ранга. "В ночь на 10 сентября 1944 года вместе с другими и я принял на свой торпедный катер в Полярном 50 морских пехотинцев. Фактически их, правда, оказалось 51. Один из солдат, горя желанием участвовать в бою, ухитрился незамеченным пробраться на катер и был обнаружен уже на переходе. Командовал этой группой морских пехотинцев лейтенант. На моем катере шли также командир отряда Антонов и заместитель командира дивизиона по политической части Слепцов. Была, помнится, безлунная, но звездная ночь. По небу нет-нет да пробегали всполохи полярного сияния. Я шел в строю за катером старшего лейтенанта Василия Комарова. За мной -- катер лейтенанта Василия Володько. Припоминается интересная деталь: за несколько минут до подрыва катера все находящиеся на мостике обратили внимание на яркую падающую звезду. Старшина группы мотористов главный старшина Федоров, бывалый моряк из запасников, сказал: "Это наша счастливая звезда!" Однако примета не оправдалась. Скоро я увидел по носу, несколько левее, круглый плавающий предмет, появившийся в кильватерной струе впереди идущего катера. Мина!.. Я отвернул вправо, затем влево, рас- 107 считывая оставить мину с левого борта. Но, увы, не успел. Все мы слышали легкий удар за кормой. А через мгновение грохнул взрыв. За кормой поднялся столб воды. Рядом с нами на мостике не оказалось главного старшины Федорова: взрывом его выбросило за борт. Вся корма катера была затоплена водой. Командир отделения мотористов и с ним еще два моториста, которые находились у моторов, погибли. Буквально через минуту к нам подошел Володько. Мы подали конец. Ему удалось подать нам свой. Морские пехотинцы, находившиеся в кубрике, стали подниматься на верхнюю палубу. Антонов направлял их на нос, а оттуда по тросам они переходили на катер лейтенанта Володько. Слепцов и боцман стояли с обеих сторон рубки, не пропуская никого на корму. Все это делалось каждым, думаю, чисто механически, в силу заранее выработанных навыков, а в голове была только одна мысль: "Неужели нам вот-вот предстоит навсегда проститься с родным кораблем?.." Между тем нос катера поднимался все выше и выше. Вода проникла уже в рубку. И все же никто из экипажа не покидал корабля. К этому времени один из тросов, переданных с катера на катер, оказался вытравленным до предела, и его пришлось обрубить. Понимая, что малейшее промедление грозит людям неминуемой гибелью, я приказал матросам покинуть корабль. Но приказание это мне, помнится, пришлось повторить дважды или даже трижды. Только после того как я стал называть матросов по фамилиям, они один за другим стали подходить к единственному тросу, еще связывавшему нас с катером Володько, и, уцепившись руками и ногами, перебираться по нему. Вслед за ними сошли и офицеры. С момента подрыва на мине до полной эвакуации людей с тонущего корабля прошло, как помнится, минут восемь -- десять. Едва только был обрублен последний трос, как оставленный нами катер встал почти вертикально, сделал около двух оборотов вокруг своей оси и погрузился в море. Никто из матросов не таил в эти секунды своих слез. Ведь для каждого моряка гибель родного корабля -- величайшее горе. Катер лейтенанта Володько был сильно перегружен. На нем кроме двух наших экипажей было еще более 108 сотни морских пехотинцев. Однако прежде чем идти в Пумманки, мы сделали попытку отыскать тех, кто оказался за бортом. Подобрать удалось только главного старшину Федорова, продержавшегося неведомо как все это время за какой-то деревянный обломок. Тут неподалеку опять была обнаружена мина. Чтобы не погубить всех, кто был на катере, следовало немедленно уходить. Лейтенант Володько так и поступил. Из личного состава моего катера погибли тогда трое мотористов, комендор да трое морских пехотинцев". А в ту сентябрьскую ночь 1944 года, выслушав на пирсе в Пумманках доклад командира отряда капитан-лейтенанта Антонова, я спросил: Когда к вам подошла помощь, товарищ Ганкин? Лейтенант Володько подошел и передал нам стальной конец буквально через минуту-полторы после нашего подрыва на мине. Когда с тонущего катера сошел командир?--спра шиваю Антонова. -- Как положено, товарищ комбриг, последним... Что же, командиры обоих катеров с честью вышли из трудного испытания, безупречно выполнили свои обязанности по уставу. Пользуясь правом, предоставленным мне как командиру соединения, я приказал офицеру по кадрам принести два ордена Красной Звезды и тут же, на пирсе, от имени Советского правительства вручил их Науму Моисеевичу Ганкину и Василию Карповичу Володько. Принимая заслуженные награды, командиры катеров благоговейно поцеловали полученные ордена, по-сыно-вьи благодаря народ за столь высокую оценку их заслуг перед матерью-Родиной. Судя по стрелкам часов, уже давно наступила ночь. В других местах можно было любоваться звездами, выткавшими причудливый серебристый узор по темно-синему бархату неба, а тут, в Заполярье, мы не расставались в эту. пору с солнцем круглыми сутками. Вот и сейчас, перевалив через зенит с востока на запад, солнце не зашло, а начало по горизонту обратный путь, окрасив нежным пурпуром силуэты окружавших бухту скал. 109 Жизнь в Пумманках била ключом. Готовясь к походу, матросы, старшины и офицеры сновали по берегу: кто спускался к плавучему пирсу, возле которого стояли, покачиваясь на легкой волне, катера, кто, напротив, взбирался по крутым тропкам меж валунов к складам и жилым землянкам. Землянки эти, ловко замаскированные под разбросанные тут и там валуны и гранитные глыбы, с выбивающимися из каменных расщелин карликовыми березками, посторонний человек мог разыскать разве что по тропкам, сходящимся в тугой узел возле пирса. Но для воздушной разведки противника это был слишком неприметный ориентир. Поэтому неоднократные попытки немецких береговых батарей разрушить нашу маневренную базу заканчивались неудачей. А один из таких артиллерийских обстрелов принес даже совершенно неожиданную пользу. Осматривая места, куда угодили снаряды, кто-то из катерников обратил внимание, что большая воронка медленно заполняется чистой водой. Попробовали на вкус. Пресная! Нашлись специалисты, сумевшие расширить выход вскрытого разорвавшимся снарядом ключа. Так у нас появился свой "водопровод" и мы были избавлены от необходимости завозить в Пум-манки пресную воду в специальных цистернах. Экипажи катеров были, можно сказать, дома, а мне предстояло еще 15--20 минут тряской езды. Лихо преодолевая крутые подъемы и каменные осыпи, видавший всякие виды юркий вездеход взбирался все выше и выше. Вот наконец и вершина горы Земляной--высота 200, где расположен наш бригадный командный пункт. Создание берегового командного пункта для управления боевыми действиями торпедных катеров в море явилось в какой-то мере новинкой. И, насколько мне известно, не только для советского Военно-Морского Флота. Как всякое новое дело, оно встретило поначалу непонимание одних и вольное или невольное противодействие других. Нас пытались убедить, что затея с береговым командным пунктом бригады -- излишние хлопоты. В случае атаки большим числом катеров командиру ПО бригады-де удобнее всего самому выйти в море, чтобы руководить боем, учитывая конкретно складывающуюся обстановку. Но мы не могли воспользоваться этим советом хотя бы потому, что в каждом бою стремились к обеспечению тактического взаимодействия торпедных катеров с авиацией. Для этого необходимо хорошо знать обстановку не только в районе боя, но и в зоне всего Ва-рангер-фиорда, а также иметь надежную связь с атакующими торпедными катерами, с подразделениями взаимодействующей авиации и с командованием флота. Сделать все это, находясь на торпедном катере, попросту невозможно. Тут необходим специально оборудованный береговой командный пункт. Нам предлагали воспользоваться опытом черноморцев и вместо стационарного берегового командного пункта создавать при необходимости походные штабы. Действительно, катерники Черноморского флота в период крупных десантных операций осенью 1943 года организовывали свои походные штабы, в частности на Тамани. И в тех условиях это решение было правильным. Но нас не могли устроить такие походные штабы. Они не являлись оперативными пунктами управления боевыми действиями торпедных катеров в море, потому что находившиеся в этих походных штабах командиры соединений не видели своими глазами, если так можно сказать, поле боя. Именно поэтому мы отказались от предложения командования СОР организовать наш К.П на их уже оборудованном командном пункте на полуострове Рыбачьем. По правде говоря, велик был соблазн вселиться в комфортабельное по тому времени помещение, прикрытое не только землей, но и тройным накатом толстенных бревен, но отсюда очень плохо, к сожалению, был виден Варангер-фиорд. Другое дело--облюбованная нами вершина горы Земляной -- высота 200 -- на полуострове Среднем. Тут не было ничего, кроме поросших мхом валунов и нескольких изогнутых в три погибели злым северным ветром карликовых березок. Но зато отсюда открывалась вся панорама Варангер-фиорда, от Петсамо до Варде. После решающего слова командующего флотом, одобрившего наш выбор, саперы "вырыли" динамитом в граните на вершине горы Земляной большой котлован. Мы водрузили туда сорокаместную палатку. Поставили 111 в ней койки, большой стол для карт и телефонов, повесили несколько фонарей "летучая мышь", в углу пристроили печку. В соседней маленькой палатке расположились радисты со своей аппаратурой, а в отдельной выгородке -- шифровальщики. Крохотную деревянную пристройку отвели под камбуз. Все это по мере сил и возможностей замаскировали под окружающую местность. На этом оборудование КП было закончено. Сидели мы тут, случалось, месяцами. Хотя палатки и считались утепленными (вероятно, потому, что плохо вентилировались), холодно в них было, как и на улице. Спать приходилось в меховых спальных мешках, накрываясь еще одеялами из оленьих шкур. Вода зачастую замерзала, и, чтобы умыться, приходилось растапливать лед. Во всем этом, разумеется, было мало приятного. Но мы не жаловались. В сентябре 1944 года в составе делегации трудящихся Новосибирской области в гостях у североморцев побывала поэтесса Елизавета Стюарт. В одном из ее стихотворений, написанных во время пребывания на Рыбачьем и Среднем, очень точно, на мой взгляд, передана обстановка и настроение людей, которым довелось воевать в тех местах: В окне палатки с самого утра Текут по стеклам дождевые слезы. И клонятся, в угоду всем ветрам, Среди камней полярные березы. На жаркой печке котелок воды Поет, не умолкая ни минуты. Сырые стены... И на всем следы Мужского неумелого уюта. Здесь можно сбросить мокрую шинель И руки протянуть к горящей печи.., И написать невесте ли, жене ль О невозможной и желанной встрече. И вновь идти -- где грохот батарей И где война на миг не умолкала... Цветов не видеть... Запах тополей Почти забыть на голых этих скалах! Порой случится вдруг затосковать... Но даже чайки здесь не часто плачут! Здесь можно жить. Здесь нужно воевать. Так и воюют люди на Рыбачьем. 112 Несмотря на все бытовые неурядицы командного пункта, здесь можно было жить, а главное--воевать, потому что созданный на высоте 200 КП полностью оправдывал свое назначение оперативного пункта управления боевыми действиями торпедных катеров в Варан-гер-фиорде. . 8 А. в Кузьмин СЛАВА ГЕРОЕВ НЕ УМИРАЕТ Хотя к моменту моего приезда время уже давно пере-валило за полночь, никто из офицеров, находившихся на КП, не спал и, судя по неразобранным спальным мешкам, ложиться не собирался. В. А. Чекуров доложил, что до сих пор никаких сведений о конвое не поступало. Мы тут прикинули,--сказал Валентин Андреевич, подойдя к карте оперативной обстановки,--и получается, что где-то около половины второго ночи конвой, если, конечно, ничего не изменилось, пройдет Тана-фиорд. А завтра поутру будет в районе Варде... Самолеты-разведчики больше не вылетали?.. Связывались с генералом Преображенским. Евге ний Николаевич сердится. Говорит, что вылетали не раз, и все бесполезно. По-прежнему низкая облачность и ту манная дымка по всему побережью. Погода для фашис тов словно по заказу... Действительно, с погодой гитлеровцам явно повезло. Чем ближе подходило утро, тем больше возрастало беспокойство. С одной стороны, нельзя было медлить с развертыванием торпедных катеров, иначе транспорты противника могут безнаказанно пройти в порт назначения, а с другой -- мы не имели никаких сведений о конвое. Посылать же катера в море на "авось" нельзя. В 8 часов по нашему настоянию с аэродрома поднялось в воздух звено Як-7. Летчикам поручалось разведать район от полуострова Стурре-Эккерей до островов Варде. Но самолеты скоро возвратились ни с чем. 114 -- Облачность там чуть ли не до самой воды,--доло жил командир звена.