шь, тебе предложат покомандовать пока штабом?
     - Может. Тебя-то не отправят. Ты офицер по взаимодействию.
     - Поживем - увидим.
     -  Представь, сейчас  мужикам  в батальонах  готовить  технику,  людей,
уточнять  порядок  колонны. Боеприпасы,  люди.  Какое  счастье, что  удалось
вырваться  с командных должностей. Хуже нет в войсках должности ротного. Как
собака бегаешь.
     - Это точно. На эту тему есть хороший анекдот, только  с военно-морским
уклоном. Вызывают в штаб флота старого командира подводной лодки  и говорят:
"Мы хотим ввести  новые льготы для  плавсостава. Как  вы  на это  смотрите?"
Командир,  старый, прожженный морской волк: "Хорошо  смотрю".  Кадровик: "Мы
хотим увеличить оклад, квартиры вне очереди, путевки давать в дом отдыха. Мы
думаем, что когда об этом на берегу узнают,  то  их  от зависти разорвет. Вы
как считаете?" Командир: "Это точно. Но когда первого разорвет,  вы меня  на
его место  поставьте, пожалуйста!" Вот и у  нас.  Какие бы льготы ни обещали
ротным, взводным, какие бы  дифирамбы  ни пели,  один  хрен, надо  держаться
подальше от этих командных должностей.
     - Пошли спать. День трудный будет.
     - Да.  Неизвестно,  когда еще предстоит  выспаться толком. Слава, а  ты
знаешь, ты паразит знатный.
     - С какой это стати?
     - Да  со  своими  глупыми  вопросами. Родина,  не  Родина. Государство,
страна. Тьфу. Голова разламывается.
     - Зато мне хорошо. Выговорился, и вроде лучше. Пусть другие мучаются.
     - Вот и я говорю - паразит.
     - Не мучай себя. Самокопание никому пользу не  приносило.  Пока забудь.
Выйдем живыми -  поговорим. В ближайшие дни нам некогда  будет думать. Пусть
рефлексы работают.
     - Это правда, пусть нервная система поработает.  Пацанов  только жалко.
Много их тут останется.
     - "Навеки девятнадцатилетние", как у Бакланова.
     - Хватит, опять завелся. Пошли спать.
     Мы подошли к нашей  машине,  выбросили окурки  и зашли внутрь. Пашка за
время нашего отсутствия успел прибрать и уже лежал в постели.
     - Ты сегодня не в карауле?
     - Нет. Завтра моя очередь, и то днем.
     - Шланг да и только. А кто мой сон оберегать будет?
     - Ваш сон, сами и сторожите.
     -  Опять хамит.  Надо  будет тебя заставить  копать окоп для стрельбы с
коня стоя.
     - Для стрельбы с коня стоя?
     - Именно, а то уж больно языкастый стал.
     - А высота коня?
     - Три метра.
     - Таких коней не бывает.
     - Бывает. В Москве памятник Юрию Долгорукому видел? Вот для его коня  и
его самого и будешь копать, если еще хоть раз будешь дерзить. Понял, балбес?
     - Понял, понял,  -  проворчал Пашка, отворачиваясь от нас. Он знал, что
если нас "достать", то мы можем многое сотворить.
     Мы в который раз сняли только ботинки, носки, ослабили ремни на брюках.
Автомат у  меня у  подножия  топчана, у Юрки -  на гвозде над головой.  Пару
гранат в изголовье под матрас. Трофейный  ПБ -  под  матрас на уровне бедер,
патрон в патронник и на  предохранитель.  Теперь  можно забыться  в коротком
сне.  Жаль,  что  не  удалось  опьянеть. Юрка, гад,  помешал.  Завтра  я ему
напомню. Лампочка, освещающая наше помещение, висела у меня над  постелью. Я
выкрутил ее наполовину, все погрузилось в темноту. На прощание объявил:
     - Отбой в войсках связи.
     Закончился еще один долгий  день  очередной войны. Богу, Судьбе, Случаю
было угодно, чтобы я остался жив. Помогите и дальше. Вся прожитая жизнь мало
что  значила,  впереди был самоубийственный штурм Минутки. Господи,  помоги!
После этого мысленного обращения к Богу я уснул.

        Глава 8

     В семь часов прозвенел будильник. Ночь была спокойная. На нас  никто не
нападал.  Спал сном младенца. Снов  не было.  Во  рту, казалось,  только что
опорожнилась  сотня-другая пионеров. В горле  пересохло.  Все-таки  алкоголь
подействовал на организм, жаль, что мозги  остались ясными. Выпить бы сейчас
рассольчику огуречного. Эх, мечты,  мечты. Я встал, оделся. С Юркой вышли на
улицу. Опять туман. Погода, значит, будет хорошая. Я несколько раз энергично
взмахнул  руками,  кровь  по  венам  и  артериям  побежала веселее. Умылись,
перекурили.  Пашка  тем  временем,  встав  немного  раньше  нас,  приготовил
завтрак.
     -  Что приготовил,  сынок, своим отцам? - спросил Юра, когда мы вошли в
кунг.
     -  Кофе,  бутерброды  с сыром и "братская  могила" - килька в  томатном
соусе, чеснок, лук, - ответил Паша.
     - Может, по стопочке опрокинем? - спросил Юра.
     - Давай грамм по пятьдесят, - я был не против, хотя по утрам пил крайне
редко.
     - Водку, коньяк?
     - Давай "конины", водка по утрам - это пошло.
     -  Пашка,  доставай  "конину".  Предпочтительней французский, марочный,
двадцатилетней выдержки, с юга Франции. У нас есть такой?
     - Есть из Дагестана, сэр, - в тон Юре ответил Паша.
     -  Дерьмо,  конечно. Но за неимением гербовой  пишут на обычной бумаге.
Придется  давиться  дагестанским, настоенным  на  клопах.  Пашка,  достанешь
французского - все прощу. Можешь даже Родину продать. Я все  прощу! - у Юрки
было приподнятое настроение.
     Пашка  тем временем  полез в  ящик, где  хранились  продукты и выпивка,
достал бутылку коньяка, открыл ее и разлил по  стаканчикам. Только мы хотели
выпить,  как  раздался  стук в дверь, и она  открылась. На  пороге стоял наш
сосед - замполит бригады Казарцев Серега. Он с порога начал в шутку орать:
     -  Вы, что, черти,  охренели?  С  утра коньяк стаканами жрать. И  этого
малолетнего преступника  спаивать!  Подвинься! Ого, какую  ты  себе  задницу
отожрал.  У подполковника и то  меньше.  Гонять  тебя  надо.  А  еще лучше -
отправить в какой-нибудь батальон,  там людей не  хватает. Враз похудеешь, -
Серега примостился рядом с Пашкой и взял у него стакан, понюхал.
     - Во гады,  пьют,  а замполита не  приглашают.  Свинство это.  Придется
комбригу доложить, пьют штабные  с утра. И,  главное, что пьют - коньяк. А с
меня еще вчера сигареты вымогали. Совести ни на грош.
     - Будешь  пить-то?  Или  ты  хочешь  нам  настроение  с  утра  пораньше
испортить? - мне хотелось опрокинуть стакан, а замполит под руку трещал.
     - Какой нюх у  тебя, Серега! - Юрка не скрывал  своего восхищения. - Не
раньше, не позже, а только как налили, и нате вам.
     - Он за дверью стоял, подслушивал, наверное.
     - Пить будешь?
     -  А то! - Серега еще раз посмотрел в стакан, который забрал у Пашки. -
Мал еще, алкоголик. За, что пьем, мужики?
     -  За  удачу. Нам она  всем понадобится в  ближайшее время, -  Юрка был
серьезен.
     - За удачу, так за удачу, - Серега тоже стал серьезен.
     Выпили.  Коньяка было  налито у всех немного.  Пашка остался без  своей
порции спиртного и поэтому с завистью смотрел на нас. Начали закусывать.
     -  Ночью  было  принято  решение  отправить часть руководства и штабных
офицеров в батальоны, - сказал Серега, жуя бутерброд.
     - На хрена?! - моя  реакция была мгновенна и неподдельна. - Мы же будем
только  мешать  работать.  Командир роты и  батальона  не  сможет полноценно
руководить, командовать. Мы же как балласт будем у него на КП болтаться. Как
не пришей к голове рукав.
     - Действительно,  Сергей, на какой  ляд мы  там нужны? -  Юрка тоже был
удивлен.
     - Хрен его знает,  мужики,  что они  там  планируют,  приказ  пришел  с
"Северного".  Кстати,  сегодня  ночью наши  взяли Ханкалу,  и  поэтому  штаб
переезжает туда.
     - А  смысл? Самолеты там  все равно  не сядут, так? Только  "вертушки".
Перепахать все на "Северном", самолеты, которые там остались, либо перегнать
на Большую землю, либо уничтожить, и головной боли меньше.  Это  целый  полк
будет  охранять  аэропорт,  а  еще  полк  снимай с боевых позиций и кидай на
охрану  Ханкалы!  Маразм!  -  я  искренне  не  понимал  смысла   всех   этих
перемещений.
     - А что такое Ханкала? - в разговор вклинился Пашка.  - Много слышал, а
что это?
     -  Ханкала - это, - начал Серега по замполитовской привычке отвечать на
все солдатские вопросы, - бывший аэродром ДОСААФа, там сосредоточены учебные
самолеты чешского производства. Дуда пытался переоборудовать их в боевые, но
не успел. По слухам и данным разведки...
     - Что одно и то же, - встрял Юрка.
     - Точно, - продолжал Серега, - несколько самолетов ему все-таки удалось
переоборудовать   под  боевые  и  перегнать  куда-то.  Недалеко  от  Ханкалы
находятся ракетные пусковые  установки.  Раньше  тут  баллистические  ракеты
находились, ну а когда нас поперли, может, и пару боеголовок с носителями мы
могли оставить. Я  уже  ничему  не  удивляюсь.  Плюс  на  Ханкале  находятся
постройки.  Скоро  поедем за гуманитаркой, вот и поглядим на новый командный
пункт командующего.
     -  Серега, хрен с  этой Ханкалой,  расскажи  лучше, на  какой  х... нас
кидают в батальоны. Как  с боевых  единиц от нас толку ноль. Взвод, роту нам
не дают. Да и мы переросли эту ступень. Смысл?
     -  Не  знаю.  Команда  Ролина.  Максимум  управленцев и  штабных  -  на
передовую.
     - Ладно, от нас еще толк будет, а от зама по тылу? - Юрка тоже кипел от
негодования.
     - Не засерайте мне мозги, мужики. Приказ есть приказ. Мы с вами идем во
второй батальон.
     - Вместе? Это хорошо.
     - Сам попросился с нами?
     - Да. Сам.
     - А для чего?
     - Курево не хочешь отдавать?
     - Лучше с вами, отморозками, чем с каким-нибудь гнусом.
     - Ага, Серега, признал наши заслуги!
     -  Вы  хоть  и придурки  - Пашка, закрой уши - но вы  не  побежите,  не
бросите ни меня, ни людей. И на рожон не полезете.
     - Правильно. На рожон мы тебя пошлем. По второй?
     - Давай,  и  идем  в штаб  на  совещание. Штурм назначен на сегодня  на
полдень.
     - Звиздец! - я был шокирован.
     - Они что там,  на "Северном", гребанулись совсем? - Юрка покраснел  от
злости.
     - Звиздец бригаде! - выразил общее мнение Пашка.
     -  Заткнись,  дурак,  не  каркай!  Наливай  лучше,  и,  пока  будем  на
совещании,  заполни фляжки коньяком  и  водкой. Одну  фляжку  - спиртом. Сам
знаешь, где бутылка спрятана. И никому ни слова, что здесь слышал. Ты понял?
- Юрка уже не говорил, а кричал. Злость, страх, бессилие, - все это читалось
на его лице.
     - Да понял я, понял, что орать-то, - бурчал в ответ Пашка.
     Мы  закурили.  Не  хотелось  ничего  говорить,  надо  было  переварить,
обкатать ситуацию. Пашка тем временем налил  всем и, после кивка Сереги себе
тоже, коньяку.
     - Поехали?
     - Давай.
     Мы  выпили. Начали жевать "братскую могилу". Никто опять не проронил ни
слова. Я посмотрел на часы, было 7.40.
     - Пошли?
     - Пошли. С Богом! - Юрка перекрестился.
     И  мы, взяв с собой бушлаты и оружие,  вышли на улицу и  направились  к
штабу. Там  уже  стояли  штабные офицеры и  ждали, когда все  соберутся и мы
войдем в зал  для  совещаний. Уже облетела всех весть  о том, что почти всех
офицеров штаба бригады  распределят и закрепят  за батальонами и  отдельными
ротами. Судя по немногочисленным диалогам, никто не понимал своего положения
в данной ситуации.  И речь шла не о трусости, а о том, что любой батальонный
офицер по  уровню  занимаемой должности находился ниже,  чем штабной  офицер
бригады.  Поэтому и положение было у нас двоякое. С  одной стороны, командир
батальона и его  начальник штаба целиком  должны были  подчиняться  нам  как
посредникам, наблюдателям от  штаба  бригады. Но  нам  ни в  коем случае  не
хотелось подменять командиров, унижать их авторитет  перед  подчиненными.  С
другой стороны, мы  тоже по своему положению не могли им  подчиняться, вот и
получалось, что мы нужны в этих частях, как зайцу стоп-сигнал.
     Поискал комбата второго батальона. О нем ходили  легенды. Рассказывали,
что  он при обстреле  на руках вынес  механика-водителя и командира подбитой
БМП, на которой ехал на броне. Что он выходил в эфир и приглашал чеченцев на
дуэль. Когда  она состоялась, а стрелялись из автоматов, духи его зауважали.
Он с первого выстрела пробил  противнику с пятидесяти метров плечо и не стал
добивать.  Дух промахнулся.  За  своих солдат  он так воевал,  как за родных
детей. По радио договаривался с духами, чтобы  дали ему  возможность вывезти
раненых. Первый раз ему позволили, а во второй расстреляли МТЛБУ с ранеными.
Погибло шесть солдат и один  офицер. После этого он уже не  выходил в эфир с
предложением постреляться на дуэли,  он посылал бойцов, и под покровом  ночи
те вырезали  обкуренных  духов.  Не боялся пули и  где на брюхе,  а  где  на
коленях, но ежедневно обходил, оползал все свои позиции,  смотрел на каждого
бойца. Не чурался с солдатами и поговорить, и пошутить, и сто  грамм выпить.
