амерений, а только неспособность провести их в жизнь в соответствии с положениями военной науки.
{87} Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 403. Запись от 17 марта 1941 г.
{87а} Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. М.: Гея, 1996. С. 137-138.
{88} Гуров А. Боевые действия советских войск на юго-западном направлении в начальном периоде войны // Военно-исторический журнал. 1988. No 8. С. 38-39.
{89} Мельников С. И. Маршал Рыбалко, 2-е изд. Киев: Политиздат Украины, 1984. С. 50-51.
{90} Мариничев В. Указ. соч. С. 186; История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945; в 6 тт. Т. 1. М.: Воениздат, 1961. С. 476.
{91} Семенов А. Ф. На взлете. М.: Воениздат, 1969. С. 125.
{92} Меллентин Ф. Танковые сражения 1939-1945 гг. Пер. с англ. М.: Издатинлит, 1957. С. 148, 244-249.
{93} См.: Воробьев Ф. Д., Паротъкин И. В., Шиманский А. Н. Последний штурм (Берлинская операция 1945 г.). 2-е изд. М.: Воениздат, 1975. С. 402. В Берлинской операции плотность достигала 148-270 орудий и минометов на 1 км фронта.
{94} Оперативная плотность и соотношение сил на направлении главного удара противника см.: Курская битва (Под ред. И. В. Паротькина. М.: Наука, 1970. С. 486.)
{90} Еременко А. И. Год 1945: "Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены..." // Военно-исторический журнал. 1994. No 7. С. 20.
{96} О роли ленд-лиза в советских военных усилиях см.: Sokolov Boris V. Lend-Lease in Soviet Military Efforts, 1941-1945 - The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 7. September 1994. No 3.
{97} РГВА, ф. 34980, on. 5, д. 2, лл. 2-6. Сообщено П. А. Аптекарем.

Сражение за Курск, Орел и Харьков. Стратегические намерения и результаты. Критический обзор советской историографии

(Опубликовано: Gezeitenwechsel im Zweiten Weltkrieg? Hrsg. von Roland G. Foerster. Hamburg- Berlin-Bonn; Verlag Mittler Sohn-Militargeschichtliches Forschungsamt, 1996. Печатается с любезного разрешения Военно-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме. Перевод с английского автора.)

Битва на Курской дуге рассматривается в советской историографии как одно из трех главных решающих сражений Великой Отечественной войны (два других - Московское и Сталинградское). Оперативный и тактический аспекты Курской битвы изучены довольно хорошо,{1} но ее стратегическое значение характеризуется лишь в самых общих фразах в трудах, посвященных истории советско-германского фронта второй мировой войны. Цель данной работы - проанализировать стратегические намерения и результаты, достигнутые обеими сторонами во время сражения за Курск, Орел и Харьков.

Курская битва документирована сравнительно неплохо, значительно лучше, чем два других решающих сражения.{2} Советские историки изучают Курскую битву более объективно, поскольку официальная мифология войны утверждает, что только поворотный пункт - Сталинград - как и победа под Москвой, были достигнуты без советского превосходства в людях и вооружении. В 1943 г. преимущество, полученное немцами от внезапности нападения в 1941 г., практически сошло на нет, а советская промышленность достигла своей максимальной производительности после спада в первый год войны. Эти факты оказались очень полезны для создания нового мифа - о триумфе советской политической системы и советского народа в Курской битве, третьей великой битве войны после Москвы и Сталинграда, в которой участвовало людей, танков и самолетов больше, чем в каком-либо другом сражении на Восточном фронте. Но для такого мифа очень важно не прояснять вопрос о стратегических намерениях и результатах.

И. В. Сталин в приказе от 23 февраля 1943 г. поздравил Красную Армию со сталинградской победой, но предупредил: глупо думать, что единственная задача Красной Армии - преследовать немцев до западных границ и что "немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли".{3} Также и в приказе от 1 мая 1943 г. Сталин повторил, что "немецки-итальянский фашистский лагерь переживает тяжелый кризис и стоит перед своей катастрофой", но "это еще не значит, что катастрофа гитлеровской Германии уже наступила... Гитлеровская Германия и ее армия потрясены и переживают кризис, но они еще не разбиты. Было бы наивно думать, что катастрофа придет сама, в порядке самотека. Нужны еще два-три таких мощных удара с запада и востока, какой был нанесен гитлеровской армии последние 5-6 месяцев, для того, чтобы катастрофа гитлеровской Германии стала фактом".{4}

Сталин был довольно-таки осторожен в своих прогнозах. В мае 1942 г. он был куда более оптимистичен и призывал "добиться того, чтобы 1942 г. стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев".{5} Но крупные поражения Красной Армии в Крыму и под Харьковом и ее отступление до Сталинграда и Кавказа заставили его быть осторожным в предсказаниях. Действительный ход событий доказал, что не два или три, а более дюжины ударов, включая десять так называемых сталинских ударов 1944 г., потребовалось для германской капитуляции.

Первой работой, посвященной Курской битве, в советской историографии стала статья Н. Таленского "Орловская операция". Ее автор подчеркнул, что немецкое летнее наступление 1943 г. началось очень поздно, 5 июля. Это было необычно для практики двух мировых войн.{6} Он цитировал заявление немецкого генерала К. Дитмара, что против принципов военной стратегии более выгодно уступить инициативу противнику и дождаться благоприятной возможности для удара. Кстати сказать, такова и была советская стратегия в Курской битве. Но в своей статье Таленский утверждал, что германское командование, вопреки мнению Дитмара, было заинтересовано в как можно более раннем начале своих наступательных операций, до того как начнется наступление союзников в Западной Европе. Задержку немецкого наступления на Курск он связывал с тяжелым поражением германской армии в Сталинградской битве. Таленский также полагал, что поражение немецких войск в Курской битве доказывает, что "военная мощь гитлеровской Германии ослаблена в такой мере, что 2-3 таких удара с востока и запада достаточно для ее разгрома".{7} Здесь он фактически повторил сталинские слова. В этой же статье сам Сталин был назван основным архитектором советской победы в Курской битве.{8} Данный тезис был повторен И. В. Паротькиным, автором второй большой статьи о сражении на Курской дуге.{9} Он считал, что Сталинградская и Курская битвы сами по себе создали перелом в Великой Отечественной войне. Паротькин, как и Таленский, утверждал, что в ходе Курской битвы Красная Армия показала, что "правильно организованная и проводимая оборона при наличии стойкости и высокого морального духа войск является непреодолимой для противника, как бы силен он ни был". Паротькин также заявил, что победа в Курской битве стала результатом блестящего взаимодействия пяти советских фронтов и что "в оборонительном сражении под Курском была истощена наступательная мощь двух основных немецких группировок и вновь созданы условия для перехода Красной Армии в общее наступление". Он полагал, что "в ходе наступательных операций под Орлом и Харьковом, Красная Армия показала высокую оперативную подготовку своего командного состава, умение его в сложных условиях успешно выполнять замыслы верховного главнокомандования". Паротькин утверждал, что в Курском сражении советские войска окружили и уничтожили несколько группировок противника.{10} Очевидно, что это заявление не соответствует истине.

Следует сказать, что Сталин оценивал исход Курской битвы как доказательство способности Красной Армии наступать и зимой, и летом и выделял Сталинградскую и Курскую битвы как поворотные пункты войны. Он считал, что эти поражения поставили гитлеровскую Германию перед катастрофой.{11} Нетрудно заметить, что авторы первых статей о Курской битве просто повторяли сталинские формулы.{12}

Следует подчеркнуть, однако, что в советской мифологии войны Курская битва в первые годы часто заменялась битвой за Днепр. Так, только 180 солдат и офицеров получили звания Героев Советского Союза за сражение на Курской дуге, в то время как 2438 удостоились золотых звезд Героя за форсирование Днепра в октябре 1943 г.{13} Это породило в войсках особое выражение "днепровский герой", что означало героя второго сорта. Также в одной из первых статей, посвященных победе в Великой Отечественной войне, среди великих сражений была названа не Курская битва, а битва за Днепр (наряду с Московской, Сталинградской, обороной Ленинграда и взятием Берлина).{14} Возможно, это было вызвано очень тяжелыми потерями, которые понесла во время Курской битвы советская сторона, а также тем обстоятельством, что в ходе этого сражения так и не удалось ни одно окружение группировки противника.

В первой советской официальной истории Великой Отечественной войны, изданной в 6 томах, отдельная глава была посвящена Курской битве. Там утверждалось, что в апреле 1943 г. Ставка, получив доклады командования Центрального и Воронежского фронтов, решила встретить ожидаемое немецкое наступление на Курский выступ хорошо подготовленной обороной и только после отражения германского удара начать советское наступление. План советского летнего наступления основывался на предложениях командования фронтов и Генерального штаба. Он предусматривал достижение линии Смоленск-р. Сож-нижнее и среднее течение Днепра. Главный удар планировался на юго-западном направлении для освобождения Восточной (Левобережной) Украины и Донецкого бассейна. Было решено, что Красная Армия, хотя и имеет достаточно сил для наступления, будет защищать Курский выступ от ожидаемого в скором будущем немецкого наступления, измотает силы противника и затем начнет свое собственное наступление.{15} В этом труде нет никаких цифр, характеризующих силы и средства Красной Армии во время Курской битвы. Авторы преувеличили роль Н. С. Хрущева в этом сражении. В главе, посвященной Курской битве, его имя упоминается 10 раз, в отличие от единственного упоминания Сталина и троекратного - Г. К. Жукова. Авторы книги также нарисовали весьма идеализированную картину действий Красной Армии в этой битве, ни разу не подвергнув критике принципиальные решения высшего командования.

Генерал С. М. Штеменко в своих мемуарах писал по поводу стратегических намерений советской Ставки, что командование Воронежского фронта предлагало сконцентрировать усилия к югу от Курска в направлении Харькова и Днепропетровска, а затем Кременчуга и Херсона. При благоприятных условиях войска могли бы достичь меридиана Черкассы-Николаев, создать угрозу границам балканских сателлитов Германии и разгромить группу армий "Юг". Но Ставка для будущего наступления предпочла центральное направление - на Харьков, Полтаву и Киев. В этом случае советское наступление могло нарушить взаимодействие между группами армий "Центр" и "Юг" и освободить Киев - важный политический и экономический центр.{16} Следует подчеркнуть, однако, что этот план, принятый Ставкой, в действительности не мог привести к окружению и уничтожению сильнейшей немецкой группы армий "Юг". Основное направление наступления в этом случае было слишком далеко от румынских нефтяных полей, критически важных для военных усилий Германии. План наступления, одобренный Сталиным, приближал советские войска к германским границам, но в то же время расстояние до германской территории было гораздо больше, чем до Плоешти. Как кажется, причиной, почему Сталин предпочел центральный вариант наступления южному, было политическое значение Киева, который он по соображениям престижа пытался до последнего удержать в 1941 г., даже ценой гибели целого фронта.

