ьнее, как найти того,
кому бы передать этот дар свободы, с которым это несчастное существо
рождается... ищет человек преклониться перед тем, что уже бесспорно, столь
бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним
преклонение". (Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений, Т. 9. "Братья
Карамазовы". М. 1956 г.). Ну, ведь у Сталина -- все по великому инквизитору!
Читал ли он "легенду" и учился?
Наверное, читал, но не думаю, что учился. Просто точно угаданное
Достоевским -- психологом мышление среднего человека -- без фантазии, без
веры в людей, циничного, но сильного, хитрого, сумевшего завладеть
необъятной властью. Разве не такой в легенде у Ивана Карамазова великий
инквизитор?
Заканчивая о Сталине, коснусь еще одного момента. В своей книге И.Л.
Абрамович пишет, что Сталин, вопреки фактам, не верил, что Гитлер на него
нападет, потому что надеялся и был готов заключить с ним соглашение о
разделе мира. Недавно в романе Б. Акунина (Чхартишвили) я прочитала этот же
вариант: Сталин через разведку ведет с Гитлером тайные переговоры о разделе
мира и установлении диктатуры.
Думаю, что это такое же умозаключение Чхартишвили, объясняющее слепоту
Сталина в канун войны, как и у моего отца. Если бы были какие-то факты,
Чхартишвили привел бы их в примечании. Думаю также, что это было совершенно
нереально. Да, оба были диктаторы, оба презирали людей и народы, оба были
абсолютно аморальны. Но для такого союза надо было в СССР, где было уже 16
Союзных республик и сотня народов и наций -- выдвинуть
национал-социалистическую идею. Интернационализм, равенство всех народов не
только декларировалось, но реализовывалось (искаженно). Экономически и
социально. Да и революция была еще совсем недавно, идеи интернационализма
были еще актуальны, революционный подъем еще не угас как в 1950 году. Что
касается Гитлера, то он был фанатично убежден в своей изуверской идее о
расовом превосходстве немцев. В отличие от Сталина, который мог легко
отказаться de facto от идей интернационализма ради власти, Гитлер был
фанатик национал-социализма, а не только своей абсолютной власти. Такой
договор -- это не вопрос морали, а вопрос реальной политики. А в политике
Сталин был прагматик и реалист. Иначе он бы не выстоял.*) (см. сноску на
стр.36)
И.Л. Абрамович и Чхартишвили были правы. Как это ни невероятно, но
Сталин, не веря никому, верил Гитлеру, как и предполагал мой отец. Наивно,
оказывается, было думать, что коммунист и интернационалист не пойдет на союз
с национал-социалистом. Это, оказывается мелочи. Главное, что оба
социалисты, а Англия -- гнилая буржуазная демократия. Почему нет? Ведь дал
же он указание через Коминтерн немецким коммунистам ни в коем случае не идти
на союз с социал-демократической партией Германии. Гитлер не имел
большинства в рейхстаге. Ему не хватало миллиона голосов. Тогда правые пошли
на союз с Гитлером и привели его к власти. Если бы коммунисты объединились с
социал-демократами, к власти могли прийти они.
В заключение о феномене отношения к Сталину в народе. Строя "свой"
коммунизм, Сталин не считал жертв. Уничтожал миллионы крестьян в годы
коллективизации, содержал в лагерях и расстреливал миллионы людей всех
национальностей, социального положения и образования. Он инициировал фильмы
о Петре Великом и Иване Грозном, как бы в напоминание о том, что не он
первый не считается с жертвами.
Петр строил и воевал, не считаясь с жертвами, но никогда бессмысленно
не истреблял свой народ по прихоти. И цели свои Петр видел ясно и трезво, а
главное, он достигал их. Потому он и остался в потомках Великим. А этот не
понимал, что его средства разрушают его цели, губят их. В народной памяти
Петр остался не лучшим царем. Иван Грозный губил бояр, и не остался в памяти
народа злодеем потому, что злодеями для него были бояре. А вот Сталин
продолжает оставаться в сознании значительной части населения -- в том числе
совсем молодых -- героем, вождем, символом величия. Когда в конце
восьмидесятых годов стали говорить о жертвах сталинизма, издавать скрытую
литературу, мой студент, очень способный и славный мальчик, сказал мне: "Как
можно спорить о Сталине? Он однозначно злодей". Еще в конце 60-х годов я
говорила о коллективизации с тогдашним своим студентом, очень умным парнем.
И он решительно сказал, что коллективизация была необходима, иначе мы бы
войну не выиграли. Мои слова о том, что надо удивляться, как народ после
этого истребления воевал, он отмел без раздумья. И сейчас очень многие
тоскуют о нем. Не только Макашов, Проханов и иже с ними, но простые люди!
Сын моей знакомой, внук раскулаченного крестьянина с Украины, который
родился и вырос на моих глазах, говорит мне: "Сталин был великий человек!"
"Но чем великий? Он убил миллионы людей, из-за него в первые дни войны
погибли и попали в плен тоже миллионы". Он не очень в это верит, т.е. не
верит: "Это неизвестно!" "Но чем он великий?!" -- продолжаю я допытываться.
"Он создал великую державу!" -- ответил он. Я была вне себя. Но вот в
передаче А. Политковского по каналу "Ностальгия" племянник Надежды
Аллилуевой рассказал, что его мать, бывшая чуть ли не членом семьи Сталина,
отсидев 10 лет и выйдя из лагеря после его смерти, на вопрос своего сына
ответила, что он, конечно,
_______________
*) Я уже написала все это, когда 15.06.06 в передаче журналиста Л.
Млечина "Особая папка" (это папка секретных документов, которые передали Л.И
Брежневу по его просьбе) я услышала документально подтвержденный рассказ о
том, что Сталин, не через разведку, а официально через Молотова вел
секретные переговоры с Гитлером через Риббентропа о присоединении СССР к оси
Берлин -- Рим -- Токио и к войне с Великобританией. По этому договору СССР
должен был получить Финляндию, выход к Персидскому заливу, доступ к
Болгарии, Турции и проливам. Когда Сталину докладывали о сосредоточении
немецких войск на нашей границе, ссылаясь на наш источник в Германии, он
написал резолюцию: "Пошлите ваш источник к ...". Это сосредоточение, которое
нельзя было скрыть, Гитлер объяснял необходимостью перебросить свои войска
ближе к Ираку. Он (Сталин) верил в этот договор!
был злодей, но вместе с тем он был созидатель.
Это слово меня поразило!
Казалось бы то же, что сын приятельницы. Но нет. Она осознавала во всей
мере, что он -- злодей. Но наряду с этим отмечала, что он был созидатель.
Еще в конце 20-х или в начале тридцатых годов он послал ее мужа, геолога по
специальности, разведывать никелевые руды в Норильск! Там у нее родились и
погибли близнецы.
В народе он остался в значительной части, созидателем. Сквозь свои
бедствия народ, ощущая себя целым, ценит тех, кто возвеличивает это целое.
Созидателю прощают. Особенно на фоне разрушения, ослабления, обнищания
страны. Конечно, это иллюзия, самообман. Если б не он, точней, если б
социалистическая система развивалась нормально, не сгубив несметное число
сильных, здоровых, в т.ч. много талантливых людей, страна могла бы
развиваться вдвое, втрое быстрее, а главное гармоничней. Трудно, невозможно
сказать точно -- но если бы у власти стояли нормальные люди (как минимум), а
не параноик страна могла бы развиваться и быстрей, и иначе. Если б не
Сталин, Гитлер мог не прийти к власти -- коммунисты вместе с
социал-демократами могли победить. Могло не быть войны. Но если бы даже
была, оставалось бы в живых командование, не остались бы глухи к данным
разведки -- война не сожрала бы 26 миллионов людей. Не был бы
скомпрометирован социализм в мире.
Но оценивают не то, что могло бы быть, а то, что было. Идеализация
Сталина, вопреки всему, что было -- это опасный синдром!
Я столько места уделила личности Сталина, потому, что первый период
революции завершился с его приходом к власти.
Во второй период революция еще не умерла, но продолжала жить
изуродованная, искаженная, в большой степени утратившая свои созидательные
способности и силы.
Несмотря на сталинский террор в этот период, как это ни странно, как ни
парадоксально, ожидание того, что вот окончится тяжелый период, и начнется
эпоха новой эры человечества, жило. Революция была, как сейчас говорят,
такой энергетической силы, что ее участники и их дети продолжали жить ее
духом. Хотя сфера ее влияния не расширялась, как в 20-ые годы, а сужалась и
омрачалась. Попытаюсь передать, как это чувствовала и запомнила я.
Эпоха ужаса и страха (а это была эпоха) тридцатых годов, была ярко
дуалистична, если так можно сказать. Не четко, не резко, а именно -- ярко. С
одной стороны -- разгул репрессий. С другой -- подъем. Подъем не только
экономический, но и общественный.
О первом -- много пишут в исследованиях, художественной литературе,
отражает в театре, в кино и т.д. Я была ребенком, но это ясно запечатлелось
в моей памяти, в моей жизни. Отца арестовали не дома. Мне сказали, что папа
в командировке. Я знала, что муж моей тети арестован, и когда мама (через 2
года после ареста отца) по телефону сказала, что папа там же, где Бенцион, я
сразу спросила: "Папа арестован?" И мама сказала: "Да". Не знаю почему, но я
не стала спрашивать как это и за что. Мне было лет семь. Очевидно,
разговоров об арестах было так много (а от меня всю жизнь ничего не
скрывали), что я не удивилась и не ужаснулась. Машины подъезжали к домам
ночью и увозили тени. Иногда с дикими воплями. Я сама их ни разу не видела,
но из разговоров, рассказов в памяти сложилось ясное "воспоминание".
Особенно одно.
Знакомую маминой подруги арестовали вскоре после ареста ее мужа. Ночью
в квартиру пришли энкаведэшники. Вежливые, даже любезные. Произвели обыск.
Семилетняя девочка проснулась. Они познакомились с ней и сказали, что она с
мамой уезжают, надо сложить вещи. Она послушно стала складывать чемодан.
-- Кларочка, -- сказал молодой человек, -- ты клади так, как в шкафу.
Видишь? Твои вещички отдельно, мамины отдельно. -- Она снова послушно взяла
второй чемодан. Спустились вниз. Внизу ждали две легковые машины. Мать
посадили в одну, Кларочку -- в другую. Ребенка охватил ужас. Она стала
рваться к матери. Услышав вопли своего ребенка, мать тоже стала вырываться и
кричать. Ее вдвинули в машину. Машины разъехались. Подруга рассказывала это
моей маме со слов соседей по коммуналке. Я, как обычно, стояла рядом с
мамой. Мне тоже было семь лет. Я живо представила себя на месте этой
девочки. И ощутила горе.Я запомнила этот рассказ дословно.
Мы жили в Новокузьминском поселке, только что построенном на месте
картофельного поля за станцией "Вешняки". Поселок деревенского типа без
света. Вода в колонке, уборная -- во дворе. Дом был похож на Ноев ковчег, в
форме буквы "Т", из мелких квартирок. Мы жили с семьей маминой сестры,
вшестером, в трех комнатках с кухней общей площадью 28 метров и застекленной
верандой. Рядом снимали крошечную темную комнату для сына старшей маминой
сестры Ф. Духовной, которая была в Акмолинском лагере. Брат был болен
энцефалитом, и с ним оставалась Маша, пожилая, худая, маленькая и некрасивая
женщина, которая ухаживала за ним еще при тетке. Светлая ей память. Она
навещала брата до его смерти в доме инвалидов.
Квартиру тетки реквизировали, а его выселили. Адвокат, к которому мама
обратилась с просьбой защищать ее сестру, сказал, что эту категорию
заключенных им защищать запрещено, да и суда не будет. А вот комнату для ее
больного сына он берется отсудить.
Он рассказал, что вот так же, как сейчас с ней, он сидел за шахматами
со своим лучшим другом, когда того пришли арестовывать. Что он сделает все
возможное. И действительно, он добился: распечатали и освободили одну
комнату для брата в их бывшей квартире в Москве. Денег он брать не захотел.
Я долго помнила, но потом забыла, к сожалению, его фамилию. Похоже на
Молоков(?) Мама зарабатывала совсем мало -- работала надомницей --
расписывала батиком косынки. Брату посылала посылки бабушка из Румынии
(Бессарабии, которая отошла к Румынии).
Однажды летом, в сумерки пришли двое. В штатском. Расспросили о брате,
где он живет, чья это квартира (наша комната была 7 м2). Потом спросили,
есть ли у нас телефон. Телефон был только на станции "Вешняки". Они ушли.
