очень-очень медленно  поднялся  до
первого этажа. Один из бойцов караула, схватил меня за руку и остановил:
     - Эй, ты как, в порядке?
     - Тридцать первый,  - безразличным голосом ответил ему  я,  и вышел под
обстрел на улицу.
     Бойца по прозвищу Сапог я больше никогда не видел.

        Братья<
     - Задолбала такая жизнь! Вс?! Не могу я  такЛучше погибнуть, чем сидеть
здесь  и  смотреть  на это! Эй, Усман, собирайся!  Едем  к своим!  - Сосед в
ярости отшвырнул с брони пустую коробку из-под патронов к ПКТ. - Чего ждать?
Пока они придут сюда и здесь нас поцокают? Нет! Уезжаем прямо сейчас!
     Сосед зав?л машину  и на прощание  махнул  рукой  самарцам, толпившимся
вокруг какого-то офицера, щедро раздававшего бойцам пачки с сигаретами.
     - Эй, братва! Счастливо оставаться! -  он сжал пальцы в кулак и с силой
выкинул его в воздух. - Но пасаран, мужики!
     Самарцы помахали ему в ответ.
     - Скатертью дорожка! Долгих лет жизни! Гуд-бай, ребята! - кричал кто-то
из толпы. - Гуд-бай! Ни пуха!
     Сосед забрался  на  сво?  место  и,  высунув  голову  в  открытый  люк,
скомандовал:
     - Усман, на место!
     Я  повиновался.  Деваться некуда.  Не  оставаться  же  здесь  одному на
съедение чеченским волкам. Я залез в машину и закрыл свой люк. Д?рнул Соседа
за руку:
     -  Спрячь  голову  и люк  закрой!  Или хочешь, чтобы снайпер тебе башку
отстрелил?
     Настала  очередь  Соседа  беспрекословно послушать мо? наставление.  Он
закрыл люк и недовольно фыркнул:
     - Не вижу я так ни фига!
     -  Ничего, неделю  сидел на одном месте, вс?  видел! А от пяти минут не
убудет!
     - Тебе хорошо говорить!
     - А чего хорошего? Когда подобьют, вс? равно вместе гореть будем.
     - Не каркай, скажешь тоже, "подобьют"...
     Минут двадцать мы на полной скорости неслись по улицам Грозного. Искали
знакомые здания, но  ничего  интересного  не  нашли, -  вс? вокруг одинаково
грязное, серое и разрушенное. Изуродованное войной.
     Трупы людей  и животных, поломанные, пожж?нные деревья, куски асфальта,
щебень, кирпич, мусор, грязь  по  колено,  тряпь?,  апокалипсис. Вс?  чадит,
горит, дымит, смрад заполнил  воздух, вытеснив кислород  и  разум. Торжество
безумия.
     "Берлин 45-го" - уныло подумал я, Сосед перебил:
     - Сталинград 43-го.
     Обогнув какой-то обгорелый кинотеатр или, может, Дом Культуры, выезжаем
на  небольшую  квадратную площадь.  Картина  впечатляющая  -  повсюду  дымят
подбитые танки, БМП и  БТРы, а вперемешку  с оторванными башнями,  кол?сами,
траками и бронелистами валяются обезображенные  людские трупы. Не знаю чьи -
наши  или  духовские. Скорее  всего  -  вперемешку.  Кто-то,  контролирующий
опоясывающие площадь четыр?хэтажки, завидев нашу движущуюся бэшку, открывает
огонь из автоматов  и гранатом?тов. Что-то попадает в установленный на нашей
башне прожектор и взрывает его. Но мы едем дальше.
     На пути  попадаются  и  наши  солдаты,  перебегающие  дорогу  в  разных
направлениях  и  необращающие  на  коробочку никакого  внимания, и  боевики,
сидящие на обочине и удивленно глазеющие вслед нашей, быстро  удаляющейся от
них, БМП.
     Несколько раз,  круто  вырулив из  кварталов, мы едва  не  наезжали  на
женщин  славянской наружности.  Они  кротко  стояли  скученными  группами по
четыре-пять человек вдоль узких дорог.  Держали какие-то таблички в руках. У
некоторых таблички висели на груди. Сосед притормозил около одной из женщин.
Не  по сезону  легко одетая, худая  седовласая мать  держала в  руках  белый
самодельный плакат, где большими ч?рными  буквами было написано: "Ищу  сына,
ф.и.о.,  1975  г.р. из 131 омсбр ". Мурашки побежали по моей спине, когда я,
прочитав страшные слова плаката, представил на месте этой несчастной женщины
свою мать. Не дай Бог ей оказаться в таком положении!
     - Вот дерьмо! - только и смог подумать я о трагедии этих людей.
     -  Да, бардак! - откликнулся Сосед не отрываясь от  управления скачущей
по  колдобинам  коробочки.  - Не  повезло. Влетели люди по-крупному!  Что за
страна у нас, долбанная!
     Дорогу преградила искусственно насыпанная преграда.
     - Приехали, бля! - разочаровался я.
     - Гр?баный город! - заорал Сосед, пытаясь с первого наскока  преодолеть
внезапно возникшее препятствие.  Не тут-то было, под?ргавшись и покрутившись
на месте, мы заглохли:
     - Приехали, бля-буду-мантана!
     Не успели мы отдышаться и оглядеться, как к машине подбежали трое.
     -  Вас  за нами  прислали? А  что  так  долго?  -  увидев  мою  голову,
поднимающуюся из открытого люка, спросил один из них.
     - Вы где катались, паразиты? Целый час прош?л, как мне передали, что вы
выехали к нам! - прокричал другой, с эсведэшкой в руках.
     - Да мы  не к вам, мы своих ищем!  - удивл?нно  ответил я. Но  его  мой
ответ как-то мало волновал:
     - А  что,  вы  только двое? Где  остальные? Почему  десантное отделение
пустое? Я ещ? с вами разберусь, обезьяны!
     - Вы зачем так ор?те? - на  свет  появился бойкий на  язык  Сосед. - Вы
кто?
     - Майор ***, разведбат *** вдд, - перестал ругаться тот, который был со
снайперской винтовкой. - Вы что, не к нам?
     -  Нет,  товарищ  майор, мы  своих ищем,  - вежливо  улыбнулся  Сосед и
вкратце описал офицеру наши последние злоключения.
     - Тогда понятно. Но рядом ваших нет. Это точно. Рядом только чечены. Мы
отсюда  второй день выйти не можем, технику жд?м. Но на вашу БМП  мы  все не
полезем. Нужны ещ? две коробки. Плюс убитые и раненые,  - почесал подбородок
майор. - Слушайте, вы  лучше здесь останьтесь, помогите нам, а  завтра я вам
помогу. Прид?т техника - вместе отсюда и выйдем.  Потом найд?м  ваш  полк, я
обещаю. Ну как, согласны?
     - А  куда матросу деваться из подводной лодки? Согласны! - бодро кивнул
Сосед.
     Мы помогли  разведчикам  сгруппироваться и закрепиться  на обозначенной
местности - быстро  подготовились к ночной обороне  кирпичной двухподъездной
пятиэтажки. Заложили  камнями и  кирпичами окна, завалили барахлом  проходы,
заминировали  подвальные  лестницы.  Притаились и  ждали врага у самодельных
бойниц -  я  с РПК, Сосед  с  ПКТ. Но  никто на  нас не напал. Где-то  сбоку
стреляли, но ближе к нам - тишина. И хорошо, что так.
     Поделившись по двое, мы, отдежурив свою смену, пошли поспать. Залезли в
бэшку, пообсуждали перспективный план действий на завтра и уснули.
     Проснувшись через  пару часов и умывшись, почистили  оружие  и занялись
мелким ремонтом машины.
     Стемнело.  Дело  запахло  ужином.  Разведчики обещали  угостить  чем-то
вкусненьким,  и  мы  с  нетерпением  ждали  приглашения  к столу.  Скоро оно
последовало:
     - Мужики, айда, бросайте свой трактор, пошли кушать.
     - Ид?м-ид?м, сейчас, - сразу выскочил я.
     Мы вошли  в одну из квартир на первом  этаже, где  нас уже ждали пятеро
разведчиков.  Все  устроились  на  полу.  Мебель  отсутствовала   полностью,
марод?ры  поработали  на славу, вытащив из оставленных  квартир  вс? нажитое
бежавшими хозяевами имущество.
     Подкрепились холодной кашей-сечкой  и туш?нкой. Попили  полупрозрачного
чаю  с  сахаром.  Все  обыденно,  ничего  вкусненького.  Мы  уже  встали  и,
поблагодарив пацанов за радушный при?м, собирались отойти на позиции,  когда
новые хозяева квартиры вспомнили о самом главном.
     -  Мужики, мне  кажется, что что-то грустно мы сидим, засыпаем.  Может,
дербалызнем мал?к,  по стаканчику?  - воровато оглядываясь, спросил один  из
разведчиков, сам худой и нескладный как Буратино.
     -  А ч?, есть? - обрадовался Сосед. - А  то  я думаю  - обещали чего-то
необычного, а  кормят гречкой. Давай  народу деликатесы!  Али нету ничего  в
закромах?
     - Обижаешь,  -  скривился  "Буратино"  и  слегка постучал  указательным
пальцем себе  под  подбородок. - У нас  без этого  дела  -  большие  дела не
делаются. А просидеть здесь целую ночь - это большое дело. Но лишь бы оно не
стало последним.
     - Я тоже выпью. Устал я от этой жизни. Не знаю, что дальше делать. Одно
только оста?тся: напиться и  забыться, - прошептал  я и добавил погромче,  -
главное лишнего не перепить.
     Все дружно засмеялись. Усатый разведчик, из-за своих густых т?мных усов
казавшийся старше  остальных,  достал  две  бутылки  водки. Не  тостуя и  не
чокаясь,  мы живо выжрали  его сорокоградусные  припасы. Все расслабившись и
разговорились. И только я сидел молча. Ворошил охапку чьих-то рваных тряпок,
сконфуженно молчал и слушал невес?лые  рассуждения своих  новых  братьев  по
оружию.
     -  Ч?  молчишь?  - подвыпивший  усатый толкнул меня  в  плечо.  -  Как,
говоришь, тебя зовут?
     - Усман.
     - Усман? Ты ч?, Усман,  мусульманин  что-ли?  - заулыбался усатый. -  Я
ведь тоже! Тоже мусульманин!
     - Ну и хорошо, - спокойно отозвался я.
     - Как это: "хорошо"? - усатый поднялся на ноги.
     - Так, хорошо, не плохо же, - ответил я и тоже встал.
     - Это  не просто "хорошо", это здорово! БратанАбы! Как дела? Ты откуда?
-  пьяный  разведчик  обнял  меня и  потрепал  по плечам. -  Брат, братишка,
братуха! Мы же братья с тобой, братьяБратья!
     - Братья! - подтвердил я. - Мусульмане!
     - Слушай, брат, оставайся  у нас!  - вдруг  осенило  усатого.  - Будешь
разведчиком! Вместе будем чеченов мочить! За нас, за Родину, за разведку, за
ВДВ!
     - Точно, оставайтесь  с нами, - подтвердил  опьяневший майор. - На вот,
Усман, возьми мой офицерский  ремень.  Я, боевой  офицер ВДВ,  прошедший три
войны, дарю тебе свой ремень как родному младшему брату, носи на здоровье.
     - Спасибо, - пробормотал я неуверенно. Но тут же браво добавил:
     - Спасибо, товарищ майор! Служу Отечеству!
     -  На  вот, я тебе тельник свой  дарю! -  усатый уже  скинул  бушлат и,
стянув тельняшку, протянул е? мне. - На, одевай.
     Я  скинул  сво?  вонючее бель?  и натянул  подаренную тельняшку,  почти
свежую. Усатый обнял меня и погладил по голове:
     - Вс?, теперь мы точно кровные братья!
     - Мы - элита, мы - разведка ВДВ! - вторил ему я.
     - Служу России! - ударил кулаком по полу майор.
     - Служу России! - растроганный до глубины души, я прослезился. Вслед за
мной не  стерпели и остальные. Вытирая  сопли и  сл?зы, ещ? минут  десять мы
обнимали и тискали друг друга. Потом мы уснули.

        Возвращение.
     Утром  на выручку разведчикам  пришли  свежие  силы,  а  с ними  машина
ЗИЛ-131,  кунг  которой  был  плотно забит грузом-200.  Грузом из  знакомого
самарского полка.
     Тела погибших разведчиков в переполненный ЗИЛ не влезли, и их загрузили
в подъехавшие позже коробочки.
     Пока мы собирались,  пока разбирались  что к  чему,  к нам  подтянулись
бойцы из соседних кварталов.  Пош?л с  ними знакомиться. О Боже мой! Люди, я
не верю своим глазам! Спецназовцы из "В"! В полном составе, без потерь!
     Сухо  и  без  лишних эмоций, командир  спецназовцев  объяснил,  как нам
добраться  до своих. Немного подумав, он и сам попросился с нами. Я, с плохо
скрываемой радостью, согласился. Через полчаса, попрощавшись с разведчиками,
мы, загрузив в десантное отделение наш доблестный спецназ, рванули "домой".
     Приехали,  нашли   ротного,  нашли  замначштаба,  доложили  об  успешно
выполненном  задании. Старлей  посопел-посопел,  но наш сбивчивый  рассказ о
приключениях  "двух  остолопов  в  Голливуде",  слушать   не  стал.  Прервал
убийственной фразой:
     - А я думал, вы погибли. Сгинули давно.
     Никак  не  ожидав такого  поворота событий, мы с Соседом оторопели,  но
мгновение спустя одновременно выдохнули:
     - Что???
     -  А  что? Неделя уже  прошла, как вы сгинули.  Либо погибли, либо  без
вести  пропали, либо плен,  либо СОЧ. Такое здесь каждый  день,  -  старлей,
достав последнюю сигарету, лихорадочно смял и выкинул пустую пачку на землю.
Помолчал, покрутил головой, нервно закурил. -  Вас уже вчера и с довольствия
сняли, и документы соответствующие подготовили, и домой письма накатали... А
вы  как хотели? Неделя прошла, а о вас ни слуха, ни духа... Так вот, ребята.
Сейчас разбираться с вашими  проблемами времени нет. Тут у меня такой приказ
поступил, хоть вешайся сразу...
     Дальше я ничего не слышал, стоял, ловил широко открытым ртом воздух...
     - Ну, покойничек, как дела?  - на выходе из штаба спросил меня Сосед. -
Или это штабные со всеми такие шутки шутят?
     Я,  так  и  не поняв,  шутка  это  была  или офицер разговаривал с нами
серь?зно, лишь  молча  пожал плечами. А он, одним  прыжком заскочив на башню
родной  бэшки, встал в  полный рост  и,  влюбл?нными глазами  глядя в  небо,
громко, перебивая ветер, запел:
     - А не спеши ты нас хоронить...

        Старый Новый Год<


     <i>"И кто совершит проступок или грех, а затем обвинит  в  них тех, кто не
виновен,</i>




     <i>тот взвалит на себя тяжесть клеветы и явного греха..." Коран</i>


     Загадочно кружа  в вихреватом  танце  прозрачной ночи, большими мокрыми
хлопьями падает снег. Ветра нет, и морозец  кажется  даже  приятным.  Воздух
наполнен  ожиданием праздника, дышится легко и радостно, торжественно. Город
сияет новогодними огнями: фонариками, лампочками, светомузыкой и гигантскими
гранатовыми зв?здами на высоченных кремл?вских башнях - символах столицы.
