
     Григорий молчал.
     - Ты чего? - спросил Санек.
     -  На почитай, - и Григорий  протянул  несколько сложенных листков. Это
была  сводка о  боевых  действиях с разных участков  фронта.  Александр взял
листки.
     - Там, где карандашом подчеркнуто, - пояснил Григорий.
     -  "Мусульмане,   окруженные  в  городе  Горажде,  предприляли  попытку
прорыва. При обороне  горы  Заглавок погибли русские  добровольцы Константин
Богуславский, Дмитрий Сафонов, Владимир Попов", - прочитал Санек.
     -  А вот это уже с другого  участка фронта, - и Григорий протянул  лист
бумаги. Это была посмертница. В ней сообщалось, что в бою под городом Прибой
погиб доброволец Дмитрий Чекалин. Наступила гнетущая тишина.
     - Нас убивают,  мы  теряем  товарищей,  кто-то становится  инвалидом, а
нужно ли это? - спросил Санек.
     -  Нужно!  -  твердо сказал Владимир. - Мы должны  были  сюда приехать.
Россия поднимется с  колен, встанет в  свой богатырский  рост и  наведет наш
русский  порядок не  только у  себя  дома, но и во всем мире, в том числе  и
здесь.  Мы   -  предвестники   этого   грядущего  возрождения,  его   залог.
Предвестники прежде всего для сербов, чтобы показать им, что  они не одиноки
в своей борьбе, что Русь с ними!
     - Ты веришь в возрождение России? - зло спросил Григорий.
     - Я это знаю, - ответил Владимир убежденно.
     -  А вот  я не знаю.  Когда  в  1914  году в Сараево  убили  эрцгерцога
Фердинанда, и Австрия предъявила Сербии ультиматум,  только в Москве за один
день  собралось десять  тысяч добровольцев,  готовых  воевать  за  сербов. А
сейчас? Сколько нас здесь? Горстка! Полтора десятка нас, отряд в два десятка
бойцов под Джанкичами,  и  еще два  таких же  отряда в  Вышеграде  и один  в
Прибое. Всех вместе  - не более сотни.  Правда, есть еще Сербская  Краина  и
Западная Босния. Ну пусть будет  триста.  Триста человек  со всей России, со
всего Советского Союза, где двести миллионов славян. И война здесь идет  уже
не первый день. Мы,  русские,  выбиты и выбиты  со  страшной силой. Когда ты
вернешься,  многие будут спрашивать: зачем ты ездил воевать за сербов? И они
не будут тебя понимать! Они  же  "Московский  комсомолец"читают! Им  хрен по
деревне! Русских убивают в Казахстане, русских девушек насилуют в Грозном, а
им все по барабану!
     - Все  не  так  просто, -  спокойно  сказал  Владимир.  -  Вспомни  про
татарское нашествие. Они истребили половину князей и всех дружинников, касту
воинов,  а потом  двести  лет  ига,  опустошительные  нашествия,  разоряющие
страну, вымирают целые города, целые области.  А потом Куликово поле, и Русь
поднимается с колен.  Если бы  все упиралось только в  материальное, то  нам
давно бы пришел  конец. Есть какие-то  высшие силы  над нами! А что касается
народа, то в такие периоды не приходится выбирать. Нужно работать с тем, что
есть,  и создавать новую  русскую  нацию, в том числе  и из тех,  кто читает
"Московский  комсомолец".  Они  же  русские,  как  мы,  они просто  пока  не
понимают. А Бог нам в этом поможет!



