А.В.Кузьмин. В прибрежных водах --------------------------------------------------------------- OCR: Заостровцев Г. А. --------------------------------------------------------------- 9(с)27 К89 Литературная запись П. И. ПРОШИНА Кузьмин А. В. К89 В прибрежных водах. М., Военное издательство, 1967. 288 с. 75 000 экз. 67 коп. "Маленькие корабли одерживают большие победы" -- так говорили во время войны о наших торпедных катерах. Десятки вражеских транспортов, миноносцев, сторожевиков пошли на дно от ударов советских катерников. Вице-адмирал А. В. Кузьмин командовал бригадой торпедных катеров сначала на Севере, а затем на Балтийском море Он пишет об отважных людях, которые на своих стремительных кораблях в любую погоду выходили в море, настигали и топили врага Читатель узнает не только о подвигах, но и о том, как жили и учились моряки, как обретали опыт и мастерство молодые командиры. 1-12-2-7 76-67 9(с)27 НА ДЕЙСТВУЮЩИЙ ФЛОТ В марте 1944 года меня вызвал командующий Тихоокеанским флотом адмирал И. С. Юмашев. Спешно еду в штаб. Командующий, как всегда, выглядит хмурым. Насупились густые черные брови, резко контрастирующие с серебристыми коротко подстриженными волосами. Глубокие морщины у уголков рта. Но я уже знаю, что за этой внешней суровостью скрывается большая человеческая отзывчивость. Иван Степанович всегда внимательно выслушает тебя, во всем разберется. Не помню ни одного случая, чтобы он повысил голос, отругал кого-нибудь. Провинившегося не спешит наказывать. Вникнет в суть дела, обдумает все и тогда уже примет решение. Запомнились учения летом 1942 года. Наши торпедные катера отрабатывали атаку свободно маневрирующих миноносцев. Поначалу все было хорошо. "Противника" обнаружили на предельной дистанции. Вовремя поставили дымовые завесы, под прикрытием которых ринулась в атаку ударная группа катеров. Но командир отряда капитан-лейтенант Александр Симонов, увлекшись "боем", не учел, что сильный ветер сносит дымза-весу в сторону "противника". Катер на полном ходу влетел в клубы дыма и... врезался в борт одного из миноносцев. Удар был настолько силен, что миноносец получил пробоину. О катере и говорить нечего: нос ему смяло почти до машинной переборки. Всех, кто был наверху, сбросило в море. К счастью, никто не пострадал. Я выделил один из катеров для оказания помощи попавшему в беду экипажу, а остальным приказал продолжать "бой". Атака была успешной. Все выпущенные торпеды прошли точно под целями. Но на душе у меня было неспокойно. Что ни говори, а один катер выведен из строя на довольно продолжительное время. И случилось это на глазах командующего Дальневосточным фронтом генерала армии Апанасенко, человека очень строгого. После учения я с тяжелым сердцем отправился на доклад в штаб флота. К моему удивлению, И. С. Юмашев, спокойно выслушав меня, скупо, но с похвалой отозвался о действиях бригады. А о капитан-лейтенанте Симонове сказал: -- Он явно ошибся в расчете сноса дымовой завесы. В этом немалая доля и твоей вины. Видимо, мало или плохо учил. Но атаковал Симонов лихо, как в настоя щем бою. Оказавшись в беде, позаботился прежде всего о подчиненных. А за смелость и самоотверженность грешно наказывать. В это время в кабинет вошел генерал армии Апанасенко. Я представился. -- Так вот он какой, командир бригады! Маленький! А я надеялся увидеть богатыря. Ну, давай знакомить ся,-- и, улыбаясь, протянул руку. -- Ты слышишь, атака ваша мне понравилась. Как конница, лавой идете. Я смотрел и, признаться, любовался... По привычке старого конника генерал сопровождал каждую фразу энергичным взмахом руки, будто шашкой рубил. Я смотрел на его улыбающееся лицо. И кто это выдумал, что он безрассудно строг! Это счастье -- служить в подчинении у таких вдумчивых и мудрых начальников. И сейчас Иван Степанович Юмашев хмурит свои густые смоляные брови, а глаза улыбаются. Говорит сидящему за столом члену Военного совета генерал-лейтенанту береговой службы С. Е. Захарову -- Ну так как же мы поступим, Семен Егорович? На кажем этого упрямца или поздравим? Я ведь ему уже раза три отказывал в просьбе о переводе на действую щий флот, а он все свое... И добился-таки' Воевать едет! По правде говоря, хотел бы я оказаться на его месте... Юмашев крепко жмет мне руку. Оказывается, получен приказ наркома о моем назначении на должность командира формирующейся на Северном флоте бригады торпедных катеров. На сборы -- день-два, -- предупреждает командую-' щий. -- Можешь забрать с собой трех-четырех команди- ров отрядов и звеньев. Кого именно -- сам выбери. Но только трех-четырех. Не больше. За этим я прослежу, а то дай тебе волю, так ты полбригады увезешь. А нам хорошие люди и здесь нужны. Да, -- вступил в разговор член Военного совета,-- у нас здесь, судя по всему, катерники тоже без дела не останутся. -- Он тоже подошел ко мне, пожал руку.-- Поздравляю. Ну как, доволен? Еще бы! Кто из тихоокеанцев в ту пору не рвался на действующий флот? А Юмашев влсед дает советы, как лучше начать службу на новом флоте. Предупреждает о трудностях: все-таки Север! -- А в тебе мы уверены. У нас твоя бригада вот уже четыре года в числе лучших соединений флота. Думаю, и на Севере чести нашей тихоокеанской не уро нишь!.. Давно я готовился к этому дню. С самого начала Великой Отечественной войны следил за боевыми делами своих друзей на других флотах. Опыт лучших торпедников мы тщательно изучали, использовали в своей учебе. В 1943 году добился, чтобы в качестве стажера послали меня на Черноморский флот посмотреть своими глазами, как воюют катерники под командованием капитана 1 ранга А. М. Филиппова и капитана 2 ранга В. Т. Проценко. С обоими командирами бригад быстро нашел общий язык. Ведь мы давние товарищи, и тот и другой в свое время служили на Тихоокеанском флоте. Но одно дело изучать боевой опыт других, а другое-- воевать самому. Причем на новом, незнакомом морском театре. Волновало и то обстоятельство, что на Северном фло те мне предстояло служить под руководством нового командующего -- молодого и энергичного адмирала А. Г. Головко. Впервые мне довелось встретиться с Арсением Григорьевичем еще в Военно-морском училище имени Фрунзе; когда я поступал туда, он учился уже на последнем курсе. Позже, в 1933--1936 гг., на Дальнем Востоке я командовал звеном катеров в бригаде, командиром которой был Ф. С. Октябрьский, а начальником шгаба -- А. Г. Головко. В разгар испанских событий он ушел волонтером в далекую страну. Был там советником командира республиканской военно-морской базы. Вернулся оттуда с первой боевой наградой -- орденом Красного Знамени. Следующая моя встреча с Арсением Григорьевичем состоялась в 1940 году. Он командовал тогда Краснознаменной Амурской флотилией. Как-то он побывал у нас на бригаде. Рассказал о войне в Испании. С большой теплотой отозвался о мужественных советских волонтерах-катерниках, в частности о Сергее Александровиче Осипове. И вот теперь мне снова предстояло не только встретиться, но и служить с А. Г. Головко, ставшим уже крупным военачальником. И. С. Юмашев предупредил меня, что, несмотря на все трудности по формированию бригады и освоению новой боевой техники, А. Г. Головко много времени на подготовку экипажей и катеров к бою не даст. -- Знаю я его! -- сказал Юмашев. -- Арсений Григорьевич сам любит делать все добротно, но быстро и от подчиненных того же требует. Да и боевая обстановка там сейчас такая, что времени на особую раскачку нет. На бригаде уже стало известно о моем переводе на Северный флот. Офицеры, старшины, матросы ловили меня на кораблях, на улице, дома с одной и той же просьбой: возьмите с собой воевать! Я понимал искренность этого стремления. И будь моя воля, я бы всех взял с собой. Но сделать этого не мог. Зато старшие лейтенанты Иван Решетько, Арсений Ефимов, Иван Антонов, главный старшина Павел Паршиков, которых, пользуясь разрешением командующего флота, я выбрал в попутчики, ходили именинниками. Сдав бригаду начальнику штаба капитану 3 ранга Н. Ф. Кухте, я выехал к новому месту службы. Взял с собой жену и сына. И. С. Юмашев не возражал против этого. А жена решительно заявила, что не расставались мы во время всех предыдущих переездов и теперь должны ехать вместе. "А то, что там война -- не страшно! Я окончила курсы медсестер. Там мои руки тоже, глядишь, пригодятся". Поезд из Владивостока в Москву шел тогда что-то около двух недель. Пользуясь тем, что у нас было отдельное купе, я захватил с собой набор карт, лоцию Баренцева моря. Часами сидел над ними. Да, условия Заполярья особые. Суровое и бурное море, сильные приливно-отливные течения, многомесячная полярная ночь и приходящий ей на смену круглосуточный полярный день... Придется к этому привыкать. В Москве я был принят заместителем наркома ВМФ адмиралом П. С. Абанькиным и начальником оперативного отдела Главного морского штаба адмиралом В. Л. Богденко. От них узнал, что в состав формируемой на Северном флоте бригады должно войти около 60 торпедных катеров, в том числе и поставляемые нам союзниками торпедные катера типа "Хиггинс" и "Вос пер". Но сколько таких катеров мы получим, никто точно сказать не мог. Американцы и англичане доставляли нам торпедные катера на транспортах и танкерах. А гитлеровцы часто нападали на конвои, нанося им иногда значительный урон. -- Сейчас все силы, -- сказал адмирал Абанькин,-должны быть направлены на то, чтобы скорее сколотить экипажи уже переданных бригаде торпедных катеров и, не теряя времени, наращивать удары по кораблям противника в Варангер-фиорде. Тут нам дорог каждый день! С этим напутствием я и выехал из Москвы. Добираться до Мурманска в ту пору приходилось кружным путем, через узловую станцию Обозерская (железная дорога Ленинград -- Мурманск была перерезана немцами). Где-то в районе Кандалакши к нашему поезду прицепили несколько платформ с зенитными орудиями и пулеметами, возле которых деловито хозяйничали девушки-зенитчицы. Почувствовалась близость фронта. Проводники подробно проинструктировали пассажиров, как следует поступать в случае налета вражеской авиации. Правда, воспользоваться их добрыми советами нам, к счастью, не пришлось. В Мурманске поезд остановился у разбитого перрона, по соседству с которым сиротливо стоял старый пассажирский вагон, заменявший сожженный вражескими бомбами вокзал. Встретил нас командир отряда старший лейтенант Колотий -- невысокий, плотный, цыганского типа молодой человек. Я знал его заочно, по печати. На боевом счету катерника Дмитрия Колотия к тому времени был уже не один потопленный вражеский корабль. Меня немного насторожили его чуть-чуть развалистая походка, небрежно надетая полузастегнутая "канадка", лихой казацкий чуб, выбившийся из-под фуражки. Вид далеко не уставной! Но вот он привел нас на катер, поднялся на мостик -- и преобразился: подтянулся, посуровел. Несмотря на частые снежные заряды, Колотий вел катер на большой скорости. Казалось, сросся со штурвалом, с кораблем. Уверенно летел он в мутной пелене. Не оставалось сомнений, что бравада, бросившаяся в глаза при первом знакомстве, -- чисто внешняя, напускная. На самом же деле передо мной настоящий моряк, боевой катерник! Осев на корму и раскидывая по бортам густые белопенные "усы", катер мчался по Кольскому заливу. Холодный шквалистый ветер сек щеки, временами швырял в лицо пригоршни мокрого снега. Когда снежный заряд рассеивался, глазам открывались угрюмые прибрежные сопки с проступающими тут и там ржавыми изломами гранита. Миновали небольшой островок. И снова суровые скалистые берега. Минут через сорок катер сбавил ход. Мы вошли в небольшую бухту. На причале среди встречающих я увидел старого знакомого -- капитана 2 ранга В. А. Чекурова. Нам довелось служить вместе на Дальнем Востоке. Потом он переучился на подводника. Служил в Главном морском штабе. Но старая любовь оказалась сильнее. И теперь нам вновь предстояло служить и работать вместе: Чекурова назначили начальником штаба новой бригады торпедных катеров Северного флота. Для базирования наших торпедных катеров отвели типичную северную факторию. На берегу бухгы, окруженной гранитными