сь в домике автослесаря Иоганна Мюллера на окраине городка на Розенплатц. Напротив, в таком же домике, поселился мой товарищ по спецшколе, училищу и фронту, такой же, как я, лейтенант Ю.К. Постепенно мы и немцы познакомились друг с другом, стали здороваться, кто мог - беседовать. В комнате моего хозяина висела фотография Адольфа Гитлера, окапывающего вишню. Это дерево, растущее в саду за домом, я видел каждый раз, когда уходил на службу и возвращался домой. Мюллер рассказал, что все было так, как на фотографии. Тогда это был рекламно-популистский шаг лидера, но перед домом Мюллера был асфальт и сад (???)- все, мол, как обещал фюрер. На фронте И.Мюллер получил тяжелое ранение, а с 1943 г. был дома. Война "промыла" ему голову, он трезво оценивал все события. Жена Мюллера - Роза- и приемная дочь все время работали дома и в саду, чтобы сносно жить в то трудное время. Война кончилась, напряжение в наших отношениях постепенно начинало спадать. Моя жена и Роза частенько что-то обсуждали на своем русско-немецком диалекте, уезжали вместе на велосипедах в деревни за молоком, за фруктами, собирали сливы, варили по немецкому рецепту варенье без сахара. Жена осваивала мотоцикл, с шумом объезжая разбитую посреди площади клумбу с увядшими кустами роз. За ее упражнениями с любопытством наблюдали девчушки из дома напротив, где поселился Ю.К. Иногда к ним присоединялась девушка лет 18-20, которая приветливо улыбалась и вся светилась, когда появлялся Ю.К. Мы с женой в тот момент переглядывались... Однажды мотоцикл забарахлил, на повороте жена упала и обожгла о выхлопную трубу ногу (след от ожога и сегодня напоминает о том времени). Соседки прибежали ей на помощь. Так они познакомились. Вскоре меня перевели в Магдебург, где родился сын, затем - на север, в г.Людвигслуст, провинция Мекленбург. Весной 1947 г. в нашей квартире в Людвигслусте внезапно появился Ю.К. с ... Эрикой. Ему было 22, ей - около 20. Она полюбила его сразу после того, как впервые осмелилась вылезти из бельевой корзины и спуститься с чердака в комнату, где встретилась со жгучими глазами чернявого харьковчанина. Дочь погибшего под Сталинградом немецкого офицера, ученица местной хореографической школы пренебрегла упреками матери, ee избранник - указаниями своего командования. Они бросились навстречу друг другу. Его перевели в наш город. Она, разругавшись с матерью, бросив ее и двух сестер, устремилась вслед за ним, и нашла его в Людвигслусте. А он привел ее к нам в дом. Эрика уже ждала ребенка и нуждалась в помощи и поддержке. Жене тоже нужна была помощь, у нас рос полугодовалый сын. Офицерского пайка пока хватало, и мы решили оставить Эрику у себя, выдав ее за домработницу-немку. Время шло. В октябре 1947 г., когда Эрика была на восьмом месяце беременности, нам пришлось по замене покинуть Людвигслуст и вернуться на Родину. Ю.К. устроил Эрику временно в другую семью. Мы уехали, и связь с Ю.К. и Эрикой оборвалась. И вот через 12 лет мы проезжаем мимо города, в котором начиналась эта история. - Заедем, - сказал К.Калашников. - Интересно, может быть, кто-нибудь из этой семьи еще живет там? - робко заметила Бригитта. И вот уже мой "Фольксваген" шуршит по гравию Розенплатца, останавливается у дома, где я жил 12 лет назад. Фасад его дома был заново выкрашен. На звонок вышла женщина, которая рассказала, что семья Мюллера здесь больше не живет, что он сейчас большой человек, руководит уездным отделением Либерально-демократической партии и живет в центре Бурга. Я извинился, перешел через улицу к дому Эрики и позвонил в дверь. Через некоторое время в окно выглянула женская головка: - Что Вам угодно? - Я хотел бы узнать, можно ли повидать Эрику? - Это зачем? - резко спросила она. Я объяснил, что 12 лет назад был знаком с девушкой по имени Эрика из этого дома, а сам жил в доме напротив. Она удивленно посмотрела на меня подобревшими глазами и исчезла. Дверь отворилась, вышла молодая женщина, которая быстро заговорила со мной, сразу перейдя на ты. - У тебя жена ездила на мотоцикле? Где обожгла ногу? Я показал. - Правильно. Ты Юрий, жена Людмила? Я подтвердил. - Я - Гита, сестра Эрики. Не помнишь? Эрика здесь в городе, живет на северной окраине. Она замужем. Два сына. Гита согласилась проводить нас к дому Эрики, и через несколько минут мы остановились перед особняком. По саду ходила овчарка. - Терри! Это свой, - сказала Гита, приглашая меня войти. Мои спутники остались в машине, проявляя завидное терпение. Гита поднялась на крыльцо, загородила входную дверь, попросив меня встать в сторонку, и позвонила. Дверь отворилась. - Эрика! Смотри и удивляйся! Из темноты прихожей широко открытыми от удивления глазами на нас смотрела молодая женщина. Она узнала меня. - Что ты мне от него привез? - были первые ее слова, прозвучавшие и как приветствие, и как надежда. Я пробыл у Эрики часа полтора, рассказал, что ничего не знаю о Ю.К. после 1947 г., что мы с женой сейчас живем в Берлине, что это она просила меня разыскать ее и передать огромный привет. Судьба Эрики сложилась драматично. После нашего отъезда ей пришлось туго. Она просила советские оккупационные власти в Потсдаме разрешить ей вступить в брак с советским офицером. Ей обещали разобраться. А когда она вернулась в Людвигслуст, оказалось, что Ю.К. в 24 часа был откомандирован к новому месту службы в СССР. (Время было суровое, близкие отношения с немцами не поощрялись). Вернуться домой она не могла: мать не принимала ее. Прибежище она нашла сначала у родственников в Цербсте, затем в Гентине, где и родила сына. Затем все-таки вернулась в Бург к матери, чье сердце смягчилось. - Какая страшная и странная жизнь, - говорила она. - Вы, русские, разрушили мою жизнь, отняли у меня любимого человека, у сына - отца. Я должна за это вас ненавидеть. Но вы же помогли мне здесь выжить и вырастить сына. И я благодарна русским за это. Помощь пришла ко мне тогда, когда немцы-иждивенцы писали на стенах, что у них нет ничего, чтобы жить, и слишком много, чтобы умереть. Ваши женщины из гарнизона согрели меня, помогли устроиться кассиршей в магазине Военторга. Более того, узнав мою историю, они помогли мне найти Ю.К. Через них у меня с ним завязалась переписка. Они привозили мне от него подарки, деньги. Я жила, растила сына и ждала, ждала... Потом эти женщины и их мужья уехали, и связь оборвалась. Постепенно стала угасать и надежда. В 1956 г. я, устав ждать, уступила просьбам Вернера, и вышла замуж. У меня уже растет второй сын. На полу в гостиной у телевизора сидели и смотрели мультики двое мальчишек. Старший, - вылитый Ю.К., и белобрысый младший. - Что ты делаешь в Германии? - Торгую пшеницей, - ответил я. Я не мог сказать правду. - Послушай, на каком языке мы говорим? - спохватилась она.- Ведь ты же русский, а... Я напомнил ей, что и тогда, в 1947 г., говорил с ней по-немецки, но плохо. "Прошло ведь много лет, и вот научился". - Да ты говоришь, как мы. Гита, правда? - А я и не подумала об этом. На прощанье Эрика сказала, что ее мужа, бывшего морского офицера, ныне сотрудника полиции, перевели в Магдебург, дала мне новый адрес и просила навестить их вместе с женой. Позднее, через полгода, Эрика сказала мне, что едет с мужем по путевке в Россию и хотела бы хоть одним глазком взглянуть на Ю.К. - Знаешь, мне ничего не надо. Я только через щелочку в заборе посмотрю на него, на его глаза. Я так хочу знать, хорошо ли ему без меня. Ведь я все еще люблю его! Мы расстались. Всю долгую дорогу до Берлина я рассказывал заждавшимся меня Бригитте и К.Калашникову историю любви русского лейтенанта Ю.К. и немецкой девушки Эрики в первые и очень трудные послевоенные годы. К.Калашников промолчал. Бригитта же заметила: - Если бы увидела в кино, то не поверила, что такое может быть в жизни. Но все видела своими глазами... После этой встречи я почувствовал себя увереннее и испытал чувство благодарности к преподавателям Военного Института иностранных языков. Как-то, приехав в Центр, я нашел в справочном бюро адрес нашей первой, самой настойчивой, самой терпеливой к нашим ошибкам, преподавательницы немецкого языка капитана Котовой (Шулешкиной) Ксении Владимировны и послал ей телеграмму: "Спасибо. Один из самых беспокойных". Почти через 40 лет я повторяю свое "Спасибо" ей, В.И.Чуваевой, А.М.Семиной, Е.В.Ивановой, Н.И.Ишканьянц, Р.Г.Лепковской, Басаргину, Парпарову и всем другим, кто дал нам эти знания, подтвердив слова К.Маркса о том, что иностранный язык- это оружие в борьбе за жизнь. Характер заданий постепенно становился острее, использование иностранных документов продолжительнее. Это дало возможность на себе самом почувствовать сложность и серьезность труда разведчика-нелегала, действующего в течение длительного времени в чужой стране. Помимо целого ряда разнообразных оперативных заданий, выполнять которые мне приходилось вместе с другими сотрудниками, много времени занимало участие в длительных операциях. Огласку в силу разных причин получила роль Юргена Дривса в оперативной игре с американцами по освобождению Рудольфа Ивановича Абеля. Рудольф Иванович Абель... Кто же такой был этот человек, разведчик-нелегал, чье имя вот уже 37 лет не сходит со страниц газет и журналов? Лучше, чем сказал о нем много лет назад его адвокат американец Джеймс Бритт Донован, не скажешь: "Абель - культурный человек, великолепно подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски и прекрасно ориентировался в американских идиоматических выражениях, знал еще пять языков, имел специальность инженера-электронщика, был знаком с химией, ядерной физикой, был музыкантом и художником, математиком и криптографом... Рудольф - человек, обладающий чувством юмора. Как личность его просто нельзя было не любить". Абель родился и вырос в семье рабочего-металлиста, большевика- революционера, ученика и соратника В.И.Ленина по "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса". Люди, окружавшие отца, были полны жизнерадостности и неистощимой энергии. Их отличали идейность, бескорыстие и честность. Особенно ему нравился Василий Андреевич Щелгунов, с которым его отец работал еще в девяностых годах прошлого столетия. "Щелгунов, - говорил Абель, - обладал жизнелюбием, стойкостью, интересовался всем, что происходило вокруг". В глазах Абеля Щелгунов и другие соратники отца, каждодневно совершавшие подвиги, были окружены таинственностью. Благодаря им, он проникся уважением к старшим, любовью к труду, воспитал в себе преданность делу. Немалое значение имела и служба в Красной Армии, куда Абель ушел по призыву в 1925 г. Наиболее сильное влияние оказали не него старые чекисты, с которыми он начинал работу в ВЧК, в том числе участники гражданской войны, соратники Ф.Э.Дзержинского. Прошло время, Абель приобрел необходимые знания, опыт и стал профессиональным разведчиком. Ему поручили работать в США под чужим именем. В течение нескольких лет он успешно выполнял самые сложные задания Центра. Работал в США под тремя именами. В отеле "Латам" значился как Мартин Коллинз. С конца 1953 г. проживал в Бруклине, на Фултон-стрит, 252, где его знали под именем Эмиля Голдфуса, профессионального художника. Иногда прирабатывал фотографией. За все платил исправно, с соседями ладил. Был у него и псевдоним "Марк". Радист Абеля Рейно Хейханнен, который кое-что знал о его работе, стал на путь предательства. И выдал Абеля американцам. Во всяком случае, только Хейханнен мог рассказать им, откуда Рудольф Иванович приехал и что он кадровый советский разведчик. Предателя Абелю выдали сами агенты Федерального бюро расследований в день ареста, когда они нагрянули в номер нью-йоркской гостиницы "Латам". В ночь с 21 на 22 июня 1957 г. Мартин Коллинз заночевал в гостинице, ождая очередного сеанса радиосвязи с Центром. А в соседнем номере агенты ФБР уже вели подготовку к его аресту. После сеанса связи Абель еще раз прочитал полученную радиограмму и решил, что можно отдохнуть. На рассвете его разбудил резкий стук в дверь. Из коридора громко крикнули: "Мартин Коллинз?" - "Я", - ответил Абель и открыл дверь. В комнату ворвались трое в штатском. Один из них резко сказал: "Полковник, мы знаем, что вы полковник и что вы делаете в нашей стране. Давайте знакомиться!" Они представились: агенты ФБР. Затем начался допрос. Абель хладнокровно молчал. "В наших руках имеется достоверная информация о том, кто вы есть на самом деле. Мы давно следим за вами. Лучший для вас выход - немедленно дать согласие на сотрудничество с нами. В противном случае - арест". Абель наотрез отказался. ФБР подключило к допросу сотрудников службы иммиграции и натурализации, которые ожидали своей очереди за дверью номера. Они вошли тогда, когда Абель твердо повторил: "Мне не понятно, о каком "сотрудничестве" вы говорите". Ему предъявили ордер на арест. Основание? Иностранец, нелегально въехавший и находящийся на территории США, не зарегистрированный в службе иммиграции. Затем начался обыск. Находчивость не изменила Абелю, оказавшемуся в окружении шестерки чиновников. Попросив разрешения сходить в туалет, он ловко избавился там от своего шифра и полученной накануне радиограммы. Однако другие предметы, свидетельствующие о его причастности к разведке, все же попали в руки агентов ФБР. Через час, закончив обыск, они в наручниках вывели Абеля из гостиницы на улицу, где находилась специальная машина. На специальном самолете "DC-3", а затем на машине в субботу 22 июня Абеля доставили в лагерь иммиграционной службы в городе Мак-Аллен (штат Техас) и поместили в одиночную камеру. 