ле нее. Все эти варианты были прямо связаны с именем И. Р Григулевича - "Макса". (Это имя уже знакомо чита- телю. Этот разведчик-нелегал участвовал в покушении на Троцкого.) Вот документ подготовленный тогда же в Министерстве государственной безопас- ности СССР и адресованный лично Сталину, - записка - МГБ, в силу особой секретности написанная от руки одним из заместитеяей" Игнатьева в единс- твенном экземпляре: "МГБ СССР просит разрешения на подготовку и организацию теракта про- тив Тито, с использованием агента-нелегала "Макса" - тов. Григулевича И. Р" гражданина СССР, члена КПСС с 1950 года (справка прилагается)". "Макс" был переброшен нами по костариканскому паспорту в Италию, где ему удалось завоевать доверие и войти в среду дипломатов южноамериканс- ких стран и видных коста-риканских деятелей и коммерсантов, посещавших Италию. Используя эти связи, "Макс" по нашему заданию добился назначения на пост Чрезвычайного и Полномочного посланника Коста-Рики в Италии и од- новременно в Югославии. Выполняя свои дипломатические обязанности, он во второй половине 1952 года дважды посетил Югославию, где был хорошо при- нят, имел доступ в круги, близкие к клике Тито, получил обещание личной аудиенции у Тито. Занимаемое "Максом" в настоящее время положение позво- ляет использовать его возможности для проведения активных действий про- тив Тито. В начале февраля с. г. "Макс" был вызван нами в Вену, где с ним была организована встреча в конспиративных условиях. В ходе обсуждения воз- можностей "Макса" перед ним был поставлен вопрос, чем он мог бы быть на- иболее полезен, учитывая его положение, "Макс" предложил предпринять ка- кое-либо действенное мероприятие лично против Тито. В связи с этим пред- ложением с ним была проведена беседа о том, как он себе это представля- ет, в результате чего выявились следующие возможные варианты осуществле- ния теракта против Тито. 1 Поручить "Максу" добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего меха- низма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам "Макс" не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни "Максу" ему будет предварительно привита противочумная сыворотка. 2. В связи с ожидаемой поездкой Тито в Лондон командировать туда "Макса" с задачей, используя свое официальное положение и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Велебитом, попасть на прием в югославском посольстве, который, как следует ожидать, Велебит даст в честь Тито. Теракт произвести путем бесшумного выстрела из замаскирован- ного под предмет личного обихода механизма с одновременным выпуском сле- зоточивых газов для создания паники среди присутствующих с тем, чтобы создать обстановку, благоприятную для отхода "Макса" и скрытия следов. 3. Воспользовавшись одним из официальных приемов в Белграде, на кото- рый приглашаются члены дипломатического корпуса, теракт произвести таким же путем, как и во втором варианте, поручив его самому "Максу", который как дипломат, аккредитованный при югославском правительстве, будет приг- лашен на такой прием. Кроме того, поручить "Максу" разработать вариант и подготовить усло- вия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких-либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведет в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество". Цитируя этот документ из секретного архива, Волкогонов то и дело под- черкивает, что "чувствуя растущее недовольство и раздражение Сталина в связи с "заминкой" дела по ликвидации Тито, Берия и шеф МГБ Игнатьев ли- хорадочно искали пути решения указаний вождя". "Берия, на короткое время до своего ареста резко усиливший свое влияние, вызывает Григулевича в Москву. Берия явно боится провала: Сталина уже нет - всем будет особенно ясно, чья воля направляла руку убийцы". Очередная ложь. Мне хорошо из- вестно другое: по линии стратегической разведки, по линии связи, которую мой отец имел с целым рядом государственных деятелей, контакты с Тито не прерывались даже после официального разрыва отношений между СССР и Югос- лавией. Могу сказать больше, в интересах тех задач, которые были возло- жены на отца по линии стратегической разведки, они даже укреплялись в тот период. Наверное, уже не будет разглашением государственной тайны предание гласности такого факта: Иосип Броз Тито, А. Ранкович и еще це- лый ряд людей поддерживали с отцом связь по линии стратегической развед- ки еще до войны... Знал ли об этом Сталин? Вполне допускаю, что мог и не знать. Как пра- вило, его интересовала сама информация, поступающая от стратегической разведки, а не источники. Не раскрывал никогда отец фамилий людей, кото- рые с ним были связаны, и перед членами Политбюро. Ни в одной разведс- лужбе мира подобное "засвечивание" не допускается. Надеюсь, эта информа- ция заставит историков более объективно разобраться в истории отношений наших двух стран... Когда после убийства отца Хрущев, пытаясь наладить отношения с югос- лавским руководством, стал убеждать Тито в том, что камнем преткновения в отношениях между нашими странами был Берия, Тито усмехнулся: - Если вам удобно представить своей партии это дело таким образом, поступайте так, как считаете нужным. Это ваше дело. Но я хорошо знаю, что это не так... Тито так и не сделал заявления, осуждающего моего отца. Кстати, сам Хрущев много лет спустя рассказал, как отец еще при Сталине ратовал за восстановление добрых отношений между нашими странами. А на Пленуме и он, и Маленков, и Молотов, и остальные откровенно лгали, когда утвержда- ли, что обнаружили "конфиденциальное письмо Берия Ранковичу". О том, что такое обращение отец готовит по поручения советского руководства, все они прекрасно знали, потому что вопрос этот обсуждался открыто. Пленум просто и в этом случае ввели в заблуждение. Инициатива отца заключалась в том, чтобы ему Политбюро поручило под- готовку документов для налаживания отношений с Югославией. Все дружно согласились. Решено было действовать для начала неофициальным путем и подготовить почву для таких же неофициальных переговоров, объяснить си- туацию, сложившуюся в СССР после смерти Сталина, уточнить позицию югос- лавского руководства. Отец подготовил проекты писем и представил их на расширенном заседа- нии Президиума ЦК. Среди прочих документов по Югославии они находились в папке, а как их использовали для его компрометации перед участниками Пленума ЦК, известно... Позднее те же люди стали создавать образ идеального коммуниста Иосипа Броз Тито. Хрущев ездил в Югославию, Тито и Ранкович приезжали в СССР и даже, как писали центральные газеты в 1956 году, успешно охотились в лесных угодьях Крымских гор под Ялтой на оленей вместе со столь же удач- ливым стрелком Никитой Сергеевичем. Но идеальным коммунистом Тито никогда не был. Он был строителем соци- алистического государства с определенными отклонениями от того, что де- лалось в Советском Союзе, но я бы сказал более приемлемого для народа. Но это, безусловно, была диктатура с жесткой властью руководителя госу- дарства и со столь же жесткими законами. Когда Тито говорил Хрущеву что не будет участвовать в компрометации Берия, он сказал, что поступает так, как в свое время отказался "быть участником ваших событий 17-го го- да". А дело было так. Советское руководство попыталось "приукрасить" би- ографию Тито и сделало его чуть ли не одним из участников октябрьского переворота в Петрограде. Тито от такой чести отказался. По его словам, он тогда из плена возвращался на родину и случайно оказался в Петрогра- де. Как человека без документов, его посадили в Петропавловскую кре- пость. Впоследствии у нас стали писать, что вождь югославских коммунис- тов стоял у истоков Великой Октябрьской социалистической революции. Би- ографии вождей переписывать в СССР умели всегда... Еще один малоизвестный факт После войны Сталин упрекал отца: - Зря мы его спасли, не надо было вам за ним самолет посылать. Уж лучше бы этого Тито вместе со всем его штабом немцы тогда перебили. Се- годня хлопот бы меньше было... Этот разговор состоялся в моем присутствии. Отец тогда промолчал. За столом, помню, находились и другие люди. Возможно, по этой причине этот разговор продолжения не имел. Во время войны отец получил через стратегическую разведку данные о готовящемся немецком десанте. Планировался захват маршала Тито со всем его штабом. Таким образом немцы надеялись изменить ход событий в оккупи- рованной Югославии. При штабе Тито находился и сын Черчилля. Тито и остальных спасли, операция удалась. Маршала и его окружение, включая прикомандированного к штабу югославской народной армии сына Чер- чилля, спас экипаж самолета, на котором летал мой отец. Командир экипажа и его ребята немцев опередили. Каким-то образом умудрились взлететь с крошечной площадки. Другими машинами вывезли остальных. Борьба за влияние на Тито шла еще со второй мировой войны. Не случай- но Черчилль прислал в воюющую Югославию своего сына. Но были и наши люди в окружении маршала. Скажем, Иованович. Впоследствии он стал начальником Генерального штаба югославской народной армии. Был убит якобы при попыт- ке бегства в Советский Союз. Подробностей, к сожалению, не знаю. Из воспоминаний бывшего помощника начальника советской военной миссии в Югославии П. Горошкина: "Из личных встреч и бесед с югославскими партизанами я вынес впечат- ление, что Тито пользовался большим авторитетом и уважением, как руково- дитель всенародного движения Сопротивления фашистам и просто как чело- век. Он не отсиживался в штабе, а бывал на передовых позициях, был ранен в руку. За ним охотились гитлеровские спецслужбы, пытаясь обезглавить руководство югославского движения Сопротивления. Немцы не только обещали за голову Тито рейхсмарки, но и неоднократно предпринимали попытки зах- ватить его и все руководство Народно-освободительной армии Югославии. Такая попытка была предпринята и во время нашего пребывания в Югославии в 1944 году. После войны мне с Тито встречаться не приходилось, по я знал, что из Советского Союза прибыл в Белград его сын, который потерял руку под Москвой в боях с гитлеровцами..." Все обвинения в адрес Тито, прозвучавшие на том Пленуме ЦК, беспоч- венны. Союзу с нашей страной его руководство не изменило. Военные базы разместить на своей территории они американцам не позволили, под чей-ли- бо контроль не попали и начали играть роль третьей силы. Югославия имела хорошую армию, авиацию и флот, созданные при активной поддержке Советс- кого Союза. Если не ошибаюсь, у них было до 45 хорошо оснащенных диви- зий. И при жизни Сталина, и позднее югославы предлагали СССР разместить на своей территории ракетные базы. Это был один из аргументов, которые выд- вигали военные, в частности маршал Василевский при поддержке моего отца. Выдвигали в противовес партийной верхушке, сопротивлявшейся налаживанию нормальных отношений с Югославией. Зная, что дразнить партийное руко- водство бессмысленно, военные предлагали ограничиться хотя бы контактами на своем уровне. Знаю, что отец обосновывал эти соображения и у Сталина, и в Политбюро, мотивируя необходимость укрепления связей тем, что не на- до толкать Югославию на союз с Америкой. Это будет очень серьезная сила в том регионе... На том же Пленуме ЦК полностью исказили и подход отца к решению "вен- герского вопроса". Отец резко осуждал вмешательство венгерской партии в хозяйственные дела. При этом партия, как и КПСС, ни за что не отвечала. Свою точку зрения отец отстаивал еще при Сталине. Впрочем, этим грешили не только венгры, но и все подобные режимы. У нас ведь тоже до недавнего времени партия принимала решения по уборке картофеля. Ну не глупость ли? Отец предлагал в корне изменить внешнюю политику в отношении наших союзников. После войны авторитет Советского Союза, одержавшего такую по- беду, был высочайший. Не требовалось особых усилий для поднятия еще большего престижа страны. В Кремле, кажется, этого не понимали. Надо бы- ло добиться вывода всех оккупационных войск, включая наши и американс- кие, из Германии и уж тем более не вводить их в другие страны, как это было сделано в ноябре пятьдесят шестого в Венгрии Из сообщения в ЦК КПСС из Будапешта членов Президиума ЦК КПСС Г. Ма- ленкова, М. Суслова, секретаря ЦК КПСС А. Аристова: "На 20 ноября, по данным товарищей Конева и Серова, захвачено у мя- тежников, изъято у населения и брошено стрелкового оружия 181766 единиц, пулеметов разных 3172, орудий и минометов 40, стволов и гранат 64 тыс. штук... Говорили с тов. Кадаром