скалами, несколько двух- и трехэтажных жилых домов да приземистые одноэтажные зда- 10 ния столовой, ремонтных мастерских и различных складов. У деревянного свайного причала, оставшегося в наследство от прежних хозяев фактории, тесно прижавшись друг к другу, стояло около двух десятков торпедных катеров. -- Доживаем здесь последние дни, -- сообщил В. А. Чекуров, когда, осмотрев свое хозяйство, мы оста лись вдвоем в кабинете. -- Для бригады сейчас спешно строится новая база. Там нам будет попросторнее... Валентин Андреевич коротко рассказал мне о делах североморских катерников. Первые торпедные катера пришли в Заполярье незадолго до начала Великой Отечественной войны. Мало кто верил тогда, что в трудных условиях постоянно бурного Баренцева моря от них будет какой-то прок. Но североморские катерники -- лейтенанты Александр Шабалин, Георгий Паламарчук, Дмитрий Холодный, капитан-лейтенант Георгий Светлов, младший лейтенант Павел Хапилин и другие -- не сомневались, что их небольшие, но грозные корабли с честью будут служить советскому народу и тут, в Заполярье. И доказали это. Уже осенью 1941 года, в тяжелую пору второго наступления егерей фашистского генерала Дитла на Мурманск, североморские катерники, за две атаки потопили миноносец и три транспорта, открыв свой славный боевой счет, который начал беспрерывно расти. Вот и незадолго до моего приезда они потопили четыре фашистских корабля -- миноносец, два сторожевика и транспорт. В этом бою особенно отличился Александр Шабалин, торпедировавший за одну атаку два сторожевых корабля. Мужественно действовали в бою командиры и экипажи всех других катеров. При сближении с немецким миноносцем лейтенант Георгий Паламарчук был тяжело ранен, но нашел в себе силы довести атаку до победного конца. Потом к штурвалу встал боцман Колобов, сумевший в темноте полярной ночи благополучно довести катер до главной базы флота. Когда Паламарчука выносили с катера на пирс к санитарной машине, он, скрывая боль, еще шутил с подчиненными: -- Что это вы, орлы, головы повесили? Топить кораб ли врага умеете, а улыбаться вроде бы разучились... 11 Теперь самый факт создания бригады свидетельствовал о том, что торпедные катера заняли достойное место в боевом строю Северного флота. Утром следующего дня я отправился в Полярное (ныне город Полярный) к адмиралу А. Г. Головко. Арсения Григорьевича я не видел с 1940 года. Он заметно изменился. Густую волнистую шевелюру на висках посеребрила седина. От усталых глаз по лицу разбежались лучики морщин. Но, как и прежде, Головко был непоседлив, быстр в словах и движениях. Во время нашей беседы он, вдруг что-то вспоминая, вызывал к себе людей, звонил по телефону, не забывая то и дело прихлебывать горячий крепко, "по-морскому", заваренный чай, который всегда стоял на столе. Было видно, что в напряженной, кипучей, требующей то и дело каких-то решений жизни воюющего флота адмирал чувствовал себя уверенно. Со времени подписания приказа о моем назначении на должность командира бригады не прошло и двух недель, но Головко тем не менее встретил меня вопросом: -- Где это ты задержался? Я напомнил, что добирался сюда с Дальнего Востока. -- Ну хорошо, садись. Приехал с семьей? Самоуп равство, конечно, но простительное. Сейчас пришло вре мя, когда нам тут нет оснований беспокоиться о безо пасности своих семей. Вот только Сашке (моему сыну было тогда 10 лет) негде будет учиться. А почему бы не послать его в нахимовское училище? Пусть продол жает кузьминский морской род! Да, захвати-ка, пока не забыл, будущему моряку... -- И Арсений Григорьевич протянул кулек с яблоками. Из ближайших задач, стоявших перед нашей бригадой, адмирал особенно подчеркнул две: как можно быстрее перейти в строившуюся для нас базу и, главное, активнее включаться в повседневную боевую жизнь флота. Я было посетовал на недостатки формирования: вместо моряков-специалистов присылают, например, шоферов, хотя у нас не автополк, а бригада торпедных катеров. -- А ты подумал, где набрать нам столько подготовленных катерников? Шоферы хотя бы с моторами знакомы. Чего не знают -- научите! Но учите не только на берегу. Воюйте и учитесь! Договорились? Ну и хорошо. Пойдем обедать... В кают-компании Арсений Григорьевич познакомил меня с членом Военного совета вице-адмиралом Александром Андреевичем Николаевым, начальником политуправления флота генерал-майором Николаем Антоновичем Ториком, его заместителем полковником Михаилом Александровичем Юдиным, начальником штаба флота контр-адмиралом Михаилом Ивановичем Федоровым и начальником оперативного управления капитаном 1 ранга Александром Михайловичем Румянцевым (с ним у нас потом установилась прочная дружба на многие годы). Обед проходил в очень непринужденной обстановке. Чувствовалось, что все собравшиеся здесь люди по-настоящему уважают друг друга, живут и работают дружно. За столом Н. А. Торик сказал, что начальником политотдела нашей бригады будет назначен его помощник по комсомолу майор Мураневич. Жаль его отпускать. Но он давно уже просится на самостоятельную работу и очень хочет плавать. РОЖДЕНИЕ БРИГАДЫ Д ня через два-три у нас в базе появился молодой майор. Это был Мураневич. Мне Андрей Евгеньевич сразу понравился своей скромностью и откровенностью. -- До сих пор я служил на берегу, -- сказал он, -- и гут, на торпедных катерах, мне нужно многому учиться, чтобы не выглядеть среди всех остальных белой вороной. Постараюсь, чтобы период этой учебы был возможно более коротким. Он сразу же с головой ушел в работу. В любое время суток Мураневича можно было встретить то в землянках, беседующим с матросами и старшинами, то в учебных классах (он не только контролировал других, но и сам учился), то на катерах. И довольно скоро майор стал капитаном 3 ранга, причем о переаттестации Евгения Андреевича я ходатайствовал с чистой совестью. Он действительно стал настоящим моряком. Это помогло ему еще теснее сблизиться с людьми. Нам повезло не только с начальником политотдела. Политуправление флота очень вдумчиво отнеслось к подбору политработников. Секретарем партийной комиссии нам рекомендовали капитан-лейтенанта П. Е. Онищика -- старого члена партии, бывалого моряка, участника штурма Зимнего и гражданской войны. Из политработников дивизионов хочется вспомнить капитан-лейтенанта Якова Вышкинда. Его нельзя было удержать на берегу, если в море выходил хотя бы один катер дивизиона. Он делил с моряками все тяготы штормовых походов и опасности жарких боев. Скоро у нас стала выходить своя многотиражная га- 14 зета с динамичным, как и положено на торпедных кате* pax, названием: "В атаку!" Ее редактор Н. И. Мосеев оказался газетчиком изобретательным, вдумчивым. Не беда, что газета была невелика. Редактор ухитрялся втискивать в каждый номер разнообразный и интересный материал. Вокруг многотиражки создался большой и работоспособный актив. Мосеев добился, что в газету охотно писали и командиры, и рядовые матросы. Да случалось, заставлял не раз еще переделывать заметку. Ведь написать кратко, но хорошо и интересно -- дело нелегкое. Не удивительно, что катерники всегда ждали выхода очередного номера своей "Атаки". Обстановка в ту пору на бригаде была довольно сложной. Шло формирование экипажей катеров. Начальник отдела комплектования флота полковник П. Г. Ворона руководствовался правилом, что-де "все советские люди хороши", и направлял к нам бойцов и сержантов из морской пехоты, из строительных частей -- отовсюду, где только оказывался какой-нибудь резерв. Но такое "комплектование" нас не устраивало. Мы стремились к тому, чтобы в каждом экипаже было хотя бы несколько человек, способных с первых же дней обеспечить должный уход за материальной частью. Заботились мы и о том, чтобы на каждом катере было непременно два - три коммуниста, которые стали бы ядром будущей партийной группы. Так как отдел комплектования не желал брать в расчет эти наши соображения, у нас с ним довольно часто возникали споры, для решения которых мне приходилось обращаться за помощью в штаб флота, а Мураневичу -- в политуправление. И, как правило, мы получали там необходимую поддержку. Немало хлопот было и с комплектованием офицерского состава. Наряду с коренными североморцами Александром Шабалиным, Георгием Паламарчуком, Василием Лозовским, Борисом Павловым, Алексеем Киреевым и другими, уже имеющими немалый опыт войны в Заполярье, на бригаду пришли тихоокеанцы Анатолий Кисов, Василий Федоров, Василий Быков, Иван Антонов. Это были тоже достаточно подготовленные катерники, однако Северный морской театр был для них совершенно незнаком. Третью, довольно значительную группу, составляли выпускники военно-морских училищ 1941 -- 1942 гг., служившие до сих пор в частях Красной 15 Армии. Неведомо как узнавали они о формировании бригады, и буквально со всех фронтов слали письма с просьбой о переводе. Причем у каждого из них так велико было стремление попасть на флот, что, дослужившись в армии уже до сравнительно больших званий, они соглашались перейти к нам даже на лейтенантские должности. Добивались перевода к нам на бригаду также бывшие катерники, оказавшиеся к тому времени по ряду причин на берегу в различных частях и учреждениях Северного флота. В один из первых приездов в Полярное я неожидан" но встретил в штабе флота бывшего сослуживца по Дальнему Востоку капитана 3 ранга В. Н. Алексеева. Я хорошо знал Владимира Николаевича и его семью. Отец его, Н. А. Алексеев, -- старейший большевик, был делегатом III съезда РСДРП. Хорошо знал В. И. Ленина, был вместе с ним в эмиграции в Лондоне, принимал участие в издании "Искры". После Великой Октябрьской социалистической революции Николай Александрович работал в Сибири, а потом в различных партийных и советских организациях в Москве, куда был переведен по предложению Владимира Ильича. А два его сына -- старший Александр и младший Владимир -- стали моряками. Окончив мореходное училище, Владимир Николаевич плавал штурманом на торговых судах. Затем был призван в Военно-Морской Флот. В 1938 году я был начальником штаба, а он, в звании старшего лейтенанта, штурманом бригады торпедных катеров. В 1940 году Алексеев был направлен на учебу в академию. С начала войны мы с ним не переписывались. Не до того было. И вот неожиданная встреча в коридоре штаба Северного флота: оказывается, он служит здесь офицером связи. Как ни упрямились его начальники, нам все же удалось перетянуть Владимира Николаевича на бригаду. Он был назначен командиром дивизиона. Немало забот доставляло нам получение новых катеров. Как я уже упоминал, наряду с отечественными торпедными катерами в боевой состав бригады входили 16 также катера типа "Хиггинс" и "Воспер", поставляемые нам союзниками. В общем-то на эти катера нельзя было пожаловаться. Они обладали приличной для того времени скоростью и автономностью. На них было установлено довольно сильное вооружение: два спаренных "кольт-браунинга" калибром 12,7 мм и один 20-миллиметровый "эрликон". Было чем постоять за себя в бою и с самолетами, и с катерами противника. Но, не забыв снабдить каждый из передаваемых нам катеров томиками Библии на русском языке, союзники, однако, не присылали торпед для установленных на этих катерах четырехтрубных аппаратов. Приходилось эти аппараты снимать и ставить наши двухтрубные. Мощность одновременного торпедного удара каждого из катеров сокращалась вдвое, но что поделаешь! Довольно существенным недостатком "хиггинсов" и "восперов" было также то, что их моторы "Паккард-1200 HP" нужно было довольно долго прогревать, пржде чем давать нагрузку на винт. Нарушение этого требования неминуемо вело к заклиниванию муфт и плавке подшипников. Чтобы быстрее овладеть оружием и боевой техникой новых катеров, необходимо было учиться. На бригаде был создан, как шутили катерники, "университет". Первую половину дня моряки проводили на катерах или в мастерских, а после обеда, захватив учебники и тетради,-- в классах, на теоретических занятиях по специально разработанным программам. По каждому разделу этих программ проводились зачеты, экзамены -- все, как и положено в учебном