--Словно в вате летишь. Что тут рассмотришь? Вот ведь незадача! Однако вскоре на КП позвонили из штаба флота и сообщили, что разведцентром штаба перехвачена радиограмма немецкого миноносца, адресованная в Кир-кенес. Передача велась из района Варде. Наконец-то после более двенадцати часов неизвестности поступили долгожданные сведения о конвое. Как потом оказалось, в 6 часов 13 минут и в 7 часов 21 минуту по вражеским кораблям нанесли удар наши подводные лодки "С-56" капитана 2 ранга Г. И. Щедрина (ныне вице-адмирал, Герой Советского Союза) и "М-200" капитан-лейтенанта В. Л. Гладкова. Атаковав конвой в районе мыса Харбакен (в 15 милях северо-западнее Варде), они отправили на дно транспорт и миноносец. Корабли охранения преследовали наши лодки. Ни Щедрин, ни Гладков не имели возможности сразу же донести о координатах атакованного конвоя. Но что не удалось нашим подводникам, сделали сами гитлеровцы: командир одного из миноносцев, входивших в состав конвоя, радировал в Киркенес о нападении советских подводных лодок. Передача продолжалась всего несколько секунд. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы наши радиоразведчики не только приняли текст, но и определили примерные координаты миноносца. Ценность этих разведданных состояла в том, что они были получены от самих немцев. Теперь не оставалось никаких неясностей. Конвой противника вот-вот должен был войти в пределы Варангер-фиорда. На КП закипела работа. Связались по телефону с пирсом. Командиру дивизиона В. Н. Алексееву, который должен был возглавить предстоявшую атаку, было приказано изготовиться к бою. Чтобы не терять лишней минуты при выходе в море, катера отошли от стенки и легли в дрейф. У пирса остался лишь катер, на котором шел комдив. И никуда не отлучайтесь, Владимир Николаевич. Ждите у телефона дальнейших указаний. Есть, ждать указаний! 8* ' 115 Чтобы принять окончательное решение на бой и доложить его штабу флота, нам очень важно было знать хотя бы примерный состав, а еще лучше -- и ордер конвоя. Связались с командиром оперативной группы самолетов, стоявших на соседнем аэродроме, Героем Советского Союза капитаном Осыка. Объяснили, что нужно послать на разведку звено истребителей. Тот долго не соглашался, ссылаясь на плохую видимость. Мы настаивали, притом просили, чтобы послан был не кто-нибудь, а непременно старший лейтенант Богданов со своим ведомым. Эти летчики уже давно работают с нами и знают, что нужно торпедным катерам. -- Ну ладно, -- согласился наконец строптивый ка питан. Вызвали к телефону Богданова. Он, как всегда, был готов к немедленному вылету. Уточнили ему задачу. -- Хорошо. Сделаем все возможное... Вот это ответ! В 8 часов 45 минут над высотой 200 пронеслись два Як-7, уходя в сторону Варде. В томительном ожидании прошло минут сорок. Неужели вновь неудача?.. Но вот все явственнее слышится рокот моторов возвращающихся "яков". Над нашим КП Богданов качнул крыльями: "Все в порядке". В 9 часов 37 минут, совершив посадку, старший лейтенант доложил, что полчаса назад конвой был в трех милях к норд-весту от Варде. В голове уступом идут два миноносца. В хвосте конвоя -- третий миноносец. Внутри плотного охранения -- пять транспортов водоизмещением по пять-шесть тысяч и два -- по полторы-две тысячи тонн. Общий состав конвоя, со сторожевыми кораблями и катерами, до тридцати вымпелов. Облачность -- низкая. Нижний край облаков чуть ли не за клотики мачт цепляется. Но по самой воде видимость кабельтовых двадцать. Теперь стало все ясно. Место вражеских кораблей уточнено. Досадно, но из-за низкой облачности наша ударная авиация не сможет принять участие в разгроме конвоя. Торпедным катерам придется атаковывать вражеские корабли одним. Однако командующий ВВС, несмотря на плохую погоду, принял решение все же поддержать нас истребителями прикрытия. Доложили свое решение командующему флотом. 116 Атаковать конвой самостоятельно сможете? -- пе респросил адмирал. Так точно... Хорошо. Ваше решение утверждаю. Передайте командирам выходящих в море катеров от Военного со вета и от меня лично пожелание успеха. Алексеев, как договорились, ждал у телефона. Я передал ему приказ об атаке конвоя. -- Главное -- внезапность! И не забывайте об ис пользовании дымзавес. Как можно больше дыма!.. Во енный совет и командующий флотом желают вам ус пеха... И вполголоса добавил от себя: Уверен, что все будет хорошо, Владимир. Счаст ливо! Спасибо, Саша, -- ответил Алексеев. Отвалив от пирса, катер комдива обошел бухту. Стоя на рубке, Алексеев передал командирам катеров, лежавших в дрейфе, полученный приказ. В 10 часов 30 минут восемь торпедных катеров выскочили в Варангер-фиорд и, оставляя за кормой высокие пенные буруны, помчались на запад, туда, где уже на весь горизонт встали темно-синей стеной кучевые облака и туманная дымка, прикрывая вражеский берег и конвой. До него катерам нужно было пройти около тридцати миль. Чуть заметная в стереотрубу алая косица комдив-ского брейд-вымпела трепетала по ветру на короткой мачте катера с бортовым номером "243". Его вел старший лейтенант А. Ф. Горбачев. Худощавый, с крупными чертами лица и сильными шахтерскими руками, этот офицер шел в свой первый бой. Перед самым выходом в море на его катере испортился компас. Александр Федорович здорово переволновался, опасаясь, что его не выпустят из базы. Но поломку быстро исправили. На борту головного катера шел писатель Александр Ильич Зонин. Надо сказать, что у моряков нашей бригады было много друзей среди литераторов и журналистов. Часто навещали нас корреспонденты флотской газеты "Краснофлотец" А. Марьямов, П. Синцов, М. Величко и Н. Флеров; корреспонденты "Красного флота" В. Ананьев, П. Старостин, Я. Островский, писатели 117 А. Зонин, Н. Панов и другие. Наезжая к нам, они не упускали случая побывать в море. Вот и на этот раз, приехав в Пумманки и узнав о предстоящем походе, А. И. Зонин попросту потребовал, чтобы я разрешил и ему пойти в море на атаку конвоя. -- Подумаешь, "опасно!" Сейчас везде опасно. Пой мите, Александр Васильевич, мне нужно пойти обяза тельно. Что же я напишу, если не увижу всего этого собственными глазами? Пришлось согласиться. И я препоручил Александра Ильича заботам командира дивизиона. Замыкал колонну катер "239" лейтенанта Юрченко. Виталий Деомидович несколько задержался с заводкой моторов и теперь, форсируя скорость, догонял остальных. С воздуха катера прикрывали истребители, ведомые старшим лейтенантом Богдановым. К 12 часам дня подошли к вражескому берегу. Но штурман допустил ошибку в счислении пути, и вместо мыса Скальнес отряд оказался несколько севернее, в районе маяка Стуршер. Чертыхаясь, Алексеев вынужден был просить у нас и летчиков уточнить ему место конвоя. -- Поворачивайте на зюйд-вест, -- передали мы ему с КП. -- Конвой сейчас возле островов Лилле-Эккерей. -- Есть! Вас понял, -- ответил комдив. Развернувшись "Все вдруг" влево, катера кинулись вдогонку за вражескими кораблями. А конвой подходил все ближе и ближе к Бек-фиорду, и гитлеровцы наверняка полагали, что теперь-то им уже ничто не угрожает. Совершенно неожиданно как для нас, на КП, так и для Алексеева, спешившего на перехват конвоя, в 12 часов 30 минут в эфире послышался голос В. Д. Юрченко. Лейтенант докладывал, что его катер ошвартовался к борту малого танкера. -- Заложили подрывные патроны. Захватили доку менты. Сами сейчас отходим... Пока мы строили догадки, что за танкер взял на абордаж отчаянный лейтенант и где все это происходит, от Юрченко поступил новый доклад: -- Полный порядок! Подрывные патроны сработали 118 на славу. Танкер горит. Расстреляли и подожгли еще дрифтер. Имею одну торпеду. Иду на соединение с основной группой... Только после возвращения катеров в базу из рассказа старшего лейтенанта Домысловского удалось установить некоторые подробности этих докладов. Как оказалось, идя последними в строю, они обнаружили к зюйду от мыса Лангбунес, на дистанции семь-восемь кабельтовых, немецкий танкер водоизмещением 800-- 900 тонн и дрифтер. Цели, конечно, не ахти какие, но и их упускать просто так резона не было. Рассчитывая участвовать еще и в атаке конвоя, Виталий Деомидо-вич выпустил по танкеру одну торпеду. Тот, сманеврировав, сумел от нее уклониться. Но не таков был характер у Юрченко, чтобы остановиться в начатом деле на полпути. Передав Домысловскому, чтобы тот догонял остальные катера, сам лейтенант начал обстрел танкера из пушек и пулеметов. Немцы попытались было отстреливаться. Но, теряя артиллерийскую прислугу, танкер прижимался все ближе к берегу и наконец вылез на мель. Тогда Юрченко решил взять вражеское судно на абордаж. Лихо ошвартовавшись к борту танкера, лейтенант высадил абордажную команду. Все остальное было известно из докладов самого Юрченко. Голос Виталия Деомидовича мы услышали снова через полчаса, в 13 часов 7 минут, но уже по совершенно иному поводу. В 12 часов 34 минуты основная группа торпедных катеров, ведомая В. Н. Алексеевым, догнала конвой. -- Справа семьдесят--миноносец!.. Там же транс порт!.. Еще два транспорта!.. Сторожевой корабль!.. Сто рожевые катера! Один, второй, третий... -- еле успевал докладывать боцман головного катера. Решив пробиться в голову конвоя, начавшего уже втягиваться в Бек-фиорд под защиту береговых батарей, Алексеев приказал Горбачеву идти прежним курсом. -- Прикроем остальных. Ставьте отсекающую дым- завесу! Оставляя за кормой клубящийся белый хвост дыма, тут же поднимающегося вверх сплошной стеной, "243", не снижая скорости, несся вперед. U9 Гитлеровцы всполошились. В сторону нашего катера потянулись трассы снарядов и пуль. Один из миноносцев, резко изменив курс и форсируя скорость, спешил выйти на траверзные углы транспортов. Наперерез катеру Горбачева устремились несколько катеров и сторожевой корабль противника. Стало ясно, что прорыв в голову конвоя осуществить не удастся. Что же, тогда в атаку!.. Алексеев, тронув Горбачева за плечо, показал на ближайший транспорт: -- Дай залп парой торпед! -- Чтобы быть услышанным в реве моторов и грохоте артиллерийской стрельбы, Владимиру Николаевичу пришлось кричать. -- Не жадничай. Стреляй двумя. Он того стоит! Развернувшись вправо, катер устремился к транспорту водоизмещением в пять-шесть тысяч тонн. Тот, грузно осев, отчаянно дымил. Как видно, капитан приказал механику, не жалея машин, выжимать максимальную скорость. Но напрасно! Чуть наклонившись вперед, крепко сжимая штурвал, Горбачев, не обращая внимания на ожесточенный обстрел, подходил к цели все ближе и ближе. Четырнадцать... десять... восемь кабельтовых. На катере появились раненые. А. И. Зонин, взяв на себя обязанности санитара, перевязал, как умел, радиста старшину -1-й статьи Тертычного. Осколки вражеских снарядов угодили в корму. Пробило баллон дымаппаратуры. Загорелись лежащие тут же дымовые шашки. Боцман коммунист Сергей Огурцов, обжигая руки, сумел сбросить за борт и баллон, и охваченные пламенем шашки. Когда до транспорта оставалось менее четырех кабельтовых, старший лейтенант на мгновение повернул голову в сторону комдива. Алексеев, поняв немой вопрос, кивнул в знак согласия. Тут же с обоих бортов катера в воду нырнули торпеды и, оставляя за собой еле заметный след, устремились к цели. Резко переложив штурвал вправо, Горбачев начал отход. Он не видел, как спустя несколько секунд на месте атакованного транспорта вспыхнуло яркое пламя. Услышал только глухой раскат взрыва, свидетельствовавшего, что выпущенные торпеды