остовыми оперениями и разнообразными грузовиками, сталью, медью, продовольствием, телефонными кабелями, джипами--все оседало в доках, готовое к переправке через Иран. В Абадане большой завод по сборке самолетов "Дуглас" работал на всю мощность. Самолеты выкатываются из завода на большой аэродром поблизости для испытательных полетов. Когда испытания завершаются, белая звезда Армии США стирается, а красная звезда Советской авиации наносится, и самолеты передаются советским летчи-кам-переправщикам для длительного перелета на Русский фронт. Ящики с разнообразными грузовиками и джипами перемещаются на завод в Коррамшаре, где они собираются на производственных линиях и выкатываются на другом конце линии готовыми к движению на север. "Большие парки грузовиков действовали в Иране. Один находится в рас- поряжении Дорожно-транспортного командования Армии США, другой-- Коммерческой корпорации Соединенного Королевства, третий--совет ской организации "Ирансовтранс". Американские и британские грузо вики идут на север до Тегерана, а другие достигают пунктов на гра- ,нице советской оккупационной зоны. Там они переправляют грузы русским на оставшемся участке пути через Северный Иран. Американские грузовики по ленд-лизу использовались Красной Армией так, чтобы можно было менять водителей на границе. Многие сотни миль гравийных дорог или дорог с твердым покрытием были проложены. Но если вы путешествуете на борту грузовика-шевроле по одной из таких дорог или по Транс-Иранской железной дороге, как я говорил уже, вы увидите крестьянские деревни с грязными хижинами, кочевников в палатках и купцов, идущих с караванами верблюдов я ослов, что напоминает описание путешествий Марко Поло по Центральной Азии 700 лет назад. Развалившиеся руины сделанных из старого камня замков смотрят вниз на танки генерала Шермана, переправляемые в Россию на платформах, или на станции обслуживания, движущиеся по новой дороге через < бесплодную равнину. На Вашем поезде инженер может быть сержантом, работавшим в Нью-Йорке, а Ваш пожарник может быть выпускником Сайта Фи или Балтимора и Огайо. Водитель Вашего грузовика мог быть проводником многоприцепных трейлеров в Чикаго до его зачисления з армию, где он стал проводить грузовики через Персию. Американские военные офицеры и солдаты работали плечом к плечу с советскими солдатами на сборочных авиазаводах и в Тегеране, в других перевалочных пунктах на севере Ирана. Они ладили между собой очень хорошо, и дружеское соревнование между военными службами двух стран росло--американские солдаты пытались обойти русских, доставляя снабжение на перевалочные пункты быстрее, чем русские могли забрать его. В течение действия второго Протокола--с июля 1942 года по июль 1943 года--мы отправили свыше 3 000 000 тонн грузов в Иран и в разные точки России. Помимо этого, сотни самолетов улетели своим ходом. И по мере того, как суда, идущие в Россию, были перевезены с Мурманского маршрута на другие линии, гораздо большая часть грузов стала доставляться в Россию из США. В первые девять месяцев нашей советской программы, когда большинство грузов должно было идти через мыс Норд-Кап, 15% всего, что мы посылали России через все пути, оставалось на дне океана. В следующем году мы уменьшили потери с 15% до 2%. Поставки для России-Ш Самолеты и танки--самая большая часть нашей помощи России по ленд-лизу, но, по последним анализам, они, может быть, не самое главное. Как сказал адмирал Акулин: "Посылая нам сырье и производящее 58 оборудование, вы действительно увеличили общую силу Красной Армии 'значительно больше, чем то число самолетов и танков, которое вы посылаете нам". Во-первых, мы посылали России сталь наряду с танками, алюминий наряду с самолетами. Как-то раз летом 1942 года, когда русские испугались, что их запасы алюминия иссякают, целый состав его был послан по срочному расписанию на Тихоокеанское побережье. Кроме алюминия, американская медь и медные слитки использовались для производства корпусов пулек и снарядов. И сталь во всех видах посылалась для русского оружия и производства собственных станков в России--инструментальная сталь, плитки, заготовки, листы, полоски, стальные канаты, трубы. Помимо металла, мы отправили много химикатов и свыше 1 000 000 т пороха, толуола и тринитротолуола для русских бомб и снарядов. Другая часть индустриальной программы развивалась очень интенсивно. Это было снабжение рельсами советской перегруженной железнодорожной системы. Позднее много автомобильных и двигательных колес и осей было послано. Мы также производили для России локомотивы и завершенные блоки стальных систем, которые значительно увеличат проходимость на наиболее важных российских линиях. Помимо сырья и транспортного оборудования, индустриальная программа для России слегка начала набирать обороты. Мы не получили реальных результатов нашей программы по станкам и заводскому оборудованию до второй половины 1942 года. Мы должны были размещать заказы на американских фабриках, уже перегруженных и не выполняющих заказы. Часто встречались незнакомые советские спецификации, которые надо было перевести на американские промышленные термины перед началом производства. И в некоторых случаях вначале мы столкнулись с нежеланием американских производителей выпускать какое-либо оборудование для России. Тем не менее к концу июня 1943 мы послали более чем на 150 миллионов долларов станков и другого промышленного оборудования-- заточных, фрезерных, режущих, сверлильных станков, электрических пе-чей, кузнечных молотов, электромоторов, револьверных токарных станков, оборудования для бурения нефтяных скважин. Это была только малая часть нашего собственного производства промышленной техники, но это составило значительное увеличение боевой мощи Красной Армии. Мы также разработали несколько специальных индустриальных проектов, которые включали в себя малую часть оборудования для США, но имели ключевое значение для русского военного производства. Один из них разработан для помощи России в выпуске высокооктанового бензина. Хотя нацисты не смогли достичь главных советских нефтяных месторождений на Кавказе во время сражений 1942 года, нефть и бензин составляли большую часть поставок по ленд-лизу в Союз с самого начала, поскольку Россия имела так мало нефтеочистительных мощностей, в особенности для авиационного топлива. Проект по очистке был включен в оригинал Московского Протокола, но приготовления для сборки оборудования не могли быть завершены в течение следующего года. С тех пор был разработан лучший проект. Было куплено шесть полностью завершенных установок по очистке нефти, затем их собрали и отправили; Дополнительно была заявлена новая техника, и она тоже была произведена и выслана. Проект фабрики покрышек, после нескольких задержек, был полностью завершен, когда мы купили шинный завод компании Форд Мотор в октябре 1942. Все это оборудование было отправлено в этом же году в Россию. Завод Форда выпускал прекрасные покрышки и после начала войны был почти полностью незанятым. Когда он был отправлен в Россию, он мог производить по крайней мере миллион покрышек в год для военных грузовиков, поскольку Россия сама поставляла синтетический каучук, полученный с плантаций. Это экономило место на судах и уменьшало расход наших собственных запасов резинового сырья. Третий проект--это электрогенерирующее оборудование для обеспечения советских военных заводов в Уральском промышленном районе и в разрушенных районах, восстанавливаемых Красной Армией. Эта прс-программа началась с трех маленьких портативных генераторов, которые' были произведены для Китая. После закрытия дороги Бурма китайцы отдали их России. С тех пор многие парогенерирующие заводы в различных частях этой страны были закуплены, разобраны и отправлены; производится другое оборудование. Мы также начали производство наборов железнодорожных вагонов, которые представляли собой дизель-генерирующие заводы и которые могли двигаться сразу по мере наступления советских войск вслед за ними. Адмирал Стэндли, генерал-майор Берне, Вильям Л. Батт и другие американские официальные лица, посетившие Россию, сказали мне, что они были очень поражены огромными достижениями Советов в военном производстве. Осенью 1941 года, когда русские переместили как можно больше оборудования из столицы, каждый из заводов давал рождение другому. Они переместили много станков на новые заводы далеко на востоке, которые производили гораздо больше продукции, чем производили на прежнем месте. Но более старые фабрики могли выпускать больше продукции, чем прежде, лишь при помощи механических станков, сделанных в России, США или Британии. Там, где раньше было 3 завода, сейчас стало шесть, и суммарный объем производства увеличился. Заводские суперинтенданты и бригадиры уделяли большое внимание-станкам, пришедшим из Соединенных Штатов, и с помощью генерала-Бернса составляли из них линии. Парк станков был, в основном, русского производства, но американские станки по ленд-лизу могли выполнять любые операции. Поскольку основной целью ленд-лиза было выиграть войну как можно быстрее, мы посылали сырье и станки за границу, потому что мы были убеждены в том, что они могут больше сделать для победы там, чем держать их здесь, дома. В любом случае, конечно, для нас значительно эффективнее было производить завершенную военную технику здесь, в Соединенных Штатах, а затем посылать ее за границу. Легко видеть, например, как нелепо было бы пытаться послать завод по выпуску аэродвигателей на остров в середине Тихого океана, где нет ни производственных помещений, ни сырья, ни энергии и обученных рабочих. Но мы иногда забывали, что было бы равно нелепо позволять советским, британским или австралийским авиазаводам со всеми их обученными рабочими оставаться незанятыми из-за нехватки специальных сталей или некоторых станков, которые мы могли посылать без ущерба здесь, дома. Было бы нелепо пытаться послать весь нужный Красной Армии высокооктановый газ, в то время как у русских была собственная нефть и надо было только больше нефтеочистного оборудования для увеличения производства своей собственной высокооктановой продукции. Наши ресурсы выдыхались, США не могли даже начать поставки всех типов вооружения, всей нефти, всего продовольствия и всего остального, необходимого для победы в этой войне. Нельзя думать, что мы не пытались. Мы использовали полностью все ресурсы всех Объединенных Наций--людей, промышленность, фермы и, естественно, сырье. Посылая малые объемы техники за границу, мы можем открыть новые ресурсы в странах наших союзников для нашей победы. В выполнении нашей индустриальной программы для России--так же, как и для других союзников,--мы имеем простой тест: "Поможет ли посылка этого оборудования нам скорее выиграть войну?". Вначале большинство места на наших судах, отправляемых в Россию, не было занято вооружением, а использовалось для перевозки промышленной техники. С тех пор, однако, третья категория снабжения стала постепенно более важной в Советской программе. 