осам
(внутрипартийный режим,  монополия  внешней  торговли,  национальный вопрос,
отношения  между городом и деревней, политика цен  и  т.п.)  перерастали  во
внутрипартийную борьбу. А ЦК запретил  выносить  эту борьбу, эти разногласия
на съезд.
     Зиновьев в Политическом отчете ЦК ХII съезду,  Каменев -  в  прениях по
этому отчету выступили с предложениями ужесточить внутрипартийный режим. "Мы
с вами, товарищи, должны знать следующее, - заявил Каменев, - всякая критика
партийной линии,  хотя бы  так называемая "левая", является  ныне объективно
меньшевистской критикой". (ХII  съезд РКП(б), стенографический  отчет,  стр.
46-47).
     Троцкий  был  не  согласен  с  такой  позицией  Зиновьева.   Однако  он
промолчал, исходя  из  того, что  Политбюро приняло  решение разногласий  на
съезд не выносить.
     Все  же  выступления  против  Зиновьева  на  съезде были.  Так,  против
Зиновьева выступил  один из руководящих  работников партии Владимир Коссиор.
Зиновьев и Каменев с одной стороны  и В.Коссиор - с другой обосновали на ХII
съезде партии две линии, которые легли  в основу борьбы между большинством и
меньшинством партии во весь последующий исторический период.
     Именно  концепцией, изложенной  Зиновьевым  на ХII съезде партии в  его
высказываниях   по  внутрипартийному  вопросу,   руководился  в   дальнейшем
сталинский  ЦК  в своей  борьбе с  оппозиционными  течениями.  Согласно этой
концепции, всякая критика партийной линии является объективно меньшевистской
и  опасной  для  диктатуры пролетариата. Это  заранее  накладывало запрет на
всякую критику,  отстраняло  массы  от активного участия во  внутрипартийной
жизни  и,  прежде  всего,  отстраняло  от  этого участия  передовые элементы
партии.  Таким  образом,  круг членов  партии,  непосредственно  принимавший
участие в ее повседневной жизни, резко сужался.
     Владимир Коссиор  предупреждал партию об опасности такой политики. Если
число членов партии,  допущенных к критике партийной линии, будет все больше
сокращаться,  - говорил  он,  -  то неизбежно  наступит  такой момент, когда
партией   и  страной  будет   управлять   небольшая  горстка  людей.  И  это
действительно будет  опасно,  ибо  дела партии и страны  будут  решаться  за
спиной партии узкой группой лиц, повлиять на которых партия будет бессильна.
В этом случае всякие изменения в политике партии будут зависеть от изменений
в  этой верхушке. А это неизбежно лишит весь наш строй устойчивости и  может
привести  к переменам, неожиданным  для партии  и опасным  для социализма. В
этом  же выступлении  Коссиор сообщил  съезду о  фактическом  отстранении из
групповых соображений Троцкого от политического руководства.
     Из речей, произнесенных на ХII съезде  Зиновьевым, Сталиным, Коссиором,
уже было  ясно, что в ЦК  имеются  разногласии между Троцким  и большинством
Политбюро.  То,  что эти  разногласия было решено  не выносить на  съезд, не
могло скрыть самого факта существования  таких разногласий. Достаточно  ясна
была   и   тенденция  руководящей   верхушки  запугивать  будущую  оппозицию
планируемыми против нее репрессиями.
     Как мы  уже писали, Троцкий допустил крупную политическую ошибку, заняв
рыцарскую  позицию  в  отношении борьбы за руководство и  упустив  тем самым
благоприятный  момент  для  разгрома  своих  противников.  Ленин  бы  этого,
конечно, никогда  не  сделал. Троцкий же,  еще до съезда  выступивший против
претензии  кого-либо  из лидеров  партии  на роль  вождя, не поддержал  даже
выступившего на съезде в его защиту Коссиора.
     Троцкий поступил как человек,  не искушенный  в интригах, недооценивший
прожженного интригана Сталина. Поэтому он точно выполнил решение Политбюро и
потерял возможность своим  авторитетным  вмешательством повлиять на  решения
съезда  о  внутрипартийной  демократии,  о формировании руководящих  органов
партии и по национальному вопросу, по которым Ленин предлагал ему блок.
     После  всего сказанного  нелишне будет отметить,  сколь  опрометчивы  и
необоснованны  суждения по этому вопросу историка  Р.А.Медведева в его книге
"К суду истории". Рассматривая  перипетии внутрипартийной борьбы в 1922-1923
годах,  Р.Медведев пишет: "ХII  съезд партии прошел без  больших  споров, во
всяком случае  между членами  Политбюро. Однако уже  через несколько месяцев
после  съезда  Л.Д.Троцкий,  бывший  тогда   одним  из  наиболее  популярных
руководителей партии, выступил со своей особой платформой (и с плохо скрытой
претензией на руководство партией)." (Р.А. Медведев,  "К суду истории", стр.
76).
     Медведев даже не дал себе труда как-то обосновать это свое утверждение.
А между тем, как это видно из приведенных мною фактов, именно Л.Д.Троцкий, а
не  кто-либо  другой,  возражал  против  того, чтобы на  ХII съезде кто-либо
заменил Ленина как докладчик по Политическому отчету ЦК.
     Неверно, что на ХII съезде не было еще разногласий, они были скрыты - и
именно  внутри  Политбюро.  Медведев прошел  мимо  одного  из  самых  важных
моментов истории партии, мимо ХII съезда. Как раз там, под покровом внешнего
благополучия, историк  должен  был обнаружить  скрытую борьбу,  ход  которой
предопределил успех Сталина и поражение Троцкого.
     Беда  Л.Д.Троцкого состояла не в  том, что он выступил  с плохо скрытой
претензией на  руководство  партией,  а в том, что  он  не  выступил с такой
претензией своевременно.  Перед лицом противников, не стеснявшихся  никакими
средствами, Троцкий показал себя Дон- Кихотом, и именно в  этом обвиняли его
такие единомышленники, как Пятаков,  Иоффе и  другие.  Он стремился  убедить
своих противников - этих насквозь прожженных политиканов - что  Ленина никто
заменить не  может,  что  только  коллективное  руководство  может заполнить
вакуум, образовавшийся в ЦК после вынужденного отхода Ленина от руководства.
Прочтите ту часть его заключительного слова по докладу о промышленности, где
он говорит  о выступлении Коссиора, и  вы поймете,  что  перед вами типичный
Дон-Кихот.
     Не так вел  себя его основной  противник Сталин. Он  не тратил время на
бесплодные дискуссии. Ему удалось провести  свою линию по организационному и
национальному вопросам, изолировать Троцкого  от  большой политики и в то же
время удержать его от  полемического выступления на ХII  съезде в невыгодное
для  Сталина  время, когда  организационное окружение  Троцкого еще не  было
завершено.
     Конечно, все это свидетельствует о том, что Сталин был не только ловким
и бессовестным  интриганом, но и опытным  политиком.  И  это свидетельствует
также  о том,  что  Троцкий,  при  всех  его  выдающихся  способностях,  был
недостаточно опытным тактиком и недостаточно решительным и  целеустремленным
политиком.  К тому же  он находился  под гипнозом навязанного ему  понимания
"единства партии".
     Зная все,  что произошло  вслед  за  ХII  съездом  партии, Медведев как
историк  не имел  никаких оснований  повторять  ложную  сталинскую версию  о
претензиях Троцкого на руководство. Нельзя не видеть в этой  версии  обычный
для Сталина  отвлекающий  маневр:  ведь  это он сам питал такие  претензии и
осуществил их железной рукой, через горы трупов своих бывших товарищей.
     Л.Д. Троцкий вместе  с В.И. Лениным были  самыми  популярными из вождей
партии - не только в партии, но и  в народе.  Недаром Демьян Бедный  писал в
годы гражданской войны:

     Ленин-Троцкий - наша двойка.
     Вот попробуй-ка, покрой-ка!
     Где ж твоя, Деникин, прыть?
     Нашей двойки нечем крыть.

     Разумеется, Троцкий, как и  любой политический деятель такого масштаба,
стремился к руководству. Это естественно,  ибо только  таким путем подлинный
вождь  может осуществить  свою  политическую линию. Видеть  в этом  какие-то
карьеристские стремления может только обыватель (так меньшевики в свое время
увидели  в  стремлении  Ленина   к   руководству   наклонности   к   личному
диктаторству). Но  Р.А. Медведев придает  этим стремлениям  Троцкого  именно
карьеристский   оттенок.   Это   совершенно  бездоказательно   и   полностью
противоречит всему последующему ходу борьбы Троцкого против Сталина.
     В июле и августе 1923 года в ряде районов страны, в частности в Москве,
Харькове и Сормове, прокатилась волна забастовок, которые сигнализировали об
ослаблении связей партии с рабочим классом.
     В  начале  октября Троцкий направил  в ЦК письмо,  в котором  говорил о
бюрократическом  омертвлении  аппарата  и  о  необходимости  внутрипартийных
перемен.
     Почти  одновременно в  ЦК поступило так называемое  "заявление 46-ти" -
коллективное письмо группы видных  членов  партии, в котором ставились почти
те же вопросы - о  необходимости пересмотреть внутрипартийную  политику и об
ошибках ЦК в экономической области.
     И Троцкий, и группа 46-ти выдвигали сходные предложения:
     вовлечь в активную работу партийную периферию, которая из передаточного
механизма от высших  партийных органов к массам должна превратиться в среду,
вырабатывающую партийное общественное мнение;
     обеспечить   свободу   внутрипартийных  дискуссий  и  контроль   работы
руководящих органов партийными массами путем отчетности перед ними;
     ликвидировать практику "назначенчества", т.е.  отменить систему подбора
кадров по принципу послушания.
     Большинство ЦК и прежде всего  существовавшая в  Политбюро  фракционная
"тройка" Сталина, Зиновьева и Каменева, встретила эти предложения в штыки. В
ноябре 1931 г., в No  31 издававшегося за  границей "Бюллетеня" Л.Д. Троцкий
писал: "В  1923 году Зиновьев и Каменев открыли кампанию против  Троцкого. В
начале борьбы  они очень слабо отдавали себе отчет  в  ее последствиях,  что
свидетельствовало,   конечно,  об  их   политической  дальновидности".   Это
ироническое замечание могло быть отнесено не только к Зиновьеву и  Каменеву,
но и  к  самому Троцкому. Видимо,  не только в 1923, но  и в 1931 году он не
понимал  еще,  что  главным  организатором  нападения  был не  Зиновьев,  не
Каменев, а стоящий за ними Сталин.

     "Роль Сталина в этой борьбе,  -  писал  там же Троцкий, - имела гораздо
более органический характер. Дух мелкобуржуазного провинциализма, отсутствие
теоретической  подготовки, незнакомство с  Европой, узость горизонта,  - вот
что характеризовало Сталина, несмотря на его большевизм".

     Все это верно, и все-таки Троцкий не знал, с каким противником он имеет
дело. Да  и никто из членов ЦК внутренней сущности Сталина не понимал. Никто
из них, в том  числе и Троцкий,  не мог подумать, что Сталин ведет борьбу не
за  большевизм  (правильно  или ложно  понятый),  а  просто-напросто за свою
личную, безграничную власть. "Его враждебность к "троцкизму", - писал дальше
Троцкий, - имела гораздо более глубокие корни, чем у Зиновьева и Каменева, и
давно искала политического выражения..."
     Троцкий ищет классовых корней, теоретических  обоснований, а Сталин был
враждебен  не  к  "троцкизму",  а  лично  к  Троцкому  -  человеку,  который
преграждал ему путь к личной неограниченной власти.
     "Борьба   большинства   Политбюро   против   Троцкого,   начавшаяся   в
значительной мере  как  личный заговор,  уже  очень  скоро  развернула  свое
политическое содержание. Оно не было ни простым, ни однородным".
     Это  правильно  только  в  том смысле,  что Зиновьев боролся  за захват
власти, чтобы  провести большевистскую  программу, как он ее понимал; Сталин
же боролся за власть как таковую и использовал для этого одних вождей партии
против других  с таким  расчетом, чтобы в  конечном счете избавиться от всех
их. Этого тогда, к сожалению, не понимали все члены Политбюро.

     "Левая  оппозиция, - писал  дальше Троцкий, - включала  в  себя, вокруг
авторитетного   большевистского  ядра,  многих   организаторов  Октябрьского
переворота,  боевиков  гражданской войны,  значительный  слой марксистов  из
учащейся молодежи. Но  за  этим авангардом  тянулся на  первых  порах  хвост
всяких  недовольных,  неприспособленных,  вплоть  до  обиженных карьеристов.
Только  тяжкий путь дальнейшей борьбы постепенно  освободил оппозицию от  ее
случайных и непрошеных попутчиков".
     "Под  знаменем "тройки" - Зиновьев, Каменев,  Сталин  - объединились не
только многие "старые большевики", которых Ленин предлагал еще в апреле 1917
года  "сдать  в   архив",  но   и  многие  серьезные   подпольщики,  крепкие
организаторы  партии, искренне поверившие, что надвигается  опасность  смены
ленинизма троцкизмом."

