ня будем, - подтвердил Хасан. Я поднялся и прошелся туда-сюда вдоль БТРа. Урал и Туркмен лежали молча, наслаждаясь кайфом, Хасан допивал чай, который он уже успел себе добавить с котелка. - Мужики, может сходим на озеро, искупнемся, заодно и ХБшки постираем. Я сейчас в дукан слетаю, возьму винограду и попить чего-нибудь. - Кишмишовки что ли? - спросил удивленно Хасан. - Да какой кишмишовки! Гонишь что ли? Соку какого-нибудь, если есть. - Да, Юра, сходи, сходи. Купи чего-нибудь, купи. А потом на озеро пойдем, искупаемся, постираемся. Ты правильно решил, ты верно мыслишь, ты просто гений, - промямлил Хасан, растянувшись в тени БТРа. - Хасан, я надену твою песчанку, а то мой комбез в крови весь? - Надевай, жалко что ли. Я одел ХБэшку Хасана и напялил на ноги его кроссовки, которые он снял с убитого духа. - Насчет "колес" мы не договаривались, - услышал я голос Хасана. - Этого духа я убил, так что молчи, а то я вообще их тебе не отдам. - Ладно-ладно, надевай на здоровье. Только не забудь вернуть обратно. Я уже, было, собрался идти, как вдруг заметил, что со стороны кишлака к нам направляется фигура в военной форме; я положил автомат обратно на место со словами: - К нам в гости кто-то прется. - Кто там, шакалы? - спросил Хасан. - Да нет, не похоже, кто-то из бойцов. - С нашей роты? - опять спросил Хасан. - Да фиг его знает. Хотя нет, подожди. Во черт! Это же Качан. Какого хрена он по кишлаку болтается? - В дукан, наверное, ходил за жратвой, он же вечно голодный, - ответил Хасан, зевая. - Прячьте мясо, - посоветовал Урал. - Да пусть жрет, мы уже наелись, а до завтра оно пропадет, - сказал я Уралу и сел на землю, облокотившись на колесо БТРа. Через пару минут Качан уже сидел возле мяса, и с довольной улыбкой ковырялся в нем своим ножом, он вообще скромностью никогда не страдал. - Слушай ты, абрек херов, разрешение надо спрашивать. В горах воспитался, что ли? Пришел, уселся молча, и с наглой рожей жрешь наше мясо, - возмутился я. - А тут и спрашивать почти нечего, сожрали все мясо, одни мослы остались. - Во, ни хрена себе, он еще и недоволен, ему проглоту еще и мало. Да там мяса хватит всему полку обожраться, - возразил Хасан. Качан же, не обращая ни на кого внимания, продолжал поглощать жареное мясо, орудуя штык-ножом. - Качан, что хорошего в дукане есть? - спросил я. - Да ни х...я там нету, - набитым ртом ответил Качан. - Ну что-то же есть. - Да он сожрал, наверное, все, - подколол Хасан. - Мура там всякая, рис, мука, сушеные фрукты, - ответил Качан. - Виноград есть? - Да есть, этой фигни там навалом. - Ты был возле комбатовского БТРа, что там шакалы решили? - спросил я Качана. - Насчет чего решили? - спросил Качан. - Да-а, Качан, с тобою все ясно, - махнул я рукой. - О чем ты, Юра? - переспросил Качан, чавкая. - Да так, ни о чем. Ты, Качан, хавай, хавай, это, пожалуй, единственное, что у тебя хорошо получается. - А че чай не сладкий, дайте сахара, - невозмутимо произнес Качан, отпивая чай из котелка. - Может тебе еще морду вареньем намазать?! - выпалил я, поражаясь его наглости. - Э-э, поставь котелок на место, рожа носатая, это мой чай, - раздался голос Хасана. - Да тебе че, воды жалко? - возмутился Качан, продолжая отхлебывать чай. - Дай сюда мой чай, кочерыга х...ева! - крикнул Хасан и, подскочив к Качану, забрал у него из рук котелок. - Да на-на бери, че ты из-за какого-то чая повелся, - недовольным голосом произнес Качан. - Если хочешь пить, возьми из бака воды, а чай не трогай. Понял? И ваще, вали отсюда на свой блок, тебя взводный давно ищет. - Не гони, Хасан, я взводного только что видел, он уехал на БТРе с саперами. - А ты че не уехал? - спросил я. - Да этот кишкоблуд в дукан ходил, чтоб пожрать без "хвостов". Куда только ему столько хавки лезет? Такой маленький, тощий, а жрет, как свинья, - продолжал напирать Хасан. - Да че ты разорался? Если мяса жалко, то так и скажи, - обиженно произнес Качан, отодвигаясь от мяса. - Да забирай ты это мясо и вали отсюда. Дай спокойно отдохнуть, в полку от тебя покоя нет, так ты и здесь уже все мозги выебл, - разошелся Хасан. Мы с Туркменом посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нам было ясно, из-за чего Хасан так разоряется. Хасана, конечно, понять можно, Качан тип такой, если он надыбает что-нибудь в чае, то завтра весь полк про это будет знать. Об этом, конечно, рано или поздно станет известно, в армии такие вещи долго в тайне не удержишь, но язык Качана может все это дело очень сильно ускорить. - Ну ладно, ладно, успокойся ты, наконец, я уже ухожу, - буркнул Качан, пытаясь отрезать кусок мяса побольше. - Да забирай все, пацанам на блок отнесешь, - предложил я Качану. - Ага, конечно, оставит он, по дороге все сожрет и кости проглотит, - не унимался Хасан. Качан бесцеремонно снял мясо с трубы и, искоса взглянув на Хасана, направился в сторону своего блока, продолжая на ходу отрезать куски мяса и запихивать их себе в рот. Качан хоть и был глубокий пофигист, но спорить с Хасаном он все же не стал. Из всех бойцов с нашей роты подкалывать Хасана могли только я и Туркмен, все остальные злить этого чокнутого Таджика как-то не решались. - Хоть бы спасибо сказал, грач голодный, - крикнул ему вдогонку Хасан. - Ну тебя, Хасан, и понесло, - сказал я, когда Качан скрылся за БТРом. - Да пошел нахер этот балабол, ему ничего нельзя доверить, щас разнесет по всем блокам, а там шакалы прознают, и в конечном счете, пиз...ец нашему чаю, - объяснил Хасан. - Да Хасан, я прекрасно понимаю твое беспокойство. Дай котелок, я хлебну чаю и пойду, куда недавно собирался, - я взял у Хасана из рук котелок. Допив чай в котелке, я поднял автомат, проверил патроны в магазинах и, повесив автомат на плечо, направился в сторону дукана. Зайдя в глубь кишлака, я заметил на окраине маленькую мечеть, она стояла на бугре, и хорошо была заметна. Мне никогда не приходилось бывать внутри подобных заведений, я не был ни в мусульманских мечетях, ни в христианских церквях, ни в каких либо еще религиозных заведениях, и мне очень захотелось заглянуть внутрь этой мечети. Немного постояв и подумав, я направился к ней. Мечеть была не больше обычного дувала. Единственное, что отличало ее от дувала, так это сделанная куполом крыша с торчащим из нее полумесяцем и арочный вход, расписанный замысловатыми восточными узорами и надписями на арабском языке. Подойдя поближе, я остановился в раздумье, рядом с мечетью никого не было видно. Эту мечетьку, конечно же, не сравнить с большой мечетью в Герате. Мечеть в Герате - это действительно мечеть в полном смысле этого слова, находясь рядом с ней, поистине ощущаешь красоту и величие этого сооружения. Я хоть и относился скептически ко всякого рода вероисповеданиям, но все же при виде божьей обители у меня где-то глубоко в душе появлялась какая-то непонятная тревога: что ни говори, а ведь не безгрешен. К тому же мы находились в таком месте, где в любой момент можно загреметь на тот свет, а когда тебе смерть постоянно дышит в затылок, мысли про жизнь загробную иногда будоражат сознание. Не знаю, кто как, а у меня лично рука бы не поднялась разрушить мечеть или церковь. Я придерживался мысли "нельзя опровергать то, о существовании чего, ты не знаешь", а я не знал, есть бог или его нет, и поэтому однозначные выводы на сей счет делать не торопился, но и серьезно о подобных вещах я тоже как-то не задумывался. А ко всякого рода священнослужителям я относился сугубо отрицательно, я им просто не верил, они прежде всего люди, а людям свойственно врать. Немного постояв у входа в мечеть, я, было, уже решился войти вовнутрь, как вдруг услышал рядом голос, прозвучал он не громко, но довольно таки твердо: - Шурави, не оскверняй святое место своим присутствием. Я вздрогнул, и резко развернувшись вскинул автомат, в одно мгновение сняв его с предохранителя. Метрах в пяти от меня, на углу мечети стоял какой-то старик. Солнце, заходящее за макушки гор, слепило мне глаза, и я толком не мог разглядеть этого деда. "Откуда он взялся? Ведь никого рядом не было" - подумал я, отходя немного в сторону, при этом не отводя дуло автомата от его фигуры. Отойдя от слепящего глаза солнца, я стал разглядывать старика, держа его на прицеле. Это был сухой, древний старикан с седою бородой и морщинистым лицом, одет он был в длинный халат, из-под которого торчали черные сапоги с загнутыми вверх острыми носами, в руке он теребил бусы, так называемые четки. Судя по виду, это, скорее всего, был местный мулла. Я молча смотрел на него, держа автомат наготове, а старик, между тем, молча смотрел на меня. На его лице не было никаких эмоций, будто б у меня в руках был не автомат, а черенок от лопаты, а я был не обдолбленный советский солдат, у которого "каша" в голове, а обычный милый юноша в военной форме. Никакого страха при виде наведенного на него дула автомата этот старик не испытывал. Его тусклый взгляд не выражал ничего, и походил этот старик на безжизненную мумию, лишь рука, теребящая четки, выдавала в его фигуре что-то живое. Со стороны этот дедок выглядел как-то нереально, от него веяло непонятной, наводящей легкую тревогу таинственностью. А может это мне, с мозгами затуманенными кайфом, все вокруг казалось таким неестественным и неправдоподобным. Возникло такое ощущение, будто в этом мире уже ничего не существует, только лишь я с автоматом, и этот загадочный мулла возле маленькой мечети, расположенной на фоне бескрайних и могучих афганских гор. - Чем это я оскверняю это место? - нарушил я молчание. - У тебя оружие, и руки в крови, - спокойно ответил он. Я машинально взглянул на свои руки, не сразу поняв смысл сказанного. - Да не понимай все так буквально, глупый человек, - сказал старик, с еле заметной усмешкой в голосе. Говорил он на русском довольно-таки сносно и грамотно, хотя и с хорошо заметным восточным акцентом. Хорошо говорить на русском, вообще-то, не свойственно старцам отдаленных кишлаков Афганистана. Даже в наших азиатских республиках не все старики из аулов так хорошо владеют русским, как этот духовский мулла. - Откуда на русском так хорошо говоришь? - спросил я. - Я родился и долго жил в Самарканде, и большинство жителей этого кишлака тоже выходцы из советской Азии. Автомат-то опусти. Или ты меня боишься? "Да действительно, чего это я, как дурак вцепился в этот автомат" - подумал я и, щелкнув предохранителем, опустил свой АКС. - А почему оказался здесь? - опять задал я вопрос. - Длинная история, да и тебе она ни к чему, - ответил старик. - Ты ведь мулла? - Считай, что да. - Как это? - В Самарканде я принял ислам, и какое-то время проповедовал его среди советских мусульман, за что и был объявлен врагом советской власти. - Наверное, поэтому ты здесь и оказался? - высказал я свою догадку. - Отчасти, да. - Значит, есть еще причины? - поинтересовался я. - Я ведь уже сказал, тебе это знать ни к чему, - твердым голосом ответил мулла, дав понять, что на эту тему он говорить не хочет. Ну что ж, не хочет этот мулла говорить, почему он здесь оказался, и не надо. Мне вообще-то хотелось поговорить с ним совсем о другом, и поэтому, воспользовавшись случаем, я задал ему интересующий меня вопрос: - Ну, раз ты мулла, тогда ответь мне, бог вообще существует, или это сказки, которыми вы людям парите мозги? - Твой вопрос такой же глупый, как и ты сам, - спокойно ответил мулла, продолжая теребить четки. Довольно дерзко отвечал этот мулла, но его слова у меня обиды почему-то не вызывали, может потому, что говорил он без злобы и презрения, чего не скажешь о большинстве местных афганцев. Ну и я в свою очередь тоже решил говорить все, что думаю о всякого рода вероисповеданиях. - Ну, хорошо, пусть я глупый. Но раз ты такой умный и веришь в Аллаха, тогда скажи мне, если аллах существует, то почему все это вокруг происходит, почему война, почему убивают людей. Неужели он не может остановить все это? Насколько мне известно, Аллах ведь всемогущ! - Не спрашивай о том, чего понять не сможешь. - А ты попробуй объяснить, может и пойму. - Ничего я не буду объяснять, все объяснения тебе - неверующему, пустая трата времени. - Почему ты решил, что я не верю в бога? - Если бы в тебе была хоть