бя матросы с одного из ремонтировавшихся торпедных катеров. С ними Макаров зайцем пробрался к нам в базу. Решая дальнейшую судьбу Макарова -- оставаться ему на бригаде или уезжать в детский дом, -- мы слушали с начальником политотдела сбивчивый рассказ Вани о его короткой, но уже полной нелегких испытаний жизни. И мне припомнилось, как вот таким же вихрастым пареньком в большой вылинявшей кепке я сам в 1925 году, после гибели отца, приехал из далекого Андижана в Ленинград с единственной мечтой: стать моряком! Не найдя после экзаменов в списках принятых в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе своей фамилии, я отважился пойти к начальнику военно-морских учебных заведений В. М. Орлову. На его вопрос: "В чем дело, пионер?" (я еще носил пионерский галстук), ответил, уставившись глазами в пол: "Хочу быть моряком". Владимир Митрофанович, улыбнувшись, согласился: "Ну, хорошо. Будь по-твоему". Жизнь в училище была трудной. Из 120 человек, принятых в том году, после шести лет учебы -- три года на подготовительном (был тогда такой) и три года на основном курсе -- осталось нас только 16. Затем служба на торпедных катерах Черноморского флота. Встреча с Кожановым, командовавшим тогда Черноморским флотом; с Иваном Лаврентьевичем Кравцом, первым комбригом, героем гражданской войны, отличным моряком и воспитателем. Потом десять лет службы на Тихом океане. И вот теперь Заполярье. А кто знает, как сложилась бы моя судьба, не поверь тогда В. М. Орлов, что моряк из меня получится .. Поверили и мы Ване Макарову. Остался он на бригаде. Как и всем юнгам, сшили ему в нашей швальне -- портновской мастерской -- полную матросскую форму. Ваня не обманул оказанного ему доверия. Настоящий человек -- и в пятнадцать лет человек! Любознательный, не по-детски серьезный, Ваня довольно 56 скоро стал хорошим мотористом. Участвовал во многих боях. Проявил мужество. И к концу 1944 года был уже орденоносцем и полным кавалером морских медалей. Где ты сейчас, Ваня Макаров?.. Вместе с Макаровым в жарких схватках с гитлеровцами отличились многие наши юнги, и в их числе Саша Ковалев, о котором упомянул в своем письме И. Д. Горбунков. Когда от попадания вражеских снарядов на катере старшего лейтенанта Кисова в том бою уже заглох правый мотор и был перебит коллектор левого, осколком пробило еще дюрит водяного радиатора последнего, третьего мотора. Оттуда, подобно гейзеру, вырвалась горячая вода. Понимая, что каждая секунда промедления грозит остановкой мотора, Саша Ковалев грудью зажал пробоину. Семидесятиградусная вода обожгла тело мальчугана. Боль становилась все нестерпимее. Но, стиснув зубы, Саша все теснее прижимался к пробоине. И не отошел от дюрита до тех пор, пока повреждение не было устранено. Мотор не остановился. Катер не потерял ход, и в этом было спасение и находившихся на нем двух экипажей моряков. К письму И. Д. Горбункова, напомнившего об этом славном подвиге юнги Ковалева, следует только добавить, что первым, несмотря на ранение, на помощь Саше пришел сам Илья Дмитриевич. В некоторых газетных и журнальных статьях утверждается, что Саша Ковалев погиб в том бою. Это неверно. В тот день Саша вернулся с моря живым. В числе других членов экипажа был удостоен правительственной награды. Спустя несколько дней катер старшего лейтенанта Кисова в сопровождении других катеров вышел из Пумманок в главную базу, на ремонт. Саша Ковалев нес вахту в моторном отсеке. Все дальше и дальше оставался за кормой полуостров Рыбачий -- "родимая наша земля", как поется в любимой песне североморцев. И вдруг на катере Анатолия Кисова раздался взрыв. Всех членов экипажа, находившихся на верхней палубе, удалось спасти. А мотористы, и в их числе ме- 57 ханик отряда мичман Капралов и Саша Ковалев, погибли на боевом посту. Какое-то время причина взрыва и гибели этого катера оставалась для нас загадкой. Потом было установлено, что в бою с катерами Кисова и Желвакова самолеты противника применили снаряды с фосфорными головками. Один из таких снарядов врезался и застрял в резинитовой обшивке бензинового бака катера. В Пумманках этот снаряд обнаружить не удалось. А на переходе в главную базу, когда часть горючего была израсходована, фосфорная головка снаряда оголилась и произошло ее самовоспламенение. Учтя горький опыт, в дальнейшем мы все катера, возвращавшиеся из боя и подвергшиеся обстрелу самолетов, ставили к специальному причалу. Команду снимали, а катера подвергали тщательному осмотру. И гитлеровцы уже напрасно тратились на фосфор для снарядных головок. Эта коварная уловка, во всяком случае у нас на катерах, более не приносила врагу желаемого результата. В губе, где во время войны размещалась наша основная база, стоит меж суровых гранитных скал скромный, но дорогой всем нам, североморским катерникам, обелиск над братской могилой матросов, старшин и офицеров. Среди многих фамилий, выбитых на прикрепленной к обелиску доске, есть фамилия и юнги Саши Ковалева -- простого русского паренька, сына нашей бригады. Со времени окончания войны минуло более двух десятков лет. Но никогда не будут забыты имена и славные боевые дела тех, кто пожертвовал во имя нашей победы самым дорогим -- своею жизнью! Не забыт и Саша Ковалев. В январе 1965 года я получил письмо из Киева. Пионеры киевской школы-интерната No 1 сообщили, что они борются за звание дружины имени Саши Ковалева. "Мы обещаем, -- пишут пионеры,-- быть такими же, как Саша, бесстрашными и мужественными защитниками нашей любимой Родины!.." Непобедим народ, подрастающее поколение которого взяло себе в пример таких героев, как Саша Ковалев! БОЕВОЕ БРАТСТВО Ели верить календарю, то наступила весна. На юге она наверняка уже возвестила о себе ласковым солнцем, молодой листвой на деревьях. А у нас тут, в Заполярье, о приходе весны можно было догадаться разве лишь по заметно увеличившемуся светлому времени суток. Все остальное оставалось по-прежнему. И по-прежнему синоптики "радовали" нас юго-западными ветрами силой 5--6 баллов, плотными снежными зарядами и температурой ниже нуля. А нам так нужна была хорошая погода!.. Готовилась высадка группы разведчиков, вошедшая в историю нашей бригады под названием "В пасхальную ночь". Отступая несколько от хронологии событий, о ней хочется вспомнить, как об одном из свидетельств крепкой боевой дружбы катерников с отважными разведчиками из разведотряда штаба Северного флота. Зародилась эта дружба с первых дней Великой Отечественной войны, а точнее -- с первых боевых походов разведчиков по тылам врага. Ведь каждый из этих походов начинался, как правило, с высадки в каком-то из пунктов занятого гитлеровцами побережья. Наши катерники последними провожали разведчиков в трудный и опасный путь и первыми встречали их после выполнения боевой задачи, принимая, зачастую под ог-нем противника, на борт своих кораблей. С организацией бригады эта дружба окрепла еще больше. В первые годы войны разведчики добывали "языков", громили опорные пункты врага в основном на побережье Мотовского залива и делали это так успешно, что один из зарубежных военных обозревателей, 59 которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к нам, писал: "В Мотовском заливе немец не знал покоя. Он постоянно ждал десанта". С зимы 1943/44 года район боевых действий развед-отряда штаба флота значительно расширился. Наши разведчики стали все чаще и чаще наведываться в глубокие тылы противника. Высаживались в Бос-фиор-де, на мыс Скальнес, Лангбунес, в Пеуравуоно и в других местах. Морское обеспечение этих дерзких вылазок возлагалось преимущественно на торпедные катера. 1 апреля катера 1-го дивизиона выходили в море для высадки группы разведчиков, во главе с лейтенантом Кокориным, в Пеуравуоно. В ночь на 3 апреля отряд катеров этого же дивизиона выходил на "свободную охоту", а одновременно, в случае получения по радио условного сигнала от группы Кокорина, должен был оказать разведчикам необходимую помощь. Следующей ночью торпедные катера вышли из Пумманок, чтобы снять разведчиков. От лейтенанта Кокорина было получено радио, что его группа обнаружена и ее преследуют. При подходе к берегу по катерам, которые вел капитан 3 ранга В. П. Федоров, открыла огонь вражеская батарея. Места эти у немецких артиллеристов были заранее пристреляны. Снаряды ложились в непосредственной близости от торпедных катеров. И все же разведчики были сняты и благополучно доставлены домой. А в ночь на 5 апреля намечалось проведение вылазки под девизом "В пасхальную ночь". Для обеспечения лучших взаимных связей разведотдел вначале прикомандировал к нашему штабу группу своих офицеров, во главе с капитаном 3 ранга Пась-ко -- красивым блондином лет тридцати, всегда подтянутым, собранным и, должно быть в силу своей военной профессии, не очень-то разговорчивым. А вскоре и весь разведотряд, которым командовал в ту пору старший лейтенант В. И. Леонов, перебрался к нам в Пум-манки, разбив тут свой палаточный городок. На политотдел бригады было возложено руководство партийно-политической работой в отряде. Наша береговая база взяла на себя большую долю хозяйственных забот о разведчиках. Хлопот у нас, таким образом, прибавилось. 6в Но жили мы с леоновцами дружно, добрыми соседями. Наши матросы, старшины и офицеры с понятным интересом наблюдали за повседневными тренировками разведчиков. Восхищались ловкостью, когда они, не уступая заправским альпинистам, взбирались на вершины отвесных гранитных скал. Были страстными "болельщиками" жарких схваток их боксеров и самбистов. На дружеских встречах, частенько организуемых политот" делом, с увлечением слушали рассказы леоновцев о походах по тылам врага. Разведчики в свою очередь с неменьшим интересом следили за боевыми делами наших катерников. И не удивительно, что скоро в ряды бойцов разведотряда влилась группа моряков нашей бригады, а в состав экипажей торпедных катеров были зачислены бывшие разведчики. Мы, к примеру, с радостью приняли в свою семью бывшего командира отряда разведчиков капитан-лейтенанта Николая Фролова (он был к тому времени уже шесть раз ранен). Умение быстро ориентироваться в самой сложной обстановке, смелость, решительность и другие важные качества, приобретенные Фроловым в разведотряде, помогли ему за сравнительно короткий срок стать отличным командиром торпедного катера. Коммунисты дивизиона избрали его своим парторгом. Дублером командира катера стал бывший разведчик младший лейтенант Лев Бамштейн--черноглазый, стройный, порывистый юноша. Вначале мы, по правде говоря, сомневались, сумеет ли он справиться со своими новыми обязанностями. Дело в том, что Бамштейн не заканчивал военно-морского училища. Офицером его сделала война. Мобилизованный в июне 1941 года, он, никогда прежде не видавший моря, попал на Северный флот и стал разведчиком. Здесь ему присвоили воинское звание младшего лейтенанта. Бамштейн был несколько раз ранен. Наконец врачи категорически запретили ему вернуться в разведотряд. И он попросился к нам на бригаду. -- Моряк я пока еще, можно сказать, никакой, -- откровенно признался младший лейтенант. -- Но стать моряком очень хочется. Ребята у вас хорошие. Помогут. А я даю слово учиться по-настоящему. Леонов и Фролов дружно поддержали товарища. "Разведчик! Этот не подведет!.." 