Не был он никогда  с ними запанибрата,  но знали все,  что смерть каждого из
них он тяжело переносит, не хочет  он свою офицерскую  карьеру заработать на
солдатских костях. Не  боялся он  высказывать свое личное мнение.  И  мнение
было  продиктовано  не  личными амбициями  и  обидами, а  обстановкой, самой
жизнью.  Может, поэтому в свои сорок  два года, имея за плечами академию, он
так и  остановился на  уровне  командира  батальона.  Личность  сама по себе
колоритнейшая.  Ростом  под  метр   восемьдесят  пять,  под  сто   пятьдесят
килограммов весом,  но не жира, а мяса, мышц. В ладони мог спрятать граненый
стакан. Полон сил и энергии. Работать - так работать, воевать - так воевать.
С  ним  и  его людьми  мне  выпала судьба и  решение  командиров  штурмовать
Минутку. Вот только  завяз он основательно у  этой гостиницы "Кавказ". Много
она у него крови выпила.
     Я увидел командира второго батальона, подошел к нему:
     - Здорово, Александр Петрович.
     - Здравствуй, Вячеслав Николаевич.
     - Слышал уже про затею со штабными?
     - Слышал. Тьфу! - этим плевком  он очень образно выразил свое отношение
к происходящему и инициативе. - Получается, что мне уже не доверяют. Так?
     - Хрен его знает, Петрович, в  какие  они игры  играют. Мне самому  эти
игрушки не по нутру. Знаешь уже, наверное, что меня к тебе направляют.
     -  Слышал. И Юрку, и замполита  тоже.  Замполита-то зачем? Прямо  как в
тридцать седьмом году - особое совещание  "тройки"! Кто  приговор  исполнять
будет?
     - Не пори чепухи.
     - Слава, как мне  чепухи не пороть, если остался  без начальника штаба.
Ротного  поставить не могу ни  одного, потому что роты  оголятся,  им замены
тоже  нет, взводных повыбивало.  Всю  ночь  передавал эту гребаную гостиницу
соседу,  - комбат  уже не говорил, а  скорее рычал,  басил. - Тут вы  еще со
своими фантазиями. Пойми, мил человек, против тебя с Юрием я ничего не имею,
замполит  тоже  неплохой  мужик,  но  зачем  весь  этот  спектакль?  Мне  не
доверяете?
     -  Да пошел ты, Петрович, тебе не доверяем. Я спал сном младенца, а тут
такой наворот. Сам того же мнения. Я тебе палки в  колеса вставлять не буду.
Командуй, как опыт подсказывает, ты уже не мальчик. Что надо - помогу. Когда
в  батальон  поедешь,  если  ничего  нового не придумают,  нас  с напарником
забери.
     -  Хорошо. Вы только  никуда не теряйтесь. Водки много не берите, этого
добра у меня хватает,  а вот курева  захватите  -  напряженка.  Поесть  тоже
хватит.
     Тут все присутствующие потянулись в помещение штаба. Там  уже нас ждали
и комбриг  с  Сан Санычем, и наш  генерал. По всему выходило,  что нам  была
отведена  такая  же  участь,  что и  генералу  при нашей бригаде,  сидеть  и
наблюдать.
     -  Товарищи  офицеры, - начал комбриг, - получен приказ начать операцию
сегодня в 12.00. Также получен приказ о закреплении  за каждым  батальоном и
отдельной ротой офицеров управления  бригады и моих заместителей.  Тем самым
будет налажено бесперебойное взаимодействие.
     Поднялся шум в зале.
     - Тихо,  товарищи офицеры, я  понимаю  ваше возмущение, но никто никого
подменять  не собирается,  тем более не идет  разговор, ни в коем  случае, о
недоверии.  Сейчас  начальник  штаба  зачитает,  кто  за  каким   батальоном
закреплен.
     Билич встал  и быстро огласил список. Все получилось, как и рассказывал
Казарцев, мы втроем попали во второй батальон.
     - Каков план наступления? - спросил командир танкового батальона Мазур.
     - Мы когда входили в город, был у нас план?
     - Не было.
     - Вот и сейчас его нет. Первая цель - Госбанк. Вторая - Дворец Дудаева.
Остальное по обстоятельствам.
     В зале опять поднялся шум. Все матерно обсуждали такой оборот дела.
     -  Первыми идут танкисты  вместе со вторым батальоном, их прикрывают  и
поддерживают огнем первый и третий батальоны. Вопросы?
     Но   никто  не  стал  задавать  вопросов,  понимая,  что   не   услышит
вразумительного  ответа  ни на  один  из них. Постепенно стали  расходиться.
Понимая,  что я  здесь бесполезен,  вышел на  улицу,  Юрка  следом. Замполит
бригады и командир второго батальона остались у комбрига. Закурили.
     - Ну, что по этому поводу думаешь? - спросил Юра, тоже закуривая.
     - Ничего не думаю. Лучше ничего не думать. Пошли паковаться.
     Следующий  час  прошел  в  собирании  необходимого  и допивании бутылки
коньяка, оставшейся после завтрака. Потом зашел комбат  второго батальона, и
мы тронулись вперед. Прибыли на место минут через двадцать и тут же колонной
поехали  в  сторону  Минутки.  Соседи, уже предупрежденные о нашей "славной"
миссии, провожали нас, выкрикивая что-то  ободрительное. Удивительно, но при
подходе к Минутке нас никто не остановил, никто не обстрелял.
     За четыре  квартала  от злополучной площади мы  остановились,  и комбат
собрал своих офицеров на  совещание. Вкратце он обрисовал  то, что уже  было
нам известно.  Представил нас  как  офицеров  по  взаимодействию  со  штабом
бригады,  добавил, что позднее присоединится и замполит  бригады,  также для
оказания  помощи. Многих офицеров мы уже знали. Трое из четырех  ротных были
кадровыми офицерами, а четвертый был назначен недавно  вместо убитого Сереги
Максименко. Но  держался  уже  уверенно, как равный среди равных. Со стороны
Минутки  доносился грохот  авиационного  налета и артиллерийской подготовки.
Сзади  послышался  грохот  и  лязг.  Через  пару  минут  показалась  колонна
танкового батальона.  На третьей машине,  сверкая  белками глаз и  показывая
белизну зубов,  сидел на башне Серега Мазур. Он остановил колонну и спрыгнул
к нам.
     - Здорово!
     - Здорово, давно не виделись, и часа не прошло. Готов?
     - Готов к чему?
     -  К своей  "карусели".  Наслышан уже. Толково придумано, лишь бы  толк
был.
     - Поглядим. Когда начнем?
     - Минут  через  пятнадцать авиация  улетит,  а артиллерия заглохнет,  и
начнем.
     - Минут пять для верности надо выждать.
     - Обязательно, а то по духам они, может, промажут, а по своим - в самое
яблочко уложат.
     - Точно, не раз уже бывало. Кто первым пойдет?
     - Давай пускай своих танкистов.
     - А не пошел бы ты на хрен, а? Когда в город входили, пехота зассала, а
я своих бросил под гранатометчиков. Поэтому давай вместе.
     - Вместе так вместе.
     -  Но  мои  танки  через  мост  не  пойдут,  там  точно  будет  навалом
гранатометчиков. Мост помогу оседлать и перебраться, и огнем поддержу на той
стороне, а там уже сам на свое пехотное счастье надейся.
     - Вот так всегда.
     - Не ворчи, дед. Наливай, а то уйду.
     -  Придет,  нахамит,  а потом  еще  наливай.  У  самого,  что ли,  нет,
халявщик?
     - Есть, только идти далеко.
     -  Ладно. Сашка, - позвал  пехотный  комбат своего механика-водителя, -
неси закуску и бутылку "кристалловской".
     -  Ого,  хорошо живешь - московскую водку  пьешь,  - мы  были  искренне
поражены.
     - Это у меня из домашних запасов, для особых случаев берегу.
     Разлили  водку на  всех  присутствующих  офицеров,  включая  и  ротных.
Выпили,  закусили  прямо из банки  мерзлой тушенкой. Пока  пили, закончилась
артподготовка, пару минут  спустя смолк и авиационный гул. Наступила тишина,
нарушаемая только редким треском автоматных и пулеметных очередей.
     -  Товарищ подполковник! - из БМП комбата высунулся боец. -  Команда от
"двадцать второго" (это был позывной комбрига) "555".
     - Передай,  что понял и выполняю, - прокричал комбат и побежал к  своей
машине.
     Мы  последовали  следом.  Танкисты  и ротные  второго  батальона  также
кинулись к своим машинам, и они пошли. За квартал до Минутки  нас остановили
наши  разведчики  и  рассказали,  что им удалось оттеснить духов от моста  с
нашей стороны,  но  те залегли  на самом мосту и  на другой  стороне.  Мост,
похоже, не  был заминирован, но они за  это не ручаются. Пехота спрыгнула  с
машин  и,  укрываясь  за  бортами  и  развалинами,  ждала  команды.  Подошли
танкисты.  Договорились, что "махра" пойдет вперед, а "коробочки" - сзади на
расстоянии пятидесяти метров.
     Комбат,  вопреки  полевым  уставам всего  мира,  пошел не  сзади своего
подразделения, а впереди вместе с наступающей в авангарде первой  ротой. Нам
с Юрой ничего не оставалось делать, как идти вместе с комбатом. Укрываясь за
развалинами,  мы  короткими   перебежками  добрались  до  моста.  Разведчики
сдерживали бешеный напор духов, желающих отбить у них мост. Где-то начиная с
середины моста  были возведены  из обломков бетона укрепления,  за  которыми
укрылись духи и поливали наш берег свинцом. Не  позволяя высунуть  голову. И
минометчики  духов   начали  обкладывать  нас  минами.  Пока  что  они  вели
пристрелочный огонь, мины падали  в реку, но с каждым разом все ближе. Через
несколько минут первые мины начали падать на наш берег. Вдобавок духи начали
обстрел  из  подствольных гранатометов.  Грохот стоял невыносимый.  Вой  мин
нарастал, пули и осколки постоянно стучали о бетонные блоки,  за которыми мы
прятались. Появились первые потери.
     В первой роте, в которой мы находились, мина разорвалась близко, и один
из крупных  осколков  наполовину  оторвал  солдату голову.  Тело  лежало  на
животе, половина шеи была  вырвана, а  вторая  половина под  тяжестью головы
склонилась направо. Из разорванного горла фонтаном хлестала кровь, окрашивая
стену в бурый  цвет.  Подполз боец,  но не для того, чтобы оказать помощь, а
чтобы  снять  личный  номер  с  разорванной  шеи  и  вытащить  документы  из
внутреннего  кармана.  Когда  боец  переворачивал  покойного на  спину, руки
мертвеца   судорожно   дернулись  и   обхватили   автомат,   секунду   назад
принадлежавший  ему.  Как будто  не  хотел  он расставаться  с  ним.  Искоса
понаблюдав за  этой картиной,  мы вновь начали  наблюдать за  духами. Те  на
своем берегу подтягивали силы, и появился БМП.  Из-за нашей спины послышался
уже знакомый лязг и грохот. Наши. Танкисты. Могли бы и пораньше.
     Головной танк выстрелил, но первый выстрел  был не прицельный, пролетел
снаряд над  головой  у духов и разорвался где-то далеко  у  них за  спинами.
Второй выстрел был  ближе, осколками он разогнал  толпу духов. Несколько тел
остались  лежать неподвижно на мостовой, некоторые  орали, корчились там же.
Раненые. Минометный обстрел прекратился, и автоматный  огонь поутих.  Комбат
скомандовал:
     -  Вторая рота!  Подствольники  к бою! Огонь!  Первая  и третья рота  -
вперед! - сам первым выскочил и, увлекая людей, побежал,  пригибаясь почти к
земле.
     Кто с криками, кто с матами последовали его примеру, мы также влились в
общий  поток.  Над  нашими   головами   шелестели  гранаты  от  подствольных
гранатометов.  На мосту,  на  другом  берегу послышались хлопки  и  щелканье
осколков  от  разорвавшихся  гранат.  За  нашими  спинами  гулко  заговорили
танковые  пушки,   разрывы  их   снарядов  разогнали,   рассеяли  пехоту  на
противоположном  берегу.  Пехота  с моста  ползком отошла  и  спряталась  за
сожженным танком. Вновь возобновился минометный обстрел. Вой  мин действовал
на нервы хуже, чем сами разрывы. Казалось, что воздух вокруг тебя вибрирует,
сжимается,  бьет  по  огрубевшим  от  разрывов  барабанным  перепонкам. Воля
практически парализуется.  Вой такой и ощущение такое, будто именно эта мина
летит  к тебе.  Что  сейчас  она упадет  на тебя с высоты двадцати метров и,
ударившись о твое тело,  разорвет его на многие сотни кусков, раскидает его.
Но  постепенно усилием воли  заставляешь себя раскрыть глаза и посмотреть на
мир.
     Вторая  рота  подтянулась к нам, по  радиостанции сообщали, что подошли
первый и третий батальоны и готовы поддержать  нас огнем при захвате  моста.
Через минуту  в  хор  стрельбы  из  танковых  пушек и  автоматной  трескотни
вступили пушки БМП двух подошедших батальонов. Собачим тявканьем были слышны
автоматные  голоса  первого  батальона  и более  солидно  - крупнокалиберные
третьего.
     Духи почти заткнулись. Противоположный  берег  был укутан в  разрывы от
снарядов и гранат. Воздух можно было трогать руками, на зубах скрипела пыль,
в горле першило от  сгоревшего тротила и еще какой-то  гадости. Глаза начали
слезиться,  шок, страх  после первых минут  боя начал  проходить.  В  висках
застучала  кровь,  пот  потек  из-под  подшлемника.  Сразу  стало  жарко.  Я
расстегнул бушлат и ослабил крепление на бронежилете. Перевернулся на спину.
Достал сигареты и  спички.  Прикурил.  Юрка, лежавший рядом, протянул руку и
жестом показал,  что тоже хочет курить. Я ему дал. Говорить что-либо в  этом
адском грохоте было абсолютно бесполезно.
     Затягиваясь,  почти не  ощущал  вкуса  сигареты.  Одна  горечь. Горечь,
смешанная  с  пороховыми  газами  и  никотином.  По  опыту  знаю, что  через
пять-десять минут  закончится эта какофония,  и  придется бежать, ползти  по
этому мосту. Не хочу! Хочу лежать и глазеть в небо. В голове путано возникли
обрывки  какой-то молитвы.  Не смог вспомнить. Главное - вперед и выжить. По
команде  нашего комбата огонь перенесли дальше вглубь.  БМП замолчали, могли
нас зацепить. Комбат крикнул:
     - Вперед! Ур-р-ра!
     Люди  стали  выскакивать из своих  укрытий и где ползком, где  в полный
рост  побежали  вперед. Я  тоже  побежал. Духи, увидев нашу  атаку,  открыли
огонь. Справа кто-то  визгливо закричал. Впереди боец как будто наткнулся на
невидимое  препятствие, отлетел назад, раскинув руки. Его автомат  упал  мне
под ноги, я наступил на него и чуть не поскользнулся.