заведении. "Ректором" нашего "университета" был флагманский инженер-механик инженер-капитан 2 ранга А. М. Рихтер-- светлый шатен, с тонкими чертами лица. Довольно свободно владея итальянским языком (до войны он пробыл некоторое время в Италии, принимая там изготовленные по советским заказам моторы), Андрей Михайлович частенько коротал свободное время с томиком стихов полюбившегося ему Сольваторе Розе. Но как только дело доходило до моторов и всего прочего из большого и сложного хозяйства инженер-механика, обычная мягкость и деликатность Рихтера сменялась непреклонной твердостью. Голос приобретал властный металлический оттенок. Любого из катерников, не сдав- шего очередного экзамена, он попросту не допускал на корабль. Случалось, что на Рихтера обижались. Называли за глаза бюрократом. Однако в конце концов все поняли, что именно эта непримиримость флагманского инженер-механика помогла нам потом не допустить ни одного случая отказа материальной части в море. Замечу кстати, что после войны А. М. Рихтер был удостоен Государственной премии за участие в разработке оригинального малогабаритного дизеля. Наши отечественные торпедные катера, в частности "Д-3", нравились нам больше иностранных. После установки моторов новой марки они развивали такую же скорость, как "хиггинсы", а были чуть ли не вдвое меньше их по тоннажу, и потому намного превосходили в маневренности. Низкий силуэт, малая осадка и надежная система глушителей делали наши "Д-3" незаменимыми для действий у побережья противника. Моторы же "хиггинсов" ревели так, что их было слышно за семь километров. Уже одно это являлось настолько существенным недостатком, что мы вынуждены были обратиться за помощью в один из ленинградских институтов. Оттуда приехала группа инженеров, и в их числе Ольга Петрова. Женщина-инженер не была диковинкой и в те годы. Но вот женщина -- военный инженер, да еще специалист по авиационным моторам, встречалась не часто. Присматривались к ней с любопытством. Кое-кто не верил в ее силы. Но скептики были жестоко посрамлены. Наши гости за короткий срок сумели создать простую, но в то же время очень надежную конструкцию глушителей, делавших работу моторов "хиггинсов" почти бесшумной. И наибольший творческий вклад в разработку этой конструкции внесла как раз Ольга Петрова. Она же помогла быстро наладить изготовление этих глушителей на местном заводе. Ольга Петровна была награждена орденом. Наши катерники не раз вспоминали ее добрым словом. Надо сказать, что, несмотря на тяжелые военные условия, мы все же старались не терять связи с учеными. К нам часто приезжали преподаватели академий и военно-морских училищ. Бывали у нас, в частности, такие крупные военные ученые, как профессор контр-адмирал 18 Павлович, один из наиболее авторитетных специалистов по торпедным катерам капитан 1 ранга Нествед и другие. Польза тут была обоюдная. Катерники охотно делились с учеными всем новым из своего боевого опыта, и те использовали это в своей преподавательской и научной деятельности. Гости, знакомясь с нашей повседневной жизнью, в свою очередь давали полезные рекомендации, помогавшие нам лучше воевать. Очень полезной была наша встреча с преподавателем Высших офицерских классов ВМФ капитаном 2 ранга М. Д. Дмитревским -- автором одного из методов торпедной стрельбы. Михаил Дмитриевич провел с командирами катеров несколько семинаров, выходил с ними в море, практически демонстрируя свой метод. Часто бывали у нас и представители различных управлений Главного морского штаба. Они помогали нам успешнее перенимать все лучшее из практики боевого использования торпедных катеров на других флотах. С особым интересом мы слушали вице-адмирала Н. М. Харламова, рассказавшего нам о боевых действиях торпедных катеров союзников в известной Нормандской операции, в которой он участвовал как начальник советской военной миссии в Англии. Пристально следили мы за действиями вражеских катерников. Каждую их операцию мы изучали, чтобы знать приемы противника, его сильные и слабые стороны. Упорно учились командиры катеров. Мы заботились о том, чтобы как можно скорее привить им необходимые качества -- боевую инициативу и особую "катерную" быстроту мышления. Не случайно на флоте бытует афоризм, что "командир должен мыслить со скоростью своего корабля". Время торпедной атаки измеряется минутами, а то и секундами. Командир катера обязан быстро принимать правильные решения. Малейший просчет может привести к неудаче в бою, а то и к гибели. И мы неустанно тренировали офицеров как на берегу, так и в море. Противник сумел, по-видимому, как-то "пронюхать" о формировании нашей бригады. Над нами все чаще ста- 2* 19 ли показываться самолеты-разведчики. Но мы не придавали этому особого значения. И как знать, чем бы все кончилось, не получи мы вовремя доброго предупреждения. В конце апреля 1944 года к нам в базу прибыл Народный комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Н. Г. Кузнецова -- несколько уже грузноватого к тому времени, но по-прежнему очень деятельного и энергичного-- сопровождали адмирал А. Г. Головко, член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев, новый начальник штаба Северного флота контр-адмирал В. И. Платонов и представитель оперативного управления Главного морского штаба, тогда еще капитан 1 ранга, В. Ф. Зозуля. Я представился. Николай Герасимович узнал меня. -- А, тихоокеанец! Ну как, акклиматизировался? По чувствовал себя уже помором?.. С Н. Г. Кузнецовым мне довелось впервые встретиться еще в стенах Военно-морского училища имени Фрунзе. Для нас, юнцов, только-только надевших бескозырку и синий матросский воротничок, курсанты-выпускники, как Николай Герасимович, были предметом тайного обожания и мальчишеской зависти. Вторая встреча с Кузнецовым была на Тихом океане: после возвращения из Испании, где он был советником, его назначили командующим флотом. В Заполярье мы встретились в третий раз. Ознакомившись со всем, что нами было сделано по формированию бригады, а также с планами на ближайшее будущее, нарком в общем остался доволен. Но, увидев около двадцати торпедных катеров, стоявших борт к борту у причала, Николай Герасимович посуровел: -- Совсем не думаешь о противнике, сгрудил катера у одного причала. Лучшей цели для бомбежки врагу и не приснится. Рассредоточь... Перешли в нашу новую базу. Тут картина была и того хуже. Нарком повторил примерно то же, что и раньше, однако значительно медленнее и с заметным ударением на букву "о". Это было давно известным признаком того, что Николай Герасимович сердится не на шутку. 20 Хотелось сослаться на строителей, которые медлят с возведением пирсов. Но понял, что это плохая отго- ворка. Проводив наркома, мы сделали все возможное, чтобы рассредоточить катера и повысить готовность зенитных средств. И вовремя. Через несколько дней группа "фокке-вульфов" неожиданно перевалила через гору. Спасибо нашим зенитчикам: они были наготове. "Фокке-вульфы" наткнулись на плотный огонь пушек и пулеметов. Наспех сбросив бомбы, они поспешили убраться восвояси. Базировавшиеся вместе с нами моряки охраны водного района (ОВР), решившие, видно, что указание наркома относится только к нашей бригаде, поплатились за это. У них были потоплены один большой и два малых охотника. У нас потерь не было. Правда, на двух катерах близкими разрывами сорвало со стеллажей стокилограммовые глубинные бомбы. Падая, они пробили верхнюю палубу. Но катера за несколько часов были снова введены в строй. Выслушав мой доклад об исходе боя с немецкими самолетами, Арсений Григорьевич сказал, что он только что говорил с Москвой и нарком спросил, какие потери у Кузьмина. Да, подзатяни мы немного с рассредоточением катеров, плохо пришлось бы нам! Хотя бригада еще не закончила формирования, мы начали выходить на боевые дела. Уже в конце марта группа торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга Коршуновича совершила смелый рейд в Мак-каурсан-фиорд и потопила стоявшие там на рейде транспорт и танкер противника. Это была первая победа вновь созданной бригады. В апреле мы провели еще несколько групповых атак малых конвоев в Петсамовуоно и близ Варде, уничтожив в общей сложности три сторожевых корабля, две самоходные баржи и повредив транспорт и сторожевой катер противника. В мае 1944 года формирование бригады было закончено и мы перешли в свою новую базу. Губа, где стояли 21 теперь паши катера, была очень удобная. Она имела узкий, малоприметный выход в Баренцево море. Узкие глубоководные внутренние бухты, трудно просматривавшиеся с воздуха из-за окружавших их высоких обрывистых скал, надежно прикрывались артиллерийскими батареями. Несмотря на трудности военного времени, здесь сравнительно за короткий срок были построены плавучие причалы, эллинг для подъема катеров на время ремонта корпуса, столовая, лазарет, пекарня, ремонтные мастерские и более тридцати добротных землянок, в которых разместились моряки. Всем хороша база, но от противника далеко. Вот если бы на берегу Варангерфиорда нам обосноваться... Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровская Германия сосредоточила в Норвегии и Финляндии сухопутные, морские и воздушные силы, значительно превосходящие наши. И не только численно. Основную часть вражеской пехоты, к примеру, составляли горно-егерские дивизии, укомплектованные по преимуществу тирольцами. Привыкшие к горным условиям, они к тому же успели накопить немалый опыт военных действий в горах во время боев в Греции и Северной Норвегии. Отдавая приказ о наступлении, командующий лапландской группировкой немецко-фашистских войск генерал-полковник Дитл наметил точные сроки захвата Полярного, Мурманска и всего советского Заполярья. Но наша 14-я армия, подкрепленная быстро сформированными бригадами морской пехоты, перечеркнула все расчеты Дитла. Мужеством и беспредельной отвагой наших бойцов и командиров егери были остановлены на полпути к Мурманску. На приморском участке фронта противник рвался во что бы то ни стало овладеть полуостровами Средний и Рыбачий, дабы обеспечить свой контроль над Кольским заливом. Однако и тут гитлеровцев ждала неудача. Они были остановлены на перешейке, соединяющем полуостров Средний с материком. Линией фронта стал горный хребет Муста-Тунтури. Уже при первой встрече адмирал Головко приказал 22 мне в самое ближайшее время побывать на полуострове Рыбачьем в Северном оборонительном районе и посмотреть Пумманский залив. -- Место очень выгодное для передовой маневренной базы. Но до сих пор у нас катеров было мало. Другое дело сейчас, когда формируется бригада. Теперь вы в Пумманках будете, словно кость в горле гитлеровцев. Наведайся-ка туда. Даже неискушенный в военных делах человек, взглянув на карту, мог без особого труда понять, почему командующий флотом так настаивал на создании маневренной базы торпедных катеров в Пумманском заливе. Разделяя полуострова Рыбачий и Средний, залив этот выходит в Варангер-фиорд -- район оживленных коммуникаций противника. Не имея на севере Финляндии и Норвегии не только железных, но и сколько-нибудь приличных шоссейных дорог, гитлеровцы вынуждены были морем доставлять подкрепления и снаряжение для своей северной группы войск. Морским же путем они вывозили из Финляндии (район Колосиоки) никелевую, а из Киркенеса -- железную руду, в которых Германия очень нуждалась. Если для перехода торпедных катеров в этот район из нашей основной базы нужно было затрачивать около трех часов, то из Пумманок до Петсамо было всего тридцать минут хода, до порта Варде -- чуть больше часа, до Бек-фиорда, в глубине которого находится порт Киркенес, -- около двух часов и до порта Вадсе -- столько же. Это означало, что при обнаружении вражеского конвоя в водах Варангер-фиорда наши торпедные катера, базировавшиеся на Пумманки, имели полную возможность быстро атаковать его. А если конвой шел в Петсамо с запада, то даже не один раз. Североморские катерники уже давно доказали все преимущества базирования в Пумманском заливе. Но раньше лишь в пору полярной ночи заходили сюда два-три торпедных катера. Теперь, сформировав бригаду, мы могли держать в Пумманках до 20 и более катеров. В этих условиях наша маневренная база тут действительно становилась "костью в горле" у гитлеровцев. 