се то, что разрушено дикими варварами, нагло ворвавшимися на нашу родную землю..." Февраль 1942 г. Этот месяц был самым значительным в жизни Наташи Ковшовой. О том, что ее волновало в те дни, она 3 февраля писала родным: "...Сообщаю вам радостную весть -- меня скоро примут кандидатом в члены ВКП(б). Уже три рекомендации у меня есть. Сегодня буду писать заявление. Звание кандидата ВКП(б) оправдаю в бою. Буду такой же большевичкой, как мама и Надя... ...Очень прошу вас, не забывайте меня и пишите чаще. Каждое письмо как кусочек родного дома. Не пугайтесь, если нет долго писем от меня. Это значит некогда или почта виновата. Наташа". * * * В феврале того же 1942 г. наша дивизия прибыла на Северо-Западный фронт. Посланцы столицы с марша вступили в бой с фашистами западнее озера Селигер. Наташа Ковшова 25 февраля писала родным: "Всего три дня в бою, а уже так много-много успели. Каждый бой оканчивается нашей победой... Мы заняли уже шесть населенных пунктов и в каждом захватили большие и важные трофеи: противотанковые пушки, пулеметы, автоматы, целые склады боеприпасов и провианта, лошади, повозки, машины, велосипеды и много-много всего. Бойцы и командиры показали себя с самой лучшей стороны. Девушки-санитарки -- настоящие героини. Под градом пуль, под разрывами мин и снарядов они идут вместе с бойцами, перевязывают раненых, вытаскивают их из самого огня. Мы с Машей все время находимся вместе. Она хорошая подруга, с ней хорошо в бою; она не бросит в беде..." Снайперы Наташа Ковшова и Маша Поливанова с каждым днем увеличивали счет истребленных фашистов. Наташа Ковшова с поля боя под деревней Гучево вынесла раненого старшего лейтенанта Михаила Герасимовича Иванова. У деревни Великуша обе подруги были ранены. Подлечившись в медсанбате, они возвратились в строй. В одном из боев получил тяжелое ранение командир полка майор Станислав Александрович Довнар. Наташа вытащила его с поля боя и сопровождала в санитарном поезде до Москвы. Маша Поливанова скучала без подруги. 23 марта 1942 г. она отправила письмо Наташиной матери, Нине Дмитриевне, в котором писала: "Когда мы с Наташей читаем ваши письма, то я всегда Вас сравниваю с Ниловной из романа М. Горького "Мать". Да, Вы являетесь такой же матерью. Нам, фронтовикам, здесь приятно чувствовать заботу матери. Вам, как бывшей партизанке, жизнь фронтовая знакома, и вот, когда мы читаем эти письма, Вы мне становитесь настолько близки, как будто Вы не в Бугуруслане, а здесь вместе с нами. Ваша теплота писем, ласка, забота о нас, фронтовых девушках, заставляет нас еще больше ненавидеть проклятых фашистов, еще дружнее громить врага..." * * * Наступила весна 1942 г. На фронт возвратилась Наташа Ковшова. Девушки снова вместе. О своих удачах они регулярно сообщали родным и близким. Но вот опять несчастье: Наташа Ковшова снова ранена. Ее хотели отправить в глубокий тыл, но она наотрез отказалась. Стала лечиться в медсанбате. О том, как все это произошло, рассказывается в письме от 9 июня 1942 г.: "...Дела идут хорошо. Раны мои зажили... Скоро думаю выписаться в часть. Вы обо мне не беспокойтесь, я чувствую себя хорошо, только скучаю от ничегонеделания. Боюсь, что после окончательного выздоровления меня не будут пускать на передовую. Приезжал навестить комбат и заявил мне: "Теперь меня не проведете -- дальше командного пункта я вас не пущу". Вот еще не было печали! Я ведь сюда приехала не под кустами сидеть, а фрицев бить! Но я уверена, что снова смогу пойти в бой, чтобы бить проклятых бешеных псов, мстить им за родную советскую землю, за кровь советских людей, за слезы и муки женщин и детей и гнать, гнать их до тех пор, пока им бежать будет некуда, и там придавить их, чтобы раз и навсегда покончить с фашистской нечистью..." * * * Прошло только восемь дней, а сколько событий произошло в части, где служили Наташа и Маша. Полк тогда вел ожесточенные бои на границе Маревского и Старорусского районов. Об этом рассказывается в письме Наташи Ковшовой родным от 17 июня 1942 г.: "...Снова у себя в батальоне, где встретили меня тепло и радостно. Только одно удручает: никуда меня наш комбат не пускает и винтовку не дает. Говорит: "Пока рана совсем не зарастет, я вас никуда не пущу,
руппа комсомольцев с Наташей Ковшовой и Машей Поливановой (1942 г.).
а будете возражать, отправлю опять в медсанбат и скажу, чтобы раньше срока не выписывали". Слышишь, как громко! Ну, это, конечно, все шутки! В первом же бою я буду опять на своем месте. Правда, за бой 20 мая я получила самый строгий выговор от комбата. Он перед боем указал мне точку, из которой я должна стрелять, а я посмотрела -- оттуда ничего не видно, и со своим учеником Борисом Геросевичем выдвинулась вперед. Смотрю, уже наши танки пошли на деревню, за ними штурмующая группа. Ну, я вижу, что мне больше дела будет в деревне, и туда. ...Мне удалось подстрелить пять фашистских автоматчиков. А потом меня позвал замкомбата. Ну а дальше комбат так рассказывает: "Вы у нее спросите, что она там только ни делала: на танк лазила, прикладом по нему стучала, раненая раненых перевязывала, и спрашивается, для чего? Ведь это не ее снайперское дело. А результат? Вышел из строя нужный человек!" Он, конечно, уж очень преувеличивает. Просто меня, замкомбата и комиссара ранило одной миной, когда мы собирались двигаться вперед. Комиссара я отправила со связным, а сама осталась одна с замкомбата в каменном доме. Тащить я его никак не могла, так как ранена была в обе руки и обе ноги. Причем левая рука сразу повисла как плеть, и ни туда и ни сюда. Но правая действовала, а поэтому я ему немножко помогла. Я никогда не забуду этих минут, проведенных с глазу на глаз с умирающим (он умер очень скоро, даже вывезти его не успели). Все время он кричал: "Наташа, Наташа, я умираю..." Я затащила его в комнату каменного дома, подложила под голову шапку. "Мне душно, Наташа, сними с груди камень". Я расстегнула воротник шинели, распустила пояс. "Теперь лучше мне! Возьми меня за руку, Наташа, я сейчас умру!" Он помолчал минуту, затем тихо сказал: "Ты передай всем, что умер я, как настоящий москвич-большевик! Отомсти за нас, Наташа!" Он замолчал и больше не говорил ни слова до тех пор, пока не пришел адъютант комбата и не отправил меня на перевязку. Хотели меня из медсанбата направить в полевой госпиталь, да я не поехала, потому что это значит почти наверняка, что загонят в тыл, а потом в свою часть вряд ли попадешь. Поэтому я лечилась в роте выздоравливающих, а оттуда выписалась досрочно... Левая рука работает почти нормально, только значительно слабее правой, но это скоро пройдет. Сегодня на нас заполняли характеристики для получения снайперских значков, которые скоро выдадут. Ну, пока всего хорошего. Спасибо за хорошую помощь в тылу. Постараемся не подкачать на фронте. Наташа". * * * Июль 1942 г. Идут ожесточенные бои на новгородской земле. О своем участии в них Наташа сообщает своей бабушке в письме от 30 июля 1942 г.: "Спасибо тебе за замечательные, теплые, ласковые письма,.. Каждая строчка письма -- это кусочек нежности и любви, прилетающей издалека, мне бесконечно радостен и дорог. Я жива, здорова, весела, как всегда. Ненависть моя к проклятому фашистскому зверью все растет с каждым днем, с каждым боем. Несмотря на временные его успехи на юге, растет уверенность в скором и полном разгроме этого подлейшего отродья. Мы с Машенькой ходим "на охоту". Мне удалось сбить еще шесть гадов, а Машеньке -- пять. Вся наша снайперская группа за месяц уничтожила 245 фрицев. Командование нами очень довольно..." * * * Это письмо было последним. То, о чем подруги не успели сообщить родным, зафиксировано в наградном листе. 14 августа 1942 г. полк вел наступательные бои севернее реки Робья. На один из ответственных участков, где противник особенно мешал продвижению нашего подразделения, была выдвинута лучшая снайперская пара -- Ковшова и Поливанова. Они уложили в тот день 40 вражеских солдат. В ходе боя вышел из строя командир снайперской группы. Командование приняла Наташа Ковшова. В это время немцы пошли в контратаку. Хладнокровно, не открывая себя, снайперы подпустили фашистов на близкое расстояние и по команде Наташи открыли меткий губительный огонь. Контратака захлебнулась. По месту расположения снайперов противник открыл бешеный минометный огонь. Затем фашисты снова пошли в атаку. Другие снайперы, воодушевленные мужеством девушек, не отступали ни на шаг. Группа их редела, но они вели меткий огонь по врагу. Маша и Наташа были ранены. Вскоре в живых остались трое: Наташа Ковшова, Маша Поливанова и снайпер Новиков. Но стрелять могли только Ковшова и Поливанова. Несмотря на раны, они продолжали вести меткий снайперский огонь. Патроны были на исходе. Ковшова была вторично ранена. Немцы кричали: "Рус, сдавайс!" "Русские девушки живыми не сдаются!" -- отвечала Наташа и выпустила последнюю пулю в офицера. Вторично была ранена Поливанова. У девушек осталось четыре гранаты. Ведя огонь из автоматов, фашисты подползали все ближе. Девушки поцеловались и приготовили гранаты. Они теряли последние силы, а немцы прекратили стрельбу, решив захватить их живыми. Когда фашисты подползли совсем близко и наклонились над девушками, те неожиданно приподнялись. Раздались два взрыва. Еще около десятка врагов было уничтожено. Так погибли Наташа Ковшова и Маша Поливанова. * * * Советское правительство высоко оценило подвиг Н. Ковшовой и М. Поливановой, присвоив им звание Героя Советского Союза. Поэт Михаил Матусовский посвятил подвигу подруг такие стихи: Немало героев взрастила война, Но мы называем двух, И нам никогда не забыть имена Отважных московских подруг. Немало певцы посвятили строк Их подвигам и делам. Походную жизнь и солдатский паек Делили они пополам. Шагать до победы всегда вдвоем Давали они зарок. Когда Поливанова видела цель, Ковшова -- спускала курок. Вдвоем они шли по дороге прямой, Мечтали о счастье своем, Вдвоем они письма писали домой, И встретили смерть вдвоем. * * * "...Отомстите за мою доченьку,-- писала Наташина мать, Нина Дмитриевна Ковшова, воинам нашего полка.-- Я гордилась подвигами своей дочери Наташи и ее подруги Маши Поливановой". Она просила помочь ей усыновить воина, у которого нет близких и которому она могла бы быть матерью. Эти строки читались в каждом взводе, в каждой роте. Снайпер Петр Конаков сообщил Нине Дмитриевне, что он достойно мстит фашистам за Наташу и что уже убил 53 гитлеровца. В конце письма он сказал женщине, которую раньше не видел, что будет гордиться, если она усыновит его. Вскоре пришел ответ: "Дорогой сынок! Благодарю тебя за то, что ты хочешь заменить мне погибшую в борьбе с врагом, любимую дочь мою Нату. Благодарю тебя за то, что ты мстишь за нее врагу, что винтовка, выпавшая из рук Наты, снова разит врага... Будь достойным братом Наты. Как бы я хотела быть рядом с тобой, когда ты выходишь на боевой рубеж! Пусть глаз твой будет зорким, как у сокола. "Никогда не давайся в лапы врага на поруганье,-- так завещала я своей Нате, провожая ее на фронт.