Мама слышала о том, что по телефону вызывают "воронка". Мы сидели и ждали. Я
стала просить маму: "Давай, давай уйдем в лес (роща за поселком), сядем на
пенек и будем сидеть, а утром уедем в город". Кстати, это было не так глупо.
Никто за мамой не пришел. Утром мама собрала немного вещей, и мы поехали в
город (в Москву), к деверю моей тетки, Ф. Духовной -- Йойлику Духовному. Он
сказал:
-- Фаню (тетку) мы упустили. (Она дала подписку о невыезде и послушно,
будучи уже уволена с работы, сидела дома). Теперь возьми у меня деньги,
садитесь сегодня в поезд и поезжайте в Одессу (к самой старшей маминой
сестре). Там не прописывайся и поживи, пока все это не кончится.
-- Ты думаешь это кончится? -- спросила мама.
-- Конечно! Не может же это длиться всегда.
Мама со мной (я была ее хвостиком) поехала на вокзал. Почему-то я
запомнила, как она протянула в кассу красную купюру и взяла билеты до
Одессы. Купили продукты на дорогу и вернулись к дяде. Он встретил нас
словами:
-- Можешь продать билеты и остаться. Поживи пока у нас, а потом можешь
вернуться домой.
-- Почему? Что случилось?
-- Он снял Ежова, "Разоблачил". Теперь все закончится.
Так и случилось. Не сразу. Затихало постепенно. Йойлик Духовный был в
партии с 20-х годов, был рядовой служащий. Они с женой жили где-то в
переулке, возле Большого Театра, в коммуналке, на первом этаже, в маленькой
полутемной комнате. Мы часто у них ночевали на раскладушке. Они были из тех
немногих, кто не боялся встречаться с нами открыто и оставались друзьями и в
тяжелые годы войны. Когда в эвакуации мама болела дизентерией, они одни
помогали нам и тем спасли ей жизнь.
У этого дяди Йойлика был друг Сбрижер. Он сидел около года и неожиданно
вернулся. У него не было ни одного зуба и перебита спина. Помню я с ужасом и
любопытством смотрела, как он ходил согнувшись вдвое то ли с палкой, то ли с
костылем. Он ничего не признал, и его внезапно выкинули из тюрьмы. Может,
это было после Ежова, не помню. Ему бесплатно вставили зубы, отправили на
курорт и вернули на работу.
Муж маминой подруги, рабочий с завода Мамонов. У них нет детей, и он
любит со мной разговаривать, а я -- с ним. Он много читал, рассказывал мне о
разных странах, учил читать географическую карту. Однажды, мы были у них, он
вернулся с завода сильно взволнованный и рассказал, что выступил на
собрании, говорил об арестах людей, которых все знают и которым верят (не
помню о ком), и что они не могут быть шпионами и врагами. Мама и его жена
были в ужасе: "Ты с ума сошел?! Как ты мог так поступить?" "Вы что, сволочи,
-- отвечал он, -- Что ж так и молчать? Надо не только говорить".
Поразительно, но его не арестовали. Может, это было после
"разоблачения" Ежова? Не знаю.
Все! Все тогда могло быть! В том, что происходило, не было никакой
логики. Мама постоянно ждала ареста. У нее развился сильный невроз сердца, и
к ней часто вызывали скорую. Однажды за стеклом террасы проплыла фуражка.
Мама побелела почти до обморока. Это оказался поклонник сестры из
авиаучилища. Мама не различала военных по амуниции. Позже, когда началась
война, мама пошла на курсы медсестер (Зачем? Не помню). Она спросила
преподавателя, что ей делать с неврозом теперь, когда война. Он ответил ей:
"Во время войны неврозов не бывает". И оказался прав -- ни одного приступа
больше не было.
Помню, как арестовывали мою тетку Ф.М. Духовную. Шел 1938 год. Муж ее
был осужден на десять лет без права переписки и, как стало потом известно,
был уже расстрелян. Жить было негде, и на лето мы снимали комнату в Кунцево.
У Шуры, двоюродного брата, о котором я упоминала, раз в неделю были приступы
дикой головной боли. Окна были завешены, мы ходили на цыпочках.
Мы с теткой пошли купаться на Москва-реку. Она учила меня плавать. Шли
босиком домой, а там -- окна раскрыты, идет обыск. Тетку увезли. Она
попрощалась с сыном, которого видела в последний раз. Он умер во время войны
в доме инвалидов. Помню, как мы с мамой ходили по горбатой, выложенной
булыжником улице "Кузнецкий мост" (такой я ее запомнила). В подъезде
незаметная дверь, за ней тесная толпа -- очередь. Мы долго стоим. Я трусь
носом о шерстяные жесткие пальто. Мама пытается что-то узнать о сестре.
Позже -- другая улица. Высокая красная кирпичная стена, как в крепости.
Бутырки. Калитка с окошком. Здесь мы передаем ей передачи. Еще позже -- мы
едем в Быково, там (загородом) принимают посылки в Акмолинский лагерь. Мама
пришивает к синей шерстяной вязаной кофте хрустальные пуговицы в форме
пресс-папье: красивые пуговицы -- теткина слабость. Сбрызгивает духами.
Позже тетка рассказала, что кофту с хрустальными пуговицами сразу же забрала
уголовница. В 1943 году в Чкалове (Оренбург), где мы с мамой были в
эвакуации, пришло письмо от тетки из деревни Чебеньки. Она писала, что ее
актировали как дистрофика и она не имеет сил ехать дальше. Я помчалась на
завод, к маме на работу. Маму отпустили, и она привезла ее в Чкалов. Мы сами
полуголодали, ее спасла их двоюродная сестра -- откормила и выходила.
Месяцев пять она не работала. Лежала на боку и на бедре торчала треугольная
острая кость. Во всем этом нет ничего нового. Все давно известно, описано и
показано. Но я пишу об этом как об одной стороне обыденной жизни того
времени.
Но была и другая сторона. Это как после слияния двух рек -- в новой
реке вода долго не смешивается, так и текут два течения -- одно желтое,
другое -- прозрачное синее. Я ни в коем случае не хочу сказать, что второе
извиняет или даже смягчает первое. Они сосуществуют параллельно, как ночная,
"тайная" жуткая жизнь и дневная шумная, яркая.
Строится метрополитен, и мы ездим смотреть на новые станции-дворцы.
Строятся новые заводы, города. Двоюродный брат из Одессы едет строить
Комсомольск-на-Амуре. Двоюродная сестра, с которой мы живем вместе, учится в
мединституте. В "гостиной" тетки (12 м2, там спят сестра и ее брат, и стоит
круглый стол), собираются ее однокурсницы и молодые люди, в их числе Гриша
Обезьянин -- молодой человек из крестьян, учится на истфаке МГУ и в школе
летчиков ОСОВИАХима. Он работает в ТАСС. Все это не мешает ему приезжать в
Вешняки к сестре, в которую он без памяти влюблен. Мама восхищается им -- он
настоящий интеллигент, умница и образованный -- первое советское поколение
интеллигентов из народа. Он член партии, знает все тайны нашей семьи, все
понимает и ничего не боится. Я уже прислушивалась к гомону за тонкой
фанерной стенкой -- там "ухаживают" за девушками, танцуют, поют. Поют
советские песни из кинофильмов -- жизнерадостные, победительные. Смотрим
(редко) кино. Выходят замечательные фильмы. Дети играют в Чапаева и Петьку.
Мы, девочки, играем в Осипенко, Гризодубову и Раскову: опрокинутый стул --
самолет. Одна сидит за штурвалом, другая за картой. Терпим крушение и
пробираемся по лесу. Чкалов, Байдуков и Беляков перелетают через Северный
полюс в Америку. Вся страна с замиранием сердца ждет вестей о спасении
челюскинцев. Это я запомнила, как это не покажется поразительно, ясней, чем
ожидание писем от папы и тетки из лагерей: ребенок не может жить трагедией.
Мы с мамой в каникулы ездим в Москву, ходим в театр -- "Синяя птица" во
МХАТе, но гораздо больше запомнился фильм "По щучьему велению", который мы
смотрели в кинотеатре "Ударник", в Доме на Набережной.
Поем все советские песни. Мама поет мне, и я с подъемом запоминаю
революционные песни: "Интернационал", "Марсельезу", "Варшавянку",
"Карманьолу" и др. -- все! Даже такие малоизвестные, как, песня о тюрьме:
"Как дело измены, как совесть тирана, осенняя ночка темна, Темнее той ночки
встает из тумана, видением мрачным тюрьма..."
Непостижимо! Но ни я, ни даже мама, не связываем эту тюрьму с той, в
которую мы носили передачи тетке: одно не заслоняет другое! Всю жизнь я
помню и люблю эти песни. Так же, как русские народные. Не я одна: дочь
Визбора тоже сказала, что в семье за столом пели и народные, и советские, и
революционные песни.
Строится социализм! Мама и взрослые в семье ненавидят Сталина, с болью
и горечью говорят о кошмаре произвола, но никто не подвергает сомнению
достижения социализма. В книге и особенно в фильме "Дети Арбата" это
переплетение трагического и героического, горя и больших надежд очень верно
показаны. Ездим с мамой в город за продуктами -- масло, сахар, крупы. С
Казанского вокзала по кольцевой(?) линии до Смоленского гастронома или на
Калужскую в диетический. Рано утром, до открытия, занимаем очередь в
подворотне -- на улице стоять в очереди милиция запрещает, чтобы иностранцы
не видели очередей. В магазин запускают партиями, по 40-50 человек. Занимаем
несколько очередей, чтобы взять побольше -- семья большая, шесть душ, да и
ездить часто из загорода тяжело. Очереди, сколько помню, не вызывали ни
гнева, ни возмущения -- страна строилась, росла! Это вызывало подъем и веру
в будущее. Аресты затихли. Медленно, но росло благосостояние. Вот и В.
Белов, которого никак не отнесешь к сторонникам социализма, писал, что перед
войной жизнь в колхозах налаживалась.
Не следует забывать, что этот уверенный рост народного хозяйства в СССР
шел на фоне разрушительного кризиса -- Великой Депрессии, которая охватила
весь мир от Европы до США, прихода к власти фашистских режимов в Италии,
Испании и Германии, начавшейся позже второй мировой войны. Вот и Эренбург в
одном своем нудном романе пишет, что молодежь спорила о наших недостатках,
но стоило какому-нибудь иностранцу критиковать СССР, и они стройным хором
бросались защищать свою страну. И это правда.
Самое удивительное -- эмиграция. А. Толстой вернулся в Россию без
которой не мог, и цинично платил за право жить на родине постыдным
соглашательством. Чего стоит роман "Хлеб"! Но вот человек, которого нельзя
представить неискренним -- Марина Цветаева. Ее муж, раскаявшийся в своем
"белом" прошлом, обманутый успехами "социализма", соглашается доказать свое
раскаяние и преданность, сотрудничая с НКВД. Дочь Ариадна тоже рвется на
Советскую родину. Оба считают, что у нас царство справедливости.
Марину нельзя было обмануть. Ее обнаженная душа чувствовала правду. И
она пишет статью о том, кто был для нее высшим нравственным авторитетом, об
А.С. Пушкине, об его "Пугачеве" и о "Капитанской дочке". Об исторической
правде Пугачевского восстания -- точной, беспристрастной, как ни у одного
историка фиксирующей исторические факты -- жуткой, страшной, кровавой. И о
Большой Правде, высшей художественной правде "русского бунта, бессмысленного
и беспощадного" в "Капитанской дочке". Здесь тоже -- и кровь, и жестокость,
низость Швабрина, зверство. Но фигура Пугачева неоднозначна. В нем Пушкин
видит не Ваньку-Каина, а трагическую фигуру. У него своя правда. Он убивает
тех (не того лично, а "тех"), кто веками владели такими как он, унижали,
продавали как скот, ссылали на каторгу, брали жен и дочерей по своей
прихоти. Пугачев вольный казак, но он знает мужицкую долю тех, кто "питается
падалью" -- смиренно терпит. До поры. Он не из смиренных. Он бунтарь.
Пушкин понимает своего Пугачева, видит в нем и темноту, и зверство, но
и силу, благодарность и благородство. Его Пугачев, вопреки всему, вызывает
симпатию. В отличие от тех, кто сладострастно смакует Пушкинское "русский
бунт бессмысленный и беспощадный", отбрасывая (как будто их не было)
жестокость и беспощадность тех, кто ежедневно давал работу палачам на Сенной
площади в Петербурге. А другие бунты? Английские? Французские? Они что,
осмысленные? Гуманные? Бунт есть Бунт. Это слепой взрыв инстинктов. В нем
намешано разное. Но он не возникает на пустом месте. Это и сейчас актуально.
