идентская машина проследовала в сопровождении усиленного эс- корта бронемашин. В то же время самолет президента приземлился в неиз- вестном месте, и президент отправился без всякой охраны в американскую миссию по улицам и переулкам, где его никто не ждал. Здание английской миссии и окружающие его сады почти примыкают к со- ветскому посольству, и поскольку англо-индийская бригада, которой было поручено нас охранять, поддерживала прямую связь с еще более многочис- ленными русскими войсками, окружавшими их владение, то вскоре они объ- единились, и мы, таким образом, оказались в изолированном районе, в ко- тором соблюдались все меры предосторожности военного времени. Американс- кая миссия охранялась американскими войсками, находилась более чем в по- лумиле, а это означало, что в течение всего периода конференции либо президенту, либо Сталину и мне пришлось бы дважды или трижды в день ез- дить туда и обратно по узким улицам Тегерана. К тому же Молотов, прибыв- ший в Тегеран за 24 часа до нашего приезда, выступил с рассказом о том, что советская разведка раскрыла заговор, имевший место убийство одного или более членов "Большой тройки", как нас называли, и поэтому мысль о том, что кто-то из нас должен постоянно разъезжать туда и обратно, вызы- вала у него глубокую тревогу. "Если что-нибудь подобное случится, - ска- зал он, - это может создать самое неблагоприятное впечатление". Этого нельзя было отрицать. Я всячески поддерживал просьбу Молотова к прези- денту переехать в здание советского посольства, которое было в три или четыре раза больше, чем остальные, и занимало большую территорию, окру- женную теперь советскими войсками и полицией. Мы уговорили Рузвельта принять этот разумный совет, и на следующий день он со всем своим шта- том, включая и превосходных филиппинских поваров с его яхты, переехал в русское владение, где ему было отведено обширное и удобное помещение. Сталин вызывал нас по одному. Я не знаю, кто из них был армейским офицером, как я, кто служил в разведке или Наркомате иностранных дел. Правило ни о чем никогда не расспрашивать друг друга соблюдалось неукос- нительно. Я это хорошо усвоил еще в реальной разведке. И это правильно, конечно. Помню только, что все эти люди были старше меня. И ни один, как гово- рил Сталин, официально не общался с членами делегаций США и Великобрита- нии и вообще с кем-либо из иностранцев, приехавших на конференцию в Те- геран. Вероятно, Иосиф Виссарионович такую же задачу поставил и перед моими новыми товарищами. А речь шла вот о чем. Все разговоры Рузвельта и Чер- чилля должны были прослушиваться, расшифровываться и ежедневно доклады- ваться лично Сталину. Где именно стоят микрофоны, Иосиф Виссарионович мне не сказал. Позднее я узнал, что разговоры прослушиваются в шести-се- ми комнатах советского посольства, где остановился президент Рузвельт. Все разговоры с Черчиллем происходили у него именно там. Говорили они между собой обычно перед началом встреч или по их окончании. Какие-то разговоры, естественно, шли между членами делегаций и в часы отдыха. Что касается технологии - обычная запись, только магнитофоны в то время были, конечно, побольше. Все разговоры записываются, обрабатывают- ся. Но конечно же Сталин не читал никогда да и не собирался читать весь этот ворох бумаг. Учтите ведь, что у Рузвельта, скажем, была колоссаль- ная свита. Представляете, сколько было бы часов записи? Конечно, нас ин- тересовал в первую очередь Рузвельт. Необходимо было определить и его, и Черчилля по тембру голоса, обращению. А микрофоны, как я уже говорил, находились в разных помещениях. Какие-то вопросы, вполне понятно, обсуждали и представители военных штабов. Словом, выбрать из всей этой многоголосицы именно то, что нужно Сталину, было, разумеется, не так просто. Диалоги Рузвельта и Черчилля, начальников штабов обрабатывались в первую очередь. По утрам, до начала заседаний, я шел к Сталину. Основной текст, который я ему докладывал, был небольшим по объему, всего несколько страничек. Это было именно то, что его интересовало. Са- ми материалы были переведены на русский, но Сталин заставлял нас всегда иметь под рукой и английский текст. В течение часа-полутора ежедневно он работал только с нами. Это была своеобразная подготовка к очередной встрече с Рузвельтом и Черчиллем. Он вообще очень тщательно готовился к любому разговору. У него была справка по любому обсуждаемому вопросу и владел предметом разговора дос- конально. Вспоминаю, как он читал русский текст и то и дело спрашивал: - Убежденно сказал или сомневается? Как думаешь? А здесь? Как чувс- твуешь? Пойдет на уступки? А на этом будет настаивать? Без английского текста, собственных пометок, конечно, на все эти воп- росы при всем желании не ответишь. Поэтому работали серьезно. Учитывали и тот же тембр голоса, и интонацию. Разумеется, такое участие в работе конференции было негласным. Види- мо, о том, чем мы занимаемся в Тегеране, кроме Сталина, мало кто знал. Мы практически ни с кем не общались. Днем и вечером ведем прослушивание, обрабатываем материалы, утром - к Сталину. И так все дни работы конфе- ренции. Думаю, работой нашей Иосиф Виссарионович был удовлетворен, пото- му что каких-либо нареканий не было. А когда конференция закончилась, нас так же тихо вывезли, как и привезли. Меня отправили в Москву, а от- туда я уехал в Ленинград продолжать учебу в академии. Как ни странно, но о том, что член Государственного Комитета Обороны Берия тоже выезжал во время войны в Иран, нигде ни строчки, хотя о самой конференции написано немало и у нас, и в особенности на Западе... Причи- ны все те же... Ибо даже о том, что он был членом ГКО, сегодня никто не знает. Что уж говорить о Тегеранской конференции. Хотя он вместе со Ста- линым выезжал и в Потсдам, до этого участвовал в международной конферен- ции в Ялте. В свое время те, кто писал о Тегеранской или других конференциях, просто не могли назвать даже имя Берия. Помните, мы говорили о поездке отца на Северный Кавказ. Очень правдиво написал о ситуации, сложившейся там, генерал Штеменко. Написал все, кроме того, что непосредственно на месте организацией отпора врагу занимался мой отец. Из официальных источников: Сергей Штеменко. Генерал армии (1968 г.). В Советской Армии с 1926 года. Окончил Военную академию механизации и моторизации РККА, Военную академию Генерального штаба. С 1940 года в Генштабе; старший помощник начальника отдела, заместитель начальника, начальник управления, замес- титель начальника управления. С мая 1943 года - начальник Оперативного управления Генерального штаба. Участвовал в планировании операций по разгрому вооруженных сил Германии и Японии. В послевоенные годы - на- чальник Главного управления, заместитель начальника, начальник Генераль- ного штаба, заместитель министра Вооруженных Сил СССР, первый замести- тель начальника Генштаба - начальник штаба Объединенных Вооруженных Сил государств - участников Варшавского договора. Скончался в 1976 году в возрасте 69 лет. Как вспоминал много лет спустя генерал армии Сергей Матвеевич Штемен- ко, в то время начальник Оперативного управления Генерального штаба, на- кануне Тегеранской конференции не было высокое начальство до конца отк- ровенным и с ним: "Возьмите карты всех фронтов и прихватите шифровальщи- ка. Куда и когда поедете, узнаете позднее". Ехали, рассказывал Штеменко, по Можайскому шоссе, где-то за Кунцевом у военной платформы их ждал поезд. Сопровождающий провел генерала в ва- гон и коротко бросил: "Поедете здесь". Литерный шел на Сталинград, затем проехали Кизляр, Махачкалу. О стан- ции назначения Сергей Матвеевич не имел ни малейшего представления. Лишь однажды, пригласив Штеменко после очередного доклада о положении на фронтах пообедать, Сталин заговорил со своими спутниками о какой-то кон- ференции, в которой должны были участвовать Рузвельт и Черчилль. Обедали часа полтора, и все это время разговор шел лишь о предстоящей встрече. Периодически поезд останавливался, и тогда, вспоминал Штеменко, подк- лючались к линии высокочастотной связи - Верховный требовал последние сводки с фронтов. Начальник Оперативного управления наносил обстановку на карты и докладывал Сталину о действиях 2-го и 3-го Украинских фрон- тов, 1-го и 2-го Прибалтийских. Именно в те дни тревожная ситуация сло- жилась на 1-м Украинском фронте. Овладев Киевом, Коростенем, наши войска с трудом сдерживали контрнаступление немцев в районах Житомира и Фасто- ва. Противник накануне захватил Житомир. Здесь же, в поезде, Штеменко доложил Верховному об окружении Коростеня, где героически сражалась 226-я стрелковая дивизия 60-й армии, о тяжелых наступательных боях на кировоградском, криворожском направлениях. Там, на фронтах, где давно ждали открытия второго фронта, никто ко- нечно же не знал о предстоящей встрече "Большой тройки", как и о том, что именно она приблизит Победу. По словам генерала Штеменко, в Баку прибыли вечером. Вместе со Стали- ным ехали Молотов, Ворошилов. О Берия, разумеется, ни слова... Утром на летном поле стояло несколько самолетов Си-47. У одного из них прогуливались командующий ВВС, будущий Главный маршал авиации и дважды Герой Советского Союза Александр Александрович Новиков, он же за- меститель наркома обороны по авиации, и командующий авиацией дальнего действия, тоже будущий Главный маршал авиации, Александр Евгениевич Го- лованов. У другого самолета генерал Штеменко увидел знакомого летчика В. Г. Грачева. Когда в восемь утра на аэродром приехал Сталин, Новиков до- ложил, что к полету готовы два самолета. Первый поведет генерал-полков- ник Голованов, второй - полковник Грачев. Верховному предложили лететь с Головановым. Сталин усмехнулся: - Генерал-полковники самолеты водят редко, полетим с полковником... Вспоминая об этом случае, генерал армии Штеменко упустил одну деталь - полковник В. Г. Грачев пилотировал самолет члена ГКО Лаврентия Павло- вича Берия... Вместе они и прибыли в Тегеран - Сталин, Молотов, Ворошилов и мой отец. Этим же самолетом полетел и генерал Штеменко, доложив в воздухе руководителям страны обстановку, сложившуюся на фронтах за минувшие сут- ки. В самолете, который вел генерал-полковник Голованов, летели ответс- твенные сотрудники Наркомата иностранных дел и охрана. Вслед за этими машинами курс на Тегеран взяли еще несколько самолетов. В воздухе, вспоминал генерал Штеменко, речь шла об Украине. Сергей Матвеевич доложил Сталину, Молотову, Берия и Ворошилову, что противник рвется к Киеву, вот-вот наши части могут оставить Коростень. После трехчасового полета полковник Грачев повел самолет на посадку. На аэродроме членов правительства уже ждал автомобиль. Первой на большой скорости в город ушла машина, в которой ехали Сталин, Молотов, отец и Ворошилов, за ней - машины с охраной. Тогда, осенью сорок третьего, я побывал в Иране не впервые... Я уже рассказывал, что в сорок первом попал в спецшколу. Переброска нашей группы в Германию сорвалась. В составе этой же разведгруппы нас отправи- ли в район Баку. Точнее, мы находились километрах в 30-40 от города. Не знаю, почему именно туда. С нами этот вопрос не обсуждался. Задачу, ска- зали, поставят на месте. Там, в разведцентре южного направления, дали нам новые исходные позывные и вместе с двумя группами диверсантов само- летами перебросили в иранский Курдистан. Две другие группы состояли из оперативников, которые подрывами могли заниматься, нарушением коммуника- ций. А наша группа выступала в роли боевого сопровождения. Базировались мы в горах иранского Курдистана. Надо сказать, что и в Иране, и в Турции разведсеть у нас была приличной. Линия связи проходила через курдские племена в Турцию, затем в Болгарию, а из Болгарии уже официально, с документами, наших разведчиков переправляли непосредствен- но в Германию. Часть людей просочилась в Германию уже не на парашютах. Я уже после войны узнал, что двое немцев, с которыми я должен был десанти- роваться в Северной Германии, так и добрались до цели. Один попал на за- воды Мессершмитта, занимался реактивной авиацией. Впоследствии, кстати, американцы вместе с другими немецкими специалистами вывезли его к се- бе... А второй разведчик попал в группу фон Брауна, в ракетный центр "Пенемюнде". Я был радистом, поддерживал связь с Центром, но информацию передавал не в Москву, а в Кавказскую группу связи. К сожалению, из группы, которая ушла через Турцию, меня исключили, хотя