-- Сражайся до последнего вздоха, но не дай врагу торжествовать над собой". Ты знаешь, как выполнила Ната мой наказ. А ведь она была только маленькой девушкой с мужественным сердцем настоящей большевички. Не забывайте о ней и Машеньке; мстите за них и помните, что победа над врагом была их страстной мечтой. Эту мечту вы должны осуществить, и это будет самым лучшим памятником Нате и Маше. Обнимаю тебя, сынок. Будь счастлив! Жду тебя с победой. Твоя мама". * * * Память о славных легендарных героинях Наташе Ковшовой и Маше Поливановой не меркнет. Их именами названы улицы в городах и селах. Их имена носят рыболовецкие траулеры, бороздящие океанские воды. Их имена стали бессмертны. Бессмертны и те строки, которые они писали на полях сражений, в солдатских окопах, в трудные минуты своей жизни. ЗАКАЛЕННЫЕ В ОГНЕ В. СМИРНОВ, заместитель командира артиллерийского полка Николай Андрюничев окончил артиллерийское училище и был направлен в запасной полк. Он участвовал в формировании маршевых рот, отправляя их на фронт. Однажды Андрюничев сопровождал такую роту в нашу дивизию, затем он должен был возвратиться в полк, но сделать ему это не пришлось. Андрюничев оказался в одной из наших батарей, которая отбивала атаки фашистов. Вышел из строя командир батареи, и Николай заменил его. Вскоре штаб полка получил тревожную радиограмму от Николая: "Окружены немцами. Живыми в плен врагу сдаваться не будем. Вызываем огонь на себя". Командир полка Н. Ф. Пономарев сказал: -- Будем спасать Андрюничева и его батарейцев. Начальнику штаба дивизиона Борису Абрамову было приказано составить расчеты согласно радиограмме. Лицо Бориса побледнело. В полку все знали, что он был другом Николая. Они вместе учились. -- Не могу,-- волнуясь, говорил Абрамов,-- открыть огонь по Николаю... -- Другого выхода нет, Борис,-- успокаивал его я. Артиллеристы открыли беглый огонь. Случилось так, что осколки снарядов не задели наших артиллеристов. Андрюничев вместе с батарейцами, снаряжением и аппаратурой под прикрытием огня, короткими перебежками и ползком, кустарниками и по открытой местности пробрался к своим. А связист Федор Зименко притащил даже неприятельского раненого офицера. Радостна была встреча артиллеристов. Борис Абрамов и Николай Андрюничев крепко обнялись и расцеловались, довольные, что видят друг друга здоровыми и невредимыми. Адыгеец Осман Омаров, служа ординарцем у командира 1-го дивизиона, проявил себя смелым и решительным воином. Как-то во время боя был перебит кабель и выведены из строя телефоны, а связь в эти критические минуты нужна была как воздух. Что делать? Омаров, получив разрешение командира, выпрыгнул из траншеи и стрелой помчался полем, туда, где были протянуты телефонные провода. Фашисты, заметив смельчака, усилили минометно-пулеметный огонь, а Омаров, пригибаясь к земле, все бежал и бежал. Фигура адыгейца уже потонула в клубах дыма и пыли, образовавшейся от разрыва снарядов. Прошло некоторое время. Стрельба утихла. Дымовая завеса рассеялась, С наблюдательного пункта командиры заметили Омарова. Он, срастив концы кабеля, побежал назад. Фашисты, увидев его, возобновили огонь. Осман снова исчез из виду. И вдруг раздался радостный голос телефониста. Связь была налажена. Командиры батарей получили распоряжения. В стан врага полетели снаряды москвичей. Огневые точки врага были подавлены. Но Омаров не вернулся. Его нашли вечером в воронке от снаряда. Так ценой своей жизни адыгеец Осман Омаров обеспечил связь артиллеристам. * * * Герои! Их было много. Вот, например, командир взвода разведки Михаил Торбан. Выполняя боевое задание, он с помощью перископа наблюдал за противником. Заметил, как фашисты, переползая от одного бугорка к другому, приближались к боевым порядкам москвичей. По сигналу Торбана однополчане произвели беглый артиллерийский огонь по гитлеровцам и разбили их. Михаил, пристроившись за насыпью у траншеи, продолжал вести наблюдение за неприятелем. Разведчику удалось засечь несколько вражеских огневых точек: пушек и пулеметов, готовившихся к стрельбе по боевым порядкам добровольцев. Артиллеристы благодаря бдительности наблюдателя разрушили замыслы гитлеровцев. Их орудия были разбиты нашими артиллеристами. В одном из боев разгорелась артиллерийская дуэль. Клубился пороховой дым, виднелись огневые вспышки. Вдруг перед глазами командира взвода разведки взметнулось пламя. В его лицо ударил горячий воздух. В глазах Торбана потемнело, и он упал на дно траншеи. Врачи спасли Михаилу жизнь, но зрение вернуть не удалось. После госпиталя он поступил в юридический институт и окончил его. Сейчас работает в Москве адвокатом. * * * В боях под Демянском и Старой Руссой московские артиллеристы покрыли себя неувядаемой славой Полк стал именоваться: 123-й гвардейский. На смену выбывшим из строя воинам приходило новое пополнение. И оно свято хранило боевые традиции посланцев столицы. Илья Евсин прибыл в наш полк из подмосковного профессионально-технического училища No 2, где приобрел профессию помощника машиниста. Из-под Демянска начался боевой путь Евсина. Как-то наш полк попал в окружение. Надо было прорываться. По приказу командира дивизиона капитана А. С. Барсегяна Илья Евсин был направлен с пехотной разведкой вперед. Из мест сосредоточения противника воины сообщали о поведении врага. Помогало им вести разведку и местное население. Артиллерист Илья Евсин вспоминал позднее: "Мне удалось установить местонахождение неприятельского станкового пулемета. Он стоял между берез в тридцати метрах от меня. Фашист вел огонь по наступавшей пехоте. Я решил его уничтожить. Снял с пояса гранату-лимонку. Встал во весь рост. Зубами сорвал чеку, сделал несколько шагов вперед. Бросил гранату. Фашист огня не прекращал. Метнул вторую... Открыл стрельбу из своего автомата. Стрельба прекратилась. Помчался к пулеметной точке. Вижу двух гитлеровцев убитых, а одного раненого. У пулемета было много лент с патронами, лежали хлеб, сало, фляги с водкой. Подошел капитан А. С. Барсегян. Он крепко меня обнял, поцеловал и сказал: -- Большое тебе спасибо, мой друг. Ты сделал важное дело". В тот же день о подвиге рядового Евсина было рассказано в "боевом листке". * * * В нашем полку служили два брата -- Дмитрий и Иосиф Юдины. Они всегда действовали смело и решительно. Дмитрий был ординарцем. Однажды артиллеристы оказались в окружении. Уже больше суток они не ели горячей пищи. Командир полка Н. Ф. Пономарев обратился к работникам штаба с вопросом: -- Кто может доставить пищу отрезанным артиллеристам? -- Я,-- отозвался Дмитрий Юдин. Взвалив термос на спину, Юдин скрылся в лесу. Там он наткнулся на сторожку лесника и услышал немецкую речь. Все же Дмитрий обходным путем пробрался к своим и накормил горячей пищей. А затем вместе с ними участвовал в бою с фашистами. * * * Письма, письма, письма... Их множество. Они рассказывают о том, как закалялись в огне наши артиллеристы. Письма однополчан идут со всех концов нашей необъятной страны: с Крайнего Севера и из солнечной Средней Азии, из Прибалтики и с Дальнего Востока. Под одним из них стоит подпись бывшего командира 2-й батареи Ф. Д. Липатникова. Помню этого отважного воина. Великая Отечественная война застала Федора Дмитриевича в литовском городе Каунасе. Прибыв в нашу дивизию, он был назначен командиром батареи. В те дни кровопролитные бои шли на новгородской земле. ...Однажды во время боя один из батальонов вырвался далеко вперед; завеса артиллерийского и пулеметного огня отсекла его от других подразделений. В огневом кольце отбивались стрелки от наседавшего врага. Связь с батальоном прекратилась. И тут Липатников решил пойти к пехоте, наладить связь. Он шел, казалось, на верную смерть, но, как поется в песне, "смелого пуля боится, смелого штык не берет". Липатников прошел к пехоте. По полученным от него координатам открыли огонь батареи, уничтожив орудие и два пулемета врага, разгромив контратакующую пехоту. Батальон снова пошел в наступление. Как-то раз Федор Липатников получил известие, что при форсировании Днепра погиб его брат Алексей. Изменился в лице Федор. Казалось, потерял самообладание. Но только на минуту. "Ну, гады, поплатитесь своей черной кровью",-- только и сказал. А Липатников слов на ветер не бросал. В одном из боев батарея Липатникова поддерживала роту на центральном участке прорыва. Бой был исключительно тяжелым. Противник использовал минометы и артиллерию, а затем ввел танки и самоходные орудия. -- Проложить артогнем путь пехоте,-- гласил приказ командования. Батарейцы насмерть стояли у пушек. Легкораненые оставались в строю. Федор Дмитриевич в критические минуты находился в самом пекле боя. Воины подожгли два вражеских танка, разбили батарею и несколько пулеметов. В это время выбыл из строя командир стрелковой роты. Не раздумывая, Липатников заменил его. Тринадцать осколков вонзилось в тело Липатникова, но Федор Дмитриевич выжил. И после госпиталя снова продолжал сражаться с ненавистными захватчиками. Таким был этот храбрый и мужественный человек. Сейчас майор запаса Ф. Д. Липатников трудится старшим лаборантом Днепропетровского химико-технологического института. Старшина на фронте для солдат -- отец родной. Вовремя накормить, напоить людей, достать фураж лошадям -- его забота. Расторопным должен быть старшина и бойцом не последним. Таким и был Александр Васильевич Дергалин. ...Стояла морозная ночь. Дул сильный ветер. Доставить горячую пищу на поле боя было непросто: в небе то и дело вспыхивали неприятельские осветительные ракеты, строчили пулеметы, рвались мины. Где находилась батарея Липатникова, Дергалин точно не знал. Телефонная связь нарушилась: провод перебит, оборванные концы занесла метель. Дергалин с тремя бойцами шел почти наугад. Сквозь ночной полумрак они заметили силуэты людей. -- Хлопцы, где наши артиллеристы? В ответ раздалась команда на немецком языке, застрочили неприятельские автоматы и пулеметы. Пришлось принять неравный бой. Отстреливались из автоматов, в ход пошли ручные гранаты. За это время пища замерзла. Но и за нее благодарили батарейцы старшину и солдат, когда те доставили ее в подразделение. Дергалин был хорошим организатором, смелым и находчивым. Случалось, нечем было кормить лошадей, а только на них перетаскивали пушки. В эти критические минуты Александр Васильевич доставал сено буквально под носом у фашистов. О нем так и говорили: "Из-под земли достанет, а положение спасет". Старшиной гордились солдаты и командиры. -- Вот такого бы нам,-- говорили часто воины других подразделений. * * * Начальником штаба артдивизиона, а затем его командиром был Борис Абрамов -- человек большой отваги. Он умел владеть собой в самой сложной боевой обстановке. ...Был такой случай. Однажды ранним морозным утром наши разведчики и местные проводники отправились на разведку. Заметив их, фашисты открыли огонь. Разведчики приняли бой. Дали сигнал своим артиллеристам об опасности. На головы гитлеровцев полетели снаряды. Не выдержав натиска, фашисты бежали. На огневых позициях они оставили две исправные пушки с большим запасом снарядов к ним. Борис Абрамов приказал развернуть орудия и прямой наводкой бить по убегающим вражеским солдатам. На выручку разбитым неприятельским подразделениям подошли подкрепления. Наши воины продвинулись несколько вперед и закрепились на высоте. Фашисты лощинами и оврагами стали их окружать. И кто знает, чем бы все это могло кончиться, если бы не умелые действия Бориса Абрамова и мужество солдат и командиров стрелковых подразделений, которые спасли положение. Воины заняли круговую оборону. Артиллеристы стреляли прямой наводкой. От губительного огня немало гитлеровцев нашло свою смерть. Окружение было прорвано. * * * В одном из боев начальник штаба артдивизиона майор М. С. Романов заменил убитого командира. Он вспоминает: "Дело было весной. Из-за распутицы и бездорожья наши тылы отстали; не хватало продуктов питания, на исходе были боеприпасы... Дорога была каждая минута, чтобы не упустить инициативу в бою. Каждый артиллерист понимал это и работал за двоих. Организовали живую цепочку, по которой шло все необходимое от складов до огневых позиций. Почти четыре километра на своих плечах носили воины снаряды. Люди выбивались из сил, валились с ног. И комиссар, и старшина, и даже повар становились к орудиям, заменяя вышедших из строя. Фашисты ожесточенно наседали. Дело порой доходило до рукопашных схваток. Но воины не уступили врагу завоеванных позиций". * * * Иван Сыромятников в семнадцать мальчишеских лет пошел в армию в суровом сорок втором году. Его сначала направили в Куйбышев на курсы радиотелеграфистов. Молодой воин успешно их окончил и с новым пополнением был направлен на фронт. Дивизия московских добровольцев находилась в то время на старорусской земле. Сюда и прибыл комсомолец радист Иван Сыромятников. Он был зачислен в артиллерийский полк. С рацией за плечами ему часто приходилось идти в цепях наступающих стрелковых подразделений. Однажды около деревни Козлово он находился в засаде. Стемнело. Из штаба полка поступила срочная радиограмма. Надо было ее принять и записать. Чтобы не выдать врагу место засады, воины тщательно замаскировались в окопах около кустарника. Они находились в семидесяти метрах от фашистов, которые готовились к контратаке. Молодой радист Сыромятников информировал командование по рации о положении дел. Вскоре гитлеровцы стали короткими перебежками приближаться к месту расположения добровольцев. Воины, находившиеся в засаде, встретили их ружейно-автоматным и пулеметным огнем. По приказу командира радист вызвал подкрепление. В ожесточенной схватке фашисты были разбиты и отброшены. А однажды произошел такой случай. Аккумулятор, на котором работала рация, сел, а запасной пробила пуля. Связь со штабом полка была прервана. Командир дивизии И. И. Бурлакин требовал от командира полка Ф. Б. Чернусских данные о судьбе батальона капитана Меняйлова. Тем временем радист Иван Сыромятников, в распоряжение которого попала неприятельская радиоаппаратура, из сухих элементов монтировал батарею. И вот рация заработала. Однако со штабом полка и дивизии Ивану Сыромятникову связаться не удалось. Дело в том, что к этому времени все радисты дивизии стали работать на другой заданной им волне. Комсомолец Сыромятников искал в эфире своих. Кое-кто из радистов считал эту затею детской забавой. И вдруг Иван в эфире услыхал знакомый ему голос комдива. Сыромятников не выдержал и стал говорить открытым текстом, что строго запрещалось. -- Иван Иванович, я -- "Медаль". Я -- это батальон Меняйлова. Комдив Бурлакин с целью конспирации не отозвался радисту. Но тут же было отдано распоряжение: проверить, что означает "Медаль". Это был позывной батальона, который попал в окружение. На его выручку ринулись остальные подразделения полка Ф. Б. Чернусских. Гитлеровцы были разбиты, и в этом немалая заслуга скромного труженика войны Ивана Сыромятникова. Войну он закончил в Восточной Пруссии. На его груди к этому времени сияли орден Красной Звезды и восемь медалей. Многие воины после войны возвратились к мирному труду. Сыромятников до 1948 г. продолжал службу в рядах Советской Армии. Затем, уволившись в запас, приехал в родной город Ульяновск. Сейчас коммунист Иван Яковлевич Сыромятников работает инженером на заводе автозапдеталей. Он возглавляет на предприятии первичную организацию общества "Знание". Ему часто приходится выступать перед молодежью с рассказами о боевых традициях однополчан. Таких людей в нашей дивизии было много, и о них можно было бы написать не одну книгу. ШЛИ МЫ ДНИ И НОЧИ М. БИТКИН, командир автороты У подъезда большого дома стоял "Запорожец". Его владелец долго возился с машиной: она не заводилась. Подошел мужчина средних лет. Из-под кепки виднелись серебристые волосы. -- Что, браток, не ладится? -- спросил он. -- Не пойму, в чем дело,-- ответил тот. Подошедший проверил свечи, систему подачи топлива, включил зажигание. Мотор зарокотал. Владелец машины в недоумении посматривал на благодетеля. А тот, как бы не замечая, сказал: -- На войне, под огнем врага, не такие неполадки приходилось устранять. Автомобилисты -- скромные труженики войны -- совершали свои рейсы под неприятельскими обстрелами и бомбежками. На передовые позиции они перебрасывали стрелковые подразделения, доставляли боеприпасы, продовольствие. Но в любых, даже самых сложных фронтовых ситуациях, как поется в песне, "баранку не бросал шофер". ...