ак как это был первый конвой после PQ-18, отправленного в начале сентября, британское адмиралтейство решило послать 30 судов, собранных в Лох-Ю, двумя частями. "Д.Л.М.Кьюрри" был включен в первую часть, которая вышла из Лох-Ю 15 декабря 1942 г. Она состояла из 16 судов и получила кодовое обозначение JW-51A, начиная новую серию конвоев. Вторая часть, состоявшая из остальных 14 судов и получившая обозначение JW-51B, вышла через пять дней, 20 декабря. В противоположность моему первому походу в Мурманск, проходившему в условиях полярного дня, длившегося почти 24 часа, эти конвои шли во время полярной ночи и в более северных широтах. Когда я попал на "Кьюрри", на меня успокаивающе подействовало то, что судно уже было вооружено и к нему было приписано подразделение артиллеристов ВМФ США. На корме было установлено 4, 5-дюймовое противолодочное орудие, на форпике -крупнокалиберная зенитная пушка. Множество 20-миллиметровых зенитных автоматов размещалось на мостике и шлюпочной палубе. По сравнению с описанным ранее "вооружением", стоявшим на "Сайросе", это был значительный прогресс. Курс конвоя JW-51A был проложен, если я правильно помню карту, очень близко к норвежскому берегу, по более прямому и короткому маршруту к поворотной точке у норвежского мыса Нордкап. Вероятно, сочетание таких факторов, как сохранение в строгой тайне даты выхода и того, что это был первый конвой после долгого перерыва, прокладка его курса по "внутреннему" маршруту при полной темноте, когда самолеты-разведчики не могли быть использованы, а подводные лодки, как предполагалось, патрулировали на обычных трассах северных конвоев, т.е. на большом удалении от норвежского берега, привело к тому, что суда конвоя JW-51A пришли в Мурманск и Архангельск даже не будучи обнаружены противником. По прибытии в Мурманск в день Рождества 1942 г. наше судно бросило якорь в Кольском заливе вверх по течению от порта Мурманск, ожидая места у причала для разгрузки. Удача продолжала сопутствовать JW-51A, добравшемуся до Мурманска незамеченным. В первую же ночь после постановки на якорь опустился тяжелый низкий туман. Он закрыл порт и весь залив от любого немецкого разведывательного самолета, кото- 87 рый мог бы осуществлять наблюдение. После тихой и спокойной ночи прибытия я увидел сцену из страны чудес Диснея. Весь неподвижный и движущийся такелаж ''Кьюрри" был покрыт толстым слоем инея, увеличившим видимый диаметр тросов с 20 до более 75 мм и превратившим обычное уродство этого оснащения и все судно в целом в истинно сказочное творение. Только через два дня, когда туман начал рассеиваться, первый дежурный немецкий самолет-разведчик, очевидно, обнаружил, "джунгли" из мачт, выступавших из рассеивающегося туманного покрывала, и проинформировал германское командование о том, что северные конвои снова "принялись за работу". Примерно через час после обнаружения начался первый бомбовый налет немецкой авиации, действовавшей со своих норвежских баз, расположенных неподалеку. После него установился постоянный и неумолимый распорядок бомбежек судов на якоре и у разгрузочных причалов. Команда артиллеристов ВМФ США на "Кьюрри", пополненная советскими корректировщиками огня, которые были приписаны ко всем судам для помощи в отличении своих самолетов от вражеских, приняла свой первый бой. Хотя ей и не удалось сбить ни одного самолета, она создала достаточно плотный огневой заслон, чтобы заставить атакующие самолеты действовать более осторожно, и этим помогла "Кьюрри" избежать прямых попаданий. Тем не менее немецкие бомбы часто падали вблизи судна, нанося ему и всему, что находилось на борту, тяжелые удары и сотрясения. Нам пришлось выдержать целый месяц стоянки на якоре, прежде чем нам был предоставлен причал, где воздушное прикрытие обеспечивали советские береговые батареи, создававшие, как казалось, огневые заслоны с постоянным прицелом в небе над портом, делая зону сбрасывания очень опасным местом для германских бомбардировщиков. Хотя нет нужды говорить, что они упорно продолжали свое дело. Разгрузка велась 24 часа в сутки, однако для ее завершения все равно потребовались три недели. Советские портовые рабочие и работницы - это они, конечно же, были невоспетыми героями успехов мурманских конвоев. Это они и население города жили в аду непрерывных бомбежек с воздуха - не только тогда, когда они работали на судах, но также и у себя дома в перерывах между рабочими сменами. Они были истинными "героями" Советского Союза. Те из нас, кто был там "проездом", подвергались атакам противника в ограниченные и определенные периоды, в то время 88 как жители Мурманска не имели передышек. Уход из Мурманска приносил естественное облегчение, к которому неизбежно примешивалось беспокойное чувство вины за то, что ты покидаешь храбрый народ, ведущий Великую Отечественную войну и умирающий, если нужно, за все то, во что он верил. Когда разгрузка нашего судна была закончена, его перевели к другому причалу для загрузки навалом 2 тыс. т апатитов -добываемых поблизости сельскохозяйственных удобрений - в качестве балласта для обратного рейса. Через несколько дней "Д.Л.М.Кьюрри" вошел в число 30 судов, которые составили конвой RA-53 для обратного перехода, отправившийся из Кольского залива 1 марта 1943 г. - через шесть с лишним месяцев после выхода с этой миссией из США. 5 марта конвой атаковали вражеские подводные лодки, которым удалось потопить одно и повредить другое судно. Сразу после этого последовали атаки с воздуха, которые, к счастью, были отбиты огнем орудий кораблей эскорта и конвоя и не нанесли ущерба Затем погода ухудшилась, и воздушные налеты временно прекратились. В то же время некоторые суда в конвое стали отставать из-за того, что они шли с малым грузом, с частично оголенными винтами. Механики в трюме всю свою вахту проводили за убавлением подачи топлива в двигатели при зарывании судна носом, что также создавало трудности в сохранении места в конвое. Это дало возможность хищным германским подлодкам, преследовавшим конвой, атаковать незащищенные цели и потопить еще одно судно, а также добить судно, поврежденное при первой атаке. До того момента "Д.Л.М.Кьюрри" пробивался навстречу штормовому западному ветру, испытывая жестокие сотрясения корпуса и слемминг, но удерживаясь на своем месте в ордере. 7 марта наше судно во время дневной вахты с 12. 00 до 16. 00 встретилось с высокой волной, круто подняло нос и вместо обычного удара о воду и сотрясения при проваливании вниз "взорвалось". В это время я был свободен от вахты и находился в своей каюте. По своему предыдущему опыту я решил, что нас торпедировали. Натянув спасательный жилет, я выбежал на мостик, где мне немедленно сообщили, что корпус треснул в двух местах: непосредственно перед и позади средней надстройки. Обе трещины протянулись поперек палубы и вниз до крыши цистерн. В результате этого при прохождении каждой встречной волны три части корпуса двигались в вертикальном направлении как на шарнирах и каждый раз открывали в палубе широкие щели 89 в носу и корме. Капитан дал приказ увалиться к подошве волны под ветер, чтобы уменьшить напряжение в корпусных конструкциях. Следующим решением капитана был приказ всем, кроме минимальной команды добровольцев (меня как кадета капитан автоматически зачислил в добровольцы), покинуть судно и переправиться на эскортный траулер "Нотен Вэйв", выделенный из конвоя для нашего сопровождения. Однако, прежде чем сделать это, капитан приказал вернуть судно на курс носом к волне, чтобы определить, сможет ли оно продолжать движение в конвое при таких погодных условиях. После нескольких столкновений с громадными встречными волнами стало ясно, что "Кьюрри" обречен, если только его не направить курсом на юг бортом к волне Но этот курс вел к норвежскому берегу, где судно наверняка было бы захвачено немцами и команда попала бы в плен. Капитан отдал приказ покинуть судно. Несмотря на бурное море, все спасательные шлюпки были успешно спущены с распределенными на них командами и отправлены к траулеру. При взгляде с него наше судно выглядело целым, и если бы его оставить на произвол судьбы, то оно могло бы, вероятно, остаться на плаву и представлять опасность для движения других конвоев. А в худшем случае могло стать подарком для противника. Командир "Нотен Вэйв" решил, что нужно потопить "Кьюрри", прежде чем покинуть этот район. Он приказал артиллеристам на траулере открыть огонь. В "Кьюрри" было выпущено не менее пятидесяти снарядов, которые вызвали пожар в средней надстройке, но не оказали ощутимого влияния на плавучесть. Нужно было предпринять что-то более решительное, в особенности потому, что запасы топлива на траулере подходили к критическому уровню, делая дальнейшее пребывание здесь весьма рискованным. Капитан корабля решил, что для затопления судна нужно расколоть корпус ниже ватерлинии. Соответственно он приказал сбросить около транспорта глубинную бомбу с коротким запалом при прохождении траулера вплотную к борту. Маневр удался. Судно начало медленно оседать в воде, грациозно перевернулось и в конце концов затонуло. Это, понятно, подействовало на нас, находившихся теперь в безопасности. Те, для кого "Кьюрри" восемь месяцев был домом, теперь наблюдали его разрушение. Спасшиеся почти не разговаривали друг с другом на протяжении всего долгого пути до Сейдис-фьорда, на восточном берегу Исландии Там мы сошли на берег и были размещены во временных казармах в ожидании возвращения в Соединенные Штаты. 90 Жилище для спасшихся было тоже примитивным, а такие радо-* сти жизни, как горячая вода, чтобы побриться и умыться, практически отсутствовали. Одним из номеров, проделанных нами, но неизвестных другим, заключался в отличной идее поставить старую бензиновую канистру от джипа, наполненную водой, на пузатую печку в центре казармы и греть ее всю ночь, чтобы обеспечить нас утром горячей водой для умывания. К несчастью, эту старую канистру закрыли герметично, как и положено при использовании по прямому назначению. Где-то после полуночи, когда все уже спали, раздался мощный хлопок, напомнивший о "хлопках", звучавших при иных обстоятельствах. Результатом такого способа пробуждения от крепкого сна стала непристойная свалка полуголых людей у ближайших выходов в готовности покинуть корабль. Понятно, что инициатор этой блестящей идеи оказался не очень популярным среди своих товарищей. После недолгого, к счастью, пребывания там мы вернулись в США на борту совершавшего самостоятельный переход вспомогательного судна ВМФ "Джеми-ни". С возвращением в США в начале мая 1943 г. закончилось мое непосредственное участие в войне на Севере, но и после этого было много напоминаний о том критическом значении северных конвоев, которое они имели для СССР и его британских и американских союзников, сражавшихся с общим врагом. Одним из таких персональных напоминаний стала неожиданная честь быть награжденным в марте 1944 г. советской военной медалью, название которой я перевожу как "За отважную службу". Ее вручили мне на смотре в Академии торгового флота Кингс-Пойнт, на котором присутствовали советские консул и военный атташе. Дополнительным напоминанием было получение каждые шесть месяцев, по крайней мере до начала "холодной войны", чека от советского посольства в Вашингтоне на сумму в американских долларах, соответствующую 5-рублевой пенсии, положенной за мою награду, в дополнение к привилегии, разрешавшей мне бесплатно пользоваться общественным транспортом во всех городах СССР. Пожалуй, самым волнующим напоминанием в последнее время стало посещение вместе с женой Мурманска и Архангельска в начале сентября 1991 г., чтобы отметить 50-ю годовщину первого северного конвоя, получившего кодовое наименование "Дервиш". Необычайно радушный прием жителями этих двух городов, официальное и личное гостеприимство, оказанное более чем 100 британским и американским гостям, которые были участниками вой- 91 0x08 graphic Русская награда Р. Голубовича ны на Севере, больше любого события, происходившего до этого, продемонстрировали, что у мира была новая надежда, когда простые люди из участвовавших