     Изумительные   по   красоте,  кудряво-ветвистые   ?ли  с  разноцветными
блестящими шарами и гирляндами парадно возвышаются  на площадях,  в парках и
во дворах, едва-едва не задевая макушками небо. Беспечные люди, которых  так
много на широких  улицах и проспектах,  обнявшись, и  беззаботно подталкивая
друг друга, танцуют и поют разные вес?лые песни. Люди отдыхают. Всем хорошо,
все счастливы, все твердо уверены в сво?м обеспеченном светлом будущем.
     Радостный   свет  в  ясных  окнах,   большие  рисованные   снежинки  на
разукрашенных стеклах, наполненные игристым шампанским прозрачные  фужеры на
заполненных яствами  столах,  бодрые, полные оптимизма громкие тосты в устах
отдыхающих  - вот  он, Старый Новый  Год  в  Москве!  Ура!  С  Новым  Годом,
товарищи! С Новым Годом, дамы и господа!
     Поднимаю грузные,  непослушные веки и впиваюсь в циферблат обшарпанных,
подобранных  недавно на  улице часов:  дрыхнул минут шесть.  Мало,  зато сон
видел. Сон о Москве. Москве, в которой никогда не был.
     Мерзкий, липкий,  косо моросящий  снег, бесцветно-мутный, жидкий  туман
почти  над  самой  земл?й,  невидимое,  невыразительное  небо,  и   грязный,
промокший насквозь бушлат, противно липнущий к вспотевшему после длительного
бега телу: вот он я, и мой Старый Новый Год в Грозном. С Новым Годом, Усман,
с праздником!
     Рядом, как  обычно,  в  позе  расплющенного  эмбриона, прямо  на  сыром
холодном  бетоне,  бессознательно  подрагивая  при  каждом пульсирующем  эхе
выстрела, беспокойным сном мается Сосед. Он  очень устал, и уснул сразу, как
только  подвернулась  такая   возможность.  Хорошо,   пусть   поспит   минут
пятнадцать, потом разбужу, чтоб не заболел, или сам просн?тся - от холода.
     Восемь сонных, исхудавших, постоянно голодных, а оттого излишне нервных
пацанов с калашами и "Мухами", ворочаясь и покашливая, сидят в шаге от меня,
боясь высунуться из-за нашей защитной стены - оплавленного  остова бэтра, от
которого невыносимо пр?т жж?нным машинным маслом и резиной. Ещ?, резко щипая
нос, от бэтра разит горелым мясом. Человеческим.
     Голова моя болит, и не знаю от  чего. Может, от запаха? Ведь пахнет так
же, как от меня. И в этом бэтре мог быть я.
     Хандрю.  Давно не хандрил,  а тут - пробило.  В сознании  мелькают лица
погибших товарищей: зовут меня куда-то, улыбаются, с праздником поздравляют.
И умирают.
     Сколько можно, ребята? Сколько можно, родные мои?
     Вспомнился Артур Шигапов - земляк-татарстанец, из Менделеевска родом, с
ним вместе начинали  службу в учебке - присягу принимали, потом продолжили в
части - учились  бэшки  водить и  стрелять учились, потом  сюда  поехали.  И
приехали.  Сгорел Артурчик,  в  новогоднюю ночь сгорел. Первого января  1995
года.  Ради  нас с вами, ради жизни на земле,  чтобы  вот так, как  сегодня,
москвичи могли есть-пить и ни о ч?м не задумываться.
     И что мне вдруг Москва приснилась? А! Да  я тут  ещ? ни одного москвича
не встретил.  Со  всей России  пацаны собрались  -  башкиры, татары,  якуты,
мордвины, калмыки. Из Челябинской  области народу полно, из Свердловской.  А
из Москвы никого не встречал. И, наверное, не случайно. Нет здесь москвичей,
не хотят они Родину защищать, или не могут...
     Эх, Артурчик, Артурчик, ?-мо?, ну за что?
     Тело Артурчика и многих других, кто был с ним, вытащили из-под обстрела
только дней через пять. Я не видел, кто видел - стонал: "Страшно было на них
смотреть".  Хорошо,  что  я не увидел,  что  с  ним стало, - в  памяти  моей
отложился  его  здоровый  молодецкий  образ, степной  разрез глаз  и  хитрая
татарская улыбка.
     А  эти, чьим  посмертным запахом  пропитан  бэтр?  За  что  вы погибли,
ребята? Что  с  вашими  телами? Узнают  ли  ваши матери о  том,  что с  вами
случилось? Узнает ли о вас ваш город, узнает ли Россия? Воздаст ли она вашим
матерям за то,  что забрала вас в самом расцвете сил? Пойм?т ли, что с  вами
сделала?  Вы,  честные и скромные,  наивные и  преданные  деревенские парни,
всегда и  везде  готовые выполнять приказы  Родины,  зачем  вы  были  здесь?
Сколько вам лет? Восемнадцать, девятнадцать, двадцать? Двадцать навсегда...
     Я  уверен,  парни,  вы на  небе, в  самом  лучшем месте, вы  там,  куда
стремятся  все.  Потому  что вы  - лучшие.  Вы -  цвет нашей нации  -  самые
сильные,  самые  здоровые,  самые-самые.  Вы не  уклонились  от призыва в то
время,  кода все нашу  армию хают и отнекиваются  от службы,  вы не нарушили
клятвы  и  пошли  в бой,  до  конца  выполняя приказ, до  конца,  до  центра
Грозного. Вы заслужили почестей в  нашем диком мире  и должны быть поч?тными
гуру в мире  потустороннем, загробном.  Честь и слава вам,  ребята! Честь  и
слава  вашим  родителям! И мужества,  ведь  им ещ? только предстоит пережить
самое трудное - узнать о вашей смерти. И похоронить.
     Тупую,  обманчиво-липкую  тишину  нарушает   слабый  непонятный   писк.
Къи-къи-къи.  Моментально распахиваю  глаза. Не успеваю понять в ч?м  дело и
занервничать. Фу-у!  Ничего  страшного, просто старая  чеченка,  одевшись  в
тонкое  клетчатое  пальто  и  мятый  красный  платок,  толкая  впереди  себя
небольшую тележку со скромными пожитками, пересекает узенький дворик всего в
двух метрах от нас. Къи-къи-къи. Скрипит, как вся эта ржавая война.
     Коричневые  потрескавшиеся  калоши  мнут  под  собой  водянистый  снег,
длинные  костлявые пальцы  цепко держат  ручку  тележки,  голова  до предела
наклонена   впер?д.   Старушка  спасает  последнее,  что  у   не?  осталось.
Поравнявшись  со  мной,  она  останавливается,  и скрип  кол?с  прерывается.
Тишина. Старушка тяжело поднимает голову и смотрит на меня, затем на Соседа,
затем, по  очереди, на остальных.  Взгляд е? пронзительно сияющих карих глаз
полон решимости и ненависти: "Убирайтесь отсюда, мы вас не звали!"
     Не  выдержав невидимой, но жесткой и, отчасти,  справедливой критики, я
опускаю глаза: "Наверное, она права.  Е?  дом  разрушен, имущество  сожжено,
муж, видимо, убит, а дети... Что с е? детьми, с е? внуками? Где они?"
     Женщина, на секунду показав свои редкие, пожелтевшие зубы, презрительно
ухмыльнулась и, хрустя  своими тонкими костями,  побрела дальше, а я остался
один, один наедине с моими  невес?лыми мыслями. Къи-къи-къи. Куда она пошла?
На  что  она  надеется?  Поможет  ли  ей  Аллах,  именем  которого,  убивая,
прикрываются е? соплеменники?  Поможет  ли самопровозглаш?нное правительство
Дудаева?  Поможет  ли  Россия,  так  страстно добивающаяся  соблюдения своей
конституции  на  территории Чечни?  А  сама Россия,  соблюдает  ли она  свою
конституцию? Соблюдает? А лощеные министры в огромных кабинетах? А  наглые и
бесцеремонные "новые русские", открыто грабящие Россию и  надсмехающиеся над
нашими  ранами и смертями здесь, на войне. А  мелкие уголовники, наводнившие
всю страну собой  и  своей  блатной  феней,  на  которой  разговаривают даже
"независимые" фраера-депутаты  в  своих  бессмысленно-тривиальных дебатах? А
все  остальные,  сторонние  равнодушные  наблюдатели, безразличные  к своему
собственному будущему?
     А кем  будем мы, когда верн?мся  домой?  Чмырями, у которых не  хватило
бабок  для  отмаза  от армии? Двадцатилетними  психами  с  богатым  кровавым
прошлым?    Молчаливыми   подавленными   изгоями?    Потенциально   опасными
правдолюбами, отстаивающими сво? я? Кем?
     Да и верн?мся ли мы?

        Умывальник.
     -  Ха,  блин!  Умывальник,  пацаны,  глядите,  умывальник!  -  худой  и
низкорослый, чуть больше пулем?та Калашникова, неудобно обхваченного слабыми
руками,  боец  подбежал  к  длинной,  метра три,  прямоугольной  алюминиевой
раковине,  над  которой  висело  пять  рукомойников  и,  небрежно  перекинув
гранатом?т "Муха"  с шеи через  плечо,  двумя руками  принялся  д?ргать  все
краники  подряд, будто  надеялся найти там  воду. И точно,  чуть  погодя, он
развернулся лицом к нам и, отрицательно покачав головой, радостно прокричал:
     - Я посмотрел, воды нет!
     - Естественно, нет. Его же просто, марод?ры с собой уволочь пытались, а
он и  пустой тяж?лый, вот и бросили посреди  дороги,  - шептал  мне Сосед на
самое  ухо,  словно  боялся,  что  незадачливый  боец  услышит  его  слова и
обидится. - Да  и нахер такая дрында  сейчас нужна.  Стреляют  у них  полным
ходом, взрывают  целые дома,  им самим  бы протянуть как-нибудь,  а  они ещ?
барахло  какое-то  с собой тащат. И что думают,  в  могилу вс?  наворованное
забрать? Балбесы.
     - Эй, "воды нет",  не стой там, пен?к! Мотай оттуда! Бегом! - крикнул я
тупо  стоящему на  виду у  всех  бойцу. Но  тот вс? ещ? бездействовал,  лишь
согласно кивал своей глупой головой и улыбался в нашу сторону.
     Я, Сосед, и ещ? четверо незнакомых нам  бойцов, остановились за  стеной
невысокого  одноэтажного  здания, вероятно - хозяйственной постройки  начала
восьмидесятых.  Это  здание, примерно  десять на  десять  метров, с разбитой
вдрызг шиферной  крышей и  одним  маленьким, выбитым взрывом гранаты  окном,
спасало нас от нам?танных глаз вражеских снайперов и автоматчиков, ненадолго
став  самым  над?жным   другом  усталых,  но  удивительно  жизнерадостных  и
оптимистичных   бойцов  российской  армии.  С   тыла   наш  временный  домик
прикрывался  колоссальной   громадиной,   т?мно-серой   скалой,   наполовину
пожж?нной и порушенной длиннющей сталинской четыр?хэтажкой, из-за которой мы
и  выскочили. У  четыр?хэтажки, за невероятных  размеров  чудовищным холмом,
наваленным из битого кирпича и кусков бетона, тихо пряталась ещ? одна группа
бойцов, численностью до десяти стволов, поэтому за тылы  мы не беспокоились,
знали, если возникнет  надобность  -  прикроют. Они ведь  тоже - жить хотят.
Сжимают автоматы, пронзительно смотрят нам  в грязно-зел?ные спины бушлатов,
ждут  своей очереди  сменить позицию. Но мы  не спешим, ведь за то, что жд?т
нас  впереди, в обманчиво-тусклой  неизвестности домов  и  переулков, мы  не
ручаемся: там сам  ч?рт не ведает, что,  кто и  как.  Неприятности нам  ни к
чему, мы уж, как-нибудь так, потихоньку. Успокаиваем дыхание,  оглядываемся,
исследуем  открытые  взору  окрестности,  оцениваем  оперативную обстановку,
нарезаем новые задачи.
     Я  осмотрелся: кирпичная стена, ровно в мой невысокий рост, за  которой
мы сбились  в  кучу,  есть  наш перевалочный  пункт по пути  к  обозначенной
командиром цели. Цель  проста  -  без потерь дойти  до углового пятиэтажного
дома, выпирающего побитыми стенами на пересечение двух широких улиц.
     Перебегать улицу под диким неконтролируемым обстрелом, то стихающим, то
внезапно  возобновляющимся,  вс? также не хочется,  и мы до последнего шанса
ищем  подходящую причину чуть отсидеться  и отдохнуть, оттягивая  неприятную
ситуацию выхода на открытую,  насквозь простреливаемую площадку. Мы  мн?мся,
неуверенно смотрим друг на друга, жд?м, кто рискн?т первым.
     Ай,  нафиг  всех!  Я,  откровенно  наслаждаясь  чувством  защищ?нности,
упираюсь лбом в стену и на минутку закрываю глаза. Хорошо бы поспать.
     - Эй, салабоны, - где-то  сзади пронзительно свистит офицер, - время не
жд?т!
     Сосед, стволом  автомата  приподняв съезжающую с  лыжной шапочки каску,
глазами  манит  меня к  себе  и,  под?ргивая  бровями,  указывает  на  остов
сгоревшей легковушки, слегка присыпанной бледным утренним снегом:
     - За ней тормознуть можно, если что.
     - Ага, давай,  до умывальника, на сч?т "три", - с неохотой  отрывая лоб
от стены, и не въезжая в суть дела, соглашаюсь я. - Куда?
     - Да вон, тачка посреди улицы, "шест?ра".
     -  А-а! Ч?-то  только  она  торчит там, как гроб  посреди  кладбища. Не
нравится мне она. А вдруг заминирована?
     - Ты ч?? Да кому это надо? Давай-давай, раз-два-...
     Боец у умывальника, про  которого  мы уже  почти забыли,  резко  д?рнул
головой и, сильно стукнувшись об роковую сантехнику, завалился набок. Каска,
глухо  цокнув  об асфальт,  откатилась от хозяина  метра на два.  Пулем?т  и
гранатом?т, необъяснимо перемешавшись с м?ртвыми, согнутыми в локтях руками,
неказисто торчали стволами в разные стороны.
     - ... три.
     Бойцу снесло нижнюю половину лица. Полчерепа.
     - Вот тебе и Старый Новый год!
     У  застывшего  тела, быстро поедая мягкий пушистый снег, образовывалась
небольшая  т?мная лужица,  в неясных  бликах которой отражалась убывающая  в
небо душа. Она печально улыбалась и магнетически манила меня за собой.
     -  Достоялся,  дурень! Говорили же...  - Сосед нервно замотал головой и
сильно ударил кулаком по стене. - Снайпер, опять долбанный в лоб снайпер!  -
Сосед психовал уже по серь?зному. Подпрыгивая на месте, он принялся колотить
стену и руками, и ногами одновременно.
     - Ты чего, а?
     -  Порву этого урода! Я его  достану!- давясь слюной, шептал Сосед, - и
порву!