Морозным декабрьским утром сорок первого года в районе деревни Красная Поляна посланцы столицы нанесли гитлеровцам сильный внезапный удар. А было это так. Фашисты, опьяненные успехами первых месяцев войны, вели себя беспечно: пьянствовали, спали, порой даже в ночное время не усиливали караулы. Этим обстоятельством и воспользовались наши бойцы, совершив внезапный налет на гарнизон врага. Охваченные паникой оккупанты из блиндажей и крестьянских изб выскакивали на улицу, бежали в поле, попадали на заминированные участки. Немало погибло фашистов в то роковое для них раннее морозное утро.
Фронтовые друзья. Слева направо: М. И. Биткин, П. Г. Костюков, В. Н. Брагин, В. М. Носов, Н. В. Крылов (1970 г.).
Однажды автомобилисты доставляли передовым стрелковым подразделениям грузы. И вдруг произошло непредвиденное. Головная автомашина, груженная боеприпасами, двигалась по старому деревянному мосту. Мост, не выдержав большого груза, обвалился. Машина села на дифер. Пять шоферов с помощью буксира вытащили грузовик. Боеприпасы были доставлены на передовую. В одном из боев зажигательная пуля попала в автомашину, которую вел Петр Глазунов. Пламя подступало к кузову. А в нем находились снаряды. Чтобы избежать катастрофы, Глазунов снял с себя телогрейку и стал сбивать ею пламя. На выручку подоспели шоферы с других машин и батарейцы. Общими усилиями пожар был ликвидирован. Доставленные орудийным расчетам снаряды полетели на головы гитлеровцев. Наступил февраль сорок второго года. Автомобилисты вели машины через озеро Селигер. Шофер Иван Забабурин не рассмотрел покрытую тонким льдом воронку, пробитую вражеским снарядом. Машина пошла под лед. Забабурин успел выскочить. Надо было спасать и машину и боеприпасы. Иван несколько раз бросался в студеную воду с тросом в руках. Прицепил его к машине. Затем шоферы сделали вертлюг из колеса от телеги. Вращали его с помощью ваги. Машину вытащили на поверхность... В одном из боев произошел такой случай. Наши солдаты очищали дороги от снежных заносов. В лощине заметили неприятельскую семитонку; она была завалена снегом. Ее откопали, проверили. Машина оказалась исправной и даже заправленной бензином. Шоферы вывели ее на дорогу, а потом пригнали к складу с боеприпасами. Грузовик принес немалую пользу нашим воинам. В Маревском, Демянском, Старорусском, Поддор-ском районах, пожалуй, не найдется населенного пункта, где бы не побывали наши водители. Трижды форсировали многоводную Ловать. И не раз пришлось "купаться" в студеной воде, порой вместе с машинами. Как-то в весеннюю распутицу личный состав полка ощущал острую нужду в продуктах питания. Надо было искать выход из затруднительного положения. По разрешению командира небольшая группа бойцов отправилась в неприятельский тыл. Группа преследовала две цели: разведать силы противника и, по возможности, добыть продукты питания. У деревни Красное Ефремово наши добровольцы темной ночью перешли линию фронта. В соответствии с данными им указаниями установили связь с местными партизанами. Вскоре организовали засаду. На лесной опушке они заметили неприятельского возницу. Как потом выяснилось, он вез на офицерскую кухню продукты. Заметив наших бойцов, ездовой открыл стрельбу из автомата. Пытался вызвать подкрепление и ускользнуть. Не вышло. Фашист, сраженный пулей, свалился с повозки. Все продукты попали в руки бойцов и партизан... Однажды под населенным пунктом Лисьи Горки завязался сильный бой. Оккупанты подожгли дом, в котором находились мирные жители. Слышались крики женщин и детей. И кто знает, чем все это могло кончиться, если бы не наши шоферы. Они бросались в охваченный пламенем дом. На руках вытаскивали людей. Наши воины водили машины "по путям-дорогам фронтовым" в сильные морозы и метели, в жаркие дни и в проливные дожди. Вспоминаю весеннюю распутицу. Неизвестно, кто кого вытаскивал из грязи: машины водителей или наоборот. Все это происходило под непрерывными артиллерийскими обстрелами или бомбежками с воздуха. Василий Брагин никогда не забудет хмурую, дождливую осень сорок второго года. Над одним из наших подразделений нависла угроза вражеского окружения. По рации мне сообщили, что на исходе боеприпасы, кончаются продукты питания. Шофер Брагин решил пробраться к однополчанам, оказавшимся в беде. Василий, не обращая внимания на бомбежку и артиллерийскую стрельбу, повел машину. Уже поздно вечером, не включая фар, Брагин добрался к месту назначения. Выгрузив снаряды и продукты, он забрал раненых и той же дорогой двинулся обратно. Сохранились пожелтевшие от давности красноармейские газеты. В них печатались заметки и репортажи о будничных боевых делах фронтовых шоферов. Запомнился мне рассказ о смелых действиях Владимира Махоткина. Получив задание, он на автомашине двинулся на передовую. Это было темной ночью. Рокот мотора грузовика услышали фашисты. Они открыли минометный огонь. Маневрируя между разрывами, Владимир мчался вперед. И вдруг пошел сильный дождь. На глинистой дороге машина буксовала, а потом совсем застряла. Махоткин и сопровождавшие его бойцы рубили ветки и жерди. Клали их под колеса. Так они и продвигались. А недалеко от передовой попали в зону сильного вражеского огня. Осколками снарядов были пробиты борта и дверки кабины. К счастью, никто не пострадал. Владимир боевое задание выполнил с честью. Да, наши шоферы работали днями и ночами. Нельзя не отметить добрым словом Дмитрия Купри-кова. Сейчас он водит легковую машину по улицам Ленинграда. А мне вспоминается октябрь сорок первого года. Это были дни формирования нашей дивизии. Старший командир спросил Куприкова: -- Ваша гражданская специальность? -- Шофер,-- ответил он. -- В армии служили? -- Так точно. Был старшим механиком, водил танк. -- Колес у нас пока нет. И Куприков временно был зачислен бойцом стрелковой роты. В этом подразделении оказалось еще несколько бывших танкистов. Из них создали взвод истребителей танков. Находились они на огневых рубежах с противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. Прошло некоторое время. В дивизию прибыли автомашины. Куприков стал шофером. Он, как и его боевые друзья, исколесил немало военных дорог. Однажды вражеский снаряд в машине Дмитрия разбил радиатор и повредил баллоны. Нелегко было устранить неполадки в полевых условиях. И все же он справился с этим. Сел за руль. Завел машину. В этот момент раздался взрыв неприятельского снаряда недалеко от сарая, в котором находились наши раненые воины. Сарай охватило пламя. Куприков, не раздумывая, бросился на помощь однополчанам. На своих плечах он вынес четырех раненых из пожара и укрыл их в воронке, вырытой авиабомбой. Фронтовая жизнь шоферов полна всяких неожиданностей. Однажды во время бомбежки была повреждена машина Дмитрия Куприкова. Шофер быстро нашел выход из трудного положения. Свой грузовик Куприков прицепил на буксир к машине Ивана Кислых. В кузовах разместил раненых. Тронулись, но уехали недалеко. Поношенный мотор тянул слабо. Раненым пришлось потесниться в грузовике Ивана Кислых. Грузовик Куприкова остался ожидать "скорую помощь". Пришел трактор-тягач. Машина Дмитрия Куприкова была доставлена в мастерскую. Там ее починили, и на ней Куприков снова доставлял на передовую позицию воинов, боеприпасы, продукты питания, на обратном пути увозил раненых. Таковы были будни фронтовых шоферов. О каждом из них можно рассказывать много и интересно. Вот, например, Николай Крылов. На войне его настоящую фамилию почти никто не знал. Звали его Чайкой. Это прозвище имеет свою историю. У Николая был хороший голос. В минуты досуга, хотя их на войне бывает немного, он выступал перед шоферами, исполняя песенку, в которой есть такие слова: "Чайка смело пролетела над седой волной..." Исполнение нравилось всем. Стоило Крылову появиться в окружении шоферов, как они просили исполнить "Чайку". Так его и прозвали Чайкой. Кого послать в трудный рейс? Чайку. Кто успешно выполнил боевое задание? Чайка. Да и сам шофер привык к этому прозвищу. Даже на недавней встрече ветеранов дивизии в Москве Крылова обступила группа его боевых друзей. Каждый протягивал ему руку и говорил: -- Здорово, Чайка! Как поживаешь? Все послевоенные годы Николай Крылов работал шофером в столичных автохозяйствах. Когда здоровье его стало сдавать, он по совету врачей стал работать диспетчером одного из таксомоторных парков Москвы. Ведет среди молодежи военно-патриотическую работу, выступает с воспоминаниями. А вспомнить есть что. Боевой путь Крылова в годы Великой Отечественной войны начался у стен Москвы, а закончился в Прибалтике. Не раз смотрел смерти в глаза, не раз попадал под вражеские бомбежки и артиллерийские обстрелы, не раз бывал в сложнейших ситуациях, но всегда с честью выходил из них. Однажды по заданию командования Крылов доставил наших разведчиков к переднему краю. Он должен был дождаться, когда они возвратятся с боевого задания, и привезти их в штаб. В небольшом лесочке Крылов замаскировал свою машину. В одиночестве он провел несколько часов, ожидая возвращения разведчиков. На опушке леса были видны взрывы неприятельских снарядов. Над головой жужжали пули. Послышался рокот моторов. Гул нарастал. В 300 метрах показались вражеские танки. Что мог сделать с ними один шофер с винтовкой? Крылов томительно ожидал разведчиков, а их все не было. Наконец они появились. Заняли свои места в кузове. Проехали метров 500. Путь им преградили два наших воина, охранявших склад с военным имуществом. Под обстрелом противника имущество склада шофер перевез в безопасное место. В один из рейсов Николай попал в зону вражеского огня. В его машине был пробит капот, повреждено зажигание. Машина вышла из строя, а на передовой, как воздух, нужны были снаряды. Подвернулась медсанбатовская автомашина. Шофер ее выручил Крылова запасными деталями. Но вести машину было нелегко. Кругом болотистая местность. Водители подкладывали под колеса ветки и жерди, а то и свои шинели. Так самоотверженно наши фронтовые шоферы в годы Великой Отечественной войны помогали москвичам-добровольцам громить фашистских захватчиков. Многие из них и сейчас работают на автотранспорте. ФРОНТОВАЯ СЕМЬЯ Т. НЕКРАСОВ, гвардии старший лейтенант В зале погас свет. На экране один за другим мелькали кинокадры. И вдруг сидевший с однополчанами Мна-цакан Сардарович Садояк заметно заволновался. -- Что случилось? -- спросил кто-то. -- Как что? Показывают-то меня... Да, это был Мнацакан -- ветеран нашей дивизии. Его запечатлел на пленку однополчанин кинооператор Семен Галадж в тот момент, когда Садоян во главе группы добровольцев ринулся в атаку на врага... Это было в начале марта сорок второго года на новгородской земле, в Маревском районе. До последнего времени М. С. Садоян не знал о вышедшем фильме, о боевом пути посланцев столицы, да и с ветеранами он не был связан. Его разыскали пионеры-следопыты и пригласили на традиционную встречу... Кто же такой Садоян? Он армянин по национальности. Учился в Москве, в Институте народного хозяйства имени Г. В. Плеханова. Когда началась война, Мнацакан, отложив учебники и конспекты, взял в руки оружие.
