нальным днем  памяти  погибших при
защите Казани от Ивана Грозного (1552 год)!
     В  российских  областях  черт-те  что.  Съезд  "Демократической России"
создал массовую  оппозицию КПСС и  вынес резолюцию: в  отставку  президента,
правительство и Верховный Совет СССР. А мы едем в Испанию, где  восторженные
толпы  будут  давиться,  чтобы  увидеть   Горбачева.   И  будем  говорить  о
советско-испанском факторе в судьбах Европы и Средиземноморья, о Дон Кихоте,
о призвании обоих народов быть вместе  в  "улучшении  мира", в то  время как
одному из этих народов все до лампочки, в том числе Испания.
     М. С. продолжает совещаться с экономистами. "Оттачивает" стиль основных
положений  экономической  программы.  А  Грушин,  социолог  и  друг Фролова,
любимчика  горбачевского, вчера по телевидению фактически  заявляет: таскать
вам не перетаскать, никакая программа не осуществима.

     <i>23 октября</i>
     Написал две записки Горбачеву.
     1.  Узнал,  что  собираются взорвать очередную ядерную бомбу  на  Новой
Земле.  В  бешенстве  писал:  что  же  это  такое,  когда  вы  собираетесь в
Скандинавию, по соседству с Новой Землей, ехать получать Нобелевскую премию,
когда  в  Испании  будете  скоро  говорить  сладкие слова,  когда  предстоит
общеевропейская  встреча  в верхах в Париже, там же  подписание  договора об
обычных ядерных вооружениях, -- кому этот взрыв сейчас нужен и зачем все эти
игры?! И что  скажет Верховный Совет РСФСР? В Казахстане (на Семипалатинском
полигоне)  нельзя взрывать,  а  в России можно?! --  вопрошал я. Записку  он
прочел и не сказал ни слова.
     2.  Гриневский  прислал  из  Вены  шифровку.  В  тревоге  сообщает, что
переговоры  по  обычному  оружию  срываются,  а  значит,  горит  и Парижская
встреча. Генералы из Генштаба дают  директивы своим людям в делегации, и  те
вяжут руки Гриневскому. Я разразился в записке:  пора выбирать между образом
мысли (а может, и замыслами) генералов и ближайшими судьбами политики нового
мышления,   угрозой  провала   всех   усилий  добиться  поддержки  Запада  в
критический момент перестройки.
     Горбачев приложил  к записке квиток  с поручением Шеварднадзе,  Язову и
Зайкову за два дня решить все вопросы и дать "развязку" в Вене. Потом он мне
позвонил:   "Я   подписал  это  твое...   Подключил   Шеварднадзе,   который
обрадовался".  Но, как я узнал потом, записку, где я открытым текстом громлю
генералов -- чуть ли не матерно, он послал также и Язову.
     Горбачев долго листал на столе и зачитывал мне, комментируя выдержки из
писем  и телеграмм  по поводу  присуждения  ему Нобелевской  премии. Такого,
например, типа:  "Господин  (!) Генеральный секретарь ЦК КПСС,  поздравляю с
премией империалистов за то, что Вы завалили СССР, продали Восточную Европу,
разгромили Красную Армию, отдали все ресурсы Соединенным Штатам,  а средства
массовой  информации  -- сионистам".  Или:  "Господин  Нобелевский  лауреат,
поздравляем Вас  за то,  что Вы  пустили свою  страну  по миру, что добились
премии  от  мирового  империализма  и  сионизма, за  предательство Ленина  и
Октября, за  уничтожение  марксизма-ленинизма". И  таких писем  и  телеграмм
десятки.
     Я задал Горбачеву вопрос: а зачем Крючков все это собирает и кладет вам
на  стол?  Зачем  регулярно подсчитывают и  несут вам опросы по  областям  и
трудовым коллективам  с 90-процентным  отрицательным отзывом  на Нобелевскую
премию?  Он мне  в  ответ:  "Ты полагаешь,  что я  об  этом  не подумал?"  И
продолжал листать. Я ему  говорю: "Михаил Сергеевич, охота вам тратить нервы
и  время на  это  барахло? Пора  бы  уже "воспарить"  в  своем президентском
положении над этой дремучестью". Отмалчивается.

     <i>31 октября</i>
     Четыре дня  в Мадриде  и Барселоне.  Горбачев  "на отдыхе" от  домашней
атмосферы,  как выразился  народный  депутат  Крайко  во  время  "дружеской"
встречи М. С. с сопровождающими его в Мадриде. Опять он лидер самый-самый из
всех современных. Опять  искренне визжащие на улице толпы, опять  высочайший
уровень приема и неподдельное почтение  к  нему  со стороны короля, премьера
Гонсалеса, а  потом Миттерана.  Опять  дурманящие философские  рассуждения о
новой  эпохе, о судьбах мира, о совместной ответственности.  Опять заявление
на самом высочайшем уровне, что перестройка -- это не  только наше, т. е. не
только советское, дело: если она рухнет, будет плохо всем. Ну и т. д.
     А уехал он из Испании под грохот взрыва на Новой Земле и многочисленные
протесты СМИ Норвегии, Швеции,  Финляндии, Исландии, Дании  и т. д., а также
российского  парламента и  Верховного  Совета СССР. И тем  не  менее сегодня
читаю подписанный им 30 октября Указ о производстве взрывов в Семипалатинске
до 1993 года, а начиная с  1991 года и до  неопределенного срока -- на Новой
Земле.  Это в  тот момент,  когда  Верховный Совет  Казахстана принял закон,
запрещающий  раз и навсегда  взрывы  на его  территории, когда Архангельский
Совет принял такое же постановление в отношении Новой Земли, когда Верховный
Совет  РСФСР  вот-вот  примет  аналогичный  закон,  а Верховный  Совет  СССР
собирается  сегодня принять постановление  о  нарушении  Правительством СССР
порядка  проведения ядерных  испытаний (в  том смысле, что делается  это без
разрешения Верховного Совета).
     Где  живет  товарищ  Горбачев?  Или  он  уже  затуркан  настолько,  что
подмахивает что ни попадя, представляемое ему Болдиным?
     Тельчик  (помощник Коля) обрывает  телефон:  мы,  мол, ставим  канцлера
просто в неприличное положение, особенно после визита Горбачева во Францию и
Испанию (дело в том, что Горбачев до сих пор не хочет назвать дату встречи с
Колем).  Наверное,  "боится   своего  народа"?   Лукьянов  ему  подкидывает:
заграничные поездки воспринимаются парламентариями неоднозначно.
     По  Персидскому заливу.  Как  Примаков  и  Миттеран  ни  крутят,  М. С.
держится резонно:  от американцев нельзя  отслаиваться,  как бы  ни хотелось
обойтись без войны. Тогда все полетит. Некоторые обороты речи у Горбачева на
пресс-конференции  вызвали в Мадриде и Париже суматоху: мол, не исключает ли
он совсем военный путь? Я-то знаю, что не исключает. И когда сегодня Арбатов
спросил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта,
Саудовской Аравии, я сказал ему: "Давай понять, что мы никогда не пожертвуем
альянсом с Соединенными Штатами в этом деле".

     <i>5 ноября 1990 года</i>
     Был   на   Президентском  совете.  Абалкин  докладывал   о   мерах   по
стабилизации.
     Вызвала скандал воскресная  статья  в  "Комсомольской правде" Шаталина,
Петракова  и  К°  с  резким осуждением  экономической политики президента  и
разгромными выпадами против Рыжкова.
     Горбачев вслед  за Лукьяновым,  Маслюковым  и Рыжковым  крыл авторов  и
обещал  их "прогнать".  Весь  этот  Президентский  совет  производит  жалкое
впечатление.  Рыжков  грозил пришествием  диктатуры,  Лукьянов  шантажировал
демократами, Шеварднадзе говорил о том,  что  надо  изучить вопрос о порядке
передачи власти.

     <i>9 ноября</i>
     Газеты неистовствуют, издеваясь над Октябрем и Горбачевым. Умная статья
в "Комсомолке" Владлена Логинова об Октябрьской революции. Но это все как об
стенку горох.
     Видимо, как и тогда, опять у нас будет все "до основания, а  затем"! Но
я ничего не  боюсь.  Может быть, сказывается  возраст, может быть, характер,
может быть, опыт и старое "военное" мое свойство: хладнокровие и замкнутость
перед самой большой опасностью.

     <i>15 ноября</i>
     В  воскресенье Горбачев  должен  ехать в Италию. Тоже "большой договор"
плюс премия "Фьюджи" (в деньгах больше Нобелевской).
     А может,  мы накануне  краха?  Опять встреча  его  с Ельциным взвинтила
ситуацию до кризиса. Они договорились не предавать огласке,  о чем говорили,
а Ельцин на другой же день  вышел  к  российскому парламенту  и  агрессивно,
ультимативно,  в хамской манере поведал, что и как было.  Горбачев же держал
все при себе.  Попытки Игнатенко  уговорить его выступить  по телевидению  и
"проинформировать  общественность  и   парламент  СССР"   кончились   ничем:
Горбачев,  видимо, мыслит  еще категориями Политбюро и обкома -- если  я так
считаю, значит,  так и должно быть.  А теперь вот взъярился  и  опять кричал
среди  своих,  что больше не  намерен  терпеть, что окончательно  "объявляет
войну".
     Тем  временем  Верховный  Совет, проигнорировав  утвержденную  им самим
повестку дня, потребовал, чтобы президент немедленно выступил  с  докладом о
положении  в стране и об итогах его  встречи с Ельциным. И Горбачев послушно
согласился с этим вызовом на  ковер, вместо  того чтобы дать понять,  кто он
такой,  и вежливо  попросить  парламент  заняться  своим делом.  А  пока  же
депутаты  вопят перед телекамерами "о  защите  интересов народа" и  требуют,
чтобы "царь" все этому народу "дал".
     Весь  день Горбачев  диктовал  свой завтрашний доклад  "О  положении  в
стране" (такие тексты в  Соединенных Штатах готовятся  за полгода!). Однако,
несмотря на мои протесты,  сбегал встретиться с  лидерами  бывших  компартий
бывших  соцстран  (у них  тут  в  Москве  конференция).  Вчера  встречался с
профсоюзниками  из  ФКП,   а  сегодня  вот  с  Оккетто  (генсек  Итальянской
компартии)  беседовал   несколько  часов.  Подозреваю   --   чтобы  показать
иностранцам, что все у него идет своим чередом.
     Вчера в  "Московских новостях"  Амбарцумов,  Быков,  Адамович, Карякин,
Афанасьев,  Гельман  и  еще  дюжина  таких же, кого  Горбачев в  свое  время
обласкал, привлек,  хвалил, защищал  и  выдвигал, выступили  с  обращением к
народу  и президенту, предложив уйти в отставку.  Горбачев  огорчен был этим
больше, чем всем другим в эти дни: увидел в этом личное предательство.
     В  стране  развал  и  паника. Все газеты предрекают бунты,  гражданскую
войну,  переворот.  И  почти  каждое  критическое выступление  заканчивается
требованием к  президенту:  "Уходи!",  если не  можешь даже  воспользоваться
представленными тебе полномочиями. Западные  газеты  начинают  публиковать о
нем статьи без прежнего восхищения, а скорее с жалостью или с сочувственными
насмешками, как о неудачнике.
     Словом,  завтра  должно  что-то  произойти.  Но  боюсь,  что  опять  он
"замотает" Верховный Совет призывами к консолидации, сплочению и т. п. А так
как депутаты сами не  знают,  что делать,  то скорее  всего  поддадутся  его
уговорам или потребуют жертв -- Рыжкова или, может, самого Горбачева. Может,
он сам наконец  заявит --  "ухожу". Пожалуй, правильно  бы сделал. Поехал бы
себе в  Осло,  получил бы свою Нобелевскую премию и зажил как частное  лицо.
Время, которое  он возбудил, действительно его обогнало. И то, что  он хочет
предотвратить    своей   осторожностью,    постепеновщиной,   компромиссами,
произошло, причем в самом худшем виде, даже с кровью на окраинах и с угрозой
настоящего голода. Людей ведь не заставишь  искать этому  оправдания, потому
что даже после страшной  катастрофы  -- сталинской коллективизации --  через
5--6 лет (а это  как раз время, равное перестройке) "жить  стало лучше, жить
стало веселей"  (Сталин). Я это помню сам. Наблюдал  собственными глазами. И
люди задают  вопрос: почему  же  этого не произошло теперь, при  в  100  раз
больших  ресурсах.  Да,  дальше так, как  до  1985  года, жить  было нельзя.
Правильно,  что разрушить прежнюю  систему без хаоса невозможно. Но  люди не
хотят расплачиваться за годы  прежней политики. И  не  хотят понимать: чтобы
стать  цивилизованной  страной  в конце XX века,  надо пройти через  развал,
разгул преступности и прочие наши прелести.
     Между тем  я "делаю свое дело": пишу красивые речи для  поездок М. С. в
Рим и Париж. Ничего получается! Самому нравится! Но зачем? Или такова жизнь?

     <i>24 ноября</i>
     Парижская встреча --  это, конечно,  событие. И Горбачев, может быть, в
последний раз выглядел там демиургом современной истории. Все это прямо  или
косвенно  признавали. Было видно, что они не хотят, чтобы  СССР таким, каким
его вознамерился сделать Горбачев, перестал быть. Это нагоняет на них страх.
Но,  видно,   и  сочувствуют.   Сочувствуют   по-христиански  нам,  чего  мы
недооценили. Поэтому появился феномен действенной солидарности.  Практически
--  желание помочь нам пережить зиму.  Они  страшатся и российского бунта, и
развала, и всего того, что может сделать перестройку  совсем не такой, какой
им ее изображает Горбачев.
     А во  мне тоска.  Тоска, потому  что я устал "стратегически",  изнурен,
потому что счет жизни  пошел уже, наверное, не на годы, а на месяцы. А я еще
не все взял,  хотя есть еще  с чего  брать: книги, картины, улицы,  женщины.
Тоска  еще и потому, что я вижу, как хорохорится  М. С., но пороху в нем уже
нет. Он повторяется не  только в словах  и манере  поведения. Он повторяется
как политик, идет по кругу. Он остался почти один. И  тем не  менее держится
за все это старое: Рыжков, Ситарян, Маслюков, Болдин. Еще хуже -- возится со
своим генсекством. Из-за этого держится даже  за  Полозкова. Несмотря  на то
что на  недавнем совместном Пленуме ЦК и  ЦКК Компартии РСФСР  этот Полозков
полоскал  его  в  открытую: мол,  завалил  Союз,  загубил  социализм,  отдал
Восточную Европу, разрушил армию, растоптал и отдал на  съедение партию и т.
д. У  него нет людей в те  структуры,  которые  он объявил 18 ноября в своей
краткой  и выразительной  речи в  Верховном  Совете.  И он не решается взять
неожиданных  людей, тем более из оппозиции. Он не решится порвать со  всеми,
кто был в  номенклатуре.  Он их не любит,  он не  верит  им.  Но они, хотя и
"полозковские", а свои, понятные!
     Там, за  рубежом,  и здесь, дома, Горбачев -- это разные  фигуры:  и по
тому, как он воспринимается тут и там, и по собственному самочувствию М.С.