В 12-томной "Истории второй мировой войны, 1939-1945" советские историки повторили данное Штеменко описание двух стратегических планов, между которыми советское Верховное главнокомандование должно было сделать выбор весной 1943 г., не высказав никаких критических замечаний по адресу принятого варианта наступления на Киев.{17} Они также одобрили преднамеренный переход к обороне, принятый советской Ставкой. Он был назван свидетельством "творческого подхода советского Верховного Главнокомандования к решению стратегических задач войны". Авторы "Истории второй мировой войны" утверждали, что "переход в контрнаступление после того, как противник будет измотан в ходе бесплодных атак, позволял рассчитывать на гораздо большие успехи с меньшими потерями. Развитие событий подтвердило абсолютную правильность планов советского командования".{18}

Результаты Курской битвы также традиционно оценивались как очень благоприятные для советской стороны. В "Краткой истории Великой Отечественной войны" утверждается, что в ходе Курской битвы "советские войска разгромили 30 вражеских дивизий, вермахт потерял около 500 тыс. солдат и офицеров, 1,5 тыс. танков, более 3,7 тыс. самолетов... Хребет немецко-фашистской армии был сломлен. Весь мир убедился в превосходстве Красной Армии над вермахтом в боевом мастерстве, вооружении, стратегическом руководстве. Стратегическая инициатива прочно закрепилась за Вооруженными Силами СССР".{19}

Один из основных советских военачальников, бывший заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков считал, что принятое Ставкой решение отказаться от идеи советского упреждающего наступления было совершенно правильным. Но он критиковал решение фронтально атаковать Орловский выступ, не пытаясь окружить противника. Жуков полагал впоследствии, что советское наступление на Орел началось слишком рано, без надлежащей подготовки.{20} Бывший начальник советского Генерального штаба маршал А. М. Василевский также высказал мнение, что "разработка оперативно-стратегических задач была осуществлена удачно" и что в Курской битве советское военное искусство превзошло германское.{21} Генерал Н. Ф. Ватутин, командовавший в 1943 г. Воронежским фронтом, был сторонником превентивного советского наступления. Он опасался, что Красная Армия упустит летнее время, благоприятное для наступательных действий.{22} Бывший командующий Степным (Резервным) фронтом маршал И. С. Конев критиковал использование двух армий своего фронта в оборонительной операции. Он считал, что было бы лучше использовать весь Степной фронт для большого наступления.{23}

Стратегические планы германского верховного командования критически анализировались в советской историографии. Наиболее объективное описание их дано В. И. Дашичевым в составленном им сборнике немецких документов второй мировой войны. Он подчеркивает, что основной целью операции "Цитадель" было истощить силу советского летнего наступления и захватить стратегическую инициативу. В то же время маневренная оборона германских войск на Востоке, предложенная фельдмаршалом Э. фон Манштейном, была отвергнута как из-за противодействия Гитлера оставлению территории Донецкого бассейна, так и из-за недостатка горючего и боеприпасов.{24}

Советские источники признают некоторые ошибки советского Верховного командования во время Курской битвы. Например, маршал К. К. Рокоссовский, бывший командующий Центральным фронтом, в своих мемуарах критиковал планирование и проведение операции против Орловского выступа, когда советские войска действовали разрозненно. Он считал, что лучше было бы нанести только два удара на Брянск с севера и юга с соответствующей перегруппировкой Западного и Центрального фронтов. Но операция началась чересчур поспешно, и немецкие войска были только вытеснены из Орловского выступа, но не разгромлены. Кроме того. Ставка не приняла во внимание, что немецкие войска, оборонявшие Орловский выступ, были усилены дивизиями, участвовавшими в "Цитадели".{25}

Но ни один из советских генералов и историков никогда не критиковал саму мысль о том, что результаты Курской битвы были очень благоприятны для советской стороны, а решение уступить инициативу наступления вермахту - правильным. Тем не менее, объективный анализ показывает, что решение обороняться вместо того, чтобы наступать на Курской дуге, было ошибкой советской Ставки и командующих фронтами. Во-первых, соотношение сил и средств на Курском выступе было в пользу советской стороны уже 10 апреля 1943 г. В то время Красная Армия, согласно советским подсчетам, имела здесь 958 тыс. человек личного состава, 11 965 орудий и минометов, 1220 танков и самоходных орудий и 1130 боевых самолетов по сравнению с примерно 700 тыс. человек личного состава, 6000 орудий и минометов, 1000 танков и штурмовых орудий и 1500 боевых самолетов с германской стороны. Кроме того, советские войска резервного фронта (Степного военного округа) неподалеку от Курской дуги насчитывали 269 000 солдат и офицеров, 7406 орудий и минометов, 120 танков и самоходных орудий и 177 боевых самолетов. В то же время все советские резервы на советско-германском фронте исчислялись в 469 000 солдат и офицеров, 8360 орудий и минометов, 900 танков и самоходных орудий и 587 боевых самолетов, по сравнению с немецкими резервами в 60 000 солдат и офицеров, 600 орудий и минометов, 200 танков и штурмовых орудий (боевых самолетов не было вовсе). Численность германских резервов практически не изменилась вплоть до начала Курской битвы.{26}

Реальное соотношение на Курской дуге перед 10 апреля 1943 г. было 1,8:1 по личному составу, 3,2:1 по артиллерии, 1,3:1 по танкам и самоходным орудиям (во всех случаях в пользу советской стороны). В авиации немцы формально имели превосходство в соотношении 1,1:1, но, принимая во внимание более 400 боевых самолетов в советских резервах помимо резервного фронта, а также авиацию дальнего действия и ПВО страны, которые впоследствии были использованы в Курской битве, советская авиация в районе Курского выступа в действительности могла рассчитывать на численное превосходство над люфтваффе.

В начале июля немецкие войска, развернутые для осуществления "Цитадели", насчитывали 900 000 солдат и офицеров, 10 000 орудий и минометов, 2700 танков и штурмовых орудий и 2050 боевых самолетов по сравнению с 1 910 000 солдат и офицеров, 30 880 орудий и минометов, 5130 танков и самоходных орудий и 3200 боевых самолетов Воронежского, Степного и Центрального фронтов. Кроме того, советская сторона располагала авиацией дальнего действия и ПВО страны, которая практически вся была использована в Курской битве. Соотношение сил было практически таким же, как и в апреле: 2,1:1 по личному составу, 3,1:1 по артиллерии, 1,9:1 по танкам и самоходным орудиям и 1,5:1 по боевым самолетам.{27} Советское количественное превосходство по танкам и самолетам даже возросло. Но в апреле советская сторона имела также качественное превосходство, поскольку советские Т-34 и KB технически превосходили немецкие танки прежних образцов: Т-III, T-IV и др. Только в июле вермахт получил новые "тигры" и "пантеры", которые превосходили советские танки. Также новые немецкие самолеты "ФВ-190А" и "Хеншель-129" обеспечили качественное превосходство в авиации.

Общеизвестно, что Гитлер откладывал "Цитадель", поскольку хотел располагать значительным числом новых танков и самолетов перед началом наступления. Он не был уверен в успехе. Г. Гудериан свидетельствовал, что на совещании 10 мая он пробовал убедить Гитлера отказаться от плана наступления на Курск из-за больших трудностей его осуществления. Гудериан отверг мнение В. Кейтеля, что немцам следует атаковать по политическим соображениям, и заметил, что "миру совершенно безразлично, находится ли Курск в наших руках или нет". Гитлер ответил, что, когда он думает об этом наступлении, то испытывает сильную боль в животе.{28} Быть может, Гитлер не слишком верил в успех "Цитадели" и откладывал ее проведение столько, сколько мог, поскольку таким образом он отдалял и неизбежное советское наступление, которое было практически невозможно отразить. Кстати сказать, германская разведка еще в конце апреля сделала правильный прогноз возможного развития событий:

"Руководство красных сумело так провести ясно выраженную подготовку крупной наступательной операции против северного фланга группы армий "Юг" в направлении Днепра.., что оно до ее начала свободно в своих решениях и путем сохранения достаточных оперативных резервов может не принимать окончательного решения о проведении этой операции до последней минуты точного определения срока немецкой атаки... После того как поступят новые... сведения, не исключено, что противник разгадает подготовку к наступлению... сперва выждет и будет все время усиливать свою готовность к обороне, имея в виду достижение своих наступательных целей при помощи ответного удара... Нужно считаться со все увеличивающимися силами противника и с тем, что противник достиг уже высокой готовности против возможных атак немцев".{29}

Тем не менее советское наступление на Орел и Харьков не было успешным. Германские войска не были разгромлены, а советские потери как во время наступательных, так и оборонительной операции были гораздо больше немецких. Сравнение потерь обеих сторон помогает нам оценить результаты сражения.

Официальные цифры советских людских потерь и потерь в танках и самолетах в период Курской битвы были опубликованы только в 1993 г.{30} Германские же потери были преувеличены советскими историками в несколько раз задолго до того. По их оценке, немецкие потери составили около 500 тыс. солдат и офицеров, 1500 танков и штурмовых орудий и более 3700 самолетов.{31} Эти цифры очень далеки от действительности. Немецкие потери в живой силе на всем Восточном фронте, согласно информации, предоставленной верховному командованию вермахта (ОКВ), в июле и августе 1943 г. составили 68 800 убитыми, 34 800 пропавшими без вести и 434 000 ранеными и больными.{32} Немецкие потери на Курской дуге можно оценить в 2/3 от потерь на Восточном фронте, поскольку в этот период ожесточенные бои происходили также в Донецком бассейне, в районе Смоленска и на северном участке фронта (в районе Мги). Таким образом, германские людские потери в Курской битве можно оценить примерно в 360 000 убитых, пропавших без вести, раненых и больных, но никак не в 500 000. Потери люфтваффе тоже были гораздо ниже. В июле и августе 1943 г., согласно данным источников из Германского военного архива во Фрайбурге, потери на Востоке составили только 1030 самолетов, и даже на всех театрах общие потери достигали не более чем 3213 боевых машин.{33} Таким образом, советская версия в 3700 самолетов противника, уничтоженных в Курской битве, совершенно абсурдна. Эта цифра основывается на донесениях советских авиационных командиров военного времени,{34} где потери противника преувеличивались в несколько раз.

Первые, основанные на документах публикации, содержащие официальные цифры советских военных потерь в живой силе и боевой технике, появились только через 48 лет после окончания второй мировой войны. Авторы книги "Гриф секретности снят" утверждают, что советские потери в ходе Курской оборонительной операции составили 70 330 убитыми и пропавшими без вести, и 107 517 ранеными и больными. Потери в Орловской наступательной операции они определяют в 112 529 убитых и пропавших без вести и 317 361 раненых и больных. В Белгородско-Харьковской наступательной операции советские войска также потеряли 71 611 человек убитыми и пропавшими без вести и 183 955 - ранеными и больными.{35} Но все эти цифры, очевидно, неверны. Например, все потери Центрального фронта в период Курской оборонительной операции с 5 по 11 июля составили будто бы 33 897 солдат и офицеров. К 5 июля этот фронт насчитывал 738 000 человек личного состава. Учитывая цифру общих потерь, 12 июля Центральный фронт должен был насчитывать около 704 000 солдат и офицеров, тогда как в действительности численность его войск на это число составила лишь 645 300 человек. За этот период времени состав фронта изменился очень незначительно: убыли две стрелковые бригады и прибыла одна танковая бригада.{36} За счет этого численность войск Центрального фронта могла сократиться не более чем на 5-7 тыс. человек. К тому же очень вероятно, что за время Курской оборонительной операции фронт получил маршевые пополнения.{37} С учетом всех этих обстоятельств, общие потери войск Центрального фронта в период с 5 по 12 июля можно оценить примерно в 90 000 офицеров и солдат, но никак не в 33 897 человек.