капля веры, ты не задавал бы таких вопросов. - Наверное, думаешь, что тебе, праведному, рай уготовлен, а мы, неверные, все в аду будем гореть? - Каждый получит то, что заслужил, - ответил негромко мулла. - Вы, проповедники, всегда говорите одну и ту же ерунду. Попроси еще, чтоб я покаялся в грехах своих, скажи, бог милостив, и если я покаюсь, то он меня простит. - Наивно полагаешь, что судить тебя будет бог. - А кто же тогда? Или, может, в священные писания что-то новое добавили? - спросил я с издевкой. - Тебя будет судить твоя совесть, а прощать свои грехи ты будешь себе сам. И до тех пор, пока ты сам себя не простишь, никакой бог тебе не поможет. Запомни это. - А не слишком ли простой это выход для грешника, судить самого себя? - Гораздо проще надеяться на милость бога и на его прощение. А самого себя простить намного тяжелее. Ты еще молод и много чего не понимаешь. - Вообще-то я простой солдат, и здесь нахожусь не по своей воле. Или ты не знаешь, как у нас призывают в армию? - сказал я, как бы оправдываясь перед этим стариком. - Все мы в этом мире по воле Аллаха. Совершает человек зло, или же он творит добро, все это не зависит от обстоятельств и от места, в котором он пребывает, - спокойно ответил старик. - Я не убиваю мирных, а воюю с душманами, - снова попытался я оправдаться, сам не зная, зачем это делаю. - Кого ты пытаешься обмануть, шурави, меня или себя? После этих слов я виновато опустил глаза, вспомнив горящие кишлаки и крики мирных жителей, пытавшихся спастись от пуль и взрывов. Я больше не стал ни о чем спрашивать этого муллу, а немного помолчав, развернулся, и молча побрел обратно. Пройдя несколько шагов, я вдруг остановился и резко обернулся назад, старика возле мечети не было, а может все это мне под кайфом померещилось, и никакого муллы и вовсе не было, хотя какое это имеет значение. Постояв несколько секунд, я пошел дальше, а перед глазами стояли жуткие картины: трупы детей стариков и женщин, лязг танковых гусениц, наматывающих кишки на траки, хруст человеческих костей под натиском многотонной махины, а вокруг кровь, огонь, и бессмысленная пальба. Я в такие моменты пребывал как в трансе, боясь даже думать о том, что все происходящее вокруг меня существует на самом деле. Психика после пережитого восстанавливалась быстро, следующие события захлестывали предыдущие, а служба продолжалась, оставляя за собой кровавый след, о котором будешь помнить всю оставшуюся жизнь. И прав, наверное, этот призрачный мулла, самый страшный судья - это твоя совесть, от которой никуда не спрячешься, и уж тем более, ничего от нее не скроешь. И когда человек приходит в храм молиться, до конца не раскаявшись в душе, то молитвы эти - пустая трата времени. А что значит раскаяться? Может быть, это и есть простить самого себя. ПЛЕННЫЙ СНАЙПЕР На полпути к блоку я вдруг вспомнил, что собирался вообще-то в дукан, но немного подумав, решил вернуться на блок. До темноты надо было еще сходить на озеро, постираться и искупнуться, а в дукан, если что, можно заслать и Сапога. Я еще раз обернулся и посмотрел на мечеть, надеясь увидеть рядом с ней знакомую фигуру муллы, но там никого не было, мечеть так же одиноко возвышалась на холме, как и в тот момент, когда я ее первый раз увидел. "Наваждение какое-то" - подумал я, и отправился дальше в сторону блока. В стороне я заметил девичью фигуру, лицо этой девушки прикрывала чадра, на голове был повязан платок, одета она была в длинное до пят платье. Увидев меня, она остановилась, я тоже остановился и посмотрел на нее. - Это ведь ты был возле озера? Я тебя узнала, - раздался знакомый девичий голос. - Лейла, это ты? - удивился я этой неожиданной встрече. - Да, я. - Куда собралась? - спросил я, расплывшись в улыбке. - Домой иду. А ты что здесь делаешь? - В дукан собирался, но набрел на вон ту мечеть, мулла мне какой-то странный попался, появился из ниоткуда, потом пропал куда-то. Пока с ним болтал, и забыл куда шел, а теперь не хочу обратно возвращаться. Что это за мулла? Он говорит, что из Самарканда. - Да, он странноватый немного, живет как отшельник в своей мечети, мало с кем общается. Его видят только во время молитвы, а потом он уходит к подножью гор, и там сидит все время. Я слышала, что в Узбекистане он долго сидел в тюрьме, потом сбежал в Афганистан. Здесь в кишлаке, он появился, примерно год назад. - А сама ты давно здесь? - Полтора года. Но дедушка мой, уже давно живет в Афганистане. - А остальные твои родственники, тоже все здесь? - Мама, сестренка и дедушка, здесь. Брат где-то в Иране, пытается заработать деньги, от него уже полгода нет никаких вестей, мы даже не знаем, жив ли он вообще, - негромко ответила Лейла. - А отец где? Девушка опустила голову и ничего не ответила. Я, конечно, догадался, где мог быть ее отец, и поэтому не стал больше ничего спрашивать о ее семье, сменил тему разговора. - Ну и как тебе в Афгане, нравится жить? Лейла молча помотала головой, глядя себе под ноги, большим пальцем ноги она теребила камешек. Мимо нас прошла какая-то старуха, она искоса посмотрела на меня, и шипящим голосом что-то произнесла на своем языке. Лейла ей ответила, и старуха побрела дальше, что-то бормоча себе под нос. - Что она хотела? По ее лицу видно, что она чем-то не довольна, - поинтересовался я. - Ей не понравилось то, что я с тобой здесь стою и разговариваю, - подавленным голосом сказала Лейла. - Да, Лейла, я тебя прекрасно понимаю. Девушка резко подняла голову и посмотрела на меня, на ее глазах блестели слезы. - Да ничего ты не понимаешь! У тебя хотя бы есть надежда вернуться домой, а я уже никогда не увижу Ташкент. У меня там остались друзья и одноклассники, я хочу учиться, хочу ходить в кино, на танцы, хочу слушать музыку. Мне каждую ночь снится наш дом в Ташкенте, когда я просыпаюсь, я все время плачу. А здесь одни запреты, это нельзя, то нельзя, туда не ходи, то не делай, лицо не показывай, с мужчинами не разговаривай. Я не хочу так больше жить, не хочу! Понимаешь?! Я стоял и молча слушал, а Лейла с трудом сдерживая рыдания, продолжала: - Моя мама за эти полтора года постарела, а раньше она была такая красивая и веселая, она в Ташкенте была директором музыкальной школы. Папа, когда приходит, всегда старается нас успокоить, "потерпите", говорит, "заработаем немного денег, и переедем в Иран". А я не хочу в Иран, я хочу домой - в Ташкент! Лейла последние слова почти прокричала, после чего не выдержала, и разрыдавшись убежала прочь. А я стоял и смотрел ей вслед, через минуту ее фигура скрылась за дувалом, а я продолжал стоять в раздумье. Такие бедолаги, как Лейла, в Афганистане чужие, в Иране их тоже никто не ждет, и в Союз им дорога закрыта, одним словом - несчастные люди. Тем, кто родился в Афганистане, намного проще, они не знают другой жизни, кроме той, что здесь. И права Лейла, у меня есть хотя бы надежда вернуться домой, а у нее даже этого не осталось. Под мышкой у меня что-то щелкнуло, и послышался топот, я резко обернулся, машинально схватившись за автомат, и тут же заметил, что в автомате нет магазина, а от меня в сторону дувалов убегает мальчишка, на вид лет 6-7ми от роду. Я, было, кинулся его догонять, но куда там, бежал этот змееныш очень быстро. - Вот баченок, вот сученок! -выругался я в отчаянии. У меня даже мелькнула шальная мысль садануть ему пулю вдогонку из патрона, что остался в патроннике. Но как бы там ни было, не стрелять же в ребенка, да к тому же я сам виноват, не фиг было хлебалом щелкать. Магазины вот жалко, были бы они от автомата, тогда черт с ними, а то ведь от РПК, на 45 патронов, просто так в оружейках не валяются, их достать трудно. "Ну что вот теперь делать, и где искать эту сучару? Какой же я все-таки лопух, черт возьми! Расскажи кому ни будь, засмеют нахер" - сокрушался я, размахивая руками. И тут я заметил возле дувала еще двух бачат, они сидели возле забора, и смеялись, тыча пальцами в мою сторону. Я направился к ним, намериваясь со злости надрать уши этим наглым щенятам. И тут мне в голову пришла одна идея, - я решил через этих бачат вернуть украденные рожки, главное, их надо как-то заинтересовать в этом деле, все афганцы, с мала до велика, очень падки на деньги, это у них в крови. Я на ходу начал шарить по карманам, Хэбэшка была Хасана, и я не знал, где и что у него лежит. Во внутреннем кармане, рядом с пачкой "Охотничьих" сигарет, мне удалось нащупать целлофановый пакет, я вытащил его, в пакете лежали деньги, там были афгани вперемешку с чеками, это было как раз то, что надо. Я вытащил две купюры по сто афганей, зажал их в кулаке и, повесив на лицо добродушную улыбку, подошел к бачатам. Одному из них на вид было лет восемь от силы, младший выглядел лет на пять. - На русском говоришь? - обратился я к старшему. - Бакшиш давай, шулави, - сказал младший, протягивая руку. - Патроны мои принесите, - я протянул автомат, показывая на пустое место от магазина. Бачата уставились на меня, делая вид, будто не понимают, о чем это я, хотя оба они прекрасно видели, как их дружок упер мои патроны. - Ну, хорошо, а как насчет этого? - я разжал ладонь, показав им деньги. Бачата одновременно потянулись за деньгами, я снова сжал ладонь в кулак и убрал руку. - Нет, не угадали, сначала патроны принесите. - Обманешь шурави, - хитро улыбнувшись, сказал старший и прищурил один глаз. - А если я дам вам деньги, обманите вы, - я тоже прищурил один глаз и состряпал хитрую улыбку, как бы показывая им свое недоверие. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, я первый прервал молчание, и изложил свой вариант выхода из этой ситуации: - Даю для начала сто афганей, а если принесете мои патроны, получите еще сто. Баченок, что постарше, показал мне два пальца, со словами: - Двести давай, и двести потом. - Сто сейчас, и триста потом, - предложил я. Про себя я подумал, "пусть только принесут мои патроны, а там видно будет, сколько им дать денег, и давать ли вообще", хотя я прекрасно понимал, что деньги им отдать придется, этих чертят просто так не проведешь. Странная ситуация получается, у меня украли патроны, и мне еще приходится покупать свои же патроны, за свои же деньги, это наглость с их стороны. - Не-е, шурави, давай сейчас денга, - с недоверием сказал баченок. - Как тебя зовут? - спросил я старшего. - Сайдулла, - ответил он. - Слушай Сайдулла, если я сейчас вам дам двести афганей, то вы уйдете, и не вернетесь вообще, - высказал я свое подозрение. - Не-е, двести давай, потом ты обманешь, патрона заберешь, а деньга не дашь. Давай двести, - не уступал баченок. - Вот упертый душманчик, - буркнул я себе под нос, и протянул им двести афганей со словами: - Нате деньги, и быстрее тащите сюда мои патроны. Сайдулла выхватил у меня из ладони помятые афошки, и они оба направились в сторону дувалов, за которыми недавно скрылся воришка. - Быстрее давайте! - крикнул я им вслед. Бачата не оборачиваясь прибавили шаг, а я, с сожалением вздохнув, полез в карман за остальными двухстами афошками. - Ну вот и прекрасно, меня сначала обокрали, а теперь еще и "обкатали", - сказал я сам себе, усаживаясь на землю и закуривая сигарету. Не успев до конца выкурить одну сигарету, я заметил, как из-за дувала показались бачата. Сайдулла тащил в руке какой-то предмет, похожий на связку магазинов. "Ну ни хрена себе оперативность", - подумал я, такое ощущение, как будто этот третий воришка специально сидел за дувалами и ждал своих приятелей, а может, так оно и было. Мне вообще-то было наплевать, каким образом они вернут магазины, лишь бы вернули, а четыреста афганей не такая уж и большая сумма, жаль только, что отдавать эти деньги приходится за то, что сам так глупо лопухнулся. - Шурави, давай еще двести, - сказал Сайдулла, подойдя ко мне, магазины он держал за спиной. - Покажи магазины. Откуда я знаю, может, в них уже нет патронов. Сайдулла отошел назад на пару шагов и показал мне связку, сначала с одной стороны, потом с другой. - Покажи дырочки, может они неполные, - не унимался я. - Шурави, давай денга, все патрона здес. Если нет, я даю денга обратна. - Ну ладно, на афошки, -я протянул Сайдулле две сотенных бумажки. Сайдулла подошел, и осторожно взяв