в войне стран могли встречаться и выражать свою благодарность за общую победу над силами зла. Итак, мое участие в войне на Севере закончилось в середине 1943 г., но еще долго продолжалась трудная борьба против общих врагов, завершившаяся окончательной победой. Из-за непредвиденно долгого времени, затраченного на мои два похода в Мурманск, я вернулся в Академию торгового флота США только в мае 1943 г. вместо запланированного возвращения в октябре-ноябре 1942 г. Из-за превышения времени, проведенного в море, я оказался в "специальной" категории в академии, что избавило меня от "парадных" и неспециальных дисциплин. "Специальные" сосредоточились на подготовке к экзаменам в береговой охране США, которые требовалось сдать для получения диплома третьего помощника капитана. Этот процесс длился два месяца, и я снова оказался в море в августе 1943 г. После этого моя морская карьера следовала во времени и пространстве за приоритетами Соединенных Штатов в их войне с Германией и Японией. Моей первой должностью в качестве дипломированного офицера было место второго помощника капитана на другом судне типа "либерти" - "Тарлтон Браун", которое было превращено в малый войсковой транспорт. Следующие шесть с половиной меся- 92 Вручение медали "За боевые заслуги" Р. Голубовичу в академии в Кинг Пойнте, штат Нью-Йорк, в июле 1944 г. цев прошли в перевозке войск из Соединенный Штатов в Северную Африку и из Северной Африки в Италию, в возвращении с немецкими военнопленными с театра военных действий для интернирования их в США. Если проследить за стратегией США, то она заключалась в том, чтобы сконцентрировать военные усилия для победы сначала над Германией и только потом для поражения Японии. Моя служба в торговом флоте США проходила по той же схеме. Так, после почти годичного участия в войне на Севере я впервые оказался на Североафриканско-Средиземноморском театре военных действий, за которым последовала служба на Североатлантическом и Западноевропейском театрах, где накапливались материальные средства и войска для вторжения в Нормандию. С приближением победы в Европе планы США все более смещались в сторону подготовки поражения Японии. Послевоенное 93 ознакомление с военными документами показало, что операцию "Олимпик" - вторжение на японский остров Кюсю - планировалось начать 1 ноября 1945 г., а следующим этапом, практически сразу вслед за ней, должна была стать операция "Коронет" - высадка на равнину острова Хонсю, восточнее Токио. Судно типа С-2 "Тисон Лайке", на котором я служил в то время старшим помощником капитана, загрузилось на восточном побережье США и получило приказ следовать в Новый Орлеан за дальнейшими указаниями. По прибытии капитана и меня вызвали на инструктаж, проводимый группой армейских и военно-морских офицеров, которые изложили свои планы в отношении "Тисон Лайке" и еще четырех торговых судов типа С-2, выходивших одновременно из других портов Соединенных Штатов. "Тисон Лайке" получил приказ следовать самостоятельно с "исключительным приоритетом" (фактически большим, чем у любого военного корабля) при прохождении Панамского канала, а потом соединиться с другими судами типа С-2 на Филиппинах. Когда мы вышли из Нового Орлеана - на неделю позже, чем первоначально планировалось, из-за случившейся с судами аварии,- все наши приоритеты были еще больше повышены. Это было зрелище, вызывавшее даже некоторый трепет - то предпочтительное отношение, оказывавшееся нам, когда мы наконец прибыли к атлантическому входу в канал. Задачей "Тисон Лайке" и четырех других торговых судов, поставленной перед их капитанами и старшими помощниками в Новом Орлеане, был переход с Филиппин без эскорта, но группой к устью одной из рек в Южном Китае. Разгрузку мы должны были производить силами команды с помощью судовых устройств и моторных грузовых барж, которые мы везли на палубе, так как на месте не было никаких портовых технических средств. Наши грузы в совокупности составляли весь необходимый комплект оборудования для строительства авиабазы и достаточный запас топлива, позволявший немедленно начать операции истребительной авиации. До нашего прибытия этот район должны были захватить и охранять китайские парашютисты, а затем китайская рабочая сила должна была приступить к строительству авиабазы для поддержки планировавшегося вторжения в Японию. "Тисон Лайке" находился в районе Каролинских островов в Тихом океане, когда в новостях по радио мы услышали о первой атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму. Непосредственной реакцией команды была надежда на то, что до конца войны уже ос- 94 талось недолго. Когда через несколько дней радио сообщило о второй атомной бомбе, ни у кого уже не осталось сомнений, что Япония не сможет дальше продолжать войну. Так на самом деле и произошло, и война окончилась до нашего прибытия в промежуточный пункт назначения на Филиппинах. В итоге "Тисон Лайке" и суда из его группы получили приказ следовать на разгрузку в Шанхай. Война закончилась сначала в Европе и теперь окончательно на Тихом океане: союзники победили. К.С. Усенко ПРИКРЫВАЯ PQ-17* В конце июня 1942 г. личный состав 13-го авиаполка, которым командовал майор В.П. Богомолов, с приподнятым настроением готовился к отправке на фронт. "Наконец, пришла наша северная весна и очередь снова встретиться с фашистскими захватчиками, вместе со всеми советскими воинами освободить многострадальную любимую Родину от врага", - сказал комиссар авиаполка Л.В. Михайлов, выступая перед личным составом авиаполка. Все с большой радостью и великой ответственностью готовились к длительному и тяжелому перелету. В ноябре 1941 г. наш авиаполк потерял почти весь летный состав и авиатехнику и был направлен в тыл на формирование. Вернувшись в свой родной полк из госпиталя, я уже никого не увидел из своих сокурсников из Ворошиловского авиаучилища, а их было 11. Суровая война за короткий срок унесла абсолютное большинство летного состава, и полк вернулся в тыл всего с пятью летчиками, я был шестым, а вскоре прибыл из госпиталя и Саша Устименко. Пополнение летным составом в авиаполк прибыло из Балашев-ской школы. Летом мы непрерывно отрабатывали боевое мастерство молодых экипажей, а затем отправлялись за новыми самолетами ПЕ-2 в Иркутск, где была проведена дополнительная тренировка. Мы облетали новые самолеты и уже готовились к вылету на фронт, когда поступил приказ передать пикирующие бомбардировщики ПЕ-2 морским летчикам, которых возглавлял полковник А.М. Кроха-лев. Тогда я и не подозревал, что через год буду в этом авиаполку нести службу и чуть более двух лет даже им командовать. Вскоре мы получили самолеты ПЕ-З-бис, тоже двухмоторные, двухкилевые с такой же конструкцией, как и ПЕ-2, лишь место воздушного стрелка-радиста занимал пятый бензобак, который увеличил продолжительность полетов до 5 часов. ПЕ-3 стал дальним истребителем с 0x08 graphic * © К С. Усенко 96 вооружением: для летчика 20-мм пушка "Швак" и два крупнокалиберных пулемета Березина, у штурмана тоже пулемет Березина. Настал день, когда звено за звеном запускали моторы, вырули вали и в назначенное время взлетали и следовали по маршруту Красноярск - Новосибирск - Омск - Свердловск - Казань - Но гинск. После прибытия самолета в Ногинск нас встретил коман дир полка и поставил задачу на перелет в Архангельск, а штурман авиаполка капитан Серебряк уточнил маршрут полета. Мы сразу же всем звеном вылетаем, а вслед за нами и майор Богомолов. Наш полет проходил над лесной территорией, метеорологические условия способствовали выполнению задания, но перед Архан гельском резко портится погода - встретилась низкая облачность с сильным дождем, которая прижала звено самолетов почти к вер-хушкам деревьев. Даю команду на возвращение и посадку на за пасном аэродроме Обозерск. И вот мы уже над запасным аэродро мом, который имел ВПП, рулежки и места стоянок самолетов, построенные из дерева. На аэродроме нас любезно встретили, на кормили и разместили на отдых, а рано утром мы вылетели в Ар хангельск. Подлетая к городу, мы увидели столб дыма от Архан гельского бумажного комбината и его огромные штабеля бревен, гигантские лесоподъемники и рабочий поселок. Справа, на ост-рове реки Северная Двина, располагался аэродром Ягодник, где мы и произвели посадку. I После приземления я доложил командиру авиаэскадрильи ка- питану И.С. Щербакову о выполнении задания по перелету звена, а затем собрал всех и сделал разбор перелета, который был совер- шен на расстояние более четырех с половиной тысяч километров. Он сплотил наше звено в единую маленькую боевую единицу, После трудного перелета мы стали друг другу доверять все, даже собственную жизнь, что помогло в дальнейшем успешно выпол- нять боевые задания командования в исключительно сложных ус- ловиях Севера. Вскоре после разбора перелета меня вызвал командир эскадри- льи И.С. Щербаков, который сказал, что нам приказано перелететь для боевой работы на очень ограниченную площадку Поной и спросил меня: "Как думаете, ваши летчики справятся?" - "Так точно, справятся. За время перелета они намного увереннее стали летать", - доложил я командиру эскадрильи. Вскоре мы получили на каждый экипаж по два спасательных жилета, один ЛАС-1 и один ЛАЗ-3. Каждый член экипажа примерил, их надо одевать под парашют и при вынужденном оставлении 4 Северные конвои 97 самолета в море через специальный шланг надувать воздухом, потом закрывать резиновой пробкой. Восприняли мы жилеты как малонадежное средство для спасения в море, но приказ одевать их перед каждым полетом строго выполняли. И вот поступила команда построить летный состав эскадрильи Перед строем командир полка майор В.П. Богомолов сказал: "Для выполнения боевых заданий с Поноя я принял решение направить вашу авиаэскадрилью в полном составе. Полетите с лидировщика-ми". И вот мы уже на старте, один за другим взлетаем и берем курс на Поной. Лидировщик А.С. Рудаков выходит вперед, а мы звеном следуем за ним с небольшим превышением. Вдруг замечаю, что Рудаков резко уменьшил скорость и пошел на снижение. Я тоже всем звеном перехожу на планирование и, спирально снижаясь, наблюдаю за поведением своего лидировщика, который уже передал по радио, что идет на вынужденную посадку. Следовавший за нами майор Богомолов тоже услышал это донесение и дает мне указание: "Следуйте на аэродром без лидировщика, за его посадкой я пронаблюдаю". Сразу же вывожу звено на заданный курс, и мы следуем по маршруту полета, подходим к берегу Белого моря, который окончательно исчезает под крылом, вокруг блестела беловатая морская равнина. Казалось, самолет висит на одном месте и вроде все время норовит завалиться влево, и моторы гудели как-то по-другому. Все это настораживало, и вроде стало темнеть. "Что-то быстро наступает темнота", - говорю штурману Гилиму. "А мы летим туда, где темноты сейчас не бывает", - ответил Саша. Мы оказались над облаками, и в окно облачности я снижаюсь и следую под облаками. Моторы работают ровно, устойчивее обычного, а машина летит плавно. Обращаю внимание на приборы пилотирования: они показывают, что самолет следует в горизонтальном положении с постоянным курсом, скоростью и высотой полета. Оглядываюсь назад и вижу, что ведомые подошли вплотную к моей машине, будто бы ожидая помощи. Нам стало ясно, что над морем пилотировать самолет намного труднее, чем над сушей, а следовательно, нам надо многому учиться, чтобы не отставать от летчиков морской авиации. Впечатление создалось, что мы уже долго летим, и всматриваюсь вдаль, чтобы увидеть береговую черту, но безрезультатно. Спрашиваю штурмана: "Сколько мы летим над водой и через сколько минут будет береговая черта?" - "Мы над водой летим всего три минуты, береговая черта будет через одиннадцать минут", - ответил Гилим. 