достигли цели. Теперь все мысли и действия старшего лейтенанта были подчинены одному: сбить с толку, обмануть преследовавшие вражеские корабли. Маневрируя курсами и скоро- 120 стями, сбрасывая время от времени за корму дымовые шашки, Горбачев уводил свой корабль на северо-восток. Через двадцать минут, убедившись, что за кормой чисто, старший лейтенант сбавил скорость. Алексеев от всей души поздравил Александра Федоровича с первой победой. Успешная атака флагмана послужила добрым примером для командиров остальных катеров. Спустя три минуты над Варангер-фиордом раздалось еще два взрыва: старший лейтенант Виктор Домысловский отправил на дно сторожевой корабль, а лейтенант Василий Быков-- транспорт. Еще через десять минут, получив по две торпеды от старших лейтенантов Виктора Лихома-нова и Виктора Бочкарева, затонули два миноносца. Особенно примечательной была атака Лихоманова. Виктор Митрофанович на пути к конвою пересек несколько дымзавес. Вражеские корабли в это время уже начали втягиваться в Бек-фиорд и поддерживались огнем тяжелой батареи с острова Скуггерей. Заметив наш катер, навстречу ему устремился миноносец. Миноносец против катера!.. Немцы не сомневались, что командир советского торпедного катера тотчас отвернет. Слишком уж неравны были силы. Но Лихоманов смело шел на лобовое сближение. Нервы сдали у командира вражеского корабля. Миноносец развернулся бортом и открыл по катеру огонь из пушек и пулеметов. Для Лихоманова это был очень удобный момент, чтобы выпустить торпеды. Но еще была велика дистанция. Цель могла уклониться. А бить нужно наверняка! И хотя среди моряков катера были уже раненые, старший лейтенант продолжал сближаться с миноносцем. Упорство наших моряков вконец обескуражило гитлеровцев. Миноносец развернулся и, форсируя скорость, начал уходить. -- Стрелять в корму миноносца не имело смысла. В этом случае не было и пятидесятипроцентной гарантии успеха атаки. Да я почему-то был уверен, -- рассказывал потом на разборе этого боя сам Виктор Митрофанович, -- что он непременно попытается еще раз накрыть нас своим бортовым огнем. Нужно было только не упустить момента начала циркуляции. Так оно и случилось. Я увидел, что нос миноносца начал катиться влево. Ну, а дальше все было уже просто. Торпеды мы выпустили с дистанции не более трех-четырех кабельтовых... 121 Да, если судить по рассказу Виктора Митрофано-вича, то все было действительно довольно просто. Но ведь до момента торпедного залпа катер старшего лейтенанта Лихоманова около двенадцати минут находился под ожесточенным обстрелом миноносца и тяжелой береговой батареи. И на отходе еще ему трижды довелось встретиться со сторожевыми катерами противника, отбиваясь от них огнем пушек и пулеметов. В то время когда флагманский катер Горбачева, успешно потопив транспорт, уже вышел из боя, катера старшего лейтенанта Чепелкина и лейтенанта Никитина только выходили в атаку. Пробившись к конвою, Леонид Чепелкин обнаружил два транспорта -- один водоизмещением до шести, а второй -- до двух тысяч тонн, идущих в сопровождении шести сторожевых катеров. Вырвавшийся из дымовой завесы торпедный катер был встречен плотным артиллерийским огнем. Смертоносная паутина разноцветных трасс сплеталась вокруг него все гуще и гуще. Но это не остановило наших катерников. Пройдя чуть ли не под самой кормой одного из немецких сторожевых катеров, старший лейтенант с предельно короткой дистанции атаковал и отправил на дно крупнотоннажный транспорт. Так же успешно прошла атака лейтенанта Ивана Никитина. Меткий торпедный залп его катера вычеркнул из списков фашистского флота сторожевой корабль. ...Два приемника -- один настроенный на волну торпедных катеров, а второй -- истребителей прикрытия -- наполняли палатку КП хаосом звуков. Посторонний человек вряд ли смог бы что-нибудь разобрать в коротких донесениях, лаконичных советах и отрывистых восклицаниях, перемежаемых грохотом взрывов, выстрелами, треском пулеметных очередей. Но офицеры штаба по голосам командиров, радистов, летчиков безошибочно определяли, какой из катеров уже выпустил торпеды, кто только начинает атаку, а кто, столкнувшись с кораблями охранения конвоя, вынужден вести артиллерийский бой или прикрываться дымзавесами. В 13 часов 7 минут все наши катера разрядились по целям. Мы с КП готовились дать уже приказание об отходе в базу, как вдруг из динамика донесся голос лейтенанта Юрченко, заставивший всех насторожиться. 122 -- Получил прямое попадание снаряда в моторное отделение. Потерял ход!.. Вместо возвращения в базу, торпедные катера и истребители прикрытия получили приказ найти и оказать помощь экипажу Юрченко. Так хотелось услышать короткий доклад: "Все в порядке!.. Личный состав с подбитого катера снят и находится в безопасности". Но вместо этого из динамика неслось: "Двести тридцать девятого" не вижу. Много огня!.. Поиску мешает низкая облачность и дымзавесы. "Двести тридцать девятый"! Покажите свое ме сто! Дайте ракету!.. А донесения Юрченко становились все тревожнее. Скоро он доложил, что их расстреливают сторожевой корабль и немецкие катера. И наконец: -- Окружены... Катер тонет... Прощайте, друзья! На командном пункте наступила тягостная тишина. Торпедные катера и истребители прикрытия еще минут тридцать продолжали поиск, надеясь хотя бы подобрать кого-нибудь из экипажа "двести тридцать девятого". Все напрасно. С тяжелым сердцем я передал по радио команду об общем отходе в базу. При возвращении катеров в Пумманки, как только они вышли из района низкой облачности (а примерно с середины Варангер-фиорда и до полуострова Среднего облачности не было и даже нет-нет да проглядывало солнце), с аэродрома Луастари вылетело более десятка ФВ-190 и М-109. Подполковник Михайлов тут же приказал поднять с нашего аэродрома на поддержку сопровождавшим торпедные катера истребителям еще три-четыре звена "яков". Пока шли эти переговоры, мы решили пойти на хитрость. Зная, что противник перехватывает наши радиопереговоры, флагсвязист бригады передал открытым текстом: -- Я --"КН-один!" Я -- "КН-один!"--(По случайному совпадению позывные бригады состояли из первой и последней букв моей фамилии, но многие из катерников были уверены, что это сделано умышленно.) -- Поднять в воздух тридцать истребителей!.. Мы хотели ввести врага в заблуждение. И это в какой-то мере удалось. С аэродрома в воздух поднялись 123 и вступили в бой с превосходящим числом немецких истребителей не тридцать, а всего восемь "яков", но и они сумели обеспечить благополучный отход наших катеров в базу. Главным тут было, несомненно, мастерство и дерзость наших летчиков. В то же время какую-то роль сыграл и чисто психологический момент: гитлеровцы, перехватив нашу радиограмму, все время ждали, что в воздухе вот-вот появится еще два десятка советских самолетов и вели бой, как говорят, с оглядкой. Общий результат можно было признать успешным. По существу первая практическая проверка тактики нанесения массированного удара торпедных катеров по вражескому конвою в светлое время суток стоила гитлеровцам девяти потопленных кораблей: трех транспортов, танкера и дрифтера, общим водоизмещением до 25 тысяч тонн, двух эскадренных миноносцев и двух сторожевых кораблей. Одновременная атака катеров по различным целям с интенсивным использованием дым-завес дезорганизовала противника, распылила силы охранения конвоя. Потери гитлеровцев наверняка были бы еще большими, если бы низкая облачность не исключила возможности комбинированного удара торпедных катеров, бомбардировщиков и торпедоносцев. Однако радость от трудной, но большой победы омрачалась гибелью катера лейтенанта Юрченко. Трудно было смириться с мыслью, что этот дружный и отлично подготовленный экипаж, сумевший всего за два боевых похода отправить на дно три вражеских корабля, больше уже не выйдет в море. Лейтенант и его подчиненные мужественно и смело сражались с врагом. Поэтому представляя к боевым наградам участников боя 15 июля, мы не забыли и славный экипаж "двести тридцать девятого". Лейтенант В. Д. Юрченко, в частности, был награжден орденом Красного Знамени. Минуло четыре месяца... С освобождением советскими войсками Киркенеса до нас дошли слухи, что среди вызволенных из неволи заключенных фашистского лагеря смерти оказалось несколько матросов и старшин из экипажа торпедного катера "239". Это было настоль- 124 ко неожиданно, что мы вначале не поверили. Однако сведения подтвердились. Мы попытались связаться с нашими товарищами. Но не сумели. По существовавшему тогда порядку, они, как и все, кто имел несчастье попасть в плен к гитлеровцам, оказались в контрольном лагере. Свидание с ними не разрешалось. Удалось только выяснить, что командира катера среди них нет. Прошел еще месяц. И вдруг пришло письмо от Юрченко. Виталий Деомидович писал, что жив, здоров, многое за это время довелось испытать, но сейчас вернулся на Родину и находится в контрольном лагере. Мы тут же написали письма в соответствующие инстанции, характеризуя Виталия Деомидовича с самой лучшей стороны. Трудно сказать, насколько это ему помогло. Кончилась война. Вскоре мне пришлось по делам службы выехать за границу. А в 1949 году, получив назначение на должность командира Кронштадтской военно-морской базы и приехав в город-крепость, я узнал, что В. Д. Юрченко служит тут же. Он был уже капитан-лейтенантом, старшим помощником командира одного из учебных кораблей. Встреча наша была и радостной, и в какой-то мере печальной. Припомнив некоторые подробности боя 15 июля 1944 года, Виталий Деомидович рассказал о дальнейшей нелегкой судьбе членов экипажа своего катера. Уничтожив танкер и дрифтер противника, Юрченко поспешил к вражескому конвою. К этому времени остальные наши катера успели уже разрядиться по целям и отходили. Лейтенанту пришлось атаковать в одиночку. Прорвавшись к конвою, Юрченко обнаружил транспорт. Начал сближаться с целью. Но в это время из ближайшей дымзавесы появился сторожевой корабль. Открыл огонь. Один из снарядов угодил в моторное отделение. Катер потерял ход. -- Положение наше было трудным, -- рассказывал Виталий Деомидович. -- Однако никто из членов экипажа не дрогнул, не пал духом. Мы знали, что другие катера ищут нас. И это придавало морякам силы... 125 Вражеский сторожевой корабль, подойдя на близкую дистанцию, начал расстреливать катер чуть ли не в упор. Потом подошел и открыл огонь еще один вражеский корабль. Советские моряки вступили в неравный бой. На предложение врага сдаться в плен, они ответили дружным огнем пушек и пулеметов. А когда сторожевой корабль, маневрируя перед носом катера, оказался на прицеле, Юрченко выпустил по нему свою последнюю торпеду. -- Вот только попал или нет--не знаю. Такой грохот стоял, что взрыва можно было и не услышать, а на сторожевик тут же нашла дымзавеса. На смену сторожевому кораблю подошли шесть или семь вражеских катеров. Бой разгорелся с новой силой. Пали смертью героев на своих боевых постах командир отделения пулеметчиков старшина 2-й статьи Василий Гребенец, старшие матросы Сергей Заякин и Виктор Макаров, матрос Алексей Черняев. Тяжело ранило старшего матроса Владимира Стройкина и матроса Леонида Воробьева. Юрченко и старшина команды мотористов Николай Суслов готовили в рубке ручные гранаты. Дело дошло уже до этого! Суслов вставлял очередной взрыватель, и вдруг прогрохотал взрыв. -- Сначала я подумал, -- рассказывал Виталий Део-мидович, -- что это в руках у Суслова граната взорвалась. А на самом деле в рубку снаряд угодил. Приподнял я Суслова, а у него из раны на груди кровь струей бежит. Меня тоже в голову и в бедро ранило... Потом Юрченко ранило еще раз. Потерял сознание. Очнувшись, услышал немецкую речь. Понял, что попал в плен. Увидел на себе вместо кителя матросскую суконку. Потом уже узнал, что это его, тяжело раненного, переодели матросы. И сколько потом в лагере гитлеровцы ни допытывались, ни били моряков, стараясь выведать, нет ли среди пленных офицеров и коммунистов, никто командира не выдал. Это спасло его от расстрела. Из киркенесского лагеря Юрченко, Селянин, Минин, Воробьев были переведены в лагерь под Тромсе. Отсюда Виталий Деомидович бежал. С помощью норвежских патриотов прошел горными тропами в Швецию. Там его интернировали, а потом через посольство передали нашему командованию. 