о необходимости теперь же отобрать из арестованных по делу антигосударственного мятежа пять-семь человек, ко- торых следует, в интересах устрашения контрреволюции и наведения быст- рейшего порядка в стране, судить и расстрелять за активное участие в зверствах и терроре со стороны реакции в дни его господства в Венгрии. Тов. Кадар согласился с нашим предложением..." Операция "Вихрь", начатая на рассвете 4 ноября пятьдесят шестого, по мнению советского руководства, была завершена успешно - вся территория взбунтовавшейся Венгрии была взята под контроль наших частей. И Чехосло- вакия, и Афганистан, и все остальное вполне закономерно. А отец убеждал Хрущева, Маленкова, Молотова и остальных, что нельзя полагаться на тан- ки. Но урок событий в ГДР так впрок правящей партийной верхушке и не по- тел. Внешняя политика Кремля, к сожалению, ничем не отличалась от внут- ренней. ГЛАВА 11 В ТИСКАХ СИСТЕМЫ "10 июля пресса сообщила об аресте Берия, обвиненного в том, что он был английским шпионом и ярым врагом народа. По официальным сведениям, суд, вынесший смертный приговор, и казнь Берия состоялись в декабре 1953 года; по другим же сведениям, исходившим, в частности, от Хрущева, он был расстрелян сразу же после ареста. Общество имело все основания заду- маться о смысле свержения Берия... Скрывая обстоятельства убийства Берия и прикрываясь мнимым соблюдением "законности", его противники заботились прежде всего о собственной безопасности и одновременно утверждали свою легитимность. Чтобы развенчать положительную репутацию, которая стала складываться у Берия, они прибегли к испытанному методу коллективных пе- тиций и массовых митингов против "гнусного предателя". К сожалению, автор этих строк, известный французский историк, как и его коллеги с Востока и Запада, тоже пошел по протоптанной дорожке. Чего стоили, скажем, утверждения Николя Берта о том, что Л. П. Берия "расп- ространил свое влияние и расставлял свои креатуры далеко за пределами политической полиции", "устранение Берия снова подняло роль армии и из- бавило ее от угнетающей слежки со стороны госбезопасности"... И уж вовсе не выдерживает серьезной критики вывод, к которому пришел западный историк: "Конечно, его предшественники Ягода и Ежов были так же внезапно арес- тованы и казнены по тем же обвинениям. Но 1953 год все же отличался от 1938-го. Не означало ли устранение Берия возврат к "незаконной практи- ке"? Или же оно было, наоборот, еще одним шагом, сделанным по пути к за- конности и смягчению полицейского режима? Действительно, это событие ка- залось таким же двусмысленным, как и роль, сыгранная Берия после смерти Сталина, и в равной мере объяснялось как борьбой за власть, так и начи- навшейся "оттепелью". Обстоятельства устранения Берия, последовавший за мнимым следствием расстрел без настоящего суда, фантастические обвинения в лучших сталинских традициях, выдвинутые против него, свидетельствовали о сложности политической обстановки летом 1953 года и трудностях перехо- да к системе, где беззаконие уступило бы место законности. Могущество госбезопасности не оставляло противникам Берия иного выхода, кроме заго- вора и немедленной его казни, которая позволяла предотвратить возможную попытку его сторонников организовать контрзаговор. Но, учитывая расшире- ние опоры власти Берия, его реальный авторитет и то, что Система подчер- кивала отныне свою приверженность законности, противники Берия не могли признаться, что они просто ликвидировали грозного шефа политической по- лиции, к тому же надевшего личину респектабельного и "либерального" по- литика..." Если следовать логике исследователя советской истории, у Хрущева, Ма- ленкова, вообще у тогдашней партийной верхушки не было другого выхода, как расправиться с товарищем по Политбюро чисто уголовными (будем, нако- нец, называть вещи своими именами) методами. Но простим Николя Верту по- ка и это явно несуразное утверждение. В конце концов, в отличие от наших историков, он хотя бы пытается разобраться в случившемся, а не повторяет шитую белыми нитками версию хрущевского Политбюро. Кто до него вообще посмел сказать о том, что не было ни следствия, ни суда над одним из ру- ководителей государства? Советские источники трактуют так называемое устранение моего отца, а точнее, заурядное политическое убийство, совер- шенно иначе. Несколько лет назад в советской печати со ссылкой на Маршала Советс- кого Союза Г. К. Жукова был опубликован материал об аресте Л. П. Берия. Его автор якобы рассказал лишь то, что услышал много лет назад от самого Георгия Константиновича. Наверное, вполне допустим вопрос: а почему же молчал этот человек столько лет и решил заговорить лишь "под занавес пе- рестройки"? Никакая цензура препятствий таким (!) публикациям уже не чи- нила... Но не буду излишне придирчив и не стану с ходу отметать утверж- дения автора, почему-то в малейших деталях совпадающие с набившей оско- мину официальной версией, изложенной еще на партийных активах лета-осени 1953 года. Если вкратце, многократно пересказанная версия звучит так. Жукова вызвал Булганин, тогдашний министр обороны, и сказал маршалу, что надо ехать в Кремль, где в тот день должно было состояться заседание Совета Министров СССР. По словам автора воспоминаний, Георгий Константинович утверждал, что Булганин был возбужден и даже не сразу поздоровался. Ска- зал лишь, что в Кремле их ждет срочное дело. "Я оглянулся. В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены Президиума. Берия не было. Первым заговорил МаЛС11КОВ - о том, что Берия хочет захватить власть, что мне поручается вместе со своими това- рищами арестовать его. Потом стал говорить Хрущев. Микоян подавал лишь реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки. - Сможешь выполнить эту рискованную операцию? - Смо- гу, - отвечаю я. Знали, что у меня к Берия давняя неприязнь, перешедшая во вражду. У нас еще при Сталине не раз были стычки. Достаточно сказать, что Абакумов и Берия хотели в свое время меня арестовать. Уже подбирали ключи... Кстати, мне Сталин прямо однажды сказал, что они хотели меня арестовать. Берия нашептывал Сталину, но последний ему ответил: "Не верю. Мужествен- ный полководец, патриот - и предатель. Не верю. Кончайте с этой грязной затеей". Поймите после этого, что я охотно взялся его арестовать. За де- ло. Решено было так. Лица из личной охраны членов Президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собрались члены Президиума. Арестовать личную охрану самого Берия поручили Серову. А мне нужно было арестовать Берия. Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров будет отменено, министры отпущены по домам. Вместо этого он откроет за- седание Президиума. Я вместе с Москаленко, Неделимым, Батицким и адъютантом Москаленко должен сидеть в отдельной комнате и ждать, пока раздадутся два звонка из зала заседания в эту комнату. Меня предупредили, что Берия физически сильный, знает приемы "джиу-джитсу" (рукопашной схватки). - Ничего, справлюсь, нам тоже силы не занимать... ...Идем в зал. Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берия сзади, коман- дую: - Встать! Вы арестованы. Не успел Берия встать, как я заломил ему ру- ки..." Достаточно, наверно. Как же надо презирать свой народ, чтобы заста- вить его поверить в сказки о схватке прославленного полководца и одного из членов Политбюро... Кстати, сам Георгий Константинович на сей счет воспоминаний конечно же не оставил и публично свое участие в мифическом аресте не признал. Но для партийной верхушки это уже не имело особого значения: легенда пошла гулять по свету... Но что-то же произошло в тот день в Москве? Официальная версия тако- ва: после ареста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и члена Президиума ЦК КПСС Л. П. Берия несколько часов продержали в Кремле, а с наступлением темноты вывезли на гауптвахту Московского воен- ного округа (ПВО). Якобы все месяцы, которые шло следствие, он и содер- жался там под арестом. Все по той же официальной версии на гауптвахте отец был расстрелян. Напомним: его арест, как утверждают официальные источники, произошел 26 июня 1953 года. Следствие продолжалось почти полгода. 17 декабря в печати появилось сообщение "В Прокуратуре СССР", где сообщалось: "Следствие по делу Берия и других заговорщиков закончено. Начавшийся на следующий же день суд завершился 23 декабря. В объявленном приговоре Л. П. Берия обвинялся в том, что он "сколотил враждебную Советскому го- сударству изменническую группу заговорщиков, которые ставили своей целью использовать органы внутренних дел против Коммунистической партии и Со- ветского правительства, поставить МВД над партией и правительством для захвата власти, ликвидации советского строя, реставрации капитализма и восстановления господства буржуазии". В обвинительном заключении прямо говорилось, что Л. П. Берия и его сообщники строили свои преступные рас- четы на поддержку заговора реакционными силами из-за рубежа, установле- ние связи с иностранными разведками". Кто же оказались "сообщниками" моего отца? В. Н. Меркулов, бывший ми- нистр государственной безопасности, а в последнее время министр госу- дарственного контроля СССР, В. Г. Деканозов, министр внутренних дел Гру- зинской ССР, Б. 3. Кобулов, заместитель министра внутренних дел СССР, П. Я. Мешик, министр внутренних дел Украинской ССР, С. А. Гоглидзе, началь- ник 3-го управления МВД СССР и Л. Е. Влодзимирский, начальник следствен- ной части по особо важным делам МВД СССР. Все шестеро в последний день суда были расстреляны. Удивительная оперативность, не правда ли? Есть еще одна немаловажная деталь: судебные заседания, проходившие в Москве 18-23 декабря 1953 года, были почему-то ЗАКРЫТЫМИ, что уже само по себе наводит на вполне определенные размышления. Перейдем теперь к составу самого Специального Судебного Присутствия. Председателем его яв- лялся Маршал Советского Союза И. С. Конев. Членами Специального Судебно- го Присутствия были назначены Н. М. Шверник, председатель ВЦСПС, Е. Л. Зейдин, первый заместитель председателя Верховного суда СССР, Н. А. Ми- хайлов, секретарь Московского обкома КПСС, М. И. Кучава, председатель Совета профсоюзов Грузинской ССР Л. А. Громов, председатель Московского городского суда, К. Ф. Лунев, первый заместитель министра внутренних дел СССР и генерал армии К. С. Москаленко По мнению некоторых историков, "это был самый крупный процесс над сотрудниками органов внутренних дел и государственной безопасности за всю историю их существования". Но почему "процесс века", каким хотели представить его с конца 1953 года, был закрытым? Этот отнюдь немаловаж- ный вопрос, похоже, исследователей не занимает. А жаль. Не здесь ли надо искать ответ на некоторые загадки советской послевоенной, да и не только послевоенной истории?.. Допустим, что все происходило именно так, как принято считать, и про- цесс в Москве действительно состоялся. Но где же само нашумевшее "Дело Л. П. Берия"? Вот уже несколько лет на эти материалы то и дело ссылаются и публицисты, и историки. Сама же стенограмма закрытого заседания Специ- ального Судебного Присутствия не опубликована и по сей день. Не преданы гласности и материалы следствия, которое, повторяем, почти полгода шло под непосредственным руководством Генерального прокурора СССР Романа Ру- денко. Почему? И вновь вопрос без ответа. Конечно же в лучших традициях "перестроечной гласности" и здесь проще всего все свалить в очередной раз на "козни" КГБ. Но не получается. Еще осенью 1992 года начальник Центрального архива Министерства безопасности России полковник Александр Зюбченко признался: - Очень хочу когда-нибудь почитать дело Лаврентия Берия. Проблема в том, что у нас этих томов и никогда не было. Я даже не знаю, сколько их вообще. Вся группа дел, связанных с Берия, хранится не у нас. Могу пред- положить, что их держат под сукном еще и потому, что не все там одноз- начно с точки зрения правовой оценки этих лиц. И тем не менее приговор Специального Судебного Присутствия в исполне- ние был приведен. Во всяком случае, соответствующие акты опубликованы. АКТ 1953 года декабря 23-го дня Сего числа в 19 часов 50 минут на основании Предписания Председателя Специального Судебного Присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года за N 003 мною, комендантом Специального Судебного Присутствия генерал-полковником Батицким П. Ф" в присутствии Генерального прокурора СССР, действительного государственного советника юстиции Руденко Р. А. и генерала армии Москаленко К. С. приведен в исполнение приговор Специаль- ного Судебного Присутствия по отношению к осужденному к высшей мере на- казания - расстрелу Берия Лаврентия Павловича. Генерал-полковник Батицкий Генеральный прокурор СССР Руденко Генерал армии Москаленко АКТ 23 декабря 1953 года зам. министра внутрених дел СССР тов. Лунев, зам. Главного военного прокурора т. Китаев в присутствии генерал-полков- ника тов. Гетмана, генерал-лейтенанта Бакеева и генерал-майора тов. Со- пильника привели в исполнение приговор Специального Судебного Присутс- твия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года над осужденными: 1) Кобуловым Богданом Захарьевичем, 1904 года рождения, 2) Меркуловым Всеволодом Николаевичем, 1895 года рождения, 3) Деканозовым Владимиром Георгиевичем, 1898 года рождения, 4) Мешиком Павлом Яковлевичем, 1910 года рождения, 5) Влодзимирским Львом Емельяновичем, 1902 года рождения, 6) Гоглидзе Сергеем Арсентьевичем, 1901 года рождения, к высшей мере наказания - расстрелу. 