60 Когда Украина была разрушена, Советский Союз потерял почти все свои угодья сахарной свеклы и около трети производства зерна. Нацисты вывозили большинство свиней, картофеля и овощей. Русские делали все возможное для производства большего количества продовольствия на площадях, еще остающихся за ними, но этого было недостаточно. В начале декабря 1941 года мы начали еженедельные конференции с советскими представителями и сельскохозяйственным Департаментом о возможности поставок нужного России продовольствия. Британские и канадские представители по продовольствию установили с нами контакты, так как пшеница из Канады и продовольствие из других частей Британского содружества также были бы необходимы России В первой половине 1942 года поставки продовольствия сводились, в основном, к пшенице, муке и сахару. Однако, смотря вперед, советский правительственный комитет по закупкам потребовал на будущее большие объемы консервов, жиров, масел. Русским вообще не хватало продовольствия, но особенно протеинов и жиров, необходимых для поддержания боевой мощи. Из-за пищевого кризиса, который становился все острее, в России с самого начала были введены очень жесткие рационы питания. Рабочие на военных заводах получали рацион, который давали им, это установлено, не более чем 2/3 требований минимума для поддержания хорошего здоровья; инженерно-технические работники получали даже меньше этого. Когда генерал Берне был в России, он обнаружил, что средний русский крестьянин завтракал и обедал черным хлебом и смесью листьев, которые служили заменой чая. Та же самая пища с добавлением миски картофельного супа составляла его ужин. Как и британцы, русские особо заботились об их подрастающем по-колении. Американские представители, которые были в России, сказали мне, что дети почти всегда выглядели здоровыми. Подростки не требовались для участия в войне, но часто они жестоко страдали от голода. Все сберегается и отдается солдатам, и продовольствие по ленд-лизу помогло поддерживать их боевой дух на высоком уровне. Они не всегда (имеют такое разнообразие в пище, как у американцев, но бойцы в Красной Армии стали получать почти такой же рацион, как и в нашей армии. Для поддержания армейского рациона близко к стандарту русские увеличивали весь 1942 год свои запросы на продовольствие по ленд-лизу--в основном, консервированное мясо, жиры, сушеный горох и бобы, обезвоженные фрукты и овощи. Поставки пищи все еще были недостаточны, а нужда в военном оборудовании так давила, что большие продовольственные отправки не могли уйти до октября, когда немцы оккупировали богатые сельскохозяйственные районы на Северном Кавказе. Затем отправки продуктов начали резко возрастать. К декабрю 1942 года продовольствие иногда превосходило поставки стали. Большинство продовольствия для России идет в консервированных формах. Яйца высушены; молоко обезвожено или в сухом виде; овощи обезвожены. Именно в Российской продовольственной программе произошло расширение наших мощностей по обезвоживанию продукции, которое мы начали в 1941 году и которое оказалось очень ценным. Нашч линии поставок на русские сражающиеся фронты протянулись через всю Землю. Отправки всегда были очень сконцентрированы. Когда мы можем послать 10 партий картофеля на одном судне путем дегидратации про-дукта, когда мы можем послать 7 партий яиц на одном судне путем их Дегидратации, возрастает объем поставок поездов и грузовиков и высвобождается место на судах для перевозки других военных продуктов. Мясо для Советов, в основном, было консервированной и замороженной свининой и бараниной. Один спецпродукт для России назывался "тушенка". Это консервированная свинина, изготовленная по русскому рецепту, и она изготовлялась на многих заводах Среднего Запада. Это ломти свинины, приправленные листьями лавра и другими специями на свином сале. Хорошо употреблять продукт горячим или холодным прямо 61 из банки--по крайней мере, так говорят советские солдаты. Мы произ водили в дегидрированной форме традиционный русский суп, борщ, кото рый изготовляется, в основном, из свеклы, а другие русские супы делают ся из картофеля, лука и моркови. Они упаковываются в двухдюймовые квадратные коробки не более чем коробка спичек. Когда добавляется вода, один из этих маленьких коробков превращается в большую кастрюлю супа. • Несмотря на серьезную нехватку жиров в России, мы не могли посылать больше масла. Мы посылали вместо него большие количества свиного сала, съедобного льняного масла, арахисовое масло и масляные субстанции типа маргарина. До 30 июня 1943 года мы отправили только около 12000 т масла в Россию--менее 1% нашего производства. Мы не отправляли масла больше ни в какие другие страны. Советы требовали его специально для своих раненых солдат, выздоравливающих в военных госпиталях. Хоть наши продовольственные поставки в Россию и были значительны, они являлись малой частью калорийных потребностей Красной Армии даже без какой-либо передачи гражданскому населению. Измеряемая в протеине, витаминах и минералах, их ценность была, несомненно, более высокой и важной. Я думаю, следует сказать, что без продовольствия, посылаемого из Соединенных Штатов, было бы необходимо в значительной степени уменьшить рационы в Красной Армии или урезать рацион военных рабочих ниже опасной границы для поддержания Красной Армии на вершине боевой мощи. Мы делаем нечто большее для помощи в продовольственном снабжении русских солдат, чем только отправка продуктов. Так же, как мы посылаем очистительное оборудование для того, чтобы Советы могли производить больше своего собственного авиационного топлива, мы посылаем семена для того, чтобы помочь увеличить собственное производство продовольствия в России. В начале 1942 года первые семена были отосланы по воздуху через Иран ко времени весенних полевых работ. С тех пор мы послали всего более 9000 т семян. Они были использованы-для открытия новых сельскохозяйственных районов неразработанных равнин Сибири и для засеивания полей на освобожденных территориях. К середине 1943 года, хотя мы смогли переправить только около 3/4 отправок, которые мы намечали осуществить, общие цифры нашей помощи России достигли внушительных размеров: 4100 самолетов, 138000 грузовиков и джипов, 912000 т стали 1500 000 т продовольствия и большие количества многих других военных грузов. Великобритания продолжала отправлять оружие и сырье в огромных объемах. С середины 1943 года обе страны продолжали нашу помощь по расписаниям Третьего Протокола, и объем отправок продолжал увеличиваться. За всю эту помощь русские уже внесли вклад, который нельзя измерить долларами или тоннами. Они уничтожили миллионы нацистских солдат, умерших в русских лагерях, нацистских танков, превращенных в металлолом на полях сражений, это также миллионы нацистских пушек и грузовиков, брошенных отступающими германскими армиями. Русские заплатили тяжелую цену за те победы, которые они одержали в защите своей родной земли против Германии. Но они нанесли невосполнимый ущерб нацистской военной машине, война из-за этого стала намного короче. А. П. КУЗНЕЦОВ В ГЛУБИНАХ СЕВЕРНЫХ МОРЕЙ В октябре 1940 года в Мурманске, где я в то время работал в Глав-- военпорту вторым штурманом на морском буксире No 1, меня призвали в Военно-морской флот. Нашу группу привезли в Кронштадт, где мы прошли квалификационную комиссию, и в конце концов я попал в Ленинград, на Васильевский остров, в Краснознаменный учебный отряд подводного плавания имени С. М. Кирова (КУОПП) в роту штурманских электриков--будущих техников по электронавигационным приборам. Через десять дней рота была укомплектована новобранцами по специальностям: мотористы, электрики, торпедисты, гидроакустики, артиллеристы, радисты, рулевые-сигнальщики и так далее, и мы приступили к строевой подготовке, изучению разных уставов, водолазному делу, изучению оружия. В конце декабря 1940 года контр-адмирал, начальник военно-морских учебных заведений, принял у нас зачет по строевой подготовке, а в январе 1941 года, после принятия присяги, мы приступили к теоретической' учебе по специальностям. Наша рота была сформирована из новобранцев, имевших полное-среднее техническое образование и студентов 2--3-го курсов различных институтов. Человек 15--20 были штурманами, окончившими Архангельский или Ленинградский морские техникумы. Учеба давалась легко, так как с большинством дисциплин я познакомился еще в Архангельском мортехникуме, который закончил в мае 1940 года и получил диплом штурмана дальнего плавания. Двадцать второго июня 1941 года нас, группу из 12 человек, отправили в Петергоф, в обход (на патрулирование), Был великолепный солнечный праздничный день, множество гуляющей публики, ничто не предвещало, что грозные события уже наступили. В 12 часов по радио выступил Председатель Совнаркома СССР В. М. Молотов, объявивший о состоянии войны с Германией. Нам было приказано: всех военных, отдыхающих в Петергофе, немедленно отправлять в свои части. Через несколько часов Петергоф опустел. Затем и мы уехали в Ленинград, в свой отряд, который к вечеру 22 июня был приведен в боевую готовность. Июнь, июль и часть августа мы несли патрульную службу по Ленинграду, охраняли аэростат воздушного заграждения. Я дважды нес охрану главного входа в Адмиралтейство, где тогда размещался штаб маршала К. Е. Ворошилова. Участвовали мы в проведении эвакуации сокровищ из Эрмитажа. У нас было организовано два отряда моряков, один из них отправили на защиту Пскова, а второй--на острова Ладожского озера. Группу курсантов направили на Черноморский флот и, наконец, нас, группу из 9 человек, отправили на Северный флот. Надо отметить, что до отъезда из Ленинграда я не помню ни одной бомбардировки города с воздуха. Путь до Мурманска мы проехали на поезде спокойно, но в день прибытия в Мурманск подверглись бомбардировке с воздуха и один курсант из нашей группы был ранен осколком в грудь. Бомбардировка застала нас в городской бане, куда мы прибыли помыться с дороги. Бомбы падали со всех сторон бани, и выбитыми стеклами окон было Ранено много моющихся людей. Мы пробыли в Мурманске неделю, прежде чем нас всех отправили в Полярный. Немцы бомбили Мурманск по расписанию: в обед, в ужин и в полночь. Защищал Мурманск один транспорт, стоящий на рейде, стреляя по самолетам из своей 45-миллиметровой пушки, установленной У него на баке. Немецкие самолеты бомбили его чем хотели и как хотели.. Однажды во время бомбежки города я влез в щель, вырытую на 63 склоне горы. Через 5--10 минут бомба упала около щели на расстоянии 10 метров, но к счастью, не взорвалась. Я так сильно сжал челюсти в предвидении неминуемой гибели, что они болели у меня потом целые сутки. После этого я больше никогда в эти щели не залезал, да и население Мурманска также стало их избегать, так как вскоре немцы случайно добились нескольких прямых попаданий в них, и сразу погибло от 50 до 100 человек в каждой щели. Ночью мы прибыли на буксире в Полярный, нас определили в бригаду подводных лодок Северного флота, которая вначале состояла из 15 подлодок, а затем число их достигло 20. И это количество лодок поддерживалось в течение всей войны. Потери восполнялись вновь построенными лодками с Балтики, с завода в Сормово и были получены с Дальнего Востока. Только в 1944 году число подлодок увеличилось до 30. Немецкое командование развертывало в Баренцевом море до 50 подлодок. Недели две я строил из гранитных камней, скрепляемых цементом, газоубежище, а затем нас распределили по лодкам. Нас, семь бывших штурманов торгового флота: архангелогородцев Е. А. Вавилова, П. М. Чурносова, 3. И. Угловского, А. П. Кузнецова и ленинградцев Д. Камкина, Н. Александрова, М. Шендеровича--определили дублерами командиров БЧ-I-IV (2-ми штурманами) на подводные лодки типа "М" ("Малютка") и типа "Щ" "Щука"), причем наше положение в военно-морской иерархии было довольно странным. Мы числились рядовыми матросами, жили и питались как старшинский состав, а исполняли обя-занности офицерские--штурмана-судоводителя. В конце августа 1941 года я попал на подлодку "М-174", которой командовал капитан-лейтенант Н. Е. Егоров. На этой лодке до февраля 1942 года я совершил 6 боевых походов. Районом действия "Малюток" был Вараигер-фиорд, включая Сюльте-фиорд. "Малютки" находились в море на позиции по 15 суток, после чего их меняли. Первый поход прошел без боевых столкновений. Второй поход в конце сентября 1941 года тоже заканчивался безрезультатно, и в конце его командир лодки Н. Е. Егоров, посоветовавшись со своими офицерами, решил зайти в Печенгский залив, в порт Лиинахамари. После полудня мы втянулись в узкий залив, изредка наблюдая за обстановкой по перископу. Наконец у одного из причалов мы обнаружили 2 немецких транспорта, а в глубине залива--сторожевик и несколько катеров-охотников за подводными лодками. Торпеды по транспортам выпустили веером, на повороте на обратный курс. Вскоре раздались два мощных взрыва. В начале войны на наших подлодках еще не было устройства бес-пузыревой стрельбы торпедами, поэтому, когда торпеда выстреливалась, нос лодки выскакивал вверх от облегчения, а перед этим на поверхности воды образовывались огромные пузыри от сжатого воздуха, которым выстреливались торпеды. Рубку и нос выбросило на поверхность, погрузить лодку обратно под воду удалось лишь