себе. (Я посожалел: подумает, что теперь, мол,
можно!)
Сели за стол. Он положил перед собой блокнот. Предложил мне место
напротив, спиной к солнцу и на солнце. Я говорю: "А можно рядом? Не люблю
солнца -- в отличие от вас с Бушем... Помните, как он в Ново-Огареве пересел
на мое место, когда солнце вышло из-за стены и я ушел -- сел рядом с вами в
тени?.."
М. С. улыбнулся, видно, вспомнив о встрече с Бушем, как эпизоде из
античной истории, хотя произошла она всего три недели назад.
Стал диктовать "Обращение к народу и международному сообществу".
Поговорили. Обсудили, отформулировали каждый пункт. Я пошел к себе. Оля
напечатала на шершавке. Вечером я попросил его поставить подпись, число,
место. Вверху он подписал, что просит огласить это заявление любыми
средствами каждого, кому оно попадет в руки. Когда уходил, Р. М. опять стала
меня строго инструктировать, чтоб хорошо спрятал и сумел донести -- как бы в
дороге не обыскали. Мне эти страхи кажутся плодом нервного перенапряжения. У
меня вообще еще с войны несколько атрофировано чувство физической опасности.
Накануне она дала мне свою книжку "Я надеюсь", которую прислали ей еще
17-го. Сигнальный экземпляр. Просила прочитать за вечер... Я прочитал и
очень хвалил. Это доставило большую радость Михаилу Сергеевичу -- у него
даже глаза увлажнились. Я уверял их, что книга разойдется по всему свету,
расхватают и у нас тоже. "Замолчать не удастся, что бы ни случилось", --
уверенно заявил я. Вообще всем своим видом, поведением старался показать,
что "все обойдется". Они встречали меня с какой-то обостренной надеждой --
не принес ли я какую-нибудь "хорошую весть". Расспрашивают, что я слышал по
"Маяку" (по оказавшемуся в комнате Ольги--Тамары допотопному ВЭФу). Как я
оцениваю то, что услышал, что я вообще думаю о том, что будет завтра,
послезавтра, через неделю. Я "в не свойственной мне манере" отвечаю
самоуверенно, бодро. Р. М. все время в крайнем напряжении, хоть бы раз
улыбнулась. Зато Ира -- вся полна решимости, бесстрашная, резкая,
беспощадная в словах и "эпитетах" по поводу того, "что с ними сделали"...
Перебрасываемся с ней и на "отвлеченные", литературные темы. Вроде бы не к
месту. И муж у нее Толя -- хирург из 1-й Градской -- умен, уверен, настоящий
мужик, опора.
Так вот, "вестей" я им никаких не приносил. И наши все дискуссии
вращались вокруг последствий приезда Болдина и К°. Говорили мы и о том, как
среагирует мировая общественность? Гадали, что думает сейчас Коль, что
думает Буш? Горбачев считал однозначно: хунте поддержки никакой не будет.
Все кредиты прервутся, все "краники" закроются мгновенно. И наши банки
обанкротятся немедленно. Наша легкая промышленность без этих кредитов,
которые давались фактически под "него", сразу остановится. Он говорил, что
заговорщики -- эти мышиные умы -- не могли просчитать элементарных вещей.
Говорили о возможной реакции республик. Горбачев считал, что акция
путчистов приведет к быстрой дезинтеграции Союза. Потому что республики
могут занять такую позицию: вы там, в Москве, русские деретесь, а наше дело
сторона, отгородимся и будем делать свое.
Настроение у Горбачевых менялось в зависимости от сообщений радио.
Когда, например, ребята из охраны с помощью "проводочков" оживили телевизор
и мы увидели пресс-конференцию Янаева и К°, услышали заявление, что Горбачев
тяжело болен, это произвело тяжелое впечатление. Все очень насторожились.
Мнение было общее: если "эти" открыто позволяют себе на весь мир так лгать,
значит, они отрезают себе все пути назад, значит, пойдут до конца. Сожгли за
собой мосты. Я сказал М. С., что Янаев ищет алиби, если с вами "что-то
случится". Горбачев добавил: "Теперь они будут подгонять действительность
под то, о чем публично сказали, под ложь".
А когда Би-би-си сообщило о событиях вокруг российского парламента, о
том, что народ выступает в защиту Горбачева, что Ельцин взял на себя
организацию сопротивления, настроение, конечно, резко поднялось. Впрочем,
19-го, когда мы еще ничего не знали, М. С. говорил мне, что Ельцин не
сдастся и его ничто не сломит. И Россия, и Москва не позволят путчистам
одержать победу. Запомнил его слова: "Убежден, что Борис Николаевич проявит
весь свой характер".
Далее я позволю себе процитировать о настроениях и предположениях
Горбачева в те дни, моего интервью Саше Безыменской, первого после моего
возвращения в Москву, по самым свежим следам. Там отразилась и моя
собственная наивность в отношении того, что будет с Горбачевым, с нами.
Саша меня спросила:
Как Горбачев относился к тому, что на его защиту встал Ельцин?
-- Так вопрос просто не мог стоять, -- ответил я. -- Ведь речь шла о
судьбе государства, о судьбе страны.
Тут уж никаких личных счетов не могло быть. Если человек готов на все в
сражении за демократию, за законность, за перестройку, за спасение всего
того, что делал Горбачев на протяжении шести лет, никакие "привходящие"
мотивы уже ничего не значили. Вы задаете вопрос, который, я думаю, у
Горбачева и в голове не мог возникнуть.
-- Горбачев был уверен, что Ельцин... -- настаивала корреспондентка.
-- Абсолютно уверен, что Ельцин не отступит.
-- Действительно ли было у него с самого начала чувство, что народ за
эти пять лет стал другим и что народ хунту не проглотит и не примет? Была
такая уверенность?
-- Первый раз я с ним вечером разговаривал, когда только уехали Болдин
и К°. И в этот раз, и наутро он совершенно спокойно рассуждал. Говорил:
самое страшное, что может произойти, -- это если переворот будет набирать
обороты и получит кое у кого поддержку. Тогда -- гражданская война с
колоссальными потерями, то, чего Горбачев все эти годы пытался избежать.
Когда же заговорщики отменили гласность, когда заткнули рот газетам, он
понял, что у хунты в международном плане дело проиграно. Кстати, в позиции
мировой общественности он ни разу не усомнился: тут все было ясно с самого
начала.
Продолжаю из дневника: информацию урывками брали с маленького "Сони",
оказавшегося у Толи. Собирались "в кружок": мы с М. С. на диване, Толя -- на
корточках, Иришка -- прямо на полу, Раиса Максимовна -- напротив на стуле. И
сомкнув головы, пытались расслышать "голоса". Транзистор очень плохой, с
севшими батареями. Толя его ворочал туда-сюда, чтобы что-то уловить. Вот там
я слышал Би-би-си. Там я впервые узнал, что Тамару Алексеевну увезли, но
куда, неизвестно.
Р. М. все время носила с собой маленькую шелковую сумочку. Там, видно,
самое потайное, что отбирать стали бы в последнюю очередь. Она очень боится
унизительного обыска. Боится за М. С., которого это потрясло бы
окончательно. Она была постоянно в нервическом состоянии. В этом состоянии
она и вручила мне "комочек" пленки, завернутый в бумагу и заклеенный
скотчем.
-- Мы уже передали другие варианты. Я лучше не скажу -- кому. А это --
вам. Нет, не вам...
-- Почему же не мне? Я ведь продолжаю качать права как народный
депутат, что должен быть на заседании Верховного Совета 26-го, о котором
объявил Лукьянов.
М. С.: "Чего захотел!"
Я: "Оно конечно. Заполучить на трибуну такого свидетеля вашей
смертельной болезни и недееспособности -- даже эти кретины догадаются, что
нельзя..."
Р.М.: "Анатолий Сергеевич! Надо -- через Олю. У нее ребенок, родители
больные, вы говорили... А она согласится? Ведь это очень опасно..."
Я: "Согласится. Это отчаянная женщина и ненавидит их люто, еще и за то,
что они отрезали ее от ее любимого Васи..."
Р.М.: "Но вы ее строго предупредите. Пусть спрячет... куда-нибудь в
интимное место -- в бюстгальтер или в трусики что ли. А вы сейчас, когда
пойдете к себе, где будете держать эту пленку? В карман не кладите, в руке
донесите и спрячьте. Только не в сейф. Где-нибудь в коридоре, под
половиком..."
Я положил в карман. Ольге сказал только вечером. Она сидела в кресле,
притихшая. Симфоническая музыка по "Маяку" -- с ума сойти! Но тишина еще
хуже, я включаю только информационные выпуски. Но они в основном -- о спорте
и о "культурной жизни". Одна, например, вчера была... о визите супруги
президента Боливии в Перу, где та занималась не то благотворительной, не то
фестивальной деятельностью. Верх идиотизма! Тут я подумал, остро, физически
ощутил, что банда возвращает нас в информационную среду худших времен
застоя.
16.30. Опять экстренные сообщения. Очередной "Маяк" начался с
взволнованного голоса диктора: мы, работники ТВ и радио, отказываемся
выполнять приказы и подчиняться так называемому Комитету по ЧП. Нас лишили
возможности давать объективную и полную информацию, мы требуем снятия с
постов полностью дискредитировавших себя руководителей ТВ и радио. Мы, если
удастся еще прорваться в эфир, будем честно выполнять свой профессиональный
долг.
Бакатин и Примаков (молодец Женька, прорвался в Москву!), как член
Совета безопасности, заявляют, что ГКЧП -- незаконен, противоправен,
антиконституционен... и все его постановления -- тоже. Горбачев здоров и
насильственно изолирован. Необходимо немедленно добиться, чтобы он вернулся
в Москву или чтобы получил возможность встретиться с прессой.
Нишанов и Лаптев -- председатели палат Верховного Совета -- провели
экстренное заседание комитетов. Лукьянов вылетел в Крым для встречи с
Горбачевым. И са-мое-самое: Минобороны, проанализировав ситуацию,
сложившуюся в результате введения чрезвычайного положения в ряде мест,
приняло решение немедленно вывести войска из этих мест (т. е. не просто
бронетехнику, а войска целиком, т. е. и десантников).
С кем остаются Янаев и Пуго 4 + их генерал Калинин, комендант Москвы,
перед лицом народа?!
С 6 часов по "Орбите" (объявлено) будет полностью транслироваться
сессия ВС РСФСР!
Было уже часов 11 вечера 20 августа. Я включил на полную мощность
телевизор. Подсел на корточках к Ольге:
-- Оля! Есть серьезное дело. Вы готовы меня выслушать? Только очень
серьезно. Можете сразу же, еще не выслушав, отказаться.
-- Ну что вы, Анатолий Сергеевич! Будто вы меня не знаете. Говорите.
Я рассказал о пленке и заявлении Горбачева, которое она сама печатала,
о плане переправки их "на волю".
-- Хорошо. Допустим, я попадаю в Москву. Дальше что? За мной наверняка
будут следить.
-- Да, конечно. Мы обсуждали это с М. С. и Р. М. и договорились. Вполне
естественным будет, если вы зайдете к моей жене. Я напишу письмо ей...
такое, как из тюрьмы, вероятно, шлют: мол, все в порядке, не беспокойся,
скоро вернусь, обстоятельства... и т. п. -- на случай, если будут обыскивать
в самолете ли, в аэропорту. А "комочек" с пленкой придется вам запрятать
действительно в "укромное" местечко. Дальше так: если удастся его довезти до
Москвы, вы приходите на ул. Веснина ко мне домой. Передаете жене письмо и
эту штучку. Скажите, чтоб она позвонила Лене -- жене Бовина, они знакомы. Та
придет. Именно она, а не сам Бовин: слишком заметная фигура, да еще на
подозрении, особенно после его вопросика на пресс-конференции Янаева и К°.
Ей жена передаст эту вещь, она -- Сашке, а гот догадается сразу, что
надо делать.
Ольга засунула пленку все-таки в джинсы. Там "комочек" постоянно
выпирал. Я посмеивался, указывая пальцем на это местечко...
Теперь предо мной была задача добиться от Генералова, чтоб он ее
отпустил в Москву. Я и до этого, еще 19 августа, начал на него давить: как
не стыдно, он -- офицер, допускает такое издевательство над молодой матерью.
У нее -- больной сынишка. Родители ничего о ней не знают. Не вечно мы будем
тут сидеть. Пытался шантажировать: ему придется ответить за такое по
отношению к женщине, которая вся изошлась, не имея возможности ничего узнать
о том, что с ее сыном. И далее -- в этом роде.
Однако он продолжал твердить: у него только односторонняя связь -- ему
могут звонить из Москвы, и начальство звонит, а он отсюда им звонить не
может. Врал, конечно.
Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова.
Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то,
что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под
домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский
иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил прийти. Стал
опять стыдить его насчет Ольги. Но он обыграл меня, предложил отвезти ее в
Мухалатку, где пункт правительственной связи, чтобы она оттуда позвонила
домой в Москву.