23 декабря 1953 года в 21 час. 20 минут вышеука- занные осужденные расстреляны. Смерть констатировал - врач (роспись). Из воспоминаний Алексея Аджубея, зятя Н. С. Хрущева: "Одержав верх над Берия, Хрущев сразу вырываются вперед, обеспечивал себе приоритетное положение в партийной иерархии. После расстрела Берия Хрущев даже внешне очень изменился. Стал более уверенным, динамичным. По множеству мелких деталей я замечал, как выглядит на практике эта "пере- мена мест". Иначе, более нагло стала вести себя даже охрана Хрущева. (По поведению обслуги всегда можно судить о роли и месте хозяина.) Автомо- биль Хрущева подавался к подъезду первым, его выходили провожать другие члены Президиума ЦК и т. д. Хрущев много раз вспоминал те рубежные для него дни. В его рассказах бывали несовпадения, какие-то штампы, наезженные обороты, противоречия, но ход событий передавался точно. Все согласились на арест Берия... На одном из заседаний Президиума ЦК, после того как Берия было высказано все, что о нем думают, Маленков должен был нажать кнопку звонка. Хрущев рассказывал, что тут произошла заминка. Маленков от волнения никак не мог отыскать под столом коробочку со звонком, и Никита Сергеевич нажал свою, запасную кнопку. Вошла группа военных. Маршал Жуков и генерал Москаленко объявили Берия, что он арес- тован. Берия рванул руку к портфелю, лежавшему на подоконнике. Хрущев выбил портфель, думал, что там оружие. Портфель оказался пустым. Состоявшийся Пленум ЦК вывел Берия из своего состава, исключил из партии. Его лишили наград и званий, он стал подследственным. Охрана Бе- рия даже не увидела, как его увезли в штаб Московского военного округа, где он должен был дожидаться суда и приговора. Танки, стоявшие на мос- ковских улицах, вернулись в свои части. Каких только небылиц не рассеяла по миру пресса! Утверждалось даже, что Берия убит без суда и следствия прямо в автомобиле. В те же дни наши газеты сообщили об образовании Специального Судебного Присутствия Вер- ховного суда СССР, которое возглавил популярный в народе маршал И. С. Конев. Состав суда был весьма представительным. Следствие продолжалось несколько месяцев. Судебный процесс проходил при закрытых дверях. ...Специальное Судебное Присутствие Верховного суда СССР, изучив представленные Прокуратурой СССР материалы и заслушав обвиняемых, приго- ворило Берия как врага народа и партии и шесть его главных подручных к высшей мере наказания - расстрелу. 23 декабря 1953 года приговор был приведен в исполнение". А вот как вспоминал о случившемся один из организаторов "рубежного события в нашей истории" и по словам самого же зятя бывшего Первого сек- ретаря ЦК, главное действующее лицо "обезвреживания Берия". Из воспоминаний Н. С. Хрущева: "Как мы и условились, я предложил поставить на Пленуме вопрос об ос- вобождении Берия (это делает Президиум ЦК) от всех постов, которые он занимал. Маленков все еще пребывал в растерянности и даже не поставил мое предложение на голосование, а нажал сразу секретную кнопку и вызвал таким способом военных. Первым вошел Жуков, за ним Москаленко и другие. Жуков был тогда заместителем министра обороны СССР. К Жукову у нас тогда существовало хорошее отношение... Почему мы привлекли военных? Высказы- вались такие соображения, что если мы решили задержать Берия, то не вы- зовет ли он чекистов, охрану, которая была подчинена ему, и не прикажет ли нас самих изолировать? Мы оказались бы бессильны, потому что в Кремле находилось большое количество вооруженных и подготовленных людей Бе- рия... Вначале мы поручили арест Берия Москаленко с пятью генералами. Он с товарищами должны были иметь оружие, а их с оружием должен был провез- ти в Кремль Булганин. В то время военные, приходя в Кремль, сдавали ору- жие в комендатуре. Накануне заседания к группе Москаленко присоединились маршал Жуков и еще несколько человек. И в кабинет вошло человек 10 или более того. Маленков мягко так говорит, обращаясь к Жукову: "Предлагаю вам как Председатель Совета Министров СССР задержать Берия". Жуков ско- мандовал Берия: "Руки вверх!" Москаленко и другие обнажили оружие, счи- тая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к сво- ему портфелю, который лежал на подоконнике, у него за спиной. Я схватил Берия за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в портфеле. Потом проверили: никакого оружия там не было, ни в портфеле, ни в карманах. Он просто сделал какое-то рефлексивное движение. Берия взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров, рядом с кабинетом Маленкова. И тут же решили, завтра или послезавтра, так скоро, как это будет возможно, созвать Пленум ЦК партии, где поставить вопрос о Берия. Одновременно освободить от занимаемой должности Генерального про- курора СССР, потому что он не вызывал у нас доверия, и мы сомневались, сможет ли он объективно провести следствие. Новым Генеральным прокурором утвердили Руденко и поручили провести следствие по делу Берия. Итак, Бе- рия мы арестовали. А куда его девать? Министерству внутренних дел мы не могли доверить его охрану, потому что это было его ведомство, с его людьми. Тогда его заместителями были Круглов и, кажется, Серов. Я мало знал Круглова, а Серова знал лучше и доверял ему. Считал, да и сейчас считаю, что Серов - честный человек. Если что-либо за ним и имелось, как и за всеми чекистами, то он стал тут жертвой той общей политики, которую про- водил Сталин. Поэтому я предложил поручить охрану Берия именно Серову. Но другие товарищи высказались в том смысле, что нужно быть все-таки по- осторожнее. Круглову мы все же не доверяли. И договорились, что лучше всего поручить это дело командующему войсками Московского округа проти- вовоздушной обороны Москаленко. Москаленко взял Берия, поставил вокруг своих людей и перевез его к себе на командный пункт, в бомбоубежище. Я видел, что он делает это, как нужно. На этом заседание закончилось... Потом нам дали список, в котором имелись фамилии более чем 100 женщин. Их приводили к Берия его люди. А прием у него был для всех один: всех, кто попадал к нему в дом впервые, он угощал обедом и предлагал выпить за здоровье Сталина. В вино он подмешивал снотворное..." К слову, "женскую" тему не обошел и Алексей Аджубей. Правда, в отли- чие от тестя, он называет иную цифру. По его словам, в списке, о котором так много говорили и который, как выяснилось, так никто никогда и не ви- дел, фигурировали фамилии 200 женщин. Что ж, бывает. Другие источники и вовсе не размениваются на мелочи. Одни называют цифру 700, другие 800. И я бы никогда не обратил внимание на этот чистой воды вымысел в мемуарах хрущевского зятя, если бы он спустя десятилетия не раскрыл, наконец, об- щественности глаза на любовные похождения Булганина, Абакумова... Даже если таковые и существовали в действительности, вряд ли мог знать о них в то время сам Алексей Аджубей. Его стремительный взлет начался позд- нее... Скорей всего, перед нами очередной пересказ. И не больше. К сожалению, грешит автор очередного бестселлера времен перестройки и другими фактологическими неточностями. Скажем, я никогда не щеголял ни на собственной свадьбе, ни позднее в генеральской форме, потому что ни- когда не был генералом. Явная ложь и то, что после расстрела отца мы с Марфой уехали в Свердловск. "Когда Берия убили, Серго и Нина Теймуразовна послали письмо Хрущеву, тронувшее его, - пишет А. Аджубей. - Никита Сергеевич поверил Серго и Нине Теймуразовне. Они писали, что случившееся закономерно. Они не зна- ли, конечно, многого, но видели, что этот человек катится в пропасть и что в ту же пропасть они вынуждены катиться вместе с ним". Вспомни, читатель, и эту растиражированную в десятках тысяч экземпля- ров очередную легенду, когда будешь читать о трагической судьбе семьи "врага народа и партии"... Кстати, если верить Аджубею, "перед казнью Берия отправил письмо в ЦК Хрущеву - просил о пощаде, просил дать возможность искупить вину в каких угодно, пусть даже каторжных условиях"... Здесь, как нам кажется, ком- ментарии и вовсе излишни. Ни в декабре, ни в ноябре, ни в октябре, ни в сентябре, ни в июле мой отец Лаврентий Павлович Берия ни писать "покаян- ных" писем рвавшемуся к власти товарищу Хрущеву, ни соответствующих по- казаний давать не мог, потому что был убит 26 июня 1953 года в городе Москве без суда и следствия. А было это так. Заседание в Кремле почему-то отложили, и отец уехал домой. Обычно он обедал дома. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова, генералполковника, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а тогда ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок. Я находился в кабинете Бориса Львовича - мы готовили доклад правительст- ву о готовности к испытаниям. Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского Со- юза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замеча- тельным летчиком-испытателем, мы в те годы вместе работали и сошлись близко. - Серго, - кричит, - у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем... У нас действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, ска- жем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии я не раз убеж- дался, что эти летчики - настоящие друзья. Что налицо - заговор против отца, я понял сразу что еще могла озна- чать перестрелка в нашем доме? Об остальном можно было только догады- ваться. Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, по- бег - лишнее доказательство его вины. И почему и от кого я должен бе- жать, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я отве- тил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову. Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой, на Малоникитскую. Это не- подалеку от площади Восстания. Жили мы в одноэтажном особняке еще доре- волюционной постройки. Три комнаты занимал отец с матерью, две - я со своей семьей. Когда мы подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее мне приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле нашего дома, но сам я видел только два бронетранспортера и солдат Сразу же бросились в глаза разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стре- ляли... Ох рана личная у отца была - по пальцам пересчитать. Не было, разумеется, и настоящего боя. Все произошло, насколько понимаю, неожи- данно и мгновенно. С отцом и я, и Ванников должны были встретиться в четыре часа. Не встретились... Внутренняя охрана нас не пропустила. Ванников потребовал объяснений, пытался проверить документы у военных, но я уже понял все. Отца дома не было. Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из охранников: "Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого брезентом..." В Кремль возвращались молча. Я думал о том, что только что услышал. Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового ох- ранника? Сомнительно. Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те носилки... В кабинете Ванникова нас ждал Курчатов. Оба начали звонить Хрущеву. Догадывались, видимо, кто за всем этим может стоять. При том разговоре присутствовало человек шесть. Ванников сказал, что у него в кабинете находится сын Лаврентия Павло- вича и они с Курчатовым очень надеются, что ничего дурного с ним не слу- чится. Хрущев тут же их успокоил. Пусть, мол, Серго едет к родным на да- чу и не волнуется. Прощался я с этими людьми в твердой уверенности, что мы больше никог- да не встретимся. Мы обнялись с Ванниковым, и я ушел. У выхода меня уже ждал вооруженный конвой. Несколько человек сели со мной в машину, другая, с вооруженными солдатами, пошла следом. Когда подъехали к даче, я увидел, что и она окружена военными. Во дворе стояли бронетранспортеры. Не останавливаясь, прошел в дом. Все - и мама, и Марфа, и дети, и воспитательница - собрались в одной комнате. Здесь же сидели какие-то вооруженные люди. И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали. - Ты видел отца? - это был первый вопрос мамы. Я ответил, что, по всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал, что увидел недавно дома. Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успо- каивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка. Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую форму: - Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу. Мама оставалась здесь. - Ты только не бойся ничего, - сказала очень тихим и спокойным голо- сом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, по- тому что Марфа тоже услышала. - Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло. Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллиген- ция им этого не позволит... Как и я, мама была уверена, что мы больше не увидимся. Вновь обня- лись, расцеловались. Что будет с нами завтра - никто не знал. Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и предполо- жить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой. Ехали мы в двух машинах. В одну почему-то посадили, несмотря на наши протесты, дочерей - старшая родилась в 1947, младшая в 1950 году, - в другую - нас с Марфой. Куда нас везли, я мог только догадываться. В стороне осталась дача Сталина в Кунцево, так называемая "Ближняя", но мы ее проехали, не оста- навливаясь. Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную дорогу и остановились у одной из государственных дач, на которой тоже иногда бывал Сталин. Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой, как и все государственные дачи той поры, деревянный домик. Здесь нам предс- тояло провести в неизвестности почти полтора месяца. Внешнюю охрану дачи, где я теперь находился с семьей, несло какое-то воинское подразделение, вооруженное автоматами и винтовками. Внутри дома тоже круглосуточно находились вооруженные люди, но в штатском. Во дворе, как и на нашей даче, стояли бронетранспортеры. Лишь это да еще выведенные из строя телефоны напоминали нам, что мы лишены свободы. Обычное питание, прогулки по территории, довольно корректное поведе- ние охраны... - Чего вам волноваться? - парировал мои вопросы начальник охраны, когда я поинтересовался своим нынешним статусом и нельзя ли разрешить жене с детьми уехать. - Вы, Серго Лаврентьевич, официально задержаны. Если вашей жене потребуется медицинская помощь, мы врача доставим сюда. Других указаний у меня нет. Что произошло с моим отцом? Что с моей мамой? Что, в конце концов, произошло в стране? Все мысли были заняты только этим. Окружающие нас люди старались в контакт не вступать, а когда мы о чем-то пытались спросить, тут же вызывали старшего, у которого на все случаи жизни был стандартный ответ: "Других указаний у меня нет". Несколько раз просил дать мне газеты "Не положе но". Стало ясно, что и впредь нас намерены держать здесь в неведении. Ни телефона, ни радио, ни газет. Полная изоляция от внешнего мира. Однажды, гуляя с детьми по саду, увидел оставленную на скамейке газе- ту. Умышленно это было сделано или нет, не знаю, но находка оказалась весьма кстати. В газете были опубликованы обвинения в адрес отца, и если я еще сомневался в чем-то до этого, то теперь окончательно понял, что в стране произошел государственный переворот, направленный против опреде- ленной группы людей. Честно говоря, я думал, что жертвой заговора стал не только мой отец, но и другие члены высшего руководства страны. Теперь все окончательно прояснилось. Сообщению об аресте отца я, разумеется, не поверил, сопоставив прочи- танное с тем, что увидел своими глазами на Малоникитской. Месяца через полтора в три часа ночи к нам в комнату вошли вооружен- ные люди и объявили, что я арестован. Что ж, решил я, по крайней мере с неопределенностью наконец покончено. Взглянул на часы и усмехнулся: надо было ждать глубокой ночи, чтобы объявить мне об аресте. Как мог, успокоил плачущую жену: все, мол, будет хорошо. Хотя сам ко- нечно же в это не верил. Под конвоем меня доставили в какую-то тюрьму, я догадался по маршру- ту, что это Лефортово. Так впоследствии и оказалось. Не успел я переступить порог тюрьмы, как меня попытались обыскать. Но тут я уже не выдержал и проявил свой характер в полной мере. Связали, надели наручники. Попытались переодеть в тюремную одежду - не подошел размер. Таким было начало. В свое время, слушая рассказы Ванникова, Минца, Туполева, других из- вестных и малоизвестных людей, прошедших, как они говорили, "коммунисти- ческие университеты", я конечно же и подумать не мог, что окажусь в та- ком положении. Но все эти тюремные "фокусы" мне были уже знакомы. Обыч- ные приемы тюремщиков - как можно сильнее унизить заключенного и тем са- мым сломить его волю к сопротивлению. Тюрьма, в которую меня привезли, с точки зрения тюремной архитектуры - у меня хватило времени это оценить - явно была высшего класса... Пост- роили ее еще при Ежове. Подобные частенько показывают в американских фильмах: шесть-семь этажей и общий коридор. Впечатляет... Спустя много лет другой узник Лефортова, Александр Солженицын, напи- шет: "Знаменитый лефортовский корпус буквою "К" - пролет на все этажи, металлические галереи, регулировщик с флажками. Переход в следственный корпус. Допрашивают попеременно в разных кабинетах..." Сколько же судеб изломано в твоих стенах, Лефортово?.. В первой моей тюремной камере ждала неожиданность: двое охранников. Это что-то новое, решил я. В рассказах друзей и знакомых такого не было. У двери тоже был выставлен пост. Камера представляла собой клетушку шесть шагов в длину и метра два в ширину. Зарешеченное окно было довольно высоко, и увидеть, что происходит за ним - невозможно. Привинченная кровать, умывальник и, так сказать, санузел. Обычное "жилище" заключенного. "Соседи" мои примостились на табуретках рядышком. Оба были в штатском и менялись через каждые четыре часа. Мне до сих пор непонятно, зачем все это было нужно: двойной пост в камере, двойной - у двери... Ордер на арест мне так и не предъявили. На допросы тоже не вызывали. Несколько раз пытался заговорить с охранниками. Безрезультатно. Лишь од- нажды один из них не выдержал: - Ну, что ты к нам пристаешь? Мы - охрана. Сказали нам сидеть тут, мы и сидим. Мы же тебя не беспокоим? Я понял, что говорить бесполезно. Скорей всего они действительно ни- чего не знали. Недели через две мне все это надоело и я поднял скандал: "Почему я здесь нахожусь? Почему мне до сих пор не предъявлен ордер на арест?" Спустя некоторое время дверь открылась, и в камеру вошел капитан: - Чего вы добиваетесь? - Если мне не будет предъявлен ордер на арест, я начну вести себя не так, как вел до сих пор, - отвечаю. - Попробуйте... - прошипел он угрожающе. И я не выдержал. Сказалось, наверное, нервное напряжение последних месяцев. Я ударил, а он не успел отшатнуться. Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и развязали меня, предупредив, что посадят в карцер. Я решил больше ни с кем не разговаривать и отвернулся к стене. В это время в камеру вошли несколько человек в штатском и два полков- ника: - Вот постановление о вашем аресте. Я взял протянутую мне бумагу. "В связи с участием в антигосударственном заговоре..." Перечитал еще раз. Ни подписи, ни печати... По тем же многочисленным рассказам я знал, что в таких документах непременно должна быть подпись прокурора. - Это филькина грамота, а не документ. Полковник побагровел: - Будете шуметь, придется повторить все сначала. И я решил, что те- рять мне больше нечего: - Хотите бить - бейте, а чтобы вам было легче, я начну первым. Я действительно ударил первым, но ответа, как ни странно, не последо- вало. Оба полковника вместе с сопровождающими ушли. Часы у меня отобрали раньше, и я даже не знаю, когда меня повели на первый допрос. Четверо охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что по- пали в другое здание. Впереди шел человек с флажками и периодически по- давал какие-то сигналы, надо полагать, чтобы никто нам не встретился. Это тоже, я знал, обычная тюремная практика. Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол, кресло, рядом - маленький столик. В стороне сидели несколько человек - генералы и люди в штатском. Предложили сесть. Я промолчал. - Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленно- го на свержение советского строя и восстановление капитализма... Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до меня. "Террористическая организация", "шпионаж в пользу английской разведки", "аппаратура связи нами изъята", "нелегальные связи", "вы изобличены"... Выходит, я заговорщик и английский шпион. Неужели они сами верят в то, что сейчас говорят? Тогда кому и зачем все это надо? Позднее я узнал, что у меня дома был изъят тренажер - не передатчик! Радиолюбители знают, что когда долго не тренируешься - теряешь навыки, поэтому я всегда старался выкраивать время для тренировок. Когдато этот тренажерный комплекс я сделал своими руками, не предполагая, что он ста- нет "вещдоком" в моем же "деле". Эксперты конечно же моих будущих следователей разочаровали: "Да какой это передатчик... Обычный тренажер". Но об этом я позднее узнал. А тогда я выслушал до конца всю эту галиматью и сказал: - Я все же хотел бы видеть документ... Мои слова вызвали бурную реак- цию: - Мы не обязаны вам показывать никакие документы, - произнес с метал- лом в голосе один из присутствующих. - В таком случае, - говорю, - я не обязан отвечать на ваши вопросы. Пока мне официально не предъявят обвинение и я не узнаю наконец почему здесь нахожусь, никаких разговоров с вами вести не буду. Тут же услышал: - В камеру! Я повернулся и вышел. Как ни странно, в свою камеру я уже не попал. Меня почему-то привели в другую. Через два дня - в третью, затем в четвертую... Причем всегда меня переводили в новую камеру после отбоя. Только ляжешь, поднимают. Так продолжалось довольно долго с интервалом в два-три дня. Еще один тюремный трюк, решил я. Прошло еще дней десять, и меня выз- вали на допрос. Сразу же обратил внимание, что в кабинете людей помень- ше. Кроме уже знакомых, вижу новые лица. - Я - генерал-лейтенант Китаев, заместитель Генерального прокурора, - представился один из военных и тут же подал мне бумагу. Те же несусвет- ные обвинения, но уже с подписью: генерал-лейтенант Китаев. - Распишитесь! Я отказался. - Нет, вы все же распишитесь, что ознакомлены. Я взял ручку и напи- сал: "Ознакомлен со вздорным документом. Берия". Китаев усмехнулся: - Вы даже представить себе не можете, какими доказательствами распо- лагает следствие... Если вы хотите сохранить свою жизнь, то должны сами рассказать о своей антигосударственной деятельности, и это убедит нас, что вы действительно раскаиваетесь... Речь уже шла о жизни. Мое молчание, видимо, расценили по-своему. Тут же подключились ос- тальные: Вы так молоды... Мы настроены помочь вам, и ваша задача правильно это понять, Серго Лаврентьевич. Вы должны облегчить нам нашу задачу и помочь тем самым в первую очередь самому себе... Я решил, что агрессивно вести себя больше не стоит - нельзя подда- ваться ни на какие провокации. Конечно же по происшествии времени я по- нял, что в первые дни пребывания в тюрьме вел себя просто глупо. Не сто- ило ввязываться в драки. Возможно, от меня этого и ждали... Выслушав их, я сказал: - У меня к вам одна-единственная просьба - обоснуйте свои обвинения. То, что вы говорите, никакого отношения ко мне не имеет. - К вам, возможно, и не имеет, - услышал в ответ. - Вы действительно не организатор заговора... Организатор - ваш отец. Кстати, он уже дал соответствующие показания. Ваша мать тоже созналась во всем. Так что де- ло теперь только за вами, Серго Лаврентьевич... - Что ж, тогда я требую очной ставки. Кажется, в таких случаях это разрешено? И начались ежедневные допросы. Рукоприкладства они не допускали, но когда поняли, что ни на какие другие темы, кроме своей работы, я гово- рить не намерен, начали давить морально. Когда речь заходила о так называемой антигосударственной деятельности моих родителей, я вновь и вновь требовал показать мне протоколы допросов с их признанием и провести очную