Участники обороны Москвы в пригородном колхозе "Россия". Сидят (слева направо): А. Майлов, Т. Некрасов, Герой Советского Союза И. Румянцев, Герой Социалистического Труда Т. Барышев, К. Бирюков. Стоят: К. Силохин, Н. Бондарков, Герой Советского Союза А. Шуваев, В. Петров, Герой Социалистического Труда Ф. Шалугин, М. Портнов (1958 г.).
В числе добровольцев-москвичей Мнацакан Садоян попал на новгородскую землю. Бои там носили ожесточенный характер. Населенный пункт Великуша несколько раз переходил из рук в руки... Началась очередная контратака наших добровольцев. В числе храбрецов, идущих впереди, был Мнацакан Садоян. Фашисты не выдержали натиска москвичей и отступили. Этот момент и запечатлел оператор кинохроники. В этой боевой операции, перешедшей в рукопашную схватку, был ранен Садоян. Его отправили в тыл. Около города Осташкова на санитарный поезд налетели гитлеровские воздушные разбойники. Вагоны, в которых находились больные, заполыхали. Мнацакан чудом остался живым. После госпиталя он снова на передовой. Его назначили командиром орудия. Мужественному воину не раз приходилось прикрывать наступающие стрелковые подразделения. Однажды огневую точку Мнацакана засекли враги. Они вывели из строя почти весь орудийный расчет. В строю остался лишь командир орудия. Садояну пришлось быть и подносчиком снарядов, и заряжающим, и наводчиком. А фашисты совсем уже близко. Они хотели живым схватить стойкого артиллериста. Но не тут-то было! Он стрелял по противнику прямой наводкой... На войне Мнацакан Садоян вступил в ряды Коммунистической партии. Был избран парторгом батареи. Воевал он и в Подмосковье, и на новгородской земле, в Крыму, в Румынии, Венгрии, Чехословакии, а закончил свой боевой путь, участвуя в разгроме японской Квантунской армии. После победы над врагами М. С. Садоян прямо в солдатской шинели возвратился в тот институт, из которого уходил на фронт. Окончил его и трудился долгое время в Москве. Дивизию московских добровольцев с полным основанием можно назвать многонациональной. Здесь были представители почти всех советских республик. Хочется подробнее рассказать о Николае Васильевиче Бондаркове. В их семье хранится пожелтевший от времени клочок исписанной бумаги. Записка была нацарапана наспех в бою. Однополчанин сообщал жене Бондаркова, Надежде Алексеевне, о том, что ее муж умер после контузии. Но храбрый воин не умер. Он, как говорится, воскрес из мертвых. Интересно сложилась жизнь у этого человека. Н. В. Бондарков-- активный участник гражданской и Отечественной войн. Бывший красногвардеец, а потом слушатель курсов красных командиров первого выпуска, он участвовал во многих сражениях за Советскую власть. Он воевал против деникинцев и бело-поляков, врангелевцев и махновцев. На всю жизнь остался в его памяти случай, происшедший в августе 1920 г. Прославленная бригада Г. И. Котовского, где служил Бондарков, окружила белогвардейцев, засевших в селе Радзивиллы. И вдруг батарея, которой командовал Николай Васильевич, была неожиданно атакована вражеским эскадроном. Завязалась рукопашная схватка Бондаркова с белогвардейским офицером. Победителем вышел молодой советский командир. Он обезоружил штабс-капитана и доставил его в штаб бригады. Передал и саблю, отобранную у офицера. Спустя несколько часов комбриг Котовский наградил отважного командира этим трофеем. Сабля оказалась весьма редким экземпляром восточного оружия. По заключению специалистов, она была изготовлена не менее 800 лет назад. Позднее эту реликвию Бондарков передал в дар Историческому музею в Москве. После нападения фашистских полчищ на нашу страну Бондарков в числе первых по зову партии и по велению сердца вступил добровольно в нашу дивизию. Однажды командование приказало Бондаркову доставить на поле боя боеприпасы. Несмотря на обстрел, Николай Васильевич со своими друзьями, умело маскируясь, пробрался на автомашинах к переднему краю. Задание было выполнено. На обратном пути воины попали в зону неприятельского огня и заняли оборону. В схватке с фашистами Бондарков опять был ранен, но не оставил поля боя. Маленькая группа бойцов действовала смело и решительно. Противник обрушил на гвардейцев шквал артиллерийского огня. Земля горела кругом. Николай Васильевич, находившийся на краю воронки, вырытой снарядом, был сбит взрывной волной авиабомбы и засыпан землей. Все считали его погибшим. Но воины из соседней части отрыли его. Он находился в тяжелом состоянии, однако врачи спасли ему жизнь. После войны Бондарков стал активистом совета ветеранов дивизии. Николай Васильевич разыскивал однополчан, с которыми громил фашистов на войне. И ему многое удалось сделать. Как-то вечером он пришел на квартиру ко мне. В руках держал объемистую папку. Потом вынул из нее пачку фотоснимков. Показывая один из них, Николай Васильевич спросил; -- Узнаете? На фотографии, несколько потускневшей от давности,-- мужчина, который полулежал на кровати. Не сразу вспомнился этот человек, одетый по-домашнему в пижаму. Ведь прошло-то так много лет!.. -- Это наш однополчанин, эстонец Герман Пап-пель. Сразу вспомнились боевые и мирные дела этого удивительного и мужественного человека. Он в октябре сорок первого года по заданию Бауманского райкома партии столицы сформировал рабочий коммунистический батальон из числа добровольцев. Позднее Паппель участвовал в освобождении от оккупантов родной эстонской земли. Был тяжело ранен в обе ноги. Из госпиталя Герман возвратился в свою часть и стал ее командиром. Когда же понадобился опытный офицер для выполнения особо важного задания, выбор пал на Паппеля. Он был назначен командиром отряда особого назначения. Ему было поручено готовить из числа эстонцев партизанские кадры и перебрасывать их в тыл врага. В боях на родной эстонской земле он вторично был ранен. И снова прямо из госпиталя явился на передовую. Его отряд громил вражеские гарнизоны, взрывал мосты и железнодорожные составы. Перед войной Герман Паппель работал слесарем паровозного депо Москва-Сортировочная Московско-Рязанской железной дороги. После войны находился на ответственной партийной работе в Эстонии. Раны, полученные на полях сражений, дали о себе знать. Паппель тяжело заболел. Парализованный и лишенный дара речи, он слег в постель, но в его груди билось сердце советского человека, мужественного коммуниста. Десять лет Герман не разговаривал, не вставал с постели, но продолжал работать. Он делал переводы произведений эстонских писателей на русский язык, а русских -- на эстонский. Жизнь Германа Паппеля напоминает жизнь замечательного писателя Николая Островского. Он, так же как и Островский, начал свою литературную деятельность, будучи прикованным к постели тяжелой болезнью. Как-то, когда здоровье Паппеля немного улучшилось, он поехал в Сочи, посетил на берегу Черного моря дом, в котором жил и творил Николай Островский. Возвратясь домой, Герман написал на эстонском языке большую статью о любимом писателе советской молодежи. Затем Герман Паппель начал работать над документально-художественным произведением "Дорога к бессмертию" -- о героях нашей дивизии, ветераном которой он был. Однако внезапная смерть оборвала жизнь этого мужественного человека. Книга осталась незавершенной.
Ветеран дивизии московских добровольцев капитан Иван Иванович Кулагин -- один из тех, кто с боями прошел от Подмосковья до Прибалтики. О славном боевом пути однополчан он рассказывал Маршалу Советского Союза С. М. Буденному.