     Я  отреш?нно  смотрел на  очередную нелепую смерть молодого российского
паренька и громко, выгоняя воздух через раздираемый негодованием нос, сопел,
чтобы  хоть  как-то скрыть  от себя самого стыд полного бессилия. Что я могу
изменить?  Ничего!  Я  бессилен  в  сво?м  стремлении  помочь. Я  немощен  и
несвоевременен. Я и сам  не знаю, намного ли  я переживу его. Намного  ли? И
зачем? Мне  вдруг  показалось, что  нет  никакого  другого мира, кроме  этой
войны. Нет ни дружбы, ни любви, ни радости, ни счастья. Нет жизни в согласии
и  примирении. Нет  никакой  гармонии, нет свободы, нет  независимости,  нет
терпимости,  только низменная своим всепожирающим страхом война. Война, с е?
ненавистью и завистью, с болью и жестокостью, с изуверством и вандализмом, с
бесправием  и пошлостью.  Подлая, коварная, трясущаяся в смертельной болезни
стерва, с кривыми ногами под худым тщедушным тельцем, с тощими, опирающимися
на  иссохшую палочку  руками, с  неясным,  спрятанным под платком  взглядом,
ковыляя дрожащей походкой, шла навстречу мне война.
     -  Друга моего убили, падлы! -  одетый в потрепанную зел?ную фуфайку  и
рваные ватные штаны, низкорослый пухленький боец неожиданно стартанул от нас
к  умывальнику, одновременно выпуская  из своего калаша  короткие  очереди в
сторону  пятиэтажки.  Недобежав  до убитого друга  нескольких  шагов,  боец,
видимо поняв абсурдность своего поступка, остановился. Посредине улицы.
     - Назад,  бля,  назад! -  Сосед, практически  прилипнув к  стене, чуток
из-за не? высунулся и дал очередь поверх головы отчаянного толстячка.
     - Уроды, вашу мать, падлы! - тот  стоял на  месте и,  лихорадочно тряся
головой, автоматически повторял: - Падлы, уроды недобитые, падлы...
     - Ну ч? ты делаешь, конь! Назад, я сказал! Э! - Сосед громко свистнул и
толстячок, словно проснувшись  от долгого сна, встрепенулся, развернулся,  и
успел только один раз шагнуть  в нашу сторону, как,  дико взвизгнув, вскинул
руками  к небу, выронил  автомат и упал  животом  на асфальт.  Упал,  широко
раскидав в стороны и руки, и  ноги. Парню разодрало задницу. Одной маленькой
пулей ссекло вс? его мягкое место.
     - Замертво?
     - Хер его знает, уж наверняка ...
     Боец лежал без движения, и толстый ватник быстро намокал и пропитывался
кровью.
     - Убило...
     Но  боец  не  погиб.  Ещ?  пару  секунд пролежав  неподвижно,  он вдруг
зад?ргался и, хаотично скребя пальцами по мелким камешкам потрескавшегося от
времени асфальта, заорал оглушительным нечеловеческим голосом:
     - Доктора! Доктора мне! Доктора! Доктора сюда!
     Безразлично  глянув  на застывшего в паузе Соседа,  я вручил  ему  свой
автомат и, даже не пригибаясь, бросился к раненому.
     -  Ну ты  да?шь!  Айболит  хренов!  Тебя кто  спасать будет?  Усман!  -
закидывая   оружие  за   спину,   без  раздумий  метнулся   вслед  за   мной
восстановившийся после л?гкого шока Сосед.
     Добежав до раненого, я присел на корточки и осторожно взял его за руки,
Сосед схватился за ноги. Мы привстали.
     Поднимаю глаза: медленно, по всей длине неровной,  изрезанной выбоинами
дороги,  и до  скоропостижно  скончавшейся  во  вчерашнем пожаре легковушки.
Поднимаю  глаза  и  встречаюсь  с  ней. Я вижу  е?. Мою  смерть! В  облезлой
шапке-ушанке и ободранной ч?рной дерматиновой куртке, смерть бросает СВДэшку
на  крышу сгоревшего автомобиля  и,  особо  не прицеливаясь, нервозно д?ргая
прим?рзшим  к железяке  пальцем, выстреливает в меня. В меня! Я  вижу  пулю,
вижу потому, что не увидеть эту пулю невозможно. Это - моя пуля. Я вижу, как
она  летит в меня,  в мою голову, в мо? лицо,  в мои  глаза.  В  мою душу. Я
медленно закрываю глаза и, готовясь ко встречи со смертью, жмурюсь. Жмурюсь,
как реб?нок от солнечного зайчика в жаркий майский день,  жмурюсь, вспоминая
школьный утренник на девятое мая в пятом классе. Мы стоим в  парадном строю,
пожилой директор  толкает  торжественную речь,  ученики  замерли.  Двигаться
нельзя, и  только красные галстуки, празднично шурша, развеваются на  т?плом
ветру.  Я  - пионер, и  нарушать  дисциплину  не  хочу,  вертеть  головой  и
отворачиваться  не  буду, а  просто зажмурюсь. Жмурюсь. Дук-дук-дук - сердце
стучит в  ушах. Дук-дук-дук - я  чего-то жду. Я  жду смерти. Где она? Что-то
больно щипает за  бровь. АНепроизвольно открыв рот и  высунув язык, с  силой
жму зрачки  глубоко вовнутрь  белков. Захлопываю  рот.  О!  Кровь на  языке!
Чувствую! Что-то пощипывает над глазом. Чувствую!  Чувствую? Чувствую!  Могу
думать,  двигаться, дышать! И,  значит,  смерть  ушла  чуточку  левее,  лишь
ветрено ободрав  мне  левую бровь, пробив насквозь алюминиевый рукомойник  и
прощально взвизгнув,  смерть ушла.  Исчезла! Приоткрыв глаза, сквозь  призму
ультрафиолета вижу, как открывается рот директора, ч?тко произносящего свою,
годами  заученную  речь,  как мерно  и  патриотично  колышутся  алые знам?на
Родины, блестя серпом и  молотом, и цветом своим напоминая, каким  громадным
трудом  далась  та священная победа над фашистским злом, ничтожно  посмевшим
выступить против моего  великого народа. Да, мой народ - самый  великий! Да,
моя страна - самая лучшаяДа, моя армия - непобедима! Да, моя жизнь - полная,
полная восторгов,  радости,  любви! Я  - гражданин СССР!  Я сияю, мою  грудь
распирает  от гордости. Я чувствую бурный прилив положительной энергии. Щ?ки
горят пунцом, свежий воздух заполняет л?гкие, сердце переполнено счастьем. Я
горжусь тобой, страна! Да, чувство гордости за свою Родину - лучшее чувство!
Лучшее. Я прихожу в себя.
     Следующих выстрелов  не  последовало.  Снайпер,  по-идиотски  обнаружив
себя,   ждать  своей  собственной  кончины  не  стал  и,  под  аккомпанемент
автоматных очередей нашего прикрытия, скрылся с моих глаз долой,  как сквозь
землю  провалился.  А  мне только  лучше. Хрен  с  ним,  позже  с эти козлом
разбер?мся, позже.
     Спотыкаясь, и пригибаясь вс? ближе и ближе к земле, доносим раненого до
временного укрытия и осторожно клад?м его  животом на  землю. Тот продолжает
брыкаться и беспрестанно орать, требуя доктора. Сосед скидывает свой бушлат,
бросает  рядом  с пострадавшим  и, с моей  помощью, передвигает  больного на
мягкое.
     - Бля, прямо в задницу  его ранило, бедолагу,  - сочувствует  толстячку
Сосед,  протягивая мне  его  индивидуальный  перевязочный пакет,  вынутый из
кармана промокшей от крови и пота фуфайки. - На, ты перевяжи.
     - А ч? - я?
     - Я  не могу  уже больше, не могу, - вкладывая  мне в ладонь  штык-нож,
отворачивается Сосед.
     -  Надо  снять с  него  штаны,  - собрав волю в кулак,  заношу нож  над
раненым. Шумно выдыхая воздух, вгоняю нож  в штаны  в  области ляжки.  Режу.
Ж?сткие от грязи, крови и моего страха, ватные штаны поддаются плохо. Бросаю
нож. Рву  материю руками. Раненый  мешает - дрожит,  двигает ногами. Пытаюсь
его усмирить, левой рукой впиваюсь в дрыгающуюся ступню,  прижимаю к себе. В
ответ - парнишка надрывается что есть сил:
     - Я же  подыхаю! Я подыхаю здесь! Херли смотришь,  доктора давай! Ч? ты
зенки свои вытаращил, ч? смотришь? Доктора давай, доктора! Я же дохну уже! Я
же умру щас! Быстрее! Я же подохну тут, ой-?й! Я же дохну уже! Я ДОХНУ!
     - Тихо! Я - твой доктор! Я! - поборов непослушно толстые штаны, я вдруг
натыкаюсь на  кальсоны (как он так бегал?) и немного теряя время, копошусь с
ними. Нормально! Достаю до ноги. Нога холодная и влажная. Неприятно. Держать
крепче! Пытаюсь воткнуть  маленький, почти игрушечный шприц  с промедолом  в
мышцу,  но  тонкая,  сверкающая  своим  острым  кончиком  игла, ломается  об
обм?рзлую, грубую кожу. - Сука! Сломал!
     - Вот мой, - Сосед протягивает сво?, - коли!
     Повторяю попытку по новой, и более уверенно. Втыкаю.
     - Есть!
     -  Ауууааа!  Доктора!  Доктора  мне!  Падлы-ы-ы!  Что  ж  вы   творите,
сволочи-и-и? Я же подохну тут! - воет раненый, но ногами больше не д?ргает.
     - Ну, ч?? Действует?
     Молчание  в  ответ.  И глаза застыли,  и  ноги не  дрыгаются.  Промедол
действует? Или парень умирает? Ни  хрена,  ни хрена он не умр?т! Не позволю!
Достаю свой шприц и втыкаю рядом с первым. Реакция следует незамедлительная,
но обрывается на полуслове:
     - Гэ-э-э-э! Падлы-ы-ы... - из судорожно раскрытого рта потекла клейкая,
грязная, тягучая  как клей слюна. Слюна, и следом за ней,  пузыристая  пена.
Пена вперемешку с кровью.
     Значит, вс?  же умирает? Умирает? Нет уж, хрен вам! Не отдам! Отстегнув
от своей  шапки булавку, пальцами левой руки сильно давлю толстячку на щ?ки,
а пальцами  правой - хватаю его за  язык. Язык вытаскиваю изо  рта насколько
это возможно. Булавкой  протыкаю  язык насквозь и зацепляю за  нижнюю  губу.
Зацепляю  намертво, чтоб  не  захлебнулся  пеной  и своим  языком,  чтоб  не
задохнулся. Вот так. Должен дышать, должен жить!
     - Вс?... - вытирая липкий  пот со лба, я сутулюсь  и  падаю на  колени.
Хватит. Толкаю Соседа в спину:
     - Наложи ему жгут.
     - Никогда не думал, что ты способен воткнуть булавку в живого человека!
- мычит Сосед. - Да-ах!
     Безразлично  киваю  головой и отворачиваюсь от  корпящего над притихшим
раненым Соседа, встречаясь с  недоум?нными, потерянными взглядами молчаливых
незнакомых бойцов. Они  быстро отводят большие перепуганные глаза в сторону.
Они молчат, они  шокированы, они потеряны. А я? А  я бессмысленно  улыбаюсь:
сил нет, кончились. Закрываю глаза.  На коленках отползаю на пару метров  от
Соседа, падаю на спину.
     Открываю глаза. Бесцветное, без  туч  и без  облаков небо. Безразличное
небо.  Здесь,  на земле, чего только  не происходит, а  небу  -  пофиг.  Оно
постороннее. Инородное. Чужое. Страшно  лежать и упираться взглядом в  такое
небо. Ложусь на бок. Смотрю на свои грязные, измазанные чужой кровью ладони,
на  заляпанные,   но  по-прежнему  блестящие  медные  пуговицы  бушлата,  на
истерзанную,  изгрызенную взрывами землю и  тихо плачу. Плачу по утраченному
детству, по потерянной и несправедливой Родине, по погибшим сегодня пацанам,
по измученному жестокой судьбой толстячку-раненому. Просто плачу. Три-четыре
сухих слезинки. Ко мне подбегает  командир  и  его, покинувшие мусорную гору
прикрытия,  бойцы.  Хлопают   меня  по  спине,   что-то  сумбурно   говорят,
протискиваются  впер?д чтобы  помочь Соседу. Они молодцы. Вместе мы победим.
Победим...
     Из болезненного  забвения в суету мирскую  возвращает чей-то грубый, но
моментально отрезвляющий окрик:
     - Херли  столпились,  а,  братцы-кролики?  У вас тут  что, национальная
федерация гомиков-самоубийц? Гранаты захотели, одной, и на всех сразу? А ну,
всем на свои места, живо!
     Перед тем,  как выполнить эту полупросьбу-полуприказ, все разом стихли,
и  в  эту  короткую и  откровенно неловкую  паузу  тихо  и неуклюже забрался
сбивчивый, срывающийся голос:
     - ... в лес-су она рос-сла, зим-мой и ле-этом строй-на-ая ...
     Это  раненый толстячок,  под  действием  уколов  впав  в  наркотическое
забыть?,   пуская   пузыри   и  струйки  ж?лтой   жидкости,  еле-еле  шевеля
освобожд?нным  от  иголки  языком,  мурлыкал  слова  давно  забытой  детской
песенки, с силой  выпячивая  лихорадочно  дрожащие  в голубых  ниточках вен,
ничего невидящие т?мные точки зрачков на склонившегося над ним Соседа.
     Сосед вздрогнул, будто его ударило током, но удержал себя в руках:
     - Вс? будет хорошо, вс? позади. Мы ещ? пожив?м. Прорв?мся...

        Грустный праздник.
     Сегодня  у  меня  праздник. День  рождения. Мне  исполнилось  двадцать.
Двадцать! Юбилей, круглая  дата,  днюха,  хэппи  б?фди ту ме и  ай лав ю май
дарлинг. Мне - двадцать!
     Праздник, а  радости нет. Совершенно  никакой  радости.  Но  радоваться
надо. Зачем жить, если никогда и ничему не радоваться? И я радуюсь: двадцать
лет  - маленький  такой юбилей, скромненький, но мой!  Я  уже третий десяток
разменял,  получается.  Четверть  жизни  прожил,  и  ещ? три четверти, Аллах
бирса, впереди. Будем надеяться!
     Днюха - не самый плохой повод порадоваться: напиться, озвереть, послать
всех уродов на фиг и лечь отсыпаться. Слабо? А я так и сделаю!
     Не получилось. Жизнь, грубо  разорвав  мечты напополам, первой  послала
меня на фиг, и хотя ночь прошла относительно спокойно, без жертв, но с утра,
как только взошло  солнце,  вс? сразу пошло наперекосяк,  радужные планы  на
день  рухнули   и  скоропостижно  скончались.  Духи,   молчавшие  всю  ночь,
проснулись,  подмылись, помолились,  и бросились  обстреливать наши позиции.