Также и потери Воронежского фронта приуменьшены в 2,5-3 раза. Е. И. Смирнов, бывший начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии утверждал, что во время Курской оборонительной операции с 5 по 18 июля две армии Воронежского фронта, 6-я и 7-я гвардейские, только ранеными потеряли 23 332 человека и что более одной трети всех раненых поступило из этих двух армий. Он также пишет, что в такой же операции потери Воронежского фронта больными составили более 13% от его суммарных потерь ранеными и больными.{38} Учитывая это, потери всего Воронежского фронта в период с 5 по 18 июля ранеными и больными можно оценить примерно в 83 000 человек. Однако авторы книги "Гриф секретности снят" утверждают, что потери войск этого фронта даже за более длительный период с 5 по 23 июля составили только 46 350 раненых и больных.{39} Я полагаю, что к 23 июля потери Воронежского фронта ранеными и больными могли достичь 90 000 человек и что официальные советские цифры в данном случае преуменьшены примерно вдвое.{40} Приуменьшенными кажутся и безвозвратные потери Воронежского и Степного фронтов в период с 5 по 23 июля, определенные в 54 994 убитых и пропавших без вести. Э. фон Манштейн утверждает, что, согласно документам группы армий "Юг", во время наступления на Курск с южного направления немцы взяли 34 000 пленных.{41} Г. А. Колтунов и Б. Г. Соловьев пишут, что во время оборонительной операции 6-я гвардейская армия потеряла около 30 000 убитых и раненых.{42} Если сопоставить эту цифру с данными Е. И. Смирнова о 12 810 раненых в этой армии в период с 5 по 18 июля,{43} то число погибших в ее составе можно оценить минимум в 15 000 человек без учета пропавших без вести). Манштейн, основываясь на информации разведки и боевых донесений немецких частей, оценивает советские потери на южном фасе Курского выступа в период германского наступления в 34 000 пленных и, по меньшей мере, в 17 000 убитых и 34 000 раненых.{44 }В действительности он даже преуменьшает потери Красной Армии. Мы предполагаем, что потери 6-й гвардейской армии убитыми в ходе оборонительной операции составили примерно ту же часть в потерях всего Воронежского фронта, что и ее потери ранеными по отношению к потерям фронта, т. е. около одной шестой. Тогда потери убитыми всего Воронежского фронта в период Курской оборонительной операции можно оценить примерно в 45 000 солдат и офицеров. Известно, что одна только 5-я гвардейская танковая армия Степного фронта во время оборонительного сражения потеряла более 14 000 человек.{45} Потери 5-й гвардейской общевойсковой армии этого же фронта, также участвовавшей в оборонительном сражении, наверняка были еще большими (из-за большей численности личного состава). В этом случае цифры потерь Степного фронта в Курской оборонительной операции, приведенные в книге "Гриф секретности снят", - 27 452 убитых и пропавших без вести и 42 606 раненых и больных, возможно, близки к истинным.{46} Мы предполагаем, что около одной трети пленных, захваченных немцами на южном фасе Курской дуги до 23 июля, были солдаты и офицеры Степного фронта. Потери всех советских войск, оборонявших Курск с юга, можно оценить в 34 пленных, около 60 000 убитых и 133 000 раненых и больных (в том числе раненых - около 116 000). Эти цифры представляются нам более близкими к истине, чем те, что фигурируют в книге "Гриф секретности снят". Войска немецкой группы армий "Юг", возглавляемой Манштейном, в наступлении против Курского выступа с 5 по 23 июля потеряли около 3300 человек убитыми и без вести пропавшими и 17 420 - ранеными.{47}

Советские потери превысили германские в соотношении 7:1.

Потери Центрального фронта во время Курской оборонительной операции могут быть оценены, как уже говорилось, примерно в 90 000 убитых, пленных, раненых и больных. Потери немецкой 9-й армии, атаковавшей войска 9-го фронта, к 13 июля составляли до 20 000 убитых, пропавших без вести и раненых, как фельдмаршал Г. фон Клюге, командовавший группой армий "Центр", докладывал на совещании, состоявшемся в тот день у Гитлера (этот доклад цитируется Манштейном).{48 }В этом случае соотношение потерь составит больше, чем 4:1 в пользу вермахта.

Официальные советские цифры потерь во время Белгородско-Харьковской наступательной операции в период с 3 по 23 августа тоже абсолютно неверны. Численность двух фронтов, Воронежского и Степного, на начало операции оценивается в 1 144 000 солдат и офицеров в составе 50 стрелковых дивизий, 11 танковых и механизированных корпусов и 5 танковых бригад. Потери во время этой операции составили будто бы 255 566 убитых, пропавших без вести, раненых и больных.{49} Но в начале следующей, Черниговско-Полтавской наступательной операции, которая началась 26 августа, в двух фронтах осталось только 1 001 700 солдат и офицеров, теперь уже в составе 72 стрелковых дивизий, 5 воздушно-десантных дивизий, 9 танковых и 4 механизированных корпусов и 6 танковых бригад.{50} Кажется совершенно невероятным, чтобы вновь прибывшие 22 стрелковые и 5 воздушно-десантных дивизий, 1 танковый и 1 механизированный корпуса и 1 танковая бригада смогли компенсировать убыль только 113 тыс. из общей суммы потерь более чем в 255 тыс. человек. В то время советская стрелковая дивизия обычно насчитывала около 7 000 солдат и офицеров (в июле 1943 г. ее штатная численность составляла 9435 человек), танковый корпус - около 11 000, а механизированный корпус - около 15 000 солдат и офицеров.{51} Численность всех новоприбывших соединений мы можем оценить приблизительно в 250 000, учитывая здесь численность штабов стрелковых корпусов и частей корпусного подчинения. Кроме того, во время Белгородско-Харьковской наступательной операции армии Воронежского и Степного фронтов получили сильные маршевые пополнения. Так, после 6 августа, но еще до начала атаки на Харьков 69-я армия была пополнена 20 000 солдат и офицеров, а 53-я и 7-я гвардейская - 15 000.{52} Общую численность маршевых пополнений, поступавших во все армии и корпуса двух фронтов в период с 3 по 26 августа, можно оценить в 100 000 человек. С учетом маршевых пополнений и новоприбывших соединений общие потери Воронежского и Степного фронтов мы определяем примерно в 500 000 солдат и офицеров.

Потери советских войск в Орловской наступательной операции в период с 12 июля по 18 августа можно оценить примерно в 860 000 человек, вдвое больше, чем в книге "Гриф секретности снят", поскольку, как мы видели выше, потери в Курской оборонительной операции были занижены в этом источнике наполовину. Суммарные потери советских войск во время их наступательных операций в ходе Курской битвы мы исчисляем приблизительно в 1 360 000 убитых, пленных, раненых и больных. Немецкие потери можно оценить примерно в 310 000 солдат и офицеров (из оценки потерь за весь период сражения в 360 000 человек 40 000 погибших, пропавших без вести и раненых и 10 000 больных - германские потери в ходе наступления на Курск). Соотношение потерь оказывается примерно 4,4:1, т. е. менее благоприятным для германской стороны, чем во время наступления на Курск, когда оно было близко к 7:1, особенно за счет успешных действий группы армий "Юг" под руководством Манштейна. За все время битвы советские потери достигли примерно 1 677 000 убитых, пленных, раненых и больных по сравнению примерно с 360 000 у вермахта. Кстати сказать, советские потери ранеными в июле и августе 1943 г. достигли своего максимума за весь период Великой Отечественной войны,{53} в основном за счет потерь в Курской битве.

Официальные цифры советских потерь боевых самолетов в ходе Курской битвы также значительно занижены. Авторы книги "Гриф секретности снят" утверждают, что безвозвратные потери советской авиации в Курской оборонительной операции составили 459 машин.{54} Однако из другого советского источника видно, что советские ВВС за время этой операции безвозвратно потеряли около 1000 самолетов только в воздушных боях, без учета тех машин, что были уничтожены на аэродромах или сбиты зенитной артиллерией.{55} Истинные потери в боевых самолетах по официальным публикациям преуменьшены более чем вдвое. Можно предположить, что официальные данные о потерях советской авиации в Курской битве преуменьшают действительные приблизительно в той же пропорции. Таким образом, потери в Белгородско-Харьковской и Орловской наступательных операциях можно оценить соответственно по минимуму в 300 человек и 2000 машин по сравнению с официальными 153 и 1014.{56} Потери люфтваффе в этом сражении мы оцениваем приблизительно в 2/3 от всех потерь, понесенных на Восточном фронте за июль и август, т. е. примерно в 700 самолетов. Соотношение потерь составляет по меньшей мере 4,7:1. Кстати говоря, полученная по нашей оценке цифра потерь советской авиации - 3300 машин - очень близка к советской цифре безвозвратных потерь люфтваффе в Курской битве - 3700 машин.

Следует сказать, что немецкая оценка потерь советской авиации, сделанная еще в ходе Курской битвы, была довольно-таки правильной, вопреки мнению известного австралийского военного историка Дж. Джукса, что эта оценка в несколько раз преувеличивала действительные потери. Согласно Военному дневнику германского верховного командования (ОКВ), в период с 5 по 10 июля летчики люфтваффе сбили 1269 советских самолетов, потеряв только 62 своих.{57}

Главными причинами столь разочаровывающего для советской стороны соотношения потерь в самолетах были недостаток боевой подготовки у пилотов, нехватка горючего и качественное преимущество немецких машин. Вплоть до лета 1943 г. советские истребители барражировали над полем боя не да максимальной, а на наиболее экономичной скорости.{58} Немцы обладали также преимуществом в тактике использования авиации и в оперативном руководстве военно-воздушными силами и обычно концентрировали почти все имеющиеся самолеты в решающих пунктах.

Советские безвозвратные потери танков и самоходных орудий во время Курской битвы составили 6064 машины.{59} Эту цифру подтверждают данные о безвозвратных потерях танков и самоходных орудий в советских танковых армиях в ходе отдельных операций этой битвы.{60} Эти потери в 4 раза превышают германские, даже если мы возьмем традиционную советскую оценку (скорее всего, завышенную) в 1500 уничтоженных танков и штурмовых орудий противника. Столь неблагоприятное для Красной Армии соотношение потерь можно объяснить как качественным превосходством новых немецких танков, так и превосходством германского командования в использовании и управлении танковыми войсками. Как признает советский источник, немецкие командиры использовали танки в компактных группировках и наносили удары в заранее выбранных направлениях. Тот же источник утверждает, что новые немецкие "тигры" и "пантеры" превосходили советские Т-34 "по ряду важнейших боевых показателей".{61 }Еще одной причиной был сравнительно Низкий уровень подготовки советских экипажей, особенно механиков-водителей, которые вплоть до конца 1942 г. имели практику вождения от 5 до 10 часов, тогда как для уверенного управления танком необходимый минимум составлял 25 часов.{62}

Добавим также, что советское производство танков в 1943 г. не было таким высоким, каким оно показано в советских источниках. Согласно Н. А. Вознесенскому, советские ресурсы броневой стали увеличились на 350 тыс. т за первые два с половиной года войны.{63} К началу войны запасы проката черных металлов были недостаточны и даже не могли обеспечить работу промышленности в течение шести месяцев, что составляло необходимый мобилизационный запас.{64} В 1942 г. производство бронестали в Восточных районах страны (где в то время оно только и существовало) превысило в 1,8 раза все советское производство 1940 г.{65} Но в 1940 г. производство танков в СССР составляло менее 10 тыс. машин, в основном - легких танков. В этом случае довоенные советские запасы броневой стали никак не могли превышать 50 000 т. Следовательно, советская военная экономика за первые 2 1/2 года войны не могла использовать больше чем 400 000 т броневой стали. Однако, согласно официальным данным, с начала войны и до конца 1943 г. было произведено около 53 000 танков и самоходных орудий, в том числе не менее 30 000 Т-34.{66} Принимая во внимание, что броня одного танка Т-34 весила 15-20 т (полный боевой вес его различных моделей составлял от 28,5 до 30,9 т), производство одних только "тридцать четверок" требовало в этот период не менее 450 000 т бронестали, т. е. больше, чем ее имелось в распоряжении промышленности. Советские безвозвратные потери танков и самоходных орудий в 1943 г. достигли 23 500.{67} Советское танковое производство в 1943 г. составило 24 100 машин,{68} а с поставкой по ленд-лизу в 1943 г. - 3123.{69} Но на 1 января 1943 г. Красная Армия на советско-германском фронте располагала 13 176 танками и самоходными орудиями,{70} а к 1 января 1944 г. - только 5254.{71} Реальный дефицит танков в этом случае составил около 11 600 машин. Этот дефицит можно объяснить только сознательным искажением данных о советском производстве танков, которое было преувеличено Примерно вдвое.{72} Мы полагаем, что оценка среднемесячного советского производства не менее чем в 1500 танков и самоходок для второй половины 1943 г., сделанная немецкой разведкой и приведенная в мемуарах Манштейна,{73} близка к действительности, если собственно к советскому производству приплюсовать еще поставки по ленд-лизу.