126 В 1950 году Виталий Деомидович демобилизовался. До меня доходили слухи, что работал он сначала на рыболовецких судах в Жданове, затем -- девиатором в Темрюке. Потом куда-то пропал. И только в 1964 году я получил от него весточку с Сахалина. Виталий Деомидович писал, что стал коммунистом. Плавал старшим помощником командира на большом морозильном рыболовецком траулере "Барабаш", а недавно назначен капитан-директором БМРТ "Арково". "Ловим рыбу у Алеутской гряды. Работа напряженная, нервная. Порой тяжелая. Но нравится. Полезность свою ощущаю..." Я искренне порадовался за Юрченко. Славный воинский подвиг экипажа торпедного катера с бортовым номером "239" не остался в забвении. Напомнил о нем в своей статье, вошедшей в сборник "Через фиорды", вице-адмирал В. Н. Алексеев. О мужестве в бою, стойкости и преданности Родине в условиях вражеского плена В. Д. Юрченко и его подчиненных подробно рассказала газета Краснознаменного Северного флота "На страже Заполярья". Этой же благородной теме посвящена документальная повесть А. Зо-лототрубова и Я. Шнейдера "Сказание о последнем бое". А самое главное -- плавает сейчас в составе наших боевых кораблей новый торпедный катер с бортовым номером "239"! Слава героев не умирает! НАСТОЯЩИЕ ТОВАРИЩИ Помню, в тридцатые годы на Черном море проводи-лись испытания первых образцов наших отечествен-ных торпедных катеров -- одножелобного "Первенца", а затем уже серийного двухжелобного катера "АНТ-14" названного по имени своего конструктора Андрея Нико-лаевича Туполева. Довелось принять участие в этих испытаниях и мне: после окончания училища я был на-правлен в Севастополь и назначен сначала командиром катера, а потом звена, в которое входили как раз и "Первенец", и "АНТ-14". Программа испытаний была сложной. Катера полу-чали нагрузки и ставились в условия, в которых им вряд ли пришлось бы оказаться и в самом жарком бою. Тогдашний командир бригады катеров Черноморского флота И. Л. Кравец, не раз выходивший в море на испытания, говорил А. Н. Туполеву: Андрей Николаевич! Да перестаньте вы мучить бедный катер. Ведь такого, пожалуй, и простая сталь ная болванка не выдержит... Ничего, Иван Лаврентьевич, -- улыбаясь отвечал конструктор, -- я должен быть уверен, что передам на шим морякам такой катер, за который они в бою спа сибо скажут. Да, мы, катерники, в суровые годы Великой Отечественной войны не имели оснований вспоминать наших ученых и конструкторов недобрым словом! Наши отечественные катера, особенно "Г-5" и "Д-3", имели в сравнении с зарубежными торпедными катерами целый ряд важных преимуществ и сослужили нашей Родине 128 хорошую службу на юге и на севере, на Балтике и на Дальнем Востоке. И в боевом использовании торпедных катеров нашим морякам не нужно было ходить к кому-то на выучку. Мы были прямыми наследниками дедушки минного флота -- вице-адмирала С. О. Макарова и его ближайших сподвижников -- лейтенантов Задаренного, Вишнивецкого, Небольсина, Дмитриева, квартирмейстера Апалинова, которые на катерах, вооруженных шестовыми или буксирными минами, смело искали врага и отправляли его на дно. .. С первых дней Великой Отечественной войны советские катерники показали силу своих маленьких, но грозных кораблей. Сколько раз им приходилось вступать в неравные схватки! После успешной атаки конвоя 15 июля мы держали в Пумманках в постоянной готовности к выходу в море 10--12 торредных катеров. Но всю вторую половину июля и начало августа над нашим "предпольем", как катерники в шутку называли Варангер-фиорд, стояла десятибалльная облачность, нависавшая над водой на высоте 100--200 метров, а западная часть фиорда была затянута туманом. Это было тем более обидно, что всего лишь в нескольких десятках миль к востоку от Рыбачьего облачности и тумана даже в помине не было. Штаб бригады провел смену катеров на позиции. Дивизион Алексеева, пробывший в маневренной базе около месяца, был отведен на отдых, а в Пумманки пришли 14 катеров 2-го дивизиона капитана 3 ранга Коршуновича. 28 июля погода несколько улучшилась. Наши самолеты-разведчики получили возможность просмотреть Варангер-фиорд. В порту Лиинахамари по-прежнему отстаивался один транспорт. Похоже было на то, что противник смирился с нашей блокадой Петсамо и не решался вывести оттуда даже это судно. Но нас настораживало сосредоточение транспортов и боевых кораблей в Бек-фиорде. У причалов киркенесского порта и в ближайших от него бухтах наши летчики насчитали одиннадцать транспортов и более двадцати сторожевых кораблей, тральщиков, катеров. Да еще в море, на подходе к Бек-фиорду, было обнаружено два вражеских тральщика, девять сторожевых катеров и несколько самоходных барж. На следующий день, 29 июля, видимость по воде была хорошей, и мы с КП-200 наблюдали, как немецкий буксир под охраной трех сторожевых кораблей таскал щит, по которому проводили учебные стрельбы артиллеристы береговых батарей с мыса Ку-магнес, полуострова Стурре-Эккерей и мыса Кибергнес. Сопоставляя все это, можно было предположить, что немцы готовятся к выводу своих транспортов из Кир-кенеса, и одновременно, как это обычно бывало, наверняка постараются "протащить" в Варангер-фиорд новый конвой с запада. Такую же оценку получили данные авиаразведки и в штабе флота. Командующему ВВС было приказано усилить разведку в районе Киркенес, Магерейсуны и держать в готовности группу самолетов для атаки вражеского конвоя. Но 30 июля погода вновь ухудшилась. Плотная облачность накрыла Варангер-фиорд. Синоптики ничего определенного об улучшении погоды сказать не могли. Стало ясно, что в ближайшем будущем на воздушную разведку нам, катерникам, рассчитывать нечего. Решили вести разведку собственными силами, благо видимость по воде была более или менее приличной. 31 июля два торпедных катера вышли в дозор к мысу Кибергнес -- отсюда лучше всего просматривались вход и выход из Варангер-фиорда. Милях в десяти от вражеского берега они должны были лечь в дрейф и вести наблюдение, но выполнить эту задачу не смогли. В последнее время мы заметили, что каждый выход наших катеров в Варангер-фиорд -- все равно днем или ночью, в хорошую или плохую видимость -- становится известным противнику. Через 40--50 минут после того как катера покидали Пумманки, немецкая радиостанция в Киркенесе оповещала свои корабли: "Ахтунг! Ахтунг! Советские торпедные катера в море. Усильте наблюдение!" Все чаще и чаще наши катера, обходившие ночами вражеское побережье, стали подвергаться внезапным обстрелам береговых батарей. Причем, если в других местах, перед тем как открыть огонь, противник искал катера прожекторами, то в районе мыса Кибергнес батареи и без прожекторов начинали стрельбу. 130 Высказывались различные предположения. Было даже предложено осмотреть острова Большой и Малый Айнов, прикрывавшие с запада вход в Пумманки: не подсадили ли туда гитлеровцы своих наблюдателей с радиостанцией? Разведчики оборонительного района тщательно обшарили эти острова, но никаких наблюдателей там не нашли. Разгадать эту загадку нам помогли леоновцы. В районе мыса Кибергнес они обнаружили довольно высокое сооружение, на верхушке которого громоздилась небольшая башенка. Радар! Потом, когда наступил полярный день, мы даже со своего КП могли видеть эту проклятую вышку. Попросили командование ВВС разбить вражеский радиолокатор. Но там оказалась очень сильная зенитная оборона, и летчики не смогли выполнить нашей просьбы. Бессильными были и леоновцы: гитлеровцы охраняли радар пуще глаза. Пришлось смириться с его существованием, хотя он и доставлял нам немало хлопот. Вот и на этот раз, едва только катера пришли на установленную им позицию и легли в дрейф, как по ним открыла огонь береговая 280-миллиметровая батарея с мыса Кибергнес. В ночь на 1 августа в этот район выходили еще два торпедных катера, и повторилось то же самое. Между тем радиоразведке штаба флота удалось установить, что на подходе к Бек-фиорду появилась группа кораблей противника: предположительно один сторожевой корабль, несколько тральщиков и катеров. Это нас очень встревожило. В разведку к Бек-фиорду решено было послать торпедные катера старших лейтенантов Павлова и Киреева. Выбор именно этих командиров был не случаен. Старые североморцы, начавшие тут войну, послужившие до прихода в бригаду на катерах-охотниках и уже немало испытавшие на своем веку, хотя век-то их едва-едва перевалил за два десятка лет, Борис Павлов и Алексей Киреев по-настоящему были влюблены в свое дело. Мы знали, например, что Киреев болен: военные невзгоды, многие часы, проведенные под брызгами и ветром у штурвала торпедного катера не прошли даром. 9* 131 Однако Алексей Ильич не хотел и слушать о том, чтобы уйти с катера, уверяя, что на берегу он только еще больше разболеется. А когда мы нашли возможность дать Кирееву отпуск, так он пришел ко мне и в упор спросил: -- Что, товарищ комбриг, я плохо воюю?.. Далеко не сразу удалось убедить старшего лейтенанта, что отпуск -- это никак не обходный маневр для списания его с катера. Провожали Киреева в родной Хабаровск всем дивизионом. Друзья набили полный чемодан подарков жене и детям. Наказывали хорошенько отдохнуть. Но Киреев вернулся на несколько дней раньше указанного в отпускном билете срока. На вопрос, чего ему дома не сиделось, отговаривался шуткой: -- Боялся, как бы вы тут одни без меня с фрицами не разделались. Павлов на первый взгляд казался несколько флегматичным. Все делал неторопливо, но добротно. В первом же бою Борис Тимофеевич не спешил открывать огонь, увеличивать скорость, а, облюбовав объект дл;( атаки, спокойно, на двенадцатиузловом ходу отвернул для увеличения курсового угла на цель, и только через четыре минуты прицельно выпустил торпеды сразу по сторожевику и транспорту. Вот почему 1 августа мы послали в разведку именно этих командиров. Не было сомнения, что гитлеровцы с помощью радара узнают о вышедших в разведку торпедных катерах и наверняка постараются подготовить для них какую-нибудь каверзу. Коварству врага мы могли противопоставить только решительность и смелость наших товарищей. Командиру звена старшему лейтенанту Павлову было приказане обойти на пределе видимости вражеское побережье от Кообхольм-фиорда до мыса Киберг-нес, затем милях в десяти от берега лечь в дрейф и вести наблюдение. В случае обстрела береговыми батареями -- отойти мористее и маневрировать на рубеже от мыса Кибергнес до мыса Скальнес. При обнаружении целей доложить на КП их место, а с подходом ударной группы катеров -- обеспечить атаку постановкой дымовых завес. 