25 июня на допросе он заявил: "Я Рудольф Иванович Абель, гражданин Советского Союза. История его появления в США, звучала примерно так: случайно после войны нашел в старом сарае крупную сумму американских долларов. Перебрался в Данию, где купил фальшивый американский паспорт, через Канаду в 1948 г. въехал в США. Попробуй проверь! Это не устраивало ФБР. Продолжались допросы. Вновь и вновь Абелю предлагали "сотрудничество" во имя его же "выгоды", сулили всякие блага. 7августа 1957 г. Абелю сообщили, что ему вменяется в вину: 1)заговор с целью передачи Советской России атомной и военной информации; 2)заговор с целью сбора такой информации; 3)пребывание на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте. По американской шкале мер наказания это означало: по первому пункту - смертный приговор, по второму - десять лет тюрьмы, по третьему - пять лет заключения. После предъявления обвинения Абеля познакомили с адвокатом. Им стал Дж. Б. Донован. 14 октября 1957 г. в федеральном суде Восточного округа Нью-Йорка началось слушание дела No 45094 "Соединенные Штаты Америки против Рудольфа Ивановича Абеля". На мой взгляд, большой интерес представляет речь его адвоката, произнесенная 24 октября 1957 г.: "Многоуважаемый суд, дамы и господа присяжные. Как вы помните, в начале процесса я говорил о высокой ответственности присяжных. Долг вашей совести- определить, виновен ли на основе представленных доказательств этот человек, по имени Абель, в совершении конкретных действий, в которых он обвиняется судом. Теперь вы познакомились со всеми доказательствами обвинения, вы слышали всех свидетелей. Давайте предположим, что этот человек является именно тем, кем его считает правителтство. Это означает, что, служа интересам своей страны, он выполнял чрезвычайно опасную задачу. В вооруженных силах нашей страны мы посылаем с такими заданиями только самых храбрых и умных людей. Вы слышали, как каждый американец, знакомый с Абелем, невольно давал высокую оценку моральных качеств подсудимого, хотя и был вызван с другой целью. Вчера вам зачитали письма от родных этого человека. Вы могли составить свое мнение об этих посланиях. Совершенно очевидно, что они рисуют образ преданного мужа, любящего отца. Короче говоря, прекрасного семьянина, подобного тем, какие есть у нас в Соединенных Штатах. Таким образом, с одной стороны, считая, что все сказанное здесь правда, нельзя не сделать вывод, что перед вами очень мужественный человек, выполнявший чрезвычайно опасную военную работу в интересах своей страны, который все эти годы мирно жил среди нас. С другой стороны, вы слышали, как два других человека выступали в качестве главных его обвинителей. Хейханнен - ренегат с любой точки зрения. Первоначально о нем говорили как о человеке, который "остался на Западе". Можно было представить себе человека с высокими идеалами, который "выбрал свободу" и так далее. Но вы видели, что он собой представляет: ни на что не годный тип, предатель, лжец, вор. За ним последовал человек, который, насколько мне известно, стал единственным солдатом в истории Америки, признавшем, что он продавал свою страну за деньги. (Речь идет о втором свидетеле обвинения - сержанте Роудсе, работавшем ранее в Москве в американском посольстве - Ю.Д.). Вернемся к Хейханнену. Обвинитель скажет вам, что для того, чтобы обвинять таких людей, нужно использовать именно таких свидетелей. Однако я хотел бы, чтобы вы, оценивая показания этого человека, спрашивали себя: говорит ли он правду или лжет и готов лгать сколько угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. Если этот человек шпион, то история, несомненно, обогатится еще одним рекордом, потому что он - самый ленивый, самый неумелый и незадачливый агент, которому когда-либо поручали задания. Каковы же остальные свидетельские показания? Появился сержант Роудс. Все вы видели, что это за человек: распущенный пьяница, предатель своей страны. Поистине трудно представить глубину падения этого человека. Вспомните, Роудс утверждал, что никогда не встречался с Хейханненом, никогда не слышал о нем. Он никогда не встречался с подсудимым. В то же самое время он подробно рассказал нам о своей жизни в Москве, о том, что всех нас продавал за деньги. А какое это имеет отношение к подсудимому? Эти события в Москве произошли за два года до того, как, по утверждению Хейханнена, Абель послал его, чтобы найти человека по фамилии Роудс. И вот на основе такого рода свидетельских показаний нам предлагают вынести в отношении этого человека обвинительное заключение. Возможно, отправить его в камеру смертников... Прошу вас помнить об этом, когда вы будете обдумывать ваш вердикт. Дамы и господа присяжные, если вы решите это дело, пользуясь критериями высшей истины, с тем чтобы покинуть здание суда с чистой совестью, вы, без сомнения, вынесете по первому и второму пунктам обвинения вердикт "не виновен". Благодарю вас." В конце концов суд признал Абеля виновным и приговорил его к 30 годам тюремного заключения. Вот что писал о поведении разведчика на суде американский публицист И.Естен в книге "Как работает американская секретная служба": "В течение трех недель Абеля пытались перевербовать, обещая ему все блага жизни... Когда это не удалось, его начали пугать электрическим стулом... Но и это не сделало русского более податливым. На вопрос судьи, признает ли Абель себя виновным, он не колеблясь отвечал: "Нет". От дачи показаний Абель отказался". "Вынесение приговора, - писал Донован в своих воспоминаниях о Р.И.Абеле, - заняло всего 16 минут. Приговор был объявлен, и Абеля вывели из зала суда. Я смотрел ему вслед и думал... для человека в 55 лет 30 лет тюремного заключения означали пожизненное заключение... Прощаясь, он протянул мне руку, и я пожал ее. Для человека, готовящегося отбывать тридцатилетний срок заключения в иностранной тюрьме, полковник Абель обладал поразительным спокойствием". К тому дню, когда Абелю был вынесен приговор, шпиономания в США во всех слоях общества дошла до грани истерии. Лишь в марте 1958 г. апелляционная жалоба Абеля наконец попала в апелляционный суд второго округа Нью-Йорка, где была отклонена. Особенно тяжко Рудольф Иванович, по его словам, переживал в те дни запрет на переписку с семьей. И тогда Донован предложил ему переговорить по данному поводу лично с шефом американской разведки Алленом Даллесом. Встреча произошла в штаб-квартире ЦРУ Лэнгли. Шеф ЦРУ, обращаясь к Доновану, сказал: "Я хотел бы, чтобы мы имели трех-четырех таких человек, как Абель, в Москве...". Переписку Абелю разрешили, но поставили под жесточайшую цензуру. О моем участии в освобождении Р.И.Абеля стало известно из книги Кирилла Хенкина "Охотник вверх ногами", изданной 1975 году в ФРГ после его эмиграции на Запад. У нас в переводе книга вышла в 1992 г. Хенкин когда-то был близким другом Р.И.Абеля. Они вместе служили в одном из радиобатальонов Красной Армии, в годы войны готовились к работе в тылу противника и за кордоном. Трудно сейчас точно утверждать почему, но Хенкин как разведчик не состоялся: то ли в силу личных качеств, то ли по какой-то другой причине. Но он всегда был "около разведки", рядом с видным разведчиком, в период подготовки получил определенные знания и, естественно, был осведомлен о некоторых вещах. В начале 70-х годов Хенкин работал в одной из редакций АПН, где пришлись кстати его знания французского и немецкого языков. В 1973 г. он решил покинуть нашу страну и выехать в Германию. Руководители нелегальной разведки были против этого, опасаясь, что он может нанести ей ущерб, сообщив западным спецслужбам изветные ему сведения о советской разведке и отдельных разведчиках. К сожалению, заместитель Председателя КГБ СССР В.М.Чебриков не принял во внимание наши опасения, и Хенкину был разрешен выезд на Запад. Там он был опрошен представителями спецслужб, которые нашли возможным использовать его в своих целях. К.Хенкин услужливо написал то, что от него хотели, лишь бы ему разрешили въезд в США. ...Двоюродным братом Р.И.Абеля - Ю.Дривсом, мелким служащим, проживающим в ГДР, я стал при следующих обстоятельствах. Весной 1958 г. Н.М.Горшков, руководитель отдела, где я работал, положил передо мной журнал "Дер Шпигель" со статьей "Дело Эмиля Гольдфуса". Он предложил мне прочитать статью и подумать. На нашем языке это означало дать конкретные предложения по существу вопроса. - Надо освобождать, - сказал я. - Вот и займись, - был ответ. Таким образом было доведено до меня решение руководства разведки об участии в мероприятиях по освобождению захваченного в США советского разведчика-нелегала "Марка" (Р.И.Абеля). Несколько лет шла кропотливая работа, которую проводила большая группа сотрудников Центра. В Берлине, кроме меня, этим вопросом занималось и руководство отдела. Был "сделан" родственник Дривс, налажена переписка членов семьи Абеля с его адвокатом в США Донованом через адвоката в Восточном Берлине. Сначала дело развивалось вяло. Американцы были очень осторожны, занялись проверкой адресов родственника и адвоката. Видимо, они чувствовали себя неуверенно. Во всяком случае об этом говорили те данные, что поступали к нам из их конторы в Западном Берлине, и наблюдение за действиями их агентуры на территории ГДР. ...1 мая 1960 г. в 4.30 по московскому времени Фрэнсис Гарри Пауэрс, 30- летний американский летчик, уроженец города Паунд, штат Виргиния, поднялся на своем самолете У-2 с аэродрома Пешавара в Пакистане и взял курс на советскую границу. Перед перелетом через территорию Советского Союза, как позже он признается на допросах, Пауэрс нервничал, ему было страшно. В 20 милях к юго-востоку от Свердловска Пауэрс сделал поворот на 90 градусов влево. В это мгновение он увидел вспышку, затем услышал какой-то шум, и его самолет, клюнув носом, стал падать. Пауэрс выбросился, не попытавшись взорвать самолет (соответствующая кнопка была рядом с креслом). После приземления на парашюте он был схвачен и через несколько часов доставлен на допрос в Москву. На пресс-конференции, в ответ на советские обвинения в том, что Соединенные Штаты осуществляют шпионские действия, посылая свои самолеты в полеты над советской территорией, президент Эйзенхауэр посоветовал русским вспомнить дело Рудольфа Ивановича Абеля. Фотографии Абеля и материалы о нем снова появились в прессе. Верховный суд США вроде бы поставил точку на судьбе советского разведчика, но его имя опять вернулось на первые страницы газет. Газета "Нью-Йорк дейли ньюс" в своей редакционной статье первой предложила обменять Абеля на Пауэрса: "Можно с уверенностью предположить, что для нашего правительства Абель не представляет больше ценности как источник информации о деятельности красных. (Он никогда им не был). После того, как Кремль выжмет из Пауэрса всю информацию, какую сможет... такой обмен был бы вполне естественным". Удар нашей ракеты по самолету У-2 заметно повысил заинтересованность американской стороны в удовлетворении просьбы жены Р.