     Пробегая мимо,  я мельком  посмотрел  на  тело. Пах был разорван. Брюки
набухли от  крови,  открытые  глаза не мигая  смотрели  в  небо.  "Готов"  -
пронеслось  в  мозгу.  Стало   страшно.   Во  рту  опять,  в  который   раз,
почувствовался  привкус  крови.  Страшно,  очень  страшно.  Ноги  становятся
ватными. Я закричал. Закричал что-то нечленораздельное. Закричал, завопил от
страха. Господи, помоги, помоги выжить.
     Вот  уже  и  до моста осталось немного.  Вот  он, заваленный  обломками
бетона,  кирпича,  обмотанный  колючей проволокой. Впереди человек  тридцать
высыпали на  мост. С  другой стороны  опять открыли ураганный  огонь. Первые
человек  десять  упали,  двое  еще  шевелились,  пытались   отползти  назад.
Остальные отхлынули и укрылись за руинами бывшего духовского блокпоста.
     Я  тоже плюхнулся  рядом, потом  отполз  за  обломок  бетона.  Выставил
автомат и  дал  короткую очередь  в сторону  духовского  берега.  Оглянулся.
Офицеры  остались  чуть сзади.  Я впереди  всех  офицеров.  Значит, я  здесь
главный.
     Стараясь  перекричать шум  боя,  я  заорал, чтобы  попытались  вытащить
раненых  с  моста.  Бойцы,  лежавшие  впереди,  закивали,  что поняли.  Двое
поползли  вперед,  а  остальные  открыли  огонь,  стараясь  прикрыть  своих.
Раненые,  увидев,   что  идет  помощь,   постарались  ползти  навстречу,  но
получалось у  них  это не очень  хорошо. Сзади подполз  комбат, прохрипел  в
самое ухо:
     - Быстро бегаешь, Слава.
     - Назад я еще быстрее бегаю, - ответил я.
     - Почище "Северного" будет?
     - Точно. Вот только мост им не дать взорвать.
     -  А  для этого, Славян,  надо его  раньше захватить, - и  вновь заорал
комбат: - Вперед! Вперед, ребята!
     И  снова зашевелились люди и  хлынули  из своих щелей навстречу летящей
смерти.  Сам  комбат также выскочил из-за плиты  и побежал вперед, я за ним.
Вот уже опять первые ворвались  на мост. Те, кто полз за ранеными, поднялись
на ноги и присоединились к остальным.
     И вот  я на мосту. Свист и  грохот. Духи перенесли  минометный огонь на
мост. Грохот. Я падаю. Сел. Ощупал себя. Вроде все в порядке, только  ничего
не слышу.  Постучал  открытой ладонью по одному уху,  по другому,  как будто
вытряхивая  воду.  Не помогает.  Глухая пелена отделяет  меня от окружающего
мира. Потом сообразил  -  контузия.  Ударная  волна хлестанула по барабанным
перепонкам,  выгнула  их  в  другую  сторону. Ничего страшного. Со  временем
пройдет. Я посмотрел туда,  где разорвалась мина. Помню,  что впереди бежало
четыре человека. Где они? Вот  они. Разорванные тела  четырех  бойцов лежали
поперек моста.  Видимо,  все  осколки  приняли. Мне  не  досталось.  Пока не
досталось. То ли от контузии, то ли от зрелища кишок или от того, что смерть
была  так  рядом,  от страха,  в  животе  закрутило,  и  меня  начало рвать.
Выворачивало   наизнанку   долго,   пока  не  пошла   желчь.  Я  отплевался.
Удивительно,  но вместе  с рвотными массами ушла и  часть глухоты.  Я  начал
слышать звуки.
     Вокруг меня бежали люди. Некоторые падали и уже не шевелились, я сидел,
как  дурак, рядом с  лужей собственной блевотины, и мне было хорошо.  Жив!!!
Жив!!! Во рту была горечь. Хотелось пить.  Я нащупал фляжку и сделал большой
глоток. И тут же почти все выплюнул. Пашка  налил внутрь  коньяк. Я выдохнул
воздух из  легких и  отпил.  В голове постепенно наступало  прояснение. Так,
надо сматываться отсюда. Но уходить с пустяковой контузией - это несерьезно.
Я посмотрел на останки бойцов, которые приняли мои осколки.
     Вперед,  вперед.  Мысли еще  путались.  Пробивались  как  сквозь ватную
завесу. Я  начал вставать.  Зашатало.  Я удержался с  трудом  на  ногах. Все
хорошо. Через час-полтора все пройдет. Контузия не первая. Надо только водку
пить, не стесняться.  И все  будет  замечательно.  Вперед!  Я упрямо  сделал
несколько  шагов.  Остановился.  Огляделся. Впереди,  примерно  на  половине
моста, залегли солдаты.  Я, как китайский болванчик, стоял у них за спиной и
шатался.  Удивительно,  как  меня  еще не  подстрелили, пролетело в  голове.
Как-то враз  мне удалось найти  ту  точку, что позволяла мне удерживать  без
проблем вертикальное положение, и  я  на  полусогнутых,  все еще чужих ногах
побежал к своим. Вперед, вперед.
     Не добежав метров десять, я плюхнулся на живот и пополз. Добравшись  до
своих,  я привалился к  какому-то бетонному  обломку.  Бойцы,  лежавшие чуть
впереди, оглянулись и  что-то прокричали, но мозги  еще  плохо соображали, и
поэтому я не разобрал, что именно. Но, судя по их одобрительным и ободряющим
жестам,  что-то хорошее. Сообразив, что со  слухом  у меня не все в порядке,
они подняли большие пальцы вверх. Я согласно покивал головой.
     - Я не ранен, я просто контужен, - проорал я им.
     Через  наши головы  вновь начали стрелять  танкисты.  Огонь  противника
поутих, и снова мы пошли вперед. Теперь я плелся где-то в середине. Стрелять
я боялся, чтобы  не зацепить своих. Сзади  уже вошли на мост солдаты первого
батальона. Наконец-то удалось  пройти мост. Теперь главная задача - удержать
его. Я  оглянулся назад.  Минометным  огнем духи заставили  первый  батальон
откатиться  назад.  Теперь  на  вражеском  берегу  был  только  наш,  второй
батальон. Мост был усеян трупами, по примерной оценке - не менее пятидесяти.
Сто пятьдесят  метров моста и пятьдесят убитых. Страшная арифметика. Раненых
забрали с собой подразделения первого батальона.
     Духи, не  прекращая огня по  мосту, начали  обстреливать нас. И вот они
поставили  дымовую  завесу.   Верная  примета  того,  что  сейчас  пойдут  в
наступление.    Команду    комбата   передали   по   цепочке:   "Приготовить
подствольники. Огонь!". Мы начали обстреливать разрастающееся облако дыма из
подствольников.  Дыма  и  без этой завесы  хватало. Но это был  дым  черного
цвета. У  кого  из  бойцов  не было подствольных  гранатометов, те  стреляли
длинными очередями по этому облаку. Послышались крики раненых, как из самого
облака, так и с нашей стороны. Из облака послышался лязг гусениц.  Или танк,
или БМП? И  оттуда начался расстрел  наших хилых позиций.  Случайные камни и
обломки бетонных стен хреновое укрытие от снарядов.
     Сверху послышался вой наших самолетов,  и с неба посыпались  авиабомбы.
Ты никогда не был, читатель, под авианалетом? Нет? И слава Богу.
     Бомбы, а это пятьсот килограммов металла и взрывчатки каждая, несутся к
земле со страшным воем. Теперь вой мин  показался мне сладкой серенадой. Вой
авиабомбы парализует  тело страхом, он заставляет вибрировать в унисон  себе
каждую  клеточку твоего тела.  Мысли уносятся прочь,  и ты лежишь просто как
кусок мяса, трясущийся  от страха и ждущий  своей  смерти. Все  человеческое
тебя покидает. Рассказывали,  что  много наших  легло от  своей авиации,  но
самому лежать под родными бомбами не приходилось. И вот попробовал.
     Первая бомба разорвалась далеко впереди, видимо, посеяв панику в  рядах
противника, потому  что из  облака стрельба  по нам прекратилась. От разрыва
бомбы  пошла воздушная  взрывная волна. Она окатила нас страшным  грохотом и
горячим  воздухом. Казалось, что этот грохочущий  воздух сорвет  с  тебя всю
форму,  сломает грудную клетку,  разорвет  рот,  щеки.  Барабанные перепонки
лопнут, а из ушей уже течет кровь. Нас обсыпало целым градом мелких камней и
щебня. Кто-то  в стороне закричал. Я посмотрел туда. Боец  катался по земле,
зажав рукой глаз. Из-под  пальцев струилась кровь. Ротный медбрат уже полз к
нему. Солдаты, находившиеся рядом с раненым, схватили его и прижали к земле.
Один доставал флягу с водой, другой рвал на нем бушлат и обнажал руку. Затем
из своей аптечки он достал шприц-тюбик с промедолом и сделал укол.  Дальше я
не стал смотреть.  По  звуку  было слышно, что летчики  заходят  еще на один
вираж. И снова  этот  страшный звук. Этот парализующий волю вой. Слышно, как
вой  нарастает, как бомба несется к земле. Инстинктивно вжимаешься в землю и
слышишь, как наступает  тишина. Все  ждут, куда, на  кого упадет эта смерть.
Мадам Смерть.
     Разрыв прозвучал неожиданно близко. На левом фланге нашего батальона. И
снова град щебня  обсыпал нас.  Странно,  что  после всех этих разрывов слух
почти  полностью восстановился, и  чувствовать я стал  себя  гораздо  лучше.
Ворвался мир  звуков. В голове звон после контузии  еще не прошел, но на это
вообще  не стоило обращать ни малейшего внимания. Я посмотрел в сторону, где
разорвалась  последняя бомба, там зияла огромная  воронка  диаметром  метров
десять. И вокруг...  И вокруг лежали  части  солдат,  находившихся  рядом со
взрывом. Из воронки валил дым, и кисло воняло сгоревшей взрывчаткой, а также
паленым мясом и жженой шерстью. Все эти запахи вызывали тошноту. Она волнами
то подкатывалась, то откатывалась.  По памяти я вспомнил,  сколько людей там
находилось, получалось, что взвода  полтора.  Примерно пятьдесят  человек. О
Боже! Уже  сто  человек  потеряли, а  мы еще толком и не укрепились на  этом
берегу!  С  левого фланга раздавались  громкие крики и  стоны  раненых. Было
слышно,  как  комбат  матерится  по  радиостанции.  Он не  соблюдал  никаких
позывных,  не  соблюдал  никакой  дисциплины.  Он  просто  орал  в гарнитуру
радиостанции:
     -  Отзовите  авиацию!   Отзовите   авиацию,  блядь!   Эти   пидоры  мне
полбатальона  убили!  Немедленно  отзывай!  Я  не  удержусь  своими  силами!
Почему?!  Спроси у  этих негодяев,  которым  по  хрену, куда сбрасывать свои
бомбы!  Скажите им  спасибо.  Отзывай  этих пидормотов.  Давай  поддержку. Я
начинаю  окапываться. Сейчас  духи  пойдут в  атаку.  Все, отозвал самолеты?
Молодец. Точно не  знаю, но приблизительно у меня более сотни "двухсотых"  и
человек шестьдесят "трехсотых". Что  я с ними буду делать?! Давай подмогу! И
медиков и  эвакуаторов.  Некоторые есть  нетранспортабельные.  Все, кажется,
духи  наступают.  Не будет  поддержки  - я ухожу. Поддержку  давай. Да не  с
воздуха, долбодеб, а нашу давай. Обещали, что хваленый десант и морпех будет
помогать!  Где  эти  чмыри?  У  "Северного" спрашивай, где  они!  У  Ханкалы
спрашивай.  У  меня все, пошел  на хрен! Некогда. Иди  сюда, узнаешь, почему
некогда. Пошел на хрен!!!
     Духи вновь открыли массированный, плотный огонь по нам и по берегу, где
были наши.  Опять  начали  бить из  минометов  и стрелять из  пушек на  БМП.
Подствольники, автоматы и пулеметы у них также не оставались без дела. Пули,
осколки то  и дело с противным звуком вонзались  в асфальт перед нашим хилым
укрытием, потом  они начали со  звоном крошить обломки бетона  и кирпича, за
которым и мы укрылись. Рикошет с  противным визгом уходил вверх и куда-то  в
сторону.  Казалось, что  воздух  стал горячим  от  постоянно висящего  в нем
раскаленного металла. Опять послышались крики и стоны новых раненых.
     За  спиной послышался скрежет и лязг гусениц. Мы все оглянулись.  На ту
сторону моста вышли  два  танка  и  открыли  огонь.  Духи  поумерили  пыл  и
перенесли весь свой огонь  на танки. Тут настала наша очередь. Комбат  вновь
скомандовал:  "Вперед!" Оставив наших раненых, мы снова ринулись вперед. Дым
стоял над площадью сплошной стеной, толком ничего не разглядеть.
     Растянулись цепью. Стреляем наугад, от живота, патронов не жалеем.  Что
в десяти метрах впереди, не видно, как  ни напрягай  глаза.  Они слезятся от
висящих пороховых  газов. Вперед!!! Только вперед!!!  Я вместе со всеми ору.
Кто кричит  "Ура!",  кто кричит  "Суки! Смерть сукам!!!", я просто,  раскрыв
широко  рот, ору  "А-а-а-а". Помогает  заглушить страх. В крови вновь бушует
адреналин, могу побить мировой рекорд по бегу. Из-за плотной завесы дыма нас
встречают  кинжальные автоматные очереди. Бьют так же,  как  и мы, от  пояса
длинными очередями.  Видимо, специально подпустили поближе. Падаем. Залегли.
Нельзя  лежать  на  одном  месте на  открытой  местности.  Я  перекатываюсь.
Перекат,  еще  один. Ага, вот и  милый сердцу  обломочек стены,  я пребольно
ударился  об  него  плечом.  Ладно,  ушиб  не  ранение,  пройдет  синяк.   Я
пристраиваюсь за этим валуном и начинаю стрельбу.
     Первый  шок от внезапного  обстрела  духов  проходит,  и  мы  принимаем
встречный  бой. Расстояние не больше пятнадцати метров, но у них неоспоримое
преимущество. Они закрыты стенами, а мы задницами кверху на площади.
     Автомат  сухо щелкнул и перестал стрелять.  Понятно, патроны кончились.