ставку. Следователи обрывали: - Вы о себе позаботьтесь! Все это продолжалось неделями. Не хочу утомлять читателя деталями. Скажу лишь, что все обвинения, звучавшие на допросах, никаких фактов под собой не имели. Все сводилось к моему участию в мифическом заговоре. - Мне очень трудно опровергать ваши обвинения, - говорил я. - Давайте перейдем к конкретным фактам. Все более наглел Китаев. Он то и дело оскорблял и меня, и моего отца. Однажды, когда он попытался сказать что-то нехорошее о моей матери, я прервал его: - Учтите, я не прикован к стулу... Предупреждаю: еще одно слово в ад- рес матери - и я вас изуродую... Он взорвался: - Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго... Запомнилось... Мы помолчали, он успокоился и вновь начал меня убеждать, что некие очень высокопоставленные люди дали ему указание вытащить меня из тюрьмы, если я соглашусь сотрудничать со следствием. Видя, что ничего не может добиться, стал "давить": - У тебя ведь ребенок скоро должен родиться... А вообще-то можно сде- лать, что он и не родится... Почти месяц он бился со мной, пытаясь сломить. Обещал, что если я дам показания на отца, меня тут же отпустят к семье и восстановят на работе, что меня и мою семью никто не будет преследовать. Тогда же мне начали не давать спать. Я убедился, какая это тяжелая пытка. Когда дней пять-шесть не спишь, это ужасно. Только начинаешь за- сыпать - будят. И при этом ничего не говорят. Когда бьют, остаются, как правило, синяки. Здесь же никаких следов. Физически я был очень сильным человеком, и этого, видимо, мои тюрем- щики не учли и перестарались. После первой недели пыток я находился в таком состоянии, что все равно засыпал, как бы меня ни трясли. Видя мое полуобморочное состояние, они, наверное, поняли, что я на пределе. Поя- вились тюремные врачи... Китаева я больше не видел - меня передали новому следователю. Им ока- зался заместитель Генерального прокурора Камачкин. Этот на мою "антигосударственную деятельность" особенно не напирал: - Потом вы сами об этом расскажете, а меня больше интересует, как вы стали ученым, доктором наук. Отец ваш - человек безграмотный, да и вы ведь такой же... С месяц у нас такие разговоры шли. Впрочем, говорил в основном он. Но однажды я, видимо, его крепко обидел: - Вы, разумеется, можете писать все, что вам вздумается. Подписывать я ничего не стану. У вас была возможность в этом убедиться. Но коль уж пишете, то старайтесь хотя бы без грамматических ошибок это делать, да и построение фраз у вас, мягко говоря, нелитературное. От такой наглости Камачкин опешил. Пришлось показать его ошибки. Видимо, он параллельно допрашивал и людей, которые со мной работали, - Микояна, Туполева, Лавочкина, Королева... Время от времени он провоци- ровал: - Вы вот на все лады мне их расхваливаете, а они говорят о вас только плохое. К чему бы это, Серго Лаврентьевич? Все это было ложью. Когда я уже работал на Урале, все эти люди под тем или иным предлогом побывали у меня и рассказали, как их заставляли давать показания на меня и моего отца. Ни один не сказал того, чего от них ждали. Сначала их начали вызывать в ЦК, затем в прокуратуру. Но и это не по- могло. Уже после освобождения друзья рассказали мне, как в организации, где я был Главным конструктором, устроили партийное собрание. Как выясни- лось, "высокий гость", заведующий Оборонным отделом ЦК, имея прямое по- ручение Хрущева и Маленкова, приехал специально по этому случаю. Моим товарищам предложили заклеймить меня позором и исключить из партии. Собрание шло три дня. Как ни "давили" на моих товарищей и бывших под- чиненных, никто не сказал, что я оказался на своей должности благодаря связям, а именно этого и добивался партийный аппарат. Партийное собрание отказалось голосовать за мое исключение из партии. Это пришлось сделать самому ЦК. Случай беспрецедентный. Мало того, спе- циальным решением Совета Министров СССР были проведены повторные испыта- ния всех систем, где я являлся Главным конструктором. В них участвовали наряду с военными члены специальной комиссии, созданной ЦК КПСС. Так сказать, на предмет возможного вредительства. Найдись люди, которые за- хотели бы меня "подставить", сделать это было в той обстановке очень просто. Техника ведь такая вещь, что два-три пуска "завалить" нетрудно. Но и здесь ни одного подлеца не нашлось. Все испытания прошли успешно, подтвердив годность и необходимость созданного нами оружия. Анатолий Иванович Савин, ныне Генеральный конструктор и академик, академик Расплетин, после меня он стал Главным конструктором в нашей ор- ганизации, Бункин, ныне академик, член президиума Академии наук, Шаба- нов, мой заместитель, впоследствии - генерал армии, заместитель министра обороны СССР, другие товарищи... С большинством из них у меня до сих пор сохранились и личные, и деловые связи. Все они продолжают работать, за- нимая командные посты в военной технике. Я до сих пор благодарен им за все, что они для меня сделали. Своими действиями эти порядочные люди до- казали, что, несмотря на все вздорные обвинения, я - честный человек, работавший на свою страну. Это они, не боясь за свою карьеру, в те труд- ные для меня дни открыто заявили: "Мы ему верим. Если он действительно в чем-то виноват, пусть скажет об этом сам. Пусть выступит на этом партий- ном собрании". Ничего этого, разумеется, я тогда не знал. Ни газет, ни радио в каме- ре не было. О том, что происходит за стенами тюрьмы, охранники тоже не говорили. Что можно было еще устроить в моем положении? И я решил объявить го- лодовку. Видимо, с подобным в Лефортовской тюрьме сталкивались не раз. Ввалились несколько мужиков, связали, надели на ноги какие-то кандалы и стали вливать через кишку с воронкой бульон. Так повторялось несколько раз. Но я понял, что должен бороться. Изо дня в день мне говорили одно и то же. Вспомнили как-то мой ради- отренажер: - Вы поддерживали связь с Лондоном... Когда специалисты дали заключение, что в лучшем случае этот генератор сигналов можно использо- вать на расстоянии ста метров, переменили тему. Я понял: если бы мои следователи действительно хотели что-то выяснить, вопросы их были бы со- вершенно иными. В один из дней, когда меня повели на допрос, в кабинете следователя я увидел Георгия Максимилиановича Маленкова. Член Президиума ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР - в Лефортово... Зачем? Говорили мы с ним с глазу на глаз. Хотя, уверен, запись велась - все кабинеты тюрьмы были оборудованы соответствующим образом. Маленков сразу сказал, что приехал сюда только изза меня. Если коротко, разговор состоялся между нами такой. Маленков сказал, что он и его коллеги считают, что как член партии и полезный член об- щества я просто обязан дать те показания, которые от меня требуются. "Это нужно". Такие вещи, сказал, в истории нашего государства уже быва- ли. Это позволит сохранить мне жизнь и встретиться с моей семьей. Я поблагодарил его за заботу, но сказал, что не могу выдумать то, че- го не было. Вымаливать себе жизнь ценой предательства отца и матери я не могу. Думаю, сказал, вы, Георгий Максимилианович, должны понять, что это было бы подлостью. Маленков не стал продолжать разговор: - Ты подумай... Я недельки через две-три еще заеду к тебе, и мы пого- ворим. "Соседей" из моей камеры уже убрали. Я лежал и думал, что за всем этим стоит. Зачем приезжал ко мне Маленков? Уговорить меня подписать эти дурацкие бумаги? Глава правительства нуждается в моем признании? Я уже догадывался, что Маленков - друг дома! - давно предал моего от- ца. Допросы, на которые меня вызывали ежедневно, стали носить несколько странный характер. Следователь спрашивает, слышал ли я такую-то фамилию. Слышали? А в связи с чем? Хорошо. А такую? Не слышали? Хорошо. Бывал ли у вас дома такой-то? Бывал... Никакой системы здесь явно не было. Мален- ков действительно приехал еще раз. - Ну, как? Помолчал. - Хорошо. Может, в другом ты сможешь помочь? - как-то очень по-чело- вечески он это произнес. - Ты что-нибудь слышал о личных архивах Иосифа Виссарионовича? - Понятия не имею, - отвечаю. - Никогда об этом дома не говорили. - Ну, как же... У отца твоего тоже ведь архивы были, а? - Тоже не знаю, никогда не слышал. - Как не слышал?! - тут Маленков уже не сдержался. - У него должны были быть архивы, должны! Он явно очень расстроился. Я действительно ничего не слышал о личных архивах отца, но, естест- венно, если бы и знал что-то, это ничего бы не изменило. Все стало пре- дельно ясно: им нужны архивы, в которых могут быть какие-то компромети- рующие их материалы. Я знал от отца, что Сталин держит в сейфе какието бумаги. Но его уже нет в живых, и где его личный архив, мне неизвестно. Словом, я ждал, что Маленков скажет дальше. Он поднялся. - Ну, что ж, если ты сам себе помочь не хочешь... Не договорив, по- вернулся и вышел. Это была наша последняя встреча. Больше Маленкова я никогда не видел. Поздней зимой, уже после так называемого суда над моим отцом (о том, что следствие закончено и группа сотрудников МВД расстреляна, я конечно же не знал, потому что не получал никакой информации извне), меня пере- вели из Лефортовской тюрьмы в Бутырку. Здесь камера была побольше. Три привинченных к полу кровати стояли с одной стороны, три - с другой. На ту, что ближе к двери, бросили какой-то тюфяк, усилили освещение. Я ос- тался один. В Лефортово меня на прогулку не выводили, только на допросы да в ба- ню. Здесь получасовые прогулки в тюремном дворике были ежедневными. Находился я в Бутырке под так называемым номером, так же, как до это- го в Лефортово. Мне об этом не говорили, но я слышал, как охрана говори- ла обо мне: "Второй номер отказался выходить на прогулку". Почему именно второй, не знаю до сих пор. Тогда я действительно отказался выходить на прогулку, так как чувс- твовал недомогание. Очевидно, тюремная администрация расценила это как своеобразный протест. Вскоре пришел какой-то большой тюремный начальник в форме полковника. - Почему вы отказываетесь выйти на прогулку? Больны? Поймите, для вас же хуже. Даже если вы себя плохо чувствуете, лучше побыть на воздухе. Я объяснил им, что ни о каком протесте речь не идет и я действительно плохо себя чувствую. - Тогда я вызову врача, - сказал, уходя, полковник. Вскоре пришел врач: - У вас грипп. Мы переведем вас в госпиталь. Я отказался. - Останусь здесь. Если можно, дайте лекарство. Лекарство мне принес- ли. В Лефортовской тюрьме охранники не знали моей фамилии. Здесь, видимо, все же узнали. Как-то один из надзирателей шепнул: - Все нормально будет, жить будешь! С тебя номер сняли. Со стороны этих людей отношение было вполне нормальным. У них глаз наметан, и они довольно быстро разбираются, кто перед ними. Я не хамил, по крайней мере кому не надо... Вел себя с достоинством. Вставал, делал зарядку, обливался холодной водой. Это людей, наверное, тоже располагает. Надзиратели видели: нормальный человек. Так и относи- лись. Слухи, видимо, ходили, но одно дело сказки слушать, другое изо дня в день видеть своими глазами этого "врага народа". Разрешили даже пользоваться библиотекой, чего раньше не было. К стыду своему, раньше я ни одной работы Ленина до конца дочитать не мог, а в тюрьме проштудировал полностью. Время было... А главное, мне принесли массу технической литературы и даже логариф- мическую линейку, необходимые для работы справочники. До ареста я занимался разработкой системы для подводного старта бал- листической ракеты. Военные моряки знают, что колебания волн не должны изменять параметров полета. Над этим я и работал. У меня сохранились до сих пор некоторые странички с расчетами, сделанными в Бутырке, - мне их вернули потом. Сами чертежи отправили в Свердловск, и они тут же пошли в работу, а некоторые наброски остались. Но прежде чем мне разрешили заниматься любимым делом, прошло немало времени. Все те же монотонные допросы, конвой... А весной как-то выводят на расстрел. Шесть или семь автоматчиков, офицер. Поставили к стенке, прозвучала команда. Кроме злости, уже ничего не осталось. Идиоты, гово- рю, вы - свидетели, вас точно так же уберут... Лишь позднее узнал, что весь этот спектакль был разыгран для мамы. Она стояла у окна тюремного корпуса - ее все это время держали в Бутырке - и все сверху видела. - Его судьба, - сказали ей, - в ваших руках. Подпишите показания, и он будет жить. Мама была человеком умным и понимала, что может случиться после тако- го "признания". Когда она оттолкнула протянутую бумагу, охрана оторопела. Для