132 -- Ясно, товарищ комбриг. Все будет в порядке,-- как всегда неторопливо, ответил Павлов. В меховом походном обмундировании старший лейтенант выглядел еще плотнее, монументальнее. -- Разрешите выполнять? Ну, двинули, Алеша?.. Обнявшись, два друга пошли к пирсу, где уже пофыркивали запущенными моторами их катера. Около 15 часов звено вышло из Пумманок. Минут через сорок после этого радиостанция Киркенеса передала обычное: "Ахтунг! Ахтунг!". Прошел еще час, два, три... Павлов и Киреев не выходили в эфир -- значит, у них все в порядке. По расчету времени получалооь, что они, осмотрев заданный район вражеского побережья, лежали теперь в дрейфе у мыса Кибергнес, контролируя вход и выход из Варангер-фнорда. Но вот что удивительно: вражеские береговые батареи, обычно в таких случаях не скупившиеся на расход боезапаса, на этот раз молчали. Минул еще час. Батареи по-прежнему не открывали огня. Кто-то даже высказал предположение, что немецкий радар вышел из строя, и фрицы "ослепли". Вообще-то такое могло случиться. Локационная техника в ту пору была еще довольно примитивной. Мог, разумеется, отказать и немало досадивший нам немецкий радар. Это было бы очень кстати, И вдруг уже в девятом часу вечера с поста наблюдения и связи, расположенного ниже нашего КП, сообщили, что от Кообхольм-фиорда к нашему берегу идут четыре вражеских катера. Уж не задумали ли они зайти в тыл и отрезать нашим отход в базу? Передав Борису Тимофеевичу приказание немедленно возвращаться в Пумманки, мы связались с аэродромом; Но летчики были бессильны помочь нам: на аэродроме туман, взлететь нельзя. Это было тем более досадно, что в море видимость по воде доходила до 50-- 60 кабельтовых. Минут через сорок Павлов доложил, что они возвращаются, но от Варде, на пересечку курса, идут еще четыре немецких сторожевых катера. -- Уклоняюсь вправо. Через несколько минут он доложил, что справа подходят еще четыре вражеских катера. Так вот почему береговые батареи не обстреливали Павлова и Киреева! Пустившись на хитрость, немецкое 133 командование потратило все это время на то, чтобы стянуть свои сторожевые катера из Кообхольм-фиорда, Киркенеса и Варде. Обеспечив многократное численное превосходство, противник задался целью пленить или уничтожить наши торпедные катера. Развив полную скорость, Борис Павлов и Алексей Киреев устремились к Пумманкам. В это время из туманной дымки вышли еще две группы сторожевых катеров. Теперь даже с КП было видно, как вокруг наших разведчиков все туже и туже сжималось кольцо вражеских кораблей. Экипажи торпедных катеров, стоявших у пирса в Пумманках, получили приказание срочно готовиться к выходу в море. Однако чтобы прогреть моторы, нужно было минут 15--20, и я ругал себя за то, что не позаботился вовремя послать группу катеров для прикрытия звена, ведущего разведку. Этот случай стал хорошим уроком и мне, и штабу бригады. А в это время два наших катера у нас на глазах сражались против шестнадцати вражеских! Обступив Павлова и Киреева с двух бортов, сторожевые катера легли на параллельный курс и открыли огонь. Два небольших кораблика, на мачтах которых бились на ветру советские флаги, гордо мчались по огненному коридору, мужественно отбиваясь от врага. И вдруг катер Павлова резко снизил ход. Потом выяснилось, что на одном из моторов выбило свечу. И эта случайность чуть было не стала причиной гибели. Мы увидели, как на замедлившем ход катере сосредоточился весь огонь вражеских кораблей. Хотелось кричать, чтобы хоть так подбодрить своих товарищей. И кто-то не выдержал. -- Павлов! Борис! -- раздалось на КП. -- Скорость! Скорость!.. Но Павлову и его подчиненным уже ничто, казалось, не могло помочь. И вдруг на наших глазах катер Алексея Киреева, успевший за это время вырваться несколько вперед, развернулся и лег на обратный курс. Да, тысячу раз был прав гоголевский Тарас Бульба: "Бывали и в других землях товарищи, но таких, как на русской земле, не было таких товарищей!" Маневр Киреева был так неожидан и дерзок, что гитлеровцы на какое-то мгновение растерялись. Густая 134 паутина трасс, опутавшая катер Бориса Павлова, на мгновение поредела. Потом вражеские пушки и пулеметы зататакали еще ожесточеннее. Бесстрашно приняв на себя весь огонь, Алексей Ки-реев прикрыл катер Павлова плотной дымовой завесой, а сам вступил в бой -- теперь уже один против шестнадцати! Искусно маневрируя, Киреев то выскакивал из белой пелены дыма и, чуть ли не вплотную сблизившись с вражескими катерами, отгонял их метким огнем, то снова укрывался в дымовой завесе, чтобы через несколько секунд опять неожиданно напасть на гитлеровцев в другом месте. Эта отчаянная схватка продолжалась минуту, вторую, третью... У всех нас вырвался вздох облегчения, когда, прорвав дымовую завесу, на чистую воду вновь на полных скоростях вышли оба наших катера. Они подходили к нам все ближе и ближе. На КП-200 позвонил командующий СОР генерал-майор Дубовцев. Оказывается, с Рыбачьего тоже наблюдали за этим боем. -- Катерники твои такие молодцы, что и слов для похвалы не подберешь. Передай им, если сможешь, пусть продержатся еще немного. Потом мы шуганем фрицев артиллерийским огоньком. Батареи на Вайта- лахти и мысе Земляном к стрельбе уже готовы... Я забеспокоился, как бы артиллеристы не попали случайно в Павлова или Киреева: стрелять они будут на предельных дистанциях, а расстояние между нашими и вражескими катерами не превышало четырех-пяти кабельтовых. -- Я уже предупреждал артиллеристов, -- успокоил Ефим Тимофеевич. -- Говорят: "Не беспокойтесь. Стре лять будем аккуратненько". Эти последние минуты были очень напряженными. Но вот ударила первая, а за ней и вторая батарея. Артиллеристы действительно вели стрельбу с ювелирной точностью. Высокие всплески от упавших снарядов, четко очертив коридор, которым шли Павлов и Киреев, сразу же нарушили строй вражеских катеров. За первым залпом последовал второй, третий... В это же время, закончив разогрев моторов, из Пум-манок в фиорд выскочила на полных скоростях шестерка торпедных катеров, ведомая Коршуновичем. Гитлеровцы, отлично, надо сказать, выполнив поворот "Все 135 вдруг" на 180 градусов, стали быстро удирать восвояси. Старший морской начальник в Киркенесе наверняка устроил в этот день своим подчиненным изрядный разнос. И было за что. Свыше сорока минут гнаться, восемнадцать минут вести бой с двумя советскими торпедными катерами и при восьмикратном численном превосходстве не добиться успеха!.. Но ведь еще Суворов говорил, что побеждают не числом, а умением. А на пирсе в Пумманках катерники устроили своим возвратившимся с моря товарищам торжественную встречу. Старших лейтенантов Киреева и Павлова, старшин и матросов целовали, сжимали в крепких объятиях. Тут и там слышалось: Молодцы!.. Дали фашистам прикурить!.. Знай наших!.. Друзья были взволнованы и смущены таким приемом. Отвечая на расспросы товарищей, Алексей Ки-реев, очень скупо говоря о самом себе и своих матросах, с большой теплотой рассказывал, как мужественно вел себя Павлов и его подчиненные. Борис Павлов в свою очередь не жалел слов похвалы мужеству и мастерству Киреева и его экипажа. Каждый из них был искренне уверен в том, что подлинное геройство проявил не он сам, а его друг. К оценке же своих собственных действий оба относились очень критически. Когда спустя несколько часов мы вновь встретились, чтобы уже в спокойной обстановке обсудить проведенный бой, каждый из них говорил прежде всего о недостатках, которые были им допущены. Борис Павлов, например, никак не мог простить себе того, что он, как командир звена, не добился бдительного наблюдения за южным берегом Варангер-фиорда. И этому можно было только порадоваться: в признании допущенных ошибок -- вернейшая гарантия, что они больше не повторятся. В скромности и неистощимой энергии -- этих чудесных качествах Павлова (ныне капитана 1 ранга) мне не раз доводилось убеждаться и в дальнейшем. Спустя 136 пять лет после окончания войны мы встретились с ним в Китайской Народной Республике. Борис Тимофеевич был приглашен туда советником командующего Кантонской флотилией. В то время остров Хайнань находился еще в руках наемников Чан Кай-ши. Народно-освободительная армия готовилась к форсированию пролива и освобождению этого острова. Немалая роль в обеспечении успеха предстоящей десантной операции принадлежала, естественно, морякам. Встречаясь с китайскими товарищами, я не раз слышал о Павлове самые лестные отзывы. Их удивляло его трудолюбие. Он, по их словам, мог работать круглыми сутками без отдыха. Б. Т. Павлов, кстати сказать, был, пожалуй, первым советским моряком, побывавшим на освобожденном острове Хайнань. Докладывая командованию флота о бое 1 августа, мы особенно подчеркивали наблюдавшуюся за последнее время концентрацию в Варангер-фиорде сторожевых катеров противника (к ним мы относили также и торпедные катера типа "Люрсен", имевшие кроме торпед довольно сильное артиллерийское вооружение). В связи с этим высказывалось предположение, что в будущем противник, видимо, попытается использовать их для прикрытия своих конвоев с моря свободно манев рирующими группами, чтобы встречать и связывать бо ем наши катера за пределами максимальных дальностей торпедной стрельбы. Это предположение впоследствии оправдалось. Между тем погода все не улучшалась, исключая для нас возможность проведения регулярной воздушной разведки в Варангер-фиорде. Пользуясь этим, противник торопился разгрузить Киркенес. 3 августа из Бек-фиорда в сторону Варде прошел на больших скоростях конвой в составе четырех транспортов и четырнадцати кораблей охранения. Мы узнали об этом, когда конвой подходил к мысу Кибергнес и высылать торпедные катера на перехват было поздно. Спустя шесть дней, 9 августа, из Киркенеса вышел еще один конвой. 137 И опять был обнаружен с большим запозданием. Оставалось лишь вволю чертыхаться по поводу плохой погоды, отсутствия разведданных да лелеять надежду, что ускользнувшие от нас немецкие корабли будут перехвачены подводниками капитана 1 ранга А. И. Колышкина. Чтобы не сидеть без дела, мы с разрешения штаба флота возобновили постановку активных минных банок на участке от полуострова Стурре-Эккерей до маяка Стуршер, чтобы заставить противника снизить скорость движения своих конвоев, вынудить их идти за тралами. Но это было второстепенной задачей, и мы, не переставая, готовились к главному -- к проведению массированных торпедных атак против вражеских конвоев. Ведь должна же когда-то установиться хорошая погода! Наконец 15 августа облачность над Варангер-фиор-дом стала рассеиваться. Перестал лить надоевший за много суток дождь. Выглянуло солнце. Уже на другой день наши летчики провели первую после долгого перерыва воздушную разведку. Они насчитали в порту Кир-кенес и близлежащих от него бухтах Бек-фиорда 11 транспортов и примерно столько же боевых кораблей противника. 17 августа самолеты 5-й минно-торпедной авиадивизии флота атаковали эти корабли. 36 торпедоносцев с бомбами и штурмовики, ведомые полковником Н. И. Ки-далинским, под прикрытием истребителей налетели семью последовательными группами на стоянки кораблей в Бек-фиорде. Прорываясь через заградительный огонь зенитных батарей, наши самолеты нанесли с различных направлений мощные удары по заданным целям. Наблюдая с КП-200 за этим налетом, нельзя было не порадоваться возросшей мощи североморской авиации, мужеству и отваге ее летчиков. Им пришлось действовать в очень трудных условиях. Наученное горьким опытом, командование Киркенесской военно-морской базы к этому времени значительно усилило противовоздушную оборону Бек-фиорда. Транспорты и боевые корабли стояли, тесно прижавшись к высоким обрывистым берегам. Точно поразить их в этих условиях можно было только с топ-мачтового удара, проходя чуть ли не над самыми стволами зенитных пушек кораблей и береговых батарей. Это было и трудно и опасно, но наши летчики смело прорывались к целям и метко направляли 138 свой бомбовый груз. Даже подбитые самолеты выходили из боя только после выполнения боевой задачи. Один из поврежденных торпедоносцев упал в море неподалеку от Айновских островов. В те считанные секунды, которые самолет, перед тем как затонуть, продержался на воде, его экипаж успел пересесть в резиновую шлюпку. Звено торпедных катеров, ведомое капитан-лейтенантом И. Решетько, тотчас же вышло на спасение летчиков. Едва катера показались вблизи островов, как с Нурменсетти по ним открыла огонь тяжелая батарея. В воздухе показалось несколько вражеских истребителей. От огня береговой батареи катерники прикрылись дымовой завесой. А в бой с "фокке-вульфами" вступили наши истребители. Нам довелось наблюдать интересный воздушный поединок. Беспрерывно атакуя друг друга, наш истребитель и "фокке-вульф" настолько увлеклись, что бой шел уже на высоте 300--350 метров. В тот момент, когда фашист попытался было пристроиться в хвост нашему самолету, комендор торпедного катера коммунист старшина 1-й статьи Кучеров, над головой которого проходила эта смертельная схватка, открыл огонь и всадил во вражеский самолет несколько снарядов. "Фокке-вульф" камнем упал в море. Второй вражеский истребитель подбил комендор с головного торпедного катера. Минут через сорок звено капитан-лейтенанта И, Решетько возвратилось в Пумманки, благополучно доставив сюда экипаж торпедоносца, возглавляемый младшим лейтенантом Штемонитяном. ВОПРЕКИ ПОСЛОВИЦЕ Утром 17 августа от самолета дальней разведки по- ступило донесение, западнее мыса Нордкин обнаружены