61 С такой рекомендацией нельзя было не посчитаться. Просьба младшего лейтенанта была удовлетворена, и мы потом в этом не раскаивались. Учился Бамштейн, перенимая все лучшее от наших передовых офицеров, действительно с настойчивостью, которой можно было только позавидовать. И, проплавав всего около двух месяцев дублером, младший лейтенант стал полноценным командиром корабля, хотя, как я уже говорил, военно-морского училища и не кончал. Участвуя потом во многих боях, он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Район, где намечалось осуществить очередную высадку, определялся разведотделом штаба флота. Нас в этом случае интересовали лишь чисто морские вопросы: нет ли там мелей и подводных камней на подходах к берегу; какое дополнительное обеспечение необходимо для того, чтобы успешно высадить, а потом, после выполнения разведчиками своей задачи, принять их обратно к себе на борт; какие именно катера следует выделить на высадку. Во всех этих вопросах первое слово было уже за бригадой, и в частности за командиром 1-го дивизиона В. П. Федоровым, который у нас как раз чаще других взаимодействовал с разведчиками. В ночь на 5 апреля, в пасхальную ночь, разведчики решили наведаться в Кообхольм-фиорд. Два наших торпедных катера -- лейтенанта Шленского и старшего лейтенанта Сиренько -- должны были высадить их на небольшой пирс в глубине бухты. Захватив в ближайшем поселке "языка", разведчики рассчитывали той же ночью возвратиться обратно в Пумманки. -- Фашисты наверняка не откажут себе в удовольствии отметить пасхальный праздник изрядной выпивкой. А мы этим и воспользуемся, -- объяснил В. Н. Леонов, почему высадка намечена именно на эту ночь. Что ж,расчет правильный. От Пумманок до Кообхольм-фиорда не так далеко, примерно 25 миль (напомню читателю, что миля -- 1,85 километра). Поэтому мы считали, что вся предстоящая вылазка, учитывая время, необходимое катерам на переход морем и стоянку в самом фиорде в ожидании возвращения разведчиков, должна была за- 62 нять не более 3--4 часов. Значит, нам нужно было позаботиться, чтобы в это время ни один из кораблей противника не только не входил в Кообхольм-фиорд, но не проходил и мимо него. А такое могло случиться. По на-* шим данным, подтвержденным авиаразведкой, в порту Лиинахамари в это время находились три немецких транспорта, а в Бек-фиорде, точнее в Киркенесе, -- шесть. Каждый из них, в сопровождении кораблей охранения, мог именно в эту ночь выйти в море, держа курс либо из Лиинахамари на северо-запад, либо из Бек-фиорда в Петсамо. Чтобы появление их вблизи Кообхольм-фиорда не застало нас врасплох и не помешало успешной вылаз-ке разведчиков, по предложению В. П. Федорова -- он от-вечал за обеспечение высадки -- было решено выделить два звена торпедных катеров для несения дальнего блокадного дозора: одно займет позицию к северу от полуострова Нурменсетти и будет сторожить выход из Лиинахамари, а второе с такой же целью направлялось к Бек-фиорду. Перед командирами этих звеньев, не вдаваясь в особые подробности, ставилась одна и та же задача: при обнаружении кораблей противника атаковать их и не пропустить в район Кообхольм-фиорда. Ну, а на случай, если какому-то из немецких кораблей все же удастся прорваться сквозь эти наши дальние блокадные дозоры, так к самому Кообхольм-фиорду мы высылали еще торпедный катер старшего лейтенанта Ф. Родионова. Проводив до входа в фиорд катера с разведчиками, он должен был лечь в дрейф. При появлении вражеского корабля -- атаковать его и уничтожить или увлечь за собой подальше в море. В разведотделе с нашими предложениями согласились. А когда обсуждались все детали уже самой высадки разведчиков, то Леонов и Пасько в один голос настаивали, чтобы она была поручена непременно Саше Шабалину. Есть люди, у которых подвиг -- это порыв, когда в какое-то одно мгновение, подобно ослепительной вспышке молнии, проявляется все благородство их души, и они становятся способными на поступки, по праву вызывающие восхищение окружающих. Таких людей нель" зя не уважать. Однако еще большего уважения достой" 63 ны люди, для которых подвиг -- это совершенно естественное проявление постоянно высокого патриотического накала их сердец. Именно к такой категории людей и относится прославленный североморский катерник А. О. Шабалин. Характеризуя Шабалина, хочется повторить старую истину, что героями не рождаются, а становятся. Они воспитываются той средой, обществом, в котором растет и мужает человек. Александр Осипович не был кадровым военным. Во-енно-морское училище он закончил уже после окончания Великой Отечественной войны. Биография его -- самая рядовая. Родился в 1914 году в небольшой северной деревушке с поэтическим названием Юдмозеро. Отец работал сплавщиком леса на бурной Онеге. Поэтому ловкость, сила, смелость были в семье в почете. Быть бы, наверное, и Александру Осиповичу лихим сплавщиком. Да разбередил сердце и воображение мальчугана свои-ми рассказами дядя -- потомственный помор, всю жизнь бороздивший на зверобойных суденышках северные моря. И, изменив семейной традиции, Шабалин после окончания семилетки подался в Мурманск. Сначала юнгой, а затем матросом плавал на рыболовных траулерах. Потом поступил в морской техникум. Спустя два года стал штурманом. И снова началась трудная, но увлекательная рыбацкая жизнь. Побыв три-четыре дня на берегу, неделями пропадал в дальних походах. В 1936 году Шабалина призвали в Военно-Морской Флот. После окончания Учебного отряда на Балтике служил боцманом на торпедном катере. Маленькие, но грозные боевые корабли пришлись ему по душе. На Северный флот Александра Осиповича перевели в звании старшины 2-й статьи. А в мае 1939 года он был назначен командиром торпедного катера. Спустя два с небольшим года, на третьем месяце Великой Отечественной войны, Александр Осипович отправил на дно первый транспорт противника. Изучая еще на Дальнем Востоке первые победные атаки Шабалина, нельзя было не подивиться их дерзости. И как-то само собой складывалось представление о нем, как об этаком сорвиголове, которому все нипочем. Тем более приятно было по приезде на Северный флот убедиться, что Шабалин совсем не такой, каким 64, представлялся на расстоянии. Невысокого роста, белесый, с доброй подкупающей улыбкой, он привлекал к себе симпатии всех окружающих величайшей скромностью --этим очень важным человеческим качеством. Суровость военных лет, частые встречи лицом к лицу со смертью не ожесточили его. Александр Осипович оставался чутким товарищем, заботливым семьянином, любящим отцом. Он старался ничем не выделяться среди сослуживцев, хотя, когда создавалась североморская бригада торпедных катеров, Шабалин был уже Героем Советского Союза, кавалером ордена Ленина и двух орденов Красного Знамени. Единственная привилегия, которой он настойчиво добивался, состояла в том, чтобы наиболее трудные боевые задания поручались непременно ему. Воинские подвиги Шабалина сейчас достаточно широко известны. Однако авторы некоторых статей не прочь объяснить его боевые успехи довольно просто: талантлив, дескать, вот и весь секрет. Но ведь талант сам по себе --это еще что-то вроде необработанного алмаза: драгоценным камнем он становится, лишь засверкав искусно отшлифованными гранями. Поэтому, не повторяя уже известного, хочется отметить те главные, на мой взгляд, грани таланта Шабалина, которые от личают его как первоклассного офицера-катерника. Прежде всего, Шабалин умел использовать для обеспечения боевого успеха не только тактические, но и психологические предпосылки. Он, скажем, первым (во всяком случае, на Северном флоте) начал атаковывать противника от его же собственного берега. И неспроста! Экипаж любого корабля, идущего вдоль своего побережья, где расположены свои береговые батареи и аэродромы, ожидает нападения противника прежде всего со стороны моря. Туда направляется основное внимание сигнальщиков и командира, в сторону моря развертываются орудия и пулеметы. А Шабалин атаковывал как раз от берега, откуда его меньше всего ждали. Не раз в ночном бою, выпустив торпеды и потопив корабль из состава конвоя, Александр Осипович уходил тоже не в сторону моря, а опять-таки под берег противника, в тень от высоких скал. Останавливал моторы, 5 А В Кузьмин 65 чтобы не выдавать себя даже пенной полосой от винтов, и, затаившись, ждал, пока гитлеровцы, отчаявшись обнаружить его катер, не уходили. Тогда он спокойно возвращался в базу. Шабалин действовал всегда решительно и смело. Для него, казалось, не было невыполнимых задач. Свидетельство тому --каждая атака, проведенная им начиная с первой сентябрьской атаки 1941 года и кончая проходом "коридора смерти" и высадкой десанта в порту Лиинахамари в октябре 1944 года. Однако смелость Александра Осиповича не имела ничего общего с необдуманным лихачеством, пустым молодечеством. Отчаянный человек не значит еще человек храбрый. Во время войны случалось, что некоторые из командиров торпедных катеров, едва обнаружив цель, увеличивали скорость до самой полной. Открывали огонь из пушек и пулеметов, не жалея боеприпасов. В общем, действовали вроде бы ой как смело. Но результат подобной смелости, а точнее сказать необдуманной лихости, зачастую бывал плачевным: своими действиями такой командир даже помогал противнику обнаружить свой катер. Подобные атаки либо вообще срывались, либо их боевой успех стоил очень дорого. Шабалин действовал иначе. Он старался подойти к противнику на малых ходах или, по его собственным словам, "тихо, без шума, чтобы гитлеровцы догадались об атаке только после взрыва торпеды". Ну, а если неожиданная атака не удавалась, тогда Александр Осипович готов был пойти и на риск, однако риск обдуманный. На занятиях с офицерами в нашем "университете" мы не раз вспоминали один очень показательный в этом смысле бой, проведенный Шебалиным и Колотием в апреле 1943 года. Они атаковали тогда в глубине залива Маативуоно конвой из двух транспортов и пяти сторожевых катеров. Было это на рассвете. Противнику удалось обнаружить наши торпедные катера. Расчет на внезапность атаки не оправдался. Но это не остановило Шебалина и его боевого друга. Александр Осипович связал боем сторожевые катера, прикрывавшие транспорты. Умело маневрируя, то укрываясь в дымовой завесе, то неожиданно появляясь из нее каждый раз в новом месте, он обрушивал то на один, то на другой немецкий катер огонь своих пулеметов и настолько за- 66 путал гитлеровцев, что те, гоняясь за ним, упустили из вида Колотия. Воспользовавшись этим, старший лейтенант вышел в атаку и выпустил торпеды по одному из транспортов. Объятый пламенем, тот начал медленно погружаться в воду. Атака Колотия была так неожиданна, что немецкие катерники на какое-то время растерялись. Тогда Шаба-лин, выйдя из дымовой завесы, повел свой катер на полной скорости в глубь узкого залива, к входу в порт Петсамо, куда уходил второй вражеский транспорт. Сторожевые катера кинулись было вдогонку, но напрасно. Время было упущено. Вынужденные смириться с потерей и второго своего транспорта, немцы задались целью не выпустить хотя бы Шабалинз обратно в Маативуоно. Поддержанные береговыми батареями, сторожевые катера перекрыли выход и? узкого залива. Им казалось, что теперь советский корабль попал в ловушку. Но Шабалин думал иначе. Точно выпустив торпеды и отправив транспорт на дно, он развернул свой катер и, на полной скорости, повел его вдоль берега, между высокими водяными всплесками, поднимаемыми снарядами береговых батарей. Гитлеровцы ожидали все, что угодно, но только не этого. Ни один из их сторожевых катеров так и не решился преследовать там советский корабль, опасаясь снарядов своих же собственных батарей. И Шабалин сумел вырваться из подготовленной для него ловушки. При всей своей общительности, простоте и сердечности в обращении с окружающими, в том числе и с подчиненными (недаром каждый из матросов и старшин бригады считал счастьем служить на катере Шабалина), Александр Осипович был в то же время очень требовательным командиром. Что греха таить, во время войны случалось встречаться с фактами, когда отдельные офицеры всерьез полагали, что на торпедном катере, с его небольшим экипажем, вполне можно обойтись без уставных "стро-гостей". До того ли тут, дескать, когда люди каждый день жизнью рискуют. И нормальная уставная требовательность к подчиненным подчас подменялась панибратством. Результат в каждом таком случае был один 5* 67 и тот же: вслед за неминуемым снижением воинской дисциплины следовали боевые неудачи в море. Дорогой ценой приходилось расплачиваться таким офицерам за забвение мудрого суворовского наказа, что дисциплина -- мать победы! Шабалин не принадлежал к этой категории офицеров. Он был требователен, но требователен без шума и окриков. Неуклонное выполнение устава обеспечивалось на его катере прежде всего личным примером командира. Александр Осипович всегда и при всех обстоятельствах был для подчиненных образцом высокой дисциплинированности, настойчивого