И произошло следующее. Спустя некоторое время после того как Генералов
предложил этот "вариант", срывавший наши планы передать на волю информацию о
Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки,
поскольку его имя на самом деле могло быть иным -- он из КГБ. Но это был тот
самый парень, который до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между
"Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.
Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти ее на телефон". Я
встал, протянул ему руку... Он помедлил и вяло подал свою. Я заметил в нем
перемену, еще когда он за чемоданом моим ездил. Для него я уже преступник,
заключенный. Ольга, когда вернулась, говорила: он от меня как от прокаженной
отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ -- связист. И сидел
против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если
что-то лишнее начнет выдавать. "Я, -- говорит, -- разрыдалась. Брат кричит в
трубку: "Что с тобой?" -- а я в слезах захлебываюсь. Одно расстройство. А
вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).
В общем, дали еще раз понять, кто мы для них такие.
Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее: что
видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, -- ответила она, -- никаких
машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на
20--25 выше территории "Зари") видно, что на рейде уже не два фрегата, как
было до 18-го числа, а штук 16 разных военных кораблей.
Кончились наши заключения так. Около 5 вечера 21-го вбежали ко мне
сразу все три женщины -- Ольга, Лариса, Татьяна -- в страшном возбуждении:
"Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на
балкон... С пандуса от въезда на территорию дачи шли "ЗИЛы, а навстречу им с
"Калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять!" -- кричат. Машины
встали. "Стоять!" -- из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер
и еще кто-то... Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче
Горбачева. Вскоре вернулся, и машины поехали влево за служебный дом.
Я вышел из кабинета, он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к
входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших
портками. Мелькнула мысль -- как лагерник!
В дверь внизу тесно друг за дружкой -- Лукьянов, Ивашко, Бакланов,
Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!! Я все
понял -- прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством.
Еще до того как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину.
Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.
В кабинет вбежали Лариса и "большая" Татьяна. Она -- вся такая
степенная, сильная, спокойная -- вдруг бросилась мне на шею и зарыдала.
Потом нервный смех, всякие восклицания, незапоминающиеся реплики... Словом,
ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.
Я оделся и побежал к М. С. Признаться, боялся, что он начнет их
принимать... А этого тем более нельзя делать, что по телевидению уже
известно было: сюда летит делегация российского парламента. Горбачев сидел в
кабинете и "командовал" по телефону. Оторвался: "Я им ультиматум поставил:
не включат связь -- разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду".
При мне он велел коменданту Кремля взять Кремль полностью под свою
охрану и никого из причастных к путчу не пускать ни под каким видом. Велел
подозвать к телефону командира кремлевского полка и приказал ему поступить в
распоряжение исключительно коменданта Кремля. Вызвал к телефону начальника
правительственной связи и министра связи и потребовал отключить всю связь у
путчистов. Судя по их реакции, они на том конце стояли по стойке "смирно". Я
обратил его внимание, что в ЗИЛах, привезших гэкэчэпистов, есть автономная
связь... Он вызвал Бориса (из личной охраны) и приказал ему "отъединить
пассажиров" от машин.
Потом говорил с Джорджем Бушем. Это был радостный разговор. М. С.
благодарил за поддержку, за солидарность. Буш приветствовал его
освобождение, возвращение к работе...
Был у М. С. тут же разговор со Щербаковым (первый зам. премьера) и с
кем-то еще -- я не понял. Смысл: приеду -- разберемся. До того, как я
пришел, он говорил с Ельциным, с Назарбаевым, Кравчуком, еще с кем-то.
Сказал мне об этом.
Мои опасения развеял с ходу: "Ну что ты! Как тебе в голову могло
прийти. Я и не собираюсь их видеть, разве что поговорю с Лукьяновым и
Ивашко".
Борис доложил, что на территории дачи появилась российская делегация.
-- Зови, -- сказал М. С., -- пусть идут в столовую.
Через пару минут мы пошли туда. Последовавшая сцена запомнится на всю
жизнь. Силаев и Руцкой бросились обнимать Горбачева. Восклицания, какие-то
громкие слова. Перебивают друг друга. Тут же Бакатин и Примаков здороваются
с депутатами. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыли М.
С., спорили, возмущались, протестовали. А теперь несчастье мгновенно
высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимо стране. Я
даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: "Вот и
состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора..."
Сели за стол. Наперебой стали рассказывать, что в Москве и что здесь.
Оказалось, -- меня почему-то это удивило -- они даже не знают, кто приезжал
к президенту с ультиматумом и что вообще был такой ультиматум.
Силаев и Руцкой против того, чтобы Горбачев принимал Крючкова и К°,
которые сидели, по существу, под охраной в служебном доме. Он сказал, что
примет скорее всего только Лукьянова и Ивашко, которые вроде прилетели
отдельно.
Разговор затянулся. Шел уже 10-й час. Вступил в дело Руцкой. Сильный,
красивый человек -- любо-дорого его наблюдать.
"Михаил Сергеевич, -- говорит, -- пора обсудить, что будем делать
дальше... В самолет (президентский), на котором эти (!) явились, мы вас не
пустим. Полетим в моем самолете. Он стоит на том же аэродроме, но вдали от
вашего. Его надежно охраняют. Я привез с собой 40 подполковников, все
вооруженные. Прорвемся.
Об этих подполковниках стоит сказать особо. Когда М. С. после ложного
выхода из машины возле президентского самолета, согласно плану Руцкого,
вновь быстро туда сел, и машины рванули дальше к самолету Руцкого
(километрах в 3--5 от этого места), так вот, когда М. С. в своей шерстяной
кофте, которую все увидели на нем по ТВ уже во Внуково, вышел к самолету,
эти офицеры взяли автоматы "на караул" и так стояли, пока он не поднялся по
стремянке в самолет. Я подумал, глядя на эту сцену: есть еще неподдельная
офицерская честь в нашей армии. Есть и высокая интеллигентность в ее среде:
достаточно пообщаться с тем же полковником Н. С. Столяровым, который тоже
прилетел в группе депутатов спасать своего президента. В аэропорт мы ехали с
ним в одной машине.
Потом был перелет. Распоряжался полетом Руцкой, который то и дело
вызывал к себе летчиков.
М. С. с семьей расположился в маленьком отсеке, позвал меня. Там было
настолько тесно, что девочки-внучки улеглись прямо на пол и вскоре заснули.
Когда я вошел, спрашивает весело: "Ну ты кто теперь?" А я: "Простой
советский заключенный, но бывший". Все возбужденно смеялись. Пришли Силаев,
Руцкой, Примаков, Бакатин, был тут и доктор Игорь Анатольевич Борисов. Р.М.
рассказывала, что с ней случилось, когда узнали, что путчисты едут выяснять
состояние здоровья Михаила Сергеевича... Теперь уже ей лучше, но рукой плохо
владеет. Шел бурный разговор: о людях -- как они проверяются в таких
обстоятельствах, о безнравственности -- источнике всех преступлений и бед.
Были тосты за продолжение жизни... И впервые тогда М. С. произнес слова:
"Летим в новую страну".
Многие журналы обошла фотография: Ира спускается по трапу (во Внуково),
несет завернутую в одеяло дочку. Прошла мимо толпы, окружившей Президента:
там, заметил, были и те, кто искренне рад, и те, кто, наверно, чувствовал,
что для них лично лучше бы было "по-другому". Иришка пронесла дочку в
машину, возле которой я оказался, в стороне от сгрудившихся вокруг М. С.
людей. Бросилась на сиденье и вся затряслась в рыданиях. Я наклонился,
пытался что-то говорить. Муж ее рядом, обнимал, гладил, стараясь успокоить,
-- безуспешно. Эта финальная для меня сцена на аэродроме останется символом
трагедии, которая произошла не только там, на даче в Крыму, а со всей
страной. Ирина, молодая русская женщина, которая перед лицом беды сама
энергия, собранность, решимость и готовность ко всему, здесь, когда "это"
кончилось, взорвалась слезами отчаяния и радости. Разрядка. Но потом все
равно ведь наступают будни и надо делать дело. Увы, оно пошло не так, как
тогда можно было предположить.
14 сентября 1991 года
Пора возобновлять дневник. После путча, после того как перестало
существовать прежнее государство -- Советский Союз и ликвидирована КПСС,
после чудовищного всеохватывающего, но не неожиданного предательства,
Горбачев стал, наконец, тем, чем ему следовало бы "стать" два года назад и
чем он давно, 3--4 года назад, хотел бы стать, но не решался... А теперь
"стал", но потеряв власть и авторитет.
Надо было бы вести каждодневный дневник с момента возвращения из
Крыма... Это действительно сама история. Но перегрузки были неимоверные.
Теперь уже поздно... Кое-что буду помечать "по ходу"... Пока же опишу
сегодняшний день...
Совещание у Ревенко по реорганизации президентского аппарата.
Фантазируем... А надо бы поскромнее, чтоб как-то помочь Горбачеву дотянуть,
раз он уж так... "любой ценой" хочет этого.
Остались после втроем -- Ревенко, я, Шах. Ревенко кое-что порассказал,
например, что всех нас во главе с президентом прослушивали Крючков и Болдин.
Сейчас российские следователи расшифровывают пленки и просматривают то, что
уже перенесено в стенограммы. Ну что ж, я даже доволен: по крайней мере
увидят, как я собачился с генералами, как спорил с М. С. и что Шеварднадзе
иногда выглядел со мной совсем не прогрессистом и т. д. А что касается
интима с моими женщинами, то тут им мазать меня компроматом невыгодно.
Ревенко говорит, что весь Кремль во вкраплениях "жучков", потребуется
месяц, чтоб их всех извлечь!.. То же, что с американским посольством в
Москве. Сенат США прав: нейтрализовать невозможно, надо разрушать все
здание. Мы сами недооценивали наши научно-технические достижения на этот
счет.
Как-нибудь опишу эпопею изгнания меня 27 августа из здания ЦК. Тамаре
только три дня назад удалось перевезти ко мне в Кремль бумаги из моего
тамошнего кабинета, в том числе все "новое мышление" в записях бесед М. С. с
инодеятелями. Я задумал по этим записям создать историю года (сентябрь 90-го
-- сентябрь 91-го) -- сквозь мысль и оценки М. С. О том, как стал возможен
переворот.
Кроме того, хочу сделать брошюру о двух неделях (точнее, с 23 августа
по 12 сентября) -- с его "собственным" анализом событий, опять же на основе
записей бесед М. С. с десятками иностранных деятелей за этот период.
Вчера был у меня посол Испании. Сообщил, что хочет приехать в Москву
Гонсалес: жест друга. М. С. согласен на 1 октября.
Посол Кубы -- в связи с заявлением М. С. в беседе с Бейкером о решении
вывести нашу бригаду (напутал: в ней 3000 человек, а не 11000, как он
заявил). Кубинцы протестуют. Еще один символ крушения эпохи.
Дубинин (наш посол во Франции, который паскудно себя повел во время
ГКЧП). Все-таки М. С. сжалился, не стал объявлять о его снятии... Я
"заступился", но самому Дубинину сказал все, что думал: ваши оправдания
достойны мелкого чиновника, а вы политическая фигура, вы же представляете
государство, президента, хотя у нас не существует какой-то особой присяги
для послов! И кроме того, вы же знаете о личных отношениях М. С. с
Миттераном и Дюма1 Почему бы не прийти к ним и не "посоветоваться", что
делать: вот, мол, какое послание от хунты, а я не верю... А вы, вместо того
чтобы помочь Миттерану сориентироваться, подтолкнули его к тому, что он
занял в первый момент такую позицию. И т. д. Жалок... А это ведь дипломаты
нового мышления -- теоретически... Но шкурность, корысть, привычка к
комфортному положению, ужас перед тем, как бы его не потерять, сыграли с
этими элитными персонажами злую шутку... В их числе -- и Замятин, и Логинов,
и Слюсарь (Греция), и Успенский (Норвегия), особенно пригретый Горбачевым.
Впрочем, в поведении каждого из названных и многих других для меня нет
ничего неожиданного. Пожалуй, исключение составляет Бессмертных. Он оказался
действительно в тяжелой ситуации.
...Третьего дня у меня обнаружилась плохая кардиограмма, а я ничего не
чувствую.
Измотался за эти послепутчевые дни больше, чем во время самого путча.
Там сработала моя особенность, которую я очень хорошо изучил в себе во время
войны: в моменты опасности для жизни -- предельная собранность и
спокойствие, ни тени страха: чему быть -- того не миновать. И перед М. С. и
Р.М. играл часто бодрячка, который нутром будто чувствует, что "все
обойдется".
Для международной конференции СБСЕ по человеческому измерению (9--11
сентября, в Колонном зале) я Горбачеву "красивую речь" написал... Тут он,
пожалуй, впервые публично выступал не только "без", но и в контрасте с
"социалистическим выбором", который ему очень навредил в последние два года.