И.Абеля. Контакты между адвокатами активизировались, и через некоторое время на мосту Альт Глинке состоялся обмен Абеля на Пауэрса. Вот как об этом вспоминает в книге "Незнакомцы на мосту" адвокат Дж.Б. Донован: "...10 февраля 1962 г. я проснулся в 5.30 утра и с трудом упаковал вещи. Шел восьмой день моего пребывания в Берлине, и, если все пройдет хорошо, день последний. После завтрака я отправился в американский военный лагерь. Из маленькой гаупвахты с усиленным караулом, где Абеля содержали в особо охраняемой камере, были удалены все арестованные. Когда я вошел, Абель поднялся мне на встречу. Он улыбнулся, протянул руку и, к моему удивлению, сказал: "Здравствуйте, Джим". Ранее он всегда называл меня "мистер Донован". Он выглядел худым, усталым и сильно постаревшим. Однако он был, как всегда, любезен и предложил мне американскую сигарету, сказав с усмешкой: "Этого мне будет не хватать". Нашу беседу ничто не стесняло. Я спросил, не возникает ли у него опасений в связи с возвращением домой, и он быстро ответил: "Конечно нет. Я не сделал ничего бесчестного". Мы проехали на автомобиле по безлюдным улицам Западного Берлина, направляясь к мосту Глиникер-брюкке, месту нашей встречи. И вот мы уже на "своей" стороне темно-зеленого стального моста, который ведет в оккупированную Советским Союзом Восточную Германию. На той стороне озера был Потсдам, справа на холме виднелся силует старого замка. На другой стороне моста, названного в 1945 г. американскими и русскими солдатами "Мостом-свободы", виднелась группа людей в темных меховых шапках. Выделялась высокая фигура одного из советских официальных представителей в Восточном Берлине, с которым я вел переговоры об обмене заключенными. Теперь трем правительствам предстояло завершить этот обмен. По нашей стороне Глиникер-брюкке прохаживались американские военные полицейские. Позади остановились два автомобиля вооруженных сил США. Окруженный здоровенными охранниками, появился Рудольф Абель, изможденный и выглядевший старше своих лет. Пребывание в тюрьме в Америке оставило на нем заметный след. Теперь, в самый последний момент, он держался только благодаря выработанной им внутренней самодисциплине. Рудольф Иванович Абель был полковником КГБ. Его считали "резидентом", который из своей художественной студии в Бруклине в течении 9 лет руководил советской разведывательной сетью в Северной Америке. Абеля задержали в июне 1957 года, полковника выдал его подчиненный Хейханнен, аморальная личность. ФБР арестовало Абеля, предъявив ему обвинения в заговоре с целью сбора атомной и военной информации, что могло грозить смертной казнью. В августе 1957 г. Абель попросил "назначить ему защитника по усмотрению ассоциации адвокатов". Выбор пал на меня. На процессе 15 ноября 1957 г. я попросил судью не прибегать к смертной казни, поскольку, помимо прочих причин, "вполне возможно, что в обозримом будущем американец подобного ранга будет схвачен Советской Россией или союзной ей стране; в этом случае обмен заключенными, организованный по дипломатическим каналам, мог быть признан соответствующим национальным интересам Соединенных Штатов". И теперь на Глиникер-брюкке должен был состояться именно такой обмен во исполнение договоренности, достигнутой "после того, как дипломатические усилия оказались бесплодными", как написал мне президент Кеннеди. На другой стороне моста находился пилот американского самолета У-2 Фрэнсис Гарри Пауэрс. В другом районе Берлина, у контрольно-пропускного пункта "Чарли", должны были освободить Фредерика Прайора, американского студента из Йеля, арестованного за шпионаж в Восточном Берлине в августе 1961 г. Последней фигурой в соглашении об обмене был молодой американец Марвин Макинен из Пенсильванского университета. Он находился в советской тюрьме в Киеве, отбывая 8-летний срок заключения за шпионаж, и даже не подозревал, что в скором времени его освободят. Когда я дошел до середины Глиникер-брюкке и завершил заранее обговоренную процедуру, можно было наконец сказать, что долгий путь завершен. Для адвоката, занимающегося частной практикой, это было больше чем судебное дело - это был вопрос престижа. Я был единственным посетителем и корреспондентом Абеля в США в течение всего 5-летнего его пребывания в заключении. Полковник был выдающейся личностью, его отличали блестящий ум, любознательность и ненасытная жажда познания. Он был общительным человеком и охотно поддерживал разговор. Когда Абель находился в федеральной тюрьме Нью-Йорка, он взялся учить французскому языку своего соседа по камере - полуграмотного мафиози, главаря рэкитеров. Приближалось время расставания. Он пожал мне руку и искренне сказал: "Я никогда не смогу полностью выразить вам мою благодарность за вашу напряженную работу, и прежде всего за вашу честность. Я знаю, что ваше хобби - собирание редких книг. В моей стране такие сокровища культуры являются собственностью государства. Однако я постараюсь все же сделать так, чтобы вы получили, не позже следующего года, соответствующее выражение моей благодарности". ...Во второй половине 1962 г. по моему адресу в Нью-Йорке на Уильям-стрит были доставлены конверт и пакет. В конверт было вложено следующее письмо: "Дорогой Джим! Хотя я не коллекционер старых книг и не юрист, я полагаю, что две старые, напечатанные в XVI веке книги по вопросам права, которые мне удалось найти, достаточно редки, чтобы явиться ценным дополнением к вашей коллекции. Примите их, пожалуйста, в знак признательности за все, что вы для меня сделали. Надеюсь, что ваше здоровье не пострадает от чрезмерной загруженности работой." Искренне ваш Рудольф". К письму были приложены два редких издания "Комментариев к кодексу Юстиниана" на латинском языке, которые поступили к нам в Берлин из Центра. Я попросил адвоката В.Фогеля отправить их из Западного Берлина. В.Фогель с большой любовью смотрел на эти раритеты. Ему было жалко выпускать их из рук. Об этих событиях уже много писалось и скоро, надеюсь, все же выйдет из печати книга Д.П.Тарасова "Товарищ Марк", в которой на основе документальных материалов об этом будет рассказано подробно. От себя мне остается только добавить, что накануне обмена Абеля на Пауэрса у руководителя Аппарата уполномоченного КГБ СССР в ГДР генерала А.А.Крохина прошло последнее совещание. Задавалось много всяких, порой ненужных, не имеющих отношения к делу вопросов. Так бывает, когда в операцию включаются лица, ранее к ней непричастные. За дни непосредственной подготовки к операции я порядком устал (двое детей, жена на лечении в Москве, вечные наши хозяйственные заботы по дому). Чтобы успеть все сделать по службе и дома, я встал и сказал: "Все ясно. Если я завтра утром просплю, то операция по обмену пройдет благополучно". Это было дерзко, но я все-таки по-настоящему проспал. Рано утром проснулся от стука в дверь. Машина уже ждала меня внизу, в ней сидели разъяренные начальники. На место обмена я приехал невыспавшимся и небритым. Н.А.Корзников сказал тогда Д.Доновану, что "жена и дочь Абеля почти до смерти замучали меня, задергали". Все оказалось кстати. Обмен прошел хорошо. Р.И.Абель вернулся домой. Хотелось бы только заметить, что мы передали американцам Пауэрса в хорошем пальто, зимней пыжиковой шапке, физически крепким, здоровым. Абель же перешел линию обмена в каком-то серо-зеленом тюремном балахоне и маленькой кепочке, с трудом умещавшейся на его голове. В тот же день мы потратили с ним пару часов на приобретение ему необходимого гардероба в берлинских магазинах. Скромный служащий Дривс уже был не нужен. Я распрощался в ресторане на Фридрихштрассе с адвокатами Д.Донованом и В.Фогелем. Позднее в своих воспоминаниях адвокат Д.Донован напишет, что у родственника Абеля большие волосатые руки. Прочитав это, я долго рассматривал кисти своих рук, но ничего подобного не заметил. Видимо, для устрашения своей общественности он воспользовался приемом гиперболы. Через сутки Абель улетел в Москву. Я встретился с ним еще раз в конце 60-х годов в столовой нашего здания на Лубянке во время своего приезда в Центр из Китая. Он узнал меня, подошел, поблагодарил, сказал, что нам надо все же пообщаться хоть через 5 лет. Я не мог, поскольку в тот же вечер улетал. Судьба распорядилась так, что я посетил дачу Р.И.Абеля в 1972 г., в годовщину его смерти. Дочь Р.И.Абеля Эвелин подарила мне сделанную отцом гравюру на меди "Домик в лесу". Гравюра долго висела в моем рабочем кабинете, а потом "переехала" ко мне домой и сейчас постоянно напоминает мне о нем. Это дело оставило особый отпечаток в моей памяти. На его агентурную и оперативную реализацию ушло несколько лет интересной и напряженной работы. 11 июля 1993 г. исполнилось 90 лет со дня рождения Р.И.Абеля. Накануне, в том самом "домике в лесу", мы встретились с его дочерью Эвелин, в чьих "кузенах" мне довелось побывать в те далекие годы. Встретились в очень узком кругу - только непосредственно причастные. Мне не захотелось принимать участие в "официальном мероприятии". Мне дорога память об этом разведчике как о человеке. Мы ценили друг в друге что-то свое, связывающее нас взаимно, невысказанное. Так бывает... Арест Абеля в Нью-Йорке в известной мере сказался на нашей работе в США. Однако ФБР не смогло накрыть всю сеть. Агентура была временно выведена или законсервирована. Однако "свято место пусто не бывает". Замена Абелю готовилась с учетом последствий его провала. На Западе наш разведчик известен из прессы как "Георгий". Нужно было тщательно все отработать и обеспечить документально. Возникла необходимость заинтересовать западных работодателей в конкретном специалисте (нелегале), создать условия для контроля за ходом его проверки, постараться, чтобы его там "ждали с нетерпением". Один из наших сотрудников, А.Корешков, бросил идею проникнуть в находящийся под контролем спецслужб пункт специальной связи, через который проходят все служебные почтовые отправления. Мои непосредственные руководители идею подхватили, и я превратился почти на два месяца в "инспектора Клейнерта". Перед этим немецкие друзья экзаменовали меня перекрестным опросом на пригодность к очередной ролидобрых полтора часа, пока их начальник, генерал-майор Вайкерт, не сказал: "Пусть идет, выдержит". Роль инспектора Клейнерта заставила меня вспомнить присказку одного французского полководца перед боем: "Дрожишь, скелет. Дрожишь. Ты задрожишь еще сильнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу". Я пошел и выдержал, завел друзей, знакомых, выполнил свою инспекторскую функцию, памятуя о том, что "страшней начальства немцев нет" (как говорили у нас в дивизионе на фронте). Группа обеспечения операции работала в одном ритме с Западом, заинтересованным в "Георгии" как специалисте. Фирмы ждали его. Перехватив документы проверки и направив необходимые для внедрения "Георгия" на Запад подтверждения, инспектор Клейнерт возвратился в Восточный Берлин. Чего только не пришлось изучить, прочитать или просто понять, "делая жизнь" "Георгия" и других нелегалов. Ведь каждое слово в характеристике или рекомендации имело свое второе, понятное только "боссу" или "шефу бюро персонала", значение. Расшифровка этих терминов была весьма сложна, но необходима, чтобы обеспечить продвижение "Георгия" в нужном направлении. Вот посмотрите только, насколько изобретательны кадровики всех уровней в кодировании истинного смысла служебной характеристики. Если в ней написано: все работы выполнял с большой прилежностью и интересом, - следует читать: он старался, но без особого рвения. Обладает профессиональными знаниями, проявляет здоровую уверенность в себе - мало знаний, большая глотка. Постоянно старался выполять порученную работу к удовлетворению руководства - способности средние. Своим поведением являлся примером для окружающих - абсолютным нулем не был. Добросовестный коллега - делал, что мог. Прилагал все свои способности - результаты работы слабые. Все задачи выполнял в соответствии с действующими требованиями - ... но никогда не проявлял инициативы. К порученным заданиям относился с пониманием - ... но его устраивало все. Мы ценили его старания - был карьеристом. Старался установить хорошие отношения с шефом - был подхалимом. Над всеми порученными заданиями работал с большим усердием- ... но без всякого успеха. Благодаря своей общительности способствовал улучшению общего климата - пьяница, разбазаривал рабочее время на прибаутки. К коллегам относился с большим уважением и чувствительностью- искал сексуальные контакты. Руководство довольно выполнением порученной ему работы- посредственные результаты. Руководство постоянно выражало удовлетворение выполнением порученной ему работы - на него можно положиться. Порученную работу выполнял к полному удовлетворению руководства - хорошие результаты. Порученную работу постоянно выполнял к полному удовлетворению руководства - очень хорошие результаты. Он покидает нас по обоюдному согласию - мы его уволили. Он покидает нас по собственному желанию - мы ничего не имеем против. Через несколько дней мы провожали "Георгия". На дружеской прощальной вечеринке он окрестил меня "министром документаций", оставил мне интересные книги на немецком языке, которые изучал в период подготовки. Сейчас порой их читает моя внучка. Провожая меня в отставку, как бы напоминая о самом трудном участке работы в нелегальной разведке и о том периоде службы, друзья вручили мне "Именное свидетельство" "Союза неформалов". Я глубоко признателен им за шутку, за улыбку. Многие нелегалы, в которых мне удалось "вдохнуть жизнь иностранца", до сих пор нет-нет да вспоминают обо мне. ..."