Часового, не  во время  задремавшего на крыше, они сняли  сразу. Потом, пока
наш дрыхнущий народ не очухался, что к чему, несколько бестолковых бойцов из
группы  охранения  высунули свои  тощие  туловища  на  свет божий  и  успели
получить, на память о пребывании  в солнечной Чеченской Республике, дырки от
бубликов  7.62.   Их  несчастные  мамы  получат   издырявленные  тела  своих
ненаглядных сыночков где-то на восьмое марта, в качестве сюрприз-презента  к
международному  женскому  дню  от  любимой  Родины  и  всенародно избранного
правительства...
     Потом,  когда мы оголтело стали пулять, кто куда проснулся, духи снесли
установленный  на чердаке  тр?хэтажки  АГС.  Вместе с расч?том снесли.  Они,
гранатом?тчики  наши,  тоже  молодцы,  на  автоматный  лай боевиков ответили
сбивчивой очередью из АГСа, а о смене своей позиции ни шиша не позаботились.
Кто ж так  делает? АГС, по попукиванию выстрелов, легко можно вычислить и за
километр, а  боевики были тут,  гораздо ближе, метрах в двухстах, и запросто
накрыли наших непут?вых гранатом?тчиков первым же выстрелом из  РПГ. Ошм?тки
пацанов-АГСников раскидало  по крышам  соседних домов.  Их  мамы не  получат
вообще ничего, ни сыновей, ни гробов, ни бумажек...
     БМПшки со двора нам приказали не выкатывать, дабы не искушать духов  их
подбить, и я с Соседом,  как и вся остальная наша братва, н?сся на коварного
врага на своих двоих.
     Ненавижу  частный  сектор.  Заборы высокие,  ворота  железные,  проходы
узкие,  улицы  кривые.  Понастроили, понавтыкали домов друг на  друга,  хрен
разбер?шь, что и где.
     Мины  свистели во  всех направлениях:  наши полковые мином?тчики теперь
под стать  духовским, тоже палец в рот  не клади, воевать научились. Методом
проб и ошибок. Количеством убитых и  раненых. Нашим  количеством.  И пока мы
перебежками подбиралась  к залежню боевиков,  мином?тчики  резво  установили
свои металки и не хило бомбанули за наши головы. Аккуратно поработали, точно
за воротник, все мины за заборами брякнулись, нас  никого  не  задело, а вот
боевиков пощекотало. И они сникли. Отходят, уроды.
     Пулем?т  духов  работал с  господствующей высоты, из окна первого этажа
крутого красно-кирпичного  особняка.  Ранее,  в  два  ствола стреляли  и  со
второго этажа,  но  их  уговорили замолчать  из гранатом?та.  Больше  у  нас
одноразовых гранатом?тов  не  осталось,  и мы мирно лежали  под сваленными в
баррикаду деревьями и  ждали затишья. И оно наступило. Дух сам решил сменить
позицию и перезарядить пулем?т. Он умолк. Поймав этот  момент безмятежности,
я, глупый  деревенщина, первым  вскочил, преодолел  пустяковое расстояние до
кирпичного забора,  обрамляющего приусадебное хозяйство духа, и пролез через
ещ? свежую его дыру внутрь. Чуть задержавшись, и подсознательно понимая, что
для профессионального пулем?тчика я пл?вая секундная мишень для  разминки, я
побежал к глубокой воронке посередине двора.
     Счастье затишья длилось недолго,  и дух, не  дав мне и секунды  тишины,
снова  схватился  за  пулем?т.  Он  заставил меня тяжело дышать, покрываться
испариной, подпрыгивать и бежать  зигзагами. И  я делал это с  радостью.  Не
чувствуя  ног, вытаптывая замысловатые петли и проклиная сво? тупое безумие,
я пьяным вороном летел к небольшой неровности поверхности планеты Земля.
     Не дожидаясь  т?плого поцелуя смерти  и  не добегая нескольких шагов до
воронки, с  ходу скакнул  впер?д.  Пол?т был коротким. Ударившись  коленями,
локтями и лицом о щебень, я вспомнил вкус жизни.  Кровь во рту, сладкая, как
малиновое варенье и красная, как моя кровь, она и была моей кровью. Я разбил
верхнюю  губу, прикусил язык, поцарапал нос,  но не  словил  пулю  в  грудь.
Отсутствие железа в моей груди - вот главный плюс  моей сегодняшней утренней
пробежки на прочность.
     Скатившись на дно, в самый центр воронки, я вжался в гравий.
     Я вжимался изо всех сил, стараясь стать  маленьким  незаметным комочком
земли,  я  вдавливался  до  боли  в  груди.  Я  притачивался,  притирался  и
приклеивался. Я хотел стать водой, чтобы просочиться сквозь камни в песок  и
исчезнуть  под земл?й. Я хотел стать червем или кротом, чтобы забуриться под
камни и притихнуть. Если бы у меня было одеяло,  я бы укрылся с головой, как
в детстве, и мне стало бы совсем не страшно. Но одеяла у меня не было.
     Немного отдышавшись,  приподнимаю голову и шарю  глазами  по  сторонам.
Так, продираться сквозь  плотный  огонь  пулем?та ко мне на помощь пацаны не
спешат. Так,  пулем?т  теперь работает с крыши коттеджа и сектор  обстрела у
него по прежнему идеальный,  но площадь передвижения  самого стрелка заметно
сужена пределами перегородок, и выхода ему оттуда нет. Значит он - смертник,
и  если  у него нет  напарника,  то его  без труда  можно достать  сзади, не
прибегая  к лобовому  штурму и людским потерям. Надеюсь, пацаны сами об этом
догадаются, и не будут ломиться напролом через стены.
     - Усман! Э, Усман! Ты можешь вызвать  огонь на себя? -  словно прочитав
мои мысли, кричит из-за забора Ча-ча. - Отвлеки его от нас,  покажи ему, что
ты жив! А ты жив?
     - Если ты не перестанешь орать,  скоро окочурюсь тут! -  оторвав голову
от  земли  и  приподняв  автомат  над краем  воронки,  я  отправил  короткое
сообщение в сторону пулем?тчика.
     Пацаны, неужели вы не догадываетесь, что это и есть мо? прикрытие!
     Не знаю  как  до пацанов,  а до духа сразу доп?рло,  что я жив, и  он с
нетерпением обрушил на меня новый град огня.
     Хрен знает,  почему боевик  мазал, по моим подсч?там, я уже должен  был
встретиться со  своим ветераном-дедом у ворот  рая, или,  по  крайней  мере,
киевской котлетой жариться на сковороде зла, а  я  вс? валялся  в дерьме под
пулем?тными очередями. Нонсенс! Он не видит меня что ли? Мазила!
     -  Ммм! - отдавая  себя власти страха,  я  сжал  зубы.  Подбородок  мой
задрожал, я задержал дыхание и едва не задохнулся. - Ммм! - распахнув рот, я
снова набрал полные л?гкие  воздуха  и, не  желая мириться  с  неизбежностью
гибели, решил действовать.  Надо действовать,  надо  доползти до  фундамента
этого уродского дома. А дальше по обстановке, война план покажет.
     Медленно,  не  дыша   и  не  открывая  глаз,  я,  всего   на  несколько
сантиметров,  пододвинулся  к  краю  воронки. Отдохнув, осторожно  пошевелил
животом и, подталкивая туловище  локтями,  преодолел ещ?  пару  сантиметров.
Медленно, но верно.
     Пули щ?лкали у самой головы. Осыпая меня брызгами мелкого щебня, смерть
пела  мне свою любимую  песню смерти.  Она солировала.  Я слышал,  слушал, и
понимал: скоро последний куплет, ещ? чуть-чуть, и мне капец!
     Как  мне  хочется  провалиться  сквозь  землю и остаться там  навсегда!
Остаться живым! Я замираю. Страх, свистнув рикошетом  у уха, поборол надежду
на  жизнь, и я почти смиряюсь с  неизбежностью скорой кончины. Вс? равно, мы
все умр?м, рано или поздно, умр?м. Все умирают. А раз так, то какая разница,
как и где. Здесь и сейчас?
     Нет, вот уж нет! Мне только двадцать, я даже не успел познал жизнь, как
я могу познать смерть? Я еще не готов! Я должен жить!
     Свиста  я  не услышал,  мина  легла несколько  левее, но я почувствовал
волну  т?плого воздуха,  прокатившегося  над спиной.  Меня осыпало  земл?й и
камнями. Тонкий острый камешек кровожадным комаром впился мне в шею. Больно.
Откуда  шмальнул  мином?т? Разрывая  ржавым свистом перепонки,  пролетело  и
долбануло ближе к дому ещ? две  мины. Стреляют наши! Идиоты! Здесь же  я! Не
хватает мне  тут  погибнуть  смертью  храбрых  от  этих служаков-полудурков!
Поддали, наверное, по кружке для храбрости, и полезли впер?д.  Идиоты! Хотя,
я и сам не лучше. Сам не совсем трезвый. А как тут оставаться трезвым, когда
вс? вокруг глубоко нетрезвое и нелогичное?
     Затекла шея.  Повернув  голову и придавливая  правой  щекой жидкую гущу
глины,  устроился поудобнее.  Ч?рт,  холодноПодышав  на  ладонь и  похрустев
костяшками  пальцев,  стираю с лица грязь и,  массируя от?кшую щ?ку, задеваю
локт?м что-то вязкое и липкое. Что? Отодвинув от лица массу камешек, щепок и
веток, улучшаю  видимость. Ч?рт!!! Я не один в этой воронке!  Ч?рт!!! Рядом,
без одной ноги и  головы, рассеяв вокруг себя ошпарки мяса и крупные  крошки
костей, лежал  обезображенный  двухсотый! Я даже  не  сразу  понял,  что это
такое. Ч?рт, двухсотый! Разодранный, обожж?нный и  оставленный на обглодание
собакам.
     Тупыми глазами  осматривая  труп снова  и  снова, определяя вс? новые и
новые детали его  смерти,  вдруг  пугаюсь, что это  я сам.  В  мо?м домашнем
зеркале. Я - труп!
     Ч?рт, если я немедленно не выберусь отсюда, так со мной точно и станет,
я  стану им, холодным, безразличным,  ничейным трупом!  Меня накроет  миной,
порв?т пополам и засыплет щебнем, а мама получит от военкома письмо, что сын
е? пропал без вести или хуже того,  дезертировал, стал СОЧником, предателем,
изменником Родины. Для не?, бывшего  советского гражданина  и  патриота, это
станет  шоком, последней каплей. Она так  и  не  знает, что я на  войне. Она
сейчас сидит дома, пь?т чай  с вишн?вым вареньем и смотрит новости по нашему
старому ч?рно-белому  телеку. Сидит  и думает,  что не повезло матерям, дети
которых воюют в Грозном, и что так хорошо, что е? улымка сейчас на учениях в
Свердловске. Она пь?т чай, смотрит на меня по телевизору, и думает, что меня
там нет! Кто-то стучит в  дверь.  Выглянув  в окно  и  увидев  ветхий  УАЗик
председателя колхоза у  нашей калитки, мама удивляется, что он  подъехал так
рано.  Его, обычно, и дн?м с  огн?м не  сыщешь, а  тут, пожаловал! "Наверно,
телята приболели,  прид?тся пораньше  пойти на ферму, подкормить",  - думает
она. Не ожидая подвоха, уверенно  открывает дверь: "Проходите". Едва  ступив
на порог, пряча глаза  и стараясь не  дышать, седой приземистый председатель
суетливо  протягивает  ей сырую  измятую  бумажку  с  большой  прямоугольной
печатью в левом  верхнем углу. "Извини меня",  - шепчет он и,  спотыкаясь на
каждой ступени крыльца, спешит  вниз. "Чего  он,  опять  перепил  что-ли", -
мама, чтобы не разбудить отца, не включает свет, а надевает очки, подходит к
телеку и пытается читать при его тусклом мерцании.  "Аллах!"  - вдруг кричит
она, роняет бумажку, хватается за голову  и медленно сползает вдоль стены на
ков?р.  Из  спальни,  громко  топая, выбегает отец. Он наклоняется  к  маме,
клад?т свою большую т?плую ладонь ей на лоб. Она открывает глаза и указывает
на бумажку. Отец осторожно  поднимает  маму, помогает  ей прилечь  на диван,
садиться рядом на пол и начинает читать...
     -  Усман, ща жарко будет, гасись! - кричит кто-то из-за стены.  В про?м
забора  вставляют пяток стволов калашей  и открывают массированный огонь  по
дому  и  постройкам.  Несколько  бойцов  палят  навесом  из  подствольников.
Поставив РПК на забор сверху, Сосед бь?т длинными и ор?т матом. Ему помогают
остальные. Их  пули и гранаты быстро перекраивают красивый  фасад  в решето.
Крошки  стекла, кирпичей, раствора  и  цемента рикошетят  фейерверком. Ветки
садовых деревьев  срезает невидимой рукой осколков,  оставляя тонкие  стволы
уродливо-голыми.  В нескольких  местах проваливается  крыша.  Внутри  что-то
взрывается. Ч?рные клубы дыма встают столбом и загораживают  чистое морозное
небо.  Я  немею  от  страха и теряю способность  двигаться.  Меня  разбивает
паралич.
     - Беги! Давай! Быстро!
     Повтора  спектакля не жду. Выпрыгиваю из воронки и бегу назад к забору.
На автопилоте: без мыслей и без цели,  забыв о  недавнем приступе отчаяния и
страха.
     Подминая  под  себя  тяж?лые  железные  ворота,  будто  они  игрушечные
картонные,  во  двор  вкатывает БТР.  Развернув башню, мне дают  возможность
нырнуть в дыру,  в крепкие руки друзей. Потом  КПВТ колотит не умолкая. Пули
крошат  кирпич  и  керамзит  в  порошок, дырявят  стену  насквозь,  рыхлят у
фундамента грунт.
     Откинув боковой люк,  из бэтра горохом  сыплются бойцы. Трое из них,  в
ч?рных  бушлатах  и  ч?рных шапках,  выбегают  из-за коробочки, одновременно
припадают   на  колено  и  выпускают  из  своих   тубусов  рой  "Мух".  Люди
пригибаются, притихают  и ждут  развязки. И они,  и мы,  и  дух-пулем?тчик -
жд?м.  Считаем  секунды до окончания  его  жизни.  Ду-уух!  Взрыв получается
обалденно красивым.  Фонтан  кирпичей стру?й устремляется  вверх  и угрожает
засыпать нас  всех, но мы, впав в экстаз близкой победы,  не обращаем на это
внимания, и возобновляем огонь.
     -  Хватит,  прекратить  огонь!  Прекратить!  -  кричит  мужик в  драной
афганке,  но его  никто не  слышит.  Все  слишком  увлечены,  что бы кого-то
слушать и слышать.
     Слева, из-за угла забора, появляется долговязый боец в  ч?рной пот?ртой
шинели с  разорванными  рукавами.  Неуклюже  взобравшись  на плечи таких  же
шинельных  товарищей, боец высовывается над забором по плечи, и  стреляет из
"Шмеля". И сам, в след за стреляным тубусом, летит спиной на землю.
     Ду-ду-ух! Такого я ещ? не видел! Грохнуло, как атомный взрыв!
     Дом раскололся надвое, и наполовину сложившись, рухнул,  как карточный.
Стрелять  из  "Шмеля"  по  цели,  до  которой  не более ста  метров,  совсем
шизанутым надо быть.
     - Долбанись... - шепчу я, улыбаясь, - долбанись, сука!