     Григорий спал,  укрывшись голубым  солдатским  одеялом,  но был  он  не
здесь,  а за  многие тысячи километров  отсюда, в теперь уже  далеком 1986-м
году.  Он  снова  плыл на каяке, спортивной одноместной  лодке, по могучей и
полноводной  сибирской  реке.  Справа  и слева была  тайга,  стояли  могучие
деревья, ярко светило  солнце, и он шел по порожистой реке. Он  всматривался
вдаль, по пенным шапкам волн, по направлению стремнины и по очертанию берега
легко  определял  лежащие  впереди  препятствия,  шиверы,  опасные  прижимы,
отмели.  Это называлось  - читать реку. Каяк  несся  вперед как резвый конь,
легко  обходя  все  препятствия,  иногда  он  взлетал   на   гребне  стоячих
трехметровых  волн, сбивая с  них пенные шапки,  и тут  же скользил  вниз, и
снова  взлетал.  Три двухместные байдарки едва поспевали за ним,  и Григорию
приходилось время  от времени сдерживать свой бег. У  него было  приподнятое
настроение, ему хотелось петь, впереди у него  было еще  шестьсот километров
сплава  по таежной порожистой реке,  и вдруг он почувствовал тревогу, в душе
появился  неприятный холодок,  и по  спине побежали мурашки. Он огляделся по
сторонам, ничто  не предвещало  беды,  так же справа  и слева.  радуя  глаз,
зеленела  тайга,  и солнечные блики весело  отражались  на гребешках волн, и
река по-прежнему  несла его на своей могучей спине, качая на волнах, но была
во всем этом великолепном  соцветии красок  и  звуков какая-то  одна  черная
нота, и она нарастала с каждой секундой. Григорий еще осмотрелся  вокруг, но
найти ее не  мог.  Рывком он расстегнул молнию на нагрудном кармане и достал
карту. Все правильно, ...восьмикилометровый несложный  участок перекатов, со
стоячими  волнами и шиверами..., именно к  нему они сейчас и идут,  ...далее
сто  километров  плеса, после  него опять  перекаты и  порог "Черный", порог
непроходим,  обнос  по левому берегу... Он  снова  внимательно посмотрел  на
реку, все было спокойно, и  вдруг он увидел деревья, что росли вдоль берега,
их верхушки образовывали ровную  линию, в одном месте линия ломалась, делала
ступеньку, а потом шла дальше. То же самое  было и на другом берегу. Впереди
был порог,  и Григорий стремительно несся к нему. Он тут же схватил весло и,
высоко подняв его над головой, сделал круговое  движение.  Это  был условный
сигнал, две  байдарки сразу стали  отворачивать к  берегу, но  третья, самая
ближняя к  нему, продолжала идти  вперед. Она была в  трехстах метрах, в ней
плыли Сергей и Татьяна. Поглощенные борьбой с близко лежащими препятствиями,
они  пока  не  замечали его сигнала. Григорий снова и снова махал веслом, но
все было тщетно, и тогда он, сунув  два пальца в рот, пронзительно засвистел
во всю мощь своих легких. На секунду Сергей и Татьяна замерли и, увидев  его
знак, стали спешно отворачивать. Дело сделано, теперь пора позаботиться  и о
себе.  От  мощных  взмахов  веслом каяк рванулся к  берегу, как пришпоренный
конь. Берег быстро приближался, но  порог - еще быстрее, и  Григорий  понял,
что  не  успеет,  он  упустил  время. Он  внимательно посмотрел  на  зловеще
приближающийся порог,  затем  на  спасительную, но  теперь уже  недосягаемую
сушу, поправил юбку на  каяке, застегнул шлем и, одним махом развернув каяк,
устремился в порог. Вода закипела под лопастями, Григорий греб изо всех сил,
увеличивая  частоту взмахов, стараясь  развить как  можно  большую скорость.
Порог  внезапно  раскрылся перед  ним  во  всей  своей зловещей  красоте,  и
Григорий полетел  вниз  с  высокого  слива-водопада в  пасть мощной "бочке",
успев выкинуть вперед  весло, чтоб  зацепиться  за гребень. Вал ударил его в
лицо,  в  глазах  потемнело, он получил нокдаун, и  в ту же секунду в  глаза
ударил  солнечный свет, он все-таки прошел "бочку". Григорий взмахнул веслом
и едва успел увернуться от обливника,  еще один взмах, он вылетел на гребень
стоячей  волны  и  тут же  полетел вниз навстречу следующей мощной  "бочке",
отчаянно взмахнул веслом и... проснулся.  Огляделся по  сторонам, соображая,
где он находится. На соседних кроватях спали его товарищи. "С чего  это меня
вдруг потянуло на воспоминания", - подумал он.  Григорий не любил вспоминать
о том походе и старался забыть его. Тогда  в  1986  году он допустил ошибку,
когда перерисовывал карту. Маленькая ошибка, всего в какой-то сантиметрик на
бумаге,  но  сантиметр  превратился  в сто  километров,  и  группа  чуть  не
свалилась в порог. Сам Григорий тогда чудом остался в живых.
     Спать больше не хотелось, и он вышел на улицу. Было шесть часов утра, у
потухшего костра  на  ящике  сидел Вася  и чистил  винтовку. Это  был Маузер
времен  первой  мировой  войны, сербы  называли  его тенджер.  Винтовку Вася
выпросил у  Бошко  и теперь  возился  с  ней,  как курица  с  яйцом. Он  был
невысокого роста, но крепкий и  мускулистый. За свой ершистый нрав в  первый
же день получил прозвище Ёжик. Родом Ёжик был откуда-то из Сибири.
     - И чего ты нашел в этой пукалке, то ли дело автомат.
     - Ну не скажи, - возразил Ёжик. -  У  нее  кучность лучше и  прицельная
дальность два километра.
     - Слушай, все хочу тебя спросить - почему ты в бою бил одиночными?
     - А зачем стрелять очередями, только зря патроны жечь, я и так попадаю.
     - Ты хочешь сказать, что бьешь без промаха?
     - А чего в этом особенного, у нас в поселке все так стреляют.
     - А где это?
     - Далеко, - вздохнул  Ёжик. -  В Якутии,  на  реке  Тимптом, это приток
Алдана.  Вернее,  Алдан является притоком Тимптома,  это видно невооруженным
глазом,  если  побывать  на  месте  их  слияния.  Но  один  раз  совершенная
географическая ошибка теперь кочует из карты в карту, из атласа в атлас.
     При этих словах Григорий неприятно поморщился.
     - Да, географические ошибки исправлять тяжело. А в коробок попадешь?
     - Давай! - согласился Ёжик.
     Григорий взял  спичечный  коробок, прицепил к  нему нитку  и, отойдя на
двадцать шагов, повесил его на ветку.
     - Это близко! - крикнул Ёжик. - Давай дальше!
     Григорий сделал еще несколько десятков шагов.
     - Ну давай, - сказал он.
     Ёжик вскинул винтовку  и почти не целясь выстрелил.  Коробок разлетелся
на кусочки.
     Они шли по лесу гуськом, стараясь наступать след  в след. Час назад они
пересекли линию фронта и  теперь  двигались в  мусульманском  тылу.  Их было
пятеро, в штабе  бригады им  поставили боевую  задачу: у  мусульман на  этом
участке фронта появилась  сверхдальнобойная пушка "Рапира". Стреляла она  аж
на тридцать  километров  с лишним и сильно досаждала  сербам.  Вот  ее-то  и
должны были найти и уничтожить. Никто из них никогда раньше даже и не слышал
про такую, поэтому, чтобы  добровольцы не спутали пушку, сербские начальники
показали  им  цветные   фотографии,  вырезанные  из  журнала.  Отличительной
особенностью этого  орудия был очень длинный ствол,  за  что она и  получила
свое название.
     Впереди шел Григорий, за ним Ёжик,  потом  Медведь-уничтожитель,  далее
Санек, и  замыкал шествие Олег Бондарец.  Григорий шел, вслушиваясь в лес, в
каждый  его  звук,  шорох,  настраиваясь  на  его лад. Как  когда-то учил их
знаменитый  Космачев  в школе ВТП,  раскройте свою  душу лесу, до конца,  до
самого ее заветного уголка, дайте лесу почувствовать ее, и почувствуете сами
душу леса. Слейтесь с ней в единое  целое, станьте частью ее. Вслушивайтесь,
всматривайтесь  в  окружающий  вас мир, в  его краски,  голоса и  шорохи,  и
растворитесь в  них,  и  произойдет  Сретенье, и тогда вы сможете читать  не
только реку, горы, лес, пески, арктические льды - все будет для вас открытой
книгой.  У  каждого леса  есть душа,  у  каждого  дерева, у каждой реки  или
ручейка, даже у камня она есть, нет в природе мертвых предметов.
     Школа ВТП  -  высшей туристической подготовки  -  как давно  это  было.
Григорий шел  впереди,  и ему было  больно. Он  бывал  в  горах Кавказа,  за
полярным кругом, в Саянах и в Якутии, каждый лес был прекрасен и величествен
по-своему,  каждый имел  свой голос,  но  никогда  он  не ощущал  того,  что
чувствовал теперь. Этот лес  был болен и изранен войной, Григорий чувствовал
это каждой своей клеточкой. Он шел размеренным шагом, легко ступая по земле,
и  вдруг в  душе появился холодок, и по спине поползли неприятные мурашки, и
отчетливо послышалась  черная  нота.  Григорий  остановился как  вкопанный и
внимательно осмотрелся по  сторонам.  Впереди  метрах  в  шестидесяти  росла
сосна,  опасность  исходила  из  кустов,  стоящих  прямо перед ней.  Медведь
легонько тронул в спину:  "Что случилось?" "Там, у сосны, что-то есть, и оно
ждет нас". Ёжик и Санек тут же юркнули за деревья. Медведь решительно шагнул
вперед. Григорий и Олег Бондарец двинулись за ним. Они медленно приближались
к кустам, подходя все ближе  и ближе. До них было не  больше двадцати шагов,
когда Медведь ударил по кустам из автомата  и тут же упал на землю. Григорий
и  Олег  отпрыгнули  в  стороны.  Два  куста  как-то  странно  неестественно
дернулись  и застыли на  месте, третий вскочил и, пробежав несколько  шагов,
рухнул на  землю, срезанный из автомата. Это был человек, утыканный ветками,
как дикобраз. У самой головы легла автоматная очередь, и тут же из-за дерева
вывалился  человек, сраженный  насмерть. Ёжик угодил ему прямо в голову, еще
один выстрел, и из-за другого дерева вывалился еще один. Последний уцелевший
из врагов метнулся  в  сторону  и скатился в овраг. Олег швырнул  ему  вслед
гранату.  Наступила тишина.  Бой  длился  всего  несколько секунд.  Григорий
осторожно поднялся и приблизился к сраженным врагам.  Поднялись и остальные.
Олег спустился в овраг.
     - Ну что там? - спросил Медведь.
     - Готов! Осколками посекло гада.
     Медведь  принялся  деловито проверять карманы  убитых,  но  на землю не
посыпалось обычное мусульманское барахло, карманы были  пустые. Ничего кроме
оружия  и  патронов, никаких  документов,  только  на  шее  у  каждого висел
треугольный  жетон  с  выбитым  шестизначным  номером.  Все  шестеро  были в
новеньком американском камуфляже, с правильными европейскими чертами лица  и
хорошо развитой мускулатурой.
     -  А  лоси-то  какие!  -воскликнул  Санек.  -  Ты  погляди, бицепсы как
накачаны, не  хуже,  чем  у нашего  Медведя. Не дай Бог  с таким врукопашную
встретиться, задавит!
     - Я б его замочил как мальчика, - сказал Ёжик, - что кстати я и сделал!
     Санек  подошел к  противнику, которого застрелил Ёжик,  и с  удивлением
воскликнул:
     - Ого,  прямо в правое ухо попал! -  затем перешел к другому. - И этому
тоже!
     - Я белку в глаз бью, чтобы шкурку не испортить.
     - Похоже, что они  нас ждали.  - задумчиво сказал Медведь. - Значит, из
штаба есть утечка сведений.
     Еще  трое суток  они  блуждали по мусульманским тылам, но  дальнобойную
пушку "Рапира" так и не нашли. Усталые, они благополучно вернулись назад.