Как  всегда,  не  вовремя.  Спаренные  пристегнутые магазины опустели.  Лежа
задираю  ствол  у  автомата  и  засовываю в  подствольник  гранату.  Удобнее
стрелять с колена, но теперь уже выбирать не приходится. Нажимаю левой рукой
на спусковой крючок. Взрывается капсюль-детонатор, и граната летит в сторону
противника. Перелет. Ну ничего, это мы сейчас  откорректируем. Снова граната
уходит в  подствольник, и снова жму на  крючок. Пока  летит  граната, быстро
вынимаю магазин и вставляю еще один спаренный.
     За спиной раздается грохот. Оглядываюсь.  Ёшь  твою мать! Духам удалось
подбить  оба  наших  танка.   Они  горят  жирным  пламенем.  Донесся   треск
взрывающихся патронов, сейчас будут рваться снаряды. И точно. Через  секунду
послышался  оглушительный взрыв, а за ним второй  - у танков отлетели башни.
Почти  синхронно  они  медленно,  очень  медленно  поднялись  в  воздух   и,
кувыркаясь, полетели в разные стороны. У первого танка башня с шумом упала в
воду,  у второго - на нашу  сторону. Сами  танки продолжали гореть. Корпус у
первого раскололся посередине. В пламени продолжали рваться патроны.
     Духи, осатанев от этой победы, переключили свое  внимание,  и заодно  и
огонь, на  нас. Вновь мины  начали собирать  свой  урожай.  Бойцы  под  этим
ураганным  огнем начали окапываться.  Повезло тому, кому попался разрушенный
взрывами или гусеницами танков, БМП асфальт. Там была обнажена грязь, но под
ней земля, в которую "махор" закопается  по самые уши.  Но таяли  наши ряды.
Таяли на  глазах. Многие  были  ранены.  Солнце  уже  не  пробивалось сквозь
плотный   дым.  С  надеждой  я  вслушивался,  не  начнется  ли  стрельба  на
противоположной стороне площади. Именно там, по замыслу командования, должны
были начать свою атаку десантники и морские пехотинцы. Но  не было  слышно с
той стороны  музыки боя.  Жалкая горстка, не  более ста пятидесяти  человек,
билась на открытой площади с хорошо укрытым противником.
     За  спиной  вновь  послышались  крики   и  треск  автоматных  очередей.
Посмотрев назад,  увидел, как первый батальон пытается перебежать мост. Мы с
удвоенной силой начали поливать из автоматов и подствольников позиции духов.
Но что-то  не  заладилось опять  у первого батальона.  И вновь он  откатился
назад.
     И тут дрогнули наши ряды. Чувство безысходности  накатило,  навалилось.
Страх,  черный  страх раздавил своей  массой  все  человеческое,  что  было.
Сработал  инстинкт самосохранения.  И  без  команды мы  начали отступать. Не
бежать,  а  именно  отступать.  Огрызаясь   автоматными  очередями,  редкими
выстрелами  из подствольников.  Унося своих раненых. Оставляя своих  убитых.
Оставляя погибших и зная, что если не заберем их до ночи, то надругаются над
ними духи, изрежут их тела. Отрежут носы, уши, половые органы и  выбросят их
вместе с телами в Сунжу на корм рыбам. Простите нас, ребята!
     Отходили к прежним позициям, где нас накрыла собственная авиация. Вдруг
раздался крик: "Батю ранило!" Все  повернулись и увидели, что комбат бежит в
укрытие, а левая рука болтается как чужая, как канат, привязанный к бушлату.
Тут он споткнулся и, припав на левую ногу, завалился на бок. Подбежали бойцы
и вытащили его из-под обстрела. Затащили за  временное укрытие. Тут же стали
подтягиваться,  подползать,   перекатываться  офицеры   батальона.  Я  также
поспешил. По пути увидел Юру. Значит, жив! Во время недавнего боя я  потерял
его из вида.  Прибежал и заместитель комбата  майор Кугель  Иван Генрихович.
Возле  комбата  уже  суетился санитар. Перетягивал жгутом раны  и накладывал
повязки. Комбат то приходил  в сознание, то вновь его терял. Тяжело дышал, в
груди  что-то  хрипело,  мешало  дышать.   Был  он   бледен,  крупные  капли
нездорового пота  постоянно скатывались по его лицу, оставляя за собой серые
дорожки на пыльной, грязной коже.
     - Что вы приперлись? - спросил  Петрович, открыв в очередной раз глаза.
-  Идите работайте, людей не бросайте.  Окапывайтесь. Идите на хрен.  Пока я
здесь  валяюсь, командует батальоном  мой заместитель  Кугель. Вперед! Пошли
вон! Работать, желудки, работать!
     Он вновь закрыл глаза и в который раз потерял сознание. Мы обратились к
санитару:
     - Как он? Выкарабкается?
     - Задеты артерии на ногах, большая потеря крови. Не знаю, надо выносить
на материк.
     - Спасай! Ты слышишь? Спасай комбата, а то я  в тебе дырок наковыряю! -
орал на него Кугель Ваня.
     - Не ори на него,  Иван!  Надо выносить  его, -  тоже заорал  на нового
комбата командир первой роты.
     - Вот и бери  его и иди на прорыв! Выноси. Мы постараемся  прикрыть,  -
снова орал Иван. - Постарайся, вынеси Батю.
     И уже громко, перекрывая шум боя, закричал:
     -  Слушай мою команду!  Командую батальоном,  пока  командир ранен,  я!
Первая рота идет на прорыв и выносит комбата, а мы прикрываем! Окапываться и
стоять до последнего! Радист! Радист, сука, где ты?!
     - Нет радиста, убит, - крикнул кто-то из солдат.
     - Перестроить ротные  радиостанции  на частоту  бригады и сообщить, что
через  пять  минут попытаемся вынести комбата, чтобы встречали  и прикрывали
огнем! Всем все понятно?! Вперед!!! Вперед!!!
     И  побежала первая рота, побежала под огнем, под сметающим все на своем
пути  огнем по  простреливаемому навылет  полотну моста. Несли  они с  собой
комбата, который уже не приходил в сознание,  и  еще трех раненых. Не  могли
они больше взять. От роты осталось  всего тридцать три человека, чуть больше
полнокровного взвода.
     Мы   стреляли,  стреляли,  перезаряжая  магазины,  когда  заканчивались
патроны.  Кидали взгляд  через плечо назад.  Пять  человек  из  первой  роты
остались неподвижно лежать на мосту, добавив свои тела к уже многим лежащим.
Но вот оставшиеся в живых, уцелевшие, пока  живые преодолели половину моста.
Еще, родные, еще немного поднажмите! Духи яростно стреляли как по нам, так и
по первой роте. Ничего, суки,  хватило бы патронов, а там мы еще поговорим с
вами. Уроды долбаные!
     Наступило спокойствие, умиротворение  на душе. Так бывает, когда принял
решение и понимаешь, что это уже все. ВСЕ!!! Дальше только финиш, и от тебя,
к сожалению, уже ни хрена не зависит. Остается только подороже  продать свое
тело и душу.  Погибать не хочется, но и трусость тоже  ушла. Осталось только
абсолютное  спокойствие  и  трезвая,  ясная  голова.  И  мысли  ясны, четки.
Рефлексы  обострены. Все  происходящее  вокруг воспринимается остро. Ну что,
черномазые,  повоюем?!  Появился  даже  некий  задор, азарт.  Кто  кого.  Мы
хорошие,  а вы плохие. Все  ясно  и просто,  жаль,  что  в обычной жизни так
нельзя разделить. Хороший  индеец - это мертвый индеец!  Вспомнилась строчка
из песни:  "Есть  у нас  еще в резерве бабы, водка и консервы, и родной АКМС
наперевес". Повоюем, уроды!

        Глава 9

     Я оглянулся. Все вокруг помаленьку окапывались. Правильно. "Махор"  и в
асфальт вгрызется,  а удержит  рубеж. Лопатки  саперной, по-военному МСЛ,  у
меня не  было. Надо достать. Метрах в трех справа от меня лежал убитый боец,
сзади  у него  на ремне  в  чехле висела лопатка. Я  перекатился  к  нему  и
попытался  расстегнуть  чехол,  не получалось.  Рядом  просвистела  пуля,  я
инстинктивно  пригнулся.  Хоть  и известно, что пуля, которую ты слышишь, не
твоя, но все равно пригибаешься. Рывком перевернул  мертвое тело, расстегнул
бляху на животе и стащил ремень. Откатился на свое место. Как только я снова
укрылся  за спасительным обломком  кирпичной кладки,  в  мертвое  тело бойца
попала  пуля и заставила  его  как бы вздрогнуть. А могли и в  меня  попасть
уребищные духи. Посмотрел на место, где лежал.  Асфальт во многих местах был
разбит. Я начал лопаткой выворачивать его  куски,  укладывая их перед собой.
Вот и земля вперемешку со щебнем. Не  обращая внимания на  содранные в кровь
пальцы, продолжал копать. Земля  была  холодная,  местами  попадалась грязь,
все,  что  вынимал, я укладывал впереди себя,  укрепляя  бруствер. Вот уже и
грудь с животом оказались  в  малюсеньком окопчике.  На поверхности осталась
торчать только голова  и  ноги. Весь  я  был грязный,  сорвал подшлемник, от
головы валил пар. Жарко, очень жарко.
     За  спиной  вновь  послышались  лязг и  грохот.  Оглянулся.  Там танки,
подцепив тросами сгоревшие свои машины, пытались оттащить их в сторону. Духи
опять  начали  обстреливать через  наши головы танкистов из  гранатометов  и
минометов. Мы все бросили копать и принялись обстреливать их укрепления. Я с
ужасом  услышал,  как в  очередной раз сухо щелкнул  затвор моего  автомата.
Звиздец, полный звиздец, патронов больше нет! Для подствольника осталось  не
больше семи гранат. И все. Капут! На ремне, снятом с бойца, болталась фляжка
и  подсумок для  магазинов.  Я поднял подсумок. Ого! Тяжелый. Значит, живем!
Значит, воюем. Я вытащил три магазина, осмотрел их.  Полные. Три магазина по
тридцать патронов -  девяносто.  Не  густо. Ну, ничего.  На безрыбье  и хрен
мясо. Зарядил автомат, прицелился, дал короткую очередь по мелькнувшей тени.
Тень скрылась. Может, и  попал. На всякий случай поставил переводчик огня на
стрельбу одиночными. Начал снова копать.
     И тут впереди раздались пронзительные крики духов. Они  и  в нормальной
жизни тихо-спокойно говорить не умеют, а на войне и подавно, кричат так, что
уши закладывает. Послышался  знакомый лязг.  Выглянул.  Выкатывается  танк и
БМП. Весело. Отступать нельзя, расстреляют в спину, и наступать тоже пока не
получается.  Воевать на площади с танком очень  не  здорово. Разные  весовые
категории. Иван  Кугель  что-то  прокричал,  но из-за  расстояния и стрельбы
толком не  слышно, только  слышно, как раздались выстрелы из подствольников.
Эх, разве из подствольника возьмешь танк, тем более этот в "активную"  броню
одет.
     Хорошая эта штука для  танкистов - "активная" броня. На обычном корпусе
располагаются  впритык  друг  к  другу  квадратные  коробочки.  Внутри  этих
коробушек находится  взрывчатка, которая взрывается при высокой температуре,
и вот  когда  раскаленная  струя от  кумулятивного  снаряда  или  от  "мухи"
пробивается к броне танка, она встречает на  своем пути вот  эту взрывчатку.
Последняя взрывается и ломает направление этой огненной струи. Танк цел.
     Так этот танк, что начинал свое медленное  движение в нашу сторону, был
увешан  этими  коробочками.  Как  новогодняя елка  игрушками. Подготовились,
уроды, к нашей встрече.  С левого фланга раздался выстрел из гранатомета. По
звуку определил,  что  стреляли  из "мухи".  Кумулятивная  граната прилетела
точно в стык корпуса с башней. Прогремел взрыв. Из танка повалил дым, огонь,
через  полсекунды  раздался оглушительный взрыв, башню  сорвало  и  откинуло
назад. Она угодила на духовские  позиции.  Обрушилась стена,  подняв большое
облако пыли. Послышались  вопли. Танк горел  жирным пламенем.  В  его утробе
продолжали взрываться боеприпасы.
     Мы сами взорвались радостными криками и воплями. Ага, суки, знай наших!
Но  выстрел! Какой  выстрел!  Ай да молодец стрелок.  Звезды  Героя за такой
выстрел не жалко! Молодец!
     БМП духов  откатилась дальше и начала нас обстреливать. Снаряды  начали
рваться сначала перед  нашими укреплениями, а затем  и за спинами. Осколками
задело нескольких бойцов, но  не убило, а ранило. Наше счастье, что наводчик
у них хреновый. Зенитная пушка, установленная на БМП, могла бы разнести наши
укрепления в клочья.
     За  спиной  опять  раздался  скрежет  и лязг.  Когда  мы оглянулись, то
увидели, что два  наших  танка  стоят у  начала  моста  с  нашей  стороны  и
приготовились  вести  огонь  по духам,  а третий едет  к нам -  на духовский
берег,  ведя беспорядочную стрельбу. За этим танком пряталась  пехота, через
танк и наши головы закидывая противника гранатами из подствольника. Здорово!
     БМП  духов откатывалась все дальше, пока  не скрылась из вида. Мы  тоже
старались,  как могли, поливая отступающую пехоту.  Вовремя, ребята, ой  как
вовремя.
     Танк подъехал ближе и, остановившись, начал расстреливать  почти в упор
позиции духов,  засевших  перед Госбанком.  Из-за  танка выбежала  пехота  -
оказалось,  что  вернулась  первая рота  второго  батальона и  часть первого
батальона. По мосту бежала еще пехота, как сообщили  подоспевшие  на помощь,
это был первый и третий батальон. Также они рассказали,  что комбат умер, не
приходя  в  сознание.  Только  без  сознания  сильно  матерился и  продолжал
командовать,  метался,  потом  затих и умер. Эта  весть  потрясла не  только
бойцов,  но и  всех офицеров. Александр Петрович олицетворял  собой колосса,
нечто вечное и незыблемое. Был каким-то  стержнем  батальона, и вот нет его,
даже  не верилось,  что это  произошло. На войне  поневоле привыкаешь терять
близких тебе людей, но его... Нет, не верилось. Не хотелось верить.
     У всех ходуном ходили желваки.  Петрович  был не просто  командиром, он
был  для солдат  и  своих офицеров  вроде  наставника, старшего брата, одним
словом - "Батя", "Папа". Жаль, искренне жалко.
     Прибывшие подтащили  боеприпасы. Их быстро разобрали и начали снаряжать
полупустые магазины  и сумки для  гранат, предоставив "новичкам" насладиться
обстрелом духовских позиций и отрыванием для себя окопов.
     Танк  отстрелялся и,  не поворачивая  башни,  начал пятиться назад, а с
"нашего"  берега  уже  стартовал второй  и,  ведя огонь из  пушки,  на  ходу
приблизился  к  нам.  Его  место  на  старте  занял  третий  танк.  Танковая
"карусель" заработала! Сейчас начнется веселье.