Результаты Курской битвы были довольно-таки разочаровывающими для Советского Союза в плане соотношения потерь. Германское превосходство в области военного искусства оказалось безусловным. Возможное начало советского наступления ранее германского, еще в мае, дало бы лучшие шансы на успех, чем в действительности начавшаяся в июле-августе атака на Орел и Харьков. Во-первых, в мае у немцев еще не было новых танков и самолетов, и поэтому они не обладали тогда качественным превосходством в вооружении. Во-вторых, удары Красной Армии в июле и августе были направлены на участки фронта, соседние с теми, на которые ранее наступали на Курск германские ударные группировки, так что, когда немецкое наступление было остановлено, командование вермахта смогло быстро перебросить значительные силы по внутренним операционным линиям в угрожаемые сектора фронта. Оптимальным вариантом для советской стороны при проведении операций на Курской дуге была бы концентрация усилий основных наступающих группировок соответственно на крайнем северном основании Орловского плацдарма (к западу от Кром, как предлагали Жуков и Рокоссовский) и на крайнем южном основании Харьковского плацдарма. Успех советских ударных группировок, скорее всего, привел бы к глубокому обходу немецких войск, что вынудило бы немецких генералов к быстрому отступлению от сильно укрепленных позиций в районе Орла и Харькова и к отказу от наступления на Курск. В действительности так и произошло: осуществление "Цитадели" было остановлено после начала советской атаки на Орловский плацдарм, а когда 17 июля началось советское наступление в Донбассе, немцы окончательно отказались от надежды на возобновление "Цитадели". Кроме того, на последней стадии германское командование стало рассматривать "Цитадель" только как средство истощения сил противника.{74} Войска советского Центрального фронта были значительно ослаблены в ходе немецкого наступления на Курск и не имели времени для перегруппировки и подготовки глубокого флангового удара. Однако советское командование не могло откладывать атаку Брянского и Западного фронтов, поскольку войска на Курском выступе под сильным германским давлением попали в трудное положение. Начало наступления Воронежского и Степного фронтов было отложено до 3 августа, oae как тыловые службы не были готовы, а войска понесли тяжелые потери в людях и боевой технике во время наступления группы армий Манштейна. Советские войска, несмотря на свое превосходство в людях и вооружениях в 2-3 раза, практически подчинились воле противника и вынуждены были атаковать в тех секторах фронта, где немцам было легче всего обороняться, исходя из диспозиции германских сил.

В случае более раннего советского наступления в мае соотношение потерь, конечно, было бы все равно не в пользу Красной Армии. Высокий уровень потерь советских войск был следствием коренных внутренних пороков коммунистической тоталитарной системы. Но тогда, в мае, соотношение потерь могло бы быть лучше для советской стороны, чем оно действительно оказалось в ходе Курской битвы. Советские войска смогли бы к концу летне-осенней кампании 1943 г. значительно дальше продвинуться на Запад, приблизив таким образом окончание войны.

Образ действий, избранный германским верховным командованием, оказался наиболее оптимальным в существовавших условиях. В тактическом и до некоторой степени в оперативном отношении вермахт выиграл Курскую битву. Но превосходство Красной Армии в людских и материальных ресурсах было столь подавляющим, что для немецкой стороны невозможно было выиграть сражение за Курск полностью в оперативном и особенно стратегическом отношении.

Примечания:

{1} См.: Колтунов Г. А. Соловьев Б. Г. Курская битва. М., 1970; Курская битва. Под ред. И. В. Паротькина. М., 1970.
{2} См. статистику, относящуюся к Курской битве:

Курская битва. Под ред. И. В. Паротькина. С. 476-504.
{3} Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза, 5-е изд. М., 1949. С. 94.
{4} Там же. С.100.
{5} Там же. С. 57-58.
{6} Таленский Н. Орловская операция // Большевик. 1943. No 17. С. 32.
{7} Там же. С.40.
{8} Там же. С. 41.
{9} Паротъкин И. В. Битва под Курском // Исторический журнал. 1944. No 7-8. С. 8.
{10} Там же. С. 21-22.
{11} Сталин И. В. Указ. соч. С. 113-114.
{12} См., например: Паротъкин И. В. Указ. соч. С. 3, 21-22.
{13} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история. Под ред. Б. С. Тельпуховского. 3-е изд. М., 1984. С. 230, 237.
{14} Галактионов М. Военный разгром Германии // Война и рабочий класс. 1945. No 10. 15 мая. С. 4-6.
{15} История Великой Отечественной войны Советского Союза. Под ред. П. Н. Поспелова. Т. 3. М., 1964. С. 245.
{16} Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. М., 1968. С. 160-162.
{17} История второй мировой войны 1939-1945. Под ред. А. А. Гречко. Т. 7. М., 1976. С. 118-119. is Там же. С. 117.
{19} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945. С. 229.
{20} Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1970. С. 479-480.
{21} Василевский А. М. Дело всей жизни, 6-е изд. М., 1988. Т. 2. С. 29-30.
{22} Там же. С. 24.
{23} Конев И. С. Записки командующего фронтом. М., 1991. С. 17, 18, 591-592.
{24} Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973. Т. 2. С. 393-394.
{25} Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1968. С. 226-227.
{26} Курская битва. С. 499-500, 504.
{27} Там же. С. 500.
{28} Гудериан Г. Воспоминания солдата. М., 1954. С. 301.
{29} См.: Heinrici G., Hauck F. W. Zitadelle (II). Der Angriff auf den russischen, Stellungsvorsprung bei Kursk - Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1965. S. 529-530. Цит. по: Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа, 2-е изд. М., 1972. С. 532.
{30} Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. Под ред. Г. Ф. Кривошеева. М., 1993.
{31} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945. С. 229.
{32} Павленко Н. Г. Решающая роль СССР и его Вооруженных Сил в разгроме германского империализма во второй мировой войне // Поражение германского империализма во второй мировой войне. Под ред. Н. Г. Павленко. М., 1960. С. 95.
{33} Murray W. Strategy for Defeat. The Luftwaffe 1933-1945. Wash., 1983. P. 159.
{34} См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 3. С. 397-399; Тимохович И. Советские ВВС в обороне и контрнаступлении // Военно-исторический журнал (далее - ВИЖ), 1973, No 7. С. 64. Цифра 3700 уничтоженных немецких самолетов относится только к машинам, сбитым в воздушном бою, и не включает самолеты, уничтоженные на аэродромах и артиллерией ПВО. Это служит только дополнительным доказательством фантастичности данной цифры.
{35} Гриф секретности снят. С. 188-190.
{36} Там же. С.188-189.
{37} Факт отправки новоприбывших маршевых пополнений на фронт во время Курской оборонительной операции упоминается в мемуарах участников сражения. См., например: Иванов С. Оборонительная операция Воронежского фронта // ВИЖ, 1973, No 8. С. 22.
{38} Смирнов Е. И. Война и военная медицина, 2-е изд. М., 1979. С. 289.
{39} Гриф секретности снят. С. 188.
{40} Д. А. Волкогонов, основываясь на боевых донесениях, исчислил безвозвратные потери Красной Армии в 1942 г. в 5 888 000 солдат и офицеров (Известия, 1933, 8 мая. С. 5), т. е. в 1,8 раза больше, чем цифра в 3 258 000, приведенная в: "Гриф секретности снят". С. 146-147.
{41} Манштейн Э. Утерянные победы. М., 1957. С. 449.
{42} Колтунов Г. А., Соловьев Б. Г. Указ. соч. С. 385.
{43} Смирнов Е. И. указ. соч. С. 289.
{44} Манштейн Э. Указ. соч. С. 449.
{45} Колтунов Г. А., Соловьев Б. Г. Указ. соч. С. 385.
{46} Гриф секретности снят. С. 188.
{47} Манштейн Э. Указ. соч. С. 449.
{48} Там же. С. 448.
{49} Гриф секретности снят. С. 190.
{50} Там же. С. 193.
{51} Строительство и боевое применение советских танковых войск в годы Великой Отечественной войны. Под ред. О. А. Лосика. М., 1979. С. 69-70; Развитие Советских Вооруженных Сил и военного искусства в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Под ред. Р. А. Савушкина. М., 1988. С. 280-281.
{52} Победа на Курской дуге: Документы // ВИЖ, 1983, No 7. С. 61-62.
{53} См.: Смирнов Е. И. Указ. соч. С. 188, табл. 3.
{54} Гриф секретности снят. С. 370.
{55} История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 3. С. 397. Советские военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне 1941-1945. Под ред. С. И. Руденко. М., 1968. С. 186.
{56} Гриф секретности снят. С. 370.
{57} Jukes G. Kursk. The Clash of Armour. N. Y., 1969. P. 153; Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht 1940-1945 (Gefuhrt von H. Greiner und P. Е. Schramm. Frankfurt a. М., 1963. Bd. 3. Teil 2. S. 755 (6.7.1943), 757 (7.7.1943), 759 (8.7.1943), 762 (9.7.1943), 765 (10.7.1943), 769 (11.7.1943).
{58} Семенов А. Ф. На взлете. М., 1969. С. 125.
{59} Гриф секретности снят. С. 370.
{60} Строительство и боевое применение советских танковых войск в годы Великой Отечественной войны. С. 326, табл. 23. О численности и пополнениях советских танковых армий, участвовавших в Курской битве, см.: Третья гвардейская танковая. М., 1982. С. 69, 81, 88; Дорогами побед: Боевой путь 5-й гвардейской танковой армии. М., 1969. С. 28, 56, 90; Бабаджанян А. X. и др. Люки открыли в Берлине. Боевой путь 1-й гвардейской танковой армии. М., 1973. С. 67; Колтунов Г. А., Соловьев Б. Г. Указ. соч. С. 75, 233, 385; Фролов Б. Танковое сражение в районе Богодухова // ВИЖ, 1978, No 9. С. 18, 29.
{61} Фролов Б. Указ. соч. С. 21.
{62} Мельников С. И. Маршал Рыбалко, 2-е изд. Киев, 1984. С. 50-51.
{63} Вознесенский H. А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М., 1947. С. 71.
{64} История второй мировой войны 1939-1945. Т. 3. М., 1974. С. 387-388.
{65} Вознесенский H. А. Указ. соч. С. 70.
{66} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945. С. 94, 211; История второй мировой войны 1939-1945. Т. 4. М., 1975. С. 149, 158. Т. 7. М., 1976. С. 54.
{67} Гриф секретности снят. С. 357. Эта цифра практически подтверждается разностью между общим числом танков и самоходок, эвакуированных с поля боя (32 539) и количеством тех из них, что были направлены для ремонта (9344-23 195 машин). См.: Строительство и боевое применение советских танковых войск в годы Великой Отечественной войны. С. 320, табл. 22.
{68} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945. С. 211.
{69} История Великой Отечественной войны 1941-1945. Т. 4. М., 1962. С. 585.
{70} Дунаева H. Ленд-лиз: факты и вымыслы // ВИЖ, 1977, No 3. С. 104.
{71} Великая Отечественная война Советского Союза. С. 515.
{72} О фальсификации данных о советском военном производстве в 1941-1945 гг. См.: Соколов Б. В. Цена победы (Великая Отечественная: неизвестное об известном). М., 1991. С. 40-69.
{73} Манштейн Э. Указ. соч. С. 438.
{74} Там же. С. 448-449.

Роль ленд-лиза в советских военных усилиях, 1941-1945.

(Опубликовано (в английском переводе): Journal of the Slavic Military Studies, 1994, vol. 7, No 4. December.)

Роль западных поставок в годы Великой Отечественной войны традиционно умаляется советской историографией еще со времен начала "холодной войны". Так, в книге Н. А. Вознесенского "Военная экономика СССР в период Отечественной войны" о ленд-лизе западных союзниках вообще не было сказано ни слова (говорилось лишь, что все западные поставки составляли 4% от советского производства), а недавний союзник по антигитлеровской коалиции именовался: "Ожиревший на народной крови в период второй мировой войны монополистический капитализм Соединенных Штатов Америки", который "теперь стоит во главе империалистического и антидемократического лагеря и стал застрельщиком империалистической экспансии во всех частях света".{1} И в 80-е годы роль ленд-лиза, хотя и признавалась, но всячески умалялась советскими историками. А в "Краткой истории" Великой Отечественной войны отмечается, что "СССР действительно получил во время войны по ленд-лизу некоторые виды вооружения, а также важные для народного хозяйства машины, оборудование, материалы, в частности, паровозы, горючее, средства связи, различные виды цветных металлов и химикатов. Существенной помощью явилась, например, поставка США и Англией 401 400 автомобилей. Однако в целом эта помощь не была сколько-нибудь значительной и никак не могла оказать решающего влияния на ход Великой Отечественной войны". Далее авторы утверждают, что по отношению К советскому производству иностранные поставки составили: по артиллерийским орудиям всех систем - 1,9%, по танкам - 7%, по боевым самолетам - до 13%, а в автомобильном парке Красной Армии импортных автомашин в 1943 г. было 5,4%, а в 1944 г. - 19%. Общий же объем союзных поставок будто бы составил около 4% советского военного производства.{2} Как будет показано ниже, данные о доле ленд-лиза в советском военном производстве скорее всего занижены за счет завышения объемов производства отдельных видов вооружения и боевой техники в СССР.