страшно рвался. Объяснили мне так: есть радист, немец, который уже находится на месте. А я остался еще на четыре месяца в Иране. Тогда же наша группа выявила некоторые немецкие резидентуры. Впоследствии их раз- работкой занимались уже другие люди. А нас отправили в Баку, потом на месяц в Тбилиси, на отдых. И в это время, и позднее в Иране работали другие группы. Летом сорок второго я попал на Северо-Кавказский фронт, а позднее осенью был направлен в академию. О том, что происходило накануне Тегеранской конференции, я узнал, когда вновь оказался в Иране. Конечно же то, что Рузвельт остановился в советском посольстве, нам здорово помогло. Но то, что ему, как и Черчиллю, Сталину, угрожала опас- ность, не выдумки. Накануне конференции в Иране действительно были арес- тованы немецкие агенты. И их самих, и все материалы Сталин представил Черчиллю и Рузвельту. У тех была возможность убедиться, что советская разведка действительно разоблачила крупный заговор. Целью немцев был захват "Большой тройки" или уничтожение руководителей трех союзных дер- жав. Рузвельт согласился переехать в целях безопасности в советское по- сольство, Черчилль отказался. Но английская сторона согласилась на уве- личение охраны с нашей стороны. Все эти меры предосторожности конечно же не были в той обстановке лишними. Покушения не допустили благодаря нашей разведке. А уж какая именно разведка отличилась - стратегическая, военная, НКВД, думаю, не суть важ- но... Из воспоминаний командира особого разведывательного партизанского от- ряда "Победители", действовавшего в 1942-1944 годах на территории Ро- венской и Львовской областей. Героя Советского Союза полковника Дмитрия Николаевича Медведева: "Зиберт и фон Ортель встретились в казино на "немецкой" улице. И тог- да фон Ортель сказал ему наконец, куда он собирается направить свои сто- пы. Он едет на самый решающий участок фронта. - Где же тогда этот твой "решающий" участок? - В Тегеране, - с улыбкой сказал фон Ортель. - В Тегеране? Но ведь это же Иран, нейтральное государство! - Так вот именно здесь и соберется в ноябре "Большая тройка" - Ста- лин, Рузвельт и Черчилль... - И фон Ортель рассказал, что он ездил не- давно в Берлин, был принят генералом Мюллером и получил весьма заманчи- вое предложение, о смысле которого Зиберт, вероятно, догадывается. Впро- чем, он может сказать ему прямо: предполагается ликвидация "Большой тройки". Готовятся специальные люди. Если Зиберт изъявит желание, он, фон Ортель, походатайствует за него. Школа - в Копенгагене. Специально готовятся террористы для Тегерана. Разумеется, об этом не следует бол- тать. ...В этот день на очередной политинформации Стехов прочитал партиза- нам сообщение о провале гитлеровского заговора в Тегеране Разумеется, имя Кузнецова не было при этом упомянуто... Не могло быть сомнения, что гитлеровские агенты, о которых шла речь в телеграмме, в том числе, ко- нечно, и фон Ортель, занимавший среди их не последнее место, вовремя найдены и обезврежены. - Поздравляю вас, Николай Иванович! - Ну, я-то, может, здесь и ни при чем, - ответил Кузнецов. - Тут ведь, надо думать, десятки людей потрудились..." Все было именно так. Советская разведка не только сорвала заговор - а на него немцы делали серьезную ставку, но и в полной мере использовала пребывание американского президента в советском посольстве. Не без любопытства прочли мы в нашумевшей на Западе книге Кристофера Эндрю и бывшего полковника КГБ Олега Гордиевского, осевшего в Великобри- тании, упоминание о той операции сорокалетней давности: "Успешно оборудовав самыми современными подслушивающими устройствами американское посольство в Москве, НКГБ разработало простой, но столь же эффективный способ подслушивания Рузвельта и его сотрудников в Тегеране. Молотов уверял, что имеет информацию о готовящемся немецком заговоре, и заявил, что американская резиденция, расположенная в миле от соседствую- щих советской и английской, недостаточно безопасна. Черчилль предложил Рузвельту жить в английском посольстве. Президент, не желая давать русс- ким повода для подозрений в англо-американском заговоре, отказался и легкомысленно принял настойчивое предложение Сталина остановиться на территории советского посольства. Руководитель военного отдела секрета- риата совета кабинета министров генерал Исмей писал в своих мемуарах: "Мне хотелось узнать, были ли микрофоны установлены заранее в отведенном помещении". "Нет, конечно, никаких сомнений, что микрофоны там установили, - де- лают предположение авторы мирового бестселлера. - Американская делегация на первой встрече в верхах жила на советской территории, обслуживалась сотрудниками НКВД, все ее разговоры немедленно становились известны русским. Так что, можно сказать, американцы на этой встрече осуществляли нечто подобное открытой дипломатии". Трудно не согласиться, когда слы- шишь утверждение, что на первой встрече "Большой тройки" в Тегеране Ста- лин получал значительно больше разведывательной информации, чем Черчилль и Рузвельт. Нравственно ли было так поступать с союзниками? Сталин ведь сам отве- тил на этот вопрос: "Это неэтичное дело..." Но, как он сказал, другого выхода у него нет. А были у Сталина основания подозревать союзников в неискренности? Более чем достаточно. Вспомните предвоенные годы хотя бы... Например, Черчилль. Известно ведь, что в свое время он примыкал к группе консерваторов, ставящей своей целью уничтожение Советского госу- дарства. Да он и сам никогда не скрывал своих взглядов. Лишь после того, как немцы напали на Советский Союз, он счел возможным лишь на короткий период объединиться с нами. Но и тогда он исходил опять же из интересов Британской империи. Почему Сталин должен был ему верить? Даже после того, как англичане заявили о поддержке Советского Союза в этой войне, полтора года союзники ничего не делали. Вмешались, когда поняли, что согнуть нас нельзя, да и то под влиянием американцев, насколько знаю, это произошло. А как они вели себя на международных конференциях? Особенно показа- тельна Тегеранская. И Черчилль, и Рузвельт пытались информировать Стали- на вразрез друг другу - Черчилль заявил, что он очень симпатизирует Аме- рике и наполовину американец, но полностью согласиться с позицией прези- дента не может. Рузвельт, в свою очередь, говорил, что не имеет ничего против британцев, но не намерен отстаивать интересы Британской империи. Соответствующим образом, к слову, вели себя и разведслужбы. Тут, видимо, следует вспомнить об операции "Дальний прыжок", которая, как утверждают некоторые источники, была поручена Гитлером своему любим- цу штурмбанфюреру СС Отто Скорцени. Эта информация, насколько я знаю, не подтвердилась. А вот то, что он действительно руководил всей иранской агентурой немецкой разведки, это точно. Бывал Скорцени в Иране наездами, а в основном находился в Германии. Наши полевые агенты, когда я находился в Иране, часть групп, которые работали на Скорцени, нащупали и даже внедрились туда. По всей вероят- ности, некоторые группы и англичане нам передали. Не официально, а через нашу разведку. Поэтому довольно полная картина гитлеровской агентурной сети к началу Тегеранской конференции была известна. А вообще эта конференция должна была состояться не в Тегеране. И анг- личане, и американцы предлагали провести ее в Касабланке. Но Сталин на это согласия не дал. Он сказал, что это слишком далеко от Советского Со- юза и так как он является Верховным Главнокомандующим, то отлучаться на такие большие расстояния не может. Неизбежно возникнут проблемы связи с фронтами и тому подобное. Англичане и американцы вынуждены были согла- ситься. О том, что немцы готовят покушение, Сталин отлично знал еще до приез- да в Тегеран. А вот что ждет делегации союзников в Касабланке, сказать было трудно. Какие-то сведения, безусловно, у нашей разведки были, но разработаны они были меньше, чем в Иране. Дело здесь вот в чем. Когда все это организовывалось, Северная Африка в сферу интересов нашего госу- дарства не входила. А Иран входил. Этим и объясняется активность нашей разведки в сопредельной стране. Когда впервые стал вопрос о Касабланке, как месте проведения конфе- ренции на высшем уровне, Алжир тут же заинтересовал и нашу разведку, и Генеральный штаб. Прежде всего необходимо было развернуть узел связи. Тогда я и попал в Северную Африку. Летели из Ирана на английском самоле- те - наши туда не летали. Возвращались тоже с английским экипажем. Очень сдержанные люди. А вот американцы больше на нас похожи. Пробыли мы в Касабланке дней пять или шесть, но поступила команда "Отбой!", пришлось возвращаться. Запомнились дома с внутренними дворика- ми и очень высокими заборами. Возвращались точно так же, не привлекая внимания. Все эти вещи, по- нятно, держались в секрете. Тегеран был позднее... ВЗГЛЯД С ВОСТОКА Из "Истории Великой Отечественной войны": "Основными на Тегеранской конференции были военные вопросы, в особенности - о втором фронте в Ев- ропе, срок открытия которого США и Великобритания переносили в 1942 и 1943 годах. Советский Союз продолжал нести основную тяжесть борьбы с фа- шистским блоком в Европе. В новой обстановке, сложившейся в результате выдающихся побед Советской Армии (Сталинградская битва, Курская битва, битва за Днепр), англо-американские союзники стали опасаться, что Со- ветские Вооруженные Силы освободят Западную Европу без участия вооружен- ных сил США и Великобритании... Советская делегация отмечала, что наибо- лее эффективным было бы нанесение удара по врагу в Северной или Севе- ро-Западной Франции с одновременной высадкой десанта на юге Франции. В результате дискуссии 30 ноября 1943 года союзники объявили, что операция "Оверлорд" намечается на май 1944 года и будет проведена при поддержке десанта в Южной Франции. Советская делегация в свою очередь заявила, что советские войска предпримут наступление примерно в это же время с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного на Западный фронт. Участники конференции пришли к соглашению о необходимости принять меры для вовлечения Турции в войну на стороне антигитлеровской коалиции и об оказании помощи югославским партизанам... Тегеранская конференция спо- собствовала укреплению антигитлеровской коалиции и подтвердила возмож- ность сотрудничества государств с различным общественным строем в реше- нии международных проблем во имя высших общечеловеческих интересов". ВЗГЛЯД С ЗАПАДА Николя Верт, известный французский историк, научный сотрудник Нацио- нального Центра Научных исследований Франции в Париже, доктор историчес- ких наук, сын знаменитого Александра Верта, автора книги "Россия в войне 1941-1945 гг.": "На проходившей с 28 ноября по 1 декабря 1943 года Тегеранской конфе- ренции Черчилль, Рузвельт и Сталин, который согласился наконец выехать на несколько дней за пределы СССР, впервые собрались вместе. Уже на этой встрече, за пятнадцать месяцев до более известной Ялтинской конференции, началось определение будущего послевоенной Европы. Ловко играя на чувс- тве вины западных союзников по поводу открытия давно обещанного и посто- янно откладываемого настоящего второго фронта и на разногласиях между США и Великобританией, Сталин добился нужных ему решений по ключевым вопросам: - обещания англо-американской высадки во Франции не позднее мая 1944 года; - переноса границ Польши на запад до Одера и, следовательно, призна- ния, пусть для начала неофициального, западными союзниками "линии Керзо- на" в качестве будущей восточной границы Польши; - признания советских притязаний на Кенигсберг, никогда в истории не принадлежавший России; - признания аннексии прибалтийских государств, как акта, произведен- ного "согласно воле их населения". В обмен на эти уступки СССР согласился объявить войну Японии не позд- нее чем через три месяца после окончания войны в Европе. После этого дипломатического успеха Советский Союз, вооруженные силы которого отныне превосходили вермахт во всех отношениях, начал в январе 1944 года новое наступление..." Даже сегодня, спустя четыре десятилетия после той памятной встречи "Большой тройки", трудно переоценить всю значимость Тегерана для нашей общей Победы. И если согласиться с тем, что Сталин тогда, поздней осенью сорок третьего, переиграл союзников, вспомним добрым словом и тех, кто ему в этом помогал. Как бы мы ни относились к кремлевскому диктатору, в данном случае речь не о нем. В любом случае