     И вновь адреналин забушевал в крови,  и  вновь от  кожи повалил пар,  и
азарт  боя захлестнул меня. Я  посмотрел на ближайших бойцов.  Тот же  самый
эффект. Если мы полчаса назад думали, как бы подороже продать свои жизни, то
теперь   в  нас  проснулся  охотничий  азарт.   Из   загнанных  зверьков  мы
превратились в матерых волков. Нет!  Не волков.  Это чеченцы волки, у них на
флаге  изображен волк под луной,  а нас они именуют  "псами".  Мы - "бешеные
псы". Держитесь,  волки позорные, мы идем! Порвем, суки! За всех порвем.  За
комбата!  За тех  ребят,  что  остались на мосту,  и тех, что  лежат на этой
сраной площади перед нами. За свой страх, за бомбежку. За ВСЕ!
     Командовать начал комбат  первого  батальона.  Он долго разговаривал по
радиостанции,  а затем громко  начал командовать. Но грохот боя не  позволял
расслышать все, и поэтому по  цепочке передавали его  приказ. Он гласил, что
после того  как отстреляются еще два танка, мы  все идем на прорыв.  Атакуем
Госбанк.  А также  он сообщил,  что на противоположной  стороне десантники и
морпехи, а вдобавок еще "махра"  из Питера, готовятся к атаке. Устроим духам
Сталинград!
     Все  повеселели. Толпой,  да  еще когда противнику ударят в спину,  так
можно  воевать!  Усилили  огонь  из   ручного  оружия.  Духи  не  переставая
огрызались. Понимали, что скоро начнется атака. Танк у них  мы спалили,  БМП
против наших танков  - игрушка.  Теперь  они трясутся  от страха.  Теперь их
очередь потеть от страха!
     Один  танк  закончил стрельбу, навстречу ему выехал второй, мы увидели,
что на  его  стволе  свежей  белой краской  было  написано "Лови".  От  души
посмеялись шутке танкистов.  Ждем,  считаем выстрелы  танка. Никто толком не
знает, сколько танк взял снарядов, но ждем и считаем.
     И   вот   команда:   "Приготовиться!"   Мы  подобрались,  взяли  оружие
наизготовку, карманы полны  снаряженными  магазинами,  по  ноге бьет тяжелая
сумка,  полная  гранат  для  подствольника.  Как  песня  прозвучала  команда
"Вперед! На  штурм!", и с последним выстрелом  танка мы выскочили  из  наших
окопчиков и устремились вперед. За спиной послышался грохот, мост был укутан
гарью от выстрелов и выхлопных  газов.  Наши  танки  и БМП начали переезжать
мост. Значит, и штаб тоже подтягивается поближе к своим батальонам, которые,
сгрудившись, не разберешь, кто где, с криками и гиканьем несутся к  позициям
неприятеля.
     Нас встречали  не цветами. Опять,  в который уже раз, навстречу неслись
длинные  автоматные  очереди,  опять  начался минометный  обстрел. Но то  ли
прицел был неверный, то ли  мы слишком быстро бежали, мины падали  далеко за
спиной, не причиняя нам  никакого ущерба.  Из  БМП, укрытой  за  стеной, нас
расстреливали из пулемета. Бойцы начали падать, передние ряды попятились, но
сзади  напирали, толкая  первых вперед - под пули.  И вот мы  у нашей первой
цели  - баррикада из наваленных блоков,  обломков  бетонных плит,  кирпичных
кладок. Высотой метров пять и длиной метров пятьдесят. Видимо, долго свозили
сюда  этот строительный мусор. Сооружение прочное. Прямое  попадание танка с
первого раза не разрушит. Но мы же пехота! Стали карабкаться по этим плитам,
обходить с флангов. Где-то огневой контакт был настолько плотным, что наши и
духи расстреливали друг друга в упор длинными  очередями, которые обрывались
либо потому, что был пуст магазин, либо  потому, что  владелец автомата  был
убит.
     Я бежал,  опять лил ручьями пот.  Прямо передо мной в импровизированной
амбразуре возник душман с перекошенным от злости и страха  лицом, он поливал
нас из автомата. На ходу я вскинул автомат, дал короткую очередь по нему. Он
заметил возникшую опасность и перенес огонь на меня. Я резко присел, инерция
бегущего  тела  завалила  меня  на  правый  бок.  И  вот из  этого чертовски
неудобного положения я открыл огонь  по  духу. Кажется,  попал, дух исчез  и
больше не  появлялся. Редко в таком бою видишь лицо своего противника. Этого
я разглядел.  Попал, значит,  помер - и  хрен с ним. Главное не это. Главное
выжить и взять эту гребаную площадь!
     Духи из-за этой хреновой баррикады вновь  принялись обстреливать нас из
подствольников и  минометов.  Темп атаки  замедлился, гранаты  и мины начали
рваться  уже  среди  нас.  По  радиостанции все стали требовать, чтобы танки
помогли огнем. И  опять  через  наши  головы  танки  начали  бить  фугасными
снарядами прямой наводкой по духовскому "сооружению" и по тылам духов.
     Фугасные снаряды чем хороши, так это тем, что обычный снаряд взрывается
от соприкосновения с твердой поверхностью, это если он обычный осколочный. А
фугасно-осколочный под собственной тяжестью "вгрызается" в грунт и  там  уже
взрывается. При этом  в качестве осколков используются  не только собственно
металлические составные  части от  оболочки  снаряда и его  "начинка", но  и
камни и частицы грунта, которые пробивают тело не хуже любого осколка. Также
"фугасы"  очень эффективно пробивают  и уничтожают блиндажи, щели перекрытия
противника, выкашивая внутри все живое.
     Пришлось откатиться назад. Осколки от снарядов и  куски кирпича и щебня
летели  в  нашу  сторону, собирая  часть  смертельного  урожая  богу  войны.
Санитары вытаскивали с площади раненых и убитых. Кто находился рядом с ними,
также помогали эвакуировать своих товарищей.
     Духи, укрывшись за обломками стен, не переставали огрызаться. В сторону
пехоты  и танков  летели, оставляя за собой  почти невидимые шлейфы белесого
дыма,   "мухи".  Почувствовав,  что  мы  начали  топтаться  на  месте,  духи
попытались контратаковать нас. Под  прикрытием огня своих  гранатометчиков и
минометчиков духи  начали  выскакивать из-за  укрытия, протискиваясь  сквозь
щели, отверстия, пробитые нашими танками. С визжащими криками "Аллах акбар!"
они кинулись на нас. У многих  головы  перевязаны зелеными лентами. Говорят,
это  означает, что они смертники, а  может, и еще что-нибудь. Не  доводилось
спрашивать  у  духов.  Попадется  в  руки,  обязательно спрошу, если  успею,
конечно.
     С  этими  мыслями я перекатился  влево  и залез  в  небольшую  воронку,
оставшуюся  после  попадания   танкового  снаряда.   Земля  еще   была  чуть
тепловатой,  от  нее  нестерпимо  несло кислятиной -  сгоревшей взрывчаткой.
Высунувшись,   дал   в   сторону  духов  короткую   очередь.  Так   сказать,
"обозначился". Быстро оглянулся. Остальные тоже начали быстро искать укрытия
и  принимать встречный бой. Посмотрел  на наступавших духов.  Вылезло  уже и
пыталось наступать человек двести. Примерно две роты. Негусто, ребятишки. Не
густо. С вами, блядями, мы быстро управимся.
     Духи, визжа от страха  и ярости, бежали на нас, ведя отчаянный огонь из
автоматов, некоторые кидали гранаты. Не подпуская их ближе, мы  встретили их
огнем из автоматов. Правее заговорил пулемет, спустя секунду еще один, потом
еще парочка.  Их по  звуку  отличаешь.  Бойцы  также  не  молчали.  Заглушая
собственный  страх  и  ужас,  в  приступе ярости они  орали  кто как мог.  В
основном это был мат,  не виртуозный, а  короткий, как  автоматная  очередь.
Кто-то на левом  фланге кричал  и после каждого  вопля выдавал по противнику
короткую очередь. Он перечислял, видимо, своих погибших друзей.
     - За Федора! - очередь.
     - За Ваську! - очередь.
     - За Пашку! - очередь.
     - За Сеню! - очередь.
     Особый  счет у кричавшего был к духам.  Я невольно  приноровился к  его
проклятиям. Когда он давал короткую, прицельную очередь в два-три патрона, я
тоже давал,  когда  он  замолкал, умолкал  и  мой  автомат.  Ждал,  когда он
выкрикнет очередное имя, и тоже шептал его. Очередь. "За  Мишку" -  очередь.
Выбираю темную  фигуру духа,  спешащего на смерть. Жму  на спусковой крючок.
Дух падает, срезанный. Наблюдаю, не шевелится ли? Нет.  Готов. Спекся. Снова
голос кричит: "За  Сашку!"  Шепотом повторил имя. Выбрал очередного духа. На
голове зеленеет повязка.  Он стреляет, вскинув  автомат. Прицельно стреляет,
сука! Слева вскрикнул боец.
     Вдох-выдох,  на  полувыдохе   затаиваю   дыхание  и   совмещаю  прорезь
прицельной планки,  мушку и темное  пятно фигуры духа на одной линии. Тварь!
Не  стоит на месте, перемещается. Слева раненый боец стонет. Сейчас, браток,
сейчас, завалю этого пидора и  помогу тебе.  Потерпи немножко! Ага! Вот  эта
сволочь.  Я, уже не выцеливая, даю  короткую очередь. Дух завалился и вопит.
Ранил. И ладно. Потом добью.
     Перекатываясь и заглушая страх, даю во время перемещений пару  коротких
очередей. Вот и боец. Лицо бледное,  по  нему из-под грязной  шапки  катятся
крупные градины пота.  Левое плечо  разворочено. Бушлат вокруг  раны намок и
разбух  от  крови.  Боец  правой  рукой  пытается  пристроить   жгут,  чтобы
остановить кровотечение. Не получается. Я начинаю расстегивать бушлат, чтобы
освободить раненое плечо от тяжелого бушлата. Боец морщится от боли и кричит
мне в ухо. Инстинктивно я отшатываюсь.
     - Не ори, браток! - я вновь начинаю снимать с него бушлат.
     Он  кривит лицо. Плохо  ему. Больно. Очень  больно.  Правой рукой  боец
залез в нагрудный  карман и  достал индивидуальную аптечку.  Протянул мне. Я
открыл ее.  Шприц-тюбик с обезболивающим на месте. Это уже хорошо. Отложил в
сторону. Вынул из ножен трофейный стилет и осторожно начал  разрезать бушлат
на плече. Намокшая от крови ткань и  вата плохо поддавались.  Тут вокруг нас
начали подниматься фонтанчики от пуль, и послышался противный визгливый звук
рикошетивших пуль. Уроды долбаные! Не видите, что ли, раненого перевязываю!
     Я оставил  бойца и, схватив автомат, поднялся на колено, начал поливать
приближавшихся духов.  Они упали,  залегли, начали  отстреливаться.  Крикнул
бойцам, которые залегли неподалеку:
     -   Мужики!  Прикройте.  Я  раненым  займусь.  А  потом   поможете  его
эвакуировать.
     - Сделаем.
     - Уроем скотов!
     И вокруг поднялась стрельба, я  посмотрел в сторону духов. Они поначалу
огрызались, а потом уже и не смели и головы поднять. Так их, ублюдков!
     Я  вновь лег  рядом с раненым,  перевернулся на бок и продолжил  пилить
окровавленный  бушлат.   При  каждом  нажатии  из  него   вытекала  кровь  и
скатывалась по ножу, пальцам, затекая в рукав. Казалось, что режу не тряпку,
а  живое существо и  оно истекает кровью. Много  крови.  Надо спешить. Очень
много крови. Как бы не потерять бойца. Тот мужественно терпел толчки.
     Я отрезал  воротник бушлата, рукав и  часть  бушлата  на раненом плече.
Затем  совместными  усилиями, не поднимаясь с земли,  сняли остатки бушлата.
Сделал продольный разрез на  правом рукаве, показалась кожа. Взял из аптечки
шприц-тюбик с обезболивающим  лекарством. Отвинтил колпачок, проткнув сперва
им крохотный пластиковый пакетик. После этого воткнул иглу в руку бойца.
     - Терпи, мужик,  терпи! Сам не  люблю уколы.  Сейчас будет  легче, -  я
надавил, жидкость  вышла из тюбика. Не разжимая пальцев, я выдернул иголку и
помассировал ему руку. - Как тебя звать-то?
     - Саша, - выдавил из себя боец.
     -  Все будет хорошо,  Саша! Все будет хорошо. Сейчас  я  займусь  твоей
рукой.
     Боец согласно  кивнул  головой.  Видать,  совсем  худо пацану,  если  и
говорить больно.
     - Потерпи,  браток,  немного  осталось,  -  я  размотал  жгут  и  начал
осматривать рану. Были видны разбитые кости. - Сделай глубокий вздох, сейчас
я буду накладывать жгут.
     Раненый  боец послушно  вдохнул  воздух  и  затаил  дыхание.  Я  быстро
перекинул жгут  возле  основания шеи, пропустил его под  плечом,  рукой и на
груди  затянул. Зрачки у парня расширились  от боли,  но он только  замычал,
боясь выпустить воздух. Я похлопал его по щеке:
     - Все, сынок. Теперь дыши. Как можно чаще  и глубже, но чтобы голова не
закружилась. Ты понял?
     - Да, - прошептал он.
     - Молчи, мужик. Береги силы. Все будет хорошо. Сейчас я наложу повязку,
а  затем  мы тебя оттащим в медроту,  а  там уже тебя  заштопают. Не  боись!
Прорвемся! - все это я проорал ему в лицо и ободряюще подмигнул.
     Правда, моя гримаса могла нормального человека привести в ужас. Грязное
лицо  измазано чужой кровью. Но боец меня  правильно  понял и в ответ  слабо
улыбнулся.
     Я  тем временем взял  его  автомат  и  из  складного  приклада  вытащил
индивидуальный   перевязочный   пакет.   Разорвал  прорезиненную   оболочку,
упаковочную  желтую  бумагу,  вынул  булавку, положил  ее  рядом.  Развернул
ватно-марлевые  тампоны,  которые  были  в пакете,  и,  стараясь не касаться
внутренних  их  поверхностей,  приложил  к  ране.  Один  тампон  на  входное
отверстие,  а  другой  - на выходное. Затем неумело, не поднимаясь с  земли,
лежа на боку, начал  бинтовать раненое плечо.  Время от времени заглядывая в
лицо  бойцу  - жив ли? Жив. Боец  здоровой  рукой начал шарить  по карманам.