Принижение роли западных поставок в советских военных условиях было направлено в первую Очередь на утверждение мифа об "экономической победе социализма" в Великой Отечественной войне и о превосходстве советской военной экономики над военными экономиками капиталистических стран, не только Германии, но и Великобритании и США. Лишь после 1985 г. в советских публикациях стали попадаться иные оценки союзной помощи. Так, маршал Г. К. Жуков в послевоенных беседах с писателем К. М. Симоновым заявил: "Говоря о нашей подготовленности к войне с точки зрения хозяйства, экономики, нельзя замалчивать и такой фактор, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев, потому что англичане в этом смысле помогали нам минимально. При анализе всех сторон войны это нельзя сбрасывать со счетов. Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не могли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских "студебеккеров" нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию. Да они в значительной мере вообще обеспечивали наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых разных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок". При этом Жуков подчеркивал, что "мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией".{3} Достоверность передачи К. Симоновым этих бесед с Жуковым, состоявшихся в 1965-1966 гг., подтверждается высказываниями Г. Жукова, зафиксированными в результате прослушивания органами безопасности в 1963 г.: "Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали... Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну... У нас не было взрывчатки, пороха. Не было, чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью? А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии".{4}

В отличии от советской в американской историографии роль ленд-лиза всегда получала адекватное отражение как решающий фактор в способности Советского Союза продолжать войну. Наиболее фундаментально военно-экономическая роль американской помощи СССР освещена в вышедшей в 1969 г. монографии американского исследователя Роберта X. Джоунса.{5} Однако он лишен был возможности показать долю американских и британских поставок в производстве отдельных видов жизненно важной продукции в СССР из-за отсутствия данных о советском производстве, хотя и смог привести весьма подробную номенклатуру поставок по ленд-лизу. Значение американского ленд-лиза и поставок из Великобритании и Канады для советской военной экономики прежде всего с точки зрения ее сбалансированности рассматривает также британский исследователь Марк Харрисон в монографии, опубликованной в 1985 г.{6} Однако он ведет анализ по значительно меньшей номенклатуре продукции, чем Роберт X. Джоунс и находится под сильным влиянием теории народнохозяйственных балансов, разработанной В. Леонтьевым не без воздействия опыта советского народнохозяйственного планирования. М. Харрисон производит расчеты главным образом по вооружению и боевой технике и, как правило, без подразделения общих показателей на конкретную номенклатуру продукции (нефтепродукты в целом, а не конкретные виды горючего; прокат в целом, а не отдельные виды проката, и т. п.), что делает ситуацию более благоприятной для советской экономики, чем она была в действительности. В нашей работе мы пытаемся посчитать долю западных поставок в советском производстве некоторых важнейших для ведения войны видов продукции, пользуясь как некоторыми недавно опубликованными сведениями, так и собственными расчетами.

Одним из наиболее узких мест советской экономики перед войной было производство авиационного и, в несколько меньшей степени, автомобильного бензина. Особенно не хватало высокооктановых бензоинов. Так, в 1941 г. накануне войны потребность по авиационному бензину Б-78 была удовлетворена всего на 4%.{7} В 1940 г. в СССР было произведено 889 тыс. т авиабензина, в 1941 г. - 1269 тыс. т, в 1942 - 912, в 1943 - 1007, в 1944 - 1334 и в 194 5г. - 1017 тыс. т.{8} Всего за годы войны в США по ленд-лизу и в рамках советских заказов было поставлено 666 тыс. т авиационного бензина, из которых после отправки было переадресовано в другие места 37,65 тыс. т, так что чистая поставка составила 628,4 тыс. т.{9} Кроме того, чистая поставка бензиновых светлых фракций из США в СССР достигла 732,3 тыс. т. Помимо этого, с Абаданского нефтеперерабатывающего завода Великобритания поставила в СССР 14,7 тыс. т авиационного бензина и 902,1 тыс. т бензиновых светлых фракций (эти поставки были компенсированы Великобритании США). К этому необходимо также добавить 573 тыс. т авиационного бензина, поставленного в СССР с нефтеперерабатывающих заводов Великобритании и Канады.{10} В сумме все это дает 2850,5 тыс. коротких тонн авиабензина и светлых бензиновых фракций, полученных СССР из США, Великобритании и Канады, что равно 2586 тыс. метрических тонн. В Советском Союзе импортный авиабензин и светлые бензиновые фракции использовались почти исключительно для смешивания с советскими авиабензинами с целью повышения их октанового числа, так как советские самолеты были приспособлены к использованию бензинов с гораздо более низким октановым числом, чем на Западе. Достаточно сказать, что более 97% импортного бензина имело октановое число 99 и выше, тогда как в СССР в огромном дефиците, как мы уже видели, был даже бензин Б-78. Поэтому фактически поставленный по ленд-лизу авиабензин был включен в советское производство авиабензина и составил, следовательно (вместе со светлыми бензиновыми фракциями), 51,5% от советского производства 1941-1945 гг. Если же вычесть из итога советское производство авиабензина за первую половину 1941 г., оценив его примерно в половину от годового производства, то доля поставок по ленд-лизу поднимется до 57,8% . Получается, что поставки по ленд-лизу авиабензина, происходившие с августа 1941 г. по сентябрь 1945 г., в 1,4 раза превышали собственно советское производство. Из других источников снабжения авиабензином СССР смог захватить в 1944-1945 гг. 82,8 тыс. т трофейного бензина в Румынии, Польше, Венгрии и Чехословакии,{11} что было каплей в море. Очевидно, что без западных поставок горючего советская авиация просто не смогла бы поддерживать свои войска в необходимом объеме. Надо учесть также, что из-за гораздо более высоких октановых чисел западного авиабензина его роль в обеспечении советской авиации была на самом деле еще более значительной, чем это можно было бы заключить из одних только весовых показателей.

Автобензина в СССР в 1941-1945 гг. было произведено 10 923 тыс. т (в том числе в 1941 - 2983 тыс. т),{12 }а из США получено по ленд-лизу 267,1 тыс. коротких, или 242,3 тыс. метрических тонн,{13} что составило лишь 2,8% от общего советского производства' за время войны (за вычетом производства за первую половину 1941 г.). Правда, действительная роль американского автобензина была несколько выше из-за более высоких октановых чисел. Собственных потребностей в этом виде горючего СССР удовлетворить не мог, и дефицит автобензина в Красной Армии сохранялся до конца войны. Так, например, в конце 1944 г. в докладе комиссии Генштаба, штаба тыла и Главного автотранспортного управления Красной Армии по проверке правильности использования автотранспорта на фронтах отмечалось, что на 1-м Белорусском фронте "дальнейшее увеличение автотранспорта фронта без увеличения отпуска горючего нецелесообразно". Такая же картина наблюдалась и на 1-м Украинском фронте.{14} Очевидно, подобное положение отчасти было следствием и нерационального составления заявок на помощь по ленд-лизу советской стороной - целесообразнее было бы просить меньше автомашин и больше автобензина.

Автопарк Красной Армии также в большой степени был обеспечен за счет западных поставок. Производство автомобилей в СССР в 1940 г. составило 145 390, в 1941 - 124 476, в 1942 - 34 976, в 1943 - 49 266, в 1944 - 60 549, в 1945 - 74 757.{15} При этом в первом полугодии 1941 г. было выпущено 73,2 тыс. автомобилей, а во втором - только 46,1 тыс.{16}, так что с начала войны и до конца 1945 г. общее производство автомобилей можно определить в 265,6 тыс. штук. Из США в СССР за годы войны было поставлено 409,5 тыс. автомобилей, что в 1,5 раза превышало советское производство за годы войны. К концу войны (на 1 мая 1945 г.) в автомобильном парке Красной Армии поставленные по ленд-лизу машины составляли 32,8% (58,1% составляли машины отечественного производства и 9,1% - трофейные автомашины).{17} С учетом же большей грузоподъемности и лучшего качества роль американских автомашин была еще выше ("студебеккеры", в частности, использовались в качестве артиллерийских тягачей). Довоенный же парк советских автомобилей (как находившихся в Красной Армии, так и изъятых из народного хозяйства с началом войны) был сильно изношен. Перед войной потребности Красной Армии в автотранспорте определялись в 744 тыс. автомобилей и 92 тыс. тракторов, в наличии же имелось 272,6 тыс. автомобилей и 42 тыс. тракторов. Из народного хозяйства планировалось изъять 240 тыс. автомобилей, в том числе 210 тыс. грузовиков (ГАЗ-АА и ЗИС-5), однако из-за сильного износа автопарка (по легковым автомобилям машин, относящихся к 1-й и 2-й категориям, т. е. не требующих немедленного ремонта, было 45%, а по грузовым и специальным - 68%) фактически было изъято из народного хозяйства в первые месяцы войны лишь 206 тыс. автомашин, тогда как уже к 22 августа 1941 г. безвозвратные потери автомобилей достигли 271,4 тыс.{18} Очевидно, что без западных поставок Красная Армия не обрела бы той степени подвижности, которой она обладала по крайней мере с середины 1943 г., хотя вплоть до конца войны использование автотранспорта сковывалось недостатком автобензина.

Также и функционирование советского железнодорожного транспорта было бы невозможно без ленд-лиза. Производство железнодорожных рельсов (включая рельсы узкой колеи) изменялось в СССР следующим образом (в тыс. т) 1940 - 1360, 1941 - 874, 1942 - 112, 1943 - 115, 1944 - 129, 1945 - 308.{19} По ленд-лизу же в СССР было поставлено 685,7 тыс. коротких тонн железнодорожных рельсов,{20} что равно 622,1 тыс. метрических тонн. Это составляет около 56,5% от общего объема производства железнодорожных рельсов в СССР с середины 1941 г. по конец 1945 г. Если же исключить из подсчета рельсы узкой колеи, которые по ленд-лизу не поставлялись, то американские поставки составят 83,3% общего объема советского производства. Если же исключить из подсчетов производства за вторую половину 1945 г., приняв ее равной по крайней мере половине годового производства (в действительности за второе полугодие 1945 г. было произведено значительно больше половины годового производства рельсов за счет сокращения собственно военного производства), то ленд-лиз по рельсам составит 92,7% от общего объема советского рельсового производства. Таким образом, почти половина железнодорожных рельсов, использованных на советских железных дорогах во время войны, поступила из США. Резкое сокращение выпуска рельсов советской промышленностью позволило направить дополнительные мощности и ресурсы стали на выпуск вооружения (в 1945 г. выпуск рельсов составил 13% от уровня 1940 г., а в 1944 г. - всего 5,4%).

Еще более заметной была роль поставок по ленд-лизу в сохранении на необходимом уровне численности советского парка локомотивов и железнодорожных вагонов. Выпуск магистральных паровозов в СССР изменялся следующим образом: в 1940 - 914, в 1941 - 708, в 1942 - 9, в 1943 - 43, в 1944 - 32, в 1945 - 8. Магистральных тепловозов в 1940 г. было выпущено 5 штук, а в 1941 г. - 1, после чего их выпуск был прекращен до 1945 г. включительно. Магистральных электровозов в 1940 г. было произведено 9 штук, а в 1941 г. - 6 штук, после чего их выпуск также был прекращен.{21} По ленд-лизу же в СССР в годы войны было доставлено 1900 паровозов и 66 дизель-электровозов.{22} Таким образом, поставки по ленд-лизу превосходили общее советское производство паровозов в 1941-1945 гг. в 2,4 раза, а электровозов - в 11 раз. Производство грузовых вагонов в СССР в 1942-1945 гг. составило в сумме 1087 штук по сравнению с 33 096 в 1941 г.{23} По ленд-лизу же было поставлено в общей сложности 11 075 вагонов,{24} или в 10,2 раза больше советского производства 1942-1945 гг. Известно, что в первую мировую войну транспортный кризис в России на рубеже 1916-1917 гг., во многом спровоцировавший революцию февраля 1917 г., был вызван недостаточным производством железнодорожных рельсов, паровозов и вагонов, поскольку мощности промышленности и ресурсы проката были переориентированы на выпуск вооружений. В годы Великой Отечественной войны только поставки по ленд-лизу предотвратили паралич железнодорожного транспорта в Советском Союзе.