23 В конце марта мы с В. А. Чекуровым отправились на Рыбачий. В светлое время суток полуостров казался пустынным. Только доносящийся порой со стороны Муста-Тунтури приглушенный грохот артиллерийских и минометных залпов напоминал, что и тут идет война. Однако с наступлением темноты все резко менялось. На малоприметных дорогах появлялись машины и подводы, доставлявшие все необходимое для большого гарнизона, державшего оборону на Муста-Тунтури. Шли подразделения морских пехотинцев на смену товарищам, находившимся на переднем крае. Неутомимые санитары доставляли в тыловые госпитали раненых. И все это до первого луча солнца. Потом вновь наступали безлюдие и тишина -- все укрывалось под снегом в землянках. В одной из таких землянок, напоминавших внутри хороший дом из нескольких комнат, мы и встретились с командованием Северного оборонительного района. Командующего СОР генерал-майора Е. Т. Дубовцева -- человека спокойного, мягкого и предупредительного -- я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил там комендантом сектора береговой обороны. На Северный флот Ефим Тимофеевич прибыл незадолго до меня, сменив на посту командующего СОР героя обороны Ханко и Рыбачьего генерал-лейтенанта С. И. Кабанова. В беседе участвовал начальник штаба СОР капитан 1 ранга Д. А. Туз -- высокий, седеющий офицер, в каждом слове и движении которого чувствовалась та особая щеголеватость, которая приобретается человеком за долгие годы службы в штабах. Начались воспоминания о милом сердцу Дальнем Востоке. Потом речь пошла о том, ради чего, собственно, мы с Валентином Андреевичем сюда и приехали -- о маневренной базе наших катеров в Пумманках. Командование оборонительного района обещало обеспечивать нас информацией об обстановке и охранять стоянку катеров от вражеской авиации. Побывали мы и в самих Пумманках. Там оказался небольшой пирс, прилепившийся к северному берегу полуострова Средний -- более высокому по рельефу местности, нежели Рыбачий. Если такая стоянка и могла как-то устроить два-три катера, время от времени заходивших сюда прежде, то, разумеется, никак не годилась для базирования больших групп торпедных кате- 24 ров. Мы договорились с Е. Т. Дубовцевым, что его саперы построят здесь новые пирсы, а также землянки для наших людей, склады и другие необходимые помещения. Все это должно было быть готовым к началу полярного дня, то есть к концу мая. Однако первые наши торпедные катера пришли в Пумманки уже в апреле. "Полем боя" для нас стал Варангер-фиорд. "СВОБОДНАЯ ОХОТА" В первое время после организации бригады среди офицеров часто можно было слышать слова: "засада", "блокадный дозор". Засада -- привычный для североморских катерников тактический прием. В темное время суток катера выхо дили в залив Мааттивуоно (губа Малая Волоковая), занимали позицию на подходах к захваченному гитле ровцами порту Лиинахамари, ложились в дрейф и, за таившись, ждали. Когда показывался вражеский тран спорт или конвой, устремлялись в атаку. От командиров катеров тут требовалось умение предельно быстро оце нивать обстановку. Ведь корабли противника обнаружи вались, как правило, на расстоянии не более сорока ка бельтовых (кабельтов -- 0,1 морской мили -- 185 мет ров). Чтобы не упустить цель, нужно было тотчас заво дить моторы и как можно быстрее приближаться к про тивнику. ' Гитлеровцы, разумеется, далеко не каждую ночь вводили и выводили свои корабли из Лиинахамари. Зачастую наши катера простаивали в Мааттивуоно попусту. И все же этот тактический прием был для катерников Северного флота основным с начала Великой Отечественной войны и вплоть до организации бригады. Более 90 процентов всех атак проводилось ночью из засад. Диктовалось это, с одной стороны, нехваткой торпедных катеров (на 1 января 1942 года в составе Северного флота было всего 5 катеров, на 1 января 1943 года --8, на 1 января 1944 года--11), а с другой-- скудностью разведданных о передвижении конвоев противника. В первые годы войны наша воздушная разведка была слаба. Ожидая в своей базе сообщений о появлении вражеских судов в заливе Маатги- 26 вуоно от береговых постов, торпедные катера не успевали подойти сюда вовремя: противник либо уже вводил корабли в Лиинахамари, либо они покидали залив и выходили в Варангер-фиорд. Тактика засад была, таким образом, в значительной мере вынужденной. Однако к чести североморских катерников нужно сказать, что, умело используя и постоянно совершенствуя этот тактический прием, они даже малыми силами наносили врагу чувствительные удары. Но это вовсе не означало, что мы не видели недостатков тактики засад. Наиболее существенным из них была ограниченность боевой деятельности торпедных катеров блокадой только ближайших баз противника, в частности порта Лиинахамари. К сравнительно дальним базам гитлеровцев в Варангер-фиорде торпедные катера до 1944 года наведывались редко. Поэтому с организацией бригады мы все настойчивее переходили к новому тактическому приему, названному "блокадным дозором". Смысл его состоял в том, что торпедные катера (теперь уже не в одиночку или звеньями, а группами в шесть и более единиц) выходили в засады к Бек-фиорду, в глубине которого расположен Киркенес, а также к портам Вадсе и Варде. И чем больше становилось у нас торпедных катеров, тем такие походы с целью блокады дальних портов противника проводились все чаще. А число катеров в боевом строю бригады росло довольно быстро. В первое время оно вообще лимитировалось по существу только временем, необходимым для комплектования и обучения экипажей. Подготовка экипажа -- дело хлопотное. Прежде чем катер будет допущен к участию в боевых действиях, каждый матрос и старшина должен хорошо изучить оружие и боевую технику своего заведования, а весь экипаж -- выполнить целый ряд дневных и ночных торпедных атак, учебных стрельб по самолетам и т. д. На все это требуется время. И немалое. Раньше, как правило, уходила на это целая летняя кампания. В условиях войны учеба осложнилась. Нам не так-то просто было найти даже место для отработки курса подготовительных торпедных и артиллерийских стрельб. Самым подходящим для этой цели был Кильдинский плес, находившийся под защитой береговых батарей. Однако и тут зенитные стрельбы зачастую приходилось 27 проводить не по мишеням, а по настоящим "мессер-шмиттам" и "фокке-вульфам". Несмотря на трудности, мы все же готовили экипажи новых катеров не за летнюю кампанию, а максимум за месяц-полтора. Сказывался энтузиазм моряков, а также некоторые организационные мероприятия, неукоснительно проводимые штабом бригады. Мы, например, подсаживали на уходящие в блокадный дозор катера второй комплект, если можно так сказать, основных специалистов: мотористов, комендоров, торпедистов. Тут был, конечно, определенный риск: в случае гибели такого катера мы теряли фактически два экипажа. Но это был риск оправданный. Плавание в качестве дублеров, участие в атаках вражеских кораблей было для молодежи отличной школой. Для быстрейшей подготовки офицеров мы, вопреки официальным штатам, ввели должности помощников командиров катеров. Назначались на эти должности, в частности, те из офицеров, кто пришел на бригаду из армии. Выходя в море, они непосредственно в бою учились у более опытных командиров. Каждый такой поход стоил доброго десятка обычных теоретических занятий на берегу: И не удивительно, что, получив свой катер, вчерашние помощники командиров, вместе со старшинами и матросами, уже поплававшими какое-то время дублерами, быстро вводили новый корабль в боевой строй. В тактику блокадных дозоров мы также внесли некоторые изменения. Учитывая, что полученные нами торпедные катера имели сравнительно большую дальность плавания, мы стали обязывать командиров, уходящих в дозор, не надеяться на случайную встречу с противником, не лежать в дрейфе, как это бывало прежде, но активно искать вражеские корабли, находясь все время в движении в назначенном участке вражеских коммуникаций, иначе говоря, действовать примерно так же, как экипажи торпедоносцев и истребителей-бомбардировщиков, вылетающие на "свободную охоту". Не ломая голову над выбором названия этого нового тактического приема боевого использования торпедных катеров, позволившего еще больше расширить зону блокады вражеского побережья, мы воспользовались термином наших боевых друзей -- летчиков. 28 Первое время катера выходили на "свободную охо- ту" только ночами. Но с наступлением весны ночи становились короче, пришлось прихватывать и светлое время суток. Была тому и еще одна причина. Командующий поставил перед нашей бригадой не совсем обычную задачу: добыть "морского языка". Штабу флота нужны были подробные сведения об обстановке в Киркенесе, Варде и других вражеских портах, а также о режиме плавания в их прибрежных водах. А добыть такие сведения можно, только пленив команду вражеского судна или подобрав из воды кого-то из членов экипажа торпедированного корабля. С командирами катеров мы провели упражнение на тему: "Действия экипажа торпедного катера при захвате мотобота или сторожевого катера противника в его водах". Из разведчиков 181-го отдельного разведотряда отобрали, абордажные команды. Проводили с ними специальные тренировки и подсаживали на выходящие в море катера. Для выполнения задачи, поставленной комфлотом, сформировали три сводных отряда. Командирами их назначили капитан-лейтенантов Василия Лозовского, Ивана Решетько и Василия Федорова. Среди многих интересных мыслей о военно-морском флоте и его людях, высказанных адмиралом С. О. Макаровым в его книге "Рассуждения по вопросам морской тактики", есть и такая: "Миноноска имеет ту физиономию, которую имеет ее командир, и когда надо дать поручение, то прежде всего выбирается подходящий командир, а не подходящий миноносец". При выборе и назначении командиров сводных отрядов катеров, перед которыми ставилась задача по захвату "морского языка", мы руководствовались как раз этим правилом. Василий Михайлович Лозовский -- высокий, крупный, никогда не унывающий весельчак -- начал войну командиром катера-охотника. В суровую пору 1941 --1942 гг. имя Лозовского стало широко известным на Северном флоте. Экипаж охотника под его командованием потопил вражескую подводную лодку, высаживал разведчиков за линией фронта и, нередко под огнем противника, принимал их на борт своего катера. Незадолго до сформирования бригады Василий Михайлович перешел с охотников на дивизион торпедных 29 катеров. Большие скорости, лихие атаки, постоянная необходимость принимать смелые решения -- все это как нельзя лучше соответствовало его широкой русской натуре. С И. Я. Решетько -- стройным светловолосым украинцем, страстным спортсменом (он не один год был у нас капитаном футбольной команды), я познакомился еще в 1932 году, когда после окончания училища служил командиром торпедного катера на Черном море. Решетько был тогда рядовым мотористом. Потом пошел учиться и стал офицером. Спустя несколько лет- мы вновь встретились и служили на Дальнем Востоке. Оттуда вместе приехали на Северный флот. Здесь он в первых же боях вновь зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. О Федорове я расскажу позже. Получив одно и то же задание -- добыть "морского языка", -- моряки трех отрядов начали негласное соревнование. Сменяя друг друга, катера чуть ли не каждый день выходили в море, тщательно обшаривая Варангер-фиорд от Петсамо до Варде. Некоторые из выходов на "свободную охоту" заканчивались дерзкими атаками. В ночь на 7 апреля торпедные катера старших лейтенантов А. Кисова и Н. Дербеденева под командованием заместителя начальника штаба бригады капитан-лейтенанта Г. Рубашенко обнаружили и атаковали конвой в составе четырех транспортов и более десятка кораблей охранения. Рубашенко оказался в положении командира звена в этом бою, можно считать, случайно. На катере А. Кисова он переходил из нашей основной базы в Пумманки. В пути было получено извещение штаба оборонительного района о появлении