98 "Всего три минуты, а показалось вечностью", - подумал я. И вот береговая черта проявилась вначале темной полоской, которая с приближением увеличивалась и уплотнялась. Берег оказался странным и неприглядным, без зеленого леса, и даже кустарника не было. Кое-где желтели песчаные отмели. У устья реки Поной находилась посадочная площадка, которая с воздуха выглядела совсем маленькой полоской, на ее границе лежали груды камней. Завожу звено прямо вдоль полосы, распускаю самолеты на посадку и уже вышел напрямую, машину сильно несет влево, предупреждаю экипаж о сильном боковом ветре и произвожу посадку. На земле инженер авиаэскадрильи Иван Урюпин определил места стоянки самолетов. "Товарищ капитан, звено выполнило задание по перелету на аэродром Поной", - докладываю командиру авиаэскадрильи капитану Щербакову, который рекомендует доложить подполковнику Жатькову. Командир 95-го авиаполка А.В. Жатьков спросил меня, где Рудаков. Я доложил о том, что знал. После посадки самолета майора Богомолова мы узнали, что самолет младшего лейтенанта Рудакова сел нормально; выйдя из кабины машины, они произвели два выстрела из ракетницы, дав сигнал, что у них все в порядке. На аэродроме нас определили в дома, сделанные из самолетных ящиков. Столовая тоже была построена из самолетных ящиков. Других построек на аэродроме не было. Машины стояли в одну линию вдоль посадочной полосы, вначале истребители "чайка", а затем ПЕ-З-бис 95-го авиаполка и в конце полосы самолеты нашей авиаэскадрильи. Ранним утром следующего дня был собран весь летный состав нашего и 95-го авиаполков. Подполковник Жатьков сказал: "Поспешность переброски части летных экипажей 13-го и 95-го авиаполков на оперативный аэродром Поной вызвана тем, что союзники направили в нашу зону конвой PQ-17, о его составе и местонахождении мы никаких сведений не имеем, но по расчету времени он находится где-то вблизи нашей зоны. Сейчас нам необходимо своевременно обнаружить, а затем надежно прикрыть конвой. Времени на ознакомление с районом боевых действий у нас нет". И вот старший лейтенант Стрельцов запускает моторы и выруливает. Я повторяю его действия, и мы взлетаем. Я пристраиваюсь к Стрельцову в правый пеленг и обращаю внимание, что 4* 99 на его хвостовом оперении нарисована цифра 7 желтого цвета; у меня тоже семерка, но голубого цвета. Мы набираем высоту тысяча метров. Полоска берега исчезла за шайбами килей. Под нами во все стороны простиралась желтовато-серая равнина моря. Навстречу самолетам величественно плыли огромные куче-во-дождевые облака. Каждое облако обрушивало на свинцовую гладь моря плотные потоки снега. Ведущий Витя Стрельцов ловко лавировал и обходил облака со снежными зарядами. Когда не успевали уклониться от зарядов и попадали в них; мгновенно темнело, снежинки сразу примерзали к плексигласу, быстро уплотнялись и превращались в слой льда. Такой же лед нарастал на ребрах атаки крыльев, килей и винтов. Такое обледенение очень опасно для самолета. При обледенении он быстро тяжелеет, у него нарушается аэродинамика, и машина хуже слушается рулей, увеличивается лобовое сопротивление, падает скорость. В конечном счете обледенение грозит катастрофой, и я с тревогой наблюдал за нарастающим ледяным покровом. Когда самолеты выскакивали из зарядов в тепло солнечных лучей, их поверхности быстро оттаивали, кусочки льда срывались встречным потоком воздуха и отбрасывались, а значит, машины освобождались от ледяного панциря и продолжали свой стремительный полет. Я даже не заметил, как мы оказались над мысом Канин Нос, о пролете которого доложил штурман Галим. Далее мы вырываемся в Баренцево море. Баренцево море встретило нас накатом темно-серых со свинцовым отливом волн, которые всхолмили всю водную пустыню, одели в пенные кружева скалистый берег полуострова. Ветер крепчал и пенил воду; снежных зарядов стало больше. Мы взяли новый курс и последовали на север. Облачность стала понижаться, мы начали снижение; здесь я заметил, как стрелка магнитного компаса рыскает и затрудняет самолетовождение. Я забеспокоился. Саша заметил: "Да не обращай внимание на магнитный, веди по гирокомпасу, на него магнитные бури не влияют". Облачность на маршруте прижимала нас к воде до 50-70 м. Высотомер временами показывал на 100 м и более ниже нуля, и это меня смущало. На земле Витя Стрельцов сказал мне: "Не смущайся, Костя, этого, ведь наш аэродром расположен на 180 метров выше уровня моря". В начале полета я шел сомкнутым строем со Стрельцовым, а затем увеличил интервал и дистанцию строя, чтобы можно было лучше просматривать водное пространство, и заметил, что температура мотора все время росла, и мне пришлось открывать 100 больше шторки водяных радиаторов. Саша Гилим заметил: "Это дает о себе знать теплое течение Гольфстрим". Внизу вижу какой-то кораблик, - сообщаю штурману. Это сторожевой корабль или катер, - отвечает A.M. Гилим. В воздухе находимся более часа, правее полета вижу обрывистые берега острова. "Это остров Колгуев", - сообщает мне Гилим. B.C. Стрельцов делает разворот вправо, и мы проходим рядом с островом Колгуев и следуем строго на север. При дальнейшем полете на север в кабине самолета становилось холоднее, температура воды все время понижалась, и для лучшей работы моторов приходилось понемногу прикрывать шторки радиаторов. Погода заметно ухудшилась, увеличилось количество снежных зарядов. Наконец, мы достигли расчетной точки и начали поиск. Спрашиваю Гилима: "Где находимся?" - "По моим расчетам подходим к семьдесят первой широте", - ответил штурман. "А сколько километров до берега?" - спрашиваю. - "Километров шестьсот". Окончив поиск, мы взяли курс к берегу. Вдруг Стрельцов резко отжимает машину и пикирует с одновременным открытием огня из передних пулеметов. Я никак не могу понять, почему он ведет огонь по воде. Только на высоте 20-30 м я увидел масляное пятно и вспомнил, что его может дать подводная лодка. После выхода из атаки мы взяли курс к аэродрому. Берег возник неожиданно. Впереди из воды вдруг выросла его темно-коричневая скалистая полоска так близко, что мы еле успели отвернуться в сторону. "Так и вмазать недолго!" - заметил я. Облака поджимали нас к воде, но перед аэродромом низкая облачность внезапно кончилась, на небе сияло солнце. Мы набрали высоту круга и произвели посадку. На земле Витя Стрельцов подбодрил меня: "Ты вроде всю жизнь летаешь над морем. Хорошо выполнил задание". С рассветом следующего дня нас собрал подполковник Жатьков и сообщил, что никто не обнаружил союзного конвоя, который вышел из Исландии поздно вечером 27 июня и по расчету должен войти в нашу зону. Он потребовал от экипажей более тщательного поиска, чтобы как можно быстрее обнаружить и прикрыть от ударов вражеской авиации конвой союзников. "Сегодня мы будем непрерывно осуществлять поиск, - посылая пару за парой "петляковых" для выполнения воздушной разведки", -продолжал Жатьков. Конвоя и на второй день никто не обнаружил, а в эфире сразу заговорило много радиостанций, посылающих призывы о помо- 101 щи. На поиск устремились корабли и авиация Северного флота Подполковник Жатьков пара за парой посылает нас на встречу L конвоем союзников, который подвергался ожесточенным ударам фашистов, и "петляковы" начали встречать отдельные суда без всякого охранения. Это было странно, так как Англия была обязана по соглашению союзников конвоировать транспорты конвоя до портов назначения, т.е., до Архангельска и Мурманска. Мы продолжали поиск конвоя, для руководства боевыми действиями на аэродром прибыл начальник штаба Особой морской авиагруппы (ОМАГ) полковник Попов, который принял активное участие в организации поиска и прикрытия конвоев союзников. Пара за парой вылетали "петляковы" на поиск союзного конвоя. Каждое утро подполковник Жатьков собирает нас для того, чтобы поставить задачу, доводит график боевых вылетов. В очередной раз мы вылетаем с А.И. Устименко, прямо без круга ложимся на маршрут и следуем в море на высоте 300 м. Видимость способствует выполнению боевой задачи, и мы внимательно наблюдаем за водной поверхностью. Примерно через час полета я увидел дым и последовал прямо на него. Мы попали прямо на транспорт вместе со сторожевым кораблем. "Саша, здесь где-то близко конвой", - говорю штурману и следую дальше. Через 5-7 минут слева по курсу следуют нам навстречу два маленьких военных корабля, а еще дальше мы увидели одинокий транспорт. "Пройдем еще, может, и сам конвой встретим", - предлагаю штурману. Следую дальше, и мы снова встречаем транспорт с двумя кораблями прикрытия. Корабли ведут огонь, не могу понять, куда они стреляют, и тут же вижу, как около транспорта поднимаются белые столбы. "Саша, смотри, по транспорту бросают бомбы самолеты", - передаю штурману и направляю туда свой самолет. Устименко следует за мной, но вражеских бомбардировщиков я не вижу. "Костя! Он слева! Вижу, готовится зайти на боевой курс", -кричит Гилим. Я вижу, как двухмоторный бомбардировщик вынырнул из облаков, даю полный газ моторам и следую ему на перехват. "Это Ю-88", - говорю штурману и готовлюсь к бою, включаю тумблера пушки и пулеметов для ведения огня, однако экипаж немецкого бомбардировщика заметил наши самолеты и скрылся в облаках. Я дал ему вдогонку очередь, но расстояние было слишком велико. Делаю три круга, но вражеский бомбардировщик больше не появился. "Саша! Давай еще пройдем дальше в море, может, еще встретим корабли", - предлагаю штурману, и он соглашается. Прошли 102 еще дальше в глубь моря, но кораблей не нашли и через 10 минут возвратились к ранее обнаруженным. Вскоре подошла пара "петляковых" 95-го авиаполка, и мы передали им на охрану обнаруженные корабли конвоя. После моего доклада об обнаружении кораблей союзников подполковник Жатьков принял решение: на охрану обнаруженных кораблей выделять по четыре истребителя ПЕ-3. На земле я узнал, что командир звена Л.Г. Пузанов обнаружил основную часть судов конвоя, которые следовали с небольшим охранением к Новой Земле и подвергались ударам фашистских торпедоносцев и бомбардировщиков. Командир и в этот район посылал пару за парой свои истребители. В тот день я выполнил еще один полет в паре с сержантом Макаровым, уже первый вырвавшийся вперед транспорт со сторожевым кораблем встретил в непосредственной близости от Канина Носа и осуществлял его охрану в течение полутора часов. Дальше два транспорта-охраняла пара капитана И. С. Щербакова. За время нашего дежурства дважды появлялся фашистский бомбардировщик Ю-88, оба раза мы не дали ему выйти на боевой курс и прицельно нанести бомбардировочный удар. На земле все поздравляли летчика Макарова и штурмана Файзулина с выполнением первого боевого вылета. Мы с Александром Гилимом в тот день усталые последовали на ужин, а затем на отдых. Утром следующего дня подполковник Жатьков сообщил летному составу, что нами обнаружены транспорты конвоя в районе Новой Земли - основной состав и одиночные, которые следуют в Архангельск. Вражеская авиация непрерывно наносит бомбардировочные и торпедные удары по транспортам конвоя, и наша боевая задача состоит в том, чтобы сохранить оставшиеся корабли. Когда вышли на улицу, небо над аэродромом было затянуто сплошной пеленой рыхлых слоистых облаков с моросящим дождиком. В это время выруливает пара самолетов подполковника Жатькова и взлетает. Самолеты ПЕ-3, пробежав 350-400 м, скрылись в тумане, и я принимаю решение следовать вверх за облака. Уже после второго разворота на высоте 400 м выхожу из облаков. Выше первого слоя облачности на небольшом удалении второй, тоже сплошной слой облаков. Думаю: "Как поступить?" -"Слева самолет ПЕ-З-бис", - докладывает штурман Гилим. Присмотревшись, узнал самолет майора Богомолова, сразу же пристроился к машине командира авиаполка, и мы последовали по маршруту. Через 25-30 минут полета майор Богомолов дает ко- 103 манду на снижение, я отстаю и перевожу свою машину на планирование, окунув самолеты в пенную массу. Штурман неотрывно следит за показанием высотомера, я же - за планированием в облаках Стрелка высотомера уже подошла к нулю, а затем дошла до 50 м ниже нуля, но воды не видно. Еще десять, а воды не видно, нервы напряжены; даю снижение на 10 м. В кабине становится темнее, потом сразу посветлело, и я вздохнул с облегчением - облака кончились! Под самолетом простиралась серая, с коричневым отливом волнистая гладь. "Сейчас надо разыскать машину командира, но видимость ограниченна", - говорю штурману и продолжаю полет. "Слева сзади самолет!" - крикнул Саша Гилим, бросаясь к пулемету. Я тоже сдвинул предохранительный колпачок с кнопки ведения огня и начал разворачиваться в сторону самолета, который оказался машиной майора Богомолова, и я к нему пристроился. Вскоре начали поиск и уже в горле Белого моря обнаружили транспорт в сопровождении сторожевого корабля. Затем ведущий направляется дальше, в глубь Баренцева моря. Я следую за ним, и через 15-20 минут мы выскакиваем на второй одиночный транспорт, охраняемый эсминцем и сторожевым кораблем. Делаем круг, осматриваем воздух и водную поверхность, но ничего не обнаруживаем. Майор Богомолов направляется к третьему транспорту, который мы встречаем через 3-5 минут. Его охраняют два сторожевых корабля. Осматриваем воздух и водную поверхность, и майор Богомолов делает большой круг, чтобы присматривать за обоими транспортами, но малая высота полета и ограниченная видимость не позволяли одновременно видеть оба транспорта при полетах большими "восьмерками". Однако нам пришлось встретиться с фашистским бомбардировщиком Ю-88, который заметил нас, скрылся в облаках и больше попыток к атаке кораблей не предпринимал. В дальнейшем майор Богомолов оставил меня на охране транспортов, а сам последовал к первому, я же продолжал патрулирование. Время тянулось долго, и мне даже понравилось летать по большому кругу, как вдруг вижу самолет, сразу же направляюсь к нему навстречу, быстро определяю, что это машина майора Богомолова, и пристраиваюсь к нему. Однако командир дает команду нести патрулирование по одному на растянутой дистанции, и это помогло нам держать под наблюдением обе группы кораблей. Вскоре прибыла смена - капитан И.