     <i>1 декабря 1990 года</i>
     Вчера Горбачев собрал в Кремле в Ореховой комнате Яковлева,  Примакова,
Медведева, Петракова (позже  самовольно явился  Шаталин). Предложил обсудить
концепцию доклада  к  Съезду  народных  депутатов  (17 декабря). И началось!
Вместо  того чтобы за 20 минут выработать план  и распределить роли,  сидели
битых 6 часов. М. С. ходил вокруг нас (в Ореховой комнате стол круглый), все
вместе  формулировали  варианты  фраз, которые,  как правило,  сбивались  на
проговоренное им уже раз 10.
     Мы с Примаковым  словно сговорились и  довольно нахально  прерывали его
словоизвержения. Это должна быть, говорили мы,  краткая  президентская речь,
типа той, которую вы произнесли 18 ноября, без всяких объяснений, оправданий
и  аргументов.  В  ней  надо  всего  лишь  обозначить  четкую позицию  главы
государства.  Позицию --  и  только:  что  сделано  после 18  ноября  и  что
президент намерен делать в ближайшее время. Отобрать туда самое  главное,  а
именно: продовольствие,  власть, Союз. Постепенно выруливали на этот подход.
Он несколько раз набрасывался на меня.
     Попутно  он  редактировал  вместе  с  присутствующими  указ  о  рабочем
контроле за  торговлей.  Спорили,  невзирая  на  лица.  Опять --  "классовый
подход" и мифология прошлого.  Пустое  дело.  Этот  указ,  как и предыдущие,
никто  не  будет выполнять. Станет  он дополнительным  источником коррупции,
злоупотреблений, беспредела в ущерб миллионам людей.
     Но Горбачев был  упрям, осаживал нас. В  результате сегодня  в передаче
"120 минут" указ  уже передан на ТВ. Кое-какие глупости нам все-таки удалось
из него убрать.
     И вот... Вместо того чтобы давно создать квалифицированный аппарат, где
каждый знал бы, что ему делать, М. С. сам  занимается главным образом речами
и редактированием. За неделю он произнес три или четыре речи.
     Я  начал было  уговаривать Горбачева  не выступать на российском Съезде
народных депутатов, куда речь ему давно подготовил Шахназаров. Сопротивлялся
его  выступлению и Примаков. Оба мы говорили: там все равно примут земельную
реформу  -- второе  издание  столыпинской, --  и президент  будет  выглядеть
жалко, тем более что реформа-то правильная. Они все равно  примут поправки к
Конституции, которые закрепят то, что известно из их проекта и  что подходит
для  любой Швеции или  Дании.  Там от социалистического  выбора не  осталось
ничего, даже слова "Советы" нет. Как вы там будете выглядеть?

     <i>1 декабря, вечер</i>
     Был с утра на работе. Дочитывал шифровки. В 12  собрались у  Яковлева в
Кремле.  Распределили, кому какие  разделы готовить  для доклада  Горбачева.
Потрепались о том  о сем, в частности  о собственности на  землю, о  которой
идет речь сейчас в российском парламенте. Горбачев на днях заявил на встрече
с деятелями культуры, что "никогда не согласится". Между прочим, недавно при
обсуждении  проспекта  доклада Петраков  показал  Горбачеву номер "Советской
России". Там  -- о новой депутатской группе  "Союз", созданной Лукьяновым  в
противовес  "регионалке", и  о  том, что она уже тоже  потребовала  отставки
президента.  Горбачев  отмахнулся.  Но  Петраков  пристал:   почему,  Михаил
Сергеевич, когда  Попов,  или  Станкевич, или  кто-то еще из их  группировки
говорит  нечто  подобное,  вас  бросает  в  гнев,  а  когда  это исходит  от
Лукьянова, вы отмахиваетесь. Горбачев ему в ответ: "Мне не нужны  помощники,
которые дают одностороннюю информацию". Вмешался Примаков. Пытался изложить,
как  было  на самом деле на  заседании  "Союза" и что произошло  на  встрече
Лукьянова с  главными  "регионалами"  (Попов, Афанасьев,  Яблоков, Мурашов и
др.). Горбачев  опять обозлился,  говорит:  "А  вот  что докладывает об этой
встрече сам  Лукьянов... Они  там  поставили  условия -- если  президент  не
выполнит их, выступят на  Съезде народных депутатов за его отставку. Вот что
докладывал мне Лукьянов. Лукьянов докладывает только  правду".  Удивительно,
что  Горбачев хочет в  это верить,  хотя ему  давно  известно, что  Лукьянов
организовал  для   себя  специальную  службу  информации.   Юрий   Афанасьев
действительно сказал,  что и Межрегиональная группа, и "Союз" требуют одного
--  отставки президента,  хотя и  с разных позиций. Но М. С. обрушивается за
это на  "регионалку",  но не  на  "Союз",  потому  что  -- это "свои", как и
Полозков с компанией.

     <i>5 декабря</i>
     Вчера   произошло   событие,   достойное  упоминания,   --   провальное
выступление президента  в  Верховном  Совете. Он  просто  мямлил, ничего  не
сказав нового по сравнению с 8 пунктами, оглашенными 18 ноября... при полном
равнодушии   и   даже   пренебрежении   зала.    Чтобы   успокоить    насчет
продовольственного  положения,  что-то  сумбурно вычитывал  из  министерской
справки  о макаронах,  о товарной рыбе на  декабрь и март. Мы с Яковлевым  и
Примаковым  оказались  в одной  комнате,  когда  шла передача по  "Маяку", и
пришли в  ужас: как  и зачем он  все это говорит?! С такими же и еще худшими
впечатлениями приехали  с заседания из Кремля Шаталин, Медведев,  Игнатенко.
Шаталин кричал: "Все были в шоке. Хотя весь этот Верховный Совет говенный...
И   куда  делись  русские  таланты?"  Медведев  заметил:  "Горбачев  слишком
перегружен, обозлен, растерян". Яковлев, совсем  удрученный, шепотком сказал
мне: "Я окончательно убедился, что он исчерпал себя".

     <i>19 декабря</i>
     С 3  по 15  были  в Волынском-2. Сочиняли  доклад Горбачеву  для Съезда
народных   депутатов.   "Прогнали"   пять   вариантов.   Он   сам   не   раз
председательствовал...  Потом уже  без нас в воскресенье перед произнесением
вставлял  троекратно о "социалистическом  выборе"  и о  "компартии как опоре
народа". Заранее пообещал  нам, что  все равно  впишет то, чего мы не хотим.
Спорили с  ним, а  потом  плюнули. А  что касается частной собственности  на
землю, то разразился такими словами: "Кто это мог вписать, зная, что я этого
никогда  не скажу?!" Я поднял руку. Надо  было видеть саркастическую  улыбку
Ельцина, когда  Горбачев с трибуны съезда говорил о "неприемлемости" частной
собственности.
     Пошли  предательства.  Предал  Распутин  своим выступлением  на пленуме
съезда  писателей.  Предает  Фалин   своим  поведением  и  выступлениями  на
заседаниях Комитета по международным делам Верховного Совета (по Германскому
договору).  Попутно   там  же  он  отмежевался  от  близости  с  Горбачевым.
Предательство  Умалатовой,  которую  Горбачев сам  лично вписал  в  "красную
сотню"  народных  депутатов.  Его   выдвиженка,  именно  она  открыла  съезд
истерикой,  требуя  отставки Горбачева,  который "развалил  страну и  пустил
народ по миру". "Работа полководцев", -- заметил  по этому поводу  М. С. Нам
вскоре  стало  известно,  что  Лукьянов,  председательствовавший на  съезде,
специально вьшустил ее первой, зная, что она предложит.

     <i>21 декабря</i>
     Вчера  Шеварднадзе  заявил  об  отставке. Предупредил  о  надвигающейся
диктатуре. Весь мир только об этом и говорит.
     Полезли на трибуну с истерическими  заявлениями Лихачев,  Залыгин,  Рой
Медведев,  Бурлацкий.  Визжал Адамович.  И все  насчет угрозы  диктатуры.  А
такие,  как  Петрушенко или Алкснис, подливали  масла в  огонь.  Пет-рушенко
заявил, между прочим: "Мы  не хотим власти, но  вы сами нас попросите, чтобы
мы  пришли  и  взяли ее".  Алкснис, кстати,  великолепный оратор,  трубил  с
трибуны: "Да, я реакционер, я ястреб,  когда сдирают шкуру со старика, когда
бросают в костер ребенка..."
     В  перерыве  в фойе разговаривал  с  Яковлевым, Примаковым,  Арбатовым.
Выясняется,  что ни с  кем  из них  М. С. не  советуется. Все убеждены,  что
советуется он с Ивашко, Лукьяновым, которые в открытую  заявляют с восторгом
о том, что сбили с ног еще одного горбачевского соратника (Шеварднадзе).
     В общем, съезд превращается в толпу. Запугивает себя, запугивает народ.
Отсюда  идет  главная  наша  сейчас  опасность.  Скорей  бы  разогнать   эту
институцию.  Она  свое  дело  для  демократии  сделала.  Пора  выходить   на
нормальный парламент из  тех, кто доказал, что более или менее хочет и может
быть парламентарием.
     Пока М. С. не оторвется от Полозкова и Ивашко, дела в стране не будет.

     <i>23 декабря</i>
     Фантасмагория  какая-то:  Горбачев  сидит  в президиуме Съезда  рядом с
Ельциным. Улыбаются  друг другу. Шушукаются. Слева  сидит Лукьянов,  который
почти в  открытую  играет  против него. В  докладе Лукьянова  о  поправках к
Конституции предлагается "повязать" президента на каждом шагу  парламентским
контролем.
     М. С. ни с  кем из  нас не разговаривает, не звонит  ни  помощникам, ни
даже  своим  любимым  Яковлеву и Примакову.  А  бумажки  составляет и  кадры
подбирает ему в новые структуры Лукьянов.
     Прочитал  в  "Огоньке"  статью  некоего  Александра Гениса  "Взгляд  из
тупика" --  про советскую  литературу. На  чем она  держалась, даже в  самые
мрачные времена? -- задает он вопрос. На том, что  есть будущее -- коммунизм
(даже для тех, кто морщился при этом  слове). Или -- чистые идеалы революции
(даже для тех, кто ее не принял, включая  эмигрантов). "Оттепель" бО-х годов
строилась на том же. А  именно, что  возвращаемся к истокам и чистым  идеям,
освобождаемся от скверны сталинизма, чтобы выйти к будущему... И вот явилась
перестройка, которая разверзла "ничто". Нет будущего. Рай исчез (да его и не
было).  Нет рая, и социалистический  реализм развалился в одночасье. Нет уже
чудесной литературы.
     Можно, думаю, спроецировать это рассуждение на все наше общество. Исчез
рай,  и  все покатилось. А  прежний  православный рай, который  искусственно
сооружается  сейчас церковью, -- это  муляж:  он может привлечь только того,
кто  очень  хочет  укрыться от  реалий.  Но для общества...  поезд  ушел.  Я
спроецировал все это также на идущий Съезд народных  депутатов.  Да,  да, мы
ищем не  там. А Горбачев --  то ли инстинктивно,  то ли сознательно -- хочет
спасти   рай  своим  упрямым  повторением  приверженности  социалистическому
выбору.   Без  этого,  как   ему  кажется,  больному  обществу  нельзя,  как
американцам  --  без  идеала свободы. Почему, например, они  готовы  громить
Хусейна? Не только из-за нефти. Для них "ихние" Соединенные Штаты -- оплот и
символ свободы.  Поэтому  и  Ирак  (Хусейн)  --  это  сугубо  идеологическая
внутренняя проблема американцев.

     <i>24 декабря</i>
     Сегодня  в  Верховном Совете почти весь день принимали постановление по
докладу Горбачева  о положении  в стране.  Удивляюсь  я:  дело ли парламента
переставлять  слова  и  редактировать  хором  фразы  в  проектах  резолюции?
Горбачев  вдруг  взъелся, взял  слово и косноязычно,  шумно  начал  обвинять
Съезд, почему  он игнорирует  президентские законодательные инициативы  -- о
референдуме по  частной  собственности на землю и  по  вопросу  о  выходе из
Союза. Не понимаю, то ли он не прочел проект  резолюции или руководствовался
предыдущим? Там ведь и то и другое есть. И никто из депутатов  не указал ему
на этот факт, в том числе и председатель Редакционной комиссии Назарбаев. То
ли им было неловко  или они не допускали мысли,  что президент, не  прочитав
проекта, устраивает им выволочку. Сделали вид, что он, видимо,  хочет, чтобы
по этим вопросам были приняты отдельные резолюции. Я внимательно наблюдал из
зала  за его лицом. Он явно смутился, когда  обнаружил,  что его выпад лишен
оснований. Но еще один щелчок состоялся, и по его вине.
     Самое  же  странное и печальное,  что он настаивал на формулировке  (по
референдуму о выходе из Союза), где говорится: "за" или  "против" сохранения
Союза  Советских  Социалистических  Республик,  т.  е.,  вместо  того  чтобы
политично сохранить в вопросе референдума просто слово  "Союз" (на это пошли
бы, может  быть,  Грузия, Эстония, Латвия,  Молдова),  он бросил им вызов. В
социалистическом Союзе они остаться не захотят.
     Или  идеологическая  шлея опять под  хвост  попала,  или  действительно
полозковщина  царствует победу над ним  --  ничего  не пойму.  Массы (съезд)
проголосовали "за",  наверное,  не  поняв  неполитичности  самой  постановки
вопроса.