вражеского конвоя. Разве можно упустить такой случай? Как старший по званию и должности, капитан-лейтенант взял на себя общее командование и повел катера на поиск целей. Команды кораблей конвоя, прикрываясь дымзавесами, чувствовали себя в безопасности. Воспользовавшись беспечностью гитлеровцев, капитан-лейтенант Рубашенко сумел скрытно сблизиться с целями. Лишь в самый 30 последний момент враг обнаружил наши катера. Пытаясь спасти транспорты, сторожевые катера противника устремились в контратаку. Но было уже поздно. Первым с короткой дистанции выпустил две торпеды по головному транспорту старший лейтенант Кисов. Спустя минуту торпедировал свою цель старший лейтенант Дербеденев. Атакованный им транспорт водоизмещением до шести тысяч тонн разломился надвое и затонул на глазах наших моряков. Умело маневрируя, Кисов и Дербеденев сумели довольно легко оторваться от преследования. Наш успех в этом бою мог бы быть еще большим. К западу и северо-западу от места боя находились еще два звена наших катеров. С помощью радиофона капитан-лейтенанту Рубашенко нужно было бы навести их на обнаруженный конвой. Тогда боевые трофеи бригады за эту ночь наверняка не ограничились бы двумя потопленными транспортами. Но этого сделано не было. Спустя двое суток, в ночь на 9 апреля, на "свободную охоту" вышли две группы катеров. Звено под командованием старшего лейтенанта Д. Колотия получило задание нести дозор у выхода из Бек-фиорда. Вторая группа, в составе четырех катеров (командиры старшие лейтенанты П. Романов, И. Желваков, Б. Павлов и лейтенант П. Клименко) под общим командованием капитана 3 ранга С. Коршуновича, должна была вести поиск в районе от мыса Скальнес до острова Варде. С утра в этот день задул юго-западный ветер, усилившийся к вечеру до 5 баллов. Видимость даже днем не превышала 30--40 кабельтовых. Но мы все же не отменили намеченного выхода. Ночь у нас на КП проходила в напряженном ожидании. То один, то другой из офицеров штаба заглядывал к радистам, но те, не отрываясь от приемников, только пожимали плечами. Ни от Колотия, ни от Коршуновича никаких радиограмм не было. Уже начинал брезжить рассвет, а катера все не возвращались. Наконец, когда наше ожидание достигло предела, с поста СНИС сообщили, что в Пумманский залив вошли два катера. Прибыв на КП, Колотий сообщил, что конвоя не встретил и возвратился в базу с торпедами. Спустя некоторое время в Пумманки возвратились еще три катера из группы капитана 3 ранга С. Г. Коршуновича. Сергей Гри- 31 горьевич доложил, что они обнаружили и атаковали конвой. Потоплены танкер и сторожевой корабль. Из наших не вернулся на базу катер лейтенанта Клименко. Успешно атаковав крупнотоннажный танкер, Клименко вошел в дымовую завесу, и больше его не видели. -- Глядишь, еще вернется. Чапает где-нибудь на од- ном моторе, -- высказал предположение кто-то из офицеров. Хорошо, если бы это было так. Я пригласил участников боя к себе на КП. Коршунович и командиры катеров рассказали о событиях минувшей ночи. Пройдя к северу до мыса Скальнес и не обнаружив целей, Коршунович повернул отряд на обратный курс, держа катера в строю кильватера. Через 30 минут после поворота, в 00 часов 50 минут, на дистанции 20--25 кабельтовых (напомню: кабельтов--185 метров) был обнаружен конвой в составе танкера и двух транспортов, шедших в охранении четырех сторожевых кораблей и шести катеров. Коршунович, находясь на головном катере старшего лейтенанта Романова, дал сигнал к атаке. Катера начали развертывание. Романов, стремясь увеличить курсовой угол на избранный для атаки танкер, повернул влево на 25--30 градусов. Катер Клименко вступил к нему в строй правого уступа. Желваков, намереваясь осуществить охват головы конвоя, увеличил ход и вырвался вправо. А Павлов начал выходить на выгодную позицию для атаки концевого транспорта. Корабли охранения открыли огонь. Трассы снарядов и пуль натянулись на пути торпедных катеров плотной цветной паутиной. Чтобы прорваться к танкеру, Романову и Клименко пришлось сначала атаковать вставший на их пути сторожевой корабль. Оба почти одновременно выпустили по одной торпеде. Над ночным морем прогрохотал взрыв. Сторожевой корабль отправился на дно. Не сбавляя хода, катера устремились в новую атаку. Первым с короткой дистанции свою вторую торпеду выпустил по танкеру Романов и, отвернув влево, начал постановку дымовой завесы. Но танкеру как-то удалось увернуться. Тогда атаку повторил Клименко. Его торпе- 32 Зак 704 да попала в цель. После взрыва танкер запылал огромным костром. С катера Романова наблюдали, как, успешно завершив атаку, катер Клименко скрылся в дымовой завесе. Менее удачно действовал в этом бою старший лейтенант И. М Желваков. Выйдя, как задумал, в голову конвоя, он оказался под сосредоточенным огнем четырех кораблей охранения. Стало ясно, что тут прорваться к транспорту на дистанцию залпа не удастся. Желваков вынужден был прикрыться дымзавесой и отойти. После этого ему следовало бы запастись терпением и повторить прорыв к избранной для атаки цели несколько позже. Но командир катера поступил иначе. Уйдя вперед по генеральному курсу конвоя, он решил атаковать из засады. Между тем стало светать. В 2 часа 2 минуты катер, подойдя к мысу Кибергнес, был обнаружен и обстрелян немецкой батареей. Желваков вынужден был отойти в открытое море. Тут ему как будто повезло: удалось встретиться с миноносцем и сторожевым катером, шедшими с севера на помощь атакованному конвою. Несмотря на артиллерийский и пулеметный обстрел, старший лейтенант предпринял несколько попыток сблизиться и атаковать миноносец. Но тот, ловко маневрируя, всякий раз оставлял катер на острых курсовых углах. Понимая, что в этих условиях его торпеды вряд ли поразят цель, старший лейтенант вынужден был отказаться от дальнейших атак и отойти. Первый бой для Желвакова и его подчиненных оказался неудачным. Встретившись в точке рандеву, Романов, Павлов и Желваков стали поджидать Клименко. Однако ожидание оказалось напрасным. Когда уже совсем рассвело, три торпедных катера, опасаясь атак вражеской авиации, вернулись в базу. На разборе боя мы похвалили его участников за инициативу и настойчивость В конечном итоге именно эти качества обеспечили победу. Но не умолчали и о недостатках, допущенных как командирами катеров, так и капитаном 3 ранга Коршуновичем Поиск конвоя лучше было бы проводить идя не кильваторной колонной, а в строю разомкнутого уступа. Это обеспечивало Кузьмин 33 возможность надежного просмотра большого района, а при обнаружении конвоя -- немедленный выход в атаку сразу всех катеров. Снова, как и в бою 7 апреля, выявились недостатки в организации связи. Скованный запретом на открытые переговоры, Коршунович не сумел навести на обнаруженный конвой для его окончательного разгрома находившееся в море звено катеров старшего лейтенанта Колотая. Стало очевидно, что действующая система радиопереговоров, как между катерами в море, так и между ними и нашим КП, не выдерживает критики. И штаб бригады сделал из этого надлежащие выводы. Мы переняли опыт летчиков и перешли на систему открытых переговоров с момента обнаружения противника, ибо ТУ С (таблица условных сигналов), а тем более кодирование радиограмм не позволяли оперативно руководить боем. Упрекнули мы командиров и за то, что они старались уничтожить цель одной торпедой, приберегая вторую для новой атаки. В данном случае бережливость превращается в порок, так как фактически вдвое уменьшает вероятность поражения цели. Нашим правилом должно быть: при атаке вражеских кораблей торпед не жалеть! За обычными делами и заботами этого дня никого не покидала мысль о судьбе экипажа катера лейтенанта Клименко. Встречаясь с моряками, я ловил на себе вопрошающие взгляды: нет ли каких новостей? Что можно было им ответить... Еще утром попросив командующего ВВС флота специально послать в район минувшего боя самолет-разведчик, я сам, с трудом сдерживая волнение, ждал телефонного звонка. Генерал-лейтенант авиации А. X. Андреев позвонил часа через три. Разведчик вернулся, -- сообщил он. -- Доложил, что внимательно осмотрел весь Варангер-фиорд. Про шел вдоль побережья от Петсамо до Варде. И ничего?.. Да, от катера твоего никаких следов. Надо пола гать, погиб. Ничего, брат, не поделаешь. Война!.. 34 Что ж, война действительно без жертв не бывает. Это истина старая. И все же с ней трудно смириться. Вечером позвонили из штаба флота. Гитлеровцы, оказывается, сообщили по радио об атаке конвоя нашими торпедными катерами. О своих потерях они, разумеется, умолчали, но зато похвастались, что в этом бою потоплен советский торпедный катер. Теперь уже не оставалось сомнений: экипаж катера лейтенанта Клименко погиб. Погиб в первом же своем бою!.. Петр Клименко, закончив в 1942 году Каспийское военно-морское училище, воевал на Волге, под Сталинградом. Потом его перевели на Северный флот. Служил в ОВР. К нам на бригаду пришел в начале марта -- всего лишь месяц назад. Держался очень скромно. Не кичился своим боевым прошлым. Напротив, охотно перенимал все лучшее из опыта старых катерников. И все на бригаде успели по достоинству оценить трудолюбие лейтенанта, его настойчивость в учебе. Не случайно П. Клименко в числе первых пришедших к нам офицеров стал командиром торпедного катера. Много лет спустя, летом 1964 года, мне довелось познакомиться на одном из черноморских крейсеров с капитаном 1 ранга Н. Г. Григорьевым. Припомнили дни минувшей войны. Оказалось, Николай Григорьевич хорошо знал Петра Клименко. Они вместе жили в Краснодаре. Вместе учились в средней школе No 26. Григорьев рассказал, каким хорошим и верным другом был Петр. Как мечтал он стать военным моряком. А тогда, вечером 8 апреля 1944 года, беседуя перед самым выходом в море, я спросил лейтенанта Клименко, готов ли сам он и его подчиненные к бою. -- Так точно, товарищ капитан первого ранга. Можете быть уверены, что свой долг мы выполним. Что же, Петр Клименко и его экипаж выполнили свой воинский долг перед Родиной до конца: в первом же бою они смело и мужественно атаковали и выпустили торпеды по двум вражеским кораблям. Не их вина, что этот бой стал для них и последним. Должно быть, потому, что катер лейтенанта Клименко был первой боевой потерей бригады, это по-особенному остро переживал весь личный состав. Катерники 335 рвались в бой, чтобы отомстить гитлеровцам за гибель товарищей. В числе первых свой вклад в грозный расчет с врагом внесли капитан-лейтенант В. П. Федоров и экипажи катеров лейтенантов В. М. Лихоманова и В. И. Шленского. Василия Панфиловича Федорова, как и многих из нас, перевели на Северный флот с Дальнего Востока. На Тихоокеанском флоте он был начальником штаба отдельного дивизиона торпедных катеров. Трудно сказать, как это случилось, но, служа в течение нескольких лет на одном флоте, мы так с ним там и не встретились. Познакомились уже в Заполярье. Василия Панфиловича назначили на должность командира 1-го дивизиона. Спокойный, даже несколько медлительный в словах и движениях, Федоров чувствовал себя на берегу явно не в своей тарелке. Ходил мрачный. Брюзжал по поводу, а зачастую и без повода. Но стоило только Василию Панфиловичу выйти в море, как его словно подменяли. Он был по-хорошему скрупулезен в поиске врага. От обнаруженного корабля или конвоя, при самом яростном сопротивлении, не отступался, пока не наносил торпедного удара. Так было и в этом бою. Мы получили сообщение о возможном выходе конвоя из Лиинахамари. В Мааттивуоно его должны были обстрелять наши береговые батареи. (Так оно и случилось. Артиллеристы уничтожили тогда транспорт противника.) Нам было приказано выслать звено торпедных катеров и довершить разгром конвоя в случае, если тому удастся прорваться в море. Такая задача и была поставлена перед Федоровым и командирами катеров Лихомановым и Шленским. Взяв на борт абордажные команды -- вдруг да посчастливится захватить "морского языка"! -- звено вышло в море. Федоров держал свой брейд-вымпел на катере Лихоманова. Большую часть ночи катера ходили вдоль побережья от залива Петсамовуоно до Бек-фиорда и обратно. Конвоя не