через 1,5 минуты, набрав ;воды из-за борта прямо в центральный отсек. Сторожевик и катера начали обстрел лодки из орудий и крупнокалиберных пулеметов и двинулись на нас для атаки глубинными бомбами. Обратно мы выходили на глубине 60--70 метров. Начали рваться глубинные бомбы. Когда катера проходили над нами, от взрыва одной из бомб заклинило руль в положении "право на борт", и лодка начала разворачиваться к восточному берегу. К счастью, от взрыва следующей бомбы руль начал снова действовать нормально, и мы последовали вслед за катерами-охотниками на выход под грохот все удаляющихся взрывов. Полопались лампочки и плафоны, вышло из строя электрическое управление вертикальными и горизонтальными рулями, сорвало круг освещения перископа, лопнули визиры топливных цистерн. Около 19 часов лодка коснулась грунта двадцатиметровой банки на выходе из залива и затаилась на ней. Катера, сбросив 34 глубинных 64 бомбы около входа в залив, так и не смогли нащупать нашу "Малютку". Ночью лодка всплыла, отошла от берега и после сообщения в штаб взяла курс на Полярный. В одном из очередных походов в последней декаде декабря 1941 года в районе острова Варде мы повстречали конвой противника в составе одного транспорта под охраной трех эсминцев. Одна из наших торпед попала в борт немецкого транспорта, он накренился на левый борт и затонул. Так мы потопили транспорт "Эмсхерн", приписанный к Гамбургскому порту и перевозивший разобранные полевые лазареты. В ответ за уничтоженный транспорт эсминцы сбросили на нашу лодку более 50 глубинных бомб и выпустили из орудий 8 ныряющих снарядов. Третьего апреля 1942 года подлодка "М-174" удостоилась звания Гвардейской. В марте 1943 года она наскочила под водой на мину, от взрыва которой был оторван нос по 9-й шпангоут, повреждены торпедные аппараты и торпеды в них, затоплен 1-й отсек и нанесены другие более мелкие повреждения. От гибели лодку спас торпедист Баев, остававшийся в затопленном отсеке. В 1944 году подлодка "М-174" погибла, успев потопить еще несколько вражеских судов. В феврале 1942 года я в той же должности был переведен на подлодку "Щ-403", на которой воевал до октября 1943 года. В середине февраля 1942 года я вышел на "Щ-403" в свой первый боевой поход в район Порсангер-фиорда и острова Магерейа. Командовал лодкой капитан-лейтенант Коваленко С. И. Кроме того, нам было приказано высадить на остров Магерейа трех наших разведчиков с рацией, оружием и провизией* на надувных резиновых шлюпках. Вечером "Щ-403" подошла к восточному берегу острова на дистанцию 1,5 кабельтова (300 метров). Были спущены две надувные резиновые шлюпки, и разведчики в сопровождении двух подводников--старшин Климова и Миронова--пошли на них к берегу. Минут через 15 налетел шквал со снегом, который развел крутую волну от северо-востока. Прошли все сроки, а шлюпки не возвращались, никаких сигналов ни с них, ни с берега не было. К утру подлодка была вынуждена отойти от берега в море. Как потом, уже после войны, выяснилось, обе шлюпки у берега перевернуло, один разведчик погиб сразу, и на скалы острова выбрались только четыре человека. Через неделю умер второй разведчик (результат купания). Третий разведчик несколько раз ходил в глубь острова и подолгу не возвращался. Однажды он совсем не вернулся: очевидно, он замерз или был схвачен фашистами. Наши старшины, Климов и Миронов, были взяты в плен немецким патрулем в марте 1942 года в какой-то избушке неподалеку от места вы-садки, полуживые от голода и холода. Оба они дожили до дня Победы, успев принять участие в боях на территории Германии после освобождения из плена. На следующую ночь, несмотря на крупное волнение, мы снова подходили к месту высадки и подавали сигналы, но ответа не получили. Через двое суток ветер утих, и мы снова подошли к месту высадки разведчиков. На надувной резиновой шлюпке старпом Шипин и старший лейтенант Сутягин пошли к берегу, но, увидев у берега сильный прибой, они повернули обратно. На обратном пути они едва не погибли, подлодка с трудом подобрала их при усиливавшемся снова волнении. Во время зарядки аккумуляторных батарей 19 февраля 1942 года, когда лодка находилась в надводном положении и шла в глубь Порсан-гер-фиорда в снежном заряде, сигнальщик вдруг обнаружил справа по носу на дистанции не более 2-х кабельтовых миноносец и сторожевик противника, которые шли навстречу нам. Немцы сразу же открыли огонь по лодке из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Лодка положила руль "лево на борт", миноносец шел курсом на нас, чтобы таранить, но не успел и проскочил за кормой в 15 метрах. На мостике находились з. 5556 65 вахтенные--старший лейтенант Шилинский, рулевой боцман Кузьмин-и сигнальщик Скидан. На мостик выскочили штурман Беляев, командир лодки Коваленко и комиссар Полянский, я в это время находился в боевой рубке на передаче команд с мостика и докладов из центрального поста, где были старпом Шипин и инженер-механик Салтыков. Команды следовали одна за другой. Атака кормовыми торпедными аппаратами не удалась, так как в считанные секунды их просто не успели изготовить к выстрелу. Миноносец, проскочивший мимо за кормой, начал разворачиваться для таранного удара, непрерывно обстреливал лодку почти в упор. Осколок снаряда впился в спину боцману Кузьмину, крупнокалиберная пуля пробила ягодицы штурмана Беляева, зажигательная крупнокалиберная пуля, пройдя по ноге Шилинского, зажгла его ватные штаны, командир лодки Коваленко, получив осколок снаряда в ногу, упал на мостике. Беляев скомандовал "срочное погружение", раненые с мостика посыпались вниз мимо меня в центральный пост. Беляев закрыл крышку люка и в центральном посту потерял сознание. Лодка начала быстро погружаться, и, едва корпус скрылся ПОД) водой, ее потряс сильный удар. Миноносец ударил нашу лодку форштевнем под углом 30 градусов сзади, в правый борт впереди боевой рубки, пробил легкий корпус с топливной цистерной, оборвал антенны, согнул перископ, сделал вмятину в прочном (втором) корпусе лодки' и сбросил серию глубинных бомб. На лодке наступила молчаливая темнота--не осталось ни одной горящей лампочки. Вышел из строя гирокомпас. Крупнокалиберная пуля пробила корпус лодки в третьем отсеке, пробила стол, набитый навигационными картами, и исчезла под палубой, в аккумуляторах. Электрик Зверев и вестовой Исаев с помощью струбцины и зимней шапки Зверева через минуту ликвидировали течь, которая грозила всему экипажу хлорным отравлением, если бы морская вода попала на аккумуляторы. "Щ-403" двинулась под водой в глубь Порсангер-фиорда вдоль его восточного берега, держа курс по магнитному компасу. Нас не преследовали. Обнаружилось, что командира лодки Коваленко нет на корабле, он остался, как выяснилось уже после войны, на мостике. После того, как немцы, уверенные, что мы утоплены, осматривали место погружения лодки, они увидели Коваленко, подняли его из воды и взяли в плен. Ему ампутировали ногу, много раз допрашивали и затем расстреляли. Командование лодкой принял на себя старпом Шипин, который привел корабль на базу в По'лярный. Так закончился мой первый боевой поход на "Щ-403". В этом походе мы потеряли трех разведчиков, двух членов экипажа и командира корабля. Комиссара Полянского командование бригады подлодок было вынуждено убрать с лодки как паникера, который чуть окончательно не погубил корабль у острова Кильдин, когда мы лишь случайно не были атакованы немецкой подводной лодкой. С февраля по июнь 1942 года "Щ-403" находилась в ремонте в порту Мурманск. Пребывание на ремонте в Мурманске доставляло нам великое множество опасностей. В Мурманск постоянно приходили конвоя союзников для разгрузки. Немецкая авиация регулярно бомбила город и порт, суда на рейде. Почти круглые сутки, особенно ночью, в воздухе стоял гул самолетов, гремела канонада зенитных орудий, в небе советские самолеты отчаянно атаковали немецкие бомбардировщики и истребители. Перевес в авиации был тогда на стороне немцев. По утверждению И. Д. Папанина, на Мурманск было сброшено в 1941--1942 годах 27000 бомб, из них 300 тяжелых, весом 0,5--1,0 тонн. На берегу наш экипаж размещался на втором этаже двухэтажного здания бывшего детского сада. Однажды вечером, когда в порту разгружался очередной конвой союзников, немцы предприняли массироваЕ- 66 ный налет на город и порт. Весь наш экипаж ушел в городское убежище, мне как дежурному по команде, надо было находиться в здании. Угловая комната использовалась нами для просушки рабочей одежды и не имела ни освещения, ни светомаскировки. Я вошел в нее, чтобы через окна посмотреть, как идет бой в воздухе. Слышались разрывы бомб. Минут через пять я услышал вой падающей авиабомбы и инстинктивно выскочил из комнаты за дверь, на лестничную площадку. Раздался треск, взрыв, и ударная волна перехватила мое дыхание. Я попытался открыть дверь только что покинутой комнаты, но это мне не удалось. Сбежав вниз, я обнаружил, что бомба, попав в крышу, прошла через комнату, где я был, пробила стену и взорвалась у угла нашего здания в мерзлой каменной почве. Вскоре после этого нам пришлось перейти жить в другой эвакуированный детский сад, примерно в том месте, где сейчас находится гостиница моряков Мурманского пароходства. Через две недели здание детсада, откуда мы ушли, сгорело при очередной бомбардировке, а в щели, которая находилась во дворе, от прямого попадания в щель крупной авиабомбы погибло 60--80 человек из торпедной партии. Только после этого случая, если служба позволяла делать это, я начал бегать по тревоге в городское бомбоубежище, построенное под скалой и недоступное ни для каких бомб. В конце мая 1942 года "Щ-403" была спущена со слипа судоремонтного завода и под командованием нового командира капитана 3-го ранга К. М. Шуйского пошла в Полярный. Обеспечивающим в походе был командир нашего дивизиона "Щук" капитан 2-го ранга И. А. Колышкин, впоследствии Герой Советского Союза, контр-адмирал, командир бригады подводных лодок Северного флота с 1943 года, сменивший контр-адмирала Н. И. Виноградова на этой должности. Мурманск мы покидали во время налета вражеской авиации. Над городом кипел яростный воздушный бой нескольких десятков самолетов. Один из "юнкерсов" упал в залив, другой горящий "юнкерс" падал прямо на нас. Пришлось дать самый полный ход назад, и "юнкерс" врезался в воды залива прямо по курсу, недалеко от нас. Второй мой боевой поход на "Щ-403" начался в июне 1942 года. Обеспечивающим в этом походе был командир дивизиона подводных лодок И. А. Колышкин. Лодка заняла позицию у Сюльте-фиорда. 3 июня 1942 года мы повстречали немецкий конвой в составе транспорта, трех тральщиков и двух катеров. Четырехторпедным залпом с дистанции 12 кабельтовых были уничтожены транспорт и тральщик. Противник сбросил на нас только 7 глубинных бомб. Одиннадцатого июня мы вновь встретили конвой противника в составе транспорта и двух тральщиков. Атаковали транспорт с дистанции 10 кабельтовых четырьмя торпедами. Прозвучали два взрыва. Тральщики лодку не преследовали. Во второй половине июня 1942 года "Щ-403" вновь вышла в поход, в район Порсангер-фиорда. К западу от нашей позиции занимала свой квадрат подводная лодка "К-21", которой командовал Н. А. Лунин, будущий Герой Советского Союза. Был ясный полярный день, хорошая солнечная и тихая погода. В это время с запада шел в СССР союзный конвой PQ-17. Эскадра немецких надводных кораблей во главе с линкором "Тирпиц" 4 июля Держала курс на наш квадрат патрулирования, но затем она отвернула западнее и последовала на север к беззащитным судам каравана PQ-17; Который покинут силами охранения по приказу Британского Адмиралтейства. Таким образом, немецкая эскадра должна была пройти через квадрат патрулирования подлодки "К-21". К северу от острова Инге Н. А. Лунин сумел атаковать линкор "Тирпиц" четырьмя торпедами из Кормовых торпедных аппаратов и слышал два взрыва. Обнаруженная и атакованная эскадра противника повернула обратно, отказавшись от нападения на транспорты конвоя PQ-17. Мы получили сведения от штаба флота об атаке Лунина и все дружно крикнули "Ура!". 