деньги, протянул мне связку рожков. Я встал, и пристегнув магазин к автомату, направился на блок. Пройдя несколько шагов я обернулся, Сайдулла со своим дружком стояли на месте и смотрели мне вслед, я остановился, и, повернувшись к ним, спросил: - Сайдулла, ты Лейлу знаешь? - Да, знаю. Что, красивый девушка, нравитца, да? - сказал Сайдулла, хитро улыбаясь. - Не знаю, я не видел ее лица, а все остальное вроде ничего, - ответил я улыбнувшись, вспоминая встречу на озере. - Лейла очень красивый девушка, Лейла девушка Сафара, она будет его жена. - А кто такой Сафар? - спросил я. - Сафар воин, Сафар сильный, смелый воин. Он тебе, шурави, за Лейла башка отрежит. - Плевать я хотел на вашего Сафара, пусть он лучше за свою башку беспокоится. А что, Лейла сама хочет стать его женой? - Лейла никто спросит, у Сафара многа денга, он платил калым, - ответил Сайдулла. Я больше не стал попусту тратить время на болтовню, и оставив бачат, направился к своему блоку. Времени до темноты оставалось совсем немного, а у меня сегодня еще были дела. Подходя к блоку, я заметил БТР, стоящий рядом с нашей машиной. "Вот черт! Опять "шакалы" привалили, сейчас снова куда-нибудь запрягут", подумал я и замедлил шаг. А когда подошел поближе, то увидел, что это машина Качи-вачи с первой роты. Сам грузин сидел возле нашего БТРа, рядом с ним сидел Хасан в трусах и тельнике. Туркмен в шлемофоне сидел на броне, свесив ноги в водительский люк, больше никого рядом с БТРами видно не было. Хасан, увидев меня, закричал, размахивая руками: - Юра, ну где ты лазишь? Я Сапога послал в дукан, чтоб он тебя нашел. Напялил мои шмотки и пропал с концами. - А че случилось? - спросил я. - Да ничего не случилось, просто ты ушел и пропал, мало ли чего может случиться с тобой в кишлаке. - Ты, небось, за свои кроссовки и хэбэшку волнуешься. Подумал, наверное, что если вдруг меня духи хапнули, то накрылись твои шмотки, да? - начал я подкалывать Хасана. - Юрка, опять подъе...ваешь? Хрен больше получишь мои шмотки, раз такое базаришь, - обиженным голосом произнес Хасан. - Да ладно, Хасан, завязывай кислячиться, я ведь шучу, ты же знаешь, - успокоил я его. Я подошел и поздоровался с Качи-вачи: - А ты, грузин, что здесь делаешь? - спросил, подсев к нему. - Чай пью, нэ видишь что ли, - ответил Качи-вачи заплетающимся языком. - Хасан, как это ты допустил такое, почему первая рота кайфует нашим чаем? - спросил я, изображая удивление. - Да у нас уже полмешка растащили, пока ты по кишлаку шарахался, уже почти все про чай прознали, - с раздражением в голосе высказался Хасан, присаживаясь рядом. - Вай-вай Хасан, как я тебе бедному сочувствую, вот-то тебя обсосали, - произнес я певучим голосом, поглаживая Хасана по голове. - Ага, жди, обсосешь ты этого таджика, он наш чай куда-то затырил, и теперь все стрелки на Петруху переводит. Машину ротного уже зае...али клиенты. Ротный весь на изменах, ни хрена понять не может, чего это все за чаем приезжают. В общем, ротный в эфир прокричал, если кто еще приедет за чаем, по е...альнику получит, - высказался Туркмен, спрыгивая в брони БТРа. - А ротный случайно не въехал, что это за чай? - спросил я, посмотрев на него. - Не ссы, не въехал. Он там с прапором брагу квасит, им не до чая, - обнадежил меня Туркмен. - Хасан, а куда ты чай дел? - спросил я Хасана. - Закопал навэрно, - промямлил Качи-вачи. - И ловушек вокруг понаставил, - добавил я. - Юра, где ты лазил? -теперь уже поинтересовался Туркмен. - Да так, встретил возле мечети муллу какого-то странного, поболтали с ним немного. - О чем это интересно ты с муллой мог болтать. Не о вере ли? - спросил удивленно Хасан. - И о вере, и о жизни, и ваще. Неглупый дедок, этот мулла. В кишлаке мне сказали, что он в Союзе на зоне сидел. Я встал и начал снимать с себя Хасана шмотки, после чего подошел к своему танкачу, и повернувшись спиной к Хасану, достал из кармана четыреста афганей, незаметно сунув их в карман Хасановского ХБ. Про случай с крадеными магазинами я пока решил не рассказывать, во избежание подковырок со стороны пацанов. - Я прэдставлаю, как этот мулла малытву читает по фэне, вэсь такой на пантах, - Качи-вачи раскинул пальцы как урка и произнес с растяжкой: - Аллах велык в нату-у-рэ! - Качи-вачи, ты че, Аллаха ваще не боишься? - перебил я грузина. - А чего я его боятса буду. - А ты не мусульманин что-ли? - спросил я, протягивая хэбэшку Хасану. - Юра, гонишь да? Я хрэстьянин. - Да ну, ни п...зди. - Грузины не мусульмане, Юра, ты че паришься, - поправил меня Хасан, беря у меня из рук свои шмотки. - Да это вы мне мозги парите! Цаца мне недавно втирал, что он ярый мусульманин, - недоумевал я. - Да, Цаца мусульманин, только он абхазец, - поправил меня Качи-вачи. - А какая нахрен разница? - спросил я. - Как какая, балшая разница, - ответил Качи-вачи. - Да хрен вас поймет, там татарин не татарин, тут грузины не грузины. - Панимаешь Юра, абхазец, это савсэм другой националность, а грузын, это... - Вон БМПшка разведчиков в нашу сторону едет, - прервал грузина Хасан. Мы повернули головы, со стороны гор, мимо блока взводного в нашу сторону направлялась БМПшка. - А чего это они в горах делали? - спросил я, привставая. - А хрен его знает. Сейчас подъедут, и узнаем, - пояснил Хасан. Через пару минут к нам подкатила БМПшка разведчиков, она остановилась рядом с нашим БТРом, потом резко развернулась к нам боком и заглохла. На броне находился Артиков, он сидел на башне, под ногами у него лежало что-то похожее на тело человека. -Артик, откуда вы?! - выкрикнул Хасан. -С гор спустились, бакшиш везем комбату, в виде духовского снайпера, - ткнув ногой лежащее на броне тело, ответил Артиков, закуривая сигарету. Сверху БМПшки почти одновременно открылись два люка, из люков вынырнули Семен с Царевым. -С чем пожаловали, ваше величество? - подколол я Царева. -Урод этот Бабтиста ранил, - ответил Царев, и не оборачиваясь показал большим пальцем через плечо, в сторону башни, за которой лежал пленный дух. - Тяжело ранил? - спросил я, подходя к БМПшке, чтоб посмотреть на духа. Все остальные тоже поднялись и последовали за мной. - Пуля разворотила Баптисту челюсть и пробила плечо, - отозвался с башни Артиков. Баптист - это парнишка по имени Илья, водила со второй роты. Он был мой земляк, из Казахстана. По национальности тоже русский, но строго придерживался какой-то непонятной веры, и его прозвали Баптистом. Хотя Илья был против такого прозвища, он говорил: "Я к баптистам никакого отношения не имею, я отношусь к уральцам староверам, а баптисты это совсем другое". Но мы нифига не разбирались в этих верах, староверы - нововеры, нам было на это наплевать. Просто слышали, что есть в союзе какая-то запрещенная секта - баптисты, поэтому и прозвали Илью - Баптистом. Илья отслужил полтора года и считался "дедом", он не курил, не пил, не матерился, и за время службы в Афгане ни разу не выстрелил из оружия, так как это противоречило его вере. Комбат считал это дурью, и поначалу пытался выбить из головы Ильи эти сектантские заморочки, но ничего не добившись, плюнул, и посадил его водилой на БТР. К тому же Илья был всегда послушным, исполнительным и работящим парнем, и никогда не нарушал дисциплины, а такое поведение среди советских солдат было большой редкостью. Я подошел к БМПшке и глянул на лежащего духа. Голова его была рассечена чуть выше лба. Руки и ноги духа были связаны каким-то проводом. Я приподнялся на цыпочки и заглянул ему в лицо, оно было наполовину в запекшейся крови вперемешку с пылью. - Он хоть живой? - спросил я, взглянув на Артикова. - Еще какой живой, падла, - отозвался Артиков и, ткнув носком сапожка духу в лицо, добавил: - Правда, Семену пришлось огреть его автоматом по башке. У-у, сучара, а ну открывай глаза, собака! А то еще раз по черепу схлопочешь, - Артиков замахнулся на духа автоматом. - Нехрен было кусаться, душара вонючий. Во рту полтора зуба, а руку чуть насквозь не прох...ярил - урод, не дай бог еще заражение пойдет от его вонючей пасти, - возмущался Семен, разглядывая запястье. - Артик, а ну, подвинь его рожу сюда, - попросил я. Артиков нагнулся и, схватив за грудки лежащего духа, подвинул его на край брони, голова духа свисла вниз. Мне показалось, что я этого духа где-то уже видел, хотя эти духи в большинстве своем все на одну рожу, особенно старики, но вот одежда его не вызывала сомнений, это был тот самый пастух, у которого мы совсем недавно позаимствовали нескольких баранов. - Хасан, ты не поверишь! Посмотри, кто здесь лежит! - воскликнул я, тыча пальцем в морду духа. Хасан с Туркменом подскочили к БМПшке, и уставились в лицо лежащему духу. Дух пошевелил свисшей головой, тихо простонал, и медленно открыл слипшиеся от крови глаза. У Хасана от удивления вытянулось лицо. Он в упор посмотрел сначала на меня, потом на Туркмена. - Ну что я вам говорил, а! Ну, чего вы шары вылупили? Говорил я вам, что надо было грохнуть этого пастуха. Говорил, а?! Я жопой чуял, что это дух! - Хасан, может ротного позвать? Неплохой момент слегка рисануться. Это ведь ротный приказал тебе не убивать этого духа, - решил я подколоть Хасана. - Юра, а ты ваще молчи. Ты больше всех меня тормозил, - ляпнул Хасан в мой адрес. Все остальные с непониманием и легким удивлением смотрели на нас троих. - Э, мужики, о чем это вы там? - спросил Артиков, глядя то на нас, то на духа. -Да это пастух, который гонял отару на водопой. Я хотел его заеб...нить, но вот эти два кадра не дали мне этого сделать, - Хасан ткнул пальцем сначала в меня, потом в Туркмена. - Ну ладно, Хасан, хорош разоряться. Теперь можешь резать хоть всех пастухов, я тебе слова против не скажу, только успокойся, а то у тебя уже пар со лба идет от напряжения, - успокаивал я Хасана, легонько похлопывая его по плечу. - А что если я его сейчас зарежу? -Хасан достал штык-нож и стал водить им возле шеи духа. - Сначала я ему викалю гляз, - произнес Качи-вачи, и тоже, достав свой штык-нож, стал целится острием в глаз духа. - Э-э, а ну отойдите от него! Комбат сказал живым его довезти! - крикнул Семен и стал вылезать из люка. - Ну ладно, пусть пока поживет. Без меня его не убивайте, я потом приду и сам его зарежу, - произнес Хасан, пряча штык-нож. Качи-вачи же продолжал целится духу в глаз, его рука, держащая нож, качалась как маятник, из стороны в сторону. - Грузин, отойди от духа! - снова крикнул Семен. - Я только гляз викалю, - пролепетал Качи-вачи. - Я потом тебе глаз выколю! - с раздражением в голосе произнес Семен и, прыгнув на край брони, отодвинул духа в сторону. Качи-вачи не стал больше дразнить Семена и, спрятав свой штык-нож, взял в руки котелок с недопитым чаем, а Семен вернулся на место и сел на броню, свесив ноги в люк. - А как вы его вычислили? - спросил Туркмен. - Комбат засек его в бинокль. Первый раз он лупанул, но мимо, пуля попала по броне комбатовского БТРа, чуть не попала в водилу. А второй раз он попал в Баптиста, а комбат в это время горы в бинокль просматривал и случайно засек этого стрелка, - рассказал Царев. - Это х...ня, вы посмотрите, с чего стрелял этот придурок. Я специально захватил этот мушкет, для прикола, - Артиков нагнулся и поднял с брони так называемую духовскую снайперку. Это было что-то невообразимое, этакая двухметровая шестигранная труба с привязанной к ней палкой типа приклада. Недаром говорят, "дай духу в руки палку, и он будет с нее стрелять". - А ну-ка, дай сюда эту железяку, - обратился я к Артикову, протянув руку. Артиков подал мне эту трубу со словами: - Хорошо держи, а то тяжелая, падла. Я взял в руки трубу и стал ее разглядывать, ко мне подошли Хасан, Туркмен, Качи-вачи и Урал, и тоже с удивлением уставились на эту горе-винтовку. К этой трубе ржавой проволокой был прикручен небольшой кусок доски, спиленный под конус. Шестигранный ствол, судя по виду, когда-то служил для чего-то стреляющего, наверное, он был от кремневого мушкета времен первой афгано-английской войны. У основания ствола видна была канавка для пороха с дырочкой в конце, типичный "поджиг". Афганцы с древних времен воевали, и не удивительно, что здесь можно встретить оружие всех времен и народов. - Ну надо же, е... твою мать! Я х...