Георгий" выехал в США почти одновременно с возвращением Абеля в Центр и проработал там около 15 лет. В том месте, где он жил, его немного недолюбливали за ... нацистское прошлое, хотя специалистом в своей отрасли и по внешней политике США он был первоклассным. "Георгий" возвратился домой, выполнив задание. Через некоторое время он приехал в Ленинград навестить родственников, там заболел и умер от... перитонита. Спасти его не смогли. Говорить о работе "Георгия" подробнее и сегодня еще не время. И так сказано уже много. Американские и немецкие разведчики весьма заинтересованы в том, чтобы узнать его легенду, места работы, через его связи установить, кто же это был, как смог преодолеть все преграды и стать "своим". Все годы жизни "Георгия" в США вместе с ним была наша разведчица, из иностранных граждан. Они "жили дружной семьей", в которой было все: и любовь, и дружба, и ссоры, и размолвки, и - самое главное - кропотливая разведывательная работа. Помню, в самом начале сотрудничества она ко всему относилась скептически, с большим недоверием. После смерти "Георгия" попросила отпустить ее на отдых. Мы согласились. В конце 80-х я встретился с одним разведчиком, который оказывал ей помощь в необходимых случаях, и попросил поинтересоваться, не желает ли она вернуться к активной работе. Через некоторое время она ответила, что с удовольствием сделала бы это, но ... только с "Георгием". Она отказалась, желая сохранить память о верном друге. Возвращаясь домой, я долго думал, сидя в кресле самолета, об ее ответе. Я знал обоих около 30 лет, знал несходство их характеров и при этом глубину привязанности друг к другу, умение преодолеть себя ради интересов дела... В беседе с американцами зимой 1992 года, я пошутил, сказав, что "Георгий" принес им большую пользу, и за это они со мной еще не рассчитались. Мы имели информацию- и только, а они с его помощью осуществили технический прорыв, достигли серьезных результатов. Поэтому было бы неплохо, если бы они увеличили на определенную сумму предоставляемый России 24-миллиардный кредит. Мои американские собеседники правильно меня поняли и через свою прессу известили свое правительство о моем предложении. Администрация Соединеных Штатов его, к сожалению, не заметила. ...Один мой знакомый, который был в курсе этой операции, здороваясь, говорит с хитрецой: "Ннспектор Клейнерт". Как много это значит!.. Роль "инспектора Клейнерта" привела и к переменам в моей работе. Мне пришлось взять на себя выполнение ряда других оперативных функций, заняться по решению руководства и вербовкой агентуры для обеспечения деятельности нелегальной разведки. Выполняя различные поручения, я изъездил всю страну вдоль и поперек, внимательно приглядываясь к людям, их нравам, привычкам. Впоследствии, когда я "разъезжал" по разным странам, большую пользу принесли мне рекомендации немцу- путешественнику, которые я вычитал в книге "Единожды один хорошего тона" ("Einmal eins des guten Tons"), изданной в ФРГ в начале 50-х годов.. Этих десяти основных правил поведения немца за границей, на мой взгляд, необходимо придерживаться каждому уважающему себя и свою нацию человеку (и русскому, и американцу, и китайцу и т.д.). Попробуйте не согласиться с ними: 1. Никогда не забывай: в Германии ты немец среди миллионов немцев. За границей ты немец, по словам и поступкам которого судят о всей нации. 2. Не скрывай, что твои родители немцы, но позаботься о том, чтобы иностранец был этим приятно удивлен. 3. Придерживаешься ты глупой точки зрения, что за границей все много хуже, чем дома, оставайся дома. Думаешь, что на чужбине все лучше, не возвращайся домой. 4. Путешествуя по чужой стране, не привлекай к себе внимания замкнутостью. Чем ты тише, тем громче о тебе говорят другие. Будь в меру общителен. 5. Одевайся так, чтобы оставаться неброским. 6. Пой только тогда, когда тебя попросят. 7. Не стремись превзойти встречного, если видишь, что он сильнее. Если же ты сильнее в чем-то, дай себя победить, чтобы завоевать надежных друзей. 8. Не забывай, что только названия достоинств и пороков могут переводиться на другие языки. Однако, что они означают, в каждой новой стране ты будешь узнавать заново. 9. То, что тебе кажется странным в чужом народе, постарайся понять. Не удается самому, разузнай у других. 10. Находясь за границей, стремись только понять или узнать, но ни в коем случае никого не поучай. Хотелось бы очень много написать о бывших сотрудниках Министерства безопасности ГДР, с которыми меня связывают годы совместной работы на трудном участке. Нынешняя обстановка в Германии не дает мне права назвать их, как не дает права перечислить имена тех, кто помогал в конкретных делах, - просто немцев, которые, возможно, помнят и Дривса, и Клейнерта, и Драгова (под этой фамилией меня знали сотрудники МГБ ГДР). Всем им говорю спасибо за дружбу и помощь. Хотелось бы рассказать и о встречах с обыкновенными гражданами Германии, о сложных судьбах людей разных поколений, об их отношении к России, к русским. Я не могу это сделать, так как не уверен, что не доставлю им нежелательных хлопот или осложнений. В конце лета 1963 г. я вернулся в Москву. В декабре 1992 г. в газете "Мы/We" была опубликована статья Б.Иванова "Барон фон Хоэнштайн дает урок маркетинга", в которой сообщалось об одной из наших операций по проникновению в БНД, завершившейся вербовкой сотрудника этой спецслужбы. (Подробнее об обстоятельствах данного дела - в главе "Нужная работа"). Подобные публикации в российской и зарубежной прессе, опрос ряда сотрудников восточногерманской разведки в БНД после прекращения существования ГДР, привлекли более серьезное внимание федеральной разведывательной службы Германии к нашей нелегальной разведке и, в частности, к моей персоне. Через французского журналиста Мориса Хужманна, оказывавшего помощь Маркусу Вольфу в подготовке и публикации его книги во Франции, они обратились ко мне с просьбой встретиться с корреспондентами журнала "Фокус". Я согласился. Мы встретились в июне 1994 г. у меня в фирме и проговорили несколько часов: бывшие противники в дружеской беседе. Оказывается, это возможно. Господа Йозеф Хуфельшульте и Томас Томашек вели себя с присущим немцам тактом и аккуратностью. Сотрудники американских и германских спецслужб не лишены чувства уважения к своим бывшим противникам. Сотрудников "Фокуса" интересовали вопросы, касающиеся управления нелегалами, их подготовки, моей работы в Германии, места Германии в спектре задач советской нелегальной разведки, ее взаимодействия с подразделениями спецназа КГБ, а также мое отношение к их стране. Было видно, что гости хорошо подготовились к беседе. Я сожалею, что не смог в полной мере удовлетворить их любопытства, но думаю, они понимали невозможность этого. Йозеф Хуфельшульте прислал мне из Мюнхена гранки интервью, где все было дословно изложено, а через две недели также без искажений и приписок опубликовано 4 июля 1994 года в 27-м номере журнала "Фокус". 30 лет назад я покинул Германию как разведчик; ушли из Берлина и последние официальные подразделения российской разведки, а прошлое все еще продолжает волновать БНД и БФФ ФРГ, не правда ли, Томас Томашек? Что ж, должно пройти еще лет 100-150, прежде чем раскрытие других оперативных материалов станет более или менее возможным. ГЛАВА 6. США, НЬЮ-ЙОРК (1975-1979 ГГ.) В начале 1975 г. В.А.Кирпиченко и я были вместе на докладе у Начальника ПГУ КГБ СССР В.А.Крючкова, который после обстоятельного изучения наших материалов, касавшихся работы по США, неожиданно сказал: - Юрий Иванович, что Вы думаете относительно работы в Нью-Йорке. Ведь Вы уже почти 6 лет дома. Юрий Владимирович Андропов хочет, чтобы Вы там сменили Б.А.Соломатина. Это предложение явилось неожиданностью не только для меня, но и для В.А.Кирпиченко, который только начинал входить в тонкости работы нелегальной разведки. Мы надеялись проработать вместе не менее полутора-двух лет. Вадим Алексеевич прямо сказал об этом Крючкову. Тот остался непреклонен. Я понимал причину такого неожиданного поворота. В конце 1974 г. при возвращении с другого задания мне довелось провести несколько дней в Нью-Йорке. Б.А. Соломатин подробно познакомил меня с обстановкой в США и, опираясь на агентурные, оперативные данные и выводы из личных наблюдений, высказал свои соображения о том, что разрядка, если судить по действиям американцев, начинает приобретать весьма негативный для советской стороны характер. Он от своего имени предупредил об этом руководство разведки специальной телеграммой. Весьма серьезное, веско аргументированное сообщение все же вызвало раздражение в "верхах". Видимо, было принято решение заменить руководителя резидентуры, чтобы свежим взглядом оценить еще раз всю обстановку, включая необходимость перехода к более активным формам работы (мы берегли "хрупкую" разрядку и избегали резких действий). Вот в этих сложных условиях выбор пал на меня, и я с известной долей тревоги выслушал предложение В.А. Крючкова. Но у меня не было иного выхода, кроме как взяться за подготовку к работе в новой для меня стране, в которой я, правда, уже успел побывать дважды. Наши американисты приняли известие об этом решении Андропова и Крючкова настороженно, с недоверием и даже сопротивлением. Я казался им человеком с неустойчивой биографией (из нелегальной разведки, германист, работал в Германии и потом в Китае), зачем "нам такой нужен". Это отношение я скоро почувствовал, мне не оставалось ничего иного, как изучить обстановку в США, освоить оперативный багаж резидентуры, прибыть в Нью-Йорк и наладить рабочий контакт с новым для меня коллективом. Время шло. На 9 августа 1975 г. был назначен день моего отлета. Утром этого дня ко мне домой позвонил В.А.Крючков со словами последнего напутствия. Он понимал сложность ситуации, в которой мне предстояло оказаться. Как всегда, был краток, рекомендовал попытаться внести в работу свой наступательный метод , не похожий на то, к чему уже привыкли американские спецслужбы. Сотрудники резидентуры должны почувствовать, что приехал свежий человек. Нужно снять с коллектива напряжение ожидания нового руководителя, расположить его к себе и добиться откровенности. При этом - никаких любимчиков, на сильных, средних и слабых не делить. Беречь и укреплять положительные традиции резидентуры и авторитет моих предшественников, которые сделали много полезного за годы своей деятельности в Америке. Главное - организация активной оперативной работы. Начальник разведки подчеркнул особую важность конспирации, тщательного изучения всех американских объектов, призывал, учитывая активность американских спецслужб, быть недоверчивым, сомневающимся в оценке "чистоты" контактов и связей. В.А.