мамы это зрелище окончилось обмороком, а я тогда поседел. Когда охрана увидела меня, я понял по их лицам, что выгляжу не так. Посмотрел в зеркало - седой... Такая история... После того случая с мнимым расстрелом меня рассекретили и ослабили режим. Появилась какая-то надежда. И хотя я находился, как и прежде, в одиночке и не имел никакой связи с внешним миром, чувствовал: чтото должно измениться. Допросы приняли характер бесед. Заместитель Генерального прокурора Цареградский сказал мне, что ведет следствие по делу моей матери, а позднее признался, что оформлял протоколы допросов моего отца, которые якобы проводились. В последнюю нашу встречу в тюрьме сказал: - Сделайте что-нибудь хоро- шее, обязательно сделайте. Докажите, что все это... Эти слова я запом- нил. Ну, что хорошего может видеть заключенный в прокуроре? А я его из-за одной этой фразы "Сделайте... Докажите..." запомнил как порядочного че- ловека. Он очень напоминал русского прежнего судейского чиновника. Я чувствовал, что он понимает: все это чистой воды блеф. И конечно же зла не хотел. Из разговоров с мамой я знаю, что и с ней он вел себя на доп- росах очень корректно. Однажды сказал: - Нина Теймуразовна, я вынужден задать вам вопрос о женщинах-любовни- цах вашего мужа. Мама к подобным вопросам других следователей привыкла. Ее постоянно убеждали, что Берия - разложившийся человек, и требовали: не покрывайте его! Мама ответила Цареградскому, как отвечала и остальным: - Я прожила с ним всю жизнь и хорошо знаю его с этой стороны, а вы пытаетесь убедить меня в обратном. В то, что вы говорите, я не верю, как не верю и во все остальное. Как и мне, ей не смогли предъявить за все полтора года нашего одиноч- ного заключения ни одного документа, компрометирующего в чем-либо отца. Последние месяцы в Бутырке я продолжал работать над своим проектом, и неожиданно для меня его проверила специальная комиссия, которая и вынес- ла решение: вещь интересная, надо реализовывать. Позднее системой, созданной мною в московской тюрьме, будут оснащены все отечественные ракетно-ядерные подводные лодки. Мое бессрочное заключение завершилось. Однажды - а прошло уже полтора года после ареста - меня привезли на Лубянку. Зачем - я не знал. Пройдя коридорами высокого серого здания на площади Дзержинского, как она тогда называлась, я оказался в кабинете Председателя КГБ Серова. Кроме хозяина, там находился и Генеральный прокурор СССР Руденко. Я уз- нал его: он два или три раза присутствовал на моих допросах. Сам, прав- да, вопросов не задавал - сидел в сторонке. Из официальных источников: Роман Рудепко. С 1953 года - Генеральный прокурор СССР, с 1956 - кан- дидат в члены ЦК КПСС. Герой Социалистического Труда. Родился в 1907 году в Черниговской области. В органах прокуратуры с 1925 года. В 30 лет стал прокурором Донецкой области, после освобождения Украины - прокурор республики. Главный обвинитель от СССР на Нюрнберг- ском процессе. В кабинете Серова Руденко объявил мне, что Советская власть меня по- миловала. - Извините, - говорю, - но я ведь и под судом не был, и оснований для суда не было. О каком же помиловании идет речь? Руденко вскипел и начал говорить о заговоре. Но тут его перебил Се- ров: - Какой там заговор! Не морочь ему голову! Хватит этого вранья. Да- вайте по существу говорить, что правительство решило. И Серов зачитал мне решение Политбюро, на основе которого Генеральная прокуратура и КГБ СССР вынесли свое решение. Я узнал, что отныне допу- щен, как и прежде, ко всем видам секретных работ и могу заниматься своим делом. Еще мне сказали, что выбор места работы остается за мной. О Москве не говорили, предполагалось, что я ее не назову. Я поинтересовался: - Имеете в виду города, где моя техника делается? - Да, - ответил Се- ров, - вот перечень институтов и заводов. Москвы в списке не было, как я и предполагал, да и никакого желания оставаться здесь - тоже. Я выбрал Свердловск. Мне уже не раз доводилось там бывать, и я хорошо знал инфраструктуру военных заводов. Еще до моего ареста мы начали там создавать филиал своей организации. - Свердловск так Свердловск, - согласился Серов. Само решение мне не дали, но, как я потом узнал, ознакомили с ним вызванного в Москву моего будущего директора. Им должны были руководствоваться в дальнейшем и местные власти. Кроме работы, я должен был по решению правительства по- лучить в Свердловске квартиру. Сюда же, в кабинет Серова, привезли и маму. Ее вызвали после меня и сказали, что она может остаться в Москве или уехать в Тбилиси. Мама от- ветила, что поедет туда, куда направят меня. Мы еще неделю провели в Бутырке. За это время мне разрешили встре- титься с женой - это было первое свидание, которое разрешили за полтора года. А примерно за месяц до этого мне впервые передали фотографию сына. Ему шел уже второй год... Так я узнал, что у меня родился сын. Тогда же мне стало известно, что еще в декабре 1953 года газеты сооб- щили о расстреле моего отца. В Свердловск мы ехали под охраной. Мне выписали паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори, а на все мои недоуменные вопросы я получил единс- твенный ответ: "Другого у вас не будет..." Я был лишен звания инженер-полковника, доктора технических наук, лау- реата Государственной премии СССР. Не вернули орден Ленина - как и Госу- дарственную премию, я получил его в свое время за создание нового ору- жия. В войну был награжден орденом Красной Звезды, медалью "За оборону Кавказа", другими медалями. Не возвратили и их. В моем военном билете написано: звание - рядовой, военно-учетная спе- циальность - стрелок. Образование - Военная академия. Но награды вписа- ли... Когда меня арестовали, мне было 28 лет. Теперь предстояло начинать все сначала. В Свердловске меня ждала должность рядового инженера, прав- да, с приставкой "старший". ЗА ТРИ ГОДА ДО АРЕСТА. Это случилось летом 1950 года, когда уже шла война на Корейском полу- острове. Из официальных источников: Как и Великая Отечественная, эта необъявленная война началась в четы- ре часа утра в воскресенье. 25 июня 1950 года после двухчасовой артилле- рийско-минометной подготовки при поддержке прославленных "34-к" части миллионной северокорейской армии двинулись на юг. Всего через три дня был взят Сеул. К середине сентября армия КНДР подошла к Тзгу и Пусану. Противник, казалось, вотвот будет сброшен в море. Но за считанные дни американцы, заручившись поддержкой ООН - еще 7 июля была принята резолю- ция, осуждавшая агрессию и разрешавшая формировать международные силы для ее отражения, - успели перебросить на юг значительные силы из окку- пационных войск, находившихся в Японии. 15 сентября генерал Макартур подготовил мощный морской десант в тылу северокорейских частей, в Инчо- не, началось мощное контрнаступление с Пусанского плацдарма. К концу ок- тября была оккупирована значительная часть КНДР. Тогда же, в октябре, корейскую границу перешел 800-тысячный корпус (более 30 дивизий) Китайс- кой Народной Республики под командованием маршала Пыи Дэхуая. Произошло прямое столкновение китайских и американских войск. Многие годы и причины, и ход боевых действий, а точнее, агрессии, осужденной мировым сообществом, и КНДР, а КНР держали в секрете. Не афи- шировал свое активное участие в корейской войне и СССР. До последнего времени в печати не было ни малейшего упоминания о летчиках 64-го от- дельного авиационного корпуса, который вел боевые действия с ноября 1950 года до окончания корейской войны. А между тем только дивизия трижды Ге- роя Советского Союза Ивана Кожедуба, сражавшаяся в чужом небе, сбила тогда 258 самолетов противника. Всего же советские летчики уничтожили свыше 1300 самолетов, потеряв 345 своих боевых машин. По некоторым дан- ным, 22 советских летчика стали тогда Героями Советского Союза, многие авиаторы были награждены правительством КНР. Из тех "учебных" полетов возвращались не все. В 1950-1953 годах в Ко- рее погибли миллион китайцев, девять миллионов корейцев, 54 тысячи аме- риканцев. Число погибших советских воинов неизвестно и сегодня... Вообще многие страницы истории той тайной войны окутаны завесой секретности и по сей день. Соглашение о перемирии было подписано в Пханмунджоме в июле 1953-го. Сталина к тому времени уже не было в живых, а китайский и северокорейс- кий диктаторы убедились - американцы Юг не отдадут. Пошли на компромисс и Соединенные Штаты. Война окончилась там, где и начиналась три года на- зад - на демаркационной линии вдоль печально известной с тех пор 38 па- раллели. Как ни странно, до сих пор многие источники утверждают, что жертвой агрессии стала Северная Корея. Это неправда, и весь мир давно об этом знает. Войну развязал Советский Союз. Это была инициатива Сталина. Хотя для военных особой тайны не было, конечно, - в небе Кореи воевали наши летчики. Разговор в Кремле, о котором я хочу рассказать, состоялся накануне высадки американского десанта в Корее. К тому времени мы уже закончили работы по противокорабельным ракетам и успешно провели испытания. Сталин об этом, разумеется, знал - о результатах испытаний я докладывал Прези- диуму ЦК. Изделие уже было запущено в серию, но пока мы имели всего 50 ракет. О готовящейся высадке вблизи Сеула советская стратегическая разведка знала. Американцы уже сосредоточили большие морские силы - линкорны, де- сантные корабли, несколько авианосцев, вспомогательные суда... С этого Сталин и начал разговор: разведка докладывает, что готовится очень крупный десант. Американцы хотят отбросить северокорейские войска - цель их нам понятна. Что скажут наши военные и конструкторы? Сможем мы помешать американцам, имея новое оружие? Мы доложили, что можем поражать такие цели на расстояний ста с лишним километров. Как показали испытания, чтобы вывести авианосец из строя, необходимо от четырех до шести ракет, для большого транспорта вполне достаточно одной ракеты. О готовности авиационных полков, результатах учебных стрельб доложил Павел Федорович Жигарев, главком ВВС. Впоследствии он стал Главным мар- шалом авиации, первым заместителем министра обороны. Затем стал доклады- вать Дмитрий Федорович Устинов, министр вооружения. Я и мои товарищи чувствовали себя в те минуты именинниками. Шутка ли, наша "Комета" - под таким шифром шло это изделие - запущена в серию. Холодным душем для собравшихся стало выступление моего отца. - По тем же данным разведки, - сказал отец, - в случае если мы ввя- жемся в большую войну, американцы планируют нанести ядерные удары по всем нашим основным промышленным центрам. Будут бомбить и Москву. Поэто- му, полагаю, любые действия должны быть предприняты с учетом этого неп- реложного факта. Возникла пауза. Хрущев, Маленков, Булганин, Василевский, другие воен- ные молчали. - А разве мы не имеем оружия для защиты с воздуха? - спросил Сталин. - У нас есть истребительная авиация, перехватчики... - Давайте послушаем военных, - предложил мой отец. - Смогут ли они прикрыть Москву, Ленинград и остальные экономические и военные центры? По нашим данным, американцы планируют бомбардировку семи-десяти горо- дов... ...