     <i>25 декабря</i>
     Сегодня Горбачев опять дважды подставился на Съезде народных депутатов.
Обсуждалась поправка  к Конституции  о  новых  структурах  власти.  Дошли до
Контрольной палаты. Мы его еще в Волынском убеждали: непонятно, не  пройдет.
И  вот  на Съезде  никто  ничего не сказал  против, ни  одного замечания  не
сделал,  а голосование  дало  ошеломляющее  число "против".  Президент берет
слово и  путано,  невнятно  начинает доказывать, что  это  очень необходимый
орган.  Долго   говорит,  сопровождая  это   своими   характерными  жестами.
Проголосовало еще больше  против. Дошли до  статьи  о Совете Федерации. Суть
дела:  включать  ли  в  него  представителей  автономных  республик.  Мнения
разошлись. Опять  выступает  Горбачев  и опять многословно убеждает,  что не
надо включать автономные республики в Совет Федерации. Голосование: из  1890
присутствовавших только 140 проголосовали "за". Президент сидел красный.
     Что  происходит?  Совсем,  что  ли,  он   перестал  ощущать,  насколько
испарилось  его  обаяние?  Ведь  люди   думают  наоборот,  даже   когда  ему
симпатизируют.  Что  же он так дает себя  размазывать!  Речь  вроде  идет  о
президентской власти, а формируется она в обстановке  стремительного падения
авторитета самого президента!
     Убрали из Конституции пункт о Президентском совете. Возразили только 34
человека. И в тот же момент Яковлев, Примаков, Шаталин, Ярин, Медведев стали
никем. Подошел  ко мне  Примаков, смеется: надо идти машину из Академии наук
заказывать,  из  Президентского  совета уже не подадут. Вспомнил, что, когда
его избрали на Пленуме ЦК кандидатом в члены Политбюро, при выходе из здания
его уже ждал у подъезда "членовоз" -- "ЗИЛ" с охранником.
     <b>Глава II
     Приближение к обрыву</b>
     <i>2 января 1991 года</i>
     Год  моего  70-летия.  И  последний  шанс  Горбачева, последние  усилия
перестройки. Новогоднее послание советскому народу.  Яковлев звонил сегодня:
"Знаешь,  вроде и  слова какие-то  не очень банальные, и  все такое,  но  не
производит..."  И я тоже  ловлю себя  на  этом: что  бы  Горбачев  теперь ни
произносил, действительно,  "не производит".  На съезде  я  ощущал это очень
больно. Его уже не  воспринимают с уважением, с интересом -- в лучшем случае
жалеют. Он пережил  им же сделанное.  Беды и  неустройства  лишь  усугубляют
раздражение по отношению к нему, а М.  С. этого не видит. Отсюда еще большая
его драма -- его самонадеянность становится нелепой, даже смешной.
     После записи на телевидении новогодних обращений к советскому  народу и
к  американцам  он  позвал нас  с Шахназаровым  к  себе в  кабинет.  Бумажки
перебирал  на столе, резолюции "клал". Мы  сидели, молчали. Потом заговорил.
Спрашивает, кого премьером  назначать. Шахназаров назвал Абалкина. Я отверг:
честный  и умный,  но  психологически  неприемлем.  Народ  даже  уже  термин
придумал: "абалкинский налог". Я предложил  подумать о Вольском. Горбачев не
принял,   намекнул,  что   он   знает  о   нем   больше,   чем  я.   Я  стал
разглагольствовать: надо,  мол, не из колоды.  Ошибся --  можно  сменить, но
если назначить кого-то типа Воронина -- все! -- народ окончательно  потеряет
веру. Горбачев стал рассуждать о Маслюкове. Я высказал сомнения: ВПК. К тому
же мне казалось несколько странным, почему он так любит Маслюкова. Стал  нам
рассказывать, что многие называют ему Павлова -- министра финансов. С этим я
лично  познакомился,  как  ни странно...  в  бассейне.  Он  (это  еще  более
странно),  будучи  весьма  плотным мужчиной,  плавал  в  спортивном стиле  и
довольно быстро.  Угнаться за ним  мне было нелегко. В раздевалке мы  иногда
обменивались политическими  суждениями. Он брюзжал. Впрочем, меня  подкупало
то,  что  он резко  высказывался о деятельности и  позициях Рыжкова. Однако,
напомнил я Горбачеву, Павлов запятнал  себя непопулярными мерами как министр
финансов. Народ его не примет, даже Верховный Совет может "завалить".
     Вертелся у меня на устах  Собчак, но тогда я  не произнес его имени: не
хотелось перед  Новым  годом  нарываться  на  вспышку  президента.  Яковлев,
которого он  подключил к  нашему разговору  кнопкой селектора,  тоже его  не
упомянул, хотя потом говорил мне, что Собчак был бы "ничего".
     Мне  тут  казалось  полезным  следующее:  он,  конечно,  демагог,   это
чувствовалось сильно,  но из радикал-демократов. И такое назначение  было бы
со  стороны Горбачева  протянутой  рукой в эту сторону -- в сторону создания
фактически   коалиционного  правительства,   разделения   ответственности  с
главными критиками,  приглашение им показать  в деле,  на что они  способны.
Кстати, в противовес Ельцину.
     Вчера М. С. мне сказал, что Петраков подал в отставку. Стал ругаться. Я
заметил: "Нехорошо это, Михаил Сергеевич".
     --  Да брось ты,  --  завелся он.  --  Ты  думаешь,  все  эти  газетные
всплески, мол,  один за  другим  все от  Горбачева  уходят,  имеют  какое-то
значение?
     -- Имеют. И кроме того, Петраков обижается, и справедливо.
     -- За что?
     --  За  все  дни после  Волынского вы даже  о  нем не  вспомнили.  Хотя
следовали  один  за  другим  указы  президента  по его  --  экономическим --
вопросам. Павлов и вы на Съезде выступали об экономическом положении страны.
Проект постановления Съезда был представлен  от вашего имени. И он, помните,
не  прошел.  Для  чего  же  у  вас  экономический советник,  если  даже  при
подготовке таких документов вы о нем не вспомнили?
     -- Да когда мне было?
     --  И  вообще,  Михаил  Сергеевич, год  человек  работает, а  ему  даже
секретаря  Болдин не  дал.  У него до  сих пор в пропуске  написано,  что он
помощник Генерального секретаря, а не президента.
     -- Как?
     -- Вот так.
     -- Что ж он не сказал?
     -- Вам, что ли, он должен говорить о пропуске?
     -- Да,  безобразие.  Вообще-то Болдина надо освободить  от работы в ЦК,
пусть  сосредоточится  на   аппарате   президента.  Единый  будем  создавать
президентский аппарат.
     Я произнес по этому поводу "краткую речь" насчет того, что уже год, как
Горбачев  президент,  но аппарат у  него  кремлевский так и не  появился.  А
Петраков, добавил я, застенчивый человек, да и с достоинством.
     -- Я ему под Новый год не хотел портить настроение, когда он мне первый
раз заявил об отставке, -- реагировал М. С. -- Сказал: "Работай и все".
     М. С. и здесь самоуверен. Ему невдомек, что академику не так уж завидно
в помощниках ходить, тем более когда им помыкают.

     <i>7 января</i>
     Первое  официальное Рождество -- по  указанию Ельцина  и  Силаева -- на
всей территории России. Но в ЦК  работали. И М. С. демонстративно приехал, и
мне  пришлось.  Просидел  весь день на службе. Скукота. Ощущение бессилия  и
бессмысленности.  Даже внешние дела, которые  при Шеварднадзе шли  благодаря
нам, теперь начинают нас "обходить". Мы все больше оказываемся на обочине, в
офсайде, в мифологии великой державы.  М. С. уже ни во что не вдумывается по
внешней политике. Занят "структурами" и "мелкими поделками" -- беседами то с
одним,  то  с  другим,  кого  навяжут:  то  Бронфмана  примет,  то  японских
парламентариев, то еще  кого-нибудь.  Не  готовится  ни к  чему,  говорит  в
десятый раз одно и то же.
     А  между  тем  надвигается  уже сухопутная  Персидская  война.  С нашей
стороны  ничего  не  делается.  Буйствует публицистика,  затрагивает  уже  и
внешнюю  политику.  Даже "Известия"  и  "Новое время" окрысились  на  "линию
Шеварднадзе", имея конечно же в виду Горбачева.

     <i>8 января</i>
     Сегодня  "Известия"   опубликовали  на  первой  полосе  корреспонденцию
Шальнева из Нью-Йорка о маневрах Фицуотера насчет того, состоится ли встреча
Горбачева  и Буша  11 -- 13 февраля,  как было намечено. Американские газеты
уже некоторое время  упражняются на эту тему. Меня  спрашивали Мэтлок (был у
меня в субботу), Брейтвейт (был в четверг), сегодня -- японский посол: будет
ли  встреча?  Ссылаясь   на   письмо  Горбачева  Бушу  по   поводу  отставки
Шеварднадзе, на  телефонный разговор  между двумя  президентами  1 января, я
решительно отводил сомнения.
     Но  рядом   с  заметкой  Шальнева  появилась   статья  дипломатического
обозревателя "Известий" Юсина, которая так прямо и называется: "Состоится ли
встреча в верхах?", со ссылкой на ответственного работника МИД. Там сказано,
что опасения насчет встречи небезосновательны, потому что СССР обманул Запад
с обычными вооружениями. Парижский договор  подвешен, нам не верят, и нельзя
думать, что Буш приедет "несмотря ни  на что". Словом,  в  этой статье набор
всего того, что содержится в истерическом письме  Шеварднадзе к Горбачеву от
4  января: военные, мол, срывают и договор  СНВ, и визит Буша, и европейский
процесс.
     Звоню Ковалеву. Тот, как всегда, ничего не знает и "Известий" не читал.
Звоню Ефимову  --  редактору  "Известий".  Его  нет,  он у  Лукьянова. Звоню
Горбачеву.  Он  в  Ореховой  комнате с  секретарями  ЦК  (наверное,  "пекут"
политику).  Удалось  с  ним  связаться  лишь  в  9 часов  вечера.  Он  сразу
набросился: "Как это вы (кто -- мы?) допустили такую статью в "Известиях"?!"
Я что-то мямлю в ответ, возмущаюсь сам.
     Он мне:  "Что  ты  тут  мне  эмоции  разводишь?  Разберитесь  вместе  с
Игнатенко".  С  тем я  и  ушел  домой. Но  только  закрыл  дверь, звонок  по
телефону. Горбачев: "Я звонил сейчас Шеварднадзе. Он статью вроде  не читал.
Сказал ему: это твои помощники гадят.  Узнай кто и завтра же выгони из МИДа.
Лукьянову велел вызвать Ефимова (он  же редактор газеты -- органа Верховного
Совета) и разобраться, кто этот  неизвестный ответственный работник из МИДа.
Всю эту цепочку надо проработать и... выгнать!"
     Я  заметил:  "Вообще, Михаил  Сергеевич,  надо  решать  с  Шеварднадзе.
Бесхозяйственное ведомство -- самое  опасное". Напомнил ему Козьму Пруткова:
"Уходя -- уходи!"