тогда, в сорок третьем, вы- играл советский солдат, ждавший открытия второго фронта еще с жаркого лета сорок первого... ГЛАВА 7 ЯЛТА, 45 Ялтинская конференция (иногда ее еще называют Крымской) проходила с 4 по 11 февраля 1945 года. Незадолго до этого, выручая союзников, столк- нувшихся с неожиданным немецким контрнаступлением в Арденнах, Красная Армия вновь перешла в наступление и уже в начале февраля заняла Силезию. Всего месяц оставался до форсирования Одера, два месяца - до штурма бер- линского укрепрайона. Исход войны был ясен и нам, и немцам, и нашим со- юзникам. Судя по всему, в спецгруппу по обслуживанию второй встречи руководи- телей трех великих держав антигитлеровской коалиции - СССР, США и Вели- кобритании - я попал, так сказать, по инерции. Накануне встречи "Большой тройки" в Москве подняли документы, связанные с организацией специальных разведмероприятий на Тегеранской конференции, и решили использовать наш опыт. Так я оказался тогда в Крыму. Вызов в академию поступил столь же неожиданно, как и в прошлый раз. В распоряжении высокого начальства ни о какой предстоящей встрече "Большой тройки" речь, естественно, не шла. Белено было прибыть в Генеральный штаб. Уже в Москве узнал, что предстоит лететь в Крым. Была и еще одна новость. К этому времени в наших спецлабораториях была разработана более совершенная аппаратура, с которой нам теперь предстояло иметь дело. Как и в Тегеране, в Ялте оборудовали подслушивающей аппаратурой все помещения, которые занимали участники конференции, но этим дело не огра- ничилось. Новая аппаратура позволяла нам вести постоянную запись разго- воров не только в зданиях, выделенных для американской и английской де- легаций, но и, скажем, в парке с помощью направленных микрофонов. Если интересующий нас объект находился на расстоянии до 50-100 метров, проб- лем здесь не возникало. Приехали мы в Ялту еще до начала встречи в верхах и сразу же успели оценить и более масштабную организацию конференции, и техническое осна- щение. Имею в виду, конечно, специфическую сторону обслуживания этого мероприятия... Людей здесь было побольше, и нагрузка на каждого из нас была гораздо ниже "тегеранской". Я, скажем, имел отношение только к аме- риканскому президенту. Черчиллем и остальными занимались другие специа- листы. Была еще одна особенность. В Тегеране мне приходилось докладывать лично Сталину. Здесь этого не было - вся полученная информация шла через службы Генерального штаба. Сталин, как я понял, эти материалы даже не смотрел. Словом, говоря откровенно, все это и отдаленно не напоминало Тегеран, где нам удавалось отдыхать в лучшем случае четыре-пять часов. Не было и того нервного напряжения, которое не оставляло нас все дни пребывания в Иране. Ежедневно докладывать Верховному Главнокомандующему, готовить изо дня в день материалы для него, это, признаюсь, накладывало определенную нервозность. Каждая встреча с ним проходила, что лукавить, не без нервного напряжения. И дело тут не в боязни младшего офицера пе- ред маршалом и главой государства, а в желании сделать все так, как на- до. Мы ведь прекрасно понимали, насколько серьезно то, чем нам поручили заниматься. Когда я впоследствии читал чьи-то воспоминания о Тегеранской конференции, не раз ловил себя на том, что на многие вещи просто не об- ращал внимания. Интенсивность работы, нервное, физическое напряжение на нет сводили все внешние впечатления. И только там, в Тегеране, а позднее в Ялте я узнал, что есть внешняя сторона таких встреч и есть черновая работа, которая остается "за кадром". В отличие от дипломатов, не говоря уже о самих участниках встречи, мы оставались в тени. ВЗГЛЯД С ЗАПАДА Из книги Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского "КГБ. История внешне- политических операций от Ленина до Горбачева", вышедшей в Великобритании в 1990 году: "Состоявшаяся в феврале 1945 года в Ялте на Черном море следующая конференция "Большой тройки" (последняя, на которой присутствовал скон- чавшийся в апреле Рузвельт) стала очередным триумфом СССР. У Сталина снова были все военные козыри. Красная Армия почти контролировала Поль- шу, Чехословакию и Прибалтику, а также значительную часть Германии, а западным союзникам, несмотря на победу "Оверлорд", еще предстояло форси- ровать Рейн. Столь же значительным было преимущество Сталина и в развед- данных. НКВД имел двух надежных агентов в министерстве иностранных дел Великобритании - Дональда Маклина в посольстве в Вашингтоне, имевшего возможность сообщать об англо-американских переговорах до конференции, и Гая Берджесса, который в 1944 году перешел из Би-би-си в Управление ин- формации министерства иностранных дел. Основной источник НКГБ в Госу- дарственном департаменте Элджер Хисс вошел в состав ялтинской делегации. Будучи с конца 1944 года заместителем директора отдела специальных поли- тических акций, он непосредственно занимался подготовкой конференции... Американцев поместили в бывший царский Летний дворец в Ливадии, а англи- чан - в двадцати минутах езды в Воронцовском дворце. В обеих резиденциях была установлена система подслушивания. Американцы, похоже, вообще не принимали никаких мер предосторожности..." Не правда ли, очень похоже на то, что уже приходилось читать ранее? Помните? "Так что можно сказать, что американцы на этой встрече осущест- вляли нечто подобное открытой дипломатии". Тогда речь шла о Тегеранской конференции, теперь - о Ялте. Но неужели американцы были столь наивны? Конечно же союзники - и американцы, и англичане - и в Тегеране, и в Ялте принимали соответствующие меры предосторожности. Была у них, в частности, система поиска встроенных микрофонов, но старого типа. Наши подслушивающие системы, более совершенные на то время, на них просто не реагировали. Достаточно сказать, что ни в Тегеране, ни в Ялте ни одного случая вскрытия наших устройств не было. Но, конечно, в наивности наших союзников я бы не мог упрекнуть. Все помещения тщательно проверялись и американцами, и англичанами, прекрасно знали они от своих спецслужб, что нежелательно вести в них какие-то непредназначенные для чужих ушей раз- говоры, но, как показывает практика, такие рекомендации всегда остаются рекомендациями, и не больше. Как: бы ни следили за своей речью члены иностранных делегаций, что-то помимо их воли проскальзывало так или ина- че. Так было и тогда, когда они оставались в своих помещениях, и на про- гулках. Точно так же предпринимались все меры предосторожности советской сто- роной. Речь, вполне понятно, не только о Тегеране и Ялте. То, что иност- ранцы привозят с собой подслушивающие устройства и системы поиска, сек- ретом никогда не было. После каждого совещания в помещениях, где побыва- ли гости, шел тщательный осмотр. Искали тех самых "клопов", о которых так много писали в последние годы. К слову, и тогда мы их так называли. Наши системы поиска позволяли бороться с ними довольно эффективно и находили таких "клопов" немало. Но никогда официально об этом не заявля- ли. Как правило, точно так же поступали и союзники. Считалось: установи- ли - молодцы, а мы нашли. Правда, однажды - это было в Куйбышеве - анг- личане устроили нам большой скандал. То ли неаккуратно сработали, то ли старые системы поставили, но в английском посольстве их обнаружили. Это было единственное представление, сделанное по такому пикантному поводу. Здесь надо сделать одно уточнение: речь идет о совершенно определен- ном временном отрезке. С середины пятидесятых годов, насколько известно, таких "проколов" хватало. Через несколько лет после строительства здания посольства США в Москве, уже в шестидесятые, американские спецслужбы об- наружили там несколько десятков подслушивающих устройств. Настоящий скандал разразился в скоротечный и бесславный период руководства КГБ СССР Вадимом Бакатиным. Именно он передал Роберту Страуссу полную схему подслушивающих устройств в здании американского посольства. Воздержусь от комментариев. Напомню только, что, как выяснилось впоследствии, на столь экстравагантный шаг бывшего секретаря провинциального обкома КПСС толкнуло соответствующее "политическое решение" советского руководства. В самих органах государственной безопасности, впрочем как и во всех спецслужбах мира, включая знаменитое ЦРУ, это вызвало состояние шока. По некоторым данным, советские спецслужбы "слушали" американцев с начала тридцатых, точно так же поступали, когда им это удавалось, наши союзни- ки, и никого никогда это не удивляло. Речь-то, что скрывать, идет об об- щепринятой практике. С моей точки зрения, поступок Бакатина - это прямое предательство. Что это, как не выдача государственной тайны? Возможно, Бакатин не сам пошел на преднамеренное предательство, допускаю, что не он был инициато- ром, а, напротив, получил соответствующую команду от Горбачева или ко- го-то еще. Мне это, откровенно скажу, неинтересно. К самому же поступку отношение совершенно однозначное. Разведка живет по своим правилам. Ра- зумеется, отбрасываем политические убийства. Информация - и это не сек- рет - нужна. Как ее добывать? Мировое сообщество пока еще считает допус- тимым получение информации любыми способами. Лично я не берусь давать этическую оценку действиям спецслужб, но, думаю, подслушивание и тогда, в войну, и сегодня в разведке вполне допустимо. Уровень соответствующих разработок - а это были отечественные системы - всегда был чрезвычайно высок. Технически обнаружить их было невозмож- но. Что уж говорить о современных системах подслушивания... Но даже тог- да в распоряжении советской разведки были не просто микрофонные системы с кабельным подводом электричества, а поистине уникальные устройства. Например, Аверелл Гарриман, посол Соединенных Штатов в СССР в 1943 - 1946 годах, получил в свое время одну из таких систем... в подарок. Это был преподнесенный советской стороной бюст Авраама Линкольна, шестнадца- того президента США. Вмонтированная в подарок система элементов питания не имела, а работала на подсветке снаружи. За счет наружной энергии и шла ретрансляция. Разумеется, подслушивающие устройства были установлены не только в американском, но и во всех остальных посольствах. Как-то я на несколько дней приехал из академии в Москву и зашел в спецрадиолабораторию НКВД. Накануне товарищ пригласил меня посмотреть новые разработки. В этом же здании находились обрабатывающие центры, куда поступала перехваченная информация из посольств, находящихся в Москве. - Сейчас я тебе, Серго, очень интересную вещь покажу, - заинтриговал меня товарищ. - Думаю, тебе будет любопытно. Это была запись конфиденциального разговора премьер-министра Черчилля с Кадоганом, постоянным заместителем министра иностранных дел. Я был потрясен. Не самим фактом записи, разумеется. О том, что иностранные по- сольства в Москве прослушиваются, я давно знал. Поразило совершенно дру- гое: Кадоган последними словами ругал... премьер-министра Великобрита- нии. Я неплохо знал английский, но крепкие выражения, которые допускал заместитель министра, явно выходили за рамки всех существующих учебни- ков. Как выяснилось, Черчилль не имел права обсуждать какие-то вещи без санкции кабинета и согласования с ним, Кадоганом. Возвращаясь домой, невольно подумал: странные взаимоотношения. Попро- бовал бы кто-нибудь из заместителей наркомов, да что там заместителей - самих членов правительства, членов Политбюро ЦК говорить в таком тоне со Сталиным... Дома рассказал о том, что слышал, отцу. Он был очень недоволен: - А какое право имели тебя к таким вещам допускать? Мне не оставалось ничего другого, как попросить отца, чтобы он не вмешивался и все осталось между нами. Но об услышанном мною мы тогда по- говорили. - Да, там совершенно иные взаимоотношения между членами правительст- ва, - объяснил мне отец. - Любой из них имеет право отстаивать свою точ- ку зрения, оспаривать мнение премьера. И я вновь сопоставил: у нас ведь, за редким исключением, члены руко- водства на задних лапках бегали... Вышло так, что с Кадоганом я познакомился. Помню, он поинтересовался, откуда я знаю английский. Наверное, сказал, вы готовите себя к опреде- ленной карьере? Нет, отвечаю, я знаю и английский, и немецкий, при необ- ходимости и еще выучу, но готовлю себя только к технической карьере. Мне показалось, что он не поверил: - Мы готовим людей с колледжа... Вы изучаете языки и стремитесь к со- вершенно другой карьере? Так не бывает... Но я