15 сентября
"Ухайдакался", чиня комод. Читал много газет. Союза, думаю, не будет, и
Верховный Совет не соберется: зачем он республикам? Прав Гаврила Попов
(сегодня в газете его статья "Сомнения"): за круглый стол Госсовета не
каждого нужно сажать, а только тех, кто прием-лет минимум демократических
правил.
С Н. Н. ходили на Крымскую набережную. Там тысячная очередь на
порновыставку Романа Афонина(?). Стоять не стали. Рядом -- под открытым
небом -- "скульптуры тоталитарной эпохи": сброшенные памятники Дзержинскому,
Свердлову, Калинину, Сталину... "Народ" лазит по ним, фотографируется,
хихикает. Противно -- некрофилия. Чудовищно безнравствен "народ". И что
самое ужасное -- не сознает этого...
19 сентября
Вчера месяц, как нас заточили в "Заре". Но, между прочим, 16-го --
гнуснейшая передача на ТВ -- на фоне чучела Никсона в момент импичмента.
Полтора часа Ольшанский, Буковский + еще два сопляка-подонка доказывали, что
М. С. и есть глава путча. А наутро в "Правде" статья Овчаренко -- о том же
открытым текстом...
Вообще неделю назад пошла новая волна "затаптывания" Горбачева... Но
Игнатенко устроил "круглый стол", где пытаются восстановить его имидж с
помощью фа-мильярничания... Довольно, однако, неприятно смотреть, как Егор
Яковлев, Лен Карпинский, Потапов (редактор "Труда") и другие, которых М. С.
на ранних этапах перестройки спасал и поднимал, теперь "запросто" низводят
его до "рядового гражданина".
Но потом, говорил мне Игнатенко, уже без ТВ был полуторачасовой
интим-междусобойчик, с которого М. С. ушел "окрыленный".
Сегодня его посетил Брэйди (министр финансов США). Довольно высокомерно
ставил условия помощи. А М. С. все тянуло на "воздуси": "историческая задача
помочь великой стране, это позволит изменить весь мир" и т. д. и т. п.
Вечером был посланец короля Саудовской Аравии Фатха... Привез 1,5
миллиарда и без всяких американо-западноевропейских ужимок и скрытого
"унижения" того, кому дают.
Сегодня закончил брошюру "Августовский путч" (причины -- следствия),
составленную из бесед М. С. Он жмется, не хочет вроде выпускать. А надо бы,
чтоб заявить позицию -- против новой волны дискредитации, политический смысл
которой, скорее всего, убрать последний оставшийся символ Союза --
президента.
Или просто бьют лежачего? Вот такова наша новая, перестроечная
интеллигенция.
Может быть, у них вызывает подозрение, почему он не публикует статью,
которую начал писать в Форосе и которой похвалялся на пресс-конференции 23
августа?
20 сентября
Отдал М. С. на 80 страницах брошюру "Августовский путч". На Западе с
руками бы оторвали. Рекомендовал ему частями давать в газету и тут же издать
отдельно. И включить в брошюру августовскую статью, которую уже назвали по
ТВ инструкцией для введения чрезвычайного положения... Если нет, почему,
мол, тогда скрывает?..
Трижды с ним по телефону сегодня общался: о брошюре ни слова, будто и
не получал. Хотя знаю, что на стол ему положили поверх всех прочих бумаг.
Такова его манера.
Приходил поверенный в делах США Коллинз. Принес памятную записку о
создании совместной рабочей группы по анализу проблем нового качества
советско-американских отношений. Я отдал ее М. С., убеждал, чтоб не тянул.
Предложил ему поехать в Киев на 50-летие Бабьего Яра... Еще в "Заре" до
путча ему говорил об этом: ни ответа ни привета.
Корейский посол от имени Ро Дэ У еще неделю назад просил, чтобы М. С.
не принимал лидера оппозиции. Все московское корейское лобби давит на меня
который день, настаивая на том, чтобы принял. Но я даже не докладывал
Горбачеву об этом. Ро Дэ У нам сейчас дороже этого "Жуна", хотя тот может на
следующий год стать президентом.
Дзасохов привязался ко мне: оказывается, он, как ни в чем не бывало,
функционирует в качестве председателя Международного комитета Верховного
Совета, готовит ратификацию договоров по обычному вооружению и СНВ!! Вот
тебе и недавний секретарь ЦК КПСС, редактор писем ЦК на места с требованием
поддержать ГКЧП!
Сегодня следователи принесли запись моих показаний и стенограмму. Два
часа я смотрел и слушал себя, сверяя с текстом. Я себе "понравился" больше,
чем в ТВ-передаче с Ольгой и Тамарой. Вообще, отстранение я смотрюсь, как-то
сильнее, увереннее, чем обычно в жизни.
На обратном пути в метро прочитал в "Известиях" беседу М. С. за чашкой
чая... Это тот самый разговор по душам после "круглого стола", который
устроил Игнатенко. Горбачев возвращается к своему человечному облику начала
перестройки: без маски самоуверенности, возникшей от мировой славы и от
"порчи" властью.
Хочется за город. Тамара зовет съездить в Снигири, где Дунаев меняет с
ней дачу... А мне хочется -- с Людой, на крайний случай -- с Ирочкой, с
Н.Н., наконец? Нет, я не запутался. Просто организм хочет полно жить перед
уходом... Видно, скоро он состарится. Вера Валерьевна (мой доктор)
объяснила: у меня "на сердце" что-то такое необратимо испорчено, раз
профессор заговорил об операции...
Приходил Ожерельев. Мелкий, оказался на обочине. Говорит, что и
Медведев в таком же положении невостребованности... Я "советовал" (как
старший!) не суетиться: мы, мол, преувеличиваем место, которое занимаем "в
жизни и деятельности" президента, а он вспоминает о нас, только когда
"надобимся". Не сказал, но подумал: он не вспоминает даже о том, что я был с
ним "эти три дня" в Форосе. Рассказывал охотно разным собеседникам о том,
что там было, но взволнованно говорит только о семье...
Да и на "круглом столе" в "Известиях" третьего дня и даже потом за
чашкой чая... разговор не раз заходил о "ближайшем окружении". Но обо мне
никто не вспомнил -- ни он, ни собеседники! А ведь был бы не я, кто другой в
этой должности, новое мышление и сам Горбачев, его инициатор, выглядели бы
не так, как это предстало перед всем миром: ибо форма тут, как нигде, очень
содержательна. Плюс "облегающие" идеи вокруг главных, которые принадлежат,
конечно, ему самому.
21 сентября
Зашел на работу... Шифровки. Ответы М. С. на мои текущие записки:
согласился ехать на 50-летие Бабьего Яра, просит (без огласки) готовить
выступление.
Дано "добро", чтоб Яковлев патронировал нашу часть совместной с США
группы "по стратегическим размышлениям" -- как строить новый мировой
порядок... Яковлев сегодня зашел -- не хочет предложенных мною в группу в
качестве "рабочего" руководителя Мартынова или Кокошина. От американцев там
будет Росс -- помощник Бейкера.
Спросил меня:
-- А что, Арбатова ты уже совсем не приемлешь?
-- Да, с тех пор как он стал искать нового хозяина, чтоб остаться на
Плаву. От Горбачева к Ельцину -- "тушинский" перелет... Нюх...
-- Я подумаю...
-- Думай!..
М. С. согласился на договор с Чехословакией без требования -- "не
вступать во враждебные союзы", -- на чем настаивал Квицинский.
"Независимая" совсем сегодня в ярости. Сам Третьяков кроет номенклатуру
"четвертой власти" (пресса) на примере встреч М. С. за "круглым столом". А я
грешным делом подумал о напечатанном в "Известиях" интиме за чашкой чая:
"свои все ребята", жалится им. Выглядит бедолагой: все, мол, проиграл, а
человек я хороший, сочувствуйте мне.
24 сентября
Сегодня М. С. мне сообщил: обнаружено, что его "тайный" разговор в
Ново-Огареве с Ельциным и Назарбаевым, когда они просидели перед "9+ 1" до 2
ночи, "записан" Плехановым... А там ведь все "места" (должности) были
распределены, и Крючков, Бакланов, Болдин и прочие, естественно, не
предусмотрены. Это и явилось последней каплей... Видимо, тогда и был
"завязан" заговор.
Договорился с Мэрдоком (приедет его представитель Белл) и с
"Бертельсманом" об издании брошюры "Августовский путч" на английском и
немецком. А с издательством "Новости" -- об издании здесь. М. С. еще раз
правил сегодня рукопись...
Фельд принес от М. С. (хотя была уже полночь) правленную окончательно
(?) брошюру "Августовский путч" и ту самую статью. Значит, дело пошло!
Жалко, что убрал некоторые ядреные места.
Я решил опубликовать свой "дневник" трех дней в Форосе. Договорился с
Голембиовским ("Известия"). Хочу двинуть также в "Штерн" или в "Тайм".
Он предложил мне стать госсоветником по международным и
внешнеэкономическим вопросам -- в ряд с Яковлевым и некоторыми другими. Я
отказался, сославшись на возраст и на то, что я "в принципе" устал. По
инерции могу делать то, что делаю, но браться за работу, где главным будут
оргдела, не могу. Не справлюсь и перечеркну тем самым то, что "наработал" за
последние годы в роли помощника. В душе обидно было. А он обрадовался!
Знаешь, говорит, я думал в том же направлении: взвалить на тебя еще эту
ношу, с твоей совестливостью... Лучше останемся вместе, будем так же
работать, как раньше, вместе ездить (это что -- премия?!). И в зарплате не
такая уж разница... А международным экономическим советником назначить
Примакова. Я поддакнул, похвалил Женю... и подумал: доволен, что я
отказался, потому что раздваиваешься -- вроде бы стоит меня вознаградить, но
кто будет делать то, что делает Черняев каждый день??? На том и порешили.
Были у М. С. сегодня Вайгель и Келер (германские министр экономики и
"шерп"). Все они твердят одно и то же: с кем иметь дело, оказывая помощь?
Были на Украине: там явно хотят отделяться. Как, мол, будете жить-то? Но М.
С. -- оптимист. Твердит об эффективности новых союзных органов. Верует в
Экономический договор, убежден, что и Союзный договор будет.
27 сентября
Вчера Би-би-си снимала меня (Маша Слоним, оказывается, внучка М. М.
Литвинова, знаменитого наркома) для сериала "2-я русская революция"... Два
часа спрашивали о перестройке, Горбачеве. Отчасти и о нашем заточении в
Крыму. Очень деликатная публика... И действительно хотят истины... И монтаж
талантливый. Вечером Брейтвейт (посол) пригласил в свои роскошные
шехтелевские хоромы. Показали 6-ю серию, которая кончается стоп-кадром --
записью перед любительской камерой Горбачева в "Заре". Поразительное,
обреченное лицо!
Были Яковлев, Лаптев, Шахназаров, разные англичане. Прекрасный вечер,
потом умное застолье... Все вращалось вокруг путча. И я, оказалось, им
интересен. Очень жалели кинематографисты, что не добрались до меня раньше,
хотя добирались. Маша звонила в 7 утра: умная, точеная еврейка... Впрочем,
умеет хорошо и честно зарабатывать. Я сидел рядом, распространялся на разные
темы, распускал павлиний хвост... Но чувствовал, что она мысленно
отфильтровывает только то, что пригодится для работы в Би-би-си (она давно
британская подданная).
Хорошо посидели...
А сегодня "спроваживал" Явлинского к Мейджору и Колю, писал в связи с
этим послания, мысленно отфильтровывая, Горбачева премьеру и канцлеру.
Переделывал материал, который позавчера еще поручил сделать М. С. к его
встрече с египетским президентом Мубараком.
Параллельно писал послание М. С. для сбора в Бабьем Яру, куда он сам
таки не хочет ехать, посылает Яковлева.
Принимал корреспондента "Time" и договаривался с ним о публикации моего
форосского дневника. Одновременно отдам в "Известия". 23 страницы
получилось.
Нервотрепка и напряжение. Заглянул в поликлинику: ЭКГ хуже, чем
позапрошлый раз, но лучше, чем в прошлый, а нижнее давление ПО, никогда
такого не бывало! Загнусь я.
Разозлился на М. С., когда он прошел мимо меня (будто я неодушевленный
предмет или охранник) в комнату, где его должны снимать для ТВ.
Впрочем, потом мирно сидели у него в кабинете вдвоем. Рассказывал, как
они с Р.М. вчера "Мартовские Иды" смотрели -- по случаю 38-й годовщины своей
женитьбы. Вычленял актуально звучавшее: об убийстве диктатора, о поэзии и т.
д.
Подписал письма Мейджору, Колю, Бушу и Обращение к читателю для брошюры
"Августовский путч": завтра приедет от Мэрдока издатель Белл.
С Бовиным сговорились пойти, наконец, в кабак (в Марьиной Роще, на
Октябрьской улице). Но я опоздал (из-за М. С.). Он не дождался. И я его уже
не нашел в том самом армянском ресторанчике, где многие его знают. Обиделся,
наверное.