Коллективную повесть продолжают писать те, кто находится до сих пор в строю. Ветераны дивизии присылают в свой совет много писем, по которым можно писать увлекательные книги о смелых и мужественных москвичах. Вот письмо бывшего командира батальона Дмитрия Филипповича Бурыма. Он рассказывает о том, как немецкий разведчик, шедший за советским "языком", сам оказался в ловушке. Это произошло в один из холодных и дождливых майских дней 1942 г. Батальон Д. Ф. Бурыма держал оборону на участке деревень Лунево -- Ожееды на Новгородщине. Отправляясь в окопы, наши бойцы брали с собой немецкие трофейные шинели, которые использовали как подстилку или укрывались ими от дождя. На этом участке фашисты несколько раз пытались захватить нашего "языка", но все безрезультатно. Тогда оккупанты решили провести разведку боем. На передовые позиции они двинули три танка. Москвичи встретили их артиллерийским огнем. Открылся люк. Из танка выпрыгнул гитлеровец. От испуга он потерял ориентировку. Тут же недалеко находился наш воин, на которого была наброшена немецкая шинель. Неприятельский танкист заметил "своего", бросился к нему и "попался на крючок". Наши воины действовали смело, дружно, мужественно, часто шли на самопожертвование. Об этом свидетельствуют сохранившиеся архивные документы. В одном из них говорится, что 23 февраля 1942 г. в бою под деревней Павлово "пулеметчик коммунист Дмитрий Окороков во время атаки подполз вплотную к фашистскому доту и бил по нему из "максима". А когда кончились патроны, Окороков решительно бросился к амбразуре вражеского дзота, закрыл своим телом огонь немецкого пулемета". Посланцы столицы сражались с врагом как единая фронтовая семья. Но о подвигах некоторых хочется рассказать особо. ...Цыден Балданович Балдано родился и вырос в поселке Агинском в бедной крестьянской семье, рано познал трудовую жизнь. Он был в числе первых бурятских комсомольцев. Еще в начале двадцатых годов Цыден находился на комсомольской работе. В годы гражданской войны принимал активное участие в разгроме семеновских банд, восстанавливал Советскую власть в родном краю, вовлекал молодежь в ряды комсомола. Позднее Цыден Балдано переехал в Москву. Учился. Получил специальность преподавателя истории. Когда началась война, учитель-коммунист вместе с женой Софьей Зиновьевной и шестнадцатилетним сыном Вадимом отправились в райком партии с просьбой добровольно отправить их на фронт. Семья Балдано была зачислена в формировавшийся Коммунистический батальон, вошедший в состав нашей дивизии. Цыден Балданович вырос от рядового бойца до комиссара того батальона, которым командовал осетин коммунист В. Н. Казиев -- смелый и мужественный воин. Комиссар Балдано участвовал во многих боевых операциях, водил добровольцев на штурм неприятельских укреплений под Сидоровом, Великушей, Ожеедами и другими большими и малыми опорными пунктами оккупантов. Цыден Балданович несколько раз был ранен. Но по выздоровлении он опять возвращался в строй. Вместе с мужем находилась и его жена, Софья Зиновьевна, своей отвагой и мужеством удивляя многих. В батальоне она была и писарем, и телефонисткой, а в нужную минуту становилась санитаркой. Отличился в боях и их сын, Вадим. Он по заданию командования ходил в тылы врага и оттуда корректировал огонь наших артиллеристов. Вадим был опытным разведчиком и связистом. Возвратясь к мирной жизни, он продолжил учебу, стал конструктором. Работает сейчас в одном из научно-исследовательских институтов столицы. Впрочем, таких смелых подростков, как Вадим Балдано, в нашей дивизии было немало. Разведчика Федю Качармина однополчане называли Орленком, а начальника политотдела дивизии К. А. Бирюкова -- его отцом. Дружба у них завязалась еще в предвоенные годы. Тогда Константин Александрович был помощником директора ремесленного училища в Москве, куда только что прибыл Качармин из рязанского села Ягодное, что в Сараевском районе. Бирюков долго беседовал с подростком, интересовался его жизнью. Узнал, что отец Феди был участником гражданской войны, воевал против белогвардейцев. Говорили долго. Федя понравился Бирюкову. На очередном комсомольском собрании Константин Александрович выдвинул кандидатуру Качармина в состав комитета комсомола. Его поддержали. Так Федор Качармин стал комсомольским вожаком училища. А когда фашистские захватчики напали на нашу страну, Бирюков был призван на курсы переподготовки политработников, затем назначен начальником политотдела нашей дивизии. Федя бросился к нему: хочу на фронт, но Бирюков сказал: -- Не хватало еще, чтобы дети воевали. Справимся и без вас. Качармин настаивал. Почти всю ночь он не давал спать начальнику политотдела. И под утро тот сдался.
Семья Балдано: Цыден Балданович Балдано, его жена Софья Зиновьевна и сын Вадим (1941 г.).
Федор был зачислен бойцом разведроты, которой командовал Герой Советского Союза Николай Михайлович Берендеев. Однажды в составе взвода разведчиков Качармин перешел линию фронта и направился к Клину. Данные собрали важные. Но как их доставить в штаб дивизии? Вызвался это сделать Качармин. Ночью по дороге к линии фронта двигались неприятельские грузовики, которые везли бочки с бензином. На рытвинах машины замедляли ход. Воспользовавшись этим, Качармин под покровом темноты вскочил в кузов и пристроился там между бочек. Недалеко от передовой неприятельская колонна остановилась. Прозябшие шоферы побежали в крестьянский дом. А Федя Качармин, выскочив из кузова, скрылся в заснеженном лесу. Утопая по колено в сугробах, он шел к передовой. Удачно перебрался через линию фронта и на попутной машине доехал до штаба дивизии. Доложил о результатах разведки. Наступил февраль сорок второго года. Наши воины прошли по заснеженному Селигеру. С марша вступили в бой. А в это время Федя Качармин вместе с другими разведчиками ходил по вражеским тылам. Начальник политотдела постоянно интересовался его смелой и опасной работой. Как-то Бирюков повстречал взвод недалеко от передовой. Разведчики только что возвратились из вражеского тыла. Вид у них был усталый. Неважно выглядел и Федор Качармин. Константин Александрович, подбадривая его, сказал: -- Так вот ты какой стал, настоящий воин! А через несколько дней Качармин написал заявление: "Прошу принять меня в ряды Коммунистической партии. Хочу бить фашистов коммунистом". На открытом партийном собрании Федора единогласно приняли кандидатом в члены партии. И тут парткомиссия оказалась в затруднительном положении. Качармину шел семнадцатый год. Устав партии нарушен. Об этом узнал Бирюков. Доложил члену Военного совета армии. -- Пусть воюет кандидатом, а в члены партии его придется принимать не через три месяца, как положено во фронтовой обстановке, а по достижении восемнадцатилетнего возраста,-- сказал генерал. Так и решили. Федору Качармину был вручен партийный документ, который он хранил у самого сердца. Спустя несколько дней, находясь в тылу врага, на боевом задании, Федор Качармин был ранен в обе ноги. Друзья на себе перетащили его через линию фронта. Обстоятельства сложились так, что юному разведчику пришлось надолго разлучиться с однополчанами. После войны Федор Дорофеевич был директором профессионально-технического училища No 31, того самого, из которого он подростком уходил на войну. Теперь Ф. Д. Качармин работает в Государственном комитете Совета Министров СССР по профессионально-техническому образованию. Готовит достойное пополнение рабочего класса нашей страны. Его грудь украшают боевые ордена и медали. И снова хочется возвратиться к семьям фронтовиков. О каждой из них в отдельности можно написать увлекательную повесть. Взять хотя бы семью Мстиславских... Первые месяцы войны. Отец поздно вечером пришел с работы домой и сказал, что он добровольно уходит на фронт. Это решение не было неожиданностью для жены Марии Соломоновны и ее двух дочерей -- студенток московских вузов -- Зины и Люды. Они прекрасно понимали, что иначе поступить в этот грозный час нельзя. Жена ответила, что и она, и Зина, и Люда тоже добровольно запрещались в рабочий Коммунистический батальон Пролетарского района. ...Вспоминается бой в районе Молвотиц. На пункт первой медицинской помощи ворвались фашисты. Они перебили всех раненых, а врача М. С. Мстиславскую забрали в плен. А несколько позднее в одном из ожесточенных боев недалеко от Ловати трагически оборвалась жизнь Зины Мстиславской. Три ее боевых товарища, раненных в этой схватке, были брошены гитлеровцами в тот же лагерь военнопленных, где томилась Мария Соломоновна. От них она узнала о гибели на поле боя любимой дочери. Мария Соломоновна решила бежать из концлагеря. Побег помогли осуществить псковские партизаны. Мстиславская вступила в местный отряд народных мстителей. Работала врачом. Одновременно вела разведку расположения вражеских гарнизонов. Добывала для партизан продукты питания. Сейчас М. С. Мстиславская является энтузиасткой военно-патриотической работы, а другая ее дочь, Людмила, работает юристом. Среди добровольцев нашей дивизии были и такие семьи фронтовиков, как пулеметчики отец и сын Лебедевы; сандружинницы мать и дочь Гладковы; бойцы муж, жена и сын Монжале; отец и сын Фельдманы; муж и жена Базыльниковы; два брата Брусиловские. Некоторые из них, сражаясь под знаменами дивизии, прошли путь от Москвы до Восточной Пруссии, имеют по нескольку правительственных наград. Отрадно и то, что многие бывшие фронтовики возвратились в те производственные коллективы, откуда уходили на войну. С мукомольного комбината имени А. Д. Цюрупы в нашу дивизию вступило много добровольцев, в том числе Федор Васильевич Веденьев. На разных фронтах сражались его четыре брата -- Никон, Максим, Анисим, Петр и сестра Миля. Федор Веденьев после разгрома врага вернулся на родной комбинат. Грудь его украшали боевые награды, Возвратясь в коллектив цюруповцев, Федор Васильевич стал трудиться с еще большей энергией. И его труд по достоинству был отмечен Советским правительством: Веденьев за успехи в мирном труде награжден орденом Ленина. Многие бывшие наши однополчане после окончания Великой Отечественной войны работают в различных областях народного хозяйства, добиваясь немалых успехов. Лучшие удостоены звания ударника коммунистического труда, правительственных наград. Но и в мирном труде ветераны продолжают высоко держать честь 3-й Московской коммунистической гвардейской дивизии. В БОЮ И В ТРУДЕ Н. СТАНОВОВ, комиссар разведроты Трижды после ранений пришлось мне возвращаться в различные подразделения своей дивизии, но большее время я находился в отдельной разведроте. Полюбил этих ребят, знал их боевые качества. О каждом из них можно рассказывать без конца. Люди большой отваги, умеющие рисковать собой ради друзей, всегда были готовы отдать, если потребуется, жизнь за Родину. Кто в дивизии не знал Евгения Бусалова! Он ходил на самые опасные дела. Евгений любил читать книги о героях и их подвигах. До войны, дома, вечерами просиживал он на старом диване и с затаенным дыханием слушал рассказы отца и матери о смелых и храбрых людях, боровшихся за Советскую власть. В детстве с увлечением играл в военные игры с ребятами. Иногда Евгений приходил домой с разбитым носом, синяком под глазом и с разорванными штанами. За это, конечно, получал нагоняй от родителей. После окончания школы наступили годы учебы в Московском государственном экономическом институте имени Кржижановского. Как-то летним днем он гостил у родственников в селе Полянка. Плыли облака по небу. Ярко светило солнце. Тихий ветерок покачивал ветки, повисшие над головой в саду... Он задремал. И вдруг раздался голос матери: "Женя, война началась!" На следующий день Евгений Бусалов отправился в Октябрьский райвоенкомат Москвы с заявлением добровольно направить его на фронт. Вскоре он был назначен помощником командира батальона по боепитанию. Евгений жил рядом с разведчиками в доме близ Химкинского речного вокзала. Хорошо знал их нужды, обеспечивал вооружением и обмундированием. Дел, как говорится, было по горло. Но Евгений Бусалов не переставал думать о разведке. Каждый день перед воинами дивизии ставились все новые сложные задачи. Это требовало дополнительных знаний о противнике. Нужен был неприятельский "язык", и Евгений просил командира отпустить его в разведку. -- Вы пока выполняйте свои обязанности,-- спокойно сказал командир, а затем, повернувшись к начальнику штаба, спросил: -- Кого же лучше послать?-- И сам за него ответил: -- Может, Берендеева? Возражений не было. -- А вас, товарищ Бусалов, прошу помочь ему в формировании группы и ее снаряжении. Бусалов вместе с Николаем Берендеевым отбирал людей, вооружал их, ходил на тренировки и даже вел с разведчиками наблюдения. Враг располагал сильными и хорошо скрытыми огневыми средствами, зарыл в землю танки, пристрелял расположенные перед ним места возможного подхода. Саперы в течение двух ночей разминировали необходимый участок, прорезали проволочные заграждения. Особенно тщательно изучался дзот в районе Молвотиц, где и должен быть взят "язык". Евгений Федорович вместе с саперами приближался к проволочному заграждению. Раньше других заметил подвешенные пустые консервные банки, которые при прикосновении к проволоке издавали шум. Разведчики ликвидировали и это препятствие. Прошло еще двое суток упорного изучения противника и дзота. В ту ночь, когда предстояло действовать разведчикам, луна как по заказу спряталась за тучи, и Берендеев первым, а за ним группы нападения и прикрытия ползком двинулись к фашистскому логову. Расстояние до дзота все сокращалось, слышались голоса фашистов; кто-то напевал непонятную мелодию, где-то за дзотом была слышна губная гармошка. Настало время для броска. Вспыхнула сигнальная ракета, и наша артиллерия открыла заградительный огонь с тем, чтобы не допустить подкрепления фашистов к блокируемому дзоту. Тем временем группа Берендеева захватила и уже держала гитлеровца, запихнув ему кляп в рот, чтобы не кричал. Разведчики, пригибаясь, побежали назад. Наконец-то свои траншеи, объятия друзей. Немец, уже без платка во рту,во всю глотку кричал: "Гитлер капут!" Фашисты стреляли из всех видов оружия по нашему переднему краю. Неприятельского "языка" допрашивали в штабе дивизии. Переводчик прочитал неотправленное письмо, изъятое у вражеского солдата, которое он писал своей жене. "Мороз такой, что нельзя высунуться. Русские бьются геройски. Мы несем большие потери. Хотим домой. Победы пока не видно..." Полученные сведения от "языка" помогли нашему командованию успешно осуществить боевую операцию по разгрому врага. В районе Большое Врагово посланцы столицы почти два месяца находились в обороне. Командованию срочно требовался вражеский "язык". Капитан Е. Ф. Бусалов по настоятельным его просьбам получил разрешение командира возглавить разведчиков. Это были проверенные в боях коммунисты и комсомольцы, почти все они удостоены высоких правительственных наград, их знали не только в дивизии, о них писали в газетах.