     Круша  препятствия,  проехав насквозь ряд  сараев и  летних  кухонь,  к
бэтэру  подкатывает  танк.  Т-72 с  намал?ванной  наспех красной  звездой на
башне. КПВТ бэтра умолкает, движки глохнут. Откидываются задние люки, оттуда
валит  синий  дым  стреляных  гильз.  Танкисты,  приняв  молчание  бэтра  за
предложение  пострелять  самим,  выстреливают  из пушки.  Прямой наводкой. С
пятидесяти  метров.  Танк,  как  живой,  подпрыгивает  на  месте, из  ствола
вырывается сноп пламени и чуть не поджаривает бэтээрщиков. Весело!
     Момент попадания снаряда в  дом чудовищно красив. Столб стройматериалов
метров на десять вверх, кирпичная стена, рассыпающаяся на весь двор, искры и
фиолетовые разводы на небе, и мы, мордами вниз. Война - это красиво!
     А танк,  как заправский  Мавр, сделав  сво? дело, развернулся и покатил
дальше.
     Из  БТРа вылезли механ и стрелок. Вытирая свои черномазые рожи ж?сткими
промасленными рукавами, они подходят к нам, и,  как  ни  в  ч?м  ни  бывало,
просят закурить.
     Свист пальбы резко стихает, и неожиданно, обрывается совсем, но я этого
не слышу,  гул  в  ушах  заглушает  звуки,  а  улыбка  Соседа  во всю  рожу,
загораживает всю  солнечную систему. Я поднимаюсь на ноги, во  весь рост, но
меня  мотает, как корабль  во время  восьмибального шторма, и  я  сажусь  на
колени, прикрываю глаза  и,  слегка  покачиваясь,  улыбаюсь.  Мне становится
смешно, просто смотрю на  чумазого Соседа  и  улыбаюсь. У меня  сегодня день
рождения.
     Наши пацаны облепили уцелевшие фрагменты стен  дома, как червяки спелое
яблоко.  Офицер,  строевым шагом подойдя к месту  нашей очередной  блестящей
победы,  громко  декламирует официальный стих  о  добровольной  сдаче членов
бандгрупп  представителям  государственной  власти и  да?т  последним десять
секунд на размышление. М?ртвые боевики отвечают упорным молчанием, и пацаны,
предварительно  метнув  гранаты  доверия  в  останки  дома,  входят,  сквозь
огромные дыры в стенах, внутрь. Выйдя оттуда ровно через одну минуту, пацаны
машут  нам: "Пригнитесь!"  и, отбежав порядочное расстояние,  сам  падают на
землю. Гремит очередной взрыв. Мой день рождения отмечаем!
     Уходя, оглядываюсь. Час  назад тут  был  прекрасный  особняк,  а сейчас
осталась только груда кирпича и основание фундамента. Война, однако!
     Небо темнеет, и, кажется, на сегодня наша война закончилась...
     Я, Сосед, и непут?вый  контрактник Ча-Ча в  синей  трофейной спортивке,
заходили в подъезд тр?хэтажки, когда услышали чей-то голос сверху:
     -  Эй,  братва!  Там  в подвале  не  ваш пацан?нок  сидит?  Контуженный
какой-то!
     - Наши все с нами, - устало огрызнулся я, - и по подвалам не шляются!
     - Не знай, щас глянем,  - миролюбиво ответил Ча-Ча, толкнув меня в бок.
- А что?
     - Да мы  подвал зачищали, а там боец один, с  гранатой в обнимку. Я его
чуть  не  положил,  идиота.  Идите, сами  посмотрите,  -  обладатель  голоса
высунулся в  окно  второго этажа, - Может он ваш, забер?те его, пока жив. Он
там, в самом дальнем углу.
     - А сами вы - каких кровей?
     - Как каких? Спецназ ВВ! Не похож? - засмеялся он.
     - Худой больно, - Сосед покрутил на пальцах спичку, - для спецов!
     - А вы что, можете меня подкормить? - вэвэшник встал на подоконник.
     -  Ты лучше слезь  оттуда, недокормленный! - зло  посоветовал  ему я. -
Подстрелят ведь.
     - Не подстрелят! Мы тут сами  наутюжили. Вон, четверых  чертей грохнули
тут. Здесь лежат, можете посмотреть.
     - Ты думаешь, мы не видели?
     - Ладно. Идите вниз,  гляньте на идиота. Может ваш, а то жалко  пацана,
пропад?т за так, - и вэвэшник, спрыгнув с подоконника, скрылся в квартире.
     В кромешной тьме сырого подвала помог фонарик Соседа, пацана  мы  нашли
быстро.
     Прислонившись спиной к стене, поджав под  себя  ноги, держа в вытянутых
впер?д перед собой  руках  гранату  РГД-5, в  самом дальнем углу просторного
подвального   помещения  с  высоким  потолком,  утонув  задницей   в  вязкой
коричневой грязи, сидел боец. Одетый в короткий ч?рный бушлат и ч?рную шапку
с кокардой, он таращил на нас полные страхом глаза и шептал:
     - Ща  взорв?тся, взорв?тся,  там  чеки  нет. Я  выдрал нечаянно.  Идите
отсюда, взорв?тся.
     -  Не боись, разбер?мся! - попытался приободрить его Сосед. - Ты только
не бросай, держи, придумаем чего-нибудь.
     Совсем  юное, мальчишеское  лицо, когда нос  картошкой и  большие карие
глаза нараспашку, излучало  такой  неу?мный страх и  безысходность,  что мне
самому  захотелось сесть с  ним рядом и расплакаться. Мне  - двадцать, а он,
кажется, такой  молодой, что младше  меня на целую  жизнь. Страх сковал  его
движения  и отключил мозг. Сейчас его руки устанут, и он  выронит гранату. И
убь?т  нас всех четверых. Мне стало так жаль  его, что  я почувствовал  себя
виноватым, будто это я  оторвал  его от мамкиной груди,  и  послал умирать в
вонючем подвале Грозного. И я буду виноват не только в  своей смерти, но и в
его тоже. Чертовщина какая-то!
     - Ты кто? - приблизился к нему я.
     -  М-м-о-орская  п-п-пех-о-ота,   -  раскис  парнишка.  Из  его  широко
раскрытых  глаз крупными каплями  посыпались сл?зы.  - М-мы вто-о-орой  день
всего-о, - он задрожал и застучал зубами, руки его тряслись вс? сильнее.
     - Мы тебя спас?м,  не бойся. Сейчас, дай только с мыслями собраться,  -
бодрый Ча-Ча почесал затылок. - И чего ты сюда влез?
     - Я духов  увидел. М-му-ужиков.  И спрятался, -  морпех глубоко шмыгнул
сопливым носом и едва не выронил гранату. Мы сразу отпрянули от него, и даже
успели пригнуться.
     -  Ты ч?,  морячок!  Аккуратнее надо,  аккуратнее! - я  был  готов  сам
отделать морячка за проявленную халатность.
     - Вс?-вс?. Только помогите мне, не уходите, - жалобно проскулил морпех.
- Я же н-н-никого не убивал! - немного помолчав, неуверенно добавил он.
     - Ха-ха-ха! - громко расхохотался Ча-Ча. - Ну ты да?шь, блин, "я никого
не убивал"! Наубиваешься ещ?, не торопи кобылу!
     - Короче,  тут ничего страшного в твой ситуации нет. Встанешь, спокойно
подойд?шь к выходу,  остановишься на лестнице и кинешь свою  гранату сюда, а
сам  - изо всех  сил  при наверх. У  тебя будет  секунды  четыре, не меньше.
Бросаешь и бежишь. Вот и вс?!
     - Я так не смогу! Не с-с-смогу я-а!
     - Что значит  "не смогу"? А кто сможет? Если жить хочешь, - сможешь.  А
если не хочешь, так это твои проблемы, мы нянчиться не  будем. А то наш?л на
задницу проблему, дружок. Хорош дурачиться, давай,  действуем. На сч?т "раз,
два, три", ты понял? - чуть срываясь на крик, напутствовал я.
     - Я  думаю,  ты  понял.  И  смотри, осторожнее, нас не убей, чудило,  -
погрозил морпеху пальцем Сосед и пош?л к выходу. Я и Ча-Ча, за плечи подняли
морпеха на ноги, и побрели вслед за Соседом.
     Столпившись  на лестнице между подвалом и  первым этажом, мы смотрели в
сторону  морпеха,  но,  естественно,  видеть его не  могли, на свету глубина
подвала казалась местом совершенно т?мным.
     - Эй, морячок! Иди сюда, не бойся, мы жд?м! - крикнул в темноту Ча-Ча.
     Держа гранату по прежнему перед собой, в про?ме  появился наш боязливый
морпех. Ш?л он медленно,  прихрамывая на  зат?кших  ногах и щурясь от яркого
света.
     - Так, ты помнишь, да, на сч?т "раз,  два,  три" надо катнуть гранату в
подвал. И ты уж, пожалуйста, постарайся закатить е? туда подальше, лады?
     Морпех  неуверенно кивнул головой и  неловко выронил  гранату себе  под
ноги. Граната, противно шурша, покатилась по бетону.
     -  Твою  мать,  недоделок рубленный! - чуть не сбив  меня с  ног, Ча-Ча
бросился вверх  по лестнице.  Сосед схватил морпеха за  воротник и д?рнул на
себя.  Морпех,  ударившись голенью о  ступеньку, повалился мне на спину.  Не
поворачиваясь, я рукой нащупал рукав его  бушлата, а Сосед,  поравнявшись со
мной  ступеньками,  рывком помог  морпеху подняться.  Буквально выпрыгнув из
подвала, мы рухнули на землю одновременно со взрывом.
     -  Ушл?пок!  Твою  мать, сопляк недоношенный! - орал Ча-Ча, склонившись
над  не подающем признаков жизни морпехом. - Не лежи, ты ж не  сдох ни хера,
вставай! Я тебя щас сам уделаю, ушл?пок!
     Я привстал  на локтях  и огляделся. Сосед, по обыкновению вытянув ноги,
сидел и молчал. Ча-Ча, рывком за  грудки посадив  морпеха на задницу, упрямо
твердил тому в самое ухо:
     - ... не веришь, что убью? А я - убью!
     - Да оставь  ты его, - очнулся Сосед, -  он же сам сейчас скончается от
твоей ругани.  Шок у него.  Ты себя вспомни,  в свой первый  день тут.  А то
герой, машешь яйцами после драки. Ну посекло бы нас осколками ну и что? Зато
домой бы поехали, с медалями, да на белые постели.
     Оставив  очухавшегося  морпеха   одного,   мы  зашли  в   подъезд.   Не
останавливаясь,  поднялись  на третий этаж,  легко высадили  дверь, вошли  в
двухкомнатную  квартиру. Интерьер обычный, немного выжженный взрывом гранаты
из подствольника, залетевшей через отсутствующее окно зала.
     Выйдя на незастекл?нный балкон, Ча-ча замер:
     - Выстрел. Прямо под нами был выстрел! Там кто-то есть.
     - Тут везде - кто-то есть, - устало пошутил Сосед и с разбега плюхнулся
на старую софу в зале. - Опа, в тепле моя жопа!
     -  Ай, я  жить хочу! Не надо! Не нааа-а-ааааадооо! - кто-то  заревел на
улице и тут же замолк, короткая автоматная очередь оборвала эти стенания.
     - Бля, это ж наш морячок! - вздрогнул я.
     - Я, что,  зря его спасал что-ли?  - взъерошился  Сосед. - Я не  понял:
зря?
     - Тихо! - прошептал Ча-Ча и л?г на пол балкона, - Тсс!
     - Эй,  ты, сука! - выскакивая в подъезд, закричал Сосед, - сука ч?рная,
ты у меня сдохнешь сейчас, тварь поганая!
     - Нахера он туда вылез? - посмотрел на меня Ча-Ча. Я, на всякий, л?г на
пол в коридоре, выставив ствол калаша по направлению к отсутствующей входной
двери. Ча-Ча достал из кармана гранату:
     - Так, Усман, ты за Соседом давай, в подъезд шуруй. Дух тут, прямо  под
нами.  Постреляйте  вниз  по  пролету,  пошумите. Главное  чтоб он не  вылез
оттуда. Выдавливайте  его на  улицу, но через окно. Он же не знает,  сколько
нас тут. А я здесь сам с ним разберусь.
     Словно услышав слова  Ча-Чи,  Сосед открыл  огонь с лестничной площадки
вниз по прол?там. Я подбежал к нему:
     - Вниз! Давай, спускаемся!
     Мы спустились на полэтажа вниз, когда дух заговорил с нами из квартиры:
     - Эй! Свинья русский! Урусы! Зачем там стоите, заходите ко  мне, гостем
будите!
     - Если я зайду к тебе, туш?нка недоваренная,  ты с жизнью попрощаешься!
И я тебя ещ? окрещу напоследок! Во имя отца и ...
     Дух  не  дал  Соседу  договорить,  обстрелял  дверь   изнутри.  Простая
деревянная дверь мигом стала решетом.
     - Что замолчал, свинья? Слова кончились?
     -  Да  пош?л ты, коз?л  вонючий! - Сосед, для  острастки, сам  всадил в
дверь целый  рожок. - Я  тебя щас отсюда  из  граника ошпарю, посмотрим  как
потом запо?шь! Пацаны,  тащите игрушку! - нарочито с надрывом проорал Сосед.
- Сейчас я тебя, сука, обжарю в масле!
     Я, для общего фона,  выпустил  очередь по остаткам двери сверху. Сосед,
поменяв магазин,  добавил, и тут  же, изловчившись,  запустил  в дыру  двери
гранату.
     От взрыва дверь сорвало с петель, а подъезд наполнило туманом оседающей
штукатурки.
     - Ну как, Абдулла, - усмехнулся Сосед, - понравиться тебе?
     - А ты  зайди, проверь! - кашляя,  ответил дух.  -  Что, боишься?  Инша
Аллах, я тебя, собака, обезглавлю сейчас!
     "Живучий, гад" - хмыкнул мне Сосед и выложился очередью в прол?т:
     -  Ты мне  не угрожай,  Абдулла! Я тебя не боюсь, бородатый. Я тебя ещ?
побрею, прежде чем поджарить!
     -  Э,  родной,  да  ты  и  баранина  ещ? наверное жарить не  умеешь,  -
засмеялся дудаевец, - а меня жарить собрался! Нехорошо!
     - А я баранину не люблю. Предпочитаю сало! Абдулла, сало хочешь?
     - Сам свой сало кушай, свинья ру...
     В  квартире громыхнул взрыв.  Это  Ча-Ча,  свесившись  вниз  головой  с
балкона третьего  этажа  на этаж второй,  зашвырнул  две  гранаты  ничего не
подозревающему духу  прямо  в  спину. Сам  Ча-Ча успел  занырнуть обратно на
балкон, а духа взрывом покромсало на фарш.
     Сосед,  закрывая лицо ладонью, встал, швырнул в квартиру свою последнюю
гранату и пош?л вниз,  на улицу, а я, осмотрев коридор, вош?л  в зал.  Там -
ничего  особенного, просто  останки духа, размазанные  по  всей комнате... С
облупленного  потолка  капала  покрытая  пылью  кровь,  с  пошкрябаных  стен
струились ч?рные ручейки, на полу... каша на полу...
     Это тебе за морячка, гад...