Крючков предложил через 6месяцев прилететь в Москву и доложить о направлениях работы в Нью-Йорке. Итак, к вечеру того же дня мы с женой после полуторачасовых посадок в Лондоне и Гандере (Канада) приземлились в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, чтобы провести там долгих четыре года. Нью-Йорк встретил нас влажной, душной, с мелко моросящим дождиком, погодой, немного затхлым запахом, свойственным давно залежавшимся вещам. Я поймал себя на мысли о том, что с таким запахом уже приходилось встречаться в Пекине в сезон футяня (сезон повышенной влажности). Мне пришлось начинать свою работу в Нью-Йорке в период, когда Соединенные Штаты, постепенно оправляясь от "уотергейта", готовились к предстоящим в 1976 г. президентским выборам. "Уотергейт" заставил общественность США критически взглянуть на американское разведывательное сообщество. Американцы, в том числе и разведчики, пытались ответить на вопросы: что есть в активе ЦРУ, в каком это сегодня состоянии, что ждет ЦРУ впереди. Пересматривалось все, начиная со дня создания ЦРУ в 1947 г., когда в основу секретных операций против СССР было положено нелегальное внедрение агентуры на объекты проникновения с целью раннего предупреждения о нападении и сбора информации о ходе выполнения советской атомной программы. В области внутренней контрразведки на 70-е годы они ставили задачу защиты американских стратегических объектов от агентуры советской разведки, направляли усилия на организацию и осуществление уверенного взаимодействия между резидентурой ЦРУ в Москве и штаб-квартирой в Лэнгли по выявлению агентуры КГБ из числа выезжающих в США советских граждан. При этом американские аналитики и разведчики ЦРУ отмечали, что основную угрозу для них представляют советские разведчики-нелегалы, обнаружение которых обычными методами и средствами расследования почти невозможно. Большую угрозу для себя они видели также в легальных и активных советских представителях в США, которых почти поголовно причисляли к категории сотрудников или агентов КГБ, поскольку те поддерживали активные контакты с американскими гражданами по разным вопросам. Таких американцев ни ЦРУ, ни ФБР не могли назвать агентами, они назвали их "агентами влияния". В американских спецслужбах совершенно справедливо считали, что новые советские "дипломаты", эрудированные, компетентные, утонченные, владеющие в совершенстве иностранными языками, могут добиться успеха куда большего и быстрого, нежели горстка агентов, завербованных в военных объектах, где почти не осталось секретов. Давая оценку советскому политическому наступлению периода разрядки, Администрация США делала вывод, что активность советских разведывательных операций в пять раз превышает размеры деятельности ЦРУ и союзников, и, соответственно, ужесточает давление со стороны ФБР на советских граждан и учреждения в Нью-Йорке. Советская колония в Нью-Йорке тогда насчитывала примерно полторы тысячи человек, постоянно увеличивалась и была разбросана группами или отдельными семьями по всему большому городу. В Нью-Йорке я отметил свое 50-летие. Разведчики, с которыми мне пришлось в 60-е годы вместе работать в КНР и встретиться опять в США, положили в этот день на стол своего резидента телетайпную ленту с "информацией А.П. из Пекина". "ПЕКИН, АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС. КАК СТАЛО ИЗВЕСТНО В МИССИИ СВЯЗИ США В ПЕКИНЕ, ДЕЛЕГАТ НАРОДНОГО КИТАЯ В ОРГАНИЗАЦИИ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ ХУАН ХУА УПОЛНОМОЧЕН ВРУЧИТЬ НЕДАВНО ПРИБЫВШЕМУ В НЬЮ-ЙОРК ЗАМЕСТИТЕЛЮ ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СССР В ООН ЮРИЮ И.ДРОЗДОВУ ЛИЧНОЕ ПИСЬМО МАО ЦЗЭДУНА, ЦЗЯН ЦИН И ЧЖОУ ЭНЬЛАЯ. В СВОЕМ ПОСЛАНИИ КИТАЙСКИЕ РУКОВОДИТЕЛИ, ПОЗДРАВЛЯЯ ЮРИЯ И.ДРОЗДОВА С ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕМ, ОТМЕЧАЮТ ЕГО ЛИЧНЫЙ НЕОЦЕНИМЫЙ ВКЛАД В РАЗВИТИЕ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ДВУМЯ СВЕРХДЕРЖАВАМИ (ОСОБЕННО В ПЕРИОД КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ). В ПИСЬМЕ СОДЕРЖИТСЯ ПРИГЛАШЕНИЕ ЮРИЮ И.ДРОЗДОВУ ПОСЕТИТЬ КИТАЙ В ЛЮБОЕ УДОБНОЕ ДЛЯ НЕГО ВРЕМЯ. В ПЕКИНСКИХ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ КРУГАХ СЧИТАЮТ, ЧТО ЮРИЙ И.ДРОЗДОВ БЛАГОСКЛОННО РАССМОТРИТ ПРИГЛАШЕНИЕ ПЕКИНСКИХ ЛИДЕРОВ. НА ВОПРОС, НЕ СВЯЗАНО ЛИ ОЖИВЛЕНИЕ В ЧЖУННАНЬХАЕ С ПОДГОТОВКОЙ К ПРАЗДНОВАНИЮ ЮБИЛЕЯ РУССКОГО ДИПЛОМАТА, ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИССИИ СВЯЗИ ОТВЕТИЛ: "ПОКА НЕ ЯСНО. НАБЛЮДЕНИЕ ВЕДЕТСЯ". Я ознакомился с текстом, вспомнил одну подобную информационную ленту, которой меня встретили по возвращении из Москвы в Пекин в разгар "культурной революции" сотрудники резидентуры, улыбнулся и понял: нью-йоркская резидентура признала меня своим. С руководством Представительства СССР при ООН и других советских учреждений у меня постепенно установились нормальные отношения, которые способствовали организации нашей работы. Не могу не вспомнить положительного отношения к работе разведки со стороны Министра иностранных дел А.А.Громыко и Представителя СССР при ООН Я.А.Малика, посла СССР в Вашингтоне А.Ф.Добрынина, которые всегда с пониманием относились к нам и содействовали в решении возникавших проблем. В течение первых шести месяцев всем коллективом резидентуры мы заново оценили деятельность ЦРУ и ФБР против нас, критически пересмотрели свои действия, внесли коррективы в организацию и обеспечение безопасности разведывательной деятельности. Было достаточно споров, возражений, сомнений, анализа малейших сигналов, но все сошлись на том, что не так уж все страшно. В конце зимы я на несколько дней вылетел в Москву, где доложил руководству о том, что нью-йоркская резидентура готова к активной работе. Мне пришлось в напряженной агентурно-оперативной обстановке Нью-Йорка провести четыре года. Коллектив разведчиков в основной своей массе работал с риском, смело, изобретательно и результативно. Нужно прямо признать, что противостоявшие нам подразделения ЦРУ и ФБР были серьезным и заслуживающим уважения противниками. Чтобы понять их действия, мы провели ряд мероприятий, которые вынудили их раскрыть свои методы и сделали нас зрячими. У войны разведок свои законы. Один, и наиболее важный из них, - искусство обнаружить скрытое агентурное наблюдение контрразведки за твоими действиями, переключить ее внимание на ложное направление, обеспечить наиболее безопасные условия для собственной разведывательной работы. Это вечный поиск, учет всех мелочей, их проверка, моделирование фантастических ситуаций и гадание почти "на кофейной гуще". Пусть на меня не обижаются сотрудники Нью-Йоркского отделения ФБР, обслуживающие комплекс зданий ООН, но тогда, в середине 70-х годов, они многое нам подсказали и показали. Нет, нет, они не сотрудничали с нами, они просто раскрыли себя, пойдя у нас на поводу. Дело дошло даже до маленького курьеза. Мы захотели окончательно убедиться в том, что агентура ФБР хорошо "прочесывает" подземный гараж ООН. Паркуя там свои машины, наши сотрудники отмечали некоторые особенности (оплошности) в поведении гаражной охраны. Это дало хороший повод для проверки соблюдения ими требований ООН о неиспользовании служебного положения в специфических интересах спецслужб, в том числе страны пребывания. Как-то мы специально "забыли" в одной из машин печатные ТАССовские материалы. Вечером, когда группа сотрудников садилась в эту машину, заметили, что материалы исчезли. Через несколько дней опять "забыли" в той же машине, из которой вылезли несколько человек, письмо с предложением услуг, "затерявшееся" в ООНовских документах. В последующие дни частенько наблюдали возле парковки этой машины уборщиков, охранников, иногда новых лиц и новые машины. Затем наша машина из-за изношенности (в действительности) была продана, но прежде мы попросили сотрудников ФБР ответить на наше "письмо с предложением услуг", выставив сигнал на одном из знаков дорожного движения по маршруту нашего рабочего автобуса, написав под ним номер автомашины представительства, из которой можно изъять ответ. Сотрудники ФБР добросовестно выполнили нашу просьбу. Они поместили такой величины сигнал, написали такие отчетливые цифры, что могли вызвать к себе нарекания со стороны службы регулирования уличного движения Нью-Йорка. Но безличный контакт был установлен. Мы "пошли на углубление отношений": передавая газетную информацию в собственной обработке, стали просить за нее деньги. Американцы настойчиво приглашали нас на встречу для личного знакомства. Мы отказывались, мотивируя это страхом перед "всемогущим офицером безопасности, который и так во все сует свой нос", и просили их найти способ передать нам деньги, может быть, спрятав их в "бампер какой-нибудь автомашины", а номер автомашины - указав под уличным знаком. Сотрудники ФБР через несколько дней снова выполнили нашу просьбу. ХХХХХХХХХ Поздно вечером в своем подземном гараже в бампере одной из автомашин мы обнаружили магнитный контейнер и алюминиевый патрон от толстой сигары, в котором находилось письмо-приглашение на встречу и несколько тысяч долларов. Деньги вместе с отчетом о наших шалостях мы отправили в Центр. Ответ ждали долго. Потом нас попросили деньги не присылать, так как "в финансовом отделе нет соответствующей статьи для оприходования таких средств". Вот дела!... Мы решили взять паузу и понаблюдать за отношением к нашим сотрудникам со стороны американцев и ряда иностранцев на верхних этажах здания ООН. Конечно же, коллеги, поиск вести надо, но незаметнее. Иначе можно раскрыть много карт. Надо быть спокойнее. брать пример хотя бы с англичан, которые подозревали каждого, кого замечали с советским сотрудником ООН даже на дальних подступах к комплексу зданий этой организации. Мы еще некоторое время "сотрудничали", затем прекратили отношения, просигналив американцам о своем отъезде в Россию и поблагодарив их за помощь. Такая внешне безобидная комбинация помогла нам узнать многое о многих. Дальнейшее наблюдение давало возможность предостеречь наших сотрудников от целого ряда неожиданных сюрпризов со стороны ФБР, хотя это и было нелегко. Американцы тогда активно начали использовать в работе против нас свою подставную агентуру под видом доброжелателей. Мы несколько раз уходили из приготовленных для нас ловушек. 20 октября 1993 г. в программе РТВ "Вести" было объявилено, что в программе "60 минут" будет передано интервью одного американского тележурналиста с бывшим советским дипломатом А.Шевченко, занимавшим пост заместителя Генерального секретаря ООН, оставшимся в США и продавшим свою Родину. Это было подано как некая сенсация, хотя времени со дня предательства прошло немало - более 15 лет. (Каждый раз, когда наши журналисты будто с сочувствием пишут или вещают о случаях измены, мне хочется спросить, а как они относятся к изменам в собственной семье, в семьях братьев, сестер, родителей, к изменам друзей? Так же или иначе... Какие последствия они видят, чью беду, разруху, горе, несостоявшиеся надежды и конкретные дела. На эти вопросы ответ почему-то отыскать бывает трудно). Интервью с А.Шевченко комментировал бывший представитель США при ООН сенатор П.Мойнихен. Бесспорно, предательство Шевченко было большой удачей американских спецслужб, ведь он за 32 месяца добровольного, инициативного и сознательного сотрудничества с ними нанес нашей стране значительный ущерб. В 1975-1976 гг. мы уже чувствовали, что в составе советской колонии в Нью- Йорке есть предатель. Разумеется, мы искали его. Американской стороне, видимо, недостаточно было ценной и достоверной политической информации, и она принялась активно использовать в местной печати его сообщения об известных ему сотрудниках и возможных агентах КГБ в аппарате ООН. У нас возникло беспокойство, однако после тщательного анализа ситуации стало ясно, где искать предателя. Мы смогли успокоить "пропечатанных", объяснили, что наши политические противники ведут борьбу за вытеснение советских сотрудников с ответственных постов в ООН, так как наше представительство поставило вопрос об увеличении их численности. Круг осведомленных об этом сузился до нескольких человек. Среди них был и Шевченко. А выдали нам Шевченко сами же американцы задолго до его ухода к ним. Ведь это они, нарушив свои же собственные правила работы с агентурой, изложенные в инструкции "Об агентурном проникновении в организации и объекты, представляющие оперативный интерес", изменили его образ жизни, дав ему повод жить, нарушая финансовую дисциплину нашего Представительства, поместили в Майами на несколько дней в роскошном номере гостиницы, стоимость которого была ему явно не по карману. Он стал пить, уклоняться от работы, вести себя на совещаниях вызывающе, иногда впадал в состояние необъяснимого страха, депрессии. Мы замечали разницу в отношении к Шевченко сотрудников секретариата ООН и американской стороны. Ни его действия, ни его слова не давали повода называть его "сталинистом", тут был заметный перебор, что и настораживало еще больше. Помню, как-то на одном из совещаний у нашего Представителя в ООН О.