Бывшие бойцы-однополчане. Сидят (слева направо): доктор биологических наук М. В. Алексеева, доктор геолого-минер алогических наук И. Я. Пантелеев, доктор геолого-минералогических наук В. М. Григорьев, доктор экономических наук Е. Ф. Бусалов; стоят: доктор геолого-минералогических наук Ф. В. Котлов, кандидат геолого-минералогических наук М. М. Максимов, полковник запаса И. М. Становое (1973 г.).
Бусалов много думал о том, как выполнить поставленную задачу. Днем тренировался с разведчиками, создавая приближенную обстановку, в которой предстояло действовать, а ночью у переднего края уточнял и сверял время смены фашистских постов. Разведчики рассматривали порядок блокировки, соблюдение маскировки и, наконец, возможную обстановку при встрече с врагом. Накануне разведчики отошли в свой тыл и окончательно отработали порядок взятия "языка". Решили, что не стоит блокировать дзот, на который ранее совершались безуспешные налеты воинов соседней части. Бусалов возразил: -- Вот и хорошо! Там нас в ближайшее время не ждут. Последние наблюдения убедили, что смену постов фашисты производят в час ночи. Это время избрали для штурма. Оставалось несколько часов для отдыха. Но разведчикам не спалось. С приближением действий возрастала тревога. Бусалов еще раз позвонил к артиллеристам, окончательно согласовал сигналы взаимодействия. Зашел к командирам рот, которым заранее был отдан приказ при необходимости помочь разведчикам. Евгений Федорович предупредил разведчиков о дружных действиях, подбадривал их. Веяло ночной прохладой. Изредка слышались автоматные выстрелы, орудийные залпы, но больше всего неприятностей доставляли вспыхивающие осветительные ракеты противника. Бусалов видел спокойные, уверенные лица своих друзей. И вот группа двинулась. Вражеский дзот, ощетинившись тремя пулеметами, торчащими из амбразур, молчал. Группа прикрытия расположилась вокруг. Невдалеке рвались советские мины, преграждавшие путь врагу, блокированному в дзоте. Осторожно вползли в неприятельскую траншею. Незаметно прошли в тыл противника. Вдруг послышался громкий смех: гитлеровцы чувствовали себя в полной безопасности. Подойдя ближе к дзоту, Бусалов по-немецки крикнул: -- Солдаты, выходите и сдавайтесь! Наступила тишина. Из дзота никто не выходил. Команда повторилась. Из двери показалась рука с пистолетом, а затем на мгновенье высунулась голова гитлеровца в каске. Бусалов выстрелил, и враг упал. На следующую команду никто не отозвался. Бусалов бросил в дзот гранату. Один за другим стали появляться солдаты: кто ползком с белым платком в зубах, кто с поднятыми руками. Один высоченный фашист бросился бежать, но разведчик сразил его автоматной очередью. Три гитлеровца стояли с поднятыми руками. По команде: "Вперед!" -- они, выбравшись из траншеи, двинулись под конвоем в сторону переднего края. Всполошившись, гитлеровцы открыли беспорядочную стрельбу. Двух пленных разведчики повели вперед и быстро скрылись из виду. Третьего фашиста, раненного осколком гранаты в ногу, взвалил на плечи Бусалов. Ноги вязли в болоте. Покидали силы. Это заметил гитлеровец и здоровой ногой специально цеплялся за кочки и кусты, препятствуя ходьбе. Затем внезапно левой рукой схватил Бусалова за горло, а правой вцепился в автомат, висевший на его груди. Началась схватка. Сбросив врага с плеч в болотную грязь, Евгений вырвал из рук фашиста свой автомат, ударил его по голове, и тот потерял сознание. Отдышавшись, Бусалов вновь взвалил гитлеровца на плечи. Нести его было трудно. Но в этот момент подоспели однополчане. Они помогли дотащить "языка" до штаба. ...Вскоре Бусалов был назначен помощником начальника штаба полка по разведке. Дни и ночи он нахолился на переднем крае. Длительная оборона вынуждала разведчиков активизировать свои действия. Велась широкая пропагандистская работа. С помощью репродукторов, установленных на переднем крае, солдат противника убеждали переходить на нашу сторону. Такая пропаганда велась и с неприятельской стороны. Врагу удалось сманить на свою сторону одного бойца, пришедшего в нашу дивизию с новым пополнением. Это был сын бывшего кулака. Через несколько дней гитлеровцы разбросали листовки, рассказывающие о "красивой жизни" перебежчика, и звали советских воинов последовать его примеру. Возникла мысль воспользоваться "любезным" приглашением гитлеровцев. Бусалов доложил командиру, что разведчики якобы хотят "сдаваться" в плен. , -- А что, и на этот риск тоже есть добровольцы? -- спросил командир, улыбаясь. -- Есть! -- весело ответил Евгений Федорович. Замысел хранили в тайне. Бусалов отобрал для выполнения задания самых опытных, решительных и смелых. Затея требовала исключительной выдержки. На такое могли решиться лишь по-настоящему мужественные, исключительно отважные люди. Бусалову, как он ни просил, идти "сдаваться" в плен не разрешили, а поручили общее руководство операцией. И он проводил многократные репетиции, испытывая различные варианты. В ночь на 7 июля 1942 г. группа Бусалова (ее тогда называли группой обеспечения) двинулась в лесок, расположенный неподалеку от деревни Малое Врагово в нейтральной зоне. Начало светать. Левее группы капитана Бусалова появились наши разведчики: политрук Николай Поруков, бывший студент Московского института химического машиностроения Евгений Лиэллуп и молодой новгородец Виктор Лихачев. В поднятых руках они держали белые платки, прикрывавшие гранаты-лимонки. Оглядываясь назад, они создавали видимость как бы боязни своих. Прошли мелкий кустарник и оказались на открытой поляне. Видно было, как фашисты у своего дзота настороженно смотрели в сторону приближавшихся русских "перебежчиков". Один из них даже махал рукой. К нему подошли еще два гитлеровца. Когда до немецкого дзота оставалось около тридцати метров, с нашей стороны открыли пулеметную стрельбу по "убегающим". Так было предусмотрено, чтобы гитлеровцы не разгадали задуманного. Разведчики тут же залегли, а затем ползком, изредка приподнимаясь, приближались к фашистам. Осталось двадцать, пятнадцать метров... Виктор Лихачев бросил в гитлеровцев гранату. Показалось еще несколько фашистов. Полетели гранаты Николая Порукова. В этот момент раздалась автоматная очередь фашиста, и Женя Лиэллуп присел на колени. Истекая кровью, он бросил в траншею две гранаты. Послышались крики раненых фашистов. Выскочила из засады группа Бусалова. Николай Поруков уже был в неприятельском дзоте, захватил сумки с документами и оружие. Силы были неравны. Капитан Бусалов отдал команду отходить с захваченным "языком" и трофеями. По сигналу красной ракеты заговорили наши минометы и артиллерия. Снаряды падали на заранее пристрелянные позиции противника. Гитлеровцы из-за опушки леса также открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Рвались мины, осколки летели над головами разведчиков. Наступили критические минуты, пришлось залечь в траншеях противника и вести ответный пулеметный огонь. Гитлеровцы попытались окружить наших воинов, но разведчики не дрогнули. Много фашистов полегло в этом бою; один лишь Евгений Лиэллуп истребил девять гитлеровцев, столько же уничтожил и Бусалов. В этой неравной схватке вторично был ранен Лиэллуп; несколько царапин от осколков мин получил и Евгений Федорович. ...Совсем юной пришла в разведку бывшая московская школьница Ирина Магадзе. Она также находилась в этой сложной обстановке. Ирина, не страшась обстрела, перевязывала раненых в траншее. Борясь за жизнь Евгения Лиэллупа, Магадзе предприняла все возможное, чтобы спасти разведчика, но силы его слабели. На руках этой мужественной девушки Женя произнес последние слова: "Друзья мои, отомстите за меня".
Разведчица Ирина Магадзе (Митина) рассказывает на митинге о том, как ходила по тылам врага (1942 г.).