действительно никогда не мечтал ни о чем другом, кроме техники. Ни в Ялте, ни еще раньше, в Тегеране, мы в силу вполне понятных при- чин с иностранцами не общались. Уже позднее совершенно случайно я встре- тился на одной из южных государственных дач с Гарриманом и Гарри Гопкин- сом. Последний во время второй мировой войны был советником и специаль- ным помощником президента Рузвельта. Оба приезжали к Сталину, но я об этом не знал и отправился на ту дачу в твердой уверенности, что там ни- кого нет. Так и познакомились. Разговор вышел довольно любопытный. Оказалось, что Гарриман еще до советизации Грузии имел там марганцевые рудники, работал у нас и позд- нее. - А я твою маму помню совсем молодой, - рассказывал. - Она в банке работала, верно? Тогда у вас какая-то благотворительная кампания прохо- дила и я пожертвовал голодающим даже больше, чем мне предложили. Твоя мама была такая красивая. Мне сказали, что она жена чекиста. - Решили таким образом воздействовать на чекистов? - пошутил я. - Да нет, она действительно была очень красивая, и я не устоял перед просьбой помочь голодающим. Такой же случайной была одна из встреч моего отца в дни Тегеранской конференции. Виделись мы с ним, как и в Ялте, довольно редко. У каждого было много работы, но мнениями обменяться успевали. Как-то рассказывает, что познакомился с очень интересным парнем из американской разведки. Го- да 22 ему, грузин. Очень симпатичный, грамотный человек. Любит Грузию. Этого для отца было вполне достаточно, и общую тему они нашли быстро. Отец, признавался, был удивлен, что этот молодой человек очень хорошо знает историю. В частности, они говорили о так называемых лазах (другое название мингрельцев). Большое поселение одного из грузинских этносов находилось в Турции. В свое время, гораздо раньше советских депортаций и даже переселения во времена Суворова полутора сотен тысяч поляков на Урал, этих людей турки переселили с побережья в горы, подальше от границ Грузии. Лазы сумели сохранить язык, но магометанство им все же привили. Американский разведчик прекрасно ориентировался в проблемах этого на- рода, и трудно было сказать, объяснялось ли это только его личным инте- ресом, или это был целенаправленный интерес, связанный с его службой в разведке. Но от общения с ним отец получил явное удовольствие. Наверняка и ему было интересно общаться с отцом - всем было хорошо известно, кто прилетел в Тегеран вместе со Сталиным. В одной из грузинских газет уже много лет спустя я прочел, что этот человек написал воспоминания и рассказал о встрече с моим отцом. С не- меньшим удивлением узнал, что главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе носит ту же фамилию - Шаликашвили. Вполне допускаю, учитывая некоторые детали, что тогда, в сорок третьем, отец встречался с кемто из близких родственников известного американского генерала. Из официальных источников: Джон Шаликашвили. Армейский генерал. С осени 1993 года - председатель объединенного Комитета начальников штабов. Прошел в армии США путь от командира взвода до командира дивизии. Ветеран вьетнамской войны. До назначения на высший военный пост в американской армии командовал воору- женными силами НАТО в Европе. Отец армейского генерала Шаликашвили - офицер вооруженных сил Грузии, в 20-м сражался с наступавшими частями Красной Армии. После советизации Грузии бежал из страны и позднее служил в турецкой армии. Джон Шаликашвили родился в Польше, где его отец продолжал службу в качестве военного советника, от брака Шаликашвили-старшего с полькой. В годы второй мировой войны отец нынешнего председателя Комитета на- чальников штабов служил в Италии, где и был после вторжения союзников в Европу захвачен в плен американскими войсками. По некоторым данным, ра- ботал в Италии на американское правительство. После окончания второй ми- ровой войны - в США. У меня, разумеется, ни в Ялте, ни в Тегеране таких встреч быть не могло. Мы даже питались в отдельной комнате. В Тегеране, а позднее и в Ялте проходили официальные банкеты, носившие формально-аскетический ха- рактер, но в них участвовали высшие руководители. На более низком уровне тоже не обходилось без тостов. Скажем, наша и американская охрана быстро нашла общий язык. Ни к той ни к другой категории мы не относились, поэ- тому, видимо, и кормили нас похуже. Кстати, в Тегеране стол был более изысканным. Но так как в Ленинградской академии нас, слушателей, кормили более чем скромно, претензий, честно скажу, к начальству не было. Тем более мы уже знали, что питаемся не "с барского стола", и поэтому с по- ниманием отнеслись к намеку начальства, что спиртное нам не положено. Как и все, наверное, я много читал любопытных воспоминаний о тех встречах, о всевозможных деликатесах, которыми, скажем, в Ялте потчевали высоких гостей. Наверное, так и было, судить не берусь. Мы были просто очень далеки от всего этого и видели Рузвельта и Черчилля лишь со сторо- ны и отнюдь не на официальных приемах. Кроме основной работы, связанной с текстом записанных разговоров, мне довелось заниматься и тем, что очень любил, - настраивал, ремонтировал принимающие системы. Сбоев у нас не было, и, кажется, начальство оста- лось нами довольно. В период, когда проходили Тегеранская, Ялтинская, Потсдамская конфе- ренции, отец уже не имел никакого отношения к органам государственной безопасности, но, как и прежде, оставался членом ГКО и руководителем со- ветской стратегической разведки. Этим, видимо, и объяснялось его пребы- вание в Тегеране, Ялте и Потсдаме. В Потсдаме я даже жил вместе с отцом, но каких-либо официальных поручений уже не имел. Так что ни Трумэна, ни Черчилля, ни представлявшего Англию после поражения последнего на выбо- рах Эттли "слушать" мне уже не пришлось. Но что такие же разведмероприя- тия проводились в Потсдаме и советской стороной, и нашими союзниками, знаю. Да и не могло быть иначе. Ни одна разведслужба мира не упустит возможности получить интересующую ее информацию. Так было в Тегеране, так было в Ялте и Потсдаме и, думаю, будет еще долго в любой стране ми- ра. Совершенствуется техника, а законы разведки, нравятся они нам или нет, вечны... Еще Аллен Даллес, один из основателей и первый руководитель Централь- ного разведывательного управления США, признанный специалист в области теории и практики разведывательной деятельности, писал, что для "слухо- вого контроля" необходимы "первоклассное миниатюрное электронное обору- дование, хитроумная маскировка аппаратуры и агент, который смог бы про- никнуть в помещение и скрытно установить это оборудование". По словам патриарха американской секретной службы, в 1960 году посол Генри Кэбот Лодж продемонстрировал в ООН большую государственную печать Соединенных Штатов, висевшую в кабинете американского посла в Москве. Как установили специалисты, в ней был спрятан миниатюрный аппарат, пере- дававший на советский пост контроля все, что говорилось в святая святых американского посольства - кабинете посла. Случай, по утверждению Аллена Даллеса, достаточно типичный. Но заметим при этом: Аллен Даллес отнюдь не упрекает коллег. Речь, повторяю, идет о мировой общепринятой практике. Использование техничес- ких средств в оперативной работе спецслужб - и не только за рубежом - давно стало нормой. Скажем, швейцарские службы используют в интересах прослушивания только телефонных линий связи до 40 тысяч регистрирующих устройств. Активно используют, как известно, технические средства и спецслужбы США, Великобритании, других стран, причем зачастую некоторые их методы остаются за рамками закона, что, впрочем, не очень смущает об- щественность. Принято считать, что это не подлежит раскрытию и обсужде- нию. Пример: установка подслушивающих устройств в служебных помещениях и квартирах, личном автотранспорте и т. д. Могут задать вопрос: но ведь Сталин, на чей стол вы клали распечатки конфиденциальных разговоров лидеров США и Великобритании, отнюдь не с меньшим интересом хотел знать, о чем говорят его ближайшие соратники? Ведь, как пишет в своих воспоминаниях Бажанов, еще задолго до войны "слуховой контроль" получил постоянную прописку в Кремле... Из официальных источников: Борис Бажанов. Помощник Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина, секретарь Политбюро ЦК. Родился в 1900 году в городе Могилеве-Подольском на Украине. В тече- ние нескольких месяцев учился на физико-математическом факультете Киевс- кого университета, столь же недолго заведовал губернским отделом народ- ного образования в Виннице, позднее был членом и секретарем Ямпольского ревкома и секретарем Могилева-Подольского уездного комитета партии. С ноября 1920 года - в Московском высшем техническом училище, с 1922 года - в Орготделе ЦК, с августа 1923 года - секретарь Политбюро, помощ- ник Сталина. 1 января 1928 года нелегально перешел советско-персидскую границу. Автор ряда опубликованных на Западе книг о механизме коммунис- тической власти. Из воспоминаний Бориса Бажанова: "Я вхожу к Сталину с каким-то срочным делом, как всегда, без доклада. Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушаю- щим - он держит телефонную трубку и слушает. Сталин слушает и ничего не говорит. Наконец я с удивлением замечаю, что на всех четырех телефонных аппаратах, которые стоят на столе Сталина, трубка лежит и он держит у уха трубку от какого-то непонятного и мне неизвестного телефона, шнур от которого идет почему-то в ящик сталинского стола. Я еще раз смотрю: все четыре сталинских телефона: этот - внутренний цековский для разговоров внутри ЦК; вот "Верхний Кремль" - это телефон для разговоров через ком- мутатор "Верхнего Кремля"; вот "Нижний Кремль" - тоже для разговоров че- рез коммутатор "Нижнего Кремля"; по обоим этим телефонам вы можете раз- говаривать с очень ответственными работниками или с их семьями; Верхний - соединяет больше служебные кабинеты. Нижний - больше квартиры; соеди- нение происходит через коммутаторы, обслуживаемые телефонистками, кото- рые все подобраны ГПУ и служат в ГПУ. Наконец, четвертый телефон - "вертушка". Это телефон автоматический, с очень ограниченным числом абонентов (60, потом 80, потом больше). Его завели по требованию Ленина, который находил опасным, что секретные и очень важные разговоры ведутся по телефону, который всегда может подслу- шать соединяющая телефонная барышня. Для разговоров исключительно между членами правительства была установлена специальная автоматическая стан- ция без всякого обслуживания телефонистками. Таким образом секретность важных разговоров была обеспечена. ...Итак, ни по одному из этих телефонов Сталин не говорит. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы это заметить и сообразить, что у Сталина в его письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи кото- рой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, "верту- шек". Члены правительства, говорящие по "вертушкам", все твердо уверены, что их подслушать нельзя - телефон автоматический. Говорят они поэтому совершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты. Сталин подымает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым присталь- ным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл? Конечно, понимаю, и Сталин это видит. С другой стороны, так как я вхожу к нему без доклада много раз в день, рано или поздно эту механику я должен открыть... В деле борьбы Сталина за власть этот секрет - один из самых важных: он дает Сталину возможность, подслушивая разговоры всех Троцких, Зиновьевых и Каменевых между собой, всегда быть в курсе всего, что они затевают, что они дума- ют, а это оружие колоссальной важности. Сталин среди них один зрячий, а они все слепые. ...