совершенствования воинского мастерства, мужества и отваги. Принцип воинского воспитания "делай, как я!", умело используемый Шебалиным, обеспечивал ему непререкаемый авторитет. Матросы и старшины не просто уважали, а любили Александра Осиповича, беспредельно верили ему и готовы были идти за ним поистине в огонь и в воду. В моей записной книжке военных лет сохранилась короткая запись об одном походе Шабалина. Я записал тогда для памяти всего несколько фраз: "Высадка разведчиков в Маккаурсан-фиорде не удалась. Шабалин осуществил прорыв в Бос-фиорд. Немецкий сигнально-наблюдательный пост заметил катер. Запрашивал. Шабалин продолжал идти вперед. Немцы приняли его за своего. Так же успешно Шабалин вышел обратно с двумя "языками". А некоторые подробности этого похода таковы. Штабу флота необходимо было выяснить, какие боевые средства сосредоточены у противника в Бос-фиорде. Первоначально предполагалось, что Шабалин высадит для этой цели группу разведчиков в Маккаурсан-фиорде. Оттуда они уже пешком двинутся в Бос-фиорд. Однако при подходе к намеченному месту высадки торпедный катер был обнаружен. Высадить разведчиков не удалось. Казалось бы, это обстоятельство давало Шаба-лину полное основание со спокойной совестью возвратиться в Пумманки. Но не в правилах Александра Осиповича было так просто отказываться от выполнения полученного приказа. Не удалось высадить разведчиков в Маккаурсан-фиорде, так почему бы не попытаться сделать это в самом Бос-фиорде?.. -- Туда частенько заходят немецкие катера. Попро- 68 буем-ка и мы проскочить под их "марку", -- предложил он Леонову. Виктор Николаевич согласился с этим предложением. И Шабалин снова повел свой катер к вражескому берегу. Скоро из темноты показались обледенелые скалы у входа в Бос-фиорд. Потом блеснули редкие огоньки на берегу. Торпедный катер все глубже и глубже втягивался в залив. Члены экипажа, свято веря в своего командира, действовали спокойно, словно бы им предстояло войти и ошвартоваться в родных Пумманках. Но это был занятый врагом фиорд. На его берегах притаились в темноте орудия батарей. Знай гитлеровцы, что это за катер, им потребовалось бы, пожалуй, всего лишь несколько залпов, чтобы разнести его в щепы. С берегового сигнально-наблюдательного поста замигал узкий луч прожектора, торопливо высвечивая тире и точки морзянки. Позывные запрашивают, товарищ командир! -- до ложил боцман Козлов. Не отвечать, -- ответил Шабалин и, не увеличивая хода, продолжал вести катер в глубь фиорда. Помигав прожектором еще раз и опять не получив ответа, немецкие сигнальщики успокоились. Решили, видимо, что это возвращается из дозора один из своих катеров. Расчет Шабалина полностью оправдался. Пройдя две-три мили в глубь фиорда, Александр Осипович подошел к берегу и высадил разведчиков. Те ушли добывать "языков", а Шабалин, отойдя в тень ближайшей скалы, застопорил ход. Готовые к любой неожиданности, комендоры не отходили от пулеметов, внимательно вглядываясь в темноту. Медленно тянулись минуты томительного ожидания. Наконец с берега замигал чуть приметный синеватый огонек фонарика -- это возвращались разведчики. -- Прямо из постелей взяли. Тепленькими, -- сказал Леонов, спуская в кубрик двух полуодетых немецких офицеров. С кляпом во рту и крепко связанными руками, гитлеровцы, видимо, никак не могли взять в толк, откуда здесь появились советские разведчики. И походили скорее на мокрых кур, нежели на бравых офицеров. Но "языками" они оказались ценными. Позже на допросах 69 в разведотделе рассказали о многом из того, что интересовало штаб флота. Удивительно ли, что вот и теперь, собираясь в ночь на 5 апреля предпринять еще одну вылазку в тыл врага, но уже в Кообхольм-фиорд, разведчики настаивали, чтобы в их высадке непременно участвовал А. О. Ша-балин. И мы с ними согласились. Все, что, как нам казалось, требовалось для обеспечения предстоявшей высадки разведчиков, было сделано. Определены два звена катеров для несения дальнего блокадного дозора у мыса Нурменсетти и Бек-фиорда. Еще один торпедный катер выделялся в дозор к входу в Кообхольм-фиорд. С двумя катерами, прорывавшимися с разведчиками в самый фиорд, шли В. П. Федоров и А. О. Шабалин. Теперь дело было лишь за хорошей погодой. А она-то нас и подвела!.. С утра 4 апреля, вопреки полученному нами прогнозу, задул шестибалльный норд-остовый ветер. Над Варангер-фиор-дом загуляли снежные заряды. Синоптики оправдывались ссылкой на нежданный антициклон, спутавший все их предварительные расчеты. Но это было для нас слабым утешением. -- Ничего. У нас тут, в Заполярье, погода в эту пору преподносит порой самые неожиданные сюрпризы. Случается, что в один и тот же день утром и в валенках холодно, а к обеду хоть ботинки снимай, -- успокаивал нас на правах старого североморца В. Н. Леонов.-- К вечеру все еще может измениться к лучшему. Однако и его прогноз не оправдался. Напротив, к вечеру заряды сменились сплошным снегопадом. Столбик ртути в термометре упрямо опускался все ниже и ниже. Прорыв в Кообхольм-фиорд пришлось отложить. Только к утру следующего дня метель, какая в средней полосе России и глубокой зимой не часто бывает, прекратилась, напоминая о себе лишь изредка проносящимися зарядами. Потеплело. Густые облака, еще недавно низко нависавшие над морем, поднялись вверх, посветлели. Скоро и ветер сменил направление, сбивая разгулявшуюся волну. Шторм начал мало-помалу стихать. 70 -- Я же говорил, что вся эта заваруха ненадолго,-- весело говорил Виктор Николаевич. -- Весна -- это вес на даже и у нас тут, за шестьдесят девятой параллелью. Ночью погода будет лучшего и желать нельзя... Мы связались с разведотделом штаба флота. Оттуда подтвердили "добро" на проведение намеченной высадки. И план ее, тщательно разрабатываемый в течение нескольких дней, начал претворяться в жизнь. Вечером в море вышло звено катеров для несения блокадного дозора в районе Бек-фиорда. Спустя час второе звено направилось к полуострову Нурминсетти, чтобы блокировать выход из Петсамовуоно. Потом на КП собрались участники прорыва в Кообхольм-фиорд. Мы не скрывали ни трудностей, ни опасностей поставленной перед ними боевой задачи. Вход в бухту Кооб-хольм-фиорда, протянувшуюся на добрых три мили в глубь материка, неширок, всего около 15 кабельтовых, и достаточно хорошо просматривается. Пройти к намеченному для высадки разведчиков маленькому пирсу, прилепившемуся к скалистому восточному берегу фиорда, можно лишь узким фарватером между островком Итре-Кообхольмен и каменистыми, обсыхающими во время отлива отмелями. -- Это ничего, -- спокойно ответил Шабалин, внима тельно рассматривая план бухты. -- Мне здесь в фин скую войну доводилось бывать. Думаю, что туда прой дем спокойно. А вот обратно... Он посмотрел в сторону Леонова. Тот заверил, что они постараются взять "языка" без шума. Тихо. -- Ну, значит, и обратно выйдем спокойно, -- уве ренно закончил Александр Осипович. Около 23 часов разведчики начали посадку на катера. Одетые в белые маскировочные халаты, они проходили по верхней палубе и скрывались в кубриках. Всего на два катера было принято 38 человек. Последним на борт головного катера вошел Леонов. Глухо заурчав моторами, "Д-3" отошли от пирса, направляясь к выходу из Пумманок. Какое-то время в ночном море можно было еще различать белые полосы взбитой винтами воды. Потом и они пропали. Катера словно ' бы растаяли в темноте. Провожая все три группы катеров, мы договорились с командирами, что они будут строго соблюдать прин- 71 цип радиомолчания. Работать на передачу им разрешалось только в случае, если срочно потребуется помощь. И хотя теперь их молчание уже само по себе служило свидетельством, что у них все в порядке, все же велик был соблазн запросить, как там идут дела. Чтобы как-то скоротать медленно тянувшееся время, мы затеяли на КП чаепитие. Но это мало помогло. Только в половине третьего утра снисовцы с мыса Земляной сообщили, что в Пумманский залив втягиваются три торпедных катера. Это были федоровцы. Мы тут же передали по радио приказание о возвращении в базу катерам, несущим блокадный дозор у Нурменсет-ти и Бек-фиорда. Скоро участники прорыва в Кообхольм-фиорд сидели на КП и, обжигаясь горячим чаем, рассказывали о проведенной вылазке. Говорил, правда, в основном Леонов. Федоров и Шабалин ограничивались лишь короткими замечаниями, когда, по их мнению, Виктор Николаевич "перебарщивал" с похвалами в адрес катерников. ...Неширокий вход в Кообхольм-фиорд катера с разведчиками миновали благополучно. Правда, при подходе к входному мысу береговой пост помигал прожектором. Наши катерники не ответили. На том все и закончилось. То ли очередной снежный заряд прикрыл торпедные катера, то ли вахтенные с сигнально-наблюдательного поста изрядно подгуляли в связи с пасхой, но больше запросов не было. Второе даже более вероятно, потому что на островке Итре-Кообхольмен оказались не выключенными огни. Это облегчило Шленскому и Сиренько задачу прохода узким фарватером к намеченному для высадки разведчиков пирсу. Небольшой поселок, где намечалось взять "языка", уже спал. Только из одного неплотно занавешенного окна пробивалась узкая полоска света. Посланная Леоновым разведка доложила, что там сидят и бражничают трое мужчин. Один, судя по тельняшке, моряк. Разведчики разбились на две группы: одна должна была брать "языка", а вторая -- блокировать дом. Когда, ловко открыв входную дверь и миновав небольшой коридор, разведчики оказались в ярко освещенной комнате, ее хозяева вначале никак не могли взять в толк, откуда к ним пожаловали столь неожиданные гости. Потом настал черед удивиться разведчикам. В ответ 72 на грозное "Хенде хох!" и "Руки вверх!" тот, что в тельняшке, вдруг на чистом русском языке воскликнул: "Ба-а!.. Так ведь это же наши!" Как потом оказалось, двое из трех были архангельскими поморами. Еще ребятишками попали они во время гражданской войны в Норвегию, да так тут и застряли. А третий, местный рыбак, зашел скоротать пасхальную ночь за бутылкой вина. Узнав, что нужно советским разведчикам, рыбаки с радостью согласились пойти вместе с ними. -- Мы все здесь знаем лучше любого немца. Все вам расскажем. Собираясь в путь, "пленные" не забыли захватить с собой аккордеон и недопитую бутылку. Рыбаки дали очень ценные сведения. Один из них в последнее время плавал на рейсовом судне. Частенько бывал в Бек-фиорде. Он сообщил, в частности, важные сведения о выставленных противником минных полях вдоль восточного берега Яр-фиорда и между берегами в двух кабельтовых от острова Бугей. Рассказал и мно-гое другое, что интересовало штаб флота. Так же беспрепятственно, как вошли, наши катера, приняв на борт разведчиков, вышли из Кообхольм-фи-орда. -- Вот, собственно, и все, -- закончил Леонов. -- Нет, что ни говори, а нашему с вами боевому братству со путствует военное счастье!.. Действительно, за время многих походов на торпедных катерах нашей бригады разведотряд штаба флота не имел потерь. А наши катерники не раз заслуживали похвалы Военного совета за морское обеспечение этих дерзких рейдов разведчиков. БЬЕМ ТУГО СЖАТЫМ КУЛАКОМ В апреле 1944 года штаб флота разослал директиву командующего флотом о подготовке операции под кодовым наименованием "РВ-3". В самом этом факте не было ничего примечательного. Такие директивы поступали и прежде. Но эта, апрельская, директива имела особое значение. Сообщая о прибытии на аэродромы средней Финляндии 200 новых самолетов противника -- 125 бомбардировщиков Ю-87 и 75 истребителей М-190 и "Фокке-Вульф-190", -- в ней впервые ставилась задача отработки тесного взаимодействия и нанесения совместных ударов торпедных катеров, авиации и береговой артиллерии по конвоям противника в Варангер-фиорде. Изучая эту директиву, я вспомнил первую беседу с адмиралом Головко в начале марта. Арсений Григорьевич сказал тогда: -- Мы и до сих пор поколачивали немцев изрядно. Но били пока что вроде бы растопыренными пальцами. А их нужно колотить туго сжатым кулаком. И мы будем так бить! Скоро у нас тут, как и на других фронтах, фашистам небо с овчинку покажется!.. Минуло чуть больше месяца после