Рекомендовал Горбачеву генерала Батенина в помощники по обороне,
Петракова -- взамен Воронина в ЕС и В.И.Щербакова -- в советники по
международным экономическим отношениям. Он мне: "Не примут -- замазался в
ГКЧП".
Примаков с удовольствием согласился быть начальником советского "ЦРУ",
контора эта выделилась из бакатинской. А Яковлев все шляется по митингам --
и ни дня без интервью! Я подозревал в нем непомерное тщеславие, но думал,
что оно обуздывается интеллигентностью и умом. Оказывается, оно в нем
сильнее всего и все подавляет.
Утром позвонил Коллинз: Буш хочет говорить с М. С. Но предварительно
мне, мол, поручено проинформировать -- о чем. Я звоню М. С. -- в 11.00 у
него встреча с Мубараком. В 10.30 он принял Коллинза. Тот передает
"инициативу Буша", которая будет сегодня обнародована: одностороннее
сокращение ядерного оружия, даже "Томагавков", на что США никогда не шли.
Выгодно... Красиво... Тем более что по обычному оружию они нас сильно
обгоняют. Но не в этом дело. М. С. пытается дозвониться маршалу Шапошникову:
чтоб у него подготовили "позицию" для разговора с Бушем в 16.00. Но... увы!
Так и не дозвонился. Ушел на переговоры с Мубараком, а мне поручил созвать
генералов + Карпова и передать им, чтоб "отформулировали" наш ответ.
Пришли Лобов (начальник Генштаба) + какой-то генерал + Карпов. Полтора
часа дискутировали... Они сразу начали копаться: сколько -- чего --
почему... как на многолетней бодяге в Женеве и Вене: тупиково и хлебно для
переговорщиков.
Я им: "Вы считаете, что вся эта инициатива, чтоб нас "обыграть",
обмануть, унизить, показать, что мы уже не сверхдержава? Давайте, мол,
совсем разоружаться? Никакого начала новой политики США, новых отношений с
нами, итогов нового мышления вы в этом не видите?! И как будет выглядеть наш
президент, когда весь мир будет ошарашен этой инициативой, а М. С. Бушу
станет толковать насчет того, что вот тут у вас больше, а здесь надо бы еще
обсудить? И это -- когда Буш прямо заявляет, что будет разоружаться
односторонне, и призывает нас последовать примеру?".
Сбавили тон, пытались изобразить, что они "конечно, понимают". Но таким
нафталином запахло... Опять М. С. нашел начальника Генерального штаба,
которому, дай Бог, дивизией командовать. Не генерала-политика, какие у
Буша...
Ушли. Я продиктовал Тамаре "подсказку" для разговора с Бушем:
крупнейшая инициатива, под стать рейкьявикской, которую вы, американцы,
тогда не приняли. Поддерживаю. Давайте начинать, а по ходу уясним детали:
что "навстречу", что параллельно, что в переговорах.
Правда, к 15 часам Шапошников (он умнее моих давешних собеседников,
современнее, политичнее) принес концепцию разговора, близкую моей...
Собрались у М. С. Пришедший позже Лобов пытался "давить": нам
невыгодно, обманут, никакой односторонности не вижу и т: д. -- вопреки тому,
что М. С. тыкал ему пальцем в текст Буша, доказывая противоположное. Оставил
генералов у себя в кабинете во время разговора с Бушем по телефону. Ход
неплохой. Говорил в духе -- "исторический шаг, приветствую, отношение
позитивное в принципе, а остальное -- обсудим и договоримся, как лучше".
Условились и о публичной оценке со стороны М. С.: он записался на ТВ.
Я уже упоминал, что Горбачев и Р.М. смотрели "Мартовские Иды" в
Вахтанговском. И вдруг он стал генералам рассказывать о своих впечатлениях,
об аналогиях! Взял том энциклопедии с полки и стал вычитывать про Цезаря:
смесь простодушия в нем с хитрой игрой в доверительность с новыми
генералами! Шапошников оценил, Лобов, по-моему, ничего не понял.
Утром отправил в "Известия" свой дневник о трех днях в Форосе. В
понедельник будет целая полоса. Приходил и корреспондент "Тime" с
фотографом-девушкой. Много снимала: и на фоне портрета Горбачева, и на фоне
Ивана Великого, заставила сесть на подоконник с блокнотом (т. е. оригиналом
дневника) в руках... Репортер заметил, что Голливуд много бы заплатил, чтобы
заиметь этот блокнот...
В 17 часов был у меня Белл -- от Мэрдока. Уговорились об издании
горбачевской брошюры ("Августовский путч") за 4 недели: 100 000 -- аванс,
500 000 -- при начале издания, первая часть гонорара. Очень они ухватились
за такую сенсацию... Хорошо заработают.
Переписывал Обращение к участникам встречи в Бабьем Яру. Там я прямо --
и о сталинском антисемитизме, и об исходе талантливых сограждан, и о великой
нации, и о том, что уроки мы извлекли из собственного, не только нацистского
антисемитизма. Не уверен, что все это Горбачев примет. Яковлев сказал мне:
если вычеркнет, он сам об этом скажет от себя. В общем, правильно Тамара
сказала: "Не рабочий день, а сумасшедший дом!"
Явлинский в передаче "Взгляд" выдал сегодня о золотом запасе -- 240
тонн осталось... А в письмах Мейджору и Колю М. С. не обозначил цифру, а
разрешил Явлинскому устно конфиденциально назвать ее. Теперь узнают цифру
раньше из нашего ТВ, чем из закрытого письма президента. Вот так у нас
делается!
Но цифра ужасающая... Мы действовали на грани... Распродавали,
оказывается, по 400--500 тонн золота в год... У США -- 4200 тонн -- у нас
Ирочка звонит каждый день и только обещает... А мне она мерещится
неотступно.
28 сентября
Поставил дату, чтоб начать запись, но звонок Горбачева: направь
телеграмму Явлинскому в Лондон или Бонн -- чтобы в 10 утра в понедельник был
на совещании у президента.
Сказал, что сидит редактирует "Августовский путч". Я ему:
-- Как так? Текст уже в Лондоне, если не в Америке!
-- Ну и что? Всегда так бывало... Правили по ходу...
-- Много?
-- Порядочно! Пока.
Сидел у книжной полки. Перебирал книги. Боже мой, сколько не прочитано!
И сколько упущено своевременно... Это -- у меня, который все-таки что-то
читал не только из обязательного для рядового совинтеллигента... А у
других?! Интеллектуальный процесс был извращен, удушен до узкого, едва
пропускающего канальца. Как же требовать культуры от общества, в котором
оборвалась -- на полвека минимум -- связь истории?!
1 октября 1991 года
Стоят жаркие дни.
Вчера в "Известиях" появилось мое "сочинение" "Трое суток в Форосе".
Сегодня "все об этом говорят": кто подчеркивает политическую значимость, кто
журналистский "успех", кто литературный дар, "зарытый в землю", кто
человеческий аспект блокады... и т. д.
Французские и немецкие газеты и журналы просили разрешения
перепечатать.
Но М. С. не понравилось: сделал вид, что не читал. "Ты, говорят,
опубликовал какой-то свой дневник в "Известиях"?!" Разговор был при Грачеве.
Тот начал хвалить... М. С. перевел на другую тему. Это значит: не
понравилось Р. М. -- я там действительно не очень к ней "вежлив".
В воскресенье поехал на 42-й километр. Немножко погуляли с Н. Н. -- до
Раменской железнодорожной платформы. За столом Кира вдруг бросает поразившую
всех мысль: могло бы ведь произойти и так, что никакого путча не
потребовалось бы. У Горбачева вдруг приступ, умирает или утонул, водица не в
то горло и т. п. -- и что? При ком мы остаемся? При Янаеве, Язове, Крючкове
и К°. Вполне законно, легально и не сразу с танками... А танки потом --
легально и законно. В самом деле, наследников-то каких он себе подобрал...
для продолжения перестройки!
М. С., сразу после того как принял Кристоферссена (ЕС), стал у нас с
Грачевым спрашивать: кого бы взять в госсоветники по
международно-экономическим вопросам? Может, Адамишина? Мы с Андреем хвалим
Адамишина... А потом я говорю: вот Обминский (заместитель министра
иностранных дел). Он только что присутствовал на встрече с Кристоферссеном
-- ас своего дела (т. е. во внешнеэкономических делах).
М. С.: "Но он только по экономике, а мне нужен политик-международник...
Ну, конечно, и с экономическими знаниями".
Я: "Так берите обоих: Адамишин и Обминский, а я их буду
"координировать" (шутя, разумеется).
Он: "Нет уж, мы с тобой как работали, так и будем работать..."
Что это значит? А то, что либо я ему надоел, либо хочет сменить имидж
окружения, либо действительно я ему нужен, только чтоб писать речи,
составлять вот такие брошюры, вроде "Августовского путча", всякие письма
лидерам, приветствия, ответы и поздравления. Скорее всего и то, и другое, и
третье. А в общем -- "пренебрежение к личности". Пока ему не покажешь свои
зубки, "уважать себя не заставишь"... Наверное, пора.
Тем более что просто задыхаюсь в этих текстах: материал к беседе,
запись и ответы после беседы, материал к звонку в Бонн, Лондон -- куда еще,
проект распоряжения, заготовка к мнению и бесконечные приветствия и
обращения. Сегодня только: по случаю годовщины объединения Германии и для
телефонного разговора с Колем... И опять и опять -- подчищать тексты после
его редактуры. Вот моя встреча с новым послом США Страусом: нужен отчет о
ней Горбачеву и предложения, в том числе о совместной советско-американской
"группе по стратегической безопасности". Вообще-то встреча -- ничего
особенного. Вроде как пришел удостовериться, можно ли со мной иметь дело. Ко
мне тянутся сейчас многие: это из-за падения престижа МИДа. Я в их глазах
выгляжу гораздо значительнее, чем на самом деле.
Кстати, у Коллинза, который в пятницу приносил М. С. "инициативу Буша",
отек легкого. Чуть не умер, но спасли на Грановского. Страусе говорит, что в
Америке бы не спасли. Буш прислал благодарность, просил, чтоб и М. С.
поблагодарил врачей.
Просились опять Брейтвейт, Белл (посол Канады), Николаенко (заместитель
министра иностранных дел, он только что с Кубы). Земцов (Израиль) с
Велиховым прорвались мимо меня к М. С. Соблазняли почти даровыми
миллиардными кредитами... Хотя прошел слушок -- деньги-то от торговли
оружием.
Я убедил М, С. принять-таки нью-йоркского ребе Шнайера и мадам Кардэн
-- председателя американской организации в защиту советских евреев.
Согласился в порядке компенсации за то, что не поедет в Бабий Яр.
Явлинский вчера зашел. В отчаянии -- повторяется осень 1990-го. М. С.
опять начинает отруливать, заявил: пока не будет Союзного договора, не будет
и Экономического соглашения.
Я: "Он что, спятил? Он же не только всем иностранцам в сентябре
говорил, что Экономическое соглашение вот-вот появится, а Союзный договор --
потом, когда получится. Два дня назад после Мубарака на пресс-конференции
сказал это же... а теперь? Почему?"
Явлинский: "Не знаю, но будто договорился с Ельциным. При их разговоре
были Силаев и Руцкой. Руцкой поддакивал. Силаев молчал. Это опять провал. И
я ему сказал, что снова уйду, если так пойдет. Вот поеду в Алма-Ату с
премьерами республик согласовывать проект, если он от него открестится --
уйду".
Я: "Но ведь провал и перед Западом. Вообще провал -- никакого Союзного
договора не будет! Он что -- не видит, что Россия его провоцирует, чтоб все
разбежались, а она в "гордом одиночестве" будет потом им диктовать свои
условия, "спасать" их в обход Горбачева, который уже совсем не будет
нужен!!"
Явлинский: "Наверное, не видит. Но я действую как профессионал и
гражданин. Мне больше ничего не нужно. Не будет Экономического соглашения --
нет смысла тянуть резину... Ибо не будет ни рынка, ни единения с Западом".
Я: "Но М. С.-то каков! Он что -- не понимает, какая это для всех
символика, если он еще раз привлек Явлинского и опять от него отвернулся! С
кем он останется?"
Явлинский мне рассказал, о чем он "информировал" Мейджора, а именно --
что не только у нас золота всего 240 тонн (я, говорит, перед отъездом в
Лондон записался в "Вестях", чтобы свои узнали раньше, чем иностранцы. Ибо
согласно их порядкам, если мир узнает о подобном раньше своей страны,
премьер на другой день должен уйти в отставку).
Но золото, говорит Явлинский, это для обывателя. А вот что у нас пусты
все активы -- это действительно катастрофа. То есть Внешэкономбанк на счетах
не имеет ни сантима, ни цента. Рыжков и Павлов все растратили. Мы
совершенные банкроты. И я сказал об этом Мейджору.