     <i>11 января</i>
     Сегодня  вечером  Горбачев разговаривал с Бушем  по телефону.  Вообще в
последнее  время  американцы  у М.  С.  все время на  уме по  двум  пунктам:
Персидский  залив и Прибалтика. Но началось  все издалека. Горбачев сообщил,
что "выходим на  бюджет", что  сократили на два с  лишним миллиарда  военные
расходы. Предстоит  вообще  очень критический анализ всей  ситуации, чтобы в
ближайшие  месяцы  выйти на рыночные процессы, но  так,  чтобы  не разрушать
экономических  связей.  Для  этого настаиваем  на экономических  соглашениях
между республиками.
     М.  С. сказал  Бушу,  что завтра  на Совете Федерации  будет разговор о
назначении  на посты премьера и его заместителя. Фамилий не назвал. Сообщил,
что намерен ускорить работу над проектом Союзного договора.
     Буш   спросил  о   Прибалтике.  Горбачев  назвал  Литву  "среди  острых
моментов",  добавил  к  ней Грузию и Карабах.  Заверял Буша,  что  старается
обойтись  без  крутых   радикальных  поворотов.  Не  все,   однако,  просто.
Пожаловался,  что  "идет  на   него"  огромное   давление:   требуют  ввести
президентское правление в Прибалтике.
     Беда в  том,  продолжал он, что Верховный Совет Литвы  и Ландсбергис не
способны  ни на какие компромиссы,  не  делают никаких встречных  шагов.  Я,
говорит,   обратился   к   Верховному   Совету   Литвы.   Сегодня   ситуация
неутешительная. Началась забастовка. Постараюсь  исчерпать все  политические
методы. И если  чего-то такого не произойдет, так и буду действовать. Не все
от нас зависит, уже происходят столкновения -- есть раненые. Тем не менее  я
сделаю все, чтобы не дошло до кровопролития.
     Я не все разбирал, что говорит Буш. У меня не было отводной трубки. Мог
лишь догадываться. Говорил,  впрочем, больше  Горбачев,  тот лишь реагировал
вопросами и репликами.
     По войне  в Персидском заливе в тоне Горбачева чувствовался упрек: мол,
вы  проявляете  вежливость, вроде  как прислушиваетесь к  мнению  Москвы, но
действуете по-своему.  Я хотел  бы, раз  взялись решать  вместе,  чтобы была
полная  согласованность,  чтобы  Эдуард  постоянно  держал  связь  с  Джимом
(Бейкером). Готов послать сейчас к вам Бессмертных -- детально  обсудить всю
ситуацию. Остается  в силе мое предложение  вновь  встретиться накоротке  по
формуле "Хельсинки" (имеется  в виду их встреча в финской столице в сентябре
1990 года). Посмотрите, что  привезет вам Бессмертных. И если можно будет на
этой основе договориться,  я сразу отправил бы его в Багдад. Прозвучала дата
15 января -- как окончательный срок ультиматума Хусейну.
     Горбачев согласился, но добавил: "Не должно быть никакого выпрыгивания,
хотя  наша  общая  жесткая  позиция  остается. Не  будем  терять  оптимизма.
Советский Союз и Соединенные Штаты кое-что значат в этом мире".
     <i>13 января</i>
     20 лет, как похоронил мать.
     Не  думал  я,  что так бесславно будет заканчиваться столь вдохновляюще
начатое  Горбачевым.  Утомляют  растерянность  и,   увы,  беспорядочность  в
занятиях,  какая-то "спонтанность" в делах, а  главное --  склонность верить
"своим" и в конечном счете именно у них искать поддержку (у КПСС!).
     Все  это  привело  к  "спонтанным"  действиям  десантников  и  танков в
Прибалтике и кончилось кровью. Говорят, в Вильнюсе  180 раненых и 14  убитых
за одну ночь!
     Радио гудит  от  оскорблений  и  обвинений  Горбачева.  Уже  российские
депутаты  публично  произносят:  "Горбачев   и  его  клика",  "Горбачев   --
величайший лжец  нашего  времени",  "Он  обманул всех,  и  Ельцина в  первую
очередь", "Режим пакостный", "Его режиму служить не буду".
     Депутат  ВС  СССР  Вульфсон рыдает по  телефону:  "Анатолий  Сергеевич,
спасайте!  У нас (в Риге) завтра будет  то же самое (что  в Вильнюсе).  Куда
смотрит  парламент? Где депутаты?" А  тем временем Буш уже испросил конгресс
насчет вторжения в Ирак.
     Радио продолжает вопить. Я фиксирую, что успеваю: "Горбачев подбирается
к российскому парламенту", "Вильнюс --  это дело рук марионеточного Комитета
национального  спасения  Литвы,  который  прикрывает  Горбачев".   Святослав
Федоров:  "Уже баржа готова для  меня,  Собчака, Попова, чтобы отправить  за
рубеж". (Намек  на высылку  философов  в 1922 году.) Заявил,  что он положит
свой депутатский  мандат от "красной сотни". Какая-то  работница призвала по
радио в знак протеста против действий Горбачева сдавать партбилеты.
     "21 русский солдат перешел на сторону Верховного Совета Литвы и вступил
в охрану парламентского здания", "Солдат в люке танка со слезами на глазах".
Комментируют: но есть солдаты, которые не моргнув глазом  могут  убить 100 и
200 человек в одну минуту. Сообщается, что 6 человек из 14 убитых в Вильнюсе
не опознаны, потому что изуродованы их лица.
     "Кровавые  победы Советской  Армии над  собственным  народом",  "Черные
полковники  правят  бал",  "Людей  убивают  за  то,   что  они   хотят  быть
свободными".
     Звонки  на радио,  которые тут же даются  в  эфир: "Мне  стыдно,  что я
русская", "Горбачев хуже, чем Гитлер", "То, что в Литве, -- это сигнал  всем
республикам", "Республиканские  парламенты должны  сказать свое  слово", "На
Верховный Совет СССР нечего рассчитывать". Все это перемежается призывами "к
суду над  палачами",  требованиями  поставить  вопрос  о  лишении  Горбачева
Нобелевской премии.
     Афанасьев,  Старовойтова,  Черниченко, Станкевич организовали митинг на
Красной площади. Потом прошли во главе манифестации  по  улицам, подняв свои
депутатские   удостоверения.  Толпа  скандирует:  "Свободу  Литве!",  "Позор
палачам!"
     В пятницу я настоял на  том, чтобы Горбачев позвонил Бушу по событиям в
Персидском заливе в канун дня "Икс".  Разговор был "дружеский". Но по  Литве
М. С. "вешал лапшу", обещал избежать применения силы. Перед этим Бессмертных
посылал в Вашингтон телеграмму с планом Примакова. Буш план не принял. М. С.
с  этим  смирился.  Но  важно,  что вмешался  "еще  раз" -- в пользу мирного
решения.
     Бессмертных вступил в дело. Горбачев выбрал его (вместо Шеварднадзе). В
моей записке с кандидатурами на МИД он стоял вторым, я не очень рассчитывал,
что пройдет  именно он.  Но  был  убежден,  что нужен  деиде-ологизированный
человек, связанный с Шеварднадзе и известный в Соединенных Штатах.
     Литовское дело окончательно  загубило  репутацию Горбачева,  возможно и
пост. Да... это так, хотя он и презирает "паникеров". По радио звучат  стихи
Пушкина, Лермонтова, Маяковского, которые напоминают о зверствах властей  по
отношению к своему народу, об ответственности царей.
     А  в  это  время Велихов  наседает  на  меня с фондом  "За  выживание и
развитие  человечества"  --  по  поводу  5-летия  декларации   Горбачева   о
безъядерном мире к 2000  году (15 января). Горбачев дал согласие встретиться
с советом директоров этого фонда. Но как  сейчас говорить банальности о мире
в 2000 году, когда перед глазами Персидский залив и Литва?
     Словом, опять передо мной ситуация 1968  года -- Чехословакия. Но тогда
была проблема рвать с Брежневым, с которым я  был едва знаком, а теперь -- с
Горбачевым, с которым связано великое историческое дело, хотя он и губит его
собственными руками.  В печати, по радио у нас и на Западе гадают: с  ведома
Горбачева  предпринята  вильнюсская  акция или вообще события  в стране  уже
вышли из-под его контроля? Или это самодеятельность литовских коммунистов  и
военных? Меня тоже мучают сомнения. Но подозреваю, что Горбачев  втайне даже
от  самого  себя  хотел,  чтобы  что-то  подобное  случилось. Спровоцировала
демонстрация рабочих перед Верховным Советом  в Вильнюсе, приведшая  к уходу
Прунскене. Однако, если бы  этого не  было, наверное, "пришлось бы выдумать"
что-нибудь  другое.  Предавать Бурокявичюса и Швеца (секретари  ЦК КП Литвы)
для М. С., мне кажется, немыслимое дело.
     Радио. 1.50. Вильнюс блокирован танками и бронетранспортерами. Штурмуют
телевидение,   радио,  министерство  финансов.  В  здании   республиканского
Верховного Совета окна  заложены мешками  с песком.  На  площади  100  тысяч
народу.
     Ельцин отбыл в Таллинн "для обсуждения ситуации" с лидерами Прибалтики.
Он  же  на  Совете   Федерации  был  "закоперщиком"  (горбачевский   термин)
резолюции, осуждающей акцию в Литве.
     На встрече  с  Бронфманом  Ельцин  осудил  антисемитизм, заявил,  что в
России он не допустит его распространения. Словом, пользуется любым случаем,
чтобы поднять свой рейтинг.
     Предвижу,  что  завтра в  Верховном  Совете начнется "вешание лапши  на
уши".  Лукьянов обеспечит. Утром  звонил мне  Станкевич из  Моссовета.  Явно
рассчитывал на какую-то информацию в верхах о Литве. Что я мог сказать? Я не
знал даже того, о чем  радио вещало много часов. Надо мне думать, что делать
с самим собой.

     <i>14 января</i>
     Радио "Эхо Москвы" -- на 20 января намечена демонстрация в защиту Литвы
и  России  под  лозунгом:  "Команду Горбачева  --  в  отставку!"  Пойдут  по
Садовому,  потом по  Арбату  к  Старой  площади,  ибо  там,  согласно радио,
"исчадие ада", оттуда идет "военно-партийный путч".
     Сегодня  Верховный  Совет  начался,  конечно, с Литвы.  Лживые,  не  по
существу дела, объяснения  Пуго  и Язова. А после перерыва --  сам Горбачев:
косноязычная, с бессмысленными отступлениями речь. И  нет политики. Сплошное
фарисейское виляние.  И нет ответа  на главный вопрос,  речь  недостойна  ни
прошлого  Горбачева, ни нынешнего момента, когда решается судьба  всего  его
пятилетнего великого дела. Стыдно было все это слушать.
     Игнатенко утром  заговорил со мной об отставке. Пришел Андрей  Грачев с
заседания   Верховного   Совета,  попросил   не  утверждать  его  заведующим
международным отделом при президенте:  "Хватит с  меня  1968  и 1979  годов.
Непереносимо". А что я?
     Кстати, в цековском буфете появились спецталоны. Это после прошлогодней
отмены "кормушки". Как это понимать? Как отступное номенклатуре? Тамара (моя
секретарша)  взяла  недельный заказ: колбаса,  фарш, котлеты, мясо --  целое
богатство!