     Такова  была  расстановка  сил  в  руководящем  ядре  партии  к  началу
дискуссии 1923  года. И таковы были идейные позиции сторон, участвовавших во
внутрипартийной борьбе.
     На  первом дискуссионном собрании в  институте, в  ноябре  1923 года, с
докладом выступил В.М. Молотов, с содокладом - Е.А.Преображенский. В прениях
выступало несколько десятков студентов-партийцев.
     Я  приехал   с  Дальнего  Востока,  где   совсем  недавно   закончилась
гражданская война, и понятия  не имел о разногласиях внутри  ЦК  и в партии.
Когда  же на институтском  партийном собрании  выступил  Преображенский, его
исключительно яркая и искренняя речь произвела на меня огромное впечатление.
Чувствовалось, что  его  устами  говорит  сама  истина  - и  о  бюрократизме
аппарата, и о зажиме внутрипартийной демократии, и  о  многом другом. Да и я
уже  кое-что  повидал  в   Москве,  прошел  через  мытарства,   связанные  с
поступлением  в  институт,  видел  разложившихся  партийцев,  сталкивался  с
самодовольством  руководящих работников...  Словом,  я выступил в  прениях и
рассказал  о том,  что я мечтал увидеть в Москве, которую всегда представлял
себе как идейный  центр мировой социалистической революции, и что  увидел на
самом  деле.  Я поддержал  Преображенского,  открыто говорившего о  недугах,
которыми болеет партия.
     Горячая  дискуссия длилась  несколько  дней. В конце  концов  партийное
собрание  подавляющим   большинством  голосов  проголосовало  за  резолюцию,
предложенную  Е.А.Преображенским.  Делегатов  на конференцию Замоскворецкого
района собрание избрало из числа сторонников оппозиции.
     Большинство  наших студентов-коммунистов  пришли в институт  из Красной
армии, где авторитет Троцкого был исключительно  высок. Впрочем,  за позицию
Троцкого голосовала не только наша партячейка. В "Правде" от 13  января 1923
года,  в отчете секретаря  МК РКП(б) на Московской партконференции приведены
данные  о  количестве  ячеек и голосов,  поданных  за  большинство ЦК  и  за
оппозицию. По этим  данным  за оппозицию голосовало 67 рабочих ячеек  с 2223
голосами, за  ЦК  - 346  ячеек  с  9843 голосами. В  вузах же  картина  была
противоположная: за оппозицию проголосовало 40 ячеек и 6594 члена партии, за
ЦК - 32 ячейки и 2790 членов партии. 18 января в "Правде" же напечатано, что
на районных партконференциях за оппозицию было подано 36 % голосов.
     Цифры я,  конечно, взял из подшивки, как их упомнить. Но  память хорошо
сохранила,  что  в  1923 году  большинство  коммунистов-учащихся  и  военных
голосовало за оппозицию.  И  что  касается  Замоскворецкой  и  Хамовнической
районных партконференций, то и там большинство голосовало за Троцкого.
     После выступления с трибуны  собрания я  познакомился  с  сидящим рядом
преподавателем  института Тер-Ваганяном.  Домой  мы шли вместе:  мой товарищ
Арсен  Оганесов,  Тер-Ваганян  и  я.  Я  узнал,  что  Тер-Ваганян  -  старый
большевик,  что  он написал  книгу  о  Г.В.  Плеханове  и  что он  - горячий
сторонник Троцкого.
     Тер-Ваганян  рассказал  мне  многое,  чего  я  не  знал. О том, кто  из
руководящих  деятелей партии разделяет взгляды Троцкого. О расстановке сил в
ЦК к моменту начала  дискуссии. О завещании Ленина, в котором Владимир Ильич
требует снятия Сталина с поста генсека.  О  том, что борьбу против  Троцкого
возглавляет  Сталин,  у которого с  Троцким  старые  счеты,  а  поддерживают
Сталина Зиновьев и Каменев. И еще многое.
     После  рассказов  и  разъяснений  Тер-Ваганяна   я  стал  смотреть   на
разногласия в  партии  серьезнее  и  постепенно  стал  уже  не случайным,  а
сознательным противником  линии большинства ЦК. Однако ни  в какой фракции я
не состоял и никакой фракционной работы не вел. И вообще, как мне  помнится,
тогда, в 1923-1924 гг., никакой фракционной организации у оппозиции не было.
     Тер-Ваганян  считал, что  Троцкий  напрасно без сопротивления  позволил
своим противникам  отстранить  себя от  руководства. Таково  было настроение
многих   сторонников   Троцкого.   Пятаков,   Преображенский,   Белобородов,
Раковский, И.Н.Смирнов,  Н.И.Муралов,  В.Коссиор  были недовольны также тем,
что Троцкий уклонился  от прямого участия в дискуссии,  в то  время как  его
личное участие - особенно в рабочих и военных ячейках - могло иметь решающее
значение   для  результатов  голосования.  Троцкий  же  считал,  что  всякое
обострение  борьбы,  связанное  с его  личным  участием в  дискуссии,  может
привести к расколу партии, и он не хотел быть в этом виноватым.
     Под  давлением  оппозиции  Политбюро  пошло  на  уступки. Была  создана
комиссия из Троцкого, Сталина  и Каменева, разработавшая проект резолюции "О
партстроительстве".  Пятого  декабря  1923  года  Политбюро  утвердило   эту
резолюцию, в которой провозглашался новый курс партии на рабочую демократию.
В резолюции отражались все основные требования оппозиции об изменении режима
партии,  те требования,  против которых на ХII съезде  выступали Зиновьев  и
Каменев, а в дискуссии - большинство ЦК,  настаивавшее на  запрещении всякой
критики  линии  ЦК.  Четырнадцатого  декабря  1923  года  было  опубликовано
подписанное Сталиным Обращение ЦК РКП(б) ко всем парторганизациям, в котором
говорилось:  "ЦК  признал  своевременным  углубление  и  расширение  рабочей
демократии  в  области  внутрипартийного  строительства...  ЦК  считает, что
обсуждение резолюции ЦК должно  захватить  всю  массу членов партии  во всех
уголках СССР".
     Начался второй тур дискуссии,  который был  разрешен  приведенным  выше
Обращением.  С разъяснением резолюции Политбюро  на  активах и  на партийных
собраниях  выступали  все члены  Политбюро, кроме Троцкого. Он был  болен  и
потому  обратился  "к  партийным  совещаниям"  с письмом,  которое  вошло  в
историю, как "Новый курс".
     Письмо Троцкого было  построено на резолюции Политбюро  от 5  декабря и
полностью соответствовало духу этой резолюции. В нем говорилось:
     "Новый курс, провозглашенный в резолюции ЦК, в том и состоит, что центр
тяжести,  неправильно передвинутый  при  старом  курсе  в сторону  аппарата,
должен быть  передвинут  в сторону активности, критической самодеятельности,
самоуправления партии как организованного авангарда пролетариата. Новый курс
вовсе не значит, что на партийный аппарат возлагается задача в такой-то срок
декретировать, создать  или  установить режим  демократии. Нет,  осуществить
этот режим может сама партия. Коротко задачу можно формулировать так: партия
должна подчинить  себе  свой  аппарат,  ни  на  минуту  не  переставая  быть
централизованной организацией".
     Хотя разъяснения  Л.Д. Троцкого полностью соответствовали духу принятых
ЦК решений, большинство  членов Политбюро по  существу  не хотело  дать  ход
резолюции  от  5  декабря,  не хотело проводить  новый  курс в  жизнь. Да  и
немыслимо было, чтобы аппарат -  и прежде  всего  верхи аппарата во главе со
Сталиным  -  добровольно  сдал  свои  позиции  и передал  инициативу в  руки
самодеятельных  масс.  Принятая  под   давлением   оппозиции  резолюция  для
большинства  ЦК   являлась   лишь  дипломатическим  прикрытием  его  жесткой
внутрипартийной политики.  Поэтому всякое истинно демократическое толкование
ее вызывало бешенство аппаратчиков. Толкование резолюции Троцким не могло не
вызвать такой реакции.
     Понять  это нетрудно, если  вспомнить,  как  совсем недавно  всемогущий
аппарат   ЦК  КПСС  реагировал  на  попытку  братской  Чехословацкой  партии
освободиться из-под его власти и взять инициативу в свои собственные руки.
     Критика Л.Д.  Троцким старых большевиков, управлявших  партией, служила
целям исправления  ошибок старшего поколения,  увлекшегося  административной
стороной дела и забывшего о самодеятельности партии.
     Лицемерная защита  Сталиным  и  Зиновьевым старой гвардии  преследовала
цель сыграть  на  их чванливом отношении к Троцкому как к "чужому" в партии,
доказать, что он поэтому заинтересован в том, чтобы натравить молодых членов
партии на старых.
     Письмо Троцкого по своему содержанию ничем не отличалось от резолюции 5
декабря.  Примеры,  поясняющие существо  вопроса  о рабочей демократии, были
яркими,  острыми и  запоминающимися, но они только  иллюстрировали  основные
принципиальные положения резолюции. То, что этот материал, сухо изложенный в
официальном  документе,  заговорил  в  письме  Л.Д. Троцкого  сильно, ярко и
убедительно, свидетельствовало только о таланте автора.
     Почему  понадобилось так остро реагировать  на письмо Троцкого, если ЦК
действительно  искренне  решил  осуществить свою  резолюцию?  Даже если бы в
письме Троцкого действительно было бы  какое-то отклонение от резолюции -  в
сторону ли  большего  ударения на демократию,  в сторону ли  критики старого
курса,  стоило ли поднимать такой вопль  против этого письма,  если бы ЦК  в
самом деле  считал старый  курс  вредным  и понимал  жизненную необходимость
перестройки.
     В том-то и дело, что, соглашаясь принять резолюцию от 5 декабря, Сталин
и Зиновьев  просто маневрировали, чтобы успокоить партию. На самом  деле эта
резолюция  была  забыта  на другой день  после окончания районных  партийных
конференций. Зиновьев  и Каменев почувствовали это на своем горбу после ХIII
съезда, когда они уже оказались не нужны своему временному союзнику Сталину.
     В ходе  дискуссии  Троцкого особенно сильно  обвиняли  за то,  что он в
своем  письме  противопоставляет  молодых  членов партии старым  и  пишет  о
перерождении старых большевиков. Отвечая на первое обвинение, Троцкий писал:

     "Именно "штиль" заключал  в себе опасность  возрастающей  отчужденности
между  руководящим  слоем партии  и  более  молодыми  ее  членами. Тенденция
партийного  аппарата  думать  и  решать за партию ведет в  своем развитии  к
стремлению укрепить  авторитет  руководящих  кругов  только  на  традиции...
Поскольку революционно сохранившиеся, не оказенившиеся представители старого
поколения, т.е., как мы твердо уверены, подавляющее его большинство, отдадут
себе ясный отчет относительно охарактеризованной выше опасной перспективы и,
став  на почву  резолюции Политбюро  ЦК,  приложат все усилия к  тому, чтобы
помочь  партии  претворить  резолюцию в  жизнь,  постольку исчезнет  главный
источник возможного противопоставления разных поколений в партии".

     Анализ, данный  Троцким 50  лет назад, подтвердился за прошедший период
многочисленными фактами. Сталин, игравший на  самолюбии старых  большевиков,
использовавший их  влияние в партии против Троцкого, вскоре после победы над
своими идейными противниками почти поголовно уничтожил старых членов партии,
заменив их в аппарате членами партии призыва тридцатых годов.
     Отвечая на второе обвинение, Л.Д. Троцкий писал:

     "Можно еще,  пожалуй,  возразить,  что приведенная ссылка на аппаратное
перерождение  социал-демократии  неправильна ввиду глубокого различия  эпох:
тогдашней  застойно-реформистской   и  нынешней  революционной.  Разумеется,
пример  есть  только пример, а никак не  тождество. Однако  же  это огульное
противопоставление  эпох само по  себе еще ничего не  решает. Недаром же  мы
указываем   на  опасности  НЭПа,  тесно  связанные  с   затяжным  характером
международной  революции.  Повседневная  государственно-практическая работа,
все  более  детализованная и специализированная, таит в себе, как  указано в
резолюции   ЦК,  опасности  сужения   горизонта,  т.е.   оппортунистического
перерождения, совершенно очевидно, что эти  опасности  становятся тем  более
серьезными,   чем   более   партийное   руководство   заменяется   замкнутым
секретарским  командованием. Мы  были бы  плохими  революционерами,  если бы
надеялись на то, что со всеми трудностями, и прежде всего с внутренними, нам
поможет справиться  "революционный характер эпохи". Надо  как следует помочь
"эпохе"  правильным  осуществлением  нового  партийного  курса,  единогласно
провозглашенного Политбюро ЦК".

     Говоря о роли молодежи, Л.Д.Троцкий писал в "Новом курсе":

     "Совершенно недостаточно, чтобы молодежь повторяла наши формулы. Нужно,
чтобы молодежь  брала революционные формулы с боем, претворяла  их в плоть и
кровь, вырабатывала бы себе собственное мнение,  собственное лицо и была  бы
способна  бороться за  собственное  мнение  с тем  мужеством, которое дается
искренней убежденностью и независимостью характера... Пассивное  послушание,
механическое равнение по начальству, безличность, прислужничество, карьеризм
-  из партии вон!  Большевик есть не только человек  дисциплины  -  нет, это
человек, который,  глубоко  сверяя,  вырабатывает в себе,  в  каждом  данном
случае  твердое  мнение, мужественно и независимо отстаивает его не только в
бою против врагов, но и внутри собственной  организации. Он сегодня остается
в своей  организации  в  меньшинстве.  Он подчиняется, потому  что  это  его
партия.  Но это, разумеется, не  всегда  значит, что он  не прав. Он,  может
быть, только ранее других увидел  или  понял новую задачу  или необходимость
поворота. Он настойчиво поднимает вопрос и второй раз,  и третий, и десятый.
Этим  он  оказывает  услугу партии, помогая ей встретить во  всеоружии новую
задачу  или совершить необходимый поворот  без организационных потрясений  и
фракционных конвульсий".