Застрелиться хочет?
     - Ты что? - встревожено спросил я.
     - Курить хочу, а вот найти не могу. У вас есть? - прошептал-прошелестел
он.
     - Бля!  Нашел время  курить! -  я  обрадовался.  - Если  хочешь курить,
значит, жить будешь!
     Я  достал  сигарету  и вложил  в губы  ему, потом  поджег  спичку и дал
прикурить.
     - Глубоко не затягивайся, а то голова закружится! - предупредил его.
     Затем вновь вернулся  к перевязке. Получалось не очень красиво, но зато
тампоны и бинты  надежно закутали, укрыли раны. От меня валил пар. Я крикнул
бойцам, которые были рядом:
     - Все, мужики! Уноси раненого. Я прикрою!
     Сам  лег  на  спину,  достал  сигареты  и  закурил.  Лежал   на  спине,
уставившись в небо, и курил.  На душе было хорошо. Мало  у меня в жизни было
хороших  поступков,  а теперь  довелось спасти,  наверное,  человеку  жизнь.
Хорошо! Замечательно!  Я скосил глаза и увидел, как перекатываются, ползут к
нам трое  бойцов.  Потом  посмотрел на "своего"  раненого. Я его  уже  почти
любил. Я  спас ему жизнь. Он будет  жить! Это  здорово. Я ощутил себя  таким
хорошим человеком, что сам собой загордился. Молодец, Слава! Перевернулся на
живот,  подтянул к себе  автомат и,  не выпуская  из зубов  сигареты,  начал
осматриваться.
     Пока я спасал  бойца, атака духов захлебнулась и  они  залегли,  начали
обстреливать  нас.  Ничего!  Прорвемся!  Я вписался  в  какофонию боя  тремя
короткими очередями в те места, где заметил копошение духов.
     Бойцы  подползли  и, взяв раненого, поволокли, понесли,  потащили его к
мосту. Удачи тебе, Сашка! Удачи!
     Я дал длинную очередь. Затвор сухо щелкнул.  Ничего страшного. Подтянул
ногой к себе оставшийся от Сашки  ремень с подсумком,  штык-ножом, фляжкой и
саперной  лопаткой.  Вытащил  магазин,  вставил в  свой  автомат,  остальные
магазины переложил в карманы брюк и вновь открыл огонь.
     Духи  вновь зашевелились и начали отступать. Ага, уроды, зассали! Вслед
убегающим духам мы ударили и поднялись. Не ночевать же здесь!
     Вперед! Вперед! Из  груди вырывается рев, как у  медведя. Рев  медведя.
Рев  льва. Вперед, псы!  Только вперед! Загоним волков! Порвем их, как свора
собак рвет волка! Затравим их!  У-р-р-а! Гаси уродов! Тоже мне волки! Щенки!
Покажем ублюдкам, где  раки зимуют. Вскочил  на ноги и ринулся вперед вместе
со  всеми.  Не было  команды на штурм, все  неслись вперед в едином  порыве.
Никого  не надо было торопить, не надо  было матами  и  пинками поднимать  с
земли,  вытаскивать за воротник бушлата из окопа. Гаси уродов!  У-р-р-р-а!!!
А-а-а-а!!!
     Вновь  кровь  бушует,  разум ушел, остались одни инстинкты.  Пусть  они
работают. Есть задача, есть бешеное желание выжить, разум здесь не помощник.
Только вперед! Зигзагом, "винтом", перекатом, как угодно, но  только вперед!
Остановка   -  смерть!  Только  вперед!   У-р-р-р-ра!!!   Гаси   недоносков!
А-а-а-а-а!!!
     Автомат  у  плеча,  на  ходу  бью короткими  очередями,  бросок  влево,
перекат, с колена стреляю  по  баррикаде, перекат вправо, еще перекат,  лежа
очередь. Вскочил и вперед шагов десять,  на ходу очередь.  По мере сближения
очереди становились все длиннее. Стреляем уже как попало. На  звук, на тень,
на вспышку. Стреляем не думая.
     Разум,  уйди!  Кровь  бушует.  Во  рту  привкус  крови.  Хочу  ноздрями
почувствовать  кровь духа, увидеть,  как она хлещет из ран, ощутить уходящее
из его тела тепло. Уйди, разум! Прочь! Ты не можешь все это выдержать. Пусть
неандерталец полностью войдет в тело, в мозг, пусть он руководит, командует,
и  тогда, разум,  мы  с  тобой  выживем,  уцелеем!  Пусть  неандерталец  нас
вытаскивает! У-р-р-ра! А-а-а-а-а! И ушел разум...
     Появились силы.  По всему телу  артерии и  вены вздулись  от бушевавшей
крови.  Рот  разинут, кислорода  не  хватает.  За  всем наблюдаю  как бы  со
стороны.  Бойцы и офицеры  как  единый организм подбежали к  баррикаде.  Кто
полез наверх, сбрасывая вниз раненых и мертвых  духов.  Кто  полез в  щели и
бреши  в стене.  Противник бежит. Бегут волки ислама! Ату их!!! Фас! Удушим,
порвем! Фас, ату, ухо!!!
     Автомат  в  руках дернулся  короткой  очередью  и заглох, затвор  вновь
коротко  и сухо щелкнул, правая рука вытащила  пустой рожок, отбросила его в
сторону  и начала доставать  из  кармана следующий. И тут из-за груды битого
мусора  поднялся дух, ощерился и поднял на уровень бедра  автомат. Судорожно
вставлять рожок и передергивать затвор  бесполезно. Времени нет.  Только это
промелькнуло в  голове. И  тут  вновь заговорил  неандерталец, а может,  еще
кто-то из древних людей, спавший до этого  в мозгу. Правой ногой шаг вперед.
Даже не шаг, а бросок, и одновременно ствол автомата по инерции под тяжестью
тела  вонзается в  мягкий живот  духа. Мой рот открыт. Я  ору нечеловеческим
голосом. Это не крик - это рев победителя. Собственные барабанные перепонки,
кажется, не выдержат этого рева и порвутся.
     Дух  пытается  произвести из  своего  автомата  выстрел.  Ха-ха-ха!  Не
выйдет. Я левой рукой  легко вырываю у  него автомат  и отшвыриваю далеко от
себя. Зрачки  у него расширены от ужаса  и боли, я вырываю свой автомат. Дух
падает и зажимает левой рукой порванный живот, правой шарит у себя на поясе.
Не знаю откуда, но я знаю, что он ищет гранату. Знает, сука, что не выживет,
и поэтому  хочет уйти и меня с собой прихватить. Не выйдет, урод. В зверином
оскале  показал  ему  зубы. Я  подпрыгнул  так  высоко,  как  только  мог, и
обрушился  на грудь  лежавшего духа. Всю тяжесть  своего  тела я направил на
каблуки. Явственно услышал, ощутил,  как хрустнули ребра противника. Я вновь
подпрыгнул и обрушился  ему на  грудь,  но приземлился уже  на колени. Снова
захрустели, затрещали ребра духа. Не сходя с его разломанной плоти, заглянул
в глаза  противника. У того изо  рта фонтаном  и  струйками из  ушей потекла
кровь.  Тело  дернулось,  выгнулось и  застыло. Открытые  глаза уставились в
небо. В зрачках отражались никуда не спешащие, застывшие зимние облака.
     Тебе  не  дурно,  читатель? Это,  к сожалению, не показуха,  я описываю
только  то, что происходило  на самом деле. Я не "крутой" и не  сумасшедший,
просто  когда  хочешь   вернуться  домой   целым  и  невредимым,  приходится
становиться зверем в самом худшем его проявлении. Частично и ты, читатель, в
этом повинен.  Не захотел  ты воспрепятствовать началу войны.  Она  для тебя
где-то далеко происходит. Очень далеко, на другой планете.  Не знаю, когда я
вернусь домой, удастся  ли мне удерживать все  эти проявления. Мозг - это не
аппендицит. Он может в любой момент такой фортель выбросить, что потом и сам
будешь  удивляться,  как  это  ты  смог сделать.  И  поэтому,  читатель,  не
удивляйся, когда в хронике происшествий ты  будешь  узнавать, как  у  жертвы
кишки мотали на кулак. В этом частично будешь и  ты виновен. На месте жертвы
можешь оказаться как ты  сам, так и твоя жена,  ребенок или просто знакомые,
близкие  тебе люди. Люди,  которых ты любишь, ценишь, которые тебе дороги. А
все только потому, что ты испугался или сделал вид, что тебе все равно, и не
присоединил  свой  голос  к  жидкому хору, пытавшемуся  остановить  безумие.
Безумие порождает безумие. Чудовище войны еще  долго будет порождать чудовищ
в  мозгу участников этой бойни,  а затем монстры  будут выходить на улицу  и
брать то,  что,  по  их  мнению,  принадлежит  только  им.  По  закону войны
принадлежит.
     Другого закона мы  не знаем.  Страна, народ  нас  предали, отвернулись,
забыли, прокляли. "Афганский синдром" покажется вам детской сказочкой, когда
через пять-семь лет мы  поймем, что для нас нет места под солнцем. Это место
занимаешь ты, читатель. А вот тогда мы  тебя подвинем. Больно подвинем,  так
что не обижайся, когда мы тебя уроним мордой о шершавый асфальт. А может, ты
умрешь, так и не поняв, что же с тобой произошло. Мы не  сумасшедшие.  Но мы
заслужили  более почтительное, уважительное отношение  к  себе.  Если его не
будет,  то  завоюем его  точно  так  же,  как завоевали в Грозном  в  январе
девяносто пятого.
     Вперед,  вперед,  фас, ату!!! Видишь,  разум,  что  здесь  тебе  делать
нечего. Ты не  выдержишь, ты уйдешь от  действительности. От реальности. А я
из-за  тебя  сойду  с  ума. Нет!  У-р-р-р-ра!!!  Вперед!!! Только  вперед!!!
Порвать, разорвать, разгрызть!!! Зачем? Ради жизни моей и моих друзей!!!
     Не заметил, как оказались  по  другую сторону баррикады. Впереди, через
пятьдесят метров, чернело здание Государственного банка Республики  Ичкерия,
язви ее в душу. С дикими воплями, гиканьем, воем мы неслись  к этому зданию.
Танки,   БМП,   обтекая  бывшую  баррикаду,  укутанные  выхлопными   газами,
прикрываясь  нами,  выходили  на исходные  позиции  для  стрельбы. Из здания
Госбанка по нам ударили духи. Били из стрелкового оружия, и, хотя расстояние
было  большое и из-за дыма, копоти, гари толком  не было видно ничего,  били
длинными очередями, как в ближнем бою.
     Когда бьешь длинными, независимо, от плеча, от бедра или от  живота, то
разлет  получается большой. Тут, значит, у  "волчат"  сдали  нервы.  Ничего.
Недоноски,  мы вас  сделаем. Крови. Только крови и больше  ничего.  Опыт  со
вскрытием  брюшной полости без наркоза  у  духа мне понравился.  Я  был пьян
боем. Пьян без вина.  Ур-р-р-р-ра!!!  Вперед, неандерталец!!! Крови,  только
крови и жизни! А-а-а-а-а!!!
     Тем  не  менее первые  ряды залегли. Кто-то  уже  перестал  шевелиться.
Кто-то, воя,  зажав  рану,  катался по грязному, усеянному  осколками битого
строительного  мусора  асфальту. К  ним  спешили на помощь  их  же товарищи,
сослуживцы, братья по крови. Порвем за  каждого "трехсотого",  "двухсотого".
Не дрейфь, ребята, порвем на части душару!
     Но какие бы гены ни бушевали во мне, я решил не корчить из себя героя и
упасть все же  на грязный асфальт.  Сумерки уже почти сгустились. Дураки наш
господин Гарант Конституции и его  министр  обороны, что начали войну зимой.
То ли дело  летом.  Тепло, сухо. Световой  день длинный.  Не  надо  на  себе
тяжелый  потный бушлат таскать, заботиться о  дровах  для обогрева. На земле
спать тоже можно, не боясь. А сейчас?!  Зимние сумерки опускаются. Наступает
холод. Ветерок разогнал немногочисленные облака, и теперь  полная луна будет
нас освещать, как в театре яркие софиты сцену. Отсутствие облаков показывало
также,  что тепло от  земли  и от наших  тел сейчас не будет удерживаться их
ватной подушкой, а  устремится в вечно холодную Вселенную. Спасибо,  товарищ
Ролин, и  за поддержку с воздуха, и  за поддержку с  другого  конца площади.
Если днем не ввязались в  бой, то уж ночью  и подавно  нас кинут, как собак,
загибаться на  этой сраной площади. А  зачем? А х...  его  знает, зачем!!! В
Кремле, в Доме правительства, в Государственной Думе, Федеральном собрании и
в Министерстве обороны  сейчас тепло. Да я думаю, что и господа банкиры, для
которых мы сейчас, пластаясь, зарабатываем  немалые бабки, тоже не дрожат от
холода.
     Сейчас  если  не пойдем вперед, то через пару часов  начнем умирать  от
холода.  Сердце у  многих  бойцов не  выдержит  резкого похолодания. Срочно,
просто  очень срочно необходим спирт, коньяк, водка, горячая  пища и горячий
чай.  Иначе нам удачи  не видать. Все сибиряки, мы это прекрасно осознавали,
как и то, что  горячей пищи нам  не  видать, как взятия  Дворца Дудаева этой
ночью.   Ладно,  у  меня   коньяк  есть,  а  у  остальных?  Кстати,  у  меня
действительно есть  коньяк! На всю бригаду не  хватит, ясный  перец, что  не
хватит, но поделиться с одним-двумя бойцами я могу. Без проблем.
     Обстрел не прекращался.  И вот впереди  меня  два бойца, лежащие рядом,
один за  другим  дернулись  и замерли,  застыли.  Руки и  ноги  вывернуты  в
неестественных позах,  головы запрокинуты.  Раненые  не лежат в таких позах.
Один из лежащих рядом рванулся к ним. Его тут же перехватили товарищи.
     - Куда, идиот?! Подстрелят и фамилию не спросят. Лежи.
     - Как же! Вы что, уроды недоделанные, своих кидаете?!
     - Все, нет их уже. Убил снайпер.
     -  Да пошли вы, трусы.  Там мой земляк.  Мы  с  одного  дома.  Не верю!
Пустите! - кричал солдат, вырываясь из рук своих товарищей.
     Тут один  их  державших не  выдержал  и отпустил  его. Воспользовавшись
данным обстоятельством, боец хотел было побежать к погибшим, но тот же боец,
который его отпустил, локтем сильно ударил в переносицу.  Солдат отключился.
Двое  товарищей подхватили его под руки  и бережно, ползком, потащили в тыл.