Важную роль играли и союзные поставки поро-хов и других взрывчатых веществ. В СССР производство взрывчатых веществ в период с середины 1941 г. по середину 1945 г. мы оцениваем приблизительно в 600 тыс. т.{25} Из США было поставлено 325,8 тыс. коротких тонн взрывчатых веществ,{26} или 295,6 тыс. метрических тонн. Кроме того, 22,3 тыс. т порохов было доставлено из Великобритании и Канады.{27} Таким образом, западные поставки взрывчатых веществ достигли 53% от общего объема советского производства.

В обеспечении народного хозяйства цветными металлами западные поставки имели решающее значение. Цифры советского производства основных цветных металлов в 1941-1945 гг. до сих пор остаются секретными, поэтому здесь приходится опираться не на официальные данные, а на оценки. Так, производство меди а СССР в 1941-1944 гг., по оценке Д. Б. Шимкина, составило около 473 тыс. т, а по оценке М. Харрисона производство меди в СССР в военные годы изменялось следующим образом (в тыс. т):

1942 г. - 118, 1943 г. - 105, 1945 г. - 135.{28 }Если экстраполировать оценку М. Харрисона, опирающегося на данные в открытых советских публикациях на 1944 г., то мы получим для этого года производство в 120 тыс. т меди. Производство же за вторую половину 1941 г. можно примерно определить в половину от годового производства 1942 г., т. е. в 59 тыс. т меди. Приняв за основу цифры М. Харрисона, советское производство меди в период с середины 1941 до конца 1945 г. можно оценить в 537 тыс. т, а в период с начала 1941 г. до конца 1944 г. - в 461 тыс. т, что практически совпадает с оценкой Д. Б. Шимкина. Производство меди с середины 1941 г. по середину 1945 г. мы, с учетом оценки М. Харрисона, определяем в 470 тыс. т. По ленд-лизу из США в СССР было поставлено 359,6 тыс. коротких тонн первичной меди и 51,1 тыс. коротких тонн электролитической и рафинированной меди.{29} Приняв соотношение 1,3 т первичной меди == 1 т рафинированной меди и переведя данные о ленд-лизе в метрические тонны, получим, что американские поставки меди в СССР были эквивалентны примерно 387,6 тыс. т первичной меди, что составило около 82,5% советского производства меди за время войны. Кроме того, дефицит меди в СССР во многом уменьшался за счет поставок из США средств связи. Так, в СССР поступило 956,7 тыс. миль полевого телефонного кабеля, 2,1 тыс. миль морского кабеля и 1,1 тыс. миль подводного кабеля. Кроме того, в СССР по ленд-лизу было поставлено 35 800 радиостанций, 5899 приемников и 348 локаторов, что обеспечило основные потребности Красной Армии. Из США поступило также 32 200 мотоциклов,{30} что в 1,2 раза превышало советское производство мотоциклов за 1941-1945 гг. - 27816 штук.{31}

Ситуация, аналогичная положению с медью, наблюдается и в советском производстве алюминия в военный период. По оценке Д. Б. Шимкина, за 1941-1944 гг. в СССР было произведено 315 тыс. т алюминия.{32} М. Харрисон оценивает советское производство алюминия следующим образом (в тыс. т): 1942 г. - 51,7, 1943 г. - 62,3, 1944 г. - 82,7, 1945 г. - 86,3.{33} Если принять производство алюминия в 1941 г. приблизительно равным производству 1942 г., то общее производство алюминия в 1941-1945 гг., базируясь на цифрах М. Харрисона, можно определить в 335 тыс. т, а в 1941-1944 гг. - в 249 тыс. т. Таким образом, оценка М. Харрисона оказывается значительно ниже, чем оценка Д. Б. Шимкина. Наша оценка советского алюминиевого производства основывается на сведениях Н. А. Вознесенского о том, что к ноябрю 1941 г. были потеряны мощности, на которых до войны производилось 60% всего алюминия, а общее недопроизводство алюминия в военные годы за счет мощностей на территориях, подвергавшихся оккупации, достигло 136 тыс. т.{34 }Учитывая данные о потерях мощностей по добыче угля - 63% и стали - 58% и о натуральном выражении суммарных потерь этих видов продукции - 307 млн. т каменного угля и 38 млн. т стали, приведенные Н. А. Вознесенским, а также сведения о производстве в 1940 г. - 165,9 млн. т угля и 18,3 млн. т стали,{35} можно получить соотношение между общей суммой потерь и годовым уровнем производства 1940 г. Для угля это соотношение будет 2,0 : 1, для стали - 2,1 : 1. Для алюминия этот показатель можно принять средним между этими двумя величинами - 2,05 : 1, учитывая, что доля потерь по алюминию также занимает промежуточное положение между соответствующими показателями по стали и углю. В этом случае производство алюминия в 1940 г. можно оценить в 66 тыс. т. Тогда падение производства во второй половине 1941 г. можно оценить по крайней мере в 60% от средне-квартального производства 1940 г., или в 10 тыс. т. Годовое производство алюминия в 1941 г. следует оценить в 56 тыс. т, а во втором полугодии 1941 г. - в 23 тыс. т. Известно, что в 1942 г. мощности по производству алюминия в СССР возросли на 18,5 тыс. т.{36 }По нашей оценке, за 1941 г. были утрачены или временно выведены из строя мощности по производству алюминия примерно в 40 тыс. т, так что с учетом ввода новых мощностей выпуск алюминия в 1942 г. все равно должен был быть ниже уровня 1940 г. примерно на 21 тыс. т и составил, вероятно, около 45 тыс. т. В 1943 г. производство алюминия в СССР на 4% превысило довоенный уровень{37} и может быть оценено в 69 тыс. т. В таком случае оценки М. Харрисона относительно производства алюминия в СССР в 1944 и 1945 гг. выглядят близкими к действительности (соответственно 82,7 и 86,3 тыс. т) - рост по отношению к 1943 г. составляет для 1944 г. - 13,7 тыс. т, а для 1945 г. - 17,3 тыс. т, что близко к показателю роста мощностей в 1942 г. - 18,5 тыс. т. Суммарное производство алюминия за 1941-1945 гг. мы оцениваем в 339 тыс. т, а с середины 1941 г. до середины 1945 г. - в 263 тыс. т. Из США в СССР в годы войны было поставлено 189,2 тыс. коротких тонн первичного и 71,9 тыс. коротких тонн вторичного алюминия.{38} Принимая 1 т вторичного алюминия эквивалентной 1,3 т первичного алюминия и переведя все показатели в метрические тонны, получим, что ленд-лиз из США в СССР был эквивалентен 256,4 тыс. т первичного алюминия. Кроме того, в СССР поступило 35,4 тыс. т алюминия из Великобритании и 36,3 тыс. т алюминия из Канады,{39} так что суммарные западные поставки алюминия в СССР в 1941-1945 гг. составили 328,1 тыс. т, что в 1,25 раза превышает нашу оценку советского производства алюминия в период с середины 1941 г. по середину 1945 г. Советская авиационная промышленность - основной потребитель алюминия, работала главным образом за счет западных поставок. Отметим также, что алюминий использовался и в производстве моторов для знаменитых советских танков Т-34.

Общее количество алюминия, поступившее для нужд советской экономики в период с середины 1941 г. до середины 1945 г., - около 591 тыс. т делает совершенно нереальными официальные данные о производстве самолетов в СССР в период войны. Советский Союз будто бы произвел с июля 1941 г. по август 1945 г. 112,1 тыс. т боевых самолетов.{40} Между тем Германия в 1941-1945 гг. произвела 84 420 боевых самолетов.{41} Алюминия же германская промышленность в 1941-1944 гг. получила около 1 704 тыс. т (из них 1466 тыс. т произведено в Германии), причем уже в 1943 г. непосредственно для военных нужд было использовано 80,3% всего алюминия.{42 }Совершенно загадочным остается, как советская промышленность, располагая почти втрое меньшими ресурсами алюминия, смогла произвести в 1,3 раза больше боевых самолетов, чем Германия, если структура производства самолетов в двух странах была весьма похожей. Ни СССР, ни Германия почти не строили тяжелых бомбардировщиков, а взлетный вес аналогичных типов самолетов (истребителей, штурмовиков и легких бомбардировщиков), производимых в этих странах, отличался весьма незначительно.{43} Правда, в СССР в кризисные 1941-1942 гг. для замены ряда алюминиевых деталей использовалось дерево и специальный брезент (поставлявшийся, кстати, по ленд-лизу), но и этот фактор не мог бы в такой мере сократить потребление алюминия, который использовался главным образом для нужд самолетостроения. Скорее всего, дело здесь в том, что советское производство самолетов в годы войны завышено минимум в два раза за счет сознательного завышения отчетности еще в военные годы. Есть основания полагать, что подобное же явление имело место и в случае с советским танковым производством. Эта мысль косвенно подтверждается данными о резком падении трудозатрат на выпуск единицы основных типов самолетов и танков в СССР в 1941-1943 гг.{44}

По утверждению Н. А. Вознесенского, за первые два с половиной года войны советские ресурсы броневой стали возросли на 350 тыс. т, а в 1942 г. производство броневой стали в восточных районах в 1,8 раза превзошло производство стали на всей территории страны в 1940 г. (в 1942 г. броневая сталь производилась только на Востоке).{45} Эти данные противоречат сведениям о производстве броневой стали, содержащимся в справочнике "Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", где динамика производства броневой стали представлена следующим образом (в тыс. т): 1940 - 75, 1941 - 294, 1942 - 527, 1943 - 446, 1944 - 588, 1945 - 510.{46} Однако здесь мы склонны доверять лишь данным о производстве в 1940 г. Дело в том, что указанный справочник, подготовленный еще в 1959 г. под грифом "секретно", включал также данные о производстве вооружения и боевой техники, согласно которым производство танков и САУ, на изготовление которых и шел главным образом броневой лист, составило с июля 1941 г. по август 1945 г. 102,8 тыс. единиц.{47} Скорее всего, несоответствие между первичными данными о производстве броневой стали и производстве танков бросилось в глаза либо составителям справочника, либо кому-то из их предшественников, и данные о производстве броневой стали были скорректированы в сторону увеличения. В работе же Н. А. Вознесенского данных о годовом или общем объеме производства танков или самолетов не приводилось. Кроме того, если бы он хотел исказить данные о производстве броневой стали в СССР, то в своей, во многом пропагандистской, книге скорее всего сделал бы это в сторону завышения, а не занижения. Если же принять производство броневой стали в 1940 г. в 75 тыс. т, то данные Н. А. Вознесенского прекрасно согласуются с этим числом. Тогда в 1942 г. производство бронестали можно определить путем умножения уровня производства 1940 г. на 1,8, т. е. в 135 тыс. т. В этом случае производство за вторую половину 1941 г. и за весь 1943 г. должно в сумме составить 215 тыс. т. Поскольку во втором полугодии 1941 г. из-за остановки и эвакуации заводов производство броневой стали значительно сократилось, оно наверняка было меньше среднего полугодового производства 1942 г., т. е. меньше 67,5 тыс. т. Мы оцениваем его приблизительно в 50 тыс. т, а производство 1943 г. - в 165 тыс. т броневой стали. Между тем только в период с июля 1941 г. и до конца 1943 г. в СССР, согласно официальной статистике, было выпущено 53,3 тыс. танков и САУ,{48} в том числе не менее 30 тыс. танков Т-34,{49} каждый из которых требовал до 20 т броневой стали. Между тем мобилизованный запас броневой стали в СССР перед войной был невелик и не покрывал даже 6-месячных потребностей промышленности.{50} С учетом этого мы оцениваем его не более чем в 50 тыс. т. По ленд-лизу броневую сталь почти не поставляли. Лишь в 1942 г. было поставлено 5 786 коротких тонн, или 5 249 метрических тонн броневой стали (еще 2,6 тыс. т погибло в пути).{51} Так что всего в распоряжении советской промышленности в первые 2,5 года войны должно было быть около 405 тыс. т бронестали, тогда как только на производство 30 тыс. танков Т-34 ее могло уйти до 600 тыс. т. Поставка брони по ленд-лизу была самым крайним средством, вызванным резким ее дефицитом, так как, вообще говоря, определенный тип танка всегда требует определенный сорт брони и тип броневого листа, и американская броня не очень подходила для советских типов танков. Если принять данные о производстве брони в 1942 г. из справочника "Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне" - 527 тыс. т, то поставка 5,2 тыс. т бронелиста из США выглядит загадочной - такого количества брони, составлявшего лишь 11,8% от советского месячного производства, не могло хватить на покрытие какого-либо дефицита. Иное дело, если справедлива наша оценка производства брони в 1942 г., основанная на данных Н. А. Вознесенского, - 135 тыс. т. Тогда броня, поставленная по ленд-лизу, составит около 46,7% от советского среднемесячного производства в 1942 г., что делает американскую броню значимым фактором в покрытии возможного дефицита, особенно если учесть, что в первой половине 1942 г. производство было ниже, чем во втором полугодии.