5* 67 Этот двухнедельный поход (на "Щуках" мы обычно были в походе по три недели) мне запомнился на всю жизнь. Дело в том, что через наш квадрат патрулирования непрерывно летала немецкая авиация для бомбардировки транспортов, и мы были вынуждены уходить под воду при обнаружении любого самолета. На зарядку аккумуляторных батарей вместо обычных 5--6 часов, во время этого похода лодка затрачивала по трое суток. За сутки приходилось производить по 10--12 всплываний и срочных погружений. Нервы у всех были на пределе, а на море, как назло, стояла ясная, тихая, солнечная погода. При возвращении на базу мы были дважды атакованы немецкими подлодками, причем оба раза сигнальщик Андрей Скидан вовремя замечал идущие на нас торпеды. Первый раз, находясь в надводном положении, мы уклонились от трех немецких торпед, а затем, через 20 минут, мы обнаружили, что немецкая подлодка всплыла сзади нас и легла на параллельный курс, чтобы догнать нас. Немцы, очевидно, предполагали, что наша лодка по какой-то причине не может погружаться, и решили утопить "Щ-403" артиллерийским огнем. У нас "парадный" ход был 14,5 узлов, у немцев--18--20 узлов. Наша лодка располагала 45-миллиметровой пушкой, а на лодке противника--75-миллиметровое орудие. Все шансы были, казалось, на стороне неприятеля. Когда немецкая подлодка вышла нам на траверз и начала сближаться, когда их артиллеристы выбежали к пушке, мы срочно погрузились и попытались атаковать противника торпедами. Однако, пока мы выходили на перископную глубину и разворачивались в сторону вражеской подлодки, немцы успели уже уйти под воду. Подлодка противника под водой, очевидно, руководствуясь показаниями гидролокатора, выстрелила тремя торпедами по нашей лодке, также находящейся в подводном положении. Часа через два мы все же оторвались от вражеской подлодки, затем снова всплыли и в надводном положении последовали своим путем. На подходах к Рыбачьему--Кильдину мы еще раз подверглись атаке торпедами, но удачно от них уклонились. В августе 1942 года мы вышли в очередной боевой поход и заняли позицию у острова Варде. Однажды, находясь на зарядке аккумуляторных батарей в надводном положении, мы чуть не столкнулись с плавающей миной. Старший политрук Кулесов, бывший артиллерист, предложил Шуйскому расстрелять ее из пушки. Однако с качающейся лодки в качающуюся мину попасть было не так-то просто. Выпустив 20 снарядов, Шуйский благоразумно прекратил стрельбу, чтобы не обнаружить лодку излишним шумом. К этому времени немцы выставили якорные ударно-магнитные антенные мины вдоль всего северного побережья Норвегии. Минные поля были шириной 5--10 миль, и только у самых берегов оставались неширокие проходы для конвоев, где мы и караулили немцев, проходя под минными полями на глубине 80--90 метров. Глубины моря здесь были в среднем около 300 метров. Зарядку аккумуляторных батарей производили обычно к северу от минных полей. При первом же форсировании минного поля на глубине 70--80 метров минреп прошел по борту лодки, к счастью, не зацепив ни за горизонтальные рули, ни за винты. Скрежет минрепа по корпусу лодки произвел на меня неизгладимое впечатление. Мне показалось, что мое сердце перестало биться. Был ясный погожий день 11 августа 1942 года. Вскоре акустик Ля-шенко доложил, что слышит шум винтов конвоя. "Щ-403" пошла на сближение с противником. Конвой состоял из трех транспортов и кораблей охранения. После четырехторпедного залпа один из транспортов загорелся, затем мы услышали взрыв колоссальной силы, очевидно, взорвались боеприпасы на торпедированном транспорте "Георг Л. М. Русс". Спустя некоторое время на нас посыпались глубинные бомбы, и мы начали уходить к полуострову Рыбачий. Несмотря на наше маневрирование под водой, глубинные бомбы рвались все ближе и ближе к лодке. 68 Ее подбрасывало от взрывов глубинных бомб вверх на 4--5 метров. От близких взрывов погас свет, потекли некоторые забортные клапана^ вышли из строя электроприводы горизонтальных рулей. Внезапно бомбежка прекратилась и вражеские корабли начали удаляться от нас. Всего они сбросили на нашу лодку 118 глубинных бомб. Впоследствии оказалось, что сигнально-наблюдательные посты с полуострова Рыбачий заметили бомбежку немцами какой-то советской подводной лодки, вызвали авиацию, которая окончательно разгромила конвой и спасла нас от дальнейшего преследования кораблей противника. В этом же походе мы еще раз выходили в атаку на очередной немецкий конвой и повредили транспорт противника. В августе 1942 года меня наградили медалью "За отвагу" и значком "Отличный подводник", а через год, в августе 1943 года,--орденом Красного Знамени. В июле 1943 года подводная лодка "Щ-403" стала Краснознаменной, а наш командир, капитан 3 ранга Шуйский К. М., был награжден к этому времени двумя орденами Красного Знамени и орденом Александра Невского. С декабря 1942 года по весну 1943 года "Щ-403" снова находилась в ремонте в Мурманске, где нам опять пришлось пережить свирепые бомбежки, главным образом в ночное время. Днем немецкая авиация уже редко прорывалась к Мурманску. Наши истребители уже начали одолевать немецкую авиацию. С весны до осени 1943 года я совершил на "Щ-403" еще три боевых похода. В одном из походов в июле 1943 года в районе Конгс-фиорда К. М. Шуйский решил зайти в глубь его, в бухту Инре-хавн, где под самым берегом пробирался на восток немецкий конвой. В результате атаки "Щ-403" четырьмя торпедами были уничтожены транспорт и тральщик. Корабли охранения упорно преследовали нашу лодку, и нас спасло только то, что мы на глубине 80 метров ушли под минное поле, и немцы вынуждены были прекратить преследование. Осенью 1943 года я заболел фурункулезом, очевидно, из-за простуды, так как на лодках отопления не было, а почти каждую вахту на мостике я промокал от захлестывавших лодку волн. Одежду можно было просушить только на себе, не снимая, так как переодеться не во что, запасная одежда отсутствовала. И вот, когда "Щ-403" готовилась в очередной поход в сентябре 1943 года, как потом оказалось, в свой последний роковой поход, фурункулы усыпали все мое тело. Они были на шее, лице, груди, спине и даже на ногах, не позволяя даже одеть обувь. Пришлось обратиться к врачам бригады подплава, которые запросили командира лодки Шуйского, сможет ли он сходить в поход без Кузнецова. Шуйский подумал и согласился оставить меня на берегу для лечения. Так я остался на берегу, в лазарете, ожидать возвращения "Щ-403" из боевого похода, который обычно продолжался три недели. На четвертой неделе, в октябре 1943 года, дивизионный писарь бригады подплава шепнул мне, что лодка уже третьи сутки не отвечает на вызовы по радио и что начальство подозревает, что она погибла. Действительно, подводная лодка "Щ-403" из боевого похода не вернулась. Впоследствии, после войны, при встрече с контр-адмиралом И. А. Ко-лышкиным, командиром нашей бригады подводных лодок, в порту Мо-лотовск (ныне Северодвинск) в 1946 году, когда я уже работал на ледоколе "Северный ветер" (американский ледокол, переданный СССР по ленд-лизу), довелось узнать подробности гибели "Щ-403". И. А. Колыш-кин сообщил мне, что "Щ-403" погибла в районе Конгс-фиорда после атаки немецкого конвоя, когда она уничтожила транспорт, а корабли охранения разбомбили "Щ-403" глубинными бомбами. Гибель подводной лодки "Щ-403", на которой я служил, произвела на меня очень тяжелое впечатление. Почти месяц после гибели лодки каждую ночь мне снился один и тот же сон--как я встречаю свою лодку, 69 как мои товарищи рассказывают мне о своем спасении. И когда моряки о других подлодок говорили мне, что я счастливый, я испытывал чувство какой-то вины в том, что я не погиб вместе со своими товарищами, которых я всех хорошо знал и с которыми сроднился за время нашего совместного плавания и жизни в экипаже. Почти месяц после гибели Краснознаменной подлодки "Щ-403" я находился в строевой роте бригады подплава и занимался подготовкой основания для памятника погибшим подводникам, поставленного летом 1944 года во дворе штаба бригады подплава. В конце октября 1943 года я был назначен на Краснознаменную подлодку "К-21", которой командовал Герой Советского Союза капитан 2-го ранга Н. А. Лунин, бывший штурман морского торгового флота. К этому времени на счету "К-21" было 16 уничтоженных вражеских судов и кораблей, а на счету самого Н. А. Лунина--18. Два вражеских судна он потопил, командуя подлодкой "Щ-421". На "К-21" я официально занимал должность офицера--командира рулевой группы (2-го штурмана), но ни в зарплате, ни в чинах не был повышен, хотя питался вместе с офицерами, оставался по-прежнему-- рядовым матросом. Однако Н. А. Лунин пообещал мне, что так или иначе, но добьется для меня офицерского звания. В ноябре 1943 года мы вышли в боевой поход к норвежскому городу Хаммерфесту для постановки минных полей при входе в северные норвежские шхеры, которыми пользовались немецкие суда. Подходы к шхерам и к острову Серейа закрывали немецкие минные поля. Мы форсировали их на глубине 90 метров и при выходе из них задели корпусом лодки минреп, который проскрежетал у нас по борту. Эффект был такой же, какой мне пришлось пережить в 1942 году на "Щ-403". Поставив мины на судоходной части пролива, мы начали отход от берегов Норвегии. Примерно через час акустик доложил о взрыве за кормой. Одно из немецких судов подорвалось на минах, поставленных лодкой. В конце декабря 1943 года из Мурманска на запад вышел большой союзный конвой под охраной сильного эскорта, в составе которого находился линкор "Дьюк оф Иорк", четыре крейсера, авианосец, миноносцы и фрегаты. Линкор "Дьюк оф Йорк" в сопровождении авианосца, крейсера "Ямайка" и четырех эсминцев вышел в море на сутки раньше конвоя, который сопровождали три крейсера, миноносцы и фрегаты. Немецкий линкор "Шарнхорст" в сопровождении группы эсминцев вышел из Альтен-фиорда на перехват союзного конвоя, но из-за штормовой погоды эсминцы были отозваны обратно. 26 декабря 1943 года линкор "Шарнхорст" вошел в соприкосновение с конвоем и завязал артиллерийский бой с тремя английскими крейсерами охранения, которые в ходе артиллерийской дуэли разбили на линкоре радиолокационную установку и нанесли другие повреждения. Командир линкора повернул корабль на юг и стал отходить, но при отходе линкор "Шарнхорст" встретил линкор "Дьюк оф Иорк", крейсер "Ямайка" и эсминцы сопровождения. Немецкий линкор пытался пробиться к побережью Норвегии, но получил повреждения машины от снарядов и потерял ход. Английские эсминцы выпустили по "Шарнхорсту" восемь торпед, от которых он затонул. Командир линкора "Шарнхорст" и контр-адмирал Бей, командовавший этой набеговой операцией, застрелились. Английские корабли подобрали из воды только 36 человек из 2227. Наш экипаж в это время обедал, но был срочно вызван на лодку, и "К-21" немедленно вышла в море и последовала полным ходом к месту сражения английских крейсеров сопровождения с линкором "Шарнхорст". Не доходя 15 миль до места гибели немецкого линкора, мы получили из штаба радиограмму, что английские корабли закончили свою операцию успешно и наша помощь не нужна. Пробыв на позиции около недели, мы возвращены на базу, и в январе 1944 года подлодка 70 "К-21" встала в Мурманск на ремонт. Это был мой последний поход -на подводных лодках Северного флота. В январе 1944 года Н. А. Лунин ушел на учебу в Академию, командиром "К-21" стал старпом 3. М. Арванов. Ремонт лодки в Мурманске затянулся до августа 1944 года. В июне--июле 1944 года я и мой приятель Е. А. Вавилов, плававший всю войну на подлодке "Щ-404", сдали экзамены на офицерский чин флагманским специалистам бригады подплава флота и были посланы вахтенными офицерами на вспомогательное судно бригады "Умба" сходить за дровами в Архангельск. Это задание мы успешно выполнили. По возвращении из плавания в Полярный нам зачитали приказ командующего Северным флотом вице-адмирала А. Г. Головко с присвоении офицерского звания и о переводе нас в бригаду сторожевых кораблей Северного флота на должности помощника командира катеров "МО" ("Морской охотник"). Командиры наших лодок, добивавшиеся для нас офицерского звания, недоумевали, а мы с Е. А. Вавиловым прямо-таки огорчились от этого приказа. Мы явились к командиру бригады сторожевых кораблей, контр-адмиралу Михайлову, для