ею! С кем мы воюем?! - не переставал я удивляться, вертя в руках духовский ствол. - Где он только откопал эту хреновину? - спросил Хасан. - Досталась по наследству от Александра Македонского, - пошутил Туркмен. - Или в музее спи...дил, - добавил Урал. - Татарин, ты лучше ночной прицел иди найди, а то ротный нас за яйца подвесит, - обратился я к Уралу. - Да хрен с ним, с прицелом этим, пусть духам в наследство остается, - ответил безразличным тоном Урал. - А духи из этого прицела смастерят ружье, и будут по нам стрелять, - ляпнул Хасан, заглядывая в ствол духовского мушкета. -Вы там осторожней с этой дурой, она затрамбована, е...анет еще, не дай бог,. - предостерег нас Царев. - А где он тарился, этот дух? - спросил Хасан, отводя в сторону ствол мушкета. - Вон на той горе, рядом с тем местом, где до этого стоял ваш блок. Если бы ваш БТР там стоять остался, то этот чертила кого-нибудь из вас точно бы завалил, - объяснил Царев. Я посмотрел в сторону, где мы до этого стояли, и произнес: - Там же где-то наш ротный стоит. - Машина вашего ротного вон там, в низине, почти возле речки, - поправил меня Царев. - У него там нырка была конкретная, между двух камней, хрен сразу заметишь. И как только комбат умудрился его выпасти? - говорил Артиков. - Значит, блок ротного возле водопоя стал. Наверное, баранов надеются дождаться. А пастух здесь валяется с разбитой башкой, - промолвил я, и посмотрел на Семена. Семен немного подался вперед и, тряся рукой, громко произнес: - Блин, мы там на ваши ловушки напоролись! К оврагу стали подъезжать, и вдруг как пи...данет сбоку, потом с другого. Мы чуть не ох...ели в БМПшке, думали - на мину напоролись, Царь чуть из люка не выпрыгнул. Услышав подколку в свой адрес, в разговор встрял Царев: - Ты бы на себя посмотрел, дергал за рычаги, как дурак, чуть опять в овраг не улетели. Но Семен, не обращая внимания на выпад Царева и даже не взглянув в его сторону, продолжил рассказ, активно жестикулируя: - А когда брали его, ваще прикол. Я подкрался, из-за камня выглядываю, а дух этот сидит на своем мушкете, как на метле и шомполом орудует, я поначалу подумал, что он дрочит, потом смотрю, а у него между колен ствол зажат. Подскакиваю к нему и хватаю за ствол, и в это время он, сученок, меня зубами за руку цапнул, пришлось двинуть его по балде автоматом, - закончил Семен, громко смеясь. - Что, оставить вам на память этот мушкет? - предложил Артиков, наблюдая за тем, с каким интересом мы его разглядываем. - Да нахрен он нам нужен, комбату подарите, пусть глянет на духовскую артиллерию, - ответил я, и бросил ствол на броню БМПшки. Царев спрыгнул с брони и подошел к нам. - Качи-вачи, дай попить, - Царев взял из рук грузина котелок и допил чай. - Царь, оставь чаю попить! - крикнул Семен, выбираясь из люка. - Нету уже, - помахав котелком ответил Царев. - Да сейчас поставим, какие проблемы, - ответил Урал и, взяв из рук Царева котелок, отправился готовить чай. - Да у нас время в обрез, комбат ждет, - сказал Семен, спрыгивая с брони. Узнаете, что это за чай, ночевать здесь останетесь, - заявил Туркмен, и крикнул Хасану: - Хасан, тащи заварку, пусть мужики чайку хапнут! Хасан молча встал и отправился за заваркой, даже не возмутился, как это обычно с ним бывает. Туркмен подмигнул мне, показывая на уходящего Хасана, я кивнул и улыбнулся. - Мы вообще-то краем уха слышали про какой-то волшебный чай из вашей роты. Петруха его на сахар вроде меняет? - спросил Семен, глядя на Туркмена. - Не знаю, на что его там Петруха меняет, но к ним лучше за чаем не ехать, иначе от ротного по еб...лу получите, - пояснил Туркмен. - А причем тут ваш ротный? - удивился Семен. - Ну как это причем. Едут же один за другим, покоя не дают. Ротного эта езда уже заеб...ла. Так что лучше попейте его здесь, пока мы добрые, - ответил я Семену. Через пару минут появился Хасан с кульком заварки в руках, и спросил: - Ну что, подождете, пока чай закипит? - Да нет, мы и так у вас задержались. Солнце уже зашло, скоро стемнеет, да и батя разорется, - ответил Царев. - Царь, бери заварку, и поехали быстрей! - крикнул Семен и, запрыгнув в люк, запустил движок. Царев взял у Хасана кулек с заваркой, передал его Артикову и, запрыгнув на броню, махнул нам рукой. БМПшка разведчиков развернулась на пол-оборота, постояла на месте пару секунд, после чего, дернувшись пару раз, тронулась с места и быстро набирая скорость удалилась. МИНУТЫ БЛАЖЕНСТВА Я подошел к БТРу, поднял с земли свой пыльный и запачканный кровью танкач, посмотрел на него: кровь давно уже засохла, превратившись в серо-бурые пятна. Застирывать кровь было уже поздно, надо было сразу замочить шмотки в холодной воде, но что поделаешь, придется по приезду выбрасывать куртку вместе со штанами. Да и стираться сегодня уже поздно, солнце зашло за горы, жара спала, начало веять прохладой, а в сырой одежде не очень-то уютно себя чувствуешь в холодную ночь. Я напялил на себя грязный комбез и уселся возле колеса БТРа. "Искупнуться бы конечно не помешало, а то я и сам не чище этого комбеза, ну да ладно, завтра схожу", - подумал я про себя и, посмотрев на шатающего туда-сюда грузина, крикнул ему: - Качи-вачи, а ты че здесь шара...бишся, тебя наверно уже давно ищут?! - Нычево, падаждут, - махнул рукой Качи-вачи, и повернулся к Хасану: - Хасан, насыпь чая, я пацанам отвэзу. - Заеб...ли вы уже! Здесь вам че, чайхана? - возмутился Хасан. - Да ладно, не пантуйса. Пацаны абижятса будут. Грузина от кайфа слегка покачивало, "плыл" он капитально. Я сидя наблюдал за грузином и думал, "интересно, как он поедет за рулем в таком состоянии, или кому-то из нас придется его везти до блока на его же БТРе. В общем, надо его сбагрить отсюда, пока он еще на ногах держится". Видя, что Хасан упорно не хочет удовлетворять просьбу грузина, я встрял в их разговор: - Хасан, да насыпь ты ему заварки, че жмешься, свои же пацаны. - А-а, ладно, - Хасан махнул рукой и направился за заваркой, бормоча на ходу: - Свои, не свои, тут все свои, на всех х...й не напасешься. Качи-вачи, немного постояв, отправился вслед за Хасаном. - Бля, а где Сапог? Где он сука лазит? Не хватало еще его искать по кишлаку, - забеспокоился Туркмен. - Давно он свалил? - спросил я Туркмена. - Да не так давно, но пора бы уже и вернутся, - ответил Туркмен, вглядываясь в сторону кишлака. Раскинув руки, я завалился на спину со словами: - Хасан его послал, пусть сам теперь и ищет, я лично не пойду, и так уже налазился. - Жрать когда будем? Скоро уже стемнеет. Как потом костер разжигать? - подал голос Урал. - Ну так разводи, чего тупые вопросы задаешь, - промямлил я зевая. - Ну ладно, я пакатыл. Спасыба за чай, - послышался голос грузина. - Ну, давай, кати, привет там всем от нас, - напутствовал я его. Качи-вачи засунул за пазуху кулек с заваркой, после чего с большим трудом и не без помощи Туркмена вскарабкался на броню, и кое-как втиснулся в водительский люк. Примерно с минуту БТР не подавал никаких звуков, мы все молча смотрели на машину, ожидая, когда же хотя бы запустятся движки; БТР молча стоял, мы молча наблюдали, никому из нас не хотелось везти грузина на блок, а грузин все никак не мог сориентироваться в пространстве. Туркмену первому надоело ждать, и он, стукнув по броне автоматом, крикнул: - Ты че, уснул там?! - Нэ-нэ-нэ! - донеслось из люка. - Может тебя отвезти?! -Предложил Туркмен, и сделал при этом такое выражение лица, на котором было отчетливо написано, "нахрена я это сказал". - Нэ-нэ-нэ! - опять послышалось из люка. - Хули ты нэнэкаешь? Заводи давай свою кошару! - крикнул я. Туркмен подошел к БТРу и уже, было, собрался залезть на броню, как вдруг заработал стартер и движки загудели. Качи-вачи несколько раз усердно газанул, и наконец-то тронулся с места, его БТР медленно пополз вперед. Еще некоторое время, мы понаблюдали за отъезжающим БТРом и, убедившись, что Качи-вачи с управлением каким-то образом все-таки справляется, немного успокоились. Туркмен с облегчением вздохнул, и уселся на расстеленный брезент, бросив рядом свой автомат, а я опять улегся на спину и натянул панаму на глаза. - Заеб...л этот грузин, тяжелый как верблюд. Да еще своими грязными "копытами" всю хэбэшку мне измазал. И где он только грязь здесь нашел? - возмущался Туркмен, отряхиваясь от глины. - Ну так надо было его через десантный люк запихать, - запоздало посоветовал Урал. - Ага, он бы до утра по отсеку ползал, - ляпнул в ответ Туркмен. - Хасан, вали Сапога искать. Нахрена его в кишлак заслал? - пробормотал я подошедшему Хасану и, приподняв с глаз панаму, посмотрел на него. - Нафига его искать, вон он прется, - ответил спокойно Хасан и, усевшись рядом, резко хлопнул меня по животу ладонью. От неожиданности я подскочил. - Ну ты че, ох...ел ваще! - выкрикнул я и, сорвав с головы панаму, швырнул ею в Хасана. - Хорош спать, жрать сейчас будем, Чайку хапнем, а то ты весь нервный какой-то, - засмеялся Хасан, отскакивая от меня. - Панаму подай, придурок! - Держи, - Хасан носком кроссовки поддел мою панаму и подбросил. Я поймал ее на лету и, отряхнув от пыли, надел на голову. - Пойду-ка я искупнусь. Может, тоже сходишь за компанию, у меня появилось дикое желание утопить тебя в озере? - обратился я Хасану. - Не, Юра, на этот раз утопить меня не получится, я уже ходил на озеро, - ответил Хасан. - Ну, тогда готовьте жрать, воины ислама, а я пошел купаться. Я поднялся, взял свой автомат и, повесив его на плечо, направился к озеру. Урал сидел сзади БТРа и возился с дровами, разжигая костер. - Как вода? - спросил я его, проходя мимо. - Нормально, возле берега теплая, а дальше ледяная, родников внизу навалом. Ты там только не долго, скоро жрать будем. - Да я недолго, нырну пару раз и обратно. Пройдя немного, я обернулся и увидел Сапога, он как раз подходил к БТРу, в руках он тащил вещмешок. Только я открыл рот, чтоб окликнуть его, как Сапог сменив направление, уже зашагал в мою сторону. - Юра, ты здесь? А я тебя ищу везде, - промолвил Сапог, растянувшись в улыбке. - Куда я нах...й денусь. Че ты там в мешке тащишь? - Виноград, Туркмен попросил. - Дай я немного возьму, с Туркменова разрешения. Я запустил руку в вещмешок, и вытащил оттуда небольшую кисть винограда, Урал заметив у меня в руках виноград, тоже подошел к Сапогу, и, молча взяв из мешка кисть винограда, отправился дальше разводить костер. - Сапог, когда ты ходил к "шакалам" в кишлак, че они там решили? - Остаемся пока, старики убазарили командира расщелину пока не трогать. Но командир их предупредил, если духи пройдут в кишлак и при этом пострадает хоть один военный, то пиз...ец и кишлаку и этой дыре. - Ну что ж, звучит убедительно. Раз старейшины обещали, значит так и будет, а если аксакалы не сдержат обещание, то командир свое слово сдержит, в этом можно не сомневаться, - пробубнил я себе под нос: - Че ты говоришь? - спросил Сапог, не расслышав мои слова. - Да это я так, про себя. А на блок, туда никого не поставили? - Хотели нас туда перекинуть и один танк, но потом передумали. - Ну, то, что нас бы туда загнали, в этом я не сомневаюсь, наш БТР как затычка. Сапог, ты Мамедовский автомат разбирал? - Нет, а что? - Почисть его и смажь, а то Мамед за ним не следил ни хрена. За оружием надо всегда следить, если откажет в неподходящий момент, можешь в цинк сыграть, как нех...