Слово "судить" -- рассуждать, разбирать, распутывать, доходить до той
болезненной точки, в которой начало. Причины. Первопричина! И революция --
это совсем не бунт. Это осмысленное движение -- рывок вперед. Наша революция
-- это "революция, которую предали". Недавно английский художник-социалист
(фамилии не запомнила), ясно сказал на TV: "Сталин скомпрометировал
социализм". Это понимают на Западе, но не хотят видеть у нас.
Марине трудно было примирить своего Сергея, с его благородством, честью
и с его добровольным соучастием в кровавом терроре НКВД. Она хочет видеть
высшую правду революции, продолжателем которой для нее (как и для многих,
многих) был Сталин.
Между тем режим Сталина -- это было начало гибели революции. И
внутренней -- ее идеалов и целей, и прямой, -- внешней грядущей гибели СССР.
Это видел Троцкий. Когда я впервые читала книгу "Воспоминания и взгляды", к
которой пишу это "Послесловие", я не обратила внимания на высказывание
Троцкого о том, что режим Сталина закончится либо восстановлением
революционной внутрипартийной демократии (большего он не знал), либо
возвратом капитализма. Вторая альтернатива тогда, в семидесятых годах
казалась абсурдной, немыслимой в мощной, неуязвимой стране, второй державе
мира.
Сергея Эфрона убили, Ариадну -- удивительную, поэтичную, одаренную
отправили в глухую ссылку, Мур погиб на фронте, Марина покончила с собой. Во
имя лжи, подлости и предательства Сталина. А социализм рухнул, как это и
предсказал Л.Д. Троцкий.
Но в тот период, это еще не было ясно ни для кого! Недавно я была
потрясена -- попался в старом журнале "Знамя" давно когда-то прочитанный и
забытый дневник К.И. Чуковского, где он, в частности, пишет о встрече
писателей со Сталиным. Чуковский смотрит на него как на человека совершено
необыкновенного, смотрит с любовью, восторгом и, оглянувшись, встречает
такой же полный любви взгляд... Б. Пастернака! Я не могла поверить своим
глазам. Это интимная запись в личном дневнике. Они никогда не были в партии,
даже коммунистами не были. Наверное, это было еще до ареста мужа Л.К.
Чуковской и близких Пастернака, -- не может быть, чтобы никто у него не
"сидел" или не был убит.
Таково было это дуалистическое время: быстрое, динамичное развитие, на
фоне кризиса капитализма. Сталин не жег книг (цензура не в счет), наши
пианисты, скрипачи, вокалисты, шахматисты получали первые премии на мировых
конкурсах, выросло первое поколение советских врачей, инженеров, писателей,
ученых. "Может быть иначе нельзя?" задавали себе вопрос и палачи, и их
жертвы. Как говорится, тебе плюнут в глаза, а ты скажи -- это божья роса!
В книгах Маркса, Энгельса, да и в книгах Герцена, Чернышевского, как мы
учили в школе и в институтах, главная ценность -- это свобода.
В школе учили: Лермонтов мечтал укрыться от российских "пашей", от их
всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей". "А у нас?" -- возникал вопрос.
"А у нас, не моргнув глазом, учили нас (а кто-то учил их), -- это все уже
завоевано!!! Просто мы в буржуазном окружении, кругом враги. Вон их сколько!
Главное -- не дать слабину, не усомниться, не колебаться. Враги нашей родины
не дремлют. Надо быть бдительными!" Наглость и бесстыдство -- лучший способ
обработки умов.
Не знаю, смогла ли я выразить свое ощущение того времени. Его дуализма.
Его ошеломляющего бесстыдства и жестокости. И его несомненных достижений. И
снова я вспоминаю слова Аллилуевой о том, что Сталин был "созидатель".
Война. Сейчас говорят о том, что мы воевали хуже немцев. Солженицын в
том числе. Говорят почти с удовлетворением -- лишнее доказательство изъяна,
рожденного революцией. Оставим в стороне то, что цари проиграли Крымскую и
Японскую войны, а СССР войну (не тем чета) выиграл. Но он заплатил ни с чем
не сообразную цену. Сталин сделал для этого все! И даже больше. В
гражданскую войну выросли выдающиеся полководцы. Г.К. Жуков писал, что М.
Тухачевский может стоять в одном ряду с самыми выдающимися полководцами всех
времен. В начале войны, когда были образованы первые три фронта,
командующими назначили К. Ворошилова, С. Буденного и С. Тимошенко. Это все,
кто остался в живых и на воле из маршалов и командармов. Кто может вспомнить
об их заслугах в войну? Но не только полководцы. Армия была лишена
командиров бригад, дивизий, многих полков. Помню, моя мама спросила у Гриши
Обезьянина, о котором я упоминала, он работал в ТАСС и был хорошо осведомлен
-- как у нас с командованием? Он ответил, что младший и средний комсостав
хороший, а высший не имеет опыта войны.
О второй причине -- преступном договоре с Гитлером о совместной войне с
англичанами я уже писала: накануне войны Сталин не хотел верить, что Гитлер
на него нападет и не хотел обращать внимания на очевидное -- концентрацию
войск у самой границы, разведывательные облеты нашей территории. Я никогда
не могла понять, почему военные, кроме, кажется, одного адмирала Кузнецова,
послушно выполняли приказ "не обращать внимания" в канун 22 июня? Теперь
ясно, что их вера в то, что Сталин знает что-то такое, чего не знают они,
была совсем не мистической, а самой основательной. Это преступление Сталина
стоило уже в первые дни войны миллионов убитых и пленных. Мало того.
Оказывается, когда шла битва за Москву и исход ее, еще не был ясен, Сталин
вновь обратился к Гитлеру с предложением мира с большими территориальными
уступками, и последующей совместной войной с Англией. Самое удивительное,
что находятся "ученые" (Н. Нарочницкая, к примеру), которые относятся к
этому с пониманием: ведь угроза поражения и потери Москвы была реальной! Вот
Брестский мир -- это было предательство! То, что глава государства не видел
и не оценил верно (это подтвердила жизнь) свой народ, его силы, его
настроение, его готовность к борьбе, то, что это можно назвать паникерством,
которое с верховным главнокомандующим несовместимо.*) Говоря о жертвах, не
следует забывать о миллионах тех, кого гитлеровцы уничтожили на
оккупированной территории. Гитлер немцев сам не уничтожал. Сталин же
уничтожал своих. Это делает еще более нелепой стойкую веру уже не ему, а в
него.
Мне кажется, можно только поражаться, как обезглавленная Сталиным армия
и страна, как они сумели передислоцировать промышленность на Восток,
развернуть стремительно военное производство и наладить снабжение фронта.
Как быстро смогли вчерашние капитаны и комбаты научиться командовать полками
и т.д. вплоть до командующих фронтами. Против них воевали кадровые военные
вермахта, а они -- учились. Учились быстро и хорошо. Молодые генералы и
командиры выросли в выдающихся полководцев.
Чтобы закончить об этом -- пишут о Г.К. Жукове, что он вагонами отправ-
_______________
*) Вспомним, что писал Троцкий: в опасных, неожиданных ситуациях Сталин
терялся, куда-то исчезал и появлялся, когда ситуация прояснялась, так это
было и в первые дни войны.
лял домой имущество из Германии. Может быть, это клевета. Сейчас тоже
все может быть. Но даже, если это правда... Когда наши войска дошли до
Германии, эпидемия хватать и отправлять домой охватила очень, очень многих.
Может, это была реакция на наше полунищее существование, да и традиция
отдавать город, на 2-3 дня на разграбление была вековой. Но, прежде всего
это была реакция на предельное напряжение войны, угрозу жизни, и главное --
на увиденное при наступлении страшное разорение своей страны. Может быть, и
он не был чужд этим чувствам. Но он не "хватал" исторические и
художественные ценности, как это делало немецкое командование.
Одно верно: и те -- Кутузов и Багратион, и эти -- советские полководцы,
сражались не за награды и не за имущество, а за свою страну, за ее народ. Но
если царские полководцы получали ордена, титулы, поместья, бриллианты, то
Жуков был отправлен в заштатный военный округ, почти в ссылку. И вполне мог
это предвидеть: умный был человек и Сталина хорошо знал.
Как можно уничижать то, чем законно можно и нужно гордиться?
Я была свидетелем двух огромных исторических событий. Первым, конечно,
была война. Вторым -- окончательный крах Великой Октябрьской
Социалистической революции. О втором -- позже. Войну я помню ясно от 22 июня
1941 до 9 мая 1945 года. Девятое мая -- это был единственный действительно
всенародный Праздник, свидетелем которого я была. Это было в Кутаиси. Ночью
мы проснулись от выстрелов из ружей. "Война закончилась!", -- догадался
отец. Мы выскочили во двор. У дверей своих домов стояли грузины и палили в
небо. Никто не пошел на работу, в школу. Весь город вышел на улицы. Люди
смеялись, плакали, поздравляли друг друга, обнимались. Кончился кошмар --
так можно выразить настроение народа.
Ожидал ли кто-нибудь, что на пороге близки новые кошмары? Они начались
очень скоро. На праздновании Дня Победы Сталин поднял тост за Великий
Русский Народ. Русский народ действительно великий. Он, победил Наполеона в
XIX в. и фашизм в XX. К его вкладу в науку и культуру я вернусь ниже в
разделе IV (4.4).
Великий народ, как и великий человек, не нуждается в самовосхвалении,
которое так помогает народам, только что вышедшим на историческую арену
ощутить свою значительность (и это естественно). Своим тостом Сталин
противопоставил русский народ остальным народам СССР. Совсем недавно они
воевали плечом к плечу. "Разделяй и властвуй". Да, советский народ, но
первый среди равных -- русский народ. Сталин взял у Гитлера его национализм,
как наиболее дешевый способ объединить людей. Но в СССР было очень много
народов. Объединить их могла только общая ненависть, чувство общего
превосходства над кем-то одним. В 1948 году, через три года после войны,
началась кампания против космополитов, а в 1952 году -- "Дело врачей".
Антисемитизм распространялся, как оспа. Он объединял всех. "Пусть я не
русский, но я не еврей!" Эта идея оказалась живучей. Она пережила и Сталина
и его "социализм". Вот генерал Макашов говорит, что он любит все народы
(врет!), кроме одного (жидов, то есть), за исключением: его друга, генерала
Л.Рохлина и К. Маркса, который де и сам ненавидел евреев. Истинный сталинец!
Макашов, человек искренний и бескорыстный. Чтобы доказать, что
разговоры о загрязнении окружающей среды -- происки врагов социализма, он
вместе со своими детьми(!) выкупался в зараженном источнике. Может быть
источник не был так страшно загрязнен, но искупать детей! А вдруг все-таки
заражен? Эта смесь: ненависти, фанатизма, уверенности, что он-то и есть
коммунист и... невежества! Он говорит об извечной ненависти русских к жидам:
вот еще Илья Муромец сразился с жидовином и победил его. Генерал Макашов не
подозревает, что слово "жид" -- это польское слово иудей и в те далекие
времена в нем еще не было презрительного оттенка; что Жидовин, которого с
огромным трудом (несколько дней сражались) победил Илья Муромец был не
Абраша из анекдота, а самый могучий богатырь.
О Марксе как об антисемите говорить нельзя: Маркс сам был семит. Как об
юдофобе (ненавистник иудаизма) тоже: он был атеист. Маркс был крещен еще в
раннем детстве, значит по понятиям того времени, не был евреем. Так что у
него не было причин подсознательно отделить себя от еврейского племени (если
можно заподозрить человека, его масштаба в таком мелком чувстве). По крови и
Иисус Христос, и дева Мария, и все двенадцать апостолов, и трое из четверых
канонических евангелистов -- были евреями. Еврей считался по религиозной
принадлежности к иудеям.
Маркс ненавидел капитал. Называл его "его препохабие", считал орудием
изощренной эксплуатации во имя его единственного бога -- прибыли. Вместе с
тем, он восхищался мощью его созидательной силы. В его частных письмах есть
ненависть (особая!) к еврейскому капиталу. Почему к еврейскому особая? Не
знаю*). Знаю одно: в своем отношении к людям -- соратникам и оппонентам,
среди которых было много евреев, а так же к Гейне, с которым он был близок,
он относился равно как к остальным. К. Каутский, которого он цитировал с
восхищением и с которым остервенело спорил, был еврей. Маркс "ненавидел"
евреев не так, как бедняга Макашов. Как говорил А.С. Пушкин хулителям
Байрона, которые радовались: "смотрите, он такой же ничтожный и мелкий как
мы!" -- "Такой же, да не такой", возражал Пушкин. Я ненавижу антисемитов. Но
генерал Макашов вызывает у меня жалость и даже сочувствие. Мне импонирует
бескорыстие. Мне жаль, что он такой. Его фанатизм страшен, но и смешон.