А.Трояновского Шевченко весьма неосторожно подверг критике Директивы Центра делегации СССР на сессии ООН в сентябре-декабре 1977 г. по одному из вопросов, что вызвало всеобщее удивление, так как его предложения явно играли на руку США. Месяца через полтора после возвращения Шевченко из Майами мы проинформировали руководство разведки о возникшем у нас подозрении и попросили через МИД СССР отозвать его в Москву, с тем чтобы избежать нежелательных последствий. Шевченко имел ранг посла, был близок к А.А.Громыко и, естественно, наша информация вызвала противоречивую реакцию. Кто-то из друзей Шевченко в нашей службе даже официально потребовал от нас прекратить наблюдение. Более осмотрительные руководители, как мне известно, сообщили в МИД СССР заместителю министра В.В.Кузнецову и поручили нам проинформировать обо всем О.А.Трояновского. Реакция Трояновского была сначала спокойной, потом более возбужденной, с указанием на 1937 год, мол, придется извиняться и отвечать за клевету. Я напомнил ему, кто тогда руководил "тройками" и что он в большей степени, чем я, ответственен за коллектив советской колонии. В тот вечер мы друг друга не поняли. Я не выполнил требования Центра прекратить наблюдение. Каждый раз, когда поступали данные о Шевченко, в том числе и из американских кругов, мы хладнокровно и методично направляли их в Центр. В управлении внешней контрразведки, в подразделении О.Д.Калугина их принимали не весьма охотно: надо реагировать... Центр и МИД, увы, медлили, не верили. Когда Шевченко изменил, мне ночью позвонил О.А.Трояновский: "Юрий Иванович, случилось самое страшное - Шевченко ушел..." Нам ничего не оставалось, как общими усилиями приступить к локализации последствий этого предательства. Вскоре страсти поутихли, и Трояновский в беседе со мной по поводу измены Шевченко как- то сказал: "Ведь может же советский человек выбрать себе новую родину". Новую Родину выбрать нельзя. Можно лишь сменить место жительства. Да и то - какой ценой? Думаю, предательство Шевченко - это следствие медлительности политического руководства с принятием решения по сигналу разведки, которая своевременно предупредила и длительное время информировала о вероятности такого расклада событий и тяжести последствий. Некоторое время спустя после предательства Шевченко попросил политического убежища в США еще один советский сотрудник Секретариата ООН Лещинскас. Мы сообщили о случившимся в Москву. На этот раз реакция руководства и МИД СССР была весьма спокойной. Из ПГУ мы получили данные, что КГБ в свое время выступило против использования Лещинскаса за рубежом по политическим мотивам, однако в ЦК КПСС этого не приняли во внимание. В конце мая - начале июня 1978 г. в Нью-Йорке был в командировке заведующий отделом ЦК КПСС Н.М.Пегов, который вызвал меня на беседу. Он начал ее несколько странно, сказав: "Опять у Вас, Юрий Иванович, ушел сотрудник, что-то неладно у вас здесь". Такое замечание, не буду скрывать, задело и обидело меня. Я ответил Пегову, что сотрудник ушел не "у меня", а "у нас". Он промолчал, а я попросил ответить мне - почему в случае с Лещинскасом материалы спецпроверки оказались слабее телефонного звонка и, кто разрешил выезд за рубеж этому человеку в нарушение всех инструкций ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Пегов опять ничего не ответил, затем попросил перечислить тех сотрудников Представительства СССР при ООН, чье поведение вызывает тревогу. Мне пришлось назвать ему довольно большую группу лиц из числа "позвоночников" и попросить разобраться, насколько их пребывание в США соответствует требованиям Инструкций по подбору кадров. Пегов все молча выслушал и уехал. Летом 1978 г. я был в Москве. Принимая меня с докладом о работе резидентуры, Ю.В.Андропов сказал: "В деле с Шевченко ты был прав, я прочитал все материалы. Это наша вина. Наказывать тебя за него никто не будет, но (он помедлил)... и Громыко тоже снимать не будем". Затем, хитро посмотрев на меня, поинтересовался: "На тебя, Юрий Иванович, жалуется Н.М.Пегов. Что там между вами произошло?" Я подробно доложил о нашей беседе. Юрий Владимирович все внимательно выслушал и ответил, что, по словам Н.М.Пегова, "с ним (со мной - Ю.Д.) невозможно разговаривать, но он прав". Ю.В.Андропов тут же позвонил Н.М.Пегову и попросил его подумать, как исправить дело. Осенью 1978 г. в сентябре в Нью-Йорке Министр иностранных дел СССР А.А.Громыко спросил, почему я, зная его многие годы, не сообщил ему о Шевченко лично. Я ответил, что ценил его занятость и доверял его заместителям и О.А.Трояновскому, которые обо всем были своевременно информированы. Он помолчал, тщательно ознакомился с информацией резидентуры и признал, что в этом вопросе допустил "большой промах". Последние дни своего пребывания в Нью-Йорке жена Шевченко Лина провела в нашем представительстве в ООН. Она почти все время находилась у нас в квартире, не хотела оставаться одна. Моя жена и Лина хорошо знали и понимали друг друга. Лина в беседах с нею раскрывалась, были видны ее тревоги, сомнения. На первых порах она не верила в предательство мужа, перебирая в памяти всю жизнь. Она по- настоящему была жертвой, которую принес Шевченко своим новым хозяевам, предав ее и своих детей. О Шевченко мы еще поговорим ниже, когда коснемся его книги и книги проститутки Джуди Чавез. В том же 1978 году, "благодаря" Шевченко, американским спецслужбам стали известны имена нескольких сотрудников резидентуры, за которыми местное отделение ФБР установило постоянное наблюдение. Поскольку срок их загранкомандировки заканчивался, мы сочли возможным их участие в обеспечении одного острого оперативного мероприятия. Но потерпели неудачу. 21 мая в американской газете "Нью-Йорк Таймс" появилось сообщение об аресте ФБР за шпионаж двух советских граждан. Во время изъятия из тайника секретных документов, касающихся одного из глубоко засекреченных проектов ВМС США в области подводного вооружения, были задержаны сотрудники секретариата ООН Рудольф Петрович Черняев и Вальдик Александрович Энгер. Их напарник, Владимир Петрович Зинякин, являвшийся атташе Советского Представительства при ООН и обладавший дипломатическим иммунитетом, через некоторое время после задержания был отпущен. Специальный агент ФБР Джон Шварц заявил репортерам, что все трое задержанных принадлежат к советским разведывательным спецслужбам и являются сотрудниками КГБ. В сделанном по этому поводу Директором ФБР Уильямом Уэбстером заявлении говорилось, что начатое по этому факту расследование проводится в координации с отделом расследований ВМС США, которому также помогают американские граждане, но конкретных лиц названо не было. Однако чуть позднее ФБР сообщило, что информатором по делу был офицер ВМС США Артур И.Линдберг, получивший в ФБР псевдоним "Шелуха" (Peel). Как это обычно бывает, "жареную" новость подхватили многие газеты и другие средства массовой информации, нашлось много желающих прокомментировать этот факт. Вскоре, естественно, последовали официальные демарши госдепартамента, обмены дипломатическими нотами, договоренности об освобождении наших товарищей под залог и т.п. Не буду подробно останавливаться на этом деле, так как в свое время оно достаточно подробно освещалось и в нашей прессе. Отмечу только, что в работе разведки риск присутствует почти всегда. Его степень повышается при проведении острых и сложных операций, особенно в такой стране, как США, с хорошо отлаженной работой местной контрразведки и сложной политической обстановкой. С самого начала мы допускали, что здесь может быть встречная игра противника- "подстава". Поэтому мы ставили перед собой задачу заставить источник передать нам как можно больше информации, которая представляла для нас интерес, а не той, которую предлагал сам источник. Думаю, нам удалось достигнуть этого, если судить по объему того, о чем ФБР и пресса умолчали и о чем сообщили общественности. С успехом решалась через Линдберга задача перепроверки документальной информации других источников. Подозрение, что он может быть подставным агентом, заставило нас с самого начала избрать безличный способ установления контакта с Линдбергом и такой же постоянно меняющийся и подвижный способ передачи информации. ФБР дало нам знать, что Линдбергу не следует доверять (на одном из кадров пленки были новые пальцы). Мы увеличили скорость движения при выемке контейнеров из тайников, меняли сомнительные места бросков. ФБР, чтобы уследить за нами, привлекло спортивную авиацию, действия которой мы, к сожалению, не отнесли к средствам наружного наблюдения. На заключительном этапе противник бросил против нас, если верить американской прессе, более 100 сотрудников с неподвижными постами наблюдения, автотранспортом и малой авиацией. Вот лишь некоторые имена сотрудников американской контрразведки, которые были задействованы в этой акции: Дэниэл Ньюман, Николас Хэнд, Гарет Паас, Уильям Линч, Шерил Диск, Лоуренс Дойл, Джилберт Бэйтс, Джон Кири-Тейлор. Думаю, что эти данные, а также имена самого Артура И. Линдберга и завербовавшего его сотрудника разведки ВМС США Терренса Тэйта стали известны спецслужбам многих стран. Каких-либо материалов у Зинякина, который должен был изымать контейнер, в руках не было. Он в последний момент заметил слежку и подошел к другому кусту по срочной надобности, но все же был схвачен. За контейнером потом возвращались сами сотрудники ФБР. Энгера и Черняева схватили за то, что они были в районе операции. Несмотря на шумиху, начавшуюся по местному радио сразу после задержания сотрудников, другие разведчики не испугались: в соседнем районе, недалеко от места задержания, одним из них была завершена вербовка интересного агента. Вспоминая это событие, хотелось бы также сказать несколько слов и об американской контрразведке. Хотя Федеральное бюро расследований и утверждало, что с самого начала контролировало Линдберга, службе наружного наблюдения ФБР пришлось все-таки немало потрудиться, чтобы координировать и камуфлировать свои действия. Сотрудники ФБР, с которыми наши товарищи контактировали, решая вопрос об освобождении задержанных, обращали на это внимание. Один американский контрразведчик, в кабинете которого рядом с портретом Э.Гувера висел портрет Ю.В.Андропова, как руководителя "сильнейшей разведки в мире", прямо подчеркивал оперативное мастерство "блестящей тройки". В день обмена задержанных на отпущенных угонщиков нашего авиалайнера дежуривший тогда в аэропорту Кеннеди сотрудник ФБР бросил: "Кого отдаем, таких ребят меняем на подонков..." Мне оставалось работать в Нью-Йорке еще целый год. Несмотря на удар, нанесенный нам ФБР, мы не законсервировали свою деятельность. Осмотрелись, отряхнулись, внесли коррективы в тактику мероприятий и пошли дальше. Быть резидентом в Нью-Йорке в те годы было нелегко. Свободного времени почти не было. Только несколько раз нам с женой удалось выбраться в театр, на концерты, спортивные мероприятия, проскочить на машине к Ниагарскому водопаду в Буффало, да один раз в круиз на сутки на теплоходе "Лермонтов". Приглядываясь к американцам, их поведению, читая их прессу, я каждый раз встречался с раскованными людьми, готовыми с юмором принять трудности жизни и серьезно, с полной отдачей работать. Сейчас у нас многие уезжают в Америку, путешествовать или и жить. Многие оседают в Нью-Йорке. Последние должны знать, что Нью-Йорк - это еще не Америка, и следовать инструкции, предложенной в конце 70-х годов жителям этого города Расселом Бейкером в "Нью-Йорк Таймс". ЮРИЙ ДРОЗДОВ ГЛАВА 6. "КАК ОКАЗАТЬСЯ СВОИМ" Инструкция нью-йоркцам, собирающимся путешествовать по Америке: 1. Оказавшись на другой стороне Гудзона, следует ездить только на задней площадке автобуса. 