Операция была проведена успешно. Наши разведчики, уничтожившие не один десяток гитлеровских захватчиков, принесли с собой три пулемета, несколько автоматов и другое имущество. Особенно ценной оказалась неприятельская карта с нанесенными на нее опорными пунктами и запасными оборонительными сооружениями... Евгений Федорович Бусалов после войны еще долго служил в рядах Советской Армии. В 1953 г. он защитил кандидатскую диссертацию, а в 1969-м -- докторскую. Теперь Евгений Федорович Бусалов на преподавательской работе в Московском инженерно-экономическом институте, но он находит время и для военно-патриотического воспитания молодежи. То же самое можно сказать и о В. М. Григорьеве. Перед войной был он студентом Московского геологоразведочного института. Добровольно вступил в ряды нашей дивизии. В боевой обстановке вырос от рядового до майора. Сейчас он доктор геолого-минералогических наук. Знают его как ученого не только в нашей стране, но и за рубежом. Питомцем того же института является и М. М. Максимов. В дивизии он был рядовым бойцом-разведчиком. После войны стал разведывать земные недра. За открытие полезных ископаемых он награжден орденами Ленина и "Знак Почета". Сейчас он лауреат Государственной премии, кандидат геолого-минералогических наук. Нельзя не сказать теплого слова о Б. М. Митине и И. И. Магадзе. На войне они были разведчиками. Полюбили друг друга, поженились. После войны продолжили учебу. Сейчас Борис Михайлович -- доктор физико-математических наук, а Ирина Ивановна -- кандидат педагогических наук. Список наших однополчан, связавших свою жизнь с наукой, можно было бы продолжить. Как в годы Великой Отечественной войны они сражались против фашистских захватчиков, так же по-боевому трудятся в мирные дни бывшие воины. Остается только пожелать молодежи учиться на примерах людей старшего поколения, свято хранить славные боевые традиции советского народа. СЕРДЦЕ КОМАНДИРА М. КАМЫШЕВ, помощник начальника штаба полка Видавший виды "газик" привез нас в село Молвотицы, где размещался штаб нашей дивизии. Здесь мы без задержки получили предписание. Маленькие желтые листки определяли место нашей дальнейшей военной службы. Майор, вручавший документы, пожал руку, проговорил: -- Полком, в который вы назначаетесь, командует майор Пшеничный. Очень душевный человек. Впрочем, вы, наверное, слышали о нем... И верно, о Пшеничном добрая слава шла в дивизии. Накатанная дорога круто свернула влево. Демянское шоссе побежало дальше через пригорок. Стоявшая на повороте указка "Пшеничный" нацеливала своим острием в лес. Пшеничного на месте не было, и дежурный провел нас к землянке начальника штаба. Постучали. Из-за дощатой двери, сколоченной из снарядных ящиков, послышался хрипловатый басок: -- Кто там? Войдите! Человек, лежавший на топчане, спустил ноги на пол и приподнялся. Пышные, как у Тараса Бульбы, усы придавали лицу суровое выражение, а из-под кустистых бровей смотрели приветливые глаза. Выслушав рапорт, начальник штаба шагнул навстречу, протянул руку: -- Военинженер первого ранга Ершов Борис Павлович. Хорошо, что прибыли, батенька мой... За ужином Борис Павлович рассказывал о жизни полка, его боевых походах, об обстановке на участке фронта. Расспрашивая меня, он говорил и о себе. Ершов-- московский профессор. Когда-то встречался с Владимиром Ильичем Лениным. -- Химик я, батенька мой. Химик.-- Раскрыв схему обороны полка, Ершов начал было комментировать ее, а потом предложил: -- Не хотите ли пройти на местность? Так-то, пожалуй, будет полезней. Мы шагали по лесной опушке, где проходил передний край обороны полка. Там за полянами, в развалинах деревень Черная и Лунево притаился враг. Полк держал оборону на довольно широком фронте, а людей было мало. Когда вернулись на командный пункт, Петр Митро-фанович Пшеничный ожидал нас в своей землянке. Он сидел, склонившись над крупномасштабной картой. Над столом горела электрическая лампочка, питавшаяся от автомобильного аккумулятора. В раскаленной докрасна печке потрескивали дрова, а из старенького радиоприемника доносились слова полюбившейся фронтовикам песни: Бьется в тесной печурке огонь... Петр Митрофанович не слышал, как мы вошли. Лишь голос Ершова заставил его вздрогнуть и приподняться. Знакомство было коротким. Говорил Пшеничный неторопливо. На его лице с крупными правильными чертами лежала печать озабоченности. Подозвав к столу, Петр Митрофанович подвинул карту и сказал: -- Вот тут, на участке нашего 2-го батальона, сейчас сосредоточивается сводный отряд дивизии. В его составе будет действовать и рота нашего полка. На рассвете отряд атакует противника в деревне Черной, захватывает и удерживает ее до прихода десантников, действующих в тылу врага. Ваша задача обеспечивать связь нашей роты с командиром сводного отряда и штабом полка. Формально сводный отряд не подчинялся Пшеничному, но он действовал на участке полка. Петр Митро-фанович не удержался. Поздней ночью он пришел в расположение отряда. Нашел командира своей роты, дал ему несколько советов и пошел к бойцам. Многих он знал по имени и отчеству. Бойцы, увидев командира полка, почувствовали себя более уверенно. Нашлось время и для шутки-прибаутки. Потом кто-то между прочим заметил, что пора бы подзаправиться чем-нибудь горяченьким, и Петр Митрофанович тут же послал адъютанта поторопить тыловиков. Командир нашего полка временами представлялся загадочным, непонятным. На первых порах казался замкнутым, молчаливым, даже суровым. Однажды он перевел в стрелки повара, не подготовившего ко времени завтрак воинам, сказав при этом: -- Пусть испытает, каково нести службу на пустой желудок. Пшеничный без колебания отправил в штрафную роту сержанта, не выполнившего приказание. Петр Митрофанович многое знал о подчиненных, а о себе ничего не рассказывал. А говорить ему было что. Но однажды он разоткровенничался. Мы, штабные офицеры, сидели возле землянки командира полка, и он не торопясь, немногословно рассказывал о своей нелегко прожитой жизни. Оказывается, он участвовал в первой мировой и гражданской войнах. Прошел путь от солдата до комиссара и командира дивизии. В конце тридцатых годов демобилизовался и перешел на работу в оборонную промышленность. Перед Отечественной войной был начальником главка в одном из народных комиссариатов Союза ССР. В октябре сорок первого года добровольно вступил в 3-й полк московских рабочих и начал службу помощником начальника штаба полка. Большая партийная и государственная работа умудрила и обогатила его жизненным опытом. Так вот откуда такая выдержка, хладнокровная рассудительность и распорядительность! Даже в самые напряженные моменты Пшеничный не горячился, не шумел, и это спокойствие и уверенность передавались окружавшим его людям. Разошлись мы чуть ли не в полночь, а перед рассветом отправились на наблюдательный пункт. Возле штабной землянки нас ожидала одетая по-походному машинистка Лида Божевская. Она давно просилась на передовую, в бой. -- На передовой вам не место,-- ответил ей Петр Митрофанович. Когда начало светать, сводный отряд рванулся в атаку. С наблюдательного пункта хорошо было видно, как воины добрались до окраинных развалин деревни. И там завязался бой с превосходящими силами врага. Москвичи залегли в воронках от снарядов, коченея от болотной сырости и холода. Над головами солдат свистели пули. Это строчили фашистские пулеметчики. Наши артиллеристы и минометчики отвечали огнем. Бой приобрел упорнейший характер. Гитлеровцы, скрыто подтянувшие к высотке танки, вкопали их в землю, открыли по атакующим шквальный огонь. Наши воины замедлили свое движение и залегли. Пшеничный выскочил с наблюдательного пункта и побежал по скату высоты к залегшим воинам. Вокруг него фонтанами дыбилась земля, шипели осколки, свистели пули, а он, высокий, даже не пригибаясь, все бежал и бежал. В окопе он заметил Божевскую. Сурово посмотрел на нее. -- Я не могла оставаться там, когда все здесь, не могла,-- объясняла она. -- Здесь вам делать нечего,-- сурово сказал Пшеничный. -- Почему же нечего? А вот...-- И Лида указала рукой на раненого бойца. В этот момент из лощинки донесся тревожный голос: -- Сестру сюда! Сестру!.. Скорей!.. -- Ну вот, слышите! -- крикнула Лида и, шагнув из окопа, обернулась:-- А вы говорите, нечего... Лида Божевская в том бою за высоту была тяжело ранена. Узнав об этом, Пшеничный нахмурился: -- Какая же упрямая! А действовала ведь так, как подсказывало комсомольское сердце. Представьте ее к награде. Обязательно представьте. В землянке было тесно и душно. Коммунисты штаба, собравшиеся на партийное собрание, сидели и полулежали кто где мог пристроиться. Дрожащее пламя коптилки освещало хмурые, озабоченные лица. В те августовские дни 1942 г, с фронтов приходили нерадостные вести. Особенно тяжелые бои развернулись в междуречье Дона и Волги. Вся страна напрягала силы, чтобы остановить там яростный натиск врага. Вот-вот должна была начаться передача очередного сообщения Совинформбюро, и Пшеничный предложил послушать его перед началом собрания. Все повернулись к радиоприемнику. -- Говорит Москва!.. И сразу будто приблизилась к старорусским лесам родная столица. Москва сообщала суровую правду: наши войска вели оборонительные бои с крупными силами танков и пехоты противника, переправившимися на левый берег Дона. Обстановка на этом участке осложнилась... Пшеничный выключил приемник, а люди сидели не шелохнувшись. Потом после короткой официальной процедуры избранный председателем офицер штаба Антон Рыбкин предоставил слово командиру полка. В напряженной тишине глухо звучал его голос: -- Вы только что слышали о том, что делается на фронтах. Вся страна помогает защитникам города на Волге. И мы должны им помочь. Скоро наш полк будет введен в бой. Мы должны во что бы то ни стало выполнить задачу-- соединиться с войсками, наступающими с севера, полностью отрезать демянскую группировку, не дать врагу возможности снять с нашего участка ни одного солдата...
П. М. Пшеничный (1942 г.).
После партийного собрания состоялось совещание политработников полка. Петр Митрофанович очень ценил их благородную работу. Кто-кто, а он-то хорошо знал ее и, помнится, не раз повторял: -- Кто сам не горит -- никого зажечь не может.-- Этой короткой фразой Петр Митрофанович подчеркивал и значение и смысл политической работы. Будучи человеком дела, Пшеничный не любил пустословия. И то совещание, как, впрочем, и все другие, было коротким. Пшеничный объяснил боевую задачу, обратил внимание на то, что предстоят большие трудности и к ним следует подготовить весь личный состав. Бои, которые развернулись на реке Робье, были тяжким испытанием для наших добровольцев. Труднейший ночной марш из деревни Сутоки на передний край. Кругом болота. После дождей лесные и проселочные дороги окончательно раскисли, и чем дальше двигались бойцы, тем труднее им становилось. Автомобили не прошли. Застревали орудия, повозки с боеприпасами и продовольствием. Утопая по колено в болотной жиже, люди пытались помочь выбившимся из сил лошадям. Но тщетно. Пушки и повозки пришлось оставить. Воины брали с повозок груз и несли его на плечах. Вытянувшись цепочкой, брели батальоны. То тут, то там появлялась знакомая всем фигура Пшеничного. Теплым словом, а главное, примером выдержки, бодрости и выносливости он поднимал дух бойцов. К утру полк достиг берега реки Робьи. На берегу реки, в стенке обрывистого берега, было выкопано несколько небольших ниш. В них и разместился штаб полка. Неподалеку в углубленной и усовершенствованной воронке с перекрытием в один накат находился наблюдательный пункт. Петр Митрофанович был озабоченным и хмурым. И было отчего. Обстановка складывалась крайне неблагоприятно. Гитлеровцы сидели в глубине леса, укрываясь за валами, сооруженными из бревен, засыпанных грунтом. Даже снайперы-"кукушки", располагавшиеся на деревьях, прикрывались стальными щитками. По всему переднему краю были устроены проволочные и минные заграждения. Вражеская оборона была очень крепким орешком. Разрушить укрепления гитлеровцев можно было только стрельбой прямой наводкой, а орудия оставались в тылу и могли вести огонь по площадям только с закрытых позиций. В нашем распоряжении находились лишь батальонные минометы, но и их нельзя было эффективно использовать в лесистой местности. Приходилось рассчитывать на высокий боевой порыв, дерзость и внезапность действий. Обнадеживало еще и то, что до дороги Бяково -- Омычкино, которую нам нужно было перерезать, оставалось не больше 300-- 500 метров. Значит, отчаянный бросок, решительный натиск -- и задача может быть выполнена. После короткой артиллерийской подготовки батальоны ринулись в атаку. Цепи покатились было вперед, но, натолкнувшись на стену огня, залегли. Поднимать людей в новую атаку против неподавленных огневых точек врага было бессмысленно, и Пшеничный отдал командирам батальонов короткий приказ: -- Окопаться! По цепи передал команду: -- Меняем тактику. Будем продвигаться вперед редкими, короткими рывками. Несколько раз в течение дня бойцы резкими бросками продвигались вперед на 10-- 15 метров и вновь окапывались. Третьи сутки Петр Митрофанович не спал. Может быть, еще никогда на него не сваливалось столько забот и хлопот. Из-за бездорожья и хлеб, и боеприпасы, и все необходимое для боя люди переносили на плечах. Раненых выносили на носилках. Тропки, что были проложены в свой тыл, часто обстреливались врагом. Тяжкими, изнурительными были эти бои, о которых в сообщениях Совинформбюро говорилось всего несколько слов: "На Северо-Западном фронте шли бои местного значения". А какого громадного напряжения моральных и физических сил требовали они! Петр Митрофанович заметно осунулся и, казалось, больше ссутулился, словно от тяжести легшей на его плечи трудной боевой задачи. В те неспокойные дни и еще более тревожные ночи Петр Митрофанович не раз выходил на передний край. Советовался с командирами и бойцами о том, как лучше провести боевую операцию... Офицеры штаба собрались на наблюдательном пункте. На переднем крае шла перестрелка. В небо с нашего переднего края взлетели две зеленые ракеты, Они наделали большой переполох у врага. Решив, что начинается очередная атака, гитлеровцы открыли беспорядочный огонь, обнаружив свои боевые точки. Посоветовавшись с Петром Митрофановичем, мы решили утром сами побывать на переднем крае. Вместе с нами пошли мой помощник по шифровальной работе капитан Анисимов и уполномоченный контрразведки старший лейтенант Леонов. Пройдя по берегу Робьи, мы очутились в овражке, где находились позиции минометчиков. Отсюда на передний край вел неглубокий ход сообщения. Двигаться по нему можно было лишь согнувшись. Метрах в двухстах от берега среди молодых берез и сосен зияла большая воронка, вырытая авиабомбой. В ней находилась промежуточная телефонная станция. Здесь решили передохнуть. Я присел рядом с Петром Митрофановичем. Напротив -- Анисимов и Леонов. Достав кисет с табаком, командир полка проговорил: -- А день-то какой! И войны будто нет... Необыкновенно голубое небо излучало столько света и тепла, что даже тени казались прозрачными. И тишина стояла на переднем крае такая, что слышно было, как где-то рядом, в траве, весело и беззаботно трещит кузнечик. -- А ведь правда, красота!