было. Только в 2 часа 17 минут близ залива Суоловуоно на дистанции 15--20 кабельтовых с головного катера были обнаружены пять сторожевых катеров противника, ставивших дымзавесу. Это было верным признаком, что где-то тут пробирается конвой. Федоров, не 36 меняя курса и скорости, продолжал идти на сближение. Через несколько минут гитлеровцы обнаружили наши катера. В небо взлетела ракета. Тут же к пяти первым сторожевым катерам подошли еще три. Имея четырехкратное численное превосходство, немцы попытались окружить наши катера. На какое-то время это удалось. Завязался ожесточенный бой. Обстреливая друг друга, катера, случалось, сближались на 40--50 метров. Трудно пришлось нашим катерникам, однако Лихоманову и Шленскому все же удалось прорвать окружение и уйти в море. Два наших катера против восьми немецких! Кроме того, в непосредственном охранении транспортов шло еще несколько боевых кораблей. Превосходство в силах на стороне противника было такое, что нашим катерникам, казалось бы, не оставалось ничего другого, как только возвратиться в базу. Однако ни капитан-лейтенант Федоров, ни лейтенанты Лихоманов и Шленский даже в этих условиях не собирались отказываться от атаки. Оторвавшись от преследования, они предприняли вторую попытку прорваться к конвою, теперь зайдя со стороны берега. И вновь неудачно. Из дымовой завесы, прикрывавшей транспорты, навстречу нашим катерам опять вышли немецкие сторожевые катера. Недавно прервавшийся бой разгорелся с новой силой. О его напряженности и о суматохе, возникшей среди гитлеровцев, свидетельствует хотя бы такой факт. Старшина 2-й статьи С. Тучин, пулеметчик с катера лейтенанта Шленского, послал меткую очередь в моторный отсек одного из вражеских сторожевых катеров. Тот, потеряв ход, беспомощно закачался на волнах. Тут же из дымзавесы выскочили еще три катера противника. Не разобрав что к чему, они открыли огонь по... собственному катеру и благополучно потопили его. Спустя некоторое время капитан-лейтенант Федоров в третий раз повел звено на прорыв к немецким транспортам. И вновь корабли охранения конвоя кинулись в контратаку. Однако и новая неудача не обескуражила командира дивизиона. Трижды не удалось прорваться к конвою -- значит, нужно попробовать в четвертый, в пятый раз, но все же непременно разрядить свои торпедные аппараты по заслуживающим того целям. Вот 37 только прорываться к транспортам нужно не так, как прежде. ...В селе Ивановка, Одесской области, вот уже много лет живет И. Я. Ярошенко. Нынешний степенный сельский учитель, человек самой мирной профессии, Иван Яковлевич во время войны был лихим катерником. В составе экипажа Александра Шабалина участвовал в потоплении шести вражеских кораблей. Потом служил на катере Виктора Лихоманова. На бригаде Ярошенко пользовался доброй славой не только отличного радиста, настоящего мастера своего дела, но еще и умелого организатора, деятельного комсомольского заводилы. Расстались мы с Иваном Яковлевичем в начале 1945 года, когда меня перевели с Севера на Балтику, а встретиться вновь довелось лишь спустя 20 лет. Припоминая все пережитое за войну, Ярошенко рассказал, в частности, и некоторые подробности боя 22 апреля 1944 года. Привожу этот рассказ так, как мне удалось его записать: "Трижды пытались мы той ночью пробиться к вражескому конвою у Суоловуоно, да все не удавалось. Каждый раз на пути оказывались немецкие сторожевые катера. Было их против двух наших торпедных катеров вчетверо больше, так они, пользуясь этим, смело лезли в контратаки. Однако не всегда, как говорит пословица, только сила побеждает: где сноровка, а где и уловка. Так и тогда произошло. Встретившись в третий раз с немецкими сторожевыми катерами, командир дивизиона капитан-лейтенант Федоров, не принимая боя, приказал отходить в сторону Рыбачьего. Второй торпедный катер, с бортовым номером "15", держался у нас по корме на видимости, метрах в 50--60. Но командир дивизиона несколько раз повторил Шленскому по радиофону приказание об отходе, словно бы и не слыша, что тот сразу же ответил, что все понял. Делалось это неспроста. Создавалось впечатление,что ничего, дескать, у нас тут с атакой не получится, поэтому, пока еще не поздно, надо уходить подобру-поздорову домой. И немцы на эту удочку клюнули. Какое-то время они еще гнались за нами. Обстреливали. Потом, поверив, должно быть, в то, что они отбили у русских охоту к атакам, возвратились обратно к транспортам. 38 А мы прошли прежним курсом еще мили две-три. Развернулись и, сделав немалый крюк, вновь пошли к Суоловуоно. Но теперь заходили к конвою уже с кормы так, чтобы немецкие сторожевые катера остались мористее нас". -- (Тут воспоминания И. Я. Ярошенко хочется дополнить одной примечательной, на мой взгляд, подробностью: к моменту этой четвертой по счету попытки прорыва наших катерников со времени обнаружения вражеского конвоя не минуло еще и часа!)--"Отсюда нас гитлеровцы, видно, никак не ждали. Во всяком случае, под прикрытием их же собственной дымовой завесы мы без помех догнали конвой и тут разошлись: наш катер, зайдя от берега, всадил обе свои торпеды в груженный по самую ватерлинию транспорт, а лейтенант Шленский отвернул вправо, чтобы выйти на выгодный курсовой угол для атаки по второму транспорту, да на пути у него оказался сторожевой корабль. Он-то обе торпеды с этого катера в борт и получил!.. То ли потому, что артиллеристы со сторожевого корабля, до того как на дно пойти, успели несколькими трассами показать место, где Шленский находился, то ли потому, что этот катер был несколько мористее нашего, но только на него первого немецкие сторожевые катера всей своей стаей и навалились. Мы, как это всегда было, своих друзей в трудный час одних не оставили. Вот горячая схватка-то была!.. У нас даже разведчики из абордажной команды и те, укрывшись за надстройками, стреляли из автоматов по немецким катерам. А сходились мы с ними порой так близко, что еще немного -- и ручные гранаты можно было бы в дело пускать. Я тоже в рубке у себя не высидел и, не снимая с головы наушников -- у меня к ним как раз на такой случай длинный шнур был наращен, -- вышел на верхнюю палубу: готовил и подавал коробки с лентами пулеметчику Федору Иванову. Он в тот раз, помнится, более полутора десятка этих коробок по врагу расстрелял. Немцы делали все, чтобы зажать нас в "треугольник". У них это был излюбленный прием: зайти своими катерами с кормы да с обоих бортов и прижимать нас огнем к берегу. Выбраться из этого "треугольника" бывало нелегко. Однако и на этот раз уловке врага был противопоставлен наш североморский прием: по приказанию Федорова оба катера сразу обрушили огонь сво- 39 их пушек и пулеметов по немецким катерам с одного борта. Эта сторона "треугольника" распалась. Воспользовавшись минутным замешательством противника, мы успели выскочить в образовавшуюся щель и, форсируя скорость, пошли в сторону Рыбачьего. Враг потерял в ту памятную апрельскую ночь еще два своих корабля вместе с их экипажами. Но и у нас были потери. После возвращения в базу похоронили мы в братской могиле одного из разведчиков да моего дружка-радиста с "пятнадцатого" Леню Трунова. В госпиталь пришлось отправить штурмана дивизиона капитан-лейтенанта Виноградова, лейтенанта Шленского, старшину 2-й статьи Малякшина и мотористов Косулина, Ткаченко, Громова". От себя могу лишь добавить к рассказу Ивана Яковлевича, что все моряки обоих катеров получили правительственные награды, а Федорову, Лихоманову и Шленскому, кроме того, по ходатайству штаба бригады были досрочно присвоены очередные воинские звания. ЕСТЬ "МОРСКОЙ ЯЗЫК"! И НЕ ОДИН!.. Ш таб флота между тем настойчиво продолжал напоминать нам: нужен "морской язык"! Спустя шесть дней после боя у Суоловуоно мы получили сообщение воздушной разведки, что в полдень на траверзе мыса Нордкин замечен вражеский конвой: семь транспортов в сопровождении более двух десятков кораблей охранения шли со скоростью около десяти узлов (18,5 километра в час) курсом на восток. По предварительным расчетам операторов, где-то около полуночи конвой мог войти в пределы Варангер-фиорда. До наступления темноты за движением немецких кораблей следили наши самолеты-разведчики. Конвой несколько раз атаковывали бомбардировщики и торпедоносцы. Но ночью погода испортилась. Над морем забушевали снежные заряды. Самолеты вынуждены были оставаться на аэродромах, а для нас ухудшение погоды было даже на руку: облегчало скрытый подход к конвою. Получив задание на поиск в районе от мыса Стур-ре-Эккерей и выше к северу, в море вышли три звена торпедных катеров под общим командованием капитан-лейтенанта В. Лозовского. Довольно долго мы не получали никаких вестей о ходе поиска. Наконец из приемника, настроенного на волну Лозовского, послышался знакомый голос Василия Михайловича: "Вперед, орлы! Круши!" Мы, было, решили, что торпедные катера атаковали конвой, уже изрядно потрепанный нашей авиацией. Но оказалось, что вблизи мыса Кибергнес были обнаружены две десантные баржи, шедшие в сопровождении че- 41 тырех сторожевых катеров, как видно, из Киркенеса в Варде. Выскочив из очередного снежного заряда, Лозовский заметил эти баржи на дистанции менее 30 кабельтовых и, не раздумывая (вот когда сказалось умение мыслить со скоростью своего корабля), передал на катера свое знаменитое: "Круши!" Атака -- она продолжалась всего 1 минуту 45 секунд-- была настолько внезапной и стремительной, что корабли охранения барж и береговая батарея противника (видимость вне зарядов достигала сотни кабельтовых-- более 18 километров) открыли огонь только тогда, когда пять наших катеров уже выпустили торпеды. Командир последнего, шестого, торпедного катера капитан-лейтенант В. Чернявский, выйдя из заряда, увидел уже только одну десантную баржу. Да и та, осев на корму, медленно погружалась в воду. Досадуя на отсутствие цели для своих торпед, экипаж Чернявского завязал артиллерийский бой со сторожевыми катерами и подбил один из них. Тут снова наполз снежный заряд. Воспользовавшись этим, Лозовский передал по отряду команду на отход в базу. Обычно очень подробно докладывающий о каждом походе, Василий Михайлович на этот раз был немногословен. Как потом выяснилось, его смущали два обстоятельства: во-первых, посланный на поиск конвоя, он атаковал случайно оказавшиеся на его пути легкие суда и, во-вторых, на потопление двух десантных барж было потрачено десять торпед. Овчин-ка-де выделки не стоит. И Лозовский готовился выслушать не очень приятные слова. Но напрасно. И не потому, что победителей не судят. Бывало, мы судили и победителей. Причем довольно строго. Но в данном случае для этого не было оснований. Атаковав десантные баржи, Лозовский поступил правильно. И десяти потраченных торпед они стоили. Быстроходные десантные баржи типа "Зибель", широко используемые врагом на всех морских театрах войны, были, нужно отдать должное, очень удачно спроектированы. Скромные по водоизмещению, они в то же время располагали вместительными трюмами, были достаточно мореходны, хотя и имели небольшую осадку. Ко всему этому, "зибели" несли очень сильное артиллерийское вооружение. В их спардечной надстройке размещалась целая бата- 42 рея орудий универсального калибра. Два последних качества -- небольшая осадка и сильное артиллерийское вооружение -- делали быстроходные десантные баржи (сокращенно БДБ) для торпедных катеров особенно крепким орешком. И в боях с ними торпед жалеть не следовало. Такое же мнение высказал при разборе этого боя и адмирал Головко. Если одобрение командующего флотом вернуло хорошее настроение Лозовскому, то еще один участник этого боя -- капитан-лейтенант В. В. Чернявский все еще очень болезненно переживал свое возвращение на базу с неизрасходованными торпедами. Виктор Васильевич пришел к нам из армии, куда был направлен сразу после окончания военно-морского училища. В 70-й отдельной морской бригаде командовал огневым взводом 76-миллиметровых пушек, затем батареей. Дорос до заместителя командира отдельного артиллерийского дивизиона. А в 1944 году, будучи уже капитан-лейтенантом, добился перевода к нам в