        Самогонщики.
     Дворец наш! Мы  во  дворце Дудаева!  Я во дворце Дудаева!  Над парадным
входом, на козырьке  подъезда,  развивается  наш флаг!  Государственный флаг
Российской Федерации  на поверженном символе дудаевской  власти! И этот флаг
водрузили пацаны из нашего полкаПервыми!
     Конечно, глупо думать, что раз мы захватили президентское убежище, то и
война закончиться, но приятно, и думается именно так. А вдруг?
     Дудаевский   дворец   -   большая,   бетонная,   советская  многоэтажка
коридорного   типа,  а  не   дворец  вовсе,  так,   административное  здание
коммунистов-аппаратчиков, нареч?нное  громким именем  "дворец" только  после
переезда  в него  генерала Дудаева и развала  СССР.  В общем, для понтов это
здание нарекли дворцом, посчитали, что солиднее будет. Где уж. Вс?  равно мы
его взяли.  Ещ?,  я  не  знаю точного  количества  этажей  дворца,  мне  их,
почему-то, насчиталось десять.
     Кроме нас, во дворце  лазили  рохлинские  пацаны из Волгограда и морпех
Северного флота.  Звери-пацаны. Молодцы. А ведь им больше других  досталось,
морпеху.  Дудаевцы их ненавидят и боятся больше, чем любых спецназовцев, вот
и долбят их  усердно,  с  любовью. Но матросики держатся. Пробив дыру с тыла
здания, они, кабинет  за кабинетом, этаж  за этажом,  почти  сутки вытесняли
боевиков на улицу.  Сво? доброе дело, в выкуривании духов из дворца, сделала
и доблестная авиация,  закидавшая  дворец  фугасными авиабомбами. Да и  мы -
парни не  промах. В общем,  все -  молодцы. Молодцы  все,  и все  вместе  мы
сделали это. Здесь, как в  школьной игре  зарнице -  бились все, а  победили
дружба. Так и должно быть.
     Побродив по дворцу ещ?  минут пять, получил приказ на отход. Надо идти.
Иду.  Офицеры, что  радостно  шествуют  рядом, в награду за  дворец, обещают
отдыха и водки. Посмотрим, как они сво? обещание сдержат. Жду... и отдыха...
и водки...
     Вечер. Небо  без  зв?зд,  пустое  и бесцветное, как утренний  туман над
рекой, и луна вязнет, и едва  светится в молочно-меловой дымке. Полная жуть.
Как в добрых древних советских сказках - "фильм - детям" - про дремучий лес,
змей Горыныча, кощея Бессмертного и Бабу Ягу в избушке на курьих ножках.
     Дремучий   лес  -  это,  конечно,  город   Грозный,  в  роли   кощея  -
ясно-понятно, сам Дудаев, деревянную избушку заменяет бетонный президентский
дворец, ну а Иван-царевич, который должен всю эту нечисть побороть, - это я.
Вс? хорошо, только  вот до Елены Прекрасной и титров  "и жили  они  долго  и
счастливо" ещ? ой как далекоНо помечтать можно. А что не помечтать?
     Кто-то из  подвальных  генералов консервного завода, в благодарность за
доблестный ратный труд, презентовал  нам настоящий  отпуск: дал ночку отдыха
на полное восстановление организма от усталости трудного, ун?сшего несколько
десятков жизней, дня. Ротный объявил отбой.
     Ротный у нас вообще мужик кл?вый. Интеллигент, по-английски базарит, не
сквернословит, о бойцах заботится. Молодец.
     А  взводного у нас нет. После  гибели 31.12.1994г. лейтенанта ***,  нам
через неделю назначили нового,  молодого "пиджака" после  гражданского вуза,
так он, на  следующий день, в первом для себя бою, потерял кисти  обеих рук.
По глупости, по незнанию, по неумению пользоваться оружием. Жалко его.
     Следующего взводного убило через два дня после назначения к нам.
     После  такой ч?рной  череды сплошной  невезухи, комполка решил взводных
нам не назначать, ограничившись наличием командира роты.
     - Мужики, отдыхать!
     Нормальные люди все  спать легли, а мы - нет. На нашей БМП дн?м  побило
"половину  разных нужных  приборов", вот Соседу  и взбрендило, в неумную его
голову, отыскать поблизости какую-нибудь расколошмаченную  бэшку и  свинтить
вс? необходимое оттуда. Чудак. Зачем  ему понадобились рисковые  приключения
посреди ночи, не знаю.
     По словам Соседа,  ничего особенно сверхъестественного  в осуществлении
его "классной задумки" не было, "просто нужно перебежать через дорогу, и там
уже чего-нибудь да сообразим, там наших подбитых бэшэк - не меряно".
     Легко, если забыть о том, что на город опустилась т?мная и омерзительно
ветреная ночь,  что ид?т война, и кругом молотят  из всего попадающегося под
руку, и что ещ? неизвестно, кто там, через эту хренову дорогу, хозяин.
     Несколько  секунд интенсивно  шевеля  немногочисленными извилинами коры
головного  мозга своего  лопоухого  черепка, и отчаянно борясь  со  сном,  я
пытался поднапрячься и серь?зно подумать о предложении.
     Трудновато, засыпаю на ходу, но чую - выбор не богат.
     И  что  же  делать? Поохать  и  завалиться  спать -  слишком  просто  и
неинтересно;  разбрасываясь слюнями  и  нецензурными выражениями, поубеждать
Соседа  в его  неправоте - трудо?мко и  заведомо  безрезультатно;  плюнув на
страхи и предрассудки, побежать сломя голову фиг знает куда - чистое безумие
и самоубийство; притворясь чертовски усталым, молча отпустить Соседа  одного
- просто предательство.
     Пойти  на встречу со  смертью, потеряться и кануть в  безвестность, мне
хотелось меньше всего, определ?нный опыт уже имелся, как говориться: "это мы
уже проходили", но отпускать Соседа "в однюху" не позволила совесть. Совесть
пока ещ? у меня есть. Приходится идти.
     - Ну ты ид?шь или как? - Сосед корчит обезьянью гримасу, обозначающую у
него крайнее нетерпение.
     - Или  как! - я двусмысленно улыбаюсь в ответ. - Да  ладно  уж,  ладно.
Вместе навсегда!  Сосед  forever! - закинув автомат  на  плечо, я выхожу  из
подъезда первым.
     По  привычке  быстро,  но  внимательно  оглядываю зону  предполагаемого
боестолкновения:  местами  -  абсолютно  непроглядная   темень,  местами   -
высоко-высоко,  вспыхивают и  гаснут  яркие  угольки  трассеров,  местами  -
чудовищно-сюрреалистическая картина пожаров - неровными факелами  горит газ,
вырываясь из тонких,  обрубленных  снарядами труб  газопроводов. Картина,  в
общем, привычная, но вс? равно, страшно. Страшно, что это навсегда.
     Группа бойцов  сидит на вырванном с корнем, толстом  изогнутом дереве у
низенького,  грозящего  вот-вот   потухнуть,   костра;  позади,  сжавшись  в
зародыши,   с  опущенными   от  усталости  плечами  и  головами,  на  пустых
малахитовых  цинках,  застыв,  сидят ещ?  трое  и, видимо,  засыпают;  двое,
торопливо  перебирая  ногами   и  спотыкаясь,  куда-то  несут  на   носилках
молчаливого  раненого;  другие  двое, без  оружия,  стоят  чуть  поодаль  от
выжженной  груды металла подбитого  танка  и курят, по недавно  наработанной
привычке  осторожно  пряча дымящиеся сигареты в  ладони; ещ?  двое,  сидя на
башне  одной  из  тр?х  БМП,  почти  в полной  темноте, разбирают  и  чистят
автоматы.
     У всех свои,  отдельные, субъективные, личные проблемы, но у  всех одна
общая, главная цель - выжить.
     Проходим мимо них всех, выходим в соседний, такой же совсем маленький и
полностью  раздолбанный дворик. Вс? то же самое: двухэтажные  двухподъездные
дома со снес?нными крышами, выломанными дверьми и выбитыми окнами, сломанные
надворные  постройки  и детская игровая площадка, раскиданные  в  беспорядке
бытовая утварь и обломки стройматериала, железный  остов сгоревшего  бэтра и
брошенная прямо  посередине двора  легковушка  - чистая, словно  только  что
помытая, белая "шест?рка". Внешне -  сходство стопроцентное. Разница лишь  в
людях. Там, откуда мы пришли, люди есть, а здесь, куда мы пришли, людей нет.
Только трупы. Полный двор, в различных позах и в разном состоянии.
     Чуть  не  наступил  на  обгрызенный собаками  труп  женщины. Еле  успел
заметить  и перешагнуть. Посмотрел под ноги  - рядом труп поменьше, видать -
е?  реб?нок,  тоже  изрядно   поеденный  дикими  голодными  тварями.  Из-под
разодранного  пальтишка  торчат   белые   блестящие  р?бра,  череп  обглодан
полностью,  от  ног  остались  одни,  изношенные  до  больших овальных  дыр,
ботинки.
     - Трындец, бля, - комментирует увиденное Сосед.
     - И не говори...
     Выходим  из  квартала. Приглушенное  эхо  взрывов  и  назойливый  треск
автоматных  очередей становится  громче, а значит  и ближе. Где-то  недалеко
ид?т мочилово и кому-то там сейчас  приходится не сладко. Бог вам  в помощь,
пацаны!
     Из-за  домов  выбежала   группа  людей  в  штатском.   Человек  десять.
Вооружены. Возбужд?нно переговариваясь, бегут прямо на нас.  Осталось метров
двадцать-тридцать. А разговаривают-то по-чеченски! Что делать?
     Прячемся  в  ночь,  в  темноту  -  за  уродливо-широкое,  но  невысокое
ветвистое  дерево  и  осторожно вертим  глазами в  поисках путей дальнейшего
отступления. Я,  прижавшись к  грубому стволу ветерана природы спиной, боюсь
пошевелиться и  камнем застываю, с трудом сдерживая  сво?  горячее  дыхание.
Пульс  отда?тся в ушах  и  сотрясает  вс?  мо?,  быстро  покрывшееся  мелкой
испариной и давно  не знавшее т?плой воды, тело. Я потею, как конь на скаку.
Сердце  бь?тся  так  громко,  что,  кажется,  выдаст  меня  своим  грохотом.
Указательный  палец   нежно   обволакивает   спусковой  курок   автомата   и
монументально  застывает в ожидании драматического действа. Отступать некуда
-  будем  биться. Но  как?  Если повез?т,  используем  фактор  внезапности -
подпустив духов  вплотную,  расстреляем их в упор. А  если  не повез?т? Двое
против  десятерых,  шансов  у  нас  -  абсолютный  ноль.  Нет,  лучше  будем
надеяться,  что повез?т. И  эта  надежда  нам  поможет.  Ведь надежда всегда
оста?тся  последней,  хотя  бы и  на  ненад?жный  русский авось. Авось  духи
пройдут мимо и не заметят. Будь, что будет, мы заложники своей судьбы.
     Неожиданно,  издав  громкие  радостные  вопли, боевики  развернулись  и
побежали обратно туда,  откуда прибежали.  Может, им по рации чего сообщили?
Неважно, главное - пронесло.
     - Фууу,  пронесло... -  сухой,  от перенес?нных только что переживаний,
ладонью вытираю пот с лица. - Спасибо дереву!
     А странно ведь - вокруг нас более десятка сваленных и поломанных войной
деревьев, а самое широкое дерево стоит,  как ни в  ч?м не бывало.  Парадокс,
панимашь. Ладно, зато, в случае чего, оно нас ещ? раз спас?т.
     Ну, вроде, больше ничего непредвиденного нет. Можно идти дальше.
     Трусцой  перекатываем  через  широкую   дорогу.   Напротив  нас  -  три
одинаковые  панельные  пятиэтажки, между  ними  -  проходы  шириной метров в
десять. Раз, два, три! Устремляемся в один из проходов.
     Большой  и  ровный,  монотонно-бесцветный квадратный  двор,  двести  на
двести  метров,  открывается  нашему  взору.  Пара  глубоченных  воронок  от
авиабомб    и   остатки    детских    качелей    -   единственные    местные
достопримечательности.
     -  Лазить сюда  опасно,  не  может  быть,  чтоб  здесь никого  не было.
Место-то открытое, наверняка  снайпер где-то сидит. Давай, лучше верн?мся, -
предлагаю я. Но натыкаюсь на ж?сткий ответ:
     - Раз пошли за товаром, верн?мся с товаром!
     Послышалась  негромкая  речь.  Снова  нерусская. Снова надо спрятаться.
Ближайшее укромное место - подъезд. Бежим туда. Забегаем.
     - Стоять!  Одно  движение -  и  я стреляю! Кто такие? - грубый  мужской
голос, абсолютно без какого-либо акцента, останавливает нас на самом пороге.
     - Русские не сдаются! -  наивно просто отвечает  Сосед, а я враз потею,
как кочегар у топки паровоза. Пот рекой заливает глаза, я  приготавливаюсь к
худшему, но просто так я не дамся, попробую выстрелить, будь что будет.
     - Да свои мы... Ты ч?, в своих русских пацанов стрелять будешь? - после
гробовой паузы добавляет Сосед
     - Откуда знаешь? - уже мягче спросил голос из темноты.
     - Да по голосу! Душары так не разговаривают.
     - Ладно, проходите, нефиг там стоять, проход загораживать!
     - Ну ты и монстр, чуть не убил, а!
     - Ладно ещ? сразу не выстрелил,  а то, нафиг, щас бы вы уже с прадедами
своими на небесах водку пили, да над нами посмеивались!
     На наше счастье - Сосед и  на  этот раз  не прогадал. Подойдя поближе к
обладателю  голоса  мы  приятно  удивились -  это  ж  наш хороший  знакомый,
однополчанин, контрактник Ча-ча!
     Ча-ча рассказал, что  часа полтора назад пош?л за водкой  и заблудился.
Да   и   правда,   все   знали  Ча-чу  не  только  как   хорошего  воина   и
болтуна-острослова,  но  и  как  хорошего  пропойцу,  способного  обнаружить
огненную  жидкость  в любом месте  и  в любом количестве.  Ну и тяпнуть  вс?
найденное в одн?ху, Ча-ча тоже мог без лишних обиняков. Пил  он  без  меры -
чего скрывать-то уж, все свои, все не без греха, все под одним Богом ходим -
почти алкоголик он  был. Да, любил  Ча-ча крепко выпить и крепко поговорить.
Такой вот он человек.
     Скрипя  битым  стеклом  под  ногами,  шаркая   повсеместно  осыпавшейся
штукатуркой, наступая на горы щепок, клочков бумаги  и всевозможного тряпья,
мы прошли лестничную площадку первого и второго этажей, и вошли  в  квартиру
на третьем.
     В однокомнатной  квартире мебели не было - пустота, вс? возможное давно
пожгли на дрова, на  полу  только  мусор, горы стреляных  гильз и  несколько
разбитых  пустых  магазинов   от  ПКМ.  Окна  наспех,  неаккуратно  заложены
кирпичом. Здесь явно  кто-то был до нас,  прич?м - совсем недавно. Наследил,
натоптал  и уш?л. Вот  и низенький кост?р, вяло освещая  си? убогое убежище,
догорал последние свои минуты и подтверждал наше общее предположение.