Факты сознательного завышения отчетности - неизживаемый порок социалистического планового хозяйства, известны применительно к вооружению и боевой технике в СССР как в предвоенные, так и в послевоенные годы. Так, накануне войны по мобилизационным планам частям передавались несуществующие в природе автомобили.{52} И даже в последние годы существования СССР, в 1985 г., один из будущих лидеров августовского 1991 г. путча А. Тизяков искусственно завышал путем двойного счета количество производимых ракет.{53} И в годы войны немецкая разведка уже в 1942 г. фиксировала сознательное искажение советских статистических данных.{54} В военные годы чрезвычайные условия делали плановые задания нередко заведомо невыполнимыми, а текущий контроль затруднительным. Возможно также, что производство искусственно завышалось за счет двойного счета бракованной продукции. Главный маршал авиации А. Новиков, бывший Главнокомандующий ВВС, в 1946 г. был арестован за то, что в годы войны принимал на вооружение поступавшую с заводов бракованную авиатехнику. По его собственному признанию, об этой практике был прекрасно осведомлен и молчаливо ее покрывал уполномоченный Государственного комитета обороны (ГКО) Г. Маленков.{55} Высшее руководство, возможно, догадывалось о несоответствии истинного положения в производстве вооружения и техники отчетам, но виновников предпочло репрессировать после войны, причем искажения отчетности фактически выступали лишь предлогом, прикрывавшим истинную, политическую, причину опалы (А. Новиков в действительности был арестован из-за своей близости к маршалу Г. Жукову, а послевоенная опала Г. Маленкова была связана с борьбой внутри Политбюро). В годы же войны репрессии все равно не помогли бы наладить отчетность и увеличить производство вооружения и техники, а скорее всего, только дезорганизовали бы управление, что могло только уменьшить, а не увеличить выпуск продукции.

По нашим оценкам, опирающимся на уменьшение трудозатрат на единицу различных видов вооружения и техники в 1941-1943 гг., производство танков и боевых самолетов в годы войны было завышено по меньшей мере вдвое. С учетом этого и доля западных поставок вооружения и боевой техники оказывается примерно вдвое выше, чем принято считать.{56} Из США было поставлено 7057 танков и САУ, из Англии и Канады - 5480. Американских самолетов поступило 15 481, британских - 3384. Из общего числа в 18 865 машин боевые составили около 17 тыс.{57} С учетом же завышения данных о советском производстве доля западных поставок по боевым самолетам составит не 15%, как традиционно считалось, а около 30%, по танкам и САУ же доля возрастет с традиционных 12% до 24% от общего уровня производства в СССР в военные годы. Что же касается артиллерии, то поставлялась из США только зенитная артиллерия - 7944 орудия.{58} Это число советские историки обычно соотносят с общим производством орудий и минометов в СССР - 482,2 тыс. орудий и 351,8 тыс. минометов, что делает долю американских поставок менее чем в 2% от общего объема советского производства орудий, и менее 1% - от суммарного производства орудий и минометов. Между тем сравнивать здесь надо только с советским производством зенитных орудий - наиболее дефицитного для Красной Армии вида артиллерии, и здесь доля американских поставок оказывается значительно выше (к сожалению, точный подсчет пока невозможен из-за отсутствия данных о производстве зенитных орудий в СССР).

Отметим также, что американские поставки играли существенную роль в снабжении СССР автопокрышками и отдельными видами продовольствия. По ленд-лизу было поставлено в Советский Союз 3606 тыс. автопокрышек,{59} в то время как советское производство автомобильных покрышек в 1941-1945 гг. составило 8368 тыс. штук (из них больших покрышек "Гигант" было произведено только 2884 тыс.), причем в 1945 г. производство автопокрышек составило 1370 тыс. по сравнению с 3389 тыс. в 1941 г.{60} Американские поставки составили 43,1% от советского производства, если же учесть, что поставлялись из США в основном большие покрышки, то роль этих поставок еще более возрастает. Кроме того, Великобритания поставила 103,5 тыс. т натурального каучука.{61}

В СССР из США поступило также 672,4 тыс. коротких тонн, или 610 тыс. метрических тонн сахара,{62} в СССР же в 1941-1945 гг. было произведено 1460 тыс. т сахара-песка, причем в 1942-1943 гг. - только 231 тыс. т.{63} Поставки по ленд-лизу составили около 41,8% от общего уровня советского производства. Большую роль в снабжении Красной Армии и гражданского населения играла поставка из США мясных консервов - 732 595 коротких, или 664,6 тыс. метрических тонн.{64} В 1941-1945 гг. было произведено всех консервов 3072 млн. условных банок, а мяса (с субпродуктами, но без производства в хозяйствах населения) - 3715 тыс. т.{65} Если принять, что 5 тыс. условных банок консервов приблизительно эквивалентны 1 т консервов, то только мясные консервы по ленд-лизу составили около 108% от общего производства консервов в СССР (далеко не все из них относились к мясным консервам). По отношению к советскому производству мяса поставки мясных консервов по ленд-лизу составили 17,9%, фактически же их доля была еще выше, если исключить субпродукты и учесть, что консервированное мясо эквивалентно значительно большему по весу количеству сырого мяса.

Но, возможно, наиболее важными для Советского Союза были поставки сложных станков и промышленного оборудования. Еще в 1939-1940 гг. советское руководство разместило заказы на импортное оборудование для производства артиллерийского вооружения. Потом эти заказы, размещенные в основном в США, были поставлены в СССР в рамках ленд-лиза. А именно в специальных станках для артиллерийского производства в годы войны в СССР была наибольшая нужда. Вместе с тем, в данных заказах содержался и крупный просчет. Значительная доля оборудования предназначалась для производства чисто наступательных вооружений - мощных морских и сверхтяжелых сухопутных орудий, предназначенных для уничтожения неприятельских укреплений. Морские орудия не понадобились, так как с началом войны судостроение было свернуто, сверхтяжелая сухопутная артиллерия также не понадобилась, так как с соответствующими укреплениями Красной Армии пришлось бороться лишь в самом конце войны, да и не в том масштабе, как думали перед ее началом.{66}

Всего из США в СССР в годы войны было поставлено 38,1 тыс. металлорежущих станков, из Великобритании - 6,5 тыс. станков и 104 пресса.

В Советском Союзе в 1941-1945 гг. было произведено 115,4 тыс. металлорежущих станков,{67} т. е. в 2,6 раза больше поставок по ленд-лизу. Однако в действительности, если брать стоимостное показатели, то роль западных станков окажется гораздо значительнее - они были гораздо сложнее и дороже советских. Только из США в 1941-1945 гг. по ленд-лизу в СССР было поставлено машин и оборудования для промышленности на 607 млн. долларов.{68} Оценить соответствующую советскую продукцию в долларах в настоящее время не представляется возможным, но можно предположить, что она могла быть даже меньше, чем стоимость поставок по ленд-лизу, принимая во внимание более высокое качество и сложность западных станков и иного оборудования. Некоторая часть оборудования, в частности, завод по производству алюминиевого проката, прибыли на завершающем этапе войны, и сыграли свою роль не столько в военных усилиях, сколько в восстановлении советской экономики.{69 }Без поставок западного оборудования советская промышленность не только не смогла бы увеличить выпуск вооружения и боевой техники в годы войны, но и наладить выпуск станков и оборудования, чему служила также поставка из США специальных видов проката стали и ферросплавов.




* * *

В целом можно сделать вывод, что без западных поставок Советский Союз не только не смог бы выиграть Великую Отечественную войну, но даже не был в состоянии противостоять германскому вторжению, не будучи в состоянии произвести достаточное количество вооружений и боевой техники и обеспечить ее горючим и боеприпасами. Эта зависимость хорошо осознавалась советским руководством в начале войны. Например, специальный посланник президента Ф. Д. Рузвельта Г. Гопкинс сообщал в послании от 31 июля 1941 г., что Сталин полагал невозможным без американской помощи Великобритании и СССР устоять против материальной мощи Германии, располагавшей ресурсами оккупированной Европы.{70} Рузвельт же еще в октябре 1940 г., объявляя о своем решении разрешить военному ведомству предоставлять излишнее для нужд американских вооруженных сил вооружение и снаряжение, а также стратегические материалы и промышленное оборудование тем странам, которые могут защищать американские национальные интересы, допускал включение в число этих стран и России.{71} Без подобного отношения со стороны президента предвоенное размещение в США советских заказов на оборудование, важное для производства вооружений и боевой техники, вряд ли было бы возможно. С другой стороны, СССР еще задолго до начала советско-германской войны рассматривал Германию как своего потенциального противника. Так, в феврале 1940 г., в разгар советско-финляндской войны, когда СССР грозило выступление на стороне Финляндии англо-французской коалиции, по свидетельству бывшего командующего Балтийским флотом В. Трибуца, народный комиссар Военно-Морского Флота СССР Н. Кузнецов "издал специальную директиву, в которой указывал на возможность одновременного выступления против СССР коалиции, возглавляемой Германией и включающей Италию, Венгрию, Финляндию".{72} Маловероятно, что такая директива, не отвечавшая сложившейся на тот момент международной обстановке, могла быть отдана без ведома Сталина. К тому же, накануне войны советское руководство чересчур оптимистично оценивало боеспособность своих вооруженных сил и, в частности, их танкового Одарка. По состоянию на 1 июня 1941 г. из 23 106 танков Красной Армии 80,9% танков считалось боеготовыми (в западных приграничных округах числилось боеготовыми 10 540 танков). Лишь после потери основной массы танков в приграничных сражениях задним числом было признано, что из танков старых конструкций, составлявших до 80% всего танкового парка, 29% требовало капитального, а 44% - среднесрочного ремонта.{73} Эти факты работают, в частности, на версию о подготовке СССР Превентивного удара, отстаиваемую В. Суворовым.{74 }Если такой удар действительно подготовлен, то Сталин и другие советские руководители могли рассчитывать либо на короткий блицкриг на 1-2 месяца, либо на быстрое начало военно-экономической помощи со стороны США и Великобритании. Скорее всего, расчет был как на то, так и на другое, в зависимости от развития событий. В любом случае, неготовность СССР к длительной войне нельзя было преодолеть за полгода или за год, а, по свидетельству советских военных руководителей, Сталин считал, что дольше, чем до 1942 г., оставаться вне войны Советскому Союзу не удастся.{75} К превентивному удару СССР могло в равной мере подталкивать как опасение германского нападения на советскую территорию, так и страх, что Германия может в 1941 г. совершить успешное вторжение на Британские острова и разгромить Англию. А именно на такой вариант развития событий Ориентировали советское руководство дезинформационные мероприятия германской разведки по обеспечению операции "Барбаросса" - плана вторжения в СССР. Разгром же и выведение из войны Великобритании не только позволили бы Германии двинуть против Советского Союза дополнительные силы, но и лишили бы советскую экономику помощи с британской стороны, а также резко ухудшили бы условия для поступления помощи из США и Канады.