транспорты и боевые корабли противника, идущие курсом ост, то есть в сторону Варангер-фиорда. -- Судя по всему, сколачивается крупный конвой,-- предупредил летчик. В течение дня наша воздушная разведка не упускала из поля зрения обнаруженные корабли. Предположение о формировании крупного конвоя подтвердилось. В районе Гамвика он уже включал в себя три транспорта, два эскадренных миноносца, восемь сторожевых кораблей, тральщик, восемь сторожевых катеров и четыре мотобота. С воздуха их прикрывали три "мессершмитта". Не исключалось, что по мере продвижения к Варангер-фиорду конвой будет пополняться все новыми транспортами и кораблями охранения. Полученная незадолго до этого директива командующего флотом обязывала командующего ВВС и командира бригады торпедных катеров "нанести совместный удар по первому же обнаруженному в Варангер-фиорде неприятельскому конвою". И мы, и наши боевые друзья-летчики были готовы к нанесению такого совместного удара. Но вот беда! После нескольких ясных дней небо над Варангер-фиордом вновь начали затягивать плотные облака. Метеосводка на вторую половину суток 18 августа не давала надежд на улучшение погоды: ветер зюйд-ост-ост 2--3 балла, волнение моря'до 3 баллов, облачность 7--9 баллов, высота нижнего яруса облачков менее 400 метров. Причем наиболее низкая облачность 140 ожидалась как раз в северо-западной части фиорда, то есть там, где будет проходить конвой. Поэтому от совместного с авиацией удара нам опять приходилось отказаться. Замещавший выехавшего в командировку командующего флотом контр-адмирал В. И. Платонов дал нам "добро" на самостоятельную атаку конвоя. На авиацию была возложена задача воздушного прикрытия торпедных катеров. На КП-200 закипела горячая работа. По расчету корабли конвоя должны были войти в пределы Варан-гер-фиорда где-то между первым и вторым часом ночи 19 августа. Неприятель намеревался миновать наиболее опасный для него участок -- от мыса Кибергнес до Бек-фиорда -- в светлое время суток (в августе круглосуточный полярный день уже уступил часа два ночи, а точнее сумеркам). Мы были уверены также, что, подойдя к острову Варде, конвой, как обычно, свернет в пролив Буссесунн. Пролив этот, длиной в три мили, шириной местами всего в полмили и с глубинами до десяти метров, гитлеровцы облюбовали для проводки своих конвоев не только потому, что это несколько сокращало путь, но и потому, что здесь их могли прикрыть многочисленные береговые батареи, расположенные на обоих берегах. Однако этот маршрут имел и свои минусы. Втягиваясь в сравнительно длинный и узкий пролив, конвой неизбежно нарушал свой боевой порядок. Корабли охранения и транспорты, первыми прошедшие пролив, вынуждены были ложиться в дрейф, дожидаясь остальных. Ордер конвоя ломался, что неминуемо вело к неразберихе, к снижению бдительности. Этим-то мы и предполагали воспользоваться, решив атаковать конвой у южного выхода из пролива Буссесунн. Все торпедные катера, находившиеся в Пумманках, делились на три группы. Первая из них -- два катера под командованием начальника штаба 3-го дивизиона капитан-лейтенанта Ефимова -- обойдет остров Варде с востока. Мы опасались, как бы немцы не отказались идти узкостями Бус-сесунна в темное время. Это поломало бы все наши планы. Поэтому, проведя доразведку в Перс-фиорде, капитан-лейтенант Ефимов должен был проследить, когда конвой начнет форсирование пролива, и донести об этом. Второй группе в составе трех катеров под командованием старшего лейтенанта Павлова предстояло выставить минную банку у южного выхода из пролива. Если здесь подорвется хотя бы один из вражеских кораблей, это значительно облегчит нашу задачу. (Кстати сказать, минная постановка в районе, избранном для атаки торпедных катеров, всего за час-полтора до прохода конвоя -- новый для нас тактический прием.) После постановки мин Павлов со своими катерами должен был держать под наблюдением участок от Варде до мыса Кибергнес и, обнаружив конвой, навести на него ударную группу катеров. В третью, ударную группу было включено девять катеров, под общим командованием капитана 3 ранга С. Коршуновича. Четыре из них во главе с капитан-лейтенантом И. Решетько составляли передовой отряд, который должен был постановкой дымовых завес, артилле-рийско-пулеметным огнем и первыми торпедными атаками облегчить остальным прорыв к главным объектам атаки -- транспортам. Доводя план на предстоящий бой до исполнителей, мы настойчиво добивались, чтобы каждый из них хорошо понял свою задачу. Старшему лейтенанту Павлову, например, было указано, что, хотя у него на борту будут мины, главным оружием его катеров остаются по-прежнему торпеды. В случае обнаружения конвоя ему разрешалось сбросить мины за борт и атаковать противника, расчищая путь для катеров ударной группы. Командиры отрядов и катеров были предупреждены, что разработанный штабом бригады план на предстоящий бой может претерпеть изменения в зависимости от обстановки. Каждый обязан проявлять инициативу, думать, как лучше выполнить задачу. -- Не ждите и не требуйте подсказки по любому по воду,-- сказал я офицерам.-- Не бойтесь принимать са мостоятельные решения. У пирса стояли готовые к походу торпедные катера. На палубе одного из них расположилась группа матросов и старшин. -- Беседуем тут о разных разностях,-- доложил мой 142 старый знакомый старшина 1-й статьи Кучеров. На фланелевке, плотно обтягивавшей его грудь, поблескивал пурпурной эмалью орден Красной Звезды -- награда за сбитый 1 августа "фокке-вульф". -- Товарищ капитан первого ранга,-- обратился ко мне один из матросов,-- старшина нам рассказал, что один из черноморских торпедных катеров получил в бою триста пробоин и все же вернулся в базу. Не верится даже... Оказывается, коммунист Кучеров рассказывал сослуживцам о подвиге экипажа одного из черноморских торпедных катеров, атакованных в Керченском проливе большой группой "мессершмиттов". Зайдя со стороны солнца, гитлеровцам удалось в первой же атаке сразить командира катера. На его место встал боцман мичман Эстрин. Тяжело ранило старшину команды мотористов Каверцева. Не имея сил стоять на ногах, комсомолец лег на пайолы -- решетчатый настил. Одной рукой держа дроссель газа, чтобы не заглох единственный из оставшихся в строю мотор, Кавер-цев, разрывая зубами тельняшку, второй рукой затыкал пробоины в корпусе. Старшина 1-й статьи Бобылев, сменив убитого товарища, встал за пулемет. Скоро и его тяжело ранило. Однако старшина продолжал вести огонь и сбил один из "мессершмиттов". После того как самолеты, расстреляв боеприпасы, улетели, все из экипажа катера, кто мог двигаться, разделись и, порвав обмундирование, использовали его для заделки пробоин. По возвращении в базу в корпусе катера насчитали более трехсот отверстий. В истории не было еще, пожалуй, случая, чтобы при таком количестве пробоин торпедный катер все же остался на плаву. Но, как видно, героизм советских моряков в состоянии вносить свои коррективы в самые, казалось бы, точные конструкторские расчеты. Я подтвердил слова старшины. Мне довелось даже знать командира этого катера -- Федора Ивановича Со-рокопуда. В свое время он был у нас на Дальнем Востоке катерным боцманом. Моряки, еще теснее окружив агитатора, стали жарко обсуждать его рассказ. Агитаторы!.. Их задушевные беседы поднимали боевой дух моряков, помогали воспитанию мужества и отваги. Повседневная работа агитаторов в дни войны по- 143 рой казалась незаметной, но их вклад в нашу победу поистине неоценим. Первыми выходили в море катера группы капитан-лейтенанта А. И. Ефимова. С Арсением Ивановичем мы были старыми сослуживцами по Тихоокеанскому флоту. Я помнил его еще молодым лейтенантом, белокурым красавцем, пришедшим к нам на бригаду сразу после окончания училища. На моих глазах он вырос там до командира отряда. На Северном флоте Ефимова назначили начальником штаба в дивизион капитана 3 ранга В. Н. Алексеева. Они хорошо дополняли друг друга -- несколько медлительный Арсений Иванович и полный кипучей энергии Владимир Николаевич. Незаменим был Ефимов и в море. Поэтому-то, подыскивая командира для группы до-разведки, мы и остановили свой выбор именно на нем. -- На рожон не лезьте,-- наказывал я Арсению Ивановичу на прощание.-- Ваша задача, не обнаруживая себя, донести нам, когда корабли конвоя начнут форсирование Буссесунна. Ну, а если они задумают отстояться в Перс-фиорде, тогда атакуйте! В этом случае мы постараемся подослать вам поддержку... Вслед за Ефимовым в море устремились торпедные катера старшего лейтенанта Павлова. Ударная группа должна была выйти позже. Накануне вечером мы получили три сообщения авиаразведки. По первому из них вражеский конвой из трех транспортов, одной БДБ, двух миноносцев, восьми сторожевых кораблей и тральщиков, четырех малых охотников за подводными лодками и семи сторожевых катеров находился в районе Маккаур. Спустя 25 минут поступило второе донесение, подтверждавшее нахождение в том же районе трех транспортов, но уже в охранении 22 кораблей. Еще через час -- третье сообщение: конвой в составе трех торпедных катеров, быстроходной десантной баржи, двух неопознанных судов, двух сторожевых катеров и трех катеров-тральщиков прошел мыс Корснес. Беда тут была не только в разноречивости дан- 144 ных о составе конвоя. Куда хуже, что все эти донесения явно противоречили данным о местонахождении конвоя, на которые мы полагались раньше. А в полночь самолеты и сторожевые катера противника начали вдруг постановку дымовой завесы близ Петсамовуоно. Это могло быть хитростью, чтобы отвлечь наше внимание от подходивших к Варангер-фиорду кораблей, однако нельзя было полностью исключить и то, что гитлеровцы действительно намеревались провести конвой в порт Лиинахамари, блокированный нами после боя 28 июня. Именно в этом был убежден командующий оборонительным районом. -- Не гонись ты, как говорит пословица, за журав лем в небе, а держи синицу в руках,-- убеждал меня по телефону генерал-майор Дубовцев.-- Где тот конвой и когда он будет в Варангер-фиорде? Ничего еще не известно. Тут же немцы явно хотят что-то протащить в Петсамо. Да, данные о местонахождении подходившего конвоя были противоречивы, и еще неизвестно, появится ли он вообще в Варангер-фиорде. А доказательство намерения противника провести свои корабли в Лиинахамари налицо-- дымовая завеса. Как быть: придерживаться своего первоначального плана или же нацелить все торпедные катера на район Петсамовуоно?.. Нет, не будем менять свой план. Но, чтобы перекрыть возможные ошибки в определении времени появления конвоя в Варангер-фиорде и не упустить его, приказываю катерам ударной группы выходить в море немедленно, не дожидаясь донесения капитан-лейтенанта Ефимова. Когда я сообщил об этом генералу Дубовцеву, он дружески предупредил: Ох смотри, не пожалей потом!.. Ничего, Ефим Тимофеевич. Вопреки пословице погонимся на этот раз за журавлем. Не может же кон вой, идущий в Варангер-фиорд, где-то растаять. У него цель одна -- Киркенес. А Здесь, у Петсамо, если что и появится, так ваши артиллеристы справятся и без нашей помощи. Рискуешь, Александр Васильевич! Да, принимая такое решение, мы шли на определенный риск... 10 А. В. Кузьмин 145 В 0 часов 25 минут мы наблюдали с КП-200, как на простор Варангер-фиорда вырвались девять торпедных катеров, держа курс на остров Стуршер. Впереди строем ромба мчался передовой отряд -- Киреев, Быков, До-мысловский и Диренко Командир отряда капитан-лейтенант И. Решетько находился на катере Петра Диренко -- невысокого, щуплого юноши, у которого предстоящий бой был первым в жизни. В 15--20 кабельтовых за ними пять катеров вел С. Г. Коршунович. Капитан 3 ранга держал свой флаг на катере старшего лейтенанта Желвакова. Строго удерживали свои места в строю катера капитан-лейтенанта Чернявского, старшего лейтенанта Кузнецова (которого за резко выступавшие скулы, черные, словно угольки, глаза и неукротимый темперамент друзья прозвали в шутку Чингиз-ханом), старшего лейтенанта Родионова и старшего лейтенанта Фролова. С бывшим разведчиком шел также командир отряда и мой давний знакомый капитан-лейтенант