того разговора, и вот этот грозный кулак Северного флота начал сжиматься все крепче. Не все, в том числе и у нас на бригаде, сразу осознали все значение задачи, поставленной Военным советом флота. На обсуждении полученной директивы с руководящими офицерами бригады командир 2-го дивизиона Коршунович высказался в том смысле, что не видит тут для нас, катерников, ничего нового. "Ведь и до этого 74 мы тоже воевали не каждый сам по себе, а постоянно помогая друг другу". Что правда, то правда. С первых месяцев войны торпедные катера, выходящие в засады к Петсамовуоно, поддерживали самую тесную связь с береговой артиллерией. Артиллеристы не раз указывали катерникам цели для атак и прикрывали их от огня береговых батарей противника. Моряки торпедных катеров в свою очередь всегда готовы были подсобить артиллеристам отправить на дно подбитые их снарядами вражеские корабли. Дружили наши катерники и с летчиками, взаимно выручая друг друга в трудную минуту. Однако в той, апрельской, директиве речь шла не о простой взаимопомощи, а ставилась новая и несравнимо более сложная задача отработки оперативно-тактического взаимодействия, при котором разнородные силы флота, дополняя друг друга, сумели бы совместно наносить врагу наиболее чувствительные удары. Начинался новый этап в повседневной боевой деятельности всех соединений Северного флота, и в том числе нашей бригады. Пессимистов, по привычке скептически встречающих все новое, на этот раз оказалось совсем немного. Да и те довольно скоро сдали свои позиции. А подавляющее большинство офицеров бригады встретило директиву командующего флотом с большим подъемом. На всех фронтах неудержимо развивалось мощное наступление наших войск. Как все советские воины, каждый матрос, старшина и офицер бригады также горел желанием внести свой посильный вклад в священное дело быстрейшего освобождения родной земли от фашистских захватчиков. Для нас, катерников, особенно важной и актуальной была необходимость отработки тесного боевого взаимодействия с авиацией. И взаимодействия не столько оперативного, сколько тактического. В одной из записных книжек тех лет у меня сохранилась интересная мысль, высказанная прославленным североморским летчиком Героем Советского Союза капитаном С. Гуляевым. Подчеркивая необходимость тесного боевого взаимодействия летчиков и катерников, он назвал авиацию и торпедные катера родными брать- 75 ями. Это сравнение на первый взгляд неожиданно, но в нем заложен глубокий смысл. Торпедные катера и авиацию действительно во многом роднят такие присущие им характерные боевые качества, как большая скорость, мощная ударная сила, быстрота маневра. При хорошо отработанном взаимодействии это родство в значительной мере расширяло наши совместные возможности в борьбе с противником, что было уже подтверждено опытом катерников и летчиков, в частности, Краснознаменного Балтийского флота. Еще в начале войны-- 27 сентября 1941 года -- два звена торпедных катеров, под командованием Владимира Гуманенко, взаимодействуя с авиацией, атаковали у западного берега острова Эзель отряд вражеских кораблей и добились замечательного боевого успеха: по данным штаба КБФ, в том бою были потоплены вспомогательный крейсер и два миноносца да еще один миноносец поврежден. Насущная необходимость тактического взаимодействия торпедных катеров и авиации в условиях Заполярья диктовалась также специфическими особенностями нашего театра, где на смену полярной ночи на несколько месяцев приходил круглосуточный полярный день. Зимой, когда ночь уступала относительно светлому времени всего час-полтора в сутки, нам, катерникам, трудно было обнаружить противника (тут следует оговориться, что использовать для поиска целей радиолокацию мы получили возможность только с осени 1944 года). Но если уж вражеский конвой удавалось отыскать и катера подходили к нему на визуальную видимость, то мы выводили на цели сразу несколько групп тор-. педных катеров. По-иному бывало полярным днем, когда солнце, словно бы наверстывая упущенное за зиму, вообще не покидало небосвода, окрашивая море причудливыми красками. В этих условиях задача поиска противника значительно облегчалась. Но зато атаковывать его конвои нам становилось во сто крат сложнее. При хорошей видимости торпедные катера лишались одного из главных своих боевых преимуществ -- скрытности и внезапности атак. К тому же гитлеровцы, почувствовав нарастающую силу ударов североморцев, значительно усилили охрану своих конвоев: на каждый транспорт приходилось три-четыре боевых корабля, а иногда и больше. С воздуха конвои прикрывались авиацией. 76 В этих условиях самостоятельные атаки для нас, катерников, становились трудным делом. В то же время и авиация, действуя самостоятельно, не могла, как показал опыт, добиться полного успеха в борьбе с вражескими конвоями. Вывод напрашивался сам собой: чтобы надежно перерезать морские коммуникации гитлеровцев в Варан-гер-фиорде, нам нужно наносить удары по конвоям противника при тесном тактическом взаимодействии торпедных катеров и авиации. Все это не было, разумеется, каким-то неожиданным открытием, внезапно осенившим командование флота только на третий год войны. Обязательной предпосылкой взаимодействия катерников и летчиков должно быть наличие мощных соединений как торпедных катеров (причем катеров, обладающих хорошей мореходностью), так и авиации, превосходящей по силам авиацию противника. К апрелю 1944 года Северный флот располагал как раз и таким соединением торпедных катеров -- нашей бригадой и авиацией, способной завоевать безусловное господство в воздухе. Вот почему вопрос о тесном взаимодействии этих двух родов сил со всей остротой встал именно весной 1944 года. Тактическое взаимодействие торпедных катеров и авиации на морских коммуникациях противника может строиться по-разному. В одних случаях главный удар наносят торпедные катера, а авиация только обеспечивает их действия, прикрывая на переходе морем, наводя на объекты, поддерживая и защищая от вражеской авиации. В других случаях главной ударной силой выступает авиация, а катера выполняют вспомогательную роль. Высшая форма тактического взаимодействия -- совместная атака самолетов-торпедоносцев и торпедных катеров. Любой из вражеских конвоев, атакованный* одновременно с воздуха и с моря, неминуемо должен нести большие потери. -- Вы, друзья, не заглядывали ненароком в наши штабные сейфы? Или, может быть, умеете читать мысли на расстоянии? Признавайтесь! -- пошутил командующий авиацией флота генерал-лейтенант А. X. Андреев, когда мы с капитаном 2 ранга Чекуровым приехали к нему со своими наметками. 77 Действительно, общие принципы организации взаимодействия торпедных катеров и авиации, выработанные штабами бригады и ВВС, в основном совпадали, и мы без особого труда нашли общий язык. Но многое еще оставалось нерешенным. Нужно было конкретно определить, как практически будут действовать командиры торпедных катеров и летчики. В разработку взаимодействия включились штабы, командиры подразделений. Проверенных практикой рекомендаций у нас не было. Между тем нужно было предусмотреть все, до малейших деталей. Каждая ошибка могла очень дорого стоить. В работу по обеспечению взаимодействия включились не только штабы, но и политорганы нашей бригады и ВВС. Капитан 3 ранга Мураневич поделился со мной наметками специально разработанного плана партийно-политического обеспечения. План этот включал в себя много интересного и важного. Упомяну хотя бы о встречах катерников с летчиками, систематически проводимых впоследствии политотделом. Их значение не ограничивалось только лишь личным знакомством участников будущих совместных атак, хотя и это имело уже немалое значение. В непринужденной обстановке дружеских бесед участники этих встреч обменивались мнениями по широкому кругу конкретных вопросов тактического взаимодействия. Многие предложения, высказанные тут, сослужили потом и нам, и летчикам добрую службу. Не остались в стороне от общего дела и газеты бригады и ВВС. Наряду с опубликованием заметок по отдельным вопросам боевого взаимодействия редакция нашей многотиражки организовала, к примеру, для "Североморского летчика" открытое письмо катерников. Его подписали Герои Советского Союза Шабалин и Паламарчук, капитаны 3 ранга Коршунович и Федоров, капитан-лейтенант Чернявский, старший лейтенант Павлов. Обращаясь к летчикам, они писали, в частности: "Ваша помощь может выйти за пределы одного только поиска цели. Обнаруженный в море вражеский конвой порой изменяет свой курс, ордер и другие данные. Ваша доразведка с немедленным оповещением по радио ка- 78 терников, уже находящихся в море, об этих изменениях позволит нашим офицерам заранее предусмотреть наиболее выгодный вариант атаки. Вы можете своими действиями помочь также нашему скрытному выходу к цели на кратчайшее расстояние, а это, по существу, решает исход боя". А потом у нас в газете было опубликовано ответное письмо летчиков. Обращаясь к катерникам, Герой Советского Союза гвардии подполковник А. Ефремов, Герой Советского Союза гвардии старший лейтенант Н. Бокий, гвардии капитан В. Пирогов, Герой Советского Союза капитан В. Рукавицын, старший лейтенант А. Батраков и другие писали: "Вы правы, товарищи! Перед всеми силами флота, в том числе перед авиацией и торпедными катерами, сейчас открываются перспективы еще большей активизации наступательных действий на коммуникациях противника, которые мы будем в состоянии окончательно перерезать, если сумеем в совершенстве отработать все детали взаимодействия... Наибольших успехов в разгроме фашистских конвоев в Баренцевом море мы достигнем, если будем применять высшие формы тактического взаимодействия торпедных катеров и авиации, если в этом взаимодействии авиация выступит не только во вспомогательной роли, но и как ударная сила. Мы имеем в виду совместные, точно рассчитанные в минутах и даже секундах, удары по кораблям противника с воды и с воздуха". Чем детальнее разбирали мы конкретные вопросы тактического взаимодействия, тем очевиднее становилось, что оно предъявляет как к катерникам, так и к летчикам целый ряд специфических требований. Стало ясно, например, что надежно прикрыть катера на переходе морем в состоянии только те летчики-истребители, которые хорошо владеют техникой боя на малых высотах и виражах. Чтобы оперативно руководить предстоявши--ми боями, была необходима более четкая организация связи. Всего не перечтешь... Поэтому, как ни дорого было время (а с каждым перевернутым листком календаря полярный день все настойчивее вступал в свои права), мы все же посчитали недостаточным ограничиться только штабными играми на картах, а обратились к командующему флотом с просьбой разрешить провести 79 в море несколько тактических учений по отработке взаимодействия. Выслушав наши соображения, адмирал Головко сказал: -- Что и говорить, размахнулись вы широко. Но быть по сему. Раз нужно, так нужно... Не откладывая решения дела в долгий ящик, Арсений Григорьевич тут же распорядился о выделении тральщиков и сторожевых кораблей в состав конвоя "противника", который нам вместе с летчиками нужно было атаковать на учениях. Все? Нет, товарищ адмирал... С командованием ВВС флота мы работали дружно. Но, как и во всяком большом деле, не обходилось, конечно, и без споров по отдельным вопросам. Вот к решению одного из таких вопросов, имевших, на мой взгляд, принципиальное значение, я, воспользовавшись удобным случаем, и постарался привлечь в качестве арбитра командующего флотом. Речь шла об организации на КП бригады оперативного пункта штаба авиации. Мы настаивали на создании такого пункта, не без оснований видя в этом одно из непременных условий оперативного руководства предстоявшими боями взаимодействующих между собой катеров и авиации. Командование ВВС возражало, считая это попросту излишней промежуточной инстанцией. Нынче, слава богу, двадцатый век, -- не замедлил вставить свое слово представитель авиаторов. -- Сущест вует радио, телефон. Если понадобится в каком-то слу чае наращивание сил авиации, так снестись с нами шта бу бригады катеров не составит большого труда. Бог-то бог, но, как говорят в народе, и сам не будь плох, -- с улыбкой заметил Арсений Григорьевич.