Я - член партии. Я знаю, что один член Политбюро имеет возможность шпионить за другими. Должен ли я предупредить этих остальных членов По- литбюро? И, наконец, если Сталин подслушивает Зиновьева, то, может быть, Зиновьев каким-то образом в свою очередь подслушивает Сталина? Кто его знает". Я довольно скептически отношусь к воспоминаниям Бажанова. Разумеется, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть увиденное им в Кремле в те го- ды, о которых он пишет, но, уверен, Сталину все это было, уж поверьте, ни к чему. Для прослушивания существовала специальная служба. Вначале она находилась в ведении ЦК партии, а не НКВД, как принято считать. А слежка за членами правительства велась еще с времен Ленина. И это не секрет. Здесь Сталин и все последующие руководители государства ничего нового не открыли. Если помните, рассказывая о существовании подслушива- ющей аппаратуры в Кремле, Бажанов говорит о своем разговоре с Мехлисом, который "был в курсе". Вот еще одно подтверждение того, что занимались этим не чекисты, а партийные органы. И я уверен, что Сталину докладывали все, что его интересовало. Так что заниматься такими вещами самому Гене- ральному секретарю явно не было необходимости... Если говорить о законности таких действий, то известно ведь, что в те времена разрешения прокуратуры на установку подслушивающей аппаратуры не требовалось. Все делалось по указанию аппарата ЦК. Иногда эти задачи возлагались на специальные органы, но опять же по указанию ЦК. Соответствующие подразделения в состав НКВД одно время входили, но не в тот период, когда мой отец был наркомом внутренних дел. Тогда как раз они находились в ведении ЦК. Партийный аппарат ими и руководил. Сама же подслушивающая аппаратура - я ее, конечно, видел - разрабатывалась в специальных лабораториях НКВД, Наркомата связи и других ведомств. Но, вполне понятно, использовали ее и контрразведчики, и разведка. Техника, как я уже говорил, была совершенная. Не была исключением и наша семья. О том, что нас "слушают", мы отлич- но знали. Было это уже после войны. Знали мы из первых уст, как говорит- ся (один из инженеров, устанавливавший в нашем доме подслушивающую сис- тему - человек честный и порядочный, - счел нужным рассказать об этом моему отцу), и кто дал соответствующую команду... Как всегда, дирижеры сидели не на площади Дзержинского, а в ЦК. Контроль за высшим эшелоном партийный аппарат не ослаблял никогда. ГЛАВА 8 ЯДЕРНЫЙ ЩИТ Из сообщения ТАСС от 25 сентября 1949 года: "23 сентября президент США Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из послед- них недель в СССР произошел атомный взрыв. Одновременно аналогичное за- явление было сделано английским и канадским правительствами. Вслед за опубликованием этих заявлений в американской, английской и канадской печати, а также в печати других стран появились многочисленные высказывания, сеющие тревогу в широких общественных кругах. В связи с этим ТАСС уполномочен сообщить следующее: "В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов - строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которое вызывает необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и проис- ходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что эти рабо- ты могли привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза. Что касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходи- мым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В. М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что "этого секрета давно уже не существует". Это заявление озна- чало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении это оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америки приняли это заявление В. М. Молотова как блеф, считая, что русские могут овладеть атомным оружием не ранее 1952 г. Однако они ошиблись, так как Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году. Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований..." Украинский Чернобыль и американский Три Майл Айленд, испытания ядер- ного оружия с участием войск под Тоцком, на Новой Земле, на Ладожском озере, южноуральский радиоактивный след, авария на плутониевых заводах в Хэнфорде... Все это будет позднее, включая добрых две с половиной сотни всевозможных аварий и инцидентов, связанных то со "взбунтовавшимся" ато- мом, то с чьим-то волевым решением, в результате которого обрекались на мучительную смерть тысячи солдат, сержантов и офицеров. "Надо!.." Ядерный щит, как до недавнего времени мы с гордостью называли ракет- но-ядерное оружие, был создан раньше. Создан потом и кровью, но именно он с конца сороковых прикрывал Советский Союз. Но там, на Семипалатинс- ком полигоне, и тогда, 29 августа сорок девятого, мы не были первыми. Еще раньше, в половине шестого утра 16 июля 1945 года ослепительная вспышка накрыла заокеанский полигон Аламогордо. Так начиналась многолет- няя изнурительная гонка, в которой нам так и не суждено было оказаться победителями... Прошло уже немало лет, но покров тайны с истории создания ядерного оружия полностью не снят. Увы, даже появившиеся в последние годы публи- кации на эту тему вопреки ожиданиям не столько внесли долгожданную яс- ность, как распалили дремавшие под бдительным оком цензуры страсти. Так где же она, правда о бомбе, обладать которой стремились и мы, и наши со- юзники, и наши противники? Эта глава посвящена почти неизвестной странице жизни моего отца. Но вместе с тем это и попытка откровенного рассказа о выдающихся советских и зарубежных ученых, о судьбах, подчас трагических, тех людей, которые волей судьбы оказались в орбите советского ядерного проекта и аналогич- ного "Манхэттенского проекта" в США. А еще хотелось, читатель, расска- зать тебе о тех, кого называют "атомными" разведчиками. Так уж получи- лось, что советской разведке в создании секретного оружия была отведена особая и отнюдь не последняя роль... Из воспоминаний Уинстона Черчилля: "17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: "Младенцы благополучно родились". Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. "Это значит, - сказал Стимсон, - что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана..." Сложнее был вопрос о том, что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его помощь для победы над Японией. В Тегеране и Ялте он дал слово, что Со- ветская Россия атакует Японию, как только германская армия будет побеж- дена, и для выполнения этого обещания уже с начала мая началась непре- рывная переброска русских войск на Дальний Восток. Мы считали, что эти войска едва ли понадобятся, и поэтому теперь у Сталина нет того козыря против американцев, которым он так успешно пользовался на переговорах в Ялте. Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и мы оба считали, что его нужно информировать о новом великом факте, кото- рый сейчас определял положение, не излагая ему подробностей. Как сооб- щить ему эту весть? Сделать ли это письменно или устно? Сделать ли это на официальном или специальном заседании, или в ходе наших повседневных совещаний, или же после одного из таких совещаний? Президент решил выб- рать последнюю возможность. "Я думаю, - сказал он, - что мне следует просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть со- вершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное, по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продол- жать войну". Я согласился с этим планом. ...На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать од- ни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдают эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается ска- зать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создайтесь у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая соверша- лась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: "Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конеч- но, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспер- том завтра утром?" Но на его лице сохранилось веселое и благодушное вы- ражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончи- лась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. "Ну, как сош- ло?" - спросил я. "Он не задал мне ни одного вопроса, - ответил прези- дент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в тече- ние столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Сое- диненные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллио- нов фунтов стерлингов... Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала". О взрыве в пустыне под Аламогордо первого американского атомного уст- ройства Сталин узнал - и это уже не секрет - до встречи с Трумэном. О результатах испытания, полученных американцами, Иосифу Виссарионовичу доложил лично мой отец. Было это там же, в Потсдаме, в период работы конференции глав великих держав. Разговор состоялся в присутствии гене- рал-полковника Серова. От него я и знаю все эти подробности. Генерал-полковник Серов находился тогда при маршале Жукове в оккупа- ционных войсках в Германии. К слову, Героем Советского Союза он стал по представлению Георгия Константиновича. Отличился Серов в боях за Берлин, на Зееловских высотах. Так вот как раз он и рассказал мне, как все про- исходило в действительности. Прибыли люди из разведки, у которых уже бы- ли на руках материалы, связанные с испытаниями первой атомной бомбы. До- ложили отцу. Отец, в свою очередь, тут же доложил Сталину. Иосиф Виссарионович был очень недоволен. Раздражение понятно, амери- канцы нас опередили... Естественно, в довольно резкой форме поинтересо- вался, как обстоят дела у нас. Отец доложил, что нам потребуется еще год-два, мы находимся, сказал, на том уровне, который пока не позволяет нам ответить на вызов американцев раньше. Должен сказать, что разговор на эту тему заходил у них конечно же не впервые. Сталин постоянно интересовался ходом исследований. Вот и на этот раз отец доложил о последних результатах, рассказал, в частности, что сам плутоний уже получен, полным ходом идут работы над конструкцией самой бомбы. И тем не менее, сказал отец, при самых благоприятных обсто- ятельствах раньше ничего у нас не получится. "Минимум два года". Курчатова при этом разговоре, вопреки тому, что сплошь и рядом пишут сейчас, не было. Не было, естественно, и целого монолога, якобы произне- сенного тогда Сталиным. Пишут, что Иосиф Виссарионович тут же поручил Курчатову ускорить работы. В действительности же, как рассказывал мне Серов, Сталин внимательно выслушал доводы отца и сказал лишь, что наме- рен в ближайшем будущем к этому вопросу еще вернуться. Вот, пожалуй, и все. Потом, как известно, был разговор с американским президентом, о ко- тором и вспоминает Черчилль... Удивление Черчилля вполне понятно, но нам-то с вами предыстория раз- говора Сталина с Трумэном уже известна... Иосиф Виссарионович воспринял сообщение американского президента абсолютно спокойно. Скорее, это и не сообщение было, как таковое, а зондаж. Проба на реакцию Сталина. Возвратившись с заседания, Сталин никаких разносов никому не устраи- вал, как рассказывают, а лишь дал указание моему отцу подготовить пред- ложения по форсированию этих работ. В результате, как известно, был соз- дан Специальный комитет с более широкими полномочиями, а все ресурсы страны были брошены на создание атомной бомбы. Из официальных источников. Специальный комитет был создан на основании постановления Государс- твенного Комитета Обороны от 20 августа 1943 года. В Специальный комитет при ГКО входили Л. П. Берия (председатель), Г. М. Маленков, Н. А. Возне- сенский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, П. Л. Капица, В. А. Махнев, М. Г Первухин. На Комитет было возложено "руководство все- ми работами по использованию внутриатомной энергии урана". В дальнейшем был преобразован в Специальный комитет при Совете Министров СССР. В мар- те 1953 года на Комитет было возложено и руководство другими специальны- ми работами оборонного значения. На основании решения Президиума ЦК КПСС от 26 июня 1953 года Специальный комитет был ликвидирован, а его аппарат передан во вновь образованное Министерство среднего машиностроения СССР. Сталин торопил и с водородной бомбой. Надо отдать ему должное, ничего без его ведома тут не делалось. Здесь средств у него было много - от ма- териального поощрения людей, занятых в проекте, до давления. Но помогал, безусловно. Я как-то рассказывал своим нынешним коллегам, что у меня в институте тогда было вычислительных машин больше, чем сегодня. Одиннад- цать! Да, большие по объему, еще первого поколения, но - были! Отечест- венная, кстати, техника. Все расчеты и в атомном проекте, и в ракетном, да и других систем крупных, были сделаны на нашей вычислительной техни- ке. Странно, что все это уже забыто. А ведь основные разработчики нахо- дились в Киеве и Харькове. Профессор Лебедев, целый ряд других ученых создали эти машины с помощью атомного комитета. Они и предназначались изначально для реализации ядерного проекта. Хотя именно тогда партия давила лженауку кибернетику... Ее ЦК, аппа- рат, как всегда, были далеки от реальных вещей. Юрий Жданов с товарищами громил кибернетику, а