Это совещание в Кремле мне особенно запомнилось, потому что нас Сталин оттуда... выставил. Когда зашла речь о применении противокора- бельной ракеты, я по молодости, не дожидаясь, что скажут другие, встал да и сказал, что этого делать нельзя. Сталин внимательно посмотрел на меня: - А что, вы не готовы к этому? - Да нет, - отвечаю, - готовы, испытания прошли, но... - В таком случае, - перебил меня Сталин, - вас никто не спрашивает. Вы можете говорить о готовности, сможет ваша ракета поразить цель или не сможет, а применять ее или не применять, это не вашего уровня дало. И вообще не место вам здесь. Уходите... Мы встали и ушли. Настроение, прямо скажу, было не лучшее... Остальное знаю от Василевского и отца. Сталин предлагал перебросить два полка Ту-4. Каждый из этих самолетов нес на подвесках по два снаря- да. В Китае уже были размещены несколько полков Ил-28, так что проблем здесь не было. - Давайте принимать решение, - предложил Сталин. Политбюро тут же согласилось. Больше всех, вспоминал отец, говорил Булганин: мол, решение это правильное, иначе высадку американцев нам не сорвать. Все шло к тому, что локальная война могла перерасти в серьезный воен- ный конфликт. Сталина это поначалу не пугало. Он так и сказал: "А что, пусть ударят, а мы ответим". Отец предложил тогда: - Давайте все же выслушаем начальника Генерального штаба, который с министром обороны не согласен. Штеменко и Василевский однозначно заявили, что если мы ударим по аме- риканским кораблям, последствия предугадать нетрудно. Военных поддержал мой отец. Сталину доложили, что средства, которыми располагает противовоздушная оборона, не позволяют с вероятностью даже 60 процентов утверждать, что американские самолеты будут сбиты. Наша истребительная авиация, объясни- ли Сталину, может перехватывать бомбардировщики на высоте до 12 километ- ров, в то время как, по имеющимся данным, потолок американских машин достигает 18 километров. Не исключено, что на большой высоте пойдут оди- ночные машины, а массированного налета не будет. Сталин внимательно выслушал доводы военных и отменил решение о переб- роске тех двух полков. - Так дело не пойдет! - сказал. - Верните тех мальчиков, которых мы выставили... Когда через час нас разыскали, мы поняли, что дело совсем плохо, коль к Сталину вызывают. Первый вопрос Сталина был таким: - Мне доложили, что вы работаете над ракетой для ПВО? Я сказали, что работаем, и докладывали о своих разработках военным, но те не очень заинтересованы. - У кого уже есть такие ракеты? - спросил Сталин. - В Швейцарии, у фирмы "Эрликон", но на меньшее расстояние. - У нас возник вопрос: если американцы проведут налет на Москву, ваши ракеты достанут цели на высоте двенадцать-шестнадцать, а может, восем- надцать километров? - Потенциальная дальность до двадцати пяти километров, - докладываю. - Хорошо. Товарищ Берия, - обратился Сталин к отцу. - Организуйте на базе уже имеющихся коллективов с привлечением министерства вооружения, любых других организаций, если это будет необходимо, эти работы. Мы должны получить ракету для ПВО в течение года. И тут я допустил вторую ошибку, заметив, что сделать ракету за это время будет очень сложно. И это в присутствии членов Президиума ЦК, выс- ших военных. Сказал и тут же пожалел об этом. Сталин рассердился: - Имейте в виду, простыми вещами мы в Политбюро не занимаемся. Любые вещи, которые мы тут обсуждаем, сложные вещи. Ваша задача не рассуждать, а выполнять! Так вот я вам приказываю, - но тут же поправился, - Полит- бюро постановляет в течение года сделать систему, которая прикрыла бы Москву. Маленкову и моему отцу было поручено подготовить соответствующее ре- шение правительства и ЦК о развертывании этих работ. Высадка американцев, как и планировалось, состоялась, удара по их ко- раблям, как известно, никто не нанес. Война в Корее продолжалась, а мы занимались тем, что нам было поручено. Эту задачу мы выполнили в течение года. Причем сделали не только об- разцы. Советское правительство пошло даже на такой риск и нас вынудило на него пойти: параллельно с разработкой (не имея результатов испытаний ракеты "земля-воздух") запустили в серию все предварительные агрегаты, которые с большей степенью вероятности останутся без изменений. И когда мы проводили первое испытание по поражению реальных объектов, почти 50 заводов уже полным ходом вели работы по созданию двигателей, каркасов ракет. С некоторым отставанием (так как испытывались в последнюю оче- редь) шли системы управления. Параллельно с этим началось строительство кольца вокруг Москвы. Испытания прошли очень удачно. Первой же ракетой на высоте 12-14 ки- лометров были уничтожены летящие на максимальной скорости МиГ-15. Реак- тивные бомбардировщики Ил-28 были менее скоростными машинами, и, вполне понятно, интереса для нас не представляли. Но настояло командование ВВС, и пустили все же большие бомбардировщи- ки конструкции Туполева, имевшие помеховые установки. Испытания проходи- ли так. Экипажи поднимали самолеты в воздух, ставили на автопилот и выб- расывались с парашютами до входа объекта в зону. Беспилотные мишени, заказанные КБ Лавочкина, к сроку сделать не успе- ли. Позднее они появились, но сбивали их тоже первой ракетой. Сталин остался доволен. Похвалил, пообещал всех наградить, но заметил тут же: - Этого мало. Дайте кольцо вокруг Москвы. Могу сказать без преу- величения: мир таких темпов не знал. Вся промышленность, по сути, была брошена на решение этой задачи. В строительстве кольца участвовали де- сятки тысяч людей. Мы, разработчики, а в основном это были люди до 30 лет, неделями пропадали на испытаниях, на позициях, на строительстве. Рабочий день, по сути, стал круглосуточным. Когда военные доложили Сталину, что система готова, он уже знал о ре- зультатах испытаний на полигонах. Тем не менее этим не удовлетворился. Вызвал главкома ВВС и приказал подготовить к вылету с трех направлений минимум по пять самолетов. "Я вам потом скажу, с каких именно направле- ний пускать их на Москву. Вот и посмотрим, насколько наши молодые друзья справились с той задачей, которую мы перед ними поставили". Мы возражать не могли, но военные, в отличие от нас, заявили, что не могут гарантировать удачного исхода, так как несбитые самолеты могут рухнуть на Москву. Нас отпустили, и, как потом рассказывал отец, в Кремле развернулась настоящая дискуссия на эту тему. Сталину все же объяснили, что даже если будут поражены все цели, то падение обломков самолетов на пригороды Москвы может привести к человеческим жертвам. Он согласился с такими до- водами, но приказал полностью смакетировать сектор обороны на полигоне и пустить с разных направлений и на разных высотах и скоростях самолеты различных типов. Испытания прошли удачно. Как Главный конструктор, по статусу я в числе других должен был получить звание Героя Социалистичес- кого Труда, но в списках не значился. Правда, орден Ленина и Сталинскую премию получил ранее за создание противокорабельной ракеты. Вообще тогда существовала отработанная практика. Специалисты, участ- вовавшие в реализации поставленной задачи, в выполнении того или иного проекта, представлялись к наградам. И ряд моих товарищей тогда действи- тельно получили звания Героев. Когда мы сделали противокорабельную ракету, мне удалось настоять, чтобы летчики Анохин и Павлов были удостоены звания Героя Советского Со- юза. Амет-Хан Султан, тоже замечательный летчик-испытатель, стал дважды Героем Советского Союза еще в войну. На его счету было полторы сотни воздушных боев и три десятка сбитых немецких самолетов. Сбитых лично. А еще два десятка - в составе группы. И как летчик-испытатель он оказался на высоте - участвовал в испытаниях свыше ста машин. И я, и мои товарищи считали, что он должен стать трижды Героем. Он бесспорно этого заслуживал. К сожалению, на это не пошли. Амет-Хан Сул- тан, по национальности крымский татарин, был вычеркнут из списков... Когда говорят, летчик от Бога, это о таких, как Султан. Окончив до войны авиационную школу, он был летчиком-истребителем, командиром звена, эскадрильи, помощником командира полка. Очень симпатичный человек, если хотите, типичный летчик-истребитель тех лет. Коренастый, широкоплечий, невысокого роста, с железным здоровьем и с железными нервами. Думаю, только национальность помешала ему закончить войну трижды Героем. А пос- ле войны, несмотря на отношение к крымским татарам, его все же приняли в Военную академию как дважды Героя. В силу многих обстоятельств учиться он не стал. Возможно, внутренние обиды тому виной, возможно, другие при- чины помешали, но из академии Султан ушел. Тогда я его еще не знал. Поз- накомились мы позднее. Демобилизовавшись из армии, Султан пришел в Лет- но-испытательный институт Министерства авиационной промышленности. Там мы и встретились. Нам нужно было отобрать несколько человек, которые согласились бы участвовать в испытаниях. Проект противокорабельной ракеты у нас уже был готов, необходим был аналог такого снаряда, управляемого человеком, т. е. вместо боевого заряда в ракете находился летчик-испытатель. Ракета подвешивалась к самолету Ту-4, и машина взлетала... В Крыму находился аэродром с полигоном для атомной авиации. Мы решили его использовать, надо было лишь увеличить до пяти километров взлет- но-посацочную полосу. Из нескольких десятков людей, рекомендованных нам, мы отобрали четве- рых. Кроме Султана, пригласили Сергея Анохина, много лет проработавшего в КБ авиаконструктора Александра Сергеевича Яковлева. Летное чутье имел необыкновенное. В одном из испытательных полетов он должен был разрушить в пике самолет и выброситься с парашютом. Тогда он потерял глаз, но ле- тал потрясающе. Султан, кстати, тоже не раз отличался на испытаниях. По инструкции - так неоднократно бывало - должен выбрасываться, а он несколько самолетов с риском для жизни сумел посадить - и лавочкинских, и микояновских. Павлов и Бурцев тоже были отличными летчикамииспытателями. Каждый из них сделал на нашем снаряде по 30-35 вылетов. Риск был огромный. Поса- дочная скорость машины достигала 400 километров в час. После взлета самолета наши снаряды отрывались от машины, испытатели наводили их на корабль, делали разворот и шли на посадку. Вероятность катастрофы была чрезвычайно высокой, но Амет-Хан, Анохин, Павлов и Бур- цев шли на такой риск добровольно. Тогда они действительно здорово по- могли нам, разработчикам. Мы сэкономили и время, и сотню ракет. За испытание "Кометы" Амет-Хан получил орден Ленина и Государственную премию. Стали лауреатами Государственной премии и Героями и остальные летчики. Анохина и раньше к Герою представляли, но почему-то не присваи- вали. На этот раз получилось, чему я был очень рад: они все были достой- ны этих наград. С теплотой вспоминаю также инженер-полковников Степанца, Трофимова. Все мы, и разработчики, и летчики, и руководители полетов, делили на ис- пытаниях и удачи, и неприятности. Все бывало, что скрывать. Добавлю лишь, что все эти люди остались моими верными товарищами и впоследствии. Участие в создании противокорабельной ракеты - первой моей большой работы - мне особенно памятно. Делал я ее с такими же, как и сам, моло- дыми одержимыми людьми, которые не боялись принимать смелые технические решения, уходить от готовых трафаретов. Сейчас уже можно сказать, что Вооруженные Силы получили тогда ракету, поражавшую на расстоянии ста и более километров любые морские цели. Использовать при этом можно было как ядерный, так и обычный заряд. Именно тогда впервые в Советском Союзе не самолетчики, не ракетчики определяли облик оружия, а мы, радиоэлект- ронщики. Это была сложная система с головками самонаведения, автоматами стабилизации. Позднее мы работали над созданием ракеты "воздухвоздух". Первые такие снаряды поражали цель на расстоянии до 15 километров, затем - до 30. Со временем они были усовершенствованы и выпускались серийно, но этим зани- мались уже другие люди. Довольно интересной была работа, связанная с созданием автомата, не- обходимого как для противокорабельных ракет, так и для ракет класса "воздух-воздух", "земля-воздух". Несколько позже - участие в создании ракет дальностью до 30 километров, для высот от 5 до 25 километров, за- тем от пяти километров до километра. Тогда боевые машины ниже не опуска- лись. Это нынешние автоматы и системы управления отслеживают рельеф местности от 25 до 15 метров. Я был Главным конструктором всех этих систем, возглавлял их разработ- ку, но хочу подчеркнуть: это труд коллективный. В современной военной технике ни одна система одним человеком не создается. Хотя, работая в Свердловске после освобождения из тюрьмы, я числился рядовым инженером, работы вел как ведущий специалист... Мы тогда делали ракеты для надводного и подводного стартов, целый ряд их модификаций. Занимался и конкретным руководством - разработкой бортовых вычислитель- ных систем. 1960 ГОД, 1 МАЯ. Первое боевое "крещение" зенитных ракет, созданных в нашем КБ, прои- зошло на иранской границе. Позднее - в Прибалтике. Война с американскими самолетами-разведчиками оказалась затяжной. 1 мая 1960 года в советское воздушное пространство вторгся неопознанный самолет, который, пройдя над секретными военными объектами СССР, взял курс на Урал. Первым в дивизионе майора М. Воронова приступил к боевой работе рас- чет станции разведки и целеуказаний (сержант В. Якушкин, ефрейторы В. Некрасов и А. Хабаргин). При подлете самолета к Свердловску главком ПВО страны дал приказ на уничтожение. Так был сбит самолет У-2. Из рапорта майора Воронова: "Доношу, что ваш приказ об уничтожении самолета-нарушителя государс- твенной границы Союза ССР, вторгшегося в пределы нашей Родины 1 мая 1960 года, выполнен в 8.53, время московское. При входе самолета в зону огня на высоте свыше 20 тысяч метров был произведен пуск одной ракеты, разрывом которой цель была уничтожена. По- ражение цели наблюдалось при помощи приборов, а через небольшой промежу- ток времени постами визуального наблюдения было зафиксировано падение обломков самолета и спуск на парашюте летчика, выбросившегося с разбито- го самолета. О результатах боя мною было доложено по команде и приняты меры к задержанию летчика, спустившегося на парашюте". 