представления, и он держал нас в течение целого часа по стойке "смирно" и читал лекцию на тему "Каким должен быть офицер ВМФ". Таким образом, за период с августа 1941 года по февраль 1942 года я на Гвардейской подлодке "М-174" участвовал в 6 боевых походах, во время которых потоплено три судна. На Краснознаменной лодке "Щ-403" с февраля 1942 года по октябрь 1943 года участвовал в 9 боевых походах, в которых уничтожено 8 и повреждено 1 судно. На Краснознаменной лодке "К-21" я участвовал в 2 боевых походах, постановке мин, на которых подорвалось одно судно. Однако официально нашей разведкой не была подтверждена гибель одного судна в Печенге (мы считали, что в Печенге "М-174" уничтожила 2 судна) и одного судна на минах у Хаммерфеста. На штабном теплоходе "Ветер" (пассажирский теплоход "Кооперация"), пришвартованном почти к отвесной скале в Пале-губе, мы пробыли почти месяц в ожидании подхода катеров-охотников, которые так и не прибыли с очередным союзным конвоем с запада. Катера передавались на Северный флот от США по ленд-лизу. В это время началась непосредственная подготовка к проведению Петсамо-Киркинесской операции по освобождению района Печенги и северной Норвегии. Я был уже назначен в десант командиром взвода связи и один раз даже участвовал в тренировочной высадке десанта с катеров на берег. Но в этой операции мне участвовать не пришлось. В сентябре 1944 года нас с Е. А. Вавиловым вызвали в штаб Северного флота, в отдел командно-офицерского состава, и сообщили, что отправляют нас на 8 месяцев в город Баку, в Каспийское Высшее военно-морское училище, слушателями курсов командиров катеров. Через 10 дней мы уже были в Баку, в глубоком тылу. Учеба давалась мне легко. В апреле 1945 года мы проходили практику на кораблях Каспийской военной флотилии. Стреляли из пушек по плавающим минам, по береговым целям, по "колбасам", которые буксировали самолеты в воздухе, ставили и тралили мины, производили взрывные работы, посетили иранские порты Пехлеви и Ноушехар. В мае 1945 года доучивались, в июне сдали государственные экзамены, а в июле 1945 года большинство из нас было направлено в город Кронштадт, в спецкоманду Краснознаменного Балтийского флота, которая готовилась к отправке в Германию для приемки трофейных кораблей немецких военно-морских сил. В Кронштадте до осени несли караульную службу на острове Котлин вместе со всеми. Осенью 1945 года нас перевезли в город Свинемюнде и разместили в поселках Альбен и Гернигедорф, откуда офицеров-строевых и инженер-механиков отправляли в город Травемюнде, в английскую зону оккупации, где мы получали немецкие корабли, и по фарватерам, среди 71 минных полей, конвоем возвращались снова в Свинемюнде. Таким образом, я участвовал в перегоне четырех боевых кораблей. Затем нас, уже с экипажами, привезли в Вильгельмсхафен, где мы сразу же получили целую бригаду торпедных катеров, в полном составе прибыли в Свинемюнде, где занялись боевой подготовкой. Я был назначен командиром торпедного катера. В феврале-марте 1946 года я был демобилизован и через Таллинн, Ленинград, Москву приехал в Архангельск в апреле 1946 года. Здесь поступил работать судоводителем в Архангельское арктическое пароходство на ледокол "Северный ветер", на котором проплавал до декабря 1951 года, когда ледокол был возвращен США в порту Бремерхафен. В. П. ХАРИТОНОВ ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ "МУССОНА" Впервые вышел я в морское плавание в навигацию 1942 года на п/х "Лахта" Северного морского пароходства, когда мне еще не исполнилось шестнадцати лет. На смену взрослым кадровым морякам, уходящим на фронт, тогда приходила зеленая молодежь, прибывавшая со всех концов нашей страны. Мне же, архангельскому пареньку, само собой уготована была морская судьба. Трудными и опасными были плавания в те годы, но нас, молодых ребят, это не пугало. Мне и моим товарищам военных лет, кого из них я помню, страстно хотелось найти свое место и вносить посильный вклад в защиту Родины. Пусть не покажутся выспренными эти слова, это было именно так. Я не знал никого из моих сверстников по учебе в школе, в морском техникуме или среди своих дворовых ребят, кто думал бы иначе. Белое и Баренцево море, где проходили наши каботажные плавания, были доступны для вражеских подводных лодок и авиации, и мы всегда были готовы к встрече с опасностями, а без них обходилось редкое плавание. Иногда они заканчивались трагически. В вестибюле управления Северного морского пароходства имеется памятная доска, где перечислены суда, погибшие в период войны, и пофамильно названы имена погибших на них моряков. Есть на этой доске и буксирный пароход "Муссон" и девять членов его экипажа. И когда я прочитал эти строки, передо мной ожили в воспоминаниях мои товарищи, многие из которых разделили судьбу этого небольшого суденышка и вместе с ним погребены в водах Баренцева моря. И мне захотелось поделиться своими воспоминаниями и отдать дань памяти тем, кто погиб на боевом посту, если учесть, что наше судно входило в состав вспомогательных судов Северного флота под номером М-39, имело вооружение и на гафеле несло военно-морской флаг. Всю навигацию 1943 года я проплавал на пароходе "Канин", а в декабре, после передачи судна в Севгосрыбтрест, меня направили матросом на буксирный пароход "Муссон". Отправляясь на Экономию, я никак не предполагал, что буду участвовать в подъеме затонувшего судна, что придется мне жить не в теплой каюте, а в холодном бараке лесозавода No 26, а вместо матросской вахты справляться с почти пудовой пешней, окалывая лед вокруг судна, от которого над водой торчали только мачта, труба и часть верхнего мостика. Как мне помнится, работали все одинаково, без различия на комсостав или рядовой. Небольшой и, как я сразу почувствовал, дружный экипаж правильно понимал задачу--судно должно быть готово к подъему До наступления ледохода. Мы кололи лед, очищали майну от льда, заводили стальные тросы, вокруг корпуса судна и с помощью ручных лебедок поставили судно на ровный киль. Много было вложено труда, тросы рвались, судно снова заваливалось в первоначальное положение, все начинали сначала. Светлого времени было мало, затемно после трехкилометровой ходьбы приступали к работам и с темнотой уходили в барак, где совмещали скудный обед с таким же ужином. Организатором и зачинателем всех работ был наш старпом Андрей Федорович Афонин. Он не чурался никакой работы и был для нас примером в отношении к труду. Нельзя было стоять в стороне, видя, как он трудится, орудует топором или пешней. Небольшого роста, в полушубке, с красным от мороза лицом, он заражал всех трудовым энтузиазмом, и каждый день у нас не проходил даром. Вместе с нами трудился и второй штурман Елисеев, по оплошности которого осенью затонуло судно. Ближе к весне под водой уже стали работать водолазы, обрезая вонзившиеся в днище части затонувших судов, на которых прочно засел наш 73 "Муссон". Водолазы латали днище судна, затыкая отверстия деревян-ными чопами, а мы как могли им помогали. Над машинным капом был построен из бревен помост, на него мы вручную затащили мощные насосы. И вот настал торжественный день, с носа подошел плавучий кран, через носовые клюзы были заведены подкильные стальные тросы, заработали насосы, и начался подъем, темнокоричневая вода полилась из гофрированных шлангов. И когда судно всплыло с грунта, закачалось на чистой воде, радости нашей не было предела, все кричали "Ура!". И были за-быты и суровая зима с морозами и пронизывающими северными ветрами, и все тяготы, перенесенные нами за эти долгие зимние месяцы. Мы уже были экипаж не затонувшего, а плавающего судна. А сколько илистой грязи было вытащено нашими руками из машины, из трюма и жилых помещений. В доке подлатали корпус, перебрали машину и механизмы. Не прошло и двух месяцев, как наш "Муссон", преображенный нашими руками, сверкал свежей краской надстроек и корпуса, и особенно выделялись покрашенное киноварью пожарное оборудование, надраенные медяшки иллюминаторов, рынды и пожарного ствола--как-никак судно имело пожарную специализацию. Боцман Павел Гусев был не равнодушен к внешнему виду нашего "судна и постоянно заставлял матросов что-либо драить, мыть. Он был добродушным симпатичным парнем, высоким, статным, никогда не унывающим, располагающим к себе благожелательной белозубой улыбкой. Он был добрым человеком, и от него ни я, ни кто-либо другой из матросов ни разу не слышали грубости. Он был нашим другом, хотя был значительно старше нас, семнадцатилетних. И мы трудились на совесть, зная, что за нас никто ничего не сделает. В начале навигации 1944 года "Муссон" работал в Кандалакшском заливе на буксировке кошелей леса из Умбы в Кандалакшу. Июль стоял очень теплый, безветренный, море было прямо-таки бирюзовым, на небе ни] облачка. "Муссон", работая полным ходом, тащил кошель леса со скоростью одной мили в час. Судно хорошо слушалось руля, и мы, матросы, на верхнем мостике не стояли, как говорится на руле, а лежали на хлебном ящике, загорали на солнцепеке, лишь изредка вставая, чтобы на пару рукояток отвести штурвал, когда нос едва заваливался с курса. Не рейсы это были, а плавучий курорт, хотя бревна мы тащили к прифронтовой Кандалакше, и лес был нужен нашим воинским частям Карельского фронта. Сдав кошель в Кандалакше, мы налегке бежали в Умбу, весь путь занимал пять часов, а потом, взяв очередной кошель, мы снова трое суток тащились до Кандалакши. После нескольких таких рейсов получили приказ прибыть в Архангельск. Тут нас ожидало известие, что "Муссон" вместе с экипажем передают Северному флоту и нам предстоит рейс в Мурманск, где мы будем работать на воинских перевозках. Многих в экипаже, особенно пожилых и семейных, это тревожило. И хотя плавание в Белом море также было небезопасно--встречались плавающие мины, и оно находилось пока в зоне действия вражеской авиации, но суровое Баренцево море было наиболее опасным--это мы хорошо представляли себе. Мы уже слышали о трагической гибели парохода "Марина Раскова", в составе этого экипажа были наши друзья, с которыми приходилось когда-то плавать. Нас же, молодых моряков, предстоящее плавание и не смущало и не тревожило, не тревожила и неизвестность. Нам хотелось более актив-ного участия в той борьбе, которую вел советский народ. По всему фронту шло победоносное наступление нашей армии, и мы понимали, что сами будем участниками освобождения Советского Заполярья, хотя и не представляли, как это все сложится. Знали, что нам предстоят опасные рейсы в районе боевых действий наших войск. Перед началом рейса у нас несколько изменился состав экипажа, так сказать стабилизировался на все оставшееся время, хотя новых лиц на судно не поступило. Пошло в рейс четырнадцать человек. 