бригаду на должность командира торпедного катера. Немалый боевой опыт, жизненная зрелость (год, проведенный на фронте, стоил в этом отношении нескольких мирных лет), сравнительно высокое воинское звание -- все это как-то выделяло Чернявского среди других пришедших к нам офицеров. И вдруг возвращение в базу с невыпущенными торпедами, когда другие катера разрядились по целям! А тут еще случилось так, что на следующий день, выйдя в море, он снова вернулся с неизрасходованными торпедами... Весь апрель и начало мая в Варангер-фиорде дул 4--5-балльный ветер, разгоняя высокую волну. Средняя температура держалась в пределах 3--7 градусов ниже нуля. Небо плотно затягивали облака. Нависая низко над морем, они часто извергали густые снежные вихри, закрывая все вокруг непроглядной мглой. С мостика нельзя было порой рассмотреть даже форштевня своего корабля. Но через 15--20 минут, растратив свою буйную силу, снежный заряд проходил, и горизонт снова прояснялся. Плавать в этих условиях было очень нелегко. Но мы не жаловались. Такая погода не миловала и 43 гитлеровцев, лишая их возможности поднимать в воздух свою авиацию -- наиболее опасного противника торпедных катеров. Немногое могли рассмотреть в мутной пелене и немецкие посты наблюдения, расположенные, как правило, на прибрежных скалах. Снежные заряды становились как бы нашими союзниками в борьбе с врагом. Так случилось и на этот раз. Три наших торпедных катера под общим командованием капитан-лейтенанта Колотия уже около двух часов пробыли в море, не встретив ни одного корабля противника. Спускаясь от Стуршера к полуострову Стурре-Эк-керей, Колотий заметил приближающийся снежный заряд. А почему бы не воспользоваться им да не зайти под его прикрытием в Инребухту -- якорную стоянку вражеских кораблей? Глядишь, там и найдется какая-либо приличная цель! Как только снежная карусель надежно закрыла торпедные катера от береговых наблюдательных постов, Колотий, пройдя еще несколько кабельтовых прежним курсом, подал команду к повороту "Все вдруг" на 90 градусов. Когда заряд прошел, катера были уже внутри бухты. Огляделись. Прямо по корме только что снялись с якоря два сторожевых корабля и катер противника. Не теряя времени, Колотий распределил цели: флагманскому катеру Александра Лощилина атаковать головной сторожевой корабль, Петру Сиренько -- концевой, Виктору Чернявскому--прикрывать их огнем. Атака наших катеров из глубины их же собственной бухты на какое-то время ошеломила гитлеровцев. Однако спустя несколько секунд сторожевые корабли и катера открыли огонь. Тут же к ним присоединилась еще и береговая батарея. Не успев как следует разобраться в обстановке, лейтенант Лощилин посчитал, что сторожевые корабли противника идут курсом 280 градусов (а на самом деле они шли курсом 100--120 градусов), и, выпустив торпеды, как ему казалось, по головному, в действительности попал в концевой корабль. Развалившись на две части, тот быстро затонул. Вынужденный из-за ошибки Лощилина изменить объект атаки, Петр Сиренько несколько замешкался и попал в беду: 45-мм снаряд угодил в таранный отсек его катера. Там начался пожар. 44 Несмотря на это, Сиренько продолжал сближаться с целью. Торпедный катер разошелся со сторожевым кораблем в ста метрах, однако выпустить торпеды из-за повреждения аппаратов старший лейтенант не смог. Выскользнувший из-под удара Сиренько сторожевой корабль начал преследовать Чернявский. В это время вновь налетел снежный заряд. Видимость сократилась до полкабельтова. В снежной круговерти капитан-лейтенант около четверти часа гонялся за сторожевиком, ведя артиллерийский бой. Снежный заряд должен был вот-вот пройти, и тогда представлялась возможность нанести по противнику торпедный удар уже наверняка. Но тут Чернявский услышал по радиофону голос Петра Сиренько. Старший лейтенант докладывал командиру группы, что у него заглохли моторы. Не удалось еще погасить пожар в таранном отсеке. Как ни велико было желание капитан-лейтенанта завершить трудную схватку со сторожевым кораблем, он все же поспешил на помощь товарищу. Снежный заряд скоро прошел. Видимость резко улучшилась. Надежно прикрыв поврежденный катер дымовой завесой, Чернявский, искусно маневрируя, в течение долгих 13 минут принимал огонь береговой батареи на себя. А когда на катере Петра Сиренько сумели вновь запустить моторы, капитан-лейтенант обеспечил его благополучный отход в Пумманки. На разборе в штабе бригады действиям самого Чернявского и его подчиненных была дана самая высокая оценка. Нам, кстати сказать, стало известно, что утром следующего дня после этого боя наши самолеты обнаружили на отмели у мыса Наверснесет вражеский сторожевой корабль. Имелись все основания считать, что это был тот самый сторожевик, за которым гонялся Чернявский: маневрируя в снежном заряде, он потерял ориентировку и вылез на мель, где его и добили наши штурмовики. Но все это было для капитан-лейтенанта слабым утешением. Второе подряд возвращение в базу из боя с невыпущенными торпедами вывело Виктора Васильевича из обычного душевного равновесия. И я вполне разделял озабоченность начальника политотдела этим обстоятельством. Глубоко ошибаются (немногие, к счастью) военачальники, которые считают "копание в психологии" 45 (под этим термином они подразумевают душевное состояние своих подчиненных) занятием чуть ли не вредным. "Мое дело приказывать, -- рассуждают они. -- Дело подчиненных -- выполнять эти приказы. И всякие переживания тут ни при чем". Нет, нельзя безразлично относиться к настроению человека, идущего в бой. Если он чем-то подавлен, если у него почему-то пропала уверенность в себе --где уж тут ждать инициативы, смекалки! Тем более это относится к офицеру-катернику. Скоротечность и напряженность каждого боя требуют от него умения с полуслова понимать старшего начальника, организующего бой, самому быстро и правильно оценивать постоянно изменяющуюся обстановку, предвидеть действия противника и быть способным принять смелое, иногда даже дерзкое решение, гарантирующее достижение победы. Поэтому мы постоянно заботились о хорошем настроении не только офицеров, но старшин и матросов. Многие из них в то время, скажем, не получали писем. Родные и близкие либо погибли, либо остались на территории, временно оккупированной гитлеровцами. Это очень угнетало людей. И политотдел бригады специально обращался к шефам с просьбой, чтобы девушки начали переписку с этими моряками. Теплые слова привета, забота и внимание воодушевляли бойца, помогали воевать. Не имея возможности в ту пору повидать Чернявского, я послал ему записку (недавно стало известно, что записка эта сохранилась и находится теперь в фондах музея Северного флота). В ней я писал: "Невыпуск торпед не должен огорчать Вас, Виктор Васильевич. Истинная смелость не в безрассудной отваге, а в точном и грамотном выполнении приказа с учетом конкретно сложившейся обстановки. А тут Вас не в чем упрекнуть..." На катере у капитан-лейтенанта побывал начальник политотдела. Все это в какой-то мере помогло Чернявскому успокоиться и успешно выполнить свою задачу в ближайшем бою. В тот день три торпедных катера -- старшего лейтенанта Б. Павлова, старшего лейтенанта Е. Шкутова и 46 капитан-лейтенанта В. Чернявского, под общим командованием капитан-лейтенанта И. Решетько, вышли из Пумманок на "свободную охоту". На обычном в таком случае предварительном инструктаже командир отряда определил, что при встрече с одиночным вражеским кораблем и возможностью захвата "морского языка" Шкутов должен будет ставить дымзавесу, комендоры Павлова -- вести, если нужно, огонь по противнику, а экипаж Чернявского пойдет на абордаж. Обходя по часовой стрелке -- от Петсамо к Варде -- вражеское побережье, катера в условиях проходящих зарядов обнаружили у мыса Квальнес судно -- трехсоттонный дрифтер-бот, совершавший, как потом выяснилось, переход из Тромсе в Киркенес. Наконец-то представился благоприятный случай захватить "морского языка", который был так необходим штабу флота! И капитан-лейтенант Решетько умело им воспользовался. По его команде вражеское судно было окружено. К нему быстро пришвартовался катер Чернявского. На палубу дрифтер-бота перескочили вооруженные автоматами комендор коммунист старшина 2-й статьи Василий Зимовец и боцман старшина 2-й статьи Иван Зорин. Все это происходило так близко от берега, что с наших катеров были хорошо видны стоявшие на маленькой пристани люди. По торпедным катерам и захваченному судну из района Реней-Зунда открыла огонь тяжелая батарея противника. Получив в борт несколько осколков, дрифтер-бот загорелся. Сняв с горящего судна команду, капитан-лейтенант Чернявский, поторапливаемый командиром отряда, отошел от бота. Катера легли на курс к Пумманкам. И вдруг старшина 2-й статьи Зорин доложил, что на палубе гибнувшего судна показалась женщина. Пока катер Чернявского стоял у борта, она пряталась где-то во внутренних помещениях. А теперь, опершись на мачту, жестами просила не покидать ее. Для нас враг остается врагом, пока он держит в руках оружие. А с женщинами, стариками и детьми мы вообще не воюем. Потому-то, немало рискуя, капитан-лейтенант Чернявский развернул свой катер на обратный курс. Маневрируя меж высоких всплесков от снарядов вражеской батареи, он вновь подошел к охвачен- 47 ному пламенем дрифтер-боту. И те же коммунист Зимовец и боцман Зорин перенесли к себе на борт раненную в ногу женщину. На переходе радист матрос Гетельман, исполнявший по совместительству обязанности санитара, старательно припоминая все, чему его учили врачи, оказал раненой необходимую медицинскую помощь. Спустя несколько часов пленные были доставлены в Полярное. Хорошо зная обстановку в захваченных немцами норвежских портах, члены команды дрифтер-бота сообщили штабу флота очень важные и ценные сведения. Наши хлопоты, связанные с выполнением задания достать "морского языка", полностью оправдались. Позже, примерно в декабре 1944 года, мне довелось прочитать заметку о захвате дрифтер-бота нашими катерами в газетке, издававшейся гитлеровцами, не помню точно, то ли в Киркенесе, то ли в Варде. Хорошо зная, что обстреливала и подожгла судно фашистская тяжелая батарея из района Реней-Зунда, эта газетка писала: "..вблизи мыса Квальнес русскими торпедными катерами был обстрелян и подожжен почтовый дрифтер-бот". Что же, на эту очередную фашистскую клевету можно было ответить словами Козьмы Пруткова: "Единажды солгавший -- кто тебе поверит!" СРАЖАТЬСЯ ДО КОНЦА! С амым, пожалуй, памятным и наиболее драматическим событием весны 1944 года для нас был майский бой экипажей катеров старших лейтенантов Анатолия Кисова и Ивана Желвакова с двумя сторожевыми кораблями, несколькими катерами и тремя самолетами противника. В тот день меня по какому-то делу вызвали в Полярное. Едва переступив порог приемной командующего флотом, я услышал из распахнутой двери кабинета голос Арсения Григорьевича: -- Иди скорее сюда. Слушай! Твои орлы ввязались в драку и, судя по всему, нелегкую... С КП адмирала можно было включиться в волну любой радиостанции, действующей на флоте. Благодаря этому Арсений Григорьевич, не выходя из кабинета, постоянно был в курсе всего, что делается на море и в воздухе. Вот и на этот раз, не получив еще с КП бригады доклада о бое катеров, командующий флотом уже знал о нем. А судя по доносящимся из динамика возбужденным голосам, татаканью "эрликонов" и "кольт-браунингов" бой был трудным. Кто там? -- Арсений Григорьевич кивнул головой в сторону динамика. Полагаю, что старшие лейтенанты Кисов и Жел ваков. У них на это время запланирован переход в Пум- манки. А, тихоокеанцы... Самовольничают? Почему же! Обнаружили противника и атакуют. Ишь ты! Они наверняка и не знают, что имеют в лице комбрига такого искусного адвоката. Ну хорошо. 