Мейджор реагировал: если бы Англия узнала про себя такое, на другой
день произошла бы революция!
Между тем М. С. сегодня с Кристоферссеном (как по тому анекдоту) был
предельно самоуверен: не надо драматизировать. Ну а раз революция, то и
полного порядка не может быть, берите, мол, нас, какие есть. Все долги мы
отдадим. Подачек не нужно, и т. д. Произвел на того впечатление. С этим
Кристоферссен и поедет в Лондон, Или -- может, только и осталось действовать
"на авось"?
2 октября
Вспомнил насчет своего дневника о Форосе. Кое в чем я там слукавил,
впрочем, не настолько, чтобы это стало ложкой дегтя. Прав корреспондент
"Тimе", который его перепечатал, что блокнот, заснятый в натуре
сопровождавшей корреспондента девицей, купили бы за тысячи долларов. На 95 %
я постарался воспроизвести то, что было написано именно так, как там было
написано.
Все время хочу "женского"... Ужасно, что "не имею" это всегда -- мне
ведь так мало осталось...
Горбачев встретился с Шарлоттой Кардэн. Довольно пожилая
американизированная еврейка, возможно, в прошлом даже красивая. Умна и
деловита. Но -- в пределах "дипломатичности ".
Он начал с того, что перестройка была задумана "во благо" всех народов,
в том числе и евреев. Она все время деликатно пыталась настаивать на том,
что евреи -- это все-таки "особый случай". По ходу разговора прямо его
спросила, почему "советское руководство", осуществляя демократизацию, прямо
и официально не осудило антисемитизм. Он (как уже не раз делал с другими
собеседниками) опять ушел от ответа: я, мол, в официальных выступлениях
решительно осуждал все виды шовинизма и национализма. Акцентировать особо
внимание на антисемитизме -- это, знаете... У нас 120 национальностей в
Союзе. Выделять кого-то -- значит отдавать кому-то предпочтение. А
националистические проявления имеют место не только по отношению к евреям.
Кардэн тем не менее, улыбаясь, попросила Горбачева найти возможность и
удобный случай "еще раз" выступить публично с осуждением антисемитизма.
М. С. заверял мадам, что "атмосфера в этом отношении за последние годы
заметно улучшилась". И вообще в народе "этого нет", хотя нельзя отрицать...
Кардэн напомнила о появлении у нас антисемитских газет, о бытовом
антисемитизме. М. С. реагировал "с пониманием": межнациональная ситуация у
нас сложна, но не безысходна. Решение проблем -- в дальнейшей
демократизации, в повышении "культурного самосознания народа".
Американка подняла вопрос об "отказниках": их остается много, хотя "вы,
господин Горбачев, сделали очень много, чтобы снять в принципе проблему
выезда". М. С. сказал, что он против того, чтобы уезжали, но теперь это дело
добровольного выбора. "Отказников" привязал к госсекретам. Шарлотта иронично
отметила: может, посмотреть -- и окажется, что это совсем не секреты? И
почему во всех западных странах "срок секретности" 5 лет, а у вас 10? У вас
какие-то особые секреты от международного сообщества?" М. С. обещал "над
всем этим подумать".
Больше всего, я видел, его заботило, как использовать "благодарность
евреев", о которой Кардэн так много распространялась, чтобы еврейская община
США способствовала инвестициям в нашу экономику.
Кардэн напомнила, что Всемирный еврейский конгресс и "вообще евреи" с
самого первого момента резко осудили ГКЧП. М. С. поблагодарил и сообщил, что
из-за путча усилился отток евреев из СССР.
Как бы я оценил эту встречу? М. С. и раньше официально встречался с
еврейскими деятелями (Раппапорт, Райхман, израильские министры), но речь шла
о "делах", об экономических связях, хотя для общественности не осталось без
внимания, что генсек (президент) "не погнушался". На этот же раз встретился
с дамой, которая официально представляла еврейскую организацию и говорила от
имени всего еврейства и по "еврейскому вопросу".
Наверно, этой встречей и его посланием "поминальной молитвы" в Бабий Яр
можно поставить точку государственному советскому антисемитизму.
И все-таки, все-таки какая-то горечь остается: не решился Михаил
Сергеевич сам поехать к Бабьему Яру, хотя президент Израиля звал его туда,
тем самым рассчитывая придать государственный оттенок этой акции. Не
последовал примеру Вилли Брандта, который на коленях попросил в Варшаве
прощения у нации, жестоко "обиженной" его народом, несмотря на то что он,
Брандт, лично к этому не был причастен.
6 октября
Вчера М. С. принимал Камдессю. Оформили вступление "СССР" в МВФ (все
время теперь в официальных и особенно публичных текстах хочется избегать
названия государства. Черт знает что: наверное, не было в истории случая,
когда государство, оставаясь, лишено было своего названия... Ну, ладно). Оба
-- и Камдессю, и М. С. -- назвали происшедшее "историческим событием". С
точки зрения символики, наверное, это так. Обменялись письмами, а я еще по
их просьбе написал "заверение", что обмен состоялся...
Камдессю был очень вежлив, многословен и необычно для делового человека
преисполнен энтузиазма и оптимизма в отношении нас. Сказал, что его люди по
поручению "семерки", еще прошлой осенью изучали "нас" на месте, "постоянно
следят за ходом событий" и он уверен, что, если мы "получим" (т. е. создадим
с помощью МВФ и "семерки") технологию и стимулы, СССР не когда-нибудь, а
через несколько лет станет экономической супердержавой. Я это написал и в
сообщении о встрече для печати... Но кто теперь печатает этот созданный мной
"жанр"?! Ни по ТВ, ни в газетах эти мои сообщения о встречах М. С. не
появляются.
До этого два дня я с Вебером и Ермонским готовил выступление Горбачева
по ТВ -- ответ на инициативу Буша... Работала и созданная М. С. группа во
главе с Силаевым (Шапошников, Петровский, Рыжов, Бакатин, Яковлев, генералы
и Карпов из МИДа). Вчера это соединено было вместе: мой политический текст
(оценки) и их "встречные предложения", довольно решительные. Но не решились
(Шапошников, авиатор, возражал) ликвидировать нашу ядерную бомбардировочную
авиацию: часть триады СНВ... Хотя сам он + Рыжов и другие
"проинформировали", что наши ТУ-160 -- это летающие гробы (вроде ТБ-3 начала
войны. Помню их). Если, дай Бог, и долетят до побережья США или Канады, то
только чтоб выпустить ракеты, а как обратно -- это уже другой вопрос! И они
-- это всего 3 % от наших СНВ... Стоит же каждый 50 миллионов и несет всего
8 ракет, тогда как Б-2 (США) -- 48 ракет, не говоря уж об электронике,
"проникаемости", скорости и т. д.
Тем не менее (хотя чуть было не решились) этот пункт все-таки
вычеркнули. Если бы приняли, это означало бы ликвидацию одной ножки в
треножнике СНВ.
М. С. поговорил с Ельциным, который в общем и целом "согласился"...
Обещал послать к нему в Кисловодск Обухова и генерала, чтоб ознакомить
подробно... Но, кажется, забыл об этом. Других глав "наших государств" не
счел необходимым информировать: "А пошли они... Тоже мне президенты!"
Поговорил с Бушем. Панкин передал наш ответ письменно прибывшему в
Москву Бартоломью (из МИДа США). Поэтому мы и поторопили М. С. выступить
вчера же по ТВ, чтоб не выглядело, будто сделано под диктовку американцев.
А в четверг "провожали" Примакова в "наше ЦРУ". Собрались у него в
кабинете: Бакатин, Яковлев, Ревенко, я. Пришел и М. С. Хорошо выпили,
поговорили о верности друг другу, поделились "информацией" о предательствах.
Особенно распространялся Яковлев. Смотрел я на него и думал: а мне вот,
например, не нравится твоя мелкотщеславная активность на публику. Каждый
день возле его кабинета (мы в Кремле рядом) толкутся телевизионщики и
журналисты. Каждый день он где-нибудь выступает на тему нравственности: то
при открытии Фонда (Красин и Шах образовали Фонд на месте Ленинской школы),
то на представлении своей книги (очередного сборника тех же статей и новых
интервью).
В пятницу 3 октября приезжал Хорст Тельчик (бывший помощник Коля, он
теперь в руководстве мирового издательского концерна "Бертельсман"). Взялся
издавать книгу М. С. в германоязычных странах.
Вечером позвонила Раиса Максимовна:
-- Вы читали "Правду" за вчерашнее число?
-- Нет.
-- Прочтите, там о дневнике, который вы опубликовали. -- И понесла: как
я мог так на нее наговорить! Будто она называла Болдина родным и делилась с
ним интимными семейными тайнами. Она вообще-то никого родным, кроме М. С. и
дочери, внучек, никогда не называла. Как я мог нанести такой удар и по ней,
и по Михаилу Сергеевичу! Я знала, что используют этот ваш дневник во вред
нам. Вы-то там ничем не рисковали, для вас это так -- событие, а для моего
мужа, детей и внучек вопрос стоял о жизни. Вы подумали бы, прежде чем писать
такое... Я этого не говорила, и Ира с Толей (зять) свидетели. Михаил
Сергеевич тоже подтверждает, и так далее.
Как обычно, повторяет по-учительски несколько раз одно и то же.
Продолжалось это около получаса. И М.С. при сем присутствовал, это стало
очевидно, когда она иссякла и спросила: "У вас есть вопросы к Михаилу
Сергеевичу?" У меня их не было.
Я подумал: а на хрена мне это все нужно? И почему она или вообще
женщина, пользуясь тем, что перед ней "джентльмен" и не пошлет ее, позволяет
себе выговаривать? Я ей сказал, что молчать не мог, когда со всех сторон
"доказывали", что никакой блокады, ареста и отключения связи не было и что
это чуть ли не сам Горбачев все придумал и затеял. Не мог я позволить себе
под видом дневника опубликовать "с учетом" и т. д. Может, точно такие слова
про Болдина и не были ею сказаны, но смысл реакции на Болдина тогда, в
"Заре", был именно такой. Таким и запечатлелся у меня этот эпизод.
Противно получается: Яковлеву, Шеварднадзе можно об М. С. говорить что
угодно, даже подозревать его в организации заговора (как это сделал публично
Э. А.) -- и ничего! А как Черняев выходит из тени и заявляет "свою
индивидуальность" -- не нравится. Хоть бы подумала, что эти 6 лет отданы ему
и его делу, причем беззаветно и бескорыстно. А насчет того, что "мне ничего
не грозило"... Они вместе с М. С. никак не могут примириться с тем, что я не
наложил в штаны: отсюда и мое "веселье" перед телекамерой "Вестей", на что,
оказывается, обратила внимание не только Р. М., но и разная публика,
смотревшая передачу, в том числе и Марк Захаров, выступавший на другой день
на ТВ.
Плевать! Но пора уходить. Пора! И ничего не надо объяснять...
7 октября
На 42-м километре (это по Казанской ж. д.) встреча с давними друзьями
из разных академических институтов. Терраса. Разговоры все о том же: что с
нами будет... Я всех заверяю, что будет Великая Россия, а на остальное
наплевать...
Посудачили о вчерашнем интервью Р. М., где она приложила меня за
дневник в "Известиях": "Вымыслы. Не знаю, мол, с какой целью".
Приехал домой в 7 часов вечера. И тут же появилась Ирочка... с Сережкой
(сыном). Пил вино и говорил, говорил... И о Р. М. -- почему ее все не
приемлют. Распространялся о "Мартовских Идах", вспомнив, как их увидел М.
С., о Шекспире и Ибсене, о Юлии Цезаре -- недавно заглядывал в старую книгу
о нем, написанную университетским профессором Утченко, которого знавал в
свое время. Обо всем прочем... А смотрел и мучился Ирочкой... Ее колышащиеся
под кожаной кофтой груди... Нестерпимо.
Показывают по ТВ Кравчука. Присваивает себе и ядерные ракеты, и
Донбасс, и Крым... Идиот! Он что, считает, что и Севастополь ему
принадлежит?! Нет уж -- тут самый что ни на есть "демократ", если он
русский, будет против. И еще как будет!.. И не отбирать придется Севастополь
у Кравчука, а пусть он его попробует "взять"!..
12 октября
Очень быстро все выветривается из головы -- в этом мелькании событий и
"обстоятельств". Попробую телеграфно воспроизвести.
Я не пошел на встречу М. С. с Райзманом и К°. (представляет 120 "акул"
пенсионных фондов США -- 400 миллиардов долларов). Не пошел на встречу М. С.
с президентом "Кофиндустри" Италии -- главным в итальянском бизнесе. Не
хотел идти на встречу с Мэдиганом, министром сельского хозяйства США:
"демонстрировал" свое "фэ" в связи с "акцией" Р.М. и его, М.С., отношением к
этому.
Он заметил мое отсутствие: по семь раз на день звонил по пустякам,
иногда забывая, зачем звонит. Возможно, "приплюсовалась" неловкость по
поводу того, что он сделал Шаха госсоветником, а меня -- нет. Но я ведь сам
отказался!.. Тем не менее -- кольнуло...