     Молодежь, воспитанная  на таких принципах, которые ей проповедовал Л.Д.
Троцкий, разве  допустила бы такое перерождение партии, которое произошло  в
эпоху  сталинского  правления.  Мы, молодые члены  партии,  пошли  тогда  за
Троцким  потому, что  он  лучше  и ярче  всех  выразил  наши идеалы  и  наши
представления о социализме, нашу ненависть к бюрократизму и карьеризму, наше
отвращение к прислужничеству, послушанию и равнению на начальство.
     Теперь, когда мы прошли через все, что случилось за более чем пятьдесят
лет, когда партийная элита  разоблачена на XX и ХХII  съездах партии,  когда
всем  известны имена  таких  перерожденцев, как  Сталин, Молотов, Каганович,
Ворошилов,  Маленков,  Микоян и другие,  - спор  об  опасности  перерождения
кадров решен. Правота оппозиции  в  этом споре  теперь уже не может вызывать
сомнение.
     По  поводу  критики его положений об опасности аппаратного перерождения
Троцкий писал в "Новом курсе":

     "Такие   процессы   развиваются   медленно   и   почти   незаметно,   а
обнаруживаются сразу.  Усматривать в  этом  предостережении, опирающемся  на
объективное марксистское  предвидение, какое-то "оскорбление", "покушение" и
прочее  можно   только  при   болезненной  бюрократической   мнительности  и
аппаратном высокомерии".

     Старые большевики из числа руководителей, такие  как  Сталин, Зиновьев,
Каменев, Бухарин,  Рыков, Томский, Молотов  и многие  другие  страдали  этим
пороком,  были   заражены   большевистским   чванством  и   кичились   своим
незапятнанным большевистским прошлым.
     Часто  можно  было  прочитать  и  услышать,  что  борьба   Троцкого  за
демократические реформы в партии являлась-де  не более чем маневром. Об этом
много  говорили и  писали во  время внутрипартийных  дискуссий  1923-1924  и
1926-1927 годов,  писали и пишут до сих пор официальные историки КПСС. Пишет
об  этом и  Р.А. Медведев. Для  доказательства  обычно используется позиция,
которую занимал Троцкий в  период гражданской войны и его предложения насчет
"перетряхивания" профсоюзов.
     Наряду  с  этим во всех  книгах  и  учебниках,  изданных  в  сталинские
времена,  упоминается  об  ошибках  Троцкого по  вопросу  об организационном
строении партии. Известно, что вплоть до Февральской  революции  Троцкий был
противником  принципа демократического централизма,  который лежал  в основе
стратегии большевистской партии,  и все  официальные историки  партии,  и Р.
Медведев  ссылаются на  упомянуты выше "ошибки" Троцкого, однако не пытаются
рассмотреть и проанализировать их.
     Ни Ленин, ни Троцкий не придавали демократии самодовлеющего значения, а
исходили в этом вопросе из интересов партии и революции. Правы ли они были в
этом вопросе, об этом  я  скажу позже. Здесь я  хочу только подчеркнуть, что
внутрипартийную   демократию  Троцкий   всегда  считал  важнейшим   фактором
революционного развития партии.
     В  разгар  дискуссии  1923  года  официальные  докладчики  ЦК  обвинили
оппозицию  в меньшевистском уклоне. Это полностью соответствовало  заявлению
Зиновьева,  объявившего в  своем  докладе ХII съезду  меньшевистской  всякую
критику ЦК.
     На ХIII партконференции Е.А. Преображенский сказал, что резолюцией от 5
декабря исчерпываются все требования оппозиции  по  вопросам внутрипартийной
демократии.  Сталин  тогда  подал  с  места  реплику:  "После  издания  этой
резолюции почти никаких расхождений с оппозицией не осталось".
     Тем не  менее  на  той  же  ХIII конференции большинство ЦК  продолжало
обвинять оппозицию в меньшевистском уклоне.
     Выступавший после Преображенского делегат Врачев говорил: "ЦК установил
такой  внутрипартийный режим, при котором  нельзя даже было  быть  правильно
осведомленным о мнении партии.  Тут уже говорилось, товарищи, о  тех методах
борьбы с оппозицией, которые сейчас вошли  в практику  и которые,  по-моему,
трудно сочетать с тем курсом  на рабочую демократию,  за которую  сейчас все
так распинаются. Сегодня, когда выступал т. Преображенский и задал вопрос, в
чем же разногласия, тов. Сталин ему с места ответил: разногласий у нас почти
не осталось.
     Сталин (с места): Тогда не оставалось.
     Врачев: Так в чем же дело? Нет разногласий,  а почему  же  вы обвиняете
оппозицию в  уклоне к меньшевизму,  к оппортунизму? Почему же вы так травите
отдельных, наиболее ярких представителей этой оппозиции?"
     Получалось парадоксальное положение. Оппозиция предложила изменить курс
партии в сторону усиления рабочей демократии. Большинство ЦК за это обвинило
оппозицию в уклоне к меньшевизму. Затем Политбюро пересмотрело свою политику
и  приняло  5  декабря  резолюцию,  полностью  соответствующую   требованиям
оппозиции. И тут же,  на ХIII партконференции ЦК предлагает резолюцию, вновь
обвиняющую оппозицию в уклоне к меньшевизму.
     Разве все это  не доказывает,  что  резолюция от  5 декабря была только
маневром, что большинство ЦК вовсе не хотело примирения,  а  лишь выискивало
поводы, чтобы  отдалить  представителей  оппозиции от руководства. Тогда это
было сделано впервые и  вызывало недоумение даже у таких  опытных товарищей,
как  Преображенский  и  Врачев.  В  последующие  годы такой  метод  борьбы с
оппозицией стал системой.
     Подводя итоги  разногласиям внутри  партии в 1923-1924  годах,  следует
подчеркнуть,  что эта борьба  имела  решающее значение для  судеб  партии  и
революции.  Сталину  удалось  тогда,,  несмотря  на  предупреждение  Ленина,
расколоть руководящее  ядро  партии  и  натравить  одних  ее лидеров  против
других. Вскоре после  того,  как  заболел Ленин, Сталин  сумел отстранить от
руководства самого своего серьезного противника - Троцкого. Воспользовавшись
прошлыми спорами Троцкого  с Лениным, Сталин объявил о "рецидивах троцкизма"
и  ему  удалось  убедить  в  этом  ряд  старых  большевиков.  Так  создалось
впечатление единства всей старой гвардии  против "атаки" Троцкого на партию.
В процессе отражения этой "атаки" Сталин потихоньку заканчивал окончательное
сколачивание своего собственного партийного и государственного аппарата.
     Теперь-то  политика  Сталина  ясна  до  прозрачности:  одной  рукой  он
создавал условия для раскола партии, другой - систему "чрезвычайных законов"
для беспощадного подавления будущих "раскольников"...
     При ленинском  руководстве тоже не было широкой демократии, но партия и
Ленин не скрывали этого.  Многие  вопросы обсуждались только в  среде старых
членов  партии. Устав  партии  для избрания  в руководящие  органы  требовал
определенного  партийного  стажа.  Такой  пункт  Устава  был  принят,  чтобы
преградить  доступ  в  партийный  аппарат  людям  чуждым,  неустойчивым  или
непроверенным.
     И все же при Ленине партия развивалась несравненно более нормально, чем
при  Сталине.  Демократия  и централизм тогда  были  более уравновешены. Сам
принцип демократического  централизма  был  приемлем  только  при честном  и
идейном руководстве. Нельзя забывать,  какой  период  переживала  тогда наша
страна, окруженная врагами извне, с разоренной экономикой и  мелкобуржуазной
стихией  внутри.  Для  первых  лет  советской  власти  существовавшая  тогда
демократия  была достаточно развитой и  являлась как бы первым шагом к более
высокой ступени  цивилизации. В  рамках внутрипартийной  демократии свободно
развивалась творческая  мысль  партийных  интеллигентов.  Партия  критически
относилась  к  своей  теории  и  к своей  текущей  политике. Она  не боялась
вскрывать  свои  недостатки  и промахи,  открыто  говорить о  бюрократизме в
партийном  и  государственном  аппарате.  Профсоюзам предоставлялась свобода
защищать интересы  рабочих  против  советских бюрократов,  включая право  на
стачки.  Ученые, писатели, деятели  литературы  и  искусства  могли свободно
общаться   с   учеными,   писателями   и   другими   культурными   деятелями
капиталистических  стран. Было  обеспечено  печатание  переводной  научной и
художественной литературы.
     Предсъездовские  партийные дискуссии давали возможность  выявить мнение
членов партии, помогали  выработке правильного политического курса, выявляли
способности молодых  членов  партии  и  стимулировали  рост их политического
опыта и сознания. Все это делалось без какой либо попытки узурпировать права
партии.  После  принятия  съездом решения вся партия, включая оппозицию, как
правило, включалась в работу по проведению принятой съездом линии.
     Владимир Ильич никогда не отождествлял свою линию с линией партии, пока
она не была  принята  съездом.  Ленин стремился  в  ходе  дискуссии выяснить
мнение большинства. Он не стремился подавить здоровую критику ссылкой на то,
что-де скажут враги. Ленин всегда брал от  оппозиции то здоровое, что  могло
служить интересам партии и революции  и всегда подчеркивал то истинное,  что
находил в выступлениях оппозиции.
     При Сталине центр  тяжести был передвинут на аппарат.  Самодеятельность
партии была сведена к минимуму.
     В борьбе против оппозиции у Сталина всегда были скрытые мотивы, которые
он  не  обнаруживал. Это -  желание дискредитировать оппозицию и ее вождей с
целью проложить  себе путь к единоличной  власти.  Поэтому  после съездов не
происходило  примирения  сторон,  а, наоборот, борьба  принимала  еще  более
острый характер.
     Дискуссии  перед  съездами,  пока  они  еще  были,  использовались  для
выявления  инакомыслящих,  их  учета  и  исключения из  партии  (1924  год),
преследования  и  ссылки  (1927-1928 годы)  и истребления  (1936-1938 годы).
Сталин завоевывал большинство на съездах и конференциях не идейным путем, то
есть   не  путем   подъема  активности   масс,  а   посредством   тщательной
организационной подготовки,  путем назначения верных ему  лиц - от секретаря
ячейки и райкома до секретаря ЦК, а также путем аппаратного подавления масс.
Сталин  создал  и внедрил  целую  систему  организационных  мероприятий  для
проведения на выборах желательных  ему лиц. Сталин брал программу оппозиции,
а самое оппозицию отправлял в тюрьмы и в ссылку.
     При Ленине, как правило,  состав оппозиции от  съезда к съезду менялся.
Вчерашние оппозиционеры на сегодняшнем съезде защищали вместе с Лениным одну
и ту же платформу,  а место оппозиции занимали  те, кто на предыдущем съезде
был вместе с Лениным.
     Так,   во  время   подготовки  Октябрьского  восстания  против   Ленина
выступали: Каменев, Зиновьев,  Рыков, Ногин, Милютин и др., которые во время
Брестских переговоров были на стороне  Ленина. И наоборот: Троцкий, Бухарин,
Дзержинский, Урицкий, Иоффе,  Ярославский,  Ломов были в 1917 году вместе  с
Лениным, а во время Брестских переговоров были против него.
     При Сталине партийно-политические деятели, раз оттесненные на положение
оппозиции,  продолжали  оставаться в этом положении  до конца  своей  жизни,
которая,  как  правило,  завершалась  казнью.  Решения  съездов  пли Сталине
предрекались заранее, задолго  до начала  съезда и выбора делегатов. Поэтому
при  Ленине  съезды  были  действительно крупными политическими событиями  в
жизни партии и страны. При Сталине  съезды превратились в парадные собрания,
единогласно штампующие  все,  заранее  заготовленное  сталинским  аппаратом,
прославляющие гениального вождя, а попутно и местных кумиров, но, конечно, в
первую очередь - главное божество.
     Атмосфера съездов партии, начиная с ХVII-го,  отражена в нельзя сказать
чтобы  даровитом,  но  натуралистически  точном  произведении   неизвестного
самодеятельного поэта:

     Открылся семнадцатый съезд.
     Шестьсот делегатов, шестьсот мест.
     Делегаты встали - да здравствует Сталин!
     Аплодисментов дождь - да здравствует вождь!

     Делегаты сели, потом опять встали:
     Да здравствует Сталин!
     Аплодисментов дождь!
     Да здравствует вождь!