-- снова проговорил Петр Митрофанович, кивком показывая на стройные сосны, на кудрявые березы. И в этих нескольких словах, и в тоне, каким они были сказаны, легко угадывалась любовь к Родине, к жизни, ко всему прекрасному. После небольшой паузы он добавил: -- Когда тяжелая дорога остается позади -- становится и легко и радостно... Я часто думаю о том, какая после победы красивая жизнь будет! Полный жизнеутверждающих мыслей и непоколебимой веры в нашу грядущую победу, Петр Мит-рофанович и не думал, что это будет его последняя фраза. Протянув мне кисет, он стал скручивать папиросу. Где-то неподалеку ухнул выстрел. Встревоженная птичка метнулась ввысь, а на краю воронки раздался треск. Дрогнули большие, сильные руки Пшеничного, и из полусогнутой бумажки просыпался табак. Качнулась вниз голова, и сползла на висок пилотка. Враз отяжелевшие веки закрыли глаза, и губы проронили два слова: -- Ну вот... Все случилось так внезапно и быстро, что в эти секунды никто не понял и даже не подумал, что могло произойти самое страшное. -- Петр Митрофанович!.. Петр Митрофанович!.. Но ответа не было. Только еще раз качнулась голова, упала пилотка, и мы увидели, что на посеребренном виске зияет крохотная, будто от дробинки, рана и из нее сочится тоненькая струйка крови. Когда говорят -- солдат-герой, называют меру его подвига: подбил танк, уничтожил столько-то врагов. А где та мера, которой можно измерить героизм командира? Петр Митрофанович погиб смертью героя. Служба командира -- повседневное горение, повседневный подвиг. Каждый день и час он несет на себе громадную ответственность перед Родиной и партией, перед народом, перед всеми теми, кого ведет в бой, перед своей собственной совестью. Командир полка погиб, но мы, его однополчане, всегда будем помнить простого русского человека, коммуниста Петра Митрофановича Пшеничного. ГЛАВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ М. КЛЕШНИН, командир дивизии Дивизией московских добровольцев мне пришлось командовать всего около четырех месяцев. Февраль 1943 года... Враг продолжает терзать советскую землю. В ту морозную зиму положение на нашем фронте было особенно тяжелым. Но бойцы и командиры 53-й гвардейской дивизии были настроены оптимистически. Невзгоды не смогли поколебать боевого духа наших воинов. Они понимали и всю ответственность, лежащую на них: ведь дивизия являлась головной на Северо-Западном фронте. Именно в те дни впервые услышал я гордые, непреклонные слова: "Там, где наступают москвичи,-- -враг не устоит". А нам как раз предстояло наступление. Остановлюсь на событиях, предшествовавших моему прибытию в 53-ю дивизию. В то время я исполнял обязанности заместителя командующего 11-й армией Северо-Западного фронта. В январе 1943 г. перед одной из дивизий этой армии командование поставило задачу прорвать оборону противника. Наши полки прорвались, но на очень узком участке. И едва вклинились в расположение фашистских войск, как немцы отрезали и окружили наши прорвавшиеся части. Командир дивизии вскоре был ранен, начальник штаба тоже вышел из строя, и командование группой прорыва мне, как представителю армии, пришлось взять на себя. Красноармейцы и командиры в окружении дрались храбро. Но силы были далеко не равны. Ряды наши таяли. Кончились боеприпасы. Наступил день, когда кончилось продовольствие... Танкисты все же помогли нам вырваться... Генерал-лейтенант П. А. Курочкин, когда я ему доложил о прибытии, не скрыл удивления: -- Как? А мы думали, что ты погиб. Ну, коли жив, срочно отправляйся к командующему фронтом Маршалу Советского Союза Тимошенко. Он интересовался тобой.
М. Н. Клешнин (1943 г.).
Сбрил я быстро бороду, надел вместо полушубка мундир и ужаснулся: до чего же он стал велик мне -- висел как на вешалке. Однако раздумывать было некогда. Сел в старенькую "эмку" и сказал шоферу, чтоб вез на командный пункт фронта. Дорога пролегала по знаменитому Валдаю. В топких местах лежал деревянный настил, и мы ехали по нему, как по звонким клавишам. На душе было неспокойно. Зачем вызывает маршал Тимошенко? На командный пункт фронта прибыли около часу ночи. Командующий принял сразу. Отодвинув от себя карту, он минуту-другую всматривался в меня, а потом сокрушенно произнес: -- Ну и исхудали же вы, батенька. А в дороге-то, наверное, и перемерзли изрядно. Давайте-ка прежде всего чаем погреемся... В блиндаже маршала было тоже прохладно. Он сидел в бурке. Но от его простого человеческого сочувствия на сердце потеплело. Душевная тревога рассеялась. Командующий принял по-отечески, говорил запросто. На крепко сбитом столе появились нехитрые атрибуты походного солдатского чая. За чаем С. К. Тимошенко расспрашивал о ходе боевых действий на участке 11-й армии, интересовался настроением солдат и командиров, выслушал мое мнение о причинах неудач в прорыве фронта противника. Уже в четвертом часу ночи он сказал: -- Ну, давайте отдохнем часика два, а потом поговорим о вашем новом назначении. Ровно в шесть утра дежурный разбудил меня и пригласил к командующему. На этот раз Семен Константинович нашел нужным ознакомить меня с обстановкой на других участках Северо-Западного фронта. Потом расспросил о моей семье и в заключение разговора предложил принять командование дивизией московских добровольцев. При этом он дал ей отличную боевую характеристику. Я и раньше знал об этой дивизии и ее первом командире Николае Павловиче Анисимове, человеке вдумчивом, хорошо разбирающемся в вопросах военного искусства. Это на его долю выпала нелегкая, но почетная задача в короткий срок создать из добровольцев монолитное боевое соединение. Приступить к командованию такой дивизией я согласился с радостью. Тут же получил предписание. Когда садился в машину, заметил большой сверток, лежавший на заднем сиденье. -- Это Маршал Советского Союза распорядился, чтоб вас одели потеплее,-- сказал адъютант.-- Тут полушубок, валенки, шапка... Может быть, это и не такой уж значительный факт, но все же проявление простой, казалось бы обыденной, человечности тронуло меня. Ведь недаром говорят в народе: "Дружеское слово три зимы греет". Доброе слово и вовремя оказанная дружеская поддержка со стороны старших товарищей придают новые силы. Эту старую истину никогда не надо забывать всем нам, и особенно тем, у кого есть подчиненные. Итак, с новым предписанием в тот же день явился я в штаб армии, получил от командующего армией необходимые указания и на следующий день, то есть 2 февраля, прибыл в штаб дивизии. Соединение в тот момент с переднего края обороны форсированным маршем было переброшено в район Березовец -- Извоз -- Стречно. Здесь в предельно сжатые сроки нам и предстояло подготовиться к наступательным боям. В день прибытия познакомился я со штабом, с командным составом. На утро следующего дня назначили строевой смотр дивизии. Впечатление сложилось очень хорошее. Чувствовалась товарищеская спайка, знание бойцами и командирами друг друга, патриотизм и беспредельная любовь к своей части. И внешне каждый воин выглядел бодро, подтянуто. Во всем чувствовалась дисциплина. Каждый знал, что задача им дана нелегкая. В предстоящем наступательном бою дивизии отводилось место в центре боевого порядка армии, в направлении главного удара. Ставилась задача прорвать долговременную оборону противника. А надо сказать, что свою оборону противник совершенствовал более года. Перед фронтом нашей части опорные пункты и узлы сопротивления были возведены на редкость основательно. Полосу обороны немецких фашистов надежно прикрывали также минные поля, проволочные заграждения в несколько рядов, лесные и каменные завалы. Такую оборону, казалось, надо было прогрызать буквально метр за метром. Мы знали, что опорные пункты врага связаны между собой траншеями и ходами сообщения с тылом. Телефонная связь у них была доведена до каждого взвода. Их подразделения были усилены артиллерией и минометами. В тылу враг держал сильные резервы. Да, мы представляли себе, какие трудности ожидают нас при наступлении. Но это не страшило воинов. Пусть немецкие фашисты имеют пока преимущество в технике. Но у них нет и никогда не будет преимущества в главном: в людях, в готовности советских воинов во что бы то ни стало одолеть врага, разгромить немецко-фашистских захватчиков. Подготовка к наступлению потребовала от офицеров штаба дивизии, командиров полков большого напряжения сил, организованности и умения. И они справились с этой задачей. Штаб дивизии в то время возглавлял полковник Е. И. Зелик, в прошлом начальник пограничного отряда, человек спокойный, уравновешенный, пунктуальный. Делал он все без шума. В обращении с людьми был мягок, но требователен. Сам отличался большой работоспособностью. Я знал, что если распоряжение отдано, то за выполнение его беспокоиться нечего и вторично напоминать излишне. Хорошими организаторами были командиры полков Ефанов, Чернусских, командующий артиллерией Синотов, заместитель по тылу Нестеренко, начальник инженерной службы Котлов и другие. Кропотливую воспитательную работу в частях и подразделениях неустанно проводили политработники Анцелович, Тарасов, Ибрагимов, вожак комсомольцев дивизии Силохин, старый коммунист Фельдман. Они все время находились среди воинов, стараясь довести до каждого боевой приказ, разъяснить задачу.
А. П. Лазарев (1965 г.).
А как не сказать доброго слова о комиссаре дивизии А. П. Лазареве! К полковнику Лазареву в трудную минуту шли за советом и рядовые и командиры. Он покорял своей душевностью, подлинно человеческим тактом, умением понять с полуслова, разобраться в сложной ситуации. Ныне он генерал-майор запаса, проживает в Свердловске. Его фронтовые друзья до сих пор советуются с ним по своим житейским делам... Но вот подготовка к наступлению закончилась. Дивизия пополнилась людьми и техникой. Подошли артиллерийские подразделения, предназначенные для поддержки наступления. И 15 февраля утром после короткого артиллерийского удара дивизия перешла в наступление. Оборону противника прорвали с ходу. Но опорными пунктами Стречно, Извоз овладели лишь на второй день. На линию Кукуй -- Березовец вышли 17 февраля. Бой был неимоверно тяжелым. Контратаки со стороны фашистов следовали одна за другой. Они непрерывно подтягивали людские резервы и технику и с ходу бросали в бой. Не буду описывать всего хода сражений. Скажу одно: по оценке командования, дивизия свою задачу выполнила успешно, за что была награждена орденом Красного Знамени. Войска Северо-Западного фронта к концу февраля -- началу марта демянскую группировку противника ликвидировали полностью. Как уже говорилось, дивизия состояла из москвичей-добровольцев. Было в ней много и молодежи, но основной костяк составляли не раз проверенные жизнью коммунисты. Я уже упоминал имена старых большевиков Анцеловича и Ибрагимова. В самые напряженные дни боев они всегда находились там, где было особенно тяжело и смертельно опасно. С именем Анцеловича, в частности, связан такой эпизод. В результате тяжелых боев один из батальонов понес особенно чувствительные потери. Дело могло обернуться потерей захваченных позиций. Мой разговор с комбатом об этом по телефону слышал Анцелович. Он понял всю опасность положения и попросил разрешения направиться в этот батальон. Я колебался. Что он может изменить? Жаль терять каждого человека. А ведь передо мной был член партии с 1905 г. В ряды добровольцев он пришел с поста министра лесного хозяйства. Но Анцелович, видимо, понял мои мысли и тихо, но настойчиво сказал: -- Я должен пойти обязательно... Пришлось уступить просьбе старого коммуниста. Прибыв в батальон, он под огнем поговорил почти с каждым из бойцов, подбодрил, укрепил их веру в свои силы... А потом по телефону он докладывал мне обстановку. Слово и дело коммунистов дивизии вдохновляли воинов на боевые подвиги. Знаменательным событием для дивизии было получение письма от группы большевико