С. Щербаков с А.Ф. Шокуровым, и мы направились домой. Одиночно следовал первый транспорт уже под прикрытием пары "чаек". Он достиг траверза нашего аэродрома Поной, на который ту- 104 ман не позволил нам произвести посадку. Мы повернули на аэродром Ягодник, где нас очень тепло встречали наши боевые друзья-однополчане. Майор Богомолов принял решение: для прикрытия транспортов конвоя союзников использовать вторую авиаэскадрилью. Для выполнения боевого задания по охране первого транспорта и сопровождающего сторожевого корабля он высылает пару истребителей ПЕ-З-бис с экипажем капитана Г.И. Кузина и сержанта Киселева для прикрытия двух раздельно движущихся транспортов -пару истребителей ПЕ-3 лейтенанта Усенко и младшего лейтенанта Соловьева. Вместе с тем он обращает наше внимание на то, что, кроме нас, охрану транспортов несут истребители "чайка". Время несения патрулирования по два часа, наша пара сменяет пару лейтенанта Устименко и Костюка. И вот взлетает пара капитана Кузина, а за ней и мы с командиром звена Соловьевым. Мы следуем к транспортам, которые были уже на подходе к горлу Белого моря и охранялись парой истребителей "чайка" и парой ПЕ-3 лейтенанта А.И. Устименко. Приняв смену, мы прошли по большому кругу и просмотрели воздух и водную поверхность. Оба транспорта следуют на сокращенной дистанции, и при выполнении "восьмерки" с большими кругами видны и они и корабли охранения. Погода позволяет выполнять боевую задачу на высоте 600-300 м при удовлетворительной видимости. "Погода улучшилась и надо ожидать фашистских бомбардировщиков", - сообщаю штурману, продолжая внимательно наблюдать за воздухом и водной поверхностью. "Два самолета приближаются с юга!" -крикнул штурман, и я сразу разворачиваю самолет и следую им навстречу. Это наши "чайки" идут нам на смену. Так, за период нашего патрулирования они трижды менялись, дважды выскакивали фашистские бомбардировщики Ю-88 из облаков, но оба раза мы не дали им возможности прицельно сбросить бомбы по транспортам конвоя, которые к концу нашей смены следовали уже по горлу Белого моря. Сменила нас пара истребителей ПЕ-3, возглавляемая капитаном И.С. Щербаковым. При следовании домой первый транспорт конвоя был уже на подходе к Архангельску. На следующий день майор В.П. Богомолов собрал весь летный состав и сообщил, что сегодня ночью начали движение транспорты основного конвоя, который сосредоточивался районе Новой Земли. Его охрану осуществляют истребители 95-го авиапол- 105 ка, в помощь которым направляются экипажи И.С. Щербакова, А.Ф. Шокурова, К.С. Усенко и А.И. Устименко. Сейчас пара истребителей ПЕ-3 капитана Щербакова и лейтенанта Шокурова вылетает и охраняет корабли и транспорт, находящиеся у острова Мудьюг. В течение двух часов их сменяет пара лейтенантов К.С. Усенко и А.И. Устименко и тоже после двухчасового патрулирования обе пары следуют на аэродром Поной. Пару лейтенанта Усенко меняет пара капитана Кузина, которого меняет пара лейтенанта СЕ. Костюка и т.д. Я буду в ходе полетов уточнять порядок и очередность вылетов. Пара истребителей младшего лейтенанта Соловьева и сержанта Иштокина находится в резерве. Майор Богомолов предупредил, что вместе с нами будут все время нести патрулирование истребители "чайка". И вот мы с лейтенантом Устименко находимся над островом Мудьюг, возле которого стоят два крупных транспорта в ожидании своей очереди разгрузки, их охраняют эскадренные миноносцы и сторожевые корабли, пара истребителей капитана И.С. Щербакова сдает нам смену и мы, совершая круги и "восьмерки", внимательно наблюдаем за воздухом и водной поверхностью, чтобы не допустить к транспортам вражеские бомбардировщики, торпедоносцы и подводные лодки. За два часа всего дважды прорывался Ю-88, но, увидев наши истребители, сразу же уходил. После двух часов патрулирования нам на смену пришла пара капитана Кузина. Мы последовали на Поной, где нас очень радостно встретили друзья из 95-го авиаполка, которые с большим перенапряжением выполняли задачу по охране союзного конвоя. После доклада о выполнении боевого задания подполковник А.В. Жатьков сообщил, что у нас здесь очень жаркие бои. "Сейчас готовится к вылету четверка капитана И.С. Щербакова, после него пойдет четверка капитана Пузанова, в которой следует капитан Л.Г. Пузанов в паре со старшим лейтенантом И.Д. Сыроватко, и вы в паре с сержантом Макаровым. Лейтенанту А.И. Устименко в паре с сержантом Свириденко быть в готовности к вылету по усилению патруля". Один за другим выруливали и взлетали ПЕ-3 четверки капитана И.С. Щербакова. Над конвоем непрерывно появлялись фашистские бомбардировщики и торпедоносцы, с которыми постоянно шли воздушные бои, и пара капитана Пузанова была направлена к конвою раньше намеченного планом времени. Нам с сержантом Макаровым пришлось следовать к конвою самостоятельно. Погода способствовала выполнению боевой задачи. Мы уже прошли мыс Канин Нос 106 и вышли в Баренцево море, и вот примерно через час я увидел слева впереди подозрительное облако, которое своей чернотой отличалось от других. Делаю разворот влево, следую прямо на облако и через 2-3 минуты вижу впечатляющую картину: друг за другом двумя колоннами по морю шли одиннадцать больших транспортов, из их труб шел черный дым, который и образовал огромное дымовое облако. По обе стороны от транспортов на параллельных курсах следовали боевые корабли. "Вот он, тот самый семнадцатый конвой!" - сообщаю штурману, и как-то стало веселее, радостнее. Тут же нам навстречу летит четверка ПЕ-3 капитана Щербакова. Имитацией самолета сообщаю: "Я свой". Они тоже покачивают нам крыльями и покидают конвой. Я вступаю в подчинение капитана Пузанова, и мы выполняем патрулирование над конвоем. Вскоре я увидел, как корабли открыли зенитный огонь, и рядом с концевым транспортом из воды вставали белые столбы. "Фашисты бомбят конвой", - пронеслось в голове. Бросаюсь на поиски вражеских бомбардировщиков и сообщаю об этом капитану Пуза-нову. В это время вижу бомбардировщик Ю-88, который вынырнул из облаков. Двигаю до отказа сектор газа и следую ему наперехват. Но фашист снова скрывается в облаках. Я посылаю вдогонку очередь, но дистанция большая, и атака не достигла цели. Более часа мы несли патрулирование над конвоем и больше не встретили ни одного вражеского самолета. На смену нам прибыла четверка капитана К.В. Володина из 95-го авиаполка. Я своей парой последовал вслед за парой капитана Пузанова на Поной. Конвой медленно приближался к мысу Канин Нос. На земле о выполнении боевого задания подполковнику Жатькову доложил капитан Пузанов, а мне он сделал свои замечания и дал рекомендации. После ужина мы уставшие пошли на отдых. Рано утром следующего дня подполковник Жатьков сообщил, что остатки конвой PQ-17 прошли к острову Мудьюг и перед нами поставлена боевая задача: обеспечить полную разгрузку транспортов конвоя. "Фашистская авиация проявляет большую активность в борьбе с транспортами союзных конвоев, которые мы обязаны тщательно охранять, для чего необходимо повысить осмотрительность экипажей", - сказал подполковник Жатьков. Затем он подвел итоги вчерашней боевой работы и отметил действия четверки истребителей ПЕ-З-бис, возглавляемой капитаном К.В. Володиным, которая смело встретила фашистские бомбарди- 107 ровщики, не дала им прицельно сбросить авиабомбы и сбила четыре "юнкерса". В воздушном бою был ранен летчик А.Н. Сучков, который потерял сознание, но штурман М.И. Корнилов снял руки раненого летчика со штурвала и вывел самолет в устойчивый горизонтальный полет, привел его на аэродром, по подсказке летчика произвел посадку и спас жизни летчику и себе, сохранив при этом машину. Затем подполковник Жатьков сообщил порядок вылета четверок истребителей. Сразу же по постановке боевой задачи четыре экипажа во главе с майором С.С. Кирьяновым направились к самолетам, взлетели и последовали к острову Мудьюг. Нашу четверку собрал капитан Л.Г. Пузанов, дал нам последние указания и отпустил к самолетам. У самолетов я дополнительно обговорил наши действия с сержантом Новиковым, который на выполнение боевого задания шел впервые. После взлета мы собрались и последовали двумя парами. Погода позволяла выполнять боевое задание, и летчик Новиков пилотировал машину смело и уверенно. Прибыв к транспортам, майор Кирьянов и капитан Пузанов помахали друг другу крыльями, и мы приняли смену, а четверка Кирьянова последовала на Ягодник. Капитан Л.Г. Пузанов свою четверку "пешек" повел по большому кругу, просматривая воздух и водную поверхность на подходах к транспортам конвоя. Кроме нас, патрулировали четыре истребителя "чайка", которые следовали парами на большой дистанции. Я тоже отстал от пары капитана Пузанова и успел сообщить Александру Гилиму: "Пока все спокойно". Однако, посмотрев на север, вижу, как бомбардировщик Ю-88 вываливается из облаков и держит курс прямо на транспорты конвоя. Я сразу же разворачиваюсь и следую на повышенной скорости прямо навстречу "юнкерсу", противник скрывается в облаках. На обратном курсе я снова увидел выход "юнкерса" из облаков. Минут через десять пара "чаек" атаковала Ю-88, воздушный стрелок которого послал в переднюю "чайку" очередь и сбил ее. "Юнкере" же в то время скрылся в облаках. Мы стали более внимательными и намного строже стали нести свою вахту. Надо заметить, что последний час патрулирования был поспокойнее, и вскоре нам на смену прибыла четверка капитана К.В. Володина, в которую входила и пара ПЕ-3 лейтенанта Устименко, а мы последовали на Ягодник на отдых. Было еще темно, когда прозвучала команда: "Подъем!" По 108 этой команде летный состав следовал в столовую, а затем на аэродром, к своим самолетам, а технический - сразу на аэродром. И вот мы уже на острове Мудьюг. На темном фоне воды сереют неподвижные громады транспортов, над которыми мы выполняем баражные "восьмерки" или большие круги. Первыми показались "хейнкели" - одиночные, видимо, с разведывательными целями, но, завидев "петляковых", немедленно поворачивают обратно в облака. Однако один из "хейнкелей" стал вести себя загадочно и от советских истребителей не удирал, как предыдущие, а даже шел на сближение, приглашая гнаться за собой. Майор Богомолов приказал капитану Г.