     Признавая   на   словах   важность   и  необходимость   внутрипартийной
демократии, разрабатывая вместе с Троцким и Каменевым резолюцию Политбюро от
5 декабря 1923 года по внутрипартийному строительству,  Сталин на деле думал
не о том, как осуществить эту резолюцию, а о том, как сорвать это выполнение
- и при этом всю вину за срыв возложить на оппозицию.
     Борясь  идейно  против  большинства  ЦК,  Троцкий  и  его сторонники не
учитывали такой личной особенности Сталина, как его безудержное стремление к
единоличной  власти.  Троцкий  и  его  единомышленники знали  о  недостатках
Сталина,  но  они  и  представить  себе  не  могли,  что  во  имя  обладания
единоличной властью  он готов отбросить любые  идейные соображения, что  для
него    интересы   партии   и    революции    являются   второстепенными   и
третьестепенными.  Поняли это все бывшие вожди  партии слишком поздно, когда
он в борьбе  против партии стал опираться на органы госбезопасности. Если бы
все вожди в  1922-1923 гг. могли предвидеть стратегический план Сталина, они
легко  удалили бы его с  поста генерального  секретаря Центрального Комитета
партии.  Но в том-то и дело, что все они вели борьбу открыто, в то время как
Сталин маскировался, объявляя себя продолжателем дела Ленина, а  на деле вел
тайную борьбу за личную власть.
     Сторонники оппозиции  даже после того,  как начались  аресты, верили  в
возможность устранить  Сталина  партийным путем. Они  до конца  своей  жизни
продолжали  считать  себя  частью партии, временно устраненной из ее  рядов.
Отсюда  их   настойчивое  стремление   возвратиться   в  партию,  отсюда  их
осторожность при выборе методов борьбы.
     Все   официальные   цифры  численности   сторонников   оппозиции   явно
преуменьшены. Сталин, Зиновьев и Каменев прекрасно понимали, что фактическое
влияние оппозиции далеко выходит за рамки официальной статистики и что, если
оппозицию вовремя  не  придушить,  ее  влияние может  стать опасным  для  их
руководящей роли в партии.
     Поэтому на ХIII  партконференции  были приняты  такие  решения, которые
должны  были парализовать влияние оппозиции и  припугнуть  тех, кто вздумает
примкнуть к ней.  Среди таких мер были чистка вузовских  и военных  ячеек  и
ленинский призыв в партию 1924 года. ЦКК на своем  пленуме 12-13 января 1924
года рассмотрела  вопрос  об опасности оппозиционной  деятельности в  армии.
"Пленум  ЦКК считает,  -  сказано  в  резолюции  - особенно  опасной  работу
оппозиции в Красной Армии, так как эта работа создает враждебное  настроение
у части военных  коммунистов против руководящего органа партии  - ЦК. Пленум
ЦКК считает опасным  такие шаги,  как  попытка  ПУРа организовать  совещание
партработников  армии  без  ведома  ЦК,  как  рассылка  ПУРом  циркуляра  от
24.ХII.1923 г.  о применении принципов внутрипартийной демократии в  Красной
Армии не только без согласия ЦК, но и вопреки предложению  секретаря ЦК тов.
Молотова о необходимости предварительного согласования его с ЦК".
     Это  решение  ЦКК  находилось  в противоречии с  принципами  и  нормами
партийной  жизни. Оппозиция являлась  частью  партии, и нелепа поэтому  была
самая постановка вопроса о том, что оппозиция создает враждебное  настроение
у  части  военных  против  ЦК. Из  такой  постановки  вопроса  следует,  что
парторганизации в армии должны быть всегда на стороне большинства ЦК.
     Во главе ПУРа в те  годы  стоял  сторонник  Троцкого  Антонов-Овсеенко,
который  был  снят  со своего поста постановлением Оргбюро ЦК,  утвержденным
пленумом  ЦК. Сталина и  его окружение  особенно возмутила резолюция  ячейки
РКП(б) штаба ЧОН (части особого назначения)  и управления военных  сообщений
Московского военного округа, в которой говорилось:

     "Ячейка  полагает,  что  назначенная  в  середине  января Всероссийская
партийная   конференция,  которая   будет  состоять,  главным   образом,  из
партработников,  активно  проводивших  антидемократическую  политику  внутри
партии,  не  может  считаться  вполне  компетентной  в  разрешении  вопросов
осуществления принципов рабочей демократии". (Сборник "Оппозиция 1923 года",
стр.36).

     Опасаясь  влияния оппозиции  в  армии, сталинская  группировка  приняла
меры.  В  частности, были исключены из  партии  военные,  выступавшие против
большинства ЦК во время дискуссии 1923 года.
     По поводу влияния  оппозиции в вузовских ячейках  в "Правде" 12 декабря
1923  года была напечатана статья  Ходоровского. Излагая свои "впечатления",
он приводил примеры и  тогда казавшиеся из ряду вон выходящими, а уж сегодня
вряд  ли  кто  поверит,  чтобы  рядовой партиец  мог  так  разговаривать  на
собрании.  Так он  цитировал речь студента Мартынова,  который о тезисах  ЦК
отозвался так:  "Какая  цена  этим  тезисам? Они  для  заграницы и для наших
мещан...", "ЦК  загнал  партию  в подполье  и держит  ее там два  года", "ЦК
узурпировал мнение  партии", "Наше дело постановлять, а  дело ЦК  выполнять"
(там же, стр. 40).
     Е.Ярославский в своем выступлении на ХIII партконференции так говорил о
влиянии  оппозиции  в вузовских ячейках:  "Ячейки вузов в  большинстве своем
голосовали за линию оппозиции. Оппозиция смогла это сделать только пользуясь
самыми демагогическими средствами  против ЦК, только потому,  что  не  могла
вооружить   наших  товарищей  документами,  которые  они  распространяли  на
собраниях, как письмо тов. Троцкого, письмо 46-ти и т.д.".
     На  самом  деле  чистейшей  демагогией  было утверждение  Ярославского.
Коротенькое заявление  46-ти  никогда  не  было  напечатано  в газетах, зато
тенденциозная  критика  этого  заявления  печаталась  массовыми  тиражами  в
газетах и журналах. То же и в отношении письма Л.Д.Троцкого.
     Оппозиция действительно  завоевала  большинство в студенческих ячейках.
Потому  что в вузах обучалась  тогда самая идейная  и активная часть партии,
прошедшая школу гражданской  войны. Это были  люди, занимавшие  командные  и
политические должности в Красной  армии, и они  скорее и лучше других членов
партии поняли ошибочный и антидемократический курс большинства ЦК партии.
     Проверка  историей  показала,  что   истинным  барометром  партии  была
оппозиция. Она своевременно предупредила партию об  опасностях: об опасности
аппаратного  разложения  и  узурпации  аппаратом прав  партии, об  опасности
создания в стране бюрократического режима,  перерождения руководящих кадров,
развития  среди членов  партии карьеризма,  подхалимства, прислужничества  и
послушания.
     Почему большинство партии голосовало за линию Центрального Комитета?
     Среди оппозиционной молодежи было  распространено убеждение, что Сталин
просто подкупил большинство аппаратчиков выгодными должностями.
     Л.Д.  Троцкий  разъяснял своим  сторонникам,  что  такая  точка  зрения
ошибочна и может  привести оппозицию  к неправильной тактике по отношению  к
членам партии, работающим в аппарате.
     Оппозиция не сумела  пробиться сквозь  заградительную  стену запретов к
широким массам  членов партии, особенно в провинции. Сталину поэтому удалось
посеять  в массах  и  в  части  аппарата  сомнение  в  идейности  оппозиции.
Односторонней  пропагандой ЦК убедил массы членов партии  в том, что Троцкий
как  старый меньшевик стремится, в  связи  с отходом Ленина от  руководства,
захватить власть в свои руки  и оттолкнуть от руководства старых большевиков
- ближайших друзей и соратников Ленина.
     Л.Д. Троцкий писал,  что  большое  влияние на результаты  голосования в
партии сыграла  усталость масс от постоянной борьбы, в том числе и борьбы за
мировую революцию.
     Вскоре после окончания дискуссии 1923 года вышел один из томов собрания
сочинений  Л.Д.Троцкого, куда включались  материалы и труды,  относившиеся к
1905 году, с большим предисловием автора,  озаглавленным "Уроки  Октября". В
этом  предисловии автор критиковал позицию, занятую Каменевым и Зиновьевым в
октябрьские дни 1917 года.
     Эта   статья   послужила   основанием   для  исключительно   острой   и
односторонней борьбы против Л.Д.Троцкого.
     "Сплошной  стеной,  - писал  Троцкий  в  1931  г.  -  поднялась  против
"перманентной революции" растущая и крепнущая советская бюрократия. Она-то и
обеспечила  впоследствии перевес Сталина над Зиновьевым  и  Каменевым". И не
только над ними, но  и над всей  партией, добавлю я.  Вспоминая в 1929  году
историю   этой   дискуссии,  Л.Д.Троцкий  писал  в   "Бюллетене"  No   9  от
февраля-марта  1929  г.  в  статье  "К  вопросу  о  происхождении  легенды о
"троцкизме":

     "1. Когда  разразилась  так называемая  "литературная дискуссия"  (1924
г.),  некоторые из ближайших  к нашей  группе товарищей  высказывались,  что
опубликование мною "Уроков Октября" было тактической  ошибкой, так как  дало
возможность тогдашнему большинству развязать "литературную  дискуссию". Я со
своей стороны утверждал, что "литературная дискуссии" все равно развернулась
бы, независимо от  того или  другого повода.  Суть "литературной  дискуссии"
состояла в том,  чтобы выдернуть из  всей  прошлой истории партии  как можно
больше фактов и цитат против меня и - с нарушением перспектив и исторической
правды - преподнести все это неосведомленной партийной массе. К моим "Урокам
Октября"  "литературная дискуссия" никакого отношения  по существу не имела.
Любая из  моих книг или речей  могла послужить формальным поводом для  того,
чтобы обрушить на партию лавину травли против "троцкизма".  Таковы были  мои
возражения   тем   товарищам,  которые  склонны  были  считать  политической
оплошностью опубликование "Уроков Октября".
     После того, как наш  блок  с ленинградской группой сложился, я на одном
из  совещаний  задал  Зиновьеву,  в  присутствии  ряда  товарищей,  примерно
следующий вопрос:
     Скажите, пожалуйста, если б я не опубликовал "Уроков Октября", имела бы
место так называемая "литературная дискуссия" против "троцкизма" или нет?
     Зиновьев без колебаний ответил:
     -  Разумеется.   "Уроки  Октября"  только  предлог.  Без  этого  повода
дискуссия была бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только...
     - Ведь надо же понять то, что было, - говорил Зиновьев. - А была борьба
за власть. Все искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия  с
новыми вопросами. Для этого был выдвинут "троцкизм"."

     На  нас, участников  группы 1923 года,  эта  беседа  произвела  большое
впечатление, несмотря на то, что механика борьбы против "троцкизма" была нам
ясна и раньше.

     "Так как  теперь  (речь  идет о 1929 годе)  Каменев  и  Зиновьев  снова
пытаются проявить то же "искусство", то  есть  связать старые  разногласия с
весьма  свежим  вопросом  об их капитуляции,  то я  прошу  вас,  - обратился
Троцкий с письмом к Е.Преображенскому, Г.Пятакову, К.Радеку, Х.Раковскому  и
другим, - вспомнить, принимали ли Вы участие в одной из указанных выше бесед
и что именно вы помните? С комм. приветом. Л. Троцкий".
     В  том  же  "Бюллетене" No  9 были  помещены  ответы Е.Преображенского,
Г.Пятакова, К.Радека,  Х.Раковского,  В.Эльцина,  в  которых они, каждый как
запомнил,  подтверждали   самый  факт  такого  разговора  между  Троцким   и
Зиновьевым во время одного из заседаний оппозиционного центра. Затем Троцкий
заключал:

     "Таковы свидетельские показания, которые я успел получить в Москве. Они
только иллюстрируют то, что более осведомленным товарищам  ясно  было  и без
этого.  Они  достаточно  ярко  освещают  малопривлекательную  идеологическую
чехарду  в  вопросе  о троцкизме. С 1917 по  1923  год о троцкизме не было и
речи. На  этот период  помимо всего  прочего  падает Октябрьский  переворот,
гражданская война,  строительство  советского государства  и  Красной Армии,
выработка  партийной  программы,  образование  Коминтерна,  формирование его
кадров, составление его основного документа, в том числе программных тезисов
и  Манифеста Коминтерна.  В  1923  году,  после  отхода  Ленина  от  работы,
вспыхивают  в  основном  ядре  ЦК  серьезные  разногласия, которые в течение
дальнейших четырех лет развертываются в две непримиримые  линии. В 1924 году
призрак троцкизма - после тщательной  закулисной подготовки - выпускается на
сцену.  Вдохновителями кампании являются Зиновьев  и Каменев. Они  стоят  во
главе - по-тогдашнему - "старой большевистской гвардии". По другую сторону -
"троцкизм"... И далее:
     "После  того,  как  были написаны  эти строки,  прошло  более 2-х  лет.
Главные свидетели  по делу о фальсификации... Пятаков и Радек не предвидели,
что им самим понадобится через несколько месяцев вступить на оный путь... На
борьбе с троцкизмом Сталин стал "теоретиком", а Молотов - вождем. Зиновьев и
Каменев шли со Сталиным, порвали с ним, вернулись к нему...
     Революция -  суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических,
ни   моральных.  Целое   поколение  вышло  в  тираж,   истрепалось   нервно,
израсходовалось  духовно.  Сохранились   немногие.  Опустошенные  составляют
огромный  процент  на  вершинах  сталинской  бюрократии.  Аппаратные  скрепы
придают им внушительный вид, как парадная форма генералу-рамолитику".

     Мы привели большую выдержку из статьи Троцкого,  чтобы  документировать
историю партии, один из наиболее фальсифицированных фактов.
     Из цитированной статьи  Л.Д. Троцкого  вытекают три следующих важнейших
вывода:
     Во-первых:  руководящая  головка оболванивала  партию и рабочий  класс,
чтобы привлечь их на свою сторону;
     во-вторых: "искусство", о котором  говорил Зиновьев, было не  более как
искусством  лжи, потоки которой, кстати, направлялись не против политических
врагов, а против своих единомышленников, и только для того, чтобы отодвинуть
их  от власти  и  захватить  ее в  свои  руки.  Такая политика,  по мере  ее
внедрения, должна была привести к разложению всей системы власти;
     и,  наконец, в-третьих: Сталин победил потому, что он наилучшим образом
владел этим методом, Троцкий же потерпел поражение, потому что такие  методы
борьбы были для него неприемлемы.

        8. Завещание Ленина
     В  процессе  дискуссии  оппозиция  распространяла  среди  членов партии
письма Ленина  к ХII съезду, которые  вошли в историю как завещание  Ленина,
скрытое большинством ЦК от партии.  В этих письмах Владимир Ильич  предлагал
убрать Сталина с поста генерального секретаря ЦК:
     "Сталин слишком  груб,  -  писал  Ленин,  -  и этот  недостаток, вполне
терпимый в среде и в общениях между нами, становится нетерпимым  в должности
генсека.  Поэтому  я предлагаю  обдумать способ перемещения Сталина с  этого
места и  назначить  на это место  другого человека,  который во всех  других
отношениях  отличается  от товарища Сталина только  одним перевесом,  именно
более терпим,  более  лоялен,  более вежлив  и более внимателен к товарищам,
меньше  капризности  и т.д.  Это  обстоятельство может  показаться ничтожной
мелочью.  Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола  и с точки
зрения написанного мною о взаимоотношениях Сталина и Троцкого это не мелочь,
или это такая мелочь, которая может получить решающее значение".