     <i>15 января</i>
     На встречу Горбачева с Велиховым я  не пошел. Противно было встречаться
с ним. Стыдно смотреть в глаза людям. Я рассчитывал, что  в такой обстановке
он откажется. Материалы и речь я ему подготовил еще до событий. Но опять его
"недооценил"  -- он пошел.  Позвал  с  собой  Яковлева, Болдина и только что
утвержденного на заседании  Верховного Совета Бессмертных. И как ни в чем не
бывало   почти  два  часа  рассыпался  перед  американцами   и   другими   в
приверженности  новому  мышлению. А они,  как  ожидалось, не задали  никаких
вопросов...
     Приехал Игнатенко. Рассказал, что вчера вечером он, Яковлев  и Примаков
стали уговаривать Горбачева  съездить в Вильнюс, возложить венок,  выступить
там на Верховном Совете, пойти в коллективы, к военным и т. д.
     Горбачев  это  вроде  воспринял,  сказал:  сделайте к утру  тексты  для
выступлений  там.  Написали, утром положили на стол.  И  весь день Игнатенко
ловил  Горбачева, чтобы  узнать,  что  же он  решил.  М. С.  сделал вид, что
никакого  разговора с  этими тремя не было. Из чего Игнатенко сделал  вывод,
что  тот не "дезинформирован", как думают  многие, а осуществляет свой  план
запугивания  прибалтов.  Днем  в  Вильнюсе  военные заняли  еще  техническую
радиостанцию  и не  собираются  освобождать  ни телевизионную башню, ни  Дом
печати. А в Риге захватили военную школу и разогнали курсантов.
     Я  проснулся  в  пять утра  и  заснуть  больше  не  мог.  Обдумал  свои
намерения. Придя на работу,  продиктовал Тамаре шесть страниц  объяснений  с
Горбачевым, резко и откровенно, наотмашь  -- с выводом:  "я тоже ухожу". Вот
этот текст:
     "Михаил Сергеевич!
     Поскольку  перелом  наконец действительно  наступил и поскольку  трудно
было даже предположить, что он  станет таким печальным и постыдным, никто не
имеет права отмалчиваться.
     С некоторых пор мы, помощники, заметили, что Вы в нас не нуждаетесь. Мы
ничего  не  знаем  ни   о  Ваших   намерениях,  ни  о  Ваших  планах,  ни  о
предполагаемых  действиях  или  кандидатурах...  Наше  мнение  Вас  явно  не
интересует. Но это не значит, что у нас нет своего мнения обо всем этом.
     Я, который искренне  и верно отдавал  Вашему  делу все, что мог, считаю
своим долгом сказать Вам следующее.
     Ваша  речь в Верховном Совете  -- это знамение конца. Это совсем не то,
что  ждали  мир  и страна.  Это  -- не выступление великого государственного
деятеля  в  момент, когда под  вопрос  поставлено все  его  дело. Сумбурная,
косноязычная,  с какими-то странными впечатлениями от встречи с Прунскене, с
"фабулой" событий, о которых весь мир знает в десять раз больше. Было полное
ощущение, что  Вы  просто  не в курсе  дела  или  выкручиваетесь,  не  желая
сказать, чего Вы действительно хотите добиться.
     В этой речи не было главного -- политики.  А политика, как Вы  сами нас
учили, -- это всегда выбор. На этот раз выбор таков: либо Вы говорите прямо,
что  не  потерпите  отпадения  ни  пяди Советского  Союза и  употребите  все
средства, включая  танки, чтобы этого не допустить, либо  Вы  признаете, что
произошло трагическое, не контролируемое из Центра событие, что Вы осуждаете
тех, кто применил силу и погубил людей, и привлекаете их к ответственности.
     В первом случае это означало бы, что Вы хороните все  то, что было Вами
сказано и сделано на протяжении пяти лет. Признаете, что и сами Вы, и страна
оказались не готовы к революционному  повороту  на цивилизованный путь и что
придется вести дела и обращаться с народом по-прежнему.
     Во  втором случае  дело еще можно было бы  поправить во имя продолжения
перестроечного  курса.  Хотя   что-то  необратимое  уже  произошло.  Никакие
прокуроры и  следователи, к каким  бы  выводам  они ни пришли  на месте,  не
изменят той оценки  событий, которую дала международная общественность и все
политические эшелоны западного мира.  Не повлияют они и на наше общественное
мнение,  которое Вы  явно недооцениваете или просто  дезинформированы  о его
действительном содержании.
     Вы,  видно, не  знаете  отношения  к  Вам  в  народе  -- на  улицах,  в
магазинах,  в  троллейбусах,  на  митингах,  в  коридорах  и  курилках.  Вас
заваливают телеграммами (хотя Вам по  опыту прежних лет хорошо известно, как
это делается) от тысяч людей. Но мнения других десятков тысяч и миллионов Вы
просто "знать не хотите" -- они не вписываются в  Ваши намерения.  Знаете ли
Вы, что почти круглосуточно передают сейчас "Эхо Москвы" и даже  "Маяк"? Там
ведь расхожий  уже  термин:  "Горбачев и  его  клика". И это  на  весь  мир.
Вчерашняя  передача Ленинградского  телевидения повергла всех в ужас: гробы,
трупы, рыдающие  женщины, танки, вращающие башнями,  девочка,  вытаскивающая
из-под гусениц  зонтик,  и т. п. Это что, на политику не должно  влиять? Для
политики важны лишь телеграммы, лично для Вас подобранные?
     Разрушается  главное,  что  было  достигнуто  в  ходе  политики  нового
мышления,  -- доверие.  Вам  уже  теперь не поверят,  как  бы Вы  отныне  ни
поступали. Торжествуют те, кто  предупреждал: все это новое мышление -- лишь
личина,  которая  в  подходящий  момент  (или  когда  туго  придется)  будет
сброшена. Представляю себе сейчас настроение Буша, Бейкера, десятков других,
которые искренне доверяли Вам.
     Вы дали Ельцину и К° еще один, может быть, окончательный  шанс обыграть
Вас. Ведь то, что он заключил соглашение с прибалтийцами и обратился в  ООН,
создал "совет четырех" -- с Украиной, Белоруссией и Казахстаном, -- где "нет
места Центру", означает, что новое государственное образование, как бы потом
ни назывался  Советский  Союз, понесут они в мировое  сообщество --  в обход
Вас,  вопреки  Вам и  против Вас. Вы  начали  процесс  возвращения страны  в
цивилизацию, но он уперся в Вашу же установку о "едином и неделимом". Мне  и
другим Вашим товарищам  Вы  не  раз говорили, что русские никому не  простят
"развала  империи". А вот Ельцин от имени России это нахально делает. И мало
кто  из  русских  против  этого  протестует.  Даже  "полозковни-ки"  в   его
собственном   парламенте    не   осмеливаются   сколько-нибудь    эффективно
протестовать.
     В результате Вы обрекли себя на политику, цели которой можно достигнуть
только силой.  И тем самым вошли в противоречие с провозглашенной Вами самим
философией.
     Вы ведь  не раз  публично заявляли,  что,  до  тех пор пока Вы на своем
посту, Вы не допустите вооруженного насилия над людьми. Пусть Вы "не знали",
не  разрешали  стрелять и  давить танками  в ту ночь  в Вильнюсе. Но то, что
произошло, --  результат Вашей политики,  Вашего  нежелания  отпустить Литву
подобру-поздорову.
     В Москве и  в других городах, как объявлено вчера по радио, по  призыву
Совмина РСФСР в среду  будет "предупредительная  политическая забастовка". В
воскресенье -- массовая манифестация во главе с Ельциным, которая завершится
на Старой площади. Лозунг: "Горбачева и его команду -- в отставку".
     Вы знаете  резолюции Президиума Верховного Совета Украины,  Моссовета и
Ленсовета и прочее и прочее. Но что-то  не слышно  демонстраций  в поддержку
действий,  осуществленных  в  Литве.  Политику  там  и  раньше  было  трудно
оправдывать, а теперь  --  после  14 трупов и сотен искалеченных  --  вообще
немыслимо, если есть совесть.
     Единственное обоснование, которое формально звучит для кого-то, впрочем
очень немногих,  -- это что Ландсбергис  и К°  нарушают Конституцию СССР. Но
ведь  кому, как  не Вам,  знать, что законность  бывает "всякая". И  если ее
требуется насаждать танками и  БТР, то...  это  мы  уже проходили. Это -- не
законность  правового государства, которая,  согласно Вашим же утверждениям,
может быть результатом лишь демократического процесса.
     Полтора года назад в Крыму, когда прибалты выстроили тысячекилометровую
живую цепь  со свечами, я,  если  помните, сказал Вам: остановить их уход из
СССР  можно только  танками.  Вы  от  меня  отмахнулись.  Теперь  мы  это  и
наблюдаем. Спрашивается, для чего  и для кого это нужно? Перестройка ведь --
для человека! И если 150 тысяч или сколько их там из трех с лишним миллионов
населения  Литвы хотят оставаться в Советском  Союзе, то это не  значит, что
ради  них  во  главе  со Шведом и  Бурокяви-чюсом  можно  так  обращаться  с
представителями   другой  части   республики.  Оправдания,   которые   вчера
попытались  представить  Пуго  и  Язов,  прозвучали  жалко  и  позорно.  Они
дискредитируют Вас, представляют Центр в нелепом виде. Впрочем, Вы повторили
их  "логику". А  она -- как на деревенской  улице: меня, мол,  побили (когда
депутация  Комитета  спасения явилась в  Верховный Совет  Литвы),  я  позову
большого брата, и он вам покажет!
     В государстве,  которое  заявило, что хочет быть и становится правовым,
невозможно  заменять  политические  и   юридические  оценки  рассказом,  как
общественная  организация,  возмущенная радиопередачами, позвала  на  помощь
войска  и они вместе пошли  на  штурм телебашни. Это  все равно что какая-то
группа  в Москве, которой не понравится  "Взгляд" или "120 минут", попросила
бы  знакомого  командира  полка  или  дивизии выделить  ба-тальончик,  чтобы
осадить  Останкинскую башню  и выгнать  оттуда  весь  персонал.  А  если  бы
милиционер у входа стал  стрелять, то тогда пошли бы в ход  танки? Вот ведь,
по существу, чего  стоят объяснения,  которые услышали наш парламент и  весь
мир.
     Словом,  ради сохранения Литвы  в СССР  Вы  собственными  руками губите
дело, которое,  как  правильно Вы многократно утверждали,  призвано изменить
мир.
     У  меня  такое  впечатление,  что Вы  не читаете  даже  шифровок  из-за
границы, которые ломятся от протестов,  возмущения,  гнева,  разочарования и
угроз разорвать  все  намеченные связи  с  нами -- со стороны  правительств,
партий, общественности. Картина (в том числе и  у оград наших  посольств) --
какую мы уже вроде бы и позабыли со времен Сахарова в Горьком.
     На этом  фоне утверждение членов  кабинета  в Верховном Совете выглядит
какой-то  странной фантасмагорией: назначается правительство  для  непонятно
какого государства.  О  Союзном  договоре  в  Вашем  варианте  можно  теперь
позабыть.
     Я достаточно  хорошо Вас знаю,  Михаил Сергеевич, чтобы предвидеть, как
Вы отреагируете на  эту записку: мол, вот и еще один "отвалил", не выдержал.
Пусть  так. Но заподозрить меня на 70-м  году  жизни  в каких-то амбициях, в
тщеславных,  честолюбивых соображениях Вам будет  очень трудно. Вы ведь меня
тоже немножко узнали, хотя и не очень-то интересовались мной.  Я под себя не
греб  и ничего лично  для  себя не искал. Смысл этого моего послания состоит
вот в  чем: я верой и правдой служил "тому" Горбачеву -- великому новатору и
автору перестройки. А сейчас я его не узнаю и не понимаю.
     Я тяжело  пережил Прагу.  Осуждал  в  душе,  среди своих друзей и перед
дочерью -- тогда еще школьницей. Сказал ей: "Запомни: великая страна покрыла
себя позором,  и не будет нам  прощения".  Я не  скрывал в кругу сотрудников
Международного отдела ЦК своего крайнего возмущения вторжением в Афганистан.
Хотя моральную ответственность за политику, которая вела к тем интервенциям,
я нес лишь в той мере, в какой  можно ее возложить на, в общем-то,  рядового
аппаратчика. Но к политике  последних пяти лет я имел прямое отношение.  Это
была политика, которая  исключала повторение чего-либо подобного 1968 и 1979
годов. Оказывается,  нет. И иметь прикосновение к политике, которая  несет в
себе возможность измены самой своей сути, я не могу.
     Михаил Сергеевич! С тех пор  как я оказался "при  Вас", мне никогда  не
приходило в  голову, что мне  опять, как при Брежневе  и  Черненко, придется
испытать  мучительный  стыд  за  политику советского  руководства.  Увы! Это
произошло...
     С уважением А. Черняев".
     Тамара  сначала  отказывалась  стенографировать,  а  потом,  отпечатав,
спрятала в свой сейф. Говорит мне: "Вы наносите ему удар и с этой стороны. А
он к вам так относится!" У женщин своя хитрость: может,  она меня,  а не его
жалеет? Пришел Брутенц. Она ему рассказала и  спросила, что  он  думает. Он,
конечно, посоветовал "не торопиться". Каждый думает и о себе...
     Прослушал  я  умное  выступление  Бессмертных  при утверждении  его  на
Верховном Совете и заколебался в своей решимости "сделать Горбачеву ручкой".
Политика действительно грязная  вещь,  и все равно ведь за всю свою жизнь не
отмыться. Хотя как сказать. Главный  поступок может многое искупить, но вряд
ли что исправит. Ведь  жест  --  это  поступок.  Шеварднадзе своим поступком
никак не повлиял на Горбачева, наоборот, чихать он хотел на  такие жесты. Но
как  только соприкоснешься с  новой  информацией о событиях, душа сжимается:
раздавило девушку танком, в упор из танка по старику и т. п.
     <i>16 января</i>
     Сегодня последний день  сессии  Верховного  Совета.  У  Горбачева  была
последняя  возможность "управиться" с Литвой, а значит, и  со своим  имиджем
как лидера  перестройки.  Он даже поручил  утром  Примакову набросать текст.
Женя  с Игнатенко набросали,  разумеется, в осуждение происшедшего. Но М. С.
не  воспользовался.  И после отчета  Дементея, который  возглавлял делегацию
Верховного  Совета  (Олейник  и Тер-Петросян)  в  Литву  (отчет  их  пустой,
формальный),  и после "развернувшейся дискуссии" предложил ... приостановить
действие  закона о  печати и  ввести  в  каждый  орган  цензора  из  состава
Верховного Совета. Поднялся шум.  М. С. не  стал настаивать. Но замысел свой
обозначил. Получилось, что он на стороне тех, кто убивал в Вильнюсе, -- есть
что скрывать, не показывать.
     Невзоров сделал в  Вильнюсе телевизионную передачу. О штурме омоновцев.
Черносотенная совершенно передача. Верховный Совет постановил ее показать, а
другие "зарисовки" из Вильнюса не показывать, в том числе иностранные.
     Примаков сегодня подал заявление об отставке. М. С. ему ответил: "Я,  а
не ты буду решать с тобой".
     "Московские новости" во главе с Егором Яковлевым в полном составе вышли
из КПСС. ИМЭМО во главе с директором Мартыновым принял резолюцию, осуждающую
события.
     Ответа от Горбачева на  наше  предложение встретиться  с помощниками не
последовало. Дочь Анна явно за то, чтобы я "ушел". Сегодня впервые увидел ее
после возвращения из Копенгагена. Вкратце изложил ей свое видение Горбачева,
в  котором действует уже одна логика -- удержаться у власти любой ценой. Его
новое выступление против Ландсбергиса и по поводу пресс-конференции Ельцина,
как и предыдущее в Верховном Совете,
     -- сумбурное, не по делу, мелочное и "личностное".  Совсем не на уровне
момента.

     <i>17 января</i>
     Началась война в  Персидском заливе (сухопутный  вариант).  Я в этом не
сомневался. Меня разбудили в 4  утра. Поехал в Кремль. Зашел к Примакову  --
там Дзасохов и Фалин. Начали сочинять заявление Горбачева.
     Часов в 7 в Ореховой комнате  М. С. собрал -- у меня "челюсть отвисла",
когда я  вошел,  -- членов  Политбюро, секретарей ЦК...  Все возвращается на
круги своя, подумал я, это симптом. Был, конечно, и Язов,  который, разложив
карту на столе, показывал,  что и как, по  его мнению, будет (кстати, угадал
точно).
     Знали  бы   американцы...   Ночь.  Чрезвычайная  ситуация...  Собрались
дилетанты в вопросе, который предстояло обсуждать. В апартаментах президента
-- ни факса, ни прямой связи со службой информации. Стенографистку ждали еще
полчаса. Перепечатывали  две  страницы заявления  с  поправками. Это  заняло
больше часа. Горбачев спросил  у Язова: "Ты когда  "увидел"? ("В  смысле  --
узнал по данным военно-технической разведки о начале американской атаки.) --
"Не  увидел -- услышал. Час спустя  после начала".  Засекли  разговор Б-52 с
"Милуоки" (авианосцем).
     Вот в какой компании М. С. решал вопрос в связи с событием, последствия
которого,  с  точки  зрения  перегруппировки  всех  мировых  сил,  состояния
противоречий и факторов, могут превзойти результаты мировой войны.
     Не знаю,  соврал  Игнатенко или  правда  -- он сидел рядом  с одним  из
секретарей ЦК, -- когда  по ходу  разговора было упомянуто  о  кораблях, тот
наклонился и спросил у него: "А при чем тут суда? Разве там море близко?"
     Кстати, собрал всех Болдин, машины послал по дачам. Но меня не вызвал и
не  предупредил.  Это  Примаков  мне  позвонил  и  сказал,  что  собираемся.
Любопытно: все же я международный помощник  президента, и всем известно, что
завязан на эту проблему.
     После того как Горбачев часам к 9 утра всех отпустил, он  вдруг поманил
меня  в  кабинет. Разговаривал  о  Литве.  Я понял:  дошло до  него  о  моих
разговорах  и  намерениях. А  тут  "Московские новости"  рванули:  "Кровавое
воскресенье" и текст обвинения Горбачеву, подписанный примерно 30  деятелями
--  от  Абуладзе до  Карякина,  от  Бовина до  Гельмана, почти всеми бывшими
любимчиками Горбачева. На него произвело впечатление.  Накануне, представляя
в МИДе Бессмертных, он сослался на эту статью, сказав: "Вот уже преступником
и убийцей назвали меня".
     Мне  это  показалось  подонством:  эта публикация  плюс начало войны  в
Персидском заливе  охладили желание  вручить ему текст об отставке,  который
Тамара  заперла  в  своем  сейфе и  бдительно  от  меня  охраняет.  Горбачев
заговорил вроде сожалея,  что  все так случилось. Мол, такое противостояние,
такой раскол, такая вражда в обществе, стенка на стенку пошли. Я ему говорю:
"Ну и пусть дрались бы между собой  даже до  смерти. Но зачем танки-то? Ведь
это гибель  для вашего  дела. Неужели Литва стоит таких  свеч?!"  --  "Ты не
понимаешь,  --  произнес  Горбачев.  --  Армия.  Не  мог  я  вот  так  прямо
отмежеваться и осудить, после того как они  там в Литве столько поиздевались
над военными, над их семьями в гарнизонах".
     Вот именно, подумал  я.  Это только подтверждает анализ ситуации: М. С.
попал в объятия "петрушенков--алкснисов"  против своей воли и  оказался  без
базы. И  вынужден  следовать логике  защиты власти  во что бы  то ни  стало.
Опасности  не  чувствует.  Назавтра  грядет  забастовка, а в воскресенье  --
демонстрация в Москве под лозунгом "Горбачева в отставку". Но зачем все-таки
он меня позвал: поработать со мной на фоне того, что Петраков с Шаталиным не
только  ушли, но и подписали ту самую статью в "Московских новостях", где он
назван убийцей? Не хватает ему, чтобы и Черняев ушел, "самый преданный"?..