И. Кузину подойти поближе. Я следую за майором Богомоловым в плотном строю и вижу, как с севера в направлении острова Мудьюг под облаками крались два звена бомбардировщиков Ю-88. Майор Богомолов вводит свой самолет в крутой вираж, на котором я еле удержался в строю, и мы следуем на сближении с "юнкерсами". "Там не шесть, а восемь "юнкерсов"", - уточняет лейтенант Гилим. Я начал готовиться к атаке: включил тумблера электрического ведения огнем и чуть увеличил интервал и дистанцию стоя, чтобы не сковывать маневры ведущего. Майор Богомолов вызвал очередную четверку истребителей ПЕ-З-бис. Расстояние между нами быстро сокращалось, воздушный бой вступал в решающую фазу. Вражеские летчики не шарахались в облака, а уплотнили свой строй и выходили на боевой курс, нацеливаясь на самый крупный транспорт. Майор Богомолов пошел на сближение, чтобы увеличить скорость и атаковать бомбардировщики снизу сзади, так как сверху мешали облака. Мы приближались к фашистским бомбардировщикам. Были отчетливо видны черные свастики на килях, зловещие кресты в белой окантовке. Возле хвостов в стеклянных полушариях торчали головы стрелков с пулеметами, развернутыми прямо в нашу сторону. Приблизившись к левому "юнкерсу", майор Богомолов резко поднимает нос самолета вверх и ловит его в прицеле. Со всех сторон к самолету майора Богомолова потянулись белые, желтые и красные цепочки трасс, которые пронизывали его машину, но летчик с курса не сворачивал, продолжая сближаться. Цепочки трасс потянулись и к моей машине, которую я нацелил под желтое брюхо правого ведомого фашиста. В этот момент Гилим повернул голову, и увидел, как из облаков вынырнула еще пара "юнкерсов" и сверху бросилась на самолет Богомолова. Я резко развернул свою "пешку", пытаясь отрезать фашиста от машины командира. В это время Саша открыл огонь, чтобы отпугнуть 109 врага. Открыл огонь и штурман полка капитан Серебряк, и гитлеровцы взмыли вверх под облака. Майор Богомолов ударил в это мгновение из носовых установок, прямо в фюзеляж "юнкерса", который взорвался, от него во все стороны разлетелись дымящиеся обломки, которые, переворачиваясь, посыпались в свинцовую гладь моря. Остальные "юнкерсы", освобождаясь от бомб, бросились врассыпную. Я тоже еле отвернул свою машину от столкновения с хвостом взорванного "юнкерса" и тут же устремился на ближайшего фашиста, но он быстро спрятался в облака. Мне надо было занимать свое место в строю. Пара капитана Кузина напала на второе звено "юнкерсов", и вскоре один фашист, окутанный дымом, скрылся в морских волнах. Пристроившись к машине майора Богомолова, я увидел, что она следует с большим креном. Нам навстречу летела четверка ПЕ-3, возглавляемая комиссаром полка майором Л.В. Михайловым. Богомолов приказал ему занять его место, так как машина имеет повреждение и он возвращается на базу. Я продолжаю его сопровождать. Следуя домой, я чувствовал себя в крайне неудобном положении, ведь я пропустил к ведущему вражеский самолет. Не представляю себе, как буду объяснять боевым друзьям случившееся. На земле мы насчитали девять дыр в моей "семерке", а я ведь им - ни одной, что еще больше омрачило меня. В таком состоянии я последовал докладывать командиру авиаполка о результате выполнения задания и вдруг слышу: "Усенко-о! Усенко-о!" Штурман полка капитан Серебряк подошел и схватил меня за плечи, потряс: "Спасибо, брат! Я все видел и оценил твою самоотверженность. Мы с Богомоловым обязаны тебе жизнью... А того, что сбили, Василий Павлович сказал, чтобы записали на двоих..." В тот же день фашисты предприняли еще несколько попыток атаковать на рейде транспорты конвоя. Они группами, по шесть-десять самолетов внезапно вываливались из облаков и устремлялись к транспортам. Но всякий раз путь им преграждали пушечные трассы "пстляковых", других истребителей, мощный заградительный огонь ПВО Архангельска, и "юнкерсы" бесприцельно сбрасывали бомбы и спешили убраться восвояси. Через несколько дней, приняв советские грузы, конвой под номером PQ-17 последовал в обратный путь. До предельного радиуса мы прикрывали его, он благополучно, без единой потери, вышел из советской операционной зоны. Закончился июль, полярное лето в разгаре. У летчиков насту- 110 пил вынужденный перерыв в боевой работе. Союзники, ссылаясь на большие потери, отказывались посылать конвои. Мы перелетели на основную базу. Началась серьезная учеба. Изучалось все, что следовало знать летному составу. Мы получили снимки и таблицы с тактико-техническими данными кораблей союзников и фашистов. Учились распознавать корабли по внешнему виду, определять элементы движения - скорость и курс, а также походные ордера конвоев, организацию их обеспечения и взаимодействие с ними. Одновременно проводились учебные полеты по приборам. Мы готовились к прикрытию очередных конвоев. Дэвид Б. Крейг ДЕВЯТНАДЦАТЬ ГЕРОЕВ "ДОВЕР ХИЛЛА"* В приложении к "Лондон газетт" за пятницу, 8 октября 1943 г. был опубликован список из 19 имен офицеров и матросов торгового флота* пятеро были удостоены Ордена Британской империи, и 14 королевской благодарности за храбрость. Основание для награждения звучало очень просто: "За опасную работу в условиях риска". Описываю эту историю, как помню ее я, но пишу от имени 19 человек, так как мы работали вместе и никто из нас не делал ничего такого, что не делали бы и все остальные. 13 января 1943 г. я прибыл на судно, стоявшее на якоре у Гуро-ка-на-Клайде Поступил туда на должность офицера радиста и, оказавшись на борту, обнаружил, что мы направляемся в Северную Россию. Наш корабль был тяжело нагружен самолетами-истребителями, танками, орудиями, грузовиками и большим количеством снарядов и фугасных бомб. Палубный груз составляли грузовики в контейнерах, танки "матильда" и бочки смазочного масла, укрытые слоем мешков с песком, видимо, чтобы защитить их от трассирующих пуль. Нет надобности говорить, что мы были не в восторге по поводу данного обстоятельства. Мы вышли из Клайда 23 января и 25-го прибыли в Лох-Ю, где встали на якорь в ожидании других судов конвоя. Лох-Ю был летом очень красивым местом, но в январе и феврале при сильном северо-западном ветре и дрейфующих на якоре тяжело груженных торговых судах он выглядел совсем по-другому 15 февраля 28 торговых судов в конвое JW-53 при сильном охранении отправились в штормовую погоду на север России. Эскорт состоял из трех крейсеров, крейсера ПВО, эскортного авианосца, 16 эсминцев, двух тральщиков, трех корветов и двух траулеров. Это был очень хороший эскорт, и, так как светлое время дня становилось длиннее, такая защита была нелишней Поскольку 0x08 graphic % © Дэвид Б Крейг 112 Дэвид Б Крейг приходилось соблюдать полное радиомолчание, офицеры-радисты стояли вахту на мостике вместе со штурманами. По мере нашего продвижения на север шторм превратился в ураган, и корабли начали получать повреждения. У крейсера "Шеффилд" оторвало верхушку передней башни, и он был вынужден вернуться на базу вместе с авианосцем "Дашер" , который также получил повреждения. Были повреждены и вернулись в Исландию шесть торговых судов. На нашем судне начал срываться с креплений палубный груз. Мы не испытывали сожаления, видя исчезающие за бортом бочки с маслом, когда же были разбиты и ушли на дно контейнеры с грузовиками, дело стало приобретать неприятный оборот. Но нам удалось спасти танки и продолжить путь сквозь шторм далее на север. Я помню попытку использовать лампу Алдиса для передачи сигналов на корвет. Это оказалось очень сложно, так как одно мгновение он был на виду, потом проваливался к подножию волны, и все, что я мог видеть, - это верхушки его мачт, затем он поднимался, а наше судно опускалась, и теперь перед глазами бы- 113 ла одна вода. Но в конце концов мы все-таки передали сообщение. На какое-то время конвой был сильно разбросан, но когда погода успокоилась, военные корабли окружили нас, и вновь установилось какое-то подобие порядка. Потеря нашего эскортного авианосца означала, что мы остались без воздушного прикрытия, и, как и ожидалось, несколькими днями позже появился немецкий самолет-разведчик. Ведя наблюдение, он все светлое время суток висел над нами. На другой день конвой подвергся сильной атаке бомбардировщиков Ю-88, в ходе которой наше судно было повреждено и ранен наводчик орудия. Но мы продолжали упорно двигаться в направлении Северной России. Эта часть перехода проходила через поля блинчатого льда, защищавшего суда от атак подводных лодок. Дополнительным прикрытием служили снежные бураны, укрывавшие нас от наблюдения противника. Двумя днями позже, 27 февраля, мы подошли ко входу в Кольский залив, который представляет собой длинный фьорд с сопками с обеих сторон и городом Мурманском возле его оконечности. Мы не потеряли ни одного корабля от действий противника. Здесь я должен отдать дань уважения хорошей работе матросов королевского флота и артиллеристов морского полка на торговых судах. Из 22 торговых судов 15 имели пунктом назначения Мурманск, а остальные семь - порты Белого моря близ Архангельска. Тогда мы еще не знали, что не сможем покинуть Россию до конца ноября. Корабли океанского эскорта, которые привели нас в залив, заправились здесь топливом и отправились домой с порожними судами предыдущего конвоя. По приходе все мы были очень усталыми, так как предыдущие несколько суток большую часть времени проводили на вахте или боевых постах. После принятия на борт русского лоцмана и самостоятельного входа в Кольский залив мы мечтали хорошо выспаться, встав на якорь около Мурманска. Наши иллюзии быстро развеялись, когда примерно в миле вверх по заливу прошли мимо горящего торгового судна, команда которого садилась в спасательные шлюпки. Когда мы спросили лоцмана об этом судне, как оказалось из предыдущего конвоя, тот с веселой интонацией рассказал, что по пути к нам он видел, как его атаковали самолеты. Это было, видимо, обычным делом. Теперь нам стало понятно, почему мы были оснащены таким большим количеством зенитных орудий типа "эрликон" и "бофорс". 114 После двух дней стоянки на якоре мы пришвартовались в Мурманске для разгрузки. Порт подвергался довольно продолжительным бомбежкам. Одно из наших судов "Оушн Фридэм" было потоплено у причала рядом с нами. После разгрузки мы отошли на одну милю и встали на якорь. Стоянка находилась у берега, ближнего к германским позициям, удаленным на расстояние всего 10 миль. Истребители-бомбардировщики Me-109 регулярно атаковали нас, выскакивая из-за вершин сопок. Они стремительно снижались, сливаясь с берегом, проносились над мачтами и сбрасывали бомбы с высоты 20-30 футов. Артиллеристы у нас были опытные и открывали огонь только тогда, когда самолеты подлетали на дальность действенного огня. Эти атаки длились не более минуты, но у нас были и убитые и раненые, а суда часто получали повреждения. Мы сбили один самолет, а другому нанесли повреждения. Он вышел из зоны нашего огня, прежде чем мы смогли добить его. Судно, стоявшее на якоре за нашей кормой, открыло огонь, и самолет, получив несколько попаданий, взорвался. Половина заслуги в его уничтожении принадлежала нам, и нашу трубу украсили полторы свастики. Сейчас мы приблизились к тому событию, из-за которого наши имена оказались в "Лондон газетт". В воскресенье 4 апреля мы стояли на якорной стоянке у мыса Мишуков в нескольких милях севернее Мурманска. Я играл в шахматы в офицерской кают-компании, когда раздался сигнал: "На боевые посты". Одновременно наши орудия открыли огонь. Я прошел через буфет, выглянул в дверь и увидел высоко в небе два бомбардировщика Ю-88, заходящих на нас с кормы. Под ними разрывались снаряды наших "бофорсов", и, когда самолеты отвернули в сторону, я решил, что мы отбили атаку, и вышел на палубу. Я совершил глупость, так как не знал, что, прежде чем свернуть, они сбросили бомбы. Четыре из них разорвались рядом с левым бортом, одна - с правым. Меня сбило с ног. Когда я поднялся, ко мне спустился наводчик одного из "эрликонов" и показал на большую круглую дыру в стальной палубе. Она была всего в нескольких ярдах от того места, где я находился. Было ясно, что шестая бомба прошла через грузовую палубу и твиндеки, проникла в угольный бункер и не взорвалась. Мы проинформировали об этой ситуации главного офицера британского флота в Мурманске, и нам сообщили, что в Северной России нет британских специалистов по обезвреживанию бомб. 115 Тогда мы поняли, что нам придется самим выкапывать бомбу, чтобы спасти судно. Тральщик "Джасон" получил приказ встать на якорь и подойти к борту для оказания помощи, если бомба взорвется. Хотя "Довер Хилл" был всего лишь потрепанным старым торговым судном, это был наш дом, и ни один немец не мог заставить нас покинуть его, пока он был на плаву. Капитан построил всю команду на корме и вызвал добровольцев. 