     Ленин  предлагал  убрать Сталина,  потому  что  его  взаимоотношения  с
Троцким и его грубость могут привести к расколу партии.
     Следовательно,  Владимир  Ильич   исходил  из  необходимости  сохранить
Троцкого в руководстве партии  ценою удаления Сталина  с поста генсека,  ибо
сохранив этот  пост, Сталин, как по-видимому предполагал В.И.  Ленин,  будет
иметь возможность бороться за удаление Троцкого из Политбюро.  Мысль  Ленина
состояла  в том, чтобы предупредить раскол  на личной  почве. Между тем, все
так  называемые историки  не  пытаются  анализировать, как сложились  личные
отношения между Сталиным и Троцким.
     Исходя  из  концепции Сталина,  изложенной  им  в  "Кратком курсе", все
официальные  историки утверждают,  что  вожди партии, кроме самого  Сталина,
свернули с ленинского пути и стали врагами партии. Они даже не пытаются хотя
бы  задаться  вопросом: почему  же все  члены Политбюро, ближайшие соратники
Ленина,  стали врагами народа - и только один Сталин остался до конца верным
Ленину?
     На ХIV съезде партии Г.И. Петровский и К.Е.  Ворошилов говорили, что  в
1923  году  "сначала  были  личные  расхождения,  а   дальше   началась  уже
несогласованная  работа, а  потом  искание позиций,  которые  можно  было бы
подвести под эти расхождения". Они, однако, не говорили, что Сталин всячески
старался придать остроту этим личным расхождениям. Так, ХIII партконференция
приняла резолюцию "о  мелкобуржуазном  уклоне" оппозиции. Если, как говорили
Петровский  и Ворошилов, расхождения были  несущественны, то почему члены ЦК
допустили, чтобы было записано такое тяжелое обвинение в адрес оппозиции?
     Для осуществления  коллективного руководства Владимир  Ильич  предлагал
провести  мероприятия, не  допускающие  дискредитацию  вождями  партии  друг
друга, сдерживающие  столкновения вождей,  не допускающие обострения  личной
борьбы  между  ними. Для  этого-то и  предлагал он убрать  Сталина  с  поста
генсека и увеличить состав  ЦК до 50-100 человек  за счет рабочих от станка,
которые не допустят обострения личной борьбы между вождями партии.
     Следует  заметить, что  комплекс  мероприятий, намеченных Лениным, был,
конечно, недостаточен для обеспечения коллективного руководства.  Нужно было
сделать   решительный  поворот  от  централизации   к  рабочей   демократии.
Возможности для этого  были. Гражданская война закончилась, страна перешла к
мирному  строительству,  на  предприятия  возвращались  старые  пролетарские
кадры.
     Между  тем  Ленин в своем  завещании  продолжал  говорить лишь о  таких
паллиативных  мерах,  как расширение состава  ЦК,  коллективное  руководство
Политбюро и  т.д.  Владимир Ильич говорил  об опасности  для судеб революции
конфликтов в  узком коллективе вождей партии, но у него  не возникла мысль о
том,  не слишком ли  узок  коллектив, которому дано  право  решать  коренные
вопросы революции?
     Обстановка  требовала   реформы  советской   централизованной  системы,
сконструированной  для  потребностей  гражданской  войны,   требовала  более
решительного  расширения  демократии,  ограничения  прав  ЦК,  разграничения
функций  партийной   и  государственной  власти,  привлечения  широких  масс
трудящихся  к управлению страной. То есть,  надо  было  сделать  то, что  не
успели  сделать большевики в 1917 году, так  как возникла гражданская война.
Только на  базе  подлинной  демократии партия  сумела бы преградить  путь  к
власти  любому  диктатору.  Но  Ленин  обошел  эту проблему  и  сосредоточил
внимание лишь на обеспечении коллективного руководства в рамках Политбюро.
     Однако  и  это  показалось  Сталину,  Зиновьеву  и  Каменеву  чрезмерно
демократичным. Зиновьев и Каменев виновны перед историей в том, что в личных
интересах  отстояли  сохранение  Сталина  на  посту  генерального  секретаря
вопреки предложению Ленина. И они же виноваты в том, что не только не убрали
Сталина,  но и поручили  ему сделать  на ХII съезде партии два  самых важных
доклада по организационному  и национальному вопросу.  Два доклада,  которые
собирался  делать  сам  Ленин,  намереваясь предложить  съезду  выводы прямо
противоположные тем, которые сделал Сталин!
     Ленин предлагал увеличить состав ЦК до 50-100 человек за счет  рабочих.
Сталин провел на съезде увеличение состава ЦК  с 27 до  40 человек - и не за
счет  рабочих, а  за счет  секретарей губкомов. При этом он подчеркивал, что
"губкомы  это основная  опора  нашей партии, и без них, без губкомов, без их
руководства как  партийной, так и  советской работой партия осталась  бы без
ног".
     Сталин открыто предлагал ставку на аппарат. Вот как он представлял себе
организацию  руководящих органов партии, рекомендованную им  и  утвержденную
ХII съездом при поддержке Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина и Томского:

     "Я   говорил   о   том,   что   необходимо  пополнить   ЦК   товарищами
независимыми...  Нам нужны  независимые  люди  в ЦК,  но  независимые не  от
ленинизма, -  нет, товарищи, упаси бог, независимые,  свободные не  от нашей
партийной  линии, - нет, товарищи, упаси  бог. Нам нужны  независимые  люди,
свободные от личных влияний, от тех навыков и традиций внутри  ЦК, которые у
нас иногда создают внутри ЦК тревогу. В ходе работы внутри ЦК за последние 6
лет сложились некоторые навыки и некоторые традиции внутрицекистской борьбы,
создающие иногда атмосферу не совсем хорошую. Я наблюдал  эту  атмосферу  на
одном   из  последних   пленумов   ЦК  в  феврале.  И  тут-то  заметил,  что
вмешательство людей с мест часто решает все<i>.</i> Нам  нужны  независимые от этих
традиций и  от  этих личных  влияний люди, для того чтобы  они, войдя в ЦК и
принеся туда  опыт положительной работы  и  связи  с массами,  послужили тем
цементом, который бы  мог  скрепить ЦК, как единый и нераздельный коллектив,
руководящий нашей партией. Такие  независимые товарищи, свободные  от старых
традиций<i>,</i>  выкованных внутри ЦК,  нам нужны именно как люди, вносящие новый,
освежающий   элемент,  скрепляющий   ЦК  и  предупреждающий   все  и  всякие
возможности раскола  внутри  ЦК". (ХII  съезд РКП(б), стен. отчет, изд. 1963
г.,стр.231, (подчеркнуто нами).

     Сталин изложил свою программу предупреждения  раскола,  противопоставив
ее  ленинскому плану, ленинским традициям  и  навыкам  работы, и направил ее
против подобранных Лениным руководящих кадров ЦК.
     Меня удивляет,  что  так открыто изложенная им программа  борьбы против
тогдашнего состава Политбюро  не вызвала отпора ни со стороны вождей, против
которых она была направлена,  ни со стороны других членов  ЦК, среди которых
было много опытных  политиков. Ведь Сталин совершенно недвусмысленно сказал,
что нужны независимые люди,  "свободные от  личных влияний, от тех навыков и
традиций внутри ЦК, которые у нас сложились". Какие  это  навыки и традиции,
которые сложились  в ЦК "за последние 6 лет", т.е. за все  время руководства
ЦК  Лениным?  Здесь речь идет о свободном  обсуждении вопросов членами ЦК, о
дискуссиях - иногда жарких, иногда прямо направленных против Ленина.
     Владимир   Ильич  в  своем  плане  предполагал   свободное   обсуждение
политических  вопросов внутри ЦК и Политбюро, что соответствовало  ленинским
традициям  руководства..  Сталину  не  нравилась эта  "атмосфера". Он  хотел
создать такую  обстановку,  при которой "вмешательство людей  с мест",  т.е.
секретарей губкомов, будет пресекать излишние  споры. Он  так и поступил. Он
отбросил  "гнилую"  ленинскую  традицию  и  на  место  ее  ввел  единоличную
диктатуру,   при  которой  все  члены  Политбюро  были  не  более  чем   его
консультантами, а все  члены  ЦК, т.е. представители  с мест  - не более чем
машиной для голосования.
     В своем завещании Ленин исходил из того, что во главе ЦК еще длительное
время  будут  стоять  работавшие  с  ним  вожди  партии,  которые   под  его
руководством провели корабль революции через все бури и рифы.
     Сталин  выдвинул  идею замены  "уставших жрецов"  другими деятелями  из
числа преданных  ему людей, которые признавали бы  его  единственным  вождем
партии  и стали  бы в его  руках  тем "цементом,  который... скрепил ЦК, как
единый и нераздельный коллектив."
     В  46 томе собрания сочинений Ленина, где помещены его письма к съезду,
т.е.  так  называемое  "Завещание", редакция  ИМЛ  дала  примечание  No  216
(стр.599),  в котором  утверждается,  что  доклад  Сталина  о  реорганизации
центральных  учреждений  партии,  сделанный  им  на  ХII  съезде,  полностью
соответствовал-де указаниям Ленина. Как видно из только что приведенных выше
цитат, это утверждение полностью противоречит фактам.
     В том  же примечании говорится, что против ленинского плана  укрепления
центральных  учреждений  партии  выступил  на  февральском  пленуме ЦК  Л.Д.
Троцкий.  Это  неправда.:  Троцкий, действительно,  выступил  на февральском
пленуме, но не против ленинского плана, а в защиту его против плана Сталина.
К  сожалению, на самом ХII съезде Троцкий  по  организационному  вопросу  не
выступил и тем помог Сталину осуществить его далеко идущие замыслы.
     ...О завещании Ленина и обо всем, что было связано с письмами съезду, я
узнал еще в 1923 году от Тер-Ваганяна и других деятелей оппозиции. С тех пор
прошло  более  полвека  -  и, вспоминая  прошлое,  я  все время  возвращаюсь
мысленно к этому историческому событию: к завещанию Ленина и его сокрытию от
партии.  И  все  больше  размышляю   над  тем,  достаточно  ли  определенно,
достаточно  ли  убедительно  было  сформулировано  в  1922  году  требование
Владимира Ильича удалить Сталина с поста генсека?
     Сейчас,  после   всего,  что  было,   и  после  всестороннего  изучения
обстановки того времени, я думаю, что и по  форме, и по существу предложение
Ленина было недостаточным.
     Конечно,  В.И.  Ленин не  знал,  да,  пожалуй,  и  не  мог знать  тогда
истинного  лица  Сталина.  Не   знали  его  и  другие  члены  Политбюро,  не
подозревавшие  о  его тайных  намерениях, которые он  проявлял не  сразу,  а
постепенно,  и  которые до конца не вскрыты  и до сих пор. Но и то, что знал
Ленин о Сталине, давало ему основания высказаться более определенно.  Та  же
оценка Сталина,  которая  содержится в  ленинском  завещании,  не  только не
оказала  благотворного  воздействия,  на  которое   рассчитывал  Ленин,  но,
наоборот,  помогла  Сталину и  его  приближенным  доказывать выдающуюся роль
Сталина в партии, - роль, которой он  при жизни Ленина никогда не играл. Уже
одно  то,  что  Владимир  Ильич  говорил о  нем  и  о  Троцком, как о  "двух
выдающихся вождях современного ЦК", помогло Сталину добиться признания своей
значительности, чего  он все время добивался. Да и то, что  Ленин, предлагая
отстранить Сталина и назначить на  его  место другого  человека, формулирует
требования к этому "другому человеку" таким образом ("который во всех других
отношениях   отличается  от  тов.  Сталина   только   (подч.   нами)   одним
перевесом..."), создавало впечатление будто Сталин во всех других отношениях
был идейным человеком и выдающимся вождем.
     Думал ли так  Ленин или осторожность и недосказанность его формулировок
вызваны какими-то другими соображениями, мы не знаем. Троцкий в своей  книге
"Моя жизнь" пишет, что Ленин сам неоднократно сталкивался  с ограниченностью
и малой цивилизованностью Сталина и отнюдь не был о нем такого мнения, какое
вытекало из его писем к съезду. Однако совершенно  ясно, что к тому времени,
когда со скрытыми от  широких слоев  партии письмами Ленина ознакомилась уже
подчиненная Сталину верхушка  партаппарата,  отклонить предложение Владимира
Ильича ей было уже сравнительно просто под предлогом отсутствия другой такой
"во всех отношениях" подходящей "крупной личности".
     Если бы завещание  Ленина было выполнено Центральным Комитетом, если бы
Сталин  был заменен человеком, который не стремился бы к захвату власти и не
разжигал,  а,  наоборот, сглаживал разногласия среди вождей партии, опираясь
на большинство  ЦК, состоящее из передовых рабочих, - партия  развивалась бы
нормально.
     Владимир  Ильич  писал  свое  завещание,  не  считая  его,  разумеется,
панацеей  от всех  бед  и злоключений, которые  ожидают  революцию  в  нашей
стране. И завещанием его следует  считать не  только "письма к съезду", но и
все последние  статьи и письма,  написанные  и  продиктованные  им  во время
болезни. В  последние месяцы  жизни мысль Ленина неустанно работала над тем,
как,  каким  путем идти  партии и  стране. Предусмотреть наперед  все  шаги,
которые  следовало сделать на  путях  социалистического  строительства, было
немыслимо  даже  для  такого  выдающегося  человека,  как  Ленин.  Все  свои
предложения он высказывал как свои  мысли, раздумья, видя в них только общее
направление, по которому должны продолжать поиски его единомышленники.
     Думаю,  что если  бы  сам  Ленин  продолжал  руководить  строительством
социалистического государства и  убедился, что  монопольное положение партии
может  привести ее к  бюрократическому  перерождению,  он нашел  бы  в  себе
мужество  допустить   в  стране  существование  нескольких  социалистических
партий.  На такой  позиции  он  стоял  и  в  период  подготовки  Октябрьской
революции, и сразу после ее осуществления (о чем можно прочитать  в томе  35
собрания сочинений (5 издание).