     <i>18 января</i>
     Три разговора Горбачева по телефону.
     С Миттераном. Звонил тот. Содержания нет. Видно, надо было обозначиться
рядом с Горбачевым в дистанцировании от прямолинейности и бескомпромиссности
Буша в Персидском заливе;
     С Колем. Звонил М. С. ему. Поздравил с избранием канцлером объединенной
Германии. Они на "ты": Миша, Гельмут. Опять объяснялись в любви и  верности.
Коль  говорит, что он не  верит,  будто  Горбачев отвернул от перестройки  и
перешел в  лагерь  правых  из-за  Литвы. Заверил,  что  будет все  так,  как
договорились на встречах в Архызе, Москве и Бонне.
     С Бушем разговор был поначалу холодный. М.  С. не счел нужным похвалить
его за то, что тот взял на себя войну -- за всех.  Не соболезновал по поводу
погибших уже парней. Сразу перешел к своей теории двух фаз: на первой победа
уже есть  (Хусейн политически  дискредитирован, военный  потенциал подорван,
опасность  гегемонизма в  регионе снята)  и  зачем  дальше  убивать других и
подставлять своих парней?
     Изложил  свой план:  пауза в военных действиях при условии, что  Хусейн
объявляет  об уходе из  Кувейта. Дать  после  этого  обещание на  проведение
переговоров по всем проблемам.
     Буш не согласился. Последовал "технический" разрыв связи. На самом деле
Бушу, очевидно, надо  было посоветоваться со своими. После включения сказал:
не  верит,  что  Хусейн  пойдет  на такой  план.  У  Горбачева,  я  заметил,
настроение: раз, мол, так -- ладно, валяй, потом расскажешь, как было.
     Утром  я  устроил Горбачеву  сцену в присутствии  Бессмертных, Павлова,
Примакова, Игнатенко:  "Опять  Болдин не предупредил меня,  что  в  Ореховой
комнате собираются  для обсуждения войны  в Персидском заливе. Что, я  уж не
нужен в международных делах? Мое мнение не интересно в этом важном вопросе?"
Горбачев стал  сводить  все к шутке. Ругнул Болдина.  Впрочем, оправдав  его
тем,  что помощники  автоматически на такие совещания являются и приглашений
не требуется. "Вот,-- говорит,-- все  меня подозревают. Но  если  уж Черняев
стал подозревать, значит,  дело зашло в нашем обществе далеко". Это  сказано
на  фоне  упомянутого  выше  выступления  30  интеллигентов   в  "Московских
новостях",  а  потом  еще  116  интеллигентов,  в  их  числе лично близких к
Горбачеву,  в  "Российской  газете".  Потом  еще  одной группы  --  вчера  в
"Комсомолке".  Было и еще одно коллективное заявление в "Российской газете",
где восхвалялся Ельцин: он, мол, спас честь русского человека,  в отличие от
Горбачева, который опозорил. Плюс к этому  уход Петракова, ворчание и угрозы
об отставке  со стороны Яковлева, заявление Примакова,  бесконечные интервью
Шаталина в  газетах, где он кроет  Горбачева, и разговоры с ним (Горбачевым)
Виталия Игнатенко. На  этом фоне Черняев вроде последний редут; все бросают,
все  изменяют.  Он почувствовал, что я на  пределе. Однако, повторяю, сейчас
удерживает  меня при  нем Персидская война. Между  прочим,  подбросил  такую
байку:  в какой-то канадской газете какой-то неизвестный ему миллионер зовет
к  себе,  обещает пожизненно загородный  дом и пожизненную  пенсию.  Хохмит:
"Может, поедем? Вместе мемуары будем писать".
     В  "Курантах" вчера  отрывки из книги  Лигачева о  том,  как  он сделал
Горбачева  Генеральным  секретарем.  Называется  книга  "Рождение  и  гибель
перестройки".   Радуется   автор,  что  наконец   после  Литвы   перестройка
возвращается  на  правильный путь,  т. е. тот, который всегда указывал  Егор
Кузьмич.

     <i>19 января</i>
     Сегодня  весь  день -- на работе. Готовил материалы к визиту в  Японию.
Судя по вчерашнему разговору Горбачева с Бушем, визит в Москву президент США
пока  еще  не отменяет. Хусейн до сих пор Горбачеву не  ответил на его план.
Американцы продолжают колошматить Ирак.
     20 января, воскресенье
     Начал  новый толстый блокнот.  "Скорее  всего этот "том" --  последний.
Вчера, уже около полуночи,  после празднования дня  рождения подруги явились
обе (Т. и  Люда). "Хорошенькие!"  И мы до 4 утра  под одним  одеялом  лежали
втроем. О чем говорили -- вспомнить уже не могу.  Но в этом и прелесть жизни
-- в  обаянии  женского  начала,  в  наполненности женской  красотой,  когда
телесное соприкосновение и просто любование облагораживает и вносит смысл во
все твое гнусное существование.
     Утром Люда мылась в ванной. Я приоткрыл дверь. Она хотела вскрикнуть --
но остановилась, боясь выдать нас, успела  только заслониться, нагнувшись. И
-- как мгновенная фотовспышка -- до сих пор в глазах: ее великолепные  груди
-- тесно одна к другой. И улыбка... Я прикрыл дверь.
     Позже  она сказала: "Ох,  Анатолий Сергеевич,  видели бы вы меня лет 10
назад!  По  улице  нельзя  было  спокойно   идти:  мужики  останавливались".
Представляю себе!.. Но она и сейчас редкостно красива.
     Днем уехал один в Успенку и гонял на  лыжах около трех часов. Именно --
гонял, потому что скольжение было такое, что диву давался самому себе -- как
это можно в 70 лет  так бегать  на  лыжах! Легко и в удовольствие, почти  не
снижая гоночной скорости.
     В Крещенские морозы всего минус 3 градуса.
     Вот и все мое  счастье. Как только "исчезают" мои женщины, наваливается
тоска и ожидание  -- когда опять. Точит неотступно  и все  сильнее чувство к
Люде.

     <i>21 января</i>
     Ночью  меня  разбудил Бишер (зам. председателя правительства Латвии). В
паническом тоне сообщил, что омоновцы атаковали здание МВД в  Риге,  четверо
убитых,  восемь  раненых.  Что  я мог  ответить?  Утром  я  написал об  этом
Горбачеву. Ответа не получил. И вообще  достать его было невозможно. Он весь
день  совещался то с Рюйтелем (чтобы в Эстонии не  произошло того  же, что в
Вильнюсе и  в Риге), то возлагал венок Ленину, то опять и опять закрывался с
Пуго,  Язовым,  Крючковым и  т.  п. Вместо  того чтобы  выйти  на  трибуну и
изложить свою позицию -- позицию руководителя великой державы.
     Российский  парламент.  Чрезвычайная  сессия.  Ельцин  -- с докладом  о
ситуации в стране, в  общем "взвешенном", как теперь  принято  говорить, без
прямых оскорблений  в адрес Горбачева и  без призывов его свергнуть (как это
он сделал  вчера на Манежной площади  перед тремя тысячами  людей). Впрочем,
тем опаснее для М. С.
     Наши попытки (Примакова, Игнатенко и мои) выйти  на Горбачева и всерьез
поговорить  ни  к чему  не привели.  Средства массовой информации уже выдают
официальную   версию:   в   Риге   был    бытовой   конфликт:   изнасиловали
женщину-омоновку, терпение у  людей лопнуло и  т.  п. Словом,  переводят  на
кухонный уровень. В то время как политическое значение -- в реакции  мира на
эту бытовку.
     По  радио идет  передача  о  заседании  российского  парламента.  Много
говорят и дельного, но почти каждый кроет Горбачева и метит в  самые больные
места.  В  том числе:  мол,  вот  Ельцин, как  только  произошли  в Вильнюсе
события, сразу  поехал на место... В отличие от Горбачева, который молчит  и
отсиживается.

     <i>22 января</i>
     Продолжали  (я, Примаков и Игнатенко) уламывать Горбачева  выступить по
Литве и Латвии в Верховном Совете. Вчера вечером он согласился только на то,
чтобы  мы к нему явились  в  10  утра. Явились.  Он  сразу  же обрушился  за
вчерашнее на российский парламент. Потом стал  рассказывать, как он улаживал
дело с Рюй-телем, а сейчас ждет Горбунова и Рубикса.
     Согласился,  чтобы мы сочинили проект  его выступления в Литве. Дал мне
вариант, подготовленный Шахназаровым (значит, еще вчера подумал об этом). За
полчаса я, вернувшись к себе, сделал текст на пяти страницах. Кое-что взял у
Шахназарова. К  13.30  М.  С.  собрал  для разговора  о  Персидской  войне в
Ореховой комнате. Были Язов, Крючков, Пуго, Бессмертных, Примаков, Белоногов
(зам.  министра  иностранных  дел),  я  и  Игнатенко.  Обсуждали   ситуацию.
Договорились:  я  пишу проект  письма  Бушу, Бессмертных --  Бейкеру. С моим
предложением  пригласить  Буша  вместо  его   визита  в  Москву  встретиться
где-нибудь по  типу Хельсинки, накоротке,  М. С. пока не  согласился.  После
этого  Примаков,  Шахназаров, Игнатенко  и  я  сели  за текст выступления по
Литве. Горбачев  стал передиктовывать по  моему  варианту.  Выбросил кое-что
"самое интересное", в том числе  одобрение воскресных митингов как выражение
живой демократии.  Но осталось  главное: события в Риге и Вильнюсе -- это не
его, Горбачева, политика. Это спонтанные вещи, результат кризиса и нарушения
законов  самими  властями.   Отмежевался.  Выразил   соболезнование.  Осудил
апелляцию к  армии в политической борьбе,  использование  войск без приказа.
Словом, все, что нужно было сказать неделю назад. Тогда, может быть, не было
бы ни событий в Риге, ни митингов в Москве, ни проклятий, ни бегства от него
интеллигенции,  ни  беспокойства  на  Западе   с   угрозой   отказаться  нас
поддерживать.
     Но  М.  С. в  своем репертуаре -- всегда опаздывать. В "Комсомолке"  --
обращение Шаталина к  Горбачеву с требованием уйти в  отставку. Опубликовано
очередное  интервью Петракова итальянской газете "Стампа" -- в этом же духе.
Подонство  это,  самовыражение   на  уровне  мелкого  тщеславия,   на  грани
предательства:  ведь  они-то  знают  Горбачева,  знают,  что он  не  изменил
принципиальному курсу, а просто в очередной раз неудачно маневрирует.

     <i>24 января</i>
     Мэтлок  с утра попросился к Горбачеву. Я уговорил  его  принять  посла.
Оказалось, очень важная  встреча.  М.  С. (прослушав перевод письма от Буша,
принесенного Мэтлоком) целый час убеждал его, что  Буш неадекватно реагирует
на  Прибалтику,  похоже,  готов  пожертвовать уникальными отношениями  между
ними,  без  которых  в  мире  "ничего не  было  бы".  Занимался  толкованием
некоторых выражений письма Буша. Мэтлок,  хоть и хорошо знает  русский язык,
но нюансов  иногда не чувствует.  Поэтому  в переводе можно было понять так,
что  Буш уже ввел санкции  против нас, в то время  как  Мэтлок  уверял,  что
введет, если Горбачев "не исправится".
     Опять приходил Андрей Грачев. Я все выжидал, не говорил Горбачеву о его
отказе стать руководителем международного отдела при  президенте.  А сегодня
сказал. При всем уважении к Андрюше, к его интеллигентности что-то заскребло
у меня в душе по поводу его настойчивости на этот счет.
     В  связи с Грачевым как-то иначе, чем первоначально, воспринял недавнюю
статью в "Московских новостях".  Называлась она "Смотрите,  кто ушел".  Суть
такова: ушли  Шеварднадзе, Яковлев, Бакатин, Петраков, Шаталин... И Горбачев
остался оголенным в интеллектуальном отношении. Предпочел окружение серости.
Но, господа, ни Шаталин,  ни Петраков,  ни тем более  Бакатин ведь  никакого
особого интеллектуального  капитала не  внесли в  перестройку или не успели.
Что  касается  Черняева, то  он  за  пределами  интеллектуального  окружения
потому,  что  не  предал. Стоило  бы  мне подписать  одно из их обращений  и
манифестов  с  осуждением  Горбачева, и  я сразу бы  превратился в  большого
интеллектуала. Хорошо, что  Тамара  "зажала" мое  письмо Горбачеву.  До чего
мелкотравчата наша интеллигенция, до дыр изъедена тщеславием.

     <i>25 января</i>
     С  утра  составлял  ответ Горбачева  Бушу, который  завтра  Бессмертных
повезет  в  Вашингтон. В стиле:  Джордж,  как  же  это  ты из-за  Литвы  мог
поверить, что я изменил перестройке? И т. п.
     Вечером М.  С. позвал к себе вместе с Бессмертных. Прошелся  по тексту.
Убрал  наиболее  "живые  места". Потом я  стал  ему  выдавать  всякие  чужие
просьбы,  в  частности от  других помощников.  Он  мне  говорит:  "Ты  какую
зарплату  получаешь?  Такую же, как  они?  Ну так  вот: не  выступай в  роли
адвоката и ходатая.
     --  Но  они  ко мне идут...  Если  не  через меня, вам  не передадут их
бумажки.
     -- Ты такой же, как они.
     -- Хорошо. Из этого буду исходить...
     -- Но отличаешься фактическим положением. -- И обращаясь к Бессмертных,
указывая   на  меня,   сказал:   "Я   его  хочу   назначить   помощником  по
государственной безопасности, секретарем и членом Совета безопасности".
     -- А что это такое -- секретарь Совета безопасности? -- спросил я.
     -- Там посмотрим.
     -- Но  если  посмотрим и увидим,  что  это связано с  административными
обязанностями, я отказываюсь. Как администратор я ноль.
     -- Ладно, ладно.
     --  Не  ладно...  Еще  как  "научный  руководитель"  (это  заметили   в
университете) или как  руководитель консультантской группы  (это заметили  в
Международном отделе) -- тогда куда ни шло, но как распорядитель
     -- увольте.
     -- Ладно, -- и выпроводил нас обоих.
     В предбаннике Александр  Александрович  стал  меня бурно уговаривать не
отказываться. Не дай Бог на этот пост попадет кто-нибудь такой -- гибель для
всей внешней политики.
     -- Да, но вы не  сравнивайте с американским Советом Безопасности. Здесь
ведь будет все -- от экономики и здравоохранения до МВД.
     Долго препирались.  А  когда  пришел  к себе,  Примаков тоже стал  меня
уговаривать по телефону. Размышляю: зачем мне это? Завалить дело  напоследок
жизни... Или это с его стороны награда "за верность", несмотря на Литву?
     Позорная  акция  с обменом денег. Будто  М.  С. решил играть ва-банк со
своим авторитетом. Такое унижение народу! Через эти "полсотенные" проверяют,
меняешь   ты  честно  ли   заработанные  деньги...  Выплеснулось  все   наше
люмпенство,  переделыцина,  хамство,  зависть  и  паскудство.  Идем  вроде к
"свободной экономике" и в то же время велим заглядывать в чужие кошельки и в
каждом видим жулика и ловчилу. А сколько унижений и мытарств для стариков!