страна выпускала для "оборонки" эти крайне необходимые нам машины. Их болтовня нам не мешала, потому что к таким серьезным вещам, как ядерный, ракетный проекты, пар- тийных работников и близко не подпускали. В других отраслях, где они имели возможность вмешиваться, они, конечно, мешали здорово... А Сталина интересовало дело. Цену аппарату ЦК он знал, поверьте... Он ему был ну- жен лишь для контроля. Во всяком случае - знаю это точно - противником вычислительной техники он не был. Напротив, выделялись соответствующие средства, предприятия переходили на выпуск новой продукции. Да, с позиций сегодняшнего дня можно, безусловно, сказать, что следо- вало больше средств вкладывать в перспективное дело, но вспомните, какое это было непростое время. Если бы столь грандиозная задача была постав- лена даже не сегодня, а, скажем, в более благополучные восьмидесятые го- ды, не уверен, что можно было бы достичь подобного. А тогда, после такой страшной войны, с нуля начинали. Но ведь справились. Михаил Первухин, в послевоенные годы министр химической промышленнос- ти, заместитель председателя Совета Министров СССР, в своих воспоминани- ях, написанных еще в конце шестидесятых годов и опубликованных лишь не- давно, утверждал, что "в случае неудачи нам бы пришлось понести суровое наказание за неуспех". "Конечно, мы все ходили под страхом", - вторит ему Ефим Славский, в те годы первый директор атомного комбината, а впос- ледствии трижды Герой Социалистического Труда, министр среднего маши- ностроения СССР. В других источниках прямо говорится, что Лаврентий Пав- лович приехал на полигон с двумя списками сотрудников - один был наград- ной, другой, в случае неудачи, для ареста... Поговаривают даже, что отец якобы до самой последней минуты не верил, что бомба взорвется... Баек на сей счет ходит действительно много. И об этих списках я чи- тал, и о прочем... А правда такова. Тогда, в августе 1949 года, я сам присутствовал при взрыве первой советской атомной бомбы, так что обо всем знаю не понаслышке. Дописались даже до того, что отец был после взрыва в дурном настроении, потому что не успел первым доложить об удач- ных испытаниях Сталину. Реакцию своего отца я помню прекрасно. Все было совершенно иначе. Сразу же после взрыва отец и Курчатов обнялись и расцеловались. Помню, отец сказал тогда: "Слава Богу, что у нас все нормально получилось..." Дело в том, что в любой группе ученых есть противники. Так было и здесь. Сталину постоянно писали, докладывали, что вероятность взрыва крайне ма- ла. Американцы, мол, несколько попыток сделали, прежде чем что-то полу- чилось. И отец, и ученые, привлеченные к реализации атомного проекта, об этом, разумеется, знали. Как и о том, что чисто теоретически - уже не помню сейчас, какой именно процент тогда называли, - взрыва может не быть с первой попытки. И когда бомба взорвалась, все они, вполне понят- но, испытали огромное облегчение. Я смотрел на отца и понимал, какой це- ной и ему, и людям, которые не один год с ним вместе работали, достался этот успех. Как пишут сейчас, "это был триумф Берия"... Но это был триумф Советс- кого Союза, советской науки. Задача, что и говорить, была выполнена ко- лоссальная. Откровенно говоря, лично на меня этот взрыв такого впечатления, как на моего отца, Курчатова и других людей, - а в бункере нас было человек десять, - не произвел. Впечатление, безусловно, сильное, но не потрясаю- щее. На меня, скажем, гораздо большее впечатление произвели испытания нашего снаряда, который буквально прошил крейсер "Красный Кавказ". В один борт корабля вошел, из другого вышел. Но это была НАША разработка, в которую столько было вложено мною и моими товарищами. А здесь... Я, конечно, отдавал себе отчет, что присутствую при необыкновенном событии. Создана бомба невероятной разрушительной силы, - все это имеет колос- сальное значение для нашей страны. Но эмоциональное восприятие было все же иным. Я хорошо знал, что подобные испытания проходили у американцев и как они проходили. Словом, довольно спокойно отошел я от телескопа, а их в бункере было установлено несколько. Для Курчатова и моего отца с этим взрывом был связан целый этап жиз- ни. Конечно, им все то, что случилось, было близко и дорого. Когда пишут сейчас обо всех этих вещах, неточностей допускают много, а зачастую и врут безбожно. Не было и в помине никаких списков, а если кто-то утверждает, что ученые боялись отца, пусть останется это на его совести. Отношения были совершенно иными. Неправда, что отец и ученые нервничали, дергали военных и тому подоб- ное. Мы находились, как я уже говорил, в одном из бункеров. Там их была целая система. Были отсеки, в которых находились всевозможные службы. Каждый занимался исключительно своим делом. Ни Курчатов, ни остальные в ход испытаний не вмешивались. Это был военный полигон, который и обслу- живали военные. Вмешательство ученых просто не требовалось. Свою задачу они выполнили, теперь дело было за другими людьми. Впоследствии были созданы специальные авиационные эскадрильи, ракетные части, участвующие в испытаниях, а тогда эта задача была возложена на одно из войсковых со- единений. От Курчатова уже ничего не зависело. Изделие создано, передано воен- ным, а там уж как получится. А вообще мой отец всегда настаивал на том, чтобы военные привлекались с начала разработки. Когда мы проводили испы- тания новой техники, он мне всегда говорил об этом. И в жизни мне это здорово помогало, скажу честно. Военные не тогда должны изучать то или иное изделие, когда оно поступит в войска, а с момента начала разработ- ки. Тогда и во все тонкости вникнут, и по ходу дела что-то обязательно подскажут дельное. Этому совету я следовал и при жизни отца, и еще в большей степени позднее. Ни одна разработка без каких-либо огрехов, как ни крути, не обходится. Я сам окончил Военную академию, адъюнктуру, всю жизнь работаю на оборону, но никогда не считал зазорным принять дельный совет кого-то из тех, кому придется в будущем иметь дело с нашими разра- ботками. Да всякое в жизни бывает. Скажем, нам, разработчикам, что-то проще сделать каким-то образом, а как это скажется на использовании техники в боевой обстановке? Говорю об этом вот почему. Многие Генеральные, Глав- ные конструкторы - так бывало не раз - рассматривали военных как людей малокомпетентных. У моего отца был иной взгляд на эти вещи. А в том, что он оказался и здесь абсолютно прав, я убеждаюсь на протяжении многих лет. Не знаю, насколько интересны будут мои рассуждения молодым ученым, но, как мне кажется, отца это в какой-то мере характеризует. Лишь недоу- мение вызывают россказни о том, что на полигоне он кричал на людей, нер- вировал военных. Некоторые высказывания того же Славского вызывают дове- рие. Например, пусть спустя много лет, но признал же он, что Лаврентий Павлович всегда прислушивался к мнению специалистов, прекрасно справлял- ся со всеми организационными проблемами, помогал проводить в жизнь все необходимые решения. Правда, некоторое удивление вызывает фраза "Берия нам не мешал"... Спасибо, как говорится, и на этом. Когда Курчатова заставляли дать показания на отца и написать, что Берия всячески мешал созданию первой советской атомной бомбы, Игорь Васильевич сказал прямо: "Если бы не он, Берия, бомбы бы не было". Теперь о том, кто доложил Сталину о взрыве. Это сделал лично мой отец. Так что все разговоры о том, что кто-то опередил здесь моего отца и тот был разгневан, абсурдны. Кто мог доложить, кроме него? Сообщение ушло в Москву прямо с ядерного полигона, а несколько позд- нее Сталин попросил отца пригласить к нему Игоря Васильевича Курчатова и его ближайших помощников, а также членов атомного комитета. Тогда разго- вор состоялся более обстоятельный, конечно. Такое приглашение в те годы расценивалось посильнее, чем самый высо- кий орден. Ученые остались довольны приемом. Все получили колоссальное материальное вознаграждение, автомобили, для них были построены дома. Словом, труд атомщиков был оценен по достоинству. И это, заметьте, в ус- ловиях всеобщей послевоенной бедности. Сталин тогда сказал, что с боль- шим удовольствием сделал бы все это и для всех остальных людей, работав- ших над ядерным проектом, они это заслужили, но, к сожалению, пока такой возможности у страны нет. Многие ученые тогда же были отмечены высокими наградами. Мой отец по- лучил Государственную премию. Но дело, конечно, не в наградах. Сделав такое большое дело, все они были чрезвычайно рады. Что бы мы ни говорили сегодня, но тогда был создан ядерный щит государства. Именно тогда, как известно, и завершилась монополия США на ядерное оружие. Самые добрые воспоминания остались у меня об Игоре Васильевиче Курча- тове. Из официальных источников: Игорь Курчатов. Академик. Трижды Герой Социалистического Труда. Пер- вый организатор и руководитель работ по атомной науке и технике в СССР. Под его руководством сооружен в 1939 году первый советский циклотрон, в 1940 году открыто спонтанное деление ядер урана. Основатель и первый директор Института атомной энергии. Под руководс- твом И. В. Курчатова созданы первый в Европе ядерный реактор (1946 год), первая в СССР атомная бомба (1949 год), первые в мире термоядерная бомба (1953 год) и атомная электростанция. Лауреат Ленинской и нескольких Го- сударственных премий. Скончался в 1960 году в возрасте 58 лет. Очень талантливый человек. Блестящий ученый. Кстати, учился в Таври- ческом университете, впоследствии преобразованном в Крымский государс- твенный университет. Среди тех, кто читал там лекции вскоре после рево- люции, были профессор Н. М. Крылов, А. И. Иоффе, а ассистентом работал молодой И. Е. Тамм. Туда и поступил на физико-математический факультет Игорь Васильевич Курчатов. Учился, конечно, блестяще. Он и гимназию окончил с золотой ме- далью. Летом 1923 года защитил дипломную работу. И все это за три года! Впоследствии Курчатов стал одним из ведущих сотрудников Ленинградско- го физико-технического института, признанного в те годы центра физики в Советском Союзе. Сам институт был создан вскоре после революции под ру- ководством А. И. Иоффе. Физико-техническим отделом руководил сам акаде- мик Иоффе, отдел химической физики возглавлял Николай Николаевич Семе- нов, впоследствии лауреат Нобелевской и Ленинской премий, дважды Герой Социалистического Труда. Это был один из основоположников химической фи- зики, основатель целой научной школы. В годы войны ему довелось заниматься вещами, далекими - он отправля- ется в Севастополь, получив специальное задание от командования Воен- но-Морского Флота. Дело в том, что немцы успели сбросить с воздуха в мо- ре много магнитных мин, взрывавшихся под действием магнитного поля приб- лижающихся кораблей. Тогда и поставлена была эта задача. Так вот, за все время войны, насколько известно, из размагниченных Курчатовым и его то- варищами кораблей ни один не подорвался, включая подводные лодки. В годы войны размагничивание кораблей проводилось на всех флотах, но первые опыты были успешно проведены на Черном море. С конца 1942 года Курчатов в Москве - его назначили научным руководи- телем той проблемы, о которой мы с вами и говорим. Когда встал вопрос о реализации атомного проекта, перед моим отцом была поставлена труднейшая задача - создать коллектив единомышленников, собрать тех людей, которые смогли бы в довольно короткий срок реализо- вать задуманное. Начал он вот с чего. Пригласил Иоффе, Семенова, Капицу. Не в обиду этим крупнейшим ученым, ни в одном из них он не видел того человека, который мог бы возглавить такое дело. Иоффе, рассуждал отец, теоретик. Блестящий ученый, но теоретик. А вызвал его отец вот почему. Он знал, что Иоффе имеет очень много молодых учеников и мог бы подска- зать, на кого следует обратить внимание. Капица? Тот был не только теоретик, но и инженер. Беда была в другом. Петр Леонидович просто-напросто не хотел работать над атомным проектом. Из официальных источников: Петр Капица. Академик. Дважды Герой Социалистического Труда. Один из основателей физики низких температур и физики сильных магнитных полей, организатор и первый директор Института физических проблем АН СССР. В 1939 году открыл сверхтекучесть жидкого гелия, разработал способ сжиже- ния воздуха с помощью турбодетандера, новый тип мощного генератора электромагнитных колебаний. Лауреат Нобелевской и нескольких Государственных премий. У нас с отцом