19 человек, включая капитана, сформировали отряд по обезвреживанию бомбы. У нас не было никакого оборудования. Фактически, когда мы начали раскапывать уголь, мы имели только несколько лопат, позаимствованных из котельного отделения, и 19 отважных сердец. Бункер был полон хорошего британского котельного угля, который мы берегли для обратного перехода. Поэтому мы поднимали его на палубу при помощи грузовой стрелы, рассчитывая потом загрузить обратно. Когда русские власти узнали, что мы делаем, то, несмотря на большое количество неразорвавшихся бомб в городе, они любезно предложили прислать офицера-сапера, чтобы снять детонатор, если мы сможем поднять бомбу на палубу. На глубине примерно 10 футов показался стабилизатор, по размерам которого мы решили, что это 1000-фунтовая бомба. К несчастью, немцы обнаружили нашу деятельность и начали бомбежку, дабы взорвать бомбу, которую мы откапывали. Из-за близких взрывов и сотрясений от стрельбы наших орудий уголь сползал в выкопанную яму, и положение порой становилось трудным. Нам пришлось копать на глубину около 22 футов, прежде чем добрались до бомбы. Наконец-то после двух дней и ночей тяжелой работы мы подняли ее на главную палубу. Вместе с двумя своими товарищами офицерами я стоял на палубе, когда наш русский друг начал отвинчивать стопорное кольцо детонатора. После нескольких оборотов его заело. Тогда сапер взял маленький молоток, зубило и начал постукивать по нему. Я честно могу признаться, что при каждом ударе чувствовал, как волосы становились дыбом, упираясь в капюшон моего байкового пальто. После удаления детонатора и запала мы столкнули бомбу в Кольский залив, где она, вероятно, лежит до сих пор. Затем мы отправились назад в Мурманск для ремонта. Из 15 судов, прибывших в Мурманск в феврале, одно было потоплено и 4 повреждены. 17 мая мы вышли из Кольского залива в 116 компании с тремя другими судами и направились в Экономию, в устье Северной Двины. Там оставались до 18 июля, а затем переместились в Молотовск (ныне Северодвинск). Наконец 26 ноября мы отправились домой вместе с 8 другими судами, часть из которых имела повреждения. В это время года почти 24 часа в сутки было темно, и мы могли двигаться с максимальной скоростью всего в 7 узлов. Мы пошли на север к кромке льда. Зная, что направляющийся в Россию конвой проходил южнее нас, мы рассчитывали, что немцы будут атаковать его, а нас оставят в покое. Так на самом деле и произошло, и 14 декабря мы наконец-то прибыли в Лондон - как раз вовремя, на Рождество. Время, проведенное в районе Белого моря, было в основном мирным, и нашей основной проблемой была нехватка продовольствия. Часть времени мы страдали от недоедания, но все-таки выжили. Мне кажется, это не нанесло нам вреда, так как заставило еще больше ценить мир, в котором мы живем сейчас. Когда мы поднимались для списания команды вверх по Темзе к Серейским торговым причалам с развевающимся красным флагом торгового флота и заплатами на палубах и борту, мы так гордились нашим судном, как будто это входил в порт щеголеватый военный корабль. В нашем красном флаге была дыра от снаряда "эрликона", пробившего его во время боя, но это был единственный оставшийся у нас флаг. "Довер Хилл" закончил свои дни в качестве судна службы специального назначения ВМФ и был затоплен как блокшив 7 февраля 1944 г., но я не знаю где. Очевидно, это старое судно получило больше ударов, чем мы думали, и уже было непригодно для выхода в море. Закончу на личной ноте. Я был самым младшим в молодежном отряде, спасавшим судно на Мишуковской стоянке: мне исполнилось 18 лет на пути в Россию. Однако я уже был не новичок, так как впервые попал на судно в Плимуте в 1940 г. еще будучи 15-летним кадетом. Из-за проблем со зрением я не смог продолжить службу по штурманской части, списался на берег, поступил в радиоколледж и вернулся на море в качестве радиста. Вновь я побывал в Мурманске в 1980 г. - в основном для того, чтобы найти могилу своего друга, который был убит осколком бомбы, пробившей его каску. С помощью русских властей я это осуществил. Вместе с группой ветеранов я вновь побывал там в 1985, 1987, 1990 и 1991 гг. К нам проявили большую доброту и 117 дружбу жители Мурманска, высоко ценившие ту помощь, которую мы оказали им во время войны. В 1987 г. я узнал также, что русского офицера-сапера, помогавшего нам, звали Панин и что он пережил войну, но умер за несколько лет до моего предыдущего приезда туда. Было бы замечательно встретиться с ним после стольких лет, но этому не пришлось случиться. ПРИМЕЧАНИЕ: Судно "Довер Хилл", водоизмещением 5815 брт было построено Нортамбер-лендской судостроительной компанией в Ньюкасле и спущено на воду в декабре 1917 г. под названием "Маенуэн" для компании "В.а.С.Т. Джоунз Стимшин Ко" из Кардиффа. Еще до сдачи оно было приобретено компанией "Клан Лайн" и получило наименование "Клан Маквикар". В 1936 г. оно было продано компании "Каунтиз Шип манеджмент К0" из Лондона и переименовано в "Довер Хилл", оказавшись в собственности компании "Довер Хилл Стимшип К°". После возвращения из Северной России оно перешло к министерству военных перевозок (менеджеры компания "Дж.а.Дж. Денхолм К°") и было затоплено в Арроманше 9 июня 1944 г. вместе с другими судами для создания искусственного порта во время высадки союзных войск в Нормандии. О.А. Андреев ТАЙНА ФЕВРАЛЯ 1944 г. На север я попал в конце 1943 г., когда с командой из шести человек под началом главстаршины прибыл из Москвы в Мурманск. Страшную картину в то время представлял город, особенно его главный проспект - гордость мурманчан. Справа и слева и вдоль всего проспекта торчали остатки стен с зияющими глазницами разбитых оконных проемов, а то просто из кучи мусора, кирпича и каких-то искривленных металлических балок, высоко в небо простирались обгоревшие трубы-дымоходы в переплетении электрических проводов, и казалось, что это не проспект, а какой-то изначальный хаос. Лишь один дом, каким-то чудом уцелевший, напоминал о погибшей цивилизации. Таковы были действия немецкой авиации. Наконец я в Полярном - главной базе Северного военно-морского флота. В ожидании пришлось нести службу во флотском экипаже.. Помню, во время дежурства по камбузу, когда наступило затишье между прошедшим завтраком и предстоящим обедом, когда коки только еще колдовали у плиты, у меня выдалась свободная минута, и, стоя у столовой, я любовался нижней частью города. Изумительное впечатление производил Полярный: внизу бухта, далее Екатерининский остров, местами покрытый снегом, справа и слева проходы в Кольский залив и снова возвышающийся берег с различными морскими службами. Левее по берегу стадион и штаб флота, справа за ним Дом культуры, а внизу подо мной причал и циркульный дом, гордость Полярного. Все это находилось в окружении заснеженных сопок на фоне сумрачного неба. Было очень серо, лишь вода бухты черной плоскостью резко выделялась в этой красивой серости, да несколько боевых английских кораблей с флагами расцвечивая еще больше оживляли бухту. Неожиданно из-за пригорка со стороны нижнего города 0x08 graphic * © О А. Андреев. 119 раздалась непонятная мелодия: играл аккордеон, ему вторили рожки; и эту музыку иногда глушила сирена. Но вот появилась группа ряженых. Впереди шагал полураздетый человек, гордо поднявший голову в терновом венке из карликовой березы, он был покрыт белой простыней-саваном. В правой руке держал высокий посох-крест, и казалось, фигура эта не идет, а плывет по заснеженной дороге. За ним вышагивали двое, тоже в белых простынях, а на спине у каждого были крылышки. Очевидно, вся троица представляла Христа и ангелов. Далее, тяжело переставляя ноги, двигался робот. Большие картонные коробки из-под пива были надеты на ноги, туловище, руки, а коробка с прорезью для глаз венчала голову. Вдоль туловища, по краям ящиков, были подвешены металлические банки с пивом, которые он снимал с себя и угощал матросов. Следом шли музыканты: аккордеонист в несуразной шляпе и двое рожечников в балахонах. За ними 10 человек, также ряженых. Заканчивал шествие пират в огромных сапогах и с черной повязкой на правом глазу. Держа в руках переносные кузнечные мехи, на конце которых была сделана сирена, он иногда, работая рычагами, заставлял ее пронзительно выть. Англичане пели, плясали, веселились, что-то кричали и потребляли баночное пиво. Кок Володя, вышедший покурить, весело сказал: "Во, смотри, кореш, как веселятся союзнички! У них сегодня Рождество, 25 декабря". Ряженые постепенно приблизились к нам. Робот, кое-как сняв с себя несколько банок с пивом, протянул их нам, при этом сказав что-то по-английски. Из его слов я понял, что он предлагает выпить за победу и "Гитлер капут". Мы с Володей воспользовались его тостом. Подошли еще четверо ряженых, и наша компания, верная союзническому долгу, пила за победу и "капут Гитлер". Музыка наигрывала что-то веселенькое, было приятно в рождественский день отключиться от полыхавшей рядом войны. Англичане еще раз угостили нас пивом и сигаретами и двинулись дальше. До позднего вечера они веселились, прохаживаясь по городу, любезно угощали наших матросов пивом, дружески хлопали их по плечам, приговаривая: "Гитлер капут". В начале января, получив назначение на морскую батарею острова Кильдин, я прибыл туда и приступил к службе комендором. Служба была напряженной, часто по готовности No 1 находились подолгу у орудий, встречая и провожая конвои. В конце февраля 1944 г. (как установлено, 25 февраля) была сыграна тревога, мы заняли у орудий свои номера, в это время большой караван судов медленно приближался к Кольскому зали- 120 ву. Орудия заряжены. Арттелеграф держит стрелку "Товсь". Проходит часа два, пока суда втягивались в Кольский залив, а когда оставались четыре транспорта, как-то неожиданно сопровождавший их английский эсминец делает отворот влево и через минуту на наших глазах разваливается, прорезанный огромным столбом воды и пламени. Корабль стал тонуть, и за несколько минут обе его половины исчезают в пучине Баренцева моря. Видно, накануне немецкая подводная лодка пробралась через Кильдинскую салму и залегла, затаившись до удачного момента атаки. Нападение было произведено на хвостовую часть конвоя, чтобы легче было удрать. Мы еще долго находились при орудиях и следили за тем, как наши противолодочные корабли квадрат за квадратом бомбили большую акваторию входа в Кольский залив, а когда последовал отбой, разгоряченные увиденным, продолжали вести разговор о случившемся. Прошло с час, как огромное пятно солярки прибило к острову, и бедные птицы - чайки, нырки, крачки - жалобно попискивали не в состоянии взлететь, так как пропитанные соляркой крылья не раскрывались. Потом на берегу мы много находили их трупиков. Глянув в окно кубрика, кто-то из нас заметил, что к берегу прибыло несколько гофрированных металлических понтов, сорванных с эсминца. Обследовав их, мы обнаружили банки с НЗ (неприкосновенный запас). Здесь же были банки с питьевой водой. Нам, молодым, да и пожилым матросам, было интересно, какое НЗ у англичан. Вскрыв банки, обнаружили галеты, шоколад, какао с сахаром в брикетах и баночки с пимиканом (лососевое сушеное мясо с орехами). К нашему однообразному матросскому пайку это было неожиданным гостинцем, и как приятно по утрам позже было пить какао с пайковым хлебом, намазанном пимиканом. Мы сидели в кубрике и с наслаждением пили какао вприкуску с шоколадом. Да, сладостей было много, но мы тогда на это не обращали внимания и не слышали о "белой смерти", а если бы кто-то сказал нам о вреде сахара, то мы его просто высмеяли бы, памятуя, что сахар для