й делать. А то со мною раз был один подобный случай, и этого было достаточно, чтобы понять, как это хреново, когда отказывает оружие во время боя. Сапог взглянул на меня с интересом. - Может, помнишь тот случай, когда вы чижами только в полк приехали? Нас тогда еще по тревоге подняли, духи обстреляли из зеленки "точку", и колону с горючкой? - А, да, помню, я тогда глухо испугался, нихрена понять не могу, куда я попал. Мы ведь только с Союза прилетели, прапор нас привел в подразделение, и вдруг крики такие. Рота - тревога! И тут все сразу сорвались с места, и ломанулись куда-то. А мы стоим как дураки, и не знаем, что делать: или бежать, или прятаться, я от страха чуть под кровать не залез. - Сапог, прекращай раздавать виноград! Кто тебя за ним посылал?! - крикнул Туркмен. - Ну ладно, Сапог, тащи Туркмену виноград, а то он уже разоряется. Сапог торопливо зашагал к БТРу отдавать Туркмену вещмешок, а я не спеша побрел дальше в сторону озера, жуя на ходу виноград. В памяти моей пронесся тот случай с заклинившим автоматом, я помнил его, как будто это произошло вчера. Стрессовые моменты очень сильно врезаются в память, и впоследствии тебя преследуют не только зрительные образы, но и пережитые чувства, а отчетливей всего запоминается чувство страха. Случилось это в августе 86-го, наша рота стояла на пятнадцатиминутной готовности, как раз привезли "чижей" из Шинданда, и старшина пошел отбирать клиентов в нашу роту. Рота только пришла с обеда, и мы сидели в палатке, ожидая, когда же старшина приведет чижей: первый приход "чижей" в роту - это событие знаменательное. Не успел старшина с новобранцами зайти в палатку, как раздался крик дневального: "Рота - тревога!" Мы все подскочили и ринулись к выходу, старшина резко отпихнул "чижей" в сторону, чтоб мы не посшибали их. После того, как наши машины выдвинулись из расположения полка, ротный объявил, что "духи" из зеленки обстреляли сторожевую заставу. А когда мы приблизились к этой заставе, оказалось, что духи уже долбят из зеленки по колонне машин с "горючкой", которая двигалась по бетонке в сторону Шинданда. На бетонке уже горели два "КАМАЗа"-бензовоза и БТР сопровождения, водители из колонны, залегли за бетонкой и отстреливались от "духов". Ротный, моментально оценив обстановку, оставил второй взвод держать бетонку, а все остальные, обогнув сопку, должны были зайти с другой стороны зеленки, чтоб не дать духам уйти в горы. Машины мы оставили за сопкой, не доезжая зеленки, чтоб духи не раздолбали их с гранатометов. Здесь же стояли несколько "КАМАЗов", успевших выскочить из зоны обстрела. Я чего-то замешкался возле БТРов и бежал, немного отставая от своих, и тут меня окликнул какой-то прапор из колонны наливлиников: - В зеленку?! - спросил он, высунувшись из открытой двери КАМАЗа. - Да! - крикнул я в ответ, пробегая мимо машины. - На, держи, браток, в зеленке пригодится! - снова раздался голос этого прапора. Я на секунду остановился и обернулся. Прапор кинул мне какой-то зеленый сверток. Я поймал на лету этот сверток и взглянул на прапора. - Это масхалат, накинь его. Ну, давайте мужики, ни пуха! Я махнул ему рукой и побежал дальше, догонять своих. Тормознув на несколько секунд, я в спешке развернул масхалат и надел его поверх хэбэшки. Масхалат был еще новый, видно, недавно со склада, от него исходил едва уловимый запах свежей краски. Я еще тогда не подозревал, что этот самый масхалат впоследствии спасет мне жизнь. Бежали мы на пределе, жара как раз достигла своего пика, солнце чуть ли не плавило камни, а мы в полной бое укладке отмахивали километры, не чуя ног под собой. Вот тут-то я и проклял тот день, когда первый раз взял в зубы сигарету. Было такое ощущение, что вот-вот разорвет дыхалку на части, я бежал, хватая ртом раскаленный воздух, то и дело смахивая панамой со лба едкий и соленый пот, который бежал с меня градом и резал глаза. Обогнув сопку, мы растянулись цепью и заскочили в зеленку. На бегу я споткнулся о какой-то пенек и плашмя упал в траву, прямо на автомат, который висел на груди; от боли я чуть не взвыл, плюхнувшись лицом в прохладную траву, испытывая облом и кайф одновременно. Кое-как отдышавшись, кряхтя и отхаркиваясь, я перевернулся на спину, из затвора автомата торчала какая-то ветка. Выдернув ветку из затвора, я перевернулся обратно на живот, и попытался передернуть затвор, чтоб проверить. Затвор подался чуть назад и заклинил, и ни туда, ни обратно не двигался. - Черт, кусок от ветки, застрял внутри. И нахрена я его дергал, автомат то взведенный, надо было нажать на спуск, возвратом от выстрела, может, и раздробило бы эту херовину, - бормотал я себе под нос. А тут еще "душара" из-за деревьев выскочил с "мухой" в руках, шагах в тридцати от меня. Смотрел этот дух, как раз, туда, где лежал я. Мне даже на мгновение показалось, что взгляды наши встретились. Я медленно опустил голову и зажмурил глаза, на меня накатил жуткий страх, все тело пробрало мелкой дрожью, сердце билось так, что это биение, наверное, слышал даже этот дух. Тот, кто смотрел в глаза вооруженному душману, наверное, меня поймет. Я лежал, уткнувшись лицом в траву и затаив дыхание, отсчитывал секунды в ожидании выстрела. Мне так сильно не хотелось умирать, что я чуть не разрыдался от этой нелепой безысходности. В голове пронеслась мысль, "ну вот и все, пиз...ец, отвоевался, сейчас как уеб...т из этой пушки, и полетит моя труха почву удобрять, разнесет так, что в цинк нечего будет собрать". Время шло, но выстрела не последовало, а я все лежал с зажмуренными глазами и боялся их открыть. Где-то сбоку раздалась автоматная очередь, потом еще одна, и началась стрельба. Я открыл глаза и глянул на то место, где несколько секунд назад находился дух с "трубой", - его там не было! Мне крупно повезло, я остался жив. Может дух меня не заметил, может его спугнули выстрелы или еще что-то, я не знаю, но думаю, что он, скорее всего, просто меня не заметил, в противном случае, выстрелить этот "дух" успел бы, в этом можно было не сомневаться. Меня спас масхалат, который одолжил мне прапор. Я хотел после боя встретится с этим прапором, поблагодарить его и вернуть масхалат. Но когда мы вышли к бетонке, колоны наливников там уже не было. Рядом с бетонкой дымились два сгоревших КАМАЗа и БТР, их столкнули с бетонки, чтоб расчистить проезд. С тех пор я всегда вожу этот масхалат с собой. До озера было не далеко, поэтому путь мой много времени не занял. Я приблизился к озеру метрах в ста от небольшого пляжа, того самого, где я первый раз повстречал Лейлу. Там стоял танк. Танкисты сидели рядом с ним и о чем-то оживленно болтали, горел костер, судя по всему, они готовили ужин. Танкисты заметили меня и обернулись, я махнул им рукой. - Привет, Хохол! - крикнул мне Бауржан Абаев. Бауржан был мой земляк, казах по национальности. Меня он называл хохлом, он всех славян из Казахстана называл хохлами. - Здорово, Бабай! - крикнул я ему в ответ. Я называл его Бабаем, если взять первую букву его имени и приставить к фамилии, получалось Бабаев, отсюда и кликуха "Бабай". Он по началу обижался, когда я его так называл, но потом смирился, я же не со зла это делал. Азиаты вообще-то обижаются, когда их называют Бабаями, они воспринимают это, как оскорбление национальности. - Рыбу пришел глушить?! - спросил Бауржан. - Нет! Искупнуться решил, пока не стемнело! - Смотри, чтоб крабы яйца не отгрызли! - крикнул Бабай, и все танкисты громко засмеялись. - А тебе че, уже отгрызли?! - подколол я в ответ. - Да, отгрызли, сейчас как раз их и жарим! - Смотрите, не обожритесь, а то за два года без бабы их, наверное, раздуло, как арбузы! - Подходи потом, рыбы печеной похаваешь! Танкисты, наверное, наглушив гранатами рыбы, запекали ее в глине. Мы в рейдах, частенько так готовили свежую рыбу, если выпадало счастье ее раздобыть. А метод добычи один, глушили рыбу в речке гранатами. А готовится рыба так: берешь свежую рыбу, обмазываешь ее толстым слоем густой, вязкой глины, и бросаешь в костер. Глина на костре твердеет и раскаляется, а рыба внутри запекается, как картошка, потом разламываешь этот комок глины с запекшейся внутри рыбой. Чешуя со шкурой прилипает к стенкам глины, и остается только мясо, для нас это был деликатес. - Подойду обязательно! - крикнул я в ответ танкистам, и стал снимать с себя одежду. Раздевшись догола, я подошел к воде и окинул взглядом озерную гладь, поверхность озера напоминала огромное зеркало, в котором отчетливо, как на картине, отражалось голубое небо, высокая прибрежная трава, и макушки гор. Полюбовавшись с минуту этой красотой, я вошел по пояс в воду. Дно было пологое, приятно было не спеша идти по песчаному дну, погружаясь медленно в воду. Когда вода достигла уровня груди, я, слегка оттолкнувшись, нырнул. Проплыв под водой, насколько хватило воздуха в легких, я вынырнул на поверхность. Возле берега вода была еще теплая, но стоило мне немного отплыть подальше к середине, как я почувствовал ступнями ледяную воду, примерно в полутора метрах от поверхности. Да, прав был Татарин, родников на дне было в изобилии. Даже палящее афганское солнце за длинный июльский день не в состоянии было обогреть воду в озере. Плавать я научился с раннего детства, и чувствовал себя в воде, как рыба, мог хорошо плыть в любом положении. Перевернувшись на спину, я не торопясь поплыл к противоположному берегу озера, лениво работая ногами и кистями рук, стараясь плыть как можно медленнее. Вокруг было тихо, лишь всплески от ступней моих ног изредка нарушали эту тишину. Где-то на блоках, вдалеке от озера, иногда доносились одиночные выстрелы или короткие очереди, порой пробивался отрывистый смех танкистов, но эти звуки были где-то там, вдалеке и в стороне, как будто доносились они из какой-то другой жизни. Как приятно было, вот так плыть, глядя в бездонную синеву неба, слушать эту редкую тишину и ощущать всем телом приятную прохладу воды. В моем сознании воцарилось абсолютное спокойствие и гармония, куда-то пропали все тревоги и страхи, было такое ощущение, как будто я оказался в центре вселенной и растворился в ней весь без остатка. Куда-то на второй план отодвинулось все, война, смерть, жара и лишения, оставались только, я, вода, и небо. Хотелось навсегда остаться в этом состоянии, раствориться в нем, и ни когда не возвращаться в эту жестокую реальность. Что ни говори, а все-таки приятно осознавать, что даже в таком кошмаре, как война, иногда бывают подобные минуты блаженства. РОКОВАЯ ГРАНАТА Блаженство мое продолжалось не долго, его нарушил негромкий всплеск, очень похожий на брошенный в воду камешек. Я резко приподнял голову, озираясь по сторонам, было такое ощущение, будто оборвался приятный сон. На берегу стоял Бабай, он махнул мне рукой и крикнул: - Давай вылезай, баня закрывается! Все волшебные грезы мгновенно улетучились, и я снова оказался в реальном мире, куда совсем недавно мне так не хотелось возвращаться. - Бабай, сука. Откуда ты взялся? - прошипел я сквозь зубы. Бауржан, присев на корточки, продолжал бросать в воду камешки. Преодолевая злость и досаду, я крикнул ему: - Бабай, нафига кайфоломишь?! Че, делать больше нех...й?! - Хасан там на рации сидит, просил передать, чтоб ты пулей летел на блок. Комбат вызывает. - Пусть не пиз...