-- Снестись с вами по радио или телефону катерники, ко нечно, смогут. Но вы ведь наверняка начнете еще ду мать: "Подбрасывать требуемые самолеты или нет?" А тут каждая минута дорога. Почему же, если в том будет действительная нужда. Вот-вот, "если будет". А чтобы таких вопросов вообще не возникало, вы оперативный пункт своего штаба по соседству с КП Кузьмина и организуйте. Двух 80 дней на это достаточно? Значит, договорились. Кто его возглавит? Тут нужны не третьестепенные люди. Направим туда Михайлова и Муратханова. Добро. Это офицеры деловые. Весть о предстоящих учениях вызвала среди моряков бригады оживленные толки. Настоящими именинниками ходили старые североморские катерники. -- Еще полгода-год назад мысль о проведении та ких учений показалась бы любому из нас пустой фанта зией, -- говорил А. О. Шабалин. -- Еще бы!.. Учения под самым, можно считать, носом у гитлеровцев! А сей час этому никто не удивляется. Срок миновал неболь шой, но силы наши возросли настолько, что нам уже и такое дело по плечу. Действительно, до ближайшего вражеского аэродрома было несколько десятков миль, всего считанные минуты полета, а мы разыгрывали под Териберкой учебные баталии. С момента обнаружения кораблей условного противника к нам на КП, развернутом на восточном мысу острова Кильдин, начинали непрерывно поступать данные о движении кораблей. По докладам разведки штаб бригады намечал время нанесения главного удара. И с этого момента "конвой противника" не знал покоя. По строго рассчитанному плану возле него появлялись самолеты и катера-дымзавесчики. Вслед за ними --% штурмовики и истребители-бомбардировщики подавляли огневые средства кораблей охранения. А в конце, мощным заключительным аккордом, следовала дружная атака основной группы катеров и ударной авиации: торпедоносцев, пикировщиков и топмачтовиков. Внимательно следя по радиопереговорам и коротким донесениям за ведущими бой торпедными катерами и самолетами, мы при необходимости быстро наращивали наши силы на наиболее важных участках. Все это делало каждую атаку поистине неотвратимой. В первое время командование ВВС, полностью удовлетворяя наши заявки на самолеты-дымзавесчики, истребители и штурмовики, было, однако, довольно скуповатым, когда речь заходила о самолетах ударной авиации, считая, что торпедоносцы с бомбардировщиками и без торпедных катеров в состоянии громить вражеские 6 А. В Кузьмин 81 конвои. Понимая, что одними уговорами здесь мало чего добьешься, мы пригласили побывать у нас на КП начальника штаба ВВС флота Героя Советского Союза генерал-майора Е. Н. Преображенского. Он приехал. Судя по всему, немалое впечатление произвела на него дружная, согласованная работа офицеров нашего штаба и оперативного пункта штаба ВВС по обеспечению взаимодействия. Но лед окончательно тронулся после того, как Евгений Николаевич побывал на торпедном катере во время учебной атаки по "конвою". Увидев, на что способны действующие в тесном боевом содружестве самолеты и катера, Преображенский вернулся с моря очень довольный. -- Здорово! Честно говоря, я даже не ожидал, что это так здорово! Ох, не хотелось бы мне оказаться на каком-то из кораблей конвоя, по которому будет нанесен такой удар!.. Не менее восторженно, надо полагать, пересказал Евгений Николаевич все виденное генерал-лейтенанту Андрееву. И крепко помог нам. Во всяком случае, после приезда Преображенского все наши заявки на самолеты ударной авиации не урезались, как это случалось порой прежде. Принимать у нас задачу "Атака конвоя во взаимодействии с авиацией и береговой артиллерией" прибыл начальник штаба флота контр-адмирал В. И. Платонов. Высокий, по-юношески стройный, несмотря на уже поседевшие виски, Василий Иванович был ветераном Северного флота. Великую Отечественную войну он встретил в должности командира ОВР. Под его командованием начинали свою боевую биографию Александр Шабалин, Василий Лозовский, Сергей Коршунович и многие другие наши катерники. Не удивительно, что начальник штаба флота благоволил к нашей бригаде. Однако проявлялось это не в терпимости к каким-либо недостаткам. Напротив, Василий Иванович руководствовался правилом: кого сильнее люблю, того больше треплю. Вот и на этот раз Платонов вроде бы совершенно безучастно наблюдал за всем, что делалось на КП во время контрольной учебной атаки, лишь изредка, как бы между прочим, задавая короткие вопросы. Но я был уверен, что ни один наш промах не останется незамеченным контр-адмиралом. И не ошибся. На раз- 82 боре офицеры штаба флота, выходившие в море, не скупились на похвалы в адрес катерников и летчиков. А Платонов, делая заключение, говорил только о недостатках. -- Но в общем-то я доложу командующему флотом,-- закончил Василий Иванович, -- что хотя и с некоторыми натяжками, однако за отработку задачи по взаимодействию "удовлетворительно" вам поставить можно... У нас словно гора с плеч: ждать от начальника штаба флота большего было бы ничем не оправданным оптимизмом! Но все же главный экзамен для нас был еще впереди. Таким экзаменом будет бой -- бой уже не с условным, а с настоящим противником. Я уже говорил, что погода в Заполярье весной и в начале лета очень неустойчива. Если 1944 год и составлял исключение из этого правила, то только лишь в худшую сторону. Весь май и первую половину июня в Варангер-фиорде штормило. Штормы сопровождались то снежными зарядами, то дождями. Сплошные облака нависали, казалось, над самой головой. Мы все же старались не засиживаться в базе. Проводили малыми группами и отрядами поиск целей методом "свободной охоты". Ставили минные заграждения в прибрежных водах между портами Вадсе и Варде. Сначала для этого использовались обычные якорные мины, а потом АМД-1000 (авиационные магнитные донные). Специ-ально приспособленные, они выстреливались, как торпе-ды, из труб торпедных аппаратов. А мины старых образцов ставились вручную, что в плохую погоду было не просто трудным, но и опасным делом. Применение магнитных мин во много раз повышало боевую эффективность наших постановок. Борьба с этими минами --. куда более сложная задача, чем траление якорных мин. А значит, и вероятность подрыва вражеских кораблей увеличилась. Тому, что вместо якорных у нас стали применяться донные магнитные мины, мы были в очень большой степени обязаны помощнику флагманского минера флота капитану 2 ранга Якимовичу. Он не только горячо 6* 83 поддержал это предложение, но и принял самое деятельное участие в приспособлении АМД-1000 для выстреливания из торпедных аппаратов. Выходя в море, капитан 2 ранга на практике обучал экипажи катеров. Нельзя, к сожалению, точно сказать, сколько и какие именно вражеские корабли подорвались на выставленных нами минных банках, хотя наблюдатели не раз докладывали о мощных взрывах в районе между портами Вадсе и Варде. Но о том, что наши хлопоты, связанные с минными постановками, не прошли впустую, свидетельствовали хотя бы появившиеся тут немецкие тральщики типов "М-35" и "М-40", начавшие день за днем старательно "утюжить" море. Транспорты и танкеры противника проходили теперь этот район, как правило, в светлое время суток и непременно за тралами, что ограничивало маневренность и скорость движения конвоев. Этим обстоятельством с успехом воспользовались наши летчики, нанося удары по вражеским кораблям. Вести о победах боевых друзей радовали. Ведь в них была какая-то доля и нашего труда. Но мины -- это всего лишь только мины. Мы с нетерпением ждали случая использовать против врага свое главное оружие-- торпеды. И непременно в содружестве с авиацией. Однако время шло, а метеосводки продолжали походить одна на другую, словно близнецы: ветер 4-- 6 баллов, низкая облачность и уже до чертиков надоевшие снежные заряды. Между тем противник, не ожидая ничего хорошего от наступавшего полярного лета, спешил воспользоваться плохой погодой и протаскивал в Варангер-фиорд конвой за конвоем. Как тут было не досадовать!.. Но вот наконец-то в двадцатых числах июня погода начала улучшаться. Стих ветер. Прекратились снежные заряды. Между облаками появились голубые "окна". 26 июня авиация провела тщательную разведку вражеских портов Варангер-фиорда. Выяснилось, что в Кирке-несе и бухтах Бек-фиорда сосредоточено 17 транспортов и танкеров, 18 сторожевых кораблей и большое число мелких судов. У причалов Лиинахамари стоят транспорт и буксир. В портах Варде и Вадсе скопилось до трех десятков самоходных барж и мотоботов. 84 Вечером из штаба флота сообщили: утром намечается нанести мощный бомбо-штурмовой удар по кораблям, укрывшимся в Бек-фиорде. В случае попытки противника вывести свои корабли отсюда в другие порты нашей бригаде приказано во взаимодействии с авиацией и береговой артиллерией атаковать и уничтожить их на переходе морем. Ночь (правда, "день" и "ночь" стали у нас к тому времени понятиями уже довольно условными -- солнце не заходило круглые сутки) прошла в приготовлениях к предстоявшему бою. К сожалению, у нас на тот момент в маневренной базе находилось всего лишь четыре торпедных катера из дивизиона В. Н. Алексеева. Но, чтобы по возможности скрыть от противника наши намерения, решено было пока что дополнительных сил в Пумманки не вызывать, хотя в главной базе у нас было достаточно готовых к бою катеров. Стараясь предугадать, что предпримет неприятель после налетов нашей авиации, куда и как вероятнее всего пойдут из Бек-фиорда его корабли, мы с В. А. Чекуровым и В. Н. Алексеевым подробно обсудили различные варианты атак вражеского конвоя. Уточнили со штабами ВВС и СОР последние детали взаимодействия. Под утро, когда в Москве вот-вот должно было взойти солнце, Валентин Андреевич предложил пройтись. -- Поспать теперь уже все равно не удастся. Пой демте хоть поразомнемся немного. Подышим свежим воздухом. После нескольких часов, проведенных в накуренной палатке КП, особенно легко дышалось чистым, крепко настоянным запахом водорослей и вроде бы даже чуть солоноватым на вкус морским воздухом. В чуткой тишине отчетливо слышался приглушенный рокот прибоя и гортанный клекот чаек с недалекого птичьего базара. Для них не существовало войны. -- Что, не спится?!. От землянки, занятой офицерами оперативного пункта штаба ВВС, подошел подполковник Михайлов. Судя по всему, он тоже не спал эту ночь. Так и вы не ложились? Какой там! Совсем было собрался, так позвони ли, что погода портится. Как видно, время удара по Киркенесу будет перенесено. 