10 февраля 1962 года на мосту Глинке американского летчика Фрэнсиса Гарри Пауэрса обменяют на советского разведчика Вильяма Генриховича Фи- шера, больше известного как Рудольф Иванович Абель. И мир постепенно начнет забывать и о неудачливом пилоте, и о том, что случилось в мае 1960-го в небе под Свердловском, так и не узнав о том, что же произошло в действительности. Пауэрса сбили потом, а первая ракета уничтожила наш самолет. Замеча- тельный летчик погиб... Имя погибшего пилота - старший лейтенант С. Сафронов. Вполне понятно, что трагедия не была секретом для всей Уральской армии ПВО, в печати же до 90-х годов об этом не проскользнуло ни строчки. Виной случившегося - отсутствие широко известной ныне системы "свой-чужой". В Указе Президиума Верховного Совета СССР о награждении отличившихся ракетчиков, опубликованном центральными газетами 7 мая 1960 года, первым в списке стоит имя старшего лейтенанта Сергея Ивановича Сафронова. Но тайна так и осталась надолго тайной. Вспоминает полковник запаса Михаил Воронов: "Новый зенитный ракетный комплекс наш дивизион получил осенью 1959 года. И вот цель в зоне дивизиона. Командую; "Пуск!" Офицер наведения старший лейтенант Эдуард Фельдблюм замешкаются - видно, какой-то психо- логический барьер возник. Я ему еще раз: "Да пуск же!" - и крепким сло- вечком. И ракета пошла к цели". Трагический вылет Сергея Сафронова, по мнению специалистов, был не- нужной подстраховкой. Так же, как и вылет еще одного МиГ-19, поднятого на перехват. Но капитану Борису Айвазяну повезло больше - заметив стран- ное облачко, он сумел резко спикировать. У сбитого Пауэрса были предшественники и последователи. По некоторым данным, до 1 мая 1960 года государственную границу нарушали по меньшей мере 17 самолетов-разведчиков Соединенных Штатов. Предпринимались такие попытки и позднее. Достаточно вспомнить потери США над Балтикой, Барен- цевым морем, на юге. А еще была Куба, был Ближний Восток... Да только ли они... Совсем недавно - случай этот тщательно скрывался как в СССР, так и на Западе - стало известно, что от зенитных ракет, управляемых советскими военными, понес в свое время потери и 6-й американский флот, развернутый у берегов Ливана. Тогда было сбито восемь палубных истребителей и бом- бардировщиков, один "Фантом-2", четыре израильских боевых самолета и два французских палубных штурмовика "Супер Этандар". ...История зенитно-ракетных войск ПВО еще ждет своих исследователей. Может, тогда узнаем мы правду о тех, чьими колоссальными усилиями, чьим трудом и талантом создавались первые зенитные комплексы, надежно защи- щавшие многие годы небо Родины. И хорошо бы назвать наконец в полный го- лос тех, кто стоял у истоков нового оружия. Вне всяких сомнений, окажет- ся в этом списке и имя моего отца, прекрасного и умелого организатора оборонной промышленности. А сколько "белых пятен" в истории создания первых баллистических ра- кет морского базирования! Что мы знаем о первом в мире пуске морских баллистических ракет с подводной лодки "Б-67" Северного флота, которой командовал капитан второго ранга Федор Козлов, об участии в испытаниях экипажа подлодки "Б-62" в Тихом океане? Даже в первых, явно скупых на факты публикациях, появившихся в последнее время, не обошлось без неточ- ностей. Не пришло время назвать имена создателей морских баллистических? Звучит неубедительно, дело в другом - в стереотипе, довлеющем над исто- риками. Восполним и этот пробел. К первым подводным стартам самое непосредс- твенное отношение имели академики Макеев, Семихатов, Исаев. В этих рабо- тах с самого начала принимали участие я и мои коллеги из Свердловска. Мы создали всю аппаратуру управления и запуска морской баллистической раке- ты. Позднее флот получил ракеты уже не с жидкостными, а твердотельными двигателями, поражающие цели на расстоянии до десяти тысяч километров. Уже с середины 60-х годов советские моряки имели их на вооружении. За четыре с половиной десятилетия научной деятельности я действитель- но успел немало. Даже сегодня мы не можем рассказать о целом ряде работ, выполненных коллективом института "Комета" в области космической развед- ки, связи, многих других специальных областях. А ведь на Урале пришлось начинать с нуля. Не было серьезной базы - ее предстояло создавать. Но, главное, меня окружали люди, искренне желавшие работать. Как и в Москве, со мной трудилась в основном молодежь. Боль- шинство приехало в Свердловск из Москвы по направлению. Впоследствии мне удалось подобрать в подразделение, которое я возглавлял, таких талантли- вых ребят из выпускников мех-математического и физического факультетов Уральского университета, радиофакультета и факультета автоматики Ураль- ского политехнического института, других вузов. С первых дней нашего пребывания в Свердловске и соседи, а жили мы в рабочем районе, и коллеги знали, кто я такой и что со мной произошло. С такой же доброжелательностью относились и к маме. Мы прожили на Урале десять лет и ни разу не столкнулись с тем, чем нас пугали, отправляя под конвоем в Свердловск. Саму смену фамилии объ- яснили так: "К Берия у народа отношение сами знаете какое..." Все это оказалось неправдой. А ведь в тех местах в то время оказалось немало людей, пострадавших от Советской власти. Догадывались и понимали, видимо, что не все так, как утверждала официальная пропаганда. Иной раз возвращается мама со второй смены - она в заводской лабора- тории работала - а тут, как это нередко случалось в рабочем районе, дра- ка. Сразу же ктото подходит. - А мы вас знаем. Не волнуйтесь только... Мы вас проводим до самого дома. И провожали. Забудешь такое? Мы и уехали из Свердловска лишь потому, что врачи предупредили меня, что маме необходимо сменить климат. Со временем забывается плохое и вспоминаешь все то хорошее, что ког- да-то оставил. Для меня таким городом стал Свердловск. И техническое руководство института в лице Семихатова, и большинство товарищей по работе - Миронюк, Куприянов, Табачник, Назаров, Байков, Трифонов, Замятин и многие другие были моими товарищами не только по ра- боте, но и в жизни, и помогали преодолевать все трудности... Я постоянно ощущал давление СИСТЕМЫ. Это было. Но была и постоянная помощь со стороны самых разных людей. Не раз вспоминал я добрым словом советских ученых и конструкторов. Столь же существенной была для меня помощь Дмитрия Федоровича Устинова, министра радиопромышленности Калмы- кова и других крупных организаторов промышленности. И что любопытно: по- рой мне было проще, чем при жизни отца. Не было необходимости стесняться быть настойчивым. Я мог уже требовать все необходимое довольно жестко. Раньше, при жизни отца, во многих вещах, касающихся работы, я был более щепетильным человеком... Моя дружба с Устиновым началась еще в конце сороковых - Дмитрий Федо- рович крепко помог в создании нашей организации. Интереснейший был чело- век - и как инженер, и как организатор. Несмотря на разницу в возрасте и его высокое положение, нас многое связывало. Молодежь к нему тянулась, и он помогал молодым, чем мог. С такими видными учеными, как Королев, Черток, "стычки" у него бывали, а с моло- дежью - никогда. Он видел в научной молодежи опору. Этим, видимо, все и объяснялось. Мы не раз встречались с ним и тогда, когда он уже был членом Политбю- ро, министром обороны, еще раньше - секретарем ЦК. И на ракетных заводах вместе бывали, и к себе в Москву вызывал по целому ряду проектов. Когда наша разведка доложила, что американцы далеко продвинулись в создании лазерных антиракетных систем, меня и еще ряд ученых пригласили в Москву, и мне, например, пришлось там в течение двух месяцев заниматься этой проблемой. Мы много говорили тогда с Дмитрием Федоровичем о самых разных вещах, но никогда о том, что случилось с моим отцом. Порой мне казалось, что вопреки собственному желанию он сознательно не затрагивает эту тему. В одну из последних встреч мы говорили о его сыне. Дмитрий Федорович сокрушался: - Как его увлечь техникой? Придумал бы ты ему интересную работу. Сын Устинова руководил одной из организаций, отпочковавшейся в свое время от нашего КБ. Дмитрий Федорович был крайне недоволен тем, что стиль работы последних десятилетий, утвердившийся в стране, затронул Ус- тинова-младшего. - Не дело это в Совмине и ЦК время убивать, - говорил Устинов. - Тех- никой его надо бы увлечь, делом! - Есть работа для него, пусть подключается, - предложил я. - Лазерная пушка для танка. К сожалению, опасения Дмитрия Федоровича оказались не напрасны. Посла смерти отца его сыну пришлось уйти из техники. Так тоже бывает неред- ко... Артем Иванович Микоян сам со мной встречаться не мог из-за брата - Анастаса Микояна, но через других людей тоже стремился помочь. Академик Александр Львович Минц, узнав, что я вынужден защищать кан- дидатскую диссертацию, не говоря мне ни слова, добился разрешения быть моим оппонентом. Потом настойчиво требовал, чтобы мне вновь присвоили ученую степень доктора наук. С удивлением узнал я и о том, что ряд вид- ных ученых, включая Минца, Расплетина, Берга, обратились в Высшую аттес- тационную комиссию с просьбой вернуть мне ученую степень, так как лишен я ее был незаконно. Сами мне об этом ничего не сказали. Но, как и следо- вало ожидать, обращение осталось без ответа. Когда в свое время в Свердловске я решил экстерном сдать экзамены и получить инженерный диплом - и его ведь после ареста не вернули, - это было воспринято как вызов, но копию диплома об окончании академии мне таки выдали. Ванников, Махнев, Курчатов, Щелкин, Туполев, Королев, Макеев... Триж- ды и дважды Герои, академики; Генеральные конструкторы... Любому челове- ку, связанному с техникой, эти громкие имена говорят о многом. А у меня связаны с этими людьми воспоминания о встречах после Лефортово и Бутыр- ки. И они, и другие ученые и конструкторы поддерживали меня как только могли. Работая в Свердловске, я не раз замечал: многие люди раскрылись лишь тогда, когда мне было действительно трудно, а при жизни отца оставались в стороне, не желая выглядеть подхалимами. А были и другие, конечно. Те, кто старался избегать меня, хотя в свое время вели себя совершенно иначе. Да я и сам старался не ставить людей в неудобное положение. Даже работая на Украине, я замечал: давление на ме- ня дистанцирует многих людей. Что поделаешь... Если не ошибаюсь, лишь один из моих бывших товарищей, работавших со мной еще до ареста, опубликовал воспоминания, после которых я никогда не подам ему руки. В свое время я пригласил его на работу в наше КБ. Мы долго и плодотворно работали. Это был действительно очень талантливый, работоспособный человек. Но когда к власти пришел Хрущев и, по сути, разгромил нашу организацию, расчленив на пять частей, по чьей-то подс- казке сверху наш товарищ, никогда не участвовавший до этого в интригах, противопоставил себя коллективу. Новое руководство осталось довольно, и этот конструктор оказался в фаворе. Увы, времена меняются. С приходом очередного руководителя страны высокую должность пришлось сменить. Член-корреспондент, генерал, Герой Социалистического Труда, умудрен- ный профессиональным и жизненным опытом человек... Я читал небылицы о себе и своих товарищах и думал: зачем? Не выдержал, набрал номер междугородки: - Ты ведь, когда писал о всех нас, против правды пошел. Объясни хотя бы, ради чего? - Понимаешь, - ответил он, - я это раньше написал, меня заставили... - Меня ведь, сам знаешь, тоже заставляли давать на вас показания, что вы вредители... Не дал ведь. Так что грех ты взял на душу, уж извини за прямоту. За годы работы, а мне только на испытательных полигонах пришлось в общей сложности несколько лет провести, как правило, встречал замеча- тельных людей. Вспоминаю, скажем, маршала артиллерии Павла Николаевича Кулешова. Из соображений секретности он одно время даже фамилию не свою носил - Сергеев. Из официальных источников: Павел Кулешов. Маршал артиллерии. В годы войны - командир полка гвардейских минометов - знаменитых "ка- тюш", начальник оперативной группы гвардейских минометных частей Севе- ро-Западного, Волховского фронтов. С 1943 года командовал гвардейскими минометными частями Красной Армии. П