74 И хотя я был матросом, но в этом рейсе до Мурманска мне пришлось работать у топок, так как кочегаров не хватало. На рейс мы взяли яолные бункера угля, и на палубе все было завалено до самого планширя. И рейс был очень тяжелым. Когда шли Белым морем, то еще куда ни шло, нашего малютку хотя и покачивало, но было терпимо. Но в горле Белого моря нас встретил норд-ост, и судно зарывалось носом по самый полубак, а с носовой палубы не успевала уходить вода. Особенно тяжело было в кочегарке, это я испытал на себе. Начиналась вахта с того, что надо было лезть в бортовые бункера и штивать уголь. В это время кочегар поднимал пар насколько мог, а ты запасал уголек себе на вахту, вернее, на начало вахты, на первое время. Бункер был узкий, приходилось приспосабливаться, кто как мог, стоя в невероятных позах, на качке, при свете тусклой переноски, задыхаясь от жары и угольной пыли, работать лопатой. Приняв вахту, надо было одновременно забрасывать уголь в топки, орудовать тяжеленным ломиком и насыпать шлак в кадку, которую сменившийся кочегар поднимал вручную на палубу и высыпал шлак из кадки за борт. А потом подходило время чистки топки. Ломиком надо было сгрести жар в одну сторону и гребком вытаскивать горячий шлак из топки себе под ноги. Механик в это время заливал шлак струей воды из шланга. В кочегарке стоял смрад и чад, глаза заливал пот, во рту пересыхало. Было такое ощущение, что глотаешь горячую пыль. А тебе предстояло еще сгрести жар в очищенную часть топки и выгрести из топки очередную партию шлака, а в другой топке в это же время поддерживать жар. А стрелка манометра неумолимо ползла вниз. Как я справлялся, даже трудно сейчас себе представить. После чистки только одной топки все дрожало внутри, и ноги не держали и от качки, и от усталости. А предстояло за вахту вычистить еще одну топку и сдать вахту как положено, держать пар на марке. И вот тут я с благодарностью вспоминаю кочегаров, с которыми мне пришлось работать в этом рейсе. Это кочегар Валицкий, белорус по национальности, пожилой плотный мужик. Не знаю уж, как он попал в моряки, не похож он был на моряка, больше смахивал на священнослужителя, у него было круглое оплывшее лицо и короткая шея. Но орудовал он кочегарскими принадлежностями мастерски. С немного ехидной ухмылочкой он степенно, не спеша, не суетясь, выполнял всю последовательность кочегарских работ и еще успевал посидеть и не торопясь покурить. И стрелка манометра у него лезла вверх, даже когда он чистил топки. И бросалась в глаза такая его черта характера, как хозяйственность, он любил порядок во всем и прежде всего на рабочем месте. Без лишних слов, живым примером показывал он, как надо работать. И хотя мы, молодежь, немного подтрунивали над ним за его степенность, это его не обижало, он всегда оставался ровным в обращении к своим младшим товарищам, а механики уважали и ценили его за хозяйственность и умение обеспечивать надежную работу. А вот Саша Ядовин был мой ровесник. Невысокого роста, худощавый, крепкий, как будто собранный из одних мускулов, он не тяготился своей профессией--видно, любил работу и гордился, что он кочегар. Но в работе он был противоположностью степенному Валицкому. Он работал с азартом, движения его были резкие, порывистые. Видимо, иначе и нельзя было, так как, не обладая достаточной силой, он преодолевал сопротивление рывками и этим самым выигрывал в силе. Не желая все-таки показывать, что он очень уставал, он был мрачным, скупым На улыбку и, когда разговаривали с ним, отводил свой усталый взгляд И смотрел куда-то в сторону. Я не был его другом и ничего о нем не занал. Но как и Валицкий, он как мог помогал мне без каких-либо просьб с моей стороны. Просто они знали, что это для меня внове, у меня нет необходимого навыка, мне было адски тяжело, и я не скрывал этого. А может, они уважали меня за то, что я сам вызвался идти в этот рейс Кочегаром. Мною руководило любопытство, смогу ли я осилить, и, мне кажется, это было главным. Может, они воспринимали это как мое 75 стремление разделить с ними тяготы рейса, но во всяксум случае я был благодарен им за доброе отношение ко мне, за помощь, и они в моей памяти остались как добрые друзья, готовые прийти на помощь в трудную минуту. Впоследствии я частенько тому же Саше и Валицкому на правах причастности к кочегарской профессии помогал вирать шлак из кочегарки или в чем-то еще помогал, и они дружески принимали эту помощь. Штормовой рейс продолжался, и хотя всем приходилось страдать от качки, но это и успокаивало--не надо было бояться вражеских подводных лодок. Вряд ли на нас стали бы тратить торпеду, нас просто бы расстреляли в упор, такие случаи были. И что мы могли сделать с двумя спаренными "Марлинами", которыми нас вооружили перед рейсом. Может быть, наши опасения были и преувеличены, но на это настраивала обстановка. Было усилено наблюдение за морем и воздухом. Кочегаров не трогали, но матросы постоянно выходили на подвахты и до боли в глазах всматривались в каждый плавающий предмет: не перископ ли или плавающая мина. Встречались и военные корабли, видно--наши, так как все обходилось благополучно. В августе значительно время суток светло, но низкие мрачные облака, штормовое море, тучи брызг, срывающихся с гребней волн, создавали видимость постоянных сумерек, усиливали тревожность обстановки. Мы все время чего-то ждали. Может, конца этого рейса, так как, миновав темную громаду Кильдина и войдя в Кольский залив, почувствовали облегчение, тревогу сменила радость и, хотя для большинства это было впервые, мы почувствовали, что пришли домой. И отныне все возвращения после рейсов в Мурманск-- будут возвращения домой, хотя никто из родных нас здесь не ждал. С первых же дней пребывания в Мурманске мы включились в активную работу по переброске наших воинских частей с правого берега залива на левый, от Каботажной пристани на мыс Мишуков. Под бортом мы буксировали понтоны и баржи с танками, артиллерией, лошадьми, повозками, солдатами. Я же не помню, сколько дней мы поддерживали эту переправу. Перерывы были на время бункеровок на угольной базе, в которых приходилось участвовать всему экипажу, мы мешками таскали уголь с берега и ссыпали его в горловины бункеров. Здесь, в Мурманске, мы впервые увидели четырехметровые перепады воды--приливы и отливы. В период полного отлива наш "Муссон" было трудно отыскать у причала: видны были только мачта да часть трубы, а трап с причала почти вертикально устанавливался на верхний мостик. Несколько рейсов у нас было на полуостров Рыбачий в бухту Озерко, куда мы ходили, буксируя баржи с грузом: тут было и сено, и бревна, и ящики с боеприпасами--в этих случаях на баржах были солдаты. Дневали мы всегда в Порт-Владимире, а с наступлением сумерек выходили в рейс и, крадучись в темноте, без шума шли Мотовским заливом. Как мне помнится, доходили до бухты мы без всяких приключений, целыми и невредимыми уходили мы и от обстрелов вражеских батарей, которые находились под контролем наших пушек Рыбачьего. А иные рейсы были совсем спокойными. Я уже снова был матросом, и случалось почти всегда так, что на вахту я заступал уже в бухте Озерко, когда мы уже стояли у причала. Вахту делил я с Кондратьевым Петром Степановичем, пожилым матросом. Родом он был откуда-то из Карелии, где у него проживала семья. Он был не слишком разговорчивым человеком, и я о нем мало что знал. Когда я поднимался на вахту, он уже был одет, иногда будил меня, но только один раз, тем самым показывая, что уверен, что я встану и меня не придется вновь будить. Он добросовестно делал свою работу, очень серьезно относился к матросским обязанностям. Можно сказать, что у него я научился всегда отдыхать перед вахтой Несмотря ни на что, разве если только требовалось его непосредственная помощь на палубе, он шел поспать перед вахтой хоть пару часов и всегда тянул меня за собой. А на вахте я не видел его где-нибудь прикорнувшим, 76 он всегда был в работе, постоянно что-то делал. Не любил стоять на руле, это его утомляло, и, бывало, я за него стоял всю ходовую вахту на руле. Мне же, наоборот, это очень нравилось, я хорошо делал эту работу, чувствовал судно и понимал значимость работы рулевого, а кроме того очень хорошо думается, когда стоишь на руле--работают руки, а голова свободна для мыслей. Мне помнится, что Петр Степанович не был моряком, а попал на судно случайно из армии. Постоянно носил гимнастерку защитного цвета, такие же брюки, заправленные в кирзовые сапоги. В очень редкие часы, когда нам приходилось коротать вахты вместе, он поддавался лирическому настроению, доставал из кармана гимнастерки фотографии своего семейства и делился со мной воспоминаниями. К сожалению, молодежь серьезно не воспринимает, да и слушает с легкой иронией откровения пожившего человека. Так, видно, и я слушал и пропускал мимо ушей то, что рассказывал мне этот пожилой человек, не проникался настроением. Но в памяти моей он остался-- Кондратьев Петр Степанович, человек, с которым я делил матросскую вахту и с которым мы поделили судьбу: ему выпала смерть, а мне-- жизнь. Сколько рейсов мы сделали из Мурманска в Озерко и обратно, я уже не помню. Не думаю, что каждый рейс был похож на другой, просто не все остается в памяти. К опасностям мы привыкли, как видно, привыкают обстрелянные солдаты, находившиеся ближе к врагу. И в то же время из общения с солдатами, которым приходилось идти с нами в рейс, мы знали, что они очень неуютно чувствовали себя на нашем суденышке. Их угнетала мизерность жизненного пространства и постоянная близость (с нашего судна протяни руку, чуть нагнись через план-ширь и достанешь воду) таинственной, кажущейся бездонной, морской пучины. Мы только посмеивались над этими их ощущениями, не понимая их боязни, а в их глазах мы, спокойно и деловито выполняющие свою работу, были прямо-таки чуть не герои. Но когда мы были в Озерко на берегу, нас несколько удивляла обыденность и налаженность фронтовой жизни, спокойствие обстановки и уверенность солдат. Где-то почти рядом была линия фронта, размежевавшая наши и вражеские войска, но напряженности не чувствовалось. А это было затишье перед нашим наступлением. Как обычно, ночью мы пришли из Мурманска в Порт-Владимир и пришвартовались к барже. Я спал после вахты, но был разбужен грохотом артиллерийской стрельбы, выскочил на палубу, где уже были все члены нашего небольшого экипажа. Стоял беспрерывный грохот артиллерийской канонады, в утренних сумерках на западе полыхало небо огненными вспышками и на фоне их явственно рисовались громады скал бухты. Мы понимали, что это началось долгожданное наступление советских войск, ради которого два месяца наше судно утюжило воды Кольского и Мотовского заливов, доставляя к фронтовой полосе боеприпасы, питание, топливо и прочие грузы, даже дрова и сено. С рассветом нам был дан приказ--следовать в Озерко. Это был первый рейс в дневное время суток. Мы шли вдоль берегов не скрываясь, в бинокль разглядывали вражеские артиллерийские батареи, которые несколько ночей назад могли отправить нас на дно Мотовского залива. В этот день, кажется, мы не дошли до Озерко, а прчшвартовались в освобожденной Титовке. Отсюда в Мурманск отбуксировали баржу с пленными немцами. Следующий рейс у нас был вокруг полуострова Рыбачий. В Лиинахамара, куда мы пришли спустя несколько дней после Разгрома немецкого гарнизона нашими десантниками, у причалов стояли наши транспортные суда, как мне помнится--"Пролетарий" и "Спартак", Доставившие подкрепления и боеприпасы нашим войскам. Мы же поступили в распоряжение Военно-транспортной службы. Здесь для нас наступила относительно спокойная жизнь, мы обеспечивали помощь в швартовке транспортам и военным кораблям. У нашего борта всегда стояло по несколько катеров-охотников и торпедных катеров, моряки с которых 77 с удовольствием пользовались нашей небольшой баней. В свободное время ходили по окрестным сопкам, смотрели разбитые блиндажи, доты и укрепления, которые приходилось брать нашим солдатам и десантникам. Перед нашими глазами предстали картины недавних боев. Около блиндажей валялись трупы вражеских солдат, в основном это были рослые молодые белокурые егеря, нашедшие гибель на чужой для них земле. Встречались нам и наши погибшие солдаты, временно положенные в скалистые углубления, заложенные камнями и ветками, сверху лежали солдатские каски. Мы молча наблюдали эти печальные картины, о чем я думал--не помню, но в памяти это запечатлелось. Помню случай, когда мы бункеровались с угольного причала в Ли-инахамари. У одного из матросов лопата звякнула о металл, и мы откопали противотанковую мину. Пришли саперы, обезвредили мину, нашли еще, обследовали штабель в том месте, откуда мы брали уголь, и лишь после всего этого мы продолжили бункеровку. Между прочим, механики и кочегары хвалили уголь, которым мы бункеровались в Лиинахамари. Освобождение Советского Заполярья подходило к завершению, и, как мы слышали, наши войска уже перешли границу Норвегии. В порту Лиинахамари у причалов постоянно разгружались и грузились транспорты, приходили в порт и уходили военные корабли и катера, мы работали1 в заливе, не выходя в море. Лишь в начале ноября покинули Лиинахамари, вышли в Баренцево море и легли курсом на запад. Пунктом нашего назначения был Киркенес--военно-морская база фашистского флота. Киркенес был освобожден нашими войсками 25 октября. Мы шли в видимости берегов, которые уже были покрыты снегом, время от времени ветром несло снег, судно носом зарывалось в серо-свинцовые волны. На этот раз мы шли в конвое, с нами шли еще какие-то суда и сопровождали нас небольшие сторожевые корабли. Мало