     Ча-ча, установив на  перилах лестницы  растяжку на уровне пояса, закрыл
дверь  и объяснил, что проход на четв?ртый этаж он тоже ранее заминировал, и
врагов теперь можно не опасаться:
     - Посидим немного, базарим, пережд?м смуту.
     Мы немного  поговорили стоя,  и уже  хотели возвращаться к  своим,  как
Ча-ча  предложил  нам  выпить  "на  дорожку"  и  закусить  вкусными сол?ными
огурчиками.  Не  устояли, выпили.  Стало  хорошо.  Выпили  ещ?,  присели,  и
понеслась, родимая, до  упора. Усосали  два  пузыря и  поболтали понемногу о
всяком. По-душам, не торопясь.
     -  Говорят,  что  счастье за деньги не купишь. Ошибаются  те,  кто  так
говорят. Я бы купил. Пут?вочку куда-нибудь в Испанию, бутылочку вина, ужин в
открытом ресторанчике  у самого берега моря. Креветки там разные, устрицы  в
соусе, салатики под оливковым майонезом. Девушки между столиками  танцуют  в
одних тонких купальниках. Просто супер, а не жизнь! -  Ча-ча протянул ладони
к костру и, не  отрывая  взгляда от  заманчиво мерцающих  романтикой  углей,
медленно выдохнул перегаром: -  Разве это  не счастье?  Счастье!  А что  для
этого нужно? Деньги!
     - За  деньги не купишь свободу,  -  внезапно выпалил я,  -  и любовь за
деньги не купишь, и дружбу.
     - А ты был в Испании? - словно не услышав моих слов, продолжал Ча-ча.
     - Не, не был. Я ваще заграницей не был. Я же из деревни.
     -  И я не был, но  хотелось бы, когда-нибудь, -  мечтатель, ещ? немного
покрутив ладони над костром, резко отд?рнул их. - Горячо, блин!
     - Я и на море даже не был.
     - И я  не был, и я тоже  деревенский,  - Ча-ча  на секунду  затих,  но,
неожиданно  очнувшись,  грубо пробурчал: - А зато, у нас возле деревни озеро
есть!  Чистое  и  большое, там рыбы разной много, раков.  Вода прозрачная, и
облака отражаясь, мерно плывут по водной глади, и не  отличишь,  где небо, а
где вода. Наловишь чуток рыб?шки,  зажаришь на костре, съешь. Поваляешься на
травке,   водички  попь?шь   из   ручья.   Поплаваешь  вдоволь,   поныряешь,
побарахтаешься. Полный расслабонВот где она - свобода! Разве это не свобода?
А?
     - Здорово, мне аж самому почудилось, что лето  наступило  и озеро,  вот
оно, под рукой, можно выйти и искупаться.
     -  И вс? же - свободу за  деньги можно  купить.  За большие  деньги.  Я
раньше, до армии ещ?, в газете читал, что мужик какой-то лимон баксов украл.
Через хитрые махинации, в сво?м же банке.  И вот, его как-то менты поймали и
закрыли, но быстро отпустили потом.
     - Зачем?
     - За нехваткой улик. Типа.  Ну,  поделился  он с  ментами,  что уж,  не
понятно что-ли. Пол-лимона  себе оставил, пол-лимона им отдал.  Так и  купил
себе свободу.
     - А у  нас один мужик по пьяни сп?р кол?са от трактора, обменял на литр
самогонки и сел потом, за такую хрень, на два года.
     - Вишь, сам понимаешь ведь.
     - Ну, не знаю.
     -  А любовь  тем более  за деньги  можно  купить. Бабы они ведь, курвы,
какие? Пока у мужика  деньги  есть,  они на вс? согласные, а как тока деньги
кончаются,  им мужик и нахер  не нужен! Они, деньги, даже и называются так -
бабки, то есть для баб! Бабки - бабам, мужикам - проблемы.
     - И разве это любовь?
     -  А  ты  как думал?  Как  хочешь, так и называй! Но  без бабок баб  не
бывает.
     - А я верю в чистую любовь. Любовь сильнее всего. Даже смерти.
     -  Да  ты просто  молодой ещ?!  Не  испытал  ещ? любви,  поэтому  так и
говоришь, не ведая. Любовь  и дружба - это очень  здорово, но очень  сложно.
Все моральные,  нравственные  и  этические  ценности  остаются для  человека
важными  и  значимыми только  до  момента  столкновения с л?гкой  наживой, с
деньгами. Прич?м,  не обязательно  с большими деньгами. Тупость,  жадность и
тщеславие съедают человека заживо. Поглощают  полностью, вместе со всеми так
называемыми  человеческими,  гуманистическими  качествами. Добро,  дружба  и
бескорыстие сменяются другими вещами, - вмешался в нашу полемику Сосед.
     - Какими, - удивленный Ча-ча громко рыгнул, - а?
     - Наглость,  алчность  и циничность!  Они  вытесняют  из человека любые
остатки человечности. Виной всему - деньги. Вс? не  бесплатно, вс? за и ради
денег.
     - Помнишь, пацаны говорили, что и Чечня заварилась не из-за "сохранения
территориальной целостности", а ради денег, -  вспомнил я слова Винограда из
81 самарского мсп.
     -  А как же!  Нефть!  Все  знают,  что  от  этой войны  пахнет  нефтью.
Долларами.
     - Я нич? не понимаю.
     - Ну ничего, живы будем - не помр?м. Лишь бы не калекой.
     - Точно! Вот домой  вернусь, и плевать я хотел на вс?! В жопу вс?! Вот,
посмотри, вот! Видишь? - вспылил Ча-ча и  сунул свои ладони  мне  прямо  под
нос. - Вот! Вот им всем!
     Я посмотрел на  его  ладони. Фурункул?з  -  для  солдат  дело  обычное.
Опухшие, гнойные,  ужасно  чешущиеся болячки донимают  каждого, служившего в
армии. Антисанитария,  недостаток средств  личной гигиены,  невозможность, а
иногда  и  нежелание  помыться  и  следить  за  собой,  приводят к печальным
последствиям. Грязь попадает в кровь  и разводит инфекцию. Иногда доходит до
ампутации  конечностей. Ладонь  Ча-чи распухла  из-за таких  гнойничков,  и,
значит, нестерпимо зудела. У меня такая фигня тоже была. Еле избавился.
     -  Вот и  вся польза мне от этой Чечни! Эти болячки - по всему  телу. И
гноятся, и гноятся. Я гнию весь, и сгнию так, заживо!
     - Лапы убери, итак жрать охота, а ты су?шь тут!
     - Слышь, ч? ты ненасытный такой! Только ели, а ему мало! Ты как лошадь,
хрен тебя прокормишь! Ладно уж, - быстро остыл Ча-ча и  пошарив в  карманах,
извл?к плитку шоколада, головку лука, сухари и две консервы:
     - Жуй вот, из внутренних запасов тебе отдаю. Последнее.
     - Ого! А шоколад откуда сп?р?
     - Женщина может родить реб?нка, а  контрактник  может родить вс?! Места
надо знать. Угощайся, - он быстро, но не торопливо  открыл консервы и,  сняв
празднично  шуршащую об?ртку шоколада, протянул е? мне.  Я осторожно  принял
роскошный по  сегодняшним меркам  подарок  и  аккуратно,  не кроша, разломал
плитку на ровные ч?рные квадратики.
     - Зря хлеба нет.
     -  Сухари - это тот же хлеб,  но шоколад - это круто! - я закинул в рот
аппетитный  квадратик  и, растягивая  удовольствие,  медленно  раздавил  его
языком о н?бо. - Кофейный вкус.  А я уже год кофе не пил, забыл уже, что это
такое - кофе. Вот бы щас чашечку кофе!
     - Закрой рот - трусы видно!
     - Да, размечтался тут, фантазер, - засмеялся Сосед.
     - Да-а, кофе - божественный напиток, но и водка сейчас не помешала  бы.
Сколько  е?,  дуру, не пей,  вс? мало! Теч?т по горлу,  теч?т, а  дотечь  не
может... И вс? же, пацаны, для русского народа - именно водка - национальный
напиток. И  даже  если бы она  железной была,  вс? равно  мы бы е?  грызли и
грызли, до последнего  зуба! - пожал плечами Ча-ча.  - Слышь, братва, кончай
сидеть, айда, пошли. Время ид?т, его у  нас все меньше,  а градусов  в горле
ещ?  ни-ни.  Пошли-пошли, водки надыбаем, а вс? прочее -  потом. А то я так,
порожняком, долго не смогу!
     После принятия спиртного,  любого тянет  на  приключения,  а  тем более
разгоряч?нного  вооруженного российского  солдата.  Без всяких колебаний, мы
тотчас согласились с предложением Ча-чи и  отправились на поиски недостающих
сорока градусов.
     Через  дорогу   начинался   частный  сектор.  Несколько  раз   мне  уже
приходилась бывать в частном секторе: аккуратные, ровные, добротно сложенные
кирпичные   одно   и   двухэтажные  дома,  обязательно  окруж?нные  высокими
двухметровыми каменными или деревянными заборами. Крыши, в основном, ладные,
из  нержавейки.  Во  дворах  все хозяйственные  постройки  просторные  и  из
хорошего  стройматериала. В каждом втором дворе  -  машина.  Внутри  домов -
чистота и уют, полно бытовой техники, огромных цветных телевизоров, японских
видиков  и   музыкальных   центров.  Подвалы,  а  их   подвалами   язык   не
поворачивается назвать, настоящие  подземные  комнаты -  благоустроенные,  с
мягкой мебелью,  большим запасом продуктов питания  и  разного повседневного
шмотья. В  таких подвалах можно неделями жить, не вылезая. Что и говорить, в
российских  городах  подобных  мировых домов мало, только  у ворюг -  "новых
русских", а в деревнях,  так вообще, о таких домах наши крестьяне  и мечтать
не смеют, бесполезно. Для нас видики и огромные телики с плоскими экранами -
несбыточная мечта, роскошь, а  для  большинства  нохчей-грозненцев - обычное
дело. Откуда только они деньги на вс? это находили?
     Получается, хорошо чечены  жили до войны. А теперь  что? Половина того,
что было, уже порушено, пожжено, разграблено и растоптано.  А ведь войне ещ?
конца и края не видать, а значит, вс? остальное тоже разломают и растащат, и
не   "российские  агрессоры",  а  свои  братья-боевики,   "для  бесконечного
продолжения" однажды начатого  дела -  "священного газавата против  неверных
кафиров".
     Два  ближних  к нам  дома  разрушены  до  основания, только  фундаменты
каменные  остались. Были  дома  - нет домов:  здесь, вероятно, авиация  наша
постаралась; следующие два - с  дырами в  заборах  и со снес?нными воротами,
без крыш, без  окон  и  без входных  дверей.  Там  - сто  процентов - ничего
ценного,  тем  более  - водки, давно нет. Даже несколько молодых деревьев  в
огородике  перед домами  снесены и затоптаны  бронемашинами. Да, деревья  на
войне страдают не меньше людей.
     Проходим  мимо  ещ?  нескольких  обстрелянных  и  поцарапанных   домов,
сворачиваем влево, в проулок. Врезаемся в спешащую навстречу нам троицу.
     Женщина,  лет  тридцати,  в  пот?ртом  коричневом  пальто  до  колен  и
коричневом  платке, держит  под правую  руку сгорбленную  старушку  в ч?рной
кожаной куртке  и т?мной  шали, под  левую  -  маленького, хлюпающего  носом
мальчишку, лет пяти.
     Натыкаемся друг  на  друга так,  что чуть  лбами  не ударяемся.  Секунд
десять стоим вплотную, молчим, изучаем друг друга глазами.
     Мальчик,  внимательно осмотрев  нас - грязных,  полупьяных  и  усталых,
д?рнул женщину за руку, затопал ножками и громко заплакал:
     - Ма-а-а!
     Ча-ча, выпучив глаза, наклонился к мальчишке и пригрозил автоматом:
     - А ну, сопляк, тихо!
     - Не плачь, сынок, не  бойся! Это наши,  русские солдатики. Видишь, как
они устали,  наверно есть  хотят, а ты - плачешь. Не надо, - женщина ласково
прижала мальчика к себе, - не плачь, это же наши, они нас не тронут.
     -  Что вы тут ходите? Тут нет никого! Или вы пожрать захотели? Что вас,
ваш Ельцин совсем не кормит? Где  ваши походные пайки?  Нету? И вы  по домам
побежали, как тараканы? - схватилась за цевь? автомата Ча-чи старушка.
     - Что? - глаза Ча-чи едва не вывалились из орбит. - Кто это тут воняет?
     -  Нас будете грабить? Русских будете грабить? Алкаши вы, а не солдаты!
- отрицательно  мотая  головой, старушка  взревела ещ? громче,  тряся  перед
нашими лицами  своим маленьким  кулачком  и  срываясь на  крик. -  Только  и
можете, у мирных граждан еду отнимать, да деньги трясти!
     -  Мама, не надо! Не шуми, пожалуйста, не надо! - запричитала женщина и
заплакала. - Мама, что же ты так? Что ты их...
     -  А что? Нажрались, сволочи, как свиньи, да бродят тут, корчат из себя
воинов-освободителей! Совсем  забыли,  чем  солдаты заниматься  должны! Если
воевать не умеют, если не могут чеченов энтих, бандитов победить, то хотя бы
погибнуть достойно, как божьи люди, как  настоящие солдаты своего Отечества,
они могут?
     Старушка повернулась к Соседу:
     - Можете, или нет? Или надо обязательно нажраться до поросячьего  визга
и детей ходить-пугать, а?
     - Тихо, мать, не галди! Русских никто обижать не собирается! Идите, как
шли, своей дорогою,  а мы пойд?м своею,  - наклонившись к  старушке, вежливо
произн?с Сосед. - Идите, с Богом, идите!
     - Ишь ты, грабить! Дура старая!  Мы защищать е?  приехали, за хер знает
скока километров приехали! Дура, ещ?  за автомат д?ргает, - кипел  Ча-ча.  -
Ай, да пошли вы все, вам ни хрена не понять, каково нам здесь!
     Мы  свернули в  следующий проулок.  В глаза сразу  бросился тр?хэтажный
особняк  из красного  кирпича. С виду  - нетронутый. И забор целый, высокий,
прочный,  из листового железа. Я предложил  проникнуть туда. Сосед посмотрел
повнимательней и возразил:
     -  Не  верю,  чтоб  такой  дворец  просто так  бросили.  Минимум  -  он
заминирован. Лучше пойд?м  туда, куда  Ча-ча  скажет. Он же  у  нас  спец, с
чуть?м.
     - А пойд?м  мы  - туда! - Ча-ча  указал  на соседствующий  с  коттеджем
обычный сельский домик. - Там точно что-то есть!
     Подбегаем  к  деревянному  забору, оглядываемся.  Никого  не видно и не
слышно. Можно действовать. Улыбаюсь, как  дурак. Сосед  сосредоточен.  Ча-ча
начинает  отсч?т. На сч?т "три", пинком  открываю калитку и забегаю во двор.