4 А. В. Кузьмин 49 Подключайся в сеть и руководи своими забияками. Они просили подослать им истребители. В штабе у тебя все еще никак не решатся побеспокоить по этому поводу вышестоящее начальство. Так я уже распорядился. Андреев доложил, что "Яковлевы" в воздухе. А. И. Кисов и И. М. Желваков --тихоокеанцы, пришли на бригаду почти одновременно. Анатолий Иванович последние несколько месяцев 1943 года так настойчиво просил о переводе с Тихого океана на любой из действующих флотов, что я специально обращался по этому поводу к адмиралу И. С. Юмашеву. Тот сначала не соглашался, но потом все же дал "добро". Кисов был откомандирован в Москву, в распоряжение отдела кадров. А когда в начале марта 1944 года я прибыл на Север, то, к немалому своему удовольствию, встретил его тут. Оказывается, приехав в Москву, Анатолий Иванович был направлен на курсы. Но, узнав о формировании бригады торпедных катеров на Северном флоте, упросил направить его в Заполярье. Ивана Михайловича Желвакова я тоже хорошо знал по тихоокеанской бригаде. Там с ним в начале 1943 года произошла неприятная история. Сменившись с боевого дежурства, Желваков неосторожно бросил на стол кобуру с заряженным пистолетом. Прогремел выстрел. Пуля насмерть поразила боцмана. Хотя это была и случайность, но убийство человека не могло остаться безнаказанным. Желвакова судили. Он признал свою вину и просил о самом строгом наказании. Его, разжаловав в рядовые, направили в Заполярье в штрафной батальон. Иван Михайлович отвагой в бою заслужил помилование. Приехав на Северный флот, я узнал, что Желваков уже восстановлен в офицерском звании и служит штурманом на одном из тральщиков. Причем служит хорошо. По просьбе Ивана Михайловича мы походатайствовали о его переводе к нам, на бригаду. И старший лейтенант, распрощавшись с тральщиком, снова встал за штурвал торпедного катера. Оба молодые, задорные, постоянно рвущиеся в бой, Кисов и Желваков любили выходить в море вместе. И мы охотно шли навстречу этому их желанию. 50 Вот и на этот раз они вышли вдвоем из нашей главной базы в Пумманки. Минуя северо-западную оконечность полуострова Рыбачий, примерно на траверзе мыса Вайталахти, заметили справа, у берегов противника, дым кораблей. Отказаться от возможной атаки было не в их характерах. И друзья пошли навстречу врагу. С дистанции 70--80 кабельтовых определили, что идут два сторожевых корабля и несколько катеров. Несмотря на численное превосходство противника, старшие лейтенанты начали атаку, элементарную по замыслу и трудную по исполнению. Осторожные люди могут, пожалуй, квалифицировать действия Кисова и Желвакова не столько смелыми, сколько безрассудными. Но вспомним адмирала С. О. Макарова, который в период русско-турецкой войны, еще совсем молодым офицером, записал в своем дневнике: "Война объявлена!.. Клянусь вам честью, что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадр рой и что мы дешево не продадим нашу жизнь". А. И. Кисов и И. М. Желваков думали и действовали так же! Обнаружив наши катера, корабли противника, открыв огонь, пошли им навстречу. Однако в самый последний момент, сблизившись уже на 10--15 кабельтовых, гитлеровцы не выдержали: один из сторожевых кораблей и часть катеров отвернули вправо, а остальные влево. Это в какой-то мере облегчило задачу наших катерников: можно было атаковать цели с одного направления. Первым, находясь на средних курсовых углах цели, две торпеды по ближайшему сторожевому кораблю выпустил Желваков. Спустя несколько секунд на месте, где только что находился вражеский сторожевик, плавали лишь какие-то деревянные предметы да по воде растекалось большое масляное пятно. Кисов атаковал второй сторожевой корабль. Торпеды угодили ему в носовую часть. Однако прежде чем и этот сторожевик пошел на дно, расчет его кормовой пушки успел сделать несколько выстрелов. Три снаряда угодили в катер Жел- 4* 51 вакова: один попал в подводную часть корпуса, и внутрь катера хлынула вода, а два других разорвались в корме, вызвав пожар. Торпедный катер лишился хода. К нему, бросив подбирать людей с потопленных сторожевых кораблей, устремились два вражеских катера. Положение наших моряков было трудным. Казалось, даже безнадежным. Однако никто не растерялся, не впал в панику. В то время как комендоры, выполняя приказ командира, делали все возможное, чтобы удержать на почтительном расстоянии катера противника, мотористы подложили под моторы подрывные патроны. Перед нелегким выбором: "Смерть или плен?" -- советские моряки, не колеблясь, выбрали первое. А Кисов, убедившись в успехе своей атаки, на полной скорости уходил на восток. Анатолий Иванович был уверен, что Желваков, атаковавший первым, уже вышел из боя. И вдруг радиофон донес голос друга: "Я потерял ход. Атакуют катера. Толя, выручай!" Верный священному для советских воинов правилу взаимной выручки, старший лейтенант Кисов тотчас развернулся на обратный курс. И сделал это вовремя. Пользуясь тем, что среди комендоров поврежденного катера к этому времени были уже убитые и раненые, враг подходил все ближе и ближе. Тут-то и подоспел Кисов. Смело кинувшись наперерез противнику, Анатолий Иванович поставил дымзавесу и, прикрываясь ею, ошвартовался к катеру друга, в считанные секунды принял на борт его команду и снова дал полный ход. Через несколько минут над морем прогрохотал взрыв. Уходя последним с мостика родного корабля, старший лейтенант Желваков не забыл поджечь бикфордов шнур, протянутый к подложенным под моторы подрывным патронам. Врагу не достался даже покинутый катер! Но трудное испытание, выпавшее на долю наших моряков, на этом не закончилось. Над катером старшего лейтенанта Кисова появилось три "Фокке-Вульфа-190". В течение четверти часа беспрерывных атак с воздуха (потом подошли наши "яки", и фашистские летчики предпочли убраться) каждый из наших моряков проявил такое мужество, стойкость, презрение к смерти, перед которыми нельзя не преклоняться. 52 Передав штурвал Желвакову, Кисов встал с ним спина к спине. Внимательно следя за налетавшими с кормы самолетами, Анатолий Иванович, как только летчик сбрасывал бомбу, подавал команду к повороту. Желваков резко перекладывал штурвал то вправо, то влево. И, как фашистские летчики ни старались, ни одна сброшенная ими бомба так и не попала в цель. Озлобленные своей неудачей, гитлеровцы подвергли катер ожесточенному артиллерийско-пулеметному обстрелу. Один из снарядов попал в корму катера. Взрывом вырвало кусок палубы. Деревянная щепа попала в матроса Валентина Жукова. Ему выбило глаз. А в это время от пулеметной очереди следующего самолета загорелись дымовые шашки. Полуослепший, с залитым кровью лицом, задыхаясь в едком дыму, Жуков все же нашел в себе силы на ощупь освободить крепление дымовых шашек и сбросить их в море. Скоро его снова ранило -- в руку. Но и тогда комсомолец не покинул боевого поста. При первой же атаке "фокке-вульфов" был ранен в живот пулеметчик матрос Гречаников. Матрос Кузьменко хотел перевязать друга. -- Не до того сейчас! -- твердо сказал Гречаников,-- становись к пулемету, а я буду подавать ленты. Трудно представить, каких нестерпимых страданий стоило это моряку. Однако, зажав левой рукой рану, Гречаников правой подавал Кузьменко пулеметные ленты. И друзья меткой очередью сумели подбить один из вражеских самолетов. Несколько снарядов попало в ахтер-пик (кормовой отсек), где хранился боезапас. Туда бросился старшина 1-й статьи Иванников. Выхватывая из разбитых горящих ящиков раскаленные патроны, старшина выбрасывал их через люк в море. Над катером пронесся очередной вражеский самолет. От новой пулеметной очереди, прошившей ахтер-пик, загорелись и ящики со снарядами. На помощь Иванникову поспешили боцман Павел Простое и торпедист матрос Водовозов. Иванников подавал на палубу пылающие снарядные ящики, а Про-стов и Водовозов сбрасывали их за борт. Угроза взрыва боеприпасов была предотвращена. Мужественно вели себя в этом бою и мотористы, на- 53 ходившиеся, пожалуй, даже в более трудных условиях, нежели матросы и старшины верхней команды. Хочется привести отрывок из письма, полученного мной из города Ингулец, Днепропетровской области, от И. Д. Горбункова, ныне строителя-экскаваторщика, а в дни Великой Отечественной войны старшего матроса, моториста с катера старшего лейтенанта Желвакова *. Илья Дмитриевич пишет: "Не хочу нашему брату мотористу лишней хвалы воздавать, но ведь тот же пулеметчик, скажем, он хотя бы врага своими глазами видит. У него в руках пулемет, чтобы с этим врагом драться. А мотористы -- они внизу. Что наверху делается, зачастую не знают. Угарно. Шум такой, что далеко не каждый снаряд, что за спиной разорвался, услышишь. И вся забота -- моторы! Ведь они для катера все равно что сердце для человека: остановятся -- смерть! В том памятном бою, пересев на катер старшего лейтенанта Кисова, все, кто из нас, мотористов, в живых остался (а к тому времени уже пали смертью героев старшина 1-й статьи Деркач, командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Яковлев), вновь спустились в моторный отсек. Когда налетели "фокке-вуль-фы", так всего трое или четверо из мотористов ранены не были. Дублер старшины группы мотористов старшина 1-й статьи Аринев получил тяжелое ранение в руку и в бок. Командира отделения мотористов Старшинова обожгло выхлопным газом. Да всех не перечтешь... А тут один из снарядов попал в блок правого мотора. Мотор остановился. Вскоре следующий снаряд перебил * В своих записках я постоянно использую письма боевых друзей, их устные воспоминания. Сердечно благодарю за ценнейшие документы, советы и замечания генерал-лейтенанта Е. Т. Дубовцева, вице-адмирала В. А. Чекурова, вице-адмирала В. Н. Алексеева, контр-адмирала С. Г. Головко, контр-адмирала В. П. Федорова, капитанов 1 ранга В. Я. Александрова, В. И. Быкова, А. И. Ефимова, Е. В. Осецкого, А Г. Приймака, Б. Т. Павлова, Е. Г. Шкутова, Н. И. Шаповалова, В. В. Чернявского, а также бывших матросов и старшин И. Д. Горбункова, А. И. Иванова, Г. Н. Таращука, И. Я. Ярошенко. Особую признательность за помощь в подготовке к печати моих воспоминаний выражаю бывшему североморцу капитану 2 ранга П. И. Прошину. 54 выхлопной коллектор левого мотора. Вот-вот и он остановиться был готов. Да вовремя успели мы перебитый коллектор брезентом обернуть и проволокой обвязать. А юнгу Сашу Ковалева помните?.. Как он своим телом зажал рваную дыру в дюрите радиатора среднего мотора? А ведь оттуда кипяток хлестал! Двадцать лет минуло с той поры. Но вспоминаю все и горжусь тем, что довелось мне драться за нашу Советскую Родину плечом к плечу с такими людьми!" Помню ли я юнгу Сашу Ковалева?! У нас на бригаде служило несколько юнг -- подростков 15--17 лет. Большинство из них пришли из специальной школы юнг, организованной на флоте. В этой школе наряду с общеобразовательными дисциплинами каждый из ребят изучал какую-нибудь флотскую специальность: боцмана, моториста, торпедиста или радиста. И уже хорошо подготовленными моряками приходили на корабли. Вряд ли можно считать правильным, к слову говоря, что после войны эти школы юнг были закрыты. Ведь есть же у нас и теперь профессионально-технические училища, в которых обучаются подростки, чтобы стать не только грамотными людьми, но и прийти в промышленность и на строительство умелыми токарями, слесарями, каменщиками. А разве в меньшей мере нуждается в молодых квалифицированных кадрах растущий из года в год морской торговый флот? Да и нашему Военно-Морскому Флоту очень бы пригодились такие молодые специалисты, тем более что подавляющее большинство юнг, судя по прежнему опыту, наверняка посвятили бы флоту всю свою жизнь. А романтика моря влечет к себе многих подростков. Скажем, Военно-морское училище имени П. С. Нахимова, где мне довелось работать, каждый год получает десятки писем от ребят 14--15 лет с одной просьбой: взять на флот, помочь стать моряком. Все это кадры для школ юнг. И восстановление таких школ наверняка бы себя оправдало. Наряду с воспитанниками специальной школы служили на бригаде юнгами ребята, которых прибило 55 к нам суровое военное лихолетье. Так у нас оказался Ваня Макаров -- щупленький 14-летний паренек с большими, отливающими морской синевой глазами и по-детски припухшими губами. Война лишила Ваню семьи. Полуголодный, он пристал к какому-то военному эшелону и оказался в Мурманске. Затем пешком пришел в Росту. И тут пригрели его возле се