Мэдигану Горбачев доказывал, что у нас есть с кем иметь дело,
оптимистично уверял его, что вот 11-го будет Госсовет и там "во!" -- и
Экономическое соглашение, и Продовольственное соглашение, и Союзный
договор... Между прочим, Мэдиган от имени Буша действительно предложил
помощь (мы все никак не поймем, что здесь действует и мораль, и
порядочность, и "товарищеские" чувства). Например, согласны задаром
поставить своих менеджеров на наши пищевые предприятия, чтобы на том же
оборудовании, с тем же персоналом, говорит американец, увеличить
производство на 25 % и даже на 70 % при "правильном", то есть американском,
управлении. Ферму в С.-Петербургской округе обещал поставить образцовую и
тоже задаром. М. С. все выспрашивал, сколько такая в США стоила бы? А тот
все думал, что Горбачева интересует сколько она нашим будет стоить, и
уверял, что ничего. Потом, "догадавшись", назвал цифру.
На встречу с Мэдиганом мне пришлось пойти, ибо Гусенков сопровождал Р.
М. и детей на допрос в прокуратуру, а Загладин, как обычно, оказался то ли в
Брюсселе, то ли в Риме...
На Госсовете действительно произошло неожиданное. После раздрая в
русском парламенте, правительстве, в президентской власти пресса уже
подозревает раскол в новой, послепутчистской демократии. Ельцин явился на
Госсовет, хотя за 3 дня до того в Кисловодск не могли дозвониться ни Руцкой,
ни Хасбулатов, о чем и заявили публично. Говорят, пил по-черному, и возле
дачи все время стояла единственная в городе реанимационная машина...
На протяжении шести часов заседания Госсовета, надувшись, как бывало на
Политбюро, Б.Н. не открывал рта. Но под конец открыл, чтобы сказать "да" по
всем трем вопросам: Экономическое соглашение, Продовольственное соглашение,
продолжение работы над Союзным договором.
По первому пункту Явлинский сделал блестящий доклад -- "ликбез",
"культпросвет" для элементарно безграмотных президентов республик. Он не
стеснялся с ними. Например, по поводу Центрального банка, который они хотят
сделать межреспубликанско-коллегиальным, говорит, разведя руками: это закон
природы... Если рублевая зона остается, если вы за единое экономическое
пространство, то закон природы исключает "ваше" коллегиальное управление. Ну
что я могу сделать? То, что вы хотите, похоже как если бы в Москве была
центральная больница, вы приходите на операцию и требуете: пусть меня
оперирует коллегия из 12--15 разнонациональных врачей и только так. Думаю,
кроме вас, в такую больницу никто бы не пошел и т. п.
Поразительный примитив. Члены ПБ (для той, своей системы) были куда
более квалифицированными и более умными!
Кравчук "завелся" по Союзному договору, несмотря на то что М. С. опять
заметно отступил. Теперь уже нет речи о том, чтобы сначала Союзный договор,
а потом Экономическое соглашение. Теперь только о том, чтобы продолжить
работу над текстом в межреспубликанских рабочих группах. А упрямый хохол
свое: мой Верховный Совет решил "не участвовать" до 1 декабря (день
украинского референдума)...
Тогда М. С. предложил обратиться от Госсовета "К трудящимся Украины".
Термин "трудящиеся" "забодали" сразу. Киргиз предложил взамен -- "народ".
Другие -- "К Верховному Совету": он, мол, принял решение! Кравчук
запротестовал: действительно нелепо -- он член Госсовета, вместе с другими
его членами, рекомендует своему Верховному Совету отменить то, что там
вместе с ним решил. И это -- когда он баллотируется в президенты. Тем не
менее М. С. "поручил" самому себе подготовить такое обращение!
Словом, пронесло по трем статьям. Но что-то будет в Белом доме, когда
Ельцина, смурного и оглоушенного водкой за целый отпуск, возьмут в оборот
бурбулисы, лобовы и К0?!!
8-го я ходил к Панкину: договорились пообщаться в самом МИДе. Давно не
бывал в этой "высотке". Встречали чопорно и подобострастно: милиционеры и
чиновники в поклонах. Через анфиладный кабинет прошли в отдаленный "отсек",
сели за виски. Поговорили... Трудно даже сказать о чем. Ну вот хотя бы о
том, что политику нового мышления будем теперь делать вместе. Вспомнили
былое -- за 20 лет. Промыли косточки отступникам во время путча. Квицинского
определили "в тень", чтоб не терять -- человек острого ума и профессионал
классный. "Хвалил" я Борю: в МИД пришел опять политик, а не чиновник.
Вспомнили, как он устраивал Эллу Петровну в ВААП и как Четвериков, придя
туда на место Панкина, выдворял ее, шантажируя меня связью с нею.
Но хоть и договорились "действовать дружно" -- он уже на другой день,
минуя меня, вышел на М. С. и предложил ему пригласить в Москву Милошевича и
Туджмана: мирить Сербию и Хорватию. Когда я узнал, стал возражать перед М.
С.: зачем подставляться-то, благословлять отделение Хорватии (первым среди
мировых лидеров), к тому же мирить есть кого у нас самих, в собственном
доме. Странно будет выглядеть. А главное -- безнадежное дело. М. С., давший
уже согласие на приглашение, игнорировал мой совет... Опять смазал: мол,
знай свое место -- пиши "памятки" для бесед!! Хотя и ласково.
История с гонораром Горбачева за книгу в "Харпер энд Коллинз"... По ТВ
уже дважды сообщили, что он продал ее за 500 000 долларов. Кто "донес"?
Знают о гонораре я, Палажченко, Гусенков и Богатое, зам. Четверикова по
ВААПу. Вряд ли утечку сделал издатель Белл (тайна вклада). Значит, Богатое
или кто-то от него "запродал", может быть, за гонорар себе. Я сказал об
"утечке" М. С. еще позавчера. Он отмахнулся: "Да ладно! Это меня не
волнует".
А вчера, уже в полночь, звонит Гусенков, говорит: только что получил
выволочку за это, был с пристрастием допрошен, как и почему это произошло.
Наверное, подсуетился Четвериков... Но "настроила" Р. М., которая
теперь меня ненавидит и подкидывает компромат!.. Недаром позвонил он
Гусенкову -- со мной ему "тянуть" эту тему, видно, неловко.
Надо скорее уходить.
Геня сделала удачную вторую операцию на глазу: теперь будет читать. За
это Славка Федоров требует, чтоб я добился от Горбачева снятия с него 40 %
валютного налога. Вот так, дорогой Черняев! Но делать я этого не буду.
Хочется в лес, за город... Осень, на этот раз прекрасная.
Купил на днях на Арбате красотку -- в графике, оригинальная иллюстрация
к "Мастеру и Маргарите": 400 рублей. Вон она -- на стенке. Приятно -- утром
просыпаешься и "молишься" на красоту, которая куда-то уводит...
Готовил "памятку" для Накаямы. Мешал разговорами Брутенц... Зачем
пришел?.. Может, от жены убежал, может, готовился к поездке в Саудовскую
Аравию и в ОАЭ, куда я его "устроил" с посланием М. С. "втайне" от Панкина,
который отказался взять его в Сирию и Израиль.
Ваk-grounds для Накаямы от МИДа -- дохлый, сплошь словеса. Я их
улучшил, "горбачевизировал", а позиции нет все равно.
Приехал Вебер... Я скинул "памятку" на него, попросил достать "досье" о
поездке в Японию Хасбулатова, о митингах и о прессе против передачи
островов.
От Люды вернулся на работу. Вебер показал, что он после меня доделал. Я
пришел в отчаяние. Позвонил Панкину: нет "у нас" позиции -- что выносим на
уровень президента? Он что-то начал отбалтывать.
-- Боря! Хватит топтаться. Все, что можно было в топтании, уже сказано,
надо выбирать: -- либо отдаем острова и идем к народу (в ВС России или СССР)
и обосновываем это решение, либо говорим японцам: не видать вам их никогда и
гуляйте со своими добрыми намерениями к нам, с "дружбой" и со своими
миллиардами! И честно сказать народу: ты этого хотел?
Ничего путного в ответ я от министра не услышал...
А М. С. опять будет забалтывать проблему: "история рассудит", "будем-де
создавать атмосферу"... Бессмысленно. Нет политики. Остался треп.
То же -- с приглашением Милошевича и Туджмана. Панкин не смог
объяснить, зачем он впутал М. С. в это дело. Первый мировой лидер, который
благословит "уход" из СФРЮ Хорватии? Уговорить Сербию и Хорватию -- чтоб
"без крови"?.. Смешно! Или у нас самих нет чеченцев, ингушей, осетин, армян
-- еtс., еtс., чтоб мирить?!
Опять же не политика, а болтовня. М. С. этим занимается, чтобы
создавать видимость участия в "мировых делах".
Вчера я ему написал свое мнение о югославах. В ответ звонит: "Значит,
так -- Милошевича в 15.00 15-го, Туджмана -- в 17.00". Вот и весь разговор с
помощником президента пока еще сверхдержавы по международным вопросам.
На хрена мне это нужно!
День на работе пропал: ничего не сделали. Завтра придется вкалывать. А
я хотел "в лес"...
М. С. мне поведал о разговоре с Ельциным вчера после Госсовета. Тот ему
говорит: "А вы, Михаил Сергеевич, не поспешили ли со своей книгой
("Августовский путч")?" -- "Нет, -- отвечаю, -- и тебе советую, если у тебя
есть что сказать про те дни, сказать сейчас".
Комментирует: наверное, из зависти решил меня "предупредить", у
самого-то книга, видно, не получилась в Кисловодске, не до того было!
Скандал с выкраденными и опубликованными в "Шпигеле" стенограммами
допросов Язова, Крючкова и Павлова... Предел государственного распада! Но
даже не в этом дело... Я говорю М. С.: подтверждается то, о чем в вашей
книге -- отказ принять ультиматум расстроил все их планы. Путч с этого
момента провалился, ибо весь фарс был рассчитан на то, что Горбачев даст
слабину...
13 октября Между прочим, сейчас только "осенило": ведь сегодня ровно 50
лет, как я ушел на фронт. От истфака добровольцы-студенты направлялись туда
через военкомат в Столовом переулке, рядом с Никитскими воротами (это здание
и сейчас стоит). Вспомнил, как там забраковали меня (из-за носа -- слуха) в
летчики, куда я попросился, и как остригли наголо, и я уже больше не снимал
шапку, когда сажали в автобус (отправляя на вокзал), чтобы провожавшие мама
и Геня не увидели моего безобразия... Усы остались...
Итак -- полвека. Вон куда завернула меня судьба...
Последний номер "Родины" весь посвящен накопленной за полвека лжи о
войне -- белым пятнам, которые только теперь начинают заполнять... Но,
заполняя, "заменяют" другой ложью. Например, эссе В. Астафьева, который
проклинает коммунистов--комиссаров, политруков, якобы они отсиживались в
блиндажах под тремя накатами. Да, были и такие, как и беспартийные
командиры! Но я помню и других, например нашего комиссара батальона,
белоруса Любутина, который с передовой не вылезал и погиб в окопе от осколка
в голову. Да и мы стали там коммунистами. Это как бы клятва верности,
смертничество своеобразное: если плен или победа немцев -- гарантированный
каюк, обратной дороги нет. И очень плохо, что фронтовики скрепляют
реваншистскую истерию "демократов" своими "показаниями".
Пришлось сегодня ехать на работу. Закончил "памятку" для Накаямы. Но
предварил ее личной запиской к М. С.: мол, это "словесность" и повторение
пройденного, политики тут нет, политика -- это выбор. И надо выбирать, а не
продолжать "переминаться с ноги на ногу" (его выражение). Либо мы даем
согласие на передачу островов (предложил ему договориться с Ельциным и выйти
на Верховный Совет, или на Съезд и получить на это санкцию вопреки местным
"патриотам"), либо объяснить Накаяме: отдать не можем, "народ" против. Но
тоже объяснить народу на ВС: "Ты этого хотел, пренебрег дружбой с японцами
ради двух скал и двух едва обитаемых островов в условиях, когда "отдали" всю
Прибалтику (тоже наследие войны) и отдадим еще кое-что".
Написал резко. Думал, обозлится, но вот только что позвонил. Говорит:
обменивался с Панкиным, завтра буду говорить с Ельциным -- в самом деле,
надо определяться.
Поговорили о статье в "НГ" насчет того, что Ельцин не пойдет на
радикальную реформу, ибо она противоречит его популистской природе, он будет
терять -- и быстро -- базу. Держаться он обречен только под аплодисменты.
(На это М. С. заметил: а мы все это уже прошли и можем действовать сообразно
разуму рационально.) Кстати: японские острова будут оселком -- права ли "НГ"
в своем анализе... Ведь отдать -- очень непопулярно, а отдать -- помочь
экономическому возрождению России. Но это журавль в небе!