Обгоняя меня, Сосед  мчится к двери. Дверь оказывается  приоткрытой, и Сосед
сходу  забегает  внутрь.  Я  и  Ча-ча  -   следом  за  ним.  Узкая  веранда,
заставленная подгорелыми кастрюльками и сковородками, затем тесная прихожая,
забросанная  грязной  обувью, потасканными  нестиранными штанами,  кофтами и
рубашками.  На узкой  тройной  вешалке - фуфайка,  фетровая  шляпа, драповая
кепка  и  голубая  детская  болоньевая  куртка  с  капюшоном.  Когда  я  был
маленьким,  у  соседской девочки  была  такая же  куртка и, заигрывая, ей  в
капюшон я всегда подбрасывал снежки.
     - Осторожно, за растяжками смотри! - шепчет Ча-ча.
     - Есть  кто дома? Хозяева? -  Сосед вытаскивает из  кармана гранату.  -
Считаю до тр?х! Потом бросаю в зал гранату! Раз, два, три!
     Тишина.  Похоже, никого нет, но Сосед, стоя с серь?зным  лицом, вс? ещ?
держит эфку в руке:
     - Бросаю!
     -  Никого нет, айда, проходим! Усман - ты  за мной,  Сосед -  охраняешь
выход! - забирая из рук Соседа гранату, приказывает Ча-ча.
     И в  зале, и в спальне чисто, прибрано. Из дома ничего не вынесено, все
пожитки на месте. Похоже, что люди ушли два-три дня назад, но ничего с собой
не взяли. Просто оставили. Кому? Открываю холодильник.  Старый,  пожелтевший
от времени,  овальный  холодильник  "Мир". Там  кусок  размороженной курицы,
литровая банка прокисшего молока, сол?ные огурцы  в тр?хлитровой  банке, две
консервы.  Водки нет.  Закрыв холодильник, замечаю иконку на полочке в  углу
кухни.
     - Пацаны, здесь русские живут!
     -  А  мы,  ч??  Мешаем что-ль кому? Ща  уйд?м!  - кричит из зала Ча-ча,
поднимая за ручку дверь в полу. - Посмотрим подвал и уйд?м!
     Открыв проход, он отпрыгивает в сторону:
     - Если есть кто -  подай голос и выходи с  поднятыми руками,  а не то -
гранату брошу! Считаю до тр?х! Раз, два, три!
     Опять тишина.
     - Ч?? Эта хата нет никто?
     - Нет.
     - Брось гранату, на всякий случай, вдруг там засада.
     -  Да  кому надо  -  засаду в  подвале  устраивать! Нет там  никого.  Я
спущусь, а ты прикрывай! - и Ча-ча полез в подвал.
     - Ну? - интересуюсь я.
     - Баранки гну! Нет тут ни хера ничего!
     - А как же тво? чуть?? - неутерпев, ехидничаю я.
     -  Какое, бля, чуть?! Тут,  поди, одни интеллигенты  хреновы жили. Одни
книги. Даже маринадов никаких нет, ни то, чтоб водка была.
     Я л?г на пол и заглянул в подвал:
     - Темно!
     Ча-ча нашарил какой-то фонарик и посветил мне.
     -  И точно, одни книги! - удивился я. - Целая государственная ленинская
библиотека! Ладно, вылазь давай, старушка ты моя, библиотекарша очкастая!
     Большой, размером  с  сам зал,  подвал  полностью  заставлен  полками с
книгами. Удивительно. Или  тут жили ценители и  знатоки литературы, или я не
знаю, что и подумать. Ну, не вместо дров же они книгами запаслись. Не знаю.
     Мы вышла на улицу.
     - Ну, нашли чего? -  глядя  на наши  пустые руки и  недовольные лица, с
усмешкой спросил Сосед.
     - Там русские жили. Иконка даже у них есть.
     - Ага, библиотекари какие-то, в очко знатокам их! - перекривился Ча-ча.
- Они  и  жрали,  наверно, книги. На завтрак - книги, на обед  -  книги,  на
ужин...
     - Кончай а, ты как реб?нок прям.
     Вышли со двора.  Где-то недалеко  стрекотали пулем?ты, а  мы, с пустыми
руками, стояли и думали, как жить дальше.
     - Скоро возвращаться надо уже.
     - Знаю! Давай так, проверим вон тот дом - и назад.
     - И там нас ждут сказочные богатства?
     - Пошли!
     Не то, чтоб калитка, ворота оказались открытыми. Проверив их на предмет
растяжек, я и Ча-ча  забежали во двор  и  присели под  окном  веранды. Сосед
прикрывал с улицы. На  корячках, стараясь  не шуметь, медленно подобрались к
двери, осмотрелись.
     - Мне видно: дверь не заперта!  - и только Ча-ча протянул руку к двери,
как она настежь распахнулась.
     Держа  в одной  руке рулон туалетной  бумаги,  а  другой  - опираясь на
косяк, на пороге, в трико со свисшими коленками, в модных белых кроссовках и
помятой  спортивной олимпийке,  появился мертвецки  пьяный  мужик.  Среднего
возраста,  лет  сорока. Волосы дыбом в разные стороны, недельная  щетина  на
щеках,  за километр - запах перегара. Очумелыми  глазищами  посмотрев на нас
сверху вниз, он заплетающимся языком произн?с:
     - Сюре дика ейла ха.
     - Руки вверх, контра! - вскакивая, заорал во всю глотку Ча-ча. - Думал,
свои здесь шастают? Ждал кого-то? Сучччара!
     Мужик молниеносно поднял руки,  выронил бумагу. Ча-ча  ткнул ему в пузо
ствол АКСа.
     На крик во двор вполз Сосед. Не вставая, он поинтересовался:
     - Случилось чего?
     - Вс? в норме! - кивнул Ча-ча. - А ты ч? лежишь, ползаешь?
     - А вдруг из дома обстреляют?
     - Есть  ещ? кто  в доме? - чуть не  оглушил  мужика Ча-ча.  - Обманешь,
сука, я тебе кишки  выпущу! Я  тебе тут не Минздрав,  предупреждать не буду,
если  что  подозрительное - стреляю сразу!  Одно лишнее движение - вс?, хана
тебе, шурик!
     -  Нет,  нет, в  доме никого нет!  - зад?ргал  головой  мужик. - Я один
здесь, все ушли давно, в деревню поехали. Неделя я один. Один!
     - А ща мы и проверим. Руки за голову! Иди первым!
     - Да, да,  я понял! Не стреляй, не надо! Не  убивай! У меня отец совсем
больной, один останется - не выживет!
     - Где он?
     - В подвале сидит!
     - Ты же мне только заливал, что в доме никого нет!
     - В доме - никого, в подвале - отец. Он старик совсем.
     - А ты ч? не уш?л в деревню? Воевать остался? Дудаевец? Где оружие?
     -   Я   мирный  человек.  Рабочий.   Всю  жизнь  на   стройке  работаю.
Экскаваторщик  я. Мне  война  совсем ни  к чему.  Война  для  Дудаева и  его
подельников. Рабочему человеку много не надо. Я и стрелять не умею.
     - Ща мы вс? проверим!  Ну-ка  ладони покажи! И плечо! Живо! -  обшмонал
мужика Ча-ча. - В дом!
     Прошли в дом. Осмотрелись. Видать, мужик не врал, что простой рабочий -
обстановка   в  доме  доказывала   это,  никаких  излишеств,  только   самое
необходимое.
     Вдво?м с Ча-чей спустились в подвал, Сосед с чеченцем остались наверху.
     В  подвале,  между  стеллажами   и  полками,  заполненными   банками  с
маринадом, на зел?ной  старой софе лежал  дед. В одежде,  в узкой  маленькой
папахе,  из-под которой торчали седые  волосы,  в  белых  шерстяных  носках.
Старый-старый дед. Рядом лежал ошкуренный деревянный посох.
     - Здорово, дед! Как здоровье? Оружие есть?
     - Агуэбилляхи мина шайтану раджим! Бисмилля иррохманиррохим!
     - Ч? ты  пищишь? Оружие, говорю, есть? Или у тебя трость, как у Джеймса
Бонда, стреляющая?
     - Нет, ничто нет,  - еле выговаривая слова, с сильным акцентом прошипел
дед.
     - Точно? Ты не бойся. Детей, стариков мы не трогаем, мирных не трогаем!
Мы оружие ищем. Водку изымаем. Водка есть? Самогонка или медовуха?
     -  Эй,  солдат,  -  нагнувшись в  про?м  в полу, крикнул сверху  пьяный
чеченец, - там самогонка есть!  В углу,  за софой. Хороший совсем самогонка.
Забирай!
     Ча-ча,  заслышав заветное  "самогонка есть",  ринулся шарить  по углам.
Найдя шестилитровую  стеклянную  бутыль,  наполненную по горло  белой мутной
жидкостью, он заулыбался:
     - Я же говорил! Где Ча-ча -  там удача!  Усман, лезь наверх, примешь  у
меня. Не разбей, осторожно!
     -  Ладно,  дед,  аксакал,  не  обессудь,  вассалам,   пока!  -  я  стал
подниматься по лестнице наверх. - Ча-ча, давай, не тяни! Почапали!
     - Вс?  будет чики-пуки,  дедДо скорого! -  нежно обнимая  бутыль, Ча-ча
встал на лестницу и, едва не кувыркнувшись, передал бутыль мне наверх.
     - Достали? Слушайте, давай выпьем,  а, солдаты, - несмело поглядывая на
родной  бутыль, с жалостью предложил хозяин дома. -  Это совсем последнее  у
меня. Вс? равно, столько не унес?те, тяжело, не удобно будет.
     - А ты за нас не  переживай, моджахед копч?ный,  сами разбер?мся. Скажи
спасибо, что тебя, с твоим дедом, не замочили сгоряча. А то, вызову вертушку
и скажу им, что ты - родственник Дудаева, а  они  быстро сравняют твой дом с
земл?й.
     - Не надо так. Я не родственник. Родственник был бы - здесь не сидел бы
давно. Мирно давай. Выпьем за здоровье и разойд?мся.
     - Да ч? ты вс? "бы", да "бы". Наливай!
     Тяпнув  по  стакану самогонки,  отличной,  надо сказать,  самогонки, мы
тепло  попрощались   с  хозяином  дома,  отлили  огненной  водички   себе  в
тр?хлитровую  банку, оставили  остальное  "на память деду",  и  пошли искать
своих.
     Петляя в темноте по одинаково  разрушенным  улочкам частных домов, мы с
трудом нашли "дорогу к дому", и вышли к знакомым до боли кварталам.
     Шли молча. От напряжения нарваться  на  засаду или попасть под обстрел,
мой  легкомысленный  хмель как рукой сняло.  Я с опаской думал  о будущем. В
голову  лезли  силуэты  обгрызенных,  очумевшими  от  повсеместного  безумия
собаками, тел  несчастной женщины  и е? реб?нка.  Совсем недавно,  они,  как
самые обычные  люди, жили  и  работали,  росли  и мечтали,  строили планы на
будущее, а может, и на море собирались поехать. И вот - всем мечтам конец, а
вместо золотистого  песка  на т?плом  пляже, они  лежат  на  холодной  земле
прожж?нного до самих  корней  деревьев Грозного. Были люди,  и, наверное, не
самые плохие люди, и  вот, секунда, и нет людей.  Жестоко, но это реальность
сегодняшнего дня.  Дня,  в котором живу я. Живу сегодня,  прямо сейчас. Так,
под  ч?рными крыльями  необузданной, ненасытной смерти,  проходит моя жизнь.
Моя единственная жизнь.  И у меня не будет другой жизни, только эта. В нашем
мире, в  мире, где  живу  я, существуют миллионы  различных способов  убить,
стереть с  лица  земли,  уничтожить человека, а способ родить - один.  Чтобы
убить человека  - хватит  и  секунды, чтобы  родить, а  затем  и  воспитать,
сделать человека человеком,  а не человекоподобным -  нужны тысячи и  тысячи
минут  упорного   целеустремл?нного  труда.   Природа  человека   жестока  и
беспощадна,  но  сама  мать-природа,  стихия, импульс, ещ?  более  жесток  с
человеком.
     - Усман, ты ч?, уснул что-ли? Ты хоть дышишь, нет?
     Я встрепенулся. Безумными глазами посмотрел на Соседа. Качнул головой:
     - Не сплю.
     Мы почти дошли. Осталось перейти последнюю улицу. Мы  вышли со двора на
широкий асфальт, и совершенно открыто  и уверенно пошли  на  противоположную
сторону. Оттуда, нам навстречу,  так же неспешно и уверенно шли трое мужчин.
Мы  поравнялись. В ч?рных  вязаных  шапочках,  в  мятых,  пропитанных  гарью
линялых  фуфайках и в  китайских спортивных  штанах, с  калашами  наперевес,
слева  в  метре от  нас остановились три духа.  Среднего возраста:  высокие,
крепкие,  гордые хозяева своей страны. Они молча  смотрели на нас,  мы молча
смотрели на них. Мы: невысокие, худые, усталые российские  солдатики. Что мы
делаем  на  их  земле?  Выполняем  приказ.  Чей?  Правительства   Российской
Федерации.  Для  чего? Для  восстановления  конституционного порядка. Какого
порядка? Кому это нужно? А вот это уже не наше дело.
     Прошло   около  минуты.  Я  спокойно,  без  всякого  волнения,  глазами
понятливого, готового к собственной смерти великовозрастного старца, смотрел
в  глаза  одного из чеченцев. Ни  испуга,  ни  переживаний. Наоборот,  своим
спокойствием  я  прожигал  его  глаза  насквозь.  Он, не встретив ожидаемого
страха во взгляде ненавистного салаги-агрессора, немного растерялся. Постояв
ещ? немного, чеченец  отв?л глаза и,  отвернувшись, неторопливо пош?л  своей
дорогой. Остальные, чуть погодя, последовали его примеру.
     Мы снова шли молча. Ча-ча,  обняв бесценную банку,  Сосед, с гранатой в
руке, я, с чистой совестью. Мне было так хорошо, будто какой-то тяжкий груз,
который я долго повсюду таскал с собой, спал с моих плеч. Я улыбался.
     - А ну,  стоять! -  на входе в "наш" квартал  скомандовал моложавый, но
хриплый и прокуренный голос. - Вы откуда, детвора?
     -  Нормальные  люди сначала пароль спрашивают. А если бы вместо слов мы
свинцом вам ответили?
     -  Так, значит, где вы шатались? На марад?рку  ходили?  - вышел  к  нам
молодой  и  очень  маленький грузный человечек  в  серой пятнистой  форме, с
красным и  потным, лоснящимся от излишнего веса на отвисших  щеках, лицом. -
Капитан ФСК России! Расследую случаи марод?рства.
     - А это что у вас? - показался следующий контрразведчик. - Трофеи?
     - Вы знаете,  что за марод?рство есть уголовное наказание? Может, вы на
нары захотели, детвора? - не унималось лицо довольного сытной пищей хомячка.
     - Вот, -  Ча-ча передал ему свою  ненаглядную банку,  - нашли  самогон.
Больше  у нас ничего нет, мы не марод?ры, на  задании были.  А это, -  он  с
искренним  сожалением  кивнул  на  потерянную  для  себя горючку, -  так. Не
пропадать же добру.
     - Самогонка? И где  же в этом городе самогонка сама под ноги бросается?
Местечко не подскажете?
     - Если надо, подсажу, запросто, - закосил под дурачка Ча-ча.
     - Да, и куда вас посылали, тоже расскажешь? Не за Дудаевым ли?
     - Я -