ит! Какой еще комбат? Придумал бы, чего-нибудь посмешнее, - возмутился я, и не торопясь поплыл к берегу. - Ну, я не знаю, че там у вас, как мне сказали, так я и передаю, - высказался Бауржан, когда я подплыл поближе. - Жрать, наверно зовут. Ладно, передай, что иду уже, - ответил я, вылезая из воды на берег. - Мы там пару рыбешек тебе оставили. Заскочишь? - Обязательно, от печеной рыбы не откажусь. Думаю, Хасан не сдохнет с голоду, если я задержусь у вас на пять минут. Немного обтершись от воды тельником, я стал одеваться. Бауржан встал с корточек, потряс ногой, сначала одной, потом другой, разминая их по очереди, после чего не спеша направился в сторону своего блока. Бауржан отошел от меня примерно шагов на десять, я в это время как раз заканчивал одеваться, и застегивал пуговицы на куртке, как вдруг сзади послышался до боли знакомый свист летящей гранаты, выпущенной из гранатомета. Сомнений не могло быть - это граната. Мне приходилось неоднократно слышать этот страшный свист. Но чтоб вот так, когда граната летит не мимо, а прямо на тебя, и с каждой долей секунды этот звук с устрашающей силой нарастает, такое со мной происходило в первый раз. Я не успел ничего толком сообразить, не успел даже испугаться, только инстинктивно пригнулся от неожиданности, и весь напрягся. Справа от меня мелькнула вспышка, и в то же мгновение прогремел взрыв, я почувствовал глухой удар в голову в районе затылка, и меня отбросило в сторону. Каким-то образом я оказался на коленях, то ли вскочил на колени в горячке, то ли сразу упал, я не знаю. В голове страшно гудело, в ушах стоял непонятный перезвон. По шее потекло что-то теплое, я провел по ней ладонью и посмотрел на руку, ладонь была вся в крови. Земля подо мной сначала качнулась, потом накренилась на один бок, как палуба корабля во время шторма. Единственное, что я успел сообразить в последнюю секунду, так это то, что граната летела не со стороны кишлака, а почему-то оттуда, где располагались наши блоки. - Но почему? - прошептал я и, теряя равновесие, вытянул руку в сторону, чтоб опереться о землю, перед глазами поплыли мутные красно-желтые круги, а дальше все оборвалось, я провалился в пустоту. Придя в сознание, я сразу открыл глаза: вокруг кромешная темнота, где-то вдалеке слышны взрывы и стрельба. Первым ощущением, которое я испытал, был панический страх: "Где я? Что со мной? Может в гробу! Может в морге! Может в аду! Хотя нет, если что-то соображаю, значит жив. А вот цел ли?" Я пошевелил руками и ногами, вроде все на месте, ощупал голову, голова забинтована, в затылке какая-то тупая боль, будто по нему шарахнули обухом топора. Шея туго замотана бинтами, они сдавливали горло, и было трудно дышать. "Да где же я, черт возьми?!" Мысли путались в голове, я пытался восстановить картину происшедшего. Помню, плавал в озере, потом свист гранаты и взрыв, а дальше как отрезало. Сколько прошло времени с тех пор, я не знал. Для меня будто бы никакого промежутка времени с момента взрыва не было вообще. Казалось, что я отключился, и тут же очнулся. "Но почему вокруг темно?" Я попытался приподняться, но острая боль за ухом, заставила меня обратно лечь на место. Страх снова подкатил к горлу. "Не у духов ли я, в каком ни будь подвале?! Нет, нет, это не духи, духи не перевязали бы раны", - я в панике отгонял от себя эти страшные мысли. Пошарив вокруг руками, я нащупал под собой толстую материю, похожую на брезент, и какие то две трубы по бокам, расположенные вдоль тела. "Черт! Да это же медицинские носилки! - обрадовался я, - это полевой госпиталь! Значит, я нахожусь у своих! Ну, слава богу", - вздохнул я с облегчением. Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я начал различать некие контуры, а немного оглядевшись, догадался, что нахожусь в небольшой палатке. Где-то рядом с палаткой послышались голоса и шаги. - Есть здесь кто? - выдавил я подобие звука, и закашлялся. Я не узнал свой собственный голос, это был скорей не голос, а какое-то хрипящее шипение. Немного откашлявшись, я снова попытался кого-нибудь окликнуть: - Есть кто?! Черт побери! На этот раз голос был более или менее похож на человеческий. Во рту сушняк, как после чарса, и ужасно хочется пить. Все тело, как свинцом налито, чувствовалась сильная слабость, как будто я целый день мешки с песком таскал. Я осторожно приподнял голову и повертел ею, сначала в стороны, потом вверх-вниз, рана за ухом уже не так отдавала болью как в первый раз, но все еще болела, боль пульсировала в такт биению сердца. "Зачем же так туго перевязали горло?" - подумал я, ни в шее, ни в горле боли не ощущалось. - Вроде, раненый боец очнулся. Вадим, иди проверь, как он, - услышал я чей-то голос рядом с палаткой. Сбоку послышался шелест палаточной занавески, я повернул голову и заметил силуэт человека. - Ну что, оклемался? - спросил меня вошедший. Я узнал этот голос, он принадлежал капитану медиков, который принимал у нас раненого Качка. В полку мне приходилось несколько раз встречаться с этим капитаном, он полгода назад перевелся в наш полк из Шинданда. Я слышал, что капитан этот служит в Афгане с самого ввода войск. Естественно, что врачом он был профессиональным, и знал, как обходиться с ранеными. - Да вроде живой, - негромко ответил я. - Да-а, повезло тебе мужик, ты даже не представляешь как. Лежал ты в двух метрах от воронки, редко кому удается выжить в подобной ситуации. Я даже не знаю... Провидение какое-то. Ты, наверное, в бронежилете родился. Самочувствие-то как? - Нормально. Пить только охота. Вода есть? - Сейчас принесу. Капитан вышел из палатки, и через пару минут вернулся обратно. Он присел на корточки и протянул мне фляжку с водой. - На, держи. Я взял у него из рук флягу и медленно приподнялся, опираясь на локоть. Выпив не торопясь несколько глотков, я протянул флягу капитану. - Положи рядом с собой, может за ночь еще пить захочешь, - предложил капитан, и сунул мне в руку пробку. Я завернул пробку на место, и положил флягу рядом с собой. Я попытался еще раз припомнить все подробности произошедшего, но в голове все путалось. - Что со мной, капитан? - спросил я, после небольшой паузы. - Ничего страшного, осколок полоснул по шее, и застрял за ухом. Рана сама по себе неглубокая, так что не переживай, до свадьбы заживет, - успокоил меня капитан. - Еще затылок почему-то болит, и слабость какая-то, аж голова кружится. - По затылку тебя чем-то садануло, но черепок вроде цел. А слабость от потери крови, - ответил капитан, и добавил с сожалением в голосе: - А вот приятелю твоему не повезло. Ему осколок выбил глаз, и застрял глубоко в голове. Когда мы подъехали, он был еще в сознании, ребята сказали, что даже до танка сам дошел. К сожалению, спасти его не удалось, условия не те для подобных операций. И тут в памяти начали всплывать детали, я вспомнил, что в момент взрыва рядом был Бауржан. - Кто, Бауржан? Бауржан погиб?! - произнес я, не веря своим ушам. - Фамилию не помню, на вид вроде узбек, - произнес капитан. - Казах, Абаев его фамилия, - уточнил я. - Тут друг твой дюже разорялся. Ваш ротный с водилой еле его угомонили. - Гараев наверно, больше не кому, - произнес я, слегка улыбнувшись. - Ну, я не знаю, как его там, но пацан нервный. Размахивал автоматом, какого-то "козла" хотел пристрелить, и, судя по всему, этот "козел" не дух. - А кого именно? - проявил я любопытство. Мне стало интересно, кого и за что Хасан собрался порешить. - А вот кого, я так и не понял, но настроен этот ваш Гараев был серьезно. Кричал, если ты не выживешь, то все, пизд...ц этому "козлу". Нас, медиков облаял ни за х...й собачий. - А вы то ему чем не угодили? -Поинтересовался я. Хотя о причине, мне догадаться было не трудно, если Хасан разозлится, то ему все вокруг виноваты. - А поди спроси. Ему объясняешь, что все нормально, мол, с твоим товарищем, раны не серьезные, просто он без сознания. А тот ни в какую, уперся рогом, вы все пизд...те, говорит, и точка. Пульс твой щупал раз десять, все никак поверить не мог, что ты живой. Пока ваш ротный подъехал, он нам тут все мозги выеб...л. - Ну, на Хасана это похоже, - произнес я в полголоса, и спросил: - А че там за пальба? - Кишлак молотят. - Какой кишлак? - удивился я. - Да тот самый, откуда тебя подстрелили. - Подождите! Как это так? Стреляли же не с кишлака. С блоков граната летела. Зачем кишлак то утюжат? - недоумевал я. - Не знаю, я там не был. Но командиру в эфир доложили, что стреляли с кишлака. Командир тут же отдал приказ артдивизиону и танкистам открыть огонь по кишлаку и готовить пехоту на проческу. Около часа пахали артиллерией, потом разведка с пехотой его прочесали. - А какая рота была на проческе? - Первая рота и разведчики. А вторая и третья, взяли в полукольцо дальний кишлак. - А кто передал командиру, что стреляли с кишлака? - А я откуда знаю. Мне стало как-то не по себе. Что же это такое происходит? Кишлак тут вообще не причем. Неужели танкисты чего-то там напутали и передали в эфир, будто стреляли с кишлака? - Не было духов в кишлаке. Понимаете? Не было, и быть не могло, - произнес я с сожалением. - Этот ваш Гараев уже пытался всех убедить, что стреляли не из кишлака. Он и командиру по рации об этом докладывал. Да и танкисты подтвердили, что граната летела с другой стороны. - И что?! - А ничего. Поздно уже было, что-либо менять. К тому же поступил сигнал, что духи с гор обстреляли наши блоки, ну и пошло-поехало. - Товарищ капитан, может, вызовете по рации 472-ю машину, да отпустите меня к своим, - попросил я, хотя прекрасно понимал, что это бесполезно. - Ага, ща-ас! Тебе отлежаться надо, крови много потерял. В ушах не звенит? - Да нет, не звенит, все нормально. Утром наверно борт прилетит за грузом? - Обязательно. - Вы меня не отправляйте, ладно? - Тебе сейчас не помешало бы хорошо выспаться. Так что давай, спи. Если что надо будет, позовешь, наша палатка здесь, рядом, - разъяснил капитан, проигнорировав мою просьбу. - Так вы меня оставите? - не унимался я. Мне совсем не хотелось завтра лететь в Шинданд, и ложиться в госпиталь, да еще перед самым дембелем. - Завтра видно будет, - неопределенно ответил капитан и вышел из палатки. Ну надо же такому случится! Какой-то пьяный или обдолбленный дурак выстрелил гранату куда попало. А что в итоге: Абаев погиб, я ранен, кишлак громят, духи с гор спустились и обстреляли блоки, теперь весь полк на ушах. Из рассказа капитана, я понял, что Хасан наверняка знает, кто выпустил эту бедовую гранату, а перевели все стрелки на кишлак. Первое, на кого я подумал, это на блок взводного, только оттуда могла прилететь граната. Хотя могли быть и другие варианты. Единственное, во что мне совсем не верилось, так это в то, что гранату выпустили духи. Граната летела со стороны блоков, и духов в том районе никак не могло быть. Я стал прикидывать в уме, откуда еще могла прилететь эта граната. Могли выпустить из нашего блока, но это вряд ли, блок наш стоял недалеко от озера, и все знали, что я пошел туда купаться. Урал не настолько идиот, чтоб палить из трубы в сторону озера. Из блока Грека граната прилететь не могла, мешала гора. Блок ротного тоже отпадает, он находился слева, а граната прилетела сзади. Значит, все-таки из блока взводного, других вариантов просто нет. Черт! Хоть бы Хасан дров не наломал, у него со взводным и без того отношения не очень клеятся. Но буду надеяться, что Туркмен с ротным не позволят Хасану напороть глупостей. Предаваясь размышлениям, я даже не заметил, как уснул. Мне опять снился все тот же сон - девушка-мусульманка с длинными черными волосами. Я снова пытаюсь разглядеть ее лицо, но безрезультатно, оно расплывчато, как туман. Только на этот раз, мне известно, кто эта девушка, ее зовут Лейла. Я приближаюсь к ней, пытаюсь выкрикнуть ее имя, но голоса своего не слышу, а она, как и прежде, отдаляется от меня, ее звонкий и знакомый смех разносится эхом в горах. Я замечаю впереди все ту же пропасть, и вижу, что Лейла приближается к ней. Только на этот раз я почему-то не боюсь, что она упадет в эту пропасть. Я быстро и решительно подхожу к этой пропасти, и останавливаюсь у самого ее края. А Лейла как силуэт парит над бездной, отдаляясь от меня дальше и дальше. Непонятно откуда рядом с Лейлой появился Хасан, он улыбается и манит меня рукой. Мне кажется, что, сделав шаг вперед, я не упаду в пропасть, а буду парить над ней, как Лейла с Хасаном. И я уже собираюсь сделать этот шаг, как вдруг мне становится страшно, и причина этого страха не пропасть. Такое чувство, что, шагнув, я переступлю какую-то запретную черту, которую переступать нельзя, не знаю почему, но ощущаю всей своей сущностью, что мне туда нельзя. Я оборачиваюсь, и вижу свой БТР, рядом с ним стоит Туркмен и пристально смотрит мне в глаза, у него какой-то подавленный взгляд, осунувшееся лицо и очень грустные глаза, со стороны он похож на старика. Туркмен молча смотрит на меня, в его взгляде я слышу отчаянный крик: "Юра, не делай этого!". И в тоже время, я отчетливо слышу сзади голос Хасана: "Юра не бойся, пошли с нами. Ну, чего же ты ждешь?". Отведя взгляд от Туркмена, я посмотрел сначала в пропасть, потом на Хасана с Лейлой, и не задумываясь шагнул вперед. Но не воспарил над пропастью, как мне думалось, а камнем сорвался вниз, осознавая, что совершил что-то ужасное. Падая в пропасть, я проснулся, весь в холодном поту. Оглядевшись вокруг, я понял, что это был всего лишь сон, хотя легче от этого не становилось. Сон прервался, но чувство чего-то ужасного витало в воздухе. Я медленно приподнялся и сел, обхватив голову руками, этот сон отчетливо запечатлелся в моем сознании. Не хотелось думать ни о чем плохом, но вряд ли я смогу обмануть свое предчувствие. Пророком себя не считаю, но в том, что произошло что-то страшное, или вот-вот произойдет, - в этом я почему-то был уверен. Наша судьба - загадка, мы все марионетки в ее руках. Возможно ли, изменить свою судьбу? Не знаю. Я уже пытался поиграть