Закончив дела на работе и отправив М. С. бумаги (+ текучка), решил
уехать, но не на 42-й, а к Тамаре в Ивантеевку. Великолепное Ярославское
шоссе сделали нам немцы. Машина шла со скоростью 120 км. Правильно поступил,
что поехал. Тамара с Таней, подругой. Соседи -- два красивых инженера лет 40
и 35 -- братья. И еще одна Таня, жена одного из них. Пригласили "закусить".
Посидели в подсобном строеньице. Хорошо, что я захватил с собой две бутылки
брутенцевского подарка из Алжира. Приятно выпили и поговорили... Собрались и
уехали в Москву. Тамара очень рада была, что я так поступил...
Завтра приедет Бианка (итальянка, наша старая знакомая).
16 октября
Вчера М. С. опять удивил, в том числе и меня: окрутил Милошевича и
Туджмана. Несмотря на всю их вражду и непримиримость, они согласились вместе
ужинать (в особняке на Ал. Толстого) и приняли совместный меморандум
(который за 5 минут я продиктовал Тамаре, перед тем как ехать в этот
шехтелевский дворец). И втроем "фигуряли" перед камерой, а Андрей Грачев
зачитал этот текст ("коллективно" перед тем отредактированный во
Врубелевской гостиной).
В общем -- чудеса горбачевского обаяния, "доверительной" убедительности
и ловкости. Обезоруживает прежде всего здравым смыслом и тем, что сейчас
стали называть открытостью.
Однако, думаю, в югославском конфликте этим, пожалуй, и кончится.
Стоило ли, продолжаю я перед собой, настаивать?! Больше выиграл М. С. для
себя (в смысле международного и даже внутреннего имиджа). Объявил там, что
завтра он будет "так же!" сводить Муталибова и Тер-Петросяна! Что ж до
Югославии, то я буду не прав только в том случае, если они уже сами
выдохлись, сокрушая и стреляя друг в друга: 1000 убитых военных, 10 тысяч
мирных жителей, 388 исторических памятников уничтожено, разорение хозяйства
Хорватии и т. д.
Тем не менее по "данному вопросу" я оказался не прав с точки зрения
интересов самого М. С. как государственного деятеля, недооценил его
способности.
А по Японии -- хоть я и настаивал на том, чтобы уже сейчас объявить
(пусть в закрытом порядке, на ушко), что согласен передать острова, -- моя
настойчивость оказалась небесполезной. Это заставило М. С. задуматься:
нельзя топтаться на месте. И он сделал шажок, дав Накаяме понять, что цель у
нас с Японией одна: по мирному договору острова отдавать. Но надо "пройти
путь", не перескакивать, не сломать процесс, потому что и у нас теперь
демократия, а ее представители на Дальнем Востоке бурно против передачи!
В понедельник -- Ирочка. Хороша, обольстительна, доверчива, но
паникуша... Побоялась даже вдвоем из дома выйти...
Приходил Розенталь из "Тimе". Сказал, что за мой текст о 18--21 августа
мне положено 5000 долларов! Хорошая подпорка в нынешней-то жизни.
Договорились с Розенталем, что, "может быть", я им буду нечто подобное
выдавать и впредь -- "о своей службе у Горбачева"... Надо, надо -- ведь
многое уйдет вместе со мной.
Болит за ухом. Что бы это могло быть? Обычно все мои такие "болезни"
сами проходят. Например, грыжа в паху в сентябре. Может, и это само заживет,
как на собаке?
19 октября
Вчера подписано усеченное Экономическое соглашение: без Украины,
Грузии, Молдовы и Азербайджана. Накануне Ельцин по случаю своих "100 дней"
еще раз поставил себе в заслугу, что "дорушил" Центр. На вопрос, как у них с
Горбачевым, ответил: лучше, но если он опять (жест!), я нанесу ответный удар
(жест -- кулаком по столу).
Вчера же по ТВ министр финансов России сказал, что "у них" все готово
для денежной реформы и обмена на русский рубль республиканских денег.
М. С. все спрашивает, как с подготовкой материала для его выступления
при открытии 21 октября сессии Верховного Совета. На нее, кстати, не приедут
депутаты от Украины, Молдовы, Азербайджана, Верховный Совет которого вынес
постановление -- не участвовать и не подписывать в Москве ничего, пока не
дадут гарантий по границе с Арменией. Мало того: не найдены даже руководящие
органы ВС -- вместо бывшего Президиума Верховного Совета, председателей
палат. Лаптев и Нишанов уже в офсайде, так как нет уже тех их палат. ВС
Украины заявил о подчинении себе всех вооруженных сил на ее территории и
переходе в собственность всего их имущества -- безумие какое-то!
К чему я все это? К тому, что осталась видимость от Союза. А Горбачев,
согласно тому Риткиному анекдоту, держит высоко головку... Я каждый день ему
поставляю тексты приветствий: то Парижской конференции по Камбодже, то
Генконференции ЮНЕСКО, то письмо Бушу (с Акаевым)... Выступил
кудесником-примирителем Сербии и Хорватии. Хотя вскоре они вновь начали
колошматить друг друга с еще большей злобой.
Принимал японцев, фактически обещал острова, хотя отдать их теперь уже
абсолютно не в его возможностях.
Принял Фошерау -- бургомистра Гамбурга, чтоб угодить мэру
Санкт-Петербурга Собчаку, который, упросив, даже не счел необходимым прийти
на встречу, а послал своего "министра иностранных дел". Есть теперь и такие
в Ленинграде.
"Московский комсомолец" поместил в пол-листа фото шурина президента,
брата Р. М., который много лет находился в воронежской психушке (алкоголик).
Ужас!.. Потом редакция отделалась извинением, а супружеская президентская
пара, по словам Гусенкова, в шоке два дня с тех пор!!
Пресса переключилась на серьезную критику Ельцина. Напоминают, что раз
Центра больше нет, во всяком случае, он "не тормозит" -- скоро ему предъявят
счет... И что после "великой победы" в августе он ничего такого не сделал. А
о Горбачеве пишут походя, иронически, с насмешками, с издевательским
снисхождением. Уже не предъявляют претензий и не бросают обвинений.
Так вот... Я больше всего боялся, что М. С. будет хвататься за остатки
власти и положения. Не сумел он вовремя и красиво уйти. И когда общаешься с
ним, наблюдаешь, как он уверенно держится с иностранными собеседниками,
говорит с ними (по стилистике, манере!) так же, как и год-два назад, не
знаешь, что думать: то ли натура такая, то ли чувство самосохранения, то ли
играет хорошо.
Между тем, если Экономическое соглашение заключили еле-еле, то Союзному
договору не бывать... И Центр исчезнет. Ельцин претендует на роль
"президента-координатора". Он заявил публично, что будет отчислять в союзный
бюджет только на содержание Министерства обороны, атомной энергетики,
железнодорожного транспорта. Даже МИДа "среди них" нет!
На президентскую службу тем более давать не будет. Правда, Ревенко мне
сказал, что уже создал "фирмы", которые качают валюту, и прожить
президентскому аппарату пока можно будет. Но это же нонсенс: президент
"великой державы" существует за счет почти подпольного бизнеса!
Вчера восстановлены дипломатические отношения с Израилем. Это
действительно было бы событие, если бы оставался Союз... Впрочем, Россия
переймет. Назначена конференция по Ближнему Востоку в Мадриде. М. С.
поедет... В то время как у нас самих каждый день режут друг друга -- в
Карабахе, в Осетии, в Чечне, в Грузии и т. д.
Пора на работу. Стоит очень теплая погода -- больше 14--15° С днем. Но
сегодня дождь. Люблю такие осенние дни.
Бианка "засиживает" меня до позднего часу. Изнываю... Засыпаю на
полуфразе. А ей хоть бы что -- болтает, болтает на своем русско-итальянском
волапюке... Из-за нее недосыпаю, во всяком случае "недочитываю" того, что
обычно оставлял к ночи перед сном.
20 октября
Вчера был "своеобразный" день. Я пошел на работу почти уверенный, что
придется "сидеть" вместе с М. С. над выступлением при открытии Верховного
Совета (в понедельник). Шах еще с вечера дал мне текст, где были соединены
куски по разным темам, готовившиеся разными людьми. Впрочем, как он мне
сказал, Медведев и Ожерельев так и не дали экономический кусок. Так что
текст состоял из "правовой" части (Шах), моей (внешняя политика нового
Союза) и импровизации шаховских ребят на социально-экономические темы.
Я прошелся по всему и много направил, убирая выпады против кого бы то
ни было (Украина, Грузия...), а главным образом -- "читание морали",
нравоучения и поучения в горбачевском, правда, стиле. Время их прошло. Отдал
Шаху.
М. С. с 12.00 занимался опять не своим делом: собирал предпринимателей
и трудовые коллективы, чтоб учить, как им жить дальше.
Казалось бы: отдал все в республики, в ассоциации и корпорации, и пусть
все идет "другим чередом", пусть они несут ответственность. Нет, руки
чешутся поруководить всем и вся, как в былое время, с которым он сам
сознательно и покончил. И в этом как раз его историческая заслуга.
Кстати, в "Культуре" (меня предупредил редактор Альберт Беляев) на 1,5
полосы опус: "Кто же такой Горбачев?" -- психоаналитическое (по Фрейду) эссе
о личности, о мотивах деятельности Горбачева. Написал медик-психотерапевт.
Написано "красиво"... И я, который (в отличие от автора), знает Горбачева
вблизи, согласен с ним на 90 %. Номер за 19 октября 1991 года.
Часам к трем, однако, узнаю, что М. С. уже засел с Яковлевым и Шахом за
работу над текстом. Меня, значит, "не сочли"...
Да, забыл: в пятницу был у меня Бруно Малое. Тот самый -- зам. зав.,
потом зав. международным отделом СЕПГ, мелькавший на экранах с Хонеккером в
качестве переводчика. Теперь в свои 55 лет "доживает" в аппарате ПДС в
Берлине. Жаловался, что не все прежние друзья, с которыми столько лет
укрепляли международное коммунистическое движение, захотели с ним видеться.
Поговорили о жизни, о перестройке, о былом -- знакомы-то лет 20 с лишним. О
том, что делали, понимая абсурдность дела, тупиковость; о том, в частности,
как Пономарев собирал пятерку соцстран на своем уровне и учил их, как давать
отпор то итальянцам и французам с их "еврокоммунизмом", то -- румынам
(помню, в Польше, ночью под Варшавой в каком-то старом замке времен
Мицкевича втайне от румынской делегации сидели -- сговаривались!)... Бруно
все понимает и не стал спорить, когда я "обосновывал" неизбежность того, что
произошло... Как и естественность зарождения ревизионизма в таких звеньях,
как международные отделы ЦК... Ибо мы-то знали мир и знали, что никто на нас
не нападет, знали и то, что такое на самом деле МКД и что дело его дохлое...
Недаром же и в СЕПГ и особенно в аппарате ЦК КПСС международников еще со
времен Трапезникова считали ревизионистами и терпели только потому, что без
них "технически" невозможно было поддерживать отношения с компартиями и
держать их в своем "обозе".
Бруно говорит, что жильцы дома, где он живет, относятся по-человечески.
Женю (она киевлянка у него) успокаивают: мол, ну, пожили с привилегиями,
проживете и без них, мы же жили!! И это немцы. Но, наверное, и потому, что
Бруно "хороший человек", не злоупотреблял своей близостью с Хонеккером и
своим положением.
Поехать бы как-нибудь на недельку "в деревню" с Людой!! Как в кино!..
Был вчера такой разговор с Ревенко. Я ему накануне написал записку о
своем "аппарате": женщинах, консультантах, которые вот уже второй месяц
сидят друг на друге в 14-метровой комнате, о Брутенце: что он не может быть
моим замом и его надо куда-то определить -- "по типу" Загладина.
Он мне по пунктам ответил. Но существенно для меня следующее: последний
пункт был такой -- "Как Черняева-то теперь называть?" То есть с учетом того,
что Шаха сделали государственным советником, а я отказался, но обусловил,
что не хочу оставаться на уровне Егорова или Ожерельева (Ревенко согласен:
я, говорит, даже не знаю, чем они занимаются. Поручение М. С. дает только
двоим: вам и Шаху... Я ему, т. е. Горбачеву: у вас 18 помощников и
советников, а я, руководитель аппарата президента, не ведаю, что они
делают!). Ревенко предложил: давайте назначим Черняева "специальным
помощником по международным вопросам" и еще одного -- помощником "специально
по проблемам безопасности". М. С. отмолчался. Ну, вы, говорит Ревенко, лучше
меня, наверное, понимаете, что означает такая его реакция. Я еще раз
повторил свое предложение, но он перевел разговор на другую тему.
Какие выводы? А такие, что были мы, как любят говорить Яковлев и
Шахназаров, -- "в писарях" (а точнее, если по-старорусски, в дьяках). В этом
качестве мы ему и нужны...