     Григорий  шел  не  спеша по  сараевским улицам. Был  полдень, это  была
окраина  города, застроенная частными домами. Домы были двух- и трехэтажные,
естественно, вокруг дома был небольшой участок земли, окруженный забором, на
участке был разбит сад, был гараж, сарай и другие хозяйственные постройки, и
по всему этому проходила линия фронта. Порой дом находился в руках сербов, а
сарай  - у мусульман, соседний дом  опять у  мусульман, а гараж -  у сербов.
Иногда противники были в пяти шагах друг от друга. Григорий шел по Озренской
улице, большинство домов были разрушены или брошены, между ними на натянутых
веревках висели  одеяла,  матрасы, полотенца, брезенты. Это была  защита  от
снайперов.  На  пути  попался  магазин  с надписью "Продавница". Двери  были
распахнуты настежь. Григорий вошел внутрь и к своему удивлению увидел полки,
ломящиеся от различных  товаров. Магазин  работал, это было странно и как-то
необычно. За  прилавком стояла молодая  красивая девушка,  она посмотрела на
Григория и улыбнулась.
     - Добар дан! - произнесла  девушка нежным голосом.  Григорий  подошел к
прилавку и улыбнулся в ответ.
     -  Цигареты?  -  спросила девушка, не сводя  с Григория своих  чарующих
глаз.
     Сам не зная  почему, Григорий купил пачку  сигарет, хотя и не курил. За
спиной послышался шорох. Обернувшись, Григорий увидел Владимира и Санька, за
ними в магазин вошел старый Бошко.
     -  Гриша,  привет,  мы тебя издали увидели.  Пошли, нас  Бошко  в гости
приглашает.
     Григорий не хотел уходить, но Санек с Владимиром подхватили его за руки
и бесцеремонно  потащили к  выходу. Бошко внимательно посмотрел на  девушку,
потом  на  Григория  и лукаво  улыбнулся. На  улице  Григорий несколько  раз
оглянулся на "Продавницу".
     - Ты чего? - спросил его Владимир.
     - Да так. Хорошая девушка. Чем-то старым и милым повеяло от нее.
     - Златой зовут, - сказал Бошко. - Добрая девойка.
     Вскоре им попался Медведь с молодым  русским парнем.  Парень был одет в
новенький сербский камуфляж.
     - Я его  на остановке автобусной  увидел, -  объяснил Медведь. - Гляжу,
стоит наш человек.
     - Тебя как зовут? - спросил Санек.
     - Александр, - сказал парень.
     - Тезка, значим. Будем знакомы, - и они пожали друг другу руки.
     Бошко  жил  в  двухэтажном  каменном доме, который стоял  в  пятнадцати
метрах от мусульман. Залезать в дом пришлось через окно,  так как дверь была
обращена в  сторону  мусульман. Их  встретил  мальчишка  лет шести, это  был
Бошкин правнук, звали  его Милан. У Бошко было двое сыновей и две дочери, но
еще  больше внуков и совсем несметное число правнуков. Но теперь  Милан  был
единственным,  что осталось  у  Бошки от всей  его большой  семьи, остальные
погибли.  Окна, обращенные  в  сторону  неприятеля,  были заложены мешками с
песком, в стене в двух местах были пробиты бойницы. Возле одной из них лежал
заряженный и готовый к бою ручной пулемет.
     Они  сидели за столом,  на котором  стояли  бутылки  ракии  и  нехитрая
закуска.  Санек  покровительственным  тоном  рассказывал   вновь  прибывшему
Александру, какая здесь обстановка и как надо себя вести.
     - Если в мусульманском окопе найдешь гранаты, не вздумай брать. Муслики
частенько  оставляют  гранаты-ловушки,  дернешь  за  кольцо,  и  она тут  же
взрывается в руке. Если захочешь поменять взрыватель, тоже бесполезняк, чуть
повернул, и сразу взрыв, и  скобу если сожмешь, тоже взрыв, так что лучше их
вообще не касайся. Гранаты  здесь следующих типов,  - Санек  положил на стол
две гранаты.  - Вот  это наша  "эфка", а  вот это сербская оборонительная, -
Санек принялся  подробно рассказывать  устройство гранат.  Александр  слушал
молча, вежливо улыбаясь. Он был среднего роста, среднего телосложения.
     - Завтра идем в штаб и записываем тебя в наш отряд, - сказал Санек.
     - Не получится.
     - Это почему же?
     - Да я уже состою во втором РДО.
     - Это тот, который действует под Джанкичами?
     - Да, я сюда по делу  приехал. Надо  один вопрос  утрясти в штабе вашей
бригады.
     - Значит, ты самого Асса знаешь?
     - В какой-то степени знаю.
     - Расскажи, какой он из себя.
     - Вообще-то Асс - это я.
     - Ты-ы-ы! - поперхнулся Санек.
     Наступила  тишина. Асс был знаменитой личностью. Про него  ходили самые
невероятные рассказы,  о его подвигах сербы слагали песни. Медведь услышал о
нем  еще в Приднестровье.  Там  во время  атаки русская цепь была прижата  к
земле пулеметом. Асс оказался  от пулемета всего  в десяти шагах, но сделать
ничего не  мог, автомат заклинило, а румынский  пулеметчик  все бил  и  бил,
выстригая залегших одного  за другим.  И тогда, разозлившись,  Асс вскочил в
полный рост и  запустил в румына подвернувшимся под  руку  кирпичом,  и убил
пулеметчика,  попав  ему  прямо  в  лоб.  Пулемет  замолчал.  В  Боснии  Асс
командовал Вторым  Русским добровольческим отрядом (РДО), который насчитывал
два  десятка бойцов. Родом он  был  из небольшого городка  Киселевск, что  в
Кемеровской области. Асс  - это было  прозвище,  а  настоящее  его имя  было
Александр Владимирович  Муравьев. Военного  образования  он  не  имел, более
того, он  вообще не служил в армии,  а был простым поваром. Боевые операции,
которые  он разрабатывал,  поражали бездарностью и вопиющей безграмотностью,
но, как ни странно, всегда приводили к успеху, более того, нанося противнику
ощутимые  потери (порой  на  месте  боя оставалось  несколько  сотен  трупов
врага), сам отряд  при  этом  не имел потерь вовсе,  даже ранения, и те были
редкостью.  После  целого ряда горьких  поражений мусульмане стали  избегать
столкновений с русскими, порой они заранее бросали окопы, если узнавали, что
русский отряд готовится к атаке. Теперь этот знаменитый воин сидел с ними за
одним столом, и ничто в его облике не говорило об его "крутизне".
     - Так какого хрена  ты молчал? - возмутился  Санек. - Я  тут перед  ним
выламываюсь, рассказываю ему про гранаты, а он молчит.
     - Извини,  брат,  не хотелось тебя  прерывать, уж больно обстоятельно и
хорошо ты все объяснял.
     Утром  Санек, Григорий, Владимир и Медведь  шли  по городу. Они  должны
были выйти  на дорогу, где их поджидала  грузовая машина. Путь их лежал мимо
"Продавницы".  Григорий  надеялся увидеть Злату, но увидел массивный  замок,
висевший на двери.  Они сели  в  машину, и она покатила по пустынной дороге.
Путь  лежал в город Тырново, где теперь размещался их отряд.  Григорий молча
смотрел на бегущую  ленту дороги, вдали показался человек с поднятой  рукой.
Когда  они  подъехали, то  увидели, что человек был в русской военной форме.
Машина затормозила, и он ловко влез в кузов.
     -  Здорово, мужики!  - воскликнул он. - Меня зовут  Юрий, можно  просто
Юрка.
     Юрий   Шарапов  был   кадровым  офицером   Советской   Арми,  воевал  в
Афганистане, в Приднестровье.  В Боснии он воевал уже больше года.  Сражался
Юра  в  подразделении "Белые волки". Это  было отборное подразделение Войска
Сербского.  Его бросали  на  самые опасные участки  фронта.  "Белые  Волки",
по-сербски  "Бели  Вукови",  были  не  просто   ударной  единицей,  это  был
диверсионно-извеждаче отряд. Он частенько проникал в тыл противника и творил
там  дела. Возглавлял отряд  Сержан Княжевич.  До  войны Сержан был скромным
официантом в  баре. Юрка  Шарапов  несколько  раз был ранен, в последний раз
пуля пробила бронежилет, вошла  в  тело и, задев край сердца, вышла  наружу.