с судьбой, если вспомнить тот случай, с миной на дороге. Тогда не получилось, значит не судьба. А что будет дальше, покажет время. "Не горюй о минувшем: что было, то сплыло. Не горюй о грядущем: туман впереди..." - писал Омар Хайям. НАЕДИНЕ С УБИТЫМ Очнулся я от наплывших на меня думок по причине какой-то непонятной суеты снаружи палатки. Был слышен топот, обрывки фраз, звучали короткие команды, в смысл которых, я как ни прислушивался, но все равно понять не мог. Продолжалось это минуты две-три, потом все стихло. "Какого хрена там медики разбегались? "Обломаться" что ли, да выйти посмотреть, или подождать, пока все само прояснится?" - рассуждал я в гордом одиночестве. Пошарив по карманам, я убедился, что все вроде на месте, после чего достал сигарету и прикурил, кутаясь в одеяло, которым медики меня накрыли на ночь. Поправляя штанину, я нащупал в голенище штык-нож. "Во блин, даже нож на месте!" Штанины были не заправлены в сапожки, поэтому медики штык-нож не заметили, а иначе бы прибарахлили, это ведь не типовой штык-нож, а нож разведчика. Его я выменял за бакшиши у одного прапора из разведвзвода, когда тот в Союз заменялся. За эту "пику" мне пришлось отдать кроссовки "Пума" стоимостью в пятьдесят чеков и ручные электронные часы. Кроссовок было не жаль, я их спер, когда помогал разгружать товар в полковой магазин, а часы вообще мелочь, их в любом дукане за полтора червонца взять можно. Когда Хасан у меня этот нож увидел, он бедный всю ночь не спал, выпрашивать его у меня он не пытался, потому что знал - это бессмысленно, я такую вещь не отдам ни за что. Хасан наутро весь полк оббегал, все искал такой же, и нашел-таки, купил у какого-то дембеля из разведроты. Да я и не сомневался в том, что Хасан найдет себе такой же нож: если этот таджик вбил себе в голову чего-то, то добьется этого любым путем. Я задрал штанину, вынул нож из ножен и, немного повертев его в руке, заткнул обратно. "Патрон в рукоятке имеется, так что накрайняк хоть будет чем застрелиться", - пытался я пошутить. Хотя в данный момент настроение мое было не расположено к шуткам. Сколько времени прошло с того момента, как я проснулся, не знаю. Время вообще понятие неопределенное, бывают моменты, когда оно летит быстрее пули, иногда время тянется нескончаемо долго, а порой, его просто не замечаешь. Все зависит от ситуации. Говорят, что времени не замечают лишь счастливые, но, оказывается, это не всегда так. Послышался гул мотора и лязг гусениц, судя по звуку, это подъехал медицинский тягач, или так называемая "таблетка". Я сбросил с себя одеяло и поднялся на ноги, намериваясь выйти из палатки. Мне захотелось узнать, что же там такое происходит. Головокружение и усталость в теле были заметно меньше, чем вчера вечером. В затылке и за ухом все еще болело, но не сильно, правда, немного поташнивало, наверное, получил небольшое сотрясение. А так, в общем, если брать в расчет мое положение, то чувствовал я себя на данный момент вполне сносно, я имею в виду физическое состояние. А вот что касается моральной стороны, то тут я себя чувствовал сугубо хреново. А ведь совсем недавно плавал в озере, тащился как удав, чувствовал себя на седьмом небе от счастья, и вдруг такой облом. Слава богу, хоть живой остался. А может, и не слава богу, может, наоборот было бы и лучше, запаяли бы меня в консерву, и валяйся себе спокойно в этой цинковой банке, ни забот тебе, ни хлопот. А теперь вот сиди как дурак, и думай. Че ваще за херня происходит, и во сне, и наяву? Ни черта, понять ничего не могу. Где вот сейчас, этот таджик? Дрыхнет, наверное, как сурок. Бегал тут, когда не надо было, лучше бы сейчас прискакал, чайку бы прихватил, или накрайняк косяк с ним пыхнуть. Чарс у меня есть, а че толку, самому как-то не прет. Бля, как все надоело. Слегка пошатываясь, я медленно побрел к выходу. Когда вышел из палатки, рядом с ней уже никого не было, от скрывшейся за сопкой "таблетки" виднелось лишь облако пыли. Я огляделся вокруг, блоков не видно, они находились где-то за сопками. "Сколько же время, черт возьми?" - подумал я, и глянул на руку, где должны быть часы, но часов на руке не оказалось. - Вот черт! Уже где-то "котлы" проеб...ть успел, - выругался я вслух, и еще раз огляделся вокруг. Слева невдалеке виднелась полевая кухня, далее за кухней на равнине располагался артдивизион. САУшки выстроились ровно в ряд, стволы их были приподняты и развернуты предположительно в сторону того самого безвинно виноватого кишлака, который они вчера вечером интенсивно забрасывали снарядами. Справа стояли несколько ремротовских летучек (передвижные мастерские) и тягач, рядом с которыми вяло слонялся боец-наблюдающий. Дальше за ремротой, на возвышенности, был расквартирован командный пункт, его можно было узнать по БТРу без башни и с навороченной антенной, этот БТР принадлежал нашему командиру. Рядом с машиной командира стояли еще несколько БТРов и два танка. В районе командного пункта наблюдались какие-то движения, но разглядеть что-либо не представлялось возможным, слишком большое расстояние, примерно километр с лишним. Видно, что вокруг машин мелькают фигурки людей. А что там происходит - хрен его знает, но, судя по всему, происходит что-то серьезное. Сходить и спросить у ремротовкого наблюдающего, что за фигня творится с утра пораньше? Да он, скорее всего, тоже нихрена не знает, как и я. Зря только по холоду промотаюсь. Солнце еще не взошло, и снаружи было холодно. В палатке тоже было не тепло, но спасибо медикам за одеяло, а то бы точно дуба дал. Поежившись от холода, я направился к палатке медиков в надежде застать в ней хоть кого-нибудь, и спросить, что за суета тут творится. В это время обычно все нормальные люди спят, а не бегают, службу в это время тащат только наблюдающие. Появилось чувство, что чего-то не хватает. Я по привычке провел ладонью возле правого бедра, в том месте, где должен был находиться ствол висящего на плече автомата. Ствола, естественно, там не оказалось, так же как и самого автомата. - Тьфу, черт, без автомата как без рук, - произнес я с досадой, и потряс правым плечом, чувствуя там некое неудобство. "Да чем же это куртафан сзади запачкан? Да еще шею замотали, х..й башку повернешь," - недоумевал я. Остановившись, я попытался повернуть голову направо, насколько это было возможно, и искоса глянул на свое плечо - оно было в засохшей крови. Короче, весь танкач угандошен капитально. Штаны в крови, куртка в крови. Будто меня из шланга кровью поливали. Я представил себя как бы со стороны, в окровавленных шмотках, башка в бинтах, да плюс ко всему еще и морда небритая. Портрет классный, смотри и любуйся. - Неплохо бы сфоткаться на память в этом кошмарном виде, - пробормотал я себе под нос. После чего вытянул перед собой руку и, размахивая ей, тожественно произнес: - И фотографию подписать, примерно так: "Советский воин! Защитник апрельской революции!" А потом отослать эту фотку вместе с надписью в газету "Правда", потому как это и есть правда. После чего, добавил, плюнув под ноги: - Революционеры, бля. Подойдя к палатке медиков, я заглянул внутрь - палатка была пуста, на расстеленном брезенте валялись одни лишь одеяла и бушлаты. Так и не обнаружив никого поблизости, я побрел за палатки, чтоб отлить по малому. Облегчившись и дрожа от холода, я засобирался обратно в палатку, чтоб опять закутаться в одеяло, пока ваще не околел нафиг. - А может, съеб...ться отсюда на свой блок, пока нет никого. А то бросили здесь одного, и свалили куда-то. Правда, до блока "пилить" дох...я придется. Да и где щас наш блок? Хрен его знает. А-а, ладно, подожду еще немного. Может пацаны попожжа прикатят, - рассуждал я вслух. И тут на глаза мне попались аккуратно сложенные ящики из под снарядов. Сверху на ящиках лежало что-то накрытое брезентом. Было видно, как из-под брезента вырисовывался контур лежащего на спине человека. На мирно спящего это было совсем не похоже. Первая догадка, что пришла на ум: это мертвый Абаев, больше некому. Я подошел к ящикам и заглянул под брезент, приподняв его край. - Так и есть, Абаев, - произнес я шепотом. Откинув край брезента, я поглядел на мертвое лицо Абаева. Левый глаз был прикрыт куском бинта, сложенным в несколько слоев. На лбу и щеке видны были засохшие темно-коричневые размазы от небрежно вытертой крови вперемешку с глазной жидкостью. Губы его были слегка приоткрыты, из-под них виднелся кончик языка, прикушенный передними зубами. Я почувствовал, некую неловкость, было какое-то неприятное ощущение от увиденного. Не то чтобы это было противно или страшно, совсем нет, - исковерканных трупов за два года я насмотрелся вдоволь. Неприятные ощущения исходили оттого, что совсем не давно, всего лишь вчера вечером я разговаривал с этим пацаном, мы шутили друг с другом, а теперь он лежит передо мной мертвый, с выбитым глазом. Я смотрел в лицо Абаеву, а перед глазами стоял образ Пипка, с дыркой вместо глаза. Два похожих случая, хотя и разные ситуации, а суть все равно одна. И заключается эта суть в том, что погибают молодые пацаны, погибают глупо и нелепо, погибают ни за что, в чужой стране, за чужие идеи. Кончиками пальцев я подцепил край бинта и приподнял его. Под бинтом, вместо глаза, была дырка, из которой торчал кусок окровавленной ваты. - Ну и раздолбали же тебе "фару", Бауржан, - тихо произнес я, и аккуратно опустил бинт на место. - А ведь эта граната предназначалась мне, а не тебе! Она ведь рядом со мной рванула, а ты был в стороне от взрыва. Только я вот отделался несколькими царапинами, хотя по идее должен был быть весь в дырках, как решето. А тебе достался всего лишь один маленький осколок, который, как назло, оказался смертельным. Ну почему так получилось, скажи? Молчишь, да? Вот и я тоже не знаю. И никто не знает, и хрен когда узнает. Напишут родным, что-то типа, "погиб, выполняя интернациональный долг", и точка на этом. И выдумали же формулировку - "выполняя интернациональный долг", под какую ситуацию ее не приткни, везде проканает. И главное - долг. Какой нахер долг? Никому, вроде, ничего не должен. А вот если со мной подобное случится, то эта бумажка мне будет до пи...ды, у меня ведь нет никого. Так что, если я погибну, то пусть они прилепят ее себе на жопу. Со стороны выглядело странным то, что я беседую с мертвым, как будто он может меня понимать и слышать. Но мне в данный момент было на это наплевать. - Слушай, Бауржан, а давай с тобой обдолбимся на пару? У меня тут есть немного чарса, щас забью, если что, - предложил я, и поглядел на мертвого вопросительно. - Молчание - знак согласия. Я вытащил из кармана пластинку гашиша и пачку сигарет с зажигалкой. Усевшись на землю возле ящиков и облокотившись на них спиной, я не торопясь стал делать "ракету" (иногда мы называли так сигарету, забитую чарсом). Оторвал от пачки полоску бумаги, и скрутил из нее "гильзу". Выпотрошил из сигареты часть табака, и засунул в нее гильзу. Чиркнув зажигалкой, я нагрел край пластинки и размял чарс. Смешав чарс наполовину с табаком, я заколотил это все в сигарету, ну вот и все, "ракета" была готова к пуску. Я прикурил косяк и, затянувшись несколько раз, произнес: - Ну что, Бауржан, курнешь? Или тебе кажется дурацким мое предложение? Ну, это еще что. А ты помнишь, как в прошлом году в рейде, один долбай из саперной роты показывал командиру, как надо чарс курить? Тебе никто не рассказывал? Ха! Вот тогда был прикол. Это не мертвецу косяк предлагать. Я сделал еще пару затяжек. - Прикинь. Сапер - дурак этот, накуренный в доску, залез в БТР командиру, уселся перед ним. Достал чарс с сигаретой, и начал преспокойненько мастырить косяк, при этом он еще и "грузил" командира, мол, все солдаты курят чарс, а косяк забивается вот так, и давай ему показывать и рассказывать. Прервавшись, я еще пару раз затянулся, и почувствовал, что начало торкать по мозгам. По запарке я даже протянул косяк мертвому Бауржану, но после опомнился, и продолжил рассказывать: - Мне этот случай пацаны из командирского экипажа рассказывали. Они там ох...