Это почти все. В кадровых делах он меня не признавал и не признает. А
сколько можно было бы "предотвратить"! В подходе к политическим вопросам
(даже -- международным!) "прислушивается", и то не всегда и не полностью, а
если и учитывает, то с опозданием. И при этом уверен, что как раз и
правильно было "опоздать": теперь-то, мол, вот в самый раз. Тут у него
должностной принцип: назначил Шеварднадзе -- значит, он самый умный в
порученном деле; назначил Бессмертных -- он стал самым умным в международных
делах; назначил Панкина -- он стал мгновенно умнейшим и самым
компетентным...
(Кстати замечу: Панкин мне нравится решительностью и готовностью "брать
на себя"... Например, взял и установил дипломатические отношения с Израилем,
будучи в Иерусалиме, не после начала конференции в Мадриде, "как
договаривались", а до!)
Может, мне попроситься послом в Израиль?! Хо-хо. Вот удивится-то М.
С.!! Но это будет и "мягкий" вызов -- ответ на его "уважительное" отношение.
Так вот: не считая вышеупомянутого, какой еще вывод? Пойти и прямо ему
сказать, что пора бы подумать ему и о моем достоинстве, в том числе и в
смысле зарплаты -- квартиру, например, хочу покупать, а у меня в "загашнике"
всего 14 000 рублей. Что с ними сделаешь?.. Говорят, квадратный метр
увеличился в цене втрое. Думаю, мол, и о пенсии. Пора. Мое время тоже
прошло... Некоторые мои жанры уже не требуются и в дело не проходят. К тому
же и кардиограмма от недели к неделе ухудшается. Готов подать заявление хоть
сегодня. Интересна будет его реакция... Да какая там реакция, если даже
самоубийства (Ахромеев, Кручина) не вызвали в нем особых переживаний. Он
"занят", ему каждый день надо одерживать победы, хотя бы видимость побед.
Это требует колоссальных усилий. Прав автор "психоанализа" в "Культуре".
21 октября
Вчера поехал на кладбище, куда Неля уехала к своей матери. Разминулись.
Это -- за Павшино, за Красногорском, по Пятницкому шоссе.
Оставил Николая Николаевича (шофер) у ворот, пошел по главной аллее:
вперед -- сколько глаз достает, направо налево -- то же. Сотни тысяч могил,
если уже не миллионы. Довольно ухоженные. И тысячи и тысячи людей, в том
числе на автобусной остановке, где бабок подхватывают и кидают внутрь, а
потом уминают молодые. Кто-то копает, кто-то что-то еще ковыряет, многие
соорудили столики у могил и расположились выпивать и закусывать. Видимо, это
способ ("наш") примитивного общения с вечным. Может быть, жажда по
ритуальности, которая у нас была превращена в парадность... Может быть,
что-то фрейдистское. У меня мертвые во всех видах вызывают отвращение... или
содрогание. Пусть меня накажет Бог или молва, но я ни разу не был на могиле
матери. Однажды -- и то, будучи затащенным туда Васькой Кремневым (мужем
сестры), -- побывал у ниши с урной отца в колумбарии. Мои размышления о
"бессмертии" никогда не увязываются с мертвыми, с покойниками.
Вернулся на Севастопольский и у подъезда встретил Нелю с сумками. Она
не огорчается такими недоразумениями и вызывает восхищение философским
отношением к бытовщинке -- очередям, сумкам и прочему. Обедали... Как
всегда, я жаловался на то, что происходило со мной и вокруг меня на неделе:
вот бы диктофон подставлять! Какой бы дневник был...
Николай Николаевич подвез Бианку к 16 часам, поехали было домой, но я
вспомнил, что трижды обещал Карякину заехать и обманывал, а он -- рядом, на
улице (пока!) Ивана Бабушкина. Позвонили, явились. С Бианкой они (Юрка и
Ирка) не виделись с 1967 года, со второй "их Праги". В новой квартире они
три месяца: жилье интеллектуалов!.. Посидели часика три под хороший чай.
Спиртного не оказалось. Яростно обсуждали путч и людей в нем. У Ирки с
Юркой есть подробности, которые стоило запомнить. Кстати, оказалось, М. С.
по прибытии из Фороса ждали толпы у Белого дома с плакатами, транспарантами
и пр. -- до 4 утра, а он не явился. Но я не помню, чтоб в Форосе перед
отъездом или в самолете Силаев или Руцкой сказали ему, что его ждут.
Напротив, Руцкой очень беспокоился о его безопасности даже после прилета. В
самолете все "допрашивал" -- "куда вы поедете?" М. С. сказал: на дачу... "А
небезопасно? Может, на московскую квартиру? Я там на всякий случай тайную
охрану выставил!" Но М.С. ответил, что и на даче, наверное, теперь охрана
есть... Семья устала, не будем разъезжаться по разным местам и т. п. А
оказывается, его ждали, и неявка вызвала, говорят теперь, обиду и
разочарование... даже у итальянцев, как свидетельствует Бианка: она тоже
сидела ночью у телевизора, там у себя, в Ливорно.
Но потом была уже просто грубая ошибка, когда он на другой день не
поехал на "митинг победы" на площади "Свободной России"... Занимался вместо
этого сочинением указов о назначении... Моисеева, Шебарши-на, разных
зам.министров на места проштрафившихся министров.
Впрочем, может, они так "договорились" с Ельциным, который не хотел ни
с кем делить ни капли победной славы и подставил М. С. под растерзание
своего парламента несколько часов спустя.
Карякин допускает, что так и было. Он предупредил о двух вещах:
Горбачева люто, животно ненавидит окружение Ельцина во главе с Бурбулисом...
На заседании Съезда народных депутатов РСФСР готовится акция (какая, он не
знает) против М. С. КПСС, наверное, объявят преступной организацией.
Читаю письма Пушкина. Это, наверное, впервые живой и вполне современный
русский язык (ну, за исключением отдельных выражений и "устаревших" слов).
Вся манера такая же, как говорят современные интеллигентные москвичи.
У Розанова я прочел: Толстой -- гений, но не умен... Пушкин -- и то и
другое -- большая редкость. А как Ленин? -- задаю я себе вопрос. -- Умен,
безусловно, а гений оказался "не прав", хотя, может быть, гениальность
определяется по последствиям "в своей сфере".
2 ноября 1991 года
Заглянул: оказывается, с 21.Х ничего не записал. Между тем имел с М. С.
крупный разговор о своем положении и аппарате, после того как зам.
управляющего делами сообщил мне, что, как помощнику (по новой структуре),
мне полагается лишь секретарша -- и никаких консультантов...
Разговор по селектору с подключением Ревенко... "Он (т. е. Черняев) мне
проходу не дает", -- заявляет Ревенко, не зная, что я слышу. И это -- после
вежливых разговоров и похвал в мой адрес в сравнении с другими помощниками.
М.С. ему круто: разберитесь... И резолюция: дать Черняеву все, что он
просит.
Подготовка к Мадриду (конференция по Ближнему Востоку). Речь Горбачева
и других прозвучала на открытии "лучше" бушевской: американцы толкали меня в
бок (Скоукрофт -- справа, Сунуну -- слева, а потом посол Страусе) и
показывали большим пальцем -- "во!".
Я было стал отказываться ехать в Мадрид. М. С. просмотрел составленный
мною список... Взглянул, понял, спросил: "Ты что -- всерьез не собираешься?"
-- и вписал в состав делегации (а не сопровождающих!). Он усек: я не хочу
близко общаться с Р.М.
Что было в Мадриде?
Перед началом ближневосточной конференции Горбачев и Буш,
сопредседатели конференции, основательно обо всем поговорили в присутствии
Бейкера, Скоукрофта, Панкина.
М.С. начал с похвалы в адрес обоих: созыв такой конференции -- еще один
пример эффективного сотрудничества СССР и США в мировой политике. Для М. С.
это особенно важно в момент, когда, как он сам сказал Бушу, и у нас, и у вас
задаются вопросом: а есть ли Советский Союз и кого представляет Горбачев?
Выразил признательность президенту и Бейкеру, администрации США за
"взвешенную линию" в этом вопросе.
Согласовали тактику поведения каждого и обоих при открытии конференции
и потом: действовать так, чтобы стороны (арабы и Израиль) взяли на себя
решение вопросов, а не спихивали на сверхдержавы.
М. С. рассказал, что на днях встречался в Москве с президентом Кипра.
Назвал его "хорошим человеком' (с чем Буш согласился) и передал просьбу
киприота -- "продемонстрировать (США и СССР) совместную приверженность
решению кипрской проблемы". "Нельзя допустить, -- говорил М. С., -- чтобы
применение силы (турками) принесло плоды. Если все останется по-прежнему, --
передал он мнение Василиу, -- то это будет плохим прецедентом".
Действительно, откомментировал свою информацию М. С., "в других подобных
случаях мы не мирились с применением силы". На том обсуждение кипрской
проблемы и завершилось.
Поговорили о Югославии. Констатировали, что ситуация ухудшается. М. С.
предложил вернуться к югославскому вопросу в СБ ООН.
Буш реагировал скептически: мол, некоторые члены Совета Безопасности и
сотрудники Секретариата ООН считают, что это все-таки внутреннее дело, не
хотят вмешивать ООН.
Горбачев согласился: вмешательство недопустимо, "но все же, если бы ООН
заявила о своей позиции, это могло бы иметь определенные последствия".
-- ООН уже заявляла о своей позиции, -- возразил Буш. -- Мы
поддерживаем усилия ЕС. Вы беседовали с руководителями Сербии и Хорватии. Вы
считаете, это было полезным? -- спросил не без ехидства.
-- К сожалению, есть разногласия и между членами ЕС. Им нелегко
сохранять единство подхода, -- вступил в разговор Бейкер. -- Некоторые
европейцы хотят признать независимость республик. Мы пытались препятствовать
этому, но Германия забежала вперед.
-- Я тоже говорил об этом Колю, когда мы встречались под Киевом, --
заметил М. С. -- Меня эта проблема беспокоит. В конце концов, речь идет не
только о Югославии. Как продолжать европейский процесс, если мы не можем
найти способ решать подобные вопросы?
-- Давайте поддерживать контакт по этому вопросу, -- заключил Буш.
Главное, чего с нетерпением ждали от Горбачева американский президент и
госсекретарь и чем сам он очень хотел с ними поделиться, -- это внутренние
наши дела. "Сегодня главный вопрос для нас, -- начал М. С., -- как выйти из
кризиса, как ускорить реформы и двигаться вперед по пути политической и
экономической свободы, в рамках общего для всех республик рыночного
пространства. Центральный вопрос, -- разъяснял он им, - государственность.
Августовские события подстегнули стремление заявлять о независимости. Но они
не изменили ничего в принципе (к моему удивлению!), -- заявил М. С., -- а
лишь создали основу для движения к созданию действительно добровольного
Союза Суверенных Государств. Испортил все Ельцин, подняв территориальный
вопрос, вопрос границ. Это усилило сепаратистские тенденции на Украине.
Заговорили об имперских притязаниях России.
Трудно было в этих условиях выработать совместное заявление "10+1". Но
постепенно процесс пошел: Экономический договор, разработанный под
руководством Явлинского, -- начало возрождения Центра, нового Центра.
Выразил уверенность, что Экономический договор подпишет и Украина.
Вместе с Борисом Николаевичем ведем, дескать, большую работу в плане
реформирования нашей государственности. В республики разослан подготовленный
нами новый проект Союзного договора. Речь идет о создании именно союзного
государства, а не какой-то ассоциации или содружества. Это будет государство
с едиными вооруженными силами, согласованной внешней политикой, единым
рынком. Будет Верховный Совет Союза, президент, Межгосударственный
экономический комитет. Союз будет нести ответственность за единую
энергетическую систему, транспорт, связь, экологию, фундаментальные
исследования и некоторые другие области. 11 ноября проект будет
рассматриваться Государственным советом -- с учетом поправок и замечаний.
К сожалению, продолжал М. С., Ельцин подвергается давлению определенных
людей, которые утверждают, что Россия должна сбросить с себя бремя других
республик и идти вперед сама. Я разговаривал с Борисом Николаевичем, и он
заверил меня, что понимает, к чему это привело бы. Это вызвало бы огромные
трудности и у России, это значило бы несколько лет больших потрясений. А для
других республик стало бы катастрофой.
-- Для других республик? -- с некоторым недоумением переспросил Буш.
-- Даже в России это вызвало бы, повторяю, серьезные потрясения. И
Ельцин понимает это, но, к сожалению, он подвержен влиянию определенного
рода людей. Анализируя его вчерашнее выступление, я вижу в нем две части. С
одной стороны, содержится подтверждение позиции -- "за Союз", с другой, по
некоторым конкретным вопросам, -- налицо отход от положений, включенных в
проект Союзного договора, над которым мы вместе работали. Есть опрометчивые,
хлесткие формулировки насчет государственности. Очевидно, это вызовет
реакцию ряда республик.
Но в целом