были разговоры на эту тему. Прямо Капица конечно же не заявлял об этом, но секретом это не было. По всей вероятности, было и на него, как, скажем, на Харитона, досье. А зацепиться было за что. Когда ЦК начал его преследовать, отец пытался по возможности что-то сделать. Но беда была вот в чем. Людей, занятых в реализации атомного проекта, отец мог защитить и защищал. Капица же работать на бомбу не хотел. Здесь и возникали известные сложности. По линии Академии наук ЦК неприятностей ему много сделал. Помню, отец вызвал Семенова, академика, друга Капицы, и попросил помочь в меру сил Петру Леонидовичу. Сам я, сказал отец, официально помогать Капице не мо- гу. Работай он у меня, проблем бы не было. Но коль так получилось, этому талантливому человеку надо помогать. Атомщики тогда зарабатывали более чем прилично, и отец попросил Семенова из тех премий, которые он будет получать, какие-то деньги передавать Капице. Это не дело, сказал отец, что такой ученый должен страдать. Что Капица противник режима, отец, конечно, знал. Не помню, в 1936 или 1937 году, когда Капица приехал из Англии, а возвратиться назад не смог, он прямо заявил Молотову: "Я не хочу здесь работать". Молотов уди- вился: "Почему?" Капица объяснил так: "У меня нет та кой лаборатории, как в Англии". - Мы ее купим, - ответил Молотов. И купили. Такое же обо- рудование и здание точно такое же построили. И тем не менее... В Англии он работал с конца 20-х годов, лет десять. А в Союз возвра- тился так. Капица во втором браке был женат на дочери известного кораб- лестроителя Крылова. Академик, если мне память не изменяет, тогда серь- езно заболел. Капица с женой и приехали проведать старика. Назад не пус- тили... Забегая вперед, скажу, что он очень резко выступал за мое освобожде- ние из тюрьмы. Конечно, он знал, как относился к нему мой отец... С бла- годарностью вспоминаю и его, и Ванникова, и Туполева, и Лавочкина, и Ко- ролева. Они сделали все, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Дважды, как я рассказывал, обращались к Хрущеву, но своего добились. А между тем считалось, что из атомного проекта Капицу "выставил" отец... Как-то он сказал Семенову: "Жаль, ей-Богу, что такой способный человек работает на большевиков". Семенов мне рассказывал: "Я засмеялся: Лаврентия Павловича не переделаешь..." Среди таких людей отец искал того единственного человека, который мог бы возглавить научную сторону столь сложного дела. Переговорил с доброй полусотней кандидатов и остановил свой выбор на Курчатове. И академик Иоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли. С этим предложением отец и пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович вни- мательно выслушал и сказал: - Ну что ж, Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человек необходим, то пожалуйста. Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца: - Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление мас- титых ученых... И отец понял, что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уже навел соответствующие справки о крупных ученых. Вообще, должен сказать, советская система была создана Владимиром Ильичем, а впоследствии усовершенствована Иосифом Виссарионовичем на па- раллелизме проверок. Партийный аппарат и тогда, и позднее контролировал всех и вся. В государственном аппарате были специальные службы, в со- ветском - госконтроль. Проверяли друг через друга... Все было построено на недоверии, противопоставлении одних людей другим. Так видимо, было и в данном случае... Словом, так Игорь Васильевич стал "отцом" атомной бомбы. Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, опре- делиться с президентом Академии наук, кто подходит? Нельзя ли, сказал, Курчатова на этом посту использовать? Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о раз- говоре со Сталиным и сказал. - Решать тебе, Игорь Васильевич. Если надумаешь уходить - возражать не буду, конечно. Останешься руководить проектом - буду рад. Курчатов был умный человек, к славе относился равнодушно и прямо от- ветил, что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным и хотел бы остаться в проекте. Тогда, сказал отец, сам Сталину об этом и скажи. Реакцию Сталина предугадать было нетрудно. Иосиф Виссарионович очень резко реагировал, когда ктолибо отвергал в таких случаях его пред- ложения. Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился и обвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил, вот и не хочешь идти в президенты академии. И пригрозил, что все равно заставит его стать президентом. Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабе дарования этого ученого, думаю, сегодня не стоит. Он учился на третьем или четвертом курсе университета, когда попал в поле зрения моего отца. У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть исполь- зованы на второй стадии реализации проекта. Отец имел довольно полную информацию о всех молодых людях, успевших так или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, в частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институ- там и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специаль- ные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров, в том числе и для ядерного проекта. Это не были представители высшей школы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимал- ся академик Тамм, физиктеоретик академик Фок и другие. Всех не припомню, но привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких извест- ных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова, как претендента, они... забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он, наверное, способный, талантливый, но неконтактный и так далее. Дело в том, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте человеком. Не имею в виду в данном случае его философские взгляды. Так вот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выд- вигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди порой не воспринимали. Так бывает. А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи, прямо скажем, в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам та- кой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек. Что было, то было... Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И не только физиков, но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседова- ния, семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное на- шим ученым, они с ней справились, в результате были созданы поистине уникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект. Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече с моим отцом. "Только после того я испугался, - писал Сахаров, - и по- нял, с кем имел дело". Чисто по-человечески читать все это неприятно. И вот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся относился к нему с большой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложил ему обращаться в случае необходимости. Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имел полную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке, который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на боль- шинство талантливых ребят он имел списки, какието материалы, то на Саха- рова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и от Ванникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ве- давшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло зна- комство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись "ершистым" студентом, отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный. - Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? - спро- сил отец. Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу. Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их бы- ло единодушным: - Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый уче- ный. - Тогда так, - сказал отец. - Помогите ему. Пусть заканчивает учебу, свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой. И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей до- вольно молодых, Сахаров ее и возглавил. Непосредственного отношения к конструированию бомбы, получению необходимых материалов он, как фи- зик-теоретик, не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые, что он начинал делать еще студентом. Во всяком случае, в основу его ра- боты были положены именно они. Выдающийся ученый, и жаль, конечно, что свой потенциал он не реализовал в полной мере... Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тоже было. Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мыс- ли, просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды столь откровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того, что было. Оснований по меркам того времени для "привлечения" парня было предостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдер- живало. Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как уголовное деяние против государства. И тогда, и позднее. Какая разница, или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут, или в психбольницу, как это было еще не так давно? Я уже говорил, что отец всячески поощрял мое увлечение техникой. По его же совету я начал заниматься радиолюбительством. С него и началось мое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольно условным - в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разным направлениям. Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехни- кой, помню, знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданными нашими конструкторами, немцами, англичанами. Можете представить интерес мальчишки... Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся даже в этой закрытой лаборатории на особом режиме. К ним никого не подпуска- ли, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить не мог. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что это "всего лишь" засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, пос- тупающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подоб- ных групп было немало. Работали они по разным направлениям, давая экс- пертные оценки тем или иным материалам. Чем занимаются физики, я, естественно, не знал, что вполне понятно, но кое-какие разговоры их в лаборатории слышать тогда приходилось. За- помнилось, как эти люди обсуждали между собой новое сверхоружие, которое появится в самое ближайшее время. Как я понял тогда, речь шла о создании бомбы чудовищной разрушительной силы, но не у нас, а за рубежом. Выска- зывались опасения, что новое сверхоружие может получить Гитлер. О том, что война с Германией будет, сомнений ни у кого не было. Об этом я слышал постоянно. Конечно, кроме любопытства, ничего другого раз- говоры о бомбе, которую можно сделать, у меня не вызвали. Отложилось в памяти и то, что немцы могут стать обладателями страшного оружия. Ника- ких подробностей создания бомбы за рубежом я тогда не знал. Сегодня, спустя много лет, я вспоминаю все эти разговоры в лаборато- рии, встречи с "технарями", работавшими в НКВД, и думаю: а ведь мало кто знает что даже тогда, в тридцатые, Народный Комиссариат внутренних дел не был чисто карательной организацией. Специалисты высочайшей квалифика- ции занимались здесь всей группой вопросов, так или иначе связанных и с военной техникой, да и не только с военной. Соответствующие службы НКВД интересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика - словом, аб- солютно все, что было необходимо для оценки стратегических возможностей нападения на СССР той или иной державы. Этой оценкой в широком смысле наша разведка и занималась. Были люди, и легалы, и нелегалы, которые до- бывали за границей соответствующую информацию, но был и целый аппарат в системе НКВД, который обрабатывал поступающие материалы. Потому что без аналитического разбора все донесения разведки всего лишь ворох бумаг. Разведчик может сообщить, например, дату нападения, но когда его инфор- мация связана с техникой, экономикой, научными разработками, это требует дальнейшей колоссальной по объему работы. Так было и тогда, в конце тридцатых, в сороковые, так и теперь. Не случайно ведь российскую раз- ведслужбу возглавил Примаков. Я не собираюсь оценивать его деятельность и привожу этот факт всего лишь как пример, но пример показательный. При- маков - ученый, аналитик. Тогда подобные назначения проходили менее помпезно, но принцип был тот же: в разведке должны работать аналитики. В истории атомной бомбы, которая, надеюсь, будет