Жалок.
Национализм имеет и более серьезных апологетов. А. Проханов, например.
Помню, как в конце восьмидесятых (по-моему) он написал в "Литературной га-
зете" статью о том, что революции имеют стадии приливов и отливов,
побед и поражений, и то, что происходит -- это не конец. Это верно. К этому
я еще вернусь. Сейчас Проханов заявляет, что он не коммунист, он --
империалист (Программа "К барьеру"). Он повторил это несколько раз и в
других передачах. Проханов не коммунист и не революционер. Он -- сталинист.
Сталинист -- это
___________
*) Может быть потому, что это "чужой" капитал, не немца?
империалист. Его цель -- могущественная империя. Проханов -- человек
большого темперамента и страстей. Талантливый человек. Если бы у него
хватило хотя бы художественного воображения, чтобы понять, что полмира, о
которых он мечтает, населены такими же, людьми как он, они вовсе не хотят
быть частью русской империи. Они хотят принадлежать себе и сами развиваться.
Очень жалко, что А. Проханов не хочет признать за ними это право. Его идеал
-- могущественная страна, которая хочет распространиться на полмира, если
нельзя на весь мир (а хорошо бы!). Страна, где действуют порядки, которые
ему, как русскому, нравятся. Такой коктейль из: социализма (социальное
равенство, достаток), национализма (патриархального -- старший "брат" и
ведомые им младшие народы) и силы -- жестокой силы во имя "порядка" в этой
"семье". И еще лжи. Ложь -- необходимый элемент силы по Сталину. А в общем
-- беспардонный, нет, точней -- бездонный цинизм. Вот это уже не смешно. Это
страшно.
Сталин умер. Это было потрясающее событие. Толпы рыдающих людей, снова,
как в первые дни войны вокруг репродукторов. Но кроме тех, кто рыдал были,
конечно, те кто радовался (заключенные в лагерях не хотели идти на работу и
кричали, что это их праздник, пусть в этот день их оставят в покое) и те,
кто в жадном нетерпении ожидал -- что теперь будет? Я относилась к этим
последним. Ясное ощущение, что это событие огромного значения. Хотелось
как-то его осмыслить. Мы все (большинство) были преданны революции. Ее
великие идеалы были превыше всего. Одни не сомневались в том, что Сталин --
вождь. Вот Егор Яковлев, человек незаурядный по своему уму, проницательности
и смелости, в интервью Л. Парфенову (спасибо ему за передачу "Дети XX
съезда!) сказал, что у него не было ни на грош претензий к Сталину. Почти то
же сказал Е. Евтушенко (та же передача). Меня он не устраивал. Я ни минуты
не горевала, но, повторяюсь, говорила маме и тетке, что при всем при том, он
из тех, первых, кто участвовал в революции. А те, кто придет ему на смену,
могут ее (революцию) предать. Он ее не предал -- так я считала тогда! И,
поразительно, мама, муж которой тогда в третий раз был репрессирован, на
этот раз в лагерь на 10 лет, и тетка, у которой убили мужа и которая
отсидела в лагере пять лет -- не возразили, не возмутились!
Я помню то волнение, жадное ожидание перемен, которое я испытывала.
Дождались скоро. Берия выпустил из тюрьмы врачей-убийц в белых халатах.
Староста нашей группы Милка Смышляева влетела в аудиторию в страшном
возбуждении и крикнула: "Ну, вот! Этих врачей выпустили!" Я решила, что она
радуется и дала ей почитать книгу В. Вересаева "Дуэль и смерть Пушкина",
которую мне дали на несколько дней. Оказывается она, наоборот, так выразила
возмущение -- жидов выпустили! Выяснилось это позже, когда она выдала мне
формулу: "не все предатели евреи, но все евреи предатели!". После этого я
ушла из комнаты, в которой мы вместе жили на практике, и не сказала ей за
последующие два года ни слова. Есть люди, на которых надо плюнуть, для того,
чтобы они тебя начали уважать. Она была из их числа. Кстати она была
безответно влюблена в одного еврея, а позже вышла замуж за другого. Это
совсем не значит, что она изменила к евреям свое отношение.
Вскоре арестовали Берия. Начался период волнений, ожиданий. Наконец --
XX съезд.
Хрущевская эпоха. Есть соблазн выделить ее в самостоятельный период
революции. Но это неверно. В эпоху Хрущева сохранилась система, созданная,
откованная Сталиным. Сохранилось бюрократическое правление, всевластие
центра. Полное отсутствие демократии, в том числе в сфере производства.
Выборы те же -- чисто ритуальные. Та же, почти та же "свобода" печати.
Сохранилась даже роль "вождя", который обладал единоличной властью. Та же
система, но во главе ее стоял обычный человек. Не злодей. Но и не
созидатель. В этот период революция, искореженная, изуродованная, вопреки
всему, вопреки здравому смыслу, была еще жива. Была жива вера в ее идеалы, в
то, что все как-то изменится, переживется и тогда наступит... Ведь люди
внутренне готовы были служить, работать для всего народа, служить во благо
его.
XX съезд. Доклад Хрущева. Я не была членом КПСС, но парторг завода, где
я работала, был мой поклонник и дал мне его прочесть за запертой дверью. Я
прочла его. Была потрясена. Нового для меня в нем не было ничего, но то, о
чем дома говорили по секрету, прозвучало вслух, на всю страну. Ошеломляющая
радость!
Поразительно, как много людей сразу приняли это разоблачение! Ведь
всего три года назад толпы рыдали из-за смерти великого вождя и учителя. Не
знали, как теперь будем без него жить.
В мировой литературе есть одна великая сказка, где это описано. Под
роскошным балдахином, окруженный свитой, сквозь огромную толпу,
приветствующую его, шествует голый король. Ребенок кричит: "А король-то
голый!" "Голый король! Голый!!" Мгновенно ревет толпа. Как это возможно?
Загадка!
Люди видели, что король голый. Но каждый думал, что это ему только
кажется: ведь тот, кто не видит платье на короле -- либо глуп, либо занимает
не свое место.
Не верь глазам своим! -- вот что мешает людям видеть очевидное -- то,
на что они смотрят. Крик ребенка -- огромное облегчение: "Верь! Верь! своим
глазам", -- ликует народ.
Прежде всего, советское общество только казалось однородным.
Преобладающая часть народа, в большей или в меньшей степени была преданна
социализму. Одни верили, что наша казарменная система (мягко выражаясь) и
есть социализм. Другого не бывает, и он лучше капитализма. Что кругом полно
врагов, которые хотят вернуть нас в этот жуткий, страшный капитализм. Думаю
(социологических исследований ведь тогда не было) таких было не так много.
Многие дожили до сих пор: Ампилов, Макашов и иже с ними.
У Федора Абрамова в трилогии "Пряслины" есть персонаж -- худой, бедно
одетый, в железных очках и с железными зубами. Его дети -- тоже худые и в
железных очках. Он "бдил": проводил подписку на заем. Один колхозник
подписался на двадцать четыре рубля (сколько я помню). На упрек: "Ты что,
издеваешься?" колхозник ответил, что рабочие подписываются на месячную
зарплату, максимум на две, он подписался на годовую -- он за год от колхоза
получил 24 рубля. Этот типичный макашов был на всех уровнях. Были, конечно,
и такие, кто ненавидел Советскую власть и революцию. В 1942 году зимой,
когда немцы захватили огромные территории, в Чкалове (Оренбург) у колонки, к
которой я ходила за водой, бабы спрашивали друг у друга: "Ну, как наши,
наступают?", имея в виду немцев. Уральские казаки, особенно после того, как
их раскулачили, не смирились с революцией, что понятно. Но не все. Наш
сосед, бывший красный партизан, говорил: "Если немцы придут, эти меня
первого убьют". Иначе в войну был бы не один Власов, а сплошные власовы.
Этого не было. Среди принимавших Сталина, были, как это всегда бывает,
обычные люди, которые много не задумываются. Жили по совести или не очень по
совести. Когда в конце 1952 года и в начале 1953 началось "Дело врачей"
очень многих охватило безумие. Нацелено оно было на евреев, но и на врачей
тоже. Моя двоюродная сестра была детским врачом, единственным на большой
поселок Жилкино под Иркутском. Худенькая, рано постаревшая, безотказная,
кроткого характера, она зимой в кошовке ездила на вызова. Она с гордостью
говорила: "Мне мамаши говорят: Эсфирь Григорьевна, мы вам верим". Эта ее
гордость меня коробила. В моей семье сразу оценили кампанию как грандиозную
провокацию. На политбеседу, которую у нас в группе проводил замечательный
преподаватель М.М. Магарил, на этот раз он пришел в сопровождении доцента
Севастьянова, который чувствовал себя отвратительно. Он демонстративно сел
на скамью, развернул какую-то газету и, не поднимая глаз на Магарила, не
отрываясь, углубился в чтение (Что с нами делали?!). Магарил, прекрасный
лектор такого сложного предмета как теоретическая статистика, которую он
блестяще знал (это я теперь понимаю), тоже развернул газету и монотонно
зачитал нам статью об "убийцах в белых халатах". В городе, да и в институте
царило жадное оживление. Надо оговориться. В нашем финансово-экономическом
институте не было инициаторов местных "процессов". В Госуниверситете
заварили преследование двух студентов: Я. Штермана и Ротштейна. Между ними
не было ничего общего. Ротштейн был просто пошляк и сказал библиотекарше:
"Вам что, моча в голову ударила?" У Якова Штермана братья были в разведке,
он считал, что он там "свой" и говорил, не боясь, что думал. Например, когда
посылали агитбригаду в село, он заявил, что прежде чем агитировать, их надо
накормить. Их объединили в группу, и хотя Я. Штерман стойко защищался,
исключили из комсомола и из университета (братья не помогли). Студенты не
верили, но молчали. Только одна девушка, фамилии не помню, белоруска горячо
вступилась. Ее тоже исключили. Я была страшно подавлена. Виду старалась не
подавать и даже сказала своей подруге: "А я горжусь тем, что я еврейка!", на
что она сказала: "Чем уж тут гордиться!" Я не нашла, что можно возразить.
Иногда ходила по мостовой -- пусть сзади наедет машина. Мать одной
студентки, Александра Матвеевна, когда я зашла к ним, стала меня
предостерегать: "Смотри, Лена, не пей воду из бачка.*) (см. сноску на
стр.50)Может быть отравлена". Я, которая, вопреки здравому смыслу,
чувствовала себя в чем-то виноватой, почти отравительницей, была ободрена
ею: она не видела во мне "сионистку", не ждала от меня "происков", а
наоборот, видела во мне потенциальную жертву. Она не подозревала, какое
значение ее слова имели для меня тогда, а ее личность -- всю мою жизнь.
Вот таких, простых, бесхитростных людей, не подверженных психозу было
много.
Наконец, был широкий слой мыслящих и мучающихся этим бесовством людей.
Они не могли связать то, что видели, слышали, что происходило вокруг с тем,
что, по их представлениям, должно было быть. Они сомневались. Не в
социалистическом учении, а в действительности, которая никак с этим учением
не согласовывалась. Когда меня не приняли в университет из-за того, что я
дочь "врага народа", я сказала об этом сложившейся за время вступительных
экза-менов группе -- три мальчика и две девочки. Не приняли меня, хотя я
сдала на
одни пятерки, и горбатого мальчика, русского из Владивостока, из очень
простой и бедной семьи, с умными серыми красивыми глазами. Он сдавал
прекрасно, был умница, развит, но его невзлюбил секретарь приемной комиссии,
некий Ширвашидзе. Он издевался над ним до неприличия. Тот отвечал с большим
достоинством и выдержкой на все выпады. Но секретарь добился своего --
мальчика не приняли, хотя никаких причин, по-видимому, не было. Когда я
рассказала, почему не приняли, меня, он стал горячо говорить о
несправедливости и жестокости нашей жизни. Остальные члены нашей пятерки
просто сочувствовали нам. Может быть этому слою населения -- сомневающимся
-- было тяжелей всего.
"Эффект голого короля" захватил не только нас, но и других, которые
может быть не задумывались, но теперь стали связывать свои воспоминания,
события, впечатления, которые, казалось, проходили мимо них, а теперь
актуализировались, как говорят психологи -- ожили, вспомнились, стали
осмысливаться.
В целом общество откликнулось, отозвалось на разоблачения Н.С. Хрущева.
Общество было взволновано, чувствовался подъем. Ожидали перемен.