        9. Последствия дискуссии 1923 года
     На ХIII партконференции  подводились итоги  дискуссии  1923 года.  Было
принято решение провести  партийную чистку в военных и вузовских ячейках, то
есть  как  раз  там,  где  во  время  дискуссии  большинство  голосовало  за
оппозицию.
     Такая чистка происходила,  конечно, и  в ячейке нашего института,  и  в
процессе ее были исключены из партии все активно выступавшие за оппозицию, в
том  числе и  я. Формулировка  у  всех была  одинаковая: "как  идеологически
неустойчивые".  Районная  и Московская  контрольные  комиссии  исключение  в
большинстве  случаев подтвердили. Мы обжаловали это решение  в  партколлегию
ЦКК, которая  отменила  решение предыдущих инстанций  и всех  нас  в  партии
восстановила.
     Партколлегия ЦКК состояла тогда из  трех человек под  председательством
старого  большевика  Сольца.  Она  не   просто  формально  отменила  решение
предыдущих инстанций. Сольц долго и  обстоятельно беседовал с каждым из нас.
Он разъяснял нам,  оппозиционерам, почему нас исключили из партии, говорил о
том, какую роль в жизни старых большевиков играет партия, какими гигантскими
трудами  и  жертвами  ее  удалось  создать,  какую  роль  сыграла  партия  в
подготовке Октябрьской революции, в гражданской войне и т.д.
     - И  вот теперь, - говорил он, - приходите вы, молодые члены партии, не
проникнутые глубокой  верой в  ее идеалы, не  воспринявшие  ее  традиции,  и
легкомысленно разлагаете ее, с легкостью идете на  подрыв единства ее рядов,
на раскол партии. Нужно было ударить вас по головам, чтобы довести до вашего
сознания недооценку драгоценности партии...
     Он  говорил об  этом  так  искренно и горячо, а  мы были так  молоды  и
зелены, что поверили  ему. Он убеждал нас, что дорожа партией нельзя трепать
ее,  как  это делали мы во время дискуссии 1923 года. Он говорил о партийной
дисциплине как о первостепенном факторе - в отрыве от партийной линии...
     Конечно, восстановили нас в  партии  не сразу  после беседы с  Сольцем.
Решение  должна была  вынести партколлегия ЦКК, которая  рассматривала и все
документы о нашей предыдущей деятельности, характеристики, данные нам  рядом
коммунистов.  Так,  исключенного  из  партии  Илюхова  характеризовал старый
большевик  Губельман (брат Ярославского), который работал на Дальнем Востоке
и отлично отозвался  о подпольной работе  Илюхова. Мне тоже  дали письменные
характеристики бывшие  владивостокские  подпольщики Н.Горихин и  Дмитриев, а
бывший   член  подпольного   бюро  Александр  Слинкин  пришел  на  заседание
партколлегии ЦКК,  чтобы  лично  рассказать  о моей  нелегальной  работе  во
Владивостоке.
     Заседание  партколлегии  кончилось  поздно. Мы  все, конечно, ждали, не
расходились. Наконец, вышел Сольц и сообщил нам, что все  мы восстановлены в
партии. Вместе с Сольцем мы вышли из здания ЦКК на  Старой  площади и  пошли
провожать  его домой.  Всю  дорогу  он продолжал убеждать нас.  Насколько  я
понимаю  сейчас, он сам тогда не  понимал, куда ведет партию Сталин. Человек
он был, видимо, честный, преданный партии, но, кажется, весьма ограниченный.

        10. Продолжение учебы
     Борьба закончилась.  Постепенно все стало входить в нормальное русло, и
на первый план выдвинулась учеба.
     Учились мы,  пожалуй, с не  меньшей страстью,  чем вели внутрипартийную
борьбу, и  теперь,  когда  она  закончилась,  все свободное время  посвящали
занятиям.  Ну,   конечно,  время   от  времени  ходили  в  театры,  в  музеи
(театральные  билеты,  конечно, на  галерку,  мы, студенты,  тогда  получали
бесплатно, как и билеты в баню и трамвайные).
     Отдельная   комната  давала  мне  возможность  с  наибольшим   эффектом
использовать время. Посещение лекций тогда не было обязательным, и на лекции
я, как правило, ходил  только  тогда,  когда их  читали  Н.И.  Бухарин, А.В.
Луначарский  и  т.п.  Но в институте  бывал ежедневно: во-первых,  аккуратно
посещал  семинары   и,   конечно,  партсобрания,  а,  во-вторых,  обедал   в
студенческой столовой и попутно  заходил  просмотреть объявления, вывешенные
на досках в колонном зале и в Исполбюро профсоюзов.
     Работал  же   я   преимущественно  дома   или  в   библиотеке,   изучая
политэкономию и философию: труды  Маркса и его  предшественников, Плеханова,
Каутского  и  других.  Часто  я  и  мои  товарищи  занимались  в  библиотеке
Комакадемии,  куда у  нас были входные билеты  и где мы  могли получить  для
занятий любые книги в любом количестве.
     Конечно,  по   темам,   по   которым  шли  занятия,   между  студентами
завязывались горячие споры. Шли они  и в  институте  на семинарах, и дома, в
моей комнате, и в курилке библиотеки.
     В тот же, что и мы, зал библиотеки Комакадемии приходили читать Бухарин
и  его ученики:  Слепков,  Стецкий,  Марецкий,  Карев.  Бухарин, как  и  мы,
спускался  покурить в  подвал.  Помню,  как однажды,  разгоряченные спором о
форме  и содержании, мы  обратились к курившему в сторонке Николаю Ивановичу
за разрешением разногласий. Вероятно, спор  наш велся  не  на очень  высоком
философском уровне, потому что Бухарин, улыбнувшись,  упрекнул  нас, что  мы
ударились в схоластику и спорим о том,  "сколько ангелов может уместиться на
острие иголки".  Мы были разочарованы и продолжали спорить с  тем  же пылом.
Кто из молодых не страдал такой болезнью!
     ...Первый курс мы с Илюховым закончили успешно, и Исполбюро премировало
нас путевками в санаторий, в Алушту. М.Титов  тоже получил путевку в этот же
санаторий,  и мы  втроем двинулись в Крым. Мы  отлично отдохнули,  загорели,
объездили  весь Крым - были в Алупке,  Симеизе, Ялте,  Балаклаве,  Феодосии,
Севастополе - в общем, на всем побережье.
     Возвращался я домой в отличном настроении - и с двумя корзинами золотых
крымских груш Дюшес, купленных на  севастопольском рынке. Правда, в ценности
моего приобретения меня незамедлительно разочаровали. В подъезде моего дома,
у лифта, я встретил двух девушек, одну из которых я немного знал. Когда  они
полюбопытствовали,  что  у  меня  в  корзинах, и  я  предложил  угостить  их
отличными крымскими грушами, они, смеясь ответили:
     - С удовольствием. Только зачем везти их из Крыма? В Москве на Болотном
рынке они, наверняка, дешевле...
     Так оно и было. Но зато мое знакомство с девушками - вернее, с одной ив
них - оказалось более чем продолжительным.
     Эту девушку, Розу,  я, как уже говорилось, немного  знал и раньше.  Она
жила этажом  ниже, училась  на вокальном отделении музыкального  техникума и
ежедневно  приходила в нашу  квартиру к моим соседям,  у  которых был рояль,
чтобы упражняться. Приходила она утром, когда в квартире никого, кроме меня,
не было,  и,  открывая  ей  двери,  я не был слишком приветлив:  ее вокализы
мешали нам заниматься.
     -  Я  думала,  что  когда-нибудь он  прихлопнет меня толстой книгой,  -
смеясь говорила впоследствии Роза.
     А мы,  прислушиваясь к ее чудесному контральто,  иногда, действительно,
бросали занятия...
     В квартиру  мы  вошли  вместе.  Оказалось,  что одну  из  комнат  нашей
квартиры  за  время  моего  отсутствия  предоставили Розе  и  ее  сестре. Мы
познакомились ближе. А в 1925 году Роза стала моей женой.

        11. На практике в ВСНХ
     В конце 1924 года меня, Илюхова и ряд других студентов нашего института
вызвали в райком. Здесь  мы прошли комиссию, созданную для отбора кандидатов
для прохождения специальной практики в ВСНХ.
     Незадолго до  этого ВСНХ возглавил Ф.Э.  Дзержинский,  совместивший эту
работу с руководством ОГПУ. Феликс Эдмундович обратил внимание на то, что во
главе всех важнейших управлений и отделов ВСНХ стояли люди, чуждые советской
власти -  бывшие  кадеты, меньшевики или эсеры. Он обратился в ЦК с просьбой
отобрать из нескольких институтов -  нашего, Горной  академии и МВТУ - 15-20
студентов-коммунистов,  прошедших  школу  гражданской  войны  или  партийной
работы и проявивших на учебе способности  к самостоятельной деятельности. Из
направленных институтами студентов отбор производили сначала райкомы,  затем
МК,  затем  -  орграспред ЦК.  Из  нашего  института  отобрано  было  из  50
кандидатов 8 человек. В их число попали и мы с Илюховым. Из Горной  академии
запомнил  двоих  -  Шмидта  и  Штыкгольда  -  бывших  командиров  дивизий  в
гражданскую войну. Всего ЦК направил в управление кадров ВСНХ человек 15-18.
     В назначенное  время нас принял Дзержинский. Характерная для тогдашнего
стиля  деталь:  когда  в  кабинет вошел немного опоздавший  к  началу беседы
студент, Феликс Эдмундович  прервал свою речь, попросил  секретаря  принести
стул для опоздавшего и только после этого продолжил разговор.
     В беседе участвовали два заместителя председателя ВСНХ - Г.Л. Пятаков и
Э.Квиринг.
     Говорил нам Феликс Эдмундович примерно следующее:
     - ВСНХ ощущает острый недостаток в теоретически грамотных специалистах,
которые  были  бы  политически надежны.  Мы  хотим,  чтобы  вы  стали такими
специалистами,  которые  в ближайшие годы  смогли  бы  возглавить  важнейшие
отделы ВСНХ. Для этого мы и отобрали вас  в институтах, и каждого направим в
один из отделов ВСНХ, где вы  будете в течение всего  срока  вашего обучения
проходить практику  и готовиться к будущей работе.  Работать в аппарате ВСНХ
вы  будете  два  раза  в неделю,  будете  посещать все заседания президиума,
особого  совещания  по воспроизводству  основного капитала (его  возглавляет
товарищ Пятаков) и  особого  совещания  по  качеству  продукции (возглавляет
товарищ  Троцкий).  Мы будем  поручать вам  выполнение  серьезных  заданий и
присматриваться  к вам. Задания  будете получать лично  от моего заместителя
Г.Л.  Пятакова  и   выполнять  их  в  установленные   им   сроки.  Он  будет
консультировать   вас,   проверять  и  оценивать  вашу  работу.  ВСНХ  будет
выплачивать  вам  по  75 рублей в  месяц,  с оставлением за  вами стипендий,
которые вы получаете.
     Затем нас распределили по отделам ВСНХ.  Меня направили в отдел  черной
металлургии  Планово-экономического  управления,  начальником  которого  был
Гинзбург. Отдел черной металлургии возглавлял Сабсович.
     Первое задание, которое  поручил мне  выполнить Пятаков, было:  сделать
анализ  выполнения  плана за 1923/24  год  трестом "Югосталь",  объединявшим
тогда все металлургические заводы Украины. Пятаков вкратце объяснил мне, что
я должен сделать, дал в качестве образца анализ по тому же тресту выполнения
плана за 1922/23  год и срок для выполнения задания  определил в три месяца.
Работать я должен был в свободное от заседаний время. Затем он вызвал  моего
начальника  Сабсовича  и  обязал  его  обеспечить  меня  материалами  треста
"Югосталь"  и по  мере  надобности  разрешать  печатание  моих материалов  в
машинописном бюро. За время работы над заданием я должен был также научиться
пользоваться арифмометром и счетной линейкой.
     В  положенные  для посещения ВСНХ два дня в неделю, в те часы, когда не
было заседаний,  я делал  необходимые выписки  из отчетов  заводов  и треста
"Югосталь". Обрабатывал  я материалы дома, а затем  показывал Сабсовичу. Под
его руководством я в назначенный  срок сделал порученную  мне работу и после
того, как черновики были несколько раз переписаны, сдал ее Г.Л. Пятакову.
     Пятаков  ознакомился со  сделанным мной анализом,  вызвал  меня к себе,
указал  на  несколько  небольших  упущений,  но  в  целом  дал  моей  работе
положительную оценку. Конечно, это было приятно.  Г.Л.  Пятаков был одним из
крупнейших  советских экономистов,  и  мнение  его было  решающим для  всего
аппарата ВСНХ, в  том  числе  и для  Ф.Э. Дзержинского. Присутствуя на всех,
происходивших на самом высоком  уровне,  заседаниях и совещаниях  в ВСНХ, мы
заметили,  что  докладчики  больше  трепетали  перед  Пятаковым,  чем  перед
Дзержинским:  Пятаков   и  лучше  знал  вопросы,   связанные  с  управлением
индустрией, и был более требователен.
     На  заседаниях  президиума   и  особых  совещаний  ВСНХ  очень   строго
относились  к времени. В  повестку  дня обычно включалось до 10-12 вопросов.
Диаграммы и карты,  необходимые для иллюстрирования  докладов, развешивались
на  специальных  стендах  заранее,   до  начала  заседания.  Пока  вызванный
докладчик шел к трибуне, Г.Л. Пятаков согласовывал с ним необходимое ему для
доклада  время.  Докладчик просил  обычно 30  минут, Пятаков давал обычно не
больше 15-ти.  Но бывало, что  сокращал и это время, а  бывало - значительно
продлевал его.
     Вспоминаю  такой  случай.  Обсуждался  вопрос  о  состоянии и  развитии
химической промышленности.  Докладчик просил  тридцать  минут,  Пятаков  дал
пятнадцать. Но через пять минут он прервал докладчика и спросил:
     - Вы подготовились к докладу?
     - Да, - ответил докладчик.
     -  Нет,  - сказал Пятаков, -  Вы болтаете  о пустяках,  а  прошла треть
вашего  времени. Доклад не подготовлен, я предлагаю его с обсуждения снять и
перенести его на следующее заседание. Возражений нет?
     Он  обвел глазами  зал. Никто не возражал.  Пятаков  вызвал  следующего
докладчика.
     Помню,  я и  другие студенты были несколько расстроены такой резкостью.
Но   скоро  мы  поняли,  как   важно  было  приучить  работников  управления
промышленностью  к  деловитости.  Глядя,  как  растерян  не  подготовившийся
докладчик, никто уже не хотел попадать в такое положение.
     Зато  если доклад был подготовлен солидно, а вопрос представлял большой
интерес,  Пятаков  и  без просьбы  докладчика мог  продлить ему время  и  до
тридцати, и  до  сорока минут,  советовался  с ним, задавал ему  и экспертам
вопросы. Выл такой  случай:  докладчица по вопросу о развитии промышленности
редких  металлов просила  для  доклада  всего 15 минут.  Фактически  Пятаков
удлинил ей время до 45-ти минут, а по окончании доклада сказал:
     - Сообщение очень интересное. По уровню подготовки и по  компетентности
докладчица сама является редким элементом...
     ...В те  годы  закладывались  основы экономической  политики  Советской
власти.  В  числе  серьезных  проблем  была  проблема  амортизации.  Пятаков
настаивал,  чтобы при  установлении  норм  амортизации  учитывался не только
средний  износ  оборудования,  но  и  его  моральный  износ.  Это,  конечно,
увеличивало нормы амортизации, а, следовательно, вело  к росту отпускных цен
промышленности. Такая политика, в условиях и без того сильного разрыва между
ценами на  промтовары  и на  сельскохозяйственную продукцию, рассматривалась
большинством ЦК как "сверхиндустриализаторская".
     Как показала  жизнь,  установка  Пятакова  являлась единственно верной.
Только  такая  установка  и  могла  обеспечить  расширенное  воспроизводство
основных средств государственной промышленности.
     Сугубое  внимание Пятакова к  вопросам  рентабельности проявлялось и  в
отношении  к работе студентов-практикантов. Он считал, что  любой  инженер в
любой отрасли промышленности при разработке любой технологии, любого проекта
должен  обязательно  учитывать  соображения рентабельности.  Под  этим углом
зрения  предложил  он,  помнится,  двум практикантам  из  Горной академии, о
которых я  уже упоминал, - Шмидту и Штыкгольду - переработать представленные
ими доклады.
     Докладчики заупрямились.
     -  Это  дело  экономистов,  -  заявили они.  -  Мы  -  инженеры,  и нас
интересует техническая сторона вопроса.
     Пятаков сначала попытался спокойно убедить их в том, что они ошибаются.
Он говорил:
     -  Грош   цена  проекту  или  технологии,  если  они  не   исходят   из
рентабельности... Никакой капиталист не стал бы держать инженера, который не
принимает  в расчет рентабельности. А нам это  еще важнее, чем им:  ведь нам
нужно с ними конкурировать.
     Но студенты заупрямились, и  Пятаков  в конце концов,  после нескольких
безуспешных  попыток  переубедить   их,  рассердился  и  выставил  обоих  из
кабинета. Они пошли жаловаться Дзержинскому.  Феликс Эдмундович  внимательно
выслушал их и сказал:
     -   Пятаков   прав.  Нам  нужны   такие  инженеры,  которые  строили  и
эксплуатировали бы предприятия выгоднее, экономичнее, чем капиталисты.
     Шмидт и  Штыкгольд не согласились и с Дзержинским и пошли жаловаться на
него и на Пятакова в ЦК. Но их и здесь не поддержали.