     <i>26 января, суббота</i>
     Был на работе.  Информация  с  войны.  Кажется, приближается  развязка.
Кровавая  развязка будет. Американцам никак нельзя тянуть.  Но конец и итоги
будут совсем не те, какие предполагали,-- наказание  агрессора. После такого
наказания наказывать кого-то другого таким способом -- пороха не хватит.
     Забыл,  между  прочим,  вчера  отметить...  Когда  сидели  у  М.  С.  с
Бессмертных, речь зашла о Бронфмане. М. С. и говорит: "Вот мне его все время
сватали;  прими да прими. Принял! А он вон каким оказался. До меня лобызался
с  Ельциным. И туда же вернулся от меня. Только и делов у него...  Ну что ж,
нашел  подходящего партнера. И вообще посмотрите, кто его окружает, кто  его
команда: "евреи -- все евреи".
     Я прикинул в уме, кого  знаю из этой команды: действительно, в основном
так. И "тушинские перелеты" совершают главным образом они,  в том числе один
мой хороший знакомый, о  котором Бронфман сказал, между  прочим,  следующее:
"Когда я познакомился с этим  господином лет пять назад, он уверял меня, что
он русский. А  теперь с такой же горячностью  доказывает, что он еврей". Да,
на евреев  пошла  мода. Самые противные их качества  вылезают сейчас наружу.
Еврейская   печать   очень   сильно  провоцирует  бегство  интеллигенции  от
Горбачева.

     <i>28 января</i>
     Писал письмо Горбачева к  Андреотти  -- мидовский проект опять  дерьмо.
Идет  информация:   Запад  от   нас  отвернулся,   перестроечная   атмосфера
испарилась, все  ждут  нашего краха.  Внутренняя  же  информация все  больше
убеждает, что из всей государственности у Горбачева остались только  армия и
КГБ. И он все откровеннее склоняется пользоваться ими. Морально-политическая
его изоляция  -- это факт, все держится  на инерции. Страна просто не знает,
что с собой делать.
     Деньги отобрали. Но москвичам, даже меняя, не выдали взамен 50 рублевых
купюр  на зарплату:  банкнот не хватает.  И  боятся их печатать, потому  что
неизвестно, какой герб будет, и как будет называться страна. Не говоря уже о
том, какого вождя придется ставить на купюрах.

     <i>29 января</i>
     В  письме Андреотти  я, между  прочим, сделал такой  пассаж: "человеку,
который лучше  других  понимает  нас и может остановить  разложение хорошего
отношения к  СССР,  спасти  европейский процесс и  подготовить  всех  нас  к
устройству мира после  Персидской войны".  М. С. сильно правил  текст: убрал
все самое "душевное".
     Бессмертных уломал Буша  и Бейкера остановить экономические репрессалии
из-за Литвы. Американцам мы еще нужны -- чтобы добить Хусейна.
     Крючков принес  Горбачеву  какую-то очередную липовую информацию, будто
США  вот-вот ударят  ядерным  оружием  по  Хусейну.  Толя  Ковалев с  подачи
Крючкова  тут же  сочинил заявление МИД СССР с протестом. Я  просил прислать
мне... Сопроводил ядовитой запиской и  направил Горбачеву.  Он вернул  мне с
резолюцией: "До  особого  случая".  Дурачье  все-таки  у нас  в  ведомствах!
Элементарно не могут сопоставлять большую политику  с тактическими играми  в
пропаганду.
     Приходил прощаться  Петраков. Расстались "по-товарищески". В напутствие
я ему посоветовал больше не хлопать дверью.  Обычно это делается один раз, а
не 4 или даже 5. Впрочем, сказал ему: "На вашем  месте я поступил бы так же,
если  бы М.  С.  изменил  внешнюю политику"  (за  которую  я  чувствую  себя
ответственным).
     В "Советской России" похабная статья о  Шаталине "Люмпен-академик". Но,
может  быть, и  впрямь он  такой  же  ученый,  как  Пономарев, Егоров  и  им
подобные, т.  е. исключительно для своего времени? Похоже. Общение с ним  не
убеждает, что он ученый в нормальном, интеллигентском смысле слова (т. е. не
от слова наука, а от слова ученость).
     Мы с Игнатенко явочно пошли к президенту и устроили ему сцену по поводу
"инициативы" Язова  и Пуго  с патрулированием городов. М. С. кричал на  нас:
"Лезете  не  в  свое  дело.  От  безделья,  что  ли?  Не  понимаете!  Ничего
особенного!  Нормальная практика.  И  вообще мечетесь,  паникуете,  как  вся
интеллигенция: одной ногой там, другой здесь".
     Я  не сдавался,  твердил, что это дело Советов,  верховных и городских,
приглашать солдат патрулировать. Иначе -- это введение военного положения, а
значит -- антиконституционно. Он злился, бросал всякие аргументы, из которых
следовало, что мы с Игнатенко ничего не понимаем. Я стоял на своем:
     -- Мы из вашей команды и должны знать ваши намерения, ваш маневр.
     -- Когда надо, скажу, какой у меня маневр.
     -- Так невозможно работать.
     -- Возможно!
     -- Нет, невозможно. Если вы хотите настоящей работы, мы должны узнавать
такие вещи не из газет. -- И т. д. в этом же "высокогосударственном" духе.
     А  вечером  позвонил  мне,  сообщил, что подписал  указ, где упорядочил
патрулирование ... с учетом позиции местных и верховных Советов.
     Он почти уже не  читает газет. И информация у него главным образом типа
"кто чего скажет".  Но "говорить",  как известно, имеет право не всякий, тем
более  с глазу на глаз. А это:  Лукьянов,  Язов, Крючков, Пуго. Таков теперь
круг его "реальных" советников.

     <i>30 января</i>
     Принимал я финского посла. Хвалил Койвисто от имени Горбачева. Пообещал
письмо от Горбачева и даже дату визита Койвисто к нам. В самом деле, если бы
Финляндия заняла в прибалтийских делах, скажем, датскую позицию, нам было бы
много хуже.
     "Московские новости": номер за номером --  разгромные  статьи против М.
С. Тут и обмен денег, тут и Литва, и конец перестройки. На обложке -- солдат
на БТР и заголовок: "Перестройка кончилась. Привал!" И т. д.
     Народный  депутат  РСФСР  Тарасов  в  "Вечерке"  пишет,  что  М.  С.  в
переговорах  с  Накаямой  (мининдел Японии)  продал  четыре острова  за  250
миллиардов долларов... Теперь такое "кушают".
     Поздно  вечером вчера  М. С.  позвал нас с  Шахназаровым  редактировать
статью о  референдуме. Там уговоры, почему не надо разрушать Союз. Кстати, в
ней уже нет "социалистического выбора". А за два часа до этого на Политбюро,
куда  вдруг  пригласили помощников, московский первый  секретарь Прокофьев и
другие требовали от Горбачева, чтобы он  завтра на  Пленуме ЦК прямо заявил:
речь, дескать, идет уже не о борьбе за власть, а об изменении  общественного
строя, о капитализме.
     Вообще  же Политбюро производит  странное впечатление -- будто партия в
подполье. Нахально ведут себя Рубикс, Бурокявичюс: качают права. Никто их не
одергивает.

     <i>1 февраля 1991 года</i>
     Вчера  был  Пленум  ЦК.  Я  не  пошел. Противно.  Рассказывали:  каждый
выступал в зависимости от  личного интереса, от степени проникновения в суть
событий, от  осведомленности насчет  того, что на самом деле думает Горбачев
сейчас и на будущее.
     А в общем, судя по отзывам, само проведение Пленума -- это демонстрация
того, что М.  С. возвращается  в "свою" среду  --  ибо другой, получается, у
него уже  нет. Ужасно. Ужасно, что  устами Ельцина глаголет истина. Вчера на
телевидении  в программе "Пятое колесо" он заявил: "У Горбачева уходит почва
из-под ног, мы присутствуем при агонии власти, режима... И это опасно".
     Насчет патрулирования, как  мы были правы с Игнатенко!  Одна республика
за   другой  запрещают   применение   указа   на   своей   территории,   как
противозаконное. Еще один удар  по  престижу президента...  наряду с обменом
купюр.
     Интерес  к работе исчез.  Сижу, закрывшись  в  кабинете. Впрочем, ходят
послы: английский, итальянский... Сегодня были японцы, стыжу их: "Как же это
вы   так?   Поверили   не  Горбачеву,  а  Ландсбергису".  Прямо-таки   истый
патриот-горбачевец, а в  душе уже не  верю  ему -- не как  человеку,  а  как
государственному деятелю. Он и импровизировать-то стал  мелковато.  В первые
2--3 года перестройки это было даже эффектно, а сейчас гибельно.

     <i>5 февраля</i>
     В субботу, 2  февраля,  сидели в  Ореховой комнате:  Горбачев, Яковлев,
Примаков, Медведев,  Шахназаров, Болдин, Игнатенко и я. "Тайный  совет",  --
произнес я к неудовольствию  Горбачева. Пошел свободный треп обо  всем, хотя
тему он обозначил: о положении в стране. Каждый давал свою оценку. Я говорил
главным образом о  том,  что  спасение в  ориентации  на  суверенную энергию
республик. И в конце опять и опять, как римский Катон, заявил: а  Прибалтику
надо отпускать! М. С. повел бровью.
     В понедельник --  на  работе. Письмо Койвисто. Ответ  Миттерану, письмо
Радживу  Ганди. Персидская война:  слежу, куда мы идем с нею и вслед за ней.
Би-би-си пристает с интервью.
     Беспрерывно  звонит еврейская  женщина  по поводу хасидских  рукописей.
Губенко   ее  отшибает.  Заговорила   красиво,  четко  поставленным   языком
высокообразованной московской еврейки. Жалуется,  что  Губенко  третирует ее
как   вульгарную   жидовку,  которая  нанялась   ходатайствовать  в   пользу
закордонной общины.  Потом, когда  я, реагируя, взял ироничный тон, сообщила
мне, что она самая умная и самая красивая в Москве женщина. Ну что ты будешь
делать  --  неистребимая это  еврейская  черта! Мне  даже  захотелось с  ней
пообщаться.
     Горбачев пожалел меня --  спросил  об отпуске. Это, оказывается, Болдин
сказал ему, что я на износе. Я напомнил о своей прежней просьбе: пусть лучше
дает  мне  день-два  отдыха,  когда захочу,  а отпуск в такое время -- вроде
неуютно.
     Звонил Арбатов. "Послал" его к ... Ельцину. Он не сразу понял, а поняв,
обиделся.  И кажется, теперь "все!" у нас с ним, после 30 лет товарищества и
даже временами дружбы.
     Хороший  разговор  у меня состоялся с  дочерью. Анна в лицах изобразила
мне "коллектив" в своем Институте международного рабочего движения  Академии
наук  СССР. Ободранные, внешне и внутренне потерянные люди, утратившие почву
под ногами, смысл жизни и работы. По  30--40  лет занимались  делом, которое
оказалось пустой, никому не нужной  белибердой. Очень ей противно там. А что
они, научные сотрудники, делают в течение дня? Часами сидят в буфете, теперь
там и водку дают.
     Анька  хороша,  красива,  умна  и необычно привлекательна. Вся такая...
состоявшаяся женщина.
     2 февраля  исполнилось 5  лет, как я  у  Горбачева. Всего пять  лет!  А
сколько наворочено -- весь мир вверх дном!

     <i>7 февраля</i>
     Утром я провел совещание экспертов по Персидскому заливу: Юра Мирский и
его  компания  (13  человек). Много умного наговорили. Хотя и эти, казалось,
узкие специалисты  делятся на западников и арабских  патриотов. Тем не менее
разговор  был  много  интересней  и  полезней  практически,  чем   вчерашнее
заседание  официальной  "группы по  Персидской войне" во главе с Бессмертных
(Язов, Примаков, Крючков).
     Переписал   проект   заявления   Горбачева   по   Персидскому   заливу,
подготовленный МИДом. Вернул его Бессмертных.
     Мою записку о Полозкове  Горбачев "разослал" Ивашко, Дзасохову, Шенину,
сильно подставив меня  таким образом.  А впрочем,  играет напрямую:  раз  уж
имеешь свое мнение,  не  бойся,  если  его  узнают  и те,  против  кого  оно
направлено.