Как ни странно, Юрка остался жив. Теперь он возвращался после лечения в свою
часть.
     - Когда приедете, передавайте привет Сереге Цхумарии.
     -  Так  он  сейчас  в  Военно-Медицинской  Академии  лежит,  - возразил
Владимир.
     - Уже  больше не лежит.  Сбежал,  стервец, на восемнадцатый день  после
ранения. Мы с ним в одной палате были, в отделении "Максилофации". У него же
лицо  осколками было изуродовано,  так ему  сделали  сложнейшую пластическую
операцию,  стал,  как прежде, красавцем. Есть там  такой профессор,  Майомир
Цветинович, золотые руки у мужика. А этот орел взял да и сбежал на следующий
день. О,  моя остановка,  мне выходить. Сто-о-ой!  - и  Юрка  забарабанил по
крыше кабины. Машина затормозила, и Юрка спрыгнул на землю.
     - Пока, мужики! - крикнул  он,  махая  им вслед рукой. Взревел мотор, и
машина устремилась дальше. Григорий все время задумчиво молчал.
     - О чем думаешь? - спросил его Владимир.
     - О наших предках. Сербы, болгары, русские, чехи - все мы происходим от
одного народа, а где этот народ жил, в какой точке земного шара?
     - Это Урал. Еще  в одной  из киевский летописей  упоминается, как князь
Святослав  принимает торговых гостей, прибывших  из-за уральского Камня, где
живут люди единого с нами языка. Когда Чингисхан вел свои полчища по Средней
Азии, от него  отделилось несколько туменов  во  главе с ханом  Тойбугой,  и
двинулись вниз  по  Иртышу.  Заметь, ни по Енисею, ни  по Лене, ни по Нижней
Тунгуске они не пошли, потому что там грабить было некого. Как писали ученые
китайцы, которых монголы возили с собой, дабы те описывали их подвиги, в том
месте, где Тобол сливается с Иртышом, стоял каменный город. Это была столица
древнего царства. История его была настолько древней, что даже история самой
Поднебесной империи не могла с ней сравниться. Жил там Сибир-народ, и был он
весь  истреблен монголами. На  захваченных  землях хан Тойбуга основал новый
улус, который позднее стал  самостоятельным государством. Когда  в те  места
спустя несколько веков пришли казаки  во главе с Ермаком,  то они разгромили
Сибирское  ханство  и  присоединили  его к России. В  грамоте, посланной ими
Ивану Грозному, где они бьют ему челом Сибирским царством, говорится, что во
времена паводка  по  весне,  там, где  в Иртыш впадает  речка  Сибирка, вода
вымыла огромное количество земли, и стали видны развалины древнего каменного
города. Кстати, уже в  наше время на Урале  открыта  целая  страна,  десятки
разрушенных древних городов, Аркаим. Только пока нету денег на раскопки.
     -  Найдут. У жидов  денег  много.  Раскопают,  а потом  скажут,  что  к
славянам Аркаим не имеет никакого отношения, - сказал Медведь.
     Машина  тем  временем  въезжала  в город  Тырново.  До  войны  это  был
маленький городок. Сейчас он был сильно разрушен. На месте многих домов были
развалины.   Машина   попетляла   по   пустым  улицам   и   остановилась   у
полуразрушенной  школы.  В школе  размещался  русский добровольческий отряд:
двадцать русских, шесть болгар, один чех, один поляк, два  черногорца и пять
сербов, всего тридцать  пять человек. Они  вышли из  машины и  спустились  в
спортзал,  где  на  матах  сидели  и  лежали  добровольцы.  В  углу  работал
телевизор,  в дальнем  конце зала  Олег  Бондарец  и  Юрка Петраш  о  чем-то
уговаривали Чавдара. Наконец, Чавдар кивнул головой.
     - Мужики, он согласен! - крикнул торжествующе Юрка.
     Все  сразу принялись занимать  места  вокруг  Чавдара. Чавдар,  молодой
болгарин, в свое время в школе  изучал русский язык и литературу. Правда, за
прошедшие годы язык он порядком подзабыл, но любовь к русскому стиху и прозе
сохранил, и  очень  любил  пересказывать  в вольном  изложении  произведения
великих русских  писателей и поэтов. В этом не было бы ничего особенного, но
Чавдар пересказывал  их на дикой, просто жуткой смеси  русского, сербского и
болгарского языков. Великие Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Есенин и Блок, если
бы они только могли слышать,  что Чавдар  вытворяет с их творениями. Сегодня
жертвой его рассказа будет Гоголь, "Тарас Бульба".
     Утром  они проснулись от разрывов снарядов. Мусульмане били по  городу.
Один  из снарядов угодил  в верхний этаж  и  взорвался со страшным грохотом.
Задрожали   стены,   и  сверху  посыпалась  штукатурка.  Прихватив   оружие,
добровольцы бросились на улицу, где их уже ждали две борбены возилы пешадье.
Они спешно погрузились и помчались  по городу. Вскоре они уже были на месте.
Под  ветвистым  деревом  стоял  штабной  автомобиль, накрытый  маскировочной
сеткой. Сербский  пуковник (полковник),  прямо на  капоте  расстелив  карту,
принялся ставить добровольцам боевую задачу. Из его рассказа стало ясно, что
противник перешел в наступление с целью прорвать фронт и пробить  коридор  к
своим войскам, осажденным в окрестностях города Горажды. Час назад внезапной
атакой  мусульмане  захватили  гору Чардак, выбив  оттуда сербский  батальон
численностью в триста человек. Также захвачена и гора Хум.
     - Ваша задача -  атаковать и вернуть высоту Чардак, вас поддержит  чета
из состава специальной бригады. Также будем мощная артиллерийская поддержка.
Сви срушим, -  он на  секунду замолчал,  обвел  внимательным  взглядом строй
добровольцев и сказал: - Помоз Бог юнацы!
     - Бог ти помогао! - ответил строй.
     Они  вышли  на  исходный рубеж и,  развернувшись  в стрелковую цепь, не
дожидаясь, пока пештайцы  закончат построение, двинулись  вперед. Перед ними
лежало  поле,  поросшее травой. Вдали высился  Чардак. Григорий  шел быстрым
шагом,  справа в  нескольких  метрах он увидел  убитого сербского ополченца,
чуть  дальше  лежал  еще  один. Цепь  добровольцев  приближалась  к  Чардаку
уверенным  шагом,  за  ними шли  вторая  и третья  цепь  пештайцев. Сербская
артиллерия молчала, молчали и мусульмане. Над полем повисла зловещая тишина.
Григорий вдруг  заметил, что невольно прибавляет шаг. То же самое делали его
товарищи.  Он   оглянулся  и  увидел,  что  специальцы  постепенно  отстают,
расстояние между цепями увеличивалось все больше и больше.  Чардак был перед
ними, весь поросший лесом, но лес этот  был  жидкий и хорошо просматривался.
Они втянулись  в  лес и дальше двинулись короткими перебежками, от дерева  к
дереву, от укрытия к укрытию. По-прежнему в воздухе  висела  тишина, молчали
даже птицы, только  шуршали  листья  под  ногами.  Вершина была все ближе  и
ближе. Уже отчетливо были  видны черные глазницы бойниц,  до  них оставалось
всего каких-то тридцать метров.
     - Неужели там никого нет? -  мелькнула в голове мысль,  и в этот момент
раздался  чей-то  дикий  вопль: "Алл-а-а-ах акба-а-ар!!!" И окопы взорвались
автоматными и пулеметными очередями. Григорий едва успел упасть  за пенек, и
над ним с жужжанием запели пули, сверху посыпались срезанные ветки.
     - Алл-а-а-ах акба-а-ар! - завизжали десятки глоток, над головой, шурша,
пронеслась мина и рванула где-то внизу, там, где залегли пештайцы. Потом еще
и еще  одна. В  бой  вступила  мусульманская артиллерия, и  на  склоне стали
рваться снаряды. Они ложились все ближе и ближе.
     - Алл-а-а-ах  акба-а-ар!  Алл-а-а-ах акба-а-ар!!!  -  радостно  визжали
мусульмане, они уже торжествовали победу.
     "Это конец, - мелькнула  в  голове мысль, - Отступать  поздно, и лежать
тоже глупо, еще несколько минут, и всех выстригут".
     Сверху  посыпались  комья  земли   и   срезанные  ветки,  над   головой