Западные союзники оказывали СССР помощь в подготовке к войне не только поставками по ленд-лизу. Борьба против США и Великобритании заставляла Германию строить подводные лодки, отвлекая на это дефицитный металл, оборудование и квалифицированную рабочую силу. Только в 1941-1944 гг. германское судостроение произвело подводные лодки общим видоизмещением 810 тыс. т.{76} На борьбу против флотов и торгового судоходства западных стран (включая сюда и конвои с поставками в СССР по ленд-лизу) были брошены главные силы германского флота. Западные союзники отвлекали на себя и значительные сухопутные силы вермахта (в последний год войны - до 40%).{77} Стратегические бомбардировки Германии англо-американской авиацией замедляли рост ее военной промышленности, а в последний год войны практически свели на нет производство бензина в Германии, окончательно парализовав люфтваффе. С марта по сентябрь 1944 г. выпуск авиабензина в Германии, осуществлявшийся почти исключительно на заводах синтетического горючего - главном объекте союзных бомбардировок в тот период, снизился со 181 тыс. т до 10 тыс. т, а после некоторого роста в ноябре - до 49 тыс. т, в марте 1945 г. полностью сошел на нет.{78} Против ВВС Англии и США действовали главные силы германской авиации, особенно истребительной, и именно в борьбе с западными союзниками люфтваффе понесли основную часть своих потерь. Советская оценка потерь германской авиации на советско-германском фронте: 62 тыс. машин и 101 тыс. самолетов, составивших безвозвратные боевые потери германской авиации за всю войну, {79} далека от действительности, так как получена путем простого перемножения количества германских самолетов на отдельных театрах войны на время развертывания боевых действий на данном театре, без учета сравнительной интенсивности боевых действий (к самолето-вылетах) на различных театрах. Между тем на Западе интенсивность боев в воздухе была в целом выше, чем на Востоке, и там сражались лучшие германские летчики. Так, в июле и августе 1943 г., когда значительные силы люфтваффе были сосредоточены на Восточном фронте во время сражений за Курск, Орел и Харьков, из 3213 безвозвратно потерянных боевых самолетов на Восточный фронт пришлось лишь 1030 машин, или 32,3%.{80} Вероятно, примерно такую же часть всех безвозвратных потерь за войну понесли люфтваффе на Восточном фронте.

Поскольку без содействия Англии и США СССР не мог бы вести войну против Германии, то утверждения советской пропаганды об экономической победе социализма в Великой Отечественной войне и о способности СССР самостоятельно победить Германию - не более чем миф. В отличие от Германии, в СССР обозначившаяся еще с начала 30-х годов цель создать автаркическую экономику, способную обеспечить армию в военное время всем необходимым для ведения современной войны, так и не была достигнута. Гитлер и его советники просчитались не столько в определении военно-экономической мощи СССР, сколько в оценке способности советской экономической и политической системы функционировать в условиях тяжелого военного поражения, а также возможностей советской экономики достаточно эффективно и быстро использовать западные поставки, а Великобритании и США - осуществить такие поставки в необходимом количестве и своевременно. Перед историками ныне встает новая проблема - оценить, каким образом западные поставки промышленного оборудования по ленд-лизу, равно как поставки из Германии в рамках репараций, способствовали формированию советского военно-промышленного комплекса, способного на равных вести гонку вооружений с Западом, вплоть до самого последнего времени, и определить степень зависимости советского ВПК от импорта с Запада за весь послевоенный период.

Примечания:
{1} Вознесенский Н. А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М.: ОГИЗ - Госполитиздат, 1947. С. 189-190.
{2} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история. Изд. 3-е. М.: Воениздат, 1984. С. 508.
{3} Симонов К. М. Глазами человека моего поколения: Размышления о И. В. Сталине. М.: АПН, 1989. С. 354.
{4} Военные архивы России. М., 1993. Вып. 1. С. 234.
{5} Jones В. Н. The Roads to Russia: United States Lend-Lease to the Soviet Union. Norman, Oklahoma Univ. Press, 1969.
{6} Harrison М. Soviet Planning in Peace and War 1938-1945. Cambridge Univ. Press, 1985.
{7} Военная академия тыла и транспорта. Тыл Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941-1945. Ч. 1. Л., 1963. С. 46.
{8} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.: Статистический сборник. М.: ИИЦ Госкомстата СССР, 1993. С. 55.
{9} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{10} Ibid.
{11} Военная академия тыла и транспорта. Тыл Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941-1945 Части IV, V и VI. Л., 1963. С. 51.
{12} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. С. 55.
{13} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{14} Военная академия тыла и транспорта. Тыл Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941-1945. Части IV, V и VI. С. 51.
{15} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. С. 66.
{16} Военная академия тыла и транспорта. Тыл Советской Армии в Великой Отечественной войне. Части II и III. С. 148.
{17} Там же. Части IV, V и VI. С. 100.
{18} Там же. Часть I. С. 116; Части II и III. С. 147.
{19} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне. С. 46.
{20} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{21} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 66.
{22} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{23} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 66.
{24} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{25} См.: Соколов Б. В. Цена победы (Великая Отечественная: неизвестное об известном). М.: Московский рабочий, 1991. С. 64-66.
{26} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{27} Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. М.: Госполитиздат, 1946. С. 145-147.
{28} Shimkin D. В. Minerals: A Key to Soviet Power. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1953. (Цит. по: Jones R. Н. Op. cit. P. 220-221); Harrison М. Op. cit. P. 124, 153.
{29} Jones R. Н. Op. cit. Appendixes.
{30} Ibid.
{31} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 41.
{32} Shimkin D. В. Ор. cit. P. 114, 115, 136, 139 (Цит. по: Jones R. H. Ор. cit. Р. 220-221).
{33} Harrison М. Ор. cit. P. 124, 153.
{34} Вознесенский H. А. Указ. соч. С. 42, 163.
{35} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история. С. 507.
{36} Кравченко Г. С. Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). 2-е изд. М.: Экономика, 1970. С. 132.
{37} Там же. С. 239.
{38} Jones R. H. Appendixes.
{39} Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. С. 145, 147.
{40} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 15.
{41} Мировая война 1939-1945. Пер. с нем. М.: Издатинлит, 1957. С. 514.
{42} Промышленность Германии в период войны 1941-1945 гг. Пер. с нем. М.: Издатинлит, 1956. С. 73, 77, 250.
{43} См.: Яковлев А. С. Советские самолеты: Краткий очерк. Изд. 4-е. М.: Наука, 1982. С. 85, 110-111. За первые 2,5 года войны за счет замены алюминия на авиафанеру было сэкономлено более 30 000 т алюминиевого проката (Вознесенский H. А. Указ. соч. С. 71), что, конечно, не могло кардинально не изменить картину и более чем в 3,5 раза снизить затраты алюминия на один советский самолет в сравнении с немецким.
{44} Вознесенский Н.А. Указ. соч. С. 114-115. Подробнее см.: Соколов Б. В. Указ. соч. С. 40-54.
{45} Вознесенский Н.А. Указ. соч. С. 70-71.
{46} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 46.
{47} Там же. С. 15.
{48} Там же.
{49} Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история. С. 94, 211; История второй мировой войны 1939-1945 гг. 12 тт. Т. 4. М.: Воениздат, 1975. С. 149, 158; Т. 7. М.: Воениздат, 1976. С. 54.
{50} Там же. Т. 3. М.: Воениздат, 1974. С. 387-388.
{51} Jones R. H. Ор. cit. Appendixes.
{52} Скрытая правда войны: 1941 год. М.: Русская книга, 1992. С. 17.
{53} Комсомольская правда, 16.XI.1991.
{54} Schellenberg W. The Labyrinth. М. G. Harpers Brothers Publishers, 1956. P. 274.
{55} Военные архивы России. М., 1993. Вып. 1. С. 180.
{56} Соколов Б. В. Указ. соч. С. 52-54, 62.
{57} См.: Соколов Б. В. Указ. соч. С. 44-45; Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. С. 145, 147; Jones R. H. Ор. cit. Appendixes.
{58} Ibid.
{59} Ibid.
{60} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 61.
{61} Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. С. 145.
{62} Jones R. H. Ор. cit. Appendixes.
{63} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 79.
{64} Jones R. H. Appendixes.
{65} Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне... С. 79.
{66} Банников Б. Л. Записки наркома // Знамя. 1988. No 2. С. 155.
{67} История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. в 6 тт. Т. 6. М.: Воениздат, 1965. С. 62; Советский тыл в годы Великой Отечественной войны. М.: Высшая школа, 1986. С. 33, 45; Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. С. 145.
{68} Jones R. H. Ор. cit. Appendixes.
{69} Ibid. P. 226-227.
{70} Bennett E. М., Franklin D. Roosevelt and the Search for Victory: American-Soviet Relations, 1939-1945. Wilmington (Del.): Ascholary Resources Inc. Imprint, 1990. P. 31.
{71} Ibid P. 9.
{72} Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. Калининград: Книжное издательство, 1972. С. 29.
{73} Золотов Н. П., Исаев С. И. Боеготовы были... //' Военно-исторический журнал. 1993. No 11. С. 75-77.
{74} Суворов В. Ледокол. М.: Новое время, 1992.
{75} Мерецков К. А. На службе народу. Изд. 2-е. М.: Политиздат, 1971. С. 202.
{76} Промышленность Германии... С. 271.
{77} На 1 января 1943 г. против Красной Армии действовало 57% всех германских дивизий, против союзников - 38%, а 5% дивизий оставались в резерве на территории Германии (Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история. С. 502).
{78} Промышленность Германии. С. 149-150.
{79} Журавлев Н. А. Разгром германской авиации во второй мировой войне. - Поражение германского империализма во второй мировой войне. М.: Воениздат, 1960. С. 115-116. Данные этих расчетов были заимствованы историками из Восточной Германии и позднее повторены в советской историографии уже со ссылкой на данные "историков ГДР" (Кульков Е. Н., Ржешевский О. А., Челышев И. А. Правда и ложь о второй мировой войне. М.: Воениздат, 1983. С. 181).
{80} Murray W. Luftwaffe. Baltimore (Maryland). The Nautical and Aviation. Publishing Company of America, 1985. P. 154.

Цена войны: людские потери СССР и Германии, 1939-1945 гг.

(Опубликовано: The Journal of Slavic Military Studies, vol. 9. No 1 (March 1996). Печатается с изменениями.)

1. Методы, цели и задачи исследования

Проблема людских потерь в войнах - одна из наиболее сложных и интересных проблем исторической и демографической наук, открывающая также широкие возможности для разнообразных философских и культурологических построений и обобщений. Во второй мировой войне человечество понесло наибольшие до сих пор потери, а население Советского Союза и Германии понесло наиболее тяжелые потери среди стран-участниц. Лишь потери Польши за счет гитлеровского геноцида еврейского народа оказываются сравнимыми с людскими потерями Германии. Потери же советского населения, очевидно, превышают суммарные людские потери всех других народов в ходе второй мировой войны. Основные потери СССР и Германия понесли в борьбе друг против друга. Эти потери оставили свой глубокий след в памяти германского и русского народов.

За полвека, прошедшие после окончания второй мировой войны, ни германские, ни, особенно, советские потери не могут считаться окончательно установленными. Это связано как с их абсолютными размерами - миллионы и десятки миллионов человек, так и с трудностями и неполнотой учета потерь. В тоталитарном Советском Союзе проблема людских потерь в минувшей войне вплоть до второй половины 80-х годов оставалась темой, закрытой для научного изучения. В потерпевшей же поражение Германии не было возможности по горячим следам произвести суммарное исчисление потерь как армии, так и мирного населения. Определение соотношения потерь двух стран помогает нам постичь особенности политических режимов и общественных систем нацистской Германии и коммунистической России.

Для установления максимально точных цифр потерь необходим всеобъемлющий анализ первичного актового материала о потерях и численности армии и населения, который ни в России, ни в Германии еще не проведен, да и не под силу одному исследователю. Поэтому и наша работа не претендует на закрытие проблемы исчисления советских и германских потерь во второй мировой войне.

Исследуя проблему военных потерь, мы также сталкиваемся с объективным противоречием между уникальным и универсальным. Гибель каждого человека на войне с точки зрения истории является событием уникальным. Также и всякий документ, фиксирующий величину потерь в данной конкретной войне или отдельн