Когда арестовали Берия, и на районной конференции трудящихся докладчик
сказал, что Берия хотел занять место Сталина, кто-то, сидевший за спиной
мамы, сказал: "Ну, нет. Хорошенького помаленьку!"
За мою жизнь произошло несколько сломов эпох. И каждый раз на авансцену
выступали новые, незнакомые люди. Где они были раньше? Где-то там, никому не
известные. И вот мы их видим. Принимаем или отторгаем, узнаем, кто и что
они. Новый слом -- они исчезают, отходят и на авансцене уже другие. Это как
в строю по команде: "в две шеренги, становись", и половина, а то и больше
скрываются сзади; Или наоборот -- появляются, а оставшиеся уже не те,
что были раньше -- открываются по-новому, или просто исчезают.
Может быть так происходит только у нас? Там, где есть свобода слова,
такого явления нет? Сейчас "пропавших" можно найти в Интернете, но для этого
_______________
*) Бачки с кипяченой водой для питья стояли в коридорах школ и
институтов.
нужно уметь бродить по нему.
В конце пятидесятых годов на авансцену вышли замечательные люди.
Писатели -- А.Т. Твардовский и его прекрасная редколлегия "Нового Мира", В.
Тендряков, Р.Рождественский, А. Вознесенский, Р. Казакова и Е. Евтушенко
("лидер своего поколения", как его назвала Р. Казакова), Б.Ахмадулина,
журнал "Юность", где все они печатались. Весь театр "Современник", во главе
с О. Ефремовым, рожденный этим временем и его (Ефремова) большим талантом,
созвучным этому времени. Журналисты и публицисты, "дети XX съезда" -- Е.
Яковлев, Ю. Карякин, Ю. Буртин и многие, многие, многие другие. Среди них
было много ученых, интеллигенция, но не только -- рабочие, инженеры. Даже
А.И. Солженицын, как мне кажется, в рассказе "Для пользы дела" (1963г.)
потеплел: в рассказе чувствуется надежда и ожидание. Все ждали перемен.
Больших перемен!
Кумиром молодежи был тогда Фидель Кастро. Еще бы! Сами, без всякой
помощи со стороны СССР, под самым носом у США, они совершили революцию.
"Барбудос" -- бородачи, они поклялись не брить бороду, до окончательной
победы своей революции. Когда Фидель приехал в СССР, был очередной откат
Хрущевской оттепели -- грозно одергивали Евтушенко, и я, как это ни смешно,
надеялась, что Фидель за него заступится. Фидель летел в Иркутск и, пролетая
над бескрайними лесами Сибири, зимой (кажется), сказал, что видит, какие
преимущества у его острова, в котором круглый год можно сажать и собирать
урожай. В Иркутске его встречали толпы молодежи, а может и не только
молодежи. Моя подруга рассказывала, как ликовали и приветствовали его. В его
лице приветствовали революцию.
Был ли шанс реанимации социалистической системы? Казалось бы, что
объективно был. И большой. Не было какого-либо класса, даже слоя, интересы
которого были бы враждебны интересам трудящихся. Был большой подъем народа,
который поддерживал социализм и готов был делом это доказать. Это
подтверждается массовым участием в освоении целины. Самоотверженным
участием. Но внимательно вглядываясь в прошлое, видишь, что шансов не было
никаких.
Была только одна организованная сила -- КПСС, партия, которая была
организована по военному образцу, по-сталински: жестко централизованная, без
хотя бы внутрипартийной, официальной оппозиции. По-сталински любое
инакомыслие было наказуемо. Страх что-либо в корне изменить был превыше
всего. Лучшее, что могла дать эта партия, был Хрущев. Ничего удивительного
-- ведь она прошла селекцию на лояльность Сталину и его системе. Сталин
просеял ее, оставив только тех, кто не мог составить ему конкуренцию.
Молодых выдвигали тоже по этому принципу. Можно только удивляться тому, что
Хрущев сохранил верность убеждениям молодости. Подумать только, все кроме
него -- Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков оставались по сути в
оппозиции к нему. Считали, что разоблачение Сталина -- ошибка. Оно опасно.
Оно допускает мысль, что можно сомневаться в безупречности партии. Ее
безошибочности. Это были твердокаменные сталинисты, они были абсолютно
убеждены, что они-то и есть настоящие коммунисты. Это кажется невозможным,
но ведь инквизиторы тоже считали себя истинными христианами. Неистовыми. То
что неистовость в корне противоречит Христу, значило так же мало, как то,
что тоталитарная система, миллионные лагеря, насилие противоречат
экономическому и социологическому марксизму. Не только они считали себя
коммунистами, но внук Молотова и сын (или внук?) Берия, считают своих дедов
-- выдающимися политическими деятелями, по-видимому, несправедливо
оцененными историей и потомками.
Друг моего отца, А.Д. Пергамент, о котором я упоминала выше, сказал по
поводу Светланы Аллилуевой, что дети отлично характеризуют своих отцов. Сын
заклейменного Троцкого, разделил борьбу, а все дети -- судьбу своего отца.
Дети Сталина -- один разложился, другая писала и говорила все: от одобрения
и оправдания до разоблачения и осуждения и по сути занята только собой. Дети
Хрущева и Микояна трезво оценивают своих отцов, признавая их смелость,
мужество и их ограниченность и беспомощность. Они образованные,
интеллигентные, деятельные люди.
Многие сейчас считают, что во всем виноват Хрущев: крах социализма
произошел потому, что дали (Хрущев дал) слабину. Не надо было разоблачать
Сталина. Вот китайцы. Они фактически отказались от Мао, все повернули и
пошли на компромисс с капитализмом. Но Мао и его идеи считаются (вопреки
очевидности) нерушимыми. Что ж, политика -- грязное дело. Может быть,
действительно, следовало тихо, медленно поменять методы именем великого
вождя?
Но все дело в том, что не разоблачение Сталина(!) провалило хрущевские
реформы! Наоборот! Разоблачение Сталина очистило атмосферу от лжи, грязи,
жестокости. Караси вовсе не любят, чтобы их жарили в сметане. Они любят, как
это им положено, плавать в воде, искать себе корм, метать икру и продолжать
свой род. И люди тоже не любят, когда им лгут, играют в какие-то игры,
совершают тайно преступления, заставляют участвовать в этих играх, молчать о
преступлениях, лгать и бояться. Что касается китайцев, то есть и такая
версия, что Мао, путем культурной революции, уничтожил мощный класс
бюрократов и только поэтому, после его смерти, Дэн Сяо Пину удались его
реформы. Кто знает? Но сравнивать СССР 1956 года с Китаем нельзя. СССР к
1956 г. был уже мощной индустриальной страной с высоким уровнем образования,
интеллектуальным и научным потенциалом. Он был готов к социалистическим
преобразованиям, демократизации и созданию подлинного социалистического
общества. И общество к этому было готово. Хотело этого.
Китай, имея такую огромную массу населения, не может, несмотря на
высокие темпы развития, быстро обеспечить им хороший уровень жизни, включая
образование, науку и культуру. Тот небольшой слой населения, который получил
образование, показывает большие достижения, но широкого распространения, как
это было у нас в 1956 г,. образование, наука, культура не получили. Еще не
получили. Что касается замороженной лжи о Мао, думаю, что, по крайней мере,
элита все отлично понимает, несмотря на восточный менталитет и прочные
традиции. В такой огромной стране, с таким низким уровнем развития экономики
у них не было иного пути, как развитие капитализма. В 1956 или 57 году, я
была в командировке на марийском бумажном комбинате (г. Волжск). Там
проходили стажировку китайские молодые люди. Они работали на рабочих местах
и им начисляли зарплату. Они ни за что не хотели получать эту зарплату:
Советский союз их учит бесплатно, они получают содержание от Китая и им
ничего не должны! Это вызывало у наших людей смесь удивления, восхищения и
уважения: китайцы были преданы своей народной революции. Что у них впереди?
Капитализм? Социализм? Что такое "китайская специфика"? К глубокому и
искреннему сожалению, я очень плохо это знаю.
У нас же именно честная правда Хрущева обусловила всенародный подъем,
готовность служить своему народу, своей стране. Отличие той эпохи от
Горбачевской "перестройки" было в том, что тогда пуповина, соединявшая
преобладающую часть советского народа с революцией и с социализмом, еще не
была перерезана. Капитализм еще не дорос до постиндустриального общества, а
наш "социализм" еще не изжил резервы своего роста. Социализм не подвергался
сомнению. Тогда и Р. Рождественский, и А. Вознесенкий ("Улица Мари Роз") со
всей искренностью писали о Ленине, и Б. Окуджава (песня о комиссарах в
пыльных шлемах), и О. Ефремов, со своим театром "Современник" -- все они
верили в возрождение социализма. И народ, как и они, готов был
самоотверженно этот социализм строить.
Трагедия заключалась в том, что те, кто должен был направить эту
готовность, были забюрократизированы и бесплодны.
Н.С. Хрущев по обычным житейским меркам был умный человек. Но нужны
были выдающиеся, образованные, знающие, что и как нужно сломать, в
сложившейся системе, самою систему и создать новую. Позже об этом говорили
выдающиеся советские хозяйственники (см. ниже) на съезде. Хрущев пытался.
Понимал, что все губит централизованная вертикальная система управления,
и... создал совнархозы.
Не так глупо в принципе, но, передав управление территориям, он не
посмел лишить центр всевластия. Это для него было так же невозможно, как
вытащить себя самого за волосы из болота. Это удалось только знаменитому
барону. Совнархозы, так же как министерства, получали планы, финансы и др.
ресурсы сверху. Над ними стояли те же: Госплан, Госснаб, Госкомцен и пр.
"госы". Здесь ничего не изменилось. Я работала в Марийском Совнархозе в
управлении труда и зарплаты. Наш совнархоз должен был решать вопросы
технологии, техники, кадров, организации производства и кооперации труда в
лесодобывающих, лесоперерабатывающих, машиностроительных, химических,
пищевых и др. предприятиях. Это было бы возможно, если бы заводам дали
самостоятельность, а совнархоз, вместе с банками решал проблемы
финансирования, создания инфраструктуры, информационного обеспечения, в том
числе того, что сейчас называют консалтингом: прогнозы, подбор кандидатур
управленцев и специалистов для предприятий и т.д. Министерства просто
заменили Совнархозами! Наш председатель Совнархоза, например, был специалист
в самой крупной отрасли региона -- лесной, а должен был решать конкретные
проблемы в чужих для него отраслях. Стало только хуже. Разрушилась система
отраслевых стандартов, очень важная для развития. Затруднилась внутри- и
межотраслевая кооперация. На тракторный завод в Павлодаре, куда я переехала,
директором завода прислали заместителя начальника производства "Уралмаша",
который курировал ПТЗ (тракторный завод). Не говоря уже о том, что тип
организации тракторного завода совсем иной, какой директор отдаст сильного
специалиста? Очень скоро нового директора прозвали "Саша с Уралмаша" (по его
имени).
Было ясно -- ничего не выходит. И... вернулись к отраслевым
министерствам вместо того, чтобы расширять и углублять децентрализацию.
Заводы, как сказал позже на Съезде Народных Депутатов директор Кобаидзе,
отдали в Министерства лучших своих директоров, надеясь, что они будут
понимать суть проблем предприятий, но очень скоро они стали такими же
бюрократами, как прежние: дело было не в персоналиях, а в системе (о ней
позже), в правилах "игры".
Надо было решать продовольственную программу: в стране по-прежнему не
хватало мяса, молока, зимой не было в магазинах овощей. Началось освоение
целины. Это было в период воодушевления, подъема после разоблачения Сталина.
Молодежь с искренним энтузиазмом ехала на целину. К целинникам ездили поэты
и музыканты, чтобы поддержать и принять участие. Но разве не преступлением
было так бездарно и бессовестно этим энтузиазмом пользоваться? Зимой, в
степи, в сильные морозы и бураны целинники жили в палатках. Молодые люди,
никогда не работавшие на земле!
Если добавить, что в Европе собирали уже 50-60 центнеров пшеницы с
гектара, а у нас 15-20 (на целине меньше, позже -- 10-12) не имея
черноземов, то станет ясно, что использовать преданность народа, молодежи
Советской Родине надо было развивая интенсивное хозяйство на тех же
площадях, получая убедительные для всех результаты, повышая благосостояние
народа. Тогда этот энтузиазм не иссяк бы, а рос.
Целина не изменила ситуацию: мы продолжали испытывать трудности с
продовольствием, а зерно (кормовое) покупать за границей.