85 Тут только я обратил внимание, что так радовавшие нас накануне голубые "окна" в облаках снова закрылись. Противоположный -- вражеский -- берег Варангер-фиорда затягивало туманной дымкой. А что говорят синоптики? Это надолго? Да вроде бы ненадолго. Но кто за это может по ручиться? Нужно ждать. Да, ничего другого не оставалось, как только опять ждать, надеясь на лучшее. А погода, словно бы испытывая наше терпение, в течение дня то улучшалась, то ухудшалась. И только к вечеру стало очевидно, что синоптики все же не ошиблись. К 17 часам облачность рассеялась. Ветер ослаб до 5--6 метров в секунду. Термометр показывал 8 градусов выше нуля. -- Все намеченное состоится, -- сообщил, заглянув к нам в палатку, Михайлов. -- Время удара -- 17 часов 45 минут... За четверть часа до налета нашей авиации на Кирке-нес мы поднялись на наш КП. Видимость была отличной. Весь противоположный берег Варангер-фиорда хорошо просматривался. Первыми появились наши истребители. Подойдя к Луастари, они закружились над аэродромом. Несколько из базировавшихся там "мессершмиттов" и "фокке-вуль-фов" под прикрытием зенитной артиллерии поднялись было в воздух. Но превосходство в силах было на нашей стороне. И довольно скоро, оставляя за собой черные шлейфы дыма, немецкие самолеты один за другим упали на землю. Луастарский аэродром противника был надежно заблокирован. Точно в 17 часов 45 минут к Киркенесу подошла первая группа нашей ударной авиации. Два десятка истребителей-бомбардировщиков, ведомых майором Баберно-вым, обрушили с высоты двух-трех тысяч метров свой смертоносный груз на зенитные батареи противника и стоявшие в порту корабли. Через четыре минуты над портом спикировали восемь штурмовиков Ил-2. И началось! Прорываясь сквозь ожесточенный зенитный огонь, над Киркенесом и бухтами Бек-фиорда, сменяя друг друга с интервалами в четыре-пять минут, появлялись все новые и новые группы краснозвездных бомбарди- 86 ровщиков, штурмовиков, истребителей. Менее чем за полчаса заранее намеченные цели атаковало сто двад-цать наших самолетов, сбросив, в общей сложности, до пятидесяти тонн бомб. Однако это были лишь "цветочки"! Спустя некоторое время, не дав возможности гитлеровцам прийти в себя после первого налета, североморские летчики нанесли по Киркенесу и бухтам Бек-фиорда новый, еще более мощный удар. И тут нервы гитлеровцев не выдержали. Как мы и рассчитывали, надеясь спасти хотя бы часть кораблей, находившихся в Бек-фиорде, противник срочно сформировал конвой в составе пяти транспортов и под охраной почти двух десятков сторожевых кораблей и катеров направил его в сторону Лиинахамари. Этот конвой был обнаружен у Яр-фиорда. Его атаковали истребители-бомбардировщики, ведомые майором Дижевским. Один из транспортов был потоплен, второй поврежден. А тем временем бомбежка и штурмовка вражеских кораблей, оставшихся в Киркенесе и бухтах Бек-фиорда, продолжалась. В 1 час 5 минут над целями появились пять наших бомбардировщиков и восемь истребителей. Через минуту их сменили пять новых бомбардировщиков, отправивших на дно транспорт. Спустя две минуты, после ожесточенного штурма шести Ил-2 и десяти истребителей, в киркенесском порту ярким факелом вспыхнул тральщик. Недели две спустя после этого налета мне довелось читать письмо немецкого зенитчика, попавшее к нам в почтовом мешке, добытом разведчиками Леонова. Я вы-писал из этого письма в свой дневник несколько строчек: "За время войны мне довелось повидать и испытать всякое. Но такого, как 27 и 28 июня, еще не было! Налетам русских самолетов, казалось, не будет конца. Едва только мы успевали отбиться от одних, как появлялись новые. За ними еще и еще, словно их рассеивал над нами из сита сам дьявол. Спустя 10--15 минут непрерывного огня краска на стволах орудий подгорела. А мы все стреляли и стреляли. Уже не целясь. Просто ради того, что за выстрелами был не так страшен рев пикирующих самолетов и беспрерывный грохот рвущихся бомб. Когда же наконец все кончилось, мы не досчитались у себя почти половины состава орудийных расче- 87 тов. Не лучше было и у других. А в порту горело, кажется, все, что только могло гореть..." Что ж, написано достаточно ярко, а главное -- правдиво. Даже с нашего КП, за десятки миль от Бек-фиорда, было видно, как над Киркенесом поднялась и медленно растеклась по небу густая пелена черного дыма, подсвечиваемая снизу яркими отблесками пожаров. Были потери и у нас. 27-го и 28-го торпедные катера несколько раз выходили в море, чтобы подобрать из воды экипажи наших сбитых самолетов. Но удавалось это, к сожалению, не всегда. Не так-то просто остаться в живых, приняв ледяную ванну Баренцева моря! Однако несколько летчиков все же были спасены и в их числе один из прославленных североморских асов Герой Советского Союза капитан Бурматов. Его истребитель, прорываясь сквозь завесу зенитного огня к Киркенесу, получил несколько пробоин. Из боя пришлось выходить. Капитан сделал все, чтобы дотянуть израненную машину до аэродрома. Но запаса высоты не хватило. И Бур-матов вынужден был воспользоваться парашютом. Приводнился он неподалеку от Айновских островов. Для спасения Бурматова тотчас же вышли торпедные катера. Обнаружив их, немецкие береговые батареи не замедлили открыть огонь, задавшись целью если уж не подбить, то хотя бы не допустить катера к летчику. Прикрывшись дымовой завесой, наши катерники все же благополучно подобрали Бурматова. Пробыл капитан в воде несколько минут, однако, когда его вытащили на борт, у него зуб на зуб не попадал. Возвращаясь в Пумманки, катерники, не теряя времени, раздели капитана, растерли как следует спиртом, не забыв, разумеется, дать ему и выпить. Собрав у кого запасную тельняшку, у кого брюки, у кого форменку, переодели летчика во все сухое. Когда катер ошвартовался у пирса, Бурматов горячо поблагодарил моряков и сошел на берег бравым матросом. После обнаружения конвоя, вышедшего из Бек-фиорда в направлении Лиинахамари, капитан 3 ранга Алексеев уже несколько раз запрашивал "добро" на выход в море для атаки. Мы в свою очередь звонили в штаб флота. Но оттуда следовал один и тот же ответ: "Не 88 торопитесь. Никуда этот конвой от вас не денется. А открывать немцам наши карты раньше времени не следует. Пусть подойдут поближе. Тогда вместе с береговыми батареями СОР и атакуете". Между тем погода вновь стала портиться. Небо мало-помалу затягивали плотные низкие облака. Усиливался ветер. Около 3 часов к нам на КП зашел подполковник Михайлов и сообщил, что из-за ухудшения погоды самолеты отзываются на свои аэродромы. -- Как ни досадно, однако с немецким конвоем вам с артиллеристами генерала Дубовцева придется разделываться уже без нас. Правда, воздушную разведку конвоя мы будем по возможности продолжать. Да и истребителям приказано на всякий случай оставаться в готовности к вылету. В 3 часа 15 минут транспорты были замечены на подходе к Суоловуоно. Понимая, как видно, что мы не оставим их в покое, гитлеровцы на этот раз особенно усердствовали в постановке дымовых завес. Сторожевые катера и специально высланные "Хейнкели-115" старались вовсю. Огромное белесое облако поднималось от воды на добрых 50--60 метров. Не так-то просто было бы отыскать цели в этом плотном искусственном тумане, но, на наше счастье, сильные порывы ветра время от времени рвали дымзавесу, приоткрывая вражеские корабли. В 3 часа 24 минуты, как раз во время такого очередного разрыва завесы, конвой был обнаружен на подходе к Пиуровуоно. Пользуясь целеуказаниями воздушной разведки, по транспортам ударили тяжелые батареи с полуострова Средний. Как и следовало ожидать, по позициям наших артиллеристов открыли огонь батареи противника с полуострова Нурменсетти. В контрбатарейную борьбу с ними вступили артиллеристы 104-го пушечного полка. И над морем, то на какое-то время ослабевая, то снова нарастая, начал перекатываться неумолчный грохот канонады. Но сторожевым катерам удалось снова упрятать транспорты в дымовую завесу. Не видя противника, наши артиллеристы прекратили огонь: не было смысла расходовать снаряды попусту. В 3 часа 39 минут в дымовой завесе вновь образовалось "окно", через которое просматривался конвой, и тяжелые батареи возобновили 89 стрельбу. Теперь, отрезая врагу путь назад, артиллеристы сосредоточили весь огонь по концевым кораблям. Через несколько секунд один из транспортов, груженный, как видно, боеприпасами, получил прямое попадание. Офицеры, находившиеся в это время у нас на КП, рассказывали потом, как по белесому туману дымзаве-сы пробежала гамма ослепительно ярких красок -- от густо-красной до темно-синей. Эта фантастическая радуга поднялась вверх на добрых полсотни метров. Не успела она погаснуть, как, перекрывая гул артиллерийских выстрелов, донесся сильный взрыв, и в небе стала медленно растекаться черная туча дыма. Воодушевленные успехом, наши артиллеристы усилили огонь. В районе мыса Нумерониеми запылали гигантскими кострами еще два транспорта. Мне не довелось видеть всего этого. Перебравшись с КП на пирс, я в это время провожал в бой три торпедных катера капитана 3 ранга В. Н. Алексеева (у четвертого из находившихся в Пумманках катеров отказал мотор и, к большому огорчению старшего лейтенанта Боч-карева, ему пришлось остаться в базе). Дивизион Алексеева был самым "молодым" на бригаде. Окончательно сформированный только в начале мая, он и по нумерации числился третьим. Матросы, старшины и офицеры, во главе с командиром дивизиона и его заместителем по политической части капитан-лейтенантом Слепцовым, дневали и ночевали на только что полученных катерах. Но все же на подготовку и освоение материальной части ушло около месяца. Потом начались тренировки и учения по отработке взаимодействия с авиацией. И лишь в десятых числах июня катера дивизиона начали нести боевое дежурство в Пумманках. Выходили на "свободную охоту". Ставили на путях движения кораблей противника минные банки. Однако до главного дело еще не доходило. Только теперь вот экипажам катеров старшего лейтенанта Домысловского, лейтенанта Юрченко и старшего лейтенанта Шуляков-ского, как и самому Алексееву, предстояло впервые атаковать вражеский конвой. Собрались на мостике катера Домысловского. Пока Алексеев, развернув карту, коротко ставил боевую зада- 90 чу, я наблюдал за окружившими его командирами катеров. Все трое, понятно, волновались. Предстоящая торпедная атака приобретала для них значение экзамена на боевую зрелость. Но волновался каждый по-своему. Наиболее уверенно держался старший лейтенант В. А. Домысловский. До прихода к нам на бригаду Виктор Александрович в свои двадцать с небольшим лет успел уже повоевать на Волге. У нас тут при формировании дивизиона случилось так, что почти половина назначенных на этот катер матросов и старшин годились командиру по возрасту чуть ли не в отцы. В начале я, по правде говоря, был даже несколько озабочен тем, сумеет ли Домысловский установить правильные взаимоотношения со своими подчиненными. Однако опасения эти оказались напрасными. Экипаж катера довольно скоро стал выделяться своей спаянностью, внешне суровой, но верной мужской дружбой, в чем была немалая заслуга командира. В числе первых из дивизиона экипажу этого катера стали поручаться самостоятельные боевые задачи, и он успешно справлялся с ними. Можно было не сомневаться, что и в предстоявшей атаке старший лейтенант и его подчиненные, встретившись с любой неожиданностью, не растеряются и выполнят приказ. Лейтенант В. Д. Юрченко всем своим видом старал-ся показать, что он внимательно слушает командира дивизиона. Однако по глазам лейтенанта без труда можно было понять, что мысленно он был уже там, возле вражеского конвоя, в атаке, и никак не мог дождаться главного -- приказа о выходе в море. И что с этим можно было поделать? Молодость!.. Она всегда отдает предпочтение не словам, а делам. Спокойным, казалось, был и старший лейтенант П. Я Шуляковский. Он даже смотрел куда-то в сторону, словно бы то, о чем тут шла речь, его никак не касалось. Но спокойствие это было напускным. На самом деле никто из командиров катеров наверняка не волновался так, как Петр Яковлевич. И на то были свои причины. Шуляковского я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил у нас там боцманом торпедного катера. Потом 91 в числе нескольких лучших старшин был отправлен на курсы. Вернулся на бригаду уже офицером. Большой практический опыт, обретенный за годы плавания на катерах, помог ему за сравнительно короткий срок стать хорошим командиром. Спустя некоторое время Петр Яковлевич командовал уже звеном. Но тут настал срок очередных оргмероприятий (сколько этих самых, недоброй памяти, оргмероприятий выпало на нашу долю -- не перечтешь!) и Шуляковскому, как не окончившему военно-морского училища, пришлось уйти в запас. Встретились мы с Петром Яковлевичем вновь здесь, в Заполярье. Адъютант доложил, что ко мне просит разрешения зайти старший лейтенант Шуляковский. Вначале, увидев грузного, мешковато одетого офицера, я даже усомнился: уж тот ли это Шуляковский, которого я знал? Но это был он, Петр Яковлевич! Разговорились. И Шуляковский рассказал свою печальную историю. Призванный, как и тысячи других, на флот в самом начале Великой Отечественной войны, он был назначен... командиром береговой базы. Трудно сказать, что тому причиной -- то ли неразбериха тех дней, то ли недобросовестность какого-то чинуши, которому было абсолютно все равно, куда кого направить, лишь бы только место заполнить -- однако нелепее этого назначения трудно и придумать. Дальше случилось то, чего и следовало ожидать: хозяйственником Петр Яковлевич оказался, мягко говоря, неважным и по неопытности одному выдал что-то, не оформив должным образом; другому