Дмитрий Холодный. Когда-то он служил у нас на дальневосточной бригаде торпедных катеров боцманом. Потом демобилизовался. Но спустя несколько лет его снова призвали на флот. Присвоили офицерское звание. К 1944 году ему было уже около сорока лет. Капитан-лейтенант был нездоров, но наотрез отказывался переходить на какую-либо береговую должность. Провожая взглядом уходящие все дальше и дальше катера, мы невольно думали: "Неужели немецкий адмирал, сидящий в Киркенесе, перехитрил нас, и мы пропустим корабли в Лиинахамари?" Рассеять наши сомнения мог только капитан-лейтенант Ефимов, который уже вел разведку в районе Перс-фиорда. Но он молчал. Так и подмывало самим запросить его. Однако делать этого было нельзя, чтобы до поры до времени не раскрывать местонахождения катеров. Наше терпение было уже на исходе, когда в 0 часов 53 минуты Арсений Иванович наконец-то донес: "Конвой обнаружен. Идет курсом 130 градусов". У всех на КП словно камень с сердца свалился. Значит, мы правильно сделали, что не поддались на уловку с дымзавесой около Петсамо-вуоно! Короткие доклады от Ефимова шли один за другим. "Конвой растянулся на пять миль!.." "Видимость увеличилась до 70 кабельтовых". И вдруг в 1 час 20 минут 146 Арсений Иванович сообщил то, чего мы больше всего опасались: "Конвой стоит в Перс-фиорде!" Значит, гитлеровцы так и не решились проводить свои корабли в темное время узкостями пролива Бус-сесунн. Запросили на всякий случай старшего лейтенанта Павлова. Тот донес, что первую часть своей задачи (постановку мин) выполнил. Погода: ветер зюйд-ост 2--3 балла, высота облачности 150--200 метров, видимость по воде 70--80 кабельтовых. Никаких целей не наблюдает. Сопоставление докладов Ефимова и Павлова давало основания сделать вывод, что вражеский конвой решил до рассвета не входить в Варангер-фиорд. Это в какой-то мере ломало наш первоначальный план. Но что поделаешь... Чтобы не упустить часы короткой августовской ночи, старшему лейтенанту Павлову приказываю идти со своей группой на соединение с Ефимовым и вместе атаковать конвой в Перс-фиорде. Около 1 часа 45 минут катера ударной группы были у мыса Кибергнес. Уменьшили ход до малого и, приблизившись к берегу на 25--30 кабельтовых, легли курсом 280 градусов. Так как катера старшего лейтенанта Павлова ушли со своей позиции, то в 1 час 55 минут Кор-шуновичу было приказано идти к Варде. Прошло еще несколько минут, и вдруг мы услышали из динамика возглас капитан-лейтенанта Решетько: -- Вижу шесть больших и шесть маленьких! Снова загадка: что это за шесть больших и шесть маленьких?.. Ведь Ефимов доложил, что конвой стоит в Перс-фиорде. Но тут Арсений Иванович донес: -- Фрицы проходят проливом!.. Вижу хвост конвоя-- пять кораблей!.. Будь капитан-лейтенант в эти минуты на КП, ему пришлось бы выслушать в свой адрес не очень-то приятные эпитеты. Хорошо еще, что вовремя исправил допущенную ошибку. Теперь все стало, как говорят, на свои места. Значит, конвой начал форсирование пролива Буссесунн, намереваясь пройти путь от мыса Кибергнес до Бек-фиорда в светлое время. Атака торпедных катеров состоится 10* 147 там, где предусматривалось нашим первоначальным планом. Береговые батареи с мыса Кибергнес открыли огонь по торпедным катерам -- этим гитлеровцы только подтвердили, что их конвой обнаружен. Через четыре минуты после получения доклада Ефимова с КП-200 было передано приказание: -- Общая атака!.. Павлову и Ефимову идти к Ки-бергнесу!.. Торпедные катера ударной группы расходились с зюйда веером, чтобы охватить все немецкие корабли, сосредоточившиеся в районе бухты Мольвика. Как мы и рассчитывали, после прохода проливом боевой порядок конвоя оказался нарушенным: одни из кораблей лежали в дрейфе, другие маневрировали, стараясь занять свои места в ордере, и в возникшей благодаря этому суматохе их командиры явно не могли разобраться толком в обстановке. Достаточно сказать, что гитлеровцы поначалу посчитали было за своих входившие в состав передового отряда катера-дымзавесчики Домысловского и Быкова. Головной немецкий миноносец, замигав прожектором, решил даже обменяться с ними позывными. Чтобы продлить это выгодное нам заблуждение, с катера Быкова ему тут же любезно ответили, повторив прожектором то же самое сочетание букв. Пока на миноносце разбирались что к чему, нами было выиграно несколько очень важных минут, позволивших обоим этим катерам занять наиболее выгодную начальную позицию. В 2 часа 7 минут по приказанию командира дивизиона старший лейтенант Виктор Домысловский поставил дымзавесу. Однако Коршунович несколько поторопился. Дистанция между завесой и конвоем была великовата. Начни наши катера в этих условиях выходить в атаку, до момента выпуска торпед они на какое-то время неминуемо оказались бы под прицельным огнем кораблей охранения конвоя. А это могло нам очень дорого стоить. Тогда вырвался вперед катер Василия Быкова. Спустя много лет после окончания войны В. И. Быков, вступая в командование миноносцем, сдавал, как 148 положено в таком случае, зачеты флагманским специалистам соединения и в том числе флагхиму. Задавая вопрос за вопросом, тот, взглянув вдруг в книжку, спросил: -- Быков?.. Быков?.. Скажите, уж не тот ли вы са мый североморский катерник, что поставил в 1944 году дымовую завесу у Кибергнеса?.. Василий Иванович признался, что он как раз тот самый и есть. -- Так что же вы сразу-то не сказали! Мы бы тут не тратили столько времени. Если вы тот самый Быков, то вам любой из флотских химиков без всякого опроса "пятерку" поставит. Вы ее еще тогда, в 1944 году, заслу жили. Но вернемся к событиям 19 августа 1944 года... Тут нельзя не сказать хотя бы нескольких слов о В. И. Быкове просто как о человеке. Впервые мне довелось с ним встретиться еще на тихоокеанской бригаде, куда Василий Иванович пришел сразу после окончания училища. Общительный по характеру, полный кипучей энергии, он, казалось, был создан для службы на торпедных катерах. Одним из качеств, проявившихся в Быкове с первых же недель после прихода на бригаду, было настойчивое стремление к самосовершенствованию, стремление перенять все лучшее из опыта старослужащих товарищей. Одно это уже давало основание считать, что в самом недалеком будущем молодой офицер станет отличным командиром -- смелым до дерзости и в то же время расчетливым и хладнокровным в самых сложных испытаниях. С приходом на североморскую бригаду это накопление необходимых знаний и опыта проходило у Быкова еще быстрее. Тому способствовала боевая обстановка. И вот наступил день, когда вчерашний прилежный ученик сам оказался способным на такое, чему стали учиться другие. По существовавшим в ту пору наставлениям дымовая завеса, поставленная на дистанции в 45--50 кабельтовых от атакуемого конвоя, считалась дальней, а в 20-- 25 кабельтовых -- ближней. Однако в конкретных усло- 149 виях той памятной августовской ночи даже эта "ближняя" дистанция была слишком дальней: дующий с моря к берегу ветер был слабым, и нужно было либо задержать атаку торпедных катеров, дожидаясь, пока дымза-веса наползет и ослепит орудийную прислугу вражеских кораблей, либо поставить дымовую завесу еще ближе. Старший лейтенант Быков выбрал последнее. Он решил поставить дымзавесу всего в десягке кабельтовых от конвоя, хотя понимал, чем это грозит: его катер будет расстреливаться чуть ли не в упор. И все-таки Василий Иванович решился. Не доходя полторы-две мили до головного корабля конвоя, Быков подал сигнал боцману Стеблеву открыть вентиль баллонов дымаппаратуры. Потянув за собой серо-желтую клубящуюся стену дыма, катер понесся навстречу конвою. Вместе с Быковым в море в этот раз вышел флагманский химик нашей бригады капитан-лейтенант М. Т. Токарев. Михаил Трофимович был, пожалуй, первым, кто понял замысел командира и распорядился дополнительно поджечь на корме целую батарею дымовых шашек. Корабли охранения обрушили по "сумасшедшему" дымзавесчику шквальный огонь. Нужны были стальные нервы, чтобы пробивать себе путь в этом переплетении разноцветных трасс, неистовом свисте шрапнели и осколков. Быков продолжал идти вперед. Он искусно маневрировал: то чуть менял курс, то вдруг с самого полного хода неожиданно переходил на самый малый, а через несколько секунд снова "врубал" самый полный, вынуждая гитлеровцев снова и снова пристреливаться. Подавать какие-либо команды было некогда, да и кто бы смог услышать их в неистовом грохоте взрывов. Василий Иванович подавал сигналы жестами. Матросы и старшины без слов понимали своего командира. Прорываясь сквозь ливень пуль и осколков, Быков успел заметить, что часть кораблей конвоя увеличила ход, и вовремя предупредил об этом товарищей. В эфире послышался его голос: "Выходите на цели левее. Левее!.." 150 Ставя свою знаменитую дымзавесу, катер Быкова шел под яростным обстрелом не минуту и не две, а одиннадцать минут! И, как ни покажется удивительным, но за эти долгих одиннадцать минут никто из экипажа не был ранен, словно и сама смерть отступила перед мужеством храбрецов. Два снаряда все же попало в катер: один пробил навылет выше ватерлинии корпус, а второй разорвался в матросском кубрике, порезав осколками пробковые матрацы. Чтобы остановить наш дымзавесчик, командир одного из концевых кораблей охранения конвоя хотел таранить его. Немецкий тральщик на полной скорости устремился к катеру. Он подходил все ближе, ближе... Когда до тральщика оставалось кабельтовых три, Быков изменил курс, увеличивая курсовой угол на вражеский корабль и, потянув на себя рукоятку, замкнул цепь стрельбы. Одна за другой выскользнули из аппаратов торпеды. Спустя несколько секунд на том месте, где только что находился тральщик, взметнулись вверх пенный столб воды и космы черного дыма. Старший лейтенант Быков, таким образом, не только поставил дымовую завесу, в немалой степени способствовавшую боевому успеху остальных катеров, но и положил начало разгрому вражеского конвоя. Катер лейтенанта Петра Диренко, выйдя из дымзаве-сы, начал сближаться с крупным транспортом. Наперерез нашему катеру устремился, ведя огонь, сторожевой корабль. С головы командира отряда. Решетько сорвало осколком каску, но капитан-лейтенант, словно бы не заметив этого, прокричал на ухо Диренко: -- А ну дай-ка каждому из них по гостинцу!.. Лейтенант выпустил торпеды по сторожевому кораблю и транспорту. Первый затонул тут же, а транспорт, с большой пробоиной в левом борту, начал медленно крениться. Вскоре он перевернулся, показав обросшее ракушками и водорослями днище, и скрылся в волнах. -- Молодец! -- похвалил командир отряда. Да, две победы в первом же бою -- такому можно позавидовать!.. Успешно разрядили по целям торпедные аппараты своих катеров старшие лейтенанты Киреев и Домыслов-ский. Киреев отправил на дно транспорт водоизмещени- 151 ем до шести тысяч тонн, а Домысловский -- сторожевой корабль. А к конвою под прикрытием быковской дымовой завесы прорвались уже торпедные катера основной ударной группы. Желваков облюбовал для атаки сторожевой корабль. Мастерски маневрируя на противоартиллерийском зигзаге, старший лейтенант подходил к нему все ближе и ближе. -- Страшновато было!--вспоминал потом ходивший в этот бой на катере И. М Желвакова командир береговой базы капитан-лейтенант Я. С. Когаленко. -- Вода вокруг нашего катера буквально кипела от пуль и осколков, Коршунович не выдержал, кричит Желвакову: "Стреляй! Стреляй же!.." Но Иван Михайлович сжался весь, лицо словно бы окаменело, и только когда до сторожевика оставалось рукой податьл так что мы увидели гитлеровцев, мечущихся по палубе, Желваков выпустил торпеды. От взрыва сторожевик вроде бы даже приподняло над водой. Желваков развернул катер. За корму полетели подожженные дымовые шашки Потом мы юркнули в дымовую завесу. Тут только Желваков распрямился. Улыбнулся и подмигнул: как, мол, атака?! Характер, доложу я вам... Капитан-лейтенант Чернявский и старший лейтенант Кузнецов, словно бы сговорившись, тоже торпедировали каждый по сторожевому кораблю. Виктор Чернявский, кстати сказать, как и Желваков, выпустил торпеды с минимальной дистанции и сообщил потом даже бортовой номер потопленного им сторожевика -- "226". Немцы еще не успели опомниться, как к мысу Ки-бергнес подошли катера группы старшего лейтенанта Павлова. И оттуда опять стали доноситься взрывы, неистовая канонада. В 2 часа 25 минут старший лейтенант Павлов атаковал и потопил двумя торпедами крупный транспорт. Через четыре минуты после этого, получив в борт торпеду, выпущенную старшим лейтенантом Е. Г. Шкуто-вым, пошел на дно тральщик. На отходе, перед тем как укрыться в дымовой завесе, катер Евгения Германовича встретился со сторожевым катером. Встреча эта для немцев закончилась печально: немецкий катер загорелся от метких очередей наших комендоров, 152. Вместе с другими донес нам на К.