     В 1925 году  в СССР был  выращен хороший урожай. Однако государственные
закупки хлеба шли туго. Обладатели излишков, зажиточные крестьяне, не хотели
продавать  хлеб  государству  потому  что,  во-первых,  не  могли купить  на
вырученные  деньги ни  промтоваров, ни сельхозмашин,  и, во-вторых,  цены на
сельхозтовары  были  значительно  ниже,  чем цены  на промышленные  изделия.
Особенно  бросалось   это  в  глаза  при  сравнении  соотношения  цен  между
промышленными и  сельскохозяйственными товарами  с таким же  соотношением до
революции.  Поэтому  крестьяне,  чтобы выручить  деньги,  необходимые им для
текущих  нужд,  для  покупки всяких  мелочей, вывозили  на  рынок кур, яйца,
овощи,  а хлеб  придерживали до  весны, когда, по  их расчетам, цены на него
должны были подняться.  Особенно характерно было это  для Северного Кавказа,
степных районов Украины и Волги. Закупочные  организации, которых тогда было
великое множество, конкурировали между собой и только вздували цены на хлеб.
     Президиум ВСНХ решил  изучить обстановку, сложившуюся  на рынках в этих
районах.  Для  этого нас,  нескольких  практикантов-экономистов, послали  на
места, в деревню, обследовать положение на хлебном рынке. Чтобы крестьяне не
заподозрили в нас "начальство", нам, по согласованию с  редакцией  "Правды",
выдали    удостоверения    корреспондентов    газеты.   Кроме   полагающихся
командировочных, нам выдали не то по 50,  не  то  по 100 -  не помню точно -
рублей  специально  для покупки  определенного количества  остро  дефицитных
тогда на  селе хлопчатобумажных тканей. На купленных образцах мы должны были
проставлять цены, по  которым мы их приобрели. Дело  в  том,  что  торгующие
организации (а тем более - частные торговцы),  пользуясь дефицитом, завышали
установленные  государством розничные  цены.  Об  этом  в  Москву  поступали
сигналы, и  мы  должны  были проверить  их правильность.  К слову скажу, что
сигналы подтвердились полностью.
     Перед  отъездом  нас  собрал  и  проинструктировал  Э.Квиринг  -  и  мы
разъехались. Я попал на Северный Кавказ.
     Как сейчас  помню беседы,  которые  я вел  в  станицах с крестьянами  и
казаками  насчет  того,  почему  они  не  хотят продавать хлеб. Беседовал  я
преимущественно  с зажиточными мужиками - фактическими обладателями хлеба, и
на постой  для этого останавливался у них же. Бывал я и на всех собраниях  и
прислушивался  к  выступлениям крестьян. Но и на собрании, и в личной беседе
трудно было уговорить  крестьянина  откровенно сказать, почему  он не  хочет
продавать хлеб.  Помогало удостоверение "Правды": вот  газета  интересуется,
чем обижен мужик, что ему мешает?
     Помню,  в  станице Усть-Лабинской остановился  я на  постой  у богатого
казака.  Поужинали,  разговорились.  Хозяин  выложил мне  все свои  расчеты,
называл цены на хлеб и ситец до революции и осенью 1925 года. Я едва успевал
записывать.  Сравнение  оказывалось  не  в  нашу   пользу.  Получалось,  что
крестьянин за тот же  труд  может приобрести вдвое  меньше ценностей, чем до
революции: прогадывал и на низких ценах на хлеб, и на высоких на промтовары.
     Вернувшись в Москву,  я  сдал приготовленный  мной  еще  в командировке
доклад  вместе с отрезами  тканей,  к  которым были  приклеены этикетки цен.
После  этого меня с таким заданием направили в Балашовский  уезд Саратовской
губернии. В общем, осенью  1925 года я  побывал  в пяти кубанских станицах и
пяти саратовских  селах. И с Кубани,  и с Волги я присылал корреспонденции в
"Правду",  которые  все  были  напечатаны,  так  что свое  корреспондентское
удостоверение я оправдал.

        12. Зиновьевская оппозиция
     Вскоре после ХIII съезда стали  возникать  слухи о новых разногласиях в
ЦК,  на  этот раз между  Сталиным  и Зиновьевым.  Окончательно  обнаружились
разногласия на ХIV съезде партии.
     Как  явствует  из  предыдущих  страниц,  в  преследовании  троцкистской
оппозиции, в зажиме критики особо активную роль играли Зиновьев и Каменев, с
особым пылом выступавшие лично  против Троцкого. Поэтому,  когда выяснилось,
что  теперь Зиновьев и Каменев сами оказались  в оппозиции и негодуют против
зажима  критики, мы,  рядовые  оппозиционеры 1923 года, испытывали некоторое
удовлетворение,  почти  злорадство.  Похоже,  что  и вожди  оппозиции,  даже
Троцкий, испытывали нечто близкое, хотя, казалось бы, чувство это достаточно
мелкое для таких крупных людей.
     Однако  чувство  озлобления  против  Каменева  и  Зиновьева было  очень
велико.  То,  что  мы,  зеленая  молодежь,  пострадавшая  от  установленного
Зиновьевым  и  Каменевым внутрипартийного режима, искренно радовались  тому,
что наши противники попали в беду, - это, допустим понятно. Но  руководители
бывшей оппозиции, такие политические деятели, как Троцкий, Радек, Раковский,
Пятаков,  Преображенский,  И.Н.Смирнов и другие, не должны были  поддаваться
личным   чувствам,   а    обязаны   были   руководствоваться   исключительно
политическими мотивами и интересами партии.
     Руководитель, который в  политике руководствуется  чувством озлобления,
не  годится  на роль  вождя партии. "Озлобление,  - писал Владимир  Ильич  в
письме "К  вопросу о национальностях, или об автономизации", - вообще играет
в  политике  обычно самую худшую  роль". И  в  этом  случае  -  как показали
последующие  события  -  озлобление  против  Зиновьева  и  Каменева  сыграло
отрицательную роль.
     Л.Д. Троцкий обязан был поддержать на XIV съезде зиновьевскую оппозицию
в ее  принципиальных  спорах  со Сталиным, ибо  Зиновьев  и вся  его  группа
занимали на этом съезде правильную позицию -  и  в  вопросе  об  отношении к
кулаку и  середняку, и в вопросе о строительстве социализма в одной отдельно
взятой  стране, и  в вопросе  о внутрипартийном  режиме.  Святая обязанность
Троцкого и его сторонников была  забыть о своих прошлых распрях с Зиновьевым
и Каменевым.
     Такая тактика была бы верной по существу и  единственно результативной.
Она не дала бы Сталину пустить  в ход свой  единственный козырь,  который он
использовал, когда оппозиция - слишком поздно!  - организовала "Объединенный
блок". Сталин тогда заявил, что это  объединение -  беспринципное. Он не мог
бы  заявить это,  если бы Троцкий поддержал  Зиновьева  еще  на  ХIV съезде.
Наоборот,   такое   выступление  свидетельствовало  бы  о   принципиальности
Троцкого,  сумевшего подняться  выше политических  дрязг, выше  личных  обид
против Зиновьева.
     Но Троцкий на  ХIV  съезде партии молчал. Молчал, не выступал, несмотря
на неоднократные попытки делегатов выяснить его позицию.
     А  между  тем  Сталин  больше  всего  боялся,  что  Троцкий  выступит в
поддержку   зиновьевской  оппозиции.   Потому  и   стремился   он   избежать
предсъездовской  дискуссии,  что  боялся  объединения  обеих   оппозиций  на
принципиальной платформе.
     Сталин   действовал  как  опытный   политик,   руководствуясь   заранее
продуманным расчетом. Он и  на молчаливую поддержку Троцкого в своей  борьбе
против Зиновьева  тоже рассчитывал, хоть и опасался всяких неожиданностей. И
расчет  его  оказался  верен,  он  угадал,  что  Троцкий   поддастся  своему
озлоблению и не  поддержит Зиновьева. Сталин не был особо проницательным, но
все отрицательное в  человеке  он  чуял  и старался  его использовать.  Чего
стоит,  например,  тот раздел  политического  отчета ХIV съезду,  в  котором
Сталин сообщает, что  Зиновьев и Каменев в свое  время требовали  исключения
Троцкого из ЦК и даже из партии.

     "Позвольте теперь перейти, - говорил Сталин,  - к  истории нашей борьбы
внутри  большинства  ЦК.  С  чего началась  наша размолвка?  Началась  она с
вопроса  о том: как быть с тов.  Троцким? Это было в конце 1924 года. (Подч.
нами).  Группа ленинградцев вначале  предлагала исключить  тов. Троцкого  из
партии... Мы, т.е. большинство ЦК, не согласились с этим... Спустя некоторое
время после этого, когда собрался у нас  пленум ЦК,  Зиновьев вместе с  тов.
Каменевым потребовали немедленного исключения тов. Троцкого из Политбюро. Мы
не  согласились  с  этим  предложением  оппозиции,  получили  большинство  и
ограничились снятием тов. Троцкого с поста Наркомвоенмора. Мы не согласились
с тов. Зиновьевым  и Каменевым потому, что знали (подч. нами), что  политика
отсечения  чревата  большими опасностями  для партии,  что  метод отсечения,
метод  пускания  крови,  - а  они  требовали крови,  - опасен,  заразителен,
сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, - кто же у нас
останется в партии?" (ХIV съезд, стен.отчет, изд.1926 г., стр.502).