     <i>9 февраля</i>
     Горбачев  по  моему  настоянию провел  заседание "группы по  Персидской
войне",  ибо Бейкер уже сообщил программу действий, Миттеран тоже. Все  -- в
благородных  выражениях.  А  тут  еще  Иран  подсуетился:  готов  "вершить",
предлагает посредничество.  Наши ортодоксы подняли публичный визг  по поводу
ужасов  войны.   Подтекст  очевиден:  Хусейн   --   союзник  и  олицетворяет
антиимпериалистические силы, а мы его предаем.
     Горбачев немножко  капризничал  по  поводу текста заявления. Зло шутил:
мол,  Черняев  недоправил  мидовский  вариант  в  смысле  заискивания  перед
американцами. А потом сам усилил текст именно в  этом плане, добавив, что мы
подтверждаем нашу поддержку резолюции Совета Безопасности ООН. Сегодня текст
заявления  пойдет в эфир.  Тут же Горбачев решил послать Примакова в Багдад.
Мол, сильный шаг, это тебе не предложение Крючкова -- опять  пригласить сюда
Азиза.
     Порассуждали насчет перспектив событий. Я поделился анализом экспертов,
которых собирал на днях у себя. Обобщенно это выглядело так:  войне приходит
конец. Хусейн  сдастся, как только  начнется сухопутное наступление  в обход
Кувейта. Будет выглядеть "почетно" -- перед лицом превосходящих  сил,  а  не
капитуляция! Рассчитывает выглядеть героем в  арабском  мире. Мол, осмелился
поднять  руку на  самого  (?) Голиафа и даже долбанул  ракетами по  Израилю.
Безответно! А  самолеты  он получит  обратно  из  Ирана.  Пленных гвардейцев
отпустят из Кувейта домой, хотя и без оружия. И опять у него -- армия, чтобы
править дальше. Поскольку всему миру придется заниматься арабско-израильским
конфликтом -- от  этого  не  уйдешь,-- Хусейн может  хвастать:  сколько  лет
"манежили" проблему, а он  сразу сдвинул ее с  места,  пойдя  на жертвы ради
"великого арабского дела" и "во славу ислама". Посмотрим, оправдается ли эта
"концепция".
     Решили заодно и о Варшавском Договоре.  Утром, еще по телефону, я начал
"отбивать"  мнение Дзасохова  и Политбюро, которые  настаивали на проведении
ПКК на высшем уровне  -- на том же уровне, "на  каком создавали" (подспудная
идея --  уговорить  участников  " что-то"  сохранить на будущее). Я  яростно
доказывал,  что  это  иллюзия.  ПКК  с  участием  Горбачева --  это похороны
Варшавского  Договора  по  первому  разряду.  Значит  --  срам,  значит   --
подставлять себя лишний раз под всяких петрушенко и алкснисов -- в прессе  и
Верховном Совете.
     Бессмертных  меня поддержал на совещании  "группы". В результате быстро
соорудили  телеграмму главам  стран  Варшавского Договора.  Язов,  поворчав,
согласился. Так что хоронить будем на уровне Минобороны и МИДа.
     Ельцин создал Президентский совет. "Интеллектуальная мощь России", -- с
восторгом  писала  одна  газета.  Он  сам  во  главе  в  качестве  ярчайшего
экспонента   интеллектуальной   мощи.  Туда   сбежались  все   замеченные  в
парламентских схватках. "Шуты  гороховые", -- как заметил академик Рыжов  --
член  горбачевского  Президентского  совета, добавив, что такие "советы" при
царях -- это чтобы резать правду матку.
     Политическое значение этой очередной инициативы -- убрать Горбачева. Ну
а потом уберут и эту жалкую трусливую публику, может  быть, даже прикладами.
И никто  не пикнет. Это тебе не на  Горбачева лаять! Разве что  Старовойтова
своими большими грудями встанет на защиту!!!

     <i>10 февраля</i>
     Вчера,  когда сидели в  Ореховой комнате по  поводу Персидской  войны и
Варшавского Договора, Горбачев, как всегда, отвлекался  на посторонние  темы
(многие из этого я  уже дюжину раз слышал). Но одну вещь он  сказал, которую
стоит здесь  пометить, -- о  вмешательстве  армии  в гражданские  конфликты.
Обращаясь к Язову,  говорит:  "Помнишь,  когда  в  Риге ночная стрельба была
между  омоновцами  и латышскими  дружинниками?  Тебе и  мне  из Риги, из  их
правительства  телефоны  оборвали:  мол,  смертоубийство,  пошлите  воинскую
часть, остановите! Ни  ты, ни я на это не пошли. А  ведь это была провокация
-- втянуть солдат, потом все свалить на Центр, на Горбачева".

     <i>11 февраля</i>
     Был  у  меня  Мэтлок.  Принес тревожное  письмо  Горбачеву  от  Буша  о
нарушении  нами  договора по обычным  вооружениям  (после  подписания  его в
Париже  мы  "перекрасили"  три сухопутные дивизии в морскую пехоту с тысячью
танков). Проблема возникла в декабре, еще в  бытность Шеварднадзе министром.
Он нервничал. Кстати, тут была одна из  причин его ухода. Бессмертных привез
из Вашингтона  от  Бейкера  протест  и при  мне уверял Горбачева,  что  надо
решать, никуда не деться. Явно, мол, объе...ловка с нашей стороны.
     Также в декабре  я писал Горбачеву записку на эту тему. Он послал ее на
экспертизу  Ахромееву  и  Моисееву.   Они  продолжают  твердить:  американцы
отказались  от переговоров по морским  вооружениям  и  теперь какое им дело,
сколько у нас чего там.  От вопросов, зачем, например, тысяча танков у нас в
Мурманске, уходили со  свойственной генералам  "элегантностью". И вот теперь
вступил в дело сам Буш, квалифицируя это как удар по доверию и по надежности
нашей подписи под договорами вообще.
     Заодно, когда ко мне явился Мэтлок, я устроил ему бурную  дискуссию  по
Прибалтике.  Поднял проблему  на уровень судеб европейского процесса и новой
мировой политики. Он отбивался избитыми аргументами.  Брей-твейт недавно мне
прислал цитату из  Тургенева, свидетельствующую о масштабности  понимания им
происходящего у нас1.
     Письмо Буша я  тут  же  переправил Горбачеву со  своими аргументами.  И
поехал  обедать. А  он  в это время  собрал "заинтересованных  лиц". Меня не
нашли.  С  участием  Бессмертных,   Крючкова,  Язова,  Моисеева  обсудили  и
удовлетворили  американские  требования.  Обычная  история:  попробовать  --
может,  "проскочит"  с хамством. А потом  обижаемся, что  нам не верят и все
время требуют проверок.
     <i>12 февраля</i>
     Сегодня я сочинял очень "сильное" (на  "ты")  письмо Горбачева Г. Колю.
Подписал он его без единой поправки.
     Была у Горбачева встреча с  Дюма  (французским  мининдел).  М. С. очень
откровенно распространялся о нашей ситуации. Остро --  против подозрений его
в отступничестве от идеалов перестройки. Изложил свою версию событий в Литве
и  Латвии,  из   которой   следует,  что   "все   это"  было  спровоцировано
Ландсбергисом и латышскими деятелями, чтобы вызвать кровь, замазать ею Центр
и спасти  себя  от свержения  --  вслед за Прунскене.  Почти  не  давал Дюма
открыть рот. Тот подкидывал ехидные вопросики, но Горбачев их игнорировал.
     Я  переслал  ее  Горбачеву  с пометкой:  "Михаил Сергеевич! Посмотрите,
какими категориями оценивает перестройку британский посол Брейтвейт".
     Уважаемый Анатолий Сергеевич!
     Недавно  читал речь  И.  С.  Тургенева от  1880 года  в  честь Пушкина.
Напомнила она мне о том, что Вы сказали в ходе нашей последней встречи.
     Прилагаю копию.
     "Живое изменяется органически ростом. А  Россия растет,  не падает. Что
подобное  развитие  как  всякий  рост --  неизбежно  сопряжено  с болезнями,
мучительными  кризисами,  с  самыми  злыми,  на  первый взгляд  безвыходными
противоречиями  -- доказывать, кажется,  нечего;  нас этому учит  не  только
всеобщая история, но даже история каждой отдельной  личности. Сама наука нам
говорит  о  необходимых  болезнях.  Но смущаться  этим,  оплакивать прежнее,
все-таки  относительное  спокойствие,  стараться  возвратиться  к  нему -- и
возвращать  к  нему других,  хотя  бы  насильно  могут  только  отжившие или
близорукие  люди. В эпохи народной жизни, носящие названия  переходных, дело
мыслящего  человека, истинного  гражданина  своей  родины  --  идти  вперед,
несмотря на трудность  и часто грязь  пути,  но идти,  не теряя ни на миг из
виду  тех  основных идеалов, на которых построен весь быт общества, которого
он состоит живым членом".
     Дюма ушел,  а  мы  с Бессмертных остались. И он  вдруг объявил нам, что
назначает послом в Соединенные Штаты  Комплектова. Я нагло  задал Александру
Александровичу  вопрос:  "Это  ваше  предложение?"  Он  отрицательно  мотнул
головой. А М. С.  перебил: "Мое предложение". Я  пояснил, что это одномерный
человек, чиновник без масштаба. Не такой нужен  сейчас  в США. Но Горбачева,
если что он решил, не переиначишь. Интересно, кто ему эту идею подкинул?
     Кстати, цитату из  Тургенева, которую мне прислал посол Великобритании,
Горбачев прочитал  "в своем  кругу"  и задал  вопрос: чье это?  Бессмертных,
Зайков, Язов, Моисеев  долго гадали и все  сочли, что это кто-то из нынешних
перестроечных авторов. А цитате 110 лет.

     <i>15 февраля</i>
     Вчера  у  Горбачева  был  мининдел  Кувейта.  В его имени  очень  много
"Сабах".  Хитрейший араб. М. С. умеет простецки сделать важный международный
ход, например, фразой: "Надеюсь, что в ближайшее время  Кувейт опять  станет
процветающим государством..."
     Сегодня был у него мининдел Ирана Велаяти --  интеллигентный, замкнутый
перс.  Почти  всю  дорогу  молчал. Только под конец  задал  два "уточняющих"
вопроса.  Записывал  каждое   слово.   Горбачев  и  тут  покорил   доверием,
поделившись опасением, что американцы по-своему распорядятся в регионе, если
военной  силой сокрушат Хусейна  и  если  вовремя  не  включить политический
фактор. И, конечно, нашел в собеседнике "антиамериканское  взаимопонимание".
А вчера с арабом убежденно и безальтернативно говорил о нерушимости единства
с США против агрессии, о верности СССР резолюциям Совета Безопасности  ООН и
т. п.
     В "Нью-Йорк  тайме" --  статья в худшей манере прошлых лет о Горбачеве:
диктатор, лжец, ведет двойную игру в Персидском заливе, провел американцев с
разоружением и т. п.
     Скандал с заявлением  Павлова  в "Труде" о том, что западный финансовый
капитал готовил заговор,  чтобы сокрушить  Горбачева наплывом в  нашу страну
50---100-руб-левых купюр. Ляп?! А может быть, специальный ход?
     Разговаривая с  Мэтлоком, я  отмежевался  от  Павлова: у меня, мол, как
помощника президента, нет данных, подтверждающих то, что сказал премьер.
     Вместе с Шахназаровым  мы сделали Горбачеву представление на этот счет,
потребовали,  чтобы  он дал оценку этому  заявлению.  М. С. отмалчивается. А
Бессмертных в таких делах, увы, не Шеварднадзе.

     <i>18 февраля</i>
     Запутался  я в тенетах службы. В  субботу  в Москве появилась тройка из
Европейского Сообщества -- министры Демикелис (итальянец), Поос (голландец),
Ван ден Брук (люксембуржец). Приехали читать  нотации Горбачеву о демократии
и о Парижской хартии. Но "напоролись" на контратаку: как вам  не стыдно было
поверить, что  Горбачев изменил  перестройке?! Министры  смешались,  мямлили
банальности.  Однако  в Европе продолжается кампания разоблачения Горбачева.
Слышать  не хотят  ни о  каких  его аргументах, для  них бесспорно, что была
попытка "привести в порядок" литовцев и латышей силой.
     Сегодня был Азиз (мининдел  Ирака). Горбачев провел операцию мастерски.
Изложил свой план ухода Ирака из Кувейта. Азиз на этот раз  уже "не  пищал".
Горбачев давал понять, что  Бушу очень  не хочется  умиротворять Хусейна, он
хочет его "шмякнуть" намертво (тут и мораль, и интерес).
     Горбачев  пытается  обыграть  Буша   на  гуманизме,  который  ему,   по
американским меркам, ничего не стоит. Посмотрим, согласится ли Хусейн на его
план?
     Но как бы  американцы не  ударили  именно в эти дни, чтобы сорвать этот
план. Примаков  свое  вроде сделал,  но и Шеварднадзе в свое время  поступил
правильно,  присоединившись к резолюции СБ ООН и подтвердив фактически  наше
согласие на военную акцию, если другие меры не сработают.
     Послал  сегодня информацию Бушу, Колю,  Миттерану,  Андреотти и  др. по
итогам встречи с Азизом. Писать ее М.  С. поручил Бессмертных и Примакову, а
пришлось мне.
     А между тем интеллигентская пресса продолжает твердить, что после ухода
Яковлева,  Шеварднадзе,  Бака-тина,  Петракова,  Шаталина  вокруг  Горбачева
"никого   не  осталось".   Все,  увы,  построено  на  мифологии,  на  пошлой
журналистской символике. А я хочу и уйду как "серая тень". Впрочем, душа так
постарела, что все это уже не волнует, все -- тщета, кроме женской красоты и
великих книг. У Розанова прочитал на днях: "Красота телесная есть страшная и
могущественная и не только физическая, но и духовная вещь".
     В  субботу получил сразу целую  стопку книг по философии: Франк, Лосев,
Флоренский, Юркевич, Ткачев, Розанов. Глотаю из каждой по  нескольку страниц
без всякой системы. И поражаюсь: с одной  стороны, вроде никогда не был чужд
этих мыслей (со школы еще,  с детства), а  с другой -- какого богатства была
лишена наша интеллигенция! А сейчас она, не вникнув  в суть этого  наследия,
цитатки выбирает  из этих великих книг для дешевой  публицистики. Всерьез-то
их  изучают  единицы. Вот  пример:  несколько лет  общественность  вопила  и
требовала издать  полностью  Ключевского, Соловьева, Карамзина, других наших
знаменитых  историков. Издали, некоторых даже неоднократно,  но покажите мне
хоть  одного  человека (разумеется, не специалиста-историка), который прочел
бы хоть пару томов из этих собраний сочинений!

     <i>19 февраля</i>
     Сегодня Ельцин 40 минут говорил в открытом эфире.  До этого целый месяц
создавался  ажиотаж,  будто   ему,  главе  России,  не  предоставляют  канал
центрального телевидения. Таким образом страна была поставлена в стойку: он,
спаситель России,  скажет  о  ценах,  о  референдуме,  об  армии,  обо  всем
самом-самом. В своем косноязычном стиле, грубо и неловко он это  и проделал.
Но  по референдуму  обещал сказать  позже,  в самый канун. А  потом зачитал,
видимо,   самое   главное,  ради  чего  рвался   на  телеэкран,   --  текст,
заготовленный,  очевидно,  представителями  "интеллектуальной мощи  России":
Горбачев   обманывает  всех,   его  политика  антинародная,  на  нем   кровь
межнациональных  конфликтов, он развалил страну, виноват в обнищании народа,
ничего  не выполнил,  что  обещал. И  поэтому он,  Ельцин,  требует отставки
Горбачева.
     Итак,  перчатка  брошена  с  самой  большой вышки.  Он  и  раньше нечто
подобное говорил не раз  -- в интервью иностранным газетам, даже по радио  и
сообщал всяким листкам, где печатаются "поденщики" левой  прессы. Теперь это