евали все, думали, что все, у пацана крышу снесло. Потом этот приколист "взорвал" косяк и стал курить его, даже предлагал курнуть командиру, но командир вежливо отказался. Ты, Бауржан, наверное, спросил бы - а что же командир? Так и молчал? А вот представь себе, молчал. Он сидел, и терпеливо ждал, пока тот выкурит весь косяк до конца. А после спокойно так, не повышая голоса, предложил этому в говно обкуренному саперу идти тихонько к себе в роту, даже помог ему вылезть из люка. А уже потом вызвал к себе старлея - командира саперной роты. И вот этому старлею он пи...дюлей навставлял от души. Ты же нашего командира знаешь, он мужик конкретный и с понятием. Что ни говори, а с командиром нам повезло. За такого и умереть не грех. Под конец рассказа язык мой начал ощутимо заплетаться, появился сушняк. Я затушил наполовину недокуренный косяк и, подняв его над головой, произнес: - Бауржан, может возьмешь с собой на тот свет этот косяк? Господь тебя за такой "план", в рай на руках отнесет. Я бросил недокуренный косяк на землю. - Ты на меня не обижайся, Бауржан. Это я так, гоню сам по себе. Да ты и сам все понимаешь. Меня стало заносить в нейтральные воды, между реальностью и тем, что находится за ее пределами. Я встал и повернулся к мертвому Бауржану, все вокруг приобретало странный и до боли знакомый смысл. Смысл бестолковости и нелепости нашего земного бытия. Я стоял и пристально вглядывался в это мертвое лицо. В памяти я представлял Бауржана живого, его взгляд, то, как он смеется. Со временем мне стало казаться, что лицо это уже не такое мертвое, в моем сознании оно стало приобретать чуть уловимые, живые оттенки. На мгновенье мне даже показалось, что губы его дрогнули, и он вот-вот заговорит. Но с другой стороны, я отчетливо осознавал, что чудес не бывает, и это всего лишь иллюзии под кайфом, на самом деле Бауржан, конечно же, мертв, это факт, и он неоспорим. Я подумал про себя, что если я еще немного вот так, молча постою, то заговорит уже мертвец. - Бауржан, а может, ты все-таки меня слышишь, хоть мертвый, а слышишь? Тогда скажи. Ну как там, в царстве мертвых? Наверно, уже встретил, кого-нибудь - бога, черта или совесть свою, а может, там нет ни хрена? Ответь мне, Бауржан? А то мне недавно один мулла талдычил про какой-то суд совести. А где же совесть тех, кто нас сюда посылает? Или, может, у них нет ваще этой совести? Я огляделся вокруг себя, и громко произнес: - Ну, где же ты, мулла?! Появись и объясни. Скажи, кто же будет судить их. Может, та самая совесть, которой у них и в помине нет. Или все-таки бог, если конечно, он вообще есть?! Ах, да, совсем забыл! Ведь для нас всех, оказывается, партия - совесть, а еще она, и ум, и честь. А вместо бога - Ленин. Если живой останусь, съезжу в Москву и схожу в мавзолей, а то ни разу не видел своими глазами господа нашего. А если честно сказать, то ну их всех к черту, мозги поласкают всякой ерундой. Одни орут, что партия главнее, другие, что бог всемогущ. Одни послали нас на смерть, а другой сидит где-то сверху и палец о палец не стукнет, чтоб остановить этот бардак. Ну и где же тут правда? И в кого теперь верить. В бога, или в партию? Скажи, Бауржан. В кого? Хоть верь тут, хоть не верь, а исход все равно для всех один - смерть, а дальше неизвестность. Я ходил вдоль ящиков, то туда, то обратно, жестикулировал, нес всякий бред. Если б кто-нибудь меня тогда увидел, то подумал бы, что я свихнулся. А может быть, в тот момент так и было на самом деле, просто я этого не замечал. Сумасшедшие ведь не знают о том, что они сумасшедшие. Пусть все это, на первый взгляд, и покажется бредом, но мне надо было перед кем-то высказаться, или, точнее, излить душу. А больше было не кому, потому как замполиту такое не выскажешь, он бы меня просто не понял. А бог мой бред или не слышал, или не слушал. Вот я и высказывал все мертвецу, он был единственный, кто выслушает тебя молча, поймет, и не осудит. Окончательно продрогнув, я начал осознавать, что зря сотрясаю воздух, и что надо наконец-то вернуться в палатку. Взглянув последний раз на безжизненное лицо Абаева, я накрыл его откинутым углом брезента, и тих сказал: - Прощай Бауржан. Тебе уже все равно, а я задубел как собака. Ты не волнуйся, скоро прилетит вертушка, а дальше, ты сам наверно знаешь: оденут тебя в цинковый фрак, вручат зеленую "ксиву", погрузят в "черный тюльпан", и полетишь ты в родной Казахстан. Развернувшись, я медленно побрел в палатку. Пройдя несколько шагов, остановился и, не оборачиваясь, произнес напоследок: - Пипку привет передавай. Ну, и всем остальным, кого там встретишь. Скажи, что мы, живые, всегда будем помнить о вас. Если бога там встретишь, напомни ему о нас, а то он наверно забыл про Афган. Грудь сдавила жуткая тоска, хотелось волком выть, провалиться сквозь землю, исчезнуть из этой жуткой жизни, и не возвращаться сюда никогда, как исчезли из нее те, кого уже с нами нет. Я резко нагнулся, рывком выдернул нож из ножен и, тяжело дыша, приставил торец рукоятки ко лбу. Постояв так несколько секунд, я заткнул нож обратно, после чего достал сигарету, и дрожащими руками прикурил ее. Страх смерти, оказался сильнее, чем кратковременный порыв. Смерть - это слишком уж легкий выход, намного тяжелее жить и сохранить рассудок. Что-то защекотало щеку, как будто по ней скатилась слеза. Я провел тыльной стороной ладони по давно не бритой щеке, и посмотрел на руку, так и есть - слеза, редкая, скупая солдатская слеза. И уронил я эту слезу, скорее всего, от жалости к себе самому. Мы в то время еще не умели оплакивать погибших. Нас мучила лишь боль, иногда вырывавшаяся в стон, и внутри кипела злость. А что касается слез, то они придут потом. РАЗГОВОР Вернувшись в палатку, я сел на носилки и укутался в одеяло. Время опять остановилось. В памяти крутился недавний сон. Меня преследовало чувство непонятного страха. Я еще могу понять страх от чего-то реального, но когда боишься того, чего не знаешь, это как-то жутковато. "К чему это все? К чему? Почему во сне Хасан оказался рядом с Лейлой? Этот странный взгляд Туркмена, будто он хотел меня от чего-то предостеречь. Почему в этих снах я постоянно срываюсь в пропасть и просыпаюсь от ужаса, после которого комок в горле? Почему?" Такие вопросы я мысленно задавал себе, и не находил на них ответы. Что-то должно произойти, не знаю - что, и не знаю - когда, но этот сон не может повторяться бесконечно, все равно настанет момент, когда он во что-то выльется, так было уже не раз. "Подожду еще немного, если никто не появится, пойду пешком искать свой блок, а то с ума можно сойти, оставаться наедине с собой становится уже невыносимым". Я закурил сигарету, и в тот же момент услышал, как мимо палатки с ревом пронесся медицинский тягач и остановился где-то рядом. Через секунду раздались голоса и топот, поведение медиков ничего хорошего не предвещало. Похоже, что привезли откуда-то раненых или убитых. Но откуда? Ночь вроде прошла тихо, стрельбы похожей на перестрелку слышно не было. Я поднялся с носилок, и направился к выходу. Снова послышался гул моторов, судя по звуку, подъехал БТР. И тут я услышал голос Туркмена. - Бережной где лежит? - крикнул он, обращаясь к медикам. В этот момент я уже вышел из палатки. Наш БТР стоял метрах в двадцати от меня. - Туркмен! - выкрикнул я. Нурлан, услышав окрик, обернулся и, спрыгнув с брони, направился в мою сторону. Шел он не спеша, опустив глаза, и глядел себе под ноги, как будто боялся споткнуться на ровном месте. В его походке и опущенном вниз взгляде было что-то необычное, тревожное, не похожее на поведение Туркмена, это был не тот Туркмен, которого я привык обычно видеть с радостной улыбкой и блеском в глазах. Приблизившись, он посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я в тот же момент понял: что-то случилось. Туркмен изобразил подобие улыбки, во взгляде его не было той знакомой мне радости от встречи. Он обнял меня за плечи, а я все не сводил с него взгляда, ожидая, что он сейчас сообщит что-то неприятное. - Как ты? А то видок у тебя какой-то неважный, - поинтересовался Туркмен. - Я-то нормально, хрен на этот видок. Вы сами как? - задал я встречный вопрос. Туркмен промолчал, он то и дело отводил взгляд в сторону, как будто рассматривал что-то в стороне. - Туркмен, что случилось? Где остальные? Где Хасан, где пацаны? - я слегка потряс его за плечо. - Пошли зайдем в палатку, посидим и поговорим спокойно. Много чего случилось, за раз не скажешь. Мы вошли в палатку. - Проходи, садись, - предложил я Туркмену, и сам сел на носилки. Туркмен присел рядом. - Дай сигарету, - попросил Туркмен и протянул руку. Я машинально достал из кармана начатую пачку "Охотничьих" и протянул ему, но потом осекся: - Нурлан, ты че? Ты ж не курил? - Да это я так, не всерьез. Просто не знаю, с чего начать. Ну давай сигарету, че ты дергаешь эту пачку туда-сюда, - произнес Туркмен, после чего вытащил из пачки сигарету и жестом попросил огня. Я пожал плечами, достал из кармана спички и протянул Туркмену, он прикурил сигарету. Поведение Туркмена меня все больше удивляло и беспокоило. За два года службы я ни разу не видел Туркмена с сигаретой, он был ярый противник курения, хотя и баловался чарсом. Но чтоб он закурил обычную сигарету! Значит, произошло что-то "из ряда вон выходящее". Туркмен между тем продолжал молча курить, разглядывая спичечный коробок. - Давай не еби мне нервы, рассказывай. Хули мнешься? Молчание Туркмена начало меня слегка раздражать. - Ты не хипишуй, Юра. Пока не успокоишься, я говорить ничего не буду. - Я спокоен. Давай, говори, - сказал я, уже умеренным голосом. На Туркмена наседать бесполезно, его этим не проймешь. Туркмен сделал несколько затяжек и бросил сигарету под ноги, растоптав ее носком сапожка. - Кто тебя подстрелил, знаешь? - Догадываюсь. - Молодец, что догадливый такой. Но вот, что было потом, ты, наверное, вряд ли знаешь? - Что было потом, я ни хрена не знаю, мне капитан-медик рассказал в общих чертах обстановку, а дальше можно только догадываться. Единственное, что я знаю точно, так это то, что убили Бабая, я своими глазами видел его мертвого. - Взводный баловался с ручным гранатометом, не знаю, че там у него случилось, но гранату он запулил прямо на озеро, как раз туда, где стоял блок танкистов. Как он потом говорил, получилось это у него случайно. Выбросив окурок, я тут же достал еще одну сигарету и, прикуривая, процедил сквозь зубы: - Доверили дураку стеклянный х...й... - Слушай дальше, - перебил меня Туркмен. - Танкисты тут же закричали в рацию, что блок обстреляли, один убит, а одного ранило. Они думали сначала, что это тебя насмерть, Бауржан еще живой был, он сам до блока доковылял. Взводный наш перешугался, и пи...анул командиру по рации, что танкистов обстреляли из кишлака. Ну и завертелась карусель. - Козел блядь! - Не спорю, - подытожил Туркмен, и добавил: - Да еще Хасан во всю эту канитель с дуру плеснул керосину. Я вопросительно посмотрел на Туркмена. Туркмен, гоняя во рту спичку, глянул в потолок, потом себе под ноги и, нервно сплюнув спичку, продолжил: - Хасан лазил по броне, и увидел, как взводный стрелял из гранатомета, он заметил, как граната полетела в сторону озера. А когда в эфир передали, что двоих накрыло, и один из них ты, Хасан схватил автомат и разрядил магазин по БТРу взводного, к счастью никого не задел. Прокричал, что убьет этого урода, и кинулся поначалу к блоку взводного. Я, было, бросился его догонять, Хасан ведь в таком состоянии мог кучу дров наломать, но он резко развернулся и побежал к озеру. - Слушай, Туркмен, а че Хасан с тобой не приехал? - Да подожди ты, дай рассказать до конца! - гаркнул Туркмен. Я вздрогнул от неожиданного выкрика. - Хули ты орешь, как дурак! Не надо орать на меня, говори спокойно, я слушаю. - Не перебивай меня. Понял? - сказал Туркмен уже спокойным, но довольно-таки твердым голосом. Туркмен очень редко раздражался, а если такое случалось, то он быстро отходил. И я вообще не припомню случая, когда он последний раз так "вспыхивал". Да к тому же, как мне показалось, причин для гнева на данный момент вроде бы не было. И все же я решил больше не доставать Туркмена вопросами и приготовился молча его выслушать. Туркмен, немного помолчав, продолжил: - Тут у взводного на блоке поднялся переполох.