В 1956 году я ехала из Барнаула в Павлодар. Вдоль полотна железной
дороги лежали, крытые брезентом бурты пшеницы: по вспаханной целине первый
урожай был очень большой, мощностей элеваторов не хватало. Сколько зерна
пропало? Кто знает? За это, как всегда, никто не ответил. Еще хуже
получилось с кукурузой. В Канаде Хрущев убедился, что эта культура легко
может решить проблему кормов и животноводства. У нас огромные площади со
сходными климатическими и земельными условиями. Идея освоить в широких
масштабах кукурузу была здоровая и в принципе плодотворная. Но, и это очень
яркая иллюстрация порочности бюрократической системы, кукурузу пустили по
бюрократическому конвейеру. Развернули кампанию: не освоив технологии
выращивания новой для этого региона культуры, стали ее массово сеять. Ею
даже озеленили улицы в нашем городе и осенью торчали сухие палки с
трещавшими на ветру листьями. Перестарались. Как всегда. Канадского эффекта
не получили. Сейчас кукурузу сажают очень мало, в основном как лакомство.
Перспективное направление было скомпрометировано.
Когда так много зависит от главы государства, а он смешон со своей
кукурузой: "Що ты до мэнэ вцыпывся як Хрущ до кукурузы?" спрашивал
Тарапунька у Штепселя, и оба исчезли надолго с экранов телевизора.
Хорошая была возможность кукуруза! Если бы задачу сначала поставили
перед специалистами -- семеноводами, агрономами, организаторами хозяйств.
Если бы за дело брались не секретари обкомов и райкомов, а председатели
колхозов -- те, кто хотел -- это главное. И не в один год, а в несколько --
результат мог быть иной. Не смешной. Для этого нужна была совсем другая
система. Не вертикальная. А инициатива, ресурсы, права, возможности --
снизу. Демократизация экономическая.
Нельзя сказать, что этого не понимали. А.Н. Косыгин, председатель
Совета Министров СССР, ясно видел тупик, в который движется экономика.
Реформа (точней попытка реформы) А.Н. Косыгина, как и все последующие, была
направлена на расширение самостоятельности предприятий. В 1965 г. Косыгин
сократил число показателей планируемых предприятиям сверху со ста и более до
восьми. Позже директор Кобаидзе, о котором я упоминала, говорил о двух. Об
этом ниже. Остальные показатели предприятия должны были разрабатывать под
свою полную ответственность. Косыгин хотел сделать хозрасчет из формального,
хотя бы ближе к реальному(!).
Министерские работники не были противниками предприятий и не были
корыстны. В этой системе, они искренне, наверное, считали, что дай
предприятиям волю, они все погубят. Важно было и другое -- Министерства тоже
были не свободны: им тоже спускали планы, за которые они тоже отчитывались и
по выполнению которых их оценивали. Скорее всего и то и другое. Во всяком
случае они, если не прямо, то косвенно по-прежнему доводили все показатели и
все контролировали.
Реформа провалилась. Она готовилась еще при Хрущеве. "Проведена" была
при Брежневе. Я к ней еще вернусь. Но если бы тогда, когда был национальный,
связанный с идеями революции подъем, ожидания, надежды, нашелся руководитель
(по привычке российской -- царь, вождь, герой) или группа людей (партий
альтернативных-то не было) -- смогли бы они реформировать эту систему?
Реально тогда была последняя возможность.
В этой связи, интересно всмотреться в личность самого Хрущева. Он не
был трусом. И не был фанатиком, иначе он не "разбил" бы кумир, может быть,
поступил бы так, как это делают сейчас китайцы -- сохранил ложь. Мелькает
версия, что Хрущев разоблачил Сталина в борьбе за власть, чтобы сокрушить
соперников. Ю. Карякин, в передаче Л. Парфенова "Дети XX съезда" говорит:
"Мы еще не знаем всего механизма личностного, как он решился, будучи
сталинистом, будучи участником всех этих вещей. Это до сих пор во многом
непонятно. Хотя убежден, что действовала натура. Она у него еще не была
окончательно убита" (цит. по точной записи передачи. Е.А.). Что подозревает
Карякин? Если это был прием сокрушить соперников, то натура ни при чем. Если
же натура, т.е. сохранившаяся личность, тогда борьба за власть не очень
вписывалась в картину(?). Допустим, что и натура и борьба за власть. Но ведь
Хрущев очень сильно рисковал. Он не мог предвидеть, как это примут
оболваненные массы. Я уже писала, что другие собеседники Л. Парфенова -- Е.
Яковлев, Е. Евтушенко, как и миллионы других, в момент разоблачения были
целиком за Сталина. А сколько таких, как Макашов, В. Алкснис, Ю. Жуков
(историк) -- кто остался ярыми сталинистами? Противники имели все шансы
раздавить Хрущева. Он пошел на этот риск. Почему?
Карякин, мне кажется прав -- это натура. Хрущев был по своим убеждениям
коммунистом. Он был из тех аппаратчиков (см. выше), которые шли за Сталиным.
Когда для этих людей стало ясно, что представляет собой Сталин, было уже
поздно. Думаю, он подчинялся обстоятельствам. Он не хотел расстреливать,
мучить, совершать насилия над ни в чем неповинными людьми. Если бы у него
был выбор, он выбрал бы не Сталина (как это пытались сделать участники XVII
съезда ВКП (б), проголосовав за С.М. Кирова (Был ли среди них Хрущев?)). Но
выбора не осталось. Он подчинился. Скрипя зубами, может быть, ненавидел,
когда Сталин совершал преступления и вынуждал их делить преступления с ним.
Хрущев подписывал расстрельные списки. Делал все, чего требовал Сталин.
Может быть, обманывал себя, что "так надо", чтобы было легче? И искренне
поддерживал Сталина, когда тот "созидал" (Вспомним, это важно: Сталин был
созидатель. Это отличало его и от Хрущева и от Брежнева). Только так я могу
объяснить поступок Хрущева. Но прав Карякин, Хрущев был сталинистом. Он не
мог подняться над аппаратными методами Сталина, над жестким централизмом.
Как всякий средний человек, которому надо принимать решения, меняющие
корневую систему (не могу использовать слово "судьбоносные" -- оно
скомпрометировано и имеет комический оттенок, хотя здесь оно к месту) он
метался, бросался из одной крайности в другую: после всех разоблачений
объявлял Сталина коммунистом, "дай бог каждому". Бросался вперед, а потом
назад. Дело не шло. Как всякий аппаратчик, он уповал на перестановки и
организационные меры. Вот не успел разделить обкомы на сельские и городские.
Он органически не мог выйти из этого, сталинского круга привычных ему
методов.
Но кое в чем он действовал как коммунист. Он развернул жилищное
строительство. Дешевое жилье. Да, Сталин строил прекрасные дома. Но мало,
ужасающе мало. В двух-, трехкомнатные прекрасные квартиры заселялись семьи
по 3-4 человека в одну комнату. Хрущев понизил потолки, уменьшил коридоры,
соединил ванные с туалетом, но люди стали получать отдельные квартиры.
Массовая застройка в "хрущебы" была благом. Несомненным благом для миллионов
людей. Для десятков миллионов. Он повысил цены на мясо и масло. Это вызвало
недовольство. Помню, я была "За": в деревне, куда в институте, несколькими
годами раньше, мы, студенты каждый год в сентябре ездили на картошку,
колхозникам не платили ничего. Это была барщина в чистом виде. При Хрущеве
начали платить за работу в колхозах, и цены на мясо и масло неизбежно должны
были вырасти. Он отменил займы и отсрочил, кажется на 20 лет, возврат и
розыгрыши по ним. Но только так он мог прекратить обирать народ: каждого
принуждали подписываться на месячную зарплату, т.е. один месяц в году люди
работали бесплатно.
Я помню, как в первый год работы после института мне на заводе пришлось
выполнять комсомольское поручение -- подписку на заем. Это одно из самых
гадких моих воспоминаний. Хрущеву это поставили в вину. Во время подписки
рабочие грубо сопротивлялись, ругались. А когда подписку отменили,
иллюзорная возможность "выиграть" по займу заставила забыть о возмутительной
повинности. Государство в одностороннем порядке отказалось от своих денежных
обязательств -- это нарушение закона. Но в тот период оно действительно не
могло и прекратить подписки, и возвращать долги. Когда через 20 лет их стали
возвращать, деньги уже не были так остро нужны людям. И все-таки от
прекращения подписки думаю люди выиграли. Тогда.
Одна из важнейших заслуг Хрущева -- это введение пенсий по старости.
Ведь старики целиком зависели от детей. Это трагично. А те, у кого не было
детей? Дом для престарелых. Юдоль скорби. Один из самых страшных кругов ада.
Пенсии дали не только хлеб. Независимость, уверенность, чувство собственного
достоинства, наконец, покой в старости. Даже на низкую пенсию можно было
(бедно) жить.
Он прекратил ежегодные снижения цен, которые были средством
одурачивания. Базы для снижения цен -- роста производительности труда -- не
было. Снижались цены на продукты, которых, в значительной степени, в продаже
не было (сахар, мука, масло, мясо и пр.), кроме столичных городов. Но люди
помнили: "Сталин снижал цены, а Хрущев повышает!"
Наконец, самое главное -- Хрущев выпустил из лагерей и реабилитировал
рабов Сталинской эпохи. В том числе военнопленных, детей, которых в 13-14
лет сажали за то, что он бросил на спор чернильницу в портрет вождя,*)
стариков, отсидевших по двадцать лет. Миллионы получили свободу.
Взлет культуры в этот период был огромный. Обновленные "Новый мир",
"Знамя", "Звезда", "Иностранная литература", "Дружба народов", новые --
"Юность", имевшая огромный успех, "Наш современник" и много других --
все это выписывали или в очередь брали в библиотеке, читали и перечитывали.
"Новый мир" Твардовского -- это некрасовский "Современник" XX в. Помню, как
я бросала домашние дела и проглатывала его от корки до корки, когда приходил
новый номер. Новые театральные студии в разных театрах, и главный --
"Современник" О. Ефремова. Целая плеяда новых актеров. Тогда не просто
ходили в театр развлечься. Шли за новыми мыслями и эмоциями, подтвердить
свою веру и свои надежды. Я помню спектакль по пьесе А.К. Толстого "Царь
Иван Грозный" в театре Советской Армии с А. Поповым в заглавной роли. Как
публика мгновенно понимала и реагировала на мысли и чувства, которые несли
_______________
*) Такой мальчик работал в лагерной швейной мастерской у моего дяди. Он
взял его к себе, чтобы уберечь от урок.
актеры, смехом встречая злободневные аллюзии: Иван Грозный -- Иосиф
Сталин. Сцена и зал жили одними мыслями и чувствами. Как ждали, искали в
"Литературке" новые стихи Е. Евтушенко! Взлет культуры, больше -- духа, был
огромный. И в огромной степени это была заслуга Хрущева. Да, он к этому
взрыву свободы не был готов -- он его пугал. Он отступал. Но борьба шла и
пробудила надежды на возрождение социалистических идеалов.
Надежды были обречены. Хрущев не был способен сделать то, чего от него
ждали и чего он искренне хотел: вернуть страну на подлинно социалистический
путь. Он был плотью от плоти сталинской системы и прыгнуть выше головы не
мог. Победили те, кто, тоже искренне, считали, что Сталин, конечно,
перегибал палку, но социализм строил единственно возможным методом. Назовем
его прямо -- бюрократическим.
В 1964 г. Хрущева сняли. Интеллигенция приняла это с тревогой. Хрущева
не любили. Смеялись над ним. Но перестали бояться. Забыли свой страх. Была
тревога: что теперь будет? Личность Хрущева, за простоватым лицом которого,
кажется, не скрывается никаких особых сложностей, если подумать скрывает
очень сложную, даже загадочную внутреннюю жизнь. В самом деле, человек
покорно служил Сталину, угождал, подписывал, как все окружение, расстрельные
списки, проявлял инициативу и единственный, если не считать А.И. Микояна,
скрывал..., не то слово: сохранял верность убеждениям молодости. Точней не
убеждениям. Убеждения: "главное -- это социализм!" сохраняли и Молотов,
Ворошилов, Каганович, которые тупо считали, что "иначе нельзя!"
Хрущев сохранил убеждения в том, что социализм, коммунизм -- это
свобода, демократия, равенство, иная, новая за всю историю человечества
жизнь. И еще убеждение в том, что правление и политика Сталина были
преступными. Вспомним, как Сталин спонтанно записал: "Никто не останется в
белых перчатках! Все запачкаетесь! Все!"
Запачкались не все. О Федоре Раскольникове и таких, как он, я писала.
Другие, как Л. Троцкий, боролись до смертного часа, пока Сталин их не убил.