дал нужное, но, оказывается, неположенное. Сейчас, спокойно разобравшись во всем, Шуляковского побранили бы, чего он, понятно, заслуживал, и отпустили с миром на корабль Но в то суровое время было не так. Состоялся суд. Учитывая, что в действиях Шуляковского отсутствовала какая-либо личная корысть, приговор был снисходительным: несколько лет заключения, причем исполнение приговора откладывается на все время, пока он будет на фронте. -- Так я стал преступником, -- глухо закончил свой рассказ Петр Яковлевич. -- И хотя честное имя мне уже удалось восстановить своей кровью, однако пятно судимости все же осталось, словно каинова печать... Действительно, когда встал вопрос о назначении П. Я Шуляковского командиром торпедного катера, 92 нашлись "осторожные" люди, утверждавшие, что делать этого никак нельзя. "Командир катера?! Да у него штурвал в руках. А если!.." Но я достаточно хорошо знал Петра Яковлевича и верил ему. Приятно было узнать, что такого же мнения придерживался и начальник политотдела бригады Мураневич. Наше совместное ходатайство о назначении Шуляковского поддержал адмирал Головко: "Чепуха какая. Перестать верить в людей -- так как же можно тогда воевать!" Экипаж встретил Петра Яковлевича несколько настороженно: на все катера приходят молодые, энергичные командиры, а тут -- пожилой дядя из запаса. Такому ли служить на торпедных катерах? Но первый же штормовой поход убедил матросов и старшин, что их командир -- человек, которому можно спокойно вверить свою жизнь. Несколько флегматичный, Шуляковский был скуп на слова, но зато ни от чего однажды сказанного никогда не отступал. А моряки всегда уважают командира, у которого слова не расходятся с делами. С первых дней, к примеру, Петр Яковлевич сказал, что всякий раз, вернувшись с похода, нужно, прежде чем идти отдыхать, полностью готовить катер к выходу в море. И это стало нерушимым правилом. Сколько раз бывало, что люди буквально с ног валились от усталости, однако никто из экипажа не появлялся в казарме до тех пор, пока топливные баки не пополнялись бензином, пока еще и еще раз скрупулезно не проверялись моторы и торпеды. Причем все это делалось добротно, потому что ни одна упущенная мелочь не оставалась незамеченной командиром. Шуляковский не сходил с катера вместе со всеми, хотя уставал на походе больше других. Выносливость этого в общем-то немолодого человека порой не могла не вызывать удивления и служила примером не только для подчиненных. Не раз обстановка складывалась так, что после бессонной ночи, проведенной в штормовом море, экипажу катера, только что вернувшегося в базу, приходилось вновь отправляться в поход. Кое-кто в этом случае старался найти то одну, то другую причину, лишь бы хоть нанемного задержаться у пирса. А от Шуляковского всегда можно было услышать один и тот же ответ: "Есть! Разрешите выполнять!" Его не выводили из равновесия ни сложность задания, ни шторм, ни усталость. 93 Но тогда, ночью 28 июня, Петр Яковлевич волновался. Ведь если для Домысловского и Юрченко успех в предстоящей атаке был важен, потому что давал право стать в один ряд с командирами, уже прошедшими проверку боем, то для старшего лейтенанта Шуляковского он нужен был вдвойне! В. Н. Алексеев закончил короткий инструктаж и доложил, что катера к выходу в море готовы. Никаких вопросов нет? Все ясно и по проведению атаки, и по взаимодействию с авиацией? -- спросил я командиров катеров. Ясно все. Что же, тогда счастливого пути и три дюйма чис той воды вам под килем. Через несколько минут катера с бортовыми номерами "241", "239" и "237" вышли строем клина в район острова Большой Айнов. Там, сообразуясь с обстановкой, командир дивизиона сам должен был определить наиболее выгодный момент для прорыва через дымовые завесы и атаки вражеских кораблей. Около 4 часов 30 минут утра из штаба оборонительного района сообщили, что береговые батареи, не видя целей, прекращают обстрел. Поле боя предоставлялось торпедным катерам. Информировав об этом Алексеева, мы передали ему последние данные воздушной разведки о местонахождении отдельных кораблей рассеянного вражеского конвоя. -- Ищите в дымовой завесе! Ищите в дымовой заве се! В 4 часа 53 минуты из приемника, настроенного на волну катеров, находящихся в море, послышался голос Алексеева. Приказав катерам двигаться строем фронта, он начал поиск целей. На КП наступила настороженная тишина. Офицеры старались даже объясняться друг с другом жестами. Только в случае крайней необходимости перекидывались двумя-тремя. словами. Да и то вполголоса. Все внимательно вслушивались в легкое потрескивание динамика. Секундная стрелка обежала один круг, второй, третий... Довольно часто встречающаяся в рассказах о войне фраза о медленно тянущихся секундах стала в неко- 94 торой мере уже тривиальной. Но что поделаешь, если пассивное ожидание в бою действительно удлиняло время, и не так-то просто было избавиться от впечатления, что стрелки часов в это время начинали двигаться медленнее, нежели обычно. Наконец динамик заговорил: старший лейтенант До-мысловский доложил о сторожевых катерах противника, подновляющих растаскиваемую ветром дымзавесу. Тотчас береговые батареи с полуострова Среднего произвели несколько залпов: упорные тренировки с артиллеристами по отработке тактического взаимодействия начинали приносить практические результаты! И' снова томительное ожидание. В 5 часов 10 минут послышался взволнованный голос лейтенанта Юрченко: "Транспорт! Вижу транспорт!" Как видно, лейтенант забыл в спешке выключить микрофон, и из динамика стали доноситься глуховатые выстрелы пушек, татаканье пулеметов. Потом над морем прогрохотал мощный взрыв. Мы ясно услышали его на КП и без радио. А Виталий Деомидо-вич восторженно кричал из динамика: "Готов! Пошли фрицы треске на закуску!" Боевому успеху экипажа "239" мы радовались не меньше, чем сам лейтенант Юрченко. Молодцы!.. Почин сделан. Первый транспорт в этом бою уничтожен. А с моря донесся новый взрыв. С наблюдательного пункта одной из береговых батарей сообщили, что в районе действия наших катеров, сквозь густую пелену дымзавесы, все явственнее проступает оранжевый ореол большого пожара. "Такой факелище полыхает, что наверняка и от вас видно!" Кого же теперь можно поздравить с успехом -- До-мысловского или Шуляковского? Нетерпение было так велико, что рука сама собой тянулась к микрофону. Но тут из динамика донесся голос Алексеева. -- Торпеды использовал. Иду в условленный район сбора. Значит, и на боевой счет экипажа катера старшего лейтенанта Домысловского можно было записать пер-вую победу. Дело оставалось за экипажем "237". Неужели Шуляковскому так и не посчастливится найти для своих торпед стоящей цели? Ведь ему это так важно!.. С моря донесся еще взрыв. 95 -- Атаковал тральщик и сторожевой катер, -- ко ротко доложил Шуляковский. На КП -- общая радость! Все улыбаются Поздравляют друг друга. И есть с чем: ни один из катеров не воз-вращается домой с неиспользованными торпедами! Связавшись по телефону с командующим флотом, доложил ему об успешных атаках катеров Алексеева. В ответ адмирал сказал: -- Как возвратятся, передай им благодарность Воен ного совета Да подтолкни там своих кадровиков, чтобы скорее представили всех участников боя к наградам. Они того заслужили... Да, экипажи всех трех катеров отлично выполнили задачу. Теперь нам предстояло позаботиться о том, что* бы победители благополучно возвратились в Пумманки. Как было заранее условлено, каждый из торпедных катеров, проведя атаку, отходил к северу. А так как атаковывали они свои цели не одновременно, то и выходили из дымовой завесы на чистую воду по одному: сначала катер лейтенанта Юрченко, потом старшего лейтенанта Домысловского и последним -- старшего лейтенанта Шу-ляковского. Этим-то и решил было воспользоваться противник. Лелея надежду хотя бы в какой-то мере рассчитаться за свои потопленные корабли, гитлеровцы выслали на перехват торпедных катеров группу "Мессерш-миттов-109", чтобы расстрелять их поодиночке. Еще в недавнем прошлом, когда нам в подобных случаях приходилось связываться по радио или телефону с командованием авиации, находившимся в Ваенге, эта затея немцев, возможно, и принесла бы им какой-то успех. Но теперь все было иначе, получив сообщение о появлении "мессершмиттов", подполковник Михайлов из расположенного рядом с нашим КП оперативного пункта штаба ВВС тотчас отдал приказание на ближний аэродром, и оттуда поднялась группа "Яковлевых". Встретив самолеты противника еще на подходе к катерам, наши истребители связали врага боем и сбили один за другим три "мессершмитта". Под надежным воздушным прикрытием торпедные катера без потерь ошвартовались в Пум-манках. Встреча на пирсе была очень теплой. В ответ на благодарность Военного совета флота экипажи катеров да- 96 ли слово еще настойчивее искать и топить вражеские корабли. Подробная запись донесений и радиопереговоров торпедных катеров, участвовавших в бою, дополненная живыми рассказами участников, дала возможность во всех деталях восстановить ход атак, подробно разобрать все их достоинства и недостатки. Такие разборы, кстати сказать, являлись лучшей школой воинского мастерства. ...Через семь минут после начала поиска конвоя, ровно в 5 часов утра, слева по курсу флагманского катера старшего лейтенанта Домысловского был обнаружен немецкий сторожевой катер. Спустя несколько секунд к нему присоединились еще два. Следуя в направлении на норд-вест, они начали постановку очередной дымза-весы. Капитан 3 ранга Алексеев поступил в этом случае совершенно правильно: не отвлекаясь от главного -- поиска транспортов,--он передал данные о местонахождении замеченных сторожевых катеров артиллеристам (огнем взаимодействующих с нами береговых батарей эти катера были скоро рассеяны), а сам подал команду к повороту: "Все вдруг!" на 40 градусов вправо и, увеличив ход до полного, увел торпедные катера в поставленную противником дымзавесу. Через несколько минут прямо по носу, в расстоянии четырех-пяти кабельтовых, открылся занятый противником берег. Осмотрелись. По данным, полученным командиром дивизиона, конвой должен был в это время находиться где-то поблизости. А его не было. То ли транспорты, увеличив скорость, успели уже миновать этот район, то ли, напротив, задержались, и только вот-вот появятся. Наступили те ответственные минуты поиска, которые во многом предопределяют успех или неудачу боя. И тут Алексеев допустил ошибку, которая потом, на разборе, стала предметом большого и поучительною разговора для всех остальных командиров отрядов и дивизионов о "границах" их руководства командирами торпедных катеров в бою. Проводя первый свой бой, Владимир Николаевич на какое-то время запамятовал ту простую истину, что командиры катеров -- это не просто исполнители, нуждающиеся в постоянной подсказке, а люди, способные и обученные принимать са- 7 А В Кузьмин Э7 мостоятельные решения и претворять их в жизнь. Приведя катера в заданный район, комдив должен был, поделившись последними данными о местонахождении противника, предоставить командирам необходимую свободу действий в поиске целей. Это было тем более необходимо в данных конкретных условиях, когда конвои распался. Если же и давать какие-то советы, так лишь с одной целью -- предупредить ошибки, указать на промах, иначе говоря, учить командиров правильному маневру. А Алексеев пытался вместо всего этого установить совершенно ненужную опеку. Дело дошло до того, что начал даже диктовать командирам отдельно маневрирующих катеров курсы и скорости, с которыми им следовало, по его мнению, идти. В условиях плохой видимости-- а катера вели поиск в дымзавесе -- это неминуемо должно было привести к большим неприятностям. К счастью, Алексеев вовремя понял и исправил свою ошибку. И дело сразу пошло на лад. В 5 часов 10 минут, получив полную свободу в проведении поиска, лейтенант Юрченко обнаружил слева от себя, на дистанции восемь кабельтовых, транспорт и боевой корабль противника (что это был за корабль, установить так и не удалось), шедшие курсом около 300 градусов. Несмотря на яростный обстрел, Виталий Деомидович умело выполнил довольно сложный маневр, обеспечивший выход катера на выгодный курсовой угол цели, и успешно атаковал транспорт. Еще через три минуты Домысловский, шедший вдоль внешней кромки дымзавесы, заметил и атаковал вражеский танкер. Тут также не было промаха. Увенчался успехом и поиск Шуляковского. Находясь внутри дымзавесы, он почти в упор встретился с тральщиком и несколькими сторожевыми катерами. С дистанции два кабельтова Петр Яковлевич атаковал тральщик торпедами, а пулеметным огнем обстрелял ближайший к нему сторожевой катер. Тральщик взорвался на глазах у наших моряков. Отмечались попадания и во вражеский катер. 