     Сегодня,   когда   хорошо   известны    сталинские   методы,   особенно
отвратительно  звучит  это лицемерное  беспокойство  по поводу "отсечения" и
"пускания крови",  эта  добродетельная тревога  насчет  того, "кто ж  у  нас
останется  в партии". Но  тогда, тогда-то зачем Сталин говорил  все  это  на
съезде? Разве не ясно, что он хотел прибегнуть к своему излюбленному методу:
натравить  Троцкого на Зиновьева или, по крайней  мере,  нейтрализовать его?
Для этого ему и надо было представить дело  так, что  именно Зиновьев ссорил
его  с  Троцким,  что   именно  Зиновьев  -  сторонник  метода  отсечения  и
кровопускания,  а  не  он, Сталин,  который, как  мы  теперь знаем, блестяще
осуществил  этот  метод  сначала в отношении  Троцкого,  затем - Каменева  и
Зиновьева, затем - Бухарина, а затем...
     Все  это  свидетельствует о том,  что Сталину не только "везло" в  силу
сложившейся в стране и в мире ситуации. Он был достаточно умен, проницателен
и бессовестен, чтобы в каждом конкретном случае выбрать подходящий метод для
окружения и политического уничтожения своих противников.
     Верно, у него было одно существенное преимущество: он хорошо знал, чего
он хотел, в то  время как другие его скрытых  замыслов и не  подозревали. Он
руководствовался только  своим  личным  расчетом,  в  то  время  как  другие
исходили, прежде всего, из интересов партии и революции.
     Это  подтверждается  хотя  бы  тем, как  фактически произошли размолвка
между Сталиным  и Зиновьевым. Версию Сталина мы уже знаем.  Теперь послушаем
версию Зиновьева:

     "Между  ХII  и  ХIII съездами у  нас почти  что не  было сколько-нибудь
серьезных  расхождений.  Первое  серьезное  расхождение  началось после ХIII
съезда, можно сказать назавтра после ХIII съезда. И тут решающую роль играет
выступление тов.  Сталина, которое  было потом напечатано,  речь, содержащая
прямое нападение  на  Каменева и  меня. Нападение на меня  было по вопросу о
диктатуре партии  - формулировка, которая была одобрена ХII съездом партии и
которую тов. Сталин критиковал в этой речи у секретарей  укомов, сказав, что
"кажется, ХII съезд ее принял". (там же, стр.454)

     Сталин   и  Зиновьев  по-разному  рассказали  историю  их  разногласий.
Зиновьев начало  разногласий  относит  к маю  1924 года  и  связывает его  с
выступлением Сталина на  совещании секретарей укомов  по вопросу о диктатуре
партии. Сталин начало разногласий относит к концу 1924 года,  когда Зиновьев
предложил исключить Троцкого из партии. Однако неопровержимым остается факт,
что Сталин неожиданно напал на своих вчерашних единомышленников именно в мае
1924 года, т.е. сразу после  окончания ХIII съезда РКП(б), когда только  что
произошло  отсечение  от  руководства первой  группы  сторонников  Троцкого.
Вчерашние  союзники, с  которыми  он совместно  действовал  против Троцкого,
теперь,  после ХIII съезда,  ему  уже не нужны; он задумывает и осуществляет
отсечение от руководства второй, зиновьевской группы - и использует для этой
цели других союзников: Бухарина, Рыкова и Томского.
     "На вопрос  к Сталину, - говорил Зиновьев, - зачем он выступил со своей
статьей, он сказал, что  он имел целью  расширить ядро, ибо оно стало узким"
(там же, стр.455).
     В  этом  ответе, как  в  капле  воды,  просвечивает  интриганская  суть
Сталина.  Он  даже  не  скрывает  своей цели:  дискредитировать  Зиновьева и
Каменева, вчера еще вместе с ним составлявших руководящую тройку.
     Если ядро узкое, то почему  не обсудить  этот вопрос  в Политбюро и  на
пленуме ЦК?  Когда Троцкий, на  основе согласованной  резолюции от 5 декабря
1923 года, выступил  с разъяснением  в своей  брошюре  "Новый курс",  Сталин
обвинил его в том, что он сделал это без предварительного обсуждения вопроса
в Политбюро. Сталин говорил тогда: "Перед партией стал вопрос: существует ли
у нас ЦК... или  существует сверхчеловек, для которого законы не  писаны". А
тут,  после ХIII  съезда  партии, Сталин сам, без согласования  с Политбюро,
выступает  на курсах  секретарей укомов с обвинениями в  адрес  двух  членов
Политбюро, да  еще по вопросу, по которому существовало  решение ХII  съезда
партии!
     Нет,  не  в том  дело, что  "ядро" было слишком узким. "Ядро" было  для
Сталина,  наоборот,  слишком  широким.  Он  хотел  заменить  "тройку"  своим
единоличным руководством.  "Тройка" устраивала  его, пока Зиновьев и Каменев
помогали ему устранять из руководства Троцкого.
     Зачем же Сталин выступил в защиту Троцкого на ХIV съезде? Мне думается,
что  Сталин, имея  ясную конечную  цель  - убрать  всех своих соперников - в
период ХIV  съезда еще не был  уверен, что это  удастся  ему  быстро  и  без
сопротивления. Выбирал  он пути  и  средства  осторожно,  ощупью.  Авторитет
Троцкого и в партии, и в  стране еще был велик. Почему же на данном этапе не
использовать его для нанесения удара по очередному сопернику? Тем более, что
он был  уверен: Троцкий  не  забыл злобных  атак  Зиновьева  и  Каменева. Он
надеялся  создать  впечатление,  что  Троцкий поддерживает  его против  этих
двоих.   Троцкий   не   поддержал   ни  Сталина,   ни  Зиновьева.  Он  занял
выжидательную, нейтральную позицию. Для Сталина и этого было достаточно.
     Вторая причина,  по  которой  Сталин в примирительном тоне заговорил на
ХIV съезде о  Троцком, заключалась  в том, что он хотел  продемонстрировать:
опасность раскола партии  идет-де не от него, как  предполагал  Ленин, а  от
Зиновьева.  Они-де хотели отсечь сначала  группу Троцкого, затем Бухарина, а
ему, Сталину, удалось сорвать этот коварный план.
     Таким же способом завоевывал Сталин и расположение Бухарина.
     "Дальше,  - говорил Сталин на ХIV съезде, - вопрос о Бухарине, я имею в
виду лозунг  "обогащайтесь!".  Я имею в  виду апрельскую речь тов. Бухарина,
когда  у  него  вырвалось  слово  "обогащайтесь"...... Чем  объяснить,  что,
несмотря на  это, все еще продолжается разнузданная травля  Бухарина?  Чего,
собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина. Именно этого
требует тов. Зиновьев, заостряя вопрос в  заключительном слове  на Бухарине.
Крови Бухарина  требуете?  Не  дадим вам его крови.  Так и знайте". (Там же,
стр.504-505)
     Не  это ли  имел в виду Ленин, когда говорил о  грубости и нелояльности
Сталина?
     На  самом деле,  как  известно, не  кто иной,  как Сталин, вынашивал  и
осуществил планы уничтожения по очереди всех вождей партии.
     Куда  повел  Сталин  партию  и  сколь губительно  повели  себя  многие,
работавшие в  аппарате старые  большевики,  понимали  далеко не  все. Но это
поняли, наконец, Каменев и Зиновьев. Поняли, какую  крупную ошибку совершили
они,  помешав  выполнению  завещания   Ленина,  воспротивившись  отстранению
Сталина с поста  генерального секретаря.  Поняли, но было  уже поздно. Когда
Зиновьев сказал на  ХIV съезде, что члены ЦК не выполнили завещания Ленина и
не сыграли  роль обруча, о которой  говорил Владимир  Ильич, нельзя было  не
вспомнить о роли Зиновьева и Каменева в этом деле. Ленин и не расcчитывал на
то, что сплотить  партию смогут партийные чиновники:  он предлагал  для этой
цели  ввести  в ЦК  рабочих.  Зиновьев  же  и Каменев на ХII  съезде помогли
Сталину подменить рабочих чиновниками.
     Разногласия   между  сталинско-бухаринской  и   зиновьевской  фракциями
определились еще до XIV съезда: по вопросам о госкапитализме, об отношении к
кулаку,  о  строительстве  социализма  в  одной  стране и о  внутрипартийной
демократии. На Политбюро было договорено: разногласий этих на  ХIV  съезд не
выносить, а спорные  вопросы уладить путем компромисса.  Было  также решено,
что  с отчетными докладами ЦК на областных конференциях  выступят сторонники
как той, так и другой фракции.
     Несмотря  на  все  это,  накануне открытия  съезда  в передовой  статье
"Правды" и в напечатанной в  "Правде" резолюции Московского комитета  партии
было сказано: "Мы точно так же полагаем, что точка зрения товарищей Каменева
и  Зиновьева выражает  неверие во внутреннюю силу нашего  рабочего класса  и
идущих  за  ним  крестьянских  масс,  мы полагаем,  что  она есть  отход  от
ленинской позиции". (там же, стр.462)
     Сталинская фракция нарушила соглашение. Она первой открыла огонь против
зиновьевской  группировки, поставив  ее перед  фактом открытого  разрыва.  В
ответ  на  это  зиновьевская  группировка  открыла  огонь  на  ленинградской
партконференции, а на съезде потребовала слова для содоклада, чтобы изложить
свою позицию.
     Обосновывая  необходимость содоклада,  Г.Е.  Зиновьев  говорил:  "И  вы
думаете,  что мы, как мертвые, будем  молчать и останемся со всеми ярлыками,
которые хотели  нам приклеить, а не попытаемся объяснить партии, что  мы  не
ликвидаторы,  не  аксельродовцы,  не  пораженцы.  (Голоса: "Троцкий молчал",
Орджоникидзе:  "Вам  не разрешат"). Никогда это, товарищи, не  было в  жизни
нашей партии (Голос: "А  Троцкий?")... Назовите мне пример, чтобы  за неделю
до  съезда  объявить  пораженцами, писать передовицы, а  потом заявить,  что
нужно  кончать эту дискуссию. Вы скажете,  что мы сами виноваты, что мы сами
себе  построили такое  положение. (Голоса:  "Конечно".)  Нет,  товарищи,  мы
виноваты  в том, что  были слишком  доверчивы, что  надеялись  на ликвидацию
разногласий  без вынесения их на широкое обсуждение.  У нас иногда возникало
предположение: а что, если большинство за недельку  до съезда  заставит  нас
говорить о разногласиях? Но  мы отбрасывали эту мысль, так как не допускали,
что   это   предположение   может    осуществиться.   Худшие   предположения
осуществились". (Там же, стр.453)
     Делегаты съезда репликами с мест дали понять Зиновьеву, что  он сам еще
на ХII  съезде создал такую обстановку, когда всякое критическое выступление
в адрес ЦК расценивалось как меньшевистский уклон.
     Центральный   вопрос,  вокруг  которого   обострились  отношения  между
Сталиным  и  оппозицией, был вопрос о коллективном  руководстве - тот  же по
существу,  который  поставил  Ленин  в своем  завещании.  Пока Зиновьев  вел
ожесточенную борьбу против Троцкого, он не видел недостатков в "коллективном
руководстве". Но, оказавшись в меньшинстве, он почувствовал, что Троцкий был
прав, что никакого коллективного руководства фактически не было и нет.
     На  ХIV съезде,  с  помощью  лиц,  чьи  выступления  были инспирированы
Сталиным  (например, Ворошилов),  вопросу  о  коллективном руководстве  было
придано другое  направление, чем  давал ему  Ленин.  Владимир Ильич в  своих
письмах  говорил  о  том, что  центральные  органы  партии  должны  охранять
целостность узкого коллектива вождей. Не так  стали толковать это сталинские
подпевалы.   "Наше   коллективное  руководство,   -   говорил  Ворошилов,  -
заключается  в том,  что  мы  считаем,  что  весь ЦК  нашей партии  есть тот
ленинский  коллектив, который после съезда получает в свои  руки всю полноту
власти".
     Выступление Ворошилова, как  сказано выше, было инспирировано Сталиным.
Ворошилов дал понять новым членам ЦК, что именно они  "должны  сменить наших
уставших  и  иной раз шатающихся из  стороны в сторону  товарищей из старого
кадра". (там же, стр.396) Устами Ворошилова  Сталин подбросил такую мысль: а
что  случится  в партии,  если будут отсечены старые, уставшие и  шатающиеся
ленинские кадры?  Ничего  страшного не случится,  говорил Ворошилов, лишь бы
сохранилось единство большинства ЦК.
     Таким  образом  были  сначала  обойдены,   а  потом  и  совсем   забыты
предложения Ленина об обруче для сохранения узкого коллектива вождей партии.
     Зиновьевская   оппозиция  решительно   отвергла   сталинские   принципы
организационной работы ЦК,  ведущие  к единоличной  власти.  В  выступлениях
оппозиции  на  съезде   была  полностью  раскрыта  вся  механика  сталинских
махинаций.
     Подчинив себе секретариат  ЦК,  Сталин держал  в  своих руках все  нити
подбора, назначения и перемещения кадров. Таким образом Политбюро  оказалось
лишенным возможности влиять на формирование руководящих органов партии.
     Оппозиция  прямо предупреждала  делегатов ХIV съезда партии,  что таким
способом  Сталин  добивается единоличной  диктатуры  и  предлагала  коренным
образом изменить порядок прохождения организационных вопросов: ликвидировать
пост   генерального  секретаря  и   создать   секретариат,   непосредст