человека всегда составлял радость. Пришел командир огневого взвода и худощавый лейтенант. Пока он раздевался и подсаживался к столу, пока вволю сыпал в стакан какао и мазал пимиканом хлеб, мы стояли и ждали, когда лейтенант, насладившись угощением, улыбнется, хотя по природе своей он был строго официален и редко бывал добродушен. Сейчас же он обратился к командиру первого орудия, назвав 121 его просто Саша, и приказал выделить пять человек матросов на КП, где их будет ждать капитан-лейтенант из "Смерша". Благодушие лейтенанта и "Смерш" - что-то для нас непонятное. Через несколько минут мы пятеро, растянувшись цепочкой по узкой каменистой тропинке у подножия мыса Бык, спешили и высказывали различные догадки, зачем понадобились "Смершу". Капитан-лейтенант уже ждал нас. Мы поздоровались и уже вшестером двинулись дальше. Пройдя КП и спустившись по камням и обломкам скал к воде, мы оторопели: на волнах в небольшой лагуне бились о берег трупы шести английских утонувших матросов. Лица их были обезображены синяками. Страшные желто-синие разводы на замерзших лицах делали их какими-то фантастическими. У двух были выпучены глаза, и смотрели эти двое в небо, как бы призывая Всевышнего в свидетели. Судя по темным комбинезонам и широким поясным брезентовым ремням, эти шестеро относились к машинной команде затонувшего эсминца. С трудом вытащив их на прибрежные камни, мы долго стояли и смотрели на наших союзников, таких же молодых парней, как и мы, и кто знает, подумал каждый из нас, какова же наша судьба в дальнейшем. Капитан-лейтенант приказал обследовать трупы. В карманах комбинезонов ничего не было, но где что-то находилось - были широкие брезентовые пояса с несколькими карманами. Кое-кто обнаружил английскую мелочь, авторучки, спички и сигареты. Я же нашел у рыжеватого англичанина портмоне, где находились три фунта и мелочь, да в рамке под прозрачной пленкой фотография погибшего размером 5x7 см. На ней удалой матрос, его жена в красивой подвенечной фате, далее родные и священник, выходящие из церкви, наверное, бедолага совсем недавно женился. Трофеи наши никакой ценности не представляли, так как не было ни стратегических, ни политических и экономических данных, которые интересовали капитан-лейтенанта. Все найденное он отдал нам. Так у меня оказалось портмоне со всем содержимым. По возвращении домой я отдал портмоне брату. Мы, разобрав площадку под самым мысом, выровняли ее с большим трудом, уложили трупы один к одному и заложили камнями. Верхнюю часть могилы обсыпали мелким камнем, что создавало как бы плиту, на которую положили две английски фуражки, чудом уцелевшие на головах матросов, и по трое встали по краям могилы. Капитан-лейтенант достал свой безотказный пистолет, поднял вверх, Леха Туркин взвел и поднял автомат, и три очереди-залпа были поминками погибшим союзникам. 122 Прошло около 50 лет с того трагического события, для истории срок небольшой, но для человечества - два поколения. И сегодня, когда представилась возможность, я должен сказать о случившемся; о том захоронении, где лежат без отпевания мои товарищи и союзники. Безгрешные их души ждут своего часа предстать перед Всевышним. Два поколения не знают о месте захоронения их отцов, сыновей, мужей и братьев. Пусть знают, что их родные, прижавшись друг к другу, лежат заложенные камнями под мысом Бык острова Кильдин, который был свидетелем гибели эсминца "Мах-ратта" и является бессмертным памятником им. Джон А.П. Кении СПАСЕНИЕ В ШТОРМОВОМ МОРЕ* Я поступил добровольцем на военную службу в королевский флот в декабре 1941 г. в возрасте 19,5 лет шифровальщиком. После 12 недель обучения я был отобран вместе с еще 11 шифровальщиками на крейсер "Эдинбург" в Скапа-флоу. "Эдинбург" был одним из самых современных в своем классе: 10 тыс. т скорость 37 узлов, хорошо вооружен 12 шестидюймовыми, 12 четырехдюймовыми и множеством более мелких орудий, четырьмя гидропланами "Валрус" и 6 торпедными аппаратами. Капитан Фолкнер был самым молодым командиром крейсера на флоте, а крейсер был флагманским кораблем контр-адмирала Бонема Картера (18-эс-кадра крейсеров). Его команда участвовала в боевых действиях против "Бисмарка", в конвоях на Мальту и предыдущих конвоях в Россию. Новая жизнь после поступления на корабль оказалась интересной: друзья, распорядок. Каждый день приносил новый опыт. Даже скромные радости увольнения на берег в захолустный Скапа-флоу и первый выход в море оправдали мои ожидания. Вместе с двумя другими крейсерами и кораблями охранения мы рассекали высокие, как горы, волны, чтобы встретить и сопроводить в Ска-па крупные соединения американского флота, пришедшие на усиление Королевских ВМС. Это плавание проходило в бурном море, причем американцы во время шторма потеряли с борта авианосца "Уосп" своего адмирала Гиффена. Я же получил большой практический опыт, так как в ходе плавания я включился в морской распорядок, шифровальную работу и т.п. У меня появилась некоторая уверенность, которая позволила справиться со своими обязанностями, когда начались боевые действия. После возвращения в Скапа-флоу наши надежды на отправку в теплые края рухнули. Доставка на корабль дополнительной теплой одежды и другие приготовления указывали на поход в Россию. Неофициальные 0x08 graphic ' © Джон А П Кении 124 ' слухи подтвердились, когда на борт были доставлены стальные листы для ремонта крейсера "Тринидад", поврежденного одной из своих неисправных торпед во время последнего конвоя. Приготовления ускорились, последние письма были написаны, и, когда мы , покинули Скапа, к нам обратились по радиотрансляции командир и адмирал. Их обращение было суровым: нас могли ожидать бурное море, снег, лед, подводные лодки и самолеты. Наша стоянка в Сайдис-фьорде была краткой, но достаточной, чтобы оценить красоту покрытых снегом вершин, сделать кое-какие покупки и почувствовать безразличие, граничащее с враждебностью, исландцев к военным (несомненно, они хотели сохранить замкнутую целостность сообщества). Мы вышли 11 апреля на соединение с PQ-14, уже находившимся в море, с задачей поддержки конвоя в случае атаки надводных кораблей. Британский флот должен был вступить в действие, если бы немецкие тяжелые корабли покинули базы. PQ-14 состоял из 24 транспортных и 15 боевых кораблей, двигавшихся со скоростью 6-8 узлов. Эскорт был хорошо оснащен для противодействия подводным лодкам, но не самолетам и надводным кораблям. Холодные температурные слои мешали работе гидролокаторов типа "Асдик". Маршрут конвоя был выбран вдоль кромки льдов, но в 1942 г. лед продвинулся не дальше обычного на юг и юго-запад от острова Ян-Майен. Лед сильно повредил 16 судов и 2 эскортных корабля, вынудив их вернуться в Исландию для ремонта. Остальные продолжали путь в Мурманск. "Эдинбург" по мере продвижения на север стал подобен холодильнику, так как системы обогрева не справлялись. В это время немцы расшифровали наши сигналы и приблизительно знали наше местоположение. Они также знали, что если они сосредоточат свои усилия на направлении к северу и югу от острова Медвежьего, то обязательно обнаружат нас. Они так и сделали. От острова Медвежьего разведывательные "фокке-вульфы" и "блум унд фоссы" не покидали нас. Распорядок, установившаяся для этих конвоев, отмечал и наше продвижение. Торпедные атаки подводных лодок, особенно в темные часы и на заре, когда наши силуэты ставили нас в невыгодное положение. Затем бомбардировка со стороны солнца, чтобы ослепить наших артиллеристов, или неожиданное пикирование сквозь облака, чтобы захватить нас врасплох. Быстрое изменение курса корабля не позволяло торпедам и бомбам попасть в цель, но немцы пытались свести на нет эту возможность одновременной атакой с различных направлений. Их 125 превосходство возросло в мае, когда были применены бомбардировщики-торпедоносцы. Малая скорость конвоев затрудняла уклонение. По этим причинам "Эдинбург" был очень уязвимым при движении в конвое. Несколько безуспешных торпедных атак по нему в ночные часы только подчеркнули опасность. Возникла дилемма: должен ли корабль оставаться в конвое на положении "сидящей утки" или двигаться отдельно, подвергаясь риску воздушных и торпедных атак. И может ли он ослабить конвой, взяв с собой корабли охранения. В конце концов конвой был оставлен, но крейсер ушел вперед без кораблей эскорта. Туман и плохая погода обеспечили достаточное прикрытие на оставшуюся часть пути. Попытка немцев атаковать караван тремя эсминцами сорвалась из-за плохой погоды и неграмотного руководства. В конвое жертвой подводной лодки U-403 стал "Эмпайер Ховард". Три торпеды потопили его в течение минуты. Среди погибших оказался коммодор конвоя. Из-за погодных условий этот конвой считался одним из наиболее неудачных. Когда мы подошли к Кольскому заливу, нас встретили четыре британских тральщика типа "Халикон"- часть 6-й британской флотилии тральщиков. Это была элита миннотральных сил Великобритании с новейшим оборудованием, базировавшаяся на Полярный и Ваенгу. У русских тогда не было кораблей подобного типа. Затем к нам присоединились два русских эсминца. Нам обещали воздушное прикрытие, но, как мне показалось, оно никак не материализовалось, вероятно, из-за других неотложных задач. Прибыв в залив, конвой пошел к Мурманску, и корабли встали на якорь в широкой Ваенгской бухте (ныне военно-морская база Североморск) примерно в 16 милях по воде от Мурманска и в 8 милях от моря, а грузовые суда двинулись в Мурманск, чтобы встать на якорь в заливе, ожидая разгрузки. Пока причалы не были повреждены бомбами, они могли принимать 5 судов одновременно. Стальные листы были доставлены на крейсер "Тринидад" в Росту, и, так как на разгрузке стояло сравнительно мало судов, мы надеялись отправиться назад в течение недели. Нас бомбили, но немцы сосредоточили усилия в основном на кораблях и причалах Мурманска. Мы сошли на берег и поняли, какими тяжелыми были дела у русских независимо от погодных условий. Мы меняли шоколад и сигареты на значки и резные костяные брошки. Русские относились к нам дружелюбно, и моряки дали нам концерт в одном из ангаров. Очень поздно ночью поднялась большая суета. К нашему 126 борту подошли две плоскодонные баржи, полные охранников с автоматами. Наши морские пехотинцы, тоже вооруженные, усиливали безопасность. Было много предположений, когда наш самолетный кран начал поднимать на борт маленькие деревянные ящики, но все стало ясным после того, как один из ящиков соскользнул с поддона, упал на палубу и разбился. Мы увидели золотые слитки. 93 маленьких ящика содержали 465 слитков золота, каждый весом 28 фунтов. Всего пять тонн стоимостью 2 млн ф. ст. (после их подъема в 1981 г. цена выросла до 45 млн ф.