Важно заметить, что он убил и многих тех, кто готов был идти с ним, его
путем. Кто-то покончил с собой. Среди этих тоже были разные -- те, кто был
разочарован в социализме, и те, кто не хотел пойти на растерзание в лапы
Сталина. Хрущев "запачкался". Его эпоха была непоследовательной,
противоречивой, во многом провальной.
Тогда никто не осознавал, да и не мог знать, что с Хрущевым закончился
целый период Октябрьской революции. В этой связи хочу остановиться на одном
моменте -- отношении к партии ее членов. Оно менялось на протяжении трех
периодов революции. Мне кажется, что эти изменения хорошо характеризуют свое
время.
В.И. Ленин создал партию нового типа. В первый период большевистская
партия имела много общего со средневековым монашеским орденом: суровый
устав, фанатичная преданность ее членов, служение партии (как я уже писала
выше): независимо от того, согласен ты или не согласен с ее решениями, ты
обязан подчиниться большинству. Искренняя вера в идеалы партии и готовность
служить ей до последнего дыхания слабели, но продолжали жить...
Коммунистические идеалы были такого масштаба, что в этом не было ничего
удивительного. Вера может быть одинаково сильной, но при этом совершенно
разной по своему характеру. Ф. Раскольников, именно потому, что он был
убежденным коммунистом -- восстал против Сталина, извращавшего эти идеалы.
Его вера была зрячей. На другом полюсе была слепая вера. Идеалы полностью
отождествлялись с партией. Раз партия так считает, значит так надо. "Да
здравствует Сталин!" -- я уже писала -- с этими словами был расстрелян Якир.
Между этими полюсами было множество, великое множество оттенков. Я уже
писала о своей тетке Ф. Духовной. Она не была слеповерящей, как и ее муж.
Перед смертью она крикнула бы проклятие Сталину, который извращал идеалы
революции. Вместе с тем они были убеждены в том, что осуществление идеалов
коммунизма невозможно без партии. Большевистской партии. Если бы у них был
выбор, они голосовали бы против Сталина. Но случилось так, что он захватил в
ней единоличную власть. Они продолжали служить партии -- другого выхода не
было. Мой отец был в оппозиции. Боролся со Сталиным. Считал его узурпатором.
Но значение большевистской партии не ставил под сомнение. Он вернулся из
лагеря, его реабилитировали. Сталин был посмертно осужден. Отец стал
работать со всей преданностью делу. Ему предложили вступить в КПСС. Он
отвечал, что вступил в партию в 1919 году и должен быть восстановлен. Вновь
вступать считает невозможным. Партия, та которую он застал в 1955 г. и
позже, не вызывала у него иллюзий. Но если бы его восстановили, он бы
работал -- это была бы его партия. Справедливости ради, надо сказать, что
если бы его, троцкициста, восстановили, это была бы совсем другая партия. Но
это, глубоко сидящее в них отношение к партии, как к атрибуту борьбы за
социализм, в них было.
Члены партии Хрущевского призыва. Моя тетка убеждала меня, что я должна
вступить в партию -- ей нужны мыслящие и честные люди. Я отвечала, что не
хочу быть в одной партии с Хрущевым. Что не хотела вступать в партию -- была
права. Но вот Хрущева так осудила все-таки зря.
Я принадлежу к следующему поколению -- детей тех, кто делал революцию.
Мое поколение восприняло убеждения своих отцов. Но их сопровождали
мучительные сомнения, растерянность и боль. И страх. Помню на первом курсе
(1955 г.) я сидела в большой аудитории сзади и повторяла про себя "Думу"
Лермонтова: каждая строка была обо мне:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее -- иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы,
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию презренные рабы.
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов пришлец осиротелый
И час их красоты -- его паденья час!
Можно продолжать. Это о нашем поколении. Лермонтов был не сыном, но
младшим братом революционного поколения 1825 года. Его юность пришлась тоже
на годы разочарования, пустоты и сомнений. Но наше положение было еще хуже.
Мы были убежденные наследники своих отцов, как и они, готовые на жертвы и
лишения и доказали это на целине, в науке, в поэзии, в литературе. Наша
судьба сложилась по-разному, но мы до конца, несмотря на горькие
разочарования, боль и даже отвращение к окружающему, сохраняли (в тот
период!) верность своим убеждениям. Сейчас многие от них отказались.
Третье поколение -- внуки участников революции. Оно выросло в
Брежневскую эпоху. Нельзя сказать, что в этом поколении исчезли убеждения
отцов и дедов. Недавно по каналу "Ностальгия" показали улицу Москвы конца
восьмидесятых. После какого-то митинга. Корреспондент говорил с юношей. С
надеждой, блеснувшей в последний раз в годы "перестройки" юноша с
горячностью сказал: "Брежнев был хуже Сталина: Сталин убивал, а Брежнев
развращал!" Поразительно! Это сказал мальчик, внук того, первого поколения.
Может быть, даже, наверное, его дед не участвовал в революции. Он мог быть
из тех, кого вырастило советское время: школа, техникум, книги, кино и
пытливая, совестливая натура. То, что он сказал, верно. Тем поразительней,
что это сказал юноша, выросший в Брежневскую эпоху. Очень хотелось бы знать,
что с ним стало? Кем он стал теперь? Как относится к сегодняшним реалиям.
Большинство "внуков" были вялы и равнодушны к политике. Их подхватили
другие ветры -- ансамбли рок-музыки, с их отрицанием официоза, и лжи с
беспомощными поисками иной правды, но обязательно правды: честности в
отношениях, в любви, отвращения к политике, чуткость к справедливости. Они в
партию не шли.
Кто же шел? Было бы ложью сказать, что только карьеристы. Нет. Шли,
очень многие, бездумно. Партия -- это почетно, важно. Что именно? Почему?
Знали, конечно: учили в школе, или в техникуме. Партия -- важная
организация, зовут -- почему не пойти?*) Но те, кто был ориентирован на рост
по служебной лестнице, шли сознательно и деловито: без членства в партии на
него не было
шансов. Они рвались в нее со страшной силой. Но были и другие. Рабочим
в партию путь был открыт (партия же официально оставалась партией рабочего
класса), а специалистам -- по норме. От ее идеалов, целей и сути оставалась
од-
_______________
*) См. ниже об Единой России.
на лишь риторика, солидно приперченная иными, чуждыми
интернационализму, равенству, демократии идеями -- иногда явными,
декларируемыми (национализм), иногда скрытыми, о которых не говорили на
собраниях, но открыто говорили в кулуарах и уж, конечно, между собой.
Такова была роль партии в третий, последний период Октябрьской
революции. По сути этот период уже имел к революции мало отношения.
Я знаю многих людей, которые искренне и убежденно вступали в партию во
второй период. Это товарищ и друг моей молодости Сергей Константинович
Иванов, который уже умер в Краснодаре, на своей родине. Это мой муж, Лев
Яковлевич Шапиро и его друг Сережа, фамилию которого я не помню. Это мои
товарищи по работе на тракторном заводе.
Я не знаю ни одного, кто вступил бы в партию по глубокому убеждению в
третий период. Лучшие люди этого периода были советские люди (не совки),
преданные Советской стране. В партию вступать многие из них уже не считали
нужным.
Период третий: 1964-1985 гг.
Хрущева сняли в октябре 1964 года. При всех его недостатках,
беспомощности, метаниях, бессилии реанимировать социализм, повторюсь, Хрущев
был убежденным коммунистом. Вступив в партию большевиков двадцати двух лет в
1918 году, он сохранил убеждения и, как упомянуто выше, в соответствии с
ними хотел сделать и сделал немало здравого для трудящихся -- городских и
сельских.
В 1964 году, впервые после 1917 года, к власти пришло поколение,
вступившее в партию в тридцатые -- проклятые годы. Пришли заменить
расстрелянных и сидящих в лагерях еще не старых, полных сил коммунистов.
Это поколение было на 10-20 лет моложе, но оно начало не с
революционной борьбы, а с приспособления к жесткой, во многом лишенной
сколько-нибудь ясной логики власти. В свои 20-30 лет они, в своем
большинстве, хотели честно служить советскому строю, но этот строй не
созидался, а сложился и сложился уродливо. Не сомневаюсь, далеко не все
принимали то, что нужно бояться, если ничего враждебного ты не делаешь, а
наоборот, готов строить и воевать за советскую власть. Но реальность была
такова. Надо было либо устраниться, либо включиться в эту жизнь. Те, кто
выбрал второе -- включился, должен был работать так, как от него требовали.
Большинство из них не были карьеристы или корыстны. Совсем нет. Они застали
и приняли действительность такой, какой она была. Например, съезд партии
собирают не для того, чтобы вести дискуссию, спорить, отстаивать свою точку
зрения и принимать решения. Нет! Это ритуал. Как там? "Делегаты встали, да
здравствует Сталин! -- аплодисментов дождь -- да здравствует вождь!" и т.д.
в таком духе. Твоего руководителя, который тебя учил работать, дал тебе
рекомендацию в партию, кому ты верил, начинают прорабатывать. Сажают в
тюрьму. Ты должен промолчать. Проголосовать за его исключение. Даже близкому
другу лучше не говорить о своих сомнениях.
Л.И. Брежнев был из этого призыва: член партии с 1931 г. (25 лет), на
партийной работе с 1937 года(!). Он заменил на этой работе своего
расстрелянного или заключенного предшественника. Точно так же, как
большинство его соратников. Итак -- Л.И. Брежнев.
В своей статье, изданной в Самиздате, философ Г. Померанц пишет, что
люди делятся не на классы и не на национальности, а на породы. Он выделяет
четыре породы -- Первая -- "Кувшинное рыло" -- ее главное призвание --
сытая, благополучная жизнь. Он никому не причинит вреда, если тот не мешает
ему жить так, как он привык, как ему удобно. Но если ты встал у него на пути
-- он опасен: ощерится и нападет. Его символический орган -- анус. Я читала
эту статью 30 лет назад. За точность формулировок не ручаюсь, но смысл
такой. Почему анус, а не брюхо? Не знаю. Может быть, брюхо характеризует то,
что он поглощает, а анус -- то, что выдает?
Вторая порода -- "Бернар". У Достоевского для Мити Карамазова немецкий
ученый Бернар -- символ человека, живущего голой теорией, не знающего и не
понимающего живой жизни. По Марксу процесс познания -- это восхождение от
конкретного (жизни) к абстрактному (теории), а затем уже восхождение от
абстрактного к конкретному на новом уровне познания. Бернар начинает прямо
со второго. С теории. Символом Бернара для Померанца является
гипертрофированная голова. Она заменяет Бернару душу, эмоции. Он видит жизнь
через призму теории.
Третья порода -- "гармонический человек". Князь Щербатов, пишет
Померанц, и его лакей Тихон, ближе и понятней друг другу, чем, скажем, князь
Щербатов и Вронский или Каренин. Логично, что нет какого-либо органа,
который символизировал бы эту породу людей: у них в гармонии голова и
сердце, ум и душа. Действительность он видит такой, какова она есть, а не
через теорию -- какой она должна быть.
И, наконец, четвертая порода -- это "Гады". Гада воплощает, конечно,
Смердяков. Гад ненавидит. Это его главное чувство: ненавидит, завидует,
хочет уничтожить. Но когда уничтожает, не получает удовлетворения, но только
пустоту. И уничтожает сам себя.
Люди каждой породы делятся и на национальности и на классы (социальные
группы), но первична именно порода.
Эта классификация произвела на меня огромное впечатление. Люди одной
породы независимо от национальности, расы, социального положения, похожи
даже внешне. У "гада" беспокойные глаза, он возбужден, он поглощен своей
идеей фикс. Своей ненавистью к чему-нибудь или к кому-нибудь. И люди
гармонической породы с чеховскими глазами, доброжелательные, не поддающиеся
психозу, внутренне спокойные -- тоже узнаваемы. Сколько помню, Померанц
относил к первой породе Хрущева, ко второй -- В.И. Ленина и к четвертой --
Гитлера и Сталина.
Думается, что чистой породы не бывает или бывает очень редко, как
исключение, также как не бывает чистого темперамента. Психологи определяют
темперамент в системе координат, где крайние точки справа и слева, например,
соответствуют меланхолику и сангвинику, а вверху и внизу -- флегматик и
холерик. Точка пересечения координат -- ноль. Ее в природе не бывает -- нет
людей, пока они живы, без темперамента.
Бернар может быть близкий к гармоническому человеку, или наоборот --
гармонический человек, тяготеющий к теориям. Гармоническому человеку могут
быть присущи слабости кувшинного рыла, или Бернар м.б. с чертами гада.
Только гад не может быть близок гармоническому человеку -- это антиподы, так
же как невозможен сангвинический меланхолик или наоборот.