Вслед им слышались голоса:
     - За что его так приложили?
     - Под снайпера  рвался, вот и утихомирили. Ничего, очухается, еще будет
благодарить.
     - Точно. Спасибо скажет!
     - Сейчас его в медроту.  Там тепло.  Повязку на нос наложат.  Пару дней
поваляется. Здорово!
     - Ползи сюда,  я тебе  тоже харю  разобью,  а  потом оттащу к  медикам.
Давай?
     - Да пошел ты.
     - Мужики! Вот сейчас полбутылочки водочки выкушать бы, а?
     - Заткнись, мудила! Не трави душу.
     - Если сейчас спирта не будет, то придется в атаку идти.
     - Точно, вон луна всходит.
     -  Или откатываться  надо и спирт жрать,  либо вперед. А то она сейчас,
как на вокзале перрон, осветит.
     - Что делать будем?
     - Хрен его знает. Командиры есть. Вот пусть у них голова и болит.
     -  Эх, сейчас шашлыка  бы... - кто-то мечтательно произнес из темноты и
огрызнулся автоматной очередью в сторону духов.
     Из-за нашей спины начали стрелять танки. После нескольких пристрелочных
выстрелов снаряды более-менее точно начали ложиться в  цель. Каждое  удачное
попадание  танкистов  мы  приветствовали громкими воплями. На  земле  лежать
становилось все холоднее. Я вновь вытащил свою фляжку с коньяком и, открутив
крышечку, сделал большой глоток. Сразу стало теплее, уютнее, веселее. Сейчас
в теле благополучно уживался и разум человека двадцатого столетия, и мрачный
предок  из  холодных   пещер,   готовый   при  первой  необходимости  занять
главенствующее  положение  и  рвать  зубами  врага.  Судя  по всему,  коньяк
пришелся по душе обоим.  Я сделал еще один приличный глоток. Вот  и  кровь в
теле веселее потекла.
     Танки  стреляли  не  переставая. Барабанные  перепонки,  огрубевшие  от
грохота  разрывов,  почти не замечали  этого  ужасного  шума. Только горячий
воздух пороховых  разрывов  периодически прокатывался по нашим телам, шевеля
при  этом  одежду. Хорошо!  Хоть немного, но  согревает.  Загорелось  здание
Госбанка. Мы приветствовали это воплями  победителей, лежа на земле. Снег  и
грязь немного оттаяли под нашими телами, мы лежали в грязных  лужах. Сумерки
уже  сгустились, наступала ночь.  Луна  слева поднялась и  уже начинала  нас
освещать. Хреново!
     По  цепочке передали приказ: "Готовность к штурму!" И  то дело. Правда,
по  опыту   прежних   своих   войн,  я  дико   сомневался  в  необходимости,
целесообразности и эффективности таких ночных штурмов, но об этом можно было
спорить  в  штабе,  а здесь, на площади, я выполнял приказ. Через две минуты
поступил приказ на  штурм. Танки еще не прекратили стрельбу, а на этом малом
расстоянии  они  били  прямой  наводкой. Снаряды,  казалось, проносились над
самой  головой.  Пробежав  метров десять под своим огнем, мы замедлили темп.
Боялись попасть под собственные снаряды, да и  осколки от здания также могли
нас задеть.
     Вновь  разум ушел. Бежал я, ничего толком  не осознавая.  Вот и  здание
рядом.    Вокруг    зияют   воронки,    оставленные   авиабомбами,    здание
полуразрушенное,  но  старинной  постройки.   Крепкое,  зараза!  Духи  очень
агрессивно нас поливают свинцом. Но судя по всему,  у них там еще и снайпера
окопались.
     Наша первая  цепь... Порядка  двадцати  человек было  убито  и  ранено.
Вторая пыталась оттащить, вынести  раненых и убитых из-под обстрела.  Многие
тоже падали.  Кто  шевелился, кто,  воя,  катался по перепачканному грязью и
кровью асфальту, зажав раны на  теле. Кто-то  самостоятельно пытался уползти
из зоны  поражения. Но многие... Многие остались лежать с нелепо вывернутыми
конечностями, запрокинутыми головами.
     Все это освещалось пламенем  от  горевшего  здания  Госбанка, постоянно
висящими в воздухе  осветительными  ракетами и равнодушной ко  всему  луной.
Наступившая   ночь   пронзалась   трассирующими   очередями   из  пулеметов,
установленных  на  танках. Грохот  боя,  вой  разлетающихся осколков и  визг
рикошетирующих пуль,  их противное чмоканье  при  попадании  в  мертвые тела
создавали кошмарную акустическую картину, которая парализовала мозг. Главное
не  думать.  Иначе  безумие  обеспечено. Работать, работать,  работать! Так,
вперед, только вперед! Еще минут десять топтания на месте - и все...
     Получите, родители, жена и прочие родственники, оцинкованный  ящичек  с
телом  вашего любимого  воина-освободителя,  восстановителя конституционного
порядка. Да, не  забудьте  расписаться.  Здесь,  вот здесь и здесь.  Не надо
кидаться  на  нас. Мы вашего  горячо любимого не  посылали  туда. А я откуда
знаю, кто посылал. Все. Примите наши искренние соболезнования. До  свиданья.
Нет. Остаться  не  можем.  Нам еще  три таких "посылки" развезти надо. После
похорон зайдите в военкомат и в собес по месту жительства - оформите пособие
и пенсию.  Не забудьте собрать и принести двадцать пять справок. И чтобы все
оригиналы были, а то ничего не дадим. Все, счастливо оставаться.
     Хрен вам! Не выйдет! Не привезут меня в этом поганом ящике, если только
я сам на себя руки после ранения не наложу! Тьфу, тьфу, тьфу! Вперед. Только
вперед!  Давай,  "махра", поднимай  задницы. Шевелитесь, желудки.  В  банке,
может, остались деньги. Ура!!! Деньги, мани, бабки, капуста! А если Госбанк,
так может,  там и доллары имеются?! Может, и  есть, только  не будут они нас
ждать. Фас! Вперед! Шевелись! Не толкай меня  автоматом в спину, идиот, а то
выстрелит!
     И вновь ожила серо-грязная масса нашей бригады, и  пошли, пошли, пошли.
Танки  прекратили огонь, чтобы не  задеть нас. Вот уже и банк  рядом. Но что
это?
     Из  темноты  с  флангов послышался грохот  и  скрежет танковых гусениц.
Неужели  "махра"  спешит на помощь? Ура!  Наши! Давай,  навались! Сейчас  мы
духов закопаем!
     Из  темноты действительно  выехали танки. Танки марки  "Т-64". У  нас -
"Т-72". И эти  танки устаревшей конструкции начали нас расстреливать почти в
упор. За танками пряталась пехота. Не наша пехота. Поначалу мы полагали, что
это нам идут на помощь, но духи воспользовались именно тем моментом, когда в
горячке боя мы пошли на штурм.  И с флангов в тыл нам они ударили. Так никто
толком и не узнал, сколько же на самом  деле было танков у противника. Они с
ходу  врубились в  наши порядки, кроша, молотя своими траками, катками  тела
НАШИХ  бойцов, наматывая  на  ведущие  шестерни  руки,  ноги,  внутренности,
одежду. Одновременно они расстреливали стоящие в тылу  танки. Опять же  НАШИ
танки. Те не  могли им отвечать,  потому что могли зацепить, убить, угробить
свою пехоту. Вот и стояли они  как мишень. Духовские танки расстреливали их,
как  на  учебном полигоне  давно пристрелянные мишени. Духи нас,  как  стадо
скота,  загнали  на  пятачок  перед Госбанком и с трех  сторон почти в  упор
расстреливали,  не давая ни  малейшей возможности вырваться из этой западни.
Мы не могли вырваться и дать  свободу стрельбы  для  наших танков, а  те  не
стреляли, чтобы нас не убить. И вот метались, как бараны.
     Кому-то  удалось  подбить  духовский  танк.  Тот  запылал.  И  вот  под
рвущимися боеприпасами в горящем танке мы начали прорываться. Наши танки уже
вовсю  полыхали,  привнося  дополнительное освещение в  общую  ослепительную
картину площади.
     Никаких чувств, кроме одного, не было. А  был СТРАХ. Огромный страх. Он
вытеснил  все  из  тела, из  головы, мозга.  Не  было  уже  ни капитана,  ни
гражданина Миронова, а был только трясущийся от ужаса  комок дерьма, который
хотел лишь одного - ВЫЖИТЬ. И все. Просто выжить.  Тут не вспоминаются давно
забытые молитвы,  а  просто несешься  в темноту.  Спотыкаешься,  летишь,  не
ощущая боли от ушибов, ссадин. Ничего, кроме леденящего душу, тело страха.
     Вслед несутся очереди, слышны крики ярости, боли,  вопли раненых, но не
можешь уже  вернуться,  чтобы помочь.  Паника, только  паника и страх. Страх
размазывает тебя по асфальту, он заставляет тебя бежать  только по  прямой с
бешеной  скоростью. А тебе же  кажется,  что стоишь на  месте. Ты несешься в
темноте по  площади, которую несколько часов назад брал,  сражаясь за каждый
сантиметр. Она усеяна еще не убранными телами как наших бойцов, так и духов.
Ты спотыкаешься  об  них, падаешь,  вскакиваешь и  снова вперед. Трупы твоих
друзей у тебя уже не  вызывают  больше никаких эмоций, никакого желания  или
жажды мести. Чувствуешь только одно  - раздражение. Раздражение от того, что
они мешают тебе бежать. Сил и так немного, а тут еще они лежат.
     Чувствую,  что  силы  уже на исходе.  Сбавляю темп. Вокруг много  наших
бежит. Такие  же,  как и у меня, вытаращенные глаза, в которых человеческого
уже  мало осталось.  Распахнутые  рты в безмолвном крике.  Никто  не кричит.
Никто не матерится. Все берегут силы для бега. Духи близко не приближаются к
нам. Видимо,  боятся  в темноте нарваться на отпор. Не надо  загонять мышь в
угол, она тогда становится агрессивнее и страшнее кошки.
     В темноте мы сбились с ориентира. Теперь бежим уже не назад, к мосту, а
в сторону  Дворца  Дудаева. В небо над  нашими  головами  поднялись ракеты и
осветили несущееся стадо.  Это  мы.  Нет ничего человеческого  в этих лицах,
глазах, дыхании, взгляде.
     Ударили автоматы и пулеметы.  Первые  ряды были выкошены,  остальные на
бегу, стараясь  не останавливаться, попытались развернуться. Задние налетали
на передних, сшибали их на землю, падали сами. Поднимались. И вновь бег. Бег
в  темноте. В глазах от  усталости пляшут искорки. Никто никому не помогает.
Раненые стреляются,  кто-то  пытается уползти в  темноту. Подальше от  света
вездесущих ракет.  Луна-предательница,  сука, тварь гребаная, светит уже  не
хуже ракет,  пробиваясь сквозь  завесу  дыма от  пожарища.  Силы  уже  почти
оставили меня.  Господи!  Только  не  плен!  Лучше смерть, только  не  плен!
Помоги, Боже! Помоги! Спаси и сохрани меня!
     Перешел  на быстрый шаг.  Воздуха не  хватает. Хочется сорвать  с  себя
бронежилет и бушлат и открытой грудью  упасть  на мокрый от крови асфальт. И
лежать,  лежать, тяжело дыша, восстанавливая  дыхание. Нет! Нельзя. Подойдут
духи и тогда - плен. Нет, только не плен! Я попытался вновь бежать.
     Кровь  бьется в черепной коробке,  как  сибирская река  на пороге.  Она
бурлит,  пенится, пытается своротить мешающие  ей камни.  Переворачивает их,
шевелит.  Кажется, что от  перенапряжения и давления череп сейчас взорвется.
Нет  сил  бежать.  От  перенапряжения  я  почти ничего  не слышу, кроме шума
собственной  крови  в  ушах.  Перехожу на шаг.  Автомат вешаю себе на  шею и
складываю на него руки. Все  тело  налито  кровью.  Не то что бежать, просто
переставлять ноги тяжело.  Справа подбегает боец, без слов подхватывает меня
и тащит за собой. Пробежав несколько метров, я понимаю, что сил нет и я могу
только затруднить солдатский бег. Голос, продирающийся сквозь  рваные бронхи
и никотиновые пробки, чуть слышен:
     - Иди. Иди. Я тебе не помощник.
     - А как же вы?! - мне в ухо почти кричит солдат.
     - Иди. Я сам... - мне трудно говорить, не то что бежать.
     - Я не брошу вас! - в голосе солдата слышно отчаяние.
     -  Пошел на  хрен.  Выбирайся  сам. Я пойду следом, -  из последних сил
двумя руками отталкиваю солдата. Мы разлетаемся в разные стороны.
     Солдат удаляется прочь. Последний толчок отнял у меня последние силы. Я
сажусь на  землю. Тяжело дышу. Сплевываю  на асфальт тягучую  слюну.  Сердце
бешено колотится. По учебе  в военном училище  знаю, что после  бега  нельзя
сидеть, клапаны у сердца  могут захлопнуться и  не открыться.  Но ходить нет
сил. Когда из глаз ушли пляшущие искорки, обвел тяжелым, затуманенным взором
вокруг себя. Автомат так  и  продолжал болтаться  на шее.  Не было сил снять
его. Не было сил просто шевелиться.
     Поодаль сидели, лежали, полулежали фигуры. В основном это были офицеры.
Понятно, возраст уже  не  тот,  и, конечно,  физическая  подготовка  тоже. А
гражданские возмущаются, что  военные так  рано на пенсию уходят. Если среди
нас и были те, кому за  сорок пять,  то среди живых их потом  не обнаружили,
это я гарантирую. Некоторые сидели на трупах. Может, и удобно, но  я  еще не
дошел до такого состояния,  до  той черты, когда  в  полнейшем  отупении  ты
ничего не соображаешь.  Все просто сидели  и смотрели  в сторону противника.
Кто-то был готов, отдохнув, продолжить прерванный бег. Но большинство, и я в
том числе,  готовы  были принять  последний  бой.  Не  было  сил  бегать.  И
просыпался   разум,  страх   отступал.  Начинала   говорить  злость.   Когда
просыпается злость - это хорошо. Значит, ты еще не совсем скотина, не совсем
животное.  Остатки человеческого разума у тебя присутствуют. Но разум  - это
хорошо, однако  пора  было подумать,  как сматываться  из этого  пекла,  как
спасти собственную  шкуру, задницу.  О  душе как-то  не  вспоминалось в этот
момент. А о Боге вспоминалось, как о некоем могущественном  покровителе,  на
которого возлагались надежды по спасению бренного тела.
     Закашлялся.  Долго, мучительно больно выходил комок никотиновой  слизи.