ст.). Это золото проделало путешествие в 1 тыс. миль из Москвы как плата США за военные поставки. Мы были также вовлечены в погрузку, хотя была уже почти полночь. Дело в том, что мы прятали золото в бомбовый погреб под третьей палубой, шахта в который проходила через нашу жилую палубу. Но вскоре мысли о золоте отступили, когда на корабль прибыли 45 тяжелораненых моряков торгового флота для отправки в Великобританию. Эти люди провели очень тяжелое время в госпитале в Мурманске. Многие были на носилках, у многих были ампутированы конечности. Для размещения раненых был переоборудован один из самолетных ангаров. Через семь дней после нашего прибытия суда были готовы к возвращению, и QP-11 отправился в 13.00 28 апреля в составе 13 транспортов, 4 легких эсминцев, 4 корветов и траулера "Лорд Миддлтон", который, кроме сопровождения, имел назначение подбирать спасшихся из воды. Первые 300 опасных миль поддержку оказывали также тральщик и русский эсминец. "Эдинбург" с легкими эсминцами "Форесайт" и "Форестер" вышел позже и догнал конвой ранним утром 29 апреля. Пожалуй, это было эгоистично, но каждый надеялся, что нем цы сосредоточатся на полностью загруженном PQ-15, который покинул Рейкьявик 26 апреля. Хотя поступали сообщения о не ме нее чем семи подводных лодках на нашем пути, мы были рады покинуть негостеприимный Кольский залив с его суровым кли матом и бомбежками. Так как мы отправились прямо на север, ! чтобы удалиться от Норвегии и достигнуть кромки льда, давав шей защиту с одной стороны, температура быстро упала ниже ми нус 20 и 30° по Фаренгейту. Толстый лед покрыл леера, а орудия и холодный металл обжигали как раскаленные докрасна. Моя рабо та была внутри корабля, и это означало, что я не имел специаль ной защитной робы, когда выходил на верхнюю палубу. Шерстя ные свитера, посланные из дома, не успели к выходу из Скапа- 127 флоу. На море плавали острова из тонкого льда, многие длиной около мили, с полыньями воды между ними. Среда 29 апреля была в общем небогата событиями, но это было затишье перед бурей, так как самолет и подводная лодка сообщили о нашем местонахождении в тот день. Рано утром в четверх 30 апреля две подводные лодки выпустили торпеды в "Эдинбург", напомнив об его уязвимости при движении со скоростью конвоя Его длинный силуэт представлял собой заманчивую мишень. Снова возник вопрос, оставаться ли в конвое или идти независимо от него Свидетельства, полученные мною позже от тех, кто находился в то время на мостике, указывают, что между командиром и адмиралом были разногласия по поводу ухода без сопровождения. И это, пожалуй, подтверждается тем, что после катастрофы командир, обращаясь к кому-то из экипажа корабля, сказал: "Адмирал принимает на себя всю ответственность за происшедшее". "Эдинбург" покинул конвой рано утром 30 апреля и обогнал его на 20 миль, идя широким зигзагом со скоростью 18-19 узлов и без эскорта. Капитан-лейтенант Макс Тихарт на U-456, лежащей в ожидании на курсе конвоя, был изумлен, увидев в 11. 20 "Эдинбург" без эскорта. Он оценил расстояние до крейсера в 1 тыс. м. и начал преследование. Некоторые из спасшихся с корабля говорили, что впередсмотрящий доложил о присутствии подводной лодки, но доказательств у меня нет. Все это может быть слухом. Одно несомненно - никаких специальных действий не было предпринято. Несколько часов U-456 выжидала наилучший момент для атаки, который наступил около 16.10. В "Эдинбург"был выпущен залп из трех торпед с точкой прицеливания в носовую трубу. Их заметили, но скорость корабля была недостаточна для уклонения от торпед, идущих со скоростью 30 миль в час. В тот день я был до 16. 00 на вахте на центральном посту связи, а затем пошел на свою жилую палубу, которая находилась непосредственно под ходовым мостиком, пить чай. Жилая палуба выглядела типично для вахтенной жизни в условиях плавания: одетые в случайную одежду, большинство людей спали везде, где могли найти свободное место: на палубе, на ящиках, так как подвесные койки можно было устанавливать только на ночь. Один мой друг пошел в душ, а те, кто не спал, сидели за столом и пили чай. Надежды были радужными, так как не было ни воздушных налетов, ни кораблей, погибших от торпед, а мы все дальше уходили от берегов Норвегии. Французский матрос-доброволец, служивший с нами, говорил, как он был спокоен. Это было в 16.13. 128 В этот момент появилась ужасающая вспышка, два страшных удара почти слились в один, погас свет. Казалось, время остановилось - как во внезапно остановившемся фильме,- и в тусклом свете, идущем от палубного люка, я увидел сквозь густой дым громадную широкую трещину в переборке посредине корабля, которая шла от подволока до палубы. Казалось, прошел целый век, а мы еще все сидели за столом. Затем волна шока прошла, и мы, как наэлектризованные, начали бегать по большой жилой палубе и будить людей. Это невероятно, но многие спали несмотря на грохот взрыва, вероятно от изнурения. Одна из торпед попала в середину корабля на расстоянии примерно одного стального листа от нашей жилой палубы. Доля секунды отделяла нас от катастрофы. Пробоина была такой величины, что в нее мог пройти автомобильный фургон. Соседняя с нами жилая палуба, которая испытала на себе всю силу взрыва, представляла собой сцену кровавой бойни. Многие были убиты сразу же, и им, пожалуй, повезло, потому что остальные погибли медленной смертью, упав в расположенные ниже топливные цистерны. На нашей палубе все проснулись и, к счастью, не пострадали. Вода еще не начала поступать, и, так как мой рундук находился в другой части корабля и мне нечего было здесь спасать, я вскоре занял очередь к трапу, чтобы подняться наверх. Все сохраняли спокойствие, и никакой паники не было. Оказавшись на палубе, я обнаружил, что вторая торпеда разрушила 63-футовую корму, оторвав рули. Квартердек загнулся вверх, обернувшись вокруг строенных орудий в сдвоенных башнях. Орудия прошли сквозь него как нож сквозь масло. Таким образом, половина нашего вооружения была выведена из строя. Третья торпеда прошла мимо. Из четырех винтов два были потеряны, но два действовали, что позволяло нам двигаться, хотя и без управления. Аварийные партии действовали очень эффективно, так как тренировались на случай такой аварии несколько недель тому назад. Капитан 3-го ранга Джеффериес отдал несколько необходимых, но душераздирающих приказов о задраивании помещений около зон взрывов для спасения корабля. Но этим практически сводились на нет надежды на спасение людей, оставщихся в этих помещениях. Так, 17-летний моряк оказался заблокированным на посту телефонной связи, окруженный со всех сторон водой. Некоторое время он поддерживал связь с мостиком по переговорной трубе. Командир и другие сколько* могли старались поддерживать его моральный дух, но вскоре все кончилось из-за нехватки кисло- 5 Северные конвои 129 рода, а может, из-за поступления дыма из соседней поврежденной холодильной камеры. Было ясно, что наше положение тяжелое. Корабль был неуп равляем, и, хотя поступление воды было ограниченно, оно все же продолжалось. Мы должны были ждать помощи еще не менее часа. Срок выживания в ледяной воде был минимальным, и мы и любую минуту ожидали повторной торпедной атаки. Согласно немецким источникам, после атаки на U-456 вышли из строя торпедные аппараты. В это время я быстро произнес молитву и при нялся в меру сил помогать в перетаскивании тяжелых предметоь на левый борт, чтобы сбалансировать крен на правый борт. Конвой видел взрыв и принял наши сигналы о помощи. "Форе-сайт","Форестер"и два русских эсминца покинули конвой и подошли к нам между 17. 30 и 18. 30. U-456 в это время находилась в 3 милях от нас и докладывала об обстановке. Она была почти захвачена врасплох, когда "Форестер" атаковал и попытался таранить Срочное погружение спасло лодку, хотя при погружении у нее был поврежден перископ. До конца операции она оставалась на глубине 40 футов. Глубинные бомбы не причинили ей вреда. Вечером в тот четверг мы все находились в состоянии напряжения и усталости. Было холодно, так как электрическое отопление не работало и внутри корабля было 18° по Фаренгейту. Но вскоре было выработано что-то вроде распорядка дня. Мичманские ванны были вычищены и заполнены горячим супом и какао, которые вместе с горячими булочками с сосисками и сандвичами были все время в наличии. Со склада выдавались сигареты и продукты, обеспечивалось приготовление импровизированных блюд Я был поражен всеобщим спокойствием, особенно среди раненых в ангаре, число которых увеличилось за счет раненых с "Эдинбурга". Мне повезло, что мой рундук находился на незатопленной жилой палубе, поэтому у меня было много сухой одежды. Я раздал ее своим нуждающимся друзьям. Вера в спасение была так велика, что я составил список, что у меня было и что я потерял. Одному моему другу удалось пробраться на затопленную жилую палубу. Он хотел забрать 60 фунтов, большую по тем временам сумму, из своего рундука, находившегося под водой. Но он опоздал -кто-то уже их забрал, видимо, вскоре после взрыва. Я еще много времени провел в центральном посту связи, так как поступило множество сигналов. После прибытия кораблей поддержки были испробованы различные способы для обеспечения перехода. До Мурманска было 130 250 миль. В конце концов движение без руля было обеспечено буксировавшими нас кораблями, которые удерживали нас на курсе. При скорости 3 узла путешествие должно было занять 4 дня. Движение началось ночью в четверг, но в 6.00 в пятницу 1 мая русские эсминцы сообщили, что у них кончается топливо и они должны уйти на заправку. После нее русские обещали немедленно вернуться. "Форесайт" теперь вынужден был отдать буксир, чтобы обеспечить прикрытие от атак подводных лодок, и, хотя было достигнуто некоторое продвижение в течение пятницы, никакого реального прогресса не было, пока около 18.00 не прибыл русский СКР "Рубин". Затем около полуночи из Мурманска прибыли тральщики "Госсамер","Харриер","Хуссар","Нигер". За 36 часов было пройдено около 60 миль. С германской стороны с четверга были предприняты различные действия. В пятницу мы получили тревожное сообщение о том, что "Адмирал Шеер" вышел из гавани (к счастью, оно оказалось ложным). Люфтваффе сгруппировала для действий против нас 108 дальних бомбардировщиков, 30 пикировщиков и нововведение для арктических конвоев - 57 торпедоносцев. Сообщение адмиралтейства указывало, что для перехвата нашего корабля к Мурманску вышли подводные лодки. Кроме того, в 01.00 1 мая три первоклассных немецких эсминца типа "Нарвик" - "Херман Шоеманн", Z-24 и Z-25 - покинули Киркенес с первоочередной задачей уничтожить конвой QP-11 до его выхода за пределы досягаемости, а затем найти и уничтожить "Эдинбург"вместе с легкими кораблями охранения. Эти большие немецкие эсминцы водоизмещение 1625 т были вооружены орудиями калибром не менее 5 дюймов. Впрочем, некоторые заслуживающие доверия источники утверждают, что их калибр был 5,5 дюймов. Вместе с другим тяжелым вооружением и высокой скоростью в 36 узлов они. делали их способными - при решительном и тактически умелом руководстве - подавить легковооруженные корабли эскорта конвоя и уничтожить транспорты, а затем разделаться с "Эдинбургом" и его охранением. Помощи от русских союзников в радиусе их досягаемости не было. Два советских эсминца нарушили свои обязательства и не вернулись. Их отсутствие сыграло решающую роль в последующих трагических событиях и вызвало много критики на всех уровнях. Думали, что команды поддались искушению отпраздновать 1 мая в Мурманске. Некоторые считают, что этот инцидент способствовал ухудшению отношений между адмиралом Головко и союзниками, что отразилось в недостаточной уравновешенности в его мемуарах. 5* 131 Германский "карманный линкор' 'Адмирал Шеер Немцы вошли в боевое соприкосновение с QP-11 в 12.45 1 мая. Конвой держался среди тяжелых дрейфующих льдов у кромки ледяного поля для защиты одного борта Это позволило защитникам сосредоточиться на отражении атаки. Корабли эскорта имели в лучшем случае 4 дюймовые орудия, и они были спроектированы для отражения атак подводных лодок, а не надводных кораблей. Однако четыре британских корабля проявили инициативу и дерзко атаковали превосходящего противника. "Амазон" был подбит, а "Бульдог" слегка поврежден, но ярость и смелость атаки отогнали врага. 5 или 6 раз немцы атаковали, но каждый раз были отбиты и не смогли прорваться к конвою. В 20.00, израсходовав 2/3 боезапаса, они прекратили атаки и отступили, чтобы заняться "Эдинбургом". Конвой же подвергся первой торпедной атаке самолетов "хейнкель-Ш", проносившихся от горизонта как мотыльки и сбрасывавших по две торпеды каждый Но единственной потерей стал советский пароход "Циолковский", потопленный торпедой с эсминца Z-24 132 или Z-25. QP-11 продолжил движение и больше не подвергался нападению. На "Эдинбурге" весть о том, что "Шеер" в гавани, подняла моральный дух Постепенно, имея "Рубин" на буксире с правого борта, а "Госсамер" с левого, мы продвигались вперед. Я был на центральном посту связи, когда поступил сигнал о приближении немцев. Им оставалось пройти 150 миль, и мы ждали их между 5.00 и 6.00. Все были настолько заняты приготовлениями к бою, что мне кажется, мысль об его исходе не приходила людям в голову. Это было хорошо для морального состояния команды Не исключалась вероятность того, что крейсер, полный золота, будет захвачен и отбуксирован в Петсамо. Поэтому я провел ночь готовя кодовые и шифровальные книги к уничтожению,