Будучи несомненным гадом, Сталин имел черты Бернара, как все догматики
и фанатики. Но... Сталин опять-таки -- созидатель. Скажем так: гад,
способный созидать. Гитлер, помешанный на своей безумной теории, тоже имел
черты параноидального Бернара. Но Гитлер покончил с собой не из
опустошенности, а от обреченности. Сталин же с собой не кончал. Правда,
напуганные "делом врачей", люди обслуги боялись вызвать к нему врача или
даже подойти. Так что в переносном смысле -- он сам убил себя. Но не от
опустошенности. Хрущев, как "кувшинное рыло" дорого платил за свою жизнь,
разделяя преступления Сталина, но показал, что в нем сохранились черты
гармонического человека.
Что касается Леонида Ильича, то черты "Гармонического человека" в нем
обнаружить трудно. В тяготении к каким-нибудь теориям, навязываемым им
обществу -- его тоже не упрекнешь. Гадом он не был. Он тяготел к спокойной,
удобной, не лишенной радостей жизни, что противопоказано политическому
лидеру. Это черты -- кувшинного рыла: "Живи и давай жить, по мере
возможности, другим" -- символ Брежневской эпохи. Потому что -- это тоже
была эпоха. На вопрос С. Говорухина Солженицыну: "Почему все так сразу
рухнуло?" "Все сгнило", коротко и точно ответил Солженицын. Это так.
Говорят, что еще до него это же сказал Збигнев Бжезинский и папа Иоан-Павел
II.
Какое-то время все катилось по налаженным Сталиным рельсам и начатым
Хрущевым изменениям. Притеснений и репрессий, которых боялась интеллигенция
-- резких поворотов, не было.
В 1965 году А.Н. Косыгин начал реформу, которая разрабатывалась еще при
Хрущеве. О сути этой реформы я коротко написала выше: реальный хозрасчет,
значительная самостоятельность предприятий, их ответственность за результаты
работы.
Я работала на заводе. Летом 1965 года я ездила в Одессу. Реформа,
обещавшая открыть дорогу инициативе снизу в последний раз в истории СССР
принесла оживление, надежды и ожидания. Муж двоюродной сестры в Одессе,
работал в транспортной организации. Вместе со своими коллегами, они активно
обсуждали, что и как можно сделать, если дадут самостоятельность: сократить
никому ненужные затраты, увеличить оборот транспорта и объемы
грузоперевозок, поднять зарплату. Я с огромным интересом с ним об этом
говорила. Но... все утонуло в бюрократическом, бездонном, бескрайнем болоте.
Пошумели-пошумели и заглохло. Шумели много. Осенью я перешла на работу в
институт, ездила на семинар в Алма-Ату, изучала подходы и методы реформы.
Все было убедительно, разумно и все спустили на тормозах. Позже были еще не
раз попытки реформ. Масштабная реформа 1978 г. Но самым наглядным был
"Щекинский эксперимент". Химкомбинату в г. Щокино довели пятилетний план и
предоставили полную самостоятельность, с гарантией невмешательства на весь
срок плана: никто не в праве был урезать ресурсы, фонд зарплаты, изменить
отпускные цены. Если предприятие найдет "внутренние резервы" и мобилизует
их, эффект остается ему.
Щекинский директор взялся за дело всерьез. За пять лет сократил
численность работающих и повысил производительность труда на 40%, (сколько я
помню). Увеличил заработную плату коллективу. При этом он никого не увольнял
-- просто на место тех, кто уходил в армию, на пенсию, уезжал и т.д., не
брал никого. Значительно снизил затраты, повысил за счет стимулов качество
продукции, заработал значительную прибыль. Люди почувствовали на себе эффект
и работали с полной отдачей.
Поднялся шум, такой характерный для нашей системы. Началась кампания по
переходу на Щекинский метод на всех предприятиях. Можно фантазировать, что
могли бы сделать предприятия, заработав финансовые ресурсы... Но! Казалось
бы очевидный эксперимент... провалился! Почему? Об этом позже. Пока только
об одном -- по сути, начиная с Совнархозов шла борьба двух тенденций:
свободы предприятий (территорий) и жесткой централизации. Она неизменно
заканчивалась победой центра. Почему?
Экономика, как и все государственное устройство СССР были похожи на
пирамиду: Внизу -- те, кто производит продукт, распределяет и обменивает
его. На вершине те, кто решает проблемы пропорций, темпов, перераспределения
финансов. Казалось бы у нас так и было. Но это было иллюзией. Если
перевернуть пирамиду острием вниз, а основанием вверх, станет очевидной
реальная картина. Начнем с самого низшего звена -- мастер -- рабочие.
Рабочему устанавливают норму -- сварить две рамы трактора в смену. Он (мой
сосед) может спокойно сварить четыре с половиной рамы. Варит три и выполняет
полторы нормы. Получает полтора тарифа плюс премию. Почему не варит 4,5?
Тогда он выполнит норму на 225% и ему ее тут же увеличат до трех. Он будет
варить четыре с половиной, получать тот же тариф и ту же премию. Т.е. станет
даром варить 1,5 рамы. Но почему нормировщик, мастер, начальник цеха не
наведет порядок и не установит реальную норму -- четыре с половиной рамы?
Потому что, тогда он будет получать 100% тарифа. Ну, получит еще премию за
выполнение жесткой нормы -- 50%. Будет получать 150% тарифа, а так он
получает за 3 рамы 2,25. Если вы не работали на заводе -- вы не поняли:
почему за норму 4,5 рамы не увеличить расценку? Да потому, что расценка
рассчитывается исходя из нормы и тарифной ставки. Тарифные же ставки
устанавливает НИИ труда при Госкомтруда и пересматривает их один раз в 5-6
лет. Итак: сверху вниз идут тарифные ставки. Внизу рассчитывают нормы
времени и расценки. Жизнь идет. Зарплата должна расти -- растут (медленно)
цены, должен расти жизненный уровень. Поэтому нормировщик "выводит" норму,
которая обеспечивает тяжелую и вредную работу электросварщика до
сложившегося, приемлемого уровня жизни.
Каков баланс? Управление идет сверху вниз (тарифные ставки), а жизнь
отвечает снизу вверх -- липовые нормы и заведомо заниженная
производительность труда.
Так как реально идет управление: сверху-вниз или снизу вверх? Но это
еще не баланс. Чтобы построить баланс, надо учесть все последствия: скрытая
безработица -- рабочий не работает с нормальной интенсивностью, и не все
время. Вот почему Щекинский директор без инноваций -- новых технологий и
техники, освоения продукции нового уровня качества и т.д., смог обеспечить
40% роста производительности труда, снизить затраты, увеличить прибыль. По
сути это не рост эффективности, а переход к нормальной работе.
У братьев Гримм есть сказка о том, как храбрый портняжка соревновался с
глупым великаном. Великан сжал камень и выдавил из него каплю воды. А
портняжка взял творог, сжал, и из него вода потекла. Щекинский эксперимент
показал как много можно получить, "выжав воду" ("резервы"), если предприятию
это будет выгодно!
А вот еще один пример.
Министерство приборостроения. Техническое управление. Изобретатель
приносит новый прибор. Он втрое точней существующего, вдвое легче, проще в
изготовлении и, как минимум, вдвое дешевле. Изобретателя окружают инженеры
отдела -- они отличные специалисты -- восхищаются, обсуждают
изобретательность, оригинальность... Счастливый изобретатель спрашивает --
где, когда будем внедрять? Специалисты скучнеют. Пока не будем: он же вдвое
дешевле. Значит, чтобы выполнить план в рублях, надо сделать вдвое больше. А
столько их не требуется. Значит надо осваивать что-то еще. А так -- план в
кармане. Но почему, не хочет понять читатель, не оставить для нового прибора
хотя бы старую цену? Очевидный вопрос! Но... Цену устанавливает Госкомцен
СССР от затрат! То есть, если затраты на прибор составляют 1000 рублей, то
цена при рентабельности к затратам! 15% составит 1150 рублей. На новый
прибор затраты составляют 300 рублей плюс 15% прибыли -- цена 345 рублей.
Если вы производите десять тысяч старых приборов, объем товарной продукции в
денежном выражении составит одиннадцать с половиной миллион рублей, а
прибыль = 150 тыс. = 1,5 млн. рублей. Новый же даст вам товарной продукции
345*10тыс. = 3,45 млн. рублей, а прибыль 450 тысяч рублей. А план
министерству, а министерство -- предприятию по товарной продукции и прибыли
уже спущен и выполнить его с новым прибором невозможно. То есть нужно искать
другую продукцию... А так у вас все в порядке. Цена -- это затраты плюс
прибыль в среднем 15% от... затрат. Значит, если затраты снизятся на 100
рублей, цену снизят на 115 рублей. Прибор станет дешевле, несмотря на то,
что по качеству он втрое выше. Не только объем продукции при том же
количестве приборов (лучшего качества) в рублях станет ниже, но и прибыль
снизится. Заводу нет никакой выгоды. Министерству тоже.
Итак -- старая ситуация. Верхи не хотят, низы не могут. Почему не хотят
верхи? -- спросите вы. Потому что система жесткая: все расписано и просчита-
но -- кто сколько должен произвести и поставить своему потребителю и каких,
и сколько получить для этого ресурсов. Если вы замените производимую
продукцию, где министерство возьмет для вас ресурсы на новую продукцию? Они
не заложены в планы поставщиков. И куда поставщик, от которого вы
откажетесь, денет свою продукцию? А поставщики вашего поставщика? И т.д. Все
здание зашатается. Подождем, когда закончится пятилетка, ну ладно, три года
подождите, заложим в план новой пятилетки. Будете осваивать год -- два. Но
за это время прибор (автомобиль, станок и т.д.) устареют!
Почему не могут низы? Потому что возьмись они освоить прибор
(автомобиль и т.д.) им нужны пусковые финансы, люди, материальные ресурсы. А
взять их неоткуда: план им спускает министерство.
Да и потом -- зачем?! Зачем эти хлопоты, усилия, проблемы? Когда снизил
затраты на 0,4%, выполнил план на 102,5%, повысил производительность труда
(или сделал так, что она якобы повысилась) и ты молодец, ты в полном
порядке.
Были "низы", которые так не хотели! Были талантливые директора,
конструкторы, технологи, которые могли и хотели действительно расти, а не
"выжимать воду из творога", который сознательно делали водянистым (держали
свои "резервы"). Они бились, не умом, так хитростью, тратили на это
здоровье, и добивались подлинных успехов. Героически добивались. Вопреки, в
борьбе с системой перевернутой пирамиды.
Итак, каков баланс? У предприятия нет стимула осваивать продукцию
нового уровня качества, снижать затраты. Отличный прибор пролежит в
чертежах, завод будет нерационально тратить ресурсы, но при этом выполнит
план, получит премии и может победить в соревновании. Министерство выполнит
план по объему и прибыли. Кому это не выгодно? Потребителям, стране.
Управление было подобно жесткой конструкции, в которой ничего нельзя
менять -- потеряет равновесие (не выполнит план по объему, по прибыли и
т.д.). Это не было так ясно, пока годами не устаревала продукция. В эпоху
революционно шедшего научно -- технического прогресса система стала
нежизнеспособна: Пирамида стояла на вершине, а это не самая прочная и
устойчивая конструкция. Она должна была либо встать, как ей положено, на
основание, либо рухнуть.
Вы не поняли, что это за "перевернутая пирамида"? В советской экономике
главные (по Самуэльсону) вопросы экономики -- "что?", "как?" и "для кого?"
производить, решали не те, кто производил, кооперировался со смежниками и
продавал продукт не предприятия, а госчиновники на вершине пирамиды. Они
узурпировали права и функции производителей, тех, кто в основании пирамиды
создавал продукт, оставив им одну функцию -- выполнять спущенный им план.
Оценку продукции и услуг по их цене и качеству, тысячи лет осуществлял
их потребитель, а стали осуществлять опять же госчиновники по одному
критерию -- выполнению плана, который они же сами предприятию установили.
Потребитель реально в разработке планов не участвовал и на них не влиял.
Иначе обувные фабрики не заказывали бы кожу, из которой невозможно было шить
современную обувь, торговля -- обувь из этой кожи, т.к. покупатель не хотел
ее покупать и она пылилась на полках, а потом шла в утиль. Снабжение
осуществлялось в форме -- фондирования. Оно заключалось в том, что
госчиновник на вершине пирамиды закреплял за потребителем фонды и их
поставщика. Связанные одной цепью поставщик и потребитель не могли ее
разорвать!
Но, может быть, самым главным пороком советской плановой системы был
"вал". Обобщающим показателем производства был объем продукции (раньше
валовой, позже -- товарной, но это не изменило ситуации), исчисленной в
ру