П-200 о своей победе -- успешной атаке немецкого сторожевого корабля -- и старший лейтенант Карташев. Мы от души порадовались за молодого офицера. Ведь это был его первый бой!.. Однако спустя несколько минут в динамике послышался тревожный голос старшего лейтенанта: -- Находимся в квадрате номер четыре. Получили пробоину. Прошу снять команду. Все катера, завершившие атаку, получили приказание возвратиться к мысу Кибергнес, чтобы оказать помощь экипажу Карташева. Но поиск оказался безрезультатным: вероятно, старший лейтенант не совсем точно сообщил место своего катера. Еще какое-то время Карташев отвечал на наши запросы. Потом коротко доложил: -- Подошли немецкие катера. Нас расстреливают. Катер тонет. Прощайте!.. На этом связь прекратилась. Уже глубокой осенью, после изгнания немецко-фашистских войск из района Тромсе, узники находившегося там лагеря смерти сообщили нам некоторые подробности гибели экипажа Карташева -- все, что они узнали от раненых матросов катера, доставленных в лагерь и погибших здесь. ...Прорвавшись к конвою, Карташев атаковал вражеский сторожевой корабль. Получив в борт две торпеды, тот затонул. Но на отходе, в дымзавесе, наш катер столкнулся с немецким миноносцем. Удар был на-' столько сильным, что на катере заглохли моторы, а через большую пробоину внутрь корпуса хлынула вода. Положение было тяжелым, но никто из моряков не пал духом. Попробовали завести на пробоину пластырь. Не удалось. В сероватом тумане дымзавесы показались два или три немецких сторожевых катера. Наши моряки вступили в последний бой. Пулеметчики и комендоры стреляли, пока катер не погрузился в море. Даже оказавшись в воде, те из моряков, в ком были еще силы, не сдавались Вместе с Карташевым в этот поход вышел парторг дивизиона старший лейтенант П. П. Попков. В бою Петр Петрович был ранен в обе ноги. Когда приблизился вражеский катер, чтобы вытащить его из 153 воды, парторг последним усилием вынул пистолет. Выпустив по врагу всю обойму, Петр Петрович приберег последнюю пулю для себя. Немцам удалось захватить лишь несколько тяжелораненых моряков. Они-то и рассказали узникам лагеря о мужественной борьбе и славной смерти своих боевых друзей. В то время как наши разрядившиеся катера проводили поиск Карташева, к месту боя, обогнув с норд-оста острова Варде, на полных скоростях подходило звено капитан-лейтенанта Ефимова. К этому времени море в районе мыса Кибергнес сплошь затянуло дымом. Отыскать в этих условиях вражеские корабли было делом не из легких. Однако, идя на малых ходах, катера все же начали поиск. Скоро донесся последний за эту короткую августовскую ночь взрыв: прорвавшись под ожесточенным обстрелом, старший лейтенант Горбачев с дистанции менее четырех кабельтовых выпустил торпеды и отправил на дно еще один сторожевой корабль. Итоги боя у мыса Кибергнес превзошли все наши ожидания. Атаковав конвой в составе трех транспортов и двадцати семи кораблей охранения (к этому времени противник наряжал для охраны каждого из транспортов более семи боевых кораблей), четырнадцать наших катеров потопили и повредили одиннадцать вражеских кораблей, причем на дно были отправлены все три транспорта, входившие в состав конвоя. Бой продолжался всего 37 минут. И С МОРЯ, И С ВОЗДУХА П осле боя 19 августа у мыса Кибергнес гитлеровский "адмирал Норвежского моря" -- была у них в ту пору такая должность -- довольно долго, судя по всему, не мог прийти в себя. Однако война еще продолжалась. Уже изрядно потрепанные нашей 14-й армией немецкие горные егери нуждались в боеприпасах, пополнении, продовольствии. А после того как, вняв наконец-то добрым советам нашего правительства, Финляндия разорвала отношения с гитлеровской Германией, немецкие войска в Северной Финляндии и Норвегии могли получить все это по существу только лишь морским путем. Поэтому, несмотря на все растущие потери в кораблях, гитлеровцы все же вынуждены были посылать свои конвои в порты Варангер-фиорда и Северной Норвегии. Чтобы уберечь их от ударов нашей авиации, подводных лодок и торпедных катеров, они шли на всевозможные уловки. В частности, свои конвои противник стал выпускать из Киркенеса в сторону Варде к вечеру, с тем чтобы они к проливу Буссесунн подходили уже в густых сумерках. Плохая погода часто мешала нашей воздушной разведке, и мы если и обнаруживали вражеский конвой с нашего наблюдательного пункта, то слишком поздно. Катера не успевали настигнуть его, он скрывался в проливе. А конвои, следовавшие с запада, противник старался вводить в Варангер-фиорд, напротив, только в светлое время суток, но обязательно в нелетную погоду. Нападать на сильно охраняемые транспорты днем, без боевого взаимодействия с авиацией, нам было трудно. И как это ни горько, нам нередко приходилось отказываться от атак. 155 Но не зря существует пословица: как волк ни хитри, а шкуру ему все равно не спасти. В ответ на новую уловку гитлеровцев мы ответили тем, что торпедные катера бригады расширили район своих боевых действий за пределы Варангер-фиорда. И инициатива вновь перешла к нам. Теперь, обнаружив вышедшие из Бек-фиорда транспорты, мы уже не стремились, как это бывало прежде, настигнуть их непременно в Варангер-фиорде, а высылали торпедные катера в обход архипелага Варде к берегам северной Норвегии. Пока конвой доходил до пролива Буссесунн, преодолевал его и снова строился в походный ордер, наши катера успевали проскочить далеко вперед, примерно к мысу Маккаур. Тут они ложились на обратный курс и шли навстречу немецким кораблям, атакуя их на встречных курсах. Конвои, направлявшиеся с северо-запада, мы тоже перехватывали далеко от Варангер-фиорда задолго до наступления рассвета. Расширение района боевых действий принесло нам важные преимущества. Наши встречи с немецкими кораблями происходили теперь, во-первых, по большей части в темное время суток, то есть скрытно, а во-вторых, поиск конвоя на встречных курсах позволял командирам катеров наиболее полно использовать фактор внезапности: гитлеровцы не знали, где и когда катера атакуют их. Возможностью своего выхода за пределы Варангер-фиорда мы в большей степени были обязаны появлению у наших подводников технической новинки -- выносной радиоантенны, позволившей им поддерживать радиосвязь с командованием на берегу не всплывая, а находясь на перископной глубине. Во время войны, как известно, все боевые корабли, находившиеся в море, не получив соответствующего оповещения, считали любой другой корабль цел*ью (тогда еще не было, как теперь, приборов радиолокационного опознавания) и атаковывали его. Поэтому каждому кораблю, выходившему в море "нарезался" определенный район или "позиция", куда уже никакой другой свой корабль без предварительного оповещения не заходил. 156 Нарушение этого правила приводило к неприятным осложнениям, а порой и к трагедиям. С организацией бригады торпедных катеров нам был отдан "на откуп" Варангер-фиорд. Тут вели войну и расправлялись с немецкими кораблями и транспортами мы и морская авиация. Наши подводные лодки в Варангер-фиорд уже не заходили. Но и мы в свою очередь не выходили за его пределы. Это, разумеется, в немалой мере сковывало нас. С появлением у подводников выносных антенн (ВАН) все изменилось к лучшему. Теперь уже не нужно было дожидаться ночи и условленных часов, когда лодки, несшие дозор вне Варангер-фиорда, всплывут и их можно будет известить по радио о выходе торпедных катеров в границы их позиций. И наши катера стали все чаще и чаще наведываться к мысу Маккаур, а то и дальше. Все это очень обеспокоило гитлеровцев. По привычке они пустились в разного рода предположения, договорившись даже до того, что у нас якобы созданы какие-то тайные базы снабжения на норвежском берегу. На эту удочку клюнул кое-кто из нынешних буржуазных военных историков. Несколько веселых минут доставило мне знакомство, в частности, с книгой швейцарца Юрг.а Мейстера "Война на море в восточно-европейских водах. 1941 --1945 гг." Автор ее не смог умолчать об общеизвестных боевых успехах североморских катерников и, хотя с оговорками, но признает, что "русские (слово "советские" господин Мейстер произносит очень неохотно) торпедные катера действовали западнее острова (?!) Рыбачьего вплоть до Нордкина...". А далее слово в слово повторяет гитлеровскую выдумку: "В связи с тем что торпедные катера действовали в значительном удалении от своих баз, можно было полагать, что для них имелись скрытые базы снабжения на норвежском побережье или они обеспечивались топливом в море, получая его от подводных лодок". Как это ни неприятно для историка, я все же должен его разочаровать: не было у нас, господин Мейстер, никаких скрытых баз снабжения на норвежском побережье, да и от подводных лодок мы в наших дальних походах топливом не пополнялись И не потому, что не смогли бы этого сделать. Просто в этом не было нужды. 157 Особенно часто наши торпедные катера стали выходить в дальние районы поиска за пределы Варангер-фиорда примерно со второй половины сентября 1944 года. И тут нам удалось добиться немалых боевых успехов. Хочется вспомнить, в частности, о бое четверки торпедных катеров под общим командованием капитан-лейтенанта В. М. Лозовского в ночь на 14 сентября в районе к северо-востоку от архипелага Варде. Этому бою предшествовало знаменательное событие в истории нашей бригады. 13 сентября 1944 года мы получили по телеграфу текст приказа Народного комиссара ВМФ с объявлением Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении нашей бригады орденом Красного Знамени. "Впредь,--говорилось в приказе,-- бригаду именовать: Краснознаменная бригада торпедных катеров Северного флота". Хотя к тому времени на боевом счету соединения было уже около пятидесяти уничтоженных и поврежденных транспортов и боевых кораблей противника, все же такая высокая оценка наших боевых дел оказалась для моряков приятной неожиданностью. Ведь бригада была создана всего полгода назад. И вот уже стала Краснознаменной! Удивительно ли, что все чувствовали себя именинниками. В главной базе и в Пумманках сами собой возникли горячие митинги. На них выступали многие из тех моряков, которые до сих пор считались молчальниками. Горячо благодаря за высокую награду, катерники клялись советскому народу, родной Коммунистической партии воевать еще лучше. Многие из матросов, старшин и офицеров подали в партийные организации дивизионов заявления с просьбой о приеме в партию. Прием проходил по боевым характеристикам -- ведь нигде так зримо не проявляются качества человека, как в бою. В эти дни сослуживцы тепло поздравили с почетным и ответственным званием коммуниста командира торпедного катера старшего лейтенанта Успенского, старшину 1-й статьи Косулина, старших матросов Яруша, Тучина и других. Наши катера получили право носить на кормовом флаге изображение ордена Красного Знамени. У наших хозяйственников в связи с этим появилась новая забота: боцманы не замедлили осадить береговую базу, требуя новые кормовые флаги. Капитан-лейтенант Коталенко 158 кинулся на склады тыла. Но там нужного количества таких флагов не нашлось. Чтобы погасить готовые вспыхнуть страсти, вмешался начальник политотдела Мура-невич. По его предложению краснознаменные флаги в первую очередь были вручены торпедным катерам из группы капитан-лейтенанта В. М. Лозовского, стоявшим в то время в Пумманках. А вечером эти катера вышли в море. Стало известно о выходе из Бек-фиорда в сторону Ва