2. Не говорите с нью-йоркским акцентом. Он звучит для американцев странно, а это создает плохое мнение о городе. Говорите по-французски, по-британски или по-техасски. Если же Вы не можете изменить свой нью-йоркский акцент, то не говорите вовсе. Носите с собой большой блокнот желтой канцелярской бумаги и пишите все, что хотите сказать. Осторожно: не пишите с нью-йоркским акцентом или на испанском языке. 3. Не расхваливайте Нью-Йорк. Если, например, американец в автомобиле наезжает на выбоину, то не прерывайте его жалоб замечаниями о том, что американские выбоины просто булавочные головки по сравнениями с выбоинами Нью- Йорка. 4. Не держитесь высокомерно и вызывающе. Встретив на тротуаре американца- политика, сойдите на обочину. Дайте ему пройти. Снимите шляпу и потеребите свой чуб, а если такового не имеется, то свой блокнот. 5. Если Вы пользуетесь гостеприимством американского дома, то не выбрасывайте мусор на мостовую перед домом. 6. Если Вы приглашены куда-нибудь, идите, всем своим видом показывая, что Вы, как грешник раскаиваетесь в том, что находились под началом финансово- безответственных людей. Если Вы садитесь за стол, постарайтесь убедить окружающих, что рассчитываете лишь на корку хлеба и глоток воды. 7. Выгуливая свою собаку, не уходите, не прибрав за ней. 8. В машине не гоняйте с головокружительной скоростью по улицам города и не заставляйте американцев стукаться лбами о ветровое стекло Вашей машины, когда Вы неожиданно резко тормозите в центре перекрестка. Если американец одалживает Вам свою машину, не считайте, что смятое крыло будет необходимой платой за эту дружескую услугу. Как это ни странно, американцы предпочитают машины с неповрежденными крыльями. 9. Не пытайтесь ограбить кого-либо. 10. Когда Вы приходите к американцу в гости, не стучитесь в парадную дверь. Подойдите к черному входу и почтительно ждите там, пока на Вас не обратят внимание. 11. Старайтесь не вести себя вызывающе, если хозяин намеревается принять Вас в кухне. В комнате у него могут быть другие гости, которые обиделись бы, если узнали, что он принимает нью-йоркцев. 12. Учитесь американским идиомам. Если Вы хотитет купить тапочки для игры в теннис, то спрашивайте "теннисные тапочки", а не "тюремные бутсы". В поисках места для обеда спрашивайте как найти "грязную харчевню", а не роскошный ресторан. 13. Завоевывайте расположение враждебно настроенных американцев, поощряя их предвзятость по отношению к Нью-Йорку. Многие американцы совершенно убеждены, что всем нью-йоркцам естественно свойство финансовой безответственности. Американцев, как любых людей, желающих получить подтверждение своим предубеждениям, можно привести в хорошее расположение духа, если Вы будете упорно прикуривать от горящих 10-ти долларовых банкнот. 14. Не обижайтесь на шутки по поводу Нью-Йорка. Нью-Йорк сейчас единственное иностранное государство, на чей счет американцы могут проходиться без боязни быть обвиненными в фанатизме. Будьте готовы удачно закончить начатый ими анекдот. Например, если американец спрашивает: "Почему требуется три нью- йоркца, чтобы подписать чек?", без раздумий отвечайте: "Это необходимо, так как двое должны поддерживать обеспеченность чека, пока третий будет его подписывать". Это должно показать, что Вы, хоть и нью-йоркец, но все же не так безнадежны. 15. Выражайте зависть Америке, постоянно твердя о недостатках Нью-Йорка по сравнению с другими местами. Например, "Конечно же, в Нью-Йорке не умеют выращивать таких свиней как в Айове". Или: "Нью-йоркский бейсбол - ничто по сравнению с бейсболом в Цинциннати". Или: "Нью-йоркские трущобы и в подметки не годятся трущобам Детройта". 16. Ну и конечно, не выбрасывайте мусор из окна во двор. Период "холодной войны" был наполнен напряженной работой специальных служб, направленной, с одной стороны, на проникновение в страну противника, а с другой стороны, на разоблачение проникшего агента. Так было и в прежние века, и в период "холодной войны", так будет и впредь, даже если все страны прекратят враждовать друг с другом. Так устроен мир. Каждому хочется знать про соседа больше, чем тот находит нужным говорить сам. Видимо, Ален Даллес, устанавливая дружеские отношения с партнерами США по блоку НАТО, не зря подчеркнул, что ЦРУ будет обмениваться с ними информацией, ну а ту, которую они захотят от США скрыть, добудет само. Партнеры строго придерживались этого правила: взаимодействовали и следили друг за другом, а если подворачивался удобный случай, то и вербовали сотрудников дружественных спецслужб. Нам неоднократно доводилось наблюдать за такими объятиями и извлекать из этого пользу. Такова жизнь. В одном только спецслужбы стран НАТО обнаруживали абсолютную согласованность- в розыске и проведении мероприятий по пресечению деятельности агентуры и сотрудников советской разведки, включая реализацию данных, полученных от предателей. ...Отток населения из Германской Демократической Республики до возведения Берлинской стены был довольно велик. Естественно, что разведки стран социалистического лагеря не оставили этот канал бегства на Запад без внимания. Естественно также, что и западные спецслужбы разработали систему фильтрации потока беженцев из-за "железного занавеса". Через эту систему фильтрации было пропущено значительное количество лиц, а те из них, кто попадал под опознавательные признаки вероятной агентуры восточных разведок, подвергались глубокому агентурному изучению. И случалось, что в результате такого изучения, при тесном взаимодействии спецслужб ФРГ и США, в их поле зрения попадали и нелегалы нашей разведки, и мы несли потери. Нам не всегда удавалось своевременно получить необходимую информацию и вывести нелегала из-под удара. Так получилось с "Дугласом" и его сыном "Эрбе", о деле и судьбе которых обстоятельно пишет Джон Баррон в своей книге "Наследник", переведенной и изданной и у нас. Мне довелось знать обоих. К весне 1972 г. в Центре сложилось мнение, что у "Дугласа" не все в порядке. Чувствовалось непонимание друг друга, неисполнительность, даже раздраженность. Это беспокоило нас, настораживало, мы даже допускали возможный подход к нему со стороны американских спецслужб. Было решено, что с ним надо встретиться и поговорить. Это поручили мне, поскольку я летел в Чили. Встречались мы дважды, в апреле 1972 г. в Кито (Эквадор), и во время этих встреч мне удалось восстановить взаимопонимание между Центром и нашим нелегалом- иностранцем. Однако не удалось снять все сомнения, так как в окружении "Дугласа", по его словам, появился новый знакомый, о котором он говорил уклончиво. Я попросил его присмотреться к нему. Сын "Эрбе" был интересным эрудированным подростком 14лет, и на предложение "Дугласа" ориентироваться и на использование сына в будущем, я ответил, что посмотрим так года через 3-4. Мы расстались друг с другом в надежде на дальнейшее сотрудничество. Летом 1975-го, когда я готовился к выезду на работу в Нью-Йорк, Центр пригласил "Дугласа" и "Эрбе" на дополнительную подготовку в Москву. После возвращения домой они сообщили, что всех пассажиров корабля, сходивших на берег в Копенгагене, снимал кинокамерой какой-то англичанин. Как выяснилось позднее, это была совместная работа английской разведки и предателя Гордиевского, выдавшего канал переброски разведчиков и нелегалов "Мартыновых" с двумя детьми. Не знаю, удалось ли тогда спецслужбам США, Великобритании и ФРГ идентифицировать "Дугласа" и "Эрбе" и форсировать их разработку или нет, но нам стало ясно, что союзническая скоординированная система поиска советских разведчиков существует и функционирует. Мы начали более тщательную проверку форм и методов своей работы, резко усилили конспирацию, и взялись за поиск вероятного канала утечки информации. Как бы то ни было, но в дальнейшем мы исходили из того, что "Дуглас" и "Эрбе" могут быть под наблюдением, и наша резидентура в Нью-Йорке провела ряд проверочных мероприятий, в ходе которых опасения подтвердились: один из заложенных в тайники контейнеров оказался вскрытым. У ФБР терпения и выдержки не хватило, подвело любопытство. Мы насторожились, перенесли встречи и операции с "Дугласом" в третьи страны. Но ФБР очень хотелось захватить кого-нибудь из сотрудников нашей резидентуры в Нью-Йорке. Агенты ФБР даже заставили Дугласа появиться в магазине советской книги "Четыре континента", что на Бродвее. Это уже не шло ни в какие ворота. Там мы его опознали, опознали и других посетителей и сделали окончательный вывод о его действиях под контролем противника. Нам ничего не оставалось, как включиться в игру с ФБР. И опять у ФБР не хватило терпения: они сменили ему в сентябре 1979 г. документы и переселили в другой город. В декабре мы со своей стороны направили "Дугласу" последнюю шифровку, дав знать ему, что нам все известно. Игра была закончена. В течение 1990-1991 гг. американские спецслужбы неоднократно пытались использовать "Дугласа" для осложнения отношений между разведками СССР и Чехословакии. Они даже направляли его в ЧССР для шантажа оперативных работников. "Дуглас" послушно выполнял их поручения, мешая чешским друзьям работать, но был, не солоно хлебавши, выдворен из страны. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Джон Баррон в своей книге многого не договаривает. Это его и ФБР право: раскрывать свои и союзников методы поиска разведчиков и их агентуры не принято ни в одной разведке. Для меня же это была потеря, понести которую пришлось из-за предательства Гордиевского. Ранней осенью 1979 года, уже в разгар очередной Сессии ООН, я получил телеграмму с указанием вернуться в Москву на свою прежнюю должность, если у меня "нет иного мнения". Иного мнения у меня не было. Накануне отъезда коллектив резидентуры преподнес мне памятный подарок: индейский нож с надписью на чехле "Нью-Йорк. 1975-1979". Неужели все это было?.. Я уже не помню сейчас, кто дал мне листок со стихотворением "Шереметьево", откуда разведчики-нелегалы иногда уходили на задания и куда возвращались. И не знаю, то ли оно написано каким-нибудь поэтом, то ли самим нелегалом, вернувшимся на Родину после выполнения боевого задания. ШЕРЕМЕТЬЕВО  Где-то в небе возникли высокие звуки, Будто тихо и нежно кто-то тронул струну. О великое счастье - после дальней разлуки Возвратиться обратно в родную страну. Возвратиться не кем-то, не вчерашним талантом, Осознавшим ошибки парижской зимой, Не прощенным за старость седым эмигрантом, А вернуться с работы. С работы - домой. Ни дожди, ни метели, ни жаркое пламя Не сломили, Россия, твои рубежи, И высокие звезды встают над лесами, И серебряный месяц в овраге лежит. В шереметьевской роще - березы, березы. Молча девочка держит цветок полевой. Ты прости мне, Россия, невольные слезы, Просто долго мечталось о встрече с тобой. 