впечатлений у меня осталось от Киркенеса. Когда мы пришли в порт, мне почему-то запомнилась хорошая солнечная погода и деревья--березки и рябинки, еще не сбросившие свою золотисто-красную листву. На деревянных причалах лежали груды ящиков с боеприпасами, минами, ручными гранатами, все это было немецкого производства. В прозрачной воде залива у свай лежали корпуса больших бомб со стабилизаторами. В воде над. ними плавала мелкая треска и еще какие-то рыбки. Мы на стоянках иногда ловили треску и пикшу прямо с борта ниточными лесками и самодельными крючками на кусочки той же рыбки. Это было не только развлечение, уха из свежей трески была очень вкусная. Сами мы ее не варили, этим занималась наша повариха Наталья Малышева, веселая, никогда не унывающая женщина, плававшая с нами с момента подъема судна, никогда не считавшаяся со своим личным временем. Она хорошо понимала, что ее задача кормить экипаж, и делала все, чтобы все были сыты. У нас на борту были две женщины; кроме Натальи Малышевой, была буфетчица Истомина Анна. Обе они наравне со всеми делали все тяготы морской жизни. Нам случалось прогуливаться по городу, от которого, можно сказать, на восемьдесят процентов были одни развалины, иногда попадались уцелевшие аккуратные домики. Встречались норвежцы, работавшие на расчистке развалин небольшими группами. Мне они запомнились какими-то настороженными, правда, и мы не проявляли желания с ними разговаривать. Киркенес на меня не произвел большого впечатления, очень небольшой городок, ни одного примечательного места я не запомнил. Запомнилась только хорошая осенняя погода, когда мы туда пришли. Иногда погода резко менялась, с моря дул порывистый ветер, над заливом нависали тучи, несло мокрый снег. Вот в такую-то погоду мы и получили приказ--следовать в рейс с баржей на один из бывших опорных пунктов военно-морской базы. Так как плавание должно было проходить в момент малой воды, а в фиорде хотя и был протраленный фарватер, но существовала минная опасность, с нами в рейс отрядили два катерных тральщика. Они шли впереди нас и протраливали фарватер. По настрое- 78 нию нашего командования мы понимали, что рейс был очень опасным; но приказ есть приказ, хотя мы и сомневались, была ли в этом необходимость. На верхнем мостике собрались все, кому положено тут быть. Капитан Власов Николай Савватьевич ежился в своем меховом полупальто, ежеминутно поднося к глазам бинокль, смотрел вслед идущим с тралом' КТЩ. Чувствовалось его волнение, так как и фиорд был не знакомым для плавания, да и погода не благоприятствовала, вот-вот мог накрыть заряд и тогда можно потерять ориентировку и идущие впереди КТЩ. Старпом Афонин Андрей Федорович в неизменной своей черной шинели следил, чтобы рулевой не отвлекался и точно держал по курсу, время' от времени сам заглядывал на картушку компаса. Тут же был и второй штурман Елисеев Григорий Кириллович, фактически это была его вахта, но сложность обстановки требовала, чтобы на мостике находились все, имеющие отношение к судовождению, а может быть, тут проявлялось, чувство солидарности--в трудной обстановке находиться всем вместе. На руле стоял я, крепко держась за рукоятки штурвала и широко расставив ноги. Судно плохо слушалось руля, так как шли мы умеренным ходом, да на буксире рыскала во все стороны порожняя баржа. Оба штурмана с неудовольствием посматривали на меня, а я изо всех сил старался держать судно в кильватерной струе тральщиков, но это мне плохо удавалось. На мостике, облокотившись на реллинги и кутаясь в бушлат, стоял и наш сигнальщик Валя (я не запомнил его фамилии, так как его все звали просто по имени). Он был моложе всех нас, да и ростом очень невелик. Прибыл он в состав нашего экипажа в Мурманске вместе с машинистом и кочегаром, все они были работниками Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота (ОВСГ). Валя вроде бы числился у нас юнгой, но выполнял роль сигнальщика, так как окончил школу юнг по специальности рулевых. Он быстро освоился в экипаже-и оказался хорошим товарищем, хотя детства в нем было значительно-больше, чем у нас. Он участвовал вместе с нами во всех работах, хотя был освобожден от вахт и состоял, как говорится, при капитане. К тринадцати часам на мостике появился мой напарник по вахте-матрос Кондратьев и сменил меня. Я был на мостике в ватнике, но достаточно продрог на ветру и с удовольствием скатился по трапам вниз и заскочил погреться в носовой кубрик, где мы, матросы и кочегары, размещались. На своей верхней койке лежал Володя Попов, еще один наш матрос, мой ровесник, и читал книгу. Он отложил книгу, спросил меня, что там наверху. Всего минут десять я пробыл в кубрике и вдруг раздался дребезжащий звук взрыва. Я мигом выскочил на палубу. Оказалось, что в трале у КТЩ взорвалась вытраленная мина. Издалека было видно, что оба тральщика на плаву. Нам просигналили флажным семафором, чтобы мы застопорили ход и легли в дрейф. Об отдаче якоря не могло быть речи, так как под килем была большая глубина, но это было мое предположение. На мостике второй штурман брал пеленги. Капитан и старпом в бинокли рассматривали, что делалось на тральщиках. Вроде бы у них взрывом повредило трал и они устраняли неисправность. Валя тоже смотрел в сторону тральщиков, из-за отворотов его-бушлата торчали флажки. Я спустился на палубу, почти вся наша коман-да собралась на палубе с правого борта, ближе к надстройке около машинного капа. С правого борта быстро стали спускать шлюпку, и вот она уже закачалась на волнах. С мостика увидели, что от взрыва мины недалек" от тральщиков всплыло много рыбы и, как видно, от капитана последовало распоряжение собрать рыбу на ужин, а то и впрок. В шлюпку уселись старпом Андрей Федорович, боцман Павел Гусев и матрос Смирнов. Боцман и матрос быстро разобрали весла, старпом сел на руль, и шлюпка стала удаляться в сторону тральщиков. Около борта нашего судна тоже стали появляться отдельные всплывшие кверху белым брюхом Рыбины--треска и сайда. Мы начали вылавливать их. Появилась и селед- 7Э ка, тут уже потребовались ведра. На привальном брусе с правого борта ведром черпал рыбу второй механик Фохт Юрий Густавович. Одет он был налегке--в одной хлопчатобумажной серой робе и ботинках на босу ногу, он был на вахте и, увидев всплывшую рыбу, не вытерпел, выскочил из машины и принялся черпать рыбу. Он передавал ведро с рыбой мне, а я ее либо вываливал на палубу, либо высыпал в кастрюлю, которую подносила повариха. Тут же собирала с палубы рыбу буфетчица. В дверях кочегарки на решетках, опершись о косяк двери, с неизменной своей трубочкой во рту стоял старший механик Парфенов Михаил Павлович. На голове у него была надета также неизменная при нем морская фуражка-мичманка с красным совторгфлотовским вымпелом на околыше. Тут же, засунув руки в карманы зеленой робы, накинутой прямо на тельняшку, стоял Володя Попов и смотрел, как мы вылавливали рыбу из-за борта. Постояв на ветру некоторое время, он ушел в кубрик вместе с поварихой, которая также была одета легко и, видно, побежала на камбуз погреться. На корме на деревянном банкете стоял второй штурман и наблюдал за баржей. На мостике оставались только трое: капитан, матрос Кондратьев и сигнальщик Валя. В кочегарке орудовал своими кочегарскими принадлежностями Саша Ядовин. Он только один раз показался на палубе, осмотрелся и снова нырнул в свою кочегарку к топкам. Время шло, и надо было сменять Кондратьева. Я приоткрыл одну из крышек машинного капа и взглянул на часы, висевшие на переборке машинного отделения. Было четырнадцать часов без пяти минут. Я отошел от капа, рассчитывая через пару минут подняться на мостик. И тут вдруг ногами почувствовал сильнейший толчок, я не устоял на ногах и повалился на палубу и только тогда услышал взрыв и увидел взметнувшийся над мостиком огромный черный водяной столб. Взрыв меня оглушил, и я вначале только слышал звон в ушах и странную тишину, но я сразу же понял, что произошло, и сразу же сориентировался, когда увидел, что на меня скользит бухта стального буксирного троса, а корма стала медленно задираться вверх. Я быстро вскочил, перемахнул через фальшборт на привальный брус и, держась за планширь, выбрался на плетеный кормовой кранец. Думать было некогда, корма все выше поднималась над водой, и я сиганул в воду с единственной мыслью---как можно •быстрее отплыть от судна, чтобы не засосало в воронку. Еще на кранце я сбросил с себя ватник и, отчаянно работая руками, саженками отплывал от судна. Оглянувшись, я увидел только трубу да за ней на гафеле развевающийся темно-синий военно-морской флаг. Приподнятая корма с проворачивающимся винтом медленно уходила в воду. Невдалеке на волнах качалась баржа, ее мотало как ваньку-встаньку, оттуда мне кричали и махали руками. В нескольких метрах от себя я увидел плывущего к барже второго механика Фохта, мы даже перекинулись с ним какими-то словами. Я подумал, что баржа тоже может подорваться на мине и что лучше плыть к берегу. Но берег был все-таки далеко, да и в волнах тяжело было держаться на воде, когда оказывался на подошве волны, то видел только небо, и я повернул к барже. С баржи молча наблюдали за мной и, когда я подплыл, бросили конец и вытащили меня на палубу. Следующим поднялся на палубу Юрий Густавович. С меня стянули сапоги, ватные штаны, и я спустился в кубрик, где было тепло от горячей печки. И только тут меня стал одолевать озноо и я осознал случившееся. Позднее спасшихся прибавилось, к борту баржи подошла наша шлюпка и доставила с места гибели судна второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. От нашего небольшого экипажа чудом уцелело восемь человек. Это те трое, кто был на шлюпке--старпом Афонин, боцман Гусев и матрос Смирнов. На их глазах "Муссон" уходил в воду. Они поспешили к месту гибели, где среди плавающих предметов обнаружили и вытащили из воды в шлюпку второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. Второй механик Фохт, как и я, сам добрался до баржи. Остался в живых и ко- 80 чегар Валицкий, который не пошел с нами в этот рейс, так как стармех отправил его на берег собирать трофейные инструменты. Погибли девять человек и среди них все, кто оставался на верхнем мостике--капитан Власов, матрос Кондратьев, сигнальщик Валя. Остался в кочегарке Саша Ядовин. Не мог, как видно, выбраться и стармех Парфенов. Остались в носовых помещениях матрос Володя Попов и повариха Наталья Малышева. Уже после взрыва я видел бегущего на корму машиниста, а вот про кочегара не помню, где он был в тот момент. Оба они, и машинист, и кочегар, прибывшие к нам в Мурманске, погибли'. На следующий день нам сообщили, что на берег в районе взрыва выбросило два трупа. Я с Андреем Федоровичем, был и еще кто-то, долго шли по урезу воды, пока не наткнулись на вытащенные на песок тела нашего капитана и сигнальщика. Оба они были в той же одежде, в которой я видел их в последний раз на мостике "Муссона", трупы были распухшими. Мы их доставили в порт. Вот так закончил свои плавания буксирный пароход "Муссон" под военным номером "М-39", окончательно затонувший в водах Яр-фиорда недалеко от норвежского города Киркенес. Первый раз он тонул в Кандалакшском заливе, второй раз на Экономии в устье Северной Двины. Дважды его поднимали и он продолжал свои плавания, а здесь уже было его последнее пристанище. "Муссон" погиб, а оставшуюся команду как ветром разнесло. На военной машине отправили нескольких человек, в том числе и меня, в Лиинахамари. В кузов мы погрузили и капитана с сигнальщиком, а потом похоронили их в одной могиле и на месте захоронения оставили надпись. В порту я увидел стоящий у причала п/х "Спартак" и в надежде переночевать на нем поднялся на борт и встретил Юру Терентьева, с которым в сорок втором году мы плавали на п/х "Лахта". Оказалось, что капитан на "Спартаке" его отец, а он здесь третьим помощником. Юра затащил меня в капитанскую каюту, где я поведал им о своих скитаниях. Они шли в Мурманск и взяли меня с собой. Из вещей у меня ничего не было. Еще в Киркенесе кто-то мне дал брюки, ботинки и бушлат. Из документов--одна справка, подписанная капитаном 2-го ранга Митрофановым о том, что я являюсь сотрудником Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота. Эта