когда-нибудь написана, следовало бы сказать и о них. Имею в виду настоящую историю, а не ту, что мы имели вчера, да и сегодня, к сожалению, мало что изменилось. Не так давно, правда, заговорил академик Юлий Харитон. Он, в частнос- ти, пишет, что задолго до получения какой-либо информации от наших раз- ведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем и самим Харитоном был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реак- ции деления урана в реакторе как регулируемой управляемой системе. В ка- честве замедлителей нейтронов уже тогда эти ученые предлагали использо- вать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы, рассказывает ува- жаемый академик, Г Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получе- ны важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции - числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтрона- ми. Тогда же Г Флеров и К. Петржак открыли самопроизвольное, без облуче- ния нейтронами, деление урана. Академик Харитон напоминает и о других научных заслугах советских ученых - вместе с Я. Зельдовичем еще до войны он выяснил условия возник- новения ядерного взрыва, получил оценки его колоссальной разрушительной силы, а уже в 1941 году с участием И. Гуревича была уточнена критическая масса урана-235 и получено, по словам самого академика, ее весьма прав- доподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант неточное зна- чение... Небезынтересны, как мне кажется, и рассуждения Юлия Борисовича о том, что запрет на разглашение самого факта получения подобной информации был суров. И уж кому-кому, а нашим "атомным" разведчикам должно быть особен- но ясно, почему советские физики не обсуждали эту тему. Я не собираюсь вступать в полемику ни с академиком Харитоном, ни с кем-либо другим. Но поговорить на эту тему стоит. Ведь так и не сказано главное - о роли моего отца в создании ядерного оружия. К тому же он умолчал о некоторых деталях своей биографии... Из официальных источников: Юлий Харитон. Академик. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и нескольких Государственных премий. Родился в 1904 году в Петербурге. Окончил Ленинградский политехничес- кий институт. С 1921 года работал в Ленинградском физико-техническом институте под руководством академика Н. Н. Семенова. В 1926-1928 годах был командирован в Кавендишскую лабораторию Э. Резерфорда (Великобрита- ния), где получил степень доктора философии. С 1931-го - в Институте хи- мической физики АН СССР, других научно-исследовательских учреждениях. В 1939-1941 годах совместно с Я. Б. Зельдовичем впервые осуществил расчет цепной реакции деления урана. Основатель и глава новой школы в теории взрывчатых веществ. Более 45 лет академик Ю. Б. Харитон возглавлял Российский федеральный ядерный центр - ВНИИ экспериментальной физики - знаменитый Арзамас-16. В возрасте 88 лет ушел с официальной должности и стал почетным научным ру- ководителем важнейшего научно-исследовательского центра России. Один из "отцов" советской атомной бомбы. До недавнего времени жил и работал в условиях строжайшей секретности, никогда не выступают в откры- той печати. Впервые публично заявил о своем участии в реализации атомно- го проекта в декабре 1992 года. В свое время Юлия Борисовича дважды пытались отстранить от работ, связанных с созданием ядерного оружия, и даже обвиняли в шпионаже. Были люди, которые с самого начала не хотели, чтобы Харитон занимался научной деятельностью. Главный аргумент, который использовали его противники, был такой - Харитон работал в Англии, а следовательно, верить такому че- ловеку нельзя. А Юлий Борисович действительно работал в Кавендишской ла- боратории у Э. Резерфорда. По тем временам "компромат" достаточно серь- езный... Так вот, к этим работам Харитон был допущен по настоянию моего отца. Я понимаю, почему Юлий Борисович об этом не вспоминает и, поверьте, ни- каких претензий к нему не имею. Он замалчивает этот факт по той же при- чине, почему не говорят всю правду и остальные. Я это понимаю... К счастью, тогда все обошлось, и академик Харитон продолжил работу. А спустя несколько лет, отец к тому времени уже не имел и косвенного отно- шения к органам безопасности, его вызвал Сталин: - Это материалы на Харитона... Убеждают меня, что английский шпион... Что скажешь? Не берусь точно утверждать, кто именно возглавлял тогда госбезопас- ность - Абакумов или Игнатьев, - но "дело" было состряпано в этом ве- домстве. Материалы на Харитона были собраны и представлены Сталину. А коль ядерный проект курировал отец, Сталин вызвал его. Отец хорошо помнил предыдущие попытки "убрать" Харитона и не особенно удивился, что вновь зашел разговор о работе академика на английскую раз- ведку. - Все люди, которые работают над этим проектом, - сказал отец, - отобраны лично мною. Я готов отвечать за действия каждого из них. Не за симпатии и антипатии к советскому строю, а за действия. Эти люди работа- ют и будут честно работать над проектом, который нам поручен. Разговор происходил в кабинете Сталина, дело на академика Харитона лежало на столе Иосифа Виссарионовича, и можно только догадываться, что там было написано. - А насчет Харитона могу сказать следующее, - доложил отец. - Человек это абсолютно честный, абсолютно преданный тому делу, над которым рабо- тает, и на подлость, уверен, никогда не пойдет. Отец изложил свое мнение в письменной форме и отдал бумагу Сталину. Иосиф Виссарионович положил ее в сейф: - Вот и хорошо, будешь отвечать, если что... - Я головой отвечаю за весь проект, а не только за Харитона, - отве- тил отец. Бумага, написанная отцом, так и осталась у Сталина, а Харитон благо- получно дожил до наших дней, плодотворно проработав в науке многие деся- тилетия. Таких случаев, кстати, было немало, когда ученым предъявлялись вздор- ные обвинения. Одних подозревали в шпионаже, других во вредительстве. И точно так же, как в случае с академиком Юлием Борисовичем Харитоном, мо- ему отцу приходилось в письменной форме гарантировать их лояльность. Были случаи и посерьезней, скажем, в 1939-1940 годах, когда отец был наркомом внутренних дел. Точно так же ему удалось тогда "вытащить" мно- гих военных, специалистов. Разумеется, ни в чем эти люди не были винов- ны, но те же Ворошилов, Жданов всячески препятствовали их освобождению, потому что сами были повинны в массовых репрессиях. В 1936-1938 годах в результате повальных арестов страна, по сути, ли- шилась цвета технической интеллигенции. Туполев, Мясищев, Петляков, Ко- ролев, Томашевич, один из заместителей Поликарпова... Десятки и десятки людей. А вместе с ними и их ближайшие помощники. Фактически в этот пери- од была парализована техническая элита, занятая разработкой военной тех- ники. Аресты охватили самолетчиков, специалистов по двигателям, танкост- роителей. Пострадали и те, кто впоследствии участвовал в реализации ядерного, ракетного проектов. Кто отправлял этих людей в тюрьмы и лаге- ря, я уже говорил. Да и они сами хорошо об этом знали... Когда отец стал наркомом внутренних дел, ему, вполне понятно, потре- бовалось какое-то время, чтобы изменить ситуацию. Нелепо было бы утверж- дать, что до прихода в НКВД он не знал, что творится в стране. Знал, ко- нечно. Знал и понимал, к чему все это ведет. Обстановка была такая, что были обезглавлены целые научные направления. Конечно, проще всего сказать сегодня, что тут же следовало выпустить всех репрессированных и тем самым восстановить и попранную справедли- вость, и решить возникшие проблемы. К сожалению, даже нарком такой властью не обладал. Лучше бы было вообще не подвергать людей арестам, но коль так случилось до его прихода на должность главы НКВД, отец начал в меру сил поправлять дело. И тут же столкнулся с колоссальным сопротивле- нием партийной бюрократии. Скажем, Туполева, как ни стремился, освободить он сразу не смог. Уда- лось это лишь тогда, когда Туполев закончил один из проектов самолета. Был такой самолет Ту-2. И только потом, через Сталина, хотя партийная верхушка и мешала всячески этому, Туполева удалось освободить. Мало то- го, конструктор и его помощники тогда же получили высокие награды, воин- ские звания. Туполев получил генеральское звание, к примеру, а через ка- кое-то время за второй самолет - звание Героя Социалистического Труда. Коль мы уже заговорили о советских ученых, конструкторах, работавших в оборонных отраслях, давайте проследим судьбу того же Туполева. Пример- но такими же трагическими были и судьбы многих других ныне широко из- вестных людей. Так называемое "Дело Туполева" от начала до конца было выдумано. Отец это понял. Но было признание самого осужденного. Какими способами в тридцать седьмом получали такие признания, известно... Когда мой отец впервые вызвал его на беседу, был потрясен. Туполев находился в тяжелейшем физическом и психическом состоянии. - Я был буквально ошеломлен тем, что говорил Лаврентий Павлович, - рассказывал мне уже позднее сам Туполев. - Откажитесь, сказал, от своего признания Вас ведь заставили это подписать... И Туполев отказался. Нужны ли еще какие-то комментарии? По его же словам, он просто не поверил новому наркому и расценил все это как очередную провокацию НКВД. Он уже отчаялся ждать, что кто-то когда-то хотя бы попытается разобраться в его судьбе. Три месяца Туполев упорно настаивал на том, что он понес заслуженное наказание за свои преступления. Окончательно, рассказывал мне, поверил отцу лишь тогда, когда услышал: - Ну, хорошо, ну, не признавайтесь, что вы честный человек... Назови- те мне лишь тех людей, которые нужны вам для работы, и скажите, что вам еще нужно. По приказу отца собрали всех ведущих его сотрудников, осужденных, как и сам Туполев, по таким же вздорным обвинениям, и создали более-менее приличные условия для работы. Жили эти люди в общежитии, хотя и под ох- раной, а работали с теми специалистами, которым удалось, к счастью, из- бежать репрессий. Моего отца нередко обвиняют в создании таких "шарашек"... Но он мог лишь добиваться освобождения этих людей, но отменять решения судов не мог. Проходило какое-то время, пока разбирались и принимали решение об освобождении. Чтобы как-то облегчить участь ученых, оказавшихся в лаге- рях, их и собирали в такие "шарашки". Ни в коей мере не собираюсь опровергать воспоминания людей, которые там работали после лагерей. Допускаю, что рядовые исполнители многого не знали. Наверняка они искренни в своих рассказах о пережитом. Как и те люди, которые с тридцать шестого, тридцать седьмого, тридцать восьмого годов находились в тюрьме. Они знали фамилию нового наркома, не больше. А позднее, уже в пятидесятые, был создан тот образ Берия, о котором мы говорили... Туполев, Королев, Мясищев, Минц, многие другие люди, ставшие жертвами репрессий, рассказывали мне о роли моего отца в освобождении советских ученых - и ядерщиков, и авиаконструкторов, и всех остальных - и тогда, и до моего ареста, и позднее, когда отца уже давно не было в живых. Какая нужда была этим людям что-то приукрашивать? Они считали, что их спас мой отец. Двурушничать передо мной в той обстановке им не было никакого смысла. Напротив, их заставляли давать показания на отца... Они были благодарны отцу за то, что он "вытащил" их из тюрем и лаге- рей, добился того, что им были созданы условия для работы, а затем и полного освобождения всех этих людей. Я уже говорил, что в СССР аресты не проводились по инициативе ЧК-ОГ- ПУ-НКВД-НКГБ-МГБ... Речь в данном случае лишь о крупных фигурах типа Ту- полева, Королева, Мясищева, ученых-ядерщиков и других. Жертвами репрес- сий они становились только по инициативе или с санкции Орготдела ЦК. По-другому не бывало. Мы говорили о массовых арестах военных. Тухачевс- кий, Блюхер, Якир... Только с санкции этих людей, а главное, Ворошилова можно было арестовать того или иного военного. Многие из тех, кто стано- вился соучастником преступлений против честных людей, впоследствии сами попали под каток репрессий. Так было и с учеными. Возьмите любое "дело" тех лет. В каждом непре- менно найдете визу наркома, другого ответственного работника. Скажем, если ученый был из Наркомата авиационной промышленности, резолюцию нак- ладывал нарком этой отрасли. Знаю, что единственным человеком, не зави- зировавшим своей подписью ни один подобный документ, был Серго Орджони- кидзе, чего не могу сказать о многих из тех, кого мы сегодня считаем не- винными жертвами