1 или 2 июля, не помню точно, прошедший бой подробно разбирался в штабе флота. -- Что ж, общий итог можно признать удовлетвори- 98 тельным, -- сказал в заключение разбора адмирал А. Г. Головко. -- Практически менее чем за сутки наша авиация, береговая артиллерия и торпедные катера, взаимодействуя друг с другом, "списали" из состава немецкого флота семь транспортов общим водоизмещением около сорока тысяч тонн, танкер, два тральщика, два сторожевых корабля. Сбили тринадцать вражеских самолетов. Кроме того, по данным, подтвержденным разведкой, в порту Киркенес разрушено несколько важных объектов. Не хочу выступать в роли провидца, однако есть все основания считать, что теперь гитлеровцы вряд ли попытаются проводить свои конвои в Лиинахамари. Сейчас мы в состоянии обеспечить и обеспечим полную блокаду Петсамо! Действительно, с 28 июня Петсамо было у нас на прочном запоре. Это в немалой мере затруднило противнику снабжение его лапландской армии. Теперь все -- от патронов до сухарей -- ей нужно было подвозить из Киркенеса по автомобильным дорогам. Сократились и поставки такого важного для фашистской Германии стратегического сырья, как никелевая руда. А ведь бой 28 июня был по существу первой пробой тактического взаимодействия разнородных сил Северного флота в борьбе с врагом. "Кулак", о котором говорил в марте командующий флотом, только-только по-настоящему сжался!.. НАШ НП --ВЫСОТА 200 В Пумманках состоялась торжественная церемония вручения боевых наград участникам боя у Петсамо-вуоно. Экипажи катеров построились на пирсе неподалеку от своих кораблей. Словно пожелав быть свидетелем столь знаменательного события, в разрывах облаков показалось солнце, отражаясь в голубоватой чаше бухты. В звенящей тишине прозвучали скупые слова приказа командующего флотом. К маленькому столику, заставленному красными коробочками с орденами и медалями, подходили, один за другим, Алексеев, Домыслов-ский, Шуляковский, Юрченко, старшины и матросы. Вручая по поручению командующего правительственные награды, я желал каждому новых боевых успехов. В ответ слышалось взволнованное: -- Служу Советскому Союзу! ...Первая правительственная награда!.. Сколько бы раз потом тебе ни выпадала честь прикреплять к своей тужурке полученные ордена и медали, этот день -- день вручения первой правительственной награды -- остается в памяти на всю жизнь! После вручения боевых наград состоялся праздничный ужин. Обычно такие знаменательные события мы отмечали в нашей главной базе. Правда, и там офицерская кают-компания представляла собой обычную бревенчатую "залу", как нередко называют в деревнях большие ком- 100 наты. Но она была очень уютной. И обязаны мы этим были нашим женщинам. Моей жене, Зинаиде Андреевне, так и не представился случай воспользоваться знаниями, полученными на курсах Красного Креста. В бригаде и без нее не было недостатка в медицинских работниках. Тогда вместе с няней Зоей, как мы частенько называли жену флагсвя-зиста бригады Зою Григорьевну Смирнову, Надеждой Корсунской, Евгенией Коршунович, Анной Решетько и Галиной Кисовой, при активной поддержке политотдела, они взяли на себя заботы по благоустройству нашей базы. Вскоре в кают-компании и в матросской столовой появились на столах белоснежные скатерти. На тумбочках в офицерском общежитии -- аккуратные салфетки, а на окнах -- украшенные мережкой шторы. Удивительно, но, оказывается, даже самые обыкновенные бутылки, любовно обернутые цветной бумагой, могут не без успеха заменить вазы, а ветки незамысловатой карельской березки, с нежными зелеными листочками, в состоянии поспорить скромной прелестью с букетами цветов. Этот небольшой, но дружный коллектив женщин, которых можно было увидеть то склонившимися над швейной машинкой, то в белых фартучках официанток, то просто с мокрой половой тряпкой в руках, катерники с доброй улыбкой называли внештатным подразделением капитана интендантской службы М. И. Корсунского. Наша дружба с Военно-воздушными силами флота не ограничивалась только нанесением совместных ударов по вражеским конвоям в Варангер-фиорде. Мы по-братски делились всем, в том числе и кадрами. Среди тех, кто пришел к нам на бригаду из авиации, был, в частности, М. И. Корсунский. Материально-техническое обеспечение такого большого и мобильного соединения, как наша бригада, было делом очень хлопотным и трудным. Но начальник службы снабжения М. И. Корсунский и командир береговой базы капитан-лейтенант Я. С. Когаленко не ограничивались исполнением только, как говорят, по штату положенных обязанностей, а постоянно находили себе какие-то новые заботы. В подтверждение этого можно привести самые различные примеры. 101 рованном под окружающие скалы. Внутри стояли гру-босколоченные столы, длинные деревянные скамьи и несколько табуреток. Все это выглядело не очень-то уютно, но мы не жаловались. Как ни приятно сидеть в кругу боевых друзей за праздничным столом, но мне нужно было возвращаться на КП. Еще три дня назад, 11 июля, воздушная разведка обнаружила в районе Тромсе несколько немецких кораблей, шедших на восток, в сторону Варангер-фиорда. Потом из-за плохой погоды никаких сведений об этих кораблях мы не получали. И только во второй половине дня 13 июля самолету оперативной разведки флота удалось отыскать у Матерей Сунна три транспорта в сопровождении тральщика. Это было, как мы посчитали, только ядро будущего конвоя, которое должно было обрастать по пути все новыми и новыми кораблями. Так именно и случилось. Утром 14 июля воздушная разведка сообщила уже о трех группах немецких кораблей, шедших на соединение друг с другом. В первую из этих групп входило два транспорта, шесть сторожевых кораблей и тральщик; во вторую---три транспорта и пять сторожевых кораблей; в третью -- транспорт, две самоходные баржи и тральщик. Позднее, объединенные в один конвой, эти корабли были замечены возле Лакс-фиорда. Спустя еще несколько часов -- в районе Свер-хольтклубба. В 19 часов воздушная разведка обнаружила конвой у Парсангер-фиорда и уточнила его состав: шесть транспортов, два миноносца, шесть сторожевых кораблей, три тральщика и шесть сторожевых катеров -- всего 23 единицы. К полученному ранее предварительному распоряжению штаба флота, переданному в адрес командующего ВВС, командиров бригад подводных лодок и торпедных катеров о нанесении ударов по обнаруженным немецким кораблям, мы получили дополнительный приказ адмирала Головко: "Атаковать конвой совместно с авиацией, как только он войдет в пределы Варангер-фиорда". Начали готовиться к выполнению задачи. Но погода вдруг начала портиться. У нас тут нет-нет да в голубо- 104 ватых "окнах" проглядывало солнце, а противоположный берег фиорда все больше и больше затягивала туманная дымка. К западу от Варде небо обложили низкие плотные облака, лишая воздушную разведку возможности вести наблюдение за продвижением вражеских кораблей. Конвой по существу был потерян. Оставив на КП В. А. Чекурова, я выехал на причал вручить боевые награды участникам боя 28 июня. Но душа, как говорят, была не на месте. И хотя по-прежнему никаких сведений о конвое не поступало, я все же торопился с возвращением на КП. По дороге к машине зашел в офицерское общежитие. Тут никого не было. Те, кому предстояло выходить в море, готовили катера, а остальные просто сошли на пирс. В такие минуты всегда есть что-то напомнить, сказать другу. Только в одном из кубриков слышались гитарные переборы и тихая песня. Лейтенант В. Д. Юр-ченко напевал вполголоса свою любимую "Землянку". -- Катер к выходу готов, товарищ комбриг, -- доло жил лейтенант, прерывая песню. -- Сам тоже. Зашел переодеться, да вот семиструнная соблазнила... Юрченко уже успел сменить парадную тужурку на рабочий китель и толстый шерстяной свитер, а щегольские полуботинки -- на походные сапоги. Порыжевший от воды и ветра меховой шлем был сдвинут на затылок. -- Готовы? А орден где?.. Скромничаете? Но это скромность излишняя. ...Вообще-то наши катерники выходили в море без орденов и медалей. Те, кто нес службу на верхней палубе, как бы тщательно ни одевались, все равно через час-полтора промокали до нитки, причем морская вода не щадила и орденов, разъедая эмаль. Мотористы в адской жаре моторных отсеков даже зимой работали в легких комбинезонах, а то и в одних тельняшках. Поэтому ордена и медали оставались на базе, ожидая возвращения своих хозяев. И только первые три дня после получения правительственной награды ее непременно брали с собой и в море -- это было неписаным правилом. -- Орден? Вот он, -- Виталий Деомидович бережно вынул из бокового кармана кителя орден Красного Зна мени. -- Нет, товарищ комбриг, правила нашего я не нарушу... 105 Лейтенант, любуясь, подержал несколько секунд орден на ладони, потом поцеловал его и так же бережно спрятал. Этот наш разговор мне живо вспомнился спустя несколько месяцев в связи с другим памятным в истории нашей бригады случаем. ...В ночь на 10 сентября 1944 года девять наших катеров получили задание перебросить из Полярного на Рыбачий батальон морской пехоты. Заботливо усадив пехотинцев в кубрики и на верхней палубе между торпедными аппаратами, мы вышли в штормовое море. Шли без огней. В сказочно-таинственном свете полярного сияния, перебегающего по небу разноцветными всполохами, за кормой можно было рассмотреть силуэты всего двух-трех катеров. Остальные скрывала темнота. При подходе к Рыбачьему приблизились на полторы-две мили к берегу. Теперь с левого борта нет-нет да угадывались в темноте припудренные снегом скалы. И вдруг, словно вспышкой магния, берег и море озарились ярким всполохом пламени. Потом долетел глуховатый звук взрыва. Что случилось?! -- запросил я по радиофону. Позади меня взорвался катер, -- доложил коман дир дивизиона В. Н. Алексеев. Кто-то подорвался на мине! Первым инстинктивным желанием было скорее переложить руль и поспешить на помощь. Но на борту каждого из катеров кроме команды находилось еще до шестидесяти морских пехотинцев. Чтобы не скапливаться в опасном от мин районе и предотвратить подрыв других катеров, приказываю: -- Алексеев! Окажите помощь! Остальным следовать за мной! Отошли мористее. Уменьшили ход. Выставили дополнительно еще по одному впередсмотрящему: теперь на палубе каждого катера лежало возле форштевня по два матроса. Уцепившись за "башмак" и леерную снасть, они зорко смотрели с обоих бортов в воду, стараясь предотвратить опасную встречу с плавающими минами. Миновали Вайду-губу, мыс Вайталахти... Уже скоро 106 родной причал. А голову сверлит одна и та же тревожная мысль: кто подорвался и какова судьба людей? Швартуемся. К пирсу подошел второй, третий, четвертый катер... С седьмого на берег сошел комдив и доложил, что до него к подорвавшемуся на мине катеру подошел лейтенант Володько. Поэтому он продолжал переход вместе со всеми. Что же, Алексеев поступил правильно. Неразумно оставаться в опасном районе двум катерам. Мокрые, ежась на холодном ветру, моряки все же не уходили с пирса. Ждали. Вот наконец ошвартовался еще один катер. Командир отряда капитан-лейтенант Антонов доложил, что катер старшего лейтенанта Ганки-на, на котором шли он и заместитель командира дивизиона по политчасти капитан-лейтенант Слепцов, подорвался на мине. Заметили ее метрах в 10--15 прямо по курсу. Командир катера успел отвести нос, но мина взорвалась под моторным отсеком. Вот что рассказывает в письме, полученном мною во время работы над этими записками, сам Н. М. Ган-кин, ныне капитан 1