26 июля 1972 г. Ощущение близости Родины, медленное затухание щемящей сердце тоски, боли каждый раз сменялось нарастающим чувством радости, облегчения, чем-то светлым, свежим. Так было каждый раз, когда самолет выбрасывал шасси, подпрыгивал от соприкосновения с бетоном, открывалась дверь кабины и внутрь врывался родной воздух. ГЛАВА 4. "ПАСЕКА" (КИТАЙ) После возвращения из Германии, несмотря на положительные результаты в работе, мне не нашлось места в центральном аппарате нелегальной разведки. Для него я был новичком. Хоть и опытным, но новичком, а таких туда брали неохотно. К тому же, тогдашнему руководству были известны мои взгляды на организацию работы и использование нелегалов, что отдельными руководителями воспринималось в 1963 г. с опаской и настороженностью. Я не стал спорить и был направлен отделом кадров на курсы усовершенствования оперативного состава (УСО). Учеба на курсах, обилие свободного времени давали возможность проверить правильность своих взглядов, ознакомиться со взглядами на организацию и ведение разведывательной деятельности других сотрудников разведки. Время шло, его нет-нет да разнообразили выходки нашей почты. Кто-то, наверное, незлонамеренно, шутя, стал бросать в наш почтовый ящик газету "Жэньминь жибао" на китайском языке. В семье на это не обратили внимания. Но сразу же об этом вспомнили, когда в декабре 1963 г. в кадрах разведки мне предложили прервать учебу и начать подготовку к командировке в КНР. Почему выбор пал на меня, не владеющего китайским языком, не знаю, но резкое обострение советско-китайских отношений требовало организации разведывательной работы по КНР, которую мы прекратили в октябре 1949 г., ко всему прочему, передав китайским органам безопасности свою агентуру, совершив недопустимый для любой разведки промах в угоду пожеланиям и просьбам временных союзников. Ошибочность этого шага сказывается и по сей день. Задача передо мной была поставлена трудная. Ведь с 1949 г. китайские разведчики и контрразведчики проходили подготовку у нас, были частыми гостями на Лубянке. Мы широко распахнули им свою душу и раскрыли сокровенные секреты, но не обратили внимания на отдельные особенности действий китайской верхушки. Дипломаты и разведчики-китаисты еще помнили, что после своего прихода к власти, во время первого парада на площади Тяньаньмынь, Мао Цзедун сказал Чжоу Эньлаю: "Ну что? Несбыточное, как видишь, с советской помощью осуществилось". На это Чжоу ответил: "Теперь бы с их помощью и удержаться." "Удержимся, но не будешь же ты считать их постоянными союзниками?" - бросил Мао. Этот вроде бы безобидный обмен мнениями не был случайным, он отражал истинные взгляды Мао Цзедуна. Как стало известно в ходе последующих наблюдений и сбора данных, слегка оправившись после последней гражданской войны и взяв власть в свои руки, китайское руководство еще в 1952 г. развернуло глубоко законспирированную разведывательную работу по СССР, готовило пакет территориальных претензий к Советскому Союзу. Ко всему этому добавлялись острые разногласия по вопросам лидерства и задачмеждународного коммунистического движения, отягощенные еще и отношениями между главами обеих стран. Начальник Первого Главного управления генерал А.М.Сахаровский, напутствуя меня на работу в Пекине, просил быть осторожным, терпеливым, все перепроверять, не забывать об истории Китая и его отношений с Россией, а также об особенностях психологического склада китайцев, который во многом определяет их отношение к другим странам и их поведение с иностранцами. В конце августа 1964 г. я улетел в Пекин. Итак, 1964-1968 гг. я провел в Китае. Пожалуй, это было наиболее критическое время в советско-китайских отношениях. Наши китаеведы и сами китайцы называли его "хорошее плохое" до мая 1966 года, и потом - "плохое-плохое" время. Постепенно под прикрытием Посольства СССР в Пекине собрался небольшой коллектив разведчиков, которые шаг за шагом включались в работу по обеспечению руководства необходимыми сведениями. Здесь не обошлось и без курьезов. С нас все больше спрашивалисерьезную политическую и оперативную информацию, а это требовало внесения значительных изменений в формы и методы нашей деятельности. Не все сотрудники, помнившие, что "русский с китайцем - братья навек", были готовы к этому. По воле обстоятельств одно из оперативных мероприятий мне пришлось готовить и осуществлять самому. Его результаты дали положительный эффект. Мы обо всем доложили в Москву. Руководство разведки поблагодарило меня за информацию, и выговорило за личное участие: руководи, исправляй, но не лезь сам. Я не обижался на суровость реакции. Я должен был так поступить, чтобы иметь право заставлять других. Обобщая сегодня весь свой опыт и свою осведомленность по вопросу взаимоотношений в треугольнике Китай-СССР-США, я не могу не согласиться с выводом к которому пришел Пьетро Кваронни в книге "Русские и китайцы. Кризис коммунистического мира": напряженная обстановка на Дальнем Востоке и в Юго- Восточной Азии по существу была отражением тогдашнего конфликта между США и Россией. Это очень сложный предмет для рассмотрения, но если проанализировать в этой связи действия политических лидеров с1945 г. по сегодняшний день, подоплека станет видна отчетливо. Это предупреждение на будущее: в ходе психологической войны США против СССР, приведшей к взвинчиванию расходов на военные цели, наша страна вовлекалась в гонку вооружений и, не доводя дела до открытого конфликта, становилась на путь саморазрушения. Вопрос "кто - кого" в экономической войне, начиная с 1946 года, стал активно разыгрываться на международной политической арене в крупнейшей в истории операции психологической войны, имевшей целью лишить СССР крупнейшего его союзника - КНР. Джордж Ф.Кеннан в статье "Кто выиграл холодную войну" ("Нью-Йорк Таймс", ноябрь 1992 г., русское издание) подтверждает это. Другим подтверждением этому являются материалы конференции "Круглого стола" американских китаеведов, ученых и политиков, проведенной в конце 1949 - начале 1950 гг., где обсуждались два вопроса: "на каких условиях Китай пойдет против России и как повернуть традиционную китайско-русскую вражду на Север". Тогда в Китае всего этого нам видно не было, но Центр это чувствовал и направлял наше внимание в сторону западных представителей, количество которых в Пекине постоянно увеличивалось. В 1964-1965 гг. в Китае уже полным ходом проводилась так называемая "Программа социалистического воспитания", предусматривавшая выявление противников нового режима из числа сторонников "советского ревизионизма" и подготовку населения для участия в строительстве социализма с учетом специфики развития революции в Китае. Тогда еще даже не всем китайцам было ясно, что это было разбегом для "нового скачка". Тревога в обществе нарастала. Осенью 1965 г., будучи вызванным в Москву, я летел в самолете вместе с одним из представителей Швейцарской партии труда, работавшим в партийной школе Шанхая. Завязалась беседа, он обмолвился о том, что слушатели этой школы изучают вопросы управления большими массами населения по книгам, изданным в гитлеровской Германии. И подчеркнул, что китайцы готовят новую большую чистку своих партийных рядов и всего населения. Руководство разведки поручило нам внимательно следить за развитием обстановки в КНР. 26 мая 1966 г. аспирантка Пекинского университета Ван Гуанмей вывесила на стене здания свое гневное "дацзыбао", клеймящее клику противников Мао Цзедуна, стремящихся свернуть Китай на путь советского ревизионизма и американского империализма. Направление борьбы и враги были указаны. Началась продолжавшаяся около 10 лет "культурная революция", целью которой был пересмотр старых и поиск новых путей социально-экономического развития страны при сохранении внешних политических атрибутов курсана строительство социализма. Если внутри страны наносился удар против сторонников группировки Лю Шао-ци и Линь-бяо, то в области внешней политики главный удар, сопровождавшийся громкой трескотней в адрес американского империализма, ведущего войну с вьетнамским народом, был направлен против СССР. Я не думал затрагивать эту тему, но публикация в "Комсомольской правде" от 15 февраля 1992 г. "Как мы держали палец на красной кнопке" возвратила меня в год 1967-ой - год наибольшего накала в советско-китайском кризисе. В течение 1966-1967гг. обстановка вокруг представителей "советского ревизионизма" продолжала накаляться. Несколько раз наши сотрудники подвергались нападениям со стороны хунвейбинов. Почти целую ночь я провел недалеко от ворот торгпредства в своем новеньком "Москвиче", облитом клеем, облепленным всякими дацзыбао, с выхлопной трубой, обмотанной соломой (гори, ревизионист, сам себя подожжешь, если заведешь мотор). Напряженность нарастала. Хунвейбины подвергли городок посольства двухнедельной физической и звуковой блокаде, вынудившей нас с помощью других дипломатических представительств провести эвакуацию членов семей. Чтобы снизить накал, мы решили организовать торжественно-траурные проводы на Родину трех погибших в ДРВ советских воинов-ракетчиков. На площади перед зданием посольства, к удивлению хунвейбинов, устроили митинг и через громкоговоритель рассказали всему Пекину, что прощаемся с воинами, которые отдали жизнь, защищая небо Вьетнама. Машина с телами погибших прошла перед строем сотрудников советских учреждений, ворота распахнулись и она медленно двинулась в сторону аэропорта сквозь расступившуюся толпу ранее бесновавшихся хунвейбинов. Они более или менее притихли на несколько дней. А потом пошли на штурм городка посольства, разгромили здание консульства и сожгли будку привратника. В самом здании посольства были перебиты все стекла первого этажа. Провокация была явно рассчитана на разрыв дипломатических отношений. Но русские нервы оказались достаточно крепкими. Последовавшая затем встреча А.Н.Косыгина с Чжоу Энь-лаем в пекинском аэропорту на некоторое время сняла острое напряжение. Незадолго до штурма посольства хунвейбинами нашим сотрудникам удалось побывать в провинции Хейлунцзян и Харбине и встретиться с нашими престарелыми соотечественниками. Один из них рассказал, что китайские власти выселили его с принадлежавшей ему пасеки, превратили ее в огромный ящик с песком, какие бывают в классах тактики военных академий. Представленная на нем местность отображает участок сопредельной советской территории. Старый 84-летний амурский казачий офицер этим был очень озадачен. Представитель фирмы "Крупп" в Пекине в беседе со мной обозвал русских дураками, которые не видят, что делается под их носом. Он выражал обеспокоенность, поскольку бывал там, куда советских давно не пускали. "Крупп" - это сталь, а сталь нужна для войны. Мои западные коллеги, наблюдавшие за советско-китайскими пограничными отношениями, осторожно давали понять, что китайцы усиливают войсковую группировку на границе с СССР. Мы обобщили эти и другие данные и направили сообщения в Центр, изложив просьбу проверить информацию средствами космической, радиотехнической, военной и пограничной разведки. Ответа не последовало. Осенью 1967 г. я прилетел в Центр в отпуск, где мой прямой начальник заявил, что мои шифровки вгонят его в очередной инфаркт. Я промолчал. В нашем подразделении мне рассказали, что тревожная шифровка была направлена в инстанции, откуда вернулась с грозной резолюцией: "Проверить, если не подтвердится, резидента наказать". Проверили. Все подтвердилось. Не извинились. Не принято. В 1969 г. в районе, близком к пасеке, произошел известный вооруженный конфликт. Предупреждений настораживающего характера разведкой делалось в последние годы предостаточно, в том числе и относительно ряда столь болезненно переживаемых сегодня явлений. Не повторяем ли мы вновь ошибки, приведшие к июню 1941 года, не подтверждаем ли истину, что русский мужик задним умом крепок? А ведь предупреждения разведки выстраданы ценой неимоверного труда разведчиков. ...Все пережитое в те напряженные во всех отношениях годы - материал для отдельной и большой книги. Вероятно, когда-нибудь наступит и ее очередь. Работа в Китае дала мне возможность понять эту страну и даже полюбить за ее самобытность. У меня там осталось много друзей-китайцев, которые, надеюсь, еще помнят меня. Сегодня я с большой признательностью вспоминаю наших послов С.В.Червоненко, С.Г.Лапина, дипломатов Ф.В.Мочульского, Ю.И.Раздухова, А.А.Брежнева и других, которые тогда помогли мнеосвоиться в новой стране, где европейцу невозможно раствориться. В трудные годы "культурной революции" в КНР во второй половине 60-х годов у меня сложились хорошие отношения с дипломатами социалистических и капиталистических стран. Волна крайнего национализма и экстремизма, обрушившаяся в ту пору на иностранный дипкорпус, сблизила нас, заставила помогать друг другу в трудные минуты. Одной из жертв "культурной революции" стала Людмила Малова, одного дипломата Посольства ГДР в Пекине, хорошая знакомая моей жены. В магазине "Дружба" на улице Ванфуцзин один из китайских экстремистов, находящийся то ли в полупьяном состоянии, то ли в патриотическом дурмане, ударом секача для рубки мяса по нижней челюсти тяжело ранил ее. Она упала на пол, обливаясь кровью, а он, с криками "смерть советским ревизионистам", тем же секачом пытался вспороть ей живот, видя, что она беременна. Нападавшего сотрудникам магазина удалос