Бля,  надо бросать курить, а то однажды сигареты  не  дадут мне  добежать до
спасительного  камня,  бугорка,  ямки.  Выплюнул  комок  мокроты.  На  языке
чувствовался вкус  крови,  значит,  и  часть родных бронхов  тоже  выскочила
наружу.  Я  глубоко  вздохнул,  и  в  груди  вновь  закололо, снова  начался
удушливый  приступ  кашля.  С большим трудом откашлялся.  В груди болело,  и
хотелось  ее разодрать,  пустить туда  свежий воздух. Устал я от  беготни на
длинные  дистанции.  Мне  бы  что-нибудь  попроще,  покороче,   поспокойней.
Говорила мне мама: "Учи английский".

        Глава 10

     Тем  временем отдыхающие,  отдышавшись,  начали  подтягиваться  друг  к
другу. По  приблизительным  подсчетам  выходило,  что  тут находилось  около
пятидесяти  человек.  В  основном   офицеры,  но  было  и  немало  солдат  и
прапорщиков.  Многие  уже сбросили  с себя  бронежилеты,  чтобы  было  легче
бежать.  Лица  были  растерянные.  Все  активно  вполголоса начали обсуждать
происшедшее.  После  сильнейшего потрясения, после  унижения,  стресса  всем
хотелось выговориться.  Обвиняли  в  основном руководство  группировкой. Все
считали, что бригада сделала все от нее зависящее.
     - Всыпали нам по первое число.
     - Ублюдки, потеряли всю бригаду!
     - Какой хрен, потеряли. Многие вышли из зоны обстрела.
     - Хрен! Не вышли! Видел, как танки горели?
     - Видели. Все видели. Танков семь-восемь точно подбили!
     - А наши почему не стреляли?
     - Как почему? Нас бы там и похоронили!
     - Да лучше бы похоронили свои, чем как трусы бежать.
     - Так чего ты бежал? Остался бы там. Героя бы посмертно дали.
     - Ага, догнали и еще бы поддали!
     - От этих ублюдков из Москвы и Ханкалы дождешься благодарности.
     - Если бы не эти  придурки с их  чмошным планом  атаки в лоб  гребанной
площади, так не драпали бы сейчас, как шведы под Полтавой!
     - Чмыри!
     - Пидорасы хреновы!
     - Ролин, наверное, специально другие войска не вводил в действие, чтобы
нашу бригаду духи в капусту покрошили!
     - Точно, он наш бунт на "Северном" простить не может!
     - Где этот хмырь?
     - Сюда бы его. Я бы посмотрел на него!
     - Один х... нас обвинят в том, что штурм не удался.
     - Да пошел ты...
     -  Вот увидите. Скажут, что план был великолепен, но мы с самого начала
были против него и поэтому отказались его выполнять.
     - Может, и в теплых чувствах к Дудаеву обвинят.
     - Пошел на хрен со своим Дудаевым.
     - Он такой же мой, как и твой.
     - В гробу в белых тапках я его видел!
     - Пока он нас с тобой пытается в гроб загнать.
     - Хрен загонит.
     - Уже полбригады загнал.
     - Точно, может и до нас добраться.
     - Надо сматываться отсюда!
     - Куда?
     - На свой берег. Туда техника бригадная ушла?
     - А может, там духи засаду устроили?
     - Все может быть, но не вечно же здесь торчать.
     - Правильно! Надо уходить.
     - И чем быстрее, тем лучше.
     - А нас не арестуют?
     - За что?
     - За то, что приказ не выполнили!
     - Всю бригаду не арестуют.
     - Сейчас не тридцать седьмой год!
     - Да и не сорок первый, когда в тылу заградительные отряды выставляли.
     - Правильно!
     - Приказа как у Сталина, "ни шагу назад", не было!
     - Был только один приказ!
     - Какой?
     - Нефтеперегонный завод не трогать!
     -  Ублюдки,  недоноски,   скоты  уребищные,  подлецы,  подонки,  чмыри,
гондоны, пидорасы, предатели! Подставили!
     - Не ори! Духи услышат.
     - Да хрен на них. Пусть слушают.
     - Хочешь быть "двухсотым"? Пожалуйста! Но без нас. Иди. Там духи ждут.
     - Хватит звиздеть. Надо уходить.
     - Правильно.
     - Быстро уходить.
     - А если засада?
     - Будем биться, а что делать?
     - Радиостанция у кого есть?
     - У  меня,  -  из темноты  выступил  боец  с  большой  радиостанцией за
плечами. Почему он ее не скинул во время "кросса" - неизвестно.
     -  Вызывай наших,  -  по  голосу  похоже, что  говорил  комбат  первого
батальона.
     Радист  забубнил  в  телефонную  гарнитуру. Через минут  пять ответили.
Радист протянул кому-то гарнитуру, и уже тот заговорил. Все оживились.
     - "Сопка-25", я - " Уран-5"!  Как меня слышите?  Я вас тоже хорошо. Где
мы? - и из темноты он спросил у нас:
     - А где мы, мужики?
     - На  юго-восточном  конце площади.  Метров  триста  до  моста. Спроси,
готовы ли они нас поддержать огнем, если при прорыве духи обстреляют.
     - Алло,  "Сопка"!  Мы  на юго-востоке площади, примерно до моста метров
триста!  Если будем форсировать  - поддержите нас огнем! Как вас  там нет? А
где вы? А  мы как  же?  Понял. Пробиваться к старому КП  бригады. И это все?
Что?  Кого  ранило? А  где  он? А Сан Саныч? - комбат нарушал  все  мыслимые
правила радиообмена, но всем было глубоко наплевать на это. Кому не нравится
- приходи арестовывай. Все внимательно следили за переговорами.
     -  Так что делать? Это я сам тебе могу посоветовать. Куда вы едете? Вас
преследуют?  Много наших  "коробочек" пожгли? Сколько? Ни хрена себе! А  что
делать-то будем?  Да,  я понял, что  к  старому  КП  подтягиваться. А мудаку
Ролину доложили? Ну и что он сказал по поводу подкрепления? Ничего? Скотина!
Все. Отбой. Конец связи.
     - Ну, что там?
     - Да говори, не тяни кота за хвост.
     - Тихо. Не мешайте. Пусть говорит.
     - Так вот, мужики, -  было слышно, что тяжело говорить ему, - первое  -
Бахеля ранило...
     - Как ранило?
     - Он жив?
     - Куда ранило?
     - Где он? - послышались встревоженные возгласы.
     - Не перебивайте, дайте я расскажу, а потом уже и спрашивайте!
     - Не томи, рассказывай!
     - Бахеля ранило в ногу, в бедро. Ранение тяжелое.
     - Жить-то будет?
     - Да заткнись ты, мудак! - послышался раздраженный окрик.
     - Не ори. Сам мудак.
     - Сейчас подойду и башку твою тупую вскрою. Заткнись, скотина!
     - Сам скотина! - в темноте не было видно спорщиков. Луна и взлетающие в
отдалении осветительные ракеты отбрасывали только неясные,  неверные, ломкие
тени.
     - Бля, да вы уйметесь или нет?
     - Сейчас  встану и обоих  успокою!  - послышался голос командира первой
роты второго батальона. Жив, значит, курилка!
     - Еще раз для особых тупых повторяю: командира бригады ранило в ногу. В
бедро.  Ранение  тяжелое. Без сознания его отвезли на  "Северный". Все.  Это
первое.
     - Что еще слышно о командире?
     - Бля, вы что такие тупые?
     - Дайте человеку рассказать, а потом свои глупые вопросы задавайте!
     - Рассказывай.
     - О командире больше ничего не известно. Знают лишь, что его повезли на
"Северный",  но  там  не  пробились  - духи заслон  поставили.  Пробились на
Ханкалу, а оттуда "вертушкой", после первой операции, оттащат на "Северный".
     - Ну, слава те, Господи...
     - Ты заткнешься, урод, или нет?
     - А дальше?
     - Бригадой временно командует Билич.
     - Сан Саныч?
     - Ну а кто еще? У нас что, много Биличей?
     - Бригадой  командует  Билич, -  вновь  повторил  комбат,  - они  ушли,
пробились на юг. Часть техники ушла через мост, но ее там сейчас нет...
     - Звиздец бригаде!
     -  Точно.  Растащили,  разбили...  -  в  голосе  говорящего послышались
истерические нотки.
     - Заткнись, истерик!
     - Дальше что?
     - Подожгли, уничтожили у нас пять танков, три БМП...
     - Пять танков?
     - Точно, звиздец бригаде!
     - Да замолчите вы или нет?
     - Предложено самостоятельно пробиваться  на место дислокации старого КП
и там ждать, когда подтянутся остальные. Вот теперь у меня все!
     - А они куда поехали?
     -  У них на  хвосте духи.  Пару раз напоролись на  засаду. Потеряли еще
человек  пять  и  теперь, разбившись  на мелкие  группы, будут собираться на
старом командном пункте.
     - Весело!
     - Разбили нас, как немцев в Великую Отечественную под Курском.
     - Да заткнись ты, урод несчастный!
     - А что вы из себя героев корчите!
     - Надо идти  к  духам и сдаваться.  Они же  первую  колонну  танковую в
ноябре прошлого года, кого в живых оставили, отдали же назад!
     - Хрен они тебя отдадут!
     - Забыл, что они с нашими пленными делали?
     - И мы тоже сами хороши...
     - Да, руки у нас по самую шею в крови.
     - Пощады не будет.
     - Это факт.
     - Так что делать будем?
     - Как что? Пробиваться к своим.
     - Сначала до любой части добраться, а затем уже до старого КП.
     - А как туда добраться?
     - А хрен его знает.
     - Давайте по карте посмотрим.
     -  Карта  сорок  седьмого  года  выпуска,  это все  равно что  по пачке
"Беломора" смотреть.
     - М-да. Надо пробираться к своим.
     - Давайте для начала с этой долбаной площади уберемся.
     - "Давай".  Легко  сказать "давай". А куда идти? В какую сторону? Через
мост?
     -  Попробуем через  мост, ведь часть  бойцов  ушли  через  мост.  Вроде
большой перестрелки не было.
     -  А  вы  на  месте духов,  когда  нас  отбили,  оставили бы  мост  без
прикрытия?
     - Не-е-е-т, наверное.
     -  Вот то-то  и оно. Мы же с ними одни военные училища заканчивали. Так
что и думаем мы одинаково.
     - Не думают они. Они же "чурки"!
     - Если бы они были "чурками", то мы бы здесь не сидели и не тряслись от
страха!
     - Это точно!
     - Надо  уходить, как мы шли - на юго-восток, а там, может, как-нибудь и
переберемся на тот берег.
     - Ублюдки гребаные!
     - Это ты про кого?
     -  Да  про всех! И  про  москвичей  и умников из  Генерального штаба, и
мудаков  из Ханкалы и Моздока.  И про  Гаранта нашей Конституции и  министра
обороны, и про духов сраных! На кой ляд мне сдалась эта дыра - Чечня?
     - Не ной!
     - Я ною? Я жить хочу! Понимаете? Я хочу жить!
     - Ну и живи, мы-то тебе не мешаем.
     - Вы не мешаете, а вот московские недоноски мешают.
     - Они всей России мешают. Ну и что?
     - Как что? Пошли на Москву!
     - Прямо отсюда?
     - Ты сначала с  этой площади выберись,  а  затем  уже  собирай войска в
поход на Москву!
     - Эх, нет у нас лидера, вождя!
     - Вожди только у индейцев и племен.
     - Хватит звиздеть! Уходим.
     - Куда?
     - На юго-восток, другой дороги нет.
     - А может, через мост рискнем?
     - Иди рискни.
     - Добровольцы есть, чтобы мост проверить?
     Тишина,  разрываемая  очередями  возле  Госбанка  и  визгливыми криками
чеченцев.
     -  Нет  никого.   Значит,  пойдем  через  юго-восток.  Днем  оглядимся,
отсидимся, с нашими свяжемся. Пошли.
     - Пошли.
     - А может, все-таки через мост?
     - Иди. Тебя никто не держит. Иди.
     Мы пошли. Растянувшись метров на тридцать как в длину, так и в  ширину.
Шли  неспешно.  Старательно всматриваясь под  ноги, прислушиваясь  к каждому
шороху. Луна находилась в самом зените, освещала нам путь и нас тоже.
     Духам не пришло в голову нас преследовать. Либо боялись, либо не хотели
утруждать себя преследованием. Во  времена  морских сражений,  при Екатерине
Второй,  отступающего противника  не преследовали.  Это называлось  "строить
золотой мост". Благородная затея.  Ушаков,  впоследствии  ставший адмиралом,
первым нарушил эту традицию и всыпал тогдашним туркам и в хвост и в гриву.
     Нельзя  мышь  загонять в угол и лишать ее  надежды на спасение. Мы были
подобны  этим  мышам.  Пусть испуганные, затравленные, но если нас загнать в
мышеловку,  то будем  драться как обреченные. Никто  не спешил  нам  помощь.
Никто не организовывал спасательных  операций. Не удивлюсь, что если удастся
вырваться  из этого  "мешка", то  окажется,  что нашей бригады уже нет.  Под
видом сокращения расформировали.
     М-да, это не  Америка. Там для спасения какого-то  сбитого летчика  над
Югославией отправили целый флот. И ведь спасли! В непроходимых лесах нашли и
эвакуировали. А нас? Как сказал классик: "Прокляты и забыты!"
     Эх, Родина,  Родина, не мать ты нам,  а тетка чужая! Не хочу, чтобы мой
сын служил  в твоих  Вооруженных силах.  Чтобы как  я  стрелял в собственный
народ  по  бездарной   прихоти   и   политической   импотенции   кремлевских
алкоголиков, впавших в маразм.
     Когда  ты  по уши в дерьме, из которого неизвестно, удастся ли выплыть,
то  проклинаешь всех и вся. Весь белый свет  во  всем  виноват,  кроме  тебя
одного. Но при анализе сложившейся ситуации выходило, что и нет моей вины  в
этом.  Нет вины  и людей,  идущих  рядом. Есть только неуемные  политические
амбиции. Если говорят пушки, то дипломатам следует замолчать.
     Такие  мысли роем  путались в  голове, пока мы  осторожно, стараясь  не
поднимать шума, выходили с площади. Старательно обходили, переступали  через
трупы. Вперемешку  лежали  наши  бойцы  и  офицеры и  чеченские боевики. Все
отдавали себе отчет в том, что наших ребят уже никто не похоронит,  никто не
отправит  их тела  на  Родину.  Министерство обороны  здорово  сэкономит  на
похоронах  собственных  солдат.  Пять  лет  можно  не  выплачивать  пособие,
медицинскую  страховку  за  гибель, не оформлять пенсию.  Почему? Просто  он
пропал  без  вести. Пропал без вести  и все. Да,