справка сохранилась у меня до сих пор, датирована она 21-м ноября 1944 года. А "Муссон" погиб 15 ноября. Устроился я в каюте у Юры на диване. На палубе погрохатывали лебедки, матросы устанавливали полубимсы, лючинами закрывали трюмы, на люки натягивали брезенты. В ночь мы и отплыли из Лиинахамари на Мурманск. Плавания в этот период были в этих районах очень опасными из-за немецких подводных лодок, которые подкарауливали наши суда у выходов из фиордов и не брезговали никакой добычей. Но мы на этот раз проскочили удачно, нам предстоял относительно далекий рейс вокруг полуостровов Средний и Рыбачий, но все закончилось хорошо. И вот уже мы идем Кольским заливом. Снова вижу знакомые места, от которых уходили мы всего два месяца назад. Но тогда, хотя и была осень, нас провожала прекрасная погода. А сейчас нас встречали неприветливые заснеженные сопки, промозглый ветер и осенние сумерки. Отшвартовались мы у Каботажной пристани. В Мурманске я пробыл недолго, всего один день. В военном порту явился я к начальнику ОВСГ, но видно, здесь я был не нужен никому, мне прямо заявили, что судно архангельское и поезжайте откуда прибыли. В штабе получил я проездные документы и поездом выехал на Архангельск. В Архангельсле я был уже 28 ноября и, заявившись домой, наделал переполоху и своим видом удивил и перепугал маму, особенно когда сообщил, что "Муссон" наш погиб. Явился я в отдел кадров пароходства на следующий день и сообщил о своем прибытии. Сразу же меня повели к начальнику пароходства Новикову, которому в присутствии еще двух-трех каких-то начальников 81 я обстоятельно доложил о гибели "Муссона" и части его экипажа, рассказал и о гибели капитана Власова, который приходился начальнику пароходства тестем Меня поставили в резерв, а спустя некоторое время, где-то в середине декабря, я уже ехал поездом в" составе команды капитана В. О За-каржевского в Ленинград на приемку финских судов. Постукивали колеса на стыках рельсов, поезд из Архангельска уносил меня в неизвестную, подаренную судьбой жизнь. В. И. ПОЛУПАН ШКВАЛА" БОЕВАЯ СТРАДА (Штрихи истории корабля) В боевом составе Северного Флота спасательное судно Беломорской военной флотилии "Шквал" в годы Великой Отечественной войны было мало заметным на фоне подвигов летчиков морской авиации, морских пехотинцев и моряков подводных и надводных кораблей. Современный исследователь, занимающийся изучением истории военно-морского флота, тем более не всегда сможет ответить на вопрос об этом судне. Все меньше остается и тех, кто нес на "Шквале" вахты в довоенные годы и в огненные дни Великой и страшной войны. Но этот корабль был А раз был--значит действовал, а раз действовал--значит внес свой вклад в тот большой прорыв на Запад, который завершился 9 мая 1945 года. Местом рождения "Шквала" был Амстердам--древняя столица Голландии--страны тюльпанов. В те довоенные годы многие страны покупали там для себя морские суда. Не был исключением и Советский Союз Амстердамские судостроители зарекомендовали себя в те годы большими мастерами в производстве морских буксиров--именно того типа судов, каких так не хватало стране Советов. Поэтому в 1938 году наркомат морского флота закупил в Амстердаме два только что построенных однотипных буксира. Один из них получил название "Шквал". По замыслу наркомата морского флота он должен был пополнить флот в бассейне Каспийского моря. Но жизнь распорядилась иначе. Большая осадка "Шквала" не позволяла ему пройти через систему реч-Ных шлюзов, соединяющих Балтику с Каспием. Поэтому буксир был оставлен в Ленинграде Но лето следующего года буксирный пароход встретил на Белом море в составе судов Северного государственного морского пароходства, где очень нуждались в подобных судах, так как проводились значительные буксировки леса морем. Два года "Шквал" водил по морю плоты-сигары с лесозаводов Бело-морья в разные пункты побережья Белого и Баренцева морей. А когда Белое море от льда и снега становилось и в самом деле белым, "Шквал" Занимался ледокольными проводками. Менялся состав экипажа, менялись капитаны Но Белое море для буксира оставалось постоянным. И вот в мае 1940 года на его мостик взошел новый капитан--Владимир Сергеевич Тимофеев До этого он командовал морским буксиром "Северянин". Уроженец поморского города Кемь, воспитанник Архангельского морского техникума, он навсегда связал свою жизнь с морем. С первых же дней Великой Отечественной войны "Шквал" был мобилизован в состав Аварийно-спасательного отдела Беломорской военной флотилии. Широкотрубный, с высокой деревянной рубкой, с мачтой, чуть наклоненной назад, он и впрямь напоминал внезапный порыв ветра Мощная силовая установка, хорошие мореходные качества и большой район плавания ставили его в один ряд с лучшими судами пароходства Теперь местом постоянного базирования "Шквала" стала причальная стенка 79-го Аварийно-спасательного отряда. Теперь по его палубе передвигались люди, одетые в форму военных моряков, а на флагштоке за дымовой трубой развевался военный флаг вспомогательного флота. Теперь один из уголков Соломбалы, мимо которой он не раз проходил с возом "сигар", стал для него главной базой, которая питала его углем, Водой, мазутом, а его экипаж--продовольствием и аварийно-спасательным имуществом. Теперь он подчинялся только штабу Аварийно-спасательного отдела БВФ, которым командовал батальонный комиссар Н. М. Петров. 6* 83 "Судно голландское, машины английские, а моряки русские",--шутил экипаж корабля Зато бывший морской буксир, превращенный войной в спасательное судно, платил морякам великолепными условиями жизни. Даже матросы имели здесь свои каюты, щедро отделанные заморскими мастерами красным деревом. Это было важным обстоятельством в условиях суровых северных морей, да еще военного времени. Но имел "Шквал" одну особенность, которой не обладали в северном регионе другие суда,--у него "не было" своего киля! Киль, конечно, был. Им служили наслоенные полосы железа--накладки. Поэтому "Шквал" боялся бортовой качки. Килевая ему была нипочем. Еще одной особенностью обладал "Шквал"--в его топках хорошо горели все виды заполярного угля (чем не могли похвалиться капитаны других судов): и печорский, который доставляли из Нарьян-Мара, и тот, что из Амдермы, хотя оба они относились к сорту очень зольного угля. Весь секрет состоял в том, что возле топок спасателя имелись вентиляторы, они-то и заставляли гореть любой уголь, будто это был антрацит. В первые месяцы войны "Шквал" ходил в Кандалакшу и обратно, сопровождая транспортные и госпитальные суда. Помогал гидрографам, когда их судно повредили немецкие самолеты у берегов Кандалакши. В базе проводил тренировки вместе с дивизионом подводных лодок, которые базировались на Архангельск. Лодка ложилась на грунт, а спасатели с помощью металлоискателя пытались ее найти. Выполнял и другие необходимые в порту работы. 15 сентября 1941 года "Шквал" ушел к островам Известий ЦИК в Карское море, где штормовые волны посадили на подводную скалу ледокольный пароход "Садко". Возглавил эту экспедицию инженер-майор Станиславский. Поход проходил неспокойно. Еще бы, инженер-майор обещал расстрелять каждого, кто будет плохо относиться к своим обязанностям Но время было такое, когда моряков не надо было погонять. Вместе со "Шквалом" в этом походе участвовал и деревянный морской буксир Главного Управления Северного Морского пути--"Якутия". В его задачу входил демонтаж всего ценного оборудования на "Садко". Помочь "Садко" "Шквал" не смог. У него не хватало подъемных мощностей. Водоотливной насос производительностью 500 тонн в час уже не смог справиться с текучестью вод, что вновь и вновь заполняли трюм. Наступил тот уровень, когда вода не прибывала и не убывала. А с севера надвигалась зима. В море полосами лежал лед. Ледяные торосы обступали судно, поднимаясь до уровня фальшборта Там же, где были просветы чистой воды, начали появляться перископы неизвестных подводных лодок. А потом экипаж увидел и лодку. Это были фашисты К этому времени на спасателе было только стрелковое оружие-- 38 винтовок польского производства Конечно, защитить себя моряки не смогли бы. Но лодки, как ни странно, их не трогали. Решение о прекращении работ на "Садко" принял заместитель начальника ГУСМП капитан 2 ранга М П. Белоусов, который прибыл к району аварии "Садко" на гидросамолете. После этого спасательное судно обколол ледокол "Литке" и оно ушло в Архангельск. Ушло вовремя, так как до реальности зимовки у ледокольного парохода "Садко" было недалеко. А потом были "сигары", которые "Шквал" отбуксировал в Поной, где строители очень нуждались в лесе, и было ледяное море рейда Буг-рино, где "Шквал", занимаясь ледовыми проводками, помогал формировать конвои, уходящие на запад Экипаж "Шквала" работал здесь так же упорно, как и у ледокола "Садко", и ушел с рейда Бугрино в числе последних Работая в ледовых условиях, он потерял руль, помял обшивку и сломал редерпост И только тогда сторожевой корабль "Дежнев" отбуксировал "Шквал" в Иоканьгу Ночью в Святоносском заливе на суда, стоящие там, обрушился невероятной силы северо-западный ветер Только благодаря мореходным 84 качествам судна и искусству командира спасателя В. С. Тимофеева в эту ночь "Шквал" остался на плаву Без доковых работ "Шквал" плавать не мог. Запросили Архангельск. Отказ. Запросили Мурманск. Приходите. И "Шквал" ушел в Мурманск, где в доке поселка Рост "Шквал" исправил свои повреждения, хотя ждать пришлось долго. Преимущество там отдавалось боевым кораблям, i И только в конце апреля 1942 года спасатель вышел в море, направляясь в зону действия Беломорской военной флотилии. В мае он пришел в Иоканьгу, где как раз был разгар сражений С авиацией противника, чьи бомбардировщики интенсивно бомбили базу, корабли и транспорты, стоящие здесь. В это время там стоял и сторожевой корабль "Бриллиант". Он принимал боезапас. Бомба, сброшенная С самолета, ударилась о воду и взорвалась близко от него. На "Бриллианте" вспыхнул пожар. "Шквал" подошел к сторожевику и начал снимать с него боезапас. Морской буксир "Северянин" поливал его из шланга, сбивая пламя. Но все снять не успели. Со сторожевика за борт упала глубинная бомба--раздался взрыв, вырванные им кингстоны открыли доступ забортной воде, и "Бриллиант" погрузился в воды залива. Место, где затонул сторожевик, было неглубоким. При отливе его кло-тик поднимался из воды. Моряки погибшего корабля дали клятву поднять его. Инженер-майор Аварийно-спасательного отдела Беломорской военной флотилии Станиславский разработал проект, по которому "Брил-лиант" был поднят спасателями и вновь восстановлен в строй. Весь май "Шквал" нес в Иоканьге и в прилегающем к этой базе районе Баренцева моря аварийно-спасательную службу. Затем отправился К маяку Инцы, где на отмели оказался тральщик Т-56. "Шквал" снял его с мели и отбуксировал на ремонт в Архангельск. Короткая стоянка в Соломбале--и снова в море. На этот раз на помощь сторожевому кораблю "Сапфир", который после боя с фашистскими самолетами в районе реки Шойны находился в аварийном состоянии. Отбуксировав "Сапфир" в Архангельск, с грузом аварийно-спасательного имущества, необходимого для подъема "Бриллианта", "Шквал" ушел в Иоканьгу. Придя туда, спасатель передал имущество и получил указание находиться в базе в готовности. Мало кто на его борту знал, Что в Баренцевом море терпел бедствие эсминец "Сокрушительный". Свирепым штормом у него была отломана кормовая часть. Но выйти ему на помощь не пришлось. Сигнал бедствия поступил с другого, более близкого к "Шквалу" судна. Им был транспорт "Фрунзе". Ночью сигнальщик спасателя принял с базы семафор: с/с "Шквал" немедленно выходите в море. В квадрате ... терпит бедствие транспорт "Фрунзе" ... С ним действительно была беда Обязанности кочегаров на его борту Исполняли подростки. Из-за плохих качеств угля они никак не могли поднять пар до необходимого уровня, и бушевавший у мыса Канин Нос шторм гнал транспорт прямо на свое же минное поле. К этому времени на "Шквале" произошла замена: вместо Сергея Востокова штурманом был назначен Михаил Шкурин, прибывший из Морской пехоты, сражавшейся под Лоухами; назначен был н