проносились пули и осколки, хотелось  вжаться, вдавиться в землю, зарыться в
нее целиком, и вдруг Григорий увидел, как Юрка Петраш встал в полный рост.
     - Вперед, мужики!!! - крикнул он.
     "Сейчас убьют!"  - подкмал Григорий, но Юрка как завороженный стоял под
пулями:
     - Вперед, мужики!
     - Глуши пидаров! - закричал, поднимаясь, Олег Бондарец.
     -  Мочи  козлов!  - заорал, вскакивая,  Серега  Цхумария,  и над  лесом
загремело русское "Ура!", грозно, уверенно и победно. Григорий вдруг ощутил,
как в груди у него поднялась горячая мощная волна, и какая-то неведомая сила
оторвала его от земли и швырнула вперед. Краем глаза он увидел, как слева от
него поднялись  в  атаку болгары.  Он бежал вперед,  сжимая в руке  гранату.
"Успеть, только бы успеть". Пять метров, всего лишь пять или шесть метров им
нужно было  пройти под огнем,  и в мусульманские окопы полетели  гранаты,  а
русское "Ура!" все гремело и гремело над лесом.
     - Русы! Русы! - понеслось по мусульманским траншеям, и началась паника.
Мусульмане десятками выскакивали  из  окопов  и  бросались  бежать  вниз  по
противоположному склону, спасаясь от страшного слова "русы", добровольцы уже
прыгали в  окопы, расстреливая  в  упор  разбегающихся  противников. А снизу
кричали наступающие сербские пештайцы: - Браты русы! Режьте им главы!
     Григорий прыгнул в окоп,  слева он увидел дверь в ДОТ. Приоткрыв ее, он
швырнул туда гранату и после взрыва ворвался внутрь, но ДОТ был уже пуст. Он
выскочил  наружу,  и  вдруг  совсем  рядом,  за  поворотом,  раздался  вопль
"Алла-а-ах акба-а-ар!", и в воздух взвилась  мина.  Сжимая автомат, Григорий
бросился  туда, но его опередили, оттуда  послышался русский мат и затрещала
автоматная очередь. Через секунду  он увидел миномет и  лежащих  возле  него
двух убитых  минометчиков. Над ними стоял Олег Бондарец, он  расстрелял их в
упор. Григорий смотрел на убитых мусульман, которые всего лишь секунду назад
были живыми, и неожиданно для себя произнес: "Аллах акбар".
     - Воистину акбар! - сказал Олег, меняя автоматный рожок. Он развернулся
и,  сняв  с  бруствера  брошенный пулемет,  поставил его  на противоположный
бруствер.
     -  Подавай  ленту!  -  сказал  он,  устанавливая нужный  прицел.  Внизу
виднелись  фигурки  убегающих  противников.  Пулемет  затрясся,   выплевывая
смертоносную очередь. Фигурки заметались, некоторые из них  попадали,  потом
чуть погодя вскочили и исчезли  в спасительных зарослях, но  другие остались
лежать навсегда.
     Бой  был  закончен.  В  окопах  и  на  склоне  горы  лежали  шестьдесят
мусульманских  трупов.  Как  ни  странно, у  добровольцев  был  только  один
легкораненый. Пештайцы потеряли девять убитых  и несколько десятков раненых,
вся мощь мусульманского артогня досталась им. Олег и Григорий сидели в окопе
и мирно  беседовали, когда появился  Сергей Иванов. Он был  возбужден  после
пережитого боя и еще не пришел в себя. Сергей не говорил, он кричал.
     - Мужики! Там! Там!
     - Что там? - спросил Олег, затягиваясь сигаретой.
     - Там пленных допрашивают!
     -  Пойдем  посмотрим,  -  сказал  Олег.  Поднявшись,  они двинулись  по
траншее.  В одном месте слышался хохот. Там стояли несколько добровольцев, и
Сергей Цхумария рассказывал им перипетии боя: - Прыгаю в окоп,  а он на меня
смотрит, глазами по шесть копеек.  Хотел его  хлопнуть, на курок нажимаю,  а
автомат молчит, патроны кончились. Стал рожок менять, а рука-то у меня одна,
быстро-то  не  получается.  Пока  менял,  он  смотрел,  а  как  затвор  стал
передергивать, он вдруг как заорет, да как сиганет из окопа, только я  его и
видел!
     - Надо было тебе его сразу прикладом по башке бить.
     - Да вот как-то не догадался, в горячке-то! - оправдывался Сергей.
     Они  двинулись  дальше  и вскоре  достигли  землянки, где  шел  допрос.
Мусульманин сидел напротив стола и отвечал на вопросы.
     Григорий и Олег  были в русском камуфляже.  Едва увидев их, мусульманин
побледнел, и губы  его  задрожали. Дело в том, что мусульманское телевидение
частенько говорило  о русских добровольцах, называя их наемниками, уголовным
сбродом, бандитами,  которые  пытают пленных самыми  изощренными  способами.
Муслик во всю эту пропаганду свято верил, Олег решил его не  разочаровывать.
Он вытащил штык-нож, достал из кармана  оселок и, устроившись в углу,  начал
точить.  Григорий  и Сергей  сели рядом  и молча уставились на  муслика. Тот
побледнел еще больше и вдруг быстро-быстро заговорил, не дожидаясь вопросов.
Он говорил все, что  знал о своей  бригаде, о ее составе, вооружении. Из его
сбивчивого  рассказа  Григорий  понял  - на  Чардаке против них  оборонялось
двести пятьдесят мусульман.
     - Колико ратников на Хуме? - спросил сербский поручник.
     - Триста. Тамо положай добрый, бункеров пуно!
     Муслик еще долго говорил, но наконец он иссяк, а Олег продолжал зловеще
точить свой нож.  Мусульманин окончательно потерял присутствие духа и  вдруг
начал заикаться, причем так сильно, что не мог связать двух слов.
     - Доста! - сказал сербский поручник. - Давайте другова!
     Муслика увели.  На его место привели другого, тот тоже  оказался  очень
словоохотливым.  Показания обоих  пленных  совпали.  После  допроса сербский
поручник связался  по рации со штабом  и попробовал выяснить, почему не было
артиллерийской  поддержки.  Ему доходчиво  объяснили, что  произошла ошибка,
кто-то что-то перепутал и кто-то куда-то вовремя не позвонил. В штабе были в
восторге от достигнутого успеха и предложили атаковать гору Хум.
     Они двинулись  к Хуму.  Едва они вышли  на исходный  рубеж, как  начала
работать  сербская артиллерия, она  била прямо по вершине.  Тяжелые  снаряды
вырывали с корнем массивные деревья, тонны земли взлетали в воздух.
     - Ну все, - сказал Санек. - Теперь нам нечего будет делать после такого
обстрела.
     Григорий посмотрел на Александра, но ничего не ответил.
     - Вперед!  - прозвучала команда, и они двинулись к высоте, но когда они
стали  подбираться к  вершине, вдруг  ожило несколько  огневых  точек. Прямо
напротив Григория заработал пулемет.  Он  упал  за дерево и, зарядив автомат
трамблоном,  выстрелил. Трамблон разорвался со страшным грохотом, но пулемет
продолжал бить. Очередь легла совсем рядом, пули засвистели над головой.
     "Заметил,  гад", -  подумал Григорий,  надевая на ствол новый трамблон.
Слева  от  него залегли  болгары, в бою они всегда  держались вместе, и пока
Григорий перестреливался с пулеметчиком, болгары лихо перебегали от дерева к
дереву, от укрытия к  укрытию, подбираясь  к окопам. Неожиданно в пулеметную
трескотню   вмешалась  автоматная  очередь,  и  пулемет  замолчал.  Григорий
вскочил, одним броском преодолел расстояние и  прыгнул в окоп.  На бруствере
лежал изрешеченный пулеметчик, рядом стояли Чавдар и Румен.
     Через несколько минут высота была окончательно взята. Окопы и  блиндажи
были сильно разрушены, в них полно убитых мусульман, но трупы  были какие-то
странные, худые и низкорослые. Григорий перевернул  одного из них на спину и
с ужасом  увидел, что это был мальчишка. Ему было лет двенадцать-тринадцать.
Мальчишке посекло осколками ноги,  и, возможно, контузило,  он полз  по ходу
сообщения, стараясь  добраться  до спасительного блиндажа, пока его не добил
следующий снаряд.  В  кулачке у мальчика  был  зажат  пластмассовый  ключик,
маленькая безделушка.  Такие ключики  были  надеты на шеи и у  других убитых
мальчишек.  Их, наверно, сняли с уроков, построили во дворе и  объявили, что
призывают  в армию. Потом  дали новенькую  униформу  с  красивой нашивкой на
левом рукаве "БОРАЦ АРМИИ БиХ", и мулла вручил каждому пластмассовый ключ от
рая  на случай,  если  тот  погибнет, после чего  их  швырнули под  сербские
снаряды.  Что ж, Алия Изетбегович, в прошлом офицер СС, знает, как обставить
дело и задурить головы мальчишкам. Опыт работы с подростками у него большой,
ведь  он  возглавлял молодежную фашистскую организацию и хорошо усвоил уроки
своего учителя  Гитлера.  Тот тоже  бросал  под  русские танки  мальчишек из
Гитлер-югенда.
     Бои под Тырново продолжались девять дней. Несмотря на отчаянные усилия,
мусульмане  не  смогли  взломать оборону  сербов и пробить  коридор к городу
Горажды.  По  завершенни  боев отряд добровольцев  был  переброшен обратно в
Сараево. Прибыв в  Сараево, добровольцы  направились в большой  дом, который
сербы отдали  им  под казарму.  Там  они  нашли Асса и  еще  одного молодого
добровольца.
     - О,  какие  люди! - воскликнул Медведь, обнимая Асса. - Ты чего, никак
свои бумажные вопросы не решишь?
     - А, заколебали  уже!  - ответил Асс. - Бюрократы везде  одинаковы,  во
всех  странах мира, они  сидят на жопах  ровно и смотрят на тебя стеклянными
глазами. "А что тоби треба? А за что ты припутывал овдэ? Чекай? Сутра! Преко
сутра! Чекай еш! Сутра!" Каждый день я это слышу. Кстати, познакомьтесь, это
Олег.
     Олег воевал  чуть ли  не  с самого начала  войны. Он прибыл  в Боснию с
отрядом сибирских казаков. В первый же свой выход в  поиск казаки напоролись
на мусульман,  и завязался ближний бой. Пуля угодила  Олегу в грудь, как раз
там, где сердце, но, как говорили еще запорожцы, "нема такой пули шоб казака
сгубило". Ударившись об автоматный  рожок, который был на груди у Олега, она
расплющилась, но  Олега рвануло в обратную сторону, и следующая попала ему в
бедро.
     После  Олег воевал под  Вышеградом.  Ходил через линию фронта, гулял по
мусульманским тылам.  У  них с Ассом даже  было что-то вроде соперничества в
удали  и   отваге,  но  однажды  Олег  встретил  молодую  красивую  девушку,
сербияночку, и  влюбился с  первого взгляда. Девушка жила в Сараево,  и Олег
попросился  воевать туда.  Сербское командование  просьбу  удовлетворило,  в
дальнейшем они поженились, и остался сибирский казак в Боснии навсегда.
     Добровольцы тем временем  входили в  дом. Они ставили у стены  оружие и
снимали с себя снаряжение.
     -  Слушай, хочу  тебя  спросить, -  обратился  Григорий  к  Ассу. - Что
произошло на горе Заглавок?
     -  Там  произошел  гнилой  расклад!  -  сказал Асс.  -  Под  Вышеградом
действовал  русский  отряд,  действовал  успешно,  а потом  начались  гнилые
расклады.  Было  их человек шестьдесят, и большую часть  составляли  казаки.
Хорошие ребята, и воевали лихо, но головы забиты одними тараканьими жопками.
Они,  видите  ли, особый  народ, и  с особой историей, и  даже  не  русского
происхождения, только почему-то говорят на русском языке. А произошли они от
чурбанов  и хазар, от иудеев  значит.  Я вообще-то  сам родовой казак,  но я
русский, плоть от плоть и кровь от крови русского народа. Мне просто обидно.
Хорошие  ребята, и удаль  есть, и отвага, и стать, но доказать им  что-либо,
объяснить невозможно, хоть кол  на голове теши. Ведь  любому здравомыслящему
человеку  понятно, что  это идеологическмя диверсия, придумали ее демократы,
чтобы расколоть русский народ. Они и книжки сейчас издают, где пишут  всякую
ахинею.  А казаки, мало того, что оин всю эту  чушь читают, так они ее еще и
повторяют, и слепо в нее верят. А ведь такая ахинея, уши вянут. Вы знакомы с
особой казачьей историей?
     - Ну-ка просвети! - попросил Владимир.
     - Знаете, кто брал город Трою?
     - Ахейцы, наверное.
     - Нет, казаки. А Рим кто построил, знаете?
     - Неужели они? - воскликнул Санек.
     - Именно. Ромул и Рем были казаками!
     - Вот это да!
     - Это еще не  все,  -  не  унимался  Асс. - Город Лондон построили тоже
казаки,  от слова Дон  происходит название. И Пекин тоже  они  построили, от
казачьего  слова  "пика".  Ну вот,  в Вышеградском  отряде  и  начались  эти
закидоны. Мужики - это фуфло из носа, а они, видите ли, особый народ и белая
кость с черными мозгами. Произошел раскол, образовались два отряда, тридцать
казаков и шестнадцать мужиков.  Н вот  однажды на  рассвете  мусли атаковали
высоту  Заглавок, и мужики  оказались в  одиночестве, они  стояли насмерть и
удержали высоту.  Когда  все закончилось, на высоту поднялся "особый народ с
особой историей",  -  Асс ненадолго умолк.  - И  как это ловко у  демократов
получается, они  ведь на чем играют, на гордыне. Ты лучше других! Ты особый,
не  такой,  как все! И убивают сразу  несколько зайцев: расчленение русского
народа, плюс к этому отпадает вопрос о вооружении казаков. Ведь если казак -
это защитник земли  Русской, то  у  него должен быть автомат и гранатомет, и
гарцевать  он  должен  не  на  пегой кобылке,  а на МИГ-29 или  на Т-80,  и,
нравится Ельцину с его бандой или нет,  но вопрос о вооружении казаков перед
ними стоит.  Но если  казачки - это еще один народ, то вопрос отпадает:  как
можно вооружить весь  народ, на  каком основании, и почему бы  не  вооружить
эскимосов,  или  эвенков, или чукчей? Чем казаки лучше  их?  Казаки  это  не
защитники России, а еще один народ, к тому же не русского происхождения. Вот
пусть  создают свои ансамбли,  поют  свои национальные песни,  пляшут, людей
веселят,  шуты гороховые, клоуны. Еще одна цель, которой достигают демократы
своей брехней,  они ставят под  сомнение  истинную  историю казачества. Если
перед  каким-нибудь собранием начнешь выступать, тебя будет легко поднять на
смех.  Ты скажешь, пять сотен казаков во главе с Ермаком завоевали Сибирь, а
какой-нибудь жид ехидно добавит  -  и  еще город  Трою.  Ты  скажешь, казаки
построили  Хабаровск,  Якутск,  Благовещенск,  и  тут  же  тебя  с  издевкой
дополнят, и  еще Пекин. Ты  скажешь, казаки освоили  Сибирь, открыли  пролив
между  Евразией  и  Америкой,  освоили Аляску,  дошли  до Калифорнии,  возле
Сан-Франциско построили крепость  Росс,  и тут же тебя ехидно  дополнят, они
еще  до  Англии  доходили, и  Лондон тоже казаки построили, хи-хи-хи. Дальше
тебе говорить уже не дадут, потому что весь зал будет хохотать над тобой.
     -  Так  все  и задумано,  -  сказал  Владимир. -  В напечатанной  в США
директиве в 1948  году,  еще  в самом начале холодной войны, было написано о
необходимости расчленения  русского народа на  несколько наций:  украинскую,
белорусскую,   сибирскую,  рязанскую,  курскую,  тамбовскую,   владимирскую,
уральскую и казачью. Кстати, в печати уже мелькали "научные открытия" всяких
"историков"  о  том, что  сибиряки  и  уральцы -  это отдельные  нации, но у
сибирских мужиков с мозгами пока все в порядке, они, слава Богу,  с  головой
пока еще не поссорились и считают себя русскими людьми...
     - Выходит, у казаков мозгов нету! - мрачно подытожил Григорий.
     - Выходит, что так.
     Наступила тишина.
     - Ты знал ребят, которые погибли на Заглавке? - спросил Григорий.
     - Знал, - ответил Асс.
     Олег молча разлил по стаканам ракию.
     - Помянем, - предложил он. Все взяли стаканы.
     - Упокой, Господи, души воинов православных,  хивот  свой положивших за
други своя и веру православную! - сказал Асс, осенил себя крестным знамением
и одним махом опрокинул стакан.

     * * *
     Сербы  уходили из Сараево.  Они шли  по улицам и, выйдя  из  города  на
дорогу, ведущую в город Пале, они сливались в общий поток,  подобно кусочкам
ртути. Это  был массовый  исход  народа со  своих  исконных  земель.  Урчали
двигателями  автомобили,  тарахтели  трактора,   везя  прицепы,  нагруженные
нехитрым скарбом, тянулись вереницы телег, на которых сидели женщины и дети.
По  обочинам  дорог  шли мужчины,  шли сербские воины,  молодые подростки  и
зрелые мужчины. Армии мусульман и хорватов не смогли одолеть сербское войско
в честном бою, несмотря на  четырехкратные  перевес в  вооружении и технике,
несмотря на  усиленную поддержку  западных  стран, несмотря на экономическую
блокаду Сербии,  несмотря на  воздушные  бомбардировки американцами сербских
городов. Четыре  года  маленький  сербский народ вел неравную  борьбу против
целой  банды  цивилизованных  государств,  западных   общечеловеков,  вел  в
одиночку,  не  имея  союзников, не имея  никакой поддержки  извне.  И только
предательство  президента  Слободана  Милошевича  и  удар в спину  краинским
сербам со стороны Большой  Сербии позволили врагу одержать частичную победу.
По  мирному соглашению  сербы вынуждены  были  уступить большую часть  своих
земель, обильно политых кровью, в том числе и город Сараево.  Теперь они шли
по дороге,  некоторые  оглядывались назад и смотрели  на остававшиеся  врагу
дома, где прошло их детство, где они жили. Это был уже третий массовый исход
сербов за  последнее столетие. В третий раз этот  народ подвергался гонениям
со  стороны цивилизованного Запада только за то, что не хотел приобщаться  к
западным  общечеловеческим  ценностям, а  хотел  сохранить свои  собственные
ценности,  за то, что не  хотел обезличиваться, а сохранил свое  собственное
национальное лицо. Именно этого не могли ему простить западные общечеловеки,
и именно поэтому они так люто ненавидели и ненавидят сербов.
     Поток  машин,  людей  и  повозок проходил  мимо воинского кладбища, где
лежали сербские воины, погибшие в этой войне.  Их было много. Самые отважные
и самые лучшие, цвет сербского  народа и его  надежда,  они лежали теперь  в
земле. Григорий шел не  спеша по кладбищу,  шел  вдоль могил, где лежали его
товарищи русские  добровольцы. Их было восемнадцать, и они лежали в ряд, как
будто  стояли  в  строю. Серега Иванов  из  Питера, Олег Бондарец  из Киева,
русский  офицер Юрка Петраш из  Белоруссии, уральский казак  Витя Десятов из
Екатеринбурга. Виктор погиб, спасая раненую сербскую женщину. Толя Остапенко
из Перми,  мичман  морской  пехоты Александр  Шкрабов из Набережных  Челнов,
русский  офицер Валера  Быков из Питера, Валерий  Гаврилин, химик,  кандидат
наук,  Сергей Баталин - врач и  прекрасный хирург. Сергей  погиб, вытаскивая
раненых с  минного  поля,  он  спас четверых и подорвался  сам. Саша  и Лена
Сильвестровы, муж и жена,  оба погибли от одной  автоматной очереди. Москвич
Петр Малышев, Борис  Науменко, Алексей Томилин, Роман Малышев, Вадик Пигарев
по прозвищу Ангола и Сергей Маранчук из Одессы.
     Кладбище должно остаться на ничейной земле. Григорий стоял и смотрел на
могилы  своих друзей,  кто-то  положил ему  руку на плечо. Это  был Медведь.
"Пора!  - сказал  он. - Когда-нибудь мы  еше  вернемся, а  пока пусть помнят
русских добровольцев". Он обернулся в сторону оставляемого Сараево. Григорий
еще раз обвел взглядом  могилы,  и, развернувшись,  они  зашагали в  сторону
дороги.  На следующий день  они сдали оружие и, сев на  автобус,  поехали  в
Белград, откуда должны были отправиться в Россию. Григорий уезжал из Боснии,
но он знал, что там, в далекой отсюда Москве, эта страна будет часто сниться
ему по ночам.

http://www.bugeisha.ru/aikido/aikido/read.php3?topic_id=Следующ15162&thread=532


Имя: webgazda@rambler.ru web ·· 03.12.2001 в 03:18    'Ответить'   'Портрет'
new!

Вот я вам по своему ЛИЧНОМУ опыту скажу: Мне
посчестливилось не быть на войне в Хорватии и в Боснии но на
Косове я был. Это все еще до открытой войне на самом Косове.
Вот пока на нашем родном югославском ТВ ничего не говорили
там война шла, люды гибли. Когда туда нас отправили, это 72ой
батальон спецназначения. ТАМ БЫЛ ПОЛНЫЙ БАРДАК!!!
Албанцы подезжали ПРЯМО К КАЗАРМЕ и стреляли
практически в упор. Отстреливаешся - суд. за год - 86 человек
погибло. А казарма - бомба! запасы горючего там такие что все
Приштину снесет.

Мы туда подRехали, наш майор вышел в деревню которая
километров 10 от казармф была. Нас еще 5 человек поехали с
ним. Приехали и сказал наш майор - в казарме спецназ, 72ой
спецбатальон. Если я увижу гражданских лиц на 3км от нас, тот
домой больше не вернется.
И уехали.

Поставили периметер на 3км от казармы, замаскировали людей
и за неделю взяли 5 человек в плен, трое убили. После этого, пока
моя рота там была, а это каких-то пол года, ни одного солдата
не пострадало. Нам просто повезло что у нашего майора был
настоящий боевой опыт, он знал как себя вести в реальных
сражениях (раз подошли к тебе - стреляй!) и что ему плевать
было на суд. Он делал все чтобы сохранить жизни солдат.
Полковник который командовал казармой очень рассердился,
типа - нарушения правил службы, прямого приказа и все такое.
Мы тут поговорили с ним, обRяснили ему кое-что и больше он
проблем не делал.

Все дело, как я понимаю, в командующему составе. Если офицер
- офицер а не идиот, то он никогда не позволить чтобы его
солдати пострадали. Если дело уже дошло до войны и ты попал в
роту которой командует идиот - прощай, дорогой.

Когда я из армйй вернулся, некоторое время боялся на
общественном транспорте ездить, осталась привичка дать по
морде каждому кто слишком быстро движется ко мне. Мне
просто не хочется судьбу испытивать.
А вот когда в Хорватии пошло по второму кругу и я понял что все
это дохлое дело, собрал вещи и сказал до свидания. Идти и
гибнут из-за дураков которые не умеют организовать ни атаку,
ни занять оборону - идиотизм.
А вот когда еще вспомню инструктора по рукопашке
(рассказывал про это пару масяцев тому-назад), аж рвота
наступает.
Вот так вот.

Вебламастер


http://nauka.relis.ru/cgi/nauka.pl?01+9909+01909002+HTML




Имя: web ·· 03.13.2001 в 14:36    'Ответить'   'Портрет'
new!

Дааа, танки это круто?.вспомнил как контрактники
рассказывали про бой в городе Вуковаре. Там танковую роту
отправили в город вмесе с пехотой. Но пехотой оказался
резервный состав - мужики лет за 40 которые
ДААААВНООО на сборах не были. Физическая подготовка
хуже некуда. Танки вперед - пехота не догоняет, вот и те и
другие расстерялись и пострадали и пока там спецназ не
появился, двухсотых и трехсотых было навалом. Просто
комбат идиотом оказался, не знал как ведутся бои в городе

И вообще у меня ощущение что в последние годы татктикои и
стратегией мало кто занимается. Все ведут войне по принципу
- кулаком о стол.

Кстати, был там один мужик в Югославии, высокобюджетным
криминалом занимался до войны, а потом армию частную
создал, воевал и наверное мародерством занимался?но за 4
года войны у его из 2.500 погибло 83 и ранено около 250 человек,
при чем они воевали только в местах гда шли самые жестокие
бои. Я видел ребят из его "армии" - так там подготовка и
дисциплина ОФИГИТЕЛЬНАЯ! В городе Биелина что в Боснии,
они за 6 часов выгнали оттуда всех, город очистили (как от
вражеских солдат так и ои всего имущества :)) ) но не
потеряли ни одного человека убитими, ранено было человек 10.
А до этого регулярные войска недели 3 пытались взять город,
склько народу погибло - знать не хочу.
Просто мужик был (убили его год назад) очень хорошим и
талантливим организатором. А этого как раз большинству
офицеров не хватает. И еще решительности (яйц).

Вебламастер







Имя: Владимир ·· 03.13.2001 в 14:51    'Ответить'   'Портрет'
new!

Это ты про Аркана?






Имя: web ·· 03.13.2001 в 18:19    'Ответить'   'Портрет'
new!

Да.
А я не знал что про его знают и в России :))
Кстати, моя састра училась в одном классе с его
дочкой....одной их дочерей :)

Вебламастер






Имя: Владимир ·· 03.14.2001 в 01:36    'Ответить'   'Портрет'
new!

Ну, не в России я.А кому надо - знают, и очень неплохо. И в
Лимассол он приезжал нередко, это оффшорная зона,
отмывка бабок и т.д.Только вот(мне кажется)все его
криминальные начинания были при поддержке правительства
и спецслужб. У меня есть друг, воевавший еще в Боснийскую
войну - он лично его знал, так как служил у